крайней нужды и желательно ночью, чтобы не потревожить местных жителей. - Бунаба всегда рады мне, но они терпеть не могут чужеземцев, даже если эти чужеземцы с дружественного Халндойна, - объяснил Хэхэльф. - Конечно, если бы я попросил как следует, моей команде разрешили бы меня сопровождать, но не думаю, что хоть кто-то получил бы удовольствие от такого времяпрепровождения... Хватит с них и того, что я тебя приволоку! - А это они переживут? - осторожно спросил я. - Переживут, куда денутся! - беззаботно отмахнулся Хэхэльф. - Ты-то всего один, да и шум поднимать не склонен, в отличие от моих ребят. Пока Хэхэльф читал отеческие напутствия своей команде, я решил, что вполне могу немного побродить по берегу. Уж очень мне понравился разноцветный песок Хоя, феерическая смесь приблизительно равных частей синих, желтых, красных, белых и черных крупинок, и невысокая светло-зеленая трава, и густые заросли кустов с мелкими черными листьями и аппетитными розовыми ягодами, размером с крупный мандарин и такими же круглыми. В тот миг, когда мои ноги коснулись земли, из кустов выскочило несколько зверьков, облик которых мог озадачить кого угодно. Представьте себе мохнатых крокодильчиков размером с крупного бассета, с маленькими острыми ушками, блестящими бусинками неправдоподобно белых глаз и темпераментом итальянской комедийной актрисы. Они издавали громкие звуки, похожие на собачий лай и одновременно мотали коротенькими, но мощными хвостиками - мне показалось, вполне дружелюбно. - Собачки! - восторженно сказал я. - Какие собачки! Идите сюда, мои хорошие! - мне почему-то и в голову не пришло, что эти зверюги явились сюда, чтобы искусать нахального чужака, я был совершенно уверен, что мы с ними поладим. Услышав мой счастливый голос, мохнатые "крокодильчики" слегка растерялись и даже притормозили - взяли дополнительную минуту на размышление. Потом они неторопливо подошли поближе и испытующе уставились на меня своими круглым светлыми глазами. - Собачки! - ласково повторил я. - Такие хорошие собачки... Осторожно, чтобы не испугать зверьков, я протянул руку к тому, кто оказался ближе всех и нежно потрепал мохнатую холку. "Собачка" коротко рявкнула, подошла поближе, чтобы мне было удобнее ее гладить, и зажмурилась от удовольствия. Когда Хэхэльф сошел с корабля, я сидел на песке в окружении шести новых приятелей. К этому моменту все "собачки" валялись на спинках и тихо поскуливали от удовольствия, а я снисходительно почесывал их поджарые животики, покрытие коротким жестким мехом. - Ну ты даешь, Ронхул! - изумленно сказал он. - Как тебя чару xxxix к себе подпустили? - Как они называются? - переспросил я. - "Чару"? А по-моему, просто собачки. Лают так же, и на такс похожи, только пасти как у крокодилов... Но в отличие от крокодилов, мы не кусаемся, да, мои хорошие? - Еще как "кусаемся"! - усмехнулся Хэхэльф. - Если бы я заметил, что ты собираешься сходить с корабля, не дождавшись меня, я бы тебя отговорил - именно из-за этих твоих новых приятелей. Их разводят бунаба и держат здесь, на берегу, чтобы было кому чужаков за задницу схватить, в случае чего... Не знаю, кто такие твои "крокодилы", но чару просто созданы для того, чтобы кусаться. Однако же ты как-то с ними поладил... Что ты сделал? - Ничего, - смущенно сказал я, - просто увидел их и обрадовался... Ну, начал говорить им всякие глупости: что они "хорошие собачки", и так далее, потом почесал им загривки... По-моему, они просто поняли, что я - не какой-нибудь проходимец, а положительный герой, так что со мной вполне можно иметь дело. - И совсем не ворожил? - недоверчиво уточнил Хэхэльф. - Да вроде нет, - я задумался, а потом честно сказал: - тут так сразу и не разберешься: когда ворожишь, а когда все само собой получается... - И так бывает, - понимающе кивнул Хэхэльф. Ладно уж, пошли, Ронхул Маггот, укротитель чару... А где твоя сумка? - На корабле, где же еще! - вздохнул я и неохотно отправился за своей тяжкой ношей. Да уж, прогулка налегке мне сегодня не светила... Впрочем, прогулка была недолгой. Поселение Бунаба оказалось совсем рядом с берегом - собственно говоря, стоило нам миновать густые заросли высоких прибрежных кустов, и я тут же увидел вдалеке белоснежные домики, здорово похожие на мою собственную "недвижимость", оставленную в Сбо, только на плоских крышах некоторых строений стояли разноцветные шатры, их яркая раскраска бросалась в глаза и здорово оживляла пейзаж. К домикам прилагались невысокие заборчики, ухоженные сады, крупные пестрые квадраты огородов и прочие признаки созидательной человеческой деятельности. Честно говоря, я здорово нервничал: а вдруг моя рожа вызовет у этих ребят такое сильное отвращение, что даже все связи Хэхэльфа не помогут мне получить "путевку" на встречу с Варабайбой... - Не волнуйся, Ронхул, - беззаботно сказал Хэхэльф. - Если уж ты с чару умудрился поладить, значит все будет путем! Что касается чару - моих "собачек" - они теперь следовали за мной, отчаянно виляя хвостами, явно рассчитывая, что в ближайшем будущем я найду свободное время, чтобы повторить пленившую их воображение процедуру почесывания загривков и животиков. Хэхэльф прибавил шагу, вдохновленный милым сердцу пейзажем, на фоне которого протекало его босоногое детство. Я едва за ним поспевал. К моменту первой встречи с аборигенами я так запыхался, что у меня просто не было сил смущаться. "Аборигены" оказались двумя загорелыми дюжими детинами в более чем легкомысленных нарядах. На головах у них были те самые матерчатые "сапоги", "агибубы", которые так насмешили меня еще на Халндойне, только здесь эти головные уборы были гораздо выше - примерно полметра каждый. Впрочем, остальная часть гардероба показалась мне не менее забавной: эти здоровенные дядьки с более чем суровыми лицами были одеты в цветастые пончо до колен. У одного пончо было голубенькое, с рисунком из крупных красных цветов, а у другого - розовое, в яркий желтых горох. При этом они держались с таким достоинством, что мне и в голову не пришло смеяться - я только изумленно покачал головой. - Хэхэльф! - доброжелательно сказал один из них, увидев моего друга. - Алля фа ндана-акуса! Второй тоже что-то буркнул - настолько приветливо, насколько позволяла его донельзя мрачная физиономия. - Что они говорят? - тут же спросил я. - Здороваются, - пожал плечами Хэхэльф. - Просто здороваются со старым приятелем. Говорят, что вот, мол, какой хороший подарок для старого ндана-Акусы, и все в таком роде... Когда будет что-нибудь интересное, я тебе переведу. Мрачные типы в карнавальных костюмах недоверчиво косились в мою сторону. Хэхэльф понял, что нас следует познакомить и загнул длиннющую речь на совершенно непонятном мне языке. Где-то в середине его словесного водопада мелькнуло мое имя "Ронхул", и тут же захлебнулось в очередном мощном потоке незнакомых слов. Старинные друзья слушали Хэхэльфа с возрастающим интересом и важно кивали время от времени, как бы давая понять, что внимательно следят за нитью его повествования. Его усилия не пропали даром: в финале на неприветливых физиономиях бунаба появилось почти дружелюбное выражение - насколько это было возможно. - А это - местные куса-басаxl, то есть зажиточные хозяева, - Хэхэльф наконец повернулся ко мне. - Этого, в голубом пончо зовут Андун, а второго - Чавар. Мои новые знакомые чинно кивнули мне, услышав своим имена. - Когда-то мы с ними разорили немало чужих огородов, - мечтательно закончил Хэхэльф. - В детстве мы были прожорливы и необузданны, как какие-нибудь дикие лесные кырба-атеxli... - А кто такие эти дикие кырба-ате? - тут же встрепенулся я. - Увидишь еще, - отмахнулся он. - Пошли лучше - сколько можно топтаться на тропе?! И мы отправились дальше. Хэхэльфовы друзья детства чинно поклонились на прощание и пошли своей дорогой. - А они все так чудно одеваются? - спросил я у Хэхэльфа, когда разноцветные агибубы его приятелей скрылись за раскидистыми кронами деревьев. - Если ты имеешь в виду агибубу, то даже самый последний бунабский нищий непременно имеет такой головной убор - хотя бы одну, совсем коротенькую, из некрашеной материи, но обязательно! - сообщил он. - Для любого бунабского мужчины агибуба - это самая важная часть его имущества. Это и головной убор, и очень крупная денежная единица - богатство человека бунаба измеряется не в количестве купленных им домов и не в поголовье его стада, а именно в агибубах! Кроме того, агибуба - это своего рода обязательный атрибут, пренебрегать которым недопустимо. Любой бунаба может позволить себе выйти на улицу голышом, или завернувшись в старый коврик для вытирания ног, над ним посмеются, но поймут и простят - с кем не бывает! - но выйти из дому без агибубы... Невозможно! И потом, в их понимании, агибуба - это просто красиво. Можешь мне поверить: наши непокрытые головы кажутся им такой же нелепостью, как тебе их колпаки... И только я могу спокойно взирать и на то, и на другое, - неожиданно гордо заключил он. - А пончо? - спросил я. - Это такой же "обязательный атрибут"? - Нет, просто одежда, хотя она символизирует определенное положение в обществе. Пончо носят не все бунаба, а только куса-баса - зажиточные хозяева, - откликнулся Хэхэльф. - Другие и рады бы, а не положено!.. Кстати, пончо - очень удобная одежда, что бы ты об этом не думал. - Может, и удобная, но что-то в Сбо я таких нарядов, вроде, не видел. - Потому что в Сбо куса-баса предпочитают одеваться, как все, разве что от агибуб не могут отказаться, и только когда едут гостить к своим родичам на Хой, извлекают из сундуков свои нарядные пончо, - объяснил Хэхэльф. - Даже слишком нарядные, - ехидно вставил я. - У меня в глазах до сих пор рябит! - Что касается ярких расцветок... Видишь ли, каждый бунаба - немного художник, поэтому они просто обожают раскрашивать ткани. Им нравятся яркие краски. Ребят можно понять: здесь, на Хое, почти всегда пасмурная погода, а если еще и одеваться в темную одежду, можно совсем загрустить! - Здесь почти всегда пасмурно? - удивился я. - Какое замечательное место! Что может быть лучше пасмурной погоды! - Значит твой вкус совпадает со вкусом Варабайбы, - усмехнулся Хэхэльф. - Говорят, что это он уговорил все облака Хомайги избрать небо над Хоем в качестве места постоянного пребывания, и теперь тучи только изредка отлучаются отсюда, чтобы оросить дождем другие острова... Ну, Ронхул, сделай глубокий вдох и постарайся забыть, что такое улыбка! Мы пришли. Мы действительно пришли: перед нами была изящная резная калитка, запертая на несколько щеколд - слишком увесистых. если учесть, что даже такой легковес как я вполне мог бы вышибить калитку одним хорошим ударом ноги. Но разумеется, буянить мы не стали. Хэхэльф только негромко выкрикнул несколько неразборчивых слов, и мы принялись ждать. За забором воцарилось оживление: до моих ушей доносился топот шагов и человеческие голоса. Наконец калитка распахнулась и невысокий хрупкий юноша в узорчатой агибубе и широких белых штанах, едва достигающих щиколоток, с поклоном пропустил нас в сад. Вдоль садовой дорожки, выложенной блестящими белыми камешками, стояли мрачные мужчины, все, как один в агибубах и белых штанах того же покроя, что и у их коллеги. Они стояли неподвижно и смотрели на нас в высшей степени неприветливо. - Имей в виду, Ронхул: они нам улыбаются, - шепнул мне Хэхэльф. - Ребята делают все, что в их силах, чтобы изобразить радость по поводу моего визита - просто у них не слишком хорошо выходит. - Да, я заметил, - вздохнул я. - А кто они? Сыновья твоего покровителя? - Ну ты скажешь тоже! - Возмутился Хэхэльф. - Где это видано, чтобы сыновья ндана-акусы носили штаны, да еще и встречали гостей на пороге?! Это - папну, рабы хозяина дома. - Рабы? - удивился я. - Так у них тут есть рабы? - А где их нет? - пожал плечами Хэхэльф. И предупредил: - Ты не обижайся, если во время беседы с ндана-Акусой я не смогу отвлекаться, чтобы переводить тебе наши слова: этикет, и все такое - сам понимаешь! Если он будет тебя о чем-то спрашивать, я переведу. - Ладно, - вздохнул я. - Ты, главное, предупреди, если поймешь, что он хочет сделать меня своим рабом... - Не бойся, Ронхул, - усмехнулся Хэхэльф. - Ни один бунаба никогда не окажет чужеземцу честь стать его рабом. Они не настолько нам доверяют. Я озадаченно умолк, пытаясь понять, что же это за "рабство" такое, если нормальный физически здоровый чужеземец не может удостоиться "чести" стать рабом... Тем временем, мы подошли к большому одноэтажному дому, который стоял в глубине двора. Он действительно был очень похож на дом самого Хэхэльфа в Сбо, и на тот, который он выменял для меня, только гораздо больше, а украшенная причудливыми узорами входная дверь показалась мне массивной, как какие-нибудь замковые ворота. Дверь распахнулась, и оттуда высыпала целая толпа счастливых обладателей высоченных агибуб и нарядных женщин разного возраста. Все они: и мужчины, и женщины, были одеты в длинные разноцветные юбки с роскошными высокими поясами и с ног до головы увешаны драгоценностями. Те женщины, что помоложе, показались мне очень привлекательными, несмотря на резко опущенные вниз уголки губ и глубокие складки у рта - такие же, как у мужчин этого народа. Их милая манера прикрывать грудь только ожерельями заставила меня слегка покраснеть: честно говоря, я как-то не привык к такому скоплению обнаженных дамских бюстов на небольшой площади. Все эти угрюмые ребята - и мужчины, и женщины, плотным кольцом обступили Хэхэльфа. Некоторые даже ненадолго повисли на его шее - я понял, что несмотря на каменные выражения хмурых физиономий, бунаба все-таки обладают счастливой способностью испытывать положительные эмоции. Через несколько минут, когда радость встречи слегка поутихла, Хэхэльф принялся читать друзьям своей юности поучительную лекцию о цели нашего визита и о моей персоне заодно. Разумеется, я не понимал ни слова, но видел, что бунаба слушают его с возрастающим интересом и разглядывают меня с неподдельным любопытством. Я окончательно смутился, а когда я смущаюсь, я начинаю улыбаться. Впрочем, я помнил рекомендации Хэхэльфа и изо всех сил пытался бороться с нервной улыбкой. Хвала аллаху, что рядом не было зеркала и я не увидел результат - полагаю он был ужасающим: один уголок моего рта все время сам по себе отползал в сторону, в то время, как другой усилием воли опускался все ниже и ниже. Что ж, зато Хэхэльфу не пришлось доказывать своим приятелям, что он действительно притащил с собой демона: уверен, что у меня все на лице было написано! Выступление Хэхэльфа продолжалась примерно полчаса. Все это время я оставался объектом пристального внимания - мне ужасно хотелось считать его доброжелательным, но я не мог в это поверить, как ни старался. Впрочем, я тоже с пользой провел время: с любопытством начинающего антрополога изучал новых знакомцев. Разумеется, все они были разными, но я заметил некоторые особенности, присущие всем бунаба. Кроме одинаково неулыбчивых ртов все они обладали длинными, слегка раскосыми, непроницаемо темными глазами, узкими овальными лицами и не то смуглой, не то просто покрытой ровным золотистым загаром, удивительно гладкой кожей. Я вспомнил всех бунаба, которых видел прежде, и решил, что наверное это и есть их "расовые отличия". Хотя, что касается опущенных вниз уголков губ, это вполне могло оказаться следствием привычки: у моего приятеля Хэхэльфа имелись те же проблемы с улыбкой, а ведь насколько я понял, в нем не было ни капли бунабской крови - только воспитание. Наконец Хэхэльф закончил свою пространную речь, нарядные обитатели дома расступились, давая ему пройти, и он поманил меня за собой. Я вздохнул, кое-как привел в порядок свой перекошенный рот и последовал за ним в прохладный полумрак белого коридора. Я тут же попытался выяснить, о чем он говорил со своими приятелями, но Хэхэльф страдальчески сдвинул брови и умоляюще посмотрел на меня. Насколько я понял, мне предлагалось не отвлекать его от подготовки к последнему, решающему выступлению. Немного поплутав по коридору, мы вышли во внутренний двор, в котором был разбит великолепный сад - не слишком густой, но превосходно спланированный, так что я сразу вспомнил знаменитые японские сады, знакомые мне исключительно по иллюстрациям. В глубине сада стоял еще один дом - небольшой, но необыкновенно красивый, сложенный из очень мелких белых кирпичиков, а роскошный шатер на крыше показался мне настоящим произведением искусства - и это несмотря на то, что я отнюдь не разделяю любовь бунаба к ярким краскам! У входа в дом выстроилось чуть больше дюжины человек в сравнительно невысоких, но расшитых разноцветными узорами агибубах. Одни были в широких штанах, другие - в своего рода юбках до колен, которые, на мой вкус, следовало немедленно поместить в музей Метрополитен, в назидание моим несчастным соотечественникам, именующим себя художниками. Эти нарядные стражи показались мне очень старыми, но их осанка была величественной, обнаженные до пояса загорелые тела - подтянутыми и мускулистыми, а неподвижные, как у индейских вождей, и мрачные, как у падших ангелов, лица были преисполнены неописуемого спокойствия. Честно говоря, эти бунабские дедушки произвели на меня неизгладимое впечатление, я даже смирился с фактом существования такого головного убора, как агибуба - а это дорогого стоило! - Это личные рабы ндана-акусы Анабана, - очень тихо, почти не размыкая губ, сообщил мне Хэхэльф. - Их начальник, Хму-шули-аси, хранитель циновки - этот высокий старик в красной агибубе - неотлучно находится при ндана-акусе с момента его рождения. Сколько ему лет - даже подумать страшно! По-моему, больше сотни. Если учесть, что ндана-акуса Анабан немного старше моего покойного отца, а хранителем циновки новорожденного нданы редко назначают молодого человека... - Ничего себе! - таким же едва различимым шепотом отозвался я. И не удержался от вопроса: - А что будет, если он все-таки умрет от старости? Назначат нового хранителя циновки? Или просто упразднят эту должность? - Не говори глупости, Ронхул, - строго сказал Хэхэльф. - Ни один хороший раб никогда не позволит себя умереть прежде своего господина. А эти люди - очень хорошие рабы. Лучшие из лучших. - Бессмертие из чувства долга, - констатировал я. - Кто бы мог подумать! - Все, Ронхул, пока помолчи, ладно? - попросил Хэхэльф. - Сейчас мне предстоит познакомить тебя с ндана-акусой Анабаном, а я - не такой уж великий дипломат, поэтому постарайся не мешать. - А что я должен делать? - робко спросил я. - Может быть, я должен ему как-то поклониться, или?.. - Вот делать как раз ничего не надо. Обойдемся без поклонов. Просто присутствуй - и все. И самое главное - не улыбайся. Мы миновали неподвижных стариков, равнодушно посмотревших на нас как на пустое место, и вошли в дом. Коридор был таким же темным и прохладным, как все коридоры в бунабских домах, но в этом доме он оказался очень коротким и прямым. Прямо перед нами была дверь, завешанная тонкой полупрозрачной тканью - такой легкой и невесомой, словно ее соткали не люди, а трудолюбивые паучки. Занавеска сама взлетела вверх, словно от порыва ветра, хотя я мог поклясться, что никакого ветра не было, и мы вошли в комнату. Помещение оказалось просторным и почти пустым, если не считать многочисленных ковров, ковриков и подушек, которые покрывали пол даже не одним сплошным слоем, а несколькими слоями, образуя что-то вроде пологого холмика в центре комнаты. На плоской вершине этого холмика был постелен большой круглый ярко-зеленый ковер с густой бахромой, похожей на настоящую живую траву. В центре ковра, опираясь на большие разноцветные овальные подушки, сидел пожилой человек в необыкновенно высокой агибубе - никак не меньше полутора метров, а то и больше! У него было такое же суровое отрешенное лицо, как и у стариков, которых мы встретили у входа. Но в отличие от них, этот дядя был преисполнен такого нечеловеческого величия, что если бы Хэхэльф сообщил мне, что это и есть бог по имени Варабайба, я бы тут же выпалил, что уже и сам это понял. Но царственный старик, разумеется, не был Варабайбой. Передо мной сидел ндана-акуса Анабан, владыка Вару-Чару - насколько я понял, всего лишь один из многочисленных мелких правителей острова Хой, хотя словосочетание "мелкий правитель" совершенно не вязалось с его обликом, осанкой и манерами властелина мира - тот самый человек, который стал для моего друга Хэхэльфа чем-то вроде отца и научил его всему на свете, в том числе плавать со скоростью моторного катера, улыбаться "сердечной улыбкой", а также стрелять из лука и играть на какой-то местной флейте - правда, двух последних подвигов Хэхэльф при мне пока не совершал... Некоторое время ндана-акуса просто смотрел куда-то перед собой, как бы сквозь нас - как мне показалось, довольно безучастно. В конце концов, я начал чувствовать себя привидением, мерцающим призрачным сгустком разреженной материи, которую невозможно заметить при дневном свете. Потом он внезапно поднялся на ноги одним легким порывистым движением, словно не утопал только что в груде мягких подушек, подошел к Хэхэльфу, оглядел его с ног до головы, одобрительно кивнул, даже снисходительно похлопал его по плечу и неторопливо вернулся на место. Только после этого он внимательно уставился на меня. Мне стало не по себе - признаться, я даже почувствовал противную дрожь в коленках, но потом наши глаза встретились, и я внезапно успокоился. Не могу сказать, что я почувствовал, что ндана-акуса испытывает ко мне расположение или симпатию - просто почему-то перестал нервничать, и все тут. Выдержав долгую томительную паузу - Станиславский бы обзавидовался! - старый бунаба наконец вымолвил одно-единственное слово, что-то вроде "амана", с ударением на последнем слоге. Это коротенькое, но растянутое при произношении слово стало для Хэхэльфа чем-то вроде выстрела стартового пистолета: он поспешно открыл рот и начал в очередной раз излагать "краткое содержание предыдущих серий". На этот раз он витийствовал не меньше часа. Ндана-акуса слушал его внимательно, время от времени снисходительно кивал, как бы давая понять, что болтовня моего друга пока ему не надоела. Наконец Хэхэльф выдохся и умолк. Ндана-акуса Анабан кивнул и задумался. Я понял, что уже давно хочу в туалет и огорчился - надо же, как некстати! Мне повезло: размышления ндана-акусы длились всего несколько минут. Потом старик заговорил, и его голос, низкий и глубокий, произвел на меня самое благоприятное воздействие. Я сразу, без всякого перевода, понял, что ндана-акуса собирается мне помочь - довольно странно, если учесть, что интонации этого величественного старца были такими же недовольными, как и его морщинистое лицо. Закончив говорить, он снова посмотрел мне в глаза, и на этот раз я очень хорошо понял, что имел в виду Хэхэльф, когда говорил о "сердечной улыбке" бунаба. Взгляд ндана-акусы не был ни веселым, ни приветливым в обычном понимании этих слов, но мне вдруг стало очень тепло и уютно в обществе его более чем мрачной персоны, можно сказать, я впервые в жизни обнаружил, что во Вселенной есть место, где меня любят: не за какие-то там гипотетические достоинства, которым здесь была грош цена, а просто так, потому что я есть - как любят дерево, которое растет в саду, или ручей за домом, на дне которого можно разглядеть пестрые разноцветные камешки, или сухой узорный лист, который можно отыскать в траве, принести домой и положить под стекло... Хэхэльф ответил старику коротко и, как мне показалось, взволнованно. Потом дернул меня за рукав - я-то стоял как вкопанный, переваривая свои неземные ощущения - и мы вышли в сад. - Все в порядке, да? - спросил я, щурясь от яркого света: все три солнышка стояли в зените, что на моей памяти случалось с ними крайне редко. - Ага, - Хэхэльф выглядел необыкновенно довольным. - А ты сам понял, да? Ты понравился старику - я надеялся на это с самого начала, но даже не ожидал, что между вами возникнет такая симпатия... Ндана-акуса даже захотел с тобой побеседовать, чего с ним уже очень давно не случалось. Вообще-то старик не охотник слушать чужую болтовню. "Поговорить о ценах на щенков моих чару с богатым торговцем; ответить на глупый вопрос моего старшего сына, дабы он уяснил собственное несовершенство; спросить у молодой жены, какая она у меня по счету; дать тебе дельный совет, если ты специально приедешь на Хой, чтобы его получить - это я еще понимаю. Но о чем еще можно разговаривать с людьми, Хэхэльф?" - вот что сказал он мне лет двадцать назад, и с тех пор его мнение по этому вопросу не переменилось. - Так почему же ты не перевел мне вопросы ндана-акусы, если он в кои-то веки захотел пообщаться? - огорчился я. - Да потому, что не было никаких вопросов, глупая твоя голова! - рассмеялся Хэхэльф. - Здесь, на Хое, только рабы быстро поворачиваются, Ронхул! Сейчас ндана-акуса посмотрел на тебя и выслушал твою историю в моем изложении. Теперь он будет до вечера размышлять об увиденном. А вечером будет пир - специально в честь нашего приезда. Впрочем, у них здесь каждый вечер пир, просто когда появляется гость, ему любезно сообщают, что пир не просто так, а именно в его честь... Да, так вот: если к вечеру у ндана-акусы не пройдет желание задавать тебе вопросы, он задаст их на пиру, чтобы все его домочадцы могли насладиться вашей беседой. Дядя Анабан - очень великодушный человек, хотя с виду, конечно, не скажешь... - Как ты его назвал? "Дядя Анабан"? - весело переспросил я. - Ой, тише, - поморщился Хэхэльф. - Я называл его так, пока был мальчишкой. Детям часто разрешается то, что не позволено взрослым. - Ладно, я не стану его так называть, - великодушно пообещал я. - За это ты откроешь мне страшную тайну: где тут у них туалет? Получив это сакральное знание из первоисточника, я быстро привел в порядок свои самые неотложные дела, и мы с Хэхэльфом отправились устраиваться. Нас сопровождал донельзя важный человек в коротенькой ярко-желтой агибубе и такой же желтой юбке, которая начиналась под мышками, но не достигала колен. Со слов Хэхэльфа я понял, что сей напыщенный тип - "хуса", тоже раб, но более низкого ранга, чем ребята в штанах, которые называются "папну". Этого достойного джентльмена звали Хвоп, и он был слугой Хэхэльфа в те времена, когда мой приятель с легкой руки своего папаши стал заложником и поселился в семье ндана-акусы Анабана. - Понимаешь, я ведь - не родственник ндана-акусы, и вообще не бунаба, поэтому услуги таких почтенных рабов как папну мне по чину не полагаются, - объяснил мне Хэхэльф. - С другой стороны, я был сыном знатного человека, хоть и чужака, так что считалось, что оставить меня вовсе без слуги просто неприлично. Поэтому ко мне приставили Хвопа. Невелика честь, конечно: простых рабов хуса в доме ндана-акусы разве что горшки мыть допускают, но все лучше, чем ничего... Зато сам Хвоп оказался счастливчиком: он до сих пор считается моим личным слугой, и когда я приезжаю погостить, он мне, конечно, прислуживает. Но приезжаю-то я, сам понимаешь, редко! Поэтому большую часть времени он бездельничает: сидит в саду и грызет спелую умалу - под тем предлогом, что "хозяин ему ничего не приказывал". Что касается меня, я доволен: хоть одного человека я на своем веку уж точно сделал счастливым! Пока он мне все это рассказывал, навстречу нам вышла нарядная коренастая женщина средних лет. За ней следовал высокий худой человек с очень большим носом и маленьким, но таким же недовольным, как у всех бунаба ртом, одетый в нелепую короткую юбку, как и слуга Хэхэльфа. Женщина что-то угрюмо буркнула и ушла, а длинноносый незнакомец остался с нами. - Вот человек, которому, кажется, повезло еще больше, чем Хвопу! - торжественно сказал мне Хэхэльф, указывая на него. - Этого парня зовут Веха, и он - твой личный слуга. Хондхо - тетка, которая его привела, незамужняя сестрица дяди Анабана и управительница его дома - сказала, что ндана-акуса распорядился прислать слугу в распоряжение "важного гостя". Эк ты его все-таки впечатлил!.. Насколько я в курсе твоих планов на будущее, этому счастливчику, Вехе, осталось работать всего несколько дней, а потом он может бездельничать до глубокой старости, аргументируя это тем, что "хозяин ничего не приказывал делать". Правда здорово? - Здорово, - согласился я, с сомнением оглядывая своего "слугу" с ног до головы. - Только я не совсем представляю себе, как я буду отдавать ему приказы: я же языка не знаю. - Поэтому к тебе приставили не кого-нибудь, а именно Веху, - невозмутимо ответил Хэхэльф. - Он немного говорит на кунхе... ну, не то чтобы говорит, но несколько слов знает, если не забыл. Я его сам когда-то научил. - Ну тогда скажи что-нибудь, - потребовал я у своего слуги. Он молчал, и я спросил: - Ты не понимаешь? Хэхэльф решил помочь нам найти общий язык и что-то сказал по-бунабски. Лицо Вехи просветлело и он сказал: "Жопа", - после чего уставился на меня счастливыми глазами отличника, только что выдержавшего трудный экзамен. - Все понятно! - фыркнул я. - Твоя школа, говоришь? - Я учил его и другим словам, - смущенно возразил Хэхэльф. - Просто остальное он наверное все-таки забыл... - Ничего страшного, - вздохнул я, - жил же я до сих пор без слуги, и вообще, некоторые вещи можно объяснить с помощью жестов... А если мне очень припечет поделиться с этим замечательным знатоком кунхе своими душевными переживаниями, буду обращаться к тебе за помощью: ты учил этого гения, значит тебе и расплачиваться за его невежество! На том мы и порешили. И отправились осматривать комнаты, отведенные для нашего проживания. Надо отдать должное хозяйке дома, коренастой тетушке Хондхо: она отвела нам очень удобные апартаменты. Не просто по комнате для каждого, а своего рода "квартирку", состоявшую из трех помещений. Одна комната, самая маленькая и практически пустая, была проходной, а из нее можно было попасть в две другие - светлые просторные спальни, щедро оснащенные невообразимым количеством круглых ковриков, таких же круглых тонких одеял, расшитых совершенно неземными узорами, и больших пухлых подушек. Веха и Хвоп тут же уселись на коврики в маленькой комнате и с надеждой уставились на нас с Хэхэльфом - очевидно, прикидывали, дадим ли мы им побездельничать. Я бы, наверное, дал, но Хэхэльф получил другое воспитание. Он сразу же отправил их в сад, откуда наши слуги вернулись только через полчаса, нагруженные корзиной фруктов. - Лучше всегда иметь в своей спальне что-нибудь пожевать, - объяснил мне Хэхэльф. - А то пируют здесь только по вечерам, а все остальное время крутись сам, как знаешь. То есть, считается, что если человек проголодался, он просто пойдет на кухню и возьмет там, что ему нужно. Но я хорошо знаю здешнего главного повара. Взять что-то на кухне, где хозяйничает старый Клу... Знаешь, Ронхул, я не самый трусливый парень на Хомайге, и мне довелось побывать во многих морских сражениях. Да что там морские сражения, я и с любым альганским воякой не прочь поразмяться один на один, в полном боевом вооружении! Но сунуться на кухню к дядюшке Клу за шесть часов до начала вечернего пира - увольте! - Мне уже стало страшно, - вздохнул я. - Сейчас начну плакать и проситься домой, к маме. - И будешь абсолютно прав! - решительно сказал Хэхэльф. Порылся в корзине, извлек из нее парочку аппетитных розовых плодов неизвестного мне пока вида и заявил: - Ты как хочешь, Ронхул, а я собираюсь поваляться. Устал я! - и он отправился в одну из спален. Выразить не могу, как меня обрадовало его решение. Я сам едва держался на ногах: пробуждение на рассвете, волнения в связи с официальным приемом у ндана-акусы и обилие новых впечатлений вымотали меня совершенно. Поэтому я тут же упал на груду подушек в своей спальне и сам не заметил, как уснул. Проснулся я от того, что в соседней комнате кто-то ругался - правда, на незнакомом языке, но интонации не оставляли места сомнениям. Я открыл дверь и обнаружил, что ругаются наши с Хэхэльфом слуги. Они сидели каждый в своем углу и обменивались любезностями. Голоса звучали так, словно ребята вот-вот схватятся не на жизнь, а насмерть, но их мрачные лица при этом сохраняли совершенно бесстрастное выражение. Дверь в спальню Хэхэльфа была распахнута настежь, его самого там не было. - Ну что, проснулся наконец? - весело спросил он меня откуда-то сзади. Я обернулся и увидел, что Хэхэльф стоит во дворе и заглядывает в мое окно. - Разбудили! - пожаловался я. - Да, ребята немного поцапались, - ухмыльнулся Хэхэльф. - Начали выяснять, кто из них теперь более важная персона. Мой слуга, Хвоп, считает, что он, поскольку я - почти приемный сын ндана-акусы, так что он, соответственно - почти папну. А твой Веха не сдается и заявляет, что еще надо выяснить: вполне возможно, его хозяин - то есть ты! - это хозяин хвопова хозяина - то есть меня. В какой-то момент он позволил себе нахальство предположить, что ты купил меня на невольничьем рынке. - Как же, как же! Как вчера было помню: иду это я по невольничьему рынку и думаю: кого бы прикупить... - прыснул я. Потом прислушался к эмоциональному диалогу наших слуг и с любопытством спросил: - А что это значит: "чам-чам байя агибуба"? - Это значит: "у тебя агибуба в дерьме", - совершенно серьезно перевел Хэхэльф. - Очень серьезное оскорбление! Если бы эти двое были ндана-акусами разных областей, тут же началась бы война. Он так заинтересовался происходящим, что уселся на мой подоконник и внимательно прислушался. - Масса пхатма! - сказал мой слуга своему оппоненту. Я вопросительно посмотрел на Хэхэльфа. Тот наморщил лоб. - Даже не знаю, как это перевести! Ну, скажем так: несолидный человек, не берегущий свою честь, да к тому же еще и с грязным задним проходом. - Круто! - уважительно сказал я. - Куда уж там страмослябам с их скромным "ибьтую мэмэ"! - Ну почему! - тоном знатока возразил Хэхэльф. - Страмослябы тоже лихо ругаются, етидреный хряп! - Ном тэ ном! - неслось из нашей прихожей. - Пабба рамэ! Кара умэ аа! - Хэхэльф, будь человеком, переведи! - заныл я. - Я еще могу понять и простить твое нежелание переводить мне слова ндана-акусы, и все такое... Но сейчас! Это же самое интересное! - С удовольствием, мой бедный необразованный друг! - великодушно отозвался он. - "Ном тэ ном" означает: "человек, которого подозревают в том, что он гадит в свой котел для еды. "Пабба рамэ" означает: "я гадил в твоем огороде" - обычно подобное заявление не основано на реальных фактах, сам понимаешь! А "кара умэ аа" значит: "человек, который засовывает еду в свой задний проход". - Оказывается, местные ругательства отличаются ярко выраженной анально-факальной тематикой, - глубокомысленно прокомментировал я. - Чего? - опешил Хэхэльф. - Имею я право тоже хорошенько выругаться? - невинно спросил я. - Чем я хуже своего раба? - Тоже верно, - миролюбиво согласился он. - Акха ассу! - тем временем изрек Веха. И веско добавил: - Атэ байя! - "Тебе снятся задние проходы моих рабов", - из Хэхэльфа мог бы получиться отличный синхронный переводчик. - Мои рабы бьют палками дерьмо жен твоих рабов! - А что, у этих ребят есть еще какие-то свои рабы? - опешил я. - Да нет, конечно, - невозмутимо ответил Хэхэльф. - Просто так принято говорить во время ссоры... - Ну уже легче, - вздохнул я, - а то я и без того запутался в бунабской табели о рангах: "почтенные рабы" папну, "обыкновенные рабы" хуса... Я уж было подумал, что есть еще какие-нибудь "рабы простых рабов", совсем уж задрипанные!.. Слушай, я еще вот чего не понимаю: как может быть, что такой коротенькой фразе "Атэ байя" , всего-то из двух слов, соответствует столь сложный перевод: "Мои рабы бьют палками..." - ну и так далее. Что означает слово "Атэ"? "Раб"? "Палка"? Или "раб с палкой"? Или "раб, который бьет палкой"? - Да ничего оно само по себе не означает, - пожал плечами Хэхэльф. - Видишь ли, брань не является частью бунабского языка. Понимаешь, какое дело: бунаба говорят на том языке, который дал им Варабайба. Полагают, что это - его родной язык, поэтому бунаба очень горды тем, что говорят на языке богов. Но в языке Варабайбы совсем не было слов, подходящих для хорошей ссоры. Наверное боги никогда не ругаются... Ну а бунаба - не боги. И когда между ними затевалась свара, они тут же начинали драться, поскольку не могли выразить свою неприязнь к противнику с помощью слов. Потом им надоело драться по пустякам, и они решили, что им требуются хорошие ругательства. Началось с нескольких фраз, которые придумал тогдашний ндана-акуса Середины Острова Пхех. Он собрал всех бунаба вместе и объяснил им, что означает каждое выражение. Всем очень понравилось, так что драк сразу стало поменьше. С тех пор каждый новый ндана-акуса придумывает какое-нибудь новое ругательство, или просто изменяет значение старого, о чем немедленно сообщает своим счастливым подданным и прочим жителям острова на торжественном собрании у скалы Великой Агибубы. - А что, еще и скала такая есть? - изумился я. - Конечно, и ты сам ее увидишь, поскольку именно туда мы и отправимся: чаще всего Варабайбу можно застать именно в тех местах. Собственно говоря, форма скалы и стала прообразом бунабских головных уборов! - Здорово! - резюмировал я. - История возникновения бунабских ругательств - это нечто! Слушай, а нельзя подсказать им парочку? - Я подумал, что это был бы самый идиотский, но весьма эффектный способ оставить свой след в истории этого экстравагантного народа. - Ты что! - Хэхэльф почти испугался. - Эта привилегия принадлежит только ндана-акусам, даже их сыновья не имеют права высовываться со своими предложениями! - Ладно, - усмехнулся я, - нельзя, так нельзя... Им же хуже! Перебранка наших рабов тем временем продолжалась. Пока Хэхэльф любезно читал мне краткую, но захватывающую лекцию, ребята успели наговорить друг другу множество замечательных вещей. - Эр ту эр! - язвительно сказал Веха. - Лу ту лу хэк ту лу агибуба! - выпалил Хвоп. - Твой говорит: "ты - человек, прислуживающий своим рабам". А мой отвечает: "ты чешешь зады моим домашним животным, в то время, как мои рабы гадят в твою агибубу". Дело зашло слишком далеко, пора их приструнить, а то сейчас, чего доброго, начнется драка, - заметил Хэхэльф. Он быстро спрыгнул на устланный коврами пол моей комнаты подошел к переругивающимся слугам и веско сказал им: - Ык! Ун де ак! Наши суровые слуги тут же умолкли, с неописуемо мрачным видом уставившись куда-то вдаль. - Пошли купаться, Ронхул, - весело предложил мне Хэхэльф. - Здесь в саду до фига бассейнов: с теплой водой, с холодной водой, с морской водой, с дождевой - на любой вкус! - Пошли, - обрадовался я. И с любопытством спросил: - А что ты им сказал? - А, ничего особенного, - отмахнулся Хэхэльф. - Просто велел им заткнуться. И добавил "ун дэ ак" - это ругательство, обозначающее человека, который унижается перед своими рабами в присутствии их рабов... Ну, не то что бы я действительно имел в виду именно это - просто использовал самый доступный способ выражения, чтобы сказать ребятам, что они ведут себя недостойно. Я восхищенно покачал головой, ошеломленный сказочными возмож