Вилен Ольховский. Гиштория российской словесности в простых рассказах
---------------------------------------------------------------
© Copyright Вилен Ольховский(Полковник Джабба)
Email: advis@admin.debryansk.ru
Date: 25 May 1999
---------------------------------------------------------------
Из цикла "Гиштория российской словесности в простых рассказах"
Пошли раз Пушкин, Толстой и Достоевский в баню -- мыться. Толстой был
мужик практичный, даром что граф, и потому взял токмо брусок мыла
хозяйственного. А Достоевскому жена все чин по чину собрала, подштанники
новые положила, незаплатанные... А Пушкин так, налегке пришел.
Разделся Пушкин по-быстрому, и скок на верхнюю лавку в парилке! А
мужики, что там парились, от него врассыпную: "Обезьян!" -- кричат, --
"Обезьян!" Услыхал Толстой те крики, давай в спешке портки стягивать, потому
как шибко обезьяна живого посмотреть хотел, никогда допрежь того не видал, а
тем паче в бане. Да вот незадача -- борода-то толстовская в мотне штанов
заплуталася и никак. Дергал, дергал ее Толстой, аккурат половину в штанах и
оставил. А Достоевский в то время шайку с кипятком ухватил и бегом в парную
-- обезьянов он на дух не переносил, тем более в бане. Вбежал и, не глядучи,
как плеснет на полку -- прям на Пушкина.
Пушкин как завизжит, да с верхней полки-то на пол и упал. И валяется
совершенно голый, сказать ничего не умеет, токмо ногами сучит.
-- Ай, ай! -- сказал тут Достоевский. -- И никакой это не обезьян, а
вовсе сочинитель Пушкин, я его знаю. Надули мужики, собаки. Пороть их надо
велеть.
-- А што ж ты, каналья, кипятком плещещься? -- спрашивает обиженный
Пушкин, едва отошедши. -- Эвона, обварил, токмо што не убил!
А Толстой в ту пору под дверьми подслушивал, а поелику глуховат был, то
и понял, что Достоевский Пушкина напрочь убил. Подхватился, побег, как был,
без порток, и кричит:
-- Рятуйте, рятуйте! Достоевский Пушкина жизни лишил!
Поймали дворовые мужики Толстого, успокоили, портки надели, повели
обратно в баню. А там уже Пушкин с Достоевским помирилися, париться затеяли,
вениками друг друга охаживают.
-- Эвона! -- зычно так кричат. -- Борода! Заходь, да плесни кваску на
камушки!
Упарились, Достоевский и говорит:
-- Экой ты, Пушкин, грязной... Давай-ка мы тебя с Николаичем с Божьей
помощью слегка помоем.
А Пушкин, надо сказать, мыться вельми не любил, даром что телом черной
был. Но потому как допрежь ему графья спину не терли, согласился:
-- Токмо, чур, не слишком шибко: я, чай, поет, посему у меня натура
нежная и ласку любит.
Но Толстой его и вовсе не слушал, схватил за загривок, распластал на
лавке и давай мочалом по хребту мусолить, а Достоевский рядом в виде
подхалима бегает, все норовит Пушкину пятки потереть. Да возьми и
поскользнись от усердия лишнего, и головой об камень напольный как
брякнется, токмо искры из глаз. Другому б сочинителю ничего, а не то
Достоевский, который, надобно сказать, сызмальства к приступам падучей
наклонность имел. Упал, значит, Достоевский, лежит, бьется в конвульсиях,
ажно пена изо рта выступила.
Пушкин же в это время глаза открыл, которые до того от мыла берег
закрымши. Глядь -- а Достоевский уже есь в пене и верещит. Испужался Пушкин:
эко дело, до чего людей мытье доводит! И как был, в мыле весь, давай на двор
бежать. Так и убег в ночь морозную, голыми пятками да по
белу снегу.
Говорят, насилу его опосля того в Тамбовской губернии отыскали -- всю
зиму в соломе просидел, изголодался, опух весь, посинел... Мужики сначала
прибить его хотели -- может, и вправду обезьян дикой! -- да токмо сочинитель
не давался и кричал все: "Пушкин я, Пушкин!" Подивилися мужики чуду такому,
обезьяну говорящему, да в Москву к царю-батюшке на смотрины повезли, аки
дикую невидаль. Вволокли в царские палаты, а Пушкин как заорет во всю
глотку:
-- Дела давно минувших дней, преданья старины глубокой!!!
-- Так это ж Пушкин! -- говорит тут царь, весь обомлевши. -- Сочинитель
опальный, что в зиму сгинул. А орет-то как, негодник! И что же с им
стряслося?
-- Да в стогу пымали, царь-батюшка, -- говорят мужики, шапки поснимав.
-- Усю зиму там и сидел, а давеча баба за сеном пошла, он возьми да и
выскочи, весь как есть голый, стервец... Напужал. Ну, мы колья взяли да и
пошли его полонить. Кусучий, демон! Дядю Прохора за палец хватил, дык он
третьего дня помер, дядя Прохор-то... А Никишку Косого и вовсе стыдно
сказать, куда кусил. Что с им таперича делать, не знаем, вот и привезли на
вашу потеху, можа, ты его, царь-батюшка, куды пристроишь.
-- Это же научный нонсенс! -- говорит царь глубокомысленно, а сам на
нос очки вздевает. -- Чтобы живой человек в голом виде всю зиму в стогу
просидел? Токмо надобно проверить, Пушкин ли это, а то что-то меня сумление
берет.
Позвали тут Достоевского и Толстого, которые Пушкину первейшие друзья
были. Поставили перед ними клетку и спрашивают:
-- А скажите, господа, ктой-то в клетке обитает? Не сочинитель ли
Пушкин?
-- Да Пушкин, кажись, зимою в лес убег, об нем с той поры и слуху не
было, -- говорит Толстой. Одел пенсне, подошел поближе, поглядел. А Пушкин
возьми и плюнь ему на бороду.
-- А похож, стервец, -- говорит Толстой. -- Всем он, и штуки евонные.
Токмо голый. Пушкин, помню, во фраке и перчатках был... Не, не он, хотя
сходство имеется.
-- Что ж ты брешешь, Лев Николаич! -- возмутился тут Достоевский. --
Как раз голый в лес и убег, без перчаток. Самый што ни на есть Пушкин.
Здравствуй, Ляксандр Сергеич!
-- Ну, у вас, гляжу, не поймешь, -- рассерчал тут царь. -- Ты сам-то
кто будешь, борода?
-- Толстой я, грахв, Лев Николаич, -- степенно отвечает Толстой.
-- А иде борода твоя? У Толстого борода была -- во!, а у тебя какая-то
куцая...
-- А это я, батюшка, в мотне запутался, коли в бане был, малую
толику-то и оторвал...
-- Вот и иди отседова со своей карнаухой бородою, -- говорит царь, и
велел Толстого в шею выгнать. А Достоевскому за то, что Пушкина признал, сто
рублев дал и сахарных пряников фунт. Пушкина же было в камер-юнкеры
определил, но тот одичал больно, от ночных ваз отучился, ел все больше
руками, на шторках висел и дам пугал гадкими криками. Посему решено было
сослать стихотворца по осени в Болдино, дабы он там на деревьях жил и писал
промеж того стихи и сказки всяческие. А в няньки ему дали Арину Родионовну,
потому как она уже слепая была и глухая, и Пушкин ее напугать не мог.
А на Тверском бульваре в городе Москве Пушкину памятник поставили,
потому как сильно царю изумительно было, что голый человек мог цельную зиму
в стогу проживать...
Подарил некий дурак сочинителю Достоевскому пушку на день ангела.
Прикатил под вороты, да и поставил. Тот утром выходит, а тут такой
неожиданный презент.
Стал Достоевский думать, что же ему с пушкою делать. Поначалу пробовал
в дуле капусту квасить, да она оттедова вываливалась. Потом взялся ею сарай
подпирать, чтобы свинья, падла, не вылазила, там-то пушка и прижилась.
А тут случись война с Гишпанией. Царь-батюшка, как водится, по радиву
выступил и почали всех на войну забирать. Сел Достоевский на завалинку,
ждет, стало быть, когда и его заберут. Ан не забирают никак. Тут как раз
Пушкин шел.
-- Ты што, -- говорит, -- Феденька, расселся?
-- А вот жду, может, в армию возьмут.
-- Да ты ж стар, еще и припадошный, какая тебе армия? Именя вон не
взяли, по причине общего недоразумения... Да и наши все дома остались,
окромя Лермонтова -- тот как был ахвицер, так и почапал с ружжом.
-- Ай ты, беда! -- огорчился Достоевский. -- А как же нам Родину
защищать?
-- Да я слыхал, у тебя пушка имеется?
-- Да есть одна, -- говорит Достоевский. -- Токмо не знаю я, как с нею
обращаться, и опять же у свиньи моей она заместо щеколды.
-- Экой дурень! -- говорит Пушкин. -- Рази ж на то пушка сделана? Из
нее врагов разить надобно!
-- Да где те враги-то...
-- Это смотря какая пушка. Видал я раз пушку аглицкую, так она,
почитай, верст на осьмнадцать палила! А с виду махонькая...
Пошли сочинители достоевскую пушку смотреть. Полазил вокруг Пушкин,
ногой попинал, внутрь башку всунул, опосля говорит:
-- Што ж, вполне пристойная пушка. А ядер у тебя нет ли?
-- Да есть одно, я им орехи колол.
Нашли ядро, затеяли его в дуло совать, да тут Пушкин припомнил, что к
пушке порох надобен. А пороха у Достоевского и нету. Побегли они в лавку к
купцу Филимонову, благо у того все было. А купца, надобно сказать, тоже в
армию не взяли -- грызью маялся и кишка опять же частенько
выпадала. Прибегли они, а купец как раз кофий пьет.
-- Чаво вам, робяты? -- спрашивает. -- Ежели снова водки в долг, то и
не дам, даже не просите.
-- Да нет, любезный, нам бы пороху пуд али два.
-- Уж не подзорвать кого затеяли? -- напужался тут купец. -- Коли так,
я вам не помощник!
-- Да нет, тут у Достоевского пушка обнаружилась, хотим в Гишпанию
разок пульнуть, авось и поможем армии.
-- А-а! Ну, это мигом найдем! -- сказал купец, и впрямь мешок тянет.
Принесли Пушкин с Достоевским порох, зачали его в дуло сыпать. Сыпют, а
Достоевский волнуется:
-- Ну как мало будет? Не долетит ядро до Гишпании, порушения какие
учинит... Позорно-то как выйдет... Ты сыпь поболе!
Так весь мешок и засыпали. Сверьх того Пушкин ядро запихал, а
Достоевский и спрашивает:
-- А иде ж та Гишпания? Ну как не в ту сторону пульнем?
-- Я у тебя глобус в курятнике видал, неси его сюды! -- говорит Пушкин.
Принесли глобус, от дерьма куриного очистили, зачали Гишпанию искать.
-- Вот тута -- мы! -- говорит Пушкин, а сам ногтем в глобус тычет. -- А
вона -- Гишпания. И вовсе недалеко. Вона в которой стороне.
-- В етой стороне сарай мой! -- напужался Достоевский.
-- Во,а в аккурат за ним -- Гишпания.
-- Не, за ним дьякон наш живет, а подале -- полицместер.
-- Во, а за ими -- Гишпания.
-- Не, за ими -- болото, а за болотом -- кладбишше.
-- А за кладбишшем, стало быть, Гишпания и есть.
-- Не, за кладбишшем барина одного усадьба.
-- А за ей што?
-- Не знаю, так далече не был, -- признался тут Достоевский.
-- Вот там, стало быть, и Гишпания. Чему там еще быть, как не ей?
-- И то правда.
Развернули пушку, Пушкин покрестился да спичку и поднес. Эх, бабахнуло!
Пушкин в одну сторону полетел, Достоевский -- в другую, сарай со свиньею
вовсе в третью, от пушки же и вовсе воспоминание осталось.
Первый Достоевский очухался. Главу пощупал -- навроде на месте. Пополз
Пушкина искать. Нашел. Послухал -- живой, кажись. Глаз отверзает и
спрашивает:
-- Что, Феденька, цел ли я?
-- Цел, Сашенька, токмо морду слегка покарябало.
-- Это ничего. Ты-то как?
-- И я цел. Беда какая, Сашенька, што же с нами приключилося-то?
-- С нами-то што... Ерунда. Ты вот представь, Феденька, что с
Гишпанией!
И так ума особого не было, а еще повадился Пушкин в естествоиспытатели.
Ну, люди такие, что в болоте цельный день роются и в научных целях
изыскивают то жабу какую поганую, то червяка, а то и головастика. Вот
наловил он на реке цельное ведро погани разной, сидит на берегу, роется:
кого в мелкоскоп рассматривает, а кого и в банку специальную содит.
Толстой подале валенком рыбу глушил, увидал такое дело и спрашивает:
-- Штой-то ты тута наловил, Ляксандр Сергеич?
А тот ему в морду жабу-то сует и ответствует:
-- Вот жаба редкая! Такая, может быть, тут всего и одна, и мне за ее в
музее сто рублев дадут и спасибо сверьх того говорить будут.
Обалдел Толстой, глазья выпучил, а Пушкин ему уже хидру кажет:
-- Вона какая хидра! Драгоценнейший экземпляр! Такие токмо в Африке
обитают, а уж как сюда заплыла, я и не знаю. Тыщу рублев стоит!
Толстой ажно на ногах закачался, а Пушкин знай в ведре копается. Достал
што-то -- рыба не рыба, с виду будто гад какой, да токмо с ногами: зубки
скалит, на Толстого пялится. Убоялся тот, спрашивает:
-- А это што ж за чудо богомерзкое?
-- А ето морской чорт. Такого и не видал никто, а поди ж ты, в нашей
реке завелся. За его, думаю, мне не только што сто тыщ отвалят, а ишо и
памятник поставят.
"Хорошее дело -- памятник", -- думает тут Толстой, -- "да и сто тыщ не
мусор". Дождался, покудова Пушкин своих гадов собрал да ушел, портки снял и
полез в реку. Лазиет, тину ворошит. Час лазил, два, уж обмерз весь, а поймал
токмо двух пискарей да рак ему самочинно за задницу
уцепился. Огорчился он тут, собрался уже и на берег, ан видит --
бурбалки со дна идут.
-- Не иначе чорт морской! -- говорит сам себе Толстой. Взял оглоблю,
подкрался, как хватит, бурбалки и перестали.
Зачал Толстой нырять, с третьево разу чорта достал. Здоровый, гад,
мокрой весь, и усы ажно до земли болтаются. Вроде как жив еще, стонет и со
рта воду выпускает. Поспешил Толстой к Пушкину, чтоб испросить, значитца,
што за заразу такую поймал.
А Пушкин уже сидит, денюжки сосчитывает. Толстой к нему чорта-то
заволок да на пол и кинул.
-- Илянь, -- говорит, -- Ляксандр Сергеич, ково споймал! Чорт морской,
да ишо поболе твоего! Энтот, небось, и все пятьсот тыщ стоит! Эвона усищи
как растопырил!
А Пушкин подошел ближе, поглядел и давай хохотать. А как отсмеялся, тут
и глаголет:
-- Экой ты, Левушка, дурень! Рази ж это чорт? Это ж -- ЧАПАЕВ!!!
В трех сотнях локтей от деревни было озеро.
Люди из деревни называли его Зеленым, потому что оно таким и было.
Из зеленой воды торчали полусгнившие деревянные столбы и расколотые
каменные плиты.
Над озером вилась мошкара, которую пожирали странные рыбы -- размахивая
похожими на маленькие руки плавниками, они высоко подпрыгивали,
взбаламучивая жирно-спокойную гладь, и хватали летунов разверстыми зубастыми
ртами. Иногда путники видели, как рыбы выползают на камни, чтобы погреться в
лучах вечернего солнца, и лежат там, глядя вокруг пустыми красными глазами.
Никто, даже самые дряхлые старики, не знал, что же было раньше на месте
озера, кто обтесал камни и кто установил столбы. Пришлый книгочей говорил,
что здесь стоял скит отшельника, который поклонялся Тхра-Дзору, и в
наказание Великий Небесный Гром поразил его, но книгочею никто не верил:
во-первых, никто не знал, кто такой Тхра-Дзор, во-вторых, для скита
отшельника строение казалось слишком большим, а в-третьих, книгочей был
рыжим, а кто же верит людям с таким богомерзким цветом волос?
Люди старались обходить озеро как можно дальше, но страшные слухи
плодились с каждым годом. Несколько раз говорили, что возле озера пропадают
дети, но чьи дети -- не уточняли. По крайней мере, из деревни никто не
пропадал, ни дети, ни взрослые, если не считать Сопливого Пхана, но Сопливый
Пхан пошел искать козу и упал в ущелье, так что озеро здесь было ни при чем.
Охотник Мда жил ближе всех к озеру -- на самом краю деревни. Тем утром
он сидел возле своего домика из козьих шкур и толок зерна для похлебки, а
потому не заметил пришельца.
Пришелец же не отличался особым терпением и церемонностью, а попросту
подошел к охотнику, ткнул его в бок босой ногою и спросил:
-- Что у тебя сегодня на завтрак, житель равнины?
Охотник Мда возмутился, но не подал виду, потому что сыну охотника
Риквы негоже показывать свой гнев перед незнакомцами по пустякам. Поэтому он
аккуратно поставил ступку на плоский камень, поднялся и тихонько ударил
пришельца пестиком по голове. Пришелец заморгал глазами и упал.
Охотник убедился, что неучтивый гость отправил свою душу на прогулку и
поспешил обследовать его суму и мешочки, привязанные к поясу. Ничего
особенно ценного Мда не нашел: кривую костяную трубку и дымную траву в
сушеной тыковке с затычкой, несколько полосок вяленого мяса, огнетворку, две
маленьких монеты из чешуи песочного ящера... В суме лежали странного вида
вещи -- хитро изогнутые палки с захватами, насаженный на берцовую кость
кусок отшлифованного камня и еще какие-то штуки, которые охотник никогда не
видел.
Поразмыслив, охотник решил, что вел себя неправильно: а ну как пришелец
окажется колдуном и превратит охотника в синюю жабу или многоножку? Поэтому
он принес из домика немного воды в плошке и поплескал в грязное лицо
пришельца, чтобы душа того скорее вернулась с прогулки.
-- Ой, -- сказал пришелец и открыл один глаз. -- Почему ты ударил меня,
гадкий житель равнины?
-- Я ударил тебя по голове, -- виновато сказал охотник. -- Но я больше
не буду так делать.
-- Не надо больше так делать, -- согласился пришелец, открыл второй
глаз и сел. Пошарив вокруг, он нашел свою суму и притянул к себе, тяжело
вздыхая.
-- Извини, пришелец издалека, -- жалобно заскулил охотник, решив, что
сейчас колдун достанет одно из своих жутких приспособлений и начнет
превращать его в синюю жабу.
-- Ладно, не ной, -- сказал пришелец. -- Давай, что ли, есть. Тащился
за караваном от самого Муна, и все пешком. Хоть бы одна собака в повозку
взяла... Никакого уважения к рабочему человеку.
Охотник торопливо дотолок остатки зерна и высыпал ее в кипящую на
костре воду, добавив козьего жира. Сбегав в домик, он нашел несколько
пресных лепешек, отложенных на черный день, и кусок копченой рыбы, которую
прошлой зимой подарил ему рыбак Така в обмен на почти новую острогу. Рыба
успела высохнуть до древесного состояния, но пришелец тут же выхватил ее из
рук Мды и принялся жадно грызть.
-- Как зовут тебя, пришелец издалека? -- осведомился охотник, переломив
пополам лепешку и постучав ею о камень, чтобы прогнать лепешечных червяков.
-- Можешь звать меня Сан-Те, -- сказал пришелец, облизывая пальцы.
-- А я -- Мда, охотник. Позволь спросить, что привело тебя в нашу
деревню? И откуда ты?
-- Чертова работа, -- проворчал Сан-Те, окуная лепешку в котел с
похлебкой. -- Я и не знал, что деревня такая есть... Вон, видишь горы?
-- Вижу. Большие горы!
-- А за большими горами есть город Таглат, столица королевства. В
городе живет король Бабата, великий и всемогущий, -- последние слова
пришелец произнес торжественным тоном.
