Оцените этот текст:


   -----------------------------------------------------------------------
   OCR & spellcheck by HarryFan, 16 August 2000
   -----------------------------------------------------------------------

   Феерический рассказ




   1

   В  конце  мая  и  начале  июля  город  Зурбаган   посещается   "Бешеным
скороходом". Ошибочно было бы представить этого посетителя человеком  даже
самой  сумасшедшей  внешности:  длинноногим,  рыкающим   и   скорым,   как
умозаключение страуса относительно спасительности песка.
   "Бешеный скороход"  -  континентальный  ветер  степей.  Он  несет  тучи
степной пыли, бабочек, лепестки цветов; прохладные, краткие, как  поцелуи,
дожди, холод  далеких  водопадов,  зной  каменистых  почв,  дикие  ароматы
девственного леса и тоску о неведомом. Его власть  делает  жителей  города
тревожными и рассеянными; их сны беспокойны; их мысли странны; их  желания
туманны и обаятельны,  как  видения  анахорета  или  мечты  юности.  Самое
большое  количество  неожиданных  отъездов,  горьких   разлук,   внезапных
паломничеств и решительных путешествий падает на беспокойные дни "Бешеного
скорохода".
   5-го июля в сорока милях от Зурбагана три человека шли по узкой степной
тропе, направляясь к западу.
   Шедший впереди был крепкий, прямой, нервный человек, лет тридцати трех.
Природа наградила его своеобразной  цветистостью,  отдаленно  напоминающей
редкую тропическую птицу: смуглый цвет кожи, яркие голубые глаза и черные,
вьющиеся, с бронзовым  отливом,  волосы  производили  весьма  оригинальное
впечатление, сглаживая  некрасивость  резкого  мускулистого  лица,  именно
богатством  его  оттенков.  Двигался  он  как  бы  толчками  -  коротко  и
отчетливо. На нем, как и на остальных двух путниках, был охотничий костюм;
за спиной висело ружье; остальное походное снаряжение -  сумка,  свернутое
одеяло и кожаный мешочек с пулями - размещались вокруг бедер  с  толковой,
удобной практичностью предусмотрительного  бродяги,  пользующегося,  когда
нужно, даже рельефом своего тела.
   Этого звали Нэф.
   Второй путник, развалисто поспешавший за первым, был круглолиц,  здоров
и неинтересен в той степени, в какой бывают  неинтересны  люди,  созданные
для  работы  и  маленьких  мыслей  о  работе  других.   Молодой,   видимо,
добродушный, но тугой и медлительный  к  новизне,  он  являлся  того  рода
золотой серединой каждого общества, которая, по существу, неоспорима ни  в
чем, подобно столу или крепко пришитой пуговице. Сама природа отдыхает  на
таких людях, как голодный поэт на окороке. Второго путника  звали  Пек,  а
был он огородником.
   Третий мог бы нагнать тоску  на  самого  веселого  клоуна.  Представьте
одушевленный гроб; гроб на длинных, как бы перекрученных, испитых ногах, с
впавшим  животом,  вздернутыми  плечами,  впалыми,   кислыми   глазами   и
руками-граблями. Его рыжие усы висели как ножки  мертвого  паука,  он  шел
размашисто и неровно, вяло шагая через воздух,  как  через  ряд  сундуков.
Этого звали Хин. В Зурбагане он чистил на улице сапоги.
   Все трое шли в  полусказочные,  дикие  места  Ахуан-Скапа  за  золотом,
скрытым в тайной жиле Эноха. Умирая, Энох передал план  тайников  Нэфу  [в
единственной известной публикации вместо "Нэфу" напечатано "Эхору"].  Хин,
соблазнясь, истратил на снаряжение деньги из сберегательной кассы,  а  Пек
шел как могучая рабочая сила, годная копать землю и вязать  на  переправах
плоты.



   2

   Когда стемнело, путники остановились у небольшой рощи, разожгли костер,
поужинали и напились кофе.
   Огромная ночь пустыни сияла цветными звездами, большими, как  глаза  на
ужас и красоту. Запах сухой травы, дыма, сырости низин, тишина, еще  более
тихая от сонных  звуков  пустыни,  дающей  вздохи,  шелест  ветвей,  треск
костра,  короткий  вскрик  птицы  или  обманчиво  близкий  лепет  далекого
водопада, - все было полно тайной грусти, величавой, как  сама  природа  -
мать ощущений печальных. Человек одинок; перед лицом пустыни это яснее.
   Нэф развернул карту.
   - Вот, братцы, - сказал он, отводя ногтем часть  линии  не  более  пяти
миллиметров, - вот сколько мы сделали в первый день.
   - А сколько осталось? - спросил, помолчав, Хин.
   - Столько. - Нэф двинул рукой до противоположного края карты.
   - Д-да, - сказал Пек.
   Хин промолчал. Устремив глаза в тьму, бесцельно, но напряженно, как  бы
улетая в нее к далекой цели, Нэф сказал:
   - Помните, что путь наш не легок. Я уже говорил это. Нас будет рвать на
куски судьба, но мы перешагнем через ее труп. Там глухо: леса, тьма, враги
и звери; не на кого там оглянуться. Золото залегло в камне.  Если  хотите,
чтобы ваши руки засветились закатом, как глаза, а мир лежал в кошельке,  -
не кряхтите.
   Пек и Нэф вскоре уснули, но Хин даже не  задремал.  Беспокойно,  первый
раз так опасливо и реально, представил он  долгий-предолгий  путь,  дожди,
голод,  ветры  и  лихорадки;  пантер,  прыгающих  с  дерева  на  загривок,
магические глаза змей, стрелу в животе и пулю в  сердце...  Чей-то  скелет
среди глубокого ущелья... Он вспомнил красоту отделанного под орех  ящика,
на котором останавливается щедрая нога прохожего, солнечный асфальт,  свою
газету, свою кофейню и верное серебро. Он  внутренне  отшатнулся  от  того
края  карты,  на  котором,  смеясь,  Нэф  положил  ладонь;  отшатнулся   и
присмирел.
   Хин осторожно встал, собрался  и,  не  разбудив  товарищей,  зашагал  к
Зурбагану,  унося  на  спине  взгляд  догорающего  костра.  Так,  человек,
страдающий боязнью пространства, поворачивается спиной к  площади  и  идет
через нее, пятясь... Мир опасен везде.



   3

   Проснувшись, Нэф показал Пеку следы, обращенные к ночлегу пятками.
   - Нас двое теперь, - сказал он. - Это лучше и хуже.  -  Пек  выругался,
невольно все-таки размышляя о причинах, заставивших Хина вернуться. Он был
смущен.
   Затем  прошел  месяц,  в  течение  которого  два  человека   пересекали
Аларгетскую равнину с достоинством и упорством лунатиков, странствующих по
желобу крыши, смотря на луну. Нэф шел  впереди.  Он  говорил  мало;  часто
задумывался; в хорошую погоду - смеялся; в плохую -  кусал  губы.  Он  шел
легко, как по  тротуару.  Пек  был  разговорчив  и  скучен,  жаловался  на
лишения, много ел и часто вздыхал, но шел и шел из любви к будущему своему
капиталу.
   Однажды вечером к  поселку,  расположенному  на  берегу  большой  реки,
пришли два грязных бородатых субъекта.  Их  ногти  были  черны,  одежда  в
земле. Они вошли в небольшой  дом,  где  молодцеватый,  крупный  старик  и
молодая девушка, красивая, как весенняя зелень, садились ужинать.
   - Вы куда? - осведомился старик.
   - К Серым горам, - сказал Нэф.
   - Далеко.
   - Пожалуй.
   - Зачем?
   - Слитки.
   -  Дураки,  -  заявил  старик.  -  Туда  многие  ходят,  да  мало   кто
возвращается.
   - Мало ли что, - возразил Нэф, - ведь я иду в первый раз.
   Старик хмыкнул, как на лепет ребенка.
   - Нерра, покорми их и положи спать, - сказал он дочери. - Пусть они  во
сне целуются с золотом, а наяву - со смертью.
   - Шутки не наполняют кармана, - возразил Нэф.
   Девушка засмеялась. Пек сел к пирогу  со  свининой;  Нэф  выпил  водки,
потом занялся и едой.
   Ужин прошел в молчании. Затем Нерра сказала:
   - Сумасшедшие, ваша постель готова.
   - Ты любишь умных? - спросил Нэф.
   - Должно быть, если не люблю глупых вопросов.
   - Какой принести тебе подарок?
   - Свой скальп, если ты разыщешь его.
   - Бери сейчас. - Нэф нагнулся, подставив лохматую голову.
   Старик, вынув изо рта трубку, густо захохотал. Девушка рассердилась.
   - Идите спать! - вскричала она.
   Нэф скоро заснул; Пек, ворочаясь, вспоминал круглые руки Нерры.  Утром,
когда Нэф занялся чисткой ружья. Пек  вышел  во  двор  и  сел  на  бревно,
осматриваясь.
   Вдали, за цветущей изгородью, виднелись холмы хлебных  полей.  В  сарае
толкались свиньи, розовые с  черными  пятнами.  На  другом  дворе  бродили
коровы великанского вида. Под ногами Пека суетились крупные цветные  куры,
болтливые индейки; вечно падающие гуси шипели, как тещи; синие с золотом и
хохолками на голове утки охорашивались на солнышке.
   Старик вышел из хлева. Увидев Пека, он подошел к нему и сказал:
   - Любезный, в горах дико и дрянно, а у меня много  работы.  Два  месяца
назад утонул мой сын. Если хочешь, живи работником. Мы всегда  спокойны  и
сыты.
   В это время через двор прошла Нерра, улыбаясь себе, в  солнце  и  ярком
платье, богатая молодостью. Она скрылась. Вся картина знакомой  фермерской
жизни была для души  Пека,  как  оттепель  среди  суровой  зимы,  -  тоска
мучительного и опасного странствования.
   - Хорошо, - сказал Пек.
   Старик подбросил лопату. Пек пошел  в  дом,  где  столкнулся  с  Нэфом,
одетым и готовым к походу.
   - Скорее, идем, - сказал Нэф.
   - Нэф... я...
   - Где же твое ружье?
   - Послушай...
   - Время дорого. Пек.
   - Я здесь останусь работником.
   Нэф отвернулся. Постояв с минуту, он прошел мимо Пека, как мимо пустого
места. У ворот он обернулся, увидев Нерру, смотревшую на него из-под руки.
   - Ну, я пошел, - сказал он.
   - Прощай. Береги скальп.
   Нэф досадливо отмахнулся. Девушка презрительно фыркнула  и  повернулась
спиной к дороге, уходящей к горам.



   4

   Жизнь знает не время, а дела и события. Поэтому без точного  исчисления
месяцев, разделивших две эти главы, мы останавливаемся у окна, только  что
вымытого Неррой до блеска чистой души. Около нее стоял Пек.
   - Что же мне теперь делать?
   - Купать лошадей.
   - Нерра!
   - Отстань, Пек. Твоей женой я не буду.
   Он смотрел на ее гибкую спину, тяжелые  волосы,  замкнувшиеся  глаза  и
маленькие, сильные руки. Так, как смотрит рыбак без удочки на игру  форели
в быстром ключе. Он вдруг  озлобился,  вышел  и  повел  лошадей,  а  когда
возвращался с ними, то заметил спускающегося по склону холма  неизвестного
человека в лохмотьях, так густо обросшего волосами,  что  сверкали  только
глаза и зубы. Человек шел сильно хромая.
   - Пек! - сказал бродяга, взяв под уздцы лошадь.
   - Нэф!!
   - Я. Я и мое золото...
   - Так ты не умер?
   - Нет, но умирал.
   Они вошли в дом. Пек привел старика, Нерру; все  трое  обступили  Нэфа,
рассматривая его с чувством любопытной тревоги.
   Его вид был ужасен. В дырах рубища сквозило черное тело; шрамы на  лице
и руках, склеенные запекшейся кровью, казались страшной татуировкой; босые
ноги раздулись, один глаз был  завязан.  Он  снял  мешок,  ружье,  тяжелый
кожаный пояс и бросил все в угол, потом сел.
   - Скальп цел, - кратко сообщил он.
   Девушка улыбнулась, но ничего не ответила.
   Ему дали еды и водки. Он сел,  выпил;  на  мгновение  заснул,  сидя,  и
мгновенно проснулся.
   - Рассказывай, - сказал старик.
   - Для начала... - заметил Нэф, отворачивая левый рукав.
   От плеча  до  кисти  тянулись  обрывки  сросшихся  мускулов  -  подарок
медвежьей лапы. Затем, поправив рукав, Нэф спокойно, неторопливо рассказал
о таких трудах, лишениях, муках, ужасе и тоске, что Пек, посмотрев в угол,
где лежал мешок с кожаным поясом, почувствовал,  как  все  это  на  взгляд
стало приземистее и легче.
   На другой день выспавшийся Нэф побрился, вымылся и оделся. Он  перестал
быть страшным, но вид его все же говорил красноречиво о многом.
   Оставшись с ним наедине, Пек сказал:
   - Ты меня предательски бросил здесь, Нэф. Я колебался... Ты  не  утащил
меня, как следовало бы поступить верному другу. И вот - ты миллионер, а  я
- по-прежнему нищий.
   Нэф усмехнулся и развязал пояс. Взяв чайный стакан, он насыпал  его  до
краев мутным, желтым песком.
   - Возьми! - сказал он покрасневшему от жадности Пеку.
   К вечеру Пек исчез. На кровати Нэф нашел его записку и показал Нерре.
   "Жадный, вероломный приятель! Прибыв  страшным  богачом,  ты  дал  мне,
всегдашнему твоему спутнику, жалкую часть. Будь проклят. Я уезжаю от  тебя
и развратной девки Нерры к своему дяде,  где  постараюсь  лет  через  пять
разбогатеть больше, чем ты, хитрый бродяга".
   - Закурим этой бумажкой, - весело сказал  Нэф.  -  Не  бледней,  Нерра;
знай, дурак кусает лишь воздух. Послушай... Я сберег скальп для тебя.
   Она помолчала, затем положила на его плечо руку, а потом мягко перевела
руку на вьющиеся волосы Нэфа.
   - Через неделю будет пароход сверху, - сказала Нерра, - если хочешь,  я
поеду с тобой.
   - Хочу, - просто ответил Нэф.
   Так началась их жизнь. Одним мужем и одной женой стало больше на свете,
богатом разными парами, но весьма бедном любовью и уважением.


   У подъезда каменного  зурбаганского  театра  сидел  наш  знакомый  Хин,
рассматривая по профессиональной привычке ноги  прохожих;  выше  он  почти
никогда не поднимал глаз, считая это убыточным.
   Прошло несколько времени. На ящик Хина ступила небольшая мужская нога в
лакированном сапоге; после нее -  другая.  Хин  заботливо  их  почистил  и
протянул руку.
   То, что оказалось в руке, сначала удивило его своим цветом,  цветом  не
ассигнаций. Цвет был коричневый с розовым. Развернув бумажку. Хин,  встав,
с трепетом и почтением прочел, что это чек на  предъявителя,  на  сумму  в
пятьдесят тысяч. Подпись была "Нэф".
   Он судорожно огляделся, и показалось ему, что  в  зурбаганской  пестрой
толпе легли тени пустыни и  грозное  дыхание  диких  мест  промчалось  над
разогретым асфальтом, тронув глаза Хина свежестью неумолкающих водопадов.

   1918

Last-modified: Thu, 17 Aug 2000 15:53:08 GMT
Оцените этот текст: