Оцените этот текст:Не читал10987654321
СодержаниеFine HTMLPrinted versiontxt(Word,КПК)Lib.ru html
Виктор Фомин. Семь бед

---------------------------------------------------------------
   © Copyright Виктор Фомин 
   
   From: Даниэль Томас, pr@ocssib.ru
   Автор будет рад получить мнения читателей на свой емаил
----------------------------------------------------------------------------

                       Любые совпадения имен и названий считать случайными.






НАЧАЛО
     28-е мая, День пограничника. Мой профессиональный,  или "национальный",
как  в  шутку называют его  мои  друзья,  праздник. Пять таких  праздников я
встретил на границе, остальные - дома.  Дома как-то странно они проходят,  с
оттенком  грусти, чувствуешь что-то  вроде ностальгии. Я обычно беру  в этот
день отгул и прихожу  пораньше в парк  на встречу с сослуживцами. Долго сижу
на скамейке и "кручу кино" -  вспоминаю все подряд,  всю  службу,  начиная с
призыва...
     Это была довольно  странная эпопея  -  призыв.  Пока  я заканчивал ПТУ,
работал  и  на  двойки сдавал  экзамены  в  институт,  подошла к  концу  моя
отсрочка, и райвоенком периодически подтягивал меня на всякие  медкомиссии и
"контрольные  явки".  Приписали меня с  14  лет  в танковые войска, это было
нечто вроде традиции: все мужчины нашей семьи  в них служили, включая отца и
18 моих  дядей и  двоюродных братьев, относился я к этому,  как к само собой
разумеющемуся и голову не грел.  К тому  же в  те времена не служить в армии
было своего рода "западло", а  служить в своем родном городе - "западло" еще
больше, друзья-приятели  на таких  смотрели,  как на придурков или ущербных.
Кому такое  понравится? И вот, в один прекрасный день я пришел на  очередную
встречу с военкомом и между нами состоялся примерно такой разговор:
     - Из спорткомитета на  тебя бумага пришла, - военком двинул ко мне лист
за семью печатями, - будешь служить в нашем СКА.
     Так как мне тогда было полных 19 лет, со СКАшниками я уже встречался на
соревнованиях и слабый уровень их подготовки знал хорошо. А  какой  там  еще
мог быть уровень, если они ни фига не делают весь день, а всю ночь по девкам
бегают  или  водку пьют?  Такая перспектива меня  не обрадовала  и  я  прямо
заявил:
     - В  СКА  служить  не  пойду. Я  приписан  в танковые?  Ну  вот  туда и
отправляйте.
     Военком рыкнул:
     - Это тебе не гражданская вольница, направим - пойдешь, как миленький!
     - Тогда я на ринг не выйду.
     - Прикажут - выйдешь!
     У меня слегка  заложило уши от рева майора, но я четко помнил, что пока
на мне нет погон, мы с ним в равных правах и поэтому тоже добавил громкости:
     - Тогда я  там так отбоксирую, что вы  меня  оттуда  в  первый же  день
переведете! И нечего на меня орать, я пока не ваш подчиненный.
     На  лице майора весьма ясно была выражена безмерная любовь ко мне лично
и  всем "гражданским шляпам" в  мировом  масштабе,  но он  сдержался и почти
ласково пообещал:
     - Как скажешь, но тогда  я тебя в такую дыру отправлю, куда Макар телят
не гонял.
     Я пожал плечами и хмыкнул:
     - Вот и хорошо, мир посмотрю.
     Военком решил не вступать в дальнейшие пререкания с  "этой бестолочью",
вздохнул, показывая всем видом:  "Что еще взять с боксера? Ушибленный на всю
голову!",  и  выписал мне призывную  повестку.  С  тем  мы и распрощались до
первого ноября.
     Не скажу, чтоб меня тогда  сильно заботило,  в какие войска  и  в какую
точку на карте я попаду. Служить  тогда  хотели  почти все,  а если кто и не
горел большим желанием, то им было,  по крайней мере,  все равно:  надо  так
надо. Многие мои приятели мечтали служить в десанте или морской пехоте, но я
знал, что  мне  в эти  войска дорога  заказана  - ростом не вышел, и поэтому
хотел только одного: лишь бы не в стройбат. Здоровье у меня  было что  надо,
всякие характеристики тоже,  к тому же военком был мужик по натуре не злой и
отходчивый, так что я особо не волновался.
     Сюрприз он мне все  же  подготовил. Когда я, стриженный  под машинку, в
старом пальто и с задрипанным чемоданом,  в котором поместились все нехитрые
шмутки, явился в назначенное время, он вручил мне военный билет  и бланк, на
котором  было  написано  "Команда  300 А". Что это за команда, я понятия  не
имел, но физиономия у него была хитрая и довольная. Всего  нас призывалось в
тот  день  четверо,   все  определены  в  эту  загадочную  "300   А".  Когда
раздолбанный  военкоматовский  РАФик  дотряс  нас  до   сборного  пункта,  в
простонародье "Холодильника", ситуация прояснилась. Принимавший  нас  офицер
снизошел до ответа:
     - Это морчасти погранвойск, будете служить на катерах охранения.
     Я тогда  подумал: "Вот  жук  майор,  надо же, на  три  года мне  службу
подсунул вместо двух!",  но  не расстроился -  куда  уж теперь  деваться-то?
Вечером  на  четвертые  сутки  прозябания  в  "Холодильнике"  (он,   кстати,
находился тогда на улице  Холодильной, да еще и скудным  отоплением прозвище
свое оправдывал) прозвучал долгожданный вызов: "Призывникам  команды  300  А
подняться на второй этаж". Мы быстро собрались и застыли в нетерпении. К нам
вышли офицер  и два геройского вида сержанта в зеленых пограничных фуражках.
После  общей переклички  офицер  назвал  десять  первых фамилий  из списка и
объявил вышедшим из строя:
     -  Вы будете  служить не в морских, а в сухопутных  погранвойсках. Есть
вопросы?
     Вопросы  были: половина названных, оказывается, имели  какие-то военные
специальности, полученные в  ДОСААФ. Офицер вернул их в строй и также подряд
по списку  назвал  недостающие фамилии,  в их числе и  мою.  Я тогда  весьма
смутно  представлял,  в  чем  отличие  службы в морчастях от  сухопутных, но
разницу между тремя и двумя годами службы видел ясно, поэтому не возражал.
     Наутро нас повезли в аэропорт, погрузили в самолет, и мы полетели,  как
коты в мешке:  не зная  - куда и плохо понимая  - зачем.  Сопровождавшие нас
сержанты и офицер всю дорогу терпеливо отвечали на все вопросы одной фразой:
"Доберемся - увидите". На нашу беду летели мы спецрейсом: никаких стюардесс,
никаких  других  пассажиров,  у которых  можно было  бы выяснить, куда же мы
движемся.  Так что, куда и когда мы  доберемся, оставалось  тайной до самого
конца пути. Когда самолет  приземлился и нас вывели из аэропорта, все как по
команде  повернули  голову к  зданию  - посмотреть,  куда  же мы  прилетели.
Вывеска  гласила:  "Артем".  Что  это  за  Артем  и,  самое главное, где  он
находится, не  смог вспомнить  никто. Но в целом место  начинало нравиться -
тепло,  незнакомые, но приятные  запахи, зеленая  трава и деревья,  никакого
намека на снег.
     Дальше - несколько часов в грузовиках с наглухо зашнурованными тентами,
под  бдительным присмотром  сержантов - старших машин,  в  корне пресекающих
любые попытки выглянуть из-под брезента и еще менее разговорчивых, чем  наши
сопровождающие. Когда машины наконец остановились и нам разрешили выбраться,
я оглянулся вокруг, и у меня перехватило дух от увиденной картины. Мы стояли
на  морском причале, а справа  и слева от нас, на  сколько можно разглядеть,
огромными  серыми  громадами  возвышались   пришвартованные  боевые  корабли
размером с трехэтажный дом, а некоторые и того больше, и казалось, что рядам
этих могучих стальных  гигантов нет конца. Когда, наконец, мы смогли закрыть
рты  и  почти  ко  всем вернулся  дар речи,  улыбающиеся  и  явно  довольные
произведенным эффектом  сопровождающие  дали наконец  первые объяснения:  мы
оказались во Владивостоке, а перед нами была бухта Золотой Рог, одно из мест
стоянки Тихоокеанского флота.
     Чуть  позже  мы  погрузились  на  так  называемый  паром  -  непомерное
водоплавающее  сооружение, поместившее  в  своем  чреве  несколько  десятков
грузовиков, в  два раза  больше легковушек и уж  не знаю сколько пассажиров.
Плаванье  на  нем  радости  нам не  принесло, потому  как нас разместили  на
нижней, закрытой палубе. Когда через несколько часов нас выпустили на берег,
всем  предстояло  удивиться  еще  раз:  мы  оказались  на  абсолютно  пустом
каменистом пляже,  где из  всех следов цивилизации находился  лишь небольшой
бетонный пирс, выглядевший,  как после  артобстрела.  Столпившись  в подобие
строя,  все   оглядывались   по  сторонам,  прикидывая,  сколько  километров
предстоит добираться до какого-нибудь жилья и уж не пешком ли? Но едва паром
отчалил  и  начал  набирать скорость,  как  раздалось урчание  моторов  и из
ближайшего  леска вынырнули развернутым строем  несколько никем  до  того не
замеченных  грузовиков,  крытых  камуфлированными тентами.  Все  эти  мелкие
сюрпризы оказывали на  наши неискушенные  души  весьма  серьезное влияние, и
многие  уже подсознательно  чувствовали  гордость от  причастности  к  таким
замечательным войскам, как пограничные.
     Через  какое-то  время  наша разномастная  команда стояла  на  плацу  и
вышедший на его середину офицер довел наконец до нашего  сведения, где же мы
оказались. Как выяснилось, прибыли мы в учебный  отряд, где аж шесть месяцев
должны учиться  всяким-разным  военным  специальностям и только  потом, сдав
экзамены  и получив звания  сержантов,  разъехаться  по  границе. Он  так  и
сказал:  "Все  сдадите  экзамены  и  станете  сержантами",   а   я  подумал:
"Интересный  тип, с чего это он решил,  что все сдадут эти самые экзамены? А
вдруг кто завалит,  как я в институт?" Что тогда я мог  знать о том, как нас
будут  учить?  Да  ровным счетом ничего, как вскоре и выяснилось.  Потом  мы
отправились   в  баню,  после  которой  со  всеми  нами  случилось  чудесное
преображение. В баню мы входили пестрой, живо галдящей  толпой, так же шумно
и весело там мылись, стриглись и переодевались в форму. А вот когда  вышли -
всех  словно  подменили. Прекратились шутки и треп, неуклюжий строй выглядел
испуганно-пришибленным. Почему-то не хотелось болтать, многие, в том числе и
я, стали  как-то  затравленно озираться по сторонам, словно не узнавая  друг
друга. И действительно - узнать стало сложно,  все на одно лицо, из  отличий
остались - рост и цвет короткой стрижки, прямо цыплята из одного инкубатора!
Подошедший старший сержант быстро выровнял нас по линии, оглядел и успокоил:
     -  Да  расслабьтесь  вы,  скоро привыкнете,  наоборот, все  гражданские
начнут казаться одинаковыми, - видно, хорошо знал, о чем мы тогда думали.
     Десять  дней  нам  предстояло жить  на  матах  в  спортивном  зале,  на
карантине.  Никаких работ, никаких зарядок, просто курорт. Учились пришивать
погоны, подворотнички, чистить  бляхи ремней,  быстро строиться и делать все
по команде, то есть самым азам солдатской жизни.
     На восьмой  день к нам пришел сержант-писарь  со здоровенным журналом и
объявил:
     - Подходи по одному записываться на специальности.
     По рядам пробежал легкий шорох, а потом кто-то самый смелый спросил:
     - А какие специальности тут есть?
     Сержант устроился за столом и произнес примерно такую абракадабру:
     - ПСНРщики, СБРщики, прожектористы АПН и Б-200,  системщики, начальники
и операторы  ПТНов, - и  еще десяток подобных сокращений. Потом оглядел наши
вытянувшиеся   физиономии,   вздохнул  и   принялся   более-менее   подробно
рассказывать,  что  это  за  специальности  и кто  чем  будет  заниматься на
границе, после их получения. Понял я его плохо и поэтому, когда подошла  моя
очередь, спросил:
     - Скажите, а какая учебная застава самая чокнутая?
     - Их  две: 12-я и 13-я, системщики,  командиры отделений сигнализации и
связи после выпуска. Но тебе  туда  нельзя, сдохнешь через неделю, а может и
раньше.  У  них все не как у  людей: все  шагом - они бегом, все бегом - они
ползком. Психи. Да и служба потом собачья, все время на улице, с колючкой да
столбами.  Пишись лучше на что попроще, больно вид у тебя хлипкий, они таких
не берут.
     Но я для себя уже все решил и ответил:
     - Пишите на тринадцатую, уж  больно  число нравится,  а там разберемся,
возьмут, или нет.
     За  день  до  окончания  карантина в  спортзал  зашел  высокий  старший
лейтенант и топорща грозные усы представился-прорычал:
     - Я замполит тринадцатой заставы Гр-р-рачев. Кто записан к нам - выходи
строиться.
     Желающих оказалось человек пять. Я привычно занял место на левом фланге
жиденькой цепочки. Офицер удивленно вскинул брови и рыкнул:
     - И это все?!!
     От  его вопроса  старшина сборов  поежился и  втянул  голову  в  плечи,
разводя руками,  дескать, не  горит народ желанием. Грачев подошел к  нам  и
всем  по  очереди задавал одни  и  те  же вопросы:  образование,  спортивная
квалификация, увлекался  ли  электроникой. Когда  дошел до  меня, оглядел  и
вздохнул.  Вид  у  меня, согласен, неказистый был - ремень  чуть ли не вдвое
вокруг  пояса  обернулся,  уши  торчат  во  все  стороны,  шея  в  воротнике
болтается, как  карандаш в стакане. А чего  еще ожидать от человека, который
больше года  обязан был держать стабильный вес  "мухи" - 50,5 кг и ни грамма
больше,  да  и  одетого  вместо  46-го  размера  одежды  в 48-й?  Вот  он  и
скомандовал без долгих размышлений:
     - Ты свободен, нам нужны здоровые люди.
     -  Я не  жалуюсь  на здоровье,  больных  и  немощных  в погранвойска не
призывают.
     - Спортсмен?
     - Так точно, третий разряд по боксу, второй по стрельбе.
     - Чем докажешь?
     У меня с собой была  зачетная книжка  спортсмена, но я про нее решил до
поры до времени молчать и предложил:
     - А Вы проверьте.
     Отжаться 50  раз и сделать шесть подъемов  переворотом на перекладине -
детский тест!
     - Ну, если  ты  еще и бегать можешь, поглядим. А как  с образованием? У
нас сложная техника.
     - Я слесарь по ремонту электровозов, ПТУ с отличием закончил.
     - Электроника - это  тебе  не паровоз. А разряды сам себе присвоил, или
настоящие?
     Вот тут  настала  очередь  зачетки. Грачев прочел  ее и ткнул пальцем в
раздел "Присвоен разряд":
     - Ты чего мне  мозги  пудришь, здесь же предыдущая запись  "Кандидат  в
мастера спорта"! Так за какие грехи тебя с кандидата дисквалифицировали?
     -  За удар, не предусмотренный  правилами, и  грубость с судьей, -  это
было почти полной правдой, а в подробности я вдаваться не стал, мало ли что.
     - А не за пьянку?
     Тут настала моя очередь удивляться, и я ответил вопросом на вопрос:
     - А Вы часто видели пьющих боксеров?
     -  Ладно, возьму кандидатом, но если  через неделю ныть начнешь  или от
учебного  процесса  отстанешь -  переведем  в роту обеспечения  каким-нибудь
кочегаром или сантехником.
     Тут  я  промолчал - глупо хвастать или обещать, даже не представляя, на
что идешь.  Потом замполит отобрал у  старшины сборов  журнал  и  выбрал  по
спискам еще  человек  пятнадцать ребят покрепче и с каким-нибудь специальным
образованием, типа техникума или первого курса  института. На все "не хочу",
"не могу", "а  мне бы..." и "разрешите..." отвечать не  стал. Велел  хватать
шмотки и  бежать  строиться  во двор, а  когда  привел  на заставу, произнес
короткую речь:
     - Все, ребята, отсюда две дороги: или с сержантскими погонами на плечах
в  войска,  или  на местный подхоз  хвосты  свиньям крутить.  Имейте  ввиду,
техника, которой вы будете учиться, самая новая, застава наша молодая, всего
три выпуска сделали, но все "отличные". Конкуренты в спорте для нас - только
соседи по  этажу, 12-я  застава, тоже  системщики.  Только  мы и  они  сдаем
физическую подготовку, стрельбу и тактику экзаменами, остальные  -  зачетом.
Пограничник  вообще  и системщик  в  частности  должен  уметь стрелять,  как
ковбой, и  бегать,  как  его  лошадь. Все  остальные заставы отряда  на  нас
равняются, но  догнать и, тем более, перегнать  нас  по любым показателям не
могут и  не должны смочь. Правило  и  девиз для  нас  один: "Мы  -  лучшие"!
Увольнений нет, отпусков нет, выходных нет, что ни праздник - то спортивный,
что ни отдых - то активный. Все болезни лечатся бегом и трудом. Если курсант
не выполняет учебный план или получает три взыскания от командира отделения,
его переводят в другое подразделение. В общем: не попал - радуйся, а попал -
гордись. Но текучести у нас нет, больше троих за курс еще не отчисляли.
     Потом были вопросы: когда начнем стрелять, заниматься рукопашным  боем,
какие  специальные  занятия  нам   предстоят.  Всем  нетерпелось.  Командиры
отделений  охотно и  в цветах  и красках расписывали нам  прелести  учебного
процесса и обещали, что через  несколько дней, когда застава будет полностью
укомплектована, все эти радости станут нам доступны.
     Собралось нас  всего 45 человек,  а выпустились через полгода 42. И наш
выпуск тоже  стал отличным,  то есть больше половины получили  сразу  звание
сержантов,  минуя  "младших", и все до единого  - квалификационную категорию
"специалист третьего класса по средствам сигнализации и  связи". Но это было
потом. А  вот когда мы только начали учиться, я  на  своей шкуре  быстренько
просек, что такое "войсковая система обучения". Утром  встали -  и побежали,
через  45  минут  прибежали  -  и за 10  минут  привели в  порядок  спальное
помещение  и  себя.  Убежали на завтрак - и занятия  до обеда. Перед  обедом
пробежались или "качнулись" - и  занятия до ужина.  Перед ужином "качнулись"
или пробежались -  и  делать  "домашнюю" работу  до отбоя. После  отбоя сдал
"хвосты" по предметам - спишь, не сдал  - учи хоть до подъема. И так изо дня
в день, и в будни, и в праздники. Отличие выходных от будних дней: в субботу
после  зарядки  выносим  хлопать  матрацы  и  одеяла,  в воскресенье дают  в
столовой вареные яйца, а остальное так же.
     Хоть нагрузки росли постепенно, но  все равно тяжко приходилось, ох как
тяжко!  Все  было:  и  стертые  до  крови непривычными  портянками  ноги,  и
натруженные неподъемным  снаряжением плечи, и красные от бессонницы глаза, и
мучительная  рвота на  шести- или десятикилометровых марш-бросках,  и нудная
боль вдребезги разбитого на "рукопашке" тела. Были постыдные слезы слабости,
была  злость  на  собственную  тупость,  была  обида  на "несправедливые"  и
"чрезмерно  строгие" взыскания. Было зверское  желание ВЫСПАТЬСЯ  (это когда
даже во сне  снится, что хочешь спать). Но еще  было плечо, подставленное на
бегу,  за которое можно  было схватиться и отдохнуть, тащась  на  буксире  и
черпая  свежие  силы  от  неутомимого  друга.  Была щенячья  радость,  когда
какой-нибудь  проклятый норматив  наконец поддавался  и входил  в "отличные"
рамки, была  гордость -  "Я  тоже  могу!" Были командиры, делающие все то же
самое, но играючи, легко и быстро, не признававшие даже оценки "четыре",  не
то  что  "тройки". У нас были самые лучшие в мире  командиры, на которых так
хотелось стать похожим!
     Учебка не  оставила о себе особо  ярких впечатлений, наверное,  потому,
что  каждый день  был  повторением  предыдущего.  Помнятся  только  какие-то
маленькие открытия и курьезы. Помню, как-то я с третьей попытки засыпался на
"Обязанностях  солдата (матроса)" из  Устава,  а  добрый отделенный напомнил
простой, но  очень  действенный метод  изучения  скучного  материала.  Метод
назывался  "Не  доходит через  голову -  дойдет через ноги или руки".  Между
делом  он рассказал,  как сам  учил Устав будучи  курсантом: книгу  на  пол,
становишься  над  ней  в  "упор лежа",  ноги  кладешь  на  спинку кровати  и
начинаешь отжиматься, пока читаешь. Я попробовал - получилось. Так  и  спать
не  хотелось,  и  материал  почему-то  быстрее разучивался. Еще  помню,  как
загремел в  группу "дроздофилов".  Была  у нас  такая, с позволения сказать,
"спецкоманда"  -  в нее направлялись  те, кто не укладывался в нормативы  по
гимнастике.  Я  однажды  расшиб себе ладонь (уснул на  ходу,  бывает же!)  и
недели полторы к турнику не подходил, а когда рука зажила, с ужасом выяснил,
что не  могу и пять  раз подтянуться. Отделенный сразу  вынес  приговор -  в
"дроздофилы"!  Неделю  кучка  несчастных  снималась  с последних пар  и  под
руководством  замполита  два  раза  по  два  часа  в   день  делала  обычную
гимнастику,  но с  табуретками  в  каждой  руке. Соответственно, недостающие
учебные  часы переносились на  "послеотбойное" время. В субботу  нам  давали
отдых -  освобождали  от плановых занятий физподготовкой, кроме  утренней  и
вечерней зарядки, а в воскресенье  - зачет по гимнастике. Если  какой-нибудь
бедолага  не  сдавал  -  "дроздофилил"  и следующую  неделю.  Мне  волшебные
табуретки помогли с первого раза.
     Так мы и  жили,  день  за  днем. Заглянешь  бывало  в календарь -  мама
родная,  как же еще долго и много служить!  А потом как-то незаметно и сразу
все  кончилось.  Просто  одним прекрасным  утром мы  прибежали  с зарядки  и
старшина, глянув на часы, сказал:
     - Сегодня мы  опять шестерочку за  двадцать восемь минут проскакали, но
так  как после завтрака мандатная  комиссия, качаться  не пойдем.  Приведите
себя в лучший вид, чтоб сияли, как новый гривенник.
     И тогда я наконец-то осознал,  что во мне теперь 65 кг сухих мускулов и
крепких  костей, в  голове  - целая  куча  намертво  вбитых новых знаний, на
плечах -  погоны  сержанта, а  на  гимнастерке -  знаки  "Воин-спортсмен  II
степени",  "Специалист  III  класса"  и  "Инструктор  по  рукопашному  бою".
Батюшки,  а  учебка-то  кончилась!   Надо  же,  а  вроде  только  вчера  все
начиналось, куда же делись эти шесть месяцев?
     Когда я вошел на слабых ногах в класс,  где заседали вершители  судеб и
дрожащим  голосом  проблеял:   "Курс...  сержант   такой-то   за  получением
направления  прибыл", - молился  всем  богам,  лишь  бы  только не  оставили
курсовым в учебке, лишь бы на границу! Какая же это жизнь, курсантов гонять?
Нет, мне бы настоящего дела, чтоб с романтикой, да побольше, побольше!
     -  Как вы  знаете,  товарищ  сержант,  -  сказал  начальник  заставы, -
отличники имеют право  на выбор при распределении.  У вас  есть  возможность
остаться курсовым командиром отделения или выбрать любой округ. Но в связи с
тем, что N-ский линейный  отряд нашего округа  в этом году  сдает московскую
проверку, а нас  просили откомандировать туда лучших  специалистов, мы хотим
предложить  вам  службу  в  этом отряде. Вы  не возражаете против  службы  в
Приморье? Можете отказаться.
     Отказаться?!  Да что я, больной? Тут же  на тарелочке с  голубой каймой
преподносят все чудеса, о  которых простой  смертный и мечтать  не  смеет: и
московская   проверка,   и   прославленный   отряд,  рекордсмен   по   числу
задерживаемых нарушителей,  и  собачий климат  с воздухом,  в  котором  воды
больше, чем кислорода, и сопки,  и  море, и абсолютно сумасшедшая природа, и
еще черт знает какие радости. Конечно, я согласился не раздумывая.
     Через  неделю  мы,  безмерно  счастливые  отличники,  ехали  в  поезде,
полностью  повторяя путь призывников: с ощущениями кота в мешке, с очередным
молчаливым сопровождающим,  с универсальным ответом на все вопросы "Доедем -
увидите", с тревогой и надеждой  в сердце, и совершенно не представляя,  что
же нас там ждет...



НОЧНАЯ СРАБОТКА
     Все началось,  как  обычно: легкое потряхивание  за плечо,  тихий голос
дежурного:
     - Вставай, поехали.
     Открыл  глаза,  увидел  знакомый  до  тошноты  контур  Сашки   Чиркова,
получившего   беззатейное   прозвище   Чирок.  Cлабо   освещенное   дурацким
зелено-синим дежурным светом, усталое лицо Чирка здорово  смахивало на маску
злодея из плохой постановки. Прохрипел ему сонным голосом:
     - Какой?
     Чирок  ответил, как и  положено  отрицательному  персонажу, не оставляя
надежды на спасение:
     - Второй, а тебе бы хотелось на ворота?
     Второй участок был почти самым дальним из охраняемых  нашей заставой, а
ворота - одним из ближних.  Мне хотелось  спать и не ехать никуда вообще, но
выбора не было.
     В углу напротив возились, обувая непросохшие  сапоги, водитель машины и
водитель собаки. Получалось у них не очень хорошо,  судя по тому, как злобно
пыхтел Семка Шурупов, и тихо ругался, поминая нехорошими словами пограничную
романтику, китайцев и свою  нелегкую собачью жизнь Шуня, он же Игорь Елагин,
он  же Акбар. Так уж повелось, что на заставе почти все имели свои прозвища,
кто профессиональные (как,  например,  я  -  комтех,  командир  технического
отделения), кто просто прилипшие. У Елагина таковых было два - по кличке его
служебной собаки Акбар и по внешнему виду - Шуня;  видимо, тот, кто прилепил
ему  это  имечко, прочитал иллюстрированную книжку про Алису Селезневу,  где
нарисованный инопланетянин Шуня был  удивительно похож  на многострадального
Игоря Елагина.
     Я стряхнул  остатки сна,  вскочил и начал быстро одеваться, краем глаза
наблюдая за остальными членами тревожной  группы. По сборам я был чемпион, -
сказывались  ежесуточные  назначения  в  тревожку.   Обычно   мне  удавалось
полностью  взнуздаться  до  того,  как  остальные, спавшие, как положено  по
Уставу, одетыми, не торопясь обуются. В этот раз рекорд установлен не был, и
я  выскочил в  дежурную  комнату за  оружием в  числе последних. В общем, мы
храбро  мчались по направлению к сработавшему участку сигнализации через три
минуты  после  получения  сигнала, что  было  очень  даже  здорово, если  не
принимать во внимание зверского желания  спать, обрушившегося на  всех сразу
после погрузки в кузов нашего абсолютно нового  грузовика  ГАЗ-66,  который,
похоже, помнил еще нашествие Мамая.
     В этот  выезд  тревожная группа была, как  обычно, не в  полном составе
из-за  нехватки  людей  после   увольнения  дембелей  в  запас   и  всеобщей
измотанности народа.  Собралось нас  всего  шестеро: я, Шуня, Захар из моего
отделения  с  автоматной  фамилией  Калашников,  храбрый  водитель  Шуруп  и
начальник  заставы.  Шестым  был  пожилой  пес Акбар, который  почему-то  не
выражал   обычной  радости  поездке,  а,  грустно   свесив  уши,   лежал  на
подстеленном заботливым  Шуней старом  ватнике и смотрел куда-то  в пустоту.
Неверный свет  кузовного плафона слабо  освещал усталые лица ребят. Все были
измучены,  на каждого солдата приходилось в последнее  время  по 12-14 часов
службы  в  сутки,  на  сержанта  -  по  16-18.  Полное  занудство  и  ничего
интересного.
     Да еще зверье со своей предзимней беготней хлопот добавляет: то медведи
снуют  туда-сюда, места для  берлог разыскивают, то олени в стада сбиваются,
то вечно беспокойные кабаны... В общем, всякие  божьи  твари бегают по своим
звериным делам и постоянно  норовят залезть в сигнализацию. А мы  по  каждой
сработке - "В  ружье!" и вперед. Сегодня ночью это был первый выезд, но зато
накануне  спать почти  не  удалось -  участки  срабатывали один  за другим с
занудной  периодичностью;  набегались так,  что  к  середине  ночи  пришлось
поменять почти  всех в тревожной группе, остались только я и начальник, да и
то потому,  что  нам  деваться  некуда.  Когда садились в  машину, начальник
глянул на меня красными воспаленными глазами и невесело пошутил:
     - Приятно чувствовать себя незаменимым.
     Судя по всему, у меня видок был еще тот, наверное, в гроб краше кладут.
     Сквозь заднее стекло кабины мне было видно, как он пытается не заснуть,
сидя в тепле: то  трет  лицо,  то старается  рассмотреть  в  боковое  стекло
мелькающую  в  прыгающем  свете  фар контрольно-следовую  полосу. Шуруп тоже
старается  за себя и за  начальника  -  видно,  как  шевелятся губы,  значит
болтает без умолку. Понятное дело, отвлекается от сна,  в конечном итоге, за
наши жизни  в дороге он отвечает. Уснет - всем  хана, дорожки-то у  нас жуть
какие:  то в гору, то с горы - на каждом фланге  по  перевалу. Спать хочется
жутко, ребятки все  уже дрыхнут, даже Акбар задремал. Ничто не помогает - ни
холодный  ветер,  забирающийся под  тент, ни  тряска  машины на  бесконечных
камнях и ухабах. Но нельзя. Хотя бы кто-то один должен бодрствовать,  не дай
Бог на перевале выбьет передачу  - все, пиши пропало, будет,  как  в прошлый
раз. В конце подъема выбило скорость, а кручи такие, что грузовичишка наш на
первой пониженной передаче,  да с двумя ведущими  мостами еле спускается, не
то  что  в  гору  идет. Тормозами  машину не  удержать,  бесполезно. Шуруп с
криком:  "Прыгайте!"  из  кабины выскочил и под  переднее колесо лег, вместо
тормозной колодки. Спас он  тогда нас. Пока машина через него перелезала, да
скорость  набирала, все повыскакивали. Мне только слегка  не  повезло -  пес
Задор заартачился,  не  выпрыгнул  сразу  за хозяином, так  что пока  я  его
выбросил, да оружие схватил, скорость уже была километров 50 в час. В общем,
приземлился не совсем удачно. Так и поехали в  госпиталь вдвоем с Шурупом  -
он с трещинами ребер, а я с кучей вывихов.
     Ну  вот  и  прискакали, пора работать. Все проснулись,  поматерились  и
начали.  Мы  с  Захаром  перешли  КСП,  по  тропинке  у  самого  заграждения
пошлепали, начальник с Шуней - по дороге, Акбар нос в землю уткнул и впереди
всех  шагает.  Никого учить не надо,  все машинально  делают привычные вещи.
Аккумуляторные  фонари на  рассеивающий свет,  отпускаем на  тридцать метров
вперед  Шуню  с  собакой,  за  ним  в отрыве я с Захаром по  своей  стороне,
напротив Захара -  начальник. Как положено, каждый  осматривает свой сектор,
чтобы ничего неувиденного и  необнюханного  за ним не осталось. Все занудно,
обыденно и неромантично, не то что в кино. Прошли метров двести и тут сделал
стойку Акбар, Шуня встал, как вкопанный и выкинул правую руку в сторону, а я
увидел впереди,  напротив  собачьего  носа,  пролаз в заграждении. Фонари  в
задрожавших руках  высветили на плохо  вспаханной и  затоптанной зверьем КСП
смутные, но  явно  свежие вмятины-царапины - следы.  Такие отметины зверь не
оставляет, это сразу ясно, хотя видно плохо, даже направление движения сразу
не  разобрать,  не  говоря  о  размере  обуви и весе.  Вот  оно,  дождались,
домечтались, блин,  сейчас попрет романтика,  только разгребай! Я машинально
глянул на часы: 3.40,  через три  с минутками  светать  начнет,  это хорошо.
Начальник  даже и секунды не медлил,  сразу к следу с подветренной стороны и
на ходу:
     -  Захар, бегом к  машине, дай  связь, заслоны  - "В ружье" и с машиной
сюда.
     Захар умчался, а начальник Шуне:
     - Как след?
     - Один человек, а направление, похоже, в тыл.
     Разглядывая пролаз, я с колючей проволки ниточку синюю снял.
     Начальник мне:
     - Комтех?
     - По пролазу, похоже, точно в тыл.
     - Так похоже или точно?
     Тут мы с Шуней в один голос завопили:
     -  Да Вы  сами говорите, наверняка же знаете уже! -  а сами аж на месте
приплясываем от волнения.
     - Я-то знаю, а вы когда научитесь?
     Тоже  мне,  педагог сыскался,  нашел время! Приехали  Захар  с Шурупом,
глаза горят от нетерпения. Начальник им:
     - Ждать на месте, держать связь!
     Захар расстроился,  как будто ему в отпуске отказали.  А  мы  поснимали
свои ватники, шапки, все из карманов выкинули, начальник у меня радиостанцию
забрал, я у Шуни - сигнальный пистолет, и - бегом...
     Бежать по нашей дальневосточной тайге где попало нельзя - не пролезешь.
Так что  двигаться приходится в основном по руслам ручьев, оврагам да тропам
звериным, да и  то  где  шагом, где бегом. Тяжко  перли мы по сопкам, долго,
часа  четыре.  Помню, читал  где-то, что  гонщик "Формулы-1" теряет  до трех
килограммов  веса за  одну гонку, а  пилот  сверхзвукового истребителя -  до
десяти за  один сложный полет.  Интересно, сколько веса,  а заодно и нервов,
теряет состав "тревожки" за многочасовое преследование нарушителя? Об этом я
тогда тоже думал,  да  и о многом другом, к делу относящемся  и  не очень, а
гвоздем  сидело  в  голове одно: "Догнать!" Почему-то совсем не  думал,  как
брать будем, когда догоним, какой-то азарт чувствовал, сродни охотничьему.
     Догнали уже на рассвете, видно было все хорошо. Вырвались из кустов  на
большую поляну и увидели в дальнем конце ее маленькую фигурку в  синей робе,
наподобие той, что рабочие носят.  Фигурка метнулась вправо-влево и замерла,
изготовившись в боевой стойке. Тут что-то случилось со  временем, оно как бы
растянулось,  и  дальше  все происходило, как в замедленном кино.  Начальник
кричит: "Пускай!",  Акбар поводок рвет и  в злобе аж  заходится.  Шуня сипло
выдохнул  пересохшим  горлом  "Фас!" и  бросил поводок.  Так получилось, что
бежали мы  в небольшом отрыве:  пес, за  ним Шуня, потом я, а  мне в затылок
начальник дышит. Акбар в прыжке вытянулся, сейчас на  горле повиснет, сшибет
сильным телом и начнет рвать, катать по земле, как куклу... Не вышло. Как-то
неправдоподобно  медленно  отклонился в  сторону  человек  в синем,  коротко
взмахнул  рукой  и пролетел  мимо  Акбар,  упал  и покатился  по  земле,  не
взвизгнув.  Шуня издает  короткий крик и, не сбавляя  скорости,  мчится, как
таран. Взмах ногой -  и Шуня будто сломался пополам, рухнул на то место, где
только  что стоял этот проклятый китаец.  Я скорости  тоже  не  сбавлял,  но
приближался, словно преодолевая  сопротивление воды,  а мозг, как компьютер,
лихорадочно  работал, анализировал  стойку  противника  и выдавал  возможные
варианты  атаки. Вот уже  близко злые глаза, напружиненное тело врага... ну,
давай, кто кого! Автомат я давно двумя руками  перехватил  поудобней  и пер,
как танк, провоцировал  на  прямой удар ногой.  Есть,  купился! Пошла правая
нога  навстречу,  а мы  ее обогнем  извивом тела да с выкриком в ненавистное
лицо автоматным магазином, да на  скорости, да всей  массой тела и  оружия -
НА! Только ноги в грязных кедах кверху, да кровь из размолоченной физиономии
мне  на лицо,  одежду, оружие,  как сок из переспелого помидора. Размахнулся
было ногой  - контрольный удар в голову отвесить,  но сдержался,  понял - не
скоро встанет.
     Тут  и  подзатыльник  от  любимого начальничка  схлопотал, аж в  глазах
искры.
     - Псих, - кричит, - урод моральный! Ты ж его убил!
     Ага, убьешь  такого,  ничего  ему  не будет.  Прошла секунда,  остывать
стали,  вернулось  время  в свои  привычные  быстрые  рамки.  Тут  начальник
опомнился  и  к Шуне кинулся, я через  нарушителя  перескочил,  чтоб и своих
видеть и  его. Смотрю и как-то  холодеть начинаю - Шуня с перекошенным лицом
кривобоко  сидит  рядом  с неподвижным  Акбаром и  какие-то  странные  звуки
издает. Долго я не мог сообразить, в чем дело. Начальник кричит, трясет Шуню
за плечо:
     - Игорь, ранен? Чем тебя, ножом? Куда? Говори со мной!
     И тут я почувствовал: Шуня плачет, а Акбар мертв. Сжал зубы, перевернул
неподвижное тело китайца лицом вниз, завел руки за  спину и  связал, обшарил
одежду - нет оружия, никакого. Только потом к своим подошел.  Шуня  уткнулся
лицом в собачий бок, зарылся в шерсть, обнял тело руками и сам весь трясется
от  рыданий, словно  маленький  ребенок  от  горькой,  незаслуженной  обиды.
Начальник на  колени встал, одной рукой  Шуню по плечу гладит, другой Акбара
по голове и шепчет:
     - Ну что ж вы, ребятушки, как же вы так...
     И вид у него растерянный, в первый раз за все время, что  я его знаю. У
меня руки  опустились  и такой  ком  к горлу подкатил  -  задохнусь  сейчас.
Чувствую: и у меня слезы потекли, прямо потоком.
     Не знаю, сколько  мы  так в себя приходили, но, кажется,  долго. Первым
начальник  очнулся. Мягко  оттянул Шуню от  мертвого пса, уложил на спину  и
мне:
     - Осмотри. Обоих осмотри, чем он так Акбара?
     Глянул я  на  Шуню  -  крови  на форме  нет,  расстегнул  гимнастерку -
расплывается  здоровый синяк  на правом  подреберье, плохо дело,  но кажется
ребра  уцелели,  хотя без рентгена, конечно, не поймешь.  Подошел  к Акбару,
перевернул бережно,  как  спящего.  Нет  ран, нет крови,  только  шея внутри
похрустывает  странно и жутко. Вернулся к  начальнику,  он  над  задержанным
трудится,  в  чувство  приводит.   Тот   мычать  начал,   шевелиться,  кровь
сплевывать. Живой, гад, даром что маленький, такого ломом не убьешь.
     - Ну?
     - Шуня очухается, удар  сильный,  -  покачал я головой.  - А Акбара  он
голыми руками убил, одним ударом.
     Потом  все опять  пошло по  Уставу:  по  радиостанции доложили  кодом о
задержании,  обыскали местность, нашли все: и мешок с контрабандой, и карту,
и нож. Понадеялся, дурак, на свое ушу, что ли? Через переводчика разберемся.
Трудновато  пришлось  без акбарова нюха  шмотки разыскивать, но  нашли.  При
таких  уликах  не отвертится,  а  то мастера они  притворяться политическими
беженцами.   Хуже  всего,  что   мне  же  пришлось   этого  паразита  еще  и
перевязывать, чтоб  идти мог и кровью не  истек.  Рожу я  ему  действительно
автоматом здорово разломал, придется медикам потрудиться.
     Выходили к дороге  тяжело и долго.  Шуня Акбара  на  руках нес,  хоть и
корчился сам от сильной боли в боку. Мы молча шли рядом и только плечами его
поддерживали, а  впереди  задержанный  плелся.  Такой  вот  невеселый кортеж
получился. Дальше - просто. На дороге  ждала машина, нас замотали в тулупы и
кружным  путем  повезли  домой.  Дома  сдали  нарушителя  на  руки  врачам и
разведчикам, отписали подробные отчеты и рухнули спать до вечера.
     Вечером хоронили Акбара.  Ребята выкопали ему могилу рядом  с заставой,
на невысоком  холме, собрались все  свободные от службы. Шуня, которому было
совсем худо, завернул  друга в старый плащ и опять сам нес до могилы,  сам и
опустил туда.  Командир  собачьего отделения "компес" Сашка Сагидов в могилу
все нехитрое  снаряжение  собачье  положил, словно  воину  оружие:  ошейник,
поводок и намордник, который Акбар и не носил никогда -  ласковый он был  со
своими. А  на дубке рядом прикрепили табличку с именем, снятую с опустевшего
вольера. Молча засыпали, постояли. Потом начальник сказал неуверенно, как бы
спрашивая:
     - Отсалютуем... - и потянулся к кобуре, но Шуня взял его за руку:
     - Не надо, он этого при жизни наслушался, теперь пусть в тишине лежит.
     Поднял я тогда глаза, и увидел всех нас, как бы со стороны: не солдат и
сержантов,  не  офицеров  боевых,  через  кровь,  огонь  и  воду  сотни  раз
прошедших, а молодых пацанов, беззащитных и растерянных перед чужой смертью.
     На следующее утро, перед  отправкой в  госпиталь, Шуня отдал начальнику
рапорт с просьбой о переводе стрелком  в  отделение Чирка.  Начальник рапорт
подписал не спрашивая.  Ну  а еще через пару дней  жизнь заставы вернулась в
свое размеренно-занудное русло, подчиненное строгому расписанию.



