ть можно от чего угодно, - ответил Антон, - но вообще-то ЛСД считается безопасным наркотиком. От героина умереть проще простого, от кокса тоже, в общем, можно кинуться... амфетамины вроде сердце сажают и обезвоживание опять-таки, - Антон внезапно понял, что для драгюзера со стажем он непозволительно мало знает о медицинских эффектах различных веществ. Он полез в рюкзак и достал оттуда папку Горского. - Вот тут, - сказал он. - "Токсичность ЛСД определялась на нескольких видах животных. Нормой для измерения токсичности вещества является индекс ЛД50, то есть средняя летальная доза, от которой погибает 50% испытуемых животных" - Что это за хуйня? - спросил Белов. - Это из книги человека, который открыл ЛСД, - сказал Антон, - вот, он пишет дальше... так, для мышей, для крыс, для кроликов...один слон, которому ввели 0.297 грамма ЛСД, умер через несколькоминут. Вес этого животного определили как 5000 кг, что соответствует летальной дозе 0.06 мг/кг... ага, вот оно - малые дозы, вызывающие смерть у подопытных животных, могут создать впечатление, что ЛСД очень токсичное вещество. Однако, если сравнить летальную дозу для животных с эффективной дозой для человека, которая составляет от 0.0003 до 0.001 тысячной грамма на килограмм веса тела, выясняется необычайно низкая токсичность ЛСД. Только 300-600-кратная передозировка ЛСД, если сравнивать с летальной дозой кроликов, или даже 50000-100000-кратная передозировка, в сравнении с токсичностью у мышей, могла бы вызвать смертельный исход у человека. И дальше: "летальная доза для человека не установлена. Насколько мне известно, до сих пор не зафиксировано ни одной смерти, которая была бы прямым последствием отравления ЛСД. Многочисленные случаи смертельных последствий, приписываемые употреблению ЛСД, действительно имели место, но все это были несчастные случаи, даже самоубийства, которые можно отнести на счет дезориентирующего состояния, возникающего при интоксикации ЛСД. Опасность ЛСД лежит не в его токсичности, а, скорее, в непредсказуемости его психических эффектов". - Так он, небось, на содержании у наркомафии был, этот писатель, - кивнул на папку Белов. - Он был на содержании швейцарской фирмы "Сандоз", - ответил Антон, - а наркомафии, я думаю, вообще не существует. - Завидую твоей наивности, - сказал Белов, - так он пишет, что летальная доза не установлена? - Фактически это означает, что чистая кислота абсолютно безопасна, - сказал Антон, - В марках могут быть всякие примеси... - В каких марках? - перебил его Владимир. - Ну, то что Женя приняла... кусочек бумажки такой. Его называют маркой или еще промокашкой, а по-английски dotted paper. Обычно это такой большой лист плотной бумаги, с определенным рисунком, поделенный на такие квадратики... вот такого размера, - Антон показал ноготь мизинца. - Технология здесь такая: делается раствор кислоты, то есть ЛСД, иногда туда еще добавляют чего-нибудь, ну, по вкусу - амфетаминов обычно или еще чего, - потом опускают в раствор лист бумаги, он впитывает все зто дело, его сушат, а потом продают кусочками или там целиком. Обычно это делают где-нибудь в Голландии, а сюда уже потом привозят. ЛСД в России никто не производит, по-моему. Если не считать питерской кислой, но это вообще пиздец и ее в марках не бывает. - Но может же быть, что в той марке, которую Женя приняла, была какая-то опасная примесь? - Я же объяснил, - сказал Антон, - если бы там была опасная примесь, то еще марок сто таких же ходило бы по Москве... я бы знал уже давно про это. Так что проще предположить, что кто-то специально изготовил для нее эту марку... взял раствор пенициллина и... - А ты сам откуда все так хорошо знаешь? Сам, небось, балуешься? - тоном вызывающего на откровенность учителя спросил Владимир. - Я не балуюсь, - с достоинством ответил Антон, - я употребляю. Антон считал, что психоделики не выносят баловства, а требуют ответственного подхода. Цель приема кислоты, грибов или калипсола - не банальный кайф, о котором так любили писать газеты и журналы, - эти статьи Антон читал еще в школе, - а прорыв за грань реальности. Обретение Истины с большой буквы, сокровенного смысла бытия. Однако он не успел объяснить все это Белову, потому что дверь резко распахнулась, и на пороге появился Андрей Альперович. - Занят? - спросил он Белова, в несколько гигантских шагов преодолевая пространство кабинета. - Так... беседую, - уклончиво отвели Владимир, кивая на Антона. - Юноша мне лекцию о наркотиках читает. - А что, - сказал Альперович, садясь на главный стол и, тем самым, сводя на нет всю столь продумано выстроенную геометрию кабинета, - а что, ты тоже считаешь, что Женю убили? - Что значит тоже, - опешил Владимир, - а кто вообще так считает? - Я, - ответил Альперович, - я так считаю. Антон видел только его согнутую спину. Длинные пальцы барабанили