, газонов нет, извините, но даже нет возможности наедине побыть с самим собой. Кроме подобия сквера между домами в районе моего постоянного места жительства, кругом каменные тротуары и мостовые. Но пришлось смириться. Вот, как видите, так я живу, вернее, влачу жалкое существование. Ж. Что, у вас очень плохие жилищные условия? Л. О чем вы спрашиваете? Какая-то жалкая однокомнатная конура. В ней даже и кости не разомнешь как следует. От стены до стены не больше шести метров, не говоря о прочих неудобствах. Даже горячей воды нет. Какая-то колонка газовая или что-то в этом роде. I am sorry, я не уверен, что правильно назвал это сооружение. Ж. Недавно создали клуб "Фауна". Надо обратиться к общественности. Разве можно держать животных в таких невыносимых условиях, особенно собак вашей породы! Л. Вот именно. В глубоком детстве по личному знакомству меня за чисто символическую плату передали этим... Я сожалею, сэр, но вынужден назвать вещи своими именами, - этим недоноскам. Правда, я их держу в руках. Они у меня достаточно послушны, я их воспитываю, разумеется, по-своему. Начну, к примеру, ничего не есть. Тут они как задергаются, забегают, заохают и начинают вокруг меня танцевать. "Ах, сынуля, ах, маленький, ну съешь кусочек сырого мясца, ну, печеночки, ну, хоть курочки". А я - ноль внимания, фунт презрения. Они в панике начинают звонить докторам, лапать мой нос. Видите ли, они проверяют насколько он холодный. Дался им мой нос! Ну, я их несколько выдержу, затем сподоблюсь чем-нибудь закусить. Пары сырых бифштексов мне достаточно для начала. Ну а они рады. Так и лезут со своими, пардон, слюнявыми поцелуями. Ж. Да, видать в семью вы попали неважную. Л. Ну, что делать! Выбирать мне не приходилось. Зато я их несколько дрессирую. Ж. Вот это интересно. А каким образом? Л. Ну, для начала я их вожу па поводке. Ж. Как это? Л. Видите ли, во дворе дома много беспородных и больших собак, здесь их называют "надворными советниками", глядишь, какая-нибудь и укусить может. А кожа у меня нежная. Таким образом, я взял за правило приносить им поводок, прозрачно намекая, что нечего дремать, надевайте-ка этот ошейник и выхолите на улицу. Хозяйка, естественно, выходит, я ее помотаю по кустам. Сам-то ростом не удался, а хозяйка верзила, фунтов шести росту, да и хозяин такой же. Так что эти беспородные, так называемые дворняги, меня стороной обходят. Уж больно громоздки мои так называемые приемные родители. Вывел я как-то на поводке свою mather, в кавычках, на улицу. А на нас. водолаз бросился. Глаза горят, клыки огромные. Ну, я, как водится, к ней на руки запрыгнул и рявкнул на это лохматое чудище. А мамуля как завопит тонким голосом, как завоет, меня прижимает, не дает свободы. Тут люди сбежались, собаку оттаскивают. Я ничего, смело сижу и лаю. Да, если бы она меня на руки не схватила, я б ему показал, как бросаться на принцев голубой крови. Ж. Что вы можете сказать об отдельных чертах вашего характера? Например, о смелости, боевитости. Л. Ну, этого мне не занимать. Ж. Обычно представители клуба "Фауна" жалуются, что им приходится спать под дверьми, на коврике. Л. Ну, я своих выдрессировал. Скорее можно сказать, они у меня спят на коврике. Правда, в кровать я их иногда пускаю. Мое любимое место - спать на подушке. Mather приютится с краюшку, я ничего, не протестую. Пускай спит, не жалко. Бывает жарко летом, я слезу с кровати, полежу у балконной двери, а потом обратно в кровать. Mather только разоспится на моем месте. Ну, я ее лапой по физиономии, по физиономии. Понимает, сразу освобождает место и в свой уголок - прикорнет. А я, естественно, поперек подушки разлягусь. А она, I am sorry, big pig, радуются моей сообразительности. Будит своего мужа и говорит: "Смотри, как наш маленький спит на спине, лапки раскинул и всю подушку занял". Тот встает и оба млеют от восторга, только спать мешают. Затем тихонько, чтобы, не дай бог, меня не потревожить, она и примостится с краюшку. Ж. Многие представители клуба "Фауна" жалуются, что часто линяют. Как у вас обстоит дело с решением этого вопроса? Л. У меня-то нет проблем. Я вообще никогда не линяю. А вот father, тот лезет хуже самой облезлой кошки. Боже мой, если бы вы только знали, как он облезает! Нельзя даже лечь в приличную постель. Везде его черные волосы, тьфу. Я на днях подошел к своей миске горло промочить, так он умудрился и там насорить. Целых три волоса нашел. Чуть не подавился. Дал задание mather, чтобы чаще мыла и стригла его. Обещала исправиться. Теперь приходится каждое утро прежде чем пить, в чашку заглядывать. Не набросал ли этот облезлый тип туда своих волос? И вообще, как вы понимаете, по теории относительности господина Эйнштейна, три волоса на голове - это слишком мало, а найти их в своей миске - это слишком много. Ж- Считаете ли вы себя очень талантливым? Л. Безусловно и очень. На днях по телевизионному экрану передача была. Там какой-то музыкант, по моему мнению, достаточно известный, на фортепиано заиграл Моцарта. Так во мне гены так заговорили, что я завыл, sorry запел. Мои обезумели от радости. А как, спрашивается, петь, если мои приемные родители не то что пианино в свою конуру занести не могут, в ней клавир-то не поместится! А как бы я мог петь, как бы мог! А они заведут свой магнитофон и кайфуют под бредовую современную музыку. А мне нужна классика. Настоящая классика, Моцарт, Бах, на худой конец, Чайковский. Ж. Так вы уверены в своем таланте? Л. Разумеется, у меня абсолютный музыкальный слух и голос, дай бог каждому. Ж. Могли бы вы бросить профессию домашней собаки и заняться чем-нибудь более серьезным? Допустим, служить на границе или в таможне, выискивая наркотики. Л. Пожалуй, нет. Я уже в некотором роде привык к своей относительно спокойной жизни, если ее так можно назвать. Да и вроде моих шестифутовых бросать жалко. В принципе, они люди безобидные. Пусть не дворяне, простолюдины, но что делать? С интеллектом, правда, у них плоховато. Но "Jedem das Seine" - "каждому свое". Ж. Завидуете ли вы своим коллегам? Л. Безусловно. Их, видите ли, и на выставки водят, и медали вручают. А мои бездарные, с позволения сказать, родственники даже не могли мне элементарную родословную оформить. Чтобы я хоть на людях мог показаться. Одним словом, разве с такими неудачниками можно медаль получить... А вы поглядите на меня. Какой окрас, какая фигура и оскал! Посмотрите-ка, какой оскал, а прикус, а зубы, посмотрите, какие зубы и череп, один мой череп чего стоит. По теории Ламброзо я - пес уникальный, причем исключительно арийской породы. Да я бы все медали взял на выставке. Пардон, но даже и говорить об этом не хочется. Ж- Какую роль в вашей судьбе играет отец? Л. Да никакую... Иногда видимся. Так он делает вид, что меня не знает. Ж. А как вы относитесь к прекрасному полу? Л. В этом отношении я джентльмен. А вообще я в своего деда пошел. Правда, всякая мелочь попадается, все дворняги какие-то, от них, I am sorry, помойкой так и несет. Хотя тут мне одну самочку-пуделиху черного окраса приводили. Строптивая оказалась, все-лаяла, изображала из себя недотрогу. Да я, хоть и джентльмен, но все-таки изловчился да и выполнил свои обязанности. Пусть хоть таким образом улучшат породу свою. Ж. Считаете ли вы себя настоящим мужчиной? Л. Несомненно. Ж. Ваше главное достоинство? Л. Необычайный ум и интеллект. Ж. Хотели ли вы, чтобы ваши дети походили на вас? Л. Полагаю, что да. Мои достоинства намного превосходят мои недостатки. Ж. Что вы больше всего боитесь, как собака? Л. Одиночества. Поэтому и держу своих, миль пардон, своих так называемых родителей. Хотя они у меня смирные. Если уходят, то обязательно отпрашиваются. Ну, я несколько минут изображаю из себя обиженного, да и отпускаю. А то ведь и голодным останешься. Я ведь всякие там колбасы, как они, не употребляю. Они мне, в основном, из кооперативного магазина печень несут. Я больше свиную люблю (облизывается). Не плохо и язык бараний, но чтоб пареный, да со специями, а то ведь и в рот не возьму. Ж. Считаете ли вы себя красивым? Л. Я считаю этот вопрос просто бестактным. Я совершенно неотразим. Все от меня в восторге. На улице эти безголовые люди останавливаются и сюсюкают: "Какая собака! Какая собака красивая!" Да своим отпрыскам в колясках орут: "Гляди, какая очаровательная собачка. Помахай ей ручкой". Ж. Если бы у вас был выбор, в какую эпоху вы хотели бы родиться? Л. Безусловно в средние века. Там бы я был на месте. Ведь я все-таки королевский пудель. Ж- Какие у вас ближайшие планы на будущее? Л. Планы большие. Надо обязательно приучить приемных родителей. Я имею ввиду свое меню. Чтобы каждый день разнос и чтобы повкуснее. Ну, чтоб как у моих королевских предков. Чтобы они, наконец, сообразили, мне нужен воздух. Дачу купили бы. Затем конуру побольше, хотелось бы двухкомнатную, но трехкомнатную лучше. Не мешало бы им позаботиться о порядочной девушке для меня, желательно из хорошего древнего рода. Ну, естественно, чтобы и экстерьер был соответствующим. Ж. На какой вопрос вам бы не хотелось отвечать? Л. Ил вопрос, чего я больше всего хочу. Ж. Ну, так, что же вы все-таки больше всего хотите? Л. Съесть вас. Настолько вы мне надоели своими идиотскими вопросами. Парижское чудовище Бывший инспектор парижской уголовной полиции Жак Туан никому и никогда не поверил бы в реальность этой кошмарной истории, не случись ему самому стать не столько участником, сколько ее главным действующим лицом. Тот день начался как обычно. Во всех комнатах и коридорах толпилась весьма пестрая публика. Неистово барабанили машинки. Гремели трели телефонных звонков. В инспекторской комнате было шумно и весело. Эмиль и Проспер, усевшись на письменные столы, язвительно обсуждали новую подружку Поля Ламоэнта. Последний известен всему комиссариату, как ловелас и пройдоха, хотя на самом деле был очень скромным парнем. У него немного косил левый глаз, что являлось предметом шуток сослуживцев и причиной затянувшегося выбора невесты. Полю как назло попадались девицы с большим юмором и пышными формами. А он не терпел ни того, ни другого. Благодаря своей излишней щепетильности при выборе достойной подруги он и заслужил славу местного Дон Жуана, больше, разумеется, в порядке шутки. Вошел комиссар Шабю. - Все разыгрываете Поля, - беззлобно заметил он и обратился к Туану, - Жак, зайди-ка ко мне. - Сейчас, господин комиссар, одну минутку. Только соберу свои бумаги. Когда Жак вошел в кабинет, то увидел Шабю с неизменной сигаретой, прилипшей к нижней губе. Тот сосредоточенно изучал сводку происшествий. - Вторая пропажа за неделю. Как тебе это нравится? Причем исчезают рабочие городской канализации. Уходят на работу и не возвращаются. Что они там находят в своем дерьме? Под Парижем протянулись целые кварталы, куда сливались нечистоты огромного города. Туану было известно, что там, в подземных лабиринтах когда-то давно обитали целые шайки. Но с тех пор прошло, слава богу, не менее сотни лет. Спрашивается, что там делать сейчас? Канализационная сеть стала мала для такого города, ведутся работы по ее расширению. Ведь в подземелье стоит такая вонь, что не приведи господи. "Только бы он не предложил мне заняться поисками дерьмовозов", - подумал про себя инспектор. - Вот так, - сказал комиссар, как будто услышавший его мысли. - Тебе и придется этим заняться. Сходи в городское управление тех служб. Опроси контролеров городской канализации. В общем действуй. Ну, чего скис? У нас такая служба. Всю жизнь в грязном белье ковыряться. Едва Жак вошел в инспекторскую, как Эмиль, смешно понюхав воздух, обратился к Просперу: - Тебе не кажется, что здесь чем-то воняет? - Да, точно, воняет, по-моему, от этого молодого человека, - и оба весело заржали. - Уже пронюхали, черти? Откуда вы только узнали про работенку, которую подкинул мне шеф! - Газеты надо читать, мой дорогой, газеты! Кроме того, достаточно поглядеть на твою кислую физиономию. А потом последние три дня в городе других особых происшествий не было. - Вы-то хоть поможете мне? - Ишь чего захотел. На мне до сих пор висит дело Биньома, а Проспер с Полем ведут расследование убийства на набережной Пале, так что придется тебе одному покопаться в канализационных трубах, - ответил за всех Эмиль. Так инспектор Туан без особого энтузиазма приступил к расследованию. Он опросил все технические службы. Поговорил с контролерами городской канализации. Никто не мог толком что-либо сообщить. Вначале пропал Лико. Пошел исправлять повреждение и не вернулся. Затем Бишоф ушел по вызову и тоже исчез. Оба были несемейными. Так что хватились их не сразу. Если бы пропали в одном месте, то была бы хоть какая-нибудь зацепка. А то оба исчезли в разных концах города. Жак взял с собой контролера и, с тяжелым сердцем надев резиновый костюм и маску, спустился в коллектор под улицей Нотр-Дам. Именно там в последний раз видели Бишофа. Контролер, подсвечивая фонарем, шел впереди, безошибочно ориентируясь в хитросплетениях подземного лабиринта. Туан, чертыхаясь, плелся сзади. Вонь была несусветная. Под ногами кишели полчища крыс, - того и гляди вцепятся в резиновые сапоги. Никакая дератизация не могла очистить канализацию от бесчисленного количества этих прожорливых грызунов. "Куда он мог подеваться? - размышлял инспектор.- Не крысы же его сожрали. Хотя немудрено. Нет, тут что-то не так. Во-первых, за последние полсотни лет ничего похожего не было. Во-вторых, пропали оба почти, одновременно с разрывом всего в один день. Так что вероятность, что их слопали крысы, слишком незначительна". Внезапно свет фонаря выхватил из темноты кучу отбросов в углу, на которой валялся какой-то предмет. Жак приблизился и взял его в руки. Это была маска! Да, обыкновенная маска, в которой спускаются в канализацию. Круг света забегал по стене. Вправо уходило от ветвление. Шедший впереди контролер куда-то подевался. Но Жаку было не до него, он пошел по правой галерее, тщательно осматривая стены и разрезая лучом фонаря темноту подземного коридора. Внезапно леденящий душу крик разорвал тишину, и сразу все стихло. Жак выхватил пистолет и бросился на шум. Бежать было тяжело и скользко. Грязная противная жижа хлюпала под ногами. Задыхаясь, он сорвал маску и впервые по-настоящему вдохнул в себя адски вонючий воздух. В этот момент из темноты послышалось чье-то сопение, тяжелый топот. Жак посветил и... обомлел. Перед ним, выпучив слепые белые бельма глазных впадин, широко разинув огромную, утыканную частоколом острых зубов пасть, сидело безобразное чудище. Оно было настолько ужасно, что чудовища, встречающиеся в фильмах небезызвестного Хичкока, казались по сравнению с ним детской безобидной игрушкой. От неожиданности Туан выронил пистолет. Хотел за ним нагнуться, но не смог. Какая-то сила заставила его смотреть и смотреть на это безобразное смердящее исчадие ада. Дрожащий в руке фонарь выхватывал из темноты бородавки неровных наростов, окружающих безглазую отвратительную морду. Видимо, привыкший к темноте монстр на какое-то мгновение оказался ослепленным светом и поэтому не сделал попытку сразу сожрать Жака вместе с фонарем и резиновым костюмом. Для Туана теперь стало очевидно, какая судьба только что постигла контролера и тех двух пропавших рабочих. "В свете, только в свете спасение. Эта тварь не любит света", - мелькнуло в голове Жака. Внезапно чудовище, захлопнув пасть, издало ужасающий треск и, испустив волну зловония, снова распахнуло ее. Не выдержав, Жак попятился. Наконец, дико вскрикнув: "Помогите!" - рванулся назад. Он бежал изо всех сил. Бежал, не переводя дыхания. Одна мысль очутиться в чреве этого монстра заставляла его нестись, сломя голову по бесчисленным изгибам и коридорам. Все время за спиной он слышал грозный топот могучих лап и страшный, раздирающий душу скрежет зубов. Внезапно он поскользнулся и, выронив из рук фонарь, с размаху рухнул в грязную вонючую жижу. "Все, конец", - подумал Жак и закрыл глаза. Открыв их через долю секунды, увидел, что монстр застыл перед лучом льющего на него света: фонарь лежал таким образом, что его луч как бы оградил Жака от зубов преследователя. Пока тот, беспомощный перед ярким светом, приходил в себя, Туан снова схватил фонарь, поднялся и юркнул в ближайшее ответвление. Снова началась эта ужасная гонка: инспектор убегал, чудище догоняло. Вдруг раздался глухой удар, и Туан на мгновение потерял сознание. Оказывается, со всего маха он врезался в торчащую откуда-то сверху трубу. Если бы не пластмассовый шлем, то его голова неминуемо бы треснула и развалилась, как гнилой орех. Кровь ручьем хлестала из рваной раны, заливая глаза. За спиной опять раздался характерный зубовный скрежет. Жак, махнув фонарем, на какой-то миг сумел опередить монстра и буквально вырваться из готового захлопнуться страшного капкана. Силы покидали измученного человека. Его охватило отчаяние. Отчаяние смертельно раненного животного, знающего, что ему не спастись. Но это отчаяние придавало ему силы. Хотя бежать было бессмысленно. Он ведь абсолютно не ориентировался в этих бесчисленных коридорах, сборных каналах и тупиках. "Неужели конец? Так нелепо погибнуть в этих зловонных трущобах", - непрерывно звучало в мозгу. Внезапно впереди мелькнуло еле заметное пятно света. Жак уже давно потерял фонарь и бежал в кромешном мраке, придерживаясь рукой за влажную стену. Пятно ширилось. Там, там было спасение! Но он больше не в состоянии бежать, совершенно изнемог. Жак заглатывал огромные порции гнилого затхлого воздуха. Старался изо всех сил не потерять равновесия и не упасть. Только бы не упасть... Кровь бешено стучала в висках. Казалось, сосуды не выдержат, лопнут, и сердце вот-вот выскочит из груди. Лестница! Край железной лестницы. Жак бросился на нее и, схватившись слабеющими руками за край перекладины подтянул тяжелое тело. Монстр, щелкнув ужасными челюстями, проскочил мимо. Потеряв ускользнувшую добычу, сразу вернулся. Но Жак, намертво вцепившись в железные прутья, сумел несколько секунд продержаться и, чуть передохнув, рванулся вверх. На его счастье крышка колодца была отодвинута и из отверстия выбивался узкий луч дневного света. С трудом, помогая себе головой и плечами, сдвинул тяжелую крышку, выполз наружу и замер, бессильно распластавшись на мостовой. Подоспевшие прохожие помогли ему выбраться. Никому и в голову не пришло, что довелось пережить под землей этому совершенно седому человеку. Да, Жак поседел. Поседел в тридцать лет. По дороге в больницу он успел прошептать лишь три слова: - Осторожнее, там чудище. К сожалению, эти несколько минут гонки, где ставкой была жизнь, не прошли для него даром. Туан потерял рассудок. Несколько месяцев пролежал в госпитале. Потом долго в больнице. Вышел от оттуда глубоким стариком с дрожащими руками и вечно слезящимися глазами. Только спустя шесть лет, когда рассудок стал возвращаться к нему, Туану сообщили, что под землей между чудовищем и группой полицейских произошла битва, в результате которой один полицейский погиб, двое ранены, а чудище взорвали гранатой. Профессор Антуан Латье, изучая останки монстра, пришел к выводу, что они представляют симбиоз жабы и крокодила. Видимо, каким-то путем в нечистотах сошлись их эмбрионы и в окружающей среде развилось и выросло это невообразимое чудовище... Подземное чудовище Парижа. Спустившийся с небес 1 Впервые я попал в Австралию три года назад, когда на научно-исследовательском судне мы почти год бороздили моря и океаны, изучая циркуляцию подводных и воздушных течений в экваториальных зонах. В состав экспедиции я был включен в самый последний момент. Внезапно заболел гидрогеолог Николай Ушаков, и руководитель работ профессор Самсонов, маленький, толстый человек с вечно смеющимися глазами, лукаво поблескивавшими из-под тонких стекол очков в старинной немодной оправе, предложил мне занять освободившуюся вакансию. По первой и основной специальности я - историк. Изучаю древние культовые обряды, мифы и легенды. Вторая моя слабость - море. Как гидрогеологу, мне пришлось четыре с половиной года поработать в Арктике, три из которых провел в экспедициях вместе с Самсоновым. Видимо, только этим и объясняется его выбор, так как особенных достижений в этой области науки за мной не числилось, не считая двух-трех статеек, которые успел тиснуть в толстом специализированном журнале. Что касается любимой истории, то у меня за плечами три книги, посвященные религиозным обрядам африканской народности догонов и аянов - небольшому племени южноамериканских индейцев. Честно говоря, вначале я не слишком обрадовался столь лестному предложению. Во-первых, у меня намечалась интересная командировка в Центральную Америку, - хотелось проверить одну идею. Во-вторых, полагалось засесть за давно задуманную монографию "Мифы Мадагаскара". И наконец, не мешало бы немного побыть с семьей. За пять последних лет жизни в общей сложности можно насчитать двадцать дней, когда я был дома. Между прочим, по этому поводу на недавно состоявшемся семейном совете я получил серьезное предупреждение от жены и двух двенадцатилетних дочерей-близнецов. Профессор, не обнаружив у меня особого энтузиазма, сухо спросил: - Вас что-нибудь смущает, молодой человек? Это я-то молодой человек! Да я старше его по крайней мере недели на две, к тому же обремененный женой и двумя детьми, в то время как профессор до сих пор ходил в холостяках. Кроме того, он еще со школьной скамьи считался моим другом. - Ты же прекрасно знаешь мою ситуацию, Вадим. А еще задаешь глупые вопросы. Поимел бы для начала крохотный кусочек совести. Уверяю, что общество от этого только выиграет, - попробовал я возмутиться. - К сожалению, у меня нет иного выхода. Новый гидрогеолог появится здесь не раньше чем через три дня. А завтра нам выходить в море. - Мог по крайней мере хоть раньше предупредить, я же абсолютно не готов. - Кто знал, что Ушаков так "срочно" заболеет! А ты проверен в деле и прекрасно со своими обязанностями справишься, - польстил мне профессор. - Между прочим, не следует забывать, что я кандидат исторических наук, а не геолого-минералогических. - Ладно, Леня, давай прекратим эту бесполезную перепалку. Даю на сборы два часа. Кроме того, не мешало бы знать, что около месяца мы пробудем в Австралии. - С этого бы и начинал! - сразу оживился я. Вадим прекрасно знал о моем особом интересе к этому континенту. У местных аборигенов есть очень много различных мифов и легенд, а их религиозные культы значительно отличались от других народностей и племен. В конечном итоге я получил возможность попасть в Австралию, а Самсонов приобрел гидрогеолога. В Мельбурн мы прибыли в конце августа. Стояли погожие солнечные дни. Не теряя времени, я отправился бродить по экзотическим достопримечательностям города. Мои методы поиска сокровищ устного творчества не отличались особой новизной и были достаточно примитивны. В совершенстве зная английский, французский и испанский языки, я умело объяснялся со стариками, знахарями, гадалками, которых легко находил в многоликой, многоязычной толпе. Затем, при необходимости используя добровольных переводчиков, - обычно такие всегда находились, - выпытывал у них всевозможные предания и легенды. Обнаружив что-нибудь неизвестное, я тут же, словно гончая, шел по следу, пока не выходил на первоисточник. Все остальное было делом техники, иногда денег или подарков. Во всяком случае, таким образом я вышел на племя ара в Южной Африке, где почерпнул столько неизвестных мифов, что для тщательных исследований каждого из них не хватило бы и двух жизней. Мне в очередной раз повезло. На городском рынке познакомился с аборигеном, который довольно сносно объяснялся на английском. С его помощью удалось добраться до известного в округе знахаря, от которого услышал прелюбопытнейший миф племени нариуери, обитавшее в районе Нового Южного Уэльса о "сошедшем" с небес человеке по имени Буаир. Легенда настолько заинтересовала меня необычайной силой духовного воздействия, неординарностью мышления, самобытностью, что я готов был все бросить и немедленно ринуться на поиски почти неизвестного, затерянного на окраине континента небольшого племени. Разумеется, Самсонов никуда меня не отпустил и вернуться в эту причудливую страну пришлось лишь три года спустя. Не хочется даже вспоминать, сколько крови мне стоило пробиться через толпы чиновников, чтобы получить разрешение на путешествие к племени нариуери. В конечном итоге после длительного сражения с бюрократическими рогатками, исполнив массу формальностей, я вместе с проводником-аборигеном оказался в местности, загроможденной многочисленными валунами. Справа виднелись густые лесные заросли, а прямо и слева вздымались крутые скалы. Проводник остановился, посмотрел по сторонам, прислушался. Затем, смешно понюхав воздух, сказал: - Дальше идти нельзя. Там живут нариуери. Там - табу. Они не допускают к себе людей другого племени. Их знахарь очень злой. Он может наслать порчу и мы умрем. Ты умрешь. Я умру. - Как же это он делает? - ехидно осведомился я. - Он берет косточку аули и направляет на человека и говорит заклинание. - Ну и что? - Человек сразу умирает. - И ничто его не спасет? - Нет, только другое, более сильное заклинание, но оно должно пересилить первое. - Но ведь мы договорились, я заплатил столько, сколько ты захотел. Ты обещал привести меня к деревне. - Деревня недалеко. Деревня' близко. Но туда нельзя, там табу. - Откуда знаешь, что нельзя? - Я слышу запах дыма, Он говорит: дальше нельзя. Я понюхал воздух, но ничего не почувствовал и спросил: - Куда хоть идти? Проводник молча указал направление и пошел назад. 2 Около четырех часов я продирался сквозь заросли, пересек небольшую речушку, брел сквозь гигантские травостои, пока не добрался до большой ложбины, густо поросшей древовидными кустарниками. Остановился передохнуть и вдруг почувствовал непривычный густой аромат. Оглядевшись, километрах в двух заметил поднимавшуюся вверх полосу темного дыма. На душе немного отлегло. Признаться, я уже подумывал, что заблудился, На встречу с людьми в этом пустынном краю рассчитывать не приходилось. К тому же по неизвестной причине отказала рация. Не раздумывая ни секунды, я решительно двинулся в сторону тонкого вьющегося столбика. Неожиданно, как из-под земли, передо мной выросли два стройных широкоплечих аборигена и в мою спину уперлось копье. Они были вооружены большими луками, из-за плеч выглядывали острия стрел, а в правой руке держали по бумерангу. И поднял руки вверх, демонстрируя, что не имею оружия и, жалко улыбнувшись, пробормотал по-английски, что хотел бы увидеть вождя. Оглянуться назад я не рисковал, так как острие плотно прижалось к лопатке и даже слегка покалывало кожу. Где мимикой, где жестами я попытался пояснить, что мне все-таки очень необходимо попасть к вождю, проклиная про себя проводника, бросившего меня на произвол судьбы. Аборигены невозмутимо смотрели на мои тщетные попытки объясниться. Наконец, один из них издал резкий, пронзительный свист, и через несколько минут передо мной появился сухопарый невысокий старик с узкой седой бородой и большими навыкате глазами. Он с головы до ног осмотрел меня и на каком-то наречии что-то спросил. Усердно размахивая руками, свирепо вращая глазами, я опять попробовал объяснить, что мне нужно... В таком несколько возбужденном состоянии аборигены продержали меня минут двадцать, пока им это не надоело, .старик что-то крикнул повелительным голосом. Молодые воины сразу отошли на два шага и расступились, а острие копья перестало упираться в спину. Оглянувшись, я увидел еще одного аборигена, который, сделав шаг назад, тем не менее держал копье наготове. Старик кивком головы предложил следовать за ним. Так под экзотической охраной меня привели к невысокой полукруглой хижине, сплетенной из ветвей. Она была искусно замаскирована, - даже находясь в двух шагах, трудно было догадаться, что между деревьями находится такое довольно большое помещение. А хижина действительно оказалась просторной. В углу виднелось небольшое возвышение, на котором, скрестив ноги, обутые в сделанные из перьев башмаки, сидел неопределенного возраста седой, как лунь, абориген. У него было не совсем обычное, я бы сказал, весьма интеллектуальное лицо. Лицо мыслителя! Причем это лицо не было темного цвета, скорее пепельно-серое. Крутой, резко скошенный назад лоб пересекали несколько глубоких морщин. Короткий, с широкими ноздрями нос и небольшой тонкогубый рот, плотно сжатый, выгодно отличали его от остальных туземцев. Небольшие усы и аккуратная бородка делали его больше похожим на академика, чем на представителя первобытного племени. На плечи незнакомца была накинута сплетенная из листьев накидка. Провожатые подвели меня вплотную к помосту и склонили головы в почтительном поклоне. Очевидно, это был вождь или какое-либо другое "сиятельное" лицо. Несколько позже выяснилось, что передо мной сидел Великий знахарь племени нариуери Гоинли. Он очень внимательно оглядел мою смущенную, несколько оробевшую физиономию, одежду, снаряжение, остановил взгляд на висевшем па шее фотоаппарате и издал несколько гортанных звуков. Сопровождающие тут же поторопились исчезнуть. А я остался. Остался наедине с этим странным, видимо, далеко неординарным человеком. По тому, с какой скоростью отсюда исчезли аборигены, можно было предположить, что он обладал здесь вполне реальной властью, и скорее всего они преклонялись перед ним. Как выяснилось, я был совсем недалек от истины. Не говоря ни слова, он поднял ладонь па уровень плеча и уставился на меня своими пронзительными, черными, как смоль, глазами. Наши взгляды перекрестились. Вдруг в какое-то мгновение, мне показалось, что я горю! Да, именно горю, объятый пламенем, исходившим от его внезапно вспыхнувших огненными искрами зрачков. Совершенно неожиданно для себя я невольно сделал шаг вперед и нагнулся. Он дотронулся до моего воспаленного, покрытого испариной лба горячей ладонью, и я почувствовал, что куда-то проваливаюсь... Очнувшись, я увидел, что нахожусь в той же хижине и лежу навзничь на прохладной циновке, а надо мной склонилось незнакомое лицо. "Что это было? - мелькнуло у меня в мозгу. - Неужели гипноз?! Здесь, в заброшенной, первобытной деревушке и гипноз! Невероятно!" - Ты видишь меня, чужеземец? Ты должен видеть меня и слышать мой голос. Ты должен понимать мою речь, - услышал я тихие, но внятные слова, произнесенные на ставшем мне понятным языке, изобиловавшем множеством гортанных звуков и сочетаний. Я кивнул головой. - Меня зовут Гоинли. Я знахарь племени, прямой потомок Великого Буаира. - Буаира?! Буаира, Спустившегося с Небес?! - воскликнул я, приподняв голову. Да, Буаира, - последовал ответ знахаря. Погодите, но я ведь понимаю вашу речь! Вы что, загипнотизировали меня? - Я не знаю такого слова, но я повлиял на твои мысли, твой мозг. Ты понимаешь мою речь. Ты легко поддаешься влиянию. Очень легко. Люди, с которыми я прожил много лет, тяжело поддаются влиянию. У тебя белая кожа, белая, как у Буанра. Я никогда раньше не видел такой кожи. Черты твоего лица мне почему-то ближе, роднее! Почему? - задумчиво сам себя спросил Гоинли. - Может быть, мы потомки одного Человека, который Спустился с Небес?.. Но тогда почему я ничего о тебе не знаю? Твои образ, твоя одежда, твои веши почему-то странно треножат мою душу. Может, ты мой брат! Брат по крови! - продолжал вслух рассуждать знахарь, затем снова обратился ко мне: - Я буду опять влиять на тебя. Ты ведь пришел сюда узнать о Буаире? Ты все узнаешь о нем. Но я должен узнать о тебе, о твоем пароде. Я буду влиять на тебя. Я узнаю твои мысли. Ты ничего не почувствуешь. Ты будешь, как во сне. Ты мне все расскажешь, и тогда многое, многое станет ясным и понятным. И я снова ощутил, как горячая ладонь властно коснулась моего лба, и я проваливаюсь в несущуюся навстречу бездну. Когда я снова открыл глаза, то увидел, что по-прежнему лежу на циновке. Через открытый проем двери поблескивали звезды, и ровный свет бледной луны струился в неподвижном воздухе, создавая неповторимую игру красок и теней. Знахарь, скрючившись, сидел в углу, вглядываясь задумчивыми, ничего не видящими глазами в пламя убогого, сделанного из камня светильника. Наконец, он оторвался от своих размышлений и приблизился ко мне. Нз полутьмы сверкнули два глаза, и меня будто снова обожгло пламенем. - Нет, хватит на меня влиять, - слабо воспротивился я. - У меня и так голова раскалывается от невыносимой боли. - Все, что мне надо, я узнал. Ты мне рассказал и я понял. Много понял. Очень много. Я понял, что есть Другая Жизнь. Совсем другая. Там все иначе. Мы живем трудно, но мы живем рядом с землей, с лесом, горами, водой. Мы ближе к ней. И другой жизни нам не надо, хотя я понимаю, что ваша жизнь все равно придет сюда. Она уже идет. Я слышу шаги этой жизни. И здесь ничего не будет. Не будет леса. Не будет тишины. Не будет покоя. Умрут животные. Умрут птицы. Что будет с ними, моими детьми... Я сколько мог защищал племя от Другой Жизни. Мои предки делали то же самое. Они уводили племя все дальше и дальше в глубь лесов. Но Другая Жизнь наступает. Вот и ты пришел к нам издалека. Пришел из Другой Жизни. Пришел узнать правду о Буаире - человеке, Спустившемся с Небес. Я вижу, ты меня плохо слышишь. Тебе мешает боль головы. Твоя голова перестанет давать боль. Гоинли мягко коснулся моих волос и, действительно, острая боль, гнездившаяся в каждой клеточке мозга, внезапно куда-то ушла, будто испарилась. - Боль прошла Леоне?! - почти утвердительно спросил знахарь. - Да. Но откуда вы узнали мое имя? Насколько помнится, я не говорил, что меня зовут Леонид. - Ты мне все сказал, когда я влиял. Теперь тебе надо спать. Долго спать. Ты делал большой труд. Ты принес миоп; пользы. Я теперь знаю, как жить дальше. Он ласково провел руками по моему лицу, и я закрыл глаза. 3 Проснувшись, я увидел, что солнце уже в зените. В центре хижины стоял Гоинли и в упор смотрел на меня. - Надо вставать, Леоне. Я отведу тебя в деревню. Ты должен немного там пожить. Только тогда ты поймешь, что Буаир до сих пор жив. Он живет в наших сердцах, в наших обычаях, в нашей памяти. Он дал людям Знание. Многое забыто, но многое осталось. Я - Хранитель Знания, которое принес людям Буаир. Деревня была небольшой, десятка три хижин стояли полукругом. Одна хижина была значительно больше других. Она называлась "мужским домом". Здесь было что-то вроде клуба, входить в который имели право только мужчины, достигшие зрелости. Я бок о бок прожил с аборигенами несколько месяцев. Постепенно узнавал их привычки, обряды. Многое было непонятным. Гоинли часто приходил мне на помощь, разъясняя обычаи соплеменников. День пролетал за днем. Я уже стал тяготиться пребыванием в этой полупервобытной деревушке. Гоинли, видимо, заметил мое состояние и два дня спустя пригласил в свой тайный "дворец", куда меня привели в первый день встречи с аборигенами. Он уселся на помост и жестом указал на место рядом с собой. - Я хочу рассказать тебе о Буаире. Теперь время пришло. Если бы я стал рассказывать раньше, то ты ничего бы не понял в нашей жизни. Сейчас ты жил среди нас. Спал под одной крышей. Пил с нами воду из одного сосуда. Узнал наши обычаи, привычки. Теперь слушай. Это было в очень давние времена. Наш народ жил тогда в больших лесах рядом с высокими горами. В ту ночь началась страшная буря, которая повалила очень много деревьев. Никто не спал, все со страхом глядели, как из-за гор подымалось большое пламя и много дыма. Люди нашего племени жили тогда совсем плохо. Они не умели строить дома, спали на деревьях, ели коренья, кору, листья. Для охоты у них были только дубинки и копья, наконечники которых делали из камней. Они не умели добывать огонь. Часто голодали. Мало кто доживал до возраста зрелости.. Рано утром пришел ОН. Он пришел, когда над лесом поднялась красивая радуга. Он был одет в необычную одежду. На голове у него был круглый шар, а тело обтянуто странной непромокаемой кожей, наверное, какого-то животного. В руках он держал небольшую короткую палку, испускавшую яркий луч, которым можно сразу уничтожить дерево, убить животное, разрушить гору. Мужчины племени окружили Буаира, они хотели защитить женщин и детей от нового врага. Но когда кто-нибудь подходил к нему ближе и поднимал копье для удара, тот сразу падал и долго не мог встать. Он даже не поднимал свое оружие. Он только смотрел... и человек сразу падал. Он очень хорошо умел влиять на людей. Он не хотел причинить людям зла. Он показал, что он хочет мира и дружбы. Он направил свою палку на дерево, и оно сразу сгорело. Потом он направил ее на гору, и гора развалилась на две части. Но Он никогда, никогда не направлял свою палку на человека. Его прозвали Буаир - Сошедший с Небес. Люди племени узнали его ближе и полюбили. Он тоже любил людей. Он был очень мудрый. Он очень много знал, очень много. Он научил людей строить хижины, добывать огонь, делать оружие, которым можно было убить животное и птицу издалека. Сначала он научил людей делать лук и стрелы. Потом научил делать оружие, которое убивало животное или птицу, а затем возвращалось обратно. Вот это оружие. - И Гоинли протянул мне бумеранг: - Буаир собрал молодых юношей и детей в большую хижину и стал давать им Знание. Он стал их учить. Он учил людей размышлять. Он рассказывал о Великом Времени. Рассказывал, показывая на звезды, что там живут другие люди, не похожие на нас, совсем другие. Он научил младших уважать стариков. Когда не было Буаира, если рождался больной ребенок, то его сразу убивали. Оставляли только самых здоровых и крепких детей. Люди часто голодали и им не нужны были лишние рты. Выживать должны только сильные дети. Мальчики должны быть хорошими охотниками, а девочки - хорошими женами. Буаир научил людей милосердию. С тех пор любого, пусть даже очень больного ребенка бережно носят в корыте, долго кормят материнским молоком. А когда он подрастает, за ним ухаживают старшие братья или сестры. Он научил уважать женщин. Научил женщин готовить вкусную пищу. Буаир умел делать чудеса. Если охота была плохой, то он доставал свою палку и убивал животных, не нанося им ран. Сошедший с Небес никогда не пользовался своим правом, правом сильнейшего. Он взял в жены дочь вождя племени, но пищу брал только для семьи. Сам Буаир обычной пищи не ел. Чем и как он питался, не знал никто, даже его жена. У Буаира родился сын. Это был мальчик с совершенно белой кожей. Его жена сразу после этого умерла. Буаир умел лечить, научил этому людей, но он не сумел спасти свою жену. Ему предложили в жены другую девушку, но он отказался, сказав, что Сошедшие с Неба не могут иметь детей, потому что их жены всегда после рождения ребенка будут умирать. Буаир видел людей и животных насквозь. Он научил людей распознавать внутренние органы. Своему сыну Буаир дал большое Знание. Его сын с