СЕМЬ БЕД
     Вечером  на  боевом  расчете  начальник  заставы зачитал  среди  общего
списка:  "42-ой  и  37-ой   -   6.30".   Для  непосвященного   человека  это
бессмысленный набор слов, а  для  нас  - конкретная  информация. Значит, я с
солдатом из своего отделения Лешкой Орловым иду дозором на линию границы без
указания времени прибытия, то есть на весь день нам обеспечены  блуждания по
тайге с прогляденными глазами и сухим пайком вместо обеда. Обычно в дозор по
"линейке" назначаются не меньше трех человек, предпочтительно с офицером или
прапорщиком  во главе.  Но  на  нашем  участке  давно  не  замечали активных
действий сопредельной стороны, и  я подумал,  что начальник решил сэкономить
на народе - при нашей вечной бедности на личный состав весьма практично.
     Дозор по  "линейке"  всегда событие ответственное и  нечастое,  поэтому
встали  мы  пораньше и  готовились  с особой тщательностью. Начальник  очень
внятно и медленно  зачитал  приказ:  нам надлежало пройти дозором по правому
флангу  с  удалением от линии границы от 500 до 1000 метров, не  обнаруживая
себя  китайским  нарядам,  то  есть  по  "мертвой  зоне",  где  наши  наряды
появляются редко.  Это,  конечно, не настоящий линейный  дозор,  но  все  же
интересней  обрыдлого  ежедневного хождения по  рубежу  охраны.  В  связи  с
необычностью задания начальник подождал, пока я слово в  слово повторю  весь
приказ, еще раз проверил наше снаряжение и благословил легким пинком под зад
коленом.
     Получив  исчерпывающие  инструкции, мы  с Лешкой загрузились в машину и
отправились к месту высадки. Наступало утро с  его пением  птиц, рассветом и
прочими  полезными  для   успокоения  нервов  причиндалами.   Погода  стояла
чудесная, долгое,  и сырое приморское лето  неохотно уступило место теплой и
сухой  осени,  недавно  прошел  праздник  -  7 ноября.  Трясясь в  кузове  и
общипывая  с сорванных мимоходом гроздей слегка привядший дикий виноград, мы
с Лехой в тысячный раз лениво обсудили преимущества  службы здесь, памятуя о
том, что дома в это  время уже морозы  и снега полно. Путь предстоял долгий,
не  столько потому, что далеко  ехать,  сколько  из-за запущенности  дороги,
поэтому дожевав виноград, Леха устроился спать.
     Глядя на  его  безмятежную физиономию,  я вспоминал события  прошедшего
лета,  когда мы  с  ним практически не расставались.  Удивительно, как  мало
иногда мы знаем о людях, среди которых живем. Полгода служили вместе, стояли
в  одном строю на  боевых расчетах, мотались в тревожки, даже койки рядом, и
все это время я непонятно почему недолюбливал этого "приторможенного" парня.
Но  со  средины  лета он стал моим бессменным  партнером в тяжких  и  долгих
нарядах,  называемых  РГ  - "рабочая  группа".  Во время многочасовой работы
руками,  когда  свободны  мозги и  язык, разговорится  любой молчун. Так  мы
пересказали друг другу почти всю свою жизнь, сдружились, и  теперь я  не мог
представить долгого наряда без этого медлительного и добродушного солдата, в
недалеком  прошлом кемеровского шахтера.  Он был  удивительно добрым парнем,
засоней, молчуном и  увальнем, не  очень  хорошо разбирался в  нашей сложной
аппаратуре, но был поразительно вынослив и  неутомим, когда дело доходило до
тяжелых  и  нудных работ, связанных с  укреплением или ремонтом заграждения,
рытьем  ям и прочими  инженерно-саперными мероприятиями,  которые составляли
львиную  долю  службы  в  техническом  отделении.  Мог  запросто  нести   15
километров на  плечах моток  колючей  проволоки  весом 25-30  кг,  не снимая
оружия и упорно отказываясь  меняться.  Когда он выкинул этот фокус в первый
раз, меня это одновременно взбесило и обидело. Недоумевая и стыдливо сопя, я
шлепал  рядом,  смотря  вокруг за  двоих,  каждые пятьсот  метров  предлагая
помощь, но  он молча качал  головой и  обращался ко мне  только тогда, когда
нужно было  перекинуть палку с  мотком колючки  с  одного плеча  на  другое.
Ростом он был выше меня ненамного, тяжелее тоже килограммов  на семь-десять,
в общем, с виду не атлет...
     Оценил  я   прячущуюся  в  нем  силу   полностью  довольно   скоро.  Мы
возвращались  с  работы на дальнем участке, заодно  заменяя вечерний  дозор.
Леха  топал  сзади  с  положенным  отрывом,  тащил  две  лопаты  и  мешок  с
изоляторами. Я налегке,  с топором за поясом, мотком  провода, сковородкой и
паяльной лампой в мешке вышагивал впереди, думая только о том, как бы скорее
бросить  измученное тело в койку. Забираясь на крутой подъем,  я в  основном
смотрел на  КСП и под  ноги, лишь изредка бросая взгляды вверх и оглядываясь
на напарника. Увлекшись, я чуть больше  нормы разорвал дистанцию. Вот подъем
заканчивается, крутой  поворот  дороги,  последний взгорок  и  -  ура!  -  я
наверху, дальше под горку да по равнине до самого дома. Облегченно вздохнул,
выпрямился,  поднял глаза и остолбенел:  метрах в тридцати, прямо на дороге,
стоял крупный барс.  Я быстро оглянулся - напарник далеко, между нами  около
пятидесяти метров разрыв и заросший высоким кустарником поворот дороги, а он
еще  заканчивает  подъем и меня  не видит.  Барс посмотрел на меня  довольно
нагло и сделал шаг вперед, показывая здоровенные гвозди клыков. Я перехватил
автомат,  снял  предохранитель  и  взялся  за   затвор,  начиная  потихоньку
пятиться.  Зверь  медленно  пошел  навстречу  по  касательной,  я  продолжал
пятиться, пока не  оказался в шаге  от  края дороги, за которым, как  обрыв,
начинался  300-метровый  лысый  склон сопки. И  тут  сзади послышался грохот
брошенных на землю лопат и  топот сапог 42 размера.  Барс прыгнул вперед и в
сторону, затем сиганул сквозь заграждение, а я машинально - назад и в другую
сторону. Удержаться на склоне мне не удалось и, гремя сковородкой и оружием,
я покатился  вниз. По  дороге отчаянно пытался если не остановиться, то хотя
бы  замедлить  спуск.  Привычка не выпускать из рук оружие  сослужила плохую
службу, автомат ткнулся магазином в камень и мушкой на отскоке напрочь выбил
мне два передних зуба, после чего вдруг наступила ночь.
     В себя я пришел,  когда Леха  почти бегом  заносил на плечах по крутому
склону мое 65-килограммовое  тело  обратно на дорогу. После этого  он  минут
сорок был мне родной матерью, для чего ему пришлось опять же на  себе снести
меня с перевала к роднику. Когда ко мне вернулась способность соображать, мы
поковыляли домой. На  связь с заставой Леха выходил  теперь сам (по понятным
причинам  я говорил  с  большим трудом), он  же  тащил  все  наши  шмотки  и
поддерживал меня, потому как  шел я плохо и все время норовил споткнуться на
ровном месте и упасть. На воротах нас ждала машина. Когда мы подошли, водила
Шуруп и сержант Андрей  Голик сначала таращили глаза,  а  когда я  попытался
сказать: "Чего вылупились?" начали  хохотать, как сумасшедшие.  Насмеявшись,
Шуруп  показал мне  какую-то забавную картинку с несуразным пугалом, которая
при  ближайшем рассмотрении оказалась зеркалом.  Уж не знаю, чего там Андрей
наболтал, когда, закрыв ворота, позвонил  на заставу, но встречать нас вышли
почти все. После  этого я неделю был штатным  комиком.  Стоило мне  "выйти в
общество" со своей распухшей и торчащей вперед, как  козырек  у кепки губой,
начинался смех, а  когда  я спрашивал: "Сефо рзоте,  кони?" -  народ  просто
покатывался от моего приобретенного китайского акцента. Леха тоже не остался
без внимания,  все прочили ему "Орден  Сутулова" за спасение остатков костей
комтеха. На шутки друзей мы, конечно, не обижались. К  тому же,  когда ничем
до  того  не примечательный  Лешка,  поддавшись  уговорам  ребят (после моих
рассказов о "переноске раненного"), взялся в  первый раз поднимать гирю - мы
устали считать, сколько раз он ее отжал, поразив тем самым всех...
     От этих  воспоминаний мое хорошее настроение еще улучшилось, а тут мы и
доехали до  места. Когда грузовик утарахтел назад, я вышел на связь, доложил
о  начале движения. Ответил мне сам начальник, после обмена кодовыми фразами
добавил:
     - Без надобности к воде не лезь.
     К   воде   -  это  от  слова  "водораздел",  по  которому   и  проходит
Государственная  граница.  Я  сказал,  что  все  помню  и  перешел на прием.
Пробираясь  по тайге,  обходя завалы  и непролазные места,  мы двинулись  по
флангу,  то приближаясь к границе, то  чуть отходя.  Места там по-настоящему
дикие и  красивые, торопиться было некуда и мы шли медленно, часто и подолгу
останавливаясь  на  прослушивание и  тщательный осмотр местности.  До  обеда
одолели  больше  половины  расстояния  и  не  нашли  ничего примечательного.
Попались  пара обвалившихся  и заросших  ловчих  ям,  старая  и неработающая
оленья петля. На  всякий случай в ямы  воткнули  по  здоровенной  сучковатой
валежине, а ловушку на оленей разломали  вчистую.  Перед самой остановкой на
обеденный привал мы нашли минную растяжку,  максимум месячной давности. Мины
не было,  только  взрыватель-хлопушка. Лешка  многозначительно хмыкнул, а  я
длинно выругался  и  смотал  всю  эту  холеру  с  собой показать начальнику.
Теперь, очевидно, подобные дозоры  между "линейкой" и рубежом охраны пройдут
по всему участку и на разном удалении, чтобы выловить  китайские пакости все
до одной. На всякий случай мы тихонько прокрались до "линейки" - посмотреть,
нет ли других сюрпризов и точно  определить расстояние, на которое отважился
влезть  на  нашу землю неизвестный паразит. Получилось  не  так уж  и  мало,
метров триста.
     Обедали  мы в  идиллической  обстановке:  у  симпатичного  родника,  на
идеально круглой  поляне, за полностью  скрывавшими нас  кустами багульника,
сквозь которые  неплохо просматривались подходы. После еды,  пока я  заметал
следы нашего  пребывания,  Леха,  блаженно растянувшись  на  траве, курил и,
разгоняя дым, шепотом рассуждал о приятности пограничной службы.
     В  последующие два часа мы не нашли никаких посторонних следов, и я был
уверен, что на последних,  труднодоступных  для  нарушителей  километрах все
будет  чисто. Когда мы  залезли  по редколесью  на макушку  довольно высокой
сопки,  Леха  что-то  неопределенно  хрюкнул, глядя поверх  моей  головы.  Я
посмотрел в ту сторону, оглядел  хребет  водораздела, распадок, но ничего не
увидел.
     - Где? - спросил я шепотом.
     - Может, я глючу, -  пробурчал Леха,  почесывая затылок, - но вроде там
что-то летит...
     Затем поднял  автомат  и прицелился.  Я  зашел ему за спину и посмотрел
вдоль  автоматного  ствола.  Действительно,  вниз, вдоль склона  сопки,  над
самыми  кронами деревьев, от линии границы медленно летел какой-то небольшой
темный предмет. Именно летел, без звука мотора, подгоняемый слабым ветерком.
Я тут же вызвал  заставу и кодом  попросил  начальника. Тот ответил довольно
быстро, после чего я замаялся иносказательно объяснять ему, что же мы видим.
Пока я бекал и мекал в станцию, Леха рассмотрел НЛО в бинокль и  сказал, что
это  надувной  шар с подвешенной корзиной. Я  выпялил  глаза,  прервал  свою
пламенную  речь и  схватил бинокль сам.  Действительно, шар-зонд,  наподобие
метеорологических.  Объяснять  стало  проще  (помог  пример  Винни-Пуха),  и
начальник  меня  понял.  Затем, посоветовавшись с  замом и старшиной,  выдал
приказ: по возможности свалить. Свалить проблемы не было, хоть и не хотелось
стрелять  вблизи  границы. Мы  с Лехой  быстренько перебрались  чуть  ближе,
приложились и  всадили в  начавший неспеша подниматься шар по пятерке  пуль.
Тот  стал  медленно опускаться,  но при этом  уходил  в  закрытую для нашего
обзора падь, видимо, скатываясь по волнам более холодного воздуха.
     Мы прикинули  примерное место  падения  и  осторожно, но быстро,  пошли
туда. Все  происходящее мне  перестало нравиться.  Во-первых,  все  мы  были
воспитаны  в строгих правилах не шуметь вблизи "линейки". Во-вторых, граница
делала в  этом месте  крутой поворот нам навстречу, и  этот проклятущий шар,
сваливаясь  в  падь,  не  столько  отдалялся,  сколько  приближался  к  ней.
Забравшись  на   очередной  склон,   я  глянул   вниз,  не  заметил   ничего
подозрительного, пропустил Леху вперед и  начал спускаться сам.  На середине
спуска  мы  увидели  валявшийся  внизу  на открытом  месте зонд.  Присели  в
орешнике, коротко посовещались, прикидывая, как  будем подбираться. Уж очень
не нравилось,  что валяется он на  виду,  как  на футбольном поле. Лучше  бы
залетел в дебри  - труднее искать, но не так  опасно. Перспектива  неважная:
подойти  со стороны границы незамеченными  нельзя. Пришлось  бы идти либо по
лысому  склону сопки, либо по распадку, оставляя за спиной границу и удобные
для противника  высотки  с флангов. Так  что решили  мы рискнуть и  пройти с
тыла, по орешнику. Это, конечно, не защита от пуль, но хоть прятаться можно.
Добравшись  до последних  густых  кустов, я  оставил  Лешку прикрывать меня,
отдал ему радиостанцию, а сам пошел к зонду.
     Двигался я медленно и осторожно, часто останавливаясь у редких кустиков
и  просматривая  подходы. Когда до  зонда оставалось  меньше  ста метров, я,
вздрогнув, остановился  - из  кустов напротив, со стороны границы, навстречу
выскочили два солдата  китайской погранстражи. От  страха и волнения  громко
застучало сердце. Увидели мы  друг друга почти одновременно и замерли  - я у
самого  подножья  сопки, под  редкими ветками орешника,  а  они на  открытом
месте,  в седловине, метрах в двухстах от  меня. Сзади-сверху, с того места,
где  лежал Леха, послышался слабый звук осторожно передвинутого  автоматного
затвора, затем щелчок прицельной планки, означающий, что я нахожусь на линии
его огня. Долгую минуту  мы стояли не двигаясь,  я лихорадочно соображал что
делать, они, видимо, тоже. В конце концов я не  придумал  ничего  умнее, как
сделать шагов тридцать вперед и в  сторону, полностью выходя  из тени кустов
на открытое место, освобождая тем самым Лехе сектор обстрела.
     Китайцы чуть разошлись  в  стороны,  один  при этом  слегка  выдвинулся
вперед. Автоматы у обоих в руках, на уровне груди, стволы смотрят на меня. Я
же свой держал на ремне - стволом вверх, но это не важно. Если промахнутся -
я успею его  перехватить, а если попадут с первого  раза, то без разницы где
мое оружие:  хоть  в  руках, хоть в зубах.  С  такого расстояния неприцельно
попасть трудно, хотя можно. Если их только двое, то Леха  и один  справится.
Плохо, если за ними в кустах тоже прикрытие, да и стрелять не хочется - пули
могут уйти на сопредельную сторону, а это - нарушение закона. Ладно, пора. Я
выпустил  ремень автомата,  стиснул его  ребристую "пистолетную" рукоятку и,
подняв  к лицу левую руку,  заорал на  всю падь, стараясь  сдержать дрожь  в
голосе:
     - Вы нарушили границу Союза Советских Социалистических Республик...
     Вообще-то,  я  хотел  закончить  так:  "...  немедленно  покиньте  нашу
территорию",  а  потом  попытаться  повторить  тоже самое  по-китайски,  как
требует  инструкция, но  на  слове  "Республик"  оба китайских автомата,  не
поднимаясь,  выплюнули  в мою  сторону порядочную  порцию  свинца  и монолог
превратился в диалог.
     Дальше  все  произошло   очень  уж  быстро,  выученное  тело  опередило
сознание.  Раз:  прыжок и перекат, автомат  в руках, предохранитель, затвор,
прицел - три пули, выдох, прицел -  пять пуль, попал. Два: перекат, прицел -
пять пуль,  выдох, по заваливающейся с  колен второй  фигуре  еще пять пуль,
есть! Три:  перекат,  свежий  магазин в  руке,  удар по защелке,  магазин на
месте.  Четыре:  прячу в  боковой  карман штанов первый  магазин с остатками
патронов,  ловлю  в  прицел  кусты  у  границы, переводчик  огня на стрельбу
одиночными. Леха  молчит, молодец, хватило выдержки не раскрыть себя. Отполз
за кусты, укрылся полностью, стал искать глазами напарника. Он тоже тихонько
изменил  позицию,  показался  мне,  кивнул  успокаивающе.  Потом  осмотрелся
сверху,  показал  мне недалеко от  себя  местечко  понадежней  и уставился в
сторону границы, прикрывая.
     Я  по-за кустами пробрался  подальше  в тыл, затем  прополз в указанное
Лехой место. Полежали - тихо. Глянул  на свои руки - не трясутся. Я услышал,
как Леха вызывает заставу, продиктовал ему координаты, он их передал и кодом
попросил  срочно прибыть усиленную тревожную группу, так  же кодом сообщил о
перестрелке  и о том, что  мы пока живы и  здоровы.  Еще через пять минут  я
отважился  сходить  к  подстреленным китайцам, хотя  Лешка  меня  уговаривал
лежать:  "Все равно, если кто из них ранен,  уже  до смерти кровью истек, не
ходи! Они же все время по трое ходят, вдруг под пули влезешь!" Но я  решился
- и  в обход, чтоб не повторять ошибки  и не  влезть под Лешкин автомат, где
ползком, где бегом, отправился к лежащим неподвижно телам. Все время смотрел
сквозь ветки приближающихся кустов, где могла  таиться  быстрая  смерть.  От
страха  даже  дыхание прерывалось. Добрался, быстро осмотрел. Похоже,  обоих
сразу наповал - в одном две пули, в другом три, все в корпус и навылет. Тела
трогать  не стал, так же  в  обход  почти бегом вернулся  на место, где мы и
пролежали, почти не шевелясь, еще час до приезда тревожки.
     После  осмотра места стычки, проходящего под прикрытием двух пулеметов,
сложилась  целая картинка. Зонд нес контейнер с какой-то аппаратурой, весьма
прочный и наглухо запертый. Китайцы, очевидно, запустили его вблизи границы,
но просчитались  с  ветром  и тот, попав в яму  холодного воздуха, не набрал
сразу заданной высоты, что и позволило его  сбить. Убитые - в форме рядовых,
с обычным снаряжением и оружием. Рядом с местом, на котором я стоял (кстати,
довольно  близко!), в земле дыры, оставленные пулями из  их автоматов. Земля
там податливая, пули можно извлечь и предъявить на экспертизу в целости.
     Вернулись  с осмотра линейки начальник и  его зам по боевой подготовке.
По  их словам,  прошли  на нашу территорию только эти  двое. Других следов и
каких бы то  ни  было перемещений  на сопредельной стороне они  не заметили.
Затем отвели меня в сторону и начался пахнущий трибуналом разговор. Действия
мои получались, мягко  говоря,  неквалифицированными.  Дело в том, что часть
моих пуль по седловине между сопками вполне могла уйти на чужую территорию и
застрять там где-нибудь  в деревьях. Хребет водораздела - это  не стена, все
равно там есть и подъемы, и спуски. Это весьма скверно, потому как скандал с
китайцами после происшедшего неизбежен, а если они предъявят еще и мои  пули
- из сержанта погранвойск можно запросто превратиться в подсудимого.
     Все это я видел и сам, но от официального признания своими же офицерами
сник. От былого хорошего настроения давно  уже не осталось и  следа.  Руки у
меня совсем опустились,  голова повисла, и ни о чем, кроме нарушения закона,
я думать не мог. Пока ребята заканчивали осмотр, я сидел  на земле  недалеко
от убитых  и  смотрел  в  никуда.  Подошел  замбой  и стал  говорить  что-то
успокаивающее, но я долго  не мог разобрать,  о чем  это он.  Наконец собрал
остатки воли, вслушался и понял, что он успокаивает  меня по поводу убийства
двух человек.
     - Да вы  о  чем  вообще, товарищ  лейтенант? -  пробурчал я,  встряхнув
головой и поглядев на него. - Какой там "долг,  а не  грех"?! Да имел я этих
паразитов!..  Еще не хватало  из-за  них мыло  в башке  гонять. Меня  разбор
полетов волнует, а не эта дрянь.
     Он улыбнулся, поднял  меня,  обхватил  за плечи  и сказал, пронзительно
глядя в глаза:
     - Никто тебя никуда не отдаст, понял?
     Подошел начальник, спросил весело:
     - Чего расстроился, беззубый? Первый раз чужую душу на себя взял?
     Я сплюнул зло и хмуро сказал:
     - И этот туда же, архиереи, блин.
     Замбой хлопнул меня по плечу и сказал начальнику:
     - Да нет, это он по поводу предстоящего разбирательства.
     Я только хмыкнул уныло. Начальник встряхнул меня за ремень:
     - Ты мой приказ выполнял? Мой. Значит, если и есть вина, то моя. Понял?
     Тут я совсем взбеленился:
     - И что теперь, за ваши погоны прятаться?!  Да я... Да  вы за кого меня
держите?!
     Но начальник только засмеялся и сказал:
     - Остынь, дурень, все будет нормально, прорвемся!
     "Прорываться" пришлось долго  и  трудно. Разбирательство было  тяжелым:
китайцы  выдвинули  протест  по поводу,  якобы, похищения  и  убийства своих
солдат на "их территории".  Наши твердо стояли за правое  дело, демонстрируя
неопровержимые  улики, но сопредельщики  продолжали упираться и  все бухтели
про оставшихся  у невинно убиенных доблестных воинов двадцати детей-сирот  и
восьми  стариков-родителей,  которым  наше  преступное  государство  обязано
выплачивать  непомерную   пенсию  и  принести  извинения.  К  нам  понаехало
начальство  с большими звездами на  погонах, весь последующий день прошел  в
изматывающих нервы  переговорах  и следственных экспериментах. Особенно меня
бесил  незнакомый полковник, выезжавший на границу в новеньком камуфляже без
знаков различия. Вот кто крови из всех нас немерено выпил! Уж такой  зверюга
попался, что ни  в  сказке  сказать, ни пером описать:  и  то ему  не так, и
другое.  Здесь  не там стоял,  тут не  так стрелял, этот баран,  тот осел...
Самым законченным бездарем, дураком  и вредителем, по его меркам,  получался
я.  На все это я предпочитал  отмалчиваться, в дискуссии  не  вступал. Одним
словом, день выдался тяжелый.
     К ночи  страсти  утихли, начальство  заперлось  в канцелярии, перемывая
кости всем так или иначе  участвовавшим в  инциденте. Я долго лежал без сна,
взбаламученные нервы не давали забыться.  В конце концов поднялся  и пошел в
дежурку. За привычным трепом ни  о чем прошло полночи.  "Семейную"  беседу с
дежурной  сменой  прервал резкий щелчок  и  следующий за ним зарождающийся в
недрах  электронной аппаратуры сигнализации  вой сирены  тревожного сигнала.
Сработал один  из дальних участков  на  правом  фланге,  почти  там же,  где
произошли вчерашние события. Из-за присутствия  на заставе  множества  чужих
офицеров тревожная группа собралась и смылась в рекордные сроки.
     Когда проехали ворота, собачник Дракон, выходивший на связь с заставой,
огорчил меня сообщением:
     - Звоню,  чтоб ворота открыли, а там  этот полковник  бешеный.  Почему,
орет, комтех в  тревожке? Я дурака включил, дескать, не слышу ничего. Ну, он
поорал,  а  потом  сказал, чтоб  начальник ему с  фланга  сам  позвонил.  Ты
чего-нибудь понимаешь?
     - А  чего  тут понимать! Пока  идет  разбор,  я  вроде подследственного
получаюсь. Наверное, нельзя меня к службе допускать.
     Я совсем расстроился, а ребята сразу кинулись уговаривать меня, что все
обойдется. За  такими разговорами  и дотряслись до сработавшего  участка. На
наше  с Драконом сообщение позвонить на заставу полковнику, начальник только
выругался  и сказал,  чтоб мы занялись делом, а не  забивали  голову  всякой
ерундой.
     Пролаз  и следы мы увидели  в самом начале участка, метрах в пятнадцати
от того  места, где остановилась машина.  Начальник присвистнул  и удивленно
сказал:
     -  Ну  надо  же, столько  счастья в два дня! Тебе  везет,  комтех,  как
утопленнику.
     Пока я  со  связистом бегал  проверять участок  до  конца,  начальник с
Драконом колдовали над следами. Других признаков нарушения мы не обнаружили,
а  когда  вернулись,  были  весьма  удивлены  растерянным  видом  Дракона  и
озадаченным  -  начальника:  они не  могли определить  направление  движения
нарушителя! Такое я видел впервые, обычно начальник читал любые  следы, даже
самые нечеткие, как книгу.
     - Комтех, а ну быстро к пролазу, смотри внимательно, твое слово?
     Я,  сдерживаясь,  тщательно  осмотрел  пролаз  в  заграждении,  пытаясь
определить,  с  какой   стороны  раздвигали  проволоку.   Но  и  меня  ждало
разочарование - ничего понять не удалось.
     Тут начальник принял решение:
     - Комтех, Дракон - бегом в  тыл, там метрах в  двустах прямо по пролазу
есть заболоченная полянка, ищите!
     Мы  пролезли через заграждение и кинулись вперед. Добрались до полянки,
Дракон  со  своим  псом Задором  начали  обшаривать  местность,  я  старался
держаться под ветром  и  светил им  фонарем,  когда было  нужно. Минут через
десять  нашли:  четкие  отпечатки  двух  пар обуви, направление - в  сторону
границы. Дракон аж  взвыл от  обиды,  столько времени  потеряли! Вернулись к
своим,  доложили. Начальник подтверждение  на перекрытие  границы передал, к
преследованию подготовились, Задорка нос в землю уткнул и вперед.
     "Что такое невезенье и как с этим бороться?" -  есть  такой прикол. Моя
несчастливая звезда продолжала светить и портить все планы. Пока мы ломились
по тайге в надежде  догнать нарушителей, заслоны не успели перекрыть границу
на  их пути.  Об  этом  нам  передали по радиостанции,  когда  до  "линейки"
оставалось  километра  три,  светало уже,  так  долго мы  за  ними  гнались.
Обливаясь  потом и  задыхаясь,  мы  насколько  могли увеличили  скорость. По
поведению  Задора чувствовалось,  что следы уже "горячие",  еще чуть-чуть  и
настигнем  нарушителей,  но  расстояние  между нами  и границей  сокращалось
непозволительно быстро.
     Наконец,  выломились  мы  по  пади на  финишную прямую, где до  границы
последние 500-600 метров, и  увидели  их. У  меня от  злобы  сердце зашлось:
уходят! Нам до нарушителей метров 400, даже  спущенный с поводка Задор их не
достанет, уйдут, хоть и движутся еле-еле, устали больше нас, гады.
     -  Давай автомат,  валить  надо  обоих!  -  кричит  начальник. У самого
пистолет,  у  Дракона  АКСУ, только у меня обычный АК, с длинным  стволом  и
деревянным   прикладом.   На   такой   дистанции  пистолет  бесполезен,   из
драконовской "пукалки" трудно достать  с первого раза, а для второго времени
нет. Но автомат я не отдал, подумал только: "Семь бед - один  ответ", рванул
затвор и сам  приложился,  остановил дыханье на секунду  и  дал  подряд  две
очереди. Обе фигуры как ветром сдуло: рухнули в жухлую осеннюю траву.
     Пошли  мы  к  ним  медленно,  с  трудом восстанавливая  дыхание  и  еле
переставляя усталые  ноги. У меня  на  нервной  почве  словесное  недержание
началось, иду и бормочу, как молитву:
     - Спасибо, любимый курсовой начальничек, спасибо,  товарищ  капитан,  и
тебе, старшина, спасибо сердечное от всего советского народа и меня лично. И
отделенному моему дай Бог здоровья  и  счастья  каждый день сейчас и вовеки.
Чтоб  вас все  таким добрым словом поминали, кого  вы на стрельбище в учебке
бегом да ползком гоняли до потери пульса, разрази вас гром, паразитов.
     Дракон на меня поглядывает искоса,  думает - все, совсем спятил комтех,
сейчас кусаться  начнет.  Начальник,  видать,  понял, о  чем это я,  идет  и
посмеивается. А  я и правда тогда  благодарен был офицерам  и  сержантам  из
учебки  сержантской,  которые  нас,  зеленых  курсантов,  стрелять  в  любом
состоянии  и  из  любого   положения  научили.  Вот  и  не  подвела  сейчас,
пригодилась  выучка. Хоть  сердце  от напряжения  так колотится, что  грозит
ребра выломать, а руки да  и все тело  ходуном  после гонки  сумасшедшей, но
прицел-то  я верно взял,  успел обоих срезать. Не  хватило  бедолагам метров
шестьдесят до спасительной "линейки".
     Подошли  к нарушителям, глянули  -  оба  наповал, ну надо  же, я  вроде
пониже брал, чтоб в ноги...
     Начальник аж заматерился: "Снайпер хренов, так тебя и разэтак!"
     Мне  обидно стало, кто ж  на такой дистанции,  да с бегу, да при плохой
видимости лучше попадет?
     Прошептал  в сторонку: "Конечно, ты  у нас  один стрелок ворошиловский,
остальные так, погулять вышли..."
     Но он, черт, услышал, как подскочит: "Че ты сказал?! А в рог?!"
     Я аж испугался, да  и Дракон с  псом  тоже, встали между нами, Задор на
задние  лапы  поднялся,  передние  начальнику  на  плечи  положил  и  умными
глазищами  в  лицо  ему заглядывает,  мириться призывает.  Смотрю -  смеется
начальник, отлегло.
     Прошло  время,  появилось и  усиление, и начальство, благо "под  рукой"
оказалось. И снова на мою голову  шишки, как из  мешка, стрельба-то опять  в
сторону границы.
     Злобный полковник сразу: "Кто стрелял?", а сам на мой автомат косится.
     Отвечаю: "Я", а одновременно начальник вперед шагнул:
     - Я стрелял, из автомата сержанта.
     Полковник нас из-под насупленных бровей глазами обжег:
     - Выгораживаешь своего гения,  старший лейтенант?! Хочешь  из-за  этого
придурка под трибунал?
     Я от злости зубы сжал, но молчу пока, а начальник спокойно так:
     - Он не  придурок, он мой  подчиненный и незаслуженно оскорблять  его и
себя я никому не позволю.
     Полковник сплюнул, но промолчал, а потом опять пошло-поехало: бежали не
там, да вот здесь бы обошли, да вот так бы обогнули.
     Я  на эти  поучения молчком смотрел, а злоба все копилась  и  росла. Но
когда дело до упоминания вчерашнего дошло, тут  я и не сдержался. Когда один
из приезжих, свежеиспеченный лейтенант, по  годам мне ровесник, про недавнюю
перестрелку разговор завел с умным видом:
     - Тебе бы вот так пройти, вот здесь переползти, а ты  там  дров наломал
да  и  здесь не  лучше,  - а  полковник стоит рядом и головой кивает, вроде,
одобряет.  Скинул я  с плеча автомат и швырнул ему в  грудь, что сил было, а
сам как взревел:
     - На, умник! Поди,  попробуй обойти и подползти! - а потом лейтенанту -
Да ты вообще крыса  штабная, в войсках  без году  неделя, и туда  же. Пойди,
побегай, грамотей, когда в тебя на голом месте очередями полощут! Собрались,
воронье, после чужой драки кулаками махать!
     Ну и еще пару фраз в таком духе, да с непечатными  выражениями. Смотрю,
начальник  мой побледнел и  как-то подобрался  весь,  как перед прыжком  или
ударом, а лейтенантик тот глаза вытаращил  и  воздух ртом ловит - задохнулся
от  "справедливого гнева". И тут меня полковник удивил: ни  с того ни с сего
как захохочет  на весь лес! Наверное,  минуты  две  хохотал,  а  вокруг  все
замерли, ну прям немая сцена из "Ревизора". Просмеялся,  подошел с улыбкой и
говорит:
     -  Да брось ты, сержант!  Чего развоевался?  Начальство на то и  нужно,
чтоб всех ругать, мы за  это деньги  получаем. А вовсе не за то,  чтоб в нас
автоматами швыряться. Плюнь, остынь, все нормально. Ну  пальнул не туда,  ну
не взяли живьем, перетопчемся. Главное, безнаказанно их  не отпустили, да ты
себя для матери сберег. Остальное забудется.
     С тем и автомат мне отдал, а потом приказал начальнику убираться вместе
со мной, Драконом и Задором домой и ложиться спать.
     Засим  и  все  остальное  душемотательство пошло на  убыль. Китайцы еще
повыпендривались день-два, да и заткнулись.  Мы отписали  последние  бумаги,
начальство  через  несколько  дней уехало.  А  через  пару недель на  боевом
расчете  начальник неожиданно  объявил  мне  десять суток  отпуска с выездом
домой. Когда  я принял поздравления  друзей и  наконец почти поверил  в свое
счастье, он подошел и сказал с улыбкой:
     - За  отпуск  спасибо тому полковнику скажешь, он  мне сам сказал перед
отъездом, чтоб я представление на тебя подал, сам и звонил сегодня.
     Вот  так, всю жизнь живи среди людей, смотри на них во все глаза, а что
у кого за душой - не угадаешь, пока сам не раскроется.



СТАЖЕР
     Славным летним утром, в воскресенье, доблестный  пограничник, мастер по
сигнализационным  устройствам Игореха  Мягков совместно  со  своим  "годком"
Валькой  Солдатенковым  мыл полы  на заставе.  Ясный  и свежий после ночного
дождя день был заведомо испорчен с самого начала. Мало того, что вместо хоть
какого-нибудь захудало-геройского назначения на  службу постоянно заставляют
мыть  полы и помогать  повару  на кухне, так еще сегодня дежурит  по заставе
придирчивый до  тошноты сержант Голик.  Этот  злодей способен заметить любую
мелочь  и содрать  за нее впоследствии  пять шкур. Для  полноты картины, или
чтобы жизнь  медом  не  казалась,  в напарники  достался  вечно  недовольный
Валька.  Тяжела  ты,  жизнь  стажерская!  Этого  самого  Солдатенкова  Игорь
недолюбливал с первых дней  службы на  учебном  пункте.  Тот  был  заносчив,
кичился тем, что  старше  всех на год, родом из  самой Москвы,  и все  время
твердил - здесь, в тайге, ему с его умищем, не место. Призвали его с первого
курса университета и мечтал  Валька  только об  одном - остаться  служить  в
управлении войск округа, на худой  конец  -  в гарнизоне, при  штабе,  лучше
всего в комитете комсомола. Мечтаний этих  не  скрывал, всех остальных ребят
считал  провинциальными  недоумками и, говорят, при случае  стучал  на  всех
подряд  в  политотдел. К тому же,  перед  любым начальством, от сержанта  до
офицера, вытягивался в струнку и словно в рот заглядывал, а за глаза говорил
всякие  гадости. Игорь был парень  простой,  родом  из  захудалой  сибирской
деревушки в двадцать  дворов, в науках  не  преуспевал,  опять же, службой в
пограничных войсках всерьез гордился. Соответственно, был частой мишенью для
Валькиных  насмешек.  Назначением  на  одну  заставу, да  тем  более  в одно
отделение, оба были расстроены: Вальке обломилась халявная  служба,  а Игорь
молчком, но досадовал  на перспективу  терпеть рядом с собой больше полутора
лет такого сослуживца. Тем более, что из всего выпуска здесь  они  оказались
только вдвоем.
     Вот  и  сейчас,  пока  он,  Игорь, старательно  орудует  тряпкой,  этот
студент-белоручка  больше вздыхает и злобно гундит про свою  нелегкую жизнь,
чем  помогает...  К обеду, наконец, удалось с третьей попытки сдать  придире
Голику все  помещения, кроме спального. Сержант устроил  обоим выволочку  за
медлительность, погнал обедать, а потом отправил мыть спальное, добавив:
     -  До трех часов  не управитесь - заставлю и территорию убирать.  И  не
шумите там, а то ваш комтех еще спит.
     Войдя в спальное, Валька злобно передразнил Голика:
     -  Ваш комтех спит! Нужен он нам больно,  козел беззубый! - и  нарочито
громко  брякнул на пол  ведро  с водой.  Игорь глянул на  спящего командира,
поежился и прошептал:
     - Тихо ты, разбудишь!
     -  А  чего он  тут разлегся  барином? Все  уже встали давно,  а  он все
дрыхнет, тоже мне... В блатных у начальничка ходит, так все можно?
     -  Да  брось ты, он же  до утра по тревожкам мотался, говорят, два раза
вся группа менялась,  кроме него и начальника. Помнишь, они вернулись, когда
мы уже встали?
     - И что теперь, в ножки им кланяться? Встали! Мы уже вкалывали вовсю, а
этот урод своими сапожищами грязи натащил половину  сушилки, а я ее  отдраил
до блеска к тому времени.
     - Так что ж ему, на пороге разуваться?
     - Да хоть на улице! Сам бы  "плавал"  по  полам,  так  уважал бы  чужую
работу.
     Тут Игорь хотел сказать: "Да они в  сержантской учебке свое отплавали",
но вспомнил, что сам  Валька, в отличие от всегда аккуратных "старослужащих"
и уже  приученных ими  к  понятию "дом" новичков, постоянно мусорит  где  ни
попадя,  за  что  постоянно  получает нагоняи  от  всех подряд, и  прекратил
бесполезный  разговор.  Молчком взял  тряпку  и  начал  драить  "спальник" с
дальнего угла.
     Увлекшись работой и мыслями о далеком  доме, случайно  задел стоящий  у
тумбочки автомат комтеха, который не замедлил  с грохотом свалиться  на пол.
Сержант  вскочил и  сонно  заморгал,  пытаясь понять что случилось и где он.
Игорь замер в проходе, сидя на  корточках, надеясь что командир не проснется
окончательно  и свалится опять,  но тут включился на  всю громкость "гнутик"
Валька:
     -  Эх ты, деревня, разбудил-таки! Говорил я тебе, что  сам  в том  углу
уберу! Доброе утро, товарищ сержант!
     Игорь выругался про себя, встал и виновато проборматал:
     - Извините, я случайно...
     Отделенный  разобрался в ситуации,  улыбнулся,  потряс  головой, сел на
кровать и глянул на часы. Удивленно вскинул брови и спросил:
     - А кто вместо меня на службе?
     Вездесущий Солдатенков и тут успел:
     - Ефрейтор Орлов, а  у вас сегодня  выходной вместо него, так что спите
дальше.
     Комтех недовольно поморщился, помолчал и почему-то спросил:
     - Братцы, а когда вы мне "выкать" перестанете? Говорил же - обращайтесь
по имени. Это  застава, а  не  учебный  пункт, почти семья... Вроде, все уже
привыкли, кроме вас двоих.
     Игорь решил промолчать,  он по-прежнему всех сержантов заставы  величал
только  на "вы" и считал,  что  это правильно. Переубедить его не мог никто,
хотя пытались многие. Ехидный Валька уточнил:
     - А как же Устав?
     - Устав для службы писан, а не для жизни. Разницу понимаешь?
     - Тогда разрешите официальный вопрос, товарищ сержант?
     - Лады, разрешаю.
     - А почему, скажем, ефрейтор Орлов или рядовой  Калашников, кстати, оба
второго года службы, моют полы один раз в неделю, а мы - почти каждый день?
     - Да потому,  что  у них  по  десять-двенадцать  часов  службы  в сутки
выпадает, против ваших четырех. Хотите поменяться?
     Заносчивый  Солдатенков  сразу  выкрикнул:  "Конечно  хотим!",  на  что
получил   спокойный  ответ:  "Тогда  заслужите.  Докажите,  что  вы   лучше.
Попоробуйте обойти их  на  кроссе, на стрельбище, на полосе  препятствий,  в
рукопашной  схватке.  На  худой  конец,  аккумуляторные   батареи  обслужите
нормально. Тогда и боевой расчет по другому выстроится".
     С тем сержант забрал автомат и ушел  мыться-бриться, плюнув на недосып.
Доблестный воин Мягков, уже  пробовавший  состязаться  с  вышеперечисленными
везде,  где  только  можно, скромно  вздохнул  и продолжил  мытье  полов,  а
Солдатенков  возобновил свой бестолковый скулеж: "Вот  всегда они так, своим
годкам подсуживают,  а молодых заставляют на себя спину гнуть".  Тут Игореху
прорвало впервые за все время:
     - Да  ты,  кусок дерьма, хоть  раз в жизни  пробовал что-нибудь  своими
руками  сделать,  без  присмотра за другими?! Только и знаешь,  как на  всех
наговаривать, а  сам? Тебя  же вся учебная  застава  по-очереди на  руках на
кроссах таскала, а ты на всех плевал?! Свинья ты после всего этого!
     Ссоре не  позволил  разгореться дежурный по заставе, вездесущий  Голик,
удивленный подъемом комтеха и решивший выяснить, что его подкинуло досрочно.
Он вломился в двери с видом разъяренного мамонта и прорычал:
     -  Если через  двадцать минут я не удивлюсь чистоте  спальника,  то все
находящиеся в нем умрут на полах!
     После   такой  перспективы  даже   Валька   засопел  и  кинулся  тереть
ненавистный  пол  с удвоенной энергией. Благодаря  простому, но действенному
методу "не умеешь - научим, не хочешь - заставим"  воины отмыли пол  и сдали
помещение в  рекордные  сроки,  чем  заслужили  прощение  и  благосклонность
дежурного. Сей титанический труд  был  оценен по достоинству, и оба уборщика
получили по часу заслуженного отдыха.
     Игорь тут же воспользовался  предоставленной  возможностью  и  сбежал к
вольеру служебных собак. Как человек деревенский он  душой тянулся ко всякой
преданной скотине, а кто  может быть более верным, чем собаки? Умные зверюги
принимали его с первых дней на  равных, как члена стаи.  Он скучал по своему
домашнему хозяйству, по лохматому цепному псу по кличке Верный, которого сам
выучил ловить на лету брошенные куски хлеба и делать стойку на задних лапах.
Жаль, что  инструктор на учебном  пункте не оценил его рассказ  о воспитании
дворового  пса, а то бы назначили рядового Мягкова в "собачьи  водители",  и
тогда бы не  обошлось ни  одной  тревожки без  его  участия, да и собака  бы
досталась лучше  всех. То-то наловили бы они нарушителей,  всей  деревне  на
зависть...  Но нет, отказали.  С великим  трудом,  приписав себе  "увлечение
электроникой", влез Игорь в "технари", надеясь тем самым попасть на передний
край охраны  границы, а  теперь  что? От  четырех  до  шести  часов в  сутки
прозябать часовым заставы, в простонародье "бобом", да еще  по большей части
в дневное время, до увольнения в запас  дембелей? Так и вся  служба пройдет,
безо всякого героизма, а ведь его всем колхозом провожали с наказом: "Служи,
сынок достойно, не опозорь сибиряков!"
     Все  эти мечты  Игорь рассказывал только  одному человеку:  дембелю  из
собачьего  отделения по  прозвищу  "Дракон".  Дракон  заслужил  его  доверие
простотой  характера  и беззаветной  преданностью  собакам.  К  тому же  пес
Дракона - Задор,  был легендой  заставы -  он легко брал  след восьмичасовой
давности,  словно свежий. Ребята шутили, что Задора не отправляют  одного на
службу только потому, что он не сможет рассказать об увиденном. Тяга Мягкова
к  служебным  собакам  не  осталась  без  внимания,  но  застава  испытывала
серьезную  нехватку  в специалистах  по  сигнализации, в связи с чем  плохой
системщик  ценился  лучше  хорошего  собачника.  Комтех  увлечению  Игоря не
припятствовал, а собачники только радовались добровольному помощнику.
     Но  едва  Игорь вывел на  прогулку  обрадованную  дежурную псину  Эрну,
взвыла сирена и усиленный динамиками голос Голика объявил:
     - Тревожная группа "В ружье!"
     Эрна повела ушами на  знакомый звук и искоса глянула на приятеля. Игорь
пожал плечами и сказал:
     - Пошли, отдам тебя хозяину.  Мое  дело  - хозработы,  а ты давай, лови
злодеев.
     Быстро  поменял  прогулочный поводок  на  разыскной  и повел  собаку  к
крыльцу. Через минуту оттуда выскочили тревожные. Вожатый Эрны перехватил из
рук Игоря  поводок, бросил на бегу: "Спасибо!", и вся команда умчалась к уже
пыхтящему грузовику. Старшим  поехал замбой,  начальник еще отсыпался. Игорь
заглянул  в  дежурку  посмотреть,   какой  участок  сигнализации   сработал.
Оказалось что сразу два - 19 и 20, подумал: "Близко, через десять минут наши
там  будут",  потом  спросил  у  Голика: "Висят участки?", тот  кивнул (если
сигнал не сбрасывается, значит заграждение повреждено) и добавил:
     -   Странно,   что   оба   почти   одновременно   высветились,   может,
неисправность?
     Игорь только пожал плечами -  с пульта управления не определишь,  нужно
смотреть на месте - и сказал:
     - Я опять на питомник, разрешите?
     - Иди конечно, твой отдых.
     Всего минут  двадцать Игорю  удалось пообщаться  со зверьем,  как опять
заорала сирена, и Голик выкрикнул:
     - Застава - "В ружье!", резче всем: обстановка! Следы на участке!
     Через минуту  Игорь  уже стоял в строю на плацу  с оружием и начальник,
приводя в порядок наспех одетую форму, доводил обстановку.
     - На девятнадцатом подход со стороны границы, один человек, тут же ушел
обратно.  На нем  висят  тревожные.  На  двадцатом  - прорыв  в  тыл,  трое.
Тревожная машина уже идет к нам. Замполит, дождешься  ее и с первым заслоном
в тыл, потом отправишь  на заставу, я с остальными  на  другой  - в границу.
Вторую  тревожку со старшиной выбросим и  попрем дальше. В резерве комтех со
стажерами  и  Дракон.  Комтех, сам  садись  на связь,  если  что изменится -
действуй по обстановке, но не забудь доложить в отряд оперативному. Все, кто
со мной - бегом в машину, остальным ждать вторую в готовности.
     Еще через десять минут уехал второй заслон, и застава обезлюдела.
     Игорь был страшно зол: ну надо же, настоящие  нарушители, а его  даже в
заслон  не  взяли, ну  где справедливость?  Поиграв  немного с привязанным у
крыльца Задором, он зашел в дежурку, сел  в углу рядом со спокойным Драконом
и стал  слушать, как комтех общается с тревожками и заслонами. Ситуация была
сложная: идущего к границе нарушителя до сих пор не могли догнать, хоть след
и не теряли, шли уверенно.  Тройка, шедшая в тыл, закладывала широкую петлю.
Комтех сказал,  что, похоже,  они решили уйти  опять в границу. Периодически
тревожные, висящие на  них, сбивались  со следа и подолгу не могли взять его
снова. Дракон после  таких сообщений только вздыхал и тихо бубнил: "Конечно,
потеряли, зато мы с Задоркой в резерве сидим..."
     Через два с небольшим часа заслон  на  границе передал, что  нарушитель
задержан, и они соединились  с  тревожными.  Тревожка в тылу опять  потеряла
след, но все  уже были уверены  в  том, что  группа идет к границе. Сержанты
прикинули вероятное  направление  движения  нарушителей и  вызвали по  радио
начальника.  Комтех  предложил  перекрыть  резервом  тыл  двадцать  восьмого
участка, а машину отправить к тыловым заслонам, перевезти их поближе. Сердце
Игоря радостно запрыгало - неужели его  черед настал?! Начальник согласился,
и комтех, схватив с полки радиостанцию, выдал задачу:
     - До двадцать восьмого от нас по тылам шесть километров. Через двадцать
пять минут обязаны быть там. Усекли? Все, рвем.
     На прощанье Голик хлопнул обрадованного Игоря по плечу и пожелал:
     - Удачи, стажер!
     За  двадцать пять  не успели  - нытик  Солдатенков  сдох и пришлось его
тащить,  потеряли  почти  десять  минут. Когда  добрались  до места,  комтех
раccтавил всех  по  местам таким образом, чтоб  каждый видел  своего соседа.
Дракону  достался левый фланг, за ним залег  Игорь,  потом  Валька и комтех.
Игорь  поудобнее  устроился  в кустах  и стал  внимательно  оглядывать  свой
сектор,  периодически  поглядывая  на   соседей.  Как  ему   хотелось,  чтоб
нарушители вышли на него, вот было бы  здорово!  Участвовать в задержании на
первом году службы, да еще целой группы - о таком он даже и не мечтал.
     Когда в распадке мелькнули силуэты бегущих людей, Игорь даже зажмурился
на секунду -  не может  быть! Но  нет, точно, вон они, три  человека,  бегут
почти на  него.  Что  же остальные,  не  видят? Нет,  Дракон кивнул, показал
рукой, что передвинется чуть вперед  и ближе, сядет в кустах прикрыть. Рядом
возник комтех, шепнул на ухо:
     - Делай  все как  учили,  вперед меня не лезь. Дракон  прикроет  слева,
Солдатенков  справа. Сначала выйду  я, через  пару секунд, если остановятся,
вылезай  ты. Если кинутся  в  рассыпную, берете с Валькой самого  правого от
нас. Остановятся - держись от меня левее, но смотри, Дракону сектор стрельбы
не перекрой.
     Как забилось сердце, ну все словно в кино, и Игорь - главный герой, вот
здорово! Когда нарушители приблизились метров  на тридцать,  комтех выскочил
из кустов, лязгнул затвором автомата и крикнул  "Стой!" На  нарушителей  его
появление подействовало сразу - они встали, как вкопанные, удивленно моргая.
Когда появился Игорь, сержант  крикнул: "Лечь, все лицом вниз!", не надеясь,
что его поймут, длинно выругался и несколько  раз качнул автоматом, указывая
стволом  на землю.  Игорь стискивал вспотевшими  ладонями  оружие и как  мог
сурово  смотрел на задержанных,  словно показывая всем своим видом:  "Только
посмейте  ослушаться!" Нарушители  переглянулись, один что-то тихо сказал, и
все трое улеглись на землю, сцепили руки за головой. Комтех буркнул:
     - Что-то уж больно послушные, не нравится мне это. Ты  смотри  за ними,
но сам близко не лезь.
     Потом знаком  показал  невидимому в  кустах Дракону "Внимание", закинул
оружие на плечо и пошел к покорно лежащим на земле китайцам.
     Пока комтех  ощупывал одежду первого нарушителя, Игорь подошел поближе,
с интересом рассматривая задержанных. Один из них был удивительно рослым для
китайца, под мокрой  от  пота  одеждой бугрились  сильные  мышцы.  Увлекшись
разглядыванием он  не заметил, как закрыл собой всю кампанию от Дракона. Тот
помедлил секунду и щелкнул  прицельной планкой  автомата. Игорь  машинально,
как  и все  новички,  оглянулся на  щелчок  и  тут ближний к  нему  здоровяк
подскочил, словно подброшенный пружиной и схватился одной рукой  за автомат.
Одновременно тот, кого обыскивал  комтех,  извернулся и  обхватил его  ноги,
пытаясь свалить,  между  ним  и  сержантом завязалась борьба, к ним  кинулся
третий  нарушитель. Игорь  с  силой  тянул  автомат на себя,  даже  не успев
испугаться, но  тут  во второй руке  его противника  блеснул нож  и  в груди
вспыхнула  жгучая  боль.  Пальцы разжались, автомат  выскользнул из рук.  Он
удивленно оглянулся кругом  и упал в траву. Как сквозь сон, услышал короткое
таканье автомата  Дракона и на него тяжело  рухнул китаец с  его автоматом в
руках. Мимо молнией промчался Задор  и повис  на нарушителе, пинавшем в лицо
комтеха,  борющегося с другим противником. Громко  крича, из  кустов  справа
выскочил  безоружный Солдатенков и  побежал почему-то не к ним, а прочь,  не
оглядываясь. Все  еще не  понимая происходящего,  Игорь слабо крикнул: "Куда
ты, Валька?"  Брезгливо свалил  с себя неподвижное  тело,  подтянул  к  себе
оружие и попытался встать, но тело не слушалось. Протопал сапожищами Дракон,
не сбавляя скорости, как футболист, пнул в бок пытавшегося дотянуться  ножом
до  горла  сержанта нарушителя, добавил прикладом  в голову,  рывком  поднял
комтеха с земли.
     Игорь все пытался подняться, все тянулся на помощь к друзьям. Подумал о
Задоре: "Как бы и его ножом не ткнули, он  ведь такой добрый..." Ноги совсем
не слушались и тогда  он пополз на боку, не обращая внимания на сильную боль
в ране.  Тем временем, потасовка на поляне  кончилась, только яростно  рычал
Задор да подвывал истерзанный им нарушитель. Игорь все пытался ползти, когда
к нему подскочил сержант, мягко  уложил  на спину, рванул пуговицы на форме,
нагнулся над раной и вздрогнул, понял - не спасти.
     - Вы как, товарищ сержант? У вас все  лицо разбито. А за камуфляж вы не
ругайтесь, я его потом от крови отстираю...
     Отделенный прикрикнул:
     - Молчи, молчи! Тебе говорить нельзя. И не шевелись, силы береги.
     Зажал  рану  ладонью,  второй  рукой  вытянул  из  нарукавного  кармана
индивидуальный пакет, начал рвать зубами упаковку. Игорь улыбнулся:
     -  Вы так себе  последние зубы сломаете, давайте я помогу, - но не смог
даже поднять руку. Удивленно посмотрел вокруг, спросил:
     - А куда Валька побежал, за подмогой?
     - Да,  за  подмогой, только ты  молчи, пожалуйста. Дракон, заканчивай с
ублюдками и срочно связь! Срочно, родной!
     Сержант наконец справился с пакетом, начал бинтовать.
     - Если тебе больно, ты стони, только не разговаривай.
     - Мне не больно, только холодно почему-то.  А Задор не ранен? Я  слышу,
как  он  рычит,  только  не  вижу.  Вы меня разверните, если  не  трудно,  я
посмотрю. Он же  вас спас,  правда? А  я  вот  подвел...  вы сердитесь? Если
можно, не говорите начальнику, а то он меня в гарнизон переведет.
     - Дракон, где связь?!!
     - Да вызвал я наших,  не ори! Помоги лучше со вторым, пока Задор его не
угробил.
     - Ты  полежи,  Игорек,  я сейчас,  Дракону  помогу и тут же вернусь. Ты
только  молчи, давай я  тебя разверну и под спину  свою куртку подложу, а ты
молчи, слышишь?
     Игорь лежал, смотрел, как ребята скручивают руки последнему нарушителю,
которого до  этого держал  Задор,  и  улыбался.  Он был  очень  рад, что все
кончилось  хорошо,  все  свои живы, а все чужие пойманы. Может, представлял,
как будет описывать в письме домой эту стычку...
     Комтех  все  время  оглядывался на  Игоря, а  когда управились,  сказал
Дракону:
     - Все, иди прощаться. Не выживет он.
     Дракон схватил сержанта за грудки, встряхнул с силой и взревел:
     - Да ты что!! Ты чего мелешь, белены обожрался?!
     -  Да тихо ты,  не вопи. У него  под  сердцем рана,  клинок между ребер
глубоко прошел. Кровь ртом идет, а  он и не замечает, похоже, легкое задето.
Да и заговаривается  уже, лепечет, как ребенок...  Ты  видал, каким  ножищем
его?.. Иди,  а я пока  паскуды  Солдатенкова автомат подберу. Закрой меня от
Игоря,  чтоб  не увидел. Он  думает, что  эта сволота за подмогой  побежала,
пусть так и будет для него.
     Когда подошел Дракон, Игорь продолжал улыбаться. Спросил  склонившегося
друга:
     - Ты  как,  цел? А здорово вы их скрутили. И  Задорка  молодец, как  он
сержанта выручил, вовремя, правда?
     Дракон взял его за руку, пожал слабо и сказал:
     - Скоро наши подъедут, ты помолчи лучше. Мы тебя в госпиталь  доставим,
через месяц будешь как новенький.
     Игорь забеспокоился и попросил совсем по-детски:
     - Ты уж замолви за меня словечко, а  то я подвел вас. И комтеху влетит,
наверное... А можно  Задора  ко мне,  а то я к  нему сам не могу, я за  него
переживал. Он охраняет, да?
     Дракон сглотнул комок и крикнул:
     - Комтех, присмотри! Задор, ко мне.
     Умный пес  сразу подбежал  к  хозяину, принюхался,  фыркнул от терпкого
запаха  крови и  потянулся к Игорю,  начал облизывать лицо, тихо поскуливая.
Говорят, собаки чуют близкую смерть... Игорь успокоился, опять разулыбался и
начал  приговаривать шепотом: "Задорушка,  милый, какой ты молодец, я б тебя
погладил, да что-то никак. Смотри, Дракон, а у него нитки меж зубов завязли,
ты  не  забудь, вытащи, а то  мало ли что,  ладно? Смотри, не забудь". Потом
вдруг  вытянулся  всем  телом,  уставился куда-то  поверх собачьей головы  и
удивленно-радостно воскликнул: "Мама!"
     Может,  в  смертную минуту  почудилась  ему  материнская ласка,  может,
вспомнил  ее... Уже не слышал Игорь,  как  скулил  Задор, не чувствовал, как
тряс его Дракон. Не слышал  его яростного крика. Не видел, как  друг, скинув
предохранитель автомата, кинулся к связанным задержанным и как комтех  злым,
жестоким приемом свалил его с ног,  выбивая оружие и не позволяя расстрелять
врагов, которых  сам  бы с удовольствием задушил голыми  руками в бессильной
ярости. Очень редко улыбался Игорь при жизни, но смерти своей - улыбнулся.


ДУЭЛЬ
     Есть  хочу, пить  хочу, спать хочу, до ветру хочу.  Не  хочу учиться, а
хочу жениться...  Скоро-скоро станет  лето  и совсем-совсем тепло... Вот  уж
солнце гнусным  светом греет бедного меня... Ноги затекли, левый бок онемел,
даже "мурашки" по нему уже  не бегают. Где же ты, моя  левая рука? Вот  она,
вижу, валяется там,  где и бросил. Боже, неужели я  схожу с ума?  Так, нужно
постоянно  думать о чем-нибудь простом  и целенаправленном. Надо  вспомнить,
сколько я уже нахожусь на этой долбаной горе.  Теоретически можно, например,
попытаться развернуть левую руку и глянуть на часы. Там есть и число, и день
недели, и время.  Четко помню, что вышел на подъем я  в четверг, в 23.00. Но
черт меня угораздил лечь так,  что часов не видно, а шевелиться уже нельзя -
светло.  Этот проклятый снайпер  высоко сидит  и  далеко глядит,  все видит,
собака,  а  его пока не засечь. Значит так, вышел я прошлой ночью, долез  до
трети  высотки и дневал под скальным козырьком, как в отеле "Хилтон". Хочешь
- ешь, хочешь - пей, по нужде - пожалуйста, можно это делать и не в штаны, а
как приличный человек, в сторонку. Опять же, двигаться  можно, никак себя не
демаскируешь, главное -  из-под козырька не  вылезать. Интересно, а из моего
дерьма на том  карнизе когда-нибудь получится мумие? Надо же, такое полезное
лекарство, а в  его  основе, говорят, мышиные и птичьи экскременты. Слово-то
какое умное вспомнил.  Эх, короткая эта ночь  была, не  хватило времени чуть
повыше  забраться,  лежи теперь, как арбуз на  бахче.  Дрянь  у тебя  горная
подготовка,  сержант.  Тебе не  по скалам  лазать, а в канцелярии  штаны  до
блеска протирать. Хорошо, что солнце в моем закутке только с утра и недолго,
иначе  не выжил  бы,  усох, как бабочка в гербариуме. Получилась бы из  меня
мумия.  Мумие-мумия, то  есть "дерьмовая". Ее  можно  выставить  в  музей  и
показывать за деньги.
     Увидит меня этот гад сегодня или пронесет? Если увидит, наверняка будет
расстреливать долго, чтоб помучить. Сначала в руки, потом  в ноги. Можно еще
в  живот  одну пулю загнать, перед самой темнотой,  чтоб я к  утру наверняка
прибрался. И снимать меня отсюда будет некому, да и незачем. Близко я к нему
подобрался. Жаль  только,  что по этому идиотскому  серпантину  в его сектор
наблюдения влез. Плохо дело без воды. Голод - фигня, в конце концов, ел я не
так давно - вчера днем. А вот пил последний раз этой ночью, точнее под утро,
когда  нашел этот закуток.  Так, спокойно,  про питье не думаем,  будем петь
песни. Главное - не увлечься и не запеть вслух. Ну например:
     "Там, где клен шумел,
     Над речной волной -
     Говорили мы
     О любви с тобой..."
     Над речной волной, водой,  вода,  вот блин!  Нет,  лучше  про любовь. В
жизни каждого  человека  случается только  одна  большая любовь, например, к
военному делу, камерному оркестру, военным морякам. Гоню! Вот сука  снайпер,
все нервы измотал. Добраться бы до падлы, взять  живьем, зубами горло вырву,
да  еще пережевывая, помедленней, чтоб смерть звал,  а  она  не  торопилась.
Доберешься  до  него, как же!.. Сидит на  верхотуре,  сволочь, уже три  дня;
считая мое  карабканье на гору  -  уже четыре. И  как только он  залез на ту
скалу?  Может,  ему Аллах  крылья  на прокат  выдал?  Хороша у него горка, с
плоской вершиной, с  кучей  выступов и каких-то гротов-пещер. А стеночки  да
скатики - что стекло, как стены панельного здания,  сроду не поверил бы, что
по ним залезть можно,  если  бы  эта скотина не  сподобилась.  Мечта,  а  не
позиция. Стреляет здорово, прячется  еще лучше, ничем не  достать, кроме как
на  вертолете высадиться.  Только  так он  и дал  высадиться, да  и где  его
возьмешь, вертолет этот? За три дня несколько человек положил, а мы его даже
не видели. Всю жизнь парализовал: с его места весь наш  пост как  на ладони.
Интересно, что он там ест и пьет, может, святым духом питается?
     Черт, как же пить хочется, да еще пошевелиться бы хоть чуток, хоть руку
подвинуть, хоть на  сантиметрик... И каким же ослом я был, когда просился на
эту  войну!  Как  же,  нам же  больше  всех надо,  тоже  мне,  "герой Хасана
становится звездой  афганской революции". Сидел бы сейчас на родной заставе,
горя  не знал,  так нет, занесла нелегкая. Шутка  ли, у нас там река в  трех
шагах, да на каждом фланге по четыре родника да ручейка. Пей - хоть запейся,
и вода во всех на  вкус разная... Тьфу ты, провалиться, кто про что, а я про
воду, трижды осел.
     Ребят  жалко. Серега-снайпер  ловко позицию  этого  паршивца угадал, по
тому, как Олега в  сторону выстрелом  откинуло и по пулевому отверстию в его
голове. Жаль  Серегу, проиграл он свою дуэль. Если я этого гада не  достану,
совсем Серегин труп разложится на  этой проклятой  жаре, хоронить будем одни
кости.  Ночью  его с того уступчика не достать...  И других ребяток  жаль, и
меня жаль, хоть я и жив пока. А я все одно эту скотину щелкну,  если он меня
сегодня в этой  выемке не разглядит. Поплакать бы, да что-то никак, видно, в
организме воды мало осталось.
     Воды... ах, какая же огромная река наша Обь! Да что там Обь, вот помню,
ручьи по двору текли весной, звонкие,  холодные,  журчали так звонко, а мы в
них  кораблики  пускали, чей  вперед до конца двора  доплывет. Эх, сейчас бы
доползти до  того ручья, опустить лицо в ледяную  воду... Нет, тихо,  ч-ч-ч.
Обезьяна Чичичи продавала кирпичи... Такую я своей  сестренке  песенку  пел,
когда игрался с  ней, пока совсем маленькая была.  А у нее сейчас  каникулы.
Интересно, как она первый класс закончила? Наверняка на пятерки. Все девочки
учатся хорошо, а все мальчишки - дураки, они не слушаются старших, хулиганят
и  в  результате  оказываются на  склонах  гор  с пустым  брюхом  и дурацким
карабином  в руках. Письма  "за  речкой",  в Союзе,  на заставе  копятся. Мы
привыкли  уже  без  вестей из дома, свои  ответы  стандартно  начинаем  так:
"Получил ваше письмо, спасибо. У меня все по-прежнему хорошо и т.д., и т.п."
     Зря я  не засек вчера, сколько от темноты  до темноты времени проходит.
Хотя, что толку -  все равно  часов не видно,  а  по солнцу я  не  соображу,
сколько  до заката. Что же так давит в поясницу? А, это наша фляжечка давит.
В ней вода, такая жидкая, теплая, затхлая, вонючая, прекрасная. В ней добрые
люди  прокипятили кустики  "верблюжьей колючки", чтобы убить живучую местную
заразу,  которая от простого кипячения дохнет не  вся. Теперь  у нее  темный
цвет  и отвратительный  вкус. Как глупо маяться  от жажды, когда у тебя есть
вода. Господи, да что  же за идиотизм! Приказываю вам,  товарищ  сержант: не
думать о воде.
     Интересно,  а сколько  лет этому  снайперу,  как  он  выглядит,  что им
движет?   Может,  он   величайший  патриот,  герой  нации,   святой  воин  -
"моджахеддин",  и  воюет за освобождение своей родины от неверных? Наверное,
пуштун. Как-то я слышал, что пуштуны своих детей учат стрелять чуть ли  не с
пяти лет. Ловко  этот гад бьет и  место  для  стрельбы выбрал  прекрасно. Ну
ничего,  скоро  стемнеет, я отлежусь, верну  подвижность  телу,  может, даже
поем,  а  там и  закончу подъем. Мне  бы  только до верхушки горы добраться,
тогда конец этому скоту Аллаха. Сроду не угадает, что смерть его на соседней
высотке поселилась. За все сволочь ответит: и за  убитых  солдат моих,  и за
то, что четыре дня  ребятки ночной  жизнью живут. Как они там? Вчера, пока я
безнаказанно под козырьком кайфовал, слышал  его выстрел, убил кого-то, гад.
Не  мажет, наверняка  бьет, один выстрел - один труп, без  особого риска.  А
если не прятаться, так он за день всех по  очереди перебъет. Странно,  что я
так тупо думаю о своих  людях. Может, действительно с ума сошел? Хорошо, что
у этого паршивца нет ночного прицела, тогда бы нам всем  финиш  наступил. Мы
ведь даже с АГСа его достать не смогли.
     Лучше бы меня он снял, никаких нервов не хватит на такую жизнь. Ничего,
еще  не вечер, заметит - снимет.  А вдруг  он ушел? Просто у него  кончились
продукты, или вода,  или  решил, что опасно  так  долго  находиться на одном
месте. Или попытался выбрать другую позицию и сорвался вниз. Может, он сидит
уже у себя дома и рассказывает друзьям о тупых шурави, которых он  имел, как
хотел. Нет, он там, лежит на удобной подстилочке, спрятавшись среди камней и
высматривает в хороший оптический прицел неосторожно  появившегося человека.
Классная у него винтовка. Наверняка  импортная.  Хотя  и  с  нашей  СВД тоже
неплохо пострелять можно.  СВД  у  Сереги осталась,  так и  лежат  вместе, в
обнимку, как муж с  женой. И чего я спрашивается вторую снайперку  не завел?
Была  же  возможность у  десантников на  прибор  ночного  видения  выменять.
Пожадничал. Прибор тот все равно через неделю загнулся. Хотя, это к лучшему:
была бы винтовка с оптикой, я бы сюда не полез, попытался бы, как Серега, со
скрадка,  поближе  к  основной  позиции   охотиться.  И  остался  бы  там  с
простреленной головой. А так я из старшинского карабина с ним разберусь, без
всякой оптики, потому что подберусь близко. Потому что я  умный. У меня есть
солдатская  смекалка, ловкость, смелость,  силость. Что ж  ты, спрашивается,
такой умный, а не смог места для дневки получше найти, баран? Да потому, что
склон горы - это не  гостиница. Что есть  - тем и обойдемся.  Хорошо, что не
пришлось на веревке висеть.
     Похоже,  что придется  золотое детство  вспомнить  и  испачкать  штаны:
хочется зверски. А я уж думал, что из меня вся жидкость выпарилась. Сподобил
же  господь в  двадцать лет  обделаться. Да черт с ним,  все  равно никто не
видит. Вот же  мать твою так, вот так  и разэтак!  Убью гада.  Теперь  точно
убью. Стемнело бы скорей, что ли. После долгого дня неподвижного лежания мне
часа два понадобится, чтоб одубевшее тело размять. А вдруг я не смогу за эту
ночь  подъем завершить?  Нет, знаю,  что смогу. И заберусь тихо,  не стукнув
камешком, не звякнув  оружием.  Как кот, на мягких лапах подкрадусь,  выберу
позицию,  улягусь поудобней, а когда рассветет,  угляжу на близкой  соседней
горке эту сволочь и застрелю, как в тире.
     Выстрел. Почему у меня закрыты  глаза? Черт, да я же  спал! Так,  глаза
открылись,  надо же, темнеет. Вот радость.  Как же выстрел, приснилось  мне?
Нет,  точно стреляли, вон эхо  гуляет до  сих пор.  Наши  не  отвечают, тоже
верно, незачем патроны зря жечь и  голову подставлять.  Господи, сделай так,
чтоб он промахнулся, ну пожалуйста! Ну  что тебе,  жалко что  ли?  Ты же все
можешь, пусть мы и неверующие,  но все  же люди, так чего ж ты о  нас забыл?
Вот сам подумай, как же в тебя поверишь, когда тут не жизнь, а одно сплошное
дерьмо? Или все блага после смерти ожидаются? Так не пойдет, не честно это.
     Блин, как  же  все тело онемело! Тело онемело, все  осточертело,  лег я
неумело, плохо мое дело. Я поэт,  зовусь Незнайка, от меня вам всем оглобля.
Все-таки здорово,  что я уснул; во-первых, день быстрее кончился, во-вторых,
ночью  мне не до сна будет  - надо лезть на гору. Главное  дело, что  позы я
даже во  сне не изменил, а  раз так, то  не  шевелился, себя не обнаружил. А
если бы стонал или вошкался, то этого выстрела и не услышал бы. Пуля быстрее
звука летит.
     Стемнело,  можно  шевелиться.  Сначала я  попью,  много,  глотков  пять
сделаю. Нет, шесть.  Нет, все-таки пять. А через час еще пять. Вот черт,  не
слушаются ноги-руки, ладно, разработаем. Ух, какие  "мурашки" по всему телу,
больно  -  хоть ори. Чтоб тебе  повылазило,  тварь мусульманская! Ну и  все,
последняя твоя ночка на этой земле грешной, молись, собака - я уже пошел.
     Как там  медведь  в мультике про Маугли говорил: "Багира, я уже  иду, я
уже лезу!"  Вот и я так же,  уже  лезу, вернее - долез. Будем норку  искать.
Чтоб тебя! Ладони-то вдрызг разодрал, да и ногти все куда-то делись, обломал
вчистую.  То-то помню, последних  часа полтора  все  камни скользкие  пошли.
Ладно,   плевать,  сейчас  малую  нужду  справим  -  заодно  и  промоем,   и
продезинфицируем. Главное - не журчать и не шипеть. Щиплется, надо же.
     Ну, вроде устроился,  скоро рассветет. Уже  гору напротив видно, где-то
там  сволочь эта тоже для стрельбы изготовилась. Альпинист, его!.. Как же он
туда все-таки  залез, спросить  бы. А что, хорошая идея.  Как увижу, крикну:
"Погоди стрелять,  давай  пообщаемся.  Открой секрет, как  ты там оказался?"
Завяжется диалог,  глядишь, поймем друг-друга, подружимся. Простим  все друг
другу, будем в гости ходить, дружить домами и семьями.
     А вдруг их там двое или трое? Как тогда?  Совсем ты  дурак  стал, какие
двое?   Еще   скажи  пятеро!  Один  он  там,   как  морква  в   рукомойнике,
один-одинешенек. Скучно просто пацану стало, поговорить  не с кем,  потому и
стреляет.
     А что это там такое черненькое белеется, серенькое синеется? А это злой
дяденька-снайпер в камушках прячется. Вон  и  винтовочка  у него,  тряпочкой
обмотана,  чтоб не блеснул ствол  на солнце.  А  глядит он зорким взглядом в
дали  дальние, вражья морда,  хочет пули пускать, честных людей обижать.  Но
того не знает, песья харя, что я мушечку под скулу ему подвел и сейчас мозги
его  разлетятся...  Черт, глаза  слезятся. Ничего, пройдет,  полежу минутку.
Спешить мне некуда. Ну все, пора.  Сиди не сиди, а начинать надо. Вот чертов
карабин  - как жеребец лягается,  довольно неприятно моему многострадальному
натруженному плечу. И  вывихнуто плечико у бедного кузнечика, не прыгает, не
скачет он, а  горько-горько плачет он и  доктора зовет. Отпрыгался кузнечик,
жаль бинокля нет, поглядеть на  лицо, а то так  черты не разглядеть, далеко.
Только  вряд  ли  лицо  у него  осталось, моя  пуля  ему такую  пластическую
хирургию должна навести - мечта  патологоанатома. Еще разок приложиться  для
верности, что ли? Да нет, не стоит, хорошо попал.
     Все, дым сигнальный поджигаем и вниз. Мавр сделал свое дело, мавр может
уходить.  Встречай, страна, своих засланцев. О, ракета с позиции: комитет по
встрече  будет  ожидать  меня  внизу, с распростертыми объятиями, призами за
альпинистскую и стрелковую  победу и множеством пламенных  речей. Спускаться
днем, оказывается, гораздо легче, чем подниматься ночью...






ДВОЕ
     Игорь с Сергеем дружили всю жизнь. Жили  в одном  дворе, ходили  в один
детский  сад,  потом учились  в  одном  классе, занимались  самбо  у  одного
тренера,  закончили один  техникум. Всегда и везде неразлучны, как братья, а
внешне  совсем  разные.  Игорь  -  черноволосый,  смуглый, спокойный молчун,
среднего роста, коренастый. Сергей -  рыжий, высокий  и худощавый. Казалось,
болтает он даже во  сне, рот у  него не закрывается ни на  секунду, а улыбка
никогда не  сходит с его  конопатой физиономии.  Многие считали  их дальними
родственниками,  да они  и сами  часто представлялись  двоюродными братьями,
чтобы  не  вдаваться в лишние  объяснения. Когда пришел срок  призываться  в
армию, все гадали: повезет и будут служить вместе, или нет? Повезло.
     Начали  они службу в  учебной части пограничных войск курсантами  школы
сержантского  состава  и,  конечно же,  на  одной  учебной  заставе. Полгода
расписанной  по  минутам курсантской жизни  пролетели как  один день - и вот
долгожданная  распределительная комиссия. Опять волнение: могут раскидать  в
разные концы огромной страны, как тогда? В  кабинет, где заседала комиссия и
куда все заходили поодиночке, их почему-то вызвали вдвоем. Начальник заставы
быстро  зачитал для членов комиссии их  тогда еще короткие послужные списки:
комсомольцы, учились  только на  "отлично"  по всем  дисциплинам,  присвоены
звания  сержантов,  специалисты  третьего  класса  по  стрелковому  оружию и
радиолокационным станциям ближней разведки, инструкторы по  рукопашному бою.
Основная  воинская  специальность  у каждого  -  начальник-оператор  станции
ближней разведки типа "Фара". А потом капитан улыбнулся и сказал:
     -  Ребята  эти  не  родственники,  но друг другу ближе  чем  родные, не
расстаются с  детства. У них даже невест зовут одинаково - Натальями.  Прошу
все это учесть при  распределении и рекомендую направить служить  вместе,  в
один отряд, как братьев.
     Так  они оказались  на Дальнем  Востоке, в нашем отряде. Шустрый Серега
быстро объяснил начальнику  инженерного отделения про их с Игорем "родство",
и опять - "служили два товарища в  однем и тем полке" - совместная служба во
второй  мото-маневренной   группе  гарнизона.  Специалистами  они  оказались
действительно   хорошими,  спортсменами  -  еще  лучше,  к  тому  же  ребята
компанейские, безотказные на любую просьбу помочь. Сергей своими шутками мог
развеселить  и покойника,  хорошо  играл  на гитаре и знал великое множество
песен.  Игорь  всех  привлекал  своим  "индейским"  спокойствием  и какой-то
большой добротой, словно был всем  сразу старшим заботливым  братом, так что
вошли они в круг  новых друзей  легко и просто. Служба в мангруппе, или  для
краткости ММГ, - не мед. Все-таки резерв первой очереди, а значит все долгие
поиски,  все   пресечения   массовых   вторжений  и   всяких  вооруженных  и
политических  провокаций  со  стороны беспокойных  соседей  -  твои. Хватало
ребятам и  бессонных ночей,  и многокилометровых переходов,  и долгих засад.
Плюс   караульная   служба,  всякие  разные  хозработы,  тренировки,  учеба,
обслуживание и ремонт спецтехники и  прочие хлопоты.  Привыкли  на что-то не
обращать внимания,  чему-то радоваться, от чего-то не сильно расстраиваться.
Как-то незаметно расчеты  их станций стали лучшими не только  во второй ММГ,
но и во всем отряде. Что интересно, никто не замечал между друзьями никакого
соревнования, соперничества. Видно, за долгие годы они уже определились, кто
кому в чем уступает. Но переживали они друг за друга крепко.
     Однажды  Сергей  стоял  дежурным, когда  группу  подняли  по  тревоге -
вторжение  на участке  девятой заставы. Как он тогда просил  подменить  его,
чтоб поехать  вместе  со  всеми!..  Группа  в  составе около  сорока человек
перешла границу, все  нарушители были  в  гражданской одежде, но без участия
спецслужб  сопредельной  стороны  явно  не  обошлось.  Толпа,  размахивающая
цитатниками вождя всех времен  и народов великого Мао,  смяла редкую цепочку
тревожного заслона и, скандируя лозунги, двинулась к зданиям  заставы, когда
подоспели  мангруппы. Что  такое щиты, резиновые дубинки и слезоточивый газ,
мы  тогда  себе не  представляли,  каски всеми отвергались  принципиально  -
зеленая фуражка должна наводить ужас на противника. Мы просто  выстраивались
цепью, закидывали за спину автоматы и теснили  живой стеной толпу обратно  к
границе. Как правило, подобные встречи заканчивались рукопашными стычками, в
которых приходилось сдерживать себя и по большей части отбиваться,  наносить
удары самим было строго  запрещено. В тот раз в завязавшейся серьезной драке
перепало многим, но Игорю досталось  по-настоящему крепко.  Четверо китайцев
выдернули из  строя  молодого солдата и  принялись  активно  мять  ему бока,
пытаясь  завладеть  автоматом.  Игорь  расшвырял  их,  как  котят,  но  пока
проталкивал  потрепанного парня внутрь  строя, получил сзади удар  камнем по
затылку.  Сильный,  увертливый и опытный в подобных стычках, он вечно  лез в
самую гущу и вот не уберегся.
     Пока  он  лечил в  госпитале  проломленную камнем  голову  и  множество
синяков и  ссадин, на Сергея было жалко смотреть. Когда привезли Игоря, он в
сердцах сказал с горечью в голосе, ни к кому конкретно не обращаясь:
     - Куда ж вы смотрели? -
     И столько было в этой короткой фразе, что многие опустили глаза, словно
почувствовав  свою личную  вину. Потом Сергей  зашел  в канцелярию, глянул в
разбитое  и  хмурое  лицо  командира группы, официально  попросил разрешения
обратиться,  но  едва попытался что-то сказать, как его  голос сорвался и он
вышел,  махнув рукой. Командир был мужик суровый, но мудрый,  поэтому Серегу
понял и во всеуслышанье, перед строем,  пообещал ему, что больше не отпустит
их поодиночке ни на один вызов.
     Тогда у всех в голове гвоздем сидело одно тревожное слово - Афганистан.
От  этого слова веяло  неизведанной романтикой, подвигами,  малопонятным, но
очень важным и  кому-то нужным "интернациональным долгом" и смертью.  Никому
не  приходило  в  голову,  что  в  прессе  не  признается  факт  присутствия
пограничников в составе ограниченного  контингента. Все  уже  привыкли,  что
официально  наши  войска  в  Афганистане  "сажают  деревья  и  чинят  мирный
трактор".  Привыкли,  как  к тому, что  на все  наши приграничные потасовки,
перестрелки  и  групповые  задержания средства массового  вещания  реагируют
меньше,  чем  на  какую-нибудь африканскую  "боевую  операцию  фронта  имени
Фарабундо Марти, в результате которой один человек погиб и повреждена машина
правительственных  войск".  Наши  сборные  подразделения  входили  в воюющую
страну, сняв пограничные знаки различия, под видом пехоты,  со своим  слабым
по армейским меркам штатным стрелковым оружием, не имея танков и артиллерии,
и  творили там  чудеса  героизма,  после  которых  распространялись слухи  о
каких-то  таинственных  "частях  спецназначения",  которые  малой  кровью  и
меньшим числом громят банды,  перехватывают караваны,  очищают от душманов и
контролируют  участки местности,  без потерь  проводят  колонны.  Почти  все
писали рапорты с просьбой отправить их в Афганистан, но  отправляли  не всех
подряд. Командиры берегли дефицитных  специалистов и молодых, необстрелянных
содат. Тем не  менее, уезжали многие и, как правило,  лучшие. Однажды пришел
черед и нашего отряда отправлять  не несколько  одиночек, а большую  группу.
Первую ММГ разделили: всех "молодых"  перевели во вторую, а оставшуюся часть
доукомплектовали   из  разных   подразделений   недостающими  специалистами,
погрузили  на платформы  технику и  тихо, без  помпы и  фанфар,  проводили в
долгий путь "за речку". Вместе с ними,  так же оставив молодых и  неопытных,
уехала  почти  вся  батарея противопехотных  минометов  "Василек"  -  самого
мощного  нашего оружия.  Оставшиеся терпеливо приняли на себя дополнительную
служебную нагрузку, понимали - не на курорт сослуживцев отправили.
     Сергей  с Игорем  тоже отписали к  тому  времени  немеренное количество
бумаг  с  просьбой отправить их на войну. Но несмотря на то, что специалисты
их класса "за  речкой" здорово ценились,  командир  группы, бывалый  офицер,
провоевавший  пару долгих шестимесячных сроков в том же Афганистане, рапорты
рвал и объяснял все просто:
     - А оно вам надо?  Если вы мало дерьма наелись, прикомандирую ко взводу
повышенной боеготовности.  Там и настреляетесь, и  набегаетесь,  так хоть за
дело и на своей родной земле.
     Как-то не вязались его слова с активной пропагандой  "помощи  афганской
революции" и "интернациональным долгом", но  ребята  тогда не задумывались -
почему? - просто чесали затылки и ждали своей очереди.
     Прошло  меньше месяца с проводов первой мангруппы и минометчиков, когда
мы  получили  горькое  известие:  подорвался  наш  бронетранспортер,  полный
десанта. Отряд  потерял сразу четырнадцать  своих  сослуживцев.  Подробности
трагедии  скоро стали  известны всем: саперы разминировали в плотном  минном
поле на подъеме узкий проход, только для одной машины. Но старые, изношенные
непосильной  работой,  движки  БТРа   не   выдержали  крутизны  подъема,   и
перегруженная машина скатилась назад. Водитель не смог удержать ее на спуске
и выскочил из ограниченного коридора. Здоровенный неуправляемый фугас рванул
под задним колесом и перевернул легкий для него БТР на крышу, убив всех, кто
был  в  десантном   отделении  и  на  броне.  Камнями  и  осколками  посекло
заползавшую следом машину минометчиков,  были убиты водитель и сидящий с ним
рядом зам. командира батареи, ранены двое  солдат из расчета  и  выведен  из
строя миномет. Бывалые офицеры только качали головами, никто не помнил, чтоб
один-единственный  подрыв причинил столько бед. Погибших  отправляли домой в
наглухо  запаянных  цинках  откуда-то из  Ташкента или Термеза, туда  спешно
улетели проводить товарищей  их  земляки  - офицеры  и солдаты. Из  каких-то
соображений секретности  родственникам не полагалось  знать,  что  их родные
погибли на чужой войне, а не на границе.
     Потери мы, конечно, несли и раньше, и  не только на войне, граница тоже
отбирала жизни,  но чтоб  вот так  сразу  и столько... Говорили об этом  все
много и долго, часто спорили, кто  виноват.  Одни винили водителя, за то что
не  справился  с машиной,  другие - "ленивых" саперов,  что не разминировали
склон полностью,  третьи - командира,  который не дал приказа высадить людей
на  опасном  участке.  Но  все споры  прекратились  после того,  как однажды
высказался Сергей:
     - Да бросьте вы, при чем тут тот или другой? Поймите, война это. Она  и
виновата. А смертей бестолковых или толковых не бывает, смерть всегда горе.
     Через некоторое время взамен  погибших и  раненых  была  скомплектована
новая  группа, пятнадцать  человек,  в пополнение  оставшимся.  От  желающих
попасть в нее отбоя  не было, все стремились  отомстить никому не  известным
духам* за  товарищей.  Попали в эту группу  и Сергей с  Игорем.  Провожавший
своих людей  командир жал каждому руку и  всем говорил "до свидания", словно
боялся  слова  "прощайте". Он был  единственный,  кто  сохранял серьезность,
остальные  веселились  и  балагурили,  словно  ехали   в  обычную  заштатную
командировку,  а  не на  полгода  в  другую страну.  Перед самой  посадкой в
машины,  он  придержал своего  взводного,  молодого  лейтенанта,  уезжавшего
старшим команды, и тихо сказал:
     - Ты, сынок, там хоть разорвись, хоть из шкуры выскочи, но пацанов этих
и себя сбереги. Жизни солдатские беречь - вот твой настоящий долг, а не этот
треп интернациональный. Ладно, говорить я  не мастер,  все  какие-то  штампы
получаются, так что удачи вам всем.
     Группа  добиралась  без  техники и  оружия,  и времени  на дорогу  ушло
немного:  самолетом  до  Ташкента,  десять   дней   на   оформление   бумаг,
переодевание,  вооружение  и  предварительную  акклиматизацию,  и перелет  в
Кабул. Афганистан  приветствовал  ребят  одуряющей  жарой,  пестротой толпы,
непонятной речью, обилием оружия и боевой техники,  как  новой и невиданной,
так и  переделанной или изувеченной до неузнаваемости. Встретил  их знакомый
офицер  из  минометной  батареи, служивший  здесь уже второй  срок,  заметно
постаревший,  с  донельзя  усталым  и  каким-то  серым  лицом,  словно  пыль
афганских дорог въелась ему  не  только в волосы  и кожу, но и в душу.  Всем
потряс руки и представился:
     - Леонид. На время пути я ваша мама и папа.
     Встрече  с сослуживцами Леонид искренне радовался,  постоянно  улыбался
странной, словно нарисованной,  улыбкой и  шутил. Весь долгий путь до нового
дома он постоянно твердил:
     -  Здесь  все не так, братцы, все нельзя. Нельзя пить из колодцев, есть
фрукты  с  деревьев  -  могут быть отравлены.  Нельзя  поднимать  или пинать
предметы на  земле - кругом  мины-ловушки. Нельзя отдавать честь офицерам, к
молодым обращаются  по имени, к пожилым -  по  имени-отчеству,  но всегда на
"ты".  Не  из  панибратства, а чтоб  не обозначить  командира  снайперу  или
пройдохе-шпиону.  Нельзя  никуда  ходить  без оружия  и  поодиночке  - могут
выкрасть  или  прирезать  за  углом.  Нельзя  носить очки и блестящие  знаки
различия  на  форме -  может  снять снайпер. Много чего нельзя, а вот  можно
всего  три  вещи:  хотеть  домой,  думать  башкой  и  чувствовать  опасность
задницей. Враги нам здесь все. У духов агитация простая - придет мулла в дом
к нищему, даст ему винтовку, патрон и лепешку: "Иди, убей солдата - получишь
два  патрона и две лепешки". Привыкайте к новой жизни.  Вообще, вам повезло,
что на  перекладных добираться будем: успеете кое-что посмотреть и  кое-чему
научиться.
     Из  афганской  столицы к месту службы, до  которого было  от силы  пара
часов  лету,  добирались  в  составе грузовых  колонн  две  недели.  Машины,
машины...   Истрепанные,  с   выгоревшей  и  исхлестанной  песком   краской,
раздолбанные    щербатыми    дорогами    и    непосильными    для    движков
подъемами-спусками, с  залепленными  жвачкой или заделанными наспех  фанерой
пробоинами  от  пуль  и  осколков,  с заляпанными кровью  предыдущих  хозяев
сиденьями, с  завешенными бронежилетами  стеклами и нарисованными на кабинах
звездочками, обозначающими бесконечные поездки  по начиненной смертью земле.
Машины - неоцененные труженики, водители - непризнанные  герои... От поста к
посту,  от горы к горе, ночуя  в разномастных гарнизонах-крепостях  и ожидая
комплектации очередной  "нитки"... Ребята неприятно  поражались отношениям в
армейских  подразделениях  - невиданной  "дедовщине", оскорблению  офицерами
солдат, наркомании и  пьянству. Вспыльчивый и скорый на руку Сергей пару раз
"отличился", выбив несколько  зубов и поубавив  прыти особо рьяным любителям
проверить заезжих новичков на прочность.  Любому,  кто пытался  "наехать" на
кого-нибудь из их группы, он объяснял все просто и доходчиво:
     -  Хочешь качать права - ищи кого-нибудь попроще, а к нам не лезь, себе
дороже обойдется. Нам на ваши шакальи порядки чихать, у нас все за одного, -
и  подкреплял  свои  слова действием,  то есть парой  быстрых  ударов, после
которых любитель дурных традиций долго приходил в чувство.
     В  каком бы темном и дальнем углу ни произошла перепалка,  за Серегиным
плечом моментально возникал безмолвной тенью Игорь, как ангел-хранитель. Все
это не вязалось  с  привычной пограничной дисциплиной, большим общим горем и
доселе невиданной нищетой местных жителей,  но  на тех, кто  поначалу сник и
приуныл,  подействовало благоприятно. Те,  кто покрепче, образовали  твердый
костяк  группы,  а  ребята  послабее  подтянулись,  стали  чувствовать  себя
увереннее, ощущая постоянную поддержку друзей.
     В  долгом  пути  несколько  раз приходилось  выскакивать на  предельной
скорости  из-под  обстрелов,  огрызаясь огнем башенных пулеметов БТРов и БМП
сопровождения,  бросая   или  расстреливая  горящую,  изувеченную  подрывами
технику.  Первый раз в серьезную переделку  они попали на десятый день пути.
Головной танк поймал мину, взрыв вырвал каток, и грозная боевая машина сразу
превратилась в неподвижную мишень.  Колонна сжалась и  встала - место узкое,
объехать танк возможности не было. Старлей Леня сразу скомандовал:
     - Все наружу,  занимайте  оборону  за  броней или  под  откосом и ждите
подарочков  со склона. Как дело начнется, стреляйте  сами кто куда хочет, но
патроны берегите: каждый выстрел шестнадцать  копеек,  то есть булка ржаного
хлеба.
     Сам  он  спокойно  сел   на  корточки  за  бортом  БТРа,  под   которым
расположились Игорь с Сергеем и  их взводный,  закурил  и принялся объяснять
происходящее, будто сторонний наблюдатель, которому ничего не угрожает.
     -  Место здесь гнусное, видели, как много  обелисков  и горелой техники
вокруг?  Тут сама природа постаралась сделать каменный мешок - просто  мечта
партизана. К  тому  же посты  наши отсюда далеко, да еще и бетонки на дороге
нет, один щебень, мину спрятать легко. Вы, отцы-командиры, сейчас сами особо
пулять  не  рвитесь,  охранение  тут опытное,  без нас  управятся,  а  лучше
смотрите вокруг и учитесь, потому как вам самим скоро в таких стычках людьми
командовать.  Пусть  пока  ваша  молодежь  развлекается,  заодно  и  за ними
поглядим, кто чего стоит.
     Серега облизал пересохшие губы и спросил с надеждой:
     - Может, обойдется?
     - Да нет, вряд ли. Сейчас саперы к разминированию приступят,  и по  ним
должны  пулеметчики врезать. Помните, в хвосте  у  нас  наливники, машины  с
топливом?  Когда стрельба начнется, из гранатометов шарахнут скорей всего по
ним и по стоящему танку.
     Словно в  подтверждение  его  слов  сзади  раздался  взрыв, и  один  из
наливников  загорелся.  По  колонне  прокатился  короткий  вал  малопонятных
отрывистых команд и словно судорога прошла: это  кинулись  к  укрытиям люди,
задвигались  бронированные  машины,   прикрывая   боками   замешкавшихся   и
беззащитные грузовики, грозно шевеля стволами, выбирая  цели. Леонид  крепко
дернул  за  ноги  попытавшегося  вскочить  Игоря,  погрозил ему  кулаком  и,
перекрикивая поднявшуюся стрельбу, продолжал комментировать:
     - Склон здесь крутой и высокий, поэтому наш огонь снизу особого эффекта
не дает. Это  место  у  духов  вроде тира,  редко  когда удается кого из них
снять. Я здесь наверху как-то был во время рейда, там окопов и всяких разных
укрытий для  стрельбы побольше, чем на учебном  полигоне  оборудовано. Танки
тоже бесполезны, у них  так высоко ствол не  задирается. Но зато они горящие
машины  здорово в  пропасть спихивают, чтоб другие не полыхнули. Серега, так
тебя  в душу, прекрати долбить над ухом, да еще очередями! Если пулемет БТРа
огонь  откроет,  значит  в нашем  секторе есть цель, вот и  смотри, куда  он
трассером покажет,  а так не лезь, нечего попусту патроны  жечь и башку  под
пулю снайпера совать. Лучше за своими бойцами приглядывай. Вон тот, ушастый,
забыл как его зовут,  под задним бортом у грузовика  пристроился,  еще бы за
фанеркой укрылся, бестолочь. А ну, крикни ему, чтоб под скальный  выступ или
хоть под кабину  перебежал. Чем ближе к "стреляющей" скале прижмешься -  тем
меньше  шансов у этих паразитов  тебя зацепить.  Стрелять самому  трудно, но
отсидеться или переместиться можно.
     Леонид  все  видел, все  замечал  и говорил, говорил... От  его  голоса
как-то  незаметно прошел страх, вернулись спокойствие и собранность.  Первым
пришел в себя  их молодой взводный,  Андрей. Он быстро  нашел глазами  своих
солдат,  сбегал к тем, кто выбирал ненадежные укрытия, и вернулся, продолжая
внимательно слушать Леонида и поглядывать за своими.
     - Вон, смотрите, танк из пулеметов горящую цистерну расстреливает, чтоб
не рванула, а  теперь  башню  развернет,  подтолкнет слегка,  и она с дороги
полетит, как светлячок. Сейчас  начнет туда-сюда  по дороге  шастать, бортом
перебегающих прикрывать.  Хуже всех сейчас саперам и танкистам из подбитого.
Одни  под  огнем мины  ищут, другие свои тяжеленные  железяки ремонтируют, -
собачья служба,  не то,  что у нас. Вишь, как  вокруг них фонтанчики скачут?
Это  с левого фланга автоматчик лупит,  но далеко  и не прицельно. Мы  к ним
ближние, на всякий  случай поглядывайте, как кого зацепит, бегом двое за ним
и  волоком  за  танк.  Сейчас  наш  БТР  шуганет того стрелка, чтоб не мешал
хорошим людям работать. Да вы не беспокойтесь, скоро  борты подлетят и духов
что  ветром  сдует,  они на  своей вшивой горке против вертолетов,  что муха
против  мухобойки. К  тому  же  их сегодня  немного,  человек  двадцать. Все
пройдет, как по сценарию.
     И действительно, через несколько  минут откинулся  кормовой  люк БТРа и
выглянувший оттуда сержант выкрикнул:
     - Порядок, вертушки вышли на связь, уже на подходе. Смотрите на солнце,
сейчас оттуда "горбатые" зайдут, и дальше спокойно поедем.
     Потом коротко выругался, выскочил и  исчез где-то между машин. Вернулся
так же  неожиданно,  волоча  на спине  раненого,  присел  с  ним за  кабиной
ближнего грузовика. Никто из ребят не успел среагировать, а Леонид уже змеей
метнулся  навстречу, выпустил длинную очередь по склону,  подхватил раненого
за ноги,  и  все трое оказались под  защитой брони.  Запоздало  щелкнули  по
спасительному металлу пули,  никому не причинив вреда. Сергей с  лейтенантом
разрезали окровавленную гимнастерку  п прострелено  навылет плечо. Подскочил
все успевающий Леонид, вколол обезболивающее и крикнул:
     - Один перевязывает, двое к бортам. Сейчас сержант из башенного покажет
трассерами, где пулеметчика засек, а мы поможем до кучи.
     Игорь торопливо достал бинт, быстро и умело наложил повязку,  прикрывая
спиной раненого от  посыпавшихся из автоматов друзей раскаленных  стрелянных
гильз. Рядом сел Сергей, меняя опустевший магазин, спросил:
     - Как он?
     -п Без сознания, но дышит ровно. А ты как, попал?
     -  Черт  его  знает, далековато, да туда  стволов десять врезали,  всех
калибров, такую пыль подняли  - ни черта не видать. Но, вроде, в том  гнезде
никто больше не шевелится и не стреляет. Я тебе честно скажу,  ни хрена я не
врубаюсь,  что  тут происходит. Куда стрелять, за  кем смотреть,  кому  чего
командовать. Не то чтоб паника, а какой-то сумбур в голове и вокруг.
     Игорь только вздохнул и согласно кивнул: он чувствовал то же самое.
     Вертолетная атака  высоты впечатлила бы кого угодно - со стороны солнца
из ущелья неожиданно  вынырнула пара  МИ-24  и,  едва  показавшись,  врезала
НУРСами по  гребню, занятому  душманами. Уцелевшие  духи тут  же весь  огонь
перенесли на них. "Горбатые", или "крокодилы", как их еще называли, заложили
крутой  вираж, уходя  из-под  обстрела и  подставляя  под  пули врагов  свои
бронированные  брюха,  довернулись и  прошли вдоль хребта,  поливая  его  из
пушек, курсовых и турельных пулеметов. Стрелки БТРов и автоматчики охранения
тоже усилили огонь, прижимая  попавших  в  зону  их  видимости духов, спешно
покидавших  свои  укрытия,  становящиеся теперь  могилами.  После  повторной
"утюжки" стрельба прекратилась, но  вертолеты продолжали кружить над склоном
громадными  стрекозами, осматривая  невидимые для находящихся внизу  позиции
врага, изредка слышался рокот их пулеметов. Леонид цыкнул:
     - Всем сидеть, носа на высовывать из-за брони!
     А  сам  спокойно  вышел  на открытое место  и не спеша,  как-то  плавно
двинулся от машины к  машине, словно специально подставляясь под пулю. Игорь
заметил, что в  разных  местах  колонны  так  же  не  спеша  "прогуливаются"
несколько человек и спросил:
     -  Кто-нибудь понимает, что  они делают?! А вдруг кто из духов остался?
Они же мишени!
     Серега ответил:
     - Сдается мне,  они  этого и выпрашивают, чтоб по ним стреляли, а не по
солдатам. Проверяют,  есть ли  наверху кто. Ты посмотри, это же все офицеры!
Хотя, ты  глянь, как Леонид идет, словно кот по льду. Такое чувство,  что он
расплывается в  прицеле, хоть и движется вроде не  торопясь... Когда  только
так выучился, он же минометчик?
     Включился взводный:
     - Здесь, похоже,  все быстро учатся. Или обучился, или в  ящик п других
вариантов нет... А Леня давно уже  не  минометчик. Он теперь разведчик, а по
совместительству  диверсант и еще колонны старшим охранения водит. Смотрите,
все - машет, пошли проверять своих.
     В их группе все были живы-здоровы, только одному, гранатометчику Сашке,
острыми как бритва осколками  камня здорово посекло левую половину  лица, но
он отшучивался:
     - Стреляю-то я с правой, так что левый глаз  мне можно  смело  замотать
или даже выбить, все равно не нужен.
     Почти все бурно обсуждали прошедшую перестрелку,  у каждого через  край
выплескивались эмоции: кто что видел,  кто  в кого попал. Сказалась выучка -
не  бывавшие  до этого в открытом  бою ребята  не  задумываясь сделали  свое
солдатское   дело  -   отбились   от   врага   и   остались   живы.   В   те
радостно-восторженные минуты никого не посещали мысли об убийстве человека и
каждый считал, что его совесть чиста. Вернулся Леонид:
     - Все целы? Молодцы, погранцы! Проверку на вшивость и самостоятельность
прошли легко и просто, другого от вас и не ждал.  Башку не потеряли,  первое
дело в этом дерьме. Поздравляю с крещением. Только вот патронов жжете много,
но это не беда,  со всеми поначалу бывает.  По всей  колонне пятеро раненых,
ничего страшного, вертушки  заберут. Плохо, что все "трехсотые" -  водители,
так  что  давай,  орлы, нужны  два человека, кто  тяжелой техникой управлять
может.
     Первый бой,  первая  кровь, первые  убитые на счету и совести - однажды
все  бывает  в первый раз... Двум неразлучным друзьям пришлось  пройти через
все  это  довольно  быстро: короткий  срок  командировки  и  пули  врага  не
оставляли места  для лишних раздумий  и ошибок, а  предварительная войсковая
подготовка выбила желание поразмыслить  над тем,  что предстоит сделать. Все
основывалось на простейших истинах: убей, или убьют  тебя и прикрой соседа -
он прикроет тебя.
     Месяц службы пролетел быстро - дел хватало. Однажды к  отдыхающим после
сопровождения колонны ребятам подошел Леонид и без вступления предложил:
     - Хотите перейти ко мне в  группу?  Мне позарез два "фарщика" нужны для
ночных  рейдов  и засад,  а вы двое,  говорят, лучшие.  К  тому  же  хороший
гитарист нам не помешает. В деле со стрельбой я  вас видел, проверять лишний
раз не буду,  да и Андрей лучшие  рекомендации дает.  Слыхал, что вы мастера
спорта; если тест по рукопашке сегодня пройдете - возьму.
     Серега поднялся и заявил:
     -Я первый, а Игорь только через два дня сможет,  потому  как я тебя так
отделаю, что раньше у тебя не получится его проверять.
     Старлей посмеялся и все пошли во двор. Положенные  три минуты  поединка
друзья выдержали  с блеском и  действительно серьезно намяли бока Леониду, к
его великой  радости.  Так ребят  приняли в  новую  семью. Старшина  группы,
улыбчивый   прапорщик   Байтимиров,   выдал  им  кроссовки   взамен   сапог,
прокомментировав:
     - В сапогах  -  без  ноги, в ботинках - без ступни, в  кроссовках - без
пальцев. Я имею ввиду мины. Добро пожаловать в элиту!
     Разведчики были освобождены от караулов,  но все  свободное время у них
было занято учебой.  Тактика действий  в составе  самостоятельных  маленьких
групп,  организация  засад, стрельба,  минно-взрывная  подготовка,  изучение
иностранного  оружия, языка  противника,  рукопашный  бой  с оружием и  без,
техника  метания всевозможных предметов, от  ножа до монеты. И рейды, рейды,
рейды... На вертолетах и машинах, но чаще пешком, навьюченные, как верблюды,
оружием,  патронами  и  прочим жизненно важным  грузом.  Прочесы кишлаков  и
"зеленки", бесконечные  засады в  любую  погоду,  часто  по нескольку  суток
сидения на скалах в ожидании каравана или банды, и часто бестолку. Новым для
друзей было многое, в том числе и то, что некоторые в  их новой группе верят
в  Бога,  и  командир этому  совсем  не препятствует. Привыкли  и  к  этому,
руководствуясь   словами  Леонида:  "Человек   такая  скотина  -  ко   всему
привыкает".  Группе  везло, за три месяца они отправили в Союз только  двоих
раненых и никто не погиб. Командир каким-то шестым чувством угадывал засады,
мины и умело обходил  опасные места. Список маленьких  побед все пополнялся.
Уже  никто  не  считал,  сколько  мин  они сняли,  сколько  единиц  оружия и
килограммов наркотиков перехватили, сколько машин и огневых точек противника
уничтожили, на сколько укрепрайонов навели авиацию.
     Шел  предпоследний  месяц командировки, все  считали дни до возвращения
домой, когда  командование  их  гарнизоном принял новый майор. Про него было
известно только,  что в Союзе он  всю службу провел  в четвертом  отделении,
по-граждански  -  в  отделе  кадров.  "Новая  метла по-новому метет",  новый
начальник рьяно принялся за дело с введения новых порядков и запретов. Через
неделю у  всех сложилось  мнение о  нем как о человеке глупом,  крикливом  и
ничего  из  себя  в  профессиональном  плане не представляющем. Поэтому  его
распоряжения всерьез не воспринимались,  тихо прокатывались. Громкие слова о
долге и интернациональной помощи он любил больше всего, поминал об  этом где
надо и не надо.  Как-то  Леонид вернулся  от него  злой, как черт, швырнул в
угол планшет и дал волю эмоциям: -  Агитацию проводить,  мать твою! Видали?!
Группе  разведчиков проводить работу с местным населением! Нашел агитаторов,
буквоед  хренов.  Худший  дурак -  это  дурак с инициативой.  За льготами  и
карьерой сюда  приехал, крыса  тыловая, сидел бы да  помалкивал. Какой гений
его только назначил людьми командовать?
     Вечно спокойный и справедливый Игорь подошел  и прихватил  командира за
ремень:
     -  Тише ты,  Лень, солдаты  слушают. Не  дело  это,  хоть  он и  дурак,
конечно. Ну  давай сгоняем в  кишлак, заодно дуканщиков проверим,  лишним не
будет. А вернемся - доложим, что провели все как надо. Кто там нас проверять
будет?
     Командир  остыл,  группа  быстро собралась  и предстала  пред ясные очи
начальства. Но уехать по-тихому не получилось. Майор вышел осмотреть людей и
огорошил всех приказом:
     -  Пулемет  и гранатомет  оставить, подствольники снять,  бронежилеты и
"лифчики"  убрать.  Половину  людей  оставить  на  базе,  остальным  сменить
кроссовки на уставную обувь и привести  в порядок форму. Народ должен видеть
не банду  головорезов,  а  сознательных бойцов, прибывших с мирными  целями.
Хорошо бы еще какой-нибудь лозунг на машину прикрепить...
     Шагнул из строя Леонид:
     - На этих условиях не поедем.
     Майор подошел вплотную и прошипел:
     - Если  вы  боитесь,  товарищ старший  лейтенант,  я  отстраняю вас  от
командования. А за открытое неподчинение можете  и  загреметь  под трибунал.
Всем остальным - выполнять приказание.
     Строй не шелохнулся, а стоящий  на правом фланге Сергей тихо, но внятно
сказал:
     - Мы сделаем вид, что  ничего не слышали, а  ты, майор, сделай вид, что
ничего не говорил. Мы тут все одной ниткой связаны, кого дернешь - остальные
потянутся. И  глазами не  вращай,  с нас взятки гладки, война  спишет. Никто
здесь пули на экспертизу не отправляет, понял?
     Леонид скомандовал:
     - По местам! - все быстро попрыгали в машину и укатили.
     Больше  майор  к  разведчикам  сам  не  ходил, обращался  только  через
заместителя. Тот об инциденте знал и предупредил Леонида:
     - Злобу на тебя и ребяток он затаил крепко, но на открытую пакость вряд
ли  решится.  Говорят,  выводят  его  вместе с  нами,  смотри,  чтоб он  вас
напоследок в какую-нибудь  переделку не запихнул, а то что-то он в последнее
время на  боевые  операции  стал  рваться. Не иначе, хочет  орден  побыстрее
ухватить. С такого станется свою награду солдатской кровушкой заработать.
     Старлей тогда отмахнулся:
     - Бог не выдаст - свинья не съест. Поди, прорвемся.  Начальство наверху
знает, что у нас срок заканчивается, не должно крупных дел подсунуть.
     Но  дело подсунули,  точнее, майор выпросил  сам.  Вертолетчики засекли
передвижение  крупной банды в их секторе,  и  майор убедил  командование  не
присылать десантников, мол, территория наша, отвечаем за порядок на  ней мы,
справимся своими силами. Основные силы  с  поддержкой брони были  брошены на
перехват банды, а разведчиков усилили взводом с двумя пулеметами и отправили
перекрыть  дорогу,  по которой могло  бы  пройти  к  духам подкрепление  или
попыталась  выскочить  из  охватывающего ее  стального кольца банда. Задание
было не  особо рисковым, так  что с  ними поехал  и майор. Командовать он не
лез, поэтому расположились быстро, грамотно и без суеты. Добрались до места,
заняли высотку, утыкали дорогу управляемыми минами, Сергей с  Игорем спарили
свои "Фары"  со станковыми пулеметами и пристреляли подходы. Взвод поддержки
прикрыл спину разведчикам, заняв соседнюю высоту в  нескольких километрах от
них. Оставалось только  ждать и по возможности укреплять  позиции.  Ближе  к
вечеру майор  подошел  к Леониду и сообщил,  что на  ночь  уйдет к  соседней
группе. Тот, конечно, не возражал, сказал Сергею:
     -  Оставь кого потолковее  на  своей  "Фаре",  возьми  своих, проводите
майора и заодно проверьте, как там наши окопались. Если что, подскажете, где
лучше мины распихать и все такое. Старшим у них  ваш Андрей, проблем быть не
должно, но лучше подстраховаться. Если понадобится, мы им позже  одну "Фару"
отдадим.  Неизвестно, сколько  суток  здесь сидеть  придется, так что мы еще
поковыряемся. Попробуй  у  него  до завтра в  довесок  одного гранатометчика
выпросить, я сразу не догадался. Постарайтесь вернуться до темноты.
     Сергей  кивнул, махнул своей тройке,  и они ушли. Через несколько часов
наступила  ночь. Игорь  сидел  за своей "Фарой" в переднем окопе,  обшаривая
пристрелянный  сектор, рядом примостились  Леонид со  связистом по  прозвищу
Водяной. Время  шло,  все было  тихо  и спокойно,  но Игорь  беспокоился  за
Сергея, и его волнение передалось Леониду:
     - Где там нелегкая Серегу  носит? То  ли вышел  засветло, то ли ночует.
Давай-ка вызови их.
     Отозвался радист Серегиной тройки:
     -  Мы пока  у соседей, все закончили, сейчас выходим обратно,  первый с
нами возвращается.
     Командир чертыхнулся и сам взял гарнитуру станции:
     - Дай  первого. Прошу не выходить,  кругом свои и  чужие мины,  темно и
сложно ориентироваться. Подорветесь или заблудитесь. Останьтесь до утра.
     Станция прохрипела раздраженным голосом майора:
     -  Я  не  воспитанник  детского  сада!  Через два  часа  будем  у  вас.
Соблюдайте радиомолчание!
     Леонид сплюнул зло:
     - В такой темнотище я собственный карман найти не могу, а он собрался в
этих каменюках ориентироваться? Шел бы один - хрен с ним, так ведь и наших с
собой потащит. Не может Серега его послать куда подальше, что ли?
     Игорь озабоченно покачал головой:
     -  Не будет он на боевой против приказа дергаться,  ты же  знаешь. Одно
дело  дома  зубы  показывать, а  другое  в  горах.  Здесь это  может скверно
кончиться, сам же учил. Так что пойдет за майором, как  коза на веревочке, и
никуда не денется. Да и любой бы так поступил.
     Прошло два  с  половиной часа, Игорь дергался, как на иголках, волнуясь
за друга, и командир опять взялся за станцию:
     - Вы где?
     Отозвался шепотом связист:
     - Блудим, язви его в душу! Уперлись уже черте куда, все эти сопки-горки
на одно  лицо. Крутимся где-то  вокруг  вас, а найти не можем. Похоже, скоро
выйдем на дорогу, а вот с какой стороны - убей не знаю, там сориентируемся.
     - Я  тебе выйду!  Сядьте где-нибудь  до рассвета,  пока на мины или  на
духов  не напоролись,  и  не дышите.  Не  хватало мне, чтоб вы  себя  и  нас
демаскировали.
     Леонид  отпустил гарнитуру  и выругался. Потом  уполз в  соседний окоп,
вернулся через несколько минут:
     - Смотри внимательнее, Игорь, ты один у нас теперь глаза и уши. Я двоих
отправил вниз к дороге с другой стороны,  может, наши на них наткнутся, чтоб
через  мины  провели.  Серегина  "Фара"  за  ними  присмотрит.  Нет  у  меня
уверенности,  что майор остановится, скорее всего побоится ночевать на голом
месте  и всех за собой поволочет. Мало беды,  что духов ждем,  так еще  этот
чайник хлопот добавил.
     Прошел  еще  час,  командир   начал  успокаиваться,  как   вдруг  Игорь
вздрогнул: в  наушниках появился  знакомый шум, замигала лампочка "Цель". Он
быстро перекинул наушники  с шеи на голову и пошарил антенной. Леонид дохнул
в затылок:
     - Ну?
     -  Группа.  Идут  по  дороге,  медленно,  рассыпавшись в цепь.  Сколько
человек, понять  не могу, но точно меньше десяти.  Пока  не  в пристрелянном
секторе, но скоро подойдут. Может, наши?
     -  Стали  бы наши по дороге вышагивать! Хотя подождем, если что, рванем
МОНки и добавим из стволов. Бедность наша, так ее, ни одного прибора ночного
виденья!  Ты  на  сколько  свою  шарманку пристрелял,  на триста?  Ну вот  и
порядок. Сможешь стрелять по показаниям станции?
     -  Если не  положим всех сразу минами, добьем  и без антенны. Место там
гладкое, укрыться негде.
     Леонид попросил связиста:
     - Шепотом спроси у наших, где они, идут или стоят?
     -  Майор сам на связи, говорит, что сидят  под каким-то камнем уже час,
злится, что радиомолчание нарушаем, сказал, что выключается.
     - Ну, готовься, братцы, стало быть, это  духи шлындают,  больше некому.
Игореша, как войдут под мины - шепни, Водяной рванет заряд, а мы с тобой  по
теням врежем, чтоб чертям тошно стало.
     Игорь весь обратился в слух и  внимание. Пропустишь врагов - взрыв мины
не свалит всех, поспешишь - уцелевшие могут уйти, преследовать их по темноте
бессмысленно  и  неизвестно,  чем  это  кончится.  Еще  немного,  еще...  Он
зажмурился, чтоб не ослепил взрыв, сжал рукоятку пулемета и простонал:
     - Пора!..
     Водяной  прошептал: "Господи, помоги!"  и  нажал  кнопку подрыва. Внизу
резко  бахнули  две мины  МОН-100,  харкнув  в заранее  определенный  сектор
здоровенные пригоршни стальных  роликов  от  подшипника.  Игорь  нажал спуск
пулемета,  выпуская  длинную  очередь, поведя  стволом из стороны в сторону,
ориентируясь по показаниям  станции. Закончил стрелять, открыл глаза,  слева
заговорил автомат Леонида, озаряя  короткими вспышками его лицо  и показывая
трассерами, где он увидел противника. Игорь сбросил фиксаторы и начал шарить
по  дороге  стволом  с  прикрепленной  антенной,  пытаясь  уловить  движение
уцелевшего  врага, и тут снизу  блеснул  огонь, простучала ответная очередь,
автомат командира смолк, и он  упал  на дно окопа. Водяной бросился к  нему,
ощупывая  руками  тело  в поисках  ран, а Игорь словно сросся  с  пулеметом,
почувствовал  противника и длинно,  по восьмерке,  прострелял предполагаемое
место. Ответного  огня не  последовало, шорох в  наушниках смолк - "Фара" не
видела  больше  ничего  живого.  Выждав  пару-тройку  минут,  Игорь  сдвинул
наушники  и,  не  отрываясь   от  оружия,  позвал  Водяного,  возившегося  с
командиром:
     - У меня чисто, как он там?
     Связист всхлипнул:
     - Все, отбегался  старлей.  Две пули, хватило бы и одной,  чтоб к  Богу
отойти, да видать, много он грешил, раз его с такой гарантией отправили...
     - Да брось ты причитать, что с ним, дышит?
     -  Ты глухой, что ли?! Хана командиру! Ты достал  эту сволочь, что  его
срезала? Если не достал, я его руками порву, в клочья порежу...
     Игорь  скрипнул  зубами.  Сзади  послышался  шорох,  в окоп перекатился
старший  пятой тройки,  младший  сержант Женя Ложкин,  сидевший  в  соседнем
окопе.
     - Что  тут у вас? Мы поближе передвинулись на всякий случай,  есть  там
кто еще?
     - Леню убили. Гад какой-то уцелел, по  его вспышкам дал очередь и  все,
сразу. Пока тихо, никакого движения,  но если это был головной дозор,  могут
еще  подтянуться. Ты пришли нам двоих, на  всякий случай, а сам  сползай  на
дальний  рубеж  к  Байтимирычу,  проведай,  да  скажи,  что теперь  он  нами
командует. Скоро рассветет,  вернешься и сходим  посмотрим, кого настреляли,
если никто больше не заявится.
     Предрассветные часы прошли в полной тишине - никто  не показался вблизи
постов,  никто не вышел в эфир.  Когда рассвело,  так  и  не  спавший  Игорь
растолкал Водяного:
     -  Выходи на  связь  с  Серегой  и  наводи  его  к  нам,  если  сам  не
сориентируется, не по себе  мне что-то. А я с Женькиной тройкой пойду  гляну
на труды ночные.
     Чем  ближе  к  лежащим на земле телам  подходили  ребята,  тем  сильнее
сжималось  сердце: убитые были в такой же,  как у них, форме. Шедший  первым
Ложкин  остановился, обернулся  к  остальным  побелевшим лицом  и крикнул не
таясь:
     - Братцы, это ж наши! Серегина тройка и майор...
     Всех как  громом поразило. Игорь опустился на землю,  выпустил автомат,
обхватил голову руками:
     - Не пойду... сами смотрите...
     Он так и сидел, держась за голову, уставившись в пустоту и раскачиваясь
из  стороны  в  сторону,  пока  ребята осматривали место  трагедии.  Подошел
Женька, держа в руке разбитую радиостанцию:
     -  Вот,  почему-то  у  майора была...  Пойдем  на  пост, на  связь надо
выходить да сниматься отсюда  к  чертовой  матери. Я ребят пошлю, они  наших
наверх поднимут.
     - Кто из них командира?..
     -  Сергей.   Может,  подумал,  что  на   духов  напоролись,  а   может,
машинально... Остальных МОНка сразу положила, а его из пулемета.
     - Это я. Как же мне одному домой теперь, Жека? Вот я приду к Сережкиной
матери и скажу: "Не ждите, тетя Лена, Серегу, я его убил", так, да? Что ж он
в Леню-то, а не в меня?
     Когда  они  вернулись  в окопы, Ложкин собрал  тройку Игоря  и настрого
запретил оставлять его одного хоть на секунду:
     -  Боюсь, сделает  чего  с  собой  или с  ума сойдет, шутка ли  - брата
застрелил.  Держитесь вплотную, чтоб один из вас всегда  его тенью был. Если
что - хоть прикладом по башке, лишь бы руки на себя не наложил.
     Принесли погибших, подвели итоги происшедшего. Никто никогда не узнает,
почему майор забрал радиостанцию  у связиста  и солгал на вопрос  Леонида  о
своем местонахождении.  Ясно было одно: из-за его действий  произошла  беда.
Через некоторое время  по  радио передали приказ  сниматься  и  срочно своим
ходом выдвигаться  к новому  месту  сбора: где-то  что-то пошло  не  так,  и
обстановка   изменилась.   Из   короткой   радиограммы  узнать   подробности
невозможно, поэтому  старшина,  получив  от  взвода поддержки подтверждение,
повел   группу   на  соединение  с  ним,   чтобы  дальше  вместе   двинуться
форсированным маршем к  указанной точке. Все  это время Игорь не  отходил от
Сергея, не  произнес ни слова. До соединения со взводом шел рядом, меняя  то
одного, то другого из ребят,  несших самодельные носилки  с его телом. Когда
встретились со своими, привычно перестроились:  мобильные тройки разведчиков
скинули часть  груза на  плечи  основной  группы  и разбежались в охранение.
Байтимиров хотел оставить Игоря, но тот мотнул головой, пожал  холодную руку
Сергея, словно прощаясь,  и пошел на свое  место: передовой  дозор на  левом
фланге. Старшину догнал взводный Андрей:
     -  Впервые у нас  такие потери, как  в  наступательном  бою. Надо же, в
самом конце срока... Как ты?
     - Так же, как  и  все.  Я-то очухаюсь, а вот  Игорь... Даже представить
страшно,  каково ему  сейчас. И  обвинить некого, и отомстить некому. Может,
перевести его опять к тебе? Боюсь, смерти искать станет.
     - Не пойдет он обратно, да и смерти здесь кругом  полно, каждый с собой
на плече носит. Если  не выдержит, то везде ее найдет. И от боевых его никто
не удержит. Хотел ему сказать что-нибудь вроде того, что он  теперь за двоих
жить должен, но  не  смог. Да и какие тут слова найдешь?  Буду просить, чтоб
меня  с ним отпустили  Серегу  домой  отвезти. Родным как напишем: "погибли,
охраняя границу", или "по трагической случайности"?
     - Не знаю,  наверное, лучше  "по  случайности", а  то  секретность эта,
сложности всякие, чтоб им...
     Но заполнять  похоронки  пришлось  не старшине  и не  Андрею, и  в  них
написали: "погиб в бою". Во всех двадцати  девяти, в том числе и на Игоря, и
на старшину. О подробностях того тяжкого боя возвращавшиеся к нам в гарнизон
дослуживать после  командировки  и  госпиталей  ребята  рассказывали  мало и
неохотно. Слишком нелегким был груз, лежащий  на  их душах,  слишком свежими
были  раны. Отряд на марше попал в засаду, устроенную многочисленной бандой.
Их пропустили внутрь кольца, под перекрестный огонь. Первыми погибли дозоры:
идущие в отрыве от основных сил, не имеющие возможности толком укрыться  или
отступить,  они  дорого  отдавали  свои  жизни,  оповещая стрельбой  отряд о
нападении. Нападавшие не  знали, с кем  столкнулись  -  тихо снять охранение
духи не смогли. Попытавшиеся с ножами  напасть  на идущих в тыловых  дозорах
разведчиков  были  мгновенно убиты врукопашную  или расстреляны в упор, а на
выстрелы  из  "бесшумок" по  фланговому  и передовому  охранению  оставшиеся
отвечали яростным  и точным огнем.  Их выстрелы были словно прощальный салют
товарищам.  При  первых  звуках  стрельбы  отряд  попытался  изготовиться  к
обороне, резервные группы  под огнем кинулись к дозорным: если не спасти, то
хоть отбить оружие и не отдать тела друзей на поругание...
     Трудно  сказать,  что  почувствовал  Игорь, когда  сбитый выстрелом  из
винтовки с глушителем, захрипев, упал его связист. Нелегко представить,  что
он думал, оттаскивая его тело за валун и поливая длинными очередями начавших
подниматься навстречу духов. Он сделал все, что мог для своих товарищей, как
для  живых,  так и для мертвых. Он  не  искал в том бою своей смерти. Ребята
видели - он не лез под пули, дрался грамотно. Игорь и оставшийся с ним сапер
прикрывали  до  последнего  друг  друга  и  стрелка,  оттягивающего  убитого
связиста к основной  группе. Духи поняли, что живыми их не  взять, и открыли
огонь на поражение. Они ужами выкручивались из-под пуль противника на ровном
месте, без промаха разя каждого, кто попадал им в прицел, и  почти добрались
до  спасительных  камней,  когда  попали  под  огонь  вражеского  станкового
пулемета.  Оба получили по нескольку  ран, пока преодолели этот  продуваемый
смертью участок. Отстреливаясь и помогая друг другу, протянули еще несколько
метров  навстречу  своим, заставили  на время замолчать  пулемет противника,
перестреляв его расчет, но на смену убитым духам поспешили другие, и пулемет
вновь  заработал. Игорь и его напарник были  убиты на  глазах у тянувшихся к
ним на помощь друзей. Говорят, на миру и смерть красна...
     Отряд  терял  драгоценные  жизни своих  людей,  сражаясь до последнего,
отвечая несколькими смертями  на одну. Прижатые перекрестным огнем к ровному
дну  широкого   ущелья,  практически   не  имея   возможности   укрыться   и
расстреливаемые с трех сторон,  пограничники два с половиной часа отбивались
от наседающих  духов, не позволив  им  захватить ни одного павшего, ни одной
единицы своего  оружия. Никто не струсил, никто не поднял руки и не попросил
пощады. Раненые  продолжали стрелять,  пока не  теряли  сознания от боли или
потери крови, потому что уцелевших почти не оставалось и оказать всем помощь
они  не  могли.  Духи  дорого заплатили  за  нападение.  На  помощь остаткам
истерзанного  отряда,  из последних сил сдерживающего одуревшего от пролитой
чужой и своей крови противника,  подоспели десантники, и  банда численностью
более девяноста человек была полностью уничтожена.
     Через  три месяца похудевший после госпиталя Андрей сидел перед родными
Игоря и Сергея, и, опустив глаза,  бесцветным голосом рассказывал о том бое.
Ему  было плевать  на секретность. Он  говорил правду  людям,  которые имели
право знать ее. Почти все в его рассказе было правдой. Почти все...


ДЕНЬ ЗА ТРИ
     День  войны, один  из многих...  Хотя что  такое  "много" на войне? Для
кого-то  это годы, сотни  дней, для кого-то - десятки; для тех, кто сгорел в
самолете или транспортной машине, не успев толком пересечь границу - даже не
дни,  а часы или минуты.  Мгновения, за которые, как говорят, проходит перед
глазами  вся  жизнь,  все  ее   яркие  события.  Выражаясь  казенным  языком
канцелярии -  за каждый год  войны начисляется  три года трудового стажа. Но
там, "за речкой", никто не говорил "год", говорили "день за три"...
     ***
     Задача нашей  группы  состояла  в  следующем:  установить  на  перевале
отечественный  пограничный  охранный  комплекс,  запустить  его  и  передать
афганским пограничникам. Идея  была  хорошая:  комплекс  должен был помочь в
борьбе  с  контрабандой  оружия,  наркотиками  и  прочей дрянью.  Место  для
эксперимента тоже  было  выбрано  удачно  - вдалеке от населенных  пунктов и
больших дорог. Только не вышло. Наша группа быстро привлекла к себе внимание
противника  и оказалась втянутой в боевые действия, захватившие нас целиком.
Мы находились на чужой земле, с непонятными нам  законами, историей и языком
общения.  Все  было не так, как дома.  Даже элементарные укрытия  -  окоп  и
траншея - это  не вырытые в  податливой земле ямы,  а  многорядные колодцы и
коридоры из мешков с песком, выложенные на не поддающейся взрывам скале.
     Как-то рано утром я дежурил  за связиста на аппаратуре поиска,  дежурил
потому, что наш единственный  штатный связист погиб. А убили его примерно на
двадцатый  день  нашей "маленькой  войны".  Дело  в  том,  что  на  беду нам
достались духи, прошедшие подготовку в  каких-то зарубежных лагерях и потому
хорошо знающие,  что  такое психологическая  обработка  противника. Поэтому,
перед тем как обстрелять нас реактивными снарядами -  РСами, они включали на
нашей частоте  радиоприема  музыку  - вальс из  кинофильма  "Мой ласковый  и
нежный  зверь". Смолкают звуки вальса и летит первый снаряд. А надо сказать,
что падающий на позицию РС ревет так непередаваемо жутко,  что тот,  кто его
слышал  хоть раз,  не забудет этот звук до самой смерти. Благодаря простому,
но действенному  методу наш  радист сошел с  ума и однажды, во время простой
перестрелки, кинулся вперед  с криком  "Ура!", за что  и  поплатился жизнью.
Увы,  на  современное  стрелковое  оружие  грудью  бросаться  нельзя  -  это
равносильно самоубийству без всякого героизма.
     К тому времени  я  сам наслушался этих  вальсов  совместно  с РСами  до
легкого помешательства и  в  этот раз опять  не  удержался  - заорал  благим
матом,  сорвал с головы  гарнитуру  радиостанции, и,  выскочив  из  дежурки,
изогнулся  в припадке мучительной  рвоты. Ребятки мои кинулись  по траншеям,
наученные горьким  опытом: если связист сбрендил - жди РСов по позиции. Урон
от них был небольшой, но поберечься стоило. Хотя везло нам не только потому,
что позиция  была  выбрана  удачно -  карниз  скалы закрывал нас от  прямого
обзора и прицельного попадания РСов и прочей минно-взрывной дряни.  Не жалея
себя,  нас  прикрывали   десантники  из  ДШББР  (десантно-штурмовой  бригады
быстрого  реагирования), в период  редкого для них  затишья  делившие с нами
патроны и питьевую воду, а в боевых операциях клавшие за нас свои головы, не
щадя ни себя, ни врагов.
     Когда кончился обстрел,  меня как черт под руку толкнул:  а сколько еще
маяться с этими долбаными вальсами и ракетами? Может, сходить в "зеленку" да
и  передушить  там всех, как кроликов? Почему-то о  том,  что нас самих  там
могут  передушить быстрее,  чем мы  поймем, что это  случилось,  я тогда  не
думал.  Просто взял  двоих  и  рванул  по обходной тропе к  вероятному месту
нахождения  пусковой  установки.  Через  полчаса  бега  мы достигли  границы
"зеленки", я оставил  солдат, несмотря на их  бурные  протесты, на небольшом
уступе у выхода  с тропы, а сам, очертя голову и сжав автомат, полез к черту
в зубы. Не  зря афганские подобия  лесов  называют "зеленкой", никуда они не
попали  в сравнении с нашей тайгой - камней больше, чем деревьев. Хотя и там
пришлось полазать вволю.
     Искать иголку в стогу наверняка сложно, но если очень хотеть и примерно
знать где,  то получится. Так же  вышло  и  со мной, но скорей  всего просто
повезло. Случайно я услышал духов раньше, чем сам на них напоролся. Припал к
земле,  прополз  вперед  и  увидел веселую картину: сидят четыре  паразита у
пусковой и весело так треплются. Сначала перепугался я зверски и покрыл себя
последними словами  -  это ж надо было удумать, полезть  одному в "зеленку",
тоже мне, супермен! Искал, нашел, ну молодец,  теперь тебе легче? И как ноги
будем уносить?
     Но чем дольше  я за ними наблюдал, тем больше злился, и злоба прогоняла
страх. Эти  субчики так  уверовали в  свою безнаказанность, что  и не думали
уносить ноги или  заботиться  о  своей безопасности.  Полежал  я минут  этак
несколько, набрался наглости да и снял их  всех одиночными выстрелами, благо
сидели  недалеко  друг от  друга.  Всего один  и  успел огрызнуться  длинной
очередью  из китайского АКМа, да и то высоко и в сторону. Как сидели, герои,
так и полегли почти рядышком. Только стрелок сумел метнуться за пусковую, да
у одного  нервишки  слабенькими оказались - успел  шагов пять  по  открытому
месту  пробежать,  даже  карабин  не  схватил, так жить захотел.  Полежал  я
минутку:  тихо, только стонет  трус недобитый,  да  еще один  молча  скребет
пальцами по  земле.  Потом  отполз по кругу в  сторону,  вскочил и  бегом на
поляну. Собрал оружие в кучку к  пусковой,  из автоматов и карабинов затворы
вынул - с  собой, ножом раненых  добил.  Привязал  к пусковой три гранаты, к
кольцу одной - линек подлиннее, поближе несработавший РС подкатил. Туда же -
аппаратуру связи, передатчик импортный,  предварительно  со злости прикладом
по нему шарахнув, спрятался за валун и - полетели клочки по закоулочкам.
     Как выбрался к своим, полуоглохший и  отупевший, - не  помню,  пришел в
себя от того, что из руки у  меня гранату без  кольца выкрутили. Пока ребята
меня  на  позицию  доставляли,  слегка   очухался,  способность   соображать
вернулась и такой страх придавил, что  волосы дыбом. Больше всего на свете я
боялся в плен попасть:  никому не хочется,  чтоб тебя  живого на куски рвали
или жарили.  А тут сам  сунулся,  двоих солдат чуть  ли не на  верную смерть
потащил, ну не  дурак ли? Приволокли меня в модуль, раздели, а я говорить не
могу, только трясет всего крупной дрожью.
     Через некоторое  время прилетел вертолет с  нашим "куратором",  старшим
лейтенантом Марчуком и отделением десантников. Я окончательно в себя пришел,
переоделся  и  вышел  навстречу.  Долго  и  сбивчиво, совсем не по-военному,
объяснял  Марчуку, что произошло. Слушал он терпеливо и молча, потом подумал
долгую минуту и врезал мне  в  челюсть так, что метра два я пролетел да  еще
пару-тройку кувыркался. Таким ударам только завидовать можно - мастер.
     Потом я сидел в комнате с примочкой на  скуле, а он тигром ходил вокруг
и по полочкам раскладывал, какой я осел. Выражался при  этом так крепко, что
если опустить нецензурные выражения, то получится, что он молчал. В целом же
из его речи вытекало, что командир обязан думать, думать и думать, не терять
головы, не  лезть к  черту  в  зубы,  беречь  и  себя и людей,  просчитывать
обстановку и  т.д., и  т.п. Я вежливо и  подобострастно кивал,  не только из
боязни опять получить по башке, но и потому что полностью был с ним согласен
по всем пунктам. Сам не пойму, что на меня  нашло? Эх, мне б не командовать,
а самому подчиняться, глядишь, толку больше бы получилось. Если и дальше так
пойдет, можно окончательно с ума  спрыгнуть.  Разнос завершился сомнительной
похвалой за уничтоженную пусковую и пожеланием приобрести в ближайшем дукане
на все  имеющиеся  деньги  немножечко ума.  Закончил старшой пламенную  речь
своей обычной фразой: "Не забывай, урод, что от тебя могут родиться красивые
дети!"
     За это время  его скорые  на  ногу десантники под прикрытием  вертолета
сгоняли к  месту  стычки  и  принесли подтверждение и добычу  - поврежденный
взрывом  карабин,  уцелевший автомат,  да пару снятых  мимоходом  германских
противопехотных  мин, которые  мы приняли с благодарностью. То, что на месте
взрыва  никто  не побывал,  говорило  не только  о  малочисленности  группы,
действовавшей  против  нас.  Невооруженным  глазом  видны  были  наглость  и
беспечность. А происходит это от безнаказанности.  Мы с  Марчуком  выслушали
доклад старшего группы, думая об  одном  и том же. Потом он как-то  виновато
моргнул и развел руками: "Ну не хватает у меня людей!  Да и далеко вы от нас
сидите, ну  что  я могу?" Укорять десантников никто не собирался - не за что
было. Они и так  делали  больше, чем могли. Поэтому я  просто махнул  рукой,
обнял старшого и молчком повел к вертолету.
     Когда улетели десантники, я собрался посмотреть забарахлившее  зарядное
устройство  для батарей  радиостанции, но тут подошел  дежурный  и  огорошил
вопросом: "Командир, обедать будешь?" Я глянул на часы и обалдело заморгал -
три часа дня! Всего-то, а мне казалось, что день уже шел к концу... Тогда мы
не знали, что  это  сумасшедшее утро подарило  нам  всем  пять  дней мира  и
относительного покоя перед последними двумя сутками кровавого ада, в котором
растворилось столько жизней.
     ***
     Мы занимались своей  обычной  работой - рвали  окопными зарядами скалы,
крепили  столбы, тянули заграждение. Часть людей  каждый день  я выделял  на
укрепление оборонительных  позиций поста. Война - это не  только  бои, это и
непомерный,  изматывающий   своей  монотонностью  тяжкий   труд,  отсутствие
элементарных удобств. А стычки с врагом вырывают из рядов не только друзей и
стрелков,  но  и рабочие руки,  "человеко-часы".  А работа остается и словно
прибавляется.
     Скоро едва заметно, но все же изменилась обстановка в эфире: добавились
пара-тройка  незнакомых позывных, стали включаться  в разговоры  новые части
сарбозов.  Наша радиостанция  работала только на прием, выходить в  эфир без
особой  необходимости   мы   не  имели   права,   а  границы   этой  "особой
необходимости" никто не определял. Марчук прилетал по  графику раз в неделю,
если его  орлы не засекали  активности в нашем секторе, так что  приходилось
только догадываться  об  изменении обстановки  вокруг  нашей  горы. По всему
выходило,  что  готовится   крупная  войсковая  операция,   и  меня  здорово
беспокоило,  не забудут  ли нас  прикрыть? Хорошо, если не забудут, черт  бы
побрал  эту  секретность!  Все равно  каждый дух в округе  уже знает,  что у
перевала сидит непонятное подразделение шурави.
     Еще  через четыре дня  операция началась, муравейник разворошили. Никто
нас  ни  о чем  не  предупредил,  передвижения войск  в  своем секторе мы не
заметили. Поэтому пришлось чесать макушку и готовиться оборонять себя самим.
Пройти  к нам  можно было  с флангов:  по  узкой и извилистой обходной тропе
слева и  по относительно  прямой и широкой дороге справа. Дорога была  самым
слабым местом.  Можно,  конечно,  еще лезть  в  лоб,  через  карниз, но  это
самоубийство. Зато  через  этот проклятущий карниз можно  получить мину  или
заряд из базуки. А в живых к тому времени оставался 21 человек, считая меня.
     На  пятый  день  беспокойного  затишья я приказал  прекратить  плановые
работы и усилил  посты. Предосторожность помогла -  вечером на наш секрет на
дороге  напоролась  разведгруппа  духов, человек  пять.  Было  еще  довольно
светло,  и ребята одного подстрелили, да похоже еще  одного подранили.  Духи
бой не приняли, отошли, бросив  убитого и почти не огрызаясь; по пути отхода
остались  пятна крови.  Далеко  их  преследовать  мы  не  рискнули.  Когда я
пробрался  на  пост,  старший   наряда  Сашка,  мой  бессменный  помощник  и
телохранитель, отвел меня в сторону и добавил беспокойства:
     - Странные  духи, командир, трое  одеты  в камуфляж,  у всех  автоматы.
Отошли грамотно, без спешки и суеты, патроны зря не жгут.
     Ночь прошла  беспокойно, периодически наблюдатели  засекали движение на
дальних  подступах, хотя  близко  никто не совался и  обошлось без стрельбы.
Спать  мне почти не  пришлось,  издергался весь. К  утру не выдержал, снял с
обходной  тропы "Фару" и,  выставив ее на карниз,  направил  в долину. Умный
прибор тут же поймал  три  цели,  в разных секторах и на разной дистанции, и
все довольно далеко. Сменившийся к тому времени и  всю ночь  болтавшийся  со
мной Сашка тихо выругался и спросил:
     - Ты что, на Бродвей ее нацелил?
     Я  отправил его поднимать наших.  Через минуту бесшумными  тенями стали
появляться солдаты, молча занимая места согласно боевому расписанию.
     Едва  забрезжил рассвет, когда на позиции начали  рваться мины. Миномет
бил снизу, со стороны долины. Без команды сработал расчет АГСа: две коротких
очереди  почти  наугад,  "перелет-недолет",  и  третья,   длинная,   накрыла
минометную позицию  духов. Нам  достались только  четыре заряда,  все позади
траншей. Практически тут же началась стрельба на обходной тропе и на дороге.
Старшина  с группой  поддержки  метнулся  к дороге,  самому слабому  участку
обороны.  Еще через  несколько  минут  в  той  стороне раздались два  взрыва
противопехотных  мин,  затем вспыхнула яростная стрельба  -  и  все  стихло.
Посыльный  (радиостанции "местной" связи уже давно не работали) передал, что
духи группой более десяти человек сбили наш секрет на дороге на вторую линию
обороны и остановились, напоровшись  на мины. Подоспевшая  группа  поддержки
выбила их обратно на дальние подступы.  На  тропе все  стихло  быстрее,  там
отбиваться было проще. Три-четыре автоматчика вполне могли удержать  там  до
роты противника, и духи откатились,  едва прощупав местность.  Пока  все шло
хорошо, обошлось без потерь с нашей стороны, к тому же на дороге подстрелили
четверых духов, да еще трое подорвались на минах.
     Несколько  часов  все было тихо,  но "Фара" и  наблюдатели периодически
засекали  перемещения  в   долине.   Затем  неожиданно  на  дороге   рявкнул
гранатомет, гулко ударил взрыв осколочной гранаты и длинной очередью залился
пулемет, как цепная собака лаем на недоступного вора.  Мы с Сашкой бросились
туда.  Картина  предстала весьма  неприглядная:  один  дух смог  прокрасться
незамеченным  в  зону  досягаемости  гранатомета  и  всадил гранату прямо  в
середину ближнего к нему укрепления из мешков с песком. Троих наших разнесло
в  клочья  и  еще  одному вспороло живот  и  оторвало обе ноги. Солдат был в
сознании, помочь ему не  могло даже чудо, и он это понимал. Вместе с волнами
крови из  изувеченного  тела  быстро уходила жизнь,  и  мы,  согнувшись  над
другом, молча торопили этот уход. Он не просил добить его  и даже не стонал,
но в глазах  была такая  мука, что  у всех до  хруста  сжимались зубы. Когда
наступила смерть, Сашка закрыл ему глаза и спросил:
     - Расслабились, бараны?! Духа-то хоть сняли?
     Пулеметчик кивнул.  Я оглядел позицию и подвел печальный итог: осталось
шесть человек и один пулемет, второй был безнадежно поврежден взрывом.
     Старшину  с  четырьмя  солдатами я  отправил  подальше  вперед, а сам с
остальными  снял оставшиеся мины и расставил их перед первой линией обороны,
впрочем,  без  особой  надежды на успех. Затем вернул старшину с  группой  и
собрал   "военный   совет".   По   всему  выходило,  что   связались   мы  с
многочисленным,  хорошо вооруженным и  обученным подразделением. Духи  знали
толк в  тактике и разведке, к тому же неплохо  ориентировались на местности,
хоть  и пришли явно издалека и нас здесь встретить не ожидали. Судя по тому,
что  поддержки  от десантников  нет,  отдуваться придется  самим  неизвестно
сколько. Была, правда, слабая надежда, что духи оставят нас в покое и поищут
более  легкий путь. Старшину  я оставил на месте и, вернувшись  на  основную
позицию, отправил к нему еще пятерых, да двоих на тропу.
     Ближе к  вечеру  духи  опять  попытались сунуться с двух  сторон, но  у
дороги грохнул взрыв мины,  и они  даже не показались  в  виду постов. А  на
тропе  обе  стороны без  успеха обменялись редкими выстрелами. Я решил  чуть
изменить позицию "Фары", чтобы  попытаться с ее помощью  ночью простреливать
пару  участков из пулемета. Но  едва мы  закрепили прибор  на новом месте  и
включили его, что-то щелкнуло и от антенны полетели куски. Сашка пихнул меня
на  дно траншеи и выпустил вниз по  склону короткую очередь не целясь, потом
тут же нырнул сам. Верх мешка,  из-за  которого он  стрелял, вспорола пуля -
снайпер! Справа застучал пулемет, слева - АГС, ветер смерти пошел по склону,
нащупывая засветившегося двумя выстрелами подряд  снайпера. Согнувшись в три
погибели, чтоб  не видели  снизу, я побежал к расчету АГСа, но когда до него
оставалось метров десять, стрелок высоко вскинул простреленную голову и упал
на  оружие, заливая раскаленный ствол  кровью. Второй номер, не отрывая глаз
от  видимого  только ему  одному  в камнях  места, отвалил  в сторону  тело,
довернул  ствол и  выпустил  три коротких  очереди. Добежав,  я увидел внизу
разрывы гранат, оплетенные сетью трассеров пулемета и нескольких автоматов -
там прощался  с  жизнью  дорого  обошедшийся  нам снайпер. Для  верности  мы
накрыли этот  сектор  еще раза  три; после такой  утюжки  ничего живого  там
остаться не могло. Уцелевший солдат был легко  ранен в руку, видимо, это был
предсмертный выстрел духа.
     Ночью я подсчитал потери, оставшиеся боеприпасы и  оружие. Осталось нас
шестнадцать человек,  двое из  которых  ранены - одному на  тропе отлетевшая
рикошетом пуля пробила ногу,  ходить он не мог, но держался хорошо. Духов мы
уложили восемь, плюс  наверняка убит снайпер, и подрыв мины на дороге - тоже
чья-то жизнь. Пять  -  десять, был бы  это футбольный счет, хорошо, а так...
Единственная "Фара" и один из трех пулеметов уничтожены, патронов в избытке,
но к АГСу осталось полторы ленты. Небогато, но жить можно. К середине ночи я
приказал постам на тропе  и дороге тихонько отойти на вторую линию обороны и
сидеть  там  до  утра,  не  подавая  признаков  жизни.  Часа  через  полтора
подкравшиеся  духи забросали пустую позицию на тропе гранатами,  но,  поняв,
что опростоволосились, быстренько отошли, даже не заминировав место.
     Тут старшина подал идею сбегать по дороге  на вылазку. Мы взяли с собой
Сашку и втроем  выдвинулись за минный  рубеж.  О предупреждении  Марчука  не
рисковать как-то мало думали в тот момент. Было там одно местечко, где можно
тихонько подсидеть любителей  ночных прогулок. К тому же, несмотря на выучку
духов, стоило посмотреть, кто круче пакости по ночам творить умеет.
     Где-то  после  четырех  показались  смутные тени, ползущие  от камня  к
камню,  человек  шесть.  Старшина  положил  мне  на  плечо  дрожащую руку  и
прошептал чуть слышно:
     - В ножи?
     Я покачал головой и поднял два пальца:
     - Остальных гранатами.
     Старшина  сжал мне плечо и  уполз  назад, Сашка остался со  мной,  и мы
замерли, затаив дыхание. Скоро подкралась  головная двойка, шли  грамотно, в
отрыве  друг   от  друга  шагов   на  десять,   от  основной  группы   -  на
сорок-пятьдесят. Когда второй дозорный поравнялся  с нами, Сашка еле  слышно
шепнул с земли:
     - Тахта, бача!
     Дух чуть присел и  начал разворачиваться, когда я, привстав с корточек,
прихватил  его,  зажав  ладонью рот  и  одновременно  втыкая  в  горло  нож.
Провернул клинок в ране, вытянул наружу, разрезая податливую плоть, подержал
пару  секунд трепыхающееся  тело и  мягко  опустил  на камни.  Передний  дух
обернулся на громкий шорох и получил от  старшины три быстрых удара ножом  в
легкие, не успев  издать  ни звука. Тут же  мы  схватили  по  приготовленной
гранате,  швырнули  их в сторону  подходящей  группы,  сразу  после  взрывов
подскочивший старшина добавил  в сторону поднявшихся криков еще  пару, после
чего мы, почти не  таясь, бегом смылись  на  блок-пост,  не забыв прихватить
оружие и разгрузочный жилет одного духа  и  "укомплектованный" труп второго.
Стрельбы вдогонку не последовало. Прибежав на пост, старшина скинул на землю
труп,  который  нес  на  плечах, и  мы  увидели  хорошо  одетого и  серьезно
вооруженного воина,  а  не  нищего патриота-крестьянина. Один из захваченных
автоматов был наш, второй - китайский.  "Лифчики" почти новые, в специальных
гнездах гранаты, аптечки, запасные магазины, ножи. На убитом камуфлированная
куртка  не нашей  расцветки, а  рубаха,  штаны  и  обувь  традиционные.  Лет
примерно 35 - 40. Все оставленные нам предыдущие трупы тоже разного возраста
и одеты по-разному,  но  экипированы  примерно  так  же.  Нет,  все-таки  не
сарбозы-дезертиры, и не  партизаны, а крепкая организованная банда, такие не
отвяжутся. Лезут, гады, на рожон без страха, рискуют, но лезут.
     Все  это  перечеркнуло наши надежды  на счастливый  исход, и к утру  мы
приготовились к последнему  штурму.  Сомнений в том,  что  враг повис на нас
мертвой хваткой, не осталось. Я приказал оставить посты первой линии обороны
- их явно не удержать - и закрепиться на второй, поближе к основной позиции.
Все понимали, что противник теперь почти полностью  знает наши возможности и
утром  нас сотрут в порошок,  если  не выручит десант. Но, обходя солдат,  я
видел в  лицах  все, кроме страха: азарт,  возбуждение,  спокойствие.  Будто
никто не верил, что  сегодня умрет, хотя каждый умом понимал, что серьезного
штурма нам не выдержать.
     На  рассвете прибежал посыльный с дороги  и выдал новость, от которой у
меня  глаза  вылезли на лоб - парламентер!  Я добежал до поста, не  чуя ног.
Старшина  сидел на переднем блоке второй линии обороны  с карабином в руках,
спокойно курил и не отрывал взгляда  от поворота  дороги, из-за которого мог
появиться противник. Рассказ его о беседе с духом был краток. Нам предложили
пропустить банду и за это  оставить в  живых,  в противном случае  пообещали
заставить сожрать собственные кишки. На раздумье - полчаса. Все  это сообщил
довольно  молодой и  наглый тип  на хорошем  русском, явившийся на позицию с
белым платком в руках. Я спросил, что ответили. Старшина засмеялся и сказал,
что пообещал пристрелить вестника,  если тот придет  еще  раз,  даже если он
обмотается в белую простыню целиком.
     - Сижу вот, дожидаюсь, скоро время кончится. Надеюсь, ты не возражаешь?
     - Против того, чтобы пропустить или чтобы пристрелить?
     - А и так и так!
     Я  улыбнулся  и сказал,  что отпускать  банду,  конечно,  не следует, а
прибить наглеца не помешает. Азартный Сашка тут же начал биться об заклад на
флягу воды, что дух второй раз не придет.
     -  Ты бы пошел к такой горилле повторно? Только за  деньги  и притом за
большие!
     Старшина  действительно здорово смахивал  на  гориллу: огромного роста,
сутулый, заросший, с первого взгляда видна дикая физическая мощь. Я отправил
Сашку назад с указанием примерного времени штурма, потому как после убийства
посланника атака могла начаться немедленно, отослал солдат во второй окоп, а
сам лег к пулемету.
     Точно в назначенное время из-за  поворота появился тип с большим  белым
платком в  поднятой  руке. Старшина  прильнул  к  карабину -  и  отброшенный
тяжелой пулей калибра 7,62 человек, нелепо взмахнув руками, тяжело шлепнулся
на  землю. Я нагнулся  над прицелом  пулемета и замедлил  дыхание в ожидании
цели, старшина отложил карабин и поднял автомат.
     Через пару минут сзади послышалось громкое, короткое  покашливание АГСа
и пулеметная стрельба  -  духи не рассчитывали на мирный исход, и у них была
радиосвязь! У меня в прицеле тоже замелькали первые силуэты, над нами запели
пули. Я подождал, пока  атакующие  выберутся  на  открытое пространство,  и,
поймав  на  мушку  переднего,  только поднявшегося для  перебежки,  выпустил
короткую  очередь.  Дух  еще кувыркался  по  земле,  а  в  прицеле  был  уже
следующий, затем  еще,  еще...  Недалеко  шарахнул взрыв,  но  гранатометчик
стрелял  из неудобного  положения  и промазал. Застучали  скорыми одиночными
выстрелами автоматы  старшины  и  солдат  из второго  укрепления.  Атакующие
остановились,  попрятались  кто куда  мог и  принялись  щедро  поливать  нас
очередями. Я огрызался, не жалея патронов, больше пугая, солдаты по-прежнему
били  одиночными,  тщательно целясь. Старшина  опять  взялся  за  карабин и,
нимало  не заботясь о плотной стрельбе духов, удачно снял приготовившегося к
выстрелу гранатометчика, а за  ним посшибал  со скального  выступа непонятно
как забравшийся туда пулеметный расчет.
     Кидавшиеся  пару раз  к лежавшему заряженному гранатомету духи тонули в
пыльных фонтанах  наших  пуль  и оставались неподвижными  куклами на дороге.
Сидя на  высотке, в здоровенных колодцах из мешков с песком, мы находились в
более выгодном положении,  чем прячущиеся внизу за  сомнительными  камнями и
скальными выступами нападающие, поэтому скоро им надоело такое положение дел
и они стали отползать, оттягивая  раненых и оставляя  убитых. К тому времени
утихла стрельба и на основной позиции.
     Прибежал Сашка  и сказал, что  духи здорово  давили на тропе и пытались
подняться по  склону в лоб, есть потери.  Я оставил старшину собирать оружие
убитых и  поспешил  на  позицию.  После  подробного опроса постов  мне стало
страшно  по-настоящему - выучка  и количество членов банды превосходили  все
прогнозы. С отчаянной храбростью противник полез в атаку  по склону горы, не
обращая  внимания на гранаты  АГСа и пулеметный  огонь. Частой  стрельбой  и
перебежками  они  грамотно  отвлекли внимание, и  подобравшаяся  с фланга по
труднодоступному  склону  тройка  расстреляла  из  гранатомета  и  автоматов
крайний  окоп.  Итог  - двое убитых  и четверо раненых. Одновременно пост на
тропе подвергся такому свирепому нажиму, что был вынужден отбиваться ручными
гранатами,  оттуда принесли  двух тяжелораненых. По  сравнению с этой  бедой
атака  на  дороге  была  детским  садом,  а мы-то  считали тропу с  основной
позицией неуязвимыми!
     Зарядов к АГСу не осталось, его  разобрали и попрятали части  по разным
местам. Накрылся ствол у одного пулемета, а сменного у нас не было. Патронов
к оставшемуся пулемету  и автоматам по-прежнему было навалом, ручных  гранат
тоже много,  плюс захваченный гранатомет, правда, с одной  гранатой.  Но вот
люди...
     В конечном счете противник оставил в  зоне видимости на подступах около
тридцати трупов, наверняка  были и  еще, плюс раненые. У нас - двое убитых и
шесть раненых, из  которых  смерть  смотрела  в  глаза  еще двоим.  Так  нас
осталось восемь здоровых, трое легко и трое тяжело раненых. Солдат,  раненых
в первый день  штурма,  я поставил в тот самый  злополучный крайний окоп  на
склоне, казавшийся таким безопасным, но ставший могилой обоим...
     Сидя на корточках в расстрелянном  окопе, я крутил в пальцах автоматную
гильзу  и  раздумывал:  отводить  все  посты  на  основную  или   продолжать
отбиваться  на  подступах. Сашка  растолковал  мою задумчивость по-своему  и
сказал успокаивающе:
     - Да не казни ты себя, кто же знал, что порвется там, где крепко?
     - Рвется, Саня, всегда там, где тонко. Я был обязан знать и предвидеть,
а  получилось - угадывал, да и облaжался. Ладно, ребят не вернуть, подступов
не удержать. Все, вали к старшине, пусть отходит на основную.
     Вернулись  люди с  дороги  и  тропы, рассредоточились  по  площадке,  в
огневых точках  у  самого жилого модуля, но так, чтоб  поближе друг к другу.
Старшина  против  такого  перемещения  не  возражал,  глянул только в  глаза
тоскливо и сказал тихонько, чтоб солдаты не слышали:
     -  Не сдюжим мы, командир. Может, их и не батальон, но уж больно много.
А, ладно! Постреляем, сколько успеем.
     Я только вздохнул:
     -  Подержимся, они уже второй день давят, торопятся. Видать, одна у них
дорога - ни назад, ни в сторону, только через нас.
     Мы еще раз прикинули, что  знаем о противнике. Гранатометов у них  было
четыре,  три уже у нас,  но заряжен  только один, а у нас гранат к нему нет.
Пулеметов  осталось  два,  третий  -  дрянь,  итальянского  производства,  с
полупустой патронной лентой, тоже у нас. Долго  использовать его не удастся,
наши  патроны к нему не подходят, ленту добьем -  и об угол. Миномет молчит:
либо  выведен  из  строя расчетом АГСа,  либо нет зарядов.  Судя  по  всему,
первоначальный состав группы противника был  сто - сто двадцать человек. Я и
не представлял, что возможно собрать такую ораву, по сути даже не  банду,  а
организованное  армейское подразделение. Уложили  мы  примерно  половину, но
осталось еще много, ох как много!..
     Подошел Сашка, глянул виновато:
     -  Умер  один с  тропы,  так  в сознание и  не пришел. Второй тоже  без
сознания, вот-вот уйдет,  ничего мы не сможем. Раны  у обоих тяжкие, похоже,
срикошетившими пулями - все внутренности в клочья.
     Я только выругался, раны ребят я и сам видел. Старшина  скрипнул зубами
и спросил:
     - Как остальные, стрелять могут?
     Мы с Сашкой кивнули. Помолчав, Сашка сказал с горечью:
     - Черт, неужели соседи не слышат, что у нас творится?
     Я пожал плечами, а старшина ответил:
     -  Ты же  слышишь, что  везде тихо, может, основные  силы на  операции,
может, еще что.
     Стараясь не думать ни  о чем,  кроме предстоящей атаки, мы разошлись по
позициям. Я лег  в ближнем к выходу на дорогу, плохоньком - широком и мелком
- окопе. Пристроился к непривычному итальянскому пулемету, переложил поближе
автомат и пару гранат, рядом повозился  и  затих Сашка, сзади послышался рык
старшины, урезонивавшего кого-то из перебегающих солдат. За нашей спиной был
проход на перевал, столь необходимый духам и такой ненужный нам...
     Большая группа духов высыпалась в зону видимости со стороны дороги, как
черти  из  мешка. Не  отвечая на  выстрелы,  одолев треть  разделявшего  нас
расстояния,  они  начали  рассредоточиваться по  площадке, грамотно выбирали
укрытия, падали за них и только тогда открывали огонь. Началась перестрелка.
Я выловил прицелом зазевавшуюся тройку и нажал на спуск. "Итальяшка" забился
в моих руках, словно отказываясь стрелять по своим бывшим хозяевам. Один дух
проскочил,  второй молчком ткнулся в  землю, третий упал  и начал крутиться,
дико визжа. Сашка прицелился, выпустил короткой очередью остатки магазина, и
он затих. Пока мы отвлеклись на перебегающих, двое духов подобравшихся к нам
непростительно близко вскочили  и  побежали  вперед, замахиваясь  гранатами,
остальные длинно застрочили по соседним окопам, прикрывая.
     Друг долгие  секунды меняет магазин, ребята из соседнего  окопа связаны
перестрелкой  или  не  могут поднять  головы  под  огнем.  Не  имея  времени
тщательно  прицелиться,  я  довернул непривычный и потому  какой-то  корявый
пулемет и открыл огонь, пытаясь скорректировать себя по фонтанам пуль. Мимо!
Не прекращая очереди, я водил  стволом, глупо промахиваясь на  "пистолетной"
дистанции...  и  вдруг проклятый "иностранец"  выплюнул  последний  патрон и
замолк. Дико крича от страха, я отшвырнул его,  привстал и схватил  автомат,
видя,  что  не  успеваю. И тут  поднявшийся в полный рост Сашка  выпустил от
живота  длинную очередь,  до железки  опустошив свежий магазин  автомата. Он
срезал обоих, но один  успел швырнуть гранату. Сашка выпустил оружие и упал,
увлекая меня вниз и накрывая своим телом.  Ударили два взрыва: один у самого
окопа, второй на месте падения духов. Я почувствовал, как судорожно дернулся
заваливающийся на меня Сашка. Спихнув  его в сторону, я привстал  на колено,
поднял автомат и врезал длинной очередью в сторону стреляющих, затем кинулся
к  Сашке. Он уже  лежал  на  боку,  морщась от  боли -  осколок гранаты  или
брошенный взрывом камень проделал  длинную, но, к счастью, не очень глубокую
кровавую  борозду  поперек  его  спины.   Вновь  заметил   боковым   зрением
перебегающих врагов, помог другу устроиться, сунул ему в  руки оружие. Между
выстрелами он злобно материл меня, выбравшего самый мелкий окоп в мире и тех
горе-саперов, что его устроили.
     Тем  временем  противник  подобрался к  нам непозволительно близко, еще
десяток  метров - и  войдет  в наши  ряды  их живой  клин, дистанция  броска
гранаты  будет обеспечена  и нам и им, тогда  все, конец!  И тут  звуки  боя
перекрыл рев старшины: "Руби! Дави гадов!" Словно волна подняла сначала нас,
а  затем  и  духов,  бросила навстречу  друг  другу в  рукопашную.  Щелкнули
несколько неприцельных выстрелов с обеих сторон. Пули, выпущенные с желанием
разорвать врага руками, прошли  мимо  целей. Набегая  навстречу  ненавистным
фигурам   в   разнообразной   одежде,  я  машинально  поставил  автомат   на
предохранитель и искал глазами первого противника.
     Сблизились, вот он, мой! Разинутый в неслышном крике рот, расширенные в
страхе  и  злобе  глаза  смотрят только на  меня... Лязгнули,  столкнувшись,
автоматные стволы,  я  нырнул под  удар и врезал прикладом снизу  в  печень,
отшатнулся, перехватил автомат двумя руками за горячий после  стрельбы ствол
и обрушил его на голову  противника, как дубину. Второй удар, на добивание -
разлетелся приклад автомата, отскочила крышка ствольной  коробки,  треснул и
рассыпался  серо-кровавыми  брызгами  череп врага.  Кровь стучит  в  висках,
бешенство пеленой застилает глаза, мутнеет рассудок...  Где, кто  еще?!  Вот
он,  справа, движется  плавно, как в замедленном  кино, автомат занесен  для
тычкового удара стволом в грудь. С доворотом изувеченным оружием по передней
руке - и  оба  ствола на земле.  Перехватил протянутую  к  горлу руку,  удар
правой в лицо на опережение, ногой в пах и ребром  ладони сверху по шее, как
кирпич на показательных выступлениях - хрясь! Выхватил из ножен клинок, вбил
по рукоять  в  спину, вырвал  с трудом... Сзади крик, голос знакомый,  рядом
никого. Обернувшись, вижу: мой солдат лежит на земле, закрыв руками разбитое
лицо, над ним крепкий дух, его автомат долго поднимается для сокрушительного
удара,  к ним  бежит старшина,  весь в крови,  с  саперной  лопаткой в руке.
Перехватываю  клинок за лезвие, взмах, попал! Дух вздрогнул, мой нож  торчит
из  живота, автомат выпадывает на  землю из слабеющих рук, лопатка  старшины
разрубает  голову, как  чурбак.  Разум смолк. Сзади тень, прыжок  в сторону,
разворот - в  поле зрения  промахнувшаяся рука с  ножом. Ногой снизу - и нож
кувыркается в  воздухе.  Напрочь срывая ноготь,  бью большим  пальцем правой
руки в  висок  врага,  подсекаю ноги, тело  падает, прыжок  двумя  ногами на
голову. Следующий!
     Крутится, крутится  карусель,  навсегда впечатывая кровавые картинки  в
память...  Удары руками,  ногами... Скользкие  от крови  пальцы,  вырывающие
гортани  и   выбивающие  глаза.  Клинки,  стволы,   приклады,  проходящие  в
сантиметрах   от  извернувшегося   тела,  хруст  ломающихся   костей,  треск
лопающихся черепов,  запах крови и пота, хрипы умирающих и  над  всем этим -
вой! Звериный вой, единый  вопль  десятков  обезумевших  животных из  породы
людей...
     Срывающийся,  но  зычный, родной голос старшины: "Отходим, все  назад!"
Выпустив  свернутую шею, поднимаюсь  с колен, оглядываюсь. В сторону  дороги
убегают несколько духов, им навстречу подходят свежие силы  банды, открывают
огонь, наши  отходят. Тесня противника, мы добрались почти до карниза. Рядом
с только что убитым врагом валяется автомат, наш. Хватаю и  бегу за  своими,
проверяя,  есть ли  патроны  в магазине.  Старшина, припав  на колено,  бьет
куда-то  мне  за спину  длинными очередями.  Перепрыгиваю два трупа -  наш и
афганец,  лежащие в обнимку, как  братья. Только рука афганца  сжимает  нож,
вбитый  по  рукоять  под  лопатку нашему,  а правая  рука  солдата  намертво
стиснула  горло  врага,  пальцы  левой  -  в  глазницах,  выдавленные  глаза
огромными мутно-кровавыми  слезами  застыли у висков...  Развернувшись,  ищу
глазами стрелков  противника, начинаю  торопливо стрелять,  прикрывая  отход
старшины.  И  мы  и  они  лупим  неприцельно,  для острастки.  Заговорил наш
пулемет, и  под  его  стук  мы  ввалились в  окопы.  Враг  отступил из  зоны
видимости, стрельба стихла.
     Тяжело  проходило это опьянение кровью и  ощутимой смертью. Я  сидел на
дне окопа,  привалившись  спиной  к мешкам с песком, и  тупо смотрел на свои
окровавленные, дрожащие  руки, словно видел их впервые.  Появился скалящийся
Сашка, голый по  пояс,  руки  и грудь  в засохшей крови, рана на  спине  уже
перевязана.
     - Лихо причесали  мы  их, командир,  дали  прикурить! Славненько  вы со
старшиной  разгулялись,  да и  остальные  преуспели:  кто одного,  кто двоих
уделал.  Мы  только   одного  потеряли,   у  двоих  порезы  средненькие,  да
синяки-шишки, мелочь. Слабо им с пограничниками тягаться!
     Подошел старшина, глянул осуждающе:
     - Сдурел ты,  командир. Мало тебя Марчук долбит! Какого хрена к черту в
зубы лезешь и там  крутишься? Еще пару минут  и  до Кабула добежал бы. Опять
толком не помнишь ничего? В Союз  вернешься - ложись  в "дурку", нервы лечи.
Ты  пятерых  убил, одного - броском  ножа. Пулеметчик должен тебя водкой всю
жизнь поить, это с него ты духа снял.
     - А ты что, агнец божий?  Ты ж того  духа  своим  совком,  как  шашкой,
разрубил, вот тебя  пулеметчику и  поить... - не узнаю свой голос, неприятно
резкий, визгливый.
     -  Кукушка  хвалит  петуха за  то, что хвалит  тот  кукушку, -  влез  в
разговор ехидный Сашка. - Сейчас остатки банды поднимутся по пустой дорожке,
соберутся  в  кодлу, тогда  поглядим,  как у  вас получится  еще  один раз в
рукопашную подняться, чапаевцы недоделанные. А вообще,  старшина отстает, он
только с  тремя справился.  Видно,  ты,  командир, своей ощеренной  беззубой
пастью да кошачьим визгом всех духов распугал.
     На самом деле меня никто всерьез в бою не воспринимал благодаря мелкому
росту, зато  на гиганта  старшину лезли только  самые  сильные, а  остальные
просто бежали перед ним, отсюда и результаты рукопашной.
     Шальной успех  опьянил,  раззадорил людей,  а  заодно  и  придержал  от
немедленной  повторной  атаки  противника. У  всех наших были веселые  лица,
будто с  этой выигранной  схваткой пришла победа. На  время  забыли смертную
угрозу,  и  то  хорошо.  Мы обошли  ребят, успокоили  самых  развоевавшихся,
проверили оружие  и  вновь  залегли по  огневым  точкам. Решили  не занимать
угловые позиции,  а расположиться полукругом: так меньше шансов у  атакующих
сжать  с  нами  дистанцию  на  флангах.  Первоначальная  позиция  никуда  не
годилась,  это   ясно.  Если   бы  не  сообразительность  старшины,   да  не
относительная малочисленность и медлительная  осторожность передового отряда
атакующих, нас бы стерли еще первой атакой.
     ***
     Последний  штурм  остался  в  памяти  рваными кусками,  до сих пор меня
мучают  воспоминания  с  белыми  пятнами.  Помню,  как  я  кричал  старшине,
державшему  у себя  единственный трофейный  заряженный  гранатомет:  "Слева,
посмотри! Обходят!"  Вижу,  как  он  развернулся и  поднялся  во  весь  свой
богатырский рост и всадил гранату прямо в  изготовившийся  пулеметный расчет
духов,  а  потом  упал, срезанный десятком пуль. Помню, как  еще раз раненый
Сашка бросился  по открытому  месту к штабелю  приготовленных  для установки
опор,  отсекая  огнем  духов,  пробиравшихся  к нашему  пулемету. Пуля,  как
кинжалом, отсекла ему стопу правой ноги, но он дохромал на кости до штабеля,
упал между бревен и открыл стрельбу. Его пули косили духов, как траву, и они
перенесли  основную  часть  своего  огня  на  него. Скоро  от  их  трассеров
загорелся весь  штабель, пропитанные креозотом и высушенные солнцем до звона
столбы горели, словно облитый бензином хворост, но Сашка продолжал стрелять,
не имея возможности  даже  выползти из своего погребального костра.  Когда я
попытался проскочить к нему, на меня навалились сразу двое солдат, спасающих
своего бестолкового командира от неминучей,  но такой желанной тогда смерти.
Он  так и сгорел живьем, без  крика, продолжая стрелять до  последнего. Даже
когда он был мертв, патроны в его магазинах  продолжали взрываться, отвлекая
обезумевших от страха и безнадежности духов, и  я  видел, как их пули бьют в
огромный  костер,  с  дымом  которого  отлетела  душа человека, столько  раз
спасавшего мою жизнь.
     Помню, как упала мне под  ноги граната, и я едва успел перекинуть ее за
бруствер  окопа,  как я машинально считал  патроны в магазине  и  количество
отвечающих духам автоматов моих солдат.  Вижу взрывы  НУРСов на подступах  и
всплески   крупнокалиберных   пуль   среди  наседающих   духов,   выпущенные
подошедшими  вертолетами с десантом. Помню безразличие  и спокойствие, когда
раскаленный кусок железа врезался мне  в живот, а сам я, отброшенный близким
взрывом чужой  гранаты,  ударился  о стену окопа,  теряя  сознание  с  одной
мыслью: "Мои  стреляют, значит живы..."  Помню, как я пришел  в  сознание  в
тряском  вертолете и  спросил склонившегося надо мной десантника: "Кто жив?"
Помню, как этот озверевший  на войне мальчик-старик опустил глаза и, покачав
головой, ответил: "Только ты..."



ДОМОЙ
     Дом...  У   каждого  человека   должен   быть   настоящий  дом,  помимо
"ненастоящего",   временного  что  ли,  места  отдыха,   в  которое  хочется
возвращаться из поездок, командировок, или просто мотаний по свету. За время
службы сколько у меня поменялось этих "домов"! Так  называли заставу, ротную
казарму,  модуль  в горах,  но  стоило  добраться  туда,  отдохнуть, и сразу
начинались разговоры о настоящем доме - маленькой родине, месте, где родился
и вырос, где все знакомо и дорого, где ждут тебя близкие люди.
     Уезжают в родные края
     Дембеля, дембеля, дембеля...
     Была у нас в ходу такая песня на службе, тупая-а-а-а... ну просто жуть!
Ни слов нормальных, ни мелодии, ерунда полная - десяток строк и три аккорда.
Но  зато  популярная, просто  вечный  "хит",  ни  одни посиделки без  нее не
обходились.  Так  сказать,  "на  злобу дня". Как  нас  всех тянуло  поскорее
вернуться! Странно, но  как только появилась возможность досрочно уволиться,
я отказался  не задумываясь.  На  медкомиссии в Ташкентском  госпитале долго
уговаривали:
     - Мы тебе нормальные документы даем, с ними на любую работу примут, это
же всего третья  группа инвалидности, снимут  через год на перекомиссии.  Ну
сам подумай, полтора года прослужил, отвоевался, ранен, чего тебе неймется?!
До конца решил себя ухайдокать? Да любой бы  до  потолка прыгал,  если б ему
службу на полгода скостили, езжай домой, мать обрадуй!"
     Но я тогда рогом крепко уперся:
     - Дослужу и все, не нужен мне никакой досрочный дембель. А не вернете в
часть добром - сам поеду, своим ходом.
     Посмотрели на меня, как на полного придурка, да и махнули рукой: черт с
ним, пусть едет к себе, там с ним и разбираются. Припаяли категорию "годен к
нестроевой",  вручили  путевую бумажку "направляется  в часть на  усмотрение
командования" и вперед, к своим, "домой".
     Добрался  до Приморья,  вдохнул  в  себя  морской  воздух  -  аж сердце
защемило от  радости -  "Дома!"  Когда  в часть приехал, сразу  к начальнику
инженерного отделения:
     -   Заступись,   отец  родной!  Где   ж   это   видано,   чтоб   такого
супер-специалиста, как я, раньше времени из войск выгоняли или на нестроевую
переводили?
     На комиссии в отряде разговор простой, благо, все свои:
     - На фланге не сдохнешь? Нагрузки сам знаешь какие, выдержишь?
     -  Так  точно!   -  и  все  дела.  Под   это   дело   оставили  меня  в
инженерно-саперной роте,  на должности инструктора по сигнализации. И  опять
пошло-поехало:  с  первой заставы на  последнюю,  с девятой - на третью,  то
туда, то сюда, неделю в гарнизоне, две на границе.
     "На  дембель"  из  войск  тогда  отпускали  поздно,  очень  поздно. Как
правило,  первая партия "осенников"  из нашего  отряда  уезжала  числа 15-20
декабря, так что до Нового года доехать домой успевали далеко не все. Я  был
не женат, не комсомольский активист  и  не политодтеловский стукач, так что,
раньше 27-го  и не собирался. К тому же служба захватывала целиком и считать
дни  или просто заглядывать в календарь  было  некогда,  да и неохота. Когда
работа  затягивает  полностью,  счет  времени  особо  не ведешь.  Наше  дело
служивое: скажут - поедем, не скажут  -  подождем.  Вот, помнится,  весенний
призыв  собирались отправлять по домам, а тут американские военные корабли в
наши воды сунулись, а потом маневры проводили вблизи  границы.  Так ребята в
средине  августа уехали, когда обстановка разрядилась. Мы  тогда  шутили над
ними:   "Готовьте  шинели,  братцы,  еще  пара-тройка  недель  и   вместе  с
"осенниками", по холодку домой  помчитесь". И  действительно, со дня отъезда
последней партии до осеннего  приказа о  демобилизации  прошло ровно  четыре
недели. Никто не жаловался и не возмущался, относились, как к должному.
     Как-то  между делом, добрался я до очередного неисправного комплекса на
дальней  заставе - у черта на рогах, в такой глухой тайге, что до ближайшего
поселка 35  км по карте, по  прямой. Ковырялись  неделю,  вымотались все, но
сделали.  Запустили  комплекс, прогнали тесты -  работает! Красота,  сижу  в
дежурке, наслаждаюсь. Только  собрался  доложить  оперативному  - звонок  из
отряда. Беру трубку, представляюсь, а оттуда вещает начальник инженерного:
     - Ты домой хочешь?
     Я не сразу врубился, о чем это он, и говорю:
     - Да  ну  его, гарнизон этот,  я  еще пару  дней тут  посижу,  комплекс
проверю.
     -  Дурень,  ты увольняться  собираешься,  или  на сверхсрочную остаться
решил? Я тебя  по всей границе разыскиваю. Если  домой поедешь - чтоб сел на
сегодняшний поезд,  завтра  получишь расчет  и свободен,  а  то  эта  партия
последняя,  с  которой ты можешь  успеть  к  празднику.  А может останешься,
съездишь в отпуск, потом в школу прапорщиков, да еще послужим?..
     Я  только  потом  себя поймал на  том,  что вместо ответа вслух, просто
помотал головой и трубку бросил. На календарь в часах глянул - мать честная,
24-е декабря! Да и  время уже  18  с  минутами, до  поезда полтора  часа,  а
трястись  до станции  со всей возможной скоростью - час двадцать. Я  бегом к
начальнику  местному:  дескать, выручайте,  горю!  Конечно,  дал он  машину,
понеслись.  Подъезжаем к  станции, по времени - опоздали на  пять  минут,  а
поезд стоит, то-то радость. Подлетели, я на последнюю площадку прыгнул прямо
из машины, поезд сразу тронулся. Пошел в 11-й вагон,  там  всегда  наш наряд
ездил,  по проверке  документов. Пришел к ним - оказалось, начальник заставы
на станцию позвонил, и старший наряда специально из-за меня поезд придержал.
Надо же, сколько чести одному охламону! Хорошо, что мир не без добрых людей.
Пока до отряда ехали, я лихорадочно пытался вспомнить, а где же мои шинель и
парадная форма и в каком состоянии они находятся? Это те, кто в штабе да  на
подхозе  служили,  к  увольнению  за полгода  готовились,  а  всем остальным
некогда было. Ничего не вспомнил, да ладно, думаю, ночь длинная, успею все в
порядок  привести.  Едва  вошел  в  казарму -  ко  мне  сразу  человек  пять
подскакивают  и давай  на меня  форму  мерить, как  в  хорошем  ателье: "Тут
обрезать, здесь подшить, там погладить..." Я опешил и проблеял:
     - Да вы чего, ребята, я и сам...
     Но договорить мне не дали.  Дежурный  по роте, Вовка Кап, сгреб  меня в
охапку и пихнул к умывальнику:
     -  Шуруй  мыться, самостоятельный, мы тебе воды нагрели, а через десять
минут  чтоб спал, как младенец, без  тебя управимся. Чего там в тебе мерить,
шкурка с дырками!
     Свалился  в сон я тогда, как в яму - устал да и понервничал порядком. А
утром проснулся, гляжу и глазам не  верю: висит на спинке кровати моя форма,
отутюжена  -  об стрелки порезаться  можно,  все  сверкает,  даже награды на
месте. Сапоги - хоть смотрись в  них, так блестят. Облачился, глянул на себя
в  зеркало -  ну не может быть! Ребята  рядом  стоят,  улыбаются.  Я  руками
развел, что  тут скажешь? Поблагодарил и бегом  с остальными  счастливчиками
обходной лист подписывать и расчет получать.
     Вечером  собрались в  казарме, сели в круг с теми, кому еще  служить  -
поговорить  напоследок  да  попрощаться.  Офицеры  наши  пришли  -  ротный и
начальник инженерного.  Попели песен под гитару, потрепались. Всем так много
сказать  тогда хотелось,  но  ничего  путного  не  вышло, все какие-то общие
слова, пожелания, невесело  как-то...  Ротный с  "инженерным" тогда всех еще
раз спросили:
     -  Ребята,   кто   на  сверхсрочную  хочет  остаться,  последний  шанс,
решайтесь! Граница от себя  просто так  не отпустит, помянете  на гражданке.
Там уже совсем не та жизнь, что вам помнится, весь мир перевернулся с ног на
голову...
     Но мы только  плечами  пожимали, ну что там могло  сильно измениться за
два года? Никто из наших не остался, все домой рвались. Попрощались с грехом
пополам,  отправились  на "шмон" в клуб.  После  проверки  чемоданов  (можно
подумать, что найдется  дурак, который с  собой оружие или еще  какую  дрянь
домой потащит!) пожали  руки своим командирам в последний раз и - в автобус.
Пока служил, думал, будем уезжать - автобус от криков радости развалится,  а
тут...  Молчком  все в окна уставились  - и ни  слова, лица у всех  жесткие,
хмурые. Я себя не сразу поймал на том, что глазами словно вобрать, впитать в
себя все старался напоследок, с собой в сердце увезти: дорогу, бухту, черные
кривые деревья, кочки на болоте,  желтый сухой камыш, сопки эти ненавистные,
вдоль-поперек истоптанные, наблюдательные вышки...
     Поезд  подошел, у всех билеты в разные вагоны, а мы сгрудились напротив
11-го,  по  привычке.  Загрузились,  а  потом  давай  с пассажирами билетами
меняться  -  никто  не  захотел из "своего" вагона уходить.  Пока  последнюю
заставу нашего отряда не проехали, никто спать не лег, а все вялые разговоры
- только о  службе. Уже совсем ночью, приятель мой еще  по взводу повышенной
боеспособности,  Женька  Паркин,  сорвался  куда-то,  ни  слова  не  говоря,
вернулся через несколько минут с двумя бутылками водки и пакетом закуски.
     -  Давайте  выпьем  братцы, домой же  едем, не в командировку. Все, все
кончилось, радоваться надо. Да заодно и помянем,  и  службу,  и тех,  кто не
дожил... - и к наряду:
     - Разрешите, товарищ прапорщик? Вы не против, мужики?
     Те руками замахали:
     - Да пейте, конечно, полное право имеете, а мы просто с вами посидим за
одним столом.
     Я  пить  не стал (после того, как  на  войне месяц спиртом вместо  воды
умывался, мне и смотреть на водку жутко было), сжал руку в кулак, как  и те,
кто на службе, чокнулся со всеми. Но после выпитого веселья  не прибавилось,
почти все спать разошлись, а я к прапорщику подсел. Мы с ним, вроде, земляки
- он из Томска родом, недавно из отпуска вернулся.
     - Расскажите, как там, дома?
     - Так ты через пять суток сам  увидишь,  чего уж там? А вообще-то  черт
знает  что  творится,  народ как  с  ума посходил  и в  большом,  и в малом.
Кооперативы какие-то, деньги бешеные, в  магазине водка  с  двадцати  одного
года,  по паспорту, и  то  не купишь. Бандиты  на  крутых  машинах по городу
внаглую гоняют,  на ментов плюют. В газетах и по телеку - сплошная политика,
перестройка  и  прочий  мусор.   То  афганская  война,  то  гражданская,  то
бандитская. Я всего год не был, а приехал - и город, и людей не узнаю. Да ты
не тушуйся, здесь выжил, а дома и подавно  все нормально будет,  привыкнешь,
жизнь наладится.
     Добрались мы до Уссурийска, с великим трудом билеты взяли  -  и опять в
поезд, до  дома. Я почти всю дорогу проспал, как сурок, словно вся усталость
за службу сразу навалилась. Поезд в  Новосибирск  пришел 31-го декабря  в 23
часа. Прикинул, домой зайду, как Дед Мороз,  перед самым наступлением Нового
года.  Вышел  я  на перрон,  снег кругом, холодина, глянул на табло  рядом с
вокзалом  -  32 градуса, крутовато, после приморского  нуля.  По пограничной
"собачьей"  привычке  воздух  носом  втянул прерывисто, принюхался... Фу  ты
пропасть!  Вся таблица Менделеева в воздухе, как  тут люди дышат?!  И побрел
наверх по  лестнице, отмахиваясь от таксистов  - куда там ехать, если мне до
дома пять минут ходьбы. Поднялся, глянул на площадь - огни, люди кругом, все
торопятся, машины,  все цветное,  ничего армейского...  И тут меня  аж в жар
бросило - осознал, почувствовал: все! Дома!  Я живой и  я дома!  Снял шапку,
поднял лицо к небу, постоял долгую минуту, не обращая внимания на удивленных
прохожих, продышался и пошел, медленно-медленно, и мороз меня не брал. Шел и
внимательно присматривался: этого забора  не было, а  здесь  дом здоровенный
вырос  и  уже  люди в нем живут, на  этом  повороте так  же скользко, как  и
раньше,  а в  этот тополь  три  года назад машина врезалась...  Что-то новое
видел, что-то  старое,  не  изменившееся,  но  почему-то  особой радости  не
испытывал, словно не хватало мне чего-то важного, нужного,  или не верилось,
что это  не сон. А  когда  подошел  к  дому, свет в своих окнах увидел,  так
разволновался, что коленки ослабли. Вошел в подъезд,  запах  знакомый  нервы
подхлестнул, как наркотик. По лестнице  идти  страшно:  как-то  примут меня?
Сестренку бы не  испугать, уходил служить - ей всего шесть лет было, а вдруг
забыла  меня,  не подойдет,  застесняется? Я-то по  ней  скучал  чуть ли  не
сильнее,  чем по отцу с матерью. Был, правда, в отпуске год  назад, да  чего
там - десять дней, как во сне... Не помню, как на свой этаж поднялся, пришел
в себя, когда  мама из-за  двери  спросила:  "Кто  там?" Мне  бы ответить, а
сказать  ничего не могу - горло перехватило. Поставил чемодан на пол,  шапку
снял, волосы пригладил  машинально и еле  выдохнул:  "Мама, это я...", а сам
испугался,  вдруг у меня  голос  изменился  и она меня не узнает?  Открылась
дверь,  а на пороге  все  трое: мать, отец, сестренка, словно  знали,  что я
сейчас  приду. Я еще не успел шага  сделать,  как сестренка с визгом  на шее
повисла:
     - Я знала, знала, что ты к Новому году успеешь!
     Бог ты мой, выросла - мне почти до плеча, и когда успела? Я одной рукой
отца  с матерью обнял, второй ее придерживаю, а она прижалась, уткнула нос в
колючую шинель и висит на мне, легкая, как пушинка...
     Так она и  сняла с меня все  страхи  и  опасения своим детским порывом,
отлегло от  сердца. Разделся,  прошел в комнату. Отец на  форму смотрит,  на
награды, улыбается. Ему ничего объяснять не надо, сам служил,  знает, что за
что дают. Мама расплакалась, я ее успокаиваю неумело:
     - Ну что ты, я  ведь насовсем приехал,  живой, здоровый. Провожала - не
плакала, чего уж теперь-то, - а сам  думаю: "Хорошо,  что нашивки за ранения
спорол, вот бы слез было, раз в пять больше".
     Говорили мы  в тот вечер  мало, больше сидели, смотрели друг  на друга,
наглядеться не  могли.  Сестру  спать  отправить  - проблема,  вьется вокруг
котенком ласковым:  "Ну можно я еще посижу, ну немножко? А ты никуда до утра
не уйдешь? А утром? А вдруг я  просплю и ты сбежишь?" Утром я  проспал, а не
она. Проснулся  далеко  засветло,  от  запаха  чего-то  жарящегося  и  очень
вкусного.  Встал, надел трико и  майку (остальная одежда не налезает, тесная
стала), вышел  из комнаты - вся семья на кухне  сидит  и шепчется, разбудить
боятся.  Пока  говорили,  смотрю  -  мама  с  отцом  мои  руки,  плечи,  шею
разглядывают  исподтишка  и  как-то  беспокойно.  Я  почему-то подумал,  что
пытаются понять, был я ранен, или нет. Пошел мыться, вышел из ванной в одних
трусах,  чтоб  разглядели спокойно.  Подумал,  не  заметят  на  животе метку
багровую - след от осколка. Ошибался. Мама опять в слезы: "Что это у тебя за
шрам?!"  и  давай меня  вертеть со  всех сторон.  Я, понятное  дело,  слепил
что-то,  типа  "на  проволку  напоролся при  разгрузке,  мелочь,  чуть  кожу
поцарапал". Но  смотрю - отец тоже хмурится, серьезный  стал.  Я отмахнулся,
дескать, потом расскажу, времени впереди много.
     Не знал я тогда, что война у  меня в башке прочно поселилась,  нет-нет,
да  и приходила во снах, скалилась смертельной  улыбкой. Тогда весь  дом  от
моих криков просыпался. Так  во сне все и  рассказал,  сам  того  не  желая.
Родители  и  без   того  догадывались   по  моим  ответам  невпопад,  да  по
попадающимся  изредка на конвертах штампам "Проверено военной цензурой", что
не все  время я  на  границе  провел.  Вот когда  я в  очередной раз "добрым
словом" секретность  нашу  помянул,  когда мама  мне эти  конверты показала.
Вроде  все  там  в  порядке: штемпель Приморского отделения  связи,  даты  в
письмах я не ставил предусмотрительно, но  вид  у них такой,  словно  они  с
Дальнего Востока пешком пришли. Оно  и понятно - из Афганистана до  Приморья
через столько  рук,  мешков,  на  всех  видах  транспорта. Да  и штамп  этот
"цензурный" на  обороте дурацкий,  жирный, черный, как  клеймо... Видно, нет
такой секретности, чтоб родительское любящее сердце обмануть.
     Из положенных по закону трех месяцев отдыха меня хватило недели на две.
Потом  пришлось срочно искать  свое место  под  солнцем,  привыкать  к новой
жизни.  Поступил  я  на  рабфак  в  институт,  на  стипендию  не   больно-то
разгуляешься. Ткнулся в пару мест на работу - где берут, там не платят,  где
платят - не  пролезешь.  Безработица. С грехом пополам  устроился  тренером,
удобно - работа вечерняя, учиться не  мешает, платили неважно, но нравилось.
Жизнь  кругом просто  ключом била:  каждый день что-то  новое,  какая-нибудь
проблема,  которую  окружающие кидаются бурно обсуждать на  всех  углах. А я
смотрел   на  все  словно  со  стороны,  и  странным  мне  казалось  многое,
ненастоящим каким-то.  Ну  как  объяснить, что в одной  и той же газете,  на
соседних  полосах три  статьи: в  одной  прославляется  доблесть  воюющих  в
Афганистане солдат  и  офицеров, в другой  поливается помоями  вся армия без
разбора, в  третьей объясняют, что  большинство "афганцев" и  спецназовцев -
социально опасные элементы, готовые убивать всех без разбора.  И все  это на
фоне небывалого расцвета "военно-патриотического движения" среди школьников.
Свобода  слова и мнений? Может  быть, но  почему на соседних полосах? Помню,
еще  в  институте  народ   бурно   обсуждал  новый  "натуралистичный"  фильм
известного  режиссера об  афганской  войне  и  проблемах  вернувшихся оттуда
людей.  Сходил  я,  посмотрел.  Из всей "натуры" один  раз увидел на  экране
"душмана" с автоматом, на стволе у которого - насадка для стрельбы холостыми
патронами, крупным планом, прямо в камеру. Остальное - "мыло". Ощущение было
такое, словно в меня плюнули. Воспринимал я тогда многое, как чужую  игру, у
нас в войсках такие тусовки назывались "мышиной возней" или  ИБД - имитацией
бурной деятельности. А здесь люди так серьезно к этому относились. На каждом
углу в  институте слышал: "В армии  люди тупеют", но ни  разу это не  сказал
человек, отслуживший хоть полгода. Я  сначала злился  тихо, в споры вступал,
аргументы  приводил  и  в  ответ  спрашивал, а  потом махнул рукой  - возня.
"Давайте спорить о вкусе устриц с человеком, который их ел!" - хорошо сказал
Жванецкий. Да и  о чем может спорить с  высоколобым  интеллектуалом человек,
который после службы уже больше года несуществующий автомат рукой при ходьбе
придерживает?
     Приятель  у меня  в  то время был, Юрка  Куприн, учились  вместе.  Он в
Афганистане полтора года  отвоевал,  в частях ДШББР, на всю  голову двинутым
оттуда вернулся. Подходит как-то на перемене:
     - У нас кафедра психологии есть, слыхал я, что они  практическую помощь
оказывают  всяким  придуркам, вроде  нас с тобой. Пойдем,  заглянем?  Может,
научат,  как  по ночам в  атаку не  ходить  или  спокойно на всю эту придурь
смотреть.
     - А как они тебе помогать станут, если сами на войне не были и  что это
есть такое, только по книжкам знают?
     Но Юрка уговорил, пошли, поговорили. Народ там, вроде, ничего, вежливые
все,  общительные.  Дали  нам  кучу  тестов,  листов  по  тридцать  в  общей
сложности:
     - Вы это все решите, мы на компьютере проанализируем, потом будем долго
общаться, и все ваши проблемы незаметно исчезнут. Вы сами найдете выход.
     Я через два  посещения психологов выход нашел, а Юрка через три. Все, к
чему сводились эти тесты и беседы - "поделись своей проблемой и  помоги себе
сам".  Делать  больше  нечего,  как  в  жилетку  чужим  людям  плакаться.  А
универсальный способ борьбы с  жизненными трудностями мы и так знали:  нужно
поднять  вверх правую руку, потом  резко опустить ее вниз и громко  сказать:
"Да пошло оно все!.."
     Правительство с  народом только начинало  в  игры  играть, в большие  и
маленькие.  Выпустили  в  августе  указ, разрешающий всем  участникам  войны
поступать  в   вузы  без  экзаменов.   Во-первых,  глупость   -  что,  война
способствует укреплению  школьных знаний? А  во-вторых  - почему в  августе,
когда вступительные экзамены закончились в  июне? Одни с пеной у рта кричат,
что  кооперативное   движение   -  временное,   скоро   небывало   расцветет
производство  и  промышленность, другие -  поумнее - молчком зарабатывают  в
этих  кооперативах  миллионы.  Хорошо  видно  и тех, и  этих, чего там долго
думать, кто  из них  прав? В городе всякой дряни  развелось, чуть не  каждый
выход с друзьями в кафе или, не  дай Бог, в ресторан, заканчивался дракой  с
эдакими "хозяевами жизни" -  крепкими юношами в спортивных костюмах. Милиция
в большинстве случаев  вообще  не приезжала,  а если и появлялась,  то битых
"спортсменов"  без  документов сразу отпускали, а  нас  пытались  забрать  в
отделение, не обращая внимания на паспорта и удостоверения.
     В целом, устроился я худо-бедно, даже женился. В институте  на  заочное
отделение  перевелся, вторую  работу нашел  - семья, расходы. Только  за два
года дня не проходило, чтобы я  добрым словом  службу не вспомнил и  себя не
ругнул - чего сразу не остался, звали  же...  Молодость, идеализм, глупость.
Не денег  хотелось,  не  политики,  не  подвигов.  Хотелось дела.  Большого,
нужного, честного и трудного. Сколько раз я над словами ротного задумывался:
"Граница от себя так просто не отпустит". Сунулся было в пограничное военное
училище,  оттуда не то  чтобы отказ  пришел,  а разумный совет: "Подумайте о
возрасте,  для  офицера  карьера  обязательна.  Поступать  не  рекомендуем".
Действительно, в моем возрасте хороший офицер  если и не капитан, то старший
лейтенант  -  точно. Но выход нашелся -  однажды не выдержал, сел и  написал
письмо в часть,  дескать, так и так, хочу обратно,  помогите на сверхсрочную
вернуться,  если  помните  добрым  словом,  пригожусь.  Через  пару  месяцев
вызывают меня в военкомат:
     - Здесь  из твоего отряда официальный запрос пришел,  ты что, серьезно?
Если действительно хочешь обратно - проходи комиссию, будем оформлять.
     Если хочешь! Не хотел бы - не просился. В рекордно малый срок я оформил
всякие  нужные бумаги,  прошел  проверки,  медкомиссии  и  прочие неизбежные
процедуры. При  этом  подначки  врачей "Во дурак, люди  оттуда  бегут, а  он
рвется  -  не удержишь" меня не то  чтобы злили, а  даже забавляли. В  конце
концов, ровно через два года после увольнения в запас, я  так же нетерпеливо
ловил  глазами изменения  и знакомые детали в нашем гарнизонном поселке,  на
КПП, пожимал руки знакомым  офицерам,  дышал морским  воздухом и  чувствовал
себя как никогда на cвоем месте, дома. Мне опять предстояло  писать жизнь  с
белого листа, начинать все заново, устраиваться, обживаться. Но я смотрел  в
будущее легко и свободно, знал - все получится, потому что это - МОЕ дело, я
умею  и  знаю  здесь все, потому что  рядом всегда будет  кто-то,  надежный,
готовый поддержать, подставить плечо, подать руку...



ВЫХОДНОЙ
     Ранним  воскресным  утром,  примерно в  12  часов,  я сидел  на  полу в
коридоре и решал сложнейшую задачу  - кормить  или  не кормить своего трижды
любимого пса? Задача была действительно трудная, и я, не спеша и невзирая на
мученические взгляды крутящегося вокруг зверя, раскладывал плюсы  и минусы в
разные стороны. Плюсов  было мало: Дика я люблю -  раз,  время кормления уже
прошло и он голоден - два, еда готова - три. Зато минусов набегало с большой
вагон  и маленькую  тележку. Например: он поднял  меня на  зарядку в 6 часов
(начихав на выходной!), спихнул в воду во время пробежки по пляжу, пребольно
укусил  за  руку,  когда  я пытался честно  бороться с ним  в  "партере",  и
отказался буксировать  во  время купания.  Но  самая веская причина  -  чует
сердце, что скоро тревога.
     Так уж повелось в последние годы: что ни выходной, то поиск нарушителя,
видимо,  контрабандистам  проще бегать через границу в  нерабочее  время.  В
пятницу и в субботу обошлось, но так не бывает, чтоб всегда везло. К тому же
погода стояла прекрасная: конец  августа, ни облачка, чудное солнце, а стало
быть все  равно  скоро  поднимут по тревоге и придется ехать черт-те куда  и
ловить  черт-те  кого  черт-те  где. А  если  посадить  в  грузовую  машину,
переполненную  людьми, только что  накормленную собаку и помчаться по  нашим
раздолбанным дорогам, да  по  такой  жаре, то  зверя  обязательно  стошнит и
обязательно на одежду, оружие или  снаряжение. Поэтому я решил до вечера пса
не кормить и  уверенно  показал ему  кукиш. Дик обиженно фыркнул  и, видимо,
обозвал меня про себя последними словами. Я устыдился и пообещал ему вечером
двойную  норму.  После этого позвонил  в  подразделение  и в сто  первый раз
напомнил и без моих  подсказок  все  знающему и потому злому дежурному, чтоб
держал  мою группу  в  готовности.  Затем очень  храбро и злобно мы  с  псом
устроили стирку и  генеральную уборку, которая  заключалась в перетаскивании
грязи из одного  угла в  другой. Завершив титанический труд, мы собрались на
пляж, но стоило  выйти на улицу -  все, привет Шишкину! Над гарнизоном повис
злорадный вой сирены, и мы, резко развернувшись, влетели домой.
     Надеть камуфляж,  схватить мешок с тревожным  снаряжением, накинуть псу
ошейник  с  15-метровым  разыскным поводком,  сбегать в  штаб за  оружием  и
примчаться в  строй  -  на  все ушло не больше пяти минут.  Дальше  начались
невезения. Для начала  нас  с Диком  назначили  не  в заслон, а  в поисковую
группу, затем досталась  тяжеловатая, хотя и мощная, радиостанция Р-392,  да
еще с сомнительного вида аккумуляторными батареями. В  довершение всего моих
солдат разбросали по другим группам, благо ребятки на вес  золота в подобных
операциях. Зато мне достались три абсолютно незнакомых  воина  из  автороты,
одного взгляда на которых хватило, чтоб  понять, что выезд этот у них первый
и что делать - они не представляют вообще никак. То-то радость!
     Зам.  начальника штаба быстренько  довел  обстановку:  группа  из  трех
человек  нарушила границу  на участке  третьей заставы.  Тоже спасибо, в тех
местах  стадо  мамонтов  не  так  просто найти,  не  то  что  каких-то  трех
паразитов.  Ладно,  не впервой. Деться им  некуда, заслоны заставы перекрыли
границу, комендатура - проходы в тыл и дороги. Наша задача - замкнуть кольцо
окружения с флангов и, запустив внутрь поисковые  группы, постепенно сжимать
его. Помечутся внутри,  сиротки,  да и возьмем,  не поисковики,  так заслоны
сцапают.  Мне,  конечно,  с  доставшимся  неопытным воинством  задержание не
светит, но  дело таких неопытных  групп  простое - как можно  больше шума  и
суеты, чтоб нарушители слышали, что  их ищут, и были вынуждены перемещаться,
пока не напорются на опытный секрет или заслон. В общем, мы - загонщики. Все
просто, такие штуки-дрюки проделывали уже сто тысяч раз.
     Через  десять минут  после первого вскрика сирены змея колонны  машин с
заслонами уже вытягивалась  из  поселка и набирала  скорость по трассе.  Мой
голодный  и  недовольный  Дик довольно  долго  не  мог  устроиться; наконец,
приткнул нос мне в колени  и задремал, не обращая внимания на тряску. Вторым
псом  в  кузове оказался добродушный и умудренный опытом  Вий,  - тот  уснул
сразу.  Оглядев  своих слегка взволнованных  новичков, я  рассказал  им пару
анекдотов, чтоб разрядить  обстановку,  и  когда  разговор оживился,  усыпил
себя, отдыхая впрок.
     Проснулся, едва машина остановилась во дворе заставы, сразу выскочил и,
привязав  Дика,  рванул  к  местному старшине  за  сухим  пайком.  Постояв в
небольшой очереди, так как таких быстрых и умных, как я,  оказалось до фига,
получил паек на трое суток. Будучи опытен в этих тревожных делах, я выпросил
у старшины еще  дополнительно шесть булок хлеба, мотивируя нижайшую  просьбу
присутствием в группе собаки. Автомат  выпросить было  проще, чем хлеб.  Ежу
понятно  -  пистолет  вещь  хорошая,  но  в  тайге   с  автоматом  надежней.
Снарядившись таким образом, мы выдвинулись  к месту входа в поиск. По дороге
я  собрал все продукты в один  вещмешок и навьючил его на самого крепкого  и
веселого  на  вид  солдата,  кемеровчанина Мишку,  разделив  его  немудреное
имущество  между  всеми поровну. Практика показала, что  паек на трое  суток
чаще всего приходится есть неделю, а  самое  главное -  кормить  собаку.  Не
будет голодный пес искать следы людей и ничем  его не убедить. Звери присягу
не  принимают и  взывать к их  совести бесполезно. А без собаки  задержать в
наших  диких лесах  нарушителя  весьма и  весьма  не  просто.  Зачастую  три
четверти пайка  людей  уходит на корм собак, и  это нормально,  ведь часто в
собачьем  нюхе -  успех  операции,  а в клыках и  самоотверженности - чья-то
жизнь.
     Машина чуть сбавила скорость, и из нее на ходу выскочила первая группа.
Я с  завистью посмотрел на их старшего, прапорщика Вовку  Зверева. Везет  же
некоторым!  И солдаты у него как на подбор,  и Вий, опытный зверь, уже шесть
задержаний сработал. А мне с балбесом Диком и новичками пыхтеть и потеть, да
уповать на Господа Бога. А с другой стороны, есть чем гордиться - неопытному
старшему слабую группу  не дадут, так что выходит - новички и молодая собака
в  одной команде - это признание моих заслуг.  В общем, ура, я ниндзя, и  мы
лучше всех. Через  километр, тоже  на ходу,  повыскакивали и мы, а  грузовик
ушел  вперед,  до  стыка  с  рубежом  заграждения,  создавая  шум,  имитируя
остановки для выпуска несуществующих групп и пугая все живое.
     Ну вот,  остались  одни и  работаем.  Я взял азимут и  на ходу поставил
задачу группе: кому куда смотреть  и что искать,  кто кого прикрывает и  как
себя вести.  Затем повторил  это еще  пять раз подряд и  выругался про себя,
глядя на солидное  кивание головами своего воинства. Вид у ребят был слишком
уж серьезный  и  напряженный.  Первые два часа им за  каждым  деревом  будет
мерещиться  по сотне злобных врагов,  а  потом  придет  отупение, так что  и
перебежавшего  дорогу тираннозавра они не заметят. Эту кухню я хорошо помню,
сам таким был и никуда от этого не деться.
     Пересказывать блуждания по дебрям бессмысленно, рассказывать  о природе
тех мест  -  не хватит  и передачи  "В мире  животных".  Маршрут  мы  прошли
неплохо, ребята  крепкие  оказались.  Промахнулись на точке выхода  всего на
километр, что  на самом деле хорошо,  некоторые  и  на десять  мазали. Есть,
конечно, монстры,  что  в одинокую  елку на карте  за  пятнадцать километров
попадают, но я, к сожалению, не из  таких. Поздно вечером вышли на  основной
рубеж, получили новое задание - блок-пост на реке до утра. Повезло: на речке
сидеть приятнее, чем на горе. И  вода есть,  и рыба на ужин, опять же, харчи
целее.  К тому  же не  мешает вымыться  и  форму  отквасить, а  то камуфляжи
побелели и  искрятся  от  выступившей  соли  -  пришлось  крепко попотеть на
маршруте.
     До   указанного   участка  8  км  прогулялись  по  дороге...   Сплошное
наслаждение  после  таежных  лазаний.  Пришли  уже  в  темноте,  доложились,
осмотрели  местность.  Все оказалось совсем  не  так  запущено,  как  описал
местный комтех. Недавний тайфун  снес водопропускную  трубу и разрушил часть
сигнализационного заграждения, как  раз над трубой, да и  то  не  полностью,
проволока уцелела почти вся. Я тут же решил облегчить себе службу и принялся
сращивать  уцелевшие  нити  и  мастерить нехитрый  монтаж.  Ребята,  пока  я
копался, наловили майкой мелкой рыбешки  и устроили место для секрета. Через
час дежурный по заставе на мой запрос ответил, что участок работает и, таким
образом, нам  придется ночью сторожить не 600 метров,  а всего три,  то есть
непосредственно промоину.  Рейтинг  мой в глазах бойцов поднялся еще на пару
ступеней, а заодно улучшилось их настроение. Затем я показал, как и  из чего
жечь костер, чтоб его не было видно, и, оставив двоих варить рыбу, с Диком и
одним  из солдат,  сообразительным и глазастым  Лешкой  из  Томска,  облазал
местность вокруг еще раз.
     Ночь  выдалась  светлая, что  радовало.  Ничего  подозрительного  мы не
нашли,  место  наше оказалось удачным -  "я вижу все, меня не  видит никто".
Только  рядом  на  берегу стоял  прицепной маленький  грейдер,  от  которого
попахивало машинным  маслом.  Не  помешала  бы  эта  вонючка  Дику нюхать...
Вернувшись, я  первым делом показал ребятам,  как правильно  переоборудовать
место для ночного  наблюдения и "ночлежку" для отдыхающих,  накормил  Дика и
только потом разрешил поесть самим. Как я и ожидал, аппетит у ребят оказался
хилым, несмотря на полдня блужданий на свежем воздухе. Это потому, что  едва
дойдя до воды, кинулись пить, как  верблюды,  а я предусмотрительно (в целях
экономии еды) солдат не останавливал.
     Все это время я почти не затыкался, терпеливо отвечая на их "почему?"
     - А почему мы не едим консервы из пайка?
     - А  потому, что  их у  нас на  трое суток, а поиск может затянуться на
неделю.
     - А если бы не было рыбы, как тогда?
     - Ели бы траву, змей, лягушек и кузнечиков.
     - Как?!
     - С причмокиванием. Если  снимут  нас с речки и посадят на  горе или  в
лесу - покажу.
     - А почему вы кормите собаку из своего котелка?
     - Потому, что у него нет своего.
     - А почему нас не учат разбираться в сигнализации?
     - Потому, что нас не учат разбираться в машинах.
     Ну и все в таком духе. Хорошо, что на реке  не нужно особо  следить  за
звуковой  маскировкой  -  журчание  воды прячет приглушенные  голоса, но  не
мешает слышать  посторонние всплески, шаги по камням и  хруст веток. Человек
такое  животное,  что  с  природой  в гармонии жить не  может,  а  значит  и
обнаружить его скрытное передвижение  просто, если  внимательно  слушать мир
вокруг.
     Тут  радиостанция прохрипела  мой позывной: "42-й, ответь  первому."  Я
отозвался  и  получил  не очень  четкое указание: "Обозначь  себя  до утра."
Поскребя в затылке,  все  же решил  уточнить, что же многомудрое руководство
имеет в виду, и коротко спросил: "Как?" Станция хрипло засмеялась и ответила
измененным  помехами голосом лейтенанта-связиста Сашки  Репнина:  "Залезь на
елку,  маши трусами и пой: "Наверх вы, товарищи, все по  местам!" Мои ребята
прыснули, а Сашка закончил более понятно:  "Как на рыбалке, чайник".  Теперь
я, конечно, понял, что он имеет ввиду обычный костер, не скрытный, а с огнем
и  дымом,  но попытался  отыграться:  "Напиться,  что ли?" Репнин  не  успел
ответить, потому что в эфир вмешался нежный рык начальника разведки: "Первый
и сорок второй, а по рогам?" По рогам  от здоровенного подполковника Крылова
нам не хотелось, и мы скромно умолкли.
     Костер оказался кстати,  ребята, переполненные впечатлениями, спать  не
хотели и, отходя по  одному на час за освещенный костром круг  (прикрыть, на
всякий  случай),  мы  проговорили  до  утра.  От  рассказов  о  доме  беседа
переплывала  к пограничным премудростям и забавным случаям из жизни. В шесть
утра я  заставил  всех спать, потому что в  одиннадцать нам  предстоял новый
поиск. А сам распихал дрыхнувшего Дика и сел с ним в сторонке караулить.
     В  одиннадцать  привезли нам  на смену двух измученных и  невыспавшихся
заставских солдат, хилый завтрак и новый маршрут для поиска. Опять весь день
шастали по тайге, и это было  только началом наших многотрудных бдений. Пять
суток мы днями бродили по маршрутам, на ночь вставали на блок-посты, затыкая
дырки  между  заслонами.  Кольцо  поиска  все  сужалось  и  сужалось,  но  о
нарушителях  ни  слуху, ни  духу. Я уже перестал  оставлять  на ночь  одного
караульного, дежурили только парами, слишком  велик  одному  риск  заснуть -
измучились все.  На пятый  день Дик  доел последние  консервы,  осталось две
булки  черствого  хлеба.  Мы  перебивались то  рыбой, то  подножным  кормом.
Научилась  моя авторотовская  банда  и  лягушек есть,  и змей. Даже хвалили.
Очень  беспокоило,  что  нет   сведений   о  нарушителях.  Опытные  паразиты
достались, не хлебнуть бы с ними горюшка.
     Села последняя батарея в радиостанции, пришлось самостоятельно выходить
к заставе. Вопреки ожиданиям, ругать меня не  стали,  даже дали шесть  часов
отдыха.  Мы  помылись, побрились, выспались, сменили  батареи, плотно  поели
горячего  и  запаслись  продуктами.  Перед  выходом  на   очередной  маршрут
начальник заставы сказал, что в отряде поднят резерв второй очереди и к утру
будет  подмога, видимо, часть  наших измотанных заслонов  и поисковых  групп
сменят свежими.
     Но в  наши стройные  планы вмешалась трагическая  случайность: водитель
заснул за рулем, машина потеряла  управление и рухнула с моста в воду, задев
на ходу еще одну. Результат аварии был страшен  - погибли двое, травмированы
около двадцати человек, разбиты две машины. Остатки заслонов до нас не дошли
-  произошло  нарушение на пятой заставе,  и они свернули туда.  Кроме того,
пришлось  снять и  отправить им в  помощь  часть людей, вырвав  их из нашего
оцепления.
     Все это усилило общую нервозность, и начались проколы и  недоразумения.
Один  заслон допустил разрыв в цепи,  который обнаружился  только через  три
часа. Сразу пришлось расширить кольцо окружения, усилить наряды  и выпустить
дополнительные поисковые  группы. То есть  сделали шаг назад. В  воскресенье
утром пошел сильный дождь, поднялся ветер, погода бушевала до середины ночи.
Две поисковых группы сбились с маршрута, неожиданно столкнулись и в условиях
плохой  видимости чуть не перестреляли друг  друга. В душе росла тупая злоба
на  этих неуловимых нарушителей, на белый свет и свою беспомощность что-либо
изменить в этой тупиковой ситуации.
     В тяжких  бессонных  трудах прошли еще пять дней. По-прежнему мы ночами
стояли на блоках, меняясь  парами через  каждые  четыре  часа. Утром сдавали
посты  заставским нарядам и  выходили на  маршрут поиска.  Вечером в пятницу
второй  недели  поиска  нас поставили  на  ту  самую  промоину,  которую  мы
сторожили в самую первую ночь. Теперь приказа на костер никто не давал, а на
разговоры сил не было. Но зато без хохмы не обошлось. Все дело в злополучном
грейдере, который стоял возле места наблюдения. Из-за высокой травы и кустов
торчала  только  срединная  балка и  расходящиеся от нее в  стороны  толстые
поперечные тяги,  из  которых вниз, к невидимой лопате, опускались блестящие
штыри упоров. В тусклом  свете звезд -  ни дать ни взять фигура  человека  с
лыжными палками  в  руках.  И  мы,  три дурака  и тупая собака,  всю ночь по
очереди  бросались   ловить   этого   августовского   лыжника.   Издерганное
подсознание по  два-три раза  за ночь каждому "показало" в дурацкой железяке
человека.  Даже  оболтус Дик  дважды  за ночь с рычанием  свирепо кидался на
злополучный  механизм,  здорово пугая нас, слепо  привыкших  доверять  чутью
зверя. После очередного окружения грейдера, с рычанием, сдавленными хрипами:
"Стой, руки вверх, стреляем!" мы переглянулись, и каждый увидел вокруг  себя
полных идиотов. Дик сделал невинное лицо, опустил шерсть на загривке, поднял
на грейдер лапу,  отметил  и с невинным выражением оглянулся  на нас, как бы
говоря: "Да  вы  что, ребята?  Я же  просто  по  нужде  отошел!" Нервы сдали
окончательно, и мы повалились на траву, давясь смехом. Дохихикались  до рези
в животе, затем я срезал кинжалом  пару кустов и  закрыл чертова "лыжника" с
ног до головы.
     Остаток ночи  прошел спокойно, а утром завертелась финальная  карусель.
Когда  подошла машина с  меняющим нас нарядом, ожила радиостанция и звенящий
от напряжения  голос Зверева, чуть прерывающийся на  бегу,  выдал: "Я полста
третий, иду за  пакетом, держу крепко!" Дальше следовал кодовый набор цифр и
коротких фраз.  Из всего этого стало ясно, что группа Зверя  идет по свежему
следу  группы  нарушителей в сторону границы, примерно  в пяти километрах от
нас.  Я  вырвал  из  планшета  карту,  прикинул направление  и  выкрикнул  в
притихший  эфир  свои  позывные,  место  расположения  и  готовность помочь.
Станция отозвалась голосом Репнина:  "Сорок второй пошел, с поправкой  лево,
шестьдесят  седьмой  - право",  и  мы рванулись  в лес. Где-то километрах  в
восьми, слева от нас и висящей на нарушителях группы Зверева так же кинулась
еще одна группа - лейтенанта Новикова. Идея  проста - выстроиться трезубцем,
на острие которого и гнать нарушителей, не давая им возможности свернуть или
разделиться.
     Набирая темп и выравнивая дыхание, я лихорадочно вспоминал, что за люди
и собака у Новикова.  Кажется, у него двое из  нашего взвода и один связист,
если так, то  с ними  Граф, матерый зверь, след  пятичасовой давности берет,
как свежий. Возьмут, а мы пошумим, поможем.
     Но  через  час  гонки  случилось  что-то  невероятное,  ситуация  опять
собралась выскочить  из-под  контроля. Неожиданно я очень четко,  видимо, мы
достаточно сблизились, услышал задыхающийся голос Зверя:
     - Вий пал, подыхает, пакеты потеряны, как поняли?
     Тут же влез Новиков:
     - Как пал? Ранен?
     - Не знаю, начал спотыкаться и рухнул. Идем по примерному направлению.
     Да,  действительно непонятно, особо много в  эфире открытым текстом  не
поговоришь, все нужно кодировать. Но здесь дело нечисто, если уж такой спец,
как Зверь, в открытую треплется. Я  попытался темп увеличить, но ребята мои,
к  таким гонкам совсем  не привыкшие, не вытянули. Тут опять центр вмешался:
"Полсотни третий, шестьдесят седьмой, свети через сотню" - это значит, через
каждые   полторы  минуты  давать  сигнальную  ракету,   пугать  нарушителей.
Волей-неволей побежишь сломя  голову, если на плечах противник висит. Только
на  кой черт?! Чего  они там себе думают, ведь знают  же, что у меня  слабая
группа, да и Дик недоучка! Такими темпами  Новиков  со Зверем этих паразитов
прямехонько  мне  под  ноги выгонят,  а вдруг  оплошает  Дик? Что тогда, еще
неделю в тайге  землю  носом рыть?! Ладно, штабу виднее,  в конце концов, мы
слышим  только поисковые группы,  да  и  то  ближние.  С  заслонами и  всеми
остальными  штаб по другим  частотам  связан,  чтоб не путались все  в одной
куче.
     Еще через  полчаса, ломясь  по лысому  склону сопки,  я  увидел слева и
сзади  сигнальную ракету. Ясно, это - зверевская группа. И почти тут же  Дик
вильнул, как велосипед, и, уткнув нос в землю,  потянул чуть  вправо, рожа у
него стала сосредоточенная, ну, куда деваться, хоть фотографируй для журнала
с подписью "Герой Хасана!" Ясно, след взял, но вот сколько человек, да и тот
ли след? В  такой травище  сам Чингачгук ни черта бы  не разобрал. На всякий
случай я в станцию выдохнул  "Сорок второй, похоже взял дорожку, уверенности
нет." Шум в  эфире  изменился, как  будто кто-то нажал кнопку "Передача", но
молчит, потом Репнин выдал пару  междометий  и рявкнул: "На что  похоже?! На
...?!" Я не обиделся и коротко ответил: "Терпи, первый". Метров через триста
попалась чистая  полянка, я плавно осадил рвущегося  Дика и упал на карачки,
вглядываясь в мох. Есть, нашли! Два  четких  отпечатка китайских кед разного
размера.  Минимум  двоих  гоним,  третий  след искать некогда,  эти горячие,
достать надо! Сразу в эфир:
     - Первый - сорок второму!
     Репнин тут же:
     - Ответил!
     Я ему:
     - Два точно подо мной! Идут по распадку к высоте 3-126.
     Вклинился Зверь:
     - Давай, родной, давай, чтоб тебя!
     Репнин ему:
     - Пять-три, ты с шестьдесят седьмым соединился? Я его не слышу.
     - Нет. Вижу свет рядом, но станция, похоже, сдохла.
     - Лови его и режьте лево, как понял?
     Чего тут непонятного, я тоже понял - Зверь по ракетам находит  Новикова
и  отходят  чуть левее,  поближе  к  линии  границы,  потому  что  пока меня
нарушители  ведут  не  прямо  к  границе,  а  по  касательной.  Простой,  но
действенный трюк,  называется "петля" -  делают  финт в сторону,  чтоб потом
изменить угол и резко кинуться к границе.
     Прошло еще двадцать минут. Все было гладко, но тут как-то странно повел
себя Дик: начал  сбавлять скорость, потом пару раз налетел на деревья, будто
не видя их. А затем  начал вилять, качаться на  бегу, как пьяный. И тут меня
как толкнул кто  - яд! След обработан чем-то ядовитым,  опасным  для собаки,
поэтому и пал Вий! Я рявкнул: "Стой! Уходи к ветру!", схватил Дика на руки и
отбежал  с  ним  против ветра метров на сорок-пятьдесят.  Положил на  землю,
удерживаю одной рукой - он все встать пытается, а сам слабый такой... Второй
рукой тангенту  станции стиснул: "Первый, первый, я сорок два! Дик отравлен,
отправляю  группу  по  зрительным!"  Репнин в ответ  простонал,  от бессилия
помочь: "Понял, держись, остальным передам."  И тут  же открытым текстом для
всех   поисковиков:  "Следы  отравлены,   повторяю:  следы  отравлены,  всем
осторожно!"
     Я радиостанцию  вместе с планшетом сорвал, кинул Лешке томскому: "Давай
по примерному направлению, на связь чаще  выходи, а то заблудишься.  Мишку с
собой  бери,  траву  топчите крепче, мы  с  соседями соединится  попробуем."
Умчались  ребята,  а мы  с угрюмым  и  явно  все  силы  дикой гонке отдавшим
молчуном Володей над Диком склонились. У пса пена из пасти, по телу судороги
пробегают, плохо дело.  Я флягу ухватил, Дику морду задрал  и давай ему воду
лить прямо  в горло. Опростал  свою  фляжку,  потом  солдатскую до  донышка.
Закинул  расслабленного,  ничего  не  соображающего  зверюгу на  плечи,  как
дохлого барана, и трусцой за своими.
     Недолго  мы  так шли. Я  все старался по склонам сопок двигаться, скоро
увидели  ракету,  дали  нашим  сигнал  "Стоять  на  месте, ждать  прибытия".
Сигнальными  ракетами  разного  цвета,  как  азбукой Морзе  переговариваться
можно. И через пятнадцать минут соединились с группами Зверева и Новикова. У
Зверя  радиостанция работала, так что они были в курсе  событий. Сразу после
того, как  мы  потеряли  след, наперерез нарушителям вышла еще  одна группа,
усиленная и отдохнувшая.  Теперь  гонит  паразитов  на  уже готовые к теплой
встрече заслоны. Старшим там идет мой друг, прапорщик Жданов,  а в команде у
него трое моих спецназовцев и  собачник  с лучшей ищейкой отряда Эрной. Они,
оказывается, шли  в режиме радиомолчания  по касательной  к нам всю дорогу и
отозвались только после того, как отвалил я.
     Вий оказался живым и шел  уже сам. Дика мы отпоили водой из фляг группы
Новикова, и он тоже потихоньку пошлепал на своих четырех. Меньше, чем  через
час  неспешной  ходьбы, в эфире раздался спокойный, даже  какой-то будничный
голос  Жданова: "Первый, я двенадцать,  имею три  пакета, где выход?"  После
довольно  большой паузы ему  ответил  утомленно-севшим голосом  геройский  и
насмерть  умотанный связист Репнин: "Понял тебя, выходи к дороге,  подберем.
Всем с этой частоты - отбой, пакеты у нас".
     Вот  так  буднично  все и  завершилось.  Никаких  киношных  героических
поступков, драк, стрельбы и прочей романтики.  Не ушли  нарушители  от наших
спецназовцев, возглавляемых отличным мастером своего  дела Серегой Ждановым.
Сдались, даже не вякнув и не дернувшись.
     В последний  раз  судорожно подпрыгнуло в груди сердце  - теперь уже от
радости.  Как-то тупо пришло  осознание, что все мучения  кончились.  Рвущее
нервы ожидание  и  бесконечная ходьба по непролазному лесу,  комары  и гнус,
голод  и  жажда, бессонные  ночи  с  тяжкой дремой на камнях  -  позади.  Из
закутков сознания выбралась, подобно морской  волне,  уже не  запертая волей
липкая, смертная усталость, сковала растерзанные мышцы  и стала подталкивать
измученные тела домой, к сну и отдыху.


СЕЗОНКА
     Подходила  к  концу осенняя  "сезонка" -  перевод спецтехники на зимний
режим эксплуатации. Я со  своей группой -  водилой Вовкой  Жуком,  мастерами
Мишкой и Андреем  и  псом Диком -  добрался  до последней сухопутной заставы
"Дюна" в начале ноября. Местный комтех порадовал,  работы для нас накопилось
большой вагон и маленькая тележка, по всей видимости, дней шесть провозимся.
Да оно  и  немудрено:  сигнализационная система  здесь свое десятилетие  уже
давно отпраздновала.  Ребята  мои  повеселели  -  заставская  жизнь  гораздо
интереснее  гарнизонной,  для  солдата святое  дело  держаться  подальше  от
начальства  и  поближе к  кухне. Кухня,  кстати, на "Дюне"  что  надо. Повар
посетовал,  что  мы  не  успели  к  ужину и быстро  соорудил  нам перекусить
здоровенную   сковородку  с  жареным  гусем,  который   буквально  утопал  в
золотистой  картошке. Мы аж застонали от  восхищения. Дика на питомнике тоже
попотчевали как надо,  так что гусиные кости он  доедал больше из  уважения,
чем с удовольствием.
     Поздно  вечером мы с  заставскими  офицерами  пили в  канцелярии  чай с
лимонником и обсуждали план работы и новости. Так уж повелось,  что, мотаясь
по всей границе, мы с  ребятами постоянно были  в курсе  последних событий и
везде обзавелись друзьями-приятелями. Переезжая  с заставы на заставу, часто
возили  письма, посылки, а уж устных приветов и  не перечесть.  К  тому же в
такой дыре, как  "Дюна", гости  бывают  нечасто и  потому  рады  там всем  и
каждому, так  что, обсудив за десять минут работу, мы довольно долго  просто
трепались-сплетничали. Светскую беседу прервал тревожный сигнал, и начальник
покинул нас  часа  на  полтора. Вернулся он злющий  и  все материл какого-то
стрелка.  Когда успокоился, рассказал, что с тех  пор, как  отменили понятие
"пограничной зоны",  на  охоту вблизи рубежа охраны стали наезжать не только
местные жители, но и любители со всего края. Публика собиралась пестрая, так
что хлопот у заставы прибавилось. Часто подвыпившие гости  палили наугад  по
козам,  фазанам  или  низколетящим  уткам-гусям  и  их   случайные  выстрелы
повреждали  заграждение  или  питающий  кабель сигнализационного  комплекса.
Иногда доставалось и нарядам, но пока Бог миловал, обходились без жертв.
     -  Заросли камыша да тростника у нас сам знаешь какие, местами по два с
половиной метра, не то что  человека, а и заграждения не видно. Вот и палят,
паршивцы, на шорох да наугад. А иногда  и откровенно хулиганят, зальют глаза
водкой и давай  шарахать  по всему  подряд. Помнишь,  мы тебе новый линейный
блок  заказывали? Один гений от большого ума  пять пуль 12-го калибра в него
засадил, вся эта электронная  требуха в пыль рассыпалась. Уже человек десять
за этот охотничий сезон в поселковую милицию свезли. Вот и сейчас по этой же
причине катались - две "нити" перебиты на уровне колен, кому-то спьяну фазан
пригрезился.
     Старшина добавил к рассказу начальника:
     -  Ты завтра на  систему выйдешь, смотри, поаккуратнее там.  На  всякий
случай оружие на всех возьмите. А  то вчера ночью замполит на правый фланг в
тревожку  ездил, так  какой-то паразит  картечью  прямо  по машине  залепил.
Хорошо ребят не задел, только подфарник разлетелся.
     - Поймали?
     - Да где там, это ж надо было заграждение перелезать, да и  некогда  им
было, на  сработку  торопились.  Дожились, хоть  тыловые дозоры днем и ночью
отправляй вдоль заграждения, чтоб этих охотничков отпугивать да отлавливать.
Мало нам чужих, так еще и за своими теперь бегай.
     Мы еще некоторое  время посетовали да повспоминали спокойные "режимные"
времена и разошлись отдыхать.
     Утро  для  нашей  группы  началось  как  всегда с зарядки.  Сначала  мы
пробежали с ребятами пару-тройку  километров,  размялись на  спортгородке, а
потом, под бдительным присмотром бесстрастного судьи  Дика, минут пятнадцать
упоенно   пинали,  бросали   и  колотили  друг   друга,  отрабатывая  приемы
рукопашного боя. Заставские ребята, пробегая мимо по своим делам, отвешивали
дежурные подначки,  вроде:  "Энергию девать некуда, крысы  тыловые?  Вам  бы
фланги  топтать!", или "С жиру беситесь, гарнизонные жители, снимите сапоги,
обуйте  тапки". Но все это было не  со  зла, а так, нечто вроде ритуала. Все
прекрасно  знали,  что  нам  приходится  "топтать фланги" по всей охраняемой
нашим  отрядом границе,  то  есть не  одну  сотню  километров. А  это  будет
потруднее, чем служба на одной заставе.
     После завтрака Мишка с Андреем на спичках разыграли, кому оставаться на
заставе и заниматься аккумуляторами и пультом управления, а кому выходить со
мной  на границу.  Андрею везло,  уже  третий раз подряд ему  выпадал выход.
Мишка потопал в аккумуляторную, бурча  под нос что-то вроде "Дуракам везет",
а Андрей  вприпрыжку побежал  грузить машину.  Подошли комтех  со старшиной.
Старшина  протянул  мне  для  Андрея  автомат  и  подсумок  со  снаряженными
магазинами, усмехнулся в усы и сказал:
     -  Все  поражаюсь твоим  солдатам, с виду здоровенные мужики,  взрослые
уже, а ведут себя, словно дети малые. Где ты таких все время берешь?
     -  А  я  их в гарнизонной мастерской специально в пробирках  выращиваю,
себе под стать.  На фига мне с моим характером в команде сплошные молчуны  и
буки? Хватает одного флегматика - Дика.
     - Да, зверюга у тебя серьезный, не то что ты, балаболка. Ладно, удачи и
смотрите, осторожнее, особенно ближе к вечеру, не подлезьте под стрельбу.
     - Не  учи  меня жить,  лучше помоги материально!  Спасибо, управимся  с
божьей помощью.
     Работы   на  заграждении   оказалось  действительно   полна  коробочка.
Продвигались  мы  медленно,   тщательно  проверяя  каждый  участок,   иногда
приходилось  возвращаться  к началу и долго искать  какую-нибудь пропущенную
непропаянную скрутку на проволоке или  пробитый  изолятор. Так  мы и ползли,
медленно, но  верно приближаясь к  концу правого фланга.  Все внимание мое и
Андрея было отдано  заграждению и обслуживанию блоков,  а  нашими глазами  и
ушами были Дик и комтех. Их задачей  было  смотреть  вокруг, чтоб  никто  не
подобрался  к нам  незамеченным, все-таки граница есть граница, здесь всякое
бывает. Довольно  часто мы слышали  выстрелы  охотничьих  ружей всевозможных
калибров. Пальба несколько утихла днем, но ближе к вечеру опять усилилась.
     Мы долго  провозились  с  очередным капризным блоком и пока настраивали
его,  наступила полная  темнота.  Двигаться дальше с  фонарями  толку  мало,
поэтому мы решили сворачиваться.  Перед тем, как закрыть блок, Андрей  решил
еще раз проверить все параметры, но едва подключил тестер, метрах в трехстах
сзади  нас громко  бухнул выстрел  из  ружья 12-го калибра.  Андрей  тут  же
удивленно хмыкнул и пробормотал:
     - Вы будете смеяться, но мы висим.
     Я  глянул через его плечо на шкалу прибора - действительно, питание  не
поступало. Комтех тихо выругался и сказал:
     - Звоните на заставу, сдается мне, только что перебили питающий кабель,
до выстрела-то все было в порядке.
     Так  и  вышло,  взволнованный дежурный ответил, что  весь  правый фланг
системы только  что выдал сигнал "Неисправность". Решение  пришло быстро:  я
отправил комтеха на  нашей  машине к предыдущему блоку отключать неисправные
участки, попросил выслать с заставы дополнительный дозор,  а  сам  с Андреем
двинулся  к предполагаемому месту повреждения. Метров  через  двести мы,  не
надеясь на  то, что  найдем  повреждение в свете фонарей, взялись  за кабель
руками и пошли медленно, тщательно ощупывая оболочку. Через некоторое  время
забеспокоился Дик,  сделал  стойку  в сторону тыла, показывая, что  чует там
посторонних. Андрей вполголоса сказал:
     - Пойти бы  и  дать  по  рогам этому  стрелку,  наверняка  Дик на  него
показывает.
     Ответить я не успел -  грохнул выстрел,  по камышу прошел заряд крупной
картечи, я почувствовал  рывок  за рукав, упал и  откатился чуть в  сторону,
погасив  фонарь и  выхватывая пистолет. Рядом улегся выученный Дик,  пригнув
голову,  часто сопя  носом  и  подергивая  вздыбленной  шкурой.  Ночь выпала
светлая, глаза довольно  быстро  привыкли  к  темноте,  и  я увидел  Андрея,
лежащего за  опорой через  два пролета от нас  и изготовившегося к стрельбе.
Ударили  еще три выстрела подряд. Я отметил, что стрелков всего двое, первое
ружье  двенадцатого,  второе  -  шестнадцатого калибра,  стреляют  дробью  и
картечью, метров с сорока-пятидесяти. Скосил глаза на рукав ватника - торчит
вывороченный  белый клок,  повезло. Показал  Андрею, чтоб  не  двигался, сам
укрылся  за  опорой, отвел руку с фонарем в сторону,  включил его, направляя
луч на верхушки высокого камыша, и закричал что было сил:
     - Прекратите стрельбу, здесь люди!
     Ответом были еще два дуплета. Такого оборота я никак не ожидал. Вырубил
фонарь,  перекинул  его  ремень через  шею, послал  Дика  к  Андрею и пополз
следом. Прополз половину, когда бахнул еще выстрел, на этот раз где-то сзади
в землю тяжело шлепнулась тупая охотничья пуля. Андрей  при моем приближении
откатился за следующую опору и замер, выставив вперед оружие. Снова выстрел,
опять  пулей, затем два  дробью. Бьют наугад, но примерно в то место, где мы
только что находились, голосов не слышно. Андрей прошептал:
     - Слышь, командир, давай я чесану из автомата повыше, пугану?
     -  Да  ты  с ума сошел,  лучше вызывай по радио заставу. Там у  них  на
телефонной связи Жук  с комтехом, пусть им скажут,  чтоб к нам не совались и
тревожку по тылу высылают. А этих паразитов сами тихонько возьмем, когда еще
разок ружья разрядят.
     Пока мы  сделали пролаз в  заграждении, пропустили туда Дика и пролезли
сами, выстрелы  повторились  еще  дважды.  Я  предварительно растравил  Дика
командой "Чужой"  и теперь еле удерживал здоровенного  зверюгу  за  ошейник.
Когда оба невидимых ружья плюнули  через камыши  своей опасной  начинкой,  я
шепнул псу  "Фас!", и он,  как пуля,  рванул  вперед сквозь  заросли.  Нам с
Андреем бежать по густому камышу было много труднее, хоть и старались мы изо
всех сил,  торопясь  на поднявшиеся крики и рычание. Я  с  замиранием сердца
ждал  выстрела и  визга  умирающего животного и  словно крылья вырастали  на
ногах. Считанные  секунды  нужны, чтоб пробежать  пятьдесят метров, даже  со
старта лежа и через  камыш,  но произошло  за  эти секунды многое.  Когда мы
выскочили из зарослей, я увидел картину, которая до  сих пор встает в памяти
очень четко и ясно. Один  человек  громко  визжа пытался отползти на спине в
кусты, баюкая одной рукой другую. В свете фонаря отчетливо белели  сломанные
кости предплечья, торчащие сквозь разорванный и залитый кровью рукав куртки.
Недалеко на земле валялась двустволка с окрытыми стволами.  Чуть  дальше, на
спине,  раскинув  крестом  руки  лежал  другой  человек,  придавленный глухо
рычащим Диком. Рядом с их телами лежало второе ружье. В бессильно  откинутой
руке  человек  все  еще  сжимал  большой охотничий  нож. Андрей  безжалостно
наступил ему на локоть и пинком второй ноги выбил нож из ослабевших пальцев.
Человек не мог даже кричать, потому что Дик держал его зубами за горло, лишь
слабо,  придушенно хрипел. Андрей осветил  их близко сдвинутые  головы  и  я
увидел, что  из широкой раны на морде пса волнами сбегает кровь, заливая шею
задержанного. Я встал  на колени, погладил Дика  и шепнул: "Хорошо, ты  взял
его.  Теперь все, дай,  фу!",  но  зверь,  словно  не  слыша меня, продолжал
держать своего врага.  Отпустил только после почесывания за ушами и ласковых
уговоров. Оттягивать пса за ошейник в таком положении было нельзя, зверь мог
инстинктивно  сомкнуть  челюсти  и  просто  вырвал  бы  человеку  горло. Дик
поднялся шатаясь, сделал несколько  шагов в сторону и тяжело лег, не спуская
глаз с противников. Я быстро осмотрел его, пока Андрей собирал в кучу ружья,
ножи и патронташи, попутно прикрикнув на  подвывавшего первого задержанного:
"А  ну заткнись,  гнида, пока я тебе  приклад  в глотку не вколотил!" Помимо
пореза на морде, у зверя была еще глубокая рана в боку - видимо, пока он  не
придушил своего противника, тот успел ударить его ножом. Кровь  текла просто
ручьем,  пес быстро  терял силы,  но  даже  не  делал  попыток зализать бок,
внимательно смотрел на  задержанных.  Я быстро перевязал  его раны, но кровь
продолжала сочиться через повязки.
     Пока Андрей  объяснял по радио тревожной  группе, где  мы  находимся, я
осмотрел  задержанных.  От  обоих  здорово  несло  перегаром,  что  частично
объясняло их "геройскую"  стрельбу. Вколол обезболивающее  и наложил повязку
типу со  сломанной  рукой, других повреждений у  него  не было, видимо,  Дик
атаковал его первым. Этот недавно  стрелявший в нас "герой" только  трусливо
скулил,  переводя расширенные в ужасе глаза с меня на  Дика, брюки между ног
были  мокрые. У  второго,  крупного  дядьки, была  насквозь  прокушена левая
ладонь и на шее остались крупные  синяки с кровоподтеками  - следы  собачьих
зубов. Он довольно долго приходил в себя, а когда очухался,  сразу  принялся
выступать. Пока он бухтел, что упечет нас  всех в тюрьму и заяснял, какой он
большой начальник,  мы просто терпели, даже не вступали в  пререкания. А вот
когда  попытался подойти к оружию, несмотря на предупреждение, не выдержали.
Едва  он сделал пару шагов, как я со  всего маху  врезал ему ногой в толстое
брюхо,  а  подскочивший  Андрей  от души  добавил прикладом в  бок.  Так что
тревожным мы сдали его опять без сознания.
     Дик к  тому  времени  лежал  пластом, прикрыв  свои  огромные говорящие
глаза, дышал хрипло, тяжело и прерывисто. Вместе с тревожкой примчался и Жук
на  нашем УАЗике. В  шесть рук мы положили зверя на  заднее сиденье,  я  сел
рядом, положил его перевязанную голову к себе на колени и попросил водилу:
     - Гони быстро, но постарайся  трясти поменьше,  а то ему  очень больно.
Вовка кивнул, и мы помчались. На заставе мы поменяли  псу промокшие повязки,
вкололи  антибиотики и  обезболивающее, но лучше ему  не стало. Он  почти не
реагировал на наши прикосновения, даже не скулил. Только из пасти при каждом
выдохе  вырывались жуткие хлюпающие звуки  и  шла  кровь.  Начальник заставы
тронул меня за плечо и сказал:
     -  Отходит  пес,  давай звони  в  отряд, проси добро  на  выезд. Может,
успеешь  довезти  его  до ветеринарки. В поселковой  больнице  ему  точно не
помогут, а наши глядишь и вытащат...
     Оперативным  дежурным сидел знакомый  майор,  долго объяснять ему что к
чему не пришлось. Едва услышав, что Дик тяжело ранен, он сразу скомандовал:
     - Немедленно  гоните сюда,  ветеринаров я  предупрежу,  будут  ждать на
месте.
     Дика мы  довезли живым, Вовка проявил себя на все сто. Он даже каким-то
чудом   успевал   замечать  и  мягко   обруливать  на  сумасшедшей  скорости
многочисленные  рытвины,  чтоб  не  тревожить  раненого.   Я  сидел   сзади,
поддерживая  голову и  огромное,  непривычно слабое тело друга, вытирал  ему
сукровицу  и слезы, считал  выдохи,  каждый раз  с замиранием сердца  ожидая
следующего,  и  оставшиеся  километры.  Ветврач и  фельдшер  ждали нас перед
распахнутыми  дверями  собачьей  больницы.   Едва  мы   положили   зверя  на
операционный стол, как фельдшер, самый  сильный  человек  в части, прапорщик
Гена  Татарский прихватил  нас  с  Жуком за  шиворот,  выставил  на улицу  и
захлопнул перед носом дверь, бросив:
     - Не путайтесь под ногами и шуруйте спать.
     Какой там сон?! Жука я отправил  в казарму  несмотря на его протесты, а
сам сбегал к ближайшему телефону, доложил оперативному о прибытии и  сказал,
что буду ждать конца операции. Майор не возражал, сказал, что рапорт я успею
отписать и завтра.
     Бесконечных два часа я то сидел на холодном крыльце ветеринарки, теребя
ремешок кобуры, то метался по двору и впервые в жизни сожалел, что не  курю.
Когда открылась дверь  и вышли ребята,  я до того извелся, что даже  не смог
ничего  спросить,  только  глянул  на   них  затравленно,   по-собачьи.  Оба
разулыбались и врач, старший лейтенант Леха Образцов,  протянул  мне  полный
стакан едва разбавленного спирта:
     - На, за здоровье пациента полагается выпить без закуски.
     Вкуса спирта  я не  почувствовал, выпил как  воду,  занюхал  склоненной
генкиной головой и только потом пробормотал:
     - Ну, как все прошло? Как он там?
     Леха засмеялся и ответил:
     - Да вот мы с Геной  поспорили. Он ставит на  то,  что Дик  послезавтра
вечером  бегать  станет, а я - что завтра. Вари гречку на молоке,  ему  пару
дней не мясо нужно, а чего полегче для желудка.
     Я только  обнял ребят, потому  что слов не было, да и горло перехватило
от радости. Генка пошутил:
     - Слыхал, Леша, грохот? Это у него камень с души свалился.
     А потом мы здорово  напились у меня дома. Сначала я подробно рассказал,
что и  как произошло, затем долго вспоминали  наше служебное житье-бытье,  в
основном всякие забавные  случаи,  словно не хотели  пускать  в свою радость
что-нибудь плохое.
     Дик тогда действительно быстро поправился, через  три  недели уже ходил
со  мной на службу и уплетал за  обе щеки свою  нехитрую собачью еду, быстро
набирая  потерянные килограммы. По-прежнему весело гонял чаек  с  голубями и
сурово пугал со двора маленьких шумных собачонок...
     Он  погиб  весной, во время  поиска нарушителя. Всего  за две недели до
начала новой, весенней сезонки...





ВЫЕЗД
     День  начался без  претензий  на  приключения.  Мы с  сержантом Серегой
Гвоздевым  после развода  отправились  в мастерскую и принялись ковыряться в
неисправной станции "Кредо". Маялись с ней уже третий день и все без  толку.
Вся остальная наша команда разъехалась по  границе,  и помочь было некому. В
десять  зазвонил телефон, оперативный дежурный сказал, что на второй заставе
вышел  из  строя  участок  системы. Я  перезвонил на коммутатор, связался  с
"потерпевшими"  и уточнил, в чем дело. Стало ясно, что  своими силами они не
справятся. Я пообещал к вечеру подъехать, и мы принялись собираться. Обычный
выезд на неисправность, каких  тысячи накатали  за  службу. Ехать предстояло
далеко,   поэтому  отправились  мы,   не  дожидаясь  обеда,   и  по   дороге
проголодались. Решили по пути завернуть в поселок, на  въезде в который была
общепитовская столовая.
     Когда подъезжали  ко двору столовки,  из  ворот на  приличной  скорости
вылетел задрипанный "жигуленок". Разбрызгивая лужи и мотаясь по раскисшей от
недавнего ливня дороге, с трудом  вписался в  поворот и  проскочил под самым
бампером  нашего  УАЗика.  Жук  топнул  по тормозам,  а я  уперся  в панель,
испугавшись  столкновения.  Дремавший   сзади   Серега  стукнулся  в  спинку
переднего сидения и, проснувшись, хрипло спросил, потирая ушибленный нос:
     - Володя, ты чего, опять курицу пожалел?
     - Петухов, блин, а не  курицу! Залил глаза посреди рабочего дня, да еще
полную машину насажал, гонщик  недоделанный, - выругал  Жук лихого водителя.
Потом сказал:
     -  Запиши-ка на всякий случай номер,  командир, чего-то уж очень шустро
они от столовки отъехали. Да и мало ли что, может, ментам пригодится...
     Я  расстегнул  планшет  и накарябал продиктованный Вовкой номер.  В это
время  мы  въехали  во  двор  столовой  и  затормозили у  кособоко  стоящего
милицейского "Москвича".
     -  А, так вот  почему  эта пьянь так резво смылась!  -  кивнул Вовка на
"Москвич".
     Только  выбрались  из  машины, как  из  столовой  с криком  "Помогите!"
выскочила растрепанная  женщина в белом переднике. Мы  кинулись внутрь, даже
не захлопнув дверцы. Вбежав в столовую, я увидел лежащего на полу лицом вниз
старшину  милиции,  под его головой  расползалась большая лужа крови. В  нос
ударил запах пороха. Кобура милиционера  расстегнута, но оружия ни в  руках,
ни рядом  я не заметил. Из-под моего  сапога со  звоном  выскочила стреляная
пистолетная  гильза.  Прислонясь  к  раздаточной  стойке,  сидел  лейтенант,
форменная голубая  рубашка на груди потемнела  от  крови. Зажимая  ему  рану
рукой, рядом сидел еще один милиционер, сержант, а вокруг, галдя и толкаясь,
бестолково  суетились пара  каких-то  работяг  и повариха. Вовка  с  Сергеем
кинулись к  старшине,  а я к лейтенанту. Подскочил,  рявкнул  на толкающихся
вокруг: "Разойдись!", нагнулся над раненым.
     - Кто вас? - спросил у сержанта.
     -   Наркоманы,  чтоб  их...  Старшину  ножом,  а  его  из  старшинского
пистолета... - сержант говорил с трудом, дышал хрипло и прерывисто.
     Подскочил  с  полотенцем в руках Сергей,  прижал его  к  ране. Следом с
другой стороны подлез с ИПП Жук, отодвинул сержанта, сказал тихо:
     - Готов старшина, горла  нет. У ментовской машины два ската  пробиты, -
разорвал  рубаху, начал бинтовать. Я прикрикнул на опять загалдевших  людей,
сказал,  чтоб бежали  за врачом и в поселковый  Совет  - звонить в милицию и
нашим, отдал  записку с номером машины. Помог  подняться сержанту  и повел к
окну. Он застонал. Я заметил, что по его виску стекает струйкой кровь.
     - С тобой что?
     -  Ерунда,  пуля по  макушке чиркнула,  да  один  из них  ногой в живот
приложил. Догнать бы, а то потом ищи их... Вы на машине?
     -  Да.  Что  у  них с оружием?  - нагнул ему  голову и  стал  аккуратно
раздвигать слипшиеся от крови волосы, добираясь до раны. Пуля распорола кожу
и задела  кость. С таким  ранением  трудно  хорошо себя  чувствовать. Достал
платок, приложил к ране.
     -  Пистолеты  наших,  свой я не отдал... Ножи. Может, что еще,  но я не
видел. А у вас?
     Я хлопнул по кобуре:
     - Мой ствол и все, в командировку едем.
     Мимо нас  на улицу выскочил Жук, затарахтел мотор нашей машины. Подошел
Сергей, протянул мне снаряженный пистолетный магазин:
     - Лейтенанта. У старшины нет, забрали видно.
     - Догнать бы, а? - снова попросил сержант.
     - Догоним, у нас машина новая, да и не уйти им по такой дороге от УАЗа.
Ну, командир, рвем?
     Я кусал губы, соображая: догнать-то догоним, а как брать?! Своих  ребят
совать под пули - страшно, а один против пятерых без автомата не воин.
     - А кто с ранеными останется?
     - Лейтенант дышит ровно,  хоть и без сознания. Повариха в  себя пришла,
присмотрит, да и люди скоро сбегутся, врач  тут есть. Поехали быстрее, мы же
не на "Волге"! Сержант, давай ствол и магазин.
     Но тот поднялся с подоконника:
     - Нет, я с вами!
     -  Сиди уж, какой из  тебя  вояка! - прикрикнул Сергей, но сержант  уже
пошел к выходу. Я махнул рукой, крикнул поварихе:
     - Ничего здесь не трогайте!  - и мы кинулись к машине. Мимоходом глянул
на часы - на все ушло чуть больше пяти минут. Жук повыкидывал к тому времени
прямо на траву все наши тяжелые и хрупкие шмутки и развернул машину. Едва мы
забрались, он утопил  педаль  газа в  пол. Впервые  за всю  службу я помянул
добрым  словом  разбитые грунтовые  дороги Приморья - на асфальте или бетоне
следов  не  остается.  Домчались до развилки -  следы  "Жигулей"  вправо,  к
большому  поселку. Там наша комендатура, районный  отдел милиции,  не уйдут,
даже если мы не справимся. Сергей перевязывал сержанта, а тот рассказывал  о
происшествии.  Кто-то   из  местных  позвонил,  что   в   поселке  появилась
незнакомцы,  вели  себя  довольно  странно,  людей  сторонились и лазали  по
зарослям  конопли  за  околицей.  Всех  местных давно приучила к  повышенной
бдительности близость границы. Своего участкового  здесь не было, и их наряд
отправился выяснять,  что за люди. Подъехали к столовой, увидели похожую  по
описанию  машину,  зашли проверить. Сержант  подошел  к  двоим,  сидящим  за
столиком,  лейтенант -  к стоящим у стойки, старшина остался у входа. Пятый,
очевидно, водитель, спокойно мыл  руки в углу.  Он и  напал первым, полоснув
старшину ножом по горлу, и открыл  стрельбу  из пистолета. Один  из сидевших
ударил сержанта, а  когда тот, справившись  с ударом,  отскочил  и попытался
достать оружие, по  нему открыли огонь. Потом нападавшие выскочили на улицу,
остальное  нам известно. Всего стреляли пять раз. Арифметика простая: если у
бандитов нет другого оружия, то у них осталось девятнадцать патронов  на два
пистолета. У нас - сорок,  соотношение выгодное,  можно особо  не экономить.
Еще сержант  отметил,  что  с оружием  они  управлялись ловко, все молодые и
крепкие. Показался  идущий навстречу грузовик: тормознул,  заморгал  фарами,
призывая остановиться. Вовка подрулил вплотную, открыл дверцу:
     - Что?!
     -  Километрах в  двух красные "Жигули". Там пятеро,  пытаются  вытащить
машину из канавы.  Я хотел помочь, а когда останавливался, у одного пистолет
увидел, испугался и газанул, - взволнованно сказал водитель.
     -  Знаем,  спасибо!  -  крикнул  Жук,  собираясь захлопнуть дверцу,  но
водитель прокричал:
     - Погодите! Там, за мной, далеко правда, иномарка тащится,  в ней мужик
с  женой и  детьми, а  те  пятеро  свою  машину всяко вытащат,  если уже  не
вытолкали, как бы не встретились!
     Жук кивнул и  наддал газу.  Сержант отдал пистолет Сергею, сам он не то
что стрелять, сидеть мог еле-еле.  Мы передернули затворы и приготовились. В
указанной канаве машины  не  было, и мы помчались  дальше.  Догнали довольно
быстро, Вовка пристроился сзади метрах в сорока и держал дистанцию.
     - Что делать будем, командир?
     - Ничего, так и держись, пока иномарку не встретим, потом видно будет.
     Впереди  показалась еле плетущаяся навстречу старая машинешка, "Жигули"
сбавили скорость.
     - Давай  ближе, -  скомандовал  я  Жуку, - попытается  остановиться или
прижать встречного - тарань со всей дури.
     Когда мы приблизились, в "Жигулях" опустились боковые стекла и справа и
слева высунулись пистолеты. Жук резко крутанул руль, уходя  в сторону, чтобы
стрелять  мог только  один,  я пригнулся,  Сергей  с сержантом нырнули вниз.
Щелкнули три выстрела, одна пуля пробила  ветровое стекло с Вовкиной стороны
и вышла сквозь тент сзади,  две другие ударили  в  металл корпуса.  Я разбил
рукояткой боковое стекло и дважды ответил,  целясь в заднее крыло, пугая. По
сидящим  в  переполненном салоне  попасть  было проще, но пока  не хотелось.
Трясло  нещадно и  я  не  был уверен, что  попал. В левом  окне промелькнула
прижавшаяся  к обочине иномарка, испуганные лица сидящих в ней. Я машинально
отметил:  у  бандитов осталось  шестнадцать  патронов.  Сергей  выбил стекло
слева,  высунулся по пояс и, когда Жук бросил машину в другую сторону, также
дважды выстрелил. Из "Жигулей", конечно,  огрызнулись: одна  опять в корпус,
вторая мимо. "Четырнадцать". Вовка притормозил, разорвал дистанцию.
     - По колесам попасть сможете, если я параллельно пройду?
     - Вряд ли,  трясет,  как на  арбе. К тому же, мы в колеса, а они по нам
понужают.  Гнать  будем,  пока  к  поселку  не  прижмем.  Сколько  осталось,
километров тридцать пять?  Оттуда уже  наверняка  и  наши, и менты навстречу
выехали. Так безопасней, деться-то им некуда.
     Но мирно  отконвоировать машину не вышло. По нам выстрелили четыре раза
и, несмотря на большую дистанцию и Вовкины маневры, еще дважды пули попали в
машину. Из-под капота у нас повалил пар - пробит радиатор.
     - Стрелки хреновы!  Они  мне  всю  машину  изувечили,  а вы попасть  не
можете! - выругал  нас Жук  и  заметил, что такими  темпами  двигатель через
пару-тройку километров сдохнет. Отпускать бандитов не хотелось - мало ли кто
им встретится  по  дороге  и чем эта  встреча  обернется.  Поэтому мы  опять
приблизились и по очереди добили  магазины, по-прежнему целясь  в  крылья  и
колеса. По  нам тоже  постреляли. Жук  на каждое попадание в машину ругался,
словно  пули задевали его самого.  По нашим  подсчетам, у них осталось шесть
зарядов.  Мы  перезарядили оружие и снова  изготовились к  стрельбе,  но тут
"Жигуль" резко тормознул,  двери открылись  и  оттуда выскочили  все  сразу.
Четверо  кинулись  врассыпную, а один  укрылся  за машиной  и прицелился. Он
успел выстрелить  два раза. УАЗик еще полз на затянутом ручном тормозе, а мы
уже выкатились из него и открыли ответный огонь.  Стрелка швырнуло назад,  и
он остался лежать не шевелясь. Сергей в  три  прыжка добежал  до машины,  не
обращая внимания на лежащего, откинул подальше валявшийся пистолет, оперся о
капот и первым же выстрелом  сбил одного из бегущих, запутавшегося в высокой
траве. Тот упал с криком,  схватившись за простреленную  ногу. Сергей бросил
пистолет на крышу, указывая на него, крикнул отстающему милиционеру:
     - Сержант, хватай  пушку и бери раненого!  - а сам  кинулся  за  вторым
бегуном, на  ходу снимая и наматывая на руку ремень. Мы с Жуком, вооруженным
монтировкой,  перескочили  на  другую  сторону  дороги,  за  двумя  другими,
удалявшимися в разные стороны.
     - Вовка,  брось железку,  возьми второй ствол! - крикнул я,  но он лишь
отмахнулся:
     - Толку-то?! Там одна пуля!
     Оба бандита оказались неплохими бегунами, но тягаться с  нами не могли.
Я дважды выстрелил в воздух, провоцируя  на  ответ, чтобы выяснить, у них ли
второй  пистолет. Тот, за  кем  погнался было Вовка, оглянулся  и  выстрелил
навскидку. Жук до выстрела упал, перекатился в сторону и крикнул:
     - Меняемся!
     Я  побежал за стрелявшим, стараясь не отпускать  далеко, но  и не лезть
под пулю.  Выстрелил еще раз, опять вверх. Брать живым -  этому нас учили  с
первых  дней службы, трупы  не  говорят. Бандит  развернулся  и опустился на
колено,  поднимая пистолет  двумя руками.  Я  метнулся  вправо-влево, упал и
несколько раз  кувыркнулся,  меняя направление. Щелкнул  выстрел, я  ответил
оставшимся патроном, в прыжке, не целясь. Еще раз изменил положение, вставил
последний  магазин, продолжая метаться  из стороны в сторону. Выстрел, опять
мимо, везет мне сегодня... Я успел заметить, как этот тип бросил разряженное
оружие  и кинулся бежать  дальше. Из  пистолета  я стреляю неважно,  поэтому
рванул  вдогонку,  сократил дистанцию и,  уперев  стреляющую  руку  в  ствол
дерева,  послал  подряд три пули,  целясь по  кустам  поближе к нему,  потом
крикнул:
     - Стой, застрелю!
     Сомнений,  видимо, не  было,  поэтому  он остановился,  поднял  руки  и
повернулся ко мне лицом. Я подошел поближе и скомандовал:
     - Ложись, руки за голову, ноги шире.
     Тип выполнил команду, я упер ствол ему в лопатки, обшарил одежду. Вынул
сзади из-за пояса  охотничий нож в  ножнах,  сунул  себе  за  ремень,  велел
подняться  и  шагать  назад. По  пути  подобрал  брошенный  пистолет.  Когда
подходили  к дороге,  увидел бредущего с  другой  стороны  второго  беглеца,
которого  увесистыми  пинками  подгонял Жук. Его задержанный заметно хромал,
руки были скручены сзади. Выбрались на дорогу. У "Жигулей", тяжело опираясь,
стоял   сержант   с  пистолетом   и  смотрел   на  воющего  внизу   бандита,
подстреленного   Серегой.  Я  заставил   "своего"  лечь,  сковал   ему  руки
наручниками сержанта, спросил:
     - Что с первым?
     - Наповал.
     Я  кивнул  и  пошел  за раненым. Тот, видимо, совсем  одурел  от боли и
страха, потому что при моем приближении выхватил нож  и не  обращая внимания
на  мой  пистолет заорал: "Не подходи,  зарежу!" Спорить я не  стал, выбил у
него   ногой  нож  и  пнул  в  бок.  Затем  ухватил  за  шиворот  и  потянул
бесчуственное тело обратно. Меня сильно беспокоило отсутствие Сереги. Он был
самым  сильным у нас в группе, бегал тоже  лучше всех. Пока  я накладывал на
перебитую ногу  все  еще  не  очухавшемуся бандиту жгут,  Жук  довел  до нас
"клиента", уложил, бросил на капот нож.
     - Как ты его взял? - спросил сержант.
     - Легко. Он когда за нож схватился, я ему монтажкой по голени швыранул,
да по башке сапогом съездил, и все  дела. Где Серега-то? Оттуда выстрелов не
было?
     - Нет, ни выстрелов, ни криков не слыхать, - ответил сержант.
     -  Командир,  вяжи  этому  козлу  руки  и бросай, пошли  искать,  потом
перевяжем,  -  обеспокоенно  сказал  Вовка,  - Ты  как, сержант,  голова  не
кружится? Присмотришь за этими?
     -  Нормально,  идите.  Может, проедет кто, остановлю. Да  и наши  скоро
должны быть, наверняка навстречу выехали.
     С  той  стороны  дороги,  куда убежали Сергей с бандитом, лес подступал
близко, но был не особо густым. Примятая трава хорошо показывала, кто, как и
куда двигался по  ней.  Мы прошли метров триста, трава пошла поменьше, следы
стали теряться.
     - Эх, жаль  Дикушки твоего нет больше, враз бы всех сцапал и нашел... -
вздохнул Жук, - Давай, стрельни, что ли?
     - Патронов осталось пять штук, кричи лучше, я послушаю.
     Жук  сложил  руки  рупором,  громко  и  длинно  закричал  "Серега-а-а!"
Откуда-то слева  отозвалось  еле  слышное  "А-а-а..."  Мы  бросились  в  том
направлении,  пробежали метров  сто, Жук опять  закричал. Ответили уже много
ближе,  но  голос  был  не  знакомый  и  человек  кричал, словно нехотя.  Мы
недоуменно переглянулись и двинулись туда, разойдясь в стороны и стараясь не
шуметь. Через некоторое  время Жук лег и  сделал мне знак "Смотри вправо". Я
присел за куст, вгляделся,  ловя  чужое движение.  Но  тут Вовка  поднялся и
крикнул мне:
     - Пошли, это Гвоздь!
     Я поспешил  за ним  и  увидел медленно идущего  связанного  человека  в
грязной джинсовой куртке, а за ним... Серегу я узнал только по форме. Вместо
лица у  него было кровавое  пятно.  Он  шел качаясь,  прижимая  обе  руки  к
голове...  Жук не  вникая  в подробности  с  ходу пнул задержанного в живот,
отчего тот  упал, скрючился  и его  стошнило. Я  проскочил  мимо, к  Сергею,
которому  Вовка   помог  сесть,  осторожно  разглядывая.  Кровь  лилась   из
здоровенной раны, перечеркнувшей его лицо со лба до подбородка. Мы, стараясь
причинять поменьше боли, отерли кровь и,  пока я зажимал  края страшной раны
пальцами,  Вовка перевязывал  голову друга остатками бинта. Сергей все время
пытался что-то  сказать,  но воздух  вырывался  из разрезанной  щеки,  кровь
заливала ему рот и ничего разобрать было нельзя. Мне показалось, что я понял
его беспокойство и сказал:
     - Тихо, ничего не говори,  не пытайся, ты  мешаешь нам. Глаз твой  цел,
просто  кровью залило  напрочь,  потому  и  не  видишь. Рубец здоровый, щека
насквозь,  но  ничего  опасного, зашьют. Сейчас замотаем. Вовка  тебе второй
глаз   оставит,  на  дорогу   смотреть,  а  рот  забинтуем,  кровь  придется
сглатывать, пока до машины не  дойдем.  Или слегка наклоняй лицо, чтоб через
бинты сочилась. Не волнуйся, понял?
     Сергей успокоился, достал из кармана опасную бритву, показал ею на свое
лицо - трофей, которым его полоснул задержанный.
     Шли мы очень медленно, спешить больше было  некуда. Когда  выбрались на
дорогу, там уже стояла милицейская машина, с нарядом автоматчиков.  Здесь же
был врач из "Скорой  помощи", их машина  умчалась за лейтенантом. Пока  врач
оказывал   помощь  Сергею   и  бандитам,   подъехала  тревожная  группа   из
комендатуры, следом за ней вторая "Скорая". Жук с  водителями поколдовал над
нашим пострадавшим УАЗиком  и сказал, что  до отряда  доберется своим ходом.
Офицер   комендатуры  вызвался  ехать  с   ним,  старшим  машины.  Сергея  и
подстреленного  бандита увезли медики, остальных забрали с собой менты, а  я
пересел в машину  комендатуры,  и мы  поехали к  столовой,  за  оставленными
запчастями  и  вещами  -  меня по-прежнему  ждала  неисправность  на  второй
заставе.



ПОСЛЕДНЯЯ ТРЕВОГА
     Вой  сирены, долгий  и  тоскливый.  Звонок  телефона,  спокойный  голос
дневального:
     - Бросайте работу, сирену слышите?
     Вот   так  началась  моя  последняя  тревога.  Не  знал  я  тогда,  что
последняя...  А  и  что  бы  изменилось,  если  бы  знал?  Быстрее собрался,
тщательнее  подготовился? Вряд  ли. Некуда уже  было быстрее  и  тщательнее.
Постарался бы получше все  запомнить? Да я и так помню их все до  единой - и
боевые, и учебные.  Так же  хорошо помню, как  и  людей, с  которыми сводила
служба. Как и участки всех наших застав, все  эти бесчисленные сопки, мосты,
речки, столбы заграждения... Все море событий, произошедших за пять лет моей
службы,  намертво  впечаталось  в  мою  память,  стерев  значительную  часть
воспоминаний детства  и юности. Странно устроена человеческая память. Спустя
много лет я по-прежнему четко помню не то что участки местности или названия
рек,  а  даже  запахи,  трещины  в  бревнах  мостов,  число  и  расположение
подгнивших  или выдавленных из  мокрой земли опор заграждения. А их ни много
ни мало - через каждые три метра на трехстах километрах. До сих пор во сне и
наяву вижу каждую вышку, каждую сопку...
     ***
     Тревога  посреди рабочей недели - от такого  мы  давно отвыкли.  Я даже
сначала подумал, что учебная. Но, пробегая по плацу,  увидел выруливающие из
автопарка  транспортные  машины  и  прибавил скорости,  понял -  обстановка.
Влетел  домой, привел себя в "тревожный  порядок",  вернулся в мастерскую за
оставленным  там  псом -  лопоухим охламоном Чипом - и встал в строй. Довели
обстановку:  старшина-срочник и  двое солдат из  танковой части  укрепрайона
перестреляли резервную смену караула и убили часового при попытке  захватить
БМП резерва "первой очереди", то есть с полными баками и боекомплектом.  Что
странно - все трое старослужащие, а не  задолбанные  "дедовщиной" сопляки. К
счастью, это им не удалось и  теперь, разделившись, бегают где-то на участке
девятой  заставы.  Наша  задача  -  блокировать  их  перемещение  и  вызвать
армейские подразделения  на захват. Это хорошо, сами прощелкали - пусть сами
и берут.  При себе дезертиры имеют четыре автомата, ручной  пулемет, гранаты
РГД и  солидный запас патронов. Ничего  себе!  В тылу девятой  полно  всяких
окопов, ДОТов и прочей дребедени, каждая сопка превращена в укрепрайон и все
это поддерживается в хорошем состоянии. Если где-нибудь там  засядут, крутая
"маленькая война" может получиться. Я  уже подумывал о том, чтобы быстренько
свести своего недопеска Чипа на питомник, но ЗНШ приказал всех собак брать с
собой - мало ли что...
     На раздаче заданий он кивнул на Чипа:
     - Твой юноша след берет?
     - До часа давности уверенно, а дальше мы еще не проверяли.
     - Пойдешь в поисковую. Сколько твоих стариков в наличии?
     - Пятеро.
     - Двоих отдашь мне, сам выбери, кого. Молодняк не бери.
     И тут влез в разговор наш начальник медслужбы, черт бы его забрал:
     -  Его в поисковую нельзя! Его вообще никуда нельзя, у него  нестроевая
категория!  И,  между прочим,  предстоит  комиссия  на  профпригодность,  от
которой  он уже  давно  скрывается.  Я  после  такой  травмы  не имею  права
выпускать его в  поиски,  а  он  все  ездит и  меня  в  грош не  ставит. Это
форменное безобразие!
     Я уже набрал  воздуха, чтобы  послать  его  подальше,  несмотря на  всю
признательность и уважение, но ЗНШ не терпящим возражений тоном выдал  новую
задачу:
     - С этим потом разберемся. Возьмешь с собой "Фару", "Трос"*,  снайперку
и  на  своей машине  выдвинешься  сюда,  - он отчеркнул ногтем точку на моей
карте,  - одного  из своих мне все  же отдай. Доберетесь, сориентируешься на
месте,  займете  позицию  секрета  и только после  этого  выйдешь на  связь.
Позывной - твой  личный номер. Пес твой будет работать с кем-нибудь из твоих
ребят?
     -  Нет,  - соврал  я.  Еще не  хватало!  Мало того,  что  солдат  вечно
отбирают, так  еще  собственную собаку  неизвестно в  какую  переделку отдай
этому злодею! Он мужик лихой, вряд ли будет армейцев вызывать, если сам кого
найдет...
     Спросил у своих:
     - Кто с ЗНШ в поисковую хочет?
     Все пятеро сразу сделали шаг вперед,  переглянулись и заржали. Я злобно
прошипел "Предатели!",  сжал кулак,  тряхнул и выкинул три пальца. Остальные
тоже, кто  сколько; мы  посчитались - выпало Мишке. Жаль, лучший "фарщик"  и
снайпер отличный, но переигрывать не стали - примета плохая.
     Через  десять  минут, оставив загрустившего  Чипа  лежать  в  свободном
вольере, мы,  обогнав  на  нашем лихом  УАЗике  колонну  отряда,  мчались  в
указанный квадрат.  Местность мы  там знали прекрасно,  могли  без  карты  и
компаса  ходить.  Получалось,   что  засесть  должны  в  центре  оцепленного
квадрата, в  "карбышевском" ДОТе.  Это  довоенное,  в три  этажа  под  землю
сооружение находилось на высоте, контролирующей два здоровенных распадка, по
которым проходили заброшенные дороги в сторону границы. Вокруг, на  вершине,
были нарыты  траншеи и окопы круговой обороны. Добравшись, мы загнали УАЗика
в кусты  у  подножья сопки. Пока мы с Жуком  готовили запасную радиостанцию,
маскировали машину и опутывали подходы контактной нитью "Троса", ребята тихо
поднялись  с  трех сторон к  ДОТу,  проверили его и перетаскали  снаряжение.
Когда мы поднялись наверх, по окружности распуская нить, Андрей с Лешкой уже
установили  и  настроили  "Фару", а  Сергей  вырубил кусты,  выросшие  перед
амбразурами, и замаскировал ими позицию.  Потом мы натаскали травы  и  веток
внутрь ДОТа  и выложили два царских  ложа.  Когда полностью обустроились,  я
связался  со  штабом  и  доложил  о  полной готовности  ловить всех  подряд.
Бессменный поисковый  связист  Репнин  велел постоянно быть на  связи  и  не
хлопать ушами, потому что  мы были одни на  много километров, вокруг бродили
только  редкие  поисковые группы. Часть  заслонов ушла  далеко к границе,  а
остальные перекрывали дороги и подходы к поселкам.
     Пока  не стемнело, мы все выбрались  на  воздух и расположились  кругом
неподалеку друг от друга, осматривая местность.  Глазея вокруг,  ребята тихо
болтали  обо  всем подряд.  Настроение после "нападения" медика у меня  было
неважное -  очень я  не  хотел ехать  на  эту медкомиссию.  Поэтому,  сидя в
траншее и оглядывая в бинокль  свой сектор, я в  разговоры не вступал. Бойцы
мои не оставили это без внимания, и Андрей окликнул:
     - Чего не в духе, командир? С Таблеткой поругался?
     - Не с Таблеткой, а с начальником медслужбы... Да комиссия эта, черт бы
ее драл! Я уже два месяца назад ее пройти должен, вот он меня и отлавливает.
     -  Слушай,  а  если  они тебя все-таки  уволят,  что с нами будет, кого
поставят вместо тебя? - спросил Лешка.
     - Типун тебе на язык, "уволят"!.. Не знаю я, Леха. Свято место пусто не
бывает. Не найдется прапорщика  или  "сверчка" - поставят сержанта-срочника,
как до меня было. Тебя, например, или Серегу. Может, из молодых кого...
     - Да не расстраивайся ты, обойдется. А нет - так  все вместе на дембель
поедем: ты, я, Андрюха. Плохо, что ли? - отозвался Вовка.
     - Это вам - дембель, а мне - увольнение вчистую, по медпоказаниям. Чего
уж тут хорошего? Да и не хочу я отсюда никуда ехать!
     - А что ты хочешь, однажды в тайге копыта отбросить?  Вспомни, как тебя
с  прошлого  поиска  Андрей  с  Серегой выводили,  когда  нога  из-за  ливня
отнялась.  Ты свое  уже отбегал, теперь только погоду можешь  предсказывать,
смотря  что  и где  у  тебя болит  и  отключается.  Еще  пару  раз  шарахнет
чем-нибудь - и все, совсем развалишься, - не унимался Жук.
     -  А я вот тебе как  дам сейчас по  башке, тогда посмотрим,  кто из нас
свое отбегал!  Да ну вас  к  черту,  нашли  тему!  Давайте  лучше  о  девках
говорить.
     Но разговор  уже не  клеился, похоже, все  мы  думали тогда  об  одном.
Всегда жаль расставаться с людьми, с которыми так много пережили вместе. Жук
с Андрюхой - дембеля, с ними все ясно, через полмесяца приказ  - и  домой. А
вот Лешке  с Сергеем только весной  увольняться, могли бы  и послужить  еще,
смену получше подготовить. Чего уж так-то, ни уму, ни  сердцу... Вон, Серегу
врачи оставили после ранения,  хоть и срочник.  А на меня насели - ну просто
беда. После контузии сразу чуть не отправили, даже в Москву писать пришлось.
Хорошо, что  оттуда вступились, да  из  округа  и  отряда позвонили.  Чем-то
сейчас обернется?  Зав.  отделением  госпиталя сказал, что  если  через  год
состояние  не  улучшится  -  вчистую   спишет,   хоть  в  ООН  обращайся.  А
самочувствие,  действительно,  временами  не   ахти   какое.  Мне   бы   еще
полгода-год, в форму войти, сил подкопить...
     От тоскливых мыслей оторвал вызов по радио. Репнин сказал, что машинист
грузового состава видел дым у одного из ДОТов вблизи железной дороги, в пяти
километрах от нас. Зная  об  обстановке, он связался  с  диспетчером, а  тот
позвонил в  отряд.  Туда уже шла  поисковая группа,  но  нам  было  ближе. Я
сказал, что  оставляю  двоих  на позиции  и  еще  с двумя  иду  туда.  Затем
строго-настрого наказал Сереге с Жуком  не лезть самим, если кого заметят, и
сидеть тише мыши. Отдал Сереге снайперку, он мне автомат - и побежали.
     Указанный  ДОТ мы знали  хорошо.  Он  был  одноэтажным  и  относительно
небольшим,  врезанным в  невысокую сопку.  Кругового обзора и обороны там не
было,  что  нам  на  руку. Подобрались со  слепой стороны, очень  медленно и
осторожно. Дыма  мы не заметили,  но  ноздри уловили запах недавно  залитого
костра. Мы с Лешкой расползлись в стороны и взяли  на прицел закрытую дверь.
Андрей  неслышно  переполз  на  бетонный колпак,  осмотрел сверху амбразуры,
показал нам  жестом "заперты",  приник к  одной  из  стальных вентиляционных
трубок, торчащих из крыши. Недоуменно  пожал  плечами  и  показал нам:  "Три
человека, курят и не таясь разговаривают". Я махнул ему, подзывая к себе. Мы
чуть отодвинулись и принялись перешептываться. Андрей был уверен, что внутри
находятся три человека. Сказал, что по разговорам, похоже, солдаты, а вот те
или нет - непонятно. Что-то  уж очень  беспечно для убийц и  дезертиров себя
ведут.  Хотя,  кто знает... Штурмом  в  лоб  ДОТ не  взять, не  для  того он
строился,   чтоб  с   наскока   брали.   Там   противоосколочный  извилистый
тамбур-коридор,  в котором  расположиться  можно  только  гуськом, за ним  -
вторая бронированная дверь. Одна граната или очередь через бойницу изнутри -
и  всем  в  тамбуре  конец.  Амбразуры  хоть  и заперты,  но смотровые  щели
оставлены  открытыми.  Я тихо  вызвал  подходящую группу,  узнал  по  голосу
старшего лейтенанта Новикова. Он ответил, что через пять минут будет у нас.
     Когда они подошли, мы  посоветовались, и  Новиков предложил  попытаться
выкурить обитателей ДОТа, чтобы зря не поднимать паники. Он с одним из своих
и Андреем забрались на крышу,  расположились над дверью. Лешка встал справа,
двое других солдат - слева, я отодвинулся насколько мог  назад и изготовился
к  стрельбе.  Новиков аккуратно осмотрел  все  вентиляционные трубки, выбрал
одну  и  достал  из  кармана  обыкновенный  взрывпакет,  что  используют  на
тактических занятиях для имитации взрыва гранаты. Что-то  прикинул, укоротил
ножом  фитиль, поджег  и  скинул в  трубку.  Поежился  -  взрыв в  небольшом
замкнутом пространстве -  это жутко!  Раздался тихий хлопок, вся  мощь звука
досталась  обитателям  ДОТа.  Я  затаил   дыхание,  нагнулся  над  прицелом.
Открылась  дверь,  и оттуда  в  клубах дыма  с матерками высунулся человек в
форме,  без ремня  и  оружия.  Леха быстро  и точно  ударил его  прикладом в
голову,  стоящие с другой  стороны солдаты приняли  на себя  падающее  тело,
отшвырнули, один насел сверху, скручивая руки. За первым человеком высунулся
второй, держась  обеими  руками за уши.  Леха  ударил его в живот и дернул к
себе. На  крыше  приподнялся,  изготовился  к  прыжку  Новиков, показал мне:
"Осторожно, не подстрели!" Тигром спрыгнул на третьего, упал, прикрываясь от
двери  его  телом.  Солдат   захлопнул  дверь,  навалился   на  нее  плечом,
опустившись ниже смотровой  щели, сверху спрыгнул второй, направил ствол  на
дверь.  Андрей  перекатился к амбразурам,  осмотрел, махнул  "все спокойно".
Новиков оттащил в сторону своего задержанного, спросил:
     - Есть кто еще?
     Тот  отрицательно  замотал  головой  - говорить он не  мог, здоровенная
ладонь старшего лейтенанта закрывала ему пол-лица.
     Я  подошел,  начали  разбираться. Задержанные  оказались  солдатами  из
береговой артбатареи,  расквартированной неподалеку, которые прикупили водки
и, пользуясь "дембельскими" привилегиями,  решили устроить пикник.  Они были
здорово перепуганы, а мы - расстроены, что потратили время  не на  тех, кого
искали. Новиков вышел на связь, доложил. Ему приказали выйти к шоссе и сдать
задержанных армейскому автопатрулю, а мне - возвращаться на позицию.
     Заложив широкую петлю, мы  с ребятами  вернулись к нашим,  связались по
радио, получили "Добро" и поднялись наверх. У них все было спокойно. Вовка с
Сергеем весело  хохотали, когда мы в лицах  пересказали  им происшествие. До
вечера мы ложились по очереди отдыхать, экономя силы для ночного дежурства.
     В  сумерках со стороны  поселка  до  нас  донеслись  звуки перестрелки,
настороженно притих эфир. Слух привычно выделил, что длинными очередями бъет
АКМ, калибром 7,62,  ему отвечают одиночными и короткими несколько наших АК.
Один раз грохнул взрыв ручной  гранаты. Стрельба  стихла  довольно скоро. Мы
сидели  как на  иголках.  Наконец Репнин  вышел на  нашей  частоте и передал
изменения  в обстановке.  Как мы  поняли, группа  ЗНШ  обнаружила  одного из
беглецов на окраине поселка, в заброшенном сарае, туда же спешно подошла еще
одна поисковая. Пока  не ясно, заметил этот тип  наших, или что  еще,  но он
открыл огонь.  В завязавшейся перестрелке  был  легко ранен и  сдался, никто
больше не пострадал. Мы облегченно вздохнули, а Андрей пробормотал:
     - Во Мишке  повезло, может, хоть теперь к награде представят? Мы-то тут
точно без толку просидим, сами себя охраняя.
     Ночь прошла спокойно, изредка оживала радиостанция для обычных проверок
и пару раз  мы  вздрагивали, когда "Фара" засекала цели, которые оказывались
оленями. Ближе  к обеду  на связь с нами вышла поисковая группа. Ее старший,
незнакомый лейтенант из недавнего пополнения, сказал, что их направили к нам
на  усиление и отдых.  Мы определились  по маршруту подхода,  чтобы поменьше
демаскировать  нашу  позицию,  и  принялись ждать.  Через  пятнадцать  минут
сидевший за моей спиной Жук спросил:
     - Ты как с группой договорился, откуда придут?
     - С границы, по лесочку, а что?
     - Ну,  тогда это гость.  Ползи ко мне,  глянь  в прицел,  что за  мужик
бредет.
     Я  передвинулся к нему поближе  и приложился  к винтовке. Мощная оптика
придвинула  человека, идущего по  краю  дороги, ближе  к кустам. Гражданская
ношеная куртка,  но из-под  нее  выглядывают армейские брюки-галифе,  нелепо
сочетающиеся с белыми кроссовками. За спиной рюкзачишка. Самое главное -  на
плече автомат! Я нашарил гарнитуру станции:
     - Девятнадцатый, стой! Замри  и  не дыши! - это  приближающейся группе.
Потом для штаба:
     - Первый, первый, вижу одного, наш. Идет низом, вооружен одним стволом.
     Отозвались  оба, сначала  Репнин с  подтверждением,  потом  поисковики.
Лейтенант сказал, что уже совсем рядом и попросил, чтоб я  вывел их  ближе к
цели. Я  объяснил, как лучше пройти на перехват,  продолжая  наблюдать.  Тип
внизу  шел  медленно, все время  озираясь  по  сторонам. Пройдя еще  немного
забрался в кусты, открыл рюкзак, достал хлеб и пластиковую бутылку с водой.
     - Чайник, сначала перся по дороге, у всех на виду, а теперь еще и жрать
устроился, - прошипел рядом Жук. Я цыкнул на него:
     - Ты по  сторонам  гляди,  не  дай  Бог  второй  здесь  же.  Я  за этим
присмотрю.  Это хорошо, если  он и дальше по дороге пойдет,  выйдет на голое
место, тут и прищучим.
     В наушнике прошелестел голос лейтенанта:
     - Расположились, ждем. Где он?
     - Сидит на месте, ест. От нас 700 метров. Двинется - скажу.
     Я позвал Андрея с Серегой, показал им заросшую плотными  кустами старую
траншею на склоне, метрах в ста ниже нас:
     -  Живенько  туда, если пойдет в  том  же напрвлении,  когда  выйдет на
удобное для меня место, выстрелю рядом. Сразу один кричите во все горло, что
он на прицеле снайпера, пусть бросает оружие  и рюкзак,  отходит в сторону и
ложится. Поймет или  нет - неважно, лишь бы голос слышал.  Самим  не  лезть,
возьмет  лейтенант с группой. Я буду  держать его в  вилке, смыться  не дам.
Начнет отстреливаться - головы не поднимать, управлюсь.
     Ребята испарились.
     - Не зевайте на  него, смотрите по сторонам  за пятерых! -  напомнил  я
Лехе с  Жуком  и  связался  с  лейтенантом.  Голос  у  него был  спокойный и
уверенный, что порадовало.
     Все  пошло, как по  писанному,  даже  еще  лучше.  Перекусив,  этот тип
двинулся дальше, даже  чуть  поднялся по склону,  держась  кустов. Когда  он
вышел в середину намеченного мной чистого от растительности сектора, до него
было немногим меньше трехсот метров, для оптики - вплотную.  Леха подвинулся
ближе, забрал  у  меня  станцию и предупредил сидящих в кустах  и до сих пор
невидимых даже нам поисковиков, потом шепнул мне:
     - Готовы они, ну, давай!
     Я  выстрелил.  Пуля  ударила  чуть  впереди  ничего  не  подозревающего
человека. Он вздрогнул, присел и начал снимать с плеча оружие, крутя головой
в разные стороны.  Я тут же послал  вторую  пулю,  сзади него, услышал голос
Сергея.  Человек дернулся  было  в том  направлении,  поднимая ствол,  но  я
выстрелил еще раз, поближе.
     Все,  нервы  сдали -  он  бросил автомат и поднял руки. Затем отошел  в
сторону, снял рюкзак,  повернулся спиной и пошел  вниз,  не  опуская  рук. Я
продолжал следить  за  ним  в прицел, опасаясь подвоха,  когда меня окликнул
Лешка:
     - Осторожно, наши идут к нему, не шарахни по своим.
     Я оторвался  от  оптики, поднял голову.  Да,  кончено  дело.  Навстречу
понуро  бредущему  человеку развернутой цепью шли  четверо, оружие наготове.
Пока они  обыскивали  его, вернулись  Сергей с  Андреем,  принесли оружие  и
рюкзак.
     - Видал  гостинцы,  командир?  - позвал  Андрей.  Я  глянул в раскрытый
рюкзак и присвистнул: две гранаты РГД, четыре магазина с патронами. Вышел на
связь, доложил. Репнин  не  скрывал своей  радости, да и было отчего -  чуть
меньше суток  прошло, а взяли уже двоих. Причем мы взяли, а  не прохлопавшие
армейцы,  которые  со всей  своей непомерной  мощью  мечутся  вокруг, словно
угорелые  кошки.  Даже если  третьего возьмут сами, счет  все  равно в  нашу
пользу, это к слову о вечном соперничестве между родами войск.
     Из  штаба  передали  приказ: группе  лейтенанта  везти  задержанного  в
комендатуру, а  нам готовиться к снятию с  демаскированной позиции  и, после
возвращения машины,  выдвигаться в другой  район.  Я на всякий  случай отдал
Сергею  вторую  радиостанцию  и  отправил его с Жуком. Тот  попыхтел  насчет
перегрузки машины, но не возвращаться же обратно одному?
     Оставшись  одни,  мы собрались  и  привели  в  порядок  место  стоянки,
продолжая глазеть по сторонам. Время шло к вечеру, вокруг и в эфире все было
спокойно.  Неожиданно  примерно в паре  километров от  нас бахнул  взрыв. Мы
переглянулись  и   посмотрели  на  радиостанцию,  словно  ждали  немедленных
объяснений.  Станция молчала, зато  с той  же стороны взвыли  АКМы,  стволов
пять,  длинными очередями,  затем еще раз рвануло, но пальба не утихала. Над
сопками поднялся  столб черного дыма.  По  станции  несколько групп вызывали
штаб,  докладывая  о   стрельбе,  я  тоже  отозвался.  Репнин   сказал,  что
перестрелку  ведут  армейцы, патрульное  отделение,  которое  наткнулось  на
последнего дезертира, поэтому мы не слышим их на  своих  частотах. Затем дал
добро  всем  группам на  выдвижение  к  месту  стычки,  туда  же направились
армейские  патрули. Уже на бегу я  попросил его связаться с  нашей машиной и
наказать  ребятам, чтоб забрали вещи  и  "Фару"  из ДОТа. Пробежали мы всего
полдороги, как у меня ни  с  того, ни  с сего  онемела нога. После последней
контузии  такое  случалось  часто,  неожиданно и  всегда  невовремя.  Ребята
сбавили темп и поснимали  с меня все снаряжение,  включая  ремень с кобурой.
Держась за плечо Андрея и нещадно матерясь, я  попытался увеличить скорость,
но ничего  не вышло, мышцы просто отказывались подчиняться. Мы вскарабкались
на сопку,  с  которой  видно  было все  происходящее,  залегли  и  принялись
разбираться в ситуации.
     На  дороге  горел транспортный  ЗИЛ-130,  присев  на  пробитых  скатах.
Укрывшись за ним, трое вели бестолковый огонь вверх по склону, попусту тратя
патроны. Четвертый, белея  повязкой  на ноге,  бинтовал грудь еще одному. По
ним коротко бил один ствол, не позволяя покинуть  ставшее опасным укрытие. В
прицел  было  хорошо видно неподвижно  лежащего чуть  выше  по  склону сопки
солдата и  два тела на дороге, у небольшой воронки перед горящим грузовиком.
Из восьми человек боеспособны  трое, плохо. Я  попытался рассмотреть стрелка
на  склоне  напротив, но его  скрывали кусты.  Лежащий  рядом  Леха  опустил
бинокль и сказал:
     -  Плохую  этот  гад  позицию  выбрал, некуда ему оттуда  деться. Сопка
невысокая и торчит, как шишка на ровном месте. Помнится, там траншеи нарыты,
но ДОТа  нет. Мы с Андреем  двинем в обход,  на левую высотку, зайдем ему за
спину и  оттуда постреляем,  отвлечем. Армейцы если не дураки,  переместятся
куда получше, а ты к ним выйдешь. Там, глядишь, кто еще из наших подтянется,
растянем его на три-четыре стороны, а дальше разберемся. Как план?
     Я согласился, предупредил, чтобы не совались близко, и отпустил  ребят.
Через некоторое время скорыми одиночными выстрелами застучали их автоматы. Я
разглядел  их в прицел, успокоился - позицию они  выбрали отлично, в длинной
заросшей траншее на соседней  сопке. Вдвоем они имели прекрасную возможность
скрытно  перемещаться  по  ней,  серьезно беспокоя противника и оставаясь  в
безопасности. Дезертир развернулся и открыл огонь по ним. Армейцы подхватили
раненых и  бегом кинулись за  ближайший взгорок.  Ребята на  короткое  время
усилили  огонь, отвлекая внимание  на  себя,  а  затем попрятались, стрельба
стихла. Я хромая  поплелся к армейцам. Добравшись до безопасного места,  они
опять открыли огонь. Когда  я вышел к ним, двое продолжали  стрелять в белый
свет, а один менял повязку раненому в грудь. Второй раненый набивал магазины
патронами.
     - А ну,  хорош  заряды  без  толку тратить! -  окликнул  я  солдат. Они
оглянулись очумело и подошли ко мне.
     - Где ваш офицер?
     - На дороге остался, наповал его, вместе с водителем. И сержант там же,
-  ответил  один из  них.  Сбивчиво они пересказали мне, что  произошло. Они
ехали на  машине, осматривая  местность  и увидели прямо  на  дороге лежащий
автомат. Старший группы, капитан, вместе с водителем  вышли и подняли его, а
под  автоматом лежала  граната без кольца. Оба,  очевидно, растерялись  и не
успели отскочить, взрыв положил обоих. Когда ошалевшие бойцы кинулись к ним,
дезертир открыл  огонь из  ручного  пулемета.  Сержант попробовал перебежать
выше по склону за бугорок, но его достала очередь.
     -  У  вас  снайперка,  может,  сможете его  достать  отсюда? -  спросил
раненый.
     -  Снять  его  не  проблема  и  из автомата, живым  возьмем,  куда  ему
деваться? Сейчас еще наши группы подойдут, да ваш резерв подтянется, возьмем
в  кольцо  и все. Патроны-то  у  него  не  вечные,  кончатся скоро, тогда  и
сдастся.
     - Не сдастся он, вон чего натворил...
     Пока я осматривал  раненых и менял им  неуклюжие  повязки,  мы услышали
несколько коротких очередей с разных сторон - это обозначали себя подошедшие
группы.  К  нам подошли  Леха  с  Андреем, сказали,  что  по радио попросили
принять  раненых.  Дезертира  прижали  перекрестным  огнем,  он  затаился  и
старался  стрелять только наверняка.  Когда  он  ранил еще двоих неосторожно
сунувшихся на открытое место армейцев, настала очередь снайперской винтовки.
Мне  приказали  попытаться подранить его  или вывести из строя  оружие. Мы с
ребятами  прикинули  место  поудобней и поближе, и  поползли туда. Мне стало
совсем худо, помимо  ноги еще разболелась  голова и поясница, так что Андрей
тащил винтовку, а Леха меня. Стрелять, несмотря  на самочувствие,  все равно
предстояло мне, из нас троих  я  лучше всех  управлялся с СВД. Добрались  до
позиции, я устроился и попросил старшего группы справа выманить цель. Тотчас
оттуда  раздалось несколько  выстрелов, и  дезертир появился у меня  в  поле
зрения, выцеливая  перебегающих. Я  затаил дыхание,  прицелился  в ствольную
коробку  пулемета и выстрелил. Отдача  отозвалась острой  болью в  голове  и
спине,  сжались  зубы,  заслезились  глаза. Под  стволом противника  взлетел
пыльный фонтан  -  мимо!  Дезертир  отшатнулся  от  оружия,  оставив его  на
бруствере, и  пригнулся  в  траншее. Я  сморгнул слезинку, взял  поправку  и
выстрелил еще раз. Подброшенный пулей пулемет кувыркаясь отлетел в  сторону.
Мне в прицел было отлично видно,  как он  схватил  его и  принялся  отчаянно
дергать  затвор,  но по  всей  видимости  попал я удачно  и оружие заклинило
намертво.  Подождали  еще  немного,  пока убийца  не  отшвырнул  изувеченное
оружие, и тогда Леха вышел в эфир:
     - Все,  скажите армейцам,  пусть забирают клиента. Оружия у него больше
нет, гранат тоже. Тепленьким отдаем.
     Я  продолжал  смотреть  в  прицел  за  обреченно  метавшимся по траншее
дезертиром, пока  к  нему  не  поднялась группа  задержания,  а  потом  едва
расслабился, как меня свернул жуткий приступ  боли в позвоночнике. Извиваясь
и хрипя от рвущей боли, услышал, как Леха выкрикнул в станцию:
     - Срочно  машину, сорок  второму  совсем худо,  выносим на  руках, -  и
потерял сознание.
     Очухался уже в санчасти, через сутки. Начальник медслужбы  зашел сразу,
едва я пришел в себя и сказал:
     - Знаю, что для тебя служба  значит, но все, с нас хватит, да и с тебя,
по  всей  видимости,  тоже.  При  такой  жизни  ты  не  то  что  никогда  не
поправишься, а совсем концы отдашь. Только домой, лечиться!
     Через день я симулировал "чудесное исцеление", но он продержал  меня  в
палате полторы  недели. Все это время я  безуспешно уговаривал его не марать
мою  и  без  того  исписанную  медкарту  и  посодействовать  перед  окружной
медкомиссией.  Не  помогло.  Да и  на  комиссии слушать меня никто не  стал.
Просмотрели бумаги и,  невзирая на протесты и просьбы, выдали на руки приказ
о  досрочной  демобилизации   по  состоянию   здоровья,  отшвырнув   в  омут
непривычной гражданской жизни.



ДЕНЬ ПОГРАНИЧНИКА
     Нудная неделя выдалась.  Нудная  и длинная,  тянулась,  как жевательная
резинка - ни разжевать, ни съесть.  В  последнее время все  недели, все  дни
такие. На  работах засада  полная. На  основную  ноги не несут,  через  силу
идешь, а  на "левой" с  заказом напортачил, конторе  убытков  на  пятнадцать
тысяч подарил, придется  из  своего кармана выплачивать. Шеф наорать  хотел,
судя по его физиономии, просто жуть. Но не стал, даже голоса не повысил. Это
правильно,  не  следует  на  нас  сейчас голоса повышать,  можно и по  рогам
получить, невзирая на должность. Деньги дрянь, выплатим, пару-тройку больших
проектов сделать - и готово. Куда их теперь девать-то, для кого копить?
     Голова  болит, зря сотрясение  мозга на  ногах  переходил.  Шрам свежий
болит, зря к колотому ранению так наплевательски отнесся. Сердце тоска жжет,
тоже больно. Депрессия, как у институтки  весной,  тьфу,  срам  какой.  Себя
стыдно.  Уехать куда-нибудь,  что  ли? Взять  пса  и уехать, погулять с  ним
вдвоем, чтобы рядом никого и ничего знакомого... Куда? Где такое место, куда
от себя сбежать можно? Может, напиться? Неохота. Разозлиться бы, что ли, все
равно на кого. Хоть на шпану уличную, хоть на работу, но лучше всего на себя
самого. Не выходит. Шпане зубы  выбить  -  получается. Работу  самую трудную
сделать  -   вроде,  тоже.  Нет   злости.  Нет  жизни.   Подумал  безвольно:
"Превращаешься в растение. Скоро протухнешь к чертям  собачьим, встряхнись",
- но  приказа не  получилось, так, больше  на "констатацию  факта" похоже...
Глянул на  часы,  выключил  компьютер,  попрощался  с другом и пошел  домой.
Прошел по опустевшим  к вечеру коридорам  техникума, пожелал спокойной смены
охранникам,  побрел  к ларьку  за  сигаретами.  Взял  бутылку  пива,  присел
недалеко от  ларька на скамейку,  глотнул без удовольствия и закурил. "Тепло
уже.  Скоро настоящее  лето, конец учебного года, выпускной вечер. А  вот  в
прошлом году мы с  ней в  это время...  Стоп! Назад! Не надо!.. Ее нет,  она
ушла. Спокойно, не  смей  вспоминать, не смей  думать... А ну, пойдем отсюда
куда-нибудь, прогуляемся."
     Он стоял на краю тротуара, пропуская поток машин. Неожиданно из второго
ряда,  не  показывая поворота,  резко вильнула  иномарка, визгнув тормозами,
остановилась напротив.  Ноги сами переместили тело к переднему крылу машины,
в  зону "эффективного противодействия", пальцы удобнее перехватили недопитую
бутылку пива, глаза метнулись  по сторонам, оценивая обстановку. Мозг в долю
секунды выдал картинку: "Руль слева, в машине только водитель, рядом и сзади
никого".  Ухмыльнулся  горько: "Ты по-прежнему оружие, прапорщик. Только  не
"смертельное",  а так себе,  ржавенькое, стремное и  сломанное.  Расслабься,
кому  ты нужен,  чтоб  нападать  на  тебя?"  Из  машины  выскочил  водитель,
изумленно-радостно выкрикнул его  имя. Он вгляделся  в знакомое лицо  парня,
вспоминая... Есть! 92-й  год,  подпольный тотализатор,  поединки  за деньги,
постоянный  партнер для  показательных "киношных"  боев, кикбоксер-средневес
Володя.  Заныл шрам  на левом бедре, застучала  кровь  в  висках, как  перед
схваткой,  вспыхнули цветными  открытками  воспоминания, но тело  облегченно
расслабилось,  рот растянулся  в улыбке...  А парень  уже радостно  тряс его
руку:
     - А я тебя  сразу  узнал, ну ты подумай, столько лет не виделись! Да ты
изменился-то как,  сколько же  в тебе  веса  осталось,  пол-барана?  Ты чего
сейчас делаешь, торопишься или свободен? А чего худющий такой, горькую пьешь
или болеешь?
     - Да погоди ты, не части!  Никуда я не спешу, гуляю просто. Сам-то как,
куда летишь, по делу? Давай подсяду, по дороге поговорим.
     -  Какой  там по делу, так катаюсь. Садись  скорее, поедем, отвезу куда
надо,  потреплемся... Слушай,  ты не поверишь, как я рад, что тебя встретил!
Мы  тебя совсем из  вида потеряли после  той истории, когда тебя ножом после
боя... Я искать пытался, да как? Мы же все бесфамильные, а  хозяин тогдашний
за бугор свалил сразу, от греха подальше, благо денег до фига. И доверенный,
диспетчер, то бишь, тоже смылся из города. Ну и все, концы в воду, адреса-то
только у  них были.  Слушай, давай  заново  знакомиться? У  тебя  имя  тогда
настоящее было? Да? А у меня - нет. Я вовсе не Володя, а Андрей, во как!
     Он подумал, что впервые за последние месяцы действительно по-настоящему
рад чему-то, предложил:
     -  Слушай,  Андрей, а чего бы  нам не отметить и  встречу,  и повторное
знакомство?  Давай  заскочим  ко  мне  в  контору,  денег  возьму  и  поедем
куда-нибудь в тихое место. Ты машину на стоянке бросишь и домой  на такси...
Как тебе предложение?
     - На "ура"! Только никаких контор и денег, я угощаю. Судя по виду, твои
куры денег не клюют потому, что их у тебя нету: ни  кур, ни денег. А хоть  и
есть, все равно, протесты не принимаются. Да и  руль  у меня, куда поверну -
туда и приедем, не спорь.
     Сидя  за  столом  в  дальнем углу тихого и  полупустого  ресторана,  не
торопясь пили пиво и говорили, говорили...  Странная эта была  беседа.  Двое
давно знающих друг друга впервые рассказывали о себе, о доме, семье, о жизни
"до" и  "после". Но о чем бы ни шла речь,  разговор все равно возвращался  к
тотализатору, поединкам, спорту.
     - Как твоя нога? Мне рассказывали, что бедро распластали крепко, мужики
боялись,  что  хромым останешься, ходить  нормально не сможешь,  не  то  что
драться.
     - Да на мне  все, как  на собаке, всю жизнь  врачи удивляются. Говорят,
какая-то странная и редкая особенность организма. Месяц отлежал, да месяц на
костылях  -  и   готово.   Правда,   из-за  большой   кровопотери  и  долгой
неподвижности   чего-то  где-то   нарушилось,  похудел  сильно,  с  тех  пор
поправиться не получается, хоть  и ем, как лошадь. Одно плохо, левая у  меня
прыжковая была, а теперь все, - той резвости уже нет.
     - Расскажи, как там все было, а то  слухи, сам  знаешь, "слышу звон, да
не знаю, где он". Ты ведь тогда уже не выступал, завязал, чего же вышел?
     Он  по привычке  скрутил  пальцами  ухо, вспоминая,  как же  все  тогда
получилось...
     Как выяснилось, не просто оказалось выбраться  из  круга, образованного
большими  деньгами.  Толковые  ребята  поняли,   что   его  не   вернуть   в
"гладиаторский бизнес" деньгами или личными  угрозами. От первого он наотрез
отказался,  над  вторым посмеялся  и предложил  попробовать. Попробовали, не
получилось.  Два   "быка",   привыкшие   пугать   и   колотить   беззащитных
коммерсантов-ларечников, отправились  в больницу,  причем  один  с  пробитой
собственным  ножом задницей. Тогда они  нашли другую цену - здоровье сына  и
сестры  за  один  бой.  С  таким  он  столкнулся  впервые  в жизни,  поэтому
согласился на встречу, не раздумывая.
     Поздно  вечером  подъехал  джип  с  дочерна  затонированными  стеклами,
призывно  открылась задняя дверь. Он не  сел, не  заговорил, просто стоял на
краю тротуара, курил и  молча ждал,  когда  они выйдут.  Один из  приехавших
удивленно осмотрел его с ног до  головы,  презрительно  сморщился и процедил
сквозь  зубы  второму:  "Так  оно еще и курит?" Он  криво хмыкнул и  сплюнул
окурок дешевой сигареты, целясь в ботинки говорившему. Попал и высоко поднял
подбородок, широко улыбаясь и не вынимая рук из карманов. Хорошо знавший его
по предыдущим  схваткам второй тип, выслужившийся из охранника в "доверенное
лицо",  беспокойно заерзал задом по капоту и промямлил: "Не надо  ссориться,
мы же  приехали говорить о делах", - потом добавил, обращаясь к первому - "А
твое  дело  - коротко и ясно выкладывай все  как  есть и отваливаем". Первый
пробухтел гнусаво: "Ну, короче,  через  неделю  за тобой заедут, рано утром,
часов  в  шесть. Бой один,  по  старым правилам. Отработаешь и все,  чистяк,
никому ниче не должен. Можешь  спать спокойно, независимо от результата". Он
выслушал, мотнул  головой второму и, отойдя в  сторону, присел  на поребрик.
Второй  подошел  и встал напротив, даже на  корточки не опустился, заговорил
торопливо:  "Ты же  знаешь, ни  я, ни  хозяин  к этому не причастны, это все
другие  люди, крутые, очень крутые. А мы вертелись, как могли"... Он прервал
его:  "Гарантии?" Второй так  же суетливо  ответил:  "Эти  люди  слово дают,
крепко дают. Говорят, что если выиграешь, то денег дадут, а если проиграешь,
то травмы и лечение компенсируют.  Только... только не выиграть тебе. У меня
кореш  из той кодлы есть,  в шараге вместе  учились. Говорит, волчара  у них
подготовлен, никто из доверенных  его толком в  работе не видел,  а  кореш в
охране  зала стоит, подглядел и клянется -  зверь. Ростом немного выше тебя,
но  крепче  и  двигается  так,  что  не  уследишь,  да  и  техника  какая-то
непонятная. Они  хотят нашего  шефа  утопить  вчистую и  навсегда  из  этого
бизнеса выкинуть. Настаивают на том, чтобы он на своего лучшего бойца крупно
поставил.  А тот решил тебя  подставить, в надежде что в темную вывезешь, но
он не думал, что до этого дойдет, что они на твою семью нажмут".
     Он достал  из кармана  мятую пачку,  прикурил и  сказал:  "Передай кому
надо, что на бой  выйду.  Если подобное повторится, после  первой же  угрозы
начну  убивать. Сам начну. Хотят играть  в импортные  игры,  пусть играют до
конца.  Кто-нибудь охранять меня будет, или  хотят отделать после боя?". "Не
выиграть тебе, пойми!  Я и так рискую, что тебе это говорю, если дознаются -
хана и мне,  и корешу.  Уделает ихний пес  тебя. Ты, главное,  после  первой
серии не вставай, а то знаю я  тебя... Но охранять будут, этот тип, что всем
заправляет, пригласил человека со стороны, для законности."
     Он кивнул, встал и пошел к подъезду не оглядываясь.
     На следующий день он ужесточил свой тренировочный режим, отшучиваясь от
приятелей и  не  объясняя причины. В  последний вечер отвел после тренировки
друга в сторону и попросил подъехать домой, если он не появится на работе до
десяти утра  или не  позвонит. Друг глянул встревоженно и кивнул, не задавая
вопросов.
     За весь вечер он не произнес дома ни слова. Так же молчал и по дороге к
месту  боя,  и по  приезде  на  место.  Перед схваткой вышел на площадку  не
поклонившись,  глянул на самодельное табло  с результатами  ставок  и  нашел
глазами  среди  немногочисленных "элитных"  зрителей  бледное  лицо  бывшего
хозяина. Тот слабо кивнул ему. Он внимательно всмотрелся в безучастную маску
соперника и  отошел к исходной. Пока ждал команду  "Бой!" почему-то подумал,
что ему впервые не страшно перед схваткой и, услышав  выкрик судьи, рванулся
вперед.
     Поединок  не получился,  зрители  были разочарованы до слез  и назревал
крупный  скандал.  Где же  это  видано,  чтобы  призовой  боец, на  которого
поставили больше  девяноста процентов присутствующих, упал на пол  обливаясь
кровью, даже не попав в своего  никчемного соперника?! Это подставка!  Да не
мог этот тип уделать его всего тремя-четырьмя ударами!.. Мог. Просто на одну
секунду  ярость,  пришедшая  с ним с  войны, слепая ярость при  виде  врага,
затуманила  разум, это  и решило все. Не  смог ничего противопоставить  этой
ярости тот хваленый  спортсмен, не нашлось в его  арсенале подобного оружия.
Поэтому и остался лежать без сознания на полу, лишь попытавшись нанести свой
единственный  "разведывательный" удар. Долго он  будет помнить  крик  своего
неизвестного соперника. Дикий крик, который не прерывался долгую секунду, за
которую  его  ребра  и  голова  превратились  в   источник  сплошной   боли,
остановившей дыхание и вырывающей из сознания в спасительное небытие.
     Два  здоровенных охранника закрыли победителя телами и буквально внесли
в раздевалку, вышли,  встали у двери. Он долго сидел на скамейке, выгоняя из
себя дух боя  и ярость.  Наконец успокоился,  разделся и пошел в  душ. Мылся
долго, словно хотел отмыть грязь с души.
     Когда  вышел, обернутый  полотенцем,  увидел  двоих незнакомых  парней,
роющихся в его сумке. Подумал:  "Как, откуда они здесь?" и увидел  в дальнем
конце помещения открытую  дверь  в  подсобку, соединяющую мужскую  и женскую
раздевалки. Усмехнулся:  "Тоже  мне, охрана, ротозеи". Окликнул парней: "Что
потеряли,  орлы?"  Оба  быстро  повернулись и  двинулись  к нему,  заходя  с
флангов,  один  достал   из-под  куртки  приличного  вида  кинжал  и  сказал
вполголоса: "Где выигрыш? Говори быстро, а то кишки наружу". Он  прошел чуть
вперед,  к ближайшему шкафчику, машинально прикидывая  как будет двигаться и
оценивая соперников.  Улыбнулся широко  и дружелюбно  и ответил:  "У хозяина
конечно,  подсчитает - принесет".  Тип с  ножом  сделал выпад и промахнулся,
второй получил удар  ногой в  живот  и икнув начал сгибаться. Рука  с  ножом
выскользнула   из  влажной  ладони,  мокрые  босые  ноги  не  давали  нужной
устойчивости, и он отскочил  как можно дальше, пытаясь поднять  скамейку для
защиты. Не вышло  -  привинчена к  полу. Нападающий  изготовился  для второй
атаки и тогда он закричал что было сил: "Охрана!" и  рванул  на себя  дверку
шкафчика, выдирая шурупы и пытаясь защититься этим  неудобным  щитом из ДСП.
Полностью уберечься не удалось, нож  прошел поперек  бедра оставляя глубокую
рану. Подпрыгнув на  одной ноге он слабо лягнул противника и обрушил на него
оторванную дверцу.  И тут раскрылась дверь и в раздевалку влетели охранники.
Один из них схватил его в охапку и понес как пушинку в угол, прикрывая своим
телом от возможной опасности. Его кровь щедро заливала  дорогой костюм этого
парня, но  тот не  обращал внимания. Добежал в три прыжка  до угла,  опустил
бережно и  развернулся,  что-то  рыкнув в  портативную радиостанцию. Судя по
грохоту  и  хрипам,  доносившимся  из-за  рядов  шкафчиков,  второй охранник
успешно разбирался с нападавшими.
     А он стоял  на одной  ноге, держась за могучее  плечо этого незнакомого
громилы, смотрел  на льющуюся по  ноге кровь и даже  не делал попыток зажать
рану.  Лишь крутилось в  голове  одно  и  то же:  "Отпрыгался,  слава  Богу,
отпрыгался. Отпрыгался..."
     - Да, ладно, прошло все... Ты-то как, долго дрался после меня?
     -  Драться перестал  через полгода, теперь так, тренируюсь для себя. Но
до  сих  пор  в  этом  бизнесе кручусь. Там  уже  все  официально,  никакого
подполья,  криминала.  Работаю менеджером профессиональной команды. Помнишь,
одно  время  в  ресторане   "Центральный"  бои  на  легальном   тотализаторе
проходили,  кикбоксинг,  карате  и все такое? Ну  вот,  этим и занимаюсь,  с
Мишкой-самбистом  на  пару,  помнишь его?  Волосатый  такой,  как  дикобраз,
полутяж. Он все  такой же, азартный.  После того,  как я от боев отвалил, он
уже советником работал, а все дрался. Деньги хорошие, ездим много, по стране
и за  границу. У нас в  городе бои  редко проводятся. В команду к нам просто
очередь,  на шоу кого  попало не выставишь,  бойцы классные. У каждого  свой
рейтинг, от 10 до 1, каждому его класса боец подбирается, весовые категории,
судьи  -  просто  драконы,  все  строго.  Ребята  все  застрахованы,  врачи,
медицинский контроль  обязательный и  серьезный.  Я в основном коммерческими
боями  занимаюсь,  а   на   показушных  у  нас  теперь,  помимо   тренера  и
консультанта, еще и балетмейстер, то бишь, хореограф есть, во как!
     Он  сидел, цедил пиво и слушал  Андрея, а перед  глазами проходили  все
схватки,  проведенные  на  потеху  богатой публике  в  подражание  известным
киногероям во дворах частных домов, гаражах, пустых спортивных залах, днем и
ночью. И вдруг, ни с того, ни с сего спросил:
     - Слушай, Андрей, а "темные лошадки" у вас есть? Практикуете такое?
     -  Конечно,  это  нечто типа отборочных.  Пять  боев  провел, если  все
более-менее успешно, или перспектива  есть -  добро  пожаловать на  рейтинг.
Обычно туда не ниже первого разряда люди попадают. Возраст и техника разные,
в основном молодежь,  до  двадцати  лет.  Старше  мы  не берем,  если только
человек техникой и силой  не блещет.  Деньги там не ахти, но платят, пацанам
на пряники хватает. Кстати, самая  богатая на сюрпризы  группа - это как раз
"темные". Их, в отличие  от рейтинговых, никто не знает,  только  перед боем
говорят, какой у бойца титул спортивный  и по какому виду. Бывает, даже стаж
занятий  и  возраст  не объявляют.  Иногда такие монстры  попадаются  - жуть
берет. Опасная игра там, рисковая.
     - А меня бы взял? На пяток схваток, рейтинг мне ни к чему, годы  не те,
чтоб  спортивную  карьеру  делать,  а  вот  на отборочных  постучался  бы  с
удовольствием. По старому знакомству пропихнешь без очереди?
     Андрей весело рассмеялся:
     - Тебя - хоть сегодня! Да чего уж в "темные", давай на рейтинг, поближе
к единичке!
     - Да погоди ты смеяться, я серьезно. Выстави разок, куда попроще, а там
посмотришь. Я тренируюсь,  в форме себя  держу,  не гляди, что  худой.  Если
хочешь, приеду к вам в зал, поработаю с кем-нибудь, оценишь.
     - Что за  блажь такая странная? Тебе лет сколько? За тридцать? И вес не
больше  50,  а  там минимальная  категория  до 65.  Судейство-судейством,  а
разломать могут крепко, сам  знаешь. Кости поломают или башку стрясут,  куда
тогда денешься? Если деньги очень нужны,  я тебя могу разовым  консультантом
или  еще кем устроить, не проблема. Да и не верится  мне,  что ты в  хорошей
форме, уж извини, но не выглядишь ты здоровым и счастливым, что ни говори...
     Андрей не изменил  положения тела и тона, но его правая рука неожиданно
метнулась  через стол, расслабленные пальцы  целили точно в переносицу. Чуть
двинулась вперед  и в  сторону  голова, уходя  с  линии  атаки,  левая  рука
прыгнула  навстречу в  ответном движении,  пальцы слегка  коснулись  челюсти
Андрея, обозначив боковой удар. Бултыхнулось, но не пролилось пиво в кружке,
зажатой  в  правой  руке.  Андрей  нахмурился,  откинулся на  спинку  стула,
отхлебнул пива и продолжил прерванный странным образом разговор:
     - Все  равно  не  понимаю,  зачем,  чего  ради? Ты  же  только что  мне
рассказывал,  что все в порядке, на "левой"  работе  платят до  хрена,  всем
доволен. Если не в  деньгах дело, то в чем? Острых  ощущений не хватает? Ну,
давай  выйдем  на  улицу,  найдем  каких-нибудь  придурков   поздоровее  или
побольше,  вот тебе и приключения. Или здесь бучу устроим, мне вот те четыре
засранца совсем не нравятся.  Я же хорошо тебя помню, ты упрямый  был, но не
азартный, за длинным рублем не гонялся,  в схватки без нужды  не  лез... Что
случилось?  Выставить  я  могу,  было бы желание, даже проверять  не  стану.
Только, если  ты действительно серьезно, давай, рассказывай все как есть. Не
хватало  мне потом  каяться, что на поводу у тебя  пошел,  и  манную кашу  в
больницу носить.
     Рассказать? А что, с чего начать, если он и сам не знает, что  его  так
потянуло на эти  поединки? Рассказать о  ней? "Он  был старше  ее, она  была
хороша..." Все, как есть... Уже ничего нет. Все было, счастье было, весь мир
в  руках  был, а теперь ничего не осталось.  Он помолчал минуту, собираясь с
мыслями, закурил  и  начал рассказывать,  обо всем.  Говорить  было  просто,
потому  что уже  несколько лет  для него слово "все" было  связано только  с
единственной и самой лучшей  в  мире женщиной,  которую он любил и  потерял.
Коротким  получился  рассказ, не хотелось  передавать  чувства, не  хотелось
выпускать  из запертой на семь замков  души любовь. Андрей не переспрашивал,
не  уточнял,  слушал  молча.  Видно,  чутьем  бойца  угадывал,  ощущал,  что
происходит с ним. Потом помотал головой и осторожно сказал:
     - Ну, что тут скажешь,  время пройдет, остынешь... Может, она вернется,
или другую встретишь, да мало ли что. Хоронишь ты себя по-моему, а зачем?
     -  Да вот потому, что хоронить себя не хочется, и прошусь к  тебе.  А в
остальном  -  жизнь  длинная,  буду  ждать,  спешить теперь некуда. Надеюсь,
конечно, на  лучшее, а куда  деваться? Живучая это тварь -  надежда. Знаешь,
что-то  с волей  случилось, будто  надломилось  внутри... Пить  не  хочется,
работать не  можется.  На улице драться - не  честно, меня никто  всерьез не
воспринимает. Шушваль всякая наезжает, конечно, даже частенько, но с ленцой,
без  опаски. А у меня  все  козыри в  рукаве, никакого  интереса.  Наверное,
встряхнуться надо, человеком, мужиком себя почувствовать. Выйти честно, один
на один, как равный  с равным, ткнуться носом в  дерьмо или выиграть, злость
спортивную ощутить.
     Андрей в задумчивости потеребил свой перебитый нос и кивнул:
     - Знаешь, мне кажется, я тебя понял, согласен. Возраст - фигня, в конце
концов,  ты  все  равно моложе выглядишь. Давай,  попробуем  для начала  что
попроще,  есть  у  меня  на  подходе пара  поединков, вот вместе и  съездим,
развлечешься. А сейчас расслабься, хочешь, анекдот расскажу?
     Они  просидели тогда до  средины  ночи,  обходя  в разговоре затронутую
тяжелую тему, и расстались в хорошем настроении.
     Андрей  не  подвел, помог  с  подготовкой - нашел время  в  своем зале,
неболтливого  партнера  для  тренировочных  поединков,  возил   к  врачам  и
массажистам.  Две  недели  подготовки к первому поединку пролетели  довольно
быстро. Не секрет,  что проще бороться с  хандрой, когда  есть хоть какой-то
интерес  и совсем нет  свободного  времени. За двое суток до  поездки Андрей
привел его в офис - знакомиться с командой. Представил коротко:
     - Это наша новая  "муха", то  есть "мух", прошу любить и жаловать.  Про
себя  он сам расскажет, но попрошу  без ваших обычных дурацких розыгрышей  -
мой личный протеже,  так сказать, по блату. Оставляю вас одних, общайтесь, -
потом повернулся к нему, улыбнулся:
     -  Традиция   у  нас  такая,  посиделки  с  новичком  перед  боем,  для
составления первого впечатления.
     Он кивнул и "пошел по рукам". Пожимал крепкие ладони, называл свое имя,
запоминал всех  отвечавших  ему,  встречал внимательные, "читающие" взгляды,
старался сам угадать, что за человек перед ним. Ребята расставляли на  столе
бутылки   с  лимонадом,  сок,  чай,   какое-то  печенье,   пироги.   Обычная
безалкогольная  вечеринка  спортсменов.  Двое  друзей, "второй  средний вес"
Алексей,   живой   и  подвижный,  и  здоровенный   Саня,  угрюмый  молчун  с
исполосованным шрамами лицом  и  расплющенными  ушами, сразу  взяли  над ним
негласное шефство. Все ребята, вызывая новичка на откровенность, по  очереди
рассказывали  о  себе,  остальные   комментировали   их  рассказы  забавными
дополнениями. А он сидел и словно со стороны смотрел на веселую возню ребят,
принявших  его с первого раза, как  равного, и прислушивался к  себе: оттает
что-нибудь внутри? Нет... Поздно вечером вернулся Андрей, отвез его домой  и
пожелал на прощанье:
     - Спи крепко, ни о чем и ни о ком не думай. Дебют - вещь серьезная.
     Через  два  дня  они  уже  были в  другом  городе,  и  "страшный"  Саня
массировал ему перед поединком плечи и спину, заодно рассказывая правила:
     -  Все  "темные"  бьются  первыми,  на  затравку  публике, от  легких к
тяжелым, следом  за  ними  идем  мы, по рейтингу и весу.  У тебя  вес  самый
легкий,  значит, пойдешь в  числе первых. Формула боя у вас: одна схватка  -
три минуты. Если оба остаются на ногах, то победа по очкам. Площадка здесь -
обычный боксерский  ринг,  с хорошим покрытием. Канаты  для атаки  и  защиты
использовать разрешено, как в  рестлинге. Драться будете в  кимоно, босиком.
Запомни крепко: нельзя ничего говорить, ни партнеру, ни судье - снимут с боя
сразу и навсегда. Еще нельзя показывать спину, тоже снимут, как за трусость.
Остальные запреты стандартные: пах, затылок, горло,  суставы, удары  локтем.
Коленом бить можно, даже в голову.  Захваты, болевые и  удушающие  разрешены
все, в том числе и  в  стойке. Оценивают судьи по пятибалльной  шкале, самое
"дорогое"  -  броски из стойки,  удары ногой в  прыжке с  разворотом и  удар
дальней  ногой  в  голову.  Остальное  -  по  нисходящей.  Добивание  только
обозначается,  но берегись,  могут  и пробить, на  кого  нарвешься.  Он тебя
хряснет по ребрам  или по башке, балл с него, конечно, снимут, а вот если ты
после этого не встанешь - все, пиши пропало, победу потеряешь.
     Вбежал в раздевалку Алексей, затараторил с порога:
     -  Объявили  ваш  бой,   через  пару   выходишь.  Послушал  про  твоего
"крестника": вес 63  с половиной, против твоих  - десятка разницы, берегись.
Первый разряд по  самбо  и зеленый пояс  по каратэ, двадцать лет.  Известный
клуб  его выставляет, не расслабляйся, но и не бойся  раньше времени. Андрей
сидит в первом ряду, за левым боковым  судьей, будет подсказывать. Как  сам,
размялся?
     Он  кивнул,  встал со  скамейки, потянулся, похрустел суставами и начал
одеваться. Вылез на ринг, нашел глазами Андрея. Тот подмигнул и поднял вверх
сжатую  в  кулак правую руку: "Покажи  им  всем!" Что-то бухтел в  динамиках
голос ведущего,  равномерно гудели  зрители.  Слух  привычно  отключился  от
посторонних шумов.  В углу напротив неподвижно стоял  партнер,  глядел  тоже
куда-то  в  зал,  на своих.  Судья  проверил у  обоих снаряжение,  вышел  на
середину  и сделал знак поприветствовать  друг  друга. Пожали руки,  впервые
глянув  в  глаза,  разошлись на  исходные  в  ожидании команды.  Подумал: "А
паренек волнуется - вон, лоб испариной покрылся и перчатки шевелятся, кулаки
сжимает".   Спросил  у  себя:  "Сам-то  что,  совсем  отупел,  где   мандраж
спортивный? Сейчас ведь бить будут", - и улыбнулся...
     Первые  три разведывательных  удара в голову он прозевал, уйти не смог,
но  достал ответными,  сравнивая счет. Соперник смело лез в ближний бой, бил
точно и болезненно. "Понятное дело, что ты поближе подбираешься, раз с самбо
знаком, не расстрелять, так сломать решил? Давай-ка я тебя на другой технике
проверю..." Глубокий  нырок под боковой удар и  серия по корпусу и голове  -
все удары в  цель, но слабовато.  Партнер прикрываясь разорвал дистанцию, но
отдыхать не стал, сразу  бросился в контратаку  и ударил ногой в  прыжке,  с
разворотом.  Попал  пяткой в подреберье, туда, где свежий шрам от последнего
ранения... Воздух судорожным толчком  выбросило из легких, боль вцепилась во
внутренности,  изогнув   тело  и   не  позволяя   вдохнуть.  Соперник  мягко
приземлился,  сделал  обманный финт в сторону,  его  правая  нога взлетела в
стремительном боковом  ударе  в голову.  "Уклониться!.." но тело,  скованное
болью, не  сдвинулось. Только  успел прикрыться  перчаткой,  как мощный удар
сбил его  на пол.  Каким-то чудом удалось  превратить падение  в  кувырок  и
подняться  на  ноги. Услышал  окрик судьи  "Стоп!",  расслабился  и  задышал
глубоко,  приходя в себя. "Вот черт, десять очков  двумя ударами!" На  счете
"пять" поднял руки, показывая  готовность продолжать. Обменялись несколькими
сериями, боль в боку грызла все сильнее, мешая двигаться. Партнер чувствовал
это  и  усиливал нажим, стремясь увеличить отрыв, увернулся от удара ногой и
перехватил согнутой рукой за шею. Прижал к канатам, сжимая удушающий захват.
Он  вклинил  челюсть  в локоть соперника, вцепился в его руку,  пытаясь хоть
немного  ослабить   хватку  и  замер  не  шевелясь,  опасаясь  броска.  Вяло
шевельнулась предательская мыслишка: "Продержусь ли десять  секунд? Сдаться,
что ли? А  то бок болит зверски, поди, ребро сломано, да и отрыв большой, не
догоню..." И тут услышал крик Андрея:
     -  Что  ж  ты делаешь, гад?! Я тебе  сдамся, сволочь!  А  ну, пошел  по
канатам!
     "Андрей, команда,  верят ведь..." И вернулась злость: "В стойке душишь,
щенок,  даже  на  пол  не   свалил,  так  в  себе  уверен?!  Ах  ты  сопляк,
самбист-каратист недоучка, да я тебя вместе с зеленым поясом сожру!" Стиснул
зубы, двинулся по силе соперника, толкнулся ногами  от канатов. Сальто вышло
корявым, но из захвата вывернулся. Ударил рукой в челюсть, коленом в корпус:
"Это тебе  за мои ребра!", отскок и правой ногой в голову - "На  тебе, твоим
же!" Перехватил руку и броском через плечо впечатал партнера в пол. Красиво,
"на публику", обозначил добивание и отскочил одновременно с выкриком  судьи.
Соперник  поднял перчатки  на  счете  "восемь", двинулся  навстречу.  Но  со
злостью  вернулось и  шестое  чувство бойца,  теперь все  ухищрения партнера
читались легко. Он  дождался прыжка  и срубил его в полете, еще раз "добил".
Опять счет,  команда  "Бой!" -  и  соперник оттеснен  в угол быстрой серией,
отскок, еще ногой "пятиочковый"! Гонг. Кончено. Судья  поднял его руку. Руку
бойца. Спортсмена. Руку победителя. Впервые  за шесть лет. Впервые за долгие
месяцы разлуки...
     Через  несколько   минут  в   раздевалку   вломился  Андрей,   распихал
поздравляющих, оттер плечом врача и сграбастал в объятьях:
     - С возвращением,  чтоб тебя разорвало! Я тебя убил  бы своими  руками,
если б ты не очухался. Скажи честно, хотел сдаться? Ведь хотел, я знаю!
     - Да  отпусти  ты,  лось,  остатние ребра  поломаешь. Ну, хотел... Тебе
спасибо, не заорал бы на весь зал - может, и все, кранты.
     Андрей усадил  его  на скамейку, извинился перед  врачом. Врач заставил
подвигаться,   ощупывая   пальцами   кровоподтек   на  боку,  расспросил   о
самочувствии:
     - Нужен рентген, кажется, есть трещина. Здесь будем делать, или дотянем
до дома?
     - Нет, дома сделаем. Хочу посмотреть, как наши выступят. А ребра - черт
с ними, не в первый раз.
     В  воскресенье они  вернулись домой,  и Андрей отдал ему деньги,  много
больше обещанной за победу суммы:
     - Это тоже традиция, на  первый  бой новичка  всегда ставят  и половину
выигрыша отдают, на удачу. А на остальные вся команда гуляет, так что лечись
и в следующие выходные едем за город.
     Так  и пошло: бой, подлечивание  на скорую руку травм  и  подготовка  к
следующему. Когда  остался  последний,  пятый поединок, команда готовилась к
поездке в Сочи, на крупный турнир. Андрей отговаривал ехать:
     - Уровень не тот. Формула боя может измениться, бойцы туда едут гораздо
опаснее  предыдущих. Тем более, ты  после  травм отойти толком не успеваешь,
вес набрать. Жди до конца сентября, готовься, там и поедешь.
     - Есть у меня одна идея. Уеду  на месяц из города со своими учениками в
лагерь,  отдохну и подготовлюсь. А на поединок выдерну из оборота все деньги
и поставлю на себя.
     - Ты что, совсем дураком сделался?! Или фильмов  дебильных обсмотрелся?
Ты же эти деньги не на дороге  нашел, чтоб  ими разбрасываться. Горбился  на
двух работах, да башку свою тупую подставлял ради чего? Чтоб за один бой все
спустить, и квартиру, и машину?
     - А если выиграю? Мне тогда до пенсии хватит, чтобы не работать. Буду у
себя  в  техникуме триста рублей  получать  и  пацанов  тренировать  в  свое
удовольствие. Рискну. Никогда в жизни не рисковал,  ничем.  А здесь - решил,
не  переубеждай. Последний  бой,  имею  право. И не  волнуйся ты, подумаешь,
дурные деньги, быстро заработал - могу быстро и спустить. К тому же я всегда
могу на тебя и следующей весной рассчитывать, так?
     Готовился он  серьезно, когда  вернулся  из лагеря, и  вес увеличил,  и
технику поправил значительно. Андрей  часто звонил,  справлялся, что нужно и
не передумал  ли. А  за неделю до  поединка  приехал  с  Алексеем  и  Саней,
отговаривать. Разговор начал Алексей:
     - Прислали  правила по факсу,  это будет  финал  летнего сезона,  труба
полная. Поединок  без  ограничения  по  времени, пока  один не ляжет или  не
сдастся. Мы  оставляем всех, у кого  рейтинг ниже пятерки. Раньше с подобных
боев без травм никто не приезжал, этот раз тоже не обойдется. Ты брось затею
и с поездкой, и со ставкой. Будет другой бой, сыграешь.
     - Нет, ребята. Нет у меня времени ждать. Есть одна страна в Европе, всю
жизнь  съездить мечтал, спешу... Да и  в Сочи скоро сезон  закончится, когда
еще в море выкупаюсь?
     - Ты  все со своими шутками дурацкими, - взорвался Саня, - говорят тебе
знающие люди - нельзя, разобьют! Что ты, семижильный?
     - Я вам  благодарен, братцы, но  решил. А ты, Андрюха, хоть всю команду
привези, не поможет. Ты мне обещал? Вот  и держи слово, тем более, последний
раз.
     В ночь перед поездкой он не  смог  заснуть. Слонялся из угла в  угол по
пустой квартире и не находил себе места. В полночь  разбудил пса и  вышел на
улицу. Побродили по двору, а потом он неожиданно для себя спросил у пса, как
когда-то давно:
     - А где наша Варенька? Ну, ищи!
     Пес молнией заметался по двору, но, не найдя, подбежал к нему, обиженно
растопырив уши и подслеповато заглядывая в глаза.
     - Нету?  Вот так-то...  А давай прогуляемся к  ее дому, часа за полтора
дойдем, как думаешь?
     Дошли, походили  вокруг, заглядывая в  темные окна. Пес почувствовал ее
запах, потянулся  к подъезду, радостно поскуливая заскреб  лапой дверь. Он с
трудом отозвал его, уже жалея об этой затее. Глянул в последний раз на окно:
"Как ты, милая? С кем ты?.."
     Утром они  с  псом  смотрели какие-то  ранние новости,  когда  позвонил
Андрей:
     - Давно проснулся, финалист? Готов? Спускайся, я у подъезда.
     Он положил  трубку,  поднял  сумку  с  деньгами  и  пожитками, призывно
хлопнул себя по груди. Пес поднялся на задние  лапы, тяжело уронил  передние
ему  на плечи, потянулся  с  "поцелуем".  Он ласково  потрепал  его за  уши,
чмокнул в холодный нос:
     - Не  грусти, я через два дня вернусь. Остаешься за главного, сестренка
вечером вернется с дачи - тебя  выведет и покормит. Поругай меня завтра,  на
удачу...
     ***
     Меня разбудил звонок друга.
     - Привет, это я, Женька. С праздником тебя! А ты чего не в парке? Хотя,
это хорошо. Пойдешь - позвони, у моего дома встретимся и вместе двинем.
     Глянул на часы: 11.30, ох ты,  поздно-то как! Потянулся, поднял с  пола
тапок и запустил им в спящего на балконе пса.
     -  Вставай, лишенец,  весь  праздник  проспали! Тоже мне,  пограничник!
Сегодня же наш день!
     Пес лениво поднялся  и широко  зевнул, выставив  длиннющий язык, словно
показывая всем видом  свое равнодушное отношение и к празднику,  и ко мне. Я
соскочил с  кровати и  вышел на балкон, хлопнув его мимоходом по ушам.  Небо
было ясным, насколько его позволяли видеть дома вокруг. Надо же, сколько лет
помню,  всегда на день пограничника  погода  прекрасная,  как  по заказу!  Я
быстро принял душ, побрился и уже в 12 часов мы с псом шагали к центральному
парку, на встречу с сослуживцами.  Пока ждали Женьку, я еще раз сделал зверю
выговор  за  поздний подъем  и пообещал, что  если мы  не встретим наших, то
оставлю без ужина. Но  слова мои на Чипа должного  впечатления не произвели,
он  хитро улыбался и  махал  хвостом, как бы  говоря, мол,  зря  волнуешься,
найдем всех в лучшем виде, а  на митинги ходить интереса мало, да и лапы все
отдавят.
     К  тому времени,  как  мы  добрались,  вся  торжественная  часть  давно
закончилась и весь парк был заполнен большими и маленькими группами парней в
зеленых  фуражках или  камуфлированных  куртках.  Постояли  немного  рядом с
пустой   эстрадой,   осматривая   ближайшие   к   нам   группы,   обменялись
поздравлениями  с  парой  знакомых, а  потом  медленно пошли по  аллейкам  в
поисках своих. Прошли совсем немного, когда  с параллельной дорожки раздался
окрик: "Командир!",  и  мы  увидели  наших. Пес дернулся  к ним, я отстегнул
поводок, и он стремглав кинулся  к ребятам, вызвав небольшой переполох среди
женской и  детской  части  группы. Когда мы  подошли, Чип уже  нашел Андрея,
которого знал со  своего  рождения  и скакал вокруг него, пытаясь дотянуться
языком до лица. Минут  десять у  нас ушло на  объятия, обзывания друг  друга
худыми или толстыми, старыми или лысыми.
     Я с удовольствием разглядывал  ребят, мысленно считая и соображая, кого
же  не  хватает  в  нашей  команде. Затем настал черед знакомства  с женами,
невестами  и  детьми. Здоровяк Андрей оторвался  от Чипа и поднял за руку со
скамейки хрупкую девушку:
     - Знакомьтесь, это  моя  жена Ольга, а  это  мой  командир.  Помнишь, я
рассказывал, как его молнией треснуло?
     Я смутился и пробурчал:
     - Ты бы что путное про меня супруге рассказал...
     Тут же на меня  обрушился  хохот и началось: "Про  кого тут  что путное
можно  рассказать?! А  помнишь... А  помнишь... А помнишь..." Мы добрый  час
перебирали всяческие  смешные  случаи  из  совместной службы,  пока  Сергей,
бывший комтех с седьмой заставы, не прикрикнул:
     - А ну, хорошь байки  травить! Давайте хоть  выпьем  за праздник  да за
встречу, а то моя Оксанка Чипу последнюю закуску скормит!
     Сдвинули  пластиковые  стаканы с водкой, опрокинули.  Сергей  сразу  же
разлил по второй:
     - За тех, кто на службе.
     Закурили, разговор  пошел  про дом, работу, изменения  в жизни.  Я  все
присматривался к ребятам, чувствовал, словно не достает чего-то или кого-то,
но спросить не решался. Меня опередил Лешка, связист с десятой:
     - Братцы, а чего ж Батя, Вовка не пришел?
     Андрей замолчал на полуслове, ссутулился и сказал севшим голосом:
     - Умер Батя. В апреле схоронили. Сердце...
     Воздух  словно загустел  вокруг,  все смолкли,  начали переглядываться.
Притихли,  даже маленькая Оксанка, возившаяся  с Чипом, испуганно  заморгала
глазенками  и  прижалась к  отцу.  Чип потерся было  об  их ноги,  но уловив
изменившееся  общее  настроение, подошел ко мне  и уткнулся  носом в колени.
Лешка с силой затянулся и спросил:
     - Кто еще за этот год?..
     Все  посмотрели  на  меня,  молча повторив его  вопрос.  Я  прикурил  и
перечислил:
     - Двое в Чечне: Левка с автороты и Боб с тринадцатой. Дракон до сих пор
там, живой.  Трое в Таджикистане:  Злой, Шарик и  Валька, все из нашей роты.
Там  еще пятеро  наших воюют,  говорят, тяжко... Славка Шкет из  моей первой
группы  от  старых  ран умер  зимой. У него  осколок под  сердцем сдвинулся.
Мишка, водила наш с 66-го, - от рака. У него после ранения и так одно легкое
осталось, а он курил, как паровоз, все смеялся, что все ему нипочем...
     Потом спросил, надеясь, что не будет больше плохих известий:
     - Может, еще кто? - но меня дополнили:
     - Демид и  комтех  с четверки, не  помню, как его  звали. Тоже в Чечне,
остались, контрактниками были.
     Сергей разлил:
     - Ну, по третьему...
     Разобрали стаканы, постояли с  минуту молча, поминая  друзей, выпили не
чокаясь. Кое-кто из девчонок украдкой промокнул глаза.
     Подошел Андрей:
     - Про "шакалов" наших ничего не слышал?
     - Нет, раскидала жизнь, потерялись...
     Я ответил  и грустно улыбнулся про себя - "шакалы"...  Так звали  у нас
всех офицеров и прапорщиков. На мне сейчас нет погон, вот  Андрей и упомянул
машинально это прозвище. "Шакалы"...  Вспомнился мне  мой начальник заставы,
который руками,  головой и  плечами разгибал  раскаленное  железо сплющенной
горящей кабины ГАЗ-66, выковыривая из нее мое безчувственное тело.  Красивый
мужик  был,  а обгорел так, что и смотреть на него потом жутко было. И майор
Степин, с КПП, веселый добродушный  толстяк,  он  даже  распекал  солдат  не
злобно,  а  весело.  Он прикрыл молодого неопытного солдатика, приняв в себя
пять пистолетных пуль от беглого зека. Капитан Щукин, командир  вертолетного
звена,  вечно  злобствующий  желчный  тип,  от  придирок которого плакали не
только солдаты, но и  офицеры,  находящиеся  в  его  подчинении.  Когда  его
вертолет с десантом сбили в Афганистене он выкрикнул в эфир: "Сбиты, падаем,
у пехоты нет парашютов, экипаж не будет прыгать, помните нас..." Такие вот у
нас были "шакалы"...
     А вокруг, как всегда, после третьего тоста  разговор шел  о трудностях,
задержания,  стычках.  Но  тема  была невеселая и  скоро  Андрей с  Серегой,
пошептавшись, перевернули фуражку и пошли по кругу:
     - А ну, скидывайся, кто сколько может, негоже четвертый тост не выпить.
     Я вывернул карманы - пустой, но Андрей махнул рукой:
     - Сиди уж, напоим. Тебя прокормить трудно, а напоить-то  запросто. Пока
бегаем, жен отвлекай, а то загрызут дома за пьянку в общественном месте, - и
хитро глянул на Ольгу. Та засмеялась:
     - Ладно уж, что с вами делать, пейте. И присмотрим, и домой доставим.
     Принесенной  водки  хватило  еще на три  тоста, пока  выпили,  обсудили
новости,   радости   и  горести.  Решили,  в   какие  школы  лучше  отдавать
подрастающих дочерей, в какие спортивные секции - сыновей.
     День  тихо  клонился  к  вечеру, когда  мы с Женькой рассадили наших по
такси  и  присели  на  скамейку  покурить.  Умотанный всеобщим  вниманием  и
обкормленный  хот-догами Чип  лениво  вытянулся у наших ног и прикрыл глаза.
Женька помолчал немного и задумчиво сказал:
     -  Знаешь, вот уже сколько  лет смотрю  я  на вашу компанию, а  сегодня
впервые подумалось: вы  ведь как ветераны, вас с  каждым годом  все меньше и
меньше... - потом откинул сигарету и поднялся:
     -  Ну,  все,  ведем  зверя  домой  и пойдем в ресторан.  Праздник  надо
заканчивать за столом, так  что накормлю тебя праздничным ужином. Возражения
не принимаются, прапорщик, я по званию старше!


Last-modified: Fri, 18 Oct 2002 07:32:36 GMT
Оцените этот текст:Не читал10987654321