Алена Василевич. Сестра Марата
---------------------------------------------------------------------
Книга: Елена Семеновна Василевич. "Я - внук капитана". Рассказы
Перевод с белорусского Б.Бурьяна И В.Машкова
Издательство "Мастацкая лiтаратура", Минск, 1978
OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 30 декабря 2002 года
---------------------------------------------------------------------
Для детей младшего школьного возраста.
Аде шел семнадцатый год. Она окончила восемь классов, у нее были уже
свои собственные планы и взгляды на жизнь, и намерения ее были определенные
и твердые.
- Мама, я подаю документы в летную школу.
- Что ты сказала?
Ада повторила:
- Это слово твердое. Я подаю документы в летную школу.
- Лучше ты ничего не придумала? - Брови матери сошлись, добрая улыбка
пропала с лица. - Большей глупости, спрашиваю, ты не могла придумать?
- Уже все решено.
Споры, уговоры, крик - ничего теперь не помогло бы. Мать знала об этом
и больше не сказала ни слова.
- Тоже мне, летчица! - с издевкой протянул младший брат Ады Марат.
- Не твое дело, замолчи! - прикрикнула Ада на брата и, чтобы хоть чуть
смягчить мать, добавила: - И Костя Кривицкий подает, и Павлик Казей, и Костя
Бондаревич... У нас уже все готово. Даже справки от врача... Завтра понесем
документы на почту.
Однако ни документы отнести, ни учиться в летной школе Аде не довелось.
"Завтра" - 22 июня 1941 года - началась война.
Дом Казеев стоял крайним в деревне Станьково. Уже на второй день войны
возле него начали останавливаться солдаты - по одному, по несколько человек,
целыми отделениями.
Теперь в доме ежедневно варили суп в двухведерных чугунах. Всю, какая
была, одежду Анна Алексеевна пустила на перешивку. Солдаты переодевались, и
те, кто мог идти, шли дальше. Раненых перевязывали и прятали в погребе.
Ада во всем помогала матери: надо было и к доктору Русецкому сбегать, и
перебинтовать раненых. А главное - надо было все время быть настороже,
потому что с первых дней войны в Станьково начали появляться переодетые
немецкие десантники.
Однажды, на пятый или шестой день войны, Аду разбудил плач матери.
- Мамочка, родная, что случилось?
- Доченька, немцы пришли!
- Где они? - Ада припала к окну.
- Ах, боже ты мой, едут! - с плачем вбежала к ним соседка.
И Ада увидела: здоровые, самодовольные, нахальные, они ехали по
станьковской улице.
Вот один остановил мотоцикл у дома Казеев.
- Яйка! Млеко! Шпек! - первые слова, услышанные Адой от завоевателей ее
родной деревни, ее земли... Той земли, по которой она бегала маленькой,
которая ласкала ее босые ноги, которая цвела розами, шумела березовыми
рощами...
Ада с Маратом выполняли поручения комиссара Домарева. Он пришел к ним в
дом раненый. И теперь, переодетый, с документами на имя их отца, которого
будто бы "освободили доблестные немецкие войска" из "советской тюрьмы", он
лежал у них за перегородкой и что-то все писал и писал... Ада и Марат
разносили его записки-обращения окруженцам, которые до поры до времени жили
в соседних деревнях.
По заданию комиссара Домарева они сходили в разрушенную будку в военном
городке и принесли линолеум. Комиссар Домарев и лейтенант Комаров вырезали
из него печати... О, те печати сослужили большую службу! Сколько справок и
паспортов было заверено теми печатями!
Когда похолодало, когда ночи в лесу стали по-осеннему неприветливыми, в
"штаб", как называл Домарев их дом, по ночам стали приходить "лесные
люди"... И хотя делалось это очень осторожно, все же нашлись глаза, что
подглядели, нашлись уши, что подслушали, и нелюди, что донесли...
Однажды Анна Алексеевна и Домарев, как обычно, пошли в лес. Никто не
знал, что над ними уже нависла страшная угроза ареста.
- Наносите, дети, воды и разожгите плиту. Надо все перемыть, и в дорогу
двинемся...
Ада с Маратом старались: носили и грели воду. Вдруг Марат глянул в
окно:
- Ада, немцы идут к нам!
Ада успела только схватить и засунуть в носки тапочек печати, которые
забыл спрятать Домарев.
Немцы перевернули в доме все вверх дном, избили Аду. Но печатей не
нашли... Тогда они сделали засаду. Мать и Домарев постучали в окно, ни о чем
не догадываясь... Их схватили, связали руки...
- Мама! Мамочка!
Мать услышала этот крик.
- Дети, я вернусь!..
...Ада не помнит, сколько времени просидела она неподвижно, сложа руки
и глядя в одну точку. Опомнилась лишь тогда, когда ей сказали идти в
сельсовет.
