ваше платье.
Как простой купец, отныне буду с вами торговать я.
Вы ж меня не выдавайте, ибо мы отныне братья!"

По душе пришлась торговцам эта просьба Автандила.
"Витязь, ты надежда наша! -- так решенье их гласило. --
Умолять тебя об этом нам самим бы нужно было.
Будь же нашим старшиною ты, чей лик светлей светила!"

Путешествуя по морю, дальше двинулись они,
И была благоприятна им погода в эти дни,
И дарили Автандилу только перлы, и сродни
Были этим дивным перлам зубы витязя одни.


ПРИБЫТИЕ АВТАНДИЛА В ПРИМОРСКИЙ ГОРОД ГУЛАНШАРО

Автандил проехал море и окинул берег взглядом.
Перед ним открылся город, окруженный пышным садом.
Цветники оттенков разных в том саду цвели богатом.
Как тебе его представить, коль ты не был никогда там!

Привязав к причалам сада свой корабль тремя цепями,
Автандил, в торговом платье, сел на стул под деревами,
И пришли к нему торговцы с полновесными деньгами,
И, свое скрывая званье, занялся герой делами.

И пришел к нему садовник, надзиратель тех садов,
И, увидев лик героя, изумиться был готов,
Но спросил его приезжий: "Чей здесь город и каков?
Как зовется повелитель этих пышных берегов?

Расскажи мне без утайки, -- он сказал, -- какие ткани
Здесь в цене, какие сходят за бесценок на майдане?"
"О купец, -- сказал садовник, -- изливаешь ты сиянье!
Все скажу тебе правдиво, утолю твое желанье.

В год едва ли ты объедешь этот край благословенный.
Дивный город Гуланшаро полон роскоши отменной.
К нам ее сюда привозят корабли со всей вселенной.
Царь морей Мелик Сурхави -- наш владыка несравненный.

Молодеют даже старцы, приезжая к нам сюда.
Здесь всегда пиры да пляски, пенье, музыка, еда.
Здесь цветы благоухают и не вянут никогда.
Даже те на нас дивятся, кто желает нам вреда!

Именитые торговцы здесь на дело тороваты:
Продают и покупают, наживаются трикраты.
Бедняки и те за месяц могут сделаться богаты,
Коль добра себе закупят без особенной затраты.

Я смотритель и садовник именитого Усена,
Он глава торговцев здешних, вся ему подвластна мена.
Чужестранцев он встречает здесь в саду обыкновенно,
Ибо видеть все товары он обязан непременно.

Все прибывшие Усену поднести спешат дары
И в другом не могут месте разбивать свои шатры.
Для царя он покупает ткани, золото, ковры,
И торгуют где угодно чужестранцы с той поры.

Для таких, как ты, почтенных мореходов и героев
Он велит отвесть покои содержателям покоев.
Но теперь Усен в отъезде. Все дела свои устроив,
Он тебя обязан встретить, высшей чести удостоив.

Здесь Фатьма-хатун при доме, госпожа, его супруга,
Весела она, любезна, любит гостя в час досуга.
Лишь скажу, она немедля пригласит тебя, как друга,
Во дворец ее богатый проведет тебя прислуга".

Автандил ему ответил: "Делай так, как ты сказал!"
И слуга, облившись потом, к госпоже своей вбежал.
"Госпожа моя, -- он крикнул, -- удостой меня похвал:
Некий витязь солнцеликий в нашей гавани пристал!

Он торговец именитый и хозяин каравана,
Словно месяц семидневный, он красивее платана.
Как идет к его одежде цвет коралловый тюрбана!
Он справляется о ценах гуланшарского майдана".

Десять слуг Фатьма послала провести купца столицей,
В караван-сарай товары потянулись вереницей.
И вошел в ее покои лал-агат розоволицый,
И подобен льву и тигру был он шуйцей и десницей.

И народ, услышав новость, собрался со всех сторон.
Волновались, говорили: "Не покажется ли он?"
Этот был восторга полон, тот -- до смерти поражен,
О мужьях забыли жены, и мужья корили жен.


ВСТРЕЧА АВТАНДИЛА С ФАТЬМОЮ

У дверей жена Усена гостя встретила с поклоном.
Взор ее сиял довольством и казался благосклонным.
Привела и посадила, как предписано законом,
Было видно: не гнушалась тем купцом иноплеменным.

По летам немолодая, но красивая собою,
Смуглолицая хозяйка притворялась молодою.
По душе ей были пляски, а не то и пир горою.
Песни, музыка, наряды не давали ей покоя.

Засидевшись за обедом, гость подарки ей дарил.
Удивленная хозяйка говорила: "Как он мил!
Дай же бог, чтоб не впустую этот пир устроен был!"
Наконец в опочивальню был отпущен Автандил.

Утром он, открыв товары, выбрал шелка дорогого
И послал его владыке края этого морского.
Остальное он торговцам возвратил, напомнив снова:
"Продавайте, как хотите, но о витязе -- ни слова!"

Даже в скромном одеянье витязь всех сводил с ума!
То он шел к хозяйке в гости, то к нему -- она сама.
Речи были их красивы, встречи -- длительны весьма.
Как влюбилась Вис в Рамина, так и в витязя -- Фатьма.


ФАТЬМА ВЛЮБЛЯЕТСЯ В АВТАНДИЛА

Лучше с женщиной не знаться тем, кому под силу это:
Ты отдашь жене все сердце, нежной ласкою согрето,
А она тебе изменит, позабыв слова обета.
Доверять не нужно женам даже малого секрета!

Вожделенье к Автандилу в сердце женщины запало.
Как Фатьма ни огорчалась, пламя крепло, возрастало.
Обнаруживалась тайна, как хозяйка ни скрывала.
"Как мне быть и что мне делать? -- день и ночь она рыдала. --

Если я ему откроюсь, он, быть может, удалится.
Промолчу -- еще ужасней буду в пламени томиться.
Объяснюсь я, будь что будет, коль я в мире не жилица!
Не открыв врачу болезни, разве можно исцелиться?"

И письмо она решила написать купцу и в нем
Рассказала, как страдает, угасая с каждым днем.
Зачастую эти письма опаляют нас огнем.
Их беречь на память надо, мы ж теряем их и рвем.


ЛЮБОВНОЕ ПОСЛАНИЕ, НАПИСАННОЕ ФАТЬМОЙ АВТАНДИЛУ

"Создал бог тебя, о солнце, всемогущею рукою,
Без тебя любая радость людям кажется бедою,
Но вблизи ты нас сжигаешь дивной силой огневою.
Сонмы звезд тобой гордятся и любуются тобою!

Всякий, кто тебя увидит, обезумеет от страсти.
Соловьи трепещут, роза, у тебя одной во власти!
Все цветы вокруг увяли, да и я теперь в напасти:
Сердце, бедствуя в разлуке, разрывается на части.

Тяжело мне, бог свидетель, о любви писать моей!
Что, однако, мне поделать, если нет пределов ей?
В сердце черные ресницы проникают все сильней.
Не лишай меня рассудка, помоги и пожалей!

И пока ты мне ответа не пошлешь по доброй воле,
Чтоб лишить меня надежды иль помочь в несчастной доле, --
До тех пор, изнемогая, не умру я поневоле.
Жизнь иль смерть, реши скорее! Я страдать не в силах боле!"

Как обычную записку, без особого вниманья
Автандил в своем покое прочитал ее признанья.
Он сказал: "Фатьма не знает, каковы мои желанья.
Я ль сравню ее с любимой, позабыв мои мечтанья?

Не чета вороне роза! Непристойна эта связь!
Но еще не пел над нею соловей, воспламенясь!
Все дурное и бесплодно и противно, словно грязь.
Что за вздор она мне пишет? И откуда дурь взялась?"

Но потом он так подумал: "Посреди чужого люда
Я один себе помощник, одному же в мире худо.
Чтоб вернуть страдальцу-другу то потерянное чудо,
Обо всем ином на свете должен я забыть покуда.

Эта женщина привыкла принимать к себе гостей,
Видеть множество приезжих, слышать множество вестей.
Если я, испепеленный, повинуюсь нынче ей,
Может быть, она поможет мне по прихоти своей.

Ведь коль женщина полюбит, к нам она при первом слове
Рада будет прилепиться, как уток к своей основе,
Все расскажет, разболтает... Ей позор и стыд не внове.
Видно, мне не подобает уклоняться от любови.

Под несчастною звездою не добьешься ничего.
То, что нужно, -- не имею, а иное -- для чего?
Мир -- как сумерки ночные, тьма наполнила его.
Что содержится в кувшине, то и льется из него!"


ОТВЕТ АВТАНДИЛА И ВСТРЕЧА ЕГО С ЧАЧНАГИРОМ

Автандил Фатьме ответил: "Я прочел твои хваленья.
Ты меня предупредила: сам пылаю каждый день я.
Как и ты, я умираю от любовного влеченья.
То, что сладостно обоим, недостойно осужденья".

Как Фатьма возликовала, не умею рассказать я!
"Уж не буду, написала, больше слезы проливать я!
Только сумерки настанут, приходи в мои объятья,
С нетерпением великим буду ночи ожидать я".

Но как только он собрался на свидание идти,
Некий раб ему в потемках повстречался на пути.
"Задержись! -- Фатьма писала. -- Не готова я, прости!"
"Что за вздор! -- подумал витязь. -- Что могло произойти?"

Несмотря на запрещенье, распахнул он дверь алькова.
Перед ним Фатьма сидела, и мила и черноброва.
Автандил заметил сразу, что рыдать она готова,
Но влюбленная хозяйка не промолвила ни слова.

Сели вместе, целовались за беседою совместной.
Вдруг явился на пороге некий витязь неизвестный.
Вслед за гостем нес невольник меч его и щит железный,
Но при виде Автандила оба встали, как над бездной.

И Фатьма, заметив гостя, побледнела, словно мел.
С удивленьем незнакомец на любовника глядел.
Он сказал Фатьме: "Не буду прерывать я ваших дел,
Но клянусь тебе, что завтра будет горек твой удел!

Ты меня своим распутством затоптала в грязь, срамница!
Отомщу тебе я завтра, как тебе еще не снится:
Всех детей своих от страха загрызешь ты, как волчица!
Плюнь мне в бороду, злодейка, если это не случится!"

Тронув бороду рукою, удалился гость сердитый.
Залилась Фатьма слезами, принялась терзать ланиты.
"Горе мне! -- она вскричала. -- Все грехи мои открыты!
Пусть побьют меня камнями! Недостойна я защиты!

Погубила я супруга и детей не сберегла,
Потеряла самоцветы, разоренная дотла!
Разлучилась я с родными, натворив немало зла,
Кров разрушила домашний, где так радостно жила!"

С удивленьем слушал витязь эти горькие стенанья.
"Что с тобою? -- он воскликнул. -- Как понять твои рыданья?
Кто такой он, этот витязь, наши видевший лобзанья?
За какие он грозился рассчитаться злодеянья?"

"Лев, теряю я рассудок! -- так Фатьма ему сказала. --
Не расспрашивай напрасно, говорить мне не пристало.
И детей я погубила, и сама теперь пропала, --
Красота твоя, любимый, сердце мне околдовала.

Тот, кто в жизни неразумен и ведет себя, как лжец,
Кто сберечь не может тайны -- погибает наконец.
Пусть же плачут о несчастной, не жалеющей сердец!
Кто своей желает крови, тот на свете не жилец.

Ты одно из двух обязан совершить без промедленья:
Иль убей ты Чачнагира, замышляющего мщенье, --
Ты спасешь поступком этим и меня, и все именье,
Я ж тебе потом открою все былые прегрешенья.

Или, если ты не можешь, погрузи на мулов вьюки
И покинь мои владенья, как ни горек час разлуки.
Буду я тебе противна, коль, попавшись в злые руки,
Загрызу своих детей я, обреченная на муки".

Автандил, бесстрашный витязь, воспылал, подобно льву.
Смелый, доблестный и гордый, взял он в руки булаву.
Он сказал: "Забудь об этом! До тех пор, пока живу,
Беззащитному погибнуть не позволю существу!

Мне помощников не нужно, нужен только провожатый,
Чтобы знал я, где живет он, этот витязь бородатый.
Он не справится со мною, лютой яростью объятый.
Жди меня и будь спокойна, не пугай себя расплатой!"

И хозяйка к Автандилу провожатого прислала
И, прощаясь, понемногу успокаиваться стала.
"Коль убьешь его сегодня, -- так она ему сказала, --
Не забудь, сними мой перстень с пальца этого бахвала".

Автандил из дома вышел, и прошел сквозь город он.
Был дворец красно-зеленый возле моря возведен.
Окружая ряд чертогов, над балконом шел балкон,
Строй бесчисленных балконов упирался в небосклон.

Провожатый Автандилу показал на это зданье:
"Тот, кого ты ныне ищешь, здесь имеет пребыванье.
Ты на верхнюю террасу поднимись без колебанья:
Отдыхает там хозяин, возвратившись со свиданья".

Двух привратников заметил возле дома Автандил,
И подкрался к ним бесшумно, и за горло их схватил,
И приподнял, и ударил друг о друга что есть сил,
Черепа разбил обоим и мгновенно умертвил.


АВТАНДИЛ УБИВАЕТ ЧАЧНАГИРА

Чачнагир лежал на ложе в огорчении немалом.
Автандил к нему ворвался, обагрен потоком алым.
Сбросив витязя с кровати, он пронзил его кинжалом
И расправился без шума с этим воином удалым.

Для друзей -- светило жизни, для врагов -- гроза и горе,
Отрубил он палец с перстнем, не забыв об уговоре,
И безжизненное тело из окна он бросил в море,
И нашло оно могилу в беспредельном том просторе.

Дело втайне совершилось. Кто об этом мог узнать?
Уподобясь сладкой розе, устремился витязь вспять.
Как решился он на это, невозможно нам понять,
Но знакомою дорогой возвратился он опять.

И когда к Фатьме явился этот лев и солнце света,
Он сказал ей: "Твой обидчик не проспится до рассвета:
Он убит моим кинжалом, провожатый видел это.
Вот тебе в утеху палец, и кольцо на нем надето!

Объясни же мне без страха, почему ты так несчастна?
Чем грозил тебе тот витязь, порицая громогласно?"
И Фатьма ему призналась: "О возлюбленный! Невластна
Посмотреть тебе в лицо я, хоть люблю тебя я страстно.

Возвратил ты ныне к жизни и меня, и всю семью.
Чем тебя я, лев, прославлю? Как твой подвиг воспою?
Так как ты убил сегодня эту злобную змею,
Приготовься, солнцеликий, повесть выслушать мою".


ФАТЬМА РАССКАЗЫВАЕТ АВТАНДИЛУ ИСТОРИЮ НЕСТАН-ДАРЕДЖАН

"Новый год мы здесь справляем по своим заветам старым:
Не торгуем, как обычно, и не ездим по базарам.
В этот день, принарядившись, мы, подобно знатным барам,
Во дворец на пир веселый с дорогим приходим даром.

В этот день купцы приносят государю приношенья,
Царь их также оделяет сообразно положенья,
Десять дней играют арфы, всюду музыка и пенье.
Игры в мяч, бега и скачки развлекают населенье.

Здесь делами всех торговцев управляет мой супруг,
Я считаюсь у царицы госпожою их подруг.
Захватив с собой подарки и собравшись в тесный круг,
Мы проводим вместе с нею новогодний свой досуг.

Как-то в праздник новогодний принимала нас царица,
Оделяла нас дарами, весела и светлолица.
Вслед за тем мои подруги поспешили удалиться
И зашли ко мне в покои, продолжая веселиться.

В сад мы вечером спустились и певцов с собою взяли,
И певцы веселым пеньем нас искусно развлекали.
Забавляясь, я меняла и прически и вуали
И с подругами болтала без заботы и печали.

В том саду, над самым морем, прихотлива и стройна,
Средь кустов была беседка на скале возведена.
И пришла я в ту беседку, роем жен окружена,
И велела дать подругам угощенья и вина.

Занимала я соседок, чтобы им нескучно было,
Но в разгаре удовольствий вдруг душа моя заныла.
Гости стали расходиться, увидав, что я уныла,
И печаль, подобно саже, разом сердце мне покрыла.

Я окно приотворила, устремила взгляд на море
И смотреть на волны стала, чтоб свое развеять горе.
Что-то темное мелькало в беспредельном том просторе,
То ли зверя, то ли птицу разглядела там я вскоре.

Но не зверь то был, не птица: море там несло ладью,
Два каких-то чернокожих плыли к нашему жилью,
И везли они с собою ту, о ком я слезы лью,
Чье чудесное виденье душу ранило мою.

Скоро маленькое судно оказалось у причала.
Озираясь, оба стража вышли на берег сначала, --
Сонный берег был безлюден, их ничто не испугало,
Лишь одна я незаметно из окошка наблюдала.

И тогда они из лодки извлекли ковчег, откуда
Вышла девушка на берег, где камней лежала груда:
В черной редкостной вуали, в платье цвета изумруда,
Затмевало образ солнца то неведомое чудо.

Повела очами дева -- засиял вокруг гранит,
Над землей возник и небом нежный свет ее ланит.
Я глаза мои закрыла, ибо девы этой вид
Ослепил меня внезапно так, как солнце нас слепит.

Четырем рабам отважным я приблизиться велела.
"Посмотрите, что за дивом эта шайка овладела!
Нужно выкупить бедняжку. Отправляйтесь, люди, смело,
Что запросят, то и дайте, но устройте это дело.

Если ж торг не состоится, то убейте этих стражей
И луну ко мне доставьте, чтоб жила под кровлей нашей".
Тут рабы мои, подкравшись, подошли к стоянке вражьей,
Но приезжие и слушать не хотели о продаже.

Видя это, я вскричала: "Смерть им! Смерть!" И предо мной
Два убитые злодея скоро скрылись под водой.
Люди деву окружили, повели ее домой,
И спустилась я навстречу к незнакомке молодой.

Как была она прекрасна, рассказать я не умею!
Назовут ли солнце солнцем, сопоставив солнце с нею!
Не под силу этот образ начертать и чародею!
Я в лучах его доселе вся горю и пламенею!"

Тут Фатьма, заплакав, стала бить руками по ланитам.
Скорбь, как видно, овладела и торговцем именитым:
Позабыв друг друга, оба с сердцем плакали разбитым,
Растопив снега в долинах, слезы реками текли там.

Плач умолк, и друг промолвил: "Продолжай, молю, рассказ!"
"Деве той, -- Фатьма сказала, -- я доверилась тотчас.
Всё я ей надоедала, целовала много раз,
Усадив, не отводила от нее влюбленных глаз.

Я ее спросила: "Солнце! Дочь какого ты народа?
Где тебя, краса созвездий, взяли эти два урода?"
Но она не отвечала мне и с самого прихода
Слезы горькие точила, словно в поле непогода.

Утомившись от расспросов и моих надоеданий,
Не могло мое светило удержаться от рыданий.
Из нарциссов сквозь агаты тек на лалы ток страданий.
Изнывала я, не в силах утолить ее желаний.

Наконец она сказала: "Ты мне матери дороже,
Но мое существованье лишь на вымысел похоже.
Не пытай меня, коль бога прогневить боишься тоже.
Я -- скиталица простая, мне роптать на жизнь негоже".

Я решила: "Тот, кто ночью кличет солнце на восток,
Тот поистине несчастен, скудоумен и убог.
Нужно утром ждать рассвета, чтоб из дела вышел прок.
Подожду, пока очнется эта дева от тревог".


ФАТЬМА СПАСАЕТ НЕСТАН-ДАРЕДЖАН И РАССКАЗЫВАЕТ О НЕЙ УСЕНУ

Солнцеликую, которой похвалы обычной мало,
Я, клянусь ее любовью, никому не показала,
Но она струила слезы, завернувшись в покрывало.
Роза инеем покрылась, из ресниц метель взлетала.

Эту деву молодую, станом сходную с алоэ,
Привела я незаметно в помещенье потайное.
Скрыла я от любопытных это диво неземное,
Только негр, слуга мой верный, ей прислуживал в покое.

Описать ее страданья не умею я вполне.
День и ночь она рыдала, не смолкая и во сне,
Утихала на минуту лишь со мной наедине...
Отчего в разлуке с нею я не гибну? Горе мне!

День и ночь пред нею стыли слез глубокие криницы,
Над пучиной глаз чернильных висли копьями ресницы,
Как агатовые чаши, влагу черпали зеницы,
Близнецы зубов сияли из волшебных уст девицы.

Видя девушку в печали, допытаться не могла я,
Кто она, откуда родом, в чем ее кручина злая.
Видно, вынесла бедняжка, слез потоки проливая,
То, что вынести не в силах ни одна душа живая.

Ни ковра, ни одеяла эта дева не брала,
Лишь вуаль из черной ткани покрывалом ей была.
Руку под голову клала -- так, бывало, и спала,
И едва касалась пищи, торопясь из-за стола.

Расскажу я о вуали тонкотканой и прелестной.
Много я перевидала всякой роскоши чудесной,
Но такой я не встречала дивной ткани неизвестной:
Хоть она казалась мягкой, но была прочней железной.

Уж давно в поместье нашем незнакомка укрывалась,
Рассказать о ней Усену я, однако, не решалась.
"Для него любую тайну разболтать -- пустая малость" --
Так я думала о муже и, увы, не ошибалась.

Но потом я спохватилась: "Коль о деве я смолчу,
Не смогу ничем помочь ей так, как этого хочу,
Лишь со временем от мужа по заслугам получу...
Так зачем же о бедняжке я напрасно хлопочу?

Что могла одна я сделать, истомленная тоскою?
Будет лучше, коль Усену эту тайну я открою.
Пусть он только поклянется предо мной, своей женою,
Что нигде не будет хвастать незнакомкой молодою".

И пришла тогда я к мужу, и, обняв его, сказала:
"Расскажу тебе я, милый, то, что ранее скрывала,
Но держать все это в тайне головой клянись сначала!"
Муж сказал: "Коль проболтаюсь, мне с горы свалиться мало!

То, о чем ты мне расскажешь, сохранить я в тайне рад,
Не пронюхают об этом ни собрат, ни супостат!"
И сказала я Усену, хоть мой муж и простоват:
"Встань, пойдем! Увидишь солнце, ослепляющее взгляд!"

И когда пришли мы с мужем в потайное помещенье,
Вздрогнул муж, увидев деву, и воскликнул в восхищенье:
"Что я вижу пред собою? Что за дивное виденье!
Неужели это солнце -- нам подобное творенье?"

"Ничего о ней не знаю, -- отвечала я супругу, --
Знаю только, что явилась из-за моря к нам в округу.
Пусть она сама расскажет, как помочь ее недугу,
Пусть свое откроет имя и окажет нам услугу".

И почтительно сказали мы, склонившись перед ней:
"Нас лучи твои, светило, обжигают все сильней.
Как же нам луну избавить от скопления теней?
Отчего желтей шафрана стал рубин в расцвете дней?"

Услыхала нас девица или вовсе не слыхала,
Но уста свои, как розы, над жемчужинами сжала,
Над челом, подобным чуду, змеи кос простерли жала,
Солнце, скрытое драконом, людям больше не блистало.

И ни слова не сказала наша юная жилица,
Только сумрачно смотрела, как угрюмая тигрица.
Но когда ручьи устали из очей прекрасных литься, --
"Уходите! -- прошептала. -- Дайте мне уединиться!"

И заплакали мы с мужем, севши около нее,
И самих себя винили за невежество свое.
Но безмолвствовала дева, погрузившись в забытье,
И напрасно мы плодами угощали там ее.

Муж сказал: "Она мне будет утешением на свете!
Только солнце и достойно целовать ланиты эти!
Тот, кто девушку обидит, сам окажется в ответе!
Если дети мне дороже, пусть мои погибнут дети!"

И опять мы любовались на нее среди забот.
Было радостно свиданье, да нерадостен уход.
И не раз потом мы с нею отдыхали от хлопот,
И сердца томились наши в западне ее красот.


УСЕН ВЫДАЕТ НЕСТАН-ДАРЕДЖАН ЦАРЮ МОРЕЙ

Как-то раз в мои покои муж явился со словами:
"Редко стал царя я видеть, вечно занятый делами.
Что ты скажешь, коль сегодня я пойду к нему с дарами?"
"Отправляйся, -- я сказала, -- ты глава над всеми нами".

Встав, Усен наполнил блюдо дивным жемчугом и лалом.
Я сказала: "Много пьяных там ты встретишь за бокалом.
Не болтай, смотри, о деве! На пиру не будь бахвалом!"
"Не скажу, -- Усен поклялся, -- хоть коли меня кинжалом!"

Муж явился прямо к пиру. Навещая царский дом,
Был царю он друг-приятель и давно ему знаком.
Царь, приняв его подарок, стал поить его вином,
И смотрите, что случилось с опрометчивым купцом!

Гости пили, пировали, как положено от века,
И подвыпившего мужа не спасла моя опека:
Позабыл свою он клятву -- что ему Коран и Мекка!
Не идут рога ослице, хмель не красит человека!

Государь сказал Усену, приказав сменить кувшины:
"Порицать твои каменья не имею я причины.
Удивляюсь, где берешь ты эти перлы и рубины!
Я за них тебе не в силах заплатить и половины!"

Отвечал Усен с поклоном: "О великий властелин!
Ты, как солнце, нас питаешь, всех творений господин!
Чье оно, мое богатство? Чей он, этот мой рубин?
Все, что ныне я имею, даровал мне ты один!

Царь, тебе не подобает восхищаться этим даром,
Не таким еще готов я услужить тебе товаром.
Я нашел тебе невестку -- деву, сходную с чинаром.
Получив ее, ты скажешь, что поцарствовал недаром".

Так мой муж нарушил клятву, не сдержал обет священный,
Выдал он царю девицу, запятнал себя изменой.
Государь развеселился, и позвал дозор военный,
И послал его немедля за красавицею пленной.

О беде не помышляя, я сидела здесь одна.
Вдруг явился на пороге государев старшина.
Шестьдесят ему подручных полагалось издавна.
"Что случилось?" -- я спросила, видом их удивлена.

"О Фатьма, -- сказала стража, -- нам приказано владыкой,
Чтобы мы к нему вернулись вместе с девой солнцеликой, --
В дар царю ее приносит твой Усен, богач великий".
Небо рухнуло на землю предо мною, горемыкой!

Я спросила с удивленьем: "Кто ж она, девица эта?"
"Лик ее, -- сказала стража, -- изливает волны света".
У кого, объята горем, я могла просить совета?
Задрожала я, смешалась, не сумела дать ответа.

Поспешила я к девице, жизнь несчастную кляня.
"О светило, изменила нам судьба средь бела дня,
Отвернулось в лютом гневе небо, полное огня:
Отдал муж тебя владыке, выдал, бедную, меня!"

Отвечала мне девица: "Не дивись, моя сестрица:
Зло не стоит удивленья, горю нечего дивиться,
Удивляться нужно счастью, ибо счастье -- небылица.
Все я беды испытала, новых бед не приключится".

Тут, истерзанная горем, поспешила я в подвал
И взяла пригоршню лалов, удостоенных похвал.
Был ценою в целый город в том подвале каждый лал.
Опоясав ими деву, я вернулась с нею в зал.

Я сказала: "Эти камни сберегут тебя в неволе", --
И вручила царской страже деву, скрытую дотоле.
Услыхав трезвон и крики, царь поднялся на престоле,
Но была спокойна дева, не сказав ни слова боле.

Вкруг нее народ толпился и дивился ей, покуда
Шла она, потупив очи, посреди простого люда.
И когда перед владыкой появилось это чудо,
Царь воскликнул в изумленье: "Кто ты, солнце, и откуда?"

Очи девушки слепили всех прибывших во дворец.
Царь твердил: "Видавший виды, я пред нею как слепец,
Сотворить ее для мира мог единый лишь творец.
Горе тем, кто очарован этой радостью сердец!"

Усадив девицу рядом, царь сказал ей: "О светило,
Из какой земли явившись, ты наш город посетило?"
Но она в ответ владыке ничего не говорила,
Только голову склоняла безнадежно и уныло.

Не услышала девица обращения царева,
Мыслью странствуя далече, не ответила ни слова,
Затаила блеск жемчужин, розы стиснула сурово...
Красотою эта дева изумить могла любого!

"Как понять ее молчанье? -- удивился царь морей. --
Только два предположенья извиненьем служат ей:
Иль она кого-то любит и сгорает от огней,
И не может нам признаться в страсти девичьей своей;

Или, избранное небом ясновидящее око,
В смене радости и горя здесь она не видит прока.
Ей они напоминают сказку смутную Востока,
И душа ее, как голубь, над людьми парит высоко.

Поскорей бы сын мой милый возвращался с поля брани!
Я хочу, чтоб эта дева приготовилась заране,
Пусть она ему расскажет то, что хочет, при свиданье,
А пока в разлуке с солнцем, как луна, живет в тумане".

Расскажу о царском сыне. Он, царевич здешних мест,
Красотой своей и силой всюду славится окрест.
Предводительствуя войском, он задерживал приезд.
Для него отец готовил здесь невесту из невест.

Тут на девушку надели дорогое покрывало,
Ожерелье из каменьев, тоже стоящих немало.
Был венец ее искусный дивно выточен из лала,
И сияла наша роза в блеске этого кристалла.

Приказав опочивальню ей устроить в лучшем месте,
Царь из западного злата дивный трон возвел невесте,
И когда настало время, в знак особой царской чести
Он ее на сон грядущий проводил с другими вместе.

Девять евнухов надежных у дверей поставил он
И за стол опять уселся, соблюдая свой закон,
Был Усен-клятвопреступник от царя вознагражден.
Рокот труб и барабанов долетал со всех сторон.

И тогда с судьбою спорить стала дева молодая:
"Отчего меня ты гонишь, сердце горестью снедая?
Кто теперь владеет мною? Для чего пришла сюда я?
Что должна я ныне делать, чтоб не плакать, увядая?

Не хочу я, точно роза, расставаться с красотою,
С божьей помощью я ныне вражьи помыслы расстрою.
Не дожив еще до смерти, кто кончает сам с собою?
Нужен разум человеку, чтобы справиться с бедою".

И сказала дева стражам: "Приклоните, люди, слух.
Все вы ныне в заблужденье -- царь, вельможа и евнух.
Я невестою не буду, -- знайте каждый, кто не глух.
Зря вы бьете в барабаны и трубите во весь дух.

У меня своя дорога, не гожусь я вам в царицы,
Мне не может быть супругом ваш царевич светлолицый.
Для чего ж просить согласья у неведомой девицы,
Чтоб она осталась с вами государыней столицы?

Если ж я у вас в неволе заколю себя кинжалом,
Царь и вас пошлет на плаху в огорчении немалом.
Лучше я отдам вам пояс, полный жемчугом и лалом,
Вы ж позвольте мне исчезнуть, скрыв лицо под покрывалом".

Тут сняла она каменья и с высокого чела
Свой венец, рубин прозрачный, караульным отдала.
"Отпустите, -- прошептала, -- и не делайте мне зла,
Вседержителю угодны милосердные дела!"

И рабы воззрились жадно на роскошные каменья,
И мгновенно позабыли государевы веленья,
И решили эту деву отпустить без промедленья, --
Вот что делает богатство -- корень чертова растенья!

Нет тому на свете счастья, кто живет во имя злата.
Жадный щелкает зубами от восхода до заката:
Все ему, бедняге, мнится, будто денег маловато,
И душа его во прахе погибает без возврата.

С девой так и поступили. Лишь настало время сна,
Дал ей раб свою одежду, и накрылась ей она,
И была сквозь черный выход дева в сад уведена...
Так от страшного дракона скрылась юная луна.

Только девушка сбежала, вслед за ней исчезли слуги.
Скоро я внизу у двери услыхала зов подруги.
Вышла я навстречу деве, обняла ее в испуге,
Но она побыть со мною не хотела на досуге.

"Жемчуг твой, -- она сказала, -- спас меня от лютых стражей.
Да воздаст тебе спаситель, покровитель дружбы нашей!
Дай теперь мне аргамака, ибо, взбешенный пропажей,
Скоро вышлет вслед за мною свой отряд владыка вражий".

Привела я из конюшни быстроногого коня,
И в седло уселась дева, твердость редкую храня.
Так порой на Льва садится Солнце, полное огня...
Урожай, что я растила, созревал не для меня!

Город скоро оцепили, свет мелькнул, заржали кони,
И ко мне ворвались снова верховые из погони.
"В этом доме, -- я сказала, -- нет той девушки в короне.
Коль найдете, то хозяйку обвините в беззаконье".

Не нашли беглянку стражи и в смущенье возвратились.
Царь и все его вельможи бесконечно огорчились,
Позабыли про веселье, в черный траур облачились:
"Закатилось наше солнце, очи в сумраке затмились".

Я о той луне прекрасной расскажу еще потом,
А теперь о Чачнагире расскажу я молодом:
Я была ему козою, он же был моим козлом.
Блуд жены и мерзость мужа покрывают нас стыдом.

Надоел мне муж-торговец, неказистый, тощий, вздорный,
Чачнагир же был красавец, да к тому же и придворный.
Мы сошлись. Однако ныне не ношу одежды черной,
Ибо кровь его, злодея, не считаю я зазорной.

Я любовнику, рехнувшись, все о деве рассказала, --
Как она ко мне явилась, как ее я в путь послала.
С той поры, его увидев, я от страха трепетала,
Лишь теперь, когда он умер, я опять свободна стала.

На меня при каждой ссоре он грозился донести...
Раз, когда он был в отъезде, я звала тебя, прости!
Он же в город возвратился и решил ко мне прийти.
Оттого тебя и встретил мой посланец на пути.

Ты назад не возвратился, ты моей не понял вести,
И в моей опочивальне Чачнагир нас видел вместе.
Я от страха чуть дышала, я его боялась мести,
Он решил пред государем уличить меня в бесчестье.

Если б ты, мой гость прекрасный, не убил его, злодея,
Он бы все открыл владыке, сам собою не владея.
Царь бы сжег мой дом богатый, и, по слову лиходея,
Ожидая лютой казни, пожрала б своих детей я.

Да воздаст тебе создатель наилучшей из щедрот!
Мне тот змей зловещим взором сердце больше не гнетет!
Я судьбой моей довольна, миновали дни невзгод!
Не грозит мне больше гибель! Удивительный исход!"

"Книги, -- ей ответил витязь, -- говорят царям и слугам:
"Из врагов всего опасней враг, прикинувшийся другом".
Мудрый муж ему не верит, воздавая по заслугам.
Твой же враг теперь в пучине, ты отделалась испугом.

Я прошу тебя закончить о девице свой рассказ.
Что потом случилось с нею, ускакавшей в поздний час?"
Тут Фатьма опять поникла, слезы хлынули из глаз!
"Луч зари, упав на землю, вспыхнул ярко и погас!"


ПОВЕСТЬ О ПЛЕНЕНИИ НЕСТАН-ДАРЕДЖАН КАДЖАМИ, РАССКАЗАННАЯ ФАТЬМОЙ АВТАНДИЛУ

О судьба, своим коварством ты поспоришь с сатаною!
Кто тебя на свете создал столь опасной и дурною?
Что ты сделала, злодейка, с той прекрасною луною?
Вижу я, что в этом мире все мгновенно предо мною!

Вновь Фатьма заговорила: "Лишь исчезло солнце света,
Чьим сиянием доселе жизнь моя была согрета, --
Стала огненным горнилом для меня разлука эта,
И рыдала я о деве, и стонала до рассвета.

Стал мне дом мой ненавистен, охладела я к родне,
Все мерещилась беглянка наяву мне и во сне,
И Усен-клятвопреступник, позабывший о жене,
Убоясь моих проклятий, подходить не смел ко мне.

Как-то раз, когда садилось солнце, в воздухе сверкая,
Шла я около харчевни, от тоски изнемогая.
Вспоминая незнакомку, я твердила, не смолкая:
"Будь ты проклята навеки, клятва лживая мужская!"

Некий раб с тремя другими восседал в харчевне рядом,
Средь товарищей невзрачных выделялся он нарядом.
Закупив на драхму пищи и блестя довольным взглядом,
Путешественники ели, задержав меня не зря там.

Эти люди говорили: "Все мы здесь как на подбор,
Но, за трапезой пируя, незнакомы до сих пор.
Ни один из нас не знает, с кем ведет он разговор.
О себе сказать полезней, чем болтать различный вздор".

Начались повествованья, и, когда кончался ужин,
Раб заметил: "Воле неба жребий путников послушен.
Вы посеяли здесь просо, я ж посею горсть жемчужин.
Пусть мою оценит повесть тот, кто здесь со мною дружен.

Раб великого царя я, повелителя Каджети.
Пораженный злым недугом, умер он в годины эти.
Много льется слез сиротских без него на белом свете.
У сестры его, царицы, все его остались дети.

Дулардухт, сестра царева, величава, как скала.
И никто ее дружине причинить не смеет зла.
Двух сирот, Росана с Родьей, под присмотр она взяла
И, воссев на трон Каджети, правит царские дела.

У нее сестра внезапно где-то за морем скончалась.
Услыхав про это горе, наша знать перепугалась:
Как сказать о том царице, чтоб она не убивалась?
И велел Рошак дружине, чтоб она вооружалась.

Он сказал нам: "Хоть убейте, не желаю слушать воя.
Лучше мы пойдем в долину для потехи и разбоя.
Возвратимся мы не скоро, но богаче станем вдвое,
К поминанью я успею, хоть не жалую его я".

Приказал нам предводитель: "Люди добрые, вперед!"
Сто рабов себе он выбрал и повел с собой в поход.
Ночью мы дозор держали, днем мы грабили народ
И, напав на караваны, умножали свой доход.

Как-то раз туманной ночью наш отряд в степи скитался.
Вдруг какой-то свет чудесный перед нами показался.
"Неужели луч светила через облако прорвался?" --
Так мы думали, и каждый, рассуждая, удивлялся.

"То луна, -- мы говорили, -- или свет зари за тучей!"
И к чудесному виденью понеслись тропой дремучей.
И, безлюдную равнину оцепив на всякий случай,
Мы услышали из света голос нежный и певучий:

"Кто вы, всадники ночные? Что хотите здесь найти?
Я, посол из Гуланшаро, еду к каджам. Прочь с пути!"
Мы, услышав этот голос, поспешили подойти,
И возник пред нами всадник, словно солнце во плоти.

Все лицо его в тумане, точно молния, сверкало,
Это дивное виденье всю окрестность озаряло.
И хотя ездок учтивым не старался быть нимало,
Он склонял свои ресницы как агатовые жала.

Тут расспрашивать мы стали и разглядывать светило.
Всадник тот посланцем не был, это людям ясно было.
Вдруг Рошак, признав в нем деву, дернул лошадь за удило,
И дружина незнакомку в плен тотчас же захватила.

Снова мы спросили деву: "Ты откуда, дивный свет?
И зачем ты здесь блуждаешь, наподобие планет?"
Но она, дрожа от гнева, только плакала в ответ.
Плохо, коль луну драконы пожирают в цвете лет!

Не прислушалась девица ни к мольбам, ни к уговорам,
Не сказала, кто велел ей по степным скакать просторам,
Только сумрачно молчала пред разбойничьим дозором,
И людей она, как аспид, обливала гневным взором.

И сказал Рошак нам: "Братья, не простое это дело:
Нелегко ей нам открыться, если б даже захотела.
Но удел царицы нашей лучше всякого удела,
Так как бог свои щедроты посылает ей всецело.

Ниспослав нам эту деву, видно, хочет наш творец,
Чтобы мы ее к царице проводили во дворец.
Мы скрывать ее не в силах от владычицы сердец:
Если деву обнаружат, то и нам придет конец!"

Возражать мы не решились и, в ответ на речи эти,
Вместе с пленною девицей понеслись назад в Каджети.
Больше ей не докучая, мы в ее купались свете,
Но она рыдала горько, словно пойманная в сети.

Обратился я к Рошаку: "Витязь, шелковые ткани
Я купил себе недавно в Гуланшаро на майдане.
Отпусти меня за ними! Приложу я всё старанье,
Чтоб догнать твою дружину и служить тебе, как ране".

Я возрадовалась духом, услыхав того раба.
Знать, до праведного неба донеслась моя мольба!
На следы моей беглянки навела меня судьба,
И зажглась во мне надежда, хоть была еще слаба.

Я рассказчика немедля привела в свое жилище
И сказала: "Повтори мне, что сказал ты им, дружище!"
Повторил он все до слова, что поведал братье нищей,
И вернул меня он к жизни, не отправил на кладбище.

Двух искусных чернокожих я держу для услуженья,
И любой из них умеет стать невидимым для зренья.
С поручением в Каджети их послала в тот же день я:
"Отыщите эту деву, если хватит вам уменья!"

За три дня слетали к каджам оба эти колдуна.
"Дулардухт, -- они сказали, -- ехать за море должна.
Взор же девы солнцеликой изливает пламена,
И с царевичем Росаном уж помолвлена она.

"Быть девице за Росаном! -- возвестила там царица.
Но теперь мне не до свадьбы: умерла моя сестрица.
К обрученью их, однако, я успею возвратиться".
В башне деве служит евнух, и устроена светлица.

Колдунов и чародеев Дулардухт берет с собою,
Ибо путь ее опасен, а враги готовы к бою.
Крепость каджей остается под охраной боевою,
И теперь уже царица, верно, плачет над сестрою.

Крепость каджей неприступна. Под охраной трех ворот
Там скала стоит крутая, упираясь в небосвод,
И внутри скалы той чудной проведен подземный ход,
Он на самую вершину в башню пленницы ведет.

Там всегда стоит у входа боевое охраненье.
Десять тысяч лучших стражей охраняют укрепленье,
Их не менее трех тысяч насчитал я в каждой смене..."
Мир обрек тебя, о сердце, на заботу и томленье!"

Так открылось Автандилу, погруженному в заботы,
Где скрывается светило, унесенное в высоты.
И вознес хвалу он богу за великие щедроты
И сказал Фатьме: "Смягчила горе сердца моего ты!

Ты, любимая, достойна благосклонности моей,
Ты обрадовала сердце дивной повестью своей.
Но коль каджи бестелесны, словно духи, -- хоть убей,
Не пойму, зачем их племя так похоже на людей?

Я и сам скорблю о деве, но весьма дивлюсь, не зная,
Для чего бесплотным духам эта женщина земная?"
И Фатьма в ответ сказала: "Объяснить тебе должна я,
Что они совсем не духи, это выдумка сплошная.

Каджи -- это те же люди, только, тайнами владея,
Каждый кадж напоминает колдуна и чародея.
Ослепить он нас сумеет лучше всякого злодея,
И сражаться с ним, проклятым, -- бесполезная затея.

Что они творят над нами, эти изверги земли!
Поднимают ураганы, топят лодки, корабли,
По морям умеют бегать и, кощунствуя вдали,
Ночь в сиянии скрывают, день -- в тумане и пыли.

Потому названье каджей и дано им здесь народом,
Что они, людьми рождаясь, помыкают нашим родом".
Молвил витязь: "Положила ты конец моим невзгодам,
Ибо радостные вести здесь узнал я мимоходом".

Проливая слезы счастья, он воскликнул: "Вседержитель!
Ты мне в скорби утешитель и от горя избавитель!
Ты, которого не узрит и не выразит мыслитель,
Даровал свою мне милость, посетив мою обитель!"

Так хвалил и славил бога юный витязь, но Фатьма,
Истомленная желаньем, ревновала без ума.
Хоть и сдержан был любовник и почтителен весьма,
Пав на грудь, его лобзала эта женщина сама.

В эту ночь она на ложе счастье полное вкусила,
Хоть, по правде, неохотны были ласки Автандила.
Тайным трепетом печали Тинатин его томила,
Обезумевшее сердце, словно зверь, в лесу бродило.

Слезы тайные точил он, изнывая от позора.
Плыл агатовый кораблик сквозь чернильные озера.
"Соловей, считал я розу утешительницей взора,
Но в разлуке, став вороной, ныне сел на кучу сора".

Сквозь агатовые рощи слезы он точил ручьем,
Растопить могли бы камни на пути они своем.
Но Фатьма торжествовала, с милым будучи вдвоем:
Рядом с розой и ворона хочет щелкать соловьем.

На рассвете солнце мира совершило омовенье.
Поднесла ему хозяйка дорогое подношенье --
Плащ, чалму, наряд богатый, благовонные куренья:
"Выбирай себе, что хочешь! Наряжайся без стесненья!"

Автандил же солнцеликий, сердцем преданный надежде,
Снял купеческое платье и оделся так, как прежде.
В этот день он появился в дорогой своей одежде.
Лев подобен стал светилу, не барышнику-невежде.

В этот день Фатьма роскошный приготовила обед.
Видит: гость идет в покои, славным витязем одет.
Удивилась, что торговец нарядился, как спаспет:
"Тем, кто здесь пленен тобою, ты сулишь немало бед!"

Как она ни восхищалась видом гостя молодого,
Солнцеликий этот витязь не ответил ей ни слова,
Лишь смеялся он, заметив, сколь хозяйка бестолкова...
Чтоб спасти от смерти друга, он не знал пути иного!

После трапезы расстались, и, испив из чаши винной,
Он заснул в своем покое, полон радости невинной.
Ввечеру проснулось солнце, свет рассыпав над долиной,
И Фатьме сказать велело: "Приходи в мой сад пустынный!"

И Фатьма к нему явилась и пред ним склонилась ниц:
"Ты мое похитил сердце, мой убийца из убийц!"
Но велел ей сесть поближе этот витязь, светлолиц,
И на садик роз упала тень от хижины ресниц.

"О Фатьма, -- сказал ей витязь, -- то, что я тебе открою,
Может быть, тебя ужалит подколодною змеею,
Ибо ты еще не знаешь, кто беседует с тобою...
Лес агатовых деревьев, лес ресниц владеет мною!

Не торговец я заезжий, не начальник каравана,
Я -- великий полководец государя Ростевана.
Рать моя неисчислима и его достойна сана.
Кроме рати, мне подвластны арсенал и зарадхана.

Ныне я с тобой, как с другом, без утайки говорю.
Дочь царя похожа ликом на небесную зарю.
Лишь о ней воспоминая, я пылаю и горю,
По ее скитаясь воле, не служу теперь царю.

По желанию царицы в дальний путь я ныне еду
За девицей, о которой ты вела со мной беседу.
Бледный лев, ее любимый, по ее скитаясь следу,
Уж отчаялся, и гибнет, и не верует в победу.

О Фатьма, не понапрасну повествую эту быль я,
Как одетый в шкуру тигра терпит горя изобилье!
Ты должна помочь герою, чтобы он, собрав усилья,
Поднял вновь свои ресницы, словно вороновы крылья!

Помоги, Фатьма, миджнуру, ибо ты ему бальзам!
Может быть, светила эти сочетать удастся нам!
Благодарные потомки воздадут нам по делам,
А влюбленные разделят радость жизни пополам.

Приведи раба скорее, я пошлю его в Каджети,
Пусть колдун плененной деве про дела расскажет эти.
Дева нам помочь сумеет -- мы нуждаемся в совете,
Мы хотим, чтоб этих каджей больше не было на свете".

"Славен бог! -- Фатьма сказала. -- Этой вестью животворной
Исцелил меня ты ныне от печали непритворной!"
За рабом она послала. Тот пришел, как ворон, черный.
И послал его немедля Автандил к твердыне горной.

Он сказал: "Коль ты и вправду чародей, а не хвастун,
Потуши мое горнило ради двух прекрасных лун!
"Наступил, -- скажи ты деве, -- избавления канун!"
"Все, что надобно, ис