Оцените этот текст:


   -----------------------------------------------------------------------
   М., "Эксмо", 1997.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 16 November 2000
   -----------------------------------------------------------------------







   Длинный коридор раздвоился, два рукава расходились под углом, каждый из
них вел в операционную; я свернул налево. Как положено, я был  в  салатном
комбинезоне,  незакрепленная  еще   маска   болталась   ниже   подбородка,
непривычная для меня обувь то и дело заставляла замедлять шаги,  чтобы  не
остаться босиком, но, в общем, все пока шло нормально: никто не обращал на
меня внимания, занятый скорее всего своими мыслями о предстоящей  нелегкой
работе, - да здесь и не принято интересоваться друг другом, это не нужно и
не по правилам - в этом  пространстве.  Я  имею  в  виду  не  пространство
клиники, а нечто совсем другое.
   Больной был уже положен на стол - узкий, подвижной, на  роликах.  Экран
установили, и лица пациента я не видел, но мне глядеть и не требовалось, я
и так знал, кому выпало  лежать  тут,  в  ярком  бестеневом  свете.  Хотя,
конечно, он мог выглядеть совершенно иначе, чем на  приевшихся  портретах.
Но это - дело привычное.  Все,  что  от  меня  сейчас  требовалось  -  это
держаться  рядом  с  тем,  кто   будет   оперировать,   кому   на   помощь
отмобилизована  вся  не  очень  многочисленная  команда.   Держаться,   не
вмешиваясь - до того самого мгновения, когда придет мой черед  и  я  скажу
хирургу несколько слов и сделаю одно-единственное движение рукой  -  и  он
все поймет, вовремя изменит план, распорядится подключить еще один аппарат
- и все, дальше дела пойдут как по маслу, операция завершится  успешно,  а
наутро тот, кто провел ее, проснется...


   Я с большим удовольствием рассказал бы о смысле, содержании и ходе этой
операции: может быть, кому-нибудь сей предмет и показался  бы  интересным.
Но подобный рассказ мне не по силам: в медицине  я  ни  черта  не  смыслю,
никогда не учился и  не  работал  по  врачебной  линии,  и  из  всей  этой
премудрости твердо знаю лишь одно: что  у  здорового  человека  есть  своя
нормальная температура, и составляет она тридцать шесть  и  шесть  десятых
градуса по Цельсию. Такой эрудиции мне хватает. А то,  что  я  оказался  в
операционной рядом с ведущим хирургом, и не  только  оказался,  но  еще  и
нужный совет подал вовремя - это уже, я бы сказал, совсем из другой оперы.
Перед тем как отправиться в клинику и участвовать в операции,  я  получил,
как говорят у нас в конторе, скромно и со  вкусом  называемой  "Институт",
полную накачку и совершенно четко и точно знал - нет, не  знал,  скорее  -
ощущал, в какой миг и что именно надо будет сказать, и что - сделать.  Как
только я это выполнил, все, что касалось  операции,  вылетело  у  меня  из
головы, и хорошо, что вылетело: если бы  все  такие  разовые  вливания  со
всякими подробностями оставались в мозгах, то и  мне,  и  любому  из  моих
коллег  приходилось  бы,  из-за  несовершенной  конструкции   человеческой
памяти, таскать на плечах голову величиной с Луну, а  с  таким  украшением
трудно проходить в узкие двери.
   Так что о подробностях на сей раз спрашивать меня не нужно. А  то,  что
знаю, буду рассказывать сам, не дожидаясь команды.


   ...и наутро тот, кто провел операцию, проснется и за  чашкой  утреннего
кофе  с  удовольствием  будет  вспоминать,  как  ему  приснился  сон,  что
называется, в руку: будто бы он  прооперировал  самого  имярека,  то  есть
сделал во сне то, что наяву ему придется совершить лишь через три часа,  и
не просто прооперировал, но вовремя заметил неожиданную опасность, то, что
проспали и рентгенологи,  не  снимавшие  пациента  под  таким  (необычным,
правда) углом, и терапевты не услышали, и УЗИ не нашарило  -  а  он  вдруг
совершенно  четко  почувствовал  грозящую  беду  уже  в  ходе  операции  и
молниеносно сообразил - что именно надо сделать.  Н-да,  бывают  же  такие
сны... Сон, конечно - ерунда, неконтролируемые  психические  явления,  или
как их там, - но все-таки вот эта мысль, насчет нежелательного осложнения,
пришла хоть и во сне, но по делу, и надо будет сегодня, оперируя, обратить
на это особое внимание...
   Вот в таком духе будет он думать, мне же остается только  пожелать  ему
всяческих успехов.


   А что касается меня, то очень кстати мне припомнилась поговорка: сделал
дело - гуляй смело.
   В Институте немного напортачили с расчетом времени, но на  этот  раз  в
мою  пользу.  Я  отработал  быстро  и  мог  теперь,  возвращаясь,  сделать
небольшой и неспешный крюк по мини- и  микроконтинуумам  ПС;  просто  так,
чтобы доставить себе удовольствие.
   Значит, быть посему.





   Натянув тетиву, я прижал напряженный большой палец правой руки к  мочке
уха, а левой медленно вел лук с наложенной  стрелой,  ожидая,  пока  ус-ту
остановится хоть на мгновение. Гладкий каменный наконечник упорно  смотрел
в ее худой бок с клочьями свалявшейся шерсти; весна только  начиналась,  и
мяса на животном было не очень много, но на мне и моих женщинах - пожалуй,
еще меньше, а за три последних дня это  была  первая  дичь,  к  которой  я
ухитрился подойти. Отщепенцу в голодные дни приходится несладко. Хотя вряд
ли и в племени, которое покинули я и мои женщины, дела шли намного  лучше:
охотников там, понятно, немало, но ртов, готовых вцепиться и жрать -  куда
больше. Нет, я не жалел о том, что мы ушли, хотя впервые эта мысль  пришла
в голову не мне, а Ну Ши, у которой возникло странное желание не лежать ни
с кем другим, кроме меня. Мне это  вначале  показалось  странным,  но  она
быстро доказала, что права, потому что и у зубастых Раш,  и  у  ковыляющих
вперевалку Уро, поедающих, как мы, и мясо, и рыбу, и коренья, и мед, когда
удается найти его, - да и у всех прочих: и у тех, кто ест только мясо, и у
других, кому по вкусу лишь трава и молодые веточки - словом, у всех весной
начинается такой порядок, что Охотник  не  терпит  рядом  с  собой  других
мужчин и борется за своих женщин до последнего, не подпуская к ним никого.
Я долго думал и решил, что она лучше, чем я,  понимает  устройство  жизни.
После этого мы ушли. Ну Ши говорила, что уйти нужно вдвоем, но с этим я не
согласился и велел идти  со  мною  еще  двум  женщинам,  быть  с  которыми
нравилось мне больше, чем с другими. Нас не хотели отпускать, потому что я
один из лучших охотников, и не хотели отпускать женщин, потому что были  и
другие мужчины, кому  нравилось  отходить  в  сторонку  с  ними,  так  что
пришлось подраться, и трое из моих противников ушли в те места  счастливой
охоты, куда попадает каждый, когда здесь его  постигает  Большая  Неудача.
Потом племя еще два раза пыталось напасть и причинить Большую Неудачу  уже
мне, но получилось наоборот. И нас оставили в покое, тем более что недавно
еще много - больше трех - девочек посвятили в женщины, и  охотникам  стало
просторнее.
   ...Ус-ту остановилась там, где я и ожидал: почти  в  середине  полянки,
где всегда росла вкусная трава Ир; по соседству  с  нею  я  порой  находил
длинный кусачий корень Ах, которым мне нравилось заедать мясо. Такое место
было одно во всем моем лесу. Я тоже застыл. Ус-ту внимательно  огляделась,
но не увидела меня, потому что на мне  была  накинута  травяная  плетенка,
очень хорошо сделанная И Та, второй женщиной, умевшей лучше всех плести  и
такие накидки, и сетки, которыми мы ловим рыбу, а также делать предметы из
глины. Правда, на этой земле глины не было, но я знал место  в  двух  днях
пути, и каждый раз, когда солнце сворачивало к холодным  дням,  мы  ходили
туда, чтобы запастись ею. Успокоенная ус-ту склонила голову на длинной шее
к  траве  и  отщипнула.  В  следующий  миг  насторожилась:   ветер   вдруг
переменился и подул от меня; на поляне так бывает нередко, ветер  блуждает
между деревьями и выбегает на поляну то с одной, то с  другой  стороны.  Я
видел, как напряглось ее тело. Но стрела уже  летела,  бескрылая  чайка  с
каменным клювом. На всякий случай я сразу же наложил вторую: так учат  нас
старые охотники. Но стрелять еще раз не понадобилось. Ус-ту не успела даже
оттолкнуться всеми своими ногами; бескрылая чайка  вонзила  клюв,  козочка
упала, не начав прыжка,  и  я  длинными  скачками  понесся  к  ней,  держа
наготове короткий нож из очень гладкого и блестящего  камня  (он  достался
мне после схватки с незнакомым племенем, проходившим  через  наши  места),
чтобы прикончить, перерезав горло.
   Подбежав, я так и сделал, потом набрал в горсть теплой крови и выпил, и
мне стало очень хорошо. Я испустил свой клич, приложив ладони по  сторонам
рта; сделал это два  раза,  потом  еще  два  раза,  поворачиваясь  во  все
стороны. Чтобы все знали, что я хороший охотник и  не  вернусь  к  огню  с
пустыми руками.
   Взвалив ус-ту на плечи, я направился к ручью: мое стойбище было в лесу,
на том берегу, недалеко  от  опушки.  Подойдя  к  воде,  я  вдруг  заметил
неподалеку, совсем рядом, что-то странное. На влажном песке виднелся след.
Не мой. Но человеческий. Здесь проходил чужой. Но  это  было  не  главным:
рядом со следом лежало нечто...
   Я остановился. Нагнулся. Поднял это. Не имеющее названия. То было -  не
земля, не дерево, не камень. Если бы (размышлял я, вертя найденную вещь  в
пальцах) в лесу росли деревья с  белыми,  странной  формы  листьями  -  не
округлыми и не заостренными, как наконечник стрелы, очень тонкими, странно
шуршащими, с очень прямыми краями, двумя подлиннее, двумя  покороче,  -  и
если бы кто-то подобрал и сложил множество таких листьев вместе,  -  может
быть, чтобы удобнее было их кусать, - а сверху и снизу  положил  пластинки
коры того же дерева, так же ровно обрезанные - тогда, пожалуй,  получилась
бы именно такая вещь.
   Но у каждой вещи есть свое назначение. Какое же - у этой?
   Я обнюхал ее. Запах был незнакомым, странным, скорее неприятным. Он  не
говорил о том, что вещь эту можно есть, но и не предостерегал от этого. Он
был - никакой.
   Листья этой штуки были  покрыты  множеством  неровных  точек.  Было  ли
дерево больным? Тогда есть его не следовало.  Или  это  была  его  обычная
окраска? Листья ведь бывают всякими.
   Я осторожно откусил уголок. Пожевал. Вкус тоже был  никаким.  Но  может
быть, вещь эта все-таки годилась в пищу? Так или иначе, я решил не бросать
ее и взял с собой.
   Того, кто проходил берегом, я не встретил; да и не ждал его: след  был,
самое малое, двухдневной давности,  а  мы,  все  четверо,  тогда  как  раз
спустились вниз по ручью, где в одном месте легко было  бить  рыбу  копьем
или ловить в сетку. Так что он уже далеко.
   Женщины встретили меня с радостным визгом и тут  же  принялись  снимать
шкуру и разделывать мясо. Я почувствовал возбуждение после  свежей  крови,
и, бросив непонятную вещь близ огня, велел Ну Ши идти со мною. Мы  немного
отошли от огня, на ровное местечко, очень удобное для того,  что  я  хотел
делать. Я повалил ее, не дожидаясь, пока она ляжет сама,  и  начал  делать
все так, как  должен  делать  хороший,  очень  хороший  охотник,  уверенно
владеющий своим копьем. Мы извивались, от Ну Ши шел приятный запах сладких
луковиц, которыми она иногда натиралась. Остальные женщины смотрели на нас
и завидовали, не зная, настанет или нет сразу же и их очередь.
   Я едва успел ощутить всплеск внутреннего огня, которого добивался,  как
женщины у огня завизжали. Я поднял голову. Принесенная мною никакая  вещь,
которую я бросил близ огня, ярко  и  высоко  горела,  словно  тонкая  кора
Белого дерева. Я вскочил, но было поздно.
   Хотя женщины вряд ли были виноваты, я решил все-таки накричать на  них,
а может быть, и побить немного - чтобы они не подумали, что  это  как  раз
моя  вина  в  том,  что  никакая  вещь  сгорела,  хотя  мне  хотелось  еще
поразглядывать ее, отдыхая после еды. Дело в том, что на одном из  листков
точки, или как их еще назвать, соединялись  так,  что  из  них  получалось
что-то, похожее на охотника, такого же, как я и все мы. Ну не совсем, но в
общем почти такого, как тот, кто появляется,  когда  глядишь  в  спокойную
воду.
   Но  тут  уши  мои  уловили  звук,  донесшийся   откуда-то   сверху.   Я
насторожился. Ноющий гул "Юнкерсов" был  мне  хорошо  знаком.  По  траншее
перекатывалось уже протяжное "Во-оздух!". Я ожидал, что сразу же слева,  с
опушки,  застучат  зенитки,  но  наши  молчали,  потому,   наверное,   что
бомбардировщики шли не на нас, а куда-то в глубину, через линию фронта - к
мосту, надо думать. Нам же не следовало обнаруживать себя раньше  времени.
Потому что ожидался десант. И похоже,  новая  волна  "Юнкерсов",  что  уже
виднелась  вдалеке  в  сопровождении  "Мессеров",  везла   не   бомбы,   а
парашютистов.
   - ...К бою!.. - разнеслось над окопами.
   Мой "СГ" стоял на своем столе,  лента  была  заправлена.  Я  пригнулся,
удобно пристроил  локти,  прикинул  -  на  какой  высоте  начну  доставать
спускающихся. На немалой: пулемет был изготовлен для зенитного огня,  тело
установлено на стреле станка, задранной кверху; станок опирался  при  этом
на щит. Ну, еще минута-другая...


   - Остров! Остров!..
   Сознание того, что это обращаются ко мне, пришло  не  сразу.  Глаза  не
хотели открываться. Вообще просыпаться, когда спишь под давлением,  бывает
порой очень нелегко. Но срок моего очередного выхода  в  Пространство  Сна
закончился.
   Я медленно поводил глазами, заново - каждый раз заново!  -  привыкая  к
яви. Тем временем с меня аккуратно, я бы даже  сказал  -  ласково  снимали
электроды, которыми я был обмотан,  как  Гулливер  у  лилипутов,  из  вены
вытащили иглу - такой можно убить лошадь, если только размахнуться пошире,
- и, выпроводив сестричек, мой встречающий - сегодня им был Пещерный Лев -
сказал:
   - С прибытием, Остров. У тебя все в порядке?
   Я для верности пошевелил руками, одной ногой, другой. Повертел головой,
в которой еще была полная каша.
   - Давай, давай, - поторопил Лев. - Ванна, процедурная, потом  запись  -
все в темпе, как полагается. И не изображай страдальца: ничего сложного  у
тебя вроде бы не возникало.
   - Да нет, - сказал я, отчаянно зевая. - Как планировалось -  участвовал
в операции, все выполнил точно, теперь и здесь  дело  должно  благополучно
завершиться.
   - Ага, конечно, - согласился Лев. - А ведь не подскажи мы  -  и  он  бы
скорее всего пациента зарезал. Нет? Мы бы ведь тоже не спохватились,  если
бы больному подсознание во сне не просигналило, а  мы  не  сумели  бы  это
уловить.
   - Не зарезал бы, - поправил я. - Но не смог бы спасти.
   Имени пациента мы вслух не произносили,  хотя  оно  всем  известно.  Не
любим громких имен. К тому же, мне лично его голос совершенно не нравится.
И не только голос.
   Пещерный Лев тяжело, пещерно подумал.
   - Ну и истерика началась бы, а?
   - Вот это уж точно.
   - Да, кстати, -  сказал  он,  помолчав.  -  Ты  вроде  бы  еще  куда-то
сворачивал?
   - Да ну, - отмахнулся я. - Сходил в давнее прошлое, потом в недавнее...
Я же над этой темой работаю в свободное время, забыл?
   - Ах, ну да, конечно, - закивал Лев, хотя я готов был спорить на обед у
"Максима", что о моей теме он  впервые  услышал.  Он  в  Институте  не  по
научной, а по оперативной части. - Ну и как, много открытий натворил?
   - Никаких новостей - разве что мелкие штрихи к уже известной  картинке.
Одно только... Там, в мезолите... По-моему, то был точно мезолит...
   - Наверное, они все там воняют жутко, - покачал он головой. -  Так  что
там у тебя стряслось, в палеолите? Или где?
   Но я уже передумал. Сперва сам прокачаю этот казус в голове.
   - Да нет, ничего определенного. - Я потер  то  место,  где  только  что
торчала игла, и сейчас кожа слегка зудела. - Скажу при записи.  Сколько  у
меня теперь отгулов?
   - Ну, - проронил он неуверенно, - не более трех дней.
   Я его понимал: нас было мало. Но и своего отдавать не собирался.
   - Ладно, - заключил я, вставая с ложа - спального станка, как мы у себя
это называем. И потопал в ванную из рабочей  палаты,  которую  уже  привык
считать своею - из палаты, как ни смешно, номер шесть.
   Но такие совпадения меня не  смущают.  Да  и  никого  другого  во  всем
Институте. Тем более что процентов семьдесят из наших Чехова наверняка  не
читали.





   Мы с вами виделись не раз. Но если встретимся средь бела дня на  улице,
в магазине, в метро или на тусовке у общих знакомых, вы меня  не  узнаете.
Потому что пути наши пересекались в других - даже не местах и временах, но
в других мирах.
   В мирах сна. Говорю - мирах, поскольку их много.
   Чувствую, вы уже приблизились к пониманию. Ну, еще  самую  малость.  Ну
же!
   Да, вы правы.
   Потому что я - тот, кого вы видите во сне.


   Но не каждый раз.
   Когда вам встречаются во сне ваши родные, близкие, знакомые - это не я.
Это они. В таких случаях я не показываюсь. Хотя  нередко  нахожусь  где-то
поблизости. Так полагается.  Так  нужно.  Из  того,  что  вам  снится,  мы
получаем  информацию,  порой  очень  интересную  и  даже  важную.  Но   не
вмешиваемся.
   Но когда в  ваших  снах  рушится  логика,  сдвигаются,  перемешиваются,
совмещаются и разбегаются времена и пространства, виданное  и  невиданное,
"реальное" и "сказочное" (эти слова взяты в кавычки намеренно) - знайте: я
в этом участвую.
   Нет, не  могу  сказать  горделиво:  "Это  -  дело  моих  рук".  Как  ни
прискорбно для самолюбия, я - достаточно  мелкая  сошка.  Исполнитель,  не
более. Актер, не постановщик. Солдат, а не фельдмаршал. Таких,  как  я,  -
ну, не то, чтобы много, но не так уж и мало. Хотя мы испытываем постоянную
нехватку профессионалов, потому  что  нас  меньше,  чем  нужно  бы,  чтобы
поддерживать устойчивую связь с Пространством,  откуда  происходит  все  и
куда возвращается. Да, именно с Пространством Сна. Так мы его называем  за
неимением более емкого и  точного  термина.  Название  "Иной  мир",  каким
иногда обозначают некоторые макроконы  Пространства  Сна,  на  самом  деле
слишком расплывчато и, по сути, бессодержательно.
   С терминологией у нас вообще неурядицы, она еще не успела устояться.  В
других бюро таких, как я, именуют "dream-man". Мы у  себя  из  принципа  и
патриотизма пользуемся, как правило, только русским, и  пытались  в  самом
начале  работы,  когда  контора  еще  только  создавалась,  перевести  это
наименование на родной язык. Получился "снивец".  Слово  привилось,  но  в
другом  значении:  так  у  нас  теперь  называют  всякого  не-специалиста,
которого мы встречаем в Пространстве Сна, в ПС, иными  словами  -  всякого
спящего по природной потребности, а не  по  заданию.  Вместо  этого  слова
возник лексический  метис:  "дрим-опер",  а  также  -  несколько  позже  -
"дрим-драйвер",  это  более  высокая  ступень,  нечто  вроде  капитана,  и
"дрим-инспектор", где-то, по-моему, между майором и подполковником. Что же
касается "дрим-мастера", то это уже генеральский чин. Эти словесные мулы и
работают.  Еще  более  употребительным  стало  обобщенное  "дример".  Хотя
"снивец"  у  нас  порой  и  для   своих   употребляется   -   в   качестве
пренебрежительной клички; когда вам случится возвратиться  с  задания  без
нужного результата, будьте готовы к тому, что именно так вас и окликнут.
   Впрочем, со мной такого не случалось уже давненько.
   А вообще-то я такой же человек, как вы. И живу, может быть, на соседней
улице, не исключено - в том самом доме, что и вы, и даже - в  квартире  за
стеной. Правда, выхожу редко. И дома бываю далеко не всегда.
   Большую часть времени я провожу вне времени - как  бы  странно  это  ни
звучало. Потому что в Пространстве Сна, где я выполняю задания, времени  в
нашем привычном понимании просто не существует. С этим фактом вам  еще  не
раз придется сталкиваться. То, что мы считаем  прошлым  или  будущим,  там
существует совместно. Время там, если можно так выразиться, развернуто  на
плоскость - как можно, допустим, развернуть на плоскость  трехмерный  куб.
Поэтому  именно  там,  в  Пространстве  Сна,  возможно  получать  наиболее
вероятные, то есть соответствующие действительности данные и о том, что мы
называем прошлым (это история), и о  будущем  (в  нашей  терминологии  оно
именуется Шестым измерением Континуума).
   Иными словами, то, чем мы занимаемся в Пространстве Сна, по сути  дела,
есть  обычная  научная  работа;  просто  она  проводится  в   непривычных,
необычных условиях, в которых многие наши представления не работают,  зато
действуют некие другие закономерности, неприменимые в привычном нам мире -
Производном Мире, мире яви. А  по  этой  причине  методика  нашей  научной
работы и обстановка, в которой она проводится,  больше  похожи  на  работу
военного разведчика или полицейского сыщика. Наши  задачи  решаются  не  в
кабинетах, не на бумаге и даже не на платах компьютеров -  хотя  без  них,
разумеется, мы не обходимся, как не  обходятся  без  них  во  всех  других
областях жизни.
   Такая вот работа.
   Случается, конечно, что свои возможности мы используем и не  для  чисто
научных целей; подряжаемся  на  контрактной  основе  производить  какие-то
действия в Пространстве Сна. С непременным условием: если они не  являются
для кого-то вредными. У  нас  существует  что-то,  смахивающее  на  клятву
Гиппократа у медиков - хотя, как  вы  уже  видели,  к  этому  благородному
искусству я, например, не имею никакого отношения.
   Кстати, участие в той  хирургической  операции  в  Пространстве  Сна  -
работа по соглашению. Институту нужны деньги, а что касается меня - я тоже
от  них  никогда  не  отказываюсь,  если  можно  подработать,  ничего   не
преступая.
   Будем считать теперь, что мы знакомы.





   Я живу незаметно. Соседи по подъезду считают меня спокойным, достойным,
миролюбивым человеком. И жалеют. Они полагают,  что  я  серьезно  болен  -
потому что время от времени приезжает институтская "скорая" и меня увозит.
Однако болезнь тут ни при чем. Наш Институт беден транспортом. Он научный,
но не бюджетный, вообще не государственный - хотя юридического владельца у
него тоже нет. Некое странное  положение  между  небом  и  землей  -  или,
точнее, между сном и явью. Так что  с  деньгами  у  нас  туго.  А  то  его
отделение, в котором я числюсь...
   Но об этом говорить пока преждевременно. Что же  касается  соседей,  то
"скорая" просто всегда бросается  в  глаза,  а  когда  за  мной  присылают
непрестижный "Фольксваген" или я  раскочегариваю  свою  пожилую,  видавшую
виды "десятку", это как-то не задевает ничьего внимания.
   Впрочем, сам я сажусь за руль все реже. Но когда сейчас угадчики погоды
пообещали несколько ясных,  жарких  дней,  я  не  утерпел.  Только  что  я
справился с одним заданием, не очень сложным - но не из самых простых,  не
с тем, о котором уже  рассказывал,  -  и  получил  отгулы.  Быстро  собрал
рюкзачок, вытянул машину из консервного гаражика, в котором  она  коротает
дни, и, на ночь глядя, ударился в бега.
   В Подмосковье, не то, чтобы ближнем, но и не очень дальнем, есть  такие
облюбованные мною местечки, где никто не мешает жить. Не мотели,  не  дома
отдыха и даже не избушки на курьих ножках. Просто  деревья.  Ручеек  -  не
безудержный болтун, но и не вовсе  немой.  "Серебро  и  колыханье  сонного
ручья" - каково сказано? Чем дальше, тем больше мне хочется  жить  в  этом
стихотворении, и потому места, похожие на него, я отыскиваю, запоминаю  и,
когда удается, пользуюсь ими. Конечно, в сухую погоду: в мокреть  туда  на
колесах не доберешься, а времени для  такого  отдыха  у  меня  чаще  всего
бывает в обрез и жаль тратить его на дорогу.
   Собираясь, я не взял ни ружья, ни удочки: я не  кровожаден.  И  навещаю
эти места только чтобы освободиться от тупого давления чужих  излучений  и
полей, настроить свою струну  по  камертону  природы,  а  совершив  это  -
слушать, как растет трава и секретничают камыши. Не нужно  ни  читать,  ни
мыть посуду (мои обычные ночные занятия в городе), зато можно  вспоминать,
и снова видеть "ряд волшебных изменений милого лица".
   Я доехал спокойно...
   Вообще-то  все  это  к  делу  отношения  не  имеет.  Наверное,   просто
захотелось расслабиться в неспешном, необязательном разговоре. Ну, ладно.


   ...спокойно остановил машину на обычном месте, отворил дверцу и, еще не
вылезая, прислушался, чтобы убедиться, что поблизости нет никого, кто  мог
бы испортить мой отдых. Никем и не пахло.  Тогда  я  выбрался,  подошел  к
знакомой  сосне  и  несколько  минут  постоял   в   обнимку   с   деревом.
Чувствовалось, как сосна понемногу высасывает из меня тоску  и  недоумение
существования, постепенно замещая их чувством покоя и  единства  со  всем,
что существует во вселенных - этой и той, другой. Потом сел, прислонившись
спиной  к  стволу,  шершавому  и  грубому  на   ощупь,   но   исполненному
доброжелательности  в  глубине,  закрыл  глаза  и  попытался  ввести  свои
ощущения в ритм ощущений дерева, его восприятии. Они просты и подлинны,  и
я часто жалею, что Великий Спящий, создав деревья,  не  завершил  на  этом
творения, но зачем-то его продолжил  и  создал  нас  -  суетных,  нелепых,
противоречивых и опасных. Я  сидел;  время  стало  исчезать,  теряться,  я
перестал чувствовать его движение (ощущение, хорошо знакомое  по  работе),
вошел  в  его  неподвижность  и  всеобъемлемость.  Чувство  счастья  стало
подниматься над землей, словно  бы  я  сидел  на  морском  берегу  в  пору
начинающегося прилива; вот меня залило уже по пояс, по грудь,  скоро-скоро
захлестнет с головой - и можно будет общаться с  миром,  единым  в  едином
времени, общаться не по заданию, когда все подчинено цели и не может  течь
в своем природном, исконном направлении, когда ты  волей-неволей  вынужден
искажать  картину  бытия  своим  даже  не  вмешательством,  но  уже  одним
присутствием, - но дышать с ним одним дыханием, с вмещающим  все  и  более
чем все миром. Прекрасно...
   Но уровень счастья, его прилив стал вдруг замедляться, вскоре и  совсем
замер, добравшись едва до горла. Я насторожился. Приглушенно, едва  слышно
звучал неподалеку чей-то голос.
   Нет, я не разозлился - деревьям  это  не  свойственно,  -  но  искренне
удивился: кто и с кем мог разговаривать здесь,  где  присутствие  человека
совершенно не ощущалось (а в сиюминутном состоянии я учуял  бы  его  и  за
километр)? Медленно-медленно я вернулся к способности размышлять  и  сразу
же понял. Виноват был я сам. Приемничек в машине, столь же древний,  сколь
и она сама, иногда не желал работать ни за какие блага  (его,  по  совести
говоря, уже давно пора было выкинуть, но  я  не  люблю  выбрасывать  вещи:
никогда не знаешь, в каком мире и в какой  ситуации  снова  встретишься  с
ними, таящими обиду); иногда же он вдруг начинал действовать сам по себе -
возникало у него такое настроение, что ли? - потому что после  безуспешных
попыток я, случалось, оставлял его включенным. И вот сейчас  он  вместе  с
машиной тоже решил, наверное, показать, как хорошо им тут  -  и  не  нашел
другого  способа.  Трогательно,  конечно,  со  стороны  машины.   Но   это
бормотание мне мешало. И не  оставалось  ничего  другого,  как  подняться,
сделать несколько шагов и призвать болтуна к  порядку.  Я  так  и  сделал,
протянул руку к панельке, но, по старой привычке, попытался разобрать -  о
чем это он там: всегда полезно знать, от чего отказываешься.  Ну,  что  же
там за мировые потрясения?
   "Груздь, - жужжал и  кашлял  приемник.  -  Груздь,  Груздь,  Гру,  Гру,
Гру..." - остальные слова склеивались в перестоявшую кашу.
   Ах, Груздь. Знаем, знаем. Кто не знает.  Как  же:  Груздь...  Профессор
Груздь, краса, гордость и надежда на райское будущее и завоевание мирового
автомобильного  рынка!  Хотя,  кажется,  не  автомобильного,  а  какого-то
другого.
   Но, между прочим, и хрен с ним. Не  моя  забота.  Вокруг  него  хватает
народу. Пусть они и волнуются. Черт, эта музыкальная шкатулка что -  яснее
не  может?  Я  попробовал  поправить  настройку.  Отдельные  слова   стали
прорезаться, словно изюмины в гурьевской манной. "Сон...  третьи  сутки...
обратились... не принесли успеха..."
   Нет, все-таки - хрен с ним!
   Придя к такому окончательному выводу, я выключил приемник и вернулся  к
сосне.


   Но былой тишины уже не было.
   Сперва мне  почудилось,  что  где-то,  очень  неблизко,  плачет  совсем
маленький ребенок.
   Нет, не младенец: тот делал бы перерывы, чтобы  вдохнуть.  Не  ребенок,
слава Богу, Великому Спящему. Комар?
   Злобный, бессмысленный комар зудел вдалеке. Поперхнулся на мгновение  и
снова зазвучал - басовитее. Я поднял голову. Вершины деревьев  осветились.
Только на миг, но мне  и  этого  было  достаточно.  Комар?  Нет,  водитель
переключил передачу. Снова  пронеслась  полоса  света,  уже  ярче.  Гудело
громче. Гудение было знакомо, как звук  смывного  бачка  -  ни  с  чем  не
спутаешь. Это ко мне. Я вздохнул. Не ко мне, точнее,  а  за  мной.  Нашли,
сукины дети. Вычислили. Черти бы их всех взяли!
   Уже вдалеке между деревьями мелькали конусы света от фар -  вверх-вниз,
вверх-вниз. Качели. Ну, здесь не шоссе,  а  лесная  просека.  Я  мгновение
колебался: сесть за руль и погонять их по лесу? Право же,  стоило  бы.  Но
возраст не тот для игры в салочки. Да и чего мне бояться? На сей  раз  где
они сядут на меня, там и слезут. В последний раз я,  как-никак,  проснулся
полуживым, и это всем известно. Мне нужен отдых. И в  конце  концов  я  не
единственный, кого можно посылать даже и по очень горячим  делам.  У  меня
бока болят, я  сесть  не  могу  нормально!  Нет,  нет  и  нет,  милостивые
государи!
   Мотор взрыкивал, как недовольный пес. Я сунул руки  в  карманы  брюк  и
вышел на просеку. Остановился с донельзя вызывающим видом. Чтобы  им,  кто
бы ни сидел в той машине, сразу стало ясно,  что  я  не  в  настроении.  Я
неприступен. Свои права знаю не хуже, чем обязанности. И катились  бы  они
все...
   Для того, чтобы приближающимся стало совсем ясно мое к  ним  отношение,
я, стоя в лучах фар, расстегнул "молнию" и стал увлажнять почву.  Жидкость
на свету искрилась, как бриллианты на черном бархате в ювелирной витрине.
   Они сменили свет  на  ближний,  мигалка  на  крыше  погасла,  и  дверцы
"скорой" гостеприимно распахнулись. Я привел в порядок одежду, сделал  шаг
вперед и даже не просто остановился, а прямо-таки врос в усыпанную  хвоей,
пружинистую землю.
   - Ну, с чем вас принесло? - спросил я, стараясь, чтобы вышло  погрубее.
- Зря только бензин жгли. Меня здесь нет. Вот просто нет, и все  тут.  Мой
вам совет: проезжайте еще немного вперед, там найдете местечко, где  можно
развернуться, - и уматывайте по своим следам.
   Если бы мне ответили в той же тональности -  заткнись,  мол,  и  слушай
приказ, - я,  чего  доброго,  действительно  встал  бы  на  тормоза.  Хотя
понимал, что они приперлись сюда среди  ночи  вовсе  не  для  того,  чтобы
составить мне компанию.
   Но они разумели это не хуже меня.
   Они вышли все трое: врач и два санитара,  как  полагается.  Здоровенные
мужики, им бы лес валить, добивать экологию. Врача звали Семен  Семенычем,
по фамилии Соколов - именно так, через "а". Санитары именовались:  один  -
Лазарь Тимофеевич, второй - Васятка. Все из нашего Института, из  наземной
его части, все - старые знакомцы.
   - Да по делу, друг мой милый, все по делу, -  ответил  Семен  Семенович
очень мирным  голосом  и  даже  с  ноткой  извинения.  -  Возникла  острая
потребность в тебе. Ничего не попишешь - жизнь такая.
   - Привет, - сказал я. - Давно не виделись.
   - Ты скажи сразу: обниматься будем или как? -  поинтересовался  санитар
Лазарь Тимофеевич.
   - А то у нас рубашечка с собой, -  добавил  Васятка.  -  Ну  совершенно
новая, рассчитывал обновить.
   - Побереги для себя, - посоветовал я. - Семеныч, и как ты  их  терпишь?
Грубые, невоспитанные...
   - Изучаю психику высших человекообразных, - пояснил врач.
   - А их что - уже и высшими признали?
   - Семен Семенович, - ядовито поинтересовался Лазарь, -  а  это  правда,
что от долгого сна у людей мозг размягчается и крыша едет?
   - Потому нас с тобой и держат, - сказал  Васятка.  -  Ну  что  -  берем
вдвоем?
   - Ладно, остряки, - буркнул я. - Так что там стряслось?
   - Консилиум, - кратко ответил врач.
   Я присвистнул.
   - Нет, ты не так свистишь. Сейчас надо в четыре пальца, - поправил меня
Соколов. - Потому что консилиум - Большой. И срочный.
   - Вот дают... - только  и  смог  пробормотать  я.  Потому  что  Большой
консилиум - явление куда более редкое, чем, скажем. Олимпийские игры.
   - Так что поехали. Установку тебе дадут на месте.
   Во мне мигнула надежда: может быть, я им понадобился как консультант, а
не для выхода? Это было бы еще туда-сюда. Вполне терпимо.
   - Ладно. Едем.
   Лазарь Тимофеевич спросил:
   - Может, в нашей поедешь? На носилочки приляжешь. Поспишь, пока доедем.
   Я не счел нужным отвечать. Сел в свою, за руль.
   - Вам сказано, где развернуться. А я уже на ходу.  Так  что  догоняйте,
злодеи жизни моей.
   И включил зажигание.





   "Скорая" догнала меня уже в городе, за Кольцевой, а еще точнее - не она
догнала, а я  остановился  на  проспекте  и  подождал  их.  Там,  уже  без
возражений,  я  пересел  в  медицинское  средство  транспорта,  а   Лазарь
Тимофеевич влез за руль моей машины, чтобы отогнать  ее  ко  мне  домой  и
запереть в гараже. Все это было привычно и делалось уже не раз. Подъезжать
к нашему Институту  на  своих  колесах  или  просто  приходить  пешком  от
ближайшей остановки троллейбуса или метро мне  -  и  всем  таким,  как  я,
любому из состава дрим-команды - было категорически запрещено. Может быть,
правило и являлось  излишним,  возможно,  такая  секретность  вовсе  и  не
требовалась - однако не нами было так заведено, и  отменять  это  правило,
похоже, никто не собирался.
   Хотя - во всяком случае, на первый взгляд, да и на второй тоже - ничего
такого в нашем Институте не было. Собственно, он официально  не  назывался
даже институтом; небольшая пластина рядом с кружевными железными воротами,
открывавшими (или, наоборот, закрывавшими) доступ на обширную  территорию,
окруженную бетонным забором четырех с  половиной  метров  в  высоту,  была
снабжена  надписью,  недвусмысленно  сообщавшей,  что  здесь   расположена
нервно-оздоровительная клиника профессора,  засл.д.мед.  Д.М.Сокольникова.
От ворот аккуратно заасфальтированная  подъездная  дорога  вела  к  белому
четырехэтажному зданию, красивому, но слегка  испорченному  двумя  мощными
параболами  антенн,  поднятыми  над  крышей  на  решетчатых  конструкциях.
Наверное, целители  нервов  нуждались  в  спутниковой  связи  с  коллегами
где-нибудь в другом полушарии - во всяком случае, такое объяснение  должно
было бы прийти в голову  любопытствующему  прохожему,  окажись  он  здесь.
Правда, прохожих было мало; в Москве, как ни странно, есть еще  уединенные
уголки, даже и не очень далеко от центра.
   ...Водитель Петр Игнатьич, приближаясь к воротам, нажал пуговку у  себя
на щитке и даже не стал тормозить:  ворота  покорно  разъехались  и,  едва
позволив нам проскочить, сомкнулись с негромким лязгом. "Скорая"  миновала
главный подъезд, не  остановилась  и  у  бокового,  на  котором  светилась
вывеска  "Прием  больных".  Водитель  затормозил  только  перед   гаражом,
располагавшимся на хозяйственном дворе за главным зданием.  Гараж  раскрыл
нам свои объятия, мы въехали, и створки затворились за нами.
   Только теперь я смог выбраться из машины.  Доктор  с  Васяткой  вылезли
тоже. Еще один тип в белом халате ждал нас.
   - Больной доставлен, - доложил доктор Соколов.
   - Вы не спешили, - произнес встречавший суховато.
   - Уж как смогли.
   - Жаль, что я не улетел на Сахалин, - сказал  я.  -  Была  такая  идея:
искупаться в Тихом океане. У меня отгулы.
   - Боюсь, как бы мы  не  опоздали,  -  проронил  встречавший,  никак  не
отреагировав на мое заявление.
   - Приятных сновидений, опер, - бросил вдогонку нам доктор Соколов.
   - Увидимся, когда проспишься, - добавил Васятка.
   - В темпе, в темпе, - бросил встречавший, старший дрим-инспектор Борич.
   Он отворил заднюю дверь гаража. Мы спустились на несколько  ступеней  и
двинулись по туннелю, соединявшему гараж с главным зданием - и не только с
ним. Пройдя туннель, снова преодолели несколько ступеней, на  этот  раз  -
вверх. Остановились перед дверью. Борич  вложил  свою  карточку,  негромко
проговорил: "Борич". На двери мигнула зеленая лампочка,  свет  потрепетал,
загорелся  устойчиво.  Настал  черед   моей   карточки.   Я   вложил   ее,
представился: "Остров". Две зеленых лампочки показали, что идти можно.
   Мы вошли в коридор, вряд ли чем-нибудь отличавшийся от всех остальных в
заведениях подобного рода. Двери, двери, двери, одни с ручками,  другие  -
без; местами таблички: "Ординаторская", "Старшая сестра", "Врач",  "Врач",
"Врач", "Сестринская", "Бельевая"... Клиника как клиника, и вряд ли  нужны
были все предосторожности, с которыми мы уже успели столкнуться. Мы шагали
спокойно, обмениваясь редкими словами:
   - Отчего тревога - не знаешь?
   - Не уполномочен объяснять. Могу только сказать, что не весь синклит  в
сборе. Только наши, московские. Легаты приглашены на  более  поздний  час.
Зато налицо какие-то посторонние.
   - Интересно. Что бы это могло означать?
   - Хотел бы я сам знать, - пробормотал Борич.
   Несколько шагов прошли молча.
   - А что готовят? Какой старт?
   - Узнаешь, надо полагать.
   - Зануда ты, Борич, - прокомментировал я его ответы. - И формалист.
   - Ага, - согласился Борич. - Имеет место быть. Но  в  данном  случае  я
просто ничего не знаю.
   Мы подошли к посту дежурной сестры; на сей  раз  тут  сидела  Лиза.  Мы
остановились. Я вздохнул и сказал вполголоса:
   - Лизочка, хоть когда-нибудь я увижу вас не в этом халате?
   -  А  в  чем  бы  вы  хотели?  -  поинтересовалась   она,   таинственно
прищурившись.
   - Он хотел  бы  в  белье,  только  чтобы  оно  валялось  где-нибудь  по
соседству, на ковре, - ответил вместо меня Борич.
   - Ни в коем случае! - возразил я. - Белье следует оставлять на пуфике.
   - Девушка может прийти к вам, в чем мать родила, залезть под  одеяло  и
проваляться там хоть сутки - а вы и не пошевелитесь!  -  обиженно  заявила
Лиза.
   - Можно подумать, что вы пытались,  -  заявил  Борич  с  подозрением  в
голосе.
   - Вам-то откуда знать?
   - Лизочка, прелесть моя, - пропел я нежно. - Но ведь я же не каждый раз
сплю на работе.
   - Нет уж. Вы лучше дайте мне ключ от дома.
   - А что, - обрадовался я. - Это мысль. Я подумаю. Но чтобы без  обмана.
Чтобы  не  получилось  так,  что  вместо  вас  моим  ключом  воспользуется
сестра-хозяйка. Или, например, я приду, а вы окажетесь там с Боричем.
   Глаза  сестрички  выразили  крайнее  возмущение  таким  предположением,
мыслью - но тут же взгляд ее изменился, стал  спокойно-сосредоточенным,  и
обычный  наш  треп  закончился.  Потому  что   на   мониторе   засветилась
разрешительная комбинация.
   - Можете идти, - вздохнула Лиза и кивнула -  серьезно  и  как  бы  даже
сочувственно.
   Мы вошли в нишу,  перед  которой  располагался  Лизин  столик.  Подошли
вплотную к задней стенке ниши. Стенка ничем не была  примечательна,  кроме
разве что не совсем обычного, гравированного-по медной табличке рисунка на
уровне глаз; изображено  было  дерево,  но  не  растущее  вверх,  как  ему
полагалось бы, а изгибающееся аркой и врастающее в землю своей  верхушкой.
Дерево было неопределенной породы, стилизация, а не работа  с  натуры.  Мы
остановились. "Борич", - произнес мой спутник. "Остров", - представился я.
Стенка  раздвинулась,  ушла  в  стороны.  Открылся  лифт  -   он   же   по
совместительству проверочная камера. Мы вошли. Створки бесшумно съехались,
пол дрогнул - кабина пошла вниз. На самый нижний из, тех шести этажей, что
располагались под четырьмя, доступными взгляду.
   - Идиотская планировка, - буркнул я. - Столько времени теряется на  то,
чтобы попасть на место.
   Борич пожал плечами.
   - Если бы строилось по проекту, - безразлично проговорил  он.  -  А  то
ведь - сам знаешь.
   Я знал, конечно, да и любой из нашего хозяйства знал. Институт наш -  и
верхняя его часть, и нижняя - возникли  относительно  недавно,  но  не  на
пустом, к сожалению, месте. Выбить эту территорию тогда стоило многого - и
нервов, и всего прочего. Клиника была зарегистрирована как  частная,  а  с
частника только ленивый не брал, хотя бы  и  с  профессора  и  засл.д.мед.
Когда земля была оформлена и долгострой, начатый еще  при  генсеке  Горохе
каким-то агропромовским департаментом  (чье  имя  история  не  сохранила),
передан с баланса на баланс, дела  пошли  быстро,  но  денег  не  хватало,
потому что финансирование шло без учета наших отечественных  особенностей,
подземную часть сделать удалось, доставить  и  разместить  оборудование  -
тоже (странное, кстати, оборудование: изготовленное не в нашей стране, оно
тем не менее не проходило ни через  одну  таможню;  вроде  бы  само  собой
возникло  -  но  это  никого  не  смутило),   а   вот   на   основательную
перепланировку внешнего  корпуса  средств  недостало,  и  пришлось  как-то
приспосабливаться, в частности - проникать  вниз  через  первый  надземный
этаж, что было со всех точек зрения нецелесообразно. Но - господа, мы же в
России были, в  Москве.  Конечно,  клиника  проф.  Сокольникова  приносила
некоторый доход - та, что размещалась наверху, - но то, что обитало внизу,
жило не за ее счет, а за чей  -  неизвестно,  потому  что  контракты  всех
расходов, разумеется, не покрывали и на четверть, официально же нас вообще
вроде бы не существовало - во всяком случае, до сих пор.  Так  что  не  до
новой планировки было. Обходились старой.


   (Я вам советую не очень доверять  этой  истории  о  том,  как  возникал
Институт. И относительно его оборудования - тоже. Из ничего, как известно,
ничего и не может возникнуть. Так что... У меня,  среди  множества  прочих
недостатков, есть и такой: когда я по серьезной причине  не  могу  сказать
правды, я начинаю сочинять. Однако  каждый  раз  ставить  в  таких  местах
галочку не собираюсь; разбирайтесь, коли хотите, сами, а не хотите, так  и
не нужно.)


   ...Лифт остановился. Мы вышли  в  распасовочную  -  так  это  помещение
называлось на нашем рабочем жаргоне. Тут, увы,  уже  не  было  Лизочки,  а
имелся молодой человек очень спортивного вида в халате  поверх  джинсов  и
очень престижной разрисованной футболке.  Он  находился  здесь  на  всякий
случай:  чтобы  вынуть  из  лифта  человека,   который   пожелал   бы   им
воспользоваться, не имея на то весомых оснований;  добравшись  до  нижнего
этажа, незваный гость оказался бы уже под полным наркозом и никак не  смог
бы  выбраться  своими  силами.  Молодой  человек  сидел  на  стуле   перед
компьютером и что-то читал. Мельком глянул на нас,  приветственно  кивнул,
забрав у нас карточки, служившие пропуском сюда.  Потом  нажал  что-то  на
своей клавиатуре и ткнул пальцем в сторону одной  из  дверей.  Туда  мы  и
направились.
   Здесь все казалось похожим на верхние,  клинические  этажи.  Коридор  и
двери.  Только  таблички  выглядели  иначе.  "Обсерватория",  "Центральная
компьютерная",  "Центр  связи",  "Оперативная   модельная   компьютерная",
"Аналитики   реальной   плоскости",   "Аналитики    правых    плоскостей",
"Контрольная энергоблоков", "Костюмеры", "Химическая  служба",  "Аналитики
левых плоскостей", "Оружейная", "Студия записи", "Архив",  "Конструкторы",
"Шифровальная",  "Композиторы  гипотез",  "Срочная  дешифровка",  "Красная
комната", "Приемная Консилиума". Перед  этой  дверью  мы  и  остановились.
Постояли секунду и вошли, не дожидаясь больше никаких сигналов.
   И тут господствовал стандарт: столик, молодой человек,  с  которым  мне
вряд ли захотелось бы мериться силами - только у этого под халатом была не
майка, а костюм от Ле Монти. За его спиной тоже помещалась дверь,  но  уже
не простенькая, белая, гладкая,  а  высокая,  двустворчатая,  рельефная  и
расписанная  по  белому  золотом,  словно  в   старинной   усадьбе   графа
Растаковского-Разэдакова;   впрочем,   под   всей   роскошью   угадывалась
натуральная, без затей, броня. Молодой привратник кивнул нам и пробормотал
что-то; я не разобрал слов, да они не  нам  и  предназначались:  крохотный
микрофон был пришпилен к лацкану модного пиджака взамен  подразумевавшейся
хризантемы. Юноша внимательно выслушал ответ, а потом  снизошел  до  того,
чтобы передать нам его содержание:
   -  Поскольку  приглашенные  на  Консилиум  люди  несколько  задержались
наверху, вы можете еще немного отдохнуть. У вас, - он глянул  на  часы,  -
пятнадцать минут свободных.
   Нечто удивительное: опоздавших  тут  никогда  не  ждали,  а  тем  более
каких-то приглашенных. Да и кого и когда это приглашали на Консилиум?  Для
обсуждения и решения наших вопросов на  Консилиуме  всегда  хватало  своих
людей, недаром это были Мастера.
   Однако же начальству, как говорится, виднее.
   - Вернемся через двенадцать, - сказал Борич. - Будем на этом уровне.
   -  Через  десять,  -  поправил  цербер,  и  мы   перестали   для   него
существовать.





   Мы снова очутились  в  коридоре.  Для  меня  передышка  оказалась  даже
кстати: нашлось время привести себя в полный  порядок  -  смыть,  как  под
душем,  досаду  и  легкое  недовольство   из-за   сорвавшегося   передыха,
утихомирить неизбежное  перед  новым  заданием  волнение,  настроиться  на
привычное ощущение: все нормально, все идет, как надо, дела были,  есть  и
останутся в порядке, и здесь тебе не подсунут ничего такого, с чем  ты  не
смог бы справиться: тут хорошо  знают  возможности  каждого  дримера,  его
порог и его потолок... Пока я внушал себе это, Борич промолвил:
   - Ну, куда мы - в кантину, или пробежимся по кабинетам?
   Кантиной мы называли нашу внутреннюю столовку - очень неплохую,  кстати
сказать. Но сейчас я не испытывал ни аппетита, ни жажды  и  потому  выбрал
второе:
   - По закоулкам.
   Борич кивнул. Он был спокоен, и ему было все равно: не  он  ведь  через
четверть часа будет получать задание. А со  мною,  девять  против  одного,
именно это и случится.
   - Пошли.
   Однако уйти далеко нам не удалось. Одна из дверей  -  третья  справа  -
распахнулась, похоже, от толчка ногой изнутри, и перед нами возник человек
в кремовом халате, какие носят операторы компьютерных отделов. Глаза  его,
величиной чуть ли не с  теннисный  мячик,  были  выкачены  настолько,  что
казалось - вот-вот выпадут на пол и покатятся,  подпрыгивая.  Он  едва  не
налетел на нас.  Боричу  удалось  предотвратить  кораблекрушение,  схватив
парня за плечо:
   - Живот схватило? Тогда ты ошибся: гальюн в другой стороне.
   Тот,  кажется,  только  сейчас  сообразил,  что  перед  ним  стоят  два
человека. Мало того: он даже ухитрился узнать нас. И тут же  издал  боевой
клич:
   - А, это вы? Давайте сюда. Да быстрее же!
   - Вообще, когда ко мне обращаются в такой форме... - начал было  Борич.
Но парень уже тащил  нас  с  мощью  портового  буксира.  Совершив  сложное
телодвижение, оказался за нашими спинами и втолкнул  туда,  откуда  только
что выскочил сам.


   Это был кабинет виртуального слежения. Первым,  на  что  падал  взгляд,
когда вы в него входили, был сорокадюймовый экран. Так случилось и с нами.
И как только возник, как говорится, зрительный контакт, все  прочее  сразу
же перестало нас интересовать.
   Изображение на  экране  трудно  было  определить  одним  словом.  Самым
близким, пожалуй,  было  бы  "калейдоскоп".  Но  своеобразный.  Мы  словно
находились в цилиндрической кабине свободно падающего лифта  с  прозрачным
полом и стенами, очень любезно позволявшими видеть ту трубу или шахту,  по
которой мы низвергались; видеть все, кроме ее дна  -  потому  что  его  не
было.
   Мимо нас равномерно пролетали изображения, из которых и состояла труба;
казалось, то были вогнутые, плотно подогнанные друг  к  другу  экраны,  на
которых - в натуральную величину - виднелось все на  свете  и  еще  многое
сверх того. Но я-то знал, что на самом деле никаких экранов там  нет;  это
были входы в миниконы, миниконтинуумы, чтобы вам было понятнее.
   Комнаты, залы, хижины, подвалы, ангары, пещеры, камеры, шахтные забои и
штреки - интерьеры  на  любой  вкус,  третичные,  четвертичные,  античные,
вчерашние, сегодняшние, завтрашние, послезавтрашние;
   люди, нелюдь, лошади,  собаки,  львы,  крокодилы,  орлы,  грифы,  киты,
скаты, акулы,  крысы,  драконы,  единороги,  жуки  величиной  с  носорога,
стрекозы с волчьими челюстями, неизвестно кто,  непонятно  кто,  и  вообще
вовсе невообразимое;
   пальмы, сосны, камыши, дубы, секвойи, подсолнухи,  кактусы,  пшеница  в
поле, кусты малины, корявый  саксаул,  снова  пальмы,  но  уже  другие,  с
мясистыми, а не веерными  листьями,  виноградники,  помидорная  плантация,
вишни,  карликовые  и  обычные,  ягель,  бананы,  высаженные  по  ниточке,
ядовитое дерево анчар;
   реки, ручьи, водопады, гейзеры, заливы, пруды, проливы, озера, фонтаны,
лохани, водохранилища, подпертые плотинами;
   суда, парусники, галеры, триремы, линейные корабли, ракетные  крейсеры,
подводная лодка в погруженном положении, яхта  с  бермудским  вооружением,
шлюпки,  катамараны  полинезийские  и  спортивные,   белоснежный   лайнер,
громадный, почти целиком погруженный в  воду  танкер,  пограничный  катер,
пятимачтовый барк под голландским флагом; паровозы, тепловозы, автомобили,
велосипеды, скейты, электровозы, дрезины,  бронепоезд,  нечто  многоногое,
шагавшее по песчаному плато, мотоциклы; истребители-бомбардировщики,  "СУ"
и "Фантомы", "Фарманы" и  "Илья  Муромец",  планеры,  дельтапланы,  "Яки",
"Сессны"...
   И еще многое, многое, многое. И все это - в  движении,  взаимодействии,
суете, схватке, радости, горе, на взлете, в падении, в столкновении...
   Все это снизу налетало на нас, проносилось мимо - устремлялось вверх  и
исчезало из виду.
   И  сопровождалось  громким,  отчаянным,   смертным   криком   человека,
напуганного  до  последнего,  растерявшегося,   зовущего   на   помощь   и
прощающегося с жизнью.
   Но крик этот доносился не из шахты. Он звучал где-то тут, по соседству,
пробивая  насквозь  не  очень  качественную   звукоизоляцию,   какой   был
оборудован наш Институт.


   - Кто там, на выходе? - спросил Борич.
   Оператор ответил:
   - Степ - так его все зовут. А еще у него есть прозвище - Веник. Зеленый
совсем парнишка. Второй сольный выход.
   Я напрягся и вспомнил Степа. Молодой,  из  породы  энтузиастов.  Таким,
бывает, приходится солоно в настоящей работе.
   - Где тело? - спросил я.
   - В пятой... Да, в пятой.
   - Выход на него у тебя есть?
   Оператор  кивнул.  Микрофон  он  держал  уже  наготове.  Передавая,  он
спросил:
   - Куда это он попал, по-твоему?
   Я пожал плечами:
   - Туннель Узла. Лучшее средство сообщения  между  уровнями.  Если  тебе
надо выбрать или найти нужный макрокон. К сожалению, не  контролируемое  -
нами, во всяком случае. Чему вас учили?
   Он, похоже, обиделся:
   - Про Туннель я знаю. Просто никогда не видал в натуре.
   - Я тоже только однажды, - признался я откровенно. - Только не здесь, в
Институте, а там, изнутри. Как вот он сейчас. Похоже, подсознание  у  него
работает хорошо, но на пределе.
   Я сказал так потому, что все, что мы видели,  мы  получали,  анализируя
процессы, вовсю бурлившие сейчас в подкорке Степа.  Превращать  уловленные
сигналы в картинку  было  поручено  батарее  компьютеров,  только  этим  и
занимавшихся.
   Сейчас парня надо было выручать. Наверняка он попал в Туннель случайно,
потому что в него даже при всем желании можно пробраться далеко не всегда:
для этого мы еще слишком мало знаем  и  умеем.  Но  надо  хотя  бы  толком
объяснять молодым, как  улавливать  признаки  приближения  Туннеля  и  как
уберечься от  засасывания  в  него.  Судя  по  происшествию,  у  нас  этим
занимались из рук вон плохо.
   Я начал говорить в микрофон - спокойно, размеренно, убедительно:
   - Степ! Я Остров. Спокойно! Главное - спокойно. Бояться нечего.  Ты  не
разобьешься. Это не падение. Там нет дна.  То,  что  ты  видишь  вокруг  -
выходы в другие континуумы и макроконтинуумы. Но  там  лишь  наши,  земные
миниконы, так что ни в какой другой мир ты не угодишь. Успокойся. Вспомни:
на самом деле ты лежишь тут, у нас. И никуда не денешься...
   (Это было не совсем так, а точнее - вовсе не так. Но сейчас  Степ  явно
не в силах был рассуждать логически. Он верил голосу, а не словам.)
   - Теперь слушай внимательно.  Перестань  дергаться!  Ты  дример,  а  не
размазня! Начинай медленно вращаться, как бы на одном каблуке. Внимательно
смотри: какой выход покажется тебе самым благоприятным? Не к  пальмам  или
баобабам, а  к  родным  березкам.  Найди  подходящий  микрокон.  Произнеси
формулу перехода. Ты ее вспомнишь. На всякий случай, напоминаю...
   Я громко, четко выговорил все слова формулы. И закончил вовремя:  Борич
тронул меня за локоть.
   - Время, Остров.
   Я кивнул и сказал оператору:
   - Все время напоминай ему формулу. Ты ее запомнил?
   - Записал.
   - Молодец. Нам пора. Потом расскажешь, как он вел себя.


   На  этот  раз  молодой  человек  от   Ле   Монти   посмотрел   на   нас
доброжелательно.
   - Можете заходить, - изрек он.
   Мы  с  Боричем  покосились  на  двух   мужиков   независимого   облика,
оказавшихся теперь тут, по обе стороны входа в резиденцию  Тигра.  В  наше
штатное расписание они заведомо не входили.
   - Это свита, - сказал олемонтенный. - Их хозяин там.
   Новости сыплются, словно из решета.
   Но тут бронированные ворота наконец мягко растворились, и мы с  Боричем
синхронно, плечом к плечу, перешагнули через порог.





   Мы остановились, четко  приставив  ногу.  Секунда  -  дверь  за  нашими
спинами затворилась.
   - Старший дрим-инспектор Борич.
   - Дрим-опер Остров, - представились мы, хотя каждый здесь  и  без  того
отлично знал любого из нас.
   Председатель сказал:
   - Вношу прежде всего поправку: вам, Остров, еще вчера присвоен  уровень
дрим-драйвера. Поздравляю.
   Остальные прогудели что-то в этом же роде.
   - Постараюсь соответствовать, - ответил я, как полагалось.
   - Вы присутствуете на заседании Консилиума Московского бюро Планетарной
Системы ОПС.
   Аббревиатура означала: Операции в Пространстве Сна.
   - В Консилиуме приглашены  участвовать,  -  продолжал  председатель,  -
также  легаты  Первого,  Третьего  и   Четвертого   бюро.   Они,   однако,
присоединятся к нам несколько позже, почему - вскоре поймете  сами.  Прошу
вас  садиться,  старший  инспектор  и  драйвер.  Займите  места   временно
отсутствующих.
   Только после этого официального  приглашения  мы  сдвинулись  с  места,
направляясь  к  свободным  местам,  и  появилась   возможность   исподволь
осмотреться. Хотя помещение это было нам давно известно: тут нас,  бывало,
хвалили, тут же куда чаще вставляли фитиль, и в этих же стенах мы получали
очередное задание и порой невольно ежились, заранее  представляя  себе,  с
чем придется столкнуться при его выполнении.


   Мы находились в обширном зале. За столом, имевшим форму подковы (уж  не
знаю, по каким соображениям его сделали таким,  но  хотелось  думать,  что
стол должен был служить своего рода символом удачи всех наших дел,  этаким
стационарным талисманом), - за столом этим, если не считать нас с Боричем,
сидело пятеро. Все люди мне  давно  знакомые:  вся  пятерка  была  -  наши
Мастера,  из  России.  Отсутствие  на  Консилиуме  представителей   других
головных бюро (Первым с самого  начала  считалось  Лондонское,  третьим  -
Иерусалимское, четвертым - бюро в Осаке, пятым -  Чикагское,  а  всего  на
планете их сейчас насчитывалось, по-моему, не менее дюжины, но именно  эти
считались ведущими, включая Второе - наше, московское), -  отсутствие  это
уже само по себе означало, что речь пойдет о деле не  просто  серьезном  и
касающемся прежде всего локальных российских интересов, но и -  что  могло
оказаться куда более серьезным - о деле в определенном смысле  деликатном,
сугубо семейном, в которое посвящать наших коллег из иностранных  бюро  то
ли следовало, то ли - нет. Я знал, что  теоретически  возникновение  таких
дел допускалось. Но на практике, насколько мне  известно,  сталкиваться  с
такими случаями Институту не приходилось.
   Каждый из российской пятерки был рангом намного выше Борича, не  говоря
уже обо мне: и председательствующий, Тигр Подземелья, и остальные  четверо
наших (Жокей Мысли, Пещерный Лев, Висячий Замок  и,  само  собой.  Корявый
Дуб), так же, как отсутствующие представители  других  бюро:  Меч  Артура,
Привратник Храма и  Лепесток  Вишни  (то  была  женщина).  Вряд  ли  нужно
объяснять, что настоящие имена этих людей были иными - да ведь и Борич  не
был в миру Боричем, а мои документы за пределами Института  ни  словом  не
упоминали об Острове. Все было камуфляжем - потому что дела,  которыми  мы
занимались, не контролировались и не должны были контролироваться никакими
властями; властям вообще не полагалось знать о нашем существовании,  хотя,
если говорить всерьез, мы были им необходимы - не только властям, но всему
человечеству,  всем  вообще  человечествам,  великое   множество   которых
насчитывает известный  нам  (подчеркиваю:  известный  нам,  что  вовсе  не
означает - известный всем на  свете)  Производный  Мир.  Но  любая  власть
обожает вмешиваться в чужие планы, действия, бюджеты, штатные  расписания,
и так далее - даже не понимая как следует  существа  того  дела,  которому
мешает. Наши же научные занятия были слишком серьезными  для  того,  чтобы
позволить дилетантам или невеждам совать нам в колеса не то что палки,  но
даже сухие былинки. Для  властей  все  мы  были  обычными  людьми,  где-то
числящимися и получающими зарплату (когда ее платят), или  же  получающими
пенсию - за исключением одного-двух, вообще для властей не существовавших,
потому что они давно уже выбыли из всяких списков и на  поверхности  земли
никогда  не  показывались  -  во  всяком  случае,  в  данных   координатах
пространства и времени. У нас такими были Тигр и Дуб.
   А кроме этих, давно и хорошо известных каждому из  нас  людей,  в  зале
находилось еще двое, которых смело можно было назвать незнакомцами. Два не
очень приметных, хорошо, неброско  одетых  гражданина  среднего  возраста.
Такое на моей памяти случалось в Институте впервые: чтобы на нашей  сходке
(к, наверное, достаточно серьезной -  судя  по  тому  хотя  бы,  как  меня
притащили) принимали участие  посторонние.  Я  с  интересом  посмотрел  на
хмурую физиономию Тигра Подземелья. Он криво улыбнулся и проговорил:
   -  Знакомьтесь,  господа.  Генерал   Асунин.   Петр   Никитич.   Первый
заместитель главы СБ. (Один из незнакомцев чуть кивнул, печально глядя  на
нас, словно бы ему пришлось сознаться  в  неблаговидном  поступке  -  или,
напротив, он намеревался сию минуту уличить нас в совершении  таковых.)  А
также...
   Тигр сделал паузу, и второй, слегка  приподняв  фундамент  над  стулом,
пробормотал нечто, похожее на "Холлидей". Может, это было его  кличкой,  а
может, он и вообще по-русски не тянул -  меня  в  тот  миг  это  не  очень
интересовало, куда интереснее был сам факт их присутствия.
   Итак, гость к нам явился серьезный. Наши Мастера тоже  шуток  порою  не
понимали. Однако оба мы, даже воспитанный Борич, не говоря уже обо мне, от
природы лишенном чувства почтительности, испытывая  к  гостям  безусловное
уважение, нимало их не боялись и не стеснялись, как в большинстве  случаев
боятся или хотя бы стесняются высокого начальства. Что бы они  ни  решали,
исполнителями были мы, практики, а высидеть хорошего дрим-практика -  дело
долгое и тонкое. Так что нас старались гладить по шерстке, а  мы  в  любой
обстановке не роняли собственного достоинства и держали нос кверху и грудь
колесом.
   -  Слово  генералу,  -  произнес  Тигр  со   странной,   едва   ли   не
вопросительной интонацией; похоже, он был  чем-то  несколько  растерян.  -
Прошу, Петр Никитич, мы вас внимательно слушаем.


   Генерал Асунин сделал движение, словно  собираясь  встать,  но  тут  же
передумал и еще более основательно утвердился на стуле.
   - Понимаете, - начал он, - возникла нелепая ситуация. Выходит, что ваше
учреждение - единственное, на  кого  мы  можем  всерьез  рассчитывать.  Мы
полагали, что информированы о вас достаточно хорошо. Но начали разбираться
- и оказалось, что ни малейшего представления о том, чем вы на самом  деле
занимаетесь, у нас нет. Потому что вы оперируете на  территориях,  которые
мы не контролируем. Приходится идти на сотрудничество с вами,  ничего,  по
сути, не зная.
   - Ну почему же так уж и ничего, - не согласился Тигр. - Своих дел мы ни
от  кого  не  скрываем.  Занимаемся  наукой,  только  и  всего.  Историей,
исторической географией, немного - прогностикой. Единственное,  что  может
на первый взгляд показаться у  нас  странным  -  это  наша  методика.  Она
связана с работой во сне... вот, по сути, и все.
   - Что вы работаете во сне - это мы знаем, хотя, честно говоря, не очень
разумеем, что это значит.  Сначала  решили,  что  вы  совершаете  какие-то
операции над людьми, усыпленными или, скажем, находящимися  в  летаргии...
Кстати: что вообще такое - летаргия?
   Пещерный Лев чуть усмехнулся. Он до сего мгновения  держался  несколько
скованно  (возможно,  у  него  были  в  свое  время  какие-то   стычки   с
департаментом, который представлял здесь  генерал),  но  тут  почувствовал
себя в своей тарелке.
   - А что такое - просто сон, вы, конечно, знаете. Листали Фрейда,  Юнга,
надо полагать...
   - Пришлось подковаться за последние  дни.  Прочитал  кое-что.  Так  что
представление имею...
   - Вот и плохо, - вмешался Тигр Подземелья.
   Похоже было, что  наши  Мастера  с  двух  сторон  открыли  по  генералу
методический огонь на подавление.
   - Вот как? То есть лучше было бы, если бы я ничего не знал?
   - Безусловно. Тут надо начинать, как говорится, с  чистого  листа.  Так
что придется вам совершить некоторое усилие и забыть все, чего  вы  успели
нахвататься. Все ваши бесспорные знания должны ограничиваться тем, что вам
самому приходится спать, и порой вам снятся сны. Разные сны.
   - Ну, в этом я действительно уверен.
   - Таков сегодняшний уровень вашего знания. А дальше -  если  хотите,  я
попытаюсь кое-что вам объяснить. Но,  -  Тигр  поднял  палец,  -  с  одним
непременным  условием.  Не  пытайтесь  влезть  в  нашу  систему  с  вашими
представлениями и методами.  Вы  обратились  к  нам  за  содействием  -  и
придется поверить мне на слово, что мы - в принципе - в состоянии  сделать
то, о чем вы  просите.  Подчеркиваю:  в  состоянии.  Всего  лишь.  Никакой
стопроцентной гарантии нет и быть не может.
   - Значит, все-таки...
   - Ничего  не  значит.  Допустим,  вашей  службе  необходимо  обнаружить
человека, о котором известно лишь то, что он сейчас  проживает  на  Земле.
Один из пяти с половиной миллиардов ее  жителей.  И  все.  Вы  знаете  его
биографию; но у вас нет ни малейшего представления о том, в какой  стране,
на каком материке он находится, как выглядит и даже - сколько  ему  сейчас
лет. Я бы даже добавил еще: какого он сейчас  пола.  Подключив  к  розыску
весь ваш аппарат, все смежные конторы,  все  ваши  международные  связи  -
можете ли вы стопроцентно гарантировать,  что  обнаружите  его  в  течение
недели?
   Асунин, невесело усмехнувшись, покачал головой:
   -  Задача  из  категории  невыполнимых.  Тут  может  помочь  разве  что
счастливая случайность. Может быть, на нее вы и рассчитываете? Тогда плохи
наши дела.
   - А ведь я  далеко  не  все  сложности  вам  изложил.  Например,  может
возникнуть еще и такая ситуация: вот вы увидели его,  вот  опознали,  даже
протянули руку, чтобы схватить за плечо - ан его уже нет, и может быть, он
в этот миг оказался в другом полушарии и в совершенно другом обличье...
   - Ерунда какая-то.
   - Это не ерунда, генерал. Это как раз то, с чем и в чем нам  приходится
постоянно работать. Мы называем это  Пространством  Сна.  Вы  не  раз  еще
услышите сегодня эти слова.
   - Пространство Сна... - медленно повторил Асунин.
   - Хотя на самом деле это, конечно,  не  пространство  в  нашем  обычном
понимании. Мы не можем описать его физически - хотя сами там бываем, да  и
вы бываете, и каждый человек -  когда  спит  и  видит  сны.  Но  поскольку
исследователю все-таки необходимо какое-то представление о том, с  чем  он
общается, мы для себя рисуем это так: представьте, что вся наша Вселенная,
все, что доступно  нашим  чувствам  и  разуму,  весь  наш  трехмерный  мир
расположен внутри какой-то сферы, на внутренней  поверхности  шара,  иными
словами. Так вот, если весь известный  нам  мир  находится  на  внутренней
поверхности шара, то все пространство, в котором этот  шар  располагается,
которое его окружает, - и есть то, что мы называем Пространством  Сна.  Но
если обычный сновидец способен, самое большее, высунуть в это пространство
лицо, то наши профессионалы (Тигр кивнул в сторону, где сидели Борич и  я)
сопоставимы с космонавтами, с той только разницей,  что  они  преодолевают
Пространство Сна - а оно воистину  не  имеет  пределов  -  не  при  помощи
каких-то механических  средств  передвижения,  но  благодаря  определенной
сумме методов и приемов, а  также  умению  и  личным  свойствам,  присущим
далеко не каждому человеку. Не стану скрывать: дело это небезопасное.  Что
касается собственно Пространства Сна, то оно в  определенной  степени,  по
нашим данным, напоминает гипотезу Птолемея, то  есть  состоит  из  некоего
множества слоев, и переход из одного слоя в другой - или с одного  уровня,
как мы  чаще  говорим,  на  последующий  и  обратно  связан  с  некоторыми
трудностями. Но это уже подробности, которые  вас  вряд  ли  заинтересуют.
Могу еще добавить, что представления о физике  этого  пространства  у  нас
пока самые неопределенные. И все же - оно-то и является истинным Миром, по
сравнению с которым все то, что мы привыкли воспринимать  как  мироздание,
выглядит мельче, чем пылинка по сравнению с Галактикой.
   Он умолк, оглядел  гостей  и,  похоже,  остался  доволен  произведенным
впечатлением.
   - То есть в продолжение тех нескольких секунд, которые длится сон,  там
можно забраться  достаточно  далеко?  А  следы  в  нем  остаются,  в  этом
пространстве?
   - Послушайте! Мы же сказали вам: забудьте все, чего вы там  начитались.
И относительно секунд тоже. Это, знаете ли, от безделья рукоделье...
   - Прояснили, нечего сказать, -  обиженно  буркнул  генерал.  -  А  если
конкретнее?  Занимаетесь  толкованием  снов,  что  ли?   Тогда   нас   зря
обнадежили. А вовремя разбудить человека вы умеете?
   - Порой это бывает непросто, - осторожно кашлянув, проговорил  Пещерный
Лев.
   - А все непросто, черт побери! Речь, как вы уже знаете, идет о Грузде.
   - Наслышаны, - пробормотал Корявый Дуб.
   (К нему я всегда относился - и сейчас  тоже  -  с  огромным  уважением.
Возрастом он старше всех в Институте, а может быть -  и  во  всей  Системе
ОПС; ходит уже с большим трудом, кажется, вот-вот  рассыплется.  Но  мысль
его работает прекрасно, и он очень любит уходить на задания в Пространство
Сна: ведь там тело, какими бы немощами оно ни страдало, не отягощает  нас,
все  зависит  от  силы  духа,  а  она  не  связана  с   возрастом   прямой
зависимостью. Но его выпускают  не  очень  часто:  только  если  предстоит
что-то уж очень важное. Не из боязни, что  он  там  подведет;  ни  в  коем
случае. Но опасаются того, что его тело, уложенное в сон, перестанет  жить
в то время, как он будет находиться в  ПС,  и  Институт  более  не  сможет
постоянно пользоваться его советами, как делается это сейчас.)
   - Наслышаны, - словно отразил это слово генерал. -  А  насколько  вы  в
курсе того, что этот человек значит для всех: для науки, для  России,  для
всего мира в конечном итоге?
   Мы переглянулись. По нашим делам в ПС Груздь -  профессор  Груздь,  как
его обычно именовали газеты и телекомментаторы, - не  проходил,  и  у  нас
было слишком мало времени и слишком  много  забот,  чтобы  отвлекаться  на
дела, по нашему  мнению,  посторонние.  Так  что  Тигр  Подземелья  только
покачал головой.
   - Жаль, - проронил Асунин не весьма одобрительно. - Вы, как-никак, тоже
ученые... (это "тоже" он произнес с легчайшим призвуком презрения). Должны
бы слышать. Ну, ладно.
   Он еще удобнее устроился в кресле.
   - Вы, возможно, все же в курсе того, что он  -  физик.  В  равной  мере
теоретик и прикладник, что в  наши  дни  узкой  специализации  встречается
отнюдь не часто. Его направление - развитие компьютерной техники...
   (Вот так, Остров: компьютерной, а вовсе не автомобильной! Ну и память у
тебя стала - решето, и только...)
   - ...что,  как  вы  наверняка  понимаете,  является  основным  вектором
развития технического прогресса в нашу эпоху...
   ("Интересно, - подумал я, - он всегда объясняется  таким  образом,  или
сейчас пытается подстроиться под  свойственную  нам  -  по  его  мнению  -
манеру?")
   -  Груздь  направляет  работу  целой  группы   научно-исследовательских
институтов, один из которых  является  головным.  И  именно  там  под  его
руководством и при его непосредственном участии вот уже два с лишним  года
ведется работа по реализации его идеи. Дело близится  к  завершению,  и  в
случае  благополучного  окончания  позволит  -  выделяю  лишь  один  пакет
последствий  -  позволит  нашей  стране,  России,  совершить  не  шаг,   а
прямо-таки прыжок вперед - и в  политическом,  и  в  экономическом,  и  во
многих других направлениях. Я бы с большим удовольствием изложил вам  суть
дела подробно и, смею надеяться, достаточно  квалифицированно,  -  я  тоже
физик, хотя некоторое время тому назад отошел от этой деятельности,  -  но
на такую откровенность я просто не имею права. Это вовсе не значит, что  я
не полагаюсь на вашу скромность; тема просто закрыта даже для  большинства
наших сотрудников.
   Генерал остановился, чтобы передохнуть, и  этой  паузой  воспользовался
Жокей Мысли:
   - Скажите, Петр  Никитич...  Эта  работа  имеет  отношение  к  военному
ведомству?
   На лице генерала обозначилась легкая улыбка.
   - Трудно ответить однозначно. Сама  по  себе  идея  не  штатская  и  не
военная - научная. Но вы прекрасно понимаете, что практически  любая  идея
может быть использована и в той, и  в  другой  плоскости.  Физика,  химия,
биология - не военные науки, как,  скажем,  тактика  или  стратегия,  или,
может быть, баллистика; но вы знаете, что все они могут использоваться - и
используются или использовались - в целях обороны. То же можно  сказать  и
об идеях Груздя. Во всяком случае, это не какое-то новое сверхоружие.  Это
следующий этап, это завтрашний  день  развития  компьютерной  техники:  на
порядки уменьшаются вес и энергоемкость, отсутствует то, что  мы  называем
клавиатурой - команды снимаются с вашего биоизлучения, а монитор возникает
перед вами буквально из  ничего,  он  не  является  вещественным  в  нашем
понимании, он реализуется скорее внутри  вас,  чем  перед  вами,  максимум
того, что потребуется, - пара очков; не тех, разумеется, что вы  покупаете
в аптеке. И память: мировая годичная информация в  объеме  кубика  сахара.
Вся  система  не  требует  кейса;  размером  она  соответствует   примерно
карманным часам, которые еще недавно снова были в  моде.  Энергия  -  одна
батарейка, какую вы вставляете в наручные часы, ее хватает на месяц.
   Кажется, генералу удалось произвести на аудиторию сильное впечатление.
   - Интересно, - пробормотал так, чтобы быть услышанным. Висячий Замок, в
прошлом тоже физик. - Что же  это  за  принцип?  Это  должно  быть  что-то
совершенно новое...
   Асунин кивнул:
   - Несомненно. Настолько новое, что нигде больше - нигде в мире -  таких
работ сегодня не ведется - пока еще не ведется, в этом  вам  придется  мне
поверить на слово.
   Он был, как я понимал, не из Внешней  разведки;  тем  не  менее  я  ему
почему-то поверил.
   - А сказанное, - продолжал генерал, - означает, что все, кого  подобная
проблематика может интересовать, приложат - и уже прилагают, надо  думать,
все усилия для того, чтобы максимально войти в курс дела, а  при  малейшей
возможности и перехватить у нас инициативу. Вы ведь  понимаете:  тот,  кто
овладевает этой идеей, на неопределенно продолжительное время  захватывает
мировой рынок.
   Похоже, на сей счет ни у кого из нас не возникло сомнений.
   - И вот мы пришли  к  вам,  чтобы  спросить:  по  вашему  мнению,  если
человек, так сказать,  необычно  исчез  -  не  может  ли  это  привести  к
нежелательным последствиям - в плане моего доклада?
   И в этом тоже у нас разногласий не было. Так  что  Тигр  выразил  общую
мысль, когда сказал:
   - Безусловно, может.
   - Вот почему мы просим вашей... вашего сотрудничества.
   Привычно поскребя пятерней лысый затылок, Тигр Подземелья проговорил:
   - Ах, вот как. Исчезнуть всерьез в  дни  самых  горячих  дел,  поездок,
встреч, обещаний,  переговоров,  компромиссов,  хитрых  ходов,  о  которых
акционеры новой компании, как  правило,  ничего  не  знают,  но  без  чего
создание ни одной фирмы, даже и меньшего масштаба, не обходится, - да, это
действительно  выглядит  серьезным  делом.  Однако  не  имеющим  к  нашему
Институту ровно никакого отношения. Мы  не  занимались  ни  политикой,  ни
экономикой. Наукой, только наукой.
   Генерал изобразил улыбку и возразил:
   - Разве? В таком случае, ошиблись наши сотрудники,  докладывавшие  мне,
что вы, кроме чистой науки,  занимаетесь  и  операциями  предупреждения  -
назовем их  так,  и  получением  различной  современной  информации  -  не
исторической и не футурологической. Я не прав?
   Я подумал, что он нашел очень изящный эвфемизм для слова "шпионаж".  Но
тут генерал был и в самом деле не прав: этим мы не  занимались,  поскольку
никто еще не успел нам этого предложить. Асунин же, не  дожидаясь  ответа,
продолжал:
   - Пока что из этого факта не возникло ни сенсации, ни паники;  но  счет
идет буквально на дни. А между тем - приоткрою тайну - вы были  совершенно
правы:  уже  подписаны  некоторые  протоколы,  идет   обсуждение   условий
нескольких сделок, по сути - экспансия на мировой рынок уже начата, готова
к регистрации компания, недавно возникшая, которая будет заниматься  всеми
этими делами.  Мы  ведь  до  последних  дней  были  совершенно  уверены  в
благополучном исходе, и все говорило об этом.  Но  сейчас...  Не  то,  что
провал, но даже малейшая заминка  приведет  к  срыву  всей,  так  сказать,
операции. Мы откатимся на исходные; а тут время играет решающую  роль:  не
сделаем мы сегодня - завтра то же самое сделают другие. Тем более что  уже
закуплено оборудование, уже идет монтаж, и то, что  мы  называем  Головным
институтом Груздя, на самом деле является первым  заводом,  который  будет
выпускать такую продукцию.
   На этот раз  паузу  он  держал  почти  полминуты.  Потом  Пещерный  Лев
спросил:
   - Однако, насколько можно судить по информации, с Груздем не  произошло
ничего особенного? Вы сказали - он исчез. Но в таком случае  при  чем  тут
мы? Исчез - ищите с милицией...
   - По-моему, речь не идет об  исчезновении,  а  просто  -  он  захворал.
Легкое простудное заболевание, - я тут же  воспользовался  случаем,  чтобы
вставить словечко. - Слышал краем уха. По радио.
   - Это манная каша для массовой информации, - пробормотал Висячий Замок.
- Как всегда.
   - Вот именно, - подтвердил генерал. - На самом деле он исчез.  И,  судя
по всему, всерьез  -  и  не  совсем  естественным  путем.  Сейчас  поясню.
Истинная картина такова. После нормального дня Груздь лег спать у себя  на
даче. И вечером, и ночью, и утром все было - по всем признакам - в  полном
порядке. В полнейшем.  Не  установлено  ни  единого  постороннего  лица  в
радиусе безопасности. Уровень излучений, полей, состав воздуха, пища - все
замерялось и проверялось непрерывно, как полагается.  Там,  конечно,  есть
всякое... но ничего такого, что имело бы значение для данного эпизода.  Ни
единой аномалии. Но его нет. Только тело. Вы уже  поняли,  я  полагаю?  Он
уснул - и вот уже трое суток не просыпается.
   - Как вы, собственно, узнали об этом?
   - Н-ну... Я предпочел бы...
   Секреты, секреты... Вечные секреты даже от своих. Тьфу.
   - Когда это случилось? - спросил я.
   - Объявили лишь на третьи сутки. То есть сегодня ранним утром.
   - Как мыслят специалисты? Медики, не ваши.
   - Глубокая летаргия.
   - А предпосылки были?
   - Никаких.
   - Где сейчас тело?
   - В клинике, какая ему полагается. Сперва там, на даче, медики  решили,
что он просто переутомился, пусть, мол,  отоспится.  И  только  на  вторые
сутки  забеспокоились.  Стали  пытаться  разбудить  -   но   без   всякого
результата. Тогда обратились к нам.
   - Ну и слава Спящему, - пробормотал Борич. - Не то добудились бы  и  до
необратимого результата.
   - Анализ охраны и всех прикосновенных к  делу  лиц?  -  поинтересовался
Пещерный Лев.
   - Ну, что касается государственных служб и методов, - ответил  генерал,
- то, могу заверить, все сделано по высшему  уровню.  Дело  в  другом.  По
вашему мнению, по имеющемуся опыту, -  там,  в  этом  самом  пространстве,
может быть применено к... находящемуся там... Не знаю, как принято  у  вас
их называть... к нему может быть применено насилие? Его  можно,  например,
похитить?
   - То есть, - медленно, как бы ощупывая каждое слово, проговорил Висячий
Замок, - вы предполагаете, что его могли похитить?
   - Учитываем такую возможность. В свете уже сказанного. Может?
   - Применено насилие? - повторил Тигр. - Да. Может. Вплоть до убийства.
   Казалось, этому генерал удивился:
   - Но ведь он же, по сути, в это время находится здесь. И поверьте  мне,
он очень тщательно охраняется. Настолько тщательно, что к  нему  не  может
быть допущен даже ни один из вас. Не обижайтесь, но...
   - Здесь вы охраняете тело, - поправил генерала Жокей Мысли.  -  И  если
его уничтожить,  то  дух  лишится  возможности  вернуться  в  свою  плоть,
значительно усложнится связь с ним - но там, в Пространстве Сна, он  будет
по-прежнему существовать. Но если его убивают там...
   - Разве дух можно убить? Хотя...
   - Ну, тут есть  некоторая  путаница  терминологии.  В  нашем  понимании
убийство - это резкое снижение энергетики духа, при котором он  больше  не
может  проявлять  активности  в  том  уровне,  в  котором   находился,   и
перебрасывается в другой - весьма отдаленный.  Возможность  самостоятельно
восстановить энергетический  уровень  практически  равна  нулю,  хотя  при
активной  помощи  со  стороны  это   реально.   Если   такое   воздействие
повторяется, человека забрасывает еще дальше. И наконец, после третьего он
попадает в место, где восстановление энергетики вообще невозможно,  и  там
начинается его медленное рассеяние. Правда, опять-таки не во всех случаях.
Вообще в Пространстве Сна нет незыблемых законов - они так  же  изменчивы,
как само Пространство, а точнее  -  в  каждом  континууме  действуют  свои
правила существования, континуумов  же,  макроконов,  как  мы  говорим,  -
бесконечное множество.  Внешне  же,  поскольку  любой  дух  сохраняет  при
желании свой облик, хотя может и заменить  его  на  какой-либо  другой,  -
внешне убийство там выглядит точно так же, как  здесь.  Но  позвольте  мне
закончить объяснение. Если дух убивают там, то тело - здесь  -  впадает  в
кому, в которой и остается вплоть до своей биологической смерти.
   - Впадает в кому - но не в летаргию?
   - Нет. В летаргию впасть - то есть надолго задержаться  в  Пространстве
Сна - человек может и по своей воле. Кстати, я советую вам не отказываться
и от такой гипотезы. Не похищение, а уход, так сказать, из мира.
   - Думаете, подобное возможно?
   - Неужели непонятно? - вдруг, неожиданно для самого себя, разозлился я.
- Пусть исчезновение. Но какого рода? Если человек оказался  в  такой  вот
отлучке, это еще вовсе не значит, что кто-то проявил злой  умысел.  Груздь
мог просто задержаться по собственному усмотрению, для этого всегда  может
найтись миллион причин. Особенно при той сверхнапряженной  жизни,  которой
он, по всей вероятности, жил. У нас ведь, как все тут знают,  время  ведет
себя совершенно иначе - когда оно вообще  существует.  То  есть  для  меня
здесь видны разные варианты: уход по каким-то собственным  мотивам  -  или
похищение. Действовать предстоит в  зависимости  от  того,  какой  вариант
выбрать. Но, простите, ни в какое похищение  я  просто-напросто  не  верю.
Если бы его умыкнули здесь, в яви - да, разумеется, можно  найти  сотни  и
поводов, и методов, и исполнителей... Но - там, у нас?  Простите,  а  кто,
собственно, будет его там похищать?  Наши  научные  оппоненты?  Но  им  на
Груздя наплевать, всем известно, что наши  с  ними  интересы  пересекаются
лишь в теории реализации мозаики снов в масштабе всего Центра  ПС.  Кто-то
другой? Но до сих пор считалось,  что  наша  Система  -  единственная,  не
только имеющая возможность оперировать в Пространстве  Сна,  но  и  вообще
знающая о его значении и структуре. До сегодняшнего дня наша монополия  не
подвергалась никакому сомнению, разве не так?
   - Так, - согласился Тигр в  то  время,  как  генерал  молчал  и  только
покачивал головой из стороны в сторону. -  Однако  если  Служба  выдвигает
гипотезу о похищении, то, вероятно, у  нее  есть  какие-то  основания  для
этого.
   - Ну, если говорить о похищении, - сказал я, - то одно  из  двух:  либо
возникла   параллельная,   не   наша   система,   обладающая    сравнимыми
возможностями,  но,  не  исключено,  ставящая  перед  собой  другие  цели,
руководствующаяся иной этикой, - либо это личный эксцесс  одного  человека
или нескольких людей, принадлежащих к нашей собственной Системе.  Но  если
так - неужели мы не можем сразу установить, кто  бы  это  мог  быть?  Куда
проще и быстрее, чем розыскная операция в ПС... Объясните мне, пожалуйста.
Допускаю, что я чего-то не понял - вероятно, сказывается  усталость...  Но
лично я все же считаю, что все происходящее -  инициатива  самого  Груздя.
Нагрузка на него в последние месяцы была неимоверной - и судя не только по
газетам и  телевидению.  Естественно,  что  у  человека  могла  возникнуть
потребность в расслаблении, глубоком отдыхе перед решающим броском  в  его
научной и промышленной кампании. Вот он и ушел глубоко в ПС.  А  поскольку
нашими методиками Груздь не владеет - ничего удивительного в том,  что  он
не смог возвратиться своевременно.  Заблудился  во  сне  -  такое  бывает.
Однако это еще не трагедия. И вряд ли он будет обрадован, если  мы  станем
насильно вытаскивать его из милого сна. Ни обрадован,  ни  благодарен.  Не
знаю, как вы, а я никак не хотел бы портить с ним отношения. Согласны?
   Консилиум помолчал.
   -  Может  быть,  -  осторожно  проговорил  затем  генерал   Асунин,   -
дрим-драйвер Остров действительно переутомлен?
   - Ерунда, - сказал Тигр Подземелья. - Вы просто не очень хорошо знакомы
с его манерой поведения. Устал? А кто из нас  не-устал?  Все  до  единого,
хоть закрывай  контору.  Просто  он  обожает  сомневаться  и  спорить.  Но
попробуйте сейчас отстранить его от любой операции - и я не смогу отвечать
за вашу личную безопасность: он, открою вам секрет, обожает подраться.
   Тигр перевел взгляд на меня.
   - Естественно, дрим-драйвер Остров волнуется - как  волнуемся  все  мы.
Это ведь легко сказать: розыскная операция! Нашему Бюро до сих  пор  ничем
подобным заниматься не приходилось! Да, мы вели поиски многих лиц,  прежде
всего исторических личностей, в Пространстве Сна - для  получения  от  них
интересовавших нас данных. Но это была чисто научная деятельность, и нам в
этих поисках никто в ПС не препятствовал. Они были безопасны для  дримера.
На этот раз дело обстоит  иначе:  если  это  действительно  похищение,  то
совершено оно по политическим мотивам, а где политика - там и опасность, и
кровь, и мало ли еще что...
   Тигр просто обожает повторять общеизвестные истины.
   Деликатно кашлянув, в разговор вступил Пещерный Лев:
   - Вы все прекрасно поняли. Остров, и  все  чудесно  сформулировали.  Но
если  вникнете  в  подробности,  то  поймете,   что   больше   всего   это
действительно похоже именно на похищение. И неплохо подготовленное. Что же
касается  предполагаемого  действующего  лица  -  я  не  очень-то  верю  в
возможность возникновения неизвестной нам параллельной  организации.  Будь
мы только земной Системой - тогда еще туда-сюда, но в  масштабах  даже  не
метагалактических, а воистину всеобъемлющих - невозможно.
   - Ну, - не согласился с ним  Жокей  Мысли,  -  с  нашей  Системой  дело
обстоит так же, как  с  ядерным  вооружением:  если  оно  распространяется
слишком широко, то  стремительно  растут  и  возможности  его  преступного
использования, не так ли?
   Представители СБ дали ясно понять, что  не  считают  подобную  гипотезу
необоснованной. Генерал, однако, повернул тему иначе:
   - Я вот что хочу сказать... Если у вашего сотрудника, - он полупоклоном
указал в мою сторону, - имеются сомнения, а может быть,  ему  недостает  и
оперативного опыта...
   - Простите, но... - попытался перебить его Тигр.
   - Я хотел бы закончить. В таком случае, мы можем дать своего человека -
или даже не одного; вы в ускоренном порядке обучите их тому, что требуется
в вашей работе  там,  а  ваши  работники  будут  на  связи,  вообще  будут
помогать...
   По лицам наших Мастеров пробежали  улыбки;  генерал  явно  не  имел  ни
малейшего представления о том, какие требования к исполнителю  предъявляет
наша работа: физические, психические, а кроме того, и  специфические,  еще
не получившие научного названия. Мы про себя называем их чувством сна.
   - Генерал, - сказал в ответ Тигр, - мы уже немножко  устали,  а  вопрос
очень серьезен. Может быть, сделаем небольшой перерыв - а заодно и покажем
вам кое-какие кусочки относительно пребывания и работы в Пространстве Сна?
   - Только ненадолго, - предупредил Асунин.
   - Буквально на несколько минут.
   Отодвинув кресла, все принялись вставать и  потянулись  к  выходу,  где
охрана генерала, похоже, уже стала скучать.





