Константин Михайлович Станюкович. На уроке
---------------------------------------------------------------------
Станюкович К.М. Собр.соч. в 10 томах. Том 1. - М.: Правда, 1977.
OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 14 апреля 2003 года
---------------------------------------------------------------------
{1} - Так обозначены ссылки на примечания соответствующей страницы.
Глухая осень. Дождь зарядил с ночи и мелкой дробью барабанит по крышам
и окнам. Пасмурное, мокрое, петербургское утро, такое, когда, ворча и
хмурясь, с неохотой расстаешься с теплою постелью, гонимый нуждою на мокрую
улицу.
Сумрачно показалось утро на улице, но еще сумрачней заглянуло оно в
узкий переулок на Петербургской стороне и пробралось через мокрый серый
забор в небольшую комнату надворного строения. Серым полусветом осветило оно
бедную обстановку в комнате: стол, прислонившийся к стене, о трех ножках,
этажерку с книгами и маленький клеенчатый диванчик... На нем, свернувшись
клубком, лежал молодой человек, покрытый шинелью.
Из себя молодой человек худощав, чуть-чуть бледен. Глаза неглупые,
серые с блеском; волосы темные, кудреватые, откинулись назад, оставляя
открытым большой широкий лоб. Общее впечатление: энергичное, хорошее лицо с
добродушной, несколько лукавой улыбкой, показывающей в характере долю юмора.
Ворошилов только что проснулся. Он протер глаза, приподнялся и взглянул
в окно. Увидав дождь, Ворошилов слегка поморщился и, взяв с полу сапоги,
внимательно их осмотрел. Подметки на сапогах были истерты, и огромные дыры
на каждом сапоге зияли темными пропастями.
- Эка, как скоро носятся! - проговорил Ворошилов и стал одеваться.
Скоро Ворошилов был готов. Исправив свое старенькое, много поношенное
платье, молодой человек подошел к этажерке и не без аппетита принялся за
ломоть ситника.
"Чай, Агафья опять самовар предложит!" - подумал он.
И только что пробежала эта мысль, как в комнату вошла кухарка Агафья и
сказала:
- Давать, что ли, самовар?
- Нет, Агафья, не давать. Что-то не хочется сегодня чаю.
Однако Агафья заподозрила искренность отказа. Она находила несколько
странным не желать по утрам (особенно по таким сырым, холодным утрам!)
горячего чаю или кофе, а жилец (вспомнила Агафья) вот уже дней с десять как
на вопросы агафьины: "давать ли самовар?" - отвечал: "не хочется".
Агафья нерешительно мялась на пороге. Ее рябое, покрытое оспенными
ямками, рыжеватое, доброе лицо выражало некоторую внутреннюю борьбу.
Заскорузлые ее пальцы вовсе без пути шмыгали по стене, а глаза - тусклые,
старые такие глаза! - не в меру часто моргали.
- Вы бы, Николай Николаич, - наконец сказала кухарка, - выпили бы
чайку, право. У меня чай и сахар есть, коли не побрезгуете. Лишние! -
добавила старуха.
- Спасибо, Агафья. Не хочется.
- Ведь этак и заболеть недолго. Встамши, надо горячее. Без горячего -
нельзя.
- Можно! - улыбнулся Ворошилов. - Вот на урок пойду - там выпью.
- Ну, как знаешь! - с сердцем воркнула Агафья и вышла вон.
На кухне Агафья стала чистить сапоги другим жильцам и вспомнила про то,
что у Ворошилова сапоги худы.
"Эка сиротливый!.." - подумала кухарка.
Молодой человек внушал Агафье большое участие, и она словно бы мать
заботилась о Ворошилове. То без просьбы с его стороны латочку к его жилетке
прикинет, то украдкой рубашку ему выстирает, то - случалось - побольше
дровец в его комнату принесет, несмотря на хозяйкину воркотню. Агафья сама
была одинокая старуха - родные были далеко, в Пермской губернии - и искренно
жалела одинокого Ворошилова.
- И не дает бог ему счастья!.. Все доброта! - не без злобы к этому
качеству, проговорила Агафья и остановилась чистить сапоги.
С минуту она раздумывала. Потом подошла к своей кровати, оглядываясь,
достала из-под нее маленький красный сундучишко и, сняв с образка ключ,
отперла сундук. В агафьином сундуке было много всякой дряни, которую тем не
менее Агафья очень берегла и не без гордости звала своим имением. Имение это
было разнообразно; в сундуке была всякая всячина: старый подсвечник из
томпаковой меди{163}, несколько тряпья, дырявая тальма{163}, несколько
изорванных детских сорочек, бронзовая цепочка, купленная несколько лет тому
назад для некоего городового, обещавшего на ней жениться, две-три пустых
помадных банки, словом, немало всякого хлама, собранного Агафьей во время
мыканья "по людям". Раскопав этот хлам, Агафья добралась до заветного уголка
и вытащила оттуда старое порыжелое портмоне. В нем было на десять рублей
бумажками и рубля на три мелочи. Агафья, крадучись, пересчитала деньги,
прикопленные несколькими годами подневольного житья, и тут же ей
вспомнилось:
- Кабы не этот рыжий дьявол, было бы шестнадцать рублей!.. Эх,
мазурики!
Воспоминание это относилось, конечно, к городовому, который, заняв у
Агафьи три рубля и поклявшись перед образом, что на будущей же неделе
женится, мало того что не женился и не отдал денег, но даже с тех пор и не
показывался на глаза.
- Без них и лучше! По крайности имение целое будет! - вздохнула Агафья,
пересматривая свои капиталы.
Сперва кухарка отложила на кровать синенькую с твердою решимостью в
глазах, но через минуту сердце ее сжалось тоской. Она жалобно посмотрела на
пятирублевую бумажку, словно бы, расставаясь с ней, она расставалась с
любимым ребенком изо всего семейства.
- Довольно с него и трех! - блеснуло в агафьиной голове, и кухарка
положила пятирублевую бумажку обратно в портмоне.
Бережно уложив имение и замкнув сундучишко, Агафья положила зелененькую
в карман и несколько робко вошла в комнату Ворошилова.
- Николай Николаич. А что я вам скажу? - начала Агафья.
- А что, Агафьюшка? - спросил Ворошилов.
Кухарка опять заметалась и стала снова без пути скрести пальцами о
стену.
- Я бы вас, Николай Николаич, попросила... (Тут Агафья поперхнулась,
точно у нее кусок в горле засел.) Я говорю, Николай Николаич, что так как
теперича... Но только вы... (Агафья решительно стала заикаться, и ее добрые
глаза моргали без зазрения совести.) Зачем же быть гордыми? Я, то исть, от
сердца... И сам господь бог повелел... Возьмите вот три рубля! - наконец
выговорила старуха и, вся покрасневшая, подала дрожащей рукой бумажку
Ворошилову.
Молодой человек ничего не сказал, только пожал агафьину руку и заметил
спустя несколько времени:
- Спасибо, Агафья. Только, чай, у вас у самой не густо денег?
- Есть еще. Только вы, Николай Николаич, не обидьте. Отдадите, когда
бог поможет.
Капли пота струились по лицу кухарки, когда она вышла из комнаты к себе
на кухню. Точно она какое-то трудное дело свершила. Но, свершив его, - она
боялась, что Ворошилов откажется, - она повеселела и весь остальной день
сносила хозяйкину воркотню, не огрызаясь, хотя огрызаться была мастерица, и
даже вычистила маленькому хозяйскому сынишке башмаки, что делала крайне
редко и что свидетельствовало о ее добром расположении духа.
Ворошилов ходил из угла в угол и только повторял:
- Экая деликатная! И откуда только набралась она этой тонины!
Потом подошел к столу и заглянул в свою расходную книжку. В ней было
изображено следующее:
Расходы (примерные) на ноябрь.
Матушке отослать 5 р.
За квартиру 6 "
На стол 5 "
Фуражку новую 1 "
Сапоги 3 "
На покупку книг 3 "
Четверку чаю - 25 к.
Три фунта сахару - 50 "
Стирка белья - 75 "
Табак и гильзы - 75 "
За чтение в библиотеку - 50 "
Уплатить долгу 2 -
Разные расходы 3 -
------------------------------------
Итого . . . . . . . 30 р. 75 к.
- Надо сократить расходы! Эх, кабы Буковнин дал сегодня денег! -
подумал молодой человек.
Немного спустя Ворошилов шел на урок, на Английский проспект. Дождь не
унимался и заставлял молодого человека прибавить шагу. Через час Ворошилов
позвонил у дверей квартиры Петра Ивановича Буковнина.
Семейство Буковниных сидело еще за самоваром, когда в столовую вошел
Ворошилов. Петр Иваныч - пожилой господин, лет сорока пяти, в халате, с
сигарой в зубах, поспешил приветливо пожать Ворошилову руку и добродушно
пригласил его выпить чаю.
- На дворе холодно. Вы, Николай Николаевич, верно, озябли, - заметил он
и обратился к жене:
- Соня! Налей-ка поскорей Николай Николаевичу чаю...
Молодая и красивая брюнетка в белом пеньюаре налила чаю и, подавая
молодому человеку, улыбнулась и сказала:
- Смотрите, не обожгитесь. Горячий!..
- Не обожгусь!..
- Ну, батенька, каково мои гвардейцы успевают? Только вы не хвалите их,
а правду говорите.
Два маленькие мальчика - сыновья Буковнина - посмотрели на Ворошилова и
покраснели.
- Небось, заранее стыдно, что Николай Николаевич побранит? - засмеялся
Петр Иванович.
- Ничего. Учатся хорошо, - ответил Ворошилов.
- Ну, а Соня как?.. - спросил Буковнин.
- Софья Ивановна только присутствует при уроках...
- И меня, Pierre, в ученицы записал?.. - надула губки молодая дама.
- Усердна уж очень стала... Видно, охота учиться! - несколько сухо
сказал муж.
Ворошилов хотел было ответить, что Софья Ивановна не учится, а только
ему мешает, но промолчал и усердно допил свой стакан.
Через несколько времени дети с Ворошиловым пошли в классную комнату.
Скоро туда пришла и Софья Ивановна.
Ворошилов и не подозревал, что имел несчастие понравиться молодой
женщине. Правда, он несколько удивился и даже сконфузился, когда, месяца три
тому назад, Софья Ивановна пришла в классную комнату и просила позволения
присутствовать при уроках. "Верно, от скуки", - подумал Ворошилов и спокойно
продолжал урок. Но, когда Софья Ивановна и на следующий день пришла в
классную, Ворошилов даже несколько осердился. "Чего ей надо? Уж не за
благонамеренностью ли уроков наблюдать?" Но барыня продолжала аккуратно
приходить на уроки и сидела очень смирно. Мало-помалу Ворошилов привык к
присутствию молодой женщины и не обращал на нее внимания.
Раз только он заметил, что молодая женщина на него пристально смотрит.
Он взглянул на нее. Она сконфузилась.
Что-то неопределенное, не то насмешка, не то сочувствие, промелькнуло у
Ворошилова.
"Какой красивый однако этот учитель!" - подумала Софья Ивановна.
И молодая женщина стала мечтать далее. Конечно, мечты эти касались
молодого человека. Софья Ивановна мысленно сравнивала красивую молодую
фигуру Ворошилова с толстым, не совсем уклюжим, седоватым Петром Ивановичем
и находила, что Ворошилову было бы лучше на месте Петра Ивановича. "Если б
его одеть в мужнин мундир да повести на бал, он бы произвел впечатление...
Экие у него густые волосы!"
- Да не так! - раздался голос Ворошилова, внимательно следящего за
задачей. - Ну, помножьте дробь на дробь. Как помножить дробь на дробь?..
- Надо числителя одной дроби помножить на знаменателя другой... -
запищал мальчуган.
"Все дроби на уме. Экий медведь! На меня и не смотрит!" - подумала
Софья Ивановна.
Ворошилов поднял голову, встретился со взглядом молодой женщины и
невольно проговорил про себя:
- Чего она все...
И продолжал рассказывать о дробях. Впрочем, искоса раза два взглянул на
молодую женщину.
"Хороша!" - промелькнуло у него в голове.
- Что же дальше будет? - спросил он у ученика.
Брюнетка улыбнулась, точно этот вопрос относился к ней.
"В самом деле, что ж дальше будет? - подумала она. - А ничего. Отчего ж
и не пококетничать с этим медведем?" - пронеслось в ее хорошенькой головке.
Ворошилов хмуро сидел за уроком, а Софья Ивановна, как нарочно, все
улыбалась да шутила.
- Отчего вы все моих пасынков мучите, Николай Николаевич?
- Как мучу?..
- Да так. Все уроки да уроки. Вы бы что-нибудь веселей умножения
рассказали.
- Петр Иванович мне не за сказки деньги платит! - проговорил Ворошилов
и продолжал занятия.
Софья Ивановна несколько времени помолчала и потом спросила:
- Неужто, мосье Ворошилов, у вас все математика на уме?
- Нет, не все!..
- А я думала, что только математика! - проговорила молодая женщина и
рассмеялась.
"Кокетничает! - подумал Ворошилов... И если муж ревнив..."
- Впрочем, я уйду... я вам мешаю! - снова начала Софья Ивановна.
- Да. Время на разговоры уходит...
- Ну, я буду сидеть смирно... Дети! И вы сидите смирно и слушайте
ученого человека.
Когда кончился урок и Ворошилов было хотел уходить, Софья Ивановна
остановила его и сказала:
- Куда ж вы, уж бежать?
И так ласково взглянула на него.
- Пора домой! - отвечал молодой человек и снова подумал: "А ведь хороша
эта кокетка!"
Ворошилов шел домой недовольный. Во-первых, у Петра Ивановича он не
спросил денег - как-то не пришлось, - а во-вторых, вместо математических
выкладок, которые предстояло ему сделать дома (он был студент
математического факультета), в голову его лезла "все несообразность", как он
в сердцах назвал образ красивой женщины, закрадывавшийся, помимо его воли, в
голову.
- Экий я глупый! Ну что изо всего этого выйдет? - поставил он себе
ясный вопрос, придя домой.
И в тот же вечер отвечал на него, рассмеявшись:
- Всего верней, что добрейший Петр Иваныч откажет мне от урока, и тогда
опять зубы на полку... Надо держать ухо востро!..
В тот же самый вечер Петр Иваныч, сидя за вечерним чаем, очевидно, был
не в духе и косо глядел на жену. Сперва он, было, ничего не хотел ей
говорить, но наконец не выдержал и сказал:
- Соня!.. Неужели тебе не надоело сидеть в классной?..
- А это тебе мешает, Pierre?
- Это мне, Соня, не нравится!..
- А отчего? позвольте вас спросить, - улыбнулась Софья Ивановна.
- Оттого... - сконфузился Петр Иванович, - оттого... Ну, я этого не
хочу!..
- Опять сиена ревности? - подсмеялась жена.
- И ты не будешь сидеть, или я откажу Ворошилову! - вспылил Петр Иваныч
и, отодвинув стакан, быстро встал со стула и поплелся в кабинет, где долго
просидел, задумавшись.
На другой день Ворошилов сидел на уроке суровей обыкновенного и, когда
явилась Софья Ивановна, он ей поклонился и затем ни разу на нее не взглянул.
Когда она спросила его: "отчего он такой сердитый?", он довольно сухо
ответил, что не совсем здоров, и продолжал объяснять ученикам положение
городов на карте. А Софья Ивановна, как нарочно, облокотилась на руки и
упорно глядела на Ворошилова.
"Экая беспокойная! - подумал молодой человек. - Тебе хорошо шутить, а
мне ведь от уроков откажут!"
"И не взглянет медведь!" - думала молодая женщина и продолжала
кокетничать, довольная, что убьет часа два времени.
Отворилась дверь, и вошел Петр Иваныч. Он был краснее обыкновенного и
несколько смутился, подавая руку Ворошилову. Буковнин сердито взглянул на
жену и спросил Ворошилова:
- Что, Николай Николаевич, успевают молодцы?
- Успевают!
- Скоро и в гимназию можно... Соня! - обратился Петр Иваныч к жене. -
Ты бы пошла распорядилась, тебя повар ждет в столовой...
Молодая женщина улыбнулась и вышла из комнаты. Петр Иваныч, понуря
голову, поплелся за ней, потрепав по щекам обоих сыновей.
"Решительно потеряю урок. Петр Иваныч ревнует. Причем же я-то тут?.." -
подумал Ворошилов.
А в столовой в это время шла супружеская сцена:
- Софья Ивановна! Вы хотите, чтоб я отказал Ворошилову?
- Опять? - упрекнула жена.
- Да, опять! Это стыдно!
- Что стыдно?
- Да сидеть с ним...
- Ха-ха-ха... Вот Отелло!..
- К чему же вы меня раздражаете?..
- А к чему вы мне мешаете учиться?
- Не говорите вздору... Он вам нравится.
- А хоть бы и нравился?..
- Софья Ивановна! - крикнул муж.
- Петр Иваныч! - ответила жена.
- Если завтра я вас увижу в классной...
- Что тогда?
- Ты увидишь! - крикнул рассердившийся муж и хлопнул дверью.
"Ну, слава богу, нет ее сегодня!" - подумал Ворошилов, усаживаясь на
следующий день с детьми за стол и приготовляя тетрадки для диктовки.
- Ну, господа, готовы? - спросил он мальчиков.
- Готовы!
- Пишите: У бурмистра Власа...{170} "Верно, после бала спит и хорошо
делает!" Написали?
- Власа... - повторили дети.
- Бабушка Ненила... "Сегодня попрошу у Петра Иваныча десять рублей! -
мечтал Ворошилов. - Верно, даст, завтра первое число!.." Починить избушку...
"Куплю сапоги... Этот старший туповат!.." Лесу попросила... Точка.
Из спальни послышались рыдания.
- Лесу попросила... Написали? - громко повторил Ворошилов. "Верно,
семейная драма! - подумал он. - Петр Иваныч с Софьей Ивановной вовсе не
пара!"
Из-за двери доносился резкий голос Буковнина. Слышались отрывочные
фразы:
- Я от жены требую... Я вас взял в одной юбке... Я не позволю шутить!
- Отвечал, нет лесу... - диктовал Ворошилов.
- Ведь это бог знает что! - раздавался голос в спальне. -
Постыдитесь!..
Рыдания становились сильней.
- "Шибкая сцена ревности..." И не жди, не будет, - громко произнес
Ворошилов, желая показать, что он ничего не слышит.
- Скандал в доме! Вешаться на шею!.. Дети! - бушевал голос Буковнина.
Нет ответа. Слезы.
- "Минуй меня сия чаша!.." Вот приедет барин, - продолжал Ворошилов еще
громче. - Написали?..
Но дети остановились, и младший заметил:
- Это папа мамашу бранит?
- Пишите же: вот приедет барин...
Но мальчик не слушал и продолжал:
- Папа иногда сердитый бывает...
В спальне стихло. Дети продолжали диктовку. Когда урок был окончен,
лакей попросил Ворошилова в кабинет к Петру Ивановичу.
Когда Ворошилов вошел в кабинет, Петр Иваныч заговорил смущенным
голосом, опустив глаза вниз:
- Вы извините меня, Николай Николаевич... Но я нашел более удобным...
Конечно, вы прекрасно преподаете, но я бы хотел...
Буковнин остановился и жалобно взглянул на Ворошилова.
- Я бы хотел...
- Вы, вероятно, желаете определить детей куда-нибудь в заведение? -
пришел к нему на помощь Ворошилов.
- Да... именно!.. - весело сказал Петр Иванович.
- Так я больше не приду...
- Извините меня... так внезапно...
- Что ж делать! Имею честь кланяться!..
- Прощайте, Николай Николаич, мне, право, совестно... но только детей в
заведение пора!..
И, когда Ворошилов ушел за двери, у Буковнина точно гора с плеч
свалилась, и он сказал:
- Баста учителей приглашать! Как раз жена сбежит, как описывают в
романах.
"Разыгралось-таки драматическое представление", - думал Ворошилов,
возвращаясь на Петербургскую сторону. Дождь хлестал ему прямо в лицо, но он
не замечал этого, думая о случившемся. - "Эка кого приревновал! А я-то чем
виноват? Опять ищи уроков! Фу, ты!"
И Ворошилов даже выругался.
Вернувшись домой, Ворошилов сел писать письмо к матери, в котором
извинялся, что третьего числа она не получит ежемесячно посылаемых пяти
рублей. "Случай такой вышел, - писал он, - нежданно-негаданно отказали от
урока, но ты, матушка, не беспокойся; я опять найду урок; только постараюсь
найти урок там, где жена любит мужа и с нашим братом, голяком, не балуется".
Затем, в письме Ворошилов не без юмора рассказал о случившемся и прибавил:
"Верно, супруги помирятся, и барыня плакать не будет, а успокоится, найдя
отраду своему сердцу в более изящном юноше, чем твой сын. Опыт заставит ее
обманывать своего мужа остроумнее".
В тот же день Ворошилов пошел к приятелям и рассказал о своем горе.
Приятели обещали сыскать урок.
С полмесяца поголодал он и хоть утверждал, что чаю не хочется, тем не
менее Агафья заставляла его пить лишний ее чай и изредка приносила ему
обедать.
Через полмесяца Ворошилов получил урок за тридцать рублей в месяц и
снова ожил. Живет он по-прежнему впроголодь и скоро будет держать экзамен.
Так живут многие из учащихся молодых людей. Еще хуже живут! Куда хуже!
Впервые - в журнале "Искра", 1869, Э 6.
Стр. 163. Томпаковая мель - специальный сплав меди с цинком,
разновидность латуни, применяемая для производства хозяйственных предметов.
Тальма - женская длинная накидка без рукавов.
Стр. 170. "У бурмистра Власа..." - из стихотворения Н.А.Некрасова
"Забытая деревня" (1855).
Л.Барбашова
Last-modified: Tue, 15 Apr 2003 06:37:59 GMT