У сельсовета, где теперь помещался полицейский участок, Ада увидела
черную закрытую машину.
- Мамочка! Мы тут! Я и Марат!
Из машины долетел только кашель матери.
- Мамочка!..
- Не волнуйтесь, дети, я вернусь!..
Это были последние слова матери.
Тяжелая, будто камень, рука оторвала Аду от дверей машины, швырнула в
сторону. Взревел мотор. Машина исчезла.
Допрашивал Аду немецкий офицер без переводчика. Он сам хорошо знал
русский язык.
- Если ты хочешь, чтобы твоя мать вернулась домой, ты должна сказать,
кто такой Домарев, с которым она так часто ходила в лес.
- Я не знаю Домарева. У нас живет наш отец. Его недавно освободили
немецкие войска из советской тюрьмы.
- О! Ты не знаешь, что он комиссар?..
- Я не знаю комиссара.
- А вот это ты знаешь?! - Тонкая выхоленная рука в перстнях открыла
изящный лакированный футляр. Так же не спеша достала красивую, словно
игрушка, плеть. - Так я познакомлю! - И страшная, нечеловеческая боль
обожгла девушку. Раз, второй, третий!.. - Вывести! Пускай вспомнит!
...Накануне Октябрьского праздника Анну Алексеевну Казей и комиссара
Домарева гитлеровцы повесили в Минске, на площади Свободы. Несколько дней
висели их тела с прибитыми на груди досками "Я помогал партизанам"...
Анну Алексеевну кто-то узнал. Она была в том же голубом халатике, в
котором вышла в последний день из дома. И еще узнали по косам. У нее были
красивые длинные косы. Как у молодой девушки...
Мысли о мести не давали Аде уснуть. Она решила: надо идти к партизанам!
Там уже Марат. Там и ее место!
Бабке Ада сказала, что отправляется в Минск, повезет замужней сестре
Леле и тете продукты... И бабка старалась: упаковывала сумки с крупами,
мукой, луком... Откуда-то подвернулся дядька - ехал с возом сена в
Дзержинск. Предложил подвезти Аду с ее сумками.
Ада не отказалась. Положила все на воз.
- Вы, дяденька, едьте, а я тропинкой пойду. На шоссе встречу вас, там и
подъеду. А то коню и так тяжело.
Дядька поехал трусцой по большаку.
У Ады же была своя дорога. Как только дядька немного отъехал, повернула
на Ляховичи, - прощайте, сумки с луком и крупами.
А вечером она была уже в Ляховичах, у дальних родственников дяди
Алексея и тети Нади - партизанских связных.
- Ну, дядя, от вас я уже никуда не пойду. Только в партизаны.
- Так они и сами сегодня у меня будут...
Вечером в окно постучали.
- Оставим, Алексей, у тебя соль, а когда будем ехать назад, заберем.
Ада подошла к незнакомому усатому мужчине, по-видимому, старшему в
группе.
- Возьмите, дяденька, меня в отряд...
- В какой отряд? Кто тебе сказал, что я из отряда?
- Мой брат где-то в партизанском отряде. Марат Казей...
- Марат?! Марата мы знаем... - заметно смягчился усатый.
И вот, наконец, лес!
Костер. Над костром - котел. А дальше "улица" - с обеих сторон
землянки. И надо всем этим по-зимнему белая шапка старых сосен...
Первым Ада в лагере встретила Марата. Маленький, в форменной армейской
шинели, с котелком в руках, он бежал на кухню...
- Марат!
- Ада!
Взвод спал. Но только появилась Ада, сон как рукой сняло.
- Ура! Нашего полку прибыло! Хлопцы, девчата! Ада пришла.
И принялись тут же Аду "обмундировывать". Кто дал свои запасные
портянки, кто принес ботинки.
Вечером Аду вызвали в штаб.
- Устроилась? Нравится у нас на даче? - пошутил начальник штаба и
перешел к самому главному: - А теперь скажи, почему ты пришла к нам?
У Ады не нашлось слов. Она только и смогла сказать:
- Я пришла... чтобы быть со своими людьми...
- Хорошо, - сказал начальник штаба, - будешь со своими людьми, будешь
воевать.
И Ада воевала. Мыла и ремонтировала партизанскую одежду. Дежурила на
кухне. А потом наравне с парнями и мужчинами стояла по двенадцать часов
одна, в лесу, в секрете. Ходила в разведку и на "железку", сидела в засаде,
с оружием в руках встречалась с врагом... Было и трудно, и страшно. Но в
этом она даже сама себе никогда не признавалась. Ей тогда, в восемнадцать ее
девичьих лет, казалось, что самое главное еще где-то впереди, что
героические дела и подвиги, которых жаждало ее сердце, еще будут, будут...
...Под Новый, 1943, год немцы блокировали Станьковский лес, окружили
его со всех сторон. О том, чтобы принять бой, нечего было и думать. И
командование отдало приказ покинуть лес в организованном порядке.
Трудно выходили из блокады. Голодные, плохо одетые и обутые люди
вынуждены были залечь и пролежать, закопавшись в снег, с утра до ночи. А тут
еще как раз ударил мороз с ветром. Люди замерзали. Пролежала весь день в
снегу и Ада. Попыталась погреть онемевшие ноги - постучала узкими хромовыми
сапогами, но на нее прикрикнули: никакого шума! И она больше не шевельнулась
до наступления ночи.
Ночью партизаны попытались прорваться к соединению, действовавшему в
Копыльском районе, но были обстреляны немцами. Ада упала в яму, наполненную
водой. А когда выбралась из ямы, вокруг не было ни одного человека... Всю
ночь блуждала Ада по лесу. Утром вышла на дорогу, которая привела ее к
маленькой деревушке. В крайней хатке хозяйка накормила Аду картошкой -
больше ничего не было. В соседней хате Аде дали лапти и теплые шерстяные
чулки... Но сама она переобуться уже не смогла. Пришлось хозяину разрезать
ножом голенища сапог, а потом чуть ли не силой отдирать их от обмороженной
кожи...
- Э, голубушка, да ты же загубила свои ноги! - И сейчас же приказал
невестке принести с улицы снега.
Но ни растереть хорошенько ноги снегом, ни задержаться в этом теплом
доме Ада не могла: каждую минуту могли зайти немцы или полицаи...
Снова набрела на хутор, снова добрые люди накормили и обогрели ее,
снова перевязала она свои искалеченные ноги...
Через неделю кое-как добралась назад в Станьковский лес, к своему
разрушенному лагерю. Здесь ее радостно встретили друзья-партизаны.
...После этого Ада две недели еще держалась и даже на задание ходила на
своих обмороженных ногах... Других еще лечила, другим перевязывала и
смачивала риванолом и гусиным жиром обмороженные руки и ноги... Наконец не
выдержала, свалилась. И когда показали ее бригадному хирургу, было поздно...
- Ампутация! - больше Ада уже ничего не слышала.
Теряя сознание, лишь успела подумать, как о чем-то чужом и далеком: "А
говорили, у меня красивые ноги... Номер 34..."
Когда вновь вынырнула из этого бездонного забытья, спросила совсем о
другом:
- А теперь куда меня?..
- Ты боец, партизанка и останешься в своем отряде...
И если б не эти дорогие слова, если б не преданная партизанская дружба,
кажется, никогда бы не выжила...
Отправить Аду самолетом в Москву командование смогло через полгода,
когда добрались до воспетых Купалой Сосен на Любанщине. Неподалеку от Сосен
находился партизанский аэродром.
Командование отправляло в Москву учиться в Суворовском училище и
Марата. Но Марат и слушать об этом не хотел.
- Из своего отряда я никуда не уйду до конца войны!
На Большой земле пошли один за другим госпитали, пошли одна за другой
операции...
И вновь, только потому, что вокруг были друзья, жажда жить, жажда вновь
вернуться в строй преодолели и физическую боль, и душевную.
В госпитале Ада окончила девятый класс, окончила курсы счетоводов,
помогала санитаркам и сестрам в палатах и на кухне, писала за тех, кто не
мог сам писать, письма домой, приносила из библиотеки и читала в палатах
книги. Новички, только поступавшие в госпиталь, ласково называли ее
сестрицей...
В 1945 году Ада вернулась в родное Станьково. Не было мамы. Не было уже
и Марата. Не дождался он победы, погиб в неравном бою с врагом...
К тете, где жила теперь Ада, ежедневно приходили соседи, жалели Аду...
И это было тяжелее всего. Ада понимала, что это может погубить ее... И,
чтобы заглушить отчаяние, стала искать себе какое-нибудь занятие, начала
шить, встречаться с молодежью, даже ходить на танцы! Потом работала
телефонисткой на почте, комсоргом колхоза, корректором районной газеты. Но
все это было ей не по душе: она чувствовала, что ее сердце жаждет чего-то
иного...
И Ада поехала в Минское облоно.
Ей сказали:
- Мы можем дать вам направление в школу. Учиться вы будете заочно.
- Но я же не знаю, как учить...
- Зато вы знаете, чему учить... А впрочем, поступайте в пединститут на
стационар.
И Ада поступила и окончила Минский педагогический институт имени
Горького.
Ариадна Ивановна Казей живет теперь в Минске и работает в 28-й средней
школе. Преподает родной язык и литературу.
Ей присвоено почетное звание Героя Социалистического Труда.
Выросли дети, и у нее бегают уже внуки...
Last-modified: Mon, 30 Dec 2002 20:05:19 GMT