Александр Шамес. Услышать Эмерсона и умереть, или Несколько эпизодов из жизни Израильского Хай-Тека --------------------------------------------------------------- © Copyright Dr. Alexander I. Shames Ў http://zhurnal.lib.ru/s/shames_a_i/ Читательские отклики присылайте по Email: sham@bgumail.bgu.ac.il Date 14 Dec 2002 Исправленный и дополненый вариант Произведение номинировано в литконкурс "Тенета-98" http://www.teneta.ru Ў http://www.teneta.ru --------------------------------------------------------------- Околонаучный триллер без пролога, но с эпилогом Журнальный вариант Дорогой Читатель! Считаю своим долгом предупредить: все, что Вы прочтете в этой книге - почти сплошная выдумка. На самом деле события происходили совсем не те, совсем не там, да и результат оказался совсем не тот. Все имена, названия фирм, технических образцов (кроме общеизвестных), а также ссылки на научные данные - в лучшем случае взяты с потолка. А в худшем - высосаны из пальца. Поэтому, любые совпадения кого-то с кем-то или чего-то с чем-то - досадная случайность. За которую автор заранее приносит потерпевшим и пострадавшим свои искренние извинения. Читатель, не знакомый с израильскими реалиями девяностых годов, может найти все необходимые переводы и разъяснения в приложении к моей книге "Ган а-Надив" - http://lib.ru/ZHURNAL/shames2.txt Ў http://lib.ru/ZHURNAL/shames2.txt ""Welcome back my friends To the show That never ends!.. Come inside, come inside!"" Emerson, Lake & Palmer Karn Evil 9, 1-st impression, from the ""Brain Salad Surgery"" ""Если ты такой умный, то почему же ты такой бедный?"" Из сокровищницы еврейской народной мудрости  * ЧАСТЬ ПЕРВАЯ *  - Would you like a drink, sir ? - Симпатичная темнокожая блондинка, кокетливо прикрывающая внушительный бюст шелковым платочком цветов бразильской национальной авиакомпании ""Вариг"", подкатила щедро уставленный разномастными бутылками и банками сервировочный столик к креслу 3B и вежливо склонилась над дремлющим пассажиром. - Дринк-дринк? Уот ду? Фак ю! Разбудила, шоколадка чертова! - пробормотал себе под нос обладатель кресла 3B и нехотя разлепил глаза. Был он не то, чтобы молод, но и пожилым выглядел только в сравнении с посетителями рэйвовских дискотек. Каштановая шевелюра явно не была его главной гордостью, ибо состояла из вполне счетного количества коротких тонких волосков. Роста он был более чем среднего, да и худобой не отличался. Все вместе выглядело пусть не очень эстетично, но, с первого взгляда, производило впечатление добродушной солидности. Второй же взгляд начисто опровергал гипотезу о добродушии этого кругленького носителя скромной прически. Из-под широкого мягкого лба на мир смотрели стальные, с прищуром, жесткие глаза. Тонкогубый рот чаще всего кривился в иронической усмешке и даже забавный нос картошкой никак не мог восстановить первое впечатление. Да, уже со второго взгляда становилось ясно, что пальца в рот обладателю этих глаз лучше не класть! Впрочем, в данный момент никто и не собирался проделывать дурацкую процедуру с пальцем. Более того, пассажиру 3B весьма вовремя предлагалось утолить жажду перед скорым приземлением в аэропорту Сан-Пауло. Сон улетучился мгновенно, лицо пассажира просияло обаятельной улыбкой и, сладко потягиваясь, он начал обстоятельно объяснять стюардессе, чего бы ему хотелось выпить в данный момент. За прошедшие 11 часов полета над Атлантикой он основательно изучил алкогольную политику ""Варига"". В отличие от экономных (чтобы не сказать - скупых!) ""Люфтганзы"" и ""Бритиш Эйруэйз"", спиртное тут подавали не в наперсточного размера емкостях, а щедро наливали из большой бутылки в большой стакан. В этом, очевидно, проявлялась широта бразильской натуры. Правда, от тех же щедрот душевных, в немаленький стакан приличного ""Хенесси"" отваливалось четыре внушительных кубика льда, что значительно снижало исходную ценность подаваемого напитка. Поэтому заказ следовало делать тщательно, вовремя останавливая шаловливую рученку рученку стюардессы, пытающейся от чистого сердца запихнуть тебе в стакан то, чего там быть совсем не должно. В результате, вместо готовой ""Блади Мэри"" он заказал по-отдельности : пустой стакан, стакан ""Абсолюта"", банку с томатным соком, половинку лимона, блюдечко с двумя кубиками льда и бутылочку с острым мексиканским соусом ""Табаско"". Стюардесса, с подобающим служащей приличной авиакомпании почтением, тщательно исполнила заказ и покатила питейный столик к другому, менее дотошному клиенту. - Обригадо! - произнес пассажир 3В вдогонку аппетитно покачивающимся ягодицам. ""Обригадо"" было одним из двух португальских слов, которыми он овладел, готовясь к визиту в Бразилию, и означало ""Спасибо"". Второе португальское слово было совсем непечатным и к ситуации не подходило. Потому любитель неразбавленного коньяка решил прекратить демонстрацию своего глубокого знания португальского, и сосредоточиться на приготовлении и потреблении водко-закусочного напитка, известного на просторах бывшего СССР под конспиративным именем ""Кровавая Машка"". Пассажир кресла 3В бизнесс-класса рейса авиакомпании ""Вариг"" Франкфурт-ам-Майн - Сан-Пауло носил гордое имя Марк и в настоящий момент проживал свою вторую (он еще не знал, что - не очень долгую) жизнь. Марк Альперин, 36 лет. В прошлой жизни - житель города Кишинев, Молдавская ССР. Кандидат физико-математических наук, старший научный сотрудник Лаборатории Высокотемпературных Сверхпроводников Института Прикладной Физики Академии Наук Молдавской ССР. В новой жизни - гражданин государства Израиль, житель поселения Шима, что в 20 км от города Беэр-Шева. Доктор философии (Ph.D.). Генеральный директор компании ""Крайо-Кон Лтд."" (Cryo-Con Ltd.), промышленный парк Неватим, Негев. Женат, отец двоих сыновей. - За каким чертом меня несет в эту Бразилию? Даже ребенок знает, что делать честный бизнес в Латинской Америке - занятие почти безнадежное. А на подарки, подношения и просто неприкрытые взятки у нас элементарно нет денег. Любому нашему партнеру по переговорам совсем не сложно это проверить. И проверяют, гады! Знают, что проглотить нас совсем не трудно, особенно после того, как мы окончательно обанкротимся. А потому - тянут резину до последнего. Сидят как грифы над подыхающим путником, ободряюще клекочут и ждут, когда можно будет сытно пообедать. Нами. Именно такими были оказались результаты наших контактов в Европе и Штатах. Я уже не говорю о полном крахе в Гонконге. Какие у меня основания полагать, что там, в Бразилии, все будет по-другому? Впрочем, последний раз Моти приехал оттуда сильно воодушевленным. И даже какие-то деньги приволок. На которые мы, кстати, протянули почти полгода и сделали, наконец, наши цацки вполне технологичными и готовыми к массовому изготовлению. Неужели ему удалось найти партнера мудрого, готового выложить определенную сумму и заниматься маркетингом только с прицелом на будущие прибыли? Или это опять гонконговский вариант? Да ладно, к чему гадать!? Совсем скоро я увижу все сам, как говориться, невооруженным глазом. Марк заглянул в иллюминатор, где последние восемь часов проплывала украшенная белыми барашками синева то ли неба, то ли океана, и включил жидкокристальный дисплей индивидуального телевизора, который, в дополнение к видеофильмам, отображал полную полетную информацию - карты, курс, высота, скорость, температура за бортом. Если верить курсографу, лететь предстояло чуть менее часа. Еще есть время немного подремать - смена часовых поясов давала себя знать, ведь дома, в Израиле, была ночь. Марк прикрыл глаза, откинулся на мягкие подушки широкого кресла и вытянул ноги (спасибо бизнесс-классу, хоть тут они место не экономят!). Но сон не шел. Вместо сна волнамиой накатили воспоминания. Как же это он, ничем особо не выделявшийся полуеврейский мальчик, пионер-отличник и комсомолец-повышенный степиндиатстипендиат, дошел до жизни такой? - Несомненно, начало начал, генезис ""Крайо-Коновской"" эпопеи лежит в той, первой жизни. Первой жизни Федотыча, Леонарда и, конечно же, моей. Каждый из нас прибыл в Израиль уже готовым, состоявшимся специалистом. Каждый - в своей области: я хорошо умел растить сверхпроводящие пленки и был уверен, что могу их сделать еще лучше, если мне дадут немножко денег на слишком дорогие (для ни от кого не зависимой республики Молдова) реактивы и новую плазменную пушку. Прибалтоподобный гиперделовитый Леонард не только знал все про полупроводниковые микро-холодильники - элементы Пельтье, но и в своем Новосибирском Институте Теплофизики здорово наловчился собирать эти холодильнички любых параметров и размеров из подручных и подножных материалов. По жизни он был позером, патриотом Великого Израиля в границах 40-го года от сотворения мира и бабником. Все это никак не умаляло его производственных достоинств, но за рамками деловых отношений он был мне просто не интересен. А Федотыч ... Что ж, его очаровательной еврейской женушке Кларе в смутные перестроечные годы удалось уволочь из России очень серьезного кадра! В былые времена развитого социализма таким, как Федотыч, правилами внутреннего распорядка запрещалось даже ходить по улицам, где был расположен ОВИР или, к примеру, иностранные посольства. Федотыч был (и есть!) настоящий радиоэлектронныйм генийем. Получив какую-нибудь схемотехническую задачку произвольной сложности, Федотыч минут пять почесывал затылок, покусывал ортодоксально длинную бороду и затем набрасывал вполне работоспособную схему. Но это было лишь началом акта творения. В процессе сборки схема видоизменялась настолько, что последний оконяательный вариант никак не походил на своего допотопного предка. И работал намного лучше. Очевидно, все эти качества Федотычу были присущи уже с младенчества, ибо, сразу же после известной питерской физматшколы, он без проблем оказался перескочил в студентыом радиоэлектронного факультета Военмеха, откуда плавно перетек в исследовательскую лабораторию оч-ч-чень закрытого научно-производственного объединения ""Финиш"", имевшего самое непосредственное отношение к той продукции мирной советской индустрии, которая шумно взлетала, иногда точно попадала и всегда взрывалась с большим мегатонным эффектом. Собственно, после ""Финиша"" прямая дорога Федотычу была в ""Старт"" - абсолютно закрытый город-шарашку в центре России - где, на полном государственном обеспечении, самородные гении почти-что голыми руками ковали ядерно-водородный щит державы. Там, в ""Старте"", и кормили получше и жизнь была здоровее и спокойнее. Однако, времена академиков-героев Зельдовича и Харитона давно уже прошли - к кандидатам в обитатели ""Старта"" традиционно черносотенные совковые власти предъявляли требование дистиллированной расовой чистоты. А Федотыч еще со студенческих времен имел несчастье (как оказалось потом, в годы тотального бегства из Совка - счастье!) любить красотку-медичку Клару Люсенбойм, которую, отбив натиск многочисленных претендентов, и взял в жены. Гражданка Люсенбойм (по определению!) особой благонадежностью не отличалась. Поэтому-то Федотыч Люсенбойм в ""Старт"" не поехал, а так и остался в ""Финише"", до самой своей ""репатриации"" в Израиль занимаясь полусекретными и несекретными (ширпотребовскими) разработками, работа над которыми прерывалась лишь выходными, отпусками и ежемесячными вызовами в первый отдел на профилактические беседы. Что не мешало ему любить ""Битлс"", Митьков, умеренно выпивать и быть симпатичным парнем - душой компании. Вот такими, в начале 90-х, мы оказались на Зземле Израиля. Что у нас было? Знания, прожекты? Несомненно. Амбиции и абсолютная уверенность в том, что мы лучше и умнее всех ближневосточных аборигенов? Что ж, не без этого. Хотя сейчас и стыдно в этом признаваться. А вот чего нам тогда сильно не хватало, так это - знания языков, умения хоть сколь-нибудь адекватно оценивать окружающую действительность и свое, весьма скромное, место в ней. Не было также навыков ведения более-менее цивилизованного бизнеса. И конечно - не было денег. Даже не тех денег, на которые можно было бы обосновать маленький, но свой ""Майкрософт"". Но просто - денег на жизнь. Государственная помощь новым репатриантам спустя полгода закономерно прекратилась спустя полгода по прибытии, ни одна из многочисленных научных и околонаучных организаций не спешила отвечать на мои, написанные на корявом английском, письма с ""жутко выгодными"" для Израиля проектами. Да и местный Хай-Тек (фирмы, занимающиеся высокими технологиями) тоже не спешил прибирать к рукам столь ценных специалистов, коими мы сами себе казались. Увы, рРеальность оказалась весьма прозаичнее радужных представлений о собственной полезности. Так я оказался заурядным Шапировским степиндиатом (это что-то вроде аспиранта-исследователя с зарплатой, слегка превышающей пособие по безработице) при Департаменте Материаловедения Негевского Университета имени Бен-Гуриона. Леонард нашел себе место сменного технолога на полупроводниковом заводе фирмы ""Делл"" в Димоне. Ну а Федотыч, накрепко привязанный к жене, проходящей курсы подготовки к сдаче врачебного экзамена в Тель-Авиве, устроился радиомастером в телевизионной мастерской в Ришон-ле-Ционе. В общем, каждый из нас был, как говориться, при деле. И ни один не был доволен ни тем, что он имеет, ни своим теперешним местом на новой Родине - в начале второй жизни. Претензии на особое предназначение еще не стерлись потоком мутной лавиной бытовых проблем. Но ленивый стиль спокойной и в меру сытой левантийской жизни уже начал засасывать в свой тягучий поток. А потому - вяло хотелось большего. Не хватало лишь импульса, стартового толчка для вырывания себя из текучки повседневных дел. Открытие Впервые я начал задумываться о реальной возможности отрулить в сторону от привычной исследовательской рутины года через полтора после начала работы в Университете. Тогда я впервые попробовал изготовить монокристаллические пленки высокотемпературной таллий-бариевой керамики, добавляя при этом небольшие количества солей ртути и свинца. Ничего принципиально нового - подобные пленки уже были описаны в литературе. Как и то, что ртуть повышает температуру перехода в сверхпроводящее состояние на пару градусов. Каково же было мое удивление, когда измерения показали, что температура перехода у получившихся пленок градусов на 20 выше, чем у любых других образцов, известных современной науке. И это уникальное свойство мои пленочки сохраняли в течение долгого времени. Я взвился - ну что