   - В просмотровую? - предложил Тигр Подземелья.
   В просмотровой можно было и поднять настроение  гостей,  и  сильно  его
испортить - в зависимости от того, на что попадешь.  Однако  Тигр,  вернее
всего,  успел  заказать  программу,  но  так,  чтобы  она   не   выглядела
праздничным угощением - и не показывала ничего такого, что нам не хотелось
бы обнародовать. Как, например, осечку Веника с Туннелем Узла.
   - Будь по-вашему, вы здесь хозяин, - вежливо ответил генерал.
   Мы миновали  несколько  дверей  и  вошли,  постучавшись  разве  что  из
вежливости и не дожидаясь ответа, хотя  над  входом  горело  табло:  "Идет
просмотр". Такие двери, как эта, и Борич, и тем более  я  могли  открывать
ногой, а уж перед Мастерами им  следовало  распахиваться  самим.  Так  что
возникшее  было  нам  навстречу  сердитое  "Кого  там  черт..."  сразу  же
оборвалось, и больше нам не сказали ни слова. Мы  уселись  в  ближайшие  к
выходу кресла.
   Было не очень светло - свет шел только  из  демонстрационной  ниши.  По
сути дела, то была просто половина комнаты, весьма  условно  обозначенная:
посторонних тут не было и быть не могло, а  из  профессионалов  никому  не
пришло  бы  в  голову  переступить  через  границу  между  зрительской   и
демонстрационной площадками. Строго говоря, второй половины сейчас не было
- ее заменял подъезд, широкая, полукруглая лестничная клетка,  от  которой
изогнутый, плавный лестничный марш уходил наверх; второй  же,  короткий  -
вниз, видимо, к выходу на улицу  или  во  двор.  Я  насторожился:  подъезд
показался мне знакомым, и  возникший  в  нем  человек  -  тоже.  Не  сразу
прорезалось понимание, что это  -  я  сам,  собственной  персоной.  В  той
половине я был в демисезонном пальто и, войдя, на миг остановился,  словно
решая, по какой из лестниц направиться.  В  следующее  мгновение  за  моей
спиной послышались шаги, гулко отдававшиеся, как,  впрочем,  полагалось  в
таком помещении. Не сверху  и  не  снизу,  а  откуда-то  сбоку  вышли  три
женщины, две прошли мимо, словно и не  заметив  меня,  третья  же  подошла
вплотную и остановилась лицом к лицу со мной. Мы  обнялись  и  рухнули  на
серо-голубой плиточный пол - сухой и  чистый,  к  счастью.  Взлетели  полы
пальто - ее и моего. Мы торопливо совокупились - как-то очень быстро,  как
вряд  ли  бывает  наяву.  Вскочили.  После  этого  настал,  казалось,  миг
замешательства; там, на той половине, не здесь, где я сейчас  с  интересом
наблюдал  за  своими  действиями.  Зрители  были   выдержанными:   никаких
комментариев к увиденному не прозвучало, все знали, что в ПС еще и  не  то
приходится делать и видеть.
   Теперь я уже целиком вспомнил  этот  эпизод  из  недавней  ходки  (хотя
раньше мне не было известно, что он  вошел  в  учебный  материал),  и  был
спокоен, зная, что увижу дальше. Я - там - сделал шаг и  другой  вправо  и
спокойно опустился в кресло - у борта, возле иллюминатора. Два места рядом
были заняты, табло не горели - самолет шел на  восьмикилометровой  высоте,
но впереди и внизу все более четким  становился  силуэт  Нью-Йорка.  Табло
вспыхнули, я пристегнулся, высунул  руку  в  иллюминатор  и  попрощался  с
сыном,  летевшим  рядом  -  просто  так,  в  воздухе.  Он  улыбнулся  мне.
"Счастливо, Тема", - сказал  я,  и  он  плавно  отдалился.  Конец.  Сейчас
впереди и  в  самом  деле  оказалась  лишь  демонстрационная  ниша.  Такие
демонстрации обычно проводятся, чтобы проверить качество записи,  заметить
и проанализировать удачи и ошибки дрим-опера, в данном случае - мои удачи,
ошибок  на  этот  раз  не  было.  В  просмотровой  зажегся  неяркий  свет.
Оказалось, что народу набилось довольно много. "Вот классический пример, -
проговорил кто-то  впереди,  по  голосу  я  узнал  Сизого,  -  как  дример
использует  комплекс  приемов,  чтобы  выйти  из  того,  что  мы  называем
"семейным кругом". Вы, кадеты, наверняка уже слышали этот термин,  но  еще
толком не знаете, что он означает. Все очень  просто.  (Сизого  хлебом  не
корми - дай только назидательно пообъяснять что-нибудь лопоухой  молодежи,
которую мы потихоньку набираем в разных  специализированных  институтах  и
понемногу обращаем в свою веру.) Семейный круг - это та часть Пространства
Сна, куда мы попадаем непроизвольно сразу  после  выхода  из  Производного
Мира. Там вы встречаетесь, в  основном,  с  теми  же  людьми,  с  которыми
общаетесь и здесь, в яви, и там происходят варианты событий, имевших место
тут - то есть уже отсортированных и прошедших реализацию. Это, может быть,
и представляет  интерес  для  каждого  из  вас  -  однако  самостоятельной
ценности не имеет, поскольку вы не получаете никакой  новой  информации  и
никак не воздействуете на процесс селекции и реализации эпизодов, то  есть
переноса их сюда,  в  Производный  Мир,  еще  до  того,  как  эпизоды  эти
произошли, и именно для того, чтобы они произошли. Я  понятно  объясняю?..
Для того, чтобы получить возможность такого влияния, дример должен  прежде
всего выйти из семейного круга. Это бывает  затруднительно  -  потому  что
ощущается сопротивление  тех,  кого  мы,  опять-таки  на  нашей  жаргонной
терминологии, именуем оппонентами..." - Сизый сделал паузу, чтобы вдохнуть
побольше воздуха для следующей тирады; кто-то  из  кадетов  воспользовался
этим, чтобы спросить: "Кто такие - оппоненты?" - "Хотел бы я это знать,  -
ответил Сизый, - да и все мы хотели бы. Но, к сожалению, пока это остается
невыясненным, мы еще не так хорошо ориентируемся в  Пространстве  Сна,  не
забудьте, что не прошло и десяти лет с тех пор, как мы активно вышли туда;
о  чем-то  мы  догадываемся,  что-то  предполагаем  -   в   частности,   и
относительно сущности оппонентов, однако пока ясно лишь, что они являются,
так сказать, одним из факторов стабильности Пространства Сна; для удобства
мы говорим о них так, как если бы они были людьми, но существа ли они, или
явления - нам пока неизвестно. Однако мы несомненно испытываем их  влияние
на  нас  и  наши  действия,  когда  реализуем  в  Пространстве  Сна   наши
собственные планы - то есть плывем, не подчиняясь течению. И  вот  тут  вы
видели, как этот некий оппонент пытается перехватить  инициативу,  повести
дримера по невыгодной линии, что  могло  бы  закончиться  срывом  задания;
прошу обратить внимание  на  противодействия  драйвера:  взятый  в  первый
момент на сильный прием - вы  знаете,  что  приемы  с  привлечением  секса
всегда сильно действуют, - наш дример нашел удачный  выход  из  положения,
переведя  действие  в  совершенно  иную  сферу,  обеспечив  себе   сильную
моральную поддержку - но тем не менее  не  покидая  плоскости,  в  которой
проводилась операция, что позволило не терять времени на поиски  возврата.
Запоминайте, молодежь". Сизый почти все изложил  правильно,  я  только  не
понимал, откуда он успел узнать, что я уже дрим-драйвер, поскольку  и  сам
услыхал это лишь час назад. "Ну, это не только  его  заслуга,  -  возразил
другой голос, незнакомый - кто-то из  молодых,  наверное.  -  Условия  для
перевода действия были скоординированы отсюда, я полагаю?" - "Вы забыли, -
возразил Сизый все так же наставительно, - что  помощь  извне  может  быть
предоставлена только по заказу оператора, и лишь в таком виде, в каком она
заказывается. В противном случае -  если  бы  вместо  самолета  ему  дали,
допустим, заседание Генеральной. Ассамблеи ООН, он мог бы  растеряться,  и
тогда оппонент окончательно перехватил бы инициативу  -  поскольку  в  той
обстановке чувствовал бы себя намного увереннее.  А  тут  -  вы  заметили,
надеюсь, - смена миниконтинуумов произошла  так  стремительно  и  с  таким
сдвигом по времени - хотя этого вы могли и не оценить, для  оценки  времен
нужен немалый практический опыт, теория тут годится разве для того,  чтобы
ею... - он на мгновение запнулся, но тут же нашел безобидное  продолжение,
- чтобы ею мух отгонять. Да, сдвиг по времени:  оппонент,  видимо,  ожидал
иной реакции и рванулся в другую сферу так стремительно, что  мы  даже  не
успели засечь - в какую. - Тут Сизый чуть повернул  голову.  -  Остров,  я
прав?" Меня не удивило, что он ощутил мое присутствие, даже  не  глянув  в
эту сторону. "Думаю, так оно примерно и было, - ответил  я,  -  только  не
надо представлять это, как некий  итог  обдуманных  действий  во  внезапно
возникшей  ситуации.  Просто   противник   воспользовался   неопровержимым
рефлексом - думаю, ребята помнят, что это такое, - а мое действие и запрос
сюда произошли на интуитивном уровне. Можно сказать и по-другому: сработал
опыт". - "Остров, - спросил женский голос, - а любимой женщине ты  решился
бы показать эту запись?" - "Это была не она, - все-таки  ответил  я,  хотя
первой мыслью было - обругать тетку - нет, скорее, наверное, девицу  -  за
бестактность: у каждого из наших профессионалов личная жизнь складывается,
в  основном,  из  осложнений.  -  Иначе  -  не  знаю,  как  сработало   бы
подсознание". -  "Интересно,  -  в  голосе  женщины  чувствовалось  жадное
любопытство, - а если бы на месте той женщины была  бы,  допустим,  я?  Вы
отважились бы?.." - "Да, - ответил я. - Естественно. Но я просил бы отойти
от этой темы". - "Извините", - откликнулась она с усмешкой в голосе. Я  из
принципа не стал поворачиваться, чтобы разглядеть ее. "Пошли, - сказал уже
Борич, - время". Мы встали и вышли, на шаг опережая и хозяев, и визитеров.





   В зале снова расселись по местам, и генерал проговорил:
   - Это было интересно. Но... не слишком ли откровенно?
   - Бывает всяко. Люди везде остаются людьми - с их силой и слабостью.
   Я так и думал, что Тигр не обойдется без ежедневной сентенции.
   - Значит, вы называете это людьми... - пробормотал генерал.
   - Мы называем их людьми. Они - это и все мы, и вы, и он... Разве кто-то
из нас не оправдывает этого имени? Спать - свойственно каждому. Но,  может
быть, продолжим собеседование?
   Последний вопрос явно не требовал ответа, и разговор сам собой вернулся
в первоначальное русло, когда Корявый Дуб не без сарказма вопросил:
   - Если все уже раскручено - что же, без Груздя  и  машины  остановятся?
Главное ведь он сделал?
   Генерал ответил не сразу:
   - Если вы едете в автобусе по  серпантину,  какая  разница,  когда  ваш
шофер потеряет сознание: в начале дороги или в конце? Результат будет  тот
же. Чтобы это колесо как следует раскрутилось, его еще придется толкать  и
толкать. Вам ведь наверняка не хуже моего известно, что  такое  -  процесс
освоения?
   Ответом был всеобщий вздох.
   На этом можно было бы и закончить. Но генерал, видимо, полагал, что его
научный кругозор расширен еще недостаточно.
   - Ладно, пока что печать и все  прочие  как  будто  бы  удовлетворились
объяснением: легкая простуда, через три дня профессор  будет  здоров,  как
огурчик. На самом же деле...  Я  там  поинтересовался:  летаргический  сон
может, оказывается, продолжаться месяцами... Может?
   - Летаргия, конечно, не кома, - ответил Жокей  Мысли.  -  Мы  ведь  уже
говорили об этом полчаса назад. Но затянуться  она  может.  Однако,  может
быть, достаточно теории на сегодня?  Все,  что  от  вас  требуется  -  это
сделать выбор: или вы полагаетесь на нас  -  и  тогда  не  лезете  в  наши
кастрюли, занимаетесь своими делами и ждете от нас результатов.  При  этом
вам  придется  предварительно  перечислить  нам  те  суммы,   которые   мы
собираемся с вас получить: средства нам нужны, на  свое  существование  мы
зарабатываем сами. Либо же, если это вас не устраивает, прекратим разговор
и забудем о нем: у нас и без того достаточно большая нагрузка. Итак?
   Генерал Асунин думал недолго.
   - Похоже, нам придется пойти на ваши условия, - проронил  он  не  очень
веселым тоном. - Кстати, деньги, которые вам,  наверное,  понадобятся  для
проведения операции, вы получите. Вы ведь доплачиваете  вашим  сотрудникам
за пребывание в... э-э... во сне?
   Я хотел было сказать, что это не доплата, а насмешка -  если  учитывать
нынешние цены, а также постоянно растущие  потребности.  Однако  решил  на
всякий случай промолчать. И так уже  каждое  мое  выступление  встречалось
здесь как-то очень нервозно.
   - Деньги - это, конечно, хорошо, - буркнул Тигр.
   - Но информировать нас о ходе операции, - продолжал  Асунин,  -  будете
регулярно, а о серьезных событиях - немедленно. У  вас  есть  три  дня.  И
Груздь нужен нам живым, здоровеньким и даже без телесных  повреждений.  Вы
можете это гарантировать?
   - А вы всегда гарантируете успех? - парировал его  настырность  Корявый
Дуб. - На моей памяти бывали случаи, когда...
   Такой поворот, похоже, пришелся не по вкусу генералу.
   - Я имел в виду - гарантии того, что вы сделаете все возможное.
   -  С  этим  мы,  вероятно,  согласимся,  -  сказал   Тигр   Подземелья,
просканировав взглядом всех участников нашего совещания. - Но лишь  в  том
случае, если ваше предложение вообще будет принято.
   Асунин воспринял эту существенную оговорку совершенно спокойно. Спросил
лишь:
   - А есть причины, по которым вы могли бы отказаться?
   - Вам наверняка известно, -  ответил  Тигр,  -  что  мы  являемся  лишь
подразделением  интернациональной,  или,   скажем   так,   наднациональной
системы. Системы ОПС.
   Похоже, для генерала это не явилось новостью. Он сказал:
   - Мы тоже - в определенных пределах. Однако защищаем в  первую  очередь
интересы России, а следовательно - решаем наши сугубо внутренние дела,  не
вынося их на всеобщее обсуждение.
   - Мы находимся в несколько ином положении, - возразил  Жокей  Мысли.  -
Хотя бы потому,  что  работаем  в  общем  пространстве  -  в  ПС,  как  вы
понимаете, нет национальных границ - и, чтобы ненароком не нарушить  чужих
интересов, нам приходится  достаточно  подробно  информировать  зарубежных
коллег.
   - Полагаю, что вы не совсем правы, - заметил Асунин  спокойно.  -  Если
пространство интернационально, как, например, океанские воды за прибрежной
зоной,  то  вы  ни  при  каких  условиях  не  нарушаете  ничьих  границ  и
единственное, что должны соблюдать - нести флаг своей страны  и  выполнять
правила расхождения при встрече с другим судном.  Думаю,  что  и  в  нашем
случае этого вполне достаточно.
   - Из вашей информации мы поняли две вещи, - проронил неуступчивый Тигр.
- Во-первых, что предмет этого разговора не должен стать темой  обсуждения
с нашими коллегами...
   - Это очень существенно нарушило бы интересы государства.
   - Совершенно верно. Но во-вторых - это уже наше развитие вопроса  -  мы
не можем нарушать сумму условий... назовем ее Кодексом  ОПС,  такой  и  на
самом деле существует, - потому что в противном случае  наша  деятельность
будет в дальнейшем сильно  затруднена,  а  может  быть,  станет  и  вообще
невозможной. Не говоря уже о "том, что мы лишимся возможности пользоваться
в Пространстве Сна услугами коллег из других бюро и  тем  самым  затрудним
себе задачу настолько, что она вообще может оказаться нерешаемой.  Поэтому
нам нужно - учитывая, что мы ведь по природе своей все-таки  не  розыскная
организация, хотя определенное сходство, конечно, есть, - нам  нужно  хотя
бы прикинуть, по силам ли задача нам одним, какие тактические приемы могут
позволить решить ее - если такие вообще имеются, ну, и тому подобное.
   Генерал слегка пожал плечами:
   - Надеюсь, что вы, по крайней мере, не промедлите с этим.
   - Нам предстоит через несколько минут продолжить совещание,  но  уже  с
участием легатов - постоянных представителей  некоторых  других  бюро.  Не
беспокойтесь, они присутствуют в России вполне официально.
   Асунин кивнул. Это было ему известно.
   - И у нас остается очень мало времени, чтобы решить - каким образом и в
какой степени мы их проинформируем, чтобы не причинить ущерба России, но и
не испортить наших отношений.
   - Ну что же,  -  произнес  генерал  без  особой  радости  в  голосе,  -
рассчитываю на ваш патриотизм... и  благоразумие.  Или,  может  быть,  мне
следовало сказать - хитроумие?
   - Думаю, у вас есть все основания  верить  нам.  О  результатах  нашего
совещания сообщим вам сразу же.
   - На связи с вами будет капитан. - Генерал повел рукой в сторону своего
спутника.
   Названный, вернее - лишь обозначенный, привстал и деликатно кашлянул.
   - Прекрасно. Как  нас  найти,  вы  знаете.  В  таком  случае,  генерал,
пожелайте нам удачи, как мы желаем вам.
   - Взаимно, - ответил генерал, и гости одновременно поднялись,  бесшумно
отодвинув стулья.
   Теперь в зале остались только свои.





   То, что я видел и слышал, мне не  очень  понравилось.  Однако  я  решил
обождать с выступлением, пока Тигр не внесет ясности. Он, похоже, как  раз
собирался сделать это: подергал себя за кончики усов и громко откашлялся.
   - Обстоятельство, заставившее нас безотлагательно вызвать вас обоих для
участия в Консилиуме, чего мы обычно не делаем,  -  начал  Тигр,  переводя
взгляд с одного из нас на другого и обратно, - заключается в том, что, как
вы уже могли понять тут, мы оказались в достаточно  сложном  и  деликатном
положении. Просто отказать СБ было бы крайне неразумным и неосторожным,  а
кроме того, и непатриотичным шагом.
   Тут он сделал паузу.
   - В случае, если мы выполним обращенную к нам просьбу, - продолжал  он,
- целиком приняв выдвинутые  условия,  нам  придется  разыскивать  Груздя,
полагаясь только на собственные силы,  мало  того  -  мы  будем  вынуждены
скрывать от коллег в СБ истинную цель наших действий. А выполнять работу -
повторяю, если мы согласимся - придется именно вам. Поэтому для нас  важно
ваше мнение.
   - Надо подумать, - сказал Борич неторопливо. - Мы знаем ребят,  которые
работают в ПС от других бюро. Они не дураки, и если и не  сразу  дознаются
до смысла нашей операции, то, во всяком случае, быстро сообразят,  что  мы
темним. Так что...
   - Мы не сыщики и уж никак не политики. Делать то, на что нас подбивают,
и так, как нам советуют, значит - внести в Пространство  Сна  тот  же  дух
политиканства, который не знаю, как вам, а  мне  уже  тут,  в  Производном
Мире, осточертел. Просто противно - вот что я могу сказать.
   Так я высказался - не дожидаясь, пока меня спросят. Ждал, что  оборвут.
Этого, однако, не произошло.
   - Несомненно, - согласился Тигр. - Это не наша область. Но мы  все-таки
живем и действуем в конкретном государстве, обществе...
   - Которое о нас очень мало знает, и во всяком случае, нам не платит,  -
снова нахально вмешался я; здравый смысл подсказывал, что в  моих  услугах
нуждаются - а значит, легкая наглость сойдет с рук. Так оно и получилось.
   - Дрим-драйвер Остров, прошу вас проявить выдержку, - вот  и  все,  что
сказал  в  ответ  на  мой  выпад  Тигр  Подземелья.  -  Я  и  без   вашего
вмешательства намереваюсь учесть все эти обстоятельства.
   - Пора бы уже, - не удержался я. - Не то тут черт знает  что  делается.
Посторонние на Консилиуме! Может, мы скоро на базаре начнем обсуждать наши
проблемы?..
   - Да заткнись ты, - проворчал Борич, - или выпей валерьянки.
   Я хотел было намекнуть, что валерьянка не входит в число  моих  любимых
напитков, но решил, что для разнообразия можно какое-то время помолчать.
   - Как всем нам известно, - продолжал Тигр, глянув на  меня  без  особой
симпатии, - до  сих  пор  считалось,  что  наша  Система,  не  входящая  в
государственные   рамки,   но   являющаяся,   как   сказано   в   Кодексе,
транснациональной, находится вне поля зрения СБ - и всех  других  подобных
организаций.  Их   обращение   показало,   что   наши   предположения   не
соответствуют  действительности.  О  нас  знают.  Хотя  далеко   не   все,
разумеется. Но это даже хуже.
   - Слава всегда приятна, - проворчал я, но не очень громко.
   - Разговор с генералом Асуниным был выдержан, как  вы  могли  видеть  и
слышать сами, в рамках  крайней  доброжелательности;  думаю,  что  я  могу
определить его именно так. Нас не пытались заставить, нас просили, и очень
уважительно. Просили оказать  всю  возможную  помощь  в  деле  возвращения
господина Груздя к активной деятельности в кратчайший срок. Нам объяснили,
что последствия  нашего  отказа  могут  оказаться  весьма  печальными  для
страны, для всего мира;  о  том,  каковы  они  будут  для  нас,  прямо  не
заявлялось, потому что это слишком походило бы  на  угрозу.  Обращались  к
нашему патриотизму, а также - это происходило наверху, до вашего  прихода,
- недвусмысленно намекалось на то, что в  случае  удачного  сотрудничества
многие проблемы, волнующие сейчас Институт, можно будет решить быстро и  с
немалой для нас выгодой.
   - Значит ли это, - настороженно спросил  Борич,  -  что  нам  предстоит
сделаться одним из подразделений Службы?
   - О нет, ни в коем случае. Я уверен, что речь идет о равном партнерстве
именно в этой конкретной операции. Ни о чем более.
   - И вы верите этому?
   - Я бы сказал, - проговорил Тигр, - что  я  вынужден  поверить.  Потому
что, как всегда в подобных  обстоятельствах,  будут  ли  выполнены  добрые
обещания - неизвестно, но если не станут  выполняться  недобрые,  это  уже
само по себе даст выигрыш.
   - В какой степени вы намерены информировать легатов? -  поинтересовался
Борич.
   - Н-ну... процентов на пятьдесят. Я не  стану  скрывать  того,  что  мы
предпринимаем новую операцию - хотя бы  потому,  что  там,  в  ПС,  бывает
весьма трудно укрыться от постороннего глаза, не так ли. Остров?
   Я кивнул:
   - Это как повезет.
   - Однако, - продолжал Тигр, - я не собираюсь  докладывать  им  о  наших
контактах со Службой. Как нас и просили в вашем присутствии.
   - Надеюсь, что они поверят, - проговорил Борич.
   - Ну вот. Теперь обстановка вам ясна, - завершил свое выступление  Тигр
Подземелья. И, мне показалось, облегченно вздохнул. - Тогда я могу перейти
к вещам более конкретным. Остров, слушайте внимательно,  потому  что  если
что-то пропустите, потом сможете горько пожалеть. Вы ведь  понимаете,  что
мы не случайно пригласили именно вас...
   - Конечно, - сказал я. - Вы пригласили меня  потому,  что  горячо  меня
любите и желаете мне всего наилучшего.





   Однако к этому времени у меня уже успел созреть свой вариант дальнейших
действий. Я так и сказал шефу.
   - Ну-у? - протянул он, и тон его был - коктейль из недоверия и  иронии,
только оливки не хватало. - Тогда, может быть, посвятишь и нас  в  суть  -
очень коротко?
   Я не стал  упираться  и  постарался  изложить  свою  позицию  настолько
кратко, насколько вообще было возможно.
   - Как я понимаю ситуацию, - начал я, - нам нет ни смысла, ни надобности
скрывать сам факт розыска исчезнувшего человека.  Секретом  является  лишь
его личность. Если в ПС заблудился,  скажем,  дядя  Вася,  это  не  грозит
мировой катастрофой и не заинтересует никого, кроме его близких -  и  нас,
разумеется.
   - Почему какой-то дядя  Вася  должен  интересовать  нас?  Лично  я  его
совершенно не знаю, - буркнул Висячий Замок, у которого всегда  наблюдался
дефицит чувства юмора.
   - Потому, - пояснил я, - что  дядя  Вася  -  наш  работник.  Он  исчез,
находясь в Пространстве Сна. И для нас просто необходимо найти его, потому
что мы не оставляем своих в беде. Это понятно любому дримеру, к какому  бы
бюро он ни принадлежал. Дядя Вася исчез, и мы усердно ищем его.
   - Да какой, к дьяволу, дядя Вася? - снова возник Замок.
   - Федя, - сказал ему Тигр. - Дай человеку досказать.
   - По-моему, я уже все сказал.
   - Та-ак, - протянул Тигр. -  Что-то  в  этом  есть.  Правдоподобие,  по
крайней мере. Но для полной чистоты нужно, чтобы было и еще кое-что.
   - А именно? - поинтересовался уже Борич.
   - Да этот самый дядя Вася. Чтобы в случае чего направить  нежелательных
наблюдателей и доброхотов по его следу. Он не может быть  чистой  фикцией.
Послать туда кого-нибудь, чтобы он исчез?
   - Боюсь, что все люди понадобятся нам на  своих  постах,  -  озабоченно
проговорил Жокей Мысли. - Да и кроме того это нужно уметь - укрыться  так,
чтобы тебя нашли не сразу. Необходим  опыт.  Допустим,  Борич  или  Остров
могли бы укрыться - но кто же тогда будет искать?
   - А если я? - предложил Дуб.
   Тигр задумчиво полюбовался на него, подыскивая, видимо, необидный повод
для отказа. Но я опередил его.
   - Дядя Вася уже есть, - заявил я.
   Все уставились на меня, как на новые ворота.
   - И не надо никого прятать: он и сам хорошо спрятался, да так  успешно,
что без нашей помощи и в самом деле может не выбраться. Это раз. Тело  его
- у нас, уходил он по всем правилам -  это  два.  Легенда  выдержит  любую
проверку.
   - Объяснись по-человечески, - потребовал Тигр.
   - Да Степ, понятно, - сказал я. - Наш  кадет,  из  группы  Козлова.  По
прозвищу Веник. Час тому назад он провалился в канал Узла. Суммой  приемов
не владеет, и его несет там неизвестно куда - или уже принесло в  какой-то
мини-континуум, откуда ему самому не выбраться. Он же зелен еще. Потому  и
попал. Это был только второй его сольный выход.
   - Откуда ты знаешь?
   - Да мы с Боричем случайно увидели часа полтора тому назад. Как раз его
принимали по подсознанке. Внушительная картинка была...
   - Почему это ты вдруг стал экспертом? - с  некоторой  обидой  в  голосе
поинтересовался Жокей Мысли.
   - Из всех нас такое приключалось только со мной, - пояснил  я.  -  Если
помните - четыре года тому. Я-то, правда, выбрался сам.  Но  тогда  я  уже
соображал, что к чему. Вот и давайте искать Веника-Степа.
   Выслушав меня, ареопаг  минуту-другую  безмолвствовал;  если  учитывать
обстановку, это было очень долго. Потом Корявый Дуб проговорил:
   - Не оказалось бы это лишней потерей времени.
   - Почему?
   - Потому что, если  генерал  прав  и  тут  имело  место  насильственное
похищение, то кто-то в Системе ОПС совершенно точно знает,  кто  на  самом
деле исчез и кого ищут.
   - Думаешь?
   - А кто, если не дримеры,  может  утащить  и  спрятать  человека,  даже
простого снивца, в ПС?
   Снова все помолчали. Мысль была своевременной.
   - Тогда, выходит, нам и незачем... - начал было Борич и умолк.
   - Ничего подобного, - возразил Пещерный Лев.  -  Шум,  которого  мы  не
хотим, поднимется, только когда будут реальные доказательства того, что  с
ним приключилось нечто подобное. Асунин же говорил, что  те,  кто  похитил
Груздя, сами выступать с  заявлениями  не  будут;  привлекут  прессу.  Это
потребует некоторого времени. По сути дела,  только  этим  временем  мы  и
располагаем, чтобы найти  его,  чтобы  здесь  он  благополучно  проснулся,
сладко позевывая...
   - То есть, - сказал Корявый Дуб, - ты уже решил,  что  мы  принимаем  в
этом участие?
   - Разве не об этом мы все время говорим?
   Переглянувшись, мы согласились с ним.
   - Тогда, может быть, продолжим разговор в присутствии легатов? Не то  у
них могут возникнуть излишние подозрения.
   - Справедливо, - согласился Тигр.  Остальные  кивнули,  и  Тигр  вызвал
распасовочную и велел пригласить господ.
   Когда все трое появились в зале, Тигр изложил суть дела  -  в  варианте
для печати.
   Пока он говорил, я следил за их лицами. Они  восприняли  все  спокойно,
даже слишком, быть может;  и  я  заподозрил,  что  какая-то,  пусть  самая
неопределенная,  информация  о  случившемся  у  них  уже  есть  -  но  нет
уверенности в том, что она истинна.
   - Да, - произнесла с некоторым даже волнением Лепесток Вишни,  -  своих
людей необходимо выручать. Если мы сможем  в  чем-то  помочь  вам  в  этом
поиске...
   - Я не уверен,  -  сказал  Тигр,  -  что  мы  сейчас  будем  просить  о
содействии. Вопрос принципиальный; если мы сразу начнем взывать о  помощи,
то никогда уже не сможем вернуться к нынешнему самоуважению.  Мы,  как  вы
понимаете, не можем совладать с нашей загадочной русской душой. А  к  чему
приведет сомнение в своих силах - представляете?
   - Я склонен думать, - пророкотал Привратник Храма, - что в  высказанных
идеях имеется разумное основание.
   - А у меня такое ощущение, - задумчиво протянула Лепесток Вишни, -  что
пора для совместных действий уже пришла. Инкубационный период, если я могу
так выразиться, заканчивается,  и  кто-то  должен  совершить  первый  шаг.
Почему бы не сделать это вам -  тем  более  что  обстановка  действительно
подсказывает такое решение. Все мы понимаем, что статус нашей  Системы  до
сих пор не являлся естественным: в немалой степени причастные  к  коренным
судьбам Мироздания, мы пока еще существуем в Производном Мире  разобщенно,
мы не привыкли не только требовать, но  даже  просить  содействия,  в  том
числе и тогда, когда оно необходимо не только нам,  но  и  человечеству  в
целом...
   - Так-то так,  -  проворчал  Тигр,  -  но  подобные  вопросы  готовятся
месяцами, это сложный  процесс.  И  выступить  вот  так,  скоропалительно,
будет, мне кажется, скорее вредным, чем полезным. И кроме того...  -  Тигр
сделал паузу, покачивая головой и пошевеливая  плечами,  словно  собираясь
поднять их до самых ушей и тем показать масштаб своих сомнений, но  так  и
не решившись на такое действие. И, наконец, проговорил: - Надо  ведь  еще,
чтобы все и в других бюро, особенно молодых, уразумели это всерьез. Сейчас
они воспринимают свободу своих действий в ПС,  их,  так  сказать,  мировой
масштаб, свою независимость, как что-то приятное и возбуждающее, как бокал
шампанского - и  вот  им  нелегко  будет  сразу  выйти  на  новый  уровень
мышления, на совместные операции...
   Легаты согласно наклонили головы.
   - Мы не можем навязывать свое содействие,  -  подвел  итоги  Привратник
Храма. - Но будем следить за вашими действиями. И при малейшей  надобности
придем на помощь. Вас устраивает такой вариант?
   - Безусловно, - в свою очередь, поклонился Тигр.
   После утонченно-вежливого обмена поклонами и любезностями легаты вышли.
Двери затворились.
   На этом долгое заседание наконец завершилось.  В  самое  время:  я  уже
потерял уверенность в том, что у меня все еще имеется то,  на  чем  сидят.
Оно просто онемело.
   - Мне кажется, уважаемые коллеги что-то пронюхали, -  не  удержался  я,
чтобы не сказать о своих подозрениях. - Столь  полная  готовность  бросить
свои дела, чтобы спешить нам на помощь - вам это не показалось странным?
   - Можно представить, что  какая-то  информация  до  них  докатилась,  -
проговорил Жокей Мысли. - Об этом знает уже куча людей:  родные,  обслуга,
медики,  их  жены  и  дети,  соседи...  Да  и  сама  СБ  -  насколько  она
звуконепроницаема?
   - Вот кстати, - сказал я, - по каким  каналам  могла  уйти  информация?
Иными словами - кого следует опасаться нам самим?
   - Я сказал бы: по хорошо замаскированным официальным. То  есть  как  бы
случайная  утечка,   на   самом   же   деле   -   умело,   профессионально
организованная.
   - Ориентированная на внутренний - или на внешний - рынок?
   - Трудно сказать, - ответил на этот раз Тигр. - Наивно  думать,  что  у
Груздя есть одни только доброжелатели. Ну а что касается  внешнего  рынка,
то, насколько мне  известно,  никто  еще  не  объявлял  о  роспуске  своих
разведок.
   - Но Система ОПС - не разведка.
   - Ну, дорогой мой, было бы очень неверно думать, что об ОПС  совершенно
ничего не знают. Мы сами тому пример. То, что нас  не  трогают,  вовсе  не
означает, что мы невидимы. Другое дело - что в разных  картотеках  все  мы
занимаем место в одном ряду с астрологами, хиромантами,  ведунами  -  чуть
пониже экстрасенсов, пожалуй. Но это, так сказать, официальный рейтинг,  а
на самом деле кое-кто из наших коллег давно уже  мог  склонить  голову  на
широкую грудь спецслужб.
   Я кашлянул, стараясь сделать это как можно выразительнее.
   - Нет, нет, - прореагировал Тигр. - Мы вовсе не  собираемся  воевать  с
какими-либо  разведками  и   прочими   солидными   конторами.   Совершенно
исключено. Однако  мы  считаем  дело  серьезным.  Мы  с  вами  только  что
совещались, не так ли? И пришли к выводу: необходима розыскная операция. В
конце концов, это наш Груздь... Сделайте из этого вывод, дрим-драйвер, и в
соответствии со всем сказанным готовьтесь к операции. Продумайте схему...
   - Пока что мне еще не все ясно,  -  сказал  я  в  ответ.  -  Кто  будет
ассистировать мне в ПС? Кто - охранять мой  канал  возвращения,  поскольку
возникает опасность, что его попытаются перехватить? Какова  форма  связи?
По какой методике меня отправят? И наконец: не  уговорим  ли  мы  все-таки
подпустить нас к телу? Думаю, мне стоило  бы  внимательно  понаблюдать  за
тем, как Груздь спит: по собственному опыту знаю... А уж если бы поставить
на него датчики - и вовсе никаких проблем не осталось бы...
   Тигр поднял руку, давая понять, что продолжать мне не стоит.
   - Было бы, конечно, куда удобнее,  если  бы  тело  находилось  в  нашей
палате. Однако, оно лежит там, где  ему  полагается,  и  попасть  туда,  я
мыслю, невозможно - во всяком случае, для нас, не  имеющих  в  государстве
никакого официального статуса. К тому же генерал, помнится, высказался  по
этому поводу с исчерпывающей ясностью, не так ли?
   Тигр, как я понял, не хотел заводить нового разговора с СБ.
   Но мне было наплевать на эту дипломатию:  работать-то  придется  именно
мне, это было совершенно ясно, и я должен был  обеспечить  себе  наилучшие
условия.
   -  Знаете,  -  сказал  я,  -  если  бы  я  услышал  это   от   человека
несведущего... Но от вас - я удивлен. А с проникновением к нему -  имеются
варианты. Найдите способ уложить меня в ту же клинику. Вы ведь  понимаете,
что разыскать его будет куда легче,  обнаружив  его  канал,  чем  действуя
практически наугад; а установить канал на два порядка проще, если я  вхожу
в ПС, оставив свое тело  где-то  по  соседству  с  разыскиваемым.  Формула
Гастона, если применить ее к данному случаю...
   Тигр снова поднял руку.
   - Того, что ты предлагаешь, мы сделать не можем. Все, тема  закрыта,  -
заключил он. - Что же касается остальных твоих вопросов, то  ассистировать
в ПС тебе будет Сизый. Устраивает?
   Я кивнул. Сизый был уже слишком стар, чтобы идти первым номером, но для
прикрытия лучшей кандидатуры было не найти.
   - Дальше: на твоем канале - Борич. Есть возражения?
   - Пусть только попробует возразить, - проворчал Борич.
   - Не собираюсь, - заверил я.
   - Теперь о методике. Опыт подсказывает, что самое лучшее - точно так же
услать тебя в сон без ограничения срока, чтобы ты обладал полной  свободой
действий. Но за тобой пойдет охота: если Груздя похитили, то не для  того,
чтобы ты его нашел - во всяком  случае,  в  срок,  каким  мы  располагаем.
Поэтому у тебя должна сохраняться возможность аварийного выхода в ПМ  -  и
может быть, неоднократного. И мы тут остановились на таком  варианте:  сон
без ограничения - но под контролем. То есть, если  от  тебя  не  поступает
сигнала об отзыве, продолжаем держать  тебя  там.  Устраивает?  Не  спеши,
можешь думать целую минуту.
   Я  кивнул  и  честно  использовал  данное  мне   время   до   последней
наносекунды.
   - Пожалуй, я согласен, - сказал я,  когда  секундная  стрелка  замкнула
окружность.
   - Уверен, что плоть не подведет?
   Я знал, конечно, что нагрузка на мое спящее тело будет намного большей,
чем когда бы то ни было. Но решил, что выдержу.
   - Если бы операция рассчитывалась на месяц, - сказал я, - то я  бы  еще
подумал. Но за пару дней плоть, надеюсь, не успеет измыслить  какую-нибудь
пакость.
   - Будь по-твоему, - решил Тигр.
   - Значит, все ясно, - подытожил я. - Для меня, во всяком случае.  Тогда
дайте прямо сейчас распоряжение на Главный компьютер, чтобы начали  работу
над моей программой, пусть соберут все, что можно.  Я  тут  же  сажусь  за
материалы. Постараюсь не затягивать. Попутно вы выясняете - пусть и  через
генерала, - с  кем  Груздь  соприкасался  в  последнее  время,  кто  может
рассказать хоть что-то о его желаниях, настроениях, обо всем -  вплоть  до
случайных словечек. Что читал, что смотрел в минуты отдыха -  если  они  у
него были, конечно. Одновременно надо выяснить и круг  забот  и  интересов
самих этих людей: возможно, мне понадобится пообщаться с  ними  и  там,  в
Пространстве Сна, - следовательно, я должен знать, где искать их, в  каких
временах и макроконах. Конечно,  самое  важное  тут  -  его  настроения  и
информационный репертуар: мне ведь, может статься, понадобится там собрать
команду - и желательно уже заранее  знать,  кого  мне  привлекать  к  этой
работе из постоянных обитателей ПС. А тут, в Производном Мире, у людей,  о
которых я говорил, обязательно надо выяснить еще и то - не  встречался  ли
кто-либо из них с Груздем в ПС во время последних нормальных погружений. Я
же займусь его записями - анализом и выводами;  может  быть,  таким  путем
удастся хотя бы в первом приближении набросать его маршрут в ПС и конечную
цель, которая и будет скорее всего местом нынешнего пребывания. Хорошо бы,
конечно, покопаться в его компьютере - я имею в  виду  его  личный,  а  не
служебный. Можем мы туда вломиться, как думаете?
   Мастера переглянулись.
   - Именно это я имел в виду, говоря о последних  записях,  -  проговорил
Тигр Подземелья. - Что же касается взлома его компьютера...
   Он не закончил, но интонация свидетельствовала о  том,  что  он  сильно
сомневается в такой возможности.
   Я перевел вопросительный взгляд на Висячего Замка. Тот покачал головой:
   - Мы, собственно, с этого начали.  И  выяснили,  что  для  того,  чтобы
вскрыть его компьютер, нужно сперва взломать его жилье. Потому что эта его
машина не связана, по данным Глобалнета, ни с одной сетью, общается он при
помощи служебных, но там - мы посмотрели - нет совершенно  ничего  такого,
что могло бы нас заинтересовать.
   - Понятно, - сказал я. - Значит, мои  первоначальные  действия  таковы:
после знакомства с материалами я, получив от вас сведения об  интересующих
нас людях, делаю более или менее подробную разработку - с кем из  них  мне
надо будет встретиться в Пространстве Сна, сколько мне понадобится опорных
групп и кого привлекать в их состав; далее - наметить места встреч с  ними
в ПС; затем - выбрать узел, в который надо будет пробиться, чтобы получить
свободу выбора времен и направлений в ПС.  Но  прежде  всего  -  подыскать
наилучшую методику для выхода из семейного круга, где меня могут  пытаться
задержать или вообще нейтрализовать. Такого выхода,  какой  предполагаемым
оппонентам было бы трудно  предусмотреть.  Потом  ложусь.  Но  только  для
пристрелочного погружения -  по  производному  времени  часа  на  два-три.
Выхожу, иду домой, готовлю  там  выход  запасного  канала.  Дальше  -  как
всегда.
   - Нет, - сказал Дуб. - Домой тебе идти незачем. Тебя будет очень  легко
перехватить. С этим уже приходится считаться. Конечно, запасной  канал  не
помешал бы - но первое погружение сделаешь без него. Ну,  не  увидят  тебя
соседи два-три дня - подумаешь, очень ты там кому-то нужен.
   - Пожалуй, никому, - согласился я. - Ладно, на первый раз сойдет и так.
Но из дома я хотел еще позвонить кое-куда, где я еще кому-то необходим.
   - Звони сверху, из клиники.
   - У меня разговор  будет  сугубо  интимный.  А  тут  все  автоматически
пишется. Не устраивает.
   - Наверху, на крыльце,  автомат,  -  сказал  Дуб.  -  Он  к  записи  не
подключен, им пользуются легальные больные. Нарядишься в халат и позвонишь
с крыльца, как нормальный клиент. Всего и делов.
   - Уговорили, - согласился  я.  -  Сделаю  это  сразу.  Чтобы  потом  не
отвлекаться от материалов.
   - В общем, начать и кончить, - подвел итоги разговора Тигр  Подземелья.
- И на все это тебе здесь, в Производном Мире,  могу  дать  часа  три,  не
более. А теперь - оба свободны. А мы тут еще задержимся.
   Мы с Боричем встали,  откланялись  и  вышли  в  распасовочную.  Молодой
человек от Ле Монти лишь мельком глянул на нас - но мне почудилось  в  его
глазах что-то вроде  сочувствия;  может  быть,  впрочем,  то  была  легкая
зависть? А джинсованный юноша вообще не обратил на нас внимания. Так тут у
нас принято: вести себя, словно никто ничего не знает,  не  понимает  -  и
вообще.









   Из распасовочной мы не стали подниматься,  но  направились  по  другому
коридору. Здесь тоже были палаты, как наверху; но, в отличие от  тех,  это
были наши, рабочие палаты,  и  каждая  из  них  оснащалась  оборудованием,
какое, пожалуй, привело бы в недоумение любого врача - будь он терапевтом,
хирургом или психиатром, все равно. Палаты  обозначались  номерами.  Борич
открыл шестую, как это и предполагалось.
   - Вот твоя, - сказал он. - Милости просим к родным клистирам.
   Осмотром палаты я остался доволен, и  в  первую  очередь  кроватью:  не
так-то просто даже для безмысленной плоти - лежать целыми сутками, а порой
и неделями напролет, обходясь без пролежней и всего, связанного с подобным
режимом.  Тут  неприятности  такого  рода  мне  не  грозили.   Теперь,   с
возведением в ранг дрим-драйвера,  эти  хоромы  становились  вообще  моими
персональными, и даже если бы я ушел, предположим, в отпуск,  уложить  тут
кого-нибудь другого можно было бы  только  с  моего  разрешения;  иначе  я
развел бы высокую волну, а что это такое - всем в Институте известно.  Мне
чуждо всепрощение, как черта характера или идеология.
   Я оглядел питательные  устройства  -  единственное  из  всего  здешнего
оборудования, что было изготовлено на Земле, мало того - именно в  России.
Они были старого типа, но к ним и раньше никаких претензий  не  возникало.
Так что можно будет спать спокойно. Хотя в палате не было ни одного  окна,
что  неудивительно  для  подземелья,  воздух  был  чистым,  душистым;   он
показался мне чуть  прохладным  -  но  спать  лучше  именно  в  прохладном
воздухе.
   - О'кей, - сказал я. - Можно считать, что клиентура удовлетворена.
   - Приятно слышать, - откликнулся Борич.  -  Тогда  переодевайся.  Время
здесь,  в  ПМ,  дорого,  что  ты  должен  был  уяснить,  если  внимательно
вслушивался в откровения нашего гран-шефа.
   Просто удивительно, как Борич любил - и умел  -  говорить  банальности.
Однако к этой его манере я давно привык, и она меня больше не  раздражала.
Тем  более  сейчас,  когда  я  пребывал  в  отличном  настроении,  которое
возникает перед уходом в Пространство Сна, хотя и не каждый раз, но только
в случаях, когда не оставляешь за собою в мире яви никаких  неприятностей,
вроде  невыключенного  кофейника  дома  или  незавершенной   дискуссии   с
начальством. Своеобразная эйфория возникала от предчувствия  той  легкости
движений, отсутствия собственной массы и ощущения  почти  всемогущества  в
распоряжении  временем  и  пространством,  которые   свойственны   каждому
профессионалу в ПС.
   Я подошел к стенному шкафу,  отворил  дверцу.  Как  следовало  ожидать,
здесь было два комплекта: обыкновенная больничная  пижама  и  халат  -  на
случай, если придется возникать наверху, в легальной клинике, ну  вот  как
мне сейчас, чтобы позвонить по неконтролируемому телефону. Второй комплект
- то, в чем мне предстояло  работать,  то  есть  спать  -  был  внеземного
происхождения, и не я один затруднился бы определить генезис материала, из
которого эту одежку где-то сшили - хотя, разумеется, она  не  была  именно
сшита. Однако сюда уже  подложили  и  мою  собственную  пижаму,  домашнюю,
которую я вытащил из своей походной сумки: даже на природе, в  машине  или
палатке, я пользовался ею, а отправляясь  на  операцию,  тоже  предпочитал
засыпать в своей, хотя вряд ли она была лучше прочих.
   Я быстро переоблачился в официальный комплект, открыл другой шкафчик  и
разместил там одежду, в которой пришел.
   - Готов.
   - Тогда возлегай.
   - Ничуть не бывало. Я же  говорил!  Мне  нужен  телефон  с  минимальной
вероятностью прослушивания. Вынь да положь!
   - Тебе действительно так уж необходимо позвонить?
   Мне действительно было  необходимо.  Взрослый  человек,  близкий  тебе,
самый близкий, сумеет, успокаивая себя, найти не  одно  объяснение  твоему
внезапному исчезновению на пару-тройку дней; но не  десятилетний  ребенок,
девочка, которой в жизни я был нужен, надеюсь, не менее,  чем  она  мне  -
один свет в окне, как говорят в России, хотя жили мы и не вместе. И сейчас
я должен был спокойно объяснить ей,  что  возникла  срочная  необходимость
выехать ненадолго, но достаточно далеко - скажем, на Крайний Север, где  с
телефонами затруднительно, так что я вряд ли смогу позвонить оттуда, и мое
молчание вовсе не должно ее беспокоить: если задержусь -  буду  передавать
приветы через других людей... Причем  изложить  все  это  так,  чтобы  она
поверила. Детей всегда трудно обманывать - не потому,  что  они  чувствуют
ложь острее, чем взрослые, но по той причине, что внутри  себя  приходится
преодолевать более высокий порог.
   - Да, - заверил я Борича. - Совершенно необходимо.





   Вот в таком духе я и начал разговор с дочкой, когда  поднялся  в  лифте
наверх и, как  штатный  больной,  пропутешествовал  по  коридору,  пересек
вестибюль и вышел из главного подъезда к  автомату,  который,  к  счастью,
оказался незанятым: по режиму верхней клиники сейчас  было  время  обхода,
так что все любители разговоров  находились  в  палатах.  Дочка  оказалась
дома, и я сказал ей все, что следовало, и выслушал  почти  все  возражения
несогласия и все претензии, какие всякий раз возникали у  нее  в  подобных
случаях. На этот раз главным было обвинение в том, что я опять не беру  ее
с собой - хотя сколько раз уже обещал.
   - Знаешь, - сказал я ей, -  там  сейчас  очень  уж  холодно.  Ну  такая
холодина! Там даже ходить приходится, сжавшись  в  комочек,  чтобы  терять
поменьше тепла - иначе можно на ходу замерзнуть.  Я-то  так  умею,  а  вот
ты...
   - Как это - в комочек? - немедленно заинтересовалась она.
   - А вот так! - И хотя она совершенно никак не  могла  увидеть  меня  по
телефону, я - чтобы с большей достоверностью описать это состояние - и  на
самом деле съежился, присел, насколько позволяла длина телефонного шнура.
   Однако объяснить до конца мне не удалось.  Потому  что  одновременно  с
моим телодвижением послышался негромкий щелчок  -  и  разговор  прервался,
телефон онемел, и это странным образом совпало  с  появлением  в  середине
аппарата, висевшего на стене на уровне  моей  головы,  аккуратной  круглой
дырочки. Происхождение ее не вызвало у меня и тени  сомнения:  приходилось
не раз встречаться с такими вещами, только до сих пор  это  происходило  в
ПС, а наяву, в ПМ, привелось столкнуться с таким явлением впервые: здесь в
меня раньше не стреляли.
   Однако опыт остается опытом, где бы он  ни  был  приобретен.  И  я,  не
дожидаясь второго действия, выпустил трубку и продолжил медленное оседание
на холодный бетон крыльца. Трубка раскачивалась  на  бронированном  шнуре,
ударяясь о стену. Дверь клиники  распахнулась,  тут  же  вылетел  Борич  и
подхватил меня, не позволяя растянуться на твердой сырой поверхности.
   - Ты... что с тобой?
   - Ничего, - сказал я быстро и тихо, и тут же громко застонал. Потом так
же напряженно продолжил: - Тащи меня внутрь, быстро!  Я  по  меньшей  мере
ранен, понятно? К сведению стрелка...
   Борич так и сделал - ему  достаточно  было  бросить  беглый  взгляд  на
аппарат, опыта у него тоже хватило  бы  на  троих.  Он  приподнял  меня  и
потащил, как бы усевшись на меня верхом -  мои  ноги  вяло  волочились  по
крыльцу, -  собственной  спиной  он  закрывал  мою  голову  от  возможного
повторного выстрела. Выстрела, однако, не последовало - вероятно, меня  не
обязательно следовало убить, достаточно было  всерьез  вывести  из  строя,
помешать выходу в ПС. Так размышлял я, уткнувшись  носом  в  пряжку  пояса
Борича. Значит, все-таки решили перехватить еще тут. Да это и  проще,  чем
там - для людей, не имеющих высшей дрим-квалификации. Любопытно, это стоит
учесть...
   Борич втащил меня в безлюдный сейчас вестибюль. Но это помещение  могло
просматриваться снаружи - в случае, если  стрелок  (а  он  мог  находиться
только  на  больничной  территории)  пошел  на   дополнительный   риск   и
задержался, чтобы убедиться в выполнении работы. Так что  Боричу  пришлось
бы потеть еще с минуту, тащить меня, пока мы не оказались бы в коридоре, -
если бы тут же, как бы случайно, не возникли мои старые  приятели:  Лазарь
Тимофеевич и Васятка, на этот раз без  смирительного  наряда.  К  счастью,
посторонних свидетелей  происшествия  не  было,  а  выстрел  даже  я  едва
расслышал, оружие, надо полагать, было из новинок  современного  арсенала.
Добры молодцы привычно подхватили  меня  и  помчались  легкой  медицинской
рысью.
   В коридоре я наконец встал на ноги.
   - Очень интересно, а? -  сказал  я  просто  так,  чтобы  немного  снять
напряжение.
   Борич нащупал мой пульс. И  кивнул  санитарам,  давая  понять,  что  их
миссия выполнена успешно.
   - Ничего, в норме. Как тебе удалось увернуться? Заметил его?
   -  Нет.  Скорее  сработало  подсознание.  Откровенно   говоря,   ничего
подобного я не ждал. Хотя предчувствия такого рода возникали.
   - Да, нечто новое. Пошли срочно  докладывать.  Скорее  всего  Консилиум
захочет переиграть всю схему.
   - Я почти уверен.
   Переговаривались  мы  уже  на  ходу  -  быстро  шли,  почти  бежали   к
сестринскому посту.
   Сестры на месте не оказалось. Это часто бывает  в  больницах.  Но  лифт
принадлежал нашей, подземной системе и был всегда в готовности. Чем  мы  и
не замедлили воспользоваться.





   Мы еще не успели добраться до Консилиума, как там уже стало известно  о
случившемся - в этом не было ничего удивительного: крыльцо просматривалось
ТВ-камерой с поста защиты. Так что томиться до  приема  не  потребовалось:
нас с нетерпением ждали.
   - Значит, так, - проронил  Тигр  Подземелья  (видимо,  они  успели  уже
накоротке обсудить положение): - Ты выведен из строя. И, что  еще  важнее,
находишься у кого-то на заметке. О чем это свидетельствует?
   Он назидательно поднял палец, и я понял, что сейчас последует очередная
лекция, неизбежная, как гром после молнии.
   - Свидетельствует о том, - заявил Тигр,  рубя  воздух  резкими  ударами
пальца в такт словам,  -  что  дело  действительно  непростое.  Кто-то  со
стороны  не  только  интересуется  нашими  действиями,   но   и   пытается
предвосхитить их. Вывод: генерал прав, и некто  серьезно  заинтересован  в
исчезновении Груздя и в том, чтобы  помешать  нам  найти  и  вернуть  его.
Второй вывод: ты. Остров, им известен,  ты  засвечен  и,  естественно,  не
можешь идти на операцию. Тем более что ты, как я уже сказал, самое малое -
серьезно ранен.
   - Мне казалось, - возразил я, не сдержавшись, - что у  нас  не  военная
игра, где человеку заявляют:  "Ты  убит  до  самого  отбоя".  Я  в  полном
порядке, и...
   Он поднял руку, прерывая мой монолог.
   - Потерпи. Вовсе не плохо, что так получилось. И не только потому,  что
дает нам представление о серьезности намерений противника. Сейчас они дали
нам возможность сделать еще  один  финт.  И  мы  его  сделаем.  Ты  выбыл,
следовательно - поскольку всем ясно, что  отказаться  от  операции  мы  не
можем - вместо тебя пойдет другой человек. А  мы  все  -  включая  тебя  -
внимательно смотрим: что будет с ним происходить в ПС?  Вероятно,  к  нему
применят те средства, которые попытались бы применить  и  к  тебе.  А  его
задача будет - поводить их за нос, составить ложное  представление  о  тех
действиях, которые мы намерены  совершать,  и  увести  их  по  возможности
дальше от той  тропы,  по  которой  ты  потом  двинешься.  Нет,  прошу  не
прерывать. Твое дело сейчас - слушать. Пока они там будут  играть  в  свои
игры, мы зашлем тебя -  но  совершенно  в  другие  параметры,  через  иные
миниконы. Так что, хотя тебе оттуда и труднее будет добираться  до  нужных
целей, зато ты получишь свободу действий - пока  они  не  раскусят  нашего
замысла или пока ты где-нибудь там не засветишься снова. Во всяком случае,
это даст тебе преимущество неожиданности. Сейчас, как ты  понимаешь,  тебя
ждут. Именно там, куда, по оперативной логике, мы должны  тебя  забросить:
на тропе, по которой  отправился  и  сам  Груздь.  Они  ее  не  знают,  но
полагают, что его подсознание в нашем распоряжении, и поэтому его пути нам
известны. Они будут ждать любого, кого мы пошлем, - предположительно  тебя
- близ твоего домашнего круга, и, перехватив там, попытаются сесть тебе на
пятки. Значит, кто-то должен пойти  вместо  тебя,  повертеться  у  них  на
глазах там, где начал бы дорогу ты, а затем - увести их в другую  сторону,
тогда и настанет твой черед. Что, у тебя сохранились возражения?
   - Одно осталось, - сказал я. -  Если  мы  пошлем  туда  живцом  кого-то
несерьезного, кому такое задание не по плечу - а они, надо полагать, знают
наших людей, раз уж им известно обо мне, - противник сразу сообразит,  что
мы хотим их провести. Идти  должен  серьезный  дример.  Такой,  чтобы  они
поверили. И чтобы он действительно смог  заставить  их  побегать  впустую.
Кого вы наметили?
   Я знал, что особого выбора у нас, к сожалению, не было: задача попала в
ранг  высшей  категории  сложности.  И,  согласно  заданию,  нельзя   было
попросить исполнителя в каком-нибудь другом бюро. Хотя...
   - В этом ты прав, - согласился Тигр. - Мы бы послали Сизого,  но  в  ПС
уже известно, что первым номером он не ходок. А наши... гм... оппоненты  -
сто к одному - ориентируются в ПС вполне успешно. Так что Сизый  останется
вторым. А пойдет Борич.
   - Я готов, - произнес Борич быстро.
   - Погодите. А как с моим каналом?
   - На твоем канале буду я, - ответил  Корявый  Дуб.  -  Тебя  устраивает
такая кандидатура?
   - Вполне, - откликнулся я совершенно искренне.
   - Итак: Борич - в шестую, Остров продолжает по старой схеме: знакомится
с материалами. Боричу это не нужно, поскольку на  самом  деле  он  розыска
вести не будет.
   - Ну это еще как сказать, - обиделся Борич. - Может быть, мне  как  раз
будет легче - потому, что меня они не ждут.
   - Остров, ты все уяснил? - спросил Тигр, сделав вид, что реплика Борича
прошла мимо его ушей. - Кстати, мы отправим Борича из шестой.  Неизвестно,
насколько хорошо они информированы о нашей кухне; если достаточно глубоко,
то занятая им твоя палата станет лишним свидетельством  того,  что  ты  от
операции отпал совершенно.
   - Вас понял, - сказал я. - Только пусть  Борич  отдаст  из  шестой  мою
пижаму. Терпеть не могу, когда мои шмотки надевают посторонние лица.
   - Даже по решению суда не стал бы, - заявил Борич надменно.
   - На этом все, - завершил Тигр. - Или есть еще какие-то соображения?
   - Не знаю, соображения это или сомнения, - проговорил Висячий Замок,  -
но что-то подобное у меня возникло. Эта история с  выстрелом  кажется  мне
какой-то несерьезной. Мы хотим сыграть игру - но не начали ли они подавать
первыми? Хотелось бы подумать.
   - Стреляли не холостыми, - сказал Тигр.  -  Значит,  независимо  от  их
замыслов, наша реакция будет восприниматься, как естественная, мало того -
как единственно возможная.
   "Ладно, - подумал я, - пусть философствуют. У них еще  есть  время  для
этого, а у меня - нет. Потому что уже сейчас  за  операцию  отвечаю  я.  В
первую очередь - я".
   (Так у нас принято. С мгновения, когда определен основной исполнитель и
принята схема, операцию ведет исполнитель и он же отвечает за нее.)
   У меня оставалось ровно столько времени, чтобы  просмотреть  материалы,
связанные с похищенным,  а  до  того  -  выяснить,  какой  образ  действий
спланировали для меня компьютерщики  с  Большой  Извилины.  И  столько  же
времени требовалось Боричу, чтобы подготовиться к неожиданному выходу.
   К  неожиданному?   Наверное,   это   не   совсем   точно   сказано.   К
непредусмотренному - да, так. Но неожиданностей для нас быть не должно.





   В Большой Извилине властвовал обычный полусонный  режим.  Программисты,
которых я про себя называл верблюдами  за  их  отрешенно-пренебрежительное
отношение ко всему остальному миру, торчали на своих местах и ничего вроде
бы не делали; только на мониторах было движение, следовательно - жизнь.
   Я прошел к третьему пульту.  Это  с  него  шли  команды  по  разработке
предварительных   планов   по   снопространственным   операциям.    Именно
предварительных - потому что настоящий, реализуемый план  возникал  всегда
уже там, на месте, и зависел не столько от  наших  намерений,  сколько  от
количества и качества непредсказуемых  коррективов,  которые  Пространство
Сна неизменно вносило в наши разработки.
   Я вгляделся. На пятидесятидюймовом мониторе высвечивалось, как  всегда,
нечто, называемое нами "кипящий суп": возникали, словно всплывая снизу,  и
в  следующую  секунду  гасли  или  вновь  тонули  в  месиве,  в  мгновенно
закручивавшихся  завихрениях,  какие-то  сложные  кривые  черт-те   какого
порядка, торы, эллипсоиды, вообще всякая стереометрия на  любой  вкус;  от
такого обилия любой дизайнер пришел бы в тихий восторг,  для  нас  же  это
были всего лишь помехи. Никто не думал, конечно, что Большая Извилина (так
именовался этот аппарат на  институтском  жаргоне)  когда-нибудь  окажется
способной выдать что-то,  похожее  на  реальную  картину  происходящего  в
какой-то точке ПС, где в этот миг не  было  ни  одного  дримера,  с  чьего
спящего тела мы могли бы тут снимать сигналы подкорки: техника не изобрела
еще преобразователей,  которые  смогли  бы  как-то  соотносить  слабенькие
электромагнитные  приборы,  какими  пользуются   в   мире   яви,   с   тем
непредставимым  по  мощности  полем  Духа,   которое   и   образует   само
Пространство Сна со всем, в него входящим и в  нем  происходящим,  и  -  в
качестве, так сказать, отходов творчества - с нашим  Производным  Миром  и
всеми другими такими же мирами. Увидеть что-либо, реально  происходящее  в
ПС,  было  и  пока  остается  столь  же   затруднительным,   как   поймать
изображение, зашифрованное в сигналах телецентра, при помощи натянутого на
подрамник  холста.  Но  программа  давала  машине  возможность   хотя   бы
приблизительно оценить порядок  сложности  сиюминутной  обстановки  в  тех
областях ПС, куда мы уже спроворились забросить маячки  -  предоставленные
нам тем же далеким и неназываемым источником, который снабжал Систему всей
серьезной техникой (с нашей точки зрения, это были сплошные черные ящики).
Только в эти области нам и полагалось выходить: там мы могли  рассчитывать
на более или менее устойчивую связь с Явью, а в случае необходимости  -  и
на срочную эвакуацию. Казалось бы, пустяковое  дело,  если  вся  эвакуация
заключается лишь в том, чтобы разбудить спящего. В быту  это  и  на  самом
деле не весьма сложно; но когда вы ушли за  пределы  непроизвольного  сна,
это оказывается порой очень и  очень  замысловатой  задачей,  в  некоторых
случаях вообще невыполнимой. Как вот, например, сейчас: хотя данных у меня
не было никаких, но интуиция подсказывала, что работать придется совсем не
в тех макроконах, где нам был обеспечен и стол, и  дом,  а  сверх  того  -
четкая связь и безопасность.
   Я с  минуту  полюбовался  на  адское  варево,  потом  уселся  и  кивнул
оператору:
   - Давай, авгур. Время жмет.
   Оператор, по прозвищу Микрософт (именно так, а не Майкрософт; возможно,
поименовали  его  так  за  малый  рост),  изобразил  на  лице  невыносимое
страдание:  ему  предстояло  перевести   понятия,   подсказанные   великой
компьютерной логикой, на примитивный  язык  человеческих  слов,  только  и
доступный недоразвитым индивидуумам вроде  меня.  Однако  в  конце  концов
именно за это ему и платили деньги; он вздохнул и покорился.
   - Ну, смотри. Тут, как ты  видишь,  твой  семейный  круг.  -  Он  ткнул
лучиком световой указки в правый верхний угол экрана. - С него и начнется,
как полагается. Теперь - внимание. Вот  векторы  Д  и  М  (повинуясь  ему,
стрелочки возникли и затрепетали зелеными хвостиками) -  они  в  ближайшие
часы явного времени вроде бы безопасны. Твой первый этап  -  добраться  до
малого континуального узелка, то есть, казалось бы, по вектору Ф; но этого
нельзя, он, как видишь, сейчас слишком близок к крутящим  силам.  Так  что
пойдешь в обход. Вот это (на  экране  возникло  несколько  тонких  плавных
кривых, от края и до края, каждая пересекалась с  двумя  другими,  образуя
криволинейные треугольники) - два района неопределенности первого порядка,
а тут, поближе к центру, - неопределенность  второго.  Тебе  их  никак  не
миновать, но проходить надо впритирку  к  границам,  иначе  -  да  ты  сам
понимаешь. Вероятность достижения Узла при  допустимом  уровне  осложнений
первого класса - ноль шесть, второго - ноль восемь.  Вот  эти  направления
(он широко провел  указкой,  отсекая  чуть  ли  не  две  трети  обозримого
пространства) для тебя совершенно закрыты. Если возникнут разовые  течения
и тебя начнет сносить к ним - рекомендуем срочную эвакуацию. Вот так  вот.
- Микрософт помолчал. - Ну, ничего более определенного я, пожалуй, сказать
не смогу. Хотя вот еще: наиболее вероятные  темпоральные  совмещения  -  с
шестнадцатым-семнадцатым  веками,  дальше  -  неопределенное  прошлое   из
разряда предпрошедших и какой-то язык из будущего - тоже, к сожалению,  не
очень определенного. А здесь (он махнул  указкой  по  самому  левому  краю
дисплея) предполагается некое сгущение Сил. Тут конкретности  еще  меньше.
Жаль, конечно, но...
   (Словно бы то, что он говорил до сих пор,  страдало  определенностью  и
конкретностью!)
   - Ну допустим, - сказал я. - Но  это  все  пока,  по  сути,  -  высокая
теория.  А  мне  хотелось  бы  чего-нибудь  съедобного.  Что  дали   карты
сравнений? Возникло ли нечто, что  можно  было  бы  интерпретировать,  как
результат пребывания там Груздя? Или кого-то, имеющего к нему отношение?
   По выражению лица Микрософта можно было заподозрить, что он только  что
сжевал на голодный желудок целую дюжину лимонов.
   - Вопрос на засыпку, - констатировал он безрадостно. - Ручаться  ни  за
что не могу. Но вот в двух местах (он показал) имеется не след, но как  бы
проекция следа - из высшего уровня. Но в  эти  уровни  надо  еще  попасть,
верно?
   - Ты меня вдохновил, - сообщил я ему не очень радостным тоном. - Скажи,
а общий уровень устойчивости?
   Он пожевал губами:
   - Н-ну... Пополам, скажем так.
   - А теперь и вовсе осчастливил. Ладно, распечатай мне эти твои  рецепты
- зайду с ними в ближайшую аптеку, может, там разберут, что к чему...
   Микрософт не обиделся. В конце концов,  он  понимал,  как,  впрочем,  и
каждый в нашем хозяйстве, что моя работа не  сахар,  скорее  что-то  вроде
хины. Вы поймете это, если представите себе, что каждый раз, ложась спать,
снова прощаетесь с миром яви, потому что никто не дает  гарантий,  что  вы
сюда вернетесь. Умирать хорошо один раз, но когда это становится сериалом,
то смотреть его надоедает очень быстро.
   Можно, конечно, с этой работы уйти. Ко всем чертям.  Силком  удерживать
никто не станет. После  каждого  серьезного  выхода  даешь  себе  страшную
клятву (как многие женщины, едва успев разродиться): да чтобы я  еще  хоть
раз!.. Но как только придешь в  себя  -  снова,  как  наркоман,  начинаешь
тосковать по сладкому яду неизвестности. Такое, наверное, ощущали  великие
землепроходцы и мореплаватели.  Но  Земля  конечна;  Пространства  же  Сна
хватит на всех и на все времена, которых, кстати, тоже хватит на всех -  и
на все пространства.
   - Ну что же, - сказал я Микрософту на прощание, - баюкай и дальше  свой
седалищный нерв. А я уж побреду.
   - Удачи, - пожелал он мне вдогонку.





   Выйдя  из  Большой  Извилины  -  пардон,  из  Главной  Компьютерной,  я
направился в архивное отделение, где, как я  рассчитывал,  моя  персоналка
была уже подключена к  тем  источникам,  из  которых  я  надеялся  черпать
материал, чтобы поближе познакомиться - пусть  и  заочно  -  с  человеком,
духовную  сущность  которого  мне  предстояло  разыскать   в   причудливом
многообразии Пространства Сна.
   Я начал с биографических материалов похищенного.
   Родился в... Так, это известно. Где? Село  Воскресенское  Красноярского
края. Это надо запомнить. Учился...
   Стоп. Что за черт?
   И в самом деле, дальше  пошла  какая-то  чепуха,  чтобы  не  сказать  -
дьявольщина.  Все-таки  речь  шла  о  человеке  давно  известном,   ученом
всепланетного масштаба, да к тому же еще и -  с  недавних  пор  -  крупном
промышленнике, не раз избиравшемся в члены разных там академий  и  научных
обществ, или назначавшемся на высокие должности в очень крупных  банках  и
компаниях, так что биография его - пусть в самых общих  чертах,  в  первом
приближении -  была  известна,  наверное,  всем,  до  последнего  бомжа  с
Курского вокзала. Но ведь там не было ничего похожего  на  текст,  который
сейчас выдавался мне усердной машиной!
   "Учился в престижной частной школе в Йоркшире, ОК..."
   Это он-то? Да  он  в  Англию  впервые  попал  -  я  читал  где-то  -  в
тридцатилетнем возрасте. Поздновато для школы.
   "Трудовую деятельность начал  с  13  лет.  В  1923-1926  гг.  учился  в
Коммунистическом университете имени Я.М.Свердлова..."
   Бред собачий. Его тогда еще и на свете не было. Просто  интересно,  чем
нас тут еще порадуют?
   "Был одним из организаторов антисоветской интервенции..."
   Ну просто прелесть.
   "Во время Великой Отечественной войны с 1942 года командовал стрелковой
дивизией, танковым корпусом, армией..."
   Да, разыгралась у кого-то фантазия.
   "Создал замечательные по своему реализму образы  в  пьесах  Н.В.Гоголя,
И.С.Тургенева, Л.Н.Толстого", - невозмутимо утверждал банк биографий.
   Или, может, мне это мерещится? Крыша поехала?
   "На 1-м пленуме ЦК КПК  7-го  созыва  был  избран  членом  Политбюро  и
секретарем ЦК КПК..."
   Нет, вроде бы температура у меня нормальная.
   "Основные работы относятся к  исследованию  планктона  полярных  морей,
химической кинетике и строительной механике корабля..."
   Все. Хватит.
   Я выключил машину, но предварительно немного погонял ее  по  тестам  на
предмет обнаружения сбоев или вирусов. Нет, с нею все было в  порядке.  Со
мной (во всяком случае, так мне  казалось)  -  тоже.  И  только  все,  что
касалось человека, которого мне предстояло отыскать в ПС, куда-то кануло и
было заменено сборной солянкой из  обрывков  черт  знает  чьих  биографий.
Грубо, но выразительно. Наверняка это  сделано  специально  для  удара  по
психике - и в первую очередь по моей: мы, твои противники, все знаем,  все
можем, так что  лучшим  для  тебя  будет  -  не  встревать  в  наши  дела.
Разумеется, это было сделано не специально для  меня  -  для  любого,  кто
захочет познакомиться с материалами по интересующему нас лицу прежде,  чем
отправиться в поход. Да, это они; кому еще  пришло  бы  в  голову  учинить
такую пакость?
   Разве что самому виновнику торжества - если он очень не хотел  оставить
по себе, как говорится, светлую  память,  а  проще  говоря  -  поддающиеся
выявлению и расшифровке следы.
   Ни к селу, ни к городу я вдруг вспомнил  старую  песенку:  "Мальбрук  в
поход собрался..."
   Впрочем, на рассуждения сейчас не  оставалось  времени.  Я  должен  был
только доложить о случившемся - и заняться более срочными делами. А нужные
мне данные придется разыскивать уже в ПС. Они там  есть.  Потому  что  там
есть вообще все мыслимое и немыслимое.
   Борич уже скоро уснет. Его задача - разведка, а не поиск. Но на  всякий
случай надо сообщить ему все, чем порадовал меня Микрософт, и  особое  его
внимание обратить на предполагаемые следы, вернее  -  проекции  следов  из
высших уровней Пространства  Сна.  А  потом  очень  любопытно  будет  хоть
недолго последить за тем, что же там  с  ним  произойдет.  Чтобы  примерно
прикинуть, на что должен рассчитывать я сам. Прогнозы  Микрософта  -  одно
дело, но они - из области теории, а, как сказано  мудрецом,  вечно  зелено
лишь древо жизни. Как-никак, сон - тоже жизнь, и  куда  более  интересная,
полная и продолжительная, чем существование в яви.
   И я направился - не в демонстрационную, в которой  можно  увидеть  лишь
записанные раньше эпизоды, а в пост наблюдения, где становится доступным и
моделирование происходящего в ПС в этот  самый  миг  нашего,  производного
времени.





   Впрочем, сказав о моделировании происходящего, я несколько преувеличил.
Также, как и планирование  на  Большой  Извилине,  оно  на  самом  деле  -
сплошная условность.
   Мало  того,  что  происходящее  в  Пространстве  Сна  мы   отсюда,   из
Производного мира, видеть не можем и вряд ли когда-нибудь сможем. Дело еще
и в том, что здесь, в континууме яви, где я (и вы тоже)  пребываю  сейчас,
существует только одно время. Неуклонное и неостановимое движение из того,
что мы называем прошлым, в то, что столь же условно именуем будущим.
   Наш континуум - это узкий коридор, по которому проложены рельсы,  и  по
ним катится тележка, вмещающая все, что существует  в  этом  мире  и  всех
других мирах. В этом коридоре нет ни поворотного круга, ни стрелок, вообще
никаких приспособлений  для  того,  чтобы  повернуть  назад  или  изменить
направление под углом, скажем, в сорок пять градусов.
   Стены коридора непроницаемы. И что происходит за его пределами - мы  не
знаем и можем лишь догадываться, правильно или неправильно. В нашей власти
- строить гипотезы, которые  мы  не  можем  ни  доказать,  ни  обоснованно
опровергнуть.
   Коридор кажется нам прямым, хотя на самом деле он не таков. Но  радиусы
его искривлений настолько велики, что мы их просто не замечаем, как,  стоя
на земле, не воспринимаем ее выпуклости.
   И нам кажется, что в этом и  заключается  наша  судьба  и  судьба  всех
миров: безостановочно двигаться из одной неизвестности в другую.
   На самом деле это не так. Наши представления о времени и  пространстве,
составляющих наш континуум, так же верны, но  и  так  же  ограничены,  как
механика Ньютона.
   И в то же время каждый из нас не раз и не два, но сотни и тысячи раз  в
своей жизни (даже если она не очень длинна) покидает этот  коридор  с  его
строгими условиями бытия. И оказывается в совершенно  другой  сущности,  с
другими законами, пространствами и временами, измерениями и данностями.
   Мы называем это - видеть сны.
   И даем этому совершенно неправильное объяснение.
   Мы размышляем и судим примерно  так,  как  человек,  впервые  увидевший
телевизор и пытающийся найти внутри черного или коричневого ящика все  то,
что мгновение назад было на экране.  Хотя  на  деле  действие  происходило
совершенно в другом месте, и - чаще всего  -  в  другое  время.  Передача,
идущая в записи -  своего  рода  путешествие  в  прошлое.  Иными  словами,
телевидению в какой-то мере  свойственно  владение  временем.  Правда,  не
будущим, но лишь прошлым и настоящим.
   Что же касается того, что мы называем снами...


   Однако, мне кажется, для первого разговора достаточно. Нет, я вовсе  не
против того, чтобы вернуться к теме при случае.
   Но сейчас  Борич  наверняка  прошел  уже,  оккупировав  Шестую  палату,
которую я стал было считать своей, все операции, связанные с подготовкой к
выходу в Пространство Сна. Ему дали выпить все, что положено (это вовсе не
то, чего хотелось бы), и сжевать горсть разной химии, поналепили  на  него
датчиков, понавтыкали иголок в грешную плоть -  и  помахали  рукой  вслед.
Вот-вот он окажется уже на месте работы, в ПС, и мы  сможем  наблюдать  на
экране пусть не за всеми, но  хотя  бы  за  некоторыми  из  ситуаций,  что
возникнут там в связи с его появлением. Не за всеми - по той причине,  что
у нас, как было сказано выше, время одно - а там их множество,  и  события
могут происходить в нескольких из  них,  но  для  нас  эти  времена  будут
казаться синхронными. Подобно тому, как  для  существа,  живущего  в  двух
измерениях, три, допустим, предмета, оказавшиеся на одной прямой, на  луче
зрения этого существа, не смогут восприниматься им сразу: оно увидит  лишь
ближайший предмет, остальные два укроются за  первым,  и  существо  должно
будет  обладать  способностью  к  весьма  абстрактному   мышлению,   чтобы
представить себе и то, что недоступно его непосредственному  восприятию  и
не может быть подвергнуто никаким воздействиям с его стороны.
   Вот почему здесь, в Производном мире, мы наблюдаем лишь  одно  событие,
когда на самом деле их происходит  -  некоторое  количество,  скажем  так,
отличное от единицы. Когда мы сами находимся там, в ПС,  это  кажется  нам
совершенно естественным и понятным. Но стоит нам вернуться в свою плоть  -
и мы снова оказываемся прикованными к одному временному  и  трем  линейным
измерениям.
   Кстати, в этой связи интересно...


   Однако  я  основательно  заболтался,  разговаривая  с  вами   -   моими
воображаемыми собеседниками. Это от волнения. Да, волнуюсь. Хотя и в меру.
   Ведь  одно  дело  -  уснув,  уйти  в  Пространство  Сна  непроизвольно,
подчиняясь его неведомым законам, плыть по  воле  волн,  без  руля  и  без
ветрил, куда понесет - а потом, проснувшись (если нам позволили  сохранить
память об увиденном, что бывает далеко не всегда),  с  удивлением  гадать:
почему мне приснилось что-то, совершенно непонятное и вроде бы не  имеющее
никакого отношения к моему жизненному опыту? И совсем другое - погрузиться
в ПС, обладая умением воздействовать на происходящее там,  имея  четкое  и
ясное задание, и не плыть по течению, а проложить свой курс в  туманном  и
постоянно меняющемся многообразии пространств  и  времен,  проложить  -  и
стараться следовать  курсу,  снова  и  снова  возвращаясь  на  него  после
неизбежных - из-за множества препятствий - отклонений. Препятствием  может
стать любой человек, оказавшийся в том же пространстве и том  же  времени,
что и вы или я, но наметивший себе совершенно иные цели, движимый  другими
замыслами. Но с людьми еще более или менее просто. Они понятны, и действия
их предсказуемы. Если бы, кроме людей, там не было никого  другого,  жизнь
казалась бы нам, как говорится, медом. Но другие там  есть.  И  это  стало
ясно заранее - как только наши теоретики поняли, что  там  -  пусть  не  в
наших микро- и макроконтинуумах, пусть в великом "Где-То"  -  присутствуют
существа, совершенно иные, чем мы. Мы не понимаем их целей, для них скорее
всего непостижимы наши. И тем более - те, ради которых я направлюсь  в  ПС
сейчас: уже совершенно не научные, не исторические  или  футурологические,
но чисто, так сказать, полицейские и тем более - политические,  которые  и
для нас самих-то далеко не всегда понятны и объяснимы.
   Но встречаться с тамошними, не относящимися  к  нашей  земной  культуре
существами, как я искренне надеюсь, мне не придется. А вот люди из  нашего
закоулка Производного Мира, некоторые из них, - мои противники, кем бы они
ни оказались, - меня тревожат. Они будут стараться во что бы то  ни  стало
помешать мне выполнить задание. Кому-то нужно, чтобы я навсегда,  или,  во
всяком  случае,  надолго,  заблудился   во   множестве   мини-континуумов,
"миниконов", как мы говорим. Пространства Сна, чтобы, сбитый  с  толку,  а
может  быть  -  просто   увлеченный   внезапно   возникающими   событиями,
ситуациями, отвлекся от выполнения  нужных  дел,  закрутился,  завертелся,
задержался, а может быть, и совсем потерял бы связь с Производным Миром, с
моим  остающимся  там  телом,  иными  словами  -  утратил  бы  возможность
вернуться в мир яви, то есть проснуться. Тогда врач  констатирует  смерть,
знакомые скажут, что мне повезло - умер легко, во сне. Правда,  плоть  мою
после этого не сожгут и не зароют  в  землю.  Она  будет  лежать  в  нашем
институтском - у нас не говорят "морге", это заведение тут носит  название
Музея. В саркофаге низкой температуры,  оборудованном  приборами,  которые
должны мгновенно отреагировать, как только в плоть вернется из ПС то, что,
в совокупности с нею, и является человеком. Все предусмотрено. Вот  только
до сих пор никто из утративших  связь  не  возвращался.  Сейчас  заполнено
шесть емкостей. И появись я вскоре там, будет мерещиться, что они  не  без
юмора безмолвно вопрошают: "Седьмым будешь?"
   В то время, как невещественные их тела и  по  сей  день  странствуют  в
безднах Пространства Сна, не находя потерянного выхода в  несовершенный  и
все же такой привычный и милый Производный Мир.


   Кстати, вас, наверное, успело заинтересовать это название:  Производный
Мир. В приложении к нашему естественному, явному, привычному миру.
   От чего производный? От какой основы?
   Поговорим об этом. Но уж как-нибудь потом.





   Дверь в наблюдательный  пост  была  заперта,  что,  впрочем,  вовсе  не
означало, что там никого нет. Просто доступ туда открыт не всякому даже из
работающих здесь; чтобы войти, надо иметь право на это. Я приложил  ладонь
с растопыренными пальцами на металлическую  пластинку  на  стене  рядом  с
дверью. Негромко щелкнуло, и я вошел.
   Перед розоватым экраном сидели несколько человек, в  том  числе  и  все
участники Консилиума. Среднее кресло пустовало, и я без колебаний прошел к
нему и уселся. Никто не произнес  ни  слова.  Все  напряженно  ждали.  Это
означало, что Борич уже уснул, а если говорить  точнее,  называя  вещи  их
именами, - дух его успел покинуть плоть и сейчас находился  в  переходе  к
Пространству Сна. Дух поддерживал с плотью  непрерывную  связь  по  каналу
возвращения, а  то,  что  нам  предстояло  увидеть  на  экране,  снималось
датчиками со спящего мозга в виде электромагнитного поля и,  пройдя  через
компьютерную преобразующую схему, должно было возникнуть на экране в  виде
нормального изображения.
   Переход в ПС не бывает, как правило, мгновенным, в отличие от выхода из
него; выйти  можно  и  рывком,  в  долю  секунды,  и  порой  только  такая
возможность и помогает избежать крупных неприятностей. А  туда  переходишь
постепенно и какое-то время  продолжаешь  воспринимать  этот.  Производный
Мир, не сразу понимая, что часть его  реалий  уже  вытеснена  и  место  их
занято сущностями ПС. Их становится все больше, но Производная  реальность
сопротивляется, дух высвобождается не сразу, он крепко  связан  с  плотью,
пока не удалится от нее на немалое расстояние - и, кстати, иногда именно в
эти  переходные  секунды  удается  заметить  и  осмыслить   вещи,   трудно
постижимые при взгляде только отсюда - или только оттуда.  Это  происходит
потому,   что   как   раз   тогда   нам   открываются   сразу    несколько
пространственно-временных континуумов или, как мы тут говорим,  макроконов
или плоскостей, и как  бы  предоставляется  возможность  выбора:  куда  мы
хотели бы попасть на этот раз.  Правда,  в  большинстве  случаев  люди  не
пользуются такой возможностью: просто не умеют  ею  оперировать,  и  тогда
вступает в свои права вероятность, а то и просто случай. Однако Боричу все
необходимые приемы известны не хуже, чем мне, и он наверняка воспользуется
самым выгодным из них. А мы тут сможем хотя бы частично проследить за этим
процессом. Вот по экрану уже пошла розовая рябь. А вот и начали проступать
картинки.
   Теперь надо только быть внимательным...





   ...Борич выбрал,  думается  мне,  лучший  из  возможных  путей.  Еще  в
переходном периоде он задержался - успел зацепиться, хотя у него  были  на
это лишь считанные микросекунды, - задержался на возвратном канале, откуда
должен был отправиться прежде всего в мой Семейный Круг, где его могли  бы
засечь ожидавшие меня наблюдатели, а затем - перекинувшись  парой  слов  с
моей матушкой и передав ей привет от меня - повернуть и пуститься  в  свое
собственное прошлое. Так он и сделал.
   Это не просто - решиться на такое развитие, когда знаешь, что за  тобою
наблюдают во все глаза. В Пространстве Сна  нет  запретных  тем,  и  когда
возвращаешься в собственное прошлое, то как  бы  выставляешь  на  всеобщее
обозрение не только те эпизоды своей жизни, которыми если не гордишься, то
хотя бы не стыдишься их, но и те, о которых с великим удовольствием  забыл
бы - а может быть, и на самом деле забыл. Но в Пространстве  Сна  все  они
остались и существуют сейчас и вечно. Идти на  такое  самораскрытие  может
только человек, чья совесть чиста, - или любитель играть по крупной,  если
ставка действительно велика.
   Борич выбрал этот путь - и сразу  же  оказался  в  собственном  прошлом
десятилетней - по нашему времени - давности.
   Я, да и не я один, понимал,  почему  он  двинулся  этим  путем.  В  его
прошлом был непродолжительный период, когда и он, и тот человек, розысками
которого мы занялись, находились в одно и то же время в  одном  и  том  же
месте. Они не знали друг друга, не встретились тогда, не  познакомились  и
оставались незнакомыми и по сей день. Однако, оказавшись в  том  временном
пласте, позволяя естественному времени унести себя в то самое место, Борич
наверняка намеревался встретить там Груздя и, применяя несложные (для нас)
приемы, следовать после этого уже в канале Груздя, не упуская его из  виду
до самого конца -  то  есть  до  сегодняшнего  дня.  Учитывая  возможность
влияния на течение каждого локального времени в ПС, Борич -  если  бы  ему
удалось выполнить свой замысел, - открывая субхронические туннели, а также
используя  встречные  движения  разных  миниконов,  перемещаясь  в  точках
пересечения из одного в другой, мог вместе с Груздем (и не подозревавшим о
том, что его используют в качестве направляющего и в то же время ведут  по
кратчайшему времени) в то мгновение, которое здесь, в ПМ,  будет  для  нас
реальным настоящим, в Пространстве Сна оказаться в том же самом микроконе,
что и объект наблюдения, - и смог бы содействовать скорейшему  возвращению
этого самого объекта в  Производный  Мир.  Конечно,  это,  строго  говоря,
являлось не его задачей, а моей; но уж очень  хотелось,  наверное,  Боричу
доказать, что он еще в полной форме и способен  выполнять  задания  высшей
категории трудности, что же касается меня,  то  мне  он  отводил  ту  роль
страхующего ассистента, которая первоначально предназначалась ему  самому.
Ну что же: я прекрасно понимал  его  и  даже  не  стал  обижаться.  А  для
остальных Борич, сумей он выполнить задуманное, оказался  бы  победителем,
которых, как известно, не судят.
   Для того, чтобы оказаться в нужной точке прошлого в наилучшей  форме  и
готовности  к  мгновенным  действиям,  Борич  решил  приближаться  к   ней
постепенно. Поэтому и отступил на десяток лет.


   Это было разумно. Но в данном случае оказалось ошибкой.
   Здесь уже произносилось слово "Память".  Она  часто  помогает  нам,  но
бывает, что и подводит. Так получилось и сейчас, хотя обнаружилось это  не
сразу.
   Поначалу все шло  благополучно.  И  быстротечные  эпизоды,  возникавшие
перед нашими глазами, свидетельствовали о том, что  Борич  реализует  свой
план успешно и никто вроде бы даже не пытается хоть как-то помешать ему.
   Эпизоды протекали очень быстро, потому, что, как  уже  говорилось,  мы,
остающиеся здесь, не можем видеть всех  процессов,  протекающих  в  ПС.  И
каждый, допустим, месяц, реализующийся в ПС, для нас  тут  укладывается  в
секунду, а то и меньше. Технически мы можем получить такое изображение, но
даже поступи мы так - мы все равно оказались бы не в состоянии  воспринять
его. Человеческий мозг - тяжелая, инерционная плоть - не может работать  с
такой  быстротой.  Поэтому  все,  что  считывают  с  канала   связи   наши
устройства, передается  в  институтскую  Великую  Извилину  (не  путать  с
Большой!). Она, повинуясь программе и совершая черт знает сколько операций
в секунду, находит наиболее интересные для  нас  эпизоды  и  замедляет  их
показ до такой степени, при которой мы уже способны различать и  понимать.
Конечно, и эта скорость достаточно  велика,  но  все  же  представление  о
происходящем у нас возникает. А при желании время от времени  мы  можем  и
замедлить  показ  до  нормального  темпа,  чтобы  вглядеться   во   что-то
внимательнее, и  даже  остановить.  Однако  делаем  это  редко:  при  этом
приходится жертвовать другими событиями, для которых  просто  не  остается
времени.  Разумеется,  можно  посмотреть  запись  потом,  когда  все   уже
закончится. Но тогда можно только видеть - но не влиять. А в ходе  событий
могло понадобиться именно наше воздействие на  них  -  если  оно  окажется
возможным.
   А у Борича, как было уже сказано, сперва все шло благополучно.
   Мы видели, как, возникая то по одну, то по  другую  сторону  кафедры  и
увлеченно жестикулируя,  он  объяснял  что-то  студентам.  Потом  один  из
слушавших стремительно сбежал по ступенькам амфитеатра и остановился перед
Боричем. Не переставая говорить, лектор вытянул руку и  легкими,  широкими
движениями стал отвинчивать правую руку студента, вращая ее в вертикальной
плоскости. Студент стоял безмятежно, не пролилось ни  капли  крови.  Борич
отвинтил руку и положил на стол, из плеча остался торчать штырь с резьбой.
Борич принялся за левую руку.  Потом  так  же  спокойно  отвинтил  голову,
высоко  поднял  ее,   что-то   объясняя,   делая   вращательные   движения
указательным пальцем.  Обезглавленный  устойчиво  держался  на  ногах.  Мы
наблюдали  за  происходящим  без  эмоций:  такое  было  не  в  новинку,  в
Пространстве Сна нет  невозможного,  в  нем  реализуются  мысли,  то  есть
движения духа, какими бы невероятными они ни казались; зато прошлое таким,
каким оно  было  на  самом  деле,  в  ПС  не  реализуется,  поскольку  эта
комбинация уже использована для построения Производной реальности, а копий
в ПС нет, есть лишь варианты. С прошлым - просто, не то что с будущим...
   Наверное, в Производном Мире, десять лет тому назад,  когда  Борич  еще
преподавал перед тем, как перейти в Систему,  этот  студент  испортил  ему
немало крови. Так  можно  было  подумать,  глядя  на  дальнейшие  действия
Борича. Он тем временем положил отвинченную голову рядом с обеими  руками,
щелкнул зажигалкой и поднес огонек к  неподвижно  стоявшим  останкам.  Они
вспыхнули, густо дымя -  горели,  как  целлулоид.  Борич  улыбался,  потом
отделил язык пламени и, размахивая им,  словно  красно-черным  полотнищем,
плавно взмыл над  аудиторией.  Дым  становился  все  гуще,  застилая  поле
зрения. Здесь,  у  нас.  Тигр  Подземелья  проговорил:  "Очень  логично  и
естественно, правда? И пока незаметно никаких признаков  вмешательства  со
стороны". На что  Жокей  Мысли  ответил:  "Слишком  мало  времени  прошло,
коллега. Полагаю, и в следующем эпизоде ничего еще не случится.  Они  ведь
должны не только увидеть, но и отправить  кого-то,  или  по  крайней  мере
передать - если их люди уже находятся в ПС. Наберемся терпения". -  "Я  не
стану возражать, если они вообще никак не отреагируют - это будет означать
лишь, что мы их переоценили", - заметил Пещерный Лев. Больше никто  ничего
не сказал, и мы продолжали следить за экраном.
   Дым тем временем разделился на отдельные лоскутья,  каждый  из  которых
превратился в черную птицу - они были бы похожи на  воронов,  если  бы  не
высокий султан из перьев на голове и  длинные,  словно  у  страуса,  ноги,
непропорционально  массивные  для  небольшого  тела.  Птицы   летели   над
набережной, пальмы бросали на  нее  тень.  Борич  медленно  шел  по  самой
кромке, снизу взлетали фонтаны брызг, когда  волны  налетали  на  каменный
берег.  Камни  были  голубыми.  Я  подумал:  жаль,  что  звук  оттуда   не
передается: вдруг захотелось услышать плеск волн, я уже несколько  лет  не
выбирался к морю - здесь, разумеется, в Производном Мире. Борич шагал, и с
каждым шагом в  его  внешности  происходили  изменения.  Менялась  фигура,
менялась походка, черты лица становились мягче, округлее, он был уже не  в
костюме, а в легком платье, ветер поднимал его - или  уже  ее?  -  длинные
волосы. Мы занимали позицию чуть сверху, как если бы наблюдали, скажем,  с
платформы грузовика. Навстречу женщине шел мужчина. То был тоже Борич, так
что поводов для волнения у нас  не  возникало:  это  не  было  посторонним
вмешательством, но лишь вариантами образа; видимо, поблизости  только  что
произошло  пересечение  микроконов.  Борич-он  и  Борич-она   поравнялись,
остановились и заговорили, улыбаясь, потом он обнял ее  за  талию,  и  они
пошли в том направлении, куда шла она. Там,  впереди,  виднелись  какие-то
строения, а что находилось правее,  за  пальмами,  мы  отсюда  не  видели.
Борич-женщина продолжала идти, движения ее  были  плавны  и  выразительны,
мужчина уже успел превратиться в собаку,  также  неторопливо  вышагивавшую
рядом. Борич кивнул(а)  собаке  и  остановился(лась)  у  возникшего  перед
ним/нею вертолета. Поднялся(ась) по короткому  трапу,  придерживая  подол.
Собака уже плыла в океане, совсем не поднимая брызг.  Смеркалось.  В  зале
позади меня  кто-то  досадливо  закряхтел,  потом  пробормотал:  "Даже  не
понимаю, какую тут применить методику при расшифровке".  То  был  Семерик,
наш главный аналитик. "Ничего особенного, - пришлось мне  ответить,  -  он
просто вызвал себя из другой плоскости  и  разделился  -  чтобы  возможные
преследователи растерялись хоть в какой-то степени". - "А их все  нет  как
нет, положительно, мы их переоценили", - заметил Жокей Мысли.  "Это  может
означать, что у них не так-то уж много людей, и они не могут  одновременно
перекрывать все предполагаемые каналы по  разным  плоскостям"  -  высказал
мнение Корявый Дуб. "Не убежден. Это может быть и контригра, -  проговорил
Висячий Замок. - Они могут отслеживать его отсюда, но  там  не  возникают,
чтобы не беспокоить нас преждевременно, напротив - хотят вселить в нас вот
эту самую мысль об их слабости". - "Ну, вы всегда сомневаетесь,  коллега",
- усмехнулся Тигр. "Да. И что в этом плохого?" -  спросил  Висячий  Замок.
"Ничего", - успокоил его Тигр. На этот раз усмехнулся Висячий Замок.
   Сейчас Борич мчался по широченному и совершенно  пустому  шоссе,  вдоль
которого то и дело возникали щиты с надписями; мне показалось,  что  буквы
были почему-то армянскими, но прочитать надписи, хотя бы не понимая, я  не
успевал - скорость была велика. Потом пространство  перевернулось,  дорога
оказалась над головой как серое, низко упавшее небо.  Борич  -  сейчас  он
снова  был  мужчиной  -  протиснулся  в   какую-то   дверцу,   мир   снова
перевернулся,  приходя  в  нормальное  положение,  и   Борич   пополз   на
четвереньках, потом поднялся на ноги и  побежал,  ежесекундно  спотыкаясь,
опустив голову, не оглядываясь. Он выбежал к ручью, вода была красной, как
кровь, из нее выглядывали и снова скрывались человеческие головы,  рты  их
двигались - наверное, что-то кричали. "Все естественно, все  совпадает,  -
задумчиво отметил Тигр. - Он действительно возвращается  по  своей  линии,
события соответствуют". Каждый из сидевших здесь счел нужным утвердительно
кивнуть. Все мы  прекрасно  знали,  что  даже  все,  некогда  пережитое  в
реальности Производного Мира, в Пространстве Сна никогда не возникает одно
к одному, потому  что  составными  частями  и  источниками  событий  в  ПС
являются не только факты, которые мы считаем реально происходившими, но  и
мысли, чувства, переживания, существовавшие в те мгновения и реальные  для
Пространства Сна ничуть не менее, чем дела, занесенные в протокол. Это азы
нашего дела, и было бы смешно, если бы мы вдруг  начали  удивляться  всему
орнаменту, окаймлявшему то, что в конце  концов  превратилось  в  реальные
события Производного Мира;  а  могло  ведь  и  не  превратиться,  отбор  и
реализация могли произойти  не  с  тем,  что  мы  считаем  зафиксированным
прошлым, но как раз наоборот - с тем,  что  сейчас  кажется  нам  подобием
бреда. Могло, в том-то и дело, этого возможно, в принципе, даже добиться -
хотя прямой связи с теми, кто это решает и исполняет, у нас нет, но  можно
выйти на контакт с ними трудным обходным путем (сокровенная мечта  каждого
из нас, дримеров, включая  Мастеров).  Однако  для  изменения  предстоящей
реальности нам потребовались бы  такие  энергетические  затраты,  что  эта
возможность никогда даже не обсуждалась  всерьез  -  разве  что  в  минуты
отдыха за рюмкой, когда мы, бойцы первой линии, собираемся вместе; но  это
бывает даже не каждый год.
   ...Борич успел уже договориться  с  мастерами  -  его  разбитая  машина
находилась в обширном  эллинге  вместе  с  другими,  видимо,  требовавшими
ремонта машинами, самолетами, кораблями. Закончив переговоры, он  вышел  и
зашагал  по  грязной  и  скудно  освещенной  улице  с  остатками  твердого
покрытия. Похоже, дело происходило в нашей стране. Борич  шел,  неуверенно
переставляя ноги, он был молод, на нем ловко  сидела  солдатская  форма  -
такая, какой она была лет тридцать тому назад, мы видели  на  его  погонах
две лычки - то есть он пребывал в звании младшего сержанта. Все,  казалось
нам, было в порядке - за исключением его  походки:  слишком  уж  она  была
неуверенной, как мы быстро поняли  -  в  большей  степени,  чем  требовало
качество дороги. Нет, явно не одни лишь выбоины  и  мусор  заставляли  его
двигаться по непредсказуемой траектории; он шел противолодочным  зигзагом,
сказал бы моряк, короткими  галсами.  Одолевал  пространство,  то  и  дело
спотыкаясь, падая на колено, потом и вовсе растянулся и с трудом поднялся,
постоял, пошатываясь...
   - Господи, - сказал Тигр. - Да он пьян вдрезину.
   - Чушь какая-то, - пробормотал Корявый Дуб. - Он вообще в рот не  берет
ничего крепче пепси-колы.
   Радоваться я поспешил: вмешательство началось...
   И в самом деле - впереди зажглись фары, и мы, еще даже не видя, поняли,
что это наверняка милицейский патруль. Тигр склонился к микрофону.
   - Палата? Как он спит?
   - Беспокойно, - послышалось в ответ. - Мечется, стонет.
   - Ясно, - хмуро проговорил Тигр. -  Ну  что  же,  мы  этого  и  хотели.
Остается только следить за развитием.
   - Остров, - сказал Дуб. - Смотри в оба. Тебе наверняка придется с  ними
стыкнуться - там.
   - Легко сказать, - пробормотал я. - Они же не останутся  в  милицейской
форме. Да и морды сменят...
   - Ладно, ладно, - сказал Дуб. - А то ты маленький и беспомощный.
   Там, в ПС, Борича уже грузили в машину.
   - Пожалуй, хватит, - заявил Пещерный Лев. - Надо отозвать его.
   Тигр Подземелья, на котором лежала тяжесть  решения,  сделал  вид,  что
ничего не слышал.
   - Большой риск, - сказал теперь, качая головой, уже Висячий Замок. -  Я
бы предложил срочный отзыв.
   - Риск, да, - на сей раз Тигр отозвался, хотя и не сразу. - Но это было
ясно  заранее.  Отозвать  сейчас?  Они  еще  не  заглотнули  наживку   как
следует... да отзыв вряд  ли  и  удастся  -  именно  сейчас.  -  Он  снова
обратился к иннеркому: - Контроль? Как его канал?
   - Сигнал проходит, но слабо, - был ответ. - Мощность падает, хотя и  не
резко, скорее плавно.
   - Понятно.
   На экране тем временем Борича, уже впавшего,  видимо,  в  беспамятство,
погрузили наконец в машину ПМГ. Бросилось в глаза несоответствие: действие
происходило  десять  лет  тому  назад,   машина   же   была   сегодняшней,
современной. Я записал для памяти номер - хотя и не был уверен в том,  что
разобрал каждую цифру правильно: освещение в ПС было крайне скудным.
   - На посту! - сказал Тигр командным голосом. -  Прибавьте  мощности  на
канал - есть же еще возможность! Акселератор в пол!
   - Делаем, - услышали мы. - Но они уходят в другую плоскость -  придется
вести широкий поиск...
   - Разумеется, они перейдут  в  другой  миникон,  -  проговорил  Висячий
Замок. - Каждый сделал бы то же самое. Поставьте метку!
   Однако Тигр Подземелья  не  отреагировал  на  это  предложение  должным
образом. Он лишь покряхтел и буркнул:
   - Забываете, коллега - вы не там, вы в яви...
   Эти реплики на секунду-другую отвлекли мое внимание от экрана, а  когда
я снова взглянул на него, там было пусто - струилась  лишь  розовая  рябь.
Все задвигались, начался негромкий разговор, который, впрочем, тут же  был
пресечен Тигром.
   - Попрошу тишины! - рявкнул  он  где-то  на  самой  грани  приличий.  -
Контроль! Что скажете?
   - Канал держим, он пульсирует. Но слабеет.
   - Проследить можно?
   -  Только  до  точки,  где  фиксировалось   событие.   Дальше   картина
размазывается.
   Собственно, так оно и должно было быть при переходе в  другой  миникон.
Канал куда-то вел, но  проследить  за  ним  сейчас  можно  было  бы,  лишь
находясь  в  том  же  пространстве-времени,  а  мы  пребывали   здесь,   в
Производном Мире, и никак не могли помочь беде. Конечно, поиск идет; но  с
таким же успехом можно пытаться загарпунить рыбу, тыкая  острогой  наугад:
море велико, да и рыба не стоит на месте.
   - Не так уж много шансов встретиться с ним снова, -  невесело  проронил
Пещерный Лев.
   - Ну, думаю, хоронить его  преждевременно,  -  не  согласился  Тигр.  -
Конечно, у них есть возможность прервать его канал  возврата,  только  они
вряд ли пойдут  на  это.  Для  них  куда  выгоднее  сохранить  его  -  как
заложника, или же склонить к сотрудничеству.  И,  во  всяком  случае,  они
сперва попытаются выяснить у него уровень нашей информированности, и  все,
что только возможно, - о наших намерениях. Нет, не думаю, что  сию  минуту
ему угрожает что-то серьезное. Ну что же, первое действие окончено.  -  Он
перевел взгляд на меня и, казалось, очень удивился. -  Остров,  а  почему,
собственно, ты еще здесь? Давно пора лежать на старте.
   Я позволил себе лишь пожать плечами:
   - Мне кажется, вы еще не снабдили меня всем, что  нужно:  в  частности,
где сведения о людях, которых  я  должен  разыскивать  там,  в  ПС,  чтобы
выяснить намерения Груздя?
   Тигр, похоже, слегка смутился, что бывает с ним раз в десять лет.
   - Разве я еще не?.. Ах, да. Вот. - Он сунул руку в ящик стола и  извлек
футляр с диском. -  Только  не  очень  долго,  пожалуйста.  У  меня  такое
ощущение, словно время утекает через меня и уносит частички меня самого...
   Я кивнул. Подобное чувство было мне хорошо знакомо. Взял диск и  встал,
сказав только:
   - Постараюсь уложиться в полчаса. Ну - в час, самое крайнее.
   И пошел в компьютерную, чтобы воспользоваться машиной посильнее.





   Я заложил  диск  в  машину  и  сидел,  читая  тексты  и  вглядываясь  в
изображения,  возникавшие  на  дисплее.  Занятие  это  никак  не  улучшало
настроения. Людей, более или менее тесно связанных с исчезнувшим  Груздем,
в списке оказалось намного больше, чем я рассчитывал.  Машина  потрудилась
на славу и  выкопала  всех,  кто  хоть  когда-либо  упоминался  средствами
информации - открытыми, а еще более - закрытыми - в связи с  Груздем.  Тут
можно было найти всех, начиная с его жены и кончая официанткой  в  элитном
санатории, с которой он перебросился парой слов шесть лет тому  назад.  То
есть прежде, чем работать с этим списком, следовало пропустить  его  через
мелкое сито - и лишь тогда приступить к анализу и отбору.
   Того часа, за который я обещал справиться с делом, едва хватило на  то,
чтобы на скорую руку слепить программу -  то  самое  сито  -  и  заставить
машину заняться отбором. Ждать результатов времени не оставалось, так  что
пришлось  отложить  эту  приятную  работу  до  возвращения   из   первого,
прикидочного выхода в ПС.
   На всякий случай я выделил троих, с кем стоило бы побеседовать в первую
очередь. Ими оказались жена Груздя, его заместитель по фирме  Сорокопут  и
Зурилов, директор головного института, в котором вроде бы делалось  то,  о
чем нам рассказывал генерал Асунин.
   Так я и доложил Тигру, явившись в его кабинет. Он  хмуро  посмотрел  на
меня и проворчал:
   - Вечно у вас какие-то неприятные неожиданности. Хоть бы  раз  обошлось
без фортелей. Ну что же - идите, готовьтесь к старту...
   - Я хотел бы сперва переговорить вот с этими тремя.
   - Так говорите - кто вам мешает?
   Мысленно я ответил ему, но вслух не стал.
   - Я пытался дозвониться. Но сейчас никого нет на месте.
   - Их нет на месте, а у вас нет времени.  Поговорит  кто-нибудь  другой.
Или же вы разыщете их в ПС.
   Я не стал объяснять ему, что в ПС их можно  будет  застать  лишь  часов
через шесть-семь по времени яви - но по этому самому необратимому  времени
у нас было вообще считанное количество часов. Он и сам знал  все  не  хуже
меня,  но  ему,  похоже,  нужно  было,  чтобы   все   поскорее   началось,
закрутилось, засвистело, рассыпая  искры.  Для  отчета?  Или,  может,  для
собственного удовлетворения? Начальников не всегда легко понять.
   Я вздохнул и встал. И тут заворковал телефон.  Отсюда  не  было  прямой
связи с городом, а когда кто-то  пытался  дозвониться  до  наблюдательного
поста, ему приходилось долго дискутировать с  оператором  наверху  прежде,
чем добиться соединения. И раз уж оно произошло  -  значит,  было  в  этом
звонке что-то важное.





   Недовольно хмыкнув. Тигр взял трубку. И почти сразу же протянул ее  мне
со словами:
   - Тебя. Надеюсь, ты не оставляешь этого номера своим девицам?
   Я лишь пожал плечами, настолько  бессмысленным  был  вопрос.  И  поднес
трубку к уху.
   - Да, слушаю.
   Это и на самом деле была девица.  Единственная,  кому  этот  номер  был
известен. Я доверил ей эту комбинацию  цифр  со  строгим  предупреждением:
пользоваться только в случае самой серьезной необходимости. Хотя  и  тогда
уже понимал, что понятие такой необходимости у меня  и  у  девы  школьного
возраста может ну никак не совпадать. Хотя до сих пор дочка и в самом деле
этой связью не пользовалась.
   - Па!
   Слышно ее было плохо. В трубке шуршало. Потом и отдельные  слова  стали
пропадать; но к этим телефонным штукам я давно привык.
   - Собственной персоной. Что случилось? Конец света? Ты где?
   - У тебя дома.
   - Ну и что там?
   - Думала, ты тут. Ждала. Ты ведь обещал...
   Кажется, я и в самом деле планировал сегодня погулять с ней, время  для
этого у меня возникало не часто. Хотя,  может  быть,  обещание  было  дано
вчера или позавчера. Но, во всяком случае, еще до происшествия с Груздем и
тотальной мобилизации всех, способных деятельно спать.
   - Извини, подруга. Прогулка срывается по независящим от меня  причинам.
Перенесем на другой день. Сообщу. А  сейчас  мне  ну  совершенно  некогда.
Обижайся умеренно, ладно?
   Я уже отводил трубку от уха, чтобы водворить ее на  место.  Но  вовремя
услышал:
   - Да я не об этом. Это поняла сразу. Понимаешь, я не могу  выйти,  твои
запоры не работают, а я уже опаздываю. Может,  подскажешь,  что  тут  надо
сделать?
   - Ах ты, елки-палки... - только и пробормотал я.
   Замки в моем жилье и в самом деле были  с  секретом  -  и  не  с  одним
только, а с полным комплектом сюрпризов для непрошеных гостей. И не только
у меня; любой из дрим-оперативников сразу же получал в  свое  распоряжение
такую   механику-электронику-чертзнаетчтонику.   Таковы   были    условия,
продиктованные нам оттуда, из неведомых уровней ПС. Мы, откровенно говоря,
считали это проявлением  обычной  перестраховки  и  тупости,  свойственной
любому руководству; до сих пор никому из нас не приходилось видеть систему
в действии - на  неприкосновенность  наших  обиталищ  никто  пока  еще  не
посягал. Но в этой механике было, в частности, предусмотрено и устройство,
которое мы окрестили собакой: если кто-нибудь и проникнет в  квартиру,  то
выйти оттуда уже не сможет до возвращения  хозяина,  как  не  в  состоянии
окажется и оказать сопротивление. Мне оставалось  лишь  от  души  пожалеть
дочку.
   - Эй, ты не очень испугалась?
   - Сперва. Но только немножко. Хорошо, что была рядом с телефоном, когда
эти штуки заработали. Как мне освободиться?
   "Интересно, - мельком подумал я, - а почему система не  подала  нужного
сигнала?" - Но тут же спохватился: я ведь уже переоделся  и,  естественно,
сигнальная крякуша осталась в той одежде, где сейчас и голосит,  наверное,
во всю мочь...
   - Алло, дочка, ты слышишь?
   - Улавливаю, как ты сопишь.
   Она явно старалась сохранить присутствие духа.
   - Ты ничего не сможешь сделать. Придется  потерпеть  еще  (я  прикинул)
минут сорок. Приеду и вызволю тебя.
   Послышался глубокий вздох.
   - Значит, я все-таки опоздаю.
   - На свидание?
   - Если бы. На занятия...
   - Ничего. Дам тебе оправдательный документ. Все, уже бегу.
   - Поторопись. А то мое терпение кончается. И кое-что еще. К  сожалению,
я далеко от туалета...
   - Терпи, коза, - пожелал я ей. - Барабаном будешь.
   Кинул трубку на место. Все глядели на меня, как на морское чудо.  Я  не
стал тратить времени на объяснения.
   - Кто-нибудь даст машину? Нормальную, не наш предкатафалк.
   Похоже было, что они поняли все и без комментариев. Жокей  Мысли  сразу
бросил мне ключи от его "Хонды". Тигр сказал только:
   - Так быстро, как только возможно. Но без нарушения правил.
   Я кивнул  и  кинулся  к  выходу,  придерживая  полы  халата,  чтобы  не
демонстрировать окружающим свои прелести.





   Будь обстановка нормальной,  я  ехал  бы  как  можно  медленнее,  чтобы
растянуть удовольствие,  возникающее  при  управлении  такой  машиной.  Но
сейчас не до того было. И не только потому; что я беспокоился о дочке. Тут
было  множество  несообразностей.  И,  автоматически   руля,   я   пытался
разобраться в них - хотя бы в первом приближении.
   Начать  с  того,  что  "собака"  на  дочку  вообще   не   должна   была
среагировать.  В  анализатор  системы  были  заложены,   наряду   с   моей
собственной биокартой, и все дочкины данные - и только ее. Если бы это  не
было сделано, она не могла бы и попасть в квартиру,  поскольку  взломщиком
высокого класса никак не могла считаться.  И  при  ее  появлении  на  моей
территории аппаратура должна была поднять тревогу  лишь  в  одном  случае:
если бы вместе с нею там возник еще какой-нибудь человек - или люди.
   Но и это не все. Попади она действительно в такую ситуацию,  она  знала
бы, как выбраться из нее, я ее научил и этому. Хотя, конечно, от  волнения
и страха она могла перезабыть все на свете.
   Впрочем,  голос  ее,  несмотря  на  скверную   слышимость,   вовсе   не
свидетельствовал об испуге.
   "Значит, - думал я, аккуратно притормаживая перед тем, как взять правый
поворот, - того положения, о котором она мне говорила, на деле  просто  не
могло существовать. Можно представить, что некто, вошедший одновременно  с
нею, заставил ее позвонить мне и сказать именно то, что она и  произнесла.
Тут,  однако,  возникает  новая  несообразность.  Как  только  посторонний
оказался в квартире, хотя бы и в сопровождении девочки, система все  равно
должна была сработать против него. Если только дочка не включила сразу  же
сигнал "Свой". Сама она этого  делать  не  стала  бы,  настолько  она  уже
научилась разбираться в обстановке,  мое  воспитание  не  пропало  зря.  А
значит, если она все-таки включила, то лишь потому, что ее заставили.
   Кто же мог  заставить?  Ответ  прост:  человек,  знающий  не  только  о
существовании самой системы, но и о подробностях  пользования  ею,  в  том
числе и о сигналах.
   Но об этом знают только люди из нашего Института - ну и, разумеется, из
соответствующих Бюро в других странах.
   Иными словами, предполагаемый "свой" был и на самом деле своим. Своим -
и в то же время не только чужим, но (что намного хуже) враждебным.
   Противник - или один из них.
   Так или иначе, дочка попала в переплет. И надо ее выручать".
   ...Короче говоря, когда я остановил машину перед моим домом, я был  уже
готов ко всякого рода неожиданностям.
   Я  запер  машину,  включил  защиту,  тоже  особого  рода  -   транспорт
представителей других бюро и нашего собственного начальства был оборудован
не хуже, чем квартиры,  -  и  вбежал  в  подъезд,  понимая,  что  в  своей
больничной  униформе  являю  собой  зрелище  не  только  комичное,  но   и
вызывающее  подозрения  у  нашего  многократно  обокраденного   и   битого
населения.
   По счастью, ни в подъезде, ни в лифте мне  не  встретился  никто.  И  я
добрался до двери без приключений.





   Я умею многое. Мне приходилось летать на всем, что способно подниматься
в воздух: легкомоторных и тяжелых  самолетах,  ракетах,  дельтапланерах  и
просто планерах, а также оседлав птицу - или вообще без  всяких  подручных
средств. Плавать на воде и под водой, на таких  глубинах,  какие  (принято
думать) недоступны человеку, даже вооруженному самой хитроумной  техникой.
Прокладывать ходы в земле - и под самой ее поверхностью, и  в  глубине,  в
странном царстве сверхвысоких давлений и температур, в  котором  рождаются
алмазы. Мне приходилось пировать  с  императорами  и  кутить  с  убийцами.
Преследовать - и скрываться от погони, верхом ли на лошади, в  автомобиле,
на мотоцикле, а то и бегом на своих двоих. Убивал и,  бывало,  без  малого
умирал сам.
   Хотя ничего этого  я  не  люблю  и  никогда  не  любил.  Просто  служба
складывалась так, что мне приходилось - и сейчас еще  порой  приходится  -
пользоваться этими моими способностями и умениями.
   Люблю я другое. Тишину. Спокойное дыхание природы, ее голоса во всем их
многообразии - от едва уловимого шелеста до  грома  и  грохота,  от  каких
меркнет сознание. Ощущение близости женщины, все равно -  вблизи  ли  она,
или очень и очень далеко.
   Люблю свободу и покой. Не люблю приказов. И не люблю спать.
   Но приходится.





   Приготовился я, как выяснилось, все-таки не ко всему.
   Это я понял сразу же, как только оказался  перед  дверью:  малозаметный
для постороннего глаза индикатор недвусмысленно  свидетельствовал  о  том,
что за время моего отсутствия в  квартиру  никто  не  входил.  Даже  и  не
пытался. Ни посторонний. Ни свой.
   Иными словами - дочки здесь не должно было быть. И  тем  не  менее  она
звонила отсюда. На индикаторе аппарата внизу, в  Наблюдательном  посту,  я
своими глазами видел именно мой номер.
   Рисковать я не собирался. Оружия при мне не  было.  И  перед  тем,  как
привести в  действие  систему  входа,  я  запросил  информацию  отсюда,  с
лестничной клетки.
   И получил ясный ответ: квартира была пуста. Меня никто не  ждал.  Можно
было входить без опаски.
   Я выполнил все необходимые действия.  Замки  сработали  без  осечки.  Я
вошел. Лампочка контрольного поля в прихожей помигала и  выключилась;  это
означало, что я опознан и признан хозяином своего дома.
   Я прошел в кабинет, испытывая некоторое волнение. Там было тихо,  царил
порядок (в той степени, в какой у меня вообще может существовать порядок).
Я открыл стенной сейф, вынул пистолет в кобуре и надел под халат. Так,  на
всякий случай. Хотя здесь,  в  Производном  Мире,  мне  еще  не  случалось
применять оружие - во всяком случае, в связи с делами нашей Системы.
   Почему-то стараясь ступать бесшумно (хотя  в  общем  я  технике  скорее
доверяю, чем наоборот), я прошел в спальню. На кухню. В ванную. В  туалет.
Держа оружие наготове, распахнул дверцы стенного шкафа в  прихожей,  потом
другого - в спальне. Все это я делал  скорее  для  того,  чтобы  какими-то
простыми действиями успокоить себя и сосредоточиться на  решении  внезапно
возникшей задачи: qui prodest? Кому выгодно?
   Окончательно убедившись, что  в  квартире  являюсь  единственным  живым
существом, я вернулся в кухоньку, уселся за стол и стал рассуждать.
   Что я мог сейчас считать установленным?
   Первое: кому-то понадобилось либо на какое-то время устранить  меня  из
Института и тем самым отсрочить выход в ПС на задание, либо же  опять-таки
на непродолжительное время заставить меня вернуться в мое жилище.
   Второе казалось мне менее вероятным. Выманить меня сюда стоило бы разве
что в том случае, если бы мне подстроили тут какую-то  неприятность.  Меня
мог, например, ждать киллер в подъезде или около него. Или дверь оказалась
бы заминированной. Но меня не ждали.  И  дверь  не  взорвалась,  поскольку
никакого заряда не было.
   Какие еще  варианты?  Попытаться  убрать  меня  выстрелом  через  окно,
наподобие того, что было устроено на пороге Института?  Но  если  вся  эта
кампания осуществлялась или хотя бы направлялась человеком  из  Института,
то такой вариант был бы отвергнут  ими  в  самом  начале:  во  всех  наших
квартирах стоят пуленепробиваемые стекла.
   Значит, нужно было  удалить  меня  из  Института.  Выиграть  час-другой
времени. Видимо, там, в ПС, у них дела складываются не очень благоприятно,
и им просто необходимо задержать меня здесь. У них есть какой-то график, и
они в него не укладываются. Связано ли  это  с  операцией  против  Борича?
Или?..
   Я зевнул. Очень хотелось спать. Голова была наполнена  густой  смазкой,
мешавшей шарикам крутиться. Я так и не успел отдохнуть. Не дали.  Вытащили
из леса, из чудесного зеленого леса, где негромко журчит ручей...
   Что-то стукнуло. Я успел еще понять, что  это  моя  собственная  голова
упала на стол, за которым я сидел. Нет, ее не отрубили. Просто не осталось
сил, чтобы держать ее прямо.
   Какие там были еще варианты?..
   Наверное, они были. Но меня уже не было в Производном Мире.
   Мышеловка - это было  последним,  что  успел  подумать  я  въявь.  Меня
насильно вытаскивают в Пространство Сна,  в  не  мною  выбранное  место  и
время. Кто же?..
   Потом был привычный туман переходного состояния.





   ...Я оделся, сунул пистолет в карман куртки и вышел на улицу.
   Стояла московская ночь семидесятых годов, тусклая  и  слякотная.  Поток
машин на Кольце иссякал, и кандидаты в  самоубийцы  яростно  бросались  на
мостовую, чтобы остановить левака. Скворечники ГАИ опустели. Выключилась и
многоцветная реклама страхового общества  на  двух  языках.  Желто  мигали
светофоры. Почти не было прохожих. Никто не хотел рисковать без  нужды.  В
урне близ подземного перехода догорал мусор, и урна казалась алтарем после
языческого жертвоприношения. Только пахло не туком, а паленой газетой.
   Засунув руки в карманы куртки, я шагал быстро  и  уверенно,  как  будто
твердо знал, куда иду, и как если бы идти туда мне было очень нужно.
   Я и действительно знал.
   Через минуту-другую я, как нередко бывает  в  ПС,  оказался  совсем  на
другом  конце  города.  Было  совсем   темно,   однообразные   девяти-   и
двенадцатиэтажки спали, дорога была в ямах, выбоинах, порою  мусор  хрупал
под ногами. Я шел все быстрее, словно меня  ждали,  а  я  опаздывал.  Часы
показали половину третьего. Я уверенно вошел в подворотню  и  там  толкнул
низкую, меньше роста,  дверцу,  над  которой  смутно  виднелось  забранное
решеткой окошко. Вошел, пригнувшись. Каморка  была  примерно  два  на  два
метра. Это я увидел, нашарив  выключатель;  когда  я  щелкнул  им,  возник
слабый свет, я обернулся - это свеча загорелась на табурете. Еще из мебели
в каморке помещалась вроде бы лежанка, на  ней,  поверх  тряпья,  валялись
черный бараний тулуп и широченная шляпа с плюмажем. Рядом со свечой  стоял
котелок с кашей и бутылка. Каша  оказалась  пшенная  с  салом,  кондер,  в
бутылке же - не то, чего я ждал, но просто фанта. А на лежанке сидел мужик
в черном бархатном камзоле, коротких - выше  колена  -  широких  штанах  с
прорезами, сшитых из чего-то блестящего,  и  мягких,  с  низко  спущенными
голенищами, верховых сапогах. Обеими руками он опирался на упертую  в  пол
винтовку  прошлого  века,  одновременно  ими  же  поддерживая  подбородок,
украшенный буйной распутинской бородой. Глаза человека были устремлены  на
меня.
   - Мусор, - произнес он негромко.
   - Грязно, - согласился я.
   - Ты - мусор, падло, - пояснил он.
   Пришлось перестроиться.
   - От петуха слышу, - сказал я.
   - Запомню, - пообещал он. - А теперь слушай.  Не  лезь  в  чужие  дела,
понял? Не твоя печаль. Не шныри. Заблудишься -  и  хана  тебе.  Борич  уже
сгорел, то же и с тобой будет. Да пожалей ребенка, если  своей  шкурой  не
дорожишь. И еще послушай. Это - последнее  предупреждение.  Дальше  -  шаг
влево, шаг вправо - стреляем без оклика.
   Предупреждение  насчет  ребенка  мне  очень   не   понравилось.   И   я
рассердился.
   - Тоже мне хунхуз, - сказал я  как  можно  презрительнее.  -  Ты  из-за
параши света белого не видишь. Линяй отсюда на цырлах...
   - Ты, фраер! - ответил он, не двинувшись с места. - Это  тебе  кажется,
что ты жук, а на деле ты волосатик, с тараканом в котелке. Знал бы ты,  на
кого поднимаешь голос...
   - На кого же? Это интересно...
   Тут он, кажется, сообразил, что разговор пошел не в ту сторону. Прыгнув
назад, он швырнул винтовку и выхватил из-за спины автомат, солдатские  его
бутсы звякнули подковками по камню. Рукав  на  долю  секунды  задрался,  и
этого времени мне хватило, чтобы увидеть на его предплечье давно  и  очень
хорошо знакомый знак: изогнутое аркой дерево  и  еще  две  буквы;  вот  их
разглядеть я не успел, и это было очень нехорошо:  прочитай  я  их,  сразу
понял бы, из какого он Бюро, из какой страны... Но сожалеть было  некогда.
Я  упал,  на  лету  отстегивая  от  пояса  аркан.   Хотелось   взять   его
живым-здоровым, у парня явно имелось множество нужной мне информации.  Его
первая очередь прошла впритирку, хотя он и не целился; из этого следовало,
что стрелял он выше среднего. Я откатился  вбок,  заставляя  его  изменить
позицию, поскольку мы оказались уже не в помещении, а где-то на  лесосеке,
где еще валялись хлысты; за одним из них я и укрылся. Не давая ему времени
прицелиться,  бросил  аркан.  Он  уклонился   в   последний   миг,   петля
захлестнулась на стволе автомата, упершись в высокую мушку, я рванул, и он
не смог удержать оружия. Посветлело; и, не оглядываясь, я  понял,  что  за
спиной  сгущаются  багрово  светящиеся  облака.   Предстояло   пересечение
микроконов. Противник тоже понял это и, оставшись безоружным, кинулся в ту
сторону: хотел скрыться в другом микроконтинууме, пока я не успел  настичь
его. Пистолет был уже у меня в руке. Я выпустил серию и, похоже, задел его
- но поздно: он  уже  исчез  в  багровом  мерцании,  за  которым  чудились
какие-то зеленые  стволы.  Мгновение  я  выбирал:  рвануться  за  ним  или
закончить эпизод? Преследование  его  в  ином  пространстве-времени  могло
затянуться надолго, может быть, таков и был их план -  не  зря  ведь  меня
вытащили сюда. Даже переход в другую плоскость они могли предвидеть. Знать
бы еще - кто "они". Но это сейчас не получилось, скорее можно будет  найти
ответ там - в Производном Мире.
   Итак - домой?
   Размеренно и глубоко дыша, я сосредоточился.
   В лесу, где я сейчас оказался, было тихо и тепло, солнце  склонялось  к
вечеру, и хотелось лечь и бездумно лежать на сухой земле - час,  другой...
Я и в самом деле лег, закрыл глаза, стал нащупывать канал возврата. Нашел.
Он пульсировал ровно, в такт моему дыханию. Шесть секунд, семь,  восемь...
Я открыл глаза и оторвал голову от стола. У себя дома.
   Позвонил в Институт. Тигр откликнулся обеспокоенно:
   - Я ждал звонка десять минут назад. Стал звонить сам - без отклика. Что
произошло?
   - Расскажу. Они начали игру со мной и в ПС. Зачти это, как  прикидочный
выход. Что о Бориче?
   - Пока все так же.
   - Выезжаю.
   Я запер квартиру. "Хонда" стояла  там,  где  я  ее  оставил.  Никто  не
пытался вскрыть ее - и на том спасибо. Я поехал, по-прежнему  не  превышая
скорости: время было слишком дорого, чтобы тратить  его  на  объяснения  с
орлами из ГАИ.





   И все-таки: кто там, в ПС, противостоял мне?
   Я полагал, что это должен был быть дример достаточно  высокого  класса,
если уж его послали, чтобы обезвредить меня. В Институте таких было не так
уж много. И о каждом  из  них  имелись  исчерпывающие  данные.  Во  всяком
случае, так было принято считать. К моему возвращению компьютер успел  уже
пропустить заданный ему список через  сито,  но  Тигр  глядел  так  гордо,
словно эту работу проделал он сам.
   - Вся информация  в  твоем  распоряжении,  -  сказал  Тигр.  -  Сиди  и
разглядывай. Да ты и так всех знаешь. В каком он был облике?
   - Урка. Хотя прикид не соответствовал. А в миг перехода - показалось  -
змей.
   - Зоологический?
   - Нет. Скорее мифология. Южная Америка.
   - Ну что же: для опознания не так уж мало. Давай-ка попробуем  пошарить
по этим сведениям...
   Ему, кажется,  не  терпелось  принять  хоть  какое-то  непосредственное
участие в операции; ничего удивительного: сам он долгие годы находился  на
оперативной работе - не в ПС, конечно, тогда мы об этих материях ничего не
знали.
   - Ладно, - согласился я без особой охоты.
   Не следовало ожидать, конечно,  что  мы  найдем  в  файлах  изображение
персонажа (так мы называем тех, включая и  себя  самих,  кто  действует  в
Пространстве Сна; наименование "люди" как-то не звучит, люди мы - здесь, в
яви, в Производном Мире, там же - лишь персонажи. Еще и потому, что, кроме
тех, кто обладает реальностью  в  ПМ,  там,  в  ПС,  существует  множество
других, такой реальности не имеющих и  даже  никогда  не  имевших,  и  их,
кстати, куда больше, чем нас), - того персонажа, что противостоял мне.  Мы
очень редко фигурируем там в своем облике - по множеству  причин.  Придать
себе любую внешность - это азы ремесла, с  этого  все  начинают.  Так  что
никто там не соответствует своему паспорту. Но тем не менее у  каждого  из
Примеров, особенно опытных, существуют свои излюбленные обличья, в которых
они чувствуют себя наилучшим образом. Вот эти-то изображения и заложены  в
компьютер. Их бывает до нескольких десятков, но основных - базовых, как мы
говорим - редко оказывается более  шести-семи.  Просмотреть  эти  варианты
облика каждого нашего дримера я и  хотел.  Помимо  изображений,  в  списке
имелись и данные об интересующих нас людях: об  их  симпатиях,  привычках,
любимых книгах, фасонах,  животных,  деревьях,  цвете  волос,  пословицах,
играх, именах - и так далее, и тому подобное, обо всем том, что  и  делает
человека  единственным  и  неповторимым.  Этим  я  сейчас  и   намеревался
воспользоваться для опознания.
   Информация  эта  в  компьютере  обычно  свирепо  засекречена,  и  Тигр,
склонный к формализму, не преминул поступить так же и с результатами моего
заказа. Чтобы войти в эти файлы, нужно  было  знать  полдюжины  паролей  и
столько же кодов, ежесуточно меняющихся. Все это хранится у  Тигра  и,  на
всякий случай, дубликаты имеются у Дежурного Мастера. Дежурил сегодня Дуб.
Но Тигр охотно сообщил мне все нужное. Потом нетерпеливо отстранил меня  и
уселся сам.
   Он обрадованно стал вытаскивать на дисплей одно изображение за  другим,
и   мы   начали   внимательно   прочитывать   пояснительные    тексты    с
характеристиками изображенных на снимках лиц.
   - Иконин: рыбалка, филателист, Тургенев...
   - Мимо.
   - Хохлов: футбол, компигры, Шолохов...
   - Дальше.
   - Ищенко: теннис, кроссворды, за чтением не замечен...
   - Следующий.
   Так мы перебрали десятка с полтора. Стало уже надоедать.
   - Хижин. Дважды судился. Был актером. Стреляет на седьмом уровне.
   У нас есть такая классификация - из десяти баллов.
   - Стоп! - сказал я. - Похоже. Читай дальше - все о нем.
   Тигр сперва пробежал текст глазами. Нахмурился и ткнул пальцем в экран:
   - Вот тебе, пожалуйста.
   Я прочитал:
   "Выехал на постоянное местожительство в Новую Зеландию". И стояла дата:
это примечательное (для него) событие случилось около года тому назад.
   Очень хорошо, просто прекрасно.
   За исключением одного: в Новой Зеландии не было Бюро Системы ОПС.
   Мы смотрели друг на друга с минуту - пока экран не очистился: программа
секретности  не  любила,  когда  данные  долго  маячили  на  дисплее   без
употребления.
   - Значит, он где-то в другом месте уже, - сказал Тигр. - Сейчас некогда
выяснять - где и что; придется просить генерала.
   - А может, легатов?
   Тигр покачал головой:
   - Бесполезно, как я понимаю. Нет, тут нам его уже не  выловить.  А  вот
там тебе,  пожалуй,  еще  придется  с  ним  пересекаться.  Возможно,  даже
выманить его на себя  -  и  допросить  с  пристрастием?  Может  получиться
интересно, а?
   Я немного подумал.
   - Хотелось бы сперва разобраться: как им удалось провести меня?
   - Мы тут вроде бы уже сообразили. Анализировали  разговор.  Твоя  дочка
скомбинирована из шести, а может, семи  записей,  недостающее  создано  на
компьютере, очень гладко - но при серьезном изучении все разваливается.  А
твой номер - тоже просто: звонили, подключившись к твоей паре,  телефон-то
обычный, городской.
   - Сколько лет еще будем просить о создании собственной сети? Что нам  -
забастовку, что ли, объявлять? А пока снабдили бы хоть сотовыми...
   Вместо ответа Тигр прокряхтел  что-то  невразумительное.  Понять  можно
было только последние слова:
   - Садись и просматривай дальше - всю галерею. Попробуй выявить тех, кто
здесь был теснее других связан с этим Хижиным.  Хоть  их  потрясем,  может
быть, что-нибудь  и  высыплется.  Постарайся  справиться  за  час.  Больше
оттягивать нельзя. Надо  тебе  выходить.  Иначе  мало  ли  что  может  там
приключиться с Боричем. Тебе прежде всего придется его отыскать, в  случае
чего и он тебя сможет подстраховать, верно?
   - Кстати, - вспомнил я, - а Степ вернулся? Вылез? Ну, тот паренек,  что
угодил в Туннель. Кстати, что у него было за задание?
   Тигр мотнул головой:
   - Нет еще. Да ничего с ним не сделается, на него же охота  не  открыта.
Разве что в бруки наложит. Задание? Легкое: предупредить кое-кого...
   Тигр любил произносить именно так: бруки.
   Я пожал плечами:
   - Галерея мне сейчас больше ни к чему. С вашего  позволения,  попробую,
пока еще возможно, разобраться в его биографии. Найти подлинные данные - в
засекреченных файлах: Груздь ведь входит в те списки.
   - Только не затягивай.
   Я уселся и принялся за работу. Вход  занял  несколько  минут:  было  до
черта всяких блоков. Наконец я оказался в  дирекции.  И  увидел,  что  она
пуста. Файлы стерты до основания. А  ведь  только  что  материалы  были  в
совершенном порядке.
   С четверть часа мы пытались восстановить хоть что-нибудь. Но  все  было
вырвано,  что  называется,  с  мясом.  Программа  с   восстановлением   не
справилась.
   Тигр, отчаявшись, проговорил мрачно:
   - Холодная водичка. На грани замерзания. Но  прыгать  в  нее  тебе  все
равно придется. Хотя ты и  не  морж.  А  мы  уж  тут  поищем,  постараемся
разобраться, что к чему.
   На что я не совсем вежливо ответил:
   - А по мне хоть и не разбирайтесь. Ну вас всех ик и ув...
   Я намеренно проговорил это с густым местечковым акцентом. Просто у меня
было скверное настроение.
   И пошел в третью, нелюбимую палату - ложиться для выхода, на  этот  раз
уже по своей программе, всерьез.









   Я лежал на спальном станке и размышлял вот о чем:  насколько  я  сейчас
напоминаю - или не напоминаю -  фараонову  мумию.  Решил,  что  не  очень:
фараонам вряд ли ставили две капельницы одновременно. И  при  этом  им  не
приходилось еще и отвечать на вопросы. Фараону определенно было лучше.
   Корявый Дуб выговаривал слова торжественно, словно церемониймейстер:
   - Как ты чувствуешь себя? Здоров ли?
   Я отвечал, каждый раз глубоко вдыхая воздух, как если  бы  в  нем  было
растворено безграничное терпение и покорность судьбе:
   - Чувствую себя совершенно здоровым.
   - Ты спокоен?
   - Да.
   - Силен?
   - Как никогда раньше.
   - Готов ли уйти на задание?
   - Я готов.
   - Уходишь ли с желанием вернуться?
   - О, да. Безусловно.
   - Дорог ли тебе этот мир - Производный Мир?
   - Он - все, что у меня есть.
   - Он достаточно плох. И тем не менее нет другого, в котором ты  был  бы
дома. Что не нравится тебе в нашем мире?
   - Ложь. Хитрость. Предательство. Стремление  использовать  других  ради
своего  блага.  Вражда  между  людьми,  странами,  взглядами.   Недостаток
свободы. Недостаток терпимости. Скверный уровень жизни.
   - Согласен. В нашем мире есть недостатки  -  эти  и  множество  других.
Назову их: жестокость ко всем, кто не является людьми, а среди людей  -  к
тем,  кто  не  принадлежит  к  твоей  группе;  возведение  самих  себя  на
пьедестал, на котором нам не место;  слишком  большое  неравенство  людей,
часто не соответствующее их роли в жизни мира; предпочтение материи  духу,
стремление к ублаготворению плоти,  а  не  души.  И  еще  многое,  многое.
Согласен?
   - Да.
   - Мы назвали недостатки нашего мира - для  чего?  Для  того,  чтобы  ты
оставил их здесь. Чтобы не брал с собой.  Тебе  предстоит  целеустремленно
проникнуть в Пространство Сна,  оставаться  там  неизвестно  какое  время,
стать существом  того  мира.  И  чем  глубже  будешь  ты  входить  в  иные
континуумы, чем лучше станешь ощущать и понимать их, тем более нереальным,
иллюзорным, условным будет казаться тебе наш Производный Мир, этот, откуда
ты пришел; будет казаться, что его  вообще  не  существует  и  никогда  не
существовало, а реально лишь Пространство Сна. А если к тому же наш мир на
расстоянии покажется  тебе  средоточием  одних  лишь  недостатков,  ты  не
сможешь возвратиться.
   (Господи, какое занудство! В  шестьдесят  какой-то  -  или  в  шестьсот
какой-то уже раз. Но приходится терпеть: таков ритуал.)
   - Я знаю, в чем мой долг.
   - Сознавать долг - не самое трудное. И  одного  желания  мало.  Помнишь
Питона? Он прекрасно оперировал в ПС, стал там своим. И когда пришло время
вернуться - просто не смог. Не смог никогда. Наш  мир.  Производный,  стал
для него лишь комбинацией слов, за которыми не было ни образа, ни чувства.
И механизм возвращения перестал действовать. Его тело до сих пор лежит...
   - У меня хорошо развит  инстинкт  самосохранения.  Я  сделаю  все,  что
нужно, и вернусь.
   (Вот не следовало бы прерывать старшего. Сказывается дурное воспитание.
Сдерживаться надо, Остров.)
   - Но там ты встретишь дорогих тебе людей. Много. Больше, чем их  сейчас
в нашем мире. И они будут просить тебя остаться.
   - Я попрошу их обождать еще. До неизбежного.
   (Пространство Сна - неизбежное последнее пристанище каждого из нас - на
долгое время или навечно.)
   - Хорошо. Теперь последнее: нет ли здесь  чего-то,  что  заставит  тебя
возвратиться в любом случае?
   - Есть. Дочь.
   - Она сильнее тех, кто там, в ПС?
   - Да.
   - Но спокойна ли твоя совесть перед уходом?
   - Н-ну... есть неясность отношений с одним человеком.
   - Она тяготит тебя?
   - Я не сказал, что это "она".
   - Я имел в виду неясность, а не человека. Это может помешать тебе  там,
в работе?
   - Не думаю.
   - У тебя есть еще какие-нибудь вопросы, сомнения?
   - Наверное, нет... Нет.
   - Помнишь ли ты свой первый этап?
   - Да. Зайду к маме.
   - И второй?
   - Буду искать свидетелей. Людей, близко стоявших к Груздю. Чтобы узнать
о нем все возможное, что сможет облегчить  поиски.  Сорокопута,  Зурилова.
Потом займусь  Боричем.  Пока  он  совсем  не  пропал.  Или,  может  быть,
свидетелей - потом, а Борича - в первую очередь. Увижу там по обстановке.
   - Ты послал уже упреждающие формулы для настройки?
   - Конечно.
   - Ну - желаю удачи. Удачи. Удачи... И вот что: лучше все же  поторопись
с Боричем, тут его тело нас беспокоит - организм немолодой...
   Такими  словами  напутствовал  меня  Корявый  Дуб,  когда  серый  туман
вневременной внепространственности уже поглощал меня.





   Последним, что я успел еще услышать, погружаясь в сон, были  торопливые
слова  второго  провожавшего  -  Жокея  Мысли:  "Только  что   узнали   от
родственников Груздя: он последние дни часто вспоминал о детстве, о родных
местах. Учти..."
   Но я уже перестал быть в яви. Я ушел своей дорогой. Как всегда,  сперва
- в самые дорогие времена, к самым близким людям.  Когда  я  переселюсь  в
Пространство Сна навечно, то наверняка чаще всего меня можно будет застать
там.


   Мать сидела за столом, но, против ожидания, была дома не  одна.  Второй
стул занимал Борисов, Николай Акимович. Комдив.  Старый  друг.  Он  был  в
форме, со своими ромбами в петлицах, орденом Красной Звезды и медалью  "XX
лет РККА". На столе стояла бутылка рислинга, два бокала  и  тарелка  груш.
Все, как в добрые и очень старые времена там, в Производном  Мире  -  или,
иными словами, при жизни.
   Увидев меня, мать не  удивилась,  но  обратилась  ко  мне  с  некоторой
настороженностью:
   - Ты не окончательно, я надеюсь?
   - Привет, вояка, - сказал Борисов, знавший меня с моих малых лет.
   - Привет, товарищ комдив, - сказал я. И ответил матери: - Нет.  -  Чуть
было не добавил: "Хотя  -  как  знать?  Тут  ведь  тоже  убивают,  и  тоже
навсегда". Но вовремя удержался: не надо огорчать маму - даже и здесь, или
тем более здесь.
   - Заходил Борич, передавал привет от тебя, сказал, что скоро заглянешь,
но я не поверила было. Хорошо. Тебя покормить?
   - Нет, спасибо. Потом...
   - Ты надолго? - обрадовалась она. - Поживешь у меня?
   - Не знаю, на сколько. Надо посидеть, подумать...
   - Ну, сиди, - сказала она и снова  повернулась  к  комдиву:  -  Значит,
опять в поход, Коля?
   - Армия остается армией, - ответил он.
   - Куда, зачем?
   - Понадобится - скажут...
   - Понимаю.
   Я перестал вслушиваться в их разговор, сел и попытался думать. Здесь, у
нее, было самое удобное для этого место  во  всем  Пространстве  Сна.  Как
всегда бывает у матерей. Чувствуешь себя защищенным от мира, как будто еще
не родился.
   Когда уходишь в Пространство Сна без заранее  разработанной  программы,
чаще всего - примерно в одной трети случаев - тебя тянет именно в детство,
в пору неограниченных надежд и скоропреходящих забот. Особенно если в  яви
Производного Мира  становится  тесно  от  напряжений  и  досад,  неизбежно
связанных со всякой серьезной работой. Ничего  удивительного  в  том,  что
Груздь почувствовал усталость и  -  скорее  всего,  даже  не  осознавая  -
устремился, освободившись от власти плоти и вектора времени,  в  мир,  где
очищается душа. На какое-то время - время сна - стал  опять  ребенком.  То
есть существом, еще не умеющим защититься  от  недоброжелателей.  Там  его
наверняка и взяли. И (как показывает  опыт)  оставили  при  этом  какие-то
следы.
   Место  и  время  его  детства  мне  известны;  значит,  туда   и   надо
отправляться. Но, в отличие от пострадавшего, приняв перед тем необходимые
меры предосторожности. И - лишь после того, как разберусь со  свидетелями,
а также с Боричем и теми, кто захватил его.
   Сколько времени сейчас? Спящая плоть оттуда, из ПМ, по каналу  связи  и
возврата немедленно прислала ответ. По времени яви я пробыл в ПС уже около
десяти минут. Тратить на размышления  еще  больше  было  бы  неоправданным
расточительством. Пора в дорогу...
   Я встал. Поцеловал мать.  Она  посмотрела  на  меня,  и  в  ее  взгляде
промелькнула печаль. Я откозырял Борисову и повернулся к двери.
   - Зайди на обратном пути, - попросила мать.
   - Обязательно, ма.
   Она кивнула и отвернулась, а Борисов скомандовал:
   - Дрибним кроком - геть!
   Я отворил дверь и вышел,  завершив  таким  образом  свое  пребывание  в
семейном  круге  Пространства  Сна.  И  настроился  на   следующий   этап.
Подсознательное общение с Боричем (это  странное  ощущение,  без  которого
работать в ПС в связке совершенно невозможно) подсказало, что мне  следует
скорректировать план и,  выбирая  между  Боричем  и  свидетелями,  выбрать
свидетелей. Одного из них. В двух лицах.





   Я был на этот раз чистой воды американским шерифом - судя по шляпе,  из
Тексаса (как полагалось мне сейчас произносить это название), со звездой о
шести лучах на груди, с двумя револьверами  на  поясе.  На  ногах  я  имел
щегольские ковбойские сапоги  -  правда,  почему-то  без  шпор.  В  каждом
уважающем себя американском  боевике  непременно  возникает  такой  шериф,
хорош он или плох - другое дело, но он есть, и мы привыкли к ним  едва  ли
не больше, чем к собственным милиционерам. Так что я не сомневался в  том,
что люди, с которыми мне предстояло разговаривать, не станут тратить время
на выяснение  моего  статуса,  но  без  лишних  телодвижений  начнут,  как
говорится на розыскном жаргоне, колоться.
   Я не совсем точно рассчитал время, поскольку их домашний режим был  мне
неизвестен. Оказалось,  что  они  ложатся  спать  намного  раньше,  чем  я
рассчитывал. Во  сне  каждый  из  них  находился,  конечно  же,  в  разных
континуумах, так что вытаскивать мужа и жену пришлось по отдельности.  Это
нетрудно, разумеется, но все равно тратишь время.  Вообще-то  я  не  люблю
добиваться успехов при помощи насланных снов, потому что само  присутствие
насыла искажает подлинную картину. Но сейчас выбирать было не из чего.
   Когда я  очутился  в  том  микроконе,  где  находился  в  тот  миг  сам
Сорокопут, мне стало немного не по себе: он пребывал в Пространстве Сна не
в одиночестве, а вдвоем с весьма  выразительной  девицей  -  как  пишут  в
романах,  застал  я  их  в  позах,  не  вызывавших  сомнений  относительно
намерений парочки. От раздражения я чуть не сплюнул: мне  основательно  не
повезло. Вырвать человека из романтического приключения означает  -  сразу
же вызвать его крайне неприязненное отношение к себе  и  полное  нежелание
отвечать на вопросы. Меня, что называется,  угораздило  совершить  крупную
бестактность, чего в яви я себе, как правило, не позволяю.  Хотя  (подумал
я, внутренне усмехаясь) увиденное давало мне лишний козырь в  разговоре  с
ним - учитывая, что присутствовать и участвовать будет и его жена.
   Итак, Сорокопут вскочил, разъяренный, даже не  стараясь  прикрыть  свои
гениталии. Девица (между прочим, крайне симпатичная и вовсе  не  на  улице
подобранная), как мне кажется, не успела даже  толком  удивиться:  краткой
формулой я услал ее - даже не знаю, куда, так что в каких краях ПС ее  сон
завершился - не имею представления, да и не хочу иметь.  Что  же  касается
его (при всей растерянности он через долю секунды оказался  уже  полностью
одетым), то  следующее  сочетание  слов  и  жестов  перенесло  нас  в  мой
шерифский офис. На всякий  случай  я  пристегнул  свидетеля  наручником  к
радиатору отопления (вообще-то там отопления не было, пришлось присочинить
его) и приступил к допросу.
   - Назовите ваше имя  и  фамилию,  домашний  адрес  и  место  работы,  -
потребовал я тоном, не обещавшим ему легкой жизни.
   Он, однако же, оказался не из робких.
   - Потрудитесь сказать, что все это означает, - вопросил  он  достаточно
хладнокровно - совсем как человек, не числящий за собой никаких грехов.
   - Здесь спрашиваю я, - пришлось напомнить ему прописную истину.
   - Это не значит, что я здесь отвечаю!
   Таким вот образом. Каков гусь!
   - Прекрасно, - сказал я. - Вы отказываетесь отвечать. Может  быть,  вам
угодно вызвать адвоката? Не получится: обвинение вам еще  не  предъявлено.
Да и вообще - никаких адвокатов тут не будет.
   - Разговор тет-а-тет, - ухмыльнулся он достаточно нагло.
   Чем дальше, тем менее нравился мне его характер. Ну, ладно. В два счета
сделаю из тебя оперного певца. Соловья-разбойника я из тебя сделаю!
   - Не совсем, - ответил я. - Даю вам несколько минут, чтобы  подумать  и
избрать более пристойную линию поведения.  На  это  время  я  оставлю  вас
одного. Но предварительно...
   Не закончив, я принялся за дело: включил ящик и заказал клевую порнуху:
пусть смотрит. Я сам не однажды прибегал, находясь в Пространстве  Сна,  к
простому способу побега: выйти в Квадрат Сна, то есть уснуть, уже находясь
во сне - и таким образом  переместиться  на  второй  уровень  ПС,  оставив
удерживающих тебя с  пустыми  руками.  А  при  таком  зрелище  на  экране,
соображал я, он будет делать, что  угодно,  но  уснуть  никак  не  сможет.
Вырубить ящик ему не удастся: он прикован достаточно далеко. Все это была,
понятно, перестраховка: чтобы  пользоваться  Квадратом  Сна,  нужно  иметь
определенную подготовку, каковой у  него,  по  моим  сведениям,  не  было.
Однако  же,  как  любил  говорить  один  мой  приятель,  пережженного  бок
пережжет. У него был сильный финский акцент; я имею в виду приятеля, а  не
Сорокопута, который изъяснялся на южнороссийском диалекте.
   - Смотрите и думайте, - напутствовал я его.  -  Вернусь  не  более  чем
через полчаса. Надеюсь, этого времени вам хватит, чтобы прийти в разум.
   На самом деле, конечно, ни о каком получасе и речи быть не могло:  если
считать временем Производного  Мира,  тут  все  совершается  за  считанные
секунды.  Но  большинство  людей  в  ПС  бессознательно  приравнивает   то
кью-время, то есть квази-время, в котором  они  находятся  в  данный  миг,
многоканальное и эластичное, к окостенелому Производному времени,  которое
только и существует наяву. Сейчас я собирался отсутствовать никак не более
двух-трех секунд. Но пусть он считает, что у него времени навалом и  можно
позабавиться зрелищем и заодно придумать, каким способом  слинять  отсюда,
не дожидаясь моего возвращения.
   Отправился же я, как всем уже ясно, за его супругой, заранее боясь, что
и ее потревожу не в самый удобный для знакомства момент.
   Тут, однако, все оказалось в  порядке.  Мадам  Сорокопут,  дама  весьма
видная и чинная, занималась,  когда  я  ее  увидел,  тем,  что  руководила
каким-то - не могу  определить  точно,  что  это  было  такое:  заседание,
собрание, конференция, съезд...  Народу  было  много,  главным  образом  -
пристойно упакованные женщины,  и  сидевшая  в  центре  президиума  Лариса
Савельевна  выполняла  свои  председательские  обязанности   умело   и   с
удовольствием.
   Возможно,  это  являлось  ее  любимым  занятием,  которого   наяву   ей
недоставало; сужу по тому, что она не очень обрадовалась, когда окружавшее
ее великолепие растаяло и она очутилась в  моем  шерифском  офисе,  на  не
очень удобном стуле, лицом к лицу с собственным супругом.
   Меня, впрочем, больше интересовала его реакция; я  не  ошибся:  он  был
неприятно удивлен и окатил меня взглядом, словно ведром воды из проруби. Я
постарался ответить тем же - с той только разницей, что  моя  воображаемая
жидкость была не столь чистой, не такой холодной и вовсе не из проруби.
   - Итак, - сказал я ему, - если вы по-прежнему не намерены  отвечать  на
мои вопросы, мне придется адресовать их  даме,  которую  вы  видите  перед
собой. И, разумеется...
   Я не стал разъяснять, что именно "разумеется":  он  и  так  понял.  Что
касается жены, то она при этих словах несколько насторожилась.
   - Спрашивайте, - проворчал он с таким видом, словно я был зубным врачом
и, поигрывая бором, предложил ему открыть рот.
   Я повторил заданные ранее вопросы. Он ответил; ничего удивительного:  в
них никакой опасности не было. Но он наверняка предполагал,  что  за  ними
последуют и другие - такие, на которые отвечать будет уже не столь просто.
Я имею в виду - отвечать правдиво.
   Дальше допрос шел примерно так:
   Я: Вы являетесь первым заместителем господина Груздя на фирме, если  не
ошибаюсь?
   Он: Вы не ошиблись.
   Я: С какого времени?
   Он: Последние четыре года.
   Я: Какими были ваши отношения с господином Груздем?
   Он: Хорошими. Деловыми. Иначе я там и не работал бы.
   Я: В какой степени он доверял вам?
   Он: Не было признаков того, что он мне в чем-то не доверял.  Во  всяком
случае, мне об этом ничего не известно.
   Я: Следовательно, можно полагать, что вы были в курсе всех его дел?
   Он: Если говорить именно о делах - то, пожалуй, да.  Но  это  никак  не
относится к его, так сказать, частной жизни.
   Я: Вы,  разумеется,  в  курсе  всего,  связанного  с,  если  можно  так
выразиться, исчезновением его сознания? С тем, что мы называем его уходом?
   Он: Всего - это слишком сильно сказано. Я  вообще  не  могу  судить  об
этом, поскольку мне  известен  только  сам  факт  -  но  не  причины,  его
породившие. Предупреждая ваши дальнейшие вопросы, скажу сразу: я ничего не
знаю о том, намеренный ли это  уход,  или  следствие  какой-то  патологии,
хотел ли и сделал ли это он  сам  -  или  его  заставили,  применили,  так
сказать, насилие... И, наконец, если он действительно пребывает  здесь,  в
мире сна, то у меня нет ни малейшего представления о том,  где  именно  он
может находиться. Могу, однако,  категорически  утверждать,  что  причиной
того, что произошло, не могли и  не  могут  быть  никакие  столкновения  с
законом, финансовые или иные деловые проблемы и тому подобное. Все  налоги
аккуратно  уплачивались  и  уплачиваются,  средства  в   пенсионный   фонд
вносятся, жалованье и премиальные все  получают  с  точностью  до  минуты,
аудиторская  проверка  не  выявила  никаких  нарушений.   Документация   в
идеальном порядке. Вот все, что могу сказать по этому поводу.
   (Я   обратил   внимание   на   то,   что   он    применил    совершенно
непрофессиональное выражение "мир сна". Возможно, он и на самом деле был -
что касалось его знаний о ПС - не более чем заурядным обывателем,  простым
снивцем.)
   Я: Как по-вашему - физически  в  последнее  время  он  чувствовал  себя
хорошо? Или существовали какие-то признаки неблагополучия?
   Он: Я не думаю... Нет, пожалуй - нет. Вообще он не относится  к  людям,
которые, как говорится, сжигают себя. Он никогда не забывал о  здоровье  и
соблюдал определенные, так сказать, нормы.
   Я: Прибегал к услугам врачей?
   Он: Я имел в виду прежде всего  не  это.  Образ  жизни.  Не  забывал  о
динамических   нагрузках:   регулярно   плавал,   бегал.   Упражнялся    с
отягощениями. Играл в теннис. И, по-моему, все это делал с удовольствием.
   Я: Замечал ли он женщин? Я говорю о женщинах вообще,  не  имея  в  виду
какие-то определенные имена.
   (Неожиданно в разговор вступила Лариса Савельевна, хотя я не  приглашал
ее ни словом, ни движением, ни взглядом.)
   Она: Замечать - это не то слово. Он их видел,  понимаете,  что  я  хочу
сказать? Видел и ощущал.
   Он: По-моему, к тебе не обращались. К тому же после твоих слов у шерифа
может  сложиться  мнение,  что  Николай  Савельевич  был,  так  сказать...
женолюбом. Но ты же знаешь...
   Она (перебивая): Шериф не обратился прямо ко  мне,  во-первых,  потому,
что он человек воспитанный. И во-вторых, они тут, у себя, могут просто  не
знать, что Николай - мой родной брат. Хотя мне  казалось,  что  это  всему
миру известно. И я знаю о нем куда больше, чем все  его  сотрудники,  весь
аппарат, и даже чем ты. А то, что ты тут говорил относительно бабника,  то
это полная чепуха. С молодых лет женщины  привлекали  его  преимущественно
эстетически, как произведения искусства... Хотя, судя по  всему,  он  был,
что называется, нормальным мужиком.
   Он: Собственно, я и хотел сказать то же самое.
   Я: Иными словами, он не производил впечатления человека,  которому  его
тело стало - или становится - в тягость?
   Он: Ни в коем случае.
   Она: Он был жизнелюбом - вот вам точное определение.
   Я: Всегда и при всех условиях?
   Он: Н-ну... где-то года три тому назад был период, когда он,  по-моему,
немного нервничал. Хотя  никаких  поводов  для  этого  ни  в  его  научной
деятельности, насколько могу судить, ни тем более в хозяйственной не было.
Может быть, очень  незначительное  замедление  темпа.  Он  тогда  как  раз
заканчивал разработку первого варианта, самого первого... Вот и все.
   Я (к ней): Вам, как его  сестре,  может  быть  многое  известно  о  его
семейных делах. О взаимоотношениях...
   Он: Лара, я бы посоветовал тебе...
   Она: Да, я прекрасно знаю, что ты посоветуешь. Но мы же  не  за  чашкой
чая, насколько  я  понимаю.  И  если  шерифа,  представителя  закона,  это
интересует, то почему бы мне не ответить ему?
   (Такое бывает только в Пространстве Сна, где людей нимало  не  удивляет
ни то, что они вдруг перенеслись из Москвы куда-то в окрестности  Далласа,
ни даже то, что их допрашивает шериф в Техасе об интимных делах  человека,
не имеющего к Штатам вроде бы никакого отношения.  В  ПС  существует  все,
кроме одного: кроме удивления.)
   Я: Полностью с вами согласен.
   Она: Так вот. Отношения в семье у Груздей самые нормальные.  С  учетом,
конечно, возраста и всего прочего. Днем, разумеется, у каждого свои  дела,
но вечера они проводят вместе - если  у  него  выдается  свободный  часок.
Проводят, как правило, дома: с годами  он  стал  домоседом.  Но  свободные
вечера у него бывают не так уж часто. При мне они ни  разу  не  ссорились:
дома он во всем полагается на Нину.
   Я: А вне дома? В делах?
   Он (пытаясь перехватить нить разговора):  Нина  Витальевна  никогда  не
позволила бы себе... Кроме того, ей достаточно  и  собственных  забот.  Ее
издательский дом "Золотой Век"...
   Я: Да-да, мне известно. Сколько, вы сказали, лет они женаты?
   Он: Около пятнадцати, по-моему.
   Она: Если хотите точно - восемь с половиной.
   Я: Ему, если не ошибаюсь, пятьдесят шесть. Опасный возраст, не так ли?
   Он: По-моему, пора расцвета.
   Она: Что вы хотите сказать? Ах, вы имеете в виду...
   Я: Вот именно. Как вы полагаете: не могло ли получиться так, что  он  -
ну, увлекся, скажем так, некоей женщиной, встречаться с которой наяву было
бы достаточно затруднительно -  и  вот  он  нашел  способ  пробыть  с  нею
определенное время в уединении... Ну, вы понимаете.
   Она: Кто она?
   Я: Кто?
   Она: Я спрашиваю: кто эта женщина? Вы просто обязаны  ее  назвать.  Юля
Козловская? Это, простите, бред.
   Я (невольно обороняясь): Да не знаю я никакой "ее". Я всего лишь...
   Он: Шериф всего лишь высказал предположение. В их работе, как в науке и
в бизнесе, это вполне допустимо.
   Она: И все-таки я настаиваю...
   Я: Ваш муж совершенно прав:  я  не  имел  в  виду  ничего  конкретного.
Никакой Юли Козловской или еще кого-нибудь. Это просто версия. Не более.
   Она (категорически): очень глупая версия. Николай никогда  не  позволит
себе ничего подобного. Не потому, что... а просто он очень  дорожит  своей
репутацией  -  в  особенности  накануне  завершения  работы,   когда   все
поставлено на карту - и не только его будущее,  но  и  всего  мира,  может
быть.
   Я: Благодарю вас. Теперь скажите вот что: при всем  уважений  господина
Груздя к своему здоровью - не был ли он в последнее  время  чем-то  болен?
Вполне понятно, что он не стал бы этого афишировать, но вы оба  достаточно
близки к нему, чтобы если не знать, то  хотя  бы  догадываться.  Может  ли
кто-либо из вас сказать  что-то  по  этому  поводу?  Такие  вещи  ведь  не
обязательно высказывать вслух. Однако у человека меняется  настроение,  он
может как-то по-иному вести себя, иногда даже случайно вырвавшееся  слово,
полслова могут  подсказать  многое,  непроизвольный  взгляд  может  выдать
затаенные мысли или опасения, случайно написанная фраза  или  сделанный  в
момент мрачных размышлений непроизвольный рисунок - и многое другое. Может
быть, вы видели или слышали что-то такое, но в то время не  придали  этому
значения? Попытайтесь вспомнить, очень прошу вас.
   Пауза длилась недолго. Сорокопут кашлянул:
   - Право же, не могу припомнить  ничего  похожего.  У  него  всегда,  до
самого, как вы говорите, исчезновения оставалось все то же ровное, деловое
настроение, он был энергичен, охотно, как всегда, смеялся, слушая анекдоты
- он любит, чтобы ему в свободную минутку рассказывали анекдоты,  так  что
все мы заботимся о постоянном обновлении нашего репертуара... Не для того,
чтобы  угодить  руководителю,  просто  чтобы  сделать  приятное  человеку,
которого все мы уважаем. Нет, мне кажется, что он ни в чем  не  изменился,
был таким, как всегда. Если не считать того недолгого времени, о котором я
упоминал. Но ведь то было почти три года тому назад!  Вряд  ли  это  могло
откликнуться сегодня. Как ты считаешь, Лара?..
   Она слегка приподняла и опустила плечи.
   - Получилось так, что как раз последние две, пожалуй, даже три недели я
с  ним  почти  не  встречалась.  Правда,  раза  три...  Да,  три  раза  мы
разговаривали - я ему звонила, просто так, у нас это своего рода традиция:
убеждаться, что у другого все в порядке.
   Я: Когда вы разговаривали в последний раз?
   Она: Сейчас вспомню. По-моему... Да,  накануне...  накануне  того  дня,
когда... Ах, нет. Простите. Не накануне, а за день  до  того.  Потому  что
потом он еще проснулся.
   Я: Не совсем понял вас.
   Она: Мне показалось, что это было вечером того дня - ну, после которого
наутро он не проснулся. Но теперь я вспомнила точно: на другой день он еще
был у себя. Ты ведь помнишь: ты был в кабинете, когда  я  звонила,  и  еще
попросил спросить у него - только я не помню, что именно.
   Он: Постой, постой...  Верно.  Назавтра  были  назначены  переговоры  с
людьми из "Юнайтед Физикс", но днем мы еще не решили, кто будет вести  их:
он или я. Вот я и спросил - через Лару. Чтобы не пропустить - что-то такое
было на экране...
   Она: Правильно. И он сказал, что проведет сам.
   Я: И провел?
   Он: Нет. Вел я.
   Я: Почему - если он в то утро еще не...
   Он: Рано утром он позвонил мне и сказал, что  передумал,  что  займется
другим вопросом.
   Я: Каким - не помните?
   Он: По-моему, он не назвал конкретно, чем хочет заняться.
   Я: И потом?
   Он:  А  что  -  потом?  Я  поехал  в  "Президент-отель",  поскольку  мы
договорились провести переговоры, условно говоря,  на  нейтральной  почве,
и...
   Я: Он? Что он?
   Он: Ага, понял. Он провел тот день в нашем головном институте.  У  него
там шел эксперимент, и он, видимо, решил что-то в  связи  с  ним  -  может
быть, придумал какие-нибудь изменения условий, в  этом  роде.  Мне  трудно
сказать определенно: я ведь не компьютерщик и не физик вообще, я экономист
и занимаюсь, так сказать, прозаической стороной вопроса...
   Я: Эксперимент? Не помните?..
   Он (перебивая): Я ведь сказал: это не  моя  игра.  Даже  если  бы  я  и
услышал что-то, какую-то формулировку, вернее - формулу, увидел  или  даже
держал в руках схему - то ничего не понял бы и в следующую секунду забыл.
   Я: Понимаю. Скажите, а переговоры были важными?
   Он:  С  моей  точки  зрения  -  очень.   Но,   с   вашего   позволения,
распространяться не  стану:  это  коммерческая  тайна,  а  коммерческая  -
следовательно, и политическая, и стратегическая...
   Я: С моего позволения? А если я такого позволения не дам?
   Он: Обойдусь без него. Тут уже я опираюсь на закон, а не вы.
   Я: Хорошо. Не стану выпытывать. Какой, вы сказали, это был институт?
   Он: Повторяю: наш головной институт. Он называется ПИОН.
   Я: В смысле - пи-мезон?
   Он: Не знаю, в каком смысле. Не задумывался.  Может,  просто  в  смысле
цветка. Он так назывался и раньше, когда мы его  купили,  и  мы  не  стали
менять вывески.
   Я: Понятно. Скажите: а кто еще мог бы  достаточно  подробно  рассказать
вот об этом - на сегодня последнем - рабочем дне вашего шефа?  Кто-нибудь,
кто в тот день был рядом с ним, а не на переговорах?
   Он: Н-ну... Сразу трудно сказать. Зурилов скорее всего.
   Я: Кто это?
   Хотя я уже хорошо знал, кто это. Но лишняя проверка никогда не мешает.
   Он: Директор института, конечно, - другого там нет с такой фамилией. Он
был важным лицом в Проекте.
   Я: Что значит - был?
   Он: А вы что - не знаете? Он свалился в тот же день,  когда  Груздь  не
проснулся. Инфаркт миокарда. Вот он за собой совершенно не следил, сколько
его ни уговаривали. Хронический трудоголик. Был. Как же вы не... А, ну да,
тут же Америка - откуда вам знать такие вещи... Да, лежит в клинике. Почти
все время в отключке. Врачи не очень-то обнадеживают. Так что поговорить с
ним вам уже не удастся.
   Я: Вы полагаете?
   Он: То есть как? (Кажется, тут до него доходит, что  мы  собеседуем  не
наяву, а в Пространстве Сна.) Ах да...  Понимаю.  Ну  что  же,  увидите  -
передавайте привет от меня.
   Я: А сами не хотите участвовать в разговоре?
   Он: Нет. Плохая примета - видеть во сне покойников,  так  я  слышал.  И
потом - чувствую, что мне уже пора  вставать  -  там,  наяву.  Работать-то
надо, кто бы там и что бы...
   Но у меня оставался в запасе еще один вопрос.
   - Скажите еще вот что: кто из  людей  вокруг  Груздя,  кроме  Зурилова,
может лучше и больше всего рассказать о его делах? Я ведь здесь для  того,
чтобы найти его. Вы, надеюсь, не желаете, чтобы он - там, наяву - умер? Вы
ведь хотите по-прежнему работать с ним?
   Его взгляд показал, что - хочет.
   - Кто же?
   Он совсем немного подумал.
   - Минаев, наверное. Его шофер. Шеф ездил только с ним. И в тот  день  в
ПИОН - тоже.
   В это я поверил. Шоферы обычно знают о своих хозяевах все.
   - Где мне лучше всего искать его - здесь, в ПС? В каких палестинах?
   Сорокопут ответил без промедления:
   - Где-нибудь, где много деревьев. В лесах. Это  его  увлечение.  Шофер,
как вы понимаете, - не кабинетный деятель. Сам  Груздь  -  да,  он  и  тут
наверняка сидит в четырех стенах. Может быть, вам покажется  странным,  но
мне почему-то думается, что он и скрылся-то для того-только, чтобы ему  не
мешали думать: может быть, у него родилось что-то, еще более сумасшедшее -
идея или конструкция... Да. А Минаев  -  в  лесу.  Мы  его  так  и  зовем:
"Леший". Больше ничего сказать не могу...
   - Ты и так наговорил слишком  много,  -  упрекнула  его  супруга.  -  И
вообще: пора вставать. Я слышу будильник. Хотя  ты  можешь  еще  подремать
минут десять, даже пятнадцать...
   Он: Нет уж. Лучше я все-таки встану.
   Похоже, им не очень нравилось мое общество.
   Да и мне их компания успела достаточно надоесть.
   Хотя над словами относительно творческого  уединения,  пожалуй,  стоило
подумать. Но не сию минуту.





   Позволив  свидетелям  выкарабкиваться   из   Пространства   Сна   своим
естественным  ходом,  я  вовсе  не  ожидал,   что   вместо   традиционного
американского южного пейзажа увижу, скажем, свой давно и хорошо  известный
двор. В Пространстве Сна так бывает редко. Гораздо  больше  шансов  узреть
перед собой что-то, чего ты никогда не  встречал  и  даже  не  думал,  что
когда-нибудь придется столкнуться с подобным. И хорошо еще, что  места,  в
которых ты  вдруг  очутишься,  какими  бы  странными  они  ни  показались,
окажутся все же  нашими,  земными,  пусть  и  совершенно  незнакомыми;  мы
избегаем совершать такие действия, которые вдруг могли  бы  забросить  нас
неизвестно в какой макрокон - туда, откуда и выбраться-то не  сумеешь.  Из
той шестерки спящих в нашем Музее, о которой  я  упоминал,  большинство  -
если только не все - попали скорее  всего  именно  в  такую  ситуацию  (по
ошибке, а кое-кто, может быть, и намеренно, по свойственной каждому из нас
страсти к риску), да так и остались неизвестно где.  Вынужденно,  а  может
быть, просто  им  там  больше  понравилось.  Как  Питону,  о  котором  мне
напомнили перед стартом.
   Однако я, затворив за собою дверь, оказался в  одном  из  наших  земных
вариантов, - хотя и не взялся бы  определить  по  карте,  в  каком  именно
полушарии. Но, разумеется, это было по-прежнему  Пространство  Сна,  а  не
реальный земной пейзаж.
   Передо мною расстилалась песчаная, совершенно  лишенная  растительности
равнина, плавными волнами уходившая к горизонту и наверняка продолжавшаяся
и за ним. Не было никакого следа пребывания здесь не только  людей,  но  и
вообще какой-либо жизни. Солнце стояло близ зенита, и мне сразу  же  стало
казаться, что климат этот мне противопоказан:  я  -  убежденный  сторонник
среднего пояса. Однако укрыться было некуда, в чем  я  уверился,  совершив
полный оборот вокруг собственной оси. Везде было одно и то же. Я  оглядел,
насколько это было возможно, и самого себя: всегда полезно знать, каким ты
представляешься постороннему  взору  -  если  даже  глядеть  и  некому.  И
убедился, что выглядел  я  не  очень  презентабельно:  весь  мой  гардероб
составляли набедренная  повязка  и  какая-то  тряпка,  подобие  полотенца,
которой, словно чалмой, была, к счастью, обмотана голова: иначе  солнечный
удар был бы мне обеспечен самое  позднее  через  четверть  часа  -  солнце
отпускало здесь свои лучи без ограничения, щедрее, чем  на  рождественской
распродаже. Я с неудовольствием подумал о том, что кожа все равно в скором
времени пойдет пузырями.
   В таких случаях первой реакцией бывает - двигаться, идти, если даже  не
имеешь представления - куда. Конечно, определить стороны света было не так
трудно, соорудив подобие солнечных часов; правда, единственным, что  можно
было бы использовать в качестве стержня, был я сам: вокруг не виднелось ни
травинки, а у меня в карманах  не  нашлось  ничего  хотя  бы  потому,  что
карманы отсутствовали вместе со всем остальным костюмом. Ладно, я  мог  бы
немного постоять и на месте, наблюдая за движением тени; но что толку?  Не
зная, где находишься, ты не можешь и знать - куда двигаться, в особенности
если нет заметного понижения поверхности в какую-либо  сторону  где  можно
надеяться найти воду. Так что идти можно  было  беспрепятственно  в  любом
направлении - но совершенно незачем. Поэтому я решил пока что остаться  на
месте и заняться единственным делом, которое имело сейчас какой-то  смысл:
думать. Пока голова еще более или менее нормально работает, а жара и жажда
еще не приступили к своей негуманной деятельности.
   Подумать же было о чем.
   Любой дример знает -  точка,  в  которую  мы  попадаем,  направляясь  в
Пространство Сна или перемещаясь в нем, никогда  не  бывает  произвольной.
Насколько нам пока известно, никто не  распоряжается  нашим  передвижением
здесь, кроме нас самих. Почти как  в  яви,  в  Производном  Мире.  Разница
только в том, что там, чтобы оказаться в каком-то другом месте, вы идете в
нужном направлении, или садитесь в машину и крутите баранку, или покупаете
билет на поезд, самолет, автобус - на что угодно, вернее - на то, что  вам
по карману. Пространство же Сна (которое, возможно, в определенном  смысле
представляет собою, кроме всего прочего, сверхгигантский компьютер, где вы
задействованы, как крохотный чип)  само  перемещает  вас,  исходя  из  тех
процессов, которые происходили или продолжают происходить в вашем астрале;
оно их считывает и реализует. Причем оно действует точнее вас самих: порою
вы неправильно определяете, что именно  доминирует  в  этот  миг  в  ваших
мыслях и желаниях - поскольку не контролируете  своего  подсознания  ни  в
яви, ни здесь, в ПС. А Пространство  Сна  контролирует  и  то,  и  другое,
мгновенно вычисляет равнодействующую - и потому  нередко  приводит  вас  в
некоторое изумление - когда вы оказываетесь вовсе не  там,  где  (как  вам
казалось) хотели бы.
   Я, как все мы, подсознания не контролирую. Однако  всегда  стараюсь  по
возможности учитывать вносимые им для ПС  коррективы.  И  вот  сейчас  мне
следовало докопаться до ответа на вопрос: почему я вдруг оказался  в  этой
господней песочнице  вместо  того,  чтобы  заниматься  розыском  Борича  в
цивилизованных местах, где он был схвачен, можно сказать, на наших глазах?
   Я уселся на твердый, почти не продавливавшийся подо мною песок.  Не  то
чтобы устал; просто следовало уменьшить поверхность  облучения.  Хотя  мне
лучше думается в движении, а не в статике. И принялся размышлять.
   Что было моей основной мыслью, основным желанием в мгновение,  когда  я
выходил из шерифского кабинета? И еще раньше, когда я  находился  там,  но
разговор со свидетелями пошел уже на ходу?
   Ответить на это мне было нетрудно: Борич. Я хотел найти Борича,  помочь
ему освободиться - если его где-то держали силой,  и  использовать  его  -
коли уж он оказался в ПС - как партнера в розыске Груздя.
   Итак, доминанта была - Борич. Осознанная доминанта.
   Ну а при чем здесь чертова пустыня?
   Я старался думать по-прежнему спокойно. Хотя подсознание мое  наверняка
уже принялось гнать волну  по  поводу  воды,  еды  и  всего  прочего,  что
считается необходимым также и здесь. Я постарался внушить  себе,  что  это
совершенно не так: на деле ведь нам в ПС ничего не нужно из мирских  благ.
Нет, конечно, я могу здесь погибнуть от жажды; но  только  в  том  случае,
если моим противником в правила игры  будет  введена  моя  уязвимость  для
такой гибели, и если она к тому же окажется более сильным сенсором.  Убьет
меня, естественно, не отсутствие воды, но сознание неизбежности гибели - и
я ухну неизвестно в какие макроконы Аида. Но сейчас  поблизости  вроде  бы
никого не было.  Так  что  не  станем  пугаться  призраков.  Будем  думать
логически.
   Мне был нужен Борич.
   Я не знал - и никто не знал, - в какой  точке  Пространства  Сна  нужно
искать его. Но его страсти и привычки были известны. Лесной уроженец Борич
любил широкие безлесные просторы, и когда выдавалось свободное  время,  он
старался провести его в степи.
   Где-то в таком пространстве я и собирался искать его. Это было то самое
подсознательное ощущение, а не осознанное чувство.
   Видимо, с учетом этого я и оказался перемещенным в некое  пространство,
где он должен был - и сейчас должен - находиться.
   Однако его здесь нет. Или, во всяком случае, мои органы чувств  его  не
улавливают.
   Как можно объяснить это?
   Мой заказ можно  было  бы  сформулировать  так:  я  хотел  оказаться  в
безлесном пространстве, в котором находится Борич. Но  не  всякое  желание
может быть выполнено сразу: например, в случае, если он сейчас как раз  не
находится в таком пространстве. Тогда я окажусь переброшенным в  ближайшее
к нему безлесье.
   Возможно, так это и произошло на самом деле?
   Если он не скрывается где-нибудь, скажем, в  подземном  сооружении,  то
логичнее всего предположить, что он физически недалеко,  но  обретается  в
другом восприятии: в Квадрате Сна, то есть в следующем  слое  ПС;  увидеть
происходящее там, пребывая в обычном сне, так же невозможно,  как  увидеть
сон, находясь наяву. Для того, чтобы оказаться  в  следующем  слое,  нужно
совершить новый переход, попросту говоря - еще раз уснуть во сне.
   Похоже, ничего другого мне сейчас и не оставалось. Хотя уснуть в  такой
обстановке...
   Мне  почудилось,  что  мир  вокруг  меня  заколебался:  головокружение.
Похоже, я рассудил правильно.
   Спать. Хочется спать...
   Глаза закрывались сами.





   В ушах свистел ветер.
   Копыта глухо били в землю. Она дрожала.
   Мы мчались по бескрайнему зеленому полю.  Высокая  трава  доставала  до
стремян. Взлетали дрофы. Высоко парил орел. Ветер пахнул медом.
   Я покосился направо. Всадник рядом  со  мною  носил  белый,  с  золотой
насечкой, нагрудник и островерхий шишак. Рука в кольчужном рукаве свободно
держала повод. Седла были с высокими, восточными луками - и его, и мое, и,
надо полагать, у тех сотен всадников, что  мчались  позади  нас,  сохраняя
полное молчание.
   Верховая езда никогда не относилась к числу моих умений. Но во  сне  не
приходится учиться долго, и я чувствовал себя так, словно родился и  вырос
в седле.
   В ответ на мой взгляд всадник повернул голову. Я увидел незнакомое  мне
смуглое лицо, окаймленное черной бородой с проседью. Он улыбнулся, показав
прекрасные зубы, и что-то крикнул мне. Ветер унес слова.
   Он улыбнулся еще шире и вытянул правую руку с камчой вперед,  заставляя
меня всмотреться в даль.
   Там, близ горизонта, мельтешили черные точки и время от времени  что-то
ярко, мгновенно вспыхивало.
   Всадник указал на мое копье. Тупой  конец  его  был  укреплен  в  петле
пониже седла, так же, как у него. Бросив повод, он  вытащил  свое  и  взял
наперевес. Я почти бессознательно проделал то же  самое.  Никогда  мне  не
приходилось сражаться копьем, но я знал,  что  умею  и  это.  И  почему-то
охотно воспользуюсь этим умением.
   Точки впереди росли. Теперь стало уже можно разобрать, что там -  такая
же лава, во весь опор несущаяся навстречу.  Вероятно,  именно  с  нею  нам
предстояло схватиться. Ради кого и чего - я  не  знал.  Но  мне  это  было
безразлично. Главным стало - налететь, колоть, рубить, топтать конем...
   Как бы в ответ на мою мысль всадник быстрым и длинным движением обнажил
саблю. Я сделал то же самое и увидел, что это  была  не  сабля,  а  шашка,
оружие, издавна известное в России, но не на  Западе.  Видимо,  здесь,  во
втором слое Пространства Сна, я находился где-то в родных краях - только в
неведомом мне времени.
   А, впрочем, наплевать на все времена!..
   Теперь  уже  хорошо  видно  было,  как  масса  впереди  распадается  на
отдельных всадников, как сверкают их прямые мечи, колышутся на рыси  копья
- не такие, как наши, но длинные и, должно  быть,  массивные.  В  середине
первого ряда на высоком древке летело знамя  -  длинное,  узкое,  к  концу
делившееся на множество  косиц;  было  оно  белым,  с  черным  узором  или
рисунком вдоль - что там изображено,  не  разберешь.  Неслись  они  лавой,
растянутым фронтом и на много  рядов  в  глубину.  Вот  сверкнули  мечи  и
принялись взбалтывать воздух, разгоняясь  для  рубки.  Заметно  было,  что
движутся всадники куда медленнее нашего: видимо, были они в полном  боевом
снаряжении,  и  лошади  их  не  могли  развивать  такого  аллюра,   такого
сумасшедшего галопа, каким неслись мы.
   Что-то тут не совпадало, но мне и это было по фигу. Наш клин - а  мы  с
чернобородым скакали на острие  его  -  еще  прибавил  аллюра,  над  полем
разнесся вой - дикий, как если  бы  мчалась  волчья  стая  -  лава  начала
загибать крылья, чтобы стиснуть нас, а то и совсем  охватить,  смыкаясь  с
тыла, и рубить с трех сторон. Я успел еще оглянуться  на  своих;  наверное
же, они были моими, хотя ни малейшего соображения не было - чей же  я  сам
сейчас, черти бы взяли, за что и против кого собираюсь тут срубать головы?
Лица позади меня были спокойными, сосредоточенными, хотя в глазах светился
азарт; словно мы выбежали в поле забивать голы, а не  играть  в  кегельбан
головами - чужими и своими. Наше знамя тоже пласталось по ветру, и было на
его полотнище изображено не что иное, как дерево,  изогнутое  аркой.  Ага,
вот, значит, как! - то было последним  осознанным  обрывком  мысли.  Потом
остались только - крик, дикое ржание,  лязг  клинков,  шумные  выдохи  при
ударе, сдавленные, проглоченные стоны, обычный  шум  сечи.  Никто  не  мог
одолеть. Потом  разнеслась  покрывавшая  все  прочие  голоса  команда;  не
понимаю, как можно было докрикнуть ее до  каждого  без  усилителя,  но  ее
услышали - судя по действиям. Заключались они в том, что  все  наши  вдруг
бросились врассыпную во все стороны  сразу,  лишь  отбивая  удары,  но  не
ввязываясь в бой, и  в  центре  остались  одни  черные  конники  со  своим
знаменем на явно укоротившемся древке. Они не  стали  преследовать  нас  -
потому, наверное, что тогда весь бой разбился бы на парные поединки, но  у
них, вероятно, не было уверенности в том, что  в  поединках  они  окажутся
сильнее. Они  стали  сбиваться  в  массу,  может  быть,  для  того,  чтобы
продолжить путь, чему мы явно намеревались помешать. И тут я услышал  звук
- знакомый, но для этой обстановки по меньшей мере неожиданный.
   Пока крутилась сеча, ни у кого не было времени - да и нужды  -  глядеть
вверх. Новый звук  донесся  именно  оттуда,  и  я  поднял  глаза.  Пятерка
самолетов входила в боевой разворот, начиная атаку. Очертания их были  мне
незнакомы; плоские, резко угловатые, они принадлежали,  надо  полагать,  к
технике более поздней эпохи, чем та, в которой обитал  я  в  мире  яви.  Я
ожидал привычной пулеметной скороговорки, но ошибся: в ход пошли ракеты  и
лазеры, с тяжелой кавалерией обошлись, как с танковым корпусом.  Может,  и
правильно, не знаю, я  удовлетворился  бы  и  стрелковой  снастью.  Ракеты
ложились на удивление точно. Черные всадники не ожидали  такой  атаки,  и,
похоже, авиация вообще оказалась им в новинку; началась  паника.  Самолеты
повторили  заход,  третьего  не  понадобилось.  Покачав  крыльями  в  знак
прощания, они  скрылись.  Хрипло  запела  труба  самый  приятный  из  всех
сигналов: отбой. Мы медленно съезжались к знамени - оно маячило поодаль от
места бойни. Когда я приблизился, чернобородый окликнул меня:
   - Ну, Остров, проветрился немножко после своих подвалов?
   Я не стал улыбаться ему в ответ. Спешился и, по примеру прочих, полез в
заседельную суму: очень хотелось есть. Нашарил горсть длинно наструганного
вяленого мяса и кожаную флягу, в которой бултыхалась жидкость. Приложился.
Чернобородый - нимало не похожий на Борича, и тем не  менее  именно  он  -
тоже соскочил с коня, вразвалку подошел ко мне.
   - Ну ладно, - сказал он примирительно. - Не свирепей. Видишь  же,  я  в
полном порядке.
   - Не знаю, - ответил я, прожевав и проглотив. - Если в порядке, то  мог
бы и сообщить. И сразу заняться Груздем. А ты затеял детские игры. Авиация
против крестоносцев. Какого черта? Влияние тяжелого детства? Не  наигрался
вволю?
   - Детство тут ни при чем, - проворчал он. - Просто давняя мечта. Я  тут
разобрался предварительно: это другой вариант истории, не реализовавшийся.
Они прошли  Балтику,  северо-запад,  никакого  тебе,  понимаешь,  Ледового
побоища - и вышли на оперативный простор, на южные земли. Татары же в этом
варианте  пошли  не  на  северо-запад,  а  к  югу,  германскими   землями,
галльскими краями...
   - Куда бы кто ни пошел - раз вариант не  реализованный,  что  ж  в  нем
резвиться?
   - Остров! - произнес он наставительно, даже палец подняв. - Ты не  хуже
моего знаешь: нереализованный - не значит нереализуемый. Мы  же  не  знаем
механизмов селекции вариантов и реализации. Нас не  спрашивают,  такую  их
мать... Вот я и решил на всякий случай подстраховать историю.
   Я еще отхлебнул и сплюнул. Убеждать его сейчас было бы потерей времени:
Борич был весь еще налит адреналином; только что из ушей не капало.
   - А истребители-то зачем?
   Он пожал плечами:
   - Чтобы отбить у них охоту.  От  простой  драки  толку  было  бы  мало:
конечно, мы им вложили бы - но они опять пошли. А это  для  них  -  полная
чертовщина.
   - Подумают - померещилось. Да и свидетелей не осталось...
   - Зато с нашей стороны - сколько угодно. А  историческое  оправдание  у
меня есть, я все заранее продумал. Нормальные гарпии -  железные  птицы  с
соответствующим вооружением...
   - Кстати - а откуда самолеты?
   - Оружие Четвертой Мировой.  Из  ВВС  Тихоокеанской  Федерации.  Точное
время указать не могу: это нереал, понятно.
   Я махнул рукой.
   - Ладно, обидно только, что заставил меня зря терять время.
   - А это еще как сказать...
   - Собирайся. Дела ждут.
   Борич отрицательно покачал головой:
   - Извини, но я отсюда - никуда. Сейчас, во всяком случае. -  Он  сладко
потянулся. - Я ж тебе сказал: мечта всей жизни -  вот  так:  в  седле,  по
степи, и никакого над тобой начальства...
   - Махновец ты, - сказал я. - И узурпатор.
   - Не обидно. А узурпации никакой не было. Я к ним - он кивнул в сторону
- явился очень удачно: в соответствии с преданием. И без всякого заявления
с моей стороны тут же оказался избранным  в  вожди.  Глядишь,  еще  князем
стану. Да не колотись ты: это ведь второй уровень ПС,  практически  -  без
выхода в нашу явь. Нереал.
   - Силой тебя, что ли, умыкнуть? - подумал я вслух.
   - Побереги здоровье, - ухмыльнулся он, покосившись  на  свое  воинство,
усердно подкреплявшееся.  -  Прими,  как  добрый  совет.  А  что  касается
Груздя...
   Он вроде бы замялся; я насторожился:
   - Ну, что еще у тебя там?
   Он ответил - уже другим тоном, деловым:
   - Помнишь - ты перед моим уходом говорил насчет проекции следа?
   Я кивнул.
   - Потому я и оказался здесь, на втором уровне. И кое-что разыскал.
   - Так... Ну давай, давай, не мотай нервы на катушку!
   - Собственно, из-за этого мне и-пришлось затеять всю драчку: оказалось,
что в микроконе, где этот след находился,  были  крестоносцы.  И  я  решил
соединить приятное с полезным. Можешь успокоить свою совесть тем, что и ты
приложил руку к тому, чтобы этот след добыть.
   Я невольно помахал кистью руки; тяжелый клинок основательно ее отмотал.
   - Может быть, ты перейдешь к делу?
   - Насчет того - где он?
   - След, конечно. Что он собой представляет? Скрыт где-то поблизости?
   - Если бы так, то был бы я сейчас около него, а не  тут.  Нет,  с  этой
штукой все в порядке. Я подобрал ее, пока ты вытряхивал из себя пыль после
скачки. На, гляди.
   Он  сунул  руку  за  пазуху  и  протянул  мне  старую  кривую   трубку.
Курительную, конечно, не телефонную. Я машинально понюхал ее.
   - Хороший табак был. Но это не аргумент.
   - Это его трубка. В  яви  можно  будет  проверить:  помню,  есть  такая
фотография, на которой крупно - он с этой самой штукой в руке. А если так,
то - ты сам понимаешь - он был здесь совсем недавно. Счет идет даже не  на
часы - на минуты, может быть...
   Это я и без него знал. В Пространстве Сна всякий может иметь  при  себе
любой предмет из своей (да и не обязательно  своей)  жизни  в  Производном
Мире; не сам предмет, конечно, в его материальном варианте, но его  точную
копию, состоящую из того, как мы для простоты называем, кью-вещества,  или
квази-вещества, из которого мы и сами тут сделаны - вещества,  которого  в
яви просто нет. И такой предмет может  существовать  неопределенно  долгое
время - пока находится при тебе или хотя бы в поле твоего воздействия;  он
вместе  с  множеством  других  таких  же  кью-предметов  составляет   твой
микрокон, твою персональную ячейку в Пространстве Сна. Но стоит тебе  уйти
из этой среды или, скажем, потерять  вещицу  -  и  все  начинает  медленно
таять, так же, как  кью-тело  убитого  или  иным  образом  умершего  в  ПС
человека, любого живого существа. Трубка была потеряна  или  выброшена;  и
она успела немного подтаять, это было  видно  и  простым  глазом.  Сейчас,
оказавшись в руках Борича, а потом и в моих, она снова стала  возвращаться
к нормальному виду.
   - Если ты прав, -  сказал  я,  -  то  Груздь  действительно  был  здесь
недавно. По времени этого миникона, конечно.  Так  или  иначе  -  это  уже
лучше, чем ничего.
   - Мне это представляется  вот  как,  -  сказал  Борич.  -  Похоже,  что
взять-то они его взяли, но он сделал ноги. Так что теперь они ищут тебя  -
чтобы ты его не нашел, и ищут его - иначе все их старания впустую.
   - Что же: интересная весть.
   - И еще: они считают, что выйти на его след можно, начав с его жилья  -
с того места, где он уснул.
   - Гм, - сказал я. - Такая мысль вроде бы и у меня возникала.
   - Вот и реализуй. Только - не обижайся, я все же поопытнее -  учитывай:
тебя там могут на чем-то и подловить. Кинуть ложный след хотя бы. Да  мало
ли что.
   - Да, - согласился я, - это реально.
   К этому мгновению я пришел к окончательному выводу:  мне  нужно  самому
побывать дома у Груздя; только видя обстановку, в которой  человек  живет,
можно составить о нем наиболее полное представление. Наверное, можно  было
попасть туда и наяву - учитывая, что нашим заказчиком была Служба.  Но  на
это ушло бы время, а кроме того - я не мог бы действовать там в  одиночку,
мне, как говорится, смотрели бы на пальцы,  а  потом  еще  потребовали  бы
подробный отчет: что именно я заметил,  и  к  каким  выводам  меня  привел
осмотр. Но в наши планы  совершенно  не  входило  обучать  эсбистов  нашей
методике, так же, как мы не  стремились  углубляться  в  их  ремесло.  Как
говорится, у них - своя кодла, у нас - своя. Так  что  обследовать  жилище
Груздя лучше всего здесь, в Пространстве Сна, где оно существует точно так
же, как в Производном Мире: как было сказано выше, тут есть все.
   - Ну что же, - подал я Боричу руку, прощаясь, - а на тебя мне, выходит,
рассчитывать не приходится? Ты что: уже навечно ушел? Пока я был там, твой
футляр вроде бы оставался в сохранности.
   - По-моему, там, в Производном Мире,  мне  долго  не  протянуть.  Канал
возврата еле прощупываю, связи и вовсе нет. Но  если  тебе  понадоблюсь  -
теперь знаешь, где меня найти. Пусти только сигнал по второму уровню  -  и
что смогу, для тебя сделаю.
   - Спасибо, - сказал я.
   - Ну а  потом,  когда  разберешься  с  ним,  найдешь  и  возвратишь  по
принадлежности - приезжай сюда. Или туда, где я  окажусь  -  в  гости.  Мы
живем весело, вольно. Может, понравится.
   - Все бывает, - согласился я, хотя не очень-то в это верилось. - Ладно.
Ухожу.
   - Счастливо, - напутствовал он.
   - Выведи меня.
   Борич стал трясти меня за плечи:
   - Эй, вставай! Просыпайся! Пора!..
   И заклубился радужный туман - пелена между  вторым  и  первым  уровнями
Пространства Сна. Я возвращался туда, где  надо  было  выполнять  задание.
Заниматься серьезным делом, а не махать шашкой. И для начала - побывать  в
том месте, откуда ушел в Пространство Сна пресловутый Груздь.





   "Сукин сын Борич", - подумал я, сам того вроде бы не желая.
   Эта глубокая мысль возникла потому, что оказался я вовсе не там,  куда,
по-моему, направлялся, а у себя дома. Нет,  я  не  вышел,  разумеется,  из
Пространства Сна, и Борича винить, пожалуй, было  не  в  чем.  Просто  мое
собственное подсознание решило, видимо, что нужнее всего мне сейчас было -
побывать именно здесь; решило - и распорядилось соответственно. Обычно  мы
с  подсознанием  живем  дружно,  иначе  работать  в  ПС  вообще  было   бы
невозможно. Однако бывают и разногласия. В таких случаях в мире яви обычно
верх одерживай я, зато в Пространстве Сна - оно. Как получилось и на  этот
раз.
   Но что я очутился дома - это бы еще с  полбеды:  всего  лишь  маленькая
потеря темпа, которую я смогу без труда наверстать. Куда хуже было, что на
диване в непринужденной позе сидела Люся И. и улыбалась так, словно только
что получила беспроцентный кредит в долларах сроком  на  девяносто  девять
лет. Карабазо-барабазо, вот уж что некстати, то некстати. Какого черта?..
   Мы с Люсей И. познакомились и подружились лет двадцать  с  лишком  тому
назад, и раздружились тоже за двадцать с чем-то до нынешнего дня;  разница
между "лишком" и "чем-то" составляла, помнится, года полтора.  Происходило
это  совсем  на  другом  меридиане,  и  какого  рожна  ей   сейчас   здесь
понадобилось, было совершенно неясно. Получалось, что  она  затащила  меня
опять в семейный круг ПС, где мне сейчас делать  было  совершенно  нечего.
Кто и зачем вдохновил ее на такой демарш?
   Я вгляделся - и кое-что стал понимать. Судя по  ее  стартовой  позиции,
она - тут, в ПС - решила просто  изъять  минувшие  двадцать  с  чем-то  из
оборота и продолжать так, словно ничто никогда и не  прерывалось.  Вот  уж
воистину - средь шумного бала случайно...
   Только в Пространстве  Сна  случайностей  не  бывает.  Хотя  причины  и
следствия нередко завязаны таким узлом, что и концов  не  найти.  И  чтобы
уцепиться хоть за один из них, приходится порой изрядно повозиться.
   - Алло! - сказал я как можно более естественно. -  Вот  уж  не  ожидал.
Чему обязан? Какой медведь проснулся?
   Не уверен, что она поняла, о чем, собственно, я спрашиваю. Но улыбка ее
сделалась еще ослепительнее - пришлось даже зажмуриться.
   - Песик, - сказала она. - Ты ведь любишь свою косточку? Разве  тебе  не
хочется погрызть ее?
   Эта кличка мне никогда не нравилась, но  в  те  времена  я  терпел  ее.
Сейчас я зарычал, как настоящий пес - но только мысленно. Тут  требовалась
иная тактика.
   - Люся, - произнес я как можно ласковее, - я просто без  ума  от  того,
что ты пришла. Располагайся, как дома. Свари себе  кофе,  что-то  покрепче
имеется в баре. Я сейчас занят выше ушей, но скоро вернусь -  и  тогда  мы
спокойно посидим, как всегда. Уговорил?
   В прошлом, когда мы встречались, посидеть нам не очень-то удавалось: мы
быстро переходили в горизонтальное положение. Я надеялся, что она и сейчас
воспримет мое предложение именно так. Хотя ни тени желания у меня не  было
и - я знал - не будет.
   - Это все потом, - проронила  она  в  ответ.  -  А  сейчас  приготовься
услышать от меня разные неприятные вещи.
   Это было что-то новое.
   - Например?
   Люся И. откинула голову и поджала губы, прежде чем сказать:
   - Ты плохо ведешь себя, Пес. Ты очень плохо ведешь себя по отношению  к
своей дочери. Она ведь уже большая девочка. И ты сейчас ей очень нужен. Но
она видит тебя крайне редко. И потому  чувствует  себя  неуютно.  Пес,  ты
должен уделять ей больше времени. Обязательно больше времени. Иначе  потом
горько пожалеешь.
   Я ожидал от нее чего угодно. Но уж никак не этого.
   - Постой, Люся... Ты о чем? Кто тебя прислал? Кто надоумил?
   Вопрос мой был целиком обоснован. Когда мы были знакомы с Люсей, у меня
еще не было дочери, а когда появилась дочь - давно уже не стало Люси.  Так
что тут и впрямь был завязан какой-то узелок.
   Люся от моего вопроса просто отмахнулась.
   - Это совершенно неважно. Ты знаешь, что я права.  Конечно,  ты  сейчас
станешь говорить, что у тебя дела, дела, множество дел. У тебя всегда было
множество дел. Но это совершенно  не  причина.  И  во  всяком  случае,  из
положения нужен какой-то выход.
   Люся - и поиски выхода? Раньше это не было ей свойственно; искать выход
она всегда предоставляла другим. Я даже несколько опешил.
   - Ну хорошо, - сказал я, - какая-то правда в твоих речах  есть.  Вот  я
разделаюсь с нынешним делом, возьму отпуск - и целиком посвящу его  дочке.
Но...
   Она снова отогнала мои возражения ладонями, словно табачный дым. В свое
время она изрядно курила.
   - Это никакой не выход. После отпуска будут снова дела,  дела,  дела...
Кстати: у какого автора это  было:  дела,  дела,  дела...  Хорошо  звучит,
правда?
   - Не знаю, - сказал я. - У Шекспира было - слова, слова, слова.
   - Ну все равно - очень похоже, правда? Да, так что я хотела?
   - По-моему, чего-то выпить. Банановый ликер, может быть? Или  вишневый?
Да не стесняйся, что за церемонии между своими людьми!
   Раньше это действовало безошибочно. На этот раз, к моему удивлению, она
отказалась:
   - Потом, потом.  Так  вот...  Ты  вечно  будешь  в  делах.  Это  вообще
свойственно мужчинам, верно ведь? И тебе нужен кто-то, кто будет хорошо  и
внимательно смотреть за девочкой, воспитывать ее, наставлять уму-разуму...
   Господи, это ведь она себя предлагала - в наставницы! Ну просто  с  ума
сойти.
   - Разве я не права?
   - Права, права... - пробормотал я машинально, думая совсем о другом.
   Конечно, никакой случайностью тут и не пахло. Кто-то  разыскал  Люсю  в
двадцатилетней давности и включил в игру. Вряд ли это  потребовало  труда:
она  была  внушаема  и  управляема,  был  бы  только  мужик.  Да,   кто-то
глубоконько забрался в мою биографию и основательно в ней  порылся,  ничем
не пренебрегая. Как это действие сформулировать? Еще один способ  давления
на меня - через дочку? Это серьезно, таким  не  пренебрегают,  нельзя.  Не
отмахнешься. Но раз уж она тут - надо выцедить из  нее  как  можно  больше
информации. Может, она и проговорится - кто, где, когда - и так далее...
   - ...Песик!
   - Да, да! - спохватился я.
   - Ты совершенно перестал слушать - вечная твоя манера! Я говорю: сейчас
ты отложишь все свои дела - на недельку, а еще лучше на две.  Мы  проведем
это время втроем - я, ты и она. Она познакомится со  мною,  привыкнет,  мы
подружимся - тогда и продолжишь свои  авантюры.  Ты,  кстати,  сейчас  чем
занят?
   - Да так, - сказал я. - Зарабатываю на жизнь...
   Вот, значит, что. Отложить дела  на  пару  недель.  Заняться  созданием
семейного уюта. Ясно.
   - А кто это тебе подсказал - насчет моей дочки?
   - Подсказал? - Она высоко подняла красивые брови. - Да никто, по-моему,
не подсказывал. Об этом же все знают, все говорят.
   - Все - это кто же?
   - Ну, Сережа, Володя... Все наши. Да ты знаешь.
   Я знал. Это и правда были ребята нашего  круга  -  четверть  века  тому
назад. Конечно, ни о какой своей дочке тогда и мыслей ни у кого  не  было.
Совсем другими были интересы, они если и касались дочек, то чужих.
   - Конечно, - стараясь не очень фальшивить, произнес я. - Как я сразу не
понял. Сережа, Володя, само собой. Ладно. В общем,  я  с  тобой  согласен.
Именно так и надо сделать. Втроем, да. Значит, так: сейчас ты тут  займись
немного хозяйством, я отлучусь на полчаса...
   - Никуда я тебя не пущу. Я соскучилась...
   Она  сладко  потянулась.  В  былые  времена  мне  хватило   бы   такого
приглашения. Но не теперь. Мне не хотелось близости с нею.  Даже  во  сне.
Или тем более во сне. Что-то неприятное было  в  ее  откровенном  призыве.
Но... я находился на службе. Если бы для обнаружения какого-то  следа  или
доказательства сейчас понадобилось бы рыться в кучах гниющего,  протухшего
мусора на свалке - я принялся бы за эту работу без колебаний,  хотя  пахло
бы там вовсе не удовольствием. Какая же разница?..
   Я опустился рядом с Люсей.  Обнял  ее,  стараясь,  чтобы  движение  это
показалось естественным, чтобы оно свидетельствовало о том,  что  я  горю,
плавлюсь в синем пламени необоримой страсти.  Подыграть  бывает  нетрудно,
если партнер сам настроен на действие -  или  хотя  бы,  в  свою  очередь,
хорошо подготовлен, чтобы сыграть роль. "Интересно, - мелькнуло у  меня  в
голове,  когда  я  стягивал  с  нее  одежду,  а  она  умело  изгибалась  и
поворачивалась, чтобы помочь мне, - интересно, много ли она  репетировала?
И с кем?" Тут же я внутренне усмехнулся: мне-то что?  Слава  Спящему  -  в
Пространстве Сна болезни вроде бы не передаются...
   Бывают действия, которые увлекают, если даже начинаешь  их  без  особой
охоты. На какие-то минуты действие становится главным, независимо  от  его
целей и последствий. Это как в еде - привлекательно не  только  насыщение,
но и сам процесс. Я чувствовал, что время уходит; но в  конце  концов  это
было кью-время Пространства Сна, и его можно было не жалеть. Усталость  не
приходила, как всегда бывает в этом мире,  где  -  если  все  нормально  -
постоянно чувствуешь себя исполненным сил. Одновременно я делал  усилия  -
не имею в  виду  физические,  -  чтобы  она  первой  ощутила  утомление  и
расслабилась, тем самым позволяя мне взять инициативу на себя.
   Наконец я почувствовал,  что  такое  время  наступило.  Она  уже  не  в
состоянии была  обдумывать  вопросы  и  контролировать  свои  ответы.  Она
засыпала. Это означало, что Люся вот-вот ускользнет от меня,  окончательно
уснув, уйдет в Квадрат Сна или еще  куда-то,  где  ее  ждут.  Может  быть,
следовало бы проследить за нею, но сейчас  мне  нужна  была  прежде  всего
информация...
   - С кем ты была до меня?
   Люся сонно усмехнулась:
   - Не все ли тебе равно? Я же не спрашиваю о твоих бабах. Хотя знаю...
   - Что знаешь?
   - Эта... Ну, как ее... Черт, забыла. Смешно, правда? Ну да, он ведь так
и говорил: я забуду...
   Да, она уже не контролировала себя.
   - Говорил, что забудешь. Кто?
   - Да тот самый... Он тоже иностранец. Но московский. Живет здесь.
   - Какой иностранец? Американец, немец, итальянец?..
   - Такой... Ничего из себя. Приятный. Говорит смешно.
   Пустое дело. Она, похоже, заблокирована.
   - Чего он от тебя хочет? Любви?
   - Чтобы... была... дочка... - она говорила все медленнее,  веки  больше
не приподнимались, язык поворачивался с трудом. - Ты очень  любишь  дочку.
Пригласить ее... Он хотел. Но ее... пока тебя там нет... стерегут...
   Она длинно, заразительно зевнула.
   - Что еще ты знаешь? С кем знакома?
   - С деее... деревом корнями в сторону и вниз... Видала... Смешно, да?
   И Люся уснула, как мне  показалось,  окончательно.  Но  когда  я  начал
вставать,  тут  же  вскинулась  настороженно  -  видимо,  там,  откуда  ее
направили и контролировали, был дан новый толчок. Они не могли  установить
прямой контроль надо мной: знали, что я сразу же почувствую. Поэтому ей не
давали уснуть.
   Это могло означать лишь одно: меня старались взять  в  плотное  кольцо,
охота шла всерьез. И действовали не дилетанты-снивцы, а дримеры, столь  же
квалифицированные,  как  я  сам.  Вернее  всего,  не  наши.  Но   ведь   в
Пространстве Сна нет границ...
   Я поспешно одевался.
   - Ты куда? - требовательно спросила она.
   - Отдохнешь еще  полчасика.  Мне  нужно  съездить  -  доложить,  что  в
ближайшие дни на службе не появлюсь. Возьму отгулы - там у меня  набралось
их с полмешка. А ты тем временем  ну  хотя  бы  стол  накрой,  посмотри  в
холодильнике - чем закусить...
   - Да я принесла полную сумку.
   - Ну и у меня что-то есть: не голодаю ведь. А я мигом!
   Не дожидаясь новых возражений, я бросился из квартиры, на ходу  пытаясь
раскрутить подсознание, чтобы оказаться подальше отсюда - и поближе к тому
барскому дому, где в Производном Мире проживал разыскиваемый нами господин
Груздь.





   Я не раз проходил и проезжал мимо этого дома на Кутузовском, но  бывать
в нем мне еще не приходилось - и наяву, скорее  всего,  не  придется.  Мне
это, собственно, вряд ли когда-нибудь еще понадобится.
   Переход  в  нужную  точку  пространства-времени   прошел   без   помех:
технология  его  была  простой,  потому   что   время   оставалось   нашим
собственным, да и пространство было тем же самым. Надо было только следить
за тем, чтобы не  отклониться  от  намеченного  мною  времени  выхода:  от
предыдущей  ночи,  когда  все  обитатели   квартиры   сами   находятся   в
Пространстве Сна - но в других местах. Наткнуться на кого-либо из них даже
в ПС было бы  крайне  неприятно:  события  и  тут  порой  принимают  самый
нежелательный оборот -  вплоть  до  столкновений  с  милицией,  которая  в
Пространстве  Сна  занимается  тем  же,  чем  и  наяву  (расшифруйте   это
заявление, как вам угодно). Конечно, противник мог бы перехватить  меня  и
здесь; но вряд ли ему - или кому-либо из них - могло прийти в голову,  что
я стану наносить в ПС визит, который вроде бы даже проще было  осуществить
в ПМ, в мире яви.
   Соображения   мои,   видимо,   оказались   верными,   потому   что    я
беспрепятственно вошел в нужный подъезд, поднялся, пренебрегая лифтом,  по
лестнице (тут это не заставляет даже запыхаться: наше кью-тело не обладает
массой, следовательно, и  инерцией,  и  того,  что  называется  физической
усталостью, мы чаще всего вообще не ощущаем - если только она не  является
конструктивной частью эпизода) и бесшумно отворил дверь в квартиру.  Дверь
была не заперта, как я и заказывал.
   Внутри  было  тихо;  спящие  тела   не   представляли   опасности,   их
кью-составляющие блуждали в это время в далеких,  надо  полагать,  районах
континуума. Возможно, с кем-либо из них мне потом придется  искать  встреч
именно там; но не здесь и не сейчас. На этот  раз  никто  не  должен  меня
беспокоить.
   Бесшумно приотворяя двери, я без особого труда  добрался  до  кабинета.
Вошел. Включил свет. Прежде всего - на всякий случай - приоткрыл  одно  из
окон: обязательная мера предосторожности, когда действовать  приходится  в
замкнутом пространстве. Хотя обычное наше  занятие  в  ПС  -  установление
научных фактов, но и при этой работе нередко возникают,  мягко  выражаясь,
деликатные ситуации. Потом я подошел к  удобному  креслу  -  из  тех,  что
принято называть  клубными,  -  сел  и  принялся  с  интересом  оглядывать
помещение.
   Обстановка меня  не  особенно  интересовала:  люди  такого  ранга,  как
Груздь, следуют, как правило, принятым в  их  среде  канонам  и  заботятся
прежде всего о престиже, а не об осуществлении требований своего вкуса или
затаенных желаний. Эта комната не  являлась  исключением.  Тут  надо  было
искать не формы, но содержание их. Этим  я  и  занялся.  По  принципу:  от
простого к сложному.
   Начал с книжного шкафа. Сразу можно было заметить, что  содержимое  его
делится на две части. Из пяти полок на трех верхних  стояли  дорогие  -  в
коже и с позолотой - издания, корешок к корешку, плечо к плечу,  напоминая
почетный караул при встрече Очень Важной Персоны. Похоже было, однако, что
их не часто читали. Если читали вообще.
   Зато две нижние являли полную  противоположность  верху.  Разноголосица
обложек, переплетов, авторов, времен  издания,  тем,  жанров  -  всего  на
свете, что только может отличать одну  книгу  от  другой.  Опустившись  на
корточки, я принялся вынимать и рассматривать тома,  один  за  одним.  Это
было интересно и ничем  не  отличалось  от  привычных  научных  занятий  в
Пространстве Сна, когда, не имея прямых доказательств, стремишься  набрать
побольше косвенных, чтобы прижать все-таки упрямый факт к стенке и  выбить
из него чистосердечное и полное признание. Не очень научная  терминология,
правда? Однако  всякая  научная  работа  есть  следствие,  сыск,  судебный
процесс и - в заключение - приговор. Приговор гипотезе, теории,  концепции
- полное оправдание или смертная казнь. Вот  и  сейчас  я  искал  если  не
доказательств, то, во  всяком  случае,  следов  для  их  поиска.  А  следы
остаются везде - надо только уметь увидеть их и  зафиксировать.  Наверняка
какие-то, условно говоря, отпечатки были и здесь.
   Что же мы имеем? Я вынимал книгу за книгой, раскладывая их по  стопкам,
сортируя:  они  должны  были  дать  мне  если  не  всю  палитру  интересов
исчезнувшего Груздя, то хотя бы основу ее. Получалась любопытная  картина.
Были хорошо представлены книги о прошлой войне:  Симонов,  Бек,  Бакланов,
Быков, Бондарев, Некрасов - но ни Владимова, ни  Гроссмана  не  оказалось.
Дальше: Булгаков - однако не романы, а драматургия.  Русской  классики  не
нашлось; впрочем,  она,  вероятно,  располагалась  на  верхних  полках,  в
почетных пенсионерах. Советский  роман:  Катаев  -  вещи  до  шестидесятых
годов, Каверин - то же самое, Эренбург - "Буря", но не  "Оттепель",  и  не
ранние вещи - и далее в таком вот духе. Зато богато: Проскурин,  Астафьев,
Иванов. Так. Еще? Детективы; но  исключительно  переводные,  американские,
отечественных не замечено. Стаут, Гарднер,  шотландец  Алистер  Маклин,  а
также все о Шерлоке Холмсе. Чейза  я  не  увидел.  Зарубежный  роман?  Гм.
Драйзер. Джеймс Олдридж, на родине не весьма известный. И  Андре  Стиль  -
это кто? Луи Арагон, "Коммунисты". М-да...  А  это  что  за  автор?  Какая
прелесть! Одни названия чего стоят:  "Вопросы  ленинизма",  "Экономические
проблемы социализма в СССР", "Доклад о проекте Конституции Союза ССР" - на
Чрезвычайном VIII съезде Советов 25 ноября 1936 года! Чудеса, да и только.
   А  тут,  в  самом  уголке?  Господи,  вот   уж   не   ожидал!   Старые,
читаные-перечитанные, затрепанные детские книжки,  давным-давно  изданные.
Когда самого Груздя еще не было на свете. Довоенные еще издания. Рабле - в
переложении для детей. Рони, "Приключения доисторического мальчика". Ну и,
конечно, мушкетеры, рассыпающиеся на отдельные страницы. Память о детстве,
о родителях? Так или иначе, книжки эти здесь сохранялись. А что толку?
   Хотя, если подумать, какой-то прок все же был: память подсказывала, что
вот такую же, - если не эту самую, то, во  всяком  случае,  очень  похожую
книжку я нашел в древнем макроконе, незадолго до  начала  розыска  Груздя.
Так что они могли находиться в какой-то связи.
   От книг я перешел к беглому обзору того, что  висело  на  стенах.  Один
акварельный  пейзаж.  Похоже  -  изображение  его  собственной  дачи.  Для
увековечения, так сказать. Несколько фотографий: хозяин дома с  некоторыми
весьма  известными  людьми,  российскими   и   другими.   Дань   понятному
честолюбию. Какие-то парижские виды, не  Елисейские  поля  и  не  Эйфелева
башня, но укромные уголки - средневековью домики, узкая  булыжная  улочка.
Еще вид неизвестного происхождения:  громадные,  странного  вида  деревья,
ручей петляет меж ними.  Выполнено,  кажется,  фломастерами,  в  уголке  -
неразборчивая подпись, но не Груздя,  начинается  на  М,  работа  явно  не
профессиональная. И еще вид, но в другой манере: степь с редкими  зелеными
купами, и горная гряда голубеет далеко на горизонте. Что за местность - не
оговорено. Вот и вся галерея. Что дальше? Африканские  маски  -  вероятно,
привезенные из поездок, скорее всего  в  те  места,  где  их  производство
поставлено на поток. Но уж больно грубо сделаны маски. Слишком  грубо  для
подделок. Ну, в конце концов, мне это безразлично.  Говорит  разве  что  о
вкусе хозяина.
   А на письменном столе  -  подставка  с  полудюжиной  трубок  и  зеленый
фирменный кисет с голландской "Амфорой". Я понюхал: запах был тот же,  что
и на втором уровне ПС, в трубке, которая, естественно, осталась там: я  не
мог бы унести ее, если бы даже захотел, она никак не была связана  с  моим
жизненным опытом, и я  мог  сохранять  ее  лишь  до  первого  перехода.  Я
осмотрел трубки, что стояли здесь: та была одной из них. Я повертел  ее  в
пальцах и поставил  на  место,  окончательно  поверив  в  то,  что  Груздь
действительно побывал там и, возможно, его спугнули крестоносцы -  или  он
сам торопился по своим делам куда-то в другие измерения Пространства Сна.
   Узнать бы еще: в какие именно? Пока я не нашел ничего нового. Однако не
все еще потеряно. Пошарим-ка в ящиках...
   Ящики были, разумеется, заперты - там, в Производном Мире; здесь, в ПС,
все тамошние ухищрения не срабатывают,  здесь  и  своих  хватает.  Я  стал
выдвигать один ящик за другим. Бумаг оказалось  очень  немного;  вероятно,
деловая переписка хранилась на дисках, они же - в сейфе.  Я  его  пока  не
обнаружил, но был уверен, что  стальное  хранилище  скрывается  за  дачным
пейзажем. Ничего, доберемся еще.  Времени  хватает  -  поскольку  его  тут
просто нет. Единственным интересным, что мне удалось найти, кроме  наивных
и трогательных писем, нацарапанных детскими каракулями  в  давние  времена
(дети его, я знал, давно уже выросли), оказалась старая, почти  совершенно
выцветшая фотография. На ней мальчик лет десяти, основательно укутанный  в
меховую шубейку, стоял на коротеньких лыжах на фоне дома - судя по облику,
построенного где-то в конце двадцатых - начале тридцатых годов.  На  стене
дома виднелась табличка, свидетельствовавшая о том, что дом располагался в
Большом Карпатском переулке, и я на всякий случай крепко вбил  название  и
вид  дома  в  память:  никогда  не  знаешь,  что  и  когда   может   вдруг
понадобиться, - а также и самого мальчика. Снова память о детстве? Груздь,
видимо, был сентиментален - как всякий жестокий  человек,  а  добрым  его,
судя по карьере, назвать было бы трудно. Были также какие-то  наброски,  я
пробежал  глазами  страницу-другую;  видимо,  Груздь  раздумывал  о  своей
будущей книге, сейчас кто только не пишет книг.  Конечно,  это  тоже  была
информация; ясно, однако, что далеко в Пространство Сна он  ушел  не  ради
поисков материала для своего творчества. Если, конечно, он ушел сам; но  в
версию с похищением я все еще до конца не верил.
   Да, ящики стола меня основательно разочаровали.
   Я  обратился  к  услугам  сейфа,  который  действительно  обнаружил  за
акварелью с дачей. Он, однако, оказался под метелку пустым. Это,  впрочем,
меня не весьма удивило: в яви тут побывали люди из СБ  -  увозили  тело  в
больницу и, конечно, наложили лапу на все, что могло представлять не чисто
семейный интерес. Были, так сказать, в своем  праве.  И  это  тоже  -  моя
ошибка: для поиска в квартире Груздя надо было выбрать более раннее время,
когда в Производном Мире он еще не уснул; тогда все еще  лежало  на  своих
местах. Пожалуй, придется так и  сделать:  явиться  сюда  вторично  -  ну,
скажем, неделю тому назад. И повторить осмотр.





   Только после этой, так сказать, предварительной части я решился наконец
перейти к главному: к личному компьютеру Груздя.
   Он стоял здесь, на специальном столике, вполне современная машина, хотя
и не последний крик. Это было мне  понятно:  Груздю  по  карману  было  бы
установить  и  самую  последнюю  супермодель  с  без   малого   мгновенным
быстродействием и памятью, в  которой  уместилась  бы  вся  известная  нам
история  человечества;  однако  к  своим  машинам  привыкаешь,   успеваешь
приноровиться к их характеру, сглаживать недостатки  и  наилучшим  образом
использовать достоинства, и потому вовсе  не  спешишь  гнаться  за  модой.
Такая машина - как бы член семьи.
   Я осторожно, с невольным уважением присел на  удобное  кресло-вертушку.
Открыл клавиатуру и не без робости, мне вовсе не свойственной, включил.
   Все на первый взгляд показалось нормальным. Набор программ смело  можно
было назвать стандартным. Я убедился в этом, бегло  просматривая  файл  за
файлом. Все как у людей. За исключением, пожалуй, двух дирекций.
   Первая называлась "Examination", вторая - "Suicide".
   И  та,  и  другая  оказались  основательно  защищенными.  С  первой   я
провозился более получаса, изобретая все новые и новые пароли; ни один  не
подошел.  Пришлось  призвать  на  помощь  весь  мой   опыт   компьютерного
взломщика. В голове стало  уже  неприятно  шуметь,  когда  машина  наконец
нехотя уступила и я без всяких угрызений совести проник в хранилище  чужих
секретов. Сложности на этом не окончились: два первых файла  уничтожились,
едва я попробовал заглянуть в них. Файлы были, так  сказать,  заминированы
на неизвлекаемость. Это заставило меня еще поразмыслить.  Зато  в  третий,
последний файл я вошел уже без происшествий.
   Содержанием его оказался анализ записи последнего  перед  исчезновением
нормального выхода в СП. Не воспоминаний Груздя об этом эпизоде, но анализ
подсознательной информации, которая снималась со спавшего тела,  вероятнее
всего, аппаратурой, установленной самим Груздем. Знай об  этом  кто-нибудь
другой, обязательно возник бы какой-то шорох. Его не было - значит,  никто
не знал. Во всяком случае - никто из нас, из СБ, да и  из  близких  Груздю
людей тоже.
   Запись была скверная; волны подсознания постоянно чем-то  перебивались,
искажались. Насколько я мог судить, это не были  посторонние  влияния,  но
самопроизвольные  реакции  самого  подсознания.  Похоже,  оно  не   желало
принимать того, что в него входило, противилось, как  противится  человек,
которого пытаются кормить насильно.  Как  будто  у  подсознания  возникали
спазмы, может быть, его словно тошнило. И все же информация  была  -  хотя
для того, чтобы более или менее верно понять ее,  наверняка  потребовалась
бы большая куча времени.
   С определенной уверенностью я мог бы утверждать лишь одно: в этот  свой
выход Груздь попал в Пространстве Сна в обстановку  неожиданную  и  чем-то
очень страшную. Увидел - или испытал - там нечто, глубоко потрясшее его  и
заставившее очень быстро вернуться в  Производный  Мир,  иными  словами  -
проснуться. При этом возникало  впечатление,  что  из  ПС  его  не  хотели
отпускать, и вернуться в явь ему удалось не с первой попытки.
   Что касается времени, в которое он погружался, то  подсознание  его  не
обозначило; видимо, само не получило четкого  представления  об  эпохе,  в
которой Груздь оказался. Но это и  само  по  себе  достаточно  определенно
говорило о том, что  Груздь  в  тот  свой  выход  оказался  в  будущем:  с
определением  прошлого   подсознание   обычно   никаких   затруднений   не
переживает, хотя и не грешит особой точностью.
   Было бы очень хорошо скопировать интересный файл. Но мне сейчас об этом
думать не приходилось: по  законам  Пространства  Сна,  дискета  или  диск
исчезнут, как только я перемещусь из этой точки в любое другое место в ПС.
В этой обстановке я мог рассчитывать только на свою память. И на  то,  что
как только мне удастся вернуться в Институт, мы сразу же попытаемся - сами
или с помощью СБ - сделать нужные копии уже в материальном мире, где можно
будет серьезно поработать с ними.
   Со вторым файлом было легче. Когда удалось  загрузить  его,  оказалось,
что он  не  хранил  никаких  сверхсложностей;  то  была  просто  программа
компьютерной атаки на все сетевые  машины.  Целью  было  -  обнаружение  и
уничтожение всех данных, каким-то образом касавшихся Груздя, его  прошлого
и настоящего. Мы полагали, что  эта  персоналка  Груздя  не  подключена  к
сетям; сейчас я убедился, что дело обстояло не совсем так. Включение было,
но одностороннее: через сети нельзя было войти в эту машину, но из  нее  -
куда угодно; аппарат такой связи был последней модели, какая только начала
поступать на вооружение армии, разведки и  политической  элиты.  Вероятно,
Груздь был одним из первых, у кого эта штука была установлена.
   Вот, значит, каким образом все у нас там исчезло буквально на глазах. А
мы-то воображали, что надежно застрахованы!
   Закончив, я выключил машину и немного  посидел,  стараясь  поаккуратнее
уложить все в памяти, одновременно принимая меры, чтобы как  можно  меньше
попало в распоряжение подсознания: не хотелось, чтобы об этой информации в
Институте - и не только в нем - начали  судачить  еще  до  того,  как  там
окажусь я сам.
   Наконец и с этим я справился.
   Сейчас искать в кабинете больше ничего уже не приходилось. Но он был не
единственным помещением, которое меня тут интересовало. И даже не главным,
пусть и с учетом новой информации. Впрочем, пока мне было трудно судить, в
какой мере она на самом деле важна. Любопытна - безусловно, а что касается
значения - еще посмотрим.
   Самым главным в этом доме - как  мне  сейчас  виделось  -  должна  была
оказаться спальня.  Именно  там  он  заснул,  уходя  в  отрыв.  Именно  те
впечатления были последними для него. И если попытаться там  войти  в  его
образ - в той мере, в какой это вообще могло мне удаться, - то именно  там
я мог бы нащупать самый ощутимый след.
   Спальня была пуста. Иного я и не ожидал: чтобы в ней  сейчас  находился
кто-нибудь, нужно было, чтобы ему снилось, что именно сейчас он  находится
именно в этой спальне. Но это, как я знал из опыта, бывает редко. Так  что
вряд ли кто-нибудь мог мне помешать.
   Я остановился перед монументальной кроватью, в которой могло бы улечься
человек, пожалуй, не менее шести. Постоял немного, расслабляясь,  стараясь
поймать хоть  какую-нибудь  волну  из  тех,  что  всегда  остаются,  очень
медленно затухая, после того, как человек уходит в Пространство Сна.  Там,
в яви, я наверняка бы засек это излучение, но здесь был все-таки  один  из
множества не реализованных  вариантов  Груздевой  спальни,  и  потому  все
эффекты проявлялись намного слабее.  Однако  мой  опыт  чего-то  стоил!  Я
продолжал  расслабляться,  пытаясь  искренне  представить  себя   Груздем,
собирающимся на покой.  Это  оказалось  трудно:  видимо,  слишком  разными
людьми были мы с ним. Придется лечь, занять его место. Может быть, постель
сама подскажет...
   Я почувствовал, как мгновенно исчезает то, во что я был одет: в ПС чаще
всего не приходится тратить время на  одевание  и  раздевание,  это  очень
удобный мир: стоит лишь захотеть и произнести краткую  формулу...  Откинув
покрывало и одеяло, лег. Воображая себя Груздем, отрегулировал  дыхание...
И в следующее мгновение понял, что я здесь более не один.
   Что называется, не везет - так  не  везет.  Надо  же  было,  чтобы  его
законной супруге именно сейчас привиделся сексуальный  сон;  ее,  впрочем,
упрекнуть было не в чем: сон был абсолютно благопристойным, она находилась
в собственной постели и я, видимо, в ее восприятии являлся  не  кем  иным,
как ее собственным мужем - с которым  она,  как  выяснилось,  не  привыкла
стесняться. Даму средних лет, хорошо сохранившуюся и ухоженную,  никак  не
назвать было фригидной, и еще менее - неопытной. Я еще раздумывал, как мне
поступить, но на самом деле был уже захвачен в плен - а эмоции наши  в  ПС
проявляются куда сильнее,  чем  в  яви,  потому  что  тело  со  всеми  его
недочетами никак не мешает им, все совершается как бы в идеале. Ни  о  чем
более  не  думая,  я  вступил  в  игру,  никакие  моральные   сдержки   не
действовали: на то, что происходит  во  сне,  этика  не  распространяется.
Похоже, в ПМ Груздь держал свою жену на голодной диете; во всяком  случае,
сейчас она вела себя так, словно постилась не менее года. Это  был  шквал,
водоворот, я тоже не хотел ударить в грязь - ни лицом, ни  чем  бы  то  ни
было другим; мы катались по  постели,  потом  поле  боя  переместилось  на
ковер. Каждый из нас поочередно оказывался на гребне волны - и обрушивался
вниз, короткая передышка - и все начиналось сначала.  Все  -  без  единого
слова, только со стонами экстаза - я тоже кричал, кажется, -  с  поцелуями
длиной в километр, с полной неразберихой - где  кончаюсь  я  и  начинается
она, с той простотой и вседозволенностью, какая только во  сне  и  бывает,
потому что наяву она просто физически невозможна.
   Потом мы отдыхали, и вдруг она заговорила. Видимо, велика  была  у  нее
потребность излиться до конца. Именно перед незнакомым человеком: по  сути
дела, таким для нее я и оставался. Открыться, оправдаться, защититься -  и
победить, быть может...
   - Не стану кривить душой, - произнесла негромко и как-то очень холодно.
- Я хотела этого. Уже давно... довольно давно.
   Нет, кажется, она отлично понимала, что я - не ее муж.
   - Ждала меня?
   Конечно, это было сказано мною не всерьез.  Но  она  и  восприняла  это
правильно.
   - Тебя? О, нет. Случая.
   - Тебя не смущает, что это происходит во сне? В Пространстве Сна?
   Мне показалось, что она улыбнулась.
   - Наяву это слишком сложно. Я вряд ли решилась  бы.  А  тут  чувствуешь
себя так свободно...
   - Тебе плохо наяву?
   Я спросил так  потому,  что  мне  не  раз  случалось  встречать  людей,
искавших в ПС убежища от слишком (казалось им) безжалостной яви.  Хотя  на
самом деле в Пространстве Сна куда больше всего  -  в  том  числе  и  зла,
разумеется. ПС - не рай, рай, как и ад - всего лишь  отдельные  макроконы,
открытые далеко не для всех. А для  большинства  Пространство  Сна  -  это
великий и сложный мир. Самоубийцы, жаждущие покоя и простоты, узнают это -
но, к сожалению, слишком поздно.
   - Плохо? - переспросила она, как бы  задумавшись.  -  Нет,  не  сказала
бы... Не настолько, чтобы  бежать  оттуда,  во  всяком  случае.  Но...  за
последнее время многое переменилось.
   - К худшему?
   Я почувствовал, что она кивнула.
   - Но ведь твой  муж,  насколько  я  знаю,  прекрасный  человек,  весьма
довольный. К тому же и материальных проблем у вас вроде бы  не  возникает.
Что-нибудь со здоровьем?
   - Нет, - сказала она, - не думаю. Физически он в хорошем состоянии -  я
за этим постоянно следила... слежу.
   - Значит - нервы? Психика?
   - М-м-м...
   Чувствовалось, что ей не хочется отвечать -  или  трудно  сделать  это,
найти точные слова. Надо было ей помочь.
   - Есть, наверное, какие-то признаки, симптомы? Не выдумала  же  ты  все
это на досуге?
   - Досуга у меня как раз немного... Признаки, да. Его отношение ко мне.
   Мог бы и сам догадаться. Женщина, как-никак. И это для нее всегда  было
и останется основным мерилом.
   - Понимаешь... Я знаю, что полного счастья не бывает. Но мы  уже  почти
десять лет женаты... Искренне любили друг друга, всерьез. И духовно, и вот
тут, в этой постели - да и везде, где мы бывали вдвоем.
   - А потом он разлюбил? Или ты решила, что случилось  именно  это?  Были
факты? Другая женщина - или женщины?
   "Рядовой случай, - подумал я, задавая эти вопросы. -  Но,  быть  может,
каждой кажется, что она - первая, с кем это происходит,  или,  по  крайней
мере, именно с нею этого не могло произойти никак..."
   - Женщины? Нет, о, нет. Это я определила бы сразу. В таких  делах  я  -
снайпер. Нет. Женщин не было.
   - Может быть, просто... охладел?
   - Я и это почувствовала бы. Нет, но...
   Она помолчала, словно собираясь с силами. Откровенность  иногда  бывает
тяжелой работой.
   - Я ощущаю, - наконец прервала она паузу, -  что  он  меня  по-прежнему
любит. Может быть... может быть, даже чуть больше,  чем  раньше.  Он  стал
каким-то... более нежным, заботливым, предупредительным, ласковым...
   Ну прямо не мужчина, а облако в штанах.
   - О таком всякая мечтала бы, - произнес я вслух. - Но в  чем  же  тогда
дело? Совершенно не понимаю.
   - Дело - в этом.
   И  она  похлопала  ладошкой  по  одеялу,  оттесненному  на  самый  край
широченной кровати.
   - То есть... - догадался я.
   - Да. Он словно дал обет безбрачия. И  вот  уже  два  с...  да,  два  с
половиной года не прикоснулся ко мне... в этом смысле.
   - Почему? - Я и в самом деле недоумевал.
   - Как будто я знаю! Опротивела?  Но  это  невозможно  было  бы  скрыть,
нельзя играть нежность так долго и правдиво, без единого сбоя, накладки...
Тут же дело не в одних только словах и поступках  -  тут  ощущаешь  что-то
более глубокое...
   "Нормальная работа подсознания", - подумал я.
   - Может быть... - осторожно предположил я вслух, -  у  него  что-нибудь
разладилось с... механикой?
   Она опровергла это, не задумываясь:
   - Ничего подобного. Только не это.
   - Откуда ты знаешь, если он не...
   - Ты же взрослый человек, по-моему. Тебе надо объяснять?  Ну,  хотя  бы
вот: я нередко просыпаюсь под утро. Всю  жизнь  так.  И  вижу  -  спим  мы
по-прежнему вместе - как у него все... напряжено. В полной  готовности.  И
тело иногда двигается так, как если бы он...
   Ага: вот, наверное, в чем дело!
   - Может быть, у него есть кто-то - тут, в Пространстве Сна? И  здесь  у
него все с нею и происходит?
   - Да? Ты считаешь?
   Она задумалась ненадолго.
   - Пожалуй, все-таки нет. Понимаешь, мужчина, в душе ощущающий свою вину
перед женщиной, старается загладить ее в той же области, в какой  причинил
обиду. То есть он не порвал бы со мной, потому что  сон  и  явь  -  разные
миры... Нет, что-то другое. Хотя... Нет, нет.
   - Скажи... А ты не пробовала вызвать его на разговор об этом?
   - Пыталась.
   - И он?
   - Твердит одно: что любит меня не меньше, чем раньше.
   - А чем объясняет?..
   - Говорит, что не имеет права сказать,  но  в  скором  будущем  обещает
объяснить все - что и почему.
   - Ну, в таком случае...
   Она приподнялась на локте:
   - В скором будущем! Уже третий, скоро три года. Время идет. Когда это -
скоро?
   Она немного поплакала. Я не мешал ей. Она вытерла глаза краем простыни.
   - Может, это связано с его работой? - задумчиво, словно  у  самой  себя
спросила она. - Но у них там все до такой степени засекречено, что  он  ни
полслова...
   - Ничего, - утешил я. - Он должен скоро завершить свое дело.  Да  ты  и
сама знаешь.
   - Надеюсь...
   Мы помолчали.
   - Как ты думаешь, - спросил я затем, осторожно, потому что переходил  к
самой интересной для меня теме, - а вот то, что он так  глубоко  уснул  (я
постарался назвать его состояние как можно деликатнее) -  это  не  связано
с... с тем, о чем мы говорим?
   Она - я ощутил ее движение  -  пожала  плечами  и  ответила  (голос  ее
прозвучал так равнодушно, словно эта тема вдруг перестала ее интересовать.
Как если бы она со словами выплеснула и всю тяжесть, которая  угнетала  ее
душу):
   - С женщиной в Пространстве Сна? Да нет, вряд ли. Не  думаю,  что  есть
женщина, ради которой он оторвался бы от работы на столько времени. Он  бы
и ради меня не смог... В самом начале это еще случалось  -  если  я  очень
просила. Но сейчас, в самом конце, когда вот-вот... Нет, тогда это был  бы
уже не он.
   Почему-то мне показалось, что слова эти стоит запомнить.
   - А в последний день перед тем, как он уснул,  ты  не  замечала  ничего
такого - никаких ненормальностей?
   - Пожалуй, нет. - Теперь в ее голосе слышалась неприкрытая усталость. -
Хотя... - Она помолчала, припоминая. - Знаешь, со мною он  был,  возможно,
чуть более... нежным, скажу так,  более  нежным,  чем  обычно.  И  смотрел
так...
   - Как? - спросил я, чтобы заполнить паузу.
   - Как смотрят перед  разлукой.  Нет,  не  когда  собираются  сбежать  к
другой, тогда взгляд бывает предательским, хочет он того  или  нет.  Перед
разлукой, от него не зависящей.
   - Перед смертью, может быть?
   Она вздрогнула:
   - Не надо этого слова.
   - Прости. Но если человек знает, что предстоит расставание не на день и
не  на  два,  то  он  старается  как-то  привести  в  порядок  свои  дела,
распорядиться, написать, может быть, завещание...
   - Он не умер!
   Это прозвучало гневно.
   - Конечно. Я это прекрасно знаю. Но все же...
   - Трудно сказать. Дома свое время он делил между  мною  и  компьютером,
тем, что у него в  кабинете.  Иногда  больше  доставалось  мне,  иногда  -
машине... Но что он там делал - не имею понятия. Он не говорил об этом,  я
однажды попробовала спросить - и раскаялась.
   - Он рассердился?
   - Это не в его привычках: он прекрасно владеет собой.  Но  он  ответил,
что при всем желании не в силах объяснить мне это, поскольку я  ничего  не
пойму. Это было очень обидно, очень.
   - Но ты же не физик.
   - Ну и что? Жена всегда может понять своего мужа.
   - Однако...
   - Все! - произнесла она резко.  -  Тема  закрыта.  Больше  не  хочу  ни
говорить, ни слышать.
   И тут же прижалась ко мне, давая понять, что все  же  осталось  что-то,
чего она хочет.
   В этом наши желания совпали, и я снова на  какое-то  время  забыл  и  о
Грузде, и вообще обо всем на свете. Такое бывает редко и остается в памяти
независимо от того, было ли это  наяву  или  в  ПС:  дух  одинаково  остро
переживает  и  то,  и  другое,  особенно  у  нас,  профессионалов.   Стоны
счастливого изнеможения снова прозвучали в этой комнате.
   А потом она исчезла, больше  не  сказав  ни  слова.  Наверное,  там,  в
реальной комнате, в Производном Мире, что-то потревожило ее  сон.  Но  это
вовсе не значило, что я остался один.


   Мне явственно послышался шум. Он доносился из  кабинета,  а  не  с  той
стороны, где вроде бы скрылась она.
   Я мгновение колебался: тихо улетучиться  или?..  Но  увидеть,  кто  там
шебуршит, показалось очень интересным. И я направился в кабинет,  стараясь
ступать бесшумно. Вошел. Нет, там никого не было. В тот миг. В следующий -
они появились.
   Два человека - я различал только их очертания - стояли возле  двери;  я
не слышал, как эти люди вошли,  но,  быть  может,  они  и  не  входили,  а
возникли именно на этих местах.
   Они были вооружены:  слабый  свет  из  окна  отблескивал  на  вороненом
металле их автоматов.
   Возможно, меня выследили, а может  быть,  люди  эти  не  имели  ко  мне
отношения и были, например, просто грабителями. Выяснять  это  у  меня  не
оставалось ни времени, ни охоты. Они уже заходили с обеих сторон. Тот, что
был справа, обогнув письменный стол, добрался до книжного шкафа. Но  начал
сверху. Тяжелые тома посыпались на пол, шум был - как от обвала в горах.
   Второй же только сейчас заметил меня: я стоял, полуприкрытый дверью, не
делая ни единого движения. Он -  скорее  всего  непроизвольно  -  крикнул:
"Стоять!" и повел стволом в мою сторону. Тот, что  потрошил  книги,  резко
обернулся ко мне.
   Надо было уходить по-срочному. То  есть  -  не  зная  заранее,  где  ты
окажешься. Это не входило в  мои  планы,  так  же,  как  весь  только  что
завершившийся эпизод. Но выбирать не приходилось: один из них уже  вскинул
автомат и целился в меня, а пуля остается пулей и в Пространстве Сна.  Мне
же требовалось не менее секунды, чтобы откланяться.
   Не успею. Нет, не успею...
   Я вытянул руки. В каждой из них  было  сейчас  по  тяжелому  пистолету.
Некогда было - определять их данные; но  красное  пятнышко,  возникшее  на
груди одного из атаковавших, подсказало мне, что на сей раз меня  наделили
оружием из какого-то близкого будущего.  Мне  же  требовалось  лишь  одно:
чтобы оно стреляло.
   Первыми все-таки начали они. Их  оружие  било  шепотом,  но  стеклянный
дребезг и щелканье пробиваемого пластика  за  спиной  показали,  что  пули
поражали не хуже, чем если бы автоматы грохотали, как гаубичный  дивизион.
Я понял, что компьютер приказал долго жить.
   Однако прицельность у моих лазерных  была  лучше.  Сказывался,  видимо,
технический прогресс.
   Один неизвестный упал; другой отступил на шаг и взмахнул рукой:  бросил
гранату. Сам же укрылся за изгибом коридора.
   Но я был уже готов к рывку: нужная секунда истекла.
   Такое умеем только мы, дримеры: менять место  и  время  мгновенно,  без
раскачки. Далеко, правда, таким способом не уйдешь. Но  мне  далеко  и  не
нужно было. Я выплеснул энергию - и спальня вместе с людьми  сморщилась  и
потекла куда-то в сторону, я же - в другую, неизвестно  куда,  успев  лишь
заметить промелькнувшую мыслишку о том, что из целенаправленного планового
поиска получаются на этот раз свежесваренные сапоги всмятку.
   Последнее, о чем еще я подумал перед броском, было: в разговоре с женой
Груздя я узнал немало вещей, о которых следовало серьезно поразмышлять.  И
кое-что дополнительно установить. Теперь я  хотя  бы  знал,  о  чем  нужно
спрашивать  и  где  искать  ответы.  Если  только  Груздь,   исчезая,   не
позаботился вычистить и те компьютеры, в  которых  должны  были  храниться
интересующие меня данные.
   Заведение,  о  котором  я  сейчас  вспомнил,  существовало  в   системе
Министерства здравоохранения столь же  условно,  как  была  условной  наша
Клиника  проф.  засл.д.мед.  Сокольникова.   Было   оно   основано   после
одного-другого  печального  происшествия   в   коридорах   власти,   когда
недостаток сведений о физическом и психическом  состоянии  государственных
мужей приводил к крупным неприятностям и внутри страны, и за ее  рубежами.
Тогда и возникла идея,  реализованная  достаточно  быстро:  создать  некий
центр, который постоянно и неотрывно следил бы  за  параметрами  состояния
важных (не обязательно официальных) персон не путем допроса  допущенных  к
ним медиков, но способом непрерывного считывания данных непосредственно  с
наблюдаемых объектов. Человек, если только он  не  наглухо  заэкранирован,
постоянно генерирует поля, интерпретируя которые, можно понять о нем  все;
нужно только эти поля улавливать, записывать  и  правильно  анализировать.
Последним занимаются, конечно, компьютеры; батарее  этой  конторы  мог  бы
позавидовать и Генштаб, и СБ - если бы они знали о существовании заведения
(правда,  насчет  неведенья   СБ   последние   события   заставляют   меня
усомниться). Запись - элементарная техническая задача: записать можно все,
что уловлено. Уловить - вот главное. Мне приходилось  пару  раз  бывать  в
этом офисе, но я не специалист и объяснить членораздельно,  каким  образом
они это делают, не могу; знаю только, что это не имеет отношения к системе
"жучков",  скрытых  приемников  излучения  и  всему  такому;  способ  этот
охраняется куда строже, чем самые взрывчатые государственные тайны, но  он
существует и работает. И я предположил, что Груздь  входил  в  число  лиц,
которые  такому  контролю  подвергались.  С  другой  стороны,  было  очень
вероятно, что сам он о существовании подобного наблюдения не знал, как  не
знает  о  нем  и  большинство  остальных  шишек.  А  если  не  знал,   то,
следовательно, и не пытался вломиться в их компьютеры, чтобы устранить всю
информацию о  себе.  Впрочем,  если  бы  даже  пытался,  вряд  ли  у  него
что-нибудь получилось.
   Вот на их помощь я сейчас  и  рассчитывал,  поскольку  отношения  между
нашими ведомствами были весьма дружескими, а проблема Груздя  интересовала
их, полагаю, никак не меньше, чем многих других - и нас в том числе.
   Я понимал, что не смогу получить нужные  мне  данные  сразу  же:  связь
через подсознание - далеко не самый надежный  и  быстродействующий  способ
общения. Но другого способа у меня просто не было. И сейчас главное было -
поставить вопрос. Пусть они там, в яви, подсуетятся, если хотят, чтобы  мы
не опростоволосились.
   На этот раз мне никто не помешал, и  я  оказался  в  нужной  мне  точке
связи. В месте, совершенно свободном от посторонних влияний. Таких мест  в
Пространстве Сна немало, нужно только их знать.
   Я расположился поудобнее: разлегся на мягкой, сухой траве  и,  медленно
вдыхая витающий здесь приятный летний  аромат  черт  знает  каких  цветов,
начал медитировать, стараясь загнать мой вопрос в подсознание  -  чтобы  в
Производном Мире, в Институте смогли уловить и расшифровать его как  можно
правильнее. Я знал, что тело мое находится там  под  постоянным  контролем
всех тех приборов, которыми Пункт  связи  был  уставлен  так,  как  бывает
загромождена квартира коллекционера антикварной мебели.
   Кажется, мне это удалось. Мало того: у меня неизвестно откуда  возникла
вдруг уверенность, что нужный материал будет  передан  мне  через  курьера
достаточно скоро.
   Опять-таки - это был единственный способ  сообщить  мне  то,  что  меня
интересовало. Можно было, правда, просить, чтобы меня немедленно разбудили
- тогда я узнал бы все из первых рук.  Но  после  этого  мне  пришлось  бы
отдыхать в яви не менее суток; этого не мог себе позволить я сам, и не мог
разрешить мне никто другой. Время яви  по-прежнему  оставалось  в  слишком
большой цене.
   Выйдя из транса, я решил еще какое-то время побыть здесь: уж очень  тут
было хорошо, а я все-таки порядком устал.  Усталости  ведь  подвержено  не
только тело; дух, правда, устает медленнее - но и восстанавливается далеко
не так быстро, как происходит это с мускулами, костями, нервами и  прочими
принадлежностями Производного бытия.
   Я расслабился. Было прекрасно.
   Но только несколько мгновений. Моя вина: я  не  потрудился  сообразить,
что нахожусь в точке СП, координаты которой могут быть известны противнику
с такой же точностью, как мне или связистам Института.  И  что  мой  канал
связи может контролироваться не только друзьями.
   Меня снова подкараулили; не впервые, к сожалению.
   Пространство вокруг меня свернулось, словно меня запихнули в  мешок.  И
куда-то потащили.
   Порадоваться  можно   было   разве   что   тому,   что   при   подобной
транспортировке в Пространстве Сна не трясет.
   Пустячок, но приятно.









   Времени для серьезных размышлений у меня сейчас не  было  -  во  всяком
случае, так я полагал. Но одно было ясно уже теперь:  в  этот  макрокон  я
попал не случайно, в предыдущем эпизоде была, вероятно,  всего  лишь  одна
возможность избежать проигрыша  -  и  я  нашел  ее  чисто  подсознательно.
Вероятно, перекрыть мою тропу они не смогли (наши противники, так же,  как
мы, умели в Пространстве Сна еще далеко  не  все,  что  хотелось  бы),  но
знали, куда именно я смогу попасть, воспользовавшись  выбранным  путем,  и
попытались перехватить меня хотя бы  в  конечной  точке.  Сейчас  они  уже
знают, что и этот замысел не оправдался; им известно, где  я  нахожусь,  и
они отдают себе отчет в том, что я настороже и не поддамся на какую-нибудь
простенькую провокацию вроде,  например,  внезапно  открывающегося  выхода
неизвестно  куда.  Такой  возможностью   я,   разумеется,   не   стал   бы
пользоваться, но в то же время мне хотелось,  чтобы  она  возникла.  И  не
только потому, что это подтвердило бы правильность моих рассуждении, но  -
главное - предложенный выход дал бы мне шанс сориентироваться  в  путанице
континуумов:  ясно  же,  что  меня  постараются  увести  подальше  от  тех
плоскостей, которые мне нужны - и, значит, мне надо будет  искать  путь  в
противоположном направлении.
   Пока я рассуждал так  и  приводил  себя  в  порядок,  прошло  не  менее
получаса. Никаких выходов не открывалось. Больше ждать я не мог:  из  всех
моих заданий пока ни одно не приблизилось к разрешению,  напротив  -  меня
забрасывало куда-то все дальше.
   Приходилось снова прибегнуть к Квадрату Сна, и причем  дважды  -  чтобы
перенестись на этот раз уже в ПС третьего, а не  второго  уровня.  Переход
неприятный, но сейчас другого способа просто не было.


   Странное ощущение возникло у меня. Словно Пространство Сна,  окружавшее
меня, как-то отдалилось, отступило и вместо него  возникла  другая  среда,
неопределенная, зыбкая, где ничто не оставалось устойчивым, но колебалось,
меняло  очертания,  краски;  рождались  непонятные  звуки,  тоже   зыбкие,
дрожащие, накладывающиеся один на другой. Я невольно потрогал ладонью лоб;
нет, температуры, похоже, не было,  только  весь  я  взмок,  как  если  бы
обильно вспотел после хорошей разминки.
   Когда я вытирал лицо, что-то легко царапнуло по коже. Я разжал пальцы и
глянул.  Это  была  записка.  Клочок  кью-бумаги,  попавший  мне  в   руку
неизвестно каким образом.
   Записка, врученная в Квадрате Сна?
   Машинально я развернул ее, чтобы прочесть написанные от  руки  круглым,
четким, безличным почерком слова:
   "Хороший завтрак и важный разговор ждут вас сегодня в одиннадцать часов
дня: переулок Марка Аврелия, дом три, квартира два, первый  этаж,  звонить
восемь раз. Убедительно просят не  опаздывать.  Отнеситесь  к  приглашению
серьезно".
   Вместо подписи стояло: "Известный друг".
   Плоскость, в которой я находился, где-то вне моего сознания пересеклась
с нужным мне континуумом. Люди из Института  не  могли  войти  со  мной  в
контакт как раз потому, что я находился в ГПС - Гиперпространстве Сна; для
того,  чтобы  дример  мог  проникнуть  из  яви   непосредственно   в   это
пространство, нужна была техника, какой Земля еще не  обладала,  -  однако
возможным оказалось перебросить клочок бумаги, в котором  мне  указывалось
какое-то направление. Иного объяснения я не видел. Противник? Эту мысль  я
сразу отмел:  имей  они  возможность  добраться  до  меня  хотя  бы  таким
способом, они не ограничились бы запиской, предпочли хотя  бы  иголочку  с
ядом или что-нибудь в этом роде. Нет, это все-таки были не враги.
   Так или иначе, я сразу понял, что поеду. И вовсе  не  из-за  обещанного
завтрака, хотя голоден я был донельзя, и ни по  какому  исчислению  нельзя
было бы установить, как долго я уже не ел. Но я - тот, каким я  чувствовал
себя в этом воплощении - точно знал, что это было очень давно.
   Когда же именно?
   Я принялся вспоминать и обнаружил,  что  успел  прожить  немало  лет  и
испробовать великое множество всяких занятий. Если раскрыть  мою  трудовую
книжку (я не без удивления нащупал ее в кармане)  наугад,  можно  было  бы
убедиться, что мне в  самые  разные  годы  довелось  побывать  в  сыщиках,
выступать проповедником государственной религии (хоть убейте, не знаю, что
это   такое),   кинорежиссером,    мастером    по    вязальным    машинам,
слесарем-лекальщиком, столяром-краснодеревщиком и еще мало  ли  кем.  И  в
один прекрасный день оказаться у разбитого корыта.
   (Я не очень доволен был своим обликом в ГПС. Но, честное  слово,  не  я
его выбирал. Не знаю, кто.)
   Далее - не так давно меня вытряхнули с последней  работы  за  очередное
несогласие с начальством. Трудовых сбережений в заначке не  оказалось:  не
потому, чтобы я не трудился, но вследствие того,  что  совершенно  не  был
способен сберегать.
   Короче говоря, я обнаружил, что денег у меня нет, хочется есть, и что я
даже не против небольшой выпивки - если сыщется желающий угостить.
   (При этом я совершенно не знал: в каком городе и какой стране нахожусь,
в каком времени, и даже - как выглядят деньги, которых мне так не хватало,
и что именно такое здесь подают тем, кто заказывает выпивку.)
   Я посмотрел на телефон, стоявший на полу на расстоянии вытянутой  руки.
Он не был похож на известные мне  аппараты,  но  в  том,  что  это  именно
телефон, я был совершенно уверен. Я помнил, что его отключили три дня тому
назад за неоплату счетов.
   Я медленно просканировал комнату взглядом в надежде увидеть что-то, что
можно было бы сдать за сумму, достаточную для удовлетворения хотя бы самых
примитивных потребностей. Но не обнаружил ничего, кроме странного зеленого
куста, росшего в объемистой кадке и оказавшегося у меня за спиной.  Где-то
я его уже видел. Но для еды он был совершенно  непригоден,  и  я  не  стал
уделять ему внимания.
   Какие еще были у меня  возможности?  Я  мог  навестить  кого-нибудь  из
приятелей; у меня  они  наверняка  были.  Насчет  выпить  -  не  знаю,  но
покормить  как-нибудь  покормили  бы.   Однако   моя   гордость   внезапно
запротестовала против такого образа действий.
   Можно было также выйти на улицу и кого-нибудь  ограбить.  У  меня  есть
прекрасная игрушка - пистолет, который даже днем принимают за настоящий, а
уж в темноте я и сам  начинаю  верить,  что  он  способен  выстрелить.  Но
осуществить эту простую идею мешало мое уважение к закону. Даже когда  все
прочее исчезало из обихода, у меня оставалась спокойная совесть,  и  я  не
хотел лишаться последнего достояния, с  которого,  кстати,  не  приходится
платить никаких налогов.
   И, наконец, заключительной возможностью было - отправиться на свидание,
назначенное мне в записке.
   Чтобы окончательно решиться, пришлось преодолеть  некоторое  внутреннее
сопротивление. Так низко я еще не пал, чтобы позволить манипулировать мною
при помощи куска  хлеба.  Нет,  но  это  было  интересно  и  загадочно.  А
загадочное влекло меня с детства. По характеру я романтик. Оттого и обожаю
ругаться с начальством.
   Так или иначе, я почти сразу понял, что поеду.
   Собирался я недолго. И уже через несколько  секунд  оказался  у  двери.
Вошел  в  лифт,  стремительно  рванувшийся  вверх.  Вышел  в   подземелье,
отделанное мрамором, там росли пальмы, и  оно  напоминало  большой  зимний
сад. Рядом, в зале, шло кино. В саду толпилось много людей,  чертами  лица
напоминающих японцев;  они  делились  на  пары  и,  лежа  между  пальмами,
занимались, похоже, любовью (было полутемно, и я не совсем уверен  в  том,
что понял их движения правильно). Я тоже был  японцем  и  обнял  китаянку,
медленно танцуя с нею что-то непонятное, потом прижал ее к себе с силой  и
ощутимым желанием, она тоже обняла меня, повисла на мне, оторвав  ноги  от
пола, но для нас не нашлось свободного места, и  к  тому  же  она  боялась
родителей, находившихся где-то поблизости. Мы с нею были  героями  фильма,
шедшего в это время в зале. Потом фильм  закончился,  мне  понадобилось  в
туалет, а она побежала к родителям. Затем я ждал ее  на  проходной,  перед
лестницей, что спускалась в метро.  Ее  долго  не  было,  и  я  начал  уже
бояться, что она прошла тут раньше меня, но наконец увидел ее за  стеклами
- в черной шубке, с белыми крыльями за спиной, она торопилась и  улыбалась
мне. В проходной за столом сидел брат моей давней знакомой,  в  которую  я
был влюблен в молодости. Он кивнул мне и подал пистолет, рукояткой вперед.
Я сунул его в наплечную кобуру.  На  всякий  случай  постоял  у  подъезда,
оглядываясь.  Темнело.  Улица  была  немощеная,  извилистая,   застроенная
одноэтажными маленькими - в три окна каждый - домиками с  палисадниками  и
мезонинчиками. Две старухи на лавочке, равномерно сотрясавшие  воздух,  на
миг умолкли, оглядели меня и, не найдя ничего интересного,  снова  открыли
шлюзы. Я вежливо кивнул им и пустился в путь.
   Я никогда в жизни не бывал в этом городе  -  вероятно,  его  вообще  не
существовало в Производном Мире; не знал, естественно, и о переулке  Марка
Аврелия. Тем не менее шагал уверенно, словно что-то вело  меня.  Дошел  до
трамвайной остановки; ждать пришлось долго. В конце концов вагон подошел -
дребезжащий, угловатый, с лавками вдоль салона. Номер маршрута был "Ъ". На
предпоследней остановке (я знал откуда-то, что она предпоследняя) уверенно
вышел. Там, правда, заколебался - было уже совсем темно -  и  прибегнул  к
помощи прохожего. Тот лишь ткнул пальцем. Переулок оказался рядом.
   Я глянул на уличные часы, полагаясь на них, правда, не  более,  чем  на
клятвы уличной девицы в вечной любви. Судя по  стрелкам,  назначенное  мне
время уже почти наступило. Без труда найдя искомый дом, я подошел к нужной
двери и восемь раз, как было указано, нажал кнопку.
   За дверью послышались негромкие шаги. Стихли. Прошла секунда, другая. И
дверь распахнулась. Я глубоко вдохнул воздух и вошел.





   Мое ожидание чего-то  чудесного  начало  гаснуть  стремительно,  словно
огонек зажигалки, в которой кончился газ. И в самом деле: на то  место,  в
котором я рассчитывал оказаться - заведение, в котором кормят, - увиденное
ну никак не походило.
   Не без недоумения оглядывал я убогую комнатку, в которой  очутился.  Не
знаю, как остальная часть квартиры, но в этой комнате, похоже, не жили, да
и вряд ли это было возможно. С серых стен  свисали  клочья  некогда  ярких
обоев;  на  обнажившейся  штукатурке  местами   виднелись   неопровержимые
признаки  обитания  клопов,  в  единоборстве  с  которыми  человек  обычно
проигрывает. Два стекла в раме голого окна треснули, по  наслоениям  грязи
на них, а также и на полу, можно было изучать  историю;  уверен,  что  там
нашлись бы и следы сажи от костров  первобытного  человека.  С  потолка  -
высокого,  лепного,  несовременного  -  свисала  одинокая   лампочка   без
какого-либо абажура, удерживалась она на тонком телефонном проводе. Лампа,
правда, судя по величине, тянула ватт  на  полтораста.  Пол  когда-то  был
паркетным, но сейчас  паркетины  сохранились  только  в  редких  местах  -
островки в море черного пола, крашенного  в  последний  раз,  похоже,  при
жизни прадедов. Из мебели в комнате стоял неожиданно кокетливый  столик  -
восьмиугольный, инкрустированный красным и черным деревом, - к  сожалению,
страшно запущенный; на нем возвышалась консервная банка  из-под  тресковой
печени, полная окурков. Были еще в комнате два стула - венский, а второй -
тяжелый, полумягкий, с продранной и вытертой кожаной обивкой. Больше всего
в комнате лежало книг - стопами и просто кучами они располагались во  всех
углах, пыль покрывала их мощным пластом, и разобрать хоть что-нибудь  даже
на обложках было совершенно невозможно.  Рядом  с  одной  из  книжных  куч
находился картонный ящик, судя по  размеру  и  надписям  -  от  телевизора
"Sony" с экраном 21"; был он с  верхом  заполнен  письмами,  пожелтевшими,
надо думать, от времени. В одном  из  углов  приютились  две  старых  (без
ствольной накладки) русских мосинских трехлинейки без  штыков,  подле  них
валялась ковровая сума - старая, местами вытертая  до  основы  и,  похоже,
пустая.
   Вот и все, что находилось в комнате, если не считать людей, из  коих  я
составлял ровно половину, а также и единственного представителя  животного
мира, также присутствовавшего здесь.
   Второй представитель  рода  людского  воплощался  в  высоком,  смуглом,
черноволосом человеке с тяжелым, властным  взглядом  и  хмурым  выражением
лица. Человек этот был одет в длинную тунику,  доходившую  ему  до  колен,
поверх которой был накинут плащ из каких-то шкурок серого цвета с короткой
шерстью; и окраской, и ворсом шкурки  напоминали  мышиные  -  хотя  первые
обладатели их были наверняка несколько крупнее, и если  и  принадлежали  к
мышам, то разве что к летучим. На  ногах  человека  были  сандалии,  а  на
голове - бахромчатая налобная повязка, опоясывавшая чело раз пять, а может
быть, и больше, в волосах торчали два пера неизвестной мне птицы. Впрочем,
все это  одеяние  было  как  бы  размыто,  растушевано,  не  имело  четких
очертаний;  зато  тяжелые  диски  (желтого  металла,  как  написали  бы  в
милицейском протоколе; но у меня не возникло никаких сомнений в  том,  что
они были просто золотыми) виделись совершенно  четко.  Длинное  копье,  на
которое человек опирался, тоже было украшено перьями - как мне показалось,
позаимствованными уже у другого вида пернатых. В  общем  и  целом  человек
производил впечатление весьма и весьма внушительное.
   Что же касается животного, находившегося, рядом с  ним,  то  это  была,
несомненно, лама - белоснежная лама, надменно  взирающая  на  мир  -  быть
может, потому, что в ушах ее тоже блестели золотые  кольца,  круп  же  был
покрыт накидкой из какой-то  ткани  пурпурного  цвета.  Хотя,  как  я  уже
упомянул, облачение человека не имело резких  очертаний,  не  делилось  на
части и порою возникало впечатление, что оно соткано из осеннего тумана  и
цвет его порой тоже становился как бы туманным, -  лицо  виднелось  четко,
ясно, словно было даже чуточку подсвечено  изнутри,  и  ярко-черные  глаза
глядели на меня с неприятной пристальностью, хотя губы его в то  же  время
изображали  доброжелательную  улыбку.  Взгляд  и   улыбка   настолько   не
соответствовали друг другу, что можно было подумать:  они  заимствованы  у
совершенно разных лиц. Не исключено, впрочем, что так оно и было.  Улыбка,
правда, оказалась столь же мгновенной, как разряд фотовспышки.
   В комнате, как мне показалось, пахло крысами; хотя это определение было
скорее эмоциональное, чем точное. Стояла тишина, но  уже  через  несколько
секунд мне стало чудиться, что где-то за  стенами  нечто  звенит  тонко  и
непрерывно; звук, кстати, был скорее приятен, чем наоборот.
   Хозяин комнаты позволил мне вдосталь налюбоваться ею,  и  только  после
того, как я вопросительно поднял брови, гостеприимно указал на экс-кожаный
стул, сам  же  величественно  опустился  на  неизвестно  откуда  взявшийся
массивный стул, а может быть, и престол - судя по  цвету,  сработанный  из
красного дерева. Стул был для него явно низковат, и колени человека, когда
он уселся, согнулись под острым углом.  Устроившись  на  стуле,  он  вновь
приятно улыбнулся, предъявив длинные, с желтизной, зубы, и, по-прежнему не
сводя  с  меня  глаз,  чуть  приподнял  мохнатые,   но   блестевшие,   как
правительственная "Волга" из недавнего прошлого, брови.
   - Как долетели? - спросил он, выговаривая слова  со  странным,  издавна
знакомым акцентом, - до того знакомым, что я решил, будто слух  обманывает
меня: до такой степени облик сидевшего передо мною не вязался ни  с  этой,
навеки запечатленной в памяти истории фонетикой, ни с чертами лица,  какие
всегда связывались с этим акцентом.  И  я  растерялся  настолько,  что  на
несколько секунд речь отказала мне.
   Он в третий раз улыбнулся; но за этим  движением  лицевых  мускулов  не
стояло никакого чувства. Белая лама презрительно фыркнула.
   - Не похож, да? - то было скорее утверждение, чем  вопрос,  и  я  снова
явственно услышал: "Нэ пахож?"
   Я проглотил комок и лишь кивнул.
   - И это тоже, - он округло повел рукой, как бы демонстрируя обстановку,
- не напоминает привычного, как по-вашему?
   Я почувствовал, что мой язык начинает хоть как-то действовать.
   - Да, товарищ... господин... Ваше...
   Я запнулся, потому что он предостерегающе поднял палец:
   - Нет, - сказал он. - Нэ надо  имен.  Как  вам  должно  быть  известно,
владеющий именем - владеет и его носителем. Не так ли?
   - Но... - пробормотал я, - как-то ведь надо вас называть!
   На самом деле это было необязательно. Но уж больно сильна была традиция
- даже и для моего поколения.
   Он едва заметно пожал плечами.
   - Если вам уж так хочется... называйте  меня  хотя  бы  "Уачакуйя".  На
языке кечуа это означает "благодетель". Или, если угодно - "Пачакути", что
значит - преобразователь мира. Думаю, что я вправе носить и одно, и другое
имя, и еще много разных. Хотя должен сказать вам: все Великие Инки были  -
если сравнивать со мной - всего лишь провинциальными  царьками.  Так  что,
если у вас возникают трудности  -  с  произношением  или  иные,  -  можете
обращаться ко мне просто: "Товарищ Дремин". Это ведь соответствует истине:
я - для тех, кто находится там, - он  неопределенно  повел  рукой  куда-то
вниз, - для очень многих из  них  не  уснул  навсегда,  но,  так  сказать,
задремал... а может быть, даже и не дремлю, но постоянно бодрствую, как вы
думаете?
   Но я начал уже понемногу приходить в себя. В  конце  концов,  тут  было
всего лишь Пространство Сна...
   Он словно угадал мои мысли.
   - Да, конечно, - сказал он. - Некоторые люди считают,  что  сон  -  это
безделица, пустяк. Что от их действий и  мыслей,  когда  они  находятся  в
Пространстве Сна, ничего не зависит. Многие люди так  считают.  Совершенно
очевидно, что эти товарищи ошибаются. От их поведения в  Пространстве  Сна
зависит очень многое и в Производном  Мире,  и  здесь.  В  частности:  вы,
конечно, подумали о том - почему я нахожусь здесь в  таком  виде,  который
совершенно непривычен для всего человечества, а не в таком  виде,  который
привычен.  Существует  очень  простой   ответ:   потому,   что   некоторые
безответственные люди создали здесь, в Пространстве Сна, именно такой  мой
образ. Или, попросту, они меня именно таким видели во сне. Это были  очень
безответственные люди, товарищ Остров, они не понимали всей глубины  своих
заблуждений. Пришлось их наказать. И теперь никто из привычного  нам  мира
не  сможет  встретить  их  даже  здесь,  ни  в  одном  из  доступных   вам
континуумов. Я очень советую вам сделать из этого соответствующие  выводы.
Вы, надеюсь, уже поняли: в каком бы виде  я  ни  возникал  -  я  продолжаю
оставаться самим собою, а область моих возможностей настолько же превышает
ту,  которой  обладал  я  в  Производном  Мире,  насколько   масштабы   ПС
превосходят масштабы нашего скромного временного обиталища.
   -  Я  понимаю,  товарищ  Пачакути...  Простите  -  товарищ  Дремин,   -
пробормотал я.
   Он слегка усмехнулся.
   - Но мы несколько отвлеклись от темы нашего разговора. Я пригласил  вас
сюда для того, чтобы объяснить вам некоторые обстоятельства и предостеречь
от возможных ошибок с очень тяжелыми - для вас - последствиями.
   Последние слова заставили меня насторожиться.
   - Я понимаю, - продолжал он, глядя теперь уже куда-то в сторону, -  что
человек, получивший от своих руководителей задание, должен  приложить  все
силы для того, чтобы это задание выполнить. Поэтому меня не удивляет,  что
вы, товарищ Остров, оказались здесь, хотя некоторые люди  очень  старались
вам помешать. Вы ошибочно полагали, что  вам  чинятся  препятствия,  чтобы
осложнить вашу работу по выполнению поставленной перед вами задачи.  Такое
мнение является неправильным. На самом деле  они  старались  помешать  вам
встретиться со мной.
   Тут он перевел взгляд на меня - возможно, желая удостовериться  в  том,
что я внимательно его слушаю. Я и на  самом  деле  слушал.  Хотя  пришлось
сделать немалое усилие, чтобы сосредоточиться на его словах. Потому что  в
этот миг он - внешне - стал уже совершенно другим: вырос  головы  на  две,
обзавелся франтовскими, закрученными  кверху  усами,  бородой  клином;  на
груди его был блестящий панцирь, на левом боку болтался длинный  двуручный
меч, чей эфес походил, в нарушение традиции, не на крест, а скорее на знак
интеграла. Отзываясь на это преображение, лама отбежала, стуча  копытцами,
в сторону и остановилась, плотно прижавшись к стене.
   - Сейчас, - продолжал он далее, - я разрушу некоторые иллюзии, которые,
я думаю, только что начали у  вас  складываться.  Вы,  товарищ  Остров,  я
полагаю,  начали  догадываться,  что  раз  те,  кого  вы  считаете  своими
противниками, стремились помешать нашей встрече, то  они  делали  это  для
того, чтобы не дать вам воспользоваться  моей  помощью  в  поисках  следов
товарища Груздя в Пространстве Сна. Но ваши предположения ошибочны,  и  их
предположения тоже в корне ошибочны, потому что  я  ни  в  какой  мере  не
собираюсь оказать вам подобную помощь. У вас,  конечно,  может  немедленно
возникнуть  новый  вопрос:  почему  же  я  не  собираюсь   оказывать   вам
необходимую помощь? Я вам отвечу. Потому что с товарищем Груздем произошло
нечто, для меня не совсем понятное. Выражаясь языком  этого  пространства,
он с некоторого времени наглухо заблокировался от меня, и  я  не  могу  ни
встретиться с ним, ни даже увидеть или услышать его на расстоянии. Хотя на
протяжении весьма долгих лет у нас с ним были прекрасные контакты - здесь,
внутри того, что вы называете Пространством Сна. Если бы мы знали, где  мы
можем найти товарища Груздя, мы бы это  сделали,  товарищ  Остров,  и  без
вашей помощи.  Но  по  уже  изложенной  причине  мы  этого  сделать  не  в
состоянии. Поэтому мы внимательно наблюдаем и впредь также будем наблюдать
за вами, и так же пристально  будем  следить  и  за  вашими  противниками,
которые на самом деле являются агентами наших постоянных  злейших  врагов.
Они собираются найти Груздя вовсе не для  того,  как  вы  сами  понимаете,
чтобы снова свести нас вместе, но только для того, чтобы получить его,  со
всеми его идеями, и использовать эти идеи против нас. Мы никак  не  вправе
допустить такого поворота событий. Поэтому я намерен всячески помешать  им
сделать это. Хотя не хотелось бы переходить определенных границ, но если у
нас не будет иного выхода, то я перейду и эти границы...
   (Я знал, что перейдет, не задумываясь.)
   - Так вот, товарищ Остров. Я полагаю, что при определенных условиях  вы
сможете найти того человека. Вы способный работник, и я это знаю, хотя нам
с вами лично сталкиваться там (он неопределенно шевельнул  головой,  опять
словно бы указывая неизвестно куда) не приходилось, в тамошнем времени  мы
никак не совпадали. Но,  как  вы  понимаете,  здесь  мы  контролируем  все
времена и все пространства, так что я знаю достаточно много о вас -  и  не
только о вас. Вот почему вы оказались здесь.  Не  первым,  впрочем,  и  не
последним. Вы можете найти Груздя. И вы, вероятно, найдете его.  Но  ни  в
коем случае не станете возвращать его в то положение, в каком он находился
прежде, чем оставить это  положение  по  собственной  инициативе,  причины
которой мне пока не вполне понятны. Скорее всего это некое заболевание, от
которого мы намерены его вылечить здесь. Почему вы  не  должны  возвращать
его туда, в ту явь, которую вы считаете современной  потому,  что  и  сами
принадлежите ей? Потому, что он нужен не там, а именно здесь. Хотите чаю?
   Последние слова были настолько неожиданными, что я не  сразу  понял  их
смысл. Во время  его  монолога  я  внимательно  наблюдал  за  ним,  и  мне
казалось, что ему приходится употреблять много усилий, чтобы сохранять тот
второй облик, в каком он сейчас выступал. Это наблюдение  и  помешало  мне
сразу среагировать на его слова.
   - Я спрашиваю: вы  хотите  чаю?  -  повторил  Дремин  уже  с  некоторым
раздражением в голосе. Только тут я спохватился.
   - Нет, спасибо...
   - Очень странно, - сказал он. - Мне казалось, что вы голодны. А ведь  я
обещал вам ужин. Что ж, как хотите. Вернемся к этому позже.
   Я только кивнул.
   - Итак, - сказал он, - что касается Груздя. По абсолютной  величине  он
фигура не самая крупная. Я бы сказал даже - очень  некрупная.  И  вряд  ли
заслуживает такого внимания, какое ему сейчас уделяется. Но в  сложившейся
обстановке он - гвоздь.
   Последнего определения я не понял, и он, бегло взглянув на  меня,  счел
нужным объяснить:
   - Вам, возможно, попадались в детстве такие стихи: "Не  было  гвоздя  -
подкова пропала, не было подковы - лошадь захромала,  лошадь  захромала  -
командир убит, конница разбита, армия бежит..." - ну, и так далее, и  тому
подобное. Так вот. Груздь - ни в коем случае не командир и даже не лошадь;
но он - гвоздь, и при сложившихся  обстоятельствах  должен  находиться  на
своем месте, чтобы удерживать подкову, а вовсе не там, где был до сих пор,
где он, я могу сравнить, был вбит  в  стенку  и  на  нем  висела  какая-то
картинка. Плохая картинка, товарищ Остров.
   Сказав это, он спустился со стула и сделал несколько шагов взад-вперед.
   - Не будет Груздя - не будет захвата западного рынка. Не будет  захвата
рынка - не будет ни прибылей, ни кредитов. Не будет прибылей и кредитов  -
не будет стремительного промышленного развития.  Не  будет  стремительного
промышленного развития - следовательно, усилится  недовольство  не  только
конкретной властью, но и всем строем. А тогда...
   Он не стал сразу достраивать прогноз, считая,  видимо,  что  сказанного
достаточно.  Лишь  развел   руками.   Но,   похоже,   усомнился   в   моей
сообразительности и тут же продолжил:
   - Тогда вернемся мы. Нет, не я лично. Я  буду  руководить  отсюда:  так
будет надежнее. Придут люди, которых я знаю, которым доверяю. И вот только
тогда  настанет  время  пустить  в  ход  разработки  товарища   Груздя   и
воспользоваться всеми теми  последствиями  их  внедрения,  которые  я  уже
назвал, и всеми другими - теми, которых я еще не называл. Вы меня поняли?
   Я кивнул. Не понять было бы трудно.
   - Вот почему вы должны не только найти его, но  и  доставить  сюда,  ко
мне. Могу твердо пообещать: как только вы окажетесь рядом с ним, я дам вам
людей, которые окажут вам всю  необходимую  помощь,  чтобы  доставить  его
сюда. Запомните эту формулу.
   Откуда-то, словно шулер из рукава, он извлек такой же листочек  бумаги,
как тот, что уже был у меня. На этом клочке было несколько знаков.
   - Вы запомнили? Слушайте, как это произносится.
   Письменность была мне незнакома, и я выслушал его внимательно.
   - Усвоили? Повторите.
   Я повторил. Он, похоже, остался доволен.
   - Неплохо. Итак, это было первое из того, что я хочу сказать вам.
   Но я уже начал понемногу сомневаться.
   - Разрешите вопрос? - осмелился вставить я.
   Дремин, кажется, искренне удивился:
   - Вопрос? Мне? Гм. Это интересно... - Он подумал немного. - Хотя скорее
- забавно. Вопрос мне. Ну что же - попробуйте. Хотя я до сих пор  полагал,
что объясняю достаточно ясно. Итак? Впрочем, нет, обождите минутку.
   Ему понадобилось намного меньше  минуты,  чтобы  вновь  превратиться  в
Великого Инку. Похоже, такие метаморфозы доставляли ему удовольствие. Лишь
после этого он кивнул мне:
   - Так о чем вы хотели спросить?
   - Почему же не должно быть промышленного развития - и всего прочего?  Я
считаю, что действую - и весь наш Институт действует - в конечном итоге  в
интересах страны, хотя мы и не являемся  официальным  учреждением.  А  вы,
видимо, убеждены, что интересы страны заключаются в чем-то другом?
   - Безусловно, - согласился он. - Я ведь уже объяснил,  но,  видимо,  вы
ничего не поняли. Впрочем, неудивительно:  вы  воспитаны  в  другом  духе.
Хорошо, повторю; я считаю - и не только я, если уж вам  нужно  -  как  это
называется? - общественное мнение, то оно тоже именно таково, - я  считаю,
что,  начиная  с  определенной  точки,  развитие  страны  должно  идти  по
совершенно другому пути. Страна сделала самое малое один лишний поворот  -
и находится даже  не  в  тупике,  что  было  бы  еще  в  какой-то  степени
приемлемо, но  страна  приближается  к  обрыву.  К  грани,  за  которой  -
стремительное падение - и полная гибель. Это необходимо  предотвратить.  И
вот тут мы с товарищами посоветовались - и решили...
   Он сделал паузу, усмехаясь каким-то, наверное, своим мыслям.
   - Мы решили, что именно здесь мы можем принять  все  необходимые  меры.
Изменить, начиная с определенного момента, ход реализации элементов бытия.
Думаю, вам не нужно растолковывать, что это такое.
   Растолковывать действительно оказалось бы лишним. Теоретически  техника
возникновения Производного Мира была известна  любому  из  нас  ничуть  не
хуже, чем постоянным обитателям Пространства Сна. Именно с этой информации
начинается первичная подготовка дримера. Но, кроме  общей  теории,  мы  не
обладали ничем. Наверное,  и  Великий  Инка  Дремин  продвинулся  немногим
дальше нас - но хотел пройти до самого конца.
   Теория же действительно не очень сложна - в ее основных положениях.





   Когда мы  начинаем  обучаться  ремеслу,  оказывается  не  так-то  легко
привыкнуть к мысли, что мир, в котором мы живем (не только  наша  планета,
но все мироздание вообще), все то, что мы называем явью, на самом  деле  -
всего лишь подобие детской игры, правда,  настолько  сложной,  что  понять
меру этой сложности мы оказываемся не в силах. И играют в  нее  отнюдь  не
несмышленыши.
   Игра заключается в следующем: вам (хотя на самом деле, конечно, не  вам
и не мне, а кому-то совершенно другому) дается  неограниченное  количество
смальты - разноцветных  стекляшек  или  камешков,  из  которых  вы  должны
сложить изображение, содержащее какой-то смысл.  Это  может  быть  пейзаж,
натюрморт,  портрет,  сцена,  абстракция  -  одним  словом,  что   угодно.
Изображение потребует определенного количества камешков, пусть даже  очень
большого - но никак  не  беспредельного.  Располагаете  же  вы  бесконечно
большим числом элементов. Ясно, что воспользуетесь вы всего лишь  какой-то
их частью - крайне незначительной.
   Бесконечная масса эта  не  пребывает  в  неподвижности;  она  постоянно
перемешивается силами, о которых мы не имеем  представления;  знаем  лишь,
что они существуют и проявляются. А некая другая  сила  действует,  словно
известный каждому  из  нас  механизм,  называемый  лототрон,  периодически
выбрасывающий один  из  мечущихся  в  его  барабане  шариков.  Только  эти
выброшенные из общего круговорота  элементы  смальты  и  используются  для
картины.
   Смальта - это все, что существует в Пространстве Сна. А в нем находится
все, что может представить любой из нас, а также и все то, чего  никто  из
нас - и все люди вместе - представить не в состоянии. Все, что  когда-либо
возникало в чьих-то мыслях, фантазиях, видениях.  Все,  что  хоть  однажды
было описано буквами или  иероглифами  на  бумаге,  папирусе,  пергаменте,
бересте, выдавлено на глине, высечено в камне... Одним словом -  все,  что
хоть  единожды  возникало  в  конструкциях  духа,  и   вовсе   не   только
человеческого (мы суть  крохотная  часть  великого  мира  духа),  является
смальтой. И лишь бесконечно малая часть этого  ВСЕГО  идет  на  реализацию
того мира, в котором мы обычно  живем  и  который  называется  Производным
именно потому, что является вторичным, производным от бесконечного  обилия
материалов Пространства Сна.
   Каждое событие, даже реализованное в нашем мире,  существует  в  ПС  во
множестве вариантов - духовных вариантов,  потому  что  каждый  человек  -
частица духа, заключенная в нем, - воспринимает и рисует себе это  событие
по-иному - а это уже разные события. В этом не было бы ничего  особенного,
если  бы  это  множество  вариантов   являлось   лишь   последствием   уже
совершившегося события. Но это не так. В Пространстве Сна все эти  события
происходят одновременно - но реализуется  лишь  одно  из  них.  С  первого
взгляда     это     должно     показаться     невозможным;      нарушается
причинно-следственная  связь.  Но  в  Пространстве  Сна  таких  связей  не
существует. Время там, в рамках наших понятий, универсально - то есть  то,
что мы считаем прошлым, настоящим и будущим, в ПС существует  одновременно
в одном или нескольких пространственно-временных континуумах. И поэтому  в
любой миг событие может быть заменено другим -  и,  следовательно,  должны
будут измениться и последующие. История не прекратит, но  изменит  течение
свое.
   Кстати: когда  человек  совершает  очередное  нормальное  погружение  в
Пространство Сна, ему иногда (правда, не часто) удается попасть в эпизод -
в элемент смальты - как мы называем его, "не реал", который очень  близок,
иногда просто  неразличимо  близок  к  тому  эпизоду,  что  реализуется  в
Производном, нашем мире и станет частью его истории. Тогда мы говорим, что
человеку  приснился  вещий  сон.  Наши  сотрудники  работают  над  поиском
закономерностей, которые делают  возможным  такое  "прицельное"  попадание
если не в реал, то, во всяком случае, рядом с ним. Это очень важно. Однако
пока мы еще достаточно далеки от этого. Мы знаем слишком мало.
   Кто выбирает из бесконечности камешков именно  тот,  а  не  другой  для
каждого  следующего  мгновения,  -  мы  не  знаем.  Мы  учимся  только   в
приготовительном  классе.  Нам  неизвестны  ответы  на  великое  множество
"почему?".
   Может быть, человеку, находившемуся сейчас в той же комнатке, что и  я,
и сейчас уже как две капли воды похожему не на древнего крестоносца, но на
состарившегося ковбоя откуда-нибудь из Аризоны, ради шутки облачившегося в
императорский наряд инков, было известно больше? Может быть, он  находился
на следующей ступени познания законов ПС - и  как  знать,  стоял  даже  на
несколько ступеней выше?
   С моей точки зрения - моей и  еще  миллионов  и  миллионов  людей  и  в
Производном Мире, и в Пространстве Сна, - он не был того достоин. Но, надо
полагать, и здесь, в ПС, среди тех, кто решает и определяет  (я  намеренно
не говорю "людей": это,  конечно,  существа  иного  плана,  я  уже  как-то
упоминал об этом), существуют разные мнения,  оценки,  намерения  и  цели.
Движение Духа всегда внутренне противоречиво; дух не  бывает  неподвижным,
стоит ему остановиться на миг - и исчезнет Пространство Сна,  а  вместе  с
ними все великое множество Производных Миров, в  котором  наш  -  даже  не
последняя буква пока что, и даже скорее всего  не  запятая,  но  в  лучшем
случае - маленькая точка в многоточии. Одним  словом  -  личность  и  дела
моего нынешнего собеседника и здесь, а  не  только  в  нашем  мире,  могут
оцениваться по-разному. И точки зрения на судьбы  Производного  Мира  тоже
могут различаться вплоть до полной противоположности.
   Одна из этих позиций мне только что стала известной от этого человека.
   Если только...
   Если только это действительно он.
   Но наверняка существует и другая точка зрения. И мне обязательно  нужно
ее узнать. Потому что речь, возможно, идет уже не просто о судьбе  Груздя.
И даже не только о судьбе нашего  Производного  Мира.  А  о  судьбе  всего
бескрайнего Бытия.


   Мысль эта,  до  сих  пор  лишь  робко  постукивавшая  клювиком,  словно
цыпленок, только собирающийся вылупиться из яйца, пробила наконец скорлупу
и выбралась в большой мир, хотя еще мокрая и взъерошенная,  но  наделенная
уже всеми нужными свойствами и качествами.
   И тут же на нее, словно коршуны на цыпленка, накинулись сомнения. Целая
их стая, чей клекот убеждал меня не принимать всерьез ничего из сказанного
и услышанного.
   И в самом деле: не являются ли и приглашение, и разговор, и требования,
выдвинутые  Дреминым,  всего  лишь  очередным  ходом   моих   противников?
Убедившись, что в открытой стычке со мной справиться не так-то просто, они
вполне могли прибегнуть к другой форме  борьбы:  вместо  принуждения  -  к
убеждению.
   Да, есть над чем поразмыслить.
   Что же мне: прямо потребовать доказательств? Наивно: какие в таком деле
могут быть доказательства? В Пространстве Сна может быть создано все,  что
угодно. Тут можно только верить - или не верить. А не попробовать  ли  мне
вторую возможность: отвечать на хитрость - хитростью, на  маневр  -  своим
маневром...
   Если, конечно, хватит моей хитрости. Если Дремин - и в самом деле  тот,
за кого себя выдает или кем хочет казаться, то мне придется состязаться  с
одним из самых известных хитрецов Земли.
   Если хватит... Но, как сказано, кто не курит и не пьет - тот не  выпьет
и шампанского.
   А также: хорошо смеется тот, кто стреляет последним.





   Все  эти  размышления  заняли  у  меня  всего   несколько   секунд:   в
Пространстве Сна привыкаешь думать быстро - и можешь делать это, поскольку
тяжелое вещество больших полушарий мозга в этом процессе не участвует.
   - Итак, я вижу, что вы хорошо подумали над моим ответом на ваш  вопрос,
- проговорил Дремин, позволяя мне заметить, что конструкция фразы  была  и
на самом деле свойственной ему. - В  таком  случае  (он  прижмурился)  вы,
может быть, позволите мне продолжить?
   Я лишь безмолвно кивнул.
   - Очень благодарен вам за разрешение, - сказал он, и в голосе явственно
прозвучала ирония. - Я действительно собираюсь продолжить и рассказать вам
о второй причине, которая побудила меня пригласить вас на этот ужин.
   Я непроизвольно бросил взгляд на пустой  стол.  Дремин  заметил  это  и
усмехнулся:
   - Вы совершенно правы: ужина как такового нет. Но это дело  поправимое,
и я вам обещаю, товарищ Остров, что ужин будет - а я  никогда  не  нарушаю
своих обещаний. Хотя лично я - в  моей  нынешней  сущности  -  предпочитаю
плотно завтракать, а ужинать весьма легко. Но прежде я хотел бы  закончить
наши деловые разговоры. Если вы, конечно, не возражаете.
   Его усмешливая вежливость начинала уже раздражать меня. Но я  попытался
сохранить на лице выражение спокойного внимания.
   -  Итак,  вторая  причина.  Вы,  возможно,  слышали  известное  некогда
выражение: кадры решают все.
   - Слышал.
   -  Приятно.  Кадры  -  это  люди,  товарищ  Остров.  Люди,  на  которых
руководитель может возлагать серьезные задачи и быть  уверенным,  что  они
эти задачи выполнят. Искусство руководителя, товарищ Остров, и заключается
в том, чтобы подбирать нужных людей и  расставлять  их  на  нужные  места.
После этого ему остается лишь проверять качество исполнения. И если кто-то
лишь казался нужным, а на деле проявил себя бесполезным  -  следовательно,
вредным,  -  решать  возникающую  при  этом  проблему  самым   простым   и
радикальным образом. Вы понимаете, надеюсь?
   - Понимаю.
   Он кашлянул, снова прошелся по комнате, искоса глянул на меня.
   - Что касается товарища Дремина, то думаю, что могу назвать себя умелым
руководителем. Кажется, о том же говорит и история, не так ли?
   - Совершенно верно, - ответил я, хотя еще за мгновение до  этого  вовсе
не собирался отвечать. Похоже, странное обаяние этого человека действовало
на меня помимо моего желания.
   - Спасибо. Итак, занимаясь этой  постоянной  и  необходимой  работой  -
подбором и расстановкой кадров, - я собрал необходимые сведения и  о  вас.
Нет, конечно, я не  делал  этого  сам;  у  меня  и  тут  есть  необходимое
количество квалифицированных сотрудников. Вы ведь знаете, товарищ  Остров:
те люди, с которыми мы работали там, продолжают работать с нами и  в  этих
краях  -  если,  разумеется,  мы  по-прежнему  оказываем  им  доверие.  Вы
понимаете меня?
   Я кивнул - раз и другой.
   - Таким образом, у нас здесь создаются прекрасные условия для работы. И
не возникало бы никаких проблем, если бы не одно обстоятельство. Не  стану
скрывать: обстоятельство неприятное, очень важное и нас крайне заботящее.
   Он помолчал секунду, пристально глядя на меня. Мне  почудилось,  что  я
ощущаю физическую тяжесть этого взгляда, так что я даже поерзал на  стуле,
чтобы прогнать неприятное ощущение.
   - Обстоятельство заключается вот в чем: все то, чего нам удается  здесь
добиться и что могло  бы  привести  к  самым  плодотворным  результатам  в
Производном Мире, не имеет туда выхода. К  сожалению,  отбор  эпизодов  из
мозаики на реализацию нами не контролируется. Мы не в состоянии получить к
нему доступ.  А  без  реализации  в  ПМ  все  наши  труды  пропадают  зря.
Получается, что мы занимаемся работой ради работы - что является столь  же
бессмысленным  и  противоестественным,   как,   скажем,   искусство   ради
искусства; в свое  время  существовало  такое  порочное,  антимарксистское
понятие. Или, может быть, вы  не  согласны?  Как  вы  лично  относитесь  к
лозунгу "Искусство ради искусства"?
   Я помотал головой, чтобы дать понять, что - крайне отрицательно.  Хотя,
правду говоря, никогда об этом и не думал: искусство находилось вне  круга
моих проблем. Я считал, что в мире его накопилось так  много,  что  всякий
может найти что-нибудь по своему вкусу; этого, по-моему,  было  совершенно
достаточно.
   - Меня радует, - сказал Хозяин, - что наши взгляды совпадают и  в  этой
частности. Итак, мы не получаем выхода в реализацию. Но, не имея  его,  мы
не можем получить достаточной подпитки оттуда,  из  того  же  Производного
Мира. Это можно сформулировать и иначе: подтверждение нашей теории и нашей
практики поступает оттуда во все уменьшающемся количестве - по мере  того,
как там уменьшается количество наших современников. Да, они, и навещая нас
периодически при своей жизни там, и переходя на постоянное обитание  после
того,  как  эта  жизнь  в  ПМ  завершается,  -  они  приносят   сюда   эти
подтверждения, и мы рады этому. Однако большинство их и так уже здесь -  а
более молодые поколения, к сожалению, исповедуют в  основном  чуждые  нам,
неправильные, немарксистские воззрения.
   Он снова сделал паузу, прогулялся по комнатке, щелчком стряхнул что-то,
невидимое мне, с лацкана  клубного  пиджака  со  здоровенной  эмблемой,  в
который уже успел переоблачиться сейчас. Похоже, он играл в себя, как дети
играют в  куклы,  и  это  доставляло  ему  все  новое  удовольствие.  Как,
вероятно, и императору  Нерону,  с  которым  Дремин  тут  наверняка  успел
познакомиться, а быть может, и подружиться.
   -  Можно  спросить:  но  зачем  нам  эти   подтверждения   оттуда,   из
Производного, то есть вторичного, не главного, подчиненного мира?
   Взгляд его словно бы приглашал меня задать именно  этот  вопрос;  но  я
воздержался. Я стал вдруг ощущать какой-то необъяснимый страх  перед  этим
странным человеком, его бесстрастным  голосом  и  пристальными,  почти  не
мигающими глазами. Глаза, в отличие от нарядов, оставались  теми  же,  что
были в самом начале разговора. Так и не дождавшись вопроса,  он  заговорил
снова:
   -  На  это  можно  дать  очень  простой  и  исчерпывающий  ответ.  Наши
возможности здесь, к  сожалению,  прямо  зависят  от  укорененности  наших
взглядов там. Они - своего рода политический капитал. И не  обладая  таким
капиталом, мы не можем в достаточной мере усиливать наше влияние здесь. Вы
поняли?
   - Понял.
   - Могут спросить также: а зачем оно нам -  это  политическое  и  всякое
другое влияние здесь, в  Пространстве  Сна?  Скажите:  неужели  у  вас  не
возникает такого вопроса?
   Кажется, ему очень хотелось, чтобы такой вопрос  у  меня  возник.  И  я
решил не спорить:
   - Возникает.
   - Я так и думал. Потому что такой вопрос должен  возникнуть  у  каждого
здравомыслящего человека - а я считаю вас  именно  таким  человеком.  Или,
может быть, я ошибаюсь?
   Я заставил себя улыбнуться, давая понять, что оценил шутку.
   - Очень хорошо. Так вот, товарищ Остров, влияние нужно  нам  для  того,
чтобы получить контроль над происходящими тут процессами, такими, как  тот
же отбор на реализацию. Контроль же нужен для нового  увеличения  влияния.
Это - пресловутое развитие по спирали. И если оно будет идти  нормально  -
мы в конце концов достигнем вершин власти в этом необъятном мире.
   Глядя на меня, он предостерегающе поднял палец:
   - Только не спрашивайте - а для чего  нам,  собственно,  нужна  власть.
Этот вопрос не имеет ответа - или же на  него  можно  ответить  простейшим
образом:  власть  нужна  потому,  что  она  -  власть.  Более  осмысленной
формулировки вам не даст никто. Можно, правда, сказать, к примеру, что  во
власти всякий дух выражается наиболее полным образом. Здесь  есть  немалая
доля истины - но не вся истина, полной же не знает никто - и  хорошо,  что
не знает. Короче говоря: мы намерены здесь осуществить то, что  не  успели
сделать там: там мне не хватило времени, здесь же его  хватит  всем  и  на
все. А уж придя к власти здесь,  мы  сможем  навести  порядок  и  во  всем
множестве Производных Миров.
   На этот раз  пауза  была  более  продолжительной;  казалось.  Хозяин  с
удовольствием созерцал возникающее в какой-то  дали  Пространство  Сна,  в
котором был уже наведен порядок с начала и до конца.
   Впрочем, может быть, он и на самом деле видел эту картину: она была  им
представлена - следовательно, существовала. Пусть и не в этом  континууме,
а в какой-то другой из бесчисленных плоскостей.
   - Так вот, товарищ Остров, - наконец вернулся  он  в  эту  комнатку.  -
Почему нам нужно, чтобы этот маленький Груздь выпал из оборота, я вам  уже
объяснил: чтобы наше  мировоззрение  в  Производном  Мире  получило  новые
стимулы для расширения и нового укоренения. Не только в нашей  стране,  но
прежде всего - именно в нашей стране. Зачем нам нужно это укоренение - это
вы тоже поняли. Таким образом, я могу перейти  наконец  непосредственно  к
вам.
   Как бы для того, чтобы усилить впечатление,  он  направил  указательный
палец мне в грудь. На мгновение мне показалось, что в руке этой  возникает
пистолет; но это, разумеется, была лишь игра моего воображения.
   - Как я уже сказал вам, у меня имеется весьма  подробная  информация  о
вас - как полученная оттуда, из Производного Мира, так и собранная  здесь,
где вас уже неплохо знают. И эта информация, товарищ Остров, характеризует
вас с положительной стороны. Вы - скажу откровенно -  представляетесь  мне
очень перспективным работником. Думаю, вы понимаете, насколько это важно -
для вас.
   Он усмехнулся:
   - Там, в ПМ, как вам известно, все люди смертны. То есть через  то  или
иное время они все попадают сюда. Вряд ли вы окажетесь исключением.
   Тут возразить было нечего.
   - И вам, знающему Пространство  Сна  отнюдь  не  по  кратковременным  и
хаотическим посещениям, но по профессиональной работе в нем, - вам понятна
разница: оказаться ли здесь новичком без  связей,  покровителей,  хорошего
места - или прийти  сюда,  когда  вас  ждут  и  готовы  принять  наилучшим
образом. Вы, конечно, и без меня знаете, что такие вот новички чаще  всего
оседают в каких-то диких континуумах, и даже в Пространстве Сна  не  могут
хотя бы на малое время  встретиться  с  теми,  кто  пока  еще  остается  в
Производном Мире и кто сам хотел бы увидеться с ними в том, что  люди  там
называют сном.
   (Каждый раз, когда он произносил "там", в голосе его  слышалось  легкое
презрение.  И  лама  неизменно  отвечала  на  это   негромким,   но   тоже
выразительным пофыркиванием.)
   - Таким людям приходится - и то далеко  не  всем  -  пробиваться  через
многие пространства и времена, чтобы вновь приблизиться к  одному  из  тех
центров, откуда ведется реализация; но ведь можно и не добраться: в  диких
континуумах могут и убить - и  тогда  в  результате  вы  оказываетесь  еще
дальше от цели, чем были вначале. А то даже и в Аиде, откуда выходов уже и
совсем не бывает. Потому что  вам  ведь  известно:  континуумы  отнюдь  не
подобны один другому, они  разнятся  еще  более,  чем,  скажем,  страны  в
Производном Мире.
   Я кивнул: действительно, так оно и было.
   - Поэтому, я думаю, для вас имеет большой смысл не порывать  отношений,
которые  я  вам  предлагаю.  А  для  этого  вам  придется  незамедлительно
выполнить то, что я намерен вам  поручить.  Или,  может  быть,  я  вас  не
убедил?
   - Видимо, - сказал я осторожно, - другого выхода у меня нет.
   - Совершенно верно, - кивнул он. - В таком случае мы, я полагаю,  могли
бы перейти к конкретной части нашего разговора. Однако...
   Он усмехнулся.
   - Однако боюсь, что в таком случае  у  вас  возникнет  подозрение,  что
бывают случаи, когда я не выполняю своих обещаний. Хотя я уже говорил вам,
что выполняю их всегда. Поэтому сейчас я приглашаю  вас  поужинать.  А  за
ужином, надеюсь, мы найдем и возможность продолжить наш разговор.
   - С удовольствием, - сказал  я,  на  сей  раз  -  совершенно  искренне,
ощущая, как все ближе к горлу поднимается горькое чувство обиды.





   Потому что Дремин - или кем он там был на самом деле -  надул  меня  по
первой категории. По высшему классу. Заставил  тащиться  на  другой  конец
города, соблазнив неким таинственным интересом -  да  и  ужином  тоже,  по
которому я давно уже истосковался. А вместо тайн и ужина угостил меня лишь
лапшой, которую щедро навешал на  уши  вместо  вожделенной  мною  глубокой
тарелки пшенной каши, щедро посыпанной сахаром; почему-то именно это блюдо
рельефно представлялось моему внутреннему зрению. Тайна  же  скорее  всего
заключалась лишь в иероглифах, повествовавших о кровавой схватке с клопами
(тот редкий случай,  когда,  убивая  врага,  проливаешь  свою  собственную
кровь; такой ли уж редкий, впрочем?). Мне почему-то вдруг стало ясно,  что
все, что пришлось от него выслушать, на самом деле было чистой воды трепом
слабоумного, которому, быть может, еще в Производном Мире почудилось,  что
он и есть тот самый Хозяин, полубог,  чье  имя  десятки  лет  приводило  в
трепет страха или экстаза; наверное, там он пребывал в дурке, здесь же,  в
Пространстве Сна, такие заведения хотя и есть, но попадают или не попадают
туда по воле того, что мы называем случаем или раскладом, а  вовсе  не  по
заключению врачей. Чтобы сохранить хотя бы остатки уважения  к  себе,  тут
надо было действовать кулаками. Я даже проглотил  слюну,  предвкушая,  как
сейчас  довершу  разгром  этой   крысиной   норы,   давным-давно   начатый
бесстрастным временем - хотя его здесь и не  существовало,  тем  не  менее
результаты его действия каким-то образом проявлялись  (одна  из  множества
загадок, чьи разгадки были нам неведомы). Но в тот  миг,  когда  я  сделал
движение, чтобы встать со стула и, для затравки, хрястнуть бывшей  мебелью
об пол, губы моего визави исторгли несколько звуков, сложившихся  в  такие
слова:
   - Достаточно. Благодарю вас. Очень хорошо. Спасибо.
   Мой собеседник не улыбался  более.  Сдвинув  густые,  теперь  черные  с
проседью  брови,  он  внимательно,  с  прищуром   глядел   мне   в   лицо,
непроизвольно отразившее, надо полагать, мои мысли и желания. Его  могучий
торс нависал над столиком, белоснежный пластрон равномерно опадал и  вновь
вздымался  на  груди,  лучи  света  от  громадной,  медленно   вращавшейся
хрустальной люстры под высоченным потолком заставляли глубоко отблескивать
атласные лацканы его фрака. В пальцах дымила длинная  сигара.  Голос  его,
только что прозвучавший, оказался теперь неожиданно  низким  и  гулким,  с
рокочущим "р" и широким,  каким-то  куполообразным  "а".  Теперь  это  был
совершенно  другой  человек,  хотя  я  знал,  что  напротив   меня   сидел
по-прежнему он. На этот раз неожиданность была полной, и я  замер.  Хозяин
же продолжал:
   - Не беспокойтесь, ваш ужин не преминет быть, как только вы закажете. Я
не вполне еще изучил ваши вкусы, да это и не мое дело. Уасикамайок!
   Официант - а может быть, он являлся тут даже метрдотелем, обряженный  в
тунику вроде той, что была на Инке-Дремине в начале нашей встречи  (только
качеством похуже), материализовался немедленно. Очень низко поклонился и в
такой позе шелестящим голосом отозвался, произнеся еще  одно  не  знакомое
мне слово:
   - Интип Чурин?
   - Передайте вилькакаме: я хочу немного чуньо и рыбу из вод Чичайкоча.
   - Да, Сапа.
   - А курак (он кивком указал на меня) закажет для себя сам.
   Мэтр - или кто он там был - повернулся ко мне и,  не  поднимая  головы,
положил ладонь на  спинку  моего  стула  каким-то  едва  ли  не  отеческим
движением.
   - Что вам будет угодно откушать?
   Внезапно мой собеседник остановил его легким движением ладони:
   - Не сейчас...
   При этом он смотрел мимо меня - на что-то, находившееся за моей спиной.
Я невольно обернулся: таким странным был его взгляд.
   По залу, в который вдруг преобразилась нищая комнатушка, к нам, лавируя
между  столиками,  приближалась  странная  процессия.  То  были  дети,   в
возрасте, насколько я мог определить, лет шести-семи. Мальчики и  девочки.
Светловолосые, черные, рыжие, каштановые  -  на  любой  вкус.  Черты  лица
указывали на различные расы: тут были несомненные  европейцы,  монголоиды,
представители дальневосточных и латиноамериканских народов. Черные, карие,
голубые,   зеленые   глаза.   Похожим   было    только    их    выражение,
свидетельствующее о страхе. Их было много. Я попытался  сосчитать,  но  на
второй сотне сбился. Странную вереницу сопровождали несколько  взрослых  в
оранжевых туниках. Первый из детей уже поравнялся с Инкой-Дреминым, и  тот
поднял ребенка, поцеловал в лоб и вновь опустил на пол; к  последующим  он
только прикасался рукой. Я медленно  поворачивал  голову,  следя  за  тем,
первым. Он был уже близ противоположного выхода, когда один  из  оранжевых
остановил его. В руке взрослого блеснул широкий нож.  Удар.  Из  маленькой
груди хлынула кровь. Оранжевый запустил  руку  в  грудную  клетку  малыша,
вырвал сердце, поднял вверх, что-то прокричал. Другие собирали струившуюся
кровь в тазики - медные или, может  быть,  золотые,  третьи  уже  оттащили
тельце в сторону, и на его месте, на запятнанном  кровью  полу  уже  стоял
другой ребенок. Я отвел глаза, рука невольно схватилась за  столовый  нож.
Поднял глаза на Дремина. Он улыбнулся:
   - Это называется "капакоча". Не волнуйтесь: такое совершается  нечасто.
В этом, кстати, есть определенная символика, вам не кажется?
   Я промолчал, изо всех сил стискивая зубы. Он глянул на нож.
   - Этим невозможно убить человека. Тем более меня. Да вы и не успели бы.
Остров. Не переживайте. Это все - дела давно минувших дней,  а  содеянного
не вернешь, не так ли? Да ведь это и не  я  придумал,  как  вы  понимаете.
Кстати, я вовсе не стараюсь вас устрашить.  Случайное  совпадение.  Можете
посмотреть, Остров: ничего такого нет, вам просто померещилось.  Это  была
шутка.
   Я с трудом огляделся. И  правда,  ничто  не  напоминало  о  только  что
происшедшем. Здесь не было более ни детей, ни оранжевых туник,  ни  следов
крови.
   - Так что советую вернуться к ужину. Уасикамайок терпеливо ждет  вашего
волеизъявления.
   Ну, ладно. Шутить так шутить...
   Я откинулся на спинку мягкого  стула,  чуть  не  прижав  спиной  пальцы
метрдотеля; на всякий случай дотронулся до черного галстука, обязательного
здесь, кончиками пальцев.
   - За этим дело не  станет,  -  заверил  я.  -  Что-нибудь  простенькое,
легкое. Икру, устрицы, холодную осетрину, зелень, ти-боунстейк,  что  еще?
Ну, фрукты, сыр, кофе... Вина я выберу сам. Вместо аперитива  я  бы  выпил
пива. Все. Устраивает?
   С тихой радостью я увидел,  как  на  лице  мэтра  проступает  выражение
озабоченности.
   - Вот и весь заказ, -  повторил  я  не  без  некоторого  высокомерия  -
впрочем, целиком наигранного. Потому что  продиктованные  мною  слова  еще
усилили ощущение голода, а голод плохо соседствует с заносчивостью. - Если
же мой выбор ставит вас в затруднительное положение...
   - Да, - откровенно признал он. - Выполнение вашего  заказа  связано  со
сложностями.
   - Ну что же, - сказал я, ухмыльнувшись. - Придется извинить вас. Чем же
вы располагаете?
   - О, у нас есть все, - откликнулся он, сделав рукой  движение,  как  бы
отмахиваясь. - Тут затруднение иного характера. Проблема  выбора.  Икра  -
какая? Иранская, астраханская, казахская или еще какая-нибудь?  Устрицы  -
из Остенде или?.. Какие фрукты - у них же есть  имена!  Кофе  -  какой  из
шестидесяти сортов? Пиво - какой марки, если их тут сотня?
   - Икра черная, - произнес я уверенно. И запнулся.
   - Я слушаю, - напомнил он, выдержав паузу.
   А черт его знает -  какие  там  сорта.  В  нашем  Институте  мы  их  не
различали, кроме двух: подороже и подешевле.
   - Все - по вашему выбору, - нашел я выход и облегченно вздохнул.
   - Вы возлагаете на меня слишком большую ответственность, -  озабоченно,
хотя и не без скрытой усмешки, сказал мэтр. - Но положение обязывает. Что,
если из вин я предложу вам кахетинские сорта? Хотя, мне кажется, вы должны
предпочитать рейнские...
   - Молдавские, - сказал я, только чтобы не согласиться с ним.
   - Прекрасно. Теперь перейдем к мясу...
   Еще минут десять мы с ним уточняли меню. За все это время никто  к  нам
не подходил, и вообще огромный зал со множеством столиков  был  совершенно
пуст, как будто создали его специально для  того,  чтобы  я  мог  спокойно
поужинать. Впрочем - все происходило в Пространстве Сна...
   - Очень хорошо, - сказал Дремин, когда мы с мэтром наконец договорились
и служитель гастрономического культа  бесшумно  умчался.  -  А  теперь,  я
думаю, у нас есть несколько минут. Этого хватит для того, чтобы  закончить
деловой разговор, начатый (тут он в очередной раз усмехнулся) в  несколько
иной обстановке, не правда ли?
   - Я вас слушаю, - ответил я.
   - У вас есть возражения? Или хотя бы сомнения?
   Вопрос этот был задан таким тоном, что я поспешил заверить:
   - Нет. Ни малейших.
   - Очень хорошо. Вот видите, как быстро нам  удалось  договориться.  Как
раз и ужин подают...
   И в самом деле, по залу уже скользила целая вереница официантов в белых
фраках. Каждый из них в поднятой руке нес на белом  металлическом  подносе
какое-то одно блюдо. Лишь замыкавший процессию бесшумно  катил  тележку  с
винами.
   Вскоре на столике оказалось все, что я успел  пожелать,  и  еще  многое
другое,  какие-то  яства,  чьи  названия  и  состав  были  мне  совершенно
незнакомы - Хозяин лишь негромко  произносил  их.  Я  развернул  салфетку,
бросил ее на колени и начал соображать - какой вилкой и каким ножом сейчас
воспользоваться: их тут оказался целый арсенал.
   Правда, как раз об этикете мне сейчас следовало  думать  меньше  всего.
Есть, конечно, очень хотелось, но ведь это всего лишь игра чувств.  А  вот
то, что я чрезмерно засиделся тут - это факт. И что может  последовать  за
столь  обильным  ужином,  вовсе  не  было  известно.  Может  быть,  Дремин
приставит  ко  мне  конвоиров,  чтобы  они  сопровождали  меня   во   всех
предстоящих поисках и  действиях?  Но  в  них  я,  с  моей  точки  зрения,
совершенно не  нуждался.  А  кроме  того  -  надо  было  работать,  искать
свидетелей, теперь, пожалуй, мне потребуется шофер Груздя Минаев.  А  сидя
здесь, я его никогда не обнаружу и ничего от него не услышу...
   В Пространстве Сна формулы можно произносить  и  беззвучно,  важно  при
этом не звучание, а  напряжение  духа  и  четкое  представление  желаемого
результата. И я, на мгновения застыв с вилкой в приподнятой  руке,  начал,
стараясь не шевелить губами,  выражать  формулу.  Вовсе  не  ту,  конечно,
которую  сообщил  мне  Дремин.  Сейчас  его  помощь  мне   совершенно   не
требовалась, наоборот. То,  что  я  мысленно  выговаривал,  было  формулой
экстремального переброса в другой, расположенный ниже слой.
   - Советую начать с омара, - проронил Дремин доброжелательно. - Возьмите
вот этот крючок...
   - Благодарю вас...
   Я протянул руку. Одновременно Дремин перегнулся через  стол,  приблизив
лицо ко мне. Глаза его расширились. Странно засветились. Мне стало  жарко.
Я хотел убрать руку - она не повиновалась. Я  был  словно  парализован.  В
ушах зазвенело. Стены и  потолок  зала  стремительно  удалялись  в  разные
стороны. Человек передо мною рос, превращаясь  в  исполина.  Рядом  с  ним
откуда-то возник другой. То была женщина. Я успел узнать ее.  Китаянка  из
давешнего приключения. Но - показалось мне - не только я, но и Дремин  был
растерян. Похоже, это не входило в  его  программу.  Должно  быть,  кто-то
третий неожиданно вмешался в нашу игру  -  третий,  видевший  карты  обоих
игроков... Да так оно, по сути дела, и  было:  формулы  произносишь  не  в
пустоту, у них есть, надо  полагать,  конкретный  адрес  -  и  вот  оттуда
последовал ответ...
   Я хотел улыбнуться женщине. Но не смог. Мир отошел от меня. Кажется,  я
терял сознание. Это лишь подтверждало, что мне предстоит переход в  другой
континуум. Но если...
   Туман, мгла,  густые  клочья  тумана  заполняют  странно  расширяющуюся
грудь...
   "Минаев, - продолжал я думать, исчезая отовсюду. - Мне нужен  Минаев...
Нужна информация по Груздю, кто бы и как бы ни морочил мне голову".





   Когда я очнулся, уже свечерело, и над землей стлался полумрак. Я  лежал
на спине, уткнувшись щекой в траву, разбросав  руки.  Ощущалась  прохлада.
"Тут, чего доброго, заработаешь воспаление легких",  -  мрачно  подумал  я
старыми мерками, целиком принадлежавшими миру яви, подтянул руки поближе и
не без труда приподнялся на локтях. Как-то не по правилам обошелся со мною
тот неведомый, кто выполнял мою, обращенную к  нему,  выраженную  формулой
просьбу - кем бы он там ни был. Вообще-то он вел  себя  грубовато:  должен
был хотя бы обождать, пока я закончу  ужинать.  Столько  добра  в  рот  не
попало... А уж потом пригласить на беседу. Он же со мной поступил,  как  с
вещью, в хозяйстве совершенно бесполезной. Если это все же шутки  Дремина,
то характер его совершенно не  изменился  после  пятьдесят  третьего...  -
заключил я и попытался подтянуть к себе ноги.  Это,  однако,  не  удалось.
"Вот еще новости", - подумал я  уже  и  вовсе  сердито.  Впечатление  было
таким, будто поверх моих ног кто-то плотно  улегся  -  холодный,  неживой.
Поэтому и перевернуться на живот никак не удавалось, чтобы встать хотя  бы
на колени. В голове была странная гулкость, и я не  сразу  сообразил,  что
можно попытаться хотя бы сесть. Это удалось, хотя и не сразу;  руки  плохо
держали, сила возвращалась к ним медленно. Сев, наконец, я  ног  своих  не
увидел, словно их и  не  было  вовсе.  "Ну,  такой-этакий,  -  подумал  я,
понемногу свирепея, - ну, дождешься ты  от  меня  работы!  Тем  более  без
ног..." Да нет, ноги тут, только кто-то их в землю зарыл по самые  колени;
хотят меня здесь укоренить, что ли? Странно, странно...
   Я  принялся  пальцами  отгребать  мягкую,  жирную  землю  и  постепенно
высвободил ноги. Растер ладонями голени - икры уже схватывала судорога. Ну
а теперь что? Идти наугад или  же  ночевать  прямо  тут?  Хоть  бы  тряпку
какую-нибудь бросили, я же так до утра вовсе закоченею!
   Я  потоптался  немного  на  месте,  похлопал  себя  руками  по   бокам,
согреваясь, разгоняя кровь. Теплее стало, только надолго ли? Об этом лучше
было не думать, да кто же другой тут за тебя думать станет? Тут,  конечно,
полная свобода действий, простор  инициативе;  сиди  себе  и  строй  планы
дальнейших  действий  -  с  учетом,  как  говорится,  накопленного  опыта.
Развести бы костерок... Но огонь такая вещь: на земле не валяется. Достать
бы зажигалку из кармана смокинга - но я оказался тут гол, как сокол.  Нет,
не очень гуманно поступил со мною Хозяин; впрочем, слово это ему наверняка
чуждо. Ну, так с чего же начать?..
   - Окоченел, поди? - услышал я сзади.
   Рефлекс тут же заставил меня грянуться оземь; я перекатился в сторону и
снова вскочил, сразу же приняв боевую стойку.
   Заговоривший находился шагах в трех.  Он  был,  несомненно,  человеком;
рослый, кряжистый, бородатый и - на первый взгляд - безоружный. В  темноте
трудно было различить детали, но представлялось несомненным,  что  человек
этот был во что-то одет, и это заставило меня остро позавидовать ему.
   - Да ты не трухай, - сказал человек убедительно. - Не трону.
   - Ты кто? - хотел было спросить я, но не  получилось.  Только  какое-то
кукареканье раздалось. Я  откашлялся  и  теперь  уже  смог  членораздельно
повторить вопрос.
   - Некое существо, - ответил он весело. - Невероятное, однако же  сущее.
Этого пока тебе довольно. Ну, пошли, не то ты тут и вовсе озябнешь.
   - Куда? - Ничего другого в тот миг не пришло мне в голову.
   - А куда поведу. Деваться тебе, я чаю, некуда? Вот и ступай за мною, не
отставай только, вокруг - лес. Да непростой.
   Он повернулся и уверенно зашагал в темноту. Я, чуть помешкав,  двинулся
за ним; и в самом деле больше деваться было некуда.
   Туземец шел небыстро, так что я поспевал за ним, хотя идти босиком было
без привычки колко. Лес, похоже, еще не  познал  прелестей  цивилизации  и
наверняка был населен всякой тварью, и недоброй  тоже.  Невзирая  на  это,
проводник мой шел уверенно, я же  то  и  дело  непроизвольно  оглядывался,
напрягался - но ничего не происходило, хотя неподалеку временами возникали
разные звуки, которых при желании можно было бы и  испугаться.  Но  и  без
того забот хватало:  стволы  деревьев  неожиданно  вырастали  перед  самым
носом, и раз-другой пришлось-таки чувствительно к ним приложиться; туземец
всякий раз усмешливо крякал, не без  удовольствия,  сам  же  проскальзывал
между препятствиями без задержки, как если бы  видел  в  густо  налившейся
мгле не хуже, чем в полдень. Но я понимал, что для обид сейчас - не  место
и не время.
   Шли долго, как я определил своим  внутренним  хронометром  -  не  менее
часа, и не прямо,  что  в  лесу  и  невозможно,  но  с  какими-то  резкими
поворотами, порой - я был уверен - мы даже возвращались, но не тем  путем,
каким шли, а параллельно ему - и снова куда-то сворачивали, системы в этом
никакой не угадывалось. Движением я  согревался,  понемногу  успокаивался,
пока неожиданно не  ощутил  вдруг,  что  происходящее  мне  начинает  даже
нравиться. Была во всем этом  некая  лихая  легкость,  хотя  временами  не
верилось, что это не мое воображение чудит. Лесовик изредка оглядывался на
меня, глаза его странно взблескивали в темноте, - но не говорил ни слова и
продолжал путь. Постепенно я начал уставать и уже хотел спросить, не  пора
ли  устроить  привал  хоть  на  краткое  время,  как  поводырь  мой  вдруг
остановился, так что я едва не налетел на него и  даже  пробормотал  нечто
неласковое в его адрес. Он, впрочем, не оскорбился.
   - Ну, тепло ли, покойно ли? - спросил он. - Не трепещешь уже?
   - Все нормально, - ответил я, стараясь говорить  и  вообще  вести  себя
так,  словно  все   происходившее   было   делом   заурядным   и   заранее
предсказуемым. - Но перевести дух не помешает.
   - Отдыхай, - радушно позволил лесовик,  -  пришли  уже.  Самая  малость
осталась. Ты постой тут - я мигом.
   И сразу исчез в темноте. Через минуту-другую (я уже  снова  начал  было
озираться  в  ожидании  неприятностей)  невдалеке,   шагах   в   тридцати,
засветился огонек, и голос позвал:
   - Ступай сюда, но поглядывай:  ручей  впереди  -  так  ты  по  мосткам,
купаться в сей час тебе не след.
   И в самом  деле:  прислушавшись,  я  уловил  тихое,  словно  дремотное,
журчание. Мостки  оказались  узенькими  -  два  бревешка,  каждое  в  пядь
толщиной, - но  уж  такие-то  вещи  меня  не  смущали  нимало.  К  огню  я
приближался осторожно, но ничто не помешало, и  вскоре  я  остановился  на
небольшой, в пятачок, полянке, на краю  которой  возвышался  домик;  и  не
домик даже, а то ли землянка, то ли вообще  не  поймешь,  что:  пещера  на
склоне холмика, что ли? Огонек светился внутри, и я, не колеблясь, вошел -
хотя  на  всякий  случай  изготовился,  чтобы  при   любой   неожиданности
действовать соответственно.





   - Здесь живу, -  сказал  лесовик,  -  когда  я  здесь;  так  что  добро
пожаловать - оглядись, устраивайся, будь дома. Ты уж не  обессудь,  что  я
все на "ты" - нравы у нас простые, до галантности еще не досягнули...
   Недаром же мне с самого начала казалось, что тут что-то не так;  теперь
я  в  это  поверил  окончательно:  "галантность"  была  вовсе  из  другого
лексикона, из иных времен. Но торопить события не следовало, и я уселся на
лавку (земляную, по  всей  вероятности),  покрытую  грубой,  вроде  рядна,
тканью, под которой, когда я садился, зашуршало и упруго подалось  сено  -
или солома, может быть. Хозяин дома,  видно,  не  промышлял  полеванием  -
иначе мог бы и шкурами застелить. Сев, я с любопытством огляделся.
   Помещение  было  невелико,  с  очажком  посредине,  и  в  нем   горели,
потрескивая, совсем без дыма, валежины,  и  огонь  гладил  бока  глиняного
горшка непривычной - кубической - формы, в который налита была вода. Стены
были укреплены прутяными плетенками, тесно висели метелки сухих трав, одна
стена была занята  плетеными  же  полками  на  кольях,  на  полках  стояло
множество глиняных горшочков, одни поменьше, другие побольше. Всей  мебели
было - широкая лежанка и та лавка, на  которой  я  сейчас  сидел;  сам  же
хозяин  устроился  на  перевернутой  кверху  дном  круглой  корзине   (еще
несколько таких, одна на другой, стояли  в  углу).  Я  перевел  взгляд  на
домовладельца. Он улыбнулся, сверкнув белозубьем.
   - Так и живем,  -  проговорил  он.  -  Скудно,  да  честно.  Никому  не
виноваты, перед всеми ясны. Едим и пьем, что лес дает, и одеваемся тоже от
его щедрости. Скажешь - убого? Но повремени спрашивать - вода подоспела...
   На секунду задумавшись, он снял со стены пучок травы, за ним -  второй;
растер в ладонях и бросил  в  горшок  сперва  второй  -  кипяток  зашипел,
вспенился и опал, тогда он добавил от первого.  Не  опасаясь  ожога,  лишь
поплевав на ладони, снял горшок с огня, достал с полки две глиняных кружки
и берестяной  черпачок.  Но  наливать  не  стал,  горшок  накрыл  плетеной
крышкой,  пошарил  в  верхней  корзине  и   вынул   несколько   плодов   -
продолговатых, изжелта-зеленых, пупырчатых. Протянул мне.
   - Мое пропитание. Не опасайся. Одна лишь польза. И никто  не  в  обиде:
беру лишь, когда опадают, не ранее. Тогда никому  не  болит.  Животной  же
падали, уж не обессудь, не яду: претит. И смотри: здоров.
   Я кивнул, продолжая разглядывать хозяина обители. Был он  действительно
крепкого сложения, густоволосым, волосы скорее темные,  борода  посветлее,
черты лица -  крупные,  тяжеловатые,  но  правильные  -  европейские,  как
сказали бы в Производном Мире. Глаза  -  зеленоватые,  пристальные,  редко
мигающие, чем-то - показалось мне - дикие; тут, может быть, уместнее  было
бы иное слово, но я его не нашел, да и не пытался.  Длиннорукий,  широкие,
мощные ладони с длинными, неожиданно изящными  пальцами.  Одет  он  был  в
долгополую рубаху навыпуск и свободные в шаге порты - все грубое, плотное.
Ноги имел босые, привычные, надо думать, к  такой  ходьбе.  Словом  -  был
созвучен и жилью своему, и лесу, в котором обитал - хотя  мне  показалось,
что хозяину более пристало бы жить в окружении дубов и  берез,  а  не  той
чуждоватой растительности, какую я успел разглядеть, а еще более - ощутить
плечами, коленями и лбом, натыкаясь. Движения его были  легкими,  гибкими,
бесшумными, точными. В общем же -  все  продолжало  оставаться  достаточно
непонятным.
   - Нагляделся? - усмехнулся лесовик. -  Ну,  ешь  теперь.  -  Он  разлил
варево по кружкам. - Здоровит и убыстряет мысль. Нет-нет, - усмехнулся он,
- не хмельное, хотя и хмель, случается, идет в пользу. А я пока найду, чем
тебе наготу прикрыть.
   Говорил он тоже легко, непринужденно, не затрудняясь в выборе слов, как
если бы этот язык был для него родным - но в той плоскости, в  которой  я,
по моим прикидкам, мог оказаться, такого языка быть не должно было - не та
эпоха, к тому же... Или я попал вовсе не туда, куда, логически  рассуждая,
должен был забросить меня великий карлик из бедной комнатенки?
   Так или иначе, подкрепиться стоило, хотя предложенная мне еда заставила
еще раз пожалеть об оставшемся в  ресторане  изобилии.  Там,  кстати,  еда
наверняка была качественной, а здесь? Насколько вообще можно  было  верить
человеку, приведшему меня сюда?  Кем  он  был  на  самом  деле?  Здесь,  в
Пространстве Сна,  облик  ничего  не  говорит,  его  можно  выбирать,  как
выбирают  одежду  в  театральной  гардеробной.  Друг  он   или   очередной
противник?
   Пока никаких ответов я не видел. Ну что же - рискнем...
   Я понюхал плод. Пахло приятно, хотя аромат не напоминал  ни  о  чем  из
попадавшихся мне ранее. Осторожно откусил, подержал на языке  прежде,  чем
разжевать; было  вкусно,  сладко  и  слегка  покалывало  язык,  словно  от
газированной  воды.  Душистым  оказалось  и  питье,   от   которого   сила
возвращалась прямо-таки  бегом,  -  показалось  вдруг,  что  я  уже  долго
отдыхаю, даже засиделся на месте. Я съел все, что было предложено, выпил и
вторую кружку настоя. Тем временем лесной обитатель  извлек  из  одной  из
нижних корзин одежду - такую же, как та, что была на нем,  хотя,  как  мне
показалось, слишком для меня просторную - и  положил  на  лавку  рядом  со
мною.
   - Обуть, прости, не во что, сам не пользуюсь, - сказал  он.  -  Ничего,
привыкнуть недолго, зато потом естественно...
   Похоже, он считал, что я останусь в этих краях надолго.
   Он сел на лежанку и тоже отпил из кружки, вкусно почмокал губами.
   - Теперь, если по обычаю, то пришел час ложиться на покой, если  же  не
терпится, можешь меня попытать о том, о сем; на что смогу - отвечу, а  нет
- не взыщи: таких, кто все доподлинно знает, в наших местах нет.
   - Это и ежу понятно, - сказал я.
   Он усмехнулся:
   - Много ты знаешь о том, что ежу понятно. Он, мнится, тебе об  этом  не
рассказывал.
   - А тебе?
   - Я его и без рассказов насквозь вижу. Да и только ли его...  -  хозяин
избушки бегло, но остро глянул на меня. -  А  понадобится  -  он  мне  все
непременно расскажет.
   - На каком же это языке?
   - На своем, понятно.
   - А ты поймешь? И ответить сможешь?
   - С тобой же вот разговариваем.
   - Я человек как-никак.
   - Венец творения, да? - Он усмехнулся. - Вот с утра  тобою  займемся  -
посмотрим, в какой степени ты человек, что у тебя  есть  и  чего  потребно
добавить, чего - отнять...
   - Шутки, - сказал я, хотя мне его слова не понравились.
   - Какие шутки, дример, - произнес он спокойно. - Ты ведь, как  я  сужу,
дал общий сигнал, позвал на помощь. Я тогда сразу поставил ухи  востро.  А
тут дошла до меня и формула поиска. Вот я тебя и встретил. Тем более что у
меня и новостишки имеются - оттуда, из нашего с тобой Производного Мира...
   Насторожившись, я внимательно всмотрелся в него. И  не  очень  уверенно
произнес:
   - Минаев, это вы?
   Он удовлетворенно усмехнулся:
   - Значит, опознал. Вообще-то  это  ты  должен  был  меня  найти,  а  не
наоборот. Но раз уж такие дела завязались...
   Я тоже решил перейти на "ты":
   - Где Груздь? Знаешь?
   Он ответил не сразу:
   - В общем-то, известно... Только мне, к сожалению, туда не попасть.  Не
в той я категории... А вот ты можешь попробовать. Для этого я тебя и  сюда
доставил, чтобы обстоятельно поговорить.
   - Давай рассказывай, - проронил нетерпеливо.
   - Я, видишь ли, много лет уже тут время провожу,  как  только  засыпаю.
Мне хорошо тут, и другого не ищу. А здесь, как сам знаешь, чего только  не
насмотришься и не наслушаешься! Так и нахватался понемножку. Вот так  вот.
Но таким, как сейчас, ты  в  те  континуумы  не  попадешь;  придется  тебя
подготовить. Вот завтра этим и займемся. А пока - не  отдохнуть  ли  тебе?
Спать, сам понимаешь, не предлагаю...
   И он ухмыльнулся, считая, наверное, что сострил.
   Но я уже забыл об усталости. Все шло  не  так,  как  предполагалось;  а
между тем в Производном Мире, в нашем Институте, часы тикали  исправно,  и
все меньше оставалось  времени  до  того  мгновения,  когда  меня  захотят
вернуть обратно - и не  смогут  добудиться  точно  так  же,  как  это  уже
случилось с Груздем. Я же еще не только не нашел его, но  до  сих  пор  не
получил даже хотя бы минимальной свободы действий; меня отпасовывали,  как
футбольный мяч, и очень хотели, кажется, забить не в те ворота.
   Необходимо было что-то придумать.  Уснуть  сейчас  тут  означало  бы  -
провалиться в какую-то еще более удаленную от нужных мне плоскостей.  Нет,
отдых был мне сейчас совершенно противопоказан.
   - Слушай... - повернулся я к нему. - А  на  всякий  случай  -  как  мне
отсюда...
   И  умолк.  Бородатый  Минаев  быстро  таял  на  моих  глазах.  Исчезал.
Переставал существовать - здесь, в Пространстве Сна. Не вдруг я понял, что
происходит, и, кажется, даже закричал, пытаясь остановить его. Лишь  через
секунду-другую  до  меня  дошло:   Минаев   там,   в   Производном   Мире,
просто-напросто внезапно проснулся - телефон позвонил  или  еще  что-то  в
этом роде. Жена, скажем, неловко повернулась и толкнула. Я просто  упустил
из виду, что Минаев - человек вполне живой и в ПС может бывать лишь  в  те
часы, когда  спит.  Это  меня  удерживают  здесь  при  помощи  снадобий  и
приборов,  а  он  наверняка  засыпает  без  посторонней  помощи.  Да,  все
нормально. Только мне от этого никак не  легче.  Он  и  рассказать  толком
ничего не успел. Что же мне - сидеть здесь, ждать его? А чертов  Груздь  -
иди знай, где он за это время окажется...
   Надо уходить. Искать, как говорится, выхода на оперативный простор.
   Руки в ноги, короче говоря, - и шагом марш.





   Я почему-то очень медленно, бесшумно привстал со скамьи. Сделал шаг. На
цыпочках пробрался к выходу. Стояла тишина. Земляные ступеньки вывели меня
на поверхность, и я услышал мирное бульканье воды в ручейке. Но  оно  было
не единственным звуком, который уловили мои уши. Кто-то возился  высоко  в
ветвях поднимавшегося над землянкой дерева, какой-то мелкий мусор  сыпался
вниз. Я задрал голову; увидеть в кромешной мгле,  конечно  же,  ничего  не
удалось. Ну что же - меня  никто  не  трогает,  и  я  никого  не  стану...
Стараясь, чтобы сырая почва не чвакала под  ногами,  я  подошел  к  ручью.
Мостков не оказалось. Пришлось пройтись по бережку - в одну сторону, потом
в другую - безуспешно: от  бревнышек  не  осталось  и  следа.  Я  невольно
усмехнулся: это таким-то способом меня хотят удержать здесь?  Не  страшно:
достаточно тепло, чтобы не замерзнуть  даже  и  промокнув...  Я  осторожно
ступил на пологий береговой откос, чтобы спуститься к  воде.  Сделал  шаг.
Второго - уже не смог. Нельзя, казалось, оторвать ноги от  земли.  Похоже,
они превратились в единое целое с берегом, в каменный монолит. Я  перестал
чувствовать свои стопы и не на шутку испугался.  Нагнулся,  чтобы  ощупать
лодыжки. Они  оказались  покрытыми  шероховатой  корой,  словно  я  провел
пальцами по еловому стволу.
   На какие-то секунды мне стало  по-настоящему  страшно.  Такого  еще  не
случалось, и против такого приема у меня не было защиты.
   Кора под моими пальцами шевелилась и (почудилось мне) тихо  шуршала.  Я
напряг мышцы ног, надеясь, что кора - не такой уж толстой она  была  -  не
выдержит и хотя бы растрескается;  в  результате  я  лишь  ощутил  боль  -
острую, почти невыносимую, словно кто-то  пытался  содрать  с  меня  кожу.
Пришлось расслабиться. Снова потрогал ногу; кора  была  уже  под  коленом.
Похоже, я быстро превращался в дерево; такое в мои планы  не  входило,  но
меня вроде бы и не спрашивали. Хоть бы предупредил, старый  черт,  что  не
стоит пытаться самому уйти из его странноприимной землянки - так  ведь  не
сделал же этого, хотя  просто  обязан  был  понимать,  что  он  непременно
вернется в Производный Мир, а я, оставшись в одиночестве, обязательно буду
искать выход. Глушь здесь такая, что тут меня не отыщет  и  целая  дивизия
дримеров - даже если бы она существовала в распоряжении Института.
   "Но погоди, -  сказал  я  себе,  -  ты  просто  растерялся  немного  от
неожиданности. Сейчас ты похож на  муху  в  паутине:  чем  больше  станешь
суетиться, тем крепче приклеишься. Нужно несколько минут полной физической
неподвижности - при наибольшей духовной активности. Из  всякого  положения
бывает выход; найдется и здесь. Только - спокойствие, уверенность в  своих
силах - и четкое понимание того, что ты находишься в Пространстве  Сна,  в
котором нет ничего невозможного - бывает только неумение  или  недомыслие.
Ну, что же мы предпримем?.."
   Думать приходилось срочно: бедра уже деревянели, и неизвестно было, как
этот процесс скажется на внутренних органах, здесь, в ПС, не менее нужных,
чем наяву. Конечно, и деревья живут -  но  пока  мне  как-то  не  хотелось
менять  свой  подвижный  образ  жизни   на   растительный.   Видимо,   моя
неподвижность никак не мешает процессу, так  сказать,  флоризации,  скорее
ему способствует. В таком случае...
   Я стал лихорадочно перелистывать страницы  памяти,  где  были  записаны
специальные приемы,  позволяющие  расширять  свои  возможности  на  разных
уровнях Пространства Сна. Преображения, переходы,  силовые  приемы...  все
это сейчас не годилось. Тут нужно было что-то совсем  другое.  Ага,  может
быть, вот это: создание врагов?
   Я на мгновение задумался. Создание врага. Да, это могло  пригодиться  -
при условии... При каком же, надо сообразить. Ага: при  условии  обратного
преобразования, когда уничтоженная кора станет возвращаться  в  предыдущее
состояние, то есть сделается снова моей кожей. Итак: вызов  суперкороедов;
это какая же плоскость? Хотя бы пакет вспомнить  для  начала  и,  конечно,
знак - плюс или минус, не то  проищешь  так  долго,  что  уже  ни  к  чему
окажется... Интересно, а мозг тоже деревенеет?  Вот  поживем  -  увидим...
Нет. Не смогу. Не успею: чувствуется, как кора шевелится уже под  рубахой.
Руками еще можно владеть  -  но  это,  пожалуй,  последнее,  что  мне  еще
повинуется, да и то - надолго ли? А еще хуже - то, что и мысли  становятся
все более замедленными, мозг работает  лениво,  того  и  гляди  -  откажет
совершенно. Ну - последнее напряжение, и если и оно не поможет - ...
   Вот оно: местная инверсия времени! Единственное, что сейчас хоть как-то
может помочь. Если, разумеется, удастся...
   Я  застыл.  Зажмурился.  Сосредоточился,  вызывая  в   памяти   формулу
локальной инверсии. Как она там начиналась?  Ага:  Ohe,  Tempus  aeternum,
Praeceptor mundi! Дальше, дальше!.. Nihil intent, et referent prae  mediam
noctem me novi fluctus tuus... Так, вроде бы? Если нет,  то  мне,  похоже,
будет хана...
   К такой печальной мысли привели меня глаза, а вслед за ними и уши;  они
недвусмысленно свидетельствовали, что сверху по ручью с ужасным треском  и
плеском приближается нечто, громко сопящее и то  и  дело  всхрапывающее  -
статями никак не уступающее бегемоту в расцвете лет.  Не  хватало  только,
чтобы существо это и оказалось тем самым суперкороедом...
   К счастью, познакомиться с ним ближе я не успел. Обращенная  к  Вечному
Времени формула все-таки сработала, хотя сильно подозреваю, что  в  чем-то
там я поднаврал. Но так или иначе...
   Мысли внезапно стали прерываться, из ровной линии превратились как бы в
пунктир.  Озноб.  Застучало  в  висках,  послышались  какие-то  звуки,  не
беспорядочные, а организованные,  подчинявшиеся  определенному  ритму.  Не
сразу, но я понял: это мои друзья из Производного  Мира  нащупывают  меня,
заставляя мою спящую плоть,  играющую  сейчас  роль  приемника,  шарить  в
континуумах в поисках моей наверняка очень слабой сейчас волны...  Значит,
время моего первого выхода истекло; наверное, потому Тигр Подземелья  (или
мой куратор Дуб) и решил вытащить меня  силой,  видя,  что  в  назначенное
время я не возвращаюсь. Это произошло, нужно заметить, очень кстати.
   Насколько было в моих силах, я попытался ответить на вызов. Но вряд  ли
у меня получилось бы, слишком уж далеким и запутанным был путь.  Наверное,
мне сейчас и в самом деле стоит побыть какое-то время в яви - хоть немного
восстановиться. Если, конечно, обстановка поможет.
   Ну что же - ехать, так ехать, - как, по слухам, сказала одна канарейка.









   После долгого отсутствия научиться вновь ощущать  свое  тело  -  работа
затяжная и сложная. Время идет - невозвратно уходит, как  только  и  может
быть здесь, в Производном Мире, - а  ты  все  лежишь,  заново  открывая  и
осваивая одно за другим:  руку,  вторую,  ноги,  спину,  живот,  шею,  все
остальное  -  медленно,  с  какой-то  робостью  пытаешься  привести  их  в
движение, но это удается не  сразу,  страх  усиливается,  почти  достигает
уровня отчаяния; ага, вот наконец инертная масса едва заметно отвечает  на
твой призыв, твою мольбу,  твою  угрозу  -  чуть  уловимым,  слабым-слабым
движением, но все-таки отвечает, свидетельствуя  о  покорности.  Несколько
минут как бы бесцельного шевеления под - чем это  накрыто  тело,  одеялом?
Простыней? - под  забытым  покровом,  и  спокойствие  возвращается:  ты  в
очередной  раз  вышел  из  Пространства  Сна,  проснулся  наяву,  и  можно
расслабиться и открыть глаза в мире, в котором не  происходит  мгновенных,
неожиданных и часто необъяснимых сдвигов, наплывов и других перемен.
   Я открыл глаза, когда в конце  концов  удалось  наладить  ритм  дыхания
(почему-то именно это бывает самым сложным, хотя должно бы быть наоборот).
Медленно  переводя  взгляд  с  одного  на  другое,  принялся   фиксировать
обстановку. При пробуждении самое, пожалуй,  приятное  -  факт  узнавания,
когда здороваешься  с  привычными  и  потому  как-то  необычайно  дорогими
предметами.
   Но на этот раз я почему-то не узнавал их.
   В поле моего зрения не оказалось  ни  тумбочки,  ни  легких  больничных
стульев из какого-то прочного  пластика,  ни  приборного  шкафа,  на  чьих
шкалах  я  мог  бы  сейчас  увидеть,   как   оценивается   мое   состояние
бесстрастными  наблюдателями  и  анализаторами.  Недоставало  также  обеих
капельниц, которым полагалось медленно ронять жидкость сквозь воткнутые  в
мое тело иглы. Отсутствовали  многочисленные  датчики,  которые  я  привык
ощущать на теле, а больше всего -  на  голове.  Да  и  вообще...  Каким-то
непривычным был свет. И опирался я всем  телом  не  на  знакомую  койку  -
механизированную, автоматизированную, компьютеризированную и так далее. Не
на нее.
   Я был не в Институте? Не в той палате, в которой освободился от тяжести
тела, откуда направился в мгновенный перелет в Пространство Сна?  В  таком
случае, мне следовало оказаться  дома;  возможно,  в  моей  памяти  что-то
перепуталось за время блуждания в ПС, и  я  теперь  уже  не  очень  хорошо
помнил, откуда именно уходил в  Пространство  Сна.  Так  порой  случается;
тогда воспоминания возвращаются несколько позже,  однако  в  любом  случае
противовесом клинике могло явиться только мое собственное жилье,  третьего
не  было  дано.  В  полном  соответствии  с  формальной   логикой,   какую
преподавали, а может, и сейчас преподают в школе.
   Нет, то не была моя обитель, и почивал я не на своем диване, на котором
давно уже знал каждую неровность, вылежанную моим телом за немалые годы, -
а на каком-то ложе солдатского типа,  склепанном  из  железных  полос,  на
комковатом матрасе, под тонким и грубым  одеялом,  от  каких  давно  успел
отвыкнуть. А помимо этой койки, в небольшой комнатке  не  было  ничего  из
других вещей, с которыми я мог бы поздороваться, как со старыми знакомыми.
Два простых стула, стол, и на нем что-то, отсюда не вполне различимое:  то
ли кейс, то ли какая-то электроника, но не нашего уровня. Окно;  оно  было
совершенно черным - может быть, на дворе стояла глухая ночь,  но  возможен
был и другой вариант: окно (которого в Институте  быть  не  могло,  а  тут
было, но ничуть не похожее ни на одно из окон  моей  квартиры)  загородили
ставнями или завесили каким-то непроницаемым для  солнца  материалом,  как
если бы шла война и требовалась светомаскировка. Свет в помещении  исходил
из плафона, прикрепленного к потолку.  Не  нашлось  ни  единого  предмета,
который намекал бы на уют, на то, что комната эта предназначена для жизни.
Ни одной вещицы, о которой я мог бы сказать, что прежде сталкивался с  нею
в жизни. Я знал, что никогда раньше не бывал здесь. Почему коллеги  решили
перенести  мою  спавшую  плоть  в   столь   неприглядную   каморку?   Ради
безопасности?
   Это казалось по меньшей мере нелепым. Впрочем, я еще  не  усматривал  в
этом никакой прямой опасности для себя.
   Кроме меня, в помещении не было никого живого. Хотя  по  таким  стенкам
вполне бы могли бегать и тараканы, а в углах под потолком - таиться пауки.
Но на той стене, в которой была единственная дверь, под самым  потолком  я
углядел знакомое устройство:  портативную  следящую  телекамеру.  За  мной
наблюдали, или, во всяком случае, имели возможность наблюдать.
   Самое время было - вставать на свои ноги.
   Но это оказалось не так легко, как представлялось мне по памяти.
   Пока я шевелился под одеялом и  лишь  слегка  поворачивал  голову,  мне
казалось, что я обладаю свободой движений, хотя бы в этих четырех  стенах.
Но когда я предпринял попытку откинуть одеяло, чтобы  сесть  на  койке,  я
быстро убедился в том, что тело,  да  и  не  только  тело  не  желает  мне
повиноваться. При всем старании не удавалось даже выпростать  руки  из-под
кусачего покрывала: оно было, видимо, то ли  пристегнуто,  то  ли  стянуто
шнурами где-то под койкой,  и  добраться  до  этих  застежек  было  весьма
затруднительно, чтобы не сказать  -  невозможно.  Даже  сверху  оставалось
свободным ровно столько места, чтобы я мог без помех поворачивать голову -
не более того. Оставалось разве что позвать на помощь; но это вряд ли было
бы наилучшим выходом из положения. Когда внезапно оказываешься  неизвестно
где, крик - не самое разумное: он может привлечь тех,  кого  ты  вовсе  не
жаждешь встретить. За мною  наверняка  приглядывают;  скрытые  наблюдатели
только в редких случаях оказываются доброжелателями. Поэтому прежде  всего
не следует выказывать растерянности. Наоборот, пусть  им  кажется,  что  я
воспринимаю  все  как  должное  и  уверен,   что   полностью   контролирую
обстановку. Тем более что, изображая такое состояние, ты достаточно быстро
и на самом деле войдешь в него.
   Выполняя программу "Все хорошо, прекрасная маркиза", я  замурлыкал  под
нос некую мелодию, изобретавшуюся на ходу, но несомненно  мажорную.  Такая
привычка у меня сложилась издавна, и наблюдатели наверняка  были  об  этом
осведомлены: в наше время перед тем, как начать операцию против  человека,
собирают максимум информации о нем, а этот мой  обычай  никак  не  являлся
секретным, и по его поводу любили острить мои коллеги, полагавшие, что лет
через десять я,  пожалуй,  начну  признавать  и  Бетховена,  по  пока  что
предпочитаю в музыке самого себя.
   Сотрясая таким образом воздух, я медленно напрягал мускулы под одеялом,
мысленно представляя, что становлюсь тяжелым монолитом, камнем  с  острыми
гранями, который без труда прорежет не только одеяло, но и цинковый  гроб,
окажись я вдруг в  такой  упаковке.  Я  чувствовал,  как  постепенно  тело
наливается тяжелой силой, а дух обретает привычную рабочую уверенность.
   Решив, что достаточный для начала действий уровень достигнут, я  прижал
тяжелые пальцы к одеялу с обеих сторон  и  короткими  движениями  принялся
пропиливать  его.  Покров  поддавался  легко,  словно  бумага.   Появилась
возможность просунуть наружу пальцы. Тогда я медленно, чтобы  трудно  было
заметить извне, перенес левую руку к правой, ухватил пальцами края прорехи
и рванул. Одеяло с треском разорвалось. В следующую секунду я уже сидел на
постели. А еще через миг распахнулась дверь и в комнату вошел человек.
   Мгновенный взгляд убедил меня в  том,  что  этот  человек  мне  знаком,
когда-то и где-то  мы  с  ним  встречались.  Но  то  ли  здесь,  то  ли  в
Пространстве Сна - хоть убейте,  сию  минуту  это  никак  не  приходило  в
память. Среднего роста и телосложения,  с  несколько  удлиненным  лицом  и
редкими волосами, он носил  хорошо  сшитый  темно-синий  штатский  костюм,
однако осанка и движения выдавали в нем близкое знакомство с  мундиром.  Я
встал, попутно констатировав, что, в отличие от вошедшего, сам  я  одет  в
мою собственную пижаму, черную с серым - одну из  двух,  что  в  эту  пору
имелись в моем гардеробе.  Собственно,  ни  во  что  другое  я  и  не  мог
оказаться облаченным. В явь  возвращаешься  таким,  каким  уходил  -  если
только во время твоего отсутствия никому не  взбрело  в  голову  переодеть
твое тело; но это случается лишь, если за телом нужен специальный  уход  -
такой, каким сейчас наверняка  пользовалась  плоть  Груздя  там,  где  она
сохранялась в надеждах на возвращение его  сущности.  Мне,  хвала  аллаху,
подобных услуг не требовалось.
   Процеживая   через   голову   эти   мгновенные   мысли,    я,    приняв
спокойно-выжидательную позу, из которой с легкостью  переходишь  в  боевую
стойку, глядел на вошедшего, ожидая его действий; именно они  должны  были
определить линию развития отношений.
   Он, непринужденно улыбаясь и легко ступая, подошел к  столу,  отодвинул
стул, уселся, указал на второе сиденье:
   - Садитесь же, господин Остров. Вряд ли  вы  успели  восстановить  силы
после серьезного пребывания в Пространстве Сна.
   Эти слова, видимо, должны были показать мне, что  посетитель  находится
полностью в курсе моих дел. Я  сел,  продолжая  выжидательно  смотреть  на
него.
   - Прежде всего позвольте поздравить вас с благополучным возвращением.
   - Благодарю, - ответил я тоном, в  котором  легко  можно  было  уловить
сомнение в моей благополучности.
   Его улыбка на миг растянулась вширь, потом сразу  исчезла,  и  на  лице
возникла неописуемая серьезность.
   - Мне целиком понятны  ваши  сомнения.  Вы,  разумеется,  помните,  что
уходили на операцию вовсе не отсюда. И хотели бы  выяснить,  где  и  каким
образом оказались, вернувшись.
   Я продолжал смотреть на него,  не  произнося  ни  слова,  не  делая  ни
единого движения.
   -  Объясняю:  во  время  вашего  отсутствия  мы  сочли   целесообразным
перенести вашу плоть в другое помещение, где мы с вами сейчас и находимся.
   - Волга впадает в Каспийское море, - нарушил я наконец обет молчания.
   - Да, конечно же, это вы поняли и без объяснений. Уточняю: мы находимся
сейчас в одном из помещений Службы Безопасности, я же принадлежу  к  числу
ее сотрудников. Капитан Халдей. Вы, конечно, могли  запамятовать...  но  я
находился у вас вместе с генералом, когда обсуждался вопрос об операции, в
которой вы участвуете. И именно на меня было возложено поддержание связи с
вашим учреждением.
   Черт бы взял: это действительно был он. Просто тогда он за все время не
произнес ни слова, и я не обратил на него особого внимания. К тому же, его
фамилию  я  тогда  расслышал,  как  "Холлидей",  и  решил  было,  что  это
какой-нибудь зарубежный практикант при генерале. Вроде наших легатов.
   - Очень интересно. Как приятно встретиться снова, капитан.
   Я попытался произнести эти слова как можно безразличнее  -  словно  все
это было известно мне задолго до того, как произошло на самом деле,  -  не
очень, впрочем, надеясь, что он поверит. И на всякий случай добавил:
   - Мое тело представляет такую ценность, что  вы  решили  его  похитить?
Или, может быть, оно арестовано?
   Он, похоже, даже обиделся.
   - О каком похищении идет речь? Все  сделано  по  согласованию  с  вашим
Бюро. Мы действуем совершенно законно. Имеем право пригласить  для  беседы
любого гражданина. И если он не в состоянии  явиться  сам  -  оказать  ему
помощь, доставив к нам. Но это ни в коем случае не следует  рассматривать,
как задержание или арест.
   - Бюро? - Я изобразил крайнее удивление. - Что, собственно, вы имеете в
виду, капитан?
   - Ну, ну. Остров, - произнес он укоризненно, словно шалящему ребенку. -
Вы же серьезный человек, да и дело вовсе не шуточное. Хотелось  бы,  чтобы
вы отнеслись к этому именно так...
   Он говорил еще что-то, достаточно много, я же  в  это  время  старался,
слушая его, вычислить - кто же у нас в Институте  сделался  их  человеком.
Потому что вся наша терминология, которой он  вдруг  начал  густо  сыпать,
могла стать известной ему только через кого-то  из  поваров  нашей  кухни.
Подозрений сразу же возникло несколько. Но - ни одного серьезного. Что  же
- они решили взять операцию целиком в свои руки и  хотят  руководить  мною
непосредственно, отстранив Институт?  Зачем?  Ради  будущей  славы?  Может
быть, этот прием с увозом тела у них применялся и  раньше?  Чепуха:  я  бы
знал. Вывезти тело из Института - дело  серьезное,  тела,  к  счастью,  не
микрофильмируются,  а  в  компактный  груз   превращаются   только   после
кремации...
   - Простите?
   Я  так  увлекся  своими  рассуждениями,   что   пропустил   мимо   ушей
заключительную часть его прочувствованного выступления.
   - Что?
   - Я не совсем понял ваши последние слова...
   Он, казалось, искренне удивился:
   - Чего же в них непонятного?
   - Знаете, после таких напряжений мозг иногда не  срабатывает.  А  кроме
того... Извините, но все, что касается нашей деятельности  в  Пространстве
Сна или в связи с такой работой, я привык - да и обязан - обсуждать только
с  моими  прямыми  начальниками  и  другими  участниками  операции   -   в
соответствии с их компетенцией. Вы же не относитесь ни к тем, ни к другим.
Поэтому...
   - А, ну да, конечно же. Хорошо, повторяю: мы  не  собираемся  играть  с
вами втемную. Что касается руководства Бюро - оно в курсе наших намерений,
и не только согласно с ними, но даже  приветствовало  их.  Иначе,  как  вы
понимаете, вряд ли они позволили бы нам одолжить вашу плоть. Сам Тайгер...
   Это в смысле  -  Тигр?  Сделаем  крохотную  зарубку  на  посохе  своего
внимания. Уже не первую, кстати.
   - Сам Тайгер  просил  передать  вам,  что  вы  заинтересованы  в  нашем
сотрудничестве не менее, чем мы. Потому что цель ведь у нас одна!
   Он сделал паузу - специально для  моей  реплики.  Чтобы  доставить  ему
удовольствие, я подал ее:
   - Какова же эта цель, по-вашему?
   В глазах его мне почудилось удовлетворение. Словно он был музыкантом  и
только что успешно прошел трудный пассаж.
   - Возвращение Груздя, естественно, что же еще?
   - Ну да, ну да, как же иначе, - откликнулся  я.  -  Спасибо,  теперь  я
понял. Прошу вас - продолжайте.
   - С радостью. Итак - сотрудничество. Потому что - вы знаете  это  лучше
меня - все операции в Пространстве Сна могут осуществляться  только  после
тщательной  подготовки  здесь,  в  нашем  мире  -  и  в  результате  такой
подготовки. Там, в Пространстве Сна, вы имеете полную свободу действий. Но
здесь наши  возможности  куда  шире  ваших.  Мы  можем  обеспечить  лучшую
информационную базу - чтобы вам  там  приходилось  пореже  сталкиваться  с
неожиданностями.  Мы  можем  совершать  необходимые   и   профессиональные
оперативные действия, чтобы выяснить - кто вам мешает,  кто  противостоит,
и, наконец, - кто же совершил похищение Груздя. Как только  мы  выйдем  на
этих лиц - мы начнем работать с ними и, будьте уверены, получим нужные нам
данные. После чего ваша работа там облегчится на несколько порядков -  вам
останется только прийти, взять и доставить  Груздя  сюда,  вернуть  в  его
бренную плоть.
   Очередная зарубка.
   - Звучит прекрасно, - сказал я, изображая на лице некую  комбинацию  из
недоверия и воодушевления. - Но, боюсь,  это  слишком  великолепно,  чтобы
оказаться еще и реализуемым.
   - Вот и снова вы не хотите воздать нам должного. Все сказанное вполне в
наших силах. Но, разумеется, при одном условии.
   Снова пауза - и снова моя реплика:
   - При условии серьезной поддержки с нашей стороны?
   - Рад, что на сей раз вы все поняли.
   - Вы доходчиво объясняете.
   - Итак, вы согласны?
   - На сотрудничество?  Но  вы  так  и  не  раскрыли  -  в  чем  же  оно,
собственно, должно заключаться.
   - Разве? Простите, я просто еще не добрался до этого. Мы не  собираемся
требовать  от  вас  ничего  невыполнимого;  мы  не  намерены  давать   вам
какие-либо  поручения  или  указания,  связанные   с   вашей   работой   в
Пространстве Сна. То есть у нас и в мыслях нет - вмешиваться в ваши  дела.
От вас же мы хотим лишь одного. Зная заранее схему ваших действий там,  мы
могли бы заблаговременно и качественно обеспечить их подстраховку  отсюда.
Это - первое. Возможностей у  нас  немало.  Начиная  хотя  бы  с  гарантий
безопасности вашей плоти здесь. Согласитесь, что до сих пор вы  относились
к этому достаточно легкомысленно. Разумное ли дело - уходить  на  операцию
из своего дома, как это сделали вы на этот раз. Да и там, в Бюро  -  любое
тело можно просто-напросто вынести через окно палаты, в наше время ни  для
кого не составит трудности проникнуть на второй  или  третий  этаж  извне,
вынуть стекло - ну, и так далее...
   Еще одна зарубка - и достаточно глубокая. Что же касается ухода из моей
квартиры прямо в Пространство Сна - этот факт не вполне  совпадал  с  тем,
что подсказывала быстро проясняющаяся память.
   - А вот попробуйте, - продолжал он, высокомерно усмехнувшись, - вынести
хоть самую малость отсюда. Что - вынести; вы и сами отсюда не выйдете  без
нашей помощи. Прежде всего - просто заблудитесь!  Здесь  же  вы  будете  в
сохранности, как в банковском сейфе. И это - лишь наименьшее из того,  что
мы можем вам предложить. Хотя, не отрицайте, собственное тело -  не  такая
уж малость...
   С этим я просто не мог не согласиться.
   - Второе, - продолжал капитан. - Как вы  сами  понимаете,  всякое  ваше
действие в ПС будет вызывать противодействие здесь - со стороны ваших -  и
наших - оппонентов. Ясно же, что их ответные ходы  там  будут  зарождаться
здесь. И, предполагая эти возможные ходы, мы получим неплохую  возможность
пресечь их тут уже в начальной стадии.
   - Простите, капитан. Вы,  видимо,  исходите  из  того,  что  противники
находятся на этой же территории - в  России,  в  Москве.  Но  с  таким  же
успехом они могут находиться и в Западном полушарии, и в Южном,  или  хотя
бы просто в другой стране... Ведь, учитывая значение Груздя и  его  работы
для всего мира, разве нельзя предположить, что те, кто охотится за  ним  -
или уже схватил его и удерживает, -  не  являются  представителями  других
стран?
   Он улыбнулся так, словно я  сказал  что-то,  совершенно  наивное  и  не
заслуживающее серьезного обсуждения.
   - Нет. У нас есть все основания  быть  уверенными,  что  они  находятся
именно тут. Не просто основания: точное знание. Но нам не хватает имен  и,
кроме того, нужны доказательства. И как  только  мы  с  вашей  помощью  их
получим, дело  можно  будет  считать  выигранным.  И  вам  останется  лишь
беспрепятственно забрать Груздя - если ему понадобится помощь - и  вернуть
его всем нам.
   - Да, заманчиво, - не мог не признать я.
   - Вот видите! Так что дело за вами. Нужно всего  лишь  ваше  доверие  и
откровенность.
   - Я и не хочу ничего иного, как быть  с  вами  совершенно  откровенным.
Другое дело - насколько это вам поможет.
   - Уж за это не беспокойтесь.
   - Тогда - конкретно: чего вы ждете от меня?
   Он кивнул:
   - Естественный вопрос. Он побуждает меня перейти к третьему и, пожалуй,
главному пункту. Для того, чтобы обеспечить ваши действия в СП  как  можно
лучше,  мы  должны  знать  имена  людей,  соприкасавшихся  с   Груздем   в
Производном Мире, точнее - тех из них, с кем вы намерены встретиться - или
уже встречались там в процессе розыска. И знать, что именно они показали.
   - Зачем они вам? Разве здесь, в яви, вы не можете  вызвать  их  и,  как
говорят у вас, побеседовать?
   - Неужели непонятно? Вы же прекрасно знаете, что всякий  человек  ведет
себя по-разному наяву и во сне. Там  вы  способны  получить  у  них  такие
сведения, которых они не дадут здесь -  хотя  бы  просто  потому,  что  не
помнят, потому что память сна и память яви - вещи разные.  Да  что  я  вам
растолковываю, вы сами можете прочесть мне лекцию об этом. Однако, в  свою
очередь, и мы здесь можем получить от них такую  информацию,  которой  они
там вам не дадут, и опять-таки не по злому умыслу, а потому, что, уходя  в
ПС, сами того не желая, оставляют ее тут. Вот почему мы сейчас нуждаемся в
самой подробной и точной информации о том, с кем и как вы там работали и с
кем  еще  намерены  взаимно  действовать,  чтобы  добраться   до   Груздя.
Намеченный путь. Нужные люди. Этап за этапом.  И  кроме  того:  эти  люди,
безусловно, интересуют не только нас, но и наших  противников.  Зная  этих
людей, мы  без  особого  труда  выявим  и  тех,  кто,  помимо  нас,  ведет
наблюдение за ними - и  противник  окажется  у  нас,  как  говорится,  под
колпаком.
   - Очень убедительно, - сказал я, изображая самое серьезное внимание.  -
Не понимаю только одного: почему бы вам не получить все эти данные у моего
руководства? Почему именно от меня? В конце концов, все данные сходятся  к
ним, я же не единственный, кто работает по этому делу.
   - Просто потому, - сказал Халдей печально, - что там у них этих  данных
больше нет.
   - То есть как?
   - Да очень просто. Как вы прекрасно знаете, все  сведения  хранились  в
файлах. Кто-то провел компьютерную атаку. Все стерто и невосстановимо. Да,
по-моему, атака эта началась еще при вас...
   Это  соответствовало  действительности,   и   мне   оставалось   только
подтвердить сказанное им.
   - Вот почему нам пришлось обратиться к вам, - закончил он.
   Все было очень логично. Правдоподобно. И все же... Все же.
   Я вздохнул, выражая крайнее сожаление.
   - Действительно, наше положение оказалось даже  более  затруднительным,
чем мне казалось там, в ПС. И мне очень жаль, что  я  ничем  не  могу  вам
помочь.
   Выражение его лица не изменилось. Только в глазах что-то изменилось  на
мгновение - словно кто-то мигнул фарами.
   - Не понимаю: почему? Вы мне не доверяете?
   -  Да  что  вы,  капитан!  Такое  предположение  просто  обидно.   Дело
совершенно в другом. Да вы сами знаете, в чем.
   Он моргнул.
   - Не представляю...
   - Ну как же. Вы же сами только что об этом говорили: все то, что я знал
там, в Пространстве Сна, там и осталось - в той моей памяти. Я ведь  ничем
не отличаюсь от других людей, согласны?
   Его взгляд сразу заледенел.
   - Это не откровенность. Остров. Это просто ложь.
   - Вы мне не верите? Но ведь сами только что говорили то же самое!
   Он не ответил - только сердито засопел. Минуты две мы молчали. Потом он
проговорил:
   - Я вижу - вы еще не созрели для серьезного разговора.
   - Уверяю вас...
   - Не надо. Остров, перестаньте. Ну что же: мы дадим вам некоторое время
для размышлений. И вернемся к беседе,  когда  вы  придете  к  выводу,  что
полная откровенность - в первую очередь  в  ваших  собственных  интересах.
Напрягите свою память, Остров, и - я уверен - вы быстро вспомните все, что
нам нужно.
   - Но послушайте: я и так...
   Он, однако, не внял призыву. Встал и стремительно вышел из комнаты - не
хлопнув, впрочем, дверью, но аккуратно прикрыв ее за собой.
   Я снова остался в одиночестве.