по столу. - А ты что, тоже стал специалистом по пси-ха-ди-лическим веществам? - сказал Владимир, выделив незнакомое слово. - Вещества тут ни при чем, - сказал Андрей, - просто слишком многим женькина смерть на руку. - Многим - это кому? - Во-первых - Леньке, Ромке, мне и тебе. Как ты знаешь, мы все получили четвертую часть от ее доли, - сказал Альперович. - Ну, это еще бабушка надвое сказала, что там за доля, - отмахнулся Владимир. - Да? - Андрей саркастически приподнял брови. - Во-первых, Поручик готов ее хоть сейчас купить, а во-вторых, как раз сейчас должна пройти первая проводка... - Я понял, - перебил его Владимир, - тогда мы можем исключить Ромку. Потому что так на семью он получил бы прибыль в размере двух долей, а так - только одну с четвертью. - Это если бы они не развелись, - сказал Андрей, - а они были в ссоре, как ты знаешь. - Но Ромка не стал бы убивать Женьку из-за денег. - Никто из нас не стал бы убивать Женьку. Но ее убил кто-то из нас. - Похоже, что так, - согласился Белов. - Так что, - продолжал Альперович, - у всех есть свои резоны. Но мне не кажется, что сейчас время об этом говорить, - и он повернулся к Антону. - Я пойду? - сказал тот, вставая. - Постой, - прервал его Владимир, - у меня к тебе дело. Я хочу, чтобы ты нашел того, кто торгует этим говном. - Да таких людей несколько десятков в одной Москве, - неуверенно возразил Антон: честно говоря, цифру он взял из головы. - На этой марке был изображен лепесток, - твердо сказал Владимир, - Я близко стоял и успел рассмотреть, до того как Женька... - и он сделал неопределенный жест рукой, могущий равно означать забрасывание марки в рот и истечение встречным курсом Женькиной души. - Я попробую, - неуверенно начал Антон, но Андрей перебил его: - Мне бы не хотелось подключать к этому делу посторонних... - Наоборот, - ответил ему Владимир, - только посторонним это дело и можно доверить. Потому что только в них и можно быть уверенным. Так что, - он опять обернулся к Антону, - считай себя моим консультантом по этому делу. Если что узнаешь - получишь денег. А нет - так всегда можно посчитать, что это ты Женьке марочку продал. И сделать выводы. Возможные выводы Антона почему-то не страшили - на самом деле его волновало сейчас только одно: как бы спросить Владимира про третий лепесток. Третий лепесток - Угораздил меня Бог родиться 10 ноября, - жаловался Леня Онтипенко, - нет, удружили мне пэрента, ничего не скажешь, крепко удружили. Марина затянулась "Космосом", которым угостил ее Альперович, и сказала: - А чем тебе не нравится? Хороший день для бездника. Самая середина Скорпиона. - Какого скорпиона? - Леня поправил очки и посмотрел на нее так, словно она сама была если не скорпионом, то пауком или мухой. - Знака зодиакального, - сказала Марина, - не знаешь, что ли? Я тебе дам почитать, у меня ксерокс в общаге есть. - Да я не верю в это, - Леня раздраженно пожал плечами. - Это неважно, - ответила Марина, - веришь, не веришь - знак зодиака он и есть знак зодиака. Скорпионы, кстати, очень сексуальны, - неожиданно сказала она. Онтипенко сегодня выглядел еще менее сексуальным, чем обычно. Съежившись в своей осенней куртке, как всегда не сходившейся на его животе, он сидел на скамейке рядом с кинотеатром "Литва". Сумка из кожезаменителя стояла тут же, скрывая три бутылки вермута. Андрей, Крис, Марина и Женя сидели рядом. Настроение у всех было подавленное. - Куда пойдем? - спросил Альперович, барабаня длинными пальцами по скамейке. Он чувствовал себя немного виноватым: ведь именно он обещал, что можно будет вписаться в общагу и там отметить день рождения Онтипенко. У Лени в этот момент были напряги с родителями, и потому он был рад этой идее. Альперович гордился своей способностью вынуждать других людей делать то, что ему было нужно: вот и неделю назад он, как ему казалось, блестяще провел переговоры, посулив обитателям комнаты 244 бесплатную выпивку в обмен на вписку именинника и его друзей. Но тут грянуло 10 ноября, траурные митинги, печальная музыка по всем каналам - и хозяева сдрейфили, сказав, что боятся устраивать в такой день шумную пьянку, так что и сам Альперович, и Леня с Женькой обломались. Впрочем, на лестнице они встретили Маринку и попытались вписаться к ней в комнату, но тут ее соседка заявила свое твердое "нет" и в результате, захватив с собой маринкиного Криса, они выкатились на улицу. Теперь они сидели и ждали Белова, который вот-вот должен был появиться. - Может, к Ромке? - предложил Леня. - Да ну, - сказал Альперович, - он наверное скорбит сегодня. Поставил перед собой портрет Леонида Ильича и плачет. Марина засмеялась, и Женька поняла, что та страшно ее раздражает. Мало того, что Марина прибилась к чужой компании - так она ни на секунду не переставала тянуть одеяло на себя. В конце концов, Леня, Андрей и она, Женька, знали друг друга десять лет как минимум, и хотелось бы, чтобы сегодня был такой ностальгический праздник, воспоминание о школе, о времени, когда они были молодыми,... тем более, что и траурная музыка, беспрерывно нудящая вот уже два дня, настраивала на элегический лад. Вот и сейчас - чего она засмеялась. Она же Ромку никогда не видела и не может понять, какая это смешная картина: Рома, маленький крепыш в вечно отутюженном костюме с комсомольским значком на лацкане, рыдает над портретом генсека, сохраняя то же серьезное выражение лица, с которым он вел все школьные собрания. Впрочем, Женя была готова простить Маринке ее бесцеремонность - потому что Крис, который был как бы ее друг, оказался действительно очень классным. Хайр до плеч, тертая джинсовая куртка, колокольчик на штанине - плюс полный набор системных штучек: расшитый бисером ксивник, шерстяной хайратник и фенечки на запястьях мускулистых рук. Маринка училась в Универе вместе с Альперовичем, а вот Крис был настоящим системным. Его цивильное имя было Витя, но под этим именем его никто, кажется, не знал. - А если к Лерке? - предложил Андрей. - Она болеет, - сказал Леня, - я звонил ей. - А чего с ней? - спросил Альперович. Женька лучше других знала, что произошло с Леркой, но промолчала. На первом курсе ее подруга вдруг начала стремительно поправляться - и никакие диеты (ни по Шелтону, ни по Грэггу) не помогали ей. Сейчас родители уложили ее в какую-то блатную больницу - едва ли не в "десятку" - в надежде, что удастся хоть что-то изменить. Сама Женька, словно по какому-то неведомому закону равновесия, за эти несколько лет похорошела: казалось ее ноги стали длиннее сантиметров на десять, а грудь неожиданно для нее самой увеличилась на один размер. Может быть, за это следовало благодарить ее активную половую жизнь и сопутствующие гормональные изменения - а может быть, просто кончился подростковый возраст. Белов подкрался незаметно: с шумом хлопнув по плечу Онтипенко, он заорал на всю улицу: - Леонид умер, да здравствует Леонид! - Ты охуел, что ли? - испуганным прошептал Ленька. Обернувшись на Володю, он так и замер. Сегодня Белов был при полной выкладке: начищенные сапоги, гимнастерка, блестящая пряжка кожаного ремня. Вся его фигура, казалось, сошла с плаката "На страже мира и прогресса" - и только глумливый огонек в глазах давал окружающим понять, что перед ними скорее персонаж дембельского альбома. Белов бухнул на скамейку зачехленную гитару и спросил: - Чего ждем? Альперович в двух словах доложил ему диспозицию. - Обломись, бабка - мы в пролете, - подытожил Белов. Он с интересом посмотрел на Криса и тоном знатока сказал: - Классный прикид. - Ну что, - Крис встал, словно не услышав слов Белова, - куда двинем? - Пошли к Нордману, - предложил Володя, - он дома должен быть. - Может, позвоним сначала? - сказала Женя, - двушка есть у кого? Начали шарить по карманам, но кроме трех рублей и дюжины гривеников ничего не нашли. Идею звонить десятикопеечной монетой отвергли как мажорскую, а предложение Маринки нааскать двушку - как слишком утомительное. - Тут дольше аскать, чем ехать, - сказал Альперович. Все вместе они загрузились в автобус и доехали до метро. У Лени и Андрея были проездные, но Альперович отдал свой Женьке - не столько из галантности, сколько для того, чтобы не выглядеть мажором в глазах приятелей. В результате он, Крис и Марина прошли по одному пятаку, и Женька даже подумала, что была бы сама не прочь пройти между ними двоими, почти вплотную, как на дискотеке. Вышли на "Парке культуры" и двинулись к одному из ближайших переулков. По дороге Белов рассказывал фольклорные армейские анекдоты, выдавая их за случаи из его недавней службы. Марина слушала с интересом, Крис кривился, а Леня с Андреем то и дело шепотом обсуждали, достаточно ли они купили бухла в "Балатоне" или надо еще зайти в винный. Как Женя и предчувствовала, дома Нордмана не оказалось. - Хуйня, - провозгласил Белов, - надо его подождать, он скоро будет. Тем более все равно лучше места мы не найдем. Некоторым образом он был прав: Поручик жил в старом доме, с двумя лестницами - и если войти через черный ход, то можно было сидеть так, что сквозь маленькое оконце были видны подступы к его квартире, в то время как собравшихся на черной лестнице заметить было нельзя. Леня скинул куртку и предложил Женьке сесть на нее. Марина посмотрела на Женьку с легким презрением и уселась на пыльные ступеньки в своих давно не стиранных джинсах. Крис сел рядом с ней, Альперович примостился на ступеньку ниже. Белов и именинник достали бутылки. - С бездником тебя, - сказал Крис и, сняв с руки одну из своих бесконечных фенечек, надел ее на руку Лене. Женька вытащила из сумки кассету "Sony", на которую сама записала последних "смоков", Альперович выдал какую-то завернутую в газету папку, заговорщицки сказав: "Дома развернешь", - Белов сказал, что его подарок будет потом, а Маринка поцеловала именинника в губы. Первую бутылку пустили по кругу. - Хороший вайн, - сказал Крис. - Боже мой, какую же дрянь я пил в армии, - заметил Белов и сел на ступеньку рядом с Женей. - А я вот в армию не ходил, - сказал Крис, - я в крейзе косил. Женька подумала, как это здорово: не пойти в армию, выбрав вместо этого сумасшедший дом. - Ну и как там? - спросил Альперович, - аминазином кормили, как генерала Григоренко? - А что, генералы тоже косят? - хихикнула Марина, а Белов в этот момент снова завладел бутылкой и сказал, что надо выпить за покойного генсека. - А еще лучше - каждому в его память рассказать по анекдоту. - Мой любимый, - сказал Леня, - это про то, как вампиры волокут Леонида Ильича, а один другому говорит: "Ну как, за стаканами пойдем или здесь горло прокусим?" - А тот отвечает, - подхватил Альперович, - "Ты что? Как можно? Пять звездочек - из горла?" - Кончай стебаться, - сказала Марина, - все-таки человек умер. - Тем более что и Героем он был, кажется, шесть раз, - сказал Белов. Первая бутылка быстро кончилась, принялись за вторую. Альперович расчехлил беловскую "Кремону" и тихо настраивал ее в углу, перебирая струны своими длинными пальцами. - Может, не стоит? - спросил Леня, поправляя очки, - ведь люди сбегутся. - На хуй, - сурово сказал Андрей и, ударив по струнам, шепотом запел "Дай мне напиться железнодорожной воды". Этим летом он был в Питере, переписал себе кассету "Аквариума" и теперь пел только Гребенщикова. - Кайфовая вещь, - сказал Леня. - Ага, - согласился Альперович и открыл третью бутылку. Вермут кончался стремительно. Женя уже чувствовала, как лестница плывет у нее перед глазами, и все плотнее прижималась к Крису. - А системный пипл любит "Аквариум"? - спросил Белов. - Только пиплы и понимают "Аквариум", - ответил Крис. - А я больше люблю Цоя, - сказал Белов. - Кто это? - спросила Женя. - Тоже из Питера, - ответил Белов, - китаец, как Брюс Ли. Тут у нас одному земляки кассету прислали, там всего пара песен было... Альперович, дай гитару, я спою. Белов ударил по струнам и во все горло запел: Ночь коротка, цель далека, Ночью так часто хочется пить, Ты выходишь на кухню, Но вода здесь горька, Ты не можешь здесь спать, Ты не хочешь здесь жить. На третьем куплете с парадного входа раздались возмущенные голоса, и в окне появилось недовольное женское лицо. Тетка строго посмотрела на развалившихся на ступеньках молодых людей и, бормоча что-то себе под нос, пошла дальше. - Кончаем песни, - сказал Леня. Белов отложил гитару. - Женька, а куда Лерка подевалась? - спросил он. - Болеет она, - ответил Альперович. Женька вспомнила про подругу, и, словно искупая злорадство, которое она иногда испытывала, захотела рассказать о ней что-нибудь хорошее. - А вы знаете телегу про цветик-семицветик? - спросила она. Никто не знал, и на теплой волне вермута она рассказала о том, как в первом классе ей не хотелось идти в школу и как Лерка дала ей таблетку пенициллина, и она свалились и осталась дома. - Откосила, говоря по-нашему, - сказал Альперович. - Цветик-семицветик - это же травка, - сказала Марина, - очевидно. - Нет, - сказал Крис, - это символ детей цветов, волосатых то есть. - Flower Power, - кивнул Альперович. - А много еще лепестков ты сорвала? - спросил Белов. - Только один, - ответила Женя и вспомнила, как Поручик лишил ее девственности. Ей показалось забавным, что цветик-семицветик помог ей в дефлорации... был в этом какой-то лингвистический каламбур. - А можешь вышить мне вот тут твой цветик-семицветик? - спросил Крис, беря Женю за руку и показывая ее пальцами на свое колено. - Конечно - ответила Женя. Потом Крис поцеловал ее ладонь, а она поцеловала его в губы. Перед тем, как закрыть глаза, она взглянула на Марину. Та сидела насупленная, но всем своим видом изображала: "Мы - за фрилав, нас ничем не смутишь". Альперович снова взял гитару и запел: "Рутман, где твоя голова? Твоя голова там где чай". Она услышала, как Леня говорит "За что мне нравится Гребенщиков, так это за дзенскую загадочность: при чем тут чай?", но не стала прерывать поцелуя, чтобы спросить, что значит "дзенская загадочность". - Вайн еще есть? - спросила Марина. - Внимание! - громогласно провозглосил Белов, - настал черед моего подарка! Под торжествующие крики он извлек из кармана ноль-пять водки. Бутылку немедленно вскрыли и пустили по кругу. Женя тоже отпила, совсем чуть-чуть. Альперович схватил пустую бутылку из-под вермута, метнул ее в окно черного хода, и стекло со звоном разлетелось. - Дайте мне гитару! - закричал он. Из подъезда донеслись раздраженные голоса, но, когда разгневанные жильцы заглянули на черный ход, Андрей начал орать во всю мощь своей глотки "Электрического пса". На словах про похожий на плавки и пахнущий плесенью флаг негодующие лица исчезли. Альперович все равно не мог остановиться и пел дальше: Но женщины, те, что могли быть как сестры, красят ядом рабочую плоскость ногтей, и во всем, что движется, видят соперниц, хотя уверяют, что видят блядей. При этом он с осуждением посмотрел на Марину с Женей, хотя никто из них пока не давал друг другу никаких оценок. Когда он кончил петь, раздался восторженный голос Лени: - Андрюха, ты гений! Посмотрите только, что он мне подарил! Онтипенко поднялся, держа в руках несколько машинописных листков. Поправляя на носу очки, он захлебываясь от восторга читал: - О, тщета! О, эфемерность! О, самое бессильное и позорное время в жизни моего народа - время от рассвета до открытия магазинов! Сколько лишних седин оно вплело во всех нас, в бездомных и тоскующих шатенов. Иди, Веничка, иди. И как раз на словах "Ангелы господни! Это вы опять?" внизу раздались шаги и громкий женский голос сказал: - Как раз на третьем этаже, товарищ лейтенант, эта шпана и собралась. Такой день, а они буянят, песни поют, радуются! - Полиса! - прошептал Крис, - скипаем, пипл. С неожиданной ловкостью он освободился от женькиных объятий и протиснулся в разбитое окно парадного. Марина последовала за ним, а Женя замешкалась на минуту - и эта минута оказалась роковой: два милиционера и разгневанная представительница общественности уже поднимались на площадку. - Пиздец, - тихо сказал Альперович. Онтипенко сел на свой Самиздат, сняв очки и вертя их в руках. Женя судорожно представляла - в порядке возрастания ужаса - все возможные последствия этого дня рождения: бумага в комитет комсомола, исключение из института, скандал дома. В этот момент Белов нагнулся к ней, подмигнул и сказал: - Самое время обрывать третий лепесток, да? Как загипнотизированная, Женя забормотала про себя песенку вплоть до волшебных слов "лишь коснешься ты земли, быть по моему вели": - Вели, чтобы все обошлось, - прошептала она, и в этот момент Белов поднялся и направился к двум стражам социалистической законности. - Здравия желаю, товарищ лейтенант, - гаркнул он, - сержант срочной службы Владимир Белов. - Буяните здесь? - спросил несколько растерявшийся лейтенант. - Никак нет, - рявкнул Белов, - поминаем Генерального Секретаря ЦК КПСС Председателя Верховного Совета СССР Леонида Ильича Брежнева. - Поминают они, как же! - пробурчала женщина, - песни они горланят, вот что. - Поем революционные песни, - сказал Белов, - про Ленина, про партию, про советскую родину. Леонид Ильич, - повернулся он к женщине, - правильно говорил на XXVI съезде нашей партии: "Песня, товарищи, надежный помощник и в радости, и в горе". Именно эти его слова нам хотелось бы вспомнить в этот траурный день, в день, когда весь народ объединяется в своем горе, несмотря на попытки наших врагов посеять раздор, внести разброд, - голос его звенел и взлетал до космических высот, - в наши ряды. Сказав это, Белов со значением посмотрел на вызвавшую милицию гражданку. - Черте что, - пробормотала она и заспешила вниз по лестнице. - А стекло кто разбил? - спросил лейтенант. - Тут волосатые какие-то приходили, - сказал Белов, - они и разбили. Полчаса уже как. Мы их прогнали, паскуд. Ты ж понимаешь, я со службы таких не терплю. Ты не волнуйся, командир. Если снова придут - мы с ними сами разберемся. И милиции не надо. Не посмотрю, что дембель - вломлю по-нашему, по-армейскому! - Дембель, говоришь? - спросил второй мент. - Ага, - ответил Белов, - две недели уже. - Он полез в нагрудный карман и достал сложенную вчетверо бумажку. - Вот копия приказа, смотри. Сам понимаешь, старых друзей встретил, как не выпить. Тем более что - день такой траурный. И с этими словами Белов снова извлек из своего кармана бутылку - на этот раз уже полупустую - и протянул лейтенанту. - Помянешь Генерального Секретаря, лейтенант? - Да я на службе, - как-то нерешительно сказал тот. - Возьми с собой, - сказал Белов, - как служба закончится - выпьешь, как все советские люди, за упокой души Леонида Ильича. Когда шаги ментов стихли, Альперович шепотом сказал: - Я всегда подозревал, что демократическое общество в России может быть построено только на взятках и кумовстве. - Надо было еще водки взять, - сказал Белов, пряча в карман бумажку. "Это же и есть третий лепесток", - вдруг пробило Женю. Она до сих пор не могла поверить, что все обошлось. - А Брежнев в самом деле говорил... - начал Альперович. - Понятия не имею, - сказал Володька, - Он что, проверять по книжке будет? - Он посмотрел на часы и добавил: - Поручик, похоже, так и не придет, так что пора уходить. Пойдем, Женька, я тебе одну вещь покажу, - и, взяв ее за руку, он повел Женю вверх по лестнице. Поднимаясь, она слышала, как Леня сказал Альперовичу: - Ты представляешь, что бы было, если бы меня повязали с "Москвой-Петушками"? Когда Женя встала, она неожиданно поняла, что изрядно пьяна. Голова кружилась, ноги подкашивались. Белову пришлось поддерживать ее, чтобы она не упала. - Что ты мне покажешь? - спросила Женя, когда они поднялись на два лестничных пролета. - Не знаю, - ответил Белов, - вот, скажем, окно. Он легко поднял ее и посадил на широкий каменный подоконник, с которого открывался вид на питерского вида колодец. - И что я буду здесь делать? - спросила Женя. - А ты как думаешь? - сказал Белов, расстегивая пуговицу на ее блузке. - Послушай, - прошептала Женя, - неужели ты хочешь делить меня с этим грязным подъездом? - Ага, - ответил Белов и расстегнул еще одну пуговицу. Она закрыла глаза и подставила губы для поцелуя. Алена заплакала. - Еще косячок? - заботливо спросил Горский. - Это была моя идея, - сквозь слезы говорила девушка, - когда мы были в первом классе, я придумала это Семитронье... мы в него играли несколько лет... а потом я поняла, что у Милы это серьезно... что она уже не Мила, а Имельда - и я испугалась. Антон погладил ее по плечу, но Алена раздраженно скинула его руку. Он чувствовал себя отвратительно: кто же мог знать, что его вопрос о королевстве, которое упомянул Шиповский, обернется неожиданной истерикой? Какой смысл разбираться во всем этом - Милу уже не вернуть, а лично ему было бы куда интересней узнать, что Горский думает про Женю, ее одноклассников и фальшивую марку кислоты. Сегодня Алена пришла прямо с работы и была одета в униформу бизнес-вумен: строгие лодочки, светлые колготки, юбка чуть ниже колена, пиджак и светлая блузка. Теперь, когда ее косметика расплылась от слез, весь этот образ казался смазанным. Раздался зуммер переговорного устройства, Горский, прокричав в микрофон "Олег, это ты?", открыл дверь. Антон поразился, какую бешеную деятельность развил Юлик за последние несколько часов. Видимо, его трава не цепляет, - подумал он, - а если цепляет, то не так, как меня. Трава в этот раз была сильная: Антон специально купил самые лучшие шишки, которые смог вызвонить: финансовая проблема в очередной раз чудесно разрешилась, когда выданные Владимиром деньги уже начали кончаться. Два дня назад вдруг снова позвонила Лера, которой Поручик все-таки выдал денег на квартиру. При этом он сознался, что в какой-то момент думал о том, что Лерка дала Жене марку, но теперь, когда все заговорили об убийстве, он понял, что она ни при чем. Лера, считавшая, что слова Антона как раз и стали основой этой новой версии, сочла необходимым поделиться с ним - по причинам, которые Антон назвал бы магическими, а Лера предпочитала называть этически-религиозными. Как бы то ни было, фантастическая сумма в тысячу долларов перекочевала в тощий антонов бумажник на условиях того же беспроцентного кредита с неопределенным сроком отдачи, что получила Лера - только сумма была раз в тридцать меньше. Денежные потоки ничем не отличаются от любых других - и, точно так же, как, получая заряд космической энергии, иногда стремишься поделиться им с другими, Антон посчитал правильным что-то сделать для Горского. Денег бы тот не взял, и потому хорошие шишки были, с точки зрения Антона, лучшим выходом. К тому же он все равно брал их и на свою долю. Шишки оказались даже слишком хороши: его вырубило с первого косяка, да так, что он не помнил, как Алена оказалась у Горского. Просто в какой-то момент Антон оторвался от созерцания изнанки собственных век и стал слушать историю про Семитронье, о котором он мельком упомянул Горскому, пока забивал косяк. - Было пять королей и две королевы. Две королевы - это мы, нас звали Имельда и Элеонор. К моменту, когда мы расстались с Милой, у нее в голове уже созрел план спасения Семитронья... - Почему его надо было спасать? - спросил Горский со своего кресла. - Потому что еще до нашей встречи Семитронье было разрушено. И мы должны были вступить в брак со всеми пятью королями... и тогда мы бы образовали такой круг... из семи частей.. и Семитронье было бы восстановлено. - Что-то вроде алхимического брака? - спросил Олег, оторвавшись от пустой беломорской гильзы. - Наверное, - не очень уверено ответила Алена. - Ты табаку побольше клади, - со своего места подал голос Горский, - а то просто крутейшая вещь... никакого ЛСД не надо. - Мы привычные, - сказал Олег, растирая шишечки между пальцами. - Тут и к доктору ходить не надо, и без Юнга все понятно. Семь властителей - это семь металлов, соответствующих семи планетам. Солнце - это золото, Луна - серебро, Марс - железо, Меркурий, ясное дело, ртуть, Юпитер - олово или цинк, не помню точно, Венера - медь, а Сатурн - свинец. - Кажется, я начинаю понимать, - произнес Антон одними губами, - семь металлов, семь планет и семь дней недели. В каждый день недели надо носить свой металл... Он глубоко задумался. В наркотических прозрениях была одна беда - по мере того, как так называемая реальность вступала в свои права, они утрачивали убедительность. Семь дней недели, семь лепестков, семь разрушенных тронов... - Откуда ты все это знаешь? - спросил он Олега. - Я специально про дни недели все изучал, - ответил тот, - потому что в вудуистком пантеоне боги тоже разнесены по дням недели. Эшу - понедельник, Огун - четверг, Шангу - пятница, Барон Самеди, сам понимаешь, суббота и так далее. - Круто, - сказал Антон - И, значит, - продолжил Олег, - если семь властителей - это семь металлов, то можно считать, что Мила не умерла. Что просто произошло превращение, алхимическая трансфигурация... И он, взорвав, протянул косяк Горскому. - Может быть, - сказал Горский, выпустив остаток дыма из носа, - все может быть. - Он передал джойнт вытеревшей слезы Алене и продолжил: - Твоя трактовка не просто изящна. Она, вероятно, даже верна. Но она ни на шаг не приближает нас к ответу на вопрос, кто же виновен в смерти Милы Аксаланц, 24 лет от роду. Потому что ты сам видел мужчину, который выходил из ее квартиры, а я не верю в суккубов. Косяк добрался до Антона, он затянулся и на выдохе сказал: - Юлик, но ты же понимаешь, что на некотором уровне... - Все я понимаю про уровни, - как-то даже раздраженно ответил Горский, - на некотором уровне нет не только смерти или нас с вами, но и металлов и планет. Не надо просто путать жанры. Олег пришел ко мне, чтобы я помог ему в решении практического вопроса: кто убил его соседку. Неважно, как я найду решение и неважно, что, скорее всего, оно не принесет никому облегчения... Но если мы ищем решение, то оно и должно быть найдено. И не надо подменять его твоими метафизическими спекуляциями. Косяк снова попал к Горскому, и, затянувшись, он спросил Алену: - А как звали этих королей? - Лешутен, Корогун, Шангуил, Баросам и Дингард, - без запинки ответила она. - Бля, - сказал Олег, - я слышал это имя. Его Мила сказала... она меня спросила что-то вроде: "А Дингард ушел?" Антон добил пятку - и тут все понеслось в ускоренном темпе, как в анекдоте про черепах, которые как ломанутся. Горский спросил Алену, кто еще знал имена, кроме них двоих. Алена, потупившись, сказала, что однажды под грибами рассказала все своему приятелю, с которым у нее был роман. И что когда Мила про это узнала, они и рассорились. - На самом деле я была только рада, - призналась она, - я ее и так уже перестала понимать. Впрочем, роман у них уже закончился, и парня этого она уже полгода не видела. Он был их одноклассником, и звали его Дима Зубов. - Постой, - вдруг спросил Антон, - а он сейчас не в "Летюче" работает... ну в журнале, который Шиповский делает? - Ну да, - сказала Алена. - Так я же его знаю, - сказал Антон, - высокого роста, блондин с хорошей фигурой. Алена кивнула, а Олег, оторвавшись от рассматривания радужной стороны вынутого из аудиоцентра компакта, неестественно громко сказал: - Да и я, кажется, тоже его видел. Она спросила "Проводишь?" и Антон повелся, хотя сегодня никакого интереса Алена у него уже не вызывала: не то трава вставила слишком сильно, не то просто после двух свиданий с Лерой морок рассеялся, и секс снова стал тем, чем он и был раньше: чем-то, чему люди придают слишком большое значение. Впрочем, в какие-то моменты Антон чувствовал в колыхании необъятной лериной плоти некую особую психоделику, как бы грезы о слиянии с матерью-землей, о погружении во влажные плотные глубины, о медленном тягучем ритме вечной трансформации, о времени, которое уже не время вовсе, потому что длится вечно... почти как под грибами, хотя грибы, конечно, лучше, тут и двух мнений быть не могло. Впрочем, в любом случае бросать Алену сегодня вечером было неправильно. Теперь она чувствовала себя двойной предательницей: выдала Милу Зубову, а Зубова - Горскому и Олегу. В мгновение ока обнаружился его номер пейджера ("буржуй", - подумал было Антон, но, узнав, что Дима торгует веществами, решил, что вещь полезная и практически оправданная), Горский вызвал его на завтра с тремя порциями грибов и "еще чем-нибудь в том же духе". Решено было тогда же всем собраться и довести дело до конца. Обо всем этом Алене говорить не хотелось - впрочем, и без того у нее хватало неприятностей. - Похоже, накрылась моя работа, - говорила она, - Виталик сказал, что его дико кинули и потому деньги у нас вышли. - Бандиты кинули? - сочувственно спросил Антон. - Почему бандиты? - удивилась Алена, - просто коммерсант какой-то, Дмитрий Смирнов, он вместе с Альперовичем работал. Фамилия Альперовича снова вернула Антона к мыслям о жениных одноклассниках. Их, собственно, тоже было семеро - по числу лепестков, планет и металлов. - А мы разве не к тебе едем? - спросил Антон, внезапно обнаружив, что вместо того, чтобы перейти на выхинскую ветку, они направляются к выходу в город. - Нет, - сказала Алена, - меня Вася просил какие-то его кассеты у родителей забрать и передать ему завтра. - А он что, сам не может? - удивился Антон. - Он там сейчас не появляется, - с неохотой объяснила Алена, - он как бы в бегах. - Что значит "как бы в бегах"? От армии косит? - Нет, от армии он уже откосил... он типа от наркомафии бегает. - А разве у нас есть наркомафия? - еще с большим удивлением спросил Антон. - Черт ее знает, - пожала плечами Алена, - бегать ведь можно и от того, что не существует. Вкратце история Васи-Селезня сводилась к тому, что, получив "на реализацию" несколько килограмм афганской травы, он умудрился за месяц скурить и раздать почти все, не выручив ни копейки. К его удивлению, владельцы травы в один прекрасный день возникли на пороге, требуя свое. Не обнаружив денег, остатки травы они забрали, а Васе предложили на выбор несколько равно неприятных вариантов, включавших продажу родительской мебели, техники и в недалекой перспективе квартиры; отработку денег путем торговли более жесткими наркотиками под контролем васиных кредиторов, или немедленную - в течение трех дней - отдачу 800 долларов отступных. Последний вариант был, конечно, наиболее предпочтительным, но, вместе с тем, и наиболее невероятным, поскольку денег у Васи не было, а с родителей, как назло уехавших в деревню, тоже было нечего спросить - все их накопления лежали в банке "Чара" и вынуть их оттуда раньше, чем через месяц, не представлялось возможным. Свободных денег у них, само собой, не было. Впрочем, глядя на дом, где они жил, впору было подумать, что денег нет вовсе: если у зданий, как у людей, существует свое проклятье, то проклятьем дома, где жили Селезневы, было ожидание. Двадцать последних советских лет дом безрезультатно ждал капитального ремонта, чтобы на излете перестройки возложить остаток надежд на богатую риэлтерскую фирму, которая все никак не появлялась. Вероятно, нехватка финансов компенсировалась перебором фекалий, резкий запах которых ударил Антону в нос, едва они зашли в подъезд. Лестница на второй этаж напоминала о бренности нашего мира лучше, чем любой заезжий евангелист. Квартира алениных родителей служила прекрасным продолжением этой невысказанной проповеди. Когда-то это была обычная обеспеченная интеллигентская квартира. Но сегодня выменянные на макулатуру тома Александра Дюма, стоящие на чешских полках (с портретами Высоцкого и Визбора, вставленными между стеклами), выглядели ненамного лучше составленного в сервант хрусталя, радужные блики которого играли на выпуклом экране телевизора "Рубин". Впрочем, Антон только мельком глянул в родительскую комнату - девушка сразу увела его на васину половину. Пресловутый generation gap, видимо, проходил прямо между комнатами: здесь уже не было портретов русских бардов, зато со стены во всей красе львиной гривы своих дредлокс смотрел Боб Марли. В комнате царило запустение, обои были в пятнах от загашенных - случайно или нарочно? - подумал Антон, - бычков, а кассеты были свалены горой в углу. На диване лежал раскрытый том Кастанеды и полная пепельница окурков от "Беломора". - Знал бы ты, как я ненавижу моего брата, - сказала Алена, бессильно опускаясь на пол. - Может, дунем? - предложил сердобольный Антон, нашаривая в кармане початый корабль. И они дунули. Разок, а потом другой. И тут Антона срубило. Проснулся он от чудовищного звона. "Эфиопы, - невпопад подумал он, - тоже православные. И значит, это растаманский благовест". Тут он проснулся окончательно и понял, что звонят в дверь. Также он понял, что спал не раздеваясь, а Алены нигде нет. Матерясь, он пошел в прихожую и, зачем-то накинув цепочку, приоткрыл дверь, даже не спросив, кто там. Пришедшие напоминали продолжение дурного сна - впрочем, не того, что снился Антону. - Вася дома? - спросил один из них. - Неа, - ответил Антон, размышляя, сколько секунд понадобится каждому из гостей, чтобы высадить дверь. - А где? - Хуй его знает, я за него не ответчик, - сказал Антон и по изменившемуся лицу собеседника понял, что сказал что-то не то, и потому добавил, пытаясь собраться: - а вы по какому делу? - Он нам должен, - сказал второй. - Да, я слышал, - вспомнил Антон вчерашний рассказ Алены, - 800 баксов, так? - 900 уже, - сказал первый визитер, - мы его на счетчик поставили. Завтра будет 950. - Не будет, - сказал Антон, сам на себя удивляясь, - он вам деньги велел передать. Типа расплатились с ним, все нормально. Он постарался вспомнить какое-нибудь специфичное слово - "в натуре"? "базаров нет"? - но подумал, что вряд ли сможет его правильно употребить и решил быть немногословным. Достав бумажник, он вынул оттуда девять купюр - почти все, что осталось у него от лериной щедрости - и показал их гостям. - Другое дело, - сказал второй. При передаче денег возникла заминка - Антон стал судорожно соображать, не надо ли взять с назв