жать умеешь? - Вообще-то не очень, - признался Томас. - Особенно по пьянке. Но сейчас это не актуально. На триста пятьдесят девять дней. Пастухов достал из спортивной сумки с надписью "Puma" странного вида плоский магнитофон с миниатюрной кассетой и наушничек. Объяснил: - Здесь записан разговор. На эстонском. Нужно расшифровать его и перевести на русский. Сможешь? - Почему нет? Могу даже перепечатать. Только я печатаю двумя пальцами. И с ошибками, - самокритично добавил Томас. - Не страшно. - А кто говорит? - полюбопытствовал Томас и тут же объяснил причину своего любопытства: - Мне же нужно знать. Или не нужно? Тогда не говори. Вместо ответа Пастухов нажал копку "Play". В наушнике раздался слегка скрипучий, явно старческий голос. Томас немного послушал и обрадованно сказал: - Знаю. Это господин Матти Мюйр. Он разговаривает с котом. - С каким еще котом? - удивился Муха. - Со своим. Его кота зовут Карл Вольдемар Пятый. Серж видел его. Мы вместе были у Мюйра, когда я покупал купчие. И когда, это самое, слегка перебрал. Сказав это, Томас почувствовал, что краснеет. Это был самый позорный эпизод в его жизни. В том, что он в тот вечер преребрал, ничего позорного не было, со всяким бывает. А вот то, что из-за этого дела он перепутал пакеты с бабками и вместо заранее приготовленной "куклы" отдал господину Мюйру настоящие баксы, - вспоминать об этом было мучительно стыдно. Пастухов кивнул, подтверждая, что посещение господина Мюйра сохранилось в его памяти, но в позорные для Томаса подробности этого вечера вдаваться не стал, за что Томас был ему глубоко благодарен. - Фитиль, ты что несешь? - поразился Муха. - У него говорящий кот? - Странный ты, Муха, человек, - заметил Томас. - Я не перестаю тебе удивляться. Нельзя же быть таким простодушным. И женщины для тебя все одинаковые. Не понимаю. Разве бывают говорящие коты? Бывают говорящие попугаи. Нет. У него самый обыкновенный кот. Пятый потому, что он у него пятый по счету. А Карл Вольдемар - потому что так звали его самого первого кота. И говорит он не с котом, а сам с собой. Сам с собой, но как бы с котом. Теперь понимаешь? - Теперь понимаю, - сказал Муха. - Ты объяснил, и я сразу все понял. Томас еще немного послушал скрипучий голос в наушничке и спросил: - Вы думаете, он может говорить с котом о чем-то важном? - Мы не знаем, что важное, - ответил Пастухов. - И говорит он не только с котом. - Он выключил магнитофон и кивнул Мухе. - Объяснишь Томасу, как всем этим пользоваться. - Да умею я, - слегка обиделся Томас. - Что же я, по-вашему, совсем безрукий? - Я не про диктофон. Печатать будешь на ноутбуке. Это проще, чем на машинке. Муха покажет. Устраивайся в кабинете и приступай. И вот что еще... Ты Таллин хорошо знаешь? - Он спрашивает, хорошо ли я знаю Таллин! Поколебавшись, Пастухов взял со стола снимки, выбрал один из них и показал Томасу. - Посмотри внимательно. Где это могло быть снято? Хотя бы приблизительно. Снимок был цветной, не очень крупный, но четкий, сделанный на качественной аппаратуре. Возле бревенчатой стены стоял какой-то смугловатый парень с перебинтованной головой, небритый, руки впереди скованы дымчатого цвета наручниками. На левой стороне лица изрядный кровоподтек. Кулаки сжаты, а на правой руке почему-то оттопырен мизинец. И взгляд исподлобья, от которого Томасу сделалось как бы даже чуть знобко. - Это ваш, - уверенно сказал он. - Почему ты так думаешь? - спросил Пастухов. - Волк. Пастухов промолчал, но по тому, как сумрачно усмехнулись Артист и Муха, Томас понял, что угадал. - Браслетки не ментовские, - поделился он еще одним наблюдением. - У наших полицейских - хромированные. А почему он так странно держит мизинец? Как будто он не в браслетках, а пьет кофий. - Хороший у тебя, Фитиль, глаз, - оценил Муха. - Это знак нам. - Выходит, он знал, что этот снимок покажут вам? - Догадывался. - И что означает этот знак? Муха вопросительно взглянул на Пастухова, тот кивнул: - Можно. - Что в охране шесть человек, - сказал Муха. - А не один? По лицам ребят снова пробежали сумрачные усмешки, и Томас понял, что он задал очень глупый вопрос. В охране этого парня не мог быть один человек. - Место ничего тебе не напоминает? - повторил свой первый вопрос Пастухов. - Хотя бы в самых общих чертах? Томас вновь всмотрелся в снимок и уверенно сказал: - Снято не в городе. - Точно? - Сто процентов. Какой-то дачный поселок. Из дорогих. - Доказывай. - Сруб, - объяснил Томас. - Смотрите внимательно. Калиброванная сосна. Это когда с бревна снимают согру, внешний слой. И бревнышки становятся одного диаметра по всей длине. Это дорогая работа. И сруб довольно свежий. Значит, построили недавно. А сейчас такие дома могут строить только богатые люди. Это скорее всего где-то на побережье, в Пирита. - Доказывай, - повторил Пастухов. - Какой смысл богатому человеку строить дачу вдалеке от залива? Залив - это залив. Там и купаться можно, и катерок держать. Или даже яхту. И потом, Пирита - это престижно. - Но если человек при деньгах, почему он не построил каменный дом? - спросил Артист. - Не понимаешь. Это у вас в России строят каменные дома. А мы, эстонцы, знаем толк в дереве. Дерево дышит, а камень - он и есть камень. И вот что еще, - подумав, добавил Томас. - На участке наверняка не один дом, а два или даже три. Сами считайте: только в охране шесть человек. А хозяева? А обслуга? - Сечешь фишку, Фитиль, сечешь, - похвалил Муха. Пастухов расстелил на столе карту: - Показывай, где Пирита. - Вы хотите искать по всему побережью? - удивился Томас. - Там же не один километр. Даже не десять. Этот довод остался безответным. Томас показал на карте Пирита, объяснил, как туда проехать. Потом ему вручили диктофон и ноутбук и отправили в кабинет. Минут через пятнадцать он увидел из окна, как из гостиницы вышли Пастухов и Артист. Но сели почему-то не в красную "мазератти" Артиста, стоявшую на платной стоянке перед гостиницей, а вышли на проезжую часть и стали ловить машину, останавливая не такси и хорошие иномарки, а невзрачные "жигули". Первым нашел тачку Пастухов, потом на таком же "жигуленке" уехал Артист. Поразмыслив, Томас понял, в чем тут дело. Если они хотят проехаться по дачным поселкам на побережье, а это они и хотят, "жигули" для этого - в самый раз. Потому что "мазератти" засекут с первого взгляда. В кабинете появился Муха, показал, как печатать на компьютере. Это оказалось на удивление просто. И что Томаса восхитило, так это то, что слово с ошибкой машина подчеркивала волнистой красной чертой. А если нажать еще клавишу, на экране появлялось слово в правильном написании. Это давало возможность печатать без орфографических ошибок, чему Томас был очень рад, так как своих пробелов в знании грамматики русского языка немножко стеснялся. Муха ушел, потом снова заглянул в кабинет. Он был толстый от свитеров, надетых под плащ, на голове - черная шерстяная вязаная шапка, натянутая до ушей. - На воде наверняка холодно, - объяснил он в ответ на удивленный взгляд Томаса. - Найму катерок, посмотрю с моря. - Это разумно, - одобрил Томас. - С моря заборов нет. - Сиди дома и никуда не ходи, - приказал Муха. - Обед закажешь в номер. И никому постороннему не открывай. Знакомый, не знакомый - никому. - А если появится мой пресс-секретарь Рита Лоо? - запротестовал Томас. - Она не появится. - Почему ты так думаешь? - Потому что ей нечего здесь делать. Томас хотел расспросить, почему Муха говорит об этом с такой уверенностью, но тот был не склонен к обсуждению посторонних тем. - Фитиль, мы на тебя рассчитываем, - предупредил он. - Так получилось, что приходится оставлять тебя без охраны. И если тебя прикончат в наше отсутствие, ты нас здорово подведешь. Понял? - Мне невыносима сама мысль, что я могу вас подвести, - язвительно ответил Томас. - Поэтому я постараюсь, чтобы меня не прикончили до вашего возвращения. Муха ушел. Томас посмотрел из окна кабинета, как он сел в красную "мазератти" Артиста. Машина резко взяла с места и ушла в сторону порта. И только тут Томас вспомнил, что должен прийти Краб. Он немного поразмышлял на эту тему и пришел к выводу, что с точки зрения его физической безопасности Краб не может представлять собой никакой угрозы. Если бы речь шла о бабках, тогда да, от этого жучилы можно ждать любого подвоха. Но поскольку никаких бабок у Томаса не было, Краба можно было не опасаться. До чего же диалектична жизнь. Плохо, когда у человека нет бабок? Да, плохо. Но это и хорошо, потому что его нельзя обуть. Томас снял пиджак и удобно расположился за письменным столом. Так, как это делают солидные люди: повесил пиджак на спинку кресла, слегка распустил галстук, расстегнул запонки и подвернул манжеты. Но приступать к работе не стал, чтобы не прерывать ее разговором с Крабом. IX Президент компании "Foodline-Balt" Стас Анвельт, на пару с которым в добрые старые времена Томас промышлял у "Березок" ломкой чеков Внешторга, а иногда впаривал на авторынке "куклы" продавцам новых машин марки "Жигули", в последнее время как-то резко постарел, набрал килограммов двадцать лишнего веса, отчего его квадратная фигура, и раньше-то совсем не грациозная, оплыла и стала похожей на кенгуру. Плоская красная лысина, скошенная к низкому лбу, сморщилась, а маленькие крабьи глазки утратили злой блеск, потускнели, как у снулого судака, придав внешности Краба традиционную эстонскую меланхоличность. Пока Краб, отставив в сторону небольшой черный кейс, снимал в холле черное кашемировое пальто и белый шелковый шарф, Томас стоял в дверях гостиной и рассматривал гостя с высоты своего роста и жизненного опыта, очень обогащенного бурными событиями последнего времени. Раньше Томас даже слегка завидовал его замечательно быстрой деловой карьере, превратившей младшего сына из многодетной семьи портового грузчика в одного из самых удачливых бизнесменов Эстонии. Но теперь, глядя на лысину Краба, покрытую морщинами, как плохо натянутый на коленке женский чулок, он ощущал даже нечто вроде сочувствия. Для чего шикарный офис с видом на древнюю башню Кик-ин-де-Кек, для чего черный шестисотый "мерс" и загородный особняк, для чего вообще весь этот бизнес, если он не делает человека веселым? А раз не делает веселым, значит не делает и счастливым. Впрочем, сочувствие было не слишком глубоким и даже, пожалуй, не слишком искренним, так как Краб не всегда вел себя по отношению к Томасу по-джентльменски. Нет, не всегда. А если говорить прямо, он вел себя как последняя сволочь. И даже то, что именно у Краба Томас получил пятьдесят тысяч баксов, чтобы выкупить у Мюйра купчие Альфонса Ребане, не умаляло его вину. Эти пятьдесят штук Краба заставил отдать Томасу Янсен в расчете на то, что национал-патриоты потом наложат лапу на наследство дедули. И всем бортанулось. А кто оказался в выигрыше? Томас. Потому что он может над этим посмеяться, а они не могут. - Свою охрану я оставил внизу, - сообщил Краб, поднимая с ковра кейс. - А где, блин, твои архаровцы? - Я им дал отгул. - А эта фря, твоя пресс-секретутка? - Мой пресс-секретарь Рита Лоо выполняет мое конфиденциальное поручение, - холодно ответил Томас, так как фамильярность гостя ему не понравлась. - Это хорошо, - кивнул Краб. - Лишние глаза и уши нам ни к чему. Томас провел гостя в кабинет, указал ему на кресло, сам расположился за письменным столом, которому ноутбук придавал очень деловой и солидный вид, и сухо предупредил: - У меня есть для тебя пятнадцать минут. - Ценю, бляха-муха, - сказал Краб. - Время - деньги. Когда тебе станет не интересно, ты мне скажи. И я сразу уйду. Он раскрыл кейс, извлек из бокового кармашка длинную гаванскую сигару и неторопливо ее раскурил. После чего закрыл кейс и поставил на пол. Но Томас успел заметить, что все дно кейса устлано пачками баксов в банковских бандеролях. Впрочем, он не исключал, что Краб специально дал ему это увидеть. Так или иначе, но предстоящий разговор обрел некий интригующий момент, и Томас даже пожалел, что выделил Крабу всего пятнадцать минут. Но давать задний ход было уже как-то несолидно. - Когда ты в прошлый раз сказал мне, что твой дед перед войной скупил много земли и она теперь твоя, я тебе, честно скажу, не поверил, - начал Краб. - К тому же ты, блин, был крепко датый, и я решил, что это просто пьяный треп. Но потом навел справки, и убедился, что все так и есть. - Где же ты навел справки? - полюбопытствовал Томас. - В мэрии. В их архиве сохранились регистрационные книги. В них есть записи о сделках твоего деда. И я вот что подумал. Все солидные компании вводят в совет директоров известных политиков, всяких там деятелей. Это придает респектабельности. А в бизнесе, Фитиль, респектабельность, блин, дорогого стоит. Я и подумал: а почему бы тебе не войти в совет директоров компании "Foodline-Balt"? Внук национального героя Эстонии - это звучит. Будешь представительствовать на разных там форумах, бляха-муха. Как ты на это? - Только не говори, что ты предлагаешь мне это из чувства патриотизма. - Верно, нет. Патриотизм - это материя высшая. А мы, бизнесмены, люди, блин, приземленные. Я зайду с другого конца. Наследство твоего деда - это еще журавль в небе. И еще неизвестно, сможешь ли ты его поймать. - Это почему же? Закон о реституции уже начал действовать. - Объясняю. Чтобы вступить в права наследования, мало предъявить купчие. Это со старым хутором все просто. А как быть с землей, на которой построены санатории? Жилые микрорайоны? Или ты думаешь, блин, что правительство так просто тебе все и отдаст? По каждому делу нужно находить взаимоприемлемое решение. Это работа не на один месяц. Для нее нужны очень хорошие адвокаты. А знаешь, сколько стоит хороший адвокат? Он за один час консультации берет двести баксов, бляха-муха. Есть у тебя такие бабки? Томас хотел сказать, что все это его ни с какой стороны не колышет, но вовремя прикусил язык. До него вдруг дошло, что Краб же не знает, что купчие уплыли в неизвестном направлении вместе с серым атташе-кейсом. И, как правильно предположил Сергей Пастухов, кейс, может быть, и удастся вернуть за приличное вознаграждение, так как это штука дорогая, а сами купчие уже наверняка гниют на помойке или сгорели в печи мусоросжигающего завода. Потому что тот пикетчик, который подобрал кейс после свалки возле гостиницы "Виру", первым делом выкинул эти старые бумаги. Чтобы понять их ценность, у него просто ума не хватит. Умные люди в пикетах не ошиваются, ни в националистических, ни в антифашистских. Но разговор становился интересным. - Это мои проблемы, - небрежно сказал Томас. - Я их решу сам. - Без меня не решишь. - Что ты предлагаешь? Краб немного подумал, покатал во рту сигару, потом посмотрел на свой золотой "роллекс" и сказал: - Мое время вышло. Придется продолжить разговор в другой раз. Он, конечно, ожидал, что Томас станет его уговаривать, но не на того напал. Насчет блефануть Томас всегда давал Крабу сто очков вперед. Недаром все комбинации у "Березок" и на авторынке всегда разрабатывал и с присущим ему изяществом проводил Томас, а Краб осуществлял всего лишь силовое прикрытие, и на большее не годился. Поэтому Томас сухо кивнул: - Да, у меня сегодня еще много работы. Продолжим в другой раз. Только ты заранее предупреди, чтобы мой секретарь поставил тебя в мой рабочий график. Этот ход Томаса явно озадачил Краба. - Вообще-то... - не очень уверенно начал он, но телефонный звонок помешал ему закончить фразу. - Томас Ребане, - небрежно подхватив трубку, бросил Томас. - Говорит секретарь посольства России, - раздался в трубке мужской голос. - Секретарь посольства России? - быстро переспросил Томас, чтобы зафиксировать в сознании Краба эту неожиданную и так кстати подвернувшуюся позицию. - Слушаю вас, господин секретарь. - Могу я пригласить к телефону господина Пастухова? - Господин секретарь, к сожалению, это невозможно. - Его нет? Он вышел? - Да, господин секретарь, вы совершенно правы. - Вы сможете ему передать, чтобы он приехал в посольство, как только вернется? Срочно, в любое время. - Да, господин секретарь, это я вам обещаю. В мембране зазвучали гудки отбоя. - Возможно, у меня будет время на следующей неделе. Мой секретарь свяжется с вами, - проговорил Томас и положил трубку. - И всем я зачем-то нужен. И все срочно, срочно. На чем мы остановились? Ах, да. Продолжим в другой раз. К тому времени, возможно, я буду иметь и другие предложения. Так что смогу сравнить их с твоим и дать тебе более определенный ответ. - Может, закончим с этим сейчас? - спросил Краб. - Чтобы потом не начинать все с начала. Если у тебя найдется еще минут пятнадцать... Томас изобразил некоторую задумчивость с оттенком недовольства и кивнул: - Ладно, давай закончим. - Я предлагаю вот что, - приступил к делу Краб. - Моя фирма берет на себя все расходы по твоим наследственным делам. Это большие бабки, Фитиль, очень большие. Мы вводим тебя в совет директоров и принимаем в акционеры. В сущности, ты становишься совладельцем компании. Твой взнос в уставный капитал - наследство твоего деда. За это получишь пятнадцать процентов акций. - Пятнадцать процентов? - презрительно переспросил Томас. - А ты знаешь, во сколько оценивается мое наследство? От тридцати до пятидесяти миллионов долларов. Или даже до ста, в зависимости от конъюнктуры. На моей земле стоит целый микрорайон Вяйке-Ыйсмяэ! Таллинский телецентр! Даже загородный дом президента! - Про сто забудь. Конъюнктура сейчас ни к черту.Реально - тридцать миллионов. - Пусть тридцать. Мало? - А налог на наследство? Знаешь, сколько он у тебя сожрет? Почти девяносто процентов! Так что если у тебя останется чистыми три лимона - это еще хорошо. Томас понимал, что Краб самым нахальным образом вешает ему на уши лапшу. Как это может быть, чтобы налог на наследство составлял девяносто процентов? Это же грабеж среди бела дня. Впрочем, от государства всего можно ожидать. Эти падлы в правительстве сидят и только и думают, как ограбить простого человека. Но с Томасом у них этот номер не пройдет. Девяносто процентов. А ху-ху не хо-хо? Разогнались. Притормози, сникерсни! Томас даже развеселился, представив, как ловко он нагнул этих дармоедов. Краб молчал, попыхивал сигарой, ждал ответа. - А мне и три лимона за глаза хватит, - вполне искренне сообщил ему Томас. - А когда ты их получишь? И как? У тебя есть бабки на адвокатов? Я тебе предлагаю дело. Пятнадцать процентов акций - это даже больше трех лимонов. Ты их сразу можешь продать на бирже. А лучше не продавать, а получать дивиденды. Это двенадцать процентов годовых, как минимум. Плюс две штуки в месяц будешь иметь как член совета директоров. Думай, Фитиль. Томас произвел в уме быстрый подсчет. Двенадцать процентов от трех миллионов - это триста шестьдесят тысяч бачков в год. Плюс две штуки в месяц зарплаты. Плюс пятьсот баксов стипендии от национал-патриотов, если Янсен не кинет. Это сколько же набегает? Пресвятая Дева Мария! Краб сверлил Томаса своими крабьими глазками, и Томас отметил, что они сейчас совсем не тусклые. - Ты выбрал не ту профессию, - сказал Томас. - Тебе бы, Краб, заниматься политикой, а не торговлей. Умеешь ты рисовать увлекательные перспективы. Избиратели это любят. Понимают, что полная херня, но слушать все равно приятно. Особенно в такое вот утро. - Даю бонус, - решительно заявил Краб, как бы выбрасывая главный козырь. Он положил кейс на журнальный столик, раскрыл его и повернул так, чтобы Томасу было видно его содержимое. - Здесь - сто штук баксов. Не в счет акций, не в счет дивидендов. Чистый бонус. Говоришь "да" - и они твои. Прямо сейчас. А потом подпишем бумаги. Я даже купчие у тебя не потребую. Просто дашь обязательство внести наследство деда в уставный капитал компании. И все. Ну? Это был очень неожиданный поворот сюжета. Так. Очень. У Томаса даже пульс участился. Акции и дивиденды - все это была некая игра. А сто штук наличняком - это была уже не игра. Вот они, лежат пачечками в черном кейсе. Зелененькие, как листья молодого салата. Будь Томас моложе, он бы рискнул. Но груз прожитых лет властно предостерегал: не лезь. Краб, конечно, жулик и сука. С ним бы и надо поступить как с жуликом. Но чем отличается порядочный человек от непорядочного человека? Тем, что он и с жуликом поступает, как с честным человеком. Бабок от этого не имеет, но имеет чувство морального превосходства. Да и нужно ему бегать от головорезов Краба, когда тот обнаружит, что никаких купчих не существует? Нет, не нужно. Моральная победа была одержана. Томас подошел к журнальному столику, небрежно перебрал пачки и опустился в глубокое кресло. - Закрой и убери, - сказал он. - Сделки не будет. - Пролетишь, Фитиль, - предупредил Краб. - Больше тебе никто не даст. - Мне вообще никто ничего не даст. Потому что купчих нет. - Как это нет? - удивился Краб. - А вот так. Они пропали. - Погоди, блин! Что ты несешь? Куда они пропали? Неторопливо, испытывая даже удовольствие от смакования подробностей, Томас рассказал ему о памятной дискуссии с пикетчиками у входа в гостиницу "Вира", в результате которой он лишился наследства своего названного дедули. У Краба от огорчения даже открылся рот: - Да как же это ты, блин, а? Фитиль! Бляха-муха! Ты что, не мог спокойно пройти мимо? Тебя кто-то за язык тянул? - Не мог, Краб, не мог, - подтвердил Томас. - "Но пассаран" - лозунг пораженческий. Я всегда это говорил. Это пораженческий лозунг, Краб. А я человек такой, что истина для меня дороже правды. - Да, много я видел мудаков, - с некоторым даже уважением констатировал Краб. - Много. Но такого, как ты, вижу первый раз. И больше уже никогда не увижу. Ладно, Фитиль, ништяк. Я найду купчие. Я тебе говорю - найду. Их копии есть в нотариате. - Но самого нотариата нет. Его разбомбили в войну, и весь архив сгорел. - Все равно найду! - заорал Краб. Он вскочил и забегал по кабинету, размахивая сигарой и рассыпая вокруг искры, как паровоз в момент шуровки топки. - Весь Таллин на ноги подниму! Все перерою! Найду, бляха-муха, или я буду не я! Томас поморщился. Ну нельзя же с такой фальшивой театральностью выражать свои чувства, даже самые искренние. Понятно, что ты расстроен и не можешь сразу смириться с мыслью о том, что пролетел мимо денег. Но зачем же орать и метаться по кабинету, как кенгуру? - Найдешь, найдешь, - успокаивающе проговорил Томас. - Не тряси пепел на пол. Когда найдешь, тогда и приходи, продолжим этот деловой разговор. - Ну нет! - заявил Краб, нависая над Томасом и размахивая перед его лицом "гаваной". - Нет, Фитиль! Я найду твои бумаги, а ты потом меня кинешь? Не пойдет, бляха-муха! Давай эти дела решать сейчас. Я должен знать, за что стараюсь! - Сядь и успокойся, - посоветовал Томас. - И ты сам поймешь, что решать нечего. Что сейчас можно решать? У нас нет предмета для разговора. Краб швырнул свое короткое тяжелое тело в кресло, попыхтел сигарой и предложил: - Сделаем так. Мой риск возрастает, так? Поэтому и условия будут другие. Не пятнадцать процентов акций, а пять. Годится? И за место в совете директоров не две штуки в месяц, а одна. - А бонус? - полюбопытствовал Томас. - Бонус, - повторил Краб и пожевал сигару. - Да, бонус. О каком бонусе, блин, теперь может идти речь? - Я так и подумал. Все, Краб. Бери свой кейс и вали. Ты и так отнял у меня лишние полчаса. - Ладно, - поколебавшись, решился Краб. - Будет тебе бонус. - Он вынул из кейса пачку и шлепнул ее на стол. - Вот. Пять штук. Можешь не пересчитывать, час назад из банка. Томас задумался. Что-то тут было не то. Пять штук баксов ни за хрен собачий это совсем неплохо. Но больно уж легко Краб решил с ними расстаться. Да чтобы он взял и вот так запросто выложил такие бабки?! Томас разорвал банковскую бандероль и на всякий случай проверил баксы. Настоящие. Да что же это, черт возьми, значит? Он бросил быстрый, искоса, взгляд на Краба. Тот сидел в кресле, подавшись вперед, - ну точно краб, изготовившийся схватить добычу своими клешнями. И Томас рискнул. Он отодвинул от себя пачку и сказал: - Сто. - Чего? - не врубился Краб. - Сто - чего? - Сто штук баксов. Бонус. - Ты что, блин, мудак? - Да, - кивнул Томас. - Ты это сам сказал. А я не спорил. - Фитиль! Ты что, блин, несешь?! Другой бы спасибо сказал! - Вот и иди к другому. - Ладно, чирик. - Краб извлек из кейса еще пачку и шмякнул ее на стол, как цыган шапку в решающий момент базарного торга. - Вот - чирик! - Сто, - повторил Томас. - На пять процентов акций - согласен. На штуку за совет директоров - согласен. Но бонус - это святое. Сто, Краб. - У тебя же ничего нет! - возмущенно взревел Краб. - Пусто! Нуль! У тебя, бляха-муха, пустые руки! - Это я думаю, что пустые, - возразил Томас. - А ты думаешь, что не пустые. За пустые руки ты бы и бакса не дал. - Ну, блин! Не ожидал я этого от тебя! Не ожидал! Я считал тебя порядочным человеком! - Знаешь, Краб, ты сейчас напоминаешь мне неопытного кидалу, - проговорил Томас. - Из молодых, которому еще морду не чистили по полной программе. Когда опытный кидала видит, что клиент упирается, он просто линяет. А кидала неопытный начинает обижаться. Будто это клиент хочет его обуть, а не он клиента. И что самое интересное, он обижается очень искренне. Этого парадокса я понять никогда не мог. Да Краба наконец дошло, что Томас его подловил, и он быстро сменил тактику. - Фитиль, я и не говорю, что у тебя пустые руки. Может, и не пустые. Да, я верю, что не пустые. Но это я всем рискую, а ты ничем. Двадцатник - и по рукам. Годится? - Сто. Томасу показалось, что Краба сейчас хватит удар. Лысина его побагровела, а глазки стали совсем маленькими и светлыми. В нем происходила титаническая внутренняя борьба, и Томас напряженно ждал, чем она кончится. В тишине кабинета резко прозвучал телефонный звонок. Томас подошел к письменному столу и взял трубку. - Слушаю. - Вас снова беспокоит секретарь российского посольства, - раздался тот же мужской голос. - Господин Пастухов не вернулся? - Господин секретарь, у меня важное совещание, - раздраженно ответил Томас. - Я помню вашу просьбу и выполню ее при первой возможности. Этот звонок произвел на Краба странное впечатление. Он словно бы потускнел, кожа на лысине еще больше сморщилась. Он пожевал погасшую сигару, затоптал ее в пепельнице и тускло сказал: - Полтинник, Фитиль. Все. Больше не потяну. Не могу. И Томас понял: да, все. Клиент на пределе. Больше жать нельзя. Насчет "не потяну" он, конечно же, врал. А вот насчет "не могу" не врал. Пятьдесят штук - это был тот психологический предел, переступить через который Краб не мог просто в силу своей натуры. Психология - великая вещь, против нее не попрешь. Томас и не стал переть. - Ладно, так и быть, - сказал он. - Годится. Краб недоверчиво на него посмотрел. - Годится, - повторил Томас. - Не понял? Я согласен. - Слово сказано? - хмуро спросил Краб. - Сказано. - Точно? - Точно. - Тогда посиди, я сейчас приведу нотариуса. Он ждет внизу, в холле. Краб вышел, прихватив с собой кейс. Томас почувствовал себя оскорбленным до глубины души. Он-то считал, что ведет тонкую психологическую игру с достойным противником, а Краб держал его за баклана. Томас был совершенно уверен, что, когда Краб вернется, в кейсе у него будет "кукла". Да за кого он, черт возьми, его принимает? Или он вообще всех считает бакланами? И это - современный эстонский бизнесмен. Что же за нравы царят в этом мире современного бизнеса, если такие, как Краб, достигают в нем немалых высот? Краб вернулся через пятнадцать минут с седовласым человеком с профессорской бородкой и в очках с тонкой золотой оправой. В руках у него был коричневый кожаный портфель с золотой монограммой. - Частный нотариус Пегельман, - представился он и предъявил документы, из которых следовало, что он действительно частный нотариус Пегельман и имеет государственную лицензию на совершение всех сделок. - Господин Ребане, не соблаговолите ли вы дать мне свой паспорт? Томас соблаговолил. Расположившись за письменным столом, Пегельман извлек из портфеля стопку отпечатанных на лазерном принтере документов и начал подробно объяснять Томасу их содержание. Сертификат на пять процентов голосующих акций компании "Foodline-Balt". Договор между советом директоров и господином Ребане о зачислении в качестве его взноса всего наследства его деда как в тех объемах, которые известны на момент подписания договора, так и в тех, которые станут известны в дальнейшем. Генеральная доверенность, которой господин Ребане передает все права на наследство своего деда господину Анвельту. Понимает ли уважаемый господин Ребане, о чем идет речь? - Продолжайте, я вас внимательно слушаю, - заверил Томас. На самом деле он слушал не очень внимательно. Лишь машинально отметил, что все цифры в документах были проставлены заранее, точно бы Краб был уверен, что сумеет удавить Томаса на пять процентов акций вместо пятнадцати, с которых он начал торг. Но и это не задержало внимания Томаса. Со злорадным и даже мстительным чувством он ждал главного момента этой дешевой комедии и прикидывал, достаточно ли будет просто швырнуть в морду Краба его так называемые баксы или стоит еще и врезать кейсом по его крабьей лысине. Шарахнуть. Сверху. Со всего размаха. Пожалуй, стоит, решил Томас. Да, стоит. Он это заслужил. Это же надо так не уважать партнера! - Господин Анвельт, прошу поставить вашу подпись, предложил нотариус, уступая Крабу место за письменным столом и кладя на стопку документов "паркер" с золотым пером. Краб бегло просматривал бумаги и старательно выводил "S.Anwelt", украшая подпись завитушками таким образом, что первая буква напоминала $. - Господин Ребане, ваша очередь, - церемонно известил нотариус, когда Краб выбрался из кресла. - Минутку, - сказал Томас и повернулся к Крабу. - Бонус. Краб молча положил на журнальный стол кейс и открыл его. Томас высыпал содержимое кейса на столешницу и с садистским удовольствием сорвал банковскую бандероль с первой пачки. Как ни странно, это была не "кукла". Да, не "кукла". Что ж, это говорило о том, что Краб все же не считает Томаса совсем уж тупым бакланом, раз озаботился запастись фальшивыми баксами. Полусотенные купюры выглядели, как настоящие, но Томас знал двенадцать основных признаков, по которым настоящую купюру можно отличить от фальшивой не хуже банковского детектора. Все полтинники были настоящие. Во второй пачке были двадцатидолларовые купюры. И тоже настоящие. И в третьей настоящие. И в четвертой. И в десятой. Все баксы были настоящие. Все. Томас даже растерялся. Что же все это значит? - Нормалек? - спросил Краб. Томас молча кивнул. - Тогда подписывай. Все еще находясь в состоянии полной растерянности и даже некоторой прострации, Томас сел за стол и расписался на документах в тех местах, на которые деликатно, полированным ногтем мизинца, указывал ему нотариус. Потом нотариус сел за стол сам, извлек из портфеля набор печатей и штампов и заверил все подписи Краба и Томаса. Рассортировав документы на три стопки, одну из них вручил Крабу, вторую оставил на столе для Томаса, а третью вместе с печатями и штампами убрал в портфель. После чего встал и торжественно произнес: - Господин Ребане. Господин Анвельт. Мои поздравления. Надеюсь, вы совершили удачную сделку, и никогда о ней не пожалеете. Краб стиснул своими мощными клешнями худые плечи Томаса. - Фитиль! Мы снова партнеры, бляха-муха! Как в молодости! Нам всегда везло! Повезет, блин, и на этот раз! Томас хотел напомнить, что Крабу-то везло, а вот Томасу один раз не повезло, за что он и загремел в лагерь на целых полгода. Но Краб бросил: - Буду держать тебя в курсе! И поспешил за нотариусом. Томас запер за ними дверь и вернулся в кабинет. На кресле лежал пустой кейс, а весь журнальный стол был завален пятидесятидолларовыми, двадцатидоларовыми и десятидолларовыми купюрами. И все купюры были настоящие. Так кто же кого обул? Томас выкурил две сигареты подряд, тупо разглядывая засыпанный деньгами стол. А потом засмеялся. Да что он голову себе ломает? Бабки - вот. Пятьдесят штук, как огурчик. А все остальное не имеет значения. Он сунул документы в ящик письменного стола, баксы уложил в кейс и спустился к главному администратору гостиницы, в ведении которого был стальной сейф с ячейками. В них состоятельные постояльцы хранили свои драгоценности. В одну из ячеек Томас и загрузил кейс. Порядок. Жаль только, что нельзя врезать по этому поводу хорошего стопаря. Он вернулся в номер, основательно устроился за письменным столом, вставил в ухо черную таблетку наушника и включил диктофон. Через минуту на экране ноутбука появилась первая фраза: "Жизнь идет медленно, но проходит быстро". X "Жизнь идет медленно, но проходит быстро. Да, Карл Вольдемар, да. Жизнь идет медленно, но проходит быстро. Отстань. Ты уже получил своего голубя. Второго получишь завтра. Я понимаю, тебе не нравится голубь из холодильника. Тебе нравится голубь, которому только что свернули шею. А мне не нравится, когда ты обжираешься и начинаешь гадить. И не три своей мордой о мои брюки. Как я сказал, так и будет. Убирать за тобой я не собираюсь, а дворничиха придет только через неделю. Она хочет отпраздновать свой день рождения в кругу семьи. День рождения у нее шестого марта. Для нее это еще праздник. Брысь". Серж, этот разговор, выходит, был еще до нашего отлета в Аугсбург? "Жизнь непрерывна, Карл Вольдемар. Это в ней главное. Ты спишь, а она идет. Ты что-то делаешь, а она идет. Ты празднуешь свои дни рождения, а она идет. Ты уже не празднуешь свои дни рождения, а она все равно идет. Ты когда-нибудь плавал на пароходе по длинной реке? Не плавал. А я плавал. По длинной сибирской реке Енисей. Длинной, как жизнь. Утром баланду дали - тайга. Вечером баланду дали - тайга. А утром баланду дали - уже лесотундра, чахлые лиственницы на болотах. А где же тайга? А она уже далеко-далеко. В прошлом. И будто не было никакой тайги, а всегда была лесотундра. Карл Вольдемар Пятый! Если ты будешь приставать, я выкину тебя на улицу". Серж, про кота я больше писать не буду. Он так его и не выкинул. Потому что не с кем было бы разговаривать. И все время идут щелчки. Это Мюйр замолкает, и маг останавливается. А потом снова включается. Про щелчки я тоже писать не буду, а буду делать отступ. Понял, да? "Но и она кончается. И она. Еще баланда - и уже тундра. А где же лесотундра? В прошлом, в прошлом. Все в прошлом. А что впереди? А впереди Дудинка и Норильлаг. Счастливое время, Карл Вольдемар, счастливое время! Потому что если ты просидел год и восемь месяцев в камере смертников в ожидании, когда за тобой придут, Норильлаг покажется раем. Да, непрерывность жизни. Жизнь - это очень медленный пароход, который идет быстро. Только понимаешь это уже в конце пути". По-моему, это неглупо. Мне и самому иногда приходила в голову такая мысль. "Чем измеряется жизнь, Карл Вольдемар Пятый? Временем? Нет. Время - это вода, по которой плывет пароход. А если не временем - чем? Количеством баланд, которых тебе спустили в вонючий трюм? Количеством голубей, которых ты сожрал? Раньше по радио часто передавали арию нашего знаменитого эстонского певца Георга Отса из оперетты "Мистер Икс". "Как они от меня далеки, далеки, никогда не дадут руки". Передавали не каждый день. Нет, не каждый. Но с какой-то пугающей регулярностью. И я однажды подумал: вот это и есть мера жизни. Человек рождается, чтобы прослушать эту арию определенное количество раз. Так она и осталась для меня знаком времени. Знаком тех лет. Лет? Нет, Карл Вольдемар. Не лет. Целых десятилетий. Застывшее время. Полярный паковый лед. Он казался вечным. Слабенькая жизнь билась где-то там, в глубине. И единственной мерой времени была ария мистера Икс из оперетты "Мистер Икс" в исполнении Георга Отса". Тут я чего-то не врубаюсь. При чем тут ария? У него уже, видно, в мозгах слегка коротит. Все-таки семьдесят девять лет, не баран накашлял. "Сегодня у нас большой день, Карл Вольдемар. Сегодня у нас будут гости. Много гостей. Двое. Кто будет первым? Пари на голубя. Ты говоришь: Томас Ребане. А я говорю: Генрих Вайно. Да, Карл Вольдемар, начальник секретариата правительства Эстонии господин Генрих Вайно. Рита Лоо уже сообщила ему о завещании. Или даже принесла ксерокопию. Он думает. Он понимает, что придется идти ко мне. Ах, как ему это неприятно, как неприятно! Он-то был уверен, что с Матти Мюйром покончено навсегда. Почему люди так не любят тех, кто делает им добро? А ведь я оказал Генриху Вайно очень большую услугу. Так. Очень. Он просил меня о ней. И я выполнил его просьбу. Я вывел Риту Лоо из-под статьи. Года два она получила бы по 70-й точно. И вместо того, чтобы испытывать ко мне глубокую сердечную благодарность, Генрих Вайно при первом удобном случае вышвырнул меня на пенсию в самом зрелом и плодотворном возрасте. Мне было шестьдесят девять лет. Всего шестьдесят девять. Я понимаю, о чем он думал. Да, понимаю. Он думал, что я пристегнул Риту Лоо к процессу над националистами, чтобы торпедировать его назначение секретарем ЦК компартии Эстонии. А к тому шло. Но у меня и в мыслях этого не было. Я даже не знал тогда, кто такая Рита Лоо. Молоденькая сикушка. Одна из. Она связалась с диссидентами из-за своего мужа. А Вайно представил себе все это так, будто весь этот процесс я затеял только для того, чтобы помешать его карьере". Серж, ты что-нибудь понимаешь? При чем тут Вайно? С какого боку к нему Рита Лоо? Генрих Вайно - большая шишка в кабинете министров. Почему он должен думать над завещанием моего дедули, а потом бежать к Мюйру? Ничего не понятно. "Глупость, Карл Вольдемар. Глупость. Если быть откровенным, весь этот процесс над молодыми эстонскими националистами я инициировал только по одной причине. Было, конечно, указание из Москвы. Но это не главное. Главное было в том, что очень уж они меня раздражали. Так. Очень. Полупьяные, патлатые, грязные, они собирались в котельных и на баржах и болтали. Пили, еблись вповалку (Серж, это он так выразился, а не я), обкуривались травкой и болтали, болтали, болтали. Болтали о том, о чем я всю жизнь даже думать боялся. Они были свободными. Они хотели быть свободными, ничем за это не заплатив. Я заставил их узнать цену свободы. И чем это кончилось? Тоже глупостью. Она взяла банку с бензином, вышла на площадь перед ратушей и вылила на себя бензин. Хотела устроить акт самосожжения. В знак протеста против преследования инакомыслящих. Но не смогла зажечь спичку. Мокрые были спички. В бензине. Не зажглись". Это он про Риту Лоо? Ну и дела. Действительно, глупо. Кто же так делает