И разбухает индустрия развлечений -- будь то цирки с гладиаторами или хоккейные игры. И люди ищут острых ощущений -- будь то в поединках или в наркотиках. И в поисках "чего-то" падают нравы -- будь то бордели Калигулы или розовые кварталы Амстердама. И корыстолюбцы и жулики всего мира устремляются в очаги цивилизации -- будь то США или Рим. И цивилизации буквально "кончают жизнь самоубийством", принимая самоубийственные законы. Логичные по логике отдельных людей и политических систем -- но явственно самоубийственные для народа и государства. Это может быть эдикт Каракаллы, по которому все обитатели империи получили права римских граждан, растворили в себе римлян и стали уже другим народом с потребительской психологией. Или современные соглашения Стокгольма, Хельсинки, Гааги, по которым узаконено дармоедство и открыты двери для всего мира, который стремительно растворяет в себе "атлантическую цивилизацию". Сверхмощная экономика работает, но счастья ведь от этого больше не становится. И смысла жизни становится не больше, а меньше. И собой, самостоятельно и добровольно, жертвовать больше никто не хочет (а чего ради?). Исчезает историческая перспектива конкретного цивилизованного постиндустриального государства. И человеку оно тоже ничего больше не может дать сверх того, что уже дало -- в чисто материальном смысле. Автомобиль или пиджак моднее, спутниковый телефон вместо обычного и т.д. -- это все ерунда, за это никто на смерть не пойдет. А если: государство перестало выполнять свои основные объективные функции по отношению ко Вселенной и к личности; а человек в нем также перестал выполнять на прежнем уровне свою основную объективную функцию переделывателя и перестал удовлетворять на прежнем уровне свою основную потребность в максимальных ощущениях; -- то на кой черт природе этот динозавр? По природе, по истории -- уже требуется другое. Чтобы человек максимально напрягал чувства и вламывал, и жертвовал собой. Чтобы государство это ему обеспечило--и чтобы максимально переделывало мир. И вот в этих условиях сытости и стабильности, бессмысленности производства и сенсорного недоедания -- человек перестает на деле отождествлять себя с государством. "Дай мне" -- это понимает, а "жертвуй для него" ему уже не в кайф. Он может даже думать, что еще готов -- но уже обстроил себя системой запретов и поправок, направленных на личное благополучие. Слабеет вкус к жизни, воля к борьбе, размываются критерии и цели -- а попросту говоря зажрался, ожирел, обдряб. Сыт, не жесток, не решителен до посинения, и говорение предпочитает делу и борьбе. И полагает, что цель государства -- чтобы ему было сытно и хорошо. Сытно есть, почему не так уж хорошо -- не понимает. А здорово и перспективно государство до тех пор, пока люди его в напряге и собою жертвовать готовы -- и пока оно прямой продукт производит, мир изменяет принципиально. Поэтому мощная экономика постиндустриального государства -- это признак мощи, да, но не здоровья и не перспективы. Постиндустриальная экономика означает: перегрелись, делать больше нечего, мощности прокручиваются вхолостую, ибо здорова машина, а ехать больше незачем, вот и жжем бензин и подпрыгиваем, воображая себе важность процесса. Постиндустриальная экономика вкупе с "гуманитарными" перегибами означает -- ребята, кажется, мы приехали. Дошедший близко к ограничителю маятник еще движется по инерции, но готовится качнуться в другую сторону. Логика развития бывает и печальна. Есть противоядие? От развития до старости и смерти нет противоядия. Что делаем -- от того в результате и кончаемся. Получше-то жить всем хочется. Ну и -- вот в конце концов. Для долгожительства цивилизации полезнее подтягивать ремни и бухать все силы в создание кораблей для экспедиции на Марс -- чем в производство услуг друг другу. Большая цель и свершения нужны. Хоть египетские пирамиды! Не то сгнием в сладкой сытости и падем жертвой очередных варваров. -------------- --------------- Так каким же все-таки образом более мощное может являться менее мощным?! В чем тут причина противоречия?.. Развитое государство мощнее как материальная система. Ставим "чистый опыт". Вынимаем всю государственную структуру из производственной сферы. Рассматриваем формально -- систему как таковую. Осталась система как совокупность людей в их отношениях. Структурирована система сложно -- то есть уровень энергетики должен быть высок. Но. Но. Индивидуальные энергетические векторы направлены кто в лес, кто по дрова. Все больше каждый для себя, а свобод много, "монадный люфт" большой. И на каждый активный порыв уже придуман и создан противовес. Разветвленнейший закон и разросшийся аппарат юристов. Нити для Гулливеров. Растет энтропия системы, если рассматривать ее как систему межчеловеческих связей. Все равны, всем все можно, у всех равные права, делай что хочешь. Способность системы обеспечивать людям сильнейшие ощущения и порывы снижается. А человек создан не для благоденствия, а для максимальных ощущений и максимальных действий. И оказывается, что бедное и агрессивное варварское государство эффективнее -- в том плане, что человек в нем больше напрягает свои чувства, оно дает больше места подвигам и великим делам. Построим прямоугольную систему координат и отложим на ней все размахи и пики ощущений -- суммарный график для всего населения государства. И вот в этой системе координат график получится мощнее, даст большие значения, не для постиндустриального государства, а для варварского (сравнительно варварского, варварство вообще относительно). А делается все в государстве человеческой энергией. А она прежде всего являет себя в силе ощущений. И получается, что потенция варварского государства выше. А эти ощущения, эта потенция, в конечном счете стремятся реализоваться в максимальные действия. А построить город и разрушить город -- это равновеликие действия с противоположным знаком. И, стремясь к максимальным действиям, построить варвар не может, но может снести. И уничтожение развитой цивилизации для него -- дает максимальные ощущения, в этой борьбе он максимально самореализуется, это слава и честь, подвиг и миф, вклад его в мировую историю и нанесение максимального изменения на лик мира, каким он его застал. В постиндустриальном государстве профессионализация переходит в распыление человеческой энергии: пластиковая одноразовая посуда и бесчисленные ансамбли. Упор на комфорт. А варвар суммирует усилия на направлении главного удара. Повышение энтропии -- и повышение энергии. Одни создают сложнейшую и дорогую военную технику и содержат ее высокооплачиваемую обслугу, одновременно тратясь на самоограничительные институты комитетов и комиссий по праву и гуманизму. Другие подбираются с. ножами воткнуть их под лопатку. Эффективность затрат на результаты несоизмерима. Сила и агрессивность духа приобретают материальный эквивалент. То есть. Имея дело не с автоматами, а с людьми, ошибочно будет абсолютизировать уровень материального производства как доминанту, относительно которой и оценивается все прочее. Нельзя забывать о той старой системе измерений, где "мера всех вещей -- человек". Не барахла единого ради. Когда материальное производство превосходит диалектическую меру -- система начинает слабеть. Это элементарно, и странно, если кому не понятно. Война 1. Я вижу эту книгу -- черный пупырчатый коленкор с серебряным готическим тиснением: "Война". Здесь начинается с пещерных племенных схваток и кончается финансированием современного терроризма. Здесь излагаются варианты мотивов и зачинов; здесь рассчитываются риски и соотносятся неизбегаемые потери с вероятностными выигрышами. Здесь учитывается география, климатология, этнография и масштаб. Классифицируется оружие и перечисляются цели. И -- примеры, примеры, примеры: от Граника до Суэца и от Кесады до Чаки. Интенданты и пленные, фронтиреры и дипломаты, проценты, километры, месяцы и кривая рождаемости. Нет такой книги. Не то материала много, не то мозгов мало. О главном приходится самим. 2. Существующая теория войны сколь разветвленна, столь и несложна. И носит, в основном, характер назывной и перечислительный. Во-первых, значит, война -- это острый конфликт между социальными группами, странами и т. п., в разрешении которого широко участвуют вооруженные силы. Это -- ноль-информация. Во-вторых. Аспекты войны выделяются: философские, политические, экономические, религиозно-идеологические, юридические, социологические и психологические. Логично и понятно. Рассматривай на разных уровнях: вот причины, вот цели, вот следствия. В-третьих. В вышеперечисленных аспектах войны могут быть справедливые и несправедливые, прогрессивные и реакционные (?!), священные и агрессивные. А также гражданские, национально-освободительные, интервенции. А также война может быть локальной, ограниченной, тотальной, региональной. А также воздушной, партизанской, холодной, ядерной, психологической, химической. Bay. В-четвертых. В общем плане, в философическом. Продолжают сосуществовать две основные точки зрения. Весьма традиционные. Гоббс утверждал, что человек вообще агрессивен, оттого и войны неизбежны. Монтескье, напротив, полагал человеческую природу миролюбивой, а вот социум, общество, устроены скверно и толкают людей к войне, с чем прогресс и должен бороться. Заметим, что оба были отчасти правы. Гоббс говорил об индивидуальной, прямой агрессивности. Монтескье -- если немного вдуматься и переформулировать его тезис -- противопоставлял индивидуальное миролюбие доминирующей косвенной агрессивности, агрессивности системной. 3. Но к этому, пожалуй, следует добавить вот что. Война может быть рациональной и нерациональной. Если есть ясные цели и задачи, и выигрыш войны решает эти задачи -- все просто. Освободиться от ига чужаков. Или напротив -- захапать добро чужаков. То есть: улучшить, по своему разумению, свою жизнь. Без жертв, конечно, не бывает, но -- мы победили, мы молодцы и герои. Здесь возникает впечатление, что на все -- разум и воля людей, вот и надо думать, аргументировать, поступать во благо, учиться урокам истории и двигаться в сравнительно светлое будущее. Но столь близкий и масштабный XX век дал нам ужасающе наглядные примеры внерациональности войн. И прежде всего -- Первой Мировой. Поистине удивительная война. Моря крови, десятки миллионов жертв, четыре года окопных страданий в грязи и огне. И чего ради? И кто выиграл? И кому стало лучше? И кто чего добился? Мира на Балканах как не было сто лет назад, так и нет, и не предвидится. Австро-Венгрия развалилась навсегда. Россия вверглась в столетие великих бедствий. Германия обескровела, обнищала, съежилась. А Великобритания навсегда перестала быть величайшей империей и с двадцатилетней затяжкой утеряла статус мировой сверхдержавы. Измельчала и Франция, слава которой осталась в прошлом. В равной борьбе противоборствующие стороны уничтожали друг друга год за годом. А что удивительно: никто не ставил целью уничтожить страну-врага, лишить политического статуса, вырезать народ, отменить веру. Нет! Все хотели примерно статус-кво, ну, может быть, себе чуть получше, а врагу чуть похуже, а вообще оставить все как было. Историки называют экономические, политические и идеологические причины Первой Мировой, но назвать основную причину затрудняются. Не могут. Ну не идиоты же сидели на тронах Европы в 1914 году. Ну понимали же все. Ну не из-за чего было молотить так. Так в чем же суть-то? 4. Первый фактор -- природно-энергетический. Всплеск солнечной активности. Обильный урожай. Мальчиков рождается больше, чем девочек. Морозная зима, жаркое лето, катаклизмы. Приближение кометы. На срезах пней годовые кольца тех моментов шире обычного. Подпрыгнувшая энергетика народа, этноса, региона взывает к действию. Суетятся. Руки чешутся. Агрессивность лезет вверх (ибо что есть агрессивность? резко выделить энергию, явив свою значимость в силовом контакте с окружающей средой). Возбудимость выше, адреналина больше, меж людьми и группами проскакивают искры. И вот революциям и войнам у людей часто соответствуют эпидемии "у микробов" и землетрясения "у геопластов". Война как энергетический выплеск. Как высокоэнер-гетичное действие. Как биосоциальный аспект общеприродного "энергоподпрыга". Огромные действия производятся, огромные изменения в мире происходят. Сотни тысяч и миллионы людей перемещают массу своих тел плюс орудия, припасы, животные, техника, на огромные расстояния. Города сжигаются и сносятся -- перестают быть. Люди толпами перестают быть. В тылу работают на износ. И т.д. Короче, затраты энергии и количество-качество изменений в окружающей среде на один человеко-день резко подпрыгивают. 5. Большую часть жизни Эйнштейн посвятил созданию математического аппарата для единой теории поля, но не получилось. Хотя отсутствие (на данном этапе) системы математических уравнений отнюдь еще не означает, что не существует единого поля. И поле, и материя могут рассматриваться как, условно выражаясь, агрегатные состояния энергии. Единой для Вселенной энергии. С этой точки зрения все пространство может рассматриваться, если угодно, как единое поле, а все происходящее -- как локальные возмущения полевых участков. Все ведь во Вселенной связано, э? Война -- это локальное возмущение поля, захватывающее социальную структуру. И ежели уж это возмущение оную структуру захватило -- так не логикой это улавливается, а железы внутренней секреции начинают активнее работать, эндокринная система подстегивается, средь склонных к инфарктам-инсультам вдруг мор наблюдается, а у прочих иммунитет повышается, повышается электропотенциал клеток не только центральной, но и периферической нервной системы. И что? И ум у такого человека работает уже не так, как до того. Повышенная возбудимость и энергетика диктует и определяет иную уже структуру взаимоотношений с окружающей средой -- эти взаимоотношения функционально меняются. Меняются реакции -- в том числе на социальном уровне. И -- корректируются представления о нужном и ненужном, правильном и неправильном. Потому что имеется уже несколько иное существо, нежели до начала локального полевого возмущения. Человек -- он тоже "сгусток" единого поля. Так куда ж ему деться -- орет и машет дубиной (саблей, бомбой) и крушит постройки и головы. Маленький такой биосоциально оформленный протуберанец. Удачная композиция силовых линий и элементарных частиц. 6. Возмущенный в качестве сгустка поля человек агрессивен. А что такое, строго говоря, агрессия? Ну да, все знают: дать по морде первому встречному, сломать забор, зарубить старушку, напасть на Польшу. Смесь пит-буля с Бармалеем. А -- яснее? Акт неправомерного применения насилия. Это не объяснение. Это развертывание слова в синонимический оборот. Так можно вообще сказать: агрессия -- это проявление агрессивности. А она что? Избыточная энергия. Деструктивного характера. Направлена вовне. Ломать, разрушать, подчинять себе, убивать. И что? И тогда агрессору лучше. Добился своего, чего хотел. Успокоился. Ликвидировал внешний раздражитель. Сбросил излишек своей энергии. Так. Теперь пробуем сформулировать: Агрессивность -- это избыток энергии субъекта, реализующийся в деструктивной форме и направленный на понижение энергии и повышение энтропии (тем самым упрощение структуры) окружающей среды. Тем самым уровень энергии системы "субъект--объект" понижается в обеих частях. А тем самым агрессивность есть саморегулирующий фактор системы, снижающий ее энергию до приемлемого (устойчивого, оптимального) уровня. Так что делает война? Снижает энергетику воюющих социумов до стабильного уровня. Агрессивность как регулятор. 7. Можно ли агрессивность направить в мирное русло? Можно. Способ первый. Спецвойска. Но это не мирное русло. Это просто управляемая агрессивность вместо неуправляемой. Пусть рвет чужих. Маленькая войнушка. Способ второй. Пусть пашет по двадцать часов. Но это не русло. Это колымский концлагерь. Высосать всю энергию вообще. Всю активную часть населения во главе с правительством в спецвойска не направишь. Они тогда возьмут власть и начнут войну. Но нельзя ли как-то устроить, чтобы все с той же интенсивностью и расходом энергии строили, делали, мастерили, уставая до седьмого пота, изнемогая, рискуя в высоковольтных проводах и вершинах небоскребов и т.д.? Ну -- занять всех чем-то приличным, созидательным? Нельзя. 8. Срабатывает психологический фактор. Стремление к максимальным ощущениям. Максимальное ощущение -- вообще, в среднем, в соотнесении с вызывающим ощущение поступком -- это зверски убивать при равном риске быть самому так же зверски убитым. Для "адреналинового наркомана" нет кайфа круче, чем смертельный риск. "Адреноман" -- это крайность, но крайность, по которой улавливается общее направление. Ходить по лезвию мало кто хочет, но нервы себе щекочут кто чем может. Общий подпрыг возбудимости -- повышение средне-общей потребности в сильных ощущениях -- повышение тяги к ситуациям и действиям, дающим такие ощущения. Война -- это реализация повышенной потребности масс в сильных ощущениях. Человек ведь и так балансирует всегда близ грани. Гвоздь в ботинке, оскорбительное слово, несправедливость -- и эмоции его жаждут разрядки, психика требует ощущений сильных и острых, и встречных прохожих он начинает прикидывать со стороны хука в глаз. Откинувшись с российской зоны, зэк еще долго смотрит сквозь толпу на эскалаторе с воображаемым пулеметом в руках. А злоба накипела. А мясом покормить? А пропагандой возбудить? А добычей поманить? А вместо всего этого -- прямиком на организм подействовать возбуждающе общекосмическими силами? И -- ощущений хочет!!! 9. Ну -- так пусть созидает что-либо с чудовищным напряжением, буквально умирая от усталости, а надсмотрщик его бичом хлещет, а вечером худшего работника конвой расстреливает, -- вот тебе и сильные ощущения, и польза какая-то хоть, без разрухи. Ноу. Вы построите небоскреб хоть молниеносно -- тысячей человек за месяц, но это кропотливая и равномерная пахота. А взорву его я один за три секунды. Если посчитать -- развивается мощность процесса в м и л л и а р д раз большая. Хо? Стремясь к максимальным ощущениям -- человек совершает максимальные действия. Создать человека, с его телом, физиологией, сознанием -- потрясающе трудоемкая работа Вселенной, Земли, биосферы, материнского организма, социума. А размозжить ему башку и превратить в кусок мяса, который сгниет через неделю -- это один миг. Какое же действие может сравниться по колоссальности проведенной работы, да в миг времени, с убийством? Нечем его заменить, просто нечем. Война -- совершение максимальных действий из всех, доступных людям. Построить город и уничтожить город -- энергетически равные действия с обратным знаком. Строить долго -- ломать быстро. Уничтожитель производит большее действие, чем созидатель. Мощно, быстро, эффективно. Война удовлетворяет повышенной потребности масс в максимальных действиях. И ума не надо, и образования, и труда многолетнего: рванул -- и кайф. 10. Так что, человек -- разрушитель по природе своей? Нет. Изменятель. Передедыватель. Реорганизатор. Представим себе семью среди хаоса: болото, обломки скал, пустоши. Охота ломать? Да нечего ломать. А представишь себе тут: ручей, домик, поле всковыряно, мебель кустарная излажена, дымок из трубы -- господи, благодать какая. Как чудесно созидать там, где и ломать нечего! Тебе изначально навязывают окружающую среду как какую-то данность -- а ты ее переделываешь. (Примерно это и называл Тойнби, несколько поверхностно и не вдаваясь в философию, "Вызов-и-ответ".) То есть. Есть пустыня -- озеленю и застрою. Есть лес -- сведу и распашу. Есть пустошь -- поставлю постройки и заселю. Есть город -- взорву и вырублю всех. Ясно? Человек подсознательно полагает свое личное предназначение в том, чтобы оставить этот мир не в таком виде, в каком он его принял. Оставить след. Изменить. Да посильнее! И вот мы помним имена великих воителей, но не помним великих строителей. Не в том дело, что война -- разрушение. А в том, что она -- максимальное изменение мира в минимальное время. 11. Почему ученые делают свои открытия и изобретения, как правило, с самыми благими, благородными и гуманными намерениями, -- а используются они обычно прежде всего в войнах? Вот еще один из вечных вопросов. Просто до чрезвычайности. Раньше или позже любое открытие и изобретение начинает прямо или косвенно иметь прикладное значение. Расширяет возможности человека. Увеличивает диапазон его действий. Повышает его роль в этом мире. -- Поднимает планку возможных действий человека. Повышает совокупную энергетику его действий. Максимальные действия человека могут быть значительнее, крупнее. А где же совершаются самые крупные действия, как не на войне? Где же выделяется и преобразуется большее количество энергии? Какое же еще действие может быть в сумме более максимальным, чем война? Такова сама ее суть. Суть любого открытия и изобретения -- оно увеличивает энергопреобразовательные возможности человека и поднимает для него планку максимальных действий (преобразований окружающей среды). Суть войны -- максимальные действия и максимальные преобразования среды в кратчайшие сроки. Война дает максимальные ощущения, максимальные концентрации сил и средств. Вопрос жизни и смерти. Ну так где же еще открытия и изобретения могут быть использованы эффективнее, реализовать все свои возможности полнее, чем в войне? Где они поспособствуют большему преобразованию энергии? Где их КПД по части переделки мира может быть выше и задействован быстрее? Суть открытий-изобретений и суть войны едина -- стремление к максимальным действиям. У войны они всегда деструктивны, у открытий могут работать и на конструкцию, и на деструкцию. Но на деструкцию -- всегда в большей степени. Поскольку деструкция плюсуется к естественной энтропии -- и при прочих равных деструктивное действие эффективнее конструктивного, равного ему по затратам энергии. Деструкция -- естественную энтропию к ней плюсуем, конструкция -- естественную энтропию из нее вычитаем: для достижения равного результата им нужны разные расходы энергии. Любая работа на деструкцию при прочих равных всегда эффективнее работы на конструкцию. А все в природе устроено так, что стремится действовать с максимальной эффективностью. Добиваться максимального результата при минимальной собственной работе. Преобразовывать собою и выделять посредством себя так много энергии, как только возможно. Таким образом, по законам общеприродным, стихийным, объективным, по всему энергоструктурному устройству Вселенной, все новые и эффективные открытия-изобретения имеют общую тенденцию использоваться прежде всего в войне. Н-да-с! Война как двигатель прогресса. Научно-технического, то есть. 12. А также на войне человек самореализуется и самоутверждается. Он испытывает максимальные ощущения, переносит максимальные нагрузки, совершает максимальные действия, и в этом плане -- в общем и среднем -- делает максимум того, на что вообще способен. Бывает случайная смерть. Но это вне закона больших чисел. Простым солдатом может погибнуть гений. Вне закона больших чисел. Но даже самый слабак -- когда он в строю среди вооруженных товарищей, когда с пулеметом в окопе, когда за водкой после боя, если уцелел, -- чувствует себя настолько человеком, как никогда ни до, ни после войны. Все фронтовики хорошо это знают. В мирной жизни ты вечно можешь тужиться, а тут застрелил кого-то, уцелел в бою -- и ты равный среди сильных и храбрых, и мужчины тебя уважают, а девушки дышат неровно. Как ни верти, война -- самое мужское из всех дел. 13. Необходимо отметить системный фактор в возникновении и сути войны. Вот есть система. И по логике ее системного развития ей необходимо что-то делать: растет она, структура усложняется, энергия повышается. И -- ну? Моря нет, плыть некуда, открывать нечего. Наука и техника, производительные силы не развиты -- созидательный труд не шибко прет, здесь никакие изменения сейчас невозможны. Религия примитивна, созданием теократической иерархии тоже не пахнет. И вот вожди племен, не вдаваясь в философию, начинают резать друг друга и добиваться верховной власти. Ибо быть мощным и страшным -- это хорошо, и все тут. И создается могучее централизованное объединение. И что оно может? Ничего! А силы куда девать, рост системе на что направить? Алла! И конница гуннов прет через весь мир до Рима. На несравненно более высоком уровне аналогичный толчок произошел в 1914 году. Мощнейшие системные структуры достигли предельного уровня развития -- а что было делать дальше? А нечего. Парламенты, демократии, телефоны и автомобили, минеральные удобрения и пирамидон, самолеты и небоскребы... А силушки системные прут, как тесто из квашни. Система ведь не рассуждает, ее стремление -- сродни половому: подай действие и все тут! Все у нас внутри хорошо и мощно -- даешь же экспансию!!! Ученые-гуманисты пытаются объяснять: Марь Иванна, ну нету места для экспансии, переделена вся Европа, тесно уже, хрен кого сдвинешь, все в землю врылись на всякий случай, война невозможна и бессмысленна. На что система отвечает: "Не рассуждать! Или я сейчас суюсь в войну -- или, я не знаю, солнце всходит на западе и отменяется закон всемирного тяготения". Война -- одна из естественных фаз существования государства как системы. Не надо, нельзя, неправильно искать в этом прямую целесообразность. Нету ее. Как нет целесообразности во многих конкретных проявлениях существования различных систем -- целесообразность эта глубже, не на пер-иом уровне, а заглублена на второй, третий, на базовый. Вопрос надо ставить не "зачем?", а "почему?". Зачем скорпионы в банке жалят друг друга? Толку им с этого никакого. А почему? Потому что инстинкт работает: каждому нужна охотничья территория на одного, соперника прогони или убей, а рассуждать скорпион не умеет. Человеку трудно представить, что государство может быть столь же безмозгло, как скорпион. Сравнение банальное, но человек воспринимает его как метафору, не обязывающую к пониманию сути. Ведь государство -- это он и его народ, все такие умные! Но если на данной фазе системе требуется экспансия -- она будет воевать, невзирая на. Вот будет -- и хоть тресни. 14. И под конец упомянем важнейший фактор -- регулятивный. Война -- это великий регулятор народов и цивилизаций. Проносится ветер над садом: недозрелые яблоки держатся крепко, -- а переспелые опадают градом. Недозрелые могут выглядеть хило, а переспелые -- быть огромны и держаться на толстых черенках: неважно, это все видимость, главное -- степень готовности к падению. Хочите еще красивого? Война -- это буря, валящая старые деревья. Деревья те думали, что они -- самые толстые и здоровые, с самой разветвленной корневой системой, и прочность их незыблемая проверена веками--а именно те века запас прочности дерева исчерпали, и качество древесины на излом стало уже не то. Это к вопросу о поражении и крушении мощного государства. А когда мощное крушит маленькое и слабое -- это и так понятно. Война как демографический регулятор. Если бы люди никогда не воевали -- давно было бы не протолкнуться на материках и островах. (Правда, тогда эпидемии и катаклизмы натуживались бы дополнительно, подстригая человеческий газон.) Война как эволюционный фактор. На рожон лезут самые сильные и агрессивные -- и погибают в первую очередь. А выживают менее сильные и агрессивные и чуть более хитроумные. Те, у кого соотношение "победить -- выжить" в желаниях и уме больше смещено в сторону "выжить". Выживает хитроумный Одиссей, а не непобедимый и непреклонный Ахилл! Одиссей тоже здоровый, но среди героев не перворанговый боец -- есть круче. Зато берет головой. А кому достается все самое лучшее? Самому здоровому -- из тех, кто жив, конечно. Война -- селекционер: снимая век за веком слой самых здоровых агрессоров, способствует размножению и власти тех, кто тоже здоров, но поменьше -- зато умнее и сдержаннее. Война как социальный санитар. Рушит обветшавшее, пожирает сгнившее, отсекает дегенерировавшее. Государственная система с мощной, созданной за века материальной базой может гнить и смердеть очень долго. Мешая, так сказать, ходу истории и заслоняя путь иному и новому. Война стремительно ускоряет падение такой системы -- вроде как старик-ветеран в орденах вступил в рукопашную по старой памяти да и помер от кондратия. Под сурдинку войны власть, приобретающая характер военной диктатуры, может отсечь любые институты и головы и хирургическим способом модернизировать систему, что в мирных условиях куда труднее. Война рубит гордиевы узлы, наросшие в связях системы. Война как аварийный клапан выброса энергии. Ибо совокупная энергия-материя человеческой популяции (системы, цивилизации, этноса) может превысить природную меру. Чем и как определяется эта мера? -- сегодня наука еще не в курсе дела. Но когда людей много, и рожают они много, и работают много, и материальных ценностей наделали много -- в окружающей среде растет сопротивление. Среда естественным ответным образом оказывает сопротивление слишком уж активному ее переделыванию и переиначиванию. Тогда тонут "Титаники", извергаются вулканы, происходят землетрясения, и небывало смертоносный грипп-"испанка" вкупе с эпидемией тифа выкашивает десятки миллионов жизней в Европе (больше, чем оружие!). Тогда возникает Первая Мировая война. А там? Людишек побили, добро порушили, деньги растратили -- откатились назад. Дух перевести, силы собрать, численность восстановить -- и можно восстанавливать довоенный уровень и двигаться дальше. 15. А уже пограбить, завоевать, или свободу себе добыть, и подвигов совершить, и главенство своей религии утвердить -- это само собой. Это и так ясно, это на поверхности лежит, об этом всегда говорили историки и официальные пропагандисты. 16. Итак: Война может быть рациональной и нерациональной. Основные факторы войны: природно-энергетический всплеск; психология: стремление к максимальным ощущениям повышается; физическая активность: стремление к максимальным действиям повышается; объективно максимальная реализация открытий и изобретений, движение науч-техпрогресса; системный фактор -- структурная потребность в экспансии. Факторы и функции войны: демографический регулятор; фактор человеческой эволюции; социальный санитар; аварийный сброс социобиологической энергии; понижение энергии системы до устойчивого уровня; понижение социобиологической энергии системы до уровня большего соответствия и устойчивости с окружающей средой. 17. Последний пункт только ito принуждению времени и для активных моралистов, утверждающих очевидное за единственное: ну и, конечно, горе, горе, горе. Закон С незапамятных времен -- а с римского времени уже и с запамятных -- проблема изначального происхождения Закона весьма возбуждала умы к поиску и размышлению. С одной стороны, это люди сами измысливают, вырабатывают и устанавливают законы. Как захотят, значит, так и сделают. Человеческий фактор. С другой стороны, человеку изначально, от природы, свойственны некоторые потребности -- питаться, размножаться, поступать к своей пользе -- и удовлетворение их есть закон природы. Так что законы о частной собственности, семье и свободе распоряжаться собой необходимо вытекают из природной сущности человека. Возникает "естественное право". И происходит чудесный процесс законотворчества. Люди выбирают по возможности самых умных и порядочных промеж себя -- и доверяют им составлять законы. Законотворцы оправдывают доверие. Руководствуются справедливостью, равенством и всеобщим благом. И чтоб Закон был един и обязателен для всех, невзирая на. Поэтому дадим Фемиде аптечные весы, а глаза завяжем -- чтобы взвешивала деяния на весах Закона, не подглядывая и не различая кто там именно совершил то, за что судят. Дух Закона ясен, буква прописана -- за работу, товарищи. И тут начинаются противоречия, неискоренимые в принципе. Противоречия буквы и духа. Не всегда. Не в большинстве случаев -- поначалу, по крайней мере. Но часто. Регулярно. Вот Франческа да Римини устроила смерть отца -- изверга, насильника, кровосмесителя -- чтобы спасти род от несмываемого позора, отца же от позорной казни, или, как вариант, себя и прочих возможных невинных жертв от незаслуженных мук и смерти. И -- дело тамошней уголовкой было раскрыто. Народ рыдал от жалости, палач сморкался, но голову несчастной отрубили. Хоронили -- весь город в цветах. А что делать? Закон должен быть соблюден. Отцеубийца. Закон -- это такое прокрустово ложе, где со стороны головы пристроена гильотина. Должен д'Артаньян по законам чести вызвать оскорбителя на дуэль? А як же. А должны ему по законам Франции отрубить за это голову? Увы. Он-то, конечно, с помощью Дюма выкручивается, но головы реальных дуэлянтов при Ришелье летели горохом. И все были против бы -- но Закон, понимаешь... То есть. Фемида заведомо не видит конкретного человека. Закон служит справедливости и благу как бы по "закону больших чисел". Служит народу и стране в целом. И в целом выходит все более или менее правильно. А частности -- ну что ж делать, издержки производства. Лучше ничего придумать невозможно. Судить по уму и совести -- так ум и совесть возможны в вариантах, а уж взятка раздвигает диапазон этих вариантов до бесконечности. Так: пока все ясно, пока все понятно, все само собой, к чему это ведется? Еще полминуты! Люди не хотят мириться с несовершенством и после каждого казуса думают, не внести ли в Закон поправки. И начинают вносить. Умные. Четкие. Помогающие и уточняющие. И поправок делается все больше. И они начинают частично кое-где перекрывать друг друга. А там и кое в чем противоречить одна другой. Их вырастает лес. Ежемесячно выходят юридические бюллетени. Профессиональные юристы их ворошат и трактуют. On! -- Закон превращается в дышло, вращающееся на шарнире. Группа изощренных юристов за хорошие деньги способна при помощи груд поправок и лазеек доказать все что угодно. Сильные и богатые опять прорвали сеть Закона. Но это бы ладно. Это всегда бывает. Сама вот сеть запуталась. И вот сегодня в цивилизованных странах мы имеем прекрасный, гуманный, либеральный, детализированный, отточенный веками, справедливый Закон. Прекрасен его дух и каллиграфически выписана его буква. И что? Караул, вот что. Все знают (ну, все, кому надо) руководителей нарко-картелей. Они зарабатывают на смерти миллионов. Но убить их нельзя. Они могут десятилетиями смеяться над Законом и обходить его -- а их по Закону не прихватить: свидетели исчезнут и т.д., а адвокаты всегда найдут лазейки. За кражу ящика консервов, если ты при этом сломал фанерную дверь в ларьке, в России можно огрести восемь лет. За зверское убийство, доказанное, тоже можно обойтись восемью годами. За дать по морде можно получить два года. За грамотно украсть миллион не получают ничего. Создатели пирамид обокрали миллионы людей безнаказанно. Но если ты с дробовиком пришел вышибить из гадов свои кровные деньги -- ты в тюрягу и сядешь, да лет на десять спокойно. Все это знают, нового тут ничего, кроме ответа на вопрос: как же это так получается, что народ выбирает себе правительство -- и народ же получает законы, с которыми никто, никто не согласен?! То есть все согласны в том, что: да, так быть не должно. А дальше -- расхождение: народ говорит: "Карать по справедливости!" -- а власть сочувственно разводит руками: "Мы вас понимаем, но Закон не позволяет..." А заменить законы нельзя? А почему-то не получается. Законодатели объясняют: измени -- только хуже будет, другие злоупотребления полезут. А народ плюет злобно и мечтает о судах Линча, и к киллерам за справедливостью обращается. А теперь переходим к выводам. О.О.О.О.О. Леонид Ильич, это олимпийские кольца... Мы имеем неискоренимое, имманентное отчуждение Закона от человека. Вроде мы создаем его и сами, а вроде невозможно создать именно то, что мы хотим. Неизбежно получается немножко не то. Вот это "немножко" -- зазор, люфт между человеком и системой. Личностью и Государством. Через человека и посредством человека государство создает законы для себя. Надличностная структура порождает надличностный Закон. В свою очередь, надличностным Законом (традицией, обычаем, психологической установкой) порождается надличностная структура. Пчела будет строить соты, муравей -- муравейник, человек -- государство. И плевать государству на любого конкретного человека, лишь бы их побольше и делали то, что надо. Неизбежно надличностная сущность Закона -- один из лучших показателей надличностной сущности Государства. ----------------- ---------------- Поэтому наивен и неправомерен вопрос: "Государство для человека или человек для государства?". И чьи, значит, права первее. Почему "поэтому"? Потому что "Пусть рухнет мир -- но свершится закон". А иначе все равно -- рухнет сначала закон, а потом и мир. Так ли? Государство состоит из человеков, но человеки не могут без государства: любая шайка рэкетиров, грабящая крутого одиночку -- уже прообраз государства. Банально? Государство -- это форма существования людей. Они существуют так не для того, чтобы им было получше. Они существуют так, потому что иначе не могут. Люди могут жить только в форме сообщества, по законам сообщества и в целях сообщества, решая задачи сообщества. Закон -- это закон не для отдельной личности. Закон -- это закон для сообщества. Кряхтят личности. А сообщество чегой-то делает. По мере изменения государства меняется, понятно, и закон. Основы права могут оставаться те же. Но форма и механизм исполнения, степень наказаний, границы свобод личности -- меняются, понятно. Заметьте -- всегда с отставанием: реальный процесс делания дел стихийно опережает свое законодательное оформление. Законы всегда оказываются чуть устаревшими и несовершенными. (Приказное право при тоталитаризме мы сейчас, понятно, не учитываем, там любой бред законодательно предписать могут.) И вот сегодня наша цивилизация имеет законы, способствующие ее исчезновению, самоуничтожению. Бессильные против убийц, мафий, наркоторговцев и высокопоставленных воров. Поощряющие бездельников и извращенцев. И т.д. Во власти ли людей изменить эти законы? Каким образом выходит: каждый по отдельности против -- а все вместе в сумме "за"? Нам скажут про коррупцию политиков и технологии пиарщиков, но эти подструктуры -- тоже объективные порождения человеческого сообщества. Увы. Система п