Оцените этот текст:


   -----------------------------------------------------------------------
   Авт.сб. "Волчье солнышко". СпБ., "Азбука", 1996.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 20 October 2000
   -----------------------------------------------------------------------

                                    Всякое совпадение персонажей с реально
                                    существующими людьми объясняется  лишь
                                    злонамеренностью автора




   Он  кричал  во  сне  и  проснулся  от  этого  крика,  не  похожего   на
человеческий.
   Там, далеко, за  невесомым  радужным  занавесом  забытья  и  боли,  был
бело-голубой  вертолет,  и  молодой  лейтенант  в  необмятом  мундире,   с
прилипшей  к  губе  забытой  сигаретой,  и  потные  шеи  закостеневших  от
напряжения пилотов, и буро-зеленые квадраты полей - Эта Сторона.  И  удар,
после которого все это пропало, но на смену не  появилось  ничего  нового.
Вообще ничего. Если что-то и появилось, то не принадлежало ему - оно  было
чужое. Теперь чужое и свое слилось, слилось прошлое и настоящее.
   "Мне двадцать восемь лет, - сказал он  себе.  -  Я  -  Гай.  Олег  Гай,
писатель-фантаст,  мобилизованный   для   специального   задания   Советом
Безопасности ООН. Кажется, у меня есть полномочия, и, поскольку никому  не
известно, какими они должны быть, они, как полагается,  как  это  водится,
названы  особыми.  Особые  полномочия.  Звучит.  Есть  "вальтер"  9,65   и
достаточно патронов, удобная кобура желтой кожи и патронташ  для  обойм  в
тон. Убивать я, во всяком случае,  могу.  Хотя  двух  семерок  перед  моим
номером нет, у меня вообще нет номера..."
   Комната была роскошная  -  в  прошлом.  В  настоящем  это  более  всего
напоминало  покои  обнищавшего  аристократа,  усердно   скрывавшегося   от
кредиторов где-то очень далеко отсюда. Откровенно говоря, многое разломали
и испакостили просто так, для колорита, забыв,  что  баррикады  шестьдесят
восьмого давным-давно снесены, Маркузе благопристойно умер, а Непал так  и
не стал новой Меккой, остался просто Непалом.
   Зато телевизор работал,  и  красивая  девушка  в  экономном  купальнике
предлагала индийский  манговый  сок,  как  и  до  Круга,  захлебываясь  от
наигранного восторга, и это выглядело  форменным  идиотизмом,  потому  что
передачу он смотрел внутри  Круга.  Кстати,  индийские  войска  входили  в
состав обложившего Круг контингента ООН, но это ровным  счетом  ничего  не
значило - они ни в чем не виноваты, эти индийцы. Никто не  виноват.  Может
быть, и сам Круг тоже.
   Гай встал с бывшей роскошной постели и подошел к окну.  За  окном  была
пустынная  улица,  по  которой  неторопливо  вальсировали  пыльные  вихри.
Посвистывал ветер, и казалось, что во всем мире теперь так: пыль и  ветер,
ветер  и  песок,  торжествуют  Сахара  и   Гоби,   злорадно   посмеивается
Такла-Макан, и от озера Байкал остался засыпанный песком котлован...
   - Почему это случилось в Европе? - сказал Гай вслух.
   Кретинизм. Как будто, произойди  это  в  каком-нибудь  паршивом  Гаити,
осталось бы только хихикать над тонтон-макутами.
   - Но почему именно над тонтон-макутами? - вкрадчиво спросили сзади, где
секунду назад никого еще не было.
   Гай обернулся не спеша и без страха. Ко всем этим фокусам Гай, забывший
вертолет  и  удар,  привык  и  оставил  спокойствие   в   наследство   Гаю
Вспомнившему.
   Барон Суббота сидел в единственном приличном мягком  кресле  и  светски
улыбался. Одет он был классически - черная тройка, черный котелок,  темные
очки в массивной  роговой  оправе.  Кожа  на  чисто  выбритых  щеках  была
дряблой, пожилой.
   - Ну, не важно, - сказал Гай. - Тонтон-макуты там, или кто, не важно.
   - Не важно, - согласился Барон Суббота. - Кстати,  Гай,  почему  вы  не
убегаете с визгом? Изменились бы в лице, порадовали старика...  Мелочь,  а
приятно.
   - Бросьте.
   - Брошу. Итак, Европа... Вас всех ужасно оскорбляет, что это  случилось
в Европе. Бедный обиженный континент... Пуп  Земли.  Не  земли,  а  именно
Земли. Смешно, Гай,  честное  слово.  Великие  географические  открытия  -
европейцы с умными лицами,  пыжась  от  гордости,  открывают  давным-давно
известные их обитателям континенты и острова, дают  названия  давным-давно
названному, и все это называется Историей. Смешно. А ведь как  оскорбились
бы вы, вздумай индейцы высадиться где-нибудь в Португалии, перекрестить на
свой лад горы и реки и проповедовать веру в Уицилопотчли... Только потому,
что вы успели раньше. Только потому, что у ваших  предков  были  аркебузы,
стальное оружие и колесные повозки, которых не  было  у  индейцев.  И  так
далее. Столетиями история почитала пупом Земли крохотный материк,  который
и континентом-то называешь из одной вежливости... И  в  этой  суматохе  вы
успели, вернее, предпочли забыть, что порох и компас изобретены не вами, а
в Африке выплавляли железо задолго  до  того,  как  это  научились  делать
европейцы...
   Гай молчал. Лучше было промолчать, в противном случае Барон Суббота мог
завести в жуткие дебри, откуда нет выхода, перестаешь верить в то, что  ты
сам и твой мир существуете.
   - Просто беда, что вы уже цивилизованны,  -  продолжал  Барон  Суббота,
безмятежно покачивая ногой. - Будь вы невежественнее,  могли  бы  объявить
виновниками Круга негров и евреев, перевешать их сколько удастся и немного
облегчить душу. Правда, Круг остался бы, на успокоение...  Хотите  анекдот
про молодую еврейку и программиста? Гай, вы никогда не спали с  еврейками?
Интересно, что чувствует при этом антисемит?
   - Полите прочь, - сказал Гай.
   - Но почему? Вы ведь изучаете Круг. Вы вспомнили,  что  должны  изучать
Круг. Так что изучайте и меня.
   - Откуда вы? Вас ведь не должно быть.
   - Ну да? - усмехнулся Барон Суббота. - Откуда  вы  знаете,  как  должно
быть? Может, как раз ВАС и нет, а?  Почему  вы  решили,  что  вы  -  есть?
Ходите, едите, спите с девушкой, чувствуете боль - не мало ли  аргументов,
Гай? Разве вы не можете быть чьим-то сном. Что,  если  существует  кто-то,
чьи сны способны считать себя живыми людьми, и один из таких  снов  -  вы,
Гай? Сон, сон, сон, кошмар, утреннее сладкое видение... Все относительно в
этом мире, Гай, цвета  как  такового  не  существует,  для  рентгеновского
аппарата не существует вашей кожи и волос, и так далее, многое  существует
чисто условно, почему же вы не можете оказаться одной из условностей?
   - Прочь, - сказал Гай хрипло.
   - Ай-ай... Шаг за шагом вы, человечество, расстаетесь с иллюзиями.  Нет
богов, нет рая, нет ада, нет неподвижных звезд и плоской Земли,  нет  трех
китов и семи Трубачей, сделайте еще один шаг, осмельтесь сознаться, что  и
вас нет и не было, и тогда...
   Он замолчал, и нахлынули видения, горячечной  пеленой  застилая  глаза,
ломая  волю,  растворяя  мозг.  Вокруг  тонущего  "Титаника"  по  усеянной
льдинами черной воде кружили пиратские каравеллы,  в  наполненном  молоком
бассейне какие-то эмансипированные  девочки  в  джинсах  топили  стонущего
вампира, пулеметы МГ сами собой строчили навстречу боевым  колесницам,  то
ли  египетским,  то  ли  персидским,  и  колесницы  мчались  без  седоков,
хохочущие ландскнехты  сдирали  платье  с  гимназистки,  опрокинув  ее  на
зеленый мох ведьмина пригорка, и растопыренная ладонь  скользила  вниз  по
нежному животу, потом Джон Уилкс Бут прицелился, Чолгош  дернул  спуск,  и
толстая арбалетная стрела  пробила  шею  Джона  Кеннеди,  страшно  кричала
Джекки, Клинт Хилл  молотил  кулаками  по  багажнику  "линкольна",  вторая
стрела, уже  ненужная,  звякнула  о  багажник,  а  третья  расщепилась  об
асфальт, -

   три,
   три.
   Три стрелы.
   Раз стрела.
   Два стрела.
   Джона Лета унесла,

   - спел Владимир Высоцкий, хряпнул гитару о колено, и очень жаль, потому
что у всех Гамлетов дурацкая привычка уходить слишком  рано,  как  это  ни
больно, а самые лучшие поэмы написаны теми, кто по причине непоявления  на
свет  никогда  не  писал  стихов,  и  какого  же  черта  вы  притворяетесь
прожженными циниками, если в глубине  души  поголовно  мечтаете  о  чистой
девушке и лунных  ночах,  чтобы  замирало  сердце?  Темное  это  дело.  Вы
уверены, что папе римскому никогда не хотелось выбить окно из  рогатки,  а
Никите Хрущеву - подразнить обезьяну в зоопарке? Уверены? То-то и оно.  Вы
их только копните, гадов, а там и окажется,  что  Цезарь  мечтал  вышивать
крестиком, а Америку по пьянке открыли этруски, но хитрый  Колумб  взял  в
соавторы королевскую чету и потому обскакал всех, мать вашу так и разэтак,
вперехлест через клюз, ебона бабушка, пять дядь и одна тетя...
   - Голова не болит? - вежливо спросил Барон Суббота.
   Гай медленно всплывал  на  поверхность.  В  голове  прояснялось,  ветер
свистел за окном. Только не сойти с ума, господи, сказал он себе. Я - Олег
Гай; вертолет, насколько я помню, разбился, не долетев до расчетной точки,
но как я попал сюда?
   Ведь я почти в центре Круга? Отсюда километров сто в любую сторону. Вот
и попробуй выбраться...
   Ему было  страшно.  Как  никогда.  По  другую  сторону  незримой  черты
остались обеспечивающие безопасность страны и лично  его  ядерные  ракеты,
готовый всегда прийти на помощь уголовный розыск, ходившие  по  расписанию
поезда, "скорая помощь" и многое другое. И все остальное. Здравый смысл  в
том числе. Иррациональное  лезло  из  всех  щелей,  шипело  в  уши,  Барон
Суббота, злой дух гаитянских  поверий,  удобно  устроился  в  единственном
приличном кресле, а вчера по пыльной улице скакали кентавры, у которых был
торс человека, а нижняя часть - от барса, и он все  время  боялся  ночами,
что Данута превратится в постели в нечто ужасное...
   - Молчите? - сказал Барон Суббота. - Эх, европейцы, европейцы. Все-то у
вас не как у людей. Не ждали, а оно  вот  пришло.  Думали,  в  Европе  без
вашего позволения мышь не прошмыгнет, а появился Круг. Почитать вам Блока?
Хорошо писал, паразит... Нет? Ну, я не настаиваю. Знаете, отчего на  Марсе
нет жизни? Потому что, будь она там,  она  бы  задохнулась,  ведь  нужного
количества кислорода в атмосфере Марса нет...
   - Снова начинаете?
   -  Ага,  -  покладисто  и  невозмутимо  признался  Барон   Суббота.   -
Иррационализм - это приятно. В рациональном материализме  есть  что-то  от
скучного домика немецкого бюргера, а иррационализм - нет,  шалишь...  Вот,
например, Красные Вертолеты, в которых летают все эти шимпанзе, медведи  и
рыси и расстреливают людей с воздуха. Чистой воды сюрр, верно? У зверей не
бывает вертолетов с пулеметами. А здесь у них пулеметы есть,  вот  и  все.
Галиматья-то не в вертолетах, а в том,  что  звери  стреляют  в  людей.  И
только. Может быть, когда  вы  стреляли  в  зверей,  зверям  это  казалось
иррационализмом, а теперь они выдали вам вашу  долю  сюрра.  Так-то,  Гай.
Такали мы, такали да  и  протакали,  как  гласит  русская  пословица.  Или
поговорка. И ни черта вы тут не поймете. Кстати, вы обратили внимание, что
в Круге сексу отведено изрядно  места?  Намеки,  виденьица  с  эротической
подкладкой, Данута ваша... Вполне объяснимо, кутить так  кутить.  С  точки
зрения тюльпана, все ваши постельные упражнения,  предшествующие  дитю,  -
иррационализм в кубе. Для вас-то  это  удовольствие,  а  для  бабочки  или
настурции - бред дикий.  Как  же  в  таких  условиях  говорить  всерьез  о
контакте с альтаирцами? Сначала договоритесь  с  рыбами  и  цветами  вашей
собственной планеты.  Объясните  им  свою  жизнь.  Разделайтесь  со  всеми
относительностями. Входя во Вселенную, вытирайте ноги, иначе могут  в  шею
вытолкать...
   Он вытянул худую  руку,  поймал  за  конец  свою  последнюю  фразу,  не
успевшую растаять в воздухе, и поиграл ею, перебирая слова, как четки.
   И исчез. Запах его дорогого французского одеколона свернулся в комок и,
пища, шмыгнул под кровать.  Сплюнув,  Гай  потащился  в  ванную,  почти  с
интересом прикидывая, что там на сей раз.
   Ничего там такого особенного сегодня не было. Одно паскудство.  Голубая
ванна, вчера упорно показывавшая вместо отражения Гая Тадж-Махал и Кремль,
теперь была полна до краев протухшей тинистой водой. Из воды торчала синяя
распухшая харя утопленника - в его зубах, прихваченная за хвост, трепетала
серебристая рыбка. Гай выжидательно взглянул.
   - Были когда-то и мы рысаками... - хмуро сказал утопленник. Рыбка упала
в воду и обрадованно ушла на глубину. Пожав плечами.  Гай  открыл  кран  и
стал глотать пахнувшую хвоей холодную воду. Вот уже  три  дня  вода  пахла
хвоей.
   - Сучье это дело - тонуть, - признался утопленник и  брезгливо  понюхал
воду. Вода воняла. - Неэстетично. Когда расстреливают,  там  хоть  героизм
проявить можно, а так... Вряд ли лорд Китченер тонул гордо. Никто гордо не
тонет, все барахтаются, пузыри пускают, никто вниз не хочет,  один  Мартин
Иден сумел красиво, и тот выдуманный. Красиво выглядела  Джульетта,  когда
нож в себя вогнала, а вот если бы ее в грязной ванне топили...
   - Русалки, - сказал Гай для поддержания разговора.
   - Шлюхи, - веско сообщил утопленник. -  И  каждая  девочку  изображает.
Навидался. Пять раз подхватывал. Вообще не  то  сейчас  дно.  Испакостили.
Прежде тонула чистая публика - мореходы, флибустьеры, первопроходцы, одним
словом, а после ваших двух  мировых  поднаперло  швали.  Половина  русалок
нынче с триппером. Или на худой конец  с  Треппером.  У  Нептуна  трезубец
сперли.   Ваши   морячки   с   "Варяга"   Тихоокеанскую   Республику   Дна
провозгласили, Посейдона, как нетрудового элемента, в  Северный  Ледовитый
выслали, японские водяные  в  Канск  сбежали  и  фантастику  пишут.  Спрут
какой-то появился  тронутый,  всех  уверяет,  что  он  -  семнадцатилетняя
балерина. До чего дошло - Морской  Змей  в  эмиграцию  на  Венеру  сбежал,
побоялся, что после хека  с  минтаем  и  за  него  возьмутся,  на  котлеты
пустят...
   Он еще что-то ныл,  загибал  пальцы,  жаловался  и  обличал,  грозил  и
хныкал, но Гай уже не слушал. Сигареты кончились, и нужно было тащиться на
угол, к тому же сегодня утром принесли  пригласительный  билет  на  бал  к
Серому Графу.





   Лифт не работал. В нем накануне поселилась Белая Мышь, Собиравшая Факты
О Разложении, и жильцы боялись связываться - у Мыши  был  мандат,  который
она почему-то показывала сложенным вчетверо, но все  равно  ее  на  всякий
случай обходили. А Мышь работала.  Вот  и  сейчас  из-за  двери  слышалось
противное скрипение пера по плохой бумаге и занудливый тенорок:
   -  ...а  поскольку  вышеизложенное  в   свете   вышеуказанного   влечет
нижеследующее по отношению к поименованному...
   Гай нажал кнопку вызова. Дверца чуть приоткрылась, и в щель  высунулась
белая мордочка с юркими красными бисеринками глаз:
   - Вам кого?
   - Спуститься.
   - Гай... - задумчиво сказала Белая Мышь, С.Ф.О.Р. - Так... Гай  -  это,
несомненно, в родстве с Гаем Гракхом, каковой, будучи древним  римлянином,
жил в древнем мире и автоматически является консервативным рабовладельцем.
   - А прогрессивная деятельность? - спросил Гай, немного опешив  от  этих
генеалогических изысканий.
   - Либеральный типичный  представитель,  -  авторитетно  пояснила  Белая
Мышь.  -  Распространял  экспансию  Рима  в   Африку,   -   следовательно,
колониалист. - Она надела золотое пенсне и важно добавила: -  Волюнтарист.
Родня у вас, молодой человек, не того. Так что пешочком.
   На улице по-прежнему кружила пыль,  волоча  за  собой  клочки  газет  и
обрывки иллюзий. Посреди маленькой круглой площади у вычурного  бронзового
монумента Неизвестному Подлецу корячился зеленый лепесток Вечного Огня,  и
в почетном карауле, как всегда, стояли  четверо  в  форме  войск  НКВД,  с
медными цифрами 37 на малиновых  петлицах.  Полупрозрачный  призрак  Ежова
задумчиво и мрачно сидел неподалеку.
   - Глупо, - сказал он  Гаю,  когда  тот  подошел  поближе.  -  Все  наша
славянская  расхлябанность...  подвела...  Подпишешь  приказы,  напьешься,
спать завалишься, а Берия - хитрее, это тебе не наш брат русак, обошел как
стоячего, чертов мингрел...
   Гай ускорил шаги. Возле огромного, но варварски  обшарпанного  особняка
графа Дракулы на  широких  ступенях  собралась  всегдашняя  компания.  Два
залетных вервольфа в замшевых пиджаках скучающе щупали  повизгивающую  для
порядка ведьму, у всех троих были  унылые  лица  пресыщенных  акселератов,
знающих наперед, что и этот  день  будет  как  две  капли  воды  похож  на
вчерашний, и завтрашний, и все остальные грядущие дни. Рядом один  домовой
татуировал другому на левой ягодице: "Есть  ли  жизнь  на  Земле?"  Бродил
взад-вперед, утопив руки в карманах, щекотуны-безобразники  неизвестно  из
каких мифов. Черти ваксили копыта. Выводок шишиг  сочинял  Алле  Пугачевой
письмо с просьбой об автографе. Бродил неприкаянным чужаком бородатый  маг
из Атлантиды, которого никто не понимал и не собирался общаться,  хотя  он
ко всем так и  лез.  До  настоящего  вечернего  загула  было  еще  далеко.
Опохмелялись в сторонке лешие с опухшими славянскими харями.
   Табунок зевающих кикимор в латаных повойниках водил хоровод, гнусавя:

   Не кукушки прокричали -
   плачет Танина родня.
   На виске у Тани рана
   от лихого кистеня.
   Алым венчиком кровинки
   запеклися на челе,
   хороша была Танюша,
   краше не было в селе...

   Благообразный  домовой   аккомпанировал   им,   выводя   на   балалайке
душещипательно-ушещипательные   рулады,   а   неподалеку    хмуро    сидел
единственный, кого Гай немного уважал, - упырь Савва Иванович. Серая  пара
висела на нем мешком,  у  него  было  умное  морщинистое  и  усталое  лицо
деревенского конюха, почитывавшего вечерами Монтеня и Плиния.
   - Ты садись. Гай, покурим, - сказал он. И подвинулся.
   Гай сел рядом.
   - Мерзко все это, ей-черту. Распустились. Паноптикум. Хлам. И тошно. Ну
почему мне такая бессмыслица, а, Гай?  Знаешь,  я  бы  хотел  пройтись  по
Парижу или на худой конец по Берну и чтобы  рядом  девушка  в  джинсах,  а
ночевать можно и в палатке. Или тайга, а, Гай? Свежо, бензином не  воняет,
ручьи чистейшие, ягоды, орехи, туристов этих сучьих нет с их транзисторами
и байдарками. Хоть бы кто-нибудь меня  полюбил,  Гай.  Тошно  ведь.  Шлюхи
надоели. Инородная нечисть зажимает. Веришь, нет, тишины хочу...
   - Да... - сказал Гай.
   - Тошно. Кстати, тут Юлька бродит. Изнасилует она  тебя  сегодня,  Гай,
это как пить дать. Вот  придешь  сегодня  на  бал,  а  она  тебя  и  того,
стерва...
   - Не приду, - сказал Гай.
   - Придешь, куда денешься. Все мы не в силах не  прийти  на  дьявольский
бал... И забудь про Европу, тебе уже не пробиться туда, к реальности, есть
только Круг. Извини, Гай, я тебя на минутку покину.
   Савва Иванович встал, ловко сцапал за лацканы прохожего со  стандартным
лицом среднестатистического обывателя и привычно приказал:
   - Стой, падло. Кровь высосу.
   - Но почему я? - крикнул, бледнея, среднестатистический обыватель.
   - А что же ты думал? - сказал Савва  Иваныч,  ощерив  клыки.  -  Привык
видеть монстров и оборотней только на экране, да? Привык, что война  -  за
тысячи миль от тебя, что хунты бесчинствуют где-то на другой планете?  Что
бы там ни творилось, ты сидел дома, холил грыжу, плодил ублюдков.  Вермахт
пер на Восток - а ты сидел у телевизора.  Расстреливали  Блюхера  -  а  ты
кушал кофий. Убивали прокуроров в Милане и студентов в Сан-Сальвадоре -  а
ты похрапывал. Только почему ты решил, что так будет вечно?  Поймала  тебя
жизнь, и никуда тебе не деться.
   Гай не отвернулся - привык. Савва Иваныч  вернулся  к  нему,  стряхивая
кровь  с  жестоких  прокуренных  усов.  Раскрыл  серебряный  портсигар   с
гравировкой:   "Делегату   5-й   отчетно-выборной   конференции    упырей.
Бурчало-Гадюкинск". Среди нечистой силы считалось своего рода шиком  иметь
при себе серебряные безделушки.
   - Вот так и  живем,  -  пожаловался  он,  разминая  "Приму".  -  Мелочь
людишки. Рвань. Кровь из него сосать противно, да и какая там кровь, гнусь
одна, потом  желудком  маешься,  язву  нажить  можно...  Нет  отыскать  бы
интеллектуалочку, да махнуть в Париж к "Максиму", однако боюсь, ностальгия
по березкам и забегаловкам замучает. А... - безнадежно махнул он рукой.  -
Ну  их  всех  в  болото,  именуемое  научно-техническим  прогрессом,   как
говаривал Перуныч, что на Оке от мазута перекинулся. Пошли  на  бал.  Гай,
собираются уже. Постараемся импортной нежити морду набить, тяжело русскому
упырю в Европах, хоть волком вой... В случае чего я на  тебя  рассчитываю.
Устроим переполох, чтобы душа из них вон...
   Они поднялись по неметенной отроду лестнице. У двери стоял  для  парада
мохнорылый черт  в  ливрее,  успевший  уже  наклюкаться.  В  большом  зале
настраивали инструменты, и визготня струн  доносилась  сюда  в  вестибюль.
Гости съезжались. Внутри было гораздо чище, сверкала позолота,  ламбрекены
и тому подобная мишура. Весело болтая, прошли мимо три шотландские  ведьмы
в коротких  платьицах,  а  следом,  разглаживая  усы,  торопился  солидный
грузин, торговавший здесь апельсинами. Шушукались в углу приглашенные  для
большего  бардака  гомосексуалисты.  Бесшумно  проскользнули   исполинские
муравьи-кровососники,  ставшие  в  последнее   время   трудами   фантастов
серьезными конкурентами традиционным упырям.  В  другом  углу  реготали  -
шайка молодых дипломатов из альтаирского посольства загнала в угол  Еремея
Парнова, стянула с него штаны и полосовала прутьями по заднице за то,  что
он в инопланетян не верил. Парной кричал, что теперь верит, но ему резонно
возражали, что  теперь-то  теперь,  а  вот  раньше-то?  Грузин  успел  уже
договориться с самой блудоглазенькой из шотландочек и поволок ее в одну из
бесчисленных комнатушек-сношальниц.
   - И сюда поналезли... - проворчал Савва  Иваныч.  -  Ну  погоди,  сучий
прах, я вам сегодня устрою Варфоломееву ночь...
   Музыканты играли мазурку, и несколько пар уже мчались  по  кругу.  Всех
этих новомодных шейков и ча-ча-ча  здесь  по  старинке  не  признавали,  у
руководства   Всеадским   Советом   прочно   стояли,   сидели   и   лежали
классики-консерваторы. Гай,  прислонившись  к  колонне,  лениво  озирался.
Видно было, что назревает нешуточная драка - Савва  Иваныч  демонстративно
курил махорку и плевал на пол, хотя и то и другое считалось  моветоном,  а
вокруг   него   постепенно   смыкалось    подкрепление,    закаленная    в
славянофильских битвах нежить: известный дебошир  леший  Сукин-Распросукин
Кот, парочка водяных, исподтишка поигрывавших кастетами, Лихо  Одноглазое,
без которого не обходился ни один  скандал,  и  домовой  Федька  Вырвипуп,
оставшийся не у дел, после того как  в  Пропойске  снесли  церковь  Николы
Мирликийского, мешавшую какому-то там строительству.
   - Это ж просто скандал, - подзуживал Савва  Иваныч.  -  Славян  затерли
вконец, куда ни глянь - тролли да  гномы  с  прочими  кобольдами.  Где  же
жизненное пространство? Где боевой и сплоченный союз  славянской  нечисти?
Или мы уже не в состоянии  по  рылу  въехать?  Или  матушка-Русь  оскудела
талантами? О-го-го, мы еще способны...
   Любопытно, что в  быту  это  был  интеллигентнейший  человек  громадной
эрудиции, но, начиная интриговать, он каждый  раз  скатывался  к  лубочным
призывам.
   - А может быть,  не  надо  так-то?  -  робко  вмешался  леший  Полуэкт,
старичок с чеховской бородкой. - Как-никак нечисть нечисти друг и брат...
   - Нечисть нечисти люпус эст, - небрежно отмахнулся Савва Иваныч. -  Ты,
Полуэкт, слишком долго  при  Кунсткамере  проторчал,  и  эта  развращенная
Западом интеллектуальная среда тебя погубила. Мы -  нечисть  из  глубинки,
истовая, кондовая... ну, словом,  по  Блоку  и  Бушкову.  Компромиссов  не
признаем, так что катись отсюда, старче, пока я тебе ненароком окуляры  не
расшиб...
   Публики прибывало. Колыхались огоньки  черных  свечей,  звенели  шпоры,
мелькали  крахмальные  пластроны,  ментики,  мантии,  остро   посверкивали
бриллиантовые перстни, мотались напомаженные  чертячьи  хвосты.  Проворные
вурдалаки рангом пониже в красных камзолах разносили шампанское и коктейль
"Чистилище". Звенел вальс Штрауса, и панна Юля Пшевская кружилась с бравым
вампиром  с  острова  Мэн,  первым  секретарем  мэнского  посольства   при
резиденции Дракулы. Ходили слухи, что Юленька - любовница Франкенштейна  и
дуэль будет как  два  пальца,  потому  что  этот  консульский  хлыщ  нагло
обхаживает панну вторую неделю, а Виктор - человек ревнивый. Не так  давно
все эти балы и сплетни всерьез интересовали Гая, но  он  успел  убедиться,
что полезной информации отсюда не выжмешь.
   Неподалеку умиротворенно  слушал  музыку  и  полизывал  мороженое  Брэм
Стокер, почетный председатель Всеадского Совета, удостоенный за заслуги  в
вампирологии Большого Креста  Адского  Пламени  с  марсианскими  алмазами.
Шайка Саввы Иваныча только и ждала повода,  и  он  вскоре  представился  -
какой-то  англизированный  заморский  тролль  в  дымчатых  очках  наступил
Сукину-Распросукину Коту на ногу, которую леший специально и подставил. Не
размениваясь на пошлую перебранку,  Сукин  Кот  сгреб  обидчика  за  ворот
смокинга и с молодецким уханьем принялся молотить  кулачищем  по  чему  ни
попадя.  Бросившихся  на  помощь  соотечественнику   кобольдов   встретили
кастетами водяные, а  сзади  налетели  с  разлапистыми  подсвечникам  Лихо
Одноглазое и Вырвипуп. По  залу  с  гиком  и  гоготом,  сшибая  танцующих,
покатился клубок, в котором уже не разобрать было, кто кого лупит  и  чем.
Остальные не обращали  внимания,  танцы  продолжались,  оркестр,  заглушая
безобразный шум драки, заиграл полонез Огинского, считавшийся здесь  белым
танцем, и Гай поначалу не удивился, когда к нему подошла Юля  Пшевская,  с
готовностью щелкнул каблуками, но девушка схватила его за руку и  потащила
по коридору. За спиной орали и ухали, матерились на разный лад,  в  драку,
хватая подсвечники, бросались опоздавшие лешие  и  тролли;  оглянувшись  в
дверях.  Гай  успел  увидеть,  как  Савва  Иваныч   неподражаемо   колотит
выхваченной у музыканта виолончелью короля Коля,  а  кто-то  зеленобородый
торопливо колдует в углу, перебирая завороженные четки, но  непонятно,  на
чьей он стороне, очень уж космополитического облика...
   - Вздорная компания, - пожаловалась панна Юлька с милой гримаской.
   Была она русоволосая и голубоглазая, в кружевном бальном  платье,  духи
ее пахли возбуждающе и загадочно. Пухлые детские губки,  невинное  личико,
но, приглядевшись, отыщешь в нем что-то настораживающее...
   - Ты куда меня тащишь? - поинтересовался Гай.
   - Где не помешают, - пояснила она. - Вот сюда хотя бы. Запирай дверь  и
помоги мне снять эти кружева, ужасно застежки неудобные.
   За стеной могуче храпели с присвистом - там отсыпался после  вчерашнего
бронтозавр Гугуцэ. Расстегнуть эти  неудобные  застежки,  на  которые  она
жаловалась, оказалось неожиданно легко, оставалось пробормотать на  скорую
руку несколько бездарных комплиментов, чтобы  создать  видимость  глубокой
страсти, едва  ли  не  любви,  тактично  убежало  сквозь  стену  ненароком
заглянувшее привидение, Юлькины маленькие груди  умещались  в  ладонях,  и
взбираться на высокую кровать с дурацким балдахином не было охоты, так что
пришлось опрокинуть ее прямо на смятые  бальные  кружева,  кусая  покорные
губы, запах расплавленного воска возбуждал, и она уже  стонать  не  могла,
едва не теряя сознание, и то, что Гай с  ней  делал,  было  уже  форменным
зверством, но он, с удивившим его самого ожесточением, вдыхая  горьковатый
аромат девичьего пота, проникал все глубже, пока к прежним горячим запахам
не применился голубой аромат крови.  Тогда  он  опомнился,  встал  и  стал
собирать разбросанную одежду. Юлька осталась  лежать  на  измятом  бальном
наряде, разгоряченная, растрепанная и все  равно  красивая,  кровь  на  ее
ногах превратилась в стайку алых бабочек, упорхнувших в каминную трубу.
   - Ну и ну, - сказала она, повернув голову  и  не  вставая.  -  Ты  меня
форменным образом изнасиловал. Гай.  Хотя  так  даже  интереснее.  Как  ты
думаешь, ребенок у меня будет?
   - А черт его знает, - проворчал Гай. Бежать, бежать отсюда, наплевав на
задание, дураку ясно, что выполнить его  не  удастся...  Что-то  пушистое,
неуловимо голубое смялось в его  душе.  Данута,  с  запоздалым  раскаянием
подумал он. Совсем плохо. Правда,  если  верить  авторитетам  вроде  Саввы
Иваныча,  даже  роковые  треугольники  в  наше  время  устарели,   роковой
двенадцатиугольник, не меньше...
   Когда они вернулись в зал, драка  почти  утихла.  Еще  утюжили  в  углу
джентльмена в импортной бороде Сукин Кот  и  Вырвипуп,  еще  Савва  Иваныч
доламывал о грузина сменивший виолончель контрабас, а Лихо уволакивало  ту
шотландскую ведьмочку, громогласно обещая на деле доказать  разницу  между
южным человеком и исконным  славянином.  Но  было  ясно,  что  это  финал.
Славянская нежить доказала, что она  всегда  на  высоте.  Появились  новые
лица, оркестрантов сменили шестеро смуглых бородачей  в  чалмах,  свистели
флейты, и под булькающий  зазывный  ритм  старинной  восточной  мелодии  в
центре зала танцевали черноволосые девушки в прозрачной кисее. За  спинами
гостей мелькнула длинная мизантропическая физиономия графа Дракулы.
   Гай взял с подноса  бокал  и  жадно  осушил  его,  не  ощущая  вкуса  и
крепости. Чувствовал он себя  премерзко,  хотелось  незаметно  ускользнуть
домой. Юленька, наоборот, улыбалась так невинно, словно это и не она  пять
минут назад изнемогала, хрипя, что ей больно  и  она  не  выдержит.  Шурша
платьем, на котором была еще заметна пыль комнаты, видевшей  и  не  такое,
она направилась в противоположный конец зала, увидев там, судя по  улыбке,
кого-то знакомого.
   Упала она неожиданно. Скорее всего, выстрел был бесшумным.  Алое  пятно
расплылось  на  кружевах,  сотканных   слепыми   мастерицами   в   здешних
подземельях. Гай успел  перехватить  злобный  взгляд  мэнского  дипломата.
Бессмысленно было бы искать стрелявшего, наверняка это был Слепой  Выстрел
- один из тех, что был сделан в какой-нибудь из сотен войн прошлого, но не
нашел тогда цели. Наиболее умелые колдуны способны притягивать из прошлого
такие выстрелы, копить их и направлять на свою жертву. Как сегодня.
   - Ты, Гай, особо не расстраивайся, - сказал Савва Иваныч, пробившись  к
нему сквозь толпу. Музыка и танцы не прекратились ни на  секунду.  -  Она,
стерва, под любого ложилась, одно название - фея. Не горюй, дружище.
   - Я и не горюю, - сказал Гай. - Слушай, давай напьемся?
   - Давай, - согласился Савва Иваныч. - Я тут знаю один новый кабак...
   Нюх на новые кабаки у него был несказанный.
   Рука об руку они прошли сквозь гомонящую толпу разномастной нечисти.  У
колонны еще плавала в воздухе кисть руки, сжимавшая вороненый наган, - так
и есть, Слепой Выстрел, мельком подумал Гай.  Вышли  на  улицу  и  сели  в
облезлую "Победу" с  откидным  брезентовым  верхом.  На  ее  капоте  росли
бледные светящиеся поганки, крылья разъела  Голубая  Ржа,  и  кто-то  спер
левое переднее колесо, но машина еще ездила, когда ее материли.
   Они медленно катили по темным улицам,  жившим  непонятной  и  отвратной
ночной  жизнью.  Серебристые  нетопыри  в  крохотных  золотых  коронах,  с
обведенными черной  каймой  крыльями  бесшумно  кружили  вокруг  памятника
Неизвестному Подлецу. Почетный караул,  днем  еще  кое-как  притворявшийся
живым, ночью стал самим собой - четырьмя скелетами в  выцветших  мундирах,
сжимавшими ржавые винтовки. Белые фонарные  столбы  тоже  сбросили  маски,
превратились в толстых  пятнистых  удавов,  вросших  хвостами  в  асфальт,
изгибались медленно, истомно. Две команды чердачников играли на пустыре  в
футбол желтым человеческим мозгом. Знаменитый фонтан Лунных Радуг оказался
наполненным сметаной, в которой молча тонул, барахтаясь, черный гигантский
жук.
   - Реальность... - вполголоса говорил Савва Иваныч. - А нужна ли она нам
- вот вопрос вопросов. Почему, собственно, мы считаем, что ирреальность не
существует? Только потому, что за тысячи лет  нашей  сознательной  истории
она ничем не проявила себя? По меньшей мере наивно...
   - Не надо, - попросил Гай.
   - Надо, - мягко, но настойчиво сказал Савва Иваныч. - Чем  вас,  лично,
Гай, не устраивает Ирреальный Мир, в который вы попали? Да, разумеется,  в
нем существует большое число опасностей и ситуаций,  каких  вы  прежде  не
знали. Но ведь и там, по ту сторону Круга, у вас  есть  шанс  попасть  под
машину, наткнуться на нож хулигана или заболеть раком. Зато у  Ирреального
Мира есть весьма заманчивое отличие  -  здесь  нет  фальши.  Здесь  нельзя
подчинить людей ложному учению или ошибочной теории, здесь нет места дутым
авторитетам, здесь, по существу, бессильны начетчики,  подхалимы,  изрядно
напакостившие в свое время и продолжающие пакостить, хотя и  в  неизмеримо
меньших масштабах, идейные вожди... Те, кто послал вас сюда, уверены,  что
тут высадились какие-нибудь орионцы. А если нет? Если параллельные миры  -
на  самом  деле  Ирреальный  Мир?  Долго,  очень  долго  он  прорывался  в
реальность, иногда кое-где это удавалось,  и  тогда  появлялись  алхимики,
изготовлявшие золото  из  говна,  телепаты-провидцы,  колдуны,  Бермудские
треугольники,  летающие  тарелки,  люди,  способные  читать   пальцами   и
превращаться в зверей... Недаром люди так тянутся  к  ирреальному,  всегда
тянулись, и в результате возникали религии, общества сторонников  летающих
тарелок, клубы любителей фантастики...
   - Это гипотеза?
   - Да, - сказал Савва Иваныч. - Пожалуй, она и есть истина.  Разумеется,
я не всезнающий господь, так  что  не  спрашивайте  меня,  каков  механизм
Ирреального Мира Круга и какие законы  управляют  им.  Разве  это  так  уж
важно? Мы, по сути, до сих пор не знаем, что такое электричество и  откуда
при определенных условиях берется  электромагнитное  поле,  однако  широко
используем и то и другое. Оставайтесь здесь, Гай. Вы  еще  молоды.  Вы  не
успели закоснеть. Что вас подстегивает уйти из  Круга?  Страх?  А  он  ли?
Долг? Но не все долги нужно платить. Профессия, быть может? Но все, что вы
еще напишете там,  будет  всего  лишь  бледным  слепком,  меркнущим  перед
Кругом, и вы отлично знаете это. Идеалы?  Но  не  является  ли  вселенским
идеалом место, где никаких идеалов нет?  Задумайтесь  над  моими  словами,
хорошенько подумайте, Гай...
   Машина  остановилась  перед  стеклянным  фасадом,  над  которым  пылала
ало-голубая вывеска: "У сорванных петлиц". Перед  входом  высилась  статуя
Сталина из белого мрамора. Великий вождь  задумчиво  смотрел  вдаль,  и  у
квадратного постамента сиротливо лежал один-единственный миртовый  веночек
с надписью на ленте: "От Сивой Кобылы". Сама Сивая Кобыла бродила тут же и
о чем-то бредила вполголоса, постукивая копытами в такт.
   Они вошли внутрь, оглядываясь с любопытством.  Большой  квадратный  зал
напоминал обычную столовую: столики  на  металлических  ножках,  обтянутые
коричневым кожзаменителем стулья, из двадцати люстр горели  всего  три,  и
полумрак размывал четкие контуры предметов и вещей. Зал был пуст, только у
двери сидел молодой Подпоручик с золотыми гусарскими погонами и, пощипывая
струны гитары, тихо напевал:

   Сестричка госпитальная,
   любовь моя печальная,
   любовь моя кристальная,
   прощальная...

   На его френче правее  солдатского  Георгия  алели  три  пятна,  лицо  с
лермонтовскими усиками было бледным.
   - Гражданская? - мимоходом поинтересовался Савва Иваныч.
   - Мазурские болота, - не глядя на  него,  ответил  Подпоручик.  -  Убит
наповал. - Он тронул струны и запел:

   С милой мы вчера расстались,
   в жизни все дурман.
   И с тобой вдвоем остались,
   черненький наган...

   Хозяин возник за стойкой неожиданно, скорее всего,  прямо  из  воздуха,
его круглое носатое личико было профессионально гостеприимным, и на  плече
у него сидел  взъерошенный  оранжевый  воробей,  заменивший  традиционного
попугая.
   - На кой черт у вас Сталин перед входом? - грубо спросил Савва  Иваныч,
снова пришедший в состояние лубка.
   - Как же иначе? - искренне удивился хозяин. - Шутки строите  с  бедного
еврея? Чтобы каждый, кому захочется, мог его разбить. Для того и держим.
   -  Все  для  клиентов,  -  подтвердил  воробей.  -   Вы,   ребята,   не
сомневайтесь, он, - воробей хлопнул крылом хозяина по  уху,  -  он  не  из
Тель-Авива, он - Абрам из анекдотов, так что тут все чисто.
   Они уселись неподалеку от Подпоручика - тот с застывшим лицом перебирал
струны, но ничего уже не пел. Кровь с его щеки текла на пол и превращалась
в голубых ежей, тут же убегавших куда-то в угол. Опрокинули по  стаканчику
водки, закусили залежавшимся до печальности минтаем.  За  окном  грохотали
Поезда, На Которые Ты Не Успел, было скучно и тягостно, слова  не  шли  на
ум, может быть, потому, что  зал  оказался  донельзя  обыденным,  если  не
считать Мертвого Подпоручика, и Гай вдруг поймал себя на том, что  скучает
по миру, оставшемуся за дверью. По Ирреальному Миру.
   Выпили по второй.  Понемногу  все  вставало  на  свои  места  -  в  зал
прошмыгнула сформировавшаяся школьница,  подсела  к  Подпоручику  и  стала
выспрашивать, влияет ли смерть  на  половые  способности.  В  углу  заухал
филин. Отдаленные столики украдкой шептались об эскапизме,  суча  ножками.
На плече подпоручика пророс сквозь погон белый георгин.

   Эта рота
   наступала в сорок первом,
   а потом ей приказали,
   и она пошла назад, -

   вновь запел  Подпоручик,  не  обращая  внимания  на  шуструю  девчонку,
нырнувшую к нему под стол.

   Эту роту
   расстрелял из пулеметов
   по ошибке свой же русский
   заградительный отряд...

   И кто-то новый, успевший незаметно появиться в зале, громко подхватывал
припев:

   Лежат они все двести
   лицами в рассвет.
   Им всем вместе
   Четыре тыщи лет.
   Лежат с лейтенантами,
   с капитаном во главе.
   И ромашки растут
   у старшины на голове...

   -  Черт  возьми,  какая  колоритная  страница  сорок  первого  года   -
заградительные отряды... - тихо, невидяще глядя в пространство и ни к кому
не обращаясь, говорил Савва Иваныч. - Вот  о  ком  следовало  бы  написать
пухлый роман, ну почему у них  не  было  своего  Симонова...  Ты  со  мной
согласен, Гай?
   - Я со всем согласен, - сказал Гай.
   Они уже  изрядно  опьянели,  мрачно  и  неожиданно,  как  умеют  только
славяне.
   - Слушайте сюда! - крикнул хозяин, тоже успевший изрядно  пригубить.  -
Начинается веселье! Похлопаем и поприветствуем тени! Наши  дорогие  гости,
прошу без чинов и званий, у вас их все равно отобрали!
   Он выбрался из-за стойки и бродил по залу,  шатаясь,  колотя  в  медный
поднос, а в зале, оказывается, были уже  заняты  все  столики  -  тени  со
звездами, ромбами,  шпалами  и  прочей  геометрией  в  петлицах,  тени  со
звездами и полосками  на  погонах,  тени  в  штатском,  тени  в  платьицах
довоенного и послевоенного фасона, тени в спецовках, просто тени, не  было
ни одного живого, и в тишине, под которую обычно плачут, вопил хозяин:
   - Да не будь я Абрам, это таки  стоит  обмыть!  Рахилечка,  еще  бокалы
дорогим гостям! Кто сказал, что евреев это обошло? Оно их таки  весьма  не
обошло! Весьма! Здравствуйте, шалом, шалом  и  прошу  без  чинов!  Василий
Константиныч, ваше  здоровье!  Сергей  Мироныч!  Товарищ  Кронин,  товарищ
Крумин! Товарищ Крестинский, товарищ Ломов!  Кясперт!  Комаров!  Енукидзе!
Ербанов! Постышев! Гамарник, Ян Борисович, вам  повезло  больше  всех,  вы
пустили себе пулю в лоб, когда это  начиналось,  впрочем,  это  начиналось
гораздо раньше, Остапу Вишне в тридцать третьем  влепили  пятнадцать  лет!
Пливанов, великий русский лингвист,  вашего  портрета  так  и  не  удалось
отыскать для посвященной вам конференции - уже потом.  Но  вы-то  получили
пулю в тридцать восьмом, улыбнитесь из могилы энциклопедическим  словарям!
И самое скверное даже не то, что вас вывели в расход, хотя вы были  славой
и гордостью! Самое скверное в том, что на каждого пережившего мы  начинаем
смотреть подозрительно - а что у вас в  прошлом,  мил-сдарь,  как  это  вы
уцелели?  Он,  конечно,  объяснит  вам,  что  при  любом  терроре   нельзя
расстрелять абсолютно всех, вы и сами это знаете, но продолжаете  смотреть
на него с подозрением...
   Он бил в поднос, плакал, кричал что-то на скверном идише и  кружился  в
неумелой лезгинке, а растрепанный воробей орал:

   Звонко клацали затворы,
   спецэтапом до Печоры...

   и от призраков было уже не протолкнуться, Гай с Саввой Иванычем бродили
меж столиками, чокаясь с каждой подвернувшейся рюмкой, кто-то  подарил  им
на память оборванную с мясом петлицу  комбрига,  кто-то  объяснил,  что  в
лагерях имели шанс выжить в первую очередь  врачи  и  парикмахеры,  кто-то
доверительно рассказал, что хуже всего, когда били сапогом под  копчик,  а
чью-то  дочку  хоть  и  вышибли  из  института,  хоть  и  изнасиловали   в
комендатуре то ли якуты, то ли казахи, но в женский шталаг на Новую  Землю
ее не отправили,  до  пятьдесят  третьего  она  дожила,  и  до  шестьдесят
третьего дожила, а вот дальше не захотела, и  голова  вскоре  распухла  от
имен, дат и подробностей, даже водка не помогала, и только Подпоручик, для
которого все это и все они ни черта не значили, тянул свое:

   Забудь, что время не течет назад,
   забудь, что святу месту быть пусту...

   А может, наоборот, он понимал больше всех, что ни к  чему  этот  гомон,
даже в Ирреальном  Мире  не  нужен.  Среди  подпоручиков  тоже  попадаются
философы неизвестной догмы, и  это  печально  -  с  двумя  звездочками  на
погонах  особенно  не  разгуляешься,  как   бы   ни   приводили   в   виде
завлекательного примера равных возможностей поручика  Бонапарта,  сержанта
Батисту и прапорщика Крыленко.
   Впрочем, Крыленко сидел тут же, в этом зале...
   Подпоручика хватило ненадолго. Вскоре он напился и стал кричать, что  в
Мазурских болотах его уложили совершенно правильно и лично он против  того
пулеметчика ничего не имеет, даже готов поцеловать  его  тевтонскую  харю.
Потому что иначе он по своему свободомыслию неминуемо угодил бы в  Красную
Армию, а там, глядишь, дослужился бы до комбрига и схлопотал пулю тридцать
седьмого года. Так что никакой разницы.
   Дальнейшее было в тумане. В  мареве.  Сначала  Гай  с  Саввой  Иванычем
раздобыли у пьяненького Абрама динамита и направились  взрывать  памятник,
поскольку, по заявлению Саввы, этот тип осквернял ряды честных упырей,  не
маскировавших  своей  страстишки   идейно-юридическим   обоснованием;   но
памятник, догадавшись, что к  чему,  соскочил  с  постамента  и  на  белых
негнущихся ногах юркнул в  проулок,  а  проклятая  "Победа",  современница
беглеца, из солидарности с  ним  не  завелась.  Они  побежали  следом,  но
памятник, используя опыт старого подпольщика сумел надежно скрыться. Да  и
бегуны из них после лошадиной  дозы  "Экстры"  стали,  откровенно  говоря,
хреновые. Правда, не бывает худа без добра - за поворотом к  ним  подбежал
лохматый старичок и радостно заявил, что они, вычертив на мостовой сложную
кривую своего передвижения, помогли ему  отыскать  решение  какого-то  там
уравнения, то ли сингулярного, то ли  созвучно-непечатного.  Савва  Иваныч
сгоряча нацелился было его бить, но старичок в благодарность в  два  счета
вычислил им  на  папиросный  пачке,  куда  скрылся  беглец,  -  оказалось,
прячется в мусорном ящике. Дальнейшее  было  делом  техники.  Динамит  они
ухитрились не потерять, и через пять минут ящик с  памятником  взлетел  на
воздух.
   Останавливаться теперь было бы глупо, и они побрели дальше, рыча, мяуча
и гогоча.  Изловили  молодую  шлюху  и  собирались  оформить  это  дело  в
ближайшем подъезде, но многоопытный Савва Иваныч вовремя  разобрался,  что
это притворяющийся шлюхой профессор с Бетельгейзе, изучающий половую жизнь
землян, - сам профессор был  величиной  с  крысу  и  уютно  разместился  в
синтетическом черепе блядежки, так что все  остальное  представляло  собой
набитый аппаратурой контейнер, которому была придана самая соблазнительная
форма. Да и вообще, они у себя там на  Бетельгейзе  размножались  каким-то
идиотским способом, о котором Гай с Саввой Иванычем отроду не слыхивали  и
знать не хотели.
   Профессора они спустили в канализацию, пожелав вдогонку успехов в труде
и  непонятной  личной  жизни.  Некоторое  время  развлекались   тем,   что
смастерили рогатку и пытались попасть завалявшейся в  кармане  запасливого
Саввы черной дырой в повисшую над крышей Луну, но Луна, наученная  горьким
опытом, спряталась на чердаке, куда они не полезли.
   Потом   стало   еще    туманнее.    Откуда-то    вынырнула    степенная
кикимора-дружинница и принялась пенять. Спасаясь, они потеряли друг друга,
но  скоро  отыскали  чисто  случайно.  По  улицам  в   бравом   настроении
фланировали  компании  леших  и  троллей,  находившихся  под  впечатлением
сегодняшней драки на балу,  успевшей  обрасти  изумлявшими  ее  участников
подробностями. Пронесся  слух,  что  кобольды  подожгли  общежитие  ведьм,
обучавшихся на курсах плетения пакостей, позже оказалось, что это - то  ли
утка, то ли провокация, однако дом, где жили бретонские феи, успел к  тому
времени сгореть, а самих фей разобрали по хатам, против  чего  большинство
из них ничего не имели - те еще стервы. Но в этой  виктории  Гай  и  Савва
Иваныч участия уже не принимали - в ноги ударило.
   К полуночи появились  патрули  на  синих  огненных  конях  -  инциденты
перерастали в  беспорядки,  и  Всеадский  Совет  решил  навести  видимость
порядка, чтобы соблюсти приличия.





   Пробуждение было мерзостным. Подстелив  под  голову  куртку,  он  лежал
посреди улицы, и редкие автомобили осторожно объезжали  его.  Восьмой  час
утра. Саввы Иваныча не видно, только бутылка шампанского лежала поодаль  -
видимо, ворочаясь во сне, Гай сшиб ее, и она откатилась.  Гай  приподнялся
на локте. Во рту был медный привкус старинной дверной ручки,  очередностью
желаний, он принялся блевать. Потом  откупорил  шампанское  и  глотнул  из
горлышка. Стало легче.
   Было удивительно хорошо лежать посреди улицы, прихлебывая  из  горлышка
холодное шампанское. Вокруг не осталось и следа ночного непотребства,  это
была  теперь  стандартная  улица  стандартного  европейского   города.   К
сожалению, нигде не  было  никаких  вывесок  или  надписей,  и  невозможно
определить  конкретно,  в  какой  он  стране.   Согласно   данным   Совета
Безопасности, Круг представлял собой дикий коктейль...
   Мимо  него  проехал  сине-желтый  автобус,  казавшийся  снизу   страшно
огромным. Из окон равнодушно смотрели пассажиры,  обычные  европейцы.  Гай
закурил и вспомнил тот разговор.
   Визу ему вообще не оформляли. "И правильно, - думал он потом, - куда  ж
визу-то, ха!" Реактивный военный самолет с опознавательными знаками  войск
ООН был неизвестной марки, вели  его  какие-то  здоровенные  блондины,  не
понимавшие ни русского, ни английского. Приземлились на военном аэродроме,
битком набитом истребителями и техникой войск  ООН.  На  черной  машине  с
неизменным бело-голубым флажком его привезли в город к пожилому  военному,
отрекомендовавшемуся  как  полковник  Ромене.  И   прекрасно   говорившему
по-русски.
   Они сидели в большой высокой комнате, обставленной  старинной  мебелью.
Полковник  Ромене,  сухопарый,  с  толстыми  седыми  усами,   походил   на
английского лорда, хотя, как мимоходом выяснилось, был  валлоном,  правда,
натурализовавшимся в Индии.
   - Перейдем сразу к делу, - говорил  полковник  Ромене.  -  Восемнадцать
часов назад на стыке границ трех государств появился Круг  -  пространство
ста двадцати километров в диаметре,  окруженное  полосой  двухкилометровой
ширины, выложенной красным кирпичом.
   Он замолчал и отхлебнул кофе. Гай изобразил  вежливое  внимание.  Запас
удивления у него кончился, и нужно было время, чтобы подзарядиться  им.  К
тому же последняя  четверть  двадцатого  века  отучила  людей  удивляться,
напрочь не напрочь, но отучила основательно, а взамен приучила верить, что
в любую минуту может случиться та-акое... Так что  некий  иммунитет  давно
выработался.
   - Молчите? - спросил полковник Ромене. На усах у него  повисли  крупные
крошки бисквита. - Так  вот.  Круг...  Самое  интересное,  что  территорий
данных государство не убыло ни на квадратный миллиметр. Все как прежде, но
Круг ухитрился неизвестным образом "втиснуться" меж трех границ... Если не
понимаете, не стесняйтесь. Никто ничего не понимает.
   - А что говорят ученые? - осторожно спросил Гай.
   - Да ничего существенного. Спорят между собой, так что  никакого  проку
от них нет и,  боюсь,  не  будет.  Зато  от  вас,  -  от  попытался  хитро
прищуриться, - от вас может быть прок. Пойдете в Круг, а?
   - В Круг?
   - Разумеется, разумеется, вы  можете  отказаться,  -  кивнул  полковник
Ромене. - Опасность существует.
   - Я не о том. Что там, в вашем Круге?
   - Гм... Трудно сказать. Мы провели комплекс наблюдений со  спутников  и
высотных  самолетов,  используя  лучшую  аппаратуру.  Там   есть   города.
Несколько  городов.  Там...  Словом,  это  выглядит  как  кусочек  обычной
европейской территории. Дома, одежда  и  автомобили  в  некоторых  случаях
идентифицируются с аналогичными  образцами  продукции  различных  отраслей
земной промышленности, а в некоторых случаях мы не можем  найти  аналогов.
Наблюдались и объекты, которым мы не в состоянии дать разумное объяснение.
Например, вертолеты "Алуэтт", "Ирокез" и "Ка-28", пилотируемые  обезьянами
и медведями. И это далеко не самый сногсшибательный пример.
   - Так... - сказал Гай. - Значит, разведку вы ведете беспрепятственно?
   - Да.  Кроме  спутников  и  самолетов  мы  посылаем  на  малых  высотах
дистанционно  управляемые  вертолеты  с   телекамерами.   За   все   время
исследований, - полковник многозначительно поднял толстый палец, - за  все
время исследований Круг не  причинил  никакого  ущерба  нашим  техническим
средствам. Нас замечают, но игнорируют. Это придало нам  смелости,  и  два
часа  назад  вертолет  с  экипажем  из  добровольцев  побывал   в   Круге,
приземлился на окраине одного из городов, и один из наших людей вступил  в
контакт с аборигенами.
   - И в чем этот контакт заключался?
   - Да просто перебросились парой слов, - ухмыльнулся полковник Ромене. -
Абориген,  правда,  не  проявил  никакого  интереса  к  нашему   человеку.
Торопился куда-то и  отвечал  на  ходу,  со  ссылкой  на  неизвестные  нам
обстоятельства, факты и объекты. Однако  поражением  это  нельзя  считать,
хотя бы потому, что мы выяснили: аборигены, во  всяком  случае  некоторые,
говорят на одном из европейских языков.
   - Ваш вертолет с добровольцами вернулся?
   - Разумеется.
   - Значит, там...
   -    Там    безусловно    кусочек    Европы...     странной     Европы.
Среднестатистической Европы, если угодно.
   - Контакт с параллельным миром? - вслух подумал Гай.
   - Вот видите!  -  Полковник,  казалось,  был  обрадован.  -  Теперь  вы
понимаете, зачем нам фантаст?  Милейший  Олег  Николаевич,  вы,  фантасты,
лучше, чем кто-либо, психологически подготовлены к встрече с Необычным. Вы
им занимаетесь каждый день, обдумываете старое Необычное  и  конструируете
новое.
   Вам легче. Да, мы можем направить туда отлично  тренированного  агента,
устойчивого психологически, способного свернуть  горы,  но...  Не  то,  не
то...
   - Ну а если я откажусь? - задумчиво спросил Гай.
   - Ваше право. Вы человек не военный, приказывать  вам  никто  не  имеет
права. Разве что просить, но просить - это тоже, знаете ли... -  Полковник
Ромене улыбнулся на этот раз по-настоящему хитро. -  Но  Олег  Николаевич!
Может  быть,  я  плохо  знаю  психологию  фантастов,  я  и  фантастики-то,
признаться, не читал до вчерашнего дня, зато, мне кажется, я  угадал  вашу
струнку и способен ее задеть, сыграть на ней гамму... Вы  ведь  всю  жизнь
каяться будете, если откажетесь, верно? Упустить такой случай...
   - Вы совершенно правы, полковник... - медленно сказал Гай.
   - Итак, вы соглашаетесь?
   - Соглашаюсь, - сказал Гай. - Не знаю, вы или сходите с ума, делая  мне
такое предложение, или я рехнулся, приняв его, но вы правы - такой  случай
бывает раз на десять жизней...
   Да, так оно все и  было,  подумал  Гай,  допивая  остатки  шампанского.
Согласиться ради завораживающей возможности первым из землян столкнуться с
Подлинно Необычным... чтобы просыпаться с тяжелой головой  посреди  улицы?
Чтобы жрать  водку  в  компании  упыря-философа  и  мертвого  подпоручика,
убитого шесть-десять лет назад? Чтобы сомневаться  в  реальности  внешнего
мира и ловить себя на щекочущем желании  остаться  здесь,  и  творить  что
угодно, абсолютно все, что только в голову  взбредет?  Но  можно  ли  ради
абсолютной свободы расстаться со своим прошлым, со своей страной, со своей
действительностью? Стоит ли того Ирреальный Мир?
   Над самым его ухом взвизгнули тормоза. Рядом остановился черный  фургон
с  мигалками,  прожекторами  и  белой  надписью  во  весь  борт:   "Служба
безопасности". "Вот те раз, - бесшабашно подумал захмелевший Гай, -  ни  о
чем таком слышать не доводилось, и вообще ничего подобного здесь не должно
быть, об этом как-то со всей определенностью высказывался Савва..."
   К нему подошли двое  в  оливкового  цвета  форме  неизвестного  покроя,
крепкие, усатые, с тяжелыми  кобурами  и  никелированными  наручниками  на
поясах.
   - Гай Олег Николаевич? - заглядывая  в  какую-то  бумажку  официального
вида, поинтересовался один.
   - Ну, - отозвался Гай, не вставая.
   - Вы арестованы. Встать!
   Не тот ли  это  случай,  когда  надлежит  пустить  в  ход  свои  особые
девятимиллиметровые   полномочия?    Вдруг    здесь    существует    некая
контрразведка, такая же ирреальная, как  все  остальное  вокруг,  и  им  с
некоторым запозданием стало известно, что среди них чужак? Но это означало
бы упорядоченность, а откуда здесь порядок?
   Его невежливо подняли с асфальта, защелкнули на запястьях  наручники  и
втолкнули в кузов. Кузов был самым обычным: в углу росли грибы,  в  другом
ворочался  упырь  в  наручниках,  хмурый  такой  упырек,  тут   же   сипло
сообщивший, что это свинство,  поскольку  противозаконного  он  ничего  не
делал,  а  всего  лишь  обмочил  с  балкона  пикет   Общества   Трезвости,
расположившийся перед входом в одну из самых уютных пивных. На  осторожные
расспросы  Гая  упырь  неохотно  пробурчал,  что  никакой   такой   службы
безопасности отродясь не водилось и, по его, упыря,  глубокому  убеждению,
эта свежевылупившаяся контора -  не  что  иное,  как  результат  подрывной
деятельности Райского  посольства.  Есть  такое  предположение.  Что-то  в
последнее время ангелы, святые и херувимчики, которых обычно игнорировали,
зашевелились и шмыгают с хитрющими рожами. Похоже, зря  игнорировали.  Он,
упырь, с похмелья, и ему трудно делать обобщения и анализировать,  но  как
бы это не переворот с подлой целью присоединить Ирреальность к Раю...
   Разговор этот успокоил Гая. Если только упырь  не  брехал  с  похмелья,
обмоченный пикет Общества Трезвости  -  настолько  невинная  шалость,  что
глупее повода для ареста и не придумаешь в Ирреальном Мире. Ангелы  -  это
еще куда ни шло... Может, действительно переворот, и  Савва  что-то  такое
говорил между двадцать пятой и двадцать шестой рюмками...
   В окруженном высокими бетонными стенами дворике их разлучили, вытряхнув
из машины. Хохочущего  упыря  уволокли  в  какой-то  подвал,  из  которого
доносился мощный храп неизвестного зверя, и,  перекрывая  его,  бронтозавр
Гугуцэ орал что-то про Красную книгу, под  протекторатом  коей  находится.
Гая повели чистым пустым коридором и втолкнули в большую светлую  комнату.
Там висел портрет незнакомого благообразного  негра  с  седой  бородой,  в
фиолетовой кардинальской мантии, а под портретом сидел  усатый  толстяк  в
таком же, как на конвоирах, мундире, и пил пиво, постукивая воблой о  край
стола. Еще там стояли небольшой компьютер и огромный сейф, разрисованный в
три краски веселенькими цветочками.
   - Ага, - сказал толстяк. - Явился. Капитан Мумура -  это  я.  Любить  и
жаловать не прошу, откровенно говоря, не за что. Посадите его, падлу.
   Гая тычком усадили на стул. За спиной недобро сопели конвоиры.
   - Итак, Альзо, - сказал капитан Мумура. - Запираться не будем, да? А то
зубы выбью. И кастрирую ржавыми пассатижами. Гай... Как же, наслышан.  Что
скажет техника?
   - А поди ты к такой-то матери, - сказал компьютер. -  Сам  расхлебывай.
Что я тебе, Спиноза? Нашел, понимаешь, крайнего.  -  Он  подумал,  помигал
лампочками и добавил: - Обормот. Я те не панацея и не пророк.
   - А по вводам не хочешь? - обиделся капитан Мумура.
   - Я вот те дам вводы, старый лидер,  -  грозно  пообещал  компьютер.  -
Током сейчас хряпну - штаны уронишь. Наполеончик,  тоже  мне.  Видел  я  в
гробу твою бабку в белых пинеточках, сморкач недоделанный, и дед  твой  за
метеоритами с сачком бегал...
   Капитан Мумура метнул воблу, и она застряла в какой-то щели.  Компьютер
откусил  половину,  выплюнул  остальное  на  пол,  с  хрустом  пожевал   и
загоготал:
   - Пузо подбери, шнайпер!
   Засим с лязгом отключился от сети и зажег табло: "Ушел в себя". Вся эта
мизансцена прибавила Гаю бодрости.
   -  Так...  -  тихо,  зловеще  процедил  капитан  Мумура.  -  Ну,   Гай,
выкладывай.
   - Что выкладывать? - нахально спросил Гай. - Хрен на стол, что ли?
   - За что арестован и в чем обвиняют? Ну!
   - Что-о?
   - Уши заложило? За что арестован и в чем обвиняют?
   Гай с милой улыбкой пожал плечами:
   - Ну, это вам лучше знать...
   Из-под него пинком вышибли стул и влепили такую затрещину, что загудело
в голове, потом подняли за воротник и усадили.
   - Продолжим, - безмятежно сказал капитан Мумура,  словно  ничего  и  не
было. - Повторяю вопрос: за что арестован и в чем обвиняют?
   - Но это же нелепо... - начал Гай и снова полетел на пол.  Стало  ясно,
что шутки кончились, ими  и  не  пахнет.  "Логично  для  Ирреального  Мира
подкидывать такие вопросики", - подумал он,  мотая  головой,  чтобы  унять
комариный звон в ушах.
   - В третий и  последний  раз  спрашиваю:  за  что  арестован  и  в  чем
обвиняешься? - заорал капитан Мумура.
   Гай уже не улыбался.
   - Требую немедленно связать меня со  Всеадским  Советом,  -  сказал  он
первое, что пришло в голову. Должен же быть  хоть  какой-то  порядок,  без
малой толики порядка не обойтись и Ирреальности...
   Его сбросили со стула, и  вновь  посыпались  удары.  Молотили  хлестко,
наотмашь и всерьез. Кровь капала на белый пол, что-то орал в  уши  капитан
Мумура, потом носок лакированного сапога угодил  в  живот,  и  Гай  поплыл
куда-то, где не было воздуха, поплыл на лодке из колючей боли  по  красной
реке, насчет которой были сильные подозрения, что это кровь,  поплыл  мимо
разевавших клювы розовых  фламинго,  мимо  полоскавших  белье  на  дощатых
подмостках енотов, мимо ладненьких желтых пагод, мимо, мимо, мимо... Вдали
грохотал водопад, рядом пенил  красные  волны  черный  перископ  подводной
лодки, непонятно как уместившейся, потому что речушка была не шире  метра,
а  когда  в  Ирреальности  нет  ни  капли  порядка,  это  уже   попахивает
неприкрытым извращением...
   Очнулся он на мягком широком диване в огромном овальном зале без  окон,
сверху лился рассеянный свет невидимых ламп, с золотистыми стенами красиво
гармонировали синие колонны, и под потолком, почти неслышно  гудя,  летали
крохотные, с воробья, реактивные истребители. Один отвернул, пролетел  над
самым лицом, и Гай различил совсем уж крохотного  пилота,  с  любопытством
смотревшего вниз. Наискосок зала пробежала большая белая крыса, самолетики
кинулись в атаку, застрекотали пушки и полетели крохотные ракеты, но крыса
успела юркнуть куда-то за колонну, в которую тут же врезался  и  взорвался
не успевший отвернуть истребитель. Остальные снова поднялись под потолок.
   Гай поднес руку к глазам. Рука была в засохшей крови, губы  побаливали,
хотя тело в общем ныло не так сильно, как можно было ожидать  после  такой
лупцовки.
   Послышались чьи-то шаги. Из-за колонны вышла девушка лет  восемнадцати,
в аккуратно подвернутых джинсах и клетчатой сине-красно-черной рубашке.  В
светлых волосах поблескивал ежесекундно менявший цвет камешек, в руке  она
несла ведерко с водой и полотенце.
   - Бедный Гай... - сказала она, присев рядышком.  Камешек  стал  зеленым
под цвет глаз. - Больно?
   - Мать вашу так, - сказал Гай. - Что это все значит?
   - Сам виноват,  -  сказала  девушка,  намочила  полотенце  и  принялась
осторожно смывать кровь. Вода оказалась приятно теплой.  -  Между  прочим,
меня зовут Алена, и я твой следователь.
   Она выглядела такой  милой  и  обаятельной,  эта  Алена,  что  рука  не
поворачивалась заехать ей в глаз. Гай постарался утешить себя мыслью,  что
постарается еще свидеться наедине с капитаном Мумурой.
   - Мило, - сказал Гай. - Следователь. Обвинение. Арест. А защитник  мне,
интересно, будет?
   - Я и защитник, - заявила эта Алена. - Но это  потом,  когда  соберется
трибунал. Пока что я следователь. Ну вот, все в порядке. -  Она  отставила
ведерко с побуревшей водой, села, потом, подумав, легла  рядом  и,  оперев
подбородок на сжатые кулачки, принялась с интересом рассматривать  Гая.  -
Как это ты ухитрился?
   - Что?
   - Влипнуть, - сказала Алена.  -  Во  все  это  влипнуть.  Ну,  конечно,
бывает, что  напиваются  до  потери  сознания  и  отмочат  что-нибудь,  но
такого...
   - Что же это я отмочил? - вслух  подумал  Гай  не  без  любопытства.  -
Разнес что-нибудь?
   - Хуже, хуже... - Алена  уютно  устроила  голову  у  него  на  груди  и
смотрела лукавыми глазами, теперь уже карими. - Гай, ты не думай, я к тебе
неплохо отношусь. Хочешь, я с тобой жить буду?
   - Жить... - проворчал Гай и вспомнил компьютер. - Видел я вашу жизнь  в
гробу в белых пинеточках... Морду-то за что разбили?
   - Капитан Мумура - уж-жасно  нервный  человек,  -  безмятежно  пояснила
Алена. - Ты его вывел из себя, взбесил буквально... его тоже понять можно.
   - Да? - Гай пощупал бок - пистолет был на месте. Чего их жалеть, гадов?
- Нервный человек...
   Он рывком высвободился, опрокинул  Алену,  одной  рукой  перехватил  ее
руки, другой приставил к виску ствол "вальтера" и зловеще спросил:
   - Аленушка, а если я тебя пристрелю? Перед тем, как заняться  капитаном
Мумурой с присными...
   - Дурак, - сказала Алена, не пробуя вырваться и насмешливо глядя  снизу
вверх. - Ой какой дурак... Гай, хотя  в  этом  и  стыдно  признаваться,  я
целоваться не умею. Буквально совсем.  Так  стыдно...  Ну,  отпусти  меня,
пожалуйста, руку больно.
   Ну что было с ней делать? "Какая там к черту абсолютная свобода, -  зло
подумал Гай, пихая пистолет обратно в  неподатливую  кобуру.  -  Все  наша
славянская  достоевщина,  обязательно  расслюнявимся   там,   где   первый
попавшийся западный супермен давно вышиб бы этой Алене мозги и  рук  потом
отмывать не стал бы. Еще и трибунал вдобавок. Взбесились, не  иначе.  Нет,
пора пробиваться назад, чего бы это не стоило. Иначе с ума сойду. Стоп,  а
может, я уже давно того, а в Ирреальном Мире  сумасшествие  именно  так  и
проявляется? Вообще, любопытный вопрос: каким образом сходят  с  ума  там,
где все сумасшедшие?"
   - Вот и прекрасно, - сказала Алена и прижалась  крепче,  теплая  такая,
милая такая, соблазнительная  такая.  -  Гай,  может,  у  тебя  есть  шанс
оправдаться?
   - Гос-споди... - сказал Гай сквозь зубы. - Да объясни ты вразумительно,
в чем я перед вашим трибуналом провинился?
   - Ты не помнишь?
   - Раз я спрашиваю, значит, понятия не имею.
   - Ох, эта водка... - вздохнула Алена тоном умудренной жизнью женщины. -
Ты  вчера  наговорил  кучу  ужасной  ереси.   Будто   там,   снаружи,   вы
расстреливаете друг друга,  тратите  уйму  денег  на  оружие...  В  общем,
повторять противно эту похабщину, я уж лучше не буду.
   - Ах вот оно что... - сказал Гай. - Знаешь, вся беда  в  том,  что  это
чистая правда.
   - Хватит, - попросила Алена. - Сейчас-то ты трезвый.
   - Да говорю тебе, что это правда!
   - Гай, а может, у тебя белая горячка? - с интересом спросила  Алена.  -
Можно, я на этом буду строить тактику защиты?
   - Ничего подобного, - сказал он. - Все это правда...
   - Да не может этого быть! - сердито посмотрела  Алена.  -  Ну  где  это
видано? Или ты меня нарочно дразнишь?
   - Не дразню, - сердито сказал Гай. - И не собираюсь.
   - Тогда я буду исполнять свои обязанности?
   - Это которые?
   - Следователя.
   - Выполняй, - разрешил Гай. Ему вдруг стало все равно.
   -  Значит,  так,   -   сказала   Алена   официальным   тоном.   -   Вы,
подследственный,  признали,  что   обвинения,   выдвинутые   против   вас,
соответствуют истине?
   - Признал, - сказал Гай.
   - Возражений против личности защитника нет?
   - Нет.
   - Против незамедлительности трибунала?
   - Нет.
   - Ну тогда все, - сказала Алена нормальным, чуточку грустным голосом. -
Зря  ты  так,  Гай.  Ты  мне,  честное  слово,  нравишься.  В  тебе   есть
обстоятельность.
   - У меня есть еще масса других достоинств, - сказал Гай.
   - Ну да?
   - Щи умею варить - хоть полощи. И так далее.
   - А я тебе нравлюсь?
   - Нравишься, - сказал Гай.
   - Очень, очень?
   - Просто - нравишься. Правда, не умеешь целоваться или врешь?
   - Правда.
   - Интересно... Слушай, а как же все-таки ты собираешься меня защищать?
   - Я уже объясняла, - безмятежно сказала Алена. - Буду  доказывать,  что
ты рехнулся, что у тебя белая горячка. Ты что  предпочитаешь?  Может,  все
вместе?
   - Ничего подобного. Я буду защищать себя сам.
   - Вот этого нельзя, - сказала Алена. - Ну, тогда пошли?
   - Пошли, - сказал Гай. Ему было жутко и интересно.
   За порогом зала на него накинулись какие-то проворные молодцы, накинули
через голову грубый холщовый балахон, во мгновение  ока  надели  ручные  и
ножные кандалы.
   Вся троица долго шла по извилистому узкому коридору.  Вступили  в  зал.
Зал был огромен. Потолок вздымался на добрую сотню метров, а к  судейскому
столу пришлось идти добрую минуту.
   За длинным черным столом сидели трос судей в черных мантиях  и  высоких
пудреных париках. Алена надела такую же мантию,  четырехугольный  берет  с
кисточкой и взошла на  маленькую  трибунку  защитника.  Массивная  дубовая
скамья могла предназначаться только  для  Гая,  и  он  немедленно  уселся,
позвякивая тяжелыми кандалами. По  бокам  сразу  же  пристроились  двое  в
мундирах с палашами наголо.
   Тот, что сидел посередине, очевидно председатель, поправил золотую цепь
на груди и три раза стукнул молотком:
   - Внимание,  прошу  тишины!  Начинается  заседание  особого  трибунала.
Слушается дело "Ирреальность - против  Гая".  Подсудимый,  вас  устраивает
формулировка?
   - Устраивает, - сказал Гай.
   - Итак, - сказал председатель. - Поясняю сущность дела. Подсудимый  Гай
Олег Николаевич, двадцати восьми лет, холост, писатель-фантаст. Находясь в
состоянии  сильного   алкогольного   опьянения,   публично   распространял
непотребные нелепицы, оказывая этим  растлевающее  влияние  на  неокрепшие
умы.
   - Прошу поподробнее, - сказал Гай.
   -  Можно  и  поподробнее,  браток,  -  неожиданно   добродушно   сказал
председатель,  порылся  в  бумагах,  вытянул  длинный  лист   голубоватого
папируса и поднес его к глазам. - Можно  и  поподробнее,  у  нас  тут  все
зафиксировано, контора пишет... Вы утверждали, что в одна тысяча девятьсот
тридцать седьмом году руководители государства физически уничтожили тысячи
военных,  политических,  государственных  деятелей  и  просто  граждан  по
обвинениям, которые теперь выглядят смехотворными.
   - Да, - сказал Гай.
   - Вы утверждали, что в особых лагерях гибли тысячи людей?
   - Да, - сказал Гай.
   - Вы  утверждали,  что,  несмотря  на  поступавшие  по  разным  каналам
донесения разведки о готовящейся войне, армейское  командование  оказалось
настолько неподготовленным, что едва не проиграло войну?
   - Да, - сказал Гай.
   Судьи зашептались, покачивая париками. Алена сделала  большие  глаза  и
отчаянно жестикулировала, но Гай  смотрел  вверх  на  потолок.  Там,  едва
различимые, кружились в вышине чайки и жалобно кричали.
   - Так... - сказал председатель. - Признаюсь откровенно, мне не понятно,
отчего вы не стыдитесь распространять такую дикую клевету  на  собственную
страну... Ладно, мы тут и не таких видели...  Вы  утверждали,  что,  в  то
время как десятки тысяч людей умирали от голода, на вашей планете посылали
к Венере, Марсу и Юпитеру ракеты стоимостью в миллиарды?
   - Да, - сказал Гай.
   - Вы утверждали, что человечество, накопив запасы  ядерного  оружия,  с
помощью которых  можно  несколько  раз  уничтожить  все  живое  на  Земле,
продолжает производить бомбы?
   - Да, - сказал Гай.
   - Да... - сказал председатель. - У трибунала нет вопросов.  Подсудимый,
что вы можете сказать о выдвинутых против вас обвинениях в клевете?  Может
быть, ваши слова были кем-то ложно истолкованы или злонамеренно искажены?
   - Нет, - сказал Гай. - Все правильно.
   - Слово предоставляется защите, - сказал председатель.
   - Высокий Трибунал! - волнуясь, начала Алена. -  Закон  учит  нас,  что
извращения и навязчивые идеи  способны  проявляться  в  самых  неожиданных
формах. До сих пор находятся люди, искренне считающие Землю  плоской...  И
так далее. Я настаиваю, чтобы мой подзащитный был отнесен к  категории  не
отвечающих за свои слова шизофреников и дебилов. Я требую  этого,  Высокий
Трибунал. Вы не  можете  судить  психически  больного  человека.  Ни  один
находящийся в здравом  уме  индивидуум  не  способен  утверждать  то,  что
утверждает мой подзащитный, и это неопровержимо доказывает его...
   - Хватит! - крикнул Гай. - Все это правда, слышите? Правда!
   - Молодой человек...  -  укоризненно  сказал  председатель.  -  Давайте
поговорим спокойно... даже неофициально. Психика ваша в полном порядке.  Я
прекрасно понимаю - юношеская экстравагантность, страсть к преувеличениям,
желание выделиться, наконец, и  все  такое  прочее...  Но  неужели  вы  не
понимаете, насколько грязны и неправдоподобны ваши  выдумки?  Ведь  вы  же
унижаете, безмерно оскорбляете человечество, приписывая ему такую историю,
такие обычаи, разве вы не понимаете  этого?  Образованный,  интеллигентный
человек, писатель...  Сеятель  разумного,  доброго  и  вечного...  Стыдно,
молодой человек. Слышали бы люди, что вы здесь о них  напридумывали...  Вы
буквально  вынуждаете  нас  стать  палачами,  толкаете  к  этому.  Давайте
забудем, а? Честно признайтесь, что выдумали все это  по  пьяной  лавочке,
получите свои десять розог - и разойдемся по-хорошему, все будут довольны.
Посмотрите, до чего вы девушку довели...
   Алена, действительно, всхлипывала, утирая слезы широким рукавом мантии.
   -  Итак,  я  записываю,  что  вы  осознали  свою  вину  и  постараетесь
исправиться, - сказал председатель, вынимая авторучку.
   - Нет, - сказал Гай. - Я говорил чистую правду.
   - Хватит! - закричал тот, что сидел слева от  председателя.  -  Сколько
можно слушать этого выродка? Давайте приговаривать, или я его сам...
   - Ну что ж, - ледяным тоном произнес судья и  поднялся.  Следом  встали
остальные двое.  -  Прения  закончились.  Высокий  Трибунал,  действуя  от
Ирреального Мира, за неслыханную прежде, перешедшую все границы клевету на
человечество, приговорил Олега  Гая  к  смертной  казни.  Через  расстрел.
Приговор обжалованию не подлежит  и  должен  быть  приведен  в  исполнение
немедленно.
   Судья снял пышный парик, вытер им круглое  потное  лицо,  и  тогда  Гай
захохотал на весь зал. Хохотал и никак не мог остановиться, хохотал, когда
его волокли к выходу,  тащили  по  коридору,  захлебывался,  утирал  слезы
закованными руками, мотал головой и перестал  смеяться  лишь  в  маленьком
дворике, где в углу была  вырыта  могила  и  двенадцать  солдат  стояли  с
винтовками наперевес.
   Его поставили на краю могилы. По голубому летнему небу  плыли  пушистые
белые облака. Как ни странно, он не чувствовал страха,  просто  нестерпимо
хотелось, чтобы все это быстрее кончилось, и тогда можно будет проснуться,
вернуться к усыпанному сигаретным пеплом столу, к очередям в магазинах,  к
хамству вахтеров, официантов и приемщиков заказов. К реальности.
   -  Целься!  -  крикнул  офицер.  Стволы  винтовок  взлетели,  образовав
колышущуюся линию. - По выродку и врагу человечества... залпом... пли!
   Клубящийся белый дым заволок шеренгу солдат. Гай  стоял,  зажмурившись,
напрягшись в ожидании горячего  тупого  удара,  но  проходили  секунды,  а
ничего не было. Досчитав до десяти, он открыл глаза.
   Создалось впечатление, что о нем забыли.  Солдаты  аккуратно  составили
винтовки и, собравшись в кучку, курили неподалеку, болтая  о  всевозможных
пустяках. Офицер с озабоченным  видом  писал  что-то,  приложив  бумагу  к
стене.
   - Эй, - позвал Гай.
   Никто и ухом не повел.
   - Это... что... все? - спросил Гай, взяв за локоть офицера.
   - А? - Офицер замотанно посмотрел на него, явно не узнавая. - Вам чего?
А-а... То-то я смотрю, личность знакомая. Долго  еще  будете  болтаться  в
служебном помещении? Ну народ, ты скажи! - покрутил он головой. -  Все  бы
им людей от дела отрывать, так  и  шлындают  тут,  потом  казенные  лопаты
пропадают... Тебя расстреляли? Расстреляли. Вот и давай отсюда.
   - Куда? - тупо спросил Гай.
   - Да хоть к монаху в пазуху! - озлясь, заорал офицер. -  Или  куда  там
тебе ближе. Что я тебя, еще опохмеляться поведу?
   Гай  опустился  на  холмик  свежей  земли  и  потащил  из-под  балахона
сигареты. Колени дрожали.
   - Эй, посторонись-ка, - толкнул его солдат с лопатой. - Расселся тут...
   Он стал ловко забрасывать могилу, аккуратно собирая в пустую консервную
банку попадавших дождевых червей. Гай поднялся и побрел неизвестно куда.
   - Эй, стой! - крикнул офицер. - Ну  народ,  ты  скажи!  Так  и  норовят
казенное спереть, жизнь без этого не мила! Кандалы, говорю, верни! И саван
в описи числится, на всех не напасешься!
   Через минуту Гай вышел из ржавых ворот, тут же захлопнувшихся за ним  с
тягучим визгом. Обернулся. Ворот он уже не увидел - вместо них протянулась
глухая стена какого-то склада с огромной красной надписью: "Не курить".
   - Н-да, дела... - вслух сказал он самому себе, крутя головой.
   На краешке тротуара сидела  Алена  и  ревела  навзрыд,  уткнув  лицо  в
ладони.
   - Интересно... Ты разве тоже не исчезла? - спросил Гай, присев рядом на
корточки.
   - Уйди! - отмахнулась Алена и заревела громче.
   - Ты чего ревешь?
   - Дурак. Ой какой дурак... Тебя же расстреляли.
   - А я живой.
   - Никто и не говорит, что ты мертвый...
   - Тогда чего реветь?
   - Ох... - покачала она головой. - Живой-то живой, но разве приятно, что
тебя расстреляли как врага человечества?
   - Сдурели, право... - растерянно сказал Гай, поднял ее за плечи и  стал
целовать мокрое лицо. - Ну расстреляли и  расстреляли,  подумаешь,  велика
важность. Схожу куплю цветов и на могилку себе  положу.  Ну  что  ты?  Эх,
Алена ты Алена... ты за меня замуж пойдешь?
   - Пойду, - сердито сказала Алена сквозь слезы,  и  Гай  снова  принялся
целовать ее. - Пусти,  хватит.  Потом.  Ты  иди,  ладно?  Вечером  ко  мне
придешь. Сейчас мне поплакать хочется.
   - А ты не исчезнешь? - полушутя, полусерьезно спросил Гай.
   - Не исчезну, куда мне исчезать?





   Гай в последний раз поцеловал ее и  отправился  восвояси.  После  такой
передряги  хотелось  хватить  стаканчик  чего-нибудь  крепкого,   но   все
забегаловки, как назло, словно сквозь землю  провалились.  Или  убежали  в
пригороды.  Последние  выходки  Лиги  Здоровой  Морали  заставили   многих
пускаться во все тяжкие. Бар "Бухой утеночек" в  светлое  время  и  впрямь
проваливался под землю, вырастая вновь с первыми проблесками темноты. Кафе
"Стопарик  твоей  бабушки"  притворялось  водонапорной  башней.   Ресторан
"Голозадый бабуин", самый хитрый и коварный,  попросту  распылял  себя  на
атомы, которые при внешней  угрозе  моментально  ссыпались  в  водосточную
трубу.
   Ну так и есть  -  по  осевой  линии,  погромыхивая  незапертой  дверью,
позвякивая  бутылками,  мчалось  что  есть  духу   маленькое   кафе   "Эх,
мать-перемать!",  а  за  ним,  размахивая  зонтиками  и  душеспасительными
брошюрками, гнался табунок старых дев с повязками общества трезвости. Кафе
сделало обманный финт и ловко нырнуло в проулок, из  распахнувшейся  двери
выпала литровая бутылка итальянского вермута, и Гай успел  схватить  ее  в
прыжке, сделавшем бы честь Льву Яшину. Старые девы по  инерции  промчались
мимо переулочка и теперь неслись  назад,  но  кафе  и  след  простыл,  оно
затерялось  в  лабиринте  кривых  улочек,  на  бегу  сменило   вывеску   и
притворилось безобидной молочной  лавкой  -  кафе  было  битое  и  тертое,
видывало виды и умело рубить хвосты.
   Гай отвинтил пробку, сделал два основательных глотка,  спрятал  бутылку
во внутренний карман пиджака и побрел дальше.
   Навстречу ему шел  Савва  Иваныч  в  компании  Мертвого  Подпоручика  и
какого-то незнакомца в длиннополом кафтане петровских  времен.  Незнакомец
играл на губной гармошке, а Савва с Подпоручиком горланили:

   Если я в окопе от страха не умру,
   если русский снайпер мне не сделает дыру,
   если я сам не сдамся в плен,
   то будем вновь
   крутить любовь
   под фонарем
   с тобой вдвоем,
   моя Лили Марлен?

   Время от времени Савва Иваныч поднимал висевший у него на груди  ручной
пулемет и шутки ради выпускал очередь  по  окну,  которое  ему  чем-то  не
нравилось.
   Гай радостно присоединился к ним,  светило  солнце,  они  шли  шеренгой
посреди улицы и орали:

   Аванги пополо а ля рискоса,
   бандьера росса, бандьера росса!

   В общем, было  весело.  Активистки  Общества  Трезвости  сворачивали  с
дороги  за  три  квартала,  автомобили  уворачивались.  При  виде   такого
вольтерьянства проворно выскочил из-под земли и распахнул дверь бар "Бухой
утеночек". Следом за ними попыталась было прошмыгнуть внутрь тощая  грымза
лет этак ста пятидесяти с нашивками капрала Лиги Здоровой Морали, но Савва
угрожающе поднял пулемет, и грымза молниеносно ретировалась.
   Пили неразведенный спирт, закусывали ядреными малосольными огурчиками и
холодной курятиной. Мертвый Подпоручик быстро захмелел, матерно  ругал  за
бездарность, казнокрадство и монархизм какого-то  полковника  Стеллера  по
кличке Стеллерова Корова, проводил обстоятельный разбор атаки на  местечко
Дула  [Жопа  (польск.)],  потом  безо  всякого  перехода   стал   делиться
романтическими воспоминаниями о сестре милосердия Жене из Киева.
   В заключение извлек неразлучную гитару и затянул:

   Однажды при сражении
   разбит был наш обоз.
   Малютка на позиции
   ползком патрон принес.
   Встает заря угрюмая
   с дымами в вышине,
   Трансваль, Трансваль, страна моя,
   ты вся горишь в огне...

   На него перестали обращать внимание, и он  безобидно  меломанствовал  в
незримом отдалении, за сотканным из нежных гитарных переборов занавесом.
   - А меня сегодня расстреляли, - похвастался Гай.
   - Поздравляю. По такому случаю следует. - Савва Иваныч разлил по рюмкам
прозрачную жидкость с медицинским запахом. - Дин скооль, мин скооль!
   Выпили. Хрустнули  огурчиками,  помотали  головами,  пережидая  ожог  в
желудке и сухость в горле, какие остаются после  залпом  выпитого  спирта.
Воспользовавшись поводом, Мертвый Подпоручик снова завел о  том,  как  они
тогда с Женей тоже пили спирт, закусывая тушенкой, тускло светила коптилка
из снарядной гильзы, по стеклам шлепал дождь, на  улице  топтались  мокрые
лошади, у платья черноволосой сестрички милосердия были страшно  неудобные
крючки, а дурацкий героизм первых недель войны давно выветрился,  и  война
становилась привычкой, аэропланы в такую  погоду  не  летали,  и  бомбежки
можно было не опасаться, у Жени были серые глаза, по улице, полосуя лучами
фар плетни, ехали броневики, похожие на взбесившиеся скирды сена...
   На них отчего-то напало лирическое настроение, и  некоторое  время  они
слушали  Мертвого  Подпоручика  с  умиленным  вниманием.   Бар   понемногу
заполнялся народом.
   - Прошлое всегда кажется приманчивее настоящего  и  особенно  будущего,
потому что о прошлом известно досконально почти все,  -  негромко  говорил
незнакомец. - Недаром вы,  фантасты,  как  только  зайдет  речь  о  машине
времени, норовите отправить хрононавта в прошлое. Там он будет  знать  все
наперед, и одно это как бы делает его выше тех, на кого он смотрит... Один
Уэллс оказался смелее всех, отправив героя на миллионы лет вперед. Но я не
о фантастике.  Вы  ведь  знаете,  как  бережно  люди  сохраняют  старинные
предметы. Реставрируют старые автомобили, собирают древние книги,  ломятся
на исторические фильмы, взахлеб читают исторические романы...  А  мода?  Я
недавно смотрел  снятую  в  двадцатых  годах  кинокомедию.  На  экране  не
появилась героиня... Ее нельзя было отличить от  девушки  нашего  времени,
Гай. Шапочка, прическа, шарф до колен...  А  фасоны  платьев?  Разрезы  на
юбках -  основательно  забытая  мода  двадцатых  годов.  Люди  неосознанно
тянутся к прошлому...
   - Пардон, а вы-то сами, если не секрет? - спросил Гай.
   - Современник ваш, современник, - охотно ответил незнакомец.  -  Просто
тоже... неосознанно тянусь. Всегда лучше возвращаться туда, где знаешь все
обо всем, не зря же мы так любим ездить в города нашей  юности,  только  в
большинстве случаев такие поездки  не  приносят  ничего,  кроме  горечи  и
печали - старые дома затерялись среди выстроенных в наше отсутствие,  и  с
большим трудом узнаешь  улицы,  изменились  маршруты  автобусов,  приезжие
толпы всосали и растворили коренных старожилов... Бродишь по улицам и  все
всматриваешься в  лица  прохожих,  стараешься  отыскать  давних  знакомых,
только вот беда: нет их, нет...
   - Я люблю наоборот, - сказал Гай. - Приезжаешь в незнакомый город,  где
ни одна собака тебя не знает, тебе  никто  ничего  не  должен,  как  и  ты
никому, такую свободу чувствуешь, словно на крыльях летишь... Выпьем, а?
   Выпили. Крякнули. Откушали курицы.

   Гори, гори, моя звезда, -

   печально напевал Мертвый Подпоручик, -

   звезда любви приветная...
   Ты у меня одна заветная,
   другой не будет никогда...

   - Эх, браточки... - вздохнул Савва Иваныч. - Вот за это я вас и  люблю,
сволочей. Разведем толстовщину, достоевщину,  ефремовщину,  расстегнем  на
все пуговицы загадочную славянскую душу, водки нажремся, поплачем  -  куда
там практичной Европе... Простые мы, как  сибирский  валенок,  и  слабость
наша в этом, и сила. Сидим-сидим - потом  взыграет,  и  смотришь,  поперся
холмогорский парняга в двадцать лет латыни учиться, другой крылья выдумал,
а третий и того почище - орбитальные станции планирует за полсотни лет  до
практического воплощения...  Немец  с  евреем  -  человеки  практичные,  с
материнским молоком хитрость всосут и двадцать лет будут, как вода, камень
точить, потому и не получается из них истинно великих людей. Двадцать  лет
и  будильник  тикать  может,  а  ты  попробуй  по-славянски  -   внезапным
озарением, широтой души, чтобы  как  Ермак,  Алешка  Орлов,  Грозный  Иван
Васильич... Нет, ребята, если и есть богом избранный народ,  так  это  мы.
Без всяких скидок. Вот только Аляску по  дурости  продали,  из  Калифорнии
ушли, давайте, что ли, за Аляску с Калифорнией...
   Выпили. Помотали головами. Доглодали куру и  заказали  вторую.  Мертвый
Подпоручик, подумав, устроил физиономию  в  блюде  с  костями,  поерзал  и
захрапел. Из него снова стали расти георгины.
   - Вот это тоже по-нашему, - сказал Савва Иваныч. - Отключился, сопит  -
и хоть ты пять атомных бомб швыряй. Да, Гай, дом-то твой исчез...
   - Как это?
   - А вот так это. Нету. Одна Белая Мышь уцелела.
   - А Данута?
   - Это которая?
   - Была такая девушка, - сказал Гай. - Она меня  подобрала  на  окраине,
когда разбился вертолет. Я у нее две недели жил.
   - Пожил, и довольно, - веско сказал Савва Иваныч. - Не возвращайтесь  к
былым возлюбленным... А на верблюде, на златом блюде,  сидели  бляди...  А
что до тоски с печалью, то это поэтическая ерунда.  Мы  по  природе  своей
способны  отдавать  себя  одной-единственной  женщине,  Гай,  это  в   нас
прямо-таки в генах закодировано... Просто Ромео с Джульеттой очень вовремя
умерли. Черт  их  знает,  что  у  них  там  получилось  бы  через  год-два
счастливого брака. Скорее всего,  ничего  хорошего  -  пеленки,  детки,  с
газеткой  перед  телевизором,  подгоревшие  котлеты,  измены  по  мелочам,
развод... Ерунда все это, Гай.  Прежде  Евы  была  Лилит,  Пирам  и  Тисба
опять-таки успели умереть вовремя. А Наташа Ростова, между нами говоря,  -
клуша клушей...
   - Иди ты, - сказал Гай. -  Ты  же  сам  вечно  ноешь,  что  хорошо  бы,
кто-нибудь тебя полюбил. Нелогично, Савва...
   - Это я от плохого настроения, - признался Савва. -  Счастливая  любовь
расхолаживает, Гай. Неудачная -  возвышает.  Ты  человек  творческий,  сам
должен знать. Так что мотай к Алене со спокойной совестью.  А  пока  давай
выпьем.
   Мертвый Подпоручик неожиданно проснулся и с полуслова  продолжал  спор,
начатый, очевидно, еще во сне с кем-то приснившимся.  Суть  заключалась  в
том, что стреляться глупо, потому что все равно помрешь. Закончив монолог,
он огляделся в ожидании аплодисментов, но таковых не прозвучало, и он,  не
обидевшись, сговорчиво рухнул назад, в тарелку.
   Выпили уже  вдвоем  -  незнакомец,  оказалось,  успел  к  тому  времени
превратиться в многофигурный антикварный шандал с чертовой дюжиной  черных
свечей и смирнехонько стоял на стуле.
   - Слабак, - плюнул Савва Иваныч. - Ну, посошок, Гай. - Он  оглянулся  и
зловеще прорычал: - Ага, сподобил господь, жидомасоны на горизонте...
   Прихватив за горлышко бутылку и нырнув в толпу у стойки, Гай поднялся и
пошел  к  выходу,  слегка  покачиваясь.  За  спиной  с  мерзким  дребезгом
разлетелось стекло, огромное, судя по звуку, - ну да, там  допрежь  висело
какое-то зеркало... Орали дурноматом: "Киш мир ин тохас!" - летели стулья,
и победно орал Савва Иваныч. Все было как всегда.





   Каким образом Гай отыскал квартиру Алены, он и  сам  не  знал.  Многому
здесь можно было научиться.
   Выпито было уже по три чашки кофе, а разговор упорно не клеился.  Света
они не зажигали, за окнами  стемнело,  в  зените  расположилось  созвездие
Звездного Герба Дау - двадцать голубых, зеленых и  красных  звезд,  словно
нарисовавших пунктиром контур  распластавшего  в  полете  крылья  ушастого
филина. Гай вдруг вспомнил,  что  только  здесь  увидел  впервые  в  жизни
настоящего живого филина, да и то вдребезги пьяного.
   Алена  полулежала,  откинувшись  на  спинку  дивана,   короткий   слабо
светящийся халатик  не  закрывал  круглые  колени,  сигаретка  дымилась  в
опущенной руке, а Гай все еще не знал, с какой стороны подступиться.
   - Ты знаешь, а Белая Мышь в нашем лифте поселилась, - сказала Алена, не
оборачиваясь к нему. - Снова факты собирает.
   - Да?
   - Ага.
   - Ох, придавлю я ее под горячую руку...
   И снова молчание.
   - Гай, больно не будет? - спросила Алена.
   - Не будет, - сказал Гай.
   - Ты знаешь, меня в шестнадцать лет едва не сделали женщиной, - сказала
Алена. - Раздевать уже принялся, дурак этакий, а мне вдруг скучно стало, я
его и прогнала.
   - Меня ты, случайно, прогнать не собираешься?
   - Да нет...
   - Тогда?
   - Ох, дай ты девушке с духом собраться... Гай, а крови много будет?
   - Мало, - сказал Гай. - Иди сюда.
   - Иди сам. Должна же у меня быть девичья гордость, как ты думаешь?
   - Сам так сам, - сказал Гай. - Я человек не гордый.
   - Как ты считаешь - может, мне посопротивляться  для  приличия?  Будешь
потом говорить, что сразу поддалась...
   - Глупости, - сказал Гай, осторожно опуская ее на диван.  -  Нам  нужны
гордые девушки, но не стоит делать из девичьей гордости культа. И  вообще,
я всегда считал, что девичья гордость - в умении непринужденно отдаться.
   - Это и есть хваленое мужское превосходство?
   - Просто-напросто цинизм, - сказал Гай.  -  Здоровый  такой  цинизм.  В
разумных пределах.
   - А как его увязать с нежностью?
   - А никак не нужно его увязывать. Одно другому вряд ли мешает.
   - Думаешь?
   - Ага.
   Целоваться она в самом деле не умела, но пыталась на ходу  наверстывать
упущенное, и это было даже  интересно.  Пуговицы  от  халатика  покатились
куда-то под диван, под халатиком не оказалось ничего, кроме Алены, а Алена
была горячая, но, хотя и дышала возбужденно, и кусала его губы, продолжала
упорно сжимать колени, подставляя зацелованные груди, и прошла,  казалось,
целая вечность, прежде чем ее ножки  расслабленно  раздвинулись,  открывая
самое укромное девичье местечко, тут  же  ставшее  женским,  но  не  менее
укромным  -  по  нашим  дремучим  рассейским  представлениям,   избежавшим
западной сексуальной революции  во  всем  ее  примитиве,  скопированном  с
какого-нибудь зачуханного суслика.
   Для первого раза она выдержала удивительно долго, что само по себе было
большим достоинством.
   - А вообще-то это изрядное идиотство, - заявила разгоряченная Алена, не
успев как следует отдышаться. - Сплошные судороги. И  все  время  кажется,
будто тебя вскрывают, как консервную банку.
   - Тебе не понравилось?
   - Понравиться понравилось, - задумчиво резюмировала  Алена.  -  В  этом
что-то есть. Своя прелесть, и так далее. Только мне непонятно, за что  эту
возню называют любовью. Нет-нет,  дай  передохнуть,  всю  меня  искусал...
Форменный садизм, соски так и горят. Нет, семантика здесь явно  подгуляла.
Тебя кусают, мучают на  все  лады,  и  это  называется  любовью.  Ну  хоть
нежность-то ты ко мне по крайней мере испытываешь?
   - Испытываю.
   - Врешь?
   - Ни капельки. Испытываю, честное слово.
   - А я тебе еще нужна?
   - Что за вопрос! Конечно. Ночь только началась.
   - Ничего себе! - возмутилась Алена. - Хочешь сказать,  что  собираешься
до утра меня мучить?
   - А иначе зачем огород городить?
   - Ой... сама кусаться начну.
   - А я тебя и будить не буду, если уснешь. Так даже интереснее.
   - Вот это я попала так попала... - пожаловалась  Алена.  -  Веселенькая
перспектива... Одно утешение - все это довольно приятно. Нет, Гай, ну  что
ты в самом деле, потерпи немножко, никуда я не денусь.
   - Как знать, - сказал Гай. - Тут у вас ни в чем нельзя быть уверенным.
   - Даже в том, что ты меня только что брал?
   - Слава богу, хоть в этом-то я уверен...
   - Вот и лежи спокойно и не подкрадывайся.
   - Пытаюсь изо всех сил. Не получается.
   - Держи себя в руках.
   - В руках я предпочитаю держать тебя.
   - Если бы только в руках... Ну не надо, я устала.
   - Надо, - сказал Гай. - Знаешь сказку про  Красную  Шапочку?  Почему  у
тебя такие маленькие груди?
   - Чтобы было удобнее накрывать их ладонями.
   - Почему у тебя такие нежные губы?
   - Искусал...
   - Почему ты такая горячая?
   - И он еще спрашивает?
   - Почему...
   Алена застонала, но как-то неубедительно.





   Пробуждение не принесло никаких неприятных  неожиданностей  и  обошлось
без пугающих метаморфоз и коварных превращений. Комната  была  прежняя,  и
Алена, теперь уже женщина, была  прежняя  Алена.  Как  он  и  обещал,  она
проснулась, когда сопротивляться было уже поздно,  да  и  вряд  ли  у  нее
появилось такое желание, очень уж увлеченно она повторяла вчерашние  уроки
и вдобавок делал все, чтобы  это  не  оказалось  скучной  зубрежкой  и  не
ограничилось безынициативной покорностью.
   - Негодяй, - сказала Алена, когда схлынуло утреннее безумие. - Чего  ты
ухмыляешься? Соблазнил невинную девушку и лыбится...
   - Ты уходишь со мной?
   - Тяжело... - сказал Алена. - Гай, я люблю тебя, но что я  буду  делать
там, в этой вашей фантасмагории? Ты уверен, что я смогу там жить?
   - Уверен, - сказал Гай. - Ты привыкнешь. Тебе понравится.
   - Но Реальный Мир - это так скучно. Никто ни во  что  не  превращается,
фантастике находится место только в книгах, вещи - мертвые куски металла и
дерева, а люди - скучнее...
   - Ну не скажи, - сказал Гай. - На самом деле мы гораздо интереснее, чем
тебе кажется. Один папа Лева чего стоит - уписаться можно...
   - Ох, Гай...
   - Так ты идешь?
   - Иду, Гай. - Алена смотрела на него с милой печалью. - Такая  уж  наша
судьба - повиноваться, если любишь...
   После этих слов нельзя было не поцеловать  ее,  но  в  дверь  постучали
громко и требовательно. Натянув джинсы, Гай подошел к двери, открыл  ее  и
никого не увидел. Недоумевающе взглянул вправо-влево и  не  сразу  заметил
под ногами Белую Мышь - в золотом пенсне, с бумагами под мышкой.
   - Можно войти, надеюсь? - сказала Мышь  и,  не  дожидаясь  приглашения,
прошмыгнула в комнату.
   - Чем могу служить? - спросил Гай с интересом.
   - Настала пора заняться и вами, - объявила Мышь,  неодобрительно  глядя
на обнаженную Алену. - Послушайте, девушка, вы не могли бы привести себя в
благопристойный вид?
   - Во-первых, я уже не девушка, - сказала Алена, - а  во-вторых,  мне  и
так нравится, - и показала язык. - Гая мне стесняться глупо. Тебя -  сущий
идиотизм. И вообще - читай Ефремова, крыска, повышай культурный уровень.
   - Грубиянка,  -  отрезала  Белая  Мышь,  ловко  вспрыгнула  на  стул  и
развернула  бумагу.  -  Ну,  Гай...  Ну-с,  долго   вы   еще   собираетесь
развратничать?
   - Что?
   - То, что слышали, - непреклонно отрезала Белая Мышь. - Вы, не состоя в
браке, тем не менее спите вместе, по квартире голыми ходите, понимаете ли.
Куда нас заведут подобные нравы? Это не наши нравы, молодые люди.  Вообще,
по моему глубокому убеждению,  следует  до  предела  ограничить  и  строго
регламентировать все, что связано  с  так  называемой  половой  жизнью,  и
прежде всего: то, что она существует,  молодые  люди  обоего  пола  должны
узнавать после совершеннолетия. В свете вышеизложенного...
   - Одну минуту, - сказал Гай. - Кто тебе дал право путаться под ногами?
   - У меня мандат, - с достоинством сказала Белая Мышь.
   - Ну так предъяви. - Гай протянул руку.
   Мышь помахала сложенным вчетверо мандатом, но Гай ловко выхватил его  и
развернул. Это оказалась справка, выданная Белой  Мыши  в  том,  что  она.
Мышь, полторы недели проработала подопытной мышью в лаборатории бионики  и
была уволена по причине тупости, склочности  и  страстишки  пить  казенный
спирт.
   - Понятно... - покачал головой Гай, наклонился и сцапал Белую  Мышь  за
хвост. - Аленка, открой, пожалуйста, окно.
   Алена охотно соскочила с постели, распахнула фрамугу. Белая Мышь,  вниз
головой болтаясь в воздухе, вопила что есть мочи, грозила страшными карами
и пугала всеми мыслимыми несчастьями.  Гай  раскрутил  ее  как  следует  и
запустил в окно, потом отправил следом пенсне и бумаги. Выглянул  в  окно.
Алена жила на третьем этаже, но подонкам всегда везет - Белая Мышь, сильно
прихрамывая, улепетывала, оставив на поле боя пенсне и бумаги.
   - Вот так, - сказал Гай.
   Алена неудержимо хохотала, и пришлось ее успокаивать  -  так,  как  это
было приятнее им обоим.





   Часам к двенадцати утомленная Алена  заснула,  предварительно  заверив,
что после  всех  перенесенных  страданий  собирается  проспать  не  меньше
недели, а  Гай  отправился  в  город  наносить  прощальные  визиты  старым
друзьям. Он волновался, было одновременно радостно и больно оттого, что он
знал: последний раз идет по этим улицам, последний  раз  щелкает  по  носу
бронтозавра Гугуцэ, как всегда, разлегшегося  в  непотребном  состоянии  у
входа в штаб-квартиру Лиги Здоровой Морали. Из окон страдальчески смотрели
старые грымзы - Гугуцэ был им никак не по зубам.
   На  углу,  у  вернувшегося   на   свое   законное   место   кафе   "Эх,
мать-перемать!" собрались второстепенные упырьки, привидения погибших  при
осаде Кандии янычар и  ведьмы-студенточки.  Компания  веселилась  вовсю  -
гремел магнитофон с высоко ценившимися здесь записями Высоцкого, грохотали
по  асфальту  каблуки,  и  ведьма  Беллочка  уже  исполняла  стриптиз  под
одобрительные вопли.  В  уголке  метелили  давешнего  грузина,  сделавшего
Беллочке насквозь  грузинское  предложение,  -  чувствовалась  рука  Саввы
Иваныча, без устали натаскивавшего зеленую молодежь.
   Гай тепло попрощался со всеми, опрокинул традиционный  стакан,  получил
от  Беллочки  смачный  поцелуй  и  пошел  дальше.  Попрощался  с  фонтаном
Непорочной Каракатицы, с жившими в фонтане водяными и немного  поболтал  с
пожилым рассудительным русалом Владимиром Иванычем. Русал Владимир  Иваныч
свято верил, что настанет времечко, когда электронно-вычислительные машины
возьмут в свои  руки  регистрацию  браков,  продажу  леденцовых  петушков,
сочинение  лирических  сонетов,  перепись  зайцев  в   Восточной   Сибири,
редактирование мемуаров профессиональных аферистов и  все  остальное,  что
пока что, слава богу, находится в компетенции людей.  Слушать  его  иногда
было довольно забавно.
   ...Гая провожали многолюдно, но тихо. Пили почти молча,  хотя  компания
собралась отпетая, буяны и безобразники. Стол поставили  прямо  на  улице,
настоянную на драконьих зубах водку разливали из черного бочонка. Плакал о
чем-то   неизвестном   и   непонятном   ему   самому    упившийся    леший
Сукин-Распросукин Кот,  присмиревшая  и  красивая,  сидела  Алена,  против
обыкновения был молчалив и не тревожил гитару Мертвый  Подпоручик,  угрюмо
опрокидывал рюмку за рюмкой упырь и философ Савва Иваныч. Наступил момент,
когда просто нельзя было больше сидеть за столом и пить, и  Гай  отошел  к
перламутрово-серому "роллс-ройсу", сделал вид, будто проверяет мотор, хотя
мотор был заворожен лично Сукиным Котом на двадцать лет работы без бензина
и запасных частей. Подошел Савва Иваныч, постоял рядом.
   - Жалко" Гай, - сказал он хмуро. - С кем я теперь останусь? Разве что с
Вадькой, - кивнул он на Мертвого Подпоручика. - В барды  Вадьку  потянуло,
как-нибудь проживем. Ты ведь будешь очень жалеть, Гай, пойми  ты  это.  Ты
обречен на постоянство предметов  и  небес.  Тогда  как  главная  прелесть
здешней жизни состоит в том, что никто из нас не знает,  что  в  следующую
минуту случится с любым из нас и с самим Ирреальным Миром. А вернуться  ты
уже не сможешь. Даже если на нас не плюхнут атомную бомбу, что, откровенно
говоря, всего лишь вышибет Круг назад в Ирреальность, вернуться ты уже  не
сможешь... Вот, держи на память.
   Он достал маленькую безделушку -  на  черном  кресте  распятый  Сатана,
искусно вырезанный из камня кофейного цвета с  золотистыми  прожилками.  А
глаза были - из зеленого камня.
   - Это - чтобы ты не забыл. Всякое случается... -  неопределенно  сказал
Савва и надел цепочку на шею Гаю.
   Они вернулись к столу. Мертвый Подпоручик уже стоял с гитарой.
   - Баллада о чужой весне, - объявил он.

   Серый якорь в мутном иле,
   стая чаек, как пурга.
   Наконец-то мы приплыли
   к самым дальним берегам.
   В полутьме блестят кинжалы,
   снова бой сулят рога
   Для картонного причала,
   Для фанерного врага...

   - Ну, Гай... - сказал  Савва  Иваныч,  подавая  ему  налитый  до  краев
стакан.
   Гай выпил одним глотком и  что  есть  силы  швырнул  стакан  на  землю.
Брызнули осколки, превратившиеся в  лебедя,  тут  же  унесшегося  ввысь  с
печальным хрустальным  криком.  Гай  расцеловался  с  Саввой  Иванычем,  с
Сукиным Котом, Вырвипупом и Охломонычем, обнялся с Мертвым Подпоручиком  и
забрался в машину, где уже сидела Алена. Резко рванул с места. В зеркальце
заднего вида он не смотрел, и, когда перебрасывал скорость,  в  него,  как
нож, вошло ясное сознание, что ни Саввы, ни Мертвого Подпоручика, ни этого
страшного и красивого  города  он  больше  не  увидит  никогда.  До  этого
какая-то частичка мозга упорно сопротивлялась  этой  жестокой  истине,  но
сейчас перестала. Сожжены были все мосты.
   Гай чувствовал себя так, словно от него оторвали  часть  его  самого  и
теперь этот кровоточащий трепещущий кусок валяется  на  пыльной  мостовой.
Проезжая по улицам, он старался запомнить навсегда все,  что  видел,  даже
привычные  мелочи,  на  которые  еще  вчера  не  обратил  бы  внимания,  -
приоткрытое окно, пустую бутылку, пьяного тролля, потому  что  и  окно,  и
бутылка, и тролль были в последний раз. Он не плакал, хотя плакать  ужасно
хотелось.
   Потом и город кончился.





   В другой город они въехали, когда уже спустилась темнота. Обычные дома,
обычные улицы, рекламы, поток автомобилей, даже отели имелись, а в  отелях
-  во  множестве  свободные  номера.   Портье   был   очень   вежливый   и
представительный кенгуру с бриллиантовым перстнем на мизинце. А в номер их
проводил развеселый скелет с черной пиратской повязкой  на  правом  глазу,
предложивший  шепотком  абсолютно   достоверные   карты   кладов   острова
Санта-Эсперанца. И все же это было не то, не то, веяло  другим  духом,  во
всем чувствовалась Ирреальность другого  рода  -  прилизанная  и  лощеная,
чисто выбритая и припудренная европейская, ничуть не  похожая  на  веселый
разгульный бардак того города, который они покинули. Ему стало грустно, но
рядом была Алена, а это снимало боль.
   - Ужинать пойдем? - спросил Гай.
   - Что-то не хочется, - отозвалась  Алена,  разбирая  постель.  -  Давай
лучше энергично спать, Гай.
   И тут мяукнул звонок.
   - И здесь начинается, - повела Алена плечом. - Откроем?
   - Интересно все-таки...
   Она нырнула в постель,  и  Гай  отворил  дверь.  Через  порог  уверенно
перешагнул  мужчина  с  умным  жестким  лицом.  На  лацкане  его   пиджака
поблескивал значок - факел с алым трилистником пламени.
   - Олег Николаевич? - Короткий поклон в сторону Алены. - Рад был  узнать
о вашем  визите.  -  Он  говорил  энергично  и  напористо.  -  Глен  Эрон,
статс-секретарь Клана Факела. Может быть, я  не  вовремя,  но  Клан  будет
очень рад видеть вас почетным гостем.
   - Я что-то не вполне понял... - сказал Гай. - Куда?
   - Вы нисколько не пожалеете, - заверил гость. - Идемте?
   - А мне можно? - спросила Алена.
   - Разумеется, - сказал Эрон. - Кстати, форма одежды не имеет  значения.
Более того - свобода в одежде  только  приветствуется.  Мне  тоже  следует
привести себя в порядок. Вас не шокирует, если я сниму брюки при вас?  Вам
бы тоже следовало соблюсти стиль...
   Он принялся стаскивать брюки, тактично отвернувшись. Алена  вылезла  из
постели, накинула халатик, мимоходом подставив Гаю грудь  для  поцелуя,  а
Гай после короткого раздумья разулся и расстегнул  рубашку  до  пупа,  что
Эрон, обернувшись, одобрил.
   В вестибюле и на улице, когда они шли к машине, их вид  ни  у  кого  не
вызвал ни малейшего удивления, больше того - на них смотрели с восхищенным
уважением, а кое-кто и со страхом, хотя  нашлись  и  такие,  кто  попросту
откровенно  пялился  на  Алену:  ее  домашний  халатик  при  каждом   шаге
распахивался, открывая стройные загорелые ноги,  а  один  раз  мелькнул  и
завиток светлых волос - глаза стоявшего ближе других  толстяка  вылупились
до того, что выпали и со звоном покатились по полу. Гай мимоходом наступил
на них, и они с хрустом разлетелись.
   Они ехали недолго и приехали к какому-то бывшему ангару с  распахнутыми
настежь дверями. Внутри, в темноте, густо стояли  люди,  только  в  центре
виднелось  светлое  пятно.  Эрон  провел  их  туда,   поминутно   рассыпая
извинения. Оказалось, что светлое пятно - это луч подвешенного к стропилам
прожектора,  а  в  круге  света  стоял  "Краун  Империал",  самый  дорогой
автомобиль на Земле, окруженный новехонькой современной мебелью.
   Люди стояли молча, ожидая чего-то. Гай повернулся  к  Эрону  и  раскрыл
было рот, но кто-то прошептал: "Тс-с!"
   Прожектор погас, теперь не было видно ни зги.
   - Клан Факела приветствует ветеранов и рад новичкам, - раздался  голос.
- Велишь начинать, председатель?
   - Начинай, - ответил ему кто-то невидимый.
   - На планете освободили рабов, - прогремел  первый  голос.  -  В  одном
месте - тысячу лет назад, в другом - сто, в третьем -  совсем  недавно.  К
сожалению, не всем рабам  это  принесло  пользу.  Сравняться  с  недавними
сеньорами показалось им простым делом - достаточно наволочь  в  свою  нору
полированного дерева, золота и ковров... И  они  волокут,  захлебываясь  и
урча, ломают друг другу кости и  грызут  глотки  в  очередях,  залезают  в
долги, лгут, унижаются и льстят с одной-единственной целью - стать не хуже
других, наивным  рабьим  умишком  полагая,  что  это  возвысит  их  убогую
душонку. Волокут, волокут, волокут... Служить новому властелину  оказалось
даже удобнее - у него нет рта, чтобы хохотать  над  своими  рабами...  Нас
окружают полчища добровольных рабов, которым, увы, уже не дождаться отмены
рабства, потому  что  они  установили  его  сами,  сохраняют,  стерегут  и
берегут. Мы, аристократы духа, должны стать  противодействующей  силой,  и
наша мощь не в древних гербах, которых у нас  нет,  наша  мощь  в  величии
разума. Для нас они - грязь под  ногами,  и  мы  не  обращали  бы  на  них
внимания, но они пытаются вербовать себе новых сторонников,  в  непомерном
самомнении своем считая себя  праведными  обладателями  истины,  этого  мы
потерпеть не в состоянии. Да свершится суд! Тот, кто хотел золота, получит
его в избытке, а тот, кто мечтал о самой  дорогой  в  мире  машине,  будет
обладать ею всю оставшуюся жизнь!
   Вновь вспыхнул светлый круг. В машине сидел человек, прикованный к рулю
золотой цепью, и на таких же цепях сидели у  сервантов  и  шкафов,  как  у
конур, люди в широких золотых ошейниках. Пятеро были привязаны  к  широкой
скамье, рядом кипел на огне котел, и Гай по неведомому наитию узнал тяжело
клокотавшую в нем ослепительно блестевшую массу - расплавленное золото.
   - Они жаждали золота, - прогремел голос. - Угостите же их  золотом,  мы
щедры!
   Человек в красном балахоне с нахлобученным капюшоном  зачерпнул  ковшом
на  длинной  ручке  расплавленного  золота  и  подошел   к   крайнему   из
привязанных. Гай обнял и прижал к себе Алену, чувствуя  ладонью,  как  под
теплой упругой грудью, под тонким шелком колотится ее сердце. Крик  ударил
по ушам и  тут  же  затих,  потом  дико  заорал  и  стих  второй.  Третий.
Четвертый. Пятый. Вопили прикованные к сервантам, тот, что сидел в машине,
пытался разбить головой стекло и не мог.
   Палач отскочил,  сверху  пролилась  радужная  струя  с  острым  запахом
бензина, и светлый круг превратился в гудящее пламя, в  котором  метались,
падали,  дергались  черные  фигурки.  Первые  ряды  зрителей   попятились,
прикрывая лица ладонями, душный запах горелого мяса расползался по залу.
   Гай плохо помнил, как они оказались на улице,  и  в  первый  момент  не
узнал Эрона, когда тот подошел.
   - Впервые это  ошеломляет,  -  сказал  тот.  -  Я  понимаю.  Но  потом,
успокоившись,  устав  от  снующих  вокруг  рабов,   вы   вернетесь   сюда.
Обязательно вернетесь. Хотя бы мысленно. Вручить вам значок Клана  Факела,
или вы не захотите его принять?
   - Захочу, - медленно сказал Гай.
   Когда они с Аленой шли к себе в номер, он уже не удивлялся, увидев, как
иные из встречных бледнеют и прижимаются к стене.
   - Чтобы я тебя еще раз выпустил на люди в этом пеньюарчике... -  сказал
Гай.





   Завтракать они пошли в ресторан отеля. Значок Клана Факела  он  оставил
на лацкане и искренне забавлялся, наблюдая, как  пустеют  столики  вокруг.
Впрочем, уходили на все, некоторые оставались.  Алена  в  легком  платьице
выглядела свежей и нецелованной, и Гай  вдруг  поймал  себя  на  том,  что
хочется тумана, осеннего дождя и горького запаха горящих листьев.
   - Вы позволите? - спросил элегантный рыжий джентльмен. -  Я  вас  видел
вчера на Клане.
   - Вы тоже член? - небрежно спросил Гай.
   - Некоторым образом, - дипломатично ответил джентльмен. - Собственно, я
представляю левое крыло.
   - У вас там есть и крылья?
   - Как везде. Может  быть,  вы,  логически  продолжая  избранную  линию,
хотите стать членом и Клана Девятиугольника?
   Гай перетянулся с Аленой - она кивнула с любопытством.
   - В таком случае прошу. Заканчивайте десерт и пойдемте.
   "Опаздывать нам некуда, - подумал Гай,  -  а  узнать  что-то  новое  не
помешает..."
   На этот раз ездить никуда не пришлось.  Клан  Девятиугольника  проводил
заседания в соседнем доме. Дверь была открыта настежь, вошедших  никто  не
встречал и не знакомил, да и внимания на них не обратили. Играла негромкая
синкопирующая музыка, люди  бродили  по  квартире,  танцевали,  сидели  на
корточках у стен. Как ни приглядывался Гай,  не  смог  увидеть  никого  из
нежити - только люди.
   - Садитесь, - сказал рыжий, опускаясь на пол у стены и жестом приглашая
Гая. - Вашу девушку проводят. Сади!
   Маленькая брюнетка в чем-то прозрачном подошла к Алене и,  обхватив  ее
за талию, увела в глубь дома. Гай вопросительно глянул  на  спутника.  Тот
снял пиджак и, протянув Гаю пачку незнакомых сигарет, пояснил:
   - Не удивляйтесь. Курите. Расслабьтесь.
   Гай  закурил.  В  первый  момент  ему  показалось,  что  голова   стала
стеклянной и в ней  медленно  плавают  клубы  зеленого  дыма.  Вскоре  это
ощущение исчезло, и по телу разлилась истома.
   Вернулась Сади, легла на пол у их ног, положила руку незнакомца себе на
грудь, а руку Гая на бедро.
   - А что дальше? - спросил Гай, с трудом ворочая языком.
   -  Клан  Факела  уверенно  проводит  свою  линию,  но  ему  не  хватает
последовательности,  -  сказал  незнакомец.  -  Сузив  направление  удара,
направив его на мертвые вещи, они забывают о живой  материи.  Давно  пора,
переступив  через  глупые  условности  и   отринув   устаревшие   "роковые
треугольники",  резко  увеличить  число  углов,   чему   и   служит   Клан
Девятиугольника. Сейчас мы с  вами  займемся  этой  милой  девушкой,  пока
где-то там  занимаются  вашей,  и  все  перероднятся  со  всеми  и  станут
близки...
   Гай отпихнул  рыжего  и  вскочил,  отгоняя  застилавший  голову  туман.
Обретенным  здесь  десятым  чувством  он  прощупывал  комнаты   и   вскоре
натолкнулся на искомое - каморку, где  на  широком  диване  лежала  Алена,
которую раздевали двое голых бородачей. Широко раскрытые глаза Алены  были
бессмысленными, как у новорожденной.
   Гай возник на пороге. Он был великолепен. Бородачи журавлями летали  из
угла в угол, разве что не курлыкали,  и,  если  бы  у  них  нашлось  время
поразмыслить, они обязательно подумали бы, что так их еще никогда не  били
и вряд ли будут впредь. Гай торопливо одел  Алену,  отвесил  бородачам  по
прощальному полновесному пинку и вывел Алену в коридор. Там ему  пришло  в
голову, что бородачи, собственно говоря, абсолютно ни в чем  не  виноваты,
но возвращаться для извинений он все равно не стал.
   В номере он отпоил Алену кофе, и она быстро пришла в себя. Естественно,
она ничегошеньки не помнила.
   - Сигарету тебе давали? - спросил Гай.
   - Давали коктейль. Все поплыло...
   - Умнейшим человеком был Уилки Коллинз, - сказал Гай. - "Тело находится
во власти самого всесильного из властителей - химии. Дайте мне химию -  и,
когда Шекспир задумает  Гамлета  и  сядет  за  стол,  чтобы  воспроизвести
задуманное, посредством воздействия на его тело несколькими подмешанными в
пищу крупинками я доведу его разум  до  такого  состояния,  что  его  перо
начнет плести  самый  несообразный  вздор,  который  когда-либо  осквернял
бумагу". Это из "Женщины в белом", а "Женщина в белом" издана в  восемьсот
шестидесятом, за десятки лет до того, как  военные  обратили  внимание  на
химию...
   - Гай, ты правда на меня не сердишься?
   - Брось, глупенькая, - сказал Гай. - Самое интересное, что  эту  теорию
"роковых двенадцатиугольников" мне еще  дома  развивали.  Ахиллесова  пята
этих постулатов в том, что все эти теоретики дружно встают на дыбы,  когда
по их же логике им следует включить свою девушку в свободное  коловращение
плоти...  Ужасно  негодуют,  знаешь  ли,  страсть  как  терпеть  не  может
российский  интеллигент  проверять  свои  теории  на  себе  самом,  однако
горлопанить ему это не мешает... Ладно, принесу-ка я тебе кофе, и тронемся
в   дорогу.   А   то,   не   ровен   час,   вынырнут   еще    какие-нибудь
идеологи-учредители...
   Он спустился в бар. В огромном камине с  бронзовыми  украшениями  пылал
огонь, и в огне резвились саламандры,  хватая  друг  друга  за  хвосты.  У
камина в глубоком кресле уютно устроился рыжий член Клана Девятиугольника.
   - Кофе, - сказал Гай, подтолкнув к бармену  позаимствованную  на  кухне
большую эмалированную кружку  (при  виде  значка-факела  повар  готов  был
отдать не то что кружку - всю кухню). -  И  покрепче.  -  Потом  со  спины
подошел к рыжему: - Ба, кого я  вижу!  Что  это  вы  так  быстро  покинули
заседание столь славной организации?
   - Скучно, - лениво сказал рыжий. - Садитесь, выпейте. Куда торопиться?
   Гай сел в соседнее кресло. Бармен рысцой подбежал с бокалом - значок  с
алым трилистником пламени оказывал и на него соответствующее воздействие.
   - Кажется, Гай?
   - Да.
   - Лорд Уэнтворт.
   -  Интересно,  -  сказал  Гай.  -  Живых  лордов  мне  еще  видеть   не
приходилось. Впрочем, и дохлых тоже.  Стоп,  стоп...  Лорд  Уэнтворт.  Это
совсем интересно, ваше сковородь, и совершенно меняет дело...
   - В каком смысле?
   - Я всю жизнь мечтал о машине времени, - медленно сказал Гай. -  Помимо
всего прочего, она понадобилась бы мне, чтобы прогуляться  в  одна  тысяча
восемьсот первый год с автоматом в руках. -  Он  допил,  швырнул  бокал  в
неосторожно высунувшуюся саламандру и закончил почти весело: - И одним  из
тех, кого я должен был там уложить, был бы ваш прапрадед.
   - Неужели?
   - Вот именно, - сказал Гай.
   - Надеюсь, не за то, что мой прапрадед  соблазнил  вашу  прабабушку?  -
улыбнулся лорд. Он еще надеялся обратить все в шутку.
   - Вы хорошо знаете историю?
   - Боюсь, что нет.
   - Боже, чему вас только учат в ваших Итонах... - покачал головой Гай. -
Бармен, еще виски, только не в этот наперсточек!  Так  вот,  история...  Я
никоим образом не одобряю привычки Павла Первого ссылать  в  Сибирь  целые
полки, высочайше регламентировать количество обеденных блюд в  зависимости
от сословия, и тому подобное. Черт с ним, с этим, - в конце  концов,  Петр
Первый сажал бояр голой  жопой  на  яйца,  и  ничего  -  ходит  в  великих
преобразователях... Гораздо больше меня привлекает внешняя политика  Павла
Первого. Тот период, когда, отвергнув традиционную ориентацию  на  Англию,
Павел сблизился с Наполеоном Бонапартом, и сорок тысяч  казаков  двинулись
на Хиву, чтобы вступить в Индию.
   - Воздушные замки...
   - Да... - сказал Гай. - Воздушные замки, потому что в  Санкт-Петербурге
был английский посол лорд Уэнтворт, в любовницах у которого  ходила  Ольга
Жеребцова, в девичестве Зубова, из старинной фамилии, тесно  повязанной  с
недовольной императором  знатью...  Сколько  ваших  пресловутых  соверенов
получила эта компания от посла - не так уж важно.  Главное  -  в  ночь  на
одиннадцатое марта восемьсот первого  года  вся  эта  гвардейская  сволочь
ворвалась в Михайловский замок... Император волею  божьего  скончался.  Вы
понимаете, что мы потеряли?
   - Да...
   - Ни черта вы не понимаете, - сказал Гай. - В состоянии оценить  потерю
только мы, славяне... при ужасно "дружелюбном" отношении индийцев к  вашим
предкам вторжение нашей кавалерии было бы детонатором, способным  взорвать
всю Индию. Заключив военный союз с Францией,  мы  делили  бы  Европу,  как
свежевыпеченный торт... Кто знает, возможно, что впоследствии мы  не  ушли
бы при таком раскладе из Аляски и Калифорнии. И не было бы никакой Великой
Британии и сильных Соединенных Штатов от океана до океана...
   - А может, так и нужно было? - невозмутимо спросил лорд. - Мой дорогой,
вами ведь всегда руководили люди  со  стороны  -  татары,  немцы,  мордва,
евреи...  И  сейчас  немногим  лучше.  Что,  если  вы  сами  не   способны
руководить?..
   - Это мы-то? - хрипло спросил Гай. - Это мы-то, великий народ, сто  раз
спасавший мир, в том числе и ваш паршивый остров... - Он  сунул  руку  под
пиджак, вытащил "вальтер" и  большим  пальцем  сдвинул  предохранитель.  -
Историю, к сожалению, нельзя исправить, -  говорил  Гай,  сторожа  стволом
помертвевшее  лицо  лорда.  -  Но  это  только  в  том  случае,  если  она
развивается от прошлого  к  будущему.  В  случае  же,  если  действительно
существует антивремя - время, текущее вспять от  будущего  к  прошлому,  -
смерть потомка автоматически уничтожает его предков. Вы  следите  за  моей
мыслью, милорд? Прекрасная гипотеза, вполне в духе Ирреального  Мира.  Где
вы предпочитаете, милорд, - у камина? Мне почему-то кажется,  как  верному
читателю тетки Агаты, что смерть у камина - искренне английский колорит...
Как вы думаете?
   Вряд ли милорд способен был думать. Он встал и  медленно,  пятясь,  как
хорошо вышколенный слуга, отступал к двери.  В  баре  сидели  еще  человек
двадцать, но никто не обращал внимания, не смотрел в их сторону.
   - Ну что же вы? - спросил Гай, надвигаясь на него и поднимая  пистолет.
- Я всегда считал, что истинный джентльмен должен умирать с  достоинством.
Ради бога, не  разрушайте  созданный  моим  воображением  образ  истинного
джентльмена, я вас умоляю... Что же  вы  дрожите?  Может  быть,  к  вашему
появлению на свет приложил руку или кое-что другое какой-нибудь  конюх,  и
этим все объясняется, эта ваша трусость?
   Он выстрелил. Пуля попала в плечо. Гай снова нажал  на  курок,  и  еще,
лорд медленно оседал, потом рухнул на колени, зажимая ладонью плечо. Кровь
текла по его белоснежному пиджаку, образуя  похожие  на  страусиные  перья
разводы.
   - Ну что же вы так, милорд? - спросил Гай,  остановившись  над  ним.  -
Неужели больно? Ай-ай... Между прочим, императора  душили  шарфом  и  били
табакеркой в висок. А сипаев привязывали к дулам пушек. Так что я  выгляжу
добрым самаритянином...
   Он выстрелил еще два раза. Кровь  растекалась  по  полу,  огибая  ножки
столиков. Соседи с любопытством наблюдали, вытягивая шеи на  добрый  метр,
кое-кто пересел поближе, чья-то голова на длинной шее,  ставшей  не  толще
гусиной, повисла над плечом Гая, и он  раздраженно  толкнул  ее  локтем  в
подбородок.
   Стрекотали несколько кинокамер.
   - Молодой человек! - крикнула седая дама. - Не могли бы вы  делать  это
медленнее? Я вам заплачу!
   Казнь превращалась в забаву для скучающих бездельников. Сообразив  это,
Гай поднял пистолет и выпустил три последние  пули.  Вокруг  разочарованно
заворчали, но Гай, не обращая на них внимания, вернулся к  стойке,  забрал
кружку с кофе и, не оглядываясь, пошел к выходу.





   Минут через двадцать они сели в машину. Ночью какой-то воришка пробовал
ее угнать, но заговоренный "роллс-ройс" откусил ворюге руку -  Сукин  Кот,
несмотря на все пьянки, драки и бордели, дело свое знал, и уж если он  что
заговаривал,  беспокоиться  было  не  о  чем.  Правда,  был  у  него  один
недостаток - жуткий похабник, он вместе с заговором в два счета впихивал в
машину или в пылесос громадный запас непристойных  анекдотов  всех  стран,
времен и народов. Отчасти это было  даже  интересно  -  временами  "роллс"
принимался   травить   анекдоты   атлантов,   лемуридов,   гавайцев    или
малоизвестного племени альтаирской расы Дзох, о котором сами альтаирцы  ни
черта почти не знали. Так что ехать было весело.
   На площади они едва не нарвались. У памятника какому-то герою, с важным
видом восседавшему на  толстой  добродушной  лошадке,  изображавшей,  надо
думать, боевого коня, "роллс" вдруг совершенно самостоятельно  затормозил.
Гай едва не расквасил нос о руль и собирался было  матернуть  как  следует
строптивый  механизм,  но  тут  что-то  засвистело,  и  "роллс"  торопливо
закутался силовым полем.
   На площадь спикировал Красный Вертолет, изящный, обтекаемый,  он  повис
метрах в десяти  на  макушкой  бронзового  героя,  из  распахнутой  дверцы
высунулся толстый черный ствол пулемета, и площадь залил гремящий  злобный
треск.
   Люди разбегались в разные стороны, падали, ползли, по тротуару  катился
детский мячик. Поодаль столкнулись и вспыхнули две  простроченные  навылет
машины. Пули с визгом рикошетили от защитного поля  "роллса",  попадали  в
витрины, и огромные стекла осыпались звенящими водопадами.
   Наконец  треск  смолк.  Распластанные  в  нелепых  позах  трупы  усеяли
площадь, кое-кто еще пытался  уползти,  опираясь  на  руки,  тогда  сверху
щелкал сухой одиночный выстрел, и ползущий  падал  лицом  вниз.  Бронзовый
герой, задрав голову, что-то сердито орал и махал кулаком, но никто его не
слушал. Догорали столкнувшиеся легковушки.
   Красный Вертолет прошел низко, на высоте  человеческого  роста,  и  Гай
успел увидеть азартную морду сидевшего за пулеметом леопарда. На  мостовую
полетел длинный бумажный плакат,  и  вертолет,  вертикально  взмыв  вверх,
растаял в голубом летнем небе.
   Гай вылез из машины, перешагивая через трупы,  добрался  до  плаката  и
поднял его. Большими кривыми буквами там было  написано:  "Что,  суки,  не
нравится? А нам, по-вашему, это нравилось? Вот когда на вас  заведут  свою
Красную книгу, тогда и протестовать будете, гады, а пока терпите!"
   Он вернулся в машину и показал плакат Алене.
   - Бр-р... - пожала Алена плечами. - А все же они правы...
   - В том-то и беда, - сказал Гай. - Куда ни кинь, все правы,  виноватого
отыскать просто невозможно, и даже если отыщешь, ничего это не изменит...
   Они поехали дальше. Гай свернул за угол... и  едва  успел  затормозить,
"роллс" коснулся воды передними колесами.
   Такого он не видел даже  здесь.  Круглая  площадь  была  залита  водой,
окружавшие ее дома тоже стояли в воде по вторые этажи, и с первого взгляда
чувствовалось, что здесь очень глубоко. Посреди площади как ни  в  чем  не
бывало бил в десять струй  каким-то  здешним  ирреальным  чудом  уцелевший
фонтан, и это выглядело  полным  идиотизмом.  По  превратившейся  в  озеро
площади бодро плавал огромный, метров двадцати, зеленый спрут.
   - Будем искать объезд? - спросила Алена.
   - Да... - сказал Гай.
   Весь юмор заключался в том, что  нельзя  было  с  уверенностью  сказать
заранее, кто такой этот спрут. Он мог оказаться кем угодно.
   Гай вышел из машины. Заметив его, спрут  оживился  и  быстро  поплыл  к
нему.
   - Гай, осторожнее! - крикнула Алена.
   Щупальце, взвившись с быстротой лассо,  обхватило  ее  и  выдернуло  из
машины, второе опутало Гая, тянуло в  воду.  Счастье  еще,  что  остальные
почему-то не вступили в дело.
   - Меня зовут Лизхен! - рычал спрут, щелкая клювом. - Я гимназистка, мне
семнадцать лет, и у меня нет друзей! Ты будешь моим любовником, а девчонку
мы утопим, я страшно ревнива!
   Нечеловеческим усилием Гай высвободил руку с пистолетом и открыл огонь,
но вот и обойма кончилась, а спруту все было нипочем, как слону дробина.
   Спас их  "роллс"  -  он  отважно  бросился  в  драку,  с  маху  откусил
схватившее Алену щупальце,  потом  разделался  с  тем,  что  держало  Гая,
прицелился  как  следует  и  угодил  спруту  меж  глаз  запасным  колесом.
Дожидаться, пока оглушенный спрут очнется, они не стали, вскочили в машину
и помчались прочь.
   - Ну, спасибо, дружище... - сказал Гай, потирая плечо.
   - А, чего там... - беззаботно отозвался "роллс". - Вот, слушайте: лежат
в луже два вдрызг пьяных упыря, а мимо шагает певичка из  ночного  кабаре,
тоже под газом...





   Граница Круга открылась неожиданно - "роллс-ройс" обогнул холм,  и  они
увидели, что в обе стороны, насколько хватает взгляда, тянется  выложенная
красным кирпичом полоса, а над ней стоит странный волокнистый туман.
   - Только давайте пешком, ребята, ладно? - сказал "роллс". - Делов-то  -
два километра. А мне там делать нечего.
   Гай остановился у кромки кирпичного пояса и неотрывно смотрел в  туман.
Его била нервная дрожь, хотелось  кричать.  Казалось,  что  не  пятнадцать
дней, а миллион лет прошло с  той  поры,  как  вертолет,  опускавшийся  на
зеленое поле, вдруг схватили и перемололи невидимые  исполинские  челюсти.
Теперь-то, набравшись ума. Гай знал,  что  приглянувшаяся  пилоту  лужайка
была делянкой, где колдуны  разводили  таинственный  голубой  цветок  Глаз
Василиска, и только напрочь сумасшедший может зайти на делянку, когда Глаз
Василиска дает всходы...
   Подошла Алена, молча взяла его за руку. Гай обнял ее  за  плечи  -  она
тоже дрожала от волнения, и Гай, глядя на волокнистые  пряди  сизого,  как
голубиное горло, тумана, задал себе горький вопрос: а  не  лучше  ли  было
остаться? Он знал, что не передумает и пути назад нет, но  все-таки  задал
себе этот вопрос, заранее зная, что не сможет на него ответить.
   Два километра. Самое большее - пятнадцать минут ходу, по кирпичам  идти
легко. Ирреальный Мир лежал позади, как  забытая  выросшим  и  возмужавшим
человеком  смешная  детская   игрушка,   когда-то   казавшаяся   бесценным
сокровищем.
   - Ну что, идем? - спросил Гай.
   - Подожди, постоим еще немного... - попросила Алена.
   Ее глаза были сейчас серыми.
   Гай обнял ее и стал целовать, пытаясь  передать  ей  свою  смешанную  с
печалью радость.
   - Печаль моя светла... - сказал он тихо.
   Потом оглянулся в последний раз,  но  не  увидел  ничего,  что  мог  бы
запечатлеть в сердце как Незабываемое. Дорога, петлявшая  среди  невысоких
холмов, сами эти холмы, голубое небо, облака  и  солнце.  Города  остались
там, за холмами.  Ему  осталось  лишь  глубоко  вдохнуть  теплый  вечерний
воздух, ничем не отличавшийся, но принадлежащий миру, который  он  покидал
только потому, что привык к другому.
   - Ну, прощай, старина... - сказал он "роллсу".  -  И  спасибо  за  все.
Передавай им там всем привет.
   - Передам, - сказал "роллс". - Прощай, Гай...
   Он даже не сделал попытку рассказать анекдот или отмочить  непристойную
шуточку - понимал печальную серьезность момента.
   Гай взял за руку Алену, и они вошли в туман. Видимость была  метров  на
пять,  а  дальше  все  заволакивали  лениво   трепетавшие   сизые   струи.
Заблудиться Гай не боялся - кирпичи были уложены вдоль пояса.
   Туман глушил звук шагов. Время от  времени  Гай  поглядывал  на  Алену,
Алена чуточку испуганно улыбалась ему, и у него замирало  сердце  -  такая
она была красивая здесь, сейчас, в легком голубом платье.
   Он не сразу услышал этот звук, посторонний - странный  стук  твердым  о
твердое, - но, прислушавшись получше, убедился, что это ему не мерещится.
   - Слышишь?
   - Слышу... - тихо сказал Алена.
   - Что это?
   - Не знаю...
   Он попробовал пустить в ход приобретенное здесь шестое чувство, видение
на расстоянии, - и не смог. Скорее всего, в Поясе оно уже не  действовало.
Шевельнулась  в  сердце  смутная  тревога,  предположения  о  таинственной
страже, охраняющей рубежи Ирреального Мира,  -  во  многих  сказках  вдоль
границ зачарованных стран бродят драконы, или  великаны,  или  колдуны.  В
сказках это самое обычное дело.
   Гай сунул  руку  под  рубашку  и  до  боли  сжал  распятие  Сатаны,  но
таинственный стук не  исчез.  Казалось,  он  рыщет,  мечась  вправо-влево,
словно кто-то ищет их и никак не может найти.
   - Стой... - прошептал Гай  Алене  и  остановился.  Замер,  слушая  стук
собственного сердца и  с  трудом  подавляя  неудержимое  желание  кинуться
прочь, бежать, покуда хватит сил, - нечто похожее он испытывал в  детстве,
когда осенью туман затопил улочку одноэтажных деревянных домов, по которой
он спешил ранним утром в школу, и до боли хотелось знать, что не  один,  и
радовался случайному прохожему...
   Они стояли и молчали, взявшись за руки, а стук  приближался,  и  что-то
шепнуло  Гаю:  его  желание  перехитрить   таинственного   преследователя,
замерев, - та же наивная детская игра, будто на свете наступил мрак,  если
ты закрыл глаза. Господи,  какими  же  солипсистами  мы  были  в  детстве,
сейчас-то мы знаем, что мир не рос вместе с нами, что  многие  встречи  не
зависят от нашего желания, и таких встреч, увы, большинство...
   Из тумана выплыли три странных силуэта, превратившиеся в трех всадников
на вороных конях, всадников  в  длинных  серых  плащах  и  тусклых  медных
шлемах.
   Всадники остановились в трех шагах. Средний, с длинной  седой  бородой,
молча смотрел на Гая.
   - Что вам нужно? - не вытерпел Гай.
   - Стража Круга, - бесстрастно сказал старик. - Можешь посмотреть на нее
в  последний  раз.  Только  недолго.  Лучше  для  тебя  самого,  если  это
произойдет быстро.
   Гай обернулся к Алене, протянул руки, но не успел.
   Алена таяла в воздухе, сначала она сделалась бесплотной, как  ветер,  и
руки Гая сомкнулись в  пустоте,  потом  она  стала  таять,  таять,  таять,
исчезать, только на  короткий  промельк  времени  задержалось  ее  лицо  и
тоскливый взгляд.
   Вскрикнув от ярости и боли. Гай рванулся к всадникам, но  наткнулся  на
невидимую стену.
   - Но почему? - крикнул он туману, ветру, тоске.
   - Ты же помнишь сказки, - сказал старик. -  Тех,  кто  покидал  зеленые
острова вечной молодости, всегда заставляли на берегу отряхнуть даже  пыль
с ног... Это ложь, будто Орфей потерял Эвридику оттого, что  он  оглянулся
назад у выхода из ада. Просто-напросто прошлое всегда остается за  спиной,
и то, что принадлежит прошлому, как бы ни  было  тебе  дорого,  невозможно
унести... или увести с собой. Как  невозможно  и  вернуться  назад...  Мир
уходящему...
   Они повернули коней, хлестнули их и галопом скрылись в тумане,  вернее,
растворились в нем, потому что стук копыт тут же утих.
   Гай побрел вперед. Он и не пробовал вернуться назад, знал, что нечего и
пытаться, что та же невидимая стена была за его спиной и двигалась  следом
за ним, примерившись к его шагу.
   Времени не существовало. Казалось, он бредет сквозь туман  тысячу  лет,
миллион лет, и еще миллион лет пути впереди. Казалось, теперь он не сможет
никого любить - ни женщину, ни землю, ни небо.  Он  был  слишком  измучен,
чтобы ощущать боль.
   Чайки кружились над головой, и в уши лез назойливый скрипучий крик:
   - Три кварка для сэра Марка, три кварка, три кварка...  Три  кварка  по
сэру Марку, три кварка, три кварка...
   Туман стал бледнее, и Гай  побежал,  стремясь  уйти  от  чаек.  В  небе
раздался гул, и, как умирающий еще находит силы приподняться, Гай уловил в
себе последний затухающий всплеск шестого  чувства,  и  оно  на  несколько
секунд   послужило   ему,   помогло   увидеть   над   Кругом    реактивный
бомбардировщик, от которого отделился и,  кувыркаясь,  падал  вниз  черный
предмет.
   "Может быть, так даже  лучше",  -  подумал  он  и  остановился,  ожидая
взрыва. От Реального Мира его отделяло пространство в  два  кирпича  -  на
один шаг. Может, так даже лучше...
   На мгновение его ослепило немыслимой яркости светом, и  весь  мир  одну
короткую секунду состоял из страшного грома, для которого нет и  не  будет
сравнений и аналогий.
   Когда вернулись зрение и слух, Гай оказался невредим и не увидел следов
взрыва. Он стоял на заросшей зеленой  травой  равнине,  в  двух  шагах  от
намеченной  полосатыми  гербовыми  столбами  линии  границы,  за   которой
протянулись вспаханная контрольно-следовая полоса,  а  за  ней  -  шеренга
столбов иной полосатой расцветки с  другими  государственными  гербами.  В
голубом летнем небе безмятежно сияло солнце.
   Он услышал, рев мощных моторов и  повернул  голову  на  шум.  Страшная,
непонятная боль пронзила мозг, и последнее, что увидел Гай перед тем,  как
рухнуть лицом вниз, - показавшиеся из-за холма бронетранспортеры и бегущие
к нему люди в мешковатых костюмах противорадиационной защиты и  в  голубых
касках.





   - Если мне и случалось когда-нибудь о чем-нибудь сожалеть,  так  это  о
том, что на вашем месте не смог оказаться я, - признался полковник Ромене.
   Гай вежливо, вяло улыбнулся в ответ, не поднимая головы от подушки - не
от недостатка сил, просто не хотелось говорить и двигаться.
   - Вас ведь наградили посмертно, - продолжал  полковник,  расхаживая  по
комнате. - Вы помните, мы договаривались - будем ждать вас десять дней?
   - Помню, - сказал Гай.
   - А  больше  вы  ничего  не  помните?  -  спросил  полковник  Ромене  с
любопытством, которого он не мог и не хотел скрыть.
   - Нет, - сказал Гай. - Под нами - удобное такое зеленое поле, идеальное
место для посадки, вертолет снизился... и все. Когда я открыл глаза,  надо
мной стояли дозиметристы. Так что вам совершенно незачем  завидовать  мне,
полковник, я все забыл...
   - Неужели все, что мы засняли в Круге, не помогло вам вспомнить?
   - Нет, - сказал Гай и покосился на подвешенный к потолку над изголовьем
кровати экран. - Я  часами  смотрел  эти  фильмы,  но  хоть  бы  крохотный
обрывочек шевельнулся в памяти... - Он  скомкал  незажженную  сигарету,  и
полковник торопливо подал ему другую. - Хочется биться головой об стену  -
ведь что-то я делал там эти пятнадцать дней,  как-то  жил,  что-то  ел,  с
кем-то встречался...
   - Вот именно,  -  сказал  полковник  Ромене.  -  Мы  ведь,  знаете  ли,
исследовали  вас  скрупулезнее,  чем  лунный  грунт,   каждый   квадратный
миллиметр кожи, и все такое прочее. Вы там ели. И пили. И целовались  -  в
складках кожи губ остались следы вещества,  идентифицированного  с  губной
помадой. Да, вы там жили, я уверен, вполне сознательно... -  Он  замолчал,
глядя с надеждой. - Не вспомните?
   - Нет, - сказал Гай. - Какое-то странное ощущение  -  я  не  знаю,  что
лучше, вспомнить или не вспоминать... Понимаете?
   - Кажется, да... Вы не сердитесь, что я вас впутал в это дело?
   - Ну что вы, - сказал Гай. - С моей головы ведь ни один волос не  упал,
да наградили вот... Дома все удохнут. Полковник,  мне  смертельно  надоело
здесь. Я хочу домой. Только не нужно ваших спецрейсов, хорошо?
   - Ну что ж, ничего не поделаешь, - сказал полковник Ромене. - Я свяжусь
с вашим посольством. Мне почему-то кажется, что репортеров  вы  не  хотите
видеть, верно?
   - Увольте, - сказал Гай. - Даже если  бы  пришла  блажь  встретиться  с
репортерами, что я могу им сказать? Они и так, наверное, разделали меня на
все лады?
   - Ого! Я собрал вам на память килограммов двадцать газет. От  эсперанто
до суахили...
   - Спасибо, полковник.
   - Не за что. Мне все время кажется, что я виноват перед вами...
   Он смущенно улыбнулся, поклонился и вышел, бесшумно притворив за  собой
белую дверь палаты. Через несколько минут молоденькая медсестра в  голубом
халате привезла тележку с одеждой Гая.
   - Сестричка госпитальная, любовь моя печальная... - тихо пропел он  под
нос. Постарался вспомнить, где и когда к нему привязалась эта песенка,  но
не смог.
   Одевался автоматически, медленно. Удивился странному незнакомому значку
на лацкане пиджака - черный факел с алым  трилистником  пламени,  -  пожал
плечами и решил, что это подарок  полковника  Роменса,  поднял  пиджак  за
рукав. Что-то прошелестело и звонко упало на пол. Гай наклонился, протянул
руку. Медленно, очень медленно выпрямился.
   На его ладони лежал черный  крест,  а  на  кресте  был  распят  искусно
вырезанный  из  камня  кофейного  цвета  Сатана  с  глазами  из   зеленого
самоцвета. Золотая чеканная цепочка была прикреплена к кресту.
   Гай стиснул кулак. Он не чувствовал боли, потому что там, за  невесомым
радужным занавесом беспамятства, были пляшущие  огоньки  черных  свечей  и
ажурная золотистая музыка на балу в  особняке  Серого  Графа.  И  гитарный
перебор Мертвого Подпоручика.  И  мертвенно-белый  свет  ламп  в  кафе  "У
сорванных петлиц". Пышные парики Высокого Трибунала.  Усталое  морщинистое
лицо упыря-философа Саввы Иваныча.  Барон  Суббота,  Злой  дух  гаитянских
поверий. И Алена, Алена - усталое и  счастливое  лицо  на  белой  подушке,
карие,  серые,  синие,  зеленые  глаза,  зыбкие,  как   миражи,   еженощно
изменчивые  улочки  Ирреального   Мира,   светлые   волосы,   растрепанные
ворвавшимся в окно "роллс-ройса" ветром... Алена.
   Наверное, он кричал, потому что дверь  вдруг  распахнулась,  показалось
испуганное личико юной сиделки. Она  неплохо  знала  русский,  но  сейчас,
растерявшись, спросила что-то на своем родном языке.
   - Вам стало плохо? - опомнившись, переспросила она  по-русски  с  милым
забавным акцентом.
   - Нет, ничего, - сказал Гай. - Позовите полковника Роменса, он,  должно
быть, не успел еще уйти из клиники... Нет,  не  нужно.  Я  увижусь  с  ним
потом, - поспешно добавил он, зная, что  ничего  не  скажет  полковнику  и
ничего не скажет никому.
   В аэропорт его отвез какой-то хрен из посольства. Никаких  вопросов  он
не задавал, и Гай был ему за это благодарен. Его самолет улетал в два часа
дня. Гай сидел, забившись в угол большой черной машины с  красным  флажком
на  крыле,  и  равнодушно  смотрел  на  чужую  суету   вокруг:   блестящие
автомобили,  чуточку  опереточные  полицейские,   с   небрежной   лихостью
регулировавшие  движение,  девушки  на  ярких  мотороллерах,   мельтешение
реклам. Он прежде не бывал в этой стране и в другое время с  удовольствием
прошелся бы по улицам, но сейчас меж ним и внешним миром невидимой  стеной
стояли сизый волокнистый туман, скрипучие крики  чаек,  исчезающий  взгляд
Алены и жестокие, прекрасные превращения Ирреального Мира.
   Моросил дождь. Когда они вышли из машины, Гай увидел у входа  в  здание
аэропорта печального арлекина в  красно-синем  трико.  Что  то  оборвалось
внутри, он готов был поверить, что Ирреальный  Мир  послал  ему  последнюю
весточку, но дипломат,  мельком  глянув  на  стоявший  рядом  с  арлекином
плакат, пояснил, что это реклама какого-то балаганчика. Теперь Гай  и  сам
видел, что штопанное трико выцвело от бесконечных стирок, а  сам  арлекин,
несмотря на румяна и пудру, худ и стар.
   В  ожидании  самолета  Гай  сидел  в  баре,  равнодушно  пил   кофе   и
просматривал газеты. Пентагон провел  новые  испытания  лазерного  оружия,
советский фильм "Осенний марафон" получил очередной приз на  международном
фестивале, на ирано-иракском фронте продолжалось временное затишье. В  США
был Рейган, стрелянный в упор, но живой, в Сальвадоре  были  партизаны.  И
так далее в том же духе. Каждая строчка, каждая  фраза  убеждали,  что  он
вернулся в восьмидесятые годы двадцатого века.
   И вряд ли будущее таит  особые  сюрпризы.  Договоры,  авторские  листы,
гонорары,  споры  о  сути  фантастики,  водка,   умненькие   и   блядистые
окололитературные  девицы,  смятые  простыни,  рассвет  за   окном   после
бессонной ночи и скука, скука, скука,  вызванная  одиночеством,  вызванным
скукой. Заколдованный круг.
   За стеклянным окном от пола до потолка ездили яркие автобусы,  свистели
турбины самолетов, и, глядя на эту вокзальную суету, когда-то не на  шутку
волновавшую его, Гай задал себе горький вопрос: хорошо это, что  память  о
Круге вернулась, или нет? И не был уверен, что ответ есть. Не был  уверен,
что ему необходимо знать ответ, потому что новый  ответ  на  деле  означал
неминуемый новый вопрос: а нужно ли было уходить из Круга? Вопрос, который
Гай изо всех сил старался забыть.
   Давно объявили посадку на его рейс - он пропустил  это  мимо  ушей.  Не
слышал,  как  динамики  в  десятый  раз  повторяли  его   фамилию,   прося
поторопиться. До тех пор, прока  к  нему  не  подбежала  узнавшая  его  по
фотографиям стюардесса, Гай сидел над  чашкой  остывшего  кофе  и  мертвым
невидящим взглядом смотрел на летное поле -  ничем  не  примечательный  на
вид, успевший уже изгладиться из памяти читающей публики герой  отшумевшей
сенсации, смертельно уставший от нестерпимой  боли  в  сердце  человек  за
столиком заурядного бара в чужой ему европейской стране...

   1981

Last-modified: Fri, 20 Oct 2000 10:14:24 GMT

Оцените этот текст: