Андрей Платонов. Деревянное растение ИЗ ЗАПИСНЫХ КНИЖЕК Москва Издательствво "ПРАВДА", Библиотека "ОГОНЕК", 1990 ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ Пожалуй, не погрешу против истины, сказав, что знаменитый Дом Герцена на Тверском бульваре, он же булгаковский MACCO ЛИТ-"Грибоедов" (завидна судьба-история этого старинного особняка!), для многих студентов размещенного здесь Литературного института s большей мере был и остается Домом Платонова. В этих же стенах Андрей Платонов жил и работал двадцать лет, и еще до середины 70-х на втором этаже флигеля, в соседстве с учебными аудиториями, сохранялась в неприкосновенности вдовой и дочерью писателя обычная московская квартира гения отечественной литературы двадцатого века. Впрочем, еще и в те недавние времена, пока провидческие книги писателя были спрятаны от нашего народа в спецхраны архивов и библиотек, гениальность Андрея Платонова считалась столь же очевидно-абсурдной, сколь доказательство теоремы Ферма. Как будущие "литрабы", мы платоновское творчество проходили -- по разделу "советская проза 20--40-х гг."--полубегом, в предзачетной спешке, по учебнику-хрестоматии для гуманитарных вузов, где в труху было пережевано, что нам следовало усвоить. Но в оттепельные шестидесятые Дом Платонова успел приоткрыться -- пусть и ненамного, однако щелочка осталась, манила, и соблазн "случайно" обознавшись дверью проникнуть в этот Дом был велик... Тяготы жизни не приучили вдову писателя Марию Александровну к доверчивой открытости, и все-таки особенно упрямых поклонников Платонова она пускала в квартиру, дарила беседой, давала читать -- под залог студенческого билета или на честное слово -- платоновские книги и журналы. Литинститутское начальство знало все--Мария Александровна сетовала: ректор не раз призывал ее "прекратить свои ликбезы". Запреты, понятно, цели не достигали -- слишком притягателен был Дом Платонова. Андрей Платонович, переехав в Москву, поселился в этой квартире тридцатилетним сложившимся писателем, автором нескольких книг. Но работу над "Чевенгуром" завершал здесь. И очерки, вызвавшие великодержавный гнев, и повести "Котлован" и "Ювенильное море", и рассказы "Такыр", "Возвращение", "Фро", "Одухотворенные люди", роман "Джан" и десятки других повестей, рассказов, пьес -- тоже здесь. Полная трагизма жизнь Платонова оживала в медленных воспоминаниях Марии Александровны: чудовищный гнет многолетней травли, арест и гибель сына Платона (Гоши, Тотика, как называл его отец), нищета, война, болезнь--здесь, до последнего январского дня 1951 года. В конце концов институт при помощи СП выхлопотал для вдовы и дочери Платонова отдельное жилье и взял весь флигель: квартиру писателя перепланировали, разворотили старинный камин и растащили изразцы на сувениры, а кабинет Андрея Платонова -- с чугунным балконом, опирающимся точеными ножками о тротуар Тверского бульвара, --занял декан заочного отделения... В начале 80-х я приходил к Марии Александровне в дом на углу Малой Грузинской и Большого Тишинского, в ее крохотную комнатку, где еле поместились кожаный диван Платонова, принявший его последний вздох, и массивный письменный стол-бюро, в многочисленных ящиках которого некогда десятилетиями лежали невостребованные рукописи. Приходил уже не студентом, не гостем: долгими уговорами, заручившись ходатайством известных писателей, убедил Марию Александровну не скрывать дальше записные книжки Андрея Платоновича, плотно набитые в картонную коробку, -- разобраться в заметках, датировать их, снять копии... За полтора года эта работа была нами сделана. (Необходимые пояснения к текстам даны в конце книжки. Эмоции тоже опускаю: вообрази, читатель, что сам ты одним из первых заглянул в рукописи гения, а после, вникнув уже в платоновские записи и по достоинству оценив их пророческий смысл, представь, каково было прочитать та ко е в годы всесоюзной эйфории и повального запрета любой живой мысли.) Понимая, что шансы почти нулевые (тогда существовало вето на появление "новых" художественных произведений многих ушедших писателей, в том числе и Платонова), мы все же решили рискнуть -- подготовили для пчати подборку наиболее интересных текстов (ведь не "художественное произведение"--всего-навсего книжки записные!). Понятно, и записи к не изданным у нас повестям и роману включили, в расчете на редакторское неведение, и откровенный "непроходняк" -- чтобы красному карандашу и ножницам было где погулять. И почти половину подборки удалось в два приема напечатать в писательском еженедельнике ("Литературная Россия" No 1'82 и No 21'83), пусть и с ощутимыми потерями. Вторую публикацию Мария Александровна уже не увидела... Только шесть лет спустя в "Огоньке" (No 33' 89) вышло все, отсеченное прежде. Сегодня Андрей Платонов вернулся к нам, полностью и навсегда. Из-под семи замков выпорхнули его арестованные больше чем на полвека книги. В день его девяностолетия на фасаде Дома на Тверском открыта памятная доска, выполненная товарищем Андрея Платоновича скульптором Федотом Сучковым (фрамент ее -- портрет-барельеф писателя воспроизведен на нашей обложке). Восстанавливается мемориальная комната. И стало возможным исполнить желание Марии Александровны, -- издать подготовленную нами подборку из записных книжек Платонова так, как изначально мечталось, -- у себя дома и без идеологических купюр. Георгий ЕЛИН . ок. 1927 г. Эволюция -- всмотрись, не велико ли возвращение. Не значит ли то, что человек не знает правды: что правды нет и быть не может и не нужна она; что стремление к правде великое заблуждение, что жизнь имеет базисом не истину, а свободную игру и радость. Истина -- тайна, всегда тайна. Очевидных истин нет. Я слишком богат, чтобы считать свои богатства. Свобода живет только там, где человек свободен перед самим собой, где нет стыда и жалости к самому себе. И потому всякий человек может быть свободным, и никто не может лишить его свободы, если он сам того не захочет. Насилие, которое захочет человек применить как будто для удовлетворения собственной свободы, на самом деле уничтожит эту свободу, ибо где сила -- там нет свободы, свобода там -- где совесть и отсутствие стыда перед собою за дела свои. На суд Божий явились два человека: один еле живой, умирающий, другой цветущий и радостный. -- Что ты делал? -- спросил Бог перваго. -- Всю жизнь умирал во имя Твое,-- отвечал тот. -- Для чего? -- Чтобы не умереть. -- А ты? -- спросил Бог второго. -- Всю жизнь боялся смерти и заботился только о теле своем. -- Для чего? -- Чтобы не погасла в нем жизнь. Тогда сказал Бог обоим: -- Оба вы хотели одного -- жизни и ушли от нея, один в неживой дух, ибо умертвил тело, другой в мертвое тело, ибо забыл все, кроме тела. И оба вы мертвы. Но вот, если бы вы постигли, что дух и плоть одно -- оба были бы вечно живы и радостны радостью Маей. <...> Не много дорог в мире, а одна, не многие идут по ней. -- Что же теперь делать нам? -- спросили согрешившие. -- Понять себя и жить сначала. Закон мировой необходимости -- закон мировой свободы. Свобода -- вот причина мира (космоса и гражданского состояния). В сущности нет ни детей, ни взрослых -- есть одинаковые люди. Взрослый ни дороже, ни дешевле ребенка. Дети -- все разумные люди. Великая ложь смотреть на них сверху; они хитроумный, удивительный и наблюдательный народ. Гений: он слабых задушит, сильным даст жизнь. Знание это золото веры, разменянное на медяки. Искусство заключается в том, чтобы посредством наипростейшего выразить наисложнейшее. Оно -- высшая форма экономии. Люби и верь и будешь счастлив! 1928-1930 Это не животное, а прямо человек. "Котл< ован >": отняв имущество, опустошили душу. Интернационал велик -- жители найдутся. Законы для отсталых элементов. Дети не едят сахару, чтобы создать социализм. Если сравнить живых с умерш< ими>, то живые говно. Социализм пришел серо и скучно (коллективизация) как Христос. Как хороша жизнь, когда счастье недостижимо, и о нем лишь шелестят деревья и поет духовая музыка в парке культуры и отдыха. Любви хотят люди, не имеющие общественного значения. Типичн<ый> человек н<ового> времени это голый -- без души и имущества, в предбаннике истории, готовый на все, не на прошлое. Месяц как рыдать над миром. Активист гибнет сам. Чиклин тоже опустошен, активист тоже: социализм вышел из них. Постороннее пространство Все бабы одели штаны под юбки, а раньше носили юбки на голом месте. Для "Чевенг<ура>" Во время револ< юции > по всей России день и ночь брехали лаяли собаки. Мертвецы в котловане -- это семя будущего в отверстии земли. "Котлован" Активист сам нарисовал К. Маркса как его понимал: диктатора антикулачника. - Как справимся не знаем, но все берем в свои руки -- других рук нет. Наша темная тоска боится света, она жмурится и у нее идут слезы горя от пришествия радости. Женщина растет как всякая полевая культура. Баба -- база двора, а мужик -- надстройка. Попа расстригли и сделали, по его просьбе, под фокстрот. Кулак подобен онанисту, он делает все единолично, в свой кулак. Составлялись сводки, по которым видно, что обобщ< ествле> нию не подлежит только воробей. Медведь-кузнец в колхозе; молотобоец, раскулачивает. Ураган сорвал собрание; чтобы сохранить население для собрания, таковое было отменено. Колхозы живут, возбуждаясь радиомузыкой; сломался громкоговоритель -- конец. Оч< ерк > В глазах раздвоилось и он взял половину себе. Оч < ерк > Жители, участники империализма. -- Ты же не знаешь слова шантаж,--как же я тебя могу шантажировать? Раскулачили за то, что проживает девой. Некогда поп гулял с девушкой. Теперешняя дочь той девушки -- поповна, и ее раскулачили. Как же толстый арбуз может расти на тонкой жилке? После общ< ественной > стол< овой > дрались дома холодными примусами. Революция -- пускай идет, пока не споткнется. А споткнется, мы ее подымем и опять она пойдет. Мужики дирижируют у трубы радио. Ты лошадка иди в колхоз, будь членом, а я подожду. Рабочий так точно рассказал о способе повреждения, что его самого заподозрили во вредительстве. Колхозы -- одна наша надежда. Что ж нам делать без них? Опять бедствовать, нуждаться, жить безнадежно и видеть сало кулака, питаясь печеной рожью. Хоть и не мое и общее, а все же вижу крепость жизни и свою радость прочности. Весна стучится в ворота нашего района. Миллионное счастье ------------------ Люди в колхозе, даже при неурожае, стесняются жаловаться. -- Дай кусок сахару, а то выйду из колхоза! Я и вошел п колхоз из-за сладкого! Исключительно!! Жеребенок отбился от матери и мечется меж двух машущих тракторов, подбегая к ним поочередно, привыкнув, что пашет мать. Ел стерву (падаль). Мужик-колхозник это не прежний цепкий узким умом идиот, это уже мечтатель и фантазер (машина научила его сверхнадежде). Мужик делает не потому, что понимает, а потому иногда, что уважает человека, а потом сознается, что я, ведь, дескать, не верил вначале. В колхозных парикмахерских висят портреты Ленина, Силыча и др. Нно, царя возила!! Поселок Идея Земля, поприще почвы -- еще основа народа бедняков. 1931-1933 Что даже массы захохотали! У меня личный пессимизм, а оптимизм -- весь социальный. Тоска жизни, продолжающаяся без надежды. Баба, которая такая по характеру, что сама себе делает аборты. Тайна проституции: единение тела предполагает единство душ, но в пр< оститу >ции настолько нет единения душ, настолько это явно и страшно, что нет любви, что от удивления, от гибели, от страха-- "единение душ" начинает происходить. Т<аким> о<бразом> все, что доводится до ужаса, превозмогает ужас "со дна" и любовь происходит, гибель ликвидируется. Проституция м<ожет> б<ыть> прочней любви и культуры. Старичишко, прозванный "фашистом". Он дрочится, физкультурник, оптимист, танцор, престидижитатор, атлет, едок, пловец... а дома, в одиночку, падает в обморок от измождения. Социально-же он хочет быть юным героем. Старичок радостен, -- ударник, разделяет эпоху, ликует. Жовов, даже болея, и во всех несчастьях, чувствовал себя каким-то свежим, здоровым и спокойным. Его, еще, ничто не могло испугать, даже когда страх приближался к нему смертью, -- Жовов силился испугаться, и не мог. Шофер на шоссе Кавказа -- тоже "Жовов". Кузява зачастую путал себя с пролетариатом, -- свое мнение считал классовым, классическим. Трагедия, мука Жовова, что он хозяин, устр< оитель >, рабочий мира, но что-то мешает ему еще ("Что-то" -- Кузява). Искусство должно умереть,-- в том смысле, что его должно заменить нечто обыкновенно<е>, человеческое; человек может хорошо петь и без голоса, если в нем есть особый, сущий энтузиазм жизни. "Чем наше будущее социально связано с прошлым теперь? Эта связь все же должна быть, как-бы ни было далеко, высоко наше будущее. В чем же? В чем некий "компромисс", без которого невозможен относительный синтез (смотри у Ленина). Противоречия ведь решаются "подобные", а не абсолютные. По моему -- в бюрократии". (Речь в пригор<одном> поезде). Писать надо не талантом, а "человечностью" -- прямым чувством жизни. Люди связаны между собой более глубоким чувством, чем любовь, ненависть, зло, мелочность и т. д. Они товарищи даже тогда, когда один из них явный подлец, тогда подлость его входит в состав дружбы. Надо так до чего-нибудь доорганизоваться, чтоб жизнь вырабатывалась сама -- без участия людей, а просто в силу взаимоотношения. Из нового мира рождается новейший. Всякое существо несколько раз сбрасывает кожу, спускает сукровицу и т. д.--прежде чем получить постоянство. Полпашкин (...Борисевкин) при несчастии, настоящем несчастии, жаловался -- всем жаловался с глубоким чувством -- и от сочувствия людей, сочувствия, которое превозмогало, превышало его несчастие,-- полнел. Горе приносило ему телесную толщину. Духарня вышла вечером рассекать воздух (гуляние). В конце романа Кузява во сне видит капитализм и убивает Жовова для добычи из него скелета. Красота есть обратное понятие. Кто некрасив. тот более намучен социальным неустройством. Кто красив, не избежал неустройства. Но через некрасоту можно достигнуть высшей красоты. А некрасота, это преходящее состояние человека, когда он в мучительности. Самара, вокзал, 29. VIII. 31 г. Как народ смотрит на коллективизацию? -- Ничего: косо. (Кулак) "Революция как доплатное письмо (когда денег нет)". (Сплетник) Вот человек: Такая спешка, такие темпы, такое движение строительства, радости, что человек мчится по коридору своей жизни, ничего не сознавая, живя в полпамяти, трогая работу, не свершая ее, отмахиваясь от людей, от ума -- и мчится, мчится, мчится, пропадая где-то пропадом, бесполезный, счастливый, удивительный. ...Кузява все знал, точно жил на свете вторично. Надо быть живым даже для того, чтобы чувствовать смерть, горе,-- мертвые ничего не могут чувствовать. Для смерти нужны живые. Устраивали праздники по случаю получения паспортов, справок, воинских билетов и т. д. Очень важно! Мое молодое, серьезное (смешное по форме) -- остается главным по содержанию навсегда, надолго. Серьезность Жовова, величие его, антиюродство, страшн<ая> опасность жизни, ответственность за класс. <...> Сущностью, сухою струею, прямым путем надо писать. В этом мой новый путь. Каждый человек с детства вырабатывает себе социальную маску, чтобы гарантировать себе наибольший успех. Уже с детства человек впадает в уродство: все люди на самом деле замаскированы. Что если б человек был без маски! Как хорошо! Вы думаете, что я страдаю полигамией,--у меня его не было... Точно так же никакого обскурантизма своей жизни я не встречал. Я люблю вас без всякого трюизма. Остаюсь с плеоназмом и аннотацией -- Курдюмов. По утрам, по поздним ночам зажигается лампа электрич< еская >, и птица, думая, что уже наступило утро, начинает петь; но свет гаснет от выключателя -- еще не утро. Паразиты могут паразитировать и на положит< ельном > ходе революции. "Некоторые микробы смерти живут не только в болотах, но и в водопадах". Полпашкин, например. Преодолеть, простить недостатки друг друга нельзя, не имея чувства родственности. У меня волос мягкий, как мое сердце: попробуй! Особо Полпашкин любил средне-прекрасных женщин. Жизнь по черному, как в избе без трубы. Шурубура -- последний результат человека. Очень важно!! Все искусство заключено в том, чтобы выйти за пределы собственной головы, наполненной жалким жидким, усталым веществом. Субъективная жизнь -- в объекте, в другом человеке. В этом вся тайна. Машины воспитывают людей; экскаватор воспитал меня, двигатель и др. Химический человек, начиненный всеми веществами науки. Отдел перестройки на ходу. Как Полпашкин победил в одиночку солнце -- в смысле того, что солнце работало, и рожь росла, а толку не было -- люди ели мало и т. д. При социализме не будет злобы и отчаяния, но глубокое страдание останется; не будет презрения, но ненависть будет... Секрет Полпашкина: он однажды напугал зависимых немного от него людей. А дальше --он их лишь попугивал и они все больше пугались его, и удивлялись: откуда это сила у Полпашкина. А сила его из ихнего страха. Полпашкин сам уходил со службы на службу, но таким образом, что это противоречило приказам, и после ухода за Полпашкина еще страшно доставалось его бывшему начальству, настоящему начальству, -- Полпашкин становился страдальцем дня, делая все по своему желанию. Чтобы истреблять целые страны, не нужно воевать, нужно лишь так бояться соседей, так строить воен<ную> промышленность, так третировать население, так работать на военные запасы, что население все погибнет от экономически безрезультатного труда, а горы продуктов, одежды, машин и снарядов останутся на месте человечества, вместо могильного холма и памятника. Организационно-мощные контрталанты Полпашкина. И он, мужик, вошел к ней в тесноту плоти и обмер. Это было много раз, но не бывало повторенья. Взять.целое учреждение и превратить его в тип одного человека. Контр<революционе>р: -- "Сов<етская> вл<асть> опирается на приспособленческие элементы, страстно цепляющиеся за жизнь и готовые на все". Как организовали трест ("пожарный"), не дали ему ни одного завода; трест побушевал, побушевал и кончился с криком отчаяния (устроил все Полпашкин). Человек, лишенный любви, начинает жить страстями службы,--он спорит, страждет и любит в вопросах положения о "райсекторе", о "правах и обязанностях",-- и в этом исходит струя его жизни. Полпашкин ходил гордо по учреждению, подняв голову,--он один узнал, что такое хозрасчет и всем указывал на их жалкую ничтожность в важнейшем вопросе. Настанет время, когда за элементарную ныне порядочность, за простейшую грошевую доброту, -- люди будут объявляться величайшими сердцами, гениями и т. п., настолько можно пробюрократить, закомбинировать, зажульничать, замучить обыденную жизнь,-- это отход, отброс от великого стр< оительст >ва, Жовова. Смерть включена в жизнь и борьбу Жовова: он несколько раз умирал, обмирал от ударов труда и классовых врагов. Жовов, сделав социализм, изменился так, что оставил социализм для Полпашкина. Чр<езвычайно> важно. Жовов получается в результате -- необходимости обороны страны от внешних буржуев, ликв<идации> кулаков и мелкой, сочащейся, гнойной буржуазии своей (Полпашкин); в результате сопротивлений, необходимости -- он не чахнет, как бывает всегда, а возрождается от напора на него смертных сил. 13 Как испуг, тронутый преступлением в одном месте, идет кругами, захватывает покаянием всех и мир погружается в трепет души и понос желудка. Стихия. Полпашкин развертывал всякое строительство безо всего -- без средств, без машин, без места, с тем, чтобы бузовать на темпах, делать политику счастья, отвлеченную, как мистическое нечто. Оч<ень> важно. Пролетар<ский> человек дов<олен> ж<изнью>,-- которому везде радостно, он всюду пополняет впечатления от будущего, везде, где чуть будущего,-- он рад, терпелив, счастлив. Великий товарищ! Заботчик бесконечный о социализме. Ж<овов> к чугуну относился как к собственной плоти, лучше чем к своему телу. N (Борисевкин) был рад, когда входил контролер и проверял билеты. Он предъявлял билет контролю с наслаждением, с покоем радости своей жизни, что все у него в порядке, все благоустроено, --другие мерзавцы живут хаотично, без денег, без билетов, без выполнения директив. В чем секрет? В том, что учрежд<ения> ничего не делают, сознавая бесполезность большинства дел, но взаимосвязь, прослежки, страх перед неисполнением пустяка такие сильные, что все кладется мелочью, трется и тихо выходит д е л о. Т<ак> ч<то> учреждения полезны, но не работой, а суетой... <...> Как заплакали революция, я и Тотик. Полпашкин травил-травил, думал -- бесконечная сила перед ним, а сила заплакала, п<отому> ч<то> она была живая и растущая, а не монументально-мертвая. Даже Полпашкин был стронут в своем сердце печалью и дозой сочувствия к революции. "Надо принимать меры" -- выйдет что или не выйдет, это вопрос неважный. Важно -- лишь принять меры, учредить суету, за которую отвечать не нужно и не будешь отвечать, если даже меры не дадут никаких результатов. Человек, не проявляющий чувств никаких, и тем заслуживающий себе великий грозный авторитет. Он молчалив и знает, что чувства губят репутацию, человеческие явления <сути-?> противоречат авторитету, нечеловеческие помогают ему. Новый тип: беспартийный, за культурную жизнь, за чистоту, за маски Осоавиахима, за здоровую советскую общественность и т. д. и т. п.,-- в сущности единственно возможная буржуазная форма человека в наших условиях (инж<енер> Антонов, Бондарчук). Сугубая беспартийность! Чистоплотность! Идеологическая аккуратность! Преданность! Совершенствуется не только техника производства материальн< ой > жизни, но и техника управления людьми. Не настанет ли в последнем кризиса перепроизводства, кризиса исторической безвыходности. Психоз труженников, что на каждого обращено беспрерывное внимание всего человечества <...>. -- Разрешите провести с вами несколько мгновений. -- Проведите, пожалуйста! Сколько? -- Да мгновения 4! Ни то любить, ни то подрематься пойти? -- подрематься! Мы должны всей своей тяжестью повернуться к рабочему. Борисевкин заклинает в одиночестве: мы уже совершили, уже вступили, уже закончили в основном и т. д. Человек, возможно Борисевкин (нет -- лучше другой), говорящий документально, фразами протоколов, живущий также четко, ясно, счастливо, удивительно. Им нравилась мучительная суета, неурядица, неустройство, пустошь и ничтожность их учреждения. Именно это их связывало,-- несчастье, грустная доля. Человек то верит в социализм, то нет. Он в доме отдыха: он верит, он в восторге, он пишет манифест радости; в поезде сломалась рессора, пассажиры набздели, -- он не верит, он ожесточается, и т. д.--и так живет. "Государство, держащееся на чтении книг, падет". (<... -- неразб.-- Г. Е. > сплетня). В "Мак< едонского > офицера". Благонамеренный единоверец Провинц< иальная > газета пишет лозунгом-шапкой: "Условия т. Сталина выполнены только на 18% ". Человек, не верящий ни во что, никак, пустой,-- исполняющий потому наилучшим образом любое высшее предначертание: такой тип только и нужен. (в поезде) 2 чел<овека>, один интел< лигент >, друг< ой > -- "чуйка" Тема романа. Стратилат делал коммунизм, а сделал другой мир,-- ничто в обычно-пошлом, нашем злободневном смысле, а другой мир истории, другую категорию, которая могла объективно выйти, выйти из развороченных форм прошлого и субъективно-классовой воли Стратилата -- не мир Келлера или мой коммунизм, но нечто исторически-прекраснее, неожиданнее, неизвестнее и действительно необходимое и простое. Вот -- основное и высшее противоречие судьбы Стратилата, романа и нашей истории. История будет не та, что ожидают и что делают. Это и есть коммунизм. Вглядеться в технолог< ический > процесс -- страсть. Человек не перестает жить потому, что у него нет пищи, одежды, жилища. Дайте ему! -- он перестанет. Как дам,-- дак ты из сапогов выскочишь! Изобретатель -- делал электрическое учреждение, доделался же до того, что кипятил чай в электрической катушке,-- и тем дело кончилось. "В Задонск!"-- лозунг отца, крестьянский остаток души: на родину, в поле, из мастерских, где 40 лет у масла и машин прошла жизнь. Рыли котлован под фунд<амент> клуба, нашли ветхий гроб без покойника и в нем четверть водки. Выпили. Водка была нормальна. Мы не шкурщики. Открыта подписка на Распоряжения Н<ар>К<о>Мата. Если он остался жить и не сошел с ума, то это -- роскошь. Полпашкин, работая в учреждении, действовал так, что занимался своими делами, а когда кто подходил, то начинал тыкать пальцем в чертежи, говорить безумные слова и пр., а потом сразу переходил на свое дело-- получался бред жизни. Деревянное растение А ты прояви максимум инициативы, соединенной с соответствующей гибкостью-то! Он пользовался местным авторитетом. Есть такая версия: Новый мир реально существует, поскольку есть поколение искренно думающих и действующих в плане ортодоксии, в плане оживленного "плаката",-- но он локален, этот мир, он местный, как географическая страна н а р я д у с другими странами, другими мирами. Всемирным, универсально-историческим этот новый мир не будет, и быть им не может. Но живые люди, составляющие этот новый, принципиально новый и серьезный мир, уже есть и надо работать среди них и для них. В учреждениях уже жили кошки, все было освоено житейски, навеки. В начале класса -- чиновничий героизм; смерть на далеких бурьянных полях с портфелем и преданностью; героизм более мощный, чем военный, более глубокий и жуткий. Чем живет человек: он что-нибудь думает, т. е. имеет тайную идею, иногда несогласную ни с чем официальным. "В революцию выигрывает "боковая сила", т. к. главные уничтожают друг друга, а боковая остается при здоровье и забирает вес". Сообщение мыслящего мещанина. "Темная личность с горящим факелом" Сам делал преступления, сам на себя доносил, ибо все равно узнали бы: пусть уж знают от него. Арифметика: что он преступник -- плохо, что занимается самосообщением хорошо, и простят. Законы есть, но их надо выполнять не враз, а постепенно! (Тарасов) Время идет, зреют накапливаются юбилеи, 100-летия со дня рождения и пр. Полпашкин собрал чл<енские> взносы в МОПР и т.д. сразу за 5 лет вперед, дабы уже все были членами, иначе нельзя. Сношения с Парижской Академией Наук на предмет гравитации. Для долговечности нужно поставить себя в положение "накануне ликвидации"--и проживешь два века. Великая глотка под пустяковой головой (Божинский). Рассказ девочки о корове: У коровы по четырем углам стоят ноги. Из коровы делают котлеты, а картофель растет отдельно. Корова сама дает молоко, а индюк старается, не может. Человек, просивший записать его в инвентарь обществ< енной > собственности, чтобы остаться целым. Все это рассказать нельзя -- можно только на скрипке сыграть! Он изредка шептал губами, что<-то> полагая и противополагая. О человеке, которого пугают газеты, п<отому> ч<то> били и бьют его за политпороки. Его душевное состояние ужаса непроходящего. "В этом большом, среди многочисленности населения..." ----------- Писать не талантом, а человечеством, сущностью своею. Вневойсковик из страха перед жизнью, из одиночества, из боязни наказания, из ужаса... стал работать усердно склонясь. Его случайно поставил н<ачальни>к в образец, вокруг вневойсковика создали компанию,-- объявили ударником, так пошло. <...> Горе человека вел<икого> врем<ени> в том, что пролетариат завоевал власть (частично, смешанно, но едко, отравленно) для оригинальной, удивит<ельной> формации буржуазно-аппаратной демократии. Он увидел в революции чистый свет мира, превращенный в бред. И человек -- в бреду. <...>. <... > Удивительно, что люди жались к ЖАКТ'у, к конторе, к справкам, хотя в городе были мировые театры, и в мире вечные вопросы мучения. Страд<ание> души от неизвестности: кто является членами ВСНХ, помимо чл<енов> Президиума; есть ли вообще чл<ены> Совета НХ? Содрогание, мука... Челов<ек> велик<ого> времени. Он боялся куда-либо выехать далее на 5 дней -- из боязни, что появится новое объявлен<ие> военкомата. "Дело в том, что и один -- выбранный для мысли -- не может думать... Никто не думает". Речь в месткоме. -------------- Без мучений нельзя изменить общество: ведь социализм получил в наследство мещанство, сволочь ("люди с высшим образованием -- счетоводы" и т.д.). Страданье ототрет с таковых, размелет их разум, от которого можно застрелиться в провинции. Сознание, оно не предмет искусства; сознательный человек поддается только иронической форме произведения. Похоже на к<онтр>революционный > лозунг. Да, потому что революция это в главном чувство, организм, элемент, музыка. Сознание, не закрепленное в чувстве, это действительно к<онтр> революция, т<о> е<сть> непрочное слишком состояние. Сквозь череду горя, труда и бедствия -- к молодости, к вере и радости. <...> Что эти кости делали, когда на них тело было! Убили нечаянно женщину: чорт с ней, она же мещанка была! Меня в Парке К<ультуры> и Отд<ыха> никуда не тянет -- только в 5-ое отд<еление> милиции! Человек, знакомый с тысячами лично. От нее пахло жизненными отходами. Страна темна, а человек в ней светится. Чувствуется земной шар в Л<енин>граде. Напряжение нежности Человек, гибнущий от скандала, затеянного им по поводу сдачи у газетчика; человек, одержимый энергией скандалов, спорщик, крайне впечатлительный, активный на любой непорядок, дерзкий, вызывающий на бой всю прорву мира... Великий новый тип! "Буржуй в социализме". И новые силы, новые кадры могут погибнуть, не дождавшись еще, не достроив социализм, но их "кусочки", их горе, их поток чувства войдут в мир будущего. Прелестные молодые лица большевиков,-- вы еще не победите; победят ваши младенцы. Революция раскатится дальше вас! Привет верующим и умирающим в перенапряжении. Я с тобой сошелся не этичничать! Старуха 82 лет, ведьма, спит от голода, пьет от голода воду, увидя ребят, детей -- вся сияет! Прекрасная, милая жизнь! Возраста нет! А ребята от нее бегут. Мыслят "свободно" тогда, когда ничего, никакой цели не остается. Не отставая от Ленина ни на шаг! -- (Сказано искрен<не> и xopoшо) Если нельзя сплотить людей на основе родства, то можно их соединить на основе мучительства. "Все вышеуказанное будущее!" Человек продал свой скелет. Купивший скелет приставил к человеку сторожа, чтобы во время смерти его скелет не испортили собаки. Разоблачение радости. "Всенародная инсценировка" Мечта об интервенции вероятно долго будет жить, даже при коммунизме, пока не обратится в смерть негодяев-интервентов. При смерти люди чувствуют сухость и им хочется чего-то влажного. Написать, как я воображаю со слезами человека всюду: на паровозе, на аэроплане и т. д. -- Что у нас -- соц<иализм> или капит<ализм> ? -- Тюря! Инсценировщик радостный и уверенный -- исполнитель радостный всех директив. Сначала ему было неловко и смешно, потом привык и стало "внешнее" внутренним. "Вы строите соц<иали>зм дл<я> славы и чести, а мы -- для жизни, для необходимости." Как непохожа жизнь на литературу (Мальчик в Мелекессе): скука, отчаяние. А в литературе--"благородство", легкость чувства и т. д. Большая ложь. -- Слабость литераторы. Даже у Пушкина и Толстого и Достоевского -- мучительное лишь "очаровательно". 20 Всюду герои --читал Кузява,--а среди тысяч знакомых людей он таковых не нашел ни одного. "Если вы, товарищи, чувствуете голод, то это неверно, товарищи". Нам только дай привыкнуть (к соц<иали>зму), -- тогда нас не остановишь. Сознание себя Иваном-дураком, это самосознание народа (класса) -- самое такое самосознание показывает, что мы имеем дело с народом-хитрецом, с умницей, к<о>т<о>р<ый> жалеет мучается, что он живет в дурацком положении. Рыбы дышат ветром, останавливающимся в воде. С отсталыми надо говорить именно официальн<ым> языком: мероприятия и т. д.-- иначе они поймут, но не поверят, а тут, не поняв, поверят. -------- Темное тепло Конец света: и люди стали настолько глупы, что уже практика их жизни, действительность, ничему не могла научить их, лишь разучивала и приводила к обратному. "Оставляй для судьбы широкие проходы". <...> в каждом человеке есть свой греющий очажок, иначе он, чел<овек>, не прожил бы и минуты. Дед закусывал водку, выбирая тесто из своей бороды. Уже марширует на учебн<ых> занятиях где-нибудь в Германии тот человек, который убьет меня. "Оружие в мире фашизма действует быстрее пера писателя". Великая тема: Женщ<ина>, всецело связавшая себя с мужч<иной> . И вот они стареют, тогда ж<ена> говорит мужу: как бы я хотела встретить еще раз такого же, каким был ты,-- живой, увлекательный, искренний, первобытный,-- влюбиться в него и потом умереть: больше не надо уж ничего! Муж-милиционер арестовывал жену за мещански-антисовет<ские> настроения, говорил "это взятка", когда его угощали стаканом чая. Инстинкт "человечности и пр." крайне непрочен, он исторически приобретен, он может быстро замениться "основным" инстинктом животного эгоизма. Ночное пение аэродинамических труб во всех крупных городах мира -- вот мелодия времени, истории. Крестьянин имеет переменную душу от погоды природы, от ветров и потоков. Жене мужа влюбленный ин<жене>р подарил беличье манто. Не зная, куда его детъ, боясь мужа, жена заложила манто в ломбард, а мужу показала квитанцию, сказав, что нашла ее: интересно бы посмотреть, что за такое пальто -- манто. Муж пошел получать пальто-манто по квитанции. Увидел, манто хорошее. Отнес в подарок его своей любовнице, а у любовницы взял ее ледащее пальто-плоскушку и принес жене. Жена, видя что это не беличье манто, а обман, -- в истерику. Муж в недоумении. Но жене беличье манто дороже всего, и она сложно признается, лишь бы возвратить манто,-- действие развивается дальше. Погода -- пивная, спиртовая... Какой-то странный долголетний сон.--Стойка вроде книжной, вроде "до востребования", я что-то и получаю и нет. Мне дают что-то и отказывают. Какие-то якобы мои рукописи, которые ценятся, но во мне они вызывают стыд. Двусмысленное отношение ко мне "стоечника",-- Бред, но страшн<ый>. Природа, она мила и дорога тем, что наши первородные силы там и до сих пор действуют в чистоте, "наружи", близко к нашему пониманию, тогда как в людях это братское родство действия, душевной аналогичности скрыто, завуалировано тысячью условностей, искажениями социальной жизни, общественным коэффициентом. Гроза на дороге из Воронежа в Задонск. Она расширилась до того, что в молниях приняли участие и звезды и черные массы самого далекого неба,-- я помню. Когда этот сон был? Чтобы жить в действительности и терпеть ее, нужно все время представлять в голове что-нибудь выдуманное и недействительное. Человек-тужилка, которому все кажется, что он не то сделал, а сделал бы иначе, было бы лучше. Не туда поступил работать, не по той улице домой пошел... Жить внутри разом нечем, отсюда и все технические игрушки, все "творчество". О животных надо тоже писать: у них много свободы воли, независимого ума. Мы разговариваем друг с другом языком нечленораздельным, но истинным. Мещанин, а не герой вывезет историю. Не приняли роман -- и руки и тело покрыли нарывы. Сломать человека легче, чем думают. "Берег чугун для торгсина: золото, серебро, медь, потом чугун". В пьянстве есть пренебрежение к себе, контр-эгоизм... 1934 -1936 Время героизма и время жулья, ловкачества, вранья, стихийного самопохваленья, авантюризма и т. д. <...> Наверно в высоких сферах -- выше стратосферы -- живут тысячелетние птицы и спускаются есть однажды вдруг среди внезапных веков. Отсюда, именно из реальности, многие легенды. Именно наверху есть наилучший воздух и температура и долгий свет, обеззараживающий от смерти, которые обеспечивают почти вечную жизнь. Над землей есть несомненные птицы! Во Франции девушки зарабатывают на приданое проституцией, уже имея жениха. Один жених убил невесту -- проститутку, застав ее душевно любезничающей с другим. На суде убийцу спросили: -- Она ведь каждый день вам изменяла. -- Нет, никогда,--сказал жених,--то была работа (le traval). Его оправдали. Туркменский батрак всю жизнь зарабатывает на калым и живет с ишачкой. Усопшая пустыня. Аннау: мечеть под Копет-Дагом; изразцы: цвет неба пополам с сумраком глубокого колодца. Житель международного вагона прямого сообщения. От удара топором саксаула -- из него сыплются искры (такова плотность этого дерева-бедняка, жадность к сбережению влаги, тесная скупость растительного тела). Истина всегда сама на себя не похожа. Туркменка -- жениху герою: -- Где твоя душа? -- Твоя душа в твоем мече, твоя душа в золотой стреле. И Джумаль потушила свет маханием руки. Такыр звенит от зноя под копытами ослов и верблюдов, также как бесснежный голый грунт, обдутый зимним ветром, в Забайкальской равнине. Прошло еще три дня и две ночи среди них. Первый раз растение производится из семени отца-матери, второй раз оно производится из почвы, состоящей из праха отца-матери. Прах отца-матери -- непрерывное основание жизни сына. Мы поднимаемся из праха своих отцов! Ишь растолстел, ноги в сапоги не влезают. Это редко, как радуга