Игорь Наталик. Кладовая --------------------------------------------------------------- © Copyright NataliEK Home page http://www.natkk.dol.ru Ў http://www.natkk.dol.ru Email: natkk@mail.ru --------------------------------------------------------------- Издание второе, переработанное (Первое издание: Москва; "Прометей"; 1990 г.) СОДЕРЖАНИЕ Краткое предисловие .. .. .. .. .. .. 3 Наивная проза .. .. .. .. .. .. .. 4 Валдайская кузница .. .. .. .. .. .. .. 5 Ночные заметы .. .. .. .. .. .. .. 12 Гений детства .. .. .. .. .. .. .. 18 Кощей .. .. .. .. .. .. .. .. .. 20 Крики и шепоты .. .. .. .. .. .. .. 23 Таинственная сеть .. .. .. .. .. .. .. 24 Экология духа .. .. .. .. .. .. .. .. 26 Встреча с самим собой .. .. .. .. .. .. 28 О литератургии .. .. .. .. .. .. .. 30 Летучий голландец .. .. .. .. .. .. .. 35 Метафоры .. .. .. .. .. .. .. .. .. 37 Пир во время чумы .. .. .. .. .. .. .. 40 Философия случая .. .. .. .. .. .. .. 42 У бездны .. .. .. .. .. .. .. .. .. 44 Юность - падающая звезда .. .. .. .. .. 58 КРАТКОЕ ПРЕДИСЛОВИЕ Нам не дано предугадать... Н е знаю, как у вас, но за долгие годы у меня накопилась некоторая усталость от постоянного грохота жизни вокруг, от нескончаемых ужасов бытия, от удушливости мегаполиса. Наверное и по этому тоже в книга приглашает нас к неспешному разговору у тихого родничка - в беседку в тенистой аллее. Вместе с нами автор размышляет о том, что скрыто за мимолетностью жизни, предлагает заглянуть в кладовую вечных ценностей миропребывания. Эта "кладовочка" дает возможность задуматься и посмотреть на все окружающее чуть пристальнее, чем мы привыкли это делать. Правда, поначалу мне было трудно преодолеть сопротивление сердитых пружин внутренних стереотипов и войти в кладовую легкой походкой и с открытым сердцем. Предчувствую, что у этой, интернетовской, чисто сетевой книги глобальное будущее. Ведь она - колючая искорка вдохновения. Чего здесь больше: тонкой суггестивной поэзии или мистифицированной фантастики? Думаю, сила прозвучавших в тиши кладовой намеков в первую очередь приоткрылась художнику, который пытался в своих рисунках-полутенях выразить Неведомое. Раскрывая в этой книге главу за главою, мы как бы проникаем в новые, сокровенные, забытые за суетой уголки самих себя. Причем автор отнюдь не претендует на непогрешимость, не касается политики, не принимает ту или иную сторону. Он выше этого, обнимая всю Землю и Космос. И, конечно же, текст "Кладовой" небезупречен, что так естественно для исповеди, для трудного, нескончаемого поиска истины. Когда закроешь эту книгу, то сам текст, его внутренняя музыка и таинственные рисунки представляются оконцами, распахнутыми в причудливую бездну Космоса. Е. НАТАЛИК * * * НАИВНАЯ ПРОЗА Когда ты догадаешься, что взрослые похожи друг на друга, а тебе дано более чем им, очень захочется спрятаться в старую отцову шляпу ... А потом, натянув огромный мягкий плащ, руки в карманах, потопать по отраженному в талой апрельской луже бледному весеннему солнцу... ЕЛЬ И СВЕЧА Сказка - ложь ... В предновогоднем лесу тихо. Чуть поскрипывает снежок под лапами замерзших и оттого неуклюжих зверюшек. Придавленные тяжкими "шапками", потрескивают ветви деревьев. Ближе к полночи лес накрыла пушистым крылом пелена. Жалобно вскрикнула незнакомая птица. Одним белкам радостно - все им нипочем. А тем временем сбившиеся в кучку елки вели свой неспешный разговор. Они вспоминали и близкую, и дальнюю родню. Но чаще всего - тех, кто пропадал из притихшего леса в новогоднюю ночь. Помните, среди первых сваленных елей был наш отец? Его увезли на самую главную елку -ведь он был самым большим и сильным из нас. Двух месяцев не прошло, как его выбросили вначале на свалку, а потом - в костер. Затем пришел черед необыкновенно хорошенькой, еще не подросшей пушистой дочки. Ее увезли из леса словно в тумане. Она ощутила тяжелое человеческое дыхание, потом - безысходность и смертную тоску. Немного пришла в себя уже после промерзлой машины среди гулкого и темного двора. Здесь она очутилась вместе со многими своими подружками... Но вот наконец-то оказалась в комнате. Вначале поместили в ведро, затем - в перевернутую табуретку. Накрепко привязали, спеленав гирляндами и сверкающим дождем. И закрутило ее мельтешенье мишурной жизни. Торопливой вспышкой мелькнул Новый год. Однообразною цепью потянулись дни и ночи среди ненасытного, "новогоднего пира". Но ее душила тоска по лесным сородичам. Почти заболела от ожидания встречи хоть с кем-то родным. А боль от зажженной свечи была такой, словно кто-то опалил нарочно. И тогда возникло слабое, еще неясное предчувствие. Постепенно равнодушными руками все елочные наряды были сорваны с оголенных ветвей. Пленница плыла как во сне. "Почему все так? За что мне это? Когда же конец?" Но это был не сон. И тогда новый вихрь захлестнул ее. "Пусть погаснут вокруг все огни. Пусть навалится черная пустота. Пусть." И, вздрогнув от мыслей, которые внезапно настигли ее, елочка коснулась веткой пламени свечи... * * * ВАЛДАЙСКАЯ КУЗНИЦА Г Е О Р Г И Н П риветствую твой пышный закат, ворожея Осень. Стою на прозрачной опушке, растворяясь в просторе и шири. Но уже завывает неистовый ветер. И листья срываются с веточек в пропасть - в шуршащее Небытие. После бабьего лета всклокоченная ливнями окрестность стала совсем продрогшей, слезливой, покашливающей и с ломотою в суставах. Но пока упиваюсь силой и щедростью загадочных красок. Обильность даров, принесенных на алтарь засыпающей надолго жизни, трогает и потрясает. А на небе цветет георгин. * Д Е Т С Т В О Привет тебе, состоящее из обид и побоев, рваное и сопливое Детство. До самого сердца продрог без ласковых трепетных рук, без журчания песен под вечер. Возвратиться, вздрагивая после безудержных слез, не сможешь, я знаю. Но пройди, ненасытное и недопитое, сквозь меня хоть на миг. Ради того, чтобы вновь прикоснуться к ощущению свежести мира, к истокам внезапных и ярчайших прозрений, согласен пережить все уколы и ссадины ошибок, все разочарования и несбыточности Детства. Но поезд ушел на Валдай. Уснула душа в старых, заброшенных игрушках. И в угол уже никто не поставит - могут добрые люди туда попытаться загнать. И всего лишь. * Д У Ш А Тебе не кажется, что самой трепетной частью в отношениях мужчины и женщины является японская игра до? Здесь и "чистка перышек". И упруго-воздушное, необычайной окраски облаченье. Мужские гортанные звуки. Небывалый взлет души - тлеющая головешка надежды - лабиринт безысходного отчаяния - внезапные озарения взаимопонимания - голова, склоненная на плаху - и королевское великодушие. За короткое время, порой за несколько всплесков свиданий и сквозь тяжкие провалы в темноту и пытку ожидания, бывает стремительно прожита целая жизнь. С взлетами и падениями, самоубийственными крушениями и счастливыми обретениями. Постепенное узнавание, погружение и пульсирующее слияние. Или ужасание чужой душе. Пустоте иного, непознанного космоса. Ужасание чему-то ускользающе-холодному. * П О З Е М К А Морозна ночь, все небо ясно; Светил небесных дивный хор Течет так тихо, так согласно... Нафаршированный поезд торопливо вырвали, как саднящую иглу, из оплывшего тела ночной столицы и отбросили в снежные долы. Отзвенела распоследняя московская стрелка, навстречу кубарем полетели снежные заряды, обок притаились редкие подслеповатые оконца, а потом бесшумно исчезли, заледенели за стеклами и они. Я и мои бессонные спутники остались наедине со своею вокзальной печалью среди пока сыроватых, не успевших отогреться и разгореться разговоров, чьи дымки уже давали о себе знать в соседних купе. За окном рельсы пыталась привалить бесснежная темнота "выколи глаз", но уже - остановка. Выхожу на свободу перрона, а юркий поезд, чуть обозначенный на хвосте немигающим красным светляком, змеясь, ускользает от тяжести звезд. Поземка снова метет изнутри и снаружи. Хорошо бы оттаять. * ПИСЬМО МАМЕ Здравствуй, дорогая мама. Вот и оказался на Валдае. Мне предстоят две дюжины дней раздумья среди роскошной внутренней - в доме - и внешней природы. Конечно же, воспетых среди вьюги поэтом "податливых крестьянок" с их шустрыми глазками, со всегда под парами романтическими баньками и практически вечными баранками здесь нет и в помине. Сплошное неутоленное разочарование души. Твой я. * БЕРЕНДЕЕВ ЛЕС Утром будит колокольцем бесконечная гладь воздуха. Захожу под сосны и вижу, как Берендеев лес поднес костлявый палец к погрустневшим под навесом сосулек усам. Сразу принимаю игру и ходил бы на цыпочках, если бы не внутренний страх поскользнуться и окончить прогулку в виде "ласточки" прямо пред светлыми очами сокрушающихся старушек. Раннезимний серебряный убор елей жалобно потрескивает. Таинственно пахнущий лес кишмя кишит нахальными белками. Некоторые из них еще не успели переодеться к зиме. Под ногами пушисто и хрустко. * МУЗЕЙ КОЛОКОЛЬЦЕВ Сегодня отправились в музей колокольцев. Великолепная беседка-ротонда-храм освещает и насыщает весь город духовно. Дает щедрую пищу уму. Занозит небезразличное сердце Чувствую кожей эти побуревшие, полумертвые листья славы Великого Тракта. Неизменное в веках лицо колокола имеет язык и чуткое ухо. И говорит он в ответ на касанье опытных рук, которые понимают самое существо и естество металла. Под сводами этого храма, словно в белоснежной небесной кормушке, собраны крохи вещества российской души. Этнографически точно и прочно в наши сердца входят здесь знаки традиций и обычаев русской жизни. И под занавес внешне и внутренне - на весь город и мир звучат напевы валдайских колокольцев. И, хоть он был лишь медь литая, страдающим казался существом... * БЕЛОСНЕЖНЫЕ ФЛАГИ Неторопливо взошло светило, и доверчивый, тихий со сна лес позолотел. На заснеженной глади нашего озера обозначились "сосульки" прибрежных еловых теней. Лохматое северное солнце неторопливо поднялось по ступенькам облаков повыше и набросило на разомлевшую природу свою радужную паутину. А внизу - отчетливые белоснежные жилки на блюдце озера. Дохнул ветерок, и над крутыми прибрежными сугробами взвились снежные "флаги". Задумчива тишина. Ее нарушает то поглаживание ветром пуховитого леса, то таинственный хруст ветки. Одинокий дятел неспешно и неутомимо катает бильярдные шары по верхним этажам гулких сосен, которые, чуть поскрипывая, улыбаются на ветру. * ПТИЧЬЕ МОЛОКО Туман упал на наш полуостров, походя скрыл "дальние дали", тщательно укутал мерзнущие ноги дерев, наподталкивал ваты под спины крутых дорожек. Слегка ослепли впередсмотрящие люди, - а зверью все так же уютно. Вот резвый грызун прокатился вдоль тропинки, в точности повторяя движения плененной мамаши, словно через весь лес развернулось бесконечное беличье колесо... Десятиметровой высоты туя. Это на севере-то, на Валдае. А может туман и есть то самое птичье молоко бессловесной и щедрой природы? * СОЛНЕЧНЫЙ ЗАЯЦ Издалека по стеклянной воде бежал ко мне огромный солнечный заяц (в год Зайца), прихотливо петляя по озерным извивам, по кишечкам проток, то и дело высветляя загадочный лес. Перепрыгнув меня и сверкнув среди облаков, он задал стрекача, уменьшаясь вдали. * ИВЕРСКОЕ ЧУДО НИКОНА До парома доехали на автобусе, оттуда пешком шли больше трех километров к печальной и тягостной для сердца картине. Это был Иверский монастырь - сокровенная гордость Руси, которую не смогли разрушить ни Время, ни напасти, и которая сегодня стала любимым местом загородных развлечений новгородских заводчан и их детворы. Достаточно было превратить монастырь в вотчину стеклянно-глазой верхушки. И увы... Что стало с былой славой прадедов наших. Что стало с Иверской святыней - видно уже сейчас и горестно думать о том, какое несчастье маячит вдали. Обратно по понтонному, дышащему мосту мы бежали стремглав от жгучего холода и от стыда. * РОЖДЕНИЕ ВОЛГИ Упорные ледники наступали с натиском неудержимых волн пехоты, но разбившись о теплую твердь, откатывались назад, теряя со своих спин каменных бойцов. Вместе с ними маятником шатались по дорусской земле племена, ныне названные угро-финнами. Неудивительно, что теперь, например, в Саранске неплохо разумеют замысловатые и крепкие идиомы прибалтов, зря их насквозь. Скупая северная природа неожиданно разбросала окрест свои каменные слезы. Вылизанные ледниками (тогда еще безымянные) горушки склонялись на все четыре стороны. С них веером стекали горючие речонки и речонки, да сама матушка-Волга. Рождение ее в этих скорбных местах - одна из великих тайн местной жизни. * О Т Т Е П Е Л Ь Ночью нашему лесу приснилась оттепель. Деревья счастливо заплакали и потемнели стволами. Снежные лапы затеяли пристрелку по подвернувшимся прохожим пластами липкого снега, лепя на плечах и спинах намеки снежков. На продрогшей было теплотрассе приподнялась ядовитого цвета трава. И вообще природа, подозревая подвох и обман, только чуть приспустил снежные одежды, так и не перешагнув их своими стройными ногами. Платье это под каждым деревом тоскливо намокло и заледенело. Зато бдительные вечером фонари, пользуясь крохами оброненной хрупкими ветвями влаги, оделись в радужные юбочки. Во всей местности стало заметно некоторое напряжение. Оно передалось и пешеходам в их шарнирных и осторожных движениях с готовностью вместо "прыжка на добычу" к забегам на четвереньках по ледовым спинам дорожек. В оттепель все буксуют. * С Н Е Г У Р У Ш К А Сегодня на прогулке нам повстречалась Снегурушка. Вернее, мы поднатужились и вылепили девушку из ее собственного тела на радость подобному, но все же другому снежному обормоту, стоящему метров на сто далее вдоль тропинки. Наша красавица родилась в виде активистки тридцатых годов с обширными формами, задумчивым взглядом на окружающую природу и не сходящей с лица улыбкой. Словом, есть на что приятно посмотреть. Она сразу потребовала себе кокетливый берет и туземные бусы на грудь. Все изображение замерло в кювете в позе ушедшей по ноги в землю оперной певицы: руки сцеплены в секретный замок, грудь вздыбилась, елочная прическа "ветерок" реагирует на всякое внешнее волнение. Два-три случившихся прохожих, скользя, остолбенели. А мы негромко смеялись из-за бугра. И жизни ей было семь дней. * СЕВЕРНАЯ ДАЧА Перед моими удивленными и изменившимися глазами предстал пансионат - бывший объект номер двести. Был он во времена оно построен на костях. Три тысячи заключенных за один год разбудили и разогнали всех окрестных медведей, измозолили лесоповал и зарылись в землю ради прихоти одного. Держат бесхитростные души на приличной дистанции потайная лесенка, ведущая к слуховому окошку, добрый десяток каминных труб и бойницы-окна, забранные венецианским стеклом, о которое с маху бьются птицы изнутри и снаружи. Обращает к безмолвной древности туркменский ковер на две сотни клейм, соединенных пыльными дорогами сквозь красную пустыню. Над лысеющей головой - дубовый кессонный потолок, хрустальные люстры и бра. Под ногами - наборный паркет с таинственными знаками. В огромном кабинете-веранде покоится безмолвный стол под зеленым сукном и оглохшие телефоны - "вертушка" отключена. А когда-то все в этой даче жило и готовилось к встрече... * ПРИМИРЕНИЕ ДУШ Чую, завтра обухом хватит мороз. И костлявая, не по возрасту щедрая рука развесит на беззащитно-безлистных деревьях роскошные звенящие люстры. А ветер, этот всепроникающий шалопай, будет расстреливать покорную их красоту сквозь рогатки черных ветвей. Вспышка давешнего тепла загаснет. Но в душе и в "банном" воздухе будет, остывая, бурлить ощущение бывшего праздника. Но обжигающий снег вскоре все успокоит и примирит души людей да заневестившуюся было природу. * Х О З Я И Н Окрест были и есть валдайские холмы, словно колокольцы, врытые по уши в землю и ждущие своего часа, чтобы всемирно звонить. Рассказывают, что "хозяин", увидев план этой славной дачки, построенной на полуострове Медвежий Угол, опоясанной озером-удавом с плотоядным названием Ужин, со старческим дребезжащим акцентом сказал: "Я в эту западну нэ полезу". Обок этого капкана со всеми удобствами находились острова Пыточный, Орлы и протока Рогатка. Таково логика всепоглощающего, сильнейшего чувства. * М О Р О З К О Со звуком скрипящего колеса на нас наступила зима, придавив снегом землю и воду. Поздняя слезливая осень - словно запоздалый лебедь - мельком пролетела над нашим озером. Забывчивый воздух иногда, по неостывшей инерции парит, как будто после томительной баньки. Разгоряченные сжатием обуви ноги боязливо ступают по колким остаткам тепла. Постепенно они снова начинают гореть, но теперь уже от зимнего обжиганья. Босоногой душе довольно быстро теснеет в зимних колодках одежды. Они рвется к зверью и птицам, которые щедро греют природу своим сокровенным теплом. Зимой нас посещает голодная легкость души. Для утомленного горожанина безмятежная тишина сытна, словно свежий и ароматный ситный хлеб. Все вокруг замирает как бы во сне с томительным предощущением неизбежного весеннего пробуждения. * ПОЖИЛОЙ ЗАЯЦ Встретился пожилой заяц - он так боязливо примерз под сосной, что сдвинуть этот "снежок" с одноцветного места стоило моему воображению немалых трудов. Наконец ушастый побежал мягким скоком с невероятными и дикими для местных приличий ужимками. И скрылся. Или снова умер. Озеро накрыла крылом снежная мгла. Жалобнее закричали птицы. Одним белкам радостно - все им нипочем. В небеспамятном лесу по-прежнему изысканно тихо. Право на голос (как и прежде) имеют и треснувшая ветка, и шустрый бельчонок, и сверлящая полупрозрачную сетку ветвей птица. Прямо над всем этим перестроенным царством возвышаются недостроенные облака. В сумерках ветер крадется к замерзающим веткам. Смотрит ночь из-за угла невеселым глазом. * СНЕЖНАЯ КРУПА Злой порыв ветра взъерошил кроны стройных сосен и елей, придавил коленом к земле не окрепший еще молодняк. Старшие дерева неодобрительно зашумели, покачивая поседевшими головами. Моя душа рванулась куда-то, но спохватившись, вернулась на место. Вслед за игриво спрятавшейся луной моргнул и погас фонарь-инвалид. Темнота одним взмахом накинула полушалок на плечи земли. За шиворот посыпалась снежная крупа. Словно небо сыплет колючие крошки в наши раскрытые клювы. Всю ночь во время этого сухопутного шторма яростно скрипели корабельные сосны, как мачты. А к утру все понемногу смирилось. Затихло. Засахарилось-заморозилось. * ВЕЧЕР ПРИ СВЕЧАХ Нынче у меня, наверное так же, как и во многих других домах всего мира, был вечер при свечах. Познал в себе две новые, до этого как бы спящие в сокровенных уголках черты: стал ставить суеверную свечку на зимнем окне и при звуках, волнующих душу, прикладывать руку к сердцу - усмиряя или пытаясь продлить радость в глубине груди. Думаю, что навсегда запомню состояние покоя и счастья, посетившее меня на Валдае. И еще - голубое озерное марево, солнце, лукаво глядящее сквозь молочную дымку, да летящие вверх у стены уютного дома снежинки. * ВСТРЕЧА С ЗИМОЙ Наконец-то мы дождались тебя, пуховая Зима. Ведь как скрипела дверями и землей под ногами, на подходе хрустела ледком. Вымораживала окна и стены. А теперь обложила все вокруг вязкой ватой, заставляя топить очаг, готовясь к неспешной беседе. В зиму жизни тянет к воспоминаниям, к пенящемуся щебету птиц и к детскому щебетанью. Самым главным, довлеющим становится для нас степень понимания души другими - отклик и чуткость сердец. Что это? Человек превращается в ухо или просто на морозце все слышится лучше? Прошу тебя, зима, вот о чем. Не спеши заметать волосы пургой и подольше не выстужай мою душу и сердце любимой. * * * НОЧНЫЕ ЗАМЕТЫ ...Был мертв, и ожил; пропадал и нашелся. Приветствую тебя, столица. В мое отсутствие заметно подросла, припудрилась и засахарилась, невестушка моя игольчатая. Затихшая, бесшумно-настороженная и засыпанная хрустким снежком по высотные шпили, с нетерпением ждешь Нового года, как дня рождения... На улицах московских не поют. * РОДИМЫЙ ДОМ Ну что, старина ветхий дом, вот и свиделись вновь. Ведь знаешь, где бы меня не мотала судьба - всегда постучусь в твои приоткрытые двери под вечер. Свет сквозь пришторенные окна настигает беспокойную душу везде - как пронзительный взгляд сквозь трепещущие ресницы. Хорошо сидеть у теплой покатой стены близь огромного, добродушного самовара. Выпускаешь всклокоченных жильцов из подъезда - ненаглядных птенцов из ладоней. И встают на крыло у тебя на виду. Пусть врастаешь глубже в асфальт - не спешат улететь к новостройкам. Кружат и кружат на расстоянии взгляда. Когда-то и я вышел (уверенный, что навсегда) из этих же теплых дверей, которые в детстве, казалось, под ветром тугим не открыть... Хоть петляет тропа, но приводит сюда. Никуда нам от дома родного не деться. * НА АРБАТЕ Я украду у полночи горбатой (у синей сводни суток) бессонья сахарную и сырую кость длиною в семь часов. И буду с ней играть, размахивая храбро над столом. А утром пуганой арбатской собачонке без роду, племени и звучной родословной ее отдам. И птицам накрошу немного строк. Нелепые, не склеванные строчки сердито в кучу соберет староарбатский ветер. Он постучит в окно, разбудит, скажет: "Брат, не сори". И снова будет солнце, и сводня-темнота. И темный палисадник будет снова с дорожками - предлинными годами, что выложены очень аккуратно мерцающими, белыми рядами костей и песен. Песен и костей. * ЛОХМАТЫЙ ПЕС Наконец-то вернулся в Москву. Здравствуй, лохматый пес. Кто-то бросил тебя в городском равнодушном ущелье, пожалел миску супа. Слезятся глаза, ты скулишь. И уверен, что никому уже больше не нужен. А жизнь не нужна тебе. Но я-то ведь знаю, что одни из самых надежных друзей - брошенные кем-то среди бескрайних просторов обидно короткой жизни. Они не кусают других, не лаются попусту. Они глубже и тоньше. Знают цену измене и цену верности. Они дорого заплатили за это знание, но вдвое больше приобрели. * МОЯ УЛИЦА Здравствуй, моя старая-старая улица. В строгом ряду твоих домов появились провалы зданий - будто до срока выпавшие зубы. Разные люди проходят в сумерках вдоль витрин усталой, но все же спешащей походкой. Кудряшки твои по-прежнему задиристы и задорны в милой короткой стрижке кустарников и престарелых деревьев. Словно прощальный привет размашистой молодости... И сама как бы проходишь по завороженному, притомленному городу, все так же покачивая крутыми бедрами и вызывающе глядя встречным в глаза. Чувствую первый тихий звоночек - прощальный сигнал уставшей от этой всечасной толкотни иссякающей жизни. Улица-птичка, смело берешь под свое взъерошенное крыло всех влюбленных и целые ватаги бездомных да молодых. Чуть пригашая подслеповатые фонари, с завистью вслушиваешься во вздохи и тягучие, медовые поцелуи. Ведь все это в тебе, и одновременно - неудержимо мимо. * В О З В Р А Щ Е Н И Е Вот и лопнул мой отпуск со звуком пролетевшей мимо сосульки, - ледяною гранатой брызнувшей под не успевшими убежать ногами. Что из него получилось, ты видел, когда листал эти тонкие незатейливые листки, написанные вечерами, - горчичники на моем голом сердце. Это был скорее не отпуск, а новый запуск уставшей сердечной турбины. Или космический запуск воображения и мечты и неизведанным далям. Вглубь тебя и меня. * С О Н Ласковому, непоседливому, с шилом в штанишках созданию на протяжении нескольких лет снилась зловещая, всклокоченная черная птица. Когда этот болезненный мальчик впервые начал связно и полузагадочно говорить, не спящие родители услыхали среди скрипов качелей и ночных воплей первое из отчеканенных слов: птица. Будить в тот момент, даже пальцем трогать его (очевидно) было нельзя. А утром он сам все околично рассказал. Как вначале купался до синих губ. Потом - сидел на солнцеватом, колючем для ног холме и плел для мамы венок. Как мгновенно промахнула слепящая тень огромного, в полнеба крыла. Он бросился вниз по склону, под защиту знакомых ветвей: "Мамочка! Я умру, умру, как только эта тень снова догонит и накроет меня всего. Спаси и укрой меня, мама"... И вот через годы в одну из торопливых июльских ночей липкий сон повторился. А тот мальчик не смог убежать. И умер. Ему было тогда одиннадцать лет. * ТРАВА ЗАБВЕНИЯ Горько и больно осознавать, что наибольшие унижения для человека падают на его "беззаботное" детство. Когда нет возможности полноценно дать сдачи или как следует возразить. Каждая война унижает и приговаривает к смерти не в последнюю очередь массу детей, стариков и других фактически беззащитных. Ведь все оружие у мужчин, а они - далеко. Так же и скоропостижно умершая любовь, хотя и теплится еще в одном из сердец, но порождает лишь несчастливое чадо. Унижения безответной любви заставляют бросаться в поиск новых и новых "любовей". В надежде позабыть или выбить клин клином, хоть это порой не сбывается. Но и возможно ли это без желчной горечи и трещин в душе? Вот в чем вопрос. Огромное спасительное покрывало "вытеснения" объединяет всех униженных и неудачников, запнувшихся на жизненной тропе. Все плохое, кроме шрамов и ссадин на сердце, неспешно и неотвратимо зарастает травою забвения. * ОЧИ НОЧИ Когда ж падучая звезда По небу темному летела... Приветствую тебя, желанная, непроглядная Ночь. Ты недолго таилась у Вечера за плечом. Навалилась упругой и теплой грудкой, зажмурила мне глаза своими теплыми ладонями. И таинственно запричитала шорохами, вскриками птиц, цокотом торопливых и жадных шагов. Скоро - явление нового Дня. Будешь ему повивальною бабкой. Отсечешь пуповину колким месяцем. Обожаю нежные и теплые объятия твоих гибких рук. И то, как верно и мудро подталкиваешь к постели. Дыханием тяжелишь мои веки, и снимаешь усталость со лба единственным взмахом плаща. Мерно качаешься между Завтра и Вчера, словно полстакана воды в чуть дрожащей руке. Сквозь сон не хочу, чтобы хоть чуточку поспешала навстречу легкомысленному, суматошному и туманному, юному Дню. Зато страстно хочу, чтобы у моей любимой были такие же роскошные и желанные очи, как у глубокой Ночи. * Б У К А Ш К А Одна букашка жила в огромном городе на берегу парка. Это был очень деловой и крайне занятый с утра до позднего вечера экземпляр. Она постоянно куда-то торопилась и всегда немного опаздывала. Но при этом до такой степени боялась в жизни своей что-нибудь пропустить, что каждую былинку, встречавшуюся на ее довольно прямой пути, обегала по периметру, вбирая ногами буквально все ее зеленые клеточки. Поэтому лучшее лето жизни ушло у нее на то, чтобы добраться от одного края парковой лужайки, покрытой густой и жесткой травой, до другого. * СКАЗКИ-ПОБАСКИ В душе, словно саднящие занозы, - сказочки, состоящие из одних только названий. Сказка о черноморском попугае Консенсусе, пытавшемся неимоверно углубить мышление и пострадавшем за слово плюрализм. Сказка о свирепой и хмельной полусонной мухе, огромной, как дирижабль, которая беспрерывно жужжала над микрофоном, пока ее не ударило током. Сказка о лобзике, любившем втихую подпиливать по одной ножке у каждого из стульев для гостей. Сказка о комарихе, которая знала, кого кусать потому, что дружила с блохами собаки большого начальника. И другие. * Н О В О Г О Д Н Е Е В новогоднюю ночь приветствую вас, близкие-дальние звезды. Ваше эхо ловлю - в нем и радость, и боль, и прощанье. Вы над жизнью моей - словно вешки и словно друзья. Перебрасывая мостики к дальним сознаниям, населяющим ваши планеты, разговариваю с невидимыми братьями, с не рожденным Будущим. Улавливаю неуловимое. Каждый момент жизни освещает (мерцая то вблизи, то вдали) звезда моего незримого друга. Поэтому знаю, что даже умирая, друзья не уходят. Просто смещаются на небосклоне, становясь за плечами и чуть над головой, чтобы можно было изредка к ним обернуться. Их души недосягаемо рядом. * ПИСЬМО НИКУДА Снова пишу неизвестно кому, неизвестно куда, неизвестно зачем. У меня непонятное, выворачивающее наизнанку, чувство человека, стоящего перед снежным нетронутым полем. И одновременно - чувство собаки, которой мальчишки подцепили консервную банку на хвост. Мелодии, образы м слова неотступно звучат внутри, куда бы ни шел. Куда бы ни шел, волоча понуро свой хвост по грязи дорог и буден. Только что видел в зеркале человека, получившего огромное наследство, и щедрый поток этого чуда еще не иссяк в глубинах души. Потом ощущал себя трудягою-псом, прожившим негаданно больше, чем мог ожидать. Мечтающим, что проживет еще хоть немного с не протекающей крышей над головой и мозговой косточкой в зубах. Но, вскрыв одну из оберток, увидел, что пакет ценных бумаг и денег полит кровью. А пса среди ночи пугающий вой призывает на похороны сразу всех его друзей-дворняг. Вот поэтому снова и снова пишу неизвестно кому, неизвестно куда, неизвестно зачем... * В Е Р Ш И Н А Встань! Победи томленье, нет побед, Запретных духу, если он не вянет, Как эта плоть, которой он одет! Человеческая душа во времена внутреннего одиночества м внешней смуты устремляется на поиск отзвука в ином сердце, карабкается по холодным утесам равнодушия. Она барахтается в каменных осыпях мелочей и вдруг вылетает на "бараньи лбы" катастрофического непонимания самыми близкими людьми. Но все ближе сияющая вершина, скрытая туманным покрывалом надежды. Шаг, еще шаг. Вот она - для тебя. До этого никого не любившего, всегда только учившегося любить. Дух перехватывает и невыносимо отчетливо и гулко стучит в висках. Покоренные пики никогда не исчезают из нашей памяти, лишь подергиваются занавесью забвения, напоминающей зыбкий мираж. Ведь несравненно труднее разлюбить, уже полюбив (прикоснувшись к душе), как и однажды побывав на вершине - все это забыть. * Н Е З Н А К О М К А Где ты? Кажется, что совсем тебя не знаю, что Колумбова радость первой встречи еще впереди. Быть может от этого так тревожно, светло и обжигающе-свежо в комнате? Ты ли - эта уютная женщина, сидящая великолепной спиною и уже слегка повернувшаяся намеком белоснежного, роскошного плеча. Душа возвращается с внешнего холода, словно иссеченный штормами, весь в ракушках чужих морей, корабль. Но ты - словно недосягаемый и постоянно ускользаемый от меня мираж. Будто сытная для глубинного корня животворная влага, которую всю свою жизнь безутешно и слегка возмущенно ждал. Которую зверски хотят выпить мои иссохшие и постанывающие в одинокой ночи губы. Только до подушки - и сразу душу пронизывает холодный и тяжкий сон. Мираж сменяется миражом, сюжет - сюжетом, видение - видением. И ты, все поняв, ты обняла уверенным движением (поджав теплым коленом) и извлекла мою растрепанную душу из запекшегося небытия сновидения. Словно с лучезарной улыбкой наконец-то сказала : "Здравствуй, это я". * Р У Б Е Ж Дорогой мой братишка, что мы с тобою сможем сказать себе самим, прожив пятьдесят? По-моему, на каждом отрезке беспрестанно вихляющего пути, через каждые десять лет стоит подводить финишную черту и считать осенних цыплят. В этом - мощный трамплин во все более горьковатое и фантастически быстро меняющееся Будущее. Грустно слышать от смертельно уставшего человека, словно единственный жизненный итог: "Полвека я все-таки прожил"... * С А Д Дай мне руку, вечно припаздывающее, но всегда неожиданное Грядущее. Ночами по-кошачьи незримо проникаешь в заспанные дома и утверждаешься, словно гром среди ливня. Никогда не буду бы заискивать перед тобою. Ведь признаешь только одно действие - утверждение в разлитом вокруг Настоящем. И все же знаю, как приподнять твою пелену. Можно говорить с кем-то, выглядывающим из-за угла, разговаривая с детьми. Они - тайные послы постепенно входящего в силу Грядущего. Судят сурово и великодушно. Их надо любить, но обязательно делать прививки из Прошлого. Тогда взращиваемый сад - плодоносен. * * * ГЕНИЙ ДЕТСТВА Эвакуированы мы из Детства навсегда... Малыш, который явился в розовый для него мир, не ожидает каких-либо враждебных его проявлений. Всех тех капканов и петель, что поджидают его на неблизком пути. С методического разрушения взрослыми домика, принадлежащего гению детства, начинается сокрушение нежных твердынь доверчивой прежде души. Постепенно взрослея, он усваивает урок и начинает пробовать собственные силы, обращая созидательные действия в разрушительные. И даже преуспевает в этом. В детстве наши природные чувства обострены, не зашлакованы и первозданны. Мы в значительной степени - звери, зверьки. Проявление истинной, хищной природы порою спасает неокрепшую жизнь. Помогает в "охоте" за наиболее вкусной пищей и простейшими удовольствиями. Изощренность обретается позже. Ближе к юности обостряется другой природный инстинкт - половой. Следом появляется сопутствующее ему стремление к подавлению, "истреблению" вокруг себя всех тех, кто способен помешать реализации неукротимого зова рода. И только на излете жизни человек, понимая истинные мотивы и сущность борьбы и сознательно отказываясь от ее диктата, обращается к предкам. Если же посчастливилось понять это несколько раньше, в расцвете сил, то он поднимает взор в вышину, устремляясь в иные вселенные. * БЕЛЫЙ ОСТРОВ Малыш, который явился в розовый для него мир, не ожидает каких-либо враждебных его проявлений. Всех тех капканов и петель, что поджидают его на неблизком пути. С методического разрушения В ребенке поразительно проявляется справедливость: в том, то он отнюдь не считает себя первым среди животных себялюбивым "венцом творения", а обращается со всеми на равных. Пожалуй, прежде всего он замечает у них отсутствие речи и заговаривает, пытаясь научить с его точки зрения самому интересному - человеческому языку. Постепенно малыш начинает осознавать, что оттачивающийся со временем ум может проявляться в виде своеобразной пародии - хитрости, которая является одним из средств борьбы за существование. Ум же есть в первую очередь способность знать общие причины борьбы в беспокойном и опасном мире. Кротость здесь зачастую воспринимается в качестве глупости, а неуемная энергия находит воплощение в агрессивности и жестокости. Шагнув во взрослое пространство, юные могут оказаться без твердой почвы - так сильны и необычно новы их ощущения. Но звериные навыки будут лишь "цветочками" по сравнению с теми приемами противоборства, которые им еще предстоит освоить. Сохранится ли в течение жизни первозданное чувство справедливости? Сумеет ли человек сберечь в душе "белый остров" счастливого и пугливого детства? * КРАСОТА МИЛОСЕРДИЯ По-видимому, ребенок, который еще не испорчен поверхностным, саркастически едким, навязанным развращенными взрослыми мнением обо всем в этой жизни, инстинктивно устремлен к единению с окружающим миром, к естественной гармонии с ним. Лишь потом его души, возможно, коснется ржавь цинизма, и повод к враждебности станет важнее, чем готовность к раскаянию в неловкости или ошибке - восприятию всем сердцем очищающего чувства вины. В неизбежных случайных утратах (сломал ли игрушку, раздавил насекомое, с которым играл, обидел ли старика или лучшего друга) и упущенных счастливых возможностях юный человек на деле чувствует и узнает, что в этом большом и запутанном мире приносит радость. Чего нужно опасаться, а что может вызвать и смерть. Постепенно крепнет его снаряжение к будущей жизни в "джунглях" взрослых. Но главное - это способность сопереживания - порыв самому перенести боль, причиненную другому. Ему - плохо и больно, а мне - не так больно и даже хорошо. Значит я - виноват, то есть я в этом (что без боли) не прав. Позже он, конечно, поймет, что острый укол - сознание своей не-правости - и есть совесть. Отсюда берет истоки бескорыстная жертвенность: отдать потерявшему то, что есть у тебя лишнего, а порой - даже самое дорогое и необходимое. Здесь же раскрывается и красота милосердия. Детское сердечко обязано пройти горнило чужих болей и смертей, чтобы развиться, стать чутким и отзывчивым. Только так сохранится домик гения детства. * * * К О Щ Е Й Мы будем спать, минутные поэты; я, в частности, прекрасно буду спать, в бою случайном ангелом задетый в родимый прах вернувшийся опять. Человеческая смертность есть "сумма суммарум" всех бед, постепенно и неуклонно отравляющих жизнь с первого восхода солнца. Но смерть - это и закономерный итог цепи мельчайших и крупных ошибок, своеобразный "жизненный якорь". Одновременно смерть есть и вершина жизни. Во взаимоотношениях каждого человека с другими к нему постепенно приходит осознание, насколько устойчивость его конкретной жизни зависит от окружающих, особенно в утробном и розовом периодах. Человек безвременно умер - значит его недостаточно (или вовсе НЕ) любили, было мало внимания, забот семьи и всего общества о поддержании огонька данной жизни. Финал - детская смерть или одряхление до срока. В отношениях с миром природы жизненная стабильность зависит главным образом от прочности заложенного еще до рождения фундамента (исток и резерв жизненной энергии) и сплетения случайностей. Кроме того - от силы, могущество которой мы чувствуем в грозах и бурях, пожарах, землетрясениях, катастрофах, в зное и стуже, а также - в связанных с ними лишениях и болезнях. * К А Л И Т К А Детальное изучение загадочного феномена смерти и глубинных ее корней неуклонно возвращает нас к давней мысли о механизме достижения бессмертия. При этом человеческая жизнь обретает новый смысл, предохраняющий от превращения нашего разума в предрассудок, в страусовую хитрость. Даст ли такое поле деятельности новые импульсы мышлению? Или действия человека, неуклонно подталкивающие его к смерти, останутся по-прежнему полуслучайными? Говорят, что у гениев ничего не бывает случайным. Все их действия, происшедшие от понимания собственной смертности (от сознания ограниченности и кратковременности земной жизни) и выраженные в творениях духа, бы