в
ВКП и Интернационале; последние велисьтаким образом, что не только не
подняли идейный уровень пар-тии, а, наоборот, развратили их, внесли апатию и
разочарование.
Бюрократизм ответственейших органов и всего аппаратакомпартий.
В то время, когда руководство к[оммунистических] п[ар-тий] и аппарат
заставлял низовые парторганизации выноситьрешения против оппозиции в ВКП и
приклеивать к ней яр-лык -- "социал-демократический уклон", это руководство
велополитику отвлечения рабочих от тех вопросов, которые ставитперед ними
международное положение и положение даннойстраны.
Ужасающий низкий уровень развития руководящих кад-ров
к[оммунистических] п[артий]. В немецкой партии, напри-мер, тот, кто
мало-мальски делает усилия продвинуться в теоре-тических вопросах,
объявляется "брандлеровцем".
Об оппозиции в ВКП, о троцкистах и о документах Троцкого ни разу не
было ни малейшего замечания. Даже в речах многих раньше яростно нападавших
на оппозицию ораторов не было нападок на оппозицию. Только иногда у
Ломинадзе, отчасти у Эверта и Тельмана и у Бухарина, когда старались
что-нибудь доказывать, а выходило не очень убедительно, ораторы боязливо
оговаривались, "что если иначе формулировать -- получится троцкизм". В речах
Бухарина, Ломинадзе, Неймана, Куусинена,
1
Эрколи175 и др[угих] по программному вопросу, по
колониальному и по отчету ИККИ -- везде, в особенности по китайской
революции, все ораторы, поскольку они говорили о троцкизме, стояли
исключительно на оборонительной позиции, либо замазывали вопрос, либо
оправдывались. Китайскую революцию замазывали, говорили больше об Индии.
Документ Троцкого "Критика проекта программы" в делегациях не
обсуждался. Поскольку удалось установить, документ возбудил громадный
интерес. Некоторые англичане и американцы находят, что они давно не читали
такой интересный политический документ, изложенный таким яростно-памфлетным
агрессивным тоном. Итальянцы документ прорабатывали. Им не нравится только
то, что Троцкий их здорово обругал, и впечатление таково, что не потому,
правильно ли это или нет по существу, а потому, что о них сказано чересчур
сильно: там и Чан Кайши и Гильфердинг. Это их задело.
"Что же дальше"176 и "Послесловие"177 некоторые
делегации и ответственные товарищи из аппарата ИККИ оценивают примерно
следующим образом: ловко написанный и боевой документ. Особенное впечатление
произвело то место, где говорится, что имеются товарищи, старающиеся найти
ленинскую линию, с которой оппозиция готова вместе бороться. Иностранные
товарищи, с которыми удавалось поговорить более откровенно, толкуют это
место таким образом: не исключена возможность совместной работы в будущем
Троцкого и Сталина.
Кстати, один ответственный товарищ из аппарата ИККИ, сильно связанный с
секретариатом Сталина и очень дружный с Ломинадзе, в последний месяц
постоянно подчеркивает, а также намекает на это среди иностранных товарищей,
что если события развернутся и примут серьезный характер в СССР, то
неизбежна, не только возможна, но и неизбежна совместная работа Троцкого и
Сталина.
Письмо No 2
Разговор с Эрколи (застенографировано).
Уровень конгресса и выступающих ниже всякой критики. Парадные заверения
о верности Коминтерну. Скучно и грустно. Нет и не чувствуется направления
инспирирующей руки русской делегации. Русские товарищи спорят у себя дома.
На их заседаниях, вероятно, интересно. Они не то потеряли интерес к
конгрессу, не то, потому что самим трудно договариваться, дают нам
чувствовать, что конгресс какое-то тяжелое бремя, от которого они не могут
освободиться. Но оживить конгресс, чтобы он плодотворно работал, они тоже не
в состоянии. Что будем говорить нашим товарищам после возвращения? Ведь у
нас от-
ветственность большая за руководство нашими партиями. Доклад Бухарина
явно не удовлетворителен. Почему Бухарину не дали достаточно времени и
возможности подготовить хороший доклад? Мы высмеивали раньше Зиновьева за
его "две перспективы". А тут нет ни одной. Прямо взять да повеситься.
Заседания пленумов ИККИ были более интересны. Трагизм положения в том, что
нельзя, невозможно правду сказать о самых важных, самых существенных текущих
проблемах. Мы не смеем говорить. В этой атмосфере сказать подлинную правду
значит произвести эффект взорвавшейся бомбы. Впрочем, было бы недурно, если
бы значительная часть присутствующих на конгрессе исчезла бы с лица земли. Я
страшно удручен. Прямо не знаю, как выступить, что говорить, как поступить,
чтобы как-нибудь это положение изменить. Жаль, что нет здесь Бордиги. Он
выполнил бы большую историческую роль, он бы всем нам сказал правду.
