---------------------------------------------------------------
© Copyright Мино Милани
© Copyright перевод Ирина Константинова (kig@mail.wplus.net)
Изд. "Северо-Запад", 1992, сб. "Пульсирующий камень"
---------------------------------------------------------------
До рассвета оставалось уже недолго. Кабинеты редакции опустели.
Последний экземпляр "Дейли Миррор" был отправлен в газетный киоск.
Остановились усталые печатные станки. Закончилась еще одна рабочая ночь.
Я уже надевал плащ, собираясь отправиться домой, как вдруг зазвонил
телефон. Я снял трубку.
-- Купер слушает.
-- А, я застал тебя, Мартин, отлично! -- обрадовался полковник
Спленнервиль, президент и директор газеты. -- что делаешь?
-- Собираюсь домой, шеф.
-- Отменяется. Летя скорее в Нью-Осмонд. Там что-то случилось в метро.
Состав сошел с рельс.
-- Послушайте, полковник...
-- Никаких разговоров, Мартин. Я узнал об этом от одного моего друга,
который оказался в этом составе. Катастрофа произошла пять минут назад.
Поспешишь -- приедешь первым.
-- Послушайте, но почему именно я должен туда ехать? В газете столько
молодых журналистов, которые хотят работать... Из редакции новостей,
например... Почему не послать кого-нибудь из них?
-- Я не посылаю никого из них, -- зарычал в трубку Спленнервиль, --
потому что в "новостях" никого нет! Что за газета, черт возьми! Стоит мне
уйти, как все тут же разбегаются!
-- И все же, шеф... -- начал было я.
-- Мне нужен хороший репортаж и отличные снимки! Немедленно! --
приказал полковник и опустил трубку в тот момент, когда я хотел его
спросить:
-- Но как же я смогу фотографировать?
Я так и остался с трубкой в руках. Что делать? Звонить Дегу?
"Не будят друзей в такую пору, Мартин!" -- сказал я сам себе, взял
шляпу, фотоаппарат и вышел.
Было холодно, накрапывал дождь, небо покрыто мрачными тучами. Огни
Манхэттена отражались в мокром асфальте. Я сел в машину, направился в
Нью-Осмонд и прибыл туда через полчаса. На площади стояло много машин --
полиция, скорая помощь, пожарные. Несколько полицейских сдерживали небольшую
толпу. Вокруг не наблюдалось никакой суеты, все было спокойно, фоторепортеры
еще не набежали. Невероятно, но я кажется действительно прибыл сюда первым.
Я предъявил удостоверение корреспондента полицейскому. Что-то
проворчав, он разрешил мне спуститься по лестнице, опутанной мощными
пожарными шлангами. На станции метро народу было мало: лишь несколько
полицейских да группа пожарных в ослепительно ярких касках. Горел весь свет,
и движение поездов продолжалось по двум туннелям. Третий однако был закрыт
несколькими щитами. Я направился туда.
-- Где это случилось? -- спросил я у сержанта полиции. Он указал на
туннель:
-- В полумиле отсюда, внутри. Вы из прессы, да? Ну, тогда идите.
Я спустился на рельсы и двинулся по туннелю. Сюда доставили несколько
огромных прожекторов, так что свет просто слепил. Пройдя до поворота, я
увидел сошедший с рельсов и прижатый к стене состав. Несколько рабочих
приводили пути в порядок. Стоял резкий запах горелого металла. Казалось,
событие пустяковое.
-- Это не похоже на катастрофу, -- заметил я, подходя к одному
пожарному и показывая ему свое удостоверение. -- А где пассажиры? Где
погибшие?
-- У себя дома, -- отрезал он. -- Кто вам сказал, что были погибшие и
раненые? Только у одного -- сильный ушиб, возможно сотрясение мозга. А вот
ущерб довольно серьезный.
-- Что же мне тут делать в таком случае?
Он махнул рукой:
-- Идите взгляните на рельсы. Может, и найдете, что написать... Дорогу,
ребята! -- крикнул он группе рабочих, склонившихся над рельсами шагах в
десяти от моторного вагона. -- Вот посмотрите. [
]Я взглянул и был потрясен. Мне пришлось повидать много всяких
странных вещей. Но такого я еще никогда не видел
Кусок рельса -- метров пяти-шести длиной -- был искривлен самым
невероятным образом: казалось, чья-то стальная рука взяла и скрутила его в
штопор. И сделано это было, видимо, без всяких усилий: на нем не было ни
трещин, ни разломов. Можно было подумать, что его просто так, играючи,
взяли, скрутили и бросили...
-- Как это может быть? -- пробормотал я. -- Кто это так развлекается,
превращая рельсы в штопор?
-- Никогда не видел ничего подобного, -- сказал один из полицейских. --
Мне известно не больше вашего.
-- Повторяю вам -- рельс был раскален! -- громко говорил машинист
поезда, вытирая пот со лба. -- Когда я увидел, что он красного цвета, я
начал тормозить, что было сил. Не сделай я этого, нас бы всех разнесло на
куски!
-- Это точно! Так и было, -- поддержал машиниста его помощник, худой
парень, еще не оправившийся от испуга. -- Я все видел. Рельсы пылали, я вам
скажу! Поэтому Норман и затормозил.
-- И благодаря тормозу спае и свою шкуру, и пассажиров, -- снова
заговорил машинист. Он посмотрел на меня:
-- Вы из прессы, да? Вот и хорошо, напишите, обязательно напишите, что
я спас людей. Состав сошел с рельс, согласен. Но поезд можно починить, а
мертвого человека уже никто не вернет к жизни!
-- О'кей, напишу, не сомневайтесь.
Я задал еще несколько вопросов, осмотрел локомотив. Стена туннеля была
сильно повреждена --ободрана, исцарапана на протяжении пятидесяти метров. И
в самом деле, просто чудо, что все обошлось без жертв.
Я вернулся к рельсу и еще раз осмотрел его самым тщательным образом
пядь за пядью. Что за сила могла так скрутить его? Когда я задавал себе этот
вопрос, в ушах у меня зазвонили колокольчики тревоги. Странно. Обычно
колокольчики звонят лишь в том случае, когда опасность где-то совсем рядом.
Большая опасность.
Я невольно вздрогнул. Сделал дюжину снимков, записал кое-что в блокнот
и ушел. Наверху толпа уже разошлась, машины пожарной и скорой помощи тоже
уехали.
Я вернулся в редакцию смертельно усталый, передал пленку в
фотолабораторию и набросал небольшую заметку.
-- Что это? -- спросил меня стенографист, которому я диктовал ее. --
Фантастический рассказ?
-- Почти. Ты бы видел этот рельс, мой мальчик. Хочешь, могу добавить
сюда и про летающую тарелку... -- Тут снова зазвонили колокольчики тревоги.
Я замолчал. Стенографист смотрел на меня, покусывая ручку.
-- Ну, а дальше что? -- спросил он.
-- Ах да...-- я продолжил диктовать. Но колокольчики все еще гремели.
Я вернулся домой и поймал себя на том, что мои мысли все время
возвращаются к этому скрученному рельсу. Я пытался найти какое-то
объяснение, но не находил, хотя прекрасно знал, что рано или поздно любая
загадка проясняется. Почти всегда так бывает в журналистике: кажется, будто
нашел что-то совершенно невероятное, а потом появляется какой-нибудь
человек, который объясняет тебе, что ничего странного нет, и дело совсем
простое, а рельсы скручиваются подобным образом в результате каких-то
вибраций, и вообще это происходило уже тысячу раз...
Моя заметка, впрочем, была напечатана на восьмой странице дневного
выпуска. Это означает, что событие уже утратило интерес. Нет жертв -- нет и
сенсации. Фотография получилась довольно хорошей -- видны были моторный
вагон, рабочие, скрученный рельс.
"Ладно, Мартин, -- сказал я себе, -- дело закрыто!"
Нет. Дело не было закрыто. Позднее, уже вечером, когда я отоспался и
вернулся в редакцию, раздался стук в дверь. В комнату осторожно заглянул
Дег.
-- Можно, Мартин? -- спросил он.
-- Привет, Дег. Конечно, можно. В чем дело?
-- Тут у меня твои снимки, Мартин, -- сказал он, кладя папку на стол.
-- Я хочу сказать, фотографии этого происшествия в метро. Они удачно
получились. Все умеете делать!
-- А как же! Только не говори об этом полковнику, Дег.
Он улыбнулся и начал показывать мне снимки, которые сам увеличил. По
чистой случайности, думаю, они получились действительно удачно. Очень
отчетливо были видны все детали: моторный вагон, лежащий на боку,
распахнутые двери, исцарапанная стена туннеля, гравий между шпал, рельс,
превратившийся в штопор...
И тут я увидел его.
Я увидел возле скрученного рельса маленький волчок. Одна из тех
игрушек, которыми развлекаются дети, забава, которую можно купить в любом
магазине.
Я, должно быть, вздрогнул или побледнел, словом, сделал что-то, весьма
удивившее Дега:
-- Что случилось? Что-то не так, Мартин?
Я посмотрел другие снимки. Вот он. Самый обычный волчок. Правда, на нем
не было привычных разноцветных полосок... Старая, поломанная игрушка,
наверное, ее выбросил какой-то мальчишка, которому она надоела...
-- Что случилось, Мартин? -- снова спросил Дег.
Я посмотрел на него. Прошло, наверное, с полминуты. Я ждал, пока
умолкнут колокольчики тревоги.
-- Это... волчок, Дег, -- недоуменно произнес я.
Он не понял. Попытался улыбнуться:
-- Волчок?
-- Да. Вот тут, видишь?
-- Конечно, вижу. ,
Я глубоко вздохнул. Наверное, мои слова прозвучали глупо. Я сказал:
-- Дег, этого волчка не было, когда я делал эти снимки... Не было, --
продолжал я, повышая голос и тем самым не давая ему прервать меня. -- Я
осмотрел рельс пядь за пядью. Уверен -- его не было.
Наступило долгое молчание. Мы с Дегом смотрели друг на друга. Дег хотел
улыбнуться, но у него это плохо получилось, и он пробормотал:
-- Вы хотите сказать, что... не видели его, Мартин?
-- Нет. Я хочу сказать, что его там не было.
-- Но... -- Он замолчал и показал пальцем на волчок.
-- Да, вот он, вижу. Есть волчок. Но тогда...
-- Господин Купер, будьте добры, -- раздался в это время из динамика
голосок Рози, секретарши полковника, -- шеф хочет видеть вас. По поводу
интервью на сессии Объединенных наций.
-- Да, да, иду... -- Я с трудом отвлекся от своих странных мыслей и
звона колокольчиков. Я взял свои блокноты и направился к двери. Прежде чем
выйти, повернулся к Дегу, который так и остался у стола.
-- Дег, -- сказал я, -- отбой! Будем считать, что я ничего не говорил.
Раз волчок есть на снимке, значит, он там был. Я его не заметил, вот и все.
Бывает. Призраки не существуют, а тем более призраки-волчки. -- Я прекрасно
понимал, что не был убежден в своих словах, но продолжал: -- Так или иначе,
линию чинят, а для печати это дело не представляет интереса. Поэтому не
будем ломать голову из-за этого волчка, не так ли?.
-- Да, конечно.
-- Ладно. Еще увидимся.
Остальное произошло часом позже. Мне позвонил Слимми, руководитель
отдела новостей.
-- Еще одна беда, Мартин, снова в метро, как и вчера. В том же туннеле,
в Нью-Осмонде, только на расстоянии километра.
-- Да? А что случилось сегодня? Еще один рельс превратился в штопор?
-- Нет, похоже, что-то с кабелем высокого напряжения. Перерублен. Это
произошло десять минут на. Разумеется, уже пошли разговоры про саботаж. Не
хочешь съездить туда взглянуть, вместе с Дегом?
Колокольчики тревоги загремели как никогда прежде. Я взглянул на
снимки, которые Дег оставил на моем столе. Этот маленький волчок... и
ответил в трубку:
-- Нет, Слимми, мне некогда. Извини.
-- Ну, поскольку первую заметку написал ты, я подумал...
-- Серьезно, Слимми, мне очень жаль, -- прервал я его.
-- О'кей, пошлю кого-нибудь из моих ребят.
Я положил трубку, набрал номер Дега и попросил его ждать меня в четыре
утра с фотоаппаратом. В это время в туннеле поубавится полиции, журналистов,
рабочих, пожарных. Тогда мы и пойдем...
-- Искать волчок, -- проговорил я.
Все оказалось, как я и предполагал. В четыре утра на станции Нью-Осмонд
почти никого не было. Мы долго шли по пустому перрону к туннелю, закрытому
для движения. Сонный полицейский, что дежурил у щитов, загораживавших вход,
спокойна пропустил нас. Мы спустились на рельсы и направились в темный
туннель. На соседних линиях движение продолжалось, и время от времени земля
вздрагивала у нас под ногами. С грохотом, похожие на огнедышащие чудовища,
проносились составы.
На месте вчерашнего происшествия возле скрученного рельса и моторного
вагона все еще работала бригада ремонтников. Минут через десять мы подошли к
участку, где произошла вторая; авария. Или акт саботажа. Здесь тоже горели
яркие светильники, но всего два техника осматривали черные ленты кабелей,
висевших под потолком туннеля. Услышав наши шаги, они обернулись, и я
показал им свое удостоверение.
-- Я -- Купер из "Дейли Миррор".
-- Немного опоздали, -- неохотно ответил один из них.
-- Бывает. Можно узнать, что тут произошло? Какого рода повреждение? --
-- Будь это просто повреждение!.. тут не просто повреждение, тут
такое...
Мы подошли ближе, и Дег воскликнул:
-- Боже милостивый!
По всей стене от основания до половины свода на отлично уложенных
плитах и по кирпичу шла зигзагообразная канавка глубиной примерно в два
сантиметра и такой же ширины. Словно огромная дрель нечаянно провела эту
бессмысленную непрерывную линию а дойдя до толстого жгута, кабеля, просто
перерезала его, словно бритва тонкую бечевку. У самой земли дрель -- или
что-то другое -- казалось, обессилела -- канавка окончилась. Я невольно
взглянул на черный гравий между рельсами. Может, дрель оставлена на земле...
-- Но что же это было? -- спросил я.
Один из техников пожал плечами:
-- Хотел бы я знать.... -- ответил он и сразу же добавил:-- Не
спрашивайте нас, пожалуйста, нам нечего сказать вам.
-- Можно сделать несколько снимков?
-- Конечно. Только нас не снимайте, пожалуйста.
Я подошел к Дегу, который возился с фотоаппаратом, и шепнул:
-- Дег, смотри внимательно прежде, чем делать снимок.
-- Я уже смотрю, Мартин, -- ответил юноша, сжав губы. Он, видимо, все
еще не понимал меня. Наверное, решил, что я немного тронулся. Он начал
работать, а я самым тщательным образом осматривал туннель. Ничего! Только
гравий. Кое-где обрывки проводов. Ветошь. Я посмотрел и под нею. Дег
продолжал фотографировать. Техники отошли в сторону и молча наблюдали за его
работой.
-- Скоро закончите ремонт? -- поинтересовался я.
-- Мы-то закончим часов через пять-шесть, если не обнаружим еще
чего-нибудь. А вот устранить этот разрыв кабеля... На это понадобится три
дня.
-- Благодарю вас, -- ответил я. -- Ты все снял, Дег? Тогда пошли.
Мы вышли из метро, со стороны океана дул холодный ветер. Мы поехали в
Бронкс, к реке, где Дег жил в своем небольшом уютном домике в удивительно
спокойном квартале. В его подвале была оборудована фотолаборатория.
-- Тут есть кофе, выпейте, Мартин, а я пока проявлю пленку.... -- он
говорил как-то неуверенно.
-- Ты, наверное, думаешь, что я рехнулся, не так ли, Дег?
Он покачал головой и удалился, ничего не ответив.
Дег вернулся минут через двадцать с большими отпечатками, только что
вынутыми из ванночки, с бумаги еще стекала вода. Он остановился в дверях. Я
поднялся ему навстречу. Мне уже не надо было задавать ему никаких вопросов.
-- Покажи, -- попросил я.
Дег прилепил снимки один за другим на деревянную доску. Мы стояли и,
как заколдованные, молча смотрели на этот маленький волчок, лежащий на
гальке между рельсами, возле окурка, как раз у того места, где был
перерублен кабель. Маленькая игрушка, которую, наверное, выбросил
какой-нибудь мальчик.
Я был предельно спокоен -- именно потому, что никак не мог объяснить
этот феномен. Однако, когда я поднял чашечку горячего кофе, пальцы мои
дрожали.
-- А почему он не виден простым глазом, Мартин? --спросил Дег. Я
покачал головой. Что тут можно ответить. Он продолжал: -- и какое отношение
может иметь этот волчок к таким повреждениям? -- Я опять промолчал. -- Боже
милостивый! -- воскликнул Дег и стиснул голову обеими руками. Я оторвал
взгляд от снимка с волчком.
-- Знаешь, Дег, есть один человек, который может помочь нам. Постарайся
отпечатать эти снимки получше. Я хочу сказать, увеличь их как можно крупнее,
чтобы можно было рассмотреть волчок как следует. Хорошо?
-- Да, Мартин, я понял. Увеличу до предела. А вы куда?
Я помахал ему рукой, открывая дверь.
-- Ладно, ты оставайся. Я позвоню тебе.
Солнце едва поднялось, скрытое низкими тучами, когда я вошел в
лабораторию профессора Чимнея в Центре Технологической Медицины. Чимней,
лауреат Нобелевской премии, один из самых великих ученых, каких я знал, был
единственным человеком, который мог помочь мне, не задавая при этом излишних
вопросов. Он был невысокого роста, с густой шевелюрой, и лицом скорее
походил на крестьянина, нежели на ученого. Его помощник проводил меня в
кабинет профессора. Чимней, встретив меня, покачал своей крупной головой:
-- Мартин, тебе не следовало приходить так рано. Я работал вею ночь,
устал и собираюсь поспать, -- говоря это, он пожал мне руку.
-- Даже если б вы уже слали, я все равно разбудил бы вас, профессор.
Дело срочное.
-- Ну тогда объясни, что тебя привело сюда?
-- То, что вы -- великий ученый и мой друг.
-- За дружбу спасибо! Ну, так в чем дело? Чем я могу помочь? -- На
невозмутимом лице его была заметна усталость.
-- Профессор, -- спросил я, -- какая разница между глазом человека и
объективом фотоаппарата?
Глаза его блеснули. Он скривил губы и вместо ответа спросил:
-- А что ты хочешь увидеть, Мартин? -- Но так как я не ответил,
продолжал; -- Разница большая. Глаз не все видит, например, инфракрасные
лучи, тепловое излучение и многое другое. Фотообъектив в некоторых условиях
может дать изображение того, что для глаза недоступно, поэтому...
-- Я хочу увидеть одну невидимую вещь, -- прервал я профессора и
показал на свои глаза. -- Мне нужны два таких объектива. Можете дать их?
Пока больше ничего не могу сказать, профессор. Пока еще рано. Извините.
Он посмотрел на меня, вздохнул, поколебался минуту, обдумывая что-то.
Потом медленно и устало прошел к двери. И прежде чем выйти, попросил:
-- Опусти все шторы, Мартин. Необходима полная темнота.
Он вернулся через несколько минут и положил на письменный стол
небольшой кожаный чемоданчик. С. улыбкой глядя на меня, он извлек из него
странные массивные очки, в которых вместо линз были вставлены два окуляра от
микроскопа. Он надел эти очки, с трудом закрепив их на затылке, и стал похож
на какое-то зловещее гигантское насекомое.
-- Как марсианин, правда? -- улыбнулся профессор. -- Сейчас я не вижу
абсолютно ничего, но если погасишь свет... Вон там, справа от тебя...
Я быстро выполнил его просьбу, и в комнате стало совершенно темно. Я
замер в ожидании.
Было очень странно сознавать, что меня могут видеть в этой кромешной
темноте. Сама мысль, что она больше не защищает, вызывала у меня острое
ощущение беспомощности. Я пошевелился, потрогал, сам не зная почему, горло,
но жест этот показался мне глупым, и я не нашел ничего лучшего, как
поправить галстук. И тогда в темноте раздался добродушный смех Чимнея.
-- Волнуешься, Мартин?
-- Ну... Нет, профессор.
-- Тогда оставь в покое галстук и поправь лучше прическу. Волосы у тебя
действительно в беспорядке.
В восторге и изумлении я пробормотал:
-- Вы -- великий человек, профессор!
-- Согласен, однако хватит комплиментов. -- Потом добавил: -- Зажги
свет, Мартин. Прибор основан на одном довольно простом принципе, о котором,
однако, никто прежде не подумал. Я рассчитал, что... -- тут он умолк,
нахмурился и добавил: -- Я разговорился, а тебе, наверное, некогда меня
слушать, не так ли?
-- Не совсем, профессор... Но мне помнится, вы хотели лечь спать.
Он улыбнулся, подошел к какому-то небольшому прибору, стоявшему на
столе, заваленном инструментами, что-то потрогал, вытянул вверх короткую
пластиковую трубку и спросил меня:
-- Эта трубка что-нибудь излучает, как ты думаешь?
-- Ничего не вижу.
-- Хорошо. Теперь надень очки, а я погашу свет.
Я исполнил его просьбу. Поначалу не видел ничего, но когда Чимней
щелкнул выключателем, все, что было в комнате -- мебель, инструменты, книги,
приборы -- все внезапно вырвалось из темноты, освещенное зыбким, красноватым
светом. Предметы были видны вполне отчетливо, как будто освещались мощной
яркой лампой.
-- Это... потрясающе! -- воскликнул я.
-- Посмотри на трубку, -- сказал профессор, --теперь видно?
Из трубки, точно плюмаж, поднималось вверх облако тумана. Казалось, его
можно было потрогать. Я спросил:
-- То, что я вижу, профессор, это тепло? Инфракрасные лучи?
-- Совершенно верно, -- подтвердил он. -- Сними, Мартин, очки. Не знаю,
смогут ли они помочь тебе, --проговорил он, включая свет, -- но больше мне
предложить пока нечего. К сожалению.
-- Хорошо, профессор. Я буду держать вас в курсе дела. Спасибо.
Я вышел от него, неся в кожаном футляре очки. Мое сердце было
преисполнено благодарности и страха. Что я увижу там, в метро? Увижу ли
вообще что-нибудь? И... было ли там что-нибудь, что можно увидеть?
Я остановился у первого же телефона-автомата и позвонил Дегу.
-- У меня тут одна чертовски важная штука, дорогой мой, -- сказал я, --
когда я ее...
-- Мартин -- прервал меня Дег. Голос его звучал глухо и взволнованно. и
тут же зазвонили колокольчики тревоги. Я спросил:
-- Что случилось? Что-нибудь со снимками?
-- Приезжайте скорее, Мартин, пожалуйста. Скорее -- повторил он. -- Мне
страшно.
Я бросился в машину и помчался к нему. Дважды пролетел на красный свет,
обогнал кого-то на повороте, набрал целую коллекцию штрафов, зато пересек
город в рекордном темпе. Дег ждал, прохаживаясь по тротуару. Завидев меня,
он бросился навстречу.
-- Что произошло? -- с тревогой спросил я.
-- Пойдемте... Эти увеличенные снимки... Волчок --Мы вбежали в подъезд,
он отпер дверь в квартиру, прошел на кухню, и, остановившись на пороге,
торжественным жестом, указал:
-- Смотрите!
Огромные отпечатки были развешаны повсюду -- на стене, на шкафах, на
доске. С некоторых еще стекала вода, другие еще не совсем просохли. Дег
увеличил изображение волчка действительно до предела, если не сказать
больше. Картинка получилась нечеткой, размытой -- она распадалась на
множество черных, серых и белых точек, но благодаря этому передавала
истинную сущность снятого предмета.
Я так и замер на пороге, рассматривая одну за другой все эти
фотографии. Прошла минута. Две, пять минут...
Наконец, Дег проговорил:
-- Видите?
Ох, еще бы я не видел! Я видел перед собой большую машину, идеальную в
своей рациональной компактной конструкции. Ясно видны были широкие
металлические обручи, множество отверстий, похожих на выхлопные, сопла, и
узкие, словно прикрытые веки, иллюминаторы. Мне показалось даже, что за мной
кто-то наблюдает.
-- Что это, Мартин?
-- Это не волчок, -- ответил я, проходя в комнату. -- Это похоже на то,
что мы называем... Ну да... На то, что мы называем летающими тарелками.
При этих словах меня охватил страх. Поначалу все мое существо
возмутилось, прямо-таки восстало:
"Этого не может быть!" -- хотел было закричать я. Но в конце концов
этот внутренний голос умолк. Я был вынужден отступить перед очевидностью.
Мы молча опустились на диван, не зная, что и сказать. Потом Дег
поднялся, прошелся взад и вперед по комнате, пошевелил губами, словно
собираясь, что-то сказать, но так ничего и не произнес.
Тогда я спросил его:
-- Что теперь будем делать?
-- Вот! Я то же самое хотел спросить. Что теперь делать?
-- Не знаю, -- ответил я и поднялся. -- Поеду в редакцию, разумеется. А
впрочем, я знаю, что надо делать, -- добавил я, обращаясь скорее к себе, чем
к Дегу. -- Конечно, знаю! Сегодня ночью я опять спущусь в туннель и, что бы
ни произошло, узнаю, что там такое. Этот день, Дег, будет самым долгим в
моей жизни.
Все утро я провел у себя в кабинете, просматривая новости с телетайпной
ленты, полученные за последние тридцать шесть часов. Среди них я нашел две,
которые показались мне интересными. В первом случае сообщалось, что около
десяти вечера -- то есть за несколько часов до того, как состав сошел с
рельс -- один мальчик в Нью-Осмонде видел из окна, как "страшный диск, весь
светящийся и с хвостом, упал на землю". Во втором говорилось про одного
продавца сосисок, который готов был поклясться: "что-то светящееся пролетело
передо мной и упало куда-то". Управление аэронавтики и Пентагон, отмечалось
в сообщении, уже заявили, что не желают принимать во внимание эти два
свидетельства.
Но я-то их во внимание принял. Может быть, это что-то светящееся и был
волчок, он-то и упал с неба, попал потом через какой-нибудь вентиляционный
канал с потоком воздуха в туннель метро. Может, это был какой-нибудь
инструмент, брошенный рабочими. А может, и в самом деле прилетел из
космоса?..
-- Боже милостивый, Мартин! -- пробормотал я. Я ломал над этим вопросом
голову, волнуясь и считая минуты, которые оставались до вечера, как вдруг
мне сообщили по телефону чертовски интересную новость: профсоюзы объявили
забастовку. Остановился весь общественный транспорт. Город переполнился
автомобилями, всюду возникли пробки, движение было блокировано. Возле
некоторых станций метро возникли потасовки...
Я схватил плащ, взял кожаный футляр с очками и выбежал из кабинета.
Забастовка. Поезда стоят, станции пустые, работы приостановлены... Я в
волнении возблагодарил небо. Спасибо. Ожидание окончено. Прекратилась эта
агония. Я направился на станцию Нью-Осмонд.
Я добрался туда только часа через полтора и спустился вместе с
возмущенной толпой, заполнявшей лестницы. На перроне тоже оказалось много
народу. Забастовка не была всеобщей -- некоторые поезда ходили. Я увидел,
что проход в туннель, куда проник волчок, все еще был перегорожен щитами,
перед ним горел красный газовый фонарь. Я протиснулся сквозь толпу, спрыгнул
с перрона на шпалы и быстро зашагал по подземному коридору, прижимаясь к
стене, ожидая в любую секунду услышать за спиной свисток или окрик. Но никто
не обратил на меня внимания. У полицейских было немало других забот. Я вошел
в темный туннель, оставив позади недовольно гудящую толпу. Дальше была
полная темнота -- все бригады ремонтников покинули его. Да, само небо
помогало мне.
Я прошел дальше и надел очки, которые дал профессор Чимней. В
совершенной темноте я вдруг ясно увидел в розоватой окраске все, что было
вокруг: рельсы, стены, гальку между шпал, оснастку, электрические кабели,
сигнальные огни... Дальше я пошел быстрее, внимательно всматриваясь во все,
что под ногами. Беспокойство, не покидавшее меня весь день, нарастало.
Скрученного рельса уже не было. Его заменили. Стояла полнейшая тишина.
Я увидел потушенные прожекторы, мотки проводов, инструменты, оставленные
рабочими. Тут я почувствовал, что дышать стало трудно. Я приближался к тому
участку, где произошла вторая авария.
Вот он, вот материал для ремонта электролинии. Я остановился, словно
неожиданно обессилев. Мужество покидало меня. А вдруг кто-нибудь обнаружил
волчок и унес? Или, еще проще, он сам исчез? Не век же ему лежать в
туннеле.. Его судорожные беспорядочные метания по галерее -- разве это не
поиск выхода, не стремление к бегству? Ну, а очки... Помогут ли?
И тут я увидел его.
Он лежал шагах в десяти от меня, на том самом месте, где, судя по
снимку, находился прошлой ночью. Маленькая игрушка, брошенная каким-то
мальчиком. От волнения сердце у меня чуть не выскочило из груди, но я все же
сумел взять себя в руки. Волчок лежал, не двигаясь. Колокольчики тревоги
звякнули и умолкли.
Я ждал. А чего -- и сам не знал. Я смотрел на волчок, как будто ожидал
от него какого-то сигнала.
Я достал из кармана электрический фонарик и, включив его, направил на
волчок. Тот слабо поблескивал. Тогда я снял очки -- волчок исчез. Я с трудом
мог различить лишь гальку между шпал. Вновь надел очки -- и волчок -- вот
он, передо мной.
Меня охватило лихорадочное волнение, возникло неудержимое желание
броситься к нему и схватить. Мне не удавалось унять дрожь в руках. Я погасил
фонарик, пошатываясь, шагнул вперед и, недолго думая, наклонился, протянув
руку к волчку...
И тут же невольно вскрикнул и отскочил назад --пальцы что-то обожгло,
руку пронзила острая, резкая боль, будто я коснулся чего-то раскаленного. Но
поразило меня не только это. Волчок сдвинулся с места. Он внезапно отскочил
от меня, будто убегая. Теперь он повис над самой землей, в двух метрах от
меня, и медленно, еле заметно вращался.
Я едва не закричал. Посмотрел на свою руку -- она горела и
пульсировала. Но что это было? Я ведь даже не прикоснулся к нему. Я снова
взглянул на волчок. Мне показалось, он походил в эту минуту на змею, которая
ужалила и отползла, но готова наброситься снова. Меня охватило глубокое
разочарование. Не страх, а именно разочарование. Совсем как у ребенка,
который, пытаясь сорвать розу, укололся о шипы. Меня будоражило странное
волнение. Рука перестала болеть, только слегка зудела, и зуд этот от кисти
распространялся дальше, к плечу. Что же произошло?
Мне неудержимо захотелось броситься отсюда со всех ног. Жуткий страх
охватил меня, заполнил и сердце, и мозг.
"Что же это все-таки было, Мартин?" -- спросил я себя и начал
отступать, неотрывно глядя на недвижно висевший над самой землей волчок. В
этот момент почва у меня под ногами завибрировала -- в соседнем туннеле
проносился состав. Эта дрожь вместе с внутренним волнением сломила меня.
Словно обезумев, я помчался по шпалам.
Да, я убегал. Убегал. От чего?
Мне повезло, никто не видел, как я выскочил из туннеля, никто не
обратил на меня внимания. Я побежал по перрону, поднялся по пустой лестнице,
добрался до своей машины и бросился в нее.
"Что с тобой, Мартин?" -- спросил я себя, укладывая очки в футляр, и не
смог ответить на этот вопрос. Я весь обливался потом, зуд в руке стал
сильнее и сделался почти невыносимым. Должно быть, меня сильно лихорадило, я
чувствовал, что весь горю, в горле пересохло. Включая двигатель, я
почувствовал, что меня немного тошнит. Я попытался успокоиться и хотел
мысленно вернуться к волчку. Но едва я начинал думать о нем, как меня
охватывал жуткий страх.
Я приехал в лабораторию профессора Чимнея после трех часов
изнурительного пути в нескончаемом потоке ревущих машин. Я был совершенно
измотан и мучительно хотел пить. Рука пульсировала и слегка покраснела, как
от легкого ожога. Но я ведь даже не прикоснулся к волчку...
Шатаясь, я прошел по коридору. Увидев меня в дверях, Чимней улыбнулся и
хотел что-то сказать, но улыбка застыла у него на губах.
-- Мартин! -- воскликнул он, бросаясь навстречу. Он остановился,
внимательно взглянул на меня и добавил: -- Боже мой, Мартин! Что с
тобой?[
]У меня сильно кружилась голова, я обеими руками оперся о стол и
ответил:
-- Приветствую вас, профессор.
-- Что случилось, Мартин? -- с тревогой спросил он.
-- Немного... устал, профессор, -- я положил очки на стол. -- Спасибо,
они мне еще понадобятся... -- Говоря это, я заметил, что Чимней смотрит не
на меня, а на что-то или на кого-то за моей спиной. Там раздавалось
негромкое тиканье, непонятное, механическое и равномерное.
-- Что с тобой случилось? -- снова тихо спросил профессор, не глядя на
меня.
-- Ничего.
-- Ничего? -- переспросил он и, пройдя мимо меня, взял тот предмет, на
который так пристально смотрел до сих пор. Обернувшись, я увидал, что это
счетчик Гейгера. Чимней приблизил его ко мне. Тиканье стало громче.
-- Мартин, ты облучен!
Я попытался улыбнуться, но не смог. Меня лихорадило, терзало какое-то
ужасное беспокойство... Я с трудом проговорил:
-- Облучен? Но у меня только немного кружится голова. Вы считаете,
что...
Он мягко прервал меня:
-- Где ты был?
-- Я... гулял.
-- Допустим. Но где? Ты был в какой-нибудь лаборатории, на каком-нибудь
предприятии, в университете? Где ты нахватал столько радиации?
Я отрицательно покачал головой. Теперь мне было все ясно. Волчок
излучал радиацию, а я только поднес к нему руку... Он отстранился от меня,
но не настолько быстро, чтобы я не успел облучиться. Внезапно я почувствовал
невероятную усталость. Мысль, что этот предмет поступил так разумно, что он
способен был вести себя как мыслящее существо, опять испугала меня. Опустив
голову, я спросил:
-- Как это может быть, профессор? Выходит, я обречен на мучительную
смерть, как те облученные... в Хиросиме? Что же такого я сделал? --
продолжал я. -- Я же ничего не трогал. Только поднес руку Не спрашивайте
меня ни о чем. Я не знал, что он радиоактивный, откуда мне знать?..
-- Мартин, -- строго сказал Чимней, -- речь идет о твоей жизни,
понимаешь? Это тот самый предмет, который можно увидеть только с помощью
моих очков?
-- Да, он.
Профессор положил счетчик, подошел к телефону, и я услышал, как он сухо
произнес:
-- Говорит Чимней. Приготовьте комнату номер одиннадцать. Да, срочно.
Приду сейчас же. Облучение гамма-лучами. Приготовьтесь. Пойдем, Мартин, в
душ. Это специальный обеззараживающий душ, который снимает радиацию. Тебе
нужно очиститься от гамма-лучей, иначе грозит беда. Когда ты... поднес руку
к этому предмету?
-- Примерно три часа назад, -- ответил я, следуя за ним в коридор.
-- Где ты был все это время?
-- В машине. Я сразу же поехал к вам. Не знаю, почему.
-- Правильно сделал.
Лифт, в котором мы ехали, остановился. Нас встретило несколько человек
в странных халатах и пластиковых масках, рядом стояли носилки на колесах.
Чимней приказал:
-- Ложись, Мартин. и пусть они сделают все, что необходимо.
-- О'кей, профессор, -- ответил я и закрыл глаза.
Под сильным душем меня держали часа два. Струи мутной желтоватой
жидкости с очень резким запахом обрушивались на меня со всех сторон то
прохладные, легкие, то обжигающие -- упругие. Чимней, переговариваясь со
своими коллегами, наблюдал за мной в смотровое окошко. Я даже не пытался
расслышать, что они говорят. Наверное, сочувствовали, видели во мне
осужденного на смерть. Всего лишь жест, простой жест -- протянул руку к
волчку -- и теперь моя кровь заражена, в ней образовался какой-то яд. Очень
может быть. И все же я не ощущал страха. Я не думал, что из-за того, что
произошло в туннеле, из-за этого волчка, который сдвинулся с места... Тут
мои мысли стали путаться. Я знал только одно -- в туннеле оказалось нечто
невероятно важное, что бы это ни было, и мне необходимо вернуться туда. Все
остальное не имело для меня сейчас никакого значения.
Наконец, душ отключили, и меня перевели в небольшую комнату, где поток
горячего воздуха в одно мгновение осушил меня. Потом вошел Чимней с другими
врачами, они взяли у меня кровь для анализа и, что-то взволнованно обсуждая,
окружили меня всевозможными гудящими и жужжащими приборами.
Вся эта история длилась еще часа два, после чего я был совершенно без
сил. Наконец, Чимней поднес ко мне небольшой счетчик Гейгера, и я заметил,
что присутствующие замерли в ожидании.
Счетчик молчал. Все облегченно вздохнули: не слышно было никакого, ни
малейшего тиканья.
-- Все в порядке, Мартин. Все в порядке. Однако, что бы ни заставляло
тебя снова набрать эти... -- тут Чимней помрачнел, -- эти проклятые лучи, в
которых мы еще толком не разбираемся, не делай так больше.
-- Нет, не обещаю вам этого, профессор, -- ответил я.
-- Не обещаешь? -- переспросил Чимней, недовольно глядя на меня -- Это
настолько важно, что стоит рисковать жизнью?
-- Да.
Он вздохнул, прошел к большому окну, я последовал за ним. Врачи вышли,
и мы с профессором остались одни. В комнате стоял приглушенный гул, какие-то
приборы издавали тихие неопределенные звуки, словом, ощущалось дыхание
крупной лаборатории. Мы молчали. Чимней, казалось, обдумывал мои слова.
Наконец он спросил:
-- Что это было, Мартин? Можешь сказать мне?
-- Могу, конечно. Я знаю, что вы сочтете меня сумасшедшим. В туннеле
метро, в Нью-Осмонде, находится одна странная вещь, профессор. Похожа на
детский волчок... но это сложная машина. Простым глазом ее не увидеть. Она
пытается выбраться оттуда. Как она там оказалась, не знаю. Слетела с неба,
наверное. -- Глядя профессору прямо в глаза, я добавил: -- Это то, что мы
называем "летающей тарелкой".
Он выдержал мой взгляд. и остался совершенно невозмутимым. Только мне
показалось, глаза его стали строже. Я продолжал:
-- Когда я протянул руку, чтобы взять этот волчок, он отодвинулся,
профессор. Думаю, он сделал это, чтобы не облучить меня...
-- Мартин!.. -- начал профессор. Не знаю, почему, но я прервал его,
взяв за руку.
-- Машина не может думать, профессор, -- сказал а. -- Даже если это
радиоуправляемая машина, она все равно не могла бы поступить так, как
поступила. В этом волчке кто-то есть. Кто-то, способный мыслить... Не знаю,
как они выглядят, эти существа, черт возьми, меня это и не интересует.
Может, они похожи на нас, только ростом всего в один сантиметр или того
меньше. А может, чудища, как в научно-фантастических фильмах... Какое это
имеет значение? Важно, профессор, что они мыслят... живут...
-- Ты отдаешь себе отчет в том, что говоришь, Мартин? -- резко прервал
меня Чимней.
Я отошел от него. Посмотрел в окно. Погода стояла пасмурная. Вечерние
тени уже начали укрывать большой город, словно принимая его в свои угрюмые
объятия. Вдали виднелся сияющий огнями Эмпайр Стейт Билдинг[2].
-- Да, я прекрасно отдаю себе в этом отчет. А говорю я, что в туннеле
метро находится какой-то ПРЕДМЕТ. Хотите знать все без утайки? Я думаю, что
этот предмет прибыл из другого мира. Это космический корабль, профессор.
Он не ответил, продолжая внимательно смотреть на меня.
-- Я хочу вступить в контакт с этим волчком, --решительно сказал я.
Меня охватило необыкновенное волнение, какого я не испытывал еще никогда в
жизни. -- Должен ведь быть какой-то способ контакта, не так ли, профессор?
-- Мартин, Мартин!
-- Мне доводилось видеть куда более странные вещи, можете мне поверить.
Удивить меня очень трудно, профессор и меня не интересует философская
сторона этого феномена... Но можно же найти какой-то язык, не так ли? Я
знаю, что Калифорнийский университет посылал в космос сигналы, которые могли
быть поняты... разумными существами, где бы они ни находились Разве не так?
-- Да, такие сигналы были посланы. Но остались без ответа.
-- Так может быть ответ находится у нас в Нью-Осмонде, на рельсах?
-- Универсальный язык? -- размышлял Чимней. --Может, такой язык и
существует. Конечно, должен быть... Какой? Думаю, тут не обойтись без
геометрии и алгебры. Если это разумные существа, а это несомненно, то им
тоже должны быть знакомы какие-то понятия, единые для всей Вселенной... Ну
да, для всех живых разумных существ. Это может быть понятие пространства. А
также времени. Если этот предмет радиоактивен, Мартин, -- тихо продолжил он,
-- и отстранился от тебя, то наверное сделал это, чтобы не убить тебя... Что
это? Разве это не чувство жалости? -- Профессор сжал пальцами виски. -- Боже
мой, ты ведь не шутишь, не так ли? Не разыгрываешь меня, я надеюсь, Мартин,
мне ведь не снится это, нет. Нет, -- твердо сказал он самому себе.
-- Не хотите ли поехать со мной, профессор?
-- Поехать... туда?
-- Да. Посмотреть на волчок. Прошу вас. Поедем! Чимней устало опустил
голову и решительно сделал отрицательный жест.
-- Но, профессор, в таком случае я должен спросить у вас, отдаете ли вы
себе отчет...
-- Не поеду, Мартин, -- спокойно, но твердо ответил он. -- Нет. Если
твой волчок земного происхождения, проблемы не существует. Пройдет несколько
недель или месяцев, и все станет известно. Некоторые вещи не могут слишком
долго оставаться в секрете. Но, -- добавил он довольно мрачно, -- если этот
предмет ты называешь... если волчок действительно прибыл из другого мира
если они случайно оказались здесь и хотят улететь обратно, не обнаруживая
себя... Ох, значит, у них есть для этого серьезное основание. Очень
серьезное, самое серьезное, какое только может быть. Наверное, они понимают,
что еще слишком рано, что люди еще не готовы к ... -- Профессор умолк и,
подавив вздох, продолжал: -- Боже мой, люди изматывали себя многие века, а
последние десятилетия мы трудились на износ, но все еще не готовы! Я не могу
поехать, понимаешь? Не могу взять на себя ответственность разговаривать с
ними от имени всего человечества!
-- Да и я тоже, но тем не менее...
-- Ты не ученый, -- взволнованно воскликнул он, --ясно тебе? Ты имеешь
право идти туда, смотреть, выяснять... Я же, -- продолжал он, понижая голос,
-- могу только ожидать откровения. Или это не судьба наша -- ожидать
откровения?
Подумав, я согласился с ним. Однако спросил:
-- А если они попытаются что-то сообщить мне?
-- Они не сделают этого, -- убежденно сказал Чимней. Он провел меня в
свой кабинет и дал очки.
Я ушел.
Я добрался до туннеля поздно ночью. Забастовка продолжалась. Повторяя
знакомый путь по шпалам, я чувствовал, что сейчас все завершится, все будет
кончено. Но как? Я не мог ответить на этот вопрос и даже не задавал его
себе. Во мне все дрожало от волнения и почему-то казалось, что с каждым
шагом я отдаляюсь от повседневной реальности, чтобы войти в какую-то
неведомую сферу, еще более темную, чем этот туннель.
Я опять увидел волчок. Он находился на том же месте -- над самой
землей, медленно вращаясь вокруг своей оси. Минут десять, наверное, я стоял
недвижно, разглядывая его и слыша только стук своего сердца. Потом я достал
электрический фонарик и, включив его, направил на волчок. Выключил, включил,
опять выключил. Сосчитал до двадцати, снова повторил свои сигналы: сигнал,
пауза, сигнал, затем два сигнала подряд. Я не знал, может ли кто-нибудь
понять меня, но таким образом я пытался передать ту простую мысль, что один
плюс один равняется двум. Возможно, существует немало других способов
общения при помощи символов, но, полагал я, одна вспышка света плюс еще одна
вспышка должны составить две вспышки, всюду, во всех уголках Вселенной.
Я продолжал посылать сигналы и так пристально смотрел на волчок, что в
конце концов его очертания стали расплываться. Я подошел ближе и посылал
свои короткие световые сигналы еще по меньшей мере четверть часа. И как раз
в тот момент, когда я уже решил, что все мои старания абсолютно бесполезны,
волчок вдруг сдвинулся с места.
Я вздрогнул. Волчок поднялся в воздухе примерно на уровень моих глаз.
На какое-то мгновение он показался мне ЖИВЫМ существом -- неведомым и
непознаваемым. От этой мысли я содрогнулся, но все же взял себя в руки и
сказал:
-- О'кей, попытаемся сосчи... -- и умолк, потому что резкая боль
пронзила мой мозг. На мгновение мне показалось, будто в голову вонзилась
пуля или, вернее, стрела. Отступив назад, я зашатался, и тут же почувствовал
новый удар, а спустя минуту, когда голова моя была готова вот-вот лопнуть,
ощутил сразу два одинаковых острых удара. Несмотря на боль и испуг, я
невольно обрадовался: один плюс один -- два. Сумма! Они ответили мне! Они
повторили то, что просигналил им я... Они поняли меня! Они ответили мне,
передав свою мысль прямо в мой мозг. Значит, они знали мою анатомию...
Значит -- это вполне возможно, они были устроены так же, как я...
Все эти мысли мгновенно пронеслись в моей голове. Я хотел было
заговорить, но не смог... Слова немели на моих дрожащих губах. Я что-то
пролепетал, мне хотелось кричать. У меня даже не возник вопрос: "Что же
теперь делать?" Может, надо бежать наверх и сообщить миру о своей находке?
Не держать же при себе такое открытие?
Я включал и выключал фонарь, и волчок отзывался, отвечая мне теперь не
столь болезненными ударами. Один, два, три... два плюс два -- четыре... До
каких же пор мы будем продолжать считать?
Я задал себе вопрос и сразу почувствовал нечто странное. Как будто
какое-то бесцветное и бесформенное изображение проникло в мой мозг. Я
почему-то подумал о времени, и слово это само сорвалось у меня с языка:
-- Время... время...
Я вздрогнул, глядя на волчок. Там, внутри этого пульсирующего предмета,
находился кто-то, пытавшийся связаться со мной. Он передавал мне на
универсальном языке мысли какое-то послание. Вот сейчас он говорил:
"Время"... А потом в последовательности, которую я не смог бы пересказать,
мое сознание заполнили какие-то другие туманные образы. Но я не в силах был
уловить ни один из них. Я весь обливался потом и дрожал, как в лихорадке, от
невероятного возбуждения. Ко мне обращались с чем-то, а я не понимал! Мне
что-то объясняли, а я ничего не разбирал! Я отступил на несколько шагов.
Придется опять мчаться к Чимнею, рассказать ему все, заставить приехать
сюда. Я должен это сделать.
И тут я почувствовал, что мое сознание вдруг полностью прояснилось. Я
остановился. Волчок перестал разговаривать со мной. Почему?
-- Почему? -- прошептал я. и с волнением ждал ответа. Но ответа не
было. Слабо поблескивая, волчок медленно вращался перед моими глазами. Я
повторил свой вопрос:
-- Почему?
И в ту же секунду в моем мозгу возникла поразительная картина
Вселенной. Миллионы звезд сверкали в чернейшем беспредельном пространстве, и
я перемещался в нем среди мириадов пылинок, сотканных из света и золота. и
вдруг я как бы увидел старинный глобус -- это был он, я узнал его -- наша
Земля! И увидел, как от нее что-то отлетает, прикасается ко мне и исчезает
в. межпланетной бездне.
Это видение, думается мне, длилось лишь какую-то долю секунды. Но я все
понял.
-- О'кей, значит, вы хотите улететь с Земли. Я понял.
Я произнес эти слова спокойным тоном. Теперь я уже был совсем спокоен.
И в то же время взволнован. Мне казалось, я соприкасаюсь с чем-то
необыкновенно великим, самым великим, что только может быть. Да, они
существуют. Мы не одни, не одни плывем во Вселенной без руля и без ветрил на
нашем огромном старом плоту, который называется Земля. Не знаю, что я еще
почувствовал. Я так часто думал прежде о других мирах, о "летающих
тарелках", что теперь от волнения у меня навернулись слезы на глаза. Да,
именно так -- слезы. Но я не удерживал их, а сказал себе: "Плачь, плачь,
старина Мартин, это хорошие слезы..."
И тут в моем сознании снова возникла мысль о времени. Вновь внутренним
зрением я увидел отлетающий от Земли волчок. И это торопливое чередование
сигналов, обрушившееся на мое сознание, я воспринял как крик тревоги.
Наверное, они хотели сказать, что спешат. Наверное, просят помочь. Я понял,
что должен, обязан что-то предпринять. и немедленно.
Я шагнул вперед. Теперь я не испытывал ничего, кроме изумления.
Выходит, они нуждаются во мне? Должно быть, они сами не могут найти дорогу
из этого проклятого туннеля? Обладая высшим разумом, неужели они могут
нуждаться во мне?
-- Хотите выбраться отсюда? --спросил я, и мой голос глухо прозвучал в
этой пронизанной тьмой тишине. И сразу же пожалел, что заговорил. Какой
смысл могли иметь мои слова? Я попробовал сформулировать свой вопрос с
помощью каких-то образов, но не смог. Моя рука, державшая фонарь, дрожала. Я
вдруг почувствовал бесконечную усталость.
-- Скажите мне что-нибудь, -- проговорил я. -- Что вам нужно от меня? Я
жду.
Никакого ответа. Волчок продолжал медленно вращаться, словно
подвешенный в желтоватом тумане. Стекла очков начали постепенно запотевать.
-- Скажите что-нибудь! -- крикнул я, и ощущение бессилия и обреченности
завладело мною. И тут что-то опять ударило мне в голову. Я зашатался и в тот
же миг в моем сознании возникла новая вереница туманных картин. Длилось это
не дольше мгновения, но я успел пережить, прочувствовать мучительное
ощущение разлада, как будто что-то сломано, вывернуто, уничтожено. Потом я
почувствовал себя совершенно опустошенным, настолько, что едва не рухнул на
землю. Я понял, что они хотели сказать мне: у них что-то испортилось, в
чем-то они ошиблись.
-- Да, -- пробормотал я, -- да хорошо... Вы ошиблись. О'кей. Вы попали
в беду.
Несколько минут длилось полное молчание. Были мгновения, когда меня
охватывал ужас, я порывался бежать, но брал себя в руки. Я сам влез в эту
историю, сам и должен был выпутываться. Твердое решение ни у кого не просить
помощи, а также мысль, что кто-то в этом волчке мог допустить ошибку,
вернули мне мужество.
-- Нужно вывести вас наверх? -- мысленно спросил я. и начал
представлять, как подхватываю волчок с земли, как несу его по туннелю, потом
иду по лестнице, выхожу на улицу, поднимаю его к небу и отпускаю на свободу
-- лети! Я вызывая все это в своем воображении таким напряженным усилием
воли, так отчетливо и так долго, что, казалось, голова моя просто вспухла.
Когда я закончил представлять все это, то почти сразу же ощутил легкий удар
в самую середину лба. Наверное, меня поняли. Прилетевшие в сей мир существа
поняли нашу реальность Я шагнул вперед и громко крикнул:
-- Иди, Мартин, возьми его и отнеси наверх!
И протянул было руку, но остановился и отдернул ее.
-- Я не могу коснуться вас, -- сказал я, -- вы радиоактивны.
Волчок сразу же перестал вращаться. Одно было несомненно: они
распознавали мои мысли так же легко, как мы читаем книгу. И это
действительно было так, должно быть, потому, что все мои слова и действия
были направлены к одной цели -- я хотел, чтобы они поняли меня.
Волчок начал медленно снижаться, точно по вертикали. Оказавшись у самой
земли, он упал и вдруг застыл, будто мертвый. И я снова подумал о старой,
брошенной каким-то ребенком игрушке. Я смотрел на него, как заколдованный, и
постепенно в моем сознании начала медленно формироваться мысль: поступив
так, волчок, наверное, перестал излучать радиацию. Вполне возможно, раз они
поняли меня. Очень может быть, а почему бы и нет?
-- Отнеси его наверх, на свободу, Мартин, -- повторил я и, присев,
протянул руку. Она дрожала. Мне было страшно. Я опасался, что опять
почувствую эту острую боль, этот губительный удар, а затем меня снова
охватит тот жуткий страх и заставит бежать отсюда как умалишенного. Не
решаясь дотронуться до волчка, я медленно опустился на колени и погасил
фонарик. Я все еще колебался. Снова прикоснуться к смерти? А что со мной
будет на этот раз?
Прошло несколько минут. Моя тревога все усиливалась.
-- Мартин, -- сказал я себе, -- ты должен рискнуть. -- Я протянул руку,
зажмурился, до судороги напряг все мышцы, и прикоснулся к волчку...
Но ничего не произошло. Я не почувствовал ни малейшего ожога. Волчок
был холодный, словно погасший. Он погас ради меня. Меня охватило невероятное
возбуждение. Уронив фонарь, я схватил волчок обеими руками и хотел поднять
его, но не смог. Я был ошеломлен -- волчок оказался невероятно тяжелым. Я
еще раз попытался поднять его.
Зарывшись пальцами в гравий, чтобы поудобнее взять его, я всеми силами
старался приподнять, оторвать его от земли. Теперь мне удалось это, но от
напряжения я зашатался и чуть было не уронил свою ношу. Сколько же он весил?
Семьдесят, восемьдесят, наверное, девяносто килограммов. Я сделал несколько
шагов, стараясь держать его поудобнее, и попытался представить, что же там
внутри, вернее -- КТО там! Может быть, такие же существа, как мы, только
невероятно крохотные. А может, нелепые создания с длинными антеннами,
насекомые, а не люди... Впрочем, какое это имело значение! Какое это имело
значение!
В полной тишине я двинулся по туннелю, но едва сделал шагов двадцать,
как услышал тихий, но звонкий электронный сигнал -- Бип! Причем уловил я его
не слухом, а непосредственно мозгом. Он не вызвал у меня ни малейшей боли. Я
только напугался и остановился, а увесистый волчок чуть было не выскользнул
из моих вспотевших рук
-- Бил! Бил! Бип!..
Я понял. Эти секунды отсчитывались для меня. Может быть, те, что
находились в волчке, не могли слишком долго оставаться без радиационного
излучения, как не может человек долго жить без кислорода, и поэтому считали
для меня секунды, напоминая, что время идет.
Я пошел дальше, понимая, что должен спешить И начал считать сигналы --
раз, два, три, четыре... Сколько минут способны продержаться обитатели
волчка? Три, четыре, пять? И что случится потом?
Я крепко сцепил пальцы, удерживая волчок.
-- Что сейчас будешь делать, Мартин? -- спросил я сам себя. -- Что
будешь делать? Напишешь очерк для газеты? Расскажешь обо всем читателям? Или
отнесешь волчок к профессору Чимнею, положишь перед ним на стол и скажешь:
"Вот то, о чем я говорил. А теперь разбирайтесь сами"? -- Тут я усмехнулся.
-- Волчок, -- продолжал размышлять я, -- вовсе не такая громадная машина,
как профессор, наверное, воображает. Раз он попал в метро и не смог
выбраться наружу... Высшие существа, да? И все же именно я несу его сейчас
на руках, как ребенка, несу, чтобы выпустить на свободу
У меня защипало глаза, но не от пота, нет -- это опять были слезы.
-- Мы должны взять их в плен, поместить в магнитное поле и заставить
открыть свой секрет... и тогда... Мартин, история человечества пойдет по
другому пути.
Эта мысль потрясла меня. Я подумал, что мог бы стать самым великим
человеком в мире. Мартин Купер, первый смертный, который поймал волчок,
летающую тарелку, прилетевшую из космоса. Поймал! Все это рассмешило меня.
Да если бы существа внутри волчка захотели, они испепелили бы мой мозг, а
если б вынуждены были остаться в туннеле навсегда, то уничтожили бы мозг у
всех землян, начиная с моей черепной коробки и кончая мозгом профессора
Чимнея.
Я продолжал свой путь по туннелю. Сигналы не прекращались ни на
секунду. Мне даже показалось, что они стали громче. Я понял: близок момент,
когда волчок вновь начнет излучать радиацию, и меня предупреждают об этом.
Возможно, сигналы будут нарастать, пока не сделаются нестерпимыми, и тогда у
меня в руках окажется чудовище, способное уничтожить все вокруг... Бип! Бип!
Бип!
Я опять начал считать сигналы:
--- Раз, два, три... -- и шел дальше. Потом остановился передохнуть,
прислонясь к стене. Пальцы мои онемели, руки болели, я положил волчок на
землю, вытер потные ладони о пиджак, снова поднял волчок и продолжил свой
путь по туннелю, которому, казалось, нет конца.
"Нет, я ничего не буду делать. Опущу его на землю и все, черт побери!
Пусть уж они сами думают о своем спасении, я тут ни при чем."
Дойдя до участка, где произошла первая авария, я еще немного
передохнул. Сигналы звучали громче. Я снял пиджак, завернул в него волчок, и
мне показалось, что так стало легче. Шагая по туннелю, я вдруг вспомнил
легенду о святом Кристофоре.
Да, святой Кристофор -- это гигант, который за грош переносил людей с
одного берега реки на другой, сажая их себе на спину. Когда Иисус, тогда еще
мальчик, попросил святого показать ему реку, тот засмеялся, поднял его одной
рукой и усадил на плечо. Но когда вошел в воду по колено, то вдруг
почувствовал, что мальчик почему-то прибавил в весе. И дальше с каждым шагом
делался все тяжелее и тяжелее. Гигант с трудом удерживал его на плече, с
усилием передвигал ноги; его колени подгибались, он натужно дышал. "Отчего
так? -- подумал Кристофор. -- Что происходит? Старею я или заболел?" Нет, ни
то, ни другое. Все объяснялось тем, что святой Кристофор нес на своих
широченных плечах весь мир, всю Вселенную, все, что, когда-либо существовало
под Солнцем, что было прежде и чему еще предстояло быть...
Вот так. Я вспомнил эту легенду, которую узнал в детстве, и представил,
что я, Мартин Купер, тоже несу, подобно святому Кристофору, что-то слишком
великое для меня, что-то чересчур тяжелое, непосильное...
-- Бип! Бип! Бип!
Теперь сигналы уже причиняли мне боль. Сколько еще времени в моем
распоряжении, минуты три? Успею ли выбраться наверх? Я тяжело дышал, и ноги
мои просто подкашивались... Девяносто килограммов -- это не так уж много,
скажете вы. Однако попробуйте пронести девяносто килограммов в небольшом
куске металла по туннелю метро.
В отчаянии я начал молиться. Я бормотал не знаю уж какие слова, но
молился не о своем спасении. Меня совершенно не беспокоило, что с минуты на
минуту я могу получить смертельную дозу радиации. Я молил Господа, чтобы он
позволил мне успеть, и волчок смог бы улететь из нашего мира. Они вернутся
сюда когда-нибудь, но меня здесь уже не будет. Но даже это не имело никакого
значения...
Я продолжал считать секунды. Между тем дышать становилось все труднее.
и все-таки я радостно воскликнул, когда увидел наконец впереди освещенную
платформу станции. Я остановился, снял очки, сунул их под рубашку.
Чемоданчик-футляр я где-то потерял. А вдруг не успею вынести волчок? Как
убивает радиация? Каким-нибудь страшным ожогом? Или неодолимой слабостью?
-- Держись, Мартин! Уже немного осталось, -- сказал я себе, обогнул
заградительный щит и вышел на свет. Станция была совершенно безлюдна. Я
приблизился к перрону, с трудом положил на платформу пиджак с волчком,
поднялся наверх, взял волчок и зашагал дальше. Вроде успеваю. Осталось
добраться до эскалатора... Ах, нет! Он же остановлен из-за забастовки!
Придется своим ходом подниматься по всем этим нескончаемым ступенькам. При
одной только мысли об этом у меня перехватило дыхание. Сигналы между тем уже
просто вопили в моей голове.
Дальше я двигался качаясь, словно пьяный. Шагов через двадцать услышал
возглас:
-- Эй, вы!
Я не обратил внимания, даже не подумал, что окрик относится ко мне, и
по-прежнему шагал, пошатываясь, но тут услышал за спиной быстрые, тяжелые
шаги. Что-то опустилось мне на плечо. Вздрогнув, я остановился. Это была
полицейская дубинка. Я обернулся, и хмурый полицейский спросил:
-- Это я вам говорю. Что вы тут делаете?
Я с недоумением смотрел на него, тараща свои затуманенные слезами
глаза.
-- Вы меня спрашиваете? -- удивился я. Он оглядел меня с ног до головы.
-- Вас, если учесть, что кроме нас двоих тут больше никого нет. Так что
вы скажете?
Это был высокий, плотного сложения блондин. Резиновую дубинку он держал
в правой руке, легко постукивая ею о ладонь левой. Он смотрел на меня с
подозрением, беспокойством и презрением, как свойственно некоторым моим
знакомым полицейским.
Я сказал:
-- Ну ладно, дружище, в чем дело? Он приставил дубинку к моей груди. --
С вами все в порядке?
-- Все в порядке.
Я чувствовал, что земля горит у меня под ногами, колени дрожат. Волчок
сделался еще тяжелее. Но если б я попытался убежать от полицейского, то
недалеко бы ушел. Судя по всему, он был усердным служакой и непременно
схватил бы меня, да еще пристукнул бы своей дубинкой. Он был абсолютно
убежден, что я пьян.
-- Я ничего не пил, -- сказал я, предвосхищая его вопрос, -- ничего не
пил со вчерашнего вечера.
-- Вот как? В самом деле?
-- В моей утробе сухо, как в пустыне. Мой юмор заставил его помрачнеть.
-- Сухо, говоришь, а ну-ка, дыхни!
Вот тогда я отступил на шаг, положил на землю пиджак с волчком и достал
удостоверение.
-- Я -- Мартин Купер из "Дейли Монитор". Хотите, чтобы я дыхнул, ладно,
дыхну. Но только не задерживай меня, приятель. Пожалуйста.
-- Мартин Купер, черт побери! -- неожиданно обрадовался он. -- Черт
побери! Тот самый, который ездил на Амазонку ловить Фриско Мак-Анну?
-- Да -- ответил я.
Теперь "Бип! Бип! Бил!" уже просто орали в моем мозгу.
-- Черт побери! -- снова воскликнул он, широко улыбаясь. -- Какие
статьи, господин Купер! Великолепные! Я вырезал их и, знаете, храню до сих
пор.
-- Мне... мне очень приятно, приятель. Он протянул мне ладонь.
-- Хочу иметь честь пожать вам руку!
И он пожал мне ее, и даже слишком крепко.
-- Я тоже очень рад, -- поблагодарил я. -- Извините. -- и наклонился за
пиджаком. Я поднимал волчок с невероятным трудом. Полицейский с любопытством
наблюдал за мной, в его глазах снова вспыхнули подозрение и недоверие.
-- Я уже не так молод, как вы -- объяснил я, пытаясь улыбнуться, -- а
то, что у меня тут, чертовски тяжелое.
-- Вижу, -- подтвердил он, покусывая губу, -- вижу...
Я взял сверток под мышку и не спеша направился к выходу. Он пошел
рядом, но через несколько шагов остановился:
-- Черт побери, господин Купер, вы что-то плохо выглядите, вы знаете
это?
-- Да, приятель, знаю.. Я немного устал -- Голова у меня теперь
раскалывалась, и мне казалось, что волчок начал нагреваться. Я пошел дальше,
а полицейский все не отставал. Некоторое время он молчал, видимо, обдумывая,
что бы сказать, потом покачал головой:
-- Трудная же у вас работа, господин Купер, не так ли? Никакого отдыха,
ни днем, ни ночью, без конца колесите по всему свету, тут и олимпийский
чемпион не выдержит!
-- Конечно!
Я увидел, что он рассматривает мой пиджак с волчком. Прежде чем я успел
что-либо сказать, он заметил:
-- По правде говоря, вы не очень-то похожи на журналиста. В таком виде
с пиджаком под мышкой...
-- Это тоже связано с профессией, -- возразил я. Да, волчок постепенно
нагревался все сильнее. От него исходило какое-то влажное невыносимое тепло,
казалось, еще немного, и оно проникнет прямо в грудь. Я глубоко вздохнул.
Это была моя ошибка.
-- Помочь вам как-нибудь? -- сразу же спросил полицейский и добавил: --
Извините, что я вмешиваюсь, но в тот туннель вход ведь запрещен, господин
Купер. -- Говоря это, он опять остановился. Пришлось остановиться и мне. С
такими типами надо быть осторожным. Не понравлюсь ему, и тогда...
-- Вы правы, сержант, -- проговорил я, -- но что поделаешь. Такова моя
работа. Это связано с теми авариями... Я сделал несколько снимков... Но если
хотите задержать меня... -- Меня лихорадило, я обливался потом. Нужно было
идти дальше, нужна было, необходимо было! Я знал, что несу смерть. Свою,
его?
Он покачал головой:
-- О нет, конечно! Такой журналист, как вы!
Мы пошли дальше. Теперь я уже готов был бежать, хотя на самом деле у
меня вряд ли хватило бы на это сил. Сигналы между тем уже просто разрывали
мою голову. Те, кто был в волчке, предупреждали меня: время подходит к
концу! Я чувствовал, что весь пылаю.
-- Должно быть, это что-то очень тяжелое, -- то, что вы несете в
пиджаке, да? -- посочувствовал сержант, дубинкой указывая на сверток.
-- О, да Это новая модель фотоаппарата, знаете...
-- Помочь вам? -- предложил он и протянул руку.
-- Не прикасайтесь! -- вскипел я да так, что он в испуге отпрянул и.
остановившись, в недоумении вытаращил глаза. Тогда я сказал, стараясь
выглядеть как можно добродушнее и симпатичнее:
-- Не надо, приятель, спасибо... Знаете, тут один очень секретный
прибор, но он невероятно хрупкий... Если не возражаете, пойдемте дальше.
Знаете, я должен успеть в редакцию вовремя, чтобы передать материал для
утреннего выпуска... Ведь если опоздаю, -- подмигнул я ему, -- то и вы тоже
кое-что не узнаете, не так ли?
Он усмехнулся.
-- Ну, да, конечно, понимаю! Еще бы не понимать! Ну ладно, -- добавил
он, останавливаясь и протягивая мне свою огромную руку, -- до свиданья,
извините, господин Купер, было очень приятно с вами познакомиться.
Я положил пиджак на землю и пожал ему руку:
-- Мне тоже. очень приятно, -- торопливо проговорил я. Он не отпускал
мою ладонь.
-- Знаете, меня зовут Мак-Лой, Джо Мак-Лой. Наверное, не следовало бы
говорить вам этого, но мне очень хотелось бы заниматься журналистикой. Я
даже написал одну или две заметки... про спорт, понимаете?
В голове у меня стучали молотки. Сигналы участились, теперь они
раздавались вдвое чаще. Это был конец.
-- Да, да, принесите мне в редакцию, я прочту их!
-- Прочтете? Великолепно! и скажите, когда -- он отпустил мою руку, и я
наклонился за волчком.
-- Приходите завтра... А сейчас я спешу. Жду вас завтра! -- Я
повернулся и пошел к выходу. Он крикнул мне вслед:
-- Спасибо! Запомните -- Джо Мак-Лой!
Я шел по перрону, не отрывая сглаз от эскалатора в конце его. Он
казался мне длиннее, чем весь туннель. Нет, не успеть! Этот проклятый
Мак-Лой задержал меня, украл столько драгоценного времени! Теперь "Бип! Бип!
Бип!" совсем уже оглушали меня. Волчок сделался еще тяжелее. Что, если он
начнет вращаться? Бросить и с криком убежать?
Наконец, я подошел к эскалатору и начал подниматься по ступенькам.
Хорошо было бы ухватиться за поручень, потому что ноги совсем уже не держали
меня, но это было невозможно -- одной рукой я не в силах удержать волчок. Я
прижал его к груди, стараясь хоть как-то помочь себе. Одна ступенька,
вторая, третья... Я смотрел наверх, туда, где лестница выходила на тротуар
-- там моросил мелкий дождь. И этот конец лестницы казался мне выше и
отдаленнее самой неприступной вершины. Интересно, святому Кристофору
противоположный берег реки тоже представлялся таким же далеким и
недоступным, мне эта последняя ступенька? Я попытался сосчитать, сколько их.
Двадцать, двадцать пять... "Не успеть, Мартин, ты ведь не можешь тратить но
секунде на ступеньку, тебе придется остановиться, чтобы перевести дыхание,
иначе сердце просто разорвется..."
Я громко застонал, словно умоляя о помощи, но все же упрямо двигался
дальше. А "Бип! Бип! Бип!" в моем мозгу звучали теперь так часто, что
слились, наконец, в одну непрестанно воющую сирену, и мне казалось, что к
голове моей приставили дрель...
Последняя ступенька! Последняя!.. Я понял это, когда поднятая нога, не
найдя опоры, опустилась на том же уровне. •
И я тут же отбросил пиджак в сторону.
Страшный взрыв отшвырнул меня назад, на лестницу. Падая навзничь, я
раскинул руки и каким-то чудом успел зацепиться за поручень. Сознание мое
неожиданно прояснилось, и в тот же момент я увидел перед собой багровое
пламя и услышал пронзительный вой -- громче, пронзительнее любой сирены, и в
следующий момент мне показалось, будто солнечный луч взметнулся в пасмурное
небо.
-- Что это было? Что случилось? -- раздались крики, послышался топот
бегущих ног, скрежет тормозов автомобилей. Я поднялся и вышел на улицу.
Рядом уже собралась небольшая толпа. Люди что-то рассматривали. Видимо,
там лежал мой пиджак. Я протиснулся сквозь толпу -- от пиджака остались одни
лохмотья. Кто-то тронул меня за плечо:
-- Эй, что тут случилось?
-- Мне известно не больше, чем вам, -- ответил я и, поработав локтями,
выбрался из толпы. Люди что-то взволнованно обсуждали, указывая на небо.
Раздались свистки полицейских. Надо было уходить и поскорее. Моя машина была
припаркована неподалеку, но я решил немного пройтись пешком. К счастью,
никто не обратил на меня внимания. Все продолжали горячо обсуждать событие,
указывая на небо.
Теперь я чувствовал себя гораздо лучше, правда, меня все еще трясло,
как в лихорадке, руки, ноги, пальцы ломило, но все это было уже терпимо.
Сознание сделалось ясным и чистым, как очищается земля после порыва
весеннего ветра. Вы когда-нибудь видели, как сметает ветер обрывки бумаг с
мостовой? Вот точно так же смело и всю мою усталость и боль.
Вскоре я был уже далеко от станции метро. Я устало прислонился к
какой-то стене. Посмотрел в небо.
Моросящий дождь приятно освежал лицо. Капли его смешивались с моими
слезами.
Кто-то, проходя мимо, возмущался:
-- Да ничего особенного, пустяки! Петарда! Какие там "летающие
тарелки!" В небе ничего не видно...
Я шел под дождем.
Да, конечно, в небе ничего не было видно. Никто и не мог ничего
увидеть, ведь все верили, что там ничего нет. На другой день в газетах
появится обычная заметка о "летающих тарелках", и Управление аэронавтики
поспешит заявить, что нельзя доверять подобного рода слухам. Конечно, ведь
никто и не мог ничего видеть.
Нет смысла рассказывать эту историю. Опубликовать фотографии? А зачем?
Чтобы позабавить коллег и читателей? Сколько уже было всяких липовых снимков
и фотомонтажей, изображавших "летающие тарелки"!
-- Устаревший трюк, Мартин, -- скажет полковник Спленнервиль, -- старый
трюк! Странно, что ты...
Я шел по огромному, медленно просыпавшемуся городу. Машина моя осталась
на стоянке, она была не нужна мне. А сейчас поток транспорта уже забил
мостовые. В небе появились сигнальные огни первых утренних самолетов,
которые сотнями разлетались по дальним маршрутам. Миллионы людей вышли в
дождь, миллионы открыли зонты. Нескончаемый людской поток хлынул по
городским улицам. Мальчишки вот-вот начнут выкрикивать заголовки статей,
предлагая утренние газеты. Скоро увижу "Дейли Монитор". Начинался новый
день.
Шел дождь. Шел неторопливо, сосредоточенно. Он не спешил. Обливая меня,
мочил мне волосы. ласково охлаждая голову, вода струилась по лицу, по щекам.
Я потихоньку шел своей дорогой, не успев еще толком разобраться в своих
мыслях и опомниться от всего, что случилось, Так что же произошло со мной?
Может, мне приснилось все это? Нет, нет. Они существуют, мы не одни...
-- А ты, Мартин, -- громко сказал я сам себе, -- помог им. Им нужна
была твоя помощь... -- Я почувствовал себя необыкновенно счастливым.
Гордость переполняла меня. Они прибыли из других миров, однако нуждались в
помощи людей. И судьба выбрала меня.
-- Спасибо, --сказал я, глядя на небо...
-- И остановился, словно пораженный молнией. Остановился, потому что
опять услышал что-то в своем мозгу -- услышал ИХ! Они передавали мне свои
мысли! Я вздрогнул, продолжая смотреть ввысь, не видя ничего, кроме туманной
мороси и силуэтов небоскребов.
А они передавали мне свои мысли! Я напрягся, стремясь разобраться в
этом пестром потоке образов. Я понимал, что это их прощальное, самое
последнее послание. В моем мозгу, словно по волшебству, возникли какие-то
переливы красок, зазвучала необыкновенная музыка, вспыхнул яркий свет,
промелькнули какие-то тени. Все, что можно прочитать в своей собственной
голове, и еще что-то, непередаваемое никакими словами. Наверное, таким
должно быть ощущение полноты жизни, радости существования, безграничности
времени и пространства, торжества вечности... Слишком сильное ощущение, а
может быть, слишком сильное только для меня? Я не смог вместить всего этого
в своем сознании.
И космическое послание начало постепенно затухать. Я решил, что волчок,
видимо, улетел так далеко, что его сигналы теперь не могут достигнуть Земли,
не могут добраться и до меня.
-- Ну вот и все, Мартин, -- покачал я головой. -- Все кончено.
Я сделал еще шагов десять, направляясь к дому, как вдруг с моих губ
слетело еще одно слово. Слетело само собой, но я знал, почему это произошло.
-- Господь-бог! -- произнес я.
Перевод с итальянского Ирины Константиновой
Константинова Ирина Георгиевна, член трех творческих Союзов России -
литераторов, журналистов, переводчиков.
Санкт-Петербург, 197183, Наб. Черной речки, 16 - 27.,
Тел./факс 4307991,
E-mail: kig@mail.wplus.net
1 ноября 2000
Last-modified: Tue, 27 Mar 2001 05:26:18 GMT