   Сел и принялся думать.
   Все, что сказал мне капитан,  выглядело  весьма  правдоподобно.  Однако
опыт Пространства Сна учит не  смешивать  правдоподобное  с  истинным.  Не
привыкнув поступать так, сгинешь в два счета.
   И  было  несколько   зарубок,   которые   недвусмысленно   говорили   о
необходимости тщательно проанализировать положение, в котором я оказался.
   С  одной  стороны,  существовала  группа  фактов,  которые  можно  было
признать  неоспоримыми.  В  частности  -  то,  что  капитан   Халдей   был
действительно капитаном Халдеем,  и  что  был  он  работником  именно  той
Службы, с которой мы впервые начали сотрудничать.
   С другого же боку...
   Я пытался сгруппировать  мысли  и  подозрения,  ввести  их  в  систему.
Впрочем,  для  качественного  анализа  не  помешала   бы   еще   кое-какая
информация.
   Я сидел на койке, внешне расслабившись  и  рассеянно  глядя  куда-то  в
угол; на самом же деле держал в поле бокового зрения видеокамеру,  пытаясь
определить ее  тип  и  возможности.  Это  было  нелегко,  и  ни  к  какому
определенному выводу  я  не  пришел.  Определил,  однако,  что,  каким  бы
широкоугольным ни был ее объектив,  в  комнате  имелись  участки  мертвого
пространства,  находясь  в  которых,  я  оказался  бы  вне  наблюдения.  К
сожалению, стена с окном обозревалась, надо полагать, очень хорошо.  А  во
мне все более усиливалось желание попытаться выглянуть из этого окна; даже
один взгляд на внешний мир порой дает множество необходимых сведений.
   А почему бы мне и не сделать этого совершенно демонстративно, у них  на
глазах?  Такое  движение  является  естественным  для  каждого   человека,
оказавшегося в незнакомом месте. И если он не подозревает  хозяев  дома  в
неблаговидных намерениях, у него не возникает ни малейшего желания  скрыть
свои действия. Наоборот, если не сделать этого, у того же  капитана  может
возникнуть уже не подозрение, а твердая уверенность в том, что  я  ему  не
поверил. Однако к такому выводу, к полному недоверию я ведь еще не пришел?
   Еще нет, но, похоже, находился на пути к нему.
   Что меня смущало?
   Так, кое-что.
   Ну, хотя бы "Тайгер". У нас в  Институте  никто  никогда  не  переводил
кличку шефа на  английский  или  какой-либо  другой  язык.  Мы  вообще  не
переводили ни кличек, ни паролей, ничего - потому что  в  идентифицирующих
системах у нас все было вложено на русском языке. Поэтому  услышать  такой
вариант имени даже в частной  болтовне  у  нас  в  Институте  он  не  мог.
Следовательно, если информация поступала к капитану Халдею от  кого-то  из
наших, то слово "Тайгер" в ней никак бы не фигурировало. И тем  более  оно
не могло бы возникнуть, если бы капитан получил  информацию,  проникнув  в
наши компьютеры, где все было до предела русифицировано.
   Это была маленькая, но накладка.
   Второе: к вопросу о похищении тела.
   Он сказал, что при современных возможностях  похитить  тело  из  палаты
второго или третьего этажа не представило бы никакой сложности.  Однако  в
Институте наши тела лежали в нижних, подземных этажах, где  никаких  окон,
естественно, не было. Что, Халдей не  знал  об  этом?  Если  уж  СБ  давно
приглядывала за нами, если какая-то информация утекает  из  Института,  то
такая деталь - где именно помещаются тела ушедших в Пространство Сна -  им
наверняка известна. И поскольку капитан является, видимо, непосредственным
куратором взаимоотношений СБ с Институтом, то такую деталь  он  должен  бы
знать. А если не знает...
   Что же - если не знает, то он - не он? Не капитан Халдей?
   В это не верилось. Чем больше я вспоминал, тем более убеждался  в  том,
что это был все-таки он. Он - и не он. Чушь какая-то.
   Далее: я совершенно точно помнил теперь, что стартовал я из  Института,
из третьей палаты. Из своего дома я был насильно вытащен в ПС, мне сделали
предупреждения, возможно, хотели предпринять еще какие-то  меры  -  но  не
смогли. Не по их вине.
   Что  же  получалось?  Я  даже   поморщился:   таким   беспомощно-глупым
представлялся я себе в эти минуты.
   Ну, хорошо. А если он - это он? Капитан Халдей, прекрасно знающий,  где
в  Институте  что  лежит  -  и  тем  не  менее  демонстративно,  именно  -
демонстративно пытающийся повесить мне лапшу на уши?
   Вывод  может  быть  только  один.  Капитан  передает   мне   в   слегка
зашифрованном виде вот какую информацию: "Я  тебе  вру,  я  вынужден  тебе
врать, у меня нет другого выхода. Имей это в виду и будь осторожен".
   Не  очень-то  вероятно.  Однако  другого  объяснения  я  никак  не  мог
придумать.
   А если я прав, то капитан, несомненно, находится под сильным давлением.
Вынужден поступать так, как не хочет.
   Кто может на него давить?
   Разумеется, прежде всего - его начальство. Руководство СБ.
   А зачем? Если оно заинтересовано в неудаче операции по розыску  Груздя,
то им куда проще сделать все  на  уровне  всего  Института,  а  не  одного
дримера-исполнителя, от которого, если судить непредвзято, не так уж много
и зависит. Я - хороший дример, приятно сознавать это; но не станет меня  -
убьют или сломают, - и пойдут другие,  мало  в  чем  мне  уступающие.  Они
сейчас наверняка уже готовы к переходу в СП, ждут только команды.
   Если же не руководство - то кто?
   Тогда - только противник. Те, кто затеял все это похищение. И вероятнее
всего - именно те, чье участие  в  этом  деле  капитан  только  что  столь
театрально отрицал. Слишком возмущенно. Чересчур картинно.  Теперь,  когда
оппонент стал проявляться столь явно, я окончательно  поверил  в  то,  что
состоялось именно похищение, а не просто какая-то причуда Груздя.  Хотя  у
людей в элите или близких к ней  подобные  причуды  возникают  не  так  уж
редко.
   Итак - некто надавил на Халдея с такой силой, что  тому  не  оставалось
ничего другого, как петь по тем нотам, которые этот "некто" положил  перед
ним на пюпитр.
   Но петь - местами фальшивя; уповая скорее всего на то,  что  заказавший
музыку сам в ней не очень-то разбирается. Впрочем, всегда можно  сослаться
и на свой несовершенный слух.
   Ну а зачем противнику та информация, которую капитан  столь  настойчиво
требовал от меня?
   Противник, видимо, достаточно ограничен в своих  действиях.  Ему  нужны
эти люди, но сам он не может их выявить. В Институте  капитан  не  мог  бы
получить список, даже попытайся он это сделать: наше сотрудничество  с  СБ
предполагало, как я помнил, что они в наши дела, в нашу оперативную  кухню
не  лезут,  поскольку  наши  данные  представляют  собой  интеллектуальную
собственность Института, и никто не имеет права  проникнуть  в  нее.  Если
действительно такая попытка была, то  могу  поручиться:  наши  файлы  были
стерты нашим собственным руководством, а где хранятся диски  с  копиями  -
никто, кроме него, не знает.
   Если капитан действительно попал в переплет, хорошо было бы ему помочь.
Только как?
   Можно, конечно, без труда сочинить для него список - такой,  какой  ему
наверняка  очень  понравится.  Весьма  правдоподобный  -  с  точки  зрения
человека, никогда не работавшего над окружением Груздя.
   Можно, да. Но если этот  парень  действительно  из  СБ,  то  как-то  не
хочется увешивать его уши лапшой. Неэтично по отношению к людям, чью жизнь
и службу никак не назовешь медом.
   Вот так вот. Очень интересно.
   Но это были еще не все зарубки.
   Еще одна касалась других Бюро. Та же накладка, что и с Тайгером.  Мы  в
своем обиходе никогда не употребляем этого слова.  Для  нас  наша  база  -
Институт, и о том, что формально она носит название Московского  Бюро,  мы
вспоминаем  лишь  при  составлении  официальных  документов,  направляемых
коллегам в другие страны.
   Что это: случайная оговорка - или еще  один  скрытый  намек?  В  данном
случае - на то, что в дело замешан кто-то из-за рубежа? И не  по  этой  ли
причине Халдей так демонстративно-яростно уверял, что в деле  участвуют  в
качестве противников только наши сограждане? Вовсе не исключено.
   Еще одна зарубка: говоря о возвращении Груздя, капитан  произнес  слова
"бренная  плоть".  Употребить  слово  "бренный"   применительно   к   телу
находящегося в Пространстве Сна человека, пусть даже не дримера, а снивца,
- величайшая бестактность. Можете считать это суеверием, чем  угодно,  но,
говоря о находящихся на операции или попавших в ПС в беду, мы  никогда  не
позволим себе употребить любое  слово,  хотя  бы  отдаленно  связанное  со
смертью. А тут напрямую в сознании возникают бренные останки,  похороны  и
все прочие прелести.  Опять-таки  -  такое  слово  мог  употребить  только
человек, находящийся не в курсе дела. И никогда в жизни не разговаривавший
по душам ни с одним из нас.
   Да, весьма сомнительно, весьма...
   Дальше. Случайно ли обмолвился капитан, когда сказал, упоминая о людях,
контактировавших  с  Груздем:  "В  Производном  Мире"  вместо  правильного
"здесь"? Мы ведь уже и так находимся в ПМ, не так ли? Может быть оговорка,
конечно. Но может быть и намек: имей в виду - мы с тобой вовсе не там, где
предполагается...
   Есть, о чем подумать.
   И еще одно обстоятельство, на которое нельзя не обратить  внимания.  На
мне надета моя пижама, нет сомнений. Но - не та, в которой  я  засыпал.  А
вторая - та, что должна была лежать у меня дома в шкафу.
   Должна была - и, может быть, сейчас там и лежала?
   Ну что же: самое время подойти к окну. Не  спеша,  как  бы  из  чистого
любопытства, без определенного намерения...
   Я встал. С удовольствием потянулся. И медленно направился в  намеченном
направлении. Внутренне я был собран и готов  к  любой  неожиданности:  мне
могли и помешать выглянуть.
   Не помешали, однако. И я беспрепятственно добрался до окна.
   Вернее - до того, что принимал за окно. На самом же деле это было  лишь
его изображение: рама, неплохо нарисованная на гладкой стене.  Места,  где
следовало быть стеклам, были покрыты слоем отблескивавшего лака - только и
всего.
   Вот, значит, как. И вот почему меня не остановили, не помешали  увидеть
хоть что-то: считали, что я не смогу увидеть ничего.
   Но, как говорится, в науке отрицательный результат не менее важен,  чем
положительный.
   И то, что я увидел, и то, чего не увидел, принесло мне информацию, хотя
и несколько неожиданную, тем не менее весьма ценную. На ее основании можно
было уже действовать.
   Я  вернулся  к  койке.  Сел.  Сейчас  мне  предстояло  проделать  некий
эксперимент. Я лег. Натянул на себя  одеяло  -  ту  его  часть,  что  была
побольше. Закрыл глаза. И мерно, медленно задышал, словно засыпая.
   Эксперимент  дал  результат   уже   через   минуту.   Грянула   музыка.
Оглушительно громкая. Даже не музыка: какофония. Впрочем, может  быть,  то
был самый модерн.  Заснуть  под  такой  аккомпанемент  просто  невозможно.
Музыка накатывала на меня со всех сторон, сверху, снизу. Мне казалось, что
она вот-вот сомнет и расплющит мое хрупкое существо.
   Тем не менее я не  открывал  глаз  и  по-прежнему  мерно  дышал.  Пусть
попробуют применить более действенные средства. Если, конечно, я прав и мы
на самом деле пребываем в Пространстве  Сна.  Ведь  тут  уснуть  -  значит
исчезнуть, вырваться из области влияния тех,  кого  я  все  еще  обозначал
неопределенным словом "противник", раствориться в многообразии континуумов
- и там принять меры для того, чтобы им больше  никогда  не  удалось  меня
выловить. Если я прав, они не позволят мне уснуть. Если же я ошибся - ...
   Они попробовали. Дверь распахнулась, и вбежал капитан. Он сорвал с меня
одеяло. И увидел пистолет, направленный ему в живот.
   Пистолет возник у меня в руке  только  что,  в  полном  соответствии  с
законами Пространства Сна, в  частности  -  с  правилом  Шнеура,  согласно
которому в ПС все необходимое возникает у вас,  когда  вы  этого  желаете,
хотя бы бессознательно. Я же потребовал оружия вполне осознанно.
   Законы Пространства Сна действовали в этой комнате без  осечек.  Потому
что вся она находилась в Пространстве Сна, а вовсе не в Производном  Мире,
как мне пытались внушить. В ПС! И капитан Халдей тоже. И я сам.
   Операция была задумана неплохо: убедить меня в том, что  я  оказался  в
Производном Мире и должен вести себя соответственно.  Однако  их  погубили
мелочи, заставившие меня заподозрить неладное. Окончательно же я  убедился
в справедливости своих  предположений,  когда,  стоя  у  окна,  попробовал
проткнуть стену пальцем. В ПМ такое мне никогда не удалось бы. Но в ПС  мы
способны еще и не на такое - и без всяких физических усилий.
   И вот сейчас капитан, или кем он там был, глядел на пистолет,  окаменев
на какие-то мгновения. Он понимал не хуже меня, что выстрел  заставит  его
выйти из этой игры - и вновь ощутить себя лишь в  каком-то  очень  далеком
континууме. Ему этого очень не хотелось.  Кроме  того,  он  знал,  что  не
заслужил этого, что сделал для меня все, что  мог,  чтобы,  не  подставляя
себя под удар, просветить меня относительно подлинного  положения  дел.  Я
решил успокоить его. И подмигнул.
   Его  губы  шевельнулись,  он  что-то  сказал.  Но  из-за   продолжавшей
бесноваться  музыки  я  не  смог  расслышать  ни  слова.   Увидел   только
промелькнувшую улыбку. Похоже, он понял.
   Застыв на секунду, он продолжал смотреть на меня - не  мигая,  стараясь
что-то внушить. Скорее всего - то, что люди  его  могут  оказаться  тут  в
следующее же мгновение.  Люди,  приданные  ему  тут,  в  ПС,  а  вовсе  не
сотрудники СБ в мире яви. И тогда опасаться за свою  судьбу  придется  уже
мне.
   Такая перспектива меня не обрадовала.
   - Извини, капитан, - сказал я и крепко ударил его  рукояткой  пистолета
по голове.
   Он упал - точно так же, как упал бы, происходи все это наяву.
   Я бросился к двери. Мне  нужен  был  хоть  какой-то  простор.  И  место
поспокойнее. Подальше от любителей таких сафари, в которых предметом охоты
являлся я. В голове промелькнуло, что я слишком долго  находился  в  ПС  в
одиночестве. Одинокий дример последовательностью и  осмысленностью  своего
поведения притягивает к себе внимание  каждого  наблюдателя,  как  дерево,
отдельно стоящее на равнине, вызывает любопытство у молнии.
   Такой мыслью определялись и мои последующие действия:  мне  нужно  было
скрыться в толпе, в толчее людей и событий. Попасть если  не  в  сам  Узел
нашего макрокона, то хотя бы в Туннель этого  самого  Узла.  В  бездну,  в
которую недавно (или  уже  давно?)  на  моих  глазах  ускальзывал  юный  и
неопытный Степ.
   Кстати о птичках: если Степ еще не выбрался - а в Институте сейчас явно
не хватало сил, чтобы снарядить серьезную команду для его вызволения, - то
он до сих пор может пребывать там, шарахаясь из одного миникона в  другой,
из другого в третий, стараясь побыстрее выбраться  в  явь  -  и,  как  это
бывает с заблудившимися, на деле лишь все больше удаляясь от нее - чтобы в
конце  концов  оказаться  в  других  уровнях,  макроконах  и   плоскостях,
нарваться на неприятности  -  и  пропасть  уже  окончательно,  оставляя  в
институтской палате одно лишь погруженное в кому тело.
   Попав в Туннель, я мог, кроме всего прочего, попытаться найти Веника. И
не только для того, чтобы оказать ему  крупную  услугу;  чем  дальше,  тем
более я  понимал,  что  мне  очень  пригодился  бы  ассистент,  подручный,
адъютант - называйте, как угодно. И в таком качестве самым лучшим был  бы,
разумеется, дример, пусть и начинающий, но зато наверняка  свой.  Если  мы
будем вдвоем, да еще вернется Минаев - окажемся серьезной силой, способной
схватиться с кем угодно.
   Итак, мне нужно было в Туннель Узла. Формула перехода была у  меня  уже
на языке. Дело несколько осложнялось тем, что я не  знал  точно,  в  каком
уровне нахожусь, а формулы для разных уровней сильно  отличаются  друг  от
друга - не собственно содержанием, но запускающей  их  в  ход  командой  -
предформулой, так сказать. Приходилось рисковать. Правда, в конечном итоге
любая команда привела бы меня в Туннель, но если она для  нынешнего  моего
уровня неправильна, то на вход в Туннель потребуется больше времени -  это
еще с полбеды - и сил; а вот по  этой  части  я  уже  испытывал  некоторые
сложности. В Пространстве Сна не обязательно ни завтракать, ни обедать, но
подзарядка нужна.
   Я выбежал, оставив камеру с обездвиженным кью-Халдеем позади. Формулу я
произнес  на  ходу.  И  после  двухсекундной  паузы  -  слова  команды.  И
почувствовал, как скольжу, срываюсь, и падаю, падаю, падаю,  погружаясь  в
плотный серый туман, пахнущий болотом и едким дымом, какой  бывает,  когда
горит сырая древесина.
   Я падал, и падению этому, казалось, никогда не будет конца.





   Когда опытный дример попадает в Туннель Узла, он  не  мечется  суетливо
вверх-вниз, действуя наугад; не нажимает, образно  выражаясь,  на  кнопки,
как человек, оказавшийся в лифте здания в миллион этажей, но забывший,  на
каком из этого миллиона помещается то, что ему, человеку, нужно. Не гоняет
кабину попусту, потому что каждый раз, когда  он  подает  механизму  новую
команду, и кабина, замерев на миг, меняет курс и ускоряется, - каждый  раз
пассажиру вдруг становится совершенно ясно, что он направляется  опять  не
туда, куда следовало бы, но наоборот,  от  этой  точки  удаляется  и  надо
немедленно остановиться и  не  лететь  вверх,  а  скользить  вниз,  в  уже
пройденные полмиллиона  остановок.  Снова  кнопки,  команда;  новая  смена
вектора - но через секунду-другую пассажир уже  нимало  не  сомневается  в
том, что прав он был не в этот последний раз,  а  в  предыдущий  -  и  все
начинается сначала. Так может поступить снивец - но не дример, а  если  ух
кто-то из нас - то разве что совершенный молокосос. Каким и был  Степ,  но
не был я. Во всяком случае, мне приятно было так думать.
   Поэтому  я  и   действовал   совершенно   иначе.   Предоставил   кабине
направляться туда, куда ей самой хотелось.  Вы,  конечно,  понимаете,  что
кабину, как средство передвижения, я придумал просто для  наглядности;  на
самом деле никаких кабин нет,  да  и  стены  Туннеля  не  являются  чем-то
твердым,  и  прежнее  сравнение  с  экраном  тоже  чисто   условно.   Если
сопоставлять с чем-то, то уж не с экранами, а  со  множеством  сценических
площадок, на каждой из которых  идет  свое  действие,  причем  каждый  раз
совершенно другой пьесы. Разница  между  сценой  и  экраном,  как  вы  уже
догадались, в том, что в экран запрыгнуть или хотя бы влезть нельзя, а  на
сцену - можно, хотя бы из зрительного зала.  Единственное,  что  уж  точно
имеется в Туннеле - направление движения:  вашего  относительно  площадок,
или площадок относительно вас - это уж как вам угодно вообразить. Скорость
движения регулируется опять-таки формулами, забывать которые не советую  -
если только не хотите превратиться в вечного зрителя отрывков без начала и
конца - как это скорее всего и произошло со Степом. Так что  я  выбрал  ту
скорость, которая показалась мне самой подходящей, и принялся  глядеть.  В
зрительском положении в Туннеле Узла есть своя  сложность:  вы  должны  не
только увидеть то, что происходит сию секунду перед вами, но и  как  можно
быстрее найти продолжение  действия  в  противоположной  от  вас  стороне.
Потому что ведь не только вы движетесь, но и каждое из открывающихся перед
вами действий, каждый миникон, как это называется  у  нас,  тоже  течет  в
своем времени под каким-то углом к вашему, так что вам нужно  в  мгновение
ока - никак не медленнее - сообразить: сближается ли этот миникон с  вашим
по времени и пространству, или, напротив, - может занести вас, если решите
им  воспользоваться,  куда-нибудь  в  разгар  метанового   снегопада   на,
предположим, Титане, или, если это для вас слишком  далеко  -  на  завтрак
крокодилам где-нибудь на берегу неизвестного притока  Амазонки.  Благодаря
разности времен одни действия протекают для вас чересчур  быстро,  иные  -
слишком медленно, и если вы хотите вмешаться  в  какое-либо  из  них,  вам
нужно предварительно уравнять свою и их хронопластику, а кроме того, еще и
определить  энергетический  уровень  того  миникона,   что   тоже   весьма
существенно: если он намного выше вашего - вы в этой энергии, так сказать,
утонете, если ниже - миникон вас просто высосет, и у вас  не  хватит  силы
даже на то, чтобы сжать пальцы в кулак.
   Все это настолько сложно, что лучше - даже имея определенный опыт  -  и
не пытаться действовать таким образом. Есть  другой  способ:  ждать,  пока
тут, в этом самом  Туннеле,  где-то  неподалеку  от  вас  окажется  другой
дрим-путешественник, перемещающийся из одного миникона в другой (это  и  с
вами наверняка случается чуть ли не каждую ночь, потому что на  протяжении
вашего непроизвольного выхода в СП  -  вашего  сна,  попросту  говоря,  вы
видите и участвуете чаще всего  не  в  одной  сценке  или  событии,  но  в
нескольких; мгновение, когда одно из них сменяется другим, и  есть  момент
перехода через Туннель - или прохода Туннелем). Самое  краткое  общение  с
таким  временным  попутчиком  даст  вам  больше  важных  сведений  о   тех
миниконах, откуда он следует и куда направляется, чем множество суматошных
прыжков туда-сюда.
   Как это бывает не так уж редко, я оказался прав. Прошло совсем  немного
времени, и некто,  покинув  один  из  проходивших  в  тот  миг  миниконов,
оказался почти рядом со мной и задержался, с любопытством оглядываясь,  но
не так, как это сделал бы профессиональный дример вроде меня или,  скажем,
Борича.
   По тому, как человек ведет себя в Туннеле, вы сразу  можете  определить
его профессиональный уровень. Мы, дримеры, умеем перемещаться по миниконам
по собственному выбору - и,  оглядывая  окружающее,  таким  выбором  мы  и
заняты. Снивец же просто таращит глаза, потому что от  его  желания  здесь
мало что зависит: его всосет любой новый  миникон,  который  соответствует
ему  по  энергетике  и  хронопластике;  сам  снивец  может  лишь   немного
регулировать время, но не более того. Сам он этого не сознает, потому  что
и здесь, как вообще часто в Пространстве Сна, у него работает подсознание,
у нас же -  осознанная  воля.  Пока  парень  таращил  глаза  вокруг,  я  с
некоторым интересом разглядывал его.
   Облик  попутчика  показался  мне  несколько  странным.  Он,  похоже,  в
Производном Мире относился к тому же времени,  что  и  я,  в  ПС  являлся,
безусловно, гостем, то есть нормальная жизнь его протекала наяву, об  этом
же свидетельствовал и возраст. Одет парень был в шикарный клубный  пиджак,
все прочее  на  нем  соответствовало:  на  пальцах  была  целая  коллекция
перстней, на некоторых даже по два; одни очки стоили, пожалуй,  не  меньше
сотни зеленых. Не очень гармонировал со  всем  прочим  лишь  его  арсенал:
автомат на плече, здоровенный пистолет в наплечной кобуре (судя  по  тому,
как оттопыривала пушка его пиджак малинового цвета) и за спиной (я  увидел
это, когда он повернулся, чтобы обозреть несколько вновь подключившихся  к
Туннелю миниконов) - двустволка-обрез двенадцатого  калибра.  Вооружен  он
был, как на парад.
   Когда я уже сделал вывод относительно его социального и прочего статуса
в современной яви, он успел удовлетворить  свое  первичное  любопытство  и
обратил внимание на меня. Рука его дернулась было к автомату, но он  сразу
же сообразил, что я опасности  не  представляю  -  его  наметанный  взгляд
мгновенно определил, что оружия, во всяком случае серьезного, при мне нет,
- и жизнерадостно ухмыльнулся.
   - Во даем, а? - были первые произнесенные им слова.
   - Да, - я не нашел причины не согласиться. - Что надо.
   Он чуть подумал над следующей репликой:
   - Ты чего здесь?
   - Гуляю.
   - Во даешь!
   - А ты?
   - Тоже гуляю, - и он  засмеялся  так  искренне,  будто  сказал  что-то,
невероятно остроумное.
   Таким способом можно общаться  до  бесконечности.  Однако  у  меня  уже
созрел относительно этого парня некий план.
   - Куда сейчас собрался?
   - А хрен его знает, - ответил он  безмятежно.  -  Так,  еще  покантуюсь
где-нибудь. Где понравится. Повеселюсь. Какой-нибудь шум устрою. А  может,
если успею - найду местечко поуютнее. Надежную крышу. На потом.
   - А просыпаться скоро?
   Кажется, мой вопрос немного огорчил его. Он взглянул на  меня  уже  без
улыбки. Возможно, даже с некоторой обидой.
   - Скоро, такую их...
   Это меня вполне устраивало.
   - Тогда слушай, - сказал я тоже серьезно. - Есть дело. Не трудное. Но с
наваром.
   Он оживился было. Но почему-то очень быстро сник.
   - Какое дело?
   - Как только проснешься, сразу хватай телефон и звони. Номер тебе  дам.
Позовешь Тигра. Его не будет - передашь другому, запоминай твердо:  Остров
просит обеспечить надежную охрану девочки от известной  вам  стороны.  Еще
просит сообщить о принятых мерах. Вышел ли Степ? Если нет  -  пытались  ли
его вытащить. Новости о Грузде. Все интересное. Нахожусь в движении.  -  Я
передохнул. - Запомнил?
   Он помолчал секунду-другую.
   - Как будете вытаскивать того парня? Он на какой киче?
   - Объяснения потом. Сначала обещай, что позвонишь.
   Он медленно покачал головой:
   - Пораньше бы немного...
   - Я же успел тебе все сказать!
   - А толку что? Телефон у меня, кореш, отняли, еще когда меня вязали.  А
сейчас  уже  поздно.  Теперь  даже  свиданок  нет.  Подали,   правда,   на
помилование, да только это пустой номер. Слишком тяжело на меня  навесили.
Хреново мне, кореш. Вот и стараюсь побольше сюда уходить.  В  камере  быть
уже мочи нет. Вот ищу  местечко,  куда  приткнуться,  когда  навечно  сюда
переберусь.
   Я понял: в курьеры он положительно не годился.
   - За что же тебе так навесили?
   Я уже знал, какой ответ получу. И не ошибся:
   - Ничего не знаю. Не виноват. Ошибка. Да ну...
   И он махнул рукой. Добавив, однако:
   - Ничего. Это им отольется.
   - Здесь неплохо, - сказал я, чтобы утешить - хотя вряд ли он заслуживал
утешения.
   - Ну и там было...  -  он  запнулся,  подыскивая  слово,  -  весело.  -
Покосился на меня, во  взгляде  промелькнула  надежда.  -  Тигр,  не  знаю
такого... Но если можете вытащить - может, и вытащите меня? Я бы и на  вас
поработал. У нас туда ходов не осталось, закрыли, гады. Если у вас есть...
   Я прервал его, покачав головой:
   - Ты не так понял. Там мы никого не вытаскиваем. Только здесь.
   - А, - сказал он бесцветным голосом. - Значит, ты уже  покойник.  Тогда
конечно. Ладно... пока!
   Он махнул рукой и увеличил скорость. Я еще некоторое время смотрел  ему
вслед. Потом он исчез, всосанный каким-то миниконом там, впереди.





   Но в одиночестве я оставался в Туннеле недолго.
   Новый человек появился сзади, догнал меня, двигаясь с большей,  чем  я,
скоростью. Я не видел, из какого мини-континуума он  возник.  Поравнявшись
со мною, он кивнул мне, как старому знакомому:
   - Привет, попутчик. Что так медленно? Прибавьте ходу!  Время  не  ждет.
Скоро вставать. А столько еще не сделано...
   Я покосился на него, когда он  обгонял  меня.  Почти  молодой  и  очень
веселый, он явно чувствовал себя здесь непринужденно, по-хозяйски,  словно
мастер спорта по конькам на любительском катке. Он, продолжая  по-дружески
улыбаться, протянул руку:
   - Больше жизни, попутчик, больше жизни! Вам куда? Долго ли до  рассвета
в вашем доме?
   Я кивнул; пусть понимает, как хочет.
   Он подхватил меня под руку. Своей левой. Хватка была железной.
   - Если все равно, как провести время до подъема, - идемте со  мной!  Не
пожалеете! Такое вам никогда не снилось...
   Я не успел еще ни придумать вежливой формулы отказа, ни  воспротивиться
силой, как он метнулся вправо вверх, не разжимая своей клешни. В последний
миг, уже оказавшись в том миниконе, куда он то ли втолкнул, то  ли  втащил
меня, я невольно сжался в комок, готовясь почему-то оказаться  в  холодной
воде.
   Но получилось иначе.


   Не  очень  обширное  помещение   представляло   собою   сегмент   шара,
разделенного на четыре равных доли. Под ногами - гладкий пол, за спиной  -
стена,  почти  сплошь  занятая  множеством  непонятных  на  первый  взгляд
приборов; потолок же и остальные стены трудно было бы отграничить друг  от
друга:   они   образовывали   единую    поверхность,    четверть    сферы.
Подковообразный  пульт  вышиной  около  метра  и  шириной  сантиметров   в
семьдесят тянулся, повторяя изгиб дуги, от левого заднего угла до правого,
четыре кресла располагались в изгибе подковы, и все они были пусты. А выше
пульта  вся  выпуклая  поверхность  была  прозрачной,   до   невероятности
прозрачной,  и  сквозь  нее   виднелась   чернота,   усеянная   холодными,
немигающими  глазами  звезд.  Создаваемый  ими   рисунок   показался   мне
незнакомым.
   Иными словами, то была - я сразу же понял безоговорочно  четко,  как  и
бывает в Пространстве Сна, где никогда не требуешь объяснений, - командная
рубка космического корабля, только не такого, какие существуют в моей яви,
и, наверное же, не такого, какие будут летать  в  предлежащих  эпохах,  но
звездолета, каким он возникает в нашей фантазии в соответствии  с  уровнем
наших знаний. Может быть, такой корабль никогда не сможет летать в будущей
яви, но в Пространстве Сна способно  летать  все,  даже  утюг;  поэтому  я
нимало не удивился, но  принял  все,  как  должное.  И  лишь  взглянул  на
человека, втащившего меня сюда, вырвав  из  Туннеля  Узла.  Я  постарался,
чтобы взгляд этот  выражал  полное  спокойствие,  хотя  это  оказалось  не
очень-то легко.
   - Ну вот, - сказал он, - теперь мы обрели уединение, в  столь  укромном
местечке нас никто не потревожит. Можем поговорить. Или у вас, быть может,
есть возражения?
   Последние слова прозвучали с едва заметной иронией. Но пока он говорил,
я успел уже составить представление о том, что,  собственно,  произошло  и
чего следует ожидать при развитии эпизода.
   - Полагаю, что можем воспользоваться свободой слова.  -  Я  постарался,
чтобы  и  в  моих  словах  ирония  оказалась  достаточно  ощутимой.  -   Я
внимательно выслушаю - если у вас действительно есть, что сказать.
   Он удовлетворенно кивнул. И начал так:
   - Когда я засыпаю и ухожу в ПС, я стараюсь каждый раз посетить какой-то
новый мир, где никто из людей никогда не бывал. Это мое увлечение. Не знаю
ничего более интересного.
   Возразить было нечего, и я согласно кивнул.
   - Мне случалось и, наверное, еще не раз случиться  видеть  удивительные
картины, события, существа... очень много удивительного. И  всякий  раз  я
горько сожалею о том, что рядом нет никого,  с  кем  я  мог  бы  разделить
радость открытия, изумления, нового знания... Я пытался  найти  попутчиков
среди многих обитателей этого Пространства. Странно -  люди  пугаются,  не
хотят сопутствовать мне, хотя это так интересно, так прекрасно!  Почему-то
людям больше нравится, находясь в Пространстве Сна, по-прежнему  вертеться
в круге своих семейных и деловых интересов. Словно для  этого  не  хватает
яви!
   Он был прав: это действительно  так.  И  я  снова  кивнул,  подтверждая
справедливость сказанного.
   - Но вот я увидел вас. И  сразу  понял:  вы  -  другой  человек.  И  не
случайно, не по одной лишь воле подсознания блуждаете здесь.
   Я решил, что тут уместно будет  выразить  удивление.  И  поднял  брови,
зная, что это легкое движение не останется незамеченным. Так и оказалось.
   - Почему я так решил? Да не знаю. У меня  хорошо  развита  интуиция.  И
работает подсознание. Я просто понял, что вы - именно тот человек,  какого
я давно хочу встретить. Вот встретил. И предлагаю вам совершить вместе  со
мною самое интересное, быть может, в вашей жизни путешествие. Увидеть  то,
что вы сами никогда не увидите.
   Я поджал губы  и  склонил  голову  к  плечу,  обозначая  таким  образом
сомнение.
   - Почему не сможете? Да хотя бы потому, что такой полет требует немалой
предварительной подготовки - иначе вас может  забросить  так  далеко,  что
потом и не выбраться.
   Рассуждение было совершенно справедливым. Но я глубоко вздохнул, развел
руками и впервые подал голос:
   - Я бы с радостью принял ваше предложение. Но у меня здесь  есть  дела,
которые я не могу откладывать. И боюсь, что не смогу...
   Он не позволил мне договорить.
   - Может быть, я не должен был... но я невольно услышал  какую-то  часть
вашего разговора с тем человеком. Если не ошибаюсь, он не смог помочь вам?
   - Увы, - сказал я.
   - Вам нужно передать что-то в мир яви, а  сами  вы  не  можете  сделать
этого. Я правильно понял? Простите за бестактный, может быть, вопрос: вы в
ПС постоянно?
   Вопрос мне очень понравился. Я решил ответить откровенно:
   - Нет. Но мне предстоит пробыть тут еще некоторое время.
   - Понятно, понятно, - протянул он, хотя  лицо  его  при  этом  выражало
явное удивление. - Так вот: я должен проснуться достаточно скоро. Это, как
вы понимаете, не помешает нам  насладиться  интересным  полетом  и,  может
быть, испытать кое-какие приключения.  Но,  возвратившись,  я  с  радостью
передам в Производном Мире все, что вы считаете нужным  туда  сообщить.  В
отличие от многих других людей, я очень точно запоминаю то, что происходит
со мною в мире сна.
   - В этом я нимало не сомневался. Но кое-что  другое  еще  не  было  мне
ясно. И я сказал:
   - Буду вам крайне признателен, если вы возьмете на себя такую миссию.
   Он явно обрадовался:
   - Итак, считаем, что я вас уговорил?
   - Уговорили, -  подтвердил  я.  -  Но  мне  хотелось  бы  передать  вам
содержание моего  сообщения  еще  перед  тем,  как  вы  поведете  меня  по
вселенным: если там и в самом деле будет такое обилие  впечатлений,  то  я
смогу просто - ну, не забыть, но передать не так точно, как  мне  хотелось
бы. Понимаете, от  моего  сообщения  зависит,  может  быть,  судьба  очень
важного дела.
   Похоже, что он прекрасно понимал это.
   - Но вы говорили, -  сказал  я,  -  что  слышали  мой  разговор  с  тем
человеком?
   - О, лишь отдельные слова. Речь шла о какой-то девочке... и о  тигре  -
вероятно, что-то связанное с зоопарком?
   - Не совсем так. Хотите, чтобы я повторил вам все? Вы запомните?
   - Я уже обещал вам.
   - Да, совершенно верно. Тогда слушайте.
   Я повторил все, что было сказано смертнику. Он внимательно  выслушал  и
кивнул:
   - Хотите проверить, как я запомнил?
   - Не откажусь.
   Он повторил все слово в слово.
   - Прекрасно, - сказал я. - Могу ли теперь задать вопрос я?
   - Да конечно же!..
   Я  задумался  на  секунду-другую,  словно  стараясь  как  можно  точнее
сформулировать вопрос. На самом деле это время ушло у меня на тестирование
микрокона, в котором мы сейчас  находились,  и  на  произнесение  формулы.
Разумеется, не вслух.
   - Я хочу спросить вот о чем: какое Бюро вы представляете?
   Он широко раскрыл глаза:
   - Какое... что? Я не совсем понял...
   Я прекрасно чувствовал его в  этот  миг.  Он  пытался  поставить  блок;
однако он был лишь дрим-опером, и мои формулы,  на  уровне  дрим-драйвера,
были сильнее. Он тоже сообразил это, быстрота  реакции  у  него  оказалась
завидной. И он метнулся к пульту. Я перехватил его  руку  лишь  на  втором
движении; первое он выполнил - выключил искусственную гравитацию, и оба мы
взмыли в воздух, разлетаясь в разные стороны.  Включить  двигатели  я  ему
помешал, да это ему и не помогло бы: он и сам остался  бы  тут  вместе  со
мною, притиснутый ускорением к переборке, так же, как я, теряя возможность
четко мыслить и произносить формулы, а  следовательно  -  переброситься  в
другой миникон, оставив меня в разгоняющемся корабле. Хотя  не  исключено,
что он мог бы пойти и на самопожертвование: ему  наверняка  было  обещано,
что в случае его гибели в ПС (это наверняка было бы его первой гибелью  из
разрешенных трех) его обязательно вытащат  в  ПМ,  хотя  там  и  возникнут
некоторые неприятности, но поправимые: например, небольшое кровоизлияние в
мозг во время сна. Да, ему безусловно пообещали нечто в этом роде.
   "Кстати, - подумал я, - на такое дело надо было посылать,  конечно,  не
дрим-опера, но самое малое драйвера, а  то  и  Мастера.  То,  что  послали
именно этого парня, говорило скорее всего о  том,  что  Бюро,  направившее
его, было из относительно молодых и дрим-специалистов в  нем  недоставало.
Это следует запомнить. Еще пригодится".
   Но сейчас думать больше не оставалось времени:  надо  было  обезвредить
противника, пока он  не  придумал  чего-нибудь  посерьезнее,  чем  простое
отключение гравитации. У меня уже был пистолет, но  сейчас  применить  его
казалось  невозможным:  при  выстреле  он  сработал  бы,  как   реактивный
двигатель, и меня закувыркало бы и отшвырнуло скорее всего к переборке или
ударило о пульт; предугадать последствия было трудно.  Особенно  в  случае
промаха, а такая возможность никогда не исключена. Кроме того, пуля  могла
бы пробить купол; а лишиться воздуха в Пространстве Сна ничуть  не  лучше,
чем пережить то же самое в Производном Мире. Мне же приходилось заботиться
о собственных смертях: в запасе  у  меня  их  оставалось  совсем  мало,  в
предшествовавших операциях мне случилось однажды и быть убитым.
   Оставалось действовать врукопашную.
   Меня несло на заднюю  переборку,  и  я  едва  успел  сгруппироваться  и
приготовиться к броску, для чего придал  себе  легкое  вращение  в  нужной
плоскости. Выхватив пистолет  -  он  был  единственной  сейчас  достаточно
массивной вещью, какой я располагал, - я вытянул его в обеих  руках  перед
собой и стал поворачивать в вертикальной  плоскости,  тем  самым  придавая
себе обратное вращение. Противник мой  при  виде  пистолета  на  мгновение
растерялся; этот миг был моим выигрышем. Его ударило о прозрачный купол, и
парень, стараясь остановить кувыркание, отразился от поверхности и полетел
к середине рубки. Я без труда просчитал его траекторию, в  момент  касания
оттолкнулся от переборки  ногами,  одновременно  швырнул  пистолет  назад,
чтобы ускорить свой полет, и перехватил противника почти в самой  середине
рубки, в мгновение, когда он был обращен ко  мне  спиной.  Поняв  грозящую
опасность, он попытался  нанести  удар  ногами,  чтобы  отбросить  меня  в
сторону; я увернулся, но этим  движением  он  изменил  направление  своего
полета, и мне не удалось налететь на него, как я намеревался, сзади, чтобы
сгибом руки  охватить  его  шею,  угрожая  задушить  или  даже  переломить
позвоночник. Я обхватил его за грудь; он крутнулся,  но  у  меня  все-таки
получился правый полунельсон, и я начал  пригибать  его  голову  к  груди,
стараясь подтащить и левую руку.  Он  сопротивлялся,  вцепившись  пальцами
обеих рук в мою правую кисть и стараясь оторвать ее от  своей  шеи;  но  в
такой позиции руки его не могли действовать в полную силу:  они  не  могли
тянуть, но лишь отталкивали мою кисть, а это куда менее выигрышный  прием.
В таком положении мы пролетели несколько метров; грозил удар о поверхность
пульта,  и  это  могло  привести  к  большим  неприятностям:  там  была  и
клавиатура,  и  множество  тумблеров,  и  только  великому  Спящему,  чьим
сновидением все мы являемся,  известно,  что  тогда  могло  бы  произойти.
Парень оставил попытку оторвать мои пальцы и перенес хватку на мое  правое
запястье; но это тоже было не очень  осмысленным  движением.  Но  когда  я
оттолкнулся  ногой  от  нижней,  вертикальной  фальшпанели  пульта,  чтобы
предотвратить опасное столкновение, меня ощутимо  бросило  вперед,  правая
рука немного отошла от его шеи, и он вывернулся и успел даже  усмехнуться,
решив, наверное, что инициатива сейчас перейдет к нему.  Напрасно;  он  не
оценил той дуги, по какой  сейчас  пошли  мои  ступни,  -  и  в  следующее
мгновение они ударили его в лицо. В тот миг я его пожалел.
   Удар в невесомости, может быть, и теряет что-то в  своей  силе,  потому
что объект атаки не опирается ни на  что,  кроме  воздуха,  и  часть  силы
уходит на то, чтобы придать ему дополнительное  движение.  Однако  даже  в
этих условиях удар обеими ногами в лицо  срабатывает  без  осечки.  Парень
вырубился мгновенно.
   Я перевел дыхание. Руки немного дрожали, но я быстро унял свои нервочки
и выровнял дыхание. Осмотрел  парня,  переворачивая  его  в  воздухе;  еще
несколько  минут  он  наверняка  останется  без  сознания.  Я   перехватил
пистолет, циркулировавший по своеобразной ромбовидной  орбите  с  четырьмя
касаниями на каждом витке. Посмотрел  на  пульт  в  надежде  найти  нужный
переключатель, чтобы восстановить тяготение. К сожалению,  звездолет  этот
выдумал не я, а на пульте никаких табличек или хотя бы символов  не  было:
его конструктору, строителю и пилоту они не требовались. Единственным, что
мне оставалось сейчас, было - поскорее исчезнуть отсюда, предоставив парню
самому разбираться в  его  машине,  когда  он  придет  в  себя.  Я  его  с
удовольствием  допросил  бы,  конечно;  но   когда   он   очнется,   драка
возобновится, а вызвать кого-нибудь сейчас я не мог из-за своего же блока.
Снять его и остаться - рискованно: ведь в Бюро,  направившем  этого  опера
сюда, без сомнения, тоже интересовались сложившимся положением и  готовили
- или уже подготовили - подкрепление.
   Оставалось только бежать - пока кто-нибудь с той  стороны  не  перекрыл
моего блока своим, более мощным.
   "Ладно, - решил я окончательно. - Заглянем снова к Минаеву. Может быть,
придется немного обождать - ничего, потерплю.  Зато  если  противник  тоже
охотится за  Минаевым,  то,  не  исключено,  я  сумею  доставить  им  пару
неприятностей. И, в конце концов, я смогу через него передать  в  Институт
все то, что пока мне так и не удалось сообщить коллегам".
   Возвращаться по уже пройденному пути - задача не из самых сложных, если
только нужные формулы уцелели в  памяти.  У  меня  они  хранились,  как  в
швейцарском банке, и я незамедлительно стал произносить  нужные  сочетания
звуков.





   Оказалось, что шофер все-таки опередил меня, подсуетился; а может быть,
я, хорошо помня формулы, чего-то не рассчитал по времени: таблицы перевода
времен одного миникона в другие заложены в память компьютера, в голове  же
умещаются  лишь  те  соотношения,  которыми  пользуешься  часто.  Нынешние
обстоятельства к повседневным  не  относились,  так  что  пришлось  делать
кое-какие вычисления в  уме  (или  что  там  его  заменяет),  и  некоторые
неточности не исключались.
   Так или иначе, когда я снова оказался  в  землянке  на  лавке,  лесовик
Минаев уже  сидел  на  своем  месте,  прикрывая  ладонью  грудь  и  угрюмо
уставившись на что-то, чего здесь не было. Все прочее выглядело точно так,
как за пару минут до того мгновения, когда лесовик внезапно исчез, оставив
меня наедине с моими проблемами. Я решил так  потому,  что  в  руках  моих
оказалась еще недопитая до дна кружка.
   Хозяин дома посмотрел на мои ноги - и хотя на них не было, естественно,
никаких   следов   происшествия,   которое   сейчас   следовало    считать
несостоявшимся, он все же ухмыльнулся и молвил:
   - Вижу, тебе довелось побегать. Ну что же: как  там  у  вас  говорят  -
хорошо то, что никогда не кончается.
   Он вздохнул.
   - К сожалению, о жизни там, в Производном Мире, этого никак не скажешь.
   Я насторожился.
   - Что-то случилось?
   Он отвел ладонь от груди. Там обнаружилась аккуратная красная  дырочка,
какие обычно остаются после того, как девятимиллиметровая  пуля  прошивает
тебя насквозь.
   - Спасибо хоть, что не разрывной, - проворчал он.
   - Наповал? - спросил я на всякий случай, хотя все и так было ясно.
   Минаев, похоже, даже обиделся:
   - Ты что - маленький? Не соображаешь?
   - Да нет, соображаю, - проронил я невесело. - Кто?
   - Если бы я знал - этого  бы  и  не  случилось,  -  ответил  Минаев.  -
Предположения, понятно, есть. Сам можешь догадаться.
   Я усмехнулся:
   - Догадываюсь. Наши общие приятели. Для этого тебя и разбудили ни  свет
ни заря?
   Он несколько раз кивнул, все еще не глядя  на  меня.  Видно,  продолжал
переживать, что вот так под ставился, как несмышленыш.
   - Что же им - во сне совесть не позволила, что ли? Как-то не верится.
   - Да ну. Они же не уроды; помнишь, кто-то  сказал  в  свое  время,  что
совесть уродует человека? В этом смысле они прямо  красавцы.  Выродки  без
страха и упрека. А разбудили потому, что у них имелись ко мне вопросики.
   - Которые, как я понимаю, так и остались без ответа?
   - Говоришь лишние слова. Ответики я сохранил для тебя.
   - Спасибо.
   - Кушай на  здоровье.  Вообще  -  поскольку  я  перешел  на  постоянное
пребывание  в  ПС,  могу  на  какое-то  время  откомандироваться  в   твое
распоряжение.
   - Принято. Выражаю тебе сочувствие; хотя в конце  концов  ведь  все  мы
здесь окажемся. Разве здесь так уж плохо?
   - В той жизни тоже были свои хорошие стороны, - грустно усмехнулся  он.
- Но на эту тему будем полемизировать, когда ты тоже отметишься  тут,  как
постоянно сущий. А пока - введи меня в курс: что ты еще успел,  пока  меня
там убивали?
   Я изложил ему вкратце: о Бориче, трубке, моем космическом  полете  -  в
общем, обо всем, что  успело  со  мною  приключиться.  Но  особо  детально
остановился на визите на квартиру Груздя. Точнее - о том, что я там увидел
и чего увидеть не удалось. Происшествие в постели, как я полагал, никакого
отношения  к  поискам  Груздя  не  имело,  что  же  касается  визита  двух
вооруженных, то о нем я рассказал достаточно подробно.
   Минаев прищелкнул языком:
   - Значит, они тоже сообразили, что и где искать.
   - Что, по-твоему, они хотели найти?
   Он только пожал плечами:
   - Совершенно ясно: им, так же, как нам с тобой,  нужно  было  выяснить,
что  же  такого  он  увидел  во  время  последнего  нормального  выхода  в
Пространство Сна.
   - Ты считаешь, это так важно?
   - Сам подумай. Он совершенно спокойно уходит в ПС, возвращается  оттуда
сам не свой и следующей же ночью  уходит  надолго.  И  при  этом  исчезает
скорее всего по собственному желанию.
   - Почему ты так решил?
   - Ну, что он наутро был не в себе, я увидел сразу, как только он сел  в
машину. Знаешь, личные шоферы знают о своих  хозяевах,  наверное,  больше,
чем даже жены... Да не наверное, а точно. Так вот, он был сам на  себя  не
похож. За дорогу ни слова не сказал - а обычно разговаривал охотно; только
вздыхал, словно по покойнику. И выглядел - что называется,  краше  в  гроб
кладут. Даже три года назад, когда - помнишь, наверное - ему прикрыли  все
источники кредитования, - и тогда он переживал, конечно, но до такого было
далеко. Дома у него, судя по всему, все было в порядке  -  насколько  дома
вообще бывает в порядке. Вот я и делаю вывод: причина -  в  том,  что  ему
удалось - иди пришлось - увидеть в Пространстве Сна.
   - Это еще не значит, что он ушел по своей воле...
   - Ты же сам сказал только что: все данные о себе  он  уничтожил,  подав
команду с домашнего компьютера. Никто другой не смог бы сделать этого.
   - Ну я же взломал.
   - Ты! Ты это сделал в ПС, но он-то подал команду наяву - а в это  время
вряд ли кто-нибудь другой  мог  находиться  у  него  дома  и  командовать.
Вероятно, он сделал это вечером - вернувшись домой из офиса.
   - Постой, постой... - прервал я. - Не знаю, когда  он  это  сделал,  но
файлы стерлись, когда его в Производном Мире уже не  было.  Это  возможно,
только если программа  была  задана  примерно  так:  уничтожить  в  случае
попытки загрузить. Вряд ли это случайно.
   - Что это, по-твоему, значит?
   - То, что он, уходя, вовсе не был уверен, что так задержится. А вернись
он вовремя или  даже,  скажем,  на  вторые  сутки  -  никто  не  начал  бы
заниматься этим всерьез. Значит...
   - Значит?
   - Значит, ему нужно было прежде в чем-то убедиться - и уж тогда принять
окончательное решение: возвращаться или нет. То есть ему, вероятнее всего,
нужно было еще раз встретиться с теми, с кем он виделся там накануне,  или
же побывать там, где он тогда побывал. Что-то уточнить, предположим... Вся
беда в том, что мы не знаем - где и с кем он встречался и о чем у них  шел
столь серьезный разговор. А искать наугад здесь, в Пространстве Сна, - сам
понимаешь, дело практически - да и теоретически - безнадежное. Как найдешь
неизвестно кого? Это даже не черная кошка в темной комнате...
   Минаев поднял руку,  словно  приглашая  меня  умолкнуть,  чтобы  что-то
услышать. Я повиновался.
   - Ага... - пробормотал он. - Ага... Ну а почему бы и нет?..
   - Ты о чем?
   - Ты сказал: искать наугад в Пространстве Сна...
   - Где же еще?
   - В том-то и дело... Ты же профессионал - мог бы и сам  подумать.  Что,
если это был наведенный сон?
   Я призадумался. Наведенный сон? Пожалуй, не самая плохая мысль.
   Наведенный сон - это значит, что в Пространстве Сна вы попадаете  не  в
какую-то из действительно существующих там  бесчисленных  ситуаций,  но  в
имитированную, специально сконструированную для того, чтобы показать  вам.
Причем ситуация создается так, чтобы она обладала всеми признаками реала -
то есть эпизода  ПС,  которому  предстоит  в  дальнейшем  реализоваться  в
Производном Мире - стать, как говорится, фактом. Внешне это как две  капли
воды похоже на  то,  что  мы  называем  вещим  сном;  на  самом  деле  это
фальшивка, подделка - но весьма искусная,  так  что  человек,  не  имеющий
хорошего  профессионального  опыта,  искренне  поверит  в  то,   что   ему
действительно удалось заглянуть в предстоящее. И, естественно, сделает для
себя именно те выводы, к которым его и хотели привести.
   Если это так и было, то Минаев прав:  тогда  исполнителей  надо  искать
прежде  всего  в  Производном  Мире.  Потому  что  наводка,  давление   на
подсознательную  область  совершаются  именно  там;  там  вам,  фигурально
выражаясь, продают билеты и усаживают на место в кино, а  уж  смотреть  вы
будете, понятно, сами...
   - Интересная мысль, - осторожно проговорил я.
   - Я тоже так думаю. Теперь дело  за  тобой.  Я,  как  ты  понимаешь,  с
Производным Миром уже никак не связан...
   И он невольно вздохнул. Но тут же усмехнулся и добавил - скорее  всего,
чтобы не наводить лишнего уныния:
   - Если поспешишь - успеешь на мои похороны там, в яви.
   - Да, - согласился я. - Но и для меня это  не  так  просто,  как  может
показаться.
   Он наклонил голову к плечу, ожидая продолжения.
   - Предположим, - сказал я, - в Институт сообщить  можно,  хотя  курьера
пока найти и не удалось, но попробуем напрямую: моя подкорка,  надеюсь,  в
состоянии передать им достаточно членораздельно хотя бы не  очень  сложные
понятия. Однако Институт, к сожалению, сам ничем помочь  не  сможет:  наши
возможности в мире яви ничтожны.
   - Ты же говорил, что СБ...
   - Да. Но связь с СБ идет через того парня, о котором я тебе,  по-моему,
рассказывал.
   - Капитан... как его там?
   - Халдей. Но его - я убежден - ведут  те  же,  кто  сделал  наводку  на
Груздя. И вовлечь его - то же самое, что напрямую доложиться им.
   - Ты говорил, однако, что он помог тебе слинять.
   - Но так, чтобы не засветиться перед ними. Видимо, они его контролируют
и, значит, имеют над ним какую-то власть. Спокойнее было бы не рисковать.
   - А обойти его нельзя? Выйти сразу на начальство?
   - Может быть. Тигр с командой  так  и  сделал  бы  -  если  бы  я  смог
пересказать ему все, о чем мы тут толкуем - слово за словом. Если бы сумел
убедить его логикой... А так - он будет иметь дело всего  лишь  с  записью
импульсов подсознания,  а  в  этом,  могу  сказать  откровенно,  и  лучшие
дешифровщики и интерпретаторы иногда плетут такую чепуху...  Тут  ведь  ни
логики, ни математики, а если она и есть, то какая-то,  какой  мы  еще  не
владеем. Из таких записей нельзя делать однозначных выводов. Как с Боричем
мы словили бабочку: нам показывали, что он пьян вдребезги, и все прочее, а
на деле - он мне рассказывал уже тут - ничего такого  не  было...  Словом,
здесь еще надо думать. Но это все - дело второе. А первое -  где  все-таки
Груздь? Как выйти на след?
   - Узнать, что он видел и слышал в том выходе - только и всего.
   - Легко сказать. Только кто нам в этом поможет?
   - Мы сами, - сказал Минаев. - Больше некому. Надо  рассуждать.  Другого
пути просто нет.
   - Согласен. Рассуждаем. Начинай: ты его лучше знаешь.  Для  меня  он  -
только звуки.
   - Поехали. Итак, общая обстановка: предстоит пуск завода и сразу  же  -
массовая атака на международный рынок, запуск колоссальной рекламы, выброс
на биржу акций новой компании - словом, шум на весь мир. Шансы на успех  -
девять к одному. Так?
   - Насколько могу судить, соответствует.
   - Он сам уверен в победе. Он ее хочет. И не просто ради честолюбия  или
любви к науке или бизнесу. Он - личность  творческая.  Так  сказать,  если
надо вытаскивать из грязи машину, засевшую по дифер, он не станет  толкать
ее; он немного подумает и найдет - или на месте  сделает  из  ничего  -  и
трос, и лебедку - все, что нужно. И вытащит. Что касается  его  будущей  -
предполагаемой - деятельности во всех направлениях, то  у  него  все  было
продумано до последнего. Мысленно  он  уже  пришил  последнюю  пуговицу  к
мундиру последнего солдата. Так?
   - Судя по тому, что я узнал за эти дни, - так. Я, правда,  раньше  всей
этой музыкой не очень-то интересовался: в  Институте  о  Грузде  почти  не
говорили, да и большая часть моего времени прошла не там, а здесь,  в  ПС.
Но, насколько я улавливал - все обстояло именно так.
   - Верно. Пошли дальше. И вдруг накануне решающих дней он все бросает  и
исчезает - туда, где,  по  его  убеждению,  найти  его  будет  практически
невозможно.  Заметь:  он  не  высказывает  никаких  сомнений,  ничего   не
отменяет, не отказывается от борьбы; он просто исчезает. Почему?
   - Хотел бы я знать.
   -  Не  ты  один.  Но  смотри.  Все  его  планы  и  намерения  во  время
подготовительной кампании не раз публиковались,  пусть  и  не  в  открытой
печати, туда попадали какие-то клочки,  -  обсуждались,  критиковались,  -
словом, обсасывались со всех сторон. Кое-что он потом подправлял,  но  это
были мелкие детали. Следовательно, чего он не мог ни увидеть, ни  услышать
- это доказательств того, что его программа ошибочна, что она не  годится.
Логично?
   - Вроде бы да.
   - Мало того. Ты же знаешь, должен знать: если он сходит с  дистанции  -
поскольку все люди в Производном Мире смертны,  -  то  первый  кандидат  в
руководители проекта и президенты компании...
   - Сысоев? Его зам по науке?
   - Ну и аналитик из тебя... Сысоев - второй, а  первый  -  это  Зурилов,
тот, что свалился с сердцем, когда узнал, что Груздь не просыпается. Да ты
слыхал, наверное... Директор головного института, практически чуть  ли  не
соавтор проекта...
   - Ну черт с ним. Так что он?
   - Я о том, что Зурилов, заняв место руководителя, станет  проводить  ту
же самую программу Груздя - просто потому, что лучшей нет. Так что  с  его
программой все в порядке. И не  какие-то  просчеты  в  ней  заставили  его
сбежать.
   - Принято. Что еще могло? Здоровье?
   - Давай посмотрим. Допустим, ему показали, как через небольшое время он
в страшных мучениях умирает от какой-нибудь особой  пакости:  ну  там  рак
чего-нибудь, СПИД, есть и другие прелести... А болезнь эта возникает то ли
вследствие перенапряжения, ненормальных усилий на новом  посту,  то  ли  в
ситуации,  которой  ему  на  этой  работе  никак  не  избежать.  То   есть
предлагается выбор: отказ от  этой  деятельности  -  или  скорая  и  очень
неприятная смерть. Может он в такой ситуации скрыться?
   - Зачем? Достаточно просто  получить  заключение  врачей  -  и  уйти  в
сторонку, что называется, не теряя лица, вызывая всеобщее сочувствие и все
такое.
   - Сейчас-то он здоров еще - кто же даст ему такое заключение? Не  может
же он сказать: мне вот приснилось, что я... - и так далее. Вот  тогда  над
ним начнут смеяться - и доживать свой век  ему  придется  не  во  всеобщей
любви и уважении, а в  обстановке  иронии  -  чтобы  не  сказать  хуже.  И
доживать долго: отойдя от этих дел, он ведь и не заболеет!
   - М-да, тут не сразу и ответишь. Ты сам веришь в такое?
   - Откровенно говоря  -  не  очень.  Насколько  я  его  знаю,  он  таких
предсказателей послал бы о-очень далеко. Потому что естественный для  него
ход мысли был бы таким: я начну, запущу, раскручу, - а там, если  петух  и
клюнет, будет кому перехватить и продолжить: самое трудное и важное всегда
- первые обороты, первые результаты. Мотор чаще всего глохнет  именно  при
трогании с места, а не на скорости.
   - Ну а если, - сказал я, раздумывая, - это относилось не к  нему,  а  к
кому-то из его близких? К жене, детям...
   - Угроза болезнью?
   - Не обязательно. Угроза смертью, например. Ему могли показать, как это
произойдет в действительности, - и он поверил... Ты не  забывай,  что  те,
кто очень хотел - и  хочет  -  подставить  ему  ножку,  чувствуют  себя  в
Пространстве Сна не хуже нас с тобой и во сне могли показать ему все,  что
угодно.
   - И все же - это не в его характере. Он не поддался бы. Он  упрям  и  в
себе уверен. Решил бы, что примет меры  безопасности,  -  и  продолжал  бы
делать дело.
   - Хорошо, допустим. Тогда - что  же  могло  заставить  его  вот  так  -
скоропалительно,  без  предупреждений   и   объяснений   -   исчезнуть   в
Пространстве Сна?
   - А черт его знает, - сказал Минаев хмуро. - Давай подумаем еще. Что-то
ведь должно быть!
   - Должно, конечно, - сказал я. - Только ведь мы с тобою не солдаты. Это
солдат спит, а время идет - в его пользу; для нас оно спешит во вред. Там,
в Производном Мире. Я предлагаю вот что: принять как" данность, что у него
была серьезная причина скрыться именно так, как он это сделал. И думать не
над тем - почему он ушел, а над тем - куда.  Куда  мог  он  уйти  с  таким
расчетом, что его не найдут, хотя и будут искать? Как ты  полагаешь  -  он
знал о нашем Институте? О его занятиях?
   - Ты говорил - СБ о вас информирована?
   - Как выяснилось - в общем, они в курсе. Хотя в деталях и путаются.
   - Тогда было известно и ему. СБ, как ты понимаешь, его охраняла, словно
лучший бриллиант российской короны, а кое с кем из них он  просто  дружил.
Как я - с их шоферами...
   - Значит, он наверняка догадывался, что к его  поискам  привлекут  нас.
Куда мог он надеяться сбежать от нас так, чтобы даже мы его не нашли?
   - Это ты у меня спрашиваешь? Я жду, что ты Сам и ответишь.
   Пришлось немного подумать. Первым снова заговорил Минаев:
   - Постой. Мы с тобой как-то, не сговариваясь, встали на  точку  зрения,
что его не похитили, что он скрылся сам. А к чему  же  тогда  вся  хренова
драматургия? Стреляют в тебя, убивают меня, это  что  -  нам  привиделось?
Тебя, как ты рассказывал, к тому же еще и насильно затянули в ПС,  и  даже
хотели утащить в какую-то галактику...
   - Здесь нет противоречия. Ушел-то он формально сам, но его к этому,  по
сути, вынудили. Той самой наводкой сна, с которой мы начали. А что до  нас
- все понятно: мы ведь намерены его вернуть, а они не  желают,  чтобы  это
получилось. Или хотя бы - чтобы нашли его  далеко  не  сразу.  И  идут  на
крайние меры. Но тут есть какая-то несообразность. Мы сами с тобой  только
что решили, что и без Груздя программа  его  продолжится.  Выходит,  не  в
программе дело? Что же другое могло  заставить  кого-то  действовать  так,
чтобы устранить - ты сам сказал - не программу, а лично Груздя.  На  какие
мысли это наталкивает?
   - Возможно, кто-то из конкурентов хочет просто  переманить  его?  Может
существовать такая версия?
   - Во всяком случае, звучит правдоподобно.
   - Ладно, запомним. Стычка политико-экономических кланов? Ну а почему бы
и нет? И не такое бывает в России...
   Похоже, Минаеву роль детектива понравилась; я постарался вернуть его  к
основной теме.
   - Где он, вот что сейчас важно. Где? Где может быть самое надежное  его
укрытие? Я ведь пытался именно это понять, когда шарил в  его  кабинете  и
спальне. Не понял. Может, у тебя лучше получится?
   Он почесал в затылке и пробормотал:
   - Черт, меня там не было... Я же в яви  туда  являлся  каждый  день,  и
кабинет знаю, как собственный сортир, - сразу заметил бы, что так и что не
так. С компьютером я, понятно, не справился бы - это не моя специальность.
Ну, трубку ты опознал - это твоя взятка. А вот  что  касается  книг...  Ты
хоть названия внимательно смотрел?
   - Старик, - оскорбленно сказал я. - Ты меня за губошлепа принимаешь? Я,
между прочим, в ПС бывал побольше твоего и ремесло знаю.
   - Ладно, ладно, - примирительно пробормотал он. -  Извини.  Это  я  все
никак с досадой не могу совладать. Надо  же  -  так  залететь...  Как  раз
тогда, когда стоило бы порезвиться там, наяву... Все, кончил ныть, поехали
дальше. Значит, книги. А детскую библиотечку там помнишь - в  самом  низу,
слева, с краю?
   - Как сейчас вижу, - еще  раз  подтвердил  я,  накоротке  сверившись  с
памятью. - Была там, я же говорил, пара-тройка детских книжек.
   - Помню, что говорил. А поименно назвать можешь?
   Я поднапрягся.
   - Так... Автор - Рони-старший, название потом  вспомню,  что-то  там  о
первобытных мальчиках... Постой, постой!..
   - Что-то нашел?
   - Именно нашел, самое точное слово. Книжку вроде  этой,  о  первобытных
людях, - кью-книжку, понятно - я нашел здесь, в ПС,  совершенно  случайно,
еще до того, как началась операция по Груздю. Нашел, между прочим,  где-то
в каменном веке. Напрашивается вывод: он там уже побывал. Может быть,  это
его след я там и видел. Если бы знать  тогда  -  я  бы  его  очень  быстро
разыскал. Получается, что он побывал в мире этой книжки...
   - В десятку. Ты и правда что-то можешь. Ну, теперь  это  уже  вчерашний
день: он был там, ушел - и навряд ли еще вернется. Какие  еще  книжки  там
были? Вспомни хоть одну!
   Для ответа мне не пришлось напрягаться:
   - Мушкетерская серия, понятно. Что удивительного: она и у меня дома  до
сих пор на полке стоит. А вот третью я забыл - название. Что-то  там  было
на античные темы. Мифы, может быть? Нет, не приходит в память...
   - На этом пока тормозим. Значит: что известно нам с тобой в сумме?  Что
пошел он, судя по твоему рассказу, в  детские  края  -  как  только  сумел
оторваться от тех, кто его выманил. Усек мысль?
   -  Естественно,  -  подтвердил  я.  -  Скорее  всего  человек,  наскоро
укрывшийся в Пространстве Сна и не желающий, чтобы его  там  нашли,  будет
стремиться попасть - из быстродостижимых точек -  либо  в  семейный  круг,
потому что туда улетаешь как бы автоматически, это всегда первая остановка
в ПС; но это как раз то место, где его будут искать прежде всего...
   - Ага.
   -  А  второе  по  простоте  достижения,  без  всяких  формул,   которых
большинство людей просто не знает, - это  мир  прошлого,  который  кажется
человеку еще и  наиболее  привлекательным.  Мир  детских  книжек,  любимых
героев, сказок - в этом вот роде.
   - Да. Но только...
   - Да подожди! С тобой только дерьмо есть - все изо рта  выхватываешь...
Вот  именно  -  но  только!  Сначала  он,  как  полагается,   попадает   в
ПС-реальность,  то  есть  в  тот  кусок  прошлого,  некогда  действительно
существовавший, о котором он мечтал. Но там его хватает ненадолго,  потому
что реальность  всегда  примитивнее  и  грубее  книжек;  быть  первобытным
мальчиком не столько романтично, сколько голодно, холодно, страшно, комары
едят  и  вши  кусают.  Хорошо  быть  королевским  мушкетером  -  но   наши
современники  как-то  отвыкли,  скажем,  от  того,  что   на   них   утром
выплескивают ночные горшки с верхних этажей. Ну и так  далее.  Реальность,
пусть и во сне, очень быстро перестает нравиться - по себе знаю...
   - Да кто этого не знает!
   - Те, кто там не бывал. И вот человек начинает менять обстановку: иными
словами,  создает  свой  микрокон  -  тот  же  мир,  но  таким,  каким  он
представлялся по книгам: где и  голода  не  бывает,  и  насекомые  обитают
исключительно добропорядочные, отнюдь не паразиты, и дерьмо  не  падает  с
неба, и помыться можно вовремя и с мылом - в общем, маленький персональный
рай.
   - Хорошо изложено. Я ведь и сам, пока вот этот уголок себе не отгрохал,
натерпелся  тут  всякого  -  даже  вспоминать  неохота.  Ну  вот,  значит,
обстановку в целом ты представляешь. А выводы?
   - Искать его нужно сейчас - начиная с первого из  этих  трех  миров.  В
царстве первобытных племен. Все-таки остается возможность, что  он  создал
там свой микрокон. Не найдем там - доберемся до Эллады. И уж  в  последнюю
очередь поищем его во Франции послегенриховских времен.  Но  он  и  оттуда
сбежит, думаю, достаточно быстро.
   - Но это будут не реальные миры, а им самим созданные?
   -  Сперва  он  станет   задерживаться   в   каждом   макроконе.   Чтобы
разочароваться, всегда  требуется  какое-то  время.  В  том,  что  любишь,
разуверяешься не сразу. И есть еще одно соображение, -  сказал  я.  -  Как
правило - сужу по опыту нашего  Института  -  такой  собственный  микрокон
создается территориально  в  пределах  того  макрокона,  который  оказался
неуютным; это, так сказать, выгородка из него. Да ты  наверняка  ведь  все
это знаешь не хуже меня.
   - Н-ну, может быть, - улыбнувшись, согласился он.
   - Так что задача в следующем: навестить  каждый  из  оставшихся  миров.
Согласен?
   - Постой, - придержал он меня. - А вероятность ухода в будущее? Ведь та
встреча, в которой мы так и  не  разобрались,  произошла  вероятнее  всего
именно в будущем - или в наших-временах, но с людьми оттуда...
   - Скорее всего да; но там для него не нашлось ничего приятного, раз  он
после той встречи и сбежал. Кроме того - какое же там  для  него  убежище?
Искать укрытия в будущем - это для тех, кто в Производном Мире  увлекается
фантастикой. Но у Груздя ни одной такой  книжки  не  было.  Я,  во  всяком
случае, не видел. А ведь приспособиться к мирам, уже существовавшим в яви,
куда проще: помогает память предков. А в  будущем  не  поможет  ничто.  Во
всяком случае, я так думаю.
   - Я тоже.
   - Учти к тому же: может  быть,  он  и  обладает  определенной  свободой
действий в Пространстве Сна, но все же до  профессионалов  ему  далеко.  А
макроконы будущего принимают нас неохотно.
   - Кстати: почему это так, по-твоему?
   - Ну, - проронил я не очень уверенно, - скорее всего, не  хотят  нашего
проникновения  в  технику  реализации  эпизодов  ПС,  иными  словами  -  в
конструирование того, что мы  называем  реальным  будущим.  Вот  почему  я
думаю, что ему очень непросто было бы пробраться туда.
   - Но ведь существует не только всеобщее будущее, не только. Речь  может
идти - и чаще всего идет -  о  собственном  будущем;  это  характерно  для
людей, которые свое личное будущее усердно  строят.  Посещение  созданного
ими во сне персонального будущего - такого, каким его хотелось бы  видеть,
- помогает человеку еще более энергично бороться за него в яви.  А  Груздь
как раз из таких, в этом можешь мне  поверить:  я  его  три  года  вожу...
вернее, возил.
   - Верно. Но  конструкции  будущего  очень  неустойчивы:  их  приходится
создавать только из своей фантазии, а ведь мир прошлого строишь,  опираясь
на историю, книги, картины...
   - Это-то так, безусловно... Ну что же: значит, путь - в миры  прошлого.
Будь по-твоему. Только боюсь, что туда тебе придется  шагать  одному.  Без
меня.
   Это было неприятным сюрпризом.
   - Что так?
   Минаев пожал плечами:
   - Проще всего попасть туда, вернувшись в Производный Мир,  в  эту  твою
контору - оттуда пускай они нацелят тебя как следует, раз-два - и  ты  уже
на месте. А мне, сам понимаешь,  после  всего  происшедшего,  там  уже  не
бывать. Я только здесь, в ПС, могу передвигаться.
   - Прости, - сказал я после паузы. - Забыл. Но здесь мне без тебя просто
не обойтись. Так что ты  хоть  не  укрывайся  так,  чтобы  тебя  потом  не
отыскать было. С другой стороны, если от  тебя  хотели  получить  какую-то
информацию, то и здесь будут охотиться.
   - Да я понимаю: здесь это как-то не воспринимается - тут все  мы  равно
живы. И все-таки, такие вот дела.
   - М-да. - Я быстро соображал, изъясняясь пока  что  лишь  междометиями,
уставившись в земляной пол. - Угу. Так-с... Ага.





   Я повернулся к нему.
   - Разве отсюда мы не можем туда попасть? Континуум-то наш  собственный.
Ну-ка! Думай! У меня  все-таки  есть  кое-какой  опыт  в  проникновении  в
макрокон палеолита...
   Я решил, что пришла пора говорить  решительно  и  твердо.  Пока  он  не
поднес мне еще каких-нибудь неожиданностей.
   Он откликнулся:
   - Есть, не спорю. Но - в медленном, плавном, постепенном  передвижении.
А если мы хотим достичь желаемого - должны действовать быстро.  Учти:  нам
до того макрокона очень неблизко. Очень.
   - Где мы сейчас находимся? Свое-то местоположение ты знаешь?
   Он пожал плечами:
   - Вопрос серьезный. Не знаю только, как на него ответить. Как я называю
это место - для тебя лишь звук пустой, у вас ничего такого не сохранилось,
а в этих временах география еще не написана, да и не сказано,  что  вообще
когда-нибудь напишется здешняя история  с  географией.  Мы  ведь  с  тобой
сейчас - в нереализованном прошлом, а оно порою отличается от реала весьма
круто. Как же я тебе растолкую?
   - Да очень просто. Для начала нарисуем хронографическую карту  -  чтобы
найти общие точки с реализованным временем. Потом...
   Он прервал меня:
   - Не получится. Нет таких точек. Поверь.
   Я призадумался. И сказал:
   - Ну тогда  придется  вернуться  к  примитивной  географии:  уж  там-то
совмещение наверняка возможно. Вот смотри...
   Я, привстав, подобрал у очага прутик и на земляном  полу  нарисовал  по
памяти очертания Евразии - неточно, разумеется, но  узнаваемо.  -  Вот  на
этом и укажи - хотя бы примерно. - И я протянул прутик Минаеву.
   Тот посмотрел на чертеж, насмешливо сощурившись.
   - Это что же ты такое изобразил?
   - Да ладно притворяться, господин туземец, - сказал я. - Карты мира  не
видал?
   - Может, это и похоже на тот свет, в котором мы обитаем... или  обитали
в Производном Мире. Но оттуда я ушел. А ты оказался в моем. Он - вовсе  не
такой...
   Лесовик взял наконец прутик и рядом с моей  картой  уверенно  изобразил
другую: круг - и в нем совсем иные очертания.
   - Вот он, мир. И в нем могу указать тебе точно. Только сам видишь  -  с
твоим он плоховато совмещается.
   И в самом деле, общего было мало: не Европа и не Азия, а  некое  блюдо,
окаймленное горами, ближе к центру - равнины, а в средней  части  -  нечто
продолговатое: море? Средиземное?
   - Допотопные представления, - невольно вырвалось у меня.
   - Неужели? - На этот раз в голосе лесовика была явная  насмешка,  и  он
даже не пытался скрыть ее. - Выходит, до сих пор  я  с  тобой  только  зря
время  терял  -  хотя  и  хвалишься  ты,  что  ремеслом  хорошо  владеешь.
Ремесло-то, друг  Остров,  -  еще  не  искусство,  так?  Никак  не  можешь
уразуметь простой истины: тот мир,  явный,  там  и  остался,  где  мы  его
покинули, а тут - совсем иное бытие, другой мир, прости уж  -  живем,  как
умеем. Явной меркой здесь ничего не измерить, поверь  на  слово.  Вы  ведь
там, у себя в Институте, только в теории знаете, что здесь, в Снах,  миров
существует столько же, сколько есть чисел в  математике,  -  то  есть  так
много,  сколько  можно  вообразить.  Всякий  мир  -  плод  творчества,   а
творчество и есть - фантазия. Так что... Но зря я это тебе сейчас  говорю:
не готов ты еще. Твое воображение замкнуто  в  небольшом  пространстве,  а
настоящее - то, что творит миры, - включает в свое пространство все  сущее
- и еще место остается.  Только  тебе  надо  головой  о  множество  стенок
побиться, раздвигая этот твой  шарик...  Думаешь,  разбегание  Галактик  -
чистая физика? Да нет, это просто отражение другого действа  -  расширения
духа, каждого в отдельности - и всеобщего вместе... Ну как - дошла до тебя
хоть малость?
   Я был вынужден медленно покачать головой.
   - Слушай, Минаев... ты кто: в самом деле шофер Груздя? Или?..
   Он усмехнулся:
   - Тайна сия велика есть. А многия знания, как ты помнишь, таят  в  себе
многия печали. И, кстати, к делу это совершенно не относится. Как  древний
мир, в котором мы сейчас хотим найти  следы  Груздя,  выглядит  -  я  тебе
изобразил. Если там вытянем пустышку, то, как мы  уже  говорили,  придется
перемещаться уже в иную систему, в эпоху Луев. А пока - вот туда,  куда  я
показал. Не веришь? Ладно. Хочешь убедиться?
   - Командуй, - позволил я, без особой радости, впрочем.
   - Приступаю. Готовимся к  переходу.  Только  переход  будет  не  совсем
обычным, не таким, к каким ты привык - из одного миникона в другой  в  том
же макроконе, или, самое большее, на соседний уровень. Сейчас  ситуация  в
обозримом Пространстве Сна такова, что нужный  макрокон  находится  отсюда
дальше, чем тридцатый век. И если мы хотим успеть  вовремя,  нам  придется
пролететь через целых четыре слоя: два - туда, и еще два - обратно,  чтобы
попасть в нужный миникон, но уже совсем в  других  координатах.  Ладно,  я
лучше объяснять вообще не стану, не то  у  тебя  голова  кругом  пойдет...
Скажу только: даже при таком варианте я не уверен, что нас  не  попытаются
перехватить. Но уж если пойдем обычным ходом - наверняка в нас вцепятся, а
если и доберемся, то опоздаем наверняка. Это нужно понимать.
   - Ну, кое-что мы и сами уже поняли! - не утерпел я, чтобы не возразить.
   - Мало еще поняли. Так что предстоит тебе поработать изрядно. Однако не
сразу. Придется, пожалуй, повоспитывать тебя немножко - не то какой-то  ты
в душе... слишком взъерошенный. Да, так и быть. Ну а пока - спокойной тебе
ночи, дример Остров... Не забудь: переход будет  серьезным,  по  программе
"Хождение за четыре уровня". Дай волю подсознанию,  не  упирайся,  иди  за
независимой памятью - и все обойдется лучшим образом...
   Откровенно говоря, мне стало чуть страшновато. Даже "падение в бездну",
которое  произошло  у  канувшего  неизвестно  куда  Веника,  -   испытание
нелегкое. Недаром и самым опытным из дримеров приходилось пользоваться  им
очень редко - и воспоминания о нем ни у кого не  оставались  приятными,  в
том числе и у меня - скорее всего, из-за того липового астронавта.  Но  по
сравнению с перебросом через четыре уровня "падение в  бездну"  -  детские
игрушки. Так думал я, хотя сам этот процесс  представлял  себе  достаточно
смутно. Не то чтобы мне не приходилось раньше переходить через уровни.  Но
тогда у меня было времени навалом, и я медленно одолевал их, ступеньку  за
ступенькой. Это было несложно. Тут предстояло совсем другое.
   Из теории я знал,  что  такой  перелет  основывается  прежде  всего  на
усиленной работе генетической памяти. Но перенапряжение ее,  как  правило,
не сходит с рук.
   И крайне нелегко и опасно - дать волю подсознанию, совершенно отключить
рассудок...
   Но - пусть будет так, раз уж без этого нельзя.
   Похоже, Минаев  догадался,  что  мне  стало  не  по  себе.  И  поспешил
успокоить:
   - Это не сейчас. Остров. Мы и так сидим глубоко в минувших  макроконах,
и отсюда до Эллады доберемся, как  говорится,  своим  ходом.  А  вот  если
оттуда придется срочно перебрасываться к мушкетерам - нам  без  прыжка  не
обойтись. Но это когда еще... А сейчас  делай  все  так,  как  ты  умеешь.
Переход на один уровень.
   Я кивнул. Это я умел.
   Расслабление. Медитация... Огонь в очаге погас сразу,  словно  на  него
плеснули водой, хотя никто  и  не  дунул  даже;  но  тепло  от  очага  еще
ощущалось.  Я  и  сам  почувствовал,  что  сон  валит  меня  на  лавку,  и
сопротивляться  больше  не  было  сил.  Мысли  затухали,  душистый  воздух
обволакивал, проникал внутрь, баюкал.  В  темноте  я  успел  еще  пошарить
вокруг себя, нащупал рядом такую же попону, как та, что  была  у  Минаева,
даже  не  удивился,  -  натянул  ее  на  себя,  окончательно  согрелся   и
рассчитывал уйти в  очередной  отрыв,  чтобы  как-то  ускользнуть  от  уже
порядком надоевшего мне наставника. Что бы он там ни говорил, я  продолжал
считать, что справлюсь  в  любой  обстановке:  когда  подсознание  выходит
из-под контроля  заученных  уверенностей,  оно  способно  -  размышлял  я,
отключаясь, - разобраться со всем, с чем бы ни встретилось. Но  ничего  не
получилось: никакой свободы не было, подсознание не стало управлять  мною,
наоборот - кто-то сторонний овладел им, стер все мои  намерения,  отключил
способность контролировать окружающее, на обычном языке это означает,  что
я спал без снов, дух мой был скован каким-то образом и ощущал лишь, что  я
сплю, и спит каждое дерево, но и на земле, и в кронах идет  ночная  жизнь,
возникают и гаснут шорохи, одно уничтожается, другое возникает, и  никаких
тайн во всем этом не существует для всякого, способного видеть, слышать  и
верить увиденному и услышанному.
   Потом я все-таки вошел в мир ощущений -  и  с  новым  приступом  страха
понял, что то была лишь подготовка, вводная часть, а настоящий  переход  в
тот макрокон, куда тащил меня Минаев, начнется только сейчас.