Документы Троцкого чрезвычайно интересны. Здорово нас ругает, очень
умно разбирает "теорию строительства социализма в одной стране". Безобразие,
скандал, что программные материалы, критические статьи, примечания и т. д.
мы не получаем. Только вчера нам что-то раздали, но не всем. А ведь надо все
это прочитать и обдумать. Как же мы сумеем так, второпях, принять программу
Коминтерна. Просто волосы становятся дыбом. Насчет колониального вопроса --
я ведь содокладчик, так просто за две недели до конгресса решили и назначили
меня содокладчиком. Но до сих пор я не могу добиться встречи с Куусиненом,
главным докладчиком, чтобы с ним побеседовать. Не имею понятия, о чем он
будет говорить, не имею даже его тезисов.
Беседа с Торезом (застенографировано).
Среди нашей делегации растет беспокойство, недовольство и скептицизм.
Нас беспокоит содержание доклада Бухарина, а также то, что в нем не сказано
или недостаточно ясно сказано. Также и некоторые неясные, двусмысленные
формулировки в тезисах. В докладе Бухарина центральное место уделяется
усилению междуимпериалистических противоречий и неизбежности войны. Очень
сильно подчеркнут прогрессивный рост и усиление капитализма и
междугосударственных противоречий. Сравнительно мало или почти ничего не
говорится насчет усиления роста внутренних экономических и
социально-политических противоречий в каждой стране (капиталистической).
Отсюда противопоставление. С одной стороны -- растущий империалистический
капитализм, с другой -- СССР. А где же место и значение международного
пролетариата и компартии? Отсюда вывод: СССР -- бастион, база международной
революции. По-
моему, неверно, это неправильно. СССР может быть только платформой,
примером, морально и материально помогающим фактором международной
революции, а не основой, не центром. Ведь в СССР революция победила. А в
ближайшем будущем надо подготовить революции в капиталистических странах.
Центр революции как раз в капиталистических странах. Неправильно думать,
представлять себе лист бумаги, на котором СССР, как масляное пятно,
автоматически расширяется. По-моему, эта неправильная установка исходит из
неправильной теории о построении социализма в одной стране.
Я читал критические замечания Троцкого. Он совершенно прав насчет
теории "социализма в одной стране". Зачем и как это случилось, что нас
заставили проглотить эту теорию? Против троцкизма надо было бороться, но
зачем эта теория? Мы страшно озабочены, мы ничего не знаем, что здесь
творится. Правду не можем говорить. Положение деликатное, почти невыносимое.
С конгресса мы вернемся и сделаем доклады. А если до этого или после этого
(наших докладов) неделю или месяц спустя тут в СССР начнется драка, нам
будут говорить: "Вы были там больше месяца, вы ничего не поняли, ничего не
узнали, ничего не спрашивали. Вам, вероятно, не доверяли, не сочли нужным
вас серьезно информировать. С вами не хотели считаться , разговаривать".
Нас беспокоят также эти штуки с пацифистскими конгрессами и
организациями. Ведь, с одной стороны, русские товарищи скептически смотрят
на возможность со стороны компартии серьезно бороться против опасности войны
и активно защищать СССР, а, с другой стороны, такое большое внимание, такие
большие иллюзии насчет разных пацифистских конгрессов. Нас не удивляет тезис
об опасности войны и о борьбе против этой опасности. В этом тезисе
нагромождено много противоречивых формул: очень много беллетристики. В
докладе и тезисах Бухарина неясно и недостаточно сказано насчет
социал-демократии. Подчеркивается, что необходим единый фронт только с ним,
а в действительности не осуждаются именно разные "левые" течения среди
социал-демократов. В резолюции IX пленума было подчеркнуто, что главный враг
-- это левая социал-демократия. А теперь об этом ни слова. Неужели
результаты германских выборов смогли подействовать так, что Коминтерн
оставил себе лазейку к "левым" социал-демократам.
Конечно, обо всех этих вещах только между нами. Очень деликатно и даже
опасно о таких вещах распространяться при такой атмосфере, тем более что
оппозиционеры бы это использовали в своих фракционных целях.
Доклад и тезисы Мануильского.
Мануильский как докладчик по делам ВКП заготовил тезисы. Первая часть
посвящена исключительно борьбе против оппозиции и троцкизма, вторая часть --
вопросам после XV съезда. Политбюро (или бюро русской делегации) обсуждало
эти тезисы. Вынесено решение выбросить вторую часть, ничего не говорить о
вопросах, возникших после XV съезда, оставить только вопрос о борьбе с
троцкизмом. Рыков страшно свирепо атаковал ту часть тезисов, где говорится,
что возросла и растет крестьянская беднота. И Рыков потребовал сохранить
этот проект как документ, так как создается теория, доказывающая, что в СССР
среди крестьянства развитие дает такие же социальные процессы, как и в
капиталистических странах. Тезисов Мануильского мы не читали.
К. РАДЕК. РАЗВИТИЕ И ЗНАЧЕНИЕ ЛОЗУНГА ПРОЛЕТАРСКОЙ ДИКТАТУРЫ
1. 1905 год. Возникновение лозунга
Немедленно после 9 января178 Ленин ставит вопрос о характере
начавшихся революционных событий и о политике рабочего класса в них. Он
определяет русскую революцию 1905 г. как начало буржуазной революции,
которая, являясь "движением многих лет", может зажечь революционный пожар в
Европе, который, нося социалистический характер, "окажет обратное действие
на Россию и из эпохи нескольких революционных лет сделает эпоху нескольких
революционных десятилетий" (т. VI, с. 129). В этой революционной борьбе
пролетариат должен поставить себе задачей, в первую очередь, низвергнуть
революционным восстанием царизм; союзником его в этой борьбе будет
крестьянство:
"Если мы, революционный народ, т. е. пролетариат и крестьянство, хотим
"вместе бить" самодержавие, то мы должны также вместе добить, вместе убить
его, вместе отбить неизбежные попытки реставрировать его" (Ленин. Собр.
соч., т. VI, с. 137).
Вместе бить, добить, убить царизм и отбить попытки реставрации царизма
Ленин объединяет в одно понятие -- понятие революционно-демократической
диктатуры пролетариата и крестьянства. Для полного выяснения характера этого
понятия надо, в первую очередь, ответить на вопрос, почему эта предстоящая
революция должна считаться революцией буржуазной? Почему она не может
непосредственно привести к социализму? Ответ на этот вопрос Ленин дает в
"Двух тактиках"179, заявляя:
"Заметим, наконец, что, ставя задачей Временного революционного
правительства осуществление программы-минимум, резолюция тем самым устраняет
нелепые полуанархические мысли о немедленном осуществлении
программы-максимум, о завоевании власти для социалистического переворота.
Степень экономического развития России (условие объективное) и степень
сознательности и организованности широких масс пролетариата (условие
субъективное, неразрывно связанное с объективным) делают невозможным
немедленное полное освобождение рабочего класса. Только самые невежественные
люди могут игнорировать буржуазный характер происходящего демократического
переворота; только самые наивные оптимисты могут забывать о том, как еще
мало знает масса рабочих о целях социализма и способах его осуществления. А
мы все убеждены, что освобождение рабочих может быть делом только самих
рабочих; без сознательности и организованности масс, без подготовки и
воспитания их открытой классовой борьбой со всей буржуазией о
социалистической революции не может быть и речи. И в ответ на анархические
возражения, будто мы откладываем социалистический переворот, мы скажем: мы
не откладываем его, а делаем первый шаг к нему единственно возможным
способом по единственно верной дороге, именно, по дороге демократической
республики. Кто хочет идти к социализму по другой дороге, помимо
демократизма политического, тот неминуемо приходит к нелепым и реакционным
как в экономическом, так и в политическом смысле, выводам. Если те и другие
рабочие спросят нас в соответствующий момент: почему бы не осуществить нам
программы-максимум, мы ответим им указанием на то, как чужды еще социализму
демократические настроенные массы народа, как неразвиты еще классовые
противоречия, как неорганизованны еще пролетарии. Организуйте-ка сотни тысяч
рабочих по всей России, распространите сочувствие своей программе среди
миллионов. Попробуйте сделать это, не ограничиваясь звонками, но пустыми
анархическими фразами, -- и вы увидите тотчас же, что осуществление этой
организации, что распространение этого социалистического просвещения зависит
от возможно более полного осуществления демократических преобразований"
(Ленин, т. VI, с. 313-314).
Второй вопрос: почему в этой революции союзником является именно
крестьянство, а не либеральная буржуазия, как это утверждали меньшевики?
Ответ:
Марксизм учит пролетариат не отстранению от буржуазной революции, не
безучастию к ней, не предоставлению руководства в ней буржуазии, а,
напротив, самому энергичному
участию, самой решительной борьбе за последовательный пролетарский
демократизм, за доведение революции до конца. Мы не можем выскочить из
буржуазно-демократических рамок русской революции, но мы можем в громадных
размерах расширить эти рамки, мы можем и должны в пределах этих рамок
бороться за интересы пролетариата, за его непосредственные нужды и за
условия подготовки его сил к будущей полной победе. Есть буржуазная
демократия и буржуазная демократия. И земец-монархист, сторонник верхней
палаты180, "запрашивающий" всеобщее избирательное право, а
втайне, под сурдинку, заключающий с царизмом сделку на счет куцей
конституции, есть буржуазный демократ. И крестьянин, с оружием в руках
идущий против помещиков и чиновников, "наивно-республикански" предлагающий
"прогнать царя", есть тоже буржуазный демократ. Буржуазно-демократические
порядки бывают такие, как в Германии, и такие, как в Англии; такие, как в
Австрии, и такие, как в Америке или Швейцарии. Хорош был бы тот марксист,
который в эпоху демократического переворота прозевал бы эту разницу между
степенями демократизма и между различным характером той или иной формы его и
ограничился бы "умничанием" на счет того, что все же это "буржуазная
революция", "плоды буржуазной революции".
Ведь мы, марксисты, никоим образом не должны позволять себе обольщаться
словами: "революция" или "великая русская революция", как обольщаются ими
теперь многие русские демократы (вроде Гапона181). Мы должны дать
себе точный отчет в том, какие же реальные общественные силы противостоят
"царизму" (это вполне реальная и вполне понятная для всех сила) и способны
одержать "решительную победу" над ним. Такой силой не может быть крупная
буржуазия, помещики, фабриканты, "общество", идущее за освобожденцами. Мы
видим, что они даже и не хотят решительной победы. Мы знаем, что они не
способны по своему классовому положению на решительную борьбу с царизмом;
слишком тяжелым ядром на ногах является частная собственность, капитал,
земля, чтобы идти на решительную борьбу. Слишком нужен им царизм с его
полицейско-бюрократическими и военными силами против пролетариата и
крестьянства, чтобы могли они стремиться к уничтожению царизма.
Нет, силой, способной одержать "решительную победу над царизмом", может
быть только народ, т. е. пролетариат и крестьянство, если брать основные,
крупные силы, распределяя сельскую и городскую мелкую буржуазию (тоже
"народ") между тем и другим. "Решительная победа революции над царизмом"
есть революционно-демократическая диктатура пролетариата и крестьянства
(Ленин, т. VI, с. 334-335).
Этой перспективе и этой политической тактике противопоставлены были две
другие перспективы и две другие тактики. Меньшевики делали из понятия
буржуазной революции вывод, что союзником пролетариата в ней является
либеральная буржуазия. Ее власть должна быть результатом революционного
процесса. Поэтому пролетариат не может ставить себе задачи участия в
Революционном правительстве:
"Пролетариат не может получить ни всей, ни части политической власти в
государстве, покуда он не сделает социалистической революции. Это -- то
неоспоримое положение, которое отделяет нас от оппортунистического
жоресизма"182 (Мартынов. -- Цит. по Ленину, т. VI, с. 124).
Поэтому пролетариат может только давить на буржуазию:
Борьба за влияние на ход и исход буржуазной революции может выразиться
только в том, что пролетариат будет оказывать революционное давление на волю
либеральной и радикальной буржуазии, что более демократические "низы"
общества заставят его "верхи" согласиться довести буржуазную революцию до ее
логического конца. Она выразится в том, что пролетариат будет в каждом
случае ставить перед буржуазией дилемму: либо назад в тиски абсолютизма, в
которых она задыхается, либо вперед с народом" (Мартынов, "Две диктатуры".
Цит. по Ленину, т. VI, с. 126).
Этой меньшевистской концепции нет надобности здесь разбирать: история
вскрыла сущность ее полностью.
Диаметрально противоположной была концепция, сформулированная Парвусом
немедленно после январских событий, во вступлении к брошюре Троцкого "9
января":
"Революционный переворот в России могут совершить только рабочие.
Временное правительство в России будет правительством рабочей демократии.
Если социал-демократия будет во главе революционного движения русского
пролетариата, то это правительство будет социал-демократическим... Это будет
целостное правительство, созданное в революционный момент, когда
правительственная власть очень велика. За ним революционная армия рабочих,
только совершившая революционный переворот, развившая при этом беспримерную
в истории политическую энергию, и перед этим правительством будут вначале
политические задачи, объединившие для революционной борьбы весь русский
народ..." (Парвус. Россия и революция. Петербург, 1906, с. 141-142).
Кто же будет союзником пролетариата в этой борьбе? Демократические
элементы останутся при рабочих, но мы уже сказали раньше, что они в России
очень слабы. Крестьяне все
большими массами будут вовлечены в движение, но они только в состоянии
увеличить политическую анархию и, таким образом, ослабить правительство, они
не могут составить сомкнутой революционной армии" (Парвус, там же, с. 140).
В результате "Русский пролетариат начал революцию, на нем одном
держится ее развитие и успех" (Парвус, там же, с. 143).
В "Новой искре"183 (от 3 и 17 марта 1905 г.) Троцкий писал:
"Ждать, что революционные радикалы посыплются на нас из какого-то решета,
совершенно не приходится. Революция надвинулась, наступление стоит на
очереди, а мы одни. Где мы сильны, там организационно сильна революция; где
мы слабы, там организационно слаба она; где нас нет, там революция лишена
организации и руководства. У революции много неожиданностей, но и эти
неожиданности подчинены общим законам -- у нас нет почвы для самостоятельной
якобинской демократии; мы это понимали всегда, сами мы являемся продуктом
этого факта, им объясняется наша победоносная борьба с народницами,
народниками и социал-революционерами и наше почти полное революционное
одиночество" ("Искра" за два года, т. 2, с. 172-173).
С верным перемешано здесь неверное. Почвы для якобинства, т. е.
гегемонии мелкой буржуазии, не было. Но мы, т. е. пролетариат, не был
одиноким, ни в 1905 г., ни в 1917 г. не было его почти полного
революционного одиночества. Вывод, который тов. Троцкий делал из своего
ошибочного исходного положения, был тот же, что у Парвуса: "власть получат
те, которые руководили пролетариатом" (там же, с. 176.)
Между концепцией Парвуса и взглядами тов. Троцкого, признававшего в
совместной концепции за Парвусом "львиную долю" ("Наше
слово")184, существует разница в одном очень важном пункте.
Парвус считает, что "социал-демократическое Временное правительство не может
совершить в России социалистического переворота" (Парвус, там же, с. 141) и
что "перед этим правительством будут вначале политические задачи,
объединившие для революционной борьбы весь русский народ".
Мы не имеем под рукой формулировок, данных тов. Троцким в 1905 г., во
вступлении к Марксовой "Гражданской войне во Франции" и в 1905 г. в "Нашей
революции"185. Поэтому отличие взглядов тов. Троцкого от
парвусовских, выражающееся в том, что внутренняя логика классовой борьбы
заставит Революционное правительство перейти при первых же шагах к
национализации промышленности, поставит на очередь вопрос о социализме,
неразрешимый изолированно в России и упирающийся в необходимость
международной социалистической революции и государственной помощи
европейского пролетариата, этот взгляд мы можем передать только в
формулировке 1908 г. (статья из "Пржегленда"186, теоретического
органа польской социал-демократии) :
"Под каким бы теоретическим знаком пролетариат ни стал у власти, он не
сможет сейчас же, в первый же день, не столкнуться лицом к лицу с проблемой
безработицы. Вряд ли ему в этом деле сильно поможет разъяснение разницы
между социалистической и демократической диктатурой. Пролетариат у власти
должен будет в этой или иной форме (общественных работ и проч.) взять
немедленно обеспечение безработных на государственный счет. Это, в свою
очередь, немедленно же вызовет могучий подъем экономической борьбы и целую
эпопею стачек: все это мы в малом размере видели в конце 1905 г. И
капиталисты ответят тем, что они ответили тогда на требование восьмичасового
дня: закрытием фабрик и заводов. Они повесят на воротах большие замки и при
этом скажут себе: "Нашей собственности не грозит опасность, так как
установлено, что пролетариат сейчас занят не социалистической, а
демократической диктатурой". Что сможет делать рабочее правительство перед
лицом закрытых фабрик и заводов? Оно должно будет открыть их и возобновить
производство на государственный счет. Но ведь это же путь к социализму.
Конечно. Какой, однако, другой путь вы сможете предложить?
Могут возразить: вы рисуете картину неограниченной диктатуры рабочих.
Но ведь речь идет о коалиционной диктатуре рабочих и крестьянства. --
Хорошо. Учтем и это возражение. Мы только что видели, как пролетариат,
вопреки лучшим намерениям своих теоретиков, стер на практике логическую
черту, которая должна была ограничивать его демократическую диктатуру.
Теперь политическое самоограничение пролетариата предлагают дополнить
объективной антисоциалистической "гарантией" в виде сотрудника-мужика. Если
этим хотят сказать, что стоящая у власти рядом с социал-демократией
крестьянская партия не позволит взять безработных и стачечников на
государственный счет и отпереть закрытые капиталистами заводы и фабрики для
государственного производства, то это значит, что мы в первый же день, т. е.
еще задолго до выполнения задач "коалиции", будем иметь конфликт
пролетариата с революционным правительством. Конфликт этот может закончиться
либо усмирением рабочих со стороны крестьянской партии, либо устранением
этой последней от власти. И то и другое очень мало похоже на коалиционную
"демократическую" диктатуру. Вся беда в том, что большевики классовую борьбу
пролетариата доводят только до момента победы революции; после этого она
временно растворяется в "демократическом" сотрудничестве. И лишь после
окончательного республиканского устроения классовая
борьба пролетариата снова выступает в чистом виде -- на этот раз в
форме непосредственной борьбы за социализм. Если меньшевики, исходя из
абстракции "наша революция буржуазна", приходят к идее приспособления всей
тактики пролетариата к поведению либеральной буржуазии, вплоть до завоевания
ею государственной власти, то большевики, исходя из такой же голой
абстракции: "демократическая, а не социалистическая диктатура", приходят к
идее буржуазно-демократического самоограничения пролетариата, в руках
которого находится государственная власть. Правда, разница между ними в этом
вопросе весьма значительна: в то время, как революционные стороны
большевизма сказываются во всей силе уже теперь, антиреволюционные черты
большевизма грозят опасностью только в случае революционной победы"
(Троцкий, 1906 г., с. 284--285, второе изд.).
Против выдвинутого Парвусом и тов. Троцким лозунга "рабочего
правительства" Ленин писал 23 марта 1905 г.:
"Точно так же неверны, и по той же причине, положения Парвуса, что
"Революционное временное правительство будет правительством рабочей
демократии", что, "если социал-демократия будет во главе революционного
движения русского пролетариата, то это правительство будет
социал-демократическим", что социал-демократическое временное правительство
"будет целостное правительство с социал-демократическим большинством". Этого
не может быть, если говорить не о случайных, мимолетных эпизодах, а о
сколько-нибудь длительной, сколько-нибудь способной оставить след в истории
революционной диктатуре. Этого не может быть, потому что сколько-нибудь
прочной (конечно, не безусловно, а относительно) может быть лишь
революционная диктатура, опирающаяся на громадное большинство народа.
Русский же пролетариат составляет сейчас меньшинство населения России. Стать
громадным, подавляющим большинством он может лишь при соединении с массой
полупролетариев, полухозяйчиков, т. е. с массой мелкобуржуазной городской и
сельской бедноты. И такой состав социального базиса возможной и желательной
революционно-демократической диктатуры отразится, конечно, на составе
революционного правительства, сделает неизбежным участие в нем или даже
преобладание в нем самых разношерстных представителей революционной
демократии. Было бы крайне вредно делать себе на этот счет какие бы то ни
было иллюзии. Если Троцкий пишет теперь (к сожалению, рядом с Парвусом), что
"священник Гапон мог появиться однажды", что "второму Гапону нет места", что
это только увлечение фразой. Если бы в России не было места второму Гапону,
то у нас не было бы места и для действительно "великой", до конца
доходящей, демократической революции. Чтобы стать великой, чтобы напомнить
1789-1793, а не 1848-1850-е годы и превзойти их, она должна поднять к
активной жизни, героическим усилиям, к "основательному историческому
творчеству" гигантские массы, поднять из страшной темноты, из невиданной
забитости, из невероятной одичалости и беспросветной тупости. Она уже
поднимает, она поднимает их, -- это дело облегчает своим судорожным
сопротивлением само правительство, но, разумеется, о продуманном
политическом сознании, о социал-демократическом сознании этих масс и их
многочисленных "самобытных", народных и даже мужицких вожаках не может быть
и речи. Они не могут теперь же, не проделав ряда революционных испытаний,
стать социал-демократами не только в силу темноты (революция просвещает,
повторяем, со сказочной быстротой), а потому, что их классовое положение не
есть пролетарское, потому, что объективная логика исторического развития
ставит перед ними в настоящую минуту задачи совсем не социалистического, а
демократического переворота" (Ленин, т. V, с. 132-133).
Против делаемого часто Ленину упрека в педантичности, в том, что он
принимает механическую необходимость чередования периодов:
либерально-буржуазной, мелкобуржуазно-революционной и социалистической
революции, он пишет:
"Нужно поистине школьническое понятие об истории, чтобы представлять
себе дело "без скачков" в виде какой-то медленно и равномерно восходящей
прямой линии: сначала будто бы очередь за либеральной крупной буржуазией --
уступочки самодержавия, потом за революционной мелкой буржуазией --
демократическая республика, наконец, за пролетариатом -- социалистический
переворот. Эта картина верна в общем и целом, верна "на долгом", как говорят
французы, на каком-нибудь протяжении столетия (например, для Франции с 1789
по 1906 год), но составлять себе по этой картине план собственной
деятельности в революционную эпоху, для этого надо быть виртуозом
филистерства" (т. V, с. 137).
Наконец, против мысли, что дело идет об ограничении революции в рамках
буржуазной, говорит классическая уже формулировка в "Двух тактиках", в
месте, посвященном прошлому и будущему демократической диктатуры, в месте,
на которое Ленин сослался в апреле 1917 г., когда намечал первые шаги к
переходу от лозунга демократической к лозунгу социалистической диктатуры.
"У революционно-демократической диктатуры пролетариата и крестьянства
есть, как и у всего на свете, прошлое и будущее. Ее прошлое -- самодержавие,
крепостничество, монархия, привилегия. В борьбе с этим прошлым, в борьбе с
контрреволюцией возможно "единство воли" пролетариата и крестьянства, ибо
есть единство интересов.
Ее будущее -- борьба против частной собственности, борьба наемного
рабочего с хозяином, борьба за социализм. Тут единство воли невозможно. Тут
перед нами не дорога от самодержавия к республике, а дорога от
мелкобуржуазной республики к социализму.
Конечно, в конкретной исторической обстановке переплетаются элементы
прошлого и будущего, смешиваются та и другая дорога. Наемный труд и его
борьба против частной собственности есть и при самодержавии, он зарождается
даже при крепостном праве. Но это нисколько не мешает нам логически и
исторически разделять крупные полосы развития. Ведь мы же все
противополагаем буржуазную революцию социалистической, мы все безусловно
настаиваем на необходимости строжайшего различения их, а разве можно
отрицать, что в истории отдельные, частные элементы того и другого
переворота переплетаются? Разве эпоха демократических революций в Европе не
знает ряда социалистических движений и социалистических попыток? Разве
будущей социалистической революции в Европе не осталось еще многого и
многого доделать в смысле демократизма?
Социал-демократ никогда и ни на минуту не должен забывать о неизбежной
классовой борьбе пролетариата за социализм с самой демократической и
республиканской буржуазией и мелкой буржуазией. Это несомненно. Из этого
вытекает безусловная обязательность отдельной и самостоятельной строго
классовой партии социал-демократии. Из этого вытекает временный характер
нашего "вместе быть" с буржуазией, обязанность строго надзирать "за
союзником как за врагом" и т. д. Все это тоже не подлежит ни малейшему
сомнению. Но из этого смешно и реакционно было бы выводить забвение,
игнорирование или пренебрежение насущных, по отношению к настоящему, хотя
проходящих и временных, задач. Борьба с самодержавием временная и проходящая
задача социалистов, но всякое игнорирование или пренебрежение этой задачей
равносильно измене социализма и услуге реакции. Революционно-демократическая
диктатура пролетариата и крестьянства есть безусловно проходящая, временная
задача социалистов, но игнорирование этой задачи в эпоху демократической
революции прямо реакционно" (Ленин, т. V, с. 359 - 360).
2. Отличие постановки вопроса у Ленина и у Маркса
Мы привели решающие места из статей Ленина, которые часто уже
цитировались в 1924 г., -- ибо они в совокупности ясно освещают, что
вкладывал Ленин в лозунг демократической диктатуры. Но существо ленинского
лозунга выступит еще ярче, если сравнить этот лозунг в формулировке Ленина с
постановкой вопроса, данной Марксом в его обращении к немецкому Союзу
коммунистов в марте 1850 г. Этот документ напечатан, как известно, в
приложении к марксовой брошюре о "Процессе коммунистов в Кельне". Надо было
бы здесь привести его целиком, но я должен от этого, за недостатком места,
отказаться. Мне придется только остановиться на том, в чем совпадение и в
чем различие в позициях Маркса и Ленина. Плеханов пытается доказать
(Плеханов, т. XIII, с. 203-212), что позиция Ленина полностью противоположна
позиции Маркса, что: "основатель научного социализма, как видно, не допускал
и мысли о том, что политические представители революционного пролетариата
могут вместе с представителями мелкой буржуазии трудиться над созданием
нового общественного строя".
Совершенно наоборот: после победы над крупной буржуазией и захвата
власти мелкобуржуазными демократами рабочие должны были по плану Маркса
сложиться в сильную оппозиционную партию, которая своей критикой и своей
агитацией толкала бы вперед мелкобуржуазное правительство, а главное, все
более и более развивала бы революционное самосознание представляемого ею
класса. "А так как меньшевики заостряли все свою тактику на толкании вперед"
буржуазии, то они объявили себя наследниками тактики Маркса. Так ли обстояло
дело? Чтобы начать с меньшевиков и их тактики, то она ничего общего не имеет
с той тактикой, которую Маркс развивал в пятидесятых годах для предстоящих,
как он думал, боев молодого германского пролетариата. Концепция меньшевиков
исходила ведь из предположения, что после победы демократической революции
наступит долгий период развития капитализма, который только в будущем
создаст условия для завоевания власти пролетариатом. Маркс же исходил из
предпосылки, что во Франции предстоит непосредственно социалистическая
революция, что в Германии господство мелкой буржуазии будет только коротким
эпизодом. Поэтому в то время, когда меньшевики подготовлялись к роли партии
оппозиции, Маркс ставил перед германскими коммунистами задачу подготовки
завоевания власти на этапе, следующем за победой мелкой буржуазии:
"Наш интерес требует и нашей задачей является революцию сделать
перманентной так долго, пока от власти не будут отстра-
нены все более или менее состоятельные классы, государственная власть
будет завоевана пролетариатом и объединение пролетариата не только в одной
стране, но во всех решающих странах, не будет достигнуто в той мере, что
исчезнет конкуренция между рабочими этих стран, или что, по крайней мере,
решающие предварительные силы будут концентрироваться в руках пролетариата"
(130 с. немецкого издания "Кельнского процесса").
Если меньшевики не имели никакого права выдавать свою филистерскую
политику за марксову то все-таки остается факт существования разницы между
"планом" Маркса и ленинской концепцией в решающем пункте: в вопросе о
власти, как и всей картине развития революции. Начнем с предполагаемого хода
событий у Маркса, который показывает, как он представлял себе классовые
отношения и механику классовой борьбы в ожидаемой им германской революции.
Мелкие буржуа, притесненные в данный момент, пытаются создать одну
оппозиционную партию, включить ее в фронт рабочих, выдвигая свои особые
интересы как общие. Пролетариат должен в противовес этому создать
собственные, самостоятельные, открытые и тайные организации, занимать
самостоятельную позицию во всех странах, не объединяться с мелкобуржуазной
демократией. Общность интересов против либеральной буржуазии создает
совместное участие в борьбе, причем вся тяжесть борьбы ляжет на плечи
пролетариата. И в подготовительном периоде борьбы, и в ходе ее коммунисты
должны приложить все усилия для обострения конфликтов, выступать против
мелкобуржуазной демократии с собственными требованиями, руководствоваться
полным недоверием к мелкобуржуазной демократии. В момент победы пролетариат
должен рядом с официальными представителями (Маркс считается с тем, что
революция не сразу уничтожает многость государств в Германии -- К. Р.)
создать собственные революционные правительства, будь это в форме
коммунальных управлений, коммунальных Советов, рабочих клубов, рабочих
комитетов, так что буржуазно-демократические правительства не только
немедленно теряют поддержку рабочих, но будут находиться с самого начала под
контролем и угрозой властей, за кот[орыми] стоит вся масса рабочих. Коротко
говоря, с первого момента победы недоверие должно быть направлено не против
побежденной реакционной партии, а против вчерашних союзников, против партии,
которая хочет эксплуатировать совместную победу.
Для этой цели рабочие должны во что бы то ни стало сохранить в своих
руках завоеванное оружие, создать пролетарскую гвардию, не подчиненную
мелкобуржуазной власти, создать немедленно рабочие политические клубы,
организоваться в цент-
рализованную рабочую партию и начать по всей линии политическое
наступление. Маркс развертывает целую программу этого наступления,
сводящуюся к тому, чтобы социальным мероприятиям мелкобуржуазного
правительства противопоставить вначале не прямо коммунистические требования,
но требования, которые в своей логике приводят к вторжениям в область
частной собственности. Наиболее яркий свет на всю концепцию Маркса бросает
место о том, что "первый пункт" конфликта "между буржуазной демократией и
рабочими состоит в уничтожении феодализма. Так же, как и в Великой
французской революции, мелкие буржуа отдадут феодальные замки крестьянам в
свободную собственность, т. е. сохранят сельский пролетариат и захотят
создать класс мелкобуржуазных крестьян, которые будут подвергнуты тому же
самому обеднению и задолженности, которые теперь переживают французские
крестьяне. Рабочие должны выступить против этого плана в интересах сельского
пролетариата и своих собственных. Они должны требовать сохранения
конфискованной земли в руках государства, устройства рабочих колоний, на
которых объединенный сельский пролетариат применит все преимущества крупного
земледелия. Таким образом принцип коллективной собственности получит сразу
твердую основу среди поколебавшихся отношений буржуазной собственности"
("Разоблачения о Кельнском процессе", с. 127-137 нем[ецкого] изд[ания]).
Мы вернемся к исключительному значению этого пункта для понимания
марксовой и ленинской концепции. Здесь же международные перспективы этой
концепции:
"Если немецкие рабочие не могут прийти к власти и провести в жизнь свои
классовые интересы, не прошедши через длительное революционное развитие, то
теперь хоть имеют уверенность, что первый акт этой предстоящей революционной
драмы совпадает с непосредственной победой их класса во Франции и этим будет
ускорен" ("Кельнский процесс", немецкое издание, с. 127-137).
Присмотримся теперь ближе к этой позиции. Дело не идет, как видно, об
общей схеме революции, ибо во Франции Маркс считается с непосредственной
предстоящей победой социализма. В Германии же имеем дело после победы
демократической революции с первым актом социалистической революции, в
котором пролетариат не ставит еще непосредственно ко