посыпались. Кузька зажмурился, чтобы от них лес не загорелся. А дерево шумит: -- Куда бежишь? Почто спешишь? Сороки стрекочут: -- Воры! Воры! Прячься в норы! -- Бить его мало! -- заливаются мелкие пташки. -- Бить! Бить! -- Я не вор! -- обиделся Кузька, открыл глаза, увидел над собой зеленую змею и хвать ее палкой. -- Ой-ой! -- запищал кто-то, -- Зачем бьешь мой хвост? Сей же час убегай, откуда прибежал! Ты такой страшный! Глаза б мои на тебя не смотрели! Вон из нашего леса! Поднял Кузька голову, а в листве чьи-то глаза блестят и мигают. -- Я позабыл, откуда прибежал! Из листвы высунулась зеленая лапка, ткнула пальцем в чащу. Там кто-то урчал, выл, повизгивал, деревья тянули скрипучие лапы. -- Не туда показываешь! -- испугался домовенок. -- Туда, туда! -- выглянула зеленая мордочка. -- Ты пробежал мимо сосен Кривобоконькой и Сиволапки, между осинами Рыжкой и Трясушкой, обежал куст Растрепыш, пободал Могучий дуб -- и лапки кверху. -- У тебя что, все деревья с именами? -- А как же! Иначе они откликаться не будут А ты в каком лесу живешь? -- Зеленое существо перескочило на нижнюю ветку. -- Это почему же в лесу? -- удивился домовенок, потихоньку разглядывая незнакомца: надо же, весь зеленый, от макушки до пяток, даже уши, даже хвост (его-то и принял Кузька за змею). -- Всяк в своем лесу живет, -- объяснил зеленохвостик. -- Мои братья Еловик и Сосновик -- в еловом и сосновом. А ты небось в березовой роще? Ты же белый, толстый, как березовый пень! -- Сам ты пень! -- обиделся Кузька. Лесной житель засмеялся и очутился рядом с домовенком: -- Гляди-ка! Разве я похож на пень? И правда, он был похож на сучок, поросший зеленым мхом. Только этот сучок прыгал и разговаривал. -- А ты не знаешь, -- спросил Кузька, -- где тут у вас неподалеку маленькая деревня у небольшой речки, все избы хороши, моя лучше всех? -- А что такое деревня? Что такое изба? -- заинтересовался незнакомец. ДОЖДЬ В ЛЕСУ Домовенок начал объяснять, но тут крупная дождевая капля стукнула его по носу. Черная туча накрыла лес. Кузька схватил сундучок, прятавшийся в траве, и бегом под высоченную ель. Лил дождь, а Кузька сидел на сухой хвое, будто на половике. Наверное, с тех пор как эта ель была маленькой пушистой елочкой, ни одна капля не упала на землю возле ее ствола. Ветки раздвинулись, и мокрая зеленая мордочка заглянула в окошко: -- Ты чего спрятался? А ты кто? -- Домовой, -- ответил Кузька. -- Домовых не бывает! Про них только сказки есть, -- сказал лесной житель. -- Чего пугаешь? Кузька не стал спорить. Люди и то боятся домовых. А зеленохвостик подавно испугается и поминай как звали. И поминать-то будет некого. -- А ты кто? Здешняя неведомая зверушка? -- А вот и нет! Не угадал! Еще угадывай! Кузька ответил, что всю жизнь будет думать и не угадает. -- Всю-всю жизнь? -- восхитился незнакомец. -- И не угадаешь? Лесовик я, леший, вот кто. И зовут меня Лешик. Мне уже пять веков. А моему дедушке Диадоху сто веков! "Из огня да в полымя", -- подумал Кузька и со страху забился под ель как можно глубже. -- Врешеньки-врешь! У леших клыки до самого носа торчат, язык во рту не умещается, наружу высунут, и живот на сторону мешком висит. Не похож ты на них. Нечего зря на себя наговаривать! -- Ты перепутал! Это про домовых рассказывают, что у них язык наружу и живот мешком. -- Кузька онемел от такого нахальства, а Лешик продолжал: -- Мой тятя выше этой елки! Он в Обгорелый лес ушел. Лет на пять или на пятьдесят, как управится. Дедушка говорит, там давно хорошего хозяина не было. А без хозяина лес сирота: сушь да глушь. Хозяин хорош -- и лес пригож. Хозяин шагнет -- и дело пойдет. Мы с дедом тут хозяева. -- А правда, твой дед, старый леший, -- лихой злодей? Зря народ пугает, в болоте топит, на деревья забрасывает. Детей крадет, коров угоняет. А рявкнет -- уши не успеешь загородить и оглохнешь! Сказал Кузька все, что знал про леших, и самому стало страшно. Схватил сундучок -- и под дождь, мимо куста Растрепыша, мимо Рыжки и Трясушки, мимо Кривобоконькой и Сиволапки. Скорей в маленькую деревню у небольшой речки, в лучшую избу, где так уютно, когда за окнами непогода. Сколько раз Кузька пел обидные дразнилки дождю, показывал ему язык из-под печки. И вот ливень настиг домовенка в чужом страшном лесу. -- Не уйдешь! Улюлю! -- заревел поток, потащил, закрутил Кузьку, как щепку, пока рубаха не зацепилась за куст. Хорошо, рубаха крепкая, держит своего хозяина. Но и печальному, и страшному бывает конец. Перестал дождь. Улетел ветер. Каплют капли с веток. Шлепают лягушки по лужам. Им хорошо. Они знают, куда прыгать. А Кузька так и будет висеть тут, как мокрый лист, потом, как сухой, потом осыплется и