- Рубашка, - поправил Муха. - Своя рубашка ближе к
телу.
     - У кого-то рубашка, а у вас жопа! - парировал потомок
эсэсовца.
     - В какую беду ты попал? - спросил я.
     - Не знаю, - хмуро ответил Томас. - Но от этого мне не
лучше. От этого мне хуже.
     - Я бы взял, - сказал мне Муха. - Тут все не так-то
просто. Берем?
     - Черт с ним! Выпускай!
     - Только быстро, быстро! - скомандовал Муха, отпирая
решетку.
     Томас похватал какие-то шмотки, сунул их в спортивную
сумку и как был, в пижаме и тапочках, выскочил из камеры.
     - Сценарий не забудь, - напомнил Артист. - Потом
дочитаем. И обуйся!
     Томас запихнул рукопись в сумку, сунул ноги в туфли и
рванул к выходу.
     - Стой! - остановил я его. - Все делать только по моей
команде!
     После треволнений минувшего дня весь лагерь спал
беспробудным сном, но следовало соблюдать предельную
осторожность. В любой операции самое важное и самое трудное
- чисто уйти. И я сомневался, что нам удастся пройти по
лагерю такой толпой и не привлечь нежелательного внимания. К
губе-то мы шли нормально: начкар, с ним два солдата. Картина
привычная и не вызывающая никаких вопросов. А сейчас
нежелательным было любое внимание. Даже какой-нибудь
дневальный, сдуру глянув в окно и увидев такую компанию,
немедленно поднимет тревогу. Да и то сказать: два солдата
спецподразделения "Эст", с ними эсэсовец в шинели с погонами
роттенфюрера, но в красноармейской пилотке, и совсем уж
какой-то придурок в красной пижаме и со спортивной сумкой в
охапке.
     Поэтому я забрал начальника караула и прошел с ним к
штабному "уазику". Водителя не было. Я приказал начкару
сесть за руль и подогнать "уаз" к дверям губы. Потом за руль
сел Муха, начкар рядом с ним, а я устроился на заднем
сиденье, потеснив Артиста и Томаса. Ствол моего "калаша"
упирался в спину начкара, напоминая ему о том, что любая
самодеятельность нежелательна. Перед КПП я приказал ему
выйти и открыть ворота. После этого мне осталось только
вернуть его в караулку КПП и зафиксировать наручниками.
     Путь был свободен. Позади было тихо. Кажется, обошлось.
Но едва мы отъехали на километр и лагерь "Эста" скрылся за
холмом, Артист приказал Мухе остановить машину.
     - В чем дело? - спросил я.
     - Мне нужна эта тачка, - заявил Артист. - Примерно на
час. - Он обернулся к Мухе: - Поможешь?
     - Почему нет? А что делать?
     - Скажу.
     - Кончай! - приказал я. - Хватит с нас приключений!
     Но Артист не сдавался.
     - Пастух, сегодня мой день, - сказал он. - Не мешай, а?
Иди с Томасом к моей тачке и жди нас. Мы вернемся самое
большое через час. И не спрашивай, что я хочу сделать.
     Я колебался. Не нравилось мне это дело. И Артист не
нравился. Какая-то дурь была в нем.
     - Я не часто тебя о чем-то прошу, - проговорил он. -
Сейчас прошу. Ну?
     Никогда я его таким не видел.
     - Ладно, валите, - разрешил я, хотя мой внутренний
голос прямо-таки вопил, протестуя. - Но чтобы через час
были.
     Артист сразу повеселел.
     - Муха, гони вкруговую, - приказал он. - К понтонному
мостику. А там разберемся.
     Мы с Томасом выгрузились из "уазика" и потащились к
стогу, возле которого была спрятана "мазератти". Пока я
очищал тачку от маскировки, Томас переоделся в свой
элегантный серый сюртук и спохватился:
     - А плащ? Я забыл плащ!
     - Какие проблемы? Сходи и возьми, - предложил я.
     - Это ты так шутишь, да?
     Я не ответил. Он уселся на переднее сиденье. Я завел
машину, вывел ее на асфальтовую дорогу и поставил так, чтобы
сразу увидеть Артиста и Муху, если они собьются с пути и
появятся впереди или сзади нас.
     Томас с робкой надеждой спросил:
     - У вас выпить ничего нет?
     - Ну ты даешь! - восхитился я. - Сейчас только об этом
и думать!
     - А ты бы о чем думал, если бы тебя продержали две
недели на минеральной воде "Нарзан"?
     Он надолго задумался, а потом задал вопрос, который,
судя по всему, уже давно вертелся у него на языке:
     - Вы кто, ребята?
     - А ты? - вопросом на вопрос ответил я. - Кто ты? Если
ты внук национального героя, почему тебя держат на губе?
     - Они называют это - под домашним арестом, - объяснил
Томас. - В Таллине я сидел дома. С охранником. А сейчас
должен быть на съемках. Не возить же меня каждый день из
Таллина. Вот и пристроили на губу. С гарантией, что не
свалю.
     - Почему ты хочешь свалить? Почему они тебя не
отпускают?
     - Я им нужен.
     - Зачем?
     - Не знаю. Это все - раскрутка. Понимаешь? И фильм -
раскрутка. И презентация. И я на презентации. Они
раскручивают.
     - Тебя?
     - Нет. Альфонса Ребане.
     - Твоего деда, - уточнил я.
     - Да никакой он мне не дед! Его и близко не было в
нашей семье! Он просто однофамилец. Ребане, если по-русски,
- это Лисицын. И больше ничего общего у меня с ним нет. В
этом-то все и дело!
     - Точно?
     - Еще бы не точно!
     - Так, - сказал я. - Это кино, похоже, поинтересней
того, что мы видели. Ты все расскажешь. Но не сейчас.
Сначала дождемся ребят.

     Прошел час. Их не было.
     Час двадцать. Их не было.
     Час сорок. Никого.
     Я сидел в анатомическом водительском кресле "мазерат-
ти", облегающем спину и задницу, как объятия любимой жены,
но ерзал, как на иголках. Вопрос был только один: что
произойдет раньше - в лагере поднимут тревогу или они
вернутся.
     Мой внутренний голос возмущенно молчал. Обиделся, что я
к нему не прислушался.
     Темнота сгустилась так, как бывает только перед началом
рассвета. С того места, где стояла наша тачка, были видны
отсветы яркого лагерного освещения, а дальше справа -
тусклая цепочка огней над укрепрайоном Эстонской дивизии СС.
     И вдруг я заметил, что эти огни погасли. Были - и нет.
Я даже сначала подумал, что мне показалось. Всмотрелся - не
показалось. Ни единого огонька.
     Что бы это могло значить?

     4-10. Начало рассветать. Ребят не было. У меня в душе
появилось тяжелое предчувствие беды.

        4-30.

     - Вон они! - вдруг сказал Томас.
     - Где?
     - Да не впереди - сзади!
     Я врубил заднюю скорость. Через две минуты Артист и Му-
ха ввалились в машину, Артист хрипло выдохнул:
     - Все в порядке. Гони!
     - А где "уазик"?
     Он неопределенно махнул рукой:
     - Там бросили. Вместе со всеми "калашами". Гони, Сере-
га, гони!
     Я не заставил себя упрашивать. Единственным моим жела-
нием было оказаться от этих мест как можно дальше. И как
чувствовал: не успели мы отъехать километра на три, как до
нас донесся вой сирены - в лагере "Эста" объявили тревогу. Я
дал под сотню - больше не позволяла дорога, она была слишком
узкая и извилистая, петляла между холмов. Но минут через
пять Артист попросил ехать помедленней. "Мазератти" огибала
высокий холм, поросший ельником и мелкими соснами.
     - Тормозни! - скомандовал Артист. - Теперь мы в полной
безопасности.
     Я остановил тачку. Артист выпрыгнул из машины и полез
по холму вверх, жестами предлагая нам следовать за ним.
Поднявшись метров на сто, остановился.
     - Вот отсюда все хорошо будет видно, - удовлетворенно
сообщил он.
     Я осмотрелся. Уже заметно рассвело. С косогора хорошо
просматривались холмы левого берега реки, исполнявшей роль
Векши, но было слишком далеко, чтобы разглядеть блиндажи и
окопы. По полям, обтекая холмы, стелился туман. Из него
прорастали березовые перелески, стога. Было сыро, пахло
прошлогодней листвой. У нас в Затопине - морозы и вьюги, а
здесь - почти весна. Было что-то очень приятное в этой
мирной, доброй к человеку земле.
     Артист напряженно всматривался в сторону "Векши".
     - И чего мы ждем? - спросил я. - Когда совсем
рассветет?
     - Нет. Когда они доберутся до блиндажа и включат свет.
     - И что будет?
     - Увидишь.
     Ожидание затягивалось. Воспользовавшись этим, Муха
стащил с себя камуфляжную куртку, потом брюки и выругался:
     - И все ты, Артист! Из-за тебя хорошие штаны испортил!
     На брючине его костюма темнело мазутное пятно.
     - Очистишь, - отмахнулся Артист. - Бензинчиком
ототрешь. Да что же они тянут? Их же люди в блиндаже!
Неужели никому не придет в голову пойти и проверить, что с
ними?
     И тут над укрепрайоном зажглась гирлянда огней.
     - Все! - завопил Артист. - Смотрите!
     И мы увидели.
     Сначала беззвучно вспухли холмы. По всей линии обороны
засверкали словно бы злобные шаровые молнии. Земля
вздыбилась, из нее выстреливали картечные сгустки камней,
как из жерла проснувшегося вулкана. И лишь потом на наши
ушные перепонки обрушился грохот взрыва. Верней, серии
взрывов, которые сливались друг с другом, образуя жуткий
утробный гул. И не успела осесть поднятая на десятки метров
земля, как начались короткие резкие взрывы. Я уже понял, что
это такое: это начал рваться боезапас в "Тиграх".
     От внезапной тишины даже зазвенело в ушах.
     - Вот вам, суки, битва на Векше! - изрек Артист. - Валим!
     Мы скатились к дороге, погрузились в тачку. Артист сел
за руль и погнал "мазератти" к шоссе, которое связывало
Тарту с Таллином.
     - А теперь объясни, что это было, - попросил я
Артиста.
     - Да все очень просто. Мы вывели цепь на рубильник,
которым включается освещение. Единственная проблема была -
взрыватели не сразу нашли. Они были в снарядном ящике в
штабном блиндаже.
     - И пришлось поуродоваться, пока перетаскали тол к
танкам, - добавил Муха. - До чертовой матери они его
наготовили.
     - А насчет трупов можешь не беспокоиться, - заверил
меня Артист. - Все кадры сидели в штабном блиндаже. А рядом
с ним ничего не взрывалось.
     - Это, конечно, утешает, - сказал я. - Но я тебя
спросил не о том, каким образом вы замкнули взрывную цепь. Я
тебя спросил совсем о другом.
     - Понимаю. Я просто реализовал сценарий. Все точно по
тексту. Получив приказ из ставки фюрера, доблестные
эстонские патриоты отступили. А перед этим взорвали свои
позиции. Вместе с боевой техникой. Чтобы она не досталась
врагу.
     - С какой техникой?
     - Со всей. Четыре "Тигра". И с десяток крупповских
пушек.
     - Артист, твою мать! - сказал я. - Ты хоть понимаешь,
что натворил?
     - А что я натворил?
     - Это теракт! И вмешательство в дела суверенного
государства!
     - Ничего подобного, - возразил он. - Я лишь слегка
подкорректировал творческий процесс. Денег на новую технику
у них нет. И даже за эту расплатиться не смогут. И значит -
кина не будет.
     - Почему ты это сделал? - удивленно спросил Томас
Ребане.
     - Сценарий мне не понравился. Характеры схематичны, а
диалоги написаны газетным языком.
     Томас взглянул на меня:
     - Он шутит?
     - Да, шучу, - резко сказал Артист. - Но могу и без
шуток. По этому сценарию отца моего героя сослали в Сибирь
или расстреляли. Моего отца никуда не ссылали. Но его брат,
две тетки и мой дед с бабкой - все они лежат в Бабьем Яру.
Объясняю специально для тебя, наследник героя. Бабий Яр -
это овраг в Киеве, между Лукьяновкой и Сырцом. В сорок
первом году фашисты расстреляли там семьдесят тысяч евреев.
Среди них были и все мои предки. Мне до феньки, кто их
расстреливал: СС или просто зондеркоманды. И были ли среди
них эстонцы - это мне тоже до феньки. Фашисты не имеют
национальности. Теперь понятно, почему мне не понравился
этот сценарий? И закончим на этом.
     Шоссе выскочило из перелеска и тянулось вдоль
железнодорожной ветки. Впереди показалась платформа
пригородной электрички.
     - Высадите меня здесь, а сами уезжайте, - сказал Томас
Ребане без особой уверенности в голосе.
     - Хочешь вернуться на губу? - спросил я.
     - Нет, я не хочу. Но вам нужно делать ноги. Очень
быстро. Если вас прихватят, у вас будут большие проблемы.
     - Если мы тебя высадим,  нас прихватят гораздо быстрей,
- резонно заметил Муха. - Сначала отловят тебя. Ты им все
выложишь: и где мы, и на какой тачке. После этого
отловить нас - раз плюнуть.
     - Почему я им все выложу? - обиделся Томас.
     - Потому что ты не Зоя Космодемьянская.
     - Это такая партизанка? - припомнил он. - С гордо
поднятой головой?
     - Она самая, - подтвердил Муха.
     - Да, я не Зоя Космодемьянская, - самокритично признал
Томас.
     - Поэтому сиди и не рыпайся.
     - Из-за меня у вас будут дополнительные неприятности, -
счел своим гражданским долгом предупредить он.
     Артист усмехнулся:
     - Одной больше, одной меньше - без разницы.
     - И ты должен нам кое о чем рассказать, - напомнил я. -
Ты нас заинтриговал.
     - Тогда купите мне водки, - потребовал Томас.
     - Совсем обалдел малый! - изумился Муха. - Кто же пьет
водку в пять утра?
     - Я! - твердо сказал Томас. - Вон там, рядом со
станцией, ночной универсам. Там продают все. И водку тоже.
Иначе я с вами не поеду. И ничего не расскажу.
     - Тормозни, - кивнул я Артисту. - Муха, сгоняй. Ты у
нас единственный, кто нормально одет.
     - Что будем брать? - деловито спросил Муха, словно всю
жизнь только и занимался тем, что бегал за водкой.
     - Все равно, - сказал Томас. - Только много!
     Через двадцать минут Муха вернулся в машину. В руках у
него был полиэтиленовый пакет с побрякивающими бутылками.
Не успел Артист тронуться с места, как Томас извлек из пакета
бутылку и начал зубами выдергивать пластмассовую пробку.
     - Стой! - заорал Муха. - Это же бензин!
     - Какой бензин?  - опешил Томас.
     - Чистый. Авиационный.
     - Зачем ты купил бензин? - обиделся Томас. - Я просил
купить водку, а ты купил бензин!
     - Штаны почистить,  вот зачем, - объяснил Муха. - Водка
- в другой бутылке. Ну, кадр!
     Но Томас уже не обращал ни на кого внимания. Отвинтив
пробку какой-то водяры с эстонской этикеткой, он припал к
горлу и сделал несколько хороших глотков. Потом промакнул
губы рукавом, понюхал мятую гвоздику, торчавшую в петлице
его сюртука, аккуратно завинтил пробку и сообщил:
     - Вот теперь тип-топ. Ты спросил, кто пьет водку утром,
- обратился он к Мухе. - Водку хорошо пить в любое время.
Вечером - чтобы вечер был веселый. Днем - чтобы день был
хороший. Ночью - чтобы ночь была не очень длинной. Но лучше
всего водку пить утром. У вас, у русских, есть хорошая
поговорка: "С утра выпил - весь день человек свободный".
Теперь я свободный.
     И он с удовольствием закурил.
     - Пора валить из этого независимого государства, -
сказал Артист. - Не нравится мне Эстония. Маленькая, но
злая. Как злобная собачонка.
     - Ты не имеешь права так говорить, - запротестовал
Томас. - Страна не может злой. Такой ее делают люди.
     - А я про что? - отозвался Артист. - Проскочим через
Нарву, - решил он и прибавил газу.
     - Нет, - возразил Томас. - Через Нарву нельзя. Там
перехватят.
     - Тогда через Псковскую область, через погранпереход
"Куницына гора".
     - Нельзя, - повторил Томас.
     - Ладно, через Латвию - через Валгу.
     - И через Валгу нельзя. Вообще через границы нельзя.
Все они будут перекрыты.
     - Ерунда, - отмахнулся Артист. - Пока они нас вычислят,
пройдет время. Не сразу же они кинутся нас ловить.
     - Они будут ловить не вас, - сказал Томас.
     Он помолчал и со вздохом добавил:
     - Они будут ловить меня.

     <b>X</b>

     Мы поначалу не придали значения словам Томаса и с
таллинского шоссе свернули на трассу, которая должна была
вывести нас самым коротким путем к Нарве. Восточнее
Кохтла-Ярве она вливалась в автостраду Таллин -
Санкт-Петербург. До автострады было чуть больше ста
километров, потом километров пятьдесят до Нарвы, а там -
Ивангород, Россия. При нормальном раскладе к вечеру мы могли
быть в Москве. Но нормальным раскладом здесь и не пахло.
     - Это плохая дорога, - сказал Томас. - Мы неправильно
по ней поехали.
     - Нормальная дорога, - возразил Артист, держа под сто
пятьдесят. - Не автобан, но бывают и хуже.
     - Она не потому плохая, что неровная, - объяснил Томас.
- Много дорожных постов.
     - А на таллинской трассе - меньше?
     - Не меньше. Но там их можно объехать. Хорошие проселки
- к хуторам, к дачам. Здесь - болота, особенно на севере. И
если пост - его не объедешь.
     - Фигня, проскочим, - отозвался Артист. - Пока они
сообразят что к чему, мы уже будем в России.
     Дорога была пуста, в темных ельниках и прозрачных
березнячках по обочинам висели клочки тумана, мелькали
хутора, в которых только-только начинала пробуждаться жизнь.
Над печными трубами вились дымы, кланялись колодезные
журавли, из раскрытых ворот царственно выплывали дородные
коровы знаменитой эстонской черно-пестрой породы с
мотающимися на шеях жестяными боталами.
     - Чтобы нас вычислить, нужно киношников опросить, -
продолжал успокаивать нас и себя Артист. - А они керосинили
до утра, сейчас дрыхнут, как... Черт! - сказал он, увидев
замигавший красный светодиод антирадара. - Кому же это не
спится в такую рань?
     Не спалось дорожному полицейскому, одинокая фигура
которого маячила возле  будки поста. Он был без
бронежилета и без "калашникова" на груди, как это заведено
сейчас у российских гибэдэдэшников. В руках у полицейского
была черная труба переносного локатора типа "Барьер-2", он с
интересом смотрел на цифры, мелькающие на дисплее, и
наверняка с удовлетворением прикидывал, в какую копеечку
обойдется водителю превышение скорости. Кто рано встает,
тому Бог подает.
     Артист сбросил скорость до девяноста.
     - Сейчас нас оштрафуют, - сообщил Томас. - На этой
дороге везде стоят знаки "шестьдесят".
     - Перебьются! - ухмыльнулся Артист и нажал на
антирадаре кнопку подавления локаторного сигнала. И, видно,
сработало: полицейский начал озадаченно вертеть свой прибор
в руках, трясти, заглядывать в трубу, протирать дисплей, на
котором вместо цифр плавал туман. Он был так обеспокоен
поломкой своего кормильца, что лишь мельком глянул на
просвистевшую мимо него "мазератти". Потом вдруг, словно
вспомнив что-то, уставился нам вслед и метнулся к будке.
     - Побежал звонить, - прокомментировал Томас. - На
следующем посту нас задержат, потому что пользоваться
антирадарами в Эстонии запрещено. А радарами с подавлением -
тем более.
     - Отмажемся, - отмахнулся Артист. - Баксы они у вас
берут?
     - Нет, они берут кроны. А баксы они хватают. И сразу
заглатывают. Как и ваши в России.
     - Наши? - вступился за честь России Артист. - Никогда!
Наши сначала просят съездить в банк и поменять баксы на
рубли. А вот их хватают.
     - Я бы вернулся, - подал голос Муха. Он оглянулся и
снял свое предложение: - Поздно.
     Полицейская "мазда", стоявшая возле поста, сорвалась с
места и устремилась нам вслед, включив проблесковые маячки.
     - Тормозни, - приказал я Артисту. - С одним мы
договоримся.
     Артист сбавил скорость. Но полицейский не стал догонять
нас. Он держал дистанцию в полкилометра, не приближаясь. Это
был плохой признак. Но бессонная ночь со всеми нашими
приключениями притупила чувство опасности. Самоуверенность
Артиста, все еще наполненного дурацкой победительностью,
невольно передалась и мне. Подумалось: обойдется. Артист
поднажал. "Мазда" отстала. Но когда впереди показался второй
пост дорожной полиции, я понял, что не обойдется.
     Это была такая же будка, как и прежний пост,
но выглядел он совсем не так мирно. Шоссе перегораживали две
полицейские машины. Возле них стояли четверо постовых в
бронежилетах. В руках у них были "калаши" с недвусмысленно
направленными в нашу сторону стволами.
     "Понял? - спросил меня мой внутренний голос. - А что я
тебе, мудаку, говорил?"
     Артист бросил быстрый взгляд в зеркало заднего вида и
взялся за ручник, явно намереваясь юзом развернуть
"мазератти" в обратном направлении.
     - И не думай! - приказал я. - Попали - значит, попали.
     Старое правило: сделав ошибку, не торопись ее исправ-
лять, чтобы впопыхах не наделать новых.
     Повинуясь знаку, поданному автоматным стволом одним из
полицейских с сержантскими погонами, Артист съехал на
обочину, опустил стекло и дружелюбно поинтересовался:
     - Доброе утро, командир! Какие проблемы?
     При виде эсэсовского роттенфюрера в красноармейской пи-
лотке сержант слегка прибалдел, но бдительности не утратил.
     - Документы! - потребовал он, подойдя к водительской
двери левым боком - так, что ствол "калаша" оставался
направленным на Артиста. Остальные трое рассредоточились и
довольно грамотно страховали товарища.
     Сержант внимательно просмотрел паспорт и права Артиста,
заглянул в салон:
     - Кто ваши пассажиры?
     - Друзья, командир.
     - Прошу всех выйти из машины.
