зыку.
     На лице девушки отразилась гамма чувств: вопрос,  удивление,  улыбка,
понимание, интерес. Как оказалось, Сухов плохо разглядел ее в прошлый раз,
и теперь с восторгом неожиданности наверстывал упущенное, жадно отмечая те
черты облика, которые слагаются в термин "красота".
     Кожа у Ксении была смуглая, то ли от природы,  то  ли  от  загара  (а
может быть, печать татаро-монгольского нашествия?),  глаза  зеленые,  с
влажным блеском, поднимаются уголками  к  вискам,  брови  черные,  тонкие,
вразлет, изящный нос и тонко очерченный подбородок.  И  маленькие  розовые
уши. Шедевр, как  любил  говорить  о  таких  женщинах  великий  их  знаток
Коренев. У Никиты вдруг гулко забилось  сердце:  он  испугался!  Испугался
того, что Толя познакомил его с Ксенией слишком поздно, и у нее  уже  есть
муж или, по  крайней  мере,  жених.  Такая  красота  обычно  не  бывает  в
свободном полете...
     - ... - сказала девушка с тихим смехом.
     - Что? - очнулся Никита, краснея. - Простите, ради Бога!
     - Так и будем стоять? - повторила девушка. - Картины  показывать  уже
не нужно?
     - Еще как нужно! Просто вспоминал, где я мог вас видеть?
     Вы, случайно, не приносили молоко одному больному?
     Ксения с улыбкой пошла вперед, а Никита,  как  завороженный,  остался
стоять, глядя, с  какой  грацией  она  идет.  Казалось,  таких  длинных  и
красивых ног он еще не видел. Не говоря об остальном.
     И снова страх морозной волной взъерошил кожу на спине: а если  она  и
Такэда - не просто друзья?!.
     - Так вы идете? - оглянулась художница,  открывая  дверь  перегородки
подвала.
     Соседнее помещение оказалось галереей,  вернее,  складом  картин,  из
которых лишь часть висела на стенах в простых белых или черных  рамках,  а
остальные были составлены пачками,  лежали  на  столах  или  закреплены  в
станках. Но и того, что  увидел  Сухов,  было  достаточно,  чтобы  сделать
вывод: Ксения не была любителем, она была  Мастером,  талант  которого  не
требовал доказательств.
     Правая стена помещения держала на себе портреты: Никита узнал молодых
Лермонтова и Пушкина, Петра  Первого,  а  также  современных  писателей  и
артистов.  На  левой   были   закреплены   пейзажи,   не   уступавшие   по
эмоциональному дыханию и точности рисунка пейзажам классиков этого  жанра;
особенно приглянулся танцору один из них: прозрачный до дна ручей,  опушка
леса, сосны, тропинка через ручей. Этот пейзаж напоминал родину  отца  под
Тамбовом.
     А на противоположной стене... Никита подошел и потерял дар речи.  То,
что было изображено на холстах, названия не имело, э_т_о можно  было  лишь
обозначить словами: смешенье тьмы и света! буйство форм  и  красок!  магия
жизни и смерти! Картины не были абстрактными, хотя на первый взгляд ничего
не изображали, но они имели смысл,  а  главное  -  создавали  определенный
эмоциональный фон и  впечатление.  Одна  звала  к  столу  -  Никите  вдруг
захотелось есть и пить. Вторая навевала  сон.  Третья  заставила  тоскливо
сжаться сердце, четвертая -  почувствовать  радостный  прилив  сил.  Пятая
звала к женщине да  так,  что  в  душе  зарождалось  желание  и  неистовое
волнение!
     - Колдовство! - хрипло проговорил Никита, вздрогнув от  прикосновения
девушки к плечу; ее вопроса он снова не услышал:
     - Спасибо, - серьезно ответила та, пряча лукавую  усмешку  в  глазах;
она заметила, какое воздействие оказала на гостя последняя  картина.  -  К
сожалению, ваше мнение отличается от мнения маститых, от  которых  зависит
судьба молодых художников и их персональных выставок. За шесть лет работы,
а я рисую с пятнадцати,  мне  разрешили  сделать  всего  две  выставки:  в
Рязанском соборе и в Благотворительном фонде, остальные, самодеятельные, в
общежитиях и студиях, не в счет.
     Сухов покачал головой, с трудом отрываясь от созерцания картин.
     - Это действительно колдовство. Как вы  это  делаете?  Я  читал,  что
существуют  какие-то  методы   инфравлияния   на   подсознание   человека,
используемые в рекламе на телевидении  и  в  кино.  Может  быть,  вы  тоже
шифруете в картинах нечто подобное?
     - Я не знаю, как это называется, я просто чувствую, что  должно  быть
изображено на  холсте  для  создания  необходимого  эффекта.  Мой  учитель
говорил, что это прорывы космической информации. Годится такое объяснение?
     Никита улыбнулся.
     - Я бы назвал это проще - прорывами таланта в неизведанное,  но  если
вас это смущает, не буду повторяться. Однако  вы  меня  поразили,  Ксения,
честное слово! Можно я еще раз приду сюда, полюбуюсь на картины, подумаю?
     - Почему бы и нет?
     - Тогда  до  вечера.  -  Никита  направился  вслед   за   художницей,
оглядываясь на галерею картин и чувствуя сожаление, что не насмотрелся  на
них до наполнения души. - Кстати, как вы познакомились с Толей?
     - На улице, вечером. - Ксения оглянулась через  плечо,  и  Никита  не
успел отвести взгляд от ее ног. - У гастронома на Сенной  ко  мне  подошли
ребята... м-м, очень веселые, и Толя... уговорил их не шалить.
     Никита представил, как уговаривал парней Такэда, фыркнул.
     Ксения  тоже  засмеялась.  Заметила  его  жест,  кивнула  на  руку  с
отметиной.
     - Как ладонь, не беспокоит? Очень интересная форма  у  ожога,  вы  не
находите?
     Сухов глянул на звезду, упорно сползающую  к  запястью,  посерьезнел:
показалось, что после вопроса девушки звезда запульсировала, послав  серию
уколов, добежавших по коже руки до шеи.
     - По-моему,  это  не  ожог.  Толя  говорит  что-то  странное,  но  не
объясняет, что имеется в виду. Потом поговорим. Итак, в семь?
     Художница кивнула, глядя на него исподлобья, испытующе, серьезно, без
улыбки. Этот взгляд он и унес с собой, сохранив его в памяти до вечера.
     Дома его ждал Такэда.
     - Тебя  уволили?  -  удивился  Никита,  привычно  хлопая  ладонью  по
подставленной ладони приятеля.
     - Я свободный художник, хожу на работу, когда хочу. Был у "три К"?
     - Слушай, не зови ты ее больше так... технически, а?
     - Хорошо, не буду. Так ты был?
     - Только что от нее, смотрел картины.
     - В студии? Или в запаснике?
     - Ну, там их было много, десятка три.
     Такэда хмыкнул.
     - Надо же!  Ксения  не  всем  показывает  свои  работы,  несмотря  на
приветливость и наивность. Девушка это редкостная, такую встретишь одну на
миллион, учти.
     - Уже учел. - Никита сходил на кухню  и  принес  запотевшую  банку  с
квасом. - Мы с ней идем вечером в кафе на Москворечье.
     - Это ты решил или она?
     - Я. А что?
     - Блажен, кто  верует.  Она  не  любит  ходить  по  вечерам  в  кафе,
рестораны и бары. Не то воспитание, не тот характер,  не  те  устремления.
Разве что в ресторан Союза художников, да и то очень редко.
     Она талантливый художник...
     - Я это понял.
     - ...и живет в своем мире, - докончил Такэда бесстрастно. - Она  тебя
взволновала, я вижу, но...
     - Оямыч! - изумленно глянул на друга Никита. - Ты что?
     С чего это тебя потянуло на менторский тон? Или она -  твоя  девушка?
Так бы сразу и сказал!
     - Она мой друг. - Такэда подумал. - И ее очень легко обидеть.
     Сухов сел, не сводя пытливого взгляда с  безучастно-рассеянного  лица
Толи, глотнул квасу.
     - М-да... иногда ты меня поражаешь. Тебя еще что-то беспокоит?
     Такэда выпил свой квас, помолчал.
     - Беспокоит. Как случилось, что у вас в театре провалился потолок?
     - Сцена, а не потолок. Провалилась, и все.  Наверное,  поддерживающие
фермы проржавели. Но я как раз ушел со  сцены,  надоело  все,  да  и  рука
зачесалась так, что спасу нет.
     Толя задумался, хмуря брови. Никита впервые увидел на  лице  товарища
тень тревоги.
     - То, что зачесалась рука - символично, Весть заговорила.
     Но то, что провалилась сцена... неужели Они  решили  подстраховаться?
Ну-ка, расскажи еще раз, как действовали эти твои "десантники" в парке.
     - Зачем? - Сухов снова с внутренней дрожью  вспомнил  ледяной  взгляд
гиганта в пятнистом комбинезоне, его парализующее электроразрядами  копье,
странный-голос: "Слабый. Не для Пути. Умрешь..."
     - Дело в том, что в тот вечер в парке был убит еще один человек.  Тот
многоглазый старик, который передал тебе  Весть...  -  Такэда  не  обратил
внимания на отрицательный жест товарища, - вот  этот  самый  знак  в  виде
звезды шел к убитому. Вестник шел к  Посланнику,  и  их  убили  обоих.  Не
смотри на меня, как на сумасшедшего, я же сказал, в свое время я тебе  все
объясню, а пока пусть мои речи будут для тебя китайской грамотой.
     Толя выпил еще один стакан кваса. Он был встревожен до такой степени,
что обычная его невозмутимость дала трещину. И говорил  он  больше  сам  с
собой, а не с приятелем, словно рассуждал вслух:
     - Хорошо, что Они тебе не поверили, иначе действовали бы  по-другому,
но плохо, если решили перестраховаться и оставили черное заклятие.
     - Что-что?! - Никита смотрел на друга во все глаза.
     Такэда слабо улыбнулся.
     - Вообще-то заклятие  -  это  психологический  запрет,  играющий  для
данного района роль физического закона. А черное заклятие иногда  называют
"печатью зла". Боюсь, ты не поверишь, даже если я попытаюсь тебе объяснить
все остальное. Ладно, поживем - увидим. Не возражаешь, если я у  тебя  еще
посижу?
     Никита не возражал. Он был сбит с толку,  озадачен  и  не  знал,  что
думать о загадочном поведении Такэды и об его более чем странных  намеках.
И словно в ответ на мысли хозяина пятно на ладони отозвалось серией тонких
уколов-подергиваний, распространившихся волной по всей руке до плеча.
     Три дня Никита выдерживал характер: Ксении не звонил, с Кореневым  не
скандалил, с Такэдой разговора о загадочных "печатях зла" не заводил (хотя
намек  на  тайну  его  заинтересовал  всерьез),  зато  усиленно  занимался
акробатикой и готовился к демонстрации своего "фирменного" танца  -  чтобы
предстать перед Ксенией во всем  блеске  профессиональной  подготовки.  На
четвертый день позвонила мама и пожаловалась на то, что ей в очередной раз
не принесли пенсию.
     Сухов  уже  не  раз  выяснял  причины  подобного  отношения  почтовых
работников, выслушивал их вранье  насчет  того,  что  "заходили,  но  дома
никого не застали", просил в следующий раз звонить дольше, извинялся и шел
за пенсией с матерью, но тут его терпение лопнуло. К  почтальону,  который
разносил пенсии, он не пошел, а направился прямо  к  начальнику  отделения
связи, молодому двадцатилетнему парню. И  получил  хамский  ответ:  "Пусть
сама приходит, ноги не отвалятся".
     Никита, типичное дитя постсоветского общества, давно привык  к  тому,
что  новые  демократические  власти  полностью  переняли  привычки  старой
государственной  системы  работать  на  отказ,  а  не  на   удовлетворение
человеческих  потребностей,  однако  в  быту  сам  редко   сталкивался   с
социальными  институтами  типа  милиции,  почты,  ЖЭО,  телефонной   сети,
ремонтных и строительных организаций. Зато и никогда  не  комплексовал  по
поводу "развитого идиотизма" чиновников, зная, что словом доказать  ничего
не сможет, чиновничья исполнительная рать  реагировала  только  на  звонок
сверху, документ или грубую силу. На этот раз Никита озверел.
     Он схватил начальника почты за ремень, приподнял и бросил на  стул  с
такой силой, что тот рассыпался.
     - В следующий раз, если снова придется идти на  почту  мне,  разговор
будет другой.
     - Разговор этот  произойдет  раньше!  -  прошипел  вслед  белобрысый,
одетый модно, в ядовито-зеленые безразмерные штаны  и  кожаную  безрукавку
начальник, но Сухов не обратил на реплику внимания. Матери  он  ничего  не
сказал, только пообещал, что все будет нормально.
     - Калиюга в разгаре, - грустно сказала все понимающая мама,  погладив
сына по плечу. - Все изменяется к худшему, и нет лампады впереди.
     - Калиюга - это что-то из индийской мифологии? - Никита повел мать  к
остановке трамвая.
     - По представлениям древних индийцев человеческая история состоит  из
четырех эр: критаюги, третаюги, двапараюги и калиюги.
     Критаюга - благой век, длилась один миллион семьсот  двадцать  восемь
тысяч лет... Тебе интересно? - Они остановились в тени тополя.
     - Я когда-то читал, но забыл. Продолжай.
     - Третаюга длилась один миллион двести девяносто шесть тысяч  лет,  и
эта  эпоха  характеризовалась   уже   уменьшением   справедливости,   хотя
религиозные каноны  соблюдались,  и  люди  радовались  жизни.  Во  времена
двапараюги  начали  преобладать  зло  и  пороки,  длилось  это   восемьсот
шестьдесят четыре тысячи лет.
     Ну, а калиюга... сам видишь: добродетель в полном упадке,  зло  берет
верх во всем мире, войны, процветание преступлений, насилия, злобы, лжи  и
алчности... - Мама содрогнулась. - Грехопадение всегда  ужасно,  но  уж  в
таких масштабах... Я, наверное, опять брюзжу?
     - Нет, ты говоришь справедливо. - Никита поцеловал мать в щеку. - Это
все, что ты знаешь о югах?
     - Почти. Все эти "юги", как ты  говоришь,  составляют  одну  махаюгу,
тысяча махаюг - одну кальпу, то есть  один  день  жизни  Брахмы,  а  живет
Брахма сто лет.
     - Долго-то как!
     Мать засмеялась.
     - Да уж, не то, что мы.
     - А потом? Ну, прожил Брахма, допустим, свои сто лет, что потом?
     - Потом уничтожаются все миры, цивилизации, существа  и  сам  Брахма.
Следующие сто лет длится "божественный  хаос",  а  затем  рождается  новый
Брахма. Что это ты вдруг заинтересовался? Отец оставил целую библиотеку по
индийской и буддистской философии, но раньше ты ею пренебрегал.  Вот  твой
друг - японец, тот все проштудировал.
     Никита взглянул на часы.
     - Он фанатик подобного рода  литературы,  мне  это  не  дано.  Ну,  я
побежал, ма?
     - Беги. Будь осторожен, что-то мне тревожно.
     Они расстались. Машина Сухова стояла без бензина, и  мать  уехала  на
трамвае, а он сел в метро и направился на поиски Ксении.
     Увидеть ее  захотелось  непреодолимо.  А  еще  тянуло  рассказать  ей
историю с убийством странного старика в парке и о передаче им знака в виде
пятиконечной звезды. "Символ вечности и совершенства"...  Никита  привычно
взглянул на ладонь, вернее, на  запястье,  потому  что  звезда,  оставаясь
коричнево-розовой, как заживший ожог, переместилась уже на запястье,  имея
явное намерение погулять по руке.  Она  почти  не  беспокоила,  разве  что
изредка  отзывалась  на  какие-то  внешние  или  внутренние   раздражители
вибрацией тонких ледяных укольчиков,  но  именно  этот  факт  и  заставлял
сердце Сухова сжиматься в тревоге и ждать неприятностей.
     В конце концов он решил объясниться с Такэдой, а если тот  не  сможет
помочь - пойти к косметологу и попросить свести пятно с кожи.
     На Тверской, в переходе, уже недалеко  от  студии  Ксении  Красновой,
Никита стал свидетелем грязной сцены: двое молодых людей, неплохо одетых -
в  джинсы,  кроссовки  "Рибок"  и  черные  майки,  выхватили  у  инвалида,
просящего милостыню,  его  картуз  с  деньгами  и,  не  слишком  торопясь,
пересекли переход, не обращая внимания на возмущенные  возгласы  женщин  и
крики инвалида.
     Обычно Сухов не вмешивался в подобные  конфликты,  считая,  что  этим
должны заниматься соответствующие службы, да и характер у него предпочитал
компромиссы, хотя и до определенного предела: и отец, и мать  сумели  дать
сыну понятия долга,  чести  и  совести.  Почему  вдруг  его  потянуло  "на
подвиги" именно в этот момент, он не анализировал, вероятно, сработала еще
одна черта характера - нередко он подчинялся ветру настроения.
     Парней он догнал на  лестнице,  задержал  за  плечо  крайнего  слева,
белобрысого, с мясистым затылком.
     - Минутку, мальчики.
     Реакция юношей, указывала на то, что они хорошо  отработали  операцию
отхода: оба рванули наверх и в разные стороны, сметая людей  на  пути,  но
тут один из них вместо "родной" голубой формы разглядел  костюм  Никиты  и
свистнул. Они сошлись и, как ни  в  чем  не  бывало,  двинулись  навстречу
Сухову, поигрывая бицепсами.
     - Че надо, амбал? - спросил белобрысый, во взгляде которого  невольно
отразилось уважение: Никита был выше каждого из них на полголовы и шире  в
плечах.
     - Верните деньги инвалиду, - тихо сказал танцор, чувствуя  неловкость
и какое-то злое смущение; он уже жалел, что ввязался в эту историю.
     - Какие деньги? - вытаращился белобрысый. Его напарник,  потемней,  с
длинными волосами, в зеркальных очках, сплюнул под ноги танцору.
     - Вали своей  дорогой,  накатчик.  Или,  может  быть,  ты  переодетый
щпинтиль, сикач?
     Никита молча взял его за плечо, ближе к шее, нажал, как учил  Такэда.
Длинноволосый ойкнул, хватаясь за плечо. Его напарник молча, без  размаха,
ударил Сухова в лицо, потом ногой в пах. Оба удара танцор отбил, но в  это
время  его  ударили  сзади,  и  все  поплыло  перед  глазами,  завертелась
лестница, в ушах поплыл звон. Он еще успел заметить, что  ударил  его  тот
самый "инвалид", у которого воры  отобрали  выручку,  дважды  закрылся  от
ударов длинноволосого, но пропустил еще один удар "инвалида" и оглох.
     Его били бы долго, если бы не вмешался кто-то из молча наблюдавшей за
дракой толпы. Получив по удару - никто не заметил их, так быстро они  были
нанесены, - драчуны мгновенно ретировались с поля боя, и лишь потом Никита
разглядел, что выручил его хмурый парень в костюме и с галстуком, типичный
дипломат.
     - Спасибо, - пробормотал Сухов, держась за затылок.
     - Не за что, мы делаем  одно  дело,  -  ответил  "дипломат".  -  Идти
сможете?
     - Сможет, - появился из-за его спины Такэда. - Благодарим за  помощь,
мы теперь сами. - Он наклонился над лежащим танцором,  дотронулся  до  его
затылка, озабоченно разглядывая окровавленную ладонь.
     Сухов, напрягаясь, встал на  четвереньки,  и  его  вырвало.  В  толпе
раздался женский голос:
     - Да он пьяный...
     Такэда помог Никите встать на ноги и повел по лестнице наверх, поймал
такси.
     - Может, тебя сразу в скорую? Голова сзади разбита.
     - Домой, - вяло ворочая языком, проговорил Никита. - Ты что,  следишь
за мной?
     Такэда промолчал.
     - Ну, и зачем ты ввязался?
     - Бес попутал. - Сухов потрогал забинтованную голову,  покривился  от
боли. - Кто же знал, что они заодно? Какой в этом смысл?
     Делать вид, что отнимают... Или для эффекту -  инвалиду  после  этого
больше давать будут?
     Такэда разглядывал свои ногти, о чем-то задумавшись. Время от времени
он посматривал на хозяина и во взгляде его надежда боролась с сомнениями.
     Они сидели на диване в гостиной Сухова, пили кофе, смотрели новости и
перебрасывались редкими фразами.
     - Ты знаешь, меня раньше никогда не били! - криво улыбнулся Никита; в
голосе его прозвучало удивление.
     - Ничего, это исправимо, - рассеянно ответил инженер.
     Сухов хмыкнул, оценив реплику. До этого момента, то есть до драки, он
жил в своем мире, высоком мире искусства и музыки, спортзалов  и  театров,
не пересекавшемся с миром улиц и подворотен, воровства и насилия, обмана и
страха. Судьба и воспитание, устойчивый круг культурных отношений, хранили
его  от  множества  "низших"  миров,  и,  попав  в  переплет,  растерялся,
столкнувшись с неадекватной реакцией окружающих.  Он  вдруг  осознал,  что
ничего не знает о жизни вокруг. И было жутко обидно, что вступился  он  за
псевдоинвалида, выступил зря.
     - Знаешь, а тот парень ничего. Хорошо  бы  найти  его  и  пригласить.
Посидели бы.
     - Какой парень?
     - Что помог мне. Странный только... по-моему, он меня с кемто спутал,
потому что сказал, что "мы делаем одно дело".
     Такэда насторожился.
     - Так и сказал, "одно дело"?
     - Так и сказал. А потом ты подошел. Ума не приложу, как тебе  удается
вычислить меня.
     - Если отвечу, не поверишь.
     - А ты попробуй.
     Такэда допил кофе, отобрал пустую чашку у Никиты и  отнес  поднос  на
кухню. Сказал, вернувшись:
     - Существует система знаний, не основанная на познании и науке.  Если
хочешь, я один из ее адептов.
     Сухов присвистнул.
     - С ума сойти! А  не  темнишь  ты,  адепт?  Уж  не  прицепил  ли  мне
какую-нибудь электронную штучку вроде микропередатчика?
     Такэда отреагировал на шутку с неожиданной серьезностью.
     - Я - нет. Они - могли.
     - Снова загадки? -  Никита  не  имел  намерений  ссориться  с  Толей,
поэтому спрашивал, скорее, риторически, зная, что Такэда все равно ответит
лишь тогда, когда захочет. - Кто это - "они"?
     - СС, - без тени усмешки ответил японец. - Я тебе уже говорил  -  это
аббревиатура слов "свита Сатаны". Хотя, кто опасней  -  Они  или  эсэсовцы
времен Отечественной войны - еще надо подумать. Я имею в  виду  тех  самых
"десантников" в пятнистых комбинезонах.
     - А-а... - Никита поморщился, но язвить и высмеивать  Такэду  желания
не имел. - Значит, по-твоему, они оставили... как ты там называл?  "Печать
зла"? И поэтому мне сегодня набили морду?
     - Не уверен, что сегодняшний случай инспирирован ею, но не исключаю и
такой возможности. Ты видел то, что не должен был видеть, и Они  не  могли
не перестраховаться.
     - А помог мне тогда кто? ЧК? НКВД? УБР?  Молчишь?  Помоему,  все  это
чепуха! К тому же их главарь там, в парке, мне не поверил.
     - Вот как? Ты мне ничего не говорил.
     Открываться до конца Сухову не хотелось, было стыдно и обидно,  слова
"десантника" характеризовали его не с лучшей стороны, но Такэда никогда не
смеялся над слабостями других.
     - Он сказал нечто в таком духе: "Слабый.  Не  для  пути.  Умрешь".  В
общем, абракадабра. Что за "путь" такой, почему я не для него  -  осталось
тайной. Может, пояснишь?
     - Может быть. Не сегодня.
     - Не шутишь? - Никита в изумлении оторвался от спинки  дивана.  -  Ты
знаешь, о чем речь? Эта фраза имеет смысл?!
     - Эта фраза имеет страшный смысл! И в ней все правда, к сожалению.  И
что ты еще слаб, и что не создан  для  Пути,  и  что  умрешь,  попытавшись
изменить реальность. Хотя...  кто  знает,  может,  не  к  сожалению,  а  к
счастью? Ведь ты не собираешься никуда идти, менять образ жизни?
     - Да с какой стати  я  должен  что-то  менять?!  -  взорвался  Сухов,
получил укол боли в затылок и сморщился. - Какого черта,  Толя?  Объяснишь
ты мне все по-человечески или нет?
     - Сегодня нет. - Такэда встал. - Пока не получу доказательств... того
или иного. Если я прав - ты попал в очень скверную историю и выпутаться из
нее будет невероятно сложно. Если же нет... - Японец улыбнулся. - На нет и
суда нет, как гласит русская пословица. Но  я  еще  раз  прошу  тебя  быть
осторожней во всех делах, особенно на тренировках, в театре, в транспорте.
Остерегайся случайных знакомств и  конфликтов,  -  не  затрагивающих  тебя
лично, О'кей?
     Никита с интересом разглядывал лицо  друга,  ставшее  вдруг  твердым,
напряженным и чужим.
     - Психоразведка, говоришь?
     Такэда в ответ не улыбнулся.
     - Психоразведка.
     - "Печать зла"?
     - Или "след зла", как  угодно.  Не  ухмыляйся,  это  очень  серьезно,
очень, до летального исхода. Потерпи маленько, я тебе все объясню...  если
вынудят обстоятельства. В настоящий момент чем меньше ты знаешь, тем лучше
для тебя. Но помни: тогда в парке убили двоих. Двоих, понимаешь?  Вспышки,
и грохот помнишь?
     Это убивали первого, еще до того старика. Один человек -  весть,  как
утверждал один классик, два - уже вторжение. Не дай  Бог  попасть  тебе  в
круг устойчивого интереса... скажем, неких темных сил.  Хотя  первый  шаг,
увы, уже сделан. - Такэда  кивнул  на  руку  Никиты  с  темнеющей  звездой
"ожога". - До  завтра,  Кит.  Я  бы  тебе  все-таки  посоветовал  заняться
борьбой,  кунгфу  там  или  айкидо,  в  дальнейшем   это   может   здорово
пригодиться.
     Хлопок ладони по ладони, и Такэда ушел. Но не успел Сухов  углубиться
в анализ разговора, как в прихожей прозвенел звонок.
     Наверное, забыл что-то, подумал танцор, считая, что вернулся  Такэда.
Но это была Ксения.
     Изумление Никиты было таким глубоким, а радость  -  такой  очевидной,
что гостья засмеялась.
     - Не ждал? Или уже слишком поздно? Я молоко принесла.  -  Тут  Ксения
заметила бинт, следы драки на лице танцора,  и  оборвала  смех.  -  Что  с
тобой?! Попал в аварию?
     - Свалился со стула, - пошутил Никита, отбирая  у  девушки  сумку.  -
Проходите, Ксения Константиновна. Мы  тут  с  Толей  только  что  плюшками
баловались и кофе пили, могу и вас напоить.
     Художница, одетая в сарафан. - подчеркивающий фигуру,  -  и  плетеные
туфли-сандалии, впорхнула в  гостиную,  тревожно  оглядываясь  на  идущего
следом хозяина. Никита вспомнил индийский миф о Тилоттаме.  Она  была  так
прекрасна, что,  когда  впервые  проходила  перед  богами,  Шива  сделался
четырехликим, а на теле Индры проступила тысяча глаз. Ксения выглядела так
же великолепно, как и Тилоттама, и снова сердце Никиты дало сбой:  он  еще
не верил, что такая красота осталась без присмотра, и от мысли, что кто-то
имеет на нее больше прав, настроение упало. Оно упало еще больше, когда по
ассоциации с Индрой вспомнились глаза на теле несчастного старика, убитого
"десантником" в парке. "Вестник"... Что за весть он нес?  И  кому?  Уж  не
этот ли знак в виде звезды?!
     Сухов невольно обхватил левой рукой запястье  правой.  Ксения  поняла
этот жест по-своему:
     - Болит? Бедненький! Давай полечу. Толя говорил, что у  меня  задатки
экстрасенса. Он не рассказывал? - Девушка усадила хозяина на диван и стала
разглядывать звезду на руке, изгибая  брови  в  недоумении;  веселость  ее
исчезла. - На синяк не похоже... ожог?
     Но  почему  такой  идеальной  формы?  Звезда...  символ  вечности   и
совершенства. Странно!
     Никита отнял руку и отнес молоко на кухню, крикнул:
     - Сейчас приготовлю кофе, посиди минуту. Вина выпьешь?
     У меня есть киндзмараули и миндаль.
     - Не сегодня, Ник. Не  обижайся,  ладно?  Я  на  минуту  забежала,  к
бабушке надо зайти.
     - Я провожу, - заверил Никита, а в ушах снова и снова  звучали  слова
Толи: "Один человек - весть, два - уже вторжение". Кто же был тот  второй,
убитый в парке первым? Если второй был Вестником, то  кем  был  первый?  И
почему Такэда придает этому такое значение? А главное, почему связывает те
события с ним, акробатом и танцором, ни сном ни  духом  не  помышляющем  о
каком-то там "пути"?..
     Они пили кофе с молоком, шутили и смеялись. Ксения  уже  успокоилась,
хотя иногда на ее  чело  набегало  облачко  задумчивости.  Она  рассказала
Никите, что Толя вычислил по Пифагору ее священные числа - двойки, и у нее
их оказалось целых три.
     - Он говорит, что это знак  высоких  экстрасенсорных  способностей  и
биоэнергетики, - смеясь, сказала художница. - И знаешь, я ему  верю,  ведь
его числа - три восьмерки - видны самым натуральным образом.
     - У меня тоже видны. - Никита с улыбкой оголил плечо и показал четыре
маленьких родинки, похожих на цифру семь. - Как видишь, и я в свою очередь
меченый, так что... - Сухов споткнулся, заметив, как побледнела Ксения.  -
Ты что?!
     Девушка закусила губу, попыталась улыбнуться.
     - Не обращай внимания. Но этот знак...
     - Знак ангела, если верить Оямычу.
     - Странно...
     - Что странно? Не хватало, чтобы и ты тоже говорила загадками.  Давай
лучше поговорим о чем-нибудь приятном. Ты, кстати, обещала нарисовать  мой
портрет.
     Девушка продолжала смотреть на него с  сомнением,  что-то  решая  про
себя, но так ничего и не решила.
     - Завтра приходи в студию,  если  свободен.  -  Она  встала.  -  Чао,
меченый, береги себя.
     - Я провожу.
     - Куда ты с такой головой?
     В  словах  гостьи  таился  некий  иной  смысл,  Никита  уловил   его.
прищурился.
     - Вот тут ты права, голова - мое слабое место, к  тому  же  чуть-чуть
бо-бо. И все же я тебя провожу.
     Ксения уехала на троллейбусе,  отказавшись  ехать  на  такси.  Никита
медленно пошел домой,  размышляя  над  ее  поведением,  словами,  жестами,
испугом, имеющим какой-то конкретный смысл, но темный пока для него. Думал
об этом он и когда ложился спать, пока не позвонили сразу  трое,  один  за
другим - мать, Такэда и Ксения - с одним и тем же вопросом: все ли у  него
в порядке?
     Сначала  он  разозлился,  потом  развеселился,  обозвал  всех   троих
перестраховщиками и уснул в полной уверенности, что утро вечера мудренее.

     На следующий день Никита не  пошел  с  утра  на  репетицию,  позвонив
Кореневу и  сказавшись  больным.  Выслушивать  неискренние  соболезнования
балетмейстера не стал, отрубив: "Всего доброго".  Мысль  уйти  из  труппы,
принять предложение  Ванфельда  -  балетмейстера  классического  балета  -
поучаствовать в конкурсе с выходом на Большой театр, завладела им целиком.
Но облегчения эта мысль не принесла. Что-то мешало Никите жить просто, как
он жил до событий в парке, дышать свободно  и  легко  и  не  заботиться  о
последствиях своих шагов.
     Неприятный осадок от вчерашних событий, а также  намеков  Такэды,  не
проходил, бередил душу, торчал в памяти занозой дискомфорта.
     Позанимавшись  без  особой  охоты  со  снарядами  в  спортивном  углу
спальни, Сухов принялся  разглядывать  сползшую  за  ночь  ближе  к  локтю
звезду, гадая, что она такое. Предположение, что это  пресловутая  "печать
зла" - со слов Такэды, едва ли было верным, и  все  же  в  звезде  крылась
какая-то зловещая тайна, тем более, что появилась она совершенно необычным
способом. "Весть", - сказал Толя. Что за "весть"? От кого? Кому? О чем?..
     - О чем? - повторил Сухов вслух, дотрагиваясь  до  коричнево-розового
пятна на коже. И получил ощутимый - не электрический, хотя  и  близкий  по
воздействию,  ледяной  парализующий  разряд,  пронзивший  руку  до  плеча,
проникший дальше в шею, а оттуда - в голову. Рука  занемела,  а  в  голове
долго не утихало гулкое бронзово-бархатное эхо, словно она послужила неким
колоколом, по которому ударили деревянным молотом.
     - Разрази меня  гром!  -  пробормотал  Никита,  озадаченно  глядя  на
звезду. - Лучше тебя не трогать.
     Подумал, надо посоветоваться с врачом. Может, действительно, пойти  к
косметологу и срезать? Или сначала посоветоваться с Оямычем?
     Проделав обычные водные процедуры,  позавтракав,  сходив  в  магазин,
Никита продолжал ощущать в груди какое-то стеснение.
     Тревога не проходила, пока не переросла в  панику.  Ничего  подобного
танцор никогда не ощущал, вины за собой никакой не видел,  причин  тревоги
найти не мог, и в  конце  концов  решил,  не  откладывая  в  долгий  ящик,
проконсультироваться по данному поводу с  психиатром,  маминым  приятелем;
когда-то они дружили семьями. Правда, тут же пришла другая идея:  съездить
в Кунцево, купить кое-что из деталей к машине в  местном  автоцентре.  Там
работал приятель, который всегда ремонтировал Суховский "аппарат", как  он
выражался.
     Сняв с головы повязку и пощупав здоровенную гулю на затылке (чем  это
он меня саданул?! Гантелью, что ли?), Никита переоделся во  все  черное  -
черные костюмы и рубашки ему шли - и вывел из гаража машину: у  него  была
ВАЗовская "сотка", До разъезда на Кунцево добрался за полчаса:  сдерживали
не столько светофоры и ремонты дороги, сколько собственные думы.
     В машине дышалось легче, тревога отступила,  хотя  странное  ощущение
неуюта осталось. Впечатление было такое, будто кто-то  невидимый  сидел  в
машине, на заднем сидении, и дышал в затылок.
     Сухов даже оглянулся дважды, с трудом заставив себя сосредоточиться и
"думать о приятном".
     А на выезде с кольцевой на Кунцевскую трассу у машины лопнуло  правое
заднее колесо.
     Руль Никита почти удержал, хотя машину со страшной силой повело влево
- на скорости под восемьдесят километров в час, но от столкновения это его
не спасло: следовавший  по  соседней  полосе  со  скоростью  сто  двадцать
километров "Форд" ударил "сотку" в левую скулу и  выбросил  ее  в  крайний
правый ряд, где на  нее  аккуратно  наехал  старенький  джип  с  компанией
веселящихся парней. "Форд" не стал останавливаться, лишь увеличил скорость
и скрылся на подъеме, а компания в джипе живо напомнила о  себе,  посчитав
виновником столкновения Сухова. То ли они не видели, что  произошло  перед
этим, то ли были подогреты зельем в баре.
     Не успел Никита сообразить, в чем  дело,  порадоваться,  что  остался
жив, и ужаснуться тому, что случилось, как двое парней  выволокли  его  из
кабины с криком и ругательствами и принялись избивать. Оглушенный  двойным
столкновением танцор не сразу пришел в себя, и ему крепко  накостыляли  по
спине и незажившей голове, пока он не начал  инстинктивно  сопротивляться.
Один раз очень удачно прошел бросок  через  бедро  -  усатый  недоросль  с
воплем свалился под откос, в другой раз сильный  толчок  Никиты  опрокинул
коротко стриженного  здоровяка,  но  все  же  досталось  ему  крепко  -  в
основном, когда били в спину и по ногам.
     Затем ураган ударов стих и хор криков умолк: трое драчунов покатились
в разные стороны, словно их раскидал ураган. Никита, щуря заплывший  левый
глаз, сквозь кровавый туман разглядел неожиданных защитников.
     Трое молодых людей, очень сильно смахивающих на бандитов, бежавших из
колонии усиленного режима, делали свое дело -  били  обидчиков  танцора  -
умело и быстро. Закончив,  переглянулись  и  направились  к  своей  машине,
старой "Волге" с побитыми  стеклами.  Один  из  них  оглянулся,  и  Никите
показалось, что он чуть подмигнул. "Волга" отъехала, и  в  тот  же  момент
подкатил на чьей-то "Таврии" Такэда. Никита хмыкнул.
     - Ты как тут оказался, Абдулла?
     - Стреляли... - мрачно отозвался Толя, провожая взглядом  удалявшуюся
"Волгу". Потом оглядел растерзанную физиономию танцора.  -  Эк  они  тебя!
Говорил же - займись кэмпо... Что тут произошло?
     Сориентировавшиеся  драчуны  полезли  было   в   бой   снова,   благо
добровольные защитники Сухова исчезли, однако Толя быстро  утихомирил  их,
уложив  штабелем  у  дверцы  автомобиля,  которую  открыл   шофер   джипа;
вступиться за приятелей парень не решился.
     - Ну? Рассказывай.
     Никита сел на бордюр,  ноги  его  не  держали,  и  коротко  рассказал
историю столкновения.  Перестав  массировать  глаз,  взглянул  на  Такэду,
который дважды обошел "сотку", заглянул под машину.
     - Что, опять твоя пресловутая "печать зла"?
     - Поехали домой.
     - А колесо поставишь? Но надо же... милицию дождаться...
     - Поехали, ничего мы им не  докажем.  -  Такэда  подошел  к  водителю
джипа. - Убирайтесь отсюда, и побыстрее, если не хотите  платить  штраф  и
лишиться прав.
     - Конечно, конечно, - засуетился водитель, худой,  тонкий,  суетливый
от страха. - Я что, я могу и деньги дать, я же не... в общем, не успел.
     - Проваливайте.
     Джип, дребезжа и стреляя глушителем, укатил. И пока длилось  все  это
действо,  на  трассе   остановилась   лишь   машина,   в   которой   ехали
бандитоподобные защитники танцора, остальные равнодушно проскакивали мимо.
     Такэда отослал  "Таврию",  сменил  проколотое  колесо,  сел  за  руль
"сотки", включил двигатель, и они тихо поехали обратно к центру города.
     - Можешь верить или не верить, - нарушил  молчание  инженер,  загоняя
помятый автомобиль в гараж, -  но  "печать  зла"  увеличивает  вероятность
неблагоприятного исхода любых действий того, на кого она поставлена.  Если
бы ты вчера меня послушал...
     Никита жестом прервал Толю.
     - Вчера не догонишь, а от завтра не уйдешь. Хватит об этом.
     Обещаю тщательно рассчитывать каждый свой шаг. Доволен?
     И на борьбу пойду, если найдешь хорошего тренера.
     Такэда посмотрел на него недоверчиво и заинтересованно.
     Качнул головой.
     - Видать, сильно тебя долбанули, если ты и на тренинг согласен.
     - Просто не люблю, когда меня лупит разная шпана. Идем  кофе  пить  и
лечиться. Массаж сделаешь?
     Толя молча пошел вперед. Он думал, что время тренинга для Никиты  еще
не  пришло.  Пусть  разведка  (психоразведка,  точнее)  убедится,  что  ее
подопечный ни о чем таком, вроде Пути, не думает, продолжая жить  так  же,
как и до встречи с Вестником. Пусть - "печать зла"  разрядится  на  мелкие
дела и ловушки, а тогда можно будет подумать о большем. Если только танцор
согласится принять Путь. И если  у  императивцентра  СС  не  достанет  ума
перестраховаться еще каким-нибудь образом...
     Каждое утро Такэда начинал с отработки дыхания  и  тао  -  повторения
комбинаций из нескольких десятков движении, присущих технике айкидзюцу. Он
знал около шестидесяти тао, но упорно тренировал новые,  планируя  довести
счет до сотни комбинаций: именно  столько  должен  знать  мэнке  -  мастер
высшего класса, если хочет быть не просто сэмпаем - старшим  инструктором,
но и организовать свою школу.
     В свои тридцать два года Такэда успел овладеть  не  только  айкидо  и
кунгфу, отметив  свой  путь  борца  званиями  чемпиона  Европы,  России  и
Азиатских Игр, но и уникальными приемами боя ниндзюцу, о чем  знал  только
его  отец,  сам  в  прошлом  великолепный  боец,  да  те  немногочисленные
поклонники "чистых рас", пытавшиеся вколотить в голову Тоявы  свою  науку.
Однако занятия борьбой не стали для него самоцелью и главным делом  жизни,
его больше влекла психология и философия древних  цивилизаций:  тибетской,
индийской,  китайской,  -  и  Такэда  отдался  увлечению  со  всем   пылом
нерастраченной души, решив пройти путь Дао  до  конца.  Но,  будучи  сыном
своего века и своей страны, коей стала для него Россия, Такэда  родился  и
жил, как и все его друзья других национальностей, приняв российский уклад,
быт и законы, не потеряв при этом и  самобытные  черты  характера  японца:
трудолюбие, выдержку, организованность, дисциплину,  -  и  его  понятия  о
чести, родстве, любви, эстетических чувствах и готовности к подчинению.
     Закончив  технический  университет  имени  Баумана,  имея   блестящие
математические способности, Такэда не поддался торговосделочному  безумию,
характеризующему  социум  страны,  хотя  мог  бы  выйти  в   преуспевающие
бизнесмены. Имея твердое убеждение, что  познание  само  по  себе  намного
интереснее и важнее признания, он устроился в Институт электроники и  стал
инженеромисследователем, дважды отказываясь от повышения:  личную  свободу
он ценил выше, чем возможность руководить другими.
     Посланник Соборной Души Веера Миров - как он себя назвал -  вышел  на
Такэду, когда тому исполнилось тридцать лет.
     Видимо, уже тогда инженер был достаточно подготовлен, чтобы  поверить
Посланнику и принять его предложение. С тех пор он стал НСИ - Наблюдателем
статистических изменений, находя в этом занятии истинное удовольствие и...
испытывая глубокую тревогу, потому что его научили видеть -  к  чему  идет
история Земли. А также история Вселенной, в  которой  Земля  родилась  как
планета, и которая представляла собой  одну  из  колоссального  количества
пластин-слоев Веера Миров...
     Знал бы об этом Сухов, мельком подумал Такэда, растираясь  полотенцем
перед зеркалом  после  душа.  Усмехнулся  -  дрогнул  уголками  губ,  стер
усмешку. Знал бы танцор, в какую смертоносную историю встрял!
     Тогда в парке функционеры СС, рядовые оруженосцы Сатаны,  исполнители
воли Синклита Четырех, убили сначала Посланника, а потом  Вестника,  и  не
вмешайся Никита... Не вмешайся меченый Сухов, неизвестно, чем бы  все  это
обернулось. Но, видимо - судьба! Весть теперь у него. У обычного человека,
физически сильного, не неумелого, духовно незащищенного, в  меру  Смелого,
но привыкшего жить по стандарту... и не желавшего менять образ жизни.  Да,
он не создан для Пути Посланника, это заметно. Хотя...  кто  знает?  Может
быть,  не  все  так  безнадежно?  Силу  духа  можно  ведь  и  укрепить,  а
способности развить, если знать - как. Во всяком случае,  задатки  у  него
есть, такого танцора днем с огнем не сыскать!
     А что нужно еще, чтобы стать Мастером, кроме предельного совершенства
в своем деле? Пусть даже дело это - танец...
     Позавтракав - тэмпура, рис моти-гомэ, охаги и кофе, - Такэда привычно
включил в рабочей комнате, она  же  гостиная  -  жил  он  в  двухкомнатной
квартире в районе Останкино, на двенадцатом этаже, - персональный  комп  и
выбил на клавиатуре: "Привет, Айбиэм-сан".
     По экрану дисплея поползли строчки  проснувшегося  компьютера  (фирма
IBM, пятьсот мегабайт):
     "Доброе утро, Наблюдатель.
     Какие новости?"
     - Плохие, - буркнул Такэда, устраиваясь в кресле.
     Полчаса он работал на компьютере, включенном в  общую  информационную
сеть технических институтов и ВУЗов, пока не убедился во вчерашнем выводе,
что  поле  искажений  социума  медленно,  но  неотвратимо   увеличивается.
Негативные изменения из сфер социальных отношений -  рост  преступности  и
наркомании, - политики - войны, конфликты, национальное  обособление  -  и
экономики - падение жизненного уровня во всех без исключения странах, даже
самых развитых,  -  переползли  в  сферы  медицины  -  СПИД,  генетические
заболевания, раковые, психические  принимали  все  больший  масштаб,  -  и
культуры, где теле-  и  киноэкраны  захлестнул  поток  порновидео  и  сцен
насилия,  оттеснив  редкие  талантливые  произведения,   достигшие   высот
искусства.
     - Ясно, - пробурчал Такэда, сбрасывая файл. - Видимо, дружище, только
мы с тобой и следим за Процессом