замерзнет под снегом. -- А, вот ты где! Что ты тут делаешь? -- Возле куста, рот до ушей, стоял Лешик. -- Или ты правда домовой, ежели моего дедушку не знаешь? И Кузька, болтаясь на кусте, услышал, что дедушка у Лешика -- добрый, разумный, красивый, зайчиков пасет, птиц бережет, деревья растит. -- А не знает ли твой дед маленькую деревню у небольшой речки? -- стуча зубами поинтересовался Кузька. -- Дедушка Диадох все знает! -- ответил Лешик. -- Побежали к нему! Куст Колючие лапки, отпусти моего друга! Куст зашелестел и еще крепче обхватил домовенка. -- Говоришь, спас его? Поток тащил его в Бездонный овраг? Какой ты хороший, куст Колючие лапки! Спасибо тебе! Ветки отпустили Кузьку. -- Поклонись кусту, -- шепнул Лешик. -- Он это любит. Пришлось кланяться кусту. А потом и куст Колючие лапки долго махал вслед друзьям всеми своими листьями и колючками. БЕРЛОГА Маленький домовенок вслед за маленьким лешонком выскочил на большую поляну. Посреди -- бугор, на бугре -- сосна, красная, как огонь в печи. Большой корявый пень под сосной качнулся, приподнялся. Под ним открылась дыра. Из дыры, упираясь в землю корнями, полез еще один корявый пень. Кузька наутек от такого ужаса. -- Постой, сынок, погоди чуток! -- добрым голосом крикнул ему пень. -- И ты, Лиса, постой! Пень шагнул к кустам и вытащил из них рыжую Лису. Тут Кузька разглядел, что у пня не корни, а руки и ноги. -- Ты смотри, зайчишек молоденьких не лови. Они у меня все на счету, -- сказал живой пень, держа в руках Лису. -- Вот разведется у нас побольше зайцев, тогда и гоняйся за лопоухими. Пень погрозил Лисе пальцем и поставил на землю. Морда у Лисы была такая, будто она сама только что держала кого-то поперек живота, учила уму-разуму. Быстро оглядев Кузьку, Лиса гордо ушла в кусты. Так вот какой дедушка Диадох! Руки-ноги похожи на корни, волосы -- на сухую траву, борода -- на мох, а глаза -- как ясное небо. -- А это кто же? На кого похожий? -- спросил дед Диадох, разглядывая Кузьку. -- Для медвежонка слишком голый. Для лягушонка слишком лохматый. Водяной посуху не ходит. На кикимору не очень похож. И весь трясется. Уж не родня ли ты нашей осине? Кузька так стучал зубами, что дятлы на стук откликались. -- Да он озяб! -- Дед схватил домовенка, утащил его под пень, в черную нору, и опустил во что-то шуршащее, мягкое, теплое. Когда глаза привыкли к темноте, Кузька разобрал, что сидит в коробе с сухими листьями. -- Сколько живу на свете, -- удивлялся дед, -- таких лешонков не видал. -- Он не лешонок, дедушка. Он -- домовенок. -- А-а. То-то, гляжу, больно дикий. Из роду домовых, говоришь? Слыхать слыхал, видать не видал. Это растет на тебе или как? -- тронул он Кузькину одежду, с которой текла вода. Вместо ответа Кузька начал стаскивать мокрые лапти, рубаху. -- Вот-вот, так я и думал. Скидывай, сынок, погрейся чуток, -- ласково приговаривал дед Диадох, забирая одежду и укладывая дрожащего Кузьку поглубже в короб. -- Лежи, согревайся, сил набирайся. Деревья по осени тоже листву сбрасывают, холодную да мокрую. Весной новая вырастет. -- У меня не вырастет! -- испугался Кузька. -- Зато высохнет! -- успокоил его дед, укутывая по самую шею сухими листьями. -- А это что? -- и взял у Кузьки сундучок. -- Там тайна, дедушка! -- еще больше испугался Кузька. -- Ну, коли так, береги ее! -- сказал дед, помогая запрятать сундучок на самое дно короба. Кузька огляделся. Батюшки, сколько змей, целые выводки! Не сразу догадаешься, что это извиваются и свешиваются с потолка корни деревьев. Раз восемь в дверь заглянула любопытная заячья мордочка. То ли восемь зайцев один за другим прибегали взглянуть на Кузьку, то ли заяц, которого старый леший спас от Лисы, заглядывал восемь раз. По углам и вдоль стен берлоги стояли еще короба и корзины, а в них что-то шевелилось, шуршало, потрескивало. Кузька то и дело ловил на себе взгляды крошечных блестящих глаз. Какие-то малявки сидели на корнях, ползали по стенам и смотрели, смотрели на домовенка. -- А ну, кыш отсюда! -- прогнал дед лесную мелочь и, смеясь, повторил: -- Так тебе наша осина не родня ли? -- Мне деревья не родные. Мне бы что-нибудь поесть, дедушка Дед Диадох, задумчиво пожевав губами, принес из темного угла сухую лягушку. -- Кормись, сынок! Кузька не стал есть сушеную лягушку. -- Не любит, -- сокрушался дед. -- Я журавлю берег. Деревом ее, бедную, придавило. Может, это хочешь? -- и принес из другого угла пучок сухой душистой травы. Кузька понюхал и отвернулся. -- Не умеет! -- вздохнул дед. -- А ничего, вкусная, я пожевал. Лосятам закуску припас к зиме. Да скажи нам, чем ты сыт бываешь? -- Блинами! Пирогами! Молоком! Киселем! Кашей! Репой! Квасом! Щами! Хлебушком! -- единым духом выпалил Кузька и облизнулся. -- Сколько незнакомых вещей есть на свете, -- покачал головой дед. -- Век живи... -- Век учись, -- вздохнул домовенок. -- И у вас так говорят? -- обрадовался дед. -- Ну, коли помыслы у нас одинаковые, то и вкусы одинаковые найдутся. Повернись да оглянись. Может, выберешь чего по вкусу? Кузькины глаза, привыкшие к темноте, мигом разглядели большущую корзину с орехами. -- Э, да у тебя вкусы, как у белки! -- рассмеялся дед и притащил еще два короба: один с шишками, другой с сухими грибами. Кузька отнесся к этому угощению без особой радости. Дед подумал, подумал и приволок колоду с медом. Тут-то гость показал, на что способны домовые. Любопытный Лешик тоже лизнул и потом долго вытирал язык то одним зеленым локтем, то другим. Так и закусывал домовенок орехами с медом, пока не почувствовал, что сей же час уснет. Последнее, что услышал Кузька, засыпая: -- Дедушка, в лесу дождь? -- Дождь, внучек, ливень... -- Дедушка, в лесу ветер? -- Ветер, внучек, буря... -- Дедушка, в лесу гроза? -- Гроза, внучек, бушует, ветер дует, молния полыхает, всех пугает. Пора нам с тобою там быть, беду опередить. ГОСТИ Маленький домовенок простудился и заболел. Пристали к нему лихорадка с лихоманкой, трясовица с огневицей. Дрожит Кузька от холода, а сам горячий, как горшок в печи. Говорит, будто комар пищит. Кашляет, будто медведь рыкает. -- Знаю на такую болезнь управу, -- сказал дед Диадох. -- Да пойдет ли домовым на пользу? -- и принес из дальнего угла пещеры (лешие называли ее берлогой) горькую кору, сухие корешки, кислую травку. Кузька в рот бы их не взял, но с медом и не такое съешь. Из лесу прибегал Лешик, мокренький, как банный веник: -- Ну и дождь! Ну и буря! Ну, как ты тут? Ну, я пошел! Дед Диадох приходил задумчивый, суровый. Рассказывал, как семь ветров дерутся, реки в берега бьются, гром гремит, лес гудит. Клал Кузьке на лоб лапу-деревяшку, совал ему в рот кусок коры: -- Вспомни, внучек, как домовые от таких напастей лечатся? -- Домой хочу! -- пищал Кузька. -- Поправься сначала, -- говорил старый леший. -- И куда спешить? Может, сгорел твой дом? Каково тяжело на пепелище, сам знаю. Во сне Кузька увидел Вуколочку: грустный и молчит. А вдруг и вправду все сгорело? Или по Кузьке скучает? "Завтра приду", -- утешил его Кузька, проснулся и вспомнил, как домовые управляются с болезнями: -- Ой вы, лихорадушка с лихоманушкой, трясовичка с огневичкой! Приходите ко мне в гости. -- Домовенок помолчал и добавил: -- Вчера! Да не забудьте! Вчера приходите, пожалуйста! Кузьке сразу стало легче. Лежит себе в коробе, поправляется. Пусть болезни гадают, как это им прийти не завтра, не сегодня, а вчера. Уснет домовенок, а какая-нибудь смелая козявка сядет ему на нос или на брови, навестит больного. И, проснувшись, Кузька встретит се пристальный взгляд. Но вот проснулся, а вместо козявки на него глядит Медведь. Кузька забился под сухие листья, на самое дно короба. Медведь листья раскопал, Кузьку вынул и вручил ему гостинцы: калину да рябину. Съели ягоды с медом, и домовенок спросил, не покажет ли ему Медведь дорогу домой. -- А это чем не дом? -- оглядел Медведь лешачью берлогу. -- Дом -- это когда есть печка! -- объяснил Кузька. Уточнив, что такое печка, Медведь сказал, что от нее дому только вред и опасность. Кому холодно, пусть обрастает шерстью. Кузька вспомнил про. пожар, помрачнел. Но тут вошла Лиса: -- Что значит, когда медведь через пень скачет? -- дразнила она. -- Значит, либо пенек невысок, либо медведь сердит. Кузька засмеялся, спросил Лису про свой дом. Лиса вместо ответа стала выпытывать: живут ли куры в избе вместе с людьми или где-нибудь отдельно? На Кузькины слова, что в избе хорошо, там горячая каша, пареная репа, топленое молоко, Лиса усмехнулась: -- А у нас, что ли, все холодное? Не вся еда растет, некоторая бегает! Неправ медведь, что корову задрал. Неправа и корова, что в лес зашла. Хи-хи-хи! Медведь так и покатился по полу со смеху. А Кузька решил больше не говорить им про свою деревеньку: жалко кур и скотину. -- Говоришь, дома тебя ждут, -- обрадовался дед Диадох, влезая в берлогу. -- А теперь и в лесу друзья завелись. Когда все ушли, Кузька улегся поудобнее. Разговаривает сам с собой то голосом Афоньки или Адоньки, то басом, как Сюр, то пищит, как Вуколочка, Сам не заметил, как пошел в пляс с друзьями-домовятами. В середину хоровода опустился горшок с горячей кашей. И Кузька проснулся. "Кыш отсюда!" -- сказал он нахальным козявкам, они лезли ему прямо в глаза. Но это был солнечный луч. И в нем лихо отплясывала лесная мелюзга, у которой оказались не только лапки и усики, но и крылья. Кузька весело вылез наружу и чуть было снова не заболел -- от страха. Дед Диадох с Лешиком волокли к берлоге корзину, а в ней копошились ящерицы с оторванными хвостами, больные жуки, еще кто-то... -- Кузя поправился! -- обрадовался Лешик. -- Теперь помогай других лечить! -- Ой, напасти незнакомые, звериные и насекомые! -- дрожащим голосом позвал домовенок. -- Приходите вчера! -- Вчера они и пришли, -- сказал дед Диадох. -- Буря напоследок совсем разгулялась! Что ж, полечим по-своему, по-лесному. А семь ветров помирились, улетели каждый в свою сторону. Просил их узнать про твою деревеньку. Какой-нибудь из них принесет весточку с твоей родимой стороны. Будем ждать. БЕЗДОМНЫЙ ДОМОВОЙ Маленький домовенок ждать не умел. Сундучок в руки -- и к Могучему дубу. Если уж ноги сами принесли его в лес, то пусть сами и уносят отсюда. Долго ли бежал, коротко ли, вдруг слышит: собаки лают. Значит, деревня рядом. Кузька, откуда силы взялись, продирается сквозь кусты. Выскочил на поляну, а там дед Диадох с Лешиком деревца пересаживают и поют. Песни у леших без слов, похожи на собачий лай с подвыванием. -- Молодо-зелено! -- показал дед Кузьке на тонкие рябинки. -- Теснятся, глупые, подрастут -- и ветку вытянуть некуда. Утром Кузька с сундучком -- опять из лесу. Но уже не туда, куда ноги несут, а куда глаза глядят. Бежал, бежал, слышит стук топора. "Ну, -- думает, -- пристроюсь под телегой, люди и не заметят, кого с дровами везут". А это не топор стучит. Дед с Лешиком сухостой валят. -- Сами не свалим, -- объяснил Лешик, -- от ветра упадет на кого и придавит. -- Дело не медведь, само в берлогу не уляжется. -- Старый леший тюкал ладонью, как топором, по чахлым деревцам. -- Вот мы и управляемся, старый да малый. И не в лад, да ладно. И не хитро, да кстати. На другой день подул ветер, верхушки деревьев кланялись ему вдогонку. "С родной стороны!" -- обрадовался Кузька, побежал против ветра. Бежит, бежит, слышит щелканье кнута. Скорей к пастуху со стадом! А это дед Диадох стучит в ладоши. А над ним по веткам мчится стадо, да только беличье, перегоняют его лесовики из ельника в орешник. -- Кузя! -- кричит Лешик. -- Ветер прилетал, весточки не принес. Нету вон в той стороне твоей деревеньки! Несколько дней собирал Кузька с белками орехи, лучшие клал в кузовок -- гостинец из леса для друзей-домовят. А потом с сундуком да с гостинцем бежал, бежал, а кругом один лес -- тоска зеленая. Со злости начал грибы сшибать лаптями. Вдруг слышит: -- Пошел, нашел, потерял! Потерял, нашел, пошел! Люди ходят, грибы ищут! Надо пойти за ними потихоньку, да еще в корзины грибов подложить незаметно. Глядь, а это и не люди вовсе. Дед Диадох и Лешик собирают под елками какие-то красные ягоды. Съел одну -- невкусно. -- Семена ландышей, -- сказал старый леший. -- Птицы отнесут их в Обгорелый лес. Печален лес без ландышей... Пошел, нашел, потерял! -- Потерял, пошел, нашел! -- отозвался Лешик. -- Поговорка у нас такая. Повторяй за мной, Кузя! -- Пошел, нашел, потерял! -- нехотя подтянул Кузька. -- Потерял, пошел, нашел! -- И дед Диадох вручил домовенку сверкающий сундучок -- сокровище домовых. Как это Кузька потерял его в лесу? Лучше самому пропасть, чем вернуться домой без сундучка! Никуда он больше не бегал. Сидит на пне, ждет, не побегут ли от ветра верхи деревьев. Пять ветров прилетали, никаких вестей с родной сторонки, все стороны чужие. И все кругом домовенка -- чужое. Цветы не те: горошек мышиный, лен кукушкин, капуста заячья, все не на грядке, а в беспорядке. Сколько ни дергай, ни тебе красной морковки, ни желтой репки. Даже лопухов нет. И птицы не те: никто не кукарекнет, не закудахчет. Гуси и утки только в небе гогочут, пролетая стаями. Чего они в небе не видали? Чириканья много, а воробья ни одного. Мыши и те другие: про кошек слыхом не слыхали, домовых не дразнят Лиса с медведем куда-то пропали, поговорить не с кем. -- Дед, а дед, -- говорил Лешик, -- этак Кузя у нас зачахнет, на корню высохнет. Давай сведем его домой! -- Беда! -- тихо, как сухие листья шуршат, отвечал дед. -- Всяк кулик на своем болоте велик. Давно б вывели его из леса, да ведь не знаем, цела его деревенька или нет. Каково ему будет одному на пепелище в чистом поле, да еще зимой? Будем ждать, не тот ветер, так другой принесет весточку. Чего-чего, а ждать лешие умеют. Дождись-ка, пока из желудя еще один Могучий дуб вырастет. А лешим хоть бы что, ждут себе, поджидают. -- Не умею я ждать, -- горевал Кузька. -- Мы, домовые, только праздники умеем ждать, тут уж ничего не поделаешь. -- Вот и хорошо, -- сказал дед Диадох. -- У нас в лесу скоро праздник. Гостем будешь. А зимой такие гости придут, что и хозяевам воли не дадут: мороз-трескун да вьюга-метелица. Ну да темна ночь не навек... ОСЕННИЙ ПРАЗДНИК Маленький домовенок дождался лесного праздника. Ну-ка посмотрим, как пляшут в лесу, что поют, чем угощаются! -- Кто с нами, кто с нами петь и плясать? Кто с нами, кто с нами в игры играть? -- завопил домовенок, выскочив из берлоги Дед Диадох остановил его: осенний праздник начинается тихо, любуйся красотой, да так, чтоб ни один золотой или красный листик не упал с ветки Такого синего неба и летом не увидишь День радовался солнцу, солнце- всякому зверю и птице. Береза Кургузенькая сияла такой красотой, что все деревья кругом восхищенно шелестели. Осина Трясушка в красной одежде была так хороша, что с ее красотой могло поспорить лишь ее отражение в большой луже. Всяк хотел оставить о себе добрую память на долгую зиму Тихо вышли на поляну к Красной сосне лесные звери. Кузька оглянулся, а рядом -- лось. И не слышно, как подошел. То ли дело корова или лошадь! То-то было бы треску, мычания, ржания. А вот из кустов вышли тихие, серые, как туман, глаза горят, собаки не собаки, сели на поляне, подняли морды -- Не бойся! -- сказал Лешик. -- Сегодня они никого не тронут -- Волков бояться - в лес не ходить! -- произнес Кузька -- Вот как у вас сказывают! -- рассмеялся дед Диадох Как же испугался домовенок, когда узнал, что это и вправду волки. Хорошо, что старый леший увел его на другой конец поляны зайцев считать. А Медведя и Лисы что-то не было. Красивый праздник, да больно тихий. И угощать никого не угощают. -- А потому и праздник, что нет угощения, -- сказал дед Диадох. -- А то волки зайцами угостятся, куницы -- белками, и вместо праздника выйдет одно горе. Звери подходили, рассаживались на поляне, чего-то ждали. И тут на середину круга вышли дед с внуком. Лешик свистнул, дед хлопнул в ладоши, аукаются, ухают, хохочут. Потом запели без слов -- залаяли с подвыванием, а звери им подтягивали. Вдруг старый леший пропал, вместо него среди поляны появился корявый пень, а вместо Лешика -- зеленый кустик. Пень превратился в старого серого волка, кустик -- в веселого волчонка. Подбежал волчонок к Кузьке, хвать за рубаху. Кузька обмер, а волчонок завизжал и превратился в Лешика. Старый седой волк снова сделался добрым дедом Диадохом. Вот это был праздник! Вдруг верхушки деревьев зашумели, побежали. Листья заплясали в воздухе. Летят, как изукрашенные грамоты неведомо от кого неведомо кому. Вот зеленый лист с пурпурным узором, вот пурпурный с золотым. Который краше? Оба хороши! Вот на листе жар-птица с жар-птенчиком, вот богатырский конь с огненной гривой. "И кто так прекрасно разрисовал осенние листья? -- думал Кузька. -- Летят и летят... А может, который из них видел маленькую деревеньку над небольшой речкой?" Тут большущий кленовый лист опустился прямо в руки к деду Диадоху. Дед повертел его, ничего не понял. Зато Кузька сразу разглядел на листе свою деревеньку. Каждая избушка не крупнее божьей коровки, дерево ниже травинки, речка тоньше былинки. -- Глядите-поглядите! -- кричал домовенок. -- Даже трубы на крышах нарисованы. Дым бежит в гости к тучам и облакам. Цела моя деревенька! Пока разглядывали лист, ахали, радовались, в лесу стало темно, показалась луна -- медвежье солнышко. Вдруг листья полетели, будто их метлой метут. Словно летит кто-то, метлою машет, гудит: "Унесу-у-у!" Звери в испуге разбежались. Осенний праздник кончился. -- Теперь знаем, куда идти, -- сказал домовенок. -- Выспимся, и проводите меня из лесу. -- И верно, -- зевнул старый леший. -- Утро вечера мудренее, трава соломы зеленее. Никогда не видел Кузька, чтобы лешие спать ложились. В лесу ночью еще больше жизни, чем днем: звери рыскают, совы кружатся, ночные цветы цветут, светляки и гнилушки светят, много у леших забот. А сейчас домовенок из своего короба слышал, как не спеша укладываются лешие, старый да малый, как желают ему и друг другу приятных снов. -- Нам с вами зима, -- зевнул дед Диадох, -- одна ночь. Закроешь глаза, наглядишься снов, откроешь -- и весна! Бедный домовенок спросонья не понял, что значат эти слова. ПОГАНКИ НА ПОЛЯНКЕ Маленький домовенок сидел на пне у лешачьей берлоги и во все горло распевал грустную старинную песню: Соловей, как тебе не стошнилося Во сыром бору петь, на ветке сидючи Да на темный лес глядючи? Правда, лес уже был куда светлей. Грустно было глядеть на этот растрепанный ветрами, лысый и голый лес. Но грустно и уходить отсюда, расставаться с друзьями. Лешие, оказывается, вовсе не злые, сердятся, только когда лес обижают. Разве деревья и кусты сами убегут от обидчика? Зверям со своего места куда деться? И птицы не улетят, возле гнезд останутся. Леший в бору что хозяин в дому. Говорят, он нарочно водит прохожих, чтобы заблудились. Да ведь хороший хозяин любит, чтобы гости погостили у него подольше. А еще грустнее, что лешие спят и спят, даже песня их не разбудила. Терпение у Кузьки кончилось. Влез в берлогу, принялся будить Лешика. Кричал ему прямо в ухо, дергал за хвост. Лешик спал. Тогда Кузька начал его щекотать. Лешик захихикал, открыл глаза: -- Что? Уже весна? "Вот оно что! -- подумал Кузька. -- Лешие спят всю зиму. Как медведи, барсуки, ежи, как цветы и травы". -- Проснетесь весной, -- плакал Кузька, -- а я уж пропал с голоду да с холоду -- Мы-то смотрим на тебя, вот соня. Каждую ночь спать ложится! Ну, думаем, уж на зиму заляжет так заляжет, -- испуганно бормотал Лешик Оба принялись будить деда. Будили, будили, тот и не пошевелился, пень пнем. Вышли наружу, стали разглядывать листок, на котором Кузькина деревня нарисована. Лешик потягивался, зевал, тер глаза. Никак не вспомнит, откуда ветер принес этот листок, в какую сторону им с Кузькой идти. Кузька тоже не запомнил, на деда понадеялся. А старый леший слишком крепко спит, до весны не проснется Вам, лешим, хорошо. -- горевал домовенок. -- Вы живете беспечно, а нам, домовым, без печки не прожить. -- Не плачь! -- сообразил Лешик. -- Есть в лесу печка. И не одна, а целых две. Во тьме и гнилушка светит! У Бабы Яги в нашем лесу два дома. Один похуже да поближе, другой получше да подальше. Не может она сразу в двух домах жить. Наверно, зимует там, где получше. А ты в другом перезимуешь, пока хозяйки нет. Сундучок у нас оставь. Яга, как сорока, все тащит, что блестит. В чужом доме зимовать страшно, но интересно. Боялся Кузька леших, а они вон какие. Может, и Яга не хуже. Вдруг у нее и домовые есть? И Кузька побежал следом за Лешиком. Глубокий овраг, упадешь, все косточки пересчитаешь Один склон лесом порос, на другом -- кусты и камни. Внизу -- мутная речка. Через овраг кривое дерево перекинуто. Не хотелось Кузьке ступать на этот мостик. Дерево дрожит, ноги дрожат. Сидеть бы посиживать дома, есть кашу с молоком или похлебочку. Оступился Кузька. Летит в реку лапоть с одной ноги, а другой застрял в ветвях кривого дерева, держит своего хозяина. Кузька вцепился в дерево обеими руками, повис над мутной речкой. -- А, вот ты где! Какие качели придумал! И я с тобой! Ух, здорово! -- Лешик примостился рядом и давай раскачиваться так, что у Кузьки дух захватило от ужаса. -- Ладно. Хорошенького понемножку. Бежим скорее! -- Я не могу бежать! -- пискнул Кузька. Лапоть плыл, распустив завязки, как хвост, притормаживая у камней. -- Не можешь без лаптя? Тогда скачи на одной ножке! Кузька ухватился за лапу друга, не успел оглянуться, как допрыгал до того берега. Лешик побежал спасать лапоть. И вот Кузька -- один лапоть сухой, другой мокрый -- бежит вверх по каменистому склону. Совсем темно было бы в здешнем бору, кабы не белые поганки. -- Когда Яга в ступе летит домой, -- шепнул Лешик, -- то несется над этими поганками, чтоб мимо избы не пролететь. На поляне, куда выскочили друзья, белым-бело от поганок. -- Ни одной поганки не сбито! -- обрадовался Лешик. -- Значит, бабушки Яги нету дома. OCR -=anonimous=- V 4.5. Татьяна Александрова. Кузька у бабы-яги OCR -=anonimous=- ДОМ ДЛЯ ПЛОХОГО НАСТРОЕНИЯ ДОМ ДЛЯ ХОРОШЕГО НАСТРОЕНИЯ ЗИМА ЗА ДЕНЬ ПОКАЖЕТСЯ БЕЗДЕЛЬНЫЙ ДОМОВОЙ ЗИМОЙ У БАБЫ ЯГИ БАБЁНЫШ-ЯГЁНЫШ СУНДУЧОК ПОБЕГ КИКИМОРЫ БОЛОТНЫЕ ЗАКАТ МЕДВЕДЬ И ЛИСА ВЕСЕННИЙ ПРАЗДНИК ЛУЧШИЙ ДОМ НАТАША И КУЗЬКА Татьяна Александрова. Кузька у Бабы-Яги. ДОМ ДЛЯ ПЛОХОГО НАСТРОЕНИЯ Посреди поляны переступала с ноги на ногу избушка на курьих ножках, без окон, без трубы. У Кузьки в деревне были похожие избы, только не на курьих ножках. Там топили печки по-черному, дым выпускали через дверь и через узенькие оконца под крышей. У хозяев этаких домов глаза всегда были красные. И у домовых -- тоже. У избы Бабы Яги крыша надвинута чуть не до порога. Перед избой на привязи у собачьей конуры сидел тощий серый Кот. Кот -- не собака, гостей пугать -- не его забота. Увидев Кузьку с Лешиком, он удалился в конуру и принялся мыть серой лапой серую мордочку -- дело, достойное Кота. -- Избушка, избушка! -- позвал Лешик. -- Стань к лесу задом, к нам передом! Избушка стоит как стояла. Вдруг из лесу, из-за оврага, прилетел Дятел (любимая птица деда Диадоха), застучал по крыше. Изба неохотно повернулась грязной трухлявой дверью. Друзья потянули за сучок, который был вместо ручки, вбежали внутрь. Дверь сзади так наподдала Кузьку, что он плюхнулся на пол, но не ушибся. Пол был мягкий от пыли. -- Сей же час подмету! -- обрадовался домовенок. -- Вот и метла! -- Ох, не мети! Улетишь ты на этой метле неведомо куда. Яга то в ступе летает, то верхом на этой метле! -- испугался Лешик. Ну и дом! Пыль, паутина по всем углам. На печи драные подушки, одеяла -- заплатка на заплатке. А мышей видимо-невидимо. -- Вот бы сюда Кота! -- сказал домовенок. Мыши запищали, сверкнули глазками. Кузька заглянул в печь -- соскучился по жареному и пареному. Оттуда кто-то зашипел па него, вспыхнули два красных глаза. Угольки выпрыгнули из печи, чуть не прожгли Кузьке рубаху. Чугуны, ухваты, горшки были такие грязные, закопченные, что Кузька понял: искать друзей-домовых в этом доме нечего. Ни один уважающий себя домовой такого безобразия не потерпит. -- Тут мыши вместо домовых, что ли? -- сказал Кузька -- Беда хозяевам, у кого они домовые. Уж я-то наведу здесь порядок! -- Что ты, Кузя! -- испугался Лешик. -- Баба Яга тебя за это съест. Тут у нее Дом для плохого настроения. Сердится она, когда нарушают ее порядки или беспорядки У-у-у! Лечу-у-у! -- послышалось вдруг. Дом заходил ходуном. Ухваты упали. Чугуны брякнули. Мыши юркнули кто куда. Дверь настежь, и в избу влетела Баба Яга. Ступу к порогу, сама -- на печь. Лешик едва успел спрягать Кузьку в большой чугун, накрыл сковородкой и сам уселся сверху. -- Незваные гости глодают кости, -- ворчит Яга на Лешика. -- А у меня и от гостей одни косточки остаются. Ну, чего пожаловал? -- Здравствуй, бабушка Яга! -- поклонился Лешик, не слезая со сковородки -- Непрошеный гость, а еще кланяется, вежливостью хвалится, -- ворчит Баба Яга. -- А сам на чугуне расселся. Лавок тебе мало? Еще и сковородку подложил. Для мягкости, что ли? -- Повидаться пришел, -- говорит Лешик. -- Ты ведь мне бабушка, хотя и троюродная. Летаешь высоко, смотришь далеко. Кругом бывала, много видала. -- Где была, там меня уже нету,- перебила Баба Яга. -- Чего видала -- не скажу. -- Я только в лесу бывал, деревья видал, -- вздохнул Лешик -- А не попадалась ли тебе маленькая деревенька над небольшой речкой? -- Смотри, сам не попадись мне на обед или на ужин! -- ворчит Яга -- Меня есть нельзя. За это тебе в лесу житья не будет, дедушка Диадох палкой наподдаст! -- Не бойся, не трону. Проку от тебя, от тощего комара. Не люблю я вас, леших, терплю только. В вашем лесу живу, куда деться? -- А домовых любишь? -- спросил Лешик. -- Маленьких домовят? Домовые ведь, как и ты, в дому живут. -- Неужто нет? -- отвечает Баба Яга. -- Еще как люблю! Толстенькие они, мяконькие, как ватрушки. Кузька в чугуне испуганно потрогал себя и приуныл. Он был довольно упитанный. -- Бабушка Яга! -- испугался Лешик. -- Домовые -- тоже твоя родня. Разве родных можно есть? -- Неужто нет? -- говорит Баба Яга. -- Поедом едят! Домовые мне кто? Седьмая вода на киселе. С киселем их и едят. -- Яга свесилась с печи, в упор глядит на Лешика. -- Погоди-ка. Бегает тут по лесу один лохматенький, на ногах корзинки, на рубахе картинки. Так где он, говоришь? Тихо стало в доме, только мухи жужжат. И надо же! Одна мышь лучше места не нашла, чем в чугуне, рядом с домовенком. Поначалу сидела смирно. А тут хвостом махнула, пыль подняла, ни вдохнуть, ни выдохнуть. Кузька терпел, терпел да так чихнул, что сковородка слетела с чугуна вместе с Лешиком. Баба Яга как закричит страшным голосом: -- Кто в чугуне чихает? И тут громко постучали в стену. Друзья вон из дома, не помнят, как и выскочили. Первый же встречный куст загородил их ветками, прикрыл последними листьями. Баба Яга кричит с порога: "Улюлю! Догоню! Поймаю!" -- принюхивается, озирается. Да разве сыщешь лешего в родном лесу! Одни поганки белеют на полянке да дятел стучит в стену дома. Кузька одним глазком глянул на Ягу и то испугался. Серый Кот подошел к хозяйке то ли приласкаться, то ли показать, где прячутся непрошеные гости. Яга и на него рявкнула: -- Надоел хуже собаки! Зачем чужих из дому выпускаешь? Кот угрюмо поплелся к конуре/А Яга уже кричит на Дятла: -- Чего избу долбишь? Кыш отсюда! Не видал, куда побежали? -- К деду Диадоху, на тебя жаловаться! -- Дятел перелетел на сосну и застучал еще сильнее. -- Я ж их не съела! Чего попусту жаловаться? Съела бы. тогда и жалуйтесь кому хотите. Да пропади они пропадом! -- Яга зевнула во весь огромный рот и ушла в избу. Вскоре по лесу разнесся ее могучий храп. Лешик с Кузькой направились к мутной лесной речке. Когда они крались мимо конуры, Кот притворился спящим, а сам подумал: "Мышей бы я из дома не выпустил. Эх, переловил бы я их, кабы не цепь". ДОМ ДЛЯ ХОРОШЕГО НАСТРОЕНИЯ В мутной воде у берега плавало корыто. Обыкновенное деревянное корыто. -- Собственный корабль Бабы Яги! -- зевнув, сказал Лешик. Ну и ну! Летает в ступе и на метле, плавает в корыте. Потому, наверное, и в доме у Яги беспорядок. Кузька пожалел корыто. Дитя в нем не искупают, белье не постирают. Свинья из него не похлебает, телята с ягнятами не попьют. Кот сторожит дом вместо собаки, корыто мокнет в мутной речке да возит на себе Бабу Ягу. Ну и жизнь! Тут корыто уткнулось в берег, прямо под ноги: садитесь, мол. -- Корабль, а кто не знает, корытом называет! -- сказал Лешик. -- Плыви куда знаешь! И вдруг корыто поплыло не вниз, а вверх по мутной речке, против ее течения. Сначала оно двигалось вдоль берега со скоростью коровы, потом еще быстрее. "Как сытый поросенок от лоханки бежит", -- подумал Кузька. Лешик на эти чудеса не обратил внимания, он зевал и дремал. Вдруг зазвенели, забренчали бубенчики. До того весело, что не устоять, не усидеть, не улежать. Корабль Бабы Яги со всего маху причалил к берегу возле моста. Ну и мост! Перила точеные, доски золоченые, прибиты серебряными гвоздочками, на каждом гвоздочке бубенчик. Дятел (видно, он твердо решил помогать Лешику) уже сидел на перилах, Постучал клювом, бубенчики зазвучали еще приятнее, век бы слушал. Лешик с Кузькой выскочили на бережок, на желтый песок, поблагодарили корыто. И оно весело поплыло само, теперь уже по течению, вниз по речке. Посреди лужайки дом. Не курная изба, не на курьих ножках. Из трубы завитушками бежит дымок. Чем-то особенным повеяло, необыкновенным. Праздником деревенским, вот чем повеяло! -- Кто с нами, кто с нами петь и плясать? -- заголосил Кузька и помчался к дому, да не по простой, а по ковровой дорожке с вытканными на ней розовыми букетами и розовыми бутонами. -- Сразу бы нам сюда! - сказал Лешик. -- Такой дом и в зимней спячке не приснится. Это у Бабы Яги Дом для хорошего настроения. Здесь она всегда добрая. Еще бы не быть доброй в этаком доме! Крыша из коврижек и коржиков, ставни вафельные, окна леденцовые, вместо порога пирог. -- А вдруг вернется Яга, увидит меня и съест до крошечки? -- Кузька вспомнил, до чего страшна была Баба Яга -- Нет, -- сказал Лешик. -- В этом доме она никого не трогает. А в тот дом не ходи. Зовет, просит, все равно не ходи, там она кого хочешь съест от злости. Скрипнула дверь. Кузька испуганно поглядел на крыльцо. И увидел толстого пушистого Кота. Сидит и умывает лапкой чистенькую мордочку. -- Гостей намывает! Кого бы это? Батюшки-светы, он нас намыл! Мы -- гости! -- сообразил Кузька -- и в дом. Лешик следом за ним. А в доме будто ждут гостей, званых, незваных, прошеных, непрошеных. На столе узорная скатерть, кувшины, корчаги, кринки, миски, плошки, чашки, блюда, самовар на подносе. -- Хороший тут домовой хозяйничает, да небось не один! -- обрадовался Кузька. -- Эй, хозяева дорогие! Где вы? Я пришел! Домовые не откликнулись. Друзья облазали в доме все углы, все закоулки. Под печью и за печью домовых не нашлось. Не было их ни под кроватью, ни за кроватью. Ну и кровать! Перина чуть не до потолка, подушек без счета, одеяла стеганые, атласные. Не нашлось домовых ни на чердаке, ни в чуланах, ни в каморках, ни в кладовых, ни в подвалах. Никто не отзывался на самые ласковые приветы и просьбы. Под потолком на серебряном крюке качалась позолоченная люлька. Заглянули и в нее. Может, баюкается в ней какой-нибудь домовенок-несмышленыш. Нет, одна погремушка среди шелковых пеленок. Вдруг Кузька увидел, что из самовара идет пар, а из печи сами прыгают на стол пышки, ватрушки, лепешки, блины, оладушки. В кувшинах, в кринках оказались молоко, мед, сметана, варенья, соленья, кислый квас. Блюда с пирогами сами двигались к домовенку. Лепешки сами окунались в сметану. Блины сами обмакивались в мед и масло. Щи прямо из печи, из большого чугуна -- наваристые, вкусные. Кузька и не заметил, как съел одну миску, другую, потом полную чашку лапши и закусил кашей с топленым молоком. Напился квасу, брусничной воды, грушевого взвару, отер губы и навострил уши. В лесу кто-то выл. Или пел, не поймешь. Вой приближался. "Я -- несчастненькая!" -- вопил кто-то совсем неподалеку. Уже стало понятно, что это слова песни. Песня была жалостная: Уж я босая, простоволосая, Одежонка моя поистерлася... Кузька на всякий случай залез под стол, Лешик -- тоже. -- Это гость какой несчастненький жалует, -- рассуждал домовенок, поудобнее устраиваясь на перекладине под столом. Ох, прохудилася, изодралася, Вся клочками пошла, да их, лохмотьями. Хриплый бас раздавался уже под самыми окнами. Даже стекла, то есть леденцы, дребезжали, Кузька встревожился: -- Во голосит! Это не Баба Яга, а пьяница-мужик, не иначе. Он терпеть не мог пьяных. Их Чумичка любит, двоюродный брат. Увидит, вот потеха! Сзади пнет, сбоку толкнет, с другого пихнет, пьяница -- в лужу или еще в какую грязь. Лежит и мычит или хрюкает. А Чумичка за нос его тереби