Охотник был поражен. О короле он ничего не знал, равно как и о городе
Таглат. Правда, раз в год деревню навещал толстый человек на ишаке, которого
(человека, а не ишака) звали Муддах. Муддах говорил, что приехал собрать
налоги и подати, после чего в большие сумки, навешенные на ишака, складывал
все, что видел интересного в домах деревенских жителей. После этого Муддах
шел к старейшине деревни, где всю ночь пил перебродивший сок кавалы, а утром
работники старейшины грузили толстяка на осла, и он отбывал прочь. Никто в
деревне не знал, что такое налоги и подати, но Муддах приезжал уже много лет
подряд, а до него приезжал другой человек, а до того человека -- третий, и
так было всегда. Однажды на общем сходе глупый гончар Така предложил не
давать больше Муддаху налогов и податей, самого побить а ишака отнять и
приспособить к полезному делу. Но старики подняли глупого Таку на смех и
сказали, что много времени назад другой глупый человек тоже побил тогдашнего
Муддаха и не хотел отдавать налоги и подати. Из-за этого приехали люди с
оружием, глупого убили, а остальных примерно наказали и увеличили подати
вдвое. Глупый гончар Така заткнулся, а после схода кузнец Ваку побил его,
чтобы тот не говорил вслух свои неумные мысли.
Наверное, Муддах привозит налоги и подати королю, решил охотник. А раз
так, стало быть, король еще более могущественный и уважаемый человек, нежели
толстый Муддах. Вон как пришелец его поименовал: "Великий и всемогущий"!
Кого зря небось так не назовут.
-- Послать же больше некого, кого ж, как не меня, послать... Моложе ж
не нашли никого, -- продолжал между тем брюзжать пришелец, жуя лепешку и
вытирая капающий с подбородка жир тыльной стороной ладони. -- Ну, поклал я в
мешок все свои инструменты да и пошел, куда ж мне деваться... Работа!
-- А в чем заключается твоя великая работа, пришелец издалека? --
уважительно поинтересовался Мда.
-- Ну как тебе объяснить, житель равнины? Вот вы воду откуда добываете?
-- Из земли.
-- И что она, сама прямо из нее выскакивает?
-- Нет, конечно. В земле вырыта дыра, -- принялся объяснять Мда,
довольный, что может поведать уважаемому человеку интересные вещи. -- В дыру
вставлена такая штука, а сверху колесо. Если колесо крутить, вода
поднимается и выливается в кувшины и в канавы, чтобы течь на поля.
-- И кто его крутит?
-- Колесо крутит старый Джах со своими сыновьями и внуками.
-- Вот. А в городе такой воды нет, он на скалах стоит. Долби, не долби
-- ничего не выдолбишь. Поэтому умные люди много-много лет назад провели
длинные бревна с дыркой внутри, чтобы вода приходила из долины. Там, далеко,
-- Сан-Те показал пальцем в противоположную от гор сторону, -- есть много
хорошей воды, которую не нужно даже вынимать из-под земли. Просто течет, и
все. Вот эта вода и попадает в город.
Мда поморгал, пытаясь осознать сказанное.
-- Эти бревна с дырками внутри очень длинные -- оттуда и до самого
города. Понятно, они лежат под землей, чтобы ничего с ними не случилось.
Поэтому вы их не видели, хотя они проходят и через вашу деревню. Ясно?
-- Ясно, -- кивнул Мда.
Сан-Те доел лепешку, допил похлебку из котла и продолжал:
-- Но бревна все равно ломаются. И вот, чтобы их чинить, есть
специальные умные люди, такие, как я. Сейчас я пойду чинить, а ты будешь мне
помогать. Это большая честь. Но пока я должен немного вздремнуть...
С этими словами пришелец икнул, переполз на четвереньках к невысокому
забору и тут же уснул в тени.
* * *
Когда Сан-Те проснулся, домик охотника был окружен толпой любопытных.
Собрались все жители деревни от мала до велика, принесли даже дряхлого Пунгу
-- его привязали к двум палкам, чтобы не свалился, а теперь прислонили к
дереву, чтобы старику было видно.
Охотник Мда вертелся впереди, объясняя всем, какая ему выпала большая
честь и какой уважаемый человек пришел в его дом из города за горами.
Устройство подачи воды в город Мда объяснить так и не смог, в результате
чего население деревни решило, что пришелец -- колдун и будет что-то делать
под землей. Зачем -- мнения расходились. Одни говорили, что теперь у всех
станет больше воды, другие -- что воды не станет вовсе, потому что боги
услышали неумные слова глупого Таки и решили наказать таким образом жителей
деревни. На всякий случай кузнец снова побил Таку и теперь гончар горько
плакал, сидя неподалеку.
Больше всех волновался добытчик воды Джах, который полагал, что при
любом исходе колдовства останется без работы. Он бросил свое колесо и в
компании чумазых внуков и сыновей топтался тут же с крайне озабоченным
видом.
Заметив, что гость проснулся, Мда тут же подбежал к нему и спросил:
-- Когда мы пойдем починять бревна с дырками, пришелец издалека?
-- А вот сейчас прямо и пойдем. Тут у вас где-то промежуточная насосная
станция должна быть... -- промямлил Сан-Те, потягиваясь.
Толпа загомонила, услышав непонятные слова. Самые неумные отошли
подальше, решив, что пришелец произнес опасные заклинания.
-- Как ты сказал? -- переспросил Мда. -- Жуткая сосальная стация?
-- Насосная станция, -- повторил Сан-Те. -- Это такое рабочее слово,
старинное, которое знают только умные люди, чинящие бревна с дырками. Ну,
показывай, где она.
-- Но я не знаю сосальной стации, -- развел руками Мда. -- Подожди,
сейчас я спрошу у людей.
И он побежал к жителям и стал спрашивать всех, не видели ли они
поблизости жуткой сосальной стации. Никто ничего подобного не видел; правда,
Беззубый Га сказал, что видел, да забыл, где именно. Впрочем, Мда ему не
поверил, потому что Га был мало что без зубов, так еще и слепой и ничего
видеть не мог.
-- Нет, люди тоже не знают жуткой стации, -- сообщил Мда, возвращаясь к
Сан-Те. Тот поднялся, отряхнул песок с одежды и спросил:
-- А где тут у вас большая лужа? Или озеро? Ну, вода на поверхности!
-- Есть! Есть такая! -- радостно завопил охотник.
Они направились к Зеленому озеру; охотник Мда шел впереди и гордо нес
суму пришельца с хитрыми вещами, а остальные топали следом, чуть поотстав и
тревожно перешептываясь. Неожиданно позади истошно завопил дряхлый Пунга,
которого так и забыли, прислонив к дереву. Пришлось двоим сыновьям Джаха
сбегать за ним и прихватить с собой.
-- Ну и ну, -- сказал Сан-Те, когда процессия подошла к берегу озера.
-- Какие развалины!
Подвернув штанины, он залез в воду и смело подошел к развалинам. С
камней прыснули во все стороны ужасные рыбы. В толпе заплакала какая-то
женщина, но тут же получила от мужа подзатыльник и затихла.
Сан-Те нагнулся и принялся шарить в воде руками. Лицо его выглядело
недовольным. Наконец он что-то нащупал и крикнул:
-- Эй, ты! Давай сумку сюда!
Мда боязливо подошел к самому краю воды и бросил пришельцу суму. Сан-Те
суму не поймал, она с брызгами плюхнулась в воду и пошла ко дну.
-- Чтоб ты окривел! -- выругался пришелец, выуживая свои причиндалы. --
Ну и работка... когда ж это только кончится?
Он повесил суму на торчащий рядом столб и достал оттуда кривую палку со
странным набалдашником, потом снова принялся возиться в воде.
Так он работал долго, то и дело вынимая из сумы новые и новые хитрые
вещи, приговаривая что-то под нос и весь перемазавшись зеленой тиной. Он
скрежетал, грохотал и плескался водой во все стороны, вызывая священный
ужас.
Солнце уже клонилось к закату. Один из сыновей Джаха, который держал
дряхлого Пунгу, уснул, Пунга упал и поднял страшный крик. Старика подняли и
утешили, а когда вновь обратили внимание на работу пришельца, тот уже вылез
из воды и укладывал свои непонятные принадлежности обратно в суму.
-- Починил, -- сказал он самодовольно. -- Теперь не течет. Насос,
конечно, давно поломался, но хоть течь не будет, и гниль всякая в трубу не
полезет... А поужинать у вас нет ли?
Жители деревни стали переглядываться. Вроде бы ничего особенного не
произошло, думали они. Старый Джах с воплем побежал обратно в деревню,
посмотреть, не иссякла ли вода. Дряхлого Пунгу опять уронили, но теперь
никто не обращал на него внимания. Вперед выступил старейшина.
-- Что ты сделал, пришелец издалека? -- спросил он.
-- Я починил бревно с дыркой, -- ответил Сан-Те. -- Тут, видишь ли,
протекала на поверхность вода. Я же рассказывал вот этому обалдую, что по
таким бревнам идет вода в город за горами, где живет король Бабата, великий
и всемогущий... А тут бревно прохудилось, вода протекла наружу. Теперь не
будет. А та, что есть, высохнет.
-- А рыбы? -- оторопел старейшина.
-- А рыб, кстати, надо словить да съесть, пока не подохли. Они вкусные,
рыбы-то, -- сказал пришелец. -- Ну, так как насчет ужина?
И он зашагал в сторону деревни, оставив суму на земле. Ее подхватил Мда
и поспешил следом, а за ним потянулись и остальные жители деревни.
-- А меня?! Меня забыли! -- заверещал дряхлый Пунга, пытаясь отвязаться
от палок.
* * *
Старейшина забил собственную козу, и теперь она жарилась на костре
посередине деревенской площади. Рядом на колышке сушились штаны пришельца.
Сам он сидел поодаль, смущая женщин видом голого зада, уписывал лепешки и
пытался объяснить наиболее пытливым аборигенам устройство подачи воды в
город. Те ничего не понимали, но согласно кивали. Охотник Мда ходил вокруг,
демонстрируя, что общество недалеких односельчан его уже не слишком
устраивает, но с ним приходится мириться.
-- А скоро ты собираешься домой, пришелец издалека? -- спросил
старейшина, наливая в глиняную чашку сок кавалы.
-- Да утречком и пойду, -- отвечал Сан-Те.
-- А ты расскажешь королю Бабате, великому и всемогущему, что есть
такая деревня, в которой есть жуткая сосальная стация?
-- Обязательно, -- важно кивнул Сан-Те, выпив сок и протягивая чашку за
новой порцией.
-- Это, наверное, очень важно -- сосальная стация... -- старейшина
закатил глаза. -- Может быть, нужен специальный человек, который надзирал бы
за нею?
-- А почему бы и нет? -- заплетающимся языком пробормотал Сан-Те. --
Нужен! Пускай ходит вокруг и смотрит, как оно и чего... Рыбы опять же эти...
-- А как ты думаешь, кто мог бы стать таким человеком?
-- Да хоть вот он, -- палец Сан-Те уткнулся в охотника Мду. Тот
подпрыгнул и закричал:
-- Слышали, люди? Я -- хранитель жуткой стации!
А утром Сан-Те ушел, сложив с суму просохшие хитрые вещи и остатки
недоеденной козы. Охотник Мда проводил его до самой развилки и пообещал, что
будет присматривать за жуткой сосальной стацией из всех сил. Потом он
скромно попросил, чтобы Сан-Те рассказал о нем великому и всемогущему
королю.
Сан-Те пообещал и ушел в горы.
Мда вернулся в деревню.
Зеленое озеро высохло под жарким солнцем уже на третий день. На дне
осталась небольшая лужа, в которой прыгали страшные рыбы. Впрочем, страшными
они уже не были -- дети переловили их и пожарили на кострах, оторвав похожие
на маленькие руки плавники.
Гнилые деревянные столбы и расколотые плиты теперь не вызывали трепета
-- все знали, что это всего-навсего жуткая сосальная стация, за которой
присматривает охотник Мда. Правда, охотником Мда быть перестал -- он
потребовал от старейшины содержания за счет деревни, напирая на имя короля
Бабаты, великого и всемогущего, и старейшина не стал спорить. Правда, глупый
гончар Така сказал, что раньше деревня не знала никакой сосальной стации, и
жили все хорошо, и никакого Мды не требовалось, но старейшина тут же позвал
кузнеца Ваку, который по привычке побил гончара. С тех пор охотник
периодически ходил вокруг руин с копьем наперевес, отгонял детей и прочих
любопытных, а иногда поправлял особенно покосившиеся столбы.
И все-таки без Зеленого озера стало немножко скучно. Нечем было пугать
детей, не о чем сочинять страшные истории...
Но великое дело -- жилищно-коммунальное хозяйство.
(с) Вилен Ольховский, 10 июня 1999 г.
Last-modified: Thu, 10 Jun 1999 20:22:08 GMT