   Узкая, прямая полоса дороги, черные скалы, щупальца  песков,  обиженное
ворчание мотора...
   а перед этим: светло-зеленая комната, датчики, приборы,  врачи,  тесты,
беседы...
   а перед этим:  пляж,  море,  скольжение  на  гребне  волны,  набегающий
берег...
   а перед этим: лес, золотые сосны, шуршание игл,  заросли  папоротников,
неразличимо промелькнувшее существо...
   А перед этим: да, у вас  феноменальная  память,  но  никаких  признаков
математического мышления, здесь вам не найти себя - кабинет, стол,  дверь,
коридор...
   А до этого: ты странный человек, кажется, ты  можешь  существовать  где
угодно и среди кого угодно - ты весь в себе...
   а до этого: обширная заснеженная пустынная площадь, вечер, и двое тащат
меня под руки, ноги бессильно царапают снег. - Почему ты сделал это? - Мне
не нравится этот мир, я хотел уйти из него...
   а до этого: широкий диван, на нем лежит книжка, я стою  на  коленях  на
полу, локти на диване, подбородок на  ладонях.  -  Это  уже  вторая  книга
сегодня, внучек, надо же поесть. - Ну, дай хлеба с сыром...
   (Надо остановиться, может быть, пора уже? Но не могу почему-то. Несет!)
   А прежде было: траншея, шинель измазана глиной, под  ногами  вода  и  в
сапогах вода,  сзади,  с  закрытой  позиции,  бьют  трехдюймовки.  -  Ваше
благородие, ваше благородие!.. -  Вижу,  Тарасенко.  По  пехоте,  в  пояс,
длинными очередями, с рассеиванием по фронту!..
   Память все ускоряется и яснеет. Неужели все это  происходило  со  мной?
Нет, но - да. Так или иначе, я это вспоминаю, проваливаясь все глубже, все
ниже  с  поверхности  Первого  слоя  Пространства  Сна  и   Времени   Сна,
воспоминания не приходится более принуждать,  они  возникают  сами  собой,
легко, как пузырьки на поверхности новогоднего бокала.
   Это - я. И это - я. И там, еще раньше...
   А прежде было: хлеб не сжат, колосья склонились, спутались,  наполовину
осыпались уже. Неширокая тропа. Иду по ней в  тяжелых  от  налипшей  глины
сапогах, длинноостые колосья цепляются за полы. - Батюшка, куда же вы, там
мор! - Оставь, сын мой: меня там ждут...
   а еще прежде: шаг за шагом, шаг за шагом, сошник врезается в землю,  не
оборачивая пласта.  Лошадиный  круп  колышется  впереди,  савраска  хлещет
хвостом, отгоняя слепней, падких на потное. Еще борозда проведена, и  еще,
и еще...
   а еще прежде: веточка не хрустнет под мягкими  постолами,  я  осторожно
проскальзываю между кустами и  замираю,  не  выходя  на  поляну.  Привычно
накладываю стрелу. Лук нехотя изгибается, словно разминаясь после  долгого
покоя. Тонко жужжит стрела. И - бегом к рванувшемуся и упавшему рогачу...
   И еще, еще раньше. Еще многое, многое...
   Я уже глубоко-глубоко. Первый, внешний слой,  поверхность  Пространства
Сна осталась в дальнем далеке. Не говоря уже  о  Производном  Мире.  Время
замедляется. Я слышу, что в новом невероятном континууме все тот же Минаев
переводит дыхание и враз ослабевшим голосом произносит:
   - Вышли на финиш.
   И исчезает неизвестно куда.
   Перелет закончен.





   - Да, - решил я в конце концов. - История, конечно, почтенная наука, но
сейчас, боюсь, помочь  мне  она  не  в  состоянии.  Языкознание  на  нашем
современном уровне тоже. Из того, что они говорят, я ни слова не разбираю,
ни единого корня. Да и фонетика явно не наша, нехорошая какая-то фонетика,
ненаучная.  По  науке,  здесь  должно  было  бы  слышаться  подвывание   и
кряхтение, щелканье языком и что-то, очень похожее  на  рычание  -  больше
ничему звучать по науке не полагалось. На самом  же  деле  взаимопонимание
достигалось тут на совершенно ином уровне. Конечно, винить тут науку  вряд
ли уместно: она мыслит масштабно, и по этим ее масштабным представлениям в
данную (предположительно) эпоху должны были обитать в основном первобытные
племена, существа нижнего палеолита. Где-нибудь в другом месте,  наверное,
так оно и было, но именно тут, куда мы  с  Минаевым  хотели  попасть  -  и
попали-таки, не удалось обнаружить ничего подобного. То есть палео, может,
и было, но с литом обстояло совсем плохо. Что-то где-то  нас  подкузьмило.
Придется, видимо, как-то  разобраться  в  географии  и  хронологии,  чтобы
понять  -  куда  же  подевались  наши  славянские  прапрапрапредки,   коим
полагалось бы быть статными, кудрявыми, обильно бородатыми, голубоглазыми,
ну и всякими такими - весьма, в общем, положительными. Среди других Груздь
вряд ли захотел бы обитать.
   Люди здесь и в  самом  деле  ничуть  не  напоминали  наших  предков  из
каменного века. Внешность у них была самая что ни  на  есть  инородческая:
скуластенькие, узкоглазые, хотя и  не  монголы  явно,  и  не  желтая  раса
вообще. Впрочем... Ох!
   Я невольно вскрикнул, потому что меня ощутимо ткнули в бок тупым концом
рогатины, а может, и копья. Кроме двух таких копий, в  поле  моего  зрения
присутствовали: два длинных  ножа  в  кожаных  ножнах,  топор  на  длинном
топорище, два лука в саадаках и  столько  же  колчанов  со  стрелами;  два
кожаных, со множеством медных  бляшек  пояса  и  два  комплекта  плеч,  на
которых вся эта амуниция висела или на которые опиралась. Каждый  плечевой
пояс был увенчан  головой  на  короткой  шее,  а  ниже  -  всем  тем,  что
требовалось для двух нормальных парней - небольшого роста, но крепеньких и
в настоящий момент в хорошем темпе общавшихся между  собою.  Наряжены  оба
были в сильно ворсистые штаны и нечто вроде жилетов из достаточно скверно,
как мне показалось, выделанной кожи. На ногах у одного было нечто  среднее
между постолами  и  мокасинами,  снабженными,  однако,  длинными  оборами,
завязанными под коленом; второй обходился натуральными лаптями  -  тоже  с
сборами; и то, и другое было надето на босу ногу. На шее у того, что был в
мокасинах, на тонкой полоске  кожи  висела  какая-то  продукция  народного
творчества в виде костяного изделия  сложной  конфигурации;  у  второго  -
гладкий камешек с дыркой посредине. Весь  этот  антураж  свидетельствовал,
безусловно, о  достаточно  глубокой  древности;  но  эти  парни  никак  не
относились к  первобытным:  наконечник  копья,  например,  был  откровенно
металлическим, хотя была то бронза или  железо,  я  понять  не  мог:  цвет
наконечника был грязно-бурым - скорее всего, от засохшей крови. Это  никак
не придавало мне бодрости. Да и полное отсутствие Минаева, втянувшего меня
в эту передрягу, не вдохновляло на подвиги.
   Все это великолепие я  разглядывал  (и  обонял,  кстати)  снизу  вверх,
поскольку лежал на земле, двое же нависали надо мною. После перехода  мне,
да и любому на моем месте, нужно было какое-то время, чтобы прийти в себя;
к несчастью - а может быть, и наоборот, - на меня наткнулись еще до  того,
как я пришел в себя. Однако межэпохальные  переговоры  сразу  же  зашли  в
тупик по причине полного отсутствия общего языка, и  пришлось  перейти  на
язык жестов и действий. Тычок копьем и  был  таким  действием  и,  видимо,
указывал на то, что пора и встать на ноги.
   - Да ладно, ладно, шли бы вы к... - безопасно произнес я и не без труда
поднялся. Ощущение было таким, словно меня как следует отлупили, и к  тому
же очень хотелось есть. Если бы собеседники могли понять меня, - но  нравы
этого  времени  (как  я  сразу  заподозрил)  были  достаточно  суровыми  и
прямолинейными,  так  что  ожидать,  что  к  моим  потребностям  отнесутся
снисходительно, вряд ли следовало.
   Ладно, потерпим еще - где наша не пропадала... А кстати: Минаев тоже  в
таком же положении - или, может, ему больше  повезло?  Любопытно  было  бы
увидеть его...
   Я распрямился, стараясь не делать резких движении, хотя был  не  только
без оружия, но и вообще без ничего, буквально в чем мать родила. Всем этим
и прочим, что могло понадобиться, мы обзаводились уже здесь,  окончательно
составив программу действий; я же пока просто не успел. Впрочем, тех двоих
моя нагота, похоже,  нимало  не  беспокоила,  да  и  меня  самого  тоже  -
поскольку было тепло.
   Я медленно повернул голову (шея  действовала  затрудненно,  как  бы  со
скрипом), но, кроме описанной уже пары, ни единого антропоида в поле моего
зрения не попало.
   Тогда куда же девался Минаев, или кто он там на самом деле? Вроде бы он
оказался неожиданно куда более  опытным,  чем  любой  из  нас:  на  уровне
гроссмейстера, пожалуй... Черт его знает! Пока стало ясно лишь  одно  -  в
сложившейся ситуации обо мне никто, кроме  меня  самого,  не  позаботится.
Вывод нерадостный, но хотя бы достоверный.
   Как  же  это  меня  угораздило?  Мне  ведь  полагалось   возникнуть   в
непосредственной близости от Груздя: и Минаев, и я  в  какое-то  мгновение
перед  стартом  явственно  почувствовали  поле  его  подсознания.  Что  же
получалось: мы и в самом деле вышли на него, но он оказался вовсе не в том
континууме, в котором мы его вроде бы вычислили? Или дело  было  в  чем-то
совершенно другом?
   Для того,  чтобы  разобраться  в  этом,  мне  нужно  было  бы  обладать
некоторой свободой действий, всего  и  делов.  Интересно,  каким  способом
смогу я эту свободу получить?  Может,  если  я  попробую  высвободить  для
начала правую руку...
   Это мне удалось. Но...
   - Смотри, как бы я тебя не толкнул!
   Это уже было произнесено вслух и  адресовано  тому  из  двоих,  который
только что снова ткнул меня древком. Видимо, это  занятие  ему  нравилось.
Разделаться с обоими, с учетом моей подготовки, можно было  бы  секунд  за
десять, ну двенадцать от силы. Но так  поступать  как  раз  не  следовало.
Потому что где-то в моих извилинах уже забрезжила  интересная  мысль:  все
происходящее неслучайно. Не сами собой возникали задержки и сбои - все то,
из-за  чего  меня  и  занесло  неизвестно  куда.   Не   простое   стечение
обстоятельств - то, что эти двое  меня  поджидали  именно  там,  где  я  и
возник. Да и с Минаевым скорее всего приключилось то же самое. Видимо, мои
- наши - противники владеют методиками  ПС-перемещений  не  хуже  нас.  Но
такой вывод еще не давал никакой информации о том - кем же они являлись на
самом деле. По логике событий, вместо одной задачи, ради которой  я  здесь
оказался, придется решать еще и вторую, еще более детективную. Мне это  не
нравилось, но деваться было  некуда,  и  следовало  потерпеть,  накапливая
информацию.
   Похоже,  что,  рассуждая  так,  я  все  же,  совершенно  непроизвольно,
совершил какие-то движения, которые парни  сочли  подготовкой  к  обороне.
Поэтому второй из моих конвоиров, не тыкун, схватил меня за руки, завел их
за спину (я не сопротивлялся) и, похоже, хотел связать, но первый  тут  же
разразился длинной тирадой, судя по  интонациям  -  осуждающей,  и  второй
нехотя  отпустил  меня  и  смотал  недлинную  волосатую  веревку.   Тирада
сопровождалась выразительной жестикуляцией, и я предположил, что речь  шла
о том, что эта веревка вовсе не для того, чтобы вязать людей, - есть у нее
какая-то другая функция, а веревки для людей они с собой не захватили, так
что вязать пленника нечем. Второй что-то пробурчал в  ответ,  пронзительно
глянул мне в глаза, угрожающе тряхнул рогатиной и махнул рукой,  предлагая
следовать за первым, который уже тронулся в путь.
   Происходило это в лесу, на небольшой полянке, теплым  днем,  во  второй
его половине; в один из дней, затерянных в черт его  знает  какой  далекой
эпохе, и не было таких календарей, по которым  можно  было  бы  определить
его. "Предполагалось, - размышлял я, послушно шагая за направляющим, - что
окажусь я на среднерусской равнине, если исходить  из  моего  родословного
древа, насколько оно мне известно; хотя в такой  тьме  веков  -  какая  уж
родословная..." Но, откровенно говоря, народное Подмосковье  это  не  было
похоже до такой степени, до какой что-то вообще может  быть  непохожим  на
Раменский, скажем, район либо на окрестности Калининграда Московской  обл.
Возможно, какая-то из моих глубинных  прабабуль  происходила  откуда-то  -
отсюда, одним словом. Потому что - где мачтовые сосны, где родные березы и
не менее родственные липы? Увы мне,  я  их  не  видел,  ни  единой.  Равно
отсутствовали и дубы, клены, осины и прочая близкая им по  духу  флора.  А
присутствовало? К стыду своему, я  просто  не  знал  ни  как  эти  деревья
назывались (если только это вообще были деревья), ни даже  -  произрастают
ли вообще такие на нашей многоликой планете, и был уверен лишь в том,  что
никогда в жизни...
   - Эй, ну чего ты опять? Врежу ведь!..
   На этот раз меня толкнули, видимо, чтобы направить  на  путь  истинный:
задумавшись, я несколько отклонился от маршрута, коим следовал передний, и
меня тут же привели в чувство и дали понять, что  вот  это  вот  дерево  -
обликом оно напоминало бокал, из каких преуспевающие люди пьют шампанское,
причем расширявшаяся наверху часть его состояла не из  ветвей  и  листьев,
как это бывает у нормального  дерева,  которому  не  приходится  стыдиться
своего уродства, - но из сплошной зеленой массы, наподобие кактуса, только
иголок у него не было, их заменяло множество желтых подмигивающих глазков.
Да, да, это самое, подтвердил на своем языке задний, тыкая в гладкий ствол
пальцем, - его можно обходить только слева, - слева, вот так!  -  и  ни  в
коем случае не справа, потому что тогда может последовать нечто нехорошее;
что именно - осталось  для  меня  неясным,  хотя,  изображая  предстоящее,
лапотный спутник чуть присел, округлил глаза и не то завыл коротко, не  то
залаял - во всяком  случае,  это  не  обещало  ничего  пристойного.  Потом
докладчик  еще  покрутил  пальцем  перед  собой,  рисуя  в  горизонтальной
плоскости окружность,  а  потом  широко  повел  рукой,  как  бы  обозначая
истинный  масштаб  этой  окружности,  то  есть  пространства,  в   котором
следовало   ожидать   всяческих   осложнений   и   неприятностей.   Однако
существовал, наверное, и некий способ отвратить грядущие беды, и именно  с
этой целью  обладатель  мокасин,  успевший  возвратиться  к  нам,  покачал
головой, протянул руку и решительным движением  выдрал  из  моей  прически
несколько волосков (я едва удержался  от  рефлекторного  противодействия),
затем, присев, пальцем  сделал  в  земле  ямку,  воткнул  волоски  туда  и
присыпал, как если бы то были саженцы, сложил ладони - вокруг рта и что-то
вполголоса забормотал; второй в это время опустился  на  колени  и  дернул
меня за руку, заставляя сделать то  же  самое,  поднял  лицо  с  закрытыми
глазами и стал подвывать бормотавшему. Все это было небезынтересно, и даже
весьма.  Но  еще   более   любопытным   оказалось   последующее:   зеленый
регулировщик лесного  движения  вдруг  завибрировал  (хотя  стояло  полное
безветрие), и из  устремленной  в  зенит  чаши  стали  доноситься  до  нас
некоторые звуки -  словно  пузырьки  лопались,  побольше  и  поменьше,  то
звонкие, то глухие; туземцы  напряженно  вслушивались.  Мокасинщик  поднял
руки, словно молясь; рукав съехал вниз, и на  левом  предплечье  я  увидел
черное пятно - кружок чуть меньше  телефонного  жетона.  Точно  такой  же,
какой был и у меня. Знак дримера.
   Вообще, как правило, эти знаки у нас в ПС не возникают, они остаются на
теле, спящем в яви. Но если хочешь - можешь сохранять его  и  здесь.  Если
тебе, например, нужно, чтобы тебя смог  опознать  кто-то,  незнакомый,  но
нужный. Если ты действуешь не один, а в составе какой-то сборной команды.
   Ясно. Минаева изолировали другие из той же кодлы, которую мы достаточно
неопределенно именуем "противником". Сию минуту ждать от него помощи,  как
я и предполагал, не приходится. Наоборот, надо еще выяснить - не нуждается
ли он сам в содействии. Однако ничто не указывало на способ,  каким  можно
было бы узнать хоть что-то о моем союзнике. А чтобы  найти  такой  способ,
следовало прежде всего освободиться от моих опекунов.
   Раздумывать не было времени. Стоя на коленях, я  без  труда  перешел  в
стартовую стойку спринтера - и выстрелил собою, метнулся вперед,  оставляя
злосчастное дерево слева -  чего  мне  делать,  по  их  мнению,  никак  не
следовало.
   В самое последнее мгновение я сделал  отчаянную  попытку  остановиться:
мне почудилось, что перед моими конвоирами возник из  ничего  Минаев  -  и
стоял уже в боевой стойке. Если бы я промедлил секунду-другую,  мы  сейчас
оказались бы вместе...
   Но было поздно. Дерево осталось в стороне, и я испытал знакомую  дрожь,
волной пробежавшую  по  телу;  сердце  дало  сбой,  потом  застучало  чуть
медленнее, чем до сих пор; мгновенное головокружение налетело и  скрылось;
черная непроницаемая пелена повисла на долю секунды и растаяла.
   Все это были обычные признаки перехода в иные пространства  и  времена.
Кажется,  от  копьеносцев  удалось  оторваться.  Но  до   целенаправленных
действий по решению задачи было еще очень и очень далеко.









   Своды серого камня смыкались высоко-высоко, стены терялись в сумеречном
свете, гулкий, круглый звук гонга возникал поминутно где-то за стенами, за
цветными  окнами,  за  полупрозрачными   стеклами   в   частых   свинцовых
переплетах. Было пусто. Лишь каменное кресло в самом  центре  обрамленного
камнем пространства - подобие трона. Я уселся.  Гонг  умолк.  Было  тепло.
Возник неяркий, приятный свет. И в воздухе поплыл черный шарик величиной с
крупное яблоко. Я почему-то знал, что  он  называется  "Врата  Времен".  Я
поерзал в кресле, устраиваясь поудобнее - чтобы  ничто  потом  не  мешало.
Закрыл глаза, настраиваясь, стараясь предельно сосредоточиться  на  образе
шара.  Это  всегда  требовало  какого-то  времени.  Замелькали  спонтанные
мгновенные картины. Кривобокие черные скалы. В лунном свете  -  женщина  с
неразличимым лицом. Широкий пляж в белой  бахроме  прибоя.  Это  не  нужно
сейчас. Память  не  должна  растекаться  вширь.  Ей  надо  превратиться  в
стержень, пронзать слои времени - все ниже, ниже... Вспоминать. Не словами
- образами. Падать сквозь время. Пока не  настанет  пора  остановиться.  А
пока  -  ждать,  сохраняя  это   вот   состояние   легкости,   доверившись
безошибочному компасу подсознания. Скоро... скоро...
   Слишком поздно я сообразил, вернее, даже не успел сообразить, но ощутил
всем телом, как если бы с жаркого берега ухнул вдруг в  ледяную  воду:  не
то, не то! Снова кто-то вмешался, и на меня наплывает  что-то,  ничуть  не
похожее на то, чего я ожидал.





   Я невольно поднял руку, чтобы заслонить  глаза  от  солнца,  бившего  в
глаза с неуместным пылом. Глазам на секунду стало легче,  но  в  следующее
мгновение хлесткий удар обжег уже спину  и  послышался  окрик,  который  я
воспринял, как призыв к усердию.  Пришлось  вернуть  руку  туда,  где  уже
находилась вторая - на скобу  длинного  и  достаточно  тяжелого  весла,  с
которым, кроме меня, управлялось еще двое  таких  же,  как  я,  полуголых,
обросших бородами, загорелых до африканской черноты человек.
   Я попытался оценить обстановку,  в  которую  меня  ввергли,  достаточно
изящно подловив на переходе.
   Это была небольшая - метров двадцати - одномачтовая  галера,  с  узким,
развалистым корпусом, приподнятой кормой, заканчивавшейся  лихо  закинутым
наверх рыбьим хвостом; судя по нему, даже не  галера,  но  нечто,  гораздо
более древнее: античная монера с  одним  рядом  в  двенадцать  пар  весел.
Наверняка нос корабля увенчивался полагающимся ему лихим завитком,  но  об
этом я мог только догадываться: вертеть головой, судя по  уже  полученному
мною удару, было опасно.
   Ритмично сгибаясь и откидываясь назад, протаскивая  вместе  с  соседями
массивное весло, я еще попытался решить для себя вопрос -  насколько  этот
корабль историчен: не было уверенности, что в древности при  каждом  весле
находилось более одного гребца. Но  очень  быстро  я  отмахнулся  от  этой
проблемы: в Пространстве Сна бывает все, да и, в конце концов,  какая  мне
разница?
   Куда интереснее было  другое.  Кроме  нас  -  меня  и  тех  двоих,  что
располагались на банке рядом со мной и так же были прикованы к ней  цепями
(судя по цвету металла и звуку,  какой  издала  цепь,  когда  я  шевельнул
ногой, чтобы устроиться поудобнее, это была бронза  или  что-то  вроде)  -
кроме нас, нигде не видно было ни одного человека: ни гребца, ни кого-либо
из надсмотрщиков или командиров. Лишь внимательно всмотревшись, можно было
заметить на банках или в проходе между ними, а также на  кормовом  мостике
какие-то сгущения  воздуха;  назвать  их  тенями  не  поворачивался  язык:
слишком уж они были прозрачны и очертания их - расплывчаты. Впрочем,  язык
и так поворачивался с трудом: во рту пересохло от жары, да и от  усталости
тоже; наверное, я греб уже не первый час. И  тем  не  менее,  несмотря  на
безлюдье,  все  остальные  весла  тоже  (судя  по  движению  их   вальков)
поднимались и опускались в том же ритме, что и наш, повинуясь  методичным,
словно у метронома, ударам гонга, доносившимся  с  кормы,  где,  как  было
сказано  выше,  никого  не  наблюдалось.  На  мостках  возвышалось   нечто
удлиненное и прямоугольное, накрытое ярким узорчатым полотнищем до  самого
низа.  Это  полотнище  да  ослепительно  синее  небо  над   головой   было
единственным, что имело какой-то цвет; все прочее было серым, шаровым, как
сказал бы моряк. Ритм гребли был небыстрым -  как  я  определил,  примерно
двенадцать гребков в минуту; но,  несмотря  на  такой  режим,  галера  шла
довольно ходко - похоже, делала узлов пять, хотя царил штиль  и  парус  не
был поставлен. И кто-то ухитрялся еще управлять  кораблем:  не  надо  было
прибегать к ухищрениям, чтобы увидеть и понять,  что  мы  находимся  не  в
открытом море, но в достаточно узком проливе; возвышавшиеся по обе стороны
его утесы едва не нависали над нами. И несмотря на это, ни одно  весло  ни
разу не чиркнуло о камни, хотя с каждым гребком  пространство  вокруг  нас
все более сужалось.
   Пространство Сна показывало себя еще с одной стороны. Оставалось только
пожать плечами и искать способ, как быстрее и безопаснее  всего  выбраться
отсюда куда-нибудь, где  я  сам  смогу  создавать  и  использовать  нужные
условия. Меня подловили, это было совершенно ясно. Очередной  ход  был  за
мной.
   Порывшись недолго в памяти, я без труда нашел  нужную  формулу  второго
порядка  и  стал  негромко,  нараспев  произносить  ее,   стараясь   четко
выговаривать арамейские звуки. Меня хлестнуло еще  раз  и  еще  -  больно;
однако  удалось  договорить  до  конца.  Следовало  ожидать,  что  в  одно
мгновение  я  окажусь  далеко  отсюда.  Ничего,  однако,   не   произошло.
По-прежнему звенел гонг, и приходилось вновь и вновь толкать и вытаскивать
на себя чертов движитель. Над головой скалы нависали  все  более  ощутимой
угрозой.
   - Не старайся, - пробормотал ближайший ко  мне  сосед.  -  Тут  двойная
блокировка: микроконтинуума да еще  и  каждого  из  нас  в  придачу.  Надо
обождать.
   Вот так раз. Выходит, этот парень тоже понимал, что к чему? Я скосил на
него глаза, стараясь не очень заметно поворачивать голову:  тени  там  или
кто, но за нами следили весьма пристально, а бичи хотя и не воспринимались
глазом, но весьма ощутимо чувствовались спиной. Попытался представить себе
эту разбойничью физиономию  без  всклокоченной,  седоватой  бороды.  И  не
удержался, чтобы не пробормотать:
   - Борич, это ты, что ли?
   И снова дернулся от удара.
   - Готовый к услугам, - ответил он с призвуком насмешки в голосе.
   У меня сразу  возникла  полная  тележка  вопросов;  но  большинство  их
приходилось отложить до лучших времен.
   - А тот - рядом с тобой?
   - Зурилов. Слыхал?
   - Да. Тот, что болен? Инфаркт?
   - Так это там, в яви. Там он  на  транквилизаторах.  А  здесь  лечится.
Чтобы проснуться здоровеньким.
   Мне показалось несправедливым,  что  меня  за  каждое  слово  хлестали,
Боричу же все сходило с рук; со спины, если быть точным. Я  не  удержался,
чтобы не высказать по этому поводу свое "фэ".
   - Формулы  первого  порядка  здесь  проходят,  -  ответил  он.  -  Блок
начинается со второго.
   - Спасибо.
   Формулы первого порядка немногословны, и мне удалось произнести  нужную
еще до очередного удара. Его так и не  последовало.  Мелочь,  конечно,  но
приятная. Можно стало хоть разговаривать безнаказанно. И смахнуть  ладонью
пот с лица.
   Вокруг нас в это время понемногу темнело. Похоже, наш корабль входил  в
какую-то пещеру.
   - Мы видели, как тебя схватили, - сказал я. - По монитору. Где  ты  там
ухитрился так насосаться?
   - Ты о чем?
   - О том. Ты был вдребезги пьян, когда они тебя зацапали.
   Борич лишь пожал плечами:
   - Очередной  компьютерный  бред.  Надо  выкинуть  к  чертям  программы:
интерпретация никуда не годится. Хотя скорее всего у  меня  в  подкорке  и
сидело такое желание - принять дозу. Наверное, это и повлияло... И ушел  я
от них очень элегантно.  Получил  сигнал  о  том,  что  надо  увидеться  с
Зуриловым.
   - Моих рук дело. Как тебе сообщили?
   - Да как всегда - воспользовались телом, загнали текст в подсознание, я
в ПС принял его - сам знаешь.
   - Холера. Я же предупреждал их. Надо было придумать что-то другое. Хотя
бы с курьером...
   - Наши, понятно, хотели, как лучше. Но этим меня и  подставили.  И  его
тоже. За то малое время, что они меня держали, незваным "друзьям"  удалось
все-таки присосаться к моему каналу, и  они  меня  повели.  Позволили  без
проблем отыскать его, - он кивнул в сторону сидевшего у борта Зурилова,  -
и накрыли нас обоих как раз в момент, когда я расслабился,  чтобы  послать
нашим сообщение.
   - А этот - как с ним?
   Борич покачал головой.
   - Обычный снивец, толку от него - чуть.
   - Что ты успел у него выяснить?
   -  Ровным  счетом  ничего.  Здесь  он   боится   и   слово   вымолвить:
снопространственные формулы для него, понятно, китайская  грамота.  Он  же
своей спиной очень дорожит, да  и  справедливо:  если  наяву  валяешься  с
инфарктом, то и во сне тебе неприятности ни к чему. А защитить  его  я  не
могу.
   Это я понимал и сам: формулы первого порядка являются строго личными  и
действуют только на того, кто их произносит. В отличие от вторых порядков,
где формулами можно изменять всю ситуацию, а третьими -  манипулировать  и
микроконтинуумами.
   - Ясно. Значит, надо его уберечь и действовать в темпе,  пока  он  там,
наяву, не очнулся от своих микстур. Он был вместе с Груздем весь последний
день и наверняка видел и слышал что-то такое, что нам тут сослужит службу.
Давай по делу.  Где  мы  и  почему,  откуда  такие  мощные  блоки,  каковы
перспективы?
   Борич немного помолчал, но не потому, что не  знал  ответа:  прозвучала
команда - судя по последствиям, она означала  "Сушить  весла!",  и  вокруг
началась  забавная  суета:  тени  метались,  весла  как  бы   сами   собой
втаскивались внутрь корпуса и укладывались на банки между  гребцами  и  на
слань вдоль прохода. Мы со своим веслом копались дольше всех. Я не  совсем
понял, зачем весла укладывать -  казалось,  проще  было  бы  поставить  их
вертикально. Но Борич тут же объяснил:
   - Войдем под своды, которые будут понижаться.
   - Ты откуда знаешь?
   Он усмехнулся:
   - Бывал здесь.
   - Что это за местечко?
   - Аид.
   Этого я не ожидал.
   - Не ошибаешься?
   - Нет. Да и не зная точно, можно было представить: куда им нас запереть
так, чтобы мы не выбрались? Другого места, так надежно блокированного,  не
найдешь во всем Пространстве Сна.
   - Ну уж.
   - Во всяком случае  -  в  нашем  континууме,  в  пределах  которого  мы
оперируем.
   Я хотел было сказать, что никогда не слышал, что в Аид можно попасть  с
моря,  но  вовремя  сообразил,  что  в  ПС  география  Производного   Мира
соблюдается далеко не всегда.
   - Ну, пусть по-твоему. Каким способом мы отсюда выберемся?
   Борич пожевал губами. Галера тем временем продолжала идти - без ветра и
весел - даже, пожалуй, быстрее, чем в заливе. Тут действовали, видимо, уже
другие законы.
   - Вдвоем, - заговорил наконец Борич, - вылезли бы,  думаю,  без  особых
проблем. Но этого парня нам не вытащить. Он может отсюда выскользнуть, как
только там, в ПМ, начнет приходить в себя. Надеюсь, что они не пичкают его
своей химией непрерывно. Так что если нам нужно что-то  у  него  выяснить,
надо это делать срочно - и здесь. А уж когда он улизнет, станем  думать  о
себе.
   Я подумал, что это было бы, пожалуй, самым правильным.
   - Добро. Здесь - ты думаешь, прямо сейчас?
   - "Здесь" - я имею в виду Аид, а не этот броненосец. Ему жить  остались
минуты. Вот-вот он пристанет к берегу, с него снимут  тот  номерной  груз,
что в корме, и он развеется. Я понимаю, чего тебе захотелось: если  бы  он
пошел в обратный рейс - воспользоваться им...
   Я кивнул.
   - Славно бы, конечно. Но все, что сюда  попадает,  не  имеет  обратного
хода, - разочаровал меня Борич.
   - Почему? А Орфей?
   - Видимо, у него были сильные формулы для снятия личного  блока.  Их-то
он и пел. К сожалению, текст, как говорится, утрачен. Может быть, конечно,
будь у нас время и надежная связь с явью, мы его  и  восстановили  бы.  Но
есть  дело  поважнее.  Внимание!  Приготовиться  к  высадке.  Цепи  начнут
исчезать вместе с кораблем, таять он будет сверху, и как только дойдет  до
слани - прыжком на сушу.
   - Думаешь, Зурилову под силу? Стенка же наверняка будет выше,  чем  наш
уровень тут.
   - В ПС он и бегает, и прыгает не  хуже,  чем  кузнечик  -  были  случаи
убедиться. Это ему  помогает  выздоравливать  в  яви.  Создает  нормальное
настроение. На всякий случай - подхватим его под руки.
   Дело было, конечно, не в крепости мускулов Зурилова: это важно  лишь  в
Производном  Мире,  отягощенном  инертным  веществом.  А  здесь,   в   ПС,
единственное, что нужно - сила желания. При его помощи можно достичь всего
- если, конечно, тебе не мешают.
   - Кстати: что это за номерной груз, как ты его назвал?
   - Мы транспортировали покойника: кого-то из царьков, не знаю,  как  его
там звали... При высадке надо бы не терять  его  из  виду:  он  нам  может
пригодиться.
   - Как?
   - Да не знаю пока.
   Я поверил Боричу: в законах этого мира он - историк -  разбирался  куда
лучше моего.
   - Все - внимание! Началось.
   Я ощутил слабый толчок, хотя и корабль был  призрачен,  и  берег  тоже.
Просто соблюдалось наибольшее возможное правдоподобие. На простых  снивцев
это всегда действует.
   Первой стала исчезать мачта. Потом - кормовой  завиток.  Верхняя  часть
бортов. В корме суетились тени, перетаскивая на берег сановный груз.
   Как только борта исчезли до уровня берега  -  до  него  от  слани  было
сантиметров семьдесят, - мы разом прыгнули, для верности подхватив  слегка
очумелого Зурилова под руки.
   В следующее мгновение мы оказались уже на берегу. В царстве Аида,  куда
попадать мне совсем не хотелось. Я вовсе не ощущал  себя  тенью.  А  здесь
было их царство.





   Тени, по сути,  были  почти  такой  же  формой  духа,  как  все  другие
обитатели Пространства Сна. Просто количество энергии, заключенной в  них,
было  наименьшим  из  всех  возможных;  при  его   дальнейшем   уменьшении
начиналось уже рассеяние личности. Обитатель ПС мог попасть  в  Аид  после
своей - чаще всего - третьей смерти здесь, следовательно - после  третьего
убийства, потому что смерти от возраста или болезней, а  также  несчастных
случаев в Пространстве Сна  просто  не  существует.  Правда,  в  отдельных
случаях, как нам уже известно по примерам, количество переносимых  смертей
может возрастать до шести и даже  семи;  это  зависит,  видимо,  от  того,
какова доля самого убитого в происшедшем. Такова судьба тех, кого убивают.
Что же касается тех, кто причиняет смерть, то для них это тоже не проходит
безнаказанно, когда число совершенных убийств переваливает тоже через три,
хотя и тут имеются варианты. За  мной,  например,  уже  числятся  эти  три
убийства в ПС; однако ни в одном эпизоде я не был  нападающим,  и  поэтому
рассчитывал, что, даже попав сюда  окончательно,  смогу  еще  пребывать  в
своем  первоначальном  облике,  в  котором  находился  сейчас.  И  все  же
очутиться в Аиде, где только и могли еще существовать ущербные духи,  было
мне неприятно и даже, пожалуй, немного страшно.
   Хотелось убраться отсюда побыстрее. Но прежде необходимо  было  вызнать
от Зурилова все, что ему было известно о Грузде.
   Отступив подальше от воды, мы огляделись. Слабый свет, словно в поздние
сумерки,  позволял  увидеть  обширное  пространство,  усеянное,  насколько
хватал глаз, крупными - в человеческий рост и выше - валунами  или  просто
обломками горных пород; они образовывали своеобразный лабиринт, в  котором
заблудиться было, наверное, так же легко, как найти укрытие от посторонних
взглядов.  Местами  среди   глыб   возникали   и   медленно   поднимались,
расплываясь, струи и небольшие  облачка  -  то  ли  дым,  то  ли  какие-то
испарения; крохотный ручеек журчал неподалеку и с легким  шумом  спадал  в
залив, образуя действующую модель водопада. Сверху все  это  перекрывалось
плоским каменным небом; назвать это сводом было никак нельзя именно  из-за
его формы. Немного угнетало царившее здесь молчание.  Обычно  Пространство
Сна столь же богато звуками,  как  наш  Производный  Мир;  но  тут  стояла
тишина, невольно напоминавшая определение "гробовая".
   Чтобы никому из сновавших туда-сюда теней не мешать,  и  чтобы  они,  в
свою очередь, платили нам взаимностью, мы  устроились  на  тесном  пятачке
между двумя валунами и одной глыбой с неприятно  острыми  углами.  Зурилов
все вертел головой - похоже, пространство это ему  нравилось  еще  меньше,
чем мне, и он ожидал неприятностей со всех сторон одновременно, потому что
он не знал того, что было известно мне: тени не нападают, они дорожат даже
и такой формой своего существования, полное рассеяние их страшит -  но  ни
на что другое они не могут рассчитывать, если и здесь позволят себе то, за
что сюда попали. Опасность в Аиде могла проистекать  только  от  таких  же
полноценных - постоянных или временных - обитателей  ПС,  какими  были,  в
частности, мы. Я попытался в немногих словах изложить ему  эту  истину,  а
потом выразил свое недоумение, обращаясь уже к Боричу:
   - Слушай, может, ты объяснишь - почему ты позволил, чтобы  вас  загнали
сюда? Только не говори о блокировке: когда вас  схватили,  наверняка  были
возможности вывернуться.
   - Да уж, наверное, - ответил Борич, нимало не смутившись.
   - Почему же?..
   Он кивнул:
   - Вопрос понятен. Объясняю: по одной причине. Зачем было бы мне - и ему
тоже - тратить силы  и  применять  ухищрения,  чтобы  попасть  сюда,  если
возникла возможность проехаться за чужой счет?
   - Ты хочешь сказать, что именно сюда тебе и нужно было попасть?
   - Тебе, кстати, тоже.
   - Не понимаю.
   - Исключительно по лености твоего ума. Но ты, наверное, уже задумался о
том: а почему они решили загнать сюда нас?
   - Ответ напрашивается: отсюда нам  ускользнуть  куда  труднее,  чем  из
любого другого уголка нашего континуума.
   - Пока рассуждаешь правильно. Ну а как по-твоему: не нужно ли им, чтобы
и Груздь находился в таком же положении?
   - Гм, - произнес я. - Какие-то  признаки  логики  в  этом  есть.  Иными
словами, ты полагаешь, что он может находиться здесь?
   - Он тут или был тут.
   - Вообще-то не исключено, - был вынужден признать я. - Мы полагали, что
он был схвачен ими, но вывернулся. Но он мог и не справиться с положением:
все-таки не дример. В таком случае они, конечно, могли загнать его сюда  -
хотя бы таким же способом, как нас.
   - Вот видишь, как все просто.
   - И все-таки пока это - лишь рассуждения. Доказательств нет.
   - Как сказать, - не согласился Борич. - Директор, докажи ему.
   Зурилов  в  эти  минуты  меньше  всего  напоминал  директора  головного
научного института системы Груздя. По-моему, он и сам забыл  об  этом.  Но
после слов Борича вспомнил и даже приосанился.  На  миг  на  нем  возникла
какая-то приличествующая его чину одежда; но лишь на мгновение, после чего
он снова стал немытым и нечесаным дикарем, от которого основательно  несло
потом. Впрочем, мы и сами выглядели ничуть не лучше.
   - Я был у него, - сказал он (очень тихим голосом:  обстановка  все-таки
продолжала смущать его), - в  первый  же  день,  когда  он  не  проснулся.
Меня... меня пригласили, чтобы выяснить все подробности  предшествовавшего
дня: где мы были, каким воздействиям могли подвергнуться, вроде  облучения
- ну и прочего... Кроме  того,  очень  подробно  обследовали  меня,  чтобы
выяснить - нет ли каких-либо изменений в моем организме и почему он спит -
а я не сплю...
   - Очень интересно, - нетерпеливо прервал я его, - но этим еще ничего не
доказывается.
   - Остров, - сказал Борич, -  ты  бы  потерпел.  Дай  человеку  сказать.
Давай, Зурилов.
   Директор покосился на меня с некоторой опаской, но заговорил снова:
   - В первый день он спал очень беспокойно. Во сне был очень  подвижен  -
все время метался, вертелся с боку на бок, бормотал что-то, один раз  даже
закричал... И вроде бы даже спел несколько слов.
   - Вы все это слышали?
   - Да... то есть, если быть точным, в записи - они дали мне  прослушать.
Думали - может быть, я как-то разберусь в его  словах,  считали,  что  они
могут относиться к эксперименту, к институту...
   - И вы разобрались?
   - Ну, в  этом  я  не  специалист.  Я  понял  только,  что  ничего,  что
относилось бы к нашей теме, в его словах не было. В основном  -  отдельные
слова и междометия. "Да", "Нет", "Не хочу" - вот в таком духе. Правда,  на
меня это так тяжело  подействовало,  что  я  вот  и  сам...  заболел.  Но,
собственно, я все это сразу же рассказал подполковнику... Еще до того, как
мы оказались на этой галере.
   Я  не  сразу  понял,  что  подполковником  он  назвал  Борича;  видимо,
дрим-инспектор именно так ему представился. Впрочем, по  табели  о  рангах
это вроде бы соответствовало.
   - Ничего, - утешил его Борич. - Истина от повторения не  тускнеет,  это
очень давно сказано.
   - И еще... - проговорил Зурилов как-то нерешительно.
   - Не стесняйтесь, говорите все, что приходит в голову, - поощрил его я.
   - Понимаете... Если можно, я хотел бы задержаться здесь подольше.
   Я не совсем понял его и поднял брови.
   - Не хочу просыпаться, - объяснил он. - Там, наяву. Пока еще  не  хочу.
Там я чувствую себя очень плохо. Там я тяжело болен, это неприятно, знаете
ли. И непривычно. А здесь...
   И он согнул обе руки, напрягая бицепсы, и выразительно потряс кулаками.
   - ...здесь я словно вернулся в молодость...
   Я кивнул. Это ощущение было знакомо каждому из нас.
   - Ничего, - утешил его Борич. - Мы будем  вас  придерживать,  насколько
это окажется в наших силах. Я уже говорил вам, что вы очень пригодитесь  в
нашем деле. Но кстати: вы рассказали нам еще не все.
   - По-моему...
   - Вы забыли сказать - что именно он пел.
   - А-а... Да, совершенно верно.  Арию.  "Вспоминая  Эвридику...".  Глюк,
"Орфей в аду", по-моему.
   - Ну как? - спросил меня Борич.
   - М-да, - сказал я. - По принципу: на безрыбье и рак  -  рыба.  Хорошо,
допустим.  Допустим,  он  действительно  здесь.  Каким  способом  мы   его
обнаружим - или он нас? В этом лабиринте, да еще и в темноте...
   - А вот для  этого,  -  произнес  Борич  назидательно,  -  у  нас  есть
первоклассный - в данных условиях - следопыт.
   И он театральным жестом указал на Зурилова.
   Я только усмехнулся.
   - Да-да, - согласился директор несколько смущенно. - Видите ли, у  меня
сейчас  прекрасная  настройка   на   его   подсознание.   Это   совершенно
естественно: ведь тема, которую разрабатывает мой институт, - наша  с  ним
общая, мы целый день работали вместе и думали,  и  чувствовали  совершенно
синхронно и синфазно, по сути дела, дублировали друг друга. Конечно,  если
бы он, проснувшись, занялся другими делами, а  я  -  своими  другими,  эта
настройка пропала бы. Но ни  он,  ни  я  -  так  получилось  -  не  смогли
перенастроиться, поскольку очень быстро лишились... ну, вы понимаете.  Так
что сейчас у нас очень хороший  контакт  -  на  интуитивно-подсознательном
уровне.
   - И вы его ощущаете?
   - Слабо, но все же четко. Уверен - он неподалеку.
   - А если мы пойдем на поиски и будем приближаться к нему или  удаляться
- как поведет себя сигнал?
   - Как любой сигнал: будет усиливаться или ослабевать.
   - А как насчет направления?
   - Ну вы же понимаете: подсознание - не рамочная антенна и  не  локатор.
Но поведение сигнала и здесь поможет.
   - Все ясно? - спросил меня Борич.  -  В  таком  случае  -  шагом  марш.
Направление - на Груздя. И еще одно. Гляньте-ка на берег, только не  очень
высовывайтесь. Видите?
   Мы выглянули, но не сразу поняли, что имел в виду Борич.
   - Ящик, ящик, - подсказывал он нетерпеливо. - Тот, который  мы  помогли
доставить до места.
   Это и в самом деле представляло, наверное, интерес. Тени успели вскрыть
тару, которая тут же стала таять, как до конца испарился уже привезший нас
сюда корабль. Прибывшего в упаковке  царя  теперь  водружали  на  какое-то
подобие паланкина. Вероятно, монарх этот успел наделать  всяких  дел,  уже
пребывая в Пространстве Сна; иначе зачем его стали бы переправлять в Аид?
   - Любопытно, как бытовая деталь, - сказал я. - Или  ты  увидел  в  этом
что-то другое?
   - Думаю, что его сейчас понесут куда-то в центр  местного  значения,  -
сказал он. - Царям даже в таких условиях воздается почет.
   - Ну и что? Мы же не из правящей династии.
   - Подозреваю, - сказал Борич, - что направление движения - наше и их  -
совпадет, хотя бы на некоторое время.
   - Почему?
   - Хотя бы потому, что где центр - там и охрана посолиднее. И  наверняка
существуют какие-то средства защиты. Если это подтвердится -  может  быть,
мы сойдем за свиту и проскочим без забот. А?
   Я усомнился: слишком уж мы не походили на тени. Но возражать  не  стал:
Борич достаточно часто оказывался прав. Сказывался его богатый опыт.
   - Ладно, пошагали, - согласился  я.  -  Не  забудем  только  изобразить
приличествующую случаю скорбь.
   И мы двинулись в путь.


   Мы сделали все возможное, чтобы нас можно было принять за тени;  однако
получалось это не очень-то хорошо, в особенности у Зурилова, который никак
не мог точно воспроизвести подсказанную нами формулу.  Правда,  это  и  на
самом деле не очень легко, поскольку произносится она на  языке,  фонетика
которого нам совершенно чужда, а сам язык исчез с лица  Земли  так  давно,
что никаких следов его не сохранилось. Впрочем, я вообще  не  уверен,  что
это земной язык.
   Тем не менее, замешавшись в приветственно-траурную процессию, некоторое
время - и расстояние - нам удалось пройти  без  помех.  Зурилов  постоянно
вертел головой, уточняя, наверное, курс на Груздя, но мы, похоже, шли  без
отклонений.
   До поры, до времени.
   Неприятности начались,  когда  засеянное  каменьями  поле  кончилось  и
открылась широченная равнина, покрытая низким туманом,  над  которым  были
видны лишь наши верхние половины, что же касается теней, то  они  и  вовсе
сливались с ним. Какое-то время нам казалось, что мы  по-прежнему  следуем
за процессией - пока Зурилов не пробормотал:
   - По-моему,  мы  остались  одни  -  они  то  ли  свернули,  то  ли  еще
что-нибудь...
   Мы остановились и стали вглядываться в серую муть.  Было  очень  трудно
различить в ней вообще что-либо,  потому  что  туман  не  был  однородным,
местами становился почти прозрачным, местами сгущался,  и  такое  сгущение
вполне  можно  было  принять  за  тень  -  но  в  следующий  миг  сгущение
рассасывалось, и становилось ясно, что это не фигура вовсе, а просто так.
   - Хрен с ними, - проговорил Борич. - Как сигнал?
   - Очень хорошо, - заверил Зурилов.
   - Тогда веди прямо по волне. Все  равно  тут  никого  не  видно.  Авось
пройдем.
   Но через секунду-другую оказалось, что "не видно" вовсе не значит,  что
тут и на самом деле никого нет.
   Сперва возник голос. В глухой тишине он показался  особенно  громким  и
грозным, так что мы невольно вздрогнули.
   - Остановитесь! Во имя вашей безопасности - остановитесь!
   Голос шел ниоткуда - и, казалось, со всех сторон сразу.
   Мы, переглянувшись, лишь ускорили шаг. Опыт подсказывал, что попасть  в
движущуюся цель всегда труднее, чем в неподвижную.
   - Стойте! Это последнее предупреждение!
   И, как бы в подтверждение сказанного, в каком-нибудь десятке метров  от
нас ударила молния. Мощная и аккуратная, без ветвей и отростков -  прямая,
как стрела. Это явно говорило  об  ее  искусственном  характере.  Кажется,
владелец голоса был не из болтунов.
   - Стоп! - скомандовал я, принимая игру на себя.
   Мы остановились.
   - Ну, что теперь? - крикнул я в пространство, стараясь, чтобы мой голос
звучал как Можно нахальнее.
   - Ваши усилия напрасны, - послышался ответ. - Дальше вам не пройти.  Но
мы не хотим уничтожить вас. Поворачивайте назад и идите  к  воде.  Там  мы
дадим вам возможность вернуться в светлый мир.
   - Черта с два они дадут, - пробормотал Борич  негромко.  Я  был  с  ним
совершенно согласен.
   - Мы согласны уйти, - возгласил  я  в  ответ.  -  Но  только  вместе  с
Груздем. Пусть он подойдет к нам - и мы сразу же двинемся к берегу.
   После секундной паузы со всех сторон донеслось:
   - Я не знаю, о чем вы говорите. Не знаю  никого  с  таким  именем.  Мое
предложение останется в силе еще две минуты. Потом мы вас истребим.
   - Мы обдумаем ваше предложение! - крикнул я. И повернулся к  Боричу:  -
Это не тени. Тени безгласны.
   - Согласен.  Но  здесь  не  может  быть  никакого  оружия:  Аид  прочно
заблокирован от него.
   - Не совсем так. Молнии -  как  все  прочее,  что  не  является  только
оружием, - здесь действуют. Пример налицо.
   - Можем ли мы получить что-то подобное?
   - Попробуй найти формулу.
   - Что просить?
   Я думал лишь мгновение:
   - Генератор инфразвука. Походный. Это не оружие.
   - Н-не знаю... - сомневаясь, пробормотал он. - И потом - как ввести его
в формулу? Там нет таких терминов...
   - Проси тихий звук страха. Это ты можешь перевести  на  -  на  что  там
нужно переводить?
   - Словно ты сам не знаешь. Нормальная латынь.
   - Даю... если только пробью блок.
   - Они же пробили!
   - Может быть, вместе?
   - Верно. Давай.
   Мы стали спиной друг к другу, прижались, взялись за  руки.  Зурилову  я
скомандовал:
   - Сядь. Спрячься в туман. Ну!
   Он скрылся. Борич шепотом произнес формулу - чтобы я усвоил.
   - Готов?
   - Да, - ответил я. - Обратный счет, начинаем в ноль. Три, два, один...
   Формула прозвучала. Мы вложили в  призыв-все  силы,  какие  еще  у  нас
оставались.
   Но мы потратили их не зря.
   В следующее мгновение я ощутил в руке знакомую рукоять.
   - Есть!
   А еще через миг прозвучало:
   - Две минуты истекли! Вы подписали свой приговор!
   И снова ударила молния - на этот раз ближе. Где-то под ногами испуганно
пискнул Зурилов:
   - Меня, кажется, тряхнуло!
   - Заткни уши пальцами! - велел я в ответ. И нажал на  стартовую  кнопку
генератора.
   Если я и рисковал, то только самим  собой:  излучение  могло  ввести  в
состояние ужаса и меня. Правда, сзади  генератор  был  достаточно  надежно
экранирован.
   Я медленно повел диффузором, поворачиваясь на левой  пятке  и  описывая
прибором окружность.
   В первые секунды казалось, что ничего не происходит.  Но  я  знал,  что
эффект проявляется не сразу. Борич тоже присел  в  туман  и  заткнул  уши,
чтобы волновой луч не задел его.
   Откуда-то - кажется, по-прежнему со всех  сторон  -  донесся  негромкий
стон. Вернее, стоны - разной высоты и тембра.  Мне  даже  показалось,  что
один из голосов принадлежал женщине.  Но  во  мне  не  проснулось  никаких
угрызений совести: сейчас все, кто окружал нас, были врагами. Да и - после
жертвоприношения детей, которое  продемонстрировал  мне  Инка-Дремин,  мои
понятия о жестокости сильно изменились.
   Я повернул большим пальцем  регулятор  излучаемой  мощности.  Стоны  не
только повторились в усиленном варианте; они  к  тому  же  локализовались.
Теперь было ясно, откуда  они  доносятся.  И  я  направил  диффузор  туда,
крикнув своим:
   - Вставайте! Держитесь за мной. Идем на прорыв!
   И мы пошли,  почти  побежали,  катя  перед  собой  вал  неслышного,  но
внушающего страх, а порой и убивающего инфразвука.
   Впереди слышался уже не стон, но исступленный крик.
   - Остров! - крикнул Борич. - Осторожнее!
   - Мне их не жаль, - ответил я на бегу.
   - Груздь! А если он там, с ними? Ты же не хочешь убить его!
   Я убавил мощность. Кто бы там ни был, сколько бы их ни таилось в тумане
- все они наверняка были уже выведены из строя.
   Мы чуть не налетели на них: они скрывались в слое тумана.  Нас  вовремя
остановил совсем уже тихий стон изнеможения, раздавшийся едва  ли  не  под
нашими ногами.
   Их было шестеро, все - без сознания.
   - Разгони туман хоть немного, - попросил я.
   Борич произнес формулу. Их стало  видно.  Я  занялся  осмотром.  Прежде
остальных - женщина; она и вправду тут оказалась,  уж  не  знаю  -  зачем.
Женщина была молода и красива, и смотреть на нее доставляло  удовольствие.
Только смотреть: помочь ей сейчас я ничем не мог, да и, наверное, не  имел
права: она была из числа врагов. Я отвел глаза от  ее  лица,  лишь  увидев
боковым зрением, как Зурилов, всмотревшись,  вдруг  кинулся  к  одному  из
лежавших. Прижал его голову к груди:
   - Профессор! Профессор!
   Повернулся к нам. На лице  его  был  восторг.  Глаза  влажно  блестели.
Похоже, он переживал минуту счастья.
   - Мы нашли его! Нашли! Да вы понимаете?!
   Это и в самом деле был  Груздь.  Хотя  он  не  очень  походил  на  свои
фотографии - там он  был  чисто  выбритым,  в  смокинге,  кожаной  куртке,
деловом костюме или лабораторном халате. Но и любой из нас вряд ли был  бы
узнан сейчас даже близкими знакомыми.
   - Да, - согласился я.  -  Вроде  бы  он.  Попытайтесь  привести  его  в
чувство.  А  я  займусь  прочими.  Если   они   всерьез   отключатся,   то
автоматически ускользнут неизвестно куда.
   Из  остальных   четверых   трое   оказались   постоянными   обитателями
Пространства Сна. И лишь один был,  как  мы  -  из  Производного  Мира.  К
сожалению, на нем не было никаких признаков,  по  которым  можно  было  бы
установить - из  какой  он  страны,  из  какого  Бюро.  Рисунок  на  левом
предплечье был - все то же наше изогнутое дерево, - но без  инициалов  или
номеров.
   "Ну, все, - сказал я, хотя и не вполне удовлетворенно. - Дело  сделано.
Суп сварен".
   И позволил себе немного расслабиться.
   Это было преждевременно.
   В следующий миг начал медленно исчезать Зурилов. Так  исчезает  снивец,
когда начинает просыпаться в Производном Мире, когда возвращается в явь.
   Меня это, впрочем, не обеспокоило: дело свое он сделал.  Груздь  был  с
нами, и оставалось лишь решить - как выйти самим и вывести его отсюда.
   Ближайшее будущее показало, что я ошибался. Потому  что  Груздь  открыл
глаза. Он пришел в себя.
   И его не стало.
   Он исчез.
   Но не так, как Зурилов: не как человек, просыпающийся наяву.  Будь  это
так, я и Борич вздохнули бы с великим облегчением.
   Он исчез сразу - так, как меняют микроконтинуум люди, перемещающиеся  в
Пространстве Сна.
   То ли испугался нас, приняв за врагов. То ли правильно понял, кто мы  и
зачем, и не захотел оставаться с нами.
   Не захотел возвратиться в Производный Мир.
   Я словно оцепенел: таких неудач у меня еще  не  бывало.  И  не  заметил
вовремя, что туман начал  стремительно  рассеиваться  и  в  одной  стороне
горизонт стал все сильнее наливаться  оранжевым  светом.  Борич  увидел  и
оценил это первым.
   - Новая плоскость! - крикнул он, дернув меня за рукав. - Идет на нас!
   Это было очередное взаимопроникновение нашего континуума в другой,  или
другого в наш -  все  едино.  На  нас  надвигалась  линия,  разделяющая  и
соединяющая разные миры, как всякая граница. Линия - катализатор  чудес  и
катастроф.
   - Берегись!
   Он заколебался  и  начал  превращаться  во  что-то;  я  даже  не  успел
разобрать - в какое существо.
   Уже откуда-то издалека до меня донеслось:
   - Ищи меня в Париже!..
   В следующий миг я остался один. Но ненадолго.
   Подхватило и меня... Завертело, понесло, превращая не знаю во что.
   Только не в того, кем я был до сих пор.





   Очень  соленая  вода  окружала  меня,  словно  я  стал  вдруг  огурцом,
предназначенным для закуски под стопку водки. Вода лилась в рот, заставляя
ощутить собственную тяжесть, и одновременно выталкивала, не позволяя пойти
ко дну.
   Отфыркиваясь, я всплыл, работая  передними  и  задними  ластами  скорее
инстинктивно, чем намеренно. Поднял голову  на  длинной-предлинной  гибкой
шее. Разинув донельзя зубастый рот, откусил здоровенный кусок воздуха.  Он
оказался вкусным, душистым и  теплым.  Удовлетворенный,  я  стал  поводить
головой над поверхностью воды, чтобы увидеть и схватить рыбу: мне хотелось
есть.
   Я увидел ее уже через несколько секунд. Шея  плавным  движением  вывела
голову на нужную позицию - и,  резко  разогнувшись,  метнула  ее  в  воду,
словно это был камень. Мои челюсти сомкнулись, удерживая отчаянно бившуюся
в зубах рыбу. Я не знал ее названия - плезиозаврам это ни к чему,  -  зато
хорошо помнил, какова она на вкус. Движением шеи я подбросил ее в воздух и
поймал - чтобы сразу  проглотить.  Это  удалось.  Но,  глотая,  я  заметил
неглубоко в воде еще одну тень. Она  была  намного  больше  рыбы  и  плыла
быстрее. Инстинкт подсказал мне, что  это  -  враг.  Опасный.  Смертельный
враг, находившийся сейчас в значительно более выгодной позиции.
   То был ихтиозавр - ящер, как я, но обликом уподобившийся рыбе.  Он  мог
не переводить дыхания дольше, чем я, и поэтому его возможности под водой -
то есть там, где находилось мое тело, не защищенное никакой броней, - были
намного больше моих. Я мог атаковать его лишь сверху, из воздуха;  но  при
этом мое самое уязвимое место - шея  -  становилось  удобной  мишенью  для
нападения. Тут самое важное для меня было - не промахнуться, нанести  удар
в самое слабое его место - в тонкую часть тела, туда, где начинался хвост,
похожий на рыбий, не такой, как у меня: длинный, хорошо приспособленный  к
тому, чтобы резко менять направление движения. Я должен был схватить его с
первого раза, потому что на второй удар у меня могло не хватить времени.
   Сейчас шея моя и верхняя часть тела находились над водой; крутизна моих
гладких боков была слишком большой, чтобы он мог вцепиться в них.  Значит,
он будет стремиться схватить меня за один из  ластов  -  или  за  хвост  в
средней его части, чтобы нанести серьезную рану, а кроме того  -  помешать
мне маневрировать. Потом ему оставалось бы ждать, пока я не потеряю  силы,
истекая кровью. Поэтому я  обязательно  должен  был  ударить  первым  -  и
безошибочно.
   Я сильно заработал ластами и хвостом, все быстрее направляясь навстречу
ему. Я должен был показать уверенность в своих силах  -  их  у  меня  было
достаточно - и полное отсутствие страха. И не  только  показать,  но  и  в
самом деле не испытывать его.
   В ответ ихтиозавр тоже увеличил скорость. Он летел на меня, лишь слегка
изменив направление. Мне стало ясно: он не  будет  ждать  моей  атаки,  но
нападет сам; и, судя по направлению - не на ласты или хвост: сильный  удар
своим хвостом позволит ему выброситься из воды более чем на половину длины
его тела и вцепиться именно в мою шею - в случае удачи это означало бы мою
гибель.
   Но мне уже стало ясно, каким способом можно избежать такого конца.  Это
знание сидело глубоко во мне, и мне не пришлось искать его,  оно  возникло
само и заставило повиноваться ему.
   Исполняя эту волю древней памяти, я дождался мгновения, когда  страшный
враг оказался в том  месте,  откуда  ему  нужно  было  начинать  бросок  -
промедлив, он вынырнул бы уже за мной, и его грозные челюсти  схватили  бы
лишь воздух. Но расчет сидел в его памяти так  же  прочно,  как  мой  план
действий - в моей, и он начал решающее движение вовремя.
   Но одновременно с ним начал действовать и я.  Легким  движением  хвоста
повернулся так, чтобы находиться к нему не боком, а грудью. И одновременно
нырнул, не изгибая шеи, но напрягая ее и ударив ею по воде; это  было  так
же, как если бы в воду обрушилось высокое подмытое водой дерево. Возникшее
волнение воды качнуло его, нарушая точность броска; я же  погрузил  голову
еще ниже, так что она оказалась  под  нападавшим,  и  обратным  движением,
разгибая шею, вонзил  зубы  в  его  тело  именно  там,  где;  хотел:  близ
хвостового плавника. Стремящаяся вверх масса ихтиозавра была очень велика,
и он увлек меня за собой; не будь я готов к этому, он сломал бы  мне  шею.
Но я снова заработал ластами и хвостом и помог ему подтащить меня  поближе
к поверхности. Тем временем я впивался в его тело все глубже и  глубже,  и
вода вокруг нас все более мутнела от его крови.
   Неимоверным рывком ему удалось вырваться из моих челюстей и  отплыть  в
сторону. Там он, уже не решаясь напасть сам, ожидал, наверное, моей атаки.
   Но мне теперь спешить было незачем. Его мощное сердце продолжало  гнать
кровь, и с каждым его ударом все больше ее вытекало в  воду.  И  с  каждым
ударом сердца он слабел.
   Наверное, почувствовав это, ихтиозавр бросился на  меня.  Скорее  всего
это было продиктовано отчаянием.
   Но теперь наши скорости уравновесились: он уже не  мог  в  полную  силу
серьезно работать хвостом. И я успевал при всяком  его  броске  отплыть  в
сторону, сохраняя между нами безопасное расстояние.
   Он слабел все более и более. И  все  же  сумел  совершить  уж  не  знаю
сколько попыток достать меня, прежде чем я увидел достоверные признаки его
близкого конца. Я понял это, заметив,  с  каким  усилием  и  как  медленно
теперь двигал он плавниками, в  то  время  как  хвост  его  уже  почти  не
действовал.  Однако  прошло  еще  не  менее  часа,  прежде  чем   горевшие
неимоверной злобой глаза его потухли, и он  начал  медленно  всплывать  на
поверхность, чтобы вскоре навсегда погрузиться  на  морское  дно,  где  им
распорядятся рыбы, крабы и все другие, кто питается падалью.
   Но именно этого я не хотел допустить.  Так  что  надо  было  как  можно
скорее принять мой нормальный облик. Произнести нужную формулу  и  немного
обождать. И то же самое проделать с ним.
   ...Я перевернулся на спину, широко раскинул руки,  чтобы,  колышась  на
пологих, медленных волнах, выровнять дыхание и прийти окончательно в  себя
после сражения с врагом-ящером.
   Впрочем, я был совершенно уверен, что он - такой же ящер, как я.
   И в самом деле: мертвое тело, всплывшее неподалеку от меня,  на  глазах
меняло очертания, уменьшаясь и превращаясь в человека. В труп.
   Было немного шансов опознать его: против  меня,  как  я  уже  убедился,
работали люди не из нашего бюро. Как тот дример в Аиде.
   Но на этот раз мне повезло, и я узнал его.
   Это был Хижин - тот самый, что схватился со мною, изображая то ли урку,
то ли боевика какой-то банды. Тот, что принес мне первое предупреждение.
   Нет, членистоногим внизу не дождаться его тела: оно не погрузится,  оно
медленно растает, чтобы потом возникнуть  скорее  всего  слабой,  лишенной
энергии тенью там, где я еще недавно был.  Мы  разошлись,  как  говорится,
контркурсами.
   Я облегченно вздохнул и расслабился.
   В небе плыли барашки  -  так  же  медленно,  как  волны,  но  в  другом
направлении. Солнце стояло достаточно высоко, но, не зная широты, я не мог
определить ни направления на север, ни того, перевалило ли  время  уже  за
полдень. Хотя вряд ли это было сейчас самым важным.
   Медленно взмахивая длинными крыльями, высоко летела птица,  держа  курс
от моей левой ноги к правому плечу, ее угол с направлением, куда  катились
волны, составлял  примерно  градусов  двадцать  пять  -  двадцать  восемь.
Возможно, то был альбатрос, но поручиться в этом я бы  не  смог.  Впрочем,
очертания более напоминали птеранодона.
   Вдыхая воздух и медленно, по капле выдыхая, я уже  через  минуту-другую
ощутил, что могу перейти к нормальным действиям. Перевернулся на грудь  и,
сильно сработав ногами,  по  пояс  поднялся  над  волной,  чтобы  выяснить
обстановку.
   Впереди, милях в полутора, был берег. Увидев его, я  испытал  искреннее
удовольствие.
   Берег был не обрывистым, а низким, его окаймляла гряда  невысоких  дюн.
Больше ничего я разглядеть  не  успел,  да  отсюда  это  вряд  ли  и  было
возможно.
   Волны медленно несли меня к полосе прибоя. Я стал  помогать  им,  плывя
медленным брассом, которым можно преодолевать милю  за  милей.  Плыть  так
показалось мне даже приятным, хотя будь вода холоднее  -  я  скорее  всего
испытывал бы совсем другие чувства.
   Внутреннее ощущение времени подсказало, что я пробыл  в  воде  примерно
час, когда, погрузившись уже в четвертый  раз,  нащупал  ногами  дно.  Оно
оказалось твердым, песчаным, ребристым. Последние полсотни метров я прошел
пешком, на ходу разминаясь и с  наслаждением  подставляя  солнцу  кожу,  с
которой скатывались тяжелые капли.





   На берегу меня никто не ждал. Это было приятно. Хуже  нежданного  гостя
может быть только нежданный хозяин.
   Порадовавшись окружавшему меня  безлюдью,  я  присел  на  песок,  чтобы
обдумать положение.
   Солнце успело опуститься пониже. Учитывая прошедшее время,  можно  было
предположить, что нахожусь я где-то в средних широтах, может быть, даже на
параллели Москвы - хотя климат говорил о другом.  Само  солнце  показалось
мне обычным, каким оно было и в моем  мире  яви;  возможно,  от  привычных
времен я удалился и не очень сильно. Удалился - или меня удалили.
   Медленно поворачиваясь  под  солнцем,  чтобы  не  обгореть,  я  пытался
понять, что же со мной произошло и куда меня закинуло.
   Такое бывает: в подобных случаях подсознание, безмятежно резвясь, порою
забрасывает тебя в самые неожиданные уголки - но только в своих  пределах.
То есть тебя заносит в места, каким-то образом связанные  именно  с  твоим
подсознанием, и ни с чьим другим. А это значит, что,  серьезно  анализируя
свою память, можно если не определить, то хотя бы угадать  -  в  известных
пределах точности, - с чем именно, с какими  эпизодами  или  впечатлениями
твоей жизни это место и время связаны.
   Уже  самое  поверхностное  рассуждение  привело  к   выводу:   подобная
местность и климат могли отложиться в голове  в  результате  одной  давней
поездки в Африку, на ее восточное побережье. Там  было  так  же  тепло,  и
таким же ласковым и медленным, помнится, был закат.
   Только здесь широты никак не свидетельствовали об Африке. Разве  что  я
находился  сейчас  в  Южном  полушарии?  Но  у  меня  с  ним   ничего   не
ассоциировалось. Туда меня могли только затолкать силой. Однако сейчас это
представлялось  неправдоподобным:  даже  будь  в  той  точке,   откуда   я
скоропостижно удрал, кто-то, способный воздействовать на  меня,  -  он  не
успел бы оказать свое влияние. У меня в голове стоят достаточно  серьезные
блоки, и над ними пришлось бы долго работать даже очень сильному  Мастеру.
Со мною с трудом справлялся на тренировках даже Жокей Мысли, для  которого
в таких делах мало что являлось невозможным.
   Поищем другой вариант. Допустим, я не менял широт; изменилось время.  И
я пребываю где-то в наших краях - но с  немалым  забросом  в  прошлое  или
будущее. Прошлое? Возможно: некогда  на  московских  широтах  простиралось
неглубокое, но обширное море. Правда, было это  давненько.  Будущее?  Если
да, то не завтрашнее и не послезавтрашнее; но так далеко никому из нас еще
не удавалось проникать. Протоптанных  и  размеченных  троп  в  такие  края
Система еще не успела проложить, а вернее - не умела их  торить.  Нам  еще
далеко до такого уровня. Так что - вряд ли.
   И последняя (пока что) версия: я по-прежнему выдерживал  заданный  курс
на Груздя. Просто человек этот оказался не совсем там - или совсем не там,
где мы с Минаевым собирались его обнаружить. Пожалуй, такое  предположение
выглядело наиболее логичным.
   Что же - из этого и будем исходить.
   Я встал, чувствуя, что солнечная ванна  уже  переливается  через  край.
Медленно просканировал взглядом море.
   Оно было пустым. Ни дымка, ни паруса.
   Но море было живым. Об этом  свидетельствовали  и  ракушки,  устилавшие
несколько  метров  береговой  полосы,  и  птицы  над  водой   -   крупные,
напоминавшие бакланов. Они то и дело пикировали - и  возвращались  в  свой
эшелон, глотая на ходу.  Немало  было  на  песке  и  водорослей,  сухих  и
сохнущих, выброшенных морем. Но -  никаких  следов  присутствия  человека.
Потому что вряд ли можно было  счесть  делом  рук  человеческих  песчаную,
вроде бы, гряду, что ответвлялась от цепи дюн и, пересекая пляж,  доходила
до самой воды. Видимо, до ее верхнего  уровня:  сейчас  явно  был  прилив,
иначе вдоль берега шла бы широкая полоса влажного песка.
   Нет, на плод человеческого творчества этот отрог никак не походил. Но и
дюны - насколько мне приходилось встречаться с ними в других местах  -  не
делали таких скидок, всегда более  или  менее  точно  следуя  за  изгибами
берегов.
   Хотя одно объяснение, пусть и не  очень  убедительное,  найти  все-таки
можно было: если в том месте в море  впадала  пусть  и  не  очень  большая
речка, она могла, быть может, с течением времени нанести такое возвышение:
возле пресной воды наверняка росли деревья - хотя бы той  же,  неизвестной
мне, породы, какими поросла вершина гряды; потом деревья - или скорее даже
высокий кустарник наподобие ольхи - занесло песком, вот и получилась такая
не очень стандартная высотка.
   Мысль о пресной воде мгновенно пробудила во мне жажду: я вспомнил,  что
давно ничего не пил. Пора бы уже.
   (Я говорил, кажется, что мы, находясь в Пространстве Сна, ни в пище, ни
в питье, строго говоря, не нуждаемся; правильнее будет сказать, что ни то,
ни другое не является жизненно необходимым. Но из  Производного  Мира,  из
своего плотского тела мы уносим ощущение этой необходимости, захватываем в
дорогу и голод, и жажду. Их можно побороть. Но порою это  требует  немалых
сил, которых может и совсем не  остаться  для  самой  работы.  Поэтому  мы
соблюдаем правило: о еде и  воде  не  думай;  но  если  все-таки  ощущение
возникло - постарайся его удовлетворить, это самый простой выход.)
   Поэтому я, собравшись уже было взобраться  на  вершину  гряды,  изменил
намерение, вошел в воду и вдоль берега, временами окунаясь и снова  выходя
на самую кромку, направился к заинтересовавшему меня месту.
   Я переводил взгляд с берега на воду и обратно, пытаясь не  упустить  ни
малейшей приметы людского присутствия. След пусть не колеса,  но  хотя  бы
босой ноги, обломок  обработанной  древесины  -  весла,  лодочного  борта,
копья... Я почти бессознательно пришел к выводу, что того, что мы называем
современной цивилизацией, здесь быть не может: в ее эпоху такой пляж,  как
этот, был бы усеян, словно тифозный вшами, шезлонгами, зонтами,  киосками,
качелями, площадками для пляжного волейбола и  футбола,  контейнерами  для
мусора,  а  при  их  отсутствии  -  самим  мусором;  ну  и  прежде  всего,
разумеется, - людьми; в  воздухе  висел  бы  смех,  плач,  визг,  возгласы
игроков и болельщиков, и все это перекрывалось  бы  оглушительной  музыкой
через усилители на столбах, которая прерывалась бы лишь  для  чрезвычайных
сообщений или предупреждений слишком смелым пловцам;  ну  и  для  рекламы,
разумеется.
   Тут не было рекламы; следовательно, не было людей.
   Впрочем, это как раз не говорило об отсутствии в  этих  местах  Груздя:
если он искал полного одиночества и  безопасности,  то  именно  здесь  мог
найти и то, и другое - если иметь в виду безопасность от людей.  Но  ничто
другое подготовленному человеку не страшно. Хотя мне трудно  было  судить,
насколько к такой обстановке подготовлен наш беглец.
   Так или иначе, надо было двигаться. И я шагал к отрогу, чем дальше, тем
более убыстряя шаг: жажда терзала меня все ожесточенней, а воевать с собою
мне было недосуг.
   Чем дальше я уходил от места, где выбрался  на  берег,  тем  яснее  мне
становились две вещи: первая - что я неверно оценил  расстояние  до  цели:
оно было, самое малое, в два раза больше. И второе -  что  и  размеры  ее,
соответственно, значительно внушительнее, чем мне представлялось.
   Я стал чувствовать, что изрядно устал. И  хотя  песок  под  ногами  был
плотным, почти не уступая укатанной дороге, я шагал все медленнее. Так что
путь в общем занял более полутора часов  (идти  пришлось  по  дуге,  берег
здесь плавно изгибался). Когда я  подошел  к  объекту,  мне  больше  всего
хотелось прилечь в какой-нибудь тени и поваляться в свое удовольствие.
   Но, приглядевшись, я сразу же отказался  от  такого  намерения  и  даже
забыл о жажде, только что заставлявшей меня жадно хватать ртом воздух,  не
приносивший, впрочем, никакого облегчения.
   Я увидел вовсе не то, чего ожидал.





   Это никак не была просто гигантская куча песка.
   Уже при подходе я  обратил  внимание  на  странную,  ритмическую  форму
верхней  части  этого  холма,  которая  становилась  все  яснее  по   мере
приближения.  Возвышения  чередовались   с   провалами,   седловинами,   и
расстояние, разделявшее их, оставалось одним и тем же. Я  насчитал  четыре
таких вершины. Вряд ли это могло быть простой случайностью.
   Склоны возвышения были крутыми. Я попытался взобраться наверх; но песок
осыпался подо мной, я соскальзывал и после нескольких попыток  оказался  в
том же месте, откуда начинал.
   Тогда мне пришло в голову обойти эту формацию и  поглядеть  на  нее  со
стороны моря. Тот склон - торцевой - отсюда казался  совершенно  отвесным,
подняться там наверняка было невозможно. Но  я  подумал,  что  песок  там,
постоянно орошаемый брызгами от набегавших волн, должен  быть  твердым.  Я
подобрал двустворчатую раковину, чтобы ею  вырезать  в  склоне  ступеньки;
может быть, такой замысел и  увенчается  успехом.  Я  бы  с  удовольствием
прихватил с песка и еще что-нибудь; например, какую-нибудь старую  тряпку,
чтобы соорудить хотя бы набедренную повязку: я не нудист и нагишом даже  в
полном одиночестве чувствую себя не лучшим образом. Но тряпок в этом мире,
увы, не было - как не было и тех, кто их производит.
   Вооружившись раковиной, я стал обходить холм,  раздумывая  о  том,  что
брызги от накатывавших волн почему-то были значительно меньше, чем  должны
бы, учитывая массу воды и скорость. Сейчас она понемногу увеличивалась:  с
моря задувал бриз. Это означало, что близок вечер. Об этом же  говорило  и
солнце, неудержимо продвигавшееся по своей траектории,  как  баскетбольный
мяч, в последнюю секунду игры брошенный от противоположного щита через все
поле.
   Когда я  наконец  вышел  к  торцу  возвышения,  причина  несоответствия
выяснилась, и я швырнул в воду не нужную более раковину.
   Здесь  не  было  склона.  Была  арка  -  заостренная   кверху,   словно
готическая, доходившая почти до самого гребня и открывавшая доступ в глубь
холма. Нанесенный волнами песок перекрывал вход не выше, чем на три метра,
в то время как сама арка имела в высоту - я прикинул - не менее тридцати.
   Без  особого  труда  я  взобрался  наверх  и  попытался  увидеть   хоть
что-нибудь в открывшемся пространстве.
   Сразу это не удалось: как, впрочем, и следовало ожидать, там было темно
- во всяком случае, при взгляде отсюда, со стороны света.  Возможно,  если
бы солнце стояло напротив, то оно осветило  бы  хотя  бы  ближайшую  часть
темного пространства; но оно уже миновало нужную точку и сейчас находилось
- по отношению ко мне - значительно левее. Озаряло оно  только  правый  от
меня край арки. Туда я и направился.
   Песок, даже и влажный - не  цементный  раствор,  если  и  удержится  на
вертикальной поверхности, то очень ненадолго.  Поэтому  я  сразу  же  смог
убедиться  в  том,  что  арка  эта   была,   без   сомнения,   рукотворной
конструкцией.
   Из какого материала эта конструкция состояла, я так и не понял. Ни одно
название из моего небогатого списка  -  дерево,  металл,  бетон,  пластик,
любым способом обработанная глина - не подходило для обозначения того, что
я увидел и  потрогал.  Правда,  сооружение  это  было  покрыто  достаточно
толстым и плоским слоем соли: видимо, за  конструкцией  не  ухаживали  уже
очень  давно.  Годы  и  годы.  Пришлось,  проклиная  самого  себя,   снова
спускаться, вооружаться раковиной - и, вернувшись, соскребать соль.  Когда
удалось, наконец,  добраться  до  поверхности,  очистив  кусочек  примерно
десять на десять сантиметров, я удивился первозданному блеску открывшегося
материала, и мне пришло в голову, что это, может быть, просто стекло, или,
вернее, какое-то очень непростое, но все же стекло. Что же,  во  сне,  как
говорится, все бывает... А вернее - в Пространстве Сна.
   Но ничего более существенного здесь, стоя у входа, узнать было  нельзя.
Надо было входить в темноту.
   Ну что же: самое время было прибегнуть к формулам, которые не  раз  уже
выручали каждого из нас в Пространстве Сна.
   Я не замедлил сделать это,  и  уже  в  следующую  секунду  ощутил  себя
одетым. Кроме рубашки, брюк и легких туфель, я обзавелся сильным  фонарем;
при мне оказался и мой любимый  девятимиллиметровый  "магнум",  подаренный
мне три года тому назад коллегой из Чикагского бюро.
   Снарядившись таким образом, я стал спускаться по противоположной, более
крутой стороне нанесенного бархана.
   Там было не совсем темно, но с каждым моим шагом сумерки все сгущались.
Под ногами хлюпала вода - наверное, часть брызг  сюда  все-таки  долетала.
Туфли сразу промокли. Но чем дальше я уходил, тем воды становилось меньше,
а потом под ногами оказалась и совершенно сухая поверхность. Возможно, она
имела легкий уклон в сторону выхода.
   Выйдя на сухое место, я включил фонарь и медленно повел им  вокруг,  по
спирали - с каждым оборотом все выше.
   Сначала мне показалось, что я ничего не понимаю и, вероятно, никогда не
пойму.
   Я ожидал увидеть высокие, полого сходящиеся в свод или  купол  стены  -
вероятнее  всего  тоже  из  стекла,  но  может  быть,  и  сооруженные   из
какого-нибудь другого материала.
   Не оказалось ничего подобного.
   Как бы просыпаясь  от  прикосновения  луча  моего  фонарика,  там,  где
предполагались  стены,  засветились  и  задвигались,   одно   за   другим,
какие-то...
   Я просто не знал, как это назвать. Не окна, нет. Не экраны.  Не  выходы
куда-то. Не, не, не...
   Я словно стоял в центре обширной круглой сцены. А там,  где  полагалось
быть  кольцеобразному  зрительному  залу,   по   всему   периметру   сцены
располагались - скажем так - выгородки, в  каждой  из  которых  были  свои
декорации и свои персонажи и происходили свои действия, начала  которых  я
не застал и вряд ли  смог  бы  представить  себе  конец.  "Так  бывает,  -
подумалось мне  мельком,  -  в  съемочном  павильоне  киностудии,  где  по
соседству  могут  репетироваться  и  сниматься  в  одно  время  сцены   из
современного, исторического и фантастического фильмов".
   Осмыслить увиденное мне в первые мгновения показалось невозможным.
   Ко всему прочему эти куски времен и пространств,  обрывки  действий  и,
возможно,  осколки  судеб,  помимо  собственного,  внутреннего   движения,
обладали еще и другим - относительно той площадки, на которой находился я:
медленно вращались, не строго по горизонтали или вертикали, но как  бы  по
диагонали, поднимаясь слева снизу в направлении вправо-вверх; вероятно,  в
это же время за спиной у меня другие подобные же снижались  и  уходили  за
горизонт, каким являлась ограничивающая сцену окружность.
   Впрочем, может быть, вращались  вовсе  не  они,  но  та  плоскость,  на
которой стоял я. На собственные ощущения тут, в Пространстве Сна,  к  тому
же не в первом слое, полагаться не следовало: в них слишком много от  яви,
существующей в узкой рамке того, что мы называем законами природы,  и  что
здесь имеет не большее значение, чем русская грамматика при изучении языка
индейцев майя.
   Движение, которое я наблюдал, сопровождалось не  очень  громкими,  зато
строго подчинявшимися ритму звуками - сухими, не столь глухими,  как  если
бы то был барабан, и никак не звонкими, как звучал  бы  гонг.  "Деревянные
звуки", - пришло мне в  голову.  Одновременно  я  сообразил,  что  они  не
доносятся извне, но как бы рождаются во мне самом и ведут отсчет какого-то
времени. Жаль, что я не имел представления - какого именно.  Времен  здесь
могли быть миллионы. Потому что я  оказался  не  где-нибудь,  но  в  Узле,
откуда равно достижимы любые макроконы Пространства  Сна  и  в  который  я
хотел попасть уже давно.
   Не меньше двух минут я оставался в  неподвижности,  позволяя  двигаться
лишь глазам.  Я  следовал  мудрому  совету,  давным-давно  полученному  на
шоферских курсах от инструктора по вождению: "Если не знаешь, что  делать,
- остановись и тогда думай".
   Я стоял, а в двух десятках шагов передо  мною  по  заснеженной  равнине
продвигалась воинская колонна. Похоже,  это  был  мотострелковый  полк  на
марше. Полк времен моей юности.
   Почему-то в тот миг мне вспомнился  комдив  Борисов,  в  последний  раз
встреченный мною здесь, в ПС, совсем недавно...
   Солдаты, кто в шинели, кто в бушлате, нахлобучив ушанки,  сидели  лицом
по движению, нахохлившись, удерживая между коленями "АК" и "СКС". Дула  их
были заткнуты тряпочками:  шел  снег,  и  надо  было  предохранять  каналы
стволов от хлопьев, которые потом станут водой.  То  один,  то  другой  из
сидевших время от времени смахивал матерчатой варежкой снег с лица.
   Прошла пулеметная, потом - минометная  рота,  каждый  расчет  со  своим
оружием располагался на боковых лавках уральского "козлика",  станкач  или
"миномет-82" - посредине.
   Затем - полковая батарея-57, орудия на автомобильной тяге, зачехленные,
со снятыми, конечно, прицелами.
   Сохраняя дистанцию, своим ходом пролязгал танковый  батальон,  расходуя
драгоценный моторесурс. На одной из башен я заметил номер машины,  он  был
203.
   Я не знаю, откуда они шли, куда и зачем. Похоже, то было  время,  когда
уже закончилась корейская война и  не  успела  начаться  ни  одна  другая.
Впрочем, комдив Борисов погиб задолго не только  до  корейской,  но  и  до
Большой войны. Здесь, однако,  было  Пространство  Сна,  в  котором  он  с
успехом мог бы командовать и римским легионом.
   Когда  я  провожал  взглядом  хозроту  и  кухни,   исправно   дымившие,
пространство, в  котором  это  движение  происходило,  оказалось  уже  так
высоко, что  я  невольно  испугался:  на  таком  подъеме  колеса  могли  и
заскользить, и всю колонну снесло бы прямо на меня. Потом  улыбнулся:  для
них там плоскость оставалась плоскостью. И снова опустил глаза.
   Легкий катамаран скользил по спокойной  воде,  лениво  поднимавшейся  и
опускавшейся, словно грудь крепко спящего человека. Солнце светило справа.
Катамаран был полинезийский - трое сидели только в одном  челноке,  вторую
опору составляло, как мне показалось, заостренное спереди бревно. Один был
вооружен, похоже, острогой, но  может  быть,  то  был  просто  шест.  Двое
гребли. Да, верно: то был шест, и третий сейчас налаживал  парус.  Идиллия
была полной. Вплоть до мгновения, когда из воды вырвалось сразу  несколько
- три или четыре - щупалец. Одно вцепилось  в  борт,  второе,  а  затем  и
третье обхватили заднего гребца. Он закричал - я явственно  услыхал  крик.
Двое бросились к нему, но ближнему пришлось самому вступить в единоборство
с четвертым щупальцем, тому же, что был в носу, просто нельзя  было  сразу
добраться до заднего, слишком узким был  челнок.  Я  напрягся.  Неожиданно
ощутил в руке что-то вроде гарпуна. И  кинулся  вперед.  Плоскость  слегка
пружинила под ногами, помогая разбегу. Уже подбегая, я понял, что опоздал:
они поднялись слишком высоко, такой прыжок был мне не под силу, разве  что
с шестом - но  для  такой  цели  мое  оружие  не  годилось.  Я  сделал  то
единственное,  что  оставалось:  размахнувшись  на  бегу,  метнул  гарпун,
подражая копьеметателям из олимпийской  сборной.  Гарпун  беспрепятственно
влетел в тот микроконтинуум, на миг завис над катамараном  -  и  это  было
последним, что я смог там увидеть: не успев погасить скорость, я с разбегу
влетел в следующее пространство,  занявшее  тем  временем  место  морского
простора.





   Я  оказался  в  просторном  и  великолепно  обставленном   кабинете   с
антикварным, но выглядевшим,  как  новый,  письменным  столом,  еще  одним
столом, низеньким, между двумя креслами - для беседы, и третьим - длинным,
зеленым, для заседаний, со стильными стульями той же эпохи, что и бюро,  -
похоже, от Мельцера, а также с диваном с бронзой и резьбой. Ноги  невольно
затормозились в ворсистом ковре.
   Но разглядеть это великолепие повнимательнее не  было  времени.  Потому
что главным сейчас оказался явно не сам кабинет, а находившиеся в нем  два
человека.
   Первый из них - в прекрасно сшитом деловом костюме со строгим галстуком
- в этот миг медленно поднимался из-за письменного стола, вытягивая  перед
собой левую руку, в  то  время  как  пальцы  правой  бесцельно  шарили  по
столешнице. Лицо, свидетельствовавшее, что лучшие годы человека остались в
прошлом, выражало одновременно удивление и страх. Рот медленно открывался,
глаза все более расширялись.
   Второй - рядом с высокой,  резной  дверью,  одна  створка  которой  еще
двигалась, закрываясь, - был в темных брюках и короткой, до пояса, кожаной
куртке. Обе руки были вытянуты вперед на уровне  глаз,  и  ладони  сжимали
большой пистолет - я не успел определить, какой именно, но смахивал он  на
старый "люгер".
   Прошло мгновение прежде, чем я узнал его:  это  был  Степ.  Значит,  он
выпутался все-таки из Туннеля и добрался до самого Узла?
   Но размышлять на эту тему было некогда.
   В то мгновение, когда руки и  оружие  словно  окаменели  в  воздухе,  я
кинулся - точнее, нырнул - вперед. Я не успел  дотянуться,  но  мой  крик,
раздавшийся одновременно с выстрелом, заставил стрелка  дрогнуть,  и  пуля
прошла мимо.
   Человек за  столом  остался  в  той  же  позе,  словно  окаменел.  Зато
нашедшийся круто повернулся ко мне, согнулся в поясе, не сгибая рук, давая
мне возможность заглянуть - снизу вверх -  в  черную  бездну  пистолетного
ствола: все, что я успел, пока он поворачивался, было - откатиться на  два
шага в сторону, но для него это оказалось, пожалуй, даже выгодно:  не  все
любят стрелять в упор, многим нужна пусть  маленькая,  но  дистанция.  Для
оправдания в собственных глазах.
   Я уже видел, как его  длинный,  тонкий  палец,  лежавший  на  спусковом
крючке, напрягся и начал едва уловимо сгибаться.
   Моя вытянутая нога все же сработала на долю секунды  быстрее.  Все  еще
лежа, я отбил руки Степа вверх. Пуля ушла в потолок, сам же он утратил  на
миг равновесие и  вынужден  был  сделать  шаг  назад.  Этого  времени  мне
хватило: стрелок не успел еще  сообразить,  куда  я  девался,  еще  только
поворачивал голову, когда я уже оказался у него за спиной, левой  рукой  -
сгибом - захватил его шею, правой же схватился  за  пистолетный  ствол.  С
"люгером" так можно поступать без особого риска, точнее -  именно  с  этой
моделью.
   Я знал, что последует сейчас  с  его  стороны:  попытка  ударить  ногой
назад, по моей голени, а если удастся - по  колену.  Выше  он  не  мог  бы
достать, потому что ростом уступал  мне.  Не  размышляя,  я  захватил  его
правую ногу своей, в то же время не сводя глаз с объекта покушения.
   Он, похоже, сумел уже прийти в себя: начал снова опускаться на стул,  а
рука его, прежде  судорожно  шарившая  по  столу,  теперь  уже  совершенно
осмысленным движением скользнула вниз, к среднему ящику. Я был уверен, что
там он найдет еще кое-что, кроме скрепок, карандашей  и  плитки  шоколада.
Через секунду-другую роль  мишени  могла  сыграть  уже  наша  скульптурная
группа.
   Опередить его могло только слово. И я крикнул ему:
   - Стоять смирно!
   Я угадал. Сработал безусловный рефлекс, и хозяин кабинета на миг застыл
изваянием.
   Только на миг. Но мне хватило и этого времени, чтобы прошептать на  ухо
Степу, которого я крепко обнимал - правда, совсем не  так,  как  обнял  бы
любимую женщину:
   - Ты, идиот! Я - Остров, где твои глаза!
   Отпущенный мне миг истек, и рука человека за столом снова  двинулась  в
путь. Пристрелить его сейчас было бы легким делом даже  для  младенца.  Но
этого-то я как раз и не хотел.
   Вместо того, чтобы вырвать из рук  нашего  парня  оружие,  я  рванулся,
увлекая его с собой, в  том  направлении,  откуда  пятью  секундами  ранее
возник сам.
   - Быстро! Прыгаем!
   Мой  партнер  перестал,  кажется,  хоть  что-то  соображать  и  покорно
подчинился моей команде.





   За пролетевшие секунды площадка, с  которой  я  стартовал,  успела  уже
опуститься, но всего метра на два с половиной,  так  что  прыжок  оказался
совершенно безопасным. Наверху  тот  мужик,  похоже,  справился  со  своим
столом.  Его  выстрел  прозвучал  запоздало,   пуля   ворвалась   в   наше
пространство и тут же исчезла: видимо, направления "сюда"  и  "отсюда"  не
были равноправными; пуля, выпущенная  отсюда,  наверняка  долетела  бы  до
цели, как это недавно сделал мой гарпун, или что это еще там было.
   Я выпустил парня из объятий, и он какие-то секунды стоял, очумело глядя
на  меня,  словно  я  был  по  меньшей  мере  уссурийским  тигром.   Потом
пробормотал:
   - Остров... Это правда ты?
   Вопрос только подтверждал его неопытность. Конечно, выглядел  я  сейчас
совершенно не так, как в Институте, где он только и мог  меня  видеть.  Но
мы,  кадровые  дримеры,  распознаем  друг  друга  в  любом   облике,   тут
срабатывает скорее подсознание, чем что-либо другое. Ему  до  этого  было,
похоже, еще далеконько.
   - Да вроде бы, - ответил я. - А ты -  Степ.  Тот  самый,  что  ухнул  в
Туннель Узла. Ты хоть слышал, как я  орал  тебе  из  Института,  когда  ты
проваливался все глубже?
   Он кивнул. То, что я назвал его, кажется, помогло ему прийти в себя.  И
тут же он страшно рассердился.
   - Слушай, - сказал он острым голосом, - ты какого черта мне помешал?  Я
же дело делал!
   - Где это: в Туннеле?
   Он очень серьезно покачал головой:
   - Да нет. Из Туннеля я тогда выбрался. Вернулся в  ПМ.  Попросил  новое
задание. Получил. А ты мне все испортил. Вот сейчас.
   Я качнул головой:
   - Плохо делал. По правилам, любую  форму  насилия  мы  в  ПС  применяем
только для самообороны. А ты хотел пристрелить его.
   - Вот еще, - ответил он таким тоном, словно  втолковывал  ребенку,  что
совать пальцы в электрическую розетку некрасиво. - Мне  надо  было  только
припугнуть его - чтобы он там, в ПМ, проснувшись, вспомнил - и сделал  для
себя выводы. Такое и было у меня задание. Я отлично  стреляю,  не  то  что
многие.  Вот  и  прогнал  бы  пулю  около  самого  его   уха,   чтобы   он
прочувствовал. А потом сделал бы ему словесное предупреждение  насчет  его
дел там, в яви. Ты мне сорвал операцию, понял?
   Может быть, так оно и было. Но с этими  молодыми  бывает  всяко:  порой
оружие начинает владеть ими, а не наоборот.
   - Ну ладно, - сказал я ему, делая вид, что сожалею. - Прости, коли так.
   - Да чего уж, - буркнул он. Потом вдруг оживился, поднял на меня глаза:
   - Постой, постой. Ты сказал - ты кто?
   - Остров.
   - Ну да, я только сейчас сообразил. Теперь вроде узнаю... Так у меня  к
тебе дело.
   - Ин-те-ресно... - протянул я, не очень веря.
   - Мне сказали: когда выполню  поручение  -  попробовать  найти  тебя  и
передать...
   В это я поверил еще меньше.
   - Вот уж точно, - поддакнул я. - Никого получше не нашли. Что у нас там
- эпидемия гриппа в Институте, или еще что похуже?
   Странно - он не обиделся.
   - Да нет... - Казалось, он даже слегка смутился. - Может, я немного  не
так сказал. Такое говорили всем, кто уходил на  задание:  если  кто-нибудь
тебя встретит, то передать.
   Это было более убедительным.
   - Давай, - поощрил я его. - Сыпь орехи.
   - Значит, так. - Степ помолчал, сосредоточиваясь. - Велели сказать  две
вещи. Первая: твою просьбу выполнили...
   Просьбу! Ничего себе! Не просьба это была, а оперативное  задание.  Вот
тоже нашли словечко...
   -  ...Данные  по  Груздю  действительно  оказались  там,   где   ты   и
предполагал. Их суть: около трех лет тому назад контролеры начали отмечать
заметный регресс устойчивости его психики.  Анализ  показал,  что  явление
связано не с нервно-психическими, а с чисто физиологическими процессами  в
больших полушариях головного мозга,  что,  в  свою  очередь,  относится  к
отдаленным последствиям кровоизлияния в  мозг,  перенесенного  объектом  в
возрасте тридцати лет. Предполагалось, что он совершенно восстановился,  и
в последующие десятилетия  перенесенное  заболевание  на  его  здоровье  и
деятельности не сказывалось - вплоть до указанного момента...
   - Так... - пробормотал я, горько сожалея о том, что не могу порыться  в
биографии  Груздя  и  посмотреть   -   какому   этапу   его   деятельности
соответствовал этот регресс.
   - ...Регрессивные явления наблюдались в течение  приблизительно  одного
месяца, после чего  началось  неожиданное,  поскольку  он  ни  к  кому  не
обращался и не прибегал ни к медицинской, ни к какой-либо другой помощи, -
неожиданное  улучшение,  весьма  стойкое,  и  в  таком  состоянии   объект
продолжал функционировать вплоть до наступления летаргии.
   Степ отбарабанил все это единым  духом,  закрыв  глаза.  Если  бы  и  я
смежил, как говорится, вежды, то возникла бы полная уверенность в том, что
я слышу не мальчишку, а Тигра  Подземелья:  его  интонации,  манера  речи,
слова... Но кто излагает - неважно, куда значительнее то, что именно таких
данных я и ожидал. Почему? Сам не знаю: никакой ясной концепции  по  этому
поводу у меня не успело возникнуть. Тоже подсознание? В таком случае,  что
и откуда оно принимает?
   - Это было, значит,  первое,  -  сказал  он,  открыл  глаза  и  перевел
дыхание.
   Я не стал ему говорить, что он прекрасно исполнил роль  дрессированного
попугая. Наоборот, решил поощрить:
   - Блеск. Молодец. Гони второе.
   - Второе - о том, что была короткая связь с Боричем. Через подсознанку.
Железка выдала, что он  в  Луях,  там  горячий  след,  с  тобой  связь  не
устанавливается, просит по возможности передать, что будет ждать тебя там.
- Он перевел дыхание, выпалив все это единым духом, подумал,  вспоминая  -
не упустил ли чего, и облегченно закончил:
   - Вот вроде все.
   На сей раз это были его, Степа, слова и его манера.
   - Хорошо бы подробности, - попросил я. -  Луев  этих  было,  как-никак,
восемнадцать штук, серийный товар, и размазаны они по столетиям, как сопли
по стене. Луи - какой номер?
   Он нахмурился: то ли потому, что не знал номера или забыл, то ли ему не
понравилось мое слишком вольное рассуждение о французских королях.
   - Номера вроде не называли. Может, затерялся при передаче  или  железка
не справилась с дешифровкой...
   - Жаль. Ну ладно - и на том спасибо. Теперь все?
   Он кивнул; но так медленно и неубедительно, что пришлось  схватить  его
за плечи и основательно встряхнуть:
   - Ну, что еще у тебя за душой?
   Он нерешительно поморгал глазами. Я стиснул его плечи покрепче, так что
он даже поморщился, но не сделал попытки вырваться.
   - Давай. Теряешь время. Что ты еще должен передать?
   Он потряс головой:
   - Передать - ничего. Но я слышал, как там говорили...
   Чувствовалось, до чего ему не хотелось говорить что-то, что было у него
на душе.
   - Ну? О чем они говорили?
   Наконец он решился.
   - О твоей дочери.
   - Что именно? Что?
   - Она спит. Не просыпается. Хотя из наших никто...
   Странно, но я не очень удивился. Я был предупрежден, что противники  не
обойдут девочку вниманием, но надеялся, что наши, даже не получив от  меня
такой просьбы, сумеют каким-то способом защитить ее.  Не  сумели,  значит.
Нет, я не удивился; просто  ощутил  пустоту  там,  где  располагалось  мое
кью-сердце.
   - Уснула давно?
   - Они заговорили об этом, когда я засыпал - наверное, думали,  что  уже
не услышу.
   "Сукины дети, - подумал я. - Неужели они такого мнения обо  мне?"  -  Я
понимал, конечно,  что  какие-то  меры  там  принимаются  и,  может  быть,
кто-нибудь уже пущен по ее следу. Но все  же  это  непростительно.  Ладно,
вернусь - разберусь.
   - Спасибо, что сказал. Куда ты теперь?
   Степ, думается, почувствовал себя совсем  хорошо,  облегчив  совесть  -
как-никак, одно задание из двух было выполнено,  неплохой  процент,  да  к
тому же, пожалуй, более сложное из них,  -  и  стал  оглядываться,  словно
только что сообразил, что он не у себя дома.
   Вокруг было все то же, что  и  до  него:  микроконтинуумы  восходили  и
закатывались,  неведомый  город  с  высоченными,   непривычных   очертаний
строениями и гигантской скульптурой  спящего  льва  на  Громадной  площади
приближался сейчас к зениту нашего  мирка,  длинная  и  широкая  платформа
мчалась невысоко над холмистой морской поверхностью,  оставляя  по  левому
борту  небольшую  (казалось   отсюда)   марсельную   шхуну,   справа   же,
кабельтовых, как  я  прикинул,  в  пяти  -  четырехмачтовый  барк,  шедший
почему-то лишь под передними парусами крутой бакштаг правого галса.  Я  не
успел подумать -  с  чего  бы  такая  осторожность,  как  взгляд  мой  уже
перепрыгнул в следующий мир, где  в  полутемной  комнате  двое  на  ковре,
похоже, только что вошли во вкус... И  тут  Степ  дернул  меня  за  рукав,
должно быть, ему стало неудобно подглядывать. Или,  может  быть,  пожалел,
что это не он там.
   - Куда я теперь? (А я  и  забыл  совсем,  что  спросил  его  об  этом.)
Понимаешь, Остров... Я вспомнил -  там  еще  вот  что  сказали,  сам  Тигр
говорил: если тот, кто тебя встретит... если ты скажешь,  что  тебе  нужна
его помощь, то сразу же поступить в полное твое распоряжение.
   - Весьма любезно,  -  сухо  прокомментировал  я,  подозревая,  что  все
сказанное было только что измышлено экспромтом.
   - Тебе же понадобится помощь, верно? Ты должен найти и дочь, и  Груздя.
Я бы мог...
   Ну вот. Я так и думал. Хотелось спросить - при себе ли у  него  носовой
платок - чтобы он хоть сопли себе вытирал без моей помощи. Но я не  сказал
этого: обидеть мальчика легко, но это будет грызть его если не всю  жизнь,
то, во всяком случае, много-много лет. Но не тащить же его с собой в лихие
микроконтинуумы, где и такие далеко не новички, как мы с Боричем,  бывает,
еле выкручиваются. Одно дело  -  прибыть  к  кому-нибудь  во  сне,  что-то
показать или внушить мысль, и совсем иное -  схватываться  с  противником,
что  не  слабее  тебя,  выступать,  по  сути,  кандидатом  на   постоянное
жительство в Аиде...
   - Помочь мне ты, пожалуй,  можешь,  -  проговорил  я,  делая  вид,  что
обдумываю его предложение. - Да, точно. Хорошо, что я на тебя вышел.
   Он сразу собрался, как говорится, в комок:
   - Я готов.
   - У меня связи с Институтом нет, - сказал я. - На  уровне  сознания.  А
железка, бывает, сильно врет. У тебя какой возврат?
   Он моргнул, предчувствуя неладное.
   - Четыре часа. Но я могу...
   Я жестом остановил его:
   - Не надо. Там будут только лишние волнения - за тебя. Сколько  ты  уже
израсходовал?
   - Половину.
   - Значит,  через  два  часа  по  яви  ты  будешь  в  Институте.  Теперь
сосредоточься. Запоминай слово в слово. Передашь Консилиуму или, в крайнем
случае, самому Тигру. Готов?
   Подчиняясь моей воле, он несколько секунд постоял молча.
   - Готов.
   - Тогда поехали.
   Я медленно, выделяя каждое  слово  паузами,  продиктовал  ему  то,  что
следовало передать в Институт. В качестве  его  памяти  я  не  сомневался:
плохо запоминающих у нас не держат.
   - Еще раз?
   - Не надо. Записано.
   - Повтори.
   Он повторил без единой ошибки.
   -  Хорошо.  И  скажи  еще  вот  что:  когда  найду  Груздя,  постараюсь
переправить его в ПМ. Но сам не вернусь - пока не разыщу дочери.  Так  что
пусть обеспечат нормальный уход за телом. Запомнишь?
   Он кивнул, проглотив комок.
   - И - счастливого пути.
   Он вздохнул. Снова огляделся.
   - А как я - отсюда?.. Где мы вообще?
   Он был тут впервые. Не удивительно: я - тоже. Но я  успел  уже  понять,
что к чему.
   -  Мы  -  в  Большом  Узле.  Отсюда  -  выходы  практически   в   любой
макроконтинуум, если не сразу, то с  немногими  пересадками.  Тебе  откуда
проще попасть в явь?
   - Ну - поближе по времени и пространству...
   Он еще не был ходоком на дальние дистанции.
   - Ясно. Давай поищем. Твоя полусфера  -  левая.  Увидишь  подходящее  -
сразу говори.
   В  поле  нашего  зрения  было  примерно  восемь  десятков   выходов   в
микроконтинуумы; через каждые пять-шесть секунд начинали возникать  новые,
старые уходили за горизонт. Замечать и оценивать надо было  быстро,  долго
разглядывать не приходилось: можно  было  что-то  упустить.  В  безмолвном
напряжении мы провели  более  получаса.  За  это  время  он  лишь  однажды
подтолкнул меня локтем:
   - Смотрите - вон та роща...
   Я посмотрел. Для того, чтобы оценить обстановку,  тренированному  глазу
понадобились две секунды.
   - Не годится, Степ. География не совпадает. Тебе кажется, что это  наши
места, знакомый лесочек, но ты не учел освещения.  Светило  не  наше.  Это
вообще не Земля. Так что...
   - А разве?..
   - Разве. Тут маленькая неосторожность - и попадаешь куда дальше, чем  к
черту на рога. А следующий проход через Узел будет  -  кто  знает,  когда:
завтра - или через миллион лет...
   Он только коротко вздохнул. Я снова смотрел в правую сторону.
   Однако  через  полчаса  мне  показалось,  что   подвертывается   что-то
приемлемое.
   Девица - или молодая  женщина  -  в  длинном  белом  платье  сидела  на
скамеечке на берегу пруда или небольшого озера. Вечерело, и  ее  сложенный
зонтик лежал рядом. Широченные поля шляпы не позволяли разглядеть лицо. Но
меня оно и не интересовало. Пруд окружали  знакомые  деревья.  И  закатный
свет  был  наш,  средних  земных  широт,  и  облачка  соответствовали,   и
архитектура дома, что виднелся по ту сторону воды...
   - Туда, - сказал я решительно.
   Он рванулся. Потом обернулся на миг:
   - Спросят - где тебя искать?
   Я ответил, уверенный, что так и будет:
   - Где-то между тринадцатым и четырнадцатым. Не знаю  только,  долго  ли
там пробуду. Да и не меня им надо искать, а мою дочку:  за  нее  -  взыщу.
Все. Беги. Только смотри - на эту девицу не отвлекайся. Тем более что  она
может оказаться неизвестно кем: тут все же Пространство Сна...
   Он кивнул и лихо влетел в микроконтинуум почти на  пределе  возможного.
Уже оттуда глянул на меня - и то ли мне показалось,  то  ли  действительно
подмигнул. И скрылся вместе с миниконом.
   Я облегченно вздохнул и принялся высматривать -  теперь  уже  для  себя
самого - выход, который привел бы меня к цели с наименьшей потерей времени
и энергии - что здесь, в ПС, практически одно и то же, потому что  одно  с
легкостью переходит в другое.
   Ну что же - прощай, Приморский вокзал.





   Париж тех времен оказался куда меньше, чем я думал, и привычной издавна
Эйфелевой башни, разумеется, не было и еще много столетий не будет -  хотя
с того места, где я стоял - на берегу Сены, внизу, у самой воды,  в  сотне
метров от Нового моста, я ее и в наше время не увидел  бы.  Зато  Нотр-Дам
уже существовал; но отсюда и его не было видно. Да он  меня  сейчас  и  не
интересовал: съездить в Париж и увидеть собор можно и наяву, а вот никаких
следов Груздя я там в Производном Мире  не  обнаружу,  это  уж  совершенно
точно.
   А здесь они могли найтись. Должны были.  Обязаны.  Иначе  какого  черта
меня сюда вызывали?
   Я нетерпеливо переступил с  ноги  на  ногу.  Борич  явно  опаздывал.  Я
поднялся наверх, на берег.  Непривычные  для  меня  каблуки  скользили  по
булыжнику. Я тихо ругался и скоро стал бы ругаться в полный голос, если бы
не заметил спешащей ко мне фигуры - как полагается, в шляпе с  плюмажем  и
коротком плаще, который сзади слегка задирала длинная шпага.
   Ну наконец-то. Сейчас я скажу ему пару слов. Пусть только подойдет...
   Он подошел -  и  я  не  сказал  ему  ничего  из  заготовленных  изящных
выражений. Потому что это был вовсе не  Борич.  То,  что  человек  обладал
совершенно другим лицом, ничего не  значило:  мне  не  раз  уже  случалось
упоминать, что в Пространстве Сна мы  можем  принимать  самые  неожиданные
обличья. Но - нутром или подкоркой - мы всегда ощущали своих, и для  того,
чтобы  опознать  даже  и  незнакомого  сотрудника,  нам  чаще   всего   не
требовалось показывать метку на руке или называть имя,  под  которым  тебя
знали в Институте, во всей Системе. Это был совершенно  чужой  человек,  и
приблизился он, похоже, с недобрыми намерениями.
   Однако поздоровался он вежливо, сняв шляпу. Я ответил тем же.
   - Прошу извинить, - начал он. - Я знаю, что вы ждете тут не меня.
   - Вы не ошибаетесь, шевалье, - подтвердил я.
   - Вы ждете даму.
   Я лишь пожал плечами.
   - Я жду ответа, шевалье!
   Я приосанился:
   - По какому праву, шевалье, вы требуете у меня ответа?
   Он нахмурился.
   - Вам это прекрасно известно.
   - Мне не нравится ваш тон! - попытался осадить  его  я.  Мне  вовсе  не
хотелось сейчас драться. Я должен был дождаться Борича.
   - Я не собираюсь менять его! - заносчиво ответил он.
   Вместо ответа я  обнажил  шпагу.  Он  -  свою.  Площадь  была  замощена
брусчаткой, ее окружали островерхие дома. Светила луна. Не выжидая,  я  из
третьей позиции сразу же сделал выпад. Он взял четвертую и тут же ответил.
Я уклонился вправо - движение естественное, когда держишь шпагу  в  правой
руке; он, однако, ожидал этого и пошел на повторный выпад,  демонстративно
показывая, что готовит удар в голову - рубящий, а не укол,  шпага  у  него
была военная, узкий палаш, а не дуэльная рапира. Такую же, кстати,  держал
в руке и я. Примененный им финт был давным-давно известен: заставить  меня
взять пятую защиту, повернуть кисть -  и  бить  в  грудь.  Поэтому  вместо
защиты я отскочил назад, и, пока он после выпада возвращался в  стойку,  в
свою очередь, кинулся  в  атаку  и  попытался  захватить  его  оружие;  он
отступил, я шагнул вперед. Несколько секунд мы пританцовывали друг  против
друга, не скрещивая  клинков,  острия  шпаг  описывали  маленькие  орбиты,
каждое движение шпаги заключало в себе вопрос, на который тут же  следовал
ответ  на  том  же  безмолвном  языке:  "Я  и  к  этому  готов,  хочешь  -
попробуй..." Дышалось  легко,  воздух  был  прохладным  и  чистым.  Где-то
стукнуло окошко, захлопываясь. Он первым не  выдержал  неопределенности  и
бросился  вперед  с  неожиданным  криком  победной  ярости;  годится   для
устрашения слабонервных, не более того. Налетая, он концом шпаги выписывал
в воздухе фигуру вроде скрипичного ключа; тоже хорошо для начинающих,  кто
еще не научился понимать, что не из любой позиции  можно  нанести  удар  в
каждое мгновение, но лишь из  немногих;  например,  сколько  ни  грози  он
сейчас ударом в лицо, но попытайся он осуществить эту атаку - и я в  нырке
ударом снизу разрублю ему руку. Так что этих угроз  я  не  боялся,  а  как
только клинок его замирал в действительно опасной позиции - я своей шпагой
тут же отклонял его от линии, и противнику приходилось  начинать  сначала.
Клинки  звенели  гулко,  набатно,  такие  звуки  они   издают   только   в
Пространстве Сна.  Шли  минуты.  Наконец  мне  надоел  этот  танцкласс;  я
имитировал внезапную, без  подготовки,  флешь-атаку,  он  третьей  защитой
отбил мой клинок вправо вниз и сделал подставку - и тут, как я и надеялся,
мне удалось из первой позиции все-таки осуществить мельницу, захватив  его
шпагу круговым движением  своей.  Его  оружие  вырвалось  из  руки,  шпага
взлетела высоко и, кажется, больше вообще не вернулась  на  землю,  только
сверкнула недоразвитой молнией в лунном свете и погасла.
   Может быть, следовало пожалеть его. Но я не из жалостливых.  Мне  нужно
было сделать выпад и нанести удар быстрее, чем он убежит, и я был готов  к
этому. Однако он совершил неожиданное: отступил на два шага и поднял руки:
   - Достаточно, шевалье. Благодарю вас. Вы меня убедили.
   Я невольно остановился в последнее мгновение. Но не опустил шпаги.
   Мой противник вынул из  левой  перчатки,  из  длинной  краги  сложенный
листок бумаги и протянул мне:
   - Просили передать.
   - Благодарю вас, шевалье, - ответил я машинально, разворачивая  бумажку
и в то же время уголком глаза продолжая наблюдать за ним. Чтобы  успокоить
меня, он отступил еще на шаг и заложил руки за спину. Хотя последнее вовсе
не всегда является признаком добрых намерений.
   Я прочитал: "Жду в замке Шенонсе".
   Подписи не оказалось, но то была рука Борича.
   Я поклонился:
   - Весьма обязан вам.
   Он молча поклонился в ответ и исчез.
   Я не спросил у него, где этот замок находится. Все равно добираться  до
него мне придется теми способами, что приняты в методике ПС, а не  верхом;
пешком или на каком-нибудь ковре-самолете.





   Нигде так не ощущается одиночество, как тихим вечером в  полнолуние  на
обширной поляне, чьи пределы размыты мраком, в котором  тонут  все  заботы
минувшего дня. В светлое время они надежно защищают нас от наплыва чувств;
заботы поддерживают, словно костыли, и, хоть на несколько часов  лишившись
их, мы начинаем испытывать неуверенность в себе. И  тут  становится  нужен
еще кто-то - хотя бы потому, что,  когда  людей  становится  двое,  заботы
возникают сразу же, и жить становится привычно.
   Вот почему я, неторопливо ступая по белеющей в  лунном  свете  дорожке,
бессознательно просеивал через себя всякий  звук  и  малейшее  движение  в
поисках чего-то, указывающего на присутствие другого человека. А услыхав в
стороне негромкий разговор, решительно свернул в его направлении, даже  не
подумав о том, что, когда двое разговаривают  поздним  вечером  при  луне,
появление третьего собеседника может не принести им никакой радости.
   Тем не менее так оно и оказалось, и я спохватился лишь тогда, когда,  с
треском проломившись сквозь кустарник, увидел сидящих рядом на не успевшей
еще остыть каменной скамье двоих - мужчину и женщину. Им явно не следовало
мешать - но уже поздно было, повернуться и скрыться оказалось бы не лучшим
выходом: так поступают лишь, увидев нечто, оскорбляющее какое-то из чувств
или норм поведения. Так что я, остановившись, кашлянул, переступил с  ноги
на ногу и молвил:
   - Привет. Добрый вечер.
   Сказано это  было,  разумеется,  на  языке  Пространства  Сна,  где  (в
посещаемых нами плоскостях) все, как правило, понимают  друг  друга,  хотя
каждому кажется, что он объясняется на своем  родном  -  или  на  каком-то
другом из известных ему наречий.
   -  Привет,  -  не  сразу  ответил  мне  мужчина,  а  женщина  и  вообще
промолчала. Я не мог разглядеть их лиц - луна стояла у  них  за  спиной  -
неразличимые эти лица были  обращены  ко  мне,  как  бы  изучая  возникший
феномен,  и  надо  было  немедля  найти  формулу  оправдания  и,   получив
информацию, исчезнуть столь же стремительно, как я здесь возник.
   - Прошу извинить меня, но я заблудился... Вы не скажете, я так выйду на
дорогу?
   - Дорог много. Какая интересует вас, шевалье?
   Ага. Я медленно повернул голову. Холмистая местность,  поросшая  лесом.
Несмотря на поздний час - тепло.
   - Мне, собственно, нужно попасть в замок Шенонсе.
   - Если месье пойдет налево и поднимется, то с гребня увидит  дорогу,  -
сказала женщина. У нее было приятное контральто, и я пожалел,  когда  этот
голос перестал звучать.
   Мужчина, это чувствовалось в его интонации, усмехнулся:
   - Не думаю, что это та дорога, которую шевалье ищет. Потому  что,  смею
уверить, в замке вас никто не ждет. Хотя бы по той причине, что  владельцы
его сейчас в Париже, при дворе Его Величества короля.
   - Весьма вам обязан, месье. И еще раз - простите за бесцеремонность. Но
мне нужно попасть в замок; я надеюсь,  вы  поверите  мне  на  слово  и  не
заставите предоставлять доказательства.
   Сказав это весьма  решительным  тоном,  я  повернулся,  чтобы  уйти.  В
пространстве  я  уже  сориентировался,  не  было   еще   полной   точности
относительно времени. Но тут мужчина окликнул меня:
   - Ради Бога, простите и вы меня, месье, но мне  показалось...  Скажите,
пожалуйста: вы ведь дример из второго Бюро?
   Я не ожидал,  что  в  те  времена  люди  уже  слышали  об  Операциях  в
Пространстве Сна. Но здесь было именно это Пространство, а я ухитрился  на
минутку забыть об этом.
   - М-м... Шевалье очень догадлив.
   - Барон де Бур, с вашего позволения. Однако  догадливость  тут  ни  при
чем. Просто-напросто я  имею  прямое  отношение  к  ОПС.  И  нахожусь  тут
совершенно не случайно - как вы уже наверняка поняли.
   "Бывают в жизни шутки, - подумал я. - Иногда странным образом получаешь
ориентир во времени".
   - Ах, значит, вы  и  есть  дрим-драйвер  Остров?  -  снова  вступила  в
разговор женщина, голос ее сделался еще более низким и мягким, он  как  бы
существовал  самостоятельной  субстанцией,  некая  независимая   атмосфера
возникала, иной воздух, которым можно было дышать даже с удовольствием; но
возможно, что с этим воздухом проникала в кровь и некая  отрава.  Впрочем,
она и без того была разлита кругом, в весне юга Франции. - А я  столько  о
вас слышала...
   Она не назвала себя - видимо, была уверена, что уж ее-то  должны  знать
все на свете - или, во всяком случае, в обширном круге,  центром  которого
она себя полагала - а возможно, на самом деле была. Я таких не  люблю,  но
уважаю, как вообще уважаю людей, уверенных в себе. Я  постарался  ответить
так, чтобы разговор не перешел случайно на  какую-нибудь  серьезную  тему:
лишние подозрения мне сейчас совершенно не были  нужны.  Вроде,  например,
разговоров о том, как я оказался в этой глухомани...
   - Я просто испуган, мадам, потому что не  знаю  -  от  кого  именно  вы
слышали, и в зависимости от этого - что это были за истины - или небылицы.
   - О, не бойтесь: от дримеров вашего Бюро - а они  все  вас  боготворят.
Вчера мы наблюдали в просмотровой нашего Бюро  за  вашими  похождениями  в
Аиде; я встречала вас и раньше, но вы меня, разумеется, не  замечали,  вам
было не до того. Скажите, такие переживания сильно утомляют?
   Я и так, конечно, узнал бы ее - минутой раньше или  позже,  как  только
увидел бы ее лицо. Тем более непонятным было -  с  какой  целью  она  сама
напоминает об этом эпизоде: там ведь она выступала на стороне  противника.
Каков был ее замысел?
   - Луиза, - перебил ее мужчина. - Не кажется ли тебе, что  месье  Остров
спешит?
   - Собственно, - процедил я, пытаясь обдумать дальнейшие действия, - мне
хотелось не только найти дорогу к замку, но и пообщаться с природой...
   - Вы так настроены на общение именно с природой? - в голосе женщины мне
почудилась насмешка.
   - Вы полагаете, человек не является частью природы?
   - Браво, браво, - сказала она.
   Лицо ее по-прежнему оставалось в тени, и я не мог разглядеть не  только
выражения его, но и самих черт; наверное, на сей раз ее сделали  дурнушкой
какой-нибудь, - хотя я чувствовал, что это не так: совсем иной была манера
ее поведения.
   - Ну, нам пора, - проронил мужчина. - Боюсь,  нас  спохватятся,  а  мне
пора находиться на дежурстве...
   - Тебе, Пьер-Поль, действительно пора спать, - в ее  голосе  прозвучала
скрытая насмешка. - А я еще не устала. И тоже хочу пообщаться с природой.
   Пьер-Поль, кажется, огорчился. Он  потоптался  немного  на  месте,  но,
видимо, ослушаться не мог. Он пробормотал "доброй ночи" и нехотя  зашагал,
поднимаясь по отлогому склону.
   - Садитесь, месье, -  предложила  Луиза.  -  Или,  может  быть,  просто
Остров? Занимайте свободное место.
   - Надеюсь, что никому не во зло, -  проговорил  я.  Мне  стало  хорошо:
начиналось некое приключение. Легкое,  без  последствий,  как  раз  такое,
какое  нужно,  чтобы  окончательно   прийти   в   себя   после   множества
сверхпрограммных происшествий, из-за которых я только сейчас приближался к
настоящей работе, к цели поиска.
   Но мои слова - а может быть, и не слова, но интонация,  с  которой  они
были произнесены, - не понравились женщине.
   - Это покажет будущее, - произнесла она неожиданно холодно.
   Я сел и попытался ненароком заглянуть ей в лицо. Она чуть  отвернулась.
Но я все-таки успел. Интуиция оправдалась:  она  была  той  женщиной,  что
почудилась мне среди чужих дрим-оперов в Аиде.
   - Я вас знаю...
   Наверное, мне не следовало говорить этого.
   - В лунном свете все видится обманчиво, - возразила она. - Обождите  до
завтра - чтобы не переживать разочарований.
   - Не приучен откладывать, - сказал я.
   - А я не приучена уступать.
   - Потому и остались?
   Она взглянула на меня очень серьезно:
   - Я осталась для того, чтобы выполнить поручение моего Мастера.
   - Вот как? В чем же оно заключается?
   - Я могу - и должна предложить вам помощь. Наше Бюро  заинтересовано  в
благоприятном исходе вашей миссии.
   - Какое же бюро - если не секрет?
   - Я не уполномочена отвечать на такие вопросы. Да  и  какое  это  имеет
значение?
   - Имеет. Но раз вы не можете ответить - считайте, что вы ничего мне  не
говорили. Во всяком случае, я уже забыл о вашем предложении.
   - То есть вы отказываетесь от помощи?
   Я решил повести себя понахальнее:
   - Есть одна помощь,  от  которой  я  не  отказался  бы.  Весна  и  тьма
способствовали бы... Но боюсь, что вы отвергнете мое предложение.  А  ведь
это было бы так прекрасно, вам не кажется?
   - Высший балл за догадливость. Но мне нужно обдумать  ваши  слова,  как
следует. Так что сидите спокойно, дышите воздухом.  И  ждите,  пока  я  не
снизойду.
   - У меня может не хватить времени.
   - Значит, вы недостойны.
   Мне следовало встать и уйти, но со мной  происходило  что-то  странное.
Как будто я переставал быть  самим  собой.  Я  попытался  выставить  блок.
Однако, похоже, опоздал.
   - Ну послушайте... - начал я. Но она немедля перебила:
   - Не будьте такой жестокой. Моя жизнь проходит  в  суете  и  постоянном
риске, сама профессия делает меня одиноким - но ведь я такой  же  человек,
как все другие, черт возьми, и неужели же я не заслуживаю хотя бы  крупицы
того, что в нормальном мире принято называть  счастьем?  Да  и  вам  самой
разве это не доставит радости -  знать,  что  в  вашей  власти  -  сделать
другого счастливым?..
   Теперь она приблизила свое лицо  к  моему  так  близко,  что  я  ощутил
прикосновение подвитых, надушенных усиков, рука уже  обвивала  мою  талию,
другая лежала на колене  и  опускалась  все  ниже,  одновременно  быстрыми
движениями пальцев подбирая подол моего платья все выше. Нужно было, может
быть, крикнуть о помощи, сделать какие-то резкие движения, оттолкнуть его,
отбиваться, но он уже  припал  губами  к  моей  шее,  впился,  голова  моя
закружилась, истома прошла по телу, его рука была уже  куда  выше  колена,
прикосновение ее было не просто приятным - из него исходила жизнь,  другая
рука сильно сжала мою левую грудь. Мне уже не хотелось сопротивляться,  не
осталось никакой воли, не осталось окружающего мира, ничего больше - кроме
него и моего желания,  могучего,  всепобеждающего  -  ощутить  его  всего,
отдаться, впустить его в мое существо, - в  этом  сейчас  было  счастье  и
смысл, только в этом. "Тогда еще не носили белья", - мелькнуло  в  голове,
когда я ощутила его пальцы уже во мне... Он  действовал  умело,  не  терял
времени, не искал удобного места  -  опрокинул  меня  на  эту  же  широкую
каменную скамью, рванул шнуры корсажа  -  мои  груди  обнажились,  ощутили
мягкое прикосновение лунного света, подумалось: "Ах, если бы он  догадался
раздеть меня совсем..." Но он спешил и лишь задрал подол повыше; ноги  мои
в нетерпении раздвинулись сами, он налег,  но  еще  медлил,  в  пору  было
кричать: "Ну же! Ну! Умираю..." Кажется, вечность прошла, пока он  наконец
не вошел в меня; мои  руки  обхватили  его,  стиснули,  чтобы  никогда  не
отпустить, никогда, никогда. Это  длилось  вечность;  мы  оба  извивались,
кричали, наконец он изверг в меня свое горячее семя, и мне показалось, что
я теряю сознание. Он что-то бормотал мне на ухо, не понять  -  что,  да  и
неважно было, во мне снова пробудилось желание - и в нем  тоже.  Его  руки
ожили, и на этот раз я уже радостно открывалась  ему,  никакого  смущения,
никакой сдержанности не осталось,  только  великая  жажда  его  тела,  его
поцелуев, его семени, - всего, что хоть как-то было связано с  ним.  Снова
накатило беспамятство, но и сквозь него мне  слышались  мои  стоны.  Когда
глаза мои ненадолго открылись, ночь уже побледнела - ночь,  какой  еще  не
бывало в моей жизни. "Отныне я - твоя  раба,  -  подумалось,  -  пойду  за
тобой, побегу, поползу, полечу - на край света,  любого  света,  только  с
тобой..."
   Когда глаза мои открылись снова, я увидела Пьер-Поля - он стоял,  глядя
на меня, лежащую среди лохмотьев, в которые превратился за ночь мой наряд;
тот, кто был Луизой, мой господин и повелитель, стоял рядом с ним и что-то
говорил; я быстро поняла - что, попыталась сжать ноги, закрыться  ладонями
- бесполезно, тело мое мне не повиновалось,  Пьер-Поль  уже  опустился  на
колени, расшнуровывая штаны, показывая свою готовность -  потом  обрушился
на меня. Он был груб, как мужик, и больше не было  счастья,  было  чувство
горечи и унижения - сначала; но понемногу  тело,  которым  каждый  из  нас
наделен в Пространстве Сна, взяло свое, и сознание снова ушло куда-то.
   Оно вернулось вовремя: они снова стояли надо мной, Пьер-Поль  держал  в
руке обнаженный кинжал, Луиза, кажется, хотел удержать его, но  не  очень,
как мне показалось, убедительно. Меня хотели убить; смерть в  Пространстве
Сна - серьезная неприятность. И, наверное, именно эта угроза  помогла  мне
вернуть силы, которые сейчас были так нужны.
   Я взметнулся. Тело было еще женским, но я с каждой микросекундой  вновь
все более становился самим собой - и оно мне подчинялось. Это естественно:
у нашего тела  в  ПС  нет  тяжелой  инерции  плоти  Производного  Мира,  и
превращения его быстры, порой  даже  мгновенны.  Поэтому  я  смог  нанести
первый удар прежде, чем они опомнились. Ногой я выбил  кинжал  из  пальцев
Пьер-Поля; чтобы перехватить оружие, пришлось взвиться в  воздух  -  но  я
смог, все мое было уже при мне. Он еще не успел принять защиту, как острое
лезвие вспороло его горло, пересекая артерии  и  вены.  Хлынула  кровь.  Я
круто извернулся, чтобы не запачкаться, и оказался лицом к лицу с  Луизой,
она, так же,  как  я,  прошла  уже  метаморфозу  и  снова  была  женщиной.
Красивой, надо сказать. Она сложила руки - умоляюще, словно для молитвы. Я
схватил  ее  за  плечи  и  швырнул   наземь.   Рванул   платье.   Она   не
сопротивлялась, пыталась даже помогать мне. Я был груб, как  только  умел.
Раньше не знал за собой таких качеств. Специально для нее я вспоминал  все
способы, с какими когда-либо приходилось встречаться. Она стонала все тише
и тише, мне казалось, что это не я совокупляюсь  с  нею,  но  самое  малое
взвод солдат, только что вывезенных из необитаемой пустыни. И  лишь  мысль
об уходящем времени заставила меня остановиться.
   Стоя на коленях, я повернул ее на  спину  и  мягко  похлопал  по  щеке.
Злость успела улетучиться. Она приоткрыла глаза и  попыталась  улыбнуться;
это получилось у нее не очень убедительно. Я  осмотрел  ее  руки;  они  не
имели  особых  примет.  Тело   Пьер-Поля   лежало,   обескровленное,   как
подвешенная за ногу заколотая по всем  правилам  скотина,  но  уже  начало
таять, рассеиваться - чтобы одновременно  возникать  где-то  в  совершенно
ином макроконе. И тем не менее труп оставался трупом. Было противно, но  я
засучил и его рукава. Да, он тоже был дримером. Надо передать в явь: пусть
срочно выяснят, кто в ближайшее время не вернется - или уже не вернулся  -
из Пространства Сна в какое-то из существующих Бюро ОПС.
   Потом я снова склонился над Луизой:
   - Как ты себя чувствуешь?
   - Спасибо... - проговорила она едва слышно. - И еще раз спасибо.
   - Гм. За что же?
   - За первый раз. И за второй.
   - На здоровье, - сказал я и взял кинжал.
   - Пожалуйста... не надо!
   - Каждому - свое, - сказал я.
   - Ну пожалуйста...
   Я изобразил раздумье.
   - Не могу. Щадить тебя опасно. Вот разве только...
   - Все, что угодно!
   Кажется, она решила, что я хочу продолжить игры.
   - Нет, нет, - успокоил я. - Я хочу, чтобы ты сказала:  где  Груздь?  Ты
ведь прекрасно знаешь, кто такой Груздь.
   В Пространстве Сна не принято лгать: все легко проверяется.
   - Слыхала, конечно.
   - Рассказывай.
   Она промолчала.
   - Ты ведь сказала: все, что угодно!
   - Да, но я думала...
   - Что ты думала - неважно, имеет значение только то, что  ты  говоришь.
Что говорили они о нем? Он здесь? В замке? Если нет - то  скажи  хотя  бы:
они - или вы, все равно, - вы  еще  контролируете  его?  Зачем?  По  чьему
заданию? Где ищете его?
   Она бледно усмехнулась:
   - Им незачем искать.
   - Ты хочешь сказать... Они снова нашли его?
   Она кивнула.
   - Где он? Быстрей, быстрей!
   Она вытянула руку в сторону замка,  возвышавшегося  на  противоположном
берегу озера:
   - Там.
   - И сколько их в замке - не считая Груздя?
   - Я насчитала  одиннадцать.  В  самом  замке.  Но  есть  немалое  число
вооруженных вокруг замка. Не знаю точно, но, кажется, не менее двухсот.
   - Чем они вооружены? Соответственно эпохе? Или иначе?
   - Насколько я могу судить - более современно, чем мушкеты и шпаги.
   Так. Соотношение сил не самое оптимальное. А я - один?
   Или...
   - Ты сказала, там у них Груздь. И больше никого?
   - Я не видела. По-моему, больше нет.
   - Давно вы пришли сюда?
   - Часов восемь...
   Борич должен был оказаться тут раньше.
   - А когда занимали замок - не было ничего - схватки, сопротивления?
   - Все было тихо. Владельцы в Париже, челядь спит в боковом  корпусе  на
чердаке.
   Значит, с Боричем - если он действительно здесь - пока еще не стряслось
ничего худого.
   - А вы здесь, похоже, были чем-то вроде дозора? - Я  кивнул  на  тающие
останки.
   - Тебя ждали. Но я не хотела... - Она оборвала начатую фразу.
   - Почему же ты - с ними?
   - Меня заставили.
   - Так уж и заставили.
   - Ну - наняли, можно и так сказать. Мне обещали помочь... Там, наяву.
   - В чем?
   - Вот это уже не твое дело.
   - Что еще ты знаешь о тех, кто тебя затащил сюда?
   Она покачала головой:
   - Помню только, что мы должны были не пропустить тебя - если появишься.
Говорили, что у тебя есть несколько путей из Узла - и этот в том числе...
   Интересно. Противник предугадывал мои действия даже лучше, чем я сам.
   - Ну, пусть. А обсуждали они - как я буду стараться проникнуть в замок?
   - Не слышала. Но, наверное,  они  к  этому  готовы.  Они...  они  очень
решительные люди.
   Я, пожалуй, тоже, подумалось мне.
   - Теперь припомни хорошенько:  они  упоминали  в  разговорах  маленькую
девочку? Ту, что они захватили в каком-то микроконе, когда  она  уснула  в
мире яви? Может быть даже, ее усыпили.
   Она медленно качнула головой - раз, другой:
   - Нет... Я сказала бы. Что за девочка?
   - Неважно.
   Похоже,  она  на  самом  деле  ничего  другого   не   знала.   Странно.
Единственный смысл перехватывать здесь, в Пространстве Сна, мою дочку  для
них заключался в использовании ее  в  качестве  наживки:  сведения  о  ней
должны были выманить меня на них. Но в таком случае мне дали бы хоть намек
на то, где искать ее, в каких  микроконах.  И  передать  такую  информацию
проще всего было бы сейчас, именно через Луизу.
   Хотя  не  исключалось,  что  замысел  был  иным,   и   они   собирались
использовать дочку для шантажа. Как заложницу.
   Кстати: если они держат здесь как-то обнаруженного ими  Груздя,  то  не
привезли ли сюда и дочку? Пленников  легче  охранять,  когда  они  собраны
воедино. Во всяком случае, такой поворот не исключен.
   Ну ладно. Посмотрим, чья возьмет. Я засунул кинжал за пояс. Одет я  был
сейчас в костюм, модный, пожалуй, в тысяча шестьсот  восьмидесятых  годах.
Несмотря на возраст, одеяние оказалось достаточно удобным.  Впрочем,  чего
только мне не приходилось носить в Пространстве Сна.
   - Доберешься к себе домой?
   - Да... Не уходил бы ты, а?
   Я искренне удивился.
   - Неужели ты... после всего...
   - Не в том дело, - сказала она. - Но мне не хотелось бы, чтобы с  тобою
случилось что-то неприятное. А если ты направишься в замок...
   Я кивнул:
   - Они сейчас все там. Значит, и мне нужно туда.
   - Я люблю, когда заставляют, - сказала она. - А обращаться в мужчину  -
не очень. Хотя здесь у нас, сам знаешь, бывает еще и не это.
   - Знаю. Ладно - может быть, и придется еще как-нибудь свидеться.
   - Я буду ждать.
   - Счастливо оставаться!





   Мне не приходилось прежде бывать в  таких  домах,  хотя  навидался  уже
много чего. Замок Шенонсе  представлял  собой  четырехэтажное  строение  с
круглыми, островерхими башенками по углам, с высокой двухскатной крышей  и
высокими трубами. Левее  него  возвышался  донжон  с  конической  кровлей,
справа же - если смотреть со стороны озера, по которому  я  и  приближался
сейчас на громоздкой, неудобной плоскодонке, -  примыкал  длинный  корпус,
стоявший на арочных опорах, словно мост; да  корпус  и  был  построен  над
водой. Два окна второго этажа (первый был лишен их и служил, вероятно, для
хозяйственных нужд) светились, изредка там возникали какие-то тени,  чтобы
вскоре исчезнуть.
   Медленно и беззвучно гребя, я соображал. Если Груздь в замке, то задача
не окажется слишком уж сложной: пробраться туда, минуя главный вход,  мне,
пожалуй, будет по силам. Но если они догадались упрятать его в  донжон  да
еще выставить блок подобно тому, каким был заблокирован Аид,  то  придется
нелегко: в таких башнях отсиживаются от достаточно серьезного противника.
   Как же все-таки им удалось схватить его?
   "Да почему именно схватить? - вдруг подумалось мне. - Может быть, здесь
у него было назначено свидание с ними,  и  обе  стороны  просто  аккуратно
явились на рандеву? Да нет, не может быть: в Аиде он ведь бежал от них?  А
возможно, мы оказались там  просто  нежелательными  и  чересчур  активными
свидетелями,  и  ему  не  оставалось  ничего  другого,  как   стремительно
исчезнуть - назвав предварительно  -  или  услышав  от  них  -  координаты
следующей встречи".
   Редкие, узкие бойницы донжона были  темны.  Вероятно,  Груздь  все-таки
находился в замке. Договаривался. Но тело-то его у нас. И любой ценой надо
вернуть его в явь. Пусть принимает решения там, а не тут.
   Я медленно вплыл под одну из  арок  под  боковым  корпусом  и,  держась
вплотную к левой стене, осторожно приблизился к фасадной стороне строения.
Удерживаясь за шершавые камни арки, выглянул.
   Вход был освещен двумя факелами. Я не заметил людей, но не сомневался в
том, что они там были и, наверное, держали под прицелом каменную площадку,
на которую выходили двери.
   Нет, излишний риск не был мне нужен.
   Я оттолкнулся от стены, снова сел за весла,  развернулся  и  направился
обратно. Выплыл на открытую воду и, загребая левым,  вскоре  почувствовал,
как нос лодки уткнулся в берег.
   Выйдя на сушу, я остановился, вытаскивая из памяти  формулу  молодости.
Для того, чтобы попасть в замок наиболее надежным способом, мне нужно было
сбросить с плеч лет этак тридцать.
   Потому что во сне летают в молодые годы. В зрелости это очень трудно.
   Преображение во сне происходит мгновенно, так  что  я  не  потратил  ни
секунды лишней.
   Затем я взлетел и, переживая давно не испытанное наслаждение,  подлетел
к одному из  освещенных  окон.  Удерживаясь  пальцами  за  слив,  заглянул
внутрь.
   За длинным столом сидели четверо: трое напротив одного. Этот один сидел
лицом ко мне. Я узнал его.
   Груздь.
   Он  выглядел  вполне  благополучно,  без  синяков  и  ссадин,  не  был,
насколько  мне  было  видно,  привязан  или  прикован   к   чему-либо,   и
разговаривал с теми,  что  сидели  ко  мне  спинами,  вполне  спокойно  и,
кажется, даже доброжелательно.
   Что именно он говорил - я отсюда услышать не мог. Нужно было проникнуть
внутрь.
   Оконные рамы  в  замке  были,  естественно,  старинными,  с  небольшими
стеклами. В  нескольких  местах  стекла  заменяла  слюда.  Замок,  похоже,
переживал не лучшие свои времена. Видимо, владелец его был не в  фаворе  у
короля.
   Мне, однако, это было только на  руку.  Слюда,  в  отличие  от  стекла,
вынимается из рам совершенно бесшумно. Правда, чтобы протиснуться  внутрь,
пришлось нанести зданию еще больший  ущерб:  выломать  одну  из  перемычек
между стеклами. Иначе в окно мог бы пролезть разве что годовалый младенец.
   Я был уже готов нырнуть в  темную  дыру,  когда  ощутил  чье-то  легкое
прикосновение  к  плечу.  Извернулся,  готовясь  нанести  удар,   сбросить
нападающего вниз, в воду.
   Но это был не враг, и прикосновение не означало атаки.  Рядом  со  мной
оказался внезапно возникший из ничего Минаев. Я узнал его, хотя он на этот
раз был бритым  и  вовсе  не  в  своей  лесной  одежке,  но  в  солдатском
камуфляже.
   Я хотел было обрадоваться его  появлению,  но  он  не  позволил  терять
время:
   - Скажешь все потом. Сейчас мне некогда. В замке будь внимателен  и  по
возможности осторожен. Сейчас там все  тихо.  Но  ненадолго.  Скоро  может
возникнуть катавасия: тут полно защитников  -  их  набрали  из  постоянных
обитателей, - а сюда движется не менее внушительное войско, но только  под
другим командованием.
   - Под чьим?
   - Командует ими генерал - по-моему, наш общий знакомый. Я его встречал,
совершенно точно, у твоей матушки дома. Когда передавал привет от тебя.
   Я почему-то не удивился. И кивнул:
   - Комдив Борисов.
   - А он, насколько я успел  понять,  подчиняется  твоему  приятелю  (тут
Минаев ухмыльнулся) - тому, что кормил тебя ужином.
   - Инке-Дремину, - констатировал я. - Этого следовало ожидать. А  нас  с
тобой - двое...
   - Поэтому мне и надо поторопиться. Переговорить с ним, пока еще можно.
   Тут мне пришла в голову мысль.
   - Послушай, я видел в Узле...
   - Знаю. Ну, счастливо! Увидимся, когда дело пойдет к концу.
   И он исчез так же мгновенно, как появился. Я же оказался внутри,  сумев
не привлечь ничьего внимания. Излишним будет пояснять, что окно, в которое
я влез, было темным и находилось совершенно в  другой  комнате,  где,  как
выяснилось, было очень немного мебели и совершенно отсутствовали люди.
   Конечно, представляло интерес,  где  расположились  остальные  люди  из
внутренней команды противника. Я  подумал,  что  они  наверняка  находятся
внизу: каких-либо неприятностей ожидали именно оттуда, предполагая, что  в
семнадцатом веке воздушная атака и парашютный десант маловероятны.
   Хотя, видимо, совершенно невозможным они такое не считали. И в  этом  я
убедился, едва подошел к полузакрытой двери, за которой  виднелся  свет  и
слышались голоса, а в ту секунду, когда я начал прислушиваться, прозвучали
еще и шаги. Кто-то вошел туда, и первыми  словами,  которые  донеслись  до
меня, были:
   - Ну, что на крыше?
   - Вроде бы спокойно, - последовал не очень уверенный ответ.
   - Так не отвечают. Что наблюдалось?
   - Вообще-то все тихо. Но на озере была лодка. Один гребец. Шла к замку.
Подплыла под него.
   - Немедленно послать людей  с  фонарями  -  пусть  проверят  все  арки.
Всякого замеченного - в Аид.
   - Слушаюсь.
   - А в воздухе?
   - Ничего особенного. Замечена большая птица. Скорее всего филин  или  в
этом роде. Летела к замку, но на крышу не опустилась.
   - Пролетела мимо?
   - Нет, незаметно было. Может  быть,  села  на  крышу  корпуса:  с  моей
позиции не видать.
   - Хорошо. Иди. Продолжай наблюдение.
   Шаги прозвучали, удаляясь. А в комнате продолжился негромкий разговор.
   - Доктор Груздь, я вновь подчеркиваю:  совершенно  никакого  риска  для
вас. И очень, очень большая выгода.
   - А я еще раз пытаюсь объяснить вам: вы принимаете меня за  другого.  Я
не Груздь. Я совершенно другой человек.
   - Может быть, доктор, перестанем играть в детские игры? Мы наблюдаем за
вами - там, в Производном Мире - уже около трех лет.  Мы  прекрасно  знаем
все: вашу внешность, голос, манеры... Поэтому мне хотелось  бы,  не  теряя
времени, перейти к делу. Вы можете, конечно, еще два часа убеждать  нас  в
том, что вы - не вы. Но у нас хватит  терпения.  Не  забудьте,  что  мы  -
профессионалы работы в Пространстве Сна, а вы - нет. Поэтому  вам  от  нас
никак не ускользнуть. Чем дольше  вы  будете  упорствовать  -  тем  дольше
пробудете здесь и не появитесь в яви, - кстати, это  очень  на  руку  нам,
потому что ваше дело там стоит, наше же закрутится немедленно, сразу после
того, как вы сообщите нам то, что мы хотим узнать и что надежно уложено  в
вашей памяти.
   - Все, хоть отдаленно напоминающее угрозу, сразу же сказывается на моей
памяти: она резко ухудшается.
   - Объяснять реальную обстановку вовсе не означает - угрожать.
   - Не надо играть словами.
   - Согласен. Я и не играю. Просто хочу, чтобы вы трезво оценили ситуацию
и поняли, что находитесь в безвыходном положении.
   - Я уверен, что это не так. Но если вам так уж хочется,  изложите  вашу
позицию - чего именно вы от меня хотите - с предельной ясностью, какая вам
доступна. И лишь после этого...
   Я резко обернулся: позади, в соседней комнате - здесь они располагались
анфиладой,  -  послышались  осторожные  шаги,  и  мне  пришлось   бесшумно
добраться до противоположной двери, чтобы, как только сюда войдет человек,
оказаться у него за спиной, а уж дальше действовать по обстоятельствам.
   Я уже стоял у двери, чья створка,  отворившись,  должна  была  прикрыть
меня от взгляда человека, который приближался,  когда  шаги  прозвучали  у
самой двери. Человек переступил через порог и, не останавливаясь, прошел -
мне было видно в ночном  полумраке,  потому  что  снаружи  теперь  светила
вынырнувшая из-за туч луна - в середину комнаты, остановился, поднял  руки
и  стал  медленно  поворачиваться.  Похоже  было,  что  он  знает  о  моем
присутствии и делает все, чтобы не напугать меня.
   Я понял его правильно:
   - Борич!
   Он медленно опустил руки и кивнул. Тихо проговорил:
   - Я видел, как ты лез в окно.
   - А сам?
   - Когда заметил тебя, был в трубе. В каминной, на самом верху, выше  их
наблюдателя.
   - Как ты пробрался сюда? Он же мог...
   - Он уже ничего не может.
   - Хорошо.
   - Что будем делать?
   - Еще послушаем. Любопытно. Ведь Груздь здесь.
   - Знаю. И восемь человек внизу. И еще я заметил: куча народу  вокруг  -
вовсе не с мушкетонами.
   -  Ты  опознал  их?  Чьи?  На  кого  работают?  На  какое  Бюро?   Хоть
какие-нибудь признаки есть?
   - Ничего явного. Подозреваю. Уверенности нет.
   Сам я находился в таком же положении. Оставалось только слушать дальше,
о чем толковали за дверью.
   Говорил Груздь - словно по нашему заказу:
   - ...хотелось бы знать, в чьих интересах вы работаете.
   - Ради блага человечества, доктор.
   - Любопытно. По-вашему, мешать мне поставить открытие на поток значит -
блюсти выгоду человечества?
   - Напротив. Мы хотим только одного: чтобы  люди  во  всем  мире  смогли
воспользоваться вашим открытием как можно скорее.
   - Странная логика. Задерживаете - чтобы ускорить?
   - Доктор Груздь, вы ведь не только великий ученый, но и большой деловой
человек, это нам хорошо известно. И поэтому прекрасно понимаете: пока ваши
конструкции пройдут в России  тернистый  путь  от  опытного  до  массового
производства, утечет очень много времени. Гораздо  больше,  чем  могло  бы
пройти,   если   бы   этим   процессом   занялись    всемирно    известные
транснациональные фирмы.
   - Пусть покупают лицензию.
   - Доктор, я уверен, что вы в курсе событий: ваше открытие запатентовано
в России, но сделать это на Западе вы еще не смогли.
   - Теперь я понимаю, кто совал нам палки в колеса...
   - Интерес нашей фирмы, доктор, в данном случае является и выгодой всего
мира. Для нас не существует недостижимого. Хотите пример? Пожалуйста:  для
того, чтобы привлечь к работе вас, пришлось купить на корню целое Бюро ОПС
- и мы сделали это, не считаясь с расходами. Теперь вы  поверите,  если  я
пообещаю: мы сделаем все - с нашей технологической базой -  не  в  два,  а
может быть, в двадцать раз быстрее, чем созданная вами компания. Даже  при
поддержке вашего правительства, у которого есть желание, но нет денег.
   - Но я-то не заинтересован в том, чтобы мои конструкции реализовались у
вас.
   - Вы ошибаетесь. Потому что у  вас  будет  твердо  оговоренный  процент
доходов от производства этого изделия. И не во сне, а наяву. Мы уже  здесь
сможем подписать контракт или обязательство...
   - Кью-контракт? Это очень смешно.
   - Мы сделаем это в ПМ - как только вы проснетесь.
   - Но к тому времени идея и технология будут уже известны вам?
   - Нам нужны гарантии. В конце концов, все  совершенно  естественно:  вы
ведь передадите нам все это здесь, во сне - почему мы  не  можем  ответить
тем же?
   - Вы знаете, почему. В вашей команде  -  пятеро  ученых,  я  узнал  их,
потому что встречал раньше - в яви. У них прекрасная память, и  они  будут
запоминать не механически, а с полным пониманием  сути  дела.  Конструкцию
можно перенести в памяти из Пространства Сна в явь. Контракт -  нельзя.  Я
могу предложить вам другой вариант.
   - Слушаем со вниманием.
   - Вы позволяете мне беспрепятственно проснуться.
   - Только-то? Теперь вы, доктор, предлагаете смешные вещи.
   - Я еще не договорил. Там мы с вами встречаемся. Подписываем  контракт.
И вы сможете получить искомое.
   - Вы уверены, что захотите передать нам...
   - Вы ведь получите документ! Не в моих интересах  будет,  чтобы  о  нем
узнали. А кроме того... Вы же не думаете, что я смогу весь  остаток  своей
жизни - надеюсь, он будет достаточно велик - обойтись без сна? А здесь,  в
ПС, я всегда буду находиться в сфере вашей досягаемости.
   - Да - если только вам не придет в голову обратиться к  нашим  коллегам
из московского Бюро.  Они,  возможно,  захотят  обеспечить  вам  охрану  в
Пространстве Сна на все времена. А если не захотят, то им прикажут...
   Слушать  было  интересно,  но  меня  интересовали  и  другие  дела.   Я
повернулся к Боричу:
   - Ты давно тут?
   - Добрался, во всяком случае, раньше, чем они.
   - Слушай... С ними не было девочки?
   Борич усмехнулся:
   - Вряд ли они прибыли сюда, чтобы развлекаться.
   - Да я о другом. Девочки, моей дочери?
   Он едва не прикусил язык:
   - Что с нею?
   - Последняя информация: она спит слишком долго.
   - Ты думаешь?..
   - Да. Так была она или нет?
   - Разумеется, нет. Неужели я не сказал бы тебе сразу?  Ладно,  закончим
здесь - сразу же займемся ею.
   - Спасибо. Каким образом тебе удалось тут опередить всех?
   - Повезло еще в Аиде. Туннель Узла открылся как раз там, где  стоял  я.
Окажись ты на моем месте - тебе повезло бы точно так же.
   - Постой... Не тот ли Туннель, в который угодил тот парень?
   - Степ? Тот самый Туннель. И снова - тот же Степ. Только на этот раз он
направлялся в обратную сторону. Забавный паренек.
   - Надеюсь, ты помог ему?
   - Можно и так сказать.
   - Мне нужно было, чтобы он добрался до Института.  Я  сделал  его  моим
курьером и передал...
   Борич сделал большие глаза:
   - Он не сказал об этом ни слова. Наоборот, всячески  показывал,  что  в
явь ему пока очень не хочется. Объяснил, что ему по не зависевшим от  него
причинам не удалось выполнить задание, и ему  нужно  хоть  что-то  сделать
здесь, чтобы его не выгнали.
   - Ты хочешь сказать, что он...
   - Здесь. Я притащил его без малого на собственном  горбу.  Не  хотелось
оставлять парня на произвол судьбы. Он не слишком  приспособлен  к  нашему
делу. Хотя вообще-то может постоять за себя - в драке, скажем. Но  Туннель
оказался для него слишком сильным противником.
   - И он сейчас...
   - Я оставил его... - начал было Борич. И тут же прервал сам себя: -  Да
вот он!
   И действительно - в дверную щель видно было, как в освещенной комнате -
в дверях в противоположной ее стене - появился тот самый парень, о  судьбе
которого мы только что толковали.
   Он  вошел,  остановился,  недоуменно  огляделся,  не  понимая   -   или
притворяясь, что не понимает, куда он попал.
   Я приник к щели  и  увидел,  что  на  Степа  были  уже  направлены  два
пистолета. Борич смотрел поверх моей головы.
   - Ничего, - прошептал он. - Они же  сами  установили  здесь,  в  замке,
частичный блок. Эти штуки не фурычат. Стрелять  можно  только  на  вольном
воздухе. Зато здесь - простор для рукопашной...
   И в самом деле: боек щелкнул, но выстрела  не  произошло.  Зато  Веник,
похоже, успел прийти в себя и уже находился в стойке.
   - Трое на трое, - прошептал я.
   - Годится, - так же тихо отозвался Борич.
   - Раз, два...
   И мы - я пригнувшись, Борич во весь рост -  ворвались  в  комнату,  где
трое сидевших напротив Груздя только начали подниматься со стульев.
   Но - и это было весьма странно - наше появление, как нам показалось, их
почти не заинтересовало. И смотрели они не на  нас,  а  в  противоположную
сторону: в окно.
   Я тоже невольно перевел глаза в ту сторону. Не к окну,  выходившему  на
озеро, но к противоположному, из которого  виднелся  прилегавший  к  замку
парк.
   Там мелькали  тени.  Беспорядочно  перебегали,  и,  судя  по  множеству
возникавших огоньков, стреляли. И предмет их внимания и страха  был  виден
достаточно ясно. Не один предмет; я успел насчитать их не менее семи.
   Тяжелые боевые машины медленно приближались к  дворцу.  Танки  казались
еще страшнее оттого, что двигались совершенно  бесшумно.  Мне  никогда  не
приходилось видеть бесшумный танк. Но тут они были.
   Танки-призраки атаковали столь же призрачных защитников замка  Шенонсе.
Бесшумно работали моторы, бесшумно вылетали из  стволов  пули.  Уже  через
секунду я перестал удивляться. Один из танков повернулся ко мне бортом,  и
я увидел номер на его башне. Это  был  тот  самый  номер  203,  который  я
заметил на одном из танков  полка,  увиденного  мною  на  марше,  когда  я
находился в Узле. В машинах сидели и шли цепью вслед  за  ними  постоянные
обитатели Пространства Сна - люди, не раз уже убитые здесь, а  задолго  до
того убитые там, в Производном Мире, в давней и жестокой войне.
   Зрелище было настолько необычным даже для профессионалов, что  и  мы  с
Боричем, и медленно опускавший руки Степ, и люди,  которых  мы  собирались
атаковать, - все стояли неподвижно, не в силах отвести  глаз  от  призрака
войны.
   Мы очнулись только тогда, когда прозвучали уверенные шаги и  в  комнате
появился  Минаев.  Увидев  его,  я  даже  не  удивился.  Понимал,  что  он
непременно должен был появиться здесь.
   Минаев сказал, обращаясь к нашим противникам:
   - Советую капитулировать, господа. Как  это  только  что  сделало  ваше
войско. Хотя размышлять тут не о чем, даю вам одну минуту.
   Пока текла эта минута, я успел приблизиться к нему, чтобы спросить:
   - Где ты перехватил армию?
   Он слегка усмехнулся:
   - Помог твой приятель.  Приказал  комдиву  отклониться  от  маршрута  и
помочь нам.
   Я понял, о ком он. Но для верности переспросил:
   - Дремин?
   - Это его люди. Они попали сюда при нем и навсегда останутся преданными
его имени. Тут мы ничего уже не можем поделать. Да и вряд ли нужно.
   Я кивнул. Это и на самом деле было не нужно. Я лишь сказал:
   - Как только он согласился?
   - Наверное, нашел в таком обороте какую-то пользу для себя. Может быть,
что-то в нашем будущем?
   Минута на размышления закончилась. И все трое собеседников Груздя разом
кинулись на нас. Видимо, с мыслью  о  капитуляции  они  так  и  не  смогли
смириться.





   Все три наших противника были уже аккуратно упакованы: в  ближнем  бою,
как выяснилось, они изрядно уступали нам. Борич со Степом отправились вниз
- чтобы  нейтрализовать  ученых  и  немногих  остававшихся  там  боевиков,
помощью  которых  пользовались  наши  противники:   разношерстный   сброд,
набранный по редко посещаемым  закоулкам  Пространства  Сна,  где  ютились
никогда  не  имевшие  имен   вояки,   вроде   гвардейцев   кардинала   или
отрицательных героев множества триллеров моей эпохи. Мы остались с Груздем
втроем: Минаев, Борич и я.
   Мне хотелось поскорее закончить дело, чтобы броситься на поиски дочери.
И я не стал разводить с профессором дипломатию.
   - Итак, мы вас нашли, профессор.  Попрошу  вас  ответить  на  несколько
вопросов прежде, чем вы вернетесь в мир яви.
   Слегка улыбнувшись, он покачал головой:
   - Я не собираюсь возвращаться в Производный Мир - во всяком  случае,  в
тот, который вы подразумеваете.
   Настал мой черед ухмыльнуться:
   - Вы и меня будете убеждать в том, что вы не профессор  Груздь?  Совсем
другое лицо?
   Он утвердительно кивнул:
   - Именно это я и говорю. Однако...
   - Профессор, перестаньте...
   Подняв руку, он заставил меня остановиться на полуслове.
   - Однако, хотя я не Груздь, но я был им почти три года. И у  меня  есть
свидетель того, что дело обстоит именно так.
   Он кивком указал на Минаева. Бывший шофер улыбнулся и проговорил:
   - Совершенно верно.
   Впервые я не нашелся, что сказать.
   - Прикажете понять вас буквально?.. - только и пробормотал я.
   - Совершенно буквально. Два с лишним года я играл его роль. Жил  в  его
теле. Но этому пришел конец. Меня отзывают.
   - То есть как... Куда?
   Вместо него ответил Минаев:
   - Домой. В нашу явь, не в вашу.
   - Откуда же вы?
   Мнимый Груздь пожал плечами. И сказал лишь:
   - По меркам яви - издалека.
   - Из другого миникона?
   - Макрокона. Просто мы там тоже были заинтересованы в результатах того,
что происходит у вас. Пришлось немного вмешаться.
   Я не справился с острейшим приступом любопытства:
   - Заинтересованы? Тоже хотели... воспользоваться результатами? Как  вот
эти ваши недавние преследователи и собеседники?
   Он покачал головой:
   - Сейчас это нужно вам. Но впоследствии... это сыграет немалую  роль  в
овладении способами влияния на реализацию макроконов в  Производном  Мире.
Это будет своего рода возможностью заказывать будущее; а двигаться  всегда
легче, когда цель путешествия уже видна.
   - Нельзя ли подробнее?
   - Об этом - нельзя. О Грузде, как человеке  -  думаю,  что  можно  -  в
разумной степени. Видите ли, настоящий Груздь был на пороге  открытия.  Мы
лишь наблюдали. И все более убеждались в том, что последнего  шага  он  не
сделает.
   - Не тот уровень знаний?
   - Знаний у него хватало. Но был подсознательный порог, через который он
не мог переступить. И это ему мешало.
   По моему молчанию он понял, что я все еще не разбираюсь в теме.
   - Вам случалось бывать у меня... вернее, у него дома?
   - Д-да...
   - Вас не удивил подбор политической литературы?
   - Откровенно говоря - да.
   - По нему можно сделать однозначные выводы о его социально-политических
симпатиях и антипатиях, верно?
   - Без усилий. Но почему такой человек, как он, в наши дни...
   - Вы знаете его биографию?
   - Нет. В яви она везде стерта. Это он... Нет, вы?
   - Это я.
   - Зачем?
   - Когда он проснется, ему не нужно будет, чтобы кто-нибудь догадался об
этом - теперь, когда всех интересует его судьба - и он  сам.  А  ведь  все
дело заключается именно в биографии. Свое отношение к  минувшей  эпохе  он
унаследовал от родителей.
   - Ну, допустим. И что же? За убеждения  не  карают.  Он  может  в  душе
обожествлять кого угодно...
   - Не совсем верно. Он обожествлял те времена подсознательно и понимал -
это было уже не подсознание, вернее, не только  оно,  -  что  работает  на
благо общества, которое в большинстве своем  наотрез  отказалось  от  того
прошлого, от его людей, событий, героев...  Получалось,  что  он  работает
против самого себя. И  справиться  с  этим  оказалось  выше  его  сил.  Он
очутился в тупике - не научном, а психологическом. И своими силами не  мог
из него выбраться.
   - И вы решили заменить его?
   - Мы были вынуждены. Мы решили его вылечить, но  дело  не  должно  было
останавливаться: в России остановка -  это  конец.  Но  такие  болезни  не
лечатся таблетками, даже гипнозом не лечатся. И вот мы однажды перехватили
его - и поместили в тот миникон Пространства Сна, в котором  он  только  и
мог вылечиться - но не сразу, далеко не сразу. Мы же  воспользовались  его
телом, в которое вошел я. Хотя в числе кандидатов был и Минаев.
   - И сейчас настоящий Груздь...
   - Думаю, что теперь он уже где-то  очень  близко.  Он  вернется;  иными
словами - проснется здоровым. И дело продолжится.
   - Получается, что открытие - не его?
   - Целиком его. Он ведь знал, какой шаг нужно сделать последним;  просто
не мог решиться на него. Я не внес ничего своего, да и не мог бы при  всем
желании.  Я  служил,  если  угодно,  лишь  каналом  связи  между   ним   -
находившимся там, куда мы его поместили, - и вашей явью. А Минаев -  пусть
он продолжает так называться - охранял и меня здесь, и Груздя - там,  куда
мы его направили: без помощи там он скорее всего пропал бы.  Зато  там,  в
тех условиях, знаете ли, разум его работал с высочайшей продуктивностью  -
иначе там нельзя было спастись. Все сделал он сам.
   - Но, вернувшись, он не узнает... Он растеряется...
   - Ничуть. Я же сказал: я служил каналом связи. Я не полупроводник и  не
улица с односторонним движением; связь была двусторонней. Еще вопросы?
   - Вопросов много... - проговорил Борич медленно.
   И мы стали задавать их. А он - отвечать. Хотя и не на все.  Не  так  уж
редко он отделывался словами:
   - Это преждевременно.
   Или:
   - У вас пока еще не поймут этого. Так что нет смысла.
   Не менее трех раз он решительно заявил:
   - Ну, все. Хватит.
   Но мы с Боричем не унимались.
   Когда все же пришел конец - не вопросам,  конечно,  а  его  времени,  я
покачал головой, а Борич проговорил:
   - Рассказать - никто не поверит...
   - Ну, кто-то  из  ваших  специалистов  поверит.  А  другим  и  не  надо
рассказывать. Что же касается вашей работы - вы просто найдете его.  А  уж
Груздь сам знает, что ему говорить и что делать. Будьте уверены.
   Неожиданно он сладко потянулся:
   - Наконец-то. Еще чуть-чуть - и я проснусь у себя. В моей яви.  Подниму
голову и увижу...
   Счастливо улыбаясь, он умолк. Я перевел взгляд на Минаева; тот улыбался
так же мечтательно. Я не вытерпел:
   - Вы увидите... что? Да постойте! Скажите хотя  бы:  где  же  настоящий
Груздь? В какой стороне искать его?
   Ответа не было. Как не было больше и этих  людей.  Если,  конечно,  они
были людьми.
   Впрочем, какая разница? В Пространстве Сна все равны.
   Зато прямо передо мной оказался другой человек - тот, кого я  уж  никак
не ожидал увидеть здесь.
   - Здравствуйте, дрим-драйвер, - четко выговорил капитан Халдей.
   - Капитан? Каким образом?..
   - Неважно, - сказал он. - Слушайте внимательно, дрим-драйвер. Вас  ждут
в Большом Карпатском переулке. Те, кого вы так хотите увидеть и вернуть  в
явь. Знаете, как попасть туда?
   - Знаю, - механически пробормотал я.
   - Со своей стороны  могу  лишь  поблагодарить  вас  -  за  то,  что  вы
правильно поняли меня, когда я был  вынужден  сыграть  невыигрышную  роль.
Тогда иного выхода не было.
   - Послушайте, капитан...
   Но он исчез мгновенно, словно его здесь и не было.
   - Ты понял? - на всякий случай спросил я Борича.
   - Понял. Поехали!





   Мальчику было лет двенадцать.  Он  шел  по  узкому  переулку,  прижимая
локтем к боку старую, затрепанную  детскую  книжку.  Мальчик  то  и  дело,
боязливо оглядываясь по сторонам, съеживался и отводил  глаза,  когда  его
касался чей-то случайный взгляд. Человек, который привел  его  сюда,  тот,
что носил погоны с капитанскими звездочками,  внезапно  исчез,  и  мальчик
остался в одиночестве. Вокруг все было знакомо и чуждо; знакомо  -  потому
что он родился здесь и успел прожить несколько лет,  чуждо  -  потому  что
здесь не осталось больше ничего и никого своего, близкого или,  думал  он,
хотя бы дружеского. Да и все-таки многое было иначе:  вместо  булыжника  -
асфальт,  водоразборная  колонка,  стоявшая  прежде  вот  тут,   бесследно
исчезла, так же, как старые дома, занимавшие тогда всю левую сторону.
   Он шел, сам не зная, куда идет и почему вообще  оказался  здесь.  Потом
что-то - изнутри - заставило его остановиться и поднять взгляд  до  уровня
второго этажа. Глаза его нашли два крайних окна слева;  одно  было  двух-,
другое трехстворчатым. Эти окна он видел много раз - внутренним  взглядом,
находясь очень далеко отсюда и утратив уже веру  в  то,  что  когда-нибудь
сможет смотреть на них наяву. Здесь он  жил,  здесь  все  они  жили  -  до
тридцать седьмого. Два этих окна были их окнами; два  других  выходили  на
противоположную сторону, во двор. Двор помнился  ему  так  же  четко,  как
переулок, и квартира, и все, что тогда стояло в ней; но давно уже - с того
самого года - здесь жили совсем другие люди. Они не знали его и не  хотели
знать. Они никогда не были в Заполярье, в зоне,  а  если  и  были,  то  не
зеками, а теми, кто охранял злейших врагов народа. Не мерзли и не гибли на
лесоповале, не задыхались и не умирали от недоедания в угольных шахтах, но
в теплых полушубках и  с  винтовками  стояли  или  расхаживали,  следя  за
порядком. Весь мир в представлении мальчика делился на две, только на  две
общности людей: охраняемых,  заключенных  -  и  тех,  кто  их  заключал  и
охранял. Кому где быть - решала судьба; она казалась мальчику чем-то вроде
свернутой бумажки с написанным номером,  которую  вытаскивали  из  чьей-то
серой замызганной ушанки. Не там, не в  зоне  -  где-то  совсем  в  другом
месте, но все происходило именно так. Потому что иного  повода  для  того,
чтобы оказаться по ту или эту сторону, он не знал.
   Он сам не был в той зоне, но всего лишь в специальном детдоме для детей
врагов народа, и ни леса, ни угля там не добывали.  Но  каким-то  образом,
неведомым ему сейчас способом он ухитрился побывать и  в  лесу  (где  была
мать), и в шахте (там до последнего своего дня трудился отец), находился с
ними рядом и даже сам водил пилой и долбил породу кайлом, и это - как  ему
сейчас казалось - продолжалось очень долго, дольше, чем он вообще  жил  на
свете.  Дольше  жили,  может  быть,  только  его  глаза;  если  бы  сейчас
кто-нибудь заглянул в них, то встретился бы с усталым, но твердым взглядом
много повидавшего и еще больше передумавшего человека.
   Он все стоял и смотрел на  окна,  ощущая,  как  внутри  его  происходит
странное  раздвоение:  проходят  все  эти  страшные  картины,  порождающие
ненависть к прошлому и ко всем словам и действиям, из которых это  прошлое
выросло, - но проходят, как бы скользя по сознанию того, что вот именно  с
ним, лично  с  ним,  и  с  его  родителями  ничего  подобного  никогда  не
происходило, и те времена, а также последующие, еще несколько десятилетий,
более полувека, были для всех них благоприятными, и родители его  занимали
в этом мире видные и полезные посты, и  во  благовремении  опочили  вполне
достойно и в приличных условиях, и сам он всю  жизнь  пользовался  многими
привилегиями, сыгравшими, быть может, немалую роль в том, что он стал тем,
кем в конце концов стал. Сейчас - и не только сейчас, но уже многие годы -
сознание этой двойственности обитало в нем и порою делало жизнь совершенно
невыносимой - хотя  внешне  все  выглядело  более  чем  благополучно;  оно
заставляло его все глубже уходить в работу - и оно же  мешало  эту  работу
завершить...
   Он вдруг резко, со страхом, повернулся:  ему  показалось,  что  к  нему
приближается охранник или,  может  быть,  воспитатель;  мальчику  не  было
вполне ясно, каким образом он оказался здесь: выпустили  его,  или,  может
быть, он бежал - и тогда его сейчас же схватят  и  вернут  туда,  куда  он
никак не хотел возвращаться.
   Но это оказался не охранник и даже не милиционер; это  была  незнакомая
девочка - примерно его возраста, она выглядела, как это чаще всего бывает,
немного старше. И, возможно, поэтому оказалась более смелой,  хотя  взгляд
ее выдавал некоторую растерянность.
   - Здравствуй, мальчик, -  произнесла  она  с  излишней  решительностью,
словно это было не пожелание, а приказ.
   - Здравствуй, - ответил он тихо.
   - Пожалуйста, помоги мне.
   - А как? - спросил он, удивившись.
   - По-моему, я заблудилась. Во сне.
   - Это Большой Карпатский переулок, - сказал он, не задумываясь.  -  Был
еще Малый, но сейчас его уже  нет.  А  ты  где  живешь?  Куда  тебе  нужно
попасть?
   - Мне нужно проснуться, - ответила она. - Но кто-то мешает. Я уже давно
хожу тут по переулкам и никак не могу выйти. А мне давно пора вставать.
   Мальчика ничуть не удивило то, что для того, чтобы проснуться,  девочке
нужно было почему-то выйти из этих переулков, знакомых ему сызмальства. Не
показалось странным и то, что она считала себя спящей,  хотя  все  делала,
как бодрствующий человек. Не показалось -  потому  что  все  это  каким-то
образом относилось и к нему.
   - По-моему, я тоже заблудился, - проронил он. - И блуждаю  куда  дольше
твоего.
   - Ты тоже не знаешь этих мест? Но мы в Москве?
   - Конечно. И пройти здесь я могу  с  закрытыми  глазами.  Я  заблудился
внутри себя. Давно. И побывал в разных местах. А теперь,  кажется,  увидел
выход.
   - Ты тоже спишь, - заявила она уверенно. - Мы все тут спим. И,  значит,
нам пора проснуться. Только выйдем отсюда! Мне пора в школу.
   - Ты такая и есть - наяву? - полюбопытствовал мальчик.
   - Какой же мне быть еще? А ты разве нет?
   Он покачал головой:
   - Наяву я совсем другой. Был. Я очень долго не просыпался и  не  совсем
уверен, каким стал теперь. Но не таким, каким был.
   - Как это интересно! - воскликнула девочка. - Пойдем, я боюсь, что папа
уже волнуется. А твой?
   - У меня нет папы, - вздохнул мальчик. - Но там, где он сейчас есть, он
тоже волнуется... Погоди... Я помню: мы с ним виделись - недавно,  тут.  И
поспорили. Он стоял на своем. Но на этот раз не смог убедить меня.
   - Да мы пойдем когда-нибудь? -  нетерпеливо  спросила  девочка,  топнув
ногой. - Мне нужно еще собрать книжки...
   - Мне тоже, - сказал он. - Чтобы многое выкинуть. Или сжечь. Если время
позволит: очень много работы. Ну, пошли.
   - А мы не заблудимся снова в этих переулках?
   - Нет, - уверенно ответил он. - Я чувствую, что кто-то  снял  блок.  Ты
разве не ощущаешь?
   - Н-нет, - ответила она. - Но если кто-то снял блок, то  это  мог  быть
мой папа. Он это умеет. Дай руку, чтобы ты не потерялся.
   Они зашагали, взявшись за руки: так  было  надежнее.  И  вдруг  мальчик
снова резко остановился: страх заставил его.
   - Смотри! Они идут к нам!
   - Ну и что? Ты боишься людей?
   Мальчик с опаской глядел на двух приближавшихся.
   - Какой ты трус! - проронила она насмешливо. - Это просто люди. Хотя...
Нет, не просто! Это папа! И дядя Борич... Папа! Я здесь! Папа!
   Взрослые бросились к ним...


   - Дочка! - сказал я. - Ну, заставила ты нас побегать!
   - А вы, профессор, еще больше, - добавил  Борич.  -  Но  теперь  все  в
порядке. Пора вставать. Думаю, вы выспались на всю жизнь вперед. В яви вам
теперь ничто не грозит.
   - А те, что искали меня... и его?
   - С ними все ясно. Они больше не помешают.
   - Хорошо бы, - промолвил Груздь. - Скажите, а он?
   - Вернулся к себе домой, - успокоил профессора я.
   - Он объяснил вам - что-нибудь? Об их заинтересованности и так далее?
   - Да, - ответил я. - Кое-что.
   - Рассказывайте, - потребовал он. - Немедленно!
   - Расскажу, - заверил я. - Только в другой раз.

Last-modified: Thu, 16 Nov 2000 20:39:56 GMT

Оцените этот текст: