Сергей Николаевич Сергеев-Ценский. Верховод
Рассказ
---------------------------------------------------------------------
Книга: С.Н.Сергеев-Ценский. Собр.соч. в 12-ти томах. Том 3
Издательство "Правда", Библиотека "Огонек", Москва, 1967
OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 25 октября 2002 года
---------------------------------------------------------------------
Однажды июньским утром шестеро ребят пошли в лес за грибами: Алеша и
Таня - брат и сестра, Миша и Рая, тоже брат и сестра, и Федька с Генькой -
двоюродные братья. Девочки были семилетки, их братья лет по десяти, Генька -
одиннадцати, Федька двенадцати лет.
Генька был разноглазый: один глаз серый, другой карий; голова - дыней,
грудь куриная, волосы светлые и торчали, как плавники; руки цепкие, и ноги
ступали отчетисто, точно слышали где-то барабан; тонкие губы сцепились
плотно и имели надменный вид; около губ белые следы лишаев; нос длинный, и
подбородок вперед.
Федька же был расплывчатый, мясистый, тяжелая голова книзу, губы в
обвис, на тупом носу капли пота. Он нес кошелку для грибов за спиною и, хоть
кошелка была пустая - только кусок хлеба да два огурца, - все-таки
по-рабочему гнулся.
Генька держал свою кошелку в руке.
- Не отставать! Эй! - прикрикнул Генька на девочек, и девочки,
набиравшие дорогой тощие букетики полевых цветов, названия которых они не
знали, тут же, заслышав окрик, бежали, схватившись руками.
Глядя на них с презрением, вот он спросил их вдруг:
- А сколько будет два да два?
- Четыре, - ответила Таня баском, плеснув золотой косичкой.
- Четыре, - согласилась с ней Рая, отбросив со лба черные кудряшки.
- А два мильена да два мильена? - спросил Генька.
- Ты с ума сошел, - тихо удивилась Таня.
Этого уж не посмела повторить Рая, только уширила выпуклые черные глаза
и повела узким плечиком.
А Генька даже не посмотрел на них. Он командовал брату:
- На тропку сворачивай!
- Зачем? - и медленно вытирал с носа пот рукавом Федька.
- Тебе сказано? - прикрикивал Генька, и Федька поворачивал на тропинку
с дороги, а за ним, перекидывая с руки на руку свои корзиночки, шли Алеша с
Мишей.
- Это мы опять на дорогу выйдем? - спрашивал Алеша певческим голоском.
- А то куда же? - рубил четко Генька.
- А в лес когда же свернем? - любопытствовал Миша, скрежеща на звуке
"р".
- Когда будет, - отзывался Генька, не желая говорить длинно, едва
разжимая надменные губы, ногами слушая невидимый барабан.
Дорога шла в гору изгибами; по тропкам совсем было круто, но ребята с
жаром взбирались по тропкам, потому что так скорее лес.
Необыкновенное солнце сияло. Каждый лист в кустах светился насквозь.
Всех жучков, которые спрятались в листьях, было видно, и Миша, черненький,
худенький мальчик, любитель жучков, бабочек, стрекоз, то и дело выхватывал
их на ходу вместе с листьями, кричал радостно: "А вот еще один!" - показывал
всем над головою и швырял подальше в кусты.
Рот у него был галчиный на маленьком лице, шея, как стебелек... Он все
ахал от умиления, и Генька говорил ему строго:
- Прикрой едалку, а то ворона влетит!
Миша темнил глаза, свешивал голову, но шагов через десять восхищался
снова и сиял. Рубашонка у него была линючая, синяя с красной вышивкой.
Алеша старался держаться ближе к Федьке. У него одного из всех на
голове торчала беленькая шляпка-лопушок. Он был такой же сытенький, как
сестра, только чернобровый, и от дороги и солнца раскраснелся. Рубашку он
снял и положил в корзинку и аккуратно работал острыми локтями и крылышками
лопаток.
- Ты обожгешься!.. Я вот маме скажу! - ворчала на него сзади Таня
баском, а он оборачивался к ней, хмурил брови, поджимал губы и грозил
кулаком.
Как девочки, так и Миша с Алешей только в первый раз вырвались далеко
от дома. Лес они видели только издали, и вот идут туда теперь - их
отпустили. Это было для них сказочно, ошеломляюще, а Федька спокойно говорил
Алеше:
- Мы в прошлом году ходили, одних груздей по кошелке принесли, а
сы-рое-жек там!.. Мы их прямо ногами топтали, несмотря что красивые!.. Там
же их тьма-тьмущая...
- Я знаю: грузди... Большие такие... Грузди, рыжики, опенки,
шампиньоны, - скороговоркой насчитывал Алеша. - А сыроежки - это какие?.. Их
разве сырыми едят?
Он не говорил, а почти пел, притом книжно, отчетливо: мать его была
учительница.
Дорога все взвивалась и дыбилась в гору. Кусты становились выше; под
ногами все сырее.
Дня три назад прошел сильный дождь (вот почему и собрались за грибами),
и здесь, повыше, становилось уже заметно, что это был за дождь в горах. Даже
тропинки были размыты и изрыты дождевыми потоками, и висели над ними
подмытые корни трав.
- Вот когда груздей! - нюхал воздух Федька. - Я их за то люблю, эти
грибы - большие.
- Такие будут? - распяливал свою ладошку Алеша.
- Гм... Вот так большие!.. А не хочешь - вместо лопуха голову накроешь,
чтоб не очень жарко!
- Не отставать там! - кричал тем временем Генька на девочек и с
презрением выговаривал Мише: - А тебе бы только чтобы мухи!.. Тоже за
грибами идет... Мухобой!
Миша смотрел на него виновато и начинал сильнее работать голыми ногами,
очень тонкими и с кривыми коленками.
Кошелка у Геньки была в левой руке, а в правой - хлыст из орешника.
Этим хлыстом он то и дело бил по сочным листам кустов, наклонившихся над
дорогой, и Миша косился на этот хлыст опасливо: вдруг возьмет да ударит его
по спине или по голым ногам.
Кустарник становился все раскидистей, все выше, и, наконец, поднялись
над головами ребят молодые дубочки.
Дубки эти были разрежены нарочно, - торчали под ногами свежие пеньки, а
вдали, сквозь их спицы, как птицы в клетке, виднелись два дровосека: старик
с бородкой серой и молодой - в красной рубахе.
Ребята остановились было, но Генька крикнул:
- Чего стали?.. Нечего стоять.
- Это что они? - спросил Миша.
- Ничего они... Рубят и все.
- Зачем? - спросил Алеша.
- Во-от - "зачем"?.. Уголь палят.
- У-голь?.. Какой уголь?
И девочкам куда больше, чем мальчикам, хотелось посмотреть на старика и
парня, которые делают уголь, но уже нырял впереди Генька, и они побежали за
ним, боясь отстать.
На корову с медным колокольчиком наткнулись в лесу - пеструю, рыжую с
белым, брюхатую, один рог обломан... Водила длинным хвостом, как веером.
- Ко-ро-ва! - сказали враз обе девочки, очень удивясь.
- Смотри-и!.. И коло-кольчик! - пропел Алеша.
- Это лесникова, - объяснил Федька, а Генька обернулся презрительно:
- Что? Коровы никогда не видали?
Пахло сырой травой, сверкало солнце на толстых листьях, вякал
колокольчик.
- Грып! - удовлетворенно сказал вдруг Генька, сорвал розовую сыроежку,
разломил и бросил. - Червивая!.. Вали дальше! Сейчас они пойдут!
Брошенный гриб поднял Миша, к нему подскочили девочки и смотрели на
первую в их жизни сыроежку во все глаза: каждой хотелось разломить ее и
разглядеть червяков.
- Откуда они, червяки? - спросила Таня Мишу.
- А я знаю? - отозвался сурово Миша.
И Генька кричал спереди:
- Вы итить так иди, когда вас взяли!
Вот и лес... Тот лес - настоящий, который видели только издали, который
издали - синий... Наконец, лес, и дубы нельзя обхватить руками, и вверху
только кое-где кусочками, клочочками небо, и так высоко оно, что больно шее.
Здесь девочки уже боялись отставать, здесь они держались как можно
ближе к Геньке, который то и дело говорил однообразно, но зато чрезвычайно
деловито:
- Грып!.. А вон еще грып!
Каждый гриб он разламывал тут же и червивые бросал и даже на Алешу,
наиболее нехозяйственного из всех, действовал заразительно.
Толстые рыжие масленки выпячивали желто-зеленые рыхлые животы;
хорошенькие сыроежки в розовых платочках выглядывали из-под палых листьев;
аспидные свинухи со впадиной на спинке сами просились в руки, но Генька с
Федькой искали только груздей, которые были хитрее и глубже закапывались в
лесной сор.
Алеша, и Миша, и девочки пытались и сами разглядеть где-нибудь
груздевый бугор, но мешало все что-то. То необыкновенно пестрая птица
пролетит низко мимо, сядет на дуб и застучит носом.
- Какая это? Вон, эта!
- Дятел, - отзовется Генька презрительно.
Или еще заворкует, как голубь, над головою какая-то с пушистым хохлом,
сизая с голубизною, большая, совсем чрезвычайная.
- А эта?
- Горлинка, - скажет Федька.
Но Генька вступит начальственно:
- Ан вовсе не горлинка, а витютень!
- Тю-тю-тя, - пытаются повторить девочки, и им смешно.
Но разноцветные глаза Геньки строги и тонкие губы надменны.
- Вы зачем сюда шли? За грыбами?.. Вот и занимайся грыбами, а то домой
нечего будет несть.
Раздавил Федька груздевую семью: как-то нечаянно наступил обеими ногами
и раздавил, а Генька это заметил.
- Эх, чертушко!.. Вот уж чертушко растет! - и толкнул он Федьку.
- Чего дерешься? - уставился тот.
- Еще хочешь? На! - ударил его Генька в плечо.
Федька поплевал на руки и сжал кулаки, однако Генька напал на него так
стремительно, что сразу сшиб его с ног.
Федька сидел на земле и глядел на него с недоумением больше, чем с
обидой, а Генька, отходя, говорил:
- Еще захочешь - еще получишь!
И тощие вихры его торчали, как петуший гребень.
Уже часа три прошло, как вышли из дому ребятишки, и уж проголодались
младшие и потихоньку отламывали и жевали хлеб, но мало все-таки болталось
нечервивых грибов в их корзинках, а Генька набил уже почти полную кошелку
груздями.
И уж устали девочки, и Алеша с Мишей уже поглядывали кругом, нет ли где
ручья, чтобы сесть и вволю напиться горстью, а Генька все вел их куда-то
дальше, туда, где уж не видно было ни витютней, ни дятлов.
В лесу стало темнее вдруг.
- Что это? Затмение солнца? - пропел Алеша.
- Туча нашла, - ответил Федька.
- Ого! Туча! - крикнул Миша.
И тут же на него Генька свирепо:
- Чего кричишь? Тут тебе дом, что ли?.. Тут лес!
- До-ождь! - пропел Алеша.
Действительно, несколько капель дождя упало.
- Этот пройдет сейчас, - объяснил Генька и приказал: - Расходись туда,
ищи!.. Вози ногами!
Но стало еще темнее, потом дождь посыпался тяжелый и шумный, как град.
Залопотали листья вверху и кругом, сверкнуло вдруг, и тут же гром ударил.
Ребятишки переглянулись испуганно и поглядели на Геньку.
Но тот прикрикнул:
- Чего стали?.. Я сказал - сейчас пройдет, значит, пройдет.
- Намокнем! - испугалась Таня.
- От такого дождя намокнешь?.. Иди знай! Теперь не зима: высохнешь!
Гром еще догрохатывал, а Генька - волосы ершом и в разных глазах
презрение и к дождю и к грому - двинулся, ногой разгребая сухолист; ребята
за ним.
Только Таня шепнула Рае:
- Я боюсь... а ты?
Но Рая ответила:
- А дождь уж не капает.
И Федька впереди:
- Дождь и вовсе на город подался.
А Алеша наткнулся на стройный подорешник и радостно вскрикнул: "Грып!"
- совсем как Генька.
Ребята вышли на полянку: направо и налево по большому дубу, посредине
трава, но только вышли, зачастил вдруг снова дождь.
- На-мо-чит! - басом предположила Таня.
- Ого! Вот он! Дождь! - крикнул Миша и, вывернув голову, посмотрел на
всех с большим любопытством. (Он любил дождь и вообще всякую воду.)
- Бежим под дуб! - крикнул Федька и вдруг ударился со всех ног к
правому дубу.
За ним тут же Алеша, за Алешей обе девочки, а Миша смотрел, как
прикованный, на Геньку преданными черными глазами.
- Куда?.. Куда бежите?.. - кричал Генька, сам бросаясь к левому дубу.
Миша бежал за ним самозабвенно, следя за его пятками.
Когда он добежал до дуба, синяя рубашка его почернела от дождя, а между
лопаток текло холодное.
- А они там! - сказал он чрезвычайно удивленно и показал Геньке рукой
на Федьку и остальных, уже сидевших под своим дубом.
Но Генька сам это видел. Генька крикнул туда командным своим голосом:
- Беги сюда!
- Дожжь! - через поляну отозвался Федька и стал смотреть вверх, ища
глазами, где ветки гуще.
- Ну, подожди, черт! - показал брату кулак Генька и снова крикнул: -
Тебе говорят, беги сюда!
- Не побе-жим! - отозвался Федька за себя и за всех своих.
Миша видел, что Генька серчал. Не дождь тревожил Геньку, не гром,
который опять зарокотал, - зло было на Федьку, да и на всех около него: как
это побежали они, не дождавшись, куда побежит он... Миша это видел и смотрел
на Геньку вывернутым лицом очень преданно, а о тех четырех - и о сестре
своей - сказал возмущенно:
- Их избить надо, чтобы знали!
Дождь как будто поредел, но блеснула розовая молния, так что заломило
глаза, и ударил гром над головою, тут же за молнией.
Миша испугался такого сильного грома и посмотрел на Раю под тем дубом:
Рая и Таня крестились.
- Крестятся! - прошептал про себя Миша и потом погромче Геньке: - А там
уж крестятся! Гы!..
- Все сейчас же беги сюда! - приказал Генька, привстав и сделав из
ладоней рупор.
- Не по-бе-гем! - раздельно за всех своих отозвался Федька.
- Ой, и бить буду! - крикнул Генька свирепея.
Дождь между тем переставал, сочились тонкие струйки.
- Как бить будешь?.. Хлыстом?.. - пропел тонко Алеша.
Шагов пятнадцать была полянка. Зеленая трава на ней теперь обвисла,
тяжелая от капель. Вдруг Миша увидел, что Генька закатывает штаны до колен;
и бормотал при этом Генька:
- А, так?!. Я тебе счас, постой!
И вот вскочил он со стиснутыми губами и кинулся по мокрой траве к
правому дубу, сжав кулаки, оставив и кошелку свою и хлыст. Миша рванулся за
ним, тоже с кулаками, воображая, как с налету накинется он на Алешу и собьет
его с ног.
И они уже добегали, когда осияло их вдруг и ослепило, и тут же
раскололось небо с таким грохотом, что оба они упали, едва добежав, упали
ничком, и Миша не успел ничего понять, ослепленный и оглушенный.
Первое, что увидал Миша, очнувшись, были мокрые грязные пальцы
Генькиной ноги около самых его глаз. Пальцы эти сжались и разжались -
значит, Генька был жив.
Потом очень несмело чуть повел глазами Миша подальше и увидел, что Рая
лежит ничком, раскинув ноги, и рядом с нею Таня лицом кверху, а глаза
закрыты, как мертвая.
На остальных он побоялся глядеть, но перевел глаза с грязных пальцев
Генькиных ног выше и заметил, что так же несмело, как он, не совсем
раскрытыми глазами на него глядит Генька.
- Гень! - шепнул он.
- А? - отозвался тот тихо.
Холодно было. В ушах шум. Пахло паленым.
Миша уперся руками в грязь и поднял голову. И тут же по привычке
вывернул шею так, что стало видно дуб, под которым они недавно сидели с
Генькой.
Дуб не стоял почему-то, а лежал - валялся, весь был расшвырян, и не
больше как в двух шагах пришелся один его толстый сук.
Миша сразу встал на ноги, удивленный, и Геньке шепнул:
- Гляди!
Вся поляна была завалена сучьями с белой изнанкой неживых уже листьев,
точно те два дровосека - старый и молодой - срубили только что дуб.
- Как это? - перебрал губами Миша.
Оглянулся, а на него, как спросонья, бессмысленно глядел Федька,
лежавший на спине, а Алешина голова пришлась почему-то под его грибной
кошелкой, которую обхватил он руками.
- А-а-а! - испуганно вскрикнул Миша и начал рыдать в голос.
От этого крика его и рыданий очнулся Алеша и вытянул голову из-под
кошелки, а за ним девочки открыли глаза.
И потом несколько длинных мгновений усиленно, точно узнавая друг друга
после долгих лет разлуки, смотрели ребятишки один на другого, и девочки
горько разрыдались вслед за Мишей.
Из-под дуба они выбрались, когда перестал уж сыпаться дождик, а до того
все глядели на другой дуб, вдруг расшвырявший по поляне все свои сучья.
- Это что? Это молния его так? - спросил Федьку Алеша вполголоса.
- А то кто же еще? - спросил Федька чуть слышно.
- А не гром?.. А почему говорят: громоотводы?.. - и совсем уже шепотом:
- А больше не будет уж грома?
Еще дергался Миша от подавляемых рыданий, когда изумил его Генька:
кашлянув по-взрослому в руку, поднялся Генька и пошел прямо к разбитому
толстейшему опенью дуба, где перешагивая, где обходя вздыбившиеся на поляне
сучья.
Он подошел и стал. Потом обошел его кругом. Потом увидел Миша, как он
подобрал внизу свою кошелку с груздями и хлыст.
Миша осмелел и увидел, что осмелел также Федька, приладил на спину свою
кошелку и так же, как Генька, где перешагивая, где обходя, пошел через
поляну.
Девочки ухватились за руки Алеши, и все пошли туда, к Геньке. Миша
сзади всех.
Молния ударила в развилину толстых дубовых суков, в седло дуба,
примерно на сажень от земли, и дуб обожжен был слабо - его только раскололо
и расшвыряло совершенно таинственно и непонятно.
- А что, че-ерт! - сказал зло Федька, глядя на брата в упор. - Кабы мы
к тебе тогда побежали, было бы и нам, как тому дубу!
- Было бы и нам! - повторил Алеша.
Девочки молчали, молчал и Миша, только таращил глаза и ждал, что он
скажет.
Вот он разжал надменные губы.
- Это почему же это "было бы"?
- А потому, - сказал Федька.
- Почему это "потому", хотел бы я узнать?
- Потому!.. Мы бы перебежали, а молния бы ударила... Вот всем бы нам и
крышка.
- И крышка! - повторил Алеша уже не певуче. - А что?
- Э-их! - вытянул Генька ехидно. - А не могла, что ли, молния в тот дуб
вдарить?
- Как это?
- Так, очень просто... Вы бы сюда, а она бы в тот дуб, и все.
- Что, она думает, что ли, молния?! - спросил Алеша.
- А ты чего лезешь! - осерчал на него Генька. - Тоже туда же:
ду-ма-ет!.. Я думал, а не то что молния!.. Я думал: в тот дуб вдарит.
- В какой дуб?
- В ваш, вот в какой!.. А потом вижу, в этот полоснуть хочет, я и
побежал.
- Врешь! Бить меня бежал! - крикнул Федька.
- Бить? Что я тебя, когда угодно бить не могу?.. Я тебя когда угодно
могу!.. Хочешь, тресну?
И Генька ухватил его за горло левой рукой и поднял хлыст.
Назад из лесу шли куда быстрее, чем подымались в лес. Тропинки
скользили под ногами. Вода с них сбежала уже, но глина размокла, размякла, -
Таня упала и расшибла колено, но не плакала: ведь шли домой, и теперь все
уже было ясно и на земле и в небе.
В небе только разорванные кучи облаков толпились и сваливали, и уж
просвечивало синее, а на земле так все похорошело от дождя.
И все-таки ведь несут же они грибы, даже немного груздей дал им Генька.
Он идет впереди и держит хлыст, как отточенную саблю.
Вот какая-то большая птица, больше дрозда и с яркими синими крыльями,
пролетела низко с куста на куст, прокричав по-вороньи.
- Какая это? - спросили девочки.
- Сойка, - ответил Федька.
- Сойка? - презрительно повторил Генька. - Много ты знаешь!..
Выждал несколько моментов и сказал раздельно:
- Называется сивограч, а совсем не сойка.
Вихры его высохли и стояли опять как петуший гребень, и губы были
сложены надменно.
1927 г.
Верховод. Впервые напечатано в журнале "Красная нива" Э 41 за 1927 год
под названием "Вождь". Вошло в сборник "В грозу". В Избранном (Крымиздат,
1950) автор изменил заглавие рассказа "Вождь" на "Верховод". Печатается по
собранию сочинений изд. "Художественная литература" (1955-1956 гг.), том
второй.
H.M.Любимов
Last-modified: Fri, 01 Nov 2002 08:08:31 GMT