и придется только с заката до рассвета. Днем сгорим, спечемся, как яйцо в песке. На наше счастье, на этом плоскогорье, похоже, полно скал. Будем отсиживаться в тени. -- А как же ребята? Мало ли что с ними... -- Будем ждать до последнего, вызывать по связи, будем пытаться разыскать. Но хочешь не хочешь -- нам надо побыстрей выбраться из этого района и уйти за границу, пока нас не пустили на люля-кебаб здешние янычары. Мир должен знать, что тут на самом деле произошло... -- Пить охота, -- вздохнул Трубач. -- Об этом забудь, -- серьезно сказал Док. -- Здесь вода в самом деле дороже золота. А с каждым часом под здешним солнцем дорожать будет вдвое. Так что терпи. Не иссохнешь. Николай снова только вздохнул в ответ... * * * Пастухов видел, что его сносит в горы. Подтягивая и отпуская стропы, он управлял площадью и наполнением купола, стараясь изменить направление спуска, но ветер был сильнее. Горы приближались -- черная гряда, в которой он не соберет костей. Скорость снижения нарастала, и он понял, что отклониться не сможет. Но тут восходящий теплый поток за сотню метров от каменной стены поднял его и утянул в сторону, на пологий склон. Купол намертво зацепился за крупные острые выступы на вершине и опал. Сергей лежал на наклонной бугристой скале среди камней, мелкие камешки время от времени срывались, со стуком скатывались вниз и улетали в гулкую черноту. Он чувствовал, что парашют закрепился прочно и надежно удерживает от сползания по склону. На руках и локтях горели ссадины, ткань нового камуфляжного костюма порвалась во многих местах. Однако, как ни странно, лежать было довольно удобно. "Хорошо бы передохнуть", -- подумал он. Но надо было идти на встречу со своими. Любой шаг, любое движение здесь могли стать последними. Он не видел ничего, кроме непроницаемой черноты внизу и резкого силуэта ближайшей горы на фоне неба, упиравшейся в густую синеву. "Вот зараза! -- подумал он. -- Приземлился нормально, прямо скажем, чудом не расшибся. И опять в плену". Спускаться до рассвета было чистым самоубийством. Он не знал, заметили или нет пилоты истребителей и вертолетов их выброску с борта "Руслана". Если засекли, передали по связи -- наверняка Рашид-Шах отправит поисковиков. И он ясно представил, за сколько километров увидят белый купол его парашюта с вертолетов их группы захвата. Были б горы эти повыше, белели бы снегами... Купол, удерживавший его от скольжения вниз по склону, надо было убирать. И вдруг он засмеялся. Положение было какое угодно, только не смешное. Но он лежал и хохотал, и это не был нервный смех -- спутник предельного перенапряжения. Он хохотал и не мог остановиться. Ему вспомнился несчастный отец Федор на скале из "Двенадцати стульев". Сколько раз вот так, еще мальчишкой, он хохотал, когда доходил до этого места, когда к незадачливому сопернику бессмертных Остапа и Кисы прилетал орел и улетал, крикнув "ку-ка-ре-ку"! -- Ё-мое! -- вдруг донеслось откуда-то снизу. -- Пастух, ты? -- Не корысти ради, -- откликнулся Сергей, -- а волею пославшей мя жены... -- Чего-о? -- в ужасе пробасил Хохлов, и негромкий опасливый возглас его гулко разнесся по ущелью. -- Сними-и-ите меня! -- корчась от хохота, крикнул вниз Пастух. -- Сними-и-те меня, я хороший! -- Ты как туда... изловчился? -- поинтересовался Боцман. -- Слышь, Митя, -- одолев смех, спросил Пастух, -- ты знаешь, за что я тебя люблю? За умные вопросы. Слушай, этих не видел? Представителей народной интеллигенции... -- Связи нет, -- ответил Боцман. -- Ладно, -- сказал Пастух. -- До восхода, видно, тут пропадать. Не видно ни хрена. Рассветет, начнем движение колонн... -- Прохладно, однако, -- сказал Боцман. -- Да, пробирает... -- отозвался Сергей. -- Ты "вертушку" видел? -- Видел, крутился какой-то... -- как из бочки долетел голос товарища. -- Может, за нами? -- Все может быть... Ночлег был странный... Ворочаясь на камнях, Пастух то задремывал ненадолго, то снова открывал глаза. Было сыро и очень холодно. Надо было ждать солнца нового дня. * * * Машин на маршруте становилось все меньше -- палящая жара и пустынные пески, барханы и дюны, крутые подъемы и резкие повороты делали свое дело. Сдавали то двигатели, то трансмиссии, то не выдерживали люди -- экипажи сходили с трассы и выбывали из состязаний. Артисту, Мухе и Михаилу пока везло. У них по машинной части пока все было в порядке -- безотказный "лендровер" пилил по жутким дорогам, как у себя дома по Пикадилли. Бесшабашный Артист еще пару раз, несмотря на строгий запрет, на коротких стоянках и контрольных пунктах пытался вступать в разговор с членами российской команды. И если гонщики малость повеселели, насколько могут повеселеть соискатели приза, поднявшиеся с девятого на седьмое место, отчего и языки у них несколько развязались, то механики из технички после памятного выговора были куда мрачнее прежнего. Квадратный парень, едва завидев Семена, немедленно скрывался внутри фургона, а при третьей попытке, видимо вызванный по рации, на своем красном "джипе" подлетел Добрынин. -- Вы опять тут, Белецкий? Разговор был? Вы все-таки нарушили мой запрет. -- А в чем, собственно, дело? -- вдруг взорвался Артист. -- Есть закон о свободе печати! Журналист имеет право... -- Зако-он? -- прервал его Добрынин. -- О свободе чего?.. -- И он злобно рассмеялся. -- Извини, парень, но ты мне не нравишься. Ну вот не нравишься, и все! -- Я даже догадываюсь почему, -- ядовито парировал Артист. -- В данном случае как раз не поэтому, -- угрюмо сдвинув брови, сказал "командор". -- Ты получил второе предупреждение. Третьего не будет. Закон здесь я! Семен повернулся и пошел к своему "лендроверу". -- Да! И вот еще что, -- вдогонку ему крикнул Добрынин, -- если что-нибудь у нас еще пропадет, я ни на кого думать не стану -- только на тебя и твоих дружков. Так и запиши себе, "Авторадио". -- Здорово, Белецкий! Что стряслось? -- подкатил к Артисту Шурик Штукин в дорогом итальянском комбинезоне жгуче-синего цвета. -- Чем вызван гнев высокого начальства? -- Не нравлюсь я ему, видите ли. С первого взгляда. Препятствует контактам, не дает работать. -- Но ты и его пойми -- с какой харей ему в Москву возвращаться при таких "достижениях"? -- У них там чего-то крадут что ни день, а меня чуть ли не в наводчики записали, представляешь? -- кипятился Артист. -- А, -- махнул рукой Штукин. -- Брось, Аркаша, не бери в голову. Совок он и в Африке совок. А хочешь, я с ним поговорю, наведу мосты? -- Да уж конечно, -- сказал Семен. -- Буду очень тебе благодарен. Мне же тут тоже свои бабки сделать надо. С гонораров живем, не с зарплаты... -- Ладно, попробую, -- пообещал Шурик. * * * ...За ночь Сергей продумал технологию спуска и, незадолго до рассвета, приступил к выполнению своего плана. Лишь заалела утренняя заря. Он не в первый раз и не в десятый убедился -- есть Бог! Его бросило на склон, который обрывался в узкую теснину, метров тридцати глубиной. Вокруг со всех сторон поднимались невысокие вершины и сюда, как в чашу, занесло его парашют. Продрогший, в волглой и холодной от горного тумана одежде, он подтянулся по стропам к куполу, резанул один шнур, второй, третий... Связать и стянуть их было нетрудно -- Боцман еще в Чечне научил их всех вязать такие узлы, с какими разобрался бы один только Гордий. Веревка получилась прочной. Сергей сбросил один конец с обрыва и, держась за нее, пополз вниз. Зацепившийся за камни парашют должен был выдержать. Но как при спуске не сжечь и не порезать тонким шнуром руки? Метров восемь -- десять он бы еще выдержал как-нибудь... Но при такой длине -- пропилит до костей. Осторожно, намотав на руку стропу, подполз к краю и снова заглянул в пропасть. Он был на высоте десятиэтажного дома, и фигурка Боцмана казалась отсюда пугающе маленькой. Сергей понял, что спуститься по веревке не сможет. Что весь труд с вязанием узлов был напрасной, мартышкиной работой. То, над чем давеча смеялся, вспоминая батюшку, охочего до чужих бриллиантов, теперь смешным уже не казалось... Жизнь и профессия научили не терять самообладания, упорно искать выходы из ситуаций безнадежных, но сейчас препятствие казалось неодолимым. -- Ну что? -- окликнул снизу Боцман. -- Никак! -- помотал головой Пастух. -- Не слезть мне отсюда. Он чувствовал, как ярость сжимает горло. То ли подыхать тут, на этом каменном склоне, то ли сидеть и ждать, когда заметят и схватят люди Рашид-Шаха. Сергей пополз вверх от края и лег ничком, держась обеими руками за длинный шнур из связанных строп. Лежал, думал и, наконец, решился. То, что вдруг его осенило, могло прийти в голову только от полного отчаяния. Он вновь поднялся к парашюту и принялся методично, одну за другой, обрезать ненатянутые шнуры у самого купола и связывать их, наращивая длину. Таких длинных веревок, отходящих от края купола, получилось шесть. Стараясь не запутать, он свил их в один толстый белый жгут, вновь сполз к краю и сбросил вниз. Боцман поймал конец, недоумевающе глядя вверх. -- Митя! -- крикнул Пастух. -- Натяни, отметь длину и обрежь! Боцман послушно выполнил приказ. Сергей вытянул витой жгут вверх и, прикинув, отмахнул от конца еще около метра. Парашютная подвесная система была на нем. Он обмотался вокруг пояса, протянул белый жгут под лямки, продел и зафиксировал в замках карабинов. Солнце встало, но его еще скрывали горы. Он взглянул на часы -- в Москве было три двадцать утра. Сергей оглядел мир, открывавшийся глазам, -- чужие горы, чужое небо, бескрайнюю пустынную даль, горные долины. Сложил в парашютный ранец всю поклажу и амуницию. Набралось килограммов пятнадцать, но и они были теперь ни к чему. -- Митя! -- негромко окликнул он сверху. -- Прими бандероль! И спустил ранец на длинной стропе. -- Ты чего задумал-то? -- Отойди-ка! -- крикнул Сергей. И... прыгнул в пропасть. Тело камнем упало вниз. Страшный рывок едва не разорвал его пополам. Десятки камней устремились вслед. Его занесло в сторону, закачало, раза два сильно ударило о каменную стену. Но вот амплитуда уменьшилась и он повис, болтаясь, над площадкой, где, раскрыв рот, на него не мигая смотрел бледный от ужаса Хохлов. До него оставалось метра два. Сергей рассчитал верно, выдержали и жгут, и купол, и нервы. Сильные мышцы спасли его при ударах о базальтовые выступы узкого ущелья. Остальное было делом техники. Он перерезал жгут и ловко, как кошка, приземлился. И только тут почувствовал боль в плече. Шарахнуло капитально, он и не заметил когда, но, видно, и его ангел-хранитель был начеку. -- Не, с тобой крыша поедет, -- еле выговорил Боцман, кинувшись к нему. -- Поседеешь, на хер! А если бы... -- "Если бы" не считается, -- сквозь зубы проговорил Пастух и, поднявшись, еще чувствуя дрожь в руках и ногах, подошел к каменной стене и стал спиной к Боцману. --Чур, я тоже! -- крикнул он и пристроился рядом. -- Слушай, -- спросил Хохлов, застегивая ширинку, -- не знаешь, почему, когда стремно, эта машинка всегда срабатывает? -- Встретимся с Доком, -- сказал Пастух, -- это будет наш первый вопрос. С горы открывался вид на пустынную долину. Рельеф почвы был отчетливо выражен длинными тенями от еще низкого утреннего солнца. • -- Как тебя-то в горы занесло? -- спросил Пастух, когда они двинулись по распадку вниз, в долину. -- Ну ладно я -- парашютом закинуло. Ты ж умный, Боцман. На Кавказе воевал. -- "Как, как"! Сдуру! А еще ночь подкузьмила. Спустился, определился по звездам, ну и потопал на север. Думал, иду в распадок, пройду перевалом... Вдруг слышу издалека -- хохочет кто-то. Шакал не шакал, филин не филин... Жуть взяла. Однако ж любопытно... Автомат на грудь -- и попер. Все выше да выше. Ну и вышел. Так куда нам топать-то? -- Спасибо летунам, -- сказал Пастух, доставая карту района. -- Куда топать -- понятно. Как можно быстрей и подальше от нашего большого друга Рашид-Шаха. Но перво-наперво надо ребят найти и соединиться. Мало ли что с ними! -- Где же тут их искать? -- повел взглядом по холмистому горизонту Боцман. -- Черт-те куда могло разнести. -- Могло, -- согласился Пастух. -- Но и у них на уме -- найти нас. Так или иначе, они должны быть не так далеко. Ветер был несильный. -- С какой высоты нас выбросили? -- спросил Боцман. -- Примерно с двух тысяч. Около того. -- Он присел на камень, достал карту, поманил Хохлова. -- Мы должны быть примерно вот здесь. Авиабаза, где могли бы принять "Руслан", -- одна. Вот она, в этом квадрате. Километров сорок отсюда... Ребят надо искать где-то тут, -- он постучал ногтем по карте, -- северо-западнее. Дальше, чем километров на шесть-семь, их унести не могло. -- Но ведь связи нет, -- сказал Хохлов. -- Ни мы их не слышим, ни они нас... -- Смотри! -- показал Сергей. -- Мы в котловине. Горы глушат, нет прохождения сигнала. Выйдем из распадка на тот склон, там и попробуем связаться. Если у мужиков все в порядке, надеюсь, сигнал пройдет. Пошли! Две крохотные человеческие фигурки двинулись друг за другом вдоль бурых утесов. Заметить их издали на фоне скал было почти невозможно. Они двигались вниз по перевалу и, обогнув наконец трехсотметровый массив, выбрались из котловины. -- Попробуем, -- приостанавливаясь, сказал Пастух. -- Ну смотри не подведи, "зажигалка"! Они смотрели туда, на подсвеченные солнцем холмы на северо-западе, похожие на огромные караваи хлеба. И тут "зажигалка" в руке Пастуха мелко-мелко задрожала. Он лихорадочно нажал на кнопку: -- На связи! На связи! -- Сергей, ты? -- Я! -- отозвался Сергей. -- Ты где, Док? -- Мы с Николой на равнине. А вы? -- Мы с Боцманом сошли с гор. Сейчас на высотке. Идем на северо-запад. -- У нас проблема: Колька малость повредил коленку. Костыль не нужен, но рекордов не поставит. За ночь и утро прошли километров десять. Как понял? -- Ясно, Иван. Надо скорей встретиться и мотать отсюда. -- Как нам сойтись? -- Даю ориентир, -- сказал Пастух. -- Где у вас солнце? -- Прямо сзади. -- Видите гору с тремя вершинами? Левый зубец выше других? --Так, наблюдаю, -- подтвердил Перегудов. -- От нас до нее километров двенадцать. -- А от нас, думаю, все восемнадцать. Держите на нее. Там и сойдемся. Выходите в предгорье и ждите нас. До связи, конец. Через минуту Боцман и Пастух услышали звук вертолета. -- Эхма! -- вскрикнул Боцман. -- Не иначе засекли по сигналу! Из-за горной гряды на малой высоте вынырнули три небольших вертолета. А по равнине в том же Направлении неслись, поднимая пыль, пять открытых армейских вездеходов. До них километра два, и с высоты горной кручи они были как на ладони. -- Летят и едут туда, куда надо и нам, -- отметил Пастух. -- Неужто приметили наших? А ну постой, поглядим! Отсюда их далеко видно будет. А нам, если что, на выручку к ребятам раньше, чем через час-полтора, не добраться. Вертолеты превратились в серые точки над горизонтом, исчезли за холмами, потом появились вновь. Солнце сверкало в остеклении их кабин. Они барражировали, не выходя из этого квадрата, рыскали из стороны в сторону, летали по кругу, то сжимая, то растягивая радиус. Так же -- зигзагами, то приближаясь, то скрываясь в холмах, носились и вездеходы. -- Нам бы бинокль! -- вздохнул Боцман. -- А еще пару "стингеров" и пяток гранатометов в придачу, -- сказал Пастух. Его лицо стало жестким, таким, каким знали его все, кто воевал с ним бок о бок. -- Рыщут, гады... колотятся на совесть. Имеют приказ вождя и учителя -- без наших тушек не возвращаться. Иначе самим секирбашка! Тут это быстро, тот же "Аллах акбар!" -- и в аут... Ладно, Боцман, за мной. Хватит высиживать яйца! Пастух достал из ранца свой автомат, передернул затвор, вставил рожок. -- Слушай, Митя. Кассета у меня. Вторая -- у Дока. Хоть кто-то из нас должен доставить ее по назначению. Вездеходы петляли, взбирались по склонам холмов на возвышенности и исчезали за гребнями, вертолеты расходились курсами, разворачивались, зависали... Но вот и те и другие разом устремились в одном направлении. -- Что-то заметили, -- сказал Пастух. -- Давай тоже туда. В обход горы. Но те, кто был в воздухе и на быстрых колесах, имели неоспоримые преимущества перед теми, кто двигался пешим порядком. Неожиданно вертолеты снова изменили курс и понеслись, кажется, прямо к ним. --Ложись! -- крикнул Пастух и, откатившись, прижался к большому камню. Боцман тоже не стал испытывать судьбу. Тарахтенье винтокрылых машин стремительно нарастало. Уже слышался свист лопастей и специфический звенящий перестук вертолетных моторов. Они прогрохотали почти над ними и скрылись за каменистыми выступами горной котловины. -- Не иначе купол мой увидели, -- крикнул Пастух, и Боцман кивнул. Один из серых пятнистых вездеходов, подскакивая на ухабах, пронесся совсем недалеко, не дальше двухсот метров от них. Боцман перекатился поближе к командиру. -- Большие силы, Серега. В вертушках человек по пять, на вездеходах -- по четыре. И пулеметы. -- Все так, -- кивнул Пастух. -- Но у них нет нашего боевого опыта. Ясно одно: район они примерно определили, парашют мой нашли. Трубача и Дока пока не обнаружили. Искать будут до посинения, пока не найдут. -- Значит, крышка нам? -- спросил Боцман. -- Знаешь, Митя, -- зло ответил Пастух, -- извини, брат, ты меня заколебал. Третий раз за двое суток вспоминаешь про крышку. Не суетись, крышка не убежит. * * * Артист, Муха и Михаил менялись местами за рулем каждые два часа. Один усаживался за баранку, другой становился штурманом, третий отправлялся назад -- отсыпаться до следующей смены. Но только к концу первого дня маршрута по территории Ирана все трое вполне уразумели, что приходится на долю этих фанатиков, какое самоистязание это ралли. Нестерпимо болели плечи и шея. Слезились глаза. Несмотря на все ухищрения, пыль и песок проникали в салон и скрипели на зубах. Машина была оснащена кондиционером, но он не был рассчитан конечно на такие нагрузки и на пятом часу забарахлил и вырубился вчистую. Ужасные горные дороги без каких-либо знаков, а уж тем более ограждений на поворотах, страшные спуски, затяжные подъемы, выматывающие спирали серпантинов... И пот, заливающий глаза, и ноги, еле успевающие управляться с педалями, и мускулы, вздутые от ежеминутного переключения скоростей... -- Фу! -- отплевывался Муха. -- Вот уж правда -- охота пуще неволи! Хорошо еще -- машина с ручной коробкой. Был бы автомат -- хана. Иногда дороги разветвлялись по перевалам, и надо было смотреть в оба, чтобы не потерять трассу и не заехать черт-те куда. Тяжелейший этап брал свое, собирал свою дань. Еще несколько машин выбыли из соревнований. -- Вот сволочи, -- бормотал Артист, -- неужто нельзя было переправить эту чертову смесь каким-нибудь более приятным способом? -- Ага, -- буркнул в ответ Муха, -- нас не спросили. Но вот первый горный участок остался позади и перед ними открылись цветущие долины, селения и городки, словно сошедшие не то со страниц восточных сказок, не то с чудесных древних миниатюр. Глинобитные дома, купола мечетей, будто выпиленные из сахара зубчатые стены, дворцы и минареты -- мир странный, почти ирреальный. Но не было времени ни всмотреться в него, ни понять. * * * Самое важное на войне -- угадать и предугадать. Что замыслил, как поступит противник. Но и случайность играет ничуть не меньшую роль... Вот и теперь. На то не было их расчета, но белый купол, оставленный на вершине, в самом деле привлек преследователей. Небольшие вертолеты кружились километрах в трех за их спинами, ища место для посадки в тесных ущельях. Наконец оба исчезли за серыми гребнями и грохот их двигателей сделался тише и глуше. Туда же устремились и вездеходы. -- Ходу, Митя! -- крикнул Сергей. -- Хоть маленький выигрыш, а наш! Он оглянулся. На этой спеченной, припыленной серо-коричневой почве следов почти не было видно. Укрыться можно было только в нагромождениях скал, хаотично набросанных серыми грудами на равнине. Идти по прямой было невозможно -- только по ломаной линии, от одной группы скал к другим. Перемещались перебежками и после двух-трех-минутной передышки, восстановив дыхание, новый бросок в триста -- четыреста метров. Солнце быстро поднималось, становилось все жарче, но сил еще было с избытком. Того убийственного, испепеляющего зноя, каким печально славились эти места, пока еще не чувствовалось. Они продвигались довольно быстро, но трехглавая гора как будто не приближалась. Километр за километром, кривыми зигзагами... Пастух прикинул -- за первый час они одолели километров пять, и если захромавший Трубач в таком темпе двигаться не мог, то, вероятно, они должны были скоро нагнать его и Дока. Они не обольщались -- белое пятнышко парашютной ткани на склоне горы отвлекло противника ненадолго. Очень скоро он снова кинется прочесывать равнину, методично обшаривая с воздуха и на земле каждый квадрат. И если этих раскиданных там и сям древних скал больше не будет -- укрыться на голой, открытой местности станет негде. Надо было подобраться как можно ближе к заветной трехглавой, и потому Пастух и Боцман ускоряли темп и дальность перебежек, спрямляя линию маршрута. Сергей оглядывался время от времени -- насколько заметны их следы, разглядеть их было нельзя, однако, вполне возможно, с воздуха все могло видеться совсем иначе. Поверхность почвы могла измениться после каждого спуска или подъема, слой пыли мог стать глубже и рыхлее, и тогда найти их уже не составило бы труда. Гора, на которую они держали направление, неохотно поднималась, вырастала из-за горизонта -- они прошли, вероятно, уже больше половины пути. Проклятое солнце уходило в высоту, распалялось и жарило все безжалостней -- словно к их спинам и плечам прижимали огромный утюг, выпаривая силы из их тел... -- Погоди, командир... -- помотал головой Боцман на одной из коротких стоянок в тени бесформенной базальтовой груды, привалясь к которой горячими спинами они старались отдышаться после полукилометровой перебежки, -- маленько зачухался я. И пить охота... Пастух искоса глянул на друга: за те два с лишним часа, что они продвигались, уходя от врагов, Хохлов заметно осунулся. Этот маршрут, кажется, забирал у Боцмана больше сил, чем у него самого. -- Ладно, -- сказал Сергей, -- над нами не каплет. Отдохнем тут минут десять и -- вперед, геолог! -- Это уж точно... -- тяжело дыша, кивнул Боцман. -- Над нами не каплет. Только с нас... Слушай, ты Цоя Виктора любишь? -- Чего это ты вспомнил вдруг? -- оторопел Пастух, уж больно неожиданно это прозвучало. -- Люблю, кто ж его не любит. А что? -- Жалко парня, -- вздохнул Боцман. -- Всех жалко, -- сказал Сергей. -- А ты, Митька, зубы мне не заговаривай. Пить не разрешу, пока не станет совсем невмоготу. Думаешь, я не иссох? Вставай, пошли! * * * Трубач и Док были совсем недалеко от них, всего в каких-то полутора километрах. Но увидеть друг друга на холмистой равнине они не могли, а вновь обнаружить себя в эфире и быть запеленгованными ни те, ни другие больше не рисковали. Они двигались почти параллельно, постепенно сходясь под острым углом к одной точке, но до нее еще было шагать и шагать. Несмотря на заверения великого целителя всех стран и народов Ивана Георгиевича Перегудова, нога Ухова продолжала болеть, и это заметно задерживало движение. Николай пытался не прихрамывать, но все равно при каждом шаге норовил ступить осторожнее -- тут помимо желания и воли срабатывали механизмы древнего инстинкта. -- Не трепыхайся, Колька, как идем, так идем, -- подбадривал Док. -- Конечно, тут нужен покой, но покой нам только снится. Главное -- держаться верного направления. Что, здорово болит, да? -- Терпимо... -- пыхтел Трубач. -- Так оно, знаешь, вроде и ничего, а как наступишь -- чувствительно. -- Чувствительный ты мой... А ну подожди... помассирую немного. Полегче? Они продвигались по равнине зигзагами -- сам рельеф и обстановка подсказывали эту идиотскую ломаную линию пути. Дышать становилось трудней, солнце жгло все нестерпимей. Но так или иначе, гора-трезубец росла перед глазами, казалась уже намного ближе -- она звала и манила, она была для них теперь символом смысла и цели... Но тут... Первым звук автомобильного мотора услышал Трубач. Он приостановился, повертел головой, сразу забыв о боли... -- Атас, Иван! Едут... оттуда, сзади.... -- Точно! -- прислушался Док. -- Это они! А ну в укрытие! И они кинулись к скалам, видневшимся метрах в двухстах впереди, и забились в тенистой щели между бесформенными выветренными глыбинами темно-серого песчаника. Рокот мотора приближался, но слышался немного в стороне -- значит, ехали наобум, а не по их следу. Звук то удалялся и почти пропадал, то снова становился ближе и громче. Видимо, преследователи хаотически метались в надежде заметить тех, за кем их послали. Судя по звуку, машина была одна -- видимо, выслали на разведку отдельную передовую группу. Вертолетов не было слышно давно, но они могли тут появиться через считанные минуты по сигналу дозорных. Док выглянул из-за выступа скалы и посмотрел на темнеющую гряду гор позади, там, откуда они шли с раннего утра... Уже достаточно далеко. Если что -- там не услышат. -- Оружие! -- коротко приказал он Трубачу. И сам привычно взял в руки лучший в мире автомат. Звук машины послышался совсем близко. На миг донесло ветром едкий бензиновый запах выхлопа. Где-то неподалеку пискнули тормоза, послышалась быстрая встревоженная гортанная речь, отрывистые команды. Иван опасливо выглянул опять. Невдалеке, метрах в ста, у поднимающегося из почвы островка таких же скалистых нагромождений, стоял, приглушенно тарахтя мотором, открытый американский армейский "джип" с брезентовым тентом и длинным высоким хлыстом антенны над щитком ветрового стекла. За его рулем сидел молодой бородач в легкой серо-коричневой военной форме, головном платке и темных очках. В разные стороны от машины разбегались трое в такой же форме и платках, с маленькими израильскими автоматами "узи" в руках. Легко маневрируя на бегу и оглядываясь по сторонам, они направлялись к таким же раскиданным по равнине скоплениям скал, в которых прятались Док и Трубач. Через какие-то минуты, обойдя вокруг и удостоверившись, что там никого нет в щелях, выбоинах и разломах, они неизбежно должны были прийти сюда, к ним. -- Видал? -- подполз Док к Трубачу. -- Не иначе их спецназ. Четверо. Но действуют не ахти. Каждую группу скал осматривают по одному. Главное -- отрубить их связь с "вертушками". Хотя бы на время. Видимо, разведчики облазили за это утро уже столько подобных скал, что утратили бдительность и осторожность, -- тот что выбрал их скалу, бежал без боязни, открыто, чуть подскакивая и часто переставляя ноги в легких ботинках. Он подбегал с солнечной стороны, чтоб заглянуть в тень, также халатно подошли к делу они все. А воина шаблонных ходов не прощает. По мере его приближения Док и Трубач отползали все глубже в свою узкую щель, в темноту. Как и остальные, этот разведчик тоже был в солнцезащитных очках. Сидящий за баранкой посматривал из стороны в сторону -- вероятно, это был старший в дозоре, их командир. Разведчик, смуглый жилистый бородач, был уже рядом, они слышали тихий шорох его шагов. Вот он вошел в тень, и в тот же миг огромная рука стремительно высунулась из сквозного разлома, зажала ему рот и, как стальной рычаг, втянула в черноту каменной щели. Док подхватил его "узи", на лету поймал сбитые темные очки -- вытаращенные темные глаза бородача были полны ужаса и ярости, он изгибался, выкручивал шею и пытался вонзиться зубами в железную лапищу Трубача. Война есть война. Николай стиснул пальцы сильней... Старший в "джипе" все поглядывал на подчиненных, куда они движутся, потом врубил передачу, прибавил газ и медленно тронулся в сторону тех, что направлялись к другим скалам. Док накинул себе на голову платок противника, нацепил его очки, схватил "узи" и, пригнувшись, побежал, догоняя удаляющуюся машину. Противник за баранкой, видно, заметил в зеркале приближающийся силуэт, притормозил и, тотчас получив сзади удар рукояткой автомата, ткнулся лицом в руль. Док оттолкнул его тело, сбросил на дно машины, уселся на его место, рванул провода, идущие к зеленому стальному корпусу армейский рации, оборвал и провод длинной антенны, вдребезги -- так что брызнули черные осколки -- расколотил переносную "соньку"... Нажал на газ, прибавил оборотов и покатил туда, где у отдаленных скал топтался один из рядовых дозорных и с недоумением тряс такую же рацию, как та, какую только что раскурочил Иван. Он обернулся на приближающийся звук мотора и махнул рукой. Док пригнул голову к рулю, наддал скорости. Этого человека, что тряс рацию, послали за его головой, за головами Пастуха, Боцмана, Трубача... Простой и жестокий закон войны. Не ты -- так он. Не он -- так ты. Но врач Перегудов не смог ударить противника массивными дугами "джипа". Буквально в метре от него крутанул руль влево, тормознул -- машину занесло, повело боком, и она отшвырнула того пыльным пятнистым бортом. Удар вышел скользящим, но противник кубарем покатился по земле. Не дав ему времени на выход из шока, Иван навалился на поверженного сверху, вырвал автомат и пережал горячей черной сталью сонную артерию. Но добивать не стал. Просто надолго вывел из строя, растоптал его рацию и кинулся обратно к "джипу". Вскочил на жесткое сиденье и дернул рычаг передачи. Сердце бухало в груди -- остался всего один из четверых, и он не должен успеть подать сигнал. Газ, газ... Выписав большой круг среди мертвых скал. Док развернулся и по собственной колее понесся туда, где оставил друга, куда в любое мгновение мог подойти противник. Солнце стояло уже высоко, от скал ложились короткие черные тени. Привстав на сиденье, Иван крутил головой, но не видел того, кого должен был опередить, -- либо разведчик разобрался, что к чему, либо его скрывали камни. Ну где, где он тут? И словно в ответ над головой взвизгнули пули и следом долетел звук короткой очереди. Чуть не перевернув машину, Иван резко взял вправо, потом влево и, еще не соображая, откуда ведется огонь, увел "джип" в тень торчащего из земли утеса. Рядом шла жаркая перестрелка на два голоса -- короткими хлесткими очередями работал "Калашников", "узи" огрызался и стрекотал, как детская трещотка. Короткими перебежками, падая, залегая и вскакивая вновь, Док бросился в бой, пытаясь определить, откуда кто стреляет. Пули выбивали из земли пыльные фонтанчики, рикошетировали от скал, отлетая с осиным жужжанием... Смерть пронизывала раскаленный воздух. Все островки скал уже казались неотличимыми, и он не мог вспомнить, где оставил Трубача. От серых глыб, многократно множась и повторяясь, отлетало дробное эхо -- понять по звуку направление стрельбы было невозможно, и Док заметался, рискуя поймать безжалостный остроносый кусочек свинца. Но вот, восстановив в памяти ориентиры и мысленно окинув поле боя сверху, как бы на огромной полевой карте, он решил, что это должно быть метров на триста левее, перебежал ближе и вдруг увидел спину человека, стрелявшего из "узи". Тот бил с колена, укрывшись за каменным бруствером -- отлетавшие гильзы сверкали на солнце... Рядом лежали наготове несколько длинных заряженных магазинов. Очередь... еще... еще... сейчас у него кончится боекомплект, секунды три уйдет на смену обоймы... Все! И тут от скалы, за которой прятался стрелявший, и от земли совсем рядом с ним полетели облачка пыли и каменное крошево. Били сзади, из "калаша". С близкого расстояния. Били метко, не убивая, но и не давая бойцу дотянуться до лежащих у ног сменных обойм. Док слишком хорошо знал этот стрелковый почерк. -- Серега! -- что есть мочи заорал Иван. -- Мы тут! -- Хенде хох! -- совершенно некстати с другой стороны жутким басом завопил Боцман и прострочил по камню над головой противника, осыпав его коричневый платок беловатой пылью. Поняв, что он окружен, схватка окончена и проиграна, боец отшвырнул "узи", быстро наклонился, сжался в комок, дернулся, забился в конвульсиях на земле... и затих. Док бросился к нему, наклонился. Заросший до глаз черной бородой молодой боец по рукоятку вонзил себе в сердце кривой узкий кинжал. Глаза его остановились и смотрели вверх. -- Предпочел так. Я слышал об этом. Таков приказ по армии Рашид-Шаха... -- сказал Иван. -- Ну, мужики... -- часто дыша, проговорил подбежавший Пастух, -- ну и перли мы... Думали не успеем. Обниматься было некогда. Уже никто не мог бы ответить им, успел ли самоубийца передать сигнал своей группе захвата на вездеходах и вертолетах. Если успел -- "вертушки" будут здесь через считанные минуты. -- По коням, парни! -- крикнул Док. -- Не все же Олегу с Семеном на ралли форсить! Они бросились к захваченному "джипу". Боцман хотел сесть за руль и тут увидел скорченное тело старшего в дозоре -- тот был жив и ошалело смотрел на них бессмысленными глазами, пытаясь нащупать рацию и оружие. --Извини, дорогой, -- ласково сказал Боцман, вытащил его из машины и прислонил к камню. Торопливо собрав все трофейное оружие, кое-что из снаряжения и боеприпасы, удостоверившись, что в баке достаточно бензина, они расселись под тентом и тронулись в путь. Боцман газанул и погнал сильную верткую машину мимо гористых возвышенностей по плоскогорью. -- Куда летим, командир? -- повернулся он к Пастухову. Они были вооружены теперь, что называется, до зубов -- у каждого по спецпистолету ППС, "Калашникову" и взятому в бою "узи". Все четверо, ни на минуту не теряя бдительность, вглядывались в небо -- "вертушек" пока не было слышно. Не было и тех "джипов". Но всякая секунда промедления была искушением судьбы. -- Вот что! -- одолев возбуждение боя, взял себя в руки Пастух. -- Дальше ехать сейчас нельзя. На открытой равнине нас запросто найдут. Догонят в два счета и размолотят на атомы. -- Будем исходить из худшего, -- сказал Док. -- Допустим, этот храбрец все-таки успел кликнуть на помощь. Тогда они уже кружили бы тут как миленькие. Пока их нет. Значит, он опоздал. -- Все равно через сколько-то минут они обнаружат, что их группа не выходит на связь, -- сказал Трубач. -- Кинутся выяснять. Пока туда прилетят, пока разберутся, пока смекнут -- накинем еще минут двадцать. -- Согласен, -- кивнул Сергей. -- Плюс-минус минутка, но где-то так. Он обернулся, вгляделся в грунт позади быстро несущейся машины. Почва была каменистой: шины "джипа" здесь почти не оставляли следов и не вздымали пыль. Во всяком случае, с вертолета увидеть их вряд ли смогли бы. -- Само собой, они кинутся в погоню. Туда, куда по логике и надо нам. К границе, на север. Будут обшаривать с воздуха и на земле каждый камешек. -- Ну и?.. -- спросил Док. -- А мы пока что останемся здесь. Машину загоним как можно выше на склон и спрячем в скалах. В горах на колесах нам делать нечего -- так? Значит, где нас надо искать? -- На равнине -- сказал Трубач. -- Все правильно. Риск, конечно, но это единственный выход. -- Сворачивай, Димыч! -- приказал Пастух. -- Займемся маскировкой. Горы начинались километрах в пяти по правую руку -- Боцман домчал их к ним за три минуты. Нет, наверное, все же по праву сорвал он куш на гонках в Крылатском. Прочный "джип" подскакивал и едва не переворачивался на скорости. Они сидели, подпрыгивая на сиденьях, вцепившись в стальные поручни, чтоб не выбросило за борт. А в предгорье выпрыгнули из машины, дав возможность лихому водителю разогнаться и забросить прочную стальную коробочку на колесах в узкую расщелину между нависшими утесами. Здесь ее не могли обнаружить ни с воздуха, ни с равнины. Мотор взвыл... Машина начала резво карабкаться по камням, но вот силы ее иссякли... Они подбежали, навалились сзади, не давая ей скатиться вниз и, одолев гранитный порожек, почти на руках вкатили ее в укрытие. Отдуваясь и часто дыша, обессилено опустились наземь и припали спинами к горячим колесам. Вертолеты зарокотали минут через двадцать пять. Но это были другие машины, не те легкие поисковые стрекозки, что кружили ранним утром и ночью. Над равниной низко неслись два боевых ударных Ми-24 с реактивными снарядами в подвесных кассетах на коротких крылышках и торчащими пулеметами и пушками из выпуклых глазастых кабин. Успели... Опоздай, задержись они -- и тогда... Грохочущая смерть умчалась и скрылась за хребтами на севере. На полу в кузовке "джипа" оказался ящик с шестью двухлитровыми пластиковыми бутылями минеральной воды. Но Док не позволил им полностью утолить жажду. -- Да ну тебя. Док! -- внезапно рассвирепел Боцман. -- Воды же, блин, навалом! -- По три глотка! -- жестко отрезал Перегудов. -- Это почемуй-то? -- еще больше разъярясь, вскинулся Дмитрий. -- А потомуй-то! -- сказал Док. -- Напьемся -- ослабеем. Не сможем идти. Пропадем. Дождей тут в это время года уже не бывает. Машина есть машина -- откажет, встанет, а в ногах силы нету. И вообще, это мой "джип" -- я его взял, и вода моя! Захочу, вообще буду продавать ее вам. Сто баксов за глоток. -- Лекарь чертов! -- от души ругнулся Боцман. -- "Три глотка, три глотка"... Да, мужики! А откуда у Рашид-Шаха наши Ми-двадцатьчетверки? -- Думаю, из Афгана, -- сказал Иван. -- От одной из талибских группировок. Хотя они теперь им и самим нужны. -- Вообще, вы обратили внимание? -- крикнул Пастух. -- Торговать с Рашид-Шахом строго запрещено. Агрессивный режим. Каждый год-два затевает войнушку. Так что -- железное эмбарго, контроль ООН и всякая такая штука. Тем более если наступательные вооружения. Но, судя по всему, наш эмир не бедствует. Все у него есть, и не худшие образцы. Спрашивается: откуда? -- Как обычно -- от верблюда, -- сказал Трубач. -- Через вторые, третьи, десятые руки. Так называемые региональные конфликты для таких дядечек именины -- всегда можно разжиться неплохими игрушками. Не в накладе и продавцы. А рашид-шахи не скупятся -- платят вдвое и втрое. А когда ну очень хочется -- так и впятеро. -- Сколько же он тогда собирался отвалить за эти два движка? -- Можете быть спокойны, -- уверенно сказал Трубач, -- тут пахнет миллиардами. Представляю выражение его лица, когда он узнает, что там на самом деле. Особенно если была сделана предоплата. Вряд ли наши благодетели, посулившие ему товар, пошли бы на такую заваруху, не имея гарантий, что он готов выложить эти бабки. -- Да, -- сказал Док, -- выражение личика у него, наверное, будет не из приятных. А уж представьте себе выражение лица того, кому придется ему обо всем этом доложить! Они усмехнулись. Над равниной снова послышался знакомый грохот двигателей. Сверкая на солнце винтами, пара вертолетов возвращались. Но теперь они шли намного выше, и не по прямой, а сходились и расходились в воздухе -- видно, хотели охватить взглядом большие участки равнины. -- Увы, -- сказал Док. -- Боюсь, им не больно хочется возвращаться. * * * Дорога уводила вереницу машин все дальше и дальше. Первый этап по территории Ирана длиной свыше шестисот километров одолели только к ночи. Весь путь старались держаться где-то неподалеку от российской технички, но удавалось это не всегда. На участках, где дороги сужались, огибая горы, они обязаны были пропускать экипажи участников и взбираться на подъемы тольк