--------------------
Ларри Нивен. Дождусь...
Larry Niven. Wait it Out (1968).
========================================
HarryFan SF&F Laboratory: FIDO 2:463/2.5
--------------------
На Плутоне ночь. Линия горизонта, резкая и отчетливая, пересекает
поле моего зрения. Ниже этой изломанной линии - серовато-белая пелена
снега в тусклом свете звезд. Выше - космический мрак и космическая яркость
звезд. Из-за неровной цепи зубчатых гор звезды выплывают и поодиночке, и
скоплениями, и целыми россыпями холодных белых точек. Медленно, но заметно
движутся они - настолько заметно, что неподвижный взгляд может уловить их
движение.
Что-то здесь не так. Период обращения Плутона велик: 6,39 дня.
Течение времени, видимо, замедлилось для меня.
Оно должно было остановиться совсем.
Неужели я ошибся?
Планета мала, и горизонт поэтому близок. Он кажется еще ближе, потому
что расстояния здесь не скрадываются дымкой атмосферы. Два острых пика
вонзаются в звездную россыпь, словно клыки хищного зверя. В расщелине
между ними сверкает неожиданно яркая точка.
Я узнаю в ней Солнце - хотя оно и без диска, как любая другая тусклая
звезда. Солнце сверкает, словно ледяная искорка между замерзшими
вершинами; оно выползает из-за скал и слепит мне глаза...
...Солнце исчезло, рисунок звезд изменился. Видимо, я на время
потерял сознание.
Нет, тут что-то не так.
Неужели я ошибся? Ошибка не убьет меня. Но она может свести меня с
ума...
Я не чувствую, что сошел с ума. Я не чувствую ничего - ни боли, ни
утраты, ни раскаяния, ни страха. Даже сожаления. Одна мысль: вот так
история!
Серовато-белое на серовато-белом: посадочная ступень, приземистая,
широкая, коническая, стоит, наполовину погрузившись в ледяную равнину ниже
уровня моих глаз. Я стою, смотрю на восток и жду.
Пусть это послужит вам уроком: вот к чему приводит нежелание умереть.
Плутон не был самой далекой планетой - он перестал ею быть в 1979
году, десять лет назад. Сейчас Плутон в перигелии - настолько близко к
Солнцу (и к Земле), насколько это вообще возможно. Не использовать такую
возможность было бы нелепо.
И вот мы полетели - Джером, Сэмми и я - в надувном пластиковом
баллоне, с двигателем на ионной тяге. В этом баллоне мы провели полтора
года. После такого долгого совместного пребывания без всякой возможности
остаться наедине с самими собой мы должны были бы возненавидеть друг
друга. Но этого не случилось. Психометристы хорошо подбирают людей.
Только бы уединиться хоть на несколько минут. Только бы иметь хоть
какое-то не предусмотренное программой дело. Новый мир мог таить
бесчисленное множество неожиданностей. И наша посадочная ступень, эта
металлическая рухлядь, тоже могла их таить. Наверное, никто из нас до
конца не полагался на нашу "Нерву".
Подумайте сами. Для дальних путешествий в космосе мы используем
ионную тягу. Ионный двигатель развивает малые ускорения, но зато его
хватает надолго - наш, например, проработал уже десятки лет. Там, где
тяготение много меньше земного, мы садимся на безотказном химическом
топливе; чтобы сесть на Землю или Венеру, мы используем тепловой барьер и
тормозящее действие атмосферы; для посадки на газовых гигантах... но кому
охота там садиться?
На Плутоне нет атмосферы. Химические ракеты были слишком тяжелы,
чтобы тащить их с собой. Для посадки на Плутон нужен высокоманевренный
атомно-реактивный двигатель. Типа "Нервы" на водородном горючем.
И он у нас был. Только мы ему не доверяли.
Джером Гласс и я отправились вниз, оставив Сэмми Гросса на орбите. Он
ворчал по этому поводу, да еще как! Он начал ворчать еще на мысе Кеннеди и
продолжал в том же духе все полтора года. Но кто-то должен был остаться.
Кто-то всегда должен оставаться на борту возвращаемого на Землю аппарата,
чтобы отмечать все неполадки, чтобы поддерживать связь с Землей, чтобы
сбросить сейсмические бомбы, которые помогут нам разрешить последнюю
загадку Плутона.
Эту загадку мы никак не могли разрешить. Откуда взялась у Плутона его
огромная масса? Планета была в десятки раз тяжелее, чем ей положено. Мы
собирались решить вопрос с помощью бомб - точно так же, как еще в прошлом
веке выясняли строение Земли. Тогда построили схему распространения
сейсмических волн сквозь толщу нашей планеты. Только эти волны были
естественного происхождения, например от извержения Кракатау. На Плутоне
больше толку будет от сейсмических бомб.
Между клыками-пиками внезапно сверкнула яркая звезда. Интересно,
разгадают ли эту тайну к тому времени, как кончится моя вахта?..
...Небосвод вздрогнул и замер, и...
Я смотрю на восток, мой взгляд скользит по равнине, где мы опустили
посадочную ступень. Равнина и горы за ней тонут, словно Атлантида, - это
звезды, поднимаясь, порождают иллюзию, будто мы непрерывно скользим вниз,
падая в черное небо, - Джером, и я, и замурованный во льдах корабль...
"Нерва" вела себя великолепно. Несколько минут мы висели над
равниной, чтобы проложить себе путь сквозь пласты замерзших газов и найти
опору для посадки. Летучие соединения испарялись вокруг нас и кипели под
нами, и мы опускались в бледном, белесом ореоле тумана, рожденного
водородным пламенем.
В просвете посадочного кольца появилась влажная черная поверхность. Я
опускал корабль медленно, медленно - и вот мы сели.
Первый час ушел у нас на то, чтобы проверить системы и приготовиться
к выходу. Кому выйти первым? Это не был праздный вопрос. Еще многие
столетия Плутон будет самым дальним форпостом Солнечной системы, и слава
первого человека, ступившего на Плутон, не померкнет вовеки.
Жребий вытянул Джером. Монета решила спор: его имя будет стоять в
учебниках истории первым. Помню улыбку, которую я выдавил; хотел бы я
улыбнуться сейчас. Выбираясь через люк, он смеялся и острил насчет
мраморных памятников. Можете видеть в этом иронию судьбы.
Я завинчивал шлем, когда Джером начал изрыгать в шлемофон
ругательства. Я торопливо проделал все положенные процедуры и вылез
наружу.
Все стало ясно с первого взгляда.
Хлюпающая черная грязь под нашей посадочной ступенью была грязным
льдом, заледеневшей водой, перемешанной с легкими газами и скальными
породами. Огонь, вырвавшийся из двигателя, расплавил этот лед. Скальные
обломки, вмерзшие в него, стали тонуть, наша посадочная ступень тоже стала
тонуть, и когда вода снова замерзла, она охватила корпус выше средней
линии. Наша посадочная ступень намертво вмерзла в лед.
Мы, конечно, могли бы провести кое-какие исследования, прежде чем
приниматься за освобождение корабля. Когда мы позвали Сэмми, он предложил
нам именно такой план. Но Сэмми был наверху в аппарате, который мог
вернуться на Землю, а мы - внизу, и наша посадочная ступень вмерзла в лед
на чужой планете.
Нас охватил страх. Мы не способны были ничего предпринять, пока не
освободимся, - и мы оба знали это.
Странно, почему я не помню страха.
У нас была возможность. Посадочная ступень рассчитана для
передвижения по Плутону, поэтому вместо посадочных опор она снабжена
кольцом. Половинная мощность двигателя превращала ступень в корабль на
воздушной подушке. Это безопаснее и экономичнее, чем совершать прогулки с
помощью реактивной тяги. Под кольцом, как под колоколом, должны были
сохраниться остатки испарившихся газов, и, значит, двигатель оставался в
газовой полости.
Мы могли расплавить лед нашей "Нервой" и открыть себе путь.
Помню, мы были так осторожны, как только могут быть осторожны два
насмерть испугавшихся человека. Мы поднимали температуру двигателя
мучительно медленно. Во время полета водородное горючее обтекает реактор и
само охлаждает его; здесь этого не было, зато в газовой полости вокруг
двигателя стоял ужасающий холод. Он мог скомпенсировать искусственное
охлаждение либо... Внезапно стрелки словно взбесились. Под влиянием
чудовищной разности температур что-то вышло из строя. Джером вдвинул
замедляющие стержни - никакого результата. Быть может, они расплавились.
Быть может, проводка вышла из строя или резисторы превратились в
сверхпроводники в этом ледяном мире. Быть может, сам реактор... - но
теперь это уже не имело значения.
Странно, почему я не помню страха.
...Снова сверкнуло Солнце...
Ощущение тяжелой дремоты. Я снова очнулся. Те же звезды восходят роем
над теми же мрачными вершинами.
Что-то тяжелое наваливается на меня. Я ощущаю его вес на спине и
ногах. Что это? Почему меня это не пугает?
Оно скользит вокруг меня, переливаясь, словно чего-то ищет. Оно
похоже на огромную амебу, бесформенную и прозрачную, и внутри него видны
какие-то черные зерна. На вид оно примерно моего веса.
Жизнь на Плутоне? Сверхтекучая жидкость? Гелий-II с примесью сложных
молекул? Тогда этому чудищу лучше убраться подальше - когда взойдет
Солнце, ему понадобится тень. На солнечной стороне Плутона температура на
целых пятьдесят градусов выше нуля! Выше абсолютного нуля.
Нет, вернись! Но оно удаляется, переливаясь, как капля, оно уходит к
ледяному кратеру. Неужели моя мысль заставила его уйти? Нет, чепуха. Ему,
наверно, не понравился мой запах. Как ужасающе медленно оно ползет, если я
замечаю его движение! Я вижу его боковым зрением, как расплывчатое пятно,
- оно спускается вниз, к посадочной ступени и крохотной застывшей фигурке
первого человека, который погиб на Плутоне.
После аварии двигателя один из нас должен был спуститься вниз и
взглянуть, насколько велики разрушения. Кто-то должен был струей ранцевого
двигателя прожечь туннель во льду и проползти по нему в полость под
посадочным кольцом. Мы старались не думать о возможных осложнениях. Мы все
равно уже погибли. Тот, кто вползет под кольцо, погибнет наверняка; что ж
из этого? Смерть есть смерть.
Я не чувствую себя виноватым: если бы жребий пал на меня, вместо
Джерома пошел бы я.
Двигатель выбросил расплавленные обломки реактора прямо на ледяные
стенки полости. Мы здорово попались, вернее, попался я. Потому что Джером
был уже все равно что мертв. В газовой полости был настоящий радиоактивный
ад.
Джером, вползая в туннель, тихо шептал проклятия, а выполз молча -
наверно, все подходящие слова он израсходовал раньше, на более мелкие
неприятности.
Помню, что я плакал, отчасти от горя, отчасти от страха. Помню, что я
старался говорить спокойно, несмотря на слезы. Джером не увидел моих слез.
Если он догадывался, это его дело. Он описал мне ситуацию, сказал:
"Прощай", а потом шагнул на лед и снял шлем. Туманное белое облако
окружило его голову, потом оно взорвалось и опустилось на лед крошечными
снежинками.
Но все это кажется мне бесконечно далеким. Джером так и стоит там,
сжимая в руках шлем: памятник самому себе, первому человеку на Плутоне.
Иней лежит на его лице.
Солнце восходит. Надеюсь, эта амеба успела...
...Это дико, невероятно. Солнце на мгновение остановилось -
ослепительно белая точка в просвете между двумя вершинами-близнецами.
Потом оно метнулось вверх - и вращающийся небосвод вздрогнул и застыл. Вот
почему я не заметил этого раньше! Это происходит так быстро!
Чудовищная догадка... Если повезло мне, то могло повезти и Джерому.
Неужели...
Там наверху оставался Сэмми, но он не мог спуститься ко мне. А я не
мог подняться к нему. Системы жизнеобеспечения были исправны, но рано или
поздно я бы замерз или остался без кислорода.
Я провозился часов тридцать, собирая образцы льда и минералов,
анализируя их, сообщая данные Сэмми по лазерному лучу, отправляя ему
возвышенные прощальные послания и испытывая жалость к самому себе. Каждый
раз, выбираясь наружу, я проходил мимо статуи Джерома. Для трупа, да еще
не приукрашенного бальзамировщиком, он выглядел чертовски хорошо. Его
промерзшая кожа была совсем как мраморная, а глаза были устремлены к
звездам в мучительной тоске. Каждый раз, проходя мимо него, я гадал, как
буду выглядеть сам, когда придет мой черед.
- Ты должен найти кислородную жилу, - твердил Сэмми.
- Зачем?
- Чтобы выжить. Рано или поздно они вышлют спасательную экспедицию.
Ты не должен сдаваться.
Я уже сдался. Кислород я нашел, но не такую жилу, на которую надеялся
Сэмми. Всего лишь крохотные прожилки кислорода, смешанного с другими
газами, - вроде прожилок золотоносной руды в скале. Они были слишком малы,
они пронизывали лед слишком тонкой паутиной.
- Тогда используй воду! Ты можешь добыть кислород электролизом!
Но спасательный корабль прилетит через годы. Им придется строить его
совершенно заново, да еще переделывать конструкцию посадочной ступени. Для
электролиза нужна энергия, для обогрева тоже. А у меня были только
аккумуляторы.
Рано или поздно мои запасы энергии кончатся. Сэмми этого не понимал.
Он был в еще большем отчаянии, чем я. Я не исчерпал списка своих
прощальных посланий - просто перестал их посылать, потому что они сводили
Сэмми с ума.
Видно, я слишком много раз проходил мимо статуи Джерома - и вот она
пришла, надежда.
В Неваде, в трех миллиардах миль отсюда, в склепах, окруженных жидким
азотом, лежат полмиллиона трупов. Полмиллиона замороженных людей ждут
своего воскрешения, ждут того дня, когда врачи научатся размораживать их
без риска для жизни, научатся устранять те нарушения, что вызваны ледяными
кристалликами, пробившими стенки клеток в их мозгах и телах, научатся
лечить те болезни, что убивали их.
Полмиллиона кретинов? А что им оставалось делать? Они умирали.
И я умираю.
В полном вакууме человек может прожить какие-нибудь десятые доли
секунды. Если двигаться быстро, за это время можно сбросить скафандр. Без
его защиты черная плутонова ночь за считанные мгновения высосет все тепло
из моего тела. И при пятидесяти градусах выше абсолютного нуля я буду
стоять замороженный и ждать второго пришествия - врачей или господа бога.
...Солнце сверкнуло...
...И снова звезды. Нигде не видно той гигантской амебы, которой я не
понравился вчера. А может, я смотрю не в ту сторону.
Мне бы хотелось, чтобы она успела спрятаться.
Я смотрю на восток, мой взгляд скользит по искореженной равнине.
Боковым зрением я вижу посадочную ступень - целехонькую и неподвижную.
Скафандр лежит рядом со мной на льду. Я стою в серебристом одеянии на
вершине черной скалы, неотрывно и вечно глядя на горизонт. Я успел принять
эту героическую позу, прежде чем холод коснулся мозга. Лицом к востоку,
молодой человек! Правда, я немного спутал направление. Но пар от моего
дыхания заслонял тогда от меня мир, и я все делал в безумной спешке.
Сейчас Сэмми Гросс, должно быть, уже на обратном пути. Он расскажет
им, где я.
Звезды выплывают из-за горных вершин. Вершины гор, и волнистая
равнина, и Джером, и я бесконечно погружаемся в черное небо.
Мой труп будет самым холодным за всю историю человечества. Даже
исполненных надежды мертвецов на Земле хранят всего лишь при температуре
жидкого азота. Это кажется страшной карой после ночей на Плутоне, когда
пятьдесят градусов абсолютного дневного тепла рассеиваются в пространство.
Сверхпроводник - вот что я такое. Каждое утро лучи Солнца поднимают
температуру и выключают меня, словно какую-нибудь обыкновенную машину. Но
по ночам сеть моих нервов превращается в сверхпроводник. По ней текут
токи, текут мысли, текут ощущения. Медленно, безумно медленно.
Стопятидесятитрехчасовые сутки Плутона сжимаются в какие-нибудь пятнадцать
минут. При таком темпе я, пожалуй, дождусь.
Я и статуя, и наблюдательный пункт. Ничего удивительного, что у меня
нет эмоций. Но кое-что я все-таки ощущаю: тяжесть, навалившуюся на меня,
боль в ушах, растягивающее усилие вакуума, приложенное к каждому
квадратному миллиметру моего тела. Моя кровь не вскипает в вакууме. Но
внутри моего ледяного тела заморожено напряжение, и мои нервы непрестанно
говорят мне об этом. Я ощущаю, как ветер скользит по моим губам, словно
легкий сигаретный дымок.
Вот к чему приводит нежелание умереть. Занятно будет, если я все-таки
дождусь!
Неужели они не найдут меня? Плутон - небольшая планета. Правда, для
того чтобы затеряться, даже маленькая планета достаточно велика. Но ведь
есть еще посадочная ступень.
Впрочем, она, кажется, скрыта инеем. Испарившиеся газы снова
сконденсировались на ее корпусе. Серовато-белое на серовато-белом:
сахарная голова на неровном ледяном подносе. Я могу простоять здесь
вечность, пока они не отыщут мой корабль среди бесконечной равнины.
Перестань!
Опять Солнце...
...Опять выкатываются на небо звезды. Те же созвездия все снова и
снова восходят в тех же местах. Теплится ли в теле Джерома такая же
полужизнь, как и в моем? Ему следовало бы раздеться. Господи, как бы я
хотел смахнуть иней с его глаз!
Хоть бы этот сверхтекучий шар вернулся...
Проклятье! Как холодно здесь.
Last-modified: Thu, 12 Aug 1999 21:10:28 GMT