---------------------------------------------------------------
© Copyright Ivanov Evgeny, 1989-1998
Email: ivanovem@info.sgu.ru
Date: 12 Sep 1999
---------------------------------------------------------------
Итак, покайся!
И устами
Прильни к тому, что в них лежит,
И Бога именем блажит,
Харкая странными стихами.
И чтоб постигнуть суть стиха,
Святых пророков ты исполни,
И самовольно сны наполни,
Молитвой вздыбив потроха.
И сразу сотни иудеев,
Прямых идей имея рой,
Певцов, танцоров и халдеев,
Толпа возникнет за горой.
И до конца не веря в атом,
Порхая в танце, как в тунце,
Христос скользнет на землю фатом
На золотом своем яйце.
Скользнет на землю
И устами
Прильнет к тому, что в них лежит,
И то, что мы не знаем сами,
За нами следом побежит.
Исторический эпизод
Вова, сидя на диване,
Из кармана вынул ложку
И ударил ей внезапно
Льва Бронштейна по затылку.
"Ты, Володя, бэзобразнык!" -
Рассмеялся тут Иосиф,
И усы свои расправил,
И из трубки пепел выбил.
Тут Георгий Валентиныч
Отложил свою газету,
Расстегнул на брюках пряжку
И ремень достал солдатский.
И Володю беспощадно
Наказать хотел он строго,
Но Володя лишь смеялся
Гладкой лысиной сверкая.
Дело было рано утром
В девятьсот шестом году,
Царь же, сидя на балконе,
Ел с икоркой бутерброд.
Пушкин
Пушкин целится в Дантеса --
Он конечно промахнется.
Пушкин был большой повеса --
На балах всегда кутил он,
Дамам ручки целовал,
Ему всегда лакей в постель
Сливки с чаем подавал.
Он конечно промахнется,
Но Дантес всегда останется козлом,
А Пушкин же орлом
Над нами воспарит
И будет так парить,
Покуда пар не выйдет без остатка!
Лев Толстой
Лев Толстой сидит смеется,
Гладит жирный свой живот --
Он сегодня за обедом
Скушал с водкой антрекот.
Лев Толстой ужасно умный,
Написал романов тьму,
Борода его седая
Волочится по земле.
Лев Толстой детишек любит,
Раздает им всем конфеты,
Анекдотами веселыми
Душу детям укрепляет.
Лев Толстой бутылку с квасом
Раскупорил рано утром.
Лев Толстой сидит довольный --
Он достиг желанной цели!
Есенин
Вот идет Есенин трезвый --
Скоро он опять напьется.
Ну а если не напьется,
То повесится уж точно!
Ну а если не повесится,
То напишет стих про маму
И про папу,
Про деревню и корову,
И про тетю Айседору,
Что лежит в его кровати
В совершенно голом виде,
Курит длинную сигару,
Выставляя аппетитный
Свой вертлявый круглый зад.
Ну а если не напишет
Он про маму и про папу,
И про круглый зад вертлявый,
Что лежит в его кровати --
Не заплачет, не завоет он,
А напротив -- просияет,
И пойдет в библиотеку,
И попросит выдать на дом,
На неделю под расписку,
Сочиненья Карла Маркса,
Книги Ленина и Троцкого
С послесловием Бухарина.
И тогда вдруг станет ясно,
Что все идет вполне прекрасно,
И что вешаться -- опасно.
Маяковский
Маяковский -- русский гений
Всех оставил в дураках!
Написал поэму "Ленин"
И прославился в веках.
Рослый, мощный, басовитый,
Патриот и демагог,
В бронзу медную отлитый
Ныне встал как новый бог.
Что нам Ленин!
Что нам Сталин!
Маяковский -- это вид!
На гранитном пьедестале
Он в штаны навеки влит.
Что нам Киров!
Что нам Троцкий!
Скоро будут все в дерьме.
Лишь Владимир Маяковский
Вечно будет на коне!
Горький
Горький рухнул на кровать,
Начал "Мать" свою читать.
Не понятно ни полслова,
Только слышно: "мать!", да "мать!"
Горький на юге
Писатель Горький Алексей
Подолгу жил на юге,
На жарком солнышке любил
Он греться на досуге.
Любил на пальмы залезать,
Наевшись ананасов,
В пруды солдатиком нырять
И плавать в море брасом.
Его любили малыши, --
Чтоб рассмешить детишек,
Он, распушив свои усы,
Бросался в море с вышек.
Любил поспорить, горячась
Он в грудь себя стучал,
Он говорил: "Я -- человек!"
И гордо он звучал!
Писатель Горький Алексей
Был парень не простой.
Хотя и был давно женат --
Гулял как холостой!
Любил он женщин
Им цветы
Дарил всегда охапкой,
Когда же женщин целовал,
То закрывался шапкой.
Писатель Горький Алексей
Был часто нездоров.
Невесел, скучен и порой
Был нелюдим, суров.
Хоть был суров,
Но ходят слухи --
Любовных мастер был затей!
Весьма неплохо жил на юге
Писатель Горький Алексей.
Гагарин
Летел Гагарин на ракете,
Глядел -- на месте ли луна.
Он место знал любой планете
И звезд далеких имена.
Смотрел на солнце строгим взглядом
И на галактики вокруг,
Но развернув ракету задом,
На Землю опустился вдруг.
Так кто же сможет во Вселенной
Распутать шустрых звезд моток?
Быть может Бог-отец поможет?
Но он старик и без порток.
Скорей Гагарина зовите!!
Увы! Давно уж нет его.
У косточки совсем уж сгнили
И не осталось ничего.
И ничего уж нет нигде,
Все распадается и тает,
Лишь только волны на воде
И дух над волнами летает.
Пора!
Нам не постичь улыбки идиота
И не понять распад ядра,
Но приближается суббота
И пахнет мусор из ведра.
Но приближается беда,
Водопроводчик выйдет с краном --
Гребите ближе к ресторанам
Когда затопит города.
Но Лев Толстой в подводной лодке
Порядок быстро наведет,
Он прочно всем залепит глотки
И меры верные найдет.
И Пушкин выстрелит в Дантеса
И в пистолет обойму вставит,
Потом и Гоголя заставит
Ходить на заготовки леса.
Он скажет: "Николай, пора!
Такое дело, мол, работа!
Ведь не понять тебе распад ядра
И не постичь улыбки идиота".
Пушкин, убивший Дантеса
Пушкин пляшет на трупе Дантеса -
Он теперь уже больше не Пушкин,
И не Лермонтов даже теперь он,
Не Есенин, не Блок, не Толстой,
А курчавый убийца простой.
Ленин жив
Нет,
Ленин не умер!
Он лишь притворился,
Что умер.
Он притаился в своем Мавзолее
И нарочно прищурил
Свои раскосые глаза.
Настанет миг -- он выйдет из Мавзолея,
Ловко, с разбега
Вскарабкается на старенький броневик
И вытянет указующий перст.
А пока...
По ночам, иногда
Он встает
И стеклянной крышкой гроба
Долго нарочно грохочет,
И читает стихи в темноте наизусть,
И хохочет,
И поет большевистские песни
Фальшивым дискантом,
Бормотаньем и шумом неясным
Пугая Кремлевских курсантов.
Утро Вождя
Ленин в шесть часов проснулся,
Плешь погладил и зевнул,
На живот перевернулся
И Надежду в бок лягнул.
Почесался, слез с кровати,
Кофе быстренько сварил,
Написал статью в газету,
Речь для съезда повторил.
Развернул газету "Правда",
Прочитал две полосы,
Обругал буржуазию
И стал натягивать трусы.
Нацепил пальто и шляпу,
Партбилет в шкафу нашел,
Крепко выругался матом,
Хлопнул дверью и ушел.
Детям о Ленине
Ленин был вождем народа,
Он врагов долбил как дятел,
Книг прочел ужасно много
И от них, конечно, спятил.
Не поет партийных песен
Ленин-дедушка-старик,
Он сидит в глубоком кресле
Длинный высунул язык.
Не рисует и не пляшет,
Стал костлявый, как скелет.
Не читайте дети Маркса --
Доживете до ста лет!
Чудесный грузин
Историю Русскую вынь из глубин
И мордой расплющь ее по столу --
Спустился с Кавказа Чудесный грузин
И хором запели апостолы:
"Чудесный грузин в сапогах-скороходах
(Им цены на окорок снижены!),
Он преданный друг и учитель народов,
Усы его ровно подстрижены.
Он трубку короткую выкурит скоро,
Злодейские помыслы рухнут,
И хлеба, и золота вырастут горы,
А трупы злодеев протухнут.
Врагов он глазами просверлит как шилом,
Где надо постави подножку,
С ним маршал Буденный,
С ним сам Ворошилов,
С ним Берия -- верный помошник!
Дрожите от страха бандитские хари!
Расчет его точен и тонок --
И вот уже блеет предатель Бухарин
И корчится Троцкий-подонок..."
Историю Русскую вынь из глубин,
Серпом ее, молотом тресни,
Спусти к ней хоть тыщу Чудесных грузин --
Россия как феникс воскреснет!
Баллада о черной бронемашине
В черной бронемашине
Едет Сталин по улице имени Сталина.
Рядом сидит Каганович --
Вытянул ноги худые.
Сзади пристроился Берия --
Смотрит в окошко внимательно.
Грозно сквозь стекла сверкают
Дужки очков золотые.
Черная бронемашина
Обгоняет машину с милицией,
Черная бронемашина
Едет мимо больницы.
Больные открыли окна,
Выставляют корявые раны,
Сталин стекло опускает
И приветливо машет рукой.
Черная бронемашина
Вдруг тормозит у пивного ларька,
Сталин дверь открывает
И поправив фуражку
К инвалиду подходит безрукому.
Тот сидит прислонившись к ларьку
И течет с подбородка слюна,
И краснеют нашивки сержанта
Над обрубками рук его.
Сталин платок носовой достает из кармана
И слюну вытирая,
Целует сержанта в беззубый, проваленный рот.
И напоследок по-братски сержанта обняв,
Он садится в машину
И глотая из фляжки вина,
Что-то на ухо Берии шепчет,
Тот кивает в ответ
И делает запись
В потрепанный серый блокнот.
В черной бронемашине
Сталин уехал по улице имени Сталина.
И только безрукий сержант
Обидное что-то
Долго кричит ему вслед
И трясет головой,
И плюется,
И на угол ларька опираясь встает,
И бредет одиноко
По улице имени Сталина.
Смерть Сталина
Танцует Сталин-чародей
Свою последнюю лезгинку,
Но вот распалась связь костей
И голова летит в ложбинку.
И десять тысяч медных статуй,
И двести статуй из гранита,
И сорок две из алебастра,
И восемь статуй из цемента --
На пьедесталах зашатались
И на кусочки развалились.
И даже дедушка наш Ленин
Заплакал тихо в Мавзолее,
Хотя и был обычным трупом,
А не советским человеком.
И даже Карл седобородый
Залязгал мертвыми костями,
Желая ухватить за глотку
Того, кто шел не с нами в ногу.
И даже Призрак Коммунизма
Завыл как волк в бессильной злобе
И испуская запах мерзкий
Стал потихоньку испаряться...
Что я видел
Я видел Лейбница --
Но без лица.
Я видел Ленина --
Но подлеца.
Я видел Сталина --
Но без усов.
Я видел Троцкого --
Но без трусов.
А еще я видел проститутку-Машку --
Делать было нечего -- ухватил за ляжку.
Друзьям
Как Ленин-труп без Мавзолея,
Как Лев Толстой без бороды,
Как город Рим без Колизея
И как желудок без еды.
Как уголовник без кастета
И как машина без руля,
Как постовой без пистолета,
Как коммунист без партбилета -
Вот так без вас скучаю я!
Утро
Я проснусь рано утром
И руками задвигаю --
Оторву себе ногу,
На другой же запрыгаю.
Руку левую вытяну,
На шарнирах согну
И протез головы
На плечах застегну.
Душу к телу приклею,
Дожую бутерброд,
Сам себе в морду плюну
И пойду на завод.
День
День - раздень
И тело голое
Посади на провода,
Я схватил себя за голову,
А внутри одна вода....
Я напился анальгина,
Притворился дураком,
Почесал кому-то спину,
Двинул в морду кулаком.
Изучил итоги съезда,
Вскрыл фурункул на руке,
В девять тридцать из подъезда
Вышел в модном пиджаке.
Подышал угарным газом,
На работе посидел,
Поблевал над унитазом,
Брюки новые одел.
Заложил затычки в уши,
Постирал в тазу белье,
Просветил рентгеном душу,
Убедился - нет ее.
День качался на подтяжках,
Корчился повешенный,
Я большую чью-то ляжку
Ухватил как бешеный.
День - раздень.
И тело голое
Разорви на три куска!
Я схватил себя за голову,
А внутри одна тоска....
В школе
"Отлично все!" - сказал учитель,
Он был великий педагог,
Коварных неслухов мучитель
И воспитанья царь и бог.
"Все хорошо!" - сказал он просто,
Указкой весело взмахнул,
В ученике большого роста
Мозги усталые встряхнул.
"А вот теперь - сказал он - плохо!"
"Все плохо!" - так он и сказал,
И хулигана Иванова
Веревкой к парте привязал.
А через час сказал он: "Мерзко!
Какое, в сущности, дерьмо!"
Сказал - не выдержали нервы -
И тут же выпрыгнул в окно.
Дома
Дома я не интересный -
Не пою и не свищу,
На гармошке не играю,
Только семечки лущу.
Не рисую, не читаю,
Даже книгу не пишу,
Тараканов не считаю,
Кошек газом не душу.
Не смотрю программу "Время",
Не пишу письмо в ЦК,
Только семечки все время
Подсыпаю из кулька.
Даже если озверею -
Лишь слегка сожму кулак.
Дома я не интересный,
Просто форменный дурак.
На улице
Идет по улице рабочий -
Простой российский патриот.
Куда спешит?
Чего он хочет?
И для чего вообще живет?
Кого в толпе он догоняет?
Зачем дрожит его рука?
Какую тайну охраняет
Карман раздутый пиджака?
Идет по улице рабочий,
Вот он свернул за поворот.
Природы тайной озабочен
Стою один разинув рот....
Русский Бог
Бог играл на балалайке,
Нюхал незабудки,
Вышли ангелы в фуфайке,
Свили самокрутки.
Вслед за ними Иисус -
Растянул трехрядку,
Гаркнул, свистнул, дунул в ус
И пошел вприсядку!
И настала благодать!
Рай к земле спустился.
Бог сказал: "Ядрена мать!"
И перекрестился.
Увы!
И Фантомас в зеленой маске,
И офицер немецкий в каске,
И восемь просто человек,
И пожилой один узбек -
Сидели в кузове и пели,
И пели песни в русле рек,
Но руку погрузив в пропеллер
Сказал им русский человек.
Сказал - и вышел в воду лихо,
Как будто был сухой топор:
"Смотри, опять в желудке тихо!
У старика опять запор!"
У старика того, узбека,
Что лихо в кузове сидел
И офицеру песню пел
Про камни древнего Казбека.
Бог дал ему язык из меха.
Увы! Таков и мой удел.
Подлец
Без шапки не ходить нельзя.
Нельзя сидеть на барабане.
Лишь можно хвостик обезьяне,
Но это лишнее, друзья.
Я вам о пульсе расскажу.
Да не о пульсе, а о пуле.
Как пулю воздухом надули
И в лапу вставили ежу.
А еж по пуле,
Нет, по пульсу -
Мог угадать любую суть,
Но еж устал и лег уснуть
И это дело завернули.
Я запишу в магнитофон
Как человек зашел на гору.
И вот зашел на гору он
И там стоит в любую пору.
А то, бывало, прыгнет мимо
И жизни больше не щадит,
А после трактором чадит,
Как еж учил его незримо.
А еж был шурина подлец,
Но тут истории конец.
Баламут
В руках рыгающий старик
Держал старухи пьяной ногу,
И в тот же миг увидел Бога
И тайну бытия постиг.
Старик, конечно, баламут,
Но превзошел он все науки,
А те, кто сущность не поймут,
Переживут себя как суки.
Героический эпизод
В штанах из грубой мешковины
Шагал мужчина без руки,
Он вышел к берегу реки,
Руки имея половины.
А следом хлынули лавины:
Старухи, дети, старики.
А впереди шагал малыш,
Лицом имея вид подушки.
Он нес раздавленную мышь,
Сжимая древко раскладушки.
А следом строем шли старушки,
Ногой срывая кровли крыш.
"Вперед!" - командовал малыш,
Держа мышиный труп за ушки.
И шли старушки как солдаты.
В своих усах - красив как бог,
Трубил вахтер в коровий рог
И проверял у всех мандаты.
И как к говяжьей колбасе,
Как в горловину унитаза,
Они к реке стремились все
И умирали от экстаза!
И как они скончались все,
Так наступил конец рассказа.
Ласка в танце
Где старики сойдутся в пляске -
Старухи в пляски ли сойдутся.
Где на виски надвинут маски -
Там ласки с плясками сольются.
И там сольются как гаметы,
Как полубоги и скоты,
И как ракеты и планеты,
И как собаки и коты.
И как рабы или прорабы,
Как мертвецы и как гробы,
Там в мужиков вольются бабы
В затылки их вопьются лбы.
Поймет ли ласку роковую
Полуузбек-полуюрист,
Войдет ли в пляску круговую
И на песках станцует твист.
И если в пляске все сойдутся,
Сомкнутся в ласке, как тиски,
В виски тогда мозги собьются
И разлетятся на куски!
О пользе науки
Прижав к груди больную руку,
Стоял ученый-философ,
Он знал созвездье Гончих Псов
И ведал древнюю науку.
Умел лекарства составлять
И чай заваривать из веток,
Но (это можно не читать),
Но только не имел он деток.
И он сказал:
"Пока здоров -
Я никогда не буду глупым.
Я буду есть консервы с супом
И мне плевать на вой ветров!"
И вот уже он в бой летит,
Как Казанова краснощекий,
Но что-то рухнуло в расчете
И потерял он аппетит.
И позабыв свою науку,
Штаны задвинув на засов,
Стоит ученый-философ,
Прижав к груди больную руку.
О душе
Я знаю - человек как улей,
Молекул глупых чехарда,
В его основе только уголь,
Азот и фосфор и вода.
В нем нет души наверняка -
Одна тупая ДНК.
У человека нет души,
Он управляем только геном,
Хоть просвети его рентгеном -
Везде найдешь одни шишы.
Еще о душе (другое мнение)
Душа имеет форму точки
И состоит из пустоты,
И даже грубые скоты
Души бессмертной оболочки.
Душа есть в кошке и в дрозде,
В овце, в корове, даже в мухе.
У Карла Маркса в бороде -
И там гнездятся эти духи.
О пророках
Оставь прямой навеки путь
И испытай судьбу пророком.
Пророкам выдирают око,
Но их не в том, конечно, суть.
Но у пророков есть порок -
Пророки все подвластны року,
И если спрячешь сахарок -
Пророк задаст тебе гороху!
Пророк расскажет: что и как,
Оставь, мол, путь прямой навеки.
Пророк, конечно, он дурак,
Но без пророков сохнут реки.
Но без пророков кутерьма,
Но без пророков все не мило.
Пророк подскажет: где тюрьма,
И где дают сегодня мыло.
И где нас завтра ждет беда,
Победа ждет по воле рока.
Пророки нам нужны всегда,
Но нет в отечестве пророка.
Гимн обезьяне
Я преклоняюсь перед обезьяной.
Она венец творения природы.
Она по воскресеньям чистит зубы
И груши палкой с дерева сбивает.
Я восхищаюсь этой обезьяной,
Она вполне достойна восхищенья -
Она давно уже без затруднений
На задних лапах ходит без опоры.
Она умеет даже шить одежду,
И пусть вся шерсть с нее еще не слезла,
Зато вполне разумные созвучья
Она движением гортани производит.
Я прославляю чудо-обезьяну,
Ведь у нее ума палата -
Она себе нору из силиката
На посрамление построила природы.
Я доверяю этой обезьяне
И пусть зубаст ее косматый череп,
Но без намордника ее вполне возможно
Я полагаю выпускать на волю.
Круговорот обезьян и львов в природе.
Обезьяна слезла с пальмы -
Превратилась в Льва Толстого.
Лев Толстой залез на пальму -
Превратился в обезьяну.
То ритмичное движенье
Называется природой.
В ней закон круговорота
Управляет всем железно.
Сомнение
Не верю я, что я живу,
Возможно, я не существую,
Принадлежу не к веществу я,
Возможно я, по существу.
Возможно, я совсем иной
И от того всегда я ною,
Возможно, это паранойя -
Никто не знает, что со мной.
Last-modified: Thu, 16 Sep 1999 06:32:46 GMT