вы, это же открытие! Не Нобелевская премия (ее, за подобного рода керамики, в 1987 году отхватили сотрудники Европейского исследовательского центра ""АйБиЭм"" швейцарцы Мюллер и Беднорц), но все же весьма серьезный прорыв в науке и технологии. Сопровождающийся, обычнокак водится, признанием и должностным продвижением. Именно серьезность возможных последствий плюс элементарная научная добросовестность и побудили меня не митинговать об успехах на каждом углу, но, прежде всего, попробовать понять - почему это происходит. Из того же набора веществ я синтезировал поликристаллические керамики. -- Увы, но ониэти керамики демонстрировали свойства, вполне соответствующие известным литературным данным. Я повторил опыт с напылением пленок - и снова получил аномально высокую температуру перехода. Результаты интриговали. Бросился проверять химическую чистоту исходных материалов - все было в пределах установленных стандартов! Тогда решил проверить саму установку для напыления. И - нашел ! На вольфрамовой лодочке спаттера, откуда пылился свинец, я обнаружил следы солей теллура. Кто-то из моих предшественников, скорее всего - перманентно беременных девиц-докторантов, -студентов занимался теллуридами и просто-напросто забыл, в силу свойственной многим студентам безалаберности, тщательно промыть спаттер. А что, теллур - реактив не очень токсичный - можно бросить и так. Мне, наученному еще в студенчестве азам твердотельного синтеза, и в голову не пришло бы хоть что-то оставить не промытым. Но, либо местных студентов учат чему-то другому, либо мой неизвестный предтеча был просто неряшливым болваном - произошло то, что произошло! Спасибо тебе, мой неизвестный безымянный соавтор. Дальше я, как-нибудь, и сам разберусь! Жить стало лучше, жить стало веселее. Я днями и ночами пропадал в лаборатории, уже намерено добавляя в свинец теллур в самых разных концентрациях, оставляя неизменными остальные параметры технологии напыления. Выходило по-разному. Были образцы, в которых температура перехода пленки в сверхпроводящее состояния (она же - критическая температура) резко падала ниже 100 градусов по Кельвину. Были образцы, в которых удалось добиться температуры на 100 градусов выше, чем самая высокая температура переходакритическая температура, известная сегодня мировому научному сообществу. Вот эти-то пленочки и стали основным объектом моего пристального внимания. Еще пару месяцев ушло на точное определение той концентрации теллураия, при которой наблюдается наивысшая критическая температура перехода. Следующим шагом был синтез поликристаллической керамики с теллуром. Керамика получилась самая обычная, с относительно низкой критической температурой перехода. Тогда я снова обратился к пленкам, исследуя зависимость физическкских свойств от толщины пленки. И обнаружил, что уникальные свойства наблюдаются только на толщинах от 2000 до 3500 ангстрем. Во всех остальных случаях, вне зависимости от концентрации теллура, пленки получались самые обычные. Технологическая часть работы была завершена. Результаты можно было публиковать и получить причитающиеся мне лавры первооткрывателя очень высокотемпературной сверхпроводящей керамики. Уже потом на мои пленочки навалятся тысячи экспериментаторов, которые промеряют на этих образцах все, что только можно промерять. А затем на смену им придут сотни теоретиков, объясняющих почему: это происходит именно так, а не никак иначе, и утверждающих, что именно это такой феномен они, теоретики, предсказывали еще двадцать лет назад. А мне лично достанется слава первооткрывателя, а также почет и уважение весьма узкого круга специалистов первооткрывателя. Слава, почет, уважение? Да я что, отупел от радости !? Уже завтра мое имя затеряется в толпе соавторов : заведующиий лабораторией, пара местных профессоров-теоретиков, руководитель Департамента и даже техникх, реамонтирующий наши вакуумные насосы. Так здесь принято и, в случае рядовой работы, ничего плохого в этом нет - современная наука не делается одиночками. Но эти пленки - мое Открытие. Мое, персональное. Мой труд, мое упорство, мои аналитические способности. И я хочу превратить это открытие в свой шанс подняться над стандартным олимоволимским существованием. Сделать шаг вперед - и вверх! Ну что мне смогут предложить здесь, в Университете? Продлят мою нищенскую стипендию еще на два года? Так и без того продлят - работаю я не плохо, в соответствии с планом лаборатории. Есть публикации, готовим патент. Примут на постоянную должность в штат Департамента? Как же, разогнался! Для этого нужно чье-то большое желание. А кому именно я тут так сильно нужен? По всем Университетам Израиля бродят сотни хороших физиков (и посильнее меня будут!), готовых продать себя совсем задешево. Так кто-же будет двигать персонально конкретно меня? Подозреваю - никто... Решено - свое открытие я никому не отдам! И не отдал. Уничтожил лабораторный журнал, стер с диска старенькогоого Макинтоша все записи, графики и технологические карты. и Ссделал вид, что ничего и не было. Никто и не заметил, что что-то происходилопроизошло нечто экстраординарное. Потекла прежняя, рутинная работа. Сопровождаемая непрерывной, лихорадочной мыслительной деятельностью. Что, что, что с этими пленками можно сделать? Как обратить блестящий научный результат в нечто коммерческое, быстро реализуемое и имеющее рыночную пользу и стоимость? Шарики в голове вращались порой столь интенсивно, что, казалось, их скрип был слышен вовне. А может, это я, в состредоточении сам того не замечая, тихо скрипел зубами? Для микроэлектроники - процессоров, элементов памяти, транзисторов там всяких - подобные сверхпроводящие пленки были слишком ""толстыми"". С другой стороны - при толщинах пленки до 3000 ангстрем - большие токи им тоже противопоказаны. Значит - отпадают применения в мощных энергетических цепях и сверхпроводящих магнитах. Что же остается? Остается - применение в электронных устройствах ике средней мощности и невысокой степени интеграции: сверхбыстрые, сверхнадежные реле в исполнительных устройствах роботов, автомобилей, самолетов и баллистических ракет. Вот это уже пахнет деньгам! И большими деньгами, если с умом такое реле сконструировать, аи затем - успешно продать. На том я и решил остановиться. С этого момента ход мыслей принял иное, практическое направление. Как сделать? Ноу-хау, как это принято называть на Западе. Прежде всего, как не крути, пленкиу все-таки нужно охлаждать. Правда, не до температуры криогенных жидкостей - гелия или азота. Переключатели, работающие при гелиевых температурах, даром никому не нужны. Ведь именно из-за необходимости постоянно держать сверхпроводник в очень холодной жидкости, традиционные сверхпроводники не получили широкого распространения в современной технике. Нет, мои пленки не нужно погружать даже в жидкий азот. Для них нормальная рабочая температура - 220 градусов по Кельвину, что для нормального только для неученого обывателя - жуткий холод - 53 градуса ниже нуля. Но это для обывателя - холод. А в технике при этих температурах живет, к примеру, жидкий фреон-12. Уже лучше - все-таки не азот. Однако, громоздить для каждого переключатель фреоновый холодильник - значит сильно повысить стоимость устройства и, соответственно, сузить круг его применения. Да и надежность понизится - в боеголовку, к примеру, такую штуку уже не запихнешьаешь. Нужна какая-то свежая идея! Изобретение Свежая идея пришла в образе рыжеволосой бестии Леонарда. Его фирма заказала в нашей лаборатории работыу по измерению контролю проводимости готовых полупроводниковых пластин. Шеф поручил эту почетную обязанность мне. ИзмМерять пластины пришел высокомерного вида мужик из олимоволим, который, прежде чем поздороваться, принялся поучать меня: как правильно нужно включать вольтметр и пользоваться паяльником. На мое любезное предложение оставить материалы образцы и немедленно незамедлительно пройти в задницу он, как индюк, раздул зоб, но в задницу не пошел, а гордо присел в уголке, тихо комментируя мои действия себе под нос. Спустя полчаса, убедившись в том, что я делаю все в полном соответствии с его представлениями о правильной работе, он соизволил представиться - доктор Леонард Каушанский из Новосибирска! - и принялся рассказывать мне, какие ничтожества правят их фирмой, где он работает, и как целесообразно можно было-бы построить работу компании, если воспользоваться его, Леонарда, богатым опытом, почерпнутым в лучших учебных и научных заведениях Советского Союза. Несоответствие комплекса собственной сверхполноценности и занимаемого, весьма скромного, места под знойным израильским солнцем распирало его моего нового знакомого настолько, что он спешил поделиться этой болью с первым же встречным. В тот день (на счастье или на беду?) этим встречным оказался я. Не особенно прислушиваясь, я продолжал делать измерения. За серией бизнес-советов неизвестным мне людям последовали сетования на противных левых, которые прилюдно гнусно целуются с Ясером Арафатом, а также раздают направо и налево священные земли Израилевы. Тут уж я совсем отключился от его разглагольствований и, под негромкое бухтение, продолжил свои грустные размышления на тему ""Как съесть рыбку сидя на известном предмете"", а именно - как дешево охлаждать эти проклятые пленки. Именно в этот момент, каким-то краем уха и сознания я уловил, что Леонард уже оставил политику и перешел на описание своих научно-технических успехов на доисторической родине. Оказывается, этот субъект долгие годы посвятил разработке твердотельных полупроводниковых холодильников. И при этом утверждал, что среди закрытых разработок их Новосибирского Института были приборы, охлаждающие почти до криогенных температур. Это было попаданием в десятку! Как раз о чем-то подобном я и грезил, размышляя о практическом применении открытия. Конечно, про элементы Пельтье я когда-то, еще будучи студентом далекого Кишиневского Университета, читал, учил и даже экзамен сдавал. Но и думать не думал, что речь может идти о таком глубоком охлаждении. Затаив дыхание, я вежливо осведомился у Леонарда, может ли он, в принципе, сляпать такой элемент, который способен стабильно поддерживать температуру жидкого азота - 77 градусов по Кельвину - на площади в несколько квадратных сантиметров. Нельзя не признать, что Леонард, при всех его плюсах и минусах., обладает фантастическим чутьем на новые технологические идеи. Он сразу (по моему севшему голосу, что-ли?) прочувствовал непраздность моего заданного вопроса и заговорил четко, по-деловому. Нет, до температуры жидкого азота им опускаться не удавалось никогда. А вот градусов до 200 - удавалось, с легкостью необычайной! И он готов прямо завтра начать производство таких элементов, используя местный негевский песок, пару телефонных проводков и карманную батарейку типа ""Крона"". Если ему, конечно, воздадут за его труды подобающими деньгами. Так - и случайно и закономерно, как это происходит иногда с единственным и любимым ребенком - был зачат ""Крайо-Кон"". Я рассказал Леонарду все. Вернее - почти все из того, что Леонард, в силу специфики своего научного опыта, был способен понять. Моими и только моими навсегда останутся лишь те незначительные детали, без которых знание всего остального - яйца выеденного не стоит. Понятно, когда речь пойдет о производстве - все детали станут достоянием десятков людей. Но это - когда-нибудь, в будущем. Когда я уже не буду бояться, что меня обдерут как липку. Когда я станубуду кум королю. Точно так же Леонард никогда не расскажет мне всего о своих холодильниках. И - правильно. Именно детали и составляют то, о чем никогда не пишут в патентах и лицензиях, но за чем всегда охотятся промышленные шпионы и прочие представители дружественных и не-дружественных разведок. Имя этим деталям - Ноу-Хау. Что в переводе с английского - Знаю-Как. Знаю - но не скажу!. Пока не получу своего: денег, славы, должности, утюга на живот, паяльника в задницу или пули в затылок. Это уж как повезет. Но - не буду о грустном! Пока - не время. Мы забыли про измерения, ради которых Леонард пришел появился в Университете. И проговорили несколько часов. Интересно и плодотворно. Это было темо, что в психологии называют ""Брэйн Сторм"" - мозговая атака. В результате мы отчетливо осознали, как, в основном, будет должно выглядеть устройство. Какие ресурсы нужны, чтобы его произвести. И где это устройствоподобные приборы можно применять. Перед нами открылись широкие горизонты мира высоких технологий, мира сверхсовременных фирм с филиалами по всему свету, мира больших и очень больших денег. От перспектив перехватывало дыхание. И - сразу же отпускало. Ибо ни Леонард, ни я уже не были такими наивными простачками (какая самонадеянность!), чтобы не понимать - идея-то хороша, да вот только мы - никто. Но не те, райновские, Господа Никто, которрые могут все и даже немного больше. Поросто - никто. И - не нужны никому. Изобретенияюлегко меняют очень просто можно сменить своих авторов.а, Аа мы, подлинные авторы, скорее всего так и останемся за бортом этого роскошного лайнера, бодро плывущего в мир больших возможностей - но без нас. Поэтому для реализации идеи ни Университет, где сидел я, ни фирма, где трудился Леонард, никак не подходили. Идеальным решением было бы пригласить в -долю какого-нибудь богатея, на деньги которого и открыть маленькую фирмочку. Которая иИ уже эта фирмочка займется разработкой и продажей изобретения. На том и порешили. И разошлись, озабоченные совсем не оригинальным вопросом - где взять деньги? Теплица Время шло, а вышеозначенного богатея найти не удавалось. Как и в онезабвенные времена поисков места работы, я написал и разослал сотни писем в банки, инвестиционные фонды и лично людям - известным спонсорам высокотехнологических проектов. Тем временем Леонард через своих знакомых "бейтаровцев" и "ликудников" пытался выйти на чиновников в министерствах промышленности и науки, который могли бы вывести на нужных людей в мире большого электронного бизнеса. Результат - ноль! На сотни писем я получил десятки ответов - вежливых и никого ни к чему никого не обязывающих. Леонарду же популярно растолковали, что богатые люди больше заинтересованы в биржевых спекуляциях, чем в финансировании разработок научных идей. Как можно проверить ученого? А если мы врем? Тогда личные денежки ухнут в никуда. А этого богатые люди допустить никак не могут. Вот если бы у нас на руках был работающий прибор, или даже его лабораторная модель - альфа-сайт, тогда фонды и крупные фирмы стали быначнут с нами разговаривать с нами совсем по-другому... Это-то я понимал, что - по-другому! Именно в этом варианте случае у насу авторов разработки можно будет быстро и безболезненно разом все отобрать! Нет уж, господа, не дождетесь! Ко времени создания лабораторной модели тому времени у нас за спиной должны быть своя фирма и патент, на эту фирму записанный. Вот тогда и поговорим. (Боже, я в те времена еще верил в правила честной игры, в силу зарегестрированных патентов и подписанных договоров! Какая наивность, право!) Спустя пару месяцев мы поняли - идею изобретения продать невозможно. Идея - вообще не товар. Идей на рынке много, большинство из них - совершенно безумные. Пойди, проверь! Вот никто и не проверяет. И не доверяет. В общем-то, такое утилитарное отношение я могу и понять, и принять: - сам неоднократно встречал полубезумных изобретателей, заваливающих академические институты и патентные бюро проектами вечных двигателей, антигравитаторов и даже (не поверите!) - специального порошка, который поможет быстро и эффективно избавить Россию от евреев или Израиль - от не-евреев. (Кстати, автора последнего изобретения я лично встречал дважды. Первый раз - еще в Кишиневе, при большевиках. Моему другу Виорелу, Ученому Секретарю Отделения Естественных Наук нашей Академии, этот проект прислали на экспертизу из местного КГБ - где, очевидно, саму постановку вопроса сочли актуальной. Тогда автора этой безумной идеи звали Игорем Григорьевичем и трудился он в Пищевом Иинституте инженером-технологом. Идея была признана ненаучной и, после академической экспертизы, в КГБ -- (с сожалением!) - отказались от ее разработки. Второй же раз я встретился с этим тем же проектом уже здесь, в Израиле, на семинаре южного отделения Союза олимоволим-изобретателей, куда меня пригласили за 40 шекелей прочесть лекцию о сверхпроводимости. Игоря Григорьевича теперь звали Игалем Бен-Цви. Носил он пушистые пейсы, вязаную кипу, жил в Кирият-Арба и нигде не работал. На мой вежливый вопрос, был ли механизм реверсивности свойств замечательного порошка заложен в формулу еще тогда, когда проект подавался в компетентные органы, он ни на минуту не стушевался, а принялся топать ногами, махать руками, брызгать слюной и разоблачать меня как свинского гоя и агента российских и румынских спецслужб. В общем, как верно подметил Жванецкий, - ушел от ответа!) Возвращаясь к теме финансирования нашего изобретения, результатом всех безуспешных попыток явилось отчетливое понимание: письмами и неконкретными разговорами мы ничего не добьемся. Оставалось - либо похоронить мечту о самостоятельной фирме, так и не вкусив плодов своей изобретательности; либо самим как-то заработать стартовый капитал. И если идти первой дорогой не хотелось, то путь второй был вообще в полном тумане. Пребывая в таком вот неопределенно-пессиместическом расположении духа, я делился своими проблемами (не вдаваясь, естественно, в технические детали) с каждым встречным и поперечным. И, абсолютно закономерно, не мог пройти мимо дяди Жоры. Честно говоря, если бы я не был таким самонадеянным типом, то я начал бы не с рассылки дурацких писем, а с обстоятельного обсуждения вопроса с понимающим человеком. Это могло серьезно сэкономить силы и время. Однако, что сделано - то сделано. И этот решающий, как оказалось, разговор произошел месяца на два позже, чем мог бы произойти. Дядя Жора был моим соседом и коллегой. Обе категории - в прошедшем времени. Быть моим соседом по печально знаменитому в Беэр-Шеве району Далет, через который, из экономии, прошли многие работающие в Университете ученые-новые репатрианты, дядя Жора перестал год назад, после приобретения им уютного двухэтажного коттеджа в городишке Нетивот. А коллегой - года два назад, после того, как перешел работать руководителем проекта в научно-технологическую Теплицу, расположенную в технопарке Неватим, на севере пустыни Негев, километрах в 30 от Беэр-Шевы. До того дядя Жора работал в нашем Университете на Физфаке, слыл очень сильным теоретиком-астрофизиком, великолепно владел ивритом, читал лекции студентам и, по слухам, несмотря на свои за 50, имел хорошие шансы занять штатную должность старшего преподавателя. При этом человеком он был (и остается по сей день, дай Б-г ему здоровья!) суперсимпатичным и сверконтактным, всегда окруженным большим количеством студентов, сотоварищей и просто прилипал, беззастенчиво эксплуатирующих его блестящие математические способности и потрясающее чувство юмора. Я тоже иногда подваливал к нему с каким-нибудь арифметическим вопросом и неизменно получал не только верный ответ, но и море удовольствия от общения с симпатичным собеседником. Надеюсь, удовольствие было взаимным. Потому-то я испытал искреннее сожаление, когда в один прекрасный день дядя Жора решил забросить свои звезды, галактики и сферы Шварцшильда к такой-то матери, распрощался со сладкой перспективой войти в штат нашего провинциального Университета и ушел в Хамаму - что есть ивритский аналог слова ""теплица"". (Кстати, в англоязычных рекламныхлийских проспектах эти заведения именуются уже не Теплица - ""Гринхауз"", а ""Сайентифик Инкубэйтор"" - ""Научный Инкубатор"". - гГде, по мнению авторов этого начинания, из маленьких голубиных перипелиных яичек новых идей, отложенных фундаментальной наукой, будут произрастать гордые, патриотической бело-голубой расцветки буревестники высоких технологий.) Хорошо помня свои неудачные попытки разместить в разнообразных Инкубаторах свои сырые проекты, к Теплицам я тогда относился скептически. Даже не обладая большим опытом в западном бизнесе, можно было заранее предсказать, что той суммыех денег, которуые ю выделяет на каждый отдельный проект государство, может хватить в лучшем случае на технологическую проработку изобретения. Для коммерческой реализации изобретения проекта, как правило,уже не хватало ни средств, ни времени - ибо финансирование изначально ограничивалосьено тремя годами. В общем, по прошествии как показало времения, стало ясно, что Теплицы оказались эффективными лишь в обеспечении высококвалифицированных олимоволим рабочими местами. На какое-то время. И за это им, Теплицам, от нас, олимоволим - низкий поклон! Лишь немногие рабочие группы из десятков Теплиц, расположенных по всей стране, за три года твердо стали на ноги и превратились , (как это в идеале и предполагалось!), в небольшие самостоятельные фирмы, успешно торгующие делом мозгов и рук своих. Остальным повезло меньше: какие-то группы были задешево перекупиленыи крупными фирмами вместе с разработками, руками и мозгами;, а большинство - просто прекратили свою деятельность. Сотни людей снова принялись искать себе занятие. Но - уже обогащенные опытом работы в израильском Хай-Теке. Что, впрочем, тоже немало. Узнав о решении дяди Жоры оставить Университет, я напросился к нему на серьезный разговор. Со своей кочки тихого, но надежного сидения в университетском болоте, я сделал акцент на негативные стороны последствий работы в Теплице. Как же можно рисковать возможностью получить ставку преподавателя? Дядя Жора мне резонно возражал, что полную гарантию дает только страховой полис, что ему надоели факультетские дрязги и низкая олимоволимская зарплата и что до ставки постоянной должности ему - как до галактики М31 в созвездии Лебедя. А годы идут, детишки растут. Хочется когда-нибудь стать богатым. Или хотя бы предпринять попытку стать. В Теплицу он идет на хорошую зарплату, да и само изобретение представляется дяде Жоре вполне реализуемым. Даже в пределах выделяемой суммы. К моему изумлению, к астрофизике его проект никакого отношения не имел, а был связан то ли с подделкой банковских билетов, то ли с защитой означенных билетов от подделки. Вот уж не предполагал, что дяде Жоре и такие идеи приходят в голову! Энциклопедист, ктаких сейчас мало! С собой в проект дядя Жора уводил из Университета пару-тройку хороших физиков - соавторов изобретения. Предложил подумать и мне о перспективах ""болотного"" сидения. Я обещал подумать. На том и разошлись. С тех пор прошло пару летдва года. Иногда мы перезванивались, иногда дядя Жора появлялся в Университете - по каким-то своим ""фирменным"" делампроблемамделам. Я знал, что дела в у них в группеэти идут неплохо: удалось создать работающую систему и на их фирмочку уже точат зубы всякие капиталистические гиганты - то ли бельгийцы, то ли уругвайцы. А на прошлой неделе я встретил одного из дяди-Жориных физиков - парнишку лет сорока - который мне гордо сообщил, что, начиная с послезавтра, они - не просто проект в Теплице (хотя территориально остаются сидеть на том же месте), а израильский филиал исследовательского отдела транснациональной корпорации ""Септа-Электроник Сюрвилланс С.А."". Со всеми втекающими и вытекающими из этого факта последствиями. Я искренне порадовался вместе с ним и решил в тот же вечер поговорить с дядей Жорой. Позитивный опыт - это именно то, чего мне тогда так не хватало! Дядя Жора излучал флюиды успеха. Они просачивались через телефонный кабель и индуцировали в моей голове волны напряжение оптимизма и желание немедленного действия. В течение получаса я впитывал в себя повествование о том, как, при известном упорстве и умении, из заурядного проекта в окраиннойй Теплицеы выросла преуспевающая хай-тековская фирма. Насытившись успехом симпатичного мне человека, я, с его милостивого дозволения, поделился с дядей Жорой своими проблемами. И тут же получил в ответ недвусмысленный совет в форме длинной и очень красиво закрученной матерной фразы. Подивившись дяди-Жориному искусству столь ясно