Константин Михайлович Станюкович. Матросик
Из цикла "Морские рассказы"
---------------------------------------------------------------------
Книга: К.М.Станюкович. "Морские рассказы"
Издательство "Юнацтва", Минск, 1981
Художник Е.А.Игнатьев
OCR & SpellCheck: Zmiy (zpdd@chat.ru), 16 декабря 2001
---------------------------------------------------------------------
Двое суток русский военный клипер "Жемчуг" штормовал, как говорят
моряки.
Двое суток он выдерживал жестокий ураган в Индийском океане, вблизи
западного берега Северной Африки, встретив врага со спущенными стеньгами,
под несколькими штормовыми парусами, с наглухо задраенными люками и с
протянутыми на верхней палубе леерами.
Положение было серьезное.
В те ужасные долгие часы, когда ураган напрягал все свои силы, с диким
воем потрясая мачты и завывая в трепыхавшихся снастях, и когда громадные,
высокие и пенящиеся волны с бешенством нападали на маленький клипер со всех
сторон, вкатываясь верхушками на палубу, и кидали его, словно щепку, готовые
его поглотить, - в такие часы, казавшиеся вечностью, смерть витала перед
глазами моряков. Эти водяные горы казались неминуемой общей братской
могилой. И сердца даже бывалых и мужественных людей замирали в предсмертной
тоске, хотя лица их и были сурово-спокойны и напряженно-серьезны.
К вечеру вторых суток буря несколько затихла, и все на клипере радостно
и благодарно вздохнули, понимая, казалось, с большой ясностью, от какой
избавились опасности и как были близки к смерти.
Клипер, хорошо построенный, не особенно пострадал во время трепки. В
нескольких местах волны проломали борт; офицерский катер и капитанский
вельбот были сорваны с боканцев в океан - вот и всего.
Несмотря на то, что буря заметно стихала и "Жемчуг" был уже вне
опасности, и капитан и старший штурман, видимо, чем-то озабоченные, оба с
истомленными, осунувшимися и серьезными лицами, не сходили с мостика,
тревожно вглядываясь в мрак наступившей ночи.
Казалось, теперь можно было бы поставить достаточно парусов и нестись
со свежим попутным ветром к югу, но капитан - небольшой сухощавый человек
лет под сорок, довольно сурового вида - вместо того приказал на ночь
поставить только зарифленные марселя, бизань и фор-стеньги-стаксель и
держаться в крутой бейдевинд, чтобы клипер, так сказать, топтался на месте.
Такое решение принято было капитаном потому, что он не знал точно
места, где находится в данное время "Жемчуг". В течение двух суток урагана
солнце ни на минуту не показывалось, и, следовательно, нельзя было по высоте
солнца определить широту и долготу места. Не видно было ни луны, ни звезд,
по которым тоже возможно определиться, как говорят моряки.
А между тем ураган мог отнести клипер к берегам Африки, берега же эти
были негостеприимны. Много рифов и подводных мелей было около них, и
"Жемчуг", избавившись от одной опасности, легко мог набежать на другую, едва
ли не худшую.
И теперь ночь была темна. На подернутом облаками небе ни одной
звездочки.
Среди этой тьмы клипер покачивался на волнах, все еще сердито
разбивающихся о бока "Жемчуга", и вахтенный офицер, молодой мичман, то и
дело вскрикивал часовым на баке:
- Вперед смотреть!
Нередко тоже раздавался его молодой звонкий голос:
- На марса-фалах стоять!
На эти предупреждающие окрики и часовые на баке и вахтенные матросы,
стоящие у марса-фалов, тотчас же отвечали:
- Есть, смотрим! Есть, стоим!
- Все равно ничего не увидать в этой проклятой тьме! - сердито
проворчал капитан себе под нос, ни к кому не обращаясь.
И минуту спустя приказал вахтенному офицеру:
- Велите разводить пары!
- Есть!
Мичман послал рассыльного за старшим механиком и вслед за тем дернул
ручку машинного телеграфа.
Капитан почти не спал двое суток, позволяя себе вздремнуть в своей
каюте час-другой, во время которых на мостике капитана заменял старший
офицер.
И теперь его жестоко клонило ко сну.
Но он простоял еще два часа, пока не были готовы пары, и только тогда
решил сойти отдохнуть.
Перед уходом он тихо заметил старшему штурману, стоявшему у компаса:
- Береженого и бог бережет, Степан Степаныч!
- Совершенно верно-с, Иван Семеныч! - подтвердил старший штурман.
- И если, не дай бог, нанесет нас на мель...
Старший штурман угрюмо сплюнул и сурово сказал:
- Зачем наносить!
- Так все же машина поможет. Не так ли, Степан Степаныч?
Судя по тону голоса капитана, ему очень хотелось слышать от старого,
опытного, много плававшего штурмана подтверждение своих слов, которым он и
сам едва ли очень верил.
Что, в самом деле, могла сделать машина, да еще не особенно сильная,
при таком свежем ветре и громадном волнении!
- Конечно-с! - лаконически ответил старший штурман.
Но его лицо, слабо освещенное светом, падавшим от компаса, старое,
угрюмо-спокойное лицо, густо поросшее седыми баками, по-видимому нисколько
не разделяло надежд капитана на действительность помощи машины.
И, словно бы желая в свою очередь успокоить свою тайную тревогу и
тревогу капитана, он прибавил:
- Положим, ураган жарил по направлению к берегу, но все же в начале
урагана мы были в пятидесяти милях от берега и держались в бейдевинд... Вот,
бог даст, завтра определимся... А теперь вам выспаться следует, Иван
Семеныч!
- То-то очень спать хочется... Пойду вздремнуть.
И, обращаясь к вахтенному офицеру, громко и властно сказал:
- Хорошенько вперед смотреть!.. Как бы берега близко не было... Чуть
что заметите, дайте знать!
- Есть! - ответил мичман.
Капитан ушел и, не раздеваясь, бросился, как был, в кожане поверх
сюртука и в фуражке, на диван и мгновенно уснул.
Притулившись на баке у наветренного борта, кучка вахтенных матросов,
одетых в кожаны, с зюйдвестками на головах, тихо лясничала.
Чей-то громкий и насмешливый голос говорил:
- Ну, разве не дурак ты, Матросик?! Как есть дурак!
Тот, кого звали Матросиком, тихо засмеялся и простодушно ответил:
- Дурак, значит, и есть.
- Да как же не дурак! Сидел бы теперь у себя дома, в деревне, а заместо
того взял да и за другого на службу пошел... И хоть бы за деньги, а то
дарма! Небось, ничего не дали?
- Такая причина была, - оправдывался Матросик.
- Нечего сказать, причина! Вовсе прост ты, вот и причина!
Тот, кого называли Матросиком, словно бы оправдываясь, проговорил:
- Этот самый парень, заместо которого я пошел, братцы, только что
поженился и очень приверженный к земле был мужик... Коренной в семье. Без
его разор был бы. И так, братцы вы мои, убивались по нем отец с матерью да
супруга, значит, евойная, что жалость взяла. Мне, думаю, что? Одинокий
сирота, живу в работниках... Ну таким родом и явился я к барину и в ноги:
"Дозвольте, мол, в некрута вместо Васьки Захарова!" Барин даже очень был
доволен... Вот она, братцы, какая причина! - закончил Матросик.
Он проговорил эти слова необыкновенно просто, словно бы и поступок его
был самый простой, и он не сознавал, сколько в нем было доброты и
самоотвержения.
За эту бесконечную доброту и готовность помочь всякому на "Жемчуге" все
матросы любили этого первогодка. Звали его не по фамилии - фамилия его была
Кушкин, - а Матросиком, вследствие того, что Кушкин однажды, вскоре после
назначения его на "Жемчуг", на вопрос боцмана: "Кто ты такой?", вместо того
чтобы ответить: "Матрос второй статьи Илья Кушкин", простодушно ответил:
"Матросик".
Так с тех пор на клипере его все прозвали Матросиком.
И в самом деле, прозвище это подходило к Кушкину.
Это был маленького роста, худощавый, почти смуглый молодой паренек лет
двадцати двух-трех, с пригожим жизнерадостным добрым лицом, главным
украшением которого были большие темные глаза, полные какой-то чарующей
ласки и привета. Когда Матросик улыбался, широко раскрывая свой рот с
красными сочными губами и показывая ослепительно белые зубы, то невольно
улыбались и те, на кого он смотрел.
Вся его маленькая фигурка была ладная и необыкновенно располагающая.
Ходил он всегда веселой и легкой походкой и любил одеваться аккуратно и
опрятно. Даже его желтоватого цвета руки с тонкими, слегка искривленными
пальцами не были пропитаны смолой и грязны, как у других матросов. Матросик,
видимо, щеголял опрятностью.
Уроженец одной из северных губерний, Илья Кушкин еще с отрочества
плавал по бурному Ладожскому озеру и, поступивши в матросы и затем
назначенный в кругосветное плавание на "Жемчуг", скоро сделался хорошим и
исправным матросом.
Когда Матросик окончил свой рассказ, кто-то из кучки спросил:
- Так тебе, Матросик, ничего и не дали за твою простоту?
- Предлагали, братцы. Пятичницу давали.
- А ты не взял?
- То-то не взял. Бедные мужики эти Захаровы... Как с их взять? Однако
угощение принимал - страсть угощали, братцы! А молодая баба, Васькина жена,
так та мне две рубахи ситцевые справила. "Вовек, - говорит, - не забуду,
Илья, что ты моего мужика при мне оставил". Небось, люди добро помнят.
С мостика то и дело раздавались окрики вахтенного офицера. То он
командовал: "Вперед хорошенько смотреть", то: "На марса-фалах стоять".
Эти частые и громкие окрики среди ночной тишины несколько раздражали
матросов.
- И чего это мичман зря суетится да глотку дерет! - заметил кто-то.
- А может, не зря, - промолвил Матросик.
- Коли встречных судов боится, все равно не увидишь скоро. Слава богу,
хоть штурма прикончилась, а все-таки нехорошая ночь! - раздался чей-то
голос.
- То-то вахтенный и опасается, что ночь!.. И пары по той же причине...
И ходу нам нет! - сказал Матросик.
- По какой причине?
- А по той самой, братцы, что неизвестно, в какие места нас буря
занесла. Вот он и опаску имеет. В море, братцы, завсегда надо опаску иметь.
Я хоть и по озеру ходил, а бога приходилось-таки часто вспоминать! -
проговорил Матросик.
С этими словами он повернул голову к океану и стал зорко всматриваться
вперед, в покачивавшийся на волнах клипер.
Смотрел Матросик минут пять - десять и вдруг крикнул неестественно
громким голосом.
- Бурун под носом!
- Марса-фалы отдать!.. - тревожно скомандовал вахтенный мичман.
Марселя бесшумно упали, и в то же мгновение "Жемчуг" остановился,
врезавшись в гряду, и беспомощно стал биться, словно птица, попавшая в
силки.
Капитан мгновенно проснулся и через минуту был на мостике. Старший
офицер и старший штурман были там же. Все офицеры и все матросы, наскоро
одевшись, выскочили наверх.
Клипер било жестоко о камни, и машина, работавшая полным ходом, не
могла его сдвинуть с места. Видно было, что "Жемчуг" засел плотно.
Все были в подавленном состоянии.
Ветер дул свежий, и волны кружились вокруг клипера. Кругом кромешная
тьма.
Прошло бесконечных десять минут, и снизу дали знать, что течь
увеличивается. Пущены были в ход все помпы, но вода тем не менее все
прибывала. Положение было критическое, и не было никакой возможности
высвободиться из него. И помощи ожидать было не от кого.
Однако на всякий случай зарядили орудия, и через каждые пять минут
раздавались выстрелы, разносившие по океану весть о бедствии.
Но никто этих выстрелов, казалось, не слыхал.
Верхняя и нижняя палубы осветились фонарями. Молчаливые и
сосредоточенно-серьезные матросы торопливо вытаскивали рангоут, разные вещи.
У денежного сундука, вынесенного из капитанской каюты, стоял часовой.
Несмотря на работу всех помп, клипер постепенно наполнялся водой через
полученные пробоины от ударов о камни гряды, в которой он засел. О спасении
клипера нечего было и думать, и потому по приказанию капитана принимались
меры для спасения людей и для обеспечения их провизией.
Но ночью, при громадном волнении, спустить шлюпки и посадить на них
людей было бы безумием. Приходилось ждать рассвета.
И в голове каждого моряка, несмотря на спокойные, по-видимому, голоса
капитана и старшего офицера, отдававших приказания, проносилась ужасная
мысль:
"Не исчезнет ли "Жемчуг" в волнах до рассвета?"
Наконец забрезжило, и из сотни человеческих грудей вырвался крик
радости. Громкое "ура" разнеслось по океану, споря с ревом ветра и гулом
бурунов.
Высокий, казалось, отвесный, берег неясными контурами выделялся близко,
совсем близко. Между ним и грядой, на которой бился "Жемчуг", было не более
пятидесяти сажен.
Но радость быстро сменилась отчаянием. Ветер не стихал; волны с грозным
ревом разбивались о берег. Буруны пенились вокруг "Жемчуга". Все поняли, что
спасение на шлюпках невозможно.
И близкий берег казался недостижимым, а смерть - неминуемою.
Выстрелы о помощи раздавались по-прежнему, но не вселяли надежды, хотя
и привлекли на берег кучку арабов, которых можно было рассмотреть в бинокли.
Но что они могли сделать? Как помочь?
Рассвело.
Утро было серое и печальное. Низкие темные тучи заволакивали небо.
Ветер не стихал. Волны по-прежнему были громадны.
"Жемчуг" по временам трещал от ударов, но еще держался на воде.
Бледный, казавшийся стариком капитан, не сомневавшийся почти, что жена
и трое его детей, оставшихся в Кронштадте, сегодня сделаются сиротами,
все-таки не показывал ни перед кем своего отчаяния и распоряжался, словно бы
надеялся на спасение.
И он обошел палубу и говорил, ободряя матросов:
- Скоро ветер стихнет, и мы на шлюпках доберемся до берега. Не робей,
молодцы ребята!
И "молодцы ребята" как будто верили - так им хотелось верить! - и
отвечали:
- Рады стараться, вашескобродие!
Вернувшись на мостик, капитан сказал старшему офицеру:
- Если бы конец подать на берег и на этом конце укрепить канат!.. Это
единственная возможность спасти людей. Но как подать? Шлюпку немедленно
зальет. Ветер не стихает. Барометр падает.
- Разве вплавь, Иван Семеныч?
- Вплавь? Но кто решится? Это верная гибель. Если чудом и доплывет, то
разобьется о камни... Весь берег ими усеян... Но, во всяком случае, надо
попробовать... Арабы могут перехватить конец, и тогда мы спасены. Прикажите
поставить людей во фронт. Я вызову охотников.
Когда люди выстроились, капитан подошел к фронту и, объяснив, в чем
дело, крикнул:
- Есть ли охотники выручить всех нас, ребята? Если есть, выходи.
Никто не шелохнулся. Всякий с ужасом взглядывал на пенистые волны,
гребешки которых вкатывались на палубу.
Только маленький чернявый Матросик вышел из фронта, решительно подошел
к капитану и, застенчиво краснея, проговорил:
- Я желаю, вашескобродие!
- Ты, Матросик? - удивленно воскликнул капитан, невольно оглядывая
маленькую, тщедушную на вид фигурку Матросика.
- Точно так, вашескобродие.
- Куда тебе!.. Ты сейчас же утонешь!
- Не извольте беспокоиться, вашескобродие... Я к воде способен. Плаваю,
вашескобродие!
- И хорошо?
- Порядочно, вашескобродие! - скромно ответил Матросик, бывший
превосходным пловцом.
- Но ты знаешь, чем рискуешь?
- Точно так, вашескобродие!
- И все-таки желаешь?
- Буду стараться, вашескобродие! Как для людей не постараться! - просто
прибавил он.
- Ты будешь нашим спасителем, если подашь конец... От имени всех
спасибо тебе, Матросик! - проговорил взволнованно капитан.
Матросик разделся догола, одел пробковый пояс и обвязался концом.
Когда все было готово, он низко поклонился всем и дрогнувшим голосом
произнес:
- Прощайте, братцы!
- Прощай, Матросик!
Все смотрели на него как на обреченного.
Он бросился в волны.
Все бинокли и подзорные трубы были устремлены на бесстрашного пловца.
Голова его в виде черной точки то показывалась на гребнях, то исчезала между
волнами.
- Молодец! Хорошо плывет! - говорил про себя капитан, не отрывая глаз
от бинокля.
Действительно, Матросик плыл хорошо, подгоняемый попутной волной... Уже
близко. Несколько размахов - и он у берега. Арабы ему что-то кричат,
указывая вправо от взятого им направления. Но он ничего не понимает,
довольный и радостный, что сейчас доплывет, укрепит к берегу конец и люди
будут спасены.
Но вдруг набежавшая волна с силой бросает Матросика, и он всей грудью
ударяется о прибрежный острый камень.
Ужасная боль и слабость мгновенно охватывают его. К нему подбегают
арабы, и он им указывает на конец уже потускневшими глазами.
Смерть Матросика была почти моментальная.
Арабы вытащили труп Матросика на песок и стали вытягивать конец.
Через полчаса за одну из скал, правее, был прикреплен канат, и по этому
канату стали переправляться с "Жемчуга" люди. К полудню ветер заметно стих,
так что возможно было продолжать переправу при помощи каната на шлюпках.
Когда все переправились на пустынный берег, капитан, указывая на труп
маленького чернявого Матросика, сказал:
- Вот кто пожертвовал собою, чтобы спасти нас, братцы!
И, обнажив голову, приложился к покойнику.
Все крестились и отдавали последнее целование Матросику.
А в это время "Жемчуг" исчезал под волнами.
Last-modified: Sun, 30 Dec 2001 19:01:04 GMT