     Все-таки Европа - это Европа. Наш ОМОН уже выбросил бы
нас на асфальт, да еще и прошелся бы по ребрам ботинками -
так, для профилактики и утверждения собственного
достоинства.
     Мы вышли. Лишь Томас замешкался. Он поспешно извлек из
пакета бутылку водки и приложился к ней, верно рассудив, что
потом этой возможности может и не быть. А хотелось еще
немного побыть свободным.
     Нам приказали встать лицом к машине и положить руки на
крышу, сноровисто обыскали и разрешили опустить руки.
     Сержант снова заглянул в салон:
     - Выходите! - приказал он.
     - Иду, иду! - отозвался Томас.
     Согнувшись в три погибели, он вылез из низкой машины,
распрямился во весь свой рост, одернул сюртук и расправил
смятую гвоздику в петлице. После чего поднял руки, широко
улыбнулся и что-то приветливо сказал по-эстонски. Но вместо
того, чтобы поставить Томаса к машине и обыскать, все
четверо полицейских уставились на него, а у одного, самого
молодого, даже рот открылся.
     Томас снова улыбнулся и что-то сказал по-эстонски,
подкрепляя жестом свои слова: "Я к вашим услугам, господа".
В этом роде.
     Полицейские опустили автоматы, а сержант почтительно
задал какой-то вопрос. В его мягкой речи я уловил лишь одно
слово: "Ребане".
     - Совершенно верно, я Томас Ребане, - ответил Томас.
Чтобы понять смысл его слов, не требовалось знания
эстонского языка.
     А тут и вовсе началось что-то непонятное. Трое
полицейских вытянулись по стойке "смирно", а сержант вскинул
руку к козырьку форменной фуражки и отрапортовал - надо
полагать, представился. Потом произнес недлинную речь. Томас
выслушал ее с благосклонным вниманием и протянул сержанту
руку. Тот почтительно пожал ее и отступил в сторону, давая
возможность остальным полицейским совершить торжественный
обряд рукопожатия. После чего все четверо вновь вытянулись
по стойке "смирно", отдали честь, а сержант поднял над
плечом кулак и негромко, но со значением произнес два слова.
И убей меня Бог, если слова эти были не "Зиг хайль!"
     Томас в ответ тоже поднял кулак к плечу и так же
негромко, со значением повторил:
     - Зиг хайль!
     Сержант вернул Артисту документы:
     - Прошу извинить за беспокойство. Счастливого пути,
господа!
     Полицейские машины разъехались, освобождая дорогу. Ар-
тист посмотрел в зеркало заднего вида и сказал:
     - Не понял.
     - Твоя машина может ехать быстро? - спросил Томас. -
Так пусть она едет очень быстро.
     "Мазератти" с места набирала сто километров за четыре
секунды, а сходу она выскочила за те же секунды на скорость
под двести.
     - А теперь не так быстро, - распорядился Томас. -
Следующий пост - через тридцать километров. А слева -
поворот к старому кирпичному заводу. Вот он. Заворачивай!
     Машина съехала с асфальта на проселок и тут же завязла
в песке. Метров триста, которые отделяли ограду завода от
шоссе, мы пронесли "мазератти" почти что на руках. И когда
наконец загнали ее под какой-то навес и ввалились в салон,
отдуваясь и вытирая с лиц пот, Томас достал из пакета
бутылку, пальцем разделил оставшуюся водку пополам и отпил
ровно половину - ни больше, ни меньше. Потом закурил и
сказал:
     - Так вот. Они видели вчера по телевизору в вечерней
программе репортаж о презентации фильма. И узнали меня. И в
моем лице приветствовали моего дедулю. Они сказали, что
получили приказ задержать красную спортивную машину с
московскими номерами. Их предупредили, что в ней три
преступника и они, возможно, вооружены. Пока все понятно,
да?
     - Дальше, дальше! - поторопил Артист.
     - Я объяснил сержанту, что мы возвращаемся со съемок и
в машине - мои друзья, артисты. Он признал, что произошла
ошибка, так как им не был точно известен номер и марка
машины. Но сейчас он передаст эту информацию оперативному
дежурному и нас больше не будут останавливать для проверки.
Я думаю, эту информацию он уже передал.
     - Твою мать! - вырвалось у Артиста.
     - Я понимаю, что ты хочешь этим выразить, - ответил
Томас. - А теперь включи радио.
     - Да, веселенькая музычка - это нам сейчас в самый раз,
- одобрил Муха.
     - Я хочу послушать не музыку, - возразил Томас. - Я
хочу послушать последние известия. Но сначала нужно поймать
полицейскую волну.
     Как и все в навороченной "мазератти" Артиста, приемник
в ней был первоклассный, и всего через пару минут в
стереодинамиках затрещали разряды помех, прерываемые
докладами дорожных полицейских. Разговаривали они, понятное
дело, по-эстонски, и нам оставалось лишь хлопать ушами и
ждать перевода Томаса.
     Он переводил:
     - Да, команда всем постам. Марка машины, номер... Да,
три вооруженных преступника. С ними - заложник... Это,
наверное, про меня... Стрелять по колесам запрещено.
Стрелять на поражение запрещено. Задерживать запрещено. При
обнаружении объекта организовать сопровождение и немедленно
информировать центр, будет выслана группа захвата... Ага,
вот кто-то спрашивает, кто заложник... Ответ: мужчина
тридцати трех лет, высокий, блондин, эстонец. Одет, как
педик... Почему как педик? Разве я одет, как педик? -
обратился он к нам.
     - Не как педик. Как гомик, - рассеял его недоумение
Муха. - Дальше давай!
     - Мою фамилию не назвали, - сообщил Томас. - Почему? Не
понимаю.
     - Может, они не хотят, чтобы все узнали, что ты сбежал?
- предположил я.
     - Теперь понимаю, - кивнул он. - Это правильно. Если
все узнают, что внук национального героя сбежал - это не
есть хорошо... Ух ты!... Приказ пограничным постам. При
попытке пересечь границу задержать... трех российских
граждан: Пастухова, Мухина, Злотникова. Это вы?
     - Мы,  - подтвердил Артист.
     - Очень приятно. Вот мы теперь познакомились. - Он еще
немного послушал переговоры полицейских и заключил: - Больше
ничего для нас интересного. Перейди на диапазон FМ.
     Салон заполнился музыкой вперемежку с трепотней
диджеев. Томас с заднего сиденья потянулся к приемнику и
начал медленно вращать ручку настройки.
     - Это не то...  Тоже не то...  Обзор утренних  газет...
Президент Ельцин заявил, что слухи об отставке правительства
Примакова не имеют под собой никаких оснований.
     - Значит, скоро снимут, - прокомментировал Артист.
     - Зачем?  - огорчился Томас.  -  У  вас  такой  хороший
премьер-министр. Ничего не делает, и всем хорошо.
     - Не отвлекайся, - сказал я.
     - Это не интересно...  Это тоже... На вчерашнем заседа-
нии парламента принят закон о  реституции.  Надо  же.  Очень
долго они его обсуждали.
     - А это еще что такое?  - удивился Муха.
     - Закон о возвращении собственности прежним владельцам.
Недвижимости. Если раньше тебе принадлежал дом, предъяви
документы и получай его обратно.
     - А если там другие люди живут?
     - Не знаю. Выселят. Поэтому обсуждали так долго.
     - Раньше - это когда?
     - До советской власти.
     - Ну, тех владельцев немного осталось, - заметил
Артист.
     - Есть наследники.
     - Слушай, Фитиль, а у твоего деда-эсэсовца была
недвижимость? - заинтересовался Муха.
     Он пожал плечами:
     - Откуда мне знать? Может, была. Может, не была.
     - Кончайте трепаться! - приказал я.
     Томас снова приник к приемнику.
     - Ага, вот. Последние известия... Ух ты!.. Про нас!..
Вот это да!.. Ну, дают!
     - Что там? - нетерпеливо спросил Артист.
     - Не мешай! - отмахнулся Томас. - Ну, я вам доложу...
Так-так... А вот это... Полный облом!.. Как?! Кто бездарный
художник? Да я этому корреспонденту морду набью!.. Главная
сенсация... Ну и закрутили!
     - Ты хоть молчи, - взмолился Муха. - Слушай молча, а
потом расскажешь.
     - Молчу, - пообещал Томас. - Вот как?.. Вот это номер!.. Все,
пошла реклама. "Виагрой" никто не интересуется?
     - Я тебя сейчас трахну без всякой "Виагры"! - взревел
Артист. - Ты нарочно жилы из нас тянешь?!
     Томас выключил приемник.
     - Докладываю. Вчерашняя презентация съемок фильма
"Битва на Векше" принесла три сенсации. Первая: в качестве
национального героя Эстонии впервые назван матерый эсэсовец,
мой дедуля. Сенсация номер два: присутствие на презентации
командующего Силами обороны Эстонии генерал-лейтенанта
Кейта. Это значит, что все заявления Кейта о том, что
эстонская армия вне политики, можно забыть. И главная
сенсация - взрыв, уничтоживший подготовленную для съемок
военную технику на общую сумму в два с половиной миллиона
долларов.
     - Ни хрена себе! - ахнул Муха.
     - Да, это очень ни хрена себе, - согласился Томас. -
Директор фильма объявил, что это означает срыв съемок и
полное банкротство кинокомпании. Но это не все, -
предупредил он готовую сорваться реплику Артиста. - Режиссер
Кыпс заявил, что взрыв на съемочной площадке - дело рук
русских национал-экстремистов. Специалисты из службы
национальной безопасности не исключают террористического
акта и считают счастливой случайностью, что обошлось без
жертв. Этот взрыв, по мнению обозревателя газеты "Эстония",
произвел эффект, которого не дал бы самый удачный фильм. Он
сделал такую рекламу командиру 20-й дивизии СС Альфонсу
Ребане, которую невозможно было сделать никаким иным
способом.
     - Поздравляю, - сказал я Артисту.
     - И это тоже еще не все, - продолжал Томас. -
Национально-патриотический союз, Союз борцов за свободу
Эстонии и ряд общественных организаций заявили, что эта
акция не должна остаться безответной. Они потребовали от
правительства принять решение о возвращении на родину праха
моего дедули и о торжественном захоронении его в Таллине на
кладбище Метсакальмисту. Это вроде вашего Новодевичьего
кладбища, - пояснил Томас. - Вот теперь все.
     - Ты хочешь что-то сказать? - спросил я Артиста.
     Он промолчал.
     И правильно сделал.
     - У вас, у русских, все время так, - прокомментировал
Томас. - Хотели как лучше, а получилось наоборот.
     - Не понимаю, - сказал я. - А как они это себе представляют?
Эстонское правительство обратится к канцлеру Германии с
просьбой разрешить забрать прах штандартенфюрера
СС для торжественного перезахоронения в Таллине? И в каком
положении окажутся немцы? Разрешить - скандал, протесты
прогрессивной общественности. Не разрешить - тоже скандал,
протесты реакционной общественности.
     - Будет не так, - возразил Томас. - Они заставили меня
подписать бумагу. Прошение на имя мэра Аугсбурга. Чтобы мне
разрешили забрать останки дедушки. Я спросил: а останки
бабушки? Янсен сказал: "Это все равно, что в Мавзолее лежал
бы Ленин с Надеждой Константиновной Крупской".
     - И ты подписал?
     Томас пожал плечами:
     - А что мне оставалось? Теперь я начинаю понимать, за-
чем я им нужен. Они пошлют меня в Аугсбург. За останками. А
кого? Внук. Семейное дело. И никаких протестов.
     - А как прореагируют в Таллине на торжественное
перезахоронение эсэсовца? - спросил Артист.
     - Я думаю, что в Таллине прореагируют очень бурно, -
ответил Томас. - Потому что в Таллине двести тысяч русских,
из них десять тысяч российских военных пенсионеров.
     - Да это же провокация! - возмутился Артист.
     Я хотел высказать свое мнение о роли его личности в
этой истории, но Артист опередил меня.
     - Молчи, - попросил он. - Молчи. Я знаю, что ты хочешь
сказать. Я уже сам все понял. Ошибся. Признаю. Но кто же
знал?
     - Хватит политики, - вмешался Муха. - Нужно думать, как
выбираться отсюда. Они знают, что мы где-то здесь. И если
начнут прочесывать район, возьмут нас тепленькими.
     - У меня есть план, как нам выбраться, - сообщил Томас.
- Если вы не будете меня перебивать, я расскажу.
     План Томаса заключался в следующем. Километрах в пяти
от кирпичного завода, давшего нам временное пристанище,
была, по его словам, АЗС. При заправке - автосервис. Можно
договориться с хозяином: машину Артиста загнать в бокс, а
другую взять напрокат и на ней выбираться. Когда все
уляжется, можно будет вернуться за "мазератти". Перспектива
расстаться со своей тачкой не умилила Артиста, но его мнения
никто не спрашивал. План был не ахти какой, но другого не
было.
     В автосервис отправили Муху и Томаса. Муху - как
единственного из нас, кто был нормально одет, хоть и с
мазутным пятном на брючине, которое очень его расстраивало.
Он все порывался почистить его специально купленным
бензином, но мы не дали: весь салон провоняет, нюхай потом
его бензин. А с Томаса пришлось снять его сюртук, наверняка
известный уже каждому эстонскому телезрителю, и напялить
утепленную камуфляжную куртку, которая досталась мне в обмен
на мой приличный костюм и на плащ от Хуго Босса. На голову,
чтобы скрыть его шевелюру и прикрыть козырьком лицо,
нахлобучили эстовский кепарь, предварительно отодрав с него
форменную кокарду. Куртка была ему маловата, руки торчали из
рукавов, но с этим пришлось смириться.
     Они выбрались на шоссе и по обочине зашагали к
заправке. Впереди - маленький Муха, а за ним, как на
буксире, Томас. Вот уж верно - фитиль.
     Мы с Артистом вернулись в машину. Артист угрюмо молчал,
обдумывая случившееся. Мне тоже было о чем подумать.
     Над дорогой прошел военный патрульный вертолет, потом
еще один - тоже военный. Это мне как-то не понравилось.
Навес, хоть и дырявый, надежно скрывал "мазератти", но если
на наши поиски бросят вооруженные силы Эстонии, далеко не
уйти. Но с какой стати им объявлять тревогу? Только из-за
того, что с гауптвахты сбежал Артист? Или из-за того, что
исчез внук эсэсовца? Но не настолько же он им нужен, чтобы
поднимать Силы обороны в ружье.
     Или настолько?
     У меня появилось ощущение, будто бы нас втягивает в
какой-то омут. Случайности сцеплялись одна с другой, как
вагоны товарняка, спускаемые с сортировочной горки. И
локомотивом в этом составе была случайность номер один:
приглашение Артиста на роль второго плана в фильме
эстонского режиссера Марта Кыпса "Битва на Векше".
     Я повернулся к Артисту:
     - Ну-ка расскажи мне, как тебя выбирали на эту роль. И
не пропускай подробностей.
     - Ну, как? - Он пожал плечами. - Как обычно. Позвонили
с "Мосфильма", там в актерском отделе работает одна моя
знакомая. Сказали, что из Таллина приехала режиссерша и
подбирает актеров. Отобрала для кинопроб десять человек.
Среди них - я. Вот, собственно, и все.
     - Все? Или не совсем все?
     - Ну, я сразу встретился с этой эстонской дамой. То да
се. Кино - штука тонкая, тут важны личные отношения. Сводил
ее пообедать в "Голден-палас". Потом она из Таллина дала
телеграмму. О том, что меня утвердили на роль и вызывают на
съемки. Теперь все. Есть только одна мелочь, - подумав,
добавил Артист. - Я сначала не обратил на нее внимания...
     - Какая мелочь?
     - Эта моя знакомая, из актерского отдела "Мосфильма".
Она мне, оказывается, не звонила.
     - Кто же тебе звонил?
     - Не знаю. Меня дома не было, говорили с отцом.
Приятный женский голос. Я был уверен, что это она. Купил ей
цветы. Она удивилась: за что? Тут и выяснилось, что она не
звонила. Решили, что кто-то из отдела. Из отдела так из
отдела, я об этом и думать забыл.
     - Во сколько тебе обошелся обед в "Голден-паласе"? -
полюбопытствовал я.
     - Около ста баксов.
     - Тебе не кажется, что ты выбросил бабки на ветер?
По-моему, тебе и так дали бы эту роль. И даже упрашивали бы,
если бы ты стал отказываться. И упрашивали бы очень
настойчиво.
     - Черт! И что это значит?
     - Об этом мы можем только догадываться.
     - Хотелось бы не догадываться, а знать точно, - заявил
Артист, ни в чем не терпевший неопределенности. Эта черта
его характера и была, по-моему, главной причиной, по которой
он не сыграл и не сыграет, возможно, никогда роль, о которой
страстно мечтал: принца Гамлета с его мучительным "Быть или
не быть". - Да нет, все это чистая случайность. На роль меня
выбирали по типажу. Мог оказаться любой из десяти актеров,
если бы я не подсуетился. И вообще. Кто мог предположить,
что ты бросишь все и поедешь со мной? Кто мог предположить,
что поедет Муха? Полная ерунда!
     - Это ты меня уговариваешь? Или себя?
     - Черт! - повторил Артист. - И что теперь?
     На этот раз плечами пожал я:
     - Знаешь, как говорят хирурги после операции?
     - Знаю. "Понаблюдаем".
     - Нет. "Вскрытие покажет".

     Мы рассчитывали, что Муха и Томас вернутся часа через
два, но они вернулись гораздо раньше. Во двор кирпичного
завода въехал здоровенный оранжевый "К-700" с бортовым
прицепом, закрытым аккуратным брезентовым тентом. В кабине,
рядом с трактористом, молодым степенным эстонцем, сидели
Томас и Муха.
     Как выяснилось, на полпути к заправке Муха заметил
трактор и быстро сообразил, какую пользу он может нам
принести: на прицеп погрузить "мазератти", закрыть брезентом
и таким образом выбраться из опасного места. Хозяину
трактора он объяснил, что наша машина сломалась, а
автосервис, который ремонтирует такие иномарки, есть только
на трассе Таллин - Санкт-Петербург. Тот объявил сначала
триста баксов. Но когда увидел "мазератти", сразу поднял
цену до пятисот - то ли оценив нашу платежеспособность, то
ли почуяв что-то неладное. Скорей последнее: четверо молодых
мужиков в экзотическом прикиде как-то не сочетались с
шикарной иномаркой. Томас попробовал его устыдить, но
тракторист стоял на своем.
     Он был высокий, плотный, в просторном брезентовом
комбинезоне поверх толстого, крупной домашней вязки свитера.
Синий берет и короткая рыжая борода делали его похожим на
шкипера. На все тексты Томаса он коротко отвечал: "Нет".
     В конце концов Томас сдался и подошел к нам.
     - Не прогибается, - сказал он. - Подозревает, что тачка
ворованная. Хоть и не говорит. Потянем?
     Я кивнул. Бабки у нас были, а выбора не было. И это был
хороший вариант. Даже очень хороший. Если все пройдет
благополучно, мы окажемся в двухстах километрах от того
места, где нас будут искать.
     - Двести ему нужно отдать сразу, а триста показать, -
предупредил Томас. - И отдать только после того, как он
довезет нас до места. Мы, эстонцы, народ законопослушный.
Это у нас от немцев. Но когда мы думаем: "Законно или
незаконно?", мы имеем в виду: "Прихватят или не прихватят?"
Это у нас от русских. Если отдать ему все вперед, он сдаст
нас первому полицейскому.
     Выслушав наши условия, шкипер согласился и уехал на
свой хутор за досками, по которым можно было бы вкатить
"мазератти" в прицеп.
     - Не заложит? - встревожился Муха.
     - И не подумает, - заверил Томас. - Отказаться от таких
бабок - не в эстонском характере.
     - А вот это у вас от евреев, - сказал Артист.
     Шкипера не было часа два. Спешить нам было некуда, на
таллинскую трассу лучше всего было выбраться вечером, в
темноте. Но мы все же начали беспокоиться.
     Над дорогой и придорожными полями одна за другой
проходили патрульные вертушки с опознавательными знаками
Сил обороны Эстонии, по шоссе в ту и в другую сторону
проносились "лендроверы" в камуфляжном раскрасе.
     - Да они что, с цепи сорвались? - с недоумением
вопросил Муха.
     Очень на это было похоже.
     Шкипер наконец появился, умело сдал прицеп к навесу,
приладил направляющие - две широких доски. Артист сел за
руль, мы пристроились по бокам и легко забросили "мазератти"
в кузов. Томас хотел ехать в кабине трактора, но мы решили,
что не стоит ему светиться. Чем обычней картина, тем лучше:
едет себе трактор с прицепом, водитель в кабине один, везет
себе хозяйственный груз и везет, дело житейское.
     Мы залезли в салон "мазератти", шкипер накрыл машину
брезентом и для маскировки набросал сверху и по бокам
несколько захваченных с хутора льняных снопов.
Предусмотрительный народ эти эстонцы.
     - Мы поедем вокруг, - проинформировал нас Томас. - По
той дороге опасно. Так - дальше, на пятьдесят километров. Но
лучше.
     Трактор рыкнул двигателем, прицеп покатился по
колдобинам.

     Путешествие началось.

     <b>XI</b>

     Вряд ли именно такие путешествия имел в виду
Пржевальский, когда говорил, за что он любит жизнь. Но все
же лучше ехать в полной темноте в комфортабельном салоне
"мазератти", чем сидеть в эстонской каталажке, гадая, какой
срок и за что нам впаяют.
     А впаять могут сколько угодно и за что угодно. За
нападение на гарнизон воинской части могут? Могут. За
похищение внука национального героя могут? При желании
могут. А взрыв? "Эстовцы", которые сидели в блиндаже,
опознают всех нас без малейших сомнений. И доказывай потом,
что мы не хотели ничего такого, а просто нам не понравился
сценарий этого долбанного фильма, так как там схематичны
характеры.
     Теракт. За это могут засадить на всю катушку. И
прогрессивная общественность пальцем не шевельнет в нашу
защиту. И я бы ее за это не осудил.
     Я поразмышлял еще немного и понял, что наше положение
гораздо хуже, чем мне показалось. И самая главная опасность
была неявной, она каким-то образом была связана с большой
политической игрой, в которую был втянут этот долговязый
эстонский плейбой Томас Ребане, а через него втянуты мы. И
мы, пожалуй, уже знали о нем слишком много и могли
представлять угрозу для тех, кто эту игру затеял. Во всяком