Оцените этот текст:


     Военные Приключения. (сборник под общим названием "Три лица Януса")
     ВОЕННОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО МИНИСТЕРСТВА ОБОРОНЫ СССР. МОСКВА 1981
     



                               повесть



     Пятнадцатого июля 1960 года,  в восемь часов  тридцать  минут  по
московскому   времени,   господин  Фридрих  Шторр,  капитан  теплохода
"Джулиус Пиккенпек",  порт  приписки  -  Гамбург,  сделал  официальное
заявление  о не вернувшемся вечером с берега радисте Оскаре Груннерте.
Капитан просил портовые власти Поморска принять меры по его розыску.
     Через пятьдесят  минут после заявления капитана Шторра полковнику
Бирюкову доложили,  что играющие ребятишки  случайно  обнаружили  труп
мужчины,  укрытый  в  кустах.  Прибежавший  на  крики испуганных детей
постовой  милиционер  Федосеев  немедленно  сообщил  по   телефону   о
случившемся дежурному по горотделу милиции...
     Когда Юрий Алексеевич Леденев,  получив соответствующее  указание
от  полковника  Бирюкова,  прибыл на место происшествия,  труп был уже
убран в  машину  и  его  собирались  отвезти  в  морг  для  проведения
обстоятельной судебно-медицинской экспертизы.  Район обнаружения трупа
был оцеплен милицией.  Она не подпускала чрезмерно любопытных прохожих
к  группе  работников  уголовного розыска и экспертов-криминалистов из
городского отдела.  Среди них Юрий Алексеевич узнал капитана  Корду  и
направился к нему.
     - Здравствуйте, Леша. - Леденев пожал капитану руку, поздоровался
с остальными ребятами. - Радист?
     - Он самый,  - ответил Корда.  - Конечно,  мы сейчас  сообщим  на
судно  и  проведем  официальное опознание.  Но,  судя по фотографии на
удостоверении личности, которое у него нашли, это Оскар Груннерт.
     - Что  с  ним,  доктор?  - спросил Леденев у судебно-медицинского
эксперта, розовощекого долговязого парня, тщетно пытающегося раскурить
сигарету. Спички безнадежно ломались в его непостижимо огромных руках.
     Леденев щелкнул зажигалкой и поднес доктору огонь.
     - Удар  ножом в область сердца,  - ответил тот.  - После вскрытия
могу ответить точнее,  но произошло  это  десять  -  двенадцать  часов
назад...
     - Ну что,  ребята?  Все сделали?  - спросил Корда у товарищей.  -
Никаких следов больше нет?
     - Какие там следы!  - пробурчал один из сотрудников.  -  Стукнули
парня, и все шито-крыто... Чисто стукнули...
     - Убили его на дорожке,  вот здесь. Видишь, сохранились следы, не
успели затоптать, - объяснил Корда Леденеву. - Отсюда радиста оттащили
в кусты...  Ребята, пусть один из вас останется и пошарит в кустах и в
траве.  Может,  какая  мелочь выпала у него из карманов или убийца что
потерял... А мы поедем. Возьмете дело к себе в управление?
     - Не  знаю,  -  сказал  Леденев.  -  Убийство в городе - по вашей
части. Я приехал только потому, что он иностранец.
     - А то забирай... Глядишь, и разгрузишь старых друзей.
     - На то будет  воля  начальства,  -  ответил  Леденев,  осторожно
продвигаясь среди отмеченных оперативной группой следов.
     Вот место,  где  совершилось  убийство,  вот  заметная   борозда,
оставшаяся  оттого,  что  труп  тащили  к  кустам  по  песчаной аллее,
обведенные следы ног - они могли принадлежать убийце  или  убийцам,  а
может  быть,  и случайным прохожим.  На всякий случай эксперты сделали
несколько гипсовых заливок.
     - Товарищ капитан, - обратился к Корде постовой милиционер, - тут
вот я бутылку нашел, только донышко отвалилось.
     - Давай-ка посмотрим, - сказал Корда.
     Он осторожно   поднял   обнаруженную   милиционером   бутылку   с
отвалившимся донышком и принялся разглядывать этикетку.  Потом передал
бутылку Леденеву.
     - "Столичная" в экспортном исполнении,  - сказал Юрий Алексеевич.
- Такую можно достать только в баре Интернационального клуба  моряков.
Свежая?
     Корда понюхал:
     - Запах еще есть. Вчера разбили, не раньше. Драка здесь была, что
ли?
     - Возможно, - отозвался Леденев.
     Заворчал мотор. Уехала машина с трупом радиста теплохода "Джулиус
Пиккенпек" и судебно-медицинским экспертом.
     - Приобщите бутылку, - сказал Корда одному из своих помощников. -
Проверьте на отпечатки пальцев. И у радиста не забудьте снять.
     - По принципу:  он кого-то  бутылкой,  а  его  ножом?  -  спросил
молодой сотрудник, которого Леденев не знал.
     - И так могло быть, Бессонов, могло быть и так, - сказал капитан.
- Ну, Юра, поедем к нам, в горотдел! Там все и обсудим.
     Майор Леденев пригласил Корду в свою машину.



     Интернациональный клуб,  в котором встречались моряки иностранных
кораблей,  прибывающих  в  Поморск,  находился  на расстоянии полутора
километров от проходной торгового  порта  и  начинал  свою  работу  со
второй  половины  дня.  Клуб  организовывал  для  моряков экскурсии по
городу,  посещения театров,  проводил встречи иностранцев  с  жителями
Поморска,  вечера  дружбы - с танцами,  играми и аттракционами.  Здесь
работал бар.  В нем всегда был богатый выбор  виски,  джина,  коньяка,
пива  и  была,  конечно,  русская  водка,  которую  иностранные моряки
предпочитали остальным напиткам.  Заведовала баром  Евдокия  Абрамовна
Савицкая,  женщина в возрасте около пятидесяти лет,  которую все звали
тетя Дуня.  Зачастую моряки из других стран,  уже бывавшие в Поморске,
так  и  говорили:  "Сегодня  вечер  у  тети Дуни".  Собственный штат у
Интерклуба был невелик,  и  поэтому  начальник  клуба  Семен  Иванович
Курбатов всячески привлекал общественные силы.
     Работе Интерклуба помогали в основном  молодые  женщины,  знающие
языки.   Преподавательницы   немецкого,   французского,   английского,
аспирантки рыбного института, переводчицы из морского пароходства.
     Добровольная эта   помощь   приносила   немалую  пользу  и  самим
переводчикам: отличная практика в разговорном языке.
     Когда майор  Леденев  пришел  в  Интерклуб,  там было еще пусто и
только в баре слышались голоса. Юрий Алексеевич заглянул туда и увидел
Евдокию  Абрамовну.  Она  принимала  привезенные  с  базы  продукты  и
напитки.
     Решив пока  отложить  разговор с барменшей,  Леденев отправился в
кабинет Курбатова.
     ...Еще до  того  как  Леденев  и  Корда прибыли в городской отдел
милиции,  к зданию,  где он  помещался,  подъехала  машина  полковника
Бирюкова.  Когда  же началось оперативное совещание по поводу убийства
радиста западногерманского теплохода,  начальник городского уголовного
розыска подполковник Нефедов сказал:
     - Случай,  товарищи, довольно сложный. Данных о мотивах убийства,
личности  преступника  у нас пока никаких.  Капитан теплохода "Джулиус
Пиккенпек" Фридрих Шторр  и  ряд  членов  экипажа  опознали  в  убитом
радиста  Оскара Груннерта.  Судно поставлено в трудное положение:  без
радиста оно не может выйти в море. О случившемся сообщили в Москву и в
посольство страны владельца судна.  Скоро должен прибыть новый радист,
и судно уйдет отсюда.  Если убийца среди экипажа "Пиккенпека",  в этом
случае нам его никогда не найти.  Но радист убит в советском порту, на
нашей земле... Мы не имеем права оставить это преступление нераскрытым
и  не  можем тратить на следствие слишком много времени.  Возможно,  в
этом деле  окажутся  замешанными  иные  сферы,  где  наша  компетенция
кончается.  Тогда  к  нам  подключат  других  товарищей.  А пока будем
действовать в тесном содружестве с нашими коллегами из управления.  Их
представляет  здесь  майор  Леденев,  вы знаете его как нашего бывшего
работника.  Оперативную группу поручено возглавлять мне. Расследование
будет  проводить  наш  отдел.  Не  забывайте,  что работать придется с
иностранцами.  Это потребует особой осмотрительности.  А что  касается
майора   Леденева,  его  участия  в  деле,  то  считайте,  будто  Юрий
Алексеевич снова вернулся к нам...
     - А может, он и насовсем вернется? - подал кто-то в углу реплику.
     - А я от вас будто и не уходил,  -  сказал  Леденев  улыбаясь,  -
встречаемся чуть ли не каждый день.
     - А сейчас будете видеться все двадцать четыре часа  в  сутки,  -
сказал Нефедов, - времени у нас мало.
     Когда в  кабинете  остались   лишь   те,   кому   непосредственно
предстояло  заняться  делом  Оскара  Груннерта,  подполковник  Нефедов
сказал капитану Корде, которого он назначил своим заместителем:
     - Давай, Алексей Николаевич, доложи все, чем мы располагаем.
     - Вскрытие трупа  радиста  Груннерта  подтвердило  первоначальный
вывод  судебно-медицинского  эксперта,  - докладывал капитан Корда.  -
Смерть наступила около одиннадцати часов вечера в результате глубокого
проникающего  ранения  сердечной  мышцы острым предметом,  по-видимому
ножом с узким длинным лезвием.  В  желудке  и  в  крови  радиста  было
обнаружено   большое  количество  алкоголя.  Следов  борьбы,  синяков,
ссадин,  повреждений  одежды  эксперты  не  нашли.  При  убитом   было
небольшое   количество   советских  денег,  часы,  золотое  кольцо  на
безымянном пальце правой руки.  Убийство с целью ограбления как  будто
отпадает,  хотя убийцу могли спугнуть и лишить возможности поживиться.
Но с другой стороны,  в этом случае он не  стал  бы  терять  время  на
укрытие  жертвы.  Словом,  пока эту версию ни брать на вооружение,  ни
отбрасывать не стоит.
     После капитана   Корды   говорили   другие  работники  уголовного
розыска. Складывалась примерно такая картина.
     Найденная милиционером Федосеевым разбитая бутылка показала,  что
на корпусе ее есть следы пальцев,  принадлежащие убитому  радисту.  На
горлышке  эксперты тоже обнаружили слабые и смазанные следы папилляров
и сумели их закрепить.  Но при  тщательном  сличении  выяснилось,  что
Груннерту   они   не  принадлежат.  Следовательно,  вряд  ли  Груннерт
использовал бутылку  как  оружие,  хотя  можно  было  утверждать,  что
бутылка  потеряла  донышко  при ударе о чью-то голову:  на стекле были
обнаружены мельчайшие кусочки кожи и два коротких волоска.
     Параллельно с  проверкой  найденных материальных следов и поиском
новых велось изучение поведения радиста в последний день жизни: где он
был, с кем, что делал.
     Вот что удалось узнать из беседы с капитаном  и  другими  членами
экипажа теплохода "Джулиус Пиккенпек".
     Радист Оскар-Эрих-Луиза Груннерт,  1925 года  рождения,  уроженец
Гамбурга,  женат,  двое  детей.  Считался  первоклассным специалистом.
Судимости не имел.  Характер  мягкий,  уживчивый,  отличается  веселым
нравом,  хороший товарищ.  Любит крепко выпить, но только на берегу. В
приверженности к женщинам не был  замечен.  Экипаж  относился  к  нему
уважительно, так как Груннерт был прост в обращении с рядовыми членами
экипажа  и  мог  при  случае  постоять  за  себя  и  товарищей   перед
начальством.  Врагов,  по  крайней мере явных,  у него не было.  Особо
близок он был со вторым штурманом Генрихом  Штраухом,  который  в  тот
день стоял на вахте.  Еще дружил радист со стюардом Иоганном Элерсом и
боцманом  Вернером  Хилльмером.  С  этими  двумя  он  был  вечером   в
Интерклубе.



     - Вчера  у  нас  был вечер дружбы норвежцев и англичан,  - сказал
Курбатов.  - Было две группы моряков: с английского "Сильверсэнда" и с
"Вестероллена" - норвежского судна.  Последнее пришло вчера утром, оно
стоит еще на рейде в ожидании места у причала.  А  для  "Джулиуса"  мы
проводили   мероприятие...   Подождите,  сейчас  уточню.  -  Начальник
Интерклуба перекинул листок настольного календаря. - Вот, - сказал он.
-  Вечер  встречи с моряками из Западной Германии.  Тринадцатое число.
Значит, это было позавчера.
     - Следовательно,  вы  можете  утверждать,  что  вчера  моряков  с
"Джулиуса Пиккенпека" у вас не было? - спросил Юрий Алексеевич.
     - Не  было  организованных групп с этого судна.  А одиночки,  уже
побывавшие у нас однажды и знающие дорогу сюда,  заходят  к  нам,  как
говорится,  на  огонек.  У  многих из них пользуется популярностью наш
бар.
     - А вот этот человек был у вас вчера?
     Майор Леденев показал Семену Ивановичу фотографию радиста.
     - Знакомое лицо... По-моему, я его видел. Но вам лучше спросить у
нашей тети Дуни.  Уж если он у нее что-нибудь покупал,  она  запомнила
его.
     - Вчера вы были в помещении Интерклуба в течение всего вечера?
     - Да, вчера я задержался до десяти.
     - Вы не допускаете какой-нибудь ссоры между моряками?
     - Допускаю.  У  нас  бывают  подобные  вещи.  Редко,  но  бывают.
Особенно в баре...  Мы, конечно, всегда начеку. Но вчера ничего такого
не  было.  Во всяком случае,  в моем присутствии.  А если б что-нибудь
случилось потом,  мне бы уже доложили.  Еще раз советую  поговорить  с
Савицкой. Не забудьте спросить и тех переводчиц, что дежурили вчера.
     "Молодец, - мысленно похвалил  Курбатова  Леденев,  -  четко  все
излагает.  И даже не спросит,  кто этот человек,  которым интересуется
уголовный розыск, зачем он нам. Выдержка..."
     - Сколько вам лет, Семен Иванович?
     - Двадцать семь, - ответил Курбатов и вдруг покраснел. - А что?
     - Да нет,  я просто так.  Трудно вам,  наверно,  бывает:  сложная
публика...
     - Бывает временами трудно.  Но дело-то важное, можно и потерпеть.
- Он уже справился  с  замешательством  и  спросил  деловым  тоном:  -
Пригласить Евдокию Абрамовну?
     - Нет, я пройду к ней. Сейчас ведь посетителей не ожидается?
     - Первые прибудут через полтора часа, не раньше.
     - Мне, - сказал Юрий Алексеевич, - надо бы иметь список вчерашних
переводчиц... Не составите ли, пока я буду говорить с Савицкой?
     - Список есть, - ответил Курбатов. - Вот он, возьмите.
     Когда майор  вошел в бар,  Евдокия Абрамовна возилась за стойкой,
расставляя посуду и бутылки.
     - Если выпить,  то я еще не готова, подождать придется, - сказала
Евдокия Абрамовна Юрию  Алексеевичу,  видимо  приняв  его  за  раннего
посетителя.
     - Нет-нет,  Евдокия  Абрамовна.  Мне  надо  поговорить  с   вами.
Позвольте  представиться  -  инспектор уголовного розыска.  Зовут меня
Юрий Алексеевич.
     - Очень  приятно,  -  сказала буфетчица.  - А меня звать Евдокией
Абрамовной. Иностранцы, так они тетей Дуней кличут...
     Они сели за один из столиков в пустом зале бара, и Леденев достал
фотографию Груннерта.
     - Не доводилось вам видеть здесь этого человека? - спросил он.
     - Видела,  - сказала буфетчица.  - Это немец из ФРГ.  Был у  меня
здесь.  Вчера и позавчера.  Первый раз они всей командой были, а вчера
он с двумя другими пришел. Пьет крепко, но головы не теряет. Зовут его
Оскар,  он вчера подходил ко мне,  когда бутылку водки навынос брал, и
все пальцем в грудь тыкал и приговаривал:  "Оскар, Оскар..." По-русски
не говорит.
     - Ну и глаз у вас,  Евдокия Абрамовна!  - восхитился майор. - А с
кем он был вчера?
     - Один такой худощавый и черненький...
     "Стюард Иоганн Элерс", - отметил про себя Юрий Алексеевич.
     - А второй?
     - Второй - приметный парень. Здоровый такой и с рыжей бородой.
     "Это боцман, - подумал Леденев. - Значит, все трое были здесь".
     - И много они выпили?
     - Сначала вот этот Оскар заказал бутылку "столичной".  Они ее все
только и заказывают,  хотя у меня полно заграничной выпивки.  Так вот.
Взяли они бутылку.  В баре было пусто,  норвежцы и англичане в большом
зале  проводили  вечер  дружбы.  А эти заказали бутылку водки и черный
кофе и распивали в углу.  Потом еще брали по рюмке два или три раза за
вечер.
     - Вы  ничего  не  заметили  странного  в  их  поведении?  Они  не
ссорились?
     - Вроде сидели смирно, по-своему лопотали.
     - Вы  сказали,  что  этот человек,  который называл себя Оскаром,
брал водку с собой?
     - Я  как-то  глянула  в  тот  угол,  где  он сидел с друзьями,  и
увидела,  что там уже другие ребята.  Значит,  решила я,  ушел  Оскар.
Потом,  минут, наверно, через десять, опять появляется он, плащ держит
на руке.
     - Что, у него был плащ? - быстро спросил Леденев.
     - Да, был плащ. Он на руке его держал...
     "Плаща в   районе   убийства   не  обнаружено",  -  отметил  Юрий
Алексеевич.
     - Он подошел ко мне,  - продолжала Евдокия Абрамовна, - и показал
на бутылку "столичной":  хочу,  мол, купить. Я сделала знак рукой, что
ему,  наверно,  хватит,  но  Оскар...  очень  просил  меня продать еще
бутылку.  Он  благодарил  меня,  кланялся,  потом  купил  два  значка,
памятных, с гербом нашего города, и один из них подарил мне. Вот он.
     "Верно, - подумал Леденев,  рассматривая значок, - точно такой же
был на лацкане пиджака убитого радиста".
     - Значит, вы видели, как уходили товарищи этого человека?
     - Нет, не видела.
     - Ну и что было дальше?
     - Я поставила бутылку на стойку...
     - Как поставили? Покажите... Вот на этой бутылке...
     - Хорошо. Вот так.
     Евдокия Абрамовна  взяла  бутылку  "сенатора"  за  нижнюю   часть
корпуса  большим  и  указательным  пальцами  правой руки,  подняла над
столом и вновь поставила на место.
     - В какой руке держал он плащ?
     - Не припомню. Сейчас... Кажется, в правой.
     - Так, значит, бутылку он взял в руку и с нею ушел?
     - Нет. Он схватил ее и сунул во внутренний карман пиджака.
     - Понятно...  А  не  заметили  вы,  чтоб  кто-нибудь пошел за ним
следом?
     - Нет,  не заметила.  Народу было много. Хлопот у меня и без того
хватало.
     - Конечно,  конечно,  я понимаю,  Евдокия Абрамовна...  Тогда еще
один вопрос, и я откланяюсь. Вы запомнили, когда Оскар покупал водку?
     - Да, было половина одиннадцатого...
     - Ну вот и все. Большое вам спасибо.
     - А если он сегодня придет снова?
     - Нет,  - сказал майор,  - нет, Евдокия Абрамовна. По имеющимся у
меня сведениям, этот человек не придет к вам сегодня.
     Когда Юрий  Алексеевич  покинул  Интерклуб,  к  зданию   подъехал
автобус.  Он привез группу моряков с голландского судна,  стоявшего на
дальнем причале порта.  Леденев решил пешком отправиться  в  городской
уголовный розыск. Там капитан Корда и подполковник Нефедов допрашивали
Элерса и Хилльмера, тех моряков, что были с Груннертом.



     ЭЛЕРС. Оскар любил выпить,  но он почти не пьянел. Когда я увидел
своего  друга  с  английского  судна  и  пересел к нему,  Груннерт был
навеселе, но не больше.
     НЕФЕДОВ. А Хилльмер?
     ЭЛЕРС. Примерно в том же состоянии.
     КОРДА. Как зовут вашего друга?
     ЭЛЕРС. Джон Хьюстон,  механик с "Сильверсэнда".  Мы плавали с ним
вместе  на  одной  старой развалине под либерийским флагом в пятьдесят
втором году.  На ней и тонули вместе у Канарских островов.  Я не видел
его с тех самых пор.
     НЕФЕДОВ. Расскажите подробно.
     ЭЛЕРС. Хилльмер  ходил  к  стойке,  взял там три рюмки водки,  мы
выпили.  И тут я увидел Джона.  С минуту-другую глядел на него,  боясь
ошибиться.  Но  скоро  понял,  что это он.  Я сказал об этом ребятам и
пошел к столу Джона.
     КОРДА. И больше к Хилльмеру и Груннерту не возвращались?
     ЭЛЕРС. Нет. Раза два я смотрел на них. Они сидели вдвоем. Потом к
ним кто-то подсел.
     НЕФЕДОВ. Кто? Вы запомнили этого человека?
     ЭЛЕРС. Нет, он сидел ко мне спиной.
     КОРДА. Этот человек разговаривал с Груннертом и Хилльмером?
     ЭЛЕРС. Не  могу утверждать.  Когда я еще раз глянул в их сторону,
Вернера и Оскара там больше не было.
     КОРДА. И вы продолжали пить с новым другом?
     ЭЛЕРС. Со старым,  герр  инспектор.  Правда,  я  поднялся,  когда
увидел, что их нет, и вышел на улицу, обошел весь клуб.
     НЕФЕДОВ. Почему вы это сделали?
     ЭЛЕРС. Мне не хотелось идти одному по незнакомому городу ночью.
     КОРДА. И все-таки вы пошли один?
     ЭЛЕРС. Нет,  я  вернулся  в бар.  Мы с Джоном еще выпили,  потом,
когда бар закрыли,  подали автобус для норвежцев. На нем я и доехал до
порта.
     НЕФЕДОВ. Когда вы вернулись на судно?
     ЭЛЕРС. Думаю, что уже за полночь. Я был довольно пьян и лег спать
- ведь мне необходимо  рано  вставать,  чтоб  успеть  приготовить  для
кают-компании завтрак.
     НЕФЕДОВ. Значит, сразу после того как обнаружили, что Хилльмера и
Груннерта нет в баре, вы выбежали на улицу.
     ЭЛЕРС. Именно так.
     НЕФЕДОВ. Джон  Хьюстон может подтвердить,  что вы разговаривали с
ним? И кстати, где вы расстались?
     КОРДА. Вас   очень   беспокоит  правый  карман,  господин  Элерс,
достаньте то, что там лежит...

     Капитан Корда сунул руку под газету  и  вытащил  оттуда  складной
нож.  Он  нажал  пружину,  и  из  рукоятки со звоном выскочило узкое и
длинное лезвие.
     - Ничего себе игрушка, - сказал Леденев.
     - Вот это и было у него в кармане.  Когда мы приехали за ними  на
судно,  я заметил,  как Элерс, собираясь ехать с нами, все хватался за
карман, пытался избавиться от этой штучки.
     - Но  нож  сам по себе - еще не улика,  - сказал Нефедов,  - хотя
доктор Хворостенко и говорит, что удар нанесен примерно таким ножом.
     - Таких  ножей,  как этот,  в Гамбурге или ином иностранном порту
полно в магазинах, - сказал Юрий Алексеевич. - А крови на нем нет?
     - Нет. Все чисто, - ответил Корда.
     - Интересно,  Джон Хьюстон,  механик с английского судна,  -  его
допрашивал Бессонов,  - говорит,  что видел Элерса во сне,  - произнес
начальник уголовного розыска. - Он настолько перебрал в тот вечер, что
спутал  сон  с  явью.  Где  и  при  каких обстоятельствах он с Элерсом
расстался, естественно, не помнит...
     - А  что  говорит  обо всем этом боцман Хилльмер?  - спросил Юрий
Алексеевич.
     ...Боцман теплохода  "Джулиус  Пиккенпек"  Вернер Хилльмер,  1920
года  рождения,  гамбуржец,  крепкий  рослый  мужчина  с   медно-рыжей
бородой,  рассказал,  что  в  Интерклуб  они пришли втроем,  а до того
бродили по улицам Поморска.  Посетить бар тети  Дуни  предложил  Оскар
Груннерт,  он  и  заказал  первую  бутылку водки.  Они сидели,  пили и
разговаривали о разном.  Затем Элерс увидел какого-то друга и ушел  от
них.  Груннерт предложил выпить еще,  но боцман считал, что выпили они
достаточно,  и сказал,  что пора идти на судно.  Они поднялись и ушли.
Элерс  остался  в  Интерклубе.  Когда  друзья  отошли  метров  двести,
Груннерт вдруг решил взять еще бутылку водки с собой.  Он сказал,  что
догонит  Хилльмера,  повернулся  и побежал обратно.  А боцман медленно
пошел через сквер по направлению к проходной порта.
     Он миновал сквер,  остановился,  ждал минут пять, но Груннерта не
было,  и Хилльмер опять не торопясь двинулся к порту.  Так он дошел до
проходной  и,  решив,  что  Оскар застрял в баре,  пошел к причалу,  у
которого стоял "Джулиус Пиккенпек".  А утром боцман узнал,  что радист
Оскар Груннерт на судно не вернулся.
     - Про человека, который подсел к ним, по словам Элерса, вы ничего
у Хилльмера не спрашивали?
     - Нет,  Юрий Алексеевич!  - сказал Нефедов.  - Мы решили оставить
этот  вопрос  до  твоего  прихода.  Может быть,  ты из Интерклуба чего
принес, так мы все и объединим. Они оба здесь, мы решили их пока у нас
подержать.
     - Но при таких уликах прокурор не даст вам санкции на задержание.
     - А мы их и не задерживали,  - ответил Корда.  - Просто попросили
подождать - и все.  Элерсу  журналов  натащили  немецких,  а  Хилльмер
играет в шахматы с Васей Единым. Ну рассказывай, что узнал.
     - Немного,  - сказал майор.  - Буфетчица в  основном  подтвердила
все,  что  говорили  вам друзья убитого.  Правда,  она не видела,  как
уходил Элерс, но сложившаяся тогда, по ее словам, обстановка совпадает
с  их  показаниями.  Груннерт  на  самом  деле  ушел из бара,  а затем
вернулся за бутылкой. Ее мы и нашли разбитой на аллее.
     - Мы незаметно осмотрели головы Элерса и Хилльмера... - Начальник
уголовного розыска поднялся из-за стола и стал ходить по  кабинету.  -
Осмотрели,  - продолжал он,  - и пришли к выводу,  что ни одна из этих
голов с бутылкой не соприкасалась.  У Груннерта, кроме раны на сердце,
повреждений тоже нет. Но бутылкой кого-то явно били по голове... Кого?
     - И у Груннерта был плащ.  Радист ушел  с  плащом  на  руке.  Так
оказала мне буфетчица.
     - Плащ? Куда он исчез?
     - Давайте начнем с боцмана,  Алексей Николаевич, - сказал Нефедов
Корде. - И переводчицу попросите сюда.
     - А кто у вас переводит?  - спросил майор Леденев, полез в карман
и достал список переводчиц, переданный ему Курбатовым.
     - Нина Самойлова. Молоденькая такая девчонка.
     - Постой,  постой,  - сказал Леденев,  - так она  вчера  была  на
вечере в Интерклубе. Может быть, сначала ее поспрашиваем?
     - Можно, - согласился Нефедов.
     - Вы  не  возражаете,  если  мы спросим вас кое о чем?  - спросил
Леденев, когда переводчица вошла в кабинет.
     - Пожалуйста, - ответила девушка.
     - Скажите, Нина, вы видели боцмана и того, Элерса, в Интерклубе?
     - Да,  позавчера они были там вместе со своим экипажем на вечере.
А вчера я видела того, что с бородой... Хилльмера, в баре.
     - Не заметили ли вы странностей в их поведении?
     - Нет, не заметила. Моряки как моряки.
     - А этого человека не помните?
     Нефедов показал фотографию Оскара Груннерта.
     - Да,  и  этот  был в баре.  Веселый такой немец.  А позавчера он
танцевал со мной на вечере дружбы.
     - Не  приходилось  вам замечать,  чтоб кто-нибудь резко говорил с
ним, ссорился, угрожал?
     - Нет, ничего такого я не приметила.
     - Ну  хорошо,  ладно...  Спасибо,  Нина,  -  сказал  Нефедов.   -
Попросите, Юрий Алексеевич, боцмана.
     Вскоре они выяснили,  что плащ у Оскара был. Когда Груннерт решил
вернуться  в  бар,  плащ  был  перекинут у радиста через руку.  Что же
касается подсевшего к ним человека,  о котором сказал Элерс,  то  это,
объяснил Хилльмер, был английский моряк.
     - Он подсел,  не спрашивая разрешения,  - рассказывал боцман, - и
молча  уставился на нас с Оскаром.  Мы тоже молчали.  Потом англичанин
спросил:  "Немцы?" Оскар заулыбался и ответил по-английски, что да, мы
- немцы, и не хочет ли он выпить с нами. Но англичанин ответил, что он
пьет только с джентльменами.  Он был изрядно пьян,  герр  следователь.
Оскар  вспылил  -  он был добрым человеком,  но довольно горячим,  - я
толкнул его под столом ногой,  успокойся,  мол,  ты не дома, и ответил
этому  типу,  что  в  таком случае пусть поищет себе компанию в другом
месте. Англичанин поднялся и, ни слова не говоря, ушел.
     - И вы больше не видели его? - спросил Юрий Алексеевич.
     - Не видел.
     - А не мог Груннерт вернуться в бар,  встретить этого англичанина
и, вспомнив обиду, завязать с ним драку? - задал вопрос подполковник.
     - Вообще   Груннерт  не  драчлив,  но  всякое  могло  быть,  герр
следователь...
     - Хорошо, посидите в соседней комнате, - сказал Нефедов.
     Когда привели  Элерса,  он  испуганно  оглядел  всех  и,   увидев
незнакомого человека,  заискивающе кивнул Леденеву,  изобразив на лице
подобие улыбки.  Невозмутимый рыжебородый здоровяк Хилльмер производил
по сравнению с Элерсом более выгодное впечатление.
     - Переведите ему,  Нина,  что этот господин,  -  Нефедов  показал
рукой  на майора Леденева,  - хочет знать,  зачем стюарду Элерсу такой
нож.
     - Он говорит, что всегда его носит, на всякий случай.
     - А известно ли стюарду Элерсу,  что радист Груннерт  убит  таким
ножом?
     Когда Нина перевела  Элерсу  вопрос  Леденева,  маленький  стюард
съежился на стуле, побледнел и закричал:
     - Найн-найн!
     Затем он быстро заговорил, поворачиваясь то к Нине, то к майору.
     Девушка едва успевала переводить.
     - Нет,  он  никого  не  убивал,  а нож всегда носит,  он дружил с
бедным Оскаром, ходил к нему домой, хорошо знает его жену и детей, как
можно так думать!..
     - Скажите,  что мы не думаем обвинять стюарда в  убийстве,  пусть
успокоится.  Сейчас его отвезут на судно,  но,  возможно, нам придется
еще раз пригласить Элерса сюда,  если возникнут  какие-то  вопросы,  -
сказал   подполковник   Нефедов.   -   Вызовите,  Алексей  Николаевич,
Бессонова,  пусть он отвезет их обоих в порт на нашей машине.  А  вам,
Нина, большое спасибо за помощь.
     - Надо подробно расспросить Хилльмера  о  внешности  неизвестного
англичанина, - сказал Юрий Алексеевич. - Я думаю, есть смысл составить
словесный портрет незнакомца.
     - Займусь этим,  - сказал капитан Корда.  - Не хотите мне помочь,
Нина?
     - Отчего же... Я готова.
     Когда немцев  увезли,  начальник  уголовного  розыска   предложил
Леденеву и Корде сигареты.
     - Дай огонька, - попросил Корда у Юрия Алексеевича.
     - А где же зажигалка, которую я тебе подарил?
     - Да знаешь,  мы тут незаметно взяли отпечатки пальцев  Элерса  и
Хилльмера,  - ответил Корда. - Ну, Элерс - тот воды попросил, а боцман
закуривал  от  огонька  моей  зажигалки.  Вот  она  и  исследуется   в
лаборатории.  Ну и дельце,  - продолжал капитан Корда.  - Скоро сутки,
как парня убили, а у нас пока ни одной стоящей зацепки нет.
     - Не  надо так мрачно,  Алексей,  - сказал Леденев.  - Кое-что мы
имеем...
     - Давай, Юрий Алексеевич, давай ты, - предложил Нефедов. - Подбей
бабки.  Чует мое сердце,  что все равно ваш комитет заберет это дело к
себе целиком.
     - Ну  что  ж,  могу  и  я,  -  согласился  Леденев.  -  Начну   с
традиционного:  кому  выгодно?  Каковы  мотивы убийства?  Грабеж?  Тут
только  исчезнувший  плащ  говорит  "за".  Правда,   грабителя   могли
спугнуть,  и он сбежал,  прихватив один плащ...  Но кто в таком случае
убрал труп?  Неясно.  Пьяная драка?  Не исключено.  Месть? Может быть,
хотя  Оскар  Груннерт,  как  нам  говорят,  не имел врагов.  Но это на
"Пиккенпеке".  А может быть,  его выследил кто-нибудь с другого судна?
Ведь сейчас в порту кроме "Джулиуса" еще четыре "иностранца".  Значит,
грабеж, драка, месть, устранение свидетеля...
     - И убийство без мотива, - подал голос капитан Корда.
     - Такое может быть тоже.  Или,  допустим,  начало  далеко  идущей
провокации,  убийство из каких-либо политических соображений, - сказал
начальник уголовного розыска.
     - Принимается,  - отозвался Леденев.  - Теперь посмотрим, кто мог
убить радиста.  Радист ушел из бара с Хилльмером,  но  затем  вернулся
обратно. Это подтверждает Савицкая. Буфетчица - последняя из известных
нам людей,  видевших Груннерта живым.  Радист вышел из бара с бутылкой
водки  во внутреннем кармане пиджака,  должен был нагнать боцмана,  но
боцман пришел на судно один,  а Груннерта нашли  наутро  мертвым.  Все
произошло несколько минут спустя после того, как он покинул бар.
     - Убийца мог выжидать,  когда радист  останется  один,  -  сказал
Нефедов.
     - Но если это был грабитель,  то он мог  стукнуть  оставшегося  в
одиночестве боцмана, - заметил Корда. - В целях провокации могли убить
того же Хилльмера...
     - Ну нет,  не скажи, - ответил Леденев. - Если это провокация, то
радист - козырь более крепкий.  Без боцмана можно выйти в море,  а без
радиста нет.  Нам еще хватит неприятностей с задержкой теплохода, даже
если мы и найдем убийцу.
     - А может, его боцман того... - Корда щелкнул пальцами.
     - Зачем? - спросил Леденев.
     - Действительно,  по  внешним  признакам  боцману  это вроде ни к
чему, - поддержал его подполковник.
     - Вообще-то, кандидатура Хилльмера на роль убийцы не исключается,
- сказал Юрий Алексеевич.  -  Значит,  он,  потом  Элерс,  тот  задира
англичанин...  У  Алексея Николаевича теперь есть его описание со слов
боцмана.  Завтра надо попробовать англичанина поискать.  Кто еще? Ну и
тот неизвестный Икс,  о мотивах которого мы ничего не знаем.  У Элерса
есть алиби...  Правда,  он признал,  что на какое-то время выходил  из
бара на улицу...
     - Будем держать обоих под подозрением,  -  сказал  Нефедов.  -  И
искать  новые зацепки.  Объявите,  Алексей Николаевич,  повсюду розыск
плаща радиста.  Кроме того, пусть люди вашей группы поищут свидетелей,
которые,  возможно,  находились  поблизости  в  тот вечер и что-нибудь
сумели увидеть.
     - У меня есть предложение,  - сказал Леденев. - Не пойти ли нам в
бар Интерклуба?  Посидим,  попьем пива,  а ближе ко  времени  убийства
попробуем воспроизвести события по тем данным, которые мы имеем.
     - Нас как раз трое,  - произнес Нефедов.  - Как вчера...  Что  ж,
дело ты предложил. А кто возьмет на себя роль жертвы?
     - Да хоть я! - засмеялся Корда. - Только учтите: буду защищаться.
Как бы вам туго не пришлось.
     - Ладно-ладно,  Аника-воин!  - подтолкнул его в спину Леденев.  -
Пойдем уж... У тети Дуни сегодня отличное пиво. Чешское.
     - Двинемся пешочком, - сказал Корда. - Погодка отличная.
     - Да, можно и пешком, - согласился Леденев. - Время позволяет.
     - Но  куда  же  девался  этот  чертов  плащ?  -   вслух   подумал
подполковник Нефедов.



     После нескольких  дней  шторма,  взбудоражившего  Северное  море,
установилась ясная и теплая погода.
     Едва стих  ветер  и  улеглось  волнение,  из  порта Гамбург вышел
английский военный транспорт  "Адмирал  Ричардсон",  направляющийся  в
Ньюкасл.  В  регистрационном  журнале  портовый чиновник в графе "Дата
выхода" записал: "19 мая 1945 года".
     Одиннадцать дней назад капитулировала фашистская Германия.  Война
в  Европе  длилась  почти  шесть  лет  и  унесла   десятки   миллионов
человеческих жизней.
     Теперь, казалось,  все позади.  Никто  не  хотел  умирать  в  эту
прекрасную весну сорок пятого года.  Стихли залпы орудий,  засветились
тысячами огней черные города, победные салюты расцветили майское небо,
и  потянулись  эшелоны и транспорты с усталыми солдатами,  которых так
долго ждали дома.  Вместе с ними возвращались и те,  кто месяцы и годы
провел за колючей проволокой концентрационных лагерей, испытал на себе
все ужасы "нового порядка".
     Пассажиры "Адмирала Ричардсона" как раз и относились в основном к
этим двум категориям людей. Здесь были солдаты и матросы американских,
английских   и   канадских   частей,   находящихся   в  Германии.  Они
возвращались на Британские острова.  Здесь были узники из  лагерей,  в
основном  бывшие  военнопленные.  Находились  на  транспорте и раненые
вместе с обслуживающим их медицинским персоналом.
     Война окончилась,  и  транспорт  "Адмирал  Ричардсон"  впервые за
шесть лет вышел  в  море  без  эскорта  конвойных  кораблей.  Пересечь
Северное  море  -  несложная  задача  для  опытного  капитана Фрэнсиса
Спенсера,  если при этом тебе не угрожают больше  самолеты  и  корабли
проклятых джерри.  Теперь все это,  слава господу,  позади,  и капитан
Спенсер после обычных хлопот,  связанных с отходом судна,  погрузкой и
размещением  пассажиров,  может  позволить  себе  лишнюю рюмку виски и
послеобеденный сон.
     На полуюте,  где  были  установлены  два банкета с еще не снятыми
зенитными орудиями,  расположились группа американских солдат  морской
пехоты  и  английские  коммандос.  Они слушали,  как высокий рыжеватый
сержант - коммандос Стенли Бостон рассказывал о своих  приключениях  в
Норвегии.  Во время одной из диверсионных операций он попал к немцам в
плен и чудом избежал  расстрела.  Бостон  сумел  уйти  из  концлагеря,
добрался до побережья,  оттуда вместе с норвежскими патриотами пересек
на рыбачьей шхуне море и высадился в Шотландии,  чтобы потом снова,  с
другой   группой   коммандос,   быть   заброшенным   на  Скандинавский
полуостров.
     Да, Стенли Бостону было что рассказать друзьям, и они слушали его
раскрыв рты.
     Полуденное солнце   старалось   вовсю,  и  начальник  медицинской
команды распорядился вынести лежачих раненых на  палубу.  К  солдатам,
собравшимся  на  корме  вокруг  английского  сержанта,  подошла сестра
милосердия и попросила четверых  парней  пойти  с  нею,  чтобы  помочь
перенести раненых товарищей.
     Вызвались пойти все, но девушка выбрала двух американцев, канадца
и англичанина.  Сержант Бостон не попал в их число.  Солдаты проводили
сестру   милосердия   восхищенными   взглядами,   покачали   головами,
повздыхали,  вспомнив  ожидающих  их  жен  и  подружек,  и вернулись к
рассказам бывалого коммандоса.
     - Я не могу сказать вам,  парни,  что это был за объект,  - начал
Стенли Бостон,  - поскольку и сам  не  знаю,  но  только  получили  мы
задание его взорвать. Выброска предполагалась с воздуха, на парашютах.
А был в нашей группе один малый, звали его...
     Но слушателям  не  суждено  было  узнать  до конца историю Стенли
Бостона. Он не успел договорить.
     У средней    части   корпуса   "Адмирала   Ричардсона"   поднялся
серо-зеленый столб.  Он стремительно рос,  нависая над мостиком, потом
закрыл  его,  из  разверзнувшейся  палубы  вырвалось  багровое  пламя.
"Адмирал Ричардсон" развалился, обе половины корабля поднялись рваными
краями, потом стали спускаться в пустоту, образованную взрывом.
     Воздушная волна разметала  людей  на  корме.  Стенли  Бостон  был
сброшен за борт,  и когда в воде пришел в себя, то понял, что изо всех
сил плывет в сторону от  погружающихся  в  пучину  останков  "Адмирала
Ричардсона", так и не добравшегося до Ньюкасла.
     Уцелевшие от взрыва и оставшиеся на поверхности люди хватались за
всевозможные обломки, плавающие на месте гибели парохода. Бостон сумел
добраться до сброшенного взрывом  спасательного  плота,  взобрался  на
него, помог вылезти из воды еще троим.
     Сержант родился под счастливой  звездой.  На  второй  день  после
катастрофы  плавающий  плот был обнаружен с английского гидросамолета.
Спокойное море позволило летающей лодке сесть  на  воду  и  забрать  с
собой  сержанта-коммандоса  и  еще  троих солдат,  единственных,  кому
удалось спастись после загадочной гибели военного транспорта  "Адмирал
Ричардсон".
     Расследование, проведенное      британским       адмиралтейством,
установило,   что   в  трюмах  транспорта  находились  боеприпасы,  по
оплошности командования  не  выгруженные  перед  приемкой  пассажиров.
Эксперты  пришли  к  выводу,  что  по причинам,  установить которые не
представляется возможным,  произошел взрыв опасного груза, "Ричардсон"
затонул  так быстро,  что никакого сообщения с борта судна о взрыве не
последовало.
     Заключение комиссии   было  признано  убедительным.  Родственники
погибших на "Адмирале  Ричардсоне"  получили  извещения  о  смерти  их
близких  при  исполнении  служебного  долга,  а  военный транспорт был
вычеркнут из списка кораблей британского флота.
     Никто не  хотел  умирать  в  мае сорок пятого года.  Само понятие
"смерть" казалось кощунственным в дни,  когда наконец восторжествовала
жизнь. Но люди продолжали умирать...
     ...Барахтающиеся в  холодной  воде  члены  команды  и   пассажиры
"Адмирала  Ричардсона"  не заметили стеклянного глаза подводной лодки,
наблюдавшего за агонией корабля.
     В центральном  посту управления к окулярам припал человек в форме
офицера  уже  не  существующего  германского  флота.  В  его   коротко
остриженный затылок смотрел другой офицер, в эсэсовском мундире.
     Эсэсовец потянул моряка за рукав.
     - Хватит, Эрни, разреши посмотреть и мне, - сказал он.
     - Посмотри,  посмотри, Густав, - сказал тот, кого назвали Эрни, -
посмотри, как эти победители глотают соленую воду... Всех бы их так!
     Он оторвался от перископа и рубанул кулаком в воздухе.
     Эсэсовец прильнул к окулярам.
     - Красиво, черт побери! - пробормотал он. - Ты достоин еще одного
Железного креста,  дорогой Форлендер! Такими, как ты, должна гордиться
наша партия!
     Эсэсовец не преувеличивал.  Нацистская партия с полным основанием
могла гордиться фрегатен-капитаном германского военно-морского  флота,
командиром   подводной   лодки  Эрнстом  Форлендером.  Его  субмарина,
прозванная "Зигфридом-убийцей",  оправдывала свое имя. Эрнст Форлендер
специализировался  на  уничтожении беззащитных торговых судов,  идущих
под  флагами  нейтральных  государств,  или  тех  кораблей  союзников,
которые не имели надлежащего в данной обстановке конвоя и представляли
для субмарины легкую добычу.
     "Зигфрид-убийца" всплывал    на    поверхность    перед    курсом
какого-нибудь "нейтрала" и приказывал судну застопорить машину.
     Специальная команда,   вооруженная   автоматами,  поднималась  на
задержанное судно,  выводила из строя радиостанцию  и  начинала  самый
настоящий  грабеж,  отбирая  ценности  у  бегущих  из  воюющей  Европы
пассажиров и не забывая при этом очистить судовую кассу.
     Весь экипаж лодки,  за исключением командира,  который никогда не
оставлял  своего  корабля,  носил  бороды  для  маскировки.  Во  время
подобных  операций,  находясь  на  чужом  судне,  люди  Форлендера  не
произносили ни одного слова на немецком языке.
     Ограбив пароход,   пираты   в  форме  союзников  возвращались  на
субмарину,  которая  артиллерийским  огнем  уничтожала  ни  в  чем  не
повинное судно и расстреливала из пулеметов тех,  кто пытался спастись
на воде.
     Торговые суда,  вооруженные артиллерией,  Форлендер торпедировал,
не поднимаясь на поверхность и подкрадываясь к ним незаметно.
     "Зигфрид-убийца" выполнял и другие, более деликатные поручения во
имя рейха,  в  частности  высаживал  немецких  шпионов  в  Ирландии  и
доставлял в различные пункты секретные грузы.
     Разведки воюющих  с  Гитлером  государств   знали   о   действиях
пиратской субмарины,  но,  кроме факта ее существования, ничего больше
не было известно.
     Сообщение о     капитуляции     фашистской    Германии    застало
"Зигфрида-убийцу" в Северном море.  Форлендер только что взял на  борт
крупного эсэсовского офицера из службы безопасности,  который оказался
его  другом  детства   Густавом   Шеллингом,   штандартенфюрером   СС.
"Зигфрид-убийца"   со  всем  экипажем  поступал  в  его  распоряжение.
Штандартенфюрер,  прибывший на корабль с таинственным походным сейфом,
приказал  выйти  в  море  и  ждать.  Но  тут  пришло извещение о крахе
"Тысячелетней империи".
     Тогда было  решено  идти  в  Южную Америку,  затопить у тамошнего
берега субмарину и затеряться где-нибудь в Аргентине.  У нацистов были
заготовлены  там  отличные  убежища  на  случай  провала  их  кровавой
авантюры.  Бункер для дизелей можно было получить по дороге  в  тайных
подводных   складах   горючего,  расположение  которых  было  известно
Форлендеру.
     Экипаж, которому  командир  объявил  свое  решение,  в реакции на
сообщенную новость  был  неоднороден.  Конечно,  молодчики  из  группы
захвата, отъявленные бандиты, знали, что в Германии их ничего хорошего
не ждет,  и были готовы идти хоть  к  черту  на  рога.  Остальным,  не
покидавшим   стального  чрева  "Зигфрида-убийцы",  надоела  жизнь  без
просвета,  они знали,  что наступил мир,  и не  хотели  забираться  за
тридевять морей от родины.  Но субмарина продолжала оставаться военным
кораблем,  и его экипаж был осведомлен  о  том,  как  расправляется  с
ослушниками устав военно-морского флота.
     "Зигфрид-убийца" пошел на север,  надеясь выйти в Атлантику между
Британскими  островами  и  Исландией,  -  через Ла-Манш проходить было
опасно,  -  и  тут  путь  субмарины  скрестился  с  курсом   "Адмирала
Ричардсона".



     Юрий Алексеевич проснулся, но глаз не открывал. Он сразу вернулся
к действительности и подумал,  что сон,  который он видел, останется с
ним, Леденевым, до конца его дней.
     Из кухни послышался звук воды,  бьющей из крана в кофейник, - это
жена готовила завтрак. Леденев рывком поднялся с постели, спустил ноги
на коврик,  потрогал пальцами шершавую поверхность его и  двинулся  по
комнате, разводя руки в стороны.
     Жена Леденева, Вера Васильевна, заглянула в комнату.
     - Вчерашний хмель выгоняешь? - улыбаясь спросила она.
     - Какой там хмель, по рюмке выпили в баре, да и то один голландец
пристал!  Хочу,  мол,  с  русскими  моряками  выпить...  Не  будешь же
объяснять ему, что мы сидим не от нечего делать...
     - А  чего  это  тебя  в  Интерклуб потянуло?  - скорее из женской
привычки к расспросам,  чем из желания услышать ответ,  спросила  Вера
Васильевна. Она знала, что Леденев никогда не делился с ней служебными
новостями.
     - Надо было,  Веруша, надо, - ответил Юрий Алексеевич. - А ты все
же учуяла вчера...
     - А  как же!  - откликнулась уже из кухни жена.  - Иди мойся,  да
будем завтракать.  Хочу сегодня  в  школу  заглянуть.  Мои  питомцы  к
празднику  сюрприз готовят,  ко Дню Флота,  вот и сообщили по цепочке,
что хотят со мной посоветоваться.
     - Школа-то,  поди,  на ремонте,  где вы соберетесь?  Шли бы к нам
домой, - сказал Леденев.
     - А у нас только встреча там.  Потом,  наверно,  к нам придем,  а
может быть,  погуляем,  дни-то какие,  для  нашего  города  -  великая
редкость!
     Вера Васильевна преподавала литературу в  школе.  Своих  детей  у
Леденевых  не  было,  и она часто задерживалась в школе,  иногда майор
заставал дома с десяток мальчишек и девчонок, они читали стихи, делали
стенгазету или репетировали пьесу.
     "Тебе легче,  - подумал Юрий Алексеевич о жене,  продолжая делать
гимнастику, - тебе тайну сегодня раскроют, а мне мою никто на блюдечке
с синей каемочкой не  преподнесет.  А  утром  -  доклад  у  полковника
Бирюкова".
     С Василием Пименовичем Бирюковым  Леденева  связала  война.  Юрий
Алексеевич  был  старшиной  в отряде специального назначения,  которым
командовал капитан-лейтенант Бирюков. Отряд совершал лихие рейды в тыл
к   немцам,   проводил   диверсионные   и  разведывательные  операции,
высаживаясь с моря на северном побережье.
     Перед окончанием войны Бирюков был неожиданно отозван в Центр,  и
следы его для Леденева потерялись. А Юрий Алексеевич демобилизовался и
остался  в  Поморске.  По путевке райкома партии он пришел на работу в
милицию,  окончил Всесоюзный юридический заочный институт, отличился в
городском   уголовном  розыске  как  мастер  по  раскрытию  запутанных
преступлений. Его уже собирались было забрать в Москву, но тут приехал
в  Поморск  бывший  командир  отряда,  теперь уже полковник,  Бирюков,
назначенный возглавлять областное управление  КГБ.  Он-то  и  уговорил
Леденева перейти на работу к нему.
     Смерть радиста Оскара Груннерта была первым серьезным  делом,  за
которое он взялся. Впрочем, могло оказаться, что убийство радиста было
заурядным уголовным преступлением, не больше.
     - Да,   это  возможно,  -  подтвердил  полковник,  когда  Леденев
закончил доклад.  - Но не исключено,  что тут совсем другое... Сегодня
уже  звонили  из  Москвы.  Там  держат  расследование  этого  дела  на
контроле. Москва спрашивает, не нужна ли нам их помощь.
     - А  чем  они  могут  нам  помочь?  -  недовольным тоном произнес
Леденев. - Что мы тут, слепые, что ли?
     - Ты  не кипятись,  от помощи не надо отказываться.  Но я сказал,
что пока  мы  справляемся  сами.  Давай-ка  посмотрим,  что  парни  из
городского  уголовного  розыска  не  успели еще сделать.  Сосредоточим
внимание на двух неясных деталях: бутылке и плаще.
     - С бутылкой - запутанное дело, - сказал Леденев. - Следы пальцев
буфетчицы и радиста на корпусе бутылки  мы  нашли.  На  горлышке  след
неясный,   смазанный.   Дактилоскописты   утверждают,  что  этот  след
принадлежит кому угодно, но только не радисту. На горлышке отпечатался
большой палец правой руки,  а у Груннерта через папилляры этого пальца
проходит шрам, который оставляет характерный след. Значит, за горлышко
схватил  бутылку  и  опустил  на неизвестную голову кто-то другой,  не
радист.  Значит,  предполагается некий  третий  -  скажем,  Игрек.  Мы
незаметно   взяли   отпечатки   пальцев   у  Элерса  и  Хилльмера,  их
дактилограммы пока ничего дать не могут.
     - Кстати, что дал обыск в каюте радиста?
     - Ничего  существенного.  Следовало  осмотреть  каюты  стюарда  и
боцмана, но без разрешения капитана судна этого сделать нельзя, а идти
объясняться к нему - значит объявить, что подозреваются эти двое.
     - Вы  правы,  конечно,  -  сказал  полковник.  -  И  все же нужно
посоветовать  Нефедову  убедить  капитана  Шторра,  что  такой  осмотр
необходим. Но эти двое, Элерс и Хилльмер, ничего не должны знать.
     - Сделаем,  товарищ  полковник.  Вчера  мы  выявили   всех,   кто
обращался  в  поликлиники  и  медпункты города с повреждениями головы.
Оказалось, четверо мужчин и одна женщина. Но тут мы потянули пустышку.
Травмы получены при обстоятельствах,  исключающих причастность к этому
делу, есть свидетели.
     - А тот таинственный англичанин? Что думаете делать с ним?
     - В эту версию я мало верю,  Василий Пименович.  Судите сами.  По
словам Хилльмера, англичанин после предложения боцмана поискать другой
столик встал и ушел.  Напоминаю,  что это сказал не Оскар Груннерт,  а
Хилльмер.  Радист  как раз,  наоборот,  предложил англичанину выпить с
ними,  так что у того не должно  было  возникнуть  недобрых  чувств  к
Груннерту. И вот радист возвращается. Трудно предположить, что, увидев
его снова в баре,  пьяный англичанин,  ни  слова  не  говоря,  выходит
следом или пораньше и убивает Груннерта.  А если б они стали ссориться
в баре или в коридоре, это не осталось бы незамеченным в Интерклубе.
     - Верно,  -  сказал  Бирюков.  -  Но  вы все-таки отработайте эту
версию.  Возможно,  они столкнулись у входа,  когда их никто не видел.
Кстати, как вам работается со старыми знакомыми?
     - Прекрасно, Василий Пименович.
     - Тогда все ладно,  Юрий Алексеевич, - сказал полковник. - Теперь
перейдем к плащу. Что вы скажете по поводу его исчезновения?
     Полковник Бирюков откинулся в кресле и приготовился слушать.  Но,
едва Леденев попытался начать изложение своих  соображений,  на  столе
начальника управления низко зарокотал один из телефонов.
     - Да,  это я,  - сказал полковник,  сняв трубку.  - Здравствуйте,
здравствуйте. Он здесь, у меня. Интересно, интересно... Хорошо, сейчас
Леденев приедет.
     Бирюков положил трубку и глянул на насторожившегося майора.
     - Можете,  Юрий Алексеевич,  отменить доклад по версии "Плащ",  -
сказал   он.  -  Звонил  начальник  горотдела  милиции.  Плащ  радиста
нашелся... На нем метка с инициалами Груннерта!



     - Зовут меня Наталья Степановна,  а по фамилии Надеина. Работаю в
торговом порту крановщицей.  Нет,  сегодня у меня выходной,  на работу
мне не надо.  А с плащом этим вот как получилось. Вчера вечером пришла
я домой со смены,  гляжу, а Виктора, это сын мой, нету... Ну, думаю, в
кино,  верно, пошел или с ребятами гуляет. Вскоре приходит Виктор, чаю
попил,  потом надевает пиджак и собирается идти.  Я была в комнате,  а
тут что меня толкнуло - выглянула в коридор.  И  увидела,  что  он  со
свертком  на  улицу  собрался.  "Что  это у тебя,  Витя?" - спрашиваю.
Смотрю,  а он смутился.  Молчит.  Я  сверток  у  него  из  рук  взяла,
развернула,  а там вот этот плащ! Ну я, конечно, Виктора в оборот: где
взял,  откуда и прочее.  А он мне в ответ одно лишь твердит: "Нашел на
улице".  А зачем,  спрашиваю,  из дому сейчас несешь?  Хотел, говорит,
ребятам отдать,  чтоб не держать дома.  Тут у меня разные мысли пошли,
не  поверила я сыну.  Сегодня,  говорю,  поздно,  а завтра неси плащ в
милицию.  На улицу не пустила,  а утром решила сама вам отнести и  все
рассказать... Отнесла в наше отделение, а оттуда меня сюда привезли.
     - Где ваш сын сейчас? - спросил капитан Корда.
     - Он на работе, на судоверфи.
     Подполковник Нефедов  посмотрел  на  Бессонова,   тот   понимающе
наклонил голову и вышел из кабинета.
     - Сколько ему лет? - спросил майор Леденев.
     - Да  восемнадцать исполнилось недавно.  После восьмилетки отдала
его в профтехучилище,  теперь токарем работает.  В цехе  говорят,  что
старается и в поведении замечаний не имел...
     - А раньше вы не обнаруживали в квартире вещей,  не принадлежащих
вашей семье?
     - Нет, такого не случалось... Не дай бог!
     Алексей Николаевич  Корда продолжал задавать вопросы Надеиной,  а
Леденев и Нефедов перешли в другую комнату.
     - Что думаешь по этому поводу, майор?
     - Посмотрим на парня, поспрашиваем.
     - Сейчас Бессонов привезет его.
     Дверь открылась, и вошел Корда.
     - Закончил с Надеиной? - спросил Нефедов.
     - Попросил  посидеть,  подождать,  пока  привезут  сына.  Надеина
показала  сейчас,  что  в  день  убийства радиста они с сыном ездили к
родственникам и даже остались там ночевать.
     - Куда ездили?
     - В Мурмино.
     - Ты послал кого-нибудь проверить?
     - Уже выехал Вася Един, - ответил Корда. - На вашей машине.
     - Никаких новых ЦУ от своего шефа не получил,  Юрий Алексеевич? -
спросил начальник уголовного розыска у Леденева.
     - Советует вам обыскать каюты боцмана и стюарда.
     - А он прав,  стоит там покопаться. Аккуратно, конечно... Ох и не
люблю я, когда замешаны иностранцы! - Нефедов вздохнул.
     - А что делать?  - сказал Леденев. - Разве что просить перевода в
глубинный город, где их не бывает!
     ...Привезенный в  управление   внутренних   дел   Виктор   Надеин
рассказал, что плащ нашел на улице.
     - Он лежал в придорожной канаве,  - сказал Надеин.  -  Сначала  я
думал,  что  это  тряпка,  но потом поднял и увидел совсем новый плащ.
Импортный...  Я взял плащ, по дороге купил в киоске газету и завернул.
Когда  пришел  домой,  то  сначала  спрятал плащ,  а потом договорился
продать Сашке Фрею.
     - Кому-кому? - переспросил Леденев.
     - Ну Короткову Сашке.  Это у нас так зовут его - Фрей.  Он всегда
покупает иностранные штучки.
     - Значит,  решил продать? Но ведь это не твоя вещь, Виктор... Про
такую контору - бюро находок - ты слыхал? - спросил Нефедов.
     - Слыхал... - Виктор покраснел и опустил голову.
     После того  как установили факт несостоявшейся сделки с любителем
заграничного тряпья Коротковым и выяснили,  что Надеины  действительно
были  во  время  убийства  радиста  в Мурмино,  Нефедов крепко отчитал
Виктора в присутствии Натальи Степановны,  и расстроенная мать  повела
сына домой.
     Теперь загадка была в том,  как плащ оказался на полдороге  между
местом убийства и проходной порта.
     - Если плащ  нес  убийца,  а  потом  бросил,  -  размышлял  майор
Леденев, - значит, он шел в порт.
     - Опять все дороги ведут туда,  - сказал Нефедов. - Надо искать в
порту.



     После нападения  на  "Адмирала  Ричардсона" Эрнст Форлендер повел
субмарину к берегам Норвегии,  чтобы лодку,  хорошо видимую с воздуха,
не смогли бы обнаружить самолеты.  Он не знал, что на погибшем корабле
не заметили следа движущейся торпеды и в  эфир  никакого  сообщения  о
появлении  "Зигфрида-убийцы" не поступило,  поэтому считал необходимым
переждать несколько суток на случай,  если в  район  гибели  "Адмирала
Ричардсона"   ринутся  корабли  противолодочной  обороны  и  самолеты,
вооруженные глубинными бомбами.
     Но долго  "сидеть"  субмарина  не могла - топливо было на исходе,
кончились продукты питания;  нечего было и думать о переходе  в  Южную
Америку, да еще кружным путем, без пополнения припасов.
     "Зигфрид-убийца" затаился у норвежского побережья  и  ждал  новую
жертву.
     - Нам нужен теплоход с  хорошим  запасом  бункерного  топлива,  -
сказал   фрегатен-капитан   Эрнст  Форлендер  Шеллингу.  -  Взять  его
необходимо так, чтоб не навлечь на себя свору охотников.
     - И ты уже придумал? - спросил штандартенфюрер.
     - Пусть бог пошлет нам теплоходик с горючим для наших дизелей,  а
как  с  ним  справиться  -  это  уж  моя  забота,  -  ответил командир
субмарины.
     Оставалась еще одна торпеда,  но применение ее в данной ситуации,
разумеется, исключалось. Судно необходимо было Форлендеру целехоньким.
Это  был  оживленный  район  моря,  и вероятность встречи с каким-либо
судном достаточно велика...
     Можно было  всплыть и,  заставив судно остановиться,  высадить на
него группу захвата,  арестовать команду,  закачать в лодку топливо, а
затем спокойно отправить теплоход на дно.
     Но Форлендер не был уверен в том,  что все  корабли  бассейна  не
получили предупреждение о пиратствующей лодке и что встречное судно не
угостит его огнем.
     Нет, этот  план  не  годится.  Коварный  ум Форлендера приготовил
нечто  другое,  позволяющее  свести  риск  для  "Зигфрида-убийцы"   до
минимума.
     ...Вахтенный штурман  небольшого  танкера  "Шетланд  айлс"  Питер
Лейтон заметил правее курса две точки на поверхности и доложил об этом
капитану. Когда Эдмунд Грей, капитан танкера, появился на мостике, над
морем,  в  том месте,  где виднелись неясные предметы,  взмыла красная
ракета - сигнал бедствия.
     - Десять градусов право! - скомандовал Эдмунд Грей.
     Вскоре с  танкера  увидели  две  резиновые  лодки.  Люди  в   них
размахивали  руками  и  кричали,  призывая  на помощь.  "Шетланд айлс"
застопорил машину,  люди на лодках  что  есть  силы  гребли  короткими
веслами, подгребая к борту, откуда уже сбросили штормтрапы и ободряюще
кричали моряки танкера. Еще несколько минут - и спасенные, опираясь на
дружески протянутые им руки, один за другим поднялись на борт корабля.
     И опять, как в случае с "Адмиралом Ричардсоном", никто в суматохе
не заметил перископа подводной лодки.  Впрочем, это можно было понять:
все внимание команды было поглощено спасательными работами.
     И Эрнст   Форлендер,   злорадно  ухмыляясь,  наблюдал,  оставаясь
невидимым,  как осуществляется его план. На двух резиновых лодках была
выброшена специальная группа. Ею командовал лейтенант Курт Завадски.
     Изображая потерпевших    кораблекрушение     моряков,     пираты,
вооруженные автоматами,  пистолетами и ручными гранатами,  должны были
проникнуть на борт танкера  и,  улучив  подходящий  момент,  захватить
судно.  Когда  с  экипажем будет покончено,  Курт Завадски,  а если он
погибнет,  то  его  помощник,  даст  сигнальную  ракету.  Тогда  лодка
всплывает  на  поверхность  и  спокойно пришвартуется к борту "Шетланд
айлс", чтобы принять топливо.
     Пока все    шло   так,   как   было   задумано.   Головорезов   с
"Зигфрида-убийцы" приняли на борт танкера, который продолжал следовать
своим курсом, не подозревая о страшной опасности, нависшей над ним.
     Прошло условное время, но сигнал не появлялся.
     Эрнст Форлендер нервничал:
     - Что они тянут?
     - Может быть,  лейтенант никак не подберет подходящий момент.  Не
волнуйся, Эрни, - успокоил Форлендера Густав Шеллинг.
     - Девять  таких  молодцов  с  автоматами  -  они уже сами по себе
подходящий момент,  - сказал командир.  - Но  нам  ничего  другого  не
остается, как ждать.
     - Вот именно, - подтвердил штандартенфюрер.
     Когда пошел второй час ожидания,  сменивший командира у перископа
старший рулевой Клаус Шмеккер вдруг, закричал:
     - Господин фрегатен-капитан! Он меняет курс!
     Эрнст Форлендер прижался  к  окулярам  перископа  и  увидел,  как
"Шетланд айлс" разворачивается и ложится на обратный курс.
     - Что случилось? - спросил Шеллинг.
     - Он возвращается, что-то произошло, - ответил командир.
     - Наверно, Курт сделал свое дело.
     - Но где же сигнал?
     В круглом проеме двери,  ведущей из отсеков лодки  в  центральный
пост, показался радист.
     - Господин   фрегатен-капитан,-   сказал   он,-   я    перехватил
радиограмму с этого корабля. Он стучит шифром который нам известен.
     Форлендер схватил листок с текстом радиограммы.
     - Проклятие!  -  воскликнул  он.  - Танкер возвращается на базу и
радирует о том, что он обнаружил неизвестную субмарину. Просит выслать
конвой!
     - А что же Курт? - спросил Шеллинг.
     - Курт, Курт... Откуда я знаю! Шмеккер, боевая тревога!
     - Что ты собираешься делать,  Эрни? - вскричал штандартенфюрер. -
Не забывай, что я тут с секретной миссией...
     - Твоя  миссия,  дорогой  Густав,  окончена.  Здесь  командир  я!
Приготовить торпедный аппарат.
     Подводная лодка выходила на боевой курс.  Фрегатен-капитан  знал,
что у него последняя торпеда и промахнуться он не имеет права.
     В перископе появился силуэт танкера.
     Рассчитав торпедный треугольник,  фрегатен-капитан отдал команду.
Субмарина вздрогнула,  освободившись  от  груза.  Возник  и  потянулся
хвостом за торпедой ее след.
     На танкере заметили торпеду,  но  слишком  поздно.  Оглушительный
взрыв потряс корпус "Шетланд айлс", и он превратился в пылающий факел.
Три тысячи тонн  авиационного  бензина  многократно  повторили  взрыв,
воспламенивший море.
     Эрнст Форлендер убрал перископ,  всплыл в позиционное положение и
взял  курс  на  север,  стремясь как можно скорее уйти от места нового
преступления.  Внизу стучали дизели,  сжигая последние запасы топлива.
Но  они заряжали аккумуляторы,  которые были так нужны,  если придется
уходить от погони под воду.
     Угрюмый Форлендер стоял на мостике и смотрел,  как растут на море
белые барашки и все темнее и темнее становится небо.



     Юрий Алексеевич Леденев еще с минувшей войны хорошо знал немецкий
язык,  постоянно  практиковался в нем,  и поэтому Нефедов решил идти с
ним на теплоход "Джулиус Пиккенпек" без переводчика.
     Капитана Фридриха Шторра они не застали на борту,  но его старший
помощник Отто Зальцер,  моложавый  моряк,  непомерно  высокого  роста,
предупредительный  и  вежливый,  предложил  подождать капитана в своей
каюте.
     - Герр  капитан  должен  прибыть  с  минуты  на минуту,  - сказал
Зальцер.
     Погрузка на  "Пиккенпеке" уже подходила к концу.  Трюмы теплохода
наполнялись последними тоннами руды,  и, если б не загадочное убийство
радиста Груннерта, корабль уже сегодня в ночь покинул бы Поморск.
     А теперь его отведут на рейд,  где  "Пиккенпек"  бросит  якорь  и
будет ждать преемника Груннерта.
     Разговор с Фридрихом Шторром не занял у Нефедова  много  времени.
Капитан  любезно  принял  посетителей.  Узнав,  что  следователь хочет
осмотреть каюты боцмана Хилльмера  и  стюарда  Элерса,  он,  несколько
поколебавшись, пригласил к себе старшего помощника.
     - Вот что,  Зальцер,  - сказал капитан,  - эти господа из русской
криминальной  полиции  должны  видеть  каюты Хилльмера и Элерса.  Один
только бог ведает,  что они  намереваются  там  найти,  но,  если  это
поможет  отыскать убийцу Груннерта,  я готов позволить сделать обыск в
собственной каюте. Отошлите боцмана и стюарда по каким-нибудь делам на
берег, а потом откройте каюты для господ своими ключами.
     - Господин  следователь  хотел  бы,  чтоб  герр  Зальцер   оказал
любезность и согласился присутствовать при осмотре, - сказал Леденев.
     - Окажите эту любезность,  Зальцер, окажите. А пока он отправляет
на  берег этих людей,  я хочу предложить вам,  господа,  рюмку доброго
коньяка...
     Спустя час  с  небольшим  Нефедов и майор Леденев в сопровождении
старшего помощника вновь вошли в каюту Фридриха Шторра.  В руках  Юрий
Алексеевич держал средних размеров пакет.
     - Это мы нашли в каюте Элерса, - сказал Нефедов, - его ботинки. Я
прошу  вас,  герр Шторр,  держать наш визит в тайне от экипажа.  Я обо
всем поставлю вас в известность,  герр  капитан,  а  сейчас,  извините
меня,  я  вынужден  просить вас дать нам возможность допросить Иоганна
Элерса.
     - Вы  хотите  его  арестовать?  -  вскричал  Фридрих Шторр.  - Вы
считаете, что Иоганн - убийца?
     - Ну  что  вы,  герр  капитан,  зачем  так  сразу,  - укоризненно
произнес  Леденев.  -  Мы  хотим  выяснить  кое-какие  обстоятельства,
связанные со смертью радиста.
     - Простите,  герр следователь,  но мне это  порядком  надоело!  -
сердито  заговорил капитан.  - Я прихожу в ваш порт за рудой на мирном
судне,  у меня убивают радиста,  целый день вчера вы держали у себя  в
полицей-президиуме  двух членов моего экипажа,  теперь снова забираете
моего стюарда... И это вместо того, чтоб искать убийцу бедного Оскара!
Вы  попустительствуете вашим гангстерам и мешаете свободному торговому
судоходству!  Ведь я вынужден стоять в вашем проклятом Поморске до тех
пор, пока компания не пришлет нового радиста! Вы...
     - Извините, герр капитан! - мягко, но настойчиво остановил Шторра
Леденев.  - Мы понимаем и с уважением относимся к вашим чувствам.  Но,
как вы знаете,  закон есть закон.  Интересы следствия требуют  от  нас
пригласить вашего стюарда в уголовный розыск, поэтому я прошу...
     - Ах,  оставьте меня!  - сказал  Шторр  и  устало  махнул  рукой,
опускаясь в кресло.  - Забирайте Элерса ко всем чертям! Только скажите
ему,  Зальцер, пусть он оставит кого-нибудь за себя ненадежнее. Второй
день   мои  офицеры  едят  кое-как,  и  кают-компания  превратилась  в
харчевню.



     Переводчица Нина  Самойлова   шла   по   Верхне-Портовой   улице,
направляясь   к  зданию  городского  отдела  милиции,  куда  ее  снова
пригласили для участия в допросе свидетелей.
     "Сказать надо,  - подумала она.  - А может быть,  не стоит? Будут
смеяться,  мол,  тоже еще Шерлок Холмс в  юбке...  Собственно,  ничего
тогда  особенного  не произошло.  Они ведь спрашивали,  не видела ли я
чего-нибудь странного в поведении этих людей.  А я ничего и не видела.
Правда,  тот случай просто забыла, да, впрочем, ничего в нем странного
и не было".
     Она не успела окончательно решить,  как следует поступить. Позади
послышался скрип тормозов.  Нина обернулась и  увидела  остановившуюся
"Волгу". Дверца машины приоткрылась, и капитан Корда пригласил девушку
в кабину.
     - К  нам,  наверно?  -  спросил  Алексей  Николаевич,  когда Нина
Самойлова села с ним рядом, позади водителя.
     - Да вот позвонили, - ответила она. - Попросили прийти.
     - Вы, Нина, молодец, - сказал Корда.
     Нина не  ответила.  Она  снова подумала о том,  что надо обо всем
рассказать,  неважно,  если ее сведения и не нужны этим людям, и лучше
пусть  ее  выслушает  этот  человек  с  усталыми  глазами,  к нему она
чувствует особое доверие, он не станет смеяться над ее подозрениями.
     - Алексей Николаевич, - начала переводчица. - Хочу вам сказать...
Я кое-что вспомнила про тот вечер в Интерклубе...
     Когда Корда  и  переводчица  вошли в кабинет Нефедова,  там сидел
Леденев.
     - Вот и хорошо,  - сказал Нефедов Нине. - Сейчас допросим Элерса.
Очень важный с ним будет разговор.
     - Но  ведь  Юрий  Алексеевич  хорошо знает немецкий,  - возразила
Нина, - я слышала, как он говорит.
     - Да, но я-то знаю его неофициально, - заметил Леденев. - Мало ли
что,  могу ошибиться,  не так перевести,  а это используют  потом  как
зацепку. А ваше участие в деле мы фиксируем особым протоколом.
     - Давайте сюда Элерса,  Алексей Николаевич, - попросил Нефедов. -
Ну что у тебя с англичанином?
     - Липа, - сказал Корда. - Нет там такого.
     - Гм, - хмыкнул Нефедов. - Может, на другом судне.
     - Сейчас в порту только одно английское  судно,  -  сообщил  Юрий
Алексеевич.  -  Хотя англичанин может быть в составе экипажа кораблей,
приходящих под другим флагом...  Ладно,  потом займемся  этим.  Сейчас
главное - Элерс.
     Когда привели Элерса, Нефедов вежливо предложил ему сесть и задал
первый вопрос:
     - Скажите, Элерс, вы никогда не ссорились с Груннертом?
     - Нет, мы всегда ладили с Оскаром.
     - А с другими: членами команды "Пиккенпека"?
     - Всякое бывает, но, кажется, врагов у меня нет.
     - А если бы  кто-либо  смертельно  оскорбил  вас,  вы  смогли  бы
пустить  в  ход  нож,  который  мы  нашли в кармане вашего пиджака и с
которым вы никогда не расстаетесь?
     - Не думаю, герр следователь...
     - А если б пришлось защищаться от нападения?
     - Не знаю... Может быть...
     Элерс испуганно смотрел на подполковника,  пытаясь понять, к чему
тот клонит.
     Наступила пауза.  Вопросов  Элереу  больше  не  задавали.  Прошла
минута,  вторая,  третья.  Стюард нервно заерзал на стуле. Вдруг майор
Леденев поднялся и вплотную подошел к Элереу.
     - Ну  вот  что!  - быстро проговорил он.  - Хватит валять дурака,
Элерс. Посмотрите сюда!
     Юрий Алексеевич  резко  сдернул  лежащую  на столе газету.  Элерс
отшатнулся. Это были его ботинки.
     - Это ваша обувь?
     - Да.
     - Так вот,  на правом ботинке обнаружена человеческая кровь.  Как
она могла попасть туда? Отвечайте!
     Побледневшее лицо  Элерса  медленно наливалось краской.  Он обвел
всех глазами и вдруг улыбнулся дрожащими губами.
     - Чему вы улыбаетесь, Элерс? - спросил Леденев.
     - Этих ботинок я не видел уже три дня.  Их  принесли  мне  только
сегодня утром, - ответил стюард и облегченно вздохнул.
     - Кто их брал у вас?  - спросил  Нефедов,  когда  Нина  Самойлова
перевела ответ Элерса.
     - Боцман Вернер Хилльмер.
     Да, у этого коротышки Элерса были непропорционально большие ноги,
и его ботинки приходились боцману Хилльмеру впору.
     Понадобилось совсем   немного   времени,  чтоб  выяснить,  почему
Хилльмер выпросил эти ботинки у стюарда.  Как объяснил Элерсу  боцман,
он  сильно  поцарапал  верх своей обуви о металлический трап и одолжил
запасные ботинки у приятеля, чтоб пойти в них в город.
     Выяснив у  стюарда все необходимое,  работники уголовного розыска
попросили его задержаться на случай,  если понадобится очная ставка  с
Хилльмером.
     Когда за Элерсом закрылась дверь, Корда сказал:
     - А  теперь пусть Нина повторит то,  что рассказала мне о встрече
боцмана Хилльмера с таинственным незнакомцем в Интерклубе.
     - Да,  - озадаченно произнес Нефедов, когда переводчица закончила
свой рассказ. - Вы сумели бы опознать того человека?
     - Думаю, что смогла бы, - ответила Самойлова.
     - Хорошо.  Спасибо, Нина! Вы пока свободны... - сказал Нефедов, и
переводчица оставила кабинет.
     - Все это далеко не в пользу боцмана,  - сказал Леденев.  - Зачем
он скрыл это обстоятельство на допросе?
     - И англичанина выдумал,  - сказал Корда.  - Нет такого, чует мое
сердце...
     - Что ж, надо опять ехать в порт... Может, ты, Юрий Алексеевич? -
спросил Нефедов.
     - Так просто,  без соответствующих санкций,  капитан "Пиккенпека"
не захочет со мной говорить.
     - Хорошо,  - решил Нефедов.  - Соберем все,  что имеем,  захватим
Элерса как свидетеля,  Нину тоже и махнем к прокурору. Сам поеду. Буду
просить санкцию на задержание Хилльмера.  Улик вроде хватает.  Ложь на
допросе,   потом   кровь   на   ботинках  -  пусть  сам  на  все  даст
вразумительный ответ.



     ...После неудачной  попытки  захватить  танкер  Эрнст   Форлендер
понял,  что  для  субмарины  все  кончено.  У  нее не было возможности
совершить трансатлантический переход из-за отсутствия топлива.
     Посоветовавшись с    Шеллингом,   Форлендер   задумал   захватить
какое-нибудь рыболовное судно, уничтожить лодку, а самим пробираться к
испанскому берегу, где можно было найти приют.
     - Во всяком случае,  -  говорил  Густав  Шеллинг,  похлопывая  по
стальному  походному сейфу,  с которым он прибыл на борт субмарины,  -
оказаться в Испании с содержимым этого  ящика  будет  совсем  неплохо.
Конечно,  там  не так спокойно,  как в Аргентине,  но можно пересидеть
смутное время и за Пиренеями.
     ...Неожиданно с   мостика   низко  сидящей  лодки  заметили  огни
ведущего промысел траулера.  Субмарина  вплотную  подошла  к  рыбакам.
Очередями  из пулемета были расстреляны все,  кто находился на палубе,
затем четверо матросов перепрыгнули  на  траулер,  и  через  несколько
минут все было кончено.
     Когда трупы  рыбаков  сбросили  в  море,  Форлендер   и   Шеллинг
перебрались в рубку траулера. Клаус Шмеккер обрубил рыболовные снасти,
чтобы они не мешали движению.
     - Что   ты   думаешь   делать   с   лодкой,   Эрни?   -   спросил
штандартенфюрер.
     - Сейчас  увидишь,  дорогой  Густав,  сейчас  увидишь,  -  сказал
Форлендер и посмотрел на часы. - Эй, Генрих! - крикнул он выбравшемуся
из машины траулера механику Шулъцу. - Как двигатель?
     - В порядке, господин фрегатен-капитан. Можно запускать!
     - Тогда давай вниз.  Приготовиться дать ход! - Форлендер подозвал
одного из матросов и приказал отдать швартовы. Потом он крикнул своему
помощнику  Максу  Крюгеру,  который оставался на мостике субмарины.  -
Хотим попробовать двигатель!  Оставайтесь лежать в дрейфе.  Скоро мы к
вам подойдем!
     Траулер заскользил вдоль длинного  узкого  корпуса  субмарины  и,
ускоряя  движение,  пошел  вперед.  Форлендер  передал  штурвал Клаусу
Шмеккеру.
     - Держите на норд-ост, - сказал командир.
     Они прошли этим  курсом  минут  двадцать,  и  ветер  принес  звук
далекого взрыва. Форлендер стащил с головы берет.
     Ошеломленный Шмеккер выпустил из рук  штурвал,  и  траулер  резко
пошел в сторону.
     - Идиот! - заорал Форлендер. - Держи на курсе!
     Вдруг стихло   в  машинном  отделении.  Фрегатен-капитан  звякнул
телеграфом,  но снизу никто не ответил. Форлендер дергал рукояткой, но
из  машины  ответного  сигнала  не  было.  Потеряв  ход,  траулер стал
медленно разворачиваться.
     - Заснул он там, что ли? - закричал Форлендер.
     - Успокойся.  Я пойду вниз и расшевелю его,  - спокойным  голосом
произнес Шеллинг и вытащил из кобуры парабеллум.
     Когда штандартенфюрер  спустился  вниз,  из  машинного  отделения
раздались выстрелы,  затем послышался неясный крик.  Форлендер схватил
автомат,  метнулся к открытому световому люку над  двигателем,  увидел
мелькнувшую  в  полумраке фигуру с пистолетом в руках и выпустил в нее
всю обойму.
     ...Трупы механика  Шульца  и  безымянного  норвежского  моториста
оставили там,  где они  лежали,  а  раненного  двумя  пулями  Шеллинга
перенесли в кубрик.
     Штандартенфюрер умирал.  С ним остался Эрнст Форлендер.  Поднялся
ветер,  и беспомощный траулер несло все дальше на северо-восток.  Трое
матросов молча  стояли  в  рубке.  Наконец  из  кубрика  показался  их
командир.  Палуба  уходила  из-под  его ног.  Форлендер,  покачиваясь,
пересек ее и поднялся в рубку.
     - Он умер, - сказал он. - Умер...
     Форлендер обвел глазами матросов, потом поискал взглядом стальной
ящик  штандартенфюрера,  подошел  к  нему  и два раза легонько стукнул
ногой.
     - Кто из вас может запустить двигатель и управлять им?  - спросил
Форлендер матросов.
     ...Никто этого  не  умел,  но  пытались все по очереди.  Старания
оказались тщетными.  Видимо, норвежец-моторист успел вывести машину из
строя.
     На третьи сутки шторм затих и пришел туман.
     Они жарили  выловленную бывшими хозяевами траулера треску и ждали
нового поворота судьбы.  Больше им ничего не оставалось делать. Еще на
лодке  они  переоделись  в штатскую одежду,  и сейчас Форлендер раздал
всем документы солдат  одной  из  частей  вермахта,  разбитых  Красной
Армией в Норвегии.
     - Если окажемся на этом берегу и нас схватят, говорите, что, сняв
солдатскую форму, вы прятались в горах, а сейчас, не выдержав лишений,
пришли сдаться в плен, - инструктировал своих матросов бывший командир
"Зигфрида-убийцы ".
     Туман не рассеивался. На четвертый день утром траулер заскрежетал
днищем о подводное препятствие и стал валиться на правый борт.



     - Вот что,  Хилльмер,  - обратился к боцману Нефедов. - Мы хотим,
чтобы вы снова повторили свой рассказ о всех  ваших  действиях  в  тот
вечер, когда был убит радист Оскар Груннерт.
     - Но я уже обо всем рассказывал вчера...
     Вернер Хилльмер  растерянно  оглядел  непроницаемые  лица мужчин.
Нина Самойлова собрала  все  силы,  чтобы  спокойно  выдержать  взгляд
Хилльмера,  но  боцман  не  смотрел на нее,  он пытался прочесть нечто
только в глазах Нефедова, Леденева и Корды.
     - Я уже все рассказал, - повторил он.
     - Ничего, - заверил его Нефедов. - Переведите ему, Нина, что есть
хорошая поговорка: повторение - мать учения...
     Когда боцман перестал говорить, некоторое время все молчали.
     - А теперь, Вернер Хилльмер, - сказал по-немецки майор Леденев, -
я дополню ваш рассказ.  Когда  вы  сидели  с  Груннертом  в  баре,  то
обратили  внимание на одного человека из норвежского экипажа.  Человек
вышел в коридор, и вы последовали за ним. Там вы схватили его за рукав
и произнесли такие слова: "Вы не узнаете меня? Но я не мог ошибиться!"
Человек резко ответил вам что-то на норвежском языке и пошел прочь, но
вы снова остановили его:  "Неужели это не...  Ведь такое сходство.  Не
узнаете?  Клаус..." Но человек отвернулся от вас и вошел  в  зал,  где
были танцы.  Вы,  Хилльмер, некоторое время стояли, словно рыздумывая,
не пойти ли вам следом,  затем вернулись в бар.  Так все было  или  вы
поправите меня?  Кто это был,  Хилльмер? Что значит "Клаус"? Имя этого
человека? Отвечайте!
     Вернер Хилльмер,  испуганно  смотревший  на  Леденева,  пока  тот
говорил, опустил голову.
     - Не советую вам отказываться,  - сказал Нефедов.  - Вас видела с
этим человеком и слышала разговор фрейлейн,  которая сейчас  находится
здесь. Вы подтвердите мой рассказ, Нина?
     - Да, - сказала Нина. - Все было так...
     - Кто  был  этот человек,  Хилльмер?  Отвечайте!  - резко спросил
Нефедов.
     Хилльмер молчал.
     - Вы его знали раньше?  За кого вы приняли его?  -  задал  вопрос
Корда.
     - Почему не рассказали на предыдущем  допросе  об  этой  встрече?
Зачем  вам  понадобилась выдумка о стычке с англичанином,  которого не
существовало? Чтоб направить следствие по ложному пути? - задал вопрос
Леденев.
     Нина Самойлова едва успевала переводить  вопросы,  сыпавшиеся  на
Хилльмера, но тот молчал.
     - Не хотите отвечать на эти вопросы, - заговорил с ним Леденев, -
ваше  дело.  Но вот на что вы,  может быть,  мне ответите!  Вы брали у
Элерса ботинки, чтоб пойти в них в город?
     - Да.
     - Эти ботинки были на вас в тот вечер, когда был убит Груннерт?
     - Да.
     - На правом ботинке  обнаружена  человеческая  кровь.  Это  кровь
Оскара Груннерта?
     Хилльмер молчал.  Все замерли в ожидании ответа  и  непроизвольно
наклонились в сторону боцмана.
     Вернер Хилльмер судорожно глотнул воздух и в третий раз произнес:
     - Да...



     Их стало меньше на одного.  Клаус Шмеккер видел, как, соскользнув
с  резко  наклонившейся  палубы,  Людвиг  Вальдберг  поднял  руки  над
головой, сдавленно выкрикнул что-то и камнем ушел под воду.
     Покинув севший на камни траулер, они стали перебираться к берегу,
едва видимому в густом тумане. К счастью, спасательная шлюпка уцелела.
     Высадились в небольшой бухте с узким пляжем  и  разбросанными  по
нему  огромными  валунами.  Ближе  к полудню туман рассеялся,  и стало
видно,  что над бухтой нависли скалы,  а с моря ее ограждают два  мыса
характерного  профиля.  Эрнст  Форлендер тщательно зарисовал очертания
мысов и бухты, потом выбрал под скалой место и приказал вырыть яму.
     Когда яма была готова,  Форлендер с трудом опустил в нее стальной
ящик штандартенфюрера Шеллинга.
     - Теперь засыпайте, - сказал он матросам.
     Вскоре стальной сейф был надежно укрыт под полутораметровым слоем
песка и гравия.
     - Вот что,  друзья мои!  - сказал Форлендер.  - Вы хорошо служили
мне и рейху,  я вами доволен.  Скоро мы расстанемся. Будем пробираться
поодиночке.  Сейчас вместе поднимемся на перевал,  а там разойдемся  в
разные стороны.
     Они разделили  оставшиеся  припасы,  отдохнули  перед  дорогой  и
принялись подниматься в горы.
     Идти было трудно,  но  они  не  хотели,  чтоб  их  обнаружили  на
побережье,  и  уходили  все дальше.  Незадолго до того как разойтись в
назначенном месте,  Клаус Шмеккер,  который шел впереди,  выбрался  на
открытую  площадку  и остановился,  поджидая товарищей.  Вот показался
Отто Мюллер.
     - А где господин фрегатен-капитан? - спросил Клаус.
     - Немного отстал, - сказал Отто.
     Клаус развел  руки  в  стороны,  потянулся  и  вдруг увидел,  как
странно завертелся волчком и  рухнул  Мюллер.  Клаус  Шмеккер  схватил
приставленный   к   камню   автомат,   хотел  укрыться  за  валун,  но
почувствовал удар в голову, и все исчезло.



     - Да,  это кровь Оскара Груннерта, - сказал Вернер Хилльмер, - но
я не убивал его.
     Он пошарил по карманам,  достал пачку сигарет, дрожащими пальцами
сунул  одну  в  рот.  Капитан  Корда  щелкнул зажигалкой,  которая уже
побывала однажды в руках боцмана, и поднес ему огонь.
     - Оскар на самом деле пошел тогда за бутылкой,  - начал Хилльмер.
- Уж лучше бы он этого не делал...
     Корда хотел задать боцману какой-то вопрос, но Нефедов сделал ему
знак:  не  надо,  пусть,  мол,  говорит  все,  что   считает   нужным,
выговорится до конца, а спросить всегда успеем.
     - Мы вдвоем вышли из бара, - продолжал свой рассказ Хилльмер, - и
ему захотелось взять еще бутылку. Оскар повернул обратно, а я медленно
пошел вперед...
     Когда боцман оказался в сквере, он вдруг услышал шаги за спиной и
пробурчал, не поворачиваясь:
     - Поторапливайся, Оскар. Не мог взять бутылку сразу...
     Человек поравнялся с ним.  Хилльмер почувствовал,  как его крепко
ухватили за плечо, и он резко повернулся. Это был не Оскар Груннерт.
     - Так ты узнал меня, Клаус Шмеккер? - спросил человек.
     - О майн гот! - воскликнул боцман. - Господин фрегатен-капитан...
     В следующий    момент     человек,     которого     он     назвал
фрегатен-капитаном,  вдруг  выхватил правую руку из кармана,  раздался
щелчок, и в свете фонаря сверкнуло лезвие.
     - Что?!  -  крикнул  боцман.  Рука  с ножом рванулась к нему,  но
Хилльмер успел ее перехватить.  Свободной рукой человек ударил Вернера
в  лицо,  удар  пришелся  в  челюсть,  борода смягчила его,  но боцман
отпустил руку и пошатнулся.  - Зачем?  - крикнул он,  когда нападавший
снова  занес  нож,  и  тут  между ними оказался человек.  Он оттолкнул
Хилльмера,  схватил врага за горло,  потом ахнул и грузно свалился  на
землю.
     Мгновение убийца и  Хилльмер  стояли  друг  против  друга,  и  их
разделяло  лежащее  на аллее тело Оскара Груннерта.  Потом убийца,  не
выдержав,  побежал прочь.  Боцман бросился к Оскару, ощупал его грудь,
ощутил  липкое  на пальцах,  рука нашла бутылку,  купленную радистом в
баре Интерклуба,  - пальцы обхватили  горлышко.  Хилльмер  выпрямился,
перешагнул  через  Груннерта,  в  несколько  прыжков догнал убегавшего
человека и изо всех сил ударил бутылкой в коротко остриженный затылок.
     - Кто это был? - спросил майор Леденев,
     - Бывший  командир   подводной   лодки   фрегатен-капитан   Эрнст
Форлендер, - ответил боцман. - Мой командир...

     ...Упав после  ранения  с  откоса,  Клаус Шмеккер сильно ударился
головой о камень.  Когда Клаус пришел в себя,  то увидел  труп  своего
товарища.  Форлендера он не нашел и до последней встречи с ним считал,
что на них напали партизаны, захватившие в плен командира лодки.
     - Но когда я увидел в его руках нож, - сказал Хилльмер - Шмеккер,
- то понял, что выстрелы на перевале - его работа. Он хотел избавиться
от нас, последних свидетелей.
     - Как вы стали Хилльмером? - спросил Корда.
     У Клауса   Шмеккера   были   документы   на   это   имя.  Рядовой
горнострелкового полка Вернер Хилльмер - вот кем стал  бывший  рулевой
субмарины.  Проплутав  в  горах  трое  суток без каких-либо припасов -
рюкзаки его и  товарищей  оказались  пусты,  -  он  вышел  к  рыбачьей
деревушке с поднятыми вверх руками.
     Так Вернер Хилльмер в качестве военнопленного очутился в  России.
Сочиненная  им  легенда  сработала  без  осечки,  и под именем Вернера
Хилльмера он был  освобожден  из  плена  и  отправлен  в  Германию.  В
Гамбурге  Хилльмер - будем называть боцмана новым именем - узнал,  что
все его родные погибли.
     - Мне  показалось,  что  нет  смысла  восстанавливать старое имя:
никому уже Клаус Шмеккер был не нужен.  Так я  и  остался  Хилльмером.
Устроился  матросом  на торговое судно,  потом стал боцманом.  Все эти
годы я плавал по морям и почти забыл о  прошлом,  как  вдруг  в  вашем
порту, в коридоре Интерклуба, встретил командира "Зигфрида-убийцы ".
     - Тот человек,  которого вы остановили в  Интерклубе,  был  Эрнст
Форлендер? - спросил майор Леденев.
     - Да.  Но он не захотел признаться. А я не совсем был уверен, что
это  он.  Сказал  было Груннерту,  но Оскар посмеялся надо мной.  Мол,
спьяну мне померещилось...
     - Значит,  Форлендер  был в составе экипажа норвежского судна?  -
спросил Леденев у Нины.
     - Да, кажется, он из норвежской команды.
     - Я  должен  позвонить  полковнику  Бирюкову,  -  сказал  Леденев
вполголоса, наклоняясь к начальнику уголовного розыска.
     - Конечно,  Юрий Алексеевич, конечно, - согласился Нефедов. - Иди
звони, мы пока приостановим допрос.
     Когда Леденев вернулся, подполковник спросил Хилльмера:
     - Чем вы можете доказать правильность ваших показаний?
     Боцман задумался.
     - Не  знаю...  Мы  были  вдвоем...  Он убил Оскара...  - Хилльмер
замолчал, потом начал говорить снова, медленно подбирая слова: - Когда
я ударил Форлендера бутылкой, он сразу упал... Я нагнулся и вытащил из
кармана бумажник,  чтоб взглянуть на документы:  мне подумалось, что я
мог ошибиться.
     - И что вы увидели в бумажнике? - спросил Леденев.
     - Я  посмотрел его уже на судне.  Там был заграничный паспорт.  И
еще разные бумаги...  В паспорте было  написано,  что  его  зовут  Оле
Абрахамсен,  старший штурман теплохода "Вестероллен". Увидев чужое имя
в паспорте, я засомневался в том, что это был Форлендер.
     - Моряки с этого судна были у нас на вечере, - сказала Нина.
     - Это интересно,  - сказал Нефедову Леденев.  - Значит,  он  стал
норвежцем.
     - Что было потом? - спросил Нефедов у Хилльмера.
     - Я  убрал  с  аллеи  их  обоих,  Оскара и этого...  Оба они были
мертвы. Потом я побежал в порт. По дороге вдруг сообразил, что держу в
руках плащ Груннерта. Я выбросил его...
     - Понятно,  - сказал капитан Корда.  - А как же  все-таки  с  тем
англичанином?
     - К нам и на самом деле подсаживался англичанин,  он просто хотел
прикурить, а потом ушел. Когда я говорил об англичанине, я видел перед
собой лицо Форлендера и описал его  вам.  Считал,  что  власти  решат,
будто   они   убили  друг  друга  в  драке.  Конечно,  я  готов  нести
ответственность за убийство этого дьявола...  Когда я  увидел  убитого
Оскара, то не владел больше собой...
     - Но все дело в том,  что вы его не убивали,  Хилльмер,  - сказал
Нефедов.  - В кустах нашли только труп Груннерта,  и капитан теплохода
"Вестероллен" не заявлял об исчезновении своего старшего штурмана.
     - Так,  значит,  он  жив?!  -  вскричал  боцман.  - Арестуйте его
немедленно!  Это не человек,  а дьявол!  Он сумеет уйти невредимым  из
любого положения!
     - Не волнуйтесь, Хилльмер, - сказал майор Леденев, - от нас он не
уйдет. Скажите, а куда вы девали бумажник Форлендера?
     - Он спрятан в форпике,  на верхней полке по правому борту  среди
банок   с   краской.  Одна  из  банок  пуста.  Я  положил  бумажник  в
полиэтиленовый пакет и опустил в банку.  Вы можете взять его  сами,  я
расскажу, как найти...
     - Зачем?  - сказал Нефедов. - Проще вам прогуляться вместе с нами
на "Джулиус Пиккенпек".



     - Я  проверил  план,  который мы нашли в бумажнике Форлендера,  -
сказал майор Леденев.  - Это наша Палтусова губа.  Боцман говорил, что
на  скале  у  того  места,  где  они зарыли сейф,  характерный рисунок
трещин.  Есть такой рисунок.  Вот фотографии,  мы  сделали  их,  когда
прилетели  туда  на  вертолете.  Приборы  показали,  что  на небольшой
глубине  находится  металлический  предмет.   Я   оставил   там   пост
наблюдения. Выкапывать сейф, согласно вашему приказу, мы не стали.
     - И правильно,  -  сказал  Василий  Пименович,  -  он  никуда  не
денется,  пятнадцать  лет  пролежал,  пролежит  и  еще,  а  вот птичек
приманить на него мы можем.
     - Словом,  все готово к аресту Форлендера,  - продолжал майор.  -
Люди Нефедова сумели побывать  на  "Вестероллене"  и  установили,  что
затылок  тамошнего  старпома  залеплен пластырем.  Но вот почему он не
заявляет о потере паспорта? Странно.
     - Выжидает.  Выжидает он,  Юрий Алексеевич.  Он знает, что боцман
работает на "Джулиусе Пиккенпеке", и ждет, когда можно будет исчезнуть
под  чужим  именем,  вернее,  под  другим,  ведь  и  это у него чужое.
Возможно,  здесь у него есть сообщник.  В одиночку Форлендеру никак не
добраться до сейфа в Палтусовой губе.  Ничего удивительного не будет и
в том, если такой план бухты есть и еще у кого-нибудь в Поморске.
     - Надо брать Форлендера, - сказал Леденев.
     - И как можно скорее,  майор. Предварительно следует поговорить с
капитаном "Вестероллена" Эвальдом Григом.  По моим данным, он участник
Сопротивления. Я пойду с вами, норвежский язык, кажется, еще не забыл.
Учтите,  Форлендер,  возможно, вооружен. Надо быть настороже. Этот тип
захочет дорого продать свою жизнь...

     ...Капитан теплохода "Вестероллен" Эвальд Григ  вот  уже  полчаса
оживленно  беседовал  с  полковником Бирюковым,  у них оказались общие
друзья в Норвегии еще с тех, военных, лет, и им было что вспомнить...
     Остальные участники   операции,  прибывшие  на  судно  под  видом
работников порта,  сидели  за  большим  столом  в  салоне  капитана  и
потягивали пиво, наливая его из жестяных банок.
     Был здесь и  боцман  Хилльмер.  Бывший  рулевой  подводной  лодки
"Зигфрид-убийца" должен был опознать Эрнста Форлендера, ее командира.
     Наконец Василий Пименович перевел разговор на личность старпома.
     - У  меня  он  недавно,  - сказал капитан Григ.  - Мой старый чиф
мейт* по распоряжению фирмы ушел в отпуск,  а Абрахамсена прислали  ко
мне на два-три рейса. Он новый человек у нас. Я раньше не встречал его
на флоте.  Говорят,  что вырос в Соединенных Штатах.  Это  похоже:  на
родном языке Оле говорит с акцентом. (* Старший помощник.)
     - Сожалею,  но вы ошибаетесь, капитан Григ, - сказал полковник. -
Норвежский  язык  никогда не был для вашего старшего помощника родным.
Он - немец.
     - Немец? - вскричал капитан теплохода "Вестероллен". - Немец?
     - Да.  И я пришел сюда,  чтобы  арестовать  его  по  обвинению  в
убийстве. Вот ордер на арест.
     Василий Пименович  протянул  капитану  ордер  и  его  перевод  на
английский язык.
     - Но как же так? - рассеянно пробормотал Эвальд Григ, глядя то на
листок бумаги, то на полковника.
     - Возможно,  позднее я приглашу вас к себе и  расскажу  обо  всем
подробнее. А сейчас прошу вас показать нам Оле Абрахамсена, но сначала
так, чтоб он нас не заметил.
     - Он на палубе, - сказал капитан. - Пойдемте на мостик.
     Все поднялись и вслед за хозяином вышли из каюты в рубку, а затем
на крыло мостика.
     - Вот он,  -  сказал  Эвальд  Григ,  протягивая  руку  в  сторону
полубака,  -  мой старший помощник Оле Абрахамсен.  Я могу вызвать его
сюда.
     Бирюков вопросительно глянул на Хилльмера. Боцман кивнул.
     - Не беспокойтесь,  господин Григ,  - сказал полковник Бирюков, -
мы пройдем к нему сами.
     Абрахамсен - Форлендер стоял на самом краю сдвинутых к корме плит
механического люка.  Перед ним зиял провал трюма. Он отдавал последние
распоряжения  боцману,   который   с   группой   матросов   заканчивал
приготовления   к   приему   груза   на  "Вестероллен".  Он  не  видел
спускавшихся из надстройки людей, так как стоял к ним спиной. Но когда
капитан  Григ,  он  шел  впереди,  затем  полковник  Бирюков с Кордой,
переводчик  из  управления,  представитель  "Инфлота"   и   замыкающий
процессию  Леденев двинулись но палубе,  старший помощник оборвал себя
на полуслове, оглянулся.
     Эрнст Форлендер  вздрогнул.  Он  все  понял.  Последний  командир
"Зигфрида-убийцы" стал пятиться.  Затем он  резко  повернулся  и,  как
опытный ныряльщик, бросился вниз головой, в пустоту раскрытого трюма.



     Полковник Бирюков   стоял   у  окна  и  смотрел  на  заставленную
кораблями бухту.
     - "Вестероллен"  снимается  с  якоря,  - сказал он и повернулся к
майору Леденеву: - Садитесь, Юрий Алексеевич.
     Леденев сел к столу и попросил разрешения курить.
     - Курите,  - сказал Василий Пименович.  - Жаль,  не сумели  взять
живым  Форлендера.  Значит,  смерть  его  спишем  пока  на "несчастный
случай",   чтоб   не    спугнуть    возможных    сообщников    бывшего
фрегатен-капитана.
     - Да, он использовал свой последний шанс, - сказал Леденев.
     - Но  если  бы  вовремя  не  вытянули  из  бородача эту историю с
пиратством и кладом,  Эрнст Форлендер отплывал бы сейчас  в  заморские
края. И не исключено, что не с пустыми руками. Кстати, вы были снова в
Палтусовой губе? - спросил Бирюков.
     - Был. Выставленный там пост продолжает наблюдение. Пока никто не
появлялся.
     - Надо  незаметно  оцепить  всю  прилегающую местность,  - сказал
Василий Пименович.  - Возможно, кто-нибудь в свою очередь наблюдает за
постом   наблюдения.  Попробуем  выкопать  сейф,  ознакомиться  с  его
содержимым  и  вновь   упрятать   на   старое   место.   Пока   широко
распространяйте  версию  о  "несчастном  случае" с Форлендером.  Мы не
знаем,  где его сообщник.  Возможно,  и в торговом порту. Одновременно
готовьте через Министерство иностранных дел представление в посольство
Норвегии о том,  что под личиной  норвежского  подданного  Абрахамсена
оказался  военный  преступник  Форлендер.  По  завершении  операции мы
представим соответствующие материалы.
     - И надо спешить.  В деле Форлендера,  переданном для посольства,
не упоминается история с сейфом,  - продолжал полковник Бирюков. - Они
не  подозревают  о том,  что мы знаем про него.  Сейчас у нас остается
какое-то время, чтобы попытаться выяснить, был ли Форлендер один или у
него  есть  в  Поморске  сообщник.  А  если он есть,  то получил ли от
Форлендера план. Главное - кто этот человек?.. Кто он?
     - Будем искать, - сказал Леденев.




                               повесть



     Был конец августа,  время, когда в Поморск приходили теплые ясные
дни,  которыми здешний климат редко баловал. В половине шестого вечера
в  подъезд  дома,  в  котором жил диспетчер Поморского торгового порта
Василий  Подпасков,  вошла  молодая,  хорошо  одетая,  привлекательная
женщина.
     Ровно через   четверть   часа   к   подъезду   подкатило   такси.
Нетерпеливый  пассажир  на  ходу  раскрыл  дверцу,  и  машина  еще  не
застопорила ход,  а он уже  стоял  на  ступенях,  мгновение  помедлил,
поглядев по сторонам, и тут же исчез в дверях.
     Минут через  пять  входная  дверь  неожиданно  распахнулась,   из
подъезда  выбежала  та  же  молодая  женщина  и стремглав бросилась по
улице,  но,  заметив удивленные взгляды редких  на  этой  тихой  улице
прохожих, она заставила себя сменить безудержный бег на быстрые шаги.
     Вскоре из  дома  вышел  человек,  приехавший  на  такси.  Глубоко
засунув руки в карманы плаща, он постоял в нерешительности у подъезда,
словно раздумывая,  куда пойти,  затем повернулся  и  медленно  побрел
вдоль улицы.
     Но был еще и третий. Он прошел в дом после того, как ушел мужчина
в плаще.
     Василий Подпасков еще третьего дня собирался прикрепить к входной
двери   цепочку  и  набить  кусок  кожи,  чтоб  дверь  не  открывалась
самопроизвольно, когда она не заперта на ключ.
     Но в тот день его задержали в порту неотложные дела,  вернулся он
поздно, стучать молотком на весь дом было неудобно.
     На второй   день   Подпасков   ждал  жену  старпома  с  теплохода
"Уральские горы" Танечку Яковлеву - она покупала у него шубку.  Тут уж
было  не  до двери.  А на третий...  На третий день диспетчера Василия
Подпаскова уже не было в живых.
     Дверь осталась незамкнутой, ночью отошла. А около семи часов утра
следующего дня сосед из верхней  квартиры  спускался  по  лестнице  за
молоком. Приоткрытая дверь насторожила его. Смерть, по-видимому, умеет
каким-то  особенным  способом  заявлять  о  своем  присутствии.  Сосед
потоптался у порога,  крикнул негромко, "Дверь-то открыта, эй!.." - и,
не получив ответа,  полный еще неясных,  но явно дурных  предчувствий,
вошел  в  квартиру.  За молоком сосед не пошел.  Он плотно затворил за
собой дверь,  а когда она вновь отошла,  заложил в  притвор  свернутый
кусок  газеты  из пачки,  лежавшей в прихожей.  Затем спустился вниз к
будке с телефоном-автоматом, по "02" сообщил о случившемся и остался у
подъезда ждать милицию.
     Через полчаса в квартире Подпаскова - впрочем,  это была  не  его
квартира,   он  снимал  ее  у  хозяев,  уехавших  работать  на  остров
Шпицберген, - уже работала оперативная группа.
     Судебно-медицинский эксперт    закончил    обследование    трупа,
криминалисты  успели  уже  зафиксировать  положение  трупа   во   всех
ракурсах,  осмотрели  одежду.  Судмедэксперт разрешил отправить труп в
морг, обратился к Леденеву:
     - Юрий  Алексеевич,  пролом затылочной части черепа,  проникающее
повреждение мозга осколками костей, смерть наступила мгновенно...
     - Когда? - спросил Леденев.
     - Часов десять - двенадцать назад.
     - И чем?
     Врач недоуменно глянул на него.  Не в обычае майора торопиться  -
ведь не новичок,  знает, что эксперт все разложит по полочкам, а после
вскрытия и письменное заключение представит.
     - Гм,  часов  десять  - двенадцать назад этому человеку проломили
череп  твердым  тупым  предметом,  довольно  тяжелым   и   с   гладкой
поверхностью:  мелких повреждений на коже черепа нет, соприкоснувшаяся
с  орудием  убийства  поверхность  просто  вдавлена.  -  Судмедэксперт
замолчал  и  пожал  плечами.  - Диаметр пораженного участка составляет
примерно пять сантиметров,  форма округлая,  - добавил он.  - Большего
пока, к сожалению, сказать не могу...
     Ему показалось, будто Леденев и не слушает вовсе, и врач обиженно
поджал  губы.  Юрий  Алексеевич  встрепенулся,  обменялся  взглядом  с
капитаном Кордой, тот кивнул, и майор развел руками:
     - Извините,   доктор...   Я  выслушал  вас  внимательно,  большое
спасибо.  Учтем то,  что вы сказали нам.  Последний  вопрос:  в  каком
положении находился этот человек в момент убийства?
     - Он стоял,  и,  поскольку удар нанесен в верхнюю  часть  черепа,
можно  предположить,  что  убийца  высокого  роста,  по  крайней мере,
сантиметров на десять  выше  жертвы,  а  ведь  и  этот  парень  не  из
малорослых...
     - Еще раз спасибо. Вы отправляетесь в морг?
     - Да,  буду  потрошить там голубчика,  авось найду еще что-нибудь
занимательное для вас,  - со свойственным некоторым  медикам  цинизмом
сказал врач.
     Он знал,  что Леденев не  любит  такого  тона,  и  это  было  его
маленькой  местью  майору  за  пренебрежительный вид,  с которым,  как
показалось эксперту, тот воспринял его медицинское заключение. Леденев
не ответил, врач повернулся и вышел.
     Обследование места   происшествия   продолжалось.   На    бутылке
шампанского,  что стояла на столе,  были обнаружены отпечатки пальцев.
Оказались они и на стенках двух бокалов, один из которых был не допит,
на    нем    виднелись    следы    губной   помады.   Специалисты   из
научно-технического  отдела  тщательно  фиксировали   следы   пальцев,
переносили их на следокопировальную пленку и аккуратно упаковывали для
доставки в лабораторию.
     Обнаружили большое  количество  вещей  иностранного производства:
женские кофточки,  нейлоновые сорочки,  гибралтарские ковры,  шубы  из
синтетического  меха.  В карманах куртки-пальто - она висела в шкафу -
оказалась крупная сумма советских денег,  сто двадцать пять английских
фунтов и две сотни долларов.
     Один из сотрудников,  прибывших с Леденевым,  уже писал  протокол
осмотра  места происшествия,  начав,  как обычно,  с даты,  должности,
повода к осмотру, характера происшествия, фамилий участников и т. д.
     - Любопытная  находка,  -  проговорил  Алексей  Николаевич Корда,
подходя к Леденеву с картонной коробкой в руках.
     Майор открыл коробку и увидел, что она доверчу наполнена мужскими
париками.  Здесь были волосы блондина,  шатена, брюнета и самых разных
промежуточных  оттенков.  Леденев  приподнял разноцветную кучу волос и
обнаружил на дне коробки набор очков.
     - Да,  - сказал он,  - с таким реквизитом можно менять обличье по
десятку раз в день...
     - Осмотрю двор, - сказал Корда Леденеву.
     - Попробуй, - откликнулся тот.
     Капитан вышел,  а  Юрий  Алексеевич  принялся перебирать на столе
стопку специальной литературы.
     Здесь были  учебники  по  грузовому делу,  пособия по организации
диспетчерской  службы,  внушительная   монография   "Морские   карты",
наставления,  инструкции,  сборник материалов по технике безопасности.
Майор внимательно просмотрел все это, и вдруг руки его дрогнули: перед
ним были "Правила обслуживания корпуса судна".
     Леденев помедлил,  унимая волнение,  и раскрыл  брошюру,  заранее
настраивая себя на неудачу.
     Так оно и было. Страницы 23-я и 24-я оказались на месте.
     И все-таки интуиция подсказывала Юрию Алексеевичу, что ниточку он
почти ухватил,  что  смерть  Подпаскова  каким-то  образом  связана  с
недавними событиями в Палтусовой губе.
     - Товарищи,  - обратился майор,  - никто из вас  не  видел  здесь
коробки с противоветровыми спичками?

     Домой Юрий   Алексеевич   возвращался   поздно   -  задержался  у
полковника Бирюкова,  где подробно изложил содержание  проведенных  им
следственных действий.  Самым существенным,  пожалуй,  было то,  что в
коробке противоветровых спичек не хватало ровно пяти штук. Спички были
похожи  на  обнаруженные  у  Палтусовой  губы.  А  когда капитан Корда
совершенно случайно заглянул за  дверь  котельной,  он  нашел  круглый
медный шар. В него ввинчивалась ручка с ребристой поверхностью, другой
конец ручки тоже  имел  резьбу,  что  позволяло  предполагать  наличие
второго такого шара,  словом, это была самодельная гантель весом шесть
килограммов,  без второго шара.  Она и послужила орудием убийства,  на
поверхности  шара эксперты нашли следы человеческой кожи и волос.  Это
было уже что-то,  но тем не менее не отвечало на вопрос:  кто  убил  и
почему?
     Шел уже десятый час вечера,  когда Леденев в дурном  расположении
духа  возвращался  домой.  Вечером  это  время можно было назвать лишь
относительно,  так как солнце лишь подтянулось  ближе  к  горизонту  и
продолжало  заливать  светом  разбросанные  по  сопкам и берегу залива
разноцветные дома Поморска.
     Леденев открыл  дверь своим ключом,  чтоб не беспокоить жену.  Но
Вера Васильевна обычно слышала,  как входил Юрий Алексеевич, и спешила
в  переднюю.  На  этот  раз  никто Юрия Алексеевича не встретил,  и он
решил, что жены нет дома, разулся и прошел в комнату. Тут-то он увидел
Танечку Яковлеву,  с опущенной головой, лицо закрыто ладонями, и жену.
Она смотрела на соседку,  и в глазах ее были и  страх,  и  жалость,  и
сомнение.
     На звук открываемой двери  Вера  Васильевна  обернулась,  увидела
мужа.
     - Юра, - сказала она, - наконец-то...
     Таня встала,  отняла руки от заплаканного лица и вновь закрылась.
Плечи ее вздрагивали.
     - В чем дело? - спросил Леденев. - Случилось что?
     Вера Васильевна подошла к нему и, взяв за лацкан пиджака, подвела
к жене старпома.
     - Вот,  - сказала Вера Васильевна,  - она  тебе  расскажет  сама.
Говори, Таня, все говори, не бойся...
     И Таня,  плача,  заикаясь,  бессвязно повторяя  отдельные  фразы,
начала рассказывать.
     ...Позавчера она  условилась  с   диспетчером   торгового   порта
Подпасковым прийти к нему на квартиру,  чтобы взглянуть на заграничную
шубу.  Ее она хотела приобрести у диспетчера  для  учительницы,  своей
подруги по школе.
     ...Подпасков встретил  ее  весьма  любезно,   он   вообще:   слыл
человеком  в  высшей  степени  обходительным.  Показав шубу и назначив
цену,  диспетчер достал бутылку шампанского и предложил обмыть сделку.
Яковлева    заколебалась   было,   но   потом   решила,   что   ничего
предосудительного в этом не будет.
     Она выпила половину бокала,  когда в прихожей раздался мелодичный
звонок.  Звонок  у  диспетчера  Подпаскова  был  музыкальный.   Хозяин
недовольно поморщился,  встал из-за стола и вышел. Было слышно, как он
открывает дверь. И в ту же минуту он вдруг вновь оказался в комнате, а
из  прихожей  надвигалась  на него огромная фигура Валерия Николаевича
Яковлева.
     Таня никогда  не  видела мужа таким разъяренным.  Старпом страшно
глянул на нее - у женщины будто оборвалось  внутри,  она  съежилась  и
похолодела.
     - Иди домой! - вскричал Валерий Николаевич.
     Едва не теряя сознания,  Таня выскользнула из комнаты,  скатилась
по лестнице и: бросилась по улице стремглав. Как добралась домой, Таня
не помнит.  Весь вечер она просидела дома, в страхе ожидая мужа, но он
не пришел.  Наступила ночь.  Ее  Таня  провела  без  сна.  Но  Валерий
Николаевич  так  и не пришел.  Утром Таня набралась духу и позвонила в
порт,  на "Уральские горы".  Но на судне ничего о старпоме  не  знали.
Кажется, сказали ей, он в пароходстве по каким-то судовым делам.
     А днем она узнала о том,  что диспетчер  Подпасков  убит...  Таню
охватил ужас.  Она поняла, что после ее бегства из квартиры диспетчера
там произошло нечто страшное,  и Таня чувствовала свою косвенную  вину
во всем случившемся.
     "Что делать?" - спрашивала она себя  и  не  могла  найти  ответа.
Вконец   запутавшаяся   женщина,   раздавленная  свалившимися  на  нее
событиями, вспомнила о Вере Васильевне...
     И вот обе женщины ждали Юрия Алексеевича,  надеясь на его совет и
помощь...
     - Значит, вы не видели его больше? - спросил Леденев.
     - Нет, не видела, - сказала Таня. - Где он? Что с ним сейчас?
     - Это  я и хотел бы знать...  Скажите,  Таня,  Валерий Николаевич
очень ревнив? Я хочу спросить: были ли подобные сцены в вашей жизни?
     - Вообще-то,  он  порой ревновал меня,  - ответила Таня.  - Но до
сцен не доходило. Валерий знал, что оснований для ревности у него нет.
     - Что вы делали в тот момент,  когда вошел ваш муж?  Постарайтесь
припомнить все мелочи.
     Таня задумалась, поморщила лоб.
     - Я сидела за столом...  И пила шампанское...  Ну, успела сделать
глоток...
     - Вы поставили бокал снова на стол?
     - Подождите... не помню...
     - Понятно, - сказал Леденев. - Извините, мне нужно позвонить.
     Он вышел  в комнату,  где стоял телефон,  плотно притворил дверь.
Таня снова заплакала,  и Вера  Васильевна  принялась  успокаивать  ее.
Вернувшийся   Леденев  минуту  помолчал  и  затем  произнес,  стараясь
говорить помягче:
     - Вам придется поехать сейчас со мной,  Татьяна Андреевна. Сейчас
подойдет машина.
     - Вы...  вы  хотите...  хотите  арестовать  меня?  -  пролепетала
Яковлева.
     Она смотрела   на   Леденена   широко  раскрытыми  глазами.  Вера
Васильевна сделала шаг по направлению к мужу и хотела что-то  сказать,
но Юрий Алексеевич успокаивающим жестом остановил ее.
     - Что вы,  Татьяна Андреевна!  - возразил он. - Просто необходимо
уточнить   кое-какие   детали,  и  сделать  это  нужно  в  официальной
обстановке.  То,  что вы рассказали мне,  весьма  важно.  Поймите,  вы
можете очень помочь нам. Будьте мужественной, Таня!

     - Дактилоскопическая    экспертиза    подтвердила    идентичность
отпечатков на бокале с отпечатками пальцев  Яковлевой.  Следовательно,
мы можем доверять ее рассказу, товарищ полковник.
     - Конечно, Какой резон этой женщине придумывать историю, которая,
между прочим,  отнюдь не возвышает ее.  Кстати, вы ее отправили домой,
Юрий Алексеевич?
     - Отправил.  Только не домой, а к себе. Татьяна Яковлева дружит с
моей женой.  Пусть побудет с нею. Жену я предупредил... А мне, видать,
до утра не выбраться.
     - Это точно, майор, не выбраться... Группа собралась?
     - Все в сборе.
     - Ну так давай всех сюда. Проведем оперативное совещание. Да, вот
еще что. Необходимо выставить пост наблюдения за квартирой Яковлева. А
лучше устроить засаду прямо на квартире.  Возможно,  старпом  появится
дома.  Посылай  туда  людей,  Юрий  Алексеевич,  с  ордером  на  арест
Яковлева. А товарищи из группы пусть заходят.
     Сотрудники один за другим входили в кабинет полковника Бирюкова.
     - Товарищи,   -   сказал   Василий   Пименович,   -    выяснились
обстоятельства,  которые  не  позволяют нам ждать утра.  Майор Леденев
доложит сейчас обо всем, затем пусть каждый выскажет свои соображения.
     Когда Юрий Алексеевич ознакомил собравшихся с показаниями Татьяны
Андреевны Яковлевой и добавил,  что экспертиза установила идентичность
отпечатков пальцев, сотрудники стали задавать вопросы.
     - Что он за человек, этот старпом? - спросил капитан Корда.
     - Мой сосед,  - ответил Леденев.  - Человек не очень общительный.
Хороший капитан.  На  "Уральские  горы"  пошел  с  понижением,  но  по
собственному желанию, это мы уже уточнили.
     - Мотив? - спросил кто-то.
     - Хотел почаще бывать дома... И жена настояла, - ответил Леденев.
     - Эту причину легко выдвинуть как прикрытие,  - возразил  капитан
Корда. - А подоплека могла быть и иной... Скажем, регулярное сообщение
с иностранным портом.
     - Хорошо,  принимается к сведению,  - сказал полковник Бирюков. -
Но  мы  уже  стали  высказываться.  Тогда  обменяемся  сложившимися  у
присутствующих мнениями. Начнем с тебя, Юрий Алексеевич.
     - Показания Яковлевой  и  факт  исчезновения  старпома,  -  начал
Леденев, - дают нам все основания для задержания последнего в качестве
подозреваемого в  убийстве  диспетчера  Подпаскова.  Мотивы  убийства?
Возможно,   старпома   известили  о  визите  его  жены  к  Подпаскову,
присовокупив при этом такие "подробности",  которые привели к приступу
бешеной  ревности  и  последующему  убийству.  В  этом случае мы имеем
рядовое преступление, которое пойдет по разряду бытовых.
     - Нужно задержать старпома "Уральских гор",  - сказал Бирюков.  -
Отправляйте,  Юрий Алексеевич,  людей к  нему  на  квартиру.  Объявите
розыск Яковлева по городу.  Размножьте немедленно фотографию старпома.
Пусть  особенно  внимательно  смотрят  на  вокзале,  в  аэропорту,  на
автобусной станции. Действуйте без промедления, времени у нас нет.
     Обыск в каюте старшего помощника  капитана  теплохода  "Уральские
горы" полковник Бирюков приказал произвести капитану Корде.
     Когда Корда вышел,  чтобы во главе оперативной группы отправиться
в порт, Бирюков подошел к Леденеву и положил руку ему на плечо.
     - Недоумеваешь, поди, майор? - сказал он. - Почему, мол, отставил
меня полковник?.. Тут, Юрий Алексеевич, соображеньице есть в отношении
тебя,  а исходя из существа некоторых намерений моих,  нельзя  тебе  и
носа казать на "Уральские горы". Понял?

     В эту  ночь  на  теплоходе  "Уральские  горы"  вахту  нес  третий
штурман.  Он объяснил капитану Корде, что старпома Яковлева не видел в
течение всего дня,  а на вахту заступил утром,  в восемь ноль-ноль,  с
подъемом флага.
     Штурман был из молодых выпускников Поморской высшей мореходки,  к
визитам людей профессии Корды,  да еще  в  сопровождении  целой  свиты
сотрудников, не привык и очень смущался. И уж совсем растерялся, когда
Алексей Николаевич предъявил ему ордер на обыск.  Обследование  такого
судна,  как "Уральские горы",  - дело нелегкое. Люди Корды уже устали,
когда он понял,  что Яковлева на теплоходе нет,  и решил приступить  к
обыску  старпомовской  каюты,  у  дверей  которой с самого начала была
выставлена охрана.
     Второй помощник капитана Нечевин,  недавно вернувшийся с берега и
свободный сегодня от вахты,  был приглашен капитаном Кордой в понятые.
Присутствовал  при  обыске  дежурный  представитель капитана порта,  а
также и вахтенный штурман.  Когда  в  рундуке  Яковлева  нашли  медную
гантель   и   шар,  отвернутый  от  второй,  капитан  Корда,  тихонько
присвистнув,  записал в протоколе,  что изымает ее,  и  дал  осмотреть
понятым.  В  это  время  Михаил  Нечевин  шагнул вперед и поднял руку,
словно намереваясь обратиться к Корде.
     - Вы хотели что-то сказать? - спросил его Алексей Николаевич.
     - Нет, нет, ничего...
     Нечевин смешался  и  отступил  к дверям старпомовской каюты,  где
теснились представители судна.
     - Нет, - повторил он, - я так...
     Новое совещание у полковника Бирюкова  началось  в  седьмом  часу
утра.  Капитан Корда вернулся из порта, доставив неопровержимую улику:
вторую часть медной самодельной гантели,  которая подошла к  найденной
на месте преступления.
     Алексей Николаевич не забыл тут же,  на судне, предъявить гантели
членам экипажа,  которые подтвердили:  да, они принадлежат их старшему
помощнику Валерию Николаевичу Яковлеву - он по утрам выходит на палубу
для разминки.  Моторист Колотухин показал также,  что эти гантели он и
токарь Свинтицкий изготавливали в судовой мастерской для "чифа".



     - Распорядитесь принять лоцмана,  Валерий  Николаевич,  -  сказал
капитан,  опуская бинокль.  - Вон,  торопится катеришко... Место нам в
гавани Логен определили, как обычно, у мола Смольтерунскайен.
     "Уральские горы",    крупнотоннажное   грузопассажирское   судно,
стоящее на линии Поморск - Скаген - Поморск,  почти погасило инерцию и
едва двигалось по серо-свинцовой глади бухты Скагенсхамн. Теперь уже и
невооруженным глазом можно было увидеть  идущий  к  "Уральским  горам"
лоцманский   бот,   несущий  четырехугольный  флаг,  верхняя  половина
которого была белой,  а нижняя - красной. На белом борту лоцбота четко
выделялись черные буквы:  "Los".  Валерий Николаевич Яковлев,  старший
помощник капитана,  перегнулся через фальшборт  мостика  и  крикнул  в
мегафон,  чтоб готовили штормтрап. Вахтенный штурман ответил с палубы,
что все готово.  Только вот с какого  борта  лучше  выбрасывать  трап?
Старпом покрутил головой;  ветра не было вовсе.  Глянул на подходящего
полным ходом лоцмана и передал вниз:
     - С левого!
     Лоцманский бот тихо  развернулся  на  левом  траверзе  "Уральских
гор", притерся к тому месту, где уходил с палубы вниз штормтрап, и тут
же отпрянул, оставив на трапе быстро карабкающегося наверх лоцмана.
     Вахтенный штурман подал лоцману руку и помог прыгнуть на палубу.
     Высокий костлявый норвежец,  с  гладко  выбритым  бледным  лицом,
приветливо  улыбался  русским морякам,  которых он уже знал по прошлым
рейсам в Скаген.
     - Привет, Мишья! - поздоровался лоцман со штурманом. - Опьять нас
гости? Карашо!
     - Здравствуйте,  мистер  Эйриксон,  - отвечал штурман.  - Рад вас
видеть...
     Последнюю фразу он произнес по-английски.
     - Нет "мистер"! - вскричал лоцман и продолжал говорить на ломаном
русском языке:  - Нет "мистер"!  Эйриксон тоже нет друзьям!  Моя имя -
Лейв! Я есть Лейв для русский моряк...
     - Капитан ждет вас, Лейв, - проговорил штурман.
     - О,  кэптин Юкоф!  - воскликнул лоцман и повернулся  к  мостику,
подняв  в приветственном жесте руку.  - Скаген рад видеть ваш корабль,
капитан!
     Еще через  две-три  минуты  Лейв  Эйриксон уже здоровался в рубке
теплохода  с  капитаном  Игорем  Александровичем  Юковым  и  старпомом
Валерием Николаевичем Яковлевым, Не забывал он и о своих обязанностях.
Раздались команды,  тут лоцман перешел  на  английский,  международный
морской язык,  и судно, набирая ход, двинулось к пассажирскому причалу
в гавани Логен.

     ...Вечером того же дня на одной  из  улиц  Скагена,  выходящих  к
площади кирки Санкт-Юхн,  остановилось такси. Пассажир, сидевший рядом
с  шофером,  расплатился,  не  спеша  покинул   машину   и   вошел   в
писчебумажный  магазин  напротив.  В  магазине  покупателей  не  было.
Человек приобрел у румяной хозяйки-толстушки два  блокнота  в  кожаных
переплетах, на которых было вытиснено изображение башни Валькендорф, и
паркеровскую авторучку,  затем кивком  головы  простился  и  вышел  на
улицу.  Он постоял,  огляделся,  стараясь делать это незаметно,  затем
быстрыми шагами направился в сторону кирки Санкт-Юхн.
     Час был   не  поздний,  но  прохожих  на  улице  совсем  немного.
Почтенные скагенцы,  жители этого района,  рано ложились спать, а тем,
кому  хотелось  веселиться,  городские  власти  отвели  место в центре
города, в кварталах, примыкавших к гаваням порта.
     Человек вышел на площадь, обогнул ее, не отдаляясь от окаймлявших
площадь домов,  и через сотню-другую шагов свернул в переулок у  самой
кирки.
     Сразу за  поворотом,  прижавшись   к   тротуару,   стоял   черный
"мерседес".  Может  быть,  автомобиль был темно-синим или вишневым,  в
сгустившихся  сумерках  рассмотреть  было  невозможно.  Задняя  дверца
"мерседеса" была приоткрыта, фары стоп-сигнала погашены.
     По-видимому, человек,  приехавший  на  такси,  был  уверен,   что
"мерседес" ждет именно его.
     Во всяком случае,  он решительно распахнул дверцу и сел на заднее
сиденье.  Заработал  двигатель,  вспыхнули  фары,  машина дернулась и,
набирая скорость, понеслась прочь от кирки Санкт-Юхн.

     - ...Послушайте,  Волк,  мы редко кого хвалим,  но вашей  работой
довольны.  Хочу уведомить, что счет ваш увеличился именно на ту сумму,
о которой уславливались.  Добавьте  еще  четвертую  часть  в  качестве
премиальных. Как видите, мы заимствуем полезное у Советов...
     - Ваша фирма быстро прогрессирует, мистер Гэтскелл.
     - Просто Билл,  дорогой Волк, просто Билл... Зачем вам обременять
свою память...  А это  официальное  извещение  из  банка  о  последнем
состоянии  вашего  счета.  Ознакомьтесь  и  уничтожьте  при мне:  этот
сувенир из Скагена очень порадует парней из госбезопасности.
     - Вы правы,  Билл,  они будут в восторге и отнесутся с величайшей
признательностью к тому, кто доставит им этот банковский счет.
     - Только им буду не я, Волк, только не я!
     Человек, который просил называть себя  Биллом,  расхохотался.  Он
сидел за рулем черного "мерседеса".  Автомобиль стоял сейчас на берегу
гавани Логен,  в тени,  отбрасываемой стенами форта Скагенхус, угрюмой
громадой   высившегося   в  километре  от  мыса  Дурнес.  Билл  сидел,
повернувшись к человеку,  которого он называл Волком.  Третий  в  этой
компании   занимал  место  рядом  с  Биллом.  Он  не  поворачивался  и
сосредоточенно смотрел в сгустившуюся темноту прямо перед собой.
     - Вам  предстоит  провести  в Поморске весьма важную операцию,  -
сказал Билл.  - В двух словах суть  ее  в  следующем.  В  окрестностях
Поморска,  на  побережье,  еще  в  сорок  пятом  году был зарыт сейф с
ценными документами.  Единственный человек, который знает это место, -
наш  человек.  Он  прибудет  в Поморск на одном из иностранных судов и
передаст план.
     - Передаст мне? Но ведь это...
     - Не беспокойтесь,  в личный контакт с вами он входить не  будет.
Разве мы не понимаем,  что вам совсем ни к чему встречи с иностранными
моряками.  Вы  слишком  ценный  человек,  Волк,  чтоб  неразумно  вами
рисковать... План вы получите через Мороза...
     - Опять этот Мороз!  Простите,  Билл,  но мне как-то не  по  себе
выполнять указания призрака...
     - Ха-ха-ха!  Неплохо сказано,  Волк!  Если Морозу придется менять
кличку,   я  предложу  назвать  его  Призраком...  Но  к  делу.  Мороз
по-прежнему остается вашим шефом, Волк, хоть вы его никогда не видели.
Да и не к чему вам видеть его...  Зато он вас видит, и довольно часто.
Но теперь вы будете в Поморске не один.  Мы придаем  большое  значение
предстоящей  операции  и  прикрепляем  к  вам помощника.  Свое имя для
России он сообщит вам в Поморске, а пока называйте его Беном.
     При этих  словах человек,  сидевший рядом с Биллом,  повернулся и
молча протянул Волку руку.
     - Бен  поступает  в  ваше распоряжение,  Волк,  - сказал водитель
"мерседеса",  - а оба вы  будете  выполнять  указания  Мороза.  Но  он
вступит  в  игру  только в решительный момент.  Со стороны вашему шефу
будет лучше видно,  как развивается операция.  Мороз в  нужную  минуту
скоординирует общие усилия.  А для начала, Волк, вы должны помочь Бену
перебраться в Россию и устроить его в Поморске на  работу  в  торговый
порт.
     - Каким образом?
     - О,  на  своем  судне вы занимаете достаточно прочное положение,
чтоб  изыскать  такую  возможность.  Специалист,  знающий  особенности
конструкции  судна,  всегда найдет местечко для человека,  даже такого
крупного телосложения,  как у нашего Бена.  А для России у него  самые
чистые  документы,  не сомневайтесь,  Волк.  Легенда у вашего будущего
помощника правдоподобнее, нежели сама действительность.
     - И все же, - перебил Волк, - как вы мыслите себе переход Бена?
     - В этот рейс "Уральские  горы"  берут  из  Скагена  туристов,  -
сказал Билл.  - Бен отплывает из Норвегии в качестве одного из них, но
в документах числиться не будет.  Это я беру на  себя.  До  подхода  к
Поморску  вы  можете  о  нем не беспокоиться.  Затем вы спрячете его в
подобранное вами место,  где Бен переждет  проверку.  Когда  пассажиры
сойдут и "зеленые фуражки" покинут судно,  а вы станете под разгрузку,
Бен осторожно выйдет из укрытия и смешается с грузчиками,  от  которых
он внешне ничем не будет отличаться.  Стоять в Поморске вы будете пять
дней.  За  это  время  Бен  "прилетит  в  Поморск  из  Ленинграда"   с
рекомендательным  письмом  "от  вашего старого приятеля".  Вы поможете
Бену устроиться на работу.  Вот,  возьмите,  это советские  деньги  на
расходы. У Бена будут свои. Расписки не нужны...
     - Хорошо, я все понял. Хотелось бы только...
     - Узнать  "русскую"  биографию  Бена?  Он  вам  все расскажет "по
приезде из Ленинграда". Заранее не стоит... Помните, Волк, об одном из
законов разведчика - не обременять без нужды память...
     - Вы правы, Билл.
     - Хо-хо,  - сказал водитель "мерседеса", - я всегда прав, дорогой
Волк.  А сейчас предлагаю пропустить по рюмке в "Сельдяном короле". Вы
там  еще не бывали,  Волк,  Бен тоже,  хотя он и не новичок в Скагене.
Хозяин "Сельдяного короля" - наш человек и  устроит  скромный  ужин  в
отдельном кабинете. Едем...
     "Мерседес" круто развернулся  и  помчался  по  вечернему  городу.
Вскоре он был у гавани Нудде-фьорд,  пересек ее по нависшему над водой
мосту,  покрутился,  часто сворачивая в боковые улицы,  и  остановился
наконец   перед   рестораном,  фасад  которого  украшало  разноцветное
неоновое изображение легендарной рыбы - "сельдяного  короля",  впервые
выловленного скагенскими рыбаками в 1776 году.
     Вскоре все трое сидели в особой комнате,  изолированной от общего
зала,  она служила местом для деловых трапез и буйных оргий. Ведь и то
и другое желательно устраивать в узком кругу своих,  без лишних глаз и
ушей.   Молодой   официант,   с   тонкой  талией,  изящными  руками  и
безразличным лицом,  быстро расставлял на столе еду и  напитки.  Когда
ему  пришлось  выйти  в  бар  за  тоником,  он  оставил  дверь  слегка
приоткрытой.  Официант скрылся за поворотом коридора,  и в этот момент
появился  лоцман  Лейв  Эйриксон.  Он  жил  по соседству,  хорошо знал
хозяина "Сельдяного короля"  и,  приходя  сюда  выпить  рюмку  хереса,
единственный  вид спиртного,  признаваемого Лейвом,  часто пользовался
служебным ходом. Итак, лоцман Лейв Эйриксон, встретивший и проводивший
в гавань Логен советский теплоход "Уральские горы",  шел по служебному
коридору ресторана "Сельдяной король".  Услышав за приоткрытой  дверью
мужские  голоса,  он  замедлил  шаги,  заглянул  в  щель и в удивлении
приподнял брови.
     - Вот  так встреча!  - бормотал Эйриксон,  проходя мимо двери,  и
повторял это, выпивая свой херес в баре.
     После двенадцати  часов  ночи второй штурман теплохода "Уральские
горы" Михаил Нечевин,  стоявший приходную  вахту,  сидел  в  каюте,  в
который  раз  просматривая  коносаменты*.  Груз  на  "Уральских горах"
всегда бывал генеральный**,  иногда до двухсот - трехсот наименований,
потому  и  хлопот  у  второго  помощника капитана было невпроворот.  И
пассажиры еще...  На грузовых судах второй штурман хоть в  море  может
отдохнуть,  а  здесь  и в рейсе крутишься как белка в колесе.  Правда,
четвертый штурман помогает иногда, но четвертый сам ходит у старпома в
помощниках,  для  второго  штурмана  его  уже не хватает.  (* Грузовые
документы. ** То есть самый разнообразный груз: продукты, промтовары в
т. п., в отличие от однородного груза - руды, угля, леса.)
     Посетовав про себя на незадачливую жизнь второго штурмана, Михаил
Нечевин  отодвинул  грузовые  документы и поднялся из-за стола,  решив
обойти судно,  посмотреть швартовы  и  проверить  вахту  у  трапа.  Он
спустился на главную палубу, прошел на бак, глянул, перегнувшись через
релинги,  не гуляют ли концы и на месте ли противокрысиные щитки*.  На
баке  все оказалось в порядке,  носовые трюмы были готовы к разгрузке,
хотя работы должны начаться лишь с утра.  Нечевин двинулся к  трапу  и
сразу увидел, что вахтенного там нет. (* Каждое судно обязано надевать
при стоянке в порту на швартовые тросы  особые  щитки,  препятствующие
крысам сходить на берег или приходить с берега на корабль.)
     "Черт побери! - выругался штурман. - Ведь сколько раз говорилось:
от трапа ни на шаг!"
     Он занял место матроса  на  верхней  площадке  трапа,  где  висел
спасательный круг и выброска*,  и поднял свисток к губам.  В это время
трап  качнулся,  на  нижнюю  ступеньку  ступил  человек.   Он   быстро
поднимался опустив голову,  а когда оказался наверху,  Нечевин узнал в
нем директора судового ресторана Митрохина.  (* Тонкий длинный трос  с
грузом  на  конце.  Служит  как  бросательный  конец  при  швартовых и
спасательных работах.)
     - Поздненько гуляете, Демьян Кириллович, - сказал второй штурман.
- Без пятнадцати час уже.
     - Так  то  по-нашему будет,  Михаил Иванович,  - весело заговорил
Митрохин,  стараясь не встречаться с Нечевиным глазами,  - а в Скагене
совсем рань.
     Второй штурман пожал плечами.
     - Мне-то что,  - сказал он, - хоть до утра. Смотрите только, чтоб
помполит вас не засек.
     Директор ресторана  ничего  не ответил,  шагнул на палубу и исчез
внутри  средней  надстройки.  Михаил  хотел  снова   вызвать   матроса
свистком, но тот уже спешил к трапу, на ходу поправляя повязку.
     - Ты что же это,  Коваленко,  а?  - грозно спросил Нечевин.  - От
трапа бегаешь!
     - Так я же в гальюн только, товарищ штурман! Минутиое дело...
     - В гальюн, в гальюн... Меня б вызвал на подмену.
     - Так ведь неудобно,  Михаил Иванович, может, вы отдыхаете, я ж с
понятием.
     - Ладно,  Коваленко,  хватит трепа.  Стоять у трапа -  и  никуда.
Приспичит - звонком меня сюда. Усек?
     - Так точно, усек, Михаил Иванович! Будет все на "товсь!".
     Михаил Нечевин  вернулся  в  каюту  и  едва  сел за стол,  сплошь
заваленный  бумагами,  раздался  тихий  стук  в  дверь.  Затем   дверь
отворилась,  и  в  каюту вошел директор ресторана.  В руках у него был
сверток.
     - Вахтишь,  Михаил  Иванович?  - спросил он.  - А я к тебе.  Вот,
глянь-ка, что достал.
     Митрохин развернул  сверток  и  поставил  на  стол  бутылку,  две
жестяные банки с тоником,  большую банку с консервированными омарами и
еще две - поменьше - с черной икрой.
     - Коньяк-то "фундатор",  - сказал Митрохин.  -  Самый  наилучший,
почище "мартеля" будет...
     - Это по случаю чего? - спросил второй штурман.
     - А  так,  чтоб  вахта шла веселей.  Тебе спать нельзя,  а мне не
спится.
     - На вахте не принимаю.
     - Брось, Михаил Иванович, рюмку-то осилишь... Ведь "фундатор"!
     - Рюмку,  пожалуй,  приму,  -  согласился  штурман.  - Закуска уж
больно на уровне.
     Когда они выпили, Митрохин, помявшись, проговорил:
     - Ты,  Михаил  Иванович,  того...  Ну,  помполиту,  значит...  Не
проговорись,  что  поздновато  подгреб  с  берега.  Знаешь,  знакомого
парнягу встретил,  коком на "Мезеньлесе" ходит. Ну и поддали у него...
Ты уж того, пойми... Лады?
     - Лады,  старик,  можешь спать спокойно. Зачем мне капать? Пришел
на борт - и добро!

     ...Через три  дня  теплоход "Уральские горы" принимал пассажиров.
Когда были окончены все формальности,  на борт прибыл лоцман  и  вывел
теплоход на фарватер.
     "Уральские горы" вышли в  Норвежское  море.  Игорь  Александрович
Юков  проложил  курс  на  север.  Постепенно забирая к осту,  теплоход
совершал обычный рейс по маршруту Скаген - Поморск.
     А через  полгода  у Палтусовой губы прогремели автоматные очереди
сержанта Гончарика.



     48 КН биллу тчк волк располагает  возможностью  провоза  связника
квч уральских гор квч тчк используйте его тчк 09 17 мороз тчк.

     - Стой! Стрелять буду! Стой!
     Загремели выстрелы.
     В тишине,  наступившей вослед, был слышен шорох лиственных веток,
срезанных автоматной очередью и упавших на мягкий ковер из пожелтевшей
хвои.  Сержант  Степан Гончарик поймал в прицел мелькавшую меж стволов
спину,  и палец его был готов потянуть  спусковой  крючок.  Но  тут  в
памяти  сержанта  возникло  лицо майора Леденева,  его слова:  "Только
живым!",  левая рука подбила автомат снизу - и пули снова  ударили  по
верхушкам деревьев.
     Неизвестный уходил.
     Сержант знал,  что  выстрелы всполошили солдат,  расставленных по
границам оперативной зоны,  и согласно инструкции они спешат сейчас  к
месту происшествия.
     Собственно говоря,  автоматные очереди Степана Гончарика означали
провал операции,  задуманной полковником Бирюковым.  Тот, кого ждали в
Палтусовой губе,  должен  был  беспрепятственно  проникнуть  в  нее  и
извлечь  из  песка  у  подножия скалы сейф штандартенфюрера СС Густава
Шеллинга,  спрятанный  там   командиром   субмарины   "Зигфрид-убийца"
фрегатен-капитаном  Эрнстом  Форлендером.  Затем  надлежало  незаметно
проводить неизвестного гостя до Поморска или иного населенного  пункта
и попытаться установить его связи.
     Но все случилось  иначе.  Сержант  Гончарик  и  рядовой  Завьялов
обходили цепочку солдат, опоясавшую сопку, за которой лежала Палтусова
губа,  когда едва носом к носу не столкнулись с  человеком,  одетым  в
кожаную  куртку,  галифе,  резиновые  сапоги  и  светло-серую  шляпу с
короткими полями, надвинутую на глаза. Нижнюю половину лица незнакомца
скрывали  рыжая  борода  и  усы.  Встреча  была  неожиданной для обеих
сторон.  Гончарик  потянул  с  плеча   автомат,   но,   едва   сержант
шевельнулся,  рыжебородый отпрянул в сторону,  в руках у него оказался
пистолет с длинным стволом и утолщением на конце.
     Раздалось пощелкиванье,  и,  шумно вздохнув, Завьялов ничком упал
на хвою.  Впереди замелькала кожаная куртка убийцы,  и тогда распорола
тишину автоматная очередь сержанта Гончарика.
     ...На мгновение Степан  потерял  неизвестного  из  виду  и  снова
ударил  очередью  по  верхушкам  лиственниц.  Он знал,  что у каменной
гряды,  в сторону которой несся стремглав неизвестный,  затаились двое
солдат, и они, услышав стрельбу, задержат его.
     На бегу незнакомец обернулся,  выбросил руку - и,  едва  Гончарик
успел  отпрянуть  за ствол дерева,  пуля сбила с него фуражку.  Прижав
автомат к лиственнице,  Степан примерился так, чтоб ударить человека с
бесшумным   пистолетом   по   ногам.   "Калашников"  задергался,  пули
подобрались почти к цели,  взять еще повыше, и никуда он, гад этот, не
денется,  не убежит,  чуток повыше,  подумал Гончарик, и тут кончились
патроны в магазине-рожке. И такое бывает...
     Пуля ударила  на уровне груди сержанта и отщепила кусок коры.  Он
втянул живот и стал рвать из сумки на ремне запасную обойму.
     Но по  сержанту  больше  не  стреляли.  Когда,  снарядив автомат,
Гончарик от ствола к стволу бросился к каменной гряде,  кожаную куртку
он  больше  не увидел.  Через сотню метров навстречу вывернули солдаты
его взвода. Был с ними и лейтенант Маслов, дежурный офицер.
     - Что случилось? Кто стрелял? - крикнул Маслов.
     - Завьялов,  -   задыхаясь,   проговорил   Гончарик.   -   Там...
Помогите... Завьялов... Кожаная куртка! Где он?
     Не объясняя больше  ничего,  Степан  бросился  вперед.  Лейтенант
отрядил   двух  солдат  посмотреть,  что  случилось  с  Завьяловым,  и
последовал с остальными за Гончариком.  У каменной гряды они никого не
нашли.  Срочно  прибывшие сюда два проводника служебно-розыскных собак
обшарили фантастическое нагромождение  громадных  валунов  и  скальных
обломков  и  минут  через  сорок  обнаружили  узкий,  едва  заметный в
зарослях кустарника лаз.  Потайной  ход  вел  в  хорошо  оборудованное
укрытие,  сохранившееся,  видно,  со  времен  войны.  На  двухъярусных
деревянных нарах поверх едва тронутых ржавчиной  трех  автоматов  типа
"шмайсер"  и  десятка  гранат  с  длинными  деревянными ручками лежали
брошенные в  беспорядке  кожаная  куртка,  галифе  защитного  цвета  и
светло-серая шляпа с узкими полями. Резиновые сапоги валялись на полу.
     К тому времени,  когда прибыл Юрий Алексеевич Леденев,  лейтенант
Маслов  и  солдаты  нашли  неплотно приваленный камнем второй ход.  Он
выводил на поверхность по  другую  сторону  гряды,  в  ста  пятидесяти
метрах от асфальтированной дороги Мурмино - Поморск.
     Собаки легко взяли след,  уверенно довели проводников до асфальта
и  тут  засуетились,  стали  нервничать  и  заглядывать  в лица хозяев
виноватыми глазами.

     - Значит,  ушел?  - сказал Василий Пименович Бирюков.  - А,  Юрий
Алексеевич?
     - Ушел, товарищ полковник... - Майор Леденев развел руками.
     - Как солдат? Операцию сделали?
     - Будет жить...  Две пули в него всадил, но прошли удачно, выше и
ниже сердца. Вот они, пули-то...
     Юрий Алексеевич придвинул Бирюкову небольшую коробочку.  В ней на
куске  ваты  мирно  покоились  две пули,  извлеченные хирургом из тела
Завьялова.
     Василий Пименович взял одну из них и повертел в пальцах.
     - Систему определили? - спросил он.
     - Двадцатизарядный   пистолет-автомат   специального   назначения
системы "говард",  калибр шесть миллиметров. Небольшой калибр позволил
конструкторам  сделать "говард" многозарядным и достаточно компактным.
Достоинства:  относительно небольшие размеры и  бесшумность  стрельбы.
Недостатки:  слабая  убойная  сила  на  расстояниях  более  пятидесяти
метров.  Изготавливается преимущественно в Соединенных Штатах Америки,
но  бывают  модели  производства  ФРГ  и  Англии.  Во  всяком  случае,
"говардом" может быть вооружен агент любой разведки...
     - Предваряете   мои  вопросы,  майор,  -  усмехнулся  Бирюков.  -
Ну-ну... Что ж, давайте все сразу, выговаривайтесь до конца...
     - Нет  сомнения в том,  что неизвестный шел к сейфу,  спрятанному
Форлендером, - сказал майор Леденев. - Но мы не знаем, на кого работал
бывший фрегатен-капитан...
     - Но ведь его видели солдаты...
     - То,   что  они  видели,  осталось  в  убежище,  -  сказал  Юрий
Алексеевич.  - Он переменил одежду,  и не только ее. Уже перед тем как
ехать  к вам,  я распорядился вновь прочесать с собаками местность.  И
вот что было обнаружено под кучкой мха и хвои.
     Леденев достал  из  портфеля  сверток и развернул его.  На бумаге
лежала рыжая борода.
     - Значит,   рыжебородого  не  существует,  -  задумчиво  произнес
Бирюков,  подняв парик осторожно, за несколько волосиков, и осматривая
его со всех сторон. - Рубит, дьявол, по всем концам рубит...
     - Это  уже  почерк,  товарищ  полковник,  -  сказал  Леденев.   -
Сказывается   неплохая  выучка,  умение  предусмотреть  все  варианты.
Кстати,  на одежде нет ни  одной  марки  изготовителя.  Все  аккуратно
срезано. Конечно, можно установить, кто произвел эти товары, но
на такую экспертизу уйдет уйма времени.
     - А что тайник? Все ли там проверили? Нет ли чего нового?
     - Эта территория,  товарищ полковник,  как вы  знаете,  во  время
войны  была  занята  немецкими  войсками.  Возможно,  они  оборудовали
убежище про запас с целью  оставить  в  нашем  тылу  своих  людей  при
отступлении. По-видимому, им никто не воспользовался. Между прочим, мы
нашли  там  неплохой  запас  продуктов  военного  времени,   консервы,
сахарин,  шоколад,  хлеб в целлофане. Хлеб, кстати, хорошо сохранился,
сам пробовал.
     - Несерьезно,  майор,  -  нахмурился  Бирюков.  -  Продукты могли
оставить именно с расчетом на то, что вы их отведаете...
     - Тогда   их   не   стали   бы  так  тщательно  прятать,  Василий
Пименович... Так вот... Продукты и оружие не тронуты. Судя по всему, и
наш  неизвестный  побывал  там впервые.  Допускаю,  что о тайнике знал
Форлендер. Если он передал неизвестному план того места, где спрятал в
сорок пятом году сейф, то мог рассказать и об убежище.
     - О нем мог знать и кто-то третий, - сказал полковник.
     - Допускается. Тогда мы имеем уравнение с двумя неизвестными.
     - Может быть,  и с тремя, дорогой майор. И в таком серьезном деле
ни одного просвета.
     - Кое-что есть, товарищ полковник. Вот, взгляните...
     - Что это?
     Василий Пименович  с  интересом  смотрел,   как   майор   Леденев
разворачивал  небольшой пакетик.  В нем оказались спички.  Пять спичек
необычной формы.  Они были массивнее простых спичек,  головки из  серы
иного цвета. Каждая была завернута в лощеную бумажку.
     - Противоветровые спички, - сказал Бирюков. - Откуда они у вас?
     - Такими спичками снабжаются морские спасательные шлюпки, товарищ
полковник.
     - Это я знаю. И что же?
     - А то, что их обнаружили под нарами в тайнике...
     - Может быть, оставили немцы?
     - Посмотрите  листок,  в  который  они  были  завернуты,  Василий
Пименович...
     Полковник расправил листок бумаги.  Это были страницы,  вырванные
из какой-то книги, 23-я и 24-я страницы...
     Бирюков прочитал:
     "...При закрывании  пайола  необходимо  тщательно следить за тем,
чтобы на втором дне не оставался мусор,  стружки  и  другие  предметы,
которые   могут  загнить  или  засорить  приемные  сетки  осушительной
системы.
      135.  При каждом осмотре пайола следует проверять исправность и
плотность лючин над горловинами двойного дна,  периодически  вскрывать
эти лючины и проверять плотность закрытия горловин..."
     - Так это же какая-то флотская инструкция! - вскричал Бирюков.
     - Совершенно верно, товарищ полковник.
     Василий Пименович перевернул страницу и на обороте  прочитал:  "
142.  Постоянное наблюдение за исправностью действия водонепроницаемых
дверей, лацпортов, иллюминаторов и противопожарных дверей и правильное
использование  их  в аварийных случаях являются важнейшей обязанностью
судового состава.  Ответственность  за  их  состояние  возлагается  на
старшего помощника капитана..."
     - Это уже что-то,  - сказал  полковник  Бирюков.  -  Надеюсь,  вы
узнали, откуда этот листок?
     - Да,  -  ответил  Юрий  Алексеевич.  -  Он  вырван  из   "Правил
обслуживания  корпуса судна и ухода за ним".  Эти "Правила" утверждены
приказом министра морского флота за Э 440 от 14 ноября 1955 года  и  в
1956   году   выпущены   отдельной   брошюрой  издательством  "Морской
транспорт".  Значит,  в убежище побывали уже  и  после  войны.  Данный
экземпляр  печатался  в одесской типографии "Моряк",  что находится на
улице Ленина,  дом 26.  Но эти сведения нам уже  ни  к  чему...  Такие
"Правила" есть на каждом судне торгового флота, по два-три экземпляра.
И в первую очередь,  у старшего помощника  капитана,  так  как  корпус
судна проходит по епархии старпома. Ну и у капитана со стармехом такие
конечно же есть тоже...  Вот они,  эти "Правила".  -  Юрий  Алексеевич
достал   небольшую  книгу  в  синем  картонном  переплете  и  протянул
Бирюкову:  - Обратите внимание на седьмой параграф, товарищ полковник.
Там  как  раз  написано  об  ответственности  старпома  за  правильное
обслуживание корпуса судна, всех помещений, устройств и систем.
     - Судя  по вашим словам,  вы склоняете меня к мысли,  майор,  что
листок, в который завернуты спички, был вырван из книги, принадлежащей
некоему старпому.
     - Нет,  я просто хотел подчеркнуть,  что к этим  "Правилам"  чаще
других обращаются старпомы. Только и всего, товарищ полковник.
     - Гм...  Ну ладно. Если новую загадку вы считаете просветом, Юрий
Алексеевич,  тогда  вам  и  карты  в  руки.  Начинайте новую операцию.
Назовем ее...  Ну,  скажем, "Шведская спичка". Помните такой рассказ у
Чехова?
     - Помню.
     - Вот и действуйте. Что намерены предпринять в ближайшее время?
     - Думаю, что необходимо...
     - Нет,  погодите,  Юрий Алексеевич. Сейчас уже поздно, вы устали.
Жду вас завтра в десять с планом проведения операции.  Прикиньте, кого
дать вам в помощники. Вы свободны, майор. Кстати, нет ли у вас спичек?
Нет, не шведских, обыкновенных... Зажигалка барахлит.

     Выстрелы в  Палтусовой   губе   раздались   незадолго   до   того
августовского дня, когда был убит диспетчер Василий Подпасков.



     Василий Пименович  Бирюков предложил Леденеву отправиться домой и
подумать по поводу нового дела,  связанного с выстрелами в  Палтусовой
губе.
     ...Он прошел в спальню,  лег в постель и попытался заснуть. Перед
ним  плыли  образы,  созданные  впечатлениями  дня.  Усилием воли Юрий
Алексеевич  отгонял  их,  они,  сливаясь  друг  с   другом,   медленно
ворочались и возвращались снова...
     "Все внимание порту,  - размышлял Юрий Алексеевич, - чует сердце,
там связник Форлендера. В Поморске почти все связано с портом".
     Он стал прикидывать,  за какой бы потянуть конец,  чтоб начать  с
него развязывать сложное дело.  Вспомнились морские спички,  листок из
"Правил обслуживания корпуса  судна",  обнаруженные  в  тайнике.  Надо
будет негласно проверить все служебные экземпляры этих "Правил", успех
маловероятен,  но  попробовать  стоит.  В  сознании  возникали   самые
фантастические  версии,  и Юрий Алексеевич не изгонял их.  Он понимал,
что действительность более разнообразна,  чем самый  изощренный  набор
предполагаемых вариантов.
     И все-таки кое-какие соображения Леденев решил считать стоящими и
закрепил  их  в  памяти.  Вера  Васлльевна  давно  уже  спала.  А Юрий
Алексеевич, изменивший своей привычке думать о серьезных вещах с утра,
продолжал размышлять, лежа на спине с открытыми глазами.

     ...В ту  ночь  и  в  наступивший  за нею день Баренцево море было
спокойным,  и потому теплоход "Уральские горы" пришел в порт точно  по
расписанию.  Пассажирский  причал,  на  который  принимали судно,  был
заполнен  родственниками  и  друзьями  команды,  праздными   зеваками,
представителями портовых властей и общественных организаций города.
     Таня Яковлева  стояла  в  толпе  встречающих  и  смотрела,   как,
подхваченное   двумя   мощными   буксирами,  медленно  разворачивается
долгожданное судно... Рядом с Таней встречал "Уральские горы" красивый
седой старик.  Впрочем, называть стариком Василия Тимофеевича Еремина,
санитарного врача Поморского порта, было, пожалуй, рановато. Вот разве
что седина,  естественно,  добавляла годы. А вообще-то, Еремин обладал
хорошей спортивной выправкой - всю зиму ходил на  лыжах,  был  заядлым
туристом и даже ведал портовской секцией "моржей".
     Одинокий человек - его семья погибла  в  годы  войны,  -  Василий
Тимофеевич  нерастраченный  запас любви к близким перенес на тех,  кто
окружал его на работе.  Справедливый  и  принципиальный  Еремин  очень
часто  становился  третейским судьей в самых различных спорах,  опекал
обиженных, направлял на путь истинный заблудших. К нему шли за советам
и жены моряков, и сами моряки, да и начальство прислушивалось к словам
доктора,  когда он начинал борьбу за улучшение бытовых условий рабочих
порта.  Свои  обязанности  санитарного врача Еремин понимал широко,  и
основания для конфликта с руководством у него всегда находились.
     С семьей  Яковлевых Василий Тимофеевич был знаком уже достаточное
время,  "Уральские горы" он встречал и провожал по должности, и сейчас
говорил  Тане,  что на судно ее мужа он мог бы и не ходить,  у Валерия
Николаевича всегда порядок, у всех бы так...
     Таня отвечала невпопад,  она искала глазами рослую фигуру мужа на
мостике, а "Уральские горы" тем временем приближались к причалу.
     Наконец на  берег  завели  швартовы,  теплоход  прижался к стенке
причала,  стали майнать трап.  По трапу на борт  поднялся  пограничный
наряд,  за  ним таможенники,  кто-то из пароходства и санитарный врач.
Таня стояла  уже  у  самого  трапа  и  благодарно  улыбнулась  Василию
Тимофеевичу, когда он крикнул, что сейчас сообщит Яковлеву, мол, жена,
у трапа встречает...
     Прошло какое-то   время,   и  вот  Таня  уже  в  каюте  старпома,
прижимается головой к широкой груди  мужа.  Валерий  Николаевич  мягко
отстраняет ее - дел у старпома, да еще пассажирского судна, на приходе
невпроворот,  сейчас к нему то и дело будут забегать и из  команды,  и
береговые.
     - Посиди,  Танюша,  поскучай. Вот развяжи эти пакеты, там все для
тебя и Олешки, а я документы оформлю, постараюсь освободиться скоро, и
тогда - домой...
     Яковлев пошел  к  капитану  и  там  обнаружил,  что неприятности,
связанные с приходом судна  в  Поморск,  уже  начались.  Почин  сделал
доктор Еремин.  Он обнаружил отклонения от нормы в помещении ресторана
и уже составил акт,  который держал сейчас  в  руках  капитан  Юков  и
потрясал им перед лицом вызванного "на ковер" директора.
     Митрохин разводил руками,  прижимал их  к  груди  и  клялся,  что
немедленно примет меры.
     - Вот,  - сказал Юков,  - смотрите, старпом. Прищучил нас дорогой
доктор. А ведь ресторан тоже по вашей части...
     - По моей, - спокойно ответил Яковлев и взял акт из рук капитана.
     - Спору  нет,  -  начал  капитан,  оставив  Митрохина  в  покое и
обратясь к Еремину,  - вы,  доктор,  великий дока в своем  деле  и,  в
общем-то,  справедливо  поступаете.  Но  знаете  ли  вы,  что теплоход
"Уральские горы" на министерское знамя выходит? А если этот несчастный
акт попадет в пароходство, могут нам знамя задробить.
     - Понимаю, - сказал Еремин, - только не акт, Игорь Александрович,
а акты... Во множественном, так сказать, числе.
     - Это еще что! - взревел капитан. - Какие такие акты?!
     Василий Тимофеевич раскрыл папку, и на стол легли еще два листа.
     - Акт  о  просрочке  дератизационного  свидетельства,  -   сказал
доктор,  -  это  будет раз.  И акт об антисанитарном состоянии камбуза
команды - это два. А всего, стало быть, три...
     Юков задохнулся от ярости.  Мгновение он пытался подобрать слова,
побагровел и вдруг выпалил:
     - Вы... Вы старый бюрократ, черт бы вас побрал!.. Крючкотвор!
     Еремин вспыхнул,  молча  сложил  листки  в  папку,  взял  из  рук
старпома  и  первый  акт,  так  же  молча повернулся и вышел из каюты.
Капитан медленно отходил.  Наконец он сдавленным голосом  обратился  к
Яковлеву:
     - Как же это так, Валерий Николаевич, а?
     - Разберусь тотчас.
     - Разберитесь,  голубчик,  и к Еремину...  Может быть,  уговорите
старика...  Зря я так.  Скажите,  мастер* и извиниться готов,  чего уж
там. (* Так порою зовут на флоте капитана.)
     Тут он увидел директора ресторана и взорвался снова:
     - А вы что стоите здесь?! Марш к себе! Наведите полный марафет да
готовьте  доктору  угощение  на  высшем  уровне!  Глядишь,  и  уломаем
упрямого черта.
     Демьян Кириллович  опрометью бросился из капитанской каюты и едва
не сшиб подходившего второго штурмана.
     - Что, фитиль? - спросил второй штурман.
     - И не говори,  Миша,  - ответил Митрохин. - Доктор подкузьмил...
Бегу!

     Таня Яковлева рассмотрела подарки, поскучала, а муж все не шел, и
тогда она решила выйти  на  палубу.  Когда  Таня  подошла  к  кормовым
релингам ботдека*,  ее окликнули.  Обернувшись,  она увидела знакомого
диспетчера. (* Ботдек - шлюпочная палуба.)
     - Здравствуйте, Таня, - сказал Подпасков. - Встретили мужа?
     - Конечно.
     - Это  хорошо,  когда  тебя  встречают...  Или  ты  встречаешь...
Завидую вам, Таня.
     - Что хорошего!.. А я к вам с просьбой, Василий. Помните разговор
о шубе?  Нужно мне еще такую,  как  вы  доставали,  только  на  размер
больше, сорок восьмой.
     - Это можно. Для вас всегда расстараюсь, Таня.
     - А когда?
     - Давайте я завтра позвоню вам. Вы когда будете дома?
     - После обеда.
     - Вот часика в три и звякну. Договорились?..
     Подпасков ушел, а Таня начала смотреть вниз, как суетятся люди на
главной палубе,  и если б она в эту минуту оглянулась,  то увидела  бы
внимательные  глаза  человека,  который  стоял за трубой вентилятора и
слышал их разговор с Подпасковым.  Но Танино внимание  было  поглощено
тем,  что  происходило  внизу,  и  человек  осторожно  отодвинулся  от
вентилятора, шагнул к открытой двери надстройки и исчез.



     - ...Значит,  говорите,  туго пришлось...  А я-то  надеялся,  что
следующим рейсом доставлю Биллу и "посылку", и вас, - сказал Волк.
     - Едва ушел...  Хорошо, что вы рассказали об этом убежище. Если б
не тайник,  мы бы не встретились больше. По крайней мере, вне кабинета
следователя.
     Волк промолчал,  подумав,  что  если  б  Мороз не подсказал ему в
одном из своих писем о существовании тайника, то как раз у следователя
они  б  и  встретились  с  Беном.  Волку не понравился тон,  каким его
подручный говорил с ним.  Волк неприязненно взглянул на  Бена,  ругнул
про себя Билла - мистера Гэтскелла, - так расхваливавшего Бена.
     - Надо было не открывать пальбу, а спокойно предъявить документы,
выдать себя за грибника, ягодника или черт знает за кого...
     - Если б не моя борода,  то меня б давно опознали. А что касается
ваших советов по поводу стрельбы, то я бы рекомендовал вам заткнуться,
Волк.  Мне,  старому  разведчику,  доводилось  бывать  и  не  в  таких
переделках, а вы всего лишь...
     - Тихо! Мне плевать на ваш опыт, если он не приносит результатов.
И потом,  вы забыли,  Бен, кто кому подчинен. Может быть, сообщить обо
всем вездесущему Морозу? Связь с ним поддерживаю все-таки я...
     - Ладно, Волк, я погорячился, извините.
     - Оставим это, Бен. Что вам удалось разузнать о несчастном случае
на "Вестероллене"?
     - Сдается мне,  что старпом "Вестероллена" Абрахамсен не случайно
упал  в  трюм.  Матросы  с  "норвежца"  болтали  между собой,  что это
произошло в тот момент,  когда группа русских явилась  к  капитану,  а
затем вместе с ним направилась к старпому.  По-видимому,  Абрахамсен и
был нашим связным. Мороз вам ничего не сообщал?
     - Нет.  Он  передал  только  план.  Но  если  план  прибыл с этим
норвежским старпомом,  а его собирались арестовать - пути в  Палтусову
губу для нас больше нет.
     - И я так считаю, - сказал Бен.
     - Вот что. Готовьтесь еще раз проверить подходы к этому месту. Но
сначала запросим Мороза,  узнаем его соображения на этот счет.  Что  у
вас по части сведений о базе атомных подводных лодок?
     - Туго идет.  Военные моряки приучены  держать  язык  за  зубами.
Выпить с тобой выпьют,  анекдоты слушают, сами умеют потрепаться, но о
настоящем - ни слова. Денег я на эти кабаки извел - пропасть.
     - Денег не жалейте. Нуждаетесь в средствах?
     - Пока нет.  Делаю заход через жен,  те  будут  послабее.  Тряпки
любят,  блестящие штучки - сороки,  одним словом... А вот по комбинату
"Поморскникель" кое-что можете передать Биллу.  - С этими словами  Бен
протянул Волку небольшой тюбик голубой помады. - Микропленка, - сказал
Бен. - Материалы операции "Никель".
     - Хорошо,  - ответил Волк.  - Не совсем удачный футляр...  Как бы
судовые девочки не утащили для использования  по  прямому  назначению.
Небось перламутровая?
     - Точно, - сказал Бен, - у меня всегда дефицитный товар.

     ...На стоянке такси было  человек  десять,  но  машины  подходили
часто.  Он  дождался своей очереди,  открыл заднюю дверцу подошедшей к
стоянке машины и,  спокойно усевшись,  сказал:  "В Мурмино и  обратно,
шеф".  Водитель  помялся,  но  лишь  секунду - сообразил,  что пустого
пробега не будет, а артачиться по поводу маршрута резона вроде бы нет.
     Пассажир молча сидел позади водителя,  но,  когда такси выбралось
из города,  оживился,  раскрыл коричневый саквояж и  вытащил  из  него
транзисторный радиоприемник.  Заметив, что шофер глянул на пассажира в
зеркальце,  человек на заднем сиденье улыбнулся  и,  выдвигая  антенну
радиоприемника, сказал:
     - Еле достал такую штуку...  Племяннику на день рождения  везу...
Маленькая,  а берет ого-го,  хорошо берет.  И сети никакой не надо, от
батарей работает.
     С этими  словами пассажир включил приемник,  и в кабину ворвались
разноязычные голоса,  обрывки мелодни, писк морзянки. Водитель одобрил
подарок,  добавив,  что чересчур даже хороший подарок, дорогой, на что
пассажир заметил,  что дети сестры ему,  как родные, поскольку своих у
него  нет,  и  дело не в деньгах,  Лишь бы вещь была стоящая,  а такая
своих денег стоит,  это  точно...  Разговаривая,  он  крутил  колесико
настройки,  не  задерживаясь  подолгу  на одной волне,  но минут через
пятнадцать занятие это ему  надоело,  пассажир  щелкнул  выключателем,
сложил антенну и убрал радиоприемник в саквояж.
     Машина тем временем подобралась к крайним  домам  Мурмино,  затем
проскочила  к  центральной  площади,  где  высилось  здание  санатория
"Рыбак", а дальше шли кварталы новой застройки, пятиэтажные коробки.
     - Я сейчас,  - сказал пассажир,  - подарок отдам,  рюмку хлопну и
назад.
     - Только недолго, - пробормотал шофер.
     Не то чтоб он не доверял пассажиру,  а  все-таки  неуютно,  когда
отпускаешь клиента, а на счетчике более трех рублей.
     - Что вы,  шеф!  -  сказал  пассажир.  -  На  восемь  утра  отход
заказали, а я к тому ж с ноля часов на вахте.
     С этими словами он подхватил саквояж и исчез  в  подъезде.  Через
восемь  -  десять  минут  человек подошел к машине.  Саквояжа с ним не
было.
     - Знаешь,  браток,  - виновато заговорил он с водителем такси,  -
упросили-таки родичи остаться.  Отправим, говорят, к вахте-то... Ты уж
поезжай один, а дорогу назад, как обещано... Вот, держи монеты!
     "Волга" развернулась и пошла  к  центральной  площади,  где  была
стоянка  такси  -  шофер  надеялся подцепить попутчика в Поморск.  Еще
через четверть часа из подъезда дома,  к  которому  подъезжало  такси,
вышел   давешний   пассажир.  В  руках  он  держал  саквояж.  Пассажир
неторопливо огляделся и  медленно  направился  к  площади.  Неподалеку
пофыркивал  длинный "Икарус".  В автобусе было немного народу.  Бывший
пассажир светло-серой "Волги" сел на заднее  сиденье,  в  левый  угол,
поставил саквояж на колени и,  приподняв воротник плаща,  отвернулся к
окну. Так он и просидел не двигаясь до самого Поморска.

     - ...Это  четвертая  передача  такого  типа  за  последние  шесть
месяцев,  -  сказал полковник Бирюков.  - Если верить нашим экспертам,
именно в этой передаче ключ к шифру. Так что они вам объяснили, майор?
     - Видите ли, товарищ полковник, это особый шифр, который не может
быть разгадан до тех  пор,  пока  в  руках  дешифровальщика  не  будет
определенное  количество  текста.  В  данном  случае  необходимо  было
дождаться  четвертой  передачи...  Теперь  она  перехвачена  нами,   и
расшифровка ее - вопрос времени.
     - Ну,  положим, времени у нас на это немного, прямо скажем, нет у
нас времени, Юрий Алексеевич.
     - Понимаю,  товарищ полковник, но все сейчас в руках товарищей из
научно-технического отдела.
     - Кстати, что они говорят о характере этих радиопередач?
     - Первые  две  запеленговать  не  удалось,  хотя они были успешно
записаны на пленку. Что же касается двух последних, то их пеленг очень
нечеткий, похоже, что радиопередатчик перемещался с большой скоростью.
В первом случае передача производилась где-то  севернее  Поморска,  во
второй раз - южнее.  Кроме того,  по мнению экспертов, для передач был
использован новейший радиоавтомат.  Агенту, обладающему им, нет теперь
необходимости  отбивать ключом свое сообщение.  Он записывает текст на
пленку,  заправляет ее в аппарат,  настраивается на необходимую волну,
включает автомат, и тот с любой скоростью выдает в эфир закодированное
послание.  Вот и с этими передачами... Люди из НТО изрядно повозились,
пока  сумели подобрать скорость движения пленки,  при которой передача
переставала быть бессмысленным набором звуков.
     - Когда   обещаны   результаты  расшифровки?  -  спросил  Василий
Пименович.
     Леденев взглянул на часы:
     - Жду с минуты на минуту.
     - Итак, Юрий Алексеевич, можно сказать, что у нас кое-что есть...
     - Будет,  товарищ  полковник...  Надо   подождать.   Ведь   может
оказаться, что события в Палтусовой губе и перехваченные радиопередачи
не находятся в связи между собой. И тогда...
     - Тогда у нас будет новое дело, - подхватил Бирюков.
     Дверь кабинета бесшумно  открылась.  Вошел  капитан  из  приемной
Василия Пименовича.
     - Товарищ полковник, к вам из НТО...
     - Давайте-давайте! - оживился Бирюков. - Вот и наши корифеи, Юрий
Алексеевич, надеюсь, что им удалось прочитать текст.
     Расшифрованная в  научно-техническом отделе радиограмма выглядела
так:
     "84 РД  биллу  тчк  операция  квч  сорок  пять  квч сорвана связи
гибелью моряка тчк подозреваю зпт что моряк был на грани  провала  тчк
целях безопасности убираю бена тчк материалы операции квч сорок четыре
квч передаст волк очередным рейсом тчк 03 49 мороз тчк".
     - Ого,  -  сказал Бирюков и положил расшифрованную радиограмму на
стол текстом вниз.  - Спасибо,  товарищи,  великую службу вы сослужили
нам...
     Полковник крепко пожал руки специалистам из НТО.
     Когда они остались вдвоем, Бирюков сказал Леденеву:
     - Видал, майор? Ждите трупа, дорогой товарищ Леденев, в этом деле
уже третьего. Бена уберут, а мы и помешать не сможем.
     - Можем и не узнать даже,  что это произошло, - сказал Леденев, -
если надежно упрячут концы.
     - Ну нет,  - возразил Василий Пименович,  -  тут  уж  будет  наша
промашка,  Юрий Алексеевич. Ведь посуди сам. Этот Бен находится сейчас
у  нас  на  легальном  положении,  что  самое  вероятное.  И  если  он
неожиданно  исчезнет,  это неизбежно вызовет толки,  дойдет в конечном
счете и до нас. Хотя...
     Бирюков замолчал, и Юрий Алексеевич закончил его мысль:
     - Они могут послать его в командировку или в отпуск,  а по дороге
убрать...
     - Верно.  Поэтому немедленно  взять  под  контроль  всех,  кто  в
ближайшее  время  неожиданно  покинет  Поморск,  ну  и  все несчастные
случаи,  происшествия.  Твою группу, майор, увеличиваю вдвое. Подбирай
людей сам,  бери кого хочешь,  тебе работать, как, впрочем, и отвечать
за успех дела.  Держи наготове двух-трех парней,  которых выпустишь на
первый же сигнал о трупе, лишь бы не прозевать, лишь бы он попал к нам
в руки.  Но главное в другом.  Благодаря перехваченной радиограмме  мы
знаем клички почти всех участников игры.  Ну а что касается Билла,  то
это,  по-видимому,  старый знакомый,  мистер Гэтскелл,  специалист  по
нашей  зоне.  Бывал он и в Поморске,  правда вполне легально,  в конце
войны. С его людьми мы уже встречались.
     - Значит,  этот самый Мороз - явно резидент, судя по тому, как он
распорядился судьбой Бена. И он что-то сумел пронюхать в порту.
     - Да,  -  сказал  Бирюков,  - и он меня смущает больше остальных.
Это, Юрий Алексеевич, зубр.
     - И  операцию "Сорок четыре" он,  видимо,  уже завершил.  Готовит
передачу материалов.  Как они собираются передать их?  Судя по  словам
"очередным рейсом", речь в радиограмме идет о судне, которое регулярно
ходит в иностранный порт.  Таковым у нас является теплоход  "Уральские
горы".  Остальные  суда  бывают за границей от случая к случаю.  Будем
искать Волка на этом теплоходе.
     - Загадочки, черт побери! - выругался Бирюков. - Юрий Алексеевич,
подбей бабки, ты это умеешь...
     - Хорошо, - сказал Леденев. - Итак, их трое. Кто Мороз и где он -
нулевая информация.  Бена собираются уничтожить.  Очевидно,  с ним  мы
познакомимся   раньше,  нежели  с  другими.  С  Волком  тоже  полегче.
По-видимому,  он находится в составе  экипажа  "Уральских  гор".  Ведь
наших пассажиров в очередном рейсе на Скаген не будет,  за исключением
нескольких человек,  направленных в заграничную  командировку.  Их  мы
немедленно возьмем на контроль.
     - Вы забыли об иностранных туристах.
     - Нет,  товарищ полковник,  я попросту еще не добрался до них.  В
Скаген на "Уральских горах" пойдут две  группы  иностранных  туристов:
шведы и финны.  Программа их пребывания в Поморске составлена так, что
прямо с границы их везут в автобусах в город.  Город туристам покажут,
и  они  все  будут  оставаться  на  местах,  затем - порт,  посадка на
теплоход,  обед на борту и  -  отход.  Практически  ни  с  кем,  кроме
сотрудников "Интуриста", эти люди общаться не будут...
     - Ну а как этот самый Мороз и есть  сотрудник  "Интуриста"?  -  с
усмешкой спросил Бирюков.
     - Гм, - замялся Леденев, - подловили-таки, товарищ полковник. Что
ж,  усилим  наблюдение.  И все-таки сдается мне,  что и Мороз,  и Волк
глубоко внедрены здесь,  в Поморске, и именно в торговом порту. Удобно
для  закордонных  контактов  - раз,  для внутренних связей - два,  при
необходимости можно попытаться уйти на  иностранных  судах  -  три.  И
вообще...
     - Вообще,  резон  в  ваших  логических  построениях  есть,   Юрий
Алексеевич.  Для  "Уральских гор" и тех,  кто связан с ними по службе,
выделяйте особую группу. Попробуем офлажить этого Волка.
     - У  нас  есть  только  две вещи,  если не считать радиограмм,  -
сказал Леденев.  - Листок  из  инструкции  и  морские  противоветровые
спички.
     - Начните плясать пока от  них,  -  устало  проговорил  полковник
Бирюков   и   поднялся  из-за  стола.  -  Операция  "Шведская  спичка"
продолжается...

     "Волку. Бен знает слишком много и уже на подозрении.  Его следует
как  можно быстрее устранить.  Попытайтесь сделать это до вторника.  В
случае провала действуйте по варианту "Два". Мороз".



     Этот двухэтажный  коттедж  в  селении  Штрудисхамн,  стоявший  на
берегу  фьорда  в  нескольких милях от Скагена,  мало чем отличался от
загородных домов подобного типа.  Некое удивление мог вызвать  высокий
глухой  забор  из  дикого камня,  ограждавший дом,  но скандинавы люди
сдержанные,  привычки совать нос в чужие дела за ними не  наблюдается,
и,  если хозяину по душе отгораживаться от мира таким барьером, что ж,
это его право.
     Впрочем, хозяина  дома  почти никто не видел.  Он постоянно жил в
городе и лишь изредка приезжал сюда один или в компании друзей. Они не
стреляли  в  пустые бутылки,  не устраивали потасовок друг с другом и,
главное, не привозили с собой женщин.
     Они приезжали  на  одной,  двух  или  трех автомашинах,  железные
ворота пропускали их,  захлопывались, окна коттеджа освещались, иногда
доносилась из дома музыка,  музыка серьезных людей, обладающих вкусом,
- Бах, Шуберт, Лист, Эдвард Григ.
     Рано поутру  гости  и  хозяин покидали дом на берегу фьорда,  все
погружалось в покой и тишину,  изредка нарушаемую звуком открывающейся
рядом  с  воротами  двери,  через  нее  выходили за продуктами в лавку
постоянные  обитатели  коттеджа:  садовник  Юхан  и  его  жена  Хелен,
горничная  и  кухарка.  Эти  люди  не  отличались разговорчивостью,  а
впрочем,  никто и не пытался  через  них  узнать  что-либо  о  доме  с
забором, в скандинавских странах не поощряется чрезмерное любопытство.
     Скаген не так уж далеко расположен от  Поморска,  порядка  девяти
градусов  по  широте.  И  в  тот  ясный,  солнечный  день  нежаркое  в
Скандинавии солнце смотрелось и в воды пролива  Блю-фьорд,  и  в  воды
Поморского  залива,  и  сопки  здесь  были похожие,  и судов в гаванях
порта,  пожалуй,  не меньше, только вот в положенное время наступила в
окрестностях Скагена ночь - ведь он не был, как Поморск, расположен за
Полярным кругом.
     В этот раз хозяин коттеджа, которого знали как мистера Гэтскелла,
а определенный круг людей называл Биллом, принимал необычного гостя. В
Берген  прибыл эмиссар центра,  инспектирующий работу разведывательных
резидентур  и  выступающий  в  этой  командировке  под  именем   Джона
Хелборна.
     - Итак,  -  сказал  Хелборн,  закуривая   сигарету   от   любезно
протянутой  Гэтскеллом  зажигалки,  - вы определенно считаете,  что на
сейфе этого эсэсовца Шеллинга можно поставить крест?
     - Так считает Мороз, а я склонен верить ему.
     - Обидно,  черт возьми,  что все документы попали в руки красных.
Теперь  тем  "консам"*,  которых  хозяева  Шеллинга оставили в России,
пришел  конец.  (*  На  жаргоне  разведчиков  так  называют  тщательно
законспирированных агентов, которых до поры до времени не привлекают к
активным действиям.)
     - По словам Моряка, там должна быть и валюта, - сказал Гэтскелл.
     - Мы  планировали  использовать  ее  как  гонорар  для  Моряка  -
Форлендера.  На  этих  условиях  он  и  согласился отправиться в самое
пекло,  хотя ему очень не хотелось этого.  Видимо, предчувствовал свой
конец.
     - Я поручил Морозу выяснить подробности его  провала,  -  сообщил
хозяин дома.
     - Да,  Мороз...  - задумчиво проговорил Джон  Хелборн.  -  Мы  не
виделись с ним лет пятнадцать...  Мой старый товарищ, вместе начинали,
и не одно дело провернули вдвоем. Вы довольны им, Гэтскелл?
     - Еще бы! - ответил Билл. - Я докладывал уже вам, мистер Хелборн,
что Мороз передает через  Волка  материалы  операции  "Сорок  четыре".
Надеюсь,  это  в какой-то степени смягчит удар,  который нанесли нам в
связи с провалом "Сорок пятой". Пришлось пожертвовать Беном...
     - Не расстраивайтесь, Гэтскелл, - сказал эмиссар центра. - Не моя
задача - утешать вас,  но неофициально скажу вам, что история с сейфом
свалилась на нас неожиданно, в связи с предложением Форлендера. Она не
планировалась заранее и носила характер экспромта. А наши боссы сейчас
все  чаще  и  чаще  призывают  аппарат  центра перенимать у русских их
приверженность к плановому началу в любом деле.  "Сорок четвертая" как
раз и проходит по разряду плановых, заметьте, плановых, стратегических
операций.  Гигантский горнорудный комбинат "Поморскникель"  имеет  для
Советов   большое   оборонное  значение.  Куда  там  тягаться  с  этим
комбинатом нескольким паршивым агентам военного времени,  половина  из
которых,  пожалуй,  уже  на  том  свете или пришла с повинной в органы
госбезопасности.  Никель,  редкие металлы - вот тема, достойная такого
мастера,  как Мороз!  В очередной передаче сообщите,  Гэтскелл, что он
представлен к повышению в звании и премирован крупной  суммой.  Но  не
раньше,  конечно, чем мы получим материалы по операции "Сорок четыре".
Когда приходит теплоход "Уральские горы"?
     - Не позднее пятого сентября...

     ...На второй  день  стоянки  теплохода  "Уральские  горы" старший
помощник капитана Валерий Николаевич Яковлев появился  на  судне  рано
утром,  распорядился  по  всем  заведованиям  и  вскоре ушел,  передав
второму штурману, что до вечера будет занят делами в конторе. Вновь на
борту  он  появился  уже  в половине пятого и сразу приказал вызвать к
себе директора ресторана.  Из каюты они  вышли  вдвоем  и  направились
осматривать помещения,  находящиеся в ведении Митрохина. Когда Яковлев
возвращался обратно, в пассажирском коридоре он встретил Еремина.
     - Здравствуйте,  чиф! - приветствовал доктор Валерия Николаевича.
- Иду глядеть хозяйство Митрохина. Не хотите ли со мной?
     - Здравствуйте, доктор. Загляну на минутку в каюту и присоединюсь
к вам.
     Дверь каюты  старпом  закрыл  неплотно и,  стоя к ней спиной,  не
заметил,  что она приоткрылась.  Подошедший в это время второй штурман
Михаил Нечевин успел увидеть,  что Яковлев распечатал конверт и, вынув
из него листок бумаги, прочитал. Затем старпом медленно опустил руку с
листком,  снова поднес его к глазам и,  вдруг яростно скомкав, сунул в
карман  кителя.  Возбуждение  старпома  некоторым  образом  передалось
Нечевину,  ему  почему-то  стало  не  по  себе  и  совсем  расхотелось
встречаться сейчас с Яковлевым,  хотя он и шел к нему по делу.  Михаил
отступил назад,  свернул по коридору вправо и вошел в гальюн.  Стоя за
тонкой дверью,  он слышал,  как старпом стремительными  шагами  прошел
мимо.
     Когда все стихло,  второй штурман направился к трапу. С палубы он
увидел, как Валерий Николаевич быстро идет в сторону проходной порта.
     - Старпом что-нибудь передал?  - спросил Нечевин матроса.  -  Ну,
мол, пошел куда... Или, может, меня спросил?
     - Ничего не было,  товарищ штурман,  - ответил матрос. - Пробежал
молча - вот и все.

     Ресторан "Дары  моря"  располагался  на  главной  улице Поморска.
Несмотря  на   исключительно   рыбный   ассортимент   блюд,   ресторан
пользовался  популярностью у возвратившихся с Атлантики промысловиков,
всегда был полон,  и часто в зале слышался усиленный микрофоном  голос
руководителя оркестра:
     - По  просьбе  моряков  БМРТ*  исполняется...
             (* Большой морозильный рыболовный траулер.)
     Было здесь тесно и в  этот  августовский  вечер.  Оставалось  уже
менее  двух  часов  до  полуночи,  а у входной двери продолжали стоять
человек десять, кто жаждал отведать окуня в кляре, бельдюгу по-саамски
или фирменное блюдо из рыбы "капитан".  За столиком, что неподалеку от
служебного входа,  сидели двое.  На пустовавшие рядом места находилось
немало  охотников,  но  один  из сидевших за столом неизменно вежливым
тоном отклоняя их притязания,  заявляя, что эти места заняты, они ждут
друзей.
     Через три стола  сидел  второй  штурман  с  теплохода  "Уральские
горы".  Михаил Нечевин плохо слушал,  что говорит ему его приятельница
Марина,  переводчица из "Инфлота", отвечал невпопад. Дело в том, что в
одном  из  двух  мужчин,  сидевших у служебного входа,  второй штурман
узнал директора  судового  ресторана  Демьяна  Кирилловича  Митрохина.
Танцуя с Мариной и приблизившись к столу Митрохина, он увидел, как тот
украдкой передал своему соседу  небольшой  сверток.  С  этого  момента
Михаил  не выпускал Митрохина из поля зрения и даже танцевать уходил с
неохотой.
     Но он  был  не  один  в  своем  интересе  к  поведению  директора
ресторана.  За   Митрохиным   наблюдал   молодой   человек,   сидевший
неподалеку.  Но  в  отличие от Нечевина этот парень умел скрывать свою
заинтересованность и потому,  вроде бы не обращая никакого внимания на
директора  ресторана,  весело  проводил  время  в обществе симпатичной
девушки.
     Вечер для  Михаила  Нечевина,  взявшего  на  себя  нелегкое бремя
сыщика,  был безнадежно испорчен.  В одиннадцатом часу Митрохин и  его
приятель расплатились по счету,  причем второй штурман успел заметить,
что платил митрохинский собеседник, и направились к выходу.
     Михаила так и подмывало подняться и направиться следом,  и потому
он нервничал. Девушка разобиделась, и вообще все летело кувырком.
     Утром следующего  дня  Михаил Нечевин попросил прибывшего на борт
капитана принять его.  Оставшись  с  Игорем  Александровичем  в  каюте
наедине,  второй  штурман  поделился  своими  подозрениями в отношении
поведения директора ресторана.
     Юков взволновался,  дотошно  выспросил обо всем своего помощника,
поблагодарил за бдительность и велел держать язык  за  зубами,  а  он,
капитан, дескать, официально проинформирует кого следует, пусть второй
не тревожится больше и без нужды за Митрохиным  не  следит,  поскольку
может  насторожить  его  и спугнуть,  тут уж справятся соответствующие
товарищи сами, мешать им не нужно. На том они и закончили разговор. Об
убийстве диспетчера Подпаскова никто еще не знал.



     За квартирой  Яковлева следили сотрудники из группы Леденева.  Но
старпом не появлялся.  Засаду решено было оставить,  за женой Яковлева
продолжать наблюдение.
     От многочисленных постов никаких сообщений не поступало.  Старпом
"Уральских гор" как в воду канул.
     - Что ж,  это могло случиться тоже,  - сказал Василий  Пименович,
когда кто-то из работников высказал предположение о самоубийстве.
     - Сомневаюсь,  - возразил Леденев.  - Не такой он закваски,  этот
помор,  чтоб  наложить  на  себя руки.  Слишком сильно в нем жизненное
начало.  Забился в какую-нибудь дыру... А может быть, Мороз решил, что
нечисто сработана ликвидация Бена,  и убрал исполнителя.  Спутаю, мол,
все карты.
     - Надо  еще  раз  допросить  его  жену,  - предложил Корда.  - Не
является ли она сообщницей во всех этих делах? Напрасно мы оставили ее
на свободе.
     - За ней  установлено  наблюдение,  -  сказал  Леденев.  -  Взять
недолго. Но через нее можно выйти на мужа. Да и не думаю я, что Таня к
таким делам причастна.
     - Все может быть,  - согласился с Кордой Василий Пименович.  - Но
для выводов у  нас  мало  фактов.  Оружия  в  квартире  Подпаскова  не
обнаружили?
     - Нет, - ответил Юрий Алексеевич.
     - Распорядитесь сделать повторный обыск на его квартире.  Смените
людей на постах,  и всем,  кто работал  ночью,  спать  до  одиннадцати
ноль-ноль. В половине двенадцатого быть у меня. Свободны, товарищи.

     Вторая бессонная  ночь  вконец измотала Таню.  Обессиленная,  она
едва забылась к утру.  И конечно,  Тане ничего не было известно ни про
обыск  на "Уральских горах",  ни про начавшееся рано утром совещание у
полковника Бирюкова, ни про дальнейшую судьбу мужа.
     Когда Вера  Васильевна поднялась с постели,  Таня Яковлева спала,
изредка  вздрагивая  и   судорожно   всхлипывая   во   сне.   Леденева
сочувственно   поглядела   на   нее,  покачала  головой,  вздохнула  и
направилась в кухню готовить завтрак.  Хлопоча у плиты,  она думала  о
муже,  который  так  и  не  пришел  ночевать,  о  его нелегкой работе.
Конечно,  хлопотно с таким мужем,  и у нее душа не на месте,  когда он
ночами пропадает на службе, а служба такая, что и нож, и пулю получить
можно, и жена не спит: голова раскалывается от недобрых предчувствий и
страха за него.  И все-таки Вера Васильевна гордилась профессией мужа,
ее необычностью.
     Она услыхала шаги за спиной, повернулась и в дверях кухни увидела
Таню.
     - Далеко ли собралась, Танюша?
     Она видела,  что Татьяна Андреевна одета и  причесана.  Лицо  ее,
бледное, осунувшееся, было спокойным.
     - Хочу пройтись,  - сказала она.  - Душно  мне...  Сердце  как-то
жмет.
     Вера Васильевна подумала,  что и в  самом  деле  не  мешает  Тане
проветриться, кивнула головой:
     - Пройдись,  милая, развеешься малость... Только ненадолго. Скоро
будет готов завтрак, кофе хоть выпьешь. Нельзя же вот так, впроголодь,
третий день!  Может быть,  и  Юрий  Алексеевич  к  завтраку  подойдет,
новости какие будут...
     Но Вера Васильевна ошиблась.  Напрасно в  то  утро  ждала  она  к
завтраку и мужа, и Таню.

     Получив приказание  спать до одиннадцати,  майор Леденев вышел из
управления.  Он отказался от машины,  решив добраться до дома  пешком,
чтоб  на свежем воздухе не спеша обдумать все случившееся за последние
два дня.  Не торопясь,  шел он по улицам Поморска. Вспоминая Яковлева,
Таню, обдумывая жизнь старпома "Уральских гор" на Кольском полуострове
до капитанства на рудовозе,  последнем перед "Уральскими горами" судне
Яковлева,  знал  все,  казалось  бы,  вехи  на  жизненном  пути  этого
человека.  И никак не  мог  поверить,  что  у  какой-то  из  этих  вех
поморский  сын  вдруг свернул на путь предательства и измены.  Эмоции,
конечно,  к разряду доказательств не причисляются, но весь облик этого
человека не совпадал с представлением о подонке,  предающем Родину.  К
сожалению,  факты говорили обратное.  И если не  будет  доказано,  что
убийство  Подпаскова  совершено из-за чувства ревности,  остается один
вывод:  Яковлев - убийца своего сообщника, вражеского агента по кличке
Бен... И чтоб как можно скорее узнать это, нужен сам Яковлев.
     Юрий Алексеевич почувствовал,  как першит в  пересохшем  горле  -
ночь  не  спал и вторая пачка сигарет на исходе,  - остановился,  чтоб
прикинуть,  где ближайшая торговая палатка.  До нее  оказалось  меньше
квартала.  Быстрыми шагами Леденев подошел к палатке и встал в очередь
ранних  посетителей.  Стоять  пришлось   минут   пятнадцать,   тяжелых
пятнадцать  минут,  когда  видишь,  как отходят от стойки счастливцы с
пенящимися кружками и,  едва добравшись  до  круглых  высоких  столов,
погружают губы в янтарную жидкость. Наконец и Юрий Алексеевич вышел из
очереди с кружкой в руках.  Он,  не отрываясь,  залпом выпил несколько
глотков,  опустил  кружку  и  огляделся.  За  спиной  Юрия Алексеевича
спросили:
     - Не помешаю?
     Он ответил:  "Пожалуйста",  и рядом с его кружкой встали еще две.
Затем  показался  и  их  хозяин.  Леденев  мельком  взглянул на него и
мысленно ахнул: это был Валерий Николаевич Яковлев.
     Поначалу Леденев усомнился.  И встреча была уж очень неожиданной:
его ищут но всем вокзалам,  а он спокойно пьет пиво в  центре  города.
Внешность  Яковлева  несколько  изменилась:  щеки и подбородок обросли
щетиной,  лицо осунулось, под глазами черные круги, а на голове вместо
неизменной  флотской фуражки с большим козырьком "гамбургского" покроя
была мохнатая кепка.  Яковлев Леденева не узнал. Юрий Алексеевич стоял
спиной к окнам, да старпом и не глядел на него.
     "Вот так встреча!  - подумал Леденев,  спрятав лицо за кружкой  с
пивом.  -  Его  надо  брать.  Но вдруг он вооружен?  Затевать стрельбу
здесь,  в зале,  набитом людьми? Нет, так не годится... Но что делать?
Пусть пока он выпьет свое пиво".
     Когда Яковлев допил свою вторую кружку,  он осторожно поставил ее
на  стол  и  с  высоты  своего роста оглядел собравшихся в зале людей.
Потом перевел взгляд  на  пустые  кружки,  вздохнул,  поднял  глаза  и
встретился с внимательно следящими за ним глазами майора.
     Леденев напрягся.  Несколько секунд старпом с каким-то неуловимым
сожалением  смотрел ему прямо в глаза,  затем отвел их,  рослая фигура
его поникла и вроде бы разом усохла, что ли...
     - Здравствуйте,  Валерий Николаевич, - спокойно сказал Леденев. -
Вы, оказывается, любитель пива...
     Яковлев не  ответил и лишь махнул рукой,  но Леденев ждал от него
первых слов,  ему было очень важно это - услышать первые слова.  Пауза
затягивалась.  Наконец  Яковлев  выпрямился,  легонько  оттолкнулся от
столика и сказал:
     - Ладно...  Спасибо, что дали выпить пива. Куда надо следовать? Я
готов.

     Татьяна Андреевна медленно брела  по  улицам  Поморска.  Она  шла
опустив  голову,  но  ничего не видела под ногами.  А ноги как-то сами
привели Таню Яковлеву к зданию,  в  котором  работал  Юрий  Алексеевич
Леденев. Она не могла бы объяснить, зачем пришла сюда.
     Растерянно оглядываясь,  Таня стояла  на  тротуаре,  когда  вдруг
увидела  двух  мужчин,  подходивших  к  большим металлическим воротам,
закрывавшим вход в арку в середине здания. Глаза Тани расширились: она
узнала  в одном из них своего мужа.  На шаг позади шел Юрий Алексеевич
Леденев.  Таня попыталась крикнуть, побежать через улицу. Но неведомые
силы  приковали  ее  к  месту,  и  она  видела,  как те двое подошли к
железным воротам.  Юрий Алексеевич нажал кнопку, распахнулась калитка.
Леденев  жестом пригласил Яковлева войти.  Старпом нерешительно шагнул
за ворота, Юрий Алексеевич вошел следом, и калитка захлопнулась.
     К Юрию  Алексеевичу  подошел дежурный офицер и передал приказание
полковника Бирюкова срочно прибыть к нему.
     - Прямо сейчас? - спросил Леденев.
     В приемной полковника дежурный офицер предложил Юрию  Алексеевичу
пройти  в  кабинет,  а  арестованного с конвоирами поместил в комнату,
примыкавшую к приемной.
     Бирюков разговаривал   с  человеком  средних  лет.  Едва  Леденев
показался в дверях, полковник поднялся со стула и направился к нему:
     - Входи-входи,  Юрий  Алексеевич!  Вот представляю тебе директора
судового ресторана.  Товарищ  Митрохин,  Демьян  Кириллович.  Работает
товарищ Митрохин на теплоходе "Уральские горы".
     Бирюков выглядел бодрым, посвежевшим, говорил веселым тоном.
     - Когда  вы  были последний раз в отпуске,  Демьян Кириллович?  -
спросил полковник.
     Директор ресторана удивленно заморгал глазами.
     - С полгода назад, - ответил он.
     - Полгода,  - повторил Бирюков.  - Что ж,  придется вам еще разок
отдохнуть... Ну вот что, Демьян Кириллович, поскучайте еще часок.
     Директор судового ресторана кивнул.
     Василий Пименович позвонил.
     - Проводите товарища Митрохина,  - сказал он дежурному офицеру, -
устройте так,  чтоб он отдохнул часок-другой. Вы еще понадобитесь мне,
Демьян Кириллович, но немного позднее...
     Директор ресторана и сопровождающий  его  офицер  вышли.  Бирюков
подошел к столу и придвинул к Леденеву пачку "Любительских"!
     - Закуривай, майор...
     - Спасибо, я - сигареты...
     - В девять утра появился здесь товарищ  Юков,  капитан  теплохода
"Уральские  горы",  -  начал Бирюков.  - Просил принять его по важному
делу. Ну, поговорили мы с капитаном, интересный он человек...
     - А как же приказание спать до одиннадцати,  Василий Пименович? -
улыбаясь спросил Леденев.
     - Так это приказание для вас, - сказал Бирюков, - которое, кстати
сказать, ты, дорогой майор, нарушил. Ведь не спал, признавайся?
     - Не спал...  А лег бы, так и Яковлева в вашей приемной сейчас не
было бы.
     - Гм...   допустим...  Этот  самый  капитан  Юков,  узнав,  какой
переполох устроил Корда на его корабле ночью,  тотчас же примчался  ко
мне.
     Василий Пименович замолчал, брезгливо оглядел дымящуюся папиросу,
сунул в пепельницу и тщательно загасил окурок.
     - Ну и гадость, - сказал он,- накурился так, что уже язык щиплет.
Бросать надо, майор.
     - Надо, - согласился Леденев.
     - Так вот,  - продолжал полковник. - Приходит, значит, этот самый
Юков,  Игорем  Александровичем  его  зовут,  и  заявляет,  что   имеет
намерение сообщить вам важные сведения.  Я насторожился и, признаться,
почувствовал легкое разочарование.  Думаю,  выложит он мне сейчас все,
над чем мы ломаем голову, ведь с "Уральских гор" капитан, и завершится
операция "Шведская спичка".  Шучу, конечно, но нечто подобное в голову
мне приходило...  И вот капитан рассказывает, что явился к нему второй
штурман Нечевин и доложил  о  странном  поведении  директора  судового
ресторана.  На  стоянке  в  Скагене  Митрохин  поздно пришел с берега,
пытался задобрить штурмана Нечевина,  просил, чтоб он не докладывал об
опоздании по начальству.  Затем Нечевин видел в ресторане "Дары моря",
как   Митрохин   передал   неизвестному    подозрительному    человеку
таинственный  пакет.  Словом,  штурман  взял  на  себя  роль  частного
детектива и принялся выслеживать директора ресторана.  Собрав,  по его
мнению,  достаточный материал,  Нечевин доложил обо всем капитану. Тот
выслушал и обещал довести его подозрения до  сведения  соответствующих
инстанций.   И  вот  сегодня  утром,  узнав  про  обыск  на  теплоходе
"Уральские горы",  капитан тут же отправился  к  нам...  "Может  быть,
здесь ничего нет, но согласитесь, что я должен был немедленно сообщить
вам о подозрениях  моего  штурмана".  Я,  конечно,  поблагодарил  его,
попросил никому ни слова не говорить, и Юков ушел.
     - И  вы  послали  за  директором  судового  ресторана?  -  сказал
Леденев.
     - Точно.  Меня  заинтересовал  пакет,  только  пакет,   ибо   все
остальное  о  Митрохине  я  знал  сам.  Демьян Кириллович - наш старый
работник. Сейчас он на пенсия за выслугу лет, да и со здоровьем у него
неважно:  в  сорок  шестом  году  Митрохина  расстреливали бандеровцы.
Всадили в грудь очередь из автомата, а он, видишь, живет до сих пор...
И  тут  случилось так,  что товарищи из другого отдела вышли на кока с
одного из судов нашего пароходства.  Подозревали его  в  махинациях  с
иностранной   валютой.   Демьяна   Кирилловича   и  попросили  помочь,
потолковать по-свойски с парнем.  Помоги,  мол,  Митрохин,  по  старой
памяти.  Тогда он и опоздал в Скагене на судно. И в ресторане с тем же
коком сидел.  А про пакет я не знал.  Вот и пригласил Митрохина.  Да и
из-за тебя тоже.
     - Из-за меня?
     - Ну да. В пакете знаешь что было?
     - Валюта, документы?
     - Век не угадать. Билеты...
     - Лотерейные?
     - Экзаменационные.  Они оба,  и тот,  кого мы подозревали, кстати
подозрения с него уже все сняты, и Митрохин, учатся заочно в Институте
народного хозяйства,  на товароведов,  что ли...  А для заочников, сам
знаешь, что такое билеты. Как-то они их раздобыли и стали оделять друг
друга.  Этот  штурманец с теплохода "Уральские горы" вытащил пустышку,
все  осталось  по-прежнему,  но,  видимо,  наблюдательный,   глазастый
парнишка.  Да...  Что ж, теперь у нас есть Яковлев. Это уже много. Его
доставили?
     - Здесь он, Василий Пименович, - ответил Леденев.

     Когда за  Яковлевым и майором Леденевым захлопнулась вырезанная в
глухих железных воротах дверь,  Таня очнулась от оцепенения,  и первым
порывом  ее  было рвануться вслед за Валерием Николаевичем,  стучать в
эту дверь,  требовать,  чтоб ей разрешили увидеться с мужем. И женщина
пересекла  улицу.  Но,  едва  оказалась  перед  металлической  дверью,
решимость покинула ее.  Таня остановилась и попыталась заставить  себя
поднять руку и коснуться кнопки звонка.
     Прошла минута-другая,  а Таня продолжала стоять у ворот.  Наконец
она  решила дождаться Леденева - ведь это он привел сюда ее мужа.  Да,
самое верное дело - дождаться Леденева.
     Истек первый  час  ожидания,  начался  второй,  а Леденева все не
было...  Таня ходила от угла  до  угла,  нервно  оглядываясь.  А  Юрий
Алексеевич и Яковлев тем временем в сопровождении конвоиров уже прошли
в  здание  управления,  которое  сообщается  со  следственной  тюрьмой
внутренним ходом.
     Через два часа бесцельного ожидания Таня вдруг увидела  знакомую.
Она почему-то решила, что весь город уже знает о преступлении ее мужа,
к которому причастна и она сама,  и ей захотелось поскорее уйти,  чтоб
не встречаться со знакомой, да еще здесь, у этих ворот.
     Быстрыми шагами она направилась прочь.  Домой идти было страшно -
с  ума  можно  сойти  в  четырех стенах,  - беспокоить Веру Васильевну
снова,  да и как общаться с  женой  человека,  арестовавшего  мужа  и,
наверно, ведущего теперь следствие по его делу!
     Таня поравнялась с входом в парк и свернула туда в  надежде,  что
уж  здесь  ей  не грозит встреча с кем-либо из знакомых.  Но не успела
пройти и сотни шагов, как ее окликнули:
     - Таня! Танечка!
     Она повернулась и увидела доктора Еремина.
     - Здравствуйте,  Танечка, - сказал он. - Далеко ли направились? -
Таня промолчала.  Еремин внимательно поглядел на нее и осторожно  взял
за локоть:  - Что это с вами? Вы больны? Так почему же разгуливаете? И
как это только Валерий Николаевич выпустил вас из дому?
     Едва Еремин  упомянул имя мужа,  Таня судорожно вздохнула и вдруг
зарыдала,  припав  головой  к  плечу   Василия   Тимофеевича.   Еремин
растерялся.
     - Что вы, что вы, Танечка... Успокойтесь, - заговорил он, пытаясь
отвести  ее  в  сторону  и  усадить  на  скамейку.  -  Сядьте вот тут,
успокойтесь,  возьмите себя в руки,  нельзя же так...  Что  случилось?
Расскажите... Может быть, я смогу вам помочь.
     Всхлипывая, прерывающимся   голосом   Таня    поведала    Василию
Тимофеевичу о событиях последних дней. Рассказала и о встрече, которая
произошла сегодня утром.
     - Так-так!  - сказал Еремин,  выслушав Танину исповедь. - Значит,
Валерия Николаевича арестовали...  Это плохо.  Арест означает, что его
считают виновным в смерти диспетчера.
     - Да ведь у нас-то и не было ничего с  Подпасковым!  -  вскричала
Таня.
     - А разве я вам не верю?  - с горечью сказал Еремин.  -  Я  давно
знаю  Валерия  Николаевича,  кристальной  честности  человек,  умница,
выдержанный и тактичный,  настоящий интеллигент,  одним словом... Нет,
здесь, Таня, что-то не так. Вам сообщили об аресте мужа?
     - Нет, ведь я же не была дома...
     - Тогда  отправляйтесь  домой  и ждите от меня вестей.  Никуда не
выходите. А я отправлюсь в порт, в пароходство, если надо - обращусь в
прокуратуру.  Необходимо,  наверное, подумать и про адвоката. Возьмите
себя  в  руки,  Таня,  будьте   мужественны.   Я   уверен,   что   это
недоразумение.

     Допрос подозреваемого  в  убийстве  старшего  помощника  капитана
теплохода "Уральские горы" Валерия Николаевича Яковлева  начался,  как
обычно, с вопросов, касающихся его личности. Яковлев спокойно отвечал,
иногда  поглядывал  на  записывающего  ответы  Леденена,  сидевшего  в
стороне.  Вопросы  задавал  Бирюков.  Яковлев  сидел лицом к нему,  но
смотрел куда-то  мимо,  сквозь  стены,  не  встречаясь  с  полковником
глазами.
     - Вам известно,  что  вы  подозреваетесь  в  убийстве  диспетчера
Подпаскова? - спросил Василий Пименович.
     - Да, - сказал Яковлев, - диспетчера Подпаскова убил я.
     Яковлев по-прежнему  смотрел куда-то за спину полковника Бирюкова
и казался  спокойным.  Василий  Пименович  рисовал  фигурки  на  листе
бумаги,  а Леденев не торопясь раскрывал новую пачку сигарет, поддевая
ногтем красный целлофановый хвостик.  Хвостик  не  поддавался,  ноготь
майора  скользил  по  пачке,  и  Юрий  Алексеевич  начал тихо злиться.
Полковник  Бирюков  вздохнул,   выпрямился,   перевернул   испещренный
рисунками лист бумаги чистой стороной и спросил:
     - Вы отдаете себе отчет, Яковлев, в том, что сказали нам?
     - Отдаю.
     - Что ж... Тогда расскажите, как все это произошло.
     По словам   Валерия  Николаевича,  выходило,  что  все  произошло
случайно и неожиданно для него самого.  Он никогда не  проявлял  явной
ревности  к своей жене,  но в глубине души,  как,  наверное,  и многие
мужчины,  а особенно те из них,  которые часто и подолгу отлучаются из
дому, допускал некоторые сомнения...
     - Все-таки я старше ее на десять  лет,  -  сказал  Яковлев.  -  И
характеры у нас разные.  Таня любит шумные компании, общество, как она
говорит,  а мне предпочтительнее  домашний  уют,  тишина,  возможность
побыть с Таней. Извините, я, наверное, не то говорю...
     - Продолжайте, продолжайте, - сказал Бирюков.
     - Словом,  я бывал с ней там, где мне не по себе... Иногда мне не
нравилось, когда какой-нибудь хлюст был чересчур внимателен к жене, но
неудовольствия  своего  я  не  высказывал.  Не  хотел выглядеть старым
ревнивцем...  Но видимо,  какой-то червячок внутри существовал.  Да...
Можно мне закурить?  - Яковлев затянулся дымом, с минуту молчал, затем
продолжал снова:  - Все началось с записки.  Я вошел к себе в каюту  и
увидел   на  письменном  столе  листок.  Печатными  буквами  там  было
написано:  "Яковлев!  Ты - рогатый козел!  Твоя жена - шлюха..." Ну  и
дальше  в  том  же  духе.  Что  она  с  диспетчером  Подпасковым в его
квартире...
     - Где эта записка? - спросил Леденев.
     - Тогда,  в каюте,  я сунул ее в  карман...  Потом,  после  всего
этого,  вспомнил о ней,  обшарил все карманы,  но не нашел.  Вероятно,
обронил где-то...
     - Жаль,  Яковлев,  жаль, - сказал полковник. - Эта записка сейчас
была бы как нельзя кстати.
     - Какое это имеет значение? - возразил старпом. - Разве я отрицаю
свою вину?
     - Так-то оно так... Но продолжайте.
     - Прочитав записку,  я потерял самообладание, будто шарахнули чем
по голове.
     - И вы ни на миг не усомнились в истинности  сообщенного  вам?  -
спросил Леденев.
     Яковлев опустил голову:
     - Я понимаю ваш вопрос...  Потом... Уже после случившегося, когда
остыл маленько,  тогда думал...  Думал,  что могли ведь и наплести  на
Таню...
     Старпом поднял голову и  посмотрел  на  Юрия  Алексеевича,  затем
перевел взгляд на Бирюкова.
     - Но ведь я видел,  как она распивала шампанское с этим типом!  -
выкрикнул он.
     - Успокойтесь!  - сказал полковник Бирюков. - Продолжайте рассказ
и старайтесь не пропустить подробностей.
     - Ну,  я,  значит,  выбежал на причал и направился  к  проходной,
чтобы их... проверить...
     - Вы знали, где живет Подпасков?
     - В  позапрошлый  приход я поздно уходил с судна,  уже после часу
ночи.  В диспетчерской порта мне  дали  дежурную  машину  и  попросили
заехать к Подпаскову, чтобы передать записку. Я знал, где он живет...
     - А до этого вы были знакомы?
     - Конечно.  Он  закреплен за нашим судном и по приходе "Уральских
гор" всегда бывает на борту.
     - Какие у вас были отношения с диспетчером Подпасковым? - спросил
Юрий Алексеевич.
     - Нормальные отношения. Дело он знал.
     - Хорошо.  Значит,  вы отправились к нему на квартиру,  - уточнил
Василий Пименович. - В котором часу это было?
     - Около восемнадцати часов.  У проходной я схватил такси и поехал
прямо туда...
     - У вас были какие-то определенные намерения?
     - Не   знаю...  Кажется,  нет.  Мне  надо  было  самому  во  всем
убедиться...  Я поднялся  по  лестнице.  Рванул  дверь,  но  она  была
заперта.  Позвонил.  Открыл Подпасков. Мне показалось, что он удивился
моему появлению, но отступил в сторону, приглашая войти.
     - Удивился или испугался? - задал вопрос Василий Пименович.
     - Нет,  испуганным я бы его не назвал.  Потом я  задумывался  над
этим,  и  меня  смущала  его  готовность,  с которой он приглашал меня
войти.
     - Вы хотите сказать,  что застигнутые врасплох любовники так себя
не ведут? - спросил Леденев.
     - Да, именно это я хотел сказать... В комнате Подпаскова я увидел
Таню.  Она держала в руках бокал.  На столе  стояла  открытая  бутылка
шампанского и второй бокал. Увидев меня, Таня побледнела... Я велел ей
тотчас уходить. И она вышла. Мы остались с Подпасковым вдвоем. Я хотел
показать ему записку и потребовать объяснений. Но он меня опередил. Он
сказал... Лучше б ему не произносить этих слов...
     Яковлев замолчал  и  потянулся за сигаретой.  Василий Пименович и
Леденев ждали, когда он закурит.
     - И что он оказал?
     - Он сказал мне:  "Что ты  бегаешь,  чиф,  за  своей  бабой,  как
ошпаренный  пес?  Это  такая  порода:  захочет,  так  у тебя на глазах
отдастся кому угодно... Садись, выпьем лучше".
     Старпом глубоко затянулся, потом еще и еще... Тщательно загасил в
пепельнице сигарету.
     - Если  б он не сказал этого,  возможно,  все бы обошлось.  Но от
этих слов разум мой снова помутился. Я ударил Подпаскова...
     - Чем ударили?
     Яковлев удивленно глянул на Бирюкова:
     - Как "чем"? Кулаком. - Он сжал пальцы правой руки в кулак. - Вот
этим, - сказал старпом.
     Бирюков и майор переглянулись.
     - Да-а,  - протянул полковник.  - И что  же  вы,  хотите  всерьез
уверить  нас,  что  отправили  Подпаскова на тот свет кулаком?  Кулак,
правда, у вас приличный...
     - Нет,  конечно!  -  ответил  Яковлев.  - Кулаком,  наверное,  не
убьешь.  Но двинул я его крепко,  и  он,  по-моему,  упал.  Ну  и  мог
удариться головой обо что-нибудь. Поверьте, я не хотел убивать.
     - А может быть, это и не вы убили? - спросил Василий Пименович.
     Поначалу Леденев  подумал,  что  Бирюков задал не тот вопрос,  но
затем решил, что психологически такой поворот в допросе будет верным.
     - А кто же еще мог убить?  - удивился Яковлев,  и Юрий Алексеевич
отметил, что удивление старпома было искренним.
     "Или очень профессионально играет",  - подумал он, преодолевая то
внутреннее сопротивление, которое приходило, когда он думал о Яковлеве
как об убийце.
     - Что вы делали потом? - спросил он старпома.
     - Я  выбежал из квартиры...  Почему-то мне противно было от мысли
оказаться дома,  требовать объяснений у жены...  Я бродил  по  городу,
дважды подходил к своему дому,  но войти не решился. Затем купил водки
и отправился на такси в поселок Гремячий Ручей.  Там работает на барже
шкипером  мой  родственник  из  нашей  деревни.  Баржа  у него была на
отстое,  а  сам  он  на  борту.  Там  мы   напились...   Утром   стали
опохмеляться,  - словом,  пьянка началась по новой...  Мне показалось,
что жизнь кончилась,  я снова и снова вспоминал содержание записки,  и
перед  глазами моими вставала жена с бокалом шампанского в руках.  А к
вечеру приехал баржевой матрос из Поморска. Он и рассказал об убийстве
Подпаскова...  Я  перестал пить и рано утром первым автобусом поехал в
город.  Сразу хотел идти в милицию и обо  всем  рассказать,  но  после
выпитого мучила жажда.  Решил выпить пива.  В последний,  так сказать,
раз...
     Яковлев замолчал,  потянулся  было  к  сигарете,  но спохватился,
отдернул руку и вопросительно посмотрел на Бирюкова.
     - Курите,  курите!  -  сказал  полковник.  -  Что  вы  еще можете
добавить к своему рассказу?
     - Больше ничего.
     - Хорошо. А теперь мы зададим вам несколько вопросов. Давайте вы,
Юрий Алексеевич.
     - Кто-нибудь, кроме вас, знает о том, что вы получили записку?
     - Нет, я никому не говорил. Сами понимаете, что такой информацией
не делятся...
     - Понимаю, а шкиперу, вашему родичу, вы говорили о случившемся?
     - Нет.
     - А как вы объяснили ему неожиданный визит и пиршество?
     - Ну...  Как вам сказать...  У моряков не принято доискиваться до
причин,  по которым их товарищ решил "дать газ" - загулять,  значит...
Сказал,  что  пришел  с  рейса,  давно  не   видел   земляков,   решил
навестить... Этого ему было достаточно.
     - Понятно,  - оказал Бирюков.  - А теперь посмотрите  сюда.  Ваши
гантели?
     - Да,  - растерянно сказал Яковлев. - Это мои гантели. Я держу их
в каюте, чтоб иногда размяться.
     - Посмотрите  внимательно,  Валерий   Николаевич.   Гантели   эти
кустарного  производства,  но и такие изделия могут быть похожими одно
на другое.
     - Да  нет  же,  это мои гантели,  - сказал старпом.  - Вот здесь,
видите,  две каверны рядом и царапина на другой.  Я хорошо  знаю  свои
вещи.
     - Это  похвально  -   знать   свои   вещи...   Ваше   утверждение
запротоколировано...  Дело в том,  что одной из этих гантелей был убит
диспетчер Подпасков.
     - Как?! - вскричал Яковлев. - Но я...
     - Вот именно вы...  Вы могли использовать один из этих снарядов в
качестве  орудия  убийства.  Видите,  как  легко  отвинчиваются шары с
рукоятки!  Один такой шар вместе с рукояткой был обнаружен  за  дверью
черного хода у котельной. На шаре нашли следы волос и кожи. Да и форма
травмы на голове Подпаскова соответствует форме  и  размерам  шара  на
гантели.  Второй шар,  свинченный за ненадобностью,  сегодня ночью был
найден во время обыска в вашей каюте.  Там же была и другая гантелина.
Члены  экипажа  признали  это  вашей  собственностью,  как  только что
признали и вы сами...
     - Так,  - глухо произнес старпом.  - Но как...  Как могло попасть
туда?..
     - Мы и пытаемся выяснить,  - продолжал Бирюков.  - Подпасков убит
гантелью - в этом сомнений у нас нет.  Но кто ее принес?  Если не  вы,
следовательно,  и обвинять в убийстве вас нельзя.  При всем уважении к
вашему крепкому телосложению я не могу  согласиться,  чтоб  с  помощью
кулака можно было бы отправить к праотцам такого здоровяка,  каким был
диспетчер.
     - Так что же произошло? - сдавленным голосом спросил Яковлев.
     - Пока не знаю,  - сказал Бирюков.  - Значит, если не вы принесли
гантель,  вы  -  не  убийца.  А  если  убили вы,  то вашему искреннему
признанию,  которое вы сделали нам сегодня - грош цена.  Вы далеко  не
мальчик и,  конечно,  понимаете, что одно дело убить так, как, судя по
вашему рассказу,  это сделали вы,  а  убийство  с  заранее  обдуманным
намерением - совсем другое дело.  Вот, послушайте. - Василий Пименович
раскрыл небольшую книгу,  лежащую у него с левой  стороны  стола,  под
рукой.  -  "Умышленное  убийство  при  отягчающих  обстоятельствах,  -
прочитал он,  - наказывается лишением свободы на  срок  от  восьми  до
пятнадцати  лет  со ссылкой или без таковой или смертной казнью".  Ну,
пока отягчающих обстоятельств в вашем деле не усматривается. А теперь,
посмотрите,  как  оценивается уголовным законодательством ваш рассказ.
"Умышленное убийство,  совершенное  в  состоянии  внезапно  возникшего
душевного  волнения,  вызванного  насилием  или тяжким оскорблением со
стороны потерпевшего...  - наказывается лишением свободы  на  срок  до
пяти лет или исправительными работами на срок до одного года". Видите,
как разнятся правовые нормы?
     - Вижу,  - сказал Яковлев. - Только зачем все это? Я признал свою
вину... Чего же еще?
     - Весь  вопрос  в  том:  какую вину?  Надо выяснить:  как гантели
разделились между вашей каютой и домом убитого? Пока на этот вопрос вы
не  ответили,  да  и  у  нас  нет объяснения.  И записочку потеряли...
Неудачно все складывается. У вас больше ничего нет, Юрий Алексеевич, к
Яковлеву?  Тогда отправьте подозреваемого. Яковлев, подумайте обо всем
в одиночестве,  может быть,  вам придут на ум какие-то мелочи, которые
вы  упустили.  Подумайте.  Если  вспомните  что-то  новое,  требуйте у
надзирателя свидания со мной.

     Некоторое время  Леденев  и  полковник  молчали.  Затем   Василий
Пименович подошел к окну и принялся что-то выстукивать по стеклу.
     - Что скажешь?  - спросил он наконец,  резко поворачиваясь к Юрию
Алексеевичу.
     - А  что  сказать?..  И  так  можно  прикидывать  и  эдак.  Я  со
вчерашнего вечера, как узнал от его жены обо всем, да еще после обыска
на судне особенно, прикидываю Яковлева на роль Волка. Не ложится он на
эту роль, ну никак не ложится, Василий Пименович!
     - Эмоции, дорогой майор... А факты?
     - Факты,  конечно,  упрямая вещь. Пока они свидетельствуют против
него.  Гантели...  И эти страницы из "Правил"  в  тайнике...  Какая-то
связь между Яковлевым и убитым Беном, конечно, есть. Но какая?
     - Это нам и надлежит выяснить.  Какие у тебя соображения в целом,
Юрий Алексеевич?
     - Мне представляется сложившееся положение таковым.  Разберем два
варианта. Первый: Яковлев - человек Мороза, может быть, и не тот Волк,
о котором Мороз радировал Биллу, но из той же компании. Что получается
в  этом случае?  У Мороза вышел из игры помощник.  Передача материалов
завершенной  ими  операции  "Сорок  четыре"  затрудняется,   если   не
срывается  вовсе.  Мороз  попытается  проинформировать  об этом Билла.
Значит,  следует  ждать  выхода  резидента  на  связь.  Возможно,   на
теплоходе "Уральские горы" есть и другие сообщники Мороза.
     - А если Яковлев не причастен к этой компании?  - спросил Василий
Пименович.
     - Тогда его арест успокоит Мороза, и материалы поедут в Скаген на
"Уральских  горах".  Я  думаю,  что Мороз,  узнав об аресте Яковлева в
связи с убийством Подпаскова,  решит,  что мы клюнули на  живца.  Надо
быть начеку, опять-таки все внимание "Уральским горам". Если Волк там,
то туда не замедлит явиться и Мороз,  хотя они могут встречаться и  не
на судне.
     - А что будем делать с Яковлевым?
     - Искать  факты,  которые  бы  прояснили его участие во всей этой
истории.  Ведь это мы обвиняем его  в  убийстве  с  заранее  возникшим
намерением, значит, и обязанность искать доказательства его виновности
возлагается на нас.  Подозрения по поводу его участия в группе  Мороза
ведь не снимаются...
     - Конечно,  - сказал  полковник.  -  Все  это  на  нем  остается.
Прикажите,  Юрий  Алексеевич,  еще  раз  тщательно  обследовать одежду
Яковлева.  Пусть вообще заменят ее на казенное платье. Если он - Волк,
не исключена попытка уйти от нас, как это сделал Эрнст Форлендер.
     - Будет исполнено, товарищ полковник.
     - Теперь  по  поводу ваших размышлений.  В принципе я согласен со
всем.  Конечно,  главное  сейчас  -  "Уральские  горы".  Все  внимание
переключаем  туда.  Рейс  мы,  разумеется,  не  задержим.  Я свяжусь с
пароходством и условлюсь,  чтоб безо всякого  шума  дали  на  теплоход
"Уральские  горы"  нового  старпома  из  резерва.  А  Митрохина,  Юрий
Алексеевич, заменишь ты...
     - Я?! - удивился Леденев.
     - Да, ты. Потому я и задержал Демьяна Кирилловича Митрохина, чтоб
вы  при  моем  участии  договорились  о передаче дел в ресторане.  Для
Митрохина мы организуем отпуск по семейным обстоятельствам и  отправим
из  города  на  две  недели.  Он тебе передаст все полномочия:  ключи,
людей,  а также расскажет  о  производственных  деталях,  особенностях
своей  работы - прямо здесь.  С береговым руководством Митрохина я уже
договорился, так что все будет в порядке...
     - Боязно,  - сказал Леденев, - за такое дело никогда не брался. А
вдруг под растрату попаду?
     Бирюков рассмеялся.
     - Эх,  ты!  -  сказал  он,  продолжая   улыбаться.   -   Растраты
испугался...  Ведь директор прямого выхода к материальным ценностям не
имеет,  только через буфет и заведующего производством, из рук которых
продукты идут к пассажирам. Разве сие тебе не известно?
     - Известно, конечно, а все же...
     - Судят тех,  кто махинации затевает, - сказал Василий Пименович.
- А у тебя просто времени на махинации не хватит,  на один  ведь  рейс
идешь...  Ну  ладно,  шутки  долой,  давай  о деле...  На судне будьте
осторожны,  - уже официальным тоном продолжал Бирюков.  -  Если  мы  и
допустим,  что  Волк  -  старпом  Яковлев,  то  нет гарантии,  что его
подручные не остались на судне.  Вы попытаетесь привлечь  кого-то  для
оказания вам помощи, а окажетесь в объятиях кого-нибудь из той банды.
     - Это мне понятно,  - сказал  Леденев.  -  Когда  отправиться  на
судно?
     - Завтра с утра.  Сегодня - беседа-инструктаж с Митрохиным, затем
домой - отдыхать... В восемь часов я жду вас, Юрий Алексеевич, у себя.
Будет большой разговор по вашей работе в рейсе и,  если понадобится, в
Скагене.  Да!  Кстати,  где-то  там еще со времен войны у меня остался
хороший друг.  Активный  участник  Сопротивления,  подпольщик,  был  в
отряде   коммандос...   Попробуйте   справиться  о  нем.  Может  быть,
разыщете... Он вам пригодится.
     - Это уже что-то, - отметил Юрий Алексеевич.
     - Постой!  - воскликнул Бирюков.  - Да ведь ты его должен  знать!
Помнишь высадку в районе Тромсе?
     - Зимнюю? - спросил Леденев.
     - Ну да.  Когда нас окружили егеря, и если б мы не сумели выйти к
берегу моря, то нам была бы крышка...
     - А  ведь  я не был тогда с вами,  - сказал Юрий Алексеевич.  - В
госпитале лежал...
     - Верно  говоришь,  - разочарованным тоном произнес полковник.  -
Тогда ты его не можешь знать.  Он ведь как раз и вывел отряд  к  морю.
Кажется,  сейчас  он  работает в Скагенском порту лоцманом.  Его зовут
Лейв Эйриксон...



     После встречи с полковником  Бирюковым  Юрий  Алексеевич  Леденев
направился  в  порт,  к  теплоходу  "Уральские  горы".  Ему предстояло
принять судовой ресторан, заняться делом, о котором Юрий Алексеевич до
вчерашнего дня и понятия не имел. Долгая беседа с Митрохиным несколько
просветила его,  но предстоящих  хлопот  Леденев  побаивался.  Правда,
Демьян  Кириллович  написал  записку  заведующему  производством  Юлию
Степановичу Кадомскому,  который,  по словам  директора,  был  хорошим
специалистом и честным, добрым человеком.
     - Он все возьмет на себя,  все  хлопоты,  -  успокаивал  Леденева
Митрохин.  -  Вы,  Юрий Алексеевич,  с виду будьте построже,  обходите
время от времени свои владения. А Юлий Степанович и в курс вас введет,
и подскажет,  ежели что... Я написал ему, что вы мой старый товарищ по
торговой,  конечно, работе, но ресторанно-морского опыта у вас нет. Не
тушуйтесь. Понравится - так и совсем к нам в "Морторгтранс" перейдете.

     Проснулся Леденев  в  шесть  часов.  В  восемь  его  будет  ждать
полковник Бирюков,  а до того надо было собраться в  дорогу,  какие-то
вещички  прихватить  -  ведь  после  разговора  с начальством он сразу
отправится на судно и останется там вплоть  до  отхода.  Значит,  надо
проститься  с  женой,  которая еще спит и не подозревает о предстоящем
отъезде мужа.
     Он вспомнил,  как  сетовал  в шутку,  что не моряк и его никто не
провожает и не встречает, было это за день до прихода "Уральских гор".
А  теперь  вот  он  сам отравляется в рейс на этом судне,  и опять его
никто не будет провожать...  Вера Васильевна и не узнает,  что ее  муж
выходил в море.  Такая уж работа, что делать. Ведь и сам не подозревал
еще несколько дней назад, представить не мог себя в такой роли.
     "Да, -   подумал   Юрий   Алексеевич,   -   мы   обязаны   добыть
доказательства вины Яковлева.  На месте преступления обнаружено орудие
убийства,  которое хранилось у обвиняемого в каюте и принадлежало ему.
Примерно в то время,  когда наступила смерть Подпаскова. подозреваемый
находился  в  его квартире и расположен был к нему отнюдь не дружески.
Это все по поводу  причастности  Яковлева  к  убийству.  Связь  его  с
группой Мороза - дело другое...  Значит, он находился в его квартире в
то время,  когда наступила смерть.  Кто-то должен был запомнить время,
когда   Яковлев   ушел  с  судна.  Вахтенный,  например.  Вахтенный  в
проходной,  если  он  знает  в  лицо  старпома.  Да!  Таня...  Но   ее
свидетельство  не  может иметь такой силы...  Хотя...  Ее тоже следует
допросить.  Наконец,  шкипер баржи,  к которому уехал Яковлев. Вот кто
может  быть  полезен!  Судебно-медицинский эксперт сказал,  что смерть
наступила 10-12 часов назад.  Мы прибыли  в  половине  восьмого.  Если
двенадцать часов назад, значит, Подпасков был убит в семь - в половине
восьмого.  В это время и был в квартире  диспетчера  Яковлев,  плюс  -
минус тридцать минут.  А если десять часов?..  Значит, убийца пришел к
диспетчеру двумя часами позже. Где был в это время Яковлев?.."
     Размышляя об  этом,  Юрий  Алексеевич укладывал вещи и не заметил
появившейся в дверях спальни жены.
     - Далеко  собираешься,  Юра?  - спросила она,  и от неожиданности
Леденев вздрогнул.
     - Ну,  - сказал он, - напугала... В командировку, Веруша, деньков
на десять.
     - Что же ты с вечера не сказал?
     - И не спала б всю ночь,  - проворчал Юрий Алексеевич. - Знаем мы
эти предупреждения с вечера. Так вот, экспромтом, оно лучше...

     Утром в разговоре с Василием Пименовичем Леденев поделился своими
соображениями.
     - По-моему,  - сказал он, - следует точно определить время смерти
Подпаскова. И мог ли в это время находиться там Яковлев. Ведь дверь-то
была  открыта...  До соседа тоже мог кто-то зайти.  Если это обвинение
отпадет,  то легко снимается и подозрение о связи старпома с  Морозом.
Разумеется, версию эту отбрасывать сразу нельзя... Но уж больно все по
нотам выходит - записка эта...
     - Послушать  тебя,  Юрий  Алексеевич,  так  ты прямо защитником к
Яковлеву назначен.
     - Если  мы  во  что  бы  то  ни  стало будем искать только факты,
компрометирующие Яковлева,  то  нам  легко  будет  оказаться  в  плену
ошибочной  версии.  А  это  приведет  к осуждению невиновного или,  по
меньшей мере,  к потере времени,  на что, возможно, и рассчитывает наш
противник. Значит, надо искать также факты, снимающие вину с Яковлева.
     - В Гремячий уже отправился Корда.
     - Именно такой, как Корда, там и нужен, - проговорил Леденев.
     - Как видишь,  где-то мы с тобой идем  параллельно...  Правда,  я
послал его вообще проверить показания Яковлева,  но Алексей Николаевич
уточнит  и  время  прибытия  старпома  на  баржу.  Назначим  повторную
судебно-медицинскую экспертизу,  попросим строго уточнить время смерти
Подпаскова.
     - Да,  Юрий Алексеевич,  - обратился Бирюков к Леденеву, - миссия
твоя на теплоходе "Уральские  горы"  будет  иметь  решающее  значение.
Гляди в оба на судне - присматривайся ко всем и ко всему.
     На всякий случай ты имей в виду этого  парня,  второго  штурмана.
После  заявления  капитана  о его повышенной бдительности мы проверили
его.  Михаил Нечевин - надежный человек,  ежели что - можешь опереться
на него...  Вот,  возьми. Это вид Скагена, довоенного Скагена. Подарок
Эйриксона.  Видишь,  на обороте надпись на норвежском языке:  "Жизнь и
смерть - поровну".  Написано рукою Лейва Эйриксона.  При встрече с ним
покажи фотографию и назови мою фамилию. Он немного говорит по-русски и
знает  немецкий,  общий  язык  вы найдете.  Разумеется,  на "Уральских
горах" никто не должен знать о ваших встречах. Лейву надо рассказать о
том,   что  нас  интересует  неизвестный  член  экипажа,  связанный  с
иностранной разведкой.  Может быть,  он сумеет узнать что-нибудь  там,
куда  тебе,  Юрий  Алексеевич,  в  силу своего положения попасть никак
нельзя.  Желаю  удачи.  До   отхода   сиди   на   "Уральских   горах".
Осматривайся. С женой простился?
     - Простился.
     - Если  возникнут  какие вопросы до отхода судна,  звони из порта
или выходи на сотрудника,  обслуживающего  ту  территорию.  До  самого
выхода  рядом  с  тобой  будет кто-нибудь из наших...  Ну,  давай и мы
простимся...
     Бирюков подошел к Юрию Алексеевичу,  и они, обнявшись, троекратно
расцеловались, по доброму русскому обычаю...

     Через час после ухода Юрия Алексеевича  в  порт  дежурный  офицер
доложил полковнику Бирюкову, что прибывший в управление второй штурман
теплохода "Уральские горы" Михаил  Нечевин  просит  встречи  с  "самым
главным начальником",  которому он хочет сообщить нечто важное в связи
с убийством диспетчера Подпаскова.
     - А,  тот самый, детектив-любитель! - сказал Василий Пименович. -
Что ж,  пригласите его ко мне.  Послушаем,  на какой след  вышел  юный
Шерлок Холмс... Сдается мне, неспроста явился этот парень.



     Юрий Алексеевич отправился в порт.  Когда он проходил мимо здания
управления пароходства,  то увидел  Татьяну  Андреевну  Яковлеву.  Она
разговаривала с каким-то мужчиной.  Мужчина стоял к Леденеву спиной, и
лица его Юрий Алексеевич не рассмотрел.
     Он хотел пройти незамеченным и ускорил шаги.
     Но Таня заметила его, может быть, заметила и попытку пройти мимо,
и,  когда глаза их встретились,  она лишь кивнула.  Леденев ответил на
приветствие  и  направился  к  проходной  порта.  Дойдя  до  угла,  он
почувствовал,   спиной  почувствовал  чей-то  взгляд.  Очень  хотелось
оглянуться,  но Юрий Алексеевич решил,  что  это  Таня  провожает  его
глазами, и свернул за угол, ни о чем не подозревая.

     Теплоход "Уральские  горы",  стоящий  на  грузопассажирской линии
Поморск - Скаген - Поморск, отошел от причала точно по расписанию.
     В судовом  списке  экипажа,  составленном  четвертым  штурманом и
переданном портовым властям,  значились две  новые  фамилии:  старшего
помощника  капитана,  его звали Евгением Александровичем Федоровым,  и
нового директора судового ресторана - Юрия Алексеевича Леденева.
     Полковник Бирюков  решил,  что  имя  Юрию  Алексеевичу  менять не
стоит.

     "Волку. Новый директор судового ресторана  направлен  для  работы
против  вас.  Он  является  следователем  по  делу Бена.  Во избежание
провала  операции  "Сорок  четыре"  ликвидируйте  его  при  первой  же
возможности. Мороз".

     Он грыз  черный  соленый  сухарь,  изредка отхлебывая из высокого
стакана.  На  столе  лежал  лист  бумаги,   исчерканный   причудливыми
геометрическими  фигурами.  Юрий  Алексеевич аккуратно зачеркивал их и
тут же рисовал новые.
     За иллюминатором   шумела  вода.  Теплоход  огибал  мыс  Нордкап,
который почему-то во всех учебниках географии считается самым северным
мысом   Европы,   хотя   рядом   с   ним  находится  мыс  Кнившероден,
протянувшийся к северу на три мили дальше, чем Нордкап.
     В дверь  каюты  постучали.  Леденев  убрал  листок в ящик стола и
сказал:
     - Войдите!
     Это был заведующий производством. Юлий Степанович Кадомский вошел
с папкой в руках.
     - Здесь накладные на  отпуск  продуктов,  -  сказал  он.  -  Надо
подписать их, Юрий Алексеевич.
     "Наподписываю на свою голову,  - весело усмехнулся Леденев.  -  И
поделом  полковнику,  не  будет  бросать  меня  в  сферу общественного
питания..."
     Юлий Степанович  собрал  подписанные  документы,  закрыл  папку и
напомнил:
     - Через  пятнадцать минут обсуждение меню у старпома.  В двадцать
ноль-ноль мы,  то есть вы, доктор, шеф-повар, я, собираемся у старшего
помощника и докладываем, чем будем кормить пассажиров на завтра. Я тут
приготовил  свои  соображения.  Вот,  извольте   взглянуть.   И   ваши
коррективы, пожалуйста.
     Юрий Алексеевич  просмотрел  проект   меню,   сделав   вид,   что
внимательно   изучает   отдельные   места  довольно  длинного  списка.
Замечаний, или "корректив", как выразился Кадомский, у него не было, и
вскоре  они  оба были уже в каюте старшего помощника,  где собрались и
остальные.
     ...Через полчаса  Юрий  Алексеевич  стоял  на  прогулочной палубе
лицом к корме и  смотрел,  как  уходит  к  горизонту  светлая  дорога,
проложенная   "Уральскими   горами".  День  был  теплым  и  солнечным.
Надстройка защищала его от встречного ветра.  Здесь,  на палубе,  было
тихо и спокойно. Неподалеку, накрыв ноги темно-красным пледом, сидел в
шезлонге пожилой мужчина в вязаной шапочке.  Он курил трубку и так же,
как  Леденев  не отрываясь,  следил за кильватерной струей.  На правом
борту расположилась компания спортивного вида  ребят  в  тренировочных
костюмах.  На их куртках значилось желтым:  "Suomi". Леденев вспомнил,
что среди пассажиров есть финская футбольная команда.  К нему  подошли
две  девушки  и  спросили  что-то.  Юрий  Алексеевич уловил,  что язык
шведский.
     Он сказал по-немецки,  что не понимает.  Оказалось, девушки знают
этот язык,  а спрашивали они,  верно ли,  что теплоход обогнул уже мыс
Нордкап и повернул к югу.
     - Верно, - сказал Леденев.
     Затем он   вежливо  раскланялся  и  стал  спускаться  вниз,  чтоб
взглянуть на свои владения, все ли там идет как надо, хотя он и смутно
представлял себе, как именно надо.
     В ресторане  танцевали.  Юрий  Алексеевич   постоял   в   дверях,
посмотрел,  как  работают официанты,  и остался доволен их ловкостью и
неназойливой виртуозностью обслуживания.  Во всяком случае, ни в одном
из поморских ресторанов такого класса он не видел.
     Подошел к буфету.  Высокий рослый буфетчик  приветливо  улыбнулся
шефу и спросил, чего ему налить.
     - Пива кружку,  Георгий Иванович,  - сказал Леденев, взбираясь на
высокий круглый табурет у стойки.
     Тут шло все своим чередом,  организованно,  без  срывов.  Леденев
допил  пиво,  надел  халат и прошел на камбуз,  заглянул в разделочные
цеха - везде чисто, и люди при деле...
     Он вернулся  в  зал  и подумал,  что надо бы глянуть на складские
помещения.  Митрохин говорил,  что ему влетело  от  капитана  за  них:
санитарный  врач  составил  акт  о  непорядке.  При  этом  предупредил
Леденена,  что если тот попадется на  зуб  капитану  Юкову,  то  пусть
готовится   к   хорошему   разносу.   "Интеллигентный   человек  Игорь
Александрович,  - сказал Митрохин.  - Одна беда:  как сорвется - матом
сечет,  ну прямо боцман с парусного флота...  Будь готов к этому, Юрий
Алексеевич".  Леденев еще днем взял у завпрода ключи от овощехранилища
и теперь решил посмотреть,  какой там порядок сейчас.  Быть обруганным
ему не хотелось.
     В овощехранилище  можно было спуститься по металлическому трапу и
грузовому лифту.  Леденев выбрал первый путь,  так как завпрод говорил
ему,  что  лифт  часто заедает,  и просил Юрия Алексеевича поставить в
известность электромеханика. Да и по технике безопасности пользоваться
грузовым  лифтом  для  перевозки  людей  запрещалось,  и не резон ему,
руководителю, подавать дурной пример...
     Трап вывел  его  на  обширную  площадку  перед  дверью лифта.  На
площадку выходили двери хранилищ с отбитыми через  трафарет  надписями
черной краской:  "Свекла",  "Морковь",  "Капуста",  "Фрукты". Здесь же
была дверь с надписью "мука".  Влево уходил  узкий  коридорчик,  рядом
была нарисована стрелка и надпись: "Картофель".
     Юрпй Алексеевич решил начать отсюда  и  двинулся  в  направлении,
указанном стрелкой.  Он вытащил связку ключей и,  подбирая подходящий,
открыл дверь  в  картофелехранилище.  Потянуло  специфическим  запахом
лежалого картофеля.  Леденев повернул выключатель у двери и переступил
комингс.  Вдоль  переборок  высились  ряды  ящиков  с  картофелем.   В
хранилище было чисто. Пустые ящики завпрод аккуратно сложил в углу. Их
было немного - рейс только начался.  Леденев поймал себя на мысли, что
он   уже   и   думать   начинает  как  настоящий  директор  ресторана,
по-хозяйски. "Вхожу в роль". И в это время вдруг погас свет.
     "Вот незадача,  - подумал Юрий Алексеевич. - Лампочка перегорела,
что ли..."
     Но, обернувшись к двери, ведущей в коридор, он понял, что дело не
в лампочке.  В коридоре света не было тоже, значит, отключен весь этот
отсек.
     Леденев обшарил карманы и вспомнил,  как давал прикурить  недавно
старпому  и  коробок  со  спичками  положил  на  стол,  так  они там и
остались...
     Тьма вокруг стояла кромешная.  Юрий Алексеевич осторожно двинулся
к выходу из хранилища,  вытянув  руки  вперед  и  медленно  переступая
ногами. Вот, кажется, и дверь... Рука было промахнулась, ушла в проем,
в пустоту,  но тут же  нащупала  металлический  край.  Леденев  высоко
поднял ногу,  чтоб не споткнуться о высокий комингс,  перешагнул его и
оказался в коридоре.  Теперь он шел,  ведя рукой вдоль  стены,  шел  к
трапу,  чтоб  подняться  наверх и вызвать вахтенного электрика,  пусть
разберется со светом,  наверно, полетели предохранители на этой линии,
или  что другое,  это уж их,  электриков,  дело.  Дойдя почти до конца
коридора, Юрий Алексеевич вдруг почувствовал, что он здесь не один.
     Он замер и прислушался. "Показалось, - подумал Леденев, - в такой
тьме немудрено..." И тут он явственно услышал чужое дыхание  не  далее
чем в полутора метрах от своего лица.
     - Кто?  - спросил Леденев и резко присел.  Он не видел,  как  его
приготовились ударить,  но непонятным образом понял это и присел, даже
не осознавая еще, зачем так поступает.
     Над его   головой  невидимый  предмет  рассек  воздух,  и  следом
грохнула металлическая переборка.
     Не раздумывая  больше,  Юрий Алексеевич рванулся вперед,  вытянув
перед собой руки,  чтобы обхватить неизвестного ниже  пояса  и  резким
толчком свалить с ног.
     Но тот,  видимо,  разгадал этот маневр и немедленно переместился.
Руки  Юрия  Алексеевича  встретили  пустоту,  тело его в стремительном
броске долетело до переборки, и Леденев крепко ударился головой.
     Ушиб на  какое-то  мгновение  оглушил  его,  но  в  ту же секунду
Леденев был на ногах и,  прикинув,  что противник где-то рядом, послал
прямой  удар  правой руки.  Кулак попал во что-то мягкое,  неизвестный
всхрапнул,  и в то же  время  Юрий  Алексеевич  почувствовал  на  себе
тяжесть его тела. Леденеву показалось, что он ощутил шею противника, и
попытался рубануть ее ладонью. Неизвестный в момент удара повернулся и
подставил плечо, о которое Леденев сильно ушиб пальцы. Он вдруг понял,
что его поднимают и сейчас бросят  об  пол.  Леденев  обхватил  руками
голову нападавшего, уходя от захвата, скользнул вниз.
     Оба они оказались на полу, нанося друг другу беспорядочные удары.
Борьба  шла  с  переменным успехом.  Оба молчали,  лишь хрип и тяжелое
дыхание раздавались в темноте.  Леденев извернулся,  и в то мгновение,
когда к его лицу прижалась нога нападавшего,  изо всей силы укусил ее.
Неизвестный вскрикнул и с утроенной энергией набросился  на  Леденева.
Силы  оставляли  Юрия  Алексеевича,  он попытался ударить насевшего на
него противника о переборку и вдруг почувствовал,  как  тот  отпрянул:
послышался чей-то голос на трапе.  Леденев быстро откатился в сторону,
и пальцы его неожиданно нащупали деревянную рукоять.
     "Молоток!" - мелькнуло в голове Юрия Алексеевича.
     Он с трудом поднялся на ноги,  гудела ушибленная голова, отступил
на шаг и поднял орудие над головой, готовясь отразить новое нападение.
     - Есть тут кто?  - спрашивали с трапа.  - Отзовись!  Эге,  да тут
темно...
     Вдруг Леденев услышал звук движущегося лифта.  "Ушел,  -  подумал
он,   -   ушел..."  Возникшее  было  намерение  броситься  вслед  Юрий
Алексеевич подавил. Лифт ушел, а пока он поднимется по трапу...
     Вспыхнул луч электрического фонаря.
     - Что с вами? - спросили опять, уже близко, и Леденев узнал голос
второго штурмана.
     - Кто был здесь? - спросил Леденев.
     - Не разобрал, - ответил штурман. - Вы ранены?
     Юрий Алексеевич почувствовал слабость и опустился на пол.  Но тут
же  поднялся  и,  пошатываясь,  держась  рукою  о  стену,  двинулся по
коридору.  Нечевин бросился к  нему,  поддержал.  Шагов  через  десять
штурман  нащупал  выключатель.  Яркий  свет заставил Леденева сощурить
глаза и напрячься.  На площадке перед лифтом никого не  было.  Леденев
глянул на правую руку,  сжимавшую деревянную рукоять,  и увидел, что в
руке у него не молоток, как ему показалось в темноте, а кирка, которой
на  судах  оббивают  ржавчину  с корпуса судна и переборок.  Раскроить
голову такой штуковиной - пустяк.
     "Волк! - подумал Юрий Алексеевич.  - Вот и встретились... Значит,
за мной следили. Он спустился по трапу, приготовил лифт, выключил свет
и ждал меня..."
     Леденев внимательно  осмотрел  все  вокруг,  не  оставил  ли  его
противник каких следов,  но,  кроме кирки,  так ничего и не нашел.  Во
время  схватки  Леденев  понял,  что  нападавший  одет  в   облегающий
спортивный костюм,  и сейчас тщательно искал обрывки ткани или хотя бы
нитки... Но ничего обнаружить ему не удалось.
     "Заметочку я ему,  положим,  оставил,  - подумал он,  - только не
раздевать же весь экипаж!  Вот если б случайно увидеть...  Но и он  не
дурак, не пойдет со мной в баню мыться..."
     - Ты,  парень,  молчи,  - сказал Леденев штурману. - Спасибо, что
выручил, но никому ни слова. Понимаешь?
     - Что я,  маленький,  да?  - обиженным тоном произнес Нечевин.  -
Может, к доктору вас?
     - Ну  вот,  а  говоришь,  что  все  понимаешь...   Нельзя,   чтоб
кто-нибудь знал об этом.
     - А в чем другом вам не надо помочь?
     - Нет, брат, пока не надо...

     ...Сотрудник научно-технического  отдела  положил на стол Василия
Пименовича зеленую папку.
     - Ну как? - спросил полковник Бирюков. - Готово?
     - Так  точно,  товарищ   полковник.   Радиограмма   расшифрована.
Передавалась,  как  и  обычно,  с движущегося объекта,  из южной части
пригорода.
     Василий Пименович открыл папку и прочитал расшифрованный текст:
     "ФН 59 Биллу тчк груз идет тчк будьте осторожны  приемке  тчк  на
судне  находится  след  тчк  получение груза подтвердите распиской тчк
мороз тчк".
     - Так,  -  сказал Бирюков.  - "Груз",  значит,  идет на теплоходе
"Уральские горы"...  Четко работает фирма  "Мороз  энд  компани".  "На
судне находится след". След?
     "Значит, разгадали Леденева, - подумал он. - Леденев в опасности.
Раз Мороз знает о его присутствии на борту "Уральских гор", то об этом
знают и те,  кто везет  сейчас  "груз"  для  Билла.  Как  предупредить
Леденева?"
     - Запишите текст радиограммы и  передайте  на  "Уральские  горы",
Леденеву.  Только сделать это надо частным порядком, сходите на почту.
Пишите:  "Дорогой Юра.  Неожиданно прибыла тетя Белла из Новосибирска.
Узнала про твой рейс и расстроилась,  что не застала тебя. Будет ждать
возвращения.  Береги себя.  Целуем.  Дядя Вася".  Записали?  Отправьте
немедленно.

     - Прибыл капитан Корда, товарищ полковник.
     - Пусть войдет.
     Когда Алексей Николаевич Корда вошел в кабинет, полковник Бирюков
сидел   за   столом   и   перебирал   фотоснимки,   доставленные    из
научно-технического отдела.
     - А,  капитан!  - сказал он.  - Как я  понимаю,  вернулись  не  с
пустыми руками...
     - Так точно, товарищ полковник. Кое-что действительно есть. Можно
докладывать?
     - Докладывай.  Пока нет Леденева - руководство группой  лежит  на
тебе.
     - Повторная судебно-медицинская экспертиза, которую мы провели по
инициативе   Юрия   Алексеевича,  уточнила  время  наступления  смерти
диспетчера Подпаскова:  двадцать один час тридцать минут, плюс - минус
полчаса, но никак не раньше. Значит, в девять вечера Подпасков был еще
жив.  Эксперты же уверяют,  что смерть  наступила  мгновенно.  Значит,
ударили его гантелью в это же время.  А как показывает шкипер баржи из
Гремячего Ручья, Яковлев был у него в девять. Точность этого показания
проверена.  В  двадцать  один  десять  портовый надзиратель портпункта
делал осмотр местного флота и произвел в журнале обхода запись,  что в
этот момент посетил баржу МБНС-23, ту, на которой находился Яковлев. Я
беседовал с надзирателем.  Он утверждает,  что в каюте  шкипера  видел
человека. Судя по его описанию, это был старпом "Уральских гор".
     - На чем можно  добраться  до  Гремячего  в  кратчайший  срок?  -
спросил Василий Пименович.
     - На такси.  Из города машина идет тридцать - сорок минут,  самое
меньшее.   Минут   десять   -  пятнадцать  ходьбы  от  проходной,  где
останавливаются машины,  до причала с баржами.  Двадцать минут я кладу
на  магазин:  Яковлев  привез  земляку  водку и закуску,  а время было
пиковое.
     - Словом, у Яковлева есть алиби...
     - Вроде того.  За час добраться до Гремячего  Ручья  из  Поморска
можно, но только с трудом. Значит, Яковлев выехал до двадцати часов, а
убит Подпасков был часом позже.  И еще...  Я тут по  своей  инициативе
поставил экспертам вопросик.
     - Какой вопросик?
     - Был  там  среди  экспертов  профессор Горохов - я ему в прошлом
судебную медицину сдавал,  -  ну,  значит,  по  старому  знакомству  и
спросил:  "Можно  ли  определить,  был  ли удар кулаком по лицу,  если
видимых следов не осталось?"
     - И что же Горохов? - спросил Бирюков.
     - Он  ответил,  что  можно.  Ведь  от  удара   может   возникнуть
внутреннее кровоизлияние в мышце,  которое на поверхности иногда никак
себя не проявляет. Тогда я попросил определить, не получил ли покойный
перед  смертью  удара в челюсть.  И вот заключение...  Был такой удар,
товарищ полковник, был!
     - М-да...  То,  что вы рассказали,  очень интересно.  Но придется
старпому еще погостить у нас. До тех пор, пока не вернется Леденев.
     Василий Пименович  собрал фотографии,  которые рассматривал перед
приходом капитана Корды, сунул их в пакет, потряс им в воздухе.
     - Вот,  -  сказал  он,  -  вещественное  доказательство,  которое
выведет нас на одного из "героев" этой истории.  А может  быть,  и  на
"режиссера".
     - Вышли на Мороза?! - воскликнул капитан Корда.
     - Возможно,  -  ответил  Василий Пименович,  - возможно...  Да...
Как-то там Юрий Алексеевич? Вестей от него никаких?
     - Пока нет. Без особой нужды он не будет выходить на связь.
     Бирюков снова взял пакет и передал его Алексею Николаевичу:
     - Знакомься...  Самое  интересное  в  том,  что добыл для нас эти
материалы человек, совершенно не причастный к нашей работе.
     - Кто же он? - спросил Корда.
     - Второй штурман теплохода "Уральские горы" Михаил Нечевин.



     Леденев понял,  что истинная цель его  пребывания  на  "Уральских
горах" раскрыта.  Он не стал ломать голову над тем,  как это оказалось
возможным,  но решил принять все меры предосторожности.  Во второй раз
легким испугом не отделаешься.
     Готовясь лечь   спать,   Юрий   Алексеевич   тщательно   проверил
надежность  запора,  взял  с  постели подушку и устроился на диване не
раздеваясь.
     Ночью ему  снился  кошмарный  сон.  Некто  преследовал  Леденева,
постоянно  меняя  обличье.  Юрий  Алексеевич  осознавал,   попадая   в
очередную  ловушку,  что  это  только  сон,  который  рано  или поздно
закончится пробуждением,  но облегчение не приходило,  он просыпался и
снова  погружался  в  забытье,  а  поутру  трещала  голова и ощущалась
разбитость во всем теле.
     С началом  нового  дня  косяком  пошли  служебные  хлопоты.  Юрий
Алексеевич занимался самыми различными  делами  по  своей  неспокойной
должности,  встречался  со многими людьми и,  приглядываясь к каждому,
думал: "А не ты ли вчера вечером пытался раскроить мне голову?"
     Кирку он  спрятал  в  каюте:  могла  пригодиться как вещественное
доказательство.
     Так проходило время.  Никто из находящихся на судне людей пока не
вызывал у Юрия Алексеевича никаких подозрений. Все люди как люди - и в
команде,  и среди пассажиров...  Леденев допускал,  что Волком или его
сообщником могут оказаться самые неожиданные  лица,  но  от  осознания
этой истины легче ему не становилось.
     Когда после обеда Леденев вышел на прогулочную палубу и,  стоя  у
левого  борта,  смотрел  на  синеющие  вдали берега Норвегии,  к борту
подошел начальник судовой рации Колотов. Это был плечистый человек лет
тридцати пяти.
     - Дышите озоном,  уважаемый товарищ?  - несколько развязным тоном
обратился Колотов к Леденеву.  - Вы,  кажется, вместо нашего Митрохина
пошли в рейс?
     - Да вот,  подменяю,  - с готовностью ответил Леденев. - Семейные
дела у Демьяна Кирилловича.
     - Значит,  временно,  -  сказал  Колотов  и бесцеремонно с ног до
головы оглядел Леденева. - Раньше плавали?
     - Нет,  -  смутился  Леденев,  -  не приходилось...  Мы больше по
сухопутным точкам: столовые там разные, кафе... Общепит, одним словом.
     - Сухопутный,  значит,  товарищ,  - не скрывая насмешки, протянул
Колотов. - Ну-ну... Травите?
     - Как это? - недоуменно спросил Леденев.
     - Ну,  харч за борт кидаете?  - уточнил Колотов.  - Я про морскую
болезнь спрашиваю... Укачивает?
     - Ага,  понятно,  - сказал Леденев.  -  Не  доводилось  испытать.
Море-то тихое пока. Не слыхать про ураганы?
     - Пока бог миловал, - сказал радист. - Ну, бывай, общепит...
     Он еще раз насмешливо оглядел Леденева,  тот добродушно улыбался,
явно не понимая,  что над ним смеются.  Радист  помахал  ему  рукой  и
неторопливо зашагал в сторону ходового мостика.
     Леденев решил  обойти  верхнюю  палубу.  Он   считал   для   себя
необходимым больше двигаться,  старался встретиться с возможно большим
числом  людей,  заговаривать  с  ними:  может  быть,   их   поведение,
интонация,  случайно  оброненные слова,  особенным образом построенные
фразы подадут ему конец нити,  которая приведет к разгадке  вчерашнего
приключения.
     Он прошел на полубак,  где  два  матроса  занимались  такелажными
работами,  постоял  рядом,  понаблюдал,  как  они ловко сплетали конец
тяжелого швартового троса в петлю -  огон.  Эту  петлю  при  швартовке
набросят  на береговой кнехт и,  выбирая на судно,  закрепят корабль у
причала. Возвращаясь к средней надстройке, Леденев почувствовал чей-то
взгляд. Он поднял глаза и увидел, что сверху на него смотрит начальник
судовой радиостанции.  Заметив,  что его обнаружили,  Колотов отпрянул
назад и скрылся за высоким ограждением крыла ходового мостика.  Обойдя
судно с бака до юта,  Леденев вернулся в  каюту,  и,  едва  присел  на
диван, чтоб собраться с мыслями, в дверь постучали.
     - Войдите! - сказал Юрий Алексеевич.
     В дверях показался незнакомый молодой парнишка.
     - Вы Леденев Юрий Алексеевич? - спросил он.
     - Я самый, - ответил Юрий Алексеевич.
     - Вас просит зайти начальник рации. Он ждет вас в радиорубке.
     - Ну что ж, пойдем, коли так...
     В радиорубке Юрий Алексеевич удивленно ахал, тихонько прищелкивая
языком   и   озираясь   в   заставленном   и   завешанном  аппаратурой
пространстве.
     Играть роль   впервые   попавшего   в   радиорубку   и  несколько
ошарашенного  необычностью  обстановки  человека  ему  нравилось   все
больше,  хотя он и допускал,  что его собеседником может оказаться сам
Волк.
     Он даже, казалось, поначалу не заметил сидевшего в углу на кривом
диванчике хозяина всей  этой  радиопремудрости.  Колотов  посмеивался,
глядя на ошарашенного общепитовца.
     - Видел,  - сказал он, переходя уже на "ты", - какая техника? Это
тебе не на камбузе командовать...
     - Сейчас и у нас внедряют механизацию процессов  приготовления...
- примирительно начал Юрий Алексеевич, но радист не слушал его.
     - Радиограмма тебе,  начальник. Вон там, на столике, возьми бланк
да распишись в журнале.
     Молодой парень,  приходивший за Леденевым, подал ему журнал. Юрий
Алексеевич расписался, принял из рук Олега бланк с текстом радиограммы
и прочитал:
     "Дорогой Юра.  Неожиданно  прибыла  тетя  Белла  из Новосибирска.
Узнала про твой рейс и расстроилась,  что не застала тебя. Будет ждать
возвращения. Береги себя. Целуем. Дядя Вася".
     "Спасибо, - подумал Юрий  Алексеевич,  -  спасибо,  "дядя  Вася".
Правда,  я уже знаю про "неожиданный приезд тети Беллы" и даже едва не
лишился из-за этого головы,  но все равно приятно узнать о том, как вы
все там заботитесь обо мне. Спасибо..."
     - Вот незадача какая!  - вслух сказал  он.  -  Разминулись  мы  с
теткой...
     - Так она ждать будет,  - сказал радист.  - Или ты не понял,  что
там написано?
     - Как не понять, понял... А все же нехорошо.
     - Что  это за тетя у тебя такая?  Уж больно печалишься за нее!  -
спросил Колотов.
     - Хорошая женщина.
     - Молодая? - Колотов подмигнул своему помощнику.
     - За   шестьдесят   уже,   -   мстительно  сказал  Леденев,  -  и
горбатенькая при том...

     Весь рейс думал Юрий  Алексеевич  о  встрече  с  лоцманом  Лейвом
Эйриксоном,  о том,  как и где его будет разыскивать, но все сложилось
наилучшим образом:  боцман сам прибыл на  борт  "Уральских  гор",  как
обычно,  вести  судно  в  Логен  - одну из четырех гаваней Скагенского
порта.  Когда теплоход ошвартовался у мола  Мольтегрунскайен,  капитан
Юков  по старой флотской традиции распорядился угостить лоцмана добрым
русским обедом.  Он вызвал к себе по этому  поводу  Юрия  Алексеевича,
распорядился  также  в отношении прощального банкета,  который судовая
администрация давала в честь прибывших в Скаген иностранных туристов и
встречающих их городских властей.
     Юрий Алексеевич улучил момент,  когда они остались  с  Эйриксоном
наедине,  и  сунул  в руки лоцману старую фотографию,  врученную ему в
Поморске полковником Бирюковым.
     - Привет от Василия,  - сказал Леденев и произнес по-норвежски: -
Жизнь и смерть - поровну.
     - О,  -  сказал  Лейв,  -  Василий...  Вы  говорите по-норвежски?
Русский я плохо знать,  трудный язык,  учу ваш язык много лет и ломать
язык все время. Нет практика.
     - Давайте говорить по-немецки.  Я знаю этот язык,  и вы его,  как
говорил мне Бирюков, знаете тоже.
     - Хорошо,  друг... Василий Бирюков... Как давно это было, а будто
только вчера. Капитан Бирюков...
     - Он уже полковник, камрад Эйриксон, и просит о помощи.
     - Полковник? Помочь ему? О, конечно!
     - Мне хотелось бы встретиться с вами за пределами судна.
     Эйриксон сразу  подобрался,  словно  он уже знал,  о какой помощи
просит его далекий друг из России.
     - Через час приходите в кафе "Морской язык",  это рядом с морским
вокзалом. Я буду там ждать.
     - Хорошо, - сказал Леденев. - Я приду.

     Они сидели  в  "Морском  языке"  друг  против друга за кружками с
пивом и разговаривали.  Леденев рассказал Эйриксону о том, что привело
его сюда. Лейв внимательно выслушал Юрия Алексеевича и сказал:
     - Кажется,  я могу помочь вам.  Мне знаком человек,  которого  вы
ищете среди экипажа. Я знаю, кто он...
     - Знаете?! - воскликнул Леденев. - Кто?
     - Потише,  пожалуйста.  Здесь,  правда,  все  свои,  но  не  надо
волноваться...
     - Вы мне должны сказать, кто этот человек, Лейв.
     - Нет,  -  сказал  Лейв  Эйриксон,  -  вам  в  это  трудно  будет
поверить...  Мне  надо  сделать так,  чтоб вы все увидели сами.  И,  я
думаю,  они,  этот Готскелл,  господин Билл,  и  ваш  соотечественник,
захотят встретиться сегодня.
     - Прошу   вас,   Лейв,   не   называйте   этого   человека   моим
соотечественником.
     - Вы правильно сказали.  Так  и  у  нас,  в  Скандинавии,  думают
настоящие патриоты.  Вот моя рука.  - Лоцман протянул Леденеву руку, и
тот крепко сжал ее.
     - Почему  вы  считаете,  Лейв,  что  они  обязательно  встретятся
сегодня?
     - Соображения  есть  у меня на этот счет...  Как вы мне сообщили,
этим господам теперь известно о вашем  пребывании  на  корабле.  Такое
обстоятельство  заставит  их  поторопиться  с  передачей  материалов -
затягивать завершение операции опасно,  им ведь неизвестны ваши планы.
Может  быть,  у  вас  есть  такие полномочия и улики,  что вы захотите
обратиться к нашим властям...  И тогда им  крышка.  Хотя  наши  власти
побаиваются тех, на кого работают Билл и его люди.
     - К сожалению,  у меня нет ни таких улик,  ни таких полномочий, -
сказал Юрий Алексеевич.
     - Вот видите...  Пейте пиво, друг, в Скагене хорошее пиво. Или вы
не любите его?
     - Что вы!  - широко улыбнувшись, возразил Леденев. - Очень люблю,
и пиво у вас прекрасное.  - Он залпом осушил половину литровой кружки.
- И кружка добрая, - добавил он.
     - Такие держат для постоянных клиентов,  - пояснил Эйриксон.  - Я
здесь ветеран.  Жаль,  что у нас с вами мало фактов. Но мы добудем их.
Для  русского  друга  в  Скагене  будет  много друзей.  Скандинавам не
безразличны также и враги русских.  Они для нас тоже враги,  и  потому
здесь найдутся патриоты,  которые помогут вам справиться с этим делом.
Когда у нас будут доказательства и мы сумеем убедить власти в том, что
эта  банда  занимается  в нашей стране темными делами,  то их выставят
отсюда, и это будет нашей общей победой.
     - Еще раз спасибо, Лейв.
     - Тогда слушайте меня.  Я узнал,  что хозяин ресторана "Сельдяной
король"   готовится   к  встрече  особых  гостей.  Заказ  поступил  от
Гэтскелла.  По-видимому,  там они и встретятся.  Сейчас мой друг  Олаф
приедет  на  машине.  Мы займем наблюдательный пост неподалеку отсюда.
Там такое место,  с которого видны все подходы к порту. Когда человек,
которого ждет Гэтскелл...
     - Так кто этот человек?
     - Потерпите, Юрий. Возможно, я ошибаюсь и навлеку ваше подозрение
на ни в чем не повинного человека. Ведь может так случиться?
     - Может. Извините меня, Лейв.
     - Так вот.  Из машины мы увидим его и попытаемся проследить  путь
до  встречи  с  Гэтскеллом.  У меня много друзей.  Олаф,  у которого я
возьму машину,  - настоящий скандинав,  капитан  траулера.  Он  был  в
Сопротивлении тоже и поможет мне в этом деле.
     - Отлично. "Жизнь и смерть - поровну". Не так ли?
     - О,  да!  - сказал Лейв Эйриксон.  - Жизнь и смерть - поровну, -
повторил он. - Но лучше - жизнь. Смерть мы еще успеем поделить...

     Когда Юрий Алексеевич  Леденев  минутами  пятью  позже  Эйриксона
покинул   "Морской   язык",   он  неожиданно  столкнулся  на  улице  с
начальником рации.
     - А,  общепит!  -  натянуто  улыбнулся  Колотов.  - Обмениваешься
опытом со скандинавами?
     - Полезное  всегда надо перенимать,  - ответил Леденев,  стараясь
обойти Колотова, ведь его ждет в машине Эйриксон.
     Но радист явно пытался задержать директора ресторана.
     - Куда спешишь?  Зайдем,  по кружке  пива  дернем.  Пиво  у  них,
чертей, преотличное...
     - В другой раз, - сказал Леденев. - Как-нибудь потом...
     - Ну смотри... Тебе жить...



     Поздним вечером того дня, когда теплоход "Уральские горы" вошел в
гавань Логен и  пришвартовался  у  мола  Мольтегрунскайен,  по  горной
дороге,   ведущей  в  пригородный  район  Штрудисхамн,  двигались  два
автомобиля.  Первый  -  вместительный  элегантный  "мерседес"  -   вел
человек,  которому,  видно,  некуда было торопиться. Машина его шла со
средней скоростью, притормаживая на поворотах.
     Следовавший за  "мерседесом"  второй автомобиль - маленький юркий
"фольксваген" - держался на почтительном расстоянии от первой  машины,
но и не выпускал ее из виду. Чувствовалось, как "фольксвагену" хочется
рвануться вперед,  но шофер подавляет это желание и продолжает идти за
"мерседесом" на прежнем расстоянии.
     В первой  машине  пассажиров  не  было.  В  "фольксвагене"  ехали
двое...  Наконец  начались  каменные  дома Штрудисхамна с островерхими
черепичными крышами и продолговатыми узкими  окнами,  которые  кое-где
еще светились, несмотря на довольно позднее время.
     Штрудисхамн во все времена населяли рыбаки и те, кто скупал у них
рыбу.  Строились здесь прочно,  складывая стены домов из дикого камня,
призванного стоять века. В Скатене рассказывают, что когда иностранные
туристы,  а  было  это  уже  в  наше,  мобильное и неустойчивое время,
спросили  одного  из  рыбаков  Штрудисхамна,  начавшего  строительство
нового  дома,  почему он продолжает по старинке класть стены из камня,
не проще ли,  скажем,  выстроить кирпичный дом, то рыбак ответил: "Дом
из кирпича стоит только восемьсот лет".
     Правда, последние годы изменили и самих рыбаков  Штрудисхамна,  и
социальный  состав  населения.  Все чаще и чаще старинные дома прежних
обитателей переходили в руки состоятельных людей из  Скагена,  которые
стремились  проводить свободные от бизнеса часы за городом.  Это стало
модой,  следовать которой могли лишь немногие. Они перекраивали старые
дома  на современный лад,  создавали себе все удобства цивилизованного
мира и гордились тем,  что живут,  "как наши славные предки  в  старое
доброе время".

     "Мерседес" миновал  селение  и  повернул к одному из таких домов,
превращенному  в  комфортабельный  коттедж  и  стоявшему  несколько  в
стороне  от  въезда  в  Штрудисхамн.  Вторая  машина  замедлила  ход у
крайнего дома, и водитель "фольксвагена" сказал, обращаясь к сидевшему
рядом пассажиру:
     - Видишь,  Олаф,  он свернул вправо, к тому особняку, о котором я
тебе говорил.  Машину мы оставим здесь,  а дальше ехать опасно. Теперь
вся надежда на Юхана.  Он предупрежден,  но все же надо быть ко  всему
готовыми.
     Когда "мерседес" подкатил к высоким  железным  воротам,  раздался
сигнал  и  ворота стали медленно открываться.  Машина въехала во двор.
Навстречу ей спешил садовник Юхан.
     - Добрый вечер,  - сказал водитель "мерседеса", вылезая из кабины
с небольшим портфелем в руках.  - Передайте Хелен:  ванну и постель. Я
буду  ночевать  здесь.  И проверьте входные двери,  сигнализацию.  Мне
говорили в Скагене, что участились случаи квартирных грабежей.
     - Так то в Скагене,  - проворчал Юхан. - Город он и есть город. А
у нас,  слава господу,  никогда о таком не слыхали... Будет исполнено,
хозяин.
     Он передал  жене  распоряжение  приготовить   ванну   и   постель
господину, поставил "мерседес" в гараж и направился к воротам, рядом с
которыми была еще и дверь,  она так же,  как и ворота,  открывалась  и
закрывалась автоматически, по сигналу из дома.
     Юхан несколько минут возился  у  специального  щитка,  налаживая,
очевидно,  сигнализацию,  затем  вернулся  в  дом и поднялся на второй
этаж,  в кабинет хозяина. Постучав в дверь и получив разрешение войти,
Юхан переступил порог и сказал:
     - Все готово для вас, хозяин. Что подать на ужин?
     - Я  не  буду  ужинать.  Ванну и постель!  Разбудите меня в шесть
утра. К этому времени приготовьте кофе и машину.
     - Будет исполнено. Что-нибудь еще?
     - На сегодня все. Можете отдыхать, Юхан.
     Когда хозяин остался один, он вынул из кармана пиджака зажигалку,
повертел в руке,  подбросил в воздухе, поймал, довольно ухмыльнувшись,
снова  спрятал  в  карман,  снял  пиджак,  повесил  на  спинку стула и
распустил галстук.
     Садовник Юхан  тем временем снова вернулся к щитку,  пощелкал там
переключателями,  затем  подошел  к  темной  металлической  двери   и,
отодвинув ее в сторону, застыл на пороге. Кругом была темнота, пониже,
на улицах Штрудисхамна,  горели редкие ночные огни,  еще ниже  чернела
вода  фьорда,  испещренного  огнями  стоящих на рейде траулеров.  Юхан
легонько  свистнул.  Из  ближних  кустов  поднялась  фигура  человека.
Мгновение - и тень его, скользнув к двери, слилась с чернотой дверного
проема.
     - Быстрее, Лейв, быстрее! - шепнул Юхан.
     Молча пожав руку садовнику,  человек проник  во  внутренний  двор
коттеджа, и тень его растворилась.
     Юхан медленно побрел  к  дому.  Дверь  осталась  открытой.  Через
несколько минут окно в кабинете хозяина,  не закрепленное шпингалетом,
стало медленно раскрываться.  Лейв внимательно осмотрел комнату, легко
перелез через подоконник и подошел к столу, на котором лежал портфель.
Послышался неясный шум внизу,  и Лейв  моментально  отскочил  к  окну.
Прислушался. Шум не повторился, и он вновь приблизился к столу...
     Он раскрыл портфель и быстро обшарил его.  Но не нашел там  того,
что искал. Он снова осмотрел внутренность портфеля, затем оставил его,
не забыв привести все в прежний вид,  и шагнул к висевшему  на  спинке
стула пиджаку.  Опустил руку в карман,  во второй,  третий...  Наконец
вытащил зажигалку. Затем снова осмотрел пиджак и из четвертого кармана
достал вторую зажигалку такой же формы, что и первая.
     Какое-то время Лейв рассматривал их,  затем решительно сунул  обе
себе в карман,  тихо ступая,  двинулся к окну и исчез за ним.  В ту же
минуту в комнату вошел хозяин с халатом  в  руках.  Побывавший  в  его
кабинете  человек не оставил никаких следов,  но,  видимо,  существует
нечто такое,  чему мы и сами еще не нашли  определение,  -  невидимое,
непостижимое  шестое  чувство,  подсказывающее  нам  приближение беды,
опасности...
     Хозяин коттеджа замер на пороге, продолжая держать халат в руках.
Он оглядел комнату,  будто впервые попал в  нее,  затем  встрепенулся,
словно уловил какой-то сигнал,  отбросил халат,  подскочил к пиджаку и
быстро обшарил карманы. Зажигалок там не было.
     Из двери  потянул  сквозняк,  и  незакрепленное  шпингалетом окно
стало медленно раскрываться...

     ...В это время  Лейв  был  почти  у  самого  выхода.  Он  услыхал
раздавшиеся  в  доме крики,  звук сирены и побежал к двери.  Дверь уже
начала закрываться, отрезая ему путь к отступлению.
     Лейв бросился   к   ней,   протиснув  тело  в  оставшийся  проем,
почувствовал,  как край  двери,  неудержимо  движимый  электромотором,
сдавливает грудную клетку, напрягся и вырвался из капкана.

     ...По горной дороге,  ведущей из селения Штрудисхамн в Берген, на
бешеной скорости мчались два автомобиля.  Впереди  -  маленький  юркий
"фольксваген". Его преследовал мощный и элегантный "мерседес".
     - Быстро спохватился!  - крикнул водитель  "фольксвагена"  своему
пассажиру,  когда они заметили погоню. - Будто кто сообщил ему о нашем
визите...
     - Ничего,  -  возразил пассажир.  - Главное мы сделали...  - И он
похлопал себя по левой стороне груди.
     Водитель, мельком взглянув на спутника, улыбнулся.
     Они пролетали  поворот  за  поворотом,   но   преследователь   не
отставал,  а  боковых дорог здесь не было,  свернуть в сторону,  сбить
"мерседес" со следа они не могли.  Они мчались мимо  небольшой  группы
домов,  когда заметили впереди еще один автомобиль. Через две-три мили
водитель  "фольксвагена"  понял,  что  эта  машина  идет  впереди   не
случайно.  Их взяли в клещи. Очевидно, хозяин коттеджа как-то связался
с этим поселком. Но почему они не задержали их в поселке?
     - Теперь  они  зажали  нас с обеих сторон,  - сказал водитель.  -
Проверю, так ли это...
     Он стал  понемногу сбрасывать скорость.  "Мерседес" тоже замедлил
движение. Сохранил прежнюю дистанцию и первый автомобиль.
     - Я  понял,  что  они  хотят,  - сказал водитель.  - Впереди есть
скала,  она выходит прямо к дороге.  С другой стороны - пропасть.  Там
они  остановят  первую  машину,  она  не  даст проехать нам,  а вторая
прижмет сзади.
     - Может быть, бросим машину? - предложил пассажир.
     - Нет.  Надо сделать так,  чтобы  они  не  искали  нас.  Ведь  им
неизвестно,  сколько человек в машине.  И потом,  у меня есть план. До
скалы будет еще переезд...
     - Кажется, "мерседес" прибавил скорость, - сказал пассажир.
     Его спутник глянул в зеркальце и покачал головой.
     - Вот  что,  - сказал водитель "фольксвагена",  - сейчас я устрою
маленькую аварию на переезде.  Там рядом полицейский пост,  и я сделаю
все,  чтоб  их  задержать  как  можно  дольше.  Главное  -  не дать им
предупредить того, кто сейчас на судне.
     - Я доставлю это на борт и расскажу обо всем нашему другу, Лейв.
     - Хорошо.  Товарищи предупреждены и следят за нами.  Как только я
устрою  эту  комедию  на  переезде,  они  начнут действовать по другим
каналам.  Возможно,  удастся  предъявить  этой  шайке  соответствующие
обвинения.  А ты, Олаф, уходи... Тебе надо доставить зажигалки. Сейчас
я приторможу.  Вываливайся из машины в обочину. Но не поднимайся, пока
они  не проедут.  Внизу тропинка.  Она выведет тебя на железнодорожную
станцию.  Там возьмешь такси.  Если нет машин на  станции,  вызови  из
города по автомату. Приготовься! Внимание! Торможу!
     "Фольксваген" прижался к обочине,  резко  сбавил  ход,  открылась
дверца,  пассажир  вывалился  наружу  и  кубарем  покатился по откосу,
покрытому жесткой травой.
     Он слышал,  как рванулся,  набирая скорость, "фольксваген", затем
над его головой прошелестел шинами "мерседес", и все стихло.

     Текст расшифрованной радиограммы,  переданной  майором  Леденевым
для  полковника  Бирюкова  с борта возвращающегося в Поморск теплохода
"Уральские горы":
     "Задание выполнено.  Операция  "Сорок  четыре" сорвана.  Личность
Волка установлена.  Он находится на борту.  Волку  о  срыве  операции,
по-видимому,  ничего  не  известно.  О  своем  раскрытии  оп  тоже  не
подозревает. Леденев".



     Лоцманская проводка в Поморский порт была обязательной  для  всех
судов,  и  наших,  и иностранных,  и потому,  сообщив с моря расчетное
время подхода,  "Уральские горы" добрались до Тюркиной губы и  сбавили
здесь ход, чтоб принять лоцмана на борт.
     Едва громада теплохода замаячила на траверзе входа в губу, оттуда
выскочил бойкий катеришко и резво помчался к судну.
     С мостика было видно, как по штормтрапу поднялись на палубу двое.
     - А кто второй? - спросил капитан Юков у старпома Федорова.
     - Не знаю, - ответил тот. - Сейчас выясню.
     Когда государственный   лоцман   Поморского   торгового  порта  и
сопровождавший  его  человек  поднялись  на  борт,  все  разъяснилось.
Спутником  лоцмана оказался московский корреспондент,  имевший задание
написать очерк о "встречающих корабли" - морских лоцманах.
     - Что ж, это хорошо, - сказал капитан. - Располагайтесь как дома,
вы - наш гость.
     Лоцман занял  свое  место  и,  передавая команды рулевому,  повел
теплоход узким заливом в порт.  Ходу до  гавани  было  не  менее  двух
часов, и журналист, поскучав на мостике, попросил разрешения осмотреть
судно.
     Капитан не возражал,  и гость в сопровождении четвертого штурмана
покинул рубку.
     Осматривая помещения  и  службы "Уральских гор",  журналист и его
проводник как-то случайно оказались рядом с рестораном,  и,  обнаружив
это, гость вдруг вспомнил, что не успел сегодня позавтракать.
     - Так это мы организуем!  - сказал штурман, проводил журналиста в
малый банкетный зал, усадил за стол, а сам отправился за директором.
     Леденеву передали,  что на  борту  гость,  журналист  из  Москвы,
которого надо накормить по высшему разряду. Когда он вошел в банкетный
зал,  человек, сидевший спиной к выходу, повернулся, и Юрий Алексеевич
увидел сотрудника управления лейтенанта Самсонова.
     Оставив "московского журналиста" в ресторане,  уверенный  в  том,
что  теперь  тот  в  надежном  месте,  четвертый  штурман  извинился и
поспешил к себе готовить приходные документы.
     - Как видите,  - сказал Самсонов,  когда они остались с Леденевым
вдвоем,  - все в порядке:  я вышел к вам  навстречу  за  два  часа  до
прихода судна в порт.
     - Спасибо,  - сказал Юрий Алексеевич,  - это  хорошо.  Понимаешь,
надо  сделать  так,  чтобы  Волк  и  Мороз  не смогли связаться друг с
другом.  Возможно,  Билл сумел сообщить в Поморск о  провале  операции
"Сорок четыре",  и тогда Мороз даст знать об этом Волку. Как бы они не
придумали какой-нибудь финт!
     - Полковник  просил  передать,  что  он  вместе с нашими ребятами
будет на борту "Уральских гор" в составе пограничного отряда.  Увидите
его  в  форме  старшины-сверхсрочника.  Разжаловал  себя  наш  Василий
Пименович...  Ну а у вас какие соображения?  Я в вашем распоряжении. В
качестве  журналиста  могу  бродить  по  всему  судну  и  приставать с
вопросами к каждому.
     - Это удобно.  Поручу тебе самого Волка. Твоя задача - по приходе
в порт вертеться возле него и не оставлять ни с  кем  наедине.  Смотри
также внимательно за всеми,  кто будет входить с Волком в контакт.  Он
не должен встретиться с Морозом...

     Полковник Бирюков в форме  старшины  пограничных  войск  сидел  в
каюте Леденева и молча рассматривал своего помощника,  стоявшего перед
ним.
     - Ну, здравствуй, - сказал он наконец, - с приходом тебя...
     Василий Пименович поднялся, шагнул к Ледеиеву и крепко обнял его.
     - Живой и здоровый, - констатировал полковник, - это главное...
     - Пытались сделать мертвым или больным,  - улыбаясь  сказал  Юрий
Алексеевич, - вывернулся...
     - Все-таки пытались?  Ну ладно,  давай по порядку. Я договорился,
чтоб  без  моей  команды пограничники никого на судно не впускали и не
выпускали, даже портовые власти... Слушаю тебя, Юрий Алексеевич...
     - Наши предположения оказались верными,  - сказал Леденев. - Волк
действительно находился на теплоходе "Уральские горы".  В  Скагене  он
встретился  с  Гэтскеллом  и  передал  ему  материалы  операции "Сорок
четыре".
     - Передал? - вскричал Василий Пименович.
     - Да, передал. Но они вот здесь, эти материалы...
     Юрий Алексеевич протянул полковнику Бирюкову две зажигалки.
     - Одна из двух,  - сказал Леденев.  - Я не стал  выяснять,  какая
именно.  Возможно,  там  непроявленная  пленка,  и  я  засветил бы ее,
пытаясь извлечь из зажигалки.
     - Прекрасно, Юрий Алексеевич.
     - Я видел,  как одна из этих зажигалок переходила из рук в  руки.
Теперь Волк в наших руках.
     - Только ты не очень-то  зазнавайся.  Мы  тут  тоже  не  дремали.
Вышли, брат, на самого Мороза...
     - И он арестован? - спросил Леденев.
     - Пока нет, - спокойно сказал полковник.
     ...Пограничные власти  осмотрели   теплоход   "Уральские   горы",
проверили  документы  команды  и  прибывших  в  Поморск  пассажиров и,
поскольку все было в порядке, разрешили вход и выход с судна - открыли
границу.  Портовые  власти  принялись за оформление прихода судна,  на
борт   поднимались   родственники    и    друзья    членов    экипажа,
грузополучатели,   диспетчеры,   грузчики,   -  словом,  недостатка  в
посетителях на теплоходе "Уральские горы" не было.
     Капитан Юков   принимал   береговое  начальство  в  салоне  своей
просторной, четырехкомнатной каюты. После традиционной бутылки коньяку
и  легкой  закуски  на  западный  манер  Игорь Александрович предложил
перейти в кают-компанию, где гостей ждал обед.
     Капитан вышел из каюты последним и запер дверь.
     И почти сразу у этой двери  возникла  человеческая  фигура.  Едва
слышно  скрипнул замок,  и дверь в каюту капитана отворилась.  Человек
вошел и направился к шкафчику с книгами.  Быстрым движением он вытащил
учебник по мореходной астрономии,  достал из кармана конверт и, вложив
в книгу,  поставил ее на место.  Человек двинулся к выходу и был уже у
порога, когда услышал голос за спиной:
     - Извините, пожалуйста, можно вас на минутку?
     На мгновение  человек  замер,  затем  резко повернулся и увидел в
дверях капитанской ванной комнаты лейтенанта Самсонова.
     - Извините, - сказал Самсонов, - я тут посторонний, корреспондент
из Москвы, хотел спросить вас, вы ведь из экипажа?..
     - Простите, но я тоже посторонний и сейчас спешу.
     Он решительно шагнул к двери,  но уйти ему не удалось.  В  дверях
капитанской каюты показался Леденев в сопровождении Корды и лейтенанта
Рябикина.
     - Куда вы так спешите, Василий Тимофеевич? - спросил Леденев. - Я
не путаю ваши имя и отчество, доктор Еремин?
     - А в чем, собственно говоря, дело? - спросил Еремин.
     В это время лейтенант Рябикин зашел Василию Тимофеевичу за  спину
и  неожиданно  закинул  свою  правую  руку так,  что она обхватила шею
Еремина,  а  локоть  уперся  в  грудь,   не   давая   голове   доктора
шевельнуться.
     Одновременно с этим Леденев и Корда сорвали с  Еремина  пиджак  и
надели наручники.
     - Отпустите его,  Рябикин,  - сказал Леденев и  развязал  доктору
галстук, ощупав также уголки воротника сорочки.
     - Извините,  доктор,  это мы на всякий случай.  В последнее время
наши  клиенты  так и норовят использовать последний шанс:  чистенькими
уйти на тот свет. Так что, извините...
     - Это беззаконие!  Я буду жаловаться! Кто вы такие? По какому это
праву! - закричал Еремин.
     - Разрешите представить вам моих коллег,- сказал Юрий Алексеевич.
- Капитан Корда, лейтенанты Рябикин и Самсонов. А я - майор Леденев.
     - Что  все это значит,  майор?!  - заметно успокаиваясь,  спросил
Еремин.
     - Это значит, что вы арестованы, арестованы по мотивам, о которых
я скажу вам несколько позже. А теперь отвечайте на мои вопросы. Что вы
делали в каюте капитана?
     - Вошел  посмотреть,  нет  ли  здесь  старпома.  Мне  нужно  было
подписать акт санитарного осмотра.
     - И для этого вскрыли отмычкой запертую каюту?
     - Я не вскрывал ее!
     - Рябикин!
     Лейтенант Рябикин  опустил руку в карман пиджака Еремина и извлек
оттуда отмычку.
     - Это мне не принадлежит, - сказал доктор. - Вы подсунули ее!
     - Фу,  как  вы  не  солидно  ведете  себя,  доктор!  -  брезгливо
поморщился  Леденев.  - Ну ладно.  Осознание случившегося к вам придет
позднее. С каких пор вы состоите с капитаном в тайной переписке?
     - Ни в какой переписке ни с кем я не состою!
     - А  конверт  в  "Мореходной  астрономии"?  -  спросил  лейтенант
Самсонов,  подошел  к шкафчику и постучал пальцем по корешку книги.  -
Достать?
     - Не нужно,  - остановил его Леденев. - Пусть достает письмо тот,
кому оно адресовано.
     При этих словах Еремин быстро взглянул на Юрия Алексеевича.
     - А вот и он, легок на помине, - сказал Леденев.
     Дверь каюты  отворилась,  и  вошел  капитан  теплохода "Уральские
горы".
     Он застыл у порога, оглядывая собравшихся здесь незнакомых людей.
Обнаружив среди них Леденева, Юков набросился на него:
     - А вы какого... здесь околачиваетесь? Что за люди? Откуда?
     - Извините,  капитан,  но я больше не  работаю  у  вас.  С  этого
момента я для вас не директор судового ресторана, а майор Леденев.
     - Майор? И что вам угодно, майор?
     - Мне хотелось бы,  чтоб вы прочитали письмо, которое написал вам
этот гражданин.
     Юрий Алексеевич  показал на сидевшего в кресле Еремина.  На руки,
сцепленные наручниками,  лейтенант  Рябикин  набросил  перед  приходом
капитана салфетку.
     - Доктор? - спросил Юков. - А вы чего расселись как у себя дома?
     - Пусть,  пусть  посидит,  - сказал Леденев.  - Берите письмишко,
капитан,  оно в обычном месте,  в "Мореходной астрономии",  берите, не
стесняйтесь.
     Он подвел капитана к шкафчику и  настороженно  смотрел,  как  тот
извлек из книги конверт, распечатал его и вынул листок бумаги.
     - Читайте, - сказал Юрий Алексеевич. - Читайте вслух.
     - Уничтожь! - крикнул вдруг Еремин, срываясь с кресла.
     Лейтенанты разом насели  на  него,  а  Леденев  выхватил  из  рук
капитана листок.
     - Кретин! - крикнул Еремин, откидываясь в кресло. - Кретин...
     - Вот,  слушайте:  "Волку,  "Сорок  четвертая"  завалена.  Кругом
горячо.  Уходите.  Мороз".  Это  письмо  написал  вам  сей  гражданин.
Оказывается, его зовут Мороз...
     Капитан вздрогнул.
     - Мороз,  - прошептал он,  растерянно озираясь.  - Мороз...  Он -
Мороз?
     - Совершенно верно,  - сказал Леденев. - Не ожидали встретить его
здесь?
     Юков молчал.
     - Сядьте!  - вдруг резко скомандовал майор.  - Сядьте  в  кресло,
Юков!
     Игорь Александрович послушно присел.
     - А теперь заверните левую штанину, - приказал Юрий Алексеевич. -
Быстро! Ну!
     Юков не двигался.
     - Самсонов, - сказал Леденев, - помогите гражданину Юкову.
     На обнаженной  левой  ноге  капитана виднелось овальное пятно,  в
котором еще можно было распознать следы укуса.
     - Значит,  это вы хотели угостить меня киркой? - спросил Леденев.
- Ну и шуточки у вас,  капитан...  И все-таки,  хотя Волком зовут вас,
зубы  у меня оказались покрепче...  Наденьте ему наручники,  Самсонов,
чтоб не задурил ненароком.  И можно увести обоих.  Незачем  привлекать
внимание команды и гостей.
     Юрий Алексеевич и Корда остались вдвоем.
     - Ну вот и все,  - сказал Леденев,  когда Волка и Мороза увели на
причал, где ожидала их спецмашина.



     - Что ж,  товарищи...  -  Бирюков  помолчал,  обводя  собравшихся
взглядом. - Думается мне, что операцию можно считать завершенной.
     В кабинете собрались люди,  которые были  заняты  в  операции,  и
каждый  из  них  вложил свою долю труда в это нелегкое и опасное дело.
Теперь,  когда все было позади, можно подвести итоги, отметить удачные
моменты в своей работе и просчеты, да и проинформировать сотрудников о
всем ходе операции,  так как  отдельные  работники  занимались  своими
участками и не знали всего в целом.
     - Пусть начинает Юрий Алексеевич,  - сказал  Бирюков,  -  а  если
понадобится,  по  ходу  дела  добавлять  будут другие.  Кстати,  майор
Леденев поведает нам о  своих  приключениях  в  рейсе.  Давайте,  Юрий
Алексеевич.
     - Ну что ж, я готов... Если позволите, начну с характеристики тех
людей,  которых мы арестовали на "Уральских горах" и следствие по делу
которых теперь закончено.
     Леденев подвинул  к  себе пачку с сигаретами,  но,  заметив,  как
улыбнулся Василий Пименович, закуривать не стал.
     - Начну  с Мороза,  - сказал майор.  - Василий Тимофеевич Еремин,
санитарный врач торгового порта,  пятьдесят пять лет... Действительно,
существовал такой человек. Но его уже нет в живых. Военный врач Еремин
попал в плен в 1943  ходу.  До  конца  войны  он  находился  в  лагере
военнопленных  и в мае сорок пятого был освобожден войсками союзников.
Но вернуться на родину Еремину не пришлось.  Он оказался в лагере  для
перемещенных  лиц,  подвергался  обработке,  которую вели тогда в этих
лагерях работники западных секретных служб с  целью  воспрепятствовать
возвращению  советских  людей  домой.  Но Еремин продолжал настаивать,
требовал встречи с представителями  советской  военной  администрации,
предпринимал все меры к тому, чтобы вернуться в Советский Союз.
     Изучив его   данные,   руководители   секретной   службы   решили
использовать  Еремина в своих далеко идущих целях.  Под видом товарища
по несчастью к нему подключили матерого разведчика,  который и  всплыл
потом в Поморске под кличкой Мороз. О нем я скажу позже.
     Так вот... Мороз прикинулся таким же военнопленным, как и Еремин,
тоже  рвущимся  на  Родину.  Постепенно  он  завоевал доверие военного
врача, разузнал всю его подноготную и вскоре был готов принять обличье
доктора.  Затем  Василий Тимофеевич был уничтожен,  а его место в этом
мире занял будущий Мороз... Он был заброшен в нашу страну...
     Настоящая фамилия Мороза - Блувбанд,  Иосиф Рудольфович Блувбанд.
Сын немецкого колониста с юга России,  Блувбанд еще до второй  мировой
войны  был  зачислен на службу в германскую разведку под именем Эрнста
Брука.  Выросший в России,  он прекрасно владел русским  языком,  знал
обычаи  и  нравы,  поэтому и считался хорошим специалистом по "русским
делам".  С начала  Великой  Отечественной  войны  оберштурмфюрер  Брук
выполнял   самые   различные  задания,  действуя  и  в  оккупированных
гитлеровцами районах, и по эту сторону фронта.
     Как организатор  сети провокаторов и предателей в подполье Н-ской
области,  Брук,  носивший тогда имя Альберта Ивановича Троицкого,  был
приговорен  патриотами к смертной казни,  но чудом избежал возмездия и
был вскоре переброшен на Западный  фронт.  Там  штурмбанфюрер  Брук  и
встретил конец войны,  явившись к союзникам, которым он предложил свой
опыт и знания специалиста по "русским делам".
     После необходимой подготовки, заручившись легендой, сутью которой
была прошлая жизнь Василия Тимофеевича Еремина,  человека, потерявшего
в войну всех родственников,  Блувбанд - Брук - Троицкий стал вживаться
в свою новую роль.
     Некоторое время он осматривался, поездил по стране, проверяя, нет
ли за ним слежки, менял места жительства и работы, затем прочно осел в
Поморске  с  намерением  создать здесь разведывательную сеть шпионской
резидентуры.
     Но дело  подвигалось  у  Мороза  с  трудом.  Напрасно  пытался он
завербовать кого-либо из наших советских людей.  Уже  предварительные,
проверочные контакты говорили мнимому Еремину, что на них рассчитывать
ему нельзя.  Со своей стороны,  Блувбанд - Брук -  Троицкий  -  Еремин
постарался   завоевать   репутацию  доброго  и  отзывчивого  человека,
честного и принципиального специалиста.
     Оставшись в одиночестве,  без помощников,  Мороз забил тревогу. И
тогда хозяева Мороза вывели его на Волка.
     Волк... Игорь  Александрович  Юков,  сорок  пять лет.  Юков - его
настоящая фамилия. В сорок первом году Юков был штурманом на советском
судне,  которое  война  застала  во  время  стоянки  в немецком порту.
Пароход был интернирован,  команда взята под стражу.  Но в первые  дни
охрана  была  недостаточно  суровой,  и  у  экипажа  возникла реальная
возможность отбить свое судно и бежать на нем в  Швецию.  Моряки  были
готовы  на  все,  на  смертельный  риск,  лишь  бы избежать фашистской
неволи.
     Так думали все. Кроме одного...
     Штурман Юков понимал,  что их могут перестрелять раньше,  чем они
отойдут от причала. Да в море их немедленно догонят самолеты и военные
корабли,  которые легко  отправят  пароход  на  морское  дно.  И  Юков
предпочел отсидеться на берегу. Но как это сделать? Сказать товарищам?
Но, узнав о его нежелании идти с ними, товарищи сочтут его предателем,
еще, чего доброго, прикончат. И штурман Юков выбрал свой путь: сообщил
немцам о готовящемся  побеге.  Экипаж  судна  немедленно  отправили  в
концлагерь, где за годы войны почти все моряки погибли.
     Конец войны   застал   Юкова   в   лагере   для    военнопленных.
Компрометирующих сведений на Юкова не было, и он возвратился домой как
жертва войны, наивно считая, что все для него в прошлом.
     Но Юков  не знал,  что вместе с другими агентами секретной службы
бывшего рейха он перешел по наследству новым хозяевам. Они нашли его в
Поморске и подключили к Морозу под кличкой Волк. Резидент не вступал с
Волком в личные контакты - это было обусловлено.  Свои указания  Мороз
передавал  либо  посылая  их  почтой,  либо  звонил Юкову по домашнему
телефону.  В силу специфики своей работы Мороз всегда  мог  находиться
рядом с Волком,  негласно контролировать его работу. А Юков, зная, что
Мороз  где-то  рядом,  и  не  имея  возможности  догадаться,  кто  он,
находился   постоянно  в  напряженном  состоянии,  которое  исключало,
во-первых,  отлынивание от своих обязанностей,  и,  во-вторых,  Волк в
случае провала не мог выдать Мороза.
     Когда появился Форлендер  с  планом  места  захоронения  сейфа  с
подводной лодки "Зигфрид-убийца",  их было уже трое.  Третий - Василий
Подпасков,  диспетчер,  - носил кличку Бен и предназначался для грубой
работы  -  выуживание  сведений  у  подгулявших болтунов,  заманивание
дефицитными вещами,  тряпками офицерских жен,  с последующим шантажом,
устранение неугодных лиц и т.  д. Кроме клички и фамилии, мы о третьем
из этой группы ничего не знаем.  Бен мертв, а сообщникам его о прошлом
Подпаскова ничего не известно.
     Снабженный планом,  который передал ему Форлендер,  Бен попытался
проникнуть  в  Палтусову  губу,  но  наткнулся на сержанта Гончарика и
рядового  Завьялова.  О  том,  что  Палтусова  губа  оцеплена,  он  не
подозревал,  так как считал, что с Форлендером действительно произошел
несчастный случай.
     Выстрелы в  Палтусовой  губе  насторожили  Мороза.  Лично ему это
ничем не грозило.  В случае провала Подпасков мог выдать только Волка,
так  как  знал  лишь  его.  Но  Морозу нужен был Юков,  чтобы передать
Гэтскеллу  -  Биллу  материалы  операции  "Сорок  четыре",   шпионские
сведения,  собранные  Беном,  Волком  и самим Морозом.  Поэтому мнимый
доктор Еремин решает ликвидировать Подпаскова.  Но  как  это  сделать?
Мороз   поручает  убийство  Юкову,  но  в  последний  момент  случайно
подслушивает  на  "Уральских  горах"   разговор   Тани   Яковлевой   и
Подпаскова. Диспетчер приглашает жену старпома к себе на квартиру.
     На второй  день  старпом  обнаруживает  в  своей  каюте  записку.
Яковлев действительно потерял ее, но мы сумели прочитать текст, хотя и
не видели записки.
     Запасшись гантелью  из каюты Яковлева,  бывший штурмбанфюрер Брук
следил за домом Подпаскова.  Он видел,  как туда ворвался Яковлев, как
выбежала Таня, как покинул дом вслед за нею сам старпом. Выждав час, в
квартиру Подпаскова направился Мороз. Бен оказался живым и невредимым.
Он  впустил  резидента в квартиру и был убит гантелью старпома.  Затем
Мороз оставил дверь квартиры незапертой и исчез черным  ходом,  бросив
за дверью,  ведущей в котельную,  орудие убийства, полагая, что теперь
все подозрения  в  убийстве  падут  на  ревнивого  старпома  теплохода
"Уральские горы".
     Узнав о смерти Подпаскова, Яковлев счел себя виновным в убийстве.
Убедившись,  что старпом арестован,  Мороз решил, что партия выиграна.
Но тут, за день до отхода "Уральских гор", меня угораздило столкнуться
с резидентом в тот момент, когда он разговаривал с Татьяной Яковлевой.
Ни о чем не подозревая, она поздоровалась со мной, а на вопрос Мороза,
кто  я такой,  сказала - следователь...  В день отхода санитарный врач
увидел меня на судне в роли  директора  судового  ресторана.  Опытному
разведчику не понадобилось долго соображать,  что все это означает. Он
тут же информирует об этом  Волка  и  требует  от  него  ликвидировать
"ресторатора",   а   затем   радиограммой  сообщает  об  усложнившейся
обстановке Биллу.
     В море Волк попытался отправить меня на тот свет.
     С большими предосторожностями встретился он с Биллом в  ресторане
"Сельдяной   король"   и   передал  зажигалку,  в  которой  находилась
микрофотопленка.  Как выяснили наши  специалисты,  зажигалка  устроена
так,  что,  в  случае  попытки зажечь ее,  особое устройство поджигало
пленку,  и та моментально сгорала.  К счастью,  мне не пришло в голову
прикурить от этих зажигалок...
     - Разве их было несколько? - спросил Самсонов.
     - Лейв передал мне две.
     - Кстати,  товарищи,  - перебил  Леденена  полковник  Бирюков,  -
сообщаю вам,  что Лейв Эйриксон и его друзья из Национального комитета
ветеранов   Сопротивления    сумели    представить    своим    властям
неопровержимые  доказательства,  мягко  говоря,  нелояльного поведения
Гэтскелла и его друзей.  Как стало известно,  вчера вся  эта  компания
выдворена из Норвегии.
     - В то время как я плавал  на  "Уральских  горах"  и  "одалживал"
зажигалки  у  мистера  Гэтскелла,  здесь,  на  берегу,  шла  работа по
установлению личности Мороза.  Во-первых,  наши  радисты,  караулившие
каждый  его  выход  в  эфир,  с помощью передвижных радиопеленгаторных
станций сумели засечь очередной радиосеанс Мороза и перекрыли шоссе, с
которого  велась  передача.  В  зоне оказалось одновременно двенадцать
автомашин разных марок,  на которых ехало в двух направлениях тридцать
восемь человек...
     - Хорошо,  хоть  ни  одного  автобуса  не  попалось,  -  негромко
проговорил капитан Корда.
     - Да,  в этом случае объем работы значительно бы вырос,  - сказал
Леденев.  - Так вот...  Все тридцать восемь человек - владельцы машин,
водители и пассажиры - были взяты под наблюдение. Среди них оказался и
санитарный   врач   торгового   порта   Василий   Тимофеевич   Еремин.
Одновременно произошло событие,  которое позволило резко  сузить  круг
поисков.  В  управление  обратился второй штурман теплохода "Уральские
горы"  Михаил  Нечевин.  В  беседе  с  полковником  Бирюковым  штурман
рассказал, что видел, как доктор Еремин писал что-то в каюте старпома,
затем наблюдал реакцию Яковлева  на  эту  записку.  "Старпом  прочитал
записку,  скомкав,  сунул  в карман и помчался убивать диспетчера",  -
сказал Нечевин,  любитель разгадывать всевозможные тайны.  На этот раз
Нечевин  оказал  следствию  большую  услугу.  Когда старпом выбежал из
своей каюты,  штурман вошел туда и снял со стопки бумаги,  на  которой
писал  Еремин,  верхние листки.  Он читал в детективных романах о том,
что по вдавленным следам можно прочитать текст.  Эти листки Нечевин  и
принес   в   управление,   где  специалисты  действительно  немедленно
восстановили содержание записки, адресованной Яковлеву.
     Теперь за  Ереминым  было  установлено постоянное наблюдение,  и,
когда он,  по своему обыкновению,  выехал на  такси  за  город,  чтобы
передать  очередное  сообщение  в  эфир,  по  пятам  за  ним следовала
специальная машина,  оборудованная аппаратурой,  которая  окончательно
подтвердила, что и нынешняя, и все предыдущие радиопередачи - дело рук
Еремина.
     Решено было  дождаться  прихода  "Уральских гор" и взять Мороза в
тот момент,  когда он будет пытаться передать что-либо Волку.  О Волке
мы уже знали и по приходе судна в порт устроили ловушку для обоих. Так
была завершена операция.
     Ну, - сказал в заключение Леденев,  улыбаясь и вновь пододвигая к
себе сигареты,  - могу еще прибавить,  что после схватки в  темноте  с
Волком  я  на всех смотрел...  волком,  ждал опасности со всех сторон.
Исключая,  конечно,  штурмана Нечевина, который выручил меня в трудную
минуту, сам того не подозревая.
     - Это не совсем так,  - заметил Бирюков. - Нечевину было поручено
наблюдать  за  вами  и при случае прийти на помощь.  Он видел,  как вы
подались в трюм,  и через какое-то время решил прогуляться туда  тоже.
Нечевин знал о том, что "директору ресторана" угрожает опасность, хотя
и не мог даже предполагать, как и все мы, откуда она может прийти.
     - Спасибо,  что  позаботились обо мне...  Сильно подозревал я,  -
продолжал Леденев, - начальника рации Колотова, прямо-таки был уверен,
что он и является тем, кто хотел разбить мне голову киркой. Сомневался
в нем,  пока Лейв Эйриксон не показал мне  настоящего  Волка.  Он  его
как-то  видел  в  компании  с  Гэтскеллом,  а  уж про Билла Лейв и его
товарищи знали многое.  Отличный он человек,  этот ваш фронтовой друг,
товарищ полковник.
     - Да, - сказал Василий Пименович, - Лейв Эйриксон из тех людей, с
которыми можно дружить по принципу: "Жизнь и смерть - поровну".




                               повесть


     В этот солнечный день на берегах озера Ультигун,  что раскинулось
подле города металлургов Рубежанска,  отдыхали тысячи людей.  Ничто не
омрачало их покой.  Купальный сезон был в разгаре.  Повсюду обнаженные
тела мужчин и женщин,  ошалевших от воды и солнца детей.  Одни лежали,
прикрыв лицо,  другие играли в бадминтон, волейбол, многие неторопливо
закусывали, расположившись группами.
     На вышку для прыжков поднялась  молодая  женщина.  Помедлив,  она
грациозно  изогнулась,  прыгнула  в  воду,  быстро вынырнула,  легко и
непринужденно поплыла к середине озера.
     На берегу  каждый  говорил о своем:  о пользе загара,  мороженом,
пиве,  карточной игре,  отдыхе  на  Черноморском  побережье.  И  вдруг
закричали тревожным голосом:
     - Утону-у-ула!
     Кто-то пробежал, бросил на ходу:
     - Говорят, баба молодая!..
     Вокруг заговорили:
     - Молодая...
     - Жалко...



     Он любил   собирать   грибы.   Знал   повадки   и  уловки  разных
представителей грибного племени,  знаком был  с  их  привычками,  умел
раздобывать  и самого царя грибов - белый гриб,  а уж готовил из своей
добычи такие кушанья,  что все только ахали и  записывали  подробности
технологии.  Происходил  Андрей Иванович Гуков из той самой Рязани,  в
которой "грибы с глазами".  После войны служил на побережье  Баренцева
моря,  здесь  и  остался...  А в Заполярье какие грибы!  В тундре да в
распадках,  занятых тайгой,  их,  конечно, на жареху наберется. Только
чем-то  местные  грибы  Гукову  не нравились.  Правда,  в отпуск или в
другие свободные дни Андрей  Иванович  и  соблазненные  им  сослуживцы
спускались пониже,  на юг, в соседнюю Карелию, и отводили грибную душу
- тут даже рыжики росли,  каких  не  бывает  на  Рязанщине  вовсе.  Но
вылазки эти были не часты.
     А вот когда вслед  за  начальником  управления  Щербаковым  уехал
Андрей  Иванович  на работу в Москву,  тут он вполне развернулся.  Все
Подмосковье по этой части  изучил  и  в  соседние  области,  особенно,
конечно, в Рязанскую, заглядывал. Вскоре кто-то из молодых и языкастых
сотрудников не замедлил пустить по отделам шутку: "Кайая разница между
агентом 007 и грибом боровиком? Ответ: когда против них работает Гуков
- никакой, оба окажутся в корзине".
     Июль в  Подмосковье выдался переменный.  День - дожди,  два дня -
солнце...  Самые грибные условия.  На последние дни месяца приходились
суббота  с  воскресеньем,  в пятницу Гуков закрыл среднее по трудности
дело,  горящего ничего не предполагалось,  и мысленно он ехал  уже  на
автобусе  Москва  -  Касимов,  ехал  в  озерную  Мещеру.  Он  знал там
заповедное место,  где по его расчетам  должны  были  появиться  белые
грибы.   Но   человек   предполагает,   а  бог,  то  бишь  начальство,
располагает...
     Время подходило к рубежу,  означавшему конец недели. "Уик-энд", -
усмехнулся Гуков  и  принялся  собирать  бумаги  со  стола.  Аккуратно
разложил  их  по  папкам,  спрятал в сейф,  одновременно достав оттуда
клубок суровых ниток и оплывшую палочку  сургуча.  Он  приготовил  эти
принадлежности  для опечатывания сейфа - на столе уже не было ни одной
бумажки - и привычным жестом выдвинул один за другим ящики,  проверил,
не осталось ли там какого-либо документа.
     Июльское солнце жарило  вовсю.  Андрей  Иванович  закрыл  верхнюю
часть  окна  и опустил штору.  Он готовился опечатать сейф и зажег уже
спичку,  как в  динамике  селекторной  связи  зашелестело  и  Щербаков
спросил:
     - Ты не ушел, Андрей Иванович?
     Ничего особенного  в  таком  вопросе не было,  но сердце у Гукова
екнуло.
     - Собираюсь, - упавшим голосом ответил Андрей Иванович.
     - Тогда загляни ко мне, - сказал Василий Кузьмич.
     В коридорах   было  оживленно,  пробила,  как  говорится,  пушка,
наступали дни отдыха,  и сотрудники,  с удовольствием разговаривая  на
неслужебные темы, спешили к выходу. Не все, конечно, спешили... Были и
такие,  кто останется здесь до поздней ночи,  а кому  и  завтра,  и  в
воскресенье предстоит работа.  И какая работа! Но в целом и здесь, как
в обычном советском учреждении,  люди работают до шести и  два  дня  в
неделю отдыхают. Если удастся, конечно...
     "Вот мне,  кажется,  не удалось,  - подумал Гуков,  приближаясь к
кабинету  Щербакова.  -  Ведь  не  в  попутчики  же  до  Спас-Клепиков
собирается он проситься ко мне..."
     В приемной  Василия  Кузьмича на Гукова недовольно глянул молодой
офицер - адъютант Щербакова.
     - Ждет, - сказал он.
     Андрей Иванович кивнул.
     - И я вас буду ждать, - добавил адъютант.
     "Все ясно, - подумал Гуков. - А ты еще надеялся, чудак!.."
     Адъютант тоскливо взглянул на большие часы в углу.
     - Через два часа самолет уходит со Внукова, - доверительно сказал
он Гукову. - Ребята будут ждать. Пропал наш поход!
     - А меня грибы теперь не дождутся,  - ответил Андрей  Иванович  и
потянул на себя тяжелую дверь.
     Василий Кузьмич сидел за столом и торопливо  писал  в  настольном
блокноте.  Услыхав звук открываемой двери,  он приподнял седую голову,
молча  показал  взглядом  -  садись,  мол,  -  потянулся  и   выключил
вентилятор.  Стало тихо.  Из-за окон едва доносился уличный шум летней
Москвы, но шум приходил сюда слабый, какой-то нереальный, призрачный.
     Гуков сел, приготовился слушать.
     - Где бродишь-то? - проговорил Щербаков ворчливым тоном.
     Но Андрей  Иванович  понимал,  что  шеф  напускает на себя эдакую
строгость...  Так всегда бывало перед ответственным заданием.  Он знал
Василия  Кузьмича  давно,  и  теперь,  уловив  знакомые нотки в голосе
Щербакова,  Гуков окончательно  распростился  с  мыслью  о  поездке  в
рязанские леса.
     - Где,  говорю,  пропадал? - спрашивал меж тем Василий Кузьмич. -
Уже битый час тебя вызываю!
     - Сдавал дело в секретариате, потом в НТО забегал, к экспертам, -
ответил Андрей Иванович.
     - Это хорошо,  - сказал Щербаков,  и непонятно было,  что  именно
хорошо, но Гуков не обратил на эту нелогичность внимания: он знал, что
сейчас начнется серьезный разговор.  - Ты Королева помнишь?  - спросил
Василий Кузьмич. - Вадима Николаевича?
     - А как же! Конечно помню. Он начальником горотдела в Рубежанске.
     - Это  хорошо,  что  не забываешь старых сослуживцев.  Никогда не
надо забывать тех,  с кем когда-то делил хлеб-соль.  А при случае и на
помощь надо прийти. А как же иначе?! Иначе нельзя...
     Щербаков включил   вентилятор,   в   кабинете   было   душновато,
вентилятор    зажужжал,   Василий   Кузьмич   поморщился   и   щелкнул
выключателем.
     "Сдал старик,  - подумал о нем Гуков, хотя сам был лишь на восемь
лет моложе. - В лес бы вытянуть его на недельку!.. Что там с Королевым
приключилось? Неспроста ведь он затеял разговор о нем".
     - Почему именно ты?  - неожиданно сказал Щербаков, порою он любил
начинать разговор с конца,  не объясняя сразу,  что и как и почему.  -
Во-первых, Королева знаешь давно, вместе работали, и неплохо работали,
должен   я   тебе   сказать.  Во-вторых,  дело  связано  с  комбинатом
"Рубежанскникель",  а ты у нас  известный  спец  по  редким  металлам.
Помнишь как в Никельграде с тобой брали Белозубова?
     - Очень вам тогда к лицу была форма старшины милиции,  -  ввернул
Гуков,  и это было его маленькой местью за испорченный конец недели. -
Будто всю жизнь носили...
     Щербаков усмехнулся.
     - Намек принят к сведению,  - сказал он.  - А дело  в  Рубежанске
приключилось  такое.  В  воскресный  день в пригородном озере Ультигун
утонула  молодая  гражданка.  Звали  ее  Ириной  Вагай,  работала  она
режиссером  народного  театра  при  Дворце культуры "Рубежанскникедя".
Выпускница Московского института культуры.  Да...  Поначалу все  сочли
это  заурядным несчастным случаем.  А потом...  Потом дело повернулось
так,  что Королев оказался в сложной обстановке.  Он ждет теперь твоей
помощи. Прочти-ка вот эти бумаги. - Щербаков протянул Андрею Ивановичу
тонкую кожаную папку.
     - Он сам просил, чтоб именно я?..
     - Сам не сам...  - проворчал Василий Кузьмин.  - Какое это  имеет
значение?  Намекнул,  конечно. Большие вы мастера по части намеков. Ты
читай, читай! Веселая, я тебе скажу, история.
     Пока Гуков читал, Василий Кузьмич поднялся из-за стола, подошел к
окну, отодвинул штору и посмотрел вниз, на большую площадь, по которой
потоками  шли  автомобили;  площадь  обтекали  люди,  а на них смотрел
высокий человек в длинной шинели, Феликс Эдмундович Дзержинский...
     - История,  скорее,  печальная,  - сказал, закрывая папку, Андрей
Иванович. - Когда ехать?
     - Сегодня  ночью.  В  приемной  получишь  у  моего  парня,  я его
специально задержал,  проездные документы и прочее, билет уже заказан.
Вылететь надо ночным рейсом.
     - Хорошо, - сказал Гуков. - Заеду только домой, соберу вещички.
     - Зое Васильевне от меня поклон. Небось за грибами собрались?
     - Собрались.
     - Ты б меня когда-нибудь прихватил.
     - Это можно.
     - Я почему тебя ночью отправляю! - сказал Щербаков. - Завтра ведь
суббота.  Пока летишь,  то да се,  и в Рубежанске с Москвой во времени
разница - словом, будешь в семь утра по местному времени. Королев тебя
встретит.  Отдохнешь с дороги, поговоришь с товарищами, войдешь в курс
дела  на  месте  -  оно  ведь  там все не так видится,  как из Москвы.
Осмотришься - и на пляж,  Не забудь прихватить плавки с собой... Там и
начнешь присматриваться. На друзей и знакомых Ирины Вагай тебя выведут
люди Королева.  Вот тебе и воскресный отдых.  Говорят,  красивое озеро
Ультигун.   Заодно   позагораешь,  изучая  место,  где  произошел  так
называемый несчастный случай.  И пусть попробуют упрекнуть меня, что я
не  забочусь  о  здоровье своих работников!  - Щербаков встал.  Улыбка
исчезла с его  лица,  он  протянул  Гукову  руку:  -  Поезжай,  помоги
Королеву,  разберитесь вместе в этом деле.  В том краю нам совсем ни к
чему такие неожиданности.  Впрочем,  они везде,  эти неожиданности, не
нужны.  На том стоим.  Иди. Там мой парень тебя заждался. Поход у него
срывается...  Он,  ты понимаешь, на байдарке сквозь пороги проходит...
Так  я до понедельника сам не свой.  Все звонка жду...  Понавыдумывали
себе разное хобби на мою седую голову! Попутного ветра тебе, Андрей.

     Самолет улетал ночью.  В аэропорт Гуков приехал  рано  -  ему  не
хотелось   допоздна  задерживать  водителя  служебной  машины.  Андрей
Иванович часа два сидел с книгой в удобном кресле зала ожидания  среди
улетающих  в разные концы страны отпускников - их можно было узнать по
ящикам и сеткам с фруктами,  - скучающих командированных с портфелями,
многоголосого  гомона  пассажиров,  равнодушных  объявлений  о  начале
посадки и регистрации билетов  и  рыкающих  раскатов  выруливающих  на
старт лайнеров.
     Книга в  руках  Андрея   Ивановича   была   интересной,   сборник
детективов Жоржа Сименона.  Писатель этот нравился Гукову тем,  что не
увлекался  исключительно  разгадкой  преступления,  как  это   делала,
например,   Агата  Кристи,  большая  мастерица  сплетать  замысловатое
детективное  кружево.  Сименона  больше  интересовало  не   как   было
совершено преступление, а почему оно совершилось, какие силы заставили
человека   нарушить   законы,   каковы   психологические   предпосылки
преступления. Последнее всегда занимало Андрея Ивановича. Он постоянно
следил за работами юристов-теоретиков в этой области,  были у Гукова и
свои  соображения  на  этот счет,  но дальше выступлений на занятиях в
системе профессиональной переподготовки,  на курсах и совещаниях он не
пошел  -  времени  не  хватало.  На  его  работе  совмещать практику с
серьезными научными исследованиями трудно.
     Объявили регистрацию билетов на Рубежанск. Гуков спрягал Симеяона
в объемистый портфель,  с которым ездил в командировки, и не торопясь,
чтоб  не  томиться  в очереди,  пошел к стойке с весами для багажа.  В
самолет  посадили  всех  быстро,  без   случающихся   порой   досадных
аэрофлотовских  неожиданностей.  Место у Андрея Ивановича было у окна,
но вид  ночной  Москвы  его  не  волновал.  Он  вдоволь  на  этот  вид
насмотрелся,  прилетая и улетая по своим особо важным делам,  которыми
занимался уже много лет,  и  Гуков  вернулся  к  Сименону  -  спать  в
самолете он мог, лишь изрядно утомившись.
     Его сосед, молчаливый мужчина неопределенного возраста, скользнул
глазами по обложке и с интересом глянул на Гукова.
     - Сумели достать?  - спросил он.  - Я вот не смог... Одна надежда
на друзей в рубежанском книготорге.
     - Вы из Рубежанска?  -  спросил  Гуков.  Он  никогда  не  избегал
дорожных знакомств.  Порою такой вот попутчик может дать тебе довольно
приличную информацию  для  первоначальной  ориентировки  в  незнакомом
городе.
     - Да,  - ответил сосед,  - из Рубежанска. Две недели уж не был...
Спешу домой.
     Гуков ждал,  что попутчик  разговорится,  но  тот  откинул  вдруг
спинку  кресла,  зашаркал  ногами,  устраивая  их поудобнее,  повернул
голову набок и закрыл глаза.
     Андрей Иванович улыбнулся и развернул книгу.
     Читал он еще час с небольшим,  потом попытался улечься в  кресле,
беспокойно дремал,  порой забывался,  и возвращение к действительности
сопровождалось неприятным, тягостным чувством.
     Самолет начал  снижаться,  и Гуков снова включился в размеренный,
неброский образ жизни комиссара Мегрэ.
     Сосед спал  и  после того,  как перестали реветь турбины.  Андрею
Ивановичу пришлось даже тронуть его за плечо,  и  тогда  тот  принялся
снимать с полки пакеты и авоську с апельсинами.
     Выходил Андрей Иванович одним из первых.  О вещах ему тревожиться
необходимости не было, да и ни о чем другом, кроме, разумеется, самого
дела, беспокоиться не приходилось - ведь у трапа его ждал, нетерпеливо
переминаясь  с  ноги  на  ногу,  начальник рубежанского горотдела КГБ,
давний сослуживец Гукова, Вадим Николаевич Королев.



     - Ты  разве  не  знаком  с  обстоятельствами  этого  "несчастного
случая"? Я отослал подробное изложение сути дела Щербакову.
     - Читал я "подробное изложение сути дела",  читал, Вадим... Но ты
ведь сам знаешь, что бумага - это одно, а живой человек - другое, даже
если разговор идет об одном и том  же.  Так  что  ты  уж,  будь  добр,
расскажи мне обо всем по порядку.
     Королев, встретив Андрея Ивановича в аэропорту,  тотчас отвез его
в гостиницу,  отказавшись отвечать на какие-либо вопросы,  пока тот не
отдохнет с дороги.  Гуков не спорил.  Он понимал,  что уставшей  после
самолета головой много не насоображаешь. Но в десять часов по местному
времени он был уже на ногах  и  звонил  Королеву  о  своей  готовности
приступить  к делу.  Вадим Николаевич предложил встретиться в номере у
Гукова,  и сейчас  они  сидели  за  столом,  открыв  одну  из  бутылок
холодного пива, принесенного Королевым. День обещал быть жарким.
     - Понимаешь, - начал рассказывать начальник горотдела, - поначалу
никому  и  в  голову  не  приходило,  что  здесь  тонко организованное
убийство. Рядовой несчастный случай. Утонула молодая женщина, красивая
-  пожалуй,  первая  красавица Рубежанска,  - жалко,  конечно,  но что
делать! Летом на воде бывает такое, хотя и спасатели дежурят.
     - Как  все  это  происходило?  -  спросил  Гуков.  - Были крики о
помощи,  попытки спасти,  свидетели случившегося?..  Словом, как можно
подробнее, Вадим.
     Королев помрачнел, насупился, хмыкнул.
     - Подробности,  - повторил он ворчливо,  - подробности... Я и сам
бы хотел получить их,  Андрей.  Не было никаких криков о помощи, никто
не бросался спасать Ирину Вагай.  А свидетели...  Свидетель был только
один.  Парень  со  спасательной  станции,   некий   Тимофей   Старцев,
рубежанский,  так сказать,  олимпиец,  мастер спорта по гребле.  С его
помощью и обнаружили труп Вагай.
     - Безнадежный труп?
     - Пытались делать искусственное дыхание  по  разным  системам  на
берегу,  но безрезультатно. А Старцев дал на допросе такое объяснение:
"Объезжал я границу безопасной зоны и  увидел  человека,  плывущего  к
середине озера. Ну, конечно, погреб за нарушителем, чтоб вернуть его в
зону.  Когда  оставалось  метров  пятьдесят  -  на  глаз  прикинул,  -
повернулся  к пловцу и увидел,  что впереди никого нет.  Бросил весла,
стал смотреть вокруг - может быть,  нырнул пловец...  Подождал  минуты
две,  никто не показался на поверхности. Усомнился было: не почудилось
ли?  Потом погреб к берегу,  поднял на спасательной станции тревогу, а
место обозначил: выбросил из лодки спасательный круг..."
     - Таинственная история, - заметил Андрей Иванович.
     - Тайн здесь хоть отбавляй, - махнул рукою Королев. - Надо отдать
должное спасателям:  работать  они  умеют.  Двое  ребят  в  аквалангах
примчались на указанное Старцевым место в моторке и в считанные минуты
на дне озера - глубина там не  более  четырех  метров  -  нашли  Ирину
Вагай, точнее, труп этой женщины.
     - Старцев умеет работать с аквалангом?
     - Умеет.  Но  аппарат  ему  не  доверили.  По  словам  начальника
спасательной  станции,  уж   очень   он   был   взволнован,   потрясен
случившимся.  А  когда  выяснилось,  что  утопленница  -  Ирина Вагай,
Старцев едва в обморок не упал,  дурно ему стало. Ведь они были близко
знакомы. Тимофей Старцев считался одним из поклонников Вагай, был, как
говорили раньше, ее ухажером.
     - Ты сказал, "одним из поклонников". Их было достаточно?
     - Более чем достаточно.  Правда,  по нашим сведениям, вряд ли кто
из  них мог похвастаться реальным успехом.  Вагай умела держать мужчин
на расстоянии.
     - Но мы отклонились, - заметил Гуков.
     - Да, - сказал Вадим Николаевич. - Так вот. Доставили утопленницу
на  берег,  вызвали  "скорую",  а до приезда пытались что-либо сделать
сами.  Тщетно.  Врач "скорой помощи" определил наступление  смерти  от
удушья,   судебно-медицинский   эксперт  подтвердил  заключение  после
обязательного вскрытия.  Дело бы так и прошло,  да повернул все другой
случай. Дай мне свою московскую сигарету, Андрей.
     - Бросил я, - виновато улыбнулся Гуков и развел руками.
     - Ладно,  - сказал Королев.  - А я вот слабак.  - Он достал пачку
сигарет "Дорожные" и закурил.  - Родителей у  Вагай  не  оказалось,  -
продолжал рассказ Королев.  - Воспитывалась она у тетки, проживающей в
городе Лида,  в Белоруссии. Тетку известили о случившемся телеграммой,
а пока суд да дело,  вскрыли квартиру погибшей, чтобы в последний путь
было во что обрядить,  да и вещички ее  следовало  описать  на  всякий
случай,  до передачи родственнице.  Тогда-то все и началось.  Работник
милиции  обнаружил  конверт   с   подписанным   нашим   адресом.   Это
насторожило.  Стали  разбирать  бумаги  на  столе.  Ничего стоящего не
нашли.  Догадались заглянуть в ведро для мусора и  там  разыскали  три
смятых  листка.  Все  три были началом заявления опять-таки к нам.  Но
дальше слов:  "Я  хочу  сообщить..."  -  заявительница  не  пошла.  Не
решилась  Ирина  Вагай  писать  дальше.  Тут  уж  осмотр превратился в
тщательный обыск, который дал главное: копии секретной документации из
закрытой лаборатории комбината "Рубежанскникель".
     - Режиссер интересуется проблемами производства никеля, - заметил
Гуков. - Странное любопытство. Прямо скажем, странное...
     - Гм,  - сказал Вадим Николаевич,  - более  чем  странное.  Такие
странности  бьют  по  шее  твоего  покорного  слугу  в первую очередь.
Словом,  приняли мы этот "несчастный случай" к производству. Повторная
судебно-медицинская экспертиза заявила, что Ирину Вагай утопили.
     Гуков молчал.  Ему было непривычно видеть старого товарища  таким
раздраженным,  осунувшимся,  беспокойным.  Видимо,  Вадим Николаевич с
трудом привыкал к самостоятельной работе.  Он один нес ответственность
за  все  происходящее  на его участке,  а это иное дело по сравнению с
тем,  когда работаешь в аппарате и спрашивают с тебя лишь за те  дела,
которые ведешь сам.
     "Хорошо, что Василий Кузьмич послал сюда именно меня,  -  подумал
Гуков. - С незнакомым Вадиму было бы трудней".
     - Я хотел  бы  взглянуть  на  оба  заключения  и  побеседовать  с
экспертами-медиками, - сказал Андрей Иванович.
     - Сделаем,  - кивнул Королев.  - Ну что  еще?  Мы  выяснили  круг
знакомых Ирины Вагай. Конечно, у нее было много знакомых на комбинате.
С ее приходом во  Дворец  культуры  по-настоящему  заработал  народный
театр.  Спектакли  Вагай  высоко  оценили  в  Каменогореке,  областном
центре.  Она -  талантливый  режиссер  и  быстро  сумела  пленить  наш
Рубежанск.  Были  разговоры  о  поездке  в Москву.  Смерть Ирины Вагай
искренне  огорчила  рубежанцев.  Да...  Мы  установили  ее   связи   с
работниками   закрытой   лаборатории.  Хорошо  была  знакома  Ирина  с
заместителем завлаба  инженером  Муратовым.  Тимофей  Старцев  ревниво
утверждал,  что  к  Муратову  Ирина была более благосклонна,  нежели к
нему.  Муратова не было в Рубежанске в день убийства.  Он  прилетел  в
одном самолете с тобой.
     - Уж не сидел ли я рядом с ним?
     - Точно. Мы ведем его от самой Москвы.
     - Значит,  и меня "вели" тоже? - Гунов рассмеялся. - Лихо! А что,
есть против Муратова нечто серьезное?
     - Одни,  так сказать, гипотетические предпосылки. Он имеет доступ
к секретным материалам и был близок с погибшей. Это все.
     - А Старцев?
     - За  ним  тоже  ничего.  Держим  под наблюдением.  Парень крепко
переживал смерть Вагай.  Может быть,  притворялся... Раза два напился.
Старцева  даже от показательных соревнований отстранили.  Сейчас будто
успокоился.
     - Попытки связаться с Вагай, письма, телеграммы в ее адрес?
     - Пока ничего.  За исключением одного.  Труп ее отправили в  морг
для  вскрытия,  а  квартиру  опечатывать  пришли  утром.  Пригласили в
понятые дворничиху.  Она и рассказала работникам  милиции,  что  около
двух  часов  ночи к ней прибежала соседка,  просила унять подвыпившего
мужа.  Это из квартиры этажом выше.  Дворничиха поднялась в  квартиру,
утихомирила буяна, выпила с благодарной женой стакан чаю с вареньем на
кухне и отправилась домой. На площадке, где находилась квартира Вагай,
увидела молодого человека,  который склонился у двери. Был он, сказала
дворничиха,  как будто пьян.  Кепка,  надвинутая на лоб, очки и черная
бородка.  "Вроде не рубежанский",  - сказала она.  На вопрос,  что ему
здесь надо,  парень пробормотал неразборчивое  в  ответ  и  спустился,
пошатываясь, вниз. Как ни странно, но дворничиха ничего еще не знала о
смерти Ирины Вагай.
     - Думаешь, пришли за документами? - спросил Гуков.
     - Допускаю.  А почему  бы  и  нет?  Мы  пригласили  дворничиху  в
милицию,  устроили так,  чтоб она видела тех,  кто связан был с Ириной
Вагай. Женщина ни в ком не опознала ночного "гостя".
     - Борода - примета довольно условная, - сказал Андрей Иванович. -
Хотя такие случаи бывали в нашей практике. Помнишь Никельград?
     - Ну как же!  - отозвался Королев. - Тогда нам подставили мнимого
убийцу, но улик хватало.
     - Ладно...  Начнем  все  сначала,  поищем  кончик,  который  надо
потянуть,  чтоб клубок размотался.  Не размотается - с  другого  конца
потянем.  Главное - спокойствие,  Вадим! Пусть враги волнуются, им все
равно труднее, нежели нам.
     - Разве что этим утешимся... Ты на пляж пойдешь?
     - Думаю пойти, поглядеть натуру.
     - Нам вместе появляться не стоит.  Враги,  конечно,  знают меня в
лицо. Буду в отделе. Вернешься - позвони мне.
     Гуков хотел  ответить,  что  это  ему  подходит,  но  не  успел -
зазвонил телефон.
     Андрей Иванович поднял трубку и передал Королеву.
     - Спрашивают тебя, твои, должно быть, парни.
     - Да,  -  сказал  в трубку Королев.  - Так...  Понятно...  Так...
Понял...
     Гуков с тревогой смотрел на вытянувшееся лицо Вадима,  его глаза,
которые сузились, стали жесткими, свинцового цвета.
     - Хорошо. Сейчас буду.
     Королев отнял от уха трубку,  странно посмотрел на нее, осторожно
опустил на рычаг, со всхлипом, судорожно вздохнул.
     - Ну,  товарищ из Центра,  - тихо сказал он,  - на пляж мы поедем
вместе. Только что убит Тимофей Старцев.



     Его убили ударом ножа в сердце.
     - Точный удар,  - сказал  судебно-медицинский  эксперт,  осмотрев
тело Тимофея Старцева. - Профессионально сработано, чисто.
     - Вы меня утешили, Иван Пантелеевич, - буркнул Королев.
     - Смерть  наступила примерно два часа назад.  Дело тут ясное,  по
моей,  разумеется,  части.  Ну а  подробности  сообщу  позднее,  когда
позволите  забрать  труп  для  исследования.  Вопросы ставите обычные:
другие травмы, яды, алкоголь?
     - Пока  да.  -  Королев повернулся к Гукову:  - Думаю,  что можно
увезти труп.
     - Конечно. Только...
     - Я уже распорядился.  Вывезут незаметно. Об этом никто не знает,
кроме  наших,  начальника спасательной станции и одного старика.  - Он
подозвал молодого сотрудника:  - Действуйте,  Мелешин, действуйте так,
как я вам сказал. Где эти люди? Начальника станции вы предупредили?
     - Конечно.  И  он,  и  этот  старик  на  турбазе,  рядом,   Вадим
Николаевич.  Находятся  в  отдельных  комнатах,  ребята  из  угрозыска
присматривают за ними.
     Труп Старцева  аккуратно  завернули  и вынесли к машине,  которую
подогнали к сараю, где хранился спасательный инвентарь и где произошло
убийство. До этого сарай был тщательно обследован оперативной группой,
но только ни орудия убийства, ни каких-либо следов, могущих навести на
преступника, обнаружено пока не было.
     Гуков и Королев остались вдвоем.
     - Что скажешь, Андрей Иванович? - спросил Вадим Николаевич.
     Гуков развел руками, медленно огляделся вокруг.
     - Что  тут  сказать,  -  проговорил  он  после минутной паузы.  -
Оказывается, и на пляже убивают.
     - Выходит,  так,  -  угрюмо буркнул Королев.  - А вот и начальник
спасательной станции.
     К ним  подходил  невысокий  полный  мужчина  с  выпуклой грудью и
задорным хохолком на голове.  Он был взволнован,  беспокойно теребил в
руках светлую летнюю шляпу.
     - Весьма  огорчен,   весьма...   Такое   событие!   -   Начальник
спасательной   станции   надел   шляпу,  потом  спохватился,  виновато
улыбнулся и сдернул ее с головы:  - Готов к вашим вопросам.  Хотя  все
это мне... Да... Словом... Весьма неприятно!
     - Скажите,  пожалуйста,  кто сообщил вам  о  смерти  Старцева?  -
спросил Гуков.
     - Наш сторож,  Пахомов Федор Матвеевич. "Убили, начальник, нашего
Тимку..." - сказал он мне.  Я мигом на склад. Так и есть. Не дышит наш
Тимофей. Позвонил в милицию...
     - Что он за человек,  этот сторож?  Расскажите о нем. Пахомов, вы
говорите? - переспросил Андрей Иванович.
     - Пахомов и есть.  Странный человек,  но добрый.  Дед Пахом - его
так называют.  Работник отменный,  службу знает,  сам бывший флотский,
только вот... - Начальник станции замялся.
     - Ну-ну, говорите! - поощрил его Королев.
     - Знаете ли,  выпивает, - застенчиво улыбаясь и почему-то шепотом
произнес начальник станции.
     Гуков и Королев обменялись взглядами.
     - И крепко? - спросил Королев.
     - Не  то  чтобы...  Пьяным  его  не назовешь,  только вот запашок
всегда в наличии.
     - Ну,  ладно.  Пойдемте в ваш кабинет,  - устало проговорил Вадим
Николаевич. - Подпишете там протокол.
     Труп Тимофея Старцева обнаружил сторож спасательной станции Федор
Матвеевич  Пахомов.  Опустившийся,  неопрятный   старик,   закоренелый
пьяница, ухитрявшийся постоянно находиться в состоянии подпития.
     Для тех,  кто окружал Пахомова,  он оставался старым  чудаковатым
алкашом  или  попросту  чокнутым  дедом,  на  которого  порой находили
приступы активной деятельности.  Тогда  все  на  спасательной  станции
ходило ходуном: дед Пахом затевал большой аврал, мокрую приборку. Он с
остервенением махал шваброй,  мыл с мылом  крашеные  стены,  не  забыв
подключить к этим работам весь штат станции.
     Дед Пахом служил в свое время на флоте,  и поэтому  уснащал  речь
морскими  словечками  и  был  виртуозен  по  части сочного боцманского
мата...  А в общем,  стариком дед Пахом  был  безвредным,  отходчивым.
Главное,  мог  поправить  по  утрам молодые разгульные головы,  втайне
изготовляя  особое  зелье,  именуемое   им   "бормотушкой".   Жаждущие
опохмелиться парни относились к старику с душевной симпатией. Но порой
сторож станции напускал на себя профессорский вид и  начинал  говорить
так, словно выступал на международном симпозиуме, и приходил в ярость,
когда кто-нибудь,  еще не предупрежденный заранее,  называл его  вдруг
дедом Пахомом.
     - Попрошу не искажать моего имени,  молодой человек!  - выпаливал
громко  в  лицо  незадачливому  собеседнику  дед  Пахом.  - Меня зовут
Федором Матвеевичем!
     Старика хорошо    знали    в   городе,   он   был   своего   рода
примечательностью Рубежанска,  хотя вряд ли кто мог рассказать историю
его  жизни,  и все судили о ней по тем байкам,  которыми он удостаивал
слушателей.
     Гуков был  предупрежден  по  поводу  особенностей  характера деда
Пахома,  и Андрей  Иванович  начал  допрос  старика  с  исключительной
любезностью.  Он  вошел в комнату,  где ждал допроса Пахомов,  вежливо
поздоровался, уселся за стол и сказал:
     - Меня  зовут  Андреем  Ивановичем.  Мне  поручено  расследование
убийство гражданина Старцева,  а поскольку вы единственный  свидетель,
то ваши показания...
     - Свидетелем убийства я не был,  - перебил его  Пахомов.  -  Мною
обнаружен труп - и только. Чего не надо - не лепите.
     - Совершенно верно,  - улыбнулся Гуков,  ответив точно в такой же
тональности,  в  какой  говорил  с  ним  сторож.  -  Вы  правы,  Федор
Матвеевич.  Я выразился не совсем  так,  как  мне  хотелось.  Неудачно
сформулировал.
     - Вам нельзя ошибаться в формулировках,  гражданин следователь, -
буркнул Пахомов.
     - Почему  "гражданин",  а  не  "товарищ",  Федор   Матвеевич?   -
продолжая  улыбаться,  спросил  Гуков.  -  Я хочу сказать:  работали у
"хозяина"? Приходилось бывать в заключении?
     - Нет,  -  сказал  Пахомов.  -  От  "хозяина"  и  его  щедрот бог
миловал...  Сидеть я не сидел,  а слышать приходилось,  что именно так
вас следует величать.
     - Это неверно. Можете называть меня просто Андреем Ивановичем или
товарищ Гуков,  как вам больше нравится. Да... Вы, конечно, понимаете,
Федор Матвеевич,  что для нас важны мельчайшие  подробности,  поэтому,
будьте любезны, расскажите, пожалуйста, как все было.
     - Могу и рассказать,  мне это нетрудно,  отчего же,  раз надо.  Я
ведь  сторожем здесь служу,  значит,  должен обладать повышенной,  так
сказать,  бдительностью.  Как все это было?  Сейчас  припомню.  Так...
Ночную вахту сдаю в восемь утра, сдаю дежурному спасателю, он приходит
на час раньше других.  Сегодня дежурил... должен был дежурить Старцев.
Пришел  Тимофей за десять минут - я их так приучил,  салаг,  пораньше,
значит,  приходить,  как на флоте принимают вахту. Ну вот. Принял он у
меня плавсредства,  моторный сарай и тот,  где его... Ну, понимаете...
Принять принял,  а расписаться в журнале забыл. Вернее, заторопился за
пивом  - на турбазе,  здесь вот,  значит,  бочку открыли.  "Обожди,  -
говорит,  - дед Пахом,  голова со вчерашнего трещит, дай мне баллон, я
за  пивком  сгоняю".  Ну дал ему трехлитровую банку,  а сам решил свою
голову прочистить и пошел к себе пропустить баночку "бормотушки".
     - Чего-чего? - изумленно переспросил Гуков.
     - "Бормотушки".  Сие питие изготовляется мною в медицинских целях
сугубо для личного потребления. Помогает от любой хворобы, и том числе
и душевной. И хорошо снимает утреннюю головную боль.
     - Это вы про похмелье?
     - Про то самое.
     - Знаете,  Федор  Матвеевич,  на английский язык слово "похмелье"
так и переводится: утренняя головная боль.
     - В языках я не искушен, начальник.
     - Андрей Иванович... - подсказал Гуков. - Мы же договорились...
     - Ах  да...  Так вот,  "бормотушка" оченно при похмелье помогает.
Могу и вас попользовать при случае...  Андрей  Иванович.  -  Старик  с
явной насмешкой глянул на Гукова.
     - Спасибо,  -  спокойно  сказал  Андрей  Иванович.  -  Как-нибудь
воспользуюсь вашим любезным предложением.  Итак, Старцев отправился за
пивом...
     Дед Пахом поскреб пальцами заросшую недельной щетиной щеку, потом
сдвинул на глаза засаленную кепку блином, почесал затылок.
     - Никуда он не успел отправиться,  бедолага,  - горестно вздохнул
старик. - Так и умер с тяжелой головой, не опохмелившись. Уж лучше б я
ему "бормотушки" налил...
     - Значит, за пивом Старцев не ходил?
     - Нет. А вы разве не видели в сарае стеклянную банку?
     - Была такая.
     - Вот ее я ему и дал.  Она так и стояла там, пустая, когда увидел
его... Не успел он за пивом. Пока я пробу с "бормотушки" снимал, время
шло,  уже  и  Лев Григорьевич,  наш начальник,  должен был подойти,  а
Тимофея нет,  и в журнале он не расписался. Пошел я было на турбазу, а
потом решил,  что так негоже:  и меня на станции не будет,  и дежурный
пропал.  Смотрю,  Лев Григорьевич идет.  Поздоровались.  Где дежурный,
спрашивает.   Тут,   говорю,  где-то.  Принесите,  говорит  начальник,
вахтенный журнал.  Он,  начальник,  как раз по субботам его смотрит  и
замечания свои оставляет.  Сейчас, говорю, принесу. И тут пришла мне в
голову мысль:  Тимофей ведь пиво принес,  сидит и  пьет  в  сарае  для
спасательного  инвентаря.  Пошел  я  в сарай,  открываю дверь - пусто.
Потом уже рассмотрел:  лежит Тимофей лицом вниз,  а  баллон  пустой  в
стороне валяется.  Ну,  думаю,  дела,  с пива парень упился, принял на
старые дрожжи.  Признаться,  взъярился я на Тимофея, подскочил к нему,
за плечо рванул,  поворотил к себе, а у него глаза открыты, а видеть -
не видит.  Да...  Перепугался,  было дело. Оставил все как есть, сарай
сообразил закрыть на замок, а сам ко Льву Григорьевичу. Шуму поднимать
не стал, все сделал по субординации, доложил начальству...
     - Вы  правильно  поступили,  Федор  Матвеевич,  ни к чему об этом
знать всем.  Люди к вам на пляж отдыхать  идут,  незачем  омрачать  их
такими новостями.
     - Это точно,  - сказал Пахомов. - У нас тут вон девица на прошлой
неделе утонула, а теперь вот такое дело.
     - С девицей-то все просто,  - отмахнулся Гуков,  - там несчастный
случай,  а  здесь  -  другое.  Скажите,  вы  не  видели посторонних на
территории станции, Федор Матвеевич?
     - Никого  не  было,  - твердо сказал старик.  - Я б и не позволил
разгуливать посторонним...
     - Ну а когда вы принимали свое целебное средство,  мог кто-нибудь
войти сюда?
     - Не  доверяете,  значит,  старику,  намекаете,  значит...  Ну да
ладно. Вообще-то, ворота у нас закрыты, калитка тогда была на щеколде,
вывеска  висит:  "Посторонним вход запрещен".  Но войти-то могут,  и в
заборе дыры,  денег нам на ремонт не дают.  Экономят на спасении, мать
их за ногу!
     - Так мог кто-либо проникнуть на станцию?
     - Мог, - несколько сникшим голосом сказал старик. - Мог, конечно,
только прошу учесть, что дежурство я сдал... Тимофею.
     - Но ведь Старцев в журнале не расписался? - усмехнулся Гуков.
     - Это точно,  - сокрушенно покачал головой Пахомов. - Не успел он
расписаться, все торопился за пивом, голову поправить.
     - Как вы думаете, Федор Матвеевич, кто мог убить Старцева?
     Старик развел руками:
     - Ума не приложу.  Тимофей - парень  добрый,  врагов  у  него  не
припомню. Спортсмен хороший. В городе его ценят. Правда...
     Он замолчал.
     - Продолжайте, продолжайте, Федор Матвеевич, - попросил Гуков.
     - А что там греха таить!  - махнул рукой дед Пахом.  - Бабник  он
был  отменный,  это вам всякий скажет.  Ну,  конечно,  с такой мужской
статью немудрено бабником сделаться. Бывало, по пляжу в плавках идет -
ну чистый Аполлон,  поверите, глаз отвести бабоньки не могут. Конечно,
и обиженные могли быть среди мужиков.
     - Вы кого-нибудь знаете? Из обиженных...
     Дед Пахом отвернулся:
     - Особого учета не вел,  мне это без надобности.  Только уж очень
был Тимка неразборчивый  кобеляка.  У  ближнего  мог  жену  увести.  А
сказано было в древности:  не пожелай жены ближнего своего.  А он всех
желал... Да. Вот наш Лев Григорьевич - святой человек, мухи не обидит.
И справедлив!  И жена у него - королева. Понятное дело, за ноги никого
не держал,  только видел,  что и наша начальница по Тимке  млела,  это
точно. Да и кто из ихнего слабого полу при виде его не млел!..
     Гукова так  и  подмывало  спросить  старика,  не  знает  ли   тот
чего-нибудь  об  отношениях Ирины Вагай и убитого Старцева,  но Андрей
Иванович понимал,  что никто не должен догадываться об их  интересе  к
"несчастному случаю",  происшедшему на прошлой неделе,  к той истории,
которая стала  уже  забываться  всеми,  кроме  тех,  кого  это  теперь
непосредственно касалось.



     - Подобьем бабки, Андрей Иванович? - спросил Королев.
     Пошел десятый час вечера,  но за окнами гостиничного номера,  где
сидели  они  вдвоем,  было  еще  довольно  светло.  Гуков  заказал  из
ресторана  ужин  в  номер,  чем  достаточно  удивил  администрацию.  О
подобном  сервисе  рубежанские общепитовцы знали только по иностранным
кинокартинам, но заказ приезжего товарища из Москвы исполнили. Королев
ел плохо, часто принимался за сигареты, налегал на местную минеральную
воду,  в городе от дневной жары было душно, а пива Вадим Николаевич, в
отличие от Гукова, не любил.
     - Ты ничего не ел,  Вадим, - упрекнул начальника горотдела Андрей
Иванович. - Никогда не следует связывать удачи и неудачи с собственным
аппетитом.
     - Завидую  твоему  олимпийскому  спокойствию,  Андрей,  -  сказал
Королев.  - Впрочем,  оно и понятно.  Ведь обитаешь ты как раз там, на
священной горе.  У нас,  простых смертных,  провинциалов,  отсутствуют
многие из ваших качеств.
     - Ладно-ладно! - прервал его Гуков. - Ты повернул, как говорится,
не в ту степь,  и я не поверю тебе,  если скажешь, что работа в Москве
меня как-то изменила.
     - Да вроде нет,  кажется,  что  ты  все  тот  же,  и  по-прежнему
приносишь  жертву  Гамбринусу.  -  Королев  кивнул в угол номера,  где
стояли пустые бутылки из-под пива.
     - Грешен,  балуюсь пивком.  Кстати,  для провинциального города у
вас неплохое пиво.
     - Спасибо и на этом. А мы-то своим никелем гордились...
     - Погоди, и до никеля дойдет очередь, за тем я сюда и приехал. Не
пиво ведь пить,  в самом деле!  Так, говоришь, подобьем бабки? Хорошо.
Только подождем немного,  я позвоню,  чтобы убирали со стола, кажется,
есть ты уже не будешь.
     Стол убрали. Друзья расположились в креслах, у открытой балконной
двери.   Королев  закурил,  Андрей  Иванович,  поколебавшись  немного,
потянул из пачки сигарету тоже.
     - Брось! - сказал Вадим Николаевич. - Опять начнешь.
     - Не начну.  Уже проверено.  Выкурю с тобой одну за компанию.  Ты
станешь излагать?
     - Могу и я.  Давай посмотрим на дело с точки зрения  сегодняшнего
убийства.  Ставим главный вопрос,  который возникает при расследовании
любого  преступления,  когда  личность  преступника  неизвестна.  Кому
выгодно?  Кому  нужна смерть Тимофея Старцева?  Рассматривать ее,  эту
смерть, можно с двух позиций. Или она связана с убийством Ирины Вагай,
или  не  связана.  В  первом случае можно допустить,  что к устранению
режиссера,  начавшей колебаться - это можно заключить  по  ее  попытке
написать   нам   разоблачающее   заявление,  -  Старцев  имеет  прямое
отношение.  Тем более что именно Старцев поднял  тревогу.  Но  теперь,
когда   судебно-медицинская   экспертиза   подтвердила  насильственный
характер смерти Вагай,  эта версия не стоит и выеденного яйца. Тимофей
Старцев  лгал.  Почему?  Не  он  ли  и  утопил Ирину,  выполняя чье-то
задание? А теперь убрали и его самого...
     - И ночной визит в дом Вагай, - напомнил Гуков.
     - Конечно,  и он  связан  с  развернувшимися  событиями.  Но  как
связан?  Знали ли враги, что документы находятся в квартире Вагай, или
искали нечто,  могущее навести нас на след?  Ну,  скажем,  то же самое
заявление,  о  существовании  которого они могли подозревать...  Может
быть,  стоило задержать Старцева? Уже тогда, когда стало известно, что
Ирина Вагай убита.
     - А что это могло дать? У тебя нет против него никаких улик.
     - А ложь на допросе?
     - А как доказать,  что это ложь?  Старцев ведь не утверждал,  что
скрывшимся под водой пловцом была именно Ирина Вагай.
     - Вероятно,  не утверждал. Но тогда в случае задержания он был бы
жив.
     - "Был бы"...  У нас с тобой сплошные "бы",  Вадим.  Это  все  по
части  благих пожеланий.  Сам ведь знаешь,  что больше семидесяти двух
часов ты не маг бы его держать,  а на большее при таких уликах никакой
прокурор  не  даст  санкцию  на  содержание  под  стражей.  Заключение
эксперта вы получили в понедельник. В четверг или пятницу выпустили бы
Старцева,  а  в  субботу  его  бы  зарезали,  как  это  и  произошло в
действительности. И этим арестом только бы насторожили врага, показали
бы, что наша фирма не верит в несчастный случай.
     - Сдаюсь,  - сказал  Королев,  шутливо  поднимая  вверх  руки.  -
Железная логика у вас, товарищ представитель Центра. С первой позицией
ясно.  Вторая версия совсем дохлая.  Ведь если  смерть  спортсмена  не
связана с Вагай,  тут версий сколько угодно,  и самая близкая, лежащая
на поверхности,  - убийство из ревности.  Кому-нибудь Тимофей  Старцев
перешел дорогу,  при его успехе у женщин это немудрено. А соперников у
него...
     - Имя их - легион,  - улыбнулся Гуков.  - Кстати,  Вадим...  Этот
самый  дед  Пахом  намекнул,  что  наш  спортсмен  даже  жене   своего
начальника строил глазки.
     - Уж не думаешь ли ты,  что этот петушок,  который и мухи,  как о
нем говорят, не обидит...
     - А что ты думаешь?  Ревность, как и любовь, прибавляет сил... По
моей  просьбе  Вася  Мелешин  проверил  намек  сторожа.  Не беспорочна
супруга начальника станции. Были у нее грешки со Старцевым, увы, были.
     Королев покачал головой.
     - Если расследовать каждый грех этого красавца, - сказал он, - мы
утонем в версиях и подозрениях.
     - А что делать?  Такова наша доля,  Вадим.  Нельзя нам ни в  воде
тонуть,  ни  в огне гореть.  А тонуть в фактах - вовсе зряшное дело...
Пусть  твои  парни  займутся  связями  спортсмена.  Забросим   широкий
бредень, авось что зацепим.
     - Васе Мелешину я поручу отрабатывать с другими эту  вариацию.  И
ребят  из уголовного розыска попросим подключиться.  Но,  поскольку мы
связываем это дело  с  Вагай,  убийство  Старцева  останется  в  нашем
производстве. Ты сам-то что возьмешь на себя, Андрей?
     - Личную жизнь Ирины Вагай и  разработку  сотрудников  той  самой
лаборатории,  -  сказал  Гуков.  -  Она  закодирована  буквой "Сигма"?
Значит,  вот этой  "Сигмой"  я  и  займусь...  Кого  ты  мне  даешь  в
помощники?
     - Пожалуй, Мелешин самый подходящий.
     - Так  он  ведь у тебя уже пристроен к делу Старцева,  ищет повод
для ревности.
     - Ничего, его на все хватит. И потом, честно признаться, интуиция
подсказывает, что тут не ревностью пахнет.
     - А  я  завтра утром схожу на станцию,  с дедом Пахомом поговорю,
потом поброжу по пляжу,  - сказал Гуков.  - Василий  Кузьмич  в  шутку
рекомендовал мне вести расследование в плавках,  а я по случаю ЧП даже
из чемодана их не вынул.
     - Давай-давай  вытаскивай!  -  сказал  Королев.  - Для наших мест
стоит небывалая жара. Как на юге загоришь. Только гляди кожу не сожги,
солнце у нас обманчивое.
     - Не сожгу,  - пообещал Гуков.  - И вот  еще  что.  Я  подготовлю
запрос о связях Ирины Вагай в столице. Надо знать, кем и чем она была,
пока училась там в институте культуры.  Ты организуй,  чтоб завтра моя
депеша ушла из Рубежанска.
     - Будет сделано, - сказал Королев.
     Гостиничный буфет  открывали  в семь утра.  Гуков с удовольствием
выпил два стакана чаю,  именовавшегося в меню почему-то калмыцким. Чай
был с молоком,  маслом и солью. О таком напитке Андрей Иванович только
слыхал от товарищей,  работавших в Средней  Азии,  и  чай  ему,  такой
непривычный, неожиданно сразу пришелся по вкусу.
     Хороши были и  свежие  горячие  беляши.  Гуков  любил  завтракать
плотно.  Рубежанская  кухня  подняла  ему  настроение.  На пляж Андрей
Иванович отправился пешком  и  без  десяти  минут  восемь  уже  снимал
щеколду калитки спасательной станции.
     Здесь было пустынно и тихо.
     "Не видно бдительного сторожа Федора Матвеевича, - подумал Гуков.
- Не "бормотушкой" ли пробавляется сей оригинал?"
     Он угадал.   Андрей  Иванович  нашел  деда  Пахома  в  небольшой,
заваленной рухлядью каморке  -  она  служила  жильем  для  старика  и,
по-видимому,   "лабораторией"   для  его  сомнительных  опытов.  Гуков
постучал в дверь, услышал неразборчивое бормотание и вошел.
     Неуютное жилье  старого и неопрятного человека,  давно махнувшего
рукой на бытовые условности...
     Сторож сидел  за  ветхим  деревянным  столом  перед  трехлитровой
банкой с темной жидкостью. Подле стояла большая алюминиевая кружка, ее
дед  Пахом,  кажется,  только что опорожнил до половины.  Стук в дверь
помешал ему расправиться с тем, что Гуков уже определил "бормотушкой".
Он заметил,  как плескалась,  успокаиваясь, жидкость в кружке, а Федор
Матвеевич медленно вытирал губы тыльной стороной ладони.
     - Здравствуйте, Федор Матвеевич, - приветствовал старика Гунов. -
Извините, что побеспокоил.
     Воздух в  каморке  был  тяжелым,  замешанным  на сложных запахах.
Различались порой мутный дух застарелого нечистого белья и пригоревшей
пищи,   запах   масляной  краски.  Но  одолевал  все  остальное  запах
перебродивших дрожжей,  которые наверняка были главным  компонентом  в
знаменитой пахомовской "бормотушке".
     - Доброе  утро,  молодой  человек,  -  сказал  дед  Пахом.  -  Не
извиняйтесь,  в  это  время к Федору Матвеевичу можно входить даже без
стука. Садитесь к столу.
     - Почему именно в это время? - спросил Андрей Иванович, осторожно
усаживаясь на табурет, который старик выудил ногой из-под стола.
     - Набравшийся  ввечеру  просыпается  рано,  -  ответствовал Федор
Матвеевич.  Он встал,  достал еще одну кружку и наполнил ее доверху. -
Поутру   его   мучит   жажда,  желание  пропустить  глоток  становится
нестерпимым,  но магазины во власти драконовского закона, а ждать нету
мочи.  И  тогда  страдалец  вспоминает  про  Федора  Матвеевича  с его
знаменитой "бормотушкой" и без стука  -  я  понимаю  его  состояние  и
потому  прощаю  такое  хамство  -  входит к деду Пахому,  так они меня
называют между собой,  я знаю...  Пейте,  молодой человек,  вы сегодня
первый, и еще постучали к тому же.
     - Разве я похож на человека,  который жаждет опохмелиться,  Федор
Матвеевич? - улыбнулся Гуков.
     - Я не физиономист,  молодой человек, но ко мне по утрам приходят
только за этим. И потом, "бормотушка" есть зелье особое, ничего общего
с опохмеляющими средствами не имеющее, хотя и голову лечит, это точно.
Отведайте.
     "Придется тебе,  Гуков,  глотнуть этой отравы,  - подумал  Андрей
Иванович,  беря кружку в руку. - Утешимся тем, что пьем "бормотушку" в
оперативных целях".
     Он сделал добрый глоток и отнял кружку ото рта.
     - Еще немного,  молодой человек,  и тогда можете закурить. Обычно
эти два порока - вино и табак - идут друг с другом об руку. Пейте!
     Гуков выпил.  Жидкость была холодной и на вкус  приятной.  В  ней
были какие-то фрукты, солод, хмель и еще нечто. Для пития "бормотушка"
казалась вещью вполне приемлемой.
     - Вы  спросили,  молодой  человек,  похожи  ли  на  того,  кто  с
похмелья,  - медленно произнес Федор Матвеевич, вновь наполняя кружку.
-  Видите  ли,  я не всматривался в ваше лицо,  я редко всматриваюсь в
людские лица,  знаю,  что лицо - занавес,  который закрывает  то,  что
делается в душе человеческой. И порой этот занавес черный...
     - Интересно, - сказал Гуков.
     Он ощутил  вдруг,  как  все окружающее стало неестественно ясным,
обострилось зрение, мышцы напряглись, подобрались.
     "Бормотушка", -  подумал  Андрей  Иванович,  -  действует..."  Он
сделал еще глоток и отставил кружку.
     - Отчего  же  Тимофей  Старцев  не прибег вчера к этому средству?
Оно, по-моему, радикальнее пива.
     - Вчера  я  имел лишь малую толику для себя и отказал ему,  о чем
искренне сожалею.  Я боялся остаться без "очков".  Да...  И сегодня вы
помешали мне вовремя надеть "очки". Поэтому и встретил я вас "слепым".
     Гуков внимательно посмотрел старику в глаза  и  ждал,  когда  тот
прикроет их стеклами очков.
     Пахомов вдруг глухо  заклохтал,  и  Андрей  Иванович  понял,  что
старик смеется.
     - Вы забавный молодой человек,  - сказал  Федор  Матвеевич,  -  и
нравитесь мне, хотя и работаете в милиции.
     - Вам не нравятся работники милиции?  Почему?  -  быстро  спросил
Гуков.
     - Нет,  отчего же,  и там есть всякие.  Но  я  считаю,  что  люди
перенимают к себе в душу то, возле чего они вращаются. Вот я много лет
при  спасателях  состою.  Значит,  и  во  мне  прижилась   способность
приходить к людям на помощь, спасать их, так сказать...
     - Особенно по утрам, - заметил усмехнувшись Гуков.
     - А  что вы думаете?!  Может быть,  именно по утрам я и необходим
людям. Итак, приму на душу, с вашего разрешения.
     Федор Матвеевич  бережно  поднял  кружку  и  опрокинул  в себя ее
содержимое.
     - Ух, ты! - сказал он, отдуваясь и ставя кружку на стол. - Хороша
голубушка!  - Пошарил рукой под всякой всячиной,  завалившей  стол,  и
вытащил измятую пачку сигарет.  - Подымлю малость, - сказал дед Пахом,
- теперь я до обеда зрячий.
     Гуков недоуменно смотрел на старика.
     - Вы,  я вижу, не поняли меня, молодой человек, ждали, когда очки
извлеку...  Нет-нет,  глаза мне служат еще хорошо!  Тут другое. Обычно
люди носят очки,  чтобы лучше видеть.  Но порою  слепнут  не  глаза  -
близорукими  становятся сердца человеческие,  людские души.  По разным
причинам.  Тут и усталость от бед,  выпавших на чью-то долю, - ведь от
чужого    горя   тоже   мутнеет   сердце.   Усталость   от   испытаний
несправедливостью,  от неудачливости...  Либо,  наоборот,  от  больших
удач. Человеку необходимо чувство меры во всем. Но как раз это чувство
самое неустойчивое в нем.  Вот и вырастают бельма на душе. Много веков
ищут  люди  средство  от душевной слепоты,  только ничего не придумано
ими.  Только это... - Старик щелкнул пальцем по банке с "бормотушкой":
-  Вот  мои  очки.  Принял  кружку  вовнутрь  -  и  до  обеда  семафор
окружающим: "Ясно вижу!" К обеду начинаю слепнуть - еще кружечка идет.
Хожу  по  земле,  смотрю  на мир зрячими глазами,  а она бормочет там,
внутри:  "Ничего,  Федор Матвеевич,  пробьемся.  Жизнь хоть и паршивая
штука,  но кое-какую прелесть и в ней,  курве, обнаружить можно. Так и
бормочет, бормочет весь день, утешает, потому и зову ее "бормотушкой".
     - Да у вас целая философская система, - сказал Гуков.
     - Какая там система!  - махнул рукою старик.  - Хотите,  я открою
вам смысл жизни?
     - Хочу, - улыбнулся Андрей Иванович.
     - Смысл жизни в том,  что нет в ней никакого смысла, - сказал дед
Пахом и победно воззрился на собеседника.
     - Сильно  сказано,  Федор  Матвеевич,  хотя  и спорно,  - заметил
Гуков.  - Но в  "бормотушке"  вашей  есть  нечто...  Рецепт-то,  поди,
секретный?
     - Какие там секреты!  -  отмахнулся  Федор  Матвеевич.  -  Сахар,
дрожжи,  натуральный хмель,  грушевый отвар да чернослив. Ну и изюмчик
идет в присадку,  опять же сроки выдержки и сочетание того и  другого,
опыт,  конечно,  и  кое-какие  хитрости  еще.  Тут  в  округе пытались
изготовить зелье...  Похожее получилось, а до кондиции не дошло, всеми
признано.
     - Дело мастера боится,  - сказал Гуков. - Только вот что странно.
Судя  по  всему,  ваш  напиток  неплохо  поправляет голову.  И если бы
Тимофей Старцев принял вчера "бормотушки", то...
     - Был бы жив.  Но кому суждено быть повешенным,  тот не утонет, -
ответил сторож.  - Видимо,  так Тимке на роду было написано. А ведь не
пожадничай я, посидел бы он со мною здесь, вот как вы сейчас, глядишь,
и цел оказался бы паренек.
     - Какие  у  вас с ним были отношения?  Разговоров теоретических с
Тимофеем не вели?
     - Куда  ему!  Он  мышцами был силен,  покойник.  А отношения были
нормальные. Правда, порой говорил ему про женский вопрос... Не люблю в
мужиках этой кобелистости.  Говорил Тимофею,  что добром он не кончит,
только Тимофей смеялся...  Отвечал  мне:  мол,  это  ты,  дед,  оттого
говоришь, потому как сам не можешь любить.
     - Вы, Федор Матвеевич, раньше на флоте служили? - спросил Гуков.
     - Выло  дело,  -  уклончиво ответил Пахомов и,  потянувшись через
стол, засунул окурок в овальную консервную баночку из-под марокканских
сардин.  Он вдруг подозрительно глянул на Гукова:  - А вы сюда как, по
доброй воле или при исполнении?
     Андрей Иванович рассмеялся:
     - По  доброй,  по  доброй,  Федор  Матвеевич.  Пришел  с   озером
познакомиться, с пляжем, с вашей станцией, ну и с вами тоже. Я недавно
сюда  перевелся,  надо  осмотреться,  людей   узнать.   Сегодня   ведь
воскресенье. Вот и искупаюсь заодно.
     - Это точно,  - сказал дед Пахом.  - Надо, конечно. А вы и впрямь
приезжий,  я  вас  до  вчерашнего  дня  ни  разу  не встречал.  А если
купаться, то пошли на воздух. Чего тут сидеть, в берлоге стариковской.
     Они стояли   у  входа  в  сторожку.  Дед  Пахом  курил,  Гуков  с
интересом, он его не скрывал, оглядывался вокруг.
     - Присматриваетесь!  -  утвердительным  тоном произнес старик.- И
правильно. Вам надо.
     - Надо, Федор Матвеевич, - согласился Гуков.
     В воротах станции показались  двое.  В  мужчине  Андрей  Иванович
узнал начальника спасательной станции, Льва Григорьевича.
     "Подожди, - подумал Гуков,  -  как  же  его  фамилия...  Ах,  да!
Бледноруков.  Странная  фамилия.  Лев Григорьевич Бледноруков.  А это,
конечно, его жена. По определению деда Пахома - королева".
     Когда Лев  Григорьевич  с  женой,  рослой  красивой  женщиной лет
тридцати или меньше, проходил мимо, начальник станции запнулся, сбился
с шага, вопросительно глянул на Гукова: не нужен ли я? Андрей Иванович
чуть заметно покачал головой.  Дескать,  пока нужды в вас  нету.  Жена
Льва  Григорьевича  оценивающе  осмотрела  вежливо  поклонившегося  ей
Андрея  Ивановича.  Когда  же  вместе  с  мужем   миновала   сторожку,
оглянулась и измерила Гукова взглядом.
     - Чистая тигра, - сказал ей вслед дед Пахом.



     Рейсовый самолет из Франкфурта-на-Майне прибыл  в  Шереметьевский
аэропорт  с  опозданием  на  полчаса.  Над  большей  частью  Польши  и
Белоруссии висел мощный грозовой фронт,  и  пилоты  провели  машину  в
обход, запасным маршрутом.
     Среди пассажиров,  прилетевших этим рейсом,  была группа туристов
из  Швейцарии.  Ожидавший  их  прибытия  гид и переводчик "Интуриста",
недавний выпускник Института иностранных  языков,  заметно  нервничал,
поглядывал на часы.
     Туристов из Швейцарии ждал и еще один человек. Внешне он ничем не
отличался  от  москвичей  -  мужчин "летнего образца".  Легкие светлые
брюки,  туфли-плетенки,  светлая  безрукавка  навыпуск  с   накладными
карманами.  Правда,  на аэропортовской площади был припаркован бежевый
автомобиль "вольво" с дипломатическим  номером.  "Вольво"  принадлежал
этому  человеку,  но  при  первом взгляде на его ординарную фигуру это
никому  бы  не  пришло  в  голову...  Закамуфлированный  под  обычного
москвича   дипломат  беззаботно  разгуливал  по  залам  международного
аэропорта.  Он постоял у киосков с сувенирами,  купил  газеты  "Труд",
"Сельскую жизнь" и "Морнинг стар",  а когда объявили на четырех языках
о задержке рейсового самолета из Франкфурта-на-Майне, то дипломат, как
говорится, и ухом не повел.
     Оставаясь в  Шереметьеве  еще  какое-то   время,   этот   человек
дождался,     когда    группа    туристов    из    Швейцарии    прошла
контрольно-пропускной пост  и  таможенный  досмотр.  Все  оказалось  в
полном  порядке,  границу  для  туристов  открыли,  и  они переступили
символическую  черту,  за  которой  начиналась  для   них   территория
Советского   Союза   и   где   ждал  их  с  нетерпением  представитель
"Интуриста".   Как   только   это   случилось,   хозяин   "вольво"   с
дипломатическим  номером  с удовлетворением отметил про себя,  что все
идет как по маслу.  Поговорку эту  он  мысленно  произнес  на  русском
языке,  которым  владел  довольно  неплохо  и  зачастую  уснащал  речь
поговорками,  видя в этом особую лингвистическую элегантность.  Теперь
ему  нечего  было  делать  в  Шереметьеве.  Но  дипломат позволил себе
задержаться здесь еще четверть часа,  которые ушли на то, чтобы выпить
чашечку кофе.
     Автобус с  туристами  уже  ушел.   Через   некоторое   время   по
Ленинградскому шоссе лихо промчался и приземистый "вольво".

     ...Огромный зал   верхней  одежды  универмага  "Москва",  что  на
Ленинском проспекте столицы.  По разные стороны длинного ряда  мужских
костюмов стояли двое мужчин. Одного из них, с длинным лицом, еще вчера
можно было увидеть в Шереметьевском  аэропорту,  когда  он  садился  в
автомобиль  "вольво",  а  потом мчался вслед за автобусом "Интуриста".
Второго без труда можно было бы  разыскать  среди  группы  швейцарских
туристов, прилетевших в Москву.
     Оба они делали вид, будто рассматривают костюмы. Эти люди ни разу
не  взглянули  друг на друга и переговаривались вполголоса.  Продолжая
необычную беседу,  они переходили  в  отдел  мужских  плащей,  пальто,
трикотажа...  Все  их  движения  были  естественны и непринужденны.  И
дипломата, и туриста невозможно было бы в чем-то заподозрить.
     - Послушайте,  Кэйт,  вы  уверены,  что вам удается сбить с толку
ваших опекунов, когда вы идете на встречи, подобные сегодняшней?
     - Не надо паники,  Мерлин,  - проговорил человек с длинным лицом,
которого назвали Кэйтом.  - Во-первых,  я,  как  говорят  русские,  не
первый  раз  замужем.  Это выражение трудно перевести на ваш язык,  но
ведь  вы  и  русский  знаете  как  бог.   Разумеется,   русский   бог,
православный.  Во-вторых, никакой встречи у нас с вами нет. В-третьих,
дело гораздо серьезнее, чем вы можете предполагать.
     - Выкладывайте, - сказал Мерлин.
     - Признаюсь,  миссия ваша в Рубежанске не из легких, но риск того
стоит.  Ваше путешествие туда принесет огромную пользу фирме,  да и вы
не останетесь в накладе.  Мне думается,  вы сможете  завязать  с  этой
нашей,  прямо  скажем,  малосимпатичной  работой,  где  нас не берется
страховать ни одно общество на свете,  и заняться разведением роз  или
настурций  на  какой-нибудь миленькой ферме близ Лазурного берега.  Но
сначала - Рубежанск,  надо навестить Кулика.  Все остальное потом. Как
говорят русские, кончил дело - гуляй смело.
     - В ваших словах  мало  утешительного,  Кэйт,  хотя,  признаться,
уговариваете вы вполне профессионально.
     - Еще бы!  Ведь я готовился к  роли  католического  священника  и
успешно изучал богословие.
     - Что же изменило ваше решение, Кэйт?
     - Целибат.   Обязательное  безбрачие  католического  духовенства,
которое папа римский не рискнул отменить до сих пор.
     - Насколько  мне известно,  вы так и не были женаты,  да и сейчас
проходите по разряду старых холостяков.
     Кэйт улыбнулся.  Он встретился взглядом с хорошенькой продавщицей
и галантно наклонил голову. Девушка кивнула в ответ, улыбнулась Кэйту.
     - Это так.  Но я могу совершить эту глупость в любой момент. Дело
не в том,  Мерлин,  чтобы осуществить.  Дело в  том,  чтобы  постоянно
ощущать,  что ты можешь это осуществить.  Усекаете?  Гм...  То есть, я
хотел сказать, понимаете разницу?
     - Очень  хорошо  понимаю.  Это  созвучно  моим  представлениям  о
человеческих потребностях, Кэйт.
     - И отлично.  Однако перейдем к делу.  Что мы имеем в Рубежанске?
Как всегда,  наш резидент Кулик провел отличную операцию. Но произошла
накладка  с  его  помощником,  чего  мы  никак  не ожидали,  поскольку
готовили  этого  человека  долго  и  всерьез.  Агент  по  кличке  Друг
оказался,  увы, недругом. Конечно, Кулик предпринял превентивные меры,
но материалов заполучить ему так и не удалось.
     - Почему так получилось? - спросил Мерлин.
     - Вербовка человека с никелевого комбината  осуществлялась  через
Друга.  Этот  агент  по  кличке  Святой был связан только с изменившим
нашему делу человеком. Кулик знает Святого, но Святой не знает Кулика.
Агент  на  комбинате  работает  исключительно за деньги,  он прагматик
чистой воды,  никакие идеологические и иные  эмоции  его  не  волнуют.
Случай  в  моей советской практике довольно редкий,  но бывает здесь и
такое.  Они сами говорят:  в семье не без урода.  Судя по  наблюдениям
Кулика,  чекисты не подозревают о роли Друга. Значит, материалы Святой
еще не передал Другу.  Иначе бы в Рубежанске начался  вселенский  шум.
Устранение   Друга   прошло   гладко.   Его  провел  один  из  рядовых
исполнителей Кулика.  Делом  занялась  было  милиция,  но  теперь  она
похерила  его,  списав  как  несчастный  случай.  Но  со смертью,  так
сказать, неверного Друга исчезла надежная связь Кулика с нами.
     - Откуда все это известно вам, Кэйт? - спросил Мерлин.
     - Рубежанский резидент прислал шифровку,  использовав одноразовый
канал  связи.  Пока  вы  не  попадете  туда,  Кулик  ничего  не сможет
сообщить.
     - "Попадете"...  Легко сказать.  А если я сам попадусь?  Ведь шла
речь о дипломатическом прикрытии, и я просил...
     - Мало  ли что вы просили,  Мерлин!  - перебил его Кэйт.  - После
совещаний в Хельсинки и Белграде  наше  правительство  берет  курс  на
потепление  отношений с русскими.  Фирма не разрешает действовать так,
чтобы официальных  представителей  объявляли  персоной  нон  грата.  А
главное  -  в Рубежанск с дипломатическим паспортом вообще не попасть.
Только с "серпастым,  молоткастым",  как говорил их  знаменитый  поэт,
можете приехать в город,  который интересует шефов.  А паспортом я вас
снабжу отменным. Липы не держим, Мерлин.
     - Моя задача?
     - Привезти Кулику  деньги,  на  которые  он  выкупит  необходимые
материалы  у Святого.  Вы примете эти материалы у Кулика и отправитесь
домой  за  обильным  гонораром.  Предложу  шефу  отметить  вас  и   по
советскому обычаю:  пусть купит вам путевку на курорт. Полечите нервы.
У русских это делает профсоюз, а для вас пусть раскошелится фирма.
     - Какой переход границы вы мне подготовите?
     - Улетите из Москвы с другой туристской группой, с документами на
другое имя.
     - Что-то слишком просто получается у вас,  Кэйт.  Не водят ли вас
за нос чекисты? Не работаете ли вы у них под присмотром?
     - Нет,  Мерлин,  вам определенно надо лечить нервы.  Я сижу  тут,
фигурально выражаясь,  на вулкане, и гораздо спокойнее, рассудительнее
вас, Мерлин...
     - У  вас  дипломатический паспорт,  Кэйт.  Не путайте божий дар с
яичницей.
     - Как вы сказали?  "Божий дар"... Если позволите, я потом запишу.
Эту пословицу я не слыхал. Откуда у вас такое знание языка?
     - Я  окончил  факультет  лингвистики  в Оксфорде,  Кэйт,  русское
отделение.  И потом,  в нашем доме говорили  на  этом  языке.  Правда,
богословие знаю, разумеется, хуже, нежели вы, несостоявшийся аббат.
     - Так вам цены нет в России,  Мерлин!  Я всегда говорил, что наша
фирма  умеет  подбирать  кадры.  Может быть,  останетесь на постоянную
работу, а? Скажем, учителем русского языка в средней школе?
     - Я  не  склонен  сейчас  шутить,  Кэйт.  И  потом,  мне  пора  в
гостиницу.  А я еще не сделал покупок, за которыми отправился в город.
Как я найду Кулика в Рубежанске?



     Никелевый комбинат  в  городе  Рубежанске  строить  начали в годы
Великой Отечественной войны.
     Это было  тяжелое  для  страны время,  когда гитлеровцы рвались к
Волге,  а горные егеря карабкались по скалам Кавказа,  чтоб  водрузить
нацистское  знамя  на  вершину Эльбруса.  Для решительного наступления
Красной Армии  нужны  были  танки,  сотни,  тысячи  танков.  Но  танки
немыслимы  без  крепкой  брони.  Непробиваемой  же  делал  ее  никель.
Комбинат был построен в рекордно короткие  сроки,  и  танковая  броня,
укрепленная  его  никелем,  успела  принять  на  себя удары фашистской
артиллерии.
     В послевоенные    годы   комбинат   "Рубежанскникель"   постоянно
расширялся,  совершенствовал  производство.  В  наши  дни   это   было
передовое  современное  предприятие цветной металлургии и опорная база
для научно-исследовательских работ.

     Воскресное пребывание Андрея Ивановича на  пляже  озера  Ультигун
ничего  не  добавило  к  тому,  что  они  уже  имели  в расследовании.
Всевозможные кандидаты в преступники отпадали один за другим.  Гуков и
Королев  решили в понедельник утром продолжить негласное расследование
в закрытой лаборатории "Сигма".  Надо было искать  путь,  по  которому
ушли оттуда секретные материалы... Руководству комбината еще ничего не
было  известно,  и  Андрей  Иванович  предложил  рассказать  обо  всем
директору.
     - Конечно,  - сказал он,  когда  собирались  вместе  с  Королевым
отправиться на "Рубежанскникель",  - мы рискуем, знакомя кого бы то ни
было с фактом утечки  секретной  информации,  но  директору  комбината
должны  обо  всем  сообщить.  Мы  не можем вести у него на предприятии
расследование втемную.
     - Согласен, - откликнулся Вадим Николаевич. - Ружников - толковый
мужик, на его помощь можно рассчитывать.
     - Тогда поехали, - сказал Гуков. - Мы успеем еще поговорить с ним
до планерки.  А потом останемся и  посмотрим  на  тех,  кто  руководит
лабораторией и имеет доступ к ее секретам.
     Иван Артемьевич   Ружников,   директор   "Рубежанскникеля",   был
повергнут в смятение рассказом Гукова и Королева,  но держался хорошо,
стойко. Глуховатым от волнения голосом спросил:
     - Что надо делать мне, товарищи?
     - Вам  пока  ничего,  Иван  Артемьевич,  -  сказал   Королев.   -
Расскажите  Андрею  Ивановичу,  в чем смысл работы лаборатории.  Потом
охарактеризуйте людей,  которые занимаются проблемой. Андрей Иванович,
правда,  кое-что  знает  по  части  никеля,  так  вы  ему  больше  про
лантаниды.
     - Хорошо,  -  согласился  директор.  -  Скажу  только,  что  наша
лаборатория "Сигма" сумела разработать новый метод  извлечения  никеля
из руды.  Метод этот дает громадный экономический эффект. Он позволяет
получить из того же количества руды больше  металла  и  более  высокой
кондиции. Как я понял из вашего рассказа, и эта методика попала...
     - Да, - кивнул Гуков, - просочились и эти материалы.
     - К сожалению, - добавил Королев.
     Директор вздохнул и продолжал:
     - Это   не  так  страшно,  как  другое.  Старшим  инженером  этой
лаборатории  Петром  Тихоновичем  Кравченко  предложена  идея   весьма
оригинального  свойства.  Дело  в  том,  что  наша руда,  - а комбинат
работает на собственном сырье, у нас свой рудник и два карьера, - наша
руда содержит целый букет лантанидов.  И в довольно большом процентном
содержании.
     - Это  редкоземельные  элементы,  если мне не изменяет память,  -
сказал Андрей Иванович.
     - Совершенно верно.  Четырнадцать элементов,  следующих в таблице
Менделеева за лантаном,  и еще иттрий со скандием - вот они и образуют
группу редкоземельных элементов,  которые в природе всегда встречаются
совместно.  Но извлечение их,  а  тем  паче  разделение  -  сложнейший
технологический   процесс.   Раньше,   когда   редкоземельные  металлы
представляли,  можно сказать, академический интерес, лабораторный, эта
проблема  не  стояла  так  остро,  как сейчас,  когда началось широкое
промышленное использование этих элементов.
     - Иттрий, кажется, применяют в радиоэлектронике? - заметил Гуков.
     - И там,  и для легирования сталей, и еще кое-где, - ответил Иван
Артемьевич.  -  Словом,  овладение  редкоземельными  элементами  имеет
важное государственное значение,  и  технологическая  схема  Кравченко
давала  принципиальное  решение  этому.  Собственно,  вся  лаборатория
"Сигма" переключилась на разработку и техническое воплощение его идеи.
     - Кто знал об этих работах? - спросил Гуков.
     - Знали многие, - вздохнул директор. - Увы...
     - Инженер   Кравченко   впервые   сообщил  о  своем  открытии  на
научно-технической конференции в Каменогорске,  - пояснил  Королев.  -
Это  уже потом было принято решение о переводе работ в этой области на
закрытый режим.
     - Но  в  его  выступлении не было ничего конкретного,  - возразил
Ружников. - Только сама идея...
     - Этого,  видимо, было достаточно, чтобы заинтересоваться и самим
инженером,  и исследовательскими работами, - сказал Гуков. - Во всяком
случае,  вы  видели,  что  по тем бумагам,  которые обнаружены у Ирины
Вагай, можно судить о главном в предложении Кравченко.
     - Да,  -  сокрушенно произнес директор,  - там есть все или почти
все. Ведь разработка технологической схемы почти закончилась, осталась
доводка второстепенных деталей. Еще немного - и мы хотели представлять
Кравченко к Государственной премии. С Москвою это согласовано.
     - А остальные работники лаборатории? - спросил Королев.
     - Они не имеют отношения к самой идее создания новой  технологии,
но активно помогали Петру Тихоновичу в дальнейшей разработке процесса.
     - Кто знал о существе работ? - задал вопрос Андрей Иванович.
     - Кроме самого Кравченко,  конечно,  еще заведующий лабораторией,
Александр Васильевич Горшков и его заместитель инженер Муратов.
     - Инженер Муратов? - спросил Гуков.
     - Да,  Михаил Сергеевич Муратов.  Весьма способный исследователь,
талантливый инженер. А что?
     - Да нет,  ничего.  Нам бы,  Иван Артемьевич, хотелось посмотреть
этих людей, но так, чтоб не вызывать лишних разговоров.
     - Они будут сейчас на планерке.
     - Вот и отлично.  С вашего разрешения, мы посидит здесь с Андреем
Ивановичем,  - сказал Королев. - А затем оставьте всех троих, заведите
какой-нибудь  разговор.  После  этого пусть останется инженер Муратов.
Товарищ Гуков, да и я тоже, хотим задать ему несколько вопросов.

     Инженер Муратов заметно нервничал.
     Он вздрогнул, когда Андрей Иванович спросил его, знаком ли Михаил
Сергеевич с Ириной Вагай,  и  с  тех  пор  беспокойство  не  оставляло
инженера.
     - Да, - сказал он, - я был знаком с Ириной Вагай.
     - И хорошо знакомы? - спросил Гуков.
     Они беседовали в кабинете директора  комбината  вдвоем.  Ружников
любезно  согласился  предоставить  им его,  а Королев предложил Андрею
Ивановичу провести эту встречу самому.
     - Меня  Муратов  может  знать  в  лицо,  и  потому незачем раньше
времени информировать его о том, что его особой в связи с Ириной Вагай
интересуется  подобная  организация.  А  ты можешь выдать себя за кого
угодно.
     Инженер Муратов на вопрос Андрея Ивановича ответил не сразу.
     - Видите ли,  - начал он,  - наше знакомство с Ириной...  Как вам
сказать...  Это было нечто особенное... А собственно говоря, какое вам
до всего этого дело?  На каком основании вы вмешиваетесь в мою  личную
жизнь?
     Гуков успокаивающе улыбнулся:
     - Извините,   Михаил   Сергеевич,   вы   правы.   Я   должен  был
представиться и объяснить существо дела, которое привело меня к вам. Я
представитель  прокуратуры области,  из Каменогорска.  К нам поступило
заявление,  анонимное  правда,  будто  с  Ириной  Вагай  произошел  не
несчастный случай. Пишут о том, что она якобы покончила с собой...
     - Покончила с собой?!  - вскричал  Муратов.  -  Но  ведь  это  же
абсурд! Форменная чепуха!
     - Почему?  - спросил Гуков.  - Почему вы так  считаете?  Что  вам
известно об этом? Говорите!
     Михаил Сергеевич опустил голову.
     - Я любил ее, - тихо произнес он. - Я очень любил Ирину.
     Наступило молчание... Инженер Муратов поднял голову.
     - Я закурю, можно? - спросил он, опустив руку в карман.
     - Конечно, конечно, Михаил Сергеевич!
     - Да, я любил Ирину Вагай, готов сейчас сказать об этом, если мои
признания помогут вам объяснить ее загадочную смерть.
     - Загадочную?
     - Вот именно.  Я не  верю  в  несчастный  случай,  не  верю  и  в
самоубийство.  Ирина  слишком  любила  жизнь.  Она многое любила,  вот
только меня...
     - Но к вам она была более благосклонна,  нежели к другим. Так, по
крайней мере, утверждал Тимофей Старцев.
     - А,  этот щелкопер и фанфарон...  Пустой,  самонадеянный павлин.
Ирина называла его "пан спортсмен",  а он радостно улыбался при  этом,
не понимая, что над ним издеваются.
     - Расскажите  о  погибшей  подробнее.  Может  быть,  рассказ  ваш
наведет на какие-то размышления. Вы уже сделали довольно ответственное
предположение. Ведь если не было самоубийства и несчастного случая, то
остается   только  одно.  Но  тогда  возникает  множество  недоуменных
вопросов. Словом, я внимательно слушаю вас, Михаил Сергеевич.
     - Ирина   была   необыкновенной   женщиной.  Не  думайте,  что  я
субъективен в силу своего чувства к  ней.  Об  этом  вам  скажут  все.
Талантливый    режиссер,    обаятельный   человек,   широкая   натура,
гостеприимная и умелая хозяйка,  добрая и  отзывчивая  душа.  Я  хотел
жениться на ней...
     - Жениться?!  - воскликнул Гуков.  -  Но  ведь  вы  не  свободны,
Муратов, у вас жена и двое детей...
     - Ну и что же?  - с вызовом спросил инженер.  - Разве это  помеха
для настоящей любви?
     - Не знаю,  - осторожно произнес Гуков.  - Самому  не  доводилось
попадать в подобное положение, а по чужому опыту судить не имею права.
     - Вот именно,  - горько сказал  Михаил  Сергеевич,  -  не  имеете
права.  Вы  порядочный  человек,  товарищ  прокурор...  Все  остальные
считают,  что они вправе залезать в души человеческие прямо в сапогах.
- Он снова закурил. - Ирина сказала, что любит меня, но только никогда
не принесет зла другой  женщине.  Видите,  какая  душа  была  у  этого
человека? Я уехал в командировку, а когда вернулся...
     Инженер Муратов опустил голову.
     - Мы возвращались вместе, - тихо напомнил Гуков.
     Михаил Сергеевич недоуменно вгляделся в него.
     - Сидели рядом в самолете...
     - И у вас в руках был томик Сименона,  - сказал Муратов. - Теперь
я вспомнил, где вас видел.
     - Совершенно верно.
     - Я тоже достал такой же, уже здесь, сегодня.
     "О смерти Ирины он мог узнать еще  позавчера,  -  подумал  Андрей
Иванович.  -  Мог  ли  я,  находясь под впечатлением известия о гибели
любимого человека, спокойно гоняться за книгой.
     - Вам нравится детективная литература?
     - Я собрал,  пожалуй, все, что выходило у нас в стране на русском
языке, - несколько хвастливо сказал Михаил Сергеевич. - Есть кое-что и
на английском. Я неплохо знаю этот язык.
     - Значит, у вас есть и кое-какие навыки криминалиста, - улыбнулся
Андрей Иванович. - Не скажете ли мне в таком случае, какие наблюдения,
факты,  может  быть,  нечто  замеченное  вами в поведении Ирины Вагай,
словом, что вынуждает вас подозревать в этой истории преступление?
     - Ну  что  вы,  какой из меня криминалист!..  А тут даже и повода
вроде нет,  чтобы такое предположить.  Я,  знаете ли, исхожу из метода
исключения.  Ирина  -  прекрасный пловец,  не могла она утонуть в этой
луже. Она страстно любила жизнь, во всех ее проявлениях, и не способна
была  лишить  себя  жизни.  Да и причин для того не было никаких.  Мне
хочется думать,  что она,  как и я,  пошла бы ради нашей любви на все,
но...  Я взрослый человек,  инженер,  конструктор,  всю жизнь имеющий,
дела с точными расчетами,  и отдаю себе отчет  в  том,  что  Ирина  не
бросилась бы ради меня куда угодно очерти голову.
     - И все-таки,  - спросил Гуков, - что заставляет вас предполагать
убийство?
     - Интуиция,  наверно...  Я не могу объяснить, почему пришла мне в
голову подобная мысль.  Правда, перед отъездом я замечал в Ирине некое
беспокойство,  будто она ждала неприятной вести или боялась чего...  Я
даже  сказал  ей  об этом.  Она беззаботно рассмеялась,  мне показался
искусственным этот смех,  но мы  оба  только  что  пережили  то  самое
объяснение,  понятное дело,  нервы у обоих были не в порядке.  Потом я
уехал.
     - Мы  подумаем  и над вашим предположением,  Михаил Сергеевич.  А
теперь расскажите о народном театре,  ведь  вы  были  там  на  главных
ролях. Мне хотелось бы узнать о ближайшем окружении вашего режиссера.
     Их беседа продолжалась еще  около  часа  и  закончилась  просьбой
Гукова не рассказывать никому об этой встрече.
     Едва Муратов ушел,  зазвонил телефон.  Гуков подумал,  что звонят
директору,  и  трубку  поднимать не стал.  Телефон позвонил-позвонил и
угомонился. Андрей Иванович ждал, когда придет Королев, но того все не
было.  Вдруг  щелкнуло в динамике селекторной связи,  и голос Королева
недовольно проворчал:
     - Ты,  Андрей  Иванович,  что же трубку-то не берешь?  Жду тебя в
парткоме, этажом ниже. Заходи.
     Гуков спустился к Королеву.
     - Ну,  - спросил Вадим Николаевич,  - как тебе  пришелся  инженер
Муратов?
     - Он производит впечатление искреннего человека,  - сказал Андрей
Иванович.  - Но все это ничего не значит.  Мне показалось, что о любви
своей к Ирине Вагай он говорил, как профессиональный актер.
     - Это  и  понятно,  -  отозвался Королев.  - Ведь он был одним из
лучших исполнителей в народном театре.
     - Меня  смущают  его  упорные  заявления  о том,  что Ирину Вагай
убили.  Если он причастен к этому делу,  то  зачем  ему  так  усиленно
подводить нас к мысли о совершенном преступлении? Не логично, Вадим.
     - А не  уловка  ли  это,  Андрей?  Понимаешь,  иногда  преступник
нарочито поступает так просто,  что следователю и в голову не приходит
разгадка,  он  не  допускает  мысли   о   такой   простоте   поведения
подозреваемого.   Следователь   ищет   глубже,   уходит   в   стороны,
разрабатывает десятки версий,  одну сложнее другой...  А  оказывается,
нужно  было протянуть руку и взять то,  что находилось на поверхности,
перед его глазами.
     - А вот это логично, - заметил Гуков.
     - Слушай дальше,  не  перебивай,  а  то  ускользнет  мысль.  Если
Муратов тот,  кого мы ищем,  то он может быть причастен к гибели Ирины
Вагай,  хотя и не был в  это  время  в  Рубежанске.  И  Муратов  может
допускать  мысль  о  том,  что  нам  известно  о насильственной смерти
режиссера.  Тогда нет смысла туманить нам головы  несчастным  случаем.
Ничего у тебя не возникло подспудного при разговоре с инженером?
     - Да нет вроде...  Впрочем, я записал наш разговор на пленку, и в
отделе ты можешь послушать его.
     - Хорошо.  А я побывал  в  лаборатории.  Беседовал  с  Горшковым,
интересовался режимом сохранения секретности. Все у них по инструкции,
безмятежность полная.  Горшков внешне абсолютно спокоен,  таким  может
быть человек, который и не подозревает о случившемся.
     - А чего ему тревожиться, если не сам завлаб передал материалы.
     - Ты уверен?
     - Я ни в чем не бываю уверен, пока не держу в руках факты.
     - Следовательно, мы имеем двух человек, имевших доступ к секретам
инженера Кравченко. Горшков и Муратов.
     - А может быть, надо искать третьего? - сказал Гуков.
     Андрей Иванович встал и посмотрел в окно.
     - Иди-ка сюда! Быстро! - вскричал он вдруг. - Муратов...
     Они увидели,  как Михаил Сергеевич быстрыми шагами,  едва  ли  не
бегом,  выйдя из проходной комбината,  пересек площадь, рванул на себя
дверцу вишневого "Жигули".  Автомобиль резко взял с места  и,  набирая
скорость, исчез за поворотом.
     - Звони Горшкову, - сказал Андрей Иванович.
     - Александр  Васильевич?  -  спросил  Королев.  - Это опять я вас
побеспокоил.  Не могли бы вы пригласить к телефону инженера  Муратова.
Да? А где же он? - Королев опустил на рычаг трубку: - Михаил Сергеевич
отпросился с работы.  Сказал,  что ему надо срочно отлучиться часа  на
два.  Заведующий лабораторией "Сигма" добавил, что инженер Муратов был
при этом встревожен.



     Залитый солнцем Казанский вокзал,  казалось, снялся с насиженного
места и перенесся в одну из далеких южных республик, поезда из которых
он принимал уже несколько десятков лет.  Его просторные залы и перроны
заполняли  смуглые люди в халатах и тюбетейках.  Экспрессы высыпали из
металлического нутра толпы пассажиров.  Человеческое месиво галдело на
разных  языках,  суетилось,  мельтешило  у  подножия  высоченных  стен
оригинального творения архитектора Щусева,  а  сверху  нещадно  палило
совсем  не  московское  жаркое солнце.  И только там,  откуда отходили
электрички,  было поспокойнее.  Еще не наступил час пик, и москвичи не
ринулись  из  раскаленных  каменных  джунглей  под  спасительную  сень
зеленого пригородного кольца.
     Двое молодых   людей,  лет  по  двадцати  пяти,  едва  успели  на
электричку. Двери с шипением захлопнулись за их спинами.
     - Пойдем в вагон, Валя?
     - Нет,  Костик, мест достаточно, а народу мало. Насидеться успеем
на даче, а так и покурим еще.
     Электричка плавно отошла от перрона.
     Валентин достал  из  кармана  пачку  сигарет  "Кэмел"  и протянул
приятелю.
     - Ого, - сказал Костя, - изволите курить американские?
     - А что,  - отозвался  Валентин,  -  чай,  мы  в  столице  живем!
Общаемся,  так  сказать,  с  загнивающим  Западом  в  рамках принципов
мирного сосуществования. Это не в твоем Павлограде...
     - Павлодаре, - поправил Костя.
     - Это один черт.  Я б от такого "дара" отказался безоговорочно  и
бесповоротно, а ты вот...
     - А что я?  Теперь тоже в Москве.  Отработал три года и вернулся.
Или я не москвич!
     - Ты, Костя, хаммер! Так и надо!
     - Как ты меня назвал?
     - Хаммер.  Молоток то есть по-английски. Это у нас новое словечко
появилось такое...  Означает оно,  что молодец ты, Костя! Понял там, у
себя в провинции,  что пуп вселенной приходится на сей стольный  град?
Где будешь работать?
     - Пока не решил, - уклончиво ответил Константин. - Есть несколько
вариантов. Надо подумать.
     - Можешь рассчитывать на меня.  Правда,  сам еще пока числюсь  по
народному  театру  во  Дворце  культуры  завода.  Но  уже  имею дело в
телевидении, в документалке снял три сюжета, к "Мосфильму" подбираюсь.
Кое-какие связи и в театрах есть.
     - Да ты,  Валя, молодец! - воскликнул Константин. - Или этот, как
его, хаммер...
     Приятели рассмеялись и пошли  вовнутрь  -  посидеть  в  вагоне  и
поболтать  "за  жизнь".  За  три года разлуки у обоих накопилось много
всяких впечатлений.
     Встретились они   случайно  около  двух  часов  назад.  Валентина
Вигрдорчика,  своего однокашника и  приятеля  но  институту  культуры,
Костя  Колотов  увидел  на  станции  метро "Площадь Революции".  После
восторженных восклицаний и крепких объятий Валентин привел Колотова  в
летний павильон "Метрополя",  заказал коньяк, боржом и фрукты, а когда
выпили по рюмке,  предложил Косте отправиться с ним вместе в Удельную,
к Сонечке Ромовой.
     - Там,  старичок, собирается небольшой "симпозиум". Будут и наши,
и  кое-кто из крупных киношников.  Хотя режиссер Ромов и почил в бозе,
его дача в Удельной стараниями Варвары Иосифовны  не  захирела.  Также
там  собираются общества,  я тебе дам!  Но мамы сегодня не будет,  она
кости греет в Пицунде.  Однокашница Соха проходит за хозяйку.  Значит,
как  ты  понимаешь,  детский  крик  на  лужайке  обеспечен.  Едем,  не
пожалеешь, дедуля! Надеюсь, ты не забыл нашу славную Соху?
     Костя помнил   Сонечку   Ромову,   миловидную  и  бездарную  дочь
действительно  талантливого  кинорежиссера.  Он  не  забыл  ее   серые
глубокие глаза,  которые,  что греха таить,  не давали ему покоя целых
два,  а то и три курса.  Вспомнил он и  еще  кое  о  чем  и  для  вида
поколебался.  Неудобно,  мол,  не  приглашен.  Но  Валя Вигрдорчик был
напорист и стоек.  Наконец Костя согласился. Тогда они допили коньяк и
отправились на Казанский вокзал.
     - Кто будет из наших?  - спросил Костя на  платформе,  когда  они
сели в электричку.
     - Из наших? - переспросил Вигрдорчик. - Соня будет, ты будешь. Ну
и ваш покорный слуга... Хватит?
     - Не густо, - сказал Колотов.
     - А ты хотел весь курс созвать?
     - Весь не весь...  Послушай,  Валя,  а ты ничего не слыхал о Васе
Рахлееве?
     - Вася    в    Сибирь    умотал,    работает    там    режиссером
музыкально-драматического,   поставил  современную  оперетту.  Недавно
"Совкулътура" его хвалила.
     - А про Ирину Вагай ничего не слышно?
     - Кажется, она тоже в Сибири. Сибирь теперича, друг мой запечный,
оченно модная штука стала.  В народном театре Ирина. С нею Соха Ромова
вроде бы переписывается. У нее и спросишь.
     - В Москве-то много наших?
     - Кто был с пропиской,  все остались сразу,  либо в первый же год
прикатили обратно. На радио есть наши ребята. Кто в телевидение залез,
кто    самодеятельностью    руководит...     Пристроились     неплохо,
подхалтуривают на стороне,  обрастают связями - в Москве без них труба
дело.  Ты, дед, на меня опирайся, я тебя пристрою, все будет оки-доки,
не  дрейфь.  Да и у Сони через помершего папу есть связишки.  Опять же
Варвара Иосифовна к тебе благоволила,  хотя и не  дала  карт-бланш  на
союз с дщерью, искала кого пофартовее...
     - Я и не добивался этого!  - недовольным тоном перебил его Костя.
- И вообще эти пристраивания не но мне.
     - Узнаю  Василия  Грязнова!  -  вскричал  Вигрдорчик  и   хлопнул
товарища по плечу. - Ты все тот же, рыцарь печального образа. А все же
на Соху виды ты имел,  не отпирайся,  сохнул ты по Сохе,  сохнул,  это
факт!
     Довольный каламбуром, он рассмеялся.
     - Раздалась  она,  твоя  бывшая  пассия...  Кушать  больно любит.
Только вот ума,  способностей не прибавилось.  Воткнули ее  на  студию
Горького  вторым режиссером...  Ведь организатор она неплохой и папино
имя умеет использовать по делу.  Кентов у нее половина Москвы, во всех
сферах.  Впрочем,  сам  увидишь.  Уже Малаховка?..  Ну вот и нам скоро
выходить.

     - Театр!  Не  говорите  мне  за  театр,  у  меня  от  того  слова
несварение желудка. Слушайте сюда!
     - Этот пижон - с одесской студии.  Он  привез  свою  картину  про
моряков  на  конкурс,  -  шепнул Валентин Косте и подлил ему в длинный
узкий  стакан  из  бутылки  с  виски  "баллантайн".  -  Работает   под
биндюжника, а вообще, серая личность.
     - Что такое театр в наши дни?  - продолжал тем временем  киношник
из  Одессы.  -  Это  тень  отца  Гамлета,  не больше и не меньше.  Она
существует лишь для того, чтоб напомнить о том, старом добром времени,
давно  канувшем  в  Лету.  Но  эта бледная тень-таки не имеет никакого
влияния   на   события   современности   и   на   саму,   те   сезеть,
действительность.  Собственно говоря, театр в том виде, в каком мы его
помним, был всегда кушаньем для узкого круга ценителей.
     - А театр Эллады? - подбросил вопрос Вигрдорчик.
     - Ха!  - сказал одессит.  - Вы вспомнили за такую древность... Но
этот  ваш  коррэктив  только  подтверждает  мою  мысль,  ибо  опять же
свободные грэки,  - он так и произносил это слово,  резко  нажимая  на
оборотное "э", - эти самые афинские и прочие грэки-таки принадлежали к
избранному слою.  Как  мне  помнится,  рабов  на  трагэдии  Эсхила  не
приглашали. И в Риме был такой же порядок...
     - А народный театр Ренессанса?  -  опять  вклинился  Валентин.  -
Карнавалы,  ярмарочные представления, величественные действа, принятые
на вооружение католической церковью?
     - Так  то  же балаган!  Я ж имею сказать,  юноша,  за театр в его
классическом обличье,  про тот, что начинается с вешалки. Время театра
прошло,  поскольку  исчез его зритель.  Толпе или,  те сезеть,  народу
нужно хлеба и зрэлищ.  Старая,  как мир, истина. Ну, хлебом занимаются
другие,  а вот по части зрэлищ - это,  будьте ласковы,  ко мне.  Кино,
кино и еще раз кино! Вот что нужно толпе. Дайте мне голливудскую смету
и не ставьте рэдакторских рогаток, и я переверну мир!
     - А он и так неплох,  мир наш,  - проговорил Костя.  -  Зачем  же
ставить его вверх ногами?
     - А вы,  простите,  шо цэ такэ?  Звидкиля будете? - прищурившись,
спросил одессит.
     - Режиссер, - ответил Костя.
     - И   что   вы  поставили,  режиссер?  "Носорога"?  "Сталеваров"?
"Премию" Гельмана? А может быть, "Человека со стороны"?
     - Этих пьес я не ставил.
     - А что вы ставили?
     - "Вишневый  сад",  "Сирано де Бержерак",  "Десять дней,  которые
потрясли мир".
     - Ха!   А   откуда   вы   изволите  быть?  С  Малой  Бронной?  Из
"Современника"?  С Театра на Таганке?  Или,  может быть,  с театра  на
Лубянке?
     - Костик учился с нами,  - вмешалась в разговор Сонечка,  - потом
работал в Молодежном театре,  в этом, как его... На целинных землях, в
общем.
     - Понятно,  энтузиаст  и землепроходец,  значит,  - успокаиваясь,
проговорил  одессит.  -  В  провинции  оно,  конечно,  все  по-другому
смотрится... Теперь и Одесса-мама совсем окраина России.
     - Костя перебирается в Москву,  здесь будет работать,  - добавила
Сонечка.
     - Ну вот и ответ на все вопросы. Собственно, и спорить было не из
чего.  Риба ищет где глубже,  а человек - где риба!  Так у меня в моей
фильме один герой,  капитан траулера,  изъясняется - здоровая  у  него
философия.
     - А у вас она, философия эта, тоже здоровая? - спросил Костя.
     - Послушайте,  салага,  не  надо со мной заводиться...  Дядя Гоша
этого совсем не любит. С дядей Гошей надо ладить. И ша!
     - Мальчики!  Мальчики!  - вскричала Сонечка Ромова. - Перестаньте
спорить. Валя, налей мужчинам виски!
     Режиссер повернулся к Сонечке:
     - Выпить - оно, конечно, творческому человеку трэба. И знаете шо?
Вот  ваш папа,  простите меня,  дорогая хозяюшка,  он знал,  что толпе
трэба. Он дюже хорошо разумел за массовость искусства, добрэ усекал по
части наших кинских дел.
     Резкий автомобильный сигнал заставил всех вздрогнуть.
     - Это  Кэйт!  -  воскликнула  Сонечка.  - А ведь говорил,  что не
сможет заехать, такой противный...
     Сквозь металлические прутья ворот виднелся поставленный у обочины
"вольво" бежевого цвета.
     - Хау  ду ю ду!  - крикнула Сонечка гостю.  - Гутен таг,  дорогой
Кэйт!
     - Наше  вам  с кисточкой!  - отозвался Кэйт,  приветливо улыбаясь
Соне, пожимая ей обе руки сразу и внимательно взглянув на Костю.
     - Знакомьтесь.  Это Костя,  мой однокашник, а это Кэйт. Наш общий
друг.
     - Вы часто ели вместе одну и ту же кашу? - спросил Кэйт.
     Соня недоуменно глянула на него.
     - Вы сказали,  Соня, про этого молодого человека: однокашник. И я
мог думать...
     Соня расхохоталась:
     - Ах,  вот вы о чем!  Ну и шутник!  Мы учились с Костей  в  одном
институте, про таких людей говорят - однокашник...
     - Еще одна идиома  для  моей  коллекции,  -  сказал  Кэйт.  -  Вы
позволите мне сразу записать...
     Он достал из кармана блокнот и поршневую ручку.
     - Записывайте, да поскорее. Идемте на веранду, там вас ждут гости
и виски. И режиссер Сагайдаенко, из Одессы.
     - О,  Сагайдаенко! Интересный мастер. Но я имею времени в обрез и
приехал только сказать,  что  не  могу  провести  у  вас  вечер.  Один
коктейль - и пора ехать.
     Соня подхватила Кэйта под руку и увлекла к веранде.
     - Кто  это?  - спросил Колотов у Вигрдорчика,  когда они стояли с
коктейлями в дальнем углу.
     - Кэйт!   Рубаха-парень!   Веселяга  и  поддавальщик.  Он  то  ли
дипломат,  то ли  аккредитованный  в  Москве  представитель  западного
пресс-агентства.  Хорошо  знает и кино,  и театр и по части литературы
мастак.  Сигареты достает,  любое пойло...  Одним словом, хаммер. Тебя
Соня познакомила? Тогда любую импортягу через Кэйта достанешь.
     - А ему какой в этом интерес?
     - А общение? С загадочной русской душой общение? Сейчас, брат, на
Западе к нашей душе повышенный интерес,  за это валютой платят. А Кэйт
вроде книгу пишет...
     - И скольким бутылкам виски эквивалентна твоя душа, Валя?
     - Ну, ты брось эти намеки! Я просто использую эту лошадиную морду
- и все. А до моей души ему не добраться.
     - Смотри, Валя, такие дяди ничего даром не дают.
     - Чересчур бдительным стал ты в своем Павлограде.
     - Павлодаре.
     - Ну,  значит,  в нем...  Знаем мы,  дорогой  провинциал,  и  про
наведение  мостов,  и  про  деидеологизацию,  и  про  попытки  мирного
врастания...  У нас во  дворце  такие  зубры  международное  положение
читают, что только держись. А как же мирное сосуществование? Разрядка,
Хельсинки?  Ведь не означает же все это,  что мы зверем на них  должны
смотреть?  Так  что,  брат,  мы  тут дело знаем туго.  И вовсе даже не
лопухи.
     - Ну-ну,  - только и ответил Вигрдорчику Колотов,  что еще он мог
сказать.
     Кэйт выпил свой коктейль, простился со всеми и уехал. Костя успел
заметить,  что он передал одесскому кинорежиссеру  визитную  карточку.
Одессит  согласно  покивал  головой  и  бережно  спрятал  ее  в желтый
объемистый бумажник.
     В воротах появились еще две пары. В одном из парней Колотов узнал
молодого  актера,  снявшегося  недавно  в   многосерийном   фильме   о
гражданской   войне.  Он  узнал  его,  несмотря  на  то  что  экранный
кавалерист-буденновец отпустил длинные пряди волос, лежавшие на плечах
модного  пиджака  с  блестящими  пуговицами.  Остальные  были Колотову
неизвестны.
     - Был женихом Ирины Вагай, - шепнула про актера Сонечка Ромова. -
Вот дуреха,  отказалась от него,  уехала в свой  Рубежанск!  А  теперь
этого  парня  к премии представляют.  Могла бы стать лауреатшей.  Серж
далеко пойдет.
     - Как она? - спросил Костя. - Ты вроде переписываешься с нею?
     - Давно не писала,  только на днях отправила ей письмо.  Кэйт вот
тоже про Ирину спрашивал.
     - Кэйт? А он-то при чем?
     - О,  Костик!  Тут  такая история!  Гранд романтик...  У них ведь
любовь была.
     - У Ирины и у этого типа? Откуда они знают друг друга?
     - Ирина на последнем курсе с ним познакомилась,  в Доме кино.  Ты
знаешь, он даже жениться на ней хотел.
     - Выдумываешь, Соня.
     - Точно!  Наверно,  она  и  этому  вот  красавчику отказала из-за
Кэйта.  А потом вдруг взяла и уехала в свою Тьмутаракань. "Ты уедешь к
северным оленям,  в жаркий Туркестан уеду я..." Правда, когда в Москву
приезжала, встречалась с Кэйтом у нас на даче.
     - Интересно, - сказал Костя. - И даже весьма. "Такие вот бывают у
вас интересные дела", - с горечью подумал он.



     Вадим Николаевич обвел собравшихся тяжелым  взглядом.  Глаза  его
были красными, воспаленными.
     - Мы   собрались,   товарищи,   для    того,    чтобы    подвести
предварительные  итоги,  -  начал  Королев,  -  и  выработать  наконец
эффективные способы ведения этого дела, которое должно же когда-нибудь
быть сдвинуто с мертвой точки, черт возьми! Хватит убийств на пляже!
     "Опять не  сдержался,  -  подумал   Андрей   Иванович.   -   Нет,
положительно он нуждается в отдыхе. Иначе и дело не пойдет".
     - Что мы имеем?  -  продолжал  Королев.  Он  уловил  укоризненный
взгляд Гукова и взял себя в руки. - Два убийства на пляже - вот что мы
имеем в первую очередь.  И утечку материалов из секретной лаборатории.
Судя  по  обстоятельствам  дела,  можно  взять за основу такую версию.
Ирина Вагай,  являясь вражеским агентом, установила связь с кем-нибудь
из  лиц,  имеющих  доступ к закрытым материалам.  Официально таких лиц
трое.  Заведующий лабораторией,  инженер Муратов и сам автор  открытия
инженер  Кравченко.  Кто  из них?  А может быть,  есть и четвертый,  о
котором мы не подозреваем.
     - Автора,  пожалуй,  можно исключить,  - заметил Василий Мелешин,
один из самых молодых сотрудников отдела.
     Все повернулись  к нему,  и Мелешин покраснел,  глянул на Гукова,
под руководством которого он участвовал в этом деле.  Андрей  Иванович
кивнул ему ободряюще.
     - Резонно,  - произнес Гуков.  -  Но  и  Кравченко  мог  проявить
неосторожность...  Невзначай поделиться информацией с коллегой или еще
как...
     - Это  мы  учитываем,  -  сказал  Королев,  -  и потому тщательно
изучаем окружение всех троих сотрудников "Сигмы".  Пока ничего путного
не  получили.  Но  пойдем  дальше.  Режиссер  Вагай получает секретные
материалы.  Теперь она должна передать их некоему Иксу.  Либо это  сам
хозяин,  либо  его  связник.  Но  женщину  охватывает  раскаяние.  Она
надеется приподнять черный занавес и пытается сообщить нам  обо  всем,
начинает писать заявление, затем отправляется на пляж, где ее убивают.
Почему?  Можно предположить,  что шефы Ирины Вагай узнали о колебаниях
агента.  Возможно,  она  пригрозила  им  разоблачением.  Все  это  нам
предстоит узнать.  Вопрос: знали ли они о том, что материалы находятся
у  Вагай?  У  Андрея  Ивановича  есть одно соображение,  на котором он
предлагает построить расследование. Слово товарищу Гукову.
     - Мне  думается,  что  они  не  знают о передаче материалов Ирине
Вагай.  Более того,  я уверен:  им еще ничего не  известно,  -  сказал
Андрей Иванович.  - Ночной визит в ее квартиру не в счет. Могли искать
улики связи Ирины с нами,  могли искать и подтверждение тому,  что она
дрогнула,  заколебалась. И они бы нашли их, эти едва начатые заявления
в наш адрес.  Но "гостя" спугнула дворничиха,  а утром начался  осмотр
квартиры.  За результатами осмотра тщательно следили, и когда увидели,
что легенда с несчастным случаем у них прошла - а  это  ваша  заслуга,
товарищи,  - то успокоились.  И теперь...  Но, прежде чем я расскажу о
своем предположении, мне хотелось бы, чтобы Вадим Николаевич продолжил
рассказ о предполагаемом развертывании дальнейших событий.
     - Со вторым убийством дело обстоит еще туманнее, нежели с первым,
- вздохнул Вадим Николаевич. - Посудите сами, товарищи. Смерть Тимофея
Старцева не дает нам ни одной прямой зацепки. Если по делу об убийстве
Ирины  Вагай  мы  можем  перекинуть  мостик  к обнаруженным в квартире
документам,  то убийство  Старцева  в  равной  степени  может  быть  и
политическим,  и  заурядно  уголовным.  Что  склоняет  нас  к  первому
варианту?  То,  что Старцев обнаружил,  как якобы она тонула. Это раз.
Теперь я все больше склоняюсь к мысли о том,  что в этой части Старцев
лгал,  все было  иначе.  Второе.  Его  личные  связи  с  погибшей.  По
уголовной  же версии,  наиболее достоверной причиной является ревность
одного из многочисленных рубежанских рогоносцев,  ставших таковыми  по
милости этого красавчика. Включая, товарищи, и начальника спасательной
станции. Он один из наиболее возможных кандидатов в убийцы. Эта версия
по-прежнему  тщательно  исследуется  товарищами из уголовного розыска.
Параллельно изучают они и  другие  возможности,  близкие  им  по  роду
работы.  Но  пока  оставим это в стороне.  Связан ли Тимофей Старцев с
первым преступлением? Является ли он сообщником, которого убрали по не
понятным  еще  для  нас  причинам?  Или  Старцев  и есть убийца Вагай,
уничтоженный для запутывания следов?  А может быть, именно он приходил
в ту ночь к Ирине и наказан за то, что не выполнил задания? Не стал ли
он таким же колеблющимся,  как и  убитая  женщина?  Мог  оказать  свое
влияние  на  поведение Старцева и насильственный характер смерти Ирины
Вагай... Что скажете, товарищи?
     Первым взял  слово  заместитель Королева,  седой высокий человек,
опытный работник. Гуков вспомнил, что в этом году он готовится уйти на
пенсию.  С сорок первого года все воюет и воюет бывший "смершевец".  И
"лесных братьев" брал,  и по убежищам-схронам, где прятались оуновские
бандиты,  пришлось  ему  поползать...  Королевский  зам  разобрал  все
выдвинутые его шефом положения и согласился,  что оба убийства связаны
между  собой.  Он  предложил  ряд  мер  по  установлению канала утечки
закрытых материалов из лаборатории. Дельно выступал заместитель. "Есть
еще порох в пороховнице,  - отметил Гуков,  - не оскудели сметливостью
старые кадры".
     Дошла очередь и до Васи Мелешина.  Тот встал, беспомощно завертел
головой, глянул на Андрея Ивановича, словно искал поддержки.
     Гуков улыбнулся.
     - Мы... в общем... - проговорил Мелешин, - Андрей Иванович и я...
словом... Вместе!
     - Нельзя ли пояснее!  -  недовольно  поморщился  Королев.  -  Что
значит "вместе"?
     Андрей Иванович,  продолжая   улыбаться,   поднялся   со   стула,
успокаивающе повел рукой в сторону Мелешина.
     - Вася прав,  - сказал Гуков.  - Мы вдвоем  выработали  ряд  мер,
которые  и хотим вам предложить.  Кстати,  тут больше от Васиных идей,
нежели от моих.  Если он и смутился сейчас,  то от невозможности четко
разделить авторство.
     - Мы ведь все вместе придумали,  Андрей Иванович!  - взволнованно
сказал Мелешин.  - Но только после того,  как вы...  Без вас бы я и не
додумался!
     - Хорошо,  Вася,  хорошо...  Разве  в  этом суть?  Пусть товарищи
послушают тебя.  Учись излагать свои  соображения  перед  коллективом.
Начинай  рассказывать  о  нашей  задумке,  а будет надобность,  я тебе
помогу.
     Мелешин приободрился,    откашлялся,    подтянулся    и,   слегка
отвернувшись от  пытливого  взгляда  Королева  -  чтоб  не  смущал,  -
заговорил...



     Гуков сидел  в  малом  зале  Дворца культуры металлургов и слушал
лекцию  о  международном   положении.   Выступал   доцент-историк   из
Каменогорска. Говорил он толково и обстоятельно. А в первом ряду сидел
инженер Кравченко.  Гуков посматривал иногда в  его  сторону  и  видел
затылок  человека,  чье  открытие  вызвало такой нежелательный для нас
интерес за кордоном. И в это время Гуков вдруг почувствовал, что сзади
на него пристально смотрят.  Он неторопливо повел туловищем,  будто бы
усаживаясь поудобнее, и резко повернул голову.
     За колонной,  откуда - Гуков готов был поклясться в этом - только
что рассматривали его тяжелым взглядом, никого не было.
     "Понятно, - подумал Андрей Иванович,  - вот тебе и первый сигнал.
Заработала хитрая машина...  Мною явно интересуются, и делается это не
из праздного любопытства".
     Больше он не поворачивался и взгляда на затылке не ощущал.  Тут и
доцент закончил лекцию, ему нестройно похлопали, вопросов не было, все
потянулись к выходу.  Гуков не торопился,  пропустил всех, и Кравченко
тоже,   вышел  в  фойе  за  инженером  следом...  В  буфете  торговали
бутылочным пивом,  все направились туда,  и тут Гуков потерял инженера
Кравченко  из виду.  Прямо удивительно:  был человек - и вдруг пропал!
Андрей Иванович огляделся по сторонам,  пожал плечами и вошел в буфет.
Он  с  сомнением  посмотрел  на  очередь,  занятые столики,  и тут его
окликнули:
     - Андрей Иванович!
     Это был Федор Матвеевич,  сторож со спасательной станции.  На нем
был   вполне  приличный  костюм,  рубашка  в  полоску,  без  галстука,
застегнутая доверху.  Федор Матвеевич сидел за столом,  где  стояло  с
полдюжины  непочатых  бутылок  и  столько  же  опорожненных,  и  рукой
подзывал Гукова.
     - Прошу   ко   мне,   -   сказал  Федор  Матвеевич,  когда  Гуков
приблизился.  - Негоже вам в толпе тискаться, а мне пива еще поднесут.
Угощайтесь пока, вот и стакан чистый.
     Андрей Иванович,  несколько удивленный свежим видом старика и его
присутствием во Дворце культуры, присел на стул:
     - По какому случаю праздник,  Федор Матвеевич?  И не есть ли  это
измена "бормотушке"?
     - Никак нет, Андрей Иванович. Пиво идет по особь статье. А пришел
я  сюда согласно моим правилам:  раз в неделю на одетых людей глянуть,
чтоб не одичать вконец среди пляжных голяков.  Такое  мое  правило  на
сегодня... А пиво вы пейте.
     - Спасибо,  - сказал Гуков и наполнил стакан.  -  Пиво  я  люблю.
Угощение  за  мной.  Я  ведь  еще  и  за  знакомство  с  "бормотушкой"
отблагодарить вас должен.
     - Стоит ли об этом говорить!  Для хорошего человека мне ничего не
жалко.
     - А как вы различаете их, Федор Матвеевич, плохих и хороших?
     - Это простое дело. По глазам вижу.
     Гуков вдруг  увидел,  что  в  буфет  вошли  Кравченко  и еще один
человек,  который что-то горячо втолковывал инженеру.  Тот слушал  его
внимательно,  медленно оглядывал зал - то ли место искал свободное, то
ли увидеть кого хотел.
     Потом Гуков  и  сам  не мог объяснить себе,  почему он задал деду
Пахому вопрос именно в  этот  момент.  Но  вопрос  был  задан  Андреем
Ивановичем именно в тот миг, когда в буфете появились эти двое.
     - Интересно, - сказал Гуков, - а по незнакомым, впервые увиденным
глазам, Федор Матвеевич, вы можете определить сущность человека?
     Дед Пахом кивнул и поднес стакан ко рту.
     - Видите  этих двоих?  - показал глазами Гуков на Кравченко и его
спутника. - Хорошие они или плохие?
     Рука Федора Матвеевича,  держащая стакан с пивом,  чуть дрогнула.
Дед  Пахом  медленно  опустил  стакан  на  стол.  Андрей  Иванович   с
любопытством смотрел на старика.
     - Который из них вас интересует, начальник?
     - Худощавый, тот, что впереди.
     - Этот человек - большая умница.  Но характером слаб, твердости в
нем мало, мягкотел он характером, а вообще, добрый.
     - А что про второго скажем?
     - А он спиной ко мне стоит.  И потом, дорогой начальник, за такие
фокусы в цирке деньги берут,  а вы вот задарма хотите.  -  Старик  зло
сощурился и пристально посмотрел на Гукова.



     - Скажите,  Михаил  Сергеевич,  вы действительно настолько любили
покойную Ирину Вагай, что готовы были оставить жену и двоих детей?
     Инженер Муратов  тяжело  вздохнул,  приподнялся  в  кресле,  куда
усадил его начавший допрос Королев, и вытер лоб смятым уже платком.
     - Я не понимаю, - сказал он, - мне неизвестно, имеете ли вы право
задавать такие вопросы, тем более их задают мне уже не первый раз.
     - Кто вас еще спрашивал?
     - Ваш коллега,  который  присутствует  сейчас  здесь.  -  Муратов
кивнул  на  Гукова,  устроившегося  в  кабинете начальника рубежанской
милиции, который уступил его для проведения допроса.
     - Было такое, - сказал Гуков. - Спрашивал.
     - Мы можем задать вам любой вопрос, если он обусловлен интересами
расследования, товарищ Муратов, - спокойно произнес Королев. - Поэтому
уж не взыщите... Придется отвечать.
     - Расследования?  -  вскричал,  снова приподнявшись,  инженер.  -
Почему я должен отвечать на ваши любые вопросы? В чем меня обвиняют?
     - Так уж сразу и обвиняют!  - мягко проговорил Андрей Иванович. -
Что это,  право,  Михаил Сергеевич,  вы так всполошились? Успокойтесь.
Вас просто допрашивают в качестве свидетеля. Обычное дело.
     - Хорошо,  - глухим голосом произнес Муратов.  - Да,  я любил эту
женщину и был готов оставить семью ради нее.
     Наступило молчание.
     - Нет,  - сказал инженер, - не так выразился. Оставить жену - это
да. Детей оставлять я не собирался.
     - Жена знала о ваших намерениях? - спросил Королев.
     - Я хотел ей сказать,  но Ирина запретила мне.  Ирина  не  хотела
причинять боль другой женщине. Это был необыкновенный, святой человек!
Да...  Какая нелепая смерть! - Неподдельная глубокая скорбь прозвучала
в голосе Муратова.
     Гуков и Королев переглянулись.
     - Вы, конечно, думали и о судьбе детей, - сказал Андрей Иванович,
- когда принимали решение о союзе с Ириной Вагай.
     - Думал, - ответил Муратов. - Я хотел их взять с собой.
     - А жена ваша согласилась бы на это? - задал вопрос Королев.
     - Нет, - глухо проговорил инженер и опустил голову. - Нет, она не
согласилась бы. Я знаю это точно.
     - И  тогда  бы  вы  оставили не только жену,  но и детей тоже,  -
проговорил Гуков.
     Муратов не отвечал.
     - Скажите,  Михаил  Сергеевич,  -  спросил  Королев,  -  где   вы
встречались с Ириной Вагай?
     Инженер заметно смутился.
     - В каком смысле? - проговорил он, запинаясь.
     - В самом прямом. В каких местах вы виделись с нею?
     - Во дворце культуры, на репетициях. Дома я у нее бывал. За город
ездили. Ну и у общих друзей встречались...
     - А на комбинате?
     - Ирина часто бывала в цехах,  она всегда  говорила,  что  должна
знать тех, для кого работает. Виделись мы с нею и на комбинате.
     - И к вам она заходила? - спросил Андрей Иванович.
     - Ко мне домой?! - воскликнул Муратов.
     - Нет,  зачем же!  - сказал Вадим  Николаевич.  -  В  лабораторию
"Сигма".
     - В  нашу  лабораторию  с  обычным  пропуском  не   попадешь,   -
проговорил,  успокаиваясь,  Михаил  Сергеевич.  -  Да  и не было нужды
видеться нам еще и здесь, на моем рабочем месте.
     - Значит,  Ирина Вагай никогда не бывала в стенах лаборатории?  -
спросил Королев.
     - А чего ей там делать? - вопросом на вопрос ответил Муратов.
     - Хорошо,  - сказал Королев.  - Благодарю вас.  - Он повернулся к
Гукову: - Хотите спросить еще что-нибудь?
     - Нет, достаточно, - ответил Андрей Иванович.
     - Тогда  вы  свободны,  товарищ Муратов.  Прошу о нашем разговоре
никого не информировать. Вы понимаете?
     - Да-да! Конечно понимаю... Никому не скажу.
     Инженер Муратов вышел.
     - Ну, - сказал Королев, - как он тебе показался?
     - Сложное впечатление.  С одной стороны, тяжело переживает гибель
любимого человека.  Любовь в этом возрасте к молодой женщине - опасная
штука. Ему ведь за сорок?
     - Сорок пять.
     - Бывает,  что и сильные духом  мужчины  теряют  голову  в  таких
ситуациях. Только не забывай, что Муратов еще и способный актер. Все в
один голос твердят: есть в нем божья искра.
     - Я  тебя понял,  Андрей.  Он мог и сыграть свое чувство к Ирине.
Только зачем это ему нужно?
     - Резонно,  Вадим.  Зачем  это  ему нужно?..  Не знаю.  Но глаз с
Муратова спускать нельзя.  Тут возможен  такой  вариант:  Ирина  Вагай
знала  о  допуске  влюбленного в нее инженера к секретным материалам -
она узнала об этом от некоего Икса,  в подчинении которого  находится.
Икс  приказывает  ей обольстить Муратова,  что большого труда Ирине не
составило.  Когда инженер,  как говорится,  дозрел и был готов бросить
семью,  Ирина  Вагай  ставит  ультиматум:  или  материалы и она,  либо
Муратов не получит ее.  Тогда Муратов, потерявший от чувства к молодой
женщине  голову,  и  решается  на преступление.  Он передает режиссеру
секретные материалы и уезжает в командировку.
     - И  тот  его  срочный отъезд с комбината на машине,  свидетелями
которого мы с тобой были,  - задумчиво проговорил Королев.  - Помнишь?
Это было после твоего с ним первого разговора...
     - Да,  - сокрушенно сказал Гуков,  - на своем "Жигуленке" Муратов
обошел твоих ребят.  Они ведь его потеряли,  и мы до сих пор не знаем,
где был Муратов в течение двух часов.
     - Я думал, что ты спросишь его об этом, Андрей?
     - Зачем?  Чтоб раскрыть наблюдение за ним?  Пусть  пока  резвится
свободно.
     - Ладно,  - сказал Вадим Николаевич,  - с Муратовым пока оставим.
Ты  мне  скажи,  что  за  хитрую  акцию  ты  проводишь  вдвоем  с моим
Мелешиным?
     - Уже  пронюхал...  Неплохо  у  вас  поставлена  служба,  товарищ
начальник. Или сам Мелешин доложил?
     - До Мелешина я еще доберусь!  - притворно суровым тоном произнес
Королев.  - Ишь ты!  Служит исправно чужому дяде,  а  про  дорогого  и
близкого  товарища  начальника  забыл!  Ну  и ты тоже хорош...  Заимел
какие-то собственные соображения и разрабатываешь их втихую.  Как  это
называется, Андрей Иванович?
     - Это согласно,  Вадим, русской пословице: семь раз отмерь - один
раз отрежь...  Понимаешь,  на голом месте построил гипотезу,  на одной
интуиции.  Тебе рассказать,  так ты,  старый  зубр,  смеяться  будешь,
ничего, кроме эмоций, в этой моей версии нет. А Вася Мелешин - салага,
он смеяться не будет. Да я и не посвящаю его во все. Он пока выполняет
отдельные  поручения,  порой  не  догадываясь об их связи между собой.
Ведь одному мне повсюду не успеть.
     - Хорошо-хорошо!  -  перебил Гукова Королев.  - Давай пробуй свою
интуицию,  я в ее существование всегда верил.  Только вот  сейчас  она
мне,  моя  интуиция,  подсказывает,  что  мы  оба  схлопочем  солидные
"фитили" от Щербакова,  если не разберемся со всем  этим  в  ближайшее
время.
     - Наш дорогой начальник Щербаков не только на "фитили" горазд,  -
возразил  Гуков.  -  Я ведь не успел тебе сказать...  Из главной нашей
конторы  мне  сообщили,  что  после  установления  прежних  московских
знакомств Ирины Вагай к делу подключились тамошние ребята.
     - Это уже что-то, - сказал Королев. - Они там, мы здесь, глядишь,
и обложим зверя.
     - Давай еще раз посмотрим,  как организовано  хранение  секретной
документации  в  лаборатории "Сигма",  - предложил Андрей Иванович.  -
Может быть, отыщем еще какую щелку...
     - Давай посмотрим,  - согласился Королев,  но в это время в дверь
постучали.
     Вадим Николаевич крикнул:
     - Войдите!
     Вошел его заместитель.
     - Прошу  прощения,  -  сказал  он.  -  Есть  интересная  новость.
Посмотрите-ка вот это.
     - Что это? - спросил Вадим Николаевич
     - Письмо на имя Ирины Вагай,  - ответил заместитель.  - Прибыло с
утренней почтой. Отправлено из Москвы четыре дня назад. Отправитель С.
Ромова, или, как она себя именует в письме, "Соха".
     Королев вытащил листок из конверта, понюхал, хмыкнул, развернул и
принялся читать.  Гуков подошел к столу,  взял в руки пустой конверт и
стал внимательно рассматривать его.  Вадим Николаевич прочитал письмо,
взглянул на Гукова,  пробежал глазами текст еще раз. Затем он протянул
листок Андрею Ивановичу и сказал:
     - По-моему,  это тот самый второй кончик веревочки,  о котором ты
говорил в первый день своего приезда в Рубежанск.



     - Вы знаете,  я так возмущена нашим сыном,  что просто места себе
не  нахожу,  Сергей  Сергеевич!  -  проговорила  модно  одетая женщина
средних лет, обращаясь к попутчику, с которым они вот уже вторые сутки
ехали в одном купе скорого поезда Москва - Рубежанск.
     Ее безмолвный  супруг  кротко  сидел  в  углу,  даже  не  пытаясь
вступить   в   разговор,  который  вела  его  жена  с  этим  вежливым,
представительным москвичом, командированным в их Рубежанск.
     - Я  говорю  отцу:  "Воздействуй  на парня по-мужски.  Разве мне,
слабой женщине,  по силам справиться с этим верзилой акселератом?"  Да
разве он может!
     Она махнула рукой.  Семен Гаврилович  пожал  плечами  и  виновато
улыбнулся.
     - Чем же он вас так огорчил? - спросил Сергей Сергеевич.
     В бумажнике  Сергея  Сергеевича  лежал  паспорт  на имя Малахова,
удостоверение корреспондента "Советской  торговли"  и  соответствующее
командировочное    предписание.    Спецкор   Малахов   направлялся   в
Каменогорскую область для сбора материалов к очерку  о  лучших  людях,
работающих в системе потребительской кооперации,  и начать свой объезд
этого обширного края решил с города Рубежанска.
     - Так  чем  же  вас  так  огорчил ваш наследник?  - повторил свой
вопрос Сергей Сергеевич.
     - Ох  и  не  спрашивайте лучше!  Эти мне наследники,  Одна беда с
ними!..  Закончил он в  этом  году  школу,  учился  хорошо,  подал  на
исторический в МГУ. На второй день после выпускного бала отправили его
самолетом в Москву.  И сдал все на "отлично",  прошел по конкурсу.  Мы
так радовались с отцом.
     - И что же? - спросил Малахов.
     - Через  три  дня  вызывает  нас на переговоры и убивает наповал.
Решил он,  дескать,  сам делать историю, а не изучать ее. Перевелся на
заочный  факультет  и  подал заявление с просьбой отправить его на эту
самую дорогу Сургут - Уренгой. Захотелось ему в тайге поработать. Мы с
отцом на самолет - и в Москву.  Три дня бились - ни в каную.  Так и не
сумели уговорить, уехал. Вчера провожали их эшелон. Музыка, цветы, а я
только реву и слова сказать не в состоянии...  А он,  значит, рельсы в
тайге...  Вместо Ленинских гор... - Она всхлипнула и поднесла платок к
покрасневшим и припухшим глазам.
     - Ну будет,  будет,  Маша! - проговорил муж и осторожно провел по
ее плечу ладонью. - Успокойся.
     - Конечно,  Мария Михайловна,  не надо расстраиваться,  -  сказал
корреспондент. - Сейчас такое время, молодежь стремится испытать себя,
проверить на большом деле.  Вот и ваш сын подался туда,  где  труднее.
Вам гордится им нужно. Молодец!
     - Вот и я говорю,  - начал было Семен Гаврилович,  отец  будущего
строителя заполярной магистрали,  но Мария Михайловна грозно взглянула
на него, и Семен Гаврилович умолк.
     В дверях купе показалась проводница с подносом в руках.
     - Чай будете? - спросила она.
     - Разумеется!  - воскликнул Малахов. - А я так целых два стакана.
Люблю побаловаться чайком, московский ведь водохлеб.
     - Потом  повторите,  если  что,  -  сказала проводница,  оставила
четыре стакана и ушла.
     Пили чай,   говорили  о  жизни,  но  говорила  в  основном  Мария
Михайловна,  мужчины больше  слушали,  а  когда  она  решила  прилечь,
Малахов  и  Семен  Гаврилович  вышли  в  коридор курить и с увлечением
беседовали о рыбалке,  к коей оба были весьма пристрастны. Потом снова
пили   чай,   затем  улеглись  спать.  А  утром,  когда  подъезжали  к
Рубежанску,  Мария  Михайловна  написала  Сергею  Сергеевичу  домашний
адрес, просила заглянуть к ним:
     - Мы живем в коттедже,  на Июльской улице,  дом  шесть,  спросите
любого, где живет инженер Дынец, моего мужа все знают...
     Малахов обещал  обязательно  навестить  этих  милых,  приветливых
рубежанцев, с тем и расстались на перроне.
     Малахов вышел на привокзальную площадь,  купил в киоске городскую
и областную,  каменогорскую, газеты, журналы "За рубежом" и "Уральский
следопыт".  Облюбовав свободную скамейку в тенистой аллее,  идущей  от
вокзала, Сергей Сергеевич присел и углубился в чтение.
     Его попутчики,  супруги Дынец,  давно добрались до своего уютного
коттеджа  на Июльской улице.  Мария Михайловна уже обзванивала подруг,
призывала разделить ее сетования по поводу взбалмошного поступка сына.
Семен  Гаврилович  подумывал  о  том,  как ему улизнуть уже сегодня на
комбинат,  хотя на работу он должен, был выйти только завтра. А Сергей
Сергеевич все еще оставался на вокзале.
     Посланец Кэйта торчал на  вокзале,  а  потом  в  сквере,  пытаясь
обнаружить  существование  хвоста.  Дорога  для  него  как  будто была
спокойной,  подозрительного Малахов - Мерлин не заметил. Но это ничего
не  значило.  Его  могли вести от Москвы до Рубожанска самым необычным
образом.  Ну,  хотя бы с помощью тех  же  Марии  Михайловны  и  Семена
Гавриловича, которые вдруг окажутся вовсе не супругами, а сотрудниками
контрразведки.  А по прибытии в Рубежанск он,  Сергей  Сергеевич,  мог
быть передан другим людям, которые и довели бы его до самого резидента
- Кулика.  Все это учитывал  Мерлин  и  был  предельно  осторожен.  До
встречи с резидентом против него почти никаких улик нет.  Ну,  скажем,
фальшивые  документы  и  незаконный  переход  границы...   Ряд   цифр,
записанных    тайнописью...    Только   вот   расшифровать   послание,
направленное Кулику,  чекисты не смогут - нужна книга для расшифровки,
а она имеется лишь у резидента.
     А вот если его,  Мерлина,  возьмут во время или после  встречи  с
Куликом, тогда конец... Присутствие у него секретных документов ничем,
кроме как шпионской деятельностью,  не объяснишь. Правда, он их должен
отправить  бандеролью - и тогда со всех ног отсюда!..  Но дадут ли ему
сделать это?
     Сергей Сергеевич  поднялся со скамейки и неторопливо направился к
зданию вокзала.  Он прошел в зал автоматических камер хранения. В зале
было пусто, свободных камер достаточно. Малахов оставил в одной из них
пузатенький  портфель,  положил  на  него  сверху  плащ  -  день   был
солнечный,  жаркий - и вышел в зал ожидания. Здесь он словно невзначай
остановил проходящего мимо  пассажира  и  спросил,  как  добраться  до
центра  города.  По  пути  Малахов четыре раза спрашивал дорогу,  хотя
прямая улица и вела его от вокзала к гостинице  "Серебряное  копытце".
Дважды  спрашивал  Сергей Сергеевич у встречных и про время.  Делал он
это не случайно.  Ведь если за ним идут по следу,  идут  так,  что  он
этого пока не может обнаружить,  то пусть хоть силы чекистов ослабнут,
распылятся.  За каждым человеком,  с которым он заговорил,  вступил  в
контакт,  будет  установлено  теперь  наблюдение - а вдруг это связник
Мерлина? Вот и набирал себе Сергей Сергеевич мнимых сообщников: пусть,
мол, контрразведчики поломают себе головы...
     В номере Малахов выкурил  сигарету,  постоял  у  окна,  глядя  на
улицу,  затем спустился вниз и спросил у администратора, где бы он мог
пообедать.
     - У нас ресторан хороший,  сходите туда, пельмени ручной выделки,
фирменное блюдо. А то в диетическое кафе, это за углом, налево.
     В ресторан  Сергей  Сергеевич  вошел  с  журналом  "За рубежом" в
руках.  Журнал  он  положил  сложенным  пополам,  названием  вверх,  и
принялся ждать.
     Обед подали  быстро.  Когда  Малахов  расплачивался   с   пожилым
седеющим официантом,  то,  неловко повернувшись, смахнул локтем журнал
на  пол.  Официант  наклонился  и  подал   журнал   клиенту.   Малахов
поблагодарил официанта и спросил:
     - Где у вас купаются? Жаркий день, не правда ли?
     - Вы  правы,  -  ответил  официант,  передавая Малахову сдачу.  -
Сегодня довольно тепло. А купаться надо в озере Ультигун. Там отменный
пляж и народу в будний день не густо. На шестом автобусе от гостиницы,
остановка так и называется - "Пляж".
     - Благодарю  вас,  -  сказал  Сергей Сергеевич.  - Пельмени у вас
превосходные.
     На остановке  он  взглянул  на  часы.  Время  еще  есть.  Ровно в
пятнадцать часов по местному времени он,  Мерлин,  должен лежать подле
четвертой  кабинки для раздевания,  если считать от вышки спасательной
станции вправо.  Лежать ему необходимо вверх спиной, в голубых плавках
с  тремя  белыми  полосами  поверху.  В  таком положении Мерлин должен
оставаться ровно десять минут. Затем ему необходимо сесть лицом к воде
и  начертить  прутиком на песке номер комнаты в гостинице.  Вот и все,
что содержалось в инструкции Кэйта,  которой он снабдил  Малахова  для
связи  с резидентом.  Остальное его не касалось.  Остальное было делом
Кулика.  Он найдет теперь Мерлина,  выйдет на него с паролем. А пароль
Сергей Сергеевич помнит наизусть.
     Шестнадцать часов  по  местному  времени.  Теперь  можно  идти  в
гостиницу  и  ждать до вечера.  В двадцать ноль-ноль Малахов выйдет на
улицу и будет прогуливаться перед гостиницей. Затем ужин в "Серебряном
копытце" и ожидание в номере. Если до утра резидент не обнаружит себя,
Малахову  надо  выехать  в  село  Крутиху,  заняться   там   два   дня
корреспондентскими делами и вернуться снова в Рубежанск.  В Рубежанске
его будет ждать указание резидента,  как поступать дальше.  Если  и  в
этот  раз  Кулик  не  обнаружит  себя,  Малахову  надлежит  выехать  в
Каменогорск и получить на главпочтамте,  в отделе "До  востребования",
письмо  с инструкцией.  Что ему предпишут делать в дальнейшем,  Сергей
Сергеевич не знал, да и не пытался ломать голову над этим.
     Он оделся,  вышел  на автобусную остановку и через двадцать минут
был у себя в номере.  Не раздеваясь,  Малахов улегся на кровать, решив
отключиться  от  всего,  что  было  связано  с  его заданием здесь,  в
Рубежанске. Он сделал все как надо, и теперь ход остался за Куликом.
     Вдруг зазвонил телефон.
     Сергей Сергеевич медленно поднялся с кровати,  подошел  к  столу,
где стоял аппарат,  но брать трубку не торопился. Телефон позвонил еще
дважды и смолк.  Если это Кулик, то сейчас он позвонит снова, дождется
двух  сигналов и опять положит трубку.  Разговор может начаться лишь с
третьего захода.
     - Я туда попал? - спросил мужской голос.
     - А куда вы хотели попасть?
     - С  вами  говорят  из Кедровского сельсовета.  Мне нужна контора
стройучастка номер восемь...
     - Вас неправильно соединили, гражданин.
     - Вот незадача! - сокрушенно проговорил мужской голос. - Тридцать
пять минут не могу дозвониться. Вы уж извините.
     - Бывает,  - ответил Сергей Сергеевич,  опустил трубку на рычаг и
облегченно вздохнул.
     "Ну вот,  - подумал он, - резидент на месте, все в порядке, канал
связи установлен".
     Если б даже кто-нибудь следил за ним и  слышал  его  разговор  по
телефону,  то ему и в голову не могло прийти, что этот невинный диалог
означал,  что сегодня ночью Сергей Сергеевич должен  найти  дом  номер
восемь  по  улице Кедровой и войти в подъезд.  А там,  в ряду почтовых
ящиков,  прикрепленных на стене первого этажа, разыскать ящик тридцать
пятой  квартиры и вытащить оттуда документы,  ради которых он проделал
столь длинный и опасный путь.
     В почтовом  ящике,  обозначенном цифрой "35",  находилось письмо,
адресованное   в   эту   квартиру   неким   Тумалевичам.    Тумалевичи
действительно  жили в тридцать пятой квартире,  но находились сейчас в
отпуске,  в Средней Азии.  Текст письма, его прочитал Мерлин в номере,
был  самым  безобидным.  Но  при расшифровке Сергей Сергеевич узнал из
него следующее:
     "Товар не  готов.  Выходите  на  связь  через сорок восемь часов.
Время и место те же. Желательно ваше отсутствие на этот срок. Кулик".
     "Корреспонденту" Малахову   ничего  другого  не  оставалось,  как
выехать в село Крутиху.



     Его взяли прямо в цехе.  Саботаж на промышленном  предприятии  по
гитлеровским  законам военного времени предполагал смертную казнь.  Но
рабочих рук,  квалифицированных специалистов не хватало.  Он успел  им
стать  за два с лишним года работы фрезеровщиком.  Поэтому и отделался
Семен Дынец заключением в концентрационный  лагерь.  Случилось  это  в
канун Нового, сорок пятого года.
     В Германию Семен попал летом сорок второго.  Жил он  до  войны  в
небольшом украинском городе Белая Церковь. Закончил там семь классов и
поступил учиться в одно  из  киевских  фабрично-заводских  училищ.  Но
учиться парнишке не пришлось. Киев захватили фашисты. Вернулся Семен в
Белую Церковь,  к родителям. Пробавлялся случайными заработками, чтобы
помочь  бедствующей семье - кроме него было еще пятеро детей,  все мал
мала меньше.  Постепенно сумел установить связь с  местным  подпольем,
выполнял  кое-какие  несложные задания:  к парню пока присматривались.
Впрочем, в ту пору сложные и несложные поручения подполья определялись
одной ценой - собственной жизнью.
     Однажды, находясь в Киеве,  попал Семен в облаву и угодил в число
восточных рабочих,  угоняемых гитлеровцами в Германию.  Нашли у Семена
справку о том,  что он ученик ФЗУ, и это решило его судьбу: определено
было  шестнадцатилетнему  парню работать на военном заводе.  Здесь его
тоже   заметили   подпольщики.   Хорошо   законспирированный   комитет
планомерно проводил акции саботажа на предприятии. Дважды подвергалась
организация разгрому,  гестапо не дремало,  внедряло людей повсюду, но
ядро уцелело, и вредительство продолжалось.
     Волна третьего  разгрома  зацепила  и  Семена.  Попал   Дынец   в
концлагерь.  "Прелести"  этого  "лагеря  смерти"  вкушать ему довелось
более  трех  месяцев.  В  апреле  сорок   пятого,   смяв   проволочное
заграждение, на аппельплац выкатились мордатые американские танки.
     Надо ли говорить о радости узников!  Счастливый Семен Дынец видел
себя уже на улицах Белой Церкви в окружении отца с матерью,  братьев и
сестер,  которые снились  ему  все  эти  годы...  Но  радовался  Семен
преждевременно.  Всех  освобожденных  американцы  поместили  в  другой
лагерь - для  перемещенных  лиц.  Конечно,  это  был  не  гитлеровский
концлагерь,  но  попасть  отсюда  на родину было невозможно.  К бывшим
узникам,  требующим встречи с советской оккупационной  администрацией,
зачастили  подозрительные  личности.  Они  рассказывали  о репрессиях,
которым подвергаются побывавшие у  немцев  советские  люди,  приводили
доказательства, демонстрировали фальшивки, сфабрикованные специальными
службами вчерашних союзников.
     Проводилась тщательная  интеграция  перемещенных  лиц.  Связанных
сотрудничеством  с  фашистами  готовились  использовать  и  впредь   в
подобных  же  целях.  Кое-кто  завербовывался  в  Иностранный  легион.
Бывало,  и ликвидировали  упорствующих...  Убирали  тех,  кто  сам  не
поддавался  посулам  и  угрозам  и  других поддерживал в сопротивлении
попыткам лишить их родины.
     На парней,  угнанных  в  Германию  еще  совсем  в  юном возрасте,
специальные службы делали особую ставку. Предполагалось, что характеры
их,  убеждения  не  успели  сформироваться,  а  годы,  проведенные  на
чужбине,  только  способствовали  их  отдалению  от  родины,   которая
представляется им в некоем тумане.  Если сейчас взяться за таких ребят
всерьез,  дать  им  соответствующую  подготовку,   провести   мозговую
обработку,  то  со  временем  они могут стать отличными разведчиками в
собственных странах, и ценность их особо возрастает, в связи с тем что
нет необходимости придумывать для них какие-то легенды.
     По таким соображениям попал в поле зрения  одной  из  специальных
служб и Семен Дынец.

     - ...Да, это я.
     - Очень хорошо,  что это вы...  До вас трудно  дозвониться,  весь
день  занят  телефон.  Чертовски  деловой вы человек,  не так ли?  А с
деловыми людьми всегда приятно общаться...
     - Простите,  с кем имею честь говорить?  А,  это ты, Вася! Кончай
меня разыгрывать, дел по горло.
     - Вот я и говорю: деловой человек. Таким вы мне и представлялись.
     - Может быть,  вы все-таки назоветесь?  С кем  я  говорю?  Сейчас
положу трубку!
     - Не  торопитесь,  Святой.  Слушайте  внимательно.  У  меня  есть
ирландский сеттер. У него изумительно верный нюх. Не купите для охоты?
     - Что... Что вы сказали? Я... Да-да, ирландский сеттер...
     - Повторяю:  у  меня  есть ирландский сеттер.  У него изумительно
верный нюх.  Не купите для охоты?  И не суетитесь,  Святой. Что вы там
мямлите?!
     - Сеттерам не доверяю. Ищу доброго терьера.
     - Шотландского?
     - Желательно фокса.
     - О фоксе разговор пойдет особый.  Нам надо встретиться,  Святой.
Имею к вам пару вопросов.
     - Кто вы?
     - Любопытной Варваре в толпе нос оторвали.  Много  будете  знать,
скоро   состаритесь.  Я  -  хозяин  Друга.  Известен  был  вам  эдакий
симпатичный песик по кличке Друг?
     - Да, но ведь ее... Его...
     - Это вас не  касается.  Вы  хотите  иметь  приличную  собаку,  я
реализую ваше желание. Но для этого нам надо увидеться.
     - Сегодня я занят...
     - Мне  тоже  не  хочется  вас видеть сегодня.  Давайте встретимся
завтра вечером.  Впрочем,  сделаем так.  В двадцать одни час войдете в
камеру  хранения  железнодорожного  вокзала  и откроете автоматический
шкаф.  В шкафу лежит портфель с личными вещами и  ваш  гонорар.  Он  в
коробке из-под конфет "Ассорти",  Коробку возьмите себе, а на ее место
положите...  Ну вы сами знаете, что необходимо туда положить. Портфель
оставьте  в шкафу.  Закройте его тем же цифровым кодом.  Номер шкафа я
сообщу вам завтра ровно в двенадцать часов. Действуйте как предложено.
И  тогда  у  вас  будет  премиленький фокстерьер.  Ждите моего звонка,
Святой.

     В этот же день состоялся еще один разговор.
     - Это Крутихинское сельпо?
     - Оно самое.
     - Здравствуйте. С вами говорят из облпотребсоюза. У вас находится
корреспондент из Москвы? Тогда пригласите его к телефону.
     - Сейчас позовем,  он во дворе, с народом беседует. Маша, быстрее
за корреспондентом! Скажи, из области требуют!
     Позвали корреспондента.
     - Слушаю!  - крикнул он в трубку.  - Да,  это я,  Малахов  Сергей
Сергеевич.
     - Извините за беспокойство.  Здравствуйте. Это вас из области, из
потребсоюза,  тревожат.  Из  города  Каменогорска.  Кулик моя фамилия,
понимаете? Ку-лик...
     - Я понял. Слушаю вас, товарищ Кулик.
     - Из редакции вашего журнала звонили,  просили узнать, в каком вы
сейчас  селе.  Они  хотят связаться с вами.  Как в Москву-то,  к вам в
редакцию, позвонить?
     - Беспокоятся,    значит,    товарищи?   Это   хорошо!   Запишите
редакционный телефон. Сто двадцать девять... Вы записываете?
     - Записываю, записываю, товарищ Малахов...
     - Пятьдесят восемь - шестьдесят пять. Записали?
     - Пятьдесят восемь - шестьдесят пять. Записал. Спасибо! В пятницу
думаете быть в городе?
     - Видимо, в пятницу.
     - Вот и хорошо. Успеем повидаться, товарищ Малахов.
     - До свидания, товарищ Кулик.

     Когда Андрей  Иванович  узнал,  что  состоится один из конкурсных
концертов рубежанской  художественной  самодеятельности,  он  попросил
Королева достать пригласительный билет.
     - Только один? - спросил улыбаясь Вадим Николаевич.
     - Можно и два, - ответил Гуков. - Второй - Васе Мелешину.
     - Ну-ну!  - протянул Королев.  - Всего лишь... А я уж, было дело,
собирался   взять  тебя  на  крючок  и  начать  шантажировать  угрозой
рассказать кое-что Зое Васильевне.
     - Без  пользы,  - сказал Андрей Иванович.  - Зоя Васильевна верит
только мне, и никому больше.
     - Тогда  тебе  легче.  А  моя  благоверная  нет-нет да и нахмурит
брови,  когда задержу взгляд на ком-нибудь на курорте  или  в  гостях.
Хотя где уж мне в стрекозлы писаться!..  Четыре невесты растут.  Скоро
дедом буду.
     - Ладно, дед, перестань плакаться. Ты, верно, забыл, что я тебя и
молодым, неженатым помню. Значит, на вечер я загляну.
     - С Васей?
     - С Васей. Именно с ним.
     - Ну  хорошо,  с концертом ясно.  Чем закончился твой разговор со
Щербаковым по поводу письма этой Соха Ромовой к Ирине Вагай?
     - Этот  второй кончик начали распутывать еще в Москве,  до нашего
сигнала о содержании письма. Помнишь, как Соха пишет Ирине про некоего
Кэйта?  С  полускрытым  намеком  пишет.  "Видела  нашего вездесущего и
неунывающего Кэйта.  Что-то на этот раз он забыл  передать  тебе  свои
приветы,  или, точнее, поклоны, в его стиле а-ля рюсс. А наш красавчик
Серж будет скоро лауреатом.  Не промахнулась  ли  ты,  голуба,  сменяв
кукушку на ястреба?" Но мы и без письма,  по московским каналам, знали
о том,  что Ирина  Вагай  еще  в  годы  студенчества  была  связана  с
господином Кэйтом.  Как связана? Товарищ Щербаков дал команду выяснить
это с максимальной точностью.  И тогда на дачу  к  Ромовым  отправился
сотрудник.  Кое-что  визит  его  прояснил.  Одновременно  этим  Кэйтом
занялись и с другой  стороны.  Но  уцепиться  за  что-нибудь  пока  не
удалось.  Господин  Кэйт  -  стреляный гусь.  За здорово живешь его не
прихватишь...  Опять же пользуется дипломатическим  иммунитетом.  Все,
что мы имеем против Кэйта, носит косвенный характер, увы... Так что до
поры до времени он может резвиться,  этот  "вездесущий  и  неунывающий
Кэйт".

     В конце  первого отделения концерта из-за портьеры боковой двери,
на которую нет-нет да и посматривал  Андрей  Иванович,  выглянул  Вася
Мелешин.  Поймав взгляд Гукова,  он кивнул и скрылся. Гуков досидел на
концерте до перерыва.  Потом он прошел в буфет. Когда прозвенел третий
звонок,  Андрея  Ивановича  в  зале  не  было.  Он вышел в вестибюль и
боковым  коридором  свернул  в  служебные  помещения.  Перед  неплотно
закрытой  дверью с табличкой:  "Народный театр" Гуков остановился.  Из
комнаты слышались голоса.  Андрей Иванович тронул  дверь,  она  начала
открываться,  и  вошел.  В  большой,  увешанной портретами театральных
корифеев комнате находились двое мужчин.  Они сидели у круглого  стола
спиной  к Гукову и громко разговаривали.  Собственно,  говорил один из
них.  Он наседал на собеседника,  горячо убеждал его,  но тот,  им был
инженер Муратов, односложно отказывая и покачивал головой.
     Несколько минут Андрей Иванович не обнаруживал своего присутствия
и  сумел  понять,  что  речь  идет  об  участии  Михаила  Сергеевича в
конкурсном спектакле.  Он должен был  состояться  завтра.  Но  Муратов
отказывался играть на сцене, не объясняя, впрочем, по каким мотивам он
это делает.
     Гуков кашлянул,  но  люди  не заметили.  Тогда он прошел вперед и
сказал:
     - Здравствуйте.
     Инженер Муратов увидел Андрея Ивановича и, побледнев, поднялся со
стула. Его собеседник сделал строгое лицо и спросил:
     - Что вам угодно, гражданин?
     - Интересуюсь   вашим  народным  театром.  Михаил  Сергеевич,  не
затруднитесь представить меня.
     Муратов покраснел и сказал:
     - Знакомьтесь.  Это Леонид Васильевич Ковров,  наш,  так сказать,
профсоюзный опекун. А это... - Тут он запнулся, догадываясь, что Гуков
попросил представить вовсе не  в  подлинном  его  качестве,  и  Андрей
Иванович пришел ему на помощь.
     - Гуков.  Из  областного  управления,  -  сказал  он,  протягивая
Коврову руку.
     Какое управление он представляет,  Андрей  Иванович  уточнять  не
стал, а Леонид Васильевич и не допытывался.
     - Очень рад, - сказал он. - Так я пойду, извините... Мне к членам
жюри необходимо пройти. А вы, Михаил Сергеевич, уж не подводите. Очень
надеюсь на ваш патриотизм и доброе сердце.
     Ковров кивнул им обоим и вышел.
     Некоторое время Гуков и Муратов молча  смотрели  друг  на  друга.
Андрей Иванович широко улыбнулся и жестом пригласил Муратова присесть.
     - Покурим? - сказал он. - И поговорим по душам...
     - Допрос  в  непринужденных  условиях?  - спросил инженер.  - Так
сказать, на нейтральной полосе?
     - И  никакой  не допрос,  - возразил Гуков,  усаживаясь к столу и
доставая сигареты,  которыми запасся заранее.  -  Вы  что  же,  Михаил
Сергеевич, отказываете людям нашей профессии в праве обычного общения?
     Муратов пожал плечами.
     - Нет,  почему же,  - сказал он,  доставая сигарету из протянутой
ему Андреем  Ивановичем  пачки.  -  Я  бы  сказал,  что  мне  простому
смертному,  даже  интересно  было  бы  пообщаться  с вами,  если б моя
скромная персона не сделалась объектом вашего неизменного интереса.
     - Поверьте,  Михаил  Сергеевич,  если  и  есть к вам интерес,  то
исключительно как к человеку, могущему оказать нам помощь. Но сейчас я
хотел с вами говорить о театре.
     - О театре?
     - Конечно.  Для  вас  театр не просто возможность убить свободное
время, мне так кажется. Не хотите играть завтра?
     - Не  могу.  Ведь  это  был  ее  спектакль,  она жила им...  И не
дождалась премьеры.
     - А Ковров?
     - Он  член  завкома,  ведает  культурой.  Был  когда-то  неплохим
инженером,  вместе  кончали  Каменогорский  политехнический  институт.
Сейчас работает начальником лаборатории НОТ.  Стал чиновником,  открыл
для  себя  хобби  -  художественную  самодеятельность.  Талантами  бог
обидел, так он, по его словам, другим пробивает дорогу.
     - И хорошо пробивает?
     - Порою попросту мешает. Конечно, польза от него есть. В основном
по  части достать,  организовать,  провернуть.  Но вкуса,  увы,  мало.
Впрочем, среди наших культуртрегеров отсутствие вкуса явление не такое
уж редкое.
     - К сожалению,  вы правы, хотя эти дела не в моей компетенции, но
приходилось сталкиваться порой с подобными вещами. Так что вы решили в
отношении своего участия в спектакле?
     - Наверно,  буду играть. Попытаюсь вызвать из подсознания другого
Муратова. Того, который не знал ее, Ирину...
     - И это возможно?
     Муратов не отвечал. Он взял еще сигарету, закурил и стал смотреть
в зашторенные окна отсутствующим взглядом.
     Гуков молчал тоже.
     - Знаете,  -  заговорил наконец Михаил Сергеевич,  - мне кажется,
что я виноват в смерти Ирины.
     - Почему вы пришли к такому выводу?
     - Вы сказали однажды,  когда встретились  со  мною  впервые,  что
прокуратура  получила анонимное письмо,  где говорилось о самоубийстве
Ирины.
     - Было такое дело.
     - Так вот,  я,  помнится,  категорически возражал против подобной
версии.  Не верил в несчастный случай, она была очень хорошим пловцом.
Тогда остается  одно:  Ирину  убили.  Кто?  Зачем?  Я  вспомнил  о  ее
подавленном  состоянии  в последнее время,  она пыталась скрыть его от
меня,  но тщетно.  А теперь вижу,  что ошибался.  Прав  был  анонимный
информатор: Ирина покончила с собой. И в смерти ее повинен я один.
     - Почему вы так считаете, Михаил Сергеевич?
     - Мне  казалось,  что такого сильного чувства,  как мое к ней,  у
Ирины не было.  А теперь думаю,  что это не так. Ирина любила меня, но
не могла переступить через свою совесть. Она знала, что отберет у моих
детей отца,  и не могла пойти на  это,  тем  более  что  сама  выросла
сиротой,  воспитывалась у тетки. Я не должен был позволять зайти нашим
отношениям так далеко. Потому и вина вся ложится на меня.
     - Интересный  вы  человек,  Михаил  Сергеевич,  -  сказал  Андрей
Иванович.  -  С  вами  любопытно  беседовать.  Но  вот  этот  ваш  ход
беспомощен и недостоин вас. Да, в уголовном кодексе РСФСР есть статья,
предусматривающая ответственность за доведение до самоубийства. Но это
не тот случай,  Михаил Сергеевич.  Не надо брать на себя того, чего не
было в действительности.



     Семен Гаврилович  Дынец  вошел  в  зал   Центральной   телефонной
станции,   обвел  глазами  томящихся  в  ожидании  переговоров  людей,
мысленно выразил им сочувствие и направился к окошечку,  где принимали
плату за телефонные переговоры в кредит - Мария Михайловна задолжала в
этом  месяце,  беспрерывно  вызывая  Москву,   их   непутевого   сына,
выкинувшего такой немыслимый фортель.
     У окошечка стояла небольшая очередь.  Семен Гаврилович  встал  за
высокой  тоненькой  блондинкой,  которая  нетерпеливо вертела головой,
вздыхала:  ей,  видимо,  не хватало  времени,  а  очередь  подвигалась
недостаточно быстро.
     Девушка наконец не выдержала, рванулась в сторону и едва не бегом
покинула зал.  Дынец обрадовался,  что очередь стала короче: ведь и он
торопился тоже,  и тут впереди  стоящий  гражданин  стянул  соломенную
шляпу  с  головы,  носовым  платком  обтер  вспотевшую  голову - дни в
Рубежанске стояли жаркие,  - и глаза Семена Гавриловича  уставились  в
коротко остриженный затылок.
     ...В лагере для  перемещенных  лиц  Семен  Дынец  познакомился  с
Дмитрием  Ковалевым.  Он  был  старше  Семена  на  пять  лет,  попал в
окружение под Харьковом в сорок втором году,  помыкал горя вдоволь, но
сдаваться не собирался, дважды совершал побег, едва не попал в газовую
камеру, а теперь рвался на Родину.
     Диму Ковалева начали обрабатывать одним из первых.  Однажды он не
вернулся в барак...  Только на утро Дынец узнал,  что его друг  дал  в
морду  одному  типу,  который предлагал ему "особую работу".  Ковалева
избили охранники и бросили в карцер.
     Через несколько  дней  Ковалев  вернулся и рассказал Семену,  как
пытались его завербовать в разведку. Видимо, он рассказывал об этом не
одному Семену. Деятели из специальной службы не могли допустить утечки
такой информации...  Однажды Диму Ковалева нашли на окраине  лагеря  с
ножом  в сердце.  Официальное расследование гласило,  что этот русский
был убит дружками из-за неуплаты  карточного  долга.  На  том  дело  и
закрыли,  хотя  всем  было известно,  что Ковалев и карт-то никогда не
держал в руках.
     Дынец скоро   понял,   что   перед   ним   два   пути.  Первый  -
предательство.  Он знал по рассказам Ковалева,  чего потребуют от него
новые  хозяева.  Второй  -  отказаться  от вербовки и разделить участь
Димы.  А ведь он так молод  и  давно  не  видел  родного  дома,  Белую
Церковь, родителей...
     Где же выход?  Может быть,  есть и третий путь? А почему бы ему и
не  быть?  Ведь  он,  Семен Дынец,  может и переиграть этих типов!  Он
согласится только для вида,  только чтоб выбраться отсюда,  а уж потом
найдется  момент,  когда  он  окажет им:  "Ауфвидерзеен" - и смоется к
своим.  Так и решил Семен Дынец поступить,  когда  дойдет  очередь  до
него.   Но  вскоре  его  оптимизм  заметно  поубавился,  когда  Семену
предложили подписать официальное обязательство работать на иностранную
разведку.
     Обработку вел молодой сотрудник секретной  службы.  Он  ежедневно
приезжал в лагерь, подолгу беседовал с выбранными им кандидатами. Этот
сотрудник занимался и предварительным оформлением документов. Затем он
отвозил  новичков  в  особое  место,  где они проходили карантин перед
зачислением в разведывательную школу.  Звали этого человека Крафт.  Он
одинаково хорошо говорил по-немецки, по-английски и по-русски. Но хотя
Крафт носил немецкую фамилию,  повадки выдавали в  нем  янки.  Был  он
бесцеремонен,  нагл  и  пренебрежителен  даже  к  английскому караулу,
охранявшему лагерь перемещенных лиц.
     Возил Крафта   развеселый  и  лихой,  постоянно  находящийся  под
хмельком капрал по имени Абрахам, звали его все попросту Эб.
     - Ну  вот  и  все,  дорогой Сеня,  - оказал Крафт,  взяв у Семена
отпечатки всех десяти пальцев и правой ладони. - Теперь ты оформлен по
всем  правилам,  готовый  кандидат  в  зэки.  Так  ведь у вас называют
тюремную братию?
     - Я не знаю, - сказал Дынец. - В тюрьме не был.
     - Ах да,  ты ведь покинул Россию  на  заре  туманной  юности.  Но
теперь  ты  настоящий мужчина,  и я верю,  что скоро докажешь это.  Не
правда ли, парень?
     Он был просто ясновидцем, этот бодрый, неунывающий Крафт:
     - Сейчас мы отвезем тебя с Эбом в Кенитц,  там есть  премиленькое
местечко.  В  Кенитце  ты  отдохнешь,  покроешь  жирком  свои лагерные
косточки,  поваляешься  в  мягкой  постели  -  словом,   побываешь   в
санатории.   А   там   -  учеба  и  тренировка.  Мы  сделаем  из  тебя
сверхчеловека.  -  Он  сложил  документы,  оформленные  на  Семена,  в
портфель, щелкнул замком: - Сейчас поедем. Эб, где ты?
     - Можно мне собрать вещи? - робко спросил Дынец.
     - Нет, дорогой мой, в барак ты уже не вернешься. С этим покончено
раз и навсегда.  В Кенитце ты получишь новые вещи,  там все  для  тебя
будет "новое, все сменишь, кроме шкуры... Ха-ха! Но где мой Эб?
     Вошел начальник караула и сообщил,  едва улыбаясь,  что капрал Эб
пребывает   в   состоянии   полной   невменяемости   и  вести  машину,
естественно,  не может.  О том, что Эба с молчаливого согласия офицера
специально  напоили английские солдаты,  говорить он Крафту,  понятное
дело, не стал.
     - Где машина? - зло спросил Крафт и разразился руганью.
     - Здесь, мистер Крафт.
     - Идемте, Дынец, - сказал. Крафт. - Я отвезу вас сам.
     Семен решился на побег,  когда открытый  джип,  ведомый  Крафтом,
пересекал один из альпийских отрогов.
     Дорога была  пустынной.  Она  огибала  возвышенность.   Слева   -
отвесная  стена,  справа  -  глубокий  провал,  по самому дну которого
бежала горная речка.  Семен сидел позади водителя. В дороге он заметил
гаечный  ключ  под  сиденьем  и  теперь  потихоньку выуживал его ногой
поближе к себе.
     Крафт резко   затормозил  на  повороте.  Семена  бросило  вперед.
"Теперь самое время",  - подумал Дынец.  Он нагнулся и ощутил в ладони
маслянистую поверхность гаечного ключа. Изо всех сил зажал его в руке.
Потом Семен,  не замахиваясь,  изо всех сил ударил  ключом  в  коротко
остриженный затылок Крафта.
     Крафт дернулся под ударом.  Он не опустил рук с  баранки.  Машина
продолжала  бежать  по дороге.  Потом Крафт посунулся грудью к рулевой
колонке и уронил на нее голову.  Нога водителя соскользнула  с  педали
газа,  мотор  заглох.  Теперь джип двигался по инерции.  Семен схватил
желтый портфель - он стоял впереди,  рядом  с  сиденьем  Крафта,  -  и
прыгнул влево,  на дорогу, к отвесной стене. Не устояв на ногах, Семен
упал,  не выпуская портфеля из рук.  Приподняв голову,  он увидел, как
вихляющий  джип  проехал еще метров тридцать,  затем тело Крафта стало
валиться вправо,  выворачивая руль.  Машина накренилась  и  исчезла  в
пропасти.
     До Семена донесся лязг и скрежет.  Потом все стихло.  Он медленно
поднялся и бросился бежать по дороге.

     Человек не стал надевать на голову шляпу.
     Подошла его очередь, он склонился перед окошком и сказал:
     - Мне  бы,  барышня,  талончик  на разговор.  Село Крутиха,  пять
минут.
     Дынец снова вздрогнул. Он и голос узнал... Его, Крафта, голос! Да
что  там  голос,  когда  он  явственно  рассмотрел  шрам  на   коротко
остриженном  затылке!  Затылок  этот  навсегда  врезался в его память,
снился ему в ночных кошмарах...  Семен Гаврилович покрылся  испариной,
ноги  его  противно  дрожали.  Когда Крафт отошел от окошечка,  дважды
повернувшись  лицом  к  Семену  Гавриловичу,  Дынец  едва  не  лишился
сознания.  Он не мог произнести ни слова,  заикался,  протягивая счета
для оплаты,  и в полном смятении вышел из зала.  Тут он снова  заметил
Крафта у входной двери и принял решение.
     Через некоторое время Семен  Гаврилович  рассказывал  Королеву  и
Гукову историю своей жизни,  историю неудавшейся вербовки.  А главное,
он поведал  им  о  неожиданной  встрече  с  Крафтом,  которого  считал
погибшим. И вдруг Крафт здесь, в Рубежанске!
     - Вы рисковали,  Семен Гаврилович,  - сказал Гуков. - Ведь он мог
тоже узнать вас, этот Крафт. Впрочем, не исключено, что вы обознались.
     - Нет-нет,  - с жаром заговорил Дынец,  - я не обознался!  И смею
вас уверить,  что Крафт не узнал меня и не заметил, как я проводил его
до самого дома. А имя, которое он носит сейчас, узнал случайно...
     - В  любом случае вы поступили мужественно,  Семен Гаврилович,  -
сказал  Королев.  -  Конечно,  вам  следовало  рассказать  о   попытке
завербовать  вас  иностранной  разведкой  еще  тогда,  когда вы сумели
добраться до советской комендатуры...  Но я хорошо понимаю,  почему вы
этого не сделали.
     - Ведь я не хотел его убивать,  только оглушить,  - тихо произнес
Дынец. - А потом машина упала в пропасть...
     - Вы оказали нам неоценимую услугу,  - сказал Андрей Иванович.  -
Но  давайте  условимся:  вы больше никаких самостоятельных действий не
предпринимаете.



     Ему стало страшно...  Теперь он боялся вдвойне.  Если раньше,  до
телефонного разговора с этим,  судя по тону,  властным и,  наверно, не
знающим жалости человеком,  он  страшился  возможного  разоблачения  и
последующего  наказания,  то  теперь ему приходилось и от хозяев ждать
расправы.  Конечно,  если он  принесет  секретные  документы,  то  его
оставят  в  покое.  Но где он их возьмет,  если все,  что довелось ему
тогда взять в лаборатории "Сигма", передано было Ирине Вагай?
     Смерть режиссера   на  пляже  вызвала  у  Святого  противоречивые
чувства.  Он сделал  свое  дело  и  ждал,  когда  Вагай  передаст  ему
условленную  сумму.  Но  Ирина  неожиданно  выбыла из игры.  Это могло
означать и несчастный случай,  и ее  устранение.  Ирина  Вагай  успела
передать материалы шефу или не успела этого сделать?  Если нет,  тогда
секретные документы могут обнаружить при осмотре квартиры,  поднимется
шум,  начнется  расследование...  Возможно,  захомутают  и  его,  чего
доброго...  И Святой решился, изменив внешность, пробраться в квартиру
режиссера,   обыскать   ее   и   убедиться  в  своих  подозрениях  или
успокоиться.
     Спугнутый дворничихой,  он  больше не рискнул повторить попытки и
со страхом ждал,  как развернутся события в дальнейшем. К его радости,
шума  никто  поднимать  не  собирался.  Смерть  Ирины Вагай прошла как
несчастный случай,  все было тихо и спокойно...  Значит, решил Святой,
обошлось благополучно. Товар находится у покупателя. Теперь надо ждать
за него выручку. Фирма надежная, эти обманывать на гонораре не станут.
     Неожиданный звонок и произнесенный вслед за ним пароль напугали и
обрадовали Святого.  Собственно,  тут больше было радости,  но длилась
она  недолго.  Как  только  шеф  сказал,  что он ждет документы,  душа
Святого ушла в пятки.  Выходило, что материалов у них нет, Ирина Вагай
ничего им не передала.  Но где же они?  Хранятся в тайнике,  о котором
знала лишь Ирина?  А что,  если они попали в руки чекистов?  И вся эта
тишина вокруг истории с Вагай только хитрый маневр?  Во всяком случае,
шефу о переданных им,  Святым,  документах ничего не  известно,  и  он
требует сейчас их для себя.
     Как быть? Передать ему нечего. Документов нет. Его самого вряд ли
засекли,  даже  если  и  обнаружили  секретные  материалы  в  квартире
режиссера.  Чекисты,  вполне вероятно,  не знают о  его  роли  в  этой
истории. Но шеф-то знает!
     Итак, из двух зол  надо  выбирать  меньшее.  Сейчас  опасен  шеф.
Святой   не   знает  его,  зато  он  знает  Святого.  Шефа  необходимо
переиграть.  Но исчезнуть придется не только для него. Он исчезнет для
всего мира... Того мира, в котором его знают.
     Для этого нужны деньги.  В двенадцать часов позвонит шеф и скажет
цифровой  код  шкафа  в  автоматической  камере  хранения.  Вечером он
возьмет деньги, а взамен положит кое-что из второстепенных материалов,
которые он добыл попутно.  Вроде бы он и не знал, что требуют от него.
А потом...  Потом пусть ищут его в озере  Ультигун.  Он  возьмет  свою
лодку,  переправится  на  другой берег,  а оттуда десять километров до
железнодорожной линии,  ведущей в Среднюю Азию. И пусть тогда шеф ищет
его!  Все знают,  какой он заядлый рыбак и охотник, так и порешат, что
стал Святой жертвой своей страсти.  Почему бы и шефу не подумать  так?
Словом,  всем привет, наше вам с кисточкой, чао-чао, бамбино... "Я еще
покажу вам,  на что способен.  Недаром покойница, Ирина Вагай, царство
ей  небесное,  назвала меня Святым.  Интересно,  а куда попадают после
смерти шпионы?"

     - Говоря  математическим  языком,  мы   имеем   три   неизвестные
величины,  которые  стали  известными,  -  сказал Вадим Николаевич.  -
Обозначим их Икс,  Игрек и Зет. Тот самый таинственный Икс, стараниями
которого проводилась операция по раскрытию секретных работ лаборатории
"Сигма",  наконец-то обнаружен.  Сегодня мы,  видимо,  его арестуем. В
разработке Икса главная заслуга принадлежит нашему московскому коллеге
Андрею Ивановичу Гукову.
     - И Василию Мелешину, - подал голос Гуков.
     - И ему, - согласился Королев.
     - Игрека  мы  возьмем  после  того,  как  он выполнит предписание
резидента и оставит свои следы на придуманном Иксом "почтовом  ящике".
Аппаратура  для  съемки  скрытыми  камерами  подготовлена?  -  спросил
Королев у заместителя.
     - Все в полном порядке, Вадим Николаевич.
     - Что же касается Зет,  то на  него  у  Андрея  Ивановича  особые
указания из Москвы, им будут заниматься московские товарищи - вопрос о
нем остается пока открытым.
     - Хочу предложить,  - сказал Гуков,  - чтобы резидента до утра не
брали. Утром в Рубежанск вернется Зет. И вполне возможно, что резидент
захочет с ним встретиться.  Может быть, он передаст какие-то указания,
сведет связного из Центра с кем-то из своих  людей  и  обнаружит  этим
дополнительные связи здесь,  в Рубежанске.  Думаю, стоит повременить с
арестом Икса до возвращения связника в город.
     - Резонно,  -  проговорил  Королев  и черкнул карандашом в листке
бумаги, лежащем перед ним. - Согласен с предложением Андрея Ивановича.
Итак,  группу наблюдения и захвата Игрека возглавляю я.  Не исключено,
что после посещения "почтового ящика" он  попытается  покинуть  город.
Упустить его,  сами понимаете,  никак нельзя.  Икс,  возможно, захочет
проверить надежность своего агента,  за Иксом тоже следует смотреть  в
оба.
     - Оставьте его за мной,  - сказал Андрей  Иванович.  -  Я  с  ним
начинал, я и доведу этого гражданина до кондиции. - Когда они остались
вдвоем,  Гуков сказал:  - Вот и расставили красные флажки  для  волка.
Теперь ему не уйти... Облава начинается.
     - Матерый зверюга,  - заметил Вадим  Николаевич.  -  Такие  могут
выкинуть самый необычный фокус. Поверх флажков прыгнет и уйдет. Боюсь,
что и у него неплохо развита интуиция.  Даже если  мы  и  сделали  все
чисто, а почуять приближающуюся опасность может.
     - Не спорю,  - сказал Гуков,  - потому как и  сам  его  подловил,
можно сказать, почти на одном чутье. - Королев подозрительно глянул на
Андрея.  Гуков рассмеялся:  - Ну,  на одном чутье. Тебе все мерещится,
будто  я  что-то знаю такое,  чего ты упустил.  Нет,  Вадим,  все идет
правильно.  У тебя работают прекрасные люди,  а сам  ты  первоклассный
шеф,  ничего не скажешь,  зря меня Василий Кузьмич к тебе гонял... Сам
бы справился с этим делом.
     - Ну не скажи! Ты мне здорово помог, Андрей.
     - Не зря,  говоришь,  рубежанский хлеб ел? Вот и отлично! Ну, мне
пора.  Пойду  к  своему Иксу.  Что подсказывает ему,  как ты говорить,
развитая интуиция?
     Едва Гуков вышел, Королев пригласил к себе Мелешина.
     - Василий, - сказал он, - у меня к тебе личная просьба.
     - Слушаю, Вадим Николаевич.
     - Будет у тебя особое поручение. Да... Видишь ли, Андрей Иванович
Гуков - опытнейший работник. Он большая умница, аналитик и психолог...
Будет брать очень опасного противника,  расчетливого и тоже,  судя  по
всему,  опытного.  Могут  быть  всякие  непредвиденные случайности.  И
сберечь его от случайностей в нашей власти.  Бери Андрея Ивановича  на
себя. Ты понял меня?



     Запись включили,  едва Игрек появился в зале автоматических камер
хранения Рубежанского вокзала.  Теперь кинопленка  фиксировала  каждое
его движение.  Вошел он скорым,  деловым шагом... Торопящийся на поезд
пассажир, да и только. У нужного ему шкафа нервы Игрека вдруг сдали, и
он прошел мимо,  сделал круг по залу,  подставляя себя под объективы в
различных   ракурсах.   Наконец   Игрек   решительно   остановился   у
автоматического шкафа под номером сто двадцать девять.
     - Ну и вырядился! - сказал Вадим Николаевич заместителю. - Если б
не знал,  что это он, то не поверил бы. Ведь мы с ним знакомы. Черт те
что! Наряд странный, борода...
     - Вы не помните, Вадим Николаевич, словесный портрет того ночного
"гостя"  к  Ирине  Вагай,  которого  спугнула  дворничиха?  -  спросил
заместитель.
     - Постойте, - сказал Королев, - так это же вроде он и есть!
     - Как   будто   он,  -  осторожно  отозвался  заместитель,  -  но
утверждать со всей уверенностью не берусь.
     - Хорошо,  что  подсказали,  -  проговорил  Вадим Николаевич,  не
отрываясь от экрана,  по которому они следили за действиями  Игрека  в
зале   автоматических   камер   хранения.  -  Спасибо.  Мы  его  снова
загримируем, покажем дворничихе, и вставим это лыко ему в строку тоже.
И еще одну клеточку зачеркнули...
     Стоя у заветного шкафа,  Игрек обернулся и увидел,  что в зале он
совершенно  один.  Это  открытие придало ему силы,  и человек принялся
набирать цифры кода,  стараясь  делать  все  побыстрее.  При  этом  он
исподтишка посматривал вокруг.
     - Боится,  - сказал Королев.  - Понятное  дело,  не  профессионал
ведь. Выдержка не та, не тренирован.
     - И трус от природы, - добавил заместитель.
     Они сидели  перед  телевизионным  экраном  в  специальной машине,
которая стояла неподалеку от вокзала, и видели каждое движение Игрека,
фиксируемое камерой.
     Остальные сотрудники ждали его снаружи. Здесь, на улице, да еще к
ночи,  техника может подвести. Без человека в таком тонком деле - увы!
- не обойтись. Но вот Игрек открыл шкаф и вытащил из него портфель. Он
повозился несколько с замками - видимо, не слушались, тряслись руки, -
вынул из портфеля большую коробку конфет.  Наверно, ему захотелось тут
же  раскрыть ее,  но благоразумие не позволило,  сдержался.  С собой у
него была легкая полиэтиленовая сумка.  Игрек достал из  нее  сверток,
подержал в руке, будто раздумывая, колеблясь, затем решительно сунул в
портфель.  В сумку он положил "конфеты" и вернул портфель  на  прежнее
место,  в  шкаф под номером сто двадцать девять.  Игрек набрал прежние
четыре цифры... И вот он уже исчез с экрана.
     - Ну все.  Повели, - сказал Королев и щелкнул тумблером, отключая
телевизионное наблюдение.  - Теперь важно проследить за ним до  такого
момента,  который  позволит  нам  выявить  его  дальнейшие  намерения.
Включайте радиосвязь.
     - Вадим  Николаевич,  -  сразу  заговорил динамик.  - Я - Второй.
Объект прошел в кассовый зал, стоит перед расписанием дальних поездов.
Сейчас перешел к расписанию пригородных. Ведет себя спокойно.
     - Раздумывает,  не следит ли за ним резидент, - сказал Королев. -
Продолжайте наблюдение...  Всем,  всем! Наблюдая за объектом, имейте в
виду,  что за ним могут следить со стороны. В случае обнаружения этого
немедленно сообщите мне. Как поняли?
     Сотрудники, участвующие  в  операции,  поочередно  доложили,  что
поняли хорошо.
     - Объект выходит из зала на привокзальную площадь. За ним следует
Первый. Передал ему наблюдение, - проговорил динамик.
     - Первому!  - сказал  Вадим  Николаевич.  -  Если  объект  поедет
автобусом,  поезжайте  с  ним  вместе.  Остальные посты по машинам - и
следом.  Если пойдет пешком,  сдайте наблюдение  Третьему  на  границе
привокзальной  площади.  Всем  остальным  в  этом  случае  выдвинуться
впереди предполагаемого маршрута.
     "Где-то там сейчас Андрей?  - подумал Вадим Николаевич.  - Каково
ему наедине с тем зубром!..  Думаю,  что Вася,  если что, не подведет.
Плохо, нет с ними связи".
     - Кофе,  Вадим Николаевич, - сказал заместитель и протянул крышку
от термоса.
     Королев залпом выпил кофе.
     - О Гукове беспокоюсь, - сказал он. - Как там ему сейчас!..
     - Андрей Иванович - опытный человек. У него такие были дела!..
     - Объект  садится  в  автобус,  Вадим  Николаевич.  - Я - Первый,
следую за ним.
     - Так,  -  сказал  Королев.  -  Теперь связи с ним пока не будет.
Поехали и мы. Сообщите, чтоб снимали привокзальные посты.

     ...Уже было   совсем    темно,    когда    человек    со    всеми
предосторожностями,  петляя  по городу на случай,  если за ним следят,
добрался до пляжа и вскоре был у причала,  где стояли  частные  лодки.
Неподалеку  от  берега  человек  разыскал  в  кустах спрятанный загодя
вещевой мешок с пожитками.  Теперь все пути были отрезаны. Он вынес из
сарайчика  лодочный  мотор  и  отомкнул  замок  на цепи.  Отталкиваясь
веслом,  вывел лодку на свободное место и стал осторожно грести, чтобы
уйти  подальше.  Когда  от берега отделяло его метров триста,  человек
поставил мотор и дернул заводной конец.  "Ветерок" завелся сразу. Едва
мотор  на лодке заработал,  на озере возник звук еще одного двигателя,
но,  оглушенный работающим "Ветерком", человек этого не услыхал. Держа
на  противоположный берег,  он свободной правой рукой развязал вещевой
мешок,  из полиэтиленовой сумки  достал  коробку,  открыл  ее  и  стал
перекладывать в мешок пачки денег.
     Пустая коробка полетела за борт,  мешок бы завязан.  Настроение у
него резко улучшилось.
     "Теперь осталось сделать так,  чтобы поверили  в  мою  смерть  на
озере..."  Принесенную  сеть  он привяжет одним концом к лодке,  пусть
считают его  браконьером.  На  берегу  перевернет  лодку  и  оттолкнет
подальше.  А вот в эту куртку - он всегда носит ее на охоте и рыбалке,
приметная куртка - уже положены документы.  Не все,  конечно, хватит и
водительских прав.  Да...  Машину оставлять жалко. Ну что ж, ничего не
поделаешь,  на машине далеко не исчезнешь.  А куртку он бросит в воду,
отойдет  в  сторону  и  бросит.  Ее найдут сразу,  вот и хорошо будет,
славно он придумал, тут и комар носа не подточит.
     Он представил,  как  вытянется лицо у того типа,  который звонил,
когда увидит,  что он ему подложил в портфель, как надул тех и этих, и
от души рассмеялся.
     Надвигался высокий противоположный берег.
     В лесу послышался тревожный и тоскливый крик птиц.

     Ему дали  перевернуть  лодку и оттолкнуть ее от берега.  Когда он
швырнул в воду куртку,  вдруг ярко вспыхнули  электрические  фонари  и
спокойный голос произнес:
     - Не двигаться! Вы арестованы.
     Королев подошел к нему,  освещенному со всех сторон фонарями.  Он
снял с головы человека  шапку,  сдернул  парик,  затем  двумя  резкими
движениями сорвал фальшивую бороду.
     - Плохим  пользовались  клеем,  гражданин  Ковров,  -  насмешливо
сказал Вадим Николаевич.

     ...Он потерял его на берегу озера. Поначалу все шло благополучно.
Как и предполагал Гуков,  резидент пришел на вокзал и довел Коврова до
камеры  хранения.  В  зал заходить резидент не стал,  дожидался выхода
своего агента снаружи.  Когда Ковров сел в автобус,  Икс  неторопливой
походкой  направился  к  стоянке  такси,  взял  машину и уехал.  Гуков
последовал за ним.
     Андрею Ивановичу    казалось,    что    он    принял   все   меры
предосторожности.  По крайней мере,  ничего в поведении  резидента  не
говорило о том,  что он чувствует,  как к нему прицепили хвост.  Гуков
видел,  что Икс ведет себя  совсем  спокойно.  Он  не  пытается  сбить
возможных наблюдателей со следа,  увлечен наблюдением за Ковровым и не
заботится о своей безопасности.
     И вот Андрей Иванович потерял резидента.  Они вместе добрались до
лодочного причала и видели, как Ковров выносит мотор, возится с цепью.
Лодка медленно пошла от берега, и тут Икс исчез.
     Андрей Иванович напрягся,  прислушался,  взял правее, осмотрелся,
сместился в другую сторону. Нигде никого не было.
     "Шляпа! - подумал о себе Гуков. - Упустил!"
     С озера  донесся  звук  мотора.  Спустя  несколько  секунд Андрей
Иванович услышал, как заработал второй двигатель.
     "Так, -  подумал  он,  -  пошли  за  Ковровым...  Но  где  же мой
подопечный?"
     Тут ему  пришла  в голову мысль:  резидент может догадаться,  что
вторая лодка запущена не случайно. А если он еще и раньше заметил, что
за Ковровым следят?
     Андрей Иванович, только что глядевший в сторону озера, неожиданно
повернулся.   Его   поворот   изменил   направление   удара  человека,
бросившегося на Гукова с ножом в руке.
     Гуков резко наклонился.  Он сделал это с некоторым опозданием,  и
потому нападавший сбил его с ног. Он не сумел достать Андрея Ивановича
ножом,  но оружие не выпустил из руки. Теперь человек сидел на упавшем
навзничь Гукове и держал его правой рукой,  примеряясь навести удар  в
сердце.
     Андрей Иванович ударился при падении затылком,  и хотя не потерял
сознание,  но был в состоянии ошеломленности.  Правой рукой он пытался
сбросить руку врага со  своего  горла,  а  ногами  оттолкнуть  его  от
себя...  Неожиданный  свет  озарил место схватки.  Нападавший негромко
охнул и упал на Гукова. Свет погас.
     - Андрей Иванович! - раздался голос Васи Мелешина.
     Снова вспыхнул свет.
     - Андрей Иванович! - опять позвал Мелешин.
     Гуков сбросил с  себя  тело  противника,  встал  на  четвереньки.
Голова  у него гудела.  Андрей Иванович нащупал и подобрал выпавший из
руки противника нож.
     Вокруг собралось уже несколько человек.
     - Вы не ранены? - услыхал Гуков голос заместителя Королева.
     - Слава богу,  цел,  - сказал Андрей Иванович. - Спасибо вам. Чем
это ты его так угостил, Василий?
     - А фонариком, Андрей Иванович. Что под рукой было...
     Человек, лежавший ничком на земле, задвигался, потом повернулся и
сел, прикрывая лицо рукавом от света.
     - Чем это я вас так допек,  Федор Матвеевич,  что вы  на  меня  с
ножом, а? - спросил Гуков.
     - Шустрый вы оказались паренек,  - спокойно проговорил дед Пахом,
неторопливо  поднимаясь  в  свете  электрических  фонариков  с земли и
отряхивая руками колени.  - Видимо,  "бормотушка"  моя  пошла  вам  на
пользу.
     - Видимо,  так, - сказал Андрей Иванович. - За "бормотушку" я все
еще перед вами в долгу, господин Крафт.



     Новехонький "Икарус"  по добротной асфальтированной дороге быстро
примчал Малахова из Крутихи в Рубежанск,  и прямо с автобусной станции
Сергей Сергеевич направился на железнодорожный вокзал.
     Сейчас Мерлин не очень заботился об установлении факта наблюдения
за собой - он считал,  что если раньше его не обнаружили,  то теперь у
местных чекистов и вовсе не было причин пришивать ему хвост. Слежку за
собой он бы в той же Крутихе сумел заметить.
     Мерлину было невдомек, что вели его еще с той самой минуты, когда
он,  приземлившись  на  Шереметьевском  аэродроме,  прошел пограничный
контрольно-пропускной пункт. Вначале это было обычное профилактическое
мероприятие.  Не  прошла  незамеченной  и  встреча  Мерлина с Кэйтом в
универмаге "Москва".  Правда,  о  чем  они  говорили  друг  с  другом,
установить  не  удалось.  Но  вот Мерлин,  сменив обличье и документы,
выезжает в  Рубежанск.  Это  уже  настораживало,  свидетельствовало  о
причастности "туриста" к делу Ирины Вагай.
     Теперь Мерлина опекали особенно тщательно.  Но  делали  это  так,
чтоб  он,  этот  специалист  высшей  квалификации,  ни  о  чем  не мог
догадаться.

     На экране было видно,  как Сергей Сергеевич открывает шкаф  номер
сто двадцать девять и достает оттуда свой портфель.
     - У нас есть пленка,  на которой изображено,  как этот  "бородач"
Ковров кладет в портфель сверток и достает деньги. И коробку пустую из
озера выудили тоже. Все улики их связи между собой налицо.
     - Не спорю,  - сказал Гуков.  - Но для нас не менее важно выйти с
такими же уликами на Кэйта.  Его кипучей деятельности в  Москве  давно
пора  положить  конец.  Поэтому-то  Василий  Кузьмич и дал нам команду
проводить этого "корреспондента" обратно в столицу.
     - Так, - сказал Королев, - это мне все понятно. Смотри-смотри, он
что-то оставляет в шкафу!
     - Газета,  кажется,  - произнес Гуков. - И ящик закрывает. Ставит
на код...  Видимо,  это сигнал резиденту:  все,  мол, в порядке, товар
получен, отбываю восвояси.
     - Но господину Крафту уже не придется сюда  больше  заглянуть,  -
заметил Королев. - Голова не болит, Андрей?
     - Все прошло. Крепко он меня обошел вчера. Я иду по его следам, а
он по моим.  Говорят, тигры применяют к своим преследователям подобный
приемчик.
     - А он и есть тигр,  - сказал Королев.  - И еще какой тигр! Так и
не промолвил до сих пор ни слова...
     - Жалко,  что мы взяли его вчера,  - посетовал Андрей Иванович. -
Глядишь,  сегодня он вышел бы на связь с этим "корреспондентом" и  дал
бы нам новые улики.
     - Что ж,  прикажешь ждать,  пока  он  тебя  освежует?  -  сердито
буркнул Королев. - И так был на волоске от смерти.
     - Да, Василию я жизнью обязан. Вовремя подоспел.
     - Говорит   Четвертый,   -   произнес   голос   из   динамика.  -
"Корреспондент" заходит на почту.
     - Шестому пройти за ним,  - распорядился Королев, - а Пятому быть
наготове изъять любую корреспонденцию,  которую подаст объект.  Пятый,
сразу доложите, что он будет отправлять.
     - Либо сообщение об окончании операции,  - сказал Гуков,  -  либо
сами материалы.
     Вскоре Королеву доложили,  что отправлена заказная  бандероль  по
адресу: гор. Каменогорск, Главпочтамт, до востребования, Конторовскому
Демиду Францевичу.
     - Еще  одна птичка в наших сетях,  - заметил Королев,  - хотя это
может быть и непосвященный человек.
     - Надо  послать  туда  кого-нибудь  для связи с каменогорцами,  -
сказал Гуков.
     - Распорядитесь,  -  обратился  Королев  к заместителю и,  кивнув
Гукову, добавил: - Занимайтесь им сами, товарищи москвичи.
     - Там  есть  кому  заняться.  Его  уже  ждут,  - отозвался Андрей
Иванович. - Твой работник готов выехать вместе с "корреспондентом"?
     - С утра ждет команды. В одном вагоне поедет.
     Сообщили, что "корреспондент" взял билет на  фирменный  поезд  до
Москвы.
     - Отправление через сорок минут. Дождемся отхода, Андрей?
     - Да   уж  проводим.  Можно  и  на  перрон  выйти,  поглядеть  на
гражданина Малахова, так сказать, в натуре.
     - Останьтесь здесь,  - сказал Королев вернувшемуся заместителю, -
руководите операцией, а мы с Андреем Ивановичем прогуляемся на перрон.

     "По существу заданных мне вопросов  могу  сообщить  следующее.  С
полгода  назад я был на товарищеской вечеринке,  устроенной режиссером
народного театра Ириной Вагай по случаю премьеры. Находясь в состоянии
опьянения,  я высказывал некоторые мысли,  которые свидетельствовали о
моем недовольстве своим положением,  говорил  о  желании  иметь  много
денег,  чтобы жить настоящей жизнью.  Как оказалось впоследствии,  мои
слова были записаны  незаметным  для  меня  образом  на  магнитофонную
пленку. Спустя несколько дней я получил от Вагай приглашение навестить
ее.  Надо  сказать,  что  я  этому  несколько  удивился,  так  как  не
подозревал о ее интересе ко мне,  счел этот интерес чисто женским, мне
было лестно получить такое приглашение, и я не задумываясь принял его.
У себя на квартире Ирина Вагай приняла меня весьма приветливо, угощала
французским коньяком,  хотя я и принес с собой хорошее вино и конфеты.
Затем она начала разговор о том, что я живу ниже своих возможностей, а
имеется случай разом вырваться из этого полунищенского существования.
     Я сказал,  что готов на все,  если за это хорошо заплатят.  Тогда
безо всяких предисловий Ирина Вагай предложила мне достать  материалы,
раскрывающие  суть  открытия  инженера  Кравченко.  Я знал о том,  что
лаборатория "Сигма" уже работает над  этой  темой,  но  ответил  Вагай
отказом.  Тогда  она  дала мне прослушать запись моих высказываний,  а
затем  показала  листок  бумаги,  в  котором  говорилось,  что  я  даю
обязательство  сотрудничать  с  ними,  и  стояла  моя собственноручная
подпись.  Я подумал,  что этого всего мало,  чтоб меня  шантажировать,
значит,  фирма,  которую представляет Вагай, не солидная. Так и заявил
ей...  Тогда Ирина Вагай усмехнулась и показала мне фотографии,  где я
был снят в лесу вместе с дочкой одного из наших инженеров".
     ВОПРОС. Что предосудительного было в этой фотографии?
     ОТВЕТ. По  ней  можно  было  сделать  вывод  об  интимности наших
отношений,  а  девица  эта  еще  училась  в   школе...   Ирина   Вагай
предупредила меня,  что в случав моего отказа сотрудничать с нею,  эта
фотография будет размножена тиражом в сотню штук  и  всюду  разослана,
включая родителей этой самой девицы и прокуратуру.  Я понял тогда, что
уголовной ответственности мне  все  равно  не  избежать.  Одновременно
Ирина Вагай назвала сумму гонорара за мою услугу,  и я согласился, тем
более что Ирина Вагай убедила меня,  что это  не  обычный  шпионаж,  а
промышленный, никакого ущерба, мол, своим я не принесу. Таким образом,
я стал работать на Ирину Вагай,  вернее, на тех, кто стоял за нею. Мне
же она определила кличку Святой,  и пароль, по которому со мной должны
были связаться, минуя Вагай, если возникнет в этом необходимость.
     ВОПРОС. Каким образом вы добыли секретные материалы?
     ОТВЕТ. Подобраться  к  лаборатории   "Сигма"   было   трудно.   Я
постепенно   накапливал   сведения,  так  как  в  качестве  начальника
лаборатории научной организации труда имел доступ повсюду, в том числе
и в закрытую лабораторию. Но тайна секретных работ скрывалась в сейфе,
которым могли пользоваться только завлаб Горшков,  Кравченко и инженер
Муратов.  Мы  решили  с Ириной Вагай использовать последнего,  так как
известно было о его чувствах к  режиссеру.  Был  разработан  следующий
план.  Выбирается  время,  когда  Горшкова  и  Кравченко  не  будет  в
лаборатории.  Я вхожу к Муратову,  затеваю разговор.  И в этот  момент
звонит   Ирина   Вагай  и  просит  Муратова  срочно  выйти  к  ней  из
лаборатории,  для входа в которую у нее нет  пропуска.  Я  знал,  что,
приходя  к  себе  в кабинет,  Муратов снимает пиджак,  в котором лежат
ключи,  вешает на спинку стула и поверх сорочки надевает белый  халат.
Важно было организовать так,  чтобы пиджак с ключами висел на стуле, а
я находился в это время в кабинете.  И нам это удалось.  Не знаю,  что
сказала  Ирина  Вагай  Муратову,  только он выбежал после ее звонка из
кабинета.  Вагай обещала задержать его не менее чем на четверть  часа.
Этого оказалось достаточно. Я взял муратовские ключи, прошел в кабинет
Горшкова.  Ключ к замку у меня был  подготовлен  заранее  -  это  дело
несложное.  Я вскрыл сейф и быстро записал то,  что мне было нужно. По
образованию  я  инженер-металлург,  и  мне   не   понадобилось   долго
разбираться  в  сути открытия Кравченко.  Достаточно было взглянуть на
его формулы хоть одним глазом да черкнуть для памяти в  блокноте.  Тем
более  что  я  заранее  готовился  по этой проблеме.  Но тут я едва не
попался,  так как  в  момент  возвращения  Муратова  только  собирался
положить ключи обратно - и не успел этого сделать. Правда, Муратов был
сильно взволнован, и я, выбрав подходящую минуту, когда он отвернулся,
положил ключи в карман пиджака,  но не в тот,  где они лежали,  тут уж
было не до точности! Не знаю, заметил ли это инженер Муратов..."
     - Заметил,   -  сказал  Андрей  Иванович,  откладывая  в  сторону
протокол допроса Коврова. - Поздно, правда, но заметил. Мы долго тогда
беседовали  с Михаилом Сергеевичем во Дворце культуры.  Так или иначе,
но я подвел его память к этой истории,  и  он  вспомнил  про  странный
вызов по телефону. Тогда Ирина Вагай объявила ему, что ждет ребенка, а
потом,  продержав необходимое время, заявила, что пошутила... Вспомнил
Муратов  и про необычное поведение Коврова.  Его и тогда смутило,  что
ключи оказались не в том кармане.  Но Михаилу Сергеевичу и в голову не
могло прийти подозревать Коврова.
     - А кому могло прийти?  - проговорил Королев.  - И откуда  только
берутся  такие  подонки?!  На  все  готов за деньги...  И сам ведь так
заявил! Кстати, как ты думаешь, кто его сфотографировал тогда в лесу?
     - Это  мог  сделать и Тимофей Старцев по заданию Крафта,  а может
быть,  и дед Пахом выследил Коврова.  Кстати, Святой попался и на том,
что  не знал как следует закона.  Ирина Вагай процитировала ему статью
уголовного кодекса, где говорится об ответственности за связь с лицом,
не   достигшим   половой   зрелости.   А   поскольку  девице  не  было
восемнадцати,  Вагай подвела Коврова под эту статью. Но дело ведь не в
возрасте,  а  в  ее  фактическом  развитии.  Мне  показали юную пассию
Святого.  Думается,  что уголовная  ответственность  Коврову  явно  не
грозила.
     - Да,  Ковров глупо попался...  Впрочем, они не случайно обратили
внимание  именно на него,  - сказал Королев.  - И Муратова вовремя нам
удалось отвести от дела. Хорошо, что мы сумели установить, как мотался
те  два  часа  Михаил  Сергеевич в поисках лекарства для дочери.  А на
Коврова мы вышли благодаря тебе, Андрей.
     - Послушай, Вадим, не будем делить лавры, а?
     - Не будем, - согласился Королев. - А Крафт все молчит...
     - Ну,  это тебе не Ковров! Правда, Святой - тоже мне ухарь купец.
Захотел облапошить самого Крафта,  подсунуть ему липу.  А  его  прежде
раскрыли  как миленького.  Крафт молчит?  Ничего,  заговорит в Москве.
Василий Кузьмич не зря распорядился отправить Крафта и Коврова к себе.
Ребята  вышли  через "корреспондента" Малахова прямо на Кэйта.  Теперь
этому дипломату хана.  Объявят его  персона  нон  грата  и  вышлют  из
страны.
     - Вот и Семена Гавриловича просят приехать  в  Москву,  -  сказал
Королев.
     - Дынец для нас - просто находка,  - заметил Андрей  Иванович.  -
Здесь  Крафт не захотел его признать...  Что ж,  может быть,  и забыл.
Хотя вряд ли забудешь такой удар по черепу.  Но в Москве свидетельство
Семена  Гавриловича  будет  подкреплено  документами - в наших архивах
найдется кое-что о тех временах и  о  тогдашней  деятельности  Крафта.
Трудно ему придется, не вывернется.
     - Сегодня я отправлю всех в Москву, - сказал Королев.



     И этот день в Рубежанске был жарким.
     Вдоволь поплавав  в  теплой  воде  озера,  Андрей Иванович и Вася
Мелешин выбрались на песок и улеглись рядом, подставив спины ласковому
в это лето солнцу.
     - Как хорошо,  - проговорил Андрей  Иванович.  -  Тихо  и  мирно.
Расскажи кому из тех вон,  что пекутся на песочке, какие разыгрывались
здесь трагедии, - ни в жизнь не поверят.
     - И правильно, - сказал Василий, - пусть не верят, пусть отдыхают
спокойно.
     - Как вот сейчас мы с тобой, - улыбнулся Гуков.
     - Я вот что хотел спросить,  Андрей Иванович. В отношении Тимофея
Старцева. За что его убил этот Крафт?
     - Понимаешь, Вася, тут заковыристая вышла история. Ведь как бы то
ни было,  а Тимофей Старцев питал какие-то чувства к Ирине Вагай. Ведь
Крафт  молчит,  и  мы  пока  лишь  можем   предполагать,   что   Вагай
заколебалась,  и  это насторожило резидента.  Тот сразу же приказал ее
убрать и поручил это  Старцеву.  Тимофей  приказ-то  выполнил,  утопил
Ирину,  а  психика  у  него не выдержала,  нервы сдали.  Вот Старцев и
запил... Возможно, принялся в пьяном состоянии болтать. Короче говоря,
стал опасен для Крафта.  Тот его и "приголубил". Крафт - знаток своего
дела.  Не окажись ты рядом тогда - быть  бы  на  этом  чудесном  озере
третьему трупу.
     - Знаете,  чему я удивляюсь больше всего? - сказал Мелешин, когда
они  снова вышли из воды и уселись на песке.  - Тому,  что вы на этого
деда вышли. Без малейшей зацепки, безо всяких улик почувствовали в нем
врага.  Уму  непостижимо!  Наш  Вадим Николаевич любит с научной точки
зрения объяснять любое явление,  а тут  какая  уж  наука,  тут  просто
мистика...
     - Ну,  во-первых, дедом Крафта можно назвать с большой натяжкой -
ему едва за пятьдесят,  здоров он,  как бык. Видел, какие мышцы, когда
его обыскивали?  Он играл деда и алкоголика,  и играл,  надо  сказать,
отлично.  А во-вторых, никакой таинственности тут нет. Опыт, Вася, да.
Он,  и только  он,  рождает  интуицию.  Опыт  приучает  подмечать  при
расследовании  преступления  любую мелочь,  любой просчет,  допущенный
преступником.  А просчеты допускают все,  в том числе и самые  матерые
враги.
     - И у Крафта был просчет? У него были ошибки?
     - Почему  же  не  было!..  Были  и  у  него.  Ладно,  открою тебе
небольшой секретец.  Почему я  стал  подозревать  старого,  спившегося
человека? Алкоголик он нетипичный. Ведь в большинстве своем алкоголики
- неинтересные люди.  Каков бы ни был интеллект,  какой бы ни  обладал
человек  в  свое  время  психической  силой,  алкоголь  до противности
одинаково  разрушает  мозг.  И  жертвы  его  убоги  в   своем   пошлом
однообразии.  А дед Пахом был не таков. Он был по-своему интересен, но
где-то переигрывал, бравируя своим пьянством.
     - Но это ведь еще не улика, - возразил Василий,
     - Верно,  - согласился Андрей Иванович.  - Потом была  уже  более
серьезная оплошность Крафта.  Я спрашивал его, почему он так поступил.
Но Крафт упорно молчит.  Видимо,  ему и самому не по себе оттого,  что
допустил такую оплошность.  Тем более что его действия нелогичны,  что
ли. Ты помнишь пустую банку, которую нашли в том сарае, где обнаружили
труп  Тимофея Старцева?  Крафт сказал мне,  что передал банку Старцеву
чтоб тот сходил с нею на турбазу за пивом.  Значит,  на  банке  должны
были быть следы пальцев обоих. Так?
     - Верно,  Андрей Иванович,  но Крафт мог просто разрешить Тимофею
Старцеву взять банку, и тогда следов его пальцев на банке не будет.
     - Молодец,  Василий!  Совершенно  верно  подметил.  Но  уж  следы
Старцева будут на банке,  во всяком случае. Я распорядился исследовать
поверхность банк! И что же ты думаешь? На банке не было никаких следов
вообще!  Что же это значило? Одно из двух. Либо дед Пахом лгал, говоря
про историю с банкой и пивом,  - Старцев к банке не прикасался, - либо
он держал ее в руках, но Крафт зачем-то уничтожил все следы. Зачем? Не
знаю до сих пор.  Но подозрение этим он во мне возбудил.  И еще раз он
себя выдал, когда я обратил его внимание на Коврова - Святого, который
вошел вместе с инженером Кравченко в буфет Дворца культуры.  Правда, в
какой-то  степени  я  и  сам  раскрылся.  Именно  с этой минуты Крафт,
видимо,  стал догадываться о моем особом интересе  к  нему.  Только  я
намеренно пошел на такой риск. Подзадоривал деда Пахома...
     - Вызывали огонь на себя, - заметил Василий.
     - Ну,  не  совеем  так...  - начал Андрей Иванович и недоговорил,
заметив идущего к ним Королева.
     - Ах вы, лежебоки! - сказал Королев. - Не знаю только, за что вас
начальство поощряет...
     - Хорошие новости? - спросил Гунов.
     - Куда уж лучше! Звонил Щербаков. Тебе можно катать домой, Андрей
Иванович, а твоему верному оруженосцу предоставлен внеочередной отпуск
на десять дней,  без дороги. Это помимо благодарности Василия Кузьмича
и его разрешения на ваш проезд до Москвы в спальном вагоне.
     - Вот это здорово!  - воскликнул Мелешин.  - Спасибо  вам,  Вадим
Николаевич!
     - Меня-то за что благодарить?  Я б тебе здесь  работы,  по  горло
нашел! - притворно хмурясь, сказал Королев.





     Три лица Януса (Есть в сети)
     Несчастный случай
     Бремя обвинения
     Черный занавес

                     Станислав Семенович Гагарин



                               Повести

                         Редактор Бенке С. П.
                      Рецензент Валентинов И. А.
               Художественный редактор Тихомирова Т. А.
                       Художник Васильев Н. Д.
                  Технический редактор Дьякова Г. В.
                       Корректор Смирнова К. В.
                     OCR - Андрей из Архангельска


                              Воениздат
           103160, Москва, К-160, 1-я типография Воениздата

       Отпечатано с матриц на книжной фабрике им. М. В. Фрунзе,
             310057 Харьков-57, Донец-Захаржевская, 6/8.

Last-modified: Thu, 12 Jan 2006 07:46:02 GMT

Оцените этот текст: