Оцените этот текст:


---------------------------------------------------------------
       Данное  художественное  произведение  распространяется  в электронной
форме с ведома и согласия владельца авторских прав на некоммерческой  основе
при условии сохранения целостности и неизменности текста, включая сохранение
настоящего уведомления. Любое коммерческое использование  настоящего  текста
без ведома и прямого согласия владельца авторских прав НЕ ДОПУСКАЕТСЯ.
---------------------------------------------------------------
     По вопросам коммерческого использования данного произведения
     обращайтесь к владельцу авторских прав по следующему адресу:
     Internet: puziy@faust.kiev.ua
     Тел. (044)-440-54-95

     © Copyright Владимир Пузий (АРЕНЕВ), 1998
     Email: puziy@faust.kiev.ua
     WWW: http://puziy.faust.net.ua

 Повесть предложена на номинирование в "Тенета-98"
 Категория Фантастическая и приключенческая литература
 http://www.teneta.ru
---------------------------------------------------------------

     Немой учитель



     Парило  уже  дней  шесть; город ждал дождя, а унылые ватные тучи
все никак не могли разродиться влагой.
     Крестьяне недовольно зыркали на натянутую холстину  неба  и  проклинали
Дьявола, который украл дождь. Небу, впрочем, было все равно.
     Зеленые побеги на огородах стали вялыми. Их листья обреченно опускались
вниз,  и  от  окончательного  высыхания  спасали только постоянные перебежки
между колодцем и грядками - а много ли так набегаешь? Крестьяне косились  на
пыльные  городские стены, на высокую красную башню с извивающимся на ветру -
когда и ветра-то нету, словно на зло поникшим листьям - вымпелом,  и  тяжело
вздыхали:  "Праздник,  вишь,  у  Короля. И то верно: что ему до наших забот?
сынок вон вырос, надобно ему таперича учителя сыскать - такого, чтобы  и  на
мечах  прынца  обучить мог, и манерам, и прочему высочайшему мастерству. Так
что, стало быть, в одночасье празднует и подумывает о наставнике".
     Но долго вздыхать времени тоже не было.
     И  только  когда  на  вздрагивающем  потемневшем  небе  раскрывал  свои
звездные  глаза  Тха-Гаят, люди оставляли дневные заботы и выходили посидеть
на разговорных бревнах, что лежали вдоль дороги к городу. Сидели, сложив  на
коленях  натруженные, с потрескавшейся красной кожей руки, медленно говорили
ни о чем, все чаще замолкая и поднимая взор к небесам.  Недосуг  простому-то
человеку  смотреть вверх, вся его жизнь сосредоточена под ногами: в земле, в
воде, в листке зеленом, в дереве. Только вот и подымешь голову, когда небеса
начинают вести себя, не как следуют,  подымешь  да  взглянешь  с  укоризной:
доколе будете испытывать нас? Доколе?!..
     И  знаешь  ведь,  что  ответа  тебе в жизни не дождаться, - а смотришь.
Наверное, потому что более смотреть некуда и обращаться не  к  кому.  Король
вспоминает  о  тебе  лишь  тогда,  когда  настает  час  сбора податей, а все
остальное время - живи, чернь, живи, копошись у стен городских, только  веди
себя  тихо-мирно  да  вовремя  плати  за дозволение существовать. А настанет
засуха - выкручивайся, как знаешь.
     Молчали.
     Старики сокрушенно комкали в ладонях седые бороды, чертили  в  дорожной
пыли причудливые узоры размочаленными концами посохов, но... - что они могли
сделать,  старики?  Помогали  по  хозяйству,  чем возможно, но не воду же им
таскать, а советом... Не было у них такого совета,  чтобы  у  Дьявола  дождь
отобрать. И ни у кого не было.
     Молчали.
     Молчали мужчины, растерянно глядя на свои сильные, но беспомощные руки;
молчали  женщины,  судорожно  поглаживая  по  головам притихших, уморившихся
детей; молчали псы, - только позвякивали цепями, - даже сверчки  приумолкли,
забившись поглубже в прохладные, но неотвратимо высыхающие норки.
     Ночь  душным  маревом  кралась  за спинами и заглядывала в опустошенные
лица.
     Наверное, прийди беда чуть позже или чуть раньше, ничего  страшного  не
случилось  бы,  но сейчас, когда в башне праздновали совершеннолетие принца,
засуха стала катастрофой. Король одарил  всех  людей  днем,  когда  в  любом
трактире,  любой корчме можно было выпить и закусить задарма, в его счет; но
одновременно ввел новый  разовый  налог  -  в  связи  с  праздником.  Одарил
медяком,  потребовал золотой. И если принимать медяк ты был не обязан, то уж
золотой, будь добр, выплати - выплати, смерд,  по-хорошему;  сегодня  Король
щедр  и  снисходителен,  а завтра все может измениться, да так, что взвоешь.
Плати, смерд, плати!
     Чем платить?..
     - Сбегу, - сказал из темноты хриплый голос, и сидевшие рядом на  бревне
не сразу догадались: говорил никто иной, как Бнил. Тем более странно, - ведь
была у Бнила и жена, и сын был (почти уж десять годков исполнилось парню), и
дом хороший, и скотинка - куда уж бежать, оселый человек.
     Кто-то - кажется, старый Герин - так ему и ответил.
     Бнил помолчал, а потом отрезал:
     - Надобно бежать. Что толку ждать, пока Королевские Грабители пожалуют?
     - Не хочешь Грабителей, с Губителями доведется свидеться, - заметили на
другом краю бревна.
     - Даст  Бог  -  уберегусь  да  семью  уберегу,  а  нет...  На  все воля
Распятого.
     Замолчали.
     Где-то далеко внизу на дороге  родился  звук;  сначала  неузнанный,  он
приближался.
     Кто-то вздохнул:
     - Всадники.
     Не  к  добру  это, ох не к добру, когда поздней ночью по дороге в город
скачут конные. Особенно, ежели их всего двое.
     Но с другой стороны, едут они не торопясь.  Значит,  не  гонцы.  Кто  ж
тогда? Неужто путники, рискнувшие добираться до Зенхарда в таких потемках?
     Сельчане  зашевелились  - одни торопились вернуться в хибарки, подальше
от необычностей, иные наоборот, не спешили уходить. Кто-то  вынес  маленькую
свечку,  поставил  у  ног,  а  сам  сел  рядом:  так  и есть, Юзен - все ему
неймется. Ох, добалуется парень! ростом вымахал выше отца с матерью,  а  все
дурачится,  девок  тискает по углам, в город ходит - никак не остепенится. И
ведь не то, чтобы шалопай какой, всю засуху исправно батьке  помогал,  ведра
да  бадейки  натерли  мозоли  на  ладонях, а вот выпал случай - снова чудит.
Нужна здесь сейчас его свечка, как мухе - жаба.
     Всадники приближались. Уже  можно  было  различить  негромкое  фырканье
лошадей,  звяканье  сбруи. Потом из тьмы, клубящейся понизу дороги, возникли
два  силуэта  -  возникли  и  вплыли  в  слабое  мерцание  свечи:   усталые,
запыленные, вспотевшие.
     Главным  был явно тот, что повышее и посветлее кожей: господин в летах,
со слабой инеистой сединой и каменным взглядом.  Он  осадил  коня,  и  пламя
выхватило  из тьмы его руки и лицо, неожиданно гладкие, без единого шрама на
коже.
     А странно, в наши-то времена - и без шрамов.
     Высокий внимательно оглядел смердов, сидевших по обе стороны дороги.  В
замершей тишине фыркнул конь и устало стукнул копытом.
     Гладкокожий   обернулся   к   своему  спутнику  -  низенькому,  мощного
телосложения загорелому мужчине средних лет - тот  держался  чуть  позади  и
ждал.
     Взлетели  в  мутный  ночной  воздух  две  руки, кружась в танце, словно
влюбленные мотыльки...  или  сражающиеся  соколы  -  не  понять.  Однако  же
смуглокожий понял, кивнул и повернулся к Юзену:
     - Парень, далеко до Зенхарда?
     Тот покачал головой:
     - Нет, господин. Только ворота там закрыты и до утра их не откроют.
     Селяне  удивленно  уставились  на  парня  -  чего учудил. Разве ж кто в
здравом уме станет говорить такое высоким господам? Это их дело, а  мешаться
туда  смерду  вовсе  не с руки. Впрочем, Юзен, частенько бывавший в городе и
поболее своих односельчан разбиравшийся в  людях,  был  уверен,  что  с  ним
ничего плохого не случится.
     Снова взлетели в воздух руки, замелькали, забились ранеными птицами.
     - Господин благодарит тебя, парень, - снисходительно кивнул смуглокожий
всадник. - Как нам добраться туда?
     - Прямо по дороге, - Юзен махнул в темень. - А желаете - провожу.
     - Не  нужно,  - покачал головой конный. Потом взглянул на шевеление рук
своего спутника, кивнул. - Впрочем, проводи.
     Парень поднялся с бревна, поклонился. И побежал вперед по дороге, а  за
ним поехали и всадники.
     Свечка,  предусмотрительно  задутая Юзеном, медленно остывала, парясь в
душной ночи.



     Бежать по темной пыльной  дороге  было  тяжело,  но  Юзен  надеялся  на
вознаграждение.  В  отличие  от своих менее догадливых односельчан, он сразу
понял, что щедрость неведомых всадников может спасти его семью от разорения.
А заодно поможет проникнуть в город, который во время праздника манил парня,
словно кота - кусок свежего мяса. Вот только до сих пор отлучиться  из  дому
не  было  никакой  возможности,  а теперь она, возможность эта, появилась, и
упустить ее было бы чистейшей воды глупостью. Так  что  приходилось  бежать,
глотая  на  вдохе  пыль, вглядываясь с надеждой в смутный горизонт: скоро ли
город, долго ли еще?
     Город вырос из-за очередного  поворота  -  шумный,  яркий,  наполненный
тенями и звуками праздника. Ворота были надежно заперты; на боковых башенках
тускло  мерцали  факелы  да  слышалась  лихая песня, прерываемая чмоканьем и
хриплым смехом. Стражники гуляли.
     Смуглокожий, не покидая седла, подъехал к оббитой железом створке ворот
и заколотил в нее металической рукоятью плетки. Звук получился  гулким,  как
набат; в результате песня в башенке окончательно оборвалась, и хриплый голос
проорал:
     - Какого  черта!  Сейчас  я  спущусь  и  самолично  надеру задницу тому
мерзавцу, который решил, что ему все дозволено! Проваливайте! До утра ворота
будут заперты - указ Короля.
     Стоило голосу замолкнуть, как рукоять плетки снова ударилась о  створку
ворот.  Юзен  подумал, что идея с вознаграждением может оказаться не слишком
удачной, но решил подождать дальнейшего развития  событий.  Сбежать  он,  по
крайней мере, всегда успеет.
     - Дьявол! - проревел все тот же голос в башенке. - Я иду!
     "Надеюсь, они знают, что делают", - вздохнул Юзен.
     Спустился  стражник  на  удивление  быстро  -  видимо, ему не терпелось
добраться до  наглых  проходимцев  и  как  следует  поучить  их  уму-разуму.
Распахнулась  гонцовая  калитка,  наружу  вывалился вооруженный кривым мечом
вояка:
     - Я же сказал, проваливайте прочь!
     - Ты впустишь меня  и  этого  господина,  -  тихо  сказал  смуглокожий,
указывая на своего спутника. - Мы - к Королю.
     - Да хоть!.. - стражник запнулся, вовремя учуяв, что пахнет паленым.
     - Я  не  слышал,  чтобы  Король  кого-то  ждал,  -  сказал он уже более
нейтральным тоном. - И не получал никаких указаний на этот счет.
     - Королевскому сыну нужен  учитель,  -  ответил  смуглокожий.  -  Самый
лучший учитель. Этот господин - тот, кого ищет Король.
     - Ха!  -  ухмыльнулся  стражник.  Похоже,  былая  самоуверенность снова
вернулась к нему. - Разумеется! А почему твой господин  молчит?  Он  считает
себя слишком высоким, чтобы марать язык словами, обращенными ко мне?
     - Какое  тебе  дело  до  того,  что  делает мой господин? - невозмутимо
произнес смуглокожий. - Он - самый лучший учитель. Следовательно, его ждут в
башне.
     - И чему  же  намеревается  учить  твой  господин  молодого  принца?  -
усмехнувшись, спросил стражник. - Может быть, искусству боя на мечах?
     - И этому тоже, - небрежно кивнул всадник.
     Улыбка воина стала шире и наглее.
     - В  таком случае пускай он сначала попробует научить чему-либо меня! Я
считаюсь лучшим мечником в городе.
     - Мой господин не...
     Молчаливый спутник смуглокожего остановил его движением руки и спрыгнул
на землю, бросая поводья Юзену. Потом достал из ножен длинный прямой меч.
     - Мой  господин  согласен  преподнести  тебе  один  урок,  -   закончил
смуглокожий.
     - Я  готов,  -  оскалился  стражник. И Юзен, проглатывая склизкий комок
страха, понял, что узнает его, этого покачивающегося  на  ногах  человека  с
кривым  -  по  новой  моде - мечом в руках. Это был Ркамур, начальник стражи
городских ворот, ходивший в свое время у самого Короля в телохранителях,  но
потом  разжалованный - за пьянство и дерзкие высказывания. А мечником Ркамур
все-таки был лучшим в городе, так что плакали Юзеновы надежды. Не стоит даже
и думать о том, что уставший с дороги всадник  может  одолеть  непобедимого,
пусть и немного пьяного Ркамура.
     Да  и  не  таким уж пьяным был начальник стражи городских ворот, скорее
прикидывался, а вот когда  дошло  до  дела  -  и  взор  просветлел,  и  ноги
перестали подрагивать, и руки уверенно сжали рукоять.
     Противник  Ркамура  смотрелся  не слишком выигрышно: запыленные одежды,
осунувшееся лицо; только взгляд - спокойный взгляд глубоких черных глаз  мог
насторожить  внимательного  наблюдателя.  Потому  что  в  глазах молчаливого
человека с прямым лицом застыло безразличие. Каменный взгляд.
     Ркамур эту деталь отметил и улыбнулся в  ответ:  хищно  так  улыбнулся,
широко. И мгновением позже ударил.
     Юзен замер, понимая, что на все про все уйдет у господ сражающихся пара
минут.  Или секунд, - это уж как сложится, - а потом будет Ркамур, начальник
стражи городских ворот, отирать свой кривой  клинок  и  захлопывать  калитку
перед  носом  у  смуглокожего  спутника раненого господина будущего учителя.
Только вот, скорее всего, господин будущий учитель после этого никого уже не
сможет учить, и тем более - принца. А Юзен... Юзену останется только уповать
на то, что смуглокожий  всадник  забудет  о  наглом  смерде,  приведшем  его
спутника  в  такую  беду.  Никто  ведь  не  вспомнит,  что вовсе не Юзен бил
металлической рукоятью плети в створку ворот.
     "Урок" на самом деле занял всего  несколько  секунд.  Потом  молчаливый
господин убрал острие клинка от беззащитной шеи Ркамура и кивком указал тому
на кривой меч, лежащий в пыли: подними, мол.
     И   не  дожидаясь  ответа,  -  ничего  вообще  не  дожидаясь,  даже  не
оглянувшись,  -  он  прошел  в  калитку.  Смуглокожий  всадник  спешился   и
последовал за своим господином, знаком приказывая Юзену не отставать.
     Обалдевший  Ркамур  провожал  из  взглядом, стискивая в ладонях рукоять
подобранного меча.



     Больше никто не мешал. Миновав узкий проход, они  вышли  на  Привратную
улицу и мгновенно были подхвачены людской круговертью.
     Праздник  кипел  и  переливался  через края - смесь осеннего маскарада,
новогодних гуляний и еще Бог весть чего, обильно сдобренная вином и  смехом.
Во  всей  этой  суматохе  неторопливые  гости  смотрелись так же нелепо, как
епископ на разговорном бревне.
     Смуглокожий снова уселся на коня и подозвал Юзена:
     - До башни доведешь?
     Парень кивнул. В окружающем гомоне ответ все равно не  был  бы  услышан
достаточно  отчетливо,  а  гневить  этих  странных людей - нет уж, помилуйте
небеса! Он подвел коня молчаливому господину будущему учителю, тот  впрыгнул
в седло и принял поводья.
     Направились к башне.
     Впрочем,  это  была  не  совсем башня: строение не ограничивалось одним
только краснокаменным донжоном, торчавшим над  городом  нелепо  и  уродливо;
были  здесь  и  хозяйственные  пристройки, и домишки для прислуги - в общем,
все, чему и полагается быть в летней резиденции Короля.
     Именно в башне правитель проводил  несколько  самых  жарких  месяцев  в
году,  остальное  же время жил западнее, в столице. Признаться, не так давно
всерьез обсуждался  вопрос,  где  именно  праздновать  день  совершеннолетия
принца  -  после  долгих  размышлений,  остановились  на Зенхарде: так хотел
Король.
     Придворные шептались по углам, что причиной тому была местная фаворитка
правителя, которой он еще не успел пресытиться.  Недавно  почившая  Королева
наконец-то  предоставила  своему  супругу возможность безоглядно предаваться
любовным утехам.  Да,  завистливо  кивали  головами  мужчины,  можно  только
порадоваться  за  правителя  -  он  совместил  все лучшее, что только есть в
религиях  мира:  западную  ученость  Распятого  и   восточное   многоженство
Скитальца.  Нам  бы  так!  Но то, что позволено Королю, не позволено смерду;
зорко  глядит  многоглазый  Тха-Гаят,  отрекшийся  брат  Диавола,  зорко   и
пристально,  днем  ли,  ночью  - не скрыться от его очей - и не пытайся. Ибо
глаза его - не только звезды ночи, но и священники,  а  карающая  десница  -
мать   Очистительница,   именуемая  в  некоторых  местах  непонятным  словом
"Инквизитиа". Трепещи  же,  прелюбодей,  трепещи...  если  ты,  конечно,  не
Король.
     Уже  у  самых стен башни - толстых, высоких, из кроваво-красного камня,
специально привезенного из долин  От-Мэрила,  -  смуглокожий  спросил
Юзена:
     - Как тебя зовут, парень?
     Тот  почувствовал,  как  в  груди  поднимается  волна  ликования, почти
благоговения перед добрыми господами:  "Может  быть,  даже  запомнят!  Может
быть, я им пригожусь! Неужто - повезло?"
     - Юзен, - ответил он, не поднимая взора.
     - Держи, - к ногам упал мешочек, в котором что-то звякнуло. - Дальше мы
доберемся сами. Господин благодарит тебя.
     Парень осмелился наконец посмотреть на обоих всадников. Потом изогнулся
в поклоне,  одновременно поднимая с мостовой мешочек. Пальцы не верили в то,
что ощущали, слова сами срывались с языка:
     - Рад был служить вам.
     - Ступай, - сказал смуглокожий. И господа ускакали в  сторону  башенных
ворот.
     Юзен  сглотнул  и, все еще не веря выпавшему счастью, запихал увесистый
мешочек подальше от возможных алчных взоров, за пазуху. Позабыв обо всем  на
свете,  даже  о  празднике,  он поспешил обратно к воротам (но уже к другим,
прекрасно понимая, что Ркамур вряд ли пропустит  его  обратно  просто  так).
Там,  отыскав гонцовую калитку, тихонько сбросил засов и - под громкий смех,
доносящийся из сторожевой башенки над воротами, - шмыгнул в ночь.
     Весь путь к дому он проделал бегом, а потом спрятался в дряхлом нужнике
за огородом и извлек наружу сокровище. Луна светила слабо. Но сквозь широкие
щели между досками свет все же пробивался сюда, так что, пусть и  не  сразу,
Юзен смог рассмотреть содержимое мешочка.
     Монеты;  много  монет  из червонного золота. Парень вскрикнул, его рука
дернулась; тяжелые кругляши покатились по настилу и с чавканьем упали  вниз,
спугнув сонных мух.
     Червонное  золото. Все равно, что ничего. Его ведь не сменять в городе,
не заплатить им Грабителям -  это  будет  выглядеть  слишком  подозрительно.
Тотчас найдутся охочие отобрать сокровище.
     "Только и пользы, что мух пугать", - подумал Юзен, но, пересилив, себя,
опустился на колени и стал выуживать из зловонной жижи монетки. Мало ли, как
жизнь обернется...



     Добравшись  до  ворот  башни,  всадники  спешились, и смуглокожий снова
постучал рукоятью плети по железу. На той стороне тотчас загремели  шаги.  В
створке  ворот на уровне глаз раскрылось маленькое окошечко, и хмурый сонный
голос проворчал:
     - Какого дьявола?
     - Мой господин приехал, чтобы учить принца, - снова, как и у  городских
ворот, ответил смуглокожий.
     На сей раз гонцовая калитка моментально открылась, и их без промедления
впустили  внутрь.  Опять  коридор;  впереди  шагал  наполовину проснувшийся,
мрачно сопящий стражник. Он вывел их во двор башни и сопроводил к  низенькой
пристройке,  в  окне  которой  горела одна-единственная свеча. Постучавшись,
стражник вошел внутрь и стал  говорить  с  кем-то,  негромко  и  настойчиво.
Наконец выглянул, попросил гостей зайти и подождать здесь, пока Королю будут
докладывать.  Коней он распорядился поставить в стойла, накормить и напоить,
изловив для этой цели пробегавшего мимо веснушчатого мальчонку.
     В пристройке было тесновато.  За  маленьким  столом  сидел  старичок  с
блестящей  лысиной  и огромной бородой, путавшейся, топорщившейся и всячески
ему мешавшей. Он оторвал взгляд от книги, которую  читал  при  слабом  свете
свечи,  кивнул  гостям и засуетился, освобождая лавку от вороха пергаментных
свитков.
     - Садитесь, господа, садитесь. Вы, небось, голодны, с дороги-то. Сейчас
кликну Клариссу, она мигом чего-нибудь сообразит. Ничего, что я с вами  так,
по-простому?  -  мне,  вроде  как,  позволительно,  я  ведь здешний "книжный
червь", если можно так выразиться, книгочей, писарь и еще  Распятый  Господь
наш  ведает  кто  -  в одном лице. Завис, так сказать, между небом и землей,
между чернью, стало быть, и знатью, приходится и с теми, и с другими  беседы
вести, дела решать. Садитесь, садитесь.
     - Кларисса! - крикнул он, отворив окно. - Кларисса, у нас гости!
     - Сейчас!  -  пронзительно  донеслось  из  темноты.  Кто-то  недовольно
заворчал, кажется, в стороне похожего  на  сеновал  темного  здания.  Спустя
некоторое  время,  оттуда  отделилась  пышная женская фигура и направилась к
пристройке книгочея, на ходу поправляя платье.
     - В чем дело? - недовольно спросила она, миновав половину  разделяющего
их  расстояния и разглядев, что "здешний "книжный червь" " смотрит на нее из
окна.
     - Гости у нас, вот в чем дело! - пояснил он.  -  Так  что  не  кривись.
Блудом  займешься  опосля.  Принеси-ка  что-нибудь  поесть,  гости с дороги,
притомились.
     - Блудом?! - фыркнула пышнотелая обладательница пронзительного  голоса.
- Скажешь тоже! Что нести-то?
     - Да  все  неси, все, - раздраженно взмахнул рукой писарь, роняя на пол
свечку. В самый последний момент смуглокожий  подхватил  ее  и  поставил  на
место,  сокрушенно  покачав  головой  и  взглянув  на  своего  спутника. Тот
посмотрел ему в глаза и отрицательно взмахнул рукой. Смуглокожий  подчинился
и продолжал ожидать дальнейших событий.
     События  не  замедлили явиться в лице все того же стражника. Он вошел в
пристройку и попросил гостей следовать за ним. Те молча вышли, только писарь
сокрушенно крякнул за их спинами  да  Кларисса,  уразумевшая,  что  к  чему,
поинтересовалась у него:
     - Угомонился теперь?
     - Ну  так  я пошла, - и она, развив немыслимую амплитуду колебаний всех
выступающих частей тела, удалилась в  сторону  сеновала.  Писарь  еще  более
тоскливо крякнул, зыркнул ей вслед и вернулся к оставленной книге.



     Человек  был  среднего  роста,  уже в летах; с проплешинами на голове и
спокойным уверенным взглядом в глазах. Он смотрел на что-то за темным  окном
и рассеянно кутался в сине-алый плащ.
     Когда  вошли  гости,  человек  повернулся  к  ним  и стал разглядывать:
примерно с такой же бесстрастностью как минуту назад - ночь в окне.
     Комната, в которую их привели, не отличалась  особой  роскошью  -  так,
всего  в  меру.  Не  очень  больших размеров, она казалась нелепо просторной
из-за полного отсутствия мебели; лишь в дальнем углу, у стены, стояло кресло
с высокой спинкой, возможно, предназначенное для самого  Короля,  да  висело
несколько гобеленов.
     Стражник,  который  привел  сюда  гостей,  вопросительно  посмотрел  на
пожилого человека у окна. Кивок - стражник вышел.
     - Добро пожаловать, - произнес скрипящим  властным  голосом  обладатель
сине-алого плаща. - Я готов выслушать вас, здесь и сейчас.
     - Мой господин желает говорить с Королем, - сказал смуглокожий.
     - Так в чем же дело? - невозмутимо спросил человек в сине-алом плаще. -
Я и есть Король.
     Молчаливый  спутник смуглокожего отрицательно покачал головой, его руки
взлетели в воздух и замелькали там с быстротой атакующих змей.
     - Мой господин считает, что вы - не Король.
     Сказано это было легко и буднично; человек в  плаще,  наверное,  должен
был бы обидеться, но он только улыбнулся:
     - Прекрасно.
     Он вернулся к окну и выглянул в него, словно проверяя, на месте ли ночь
и не спит ли Тха-Гаят.
     - Я  на  самом  деле  не Король, - кивнул, повернувшись к ним человек в
плаще, - но и вы, господа, можете оказаться не теми, за кого себя выдаете.
     Он пересек комнату, приблизившись к гостям, и пристально  посмотрел  на
обоих:
     - Кстати, а за кого вы себя выдаете?
     Человек  в  плаще  улыбнулся одними губами, глаза же продолжали изучать
стоящих перед ним.
     - Итак, я повторяю свой вопрос - кто вы, господа? И зачем вы  пришли  к
Королю?  Вы можете спросить - и это вполне закономерно - кто я таков,
чтобы  задавать  подобные  вопросы.  Отвечу  -  я  тот,  от   кого   зависит
безопасность  Короля в этом месте (впрочем, и во всех других местах - тоже).
Если вы явились сюда, чтобы убить правителя, лучше всего дождитесь  удобного
момента и отправляйтесь прочь, потому что сделать это вам не удастся.
     - Мой  господин  приехал,  чтобы учить принца - только за этим. И он не
собирается покушаться на жизни правящей семьи, - добавил смуглокожий.
     Человек в плаще кивнул так, словно заранее знал ответ.
     - Если вы приехали, чтобы учить принца - как вы говорите -  и  если  вы
намереваетесь  учить  его  в  своих  интересах, чтобы потом использовать - я
советую вам сделать то же самое - уехать  отсюда  как  можно  скорее.  Я  не
позволю  причинить  вред  ни  Королю,  ни принцу, и у меня достаточно забот,
чтобы заниматься очередными наемными убийцами, если вы  таковыми  являетесь.
Вполне  допускаю,  что  мои  подозрения  беспочвенны;  и все же, учтите это,
господа. Ну-с, так как же вы желаете, чтобы я представил  вас  Королю?  Ваши
имена, господа.
     - Моего господина зовут Моррел. Я -Таллиб.
     - Просто  Моррел?  - удивился человек в сине-алом плаще. - Без титулов,
без званий?
     - Ему не нужны титулы и звания, - ответил Таллиб,  глядя  на  мелькание
рук  своего  господина.  -  Те  же,  которыми  он  обладает,  не должны быть
раскрыты.
     - Хорошо, - кивнул их собеседник. - В таком случае зовите  меня  просто
Готарк Насу-Эльгад, опуская те титулы и звания, которые
принадлежат мне - их слишком много. Теперь о вашей цели - насколько я понял,
господин  Моррел  намеревается  стать  учителем  принца.  Но, - да будет ему
известно, - принцу нужен не простой учитель. Не простой,  а  такой,  который
сможет  обучать  его  боевым искусствам. Мечный бой, рукопашная, стрельба из
лука - вот что нужно.
     - Мой господин владеет всеми этими науками, - а также многими  другими,
не  упомянутыми  вами,  -  в  совершенстве. И готов продемонстрировать это в
любой момент.
     Готарк Насу-Эльгад рассеянно кивнул, думая о чем-то своем. Он  прошелся
по  комнате,  провел  рукой по гобеленовой вязи, и потом надолго остановился
перед троном, словно там  кто-то  сидел.  Наконец  повернулся  к  Моррелу  и
Таллибу.
     - Что  же,  я  представлю  вас  Королю. Не знаю, господин Таллиб, каким
образом ваш спутник надеется стать учителем  принца  -  с  оглядкой  на  его
немоту,  я бы не был столь самоуверен, но... Пускай попробует убедить в этом
Короля. Кстати,  -  Готарк  Насу-Эльгад  повернулся  к  Морелу,  -  вы  ведь
понимаете,  что  просто  так  в  учителя  не  принимают.  Нужно будет пройти
испытание. Какое именно - решит Король. Вы согласны?
     Моррел кивнул.
     - В таком случае, следуйте за мной, господа,  -  и  Готарк  Насу-Эльгад
вышел из комнаты, не позаботившись убедиться в том, повинуются ли ему гости.
В  дверном  проеме  Таллиб замешкался, оглянулся на своего господина, но тот
только утвердительно кивнул и сделал знак кистью: "Ступай".
     Винтовая лестница, по которой им пришлось  подниматься,  была  узкой  и
крутой;  факелы,  укрепленные в стене через равные промежутки, вовсю чадили,
освещали же ступеньки крайне слабо. Слева, из-за каменной кладки  доносились
звуки  веселья  -  и здесь, как во всем городе, царил праздник, здесь даже в
большей степени, чем где-либо еще.
     Готарк Насу-Эльгад и гости поднимались все выше  и  выше.  Наконец  они
остановились  у  широкой  двери  с  яркими рельефными изображениями зверей и
цветов. Среди прочих особенно выделялся большой лохматый зверь,  похожий  на
оживший  валун.  Это  был  медведь  -  животное  редкое  для  здешних краев.
Говорили, что в зверинце Короля есть несколько таких чудовищ.
     По обе стороны  двери  застыли  воины.  При  приближении  гостей  и  их
спутника, стражи отдали честь и распахнули створки. Готарк Насу-Эльгад вошел
в зал. Гости последовали за ним.
     Здесь  было  просторно  и,  благодаря свечам, необычайно светло, у стен
стояли столы, на них - блюда с угощениями.  А  по  всему  пространству  зала
ходили  высокие  господа,  удостоенные  чести быть приглашенными на праздник
совершеннолетия принца: бароны, лорды, графы - вместе  со  своими  женами  и
фаворитками,  своими  вечными  склоками,  мелочными  притязаниями и большими
неуемными амбициями.
     В дальнем углу, у  окон,  несколько  музыкантов  играли  на  флейтах  и
гитарах.  Везде  сновали слуги, стараясь предупредить любое высокогосподское
желание.
     Звякнула неосторожно задетая посуда.
     Все  присутсвующие,  как  только  вошел  Готарк  Насу-Эльгад  и  гости,
остановились,  обратив  на  них  взоры,  а  после продолжали свое прерванное
передвижение вкупе с разговорами, приглушенным смехом и плетением интриг.
     В дальнем конце зала на троне из черного дерева сидел Король -  средних
лет  мужчина  с  уверенным взором властелина. Он взирал на своих подданных с
высоты своего положения -  как  в  зале,  так  и  в  государстве  -  и  чуть
презрительно  щурился,  когда до его слуха доносились обрывки высокосветских
бесед. Если бы не случай, он вполне мог бы стать одним из них, ходить сейчас
меж столов и соперников, думая, как бы урвать кусочек послаще да  повкуснее.
Но  ему  повезло, он родился в Королевской семье, и теперь в полной мере мог
насладиться всеми благами, даруемыми ему этим родством. Взгляд Короля  часто
возвращался к высокой стройной даме с глубоким вырезом декольте, из которого
буквально  выпирала наружу снежно-белая плоть. Дама несколько раз ловила сей
взгляд и возвращала его Королю, так что даже несведущий в  придворных  делах
мог догадаться: сегодня ночью вдовствующий супруг, отец виновника торжества,
не останется одинок.
     Сам  принц сидел рядом с Королем, на уменьшенной копии отцовского трона
и откровенно скучал. Все были заняты своими  взрослыми  делами,  официальная
часть  с  преподнесением  подарков  давным-давно  закончилась,  сами подарки
унесли;  а  он,  долговязый  рыжеволосый  мальчик,  обреченный   на   вечное
одиночество уже одним тем, что родился принцем, вынужден был сидеть в зале и
наблюдать  за  происходящим.  Еще  год  назад  он вполне мог бы уйти с этого
праздника, но теперь считался совершеннолетним, так что подобная выходка уже
не сошла бы ему с рук. Увы, этот день рождения грозил стать худшим из  всех,
им отпразднованных.
     Появление   Готарка   Насу-Эльгада,   прервавшее   на  некоторое  время
разговоры, привлекло внимание Короля.  Он  знаком  поманил  вошедших,  и  те
отправились через весь зал к трону.
     - Мой Король, - сказал Готарк Насу-Эльгад, кланяясь: почтительно, но не
слишком низко. - Я привел к вам человека, который хотел бы удостоиться чести
учить принца.
     Король   огладил  ладонью  широкую  черную  бороду,  оценивая  взглядом
пришедших. В результате он выделил Моррела и обратился к нему:
     - Итак, ты хочешь стать учителем принца?
     Моррел поклонился в знак согласия со словами Короля.
     - Хорошо, - сказал тот. - Готарк, вы ознакомили его с условиями?
     - Да, мой Король, -  ответил  Насу-Эльгад.  -  Иначе  я  не  посмел  бы
беспокоить вас.
     Король кивнул
     - Что  ж,  тогда...  -  он  на  мгновение  задумался,  - пускай позовут
Ркамура. Испытаем этого  господина.  Посмотрим,  годится  ли  он  в  учителя
наследнику.
     Послали за Ркамуром.
     Пока  длилось ожидание, любопытные гости успели сообразить, что к чему.
Те, кто слышал разговор Короля с пришедшими,  пересказывали  его  остальным.
Вскоре  на  Моррела  и  Таллиба  так  или  иначе  были обращены взгляды всех
присутсвующих: кто-то смотрел исподтишка, еще не зная, какой статус  получит
пришелец,  и  не  желая  раньше  времени  проявлять  к незнакомцу какой-либо
интерес; кто-то - в открытую, то ли от чрезмерной самоуверенности, то ли  от
слишком сильного любопытства.
     Наконец Королю доложили:
     - Начальник стражи городских ворот ждет вашего повеления.
     - Отлично.
     - Господа,  -  произнес правитель, и все разговоры в зале оборвались. -
Господа, к нам только  что  прибыл  человек,  который  претендует  на  место
учителя  принца.  Сейчас мы проверим, насколько хорошо он владеет мечом. Для
этого состоится поединок между нашим гостем и  Ркамуром  -  лучшим  мечником
Зенхарда. Вы готовы?
     Моррел,  к  которому был адресован вопрос, кивнул и вышел в центр зала,
дожидаясь своего противника. Тот не замедлил появиться.
     Начальник стражи городских ворот выглядел сейчас значительно лучше, чем
во время своей первой встречи с Моррелом и Таллибом. Видимо, те,  кто  ходил
его  звать, привели Ркамура в чувство, объяснив, что от него требуется. Да и
поражение у гонцовой калитки повыгнало хмель из буйной головы воина:  в  зал
он  вошел  ровным уверенным шагом, поклонился Королю и встал перед Моррелом,
не обнажая меча.
     - Мой Король... - начал Ркамур. Наверное, он собирался признаться,  что
этой  ночью  уже  потерпел  поражение  от  странного  незнакомца, - но потом
передумал.
     - Мой Король, можно ли начинать?
     - Начинайте, - кивнул тот.
     Ркамур достал меч и принял стойку, а Моррел так и не пошевелился.
     Король удивленно вскинул бровь, но Таллиб поспешил заверить его:
     - Господин знает, что делает.
     Начальник стражи городских ворот понял,  что  его  собираются  победить
вовсе  уж  каким-то постыдным образом. Он издал горловой звук, родившийся за
крепко стиснутыми челюстями; потом  взмахнул  мечом,  призывая  соперника  к
схватке. Моррел стоял, бездвижный, как статуя. Каменные глаза застыли на его
лице, как будто умерли.
     Готарк   Насу-Эльгад   следил   за  поведением  (вернее,  бездействием)
господина будущего учителя принца и думал, что этот человек  расчетлив  даже
более,  чем  он  предполагал.  Такое  откровенное  пренебрежение  опасностью
наверняка будет по достоинству оценено Королем -  да  и  дамы...  вы  только
посмотрите,  как  пялятся на него дамы! Он готов был поклясться, что сегодня
же ночью господин Моррел получит несколько прозрачных намеков, и,  возможно,
воспользуется одним из них.
     За  этими размышлениями Готарк Насу-Эльгад пропустил тот момент,
когда, не выдержав ожидания, Ркамур начал свою атаку.
     Неожиданный бесшумный прыжок, взлетает,  как  говорящая  рука  Моррела,
клинок  -  немой  отступает  назад  и  вбок; его меч движется, движется... и
застывает у шеи лучшего мечника города Зенхарда.
     Звон - кто-то уронил бокал. В  зале  громко  и  взволнованно  шепчутся,
пахнет винными парами.
     - Это  могло  быть  простой оплошностью со стороны господина начальника
стражи городских ворот, - произнес Король, качая головой. -  Случайность.  Я
хотел бы, чтобы вы повторили это еще раз.
     Моррел  поклонился  в  сторону  трона  из  черного дерева и обернулся к
Ркамуру.
     Они... повторили то же самое -  как  будто  тренировались  этому  трюку
множество раз.
     Король  уважительно  покачал головой и знаком приказал Ркамуру покинуть
зал. Правитель был доволен, хотя старался этого не показывать.
     - Вы приняты мною, Моррел, - сказал он, внимательно  глядя  в  каменные
глаза немого гостя. - Но как вы намерены учить принца, будучи не в состоянии
говорить?
     Руки Моррела поплыли по воздуху - две играющие рыбы.
     - Господин  будет  общаться  с  принцем через меня, - ответил Таллиб. -
Впоследствии же он постарается обучить наследника языку  жестов  -  будущему
правителю никогда не лишне знать этот язык.
     - Хорошо, - сказал Король. - Господин Готарк Насу-Эльгад?
     Человек в сине-алом плаще поклонился:
     - Если  мне  будет  позволено,  я  хотел  бы  задать  господину Моррелу
несколько вопросов.
     Немой подошел к ним, вкладывая в  ножны  меч.  И  повернулся  к  своему
собеседнику, выражая готовность слушать и отвечать.
     - Вы  верите  в Бога? - спросил Готарк Насу-Эльгад, и лицо его внезапно
замерло, только веки чуть прищурились да глаза цепко впились в немого. -  Вы
верите в Бога, господин Моррел?
     Вокруг,  как  круги  на  воде,  расходилось  волнами  былое праздничное
настроение; разговор человека в сине-алом плаще и  будущего  учителя  принца
был мало интересен высоким господам. Так, формальность.
     Таллиб  тем  временем,  повинуясь  знаку  Моррела,  достал из небольшой
сумочки,  подвешенной  к  поясу,  стопку  пергаментных   листков,   перо   и
специальную дощечку, чтобы было удобнее писать. Все это хозяйство он передал
господину, и немой привычным жестом принял письменные принадлежности.
     - Господин  желает  отвечать  на  ваши  вопросы  как можно более точно,
поэтому он будет писать на пергаменте, -  пояснил  смуглокожий,  придерживая
чернильницу.  Моррел  обмакнул  в  нее перо и начертал: "Да, я верю в Его
существование".
     Готарк Насу-Эльгад удовлетворенно кивнул и продолжал:
     - В какого именно Бога вы верите?
     "А разве их много? Бог един, как бы Его не называли".
     - И все-таки. Кому вы молитесь?
     "Богу"  -  но   Готарк   Насу-Эльгад   отметил,   как   на   миг
приостановилась рука с пером, прежде чем написать это.
     - А  как вы молитесь? Какой религии вы приверженец, какой церкви
доверяете свои грехи?
     Снова пауза.
     "Я доверяю свои грехи Богу - более никому".
     - Но ведь церковь - посредник между Ним  и  вашей  душой,  -  вкрадчиво
произнес Готарк Насу-Эльгад. - Как же так?
     "Бог  создал  мою  душу.  Зачем Ему посредник, чтобы говорить с ней?
Если Он захочет, Он будет  со  мной,  нет,  -  даже  церковь  не  поможет  в
этом".
     Готарк  Насу-Эльгад задумчиво посмотрел на пергамент, потом поднял взор
на Моррела, бесстрастно  за  ним  наблюдающего.  На  Короля  можно  было  не
смотреть,  господин  Глава  матери  Очистительницы и так знал, что у того на
уме.
     - Ну что же, Моррел, - скрипуче вымолвил Готарк Насу-Эльгад, растягивая
слова и щурясь. - Я запомню ваши ответы, а вы уж,  будьте  добры,  запомните
мои вопросы, потому что я, волею Распятого Господа нашего, возглавляю матерь
Инквизитиу. Возможно, мы с вами еще вернемся к этой беседе.
     Моррел  кивнул,  потом написал: "А теперь вопрос к вам, святой отец.
Вы верите в Дьявола?"
     Готарк Насу-Эльгад вскинулся и внимательно посмотрел на Моррела.
     - Я признаю, что он существует, - медленно ответил этот  пожилой
человек в сине-алом плаще.
     "Спасибо, Глава. Позволено ли мне будет сделать подарок принцу?"
     - Господин  Моррел  спрашивает,  можно ли ему сделать подарок принцу, -
сказал Готарк Насу-Эльгад.
     Король кивнул.
     Моррел отстегнул висевшие на перевязи ножны и протянул их  принцу.  Тот
растерянно принял дар и кивнул с благодарностью:
     - А  каким образом намеревается учить меня господин Моррел, если я буду
владеть его клинком?
     - Господин Моррел привез с собой несколько клинков, - объяснил  Таллиб.
- Этот  -  лучший - был предназначен для вас, остальные будут использованы в
обучении.
     Принц сел на свой трон, неловко уложив меч на колени. Он не знал, что и
думать по поводу происходящего. Его будет учить такой воин! но  -  немой.  И
это  немножко  пугало,  -  самую  малость.  Гораздо более страшным показался
разговор-переписка Моррела с Готарком Насу-Эльгадом. Принц знал, что  бывает
с  неугодными  Главе матери Очистительницы, и он не хотел, чтобы то же самое
произошло с его новым учителем...
     - И еще, - добавил Таллиб, обращаясь к Королю  после  очередной  пляски
рук Моррела. - Мой господин также просит и вас принять его подарок.
     Немой   достал   из  кармана  мешочек  и  вытряхнул  из  него  перстень
необычайной формы: словно глаз, вставленный в оправу. Да  и  по  цвету...  -
казалось,  изнутри  за  тобой  следит  внимательный  зрачок.  Король  принял
подарок, осмотрел его со всех сторон и надел на  палец.  Готарк  Насу-Эльгад
мысленно  поморщился: мало ли, что за ловушка могла быть устроена в перстне,
какая-нибудь отравленная игла. Нет, не бережет себя правитель, не бережет...
     - Желают ли гости остаться с нами на празднике или  же  они  благоволят
отдохнуть с дороги? - поинтересовался Король.
     - Если  это  не  заденет Короля, мой господин предпочел бы отдохнуть, -
ответил Таллиб, проследив за колыханием рук Моррела.
     - Не заденет, - махнул рукой Король. - Готарк, проследите, чтобы гостей
расположили, как подобает.
     ...Когда за тремя ушедшими закрылись двери, в зале  повис  многоголосый
шелест, высокие дамы и господа вовсю обсуждали нового учителя принца.
     Настенные часы дважды пробили - давно уже перевалило за полночь.
     Через некоторое время Король удалился. Вслед за ним стали расходиться и
прочие. Праздник закончился.



     - Сейчас все подходящие комнаты заняты гостями принца, но уже завтра мы
сможем   подыскать   соответствующую  вашему  положению,  -  говорил  Готарк
Насу-Эльгад, спускаясь по винтовой  лестнице.  Гости  шли  за  ним  и  молча
слушали. Кажется, им было абсолютно все равно, где ночевать.
     - Мы привычны ко всяким неудобствам, - сказал наконец Таллиб. - Так что
один день, думаю, сможем поспать и в "несоответствующих" условиях.
     Такая самостоятельность смуглокожего удивила Готарка Насу-Элгада, но он
смолчал. В конце концов, это дело Моррела.
     Он  проводил  гостей  до  дверей  из  башни,  перепоручив обоих усатому
заспанному стражнику. Тот пообещал устроить все наилучшим образом.
     - Гомбрегот! - позвал стражник,  приблизившись  к  уже  знакомой
гостям пристройке. - К тебе пожаловали!
     "Местный книжный червь" высунулся из распахнутого окошка, потер глаз:
     - Во  имя  всемилостивейшей  богородицы, какого беса ты, Гонтек,
мешаешь спать приличным людям. Между прочим...
     Взгляд его остановился на Морреле и Таллибе.
     - О, прошу меня покорнейше извинить, -  пробормотал  он.  Повернулся  к
сеновалу: - Кларисса! Кларисса!!!
     - Ну  что?!  -  пронзительно донеслось с сеновала. - Все приличные люди
уже давным-давно спят, одному тебе не имется.
     - Немедленно прекрати свои дерзкие речи и накрывай на  стол!  -  сурово
прокричал в ночь Гомбрегот.
     - Какой  стол,  скоро  уж  рассветет?! Нет, я спрашиваю тебя, старый ты
сморчок,  какой-такой  стол  в  три  часа  ночи?!  -  разгневанная  Кларисса
приближалась,  и  "старый  сморчок"  с  опаской  покосился  на  нее, а потом
посмотрел на гостей.
     - Мой господин хотел бы  где-нибудь  преклонить  голову  после  дальней
дороги, - примиряюще поднял руки Таллиб.
     Гонтек кивнул:
     - Готарк  велел,  чтобы  они  поспали  эту ночь у тебя. И чтобы со всем
возможным комфортом.
     - Слыхала? - кивнул  обалдевшей  Клариссе  Гомбрегот.  Та  сглотнула  и
попыталась кокетливо улыбнуться гостям.
     - В  общем,  живо  готовь  постель  высоким  господам, а с утра - чтобы
завтрак, да все самое лучшее, - подытожил "книжный  червь".  -  Правильно  я
говорю, Гонтек?
     - Правильно,  правильно,  -  буркнул  стражник. - Вы, господа, в случае
чего, обращайтесь ко мне, в случае каких там  обид,  непонятностей.  Мы  это
живо уладим.
     Он  кивнул  им  и ушел обратно, досыпать. Кларисса, суетясь, заправляла
подушки, приволокла откуда-то меха, расстелила на  постели  Гомбрегота.  Тот
переместился на пол, лавку отвели для Таллиба.
     Когда все уже готовы были погрузиться в сон, в дверь кто-то постучал.
     - Ну  чего  тебе?  - рассердился Гомбрегот, решивший, что это вернулась
неугомонная Кларисса. Однако же, на пороге стоял принц.
     - Эллильсар? А ты-то что  здесь  делаешь?  -  искренне  удивился
книгочей. - Время уже позднее, тебе давным-давно пора быть в постели.
     - Я  теперь  совершеннолетний,  -  покачал  головой  принц.  - И у меня
сегодня день рождения - ты не забыл?
     - Как можно?! - возмутился Гомбрегот. - Но завтра с  утра  нам  следует
повторить основы логики Толзона, и если...
     - Завтра  с  утра,  боюсь,  мы  не  сможем  повторять логику, - покачал
головой Эллильсар. - У меня сегодня появился новый учитель, так что... -  он
развел руками.
     - Да? - удивился Гомбрегот. - Ну что же, это хорошо.
     - Точно,  -  кивнул  принц.  - Это... хорошо. И, знаешь, он подарил мне
самый настоящий меч, очень старый; там еще какая-то надпись  по  клинку.  Ты
поможешь  мне прочесть? А до этого он победил Ркамура, представляешь, самого
Ркамура - дважды!
     Эллильсар внезапно оборвал себя, потупился:
     - Прости. Я не должен тараторить,  и  я  не  должен  говорить  с  таким
восхищением. Я все-таки теперь совершеннолетний, а это ко многому обязывает.
     - Да,  - согласился Гомбрегот, - именно так говорит тебе твой отец. Но,
поверь, мальчик, со своим старым учителем ты можешь вести себя так, как тебе
иногда хочется, так, как ведут себя обычные дети твоего возраста. Ты  можешь
делать  это  не  слишком  часто,  положение на самом деле "обязывает", но ты
можешь делать это, когда это необходимо тебе, потому что твой  старый
учитель  никогда не станет болтать лишнего. А теперь ступай, у меня гости, а
тебе завтра, вероятно, предстоит многое узнать. И обязательно  принеси  меч,
мы попытаемся расшифровать твою надпись.
     Эллильсар  благодарно  кивнул и медленно ушел к башне. Гомбрегот закрыл
дверь и обнаружил, что Таллиб пристально смотрит на него.
     - То, что написано на этом мече, ты не  сможешь  прочесть,  -  произнес
смуглокожий. - Это очень древний и уже забытый язык.
     - Откуда ты знаешь? - удивился Гомбрегот.
     - Это  мой  господин  будет  учить молодого принца боевым искусствам, -
ответил смуглокожий человек и отвернулся к стене, давая понять, что разговор
окончен.
     Книгочей растерянно кивнул, досадуя на себя за  то,  что  не  догадался
сразу.  Потом  подошел  к  свече и потушил ее; впотьмах нашел постеленный на
полу кожух и попытался заснуть.
     Он не видел, как в наплывших сумерках немой Моррел облегченно улыбается
- впервые за долгие, очень долгие годы.



     Король выглядел заспанным и усталым. "И еще, пожалуй, раздраженным",  -
решил  Готарк  Насу-Эльгад, наблюдая за вялыми движениями правителя. Он даже
догадывался, что стало  причиной  такого  настроения.  Вчера  вечером
госпожа  Кэ-Фниру, нынешняя фаворитка Короля, слишком уж пристально смотрела
на нового учителя принца. Чересчур пристально.
     - И вы намереваетесь позволить этому  господину  Моррелу  учить  принца
всему,  что  сочтет  нужным  означенный  выше  господин? - осторожно спросил
Готарк  Насу-Эльгад.  -  Не  проверяя,  чему   именно   учит   Моррел
подрастающего наследника?
     Король раздосадованно посмотрел на Главу матери Очистительницы:
     - К  чему  вы  клоните?  Мне  понравилась  его  манера  держаться.  Его
искусство во владении оружием достигает высочайших пределов. Да, я  не  могу
просто-напросто доверить воспитание наследника первому попавшемуся человеку,
да,  я  должен  быть  уверен в его... преданности престолу. Ну так займитесь
этим.
     Готарк Насу-Эльгад кивнул и собрался уже было покинуть Короля. У  самых
дверей его остановил голос правителя:
     - Только  не  пытайтесь  подтасовывать факты, Глава. Я хочу, чтобы этот
человек научил Эллильсара всему, что  знает  сам.  Просто  следите  за  ним,
пресекая  возможные  ошибки.  И  готовьтесь  к  тому,  что  когда-нибудь вам
все-таки придется убрать этого... господина Моррела.
     "Возможно, раньше,  чем  вы  думаете,  ваше  мнение  об  этом  человеке
изменится...  мой Король", - устало подумал Готарк Насу-Эльгад. Когда живешь
на свете долго, поневоле начинаешь уставать от глупости окружающих.
     Он покинул  правителя  и  по  лестнице  направился  вниз,  во  двор,  к
пристройке Гомбрегота.
     Как  выяснилось,  гости  уже  позавтракали,  и  теперь  господин Моррел
переписывался на какие-то ученые темы с книгочеем,  а  Таллиб  отправился  к
конюшням, чтобы проверить, хорошо ли устроены их кони.
     - Прошу  прощения,  что прерываю ваш ученый диспут, господа, - произнес
Готарк Насу-Эльгад, бросая мимолетный взгляд на пергамент со словами Моррела
(нет, ничего крамольного, какие-то рассуждения о  логике  Толзона).  -  Вам,
видимо, следует отправиться в отведенные для вас комнаты.
     "Думаю,  с  этим  справится Таллиб. Он сейчас должен вернуться. Если
можно, просто объясните мне, где они находятся. Я же хотел бы начать занятия
с принцем. Где он?" - Моррел подал ему бумажку.
     - Принц?  -  переспросил  Глава  матери  Очистительницы.  -   Наверное,
завтракает.
     - Вы ошибаетесь, - сухо сказал Эллильсар, появляясь в дверном проеме. -
Я уже  позавтракал  и  пришел  сюда  заниматься.  Надеюсь,  сударь, я вам не
помешаю?
     - Ну что вы, принц! - Готарк Насу-Эльгад покачал головой. - Разумеется,
нет! Занимайтесь, на здоровье; а я, с вашего позволения, отправлюсь  дальше,
у  меня  ведь много дел. Вот только объясню господину Моррелу, как ему найти
свои комнаты.
     - Объясните и  ступайте,  -  Эллильсар  повелительным  жестом  отпустил
Готарка Насу-Эльгада, и тот, переговорив с Моррелом, ушел прочь, к конюшням,
с  досадой  размышляя  о  том,  что  мальчик  на самом деле взрослеет - увы.
Распятый Господь наш взвалил на согбенные плечи Главы матери  Очистительницы
слишком  много  тяжкой  ноши  -  как  бы  не  споткнуться. Н-да, очень бы не
хотелось.
     - С чего мы начнем занятия? - спросил принц, глядя прямо в глаза своему
новому учителю. Тот взял перо, начертал на пергаменте: "Начнем мы с того,
что я стану понемногу учить тебя языку жестов. Одновременно займемся уроками
мечного боя, тем более, что для этого у тебя есть неплохой клинок.  Если  не
возражаешь".
     - Если  я стану возражать, вы ведь не воспримете это всерьез? Так стоит
ли в таком случае возражать?
     "Почему нет? Если твои аргументы  будут  достаточно  убедительны,  я
могу изменить план занятий".
     - В  том-то  все  и  дело,  -  покачал головой Эллильсар. - У меня нету
особых аргументов, просто хочется скорее взяться за меч, а язык жестов... Не
знаю. Может быть потом?
     Руки  Моррела  взлетели  в  воздух,  изображая  какой-то  знак.   Потом
вернулись к перу: "Это означает "сейчас". Запоминай, я не стану повторять
дважды,  но  буду  использовать  впоследствии  эти  жесты вместо того, чтобы
писать на пергаменте. Ты должен понимать, что  я  хочу  сказать,  это
может  быть  важным,  тем  более  -  на  уроках.  Как я смогу объяснить тебе
тонкости? - не изводить же пергамент в таких количествах!"
     Принц согласно кивнул, потом,  наморщив  лоб,  попытался  воспроизвести
жест  Моррела.  Тот  покачал  головой,  показал еще раз. Со второй попытки у
Эллильсара получилось значительно лучше.
     Гомбрегот с  улыбкой  наблюдал  за  всем  этим,  подняв  кверху  тонкие
выгоревшие брови:
     - Ты  всегда  начинаешь  все  новое  с  подобным рвением. А потом - что
происходит потом? Тебе становится скучно.
     - Конечно, - пожал плечами принц. - Что  интересного  в  логике  или  в
философии? И в этих твоих дурацких законах физики?
     Моррел снова что-то написал на пергаменте.
     "Дурацких?  А  как  ты  намерен  управлять  королевством  без знаний
законов логики? Мальчик, ты не прав".
     Эллильсар сглотнул. Не так уж часто ему доводилось слышать - да нет же,
читать! - подобные высказывания в свой адрес. Было обидно, обидно  до  слез,
но... "Я совершеннолетний. Я не заплачу. И потом, Моррел прав, а я...
нет".
     - Извини, - сказал он. - Я ошибался.
     "Что же, пойдем, проверим, насколько тебя увлекут уроки мечного боя.
Но учти: после тебе придется вернуться к Гомберготу и учить логику".
     - Хорошо, я согласен.
     Книгочей  проводил  их  взглядом  и  смущенно покачал головой: надо же,
мальчик на самом деле взрослеет! Просто колдовство какое-то!



     Готарк Насу-Эльгад отыскал Таллиба на конюшне - тот беседовал о  чем-то
с  конюхом,  похлопывая  по  холке  умиротворенно  фыркающего жеребца. "Это,
пожалуй, не совсем то  место,  которое  подходит  спутнику  учителя  принца,
но..."
     Глава   Инквизитии   сказал   о  цели  своего  визита,  и  смуглокожий,
попрощавшись  с  конюхом  и  -  "Нет,  наверное,  все-таки   показалось"   -
приятельски кивнув жеребцу, направился вслед за Готарком к башне, в комнаты,
отведенные для учителя и его спутника. Посланный и вернувшийся из пристройки
Гомбрегота лакей нес за ними вещи вселяющихся господ.
     Поднимаясь по башенной лестнице, Готарк Насу-Эльгад обратил внимание на
женскую  фигурку,  застывшую  у  одного из окон. Заметив приближение Главы и
Таллиба,  фигурка  развернулась  и  исчезла  в  ближайших  дверях  на   этом
лестничном пролете.
     Глава  матери Очистительницы на секунду остановился у окна, привлекшего
вниманиее незнакомки,  и  выглянул  наружу.  Во  дворе,  медленно  взмахивая
мечами,  тренировались  Эллильсар  и  обнаженный  до  пояса господин Моррел.
"Конечно, это мог быть  кто  угодно,  но  боюсь,  Распятому  Господу  нашему
угодно,  чтобы  это  была именно госпожа Кэ-Фниру. С чего бы такой интерес к
мечному искусству? Или это  интерес  отнюдь  не  к  искусству  -  скорее,  к
искуснику?...  искусителю?  -  да,  это самое подходящее выражение. Господи,
прости меня за словоблудие!"
     Таллиб тоже отметил странное поведение неизвестной женщины - хотя, если
призадуматься, не такое уж странное! - и на всякий случай запомнил ту дверь,
в которой скрылась незнакомка. "Кажется, наше появление вызвало  значительно
большее  количество событий, нежели этого хотелось бы господину. Придется их
устранять потихоньку.  Жаль,  очень  жаль,  некоторые  из...  событий  хм...
довольно красивы".
     Они продолжали свой путь наверх.



     Жара  не  отпускала Зенхард. Перед нею были одинаково равны крестьяне и
лорды. Вот только если высокие  господа,  отдуваясь,  собирались  в  дорогу,
назад  к  своим поместьям и замкам, то смерды занимались хозяйством. Ведра и
бадейки с теплой водой  переправлялись  на  огороды,  чтобы  хоть  ненадолго
задержать жизнь в высыхающих стеблях.
     Сушь. Страшное слово. Для некоторых - смертельное.
     Бнил все-таки сбежал.
     Первым  это  обнаружил  Юзен.  Парень  пошел  к  соседу, чтобы одолжить
сушеных листьев кровостоя: Шанна поранилась и  поэтому  не  могла  работать.
Конечно, они с отцом и сами перебедовали бы эти дни, перебедовали бы, если б
не сушь. А так, без помощи матери не обойтись - вот и побежал.
     Постучал, вошел - но никого уже не застал.
     Внутри все выглядело так, словно хозяева отлучились на минутку. Но нет,
исчезло  то,  без  чего  каждый дом - не дом, а полдома, - исчезли образа из
Божьего угла. Юзен насторожился.  Теперь,  присмотревшись  как  следует,  он
видел,  что  пропало  еще несколько вещей, среди них - маленькая шкатулочка,
доставшая Бниловой жене от бабушки и  деревянный  коник  -  любимая  игрушка
Стэника,  без  которой  тот  и шагу не ступил бы. Ну и, натурально, предметы
более важные в хозяйстве, но не такие запоминающиеся. Вон и топора нет.
     В дом, хотя тот  и  стоял  с  закрытыми  ставнями  и  дверью,  каким-то
немыслимым  образом  уже  пробралась  жара,  выгнав  прочь последние остатки
прохлады. Не иначе, как сбежал Бнил еще вчера вечером, сразу после того, как
появились Моррел и Таллиб. Сбежал и прихватил всю семью. Вот так дела...
     С этакой новостью следовало отправиться к Рипмолу, старосте деревни.
     Тот лишь пожал плечами.
     - Плохо. Обратно его не вернуть. Менять  своего  решения  не  станет  -
взрослый  мужик,  своя  голова  на плечах, не займанная. Придется мне идти в
город, докладаться об этом Грабителям. Плохо, но ничего не поделаешь.
     И собравшись, ушел в Зенхард.
     Новость успела облететь деревню.  Многие  испуганно  прятали  все,  что
можно  было  спрятать; косились на каменные стены, на красную башню за ними:
"Что-то теперь будет?"
     Наверное, ничего  особенного  б  и  не  было,  так,  позлобствовали  бы
Губители  с  Грабителями,  позлодействовали  да уехали. Бнил бы спасся, осел
где-нибудь в лесах, примкнул к какому-нибудь вольному братству и встречал на
дорогах денежных господ... пока однажды его самого не встретили бы Губители.
Но это лето выдалось неудачным для черни, как, впрочем, и несколько грядущих
лет. И, наверное, так желал Распятый  Господь  наш,  чтобы  староста  Рипмол
рассказал о плохой новости в присутствии гостей Короля, как раз собиравшихся
разъезжаться по домам.
     - Постойте,  - молвил Ласвэлэд, лорд Эргфельдоса. - А не поохотиться ли
нам, господа?
     Остальные ответили шумным  одобрением  -  развлечения  высокие  господа
любили  чрезвычайно.  Сам  Король затею оценил, велел седлать коня, и вскоре
свора... свита правителя и сам он,  на  высоком  породистом  жеребце  черной
масти,  выехала из ворот башни и направилась в леса, за беглым смердом и его
семьей. Высоким господам было не в первой развлекаться подобным образом.
     Рипмол смотрел им вслед, понимая, что  теперь  бедняга  Бнил  с  семьей
обречены.  Утерев  выступивший  на  морщинистом лбу пот, староста отправился
обратно, бессильный что-либо изменить.



     Готарк Насу-Эльгад еще раз  окинул  взглядом  комнату,  отведенную  для
господина  учителя  принца.  Вроде  бы все учтено. Тайный ход, через который
можно подслушивать разговоры обитателей,  проверен  и  функционирует,  и,  в
общем-то,   достаточно   роскошная  обстановка,  -  придраться  не  к  чему.
"Обе стороны будут довольны", - подумал он.
     Таллиб давал понять, что дальнейшее  присутствие  Готарка  Насу-Эльгада
здесь  нежелательно - поэтому Глава Инквизитии попрощался с ним и направился
к дверям.
     В  нужный  момент,  когда  смуглокожий  человек,  по  его  мнению,  уже
достаточно расслабился, Готарк Насу-Эльгад обернулся:
     - А все-таки, зачем вы приехали сюда?
     - Чтобы учить принца, - ответил Таллиб, не оборачиваясь.
     - Это  я уже слышал, - вежливо улыбнулся Глава матери Очистительницы. -
Но ведь должна быть еще какая-то причина, не так ли?
     - О, вы правы, - Таллиб поднял руки вверх, признавая свое поражение.  -
Конечно,  такая  причина есть. Господин Моррел... Только пообещайте мне, что
ничего никому не скажете.
     - Не знаю, могу ли  я  давать  такие  обещания,  -  сокрушенно  покачал
головой  Готарк  Насу-Эльгад.  -  Все-таки,  мало  ли о чем вы поведаете мне
сейчас.
     - Ничего преступного, - уверил его Таллиб. - Просто это то,  о  чем  не
хочет распространяться господин Моррел.
     - Хорошо, - сказал Глава Инквизитии. - Я обещаю, что не стану никому об
этом рассказывать.
     Таллиб вздохнул, видимо, ему было нелегко делиться этой тайной.
     - Видите  ли,  все дело в том, что господину Моррелу предсказали скорую
смерть. И он хочет оставить после себя ученика, передать ему все, что  знает
- ну, вы понимаете?..
     Готарк Насу-Эльгад покивал головой:
     - Конечно, понимаю.
     - Только   прошу   вас,   никому   не  рассказывайте.  Господин  Моррел
предпочитает держать это в тайне.
     - Конечно, конечно, - пробормотал Глава матери Очистительницы,  покидая
комнату. "Стану я рассказывать кому-нибудь, как ты меня провел! Как же!"
     Таллиб улыбнулся закрытой двери и продолжал распаковывать вещи.



     Как  выяснилось,  принц обладает некоторыми навыками обращения с мечом,
так что первое занятие не  пришлось  начинать  с  азов.  Эллильсар  довольно
сносно  ставил  защиту  и  неплохо  атаковал. Конечно, неплохо для своего
возраста. Моррел, обнаженный до  пояса,  легко  отражал  его  атаки,  но
иногда  специально замедлял движения, повторял еще раз, чтобы принц понял, в
чем его ошибка.
     Так они занимались некоторое время. Поначалу немой  учитель  ощущал  на
себе  словно  чей-то  взгляд,  оттуда, с верхних этажей башни, но вскоре это
прошло. Остался спрессованный душный воздух двора, в котором ты  двигаешься,
словно  в  кипящей  воде,  пыль  под  ногами,  удивленные  взгляды прислуги,
уважительно-завистливые кивки высоких господ.
     Потом что-то произошло у конюшен.  Сам  Король  вызвался  ехать;  лорды
оставили своих дам и слуг, вскочили на лошадей и умчались прочь.
     Моррел прервал занятие и попросил Эллильсара подождать, а сам подошел к
стоящим  в растерянности дамам. На клочке пергамента, извлеченном из кармана
брюк, он начертал: "Что произошло?" Перо, как и  бумагу  с  дощечкой,
немой   всегда   носил  с  собой,  именно  на  случай  такой  необходимости,
когда-нужно было что-нибудь спросить, а Таллиба рядом не оказывалось.
     Дамы смущенно поглядывали на обнаженный  торс  Моррела:  загорелый,  он
разительно отличался от бледных тел их супругов и любовников. Ни одна из них
бросала  в сторону этого непонятного человека достаточно откровенную улыбку,
но он все это проигнорировал. Ему нужен был ответ.
     - Простите, леди, кажется,  мой  учитель  спрашивал  вас  о  чем-то?  -
Эллильсар оперся руками на меч и строго посмотрел на дам.
     Одна из них, молоденькая жена Ласвэлэда, присела в реверансе:
     - О  да, ваше высочество. Они уехали на охоту. Сбежал какой-то смерд из
деревни.
     "Вот", - подумал Моррел. "Вот оно".
     - Не слишком вежливо с их стороны,  -  заметил  Эллильсар.  -  Что  же,
думаю,  ваш  отъезд откладывается. Прошу всех возвращаться в свои комнаты. Я
прикажу слугам, чтобы они распаковали вещи.  Все-таки,  в  отсутствие  отца,
кто-то должен позаботиться о гостях.
     Когда этот вопрос был улажен, принц обернулся к Моррелу:
     - Ты, наверное, хотел бы поехать с ними?
     "А ты?"
     - Не  знаю,  -  покачал  головой  Эллильсар.  - Раньше меня не брали на
подобные увеселения, поскольку я был мал. Теперь... знаешь, один раз я видел
отца, когда он только вернулся с такой...  охоты.  Я,  наверное,  не  должен
этого говорить, но... Понимаешь, его глаза горели, словно он - хищный зверь,
только  что  напившийся  крови  своей  жертвы.  Это  было страшно. Тогда мне
показалось, что в него вселился Дьявол. А  потом,  когда  они  пытали  этого
беглого смерда....
     "Значит,  ты  поймешь, если я отвечу тебе, что тоже предпочитаю быть
здесь".
     - Позанимаемся еще?
     "Достаточно".
     - Тогда, может быть, ты расскажешь мне, что написано на клинке? - принц
поднял меч и указал на полустертые слова, оттиснутые в металле.
     "Нет. Во-первых, потому, что ты должен быть наказан - никто  никогда
не  ставит  клинок  острием на землю и не опирается на него. Этим ты выказал
неуважение к оружию. Во-вторых, сейчас не время говорить  об  этой  надписи.
Настанет срок, и ты все узнаешь - но не раньше".
     - А что же мы будем делать сейчас? - насупившись, спросил принц.
     "Ты - учить логику Толзона. У меня - свои дела. Вечером позанимаемся
еще".
     Моррел  оставил  двор  и стал подниматься по лестнице к своим комнатам.
Минуя очередной пролет, он услышал, как за одной из дверей кто-то шарахнулся
прочь. Как будто наблюдали, а потом,  убоявшись  его,  отошли.  Но  в  башне
найдется  предостаточно  любопытных,  стоит  ли  обращать  внимание на такие
мелочи? Пожалуй что нет.
     Таллиб при появлении немого скупо улыбнулся, отодвинул висящий на стене
гобелен и указал куда-то  в  каменную  кладку.  Присмотревшись,  можно  было
обнаружить  несколько  отверстий:  для  уха  и для глаз. Моррел одобрительно
кивнул, его  руки  взлетели  вверх,  заплясали  в  воздухе.  Таллиб  так  же
безмолвно   ответил.   Переговорив,  они  отправились  вниз,  знакомиться  с
устройством башни и искать трапезную, повергая в трепет оставшихся без мужей
высоких леди.
     Впрочем, ни одной из них  так  и  не  удалось  ближе  познакомиться  со
странными мужчинами, растревожившими их накрахмаленное воображение. К вечеру
вернулись  охотники,  да  не  просто  вернулись,  а с дичью. Бнил, его жена,
десятилетний сын - всех их привезли,  кого  на  лошадях,  кого  на  веревке.
Собственно,  на  веревке  заставили  бежать  только  Бнила;  он,  как только
оказался во дворе, рухнул в пыль, и его насухо стошнило.  Видимо,  все,  что
можно, желудок исторг в пути.
     Окровавленный,  со  следами  побоев, со сбитыми в кровь ступнями, смерд
лежал  посреди  двора,  корчась  в  судорогах.  Король  приказал  немедленно
соорудить  эшафот  и согнать крестьян к нему, а также горожан, сколько будет
возможно.
     - И еще, - сказал он, поразмыслив. - Привезите туда клетку с  медведем.
Да-да, с Буяном, с ним самым.
     И улыбнулся.
     Видевший эту улыбку сын Бнила завопил так, что сам Король вздрогнул.
     - Сообразительная тварь, - процедил он, спешиваясь.
     Больше  не  было  сказано  ни слова, но тихие перешептывания длились до
самой ночи, пока наконец правителю не доложили, что приготовления закончены.
Тогда он приказал всем отправляться на "увеселение".
     - Ты пойдешь со мной? - спросил Эллильсар у Моррела.
     "Да, мальчик. Я пойду туда, пускай мне даже этого очень не  хочется.
В  конце  концов,  я твой учитель, а это - урок, так что смотри внимательно.
Хорошенько  смотри,  а  завтра  утром  мы  закончим  оный  урок.   Пока   же
смотри".
     Плотники  потрудились  на  славу.  Специальное  возвышение,  оцепленное
стражниками, было предназначено для Короля и прочих высоких господ.
     Посредине площади стоял помост с просторной  клеткой.  В  клетке  лежал
огромный  ком  шерсти.  Раздраженный  окружающим  шумом  и  огнями,  он стал
недовольно ворчать - тогда все, даже  чернь,  ни  разу  не  видевшая  лютого
заморского  зверя  живьем,  догадались: медведь. В подтверждение этого тварь
поднялась на задние лапы и заревела - тоскливо, надсадно.
     И селяне, согнанные  сюда  Губителями,  и  городской  люд,  отшатнулись
прочь.  Вовремя.  На  помост  привели  семью  сбежавшего  смерда, после чего
стражники оцепили и помост. (Впрочем, желающих приблизиться к  страшилищу  в
клетке не нашлось бы, хоть калачом мани, хоть кнутом загоняй).
     Король встал, громко произнес:
     - Начинайте!
     Кто-то  прикоснулся  к  его  руке.  Правитель недовольно посмотрел в ту
сторону   -   это   почтительно   кланялся   смуглокожий   спутник    нового
учителя.
     - В чем дело?
     - Мой  господин  спрашивает,  неужели вы позволите этим смердам умереть
просто так? Без, так сказать, поучения; ведь не все знают, за что  эти  трое
подвергаются казни. Кому нужны неверные мысли о правосудии Короля?
     - Твой  господин  очень  умен,  - кивнул правитель. - Если бы он не был
нем, я бы удостоил его чести произнести эти "поучения".
     ...Толпа выслушала Короля молча,  только  медведь  дергался  в  клетке,
рычал  и  косился  на  свои  будущие  жертвы.  Взгляды всех были прикованы к
помосту с пленниками. Почти всех.
     Господин Готарк Насу-Эльгад, слышавший, что говорил  Таллиб  Королю,  с
интересом наблюдал за немым учителем принца.
     Моррел  стоял  с  опущенными руками, его голова была чуть приподнята, и
глаза смотрели в звездное небо. Похоже, господин учитель молился,  но  кому,
как  не  Главе Инквизитии знать - люди не молятся с таким выражением лица. С
таким выражением лица проклинают.



     Назавтра гости-таки  разъехались.  Этому  предшествовал  пир;  порядком
захмелевшие  господа бахвалились своими сегодняшними подвигами: "Я увидел" -
"Нет, ошибаешься, это я увидел, как они бежали"  -  "Черт,  а  девка  ничего
себе,  поспешили  мы  ее, медведю-то, еще б разок..." - "...твари, все они -
твари, ты видел? что медвежьи глаза, что смердовы - одно - ненависть,  а..."
- "...вовремя.  Потому  что еще чуть-чуть, и толпа бы просто не выдержала. А
так - удалились с достоинством...".  Дам  на  это  застолье  не  пригласили,
однако  же  пригласили  принца - и Моррела с Таллибом. Они особого участия в
разговорах не принимали, но и сидеть сиднем не  получилось  бы.  Так,  всего
понемножку.
     Наутро у многих настроение было паршивое. Липкое какое-то. Когда Король
уехал   проводить  своих  гостей  "до  первого  поворота",  Моррел  попросил
Эллильсара одеть костюм для конных  прогулок  и  дожидаться  его  во  дворе.
Таллиб  отправился в конюшню, запрячь лошадей, а сам Моррел поднялся наверх,
в комнаты, чтобы переодеться после занятий.
     Уже спускаясь, учитель заметил госпожу Кэ-Фниру.  Та  делала  вид,  что
заинтересованно  наблюдает за происходящим в окне, но не оставалось сомнений
- дама дожидалась немого.
     - Доброе  утро,  господин  Моррел,  -  произнесла  она,   беззастенчиво
разглядывая учителя, всего - с ног до головы. - Я бы хотела... - выдержанная
пауза, - поговорить с вами.
     "Говорите, сударыня".
     - Зачем  вы дали вчера Королю этот совет? Мне показалось, вы человек не
жестокий, скорее, наоборот.
     Шелест пера по пергаменту.
     "Вы ошиблись, сударыня".
     - Жаль. И все же... мне хотелось  бы  узнать  вас  поближе,  -  госпожа
Кэ-Фниру  внимательно  посмотрела  в бесстрастные глаза Моррела. - Настолько
близко, насколько это возможно -  и  прошу  вас,  не  делайте  вид,  что  не
понимаете, о чем я говорю!
     "Понимаю,  сударыня,  очень хорошо понимаю. Но все же вы - фаворитка
Короля. Считаете, он будет доволен нашим  "знакомством"?  Кроме  того,  я  -
учитель  Эллильсара. Какой урок он извлечет из подобного поведения? Наконец,
зачем вам все это - только ради приключений?  Право  слово,  игра  не
стоит свеч".
     - Мне почему-то казалось, что мнение Короля не слишком вас беспокоит, -
заметила  госпожа  Кэ-Фниру.  -  Что  же  касается  остального...  -  мы еще
продолжим с вами этот разговор. В другой раз.
     "Как вам угодно". Моррел поклонился и  продолжал  спускаться  по
лестнице, зная, что сзади его провожает взглядом госпожа фаворитка. Что было
в  этом  взгляде? - трудно разобрать. Да он и не собирался. Просто спускался
вниз - забот хватало и без этой... дамы.
     Во дворе уже дожидались Таллиб с Эллильсаром. Перед там,  как  сесть  в
седло,  Моррел  взмахнул  пальцами,  передавая  что-то  своему  смуглокожему
спутнику. Принц с удовольствием отметил, что уже различает два знака: "прав"
и "подожди". Таллиб согласно кивнул.
     Троица покинула двор башни и выехала в город.
     Миновав городские ворота, Моррел направил коня  по  знакомому  пути,  к
деревне.  Эллильсар  растерянно  оглядывался по сторонам, не понимая, что же
хочет показать ему учитель.
     Огороды,  огороды,  огороды  -  с  высохшими  поникшими  листьями,   со
вспотевшими, перемазанными в земле с ног до головы крестьянами, которые даже
не поднимают взгляд, когда высокие господа проезжают мимо.
     Засуха. Сушь.
     Моррел достал пергамент и перо.
     "Смотри  на это хорошенько. Через несколько лет ты потребуешь у меня
объяснений всему происходящему - вот почему сейчас тебе необходимо запомнить
эту картину. И подумать над всем самому. Смотри".
     - Но почему это происходит?
     "Смотри. Это - Сушь. Именно так, с большой буквы.  Крестьяне  верят,
что  такая  беда  приходит раз в век, когда люди на земле перестают верить в
Бога. Дьявол, чьи узы в этом  случае  слабеют,  забирается  на  небо,  чтобы
напиться.  Он  находит  Божественный  родник  и,  припав  к нему пересохшими
губами, пьет; и родник мелеет, ибо жажда Дьявола  неистребима.  И  дождь  не
проливается на землю, всю воду выпивает Дьявол. И это происходит до тех пор,
пока люди опять не начинают верить в Бога. Иногда Сушь длится неделю, иногда
затягивается на года".
     - Вот ты и дал обьяснения, - заметил принц.
     Моррел отрицательно покачал головой.
     Работавший  на  одном  из  огородов  парень внезапно вскинулся, секунду
раздумывал, а потом побежал в их сторону, смешно размахивая руками.
     - Простите, высокие господа, что задерживаю вас, но...  -  он  смущенно
посмотрел  в  лицо  немого учителя, перевел взгляд на Таллиба. - Позапрошлой
ночью вы изволили  щедро  заплатить  за  мою  грошовую  услугу.  Я  безмерно
благодарен вам, только... Видит Бог, я предпочел бы вернуть вам тот мешочек,
а  получить  вместо  него  такой  же,  наполненный  медяками! Посудите сами,
господин, что делать мне с червонным золотом? -  ни  продать,  ни  заплатить
сборщикам налогов!
     Таллиб  нахмурился,  но  мелькание  рук немого остановило резкие слова,
готовые слететь с языка.
     - Мой  господин  считает,  что  ты  прав.   Получи-ка,   -   порывшись,
смуглокожий отыскал-таки худенький мешочек с медяками и швырнул смерду.
     - Подождите, я мигом. Тотчас же верну вам золото, - сказал Юзен.
     - Не  стоит,  -  остановил  его  Таллиб.  -  Авось  и  оно когда-нибудь
пригодится.
     Не слушая благодарностей, высокие господа отправились дальше, а  парень
так  и  остался  стоять  в  дорожной  пыли, глядя на кожаный мешочек в своих
ладонях. Теперь можно было не бояться Грабителей. Теперь...
     Удивленная Шанна, присмотревшись, заметила, что  по  щекам  сына  текут
слезы  - самые настоящие слезы. А три всадника уже растаяли в сухом дрожащем
воздухе, словно их и вовсе не было рядом с деревней. Может и не было?..





     Король и  принц  с  учителем  вернулись  в  башню  почти  одновременно.
Наверное,  именно  поэтому  госпожа Кэ-Фниру отложила разговор с Моррелом до
лучших времен - да так все и оставила. Потому  что  Королю  внезапно  надоел
Зенхард,  он  засобирался  обратно, в столицу, и "предложил" своей фаворитке
сопровождать его.
     Эллильсар же наоборот, не хотел ехать в Кринангиз - не хотел и все тут.
Впрочем, Король не слишком расстраивался по этому поводу. Он пожал  плечами,
оставил  в  башне  половину  своих  телохранителей и уехал, распростившись с
Готарком Насу-Эльгадом и повелев ему беречь сына,  как...  зеницу  ока?  что
там!  -  значительно  тщательнее,  чем  зеницу ока. А поскольку Глава матери
Очистительницы был также одним из главных лиц в Зенхарде, заняться этим  ему
не составило труда.
     Раздражало  одно  -  все  больше  и  больше  времени наследник престола
проводил с немым учителем, а разобраться в этом человеке Готарк  Насу-Эльгад
до  сих пор не мог. Шпионы докладывали, что Таллиб и Моррел переговариваются
только на языке жестов; даже с принцем они все чаще и чаще используют именно
его, пренебрегая звуками. А при таких условиях - много ли поймешь?
     Глава Инквизитии недовольно морщился и подумывал о том,  не  нанять  ли
себе  учителей этой самой "безмолвной речи", но другие, более важные заботы,
отвлекали внимание.  В  связи  с  Сушью,  которая  не  желала  прекращаться,
участились  случаи  ереси;  несколько  раз вспыхивали бунты, восстания. Мать
Очистительница очищала оступившихся, как могла, вытягивая из их бренных  тел
грехи вместе с признаниями в совершении оных.
     Тяжелое  время, куда уж тут до немого учителя. Да и, признаться, ничего
крамольного за Моррелом замечено не было. Эллильсар же, если и изменялся, то
только в положительную сторону.
     Казалось бы, все в порядке, но Готарк Насу-Эльгад чувствовал: ничего
не в порядке. Слишком уж нормально ведет себя странный немой, слишком уж
порядочно: в порочных связях замечен не был, горячительными напитками
не злоупотребляет, не сквернословит (эта статья донесений неизменно вызывала
у Главы матери Очистительницы ироническую усмешку - хорошо шпионы!), даже  в
азартные  игры  не  играет.  "Впору думать, что это Ангел спустился с небес,
дабы помочь нам в тяжкий час", - мрачно хмыкал Готарк Насу-Эльгад.
     А тяжесть нынешних времен усугубилась  еще  и  необычным  изменением  в
королевском  характере.  Да,  правитель и раньше не отличался добрым нравом,
любил различные  утехи,  которые  могли  показаться  излишне  жестокими,  но
теперь...   Беглых   смердов,  в  последнее  время  появившихся  в  огромных
количествах,  Король  мучил  так,  что  заплечных  дел  мастера   из   самой
Инкивизитии  могли  позавидовать.  А  дикие  скачки по лесу за затравленными
смердами, а сожженные деревни, которые осмелились взбунтоваться; а  виселицы
вдоль  дороги?..  Нет,  что-то было не в порядке в стране, что-то прогнило и
теперь разваливалось на глазах, а всему виной, как ни крути, оставалась Сушь
- которую не побороть, от которой не отвернуться. В  таких  условиях  Готарк
Насу-Эльгад забыл о немом начисто, дел хватало по горло, дел неотложных; и с
каждым днем этих дел становилось все больше и больше.
     Страна  жила  в напряжении. И ладно, если бы месяц или два, но ведь уже
несколько лет, на грани катастрофы, на грани срыва - и до сих пор держалась,
невесть на чем! Мудрецы разводили руками: невероятно! Впрочем, век  мудрецов
нынче  стал  укорачиваться,  - простые люди не любили их туманных и страшных
предсказаний, а высокие господа имели предостаточно более насущных  проблем,
чем выслушивание чьих-то плохих предчувствий. Им вполне хватало своих.
     Прошло  шесть  лет - срок немалый, особенно в нынешние смутные времена.
Сушь изредка давала слабину, словно играла с людьми,  -  как  кот  с  мышью.
Летом  жара  опускалась  на головы и огороды дурманящим туманом, зимой мороз
пробирал до костей, так что не спасали ни очаги, ни вина, ни теплые  одежды,
ни  толстые  стены.  Дуло  изо всех щелей; холод, казалось, пробирался между
отдельными  кирпичиками  и  щекотал  под  платьем  господ.   Иногда   Готарк
Насу-Эльгад  искренне  удивлялся: как выживают в такие зимы крестьяне? Хотя,
признаться, становилось их все меньше и меньше, часть перемерла с голоду  да
холоду, часть сбежала в леса, где и отыскала свою погибель; многих затравили
Губители.  Остальные  же  не  торопились заводить детей, а от нежелательного
прибавления в семействе избавлялись, как придется; так что уже несколько раз
в реке под Зенхардом находили утопленных младенцев. Ни специальный указ,  ни
постоянные проверки Грабителей с Губителями не давали желаемого результата -
кому ж нужен лишний рот в семье, в такие то времена?!
     А  потом случилось несчастье - Король, будучи на охоте и во хмелю, упал
с коня и сломал себе обе ноги. Сам Готарк Насу-Эльгад с трудом  представлял,
как можно умудриться заработать такое приключение, но...
     Прибыл  гонец, запыханный и изнервничавшийся, с растрепанным взглядом -
подал срочное письмо, из  которого  Глава  Инквизитии  мог  убедиться:  таки
сломал.
     Готарк  Насу-Эльгад собрался и, вместе с принцем и свитой, направился к
столице, проведать больного правителя.



     - А ведь когда-то в этой деревне было  полным-полно  народу,  -  лениво
заметил Анвальд. Изарк кивнул.
     Мимо  них  тянулись  мертвые  дома, заброшенные огороды... Бродячие псы
предпочитали покинуть тень дырявого забора и  убраться  подальше  от  людей.
Впрочем,  как  только  всадники  проезжали мимо, собаки с эдакой разморенной
ленцой возвращались на свои места у бывших разговорных  бревен,  позевывали,
демонстрируя  алые языки и желтоватые зубы, и провожали взглядами процессию.
Теперь они были здесь хозяевами - они, а не уставшие потеющие люди на  тощих
конях.
     "Время  -  самый  страшный  судия,  - подумал Готарк Насу-Эльгад. - Его
приговора не избежать, его добродетель неподкупна, рано или поздно, так  или
иначе,  оно  добирается  до нас. Кто знает, может быть, настанет день, когда
проходящие мимо смерды, будут смотреть на башню и говорить то же самое,  что
говорит  сейчас  Анвальд, а одичавшие куры станут рыться в цветнике у кухни,
отыскивая затерявшиеся клубни тюльпанов? Если даже  и  так,  надеюсь,  я  не
доживу до этого".
     Тем  не  менее, перемены грозили стране - полувымершая деревня была еще
одним подтверждением грядущих катастроф. Каким-то немыслимым образом  Королю
удавалось   поддерживать  страну,  не  давая  ей  развалиться  на  отдельные
враждующие куски, но теперь, после травмы...  Сможет  ли  молодой  Эллильсар
заменить правителя?
     Готарк  Насу-Эльгад  невольно  покосился на рослого юношу, который ехал
впереди, рядом с Таллибом и Моррелом. Длинные рыжые волосы, обычно собранные
в пучок, но сейчас  распущенные,  подрагивали  от  легкого  ветерка,  ровная
спина,  уверенный  взгляд,  точные  жесты  - нет, все-таки не исключено, что
Эллильсар сможет управлять страной. Смог бы... - когда б не Сушь.
     "Маловато опыта у мальчика для таких-то дел, маловато. Да и у  кого  из
нас есть опыт в делах такого рода?"
     Глава  Инквизитии  хмуро  посмотрел  на заборы, застывшие вдоль дороги.
"Времена меняются, старик,  а  ты  не  успеваешь  меняться  вместе  с  ними.
Кажется,  твое  время ушло, а твой Бог никому не нужен; прихожане шепчутся о
том, что будь Распятый Господь наш на небе, Он бы не  попустил  такой  беды.
Ереси  не  унять - заплечных дел мастеров на всех не хватит. И... у них тоже
есть семьи".
     - Кажется, за нами наблюдают, - заметил Изарк.
     Анвальд, руководивший отрядом стражников, пожал плечами:
     - Пускай наблюдают. Небось, не каждый  день  мимо  их  халуп  проезжает
принц.
     Но знаком приказал Изарку и еще двоим приотстать.
     - Откуда? - спросил он, не оглядываясь.
     - Из-за того плетня, что мы проехали, - так же невозмутимо, словно речь
шла о  вчерашней  попойке,  объяснил  Изарк. - Да, где лежит здоровый черный
пес. Ага.
     - Думаешь, что-то серьезное?
     Изарк лениво улыбнулся, потянулся за флягой с  водой,  притороченной  к
седлу:
     - Вряд  ли.  Скорее  всего  какой-то безумный крестьянин, у которого не
хватило сил перебраться в леса к вольным братьям, пялится и думает, что было
бы неплохо жить, как мы. Зря так думает.
     - Все-таки съезди, проверь дорогу, - приказал Анвальд. - Мало ли...
     И вернулся обратно к процессии.
     - Что-то не так? - спросил Таллиб.
     - Ерунда, - ответил Анвальд. - Ерунда.
     Смуглокожий  кивнул  -  тратить  силы  на   слова   было   бы   слишком
расточительно. Жара.
     Готарк  Насу-Эльгад  рассеянно  нащупал  рукоять  меча  и подумал, что,
наверное, не сможет даже поднять его, а об ударе и речи быть не может. Пора,
ой пора на покой! В его-то годы заниматься делами - дурной  тон.  Но  замены
нет, и уйти сейчас никак нельзя, пускай даже и очень хочется.
     Лес   потихоньку  наползал  от  горизонта,  дышал  в  лица  распаренным
воздухом, словно пьяница - бражными парами.
     "Кажется, сегодня что-то произойдет", - жестами показал  принц.  Моррел
рассеянно кивнул. Потом добавил: "Не исключено. Ничего страшного".
     Эллильсар  посмотрел  на подползающий лес. В последнее время с учителем
происходило что-то странное: он отвечал невпопад; неожиданно замолкал, глядя
в пространство перед собой, а еще чаще - в небо. Он  выглядел  раздраженным,
хотя  и  не  пытался срывать свое плохое настроение на других. И еще: как-то
непонятно смотрел на меч принца, особенно ужесточил  условия  тренировок,  и
всегда  норовил  отработать самые рискованные варианты схватки, подставляясь
под удар, словно стремился
     /умереть/
     прикоснуться обнаженной кожей шеи к  лезвию  подаренного  им  же  меча.
Таллибу как будто передалось это настроение. Он ходил хмурый и замкнутый, не
желая  никого  видеть  рядом  с собой. Но вот пришло сообщение о несчастии с
Королем, и оба  изменились,  словно  воспряли  и  с  нетерпением  дожидались
поездки. И - Эллильсар смог заметить это - одновременно страшились ее.
     Сам  он  отнесся  к  известию  довольно спокойно, даже безразлично, что
совсем уж не приличествовало сыну и наследнику.  Вернее,  сыну  как  раз  не
приличествовало,  а вот наследнику... Но только Эллильсар отнюдь не мечтал о
правлении страной. Его вполне устраивало то положение вещей,  когда  он  мог
заниматься  науками,  которые  неожиданно  полюбил,  поединками  и девушками
(которые любили его, что вполне закономерно - во-первых,  принц,  во-вторых,
мужчина,  и мужчина не из последних; знающий, что делать в постели. Рассказы
о нем ходили меж дам. Он ничего не  опровергал,  ничего  не  подтверждал,  -
прежде всего потому, что в лицо ему этого не говорили, но...) В общем, бремя
Короля было не для него, как считал сам Эллильсар. Моррел же по этому поводу
как-то  заметил:  "Бремя  Короля  -  ни  для  кого. И тем не менее, когда
наступает срок, избранный восседает на трон. С этим ничего не поделать".
     За шесть лет своего учительствования немой так и остался  загадкой  для
всех  окружающих,  даже  для  принца.  Наверное,  только Таллиб понимал хоть
что-нибудь в поступках и мыслях Моррела, но Таллиб предпочитал  держать  это
при себе.



     Миновав  умирающую деревню, процессия въехала в лес. Здесь не было той,
ставшей  уже  полузабытой,  прохлады,  которая  раньше  неизменно  встречала
всякого,  оказавшегося  под  кронами  деревьев.  Впрочем, ее, этой прохлады,
теперь не было нигде после того, как Шэдогнайвен обмелела почти на половину,
а Вечные озера утратили  былое  величие  и  стали  казаться  скорее  мелкими
лужами, чем озерами, тем более - Вечными. Влага уходила из мира, по капле, -
и  поневоле  представлялись  жадные губы Дьявола, припавшего к Божественному
источнику, вылизывающего пересохшее русло: "Пить!" Становилось страшно,  как
будто ожили детские кошмары.
     Наверное,  поэтому  никто  по-настоящему не удивился, когда отовсюду на
процессию кинулись какие-то оборванные люди, молча  и  свирепо  стаскивая  с
лошадей   всадников,  разрывая  их  на  клочки.  Завопили  дамы,  матерились
стражники. Анвальд, догадавшийся, почему до сих пор не вернулся Изарк, рубил
мечом направо и налево, - своих и чужих, - силясь оторваться от нападающих.
     Глава матери Очистительницы дал коню шпор и тут же  вылетел  из  седла,
сброшенный  вставшим  на  дыбы  животным;  над  ним  нависла  чья-то фигура.
Свистело лезвие клинка и падали на лицо кровавые ошметки. Готарк Насу-Эльгад
молчал, уверенный что через минуту  будет  раздавлен  копытами  лошадей,  и,
кажется,  молился,  одновременно борясь с противоречивыми желаниями: закрыть
глаза, чтобы не видеть этого ада на земле,  и  раскрыть,  чтобы  знать,  что
происходит. Наверное, со стороны казалось, что он быстро-быстро моргает - да
так  оно  и было. Кровь и плоть, попавшие на лицо, доставляли неудобство, но
он не рисковал двигаться - просто лежал и терпел. И еще молился.
     Стражники бились отчаянно, зная, что  милости  от  вольных  братьев  не
дождаться.  Высоких  господ  почти  наверняка пощадят, но воинов обязательно
отправят в расход - кому нужны служивые? за них не дадут ни медяка, а мороки
- премного. Лучше уж так, в горячке сражения  -  рубануть  сплеча,  а  потом
снять  панцирь и сапоги, и еще ножны, и амулет против сглаза. И - главное! -
флягу с мутноватой  теплой  жидкостью,  которую  везде  почитают  одинаково,
потому что это - вода, это - жизнь.
     - Псы!  - прошептал Эллильсар, отбиваясь от наседающих вольных братьев,
а попросту - беглых смердов. Он пытался пробраться к Моррелу и  Таллибу,  но
первая  же  волна  схватки  отбросила его прочь; больше такой возможности не
представлялось.
     - Псы! - повторял он  снова  и  снова,  раскраивая  одетые  в  шлемы  и
незащищенные  черепа,  отрубая руки с жадными корявыми пальцами, пронзая шеи
и, не желая, но все же глядя в умирающие глаза смердов. - Псы! Псы!
     Где-то сбоку и сзади Моррел, защищая своим конем Готарка  Насу-Эльгада,
продолжал отбиваться от наседающих вольных братьев.
     Их  колыхало  в  алой  брызжущей  дымке  сражения, а потом внезапно все
прекратилось. Смерды отхлынули, лес ощетинился луками  и  самострелами,  так
что  не  было  никакой  возможности  сбежать,  даже  пошевелиться. Анвальда,
решившего, что теперь выдалась  тот  единственный  шанс,  которым  не  стоит
пренебрегать,  сбили  на скаку сразу несколько стрел - хотя коня пощадили, и
это лишний раз указало окруженным на то, что вольные братья  успели  вдоволь
натренироваться.  Пощады  не  будет.  А  будет  плен, непременно - унижение,
долгие дни впроголодь, потом - может  быть  -  выкуп.  Или  же  смерть.  Для
большинства  все  же  смерть: кто станет платить за их существование водой и
пищей, когда последних и так мало; кому нужны  лишние  рты,  даже  в  семьях
высоких  господ?  Проще устроить несчастный случай, опоздать к месту сделки,
потеряться по дороге.
     Видимо, это понимали и вольные братья. Они приказали слезть с лошадей и
раздеться. При себе было позволено оставить самый минимум вещей, без которых
не прожить.
     Эллильсар с коня слазить не стал, - как и Моррел, как и Таллиб.
     Главарь вольных братьев повернулся к ним  троим,  поднял  бровь,  потом
неожиданно  рассмеялся,  зло  и смело - в былые времена за такой смех смерду
оторвали бы язык. "Но времена  эти  давным-давно  прошли,  -  напомнил  себе
Эллильсар,  -  нынче  другие обычаи... хотя я и не собираюсь сдаваться этому
поганцу".
     - Да  это,  никак,  тот  самый  господин,  -  говорил   вольный   брат,
разглядывая  Моррела.  - Да-да, тот самый, господин учитель принца. Оставьте
его в покое, - велел он остальным. - Этот человек был добр ко мне.
     Юзен повернулся к немому:
     - Когда мы окажемся в лагере, я верну тебе золото. Видишь, оно на самом
деле пригодилось.
     Моррел показал руками, и Таллиб перевел:
     - Господин говорит, что он желает выкупить себя и еще трех  человек  из
плена. За это золото.
     Юзен долго смотрел в глаза немому, потом опустил взгляд:
     - Хорошо.  Вам  оставят лошадей и вещи. Червонное золото нынче - ничто,
но я ценю поступок твоего господина. Равно как и то, что во время, когда  он
платил  мне, червонное золото стоило значительно больше, чем ничто... пускай
даже я и не мог им воспользоваться. Кого он желает выкупить?
     Моррел указал на принца,  Таллиба  и  Готарка  Насу-Эльгада.  Того  уже
подняли  с  земли  - он стоял, окруженный вольными братьями. По лицу стекали
кровяные струйки, но кровь была чужой. Да он весь был в крови: одежда, руки,
так и не покинувший ножны меч, который даже не сочли нужным отобрать.  Глава
матери  Очистительницы удивленно посмотрел на своего неофициального и немого
противника, выдернул локоть из грязных ладоней пленителей, подошел к нему  и
встал рядом.
     - Итак,  вы  свободны,  -  сказал  Юзен. - Но, господин учитель - и вы,
господа, - я буду чувствовать себя неловко, если просто отпущу вас.  Поэтому
прошу вас быть моими гостями. Вы ведь не откажетесь?
     За  спиной  у  него  заржал один из вольных братьев - Юзен стремительно
обернулся и гневно  посмотрел  на  смеющегося.  Тот  поперхнулся  хохотом  и
смущенно отступил в сторону.
     - Прошу вас, господа, - повторил Юзен.
     Таллиб и принц, переглянувшись, положили руки на клинки.
     Моррел посмотрел в глаза Юзена и кивнул, спешиваясь.
     Напряжение...  нет,  не  спало,  но  отхлынуло.  А  деться - куда ж ему
деться, когда рядом с тобой стоят,  дрожа,  те,  кому  не  удалось  пересечь
смертельную черту.
     - Пойдем, - хрипло сказал Юзен. - Здесь закончат без меня. И без вас.
     Эллильсар  шагал  по  сухому  ломкому мху и слышал за спиной сдавленные
вскрики. Старался не оборачиваться.



     Странная все-таки птица - ворона. Вот, казалось бы, едешь, смотришь  по
сторонам  -  нету их и неоткуда взяться, но стоит только появиться в воздухе
запаху смерти - и птицы тут как тут.
     Эллильсар  посмотрел  в  небо,  тонкой   полоской   сгущавшееся   между
верхушками  деревьев  -  там  двигались  черные  точки. Вороны. Птиц ожидала
знатная пирушка. В том  случае,  если  вольные  братья  не  питаются  самими
воронами.
     - Отличное  вложение денег, - заметил Готарк Насу-Эльгад, покачиваясь в
седле. - Теперь я ваш должник, Моррел.
     - Не только вы, - отозвался принц. - Я тоже, так  что...  -  он  развел
руками, не зная, что и сказать.
     Немой  рассеянно  кивнул. Ему говорить явно не хотелось... ну, то есть,
общаться не хотелось. После того, что произошло в лагере вольных братьев...
     Эллильсар поневоле вспомнил низенькие, крытые  сухими  ветками  шалаши,
помосты  на деревьях, тоненькую струйку дыма из угольев умирающего костерка.
У костерка сидел, кутаясь в роскошный плащ (явно с  чужого  плеча),  старик.
Если  честно,  принц  даже  не представлял, что бывают такие старики,
настолько древние. Тем более удивительно, что вольные братья  до  сих
пор  не  "кончили"  его,  ведь  пользы  от  деда  никакой,  одна  обуза,  по
нынешним-то временам...
     - Знакомтесь,  -  отрывисто  бросил  Юзен,  кивая  на  старика.  -  Наш
Сказитель.
     Главарь  опустился  на  бревно  рядом  с дедом и кивнул "гостям", чтобы
происоединялись.
     Таллиб отвел лошадей в сторонку, остальные сели у пепелища.
     "Зачем?" - показал руками Моррел, и принц передал его вопрос Юзену.
     Тот дернул плечом,  словно  хотел  в  растерянности  пожать,  да  потом
передумал. Смело посмотрел в глаза немого учителя:
     - А  я  не  знаю,  господин. Видишь, вошла в меня дурь, не ведаю, каким
боком выйдет.  Показалось  мне,  что  так  просто  наша  встреча  не  должна
закончиться. Слишком уж много всего наверчено-накручено...
     Эллильсар не понял, что имеет в виду главарь. Но видел, что человек это
отчаянный - отчаявшийся, и нужно быть начеку.
     - Зачем  пригласил?  А  показалось  мне вдруг, что тебе стоит послушать
Сказателя. Он славно умеет говорить о всяком. Захочешь,  поведает  тебе  про
какую-нибудь  царевну распрекрасную, захочешь - про мужлана неотесанного, на
меня похожего.
     - Перестань, - внезапно велел старик, и Юзен умолк. - Хоть ты  здесь  и
глава,  но перестань. Эти люди не для наших зубов. Ты и сам знаешь, мальчик.
Что тебе стоило их пропустить? - привел ведь!  Ну  а  коль  привел,  изволь,
расскажу  я  им кое-что, да только не про барышень и не про тебя. Про тебя -
что сказывать? Был ты у отца с матерью,  был,  жил,  умничал  в  силу  своих
молодецких  способностей.  А  один  раз  зацепило  тебя самым краем-краешком
великого и могущественного... теперь вот сидишь здесь в лесу, людей  губишь.
Убивший Губителя сам им становится. Ну да ты знаешь...
     Старик  помолчал, поерзал, и повернулся к ним лицом, тощим и выгоревшим
до черноты обугленной деревяшки. Только неестественно белые  глаза  сверкали
на лице, глаза с черными опять-таки зрачками, которые мигом отыскали Готарка
Насу-Эльгада и впились в него.
     - Церковник!  Это  хорошо.  Ты  сиди, сиди, мил человек, не напрягайся.
Дурного не сделают.  Правда,  придется  тебе  послушать  одну  историйку,  к
каковым  ты,  по  долгу  службы,  навряд  привык.  Ну  да не горюй, она тебе
кругозор расширит, а верить... "Каждому воздастся по вере его"  -  из  ваших
книг,  так ведь? Потом - захочешь, сыщешь, согреешь старика. Тебе ведь ведом
секрет огня, который выпаривает истину? Вместе с душой.
     Не обижайся. На детей и сказителей не обижаются. Или на  сказившихся?..
Не  помню.  Лучше  послушай.  И вы, гостюшки, послушайте, и ты, смуглокожий,
стоящий у скакунов, и ты, Юзен, и... Слушайте, одним словом.
     Раньше - а я не всегда был немощным стариком - бывал я в далеких отсель
местах,  куда  не  добрались  ни  последователи  Скитальца,   ни   служители
Распятого.  И  там,  неожиданно,  наткнулся я на один апокриф, который очень
походил на правду.  Не  дергайтесь,  господин  церковник,  прошу  вас.  Это,
знаете,  сбивает  с  мыслей.  Н-да,  похож,  говорю, был на правду, апокриф.
Слишком уж  о  нем  пытались  забыть  все,  кто  мог  бы  этого  хотеть.  Не
высмеивали,  не  протестовали, просто делали вид, что такого и поблизости не
существовало, и существовать не может. Писан он был языком высоким, тяжелым,
прямо скажу, языком для  простого  пересказу,  поэтому  я  упрощу  -  уж  не
обессудьте.
     Писано  в  нем  было  следующее:  "Когда  Бог создал все сущее: землю с
небом, растения и зверей, Он, наконец, сотворил первого  человека,  которого
нарек  Ата.  Затем  по  просьбе Аты создал Господь женщину, жену Аты,
названную Лилид". Ну да это все вы знаете, я пропущу.
     И вот, люди жили в небесном саду, познавая его красоты и щедроты, коих,
как ведомо, не  счесть,  но  однажды  Бог  заметил:  Его  самые  совершенные
создания  не поклоняются Ему, даже не верят, что Он - всемогущ. "Я - лучше и
добрее всех", - говорил Он, но люди смеялись: "Что такое  добро?  Что  такое
лучше?".  "Вы  не  верите  мне?" - вопрошал Он их. "Верим", - смеялись Ата и
Лилид, но этим все и заканчивалось.
     Тогда Бог позвал к себе Змия (о Змие-то вы точно знаете - из  Книги)  и
сказал  ему:  "Вот  Древо  Познания. Всегда говорил Я людям, что плоды его -
вредны для них. Увы, не знаю Я, верят ли они Мне, и хочу проверить это.  Иди
к  ним,  искуси,  заставь съесть плод. Если произойдет это, значит, не верят
они Мне. Ступай".
     А надобно здесь добавить, что Древо  Познания,  о  котором  идет  речь,
росло всегда, и было тем единым началом, коего...
     Старик  закашлялся,  и  алый  плащ  задрожал на его плечах, белые глаза
закрылись от напряжения. Наконец, прокашлявшись, Сказатель продолжал.
     - Вот, значит, что вышло, с Древом-то. Ты, господин  церковник,  должен
знать, что и среди стада твоего есть разные бараны. Натурально, в переносном
смысле.  Так вот, значить, серед них существуют и такие, которые веруют, что
было и до Бога бытие, и бытие сие заключалось в Древе, хранителе всего,  что
было  и  всего,  что  будет.  Плавало Древо в пустоте и время от времени (уж
простите, милые, иначе не сказать, да только времени  тогда  тоже  не  было,
верьте-не  верьте,  не  я  такое выдумал), плавало, значить, и иногда всякие
разные веточки-листики роняло. Фу-ух, не знаю, как и выразить!  Конечно,  не
веточки-листики.  Конечно,  не  роняло.  Но твердят некоторые, что так Бог и
появился, от Древа. Не  серчай,  церковник,  так  твердят,  я  только
пересказывать взялся, не серчай.
     А  к  чему  я это? Да к тому, что от Древа вкушать Ему было заказано, а
вот твореньям Его - нет, да только в том разе, если бы вкусили, стали бы они
Ему неподвластны полностью. Хотя, конечно, каждый вкушает по мере  своей,  и
то, что откроется одному, будет навек сокрыто от иного.
     Ну  так  я  вернусь  к  апокрифу.  Знаете ведь, Змий искусил Лилид, она
отведала плод сама и дала попробовать Ате. Бог узнал это и  разгневался,  но
гневался Он не оттого, что они попробовали, а оттого, что не послушались Его
слов.  И  потому  возникло  зло,  разлилось по всему небесному саду, и стало
черно в нем, как в небе без звезд.
     Сказал Змий: "Вот  зло,  и  Ты  -  причина  ему.  Но  мне  ведомо,  как
избавиться от него".
     И  сказал Змий: "Собери все зло в каком-нибудь одном месте, предмете, а
затем уничтожь предмет или спрячь его подальше от  всего  сущего.  Потом  же
сходи  и  извинись  пред  людьми. Знай, они не способны считать Тебя лучше и
добрее всех, ведь им не с чем сравнивать. Нет злого в  этом  мире  -  и  это
прекрасно".  Сами  же  Ата  и Лилид не понимали этой истины, ибо были моложе
Змия на День - и одновременно на множество веков.
     "Да", - сказал Бог. "Хороший совет, достойный твоих уст".
     И Он собрал все зло, что разлилось по  небесному  саду,  вложил  его  в
предмет, но после обманом вручил этот предмет Змию, да так, что тот вынужден
был  никогда  более  не разлучаться с ним. "Теперь ты - Зло, а Я - Добро", -
сказал Он.
     И чтобы Змий не рассказал людям о случившемся, Бог  сделал  так,  чтобы
язык  Змия  мог произносить только ложь. И назвал его "Ста-на", что означало
"Отец Лжи". А после, вместе с  предметом  вышвырнул  на  землю,  обрекши  на
долгую жизнь.
     Но  не  все  зло собрал Он, остались крупицы зла в людях. Ведь были они
теперь полувольны в своих деяньях и помыслах (а кое-кто твердит,  что  и  до
вкушенья от Древа были такими). Бараны, церковник, бывают разными...
     Ну так вот, тогда и людей Бог отправил на землю, наказав размножаться и
верить  в  Него,  а  Змия,  которому дал имя Дьявола, проклинать. И стал Бог
питаться верой их. Но вера людей слаба, в них все еще  остались  те  крупицы
зла, которое возникло в небесном саду, и поэтому время от времени, примерно,
раз  в  столетие,  вера  эта очень сильно усыхает. А это приносит вред Богу,
ведь, как уже говорил я, да и сами вы это знаете, Он  питается  человеческой
верой.
     Тогда  Он  придумал, как быть. Он отыскал на земле Дьявола, который уже
долгое время пребывал там и желал смерти, как избавления от своих страданий,
и сказал ему: "Я дам тебе способ умереть. Когда  вера  людей  в  Меня  будет
слабеть, приходи к Огненной Туче, что над Вершиной Мира, и выкуй там клинок,
вложив  в  него воду Божественного родника. Отыщи того, кто согласится убить
тебя, и тогда отдай ему клинок. Сам же ты не сможешь умереть никогда".
     (Он знал, что никто не согласится убить  Змия,  ведь,  как  бы  тот  не
старался, лживые уста все переворачивали бы с ног на голову).
     "Но  ведь  люди  будут  страдать  без  воды,  когда  вся она окажется в
клинке", - заметил Змий, прозванный Диаволом. "А если я не найду  согласного
убить меня?"
     "Тогда  через  некоторое  время  их вера в Меня снова станет сильной, а
клинок развоплотится - до следующего раза", - ответил Бог.  "Таковы  условия
сделки. Ты согласен?"
     Змий  ничего  не  ответил,  но  склонил  голову в молчании. Велика была
скорбь его, но стремился он к смерти, ибо имя его использовал Бог для  того,
чтобы  обелить  себя,  и  заставлял  Он лгать Змия, и творить черные дела, а
предмет Зла, носимый Дьяволом, жег ему руки и душу"...
     - Душа у Дьявола?! - взорвался Готарк Насу-Эльгад, еле  вытерпевший  до
этого момента. - Какая чушь!
     - Это только апокриф, - напомнил ему Эллильсар.
     - Это ересь! - прогремел Глава Инкивизитии, вставая с бревна, чувствуя,
как разростается  в  груди нечто холодное и мощное. Он помнил, где и в каком
положении находится, но эта память была сейчас далекой и не нужной. - Это  -
ересь!!!
     - Оставьте,  - внезапно сказал молчавший все это время Таллиб. Он так и
остался у лошадей, поглаживал их по мордам, и смотрел в сторону. - Оставьте.
     Немой тем временем махнул рукой.
     - Пора ехать. Достаточно, - перевел Эллильсар.
     - Вы не желаете дослушать до конца? - спросил, щурясь, старик.
     "Не желаю", - ответил Моррел, а принц снова озвучил.  "Конца  у  твоего
апокрифа еще нету. Пока нету".
     Сказатель вздрогнул и завернулся в плащ:
     - Да, господин. Вы правы, господин.
     - Итак, мы едем? - требовательно спросил Готарк Насу-Эльгад.
     - Едем, - подтвердил принц.
     Об Юзене все забыли, но тот, кажется, не был расстроен таким положением
вещей. Он только поднялся с бревна и глядел им вслед, пока уезжали...
     Таллиб оглянулся, проронил:
     - Побыстрее  бы  нам,  лес желательно миновать до темноты. Мало ли, еще
одумаются.
     "Не одумаются", - показал Моррел. "Им там  забот  хватит  на  несколько
дней.  Потом,  может быть, кинутся вдогонку, но потом уже будет поздно. Хотя
побыстрее двигаться не помешало бы".
     - Так давайте быстрее! -  раздраженно  воскликнул  Готарк  Насу-Эльгад,
когда ему объяснили, в чем дело.
     Эллильсар покачал головой:
     - Не обманывайте себя и нас, вы же еле держитесь в седле.
     - Да,  но  я более предпочитаю иметь синяк на заднице, чем остаться без
головы, да простит меня Распятый Господь наш за такие слова!
     Промолчали, но скорости  передвижения  не  увеличили,  наоборот,  принц
всячески  придерживал  коня,  не  давал  ему  перейти на бег. В конце концов
пришлось остановиться вовсе, когда  Глава  матери  Очистительницы,  внезапно
даже  для  самого  себя,  покачнулся  и  рухнул вниз. Благо, Таллиб, ехавший
рядом, подхватил его и не дал упасть. Было очень стыдно и очень больно.
     Готарк Насу-Эльгад лежал на земле у костра, стараясь не шевелиться. Все
тело пылало, на любое движение оно отзывалось решительным протестом.  Где-то
рядом сидел принц; Моррел и Таллиб занимались лагерем.
     Когда  поели, Глава Инквизитии снова улегся возле костра, но уже другим
боком; вздохнул:
     - Все-таки Распятый Господь наш хранит своих сыновей!.. Но эта ересь! Я
постараюсь забыть об этом случае и вам, принц, советую сделать то же  самое.
Какая чушь!
     Эллильсар  рассеянно  кивнул,  хотя  догадывался - забыть он не сможет.
Даже не станет пытаться.



     Все, вот и добрались до столицы - шумной, вонючей, дряхлой и  цветастой
- как уличная торговка.
     В  пути  трудно  было  только  поначалу,  пока не оказались в ближайшем
городке, а там уж Готарк Насу-Эльгад отыскал необходимое  -  все-таки  связи
Инквизитии остаются одними из самых прочных даже в тяжелейшие времена.
     Несмотря  на  протест  Главы  матери  Очистительницы,  Моррел с принцем
потребовали   повозку,   в   которую   поместили   раненого,   но   отчаянно
сопротивляющегося  Готарка  Насу-Эльгада.  В  результате  ему  пришлось-таки
смириться с подобным самоволием. Признаться, в душе он был даже рад, что  не
придется  ехать в седле. Повозка несколько замедлила передвижение маленького
отряда, к которому присоединились воины Инквизитии из того самого маленького
городка - никто не желал еще одной встречи с вольными братьями.
     Король встретил прибывших в постели. Он лежал; в  комнате  резко  пахло
лекарствами   и   спиртным.  Заслышав  о  нападении  на  своего  сына,  этот
чернобородый калеченный человек  разъярился:  он  кричал,  чтобы  немедленно
отправили  в  леса  армию  и  уничтожили  всех смердов, до последнего, потом
внезапно стих, закрыл глаза и уснул -  никто  сначала  и  не  понял.  Моррел
остановил  Готарка  Насу-Эльгада, собиравшегося о чем-то заговорить и указал
на Короля. Только  тогда  Глава  Инквизитии  понял,  что  монарх  спит.  Все
тихонько  покинули  комнату  и  отправились  кто  куда: Таллиб - на конюшню,
позаботиться о вещах и лошадях, принц - к себе,  размышляя  над  содержанием
необычного апокрифа; Готарк Насу-Эльгад удалился к лекарю.
     Моррел же просто брел, неведомо куда.
     Голос  госпожи  Кэ-Фниру  вывел его из задумчивости, но не оказался той
неожиданностью, от которой вздрагивают. Моррел вообще редко вздрагивал.
     - Здравствуйте, - немой  оглянулся.  -  Вот  мы  и  встретились  опять.
Кажется, мы можем продолжить наш разговор.
     Фаворитка  Короля потеряла былую привлекательность: глаза были обведены
темными кругами, на лице прибавилось морщин. Она поняла, о чем он думает,  и
вздрогнула.
     - Кажется,  я  сильно  изменилась  -  и  не  в  лучшую  сторону, - тихо
рассмеялась высокая госпожа. - А вот вы остались таким же, как  прежде.  Так
что же, вы не станете убегать от меня? На сей раз вам некуда спешить.
     Моррел склонил голову.
     - Пойдем  ко мне, - она дотронулась до его руки. Он осторожно освободил
свою ладонь, написал на пергаменте: "Нет, сударыня. Это невозможно".
     - Но почему? Я настолько изменилась? Боже, что я говорю, не изменилась,
а, конечно же, постарела! - настолько, что вы брезгуете мной?
     "Нет, сударыня. Просто сейчас не время".
     - А когда оно наступит, ваше "время"? - эта усталая женщина снова взяла
его за руку, взглянула в каменные глаза. - Неужели ты не понимаешь,  что  со
мной  происходит?  Этого  никогда  не  должно было произойти, однако же вот,
гляди, я, фаворитка Короля, первая женщина в стране - перед тобой  и  умоляю
переспать со мной, как последняя трущобная шлюха! А ты опять отворачиваешься
и ловко прикрываешься своей немотой - будь она проклята!
     "Она и так проклята, сударыня. Время, которого вы так ждете, никогда
не наступит.  Вы  были  правы  -  я  не  боюсь  Короля,  и  теперь Эллильсар
достаточно вырос, чтобы я мог действовать без оглядки на его реакцию -  дело
в  другом.  Вспомните, вам когда-то безумно нравился Король - до того самого
дня, пока в башне Зенхарда не появился я".
     - Да, это так, - сказала Кэ-Фниру.  -  Мне  нравился,  именно  "безумно
нравился", Король. Но потом, когда мы уехали из башни, он изменился. Он стал
жестче, находил удовольствие в мучениях других. Все были удивлены тем, что я
так  долго  оставалась  его  фавориткой, но только я и он - только мы вдвоем
знали, что это происходит по единственной причине. Я мучилась этой ролью,  а
ему нравились мои мучения. Вот и весь секрет. Просто, правда?
     "Не   так  все  просто.  Но  ни  он,  ни  вы  не  виноваты  в  этом.
Полностью не  виноваты.  Существуют  обстоятельства,  которые  иногда
превыше  нас,  как  сказал  бы  господин Готарк Насу-Эльгад. Не мучьте себя.
Скоро все закончится".
     - Вы обнадеживаете меня? - она заглянула в бесстрастные глаза,  пытаясь
еще  раз  увидеть  там  ту  искру,  которая...  Нет,  показалось, конечно же
показалось. Что может быть во взгляде немого учителя, который превыше  всего
ставит  какие-то  непонятные идеалы? Уж никак не сожаление, а тем более - не
тоска.
     - Вы совершенно зря обнадеживаете меня. Ведь я знаю, это просто  слова,
чтобы  я  ушла  и  оставила  вас в покое, - она сама не могла понять, почему
переходит с "вы" на "ты" и обратно.
     "Я не обнадеживаю. Я знаю. Все скоро закончится - и тогда станет еще
хуже. Но ничего страшного, все пройдет. Рано или поздно все пройдет".
     Он  оставил  в  ее  руке  пергамент  со  словами,  которые  она   будет
перечитывать  -  и  не  раз,  воскрешая снова и снова в памяти этот странный
разговор. И искру, странную искру в обреченно-бесстрастных, каменных  глазах
немого учителя.



     - Моррела!  Позовите  Моррела! - крик Короля разметал стайку придворных
лакеев, эхом отразился в стенах спальни. Кто-то  побежал  за  немым,  кто-то
успокаивал  правителя,  где-то  во дворе слышались хриплые ругательства, лай
псов.
     - Он  здесь,  мой  Король,  -  сообщил  Готарк  Насу-Эльгад,  глядя  на
входящего  учителя.  Тот  был  одет строго и неброско, почти не отличаясь от
остальных высоких господ, собравшихся в спальне Короля.
     - Оставьте нас, - прорычал Король. - Немедленно оставьте нас одних!
     - Мой Король, а как же отпущение грехов? - осторожно  и  вместе  с  тем
настойчиво поинтересовался Глава Инквизитии.
     - Ступайте,  во имя Распятого и всех глаз Тха-Гаята! Ступайте, или же я
дотянусь до меча и покажу вам, на  что  способен  ваш  Король,  пускай  даже
издыхающий!
     Когда высокие господа удалились, он просипел - как выплюнул: - Псы! - и
некоторое  время рассеянно смотрел в каменный потолок. Потом повернул голову
и внимательно посмотрел на Моррела.
     - Ты ведь знал, что это произойдет, - прошептал Король, показывая туда,
где одеяло, облегая бедра правителя, внезапно обрывалось, словно дальше  ног
не  было.  Дальше  ног  на  самом  деле  не  было - их отрезали врачеватели,
убоявшись  гнили.  Обломки  костей,  попав  в  кровеносные  сосуды,  вызвали
болезнь,  от которой не знали спасения. Даже то, что Король остался без ног,
спасало его ненадолго.
     - Ты ведь знал, - повторил Король. - Поэтому и  приехал.  Я  догадался,
что  это  не та вещь, которую можно подарить, - он потряс в воздухе рукой, -
не та! И знал, что ты вернешься за ней - пусть даже и не по своей  воле.  Он
сводил  меня  с  ума, этот взгляд, он словно бы переливался в меня смрадными
волнами, вынуждая творить какие-то страшные вещи. Я не помню всего - я  ведь
не  обязан  помнить! но то, что помню - этого вполне достаточно! Где ты взял
это?
     - Нет! - вскричал он тут же, махая руками и  захлебываясь.  -  Нет!  Не
говори! Ничего не говори! я не желаю знать! Просто забери это у меня, просто
забери и ступай прочь, живи рядом с этими домашними псами, живи, волк, делай
вид,  что  ты похож на них, но на самом-то деле... - Король рассмеялся, - ты
хитрее их всех. Забирай, - он протянул руку, но Моррел отрицательно  покачал
головой. Достал пергамент, написал: "Только после смерти".
     - Да,  -  сказал  Король,  тряся  головой. - Да, да, да, да!.. Как же я
сразу не догадался? Так и должно быть - "после смерти". Да. Я напишу об этом
в завещании. "А учителю моего сына, высокому господину Моррелу  -  перстень,
что ношу на левой руке, на безымянном пальце". Да.
     "Нет  необходимости.  Он  все  равно  вернется  ко  мне  -  так  или
иначе".
     Король посмотрел безумными глазами на пергамент, потом на Моррела  -  и
расхохотался, словно услышал удачную шутку.
     Моррел  поклонился ему и вышел прочь, не оглядываясь. Оглядываться было
не на что.



     Король умер ночью, когда неожиданно  началась  пыльная  буря,  одна  из
многих,  посещавших страну последние несколько лет. Все было похоже на грозу
- только без дождя. Серые тугие  вихри  пыли  скручивались  между  каменными
стенами  и  устремлялись  в небо, попутно забивая песок во все щели, в глаза
случайным прохожим и в шерсть бездомных собак. В замке было пустынно,
по залам и коридорам  бродило  эхо,  то  и  дело  натыкаясь  на  растерянных
придворных.   Высокие   господа,  собравшиеся  со  всей  страны  по  приказу
правителя, скучали, тискали в углах служанок и отрешенно накачивались  вином
из  погребов  замка.  Им  было  не  менее страшно, чем остальным. Хотя принц
Эллильсар и создавал впечатление человека, способного вывести страну из зоны
распада, сомнения оставались у всех. А то, что старый Король умирал - в этом
высокие господа достигали необычайного, просто-таки неприличного единодушия.
     Король умер. Готарк Насу-Эльгад, бывший с ним до последнего,  мало  что
понял  из сумбурной, прерывистой речи больного. Что-то о судьбе и проклятии,
о каком-то  завещании  и  глазе,  который  "смотрит,  смотрит,  СМОТРИТ!..."
Готарку  Насу-Эльгаду  было  страшно.  Он  твердо решил, что Король каким-то
образом подпал под власть могучих сил зла.
     Священник, отпускавший грехи, вышел от правителя побелевшим, как первый
снег. Он сунул молитвенник в  руки  служки  и  ушел  к  высоким  господам  -
напиваться.
     Глава матери Очистительницы возблагодарил Распятого Господа нашего, что
не стал  отпускать  грехи  лично.  Ему  вполне хватило туманных полубредовых
речей Короля... Потом правитель скривился, усмехаясь  одним  только  уголком
рта,  просипел:  "Кончено!"  -  и  замолчал  навсегда.  Готарк Насу-Эльгад с
содроганием опустил покойнику веки - с первого раза  не  получилось,  пальцы
вспотели  и соскальзывали, он раздраженно нажал посильнее и буквально стянул
остывающую кожу вниз, соединяя  ресницы.  Вышел  в  коридор,  пытаясь  унять
дрожь,  прошелся  туда-сюда,  потом вроде бы почувствовал себя лучше, позвал
прислугу и всех, кого следовало.
     Принц  не  выглядел  сильно  удрученным.  Скорее   излишне   собранным,
серьезным.  Он  отдавал  правильные  приказы  и  вел  себя, как подобает, но
настоящей скорби не испытывал. Впрочем, ее не испытывал никто - за последние
несколько лет Король изменился отнюдь не в лучшую сторону.
     Наступившие дни растаяли в  суматохе  дел,  сопутствующих  похоронам  и
коронации.  Сначала  одно,  потом  -  с  двухсуточным  перерывом  -  другое.
Фактически же Эллильсар уже правил  страной  и,  к  удивлению  и  облегчению
многих, правил мудро. Ему удалось кое-как разобраться с нахлынувшими делами,
он даже нашел свободное время, чтобы поговорить с Моррелом.
     Прежде  чем  войти,  немой  учитель  постучался. Принц самолично открыл
дверь и впустил в кабинет  этого  высокого  поседевшего  человека,  который,
казалось,  совсем  не  изменился  с  тех  пор,  как впервые появился в жизни
страны.
     - Кем  бы  ты  хотел  видеть  себя  в  будущем?  -  спросил  Эллильсар,
присаживаясь  за  стол, покрытый толстым слоем бумаг. - Говори, для тебя нет
ничего невозможного. Я обязан тебе многим.
     "Все, что я пожелаю?" - уточнил Моррел.
     - Да, - спокойно подтвердил Эллильсар. - Все, что ты пожелаешь.
     "Я должен принять решение".
     - Хорошо, - сказал принц. - Но...
     "Что-то не так?"
     - Просто я хотел спросить, - Эллильсар помолчал. - Нет,  ничего.  Когда
ты решишь?
     "После коронации".
     Принц  рассеянно  кивнул,  и  Моррел вышел, тихонько притворив за собой
дверь. Он начал бояться, что и в этот раз ничего не получится. Как всегда.



     Коронация проходила в старой церкви, все было  торжественно  и  строго,
народ  ликовал,  насколько  он  был  в  состоянии  ликовать в такие нелегкие
времена, высокие господа держались  настороженно,  но  благосклонно.  Готарк
Насу-Эльгад  смотрел  на  окружающее  задумчиво и отстраненно, его разум был
занят совсем другими делами, далекими от происходящего.
     Когда все закончилось, процессия отправилась в замок.
     Моррела не был в церкви, он ждал у ворот, одетый  по-дорожному.  Таллиб
держал в поводу коня, на сей раз - одного.



     Глава  матери  Очистительницы  удивленно  вздрогнул, когда на его плечо
легла чья-то рука. Он посмотрел туда и снова вздрогнул, узнавая перстень  на
безымянном пальце. С почти суеверным страхом он поднял взгляд наверх, к лицу
подошедшего. Нет, это был не воскресший Король, - всего лишь немой учитель.
     Моррел протянул ему пергамент.
     "Где Эллильсар?"
     - Да,  странно  как-то  все  получилось,  -  растерянно произнес Готарк
Насу-Эльгад. - Мальчик сказал, что  у  него  дела  в  Зенхарде,  мол,  нужно
подумать,   отсалютовал   нам   мечом   -   тем,  что  вы  ему  подарили  на
совершеннолетие, - и умчался, взяв  с  собой  только  двух  солдат.  А  меня
оставил  наместником.  Безумие, сплошное безумие, и я, кажется, тоже схожу с
ума. Откуда у вас этот перстень? Что вообще происходит?
     Но Моррел уже был в седле, он дал коню шпор и вылетел раненой птицей  в
проем  закрывающихся  ворот. Копыта прогремели по подъемному мосту и крупной
галькой рассыпали удаляющийся звук.
     Готарк Насу-Эльгад посмотрел на сомкнувшиеся створки, на то место,  где
только что стоял Таллиб; сокрушенно покачал головой.
     Смуглокожий  тем  временем,  не торопясь, сходил к конюшням и вывел еще
одного коня. Направился к воротам  и,  сквозь  открытую  специально  по  его
просьбе,  гонцовую  калитку, уехал прочь, в наползающий сумрак вялой осенней
ночи.
     "Старею", - отстраненно подумал Готарк Насу-Эльгад. "А  такому  старому
человеку,  как  я,  слишком поздно менять взгляды на мироустройство. Слишком
поздно..."
     Он поднял голову, встретился взглядом с  высокой  госпожой  Кэ-Фниру  и
медленно побрел к лестнице, что вела наверх, в его комнаты.
     Близилась  ночь. Многоглазый Тха-Гаят не решался раскрыть свои глаза, -
ему, наверное, тоже было страшно. Или грустно.


     Эпилог

     На самой верхушке башни Зенхарда дул сварливый осенний ветер, сбивая  в
клочья  длинные  рыжые  волосы  человека,  застывшего  здесь,  у парапета, с
древним мечом в руках.
     Светало.  Опаленное  солнце  выбиралось  из-за  горизонта,   ненавидяще
обжигая  землю  смертоносными  лучами.  Тха-Гаят закрыл свои глаза, чтобы не
видеть неотвратимого. Человек у парапета этого сделать не мог.
     Поэтому, когда позади раздались шаги,  он  не  стал  медлить,  не  стал
оборачиваться, просто произнес:
     - Так что же было дальше в том апокрифе, учитель?
     За   его   спиной  зашелестел  разворачиваемый  листок  пергамента,  но
пришедший не стал ничего писать. Все было уже написано, оставалось прочесть,
и Эллильсар стал читать.
     "Змий согласился с  предложением  Бога,  но  не  смирился  со  своей
участью.  Когда  оказалось,  что  его  язык лжив, он приказал себе замолчать
навеки, но это было больно - не общаться  с  другими.  Тогда  Змий  придумал
письменность и язык жестов, которым теперь пользуются увечные люди.
     Раз  в  сто  лет он пытался умереть, но неизменно терпел поражение, ибо
убийца его должен был встретить  не  покорную  жертву,  но  мастера  боевого
искусства, а более великого, чем Дьявол, во владении оружием не было на всей
земле.  И тогда он решил найти и вырастить ученика, который превзойдет его в
этом. Мешало одно - предмет, в котором сосредоточено мировое  зло,  предмет,
от  которого невозможно избавиться. Но оказалось возможным на время передать
предмет другому - и Дьявол сделал это. У него было мало  времени  -  предмет
рано  или  поздно сводит с ума обладателя, если этот обладатель обыкновенный
человек; только Змий способен долгое  время  выдерживать  соседство  с  оной
вещью. Он торопился..."
     Фраза  была  оборвана,  и Эллильсар понял - один из них допишет сегодня
эту рукопись до конца. Те несколько дней, в течение которых он добирался  до
Зенхарда,  принц  -  теперь  уже Король - много думал о всем происходящем. О
том, например, что если из мира вдруг  исчезнет  Дьявол,  как  олицетворение
Зла,  то,  не  исключено,  не  станет  и  Бога,  который  по своей воле стал
олицетворением Добра - ведь  белое  становится  белым  только  тогда,  когда
существует черное. В противном случае пропадает само понятие белого... И еще
думал о Таллибе - странном спутнике своего немого учителя, существе, которое
так  и  останется  непонятым. Человек ли он? Демон? Или земное олицетворение
Тха-Гаята, младшего брата Змия, о котором так мало сказано в Священной Книге
Распятого? И что же написано на клинке, который подарил ему учитель  в  день
совершеннолетия?
     Видимо,  последнюю  фразу  Эллильсар  сказал  вслух.  Высокий человек с
проседью в черных волосах, протянул ему еще один лист.
     "Тот, кто освободит".
     Принц откинул со лба слипшуюся прядь и повернулся наконец лицом к тому,
кого сейчас должен был убить. Надел шлем.
     Два клинка рассекли холодный сонный воздух и столкнулись, звеня.
     Где-то в серой вышине рассветного неба появилась черная точка  и  стала
кружить над ними, ожидая исхода. Ворон в любом случае останется в выигрыше.



     Это  был  способный  ученик. Достойный своего учителя - своего мертвого
учителя.
     Эллильсар сидел, прислонившись окоченевшей спиной к парапету и  смотрел
на тело седеющего
     /седевшего/
     человека:  голова  запрокинута,  мертвые  глаза  торжествующе смотрят в
печальное небо. Две руки раскинулись - так обычно падают в  мягкую  постель:
"хорошо-то как!"
     Из  ран  медленно  вытекала кровь, с каким-то жалостно-хлюпающим звуком
плескалась на булыжник площадки. "Хорошо-то как!"
     Ворон, все еще опасаясь подвоха, тихонько опустился на камни и прыжками
подобрался к мертвому телу. Утро,  которое  намеревалось  выдохнуть  на  мир
очередную  порцию  жары,  внезапно  почернело,  словно наступила ночь; потом
вспыхнула ломаная  ветка  молнии  и  первые  капли  дождя  стали  падать  на
пересохшие камни.
     "Какие-то они мутные. Словно кровь умирающего Бога".
     Он  скомкал  в  руке  пергамент, отшвырнул его в сторону. Рывком снял с
головы шлем и с каким-то мальчишечьим  азартом  перевернул  его,  подставляя
падающей  воде.  "Я  напьюсь  допьяна  твоей  крови, мой Бог, ты умрешь, а я
свечку поставлю - вот так! Это небо свободнее станет. Порог перейдешь, ты  -
не вечен. И кровь твою стану глотать. Буду дерзко смотреть на церквей купола
и  смеяться  по-детски,  не  веря  глазам.  Научусь  не  грешить,  а греша -
забывать, научусь создавать на земле  чудеса!  Ты  умрешь  -  мы  не  станем
чураться  крестов,  просто выметем пол и откроем окно. В мире стал ощущаться
нездешний простор. Слышишь, Бог?.. Но тебе, о мертвец, все равно!"
     Хотелось петь что-то небывалое, хотелось летать  птицей;  он  плакал  и
пил,  пил,  пил эту холодную свежую воду, захлебываясь то ли он восторга, то
ли он собственной смелости и свободы...
     - Карр! - сказал ворон.
     - Карр! - и нахохлившись, клюнул мертвое тело.
     Шлем внезапно выпал из рук, покатился, расплескивая содержимое.
     Нынешний Король страны завороженно глядел на руку учителя с перстнем,
     /"Он смотрит, смотрит, смотрит, этот глаз, этот проклятый глаз!" - так,
кажется, кричал умирающий отец?.../
     перстнем, который никуда не желал исчезать. "От  Бога  не  сбежать",  -
сказал  бы  мудрый  Готарк  Насу-Эльгад.  Уж  он  то  знает. Но Глава матери
Очистительницы сейчас находился далеко, в столице. Наверное, тоже смотрел  в
небо,  может  быть,  раскрыв окно в спальне, хватал пересохшим языком первые
капли небесной воды. Но отнюдь - что за чушь! - не крови Бога.
     Эллильсар поднялся и снял с холодной руки учителя  перстень.  Надел  на
палец  и  стал  спускаться  вниз, проклиная небеса за тот миг, который он не
забудет никогда - но никогда и не переживет снова. Будущее казалось страшной
черной дырой, из которой уже не выбраться.
     "Он питается нашей верой. Тогда, может быть, нужно перестать верить?.."
     - Карр! - сказал за спиной ворон.
     И это могло быть "да", а могло быть "нет", но Король надеялся, что  это
все же "да".

     г. Киев, июль 1997 г.


Last-modified: Thu, 04 Sep 2003 10:07:12 GMT

Оцените этот текст: