Оцените этот текст:


   -----------------------------------------------------------------------
   Сборник "Помочь можно живым".
   OCR & spellcheck by HarryFan, 21 August 2000
   -----------------------------------------------------------------------


                                                  Вы побеждали - и любили
                                                  любовь и сабли острие...
                                                                М.Цветаева




   Слева было море я акварельный, молочно-сизый  туман,  справа  назойливо
сменяли друг друга однообразные холмы и  долины.  Изредка  серым  зеркалом
промелькивало озеро, по-местному  -  лох.  Туман  размывал,  прятал  линию
горизонта. Савину казалась неуместной эта прямая, как луч лазера, насквозь
современная дорога. То и дело под колесами мелькали синие, красные, желтые
зигзаги, ромбы, волнообразные линии - старая  уловка,  призванная  уберечь
водителя от "гипноза дороги". Словно сам туман  выстреливал  их  навстречу
машине пригоршню за пригоршней, и запас, видимо, был неисчерпаем.
   - И все же вы не ответили на мой вопрос, - мягко напомнил патер.
   - Отвечу, - сказал Савин. - "Вы нападали на разум. У священников это не
принято".
   - Это цитата, судя по вашему тону?
   - Да, Честертон. Правда... правда, цитата не вполне подходит к  случаю.
Вы давно уже не нападаете на разум.  Вы  просто-напросто  определяете  ему
границы и рубежи. Когда мы преодолеваем рубежи, вы ставите новые. И снова.
И снова. Вам не кажется, что эта  ситуация  весьма  напоминает  знаменитую
апорию Зенона - ту, об Ахиллесе и черепахе?
   - Возможно, - согласился патер. - Но в таком случае получается, что это
вы гонитесь за нами, а не наоборот. Если пользоваться вашей терминологией,
мы - определяем рубежи, вы - стремитесь достичь  их  и  снести,  и  в  тот
момент, когда вам кажется, что впереди не осталось ни одного  препятствия,
мы воздвигаем новый барьер...
   - Вселенная бесконечна, - сказал Савин. - Однако это еще  не  означает,
что бесконечна и шеренга ваших барьеров. Вы не боитесь, что  однажды  люди
снесут ваш очередной барьер и не обнаружат нового? То есть - бога?
   - Демагог ответил бы вам -  господь  по  неисповедимым  своим  помыслам
может надежно укрыться от людей.
   -  И  получится,  что  отсутствие  бога  как  раз  и   доказывает   его
существование?
   - Вот именно, - улыбнулся патер. - Что поделать, демагоги встречаются и
среди нас, но, поверьте, я к ним не принадлежу. И пусть вам  не  покажется
демагогией мой вопрос:  а  вы,  вы  не  боитесь  в  один  прекрасный  день
обнаружить Нечто? То, что, скрепя сердце, вам придется признать  богом,  -
разумеется, я не имею в  виду  сакраментального  старца,  восседающего  на
облачке, этот излюбленный вашими карикатуристами образ...
   - Нет, - сказал Савин. - Лично я не боюсь. Уверен, что и другие тоже.
   -  К  сожалению,  мы   вынуждены   оперировать   чисто   умозрительными
категориями. - Патер задумчиво улыбнулся. - Впрочем... У  меня  два  шанса
против одного вашего. Я могу стать и пригоршней праха, но могу  и  обрести
загробное бытие. Вам суждено только первое -  ведь  второе  вы  решительно
отрицаете.
   - Отрицаем, - сказал Савин. - Очень даже решительно. И тем не  менее  -
последнее слово не за вами. Насколько я понимаю, отвечать за свои грехи на
Страшном суде придется и верующим, и атеистам?
   - Безусловно.
   - Отсюда следует: если бог  существует,  то  даже  не  верящим  в  него
гарантированы те же два шанса, что и вам. Не так ли?
   - Из вас получился бы хороший схоласт.
   - А если серьезно? - спросил Савин.
   - Серьезно? Вы не верите в загробное  бытие.  Вы  всего  лишь  пытались
найти способ изящно отразить мой выпад. И  отразили,  согласен.  Но  может
случиться и так, что этот ваш "ответный удар" станет  первой  трещинкой  в
мировоззрении атеиста, первым шагом по дороге, которая  приведет  к  Вере.
Такие случаи бывали и в наше время -  несгибаемые,  казалось  бы,  атеисты
становились верующими...
   - Их слишком мало, - сказал Савин.
   - И первых христиан  можно  было  когда-то  пересчитать  по  пальцам...
Остановите здесь, пожалуйста.
   Они уже въехали в Монгеруэлл. Савин плавно подвел машину к  тротуару  -
он не любил тормозить резко, в стиле детективов  с  телеэкрана.  Солидный,
чуточку опереточный полисмен бдительно отметил взглядом иностранный  номер
машины и прошествовал дальше.
   - Хотите знать, в чем еще  одно  ваше  преимущество?  -  спросил  вдруг
патер.
   - Хочу,  -  кивнул  Савин.  Он  не  торопился  -  ему  оставалось  миль
пятьдесят, а время едва перевалило за полдень.
   - Вы такие целеустремленные. - В голосе патера  явственно  промелькнула
ирония. - Вы несетесь на мощных машинах по великолепным автострадам, ни на
секунду не забывая о высотных  зданиях,  сети  Глобовидения  и  штурмующих
Юпитер  космических  кораблях.  Попробуйте  остановиться   и   оглянуться,
побродить среди холмов, которые ничуть не изменились за  последнюю  тысячу
лет, у  моря,  вдали  от  грохота  цивилизации  и  мельтешений  ее  огней.
Попробуйте пожить медленнее, чтобы мир  за  окном  машины  не  сливался  в
пеструю полосу. И кто знает, может, обнаружите...
   - Что именно?
   - Иногда это дает странные результаты. Я не  зря  упоминал  о  случаях,
когда воинствующие атеисты становились верующими. Буквально два дня  назад
здесь, в Монгеруэлле, ко мне обратился один  темпоральный  физик,  напрочь
разуверившийся в своем деле и, по-моему, склоняющийся к богу... Всего  вам
наилучшего.
   Он поклонился, захлопнул дверцу и неторопливо зашагал прочь - маленькая
сухощавая фигурка в черной сутане, очень уместная  среди  старинных  домов
Монгеруэлла. Интересный попище, подумал Савин, трогая машину. Но  о  каком
это Т-физике он говорил? Неужели? Вот  это  везение,  если  так,  вот  это
удача...
   За  пределами  Монгеруэлла  он   прибавил   скорость.   Жемчужно-серый,
прямо-таки в тон погоде, "гарольд", словно  кабан  сквозь  камыши,  мчался
сквозь редкие струи дождя по исчерченной  разноцветными  зигзагами  черной
автостраде. Ровное урчание мотора и сто раз испытанный, но всегда пьянящий
охотничий азарт приятно щекотали нервы. Снова все нужно  было  начинать  с
нуля, впереди была  Неизвестность,  которой,  хотела  она  того  или  нет,
предстояло стать Информацией, на полчаса или  час  способной  приковать  к
экранам сотни миллионов людей.
   Савин остановил машину. Вылез,  прошел  метров  двадцать  и  встал  над
обрывом. Бессмысленно метались чайки, далеко  внизу  волны  разбивались  о
граненые скалы, ветер трепал плащ и волосы.
   Он долго стоял так, потом вернулся к машине, сел за руль и закурил,  не
закрывая дверцы. Рассеянно щелкнул клавишей.  Вспыхнул  маленький  цветной
стереоэкранчик, автоматически включилась "панорама". Пять секунд -  щелчок
- переход на другой канал; пять секунд - щелчок - переход.
   Услышав свою фамилию,  Савин  встрепенулся  и  тронул  кнопку.  Молодой
диктор вещал с хорошо отрепетированной торжественностью:
   - Итак, Золотой Кон в Шотландии! Вчера в Эдинбург  прилетел  Константин
Савин,  входящий  в  десятку  лучших  и  всемирно   известных   репортеров
Глобовидения,  удостоенных  высшей   награды   Международной   организации
журналистов - Золотого  Пера.  Машину  Савина  видели  затем  в  Глазго  и
Баллахулише.  Что  ищет  в  Шотландии  один  из  королей  объектива?  Пока
неизвестно. Как удалось установить нашим репортерам, Савин не  в  отпуске,
следовательно, он в поиске.  Что  на  этот  раз?  Вспомним  фильмы  Савина
последних трех лет. Их темы  -  поиски  динозавров  в  сельве  Амазонии  и
золота, инков в Андах, репортаж о работе экспедиции  "Селена-4",  искавшей
на Луне следы пришельцев, работа о тайнах  архивов  Ватикана,  "По  следам
полковника Фосетта", "Вновь о Железной Маске", "Ценности РСХА",  "Двойники
и История". Что на этот раз? Неужели Шотландия даст Золотому Кону материал
для нового фильма, не уступающего предыдущим? Что это за сенсация, которую
проморгали мы? Посмотрим, будем ждать...
   Он загадочно  улыбнулся  зрителям  и  исчез  с  экрана.  На  смену  ему
появились титры "Двойников и Истории". Савин ударил себя по  колену:  "Ах,
черти!", выключил стереовизор. Сердиться было бы смешно и глупо -  гоняясь
за тайнами и сенсациями, будь готов к тому, что  однажды  тебя  затянет  в
собственный механизм. В другое время и в другом месте это не имело бы  для
Савина ровным счетом никакого значения, но сейчас...  А  что,  собственно,
сейчас? Ты не детектив, сказал он себе, и твое нынешнее дело ничего общего
с криминалом не имеет. И все же...
   Савин   разгладил   на   колене   подготовленную   отделом   информации
Глобовидения справку, перечитал  еще  раз.  Полторы  тысячи  жителей,  два
отельчика,  пять  кабачков,  три  десятка  рыболовных   суденышек,   давно
заброшенный и не представляющий никакого интереса ни для туристов, ни  для
историков замок какого-то полубарона-полуразбойника XV века.  Промышленных
предприятий нет, сельским хозяйством  не  занимаются,  каких-либо  контор,
равно как и любых других учреждений, нет...
   Через пятнадцать минут Савин въезжал в городок - тихий,  безмятежный  и
чистый. Дома и уличные фонари здесь были  неподдельно  старинными,  как  и
вывески,  решетки  крошечных  газонов,   почтовые   ящики.   Даже   кошка,
неторопливо переходившая  улицу,  чем-то  неуловимо  отличалась  от  своих
товарок из Глазго или Баллахулиша. Савин пугнул ее гудком - она и ухом  не
повела.
   Отель назывался "Вереск". Три этажа в шесть окон  по  фасаду,  вывеска,
торчавшая  перпендикулярно  стене  на  затейливом  литом   кронштейне,   -
старинная орфография  и  вполне,  приемлемо  нарисованный  куст  цветущего
вереска. Любителей древностей  здание  непременно  умилило  бы.  Савин  не
причислял себя к таковым. Старинные дома ему просто нравились. Не больше.
   - Но некому готовить вересковый мед... - пробормотал он задумчиво, взял
с заднего сиденья чемодан и вошел в отель.
   Портье (он же наверняка владелец и все остальное) сидел за  старомодной
конторкой и читал выходившую в Глазго газету. Он был стар, но немощным  не
выглядел. Ему же просто нечем заняться, подумал  Савин,  никакого  другого
дела у него нет, вот и торчит здесь, отель наверняка  приносит  дохода  на
самую малость больше, чем автомат, торгующий в Гренландии льдом...
   Старичок молча отложил газету и раскрыл солидный гроссбух.
   - Константин Савин, - скучным голосом  сказал  Савин.  -  Журналист.  В
отпуске.
   - Ну, конечно, работы вам здесь не найдется...
   Старик сказал то, что и должен был сказать, но Савин, предусмотрительно
глядевший в сторону, на высокие старинные часы, ощутил  быстрый  взгляд  -
уколовший,  изучающий,  настороженный.  "Так,  -  сказал  себе  Савин.   -
Запомним".
   - Распишитесь, пожалуйста.
   Почерк у старичка был  мелкий,  но  очень  разборчивый.  Перед  Савиным
зарегистрировалось пятеро  постояльцев.  Двое  давно  съехали.  Третий  не
интересовал Савина - он прибыл две недели назад и, следовательно, никак не
мог оказаться _тем_ человеком. А вот остальные двое...  Один  приехал  три
дня назад, другой - вчера. Имена незнакомые, но ничего это не доказывает -
паспортов  старикан  не  спрашивает,  можно  назваться   хоть   Наполеоном
Бонапартом...
   - Вы какой этаж предпочитаете?
   - Первый. - Он взял ключ и поднял чемодан. Только зеленый новичок  стал
бы в первую же минуту соваться к старику с расспросами...
   Легонько стукнула дверь.
   - Ваш ключ, мистер Геспер, - сказал старик.
   Савин лениво обернулся. Импозантный сухопарый джентльмен  из  тех,  что
довольно  долго  и  устойчиво  выглядят  не  более   чем   на   пятьдесят.
Безукоризненная  черная  тройка,  булавка  с  жемчужиной   в   темно-синем
галстуке. Итак, один из двух отпадает - мистер Герберт Геспер,  как  успел
прочитать Савин, начальник отдела некоей лондонской частной торговой фирмы
"Смизерс и сыновья". Вот только что он здесь делает? Может быть,  интересы
Смизерса с чадами простираются и на Инвернесс, а может, он здесь родился и
отдыхает после трудов праведных - какое это имеет значение?
   Постучать в номер к тому, второму, попросить, скажем,  спички?  Нет,  и
это довольно примитивный ход. Как бы там ни было,  Гралев  мог  уехать  из
Монгеруэлла только сюда...
   На корректный  поклон  Савина  Геспер  ответил  столь  же  корректно  и
удалился вверх по лестнице умопомрачительно светской походкой.
   Савин   вошел   в   свой   маленький   номер,    чистый    той    самой
стандартно-безликой чистотой отелей и гостиниц от мыса  Нордкап  до  Новой
Зеландии, которую  терпеть  не  мог.  И  сразу  постарался  разрушить  ее,
обжиться - повесил в шкаф одежду, разложил на столике и  в  ванной  всякие
мужские мелочи, достал и без  особой  необходимости  проверил  аппаратуру.
Было удручающе  тихо.  Простучала  за  окном  тележка,  запряженная  одной
лошадью, и снова  наступила  тишина.  И  серое  небо  над  узкими  острыми
крышами.
   Он лег на кровать, положил рядом блестящий пенальчик "Стилоса".  Курил,
глядя в потолок. Потом тихо сказал:
   - Здравствуй, родная. Пишу из ужасной глуши - северо-западная Шотландия
на этот раз, края непуганых эльфов у границы Инвернесса и Аргайла.
   "Стилос" едва  слышно  засвиристел,  из  прорези  выполз  белый  язычок
бумажной ленты, исписанной размашистым почерком Савина.
   Никакой романтически-тягостной истории в прошлом, ничего несбывшегося -
адресата у письма не было.  Просто...  Просто  те,  кто  придумал  некогда
исповедь, знали, что делали. Современный  атеист,  отринув  бога,  отринул
заодно и исповедь, но довольно быстро сообразил, что потерял очень многое,
утратил возможность выговориться перед другим человеком  и  снять  с  души
груз, немалую подчас тяжесть... А разве одни лишь преступления,  злодеяния
лежат на душе тягостным грузом?
   Словом, человек, который за  годы  странствий  встречал  сотни,  тысячи
людей, может со спокойной совестью поселить среди них  одного  выдуманного
исповедника, чье лицо, если постараться, даже смутно припомнится, как лица
сотен  случайных  знакомых;  в  реальном  полузабытом  многолюдье,  череде
прошлых  встреч  и  разговоров  уютно  будет  чувствовать  себя   насквозь
вымышленный адресат, про которого, к тому  же,  вспоминаешь  редко,  очень
редко... Но почему бы не написать  ему,  коли  он  вспомнился,  и  времени
свободного хоть отбавляй?
   - Вот я и побил все рекорды,  -  сказал  Савин.  -  Десять  фильмов  за
последние четыре года,  и  не  какая-нибудь  халтура.  Неплохо,  верно?  И
Золотое Перо, которое, как любая регалия, волнует всего несколько минут  -
пока длится вручение. И дороги, дороги, отели, города, люди, встречи. И  -
вперед, вперед, вперед! Так быстро и так долго, что иногда кажется,  будто
погоня за целью и стала самой целью, давно. Слава богу, в этой  погоне  мы
щадим других, мы не щадим только самих себя. Мы не можем жить  иначе,  нам
нравится так жить, и представить другую жизнь мы не в  состоянии.  Бойтесь
желаний своих, ибо они сбываются. И потому возникает неразрешимый  вопрос:
что лучше - несколько желаний,  которые  могут  исполниться,  пусть  после
долгих трудов, или одно, заведомо невыполнимое? Так что  же?  Может  быть,
это не тот вопрос, которым  стоит  задаваться.  Скорее  всего,  так.  Есть
другие вопросы, более важные. Но как быть с тем, что мы живем  так,  будто
постоянно ожидаем чего-то? Все время ждем.  Вот  придет  апрель,  и  можно
будет ехать на съемки. Вот придет сентябрь,  и  выйдет  новый  фильм.  Вот
придет  декабрь...  Вечное  ожидание,  в  котором  песком  сквозь   пальцы
протекает, уходит день сегодняшний, не оставляя памяти и следа. И ведь  не
хотим мы другой жизни, дай нам ее, иную - честное слово, мы заскучаем,  не
будем знать, что с ней делать...
   Легким прикосновением он выключил "Стилос" и долго  лежал,  уставясь  в
потолок, покрытый едва заметными трещинами, похожими на карту неизвестного
государства.  Встал,  оторвал  ленту,  положил  ее  в  массивную  глиняную
пепельницу, щелкнул зажигалкой. Вспыхнуло, заколыхалось  и  опало  неяркое
пламя, оставив сморщенную полоску  пепла.  Савин  тщательно  примял  пепел
авторучкой и растер - иначе и не  поступают  с  письмами,  которые  некуда
отправлять и некому получать.
   Через пять  минут  он  вышел  на  улицу  -  джинсы,  легкая  спортивная
курточка,  тонкий  свитер  с  воротником  под  горло.  Беззаботное   лицо,
беззаботная походка.
   Он легко и быстро нашел полицейский участок. Перед  входом  задержался,
прикрепил к лацкану Золотое Перо и уверенно  толкнул  дверь  с  лаконичной
черной надписью "Полиция".
   Маленькая комната. Слева дверь с зарешеченным  окошечком  -  камера,  в
которой наверняка, как мельком подумал Савин, давным-давно завелись  мыши,
грибы и привидения. Справа,  у  окна,  девственно  чистый  стол.  Какие-то
печатные таблицы на стене над ним. Портрет премьер-министра.
   Услышав стук двери, стоявший у окна  человек  в  свитере  вопросительно
обернулся. Белобрысый парень, года на три моложе Савина. На кожаном  поясе
- светло-коричневая кобура с никелированной застежкой. Это же не  Мак-Тиг,
немного смятенно подумал Савин. Мак-Тиг - пожилой человек, он  сам  писал,
кто же это такой и почему здесь?
   Однако на лице его эти мысли не отразились.
   -  Здравствуйте,  -  с  простецкой  улыбкой  сказал  Савин,  протягивая
красивое удостоверение Глобовидения. - Константин Савин. Обычно меня зовут
Кон.
   - Сержант Лесли. Обычно меня зовут Роб. Садитесь. Хотите пива?
   - С удовольствием.
   Лесли достал из стола картонку с шестью банками, ловко сорвал  жестяные
язычки.
   - Я вас знаю, - сказал он. - Вернее, знаю ваши фильмы. Сами  понимаете,
провинции в "информационном" значении этого слова не  существует.  Трудами
вашего Глобовидения, в первую очередь.
   - Стараемся,  -  сказал  Савин.  Жестянка  холодила  пальцы  -  видимо,
холодильник был вмонтирован в ящик стола. - Хорошее пиво. Местное?
   - Да, завод в Эндердейле. - Лесли взглянул на него. - Часа два назад по
стерео говорили о вас, очень интригующе говорили, а вы  вот  объявились  у
нас...
   - И вас, конечно, интересует, зачем и почему я объявился здесь?
   - А как же, - сказал Лесли. - Разумеется, как прилежного зрителя, а  не
полицейского. Новый фильм?
   - Да, - сказал Савин. - Чтобы не интриговать вас -  мне  нужны  чудаки,
Роб. Анахореты не от мира  сего,  которые  за  наглухо  запертыми  дверями
чертят проекты вечных двигателей или разгадывают письмена атлантов.
   - Зачем они вам?
   - Как бы вам объяснить... Помните известное присловье: "Чудаки украшают
жизнь"? И ведь украшают, черти... И даже тем, кто подсмеивается  над  ними
на людях, интересно узнать о них побольше - один на один с экраном. Потому
что, мне кажется, чудаки воплощают в себе что-то не  случившееся  с  нами,
то, от чего мы отказались ради налаженного благонравного благополучия,  но
не перестали хранить в потаенных уголках  памяти.  Чудаки  -  воплощенная,
живущая  отдельно  от  нас   наша   романтическая   юность,   наши   былые
безрассудства... Это очень интересная тема. Роб.
   - Очень интересная тема, - задумчиво повторил Лесли.  -  И  разумеется,
где-нибудь поблизости, скажем, в Баллахулише или Монгеруэлле, в пивной или
редакции вы услышали от кого-то, что и у нас живет один из  героев  вашего
будущего фильма? Или как?
   Они долго смотрели друг другу в глаза. Стояла тягостная тишина.
   - Вот даже как, - сказал Савин. - Вот даже как...
   -  Будете  предлагать  более  приемлемую  версию?  -  не  без  ехидства
поинтересовался Лесли.
   - Нет, - сказал Савин. - К чему?
   - Ну и правильно. Вы ведь, как-никак,  из  асов...  -  Лесли  встал  и,
заложив, руки за спину, наискосок  прошелся  по  комнате.  -  Что  ж,  для
старины Мак-Тига, насколько я его знал, вернее, насколько я о нем  слышал,
ваша версия была бы идеальной. Бесхитростный был старикан, он с  почтением
взирал  бы  на  одного  из  королей  объектива  и  не  подумал  бы  искать
несоответствия...
   - Вы из Лондона?
   - Из Эдинбурга, - ответил Лесли, не  прекращая  размеренной  ходьбы.  -
Кого вы ищете, Кон? Только не нужно... скороспелых версий. Вы ехали к  нам
крайне целеустремленно, не задерживаясь ни в каких редакциях и пивных...
   - За мной следили? - безмятежно спросил Савин.
   - Ну что вы, с чего бы вдруг? Простая прикидка во времени.  Кое-кто  из
наших задал себе тот же вопрос, что и комментатор: "Что он здесь ищет?"
   - Что  случилось  с  Мак-Тигом?  -  резко  спросил  Савин.  -  Вы  ведь
машинально упомянули о нем в прошедшем времени. Роб. Даже если он  слег  с
инфарктом, вряд ли на замену ему прислали бы  человека  аж  из  Эдинбурга.
Можно было найти и поближе.
   Лесли присел на угол стола, склонился над Савиным:
   - Интересно, что мне с вами делать, Кон? Никаких  оснований  для  того,
чтобы задержать и допросить. А хотелось бы, признаюсь...
   - Разве мы не сможем договориться  по-хорошему?  -  Савин  решил  взять
инициативу в свои руки. - Почему бы и нет?
   - Если бы я был уверен, что выгода будет обоюдной...
   - То же самое могу сказать и я, Роб.
   - Ладно. - Лесли придвинулся ближе. - Кон, вы не мелкий ловец сенсаций,
вы серьезная фигура. Это меня и привлекает...
   - Ну что ж, - кивнул Савин. - Воспользуемся обычной формулой: я  обещаю
использовать все, что узнаю, только после консультации с вашим начальством
в Эдинбурге. Устроит?
   - Устроит, - сказал Лесли.
   - Вы ведь не простой полицейский?
   - Сержант уголовной полиции. Кого вы здесь ищете?
   - У меня ничего криминального, - сказал Савин. -  Недавно  в  одной  из
лабораторий  темпоральной  физики  произошла  очередная  катастрофа  -   к
счастью, без жертв. Это четвертая за год. В конце концов, такое  случается
особенно часто, когда научная дисциплина насчитывает всего  несколько  лет
от роду, и поиски ведутся методами проб и ошибок...
   - Темпоральная  физика  -  это  та,  что  занимается  проникновением  в
четвертое измерение?
   - Да, - сказал Савин. - Так вот, начальник лаборатории оставил странное
письмо - смесь глубокого пессимизма, разочарованности и неверия в будущее.
И сбежал - сначала мы не знали куда, потом донеслись слухи, что он  где-то
здесь, в Шотландии. У следственных органов нет и не было никаких оснований
его искать. Зато у меня были  основания  -  последнее  время  я  занимался
Т-физикой.
   - Как его фамилия?
   - Гралев.
   - Тот самый? - с интересом спросил Лесли.
   - Тот самый, - сказал  Савин.  -  Основоположник,  лауреат  Нобелевской
премии и все такое прочее. Вы знаете его в лицо?
   - Помню только, что он - с бородой.
   - Вот фото.
   - Ну-ка... - Лесли присмотрелся и  вдруг  воскликнул:  -  Кон,  это  же
Гролл, турист из Лондона! Он здесь снимает комнату. Может быть, ошибка?
   - Он великолепно владеет английским, - сказал Савин. - Так  что  вполне
мог выдать себя за англичанина.
   - Вот как... - В голосе Лесли послышалось разочарование - видимо, Савин
не оправдал его надежд. - И все? Больше вы ничего не можете сообщить?
   - Все, что имею, - развел руками Савин.
   - В самом деле, Кон? Неужели мне придется  колоть  вас  как  банального
воришку?
   Его глаза были насмешливыми  и  жесткими.  Разочарование  и  равнодушие
оказались притворными, и Савин  понял,  что  сержант  переиграл  его,  что
придется раскрыться до конца...
   - Вы думаете, что у меня  имеется  еще  что-то?  -  спросил  он  скорее
утверждающе.
   - Думаю, - сказал Лесли. - Когда я упомянул о Мак-Тиге, у вас  на  лице
не мелькнуло и тени удивления, хотя так естественно было бы  спросить:  "А
кто это - Мак-Тиг?" Вы этого не спросили. А минутой позже упомянули о  нем
как о моем предшественнике. Вы его знали, знали, чем он здесь  занимается.
Меж тем в этой части Шотландии вы никогда прежде не бывали, а  Мак-Тиг  за
последние десять лет ни разу не выезжал за пределы графства - домосед  был
и нелюдим. Откуда же вы его знаете? Вы  жили  в  разных  плоскостях.  Кон.
Снова фантастическое совпадение?
   - Если хотите, да, - сказал Савин. - Фантастическое совпадение  в  том,
что в этой части Шотландии, в этом городке оказались и Гралев, которого  я
ищу, и Мак-Тиг, который написал мне письмо.
   - Оно у вас с собой?
   - Вот.
   Савин помнил письмо почти наизусть, знал, что сейчас читает сержант.
   "Уважаемый мистер Савин!  Я  смотрел  все  ваши  фильмы  и  решил,  что
обратиться следует именно к вам, как к наиболее подходящему человеку. Дело
в том, что в нашем  городке  происходят  донельзя  странные  и  загадочные
события, настолько странные, что меня могут объявить сумасшедшим, расскажи
я об этом кому-нибудь постороннему. Вы, я думаю, не посторонний - вы давно
занимаетесь загадками и тайнами. Я гарантирую, что мои  сведения  позволят
вам создать фильм, превосходящий все ваши  прежние.  Очень  прошу,  больше
того - умоляю вас  приехать.  Я  не  могу  долее  оставаться  единственным
хозяином тайны, но и не  решаюсь  предпринимать  какие-либо  шаги,  прежде
всего потому, что человеку в моем возрасте  трудно  предпринять  действия,
которые на моем месте обязательно бы предпринял какой-нибудь  юнец.  Но  и
устраняться  я  не  вправе.  Я  надеюсь,  что  ваш  приезд  положит  конец
неопределенности".
   - Вот так, - сказал Савин, когда сержант положил письмо на  стол.  -  К
письму прилагалась медицинская карта - за неделю до его  отправки  Мак-Тиг
ездил в Баллахулиш, в тамошнюю психоневрологическую клинику, и  потребовал
скрупулезного обследования, которое показало, что он  полностью  нормален.
Прилагался и чек - стоимость билета в оба конца.
   - И что же вы?
   - Сначала не обратил особого внимания, честно говоря, - сказал Савин. -
Глобовидение получает массу подобных писем, и в девяноста случаях  из  ста
дело либо оказывается высосанным из пальца" либо не представляет  никакого
интереса. Потом я задумался - знаете, крайне редко  прилагают  медицинские
карты и еще реже оплачивают проезд... И все равно я хотел  вернуть  чек  и
переслать письмо в наше  отделение  в  Глазго,  но  тут  Гралев  улетел  в
Шотландию, и я решил все же заглянуть попутно к  Мак-Тигу.  Вот  теперь  у
меня действительно все.
   - Очень интересно, - глухо сказал Лесли.
   - Что же все-таки  с  Мак-Тигом?  Вы  уже  дважды  упомянули  о  нем  в
прошедшем времени.  И  вы  представляете  не  просто  полицию,  а  полицию
уголовную, вас направили сюда из Эдинбурга...
   - Мак-Тиг убит, - кривя губы, сказал Лесли. -  Пять  дней  назад.  Тело
найдено милях в десяти от городка.
   - Уголовщина?
   - Если бы! - Лесли соскочил со стола, достал пачку фотографий и  бросил
Савину. - Во время путча в Санта-Кроче вы насмотрелись всякого,  и  нервы,
думаю, у вас крепкие.
   - Но это... Это... - Савин не узнал своего голоса в этом сиплом  хрипе.
Он кое-как сложил фотографии в стопку и положил ее  на  стол  изображением
вниз.
   - Вот так. Это зверь. Кон. По мнению экспертов, так изувечить  человека
может  только  хищный  зверь...  которому  просто   неоткуда   взяться   в
стране-острове, где даже волков извели начисто лет двести назад...
   - Но следы-то? - поднял на него глаза Савин.
   - Не было там следов. Кон,  земля  -  почти  сплошной  камень.  Труп  в
двадцати метрах от воды, вот здесь. - От ткнул пальцем в карту.  -  Одежда
сухая, так что исключаем  ненароком  заплывшую  в  залив  акулу.  Летающее
чудище? Да откуда ему взяться в первой половине двадцать первого  века,  в
стране без белых пятен? С Марса, что  ли,  прилетело?  Так  ведь  нет  там
жизни... Молчите?
   Савин молчал - сейчас он вновь был мальчишкой, бежавшим темным  осенним
утром в  школу.  Безлюдная  улочка  залита  туманом,  в  котором  прячутся
мохнатые страхи, и кто-то крадется следом на мягких лапах...
   - Теперь, надеюсь, вы понимаете мое состояние и положение, в котором  я
нахожусь?  -  спросил  Лесли.  -  Зверь,  которого  по  всем  божеским   и
человеческим законам не должно быть. Труп, которого не должно было быть. И
тут еще вы... Спасибо вам, разумеется, за письмо, но ведь  ничего  оно  не
объясняет - сплошные недомолвки, еще больше запутывает...
   - Роб, вам не нужен добровольный помощник? - спросил Савин с  надеждой.
- Я не за приключениями гонюсь, я...
   - Ну да, у вас - работа... А что, собственно, вы собираетесь делать?  В
чем мне  помогать?  Сидеть  со  мной  рядом,  чтобы  мне  не  было  скучно
бессмысленно пялиться в окно?  Выставить  вас  отсюда  я  не  имею  права,
посадить до раскрытия дела - тем более... - Он задумчиво прикусил губу.  -
Вы умеете стрелять?
   - И довольно неплохо, - пожал плечами Савин.
   - Пишите расписку. Номер оружия, номер вашего паспорта. - Лесли положил
на стол черный пистолет.
   - А вы не нарушаете никаких правил? Не нагорит? - спросил Савин.
   - Самое смешное - нет, - бледно улыбнулся Лесли. - Сейчас я вам  еще  и
временное  удостоверение  выпишу.  Видите  ли,  в  особых  случаях   закон
позволяет  полиции  временно  привлекать  в  помощь  себе  так  называемых
"специальных  констеблей"  из  числа  благонамеренных  граждан.   И   даже
вооружать их. Закону лет двести, и о нем крепко забыли, но и отменять  его
никто не отменял, - мы с  вами  находимся  в  стране  стойких  традиций...
Выставить вас я отсюда не могу, так что  хотя  бы  вооружу,  не  преступая
закон, - для очистки совести...
   - Но что мне может угрожать?
   - Господи, да хотя бы то, что убило Мак-Тига! Чем бы или кем бы оно  ни
было, оно способно убивать...
   - Послушайте, почему бы не  установить  там  автоматические  кинокамеры
вроде  тех,  которые  применяют  биологи?  Я   в   таких   вещах   немного
разбираюсь...
   - Об этом думали, - сказал Лесли. - Но датчики  камер  начинают  съемку
при появлении любого живого существа, обладающего тепловым  излучением,  а
там  часто  бывают  рыбаки,  в  тех  местах  бродят  лошади.  Кстати,  это
запутывает  дело.  Мы  обыскивали  берег,  на  десятке   квадратных   миль
копошились оперативники. Там негде спрятаться -  нет  никаких  пещер,  нет
леса. Обитай там гипотетический хищник - непременно пострадали  бы  рыбаки
или лошади. Но получается, что никого там нет...
   - И тем не менее вы даете мне пистолет.
   - Я не могу вовсе ничего не делать, - сказал Лесли, и  горькая  усмешка
на мгновение сделала его лицо по-детски беспомощным, незащищенным. -  И  о
вашей безопасности следует подумать...
   - Вы живете здесь все эти пять дней?
   - Да, - сказал Лесли. - Под видом туриста сюда  внедрен  еще  один  наш
человек - вот, посмотрите, - он протянул фотографию. - Он  будет  знать  о
вас.
   - Ловко вы зачислили меня в сотрудники. Специальный констебль  Савин  -
звучит...
   - Кон, разве я вас принуждал или вербовал?
   Савин сосредоточенно рассматривал пистолет.
   - Я могу чем-нибудь помочь? - спросил он, не поднимая глаз.  -  У  меня
есть знакомые в Интерполе и Международной службе безопасности...
   - Думаете, мы  быстрее  добьемся,  успеха,  если  сюда  прибудет  взвод
оперативников, и следствие будет вести не сержант, а майор? Разумеется, мы
поставили в известность и Интерпол, и МСБ. Может  быть,  и  их  люди  тоже
здесь. Хотя - не уверен...
   - Простите...
   - А, не за что... Пейте пиво, пока холодное. -  Подавая  пример,  Лесли
взял банку. - Вы верите в чутье, нюх, интуицию?
   - В моей работе они играют большую  роль,  хотя  и  подводят  иногда  -
например, случай с письмом Мак-Тига...
   - Тогда вы меня  поймете.  -  Лесли  придвинулся  к  нему  вплотную.  -
Начальство считает, что не стоит  волновать  население.  Поэтому  человек,
нашедший тело Мак-Тига, будет молчать о... звере. Местным мы сообщили, что
Мак-Тиг убит. Просто убит - без каких-либо  подробностей.  Но  я  хожу  по
улицам, сижу в кабачках, заглядываю людям в глаза и сам ловлю их  взгляды,
разговариваю о пустяках - и меня не покидает впечатление, что  они  ЗНАЮТ.
Все поголовно. И никогда не расскажут. Допускаю, что все  это  мне  только
кажется, бывает такое от бессилия, и тем не менее чутье...
   Он переплел длинные сильные пальцы, ссутулился. В  углу  рта  появилась
злая складочка.  Савину  хотелось  сказать  этому  парню  что-то  хорошее,
теплое, но он понимал, что любые слова бесполезны. Нужны были другие слова
- конкретные, четкие, несущие  информацию,  влекущие  за  собой  поступки,
дела, результаты...
   - Ну, я пошел? - осторожно спросил Савин.
   - А знаете что? - Лесли поднял голову. - К вопросу о  совпадениях.  Как
это ни странно, здесь действительно есть свой чудак.
   - Да? - больше из вежливости спросил Савин. - Кто такой? И что у него -
вечный двигатель? Или пытается подвести научную базу под ангелов?
   - Он пытается подвести научную базу под "Летучего Голландца", -  сказал
Лесли. - Не знаю подробностей - не до него было, да  и  не  интересуюсь  я
такими. Хотите адрес?
   - Давайте, - сказал Савин. - И адрес Гралева-Гролла.
   - Вот, держите. Да, а верхом вы умеете ездить?
   - Умею.
   - Тем лучше. Вы ведь все равно будете мотаться по окрестностям...
   - У меня вообще-то машина, но "гарольд" - не для бездорожья.
   -  Вот  видите.  Здесь  многие  держат  лошадей,  однако  советую   вам
обратиться к Беннигану, хозяину кабачка "Лепрекон". У него  очень  хороший
конь, сошлитесь на меня. - Лесли вымученно улыбнулся, и его лицо  застыло.
- Помимо всего прочего - лошадь издали учует зверя...
   - До свидания. - Савин быстро встал.
   На улице  он  выругал  себя  за  эту  торопливость,  но  сделанного  не
воротишь. Ему стало страшно на секунду, правда, не за себя - за Лесли...
   Он медленно шагал по  безлюдной  улочке.  Дурацкий  пистолет  неприятно
оттягивал карман, солнце идиллически садилось за далекие горы. Мир вокруг,
да  и  он  сам,  Савин,  -  все  казалось   чем-то   нереальным,   чьим-то
бредово-зыбким сном. Дело тут было не в риске - он рисковал жизнью,  когда
шел по сельве с экспедицией Хименеса,  и  чистой  случайностью  было,  что
миньокао, ужас болот, осколок юрского периода,  уволок  в  гнилую  трясину
Пакито, а не его; рисковал жизнью,  когда  остался  в  занятом  путчистами
Санта-Кроче;  рисковал  жизнью,  когда  искавшая  клады  Атауальпы  группа
угодила под камнепад, потеряла продукты и рацию, и жребий идти  в  селение
за помощью выпал ему, - в те закутанные туманом шаткие овринги...  Нет,  к
риску ему не привыкать. Тогда что же? Эта история ни на что  не  похожа  -
вот что. Ее и быть-то не должно, а она существует, проклятая...
   Позвонить в штаб-квартиру?  Сюда  охотно  примчатся  двое-трое  хватких
парней, из тех, кто сдал фильм и болтается без дела в  поисках  очередного
сюжета. И станет гораздо легче.
   Нет, не стоит.  И  не  потому,  что  следует,  подобно  золотоискателю,
держать в секрете свой "карман", свою жилу. Просить помощи, еще  не  зная,
понадобится ли она, - признак слабости,  идущей,  к  тому  же,  вразрез  с
профессиональной этикой. На такое пойти никак нельзя...
   Он остановился перед кабачком Беннигана - полуподвал, очевидно,  бывший
склад. Окна, на треть  выступавшие  над  тротуаром,  были  ярко  освещены,
играла музыка. На вывеске ухмылялся  толстенький  лепрекон  -  шотландский
гномик, безобидный, если не трогать его и  не  приставать  к  нему.  Савин
отцепил Золотое Перо, положил его вместе с пистолетом во внутренний карман
и,  осторожно  ставя  ноги,  спустился  по  каменным,  сбитым   посередине
ступенькам.
   В зале стояло штук двадцать столиков,  и  занята  была  едва  половина.
Модно одетые парни, подгулявший блондин в форме  моряка  торгового  флота,
двое стариков, забывшие за  шахматами  о  своем  эле,  компания  оживленно
толковавших о своих рыбацких делах мужчин  в  грубых  свитерах  -  обычная
публика. Только сероглазая девушка, лениво листавшая какой-то  журнал,  не
вписывалась в стандартную картинку захолустья. Ох ты,  восхищенно  подумал
Савин, и что ей тут делать?
   Сидящие за столиками равнодушно оглядели Савина и  вроде  бы  перестали
обращать на него внимание.
   На  стойке  выстроились  именные  пивные  кружки,  по  старой  традиции
украшенные портретами  владельцев-завсегдатаев.  Над  кружками  возвышался
бармен, внушающий своей комплекцией оптимизм мужчина, - посмотрев не него,
хотелось жить долго и  насыщенно.  Вряд  ли  заведение  такого  невеликого
масштаба нуждалось в официанте, так что это,  надо  полагать,  и  был  сам
Бенниган.
   - Прекрасная погода нынче, - сказал Савин.
   - Уж это точно, - прогудел Бенниган.
   Савин взял кружку эля и рюмку "беллз". Он вспомнил, что давно не ел, и,
словно  угадав  его  мысли,  Бенниган  поставил  перед   ним   тарелку   с
великолепным копченым угрем.
   - У вас ловят? - полюбопытствовал Савин.
   - Уж это точно, - сообщил Бенниган.
   Савин выбрал столик, из-за которого мог  видеть  девушку,  уплел  угря,
выпил эля и почувствовал, что живет в этом городе лет сто. В меру тихо, не
мешая разговорам,  играл  мюзик-бокс.  Гралев  мог  подождать  до  завтра,
девушка смешивала себе какой-то сложный коктейль, и в таинственного  зверя
Савин поверил бы сейчас, лишь просунь тот голову в окно.
   Автомат заиграл лит-рит, и Савин решительно направился к  девушке.  Она
подняла на него серые глаза, секунду подумала и встала.
   Свободного места было не так уж и много, но лит-рит и не требовал сотни
квадратных метров. Для захолустья девушка танцевала  хорошо  -  танец  был
новый, недавно завезенный из Чикаго. У Савина сложилось  впечатление,  что
поддерживать разговор она не настроена, но и  холодком  от  нее  не  веет.
Поэтому, когда мелодия вот-вот готова была оборваться,  Савин  решился  на
маленькое озорство. Он хорошо знал мюзик-боксы и, точно рассчитав  момент,
продолжая левой рукой обнимать девушку за талию, правой ловко нажал нужную
клавишу. Мелодия зазвучала вновь, получилось элегантно и лихо. Ох,  надают
по  шее,  подумал  Савин,  зафиксировав  хмурый  взгляд  из-за  ближайшего
столика.
   - Вы настройщик мюзик-боксов? - поинтересовалась девушка.
   - Нет, глотатель шпаг.
   - Ну, шпагами вас сегодня  обеспечат...  -  многозначительно  намекнула
она.
   - Шпильками тоже?
   И завязался обычный разговор - легкая  словесная  дуэль,  изобретенная,
надо полагать, еще в каменном веке. Когда танец кончился,  Савин  проводил
девушку до столика и замешкался с хорошо рассчитанной неуклюжестью.
   - Садитесь уж... шпагоглотатель. - Она впервые улыбнулась.
   Не успел он поставить на ее столик свою кружку и сесть, резко  скрипнул
отодвинутый стул. Савин приготовился  -  на  тот  случай,  если  выяснение
отношений начнется на  месте.  Бенниган  равнодушно  резал  угря.  Девушка
отрешенно вертела в пальцах свой бокал.
   - Прогуляемся? - Над Савиным навис крепкий парень в синей куртке.
   Они  поднялись  по  ступенькам.  Савин  умел  кое-что  и  особенно   не
беспокоился, не нравилось другое - стычка  с  аборигеном  могла  осложнить
дальнейшую работу. Он решил работать в активной обороне.
   Парень, глубоко утопив руки в карманах куртки, покачивался рядом.
   - Англичанин? - спросил он наконец.
   - Русский.
   - Турист?
   - Вроде того.
   - Расплатись и уматывай в отель. Или, если скучно, можешь идти с  нами,
мы сейчас перекочуем к "Дельфину". Тебя как зовут?
   - Кон.
   - Кристи. Давай думай.
   - Я кому-то мешаю?
   Кристи расхохотался:
   - Но я же тебя зову с нами! Или у вас в  России  драку  из-за  девчонки
обставляют как-то иначе?
   - По-моему, везде одинаково, - сказал Савин.
   - Тогда сам видишь, что не драться тебя позвали. Пойдешь с нами?
   - Нет, спасибо, я лучше останусь.
   - Положил глаз?
   - Если и так, что тогда?
   - Дурень, - сказал Кристи с  пьяным  благородством.  -  Мы  тебе  добра
желаем, смотрим, парень чужой, не разбирается... Беги от нее,  понял?  Или
будет плохо.
   - Выходит, все же мешаю кому-то?
   - Ну, дурень... Я же тебе добра желаю. Не связывайся. Пропадешь...
   - В каком смысле?
   - В таком, что и пуговиц не  найдут.  -  Он  огляделся  и  повторил:  -
Пуговиц не найдут, понял? Они и пуговиц не выплевывают, Кон...
   - Брось. Глупости все это.
   - Один тоже смеялся над суевериями...
   - Кто? - резко спросил Савин.
   - Откуда тебе его знать...
   - Ну, я и не говорю, что знал Мак-Тига лично...
   Сумерки еще не сгустились, и Савин хорошо  видел  лицо  Кристи,  словно
протрезвевшего вдруг, пришедшего в себя.  На  лице  были  растерянность  и
страх.
   - Ты-то кто? - медленно спросил Кристи. - Ты-то сам кто?
   - Вампир по фамилии Фергюсон, - сказал Савин.
   Кристи передернулся,  нашарил  ногой  ступеньку  и  бочком-бочком  стал
спускаться. От двери крикнул:
   - Как знаешь, я предупредил!
   Пожав плечами, Савин вернулся  в  зал.  Навстречу  ему  целеустремленно
протопала, не глядя на него, компания Кристи.
   - Целы? - спросила девушка.
   - Ага. Очень вежливый мальчик. Скажите, вы  в  самом  деле  летаете  на
помеле?
   Девушка обожгла его взглядом:
   - Это он вам наболтал?
   - Ну, не совсем так, - сказал Савин и добавил громче: - Я всегда верил,
что ведьмы все же живут в Шотландии.
   Что-то изменилось в зале - мгновенно. Люди торопились  допить  и  уйти.
Едва дверь захлопывалась за одним, кто-то другой, выждав несколько секунд,
вставал и, бормоча что-то про неотложные дела или заждавшуюся жену, спешил
к выходу. В несколько минут кабачок опустел. Бенниган, кажется, ничуть  не
обескураженный массовым бегством клиентов, исчез из-за стойки, и сразу  же
погасли  пять  ламп  из  шести  -  видимо,  там,  в  задней  комнате,  был
выключатель. Глупо надрывался мюзик-бокс.  Савин  встал  и  выключил  его.
Вернулся к столику. Девушка хмуро смотрела на него.
   - Как вас зовут? - спросил Савин, показывая всем видом, что уходить  не
собирается.
   - Геката, - сказала она с вызовом.
   - Не так уж и смешно.
   - А вам хочется смеяться? Или пощекотать нервы? И судьба  Мак-Тига  вас
не пугает? - Она звонко, невесело рассмеялась. - Что же вы молчите, Савин?
   - Интересно, какое у меня сейчас лицо? - спросил он тихо.
   - Улыбка у вас, во всяком случае, вымученная.  -  Она  смотрела  ему  в
глаза. - А мысли лихорадочно скачут, правда  ведь?  Ничего  удивительного.
Интересно, с чего вы взяли, что Лесли,  с  которым  вы  разговаривали,  на
самом деле тот настоящий Лесли, что приехал сюда пять дней назад? До двери
далеко, она может оказаться запертой, и двадцать первый век останется там,
снаружи... - Она поднялась, медленно отошла  к  стойке,  встала  спиной  к
Савину, обеими руками поправляя волосы. Резко  обернулась.  В  сумраке  ее
лицо сияло зеленоватым фосфорическим светом. - А труп  найдут  на  том  же
месте.
   - Ни с места! - Савин механически отметил, что его рука с пистолетом не
дрожит, но сердце стучит не тише, чем колотит  в  ворота  гонец  с  черной
вестью в сумке.
   - Довольно! - Девушка улыбалась. - Слышите? Уберите эту игрушку, а то и
в  самом  деле  выстрелите.  Это  краска,  понятно?  Светящаяся,  слыхали,
надеюсь, про такую?
   Савин осторожно, почти на цыпочках приблизился к ней, коснулся  пальцем
теплой щеки. Подушечка  пальца  засветилась  тем  же  неярким  зеленоватым
светом.
   - Здорово я вас? - Она отстранилась, смочила платок  чем-то  бесцветным
из скляночки и стала вытирать лицо.
   Савина душил жгучий стыд, и он попытался отогнать его:
   - А все остальное - телепатия?
   - Ни капельки, - сказала она. - Простите, я не на вас сердилась, просто
подвернулись под горячую руку...
   - Откуда же вы в таком случае меня знаете?
   Он уже овладел собой, как-никак он был человеком с Золотым Пером, одним
из королей объектива...
   - По-вашему, только полицейский может быть сообразительным, а  женщинам
в уме вы отказываете? Хозяин "Вереска" - мой дядя. Он сам  рассказал,  как
вы расспрашивали,  где  находится  полицейский  участок.  С  Лесли  я  уже
знакома... Будете допрашивать?
   - Вы что, принимаете меня за следователя Интерпола?
   - Ах, вы не оттуда? Поднимай выше - МСБ?
   - Я действительно журналист, - сухо сказал Савин.
   - А ведете себя как полицейский.
   - Это получилось случайно,  честное  слово.  Вот...  -  Савин  зачем-то
протянул ей на ладони Золотое  Перо  и  бланк  удостоверения  специального
констебля. - Просто глупое стечение обстоятельств...
   - Хорошо, верю. - Она взяла его за палец и  стерла  платком  краску.  -
Значит, вы в самом деле один из тех королей объектива, что ведут  репортаж
из пасти крокодила или кратера  вулкана  во  время  извержения...  Верю  -
стечения  обстоятельств  бывают  самыми  дурацкими.  Что  дальше?  Я   вам
нравлюсь, тем более что кольца на положенном пальце не имеется?
   -  Нравитесь,  -  сказал  Савин.  -  Но  это  потом.  Почему  они   все
разбежались? В том числе и Бенниган, которому, я уверен, ничего  не  стоит
убить головой быка? Почему и чего боится  Кристи?  Они-то,  в  отличие  от
меня, должны хорошо вас знать...
   - Пойдемте, - сказала она. - Прогуляйтесь со мной до  того  места,  где
неизвестный монстр перегрыз  глотку  бедному  Мак-Тигу.  Ага,  колеблетесь
все-таки, несмотря на то, что живете в насквозь  антимистическом  двадцать
первом веке? Эх вы, король репортажа...
   Она пошла было к двери, но Савин крепко сжал ее локоть.
   - Сначала проясним один нюанс, - сказал Савин. - Кроме  полиции,  никто
не знал об обстоятельствах смерти Мак-Тига...
   - И кроме того, кто обнаружил труп. Так вот, это была я. Довольны?
   - Как вас зовут?
   Девушка устало, почти жалобно вздохнула:
   - Ох, господи... Меня  зовут  Диана.  И  нет  у  меня  желания  с  вами
разговаривать, и все на свете мне надоело... Неужели  так  трудно  понять,
что  у  человека  скребут  на  душе  кошки?  Да   отпустите   вы,   король
видеоискателя!
   - Почему они вас боятся?
   - Они не меня боятся, - устало сказала Диана, глядя сквозь него. -  Они
себя боятся, дурачки. Своих гор и рек, где когда-то обитали злые  духи.  И
не улыбайтесь. Только что вы точно так же стучали зубами от страха.
   - Я - другое дело. Я только что приехал, и  на  меня  вместо  привычной
работы свалились фантасмагории. А они живут здесь.
   - Вот именно - живут здесь... Ну, пустите.
   Она дернула плечом, и Савин покорно отпустил ее. Отчужденно  простучали
каблучки, хлопнула дверь. Савин остался  один  в  полутемном  зале,  среди
столиков с неубранной посудой. Он с силой потер лицо ладонями,  огляделся,
подошел к стойке и налил себе из  первой  попавшейся  бутылки.  Из  задней
комнаты выглянул Бенниган.
   - Закрываете? - спросил Савин.
   - Уж это точно, - прогудел хозяин.
   - Вы что-нибудь слышали? (Бенниган молчал). Бросьте,  все  вы  слышали.
Что у вас тут происходит? Почему вы ее боитесь? В частности, вот вы лично,
Бенниган? Да вас можно послать корчевать джунгли вместо бульдозера,  а  вы
ее боитесь...
   - Хотите совет? - спросил Бенниган. - Уезжайте. Нет, я знаю, что  и  вы
ничего не боитесь и готовы хвост у черта выдернуть, но  не  в  страхе  или
отваге дело. Вы чужой здесь, понимаете? Я помню, что  на  дворе  у  нас  -
двадцать первый век. Но разоружение и полеты к Юпитеру - это еще  не  все.
Верно,    существует    мир,    опутанный    каналами    Глобовидения    и
трансконтинентальными скоростными магистралями, и вы, кстати  и  некстати,
подчеркиваете, что благодаря этому Земля съежилась до размеров футбольного
мяча. Однако стоит, порой сделать два-три шага в сторону от магистрали - и
вы попадете в другой мир. В домах стоят  те  же  стереовизоры,  на  столах
лежат те же газеты, но это чисто внешние приметы века. А  внутри...  Жизнь
здесь остановилась. То есть это внешнему наблюдателю кажется, что жизнь  у
нас остановилась, а нам - что она продолжается, но не имеет ничего  общего
с жизнью внешнего мира. Свои сложности, свои  проблемы,  свои  тайны.  Да,
свор тайны, и если мы отдадим их вам, это не облегчит нашу  жизнь  и  наши
проблемы. Городков, подобных  нашему,  хватает  на  всех  континентах,  их
столько, что можно говорить о них, как об особом мире. Наверняка в  других
уголках есть свои тайны, иные... Понемногу складывается своя мораль,  своя
этика, своя философия, если хотите. Чужому нас не  понять.  Вы  пришли  из
суматошного мира  высоких  скоростей  и  грандиозных  целей,  вам  некогда
остановиться и оглянуться...
   Наверное, ему очень хотелось выговориться, но никак не  подворачивалось
подходящего собеседника.
   - Я как раз хочу остановиться и оглянуться, - сказал Савин.
   - Вы чужой здесь, и потому ничего не поймете.
   - Так... - прищурился Савин. - Мы ничего не хотим понять, а  вы  ничего
не можете объяснить. Удобная позиция, что  и  говорить.  Вы  предпочитаете
тихо бояться, здоровые мужики, холите и лелеете свой страх... Что вас  так
напугало - труп у моря? Девчонка с тюбиком "светяшки"?
   - Вы не имеете права так говорить.
   - Ну да? - сказал Савин. - А вам не  кажется,  что  вы  просто-напросто
упиваетесь своим страхом, как гурман - редким блюдом?
   - Послушайте, вы! -  Бенниган  припечатал  к  стойке  огромные  ладони.
Жалобно тренькнули бокалы. - Вас пугнула девчонка - и вы тут же схватились
за пистолет, вместо того, чтобы рассмеяться. Вы кое-что почувствовали... А
ведь она всего лишь шутила, забавлялась...
   - Кто же она? - спросил Савин. - Ведьма? Геката собственной персоной? И
что  она  вам  такого  сделала  -  бурю  насылала?  Молоко   створоживала?
Утопленницей оборачивалась?
   - Не в ней дело. -  Бенниган  заговорил  тише.  -  Для  вас  существует
один-единственный мир - насквозь известный, подчиненный десятку никогда не
дающих осечки законов. У вас дважды два всегда четыре, дождь всегда падает
вниз. Ну, а если вы окажетесь в мире, где дождь сегодня  падает  вкось,  а
завтра - вверх? Где не существует устойчивых понятий и твердых истин?  Где
цветок может обернуться змеей, а кошка...
   - Зверем, - спокойно закончил за него Савин.  -  Перервал  глотку  -  и
снова мурлычет у камина кошка...
   Лесли прав, подумал  он.  Все  они  знают.  Единственный  человек,  для
которого происходящее остается тайной, -  сержант  Эдинбургской  уголовной
полиции. Круговая порука, замешенная на  страхе.  И  ничего  не  добьешься
лобовыми атаками, шашками наголо...
   - Я не собираюсь вас осуждать, - сказал Савин.  -  Не  имею  права,  не
знаю, что вам довелось пережить. Возможно, есть веские причины... Но вашей
философии я никак принять не могу. Что это за разговоры о другом мире? Ваш
мирок - ничтожная часть нашего, большого, так что  извольте  не  играть  в
"затерянные миры". Мы ведь  можем  и  не  потерпеть  такой,  с  позволения
сказать, философии, вывихов ваших...
   - Ну да, - сказал Бенниган. - В случае чего, вы пошлете саперную  роту,
усиленную командой огнеметчиков, - и с проблемой покончено.
   - Не утрируйте. Ничего подобного я и не предлагаю. Я требую не  так  уж
много - можете вы мне рассказать что-нибудь конкретное?
   - Ничего такого я не знаю.
   - Ну что ж... - сказал Савин. -  Дзен  так  дзен...  Займемся  насквозь
прозаическим и не затрагивающим никакой мистики делом - мне нужен  конь...
У вас ведь хороший конь?


   Высоко над равниной стояла большая и круглая желтая  луна,  вокруг  нее
колюче поблескивали крупные белые звезды. Вдали сонно замерло море.  Савин
остановил Лохинвара на вершине холма и смотрел вниз, на равнину.
   Он был один. Отовсюду плыли холодные запахи ночи. Недалеко отсюда  спал
городок и светилось окно сержанта, - проезжая мимо, Савин  увидел  его  за
столом, но не зашел.
   Савин тронул  коленями  теплые  бока  Лохинвара,  и  конь  стал  рысцой
спускаться с холма. Внезапно он сбился с шага и сделал свечу, выбившую  бы
из седла менее опытного наездника, Савин усидел. Он навалился на шею коня,
заставил-таки его коснуться земли передними ногами. До рези в  глазах,  до
слез напрягся, всматриваясь вперед.
   Ничего и никого там не было - голая  равнина,  залитая  лунным  светом,
резкие тени от камней и кустов. И тишина, про которую не  хотелось  сейчас
думать: "Гробовая". А Лохинвар  плачуще,  жалобно  ржал,  дергал  головой,
стриг ушами, шарахался из стороны в сторону. Савин хорошо знал  лошадей  и
понимал, что конь испуган, взволнован,  досадует  на  тупость  седока,  не
желающего бежать от опасности.
   Он вспомнил снимки, которые показывал Лесли. Вспомнил все известные ему
древние легенды, связанные с  этим  краем,  -  псы  с  зеленой  шерстью  и
горящими  глазами,  дышащие  холодом   брауни,   блуждающий   под   землей
зачарованный волынщик, кровожадный Морской Конь... Злясь и досадуя на свой
бессильный страх, Савин выхватил пистолет и выстрелил  по  равнине  поверх
головы коня. И еще раз. И еще.
   И - ничего.  Лохинвар  немного  успокоился,  словно  прислушивался  или
приглядывался, потом снова  принялся  нервно  приплясывать.  Савин  достал
камеру "Филин", приспособленную  для  ночных  съемок,  и,  не  поднимая  к
глазам, стал водить ею вправо-влево, стараясь охватить всю долину.  Другой
рукой с зажатыми в ней поводьями он похлопывал коня  по  шее,  шептал  ему
ласковые слова, но все усилия пропали втуне - Лохинвар был близок к  тому,
чтобы окончательно потерять голову и понести. Угадав  это,  Савин  спрятал
камеру, повернул коня и предоставил ему самому  выбирать  аллюр.  Лохинвар
сорвался в бешеный галоп. Ветер бил в лицо, длинная жесткая грива хлестала
по щекам. Сначала Савин оглядывался, но вскоре перестал. Он  только  время
от времени легонько натягивал поводья, давая коню понять, что  по-прежнему
остается хозяином.
   Брызнула из-под копыт каменная  крошка,  подковы  высекли  пучок  искр,
Лохинвар замедлил бег, остановился наконец, запаленно водя боками.
   Савин спрыгнул на землю, похлопал коня по влажной шее:
   - Ну что ты, дурашка? Чертей испугался?
   Лохинвар опустил ему на плечо длинную тяжелую голову, гулко  всхрапнул.
В его большом красивом теле затухал озноб испуга.
   - Тебе легче, - сказал Савин. - Ты просто боишься. А мы еще и никак  не
можем понять, чего же мы, собственно, боимся...
   В ответ  на  это  рассуждение  Лохинвар  снова  всхрапнул  и  попытался
ухватить Савина за ухо. Савин легонько шлепнул  его  по  губам,  взял  под
уздцы, и они пошли к берегу, к тому месту - репортер хорошо изучил карту.
   Они миновали покосившийся каменный столб, поставленный неизвестно  кем,
неизвестно когда и неизвестно для чего. При  скудном  лунном  свете  можно
было разобрать черты грубо вырезанного человеческого лица. С моря наплывал
туман,  волокнистый,  колышущийся,  выползал  на  берег  и  никак  не  мог
выползти, словно боялся коснуться камня и песка.
   Здесь,  то  самое  место.  Савин  стреножил  Лохинвара  старым  приемом
техасских ковбоев - привязал поводья к правой  бабке,  -  прошел  к  воде,
встал лицом к морю, спрятав  руки  в  карманах  куртки.  Поднял  воротник,
затянул "молнию" до горла - от воды тянуло сырым холодом.
   Сзади громоздились граненые  скалы.  Впереди  колыхалась  зыбкая  стена
тумана, скрывавшая пучину, - глубина здесь начиналась, почти от берега.
   Вот тут его и нашли. Старый служака, не поднявшийся выше сержанта - или
не захотевший подниматься выше, - замкнутый вдовец, почти  без  увлечений,
если не считать кактусов и пива  в  умеренном  количестве.  С  чем  же  он
столкнулся, и какое отношение к этому имеют обстоятельства его смерти?
   Коротко заржал Лохинвар. Савин коснулся кармана. Нет, на  сей  раз  это
было радостное,  приветственное  ржанье  -  конь  учуял  сородичей.  Савин
прислушался. Перестук копыт, обрывки едва слышного разговора, а со стороны
моря - словно бы удары весел по спокойной воде. Лохинвар снова  заржал,  и
ему ответили чужие лошади.
   Савин вскочил в седло и рысью тронулся в ту сторону.
   У берега покачивался широкий  баркас,  осевший  почти  до  уключин  под
тяжестью широких тугих мешков. Трое в  обтягивающих  брюках  и  мешковатых
куртках с капюшонами стояли возле пароконной повозки и горячо спорили. Это
был даже не гэльский  -  какой-то  местный  диалект,  Савину  неизвестный.
Однако по жестам Савин вскоре понял, в чем-дело:  двое  с  баркаса  ругают
третьего, возницу, за то, что он приехал один, - видимо,  им  не  хотелось
самим таскать мешки. Вдали, в тумане, смутно  угадывался  силуэт  длинного
корабля.
   "Контрабанда", - сгоряча подумал Савин и тут же отбросил эту мысль, как
глупую и вздорную. Контрабанду не возят на допотопных повозках  и  лодках;
сохранившиеся еще "рыцари удачи" предпочитают  более  скоростные  средства
передвижения. Да и Лесли предупредил бы о  чем-нибудь  таком.  И  наконец,
контрабандисты не стали бы терять драгоценные безопасные минуты на  нудное
препирательство из-за того, кому таскать мешки...
   Савин подъехал поближе. Спорщики замолчали и уставились на него.
   - Добрый вечер, - сказал он с коня.
   Ночные трудяги кивнули, и один, ничуть  не  удивившись,  что-то  горячо
затарахтел. Акцент у него был ужасающий, на одно исковерканное  английское
слово  приходилось  три-четыре  абсолютно  непонятных,  но  Савин  все  же
сообразил, что его приглашают помочь и даже обещают заплатить. Подумав, он
слез с коня.
   Один из моряков демонстративно устранился  -  сел  на  удобный  камень,
вытащил трубку и задымил. Второй, поворчав, стал подавать мешки, а Савин с
возницей таскали их в повозку, метров за двадцать - из-за валунов  повозка
не могла подъехать к самому берегу. Тяжеленные мешки были набиты какими-то
твердыми свертками и ничем не пахли.
   В приключенческом романе герой обязательно исхитрился бы вспороть мешок
и утолить любопытство. Савину  этого,  разумеется,  не  удалось.  Он  лишь
старательно ощупывал мешки, но так и не смог понять, чем они набиты.
   Они  пошли  за  двумя  последними  мешками.  Моряк  с   трубкой   вдруг
пробормотал короткое непонятное слово и показал подбородком на  что-то  за
их  спинами.  Поодаль  маячил  верховой,  закутанный  в  длинный  плащ   с
надвинутым на глаза капюшоном. Напарник Савина заметно заторопился.
   Последние мешки легли на верх штабеля. Возница стал  опутывать  штабель
веревками.  Моряк,  копаясь  в  кармане,   шагнул   к   Савину.   Репортер
приготовился отстранить руку с кредиткой, но  на  ладони  моряка  блеснули
монеты, а это меняло дело - Савин был страстным нумизматом.
   Весла  блеснули,  и  баркас  отплыл,  превращаясь  в  размытый  силуэт,
скользящий к еще более зыбкой тени корабля, - там черным крылом  мелькнул,
разворачиваясь, парус. Возница щелкнул кнутом, лошади тронулись.  Лохинвар
прощально  заржал  вслед.  Верховой  ехал  рядом   с   повозкой,   донесся
удаляющийся разговор - закутанный  явно  сердился,  возница  оправдывался.
Савин стоял рядом с Лохинваром. Корабля  уже  не  было,  он  растаял,  как
призрак.  Словно  лишний  раз  убеждая  себя  в  реальности   только   что
закончившейся погрузочно-разгрузочной операции, Савин встряхнул  в  ладони
честно  заработанные  монеты.  Они  глухо  звякнули  -  самые   настоящие,
полновесные.
   Савин ссыпал монеты в карман, застегнул его на  "молнию"  и  вскочил  в
седло.
   Он давно уже должен был догнать тяжело груженную повозку, но... не было
впереди никакой  повозки.  Слева  тянулся  внушительный  скалистый  обрыв,
справа стелился по-над морем туман. Вот  он,  единственный  на  участке  в
несколько миль протяженностью пологий подъем, по которому только  и  могла
подняться повозка, но Савин успел бы сюда раньше, неминуемо обогнал бы их!
   Немилосердно понукая Лохинвара, Савин поскакал вверх. Перед ним, как  и
давеча, раскинулась посеребренная лунным светом равнина. И нигде не  видно
повозки. Позвякивали в кармане  монеты,  фыркал  Лохинвар,  где-то  далеко
слева, над  островком  косматых  кустов,  протяжно,  пронзительно  кричала
какая-то ночная птица.
   Савин хотел спешиться, но  не  смог  -  почему-то  он  чувствовал  себя
уверенно лишь на коне, слившись с теплым, живым, почти разумным существом.
Лохинвар был свой, из знакомого и привычного мира... или и он? Если  и  он
сейчас  "во  что-нибудь  такое  превратится"?   Вокруг   -   не   тронутые
цивилизацией пустоши, до города далеко, печально стонет неизвестная птица,
а луна похожа на череп...
   Ну, это уж ты чересчур, одернул себя Савин. Ты видывал и не такое.  Но,
возразил он себе, все, что ты видел, было пусть и опасным, однако _своим_,
а это - совсем чужое, неизвестное...
   Лохинвар насторожился.
   - Опять? - зло пробормотал Савин, всматриваясь. На этот раз  он  твердо
решил не хвататься за пистолет - разве что неизвестный монстр  вцепится  в
ботинок. Он только расстегнул футляр камеры и ждал.
   Два черных зверя, поджарых и  лобастых,  неслись  наискосок  по  склону
холма метрах в двухстах от Савина - весело,  игриво.  Они  шутя  бросались
друг на друга, останавливались с размаху,  бороздя  лапами  дерн,  рычали,
кувыркались.  Была  в  этом  беге,  непонятной  игре  под  луной  ясная  и
постороннему радость, упоение своей ловкостью, силой, ночным простором.
   Савин замер. Камера праздно болталась на  ремне.  Они  были  похожи  на
собак - но не собаки. Похожи на пантер - но не пантеры. Два  стремительных
зверя, диковинные и прекрасные, чужие в этом мире.
   Он подумал о пистолете - и не пошевелился. Мельком вспомнил о камере  -
и не смог поднять руку. Это было все равно  что  подглядывать  в  замочную
скважину. Чужая жизнь проносилась мимо, налитая чужим, непонятным азартом,
чужой гармонией. Почему так спокоен Лохинвар? Он же их  видит,  а  они  не
могут не видеть всадника, нелепой статуей застывшего посреди равнины...
   Савин  вдруг  засвистел  в  два  пальца.  Взбрыкнул  от   неожиданности
Лохинвар, а звери и внимания не обратили, только тот, что бежал впереди  и
был чуточку крупнее, беззлобно рыкнул, словно отмахнулся, мотнул  лобастой
башкой, и оба скрылись за холмом. Савин  поскакал  следом.  Камера  больно
ударяла по ребрам, это было очень важно почему-то  -  догнать,  доскакать,
пусть и без цели...
   Лохинвар с маху влетел словно бы в  невидимый  упругий  кисель,  воздух
сгустился, сдавил, поволок, как волна, стал швырять вправо-влево, и. Савин
почувствовал,  что  копыта  коня  отрываются   от   земли.   Пронзительный
фиолетовый свет,  потом  мрак.  Фиолетовое  сияние  и  непроницаемая  мгла
сменяли друг друга, вспышками били в глаза, на секунду  будто  раздернулся
занавес, и Савин  увидел  вокруг  солнечный  день,  равнину,  пересеченную
узкими каналами - кажется, по ним  плавали  узкие,  похожие  на  полумесяц
лодки без мачт и весел, - уступчатое здание из алых и черных  плит  вдали,
пышные деревья. Этот многоцветный феерический мираж стоял перед глазами не
долее секунды - и вновь  череда  вспышек,  пулеметное  мельканье  света  и
мрака, радужные круги, ослепившие, подмявшие волю.  И  -  падение,  сердце
обрывается, лечу в пропасть, спасите...
   Наваждение прошло, в лицо бил сырой ветер,  и  Лохинвар  куда-то  несся
вскачь, жалобно ржал. С трудом Савину удалось остановить коня. Он сполз  с
седла и опустился на землю, тер ладонями лицо, и не было желаний, не  было
мыслей,  лишь  безграничная  усталость  и  переходящее  в   опустошенность
бессилие.
   У самой головы осторожно переступили копыта, Лохинвар  фыркнул  в  ухо,
коснулся мягкими  губами  щеки  -  тревожился  за  него.  Савин  поднялся,
огляделся - где они? Незнакомые холмы, не видно моря, в распадке, не очень
далеко, - продолговатая темная масса.  Замок,  сообразил  Савин.  Замок  с
забытым названием - хозяина зарезали так  давно,  и  фортеция,  отнюдь  не
стратегически расположенная, простояла бесхозной так долго,  что  название
ее помнил разве что компьютер какого-нибудь архива.
   Теперь  Савин  мог  сориентироваться.  "Заколдованное  место"  каким-то
образом перебросило его миль на пять к северо-востоку.
   Желтый колючий огонек вспыхнул и погас на  фоне  черного  замка.  Савин
посмотрел туда, пробормотал: "Ну, я ж вас!" Прилив  силы  и  злого  азарта
поднял его в седло. Он готов был сейчас встретиться с чертом,  с  нежитью,
со страшилищем из легенды - лишь бы оно умело  членораздельно  объясняться
на одном из знакомых ему языков.
   До замка было  совсем  близко,  когда  всадник  на  коне  темной  масти
двинулся навстречу Савину, словно отделившись от  стены.  Савин  придержал
Лохинвара.

   Черный Джонстон и в придачу
   десять воинов в доспехах
   напугают хоть кого.
   Только будет много хуже,
   если Джонстона ты встретишь
   ненароком одного...

   - вспомнил он и, вопреки пришедшей на ум старинной шотландской балладе,
подумал: наконец хоть какая-то определенность.
   Всадник приближался, вскоре Савин увидел, что  это  женщина,  а  там  и
узнал ее. Он и рад был встретить ее, и чувствовал себя обманутым  чуточку,
что ничуть не снижало, впрочем, загадочности момента.
   Он не успел придумать насмешливую фразу, и Диана заговорила первая:
   - Гоняетесь за эльфами?
   - И за ведьмами тоже.
   - Ну, ведьма вас нашла сама.
   - Повторяетесь? Во второй раз такие розыгрыши не проходят.
   - Да-а? - Диана внимательно разглядывала его. - А вы в этом уверены?
   На ней был черный плащ, схваченный у горла большой чеканной бляхой.
   - Хотите, почитаю мысли? - спросил Савин. -  В  этих  краях  происходят
странные  вещи,  согласен.  Но  вы-то  тут  при   чем?   Какая-то   глупая
случайность, глупое совпадение - и вас посчитали ведьмой, так что...
   Он замолчал - Диана протянула к нему руку ладонью вверх, и на ее  узкой
ладони  вспыхнуло  синее   холодное   пламя,   осветило   лицо,   юное   и
дерзко-насмешливое. Всхрапнул, попятился Лохинвар. Это не гипноз,  подумал
Савин, я ему никогда не поддавался, даже сам Арумов, когда я делал  о  нем
фильм, ничего не добился...
   - Это тоже не ново, - сказал он. - Аэлита...
   Пламя сорвалось с  ладони  Дианы,  метнулось  к  нему,  голубое  сияние
опутало, оплело, подняло из седла. Опомнился он на растрескавшихся  плитах
замкового двора, похожих на такыр.
   Коней не было. Диана,  закутавшись  в  плащ,  сидела  рядом  на  низкой
каменной скамье. Над ее головой в оконных проемах сонно возились,  задевая
крыльями камень, вороны.
   - Итак, ведьма, - сказал Савин. - Но у меня сложилось впечатление,  что
ведьмы - непременно нагие и непременно на помеле.
   - У каждого времени своя мода.
   - Может быть, хватит пугать? Каюсь - кое-какое  самомнение  ты  с  меня
сбила. И только. Никакая ты не ведьма, и в прекрасных инопланетянок я тоже
что-то плохо верю.
   - А я вот думаю, что мне с вами делать, - сказала Диана. - Ну, что  мне
с вами сделать?
   Савин хмыкнул, подошел к ней, довольно бесцеремонно  взял  за  плечи  и
поднял со скамьи. Усмехнулся, глядя ей в глаза:
   - Будь ты ведьмой или альтаирским резидентом, ты  не  комплексовала  бы
из-за отношения к тебе обывателей. А ты ведь комплексуешь, красавица, злит
тебя такое отношение, вот и тянет бравировать, пугать...
   Синяя вспышка отшвырнула его прочь, он весьма  чувствительно  брякнулся
на каменные плиты и закричал, не вставая:
   - Ну, еще? Давай, отыграйся! А потом в подушку поплачь, хочется, же!
   Бац! Невидимая рука в кольчужной перчатке отвесила  полновесный  свинг,
совсем как в Санта-Кроче, но тот капрал был пьян,  и  под  руку  Савину  в
полном соответствии с нехитрым трафаретом кабацкой драки подвернулся стул,
а капрал был один, без дружков, и все обошлось как нельзя лучше...
   - Этим никогда  ничего  не  докажешь...  -  прохрипел  Савин,  ощупывая
саднящую скулу. - Тоже мне, Геката...
   - Ну, прости. - Диана помогла  ему  встать.  -  Иногда  это  получается
машинально, так порой взвинтят...
   Она была красивая, в амбразурах возились вороны,  и  где-то  за  стеной
заржали кони. С ума сойти, какой фильм получится, подумал Савин. Но хватит
о деле, ей же плохо, дурак догадается...
   - Разумеется, ты не Геката, - сказал он. - Ты глупая девчонка,  которой
случайно попала в  руки  забытая  хозяйкой  волшебная  метла.  Ты  слишком
красивая, чтобы на тебя сердиться, и слишком взбалмошная, чтобы  принимать
тебя очень уж всерьез...
   - Пытаешься найти больное место?
   - Я его уже нашел, - сказал Савин. - Хорошо, ты - кошка, которая гуляет
сама по себе. Только жизнь учит нас, что таким  кошкам,  в  конце  концов,
смертельно надоедает одиночество, и хотя они не признаются в этом,  то  ли
из гордости, то ли из упрямства, понемногу  это  становится  всего-навсего
позой - изображать киплинговскую кошку. Только позой. А на  деле  -  давно
надоело, плохо, мучает... Я груб? Вряд ли.  Скорее,  прямолинеен.  Но  все
равно - прости. Меня с вечера бросает из чуда в  фата-моргану,  я  немного
ошалел и чуточку обозлился, иду напролом и...
   Он охнул и полез в карман  за  пистолетом.  В  воротах  стоял  зверь  и
смотрел на них, топыря круглые уши. Тот самый,  встреченный  за  несколько
минут до миража.
   Диана подняла руку, с ее пальцев  сорвались  золотистые  лучики.  Зверь
попятился, бесшумно и грациозно исчез за стеной.
   - Не бойся, - насмешливо усмехнулась Диана, - они же  тебя  не  тронули
тогда...
   - А ты откуда знаешь?
   - А они мне сказали, - передразнила она его интонацию. - Отпусти.
   - Сама освободись.
   - Ах, как смело - обнимать ведьму... И самоуверенности прибавляет, да?
   - Глупости. - Савин повернул ее лицом к себе. - Я не спрашиваю, кто ты,
мне это более-менее ясно - не с Марса ты прилетела. Но вот откуда все  это
у тебя?
   - Хочешь, поцелую?
   - Откуда это у тебя?
   - Нашла на дороге, и не хватило силы воли выбросить.
   - А конкретно? Детали, обстоятельства?
   - Сроки, даты и температура воздуха в эпицентре? - передразнила  Диана.
- Тебе никогда не приходило в голову, что чудесное нужно  беречь?  Я  ведь
все твои фильмы видела. Нет, все это хорошо сделано, не  о  том  разговор.
Только зачем? Обсосать, размножить, бросить в каждый дом, чтобы любой  мог
смаковать...
   Она высвободилась и пошла через двор к башне, черный плащ волочился  за
ней по выщербленным плитам, словно знамя  капитулировавшей  армии,  никому
уже  не  нужное,  даже  победителям.  Савин  вспомнил,  как   спускали   в
Санта-Кроче флаг сепаратистов, пробитый пулями,  бесполезный,  и  как  его
потом бросили в чей-то огород... Он догнал Диану и схватил за локоть:
   - Я все равно докопаюсь, слышишь?
   - И будет еще одно, платиновое, перо?
   - Глупости. Не ради этого работаем.
   - Возможно, - неожиданно покладисто согласилась Диана. - Я верю, что вы
работаете не ради  золотых  побрякушек.  Только  мало  что  это  меняет  -
подглядываете в замочную скважину...
   - Ничего подобного, - сказал Савин. - Просто, то, что здесь происходит,
не должно оставаться местной тайной достопримечательностью.
   - А я вот не уверена. Знаю я людскую реакцию на чудеса...
   - Твой городок - еще не все человечество.
   - Ну, как знать, как знать... - Она зябко повела плечами. - Я уезжаю  в
город. Если хочешь, можешь осмотреть замок - вдруг привидение поймаешь...
   - Нет, спасибо. Я устал, спать хочется адски.
   Кони были привязаны снаружи, у ворот. Савин увидел метрах в ста поодаль
все тех же зверей - один лежал, положив голову на вытянутые  лапы,  второй
прохаживался рядом.
   - Что они здесь делают? - как бы мимоходом поинтересовался Савин.
   - Мы почему-то считаем, что свадебные путешествия - наше изобретение...
- рассеянно отозвалась Диана.
   - Это как понимать?
   - Как хочешь. Поехали.
   Постепенно она немного оттаяла, рассказала даже, как ездила поступать в
один из эдинбургских колледжей, как провалилась на экзаменах. Савин слушал
с интересом и как бы невзначай подкидывал наводящие вопросы, пока Диана не
хмыкнула:
   - Что, это так интересно?
   - Конечно. Женская душа - это всегда интересно.
   - Вот только для вас она -  потемки,  -  засмеялась  Диана.  -  Мужские
характеры вы даете хорошо, прямо-таки великолепно, а вот с женскими у  вас
не получается, видно вас, как голеньких...
   Признаться, это святая правда, подумал Савин. И слабым утешением служит
тот факт, что это - недостаток не только мой, а  подавляющего  большинства
нашей творческой братии.  Девять  десятых,  если  не  больше,  всех  книг,
репортажей, фильмов создано мужчинами о мужчинах для мужчин...  Объяснение
можно подыскать и такое - взявшись изучать женщину,  поневоле  придется  и
самому подвергнуться изучению с ее стороны, а  как  раз  этого  нам  и  не
хочется. Женщины гораздо лучше умеют разгадывать нас, чем  мы  их,  а  сие
ущемляет пресловутое мужское превосходство, поэтому постараемся  отступить
вовремя, поторопимся прыгнуть в седло...
   Савин  проводил  Диану,  поставил  Лохинвара  в  конюшню  Беннигана   и
направился  в  отель.  Он  быстро  шагал  по  темным  улицам,   распугивая
попадавшихся  на  каждом  шагу  кошек.  Настроение  заметно  поднялось   -
предстояла интересная работа, которая, к тому же, наверняка окажется более
сложной и захватывающей,  чем  он  сейчас  думает.  Неужели  действительно
существуют параллельные  миры,  тропинки  сквозь  четвертое  измерение,  в
который уж раз оказались правы фантасты... и Т-физики?  Да,  Т-физики,  но
почему же тогда бросил все Гралев, почему - одни неудачи?
   В окне его номера горел свет. Савин ускорил шаги. Хозяина  не  было  за
стойкой,  только  рядом  с  регистрационной  книгой  лежала   придавленная
пепельницей записка: "Мистер Савин, в вашем  номере  вас  ожидают".  Савин
догадывался, кто его ждет, - кому другому мог отдать ключ хозяин?
   Он приоткрыл дверь. Лесли спал, лежа ничком на неразобранной постели.
   - Роб... - тихо позвал Савин.
   Лесли мгновенно перевернулся на спину, открыл глаза.
   - Жив?
   - Ну конечно, - сказал Савин. - И даже весел. А вы меня уже похоронили?
Напрасно. Вставайте. Сейчас мы будем смотреть кино. Слава богу, мы  уже  в
том возрасте, когда пускают на ночные  сеансы.  Правда,  сеанс,  считайте,
почти что утренний...
   Он извлек из  камеры  тонкий  гибкий  видеодиск,  распаковал  маленький
проектор. Пояснил торопливо:
   - Лохинвар чего-то испугался, и я стал снимать...
   Вспыхнул экран, на нем появилась равнина,  выглядевшая  почти  как  при
дневном свете, только переходы от света к тени были более контрастными.
   Они сидели плечом к плечу, затаив дыхание.
   - Ага! - тихонько вскрикнул Савин.
   Что-то темное мелькнуло  над  самой  землей  -  густой  пылевой  вихрь,
смерчик, не имеющий четких очертаний, он завивался размытой спиралью, рос,
разбухал, занял почти  половину  экрана,  выбросил  ветвистые  отростки  и
неожиданно стал сокращаться,  худеть,  гаснуть,  развалился  на  несколько
пляшущих пятен, снова разбух,  стал  на  несколько  секунд  единым  целым,
словно бы в отчаянной попытке сохранить себя. И исчез.
   Савин вернул диск к началу, включил раскадровку, но  ничего  нового  не
увидел - то же самое, только разложенные на фазы рождение и смерть смерча.
   - Скорость съемки... - азартно сказал Лесли. - Может быть,  нужна  была
замедленная съемка? Или наоборот - ускоренная?
   - Кто его знает, - сказал Савин. - Вот так это выглядит.  Я  ничего  не
видел, значит, и конь ничего не видел - глаза у  нас  устроены  одинаково,
приспособлены для одного и того же  диапазона  волн.  Однако  конь  что-то
почувствовал, а камера что-то запечатлела, вдобавок, конь пришел в ужас...
   Он выключил проектор и коротко, по  профессиональной  привычке  отсекая
ненужные подробности, рассказал о баркасе, о зверях. О  встрече  с  Дианой
рассказал очень скупо.
   - Вы были бы  прямо-таки  идеальным  свидетелем,  -  задумчиво  обронил
Лесли. - Оно и понятно - вам  тоже  постоянно  приходится  профессионально
работать с информацией... Звери - это весьма интересно...
   - Больше, чем таинственные моряки?
   - Да, а монеты? - спохватился сержант.
   Их было семь - серебряные, одного размера и с одинаковым  изображением.
На аверсе - портрет бородатого лысого старика,  на  реверсе  -  непонятный
вензель.
   - И никаких надписей, - сказал Лесли.
   - Это не самое странное.
   - А что - самое?
   -  Я  закоренелый  нумизмат,  -  сказал  Савин.  -  Не  самый   лучший,
разумеется, но  рискнул  бы  назвать  себя  довольно  опытным.  Не  решусь
обобщать - для всей планеты, но за Европу ручаюсь.  Я  не  знаю  в  Европе
таких монет. Вы, кстати, заметили, что они выполнены  грубее  современных?
Веку  к  восемнадцатому  я  бы  их  отнес,  но  все   европейские   монеты
восемнадцатого века я знаю.
   - Но ведь они говорили по-гэльски?
   - Есть одна загвоздка, - сказал Савин. - Я не знаю  гэльского,  поэтому
не  могу  судить,  были  то  шотландцы  или  иностранцы,   плохо   знающие
английский. Знаете, - вдруг вспомнил он, - я думаю о темпоральной  физике.
Это как раз их сфера - фокусы с пространством. Правда, никаких успехов  не
наблюдается... И все равно это их сфера. Что вы об этом думаете?
   - А ничего, - сказал Лесли. - Я полицейский, понимаете? Человек  погиб,
и нужно доискаться, что его погубило.  Вы  говорите,  фокусы  с  четвертым
измерением? Пусть так. Но именно эти фокусы вызвали смерть  человека.  Что
они могут вызвать еще? В любом случае мой долг  однозначен:  сделать  так,
чтобы ничего подобного не повторилось. Я  просто  не  могу  углубляться  в
раздумья об эпохальном значении происходящего, пока в столе у  меня  лежат
снимки изуродованного трупа. Вы только поймите меня правильно...
   - Я понимаю, - сказал Савин. - Я не имею права вас упрекать или  что-то
советовать... И не об этом нам надо думать, а... Вы догадываетесь, о чем?
   - Да, - сказал Лесли. - Нужно найти тех, кто нам поверит. А где  у  нас
доказательства? Нам поверит только тот,  кто  испытает  на  себе  то,  что
пришлось испытать нам. Существует инерция мышления и прочие милые  вещи...
- Он буркнул под нос что-то по-гэльски. - Вы  рискнете  позвонить  в  свою
контору и рассказать о повозке, о зверях и прочих здешних чудесах, имея  в
доказательство только монеты да еще этот диск? - Он кивнул на проектор.  -
Ни смерть Мак-Тига, ни даже монеты ваши никого ни в чем не убедят. Ну как,
рискнете?
   - Нет, - сказал Савин. -  Журналисты  -  самый  недоверчивый  народ  на
свете.
   -  Полицейские  тоже,  -  грустно  улыбнулся  Лесли.  -  Между  прочим,
прелестная Диана, когда я пытался вызвать ее на откровенность и, очевидно,
рассердил, спалила бумаги у меня на столе. Двинула пальцем, и бумаги  сами
собой вспыхнули... Вы поверили бы часов десять назад?
   - Нет, - сказал Савин.
   - Что вы о ней думаете?
   - У меня сложилось впечатление, что и она ничего особенного не знает, -
осторожно сказал Савин. - Пользуется чем-то,  чем  оказалась  в  состоянии
воспользоваться, и все. Мы с вами  пользуемся  всевозможными  техническими
новинками, но не сможем рассказать, как они устроены и почему работают.
   - Вот видите. И никто нам не поверит,  рока  мы  не  раздобудем  что-то
такое, что-то... -  Не  найдя  слов,  он  постучал  кулаком  по  столу.  -
Человечество тысячи  лет  купалось  во  лжи,  создало  массу  профессий  и
общественных институтов,  чтобы  оградить  себя  от  вранья,  -  пробирные
палаты, полиция, нотариат. Да и вы тоже. - Он покосился на  Савина.  -  Вы
ведь  в  некотором  роде   тоже...   нотариусы,   заверяющие   подлинность
информации. И сидим теперь, ломаем головы, а  против  нас  -  многовековая
привычка не верить на слово, просто на слово...
   - Вообще-то, я знаю коллег, которые поверили бы на слово...
   - Да и у  меня  есть  такие,  -  сказал  Лесли.  -  Сорвиголовы  нашего
возраста, верно? И многое, интересно, от них будет  зависеть?  Вызвать  их
сюда  -  означает  увеличить  число  людей,  которые  окажутся   в   нашем
сегодняшнем положении. Эх, ну почему вы не пристрелили зверя?
   - Не могу объяснить, - тихо сказал Савин. - Помешало что-то.
   - Глупо, глупо... Так мы никого не убедим.
   - Сначала нужно самим разобраться в происходящем, а уж после - убеждать
кого-то.
   - Предположим, мы докопаемся до истины, - сказал Лесли. -  Но  грош  ей
цена, если у нас будет одно знание, без доказательств.  Необходимо  что-то
весомее слов, видеодисков и монеток... Сколько патронов вы  израсходовали,
три? Возьмите. - Он достал обойму и еще  три  патрона  россыпью.  -  И  не
бойтесь стрелять прицельно.
   - Я не хочу стрелять, - еще тише сказал Савин.
   -  Тогда  уж  лучше  уезжайте.  Мы  ничего  не  добьемся,  если  станем
предпочитать  поступку  размышление.  И  еще.  Я  хотел  бы  вспомнить   о
Гралеве-Гролле. Не странно ли, что физик, занимающийся полуфантастическими
вещами, приехал именно сюда?
   - Думаете, здесь он должен с кем-то, встретиться?
   - Да, - сказал Лесли. - Жаль, что я заинтересовался им только  сегодня,
после того, как узнал от вас, кто он...
   - А что вы знаете о фирме "Смизерс и сыновья"?
   - Вы и Геспером интересуетесь?
   - Он не вписывается в здешний пейзаж, - сказал Савин. - И только.
   - Ничего интересного. Штаб-квартира в Лондоне, торгуют и ведут  дела  в
основном со  странами  Леванта  -  экспорт,  импорт,  организация  морских
перевозок. Вы не хуже меня знаете эти частные  конторы  -  мелко  плавают,
оттого в свое время и не угодили под национализацию, но кое-какую  прибыль
получают. Смизерс умер лет сто назад, сыновья давно  обанкротились,  фирма
не один раз переходила из рук в руки, но название не менялось. Как бы  там
ни было, у Интерпола на них ничего нет.
   - Вы интересовались?
   - Я гораздо раньше вас подумал, что он не вписывается в здешний пейзаж,
- сказал Лесли. - А потом подумал  -  имей  он  причины  что-то  скрывать,
обязательно постарался бы полностью вписаться... Вот так. Ну, на  сегодня,
кажется, все? Вернее, на вчера. Сегодня нам предстоит новая работа...
   Дверь тихо затворилась за ним. Савин  погасил  свет,  подошел  к  окну.
Облокотился на широкий подоконник. За  стеклом  был  серый  рассвет,  была
Шотландия, и где-то - то ли далеко, то ли рядом - тайна.





   Будильник поднял его в десять часов утра.
   На столике рядком лежали монеты, четыре благообразных старческих  лика,
перемежающиеся тремя вензелями, - это Лесли разложил их так  вчера.  Савин
побрился и вышел на улицу, прихватив одну монету с собой.
   Путь до почты он  проделал  не  особенно  торопясь,  хотя  и  испытывал
сильное желание  припустить  вприпрыжку.  Почтой  заведовала  очень  милая
девушка, скучавшая из-за хронической нехватки  клиентов.  В  другое  время
Савин непременно задержался бы поболтать и  попутно  выудить,  как  у  них
говорилось, пригоршню бит, но сейчас  было  не  до  того.  Он  молниеносно
оформил заказ, вежливо игнорируя все попытки очаровательной  почтмейстерши
завязать разговор, пронесся по залу и наглухо  захлопнул  за  собой  дверь
кабинки.
   Вспыхнул экран. За огромным столом сидел самый осведомленный человек на
свете - Рауль Рончо, начальник отдела информации Глобовидения. На его лице
читалась суровая готовность дать ответ на какой угодно вопрос.
   - Как успехи, амиго?
   - Успехов пока нет, - сказал Савин. - Но все возможно...
   - Нужна моя помощь?
   - Разумеется! - Савин перешел на испанский - вряд  ли  испанский  знала
очаровательная почтмейстерша, которая, скуки ради, могла и подключиться  к
каналу. - Рауль, вот  что.  Постарайся  немедленно  выяснить,  есть  ли  в
графстве, где я сейчас нахожусь, еще кто-нибудь,  кроме  Гралева,  имеющий
отношение к темпоральной физике. Кроме того, ты выяснишь, какому времени и
стране принадлежит вот эта монета. -  Он  продемонстрировал  обе  стороны,
чтобы Рауль мог их заснять.  -  Пока  все.  Ответа  жду  немедленно.  Если
понадобится, сверни горы, понял?
   В  лавчонке  за  углом  он  купил  булку,  пакет  фруктового  молока  и
позавтракал, присев на скамейку возле  чьего-то  дома.  Остаток  булки  он
отдал крутившемуся  поблизости  пуделю.  Подумал  и  отправился  к  Диане,
сопровождаемый благодарным псом.
   Он распахнул чугунную калитку. Пудель нахально проскочил  мимо  него  и
улегся возле клумбочки. В приоткрытую  дверь  маленькой  конюшни  выглянул
конь, оказавшийся при  дневном  свете  муругим,  постоял  и  задним  ходом
отработал назад. Савин коротко позвонил. Дверь открылась сразу же.
   - Я тебя в окошко увидела, - сказала Диана. - Рыщешь спозаранку?
   - Ноги кормят. Ты не собираешься меня впускать?
   Она отступила на шаг. Савин вошел и откровенно огляделся.
   - Я представлял себе твое жилище как-то иначе, - сказал  он.  -  Чучело
крокодила под потолком, магический хрустальный шар,  черный  кот,  знающий
арамейский и латынь...
   - Господи, как тривиально-то...
   - Если честно, журналистика всегда  была  заповедником  стереотипов.  А
тебе идет этот фартучек. Если ты еще и кофе угостишь...
   Он тараторил что-то глупое - был  возбужден,  чуточку  взволнован,  как
всегда в поиске, когда шел по горячему следу, зыбкое обретало  контуры,  а
белые пятна становились аккуратными  парками  с  каруселями  и  мороженым.
Савин безудержно любил такие минуты - он и жил-то, наверное, ради них...
   Он замолчал - стул согнул ножку и чувствительно пнул его в лодыжку.
   - Так-то лучше, - сказала  Диана.  -  Вот  тебе  кофе.  Любопытно,  что
произошло? Ты прямо-таки ненормально весел.
   - Ты можешь молчать сколько тебе угодно, - сказал Савин.  -  Одного  ты
недооцениваешь  -  на  дворе  двадцать  первый  век.  Помимо  всех  прочих
достоинств,  его  отличают  жажда  познания  и  целеустремленность.  Здесь
происходят слишком  серьезные  вещи,  чтобы  мы  могли  пройти  мимо.  Уже
запущена огромная машина, понимаешь? Она никого не раздавит, не  для  того
она предназначена. Она всего лишь не оставляет камня  на  камне  от  тайн,
белых пятен и темных мест.
   - Чего ты хочешь - своими глазами увидеть настоящее чудо?
   - Неплохо бы, - насторожился Савин.
   - Но при условии...
   - Тогда не нужно, - быстро перебил он. - Никаких обещаний я  давать  не
стану. И потому, что не хочу, и потому, что поздно.
   - Ты не дослушал. Мы можем сегодня ночью  побывать  в  городе,  который
может показаться сказкой, но тем не менее существует  реально.  Условие  -
никаких кинокамер. Ну?
   - Согласен, - подумав, сказал Савин.
   - Вот и прекрасно.  Сегодня  с  наступлением  темноты,  у  спуска,  где
каменный столб.
   Савин стойко выдержал ее взгляд. На этом месте  он  помогал  разгружать
баркас. А рядом подняли труп Мак-Тига...
   - Хорошо, - сказал он. - Я знаю то место. Никаких кинокамер не будет.
   Он аккуратно притворил за собой  дверь,  прошел  по  дорожке,  чувствуя
спиной пытливый взгляд Дианы. Он знал, что никому ничего не скажет...
   Пуделя уже не было.  Мимо  прошел,  конспиративно  не  узнавая  Савина,
напарник Лесли, внедренный  сюда  под  видом  туриста  агент-коротышка  со
скучным и ничем не примечательным лицом мелкого клерка, лет  сорока  пяти.
Он скрылся за углом, и  городок  снова  стал  самым  безлюдным  на  свете.
Поднимался ветер, из-за далеких зубчатых гор наплывала серая хмарь.  Савин
любил такую погоду, дождливый день всегда казался ему  интереснее  глупого
солнцепека.
   Он снова уселся в потертое кресло. Вспыхнул экран, на котором был яркий
пражский день.
   - Так вот, амиго, - сказал Рауль. - Объявлять  всеобщую  мобилизацию  и
свистать всех наверх не  пришлось,  не  такие  уж  трудные  твои  загадки.
Помнишь Кетсби? Ты просто обязан его помнить.
   - Прекрасно помню, - сказал Савин. - Правая  рука  Гралева.  Ты  хочешь
сказать, что он здесь?
   - Он в Монгеруэлле.
   Патер, вспомнил Савин. Физик, который решил вдруг обратиться к  богу...
Неужели Кетсби?
   - А вторая моя просьба?
   - Вот это интереснее. Такой монеты попросту  никогда  не  существовало.
Где ты ее взял?
   - Господи, изготовил ради розыгрыша... -  усмехнулся  Савин.  -  Только
лишь.
   Насвистывая "Вересковый мед", он  валкой  матросской  походкой  пересек
зал,  мимоходом  отметив,  что  с  очаровательной   почтмейстершей   вовсю
любезничает виденный вчера в "Лепреконе" морячок, явно успевший зарядиться
с утра.
   Савин ничего еще не знал определенно, но чертовски хотелось  пройти  на
руках по немощеной улочке.
   ...Мистер Брайди, учитель географии на пенсии, чудак местного значения,
находился на заслуженном отдыхе три года, а  картотеку  свою  (так  он  ее
именовал) собирал без малого семнадцать лет. Картотека представляла  собой
изрядное количество пухлых папок и хранилась на шести полках.
   Савин сидел перед настоящим пылающим  камином,  который  был  здесь  не
экзотикой,  а  необходимой  принадлежностью  дома,  перебирал   содержимое
третьей по счету папки. Не  будучи  ученым,  мистер  Брайди  не  стремился
обобщать и делать выводы - он лишь собирал, классифицировал и сортировал в
надежде,  что  появится  человек,  которому   материалы   пригодятся   для
теоретической работы. Учитывая, что мистер Брайди ни к кому не обращался с
рассказом о своей картотеке, трудно было понять, каким  образом  и  откуда
появится  благодарный  теоретик.  Однако  Савину  экс-географ  ничуть   не
удивился, словно его визит был чем-то само собой разумеющимся.  И  вел  он
себя спокойно, без ненужной суеты, рассказывал,  доставая  одну  папку  за
другой, без экзальтации и мельтешения по комнате. Савину это  понравилось.
Правда, картотека не так уж его и обрадовала. В ней содержались  материалы
самых разных степеней достоверности, от случаев, над которыми, безусловно,
следовало серьезно  задуматься,  до  "уток"  сродни  старинным  матросским
побасенкам о морском епископе. И  многое,  очень  многое  невозможно  было
проверить. Например, вырезки из  газет  полувековой  давности  -  и  герои
событий, и описавшие события репортеры,  и  издатели  давно  находились  в
местах, куда при жизни попасть невозможно...
   Лист номер семьсот  девятнадцать.  В  одном  из  лиссабонских  портовых
кабачков  вдрызг  пьяный  матросик,  единственный  спасенный  из   экипажа
проглоченного Бискаем сухогруза, клялся и божился, что за  пять  минут  до
катастрофы встречным курсом почти впритирку пронесся  парусник  старинного
облика. Паруса были изодраны в клочья, на топах рей пылали зеленые огни, а
на шканцах гримасничали скелеты. Источник - одна  из  лиссабонских  газет,
ныне не существующая, а в те времена - отнюдь не самая уважаемая.
   Лист номер семьсот девяносто девять. Яхтсмен,  в  одиночку  совершавший
кругосветное путешествие, однажды ночью увидел по  левому  борту  странный
парусник, словно бы стеклянный, светившийся изнутри.  Парусное  вооружение
его нельзя было отнести к какому-либо из ныне  существующих  либо  некогда
существовавших видов  (точный  рисунок  прилагается).  Источник  -  журнал
одного из международных яхт-клубов.
   Лист номер восемьсот шестнадцать. Неизвестный, задержанный кейптаунской
полицией за бродяжничество и беспаспортность, утверждал, что провел три  с
лишним месяца на борту "Летучего Голландца". В детали вдавался скупо.  При
этапировании бежал и канул в безвестность. Источник  -  дурбанская  газета
средней руки.
   Лист номер девятьсот сорок  два.  Один  из  участников  Большой  регаты
позапрошлого года. Находился на яхте со своей девушкой. Оба  уверяют,  что
ночью в тумане сблизились со  смутно  видимым,  но,  несомненно,  парусным
огромным кораблем, показавшимся "каким-то странным".  Последовал  короткий
разговор, в ходе которого стороны  задали  друг  другу  вопросы  о  курсах
кораблей и  фамилиях  вахтенных.  Через  месяц  успевшие  к  тому  времени
пожениться яхтсмены отыскали все же фамилию своего собеседника - случайно,
в судовой роли фрегата "Эндервор", одного из кораблей Джеймса Кука. Готовы
присягнуть, что до регаты фамилии  этой  в  связи  с  плаваниями  Кука  не
слышали  и  вообще  мало  этими  плаваниями  интересовались.  Источник   -
упоминавшийся уже журнал.
   В таком примерно духе. Следующие папки Савин просматривал  уже  не  так
скрупулезно. Задумай он и в самом деле снять фильм о чужаках, Брайди  было
бы  отведено  минут  десять,  не  более,  а  то   и   менее.   Интересным,
увлекательным, но не поддающимся проверке материалам - грош цена...
   И то же самое скажет любой здравомыслящий человек, к которому обратятся
со своим и рассказами Савин  или  Лесли.  Наша  ахиллесова  пята,  подумал
Савин, наш зигфридов лист. Настанет когда-нибудь время, когда  люди  будут
безоговорочно верить просто словам, не подкрепленным какими бы то ни  было
доказательствами. Такое время обязательно придет, но эта Эра Доверия  пока
что не наступила...
   - Можно вопрос? - спросил Савин. - А сам-то вы верите во все это?  Или,
по крайней мере, в те материалы, которые больше других похожи на правду?
   - Вы полагаете, что я могу и не верить?
   - Человек не всегда верит в то, что защищает... - сказал Савин.
   Мистер Брайди сцепил на коленях сухонькие  пальчики.  Больше  всего  он
напоминал жюльверновского профессора  того  идиллического  времени,  когда
наука, не превратившись еще в пугало  для  слабонервных  двадцатого  века,
оставалась в глазах многих безобидной забавой или панацеей  от  всех  бед.
Субтильный, с великолепной седой шевелюрой, подчеркнуто мягкий и  вежливый
мистер Брайди. Парадоксы географии, подумал Савин.  Континенты,  страны  и
горные хребты открывали мордастые мужики вроде Магеллана, жилистые  стоики
вроде Кайе, а увлекательно рассказывали об открытиях грассирующие старички
дирижерского облика. Хотя главный парадокс географии в другом  -  пожалуй,
это  единственная  наука,   становлению   которой   способствовало   такое
количество антиобщественных  элементов:  конкистадоры,  иезуиты,  корсары,
работорговцы,    беглые    каторжники,     золотоискатели,     все     эти
полукупцы-полупираты и просто бродяги...
   - Вы не ответили, - мягко напомнил Савин.
   - Действительно, случается порой, мистер Савин, люди  защищают  то,  во
что не верят... Мне трудно ответить. Одним свидетельствам я верю, другим -
нет. Собирать все это, -  он  плавным  жестом  указал  на  полки,  -  меня
заставила не вера в чудеса, а любовь к Океану. Земля давным-давно исхожена
вдоль и поперек, изучена, разграфлена, разложена по полочкам. С Океаном мы
не можем себе позволить такого панибратства,  он  до  сих  пор  во  многом
остается загадочным. Земля, даже самая прекрасная, статична.  Океан  же  -
тысячелик. Пантеон земных сказочных чудовищ, призраков, заколдованных мест
неизмеримо  беднее  свода  морских  легенд...  Ничего  хотя  бы  отдаленно
напоминающего "Летучего Голландца" вы  не  найдете  на  земле.  Разве  что
Прометей - по духу. Прометей и "Летучий Голландец", каждый  на  свой  лад,
бросили вызов жестокой непреклонности божьей воли, тирании вседержителя...
(Савин отработанно  направляюще  кивал).  Вы  обратили  внимание  на  одну
любопытную деталь? Во всех  наиболее  достоверных  рассказах  присутствует
туман.  (Савин  вздрогнул).  Парусники  выступают  из  него  на  считанные
мгновения и снова скрываются в нем - дети тумана... С загадками и  тайнами
на  твердой  земле  почти  покончено,  остались  мелкие,   третьестепенные
осколки, требующие уточнений частности. Настоящие  тайны  нужно  искать  в
Океане, может быть, их столько, что хватит следующему поколению...
   - Хорошо, - сказал Савин. - Это интересно, заманчиво. Но есть ли у  вас
конкретные тезисы? Свое объяснение  "наиболее  достоверным  случаям"?  Что
такое, по-вашему, "Летучий Голландец"  -  реальный  корабль,  необъяснимым
образом  пронзающий  века,  как  иголка  -  парусину?  Проекция  из  иного
измерения? Из прошлого? Журналистика требует  не  меньшей,  чем  в  науке,
отточенности формулировок.
   - Мне казалось, что она требует еще  и  поиска,  -  мягко  прервал  его
Брайди. - Некоторой общности с работой детектива, сыщика, если  можно  так
выразиться.
   - Можно и  так  выразиться,  -  сказал  Савин.  -  И  как  раз  этим  я
занимаюсь... Скажите, а материалы по Шотландии в вашей картотеке найдутся?
   - Пожалуйста. - Брайди протянул синюю папку.
   Савин методично просмотрел  листы.  Ничего  там  не  было  о  графстве,
городке, где он сейчас находился, сопредельных участках побережья.
   - А в ваших краях ничего подобного не случалось? - Савин впился  внешне
безразличным  взглядом  в  лицо  собеседника,  которое  оставалось,   увы,
безмятежным.
   - У нас? - В голосе  экс-географа  звучало  нешуточное  и  неподдельное
удивление. - Впервые слышу. А разве...
   - Нет, ничего подобного, - поспешно  сказал  Савин.  -  Ни  о  чем-либо
похожем я не слышал. Просто я подумал... Представляете, как это прозвучало
бы? Загадочные события происходят и там, где  живет  создатель  уникальной
картотеки. Законы жанра, что поделаешь...
   Похоже, Брайди ему поверил.
   - Кто-нибудь интересовался до меня вашей работой?  -  спросил  Савин  с
давно и великолепно отработанной небрежностью.
   - Да. Вас, признаться, опередили. Неделю назад ко мне обращался  Мортон
из монгеруэллской "Инвернесс стар". Очень экспансивный молодой человек.  -
Брайди улыбнулся. - И я бы сказал, довольно хваткий. Он обещал  позвонить,
когда появится статья, но пока не звонил. Интересы Глобовидения, я  думаю,
это не затрагивает?
   - Ни в коей мере. - Савин взглянул  на  часы  и  заторопился.  -  Прошу
прощения, я заказал разговор с Лондоном, подходит время... Я приду  к  вам
еще, если позволите.
   Вот  так  оно  и  бывает,  с  грустной  иронией  думал  Савин.  Человек
семнадцать лет собирал материалы о загадках далеких морей, но  понятия  не
имел, что совсем неподалеку от его дома, от городка причаливают  к  берегу
те самые загадочные  корабли,  о  которых  сообщают  пожелтевшие  газетные
вырезки - как о курьезах и дутых,  сенсациях.  Вот  так  всегда.  А  потом
кто-то изобретает давно изобретенное, открывает давно открытое...
   И тут он остановился, словно его с маху ударили  в  лицо.  Он  вспомнил
трехлетней давности историю, вспомнил человека, который -  теперь  никаких
сомнений - еще три года назад побывал на борту одного из тех кораблей, что
растворяются в тумане и выныривают из него уже в  другом  мире.  Но  тогда
Савин ему  не  поверил  -  так  уж  сложились  обстоятельства.  Удобнейшая
формулировка: так уж получилось, так уж вышло, вот незадача-то...
   Савина  охватил  жгучий  стыд,  от  которого  не  убежать  теперь,   не
заслониться,  не  освободиться  никогда.  Остается  цитировать  печального
человека Экклезиаста, который, по мнению Савина,  вовсе  не  считал  жизнь
гонкой по замкнутому кругу, а полагал, что за совершенные  однажды  ошибки
чаще всего воздается той же  монетой  -  стоит  только  угодить  в  схожую
ситуацию. Идет ветер к югу и переходит к  северу,  кружится,  кружится  на
ходу своем, и возвращается ветер на круги своя...
   Возвращается на круги своя. Когда-то у тебя не хватило дерзости  мысли,
чтобы поверить  -  теперь  не  поверят  тебе.  Вот  тогда  ты  взовьешься,
поспешишь  задним  числом  оправдаться  и  заверить,  что   отныне   готов
безоговорочно принять любую, самую сумасшедшую гипотезу и драться  за  нее
как угодно и где угодно. И хорошо, если опомнишься ты вовремя,  когда  еще
не поздно исправить ошибки, загладить вину и выиграть бой...
   Как же звали того летчика? Ведь забыл!  А  он  верил  в  меня,  доверял
больше, чем другим, потому  и  пришел.  Верил,  что  я,  человек,  который
профессионально занимается тайнами  и  загадками,  пойму,  не  усомнюсь  и
поверю. Как же его звали? Ведь забыл начисто!
   Три года назад, на другом конце света. История в стиле картотеки Брайди
- пилот упавшего в  море  легкого  спортивного  самолета  несколько  часов
проболтался в спасательном жилете на волнах, посреди тумана.  Он  особенно
напирал на то, что туман был каким-то странным, но никак не мог объяснить,
в чем эта странность выражалась. Неизвестный парусник возник из тумана,  и
летчика подняли на борт. Там говорили на непонятном языке и не понимали ни
одного из тех, которыми владел пилот. Пилота они высадили на  берегу,  эти
странные люди в диковинной одежде, и парусник словно растаял в тумане.
   Врачи, с которыми говорил Савин, разводили руками.  Они  компетентно  и
ненавязчиво  объяснили,  что  долгое  пребывание  в  воде,   экстремальные
обстоятельства, страх смерти - все это, вместе взятое,  часто  вызывает  в
схожих  ситуациях  разного  рода  галлюцинации.  Прецедентов   более   чем
достаточно - господин Савин может ознакомиться со следующими классическими
трудами (демонстрировались классические труды). Такое случалось и в мирное
время, и в военное, с потерпевшими кораблекрушение моряками,  с  летчиками
упавших в море самолетов. Галлюцинации. Зрительные  и  слуховые.  Бред,  в
реальность которого, потерпевший свято верит. Что касается данного  случая
- не подлежит сомнению, что волны и ветер вынесли незадачливого пилота  на
берег. Ветер и волны, только лишь.
   Затем к беседе подключились представители спасательной службы - моряки,
профессионалы. Они  объяснили:  в  наш  век  большие  парусники,  подобные
"подобравшему" пилота, столь же редки, как особо крупные алмазы - их мало,
единицы, они известны наперечет, и ни  один  из  них  не  ассоциируется  с
галлюцинацией вашего бедняги, господин Савин...
   Снова  подключались  врачи,  снова  в  ход  шли  примеры,   накопленные
флотскими психиатрами за два столетия. Количество и  качество  прецедентов
внушало  уважение.  Савин  сам   был   профессионалом,   привык   доверять
профессионалам, кое-какие его сомнения и колебания уничтожили  наступавшие
сомкнутым строем врачи и эксперты морского министерства  той  страны.  Так
что он крайне вежливо, но решительно отказался от пилота,  у  которого,  к
тому же, с точки зрения психиатрии, было что-то не в порядке с родословной
- то ли  дедушка  пил  запоями,  то  ли  прабабушка  регулярно  убегала  с
драгунами... Краем уха Савин слышал, что летчик не успокоился, обивал  еще
какие-то пороги, напечатал даже статью  в  местной  бульварной  газетенке,
которую никто не принимал всерьез  (другие  газеты  отказались),  а  потом
исчез, растворился в  девятимиллиардной  толпе  на  широкой,  нескончаемой
улице города Земля. И Савин начисто забыл  об  этой  курьезной  истории  -
любой журналист знает, что нет смысла помнить решительно  все  курьезы,  с
которыми сталкиваешься. А вот теперь пришлось вспомнить...
   Савин закрыл глаза - ему стало невыносимо душно от стыда.  Он  вспомнил
лицо летчика,  когда  тот  убедился,  что  ас  телекамеры,  мягко  говоря,
тяготится его обществом и не верит - удивленное  лицо,  жалко-растерянное.
Словно его грабил на большой дороге кто-то невидимый, которого не ухватить
за руку...
   И поздно бежать вдогонку, хватать за рукав - на Земле миллионы улиц,  и
в заполняющей их толпе бессмысленно искать  полузабытое  лицо.  Самому  бы
найти кого-то, кто поверит...
   Он сел за руль своего застоявшегося "гарольда". Развернуться  здесь  не
удалось бы, пришлось проехать до конца улицы. Звероподобная жемчужно-серая
машина промчалась по  протоптанной  в  давние  времена  датскими  пиратами
дороге и выскочила на автостраду. Моросил нудный дождь,  туман  повис  над
морем. Савин  крепко  сжимал  руль,  чтобы,  слившись  с  машиной,  забыть
ненадолго город на другом конце света  и  загорелого  человека  в  голубой
каскетке с эмблемой аэроклуба...
   Через тридцать минут он въехал в Монгеруэлл. Еще через два  часа  вышел
из вычислительного центра, принимавшего и частные заказы.  Сел  в  машину,
бросил на сиденье рядом пачку ненужных уже бумаг, положил  руки  на  руль,
подбородок на руки и смотрел на тихую улочку.
   Что-то произошло за последние сутки. Очень мало  осталось  от  прежнего
охотника за тайнами, смотревшего на  жизнь  уверенно  и  чуть  насмешливо.
Впервые за долгие годы Савина покинула стойкая уверенность в себе, и он не
знал, что будет через час, что он станет делать  завтра.  Трудно  было  бы
назвать причину и определить, что же стало поворотным пунктом: девушка  на
коне  посреди  ночной  равнины,  смутный  силуэт  полураскрытого   туманом
парусника или отчаянное недоумение в глазах  молодого  сержанта  уголовной
полиции? Может быть, все вместе, вся эта история...
   Перед глазами вставали лица людей, о  существовании  которых  он  и  не
подозревал всего тридцать два часа назад.
   Диана. Ведьма поневоле,  не  испытывающая  никакой  радости  от  своего
ведовства, ведьма, которую нужно расколдовать, вот только как это сделать?
   Сержант Лесли. Человек перед глухой стеной. Дон-Кихот двадцать  первого
века - рассудочный, трезво-логичный,  но  одержимый  яростным  стремлением
бороться со злом и всем, что злу сопутствует.
   Милый мистер Брайди, жюльверновский  дирижер,  запоздавший  родиться  и
оттого упустивший самое подходящее для себя  время  -  девятнадцатый  век,
наивно и непреклонно считавший науку панацеей  от  всех  абсолютно  бед  и
недугов.
   Кристи, Бенниган и остальные, опутанные древними страхами.  Ну  как  их
всех бросить? Никак невозможно...
   Проходивший  мимо  полисмен  задержался,  привлеченный  странной  позой
водителя, присмотрелся к машине. Савин  заверил  его  жестом,  что  все  в
порядке. Посмотрел  на  бумаги,  полученные  в  вычислительном  центре,  -
столько вариантов, и никакой зацепки.
   ..."Гарольд" вывернул на ведущую к  автостраде  улицу,  и  Савин  бегло
взглянул в зеркальце, чтобы еще раз посмотреть  на  упорно  сопровождавший
его в деликатном отдалении неброский серый "белчер".
   "Белчер" не  отвязался  и  на  автостраде,  то  пропадал  ненадолго  за
поворотом дороги, то снова возникал в овальном  зеркальце.  Савин  потерял
его из виду лишь милях в трех от городка...
   На этот раз он тщательно запер машину, что, откровенно говоря, было  не
более чем глупой игрой в "сыщика и вора" - в машине не  было  ничего,  что
стоило бы защищать от посторонних глаз. При нем вообще  ничего  такого  не
было, разве что полученный от Лесли кольт, -  его  Савин  носил  при  себе
исключительно  из  чувства  ответственности  за  выданную   под   расписку
серьезную казенную вещь.
   Он отпер дверь, по инерции сделал шаг в комнату -  мозг  еще  не  успел
осознать то, что увидели глаза.
   - Так. Ну, так... - сказал он вслух и просвистел что-то бессмысленное.
   Зрелище  было,  надо  сказать,  весьма  непривлекательное.  На  кровати
валялась груда осколков металла, пластика, стекла - остатки  первоклассной
аппаратуры от лучших фирм (видимо, на кровати все и разбили,  чтобы  шумом
не привлечь внимания). Принадлежащую отелю обстановку не тронули, но  весь
багаж Савина постигла  та  же  учесть,  что  и  аппаратуру,  -  разорвано,
разломано, разбросано по полу. Монеты исчезли со стола.  На  стене  распят
большой черный кот, над ним чем-то бурым, очевидно,  кошачьей  же  кровью,
размашисто выведено: "Не уберешься отсюда - прибьем точно так же".
   Савин присел на краешек  кровати,  закурил,  поглядывая  на  оскаленную
кошачью пасть и остекленевшие желтые глаза. Итак, тут было кому  наступить
на мозоль, и он ухитрился это сделать  -  так  ощутимо,  что  таинственный
противник сделал ответный ход.
   Почему-то Савин был твердо уверен, что наглые визитеры не шутят  и  при
необходимости  пойдут  на  крайние  меры.  Может  быть,  на  такие   мысли
наталкивало место действия - в пестром и шумном курортном городе у теплого
моря несерьезно выглядели бы и несчастный кот, и выведенные кровью угрозы.
Но не здесь, в краю серых дождей и угрюмых скал. Здесь все выглядело очень
серьезно. Как бы там ни было, следовало в дальнейшем осторожнее вести себя
на загородных прогулках  -  не  шарахаться  от  каждого  куста,  но  и  не
набиваться в компанию к незнакомым морячкам со  странных  судов,  вряд  ли
числящихся в регистре Ллойда...
   Бахвальством было бы утверждать, что он  ничего  не  боялся  сейчас,  -
неприятно ожидать удара, не зная, откуда он последует и кто  его  нанесет.
Но и уважать себя перестанешь, если сбежишь. Да и поздно  бежать  -  _это_
уже стало твоим, закружило, понесло...
   Савин тщательно  собрал  все  осколки,  обрывки  и  клочья,  свалил  на
кровать, положил сверху несчастного кота. Связал углы покрывала, подхватил
узел и решительно вышел из комнаты. К счастью, хозяина за стойкой не было,
и не понадобилось объяснять причины столь странного обращения с инвентарем
отеля - покрывалом.


   ...Туман, как  обычно,  подступал  к  самому  берегу,  касался  камней,
походил на слепого, осторожно нащупывающего дорогу в незнакомом  коридоре.
На секунду он  показался  живым,  и  Савин  с  некоторым  усилием  подавил
странное чувство, в котором было больше тревоги, чем страха.
   Бродивший неподалеку Лохинвар  резко  поднял  голову,  насторожил  уши,
вглядываясь в темноту, и Савин услышал деловитый  перестук  копыт.  Вскоре
всадник выскочил из-за скалы, Савин узнал  Диану,  и  рука,  протянувшаяся
было к пистолету, отдернулась. Кое-чего "те"  уже  добились,  зло  подумал
Савин, начинаю шарахаться от каждого куста и каждого шороха...
   - Привет, - сказала Диана, соскочив  с  коня.  -  Условие  выполнил?  Я
предупреждала - никаких кинокамер.
   - Выполнил, - сказал Савин. - Помогли мне его выполнить, знаешь ли. Вся
моя аппаратура, равно как и вещи, покоятся в растерзанном виде на дне. Вон
там.
   - Шутишь?
   - И не думаю. Какой-то неизвестный доброхот  уничтожил  все  и  оставил
вместо визитной карточки любезную надпись -  предлагает  убраться  отсюда,
или мне оторвут голову. У тебя есть чересчур ревнивые поклонники? Кажется,
я кому-то мешаю.
   Диана задумалась, опустив голову. Савин смотрел на нее, но думал  не  о
таинственном противнике.
   - Странно, - сказала она наконец. - Ни с чем из того, что мне известно,
я это связать не могу...
   - А о тех, кто выгружает  здесь  ночами  контрабанду,  тебе  что-нибудь
известно?
   - Господи, нашел, о чем говорить, - сказала она досадливо. - Какая  это
контрабанда? Люди возят в разные места свои товары, и вообще этот мир  для
них не более, чем придорожная скамейка, где можно присесть и  передохнуть.
Что ты к ним привязался?
   - Вовсе я к ним не привязался. Я им даже помогал таскать тяжелые мешки.
   - Прекрасно! Объясни, как это ты ухитряешься постоянно оказываться там,
куда тебя никто не приглашал?
   -  Работа  такая  -  совать  нос  во  все  приотворенные  двери.   Плюс
профессиональное везение. Но сегодня здесь меня, если не ошибаюсь, ждали и
приглашали сюда?
   - Ждали, ждали... Постой тихонько, не мешай.
   Она повернула лицо к морю и  прислушалась  к  чему-то,  неслышному  для
Савина. Савин послушно молчал. У него вертелся на языке не один вопрос, но
он знал, что  никаких  ответов  сейчас  все  равно  не  получит,  и  чутье
подсказывало, что торопиться не следует.
   Чистый серебряный звук, похожий на  далекий  сигнал  трубы,  донесся  с
моря, и мгла сгустилась в узкий высокий  силуэт.  Корабль  с  зарифленными
парусами  бесшумно  скользил  к  берегу,  приобретая  все   более   четкие
очертания, поворачивался бортом к ним, и Савин, не будучи  специалистом  в
морском деле, тем не менее мог бы с уверенностью заявить, что узнал его, -
с него прошлой ночью выгружали свой таинственный груз  незнакомые  моряки,
расплачивающиеся странными монетами.
   Прогремела цепь, шумно плюхнулся в Темную воду  небольшой  якорь,  борт
навис над Дианой и Савиным (орудийных портов,  отметил  Савин,  не  было),
молча зашевелились знакомые уже фигуры в  мешковатых  коротких  куртках  с
капюшонами, опустили сходни у самых их ног.
   - Ну? - с любопытством и явной подначкой спросила Диана. - Что-то ты не
торопишься...
   - Только после вас, миледи, - галантно сказал Савин и  шагнул  к  трапу
следом за ней.
   Что, если они меня переиграли, подумал он, осторожно  нащупывая  ногами
грубо тесанные плашки-ступеньки. Выманили на берег, как последнего дурака,
и Диана с ними  заодно,  и  до  скончания  века  никто  не  отыщет  следов
пропавшего  без  вести  репортера  Глобовидения,  впутавшегося   в   чужие
непонятные игры...
   Глупости. Это тоже называется - шарахаться  от  каждого  куста.  Исходи
угроза от этих самых  корабельщиков,  "честных  контрабандистов",  они  не
приглашали бы помочь и не расплачивались  бы  честно  за  помощь.  Что  им
стоило вчера хлобыстнуть по затылку  чем-нибудь  тяжелым  и  отправить  на
угощение рыбам? Нет, забеспокоился  кто-то  другой...  Хотя  бы  тот,  кто
принимал доставленный товар. Цепочка из  нескольких  звеньев,  где  каждое
звено обладает определенной самостоятельностью и, не исключено, преследует
различные цели, каждое - свои. И для моряков  он  не  представляет  ровным
счетом никакой опасности, помехи или угрозы, зато не  нравится  приемщикам
груза - а это означает и  то,  что  они  могут  принадлежать  этому  миру,
постоянно живут здесь  и  потому  не  склонны  восторженно  приветствовать
случайных свидетелей... Вполне логично.
   Снова провизжала цепь, вползая в клюз, резко свистнула сзади боцманская
дудка, матросы  отрывисто  перекликались,  карабкаясь  по  вантам.  Тяжело
захлопали паруса, разворачиваясь и наполняясь тугим прохладным ветром.
   Они стояли у борта, никто к ним не подходил, не пытался  заговорить,  и
Савин не понимал почему, - он был чужаком, но Диана?
   Мимо деловито прошагали  двое  матросов,  не  бросив  в  их  сторону  и
взгляда.
   - Нас словно игнорируют, - сказал Савин вопросительно.
   - Отнюдь. Просто, к чему навязывать свое внимание?  Если  мы  плывем  с
ними, значит, так нужно. Да и о чем бы ты с ними  говорил?  И  вообще,  ты
часто заговариваешь с шоферами такси?
   - Контакт... - почти машинально сказал Савин.
   - Ну вот, как обычно - вспомнил один из расхожих штампов, и  все  стало
на свои места. Контакт, изволите ли видеть. А зачем? О чем могут  говорить
двое  незнакомых  друг   другу   прохожих,   случайно   встретившихся   на
перекрестке? О погоде разве что, и  то  это  уместится  в  две-три  фразы.
Приподняли шляпы, поклонились друг другу и разошлись...
   Она была не права, определенно не права, но Савин не стал спорить -  не
был уверен, что сможет ей что-то сейчас доказать.  Наверное,  ей  когда-то
очень не повезло в жизни, подумал он, обидели когда-то или  что-то  еще  в
том же роде, мне ее почему-то жаль, но нельзя ей этого сказать.
   Корабль скользил в тумане как  призрак,  и  Савин  крепко  сжал  обеими
руками тугие ванты, привязывая себя к реальности. "Уходят из  гавани  Дети
Тумана..." - вспомнил он мимолетно. Туман был не  просто  туман,  странные
ощущения пронизывали тело и сознание, они не были болезненными,  пугающими
или неприятными, просто ничего похожего прежде испытывать не приходилось и
сравнивать было не с чем - словно за бортом тихо  плескалось  само  Время,
прохладной изморосью оседало на лице, было соленым на  вкус,  проникало  в
каждую клетку тела, растворяло в себе...
   Туман редел, явственнее проступали вокруг  темные  волны,  над  мачтами
показались звезды, исчезло странное ощущение текущего сквозь тело Времени.
Все оставалось прежним, и все изменилось на неощутимую толику -  чуть-чуть
не так пахнул морем воздух,  чуточку  иначе  взлетали  соленые  брызги,  в
резком крике промелькнувшей справа чайки послышались незнакомые нотки,  да
и была ли это чайка? Савин  знал,  что  он  в  другом  мире,  и  последние
сомнения на этот счет развеялись, когда парусник выскользнул из тумана,  и
небо оказалось  усыпанным  неизвестными  созвездиями,  и  слева,  почти  в
зените, стояла снежно-белая луна, раза в  два  меньше  земной,  а  справа,
почти над самыми волнами, -  вторая,  зеленоватая,  с  вишню  размером.  А
впереди, прямо по  курсу,  вырастало  над  горизонтом  странное  зарево  -
спокойное светлое сияние,  пронизанное  в  тысяче  мест  сполохами  чистых
спектральных цветов, и корабль на всех парусах шел  туда,  матросы  весело
перекликались,  палуба   озарилась   отсветами   приближающегося   зарева,
выраставшего из морских глубин и упиравшегося в звезды. Савин  смотрел  во
все глаза.  Впереди  был  белый  свет  исполинского  маяка,  и  освещенные
радужными огнями башни, и  лес  мачт,  увешанных  гирляндами  разноцветных
фонариков, - невероятный, сказочный порт  гриновского  города.  Шутихи  со
свистом проносились над топами мачт и гасли  в  воде,  вертелись  огненные
колеса, музыка становилась все громче.
   - Карнавал какой-то? - спросил Савин.
   - Как каждый год в этот день, - сказала Диана. - Доволен?
   - Да не очень, - сказал Савин. - Я ведь не для себя коплю впечатления -
для других...
   - Подождут твои другие...
   Убирали паруса. Возле каменного мола отыскалось свободное  местечко,  и
рулевой  виртуозно  пришвартовал  парусник,   двое   матросов   сноровисто
перемахнули через борт, опутали канатом изящные литые кнехты.
   - Прошу, - показала на трап Диана. - Добро пожаловать  в  Город  Тысячи
Кораблей...
   Они прошли по пирсу мимо бесчисленных ярко иллюминированных кораблей  -
их наверняка было гораздо больше тысячи у причалов и на рейде, -  вошли  в
широкие ворота и окунулись в бесшабашное веселье. На стенах  домов  горели
разноцветным необжигающим пламенем без  копоти  и  дыма  гроздья  факелов,
фонтаны, украшенные каменными  изваяниями  неизвестных  зверей,  испускали
веера искр, десятки песен сливались в Мелодию Карнавала, пели и  танцевали
люди в масках и незнакомых нарядах - двух одинаковых не было, и  Савин  не
знал, что они такое - праздничная одежда или карнавальные  костюмы?  Может
быть, и то и другое. Диана  крепко  держала  его  за  руку,  повеселевшая,
смеющаяся, куда-то далеко отлетели все  заботы  и  сложности,  Савин  стал
беспечной молекулой карнавала.
   Кто-то в черном трико и красных кружевах, проносясь мимо,  сунул  им  в
руки тяжелые чеканные кубки, весело крикнул что-то и растаял в толпе.  Они
пробились к овальному бассейну фонтана, присели на парапет.  Искры  ливнем
сыпались на них и гасли, не причиняя боли. Савин  вздрагивал  сначала,  но
вскоре привык. За спиной плеснуло -  в  бассейне  кружило  длинное  гибкое
животное, похожее на  тюленя.  Приостановилось,  всплыло  на  поверхность,
глянуло в лицо Савину, испустило звонкий веселый визг и снова,  извиваясь,
заскользило вокруг постамента с каменным зверем.
   - Ваше здоровье! - сказал ему вслед Савин.
   Вино было густое и ароматное.
   - А ты быстро освоился, - сказала Диана. - Хвалю...
   - Стараюсь, - пожал он плечами.
   - И пореже вспоминай свои  холодные  скучные  слова  вроде  "контакта".
Просто приплыть сюда, провести ночь посреди феерии. Как и все те, кого  ты
здесь видишь. Пойдем танцевать?
   - Как бы друг друга не потерять в этой толчее...
   - Не беспокойся, даже если и потеряешься, тебя утром проводят  в  порт.
Или я  сама  тебя  найду,  закон  карнавала  -  двое,  приехавшие  вместе,
обязательно встретятся. Пойдем?
   - А я смогу? Музыка какая-то незнакомая...
   - Ничего, привыкнешь...
   Танцующие   вокруг   фонтана   пары   импровизировали   каждая    свое,
подстраиваясь под ритм. Музыканты не сидели на одном месте - приплясывали,
держась не  очень  тесной  кучкой.  Мелодия  стала  отдаленно  похожей  на
"Голубые снега" Пелчицкого, медленный танец. Диана положила Савину руки на
плечи, ее глаза были совсем близко, и не хотелось сейчас думать  обо  всех
загадках и удручающих деталях, но суровая действительность отрешала его от
толпы. Он уже не думал о будущем фильме, да и не будет, кажется,  никакого
фильма, все сложнее. И глобальнее - иные миры, иные  цивилизации,  которые
земляне собирались искать  в  космосе,  были  рядом,  за  зыбкой  туманной
дверью. А Земля об этом не знала - знали только  Савин  с  Дианой  да  еще
кучка  каких-то  неизвестных  темных  личностей.  Это  было  невыносимо  -
чувствовать себя едва ли не единственным хранителем  тайны,  поразившей  и
обрадовавшей бы все население планеты, и это при том, что его работой  как
раз и было - рассказывать людям о разгаданных тайнах...
   - Я так не могу, понимаешь? - сказал он. - Знаем только мы с тобой...
   - Ты так думаешь? Мы не первые, и не в этом веке  сюда  впервые  попали
земляне - может быть, тысячу лет назад...
   Возможно, многие древние легенды о  путешествиях  в  таинственные  миры
основаны на реальных фактах, подумал он. Даже  наверняка.  Может  быть,  и
Томас Лермонт, знаменитый бард из  Эрсилдуна,  -  овеянная  легендами,  но
реально существовавшая когда-то личность, - тысячу лет назад ходил по этим
улицам. Почему об этом городе молчали побывавшие здесь тысячу  лет  назад,
понятно: кто знает, вдруг та река крови, которую пришлось пересечь Томасу,
уходя за королевой фей  в  ее  страну,  -  всего  лишь  не  очень  сложная
метафора, отражавшая дух определенных времен?
   - Но это же неправильно, - сказал он. - Сюда никак нельзя было  пускать
Кортеса, даже в  прошлом  веке  следовало  помалкивать,  но  сегодня-то  -
двадцать первый?
   - А здесь - не  двадцать  первый.  Ты  не  подумал,  что  не  нам  рано
приходить, а им рано встречать?
   - Вот это уже довод посерьезнее, - сказал Савин. - Но  ведь  непременно
должны существовать и более близкие нам по возрасту миры? А то  и  ушедшие
вперед?
   - Таких я не знаю, - сказала Диана. - Наверняка они есть, но там  я  не
бывала. Хватит, ладно? А то рассержусь...
   Савин замолчал. Он никак не мог заставить ее выйти из той роли, которую
она сама себе навязала. В чем-то он мог  ее  понять,  в  чем-то  она  была
права, но - не в главном. И ничего нельзя было сделать...
   Танец сменился более быстрым, напоминающим старинный тулузский ригодон,
образовался хоровод, но  внезапно  к  фонтану  прихлынула  новая  толпа  -
хохочущая,  гомонящая,  пускающая  шутихи.  Может  быть,  они  только  что
приплыли. У них были свои музыканты,  мелодии  двух  оркестров  причудливо
переплелись, хоровод рассыпался, возникла  толчея,  вызвавшая  лишь  новые
взрывы хохота, - все перемешалось, Савин выпустил  руку  Дианы  и  тут  же
потерял ее из виду. Растерянно затоптался,  оглядываясь,  его  окружила  и
дотащила за собой смеющаяся кучка парней и девушек, нимало  не  удивленных
его одеждой, - сунули в руку новый кубок, уволокли прочь от фонтана. Он не
мог сопротивляться - так подчиняло себе их бесшабашное веселье - и  вскоре
оказался далеко от фонтана,  на  какой-то  другой  площади.  Там  высилась
посередине статуя всадника - на низком и  широком  пьедестале  плясали,  а
самый отчаянный ухитрился взобраться на шею коня  и  размахивал  шаром  на
длинной палке, испускавшим веера  искр,  прекрасных  и  необжигающих,  как
радуга.
   Здесь Савину удалось покинуть своих веселых похитителей. Он  присел  на
каменное крыльцо  расцвеченного  яркими  огнями  дома,  отхлебнул  вина  и
поставил кубок рядом с  собой  на  ступени.  Прихватить  его  с  собой?  -
мелькнула мысль. Но ведь ничего этим  не  докажешь  -  всего  лишь  кубок.
Впрочем, и монеты, честно  говоря,  никого  ни  в  чем  не  убедили  бы  -
таинственные налетчики явно опасались в первую очередь его  аппаратуры,  а
монеты, несомненно, прихватили, решив быть последовательными  до  конца  в
своей наглой лихости...
   Осторожно обходя танцующих, прошел и скрылся в  боковой  улочке  черный
зверь, как две капли воды похожий на одного  из  резвящихся  там,  на  том
берегу, на  вересковых  пустошах  Шотландии.  Никто  не  обратил  на  него
внимания, словно и он был здесь равноправным гостем...
   Савин грустно смотрел на танцующих вокруг памятника, хотелось  крикнуть
им: "Ну что же вы прячетесь? Вам будут только рады!"  Но  и  этого  он  не
мог...
   Внезапно неподалеку от него возникла фигура в таком причудливом костюме
и маске, что нельзя  было  даже  по  движениям  понять,  мужчина  это  или
женщина. Поманила Савина рукой.
   - Вы меня? - немного растерянно спросил он.
   Фигура вновь призывно повела рукой, и Савин только сейчас  увидел,  что
рядом с ней стоит предмет на треноге, чрезвычайно похожий на  фотоаппарат,
- правда, довольно старинный. Или  на  кинокамеру  старой  модели.  Сердце
захолонуло от радости. Он вскочил,  но  фигура  отступила,  сделала  знак,
несомненно означавший просьбу соблюдать определенную дистанцию, и пошла  в
боковую улочку. Савин шагал метрах в  десяти  сзади,  послушно  сворачивал
вслед за своим таинственным поводырем в какие-то переулки, дворы, где  уже
не было ни веселых толп,  ни  карнавального  фейерверка.  Музыка  осталась
далеко позади, стала едва слышной.  Фигура  беззвучно  скользила  впереди,
загадочный футляр висел на ремне у нее за спиной.
   Сердце лихорадочно колотилось. Это фотоаппарат или кинокамера, сомнений
нет. Какой-нибудь торговец? Но почему таится - запрещено открыто торговать
фотоаппаратами, что ли? И откуда ему известно, что  именно  Савину  нужно?
Какой-то таинственный друг, неизвестно откуда знающий, чем  может  помочь?
Слишком неправдоподобно.  Или  нет?  Ну  почему  у  его  врагов-невидимок,
уничтоживших  аппаратуру,  не  может  оказаться  своих  врагов,   которые,
согласно известной пословице,  автоматически  посчитали  себя  друзьями  и
союзниками Савина?
   Улица длиной метров в  сорок,  вернее,  проход  меж  глухими  каменными
стенами - задними стенами каких-то строений. На каждой  стене  по  десятку
фонарей - голубых шаров.
   Когда Савин достиг примерно середины прохода, все и  произошло.  Справа
застучали по крыше шаги, полетела вниз, разматываясь,  толстая  веревка  с
привязанной на конце за середину палкой, тот,  что  заманил  сюда  Савина,
ухватился за нее обеими руками, сел на палку, и его мгновенно  подняли  на
крышу.
   Из-за  угла  выехал  всадник  в  широком  черном  плаще  с   капюшоном,
чрезвычайно похожий на того, что встречал прошлой ночью на берегу  корабль
"честных контрабандистов", развернул коня  вдоль  прохода  и  остановился.
Савин оглянулся - с другой стороны проход загораживали двое пеших в  таких
же плащах, и в руках у всех троих были  короткие  металлические  предметы,
холодно отсвечивающие тусклыми бликами...
   Оттуда, где стоял всадник, донеслось  тихое  стрекотанье,  и  несколько
ламп по обе стороны прохода звонко лопнули, погасли. И с  другой  стороны,
сзади, тихо застрекотало, лампы гасли одна за другой, но  только  те,  что
висели ближе к выходам, - те, что  были  в  середине  и  освещали  Савина,
остались нетронутыми.
   Он понял их замысел, и некогда было раздумывать. Он отскочил, выстрелил
по трем лампам, и они лопнули - висели невысоко, и попасть было  нетрудно.
Упал  на  спину,  перекатился,  выстрелил  по  трем   оставшимся.   Проход
погрузился в темноту. У Савина остался один  патрон  в  стволе  и  семь  в
запасной обойме - слабовато против трех автоматов-бесшумок... И еще кто-то
на крыше, двое как минимум. Но что им мешало просто выстрелить  в  него  с
крыши?  Хотят  взять  живым,  узнать,  что  ему  известно,  что  он  успел
рассказать и кому? Сомнительно, что после  такой  беседы  его  отпустят  с
миром, - чересчур уж удобный подворачивается случай покончить с ним,  надо
же было так глупо попасться, и никто ничего никогда  не  узнает,  до  чего
обидно, господи...
   Он выстрелил во всадника, но промазал -  было  слишком  темно.  Всадник
отъехал за угол, исчез из виду. Исчезли и пешие.  Злость  и  опасность  до
предела обострили рассудок, и он догадался - сейчас в игру вступят те, что
на крыше, сбросят что-нибудь сверху, оглушат...
   Савин вставил новую обойму, отполз к стене, прижался к ней  спиной.  Он
не знал, с какой стороны ждать удара, он ничего не мог, не  знал,  что  же
делать, никогда еще он не оказывался в таком паскудном положении.  В  бога
он, разумеется, не верил, но сейчас  самое  время  помолиться  -  хотя  бы
шотландским духам...
   Стрекотнуло высоко над  головой,  сверху  посыпалась  каменная  крошка.
Значит, не стараются попасть, хотят брать живьем...
   - Брось оружие. Встать и руки за голову, - раздалось над самой головой.
   - Черта лысого! - рявкнул Савин.
   - Дурак, - расхохотались вверху. - Сейчас сбросим  факелы,  будешь  как
муравей на тарелке. А палить  можешь  сколько  угодно  -  карнавал,  никто
ничего не заподозрит. Да и вряд ли ты сюда с мешком патронов  плыл,  их  у
тебя наверняка кот наплакал, а? Давай быстрее...
   Резкий свист оборвал ехидно-уверенные  реплики,  и  над  самой  головой
Савина загрохотали удаляющиеся шаги. Застучали копыта в той  стороне,  где
скрывался за углом всадник. А через  несколько  секунд  с  другой  стороны
послышался иной конский топот - кто-то мчался сюда галопом.
   В  проходе  сверкнул  яркий,  пульсирующий  свет   факелов.   Несколько
всадников с гиканьем и азартными воплями промчались мимо,  явно  преследуя
убежавших. Трое на всем скаку, царапая ножнами мечей  стены,  завернули  в
проход, увидели Савина, все еще  лежащего,  натянули,  откидываясь  назад,
широкие поводья, и храпящие кони взвились на дыбы, разбрызгивая пену.
   Савин медленно поднялся, не пряча пистолета, настороженно  всматриваясь
в нежданных избавителей. Вряд  ли  нападавшие  стали  бы  применять  столь
изощренную хитрость, подсылая к себе на смену сообщников, так что  в  том,
что прискакали спасители, сомневаться не стоило. Как  и  в  том,  что  это
полиция или какой-то патруль,  -  блестящие  кирасы,  шлемы  с  невысокими
султанами, поножи, налокотники, мечи.
   Двое остались в седлах, высоко подняв факелы, третий спешился и  валкой
походкой старого  кавалериста  подошел  к  Савину.  Старший,  очевидно,  -
какая-то эмблема на золотой цепи поверх кирасы, еще  какие-то  инкрустации
золотом. Грузный пожилой мужчина с солидными висячими усами.
   Савин опустил пистолет, хотел сунуть его в карман, но старший  протянул
лапищу в кожаной перчатке, перехватил его  руку  и  забасил  непонятное  -
указывая на пистолет, широким жестом обводил окрестности, негодующе  качал
головой и цокал языком, выражал крайнее неодобрение, как только мог. Смысл
его тирады легко дошел до сознания Савина, которому во время  скитаний  по
планете нередко приходилось объясняться жестами  с  теми,  кто  не  владел
известными ему языками. Патрульный горячо  растолковывал,  что  здесь,  во
время карнавала, категорически запрещается устраивать безобразия, подобные
только что прерванному на самом интересном месте.
   Савин закивал в знак понимания,  виновато  пожал  плечами,  но  тут  же
спохватился - кто знает, какая у них система жестов, означает же у  болгар
кивок - отрицание... Но нет, патрульный его прекрасно  понял  и  заговорил
тоном  ниже,  укоряюще,  но  уже  не  особенно.  Потом  оборвал  поучения,
очевидно, сочтя их законченными, и коротко,  по-деловому  задал  несколько
вопросов. Видя, что Савин не  понимает,  выдернул  из-за  голенища  сапога
свиток, развернул и, не оборачиваясь, щелкнул пальцами. Один из  всадников
подъехал ближе, наклонил факел. Старший протянул свиток Савину.
   Там было изображено  человек  сорок,  все  в  разных  костюмах.  Детали
выписаны очень тщательно, и  под  каждым  -  короткая  строчка  непонятных
знаков. Дело у них поставлено неплохо, видимо, это и имела в  виду  Диана,
предупреждая, что  заблудиться  здесь  невозможно...  Савин  всмотрелся  и
вскоре уверенно ткнул пальцем в человека, одетого, несомненно, по  земной,
хотя и немного устаревшей моде. Старший удовлетворенно  крякнул  и  знаком
велел одному из своих людей спешиться, кивнул на лошадь Савину  -  видимо,
здесь  автоматически  подразумевалось,  что  каждый  обязан  уметь  ездить
верхом.
   Впрочем, он первое время ехал рядом, присматриваясь к  посадке  Савина,
но вскоре, оценив его умение держаться  в  седле,  гикнул  и  пустил  коня
размашистой  рысью.  Через  несколько  минут,  огибая  людные  места,  они
достигли  порта,  проскакали  мимо  ряда   иллюминированных   кораблей   и
остановились у того, на котором Савин сюда прибыл. Его  вежливо  проводили
на палубу, но вежливость любой полиции имеет свои пределы. Так и  здесь  -
один из патрульных занял позицию неподалеку,  явно  намереваясь  дежурить,
пока не отчалит корабль с возмутителем спокойствия. Его коня увел в поводу
напарник. Матросы  временами  появлялись  на  палубе,  упорно  не  обращая
внимания на Савина. Он примостился у борта и ни о чем особенном не думал -
не хотелось, остывал после схватки. Часа через два стало  утихать  буйство
фейерверка, людской поток хлынул на корабли,  вскоре  вернулась  и  Диана.
Савин уверенно объяснил, что после того как их  неожиданно  разлучили,  он
бродил по городу и вот только что вернулся, ориентируясь  на  маяк.  Диана
ничуть этому не удивилась, так что особенно лицедействовать не пришлось. К
тому же, она особенно и не расспрашивала, сидела грустная, и понятно  было
отчего - кончился карнавал, которого ждешь целый год,  и  еще  год  теперь
предстоит ждать ясных огней до небес...
   Обратный путь, "переход",  разговоры  с  Дианой  о  каких-то  пустяках,
короткое сдержанное прощание на берегу - все это проплывало мимо сознания,
не оставляя следа. Ничего сейчас не имело значения - кроме миров,  которые
он не мог подарить Земле...





   Савин осторожно постучал в потемневшую от  времени  и  здешней  стойкой
сырости дверь. Почти сразу же послышались тяжелые неторопливые шаги, дверь
потянули на себя, открыв до половины. Перед Савиным стоял высокий  крупный
человек, растрепанной  черной  шевелюрой  и  бородой  напоминающий  то  ли
актера,  утвержденного  на  роль  Емельяна  Пугачева,  то  ли  цыгана.  Он
наверняка встал буквально за несколько минут по появления Савина - рубашка
застегнута кое-как, через пуговицу, лицо мятое, сонное, глаза запухшие.
   Конечно же,  он  сразу  узнал  Савина,  он  явно  намеревался  буркнуть
что-нибудь вроде: "Ну вот, опять вы...",  лицо  стало  уже  стягиваться  в
грустно-отрешенную улыбку. Но он только что проснулся, соображал хуже, чем
обычно, и это позволило Савину опередить, заговорить первому:
   - Почему вы не сбрили бороду? И волосы не выкрасили, скажем, в рыжий?
   Гралев недоуменно моргнул:
   - Почему я... что?
   - Не сбрили бороду. И не изменили цвет волос. - Савин очень  деликатно,
но непреклонно придвинулся вплотную, и Гралев,  так  ничего  и  не  поняв,
отступил в прихожую. Савин закрыл за собой дверь. Полдела  сделано  -  его
впустили.
   - Это было бы логическим продолжением, Гралев, -  сказал  он.  -  Люди,
вдруг решившие скрываться под вымышленной  фамилией,  обычно  стремятся  и
внешность изменить. Что же вы не довели дело до конца?
   - Что за глупости? - спросил Гралев. - Зачем мне менять внешность?
   - А зачем вам понадобилось менять фамилию, мистер Гролл?
   На лице Т-физика изобразилось что-то похожее на смущение:
   - Сам не  знаю...  -  Он  подергал  плечами,  ища  слова.  -  Вырвалось
неожиданно для меня самого, здесь ведь не спрашивают документов. Видимо, в
подсознании сидело, что Гралев - конченый человек, в сущности...
   - И  человечество,  безусловно,  выиграет  оттого,  что  на  его  месте
возникнет ничем не примечательный Гролл, -  продолжил  за  него  Савин,  -
который найдет себе в глуши место, скажем,  учителя  физики  -  на  это  у
лауреата Нобелевской премии способностей  хватит  -  и  будет  разыгрывать
современного отшельника в хламиде из эластовитола.
   Даже учитывая состояние Гралева, следовало ожидать вспышки - Савин знал
характер физика, похожий на камчатский гейзер, - но  Гралев  как-то  очень
тускло улыбнулся и спросил спокойно:
   - А что вы предложите?
   - О, я многое могу предложить... - сказал Савин. - Но пока предложу для
начала сварить кофе нам обоим.
   - Я только что сварил. На вас хватит.
   - Вот и отлично. В таком случае будем считать, что увертюра прозвучала,
и занавес поднят... Где ваша комната, сюда? Благодарю.
   - Как вы меня нашли? - без всякой радости, но и без особой враждебности
(что придало Савину уверенности) спросил Гралев, расставляя чашки.
   - Представьте, я вас вовсе не искал. То есть искал,  конечно,  но  сюда
приехал по другим делам и никак не ожидал встретить вас в городке. А  сюда
меня привели другие обстоятельства... - Он поколебался и закончил  твердо:
- Правда, чрезвычайно похоже на то, что  все  обстоятельства  стянулись  в
один тугой узел, с которым, кажется, следует поступить как с гордиевым...
   - Как это понимать?
   - Не могу объяснить пока, -  сказал  Савин.  -  Вернее,  не  могу  пока
сформулировать четко - запутанно, как черт-те что, до того туманно...
   Он замолчал, отхлебнул кофе и пристально, откровенно оглядел комнату  -
гралевских вещей здесь было не больше,  чем  обычно  бывает  у  мужчины  в
гостиничном номере. Видимо, каковы бы ни  были  его  дальнейшие  намерения
относительно своего будущего, прочно обосновываться в этом  городе  Гралев
не собирался.
   И тут Савина осенило.
   - Почему вы оказались именно здесь, на берегах Ферт-оф-Лорна? Именно  в
этом графстве?
   Гралев молчал, буравя взглядом свои ботинки.
   - Почему именно здесь? - повторил Савин настойчиво. Он не  хотел  и  не
собирался быть деликатным - слишком серьезная  шла  игра,  слишком  велики
были ставки.
   - Городок я выбрал случайно, -  сказал  Гралев,  не  поднимая  глаз.  -
Захотелось  почему-то  к  морю  -  серому,  знаете  ли,  скучному.  В  тон
настроению, что ли.
   - Понимаю, -  сказал  Савин.  -  Но  из  Глазго  вы  могли  преспокойно
отправиться в Эр или Андроссан. Это гораздо  ближе,  и  там  тоже  сколько
угодно серого скучного моря. Или, если уж вам хотелось забраться как можно
дальше на север, можно было воспользоваться прямыми рейсами на Фрейзерборо
или Дернесс. Улететь на острова, наконец.  Но  вы  предпочли  остановиться
где-то посередине между Глазго и северной оконечностью  страны.  Машины  у
вас нет, значит, вы воспользовались монором  или  автобусом  -  при  самом
лучшем раскладе, как минимум, три пересадки по пути из  Глазго,  я  хорошо
изучил расписание, потому и взял  машину.  Вы  целеустремленно  добирались
сюда... или в Монгеруэлл?
   - Ну, предположим, в Монгеруэлл. Не вижу причин это скрывать.
   - Так. Сюда вы приехали из Монгеруэлла, потому что здесь  было  скучное
серое море. А кто вам нужен был в Монгеруэлле?
   - Послушайте, вам не кажется, что вы все больше начинаете  походить  на
полицейского?
   - Вполне возможно, - сказал Савин. - Это оттого, что я надеюсь  все  же
опередить Интерпол или Международную службу безопасности - это все  же  не
их дело.
   - При чем здесь Интерпол? Он-то какое может иметь отношение  к  спорной
научной гипотезе, которую так и не удалось подтвердить экспериментально?
   - И вы так  именуете  работу,  за  которую  в  тридцать  один  получили
Нобелевскую? - как бы между прочим поинтересовался Савин.
   - Это было четыре года назад.  Тогда  мы  были  оптимистами.  А  теперь
получается, что получил я ее незаслуженно. Словно  бы  за  проект  вечного
двигателя, понимаете вы это?
   Его голос сорвался, он наконец поднял глаза - в них были  боль  и  злое
отчаяние от собственного бессилия. Нет, это не ты, подумал  Савин.  Не  ты
подкладывал бомбы. Ты не стал бы  никогда  собственными  руками  разрушать
дело всей своей жизни. Есть кто-то другой...
   - Значит, вы признаете,  что  трудились  над  пустышкой?  Что  те,  кто
присуждал вам Нобелевскую, - бездари,  не  способные  отличать  эпохальную
идею от проекта перпетуум мобиле?
   - Не хочу я этого признать! Не могу! - Гралев склонил голову и закончил
тише: - Но факты, факты...
   - Что ж, поговорим о фактах. Но раньше скажите все же, кого вы искали в
Монгеруэлле? Кетсби?
   - Да, - сказал Гралев. - К чему делать из этого секрет?
   - Ваш бессменный помощник, верный оруженосец... - сказал Савин.
   - Если быть точным, я не искал его,  не  гнался  за  ним.  Он  сам  мне
написал. Я поехал не сразу, мне...
   - Было неловко и стыдно, - закончил за него Савин.  -  Потому  что  вы,
отец-основатель, бросаете дело,  а  скромный  инженер  остается  на  своем
посту. Я правильно понял? И правильно его охарактеризовал?
   - В общем-то, да. Теоретиком он  никогда  не  был.  Но  исполнитель  он
идеальный и экспериментатор неплохой.
   - Настолько, что вы все эти четыре года  практически  передоверяли  ему
всю основную работу по монтажу установок?
   - И не вижу причин об этом жалеть, - сказал Гралев.
   - Ну-ну... Итак, он просил вас приехать, и вы после некоторых колебаний
приехали. Вы встречались с ним?
   - Разумеется. Два раза.
   - И что же?
   - Я его не узнал. Мне показалось, да и сейчас кажется, что он не вполне
нормален психически. Бессвязный и бессодержательный получился разговор - и
в первый, и во второй раз. Осталось такое впечатление, словно он все время
порывался рассказать что-то важное, начинал сложными  зигзагами  подводить
меня к  чему-то,  и  вдруг  -  будто  захлопывается  какая-то  дверь  или,
наоборот, впереди разверзается пустота. Издерган до крайности,  стряхивает
пепел на пол - это он-то, образец аккуратности! - озирается с таким видом,
словно кто-то сейчас появится за его спиной прямо из стены. Кажется  даже,
что он вооружен...
   - У вас не создалось впечатления, что он чего-то или кого-то боится?
   - Если даже и так,  то  это  чисто  нервное,  не  имеющее  отношения  к
реальности, - задумчиво сказал Гралев. - Скорее  всего,  у  него  тоже  не
выдержали нервы, но проявилось это еще болезненнее,  нежели  у  меня.  Ему
давно пора лететь к Полачеку в Брно, а он  почему-то  торчит  здесь  и  не
хочет уезжать.
   - Подачек? - сказал Савин. - Насколько я помню из наших прошлых  бесед,
это тот, кто шел за вами, так сказать, по пятам? Ваш наследник престола?
   - Собственно говоря, да, - сказал Гралев. - После  того  как  распалась
моя группа, многие перешли к Полачеку, в том числе и Кетсби. Но  он  никак
не хочет уезжать. Я хотел даже купить ему билет и посадить в  самолет,  но
решил немного подождать. Не стоит его отправлять в таком состоянии,  пусть
немного придет в себя...
   - У него здесь родственники? Женщина, может быть? Друзья?
   - Никого. Я бы знал. - Гралев поставил на хлипкий столик пустую  чашку,
досадливо помотал головой. - Послушайте, Савин, хватит  об  этом,  хорошо?
Все-таки речь идет о человеке, который работал со мной четыре года...
   - Я думал, вы все же скажете "о моем хорошем друге", - сказал Савин.  -
Нет?
   Наступило неловкое, напряженное молчание. Савин отвернулся и равнодушно
рассматривал выцветшие литографии на стене.
   - Нет, - сказал наконец Гралев. - Вы не подумайте, что я к  нему  плохо
относился или недолюбливал... Он хороший парень, прирожденный  инженер,  с
ним было легко работать и интересно общаться за стенами лаборатории, и все
же... И тем не менее друзьями мы не были. Боюсь, что "хороших друзей", как
вы выразились, у него вообще не было. У него были только хорошие знакомые.
Вы понимаете разницу?
   - Понимаю, - сказал Савин. - Продолжайте, прошу вас.
   - Создавалось впечатление, что на  нем  надет  панцирь,  разместившийся
где-то  между  кожей  и  скелетом,  в  Монгеруэлле,  мне  показалось,  это
проступило особенно  явственно.  А  женщины  всегда  чувствовали  особенно
остро.
   - Ага! - Савин стукнул ладонью по колену. - Вы отгоняете мои  последние
сомнения, Гралев, последние уничтожаете, теперь я уверен, что не ошибся...
- Он чувствовал, что впадает в пустословие, но не мог сразу  остановиться,
это было своеобразной разрядкой. - И если это  окончательно  подтвердится,
если это подтвердится...
   - О чем вы?
   - Исключительно о вас и ваших делах, - Савин овладел собой. - Можно еще
кофе?  Благодарю...  Понимаете,  Гралев,  я  провел  вчера  два   часа   в
вычислительном центре Монгеруэлла. Машинное время сейчас гораздо  дешевле,
чем в прошлом веке, и все равно мне пришлось-выложить трехмесячный оклад -
у меня были сложные задачи, осложнявшиеся еще и тем, что не всегда  я  мог
конкретно объяснить, что мне нужно... Начнем по  порядку.  Если  бы  месяц
назад я спросил у вас, кто, по-вашему, является сегодня  лучшим  Т-физиком
планеты, что бы  вы  мне  ответили,  избегая  обеих  крайностей  -  ложной
скромности и излишнего самомнения?
   Гралев ответил не сразу:
   - Месяц назад я ткнул бы себя пальцем в грудь.
   - И абсолютно справедливо, - сказал Савин. - Так и  поступайте  впредь,
вы слышите? Минуту! - он резко вскинул ладонь. - Без самобичующих  реплик,
Гралев, ясно? И не перебивайте, понятно? Слушайте и отвечайте на  вопросы.
Потом можете говорить все, что угодно. Итак, рассмотрим ситуацию. Родилась
и уверенно набирает силы новая отрасль физики, занимающаяся проникновением
в иномерные миры, параллельные пространства. Есть  теория,  математический
аппарат, хорошие специалисты, оборудование и, что немаловажно, признание в
научных кругах.
   - Не везде, - сказал Гралев. - Иные мэтры поверят  в  нашу  правоту  не
раньше, чем сами побывают в одном из иномерных  миров.  И  они  отнюдь  не
бездари,  просто   существует   такая   вещь   -   определенные   свойства
человеческого мышления...  Вы  ведь  знакомы  со  многими  хрестоматийными
примерами?  Против  существования  метеоритов  или  возможности  постройки
летательных аппаратов тяжелее воздуха выступали отнюдь не одни бездари...
   - С хрестоматийными примерами я знаком, -  сказал  Савин.  -  Не  будем
отходить от главного.  Итак,  на  протяжении  последних  примерно  двух  с
половиной лет в лабораториях, идущих, казалось бы, по единственно  верному
пути,  произошел  ряд  катастроф,  которые  можно  расценить  как  признак
провала,  результат  неверного  пути.  Признак  того,   что   великолепная
магистраль  оказалась  на  деле  примитивным  тупиком,  так   что   просто
неизвестно теперь, где же  она  -  укатанная  дорога,  ведущая  к  сияющим
вершинам. Те, у  кого  мышление  в  полной  мере  обладает  "определенными
свойствами",   возликовали   и   вновь   развернули   задохнувшееся   было
наступление. Те, кто относился к вам с  доброжелательным  пониманием,  те,
кто присуждал вам Нобелевки и помогал отвоевывать место под солнцем - даже
они под давлением неопровержимых фактов... смутились и задумались,  скажем
так. И наконец, в ваших рядах возникло  дезертирство,  причем  полководец,
сиречь вы, покинул поле боя, даже  не  дождавшись  окончательного  развала
армии. Я не говорю уж о том, что средства массовой информации  перешли  от
неумеренных восторгов к выжидательному  молчанию  -  в  лучшем  случае.  Я
исчерпывающе обрисовал ситуацию?
   - Да. Факты...
   -  Подождите.  Ответьте  еще  на   несколько   вопросов.   Какие   меры
безопасности принимались в тех лабораториях, где вы работали?
   - Обычные меры согласно технике безопасности.
   - Я не о том, - сказал Савин. -  Какие  меры  у  вас  принимали  против
возможной диверсии?
   - Против чего?
   - Против диверсии, - внятно повторил Савин.  -  Против  бомбы,  которую
кто-то мог подложить, против того, что  кто-то  мог  сознательно  привести
установку к взрыву? Это и есть неучтенный фактор, понятно  вам?  Никто  не
думал о бомбах, потому что никто  ничего  не  знал  о  тех,  кому  выгодно
подкладывать бомбы...
   - Вы с ума сошли? - спросил Гралев скорее деловито, чем удивленно. - Мы
же не персонажи криминального романа.
   - Ну да, - сказал Савин. -  А  между  тем  кандидаты  в  гипотетические
диверсанты преспокойно существуют, Гралев!  Просто  мы  ничего  о  них  не
знали, и по вполне уважительной причине - наш противник значительно старше
Т-физики и, пока ее не было  в  помине,  оставался  абсолютно  неуязвимым.
Угроза для него возникла буквально девять-десять лет назад, и он  понимал,
чем это для него грозит, но оставался  для  вас  невидимым,  вы  о  нем  и
понятия не имели, а он действовал...
   - Да о чем вы? - почти крикнул Гралев.
   - О вашем противнике, - сказал Савин. -  Наверное,  я  первым  на  него
вышел - даже не догадываясь об этом. Я не искал вас, Гралев. Вернее, искал
после того, как вы улетели в Глазго, но сюда я попал  из-за  одного  очень
странного письма...
   Он говорил уверенно и  четко,  с  профессиональной  сноровкой  отсекая,
безусловно,   интересные,   но   второстепенные,   в   сущности,   детали,
задерживаясь только на  главном,  на  ключевых  моментах.  Говорил  и  вот
теперь-то уж действительно сверлил лицо  собеседника  взглядом  -  жадным.
Гралев слушал с любопытством, пока - только с любопытством...
   - Вот так, - сказал Савин. - Никаких доказательств у  меня  нет  -  все
стащили. Диана, я уверен, будет молчать и  дальше.  Я  понимаю,  насколько
трудно даже вам верить во все это, но верить необходимо. Ради вас  самого,
ради вашего дела.
   - В это трудно верить... - сказал Гралев.
   - Господи! - горько усмехнулся Савин. - Ну и тривиальщина -  и  это  вы
недавно жаловались на "определенную инерцию человеческого мышления"...
   - Вы не дали мне кончить. Я готов вам верить. Я только не могу  понять,
каким образом ваши корабли ухитряются попадать в тот  мир  и  возвращаться
назад - без установок, без расхода огромного количества энергии... Вот это
гораздо труднее понять.
   В том-то и дело, подумал Савин. Ты большой ученый, лауреат и все  такое
прочее, но тебе еще предстоит понять, что твои коллеги лет  через  двести,
отдавая должное твоим заслугам, будут все же смотреть на тебя так, как  ты
сам  сегодня  смотришь  на  Декарта,  не   умевшего,   увы,   пользоваться
компьютером... Понять, что ты только начинаешь, что твой ручеек растечется
в будущем сотней многоводных рек, что... Ладно, не будем сейчас об этом.
   - Ну, а при чем здесь мы? - спросил Гралев.
   - Господи, поневоле начинаешь по  аналогии  вспоминать  профессоров  из
иных старинных романов - гениев, которые рассеянно ели суп вилкой... Вы на
абсолютно правильном пути были, понятно вам? На единственно верном пути. И
"те" это знали, потому-то и портили  ваши  установки!  Не  знаю,  что  они
привозят с "того берега" и что дают взамен, не знаю, как им вообще удалось
открыть путь к  "тому  берегу".  В  одном  уверен  -  они  хотят  остаться
монополистами, и ваши лаборатории для них - кость в горле. Знаете,  чем  я
занимался в вычислительном? Изучал со всех сторон все  ваши  катастрофы  -
насколько   это   доступно   дилетанту,   искал   закономерности,   надоел
программистам хуже горькой редьки...  А  догадка  пришла  после,  когда  я
увидел  на  улице  полисмена  в  мундире.  Вдруг  подумалось  почему-то  о
криминальном характере дела - может, еще из-за пистолета, который я  здесь
вынужден  таскать...  Итак,  вы  и  Кетсби.  Вы  с  ним  работали  в  пяти
лабораториях - одна за другой они взлетали на воздух. Без жертв. Я уверен,
так и было запланировано - непременно без жертв, вы должны были остаться в
живых и убедиться, наконец, что  изобретаете  вечный  двигатель.  Убийство
Галилея из-за угла произвело бы  несравнимо  меньший  эффект,  нежели  его
принародное отречение... А вы,  к  тому  же,  отреклись  добровольно,  без
крылатой галилеевской фразы. Я вас ни в чем  не  виню,  вы  и  понятия  не
имели, что существует противник из плоти  и  крови.  И  подозревать  _вас_
считаю непроходимым идиотизмом - вы не стали бы  своими  руками  разрушать
дело всей своей жизни. Подозреваемый у нас один. Назвать вам его имя?
   Судя по лицу Гралева, в этом не было нужды.
   - Но как он мог... - сказал Гралев  беспомощно.  -  Бомбы,  диверсии...
Дурной сон.
   -  Мы  почему-то  подсознательно  убеждены,  что   с   разоружением   и
национализацией концернов и крупных фирм  волшебным  образом  сгинуло  все
подлое и злое, накопленное человечеством за тысячи лет, - сказал Савин.  -
Нет, выкорчевывать еще многое предстоит... Это Кетсби, я уверен, и уверен,
что его сейчас пытаются заслать к вашему "наследнику" Полачеку.  Не  знаю,
что за ключик к нему подобрали, но не сомневаюсь, что это он. Что у него в
конце концов не выдержали нервы. Может быть, и мучит совесть  за  то,  что
проделал с вами. А тут предстоят новые диверсии. Сюда он  приехал,  скорее
всего, за инструкциями... или умолять своих хозяев оставить его  в  покое.
Отсюда все метания, отсюда попытки замолить грехи, обратившись к богу.
   - И все же я не могу поверить...
   - У вас есть его адрес? Отлично, едемте. - Савин встал. - В полицию или
МСБ нам просто  не  с  чем  пока  обращаться,  так  что  нам  нужен  живой
свидетель.
   - Но  даже,  если  все  правда,  вы  рассчитываете,  что  он  сразу  же
признается?
   - Вы же сами рассказали, в каком он  состоянии.  Если  ему  осточертело
подкладывать бомбы, у нас есть шанс... К тому же, я некоторым образом имею
отношение к местной полиции, я - официальное лицо.  Не  знаю,  имею  ли  я
право, с точки зрения закона, допрашивать его, но взятки с меня гладки,  в
случае чего меня всего лишь выгонят, в  шею  за  превышение  полномочий...
Едемте. Только бы на его хозяев нам не напороться...
   Савин достал кольт из кармана брюк, загнал  патрон  в  ствол,  поставил
пистолет на предохранитель и сунул его во внутренний карман куртки.
   - Ого! - произнес Гралев то ли с уважением, то ли с долей  насмешки.  -
Как в стерео...
   - Какое там стерео... - сказал Савин. - После сегодняшней ночной пальбы
на карнавале я отношусь  к  нашему  противнику  довольно  серьезно...  Наш
противник хорошо вооружен и вряд ли до сих пор никого из нас не  прикончил
исключительно из гуманизма. Пойдемте...
   "Гарольд" мчался по расцвеченной яркими  полосами  дороге,  слева  было
море и сизый туман, справа - холмы и долины. А  сзади  -  неброский  серый
"белчер"...
   - Вообще-то в этом нет ничего странного, - говорил Гралев. - В том, что
ваши таинственные корабли, как нож сквозь масло,  проходят  в  иные  миры.
Едва ли не все, что изобрели  мы,  природа  выдумала  до  нас  -  посылала
радиоволны за миллионы лет до Попова, наделила дельфинов и  летучих  мышей
локаторами, но комплекса неполноценности из-за этого испытывать, я  думаю,
не стоит. То, что придумали мы, - это наше, мы сами  до  него  докопались.
Так и с темпоральной физикой...
   Что ж, пусть  возвращается  к  нормальной  жизни,  думал  Савин,  пусть
размышляет, вновь обретая себя...
   - Вы не слушаете?
   - Нет, что вы, - сказал Савин. - Внимательно слушаю, с интересом...
   - Вам не кажется, что вон та серая  машина  давно  бы  уже  должна  нас
обогнать? А она упорно держится в хвосте.
   - Такая уж у нее  привычка,  -  сказал  Савин.  -  Они  водят  меня  до
Монгеруэлла и обратно. Теперь убедились, что противник осязаем?
   - А что, если остановиться? - неожиданно азартно спросил Гралев.
   - Зачем? Хотя...
   Савин плавно затормозил. "Белчер" остановился позади - как раз на таком
расстоянии, чтобы нельзя было рассмотреть лиц  сидящих  в  машине.  Савин,
чувствуя  прилив  злого  азарта,  вылез  и  целеустремленно  направился  к
преследователям. Страха не было - вряд ли  они  решатся  на  крайние  меры
здесь:  убийство,  равно  как  и  таинственное   исчезновение   известного
журналиста и известного ученого, неминуемо привлечет внимание...
   Он успел пройти метров десять - "белчер" рыкнул мотором (судя по звуку,
нестандартно  мощным  для  серийной  малолитражки)  и  стал  пятиться   со
скоростью пешехода. Савин плюнул и вернулся к "гарольду".
   - А если это полиция?
   - А на кой черт мы полиции? - спросил Савин.  -  Зачем  ей  следить  за
собственным "специальным  констеблем"...  Выполняйте  завет  Оккама  -  не
умножайте сущностей сверх необходимого...
   Они въехали в Монгеруэлл, и "белчер" исчез.
   - Странно, - сказал Савин. - Какая-то догадка крутится в мозгу и  никак
не может перелиться в слова... Ну что  ж,  показывайте,  где  обитает  ваш
бессменный оруженосец...
   Они вошли в холл отеля "Роберт Брюс", небольшой и не блещущий роскошью,
как и само скромное трехэтажное здание. Портье со скучным лицом поднял  на
них взгляд от растрепанного детектива, Савин кивнул Гралеву, и тот, как  и
было условлено, сказал спокойно, даже чуточку вяло:
   - Мы хотим видеть мистера Кетсби. Тридцать второй.
   С лица портье словно смахнули сонную  одурь,  он  подобрался  и  сказал
сухо:
   - Простите, кем вы приходитесь мистеру Кетсби?
   - Я же был у него два раза... - начал было Гралев, но Савин, ничего еще
не сообразив, однако ощутив нехорошее напряжение происходящего,  отодвинул
Гралева, рывком выдернул из кармана удостоверение "специального констебля"
и взмахнул бланком, разворачивая:
   - Полиция! Нам необходимо...
   - Если не возражаете, я хотел бы взглянуть,  -  прервал  его  уверенный
голос.
   Савин оглянулся. Его с интересом рассматривал невысокий человек средних
лет, скромно, но элегантно одетый. Второй стоял поодаль, между  гостями  и
входной дверью.
   - Простите. - Незнакомец ловко выдернул из пальцев Савина бланк,  бегло
просмотрел. - Кто вам выдал удостоверение? Еще  какие-нибудь  документы  у
вас есть? А у вас?
   - Пожалуйста. - Савин достал удостоверение Глобовидения. - А с кем имею
честь?
   Незнакомец раскрыл бордовую книжечку.
   - Ричард Стайн, старший  инспектор  уголовной  полиции  Монгеруэлла,  -
прочитал Савин  вслух  для  сведения  Гралева.  Что-то  случилось,  что-то
плохое. Только бы они не вздумали допрашивать нас порознь, ничего хорошего
из этого не получится...
   - Итак, кто вам выдал  удостоверение?  -  невозмутимо  повторил  Стайн.
Выслушав Савина, кивнул своему спутнику и жестом пригласил Савина: - Прошу
в тридцать второй. И вы, разумеется, тоже, мистер Гралев.
   - Не говорите ничего лишнего, - сказал Савин Гралеву  по-русски.  -  Ни
слова о здешних чудесах. Я искал его, потому что  работал  над  фильмом  о
вас, а вы... - ну, расскажите все, как было.
   Инспектор Стайн шел впереди. Не оборачиваясь, он сказал по-русски почти
без акцента:
   - Пожалуй, вы правы, Савин, - чудеса  интересуют  скорее  церковь,  чем
полицию, к чему о них упоминать...
   Савин споткнулся от  растерянности.  Инспектор  обернулся  и,  даже  не
скрывая иронии, добавил опять-таки по-русски:
   - А еще лучше было бы  немедленно  потребовать  адвоката  и  отказаться
давать любые показания. Ваше право  -  вас  ровным  счетом  ни  в  чем  не
подозревают, вы не задержаны.
   - В чем, собственно, дело? - спросил Гралев.
   - В трупе. - Инспектор открыл дверь. - Прошу.
   Они вошли в небольшой номер, и с порога бросился в глаза меловой контур
на полу - очертания распростертого  человека,  старинный  способ  фиксации
позы трупа, до сих пор применяющийся наряду  с  голограммой  в  таких  вот
захолустных городках. И бурые пятна на полу.
   Следом за ними  вошел  молодой  блондин  -  "моряк  торгового  флота  в
отпуске", тот, что сидел тогда в "Лепреконе", а на  другой  день  увивался
вокруг очаровательной почтмейстерши. Сейчас он, правда, был в штатском.
   -  Инспектор  Пент,  -  сказал  блондин.  -   Все   в   порядке,   Дик.
Самодеятельность  Лесли.  Итак,  специальный  констебль  Савин,  что   вас
интересует? А вас, мистер Гралев-Гролл?
   Савин молчал. Ничего удивительного  не  было  в  том,  что  шотландский
инспектор полиции знал русский, что он знал в лицо Гралева,  и  все  же...
Создавалось впечатление, что за душой у этих двоих нечто  большее,  нежели
удостоверение уголовной полиции. Или он ошибался?
   - Что с ним случилось? - спросил Гралев.
   - Застрелился в четыре часа утра, - сказал Пент. - Такие вот дела...  Я
с  удовольствием  выслушаю  рассказ  мистера  Гралева  о  его  встречах  и
разговорах с покойным в Монгеруэлле, но это подождет. Сначала я  хотел  бы
задать  вам,  Савин,  несколько  вопросов.  Что  побудило  вас,   всемирно
известного  репортера  Глобовидения,  стать,  пусть  на  короткое   время,
специальным констеблем? Уж наверняка не мальчишеское  желание  поиграть  в
сыщика... Зачем вам оружие? У вас пистолет во внутреннем  кармане.  Можете
вы объяснить, что происходит в городке, где вы поселились? Чем  вызвано  и
чем обосновано стремление сержанта Лесли привлечь вас к сотрудничеству?
   - Это допрос? - спросил Савин.
   - Ну что вы...
   - Следовательно, я могу не отвечать?
   - Ваше право. Но в таком случае немедленно возникает очередной  вопрос:
почему  добропорядочный  человек,  уважающий  закон,  отказывается  помочь
полиции? Это, по меньшей мере, странно, не так ли?
   - Как знать... - сказал Савин. - Скажите, как ваша контора относится  к
очень странным - скажем  так  -  заявлениям,  не  подтвержденным  никакими
доказательствами?
   - С недоверием, - ответил Стайн без особых раздумий.
   - Вот видите. Если бы у меня были доказательства, я с радостным  воплем
бросился бы вам на шею...
   - Вот как? Вы намекните, мы постараемся понять.
   - Ну что ж, - сказал Савин. - Как вы отнесетесь к тому, что  неподалеку
от вас открылся -  или  существовал  с  незапамятных  времен  -  проход  в
иномерное пространство, которым пользуются контрабандисты?
   Савин смотрел в глаза Стайну и увидел в них  именно  то,  чего  боялся:
отстраненность, недоверие, вежливую скуку.
   - Определенные свойства человеческого мышления... - сказал Савин. - Что
ж, мне нечего больше сказать.
   Он прошел к распахнутому настежь окну, выглянул наружу.  Окно  выходило
на балкон. С него можно было без труда перелезть по фигурной литой решетке
на балкон второго этажа, оттуда спрыгнуть на землю с высоты не более  двух
метров, преспокойно уйти лабиринтом проходных дворов.
   Савин обернулся и встретил взгляды обоих инспекторов -  профессионально
ухватистые,   настороженные.   Нет,   что-то   неладное   было   с    этим
самоубийством...
   - Он всегда держал окно открытым? - спросил Стайн Гралева,  на  секунду
опередив Савина.
   - Да, - сказал Гралев. - Старая привычка.
   - Это запутывает дело... - невольно подумал Савин вслух, и снова на нем
скрестились взгляды инспекторов. И ему  показалось,  что  в  глазах  Пента
мелькнуло что-то похожее на понимание. Он же сам живет в городке,  подумал
Савин, не мог совсем ни о чем не слышать...
   - Предположим, что запутывает,  -  сказал  Стайн.  -  Если  дело  можно
запутать еще больше... Очень уж много загадок за последнее время свалилось
на  тихий  захолустный  уголок.  Гибнут  при  загадочных   обстоятельствах
полисмены,  стреляются  физики,  мэтры  Глобовидения  играют   в   частных
детективов, священники выступают  с  направленными  против  нечистой  силы
темпераментными проповедями.
   Он не англичанин, подумал Савин, он превосходно владеет английским,  но
все же проскальзывает акцент, и отнюдь не  шотландский  и  не  валлийский.
Если они представляют  ту  контору,  о  которой  я  сейчас  подумал,  дело
несколько облегчается, но - самую чуточку...
   Инспекторы занялись Гралевым, расспрашивали его о том же, что  и  Савин
сегодня  утром  -  сколько  раз  и  когда  тот  встречался  с  Кетсби,  их
взаимоотношения, душевное состояние покойного в последние  дни.  О  Савине
словно бы забыли, но он чувствовал, что это не так.
   - Ну что ж... - сказал Стайн. - У  меня  больше  нет  к  вам  вопросов.
Простите за беспокойство,  не  смею  задерживать  далее.  Думаю,  что  нет
необходимости напоминать - узнавать в городке инспектора Пента не следует.
   Они шли к двери, и Савин ощущал устремленные в  спину  хмурые  взгляды.
Ему было немного стыдно, но особой вины он не чувствовал - они  все  равно
не поверили бы...
   - Почему вы ничего им не сказали? - спросил Гралев в машине.
   - Потому что они не поверили бы ни единому  моему  слову.  -  Савин  не
включал мотор. - Вот что, Гралев. Вам необходимо срочно исчезнуть.  Я  вас
отвезу в соседний город, откуда ходит прямой монор на Глазго.
   - Шутите?
   - Какие там, к черту, шутки? Денег вы с собой не взяли?  Вот,  возьмите
на дорогу. Вещи бросьте к чертовой матери, вряд ли там у вас  есть  что-то
особо ценное. Я сейчас черкну записку ребятам в Глазго, чтобы устроили вас
понадежнее и не выпускали на улицу два-три дня.
   - Но...
   - Молчите! - Савин с треском выдрал листок из блокнота. -  Я  не  верю,
что это самоубийство. И полиция, судя по всему, тоже, что-то у них есть  -
иначе не держали бы они отель под наблюдением, к тому же, у  меня  сильные
подозрения, что это  не  полиция,  а  более  серьезная  контора...  А  что
касается вас - вы наверняка станете следующей  мишенью,  как  только  "те"
сообразят, что вы  начали  кое-что  понимать.  Если  вы  вслед  за  Кетсби
"покончите самоубийством", этому особенно и  не  удивятся,  учитывая  ваше
состояние и это бегство к серому скучному морю... И  ничего  нельзя  будет
доказать. Поэтому не вступайте в дискуссии, а отправляйтесь  немедленно  в
Глазго.
   - А вам не кажется, что это - бегство?
   - Глупости, - сказал Савин. - Чем вы  поможете  мне,  оставшись  здесь?
То-то... У вас  другие  задачи  и  другой  окоп.  Вы  уже  убедились,  что
находитесь на верном пути, и ваша сверхзадача - беречь вашу голову.
   - А вы?
   - Обо мне не беспокойтесь, - сказал Савин. -  Я  -  человек  приметный,
знаете ли. В то, что я покончил самоубийством, не поверит ни один из  тех,
кто меня знает, а устраивать  мне  "несчастный  случай"  -  тоже  в  итоге
чревато. Я все обдумал и просчитал. Ну, Гралев? Я не смогу работать,  если
не будет уверенности, что вы в безопасности. Могу я на вас полагаться?
   - Можете, - сказал Гралев.
   - Вот и отлично,  -  сказал  Савин.  -  Я  верю,  что  очень  многое  -
впереди... А вот позади, к сожалению, пристроилась явная  сволочь.  Только
не оглядывайтесь, Гралев. Это что-то новенькое, они еще  не  эскортировали
меня по улицам...
   Он тронул машину, искоса поглядывая в зеркальце на серый "белчер".
   - Они, - сказал Гралев.
   - Вот то-то и оно.
   - Обратитесь к первому полицейскому, - сказал Гралев. -  Или  задержите
их сами.
   - А за что? - спросил Савин. - За то, что они меня преследуют? Это  еще
нужно доказать... Ладно, поскольку я уверен, что  это  не  полиция,  можно
пойти на  небольшую  грубость,  отвечу-ка  я  им  за  ту  пальбу  в  тихом
переулочке любезностью того же толка...
   Он  увеличил  скорость  -  не  превышая  предписываемой  правилами,  но
создавая впечатление, что пытается оторваться от  преследователя.  Свернул
вправо, резко притормозив так, что машину качнуло - с визгом  тормозов,  в
классическом стиле детективных  фильмов.  Он  ехал  к  окраине  города,  с
удовлетворением отмечая, что машин и пешеходов на  улицах  становится  все
меньше.
   Свернул на абсолютно безлюдную улочку, резко  затормозил,  не  выключая
мотора, едва не вмазавшись лбом в стекло. Он задумал сначала  стрелять  по
шинам. Но это было бы скверное кино, небезопасное для жизни тех, кто сидел
в "белчере", - а ведь никаких доказательств, что они принадлежат  к  шайке
Геспера, не имелось. Стрелять по живым людям в этом тихом городке?  Хватит
с этих мест выстрелов, право...
   Савин выпрыгнул из машины, встал посреди улочки, безмолвной, как лунная
поверхность, широко размахнулся. Ало-синий параллелепипед  закувыркался  в
воздухе - двухпинтовый пластиковый пакет фруктового молока летел навстречу
мчащемуся "белчеру", мягкий хлопок - и ветровое стекло автомобиля  закрыла
разлапистая белая клякса. Нехитрый  прием  из  арсенала  знаменитого  Ника
Кабалло, героя  тридцати  серий  "Опасного  путешествия".  Оказывается,  и
детективные фильмы способны научить чему-то полезному...
   "Белчер" рыскнул  вправо-влево  и  под  душераздирающий  визг  тормозов
врезался в высокую витрину табачной лавочки, наполовину ушел внутрь, где и
замер, живописно усыпанный битым стеклом. Из двери бомбой вылетел  пожилой
хозяин,  крайне  темпераментно   выкрикивая   что-то,   но   рассматривать
дальнейшее течение событий, имея к ним самое  прямое  отношение,  было  бы
несколько неэтично, и "гарольд" помчался прочь.
   - Господи, действительно как в стерео, - сказал Савин. - Ну, надеюсь, у
них хватит денег расплатиться за витрину.


   Диана выслушала его бесстрастно, опустив глаза.
   - Вот такие дела, - закончил Савин. - Как видишь, не так уж безобидны и
безопасны твои тропки к сияющим в ночи городам. Что они  возят  сюда,  эти
неразговорчивые морячки?
   - Не знаю, - сказала Диана. - И никогда не интересовалась. Насколько  я
могу судить, это абсолютно безобидные дела. Что ты  к  ним  прицепился,  в
конце концов? Здесь просто-напросто перевалочный пункт меж  двумя  мирами,
на которые не распространяется земная юрисдикция. К чему же вмешиваться?
   - У  меня  глубокая  уверенность,  что  кто-то  уже  вмешался,  вернее,
подключился.
   - В любом случае это безобидно и не затрагивает земных дел.  Над  тобой
могли и подшутить, в проблемах  Т-лабораторий  ты  разбираешься  не  более
меня, нет доказательств, что того человека убили. Все верно?
   - Вообще-то да, - сказал Савин. - А интуицию вы в расчет не принимаете,
леди?
   Она молчала. Сидела, откинувшись на  вогнутую  спинку  мягкого  кресла,
рассеянно теребила высокий воротник свитера, красивая и отчужденная.
   - Что с тобой такое? - спросил он. -  Вчера  еще  была  обыкновенная  и
веселая, а сегодня...
   - Ты меня раздражаешь.
   - Своим присутствием?
   - Нет, что ты. Мне с тобой интересно - пока ты не пытаешься вторгнуться
в заповедные миры помимо их желания, просто потому, что они существуют.
   - Но ведь такова жизнь, - сказал Савин.  -  Рано  или  поздно  мы  сами
откроем эти тропинки...
   - И столкнетесь со множеством сложных проблем.
   - Естественно.
   - А не лучше ли ждать, когда вас пригласят?
   - По-моему, никак не лучше. Я не верю в то, что эти дела с  перевозками
настолько уж безобидны. Предчувствия. У вас разве не бывает  предчувствий,
милая ведьма?
   - Господи, какая я ведьма, - сказала Диана устало. - Вот что, я могу  и
сегодня взять тебя - туда. Хочешь?
   - Конечно, - сказал Савин. - Будем надеяться, что сегодня ночью в  меня
там палить не станут, а?
   - Я все же думаю, что над тобой кто-то подшутил.
   - Думай как тебе угодно, - сказал Савин. - А  если  они  решат  довести
свою шуточку  до  логического  конца,  приди,  пожалуйста,  как-нибудь  на
кладбище с цветами. Мне будет приятно, если ты проявишь обо мне  заботу  -
пусть даже таким образом.
   Диана смотрела на него устало и грустно.
   Видимо, тебе все же крепко не повезло в жизни, подумал  Савин.  И  вот,
получив от своей загадочной, то ли доброй, то ли злой  феи  необыкновенный
дар, ты решила, что все это - твое, и только твое. Что  вторжение  чужаков
неминуемо разрушит едва-едва возведенную крепость  самоутверждения.  Целую
философскую теорию сочинила и сама в нее поверила...
   - Ну, я пошел, - сказал он. - Итак, в то же время и на том же месте...
   Он медленно шел, окунаясь временами в  полосы  света  из  окон.  Стояла
свежая тишина, и Савин почувствовал, что обжился здесь. Так было всегда  -
первые день-два незнакомый город  казался  загадочно-неизвестным  и  чужим
насквозь, потом становился близким и уютным, в конце  концов  просто  жаль
было уезжать. Если бы только не думать сейчас о пистолете в кармане...
   Окно полицейского участка светилось, но Савин не стал заходить  туда  -
он  ничем  не  мог  порадовать  Лесли,  разве  что  преподнести  еще  одну
загадку...
   Савин вошел в холл "Вереска", не обнаружив за стойкой хозяина,  снял  с
доски ключ и пошел к себе.
   Ключ не вошел в замок. Савин растерянно погремел ручкой двери, нагнулся
к скважине. Дверь была заперта изнутри. Он взглянул  на  номер  комнаты  -
нет, никакой  ошибки,  -  снова  нажал  на  ручку.  Послышались  шаги,  не
крадущиеся, громкие, скрежетнул ключ, дверь распахнулась.
   - Прошу вас, - сказал мистер Геспер  так  радушно  и  уверенно,  словно
действительно был хозяином этой комнаты. Невыносимо элегантный, нестерпимо
благообразный джентльмен.
   Савин, держась с таким же ледяным спокойствием, вошел, сел в  кресло  у
окна и закурил. Он и в самом деле не удивился - визит  Геспера  мог  иметь
одно-единственное объяснение...
   - Начнем с презренного металла,  -  сказал  Савин.  -  Вы  мне  должны,
округляя, три тысячи шестьсот пятьдесят -  за  аппаратуру.  Уборка  номера
тоже за ваш счет. - Он показал на стену  с  полусмытыми  пятнами  крови  и
угрожающей надписью.
   - Разумеется,  -  Геспер  молча  и  степенно  выписал  чек.  -  Вы  мне
нравитесь, Савин. Вы хорошо владеете собой.
   - Пустяки, - сказал Савин. - То, что вы здесь,  может  означать  только
одно, верно?
   - Вы правы,  давайте  играть  в  открытую.  Прежде  всего  я  хотел  бы
извиниться за глупую выходку моих людей там, на  карнавале.  К  сожалению,
человек, руководивший ими, обладает неистребимой  страстью  к  театральным
эффектам, мне следовало учесть это заранее. Правда, у них был приказ,  как
бы это выразиться...
   - Чуточку припугнуть? - любезно помог ему Савин.
   - Ну, если хотите, да. Приказ он выполнил  несколько  своеобразно...  Я
могу принести за него извинения...
   - Не утруждайте себя, - великодушно махнул рукой Савин.
   - Что ж, тогда давайте поговорим по-деловому.  Вы,  без  сомнения,  уже
догадались,  что  невольно  вмешались  в  дела  разветвленной  и   сильной
организации.
   - Догадался, - заверил Савин.
   - Естественно, не было необходимости являться к вам лично, можно было и
подождать...
   - Со временем я бы обязательно на вас вышел, вам не кажется?
   - Не  исключено,  -  сказал  Геспер.  -  Пятьдесят  на  пятьдесят.  Но,
понимаете ли, мне  не  нравится,  когда  на  меня  выходят.  Так  что  мое
появление здесь продиктовано не бравадой, а  свойством  характера.  Я  это
подчеркиваю для того, чтобы вы не чувствовали себя победителем, а  меня  -
загнанным в угол. Истинное положение дел далеко от такой картины.
   - Согласен, - сказал Савин.
   - Я считаю, что появился вовремя, не раньше и не позже. Сейчас как  раз
то время, когда мы можем договориться.
   - Не уверен, - сказал Савин.
   - Вы заранее отметаете всякую попытку соглашения?
   - Да нет, - сказал Савин. - Просто, по-моему, серьезный разговор еще не
начался, идет преамбула...
   - Вы правы, перейдем к делу. Итак, вы впутались в чужие игры...
   - У меня впечатление, что уголовное право именует  эти  игры  несколько
иначе...
   - Да? - Геспер посмотрел на него почти весело. - Интересно, найдется ли
в земном уголовном праве хотя бы один параграф, запрещающий вести торговлю
с иномерными пространствами? Как по-вашему?
   - Вы правы, - медленно сказал Савин. -  Занятный  юридический  казус...
Чего же вы в таком случае боитесь?
   - Не прикидывайтесь простачком, - сказал Геспер. - Предав  происходящее
здесь гласности, вы все разрушите, и вы прекрасно это понимаете.
   - Понимаю.
   - Вот видите, сказал Геспер. - Вы переступили уже тот рубеж, за которым
вас следует опасаться. Куда вы отправили сегодня вашего подручного?
   Савин хорошо владел собой, но  на  этот  раз  едва  сдержал  удивление:
Геспер понятия не имел,  чти  Гролл  -  это  Гралев!  Может  быть,  Геспер
полностью передоверил диверсии своим людям и не  вникал  в  детали.  Может
быть, и сам Геспер не более чем среднее звено в цепочке.  Возможно  также,
что  те,  кто  поддерживал  контакты  с  Кетсби  и  следил  за  Савиным  в
Монгеруэлле, просто не успели доложить Гесперу, кем на самом деле является
скромный турист, незаметный Гролл. Как бы там ни обстояло дело,  у  Савина
имелся лишний козырь. Правда, особых преимуществ это не давало...
   - Мой помощник? - сказал Савин. - Не беспокойтесь. Он уютно разместился
неподалеку, запасшись кое-какими документами, которые, я  уверен,  помогут
предотвратить кое-какие случайности...
   - И сделают вашу преждевременную кончину  отнюдь  не  бессмысленной?  -
понимающе добавил Геспер. - Да, вы прекрасно понимаете, что принадлежите к
людям, которые не могут умереть или исчезнуть незаметно...
   - Вот именно, - сказал Савин.
   - Это придает вам уверенность, не спорю. Но может настать момент, когда
эти соображения не смогут больше служить защитой.
   - Не исключено, - сказал Савин.
   -  Рад,  что  вы  это  понимаете.  Теперь,  мне  кажется,  самое  время
попробовать договориться. Думается, бессмысленно соблазнять  вас  суетными
благами, которые пока все еще ценятся частью человечества. И на испуг  вас
не возьмешь. Ну, а на логику?
   - То есть?
   - Это же так просто, - сказал Геспер. - Что противозаконного в том, что
мы получаем оттуда товары, посылая в обмен свои?  Что  противозаконного  в
том, что несколько деловых людей подключились к цепочке, идущей неизвестно
откуда неизвестно куда? И  если  бы  мы  попросили  вас  по-человечески  -
оставьте нас в покое, ради бога, не кричите  о  нас  на  всю  планету?  Не
предлагая взятку и не угрожая - просто попросили. Что вы на это скажете?
   - Любопытно, - сказал Савин.
   -  Мы  могли  бы  предоставить  вам  материал  для  двух-трех  фильмов,
аналогичных вашим прежним, -  загадки  Истории,  которые  до  сих  пор  не
раскрыты. Не считайте это взяткой - всего лишь компенсация за вашу здешнюю
неудачу. Итак?
   - Трудно решать... - сказал Савин. - Знаете, я, в  конце  концов,  тоже
человек. И не стремлюсь  к  одному  -  любой  ценой  сделать  сенсационный
репортажей ваша деятельность в самом деле не подлежит разбору в  уголовном
суде, но... - Он наклонился вперед и, сторожа взглядом  лицо  собеседника,
закончил резко: - Но вот организация диверсий и убийств - это  уже  совсем
другое дело...
   Взгляд Геспера метнулся, как вспугнутая птица. Он тут же овладел собой,
но эта секундная растерянность сказала о многом, расставила  все  точки  и
отбросила последние имевшиеся у Савина сомнения.
   - О чем вы? - спросил Геспер совершенно спокойно.
   - Бросьте, - сказал Савин столь же спокойно. - Вы прекрасно  понимаете,
о чем я, - о бомбах, которые Кетсби подкладывал в лаборатории,  и  о  том,
что он убит, а не покончил с собой.  Вы  же  первый  предложили  играть  в
открытую.
   Лицо Геспера стало таким, что невольно захотелось пересесть подальше  и
вынуть пистолет. Но и это  продолжалось  одно  мгновение,  он  снова  стал
чопорным и благообразным пожилым джентльменом.
   - Вот даже как... - сказал он. - Вот  даже  как...  Что  вам  рассказал
Кетсби?
   - Значит, вы признаетесь?
   Геспер ничего не ответил. Он смотрел мимо Савина, в окно. Потом  сказал
чуточку осевшим голосом:
   - Боже, до чего не повезло... Все было так хорошо, так  безоблачно  шли
годы, и вдруг появилась эта проклятая, Т-физика... Я очень сожалею, но  мы
вынуждены были так поступать. У нас не было другого выхода.
   - Еще немного, и я начну вас жалеть, - сказал Савин.
   - Не иронизируйте, мальчишка! Вам  не  понять,  что  это  такое,  когда
рассыпается дело,  которому  отданы  десятилетия.  Да,  нам  пришлось  так
поступать, потому что ничего другого не оставалось.
   - Бедные жертвы фатума...
   - Если хотите, да, - сказал Геспер. - Итак, вы знаете  гораздо  больше,
чем мы думали... Но преимуществ это вам не дает никаких.  И  наш  разговор
автоматически  переходит  в  другую   плоскость.   У   вас   нет   никаких
доказательств. Я уверен, что и письменных показаний Кетсби у вас  нет.  Вы
бессильны, вы даже не можете арестовать меня. Даже продолжать съемки вы не
можете - нет аппаратуры. Вы в цейтноте, Савин. И  диктовать  условия,  как
это ни прискорбно для вашего самолюбия, будем мы.  Либо  вы  завтра  утром
уедете отсюда и никогда больше сюда не вернетесь и перестанете  заниматься
этим делом, либо... - он сделал многозначительную паузу. -  Вы  стали  для
нас опасны, и при  крайней  необходимости  нам,  как  это  ни  прискорбно,
придется пойти на крайние меры. Не забывайте, мы всегда можем  уйти  туда,
где земное правосудие бессильно...
   - Можете, - сказал Савин.
   - Я не хочу выглядеть торжествующим  победителем,  но  вы  проиграли  и
должны это признать. Вариантов, повторяю, всегда  два:  либо  вы  уезжаете
утром, получив компенсацию,  о  которой  мы  говорили,  либо  Глобовидение
лишится одного из лучших репортеров, а городок... - Он холодно  улыбнулся.
- А городок лишится своей первой красавицы. Не смотрите  на  меня  зверем,
Савин, - правила игры таковы, что  поделать...  Соглашайтесь.  Никогда  не
стыдно отказаться от борьбы, если знаешь наперед,  что  никаких  шансов  у
тебя нет...
   - Но вы понимаете, что такое положение не сможет сохраняться долго?
   - Разумеется, - кивнул Геспер. - Но, во-первых, лет через двадцать меня
перестанут интересовать какие бы то ни было проблемы...
   - Вы рассчитываете задержать развитие Т-физики на двадцать лет?
   -  Попытаемся.  Кетсби  -  не  единственный  сговорчивый   партнер.   А
во-вторых, как я  уже  говорил,  в  любой  момент  я  могу  оказаться  вне
досягаемости земной юрисдикции. И хватит об этом. Думайте лучше о  себе...
и о ней. Я не сторонник экстремальных мер, но у меня  есть  компаньоны,  и
кое-кто из них довольно суров... Итак, завтра утром я приду к  вам,  и  мы
обсудим вопрос о компенсации... Что касается сегодняшней ночи - можете  ее
использовать для улаживания личных дел. До завтра, Савин...
   Дверь тихо затворилась за ним. Савин подошел к окну,  распахнул  его  и
жадно  вдохнул  свежий  прохладный  воздух...  Да,  из  него,  Савина,  не
получилось частного сыщика, способного шутя  загнать  противника  в  угол.
Скорее уж его самого в угол загнали, но особой  его  вины  в  этом  нет  -
противник с самого начала был в более выгодном положении.  Геспер  прав  -
никаких улик, никаких доказательств, даже съемки продолжать невозможно.  И
в том, что они в любую минуту могут оказаться по  ту  сторону  тумана,  их
сила, Геспер прав и здесь.
   Но Геспер многого не знает. Не знает о Гралеве. Не знает, что и смертью
Кетсби, и загадками туманных берегов заинтересовалось серьезное ведомство.
Все это,  вместе  взятое,  позволяет  питать  определенные  надежды  и  не
опускать руки. Одно плохо - времени они ему не дают. Предположим,  удастся
выторговать у Геспера завтрашний день, сославшись на личные дела, - и  что
дальше, что этот день даст? Есть два пути: можно укрыться в Монгеруэлле  и
оттуда, поддерживая контакт  с  Лесли,  готовить  Гесперу  ловушку;  можно
попытаться уговорить Диану помочь -  хотя  бы  раздобыть  сегодня  на  том
берегу нечто осязаемо вещественное, несомненное  доказательство.  К  Лесли
идти опасно, но, может быть, у Дианы отыщется фотоаппарат? Идиот,  выругал
он себя. Что тебе стоило купить сегодня  в  Монгеруэлле  кинокамеру?  Одну
серьезную ошибку ты все-таки сделал -  посчитал,  что  время  работает  на
тебя, что противник не всполошится так быстро. Но  кто  мог  предполагать?
Предугадать сегодняшний визит? Я же  не  сыщик,  в  конце-то  концов,  вся
уголовщина, которой мне приходилось до сих пор  заниматься,  относилась  к
былым столетиям, а Санта-Кроче не в счет, там все было по-иному...
   Он взглянул на часы - пора идти седлать Лохинвара.


   ...Луна стояла уже высоко. Лохинвар легко взял подъем, и Савин  натянул
поводья. Что-то шевельнулось неподалеку в густой тени невысокого округлого
холма, легонько звякнуло. Савин подумал, что представляет собой  идеальную
мишень, сунул руку в карман, коснулся теплого металла. Теперь он явственно
различал силуэт человека в короткой куртке, с непокрытой головой.
   -  Эй!  -  негромко  окликнул  Савин,  наполовину  вытащив  из  кармана
пистолет.
   - Тихо! - откликнулся человек из темноты,  голосом  сержанта  Лесли.  -
Тише, Кон, они близко, в тень!
   Ничего пока не соображая, Савин  повернул  коня  в  тень  от  ближайшей
скалы. Лохинвар нетерпеливо приплясывал, подкова звонко брякнула о камень.
   - Тише!
   Два черных  силуэта,  два  зверя  неслись  по  равнине,  преисполненные
нездешнего,  непонятного  веселья,  гибкие,  сильные,  чуточку,  казалось,
хмельные от этой силы, ловкости, вересковой лунной ночи. Савин замер - как
и в прошлый раз, он не смог бы облечь в слова свои ощущения и мысли.
   И тогда неожиданно звонко застучал автомат.
   Он был такой маленький, что Лесли без усилия удерживал его в  вытянутой
руке. Зеленая струйка трассирующих пуль коснулась переднего зверя, и зверь
покатился кубарем, распластался, замер. Вспыхнули фары, заревел мотор -  к
ним неслась машина. Перекрывая ее гул, раздался яростный тоскующий вопль -
в нем не было  ничего  человеческого,  но  и  звериного  ничего  не  было.
Вразнобой захлопали пистолетные выстрелы.
   Лохинвар взметнулся на дыбы, Савин полетел на землю,  ударился  плечом.
Его ослепил на секунду свет фар, он вскочил и, прихрамывая, побежал  туда,
где кричали люди и ревел мотор. Застучали копыта -  мимо  него  пронеслась
Диана, с  маху  спрыгнула  с  седла  у  машины.  Фары  погасли,  вспыхнуло
несколько мощных фонарей, осветили скрюченное в темной луже тело, покрытое
короткой лоснящейся шерстью,  широко  раскрытые  застывшие  глаза.  Тяжело
дыша, Лесли обогнал Савина. Несколько человек стояли  вокруг  зверя,  одни
смотрели на него, другие озирались, держа пистолеты наготове.
   Снова послышался не то рев, не то вопль, и кто-то  наугад  выстрелил  в
темноту.
   Савин бежал и слышал крик Дианы:
   - Подонки! Убийцы!
   Кто-то  осторожно  и  неловко  попробовал  оттеснить  ее  от  неровных,
колышущихся пятен света. Она оттолкнула полицейского и вскочила  в  седло,
храпящий конь понес, едва не сшибив грудью Савина. Савин понял,  куда  она
скачет. Кажется, ему что-то кричали вслед, но мир для него сейчас  состоял
лишь из удаляющегося стука копыт,  сумасшедшего  бега  вниз  по  склону  и
плеска ударявшихся по спокойной воде весел.
   Стена тумана колыхалась довольно далеко от берега,  и  к  ней  на  всех
парусах уходил корабль,  неправдоподобное  видение  -  прозрачный,  словно
отлитый из стекла и освещенный  изнутри  мерцающими  радужными  сполохами.
Отблески приплясывали на волнах. Алый, удивительно  чистый  и  ясный  свет
переходил в синий, лимонно-желтый - в  оранжевый,  фиолетовое,  сиреневое,
зеленое, лиловое пламя трепетало, пробегая по прозрачным  реям  и  вантам,
буйствовало беззвучной фантасмагорией на хрустальных  полотнищах  выгнутых
парусов  -  рассветный  гон,  прекрасный   призрак,   игрушка   со   стола
волшебника... И силуэт девушки на корме.  Она  не  смотрела  на  покинутый
берег.
   Савин рванулся вперед, вслед, забрел по колена в воду и не почувствовал
ее холода. Все, чего не было и никогда  уже  не  будет,  уплывало  с  этим
волшебным кораблем - целая жизнь, любовь и нежность. И не было за  туманом
другого  берега,  был  только  один,  этот,  посеребренный  прохладным   и
равнодушным лунным светом.
   Корабль вошел в туман, растворился в нем, погасло многоцветное  сияние,
и туман неспешно поплыл к берегу. Савин не шевелился. Волны шлепали его по
коленям,  словно  выпроваживая  на  землю.  Ну  почему  так  должно   было
случиться? - горько подумал он. Почему мы не  решаемся  говорить  то,  что
думаем, и верить тому, что слышим?
   Полицейская машина подъехала вплотную к воде, полоснула по  ней  снопом
света, показавшимся удивительно блеклым после красок  корабля.  Савина  не
грубо, но непреклонно вытащили на берег и заставили  влезть  в  фургончик.
Там на двух металлических лавочках  лицом  друг  к  другу  сидели  люди  в
штатском. Между ними на полу лежало накрытое брезентом длинное тело.
   Савина знобило.
   Фургончик  петлял,  повторяя  загогулины   обвивавшей   холмы   дороги,
подпрыгивая на камнях,  и  полицейские  придерживали  каблуками  тело  под
брезентом, чтобы оно не ерзало по полу. Лесли сидел рядом с  водителем,  у
него было напряженное лицо всадника,  сосредоточенно  несущегося  к  цели,
которой, впрочем, могло и не оказаться там, впереди...


   Они сидели у заваленного прошлогодними журналами  столика  в  маленькой
стерильно-безличной приемной и опустошали второй по счету кофейник.  Из-за
двери слышалось постукивание, лязг.
   - Ты не сомневайся, - сказал Савину Лесли. - Доктор Данвуди - это такой
мастер, каждую молекулу отпрепарирует, не только клетку...
   - Да, - сказал Савин, чтобы только не молчать.
   - И очень интересный человек, - продолжал Лесли с упорством, в  котором
слышалось что-то жалкое. - Сильный клиницист. Отказался от весьма высокого
поста в Министерстве здравоохранения.
   Они помолчали.
   Потом Савин повторил:
   - Да.
   Перед глазами Савина упрямо стоял все тот же корабль и зеленая  строчка
трассеров.
   Бесшумно  отворилась  узкая  белая  дверь,  в  приемную  шагнул  доктор
Данвуди, снявший уже халат и  перчатки,  -  грузный  громадный  блондин  с
оплывшим лицом, таким замкнутым сейчас, что оно казалось  добродушным.  Он
удивительно тихими для своего веса шагами подошел к столу, сел  и  шепотом
рявкнул в пространство:
   - Сигарету!
   Его  толстые  пальцы  дрожали  на  белоснежной  крышке   стола.   Лесли
торопливо, расплескивая, налил  ему  кофе,  Савин  подал  пачку  "Модекс".
Доктор шумно опорожнил чашку, губами  вытянул  из  пачки  сигарету  и,  не
оборачиваясь, захлопнул каблуком приоткрытую  дверь  операционной  -  туда
попытался было заглянуть Лесли.
   - Огоньку, - сказал он сварливым басом. - Спасибо. Что  ж,  ребята,  не
сержусь за то, что подняли среди  ночи  -  работу  вы  подсунули  насквозь
интересную. Многие биологи продали бы душу дьяволу, чтобы только оказаться
на моем месте. Лесли, за каким чертом вам  понадобилось  сбивать  летающую
тарелочку? Что она вам такого сделала? Бедняжка пилот...
   Савин смотрел на сержанта. Он видел однажды такое лицо - в Амазонии, на
Укаями,  когда  миньокао,  химерическим  созданием  взмывший  из  вонючего
болота, схватил Пакито, вздернул в воздух, и автоматные очереди  бесцельно
распороли гнилую зеленую трясину - динозавр  молниеносно  исчез  со  своей
жертвой,  а  они  оцепенело  застыли  в  хлипкой  лодочке,  качавшейся  на
взбаламученной жиже... Он думал, что никогда больше не  доведется  увидеть
таких лиц.
   - Да, - сказал доктор Данвуди, уграбистой ладонью придавив плечо Лесли.
- Сидеть! Без истерик - некогда... Вот  именно,  Роб.  К  той  твари,  что
изглодала Мак-Тига, ваш зверь не имеет никакого отношения. Да и какой это,
к дьяволу, зверь...  Совершенный  мозг  и  речевой  аппарат.  Вы  ухлопали
разумное существо, ребята. - Он упер  в  столешницу  внушительные  кулаки,
губы свело в грустной усмешке. - Когда мы только похороним эту  ублюдочную
привычку - палить по непонятному... Не пытайся пригвоздить к  креслу  свою
душу, Роб. Виноват в итоге не сержант уголовной полиции  Робин  Лесли  как
конкретная личность, а старые предрассудки, болтавшиеся в мозгу бог  знает
с каких времен...
   - Доктор прав, - сказал Савин. - Но  как  бы  там  ни  было,  зачем  ты
стрелял?  Разве  не  было  других  средств?  Газ,  сети?  Однако  ты  взял
автомат...
   - А ты, когда стрелял там,  где  испугался  Лохинвар?  Почему-то  ты  в
первую очередь подумал о пистолете, хотя это мой инструмент, а не твой.
   - Но я же не знал, что там может оказаться!
   - А я знал? Я что-нибудь, выходит, знал?
   - Тихо! - рыкнул доктор Данвуди. -  Ребята,  я  конечно,  понимаю,  что
искать  конкретного  виновника  -  профессиональная  черта  журналистов  и
полицейских, но я не уверен, что есть конкретный виновник...
   - Ладно, - сказал Лесли. - Конкретного виновника нет, а убил его я.  На
этом и остановимся. Пишите подробный отчет, доктор.
   - Разумеется, - прогудел доктор Данвуди. - На вашем месте,  Роб,  я  бы
немедленно  позвонил  в   Дублин,   штаб-квартиру   Международной   службы
безопасности. Или сначала в их лондонское региональное.
   -  Буду  соблюдать  субординацию,  -  сказал  Лесли.  -  Утром  позвоню
начальству в Эдинбург, и пусть все идет своим чередом...  Спокойной  ночи,
доктор. Ты едешь, Кон?
   Савин вышел следом за сержантом, сел в машину. Полицейских там  уже  не
было, но  радио  работало,  выплескивая  в  ночь  лазурные  неаполитанские
синкопы. Они курили, слушали легкую,  как  дым  костра,  неуместную  здесь
музыку, над крышами повисла круглая желтая луна, светилось окно  больницы,
и не существовало Времени.
   - Ты видел... корабль? - тихо спросил Савин.
   Лесли промолчал так, что это было красноречивее слов.  Сигаретный  дым,
смешиваясь с музыкой, уплывал за окно.
   - Почему ты не сказал раньше, куда плавал с ней?
   - А что это изменило бы? - спросил Савин. - Ты можешь ручаться, что  не
стал бы стрелять? Можешь ручаться?
   - Нет... - сказал Лесли после короткого молчания. -  Называй  меня  как
угодно - подонком, сволочью. Я застрелил разумное существо  неизвестно  из
какого измерения, верно. Но, господи... - вырвалось у него едва  ли  не  с
мольбой. - Как ты не понимаешь - у меня служба, нужно же как-то  завершить
это дело...
   - Вот ты его и завершил. Глядишь, в лейтенанты произведут.
   - Замолчи! Если бы ты рассказал все раньше, я пошел бы к  Диане...  да,
черт возьми, я бы на коленях перед ней стоял, только  бы  она  взяла  меня
туда...
   - И что? - спросил Савин.  -  Она  все  равно  не  разрешила  бы  взять
кинокамеру, а привезенные оттуда кубки или монеты доказательством  служить
не могут. И Геспера ты арестовать не можешь, верно?
   - Не могу, - сказал Лесли. - Даже если ты напишешь заявление об имевших
место с его стороны угрозах, кто мне  даст  санкцию  на  арест?  На  арест
главаря шайки контрабандистов, торгующих с иномерным  пространством...  Мы
снова перед глухой стеной, и даже то, что я сегодня убил...
   Что ж, подумал Савин. Теперь, когда не нужно бояться за Диану, фигур  в
игре осталось только две - он и Геспер. Лицом к лицу. И  не  нужно  никуда
уезжать завтра, нужно выманить противника из  укрытия,  вызвать  огонь  на
себя...
   - Поехали? - спросил он.
   Лесли включил мотор, и машина рванулась вперед, в ночь.





   В дверь барабанили громко и настойчиво - это и была приснившаяся Савину
пулеметная пальба. Чертыхнувшись, он рывком встал и, промаргиваясь,  пошел
к двери. Ночью он лег не раздеваясь, положив пистолет под подушку,  думал,
что уже не уснет, но под утро сморило все же.
   Замок щелкнул, словно взводимый затвор.
   - Мистер Савин? Вам срочная.
   Перед ним стояла очаровательная почтмейстерша. Савин отпустил банальный
комплимент, тут же забыл его, расписался и получил большой синий  конверт.
Захлопнул дверь, вернулся к столу и только теперь проснулся  окончательно.
На часах - двенадцать с половиной. Похоже, он проспал короткий тихий дождь
- крохотный газон под окном влажно поблескивал. Диана, вспомнил он. Зверь,
- который не зверь. Автоматная очередь. Он скрючился  на  стуле,  прижался
лбом к колену, пытаясь смять, погасить вставшее перед глазами видение - на
всех парусах уплывал в туман сказочный корабль, а с ним ответы на вопросы,
касавшиеся  только  его,  такого  восхитительно  бронированного,   такого,
оказывается,  открытого  для  простых  человеческих   чувств.   А   скачка
продолжалась, гремели копыта, враг был настоящим, пули тяжелыми,  цель  не
оправдывала средств, но, безусловно, оправдывала усилия.
   Он  разорвал  конверт,  вытряхнул  бланк  фототелеграммы.   Размашистый
знакомый почерк Рауля: "Приезжай немедленно, жду  в  Монгеруэлле,  кое-что
прояснилось". Подписи не было.
   Савин поднялся. Восторга он не  чувствовал  -  отгорело.  Он  спустился
вниз, пробегая мимо конторки, ловко повесил  на  ходу  ключ,  выскочил  на
крыльцо. Поежился,  запахнул  куртку.  Обрывки  серых  облаков  плыли  над
городком. Он шагнул к "гарольду".
   - Мистер Савин! Эй!
   К нему вприпрыжку бежал второй, законспирированный полицейский агент  -
плащ расстегнут, шляпа едва держится на затылке. Четверо горожан, стоявшие
на углу, проводили его внимательными взглядами. Савин, посмотрев  на  них,
подумал, что впервые видит на улице такое скопление местных жителей...
   - Мистер Савин! - полицейский подбежал и схватил его за  рукав,  словно
боялся, что Савин задаст стрекача. - Я стучал, вы не открыли, я думал,  вы
ушли... Роб...
   Он захлебывался словами...
   Сержант уголовной полиции Робин Лесли (двадцать  пять  лет,  холост,  в
политических партиях не состоял) застрелился на восходе солнца - точнее не
смог определить время рыбак, живший рядом с участком и услышавший выстрел.
   Рауль подождет, думал Савин, размашисто шагая рядом с  агентом,  -  тот
был  низенький,  задыхался,  семенил.  Подождет  Рауль,  главное  решается
здесь...
   Улочки были безлюдны, но там и сям вдруг  едва  заметно  приподнимались
занавески, и Савин чуял настороженные взгляды. Теперь и он верил - они все
знают что-то о тех странностях,  что  происходят  в  городке,  но  молчат,
притворяясь  друг  перед  другом,  что  жизнь  течет  в   русле   извечной
тривиальности.  Он  был  зол  на  них,  но  не  решался  тут  же  осудить,
пригвоздить и заклеймить - на  них  давили  века  фанатических  страхов  и
заброшенной отдаленности. Все еще давили. Вряд ли  они  способны,  дай  им
полную волю, отправить на костер Диану и выгнать камнями  из  города  его,
чужака, - это они оставили позади, но и от страха перед Неизвестным так  и
не избавились. Нет, не мог он их судить, права  не  имел,  он  всего  лишь
боялся меньше...
   Немощеные улочки, старинные дома... Савин  внимательно  слушал  агента.
Восстановить происшедшее оказалось не так уж и трудно. После того, как они
вернулись в городок, Лесли  пошел  в  участок.  Сварил  себе  кофе,  выпил
немного виски, много курил, писал письма. Когда взошло солнце, сел за стол
и выстрелил себе в висок из служебного  пистолета  марки  "Конг",  калибра
8,0.
   Он не должен был поступать так, думал Савин, но он  решил,  что  именно
так должен поступить, он не сбежал от трудностей, он просто не мог жить  с
тем, что сделал...
   Они  подошли  к  участку.  У  дома  стоял   полицейский   микроавтобус,
полицейский в форме курил, сидя боком  на  сиденье,  другой,  в  штатском,
нахмуренный и злой,  писал  что-то,  примостив  папку  на  колене.  Доктор
Данвуди  сидел  на  крыльце   и   прихлебывал   кофе   из   широкогорлого,
разрисованного пингвинами термоса. И никого больше, только тишина.
   Агент  мягко  подтолкнул  Савина  к  двери.  Никто  не  сделал  попытки
воспрепятствовать,  значит,  так  и  нужно  было,  и  Савину  на   секунду
показалось, что это неправда, что смерти  нет,  сейчас  все  расхохочутся,
распахнется дверь и выйдет Роб Лесли, веселый и совершенно живой.
   Но он не вышел, потому что вокруг была реальность  и  ушедшие  навсегда
возвращаются лишь в сказках. "Я был несправедлив к нему", - подумал Савин,
но агент уже открыл перед ним дверь.
   Лесли сидел за столом, уронив голову на руки. Пистолет из руки  у  него
уже вынули. Агент молча показал на три письма в запечатанных  конвертах  с
грифом  полицейского  управления  -  один  был   адресован   в   Эдинбург,
начальству, второй тоже в Эдинбург,  женщине,  на  третьем  было  написано
просто: "К.Савину, здесь".
   Савин рванул конверт, оторвав большой кусок,  запустил  туда  пальцы  и
вытащил узкий, сложенный вдвое листок.  Агент  деликатно  приблизился,  но
Савин невежливо отодвинул его локтем.
   "Прости, не могу иначе. Передаю эстафету".
   И ничего больше, только это.
   Савин  щелкнул  зажигалкой.  Клочки  бумаги  неярко  горели  в  большой
глиняной пепельнице, и на  щеке  Лесли  шевелилась  тень  его  спутавшихся
волос. Посапывал за спиной агент, слышно было, как в машине трещит рация и
полицейский громко отвечает далекому  голосу,  что  они  сейчас  закончат.
Савин  подумал:  нужно  сказать  что-то,  что-то  сделать  -  что?  Бумага
догорела, остались невесомые черные чешуйки пепла.
   Он повернулся, медленно вышел  на  крыльцо,  в  прохладный  шотландский
день.
   - Хотите кофе? - спросил  доктор  Данвуди.  -  С  ромом  и  по  особому
рецепту.
   Савин присел рядом  с  ним  на  крыльцо,  без  особой  охоты  отхлебнул
обжигающей смеси.
   - Он звонил в Дублин? Или хотя бы своему начальству в Эдинбург?
   - Не знаю, - сказал Савин.
   - Плохо, если нет, - доктор выругался вполголоса. - Под  утро  какая-то
сволочь  подожгла  больницу.  Полыхнуло   на   совесть   -   видимо,   они
воспользовались чем-то посерьезнее канистры с бензином. Все сгорело,  один
пепел остался, у нас опять ничего, нет, так что никаких доказательств...
   Грохнуло совсем рядом, раскатисто, страшно, они физически ощутили,  как
шатнула старые дома не нашедшая на  узкой  улице  выхода  взрывная  волна,
вышибла стекла,  расплескала  огонь  по  стенам.  Клубок  дымного  пламени
взлетел неподалеку над острыми крышами, и Савин, чуя сердцем беду, прыгнул
вслед за доктором в  зарычавшую  мотором  машину  -  вряд  ли  полицейский
отреагировал так быстро, скорее всего, он включил зажигание машинально, от
неожиданности.
   На том месте, где стоял "гарольд" Савина, пылали  вздыбленные  лохмотья
железа, сохранившие очень отдаленное сходство с  машиной.  Дымились  стены
отеля и  дома  напротив,  аккуратные  газончики  засыпаны  битым  стеклом.
Примчавшаяся  с  похвальной  оперативностью  небольшая   пожарная   машина
поливала пламя пухлой струей белой пены. Сбегались люди, Савина толкали, а
он стоял как столб. Он должен был в момент взрыва оказаться  там,  внутри.
Телеграмма, судя по всему, настоящая,  но  люди  Геспера  наверняка  нашли
способ с ней ознакомиться, и она прекрасно вписалась  в  их  не  такой  уж
замысловатый план - "гарольд"  должен  был  взорваться  на  автостраде  на
полпути  между  городком  и  Монгеруэллом,  над  одним  из  многочисленных
обрывов, пылающим комком сорваться в море, ищите следы  и  улики  хоть  до
скончания времен...
   Толпа  понемногу  разбухала.  Савин  выбрался  из  нее  и   подошел   к
микроавтобусу.
   - Ну,  я  пошел,  -  сказал  он  сидевшему  там  доктору  Данвуди  (оба
полицейских  стояли  в  толпе).  Подумав,  спокойно  снял  с  крючка   над
водительским местом кобуру и без угрызения  совести  переправил  в  карман
полицейский пистолет и запасную обойму.
   - Хотите сыграть в шерифа-одиночку?
   - Ничего подобного, - сказал Савин. - Вы же, практически,  все  знаете,
поймите меня правильно. Ведь нельзя иначе. Как по-вашему, удастся мне  или
вам уговорить здешнюю полицию немедленно устроить засаду там, на берегу?
   - Сомнительно, - покачал головой доктор после недолгого раздумья. -  Вы
думаете, что "те" попытаются уйти?
   - Коли уж они занялись поджогами и взрывами... Их нужно поймать за руку
на горячем. Отправляйтесь немедленно в Монгеруэлл к инспектору Стайну.  Вы
все знаете,  кое-что  видели  сами,  постарайтесь  убедить  их  немедленно
выслать опергруппу. У них, в Монгеруэлле, есть вертолеты...
   - Хорошо, - сказал Данвуди. - Сматывайтесь побыстрее,  сейчас  вернутся
полицейские. Желаю удачи. Я сделаю все, чтобы...
   При одном взгляде на него становилось спокойнее -  такие  основательные
громадины не подводят.
   - Подите вы... к лепреконам, - традиционно  ругнулся  Савин,  пробрался
сквозь толпу к переулку, нырнул туда и деловой рысцой  направился  к  дому
чудака местного значения мистера  Брайди.  При  нем  были  два  пистолета,
двадцать один патрон, немного сигарет,  зажигалка  и  монета,  которой  не
полагалось быть,  а  она  тем  не  менее  нахально  существовала.  Вопреки
устойчивым штампам, он не чувствовал отчужденности от всех других людей  и
дел -  просто  сложилось  так,  что  один  из  каверзных  участков  полосы
препятствий  предстояло  преодолеть  в  одиночку.  И  только.   Такая   уж
подвернулась полоса...
   Теперь ясно, почему один за другим лопались мыльными  пузырями  проекты
межзвездных кораблей - потому что никаких межзвездных кораблей не  было  и
не будет. Возможно, межпланетные и  останутся  -  оставили  же  себе  люди
велосипеды,  даже  изобретя  более  скоростные  виды  транспорта,   -   но
межзвездных кораблей не будет. К далеким  планетам  ведут  другие  пути  -
никаких кораблей, никаких стальных скорлупок, только туннели в  том  самом
пресловутом подпространстве, которое фантасты  открыли  лет  сто  назад  и
которое стало наконец  реальностью.  Просто  туман.  Просто  ночь.  И  еще
что-то, чем в конце концов научатся управлять, и  это  будет  долгожданная
дорога к самым далеким звездам...
   Он позвонил. Подождал, снова нажал кнопку, и еще раз. Слышно было,  как
в глубине дома мелодично тренькает звонок. Никакой реакции. Савин  опустил
глаза - дверь была приоткрыта - всего на несколько  сантиметров.  В  таких
городишках почти никто не запирает двери уходя, но он вспомнил, что  дверь
закрывается довольно плотно,  а  экс-географ,  как  большинство  стариков,
педантичен в мелочах.
   Савин скользнул в прихожую.
   - Мистер Брайди! - негромко позвал он. - Мистер Брайди!
   Ноздри защекотал неприятный шершавый запах горелого - бумага,  пластик,
что-то еще. Савин рванул дверь.
   Мистер Брайди, несчастный жюльверновский дирижер, сидел в своем любимом
кресле и строго и серьезно смотрел  сквозь  Савина  куда-то  вдаль,  в  те
манящие края, где плавают зачарованные корветы, звенят толедские клинки  и
древние,  как  Мафусаил,  попугаи  хрипло  орут   давно   забытые   самими
флибустьерами  ругательства.  Крови  не  было.   Маслянисто   поблескивала
затейливая золоченая  рукоятка  всаженного  в  сердце  кинжала.  В  камине
огромная куча  серо-черного  пепла,  а  полки,  где  хранилась  картотека,
пусты...
   Бедный  вы  мой,  тоскливо  подумал  Савин.  Эта  смерть   была   самой
неправильной - жюльверновские чудаки никогда не умирали  от  ножа  злодея,
всегда находился кто-то, умеющий надежно защитить. И  оттого  следовало  в
первую очередь мстить за эту смерть... Бедный, бедный...
   Безусловно, девять десятых собранных Брайди сведений и  гроша  ломаного
не стоили, но остальное значило так много, что Геспер без колебаний  пошел
на очередное убийство...
   Безупречно спланировано -  погибает  Савин,  погибает  Брайди,  в  огне
исчезают картотека и труп загадочного существа, самый гениальный  сыщик  в
растерянности останавливается перед пустотой, а Гралев остается один...
   Но ведь это было бы - ненадолго. Рано или поздно, здесь или  на  другом
конце света, другие люди, сыщики,  ученые,  журналисты  ступят  на  ту  же
тропу... Понимает ли это противник? Противник, от поступков которого  веет
другим временем - прошлым, старинным, сгинувшим, - все эти распятые  коты,
кинжалы, монеты грубой работы,  пароконные  повозки...  Что,  если  Геспер
вовсе не наш современник,  если  он  пришел  из  прошлого,  фантастическим
образом продлив жизнь?
   Наверное, любой из шумерских или  иерусалимских  торговцев  мог  бы  со
временем приладиться и к этому веку - принципы частной торговли,  ее  суть
остаются прежними. Людей, знающих электронику, можно просто нанять. Языкам
- научиться. А вывеска - с исчезновением с  деловой  арены  Смизерсов  она
остается как удобное прикрытие...
   Человек,  хорошо  знакомый  с  земной  историей,  без  труда   вспомнит
загадочных, словно бы не  подвластных  времени  странников,  угодивших  на
скрижали наверняка  помимо  своего  желания.  Они  появлялись  ниоткуда  и
уходили неизвестно куда. Они будто и не старели. Случалось,  что  человек,
знавший их в свои юные годы, вновь вдруг  встречался  с  ними  десятилетия
спустя - только он был уже стар, а они нисколечко  не  изменились.  Чужаки
везде и всюду, не помнящие родства скитальцы, Агасферы...
   Предположим, думал Савин, что есть люди, давным-давно овладевшие некими
секретами пространства-времени и использовавшие эти  секреты,  это  знание
ради примитивной  наживы.  Законспирированная  каста  бродячих  торговцев,
сумевших как-то продлить жизнь,  чтобы  на  протяжении  столетий  мотаться
сквозь четвертое измерение с тюками контрабанды на спине, приспосабливаясь
к любой власти, к любому строю, к любым иным мирам. Земные корабли  кружат
вокруг Юпитера, а для _этих_ - для них по-прежнему существует только блеск
золота и ночные караваны. Люди эти всецело принадлежат прошлому, как о том
свидетельствует древне-наивная и древне-жестокая логика их поступков.
   Агасфер, подумал Савин. Было время, когда имя Агасфера,  Вечного  Жида,
обреченного  за  жестокосердие  по  отношению  к  Христу  на  нескончаемые
странствия,  было  вернейшей  "легендой",   "крышей".   Вздумай   кто-либо
прикрыться этим именем, это надежно избавляло от необходимости придумывать
более изощренные версии. История хранит память  о  таинственных  бродягах,
именовавших себя Агасферами, - за  последнюю  тысячу  лет  они  появлялись
неоднократно: в Англии, во Франции, в Богемии,  в  Московии,  на  Арабском
Востоке, при папском дворе, в Польше, в Германии, в Скандинавии,  даже  за
океаном,  в  Америке.  Вена,  Испания,  Армения,  Любек,  Париж,  Гамбург,
Брюссель... Цели их, как и род занятий, остались тогда неизвестными.  Один
это был человек или несколько? Пойди теперь установи...
   Человек, долго проживший под каким-то именем, привыкает к нему и, может
случиться, меняя его в очередной раз, оставит в новом-что-то от  прежнего.
Или подберет созвучное. Агасфер - гасфер - гесфер - Геспер...  Проложивший
сквозь  века  и  пространства  разбойничье-торгашескую   стежку.   Шальная
гипотеза, даже чересчур. Но если она имеет какое-то отношение к истине?
   Ну что же, пора.
   Он шагнул было прочь и остановился. Из-под двери в другую комнату,  где
Савин еще не был, тянулась короткая багровая  полоска.  Савин  потянул  на
себя ручку.
   Инспектор Пент, в той же форме моряка торгового флота,  лежал  навзничь
головой к двери, разбросав сильные руки. Широко раскрытые глаза уставились
в потолок, светлые волосы над правым виском слиплись от крови - все ясно с
первого взгляда, ничем уже не помочь, поздно...
   Бормоча самые страшные ругательства, какие только знал, Савин встал  на
колени рядом с трупом и без колебаний  расстегнул  китель.  Кроме  обычных
мелочей, какие можно найти в карманах  едва  ли  не  каждого  мужчины,  он
обнаружил серьезное оружие, из которого можно было стрелять и очередями  -
пятнадцатизарядный "вигланд" с удлиненным стволом в кобуре под  мышкой.  И
удостоверение Международной  службы  безопасности  -  старший  следователь
управления "Дельта" (Европа) капитан Манолис Сгурос. Вот так...
   Он ощутил страшную  опустошенность  и  одиночество,  почувствовал  себя
одиночкой под наведенными издалека стволами.
   Однако он справился с собой, превозмог слабость и тоску. Его теперешнее
положение  не  имело   ничего   общего   с   ковбойскими   фильмами,   где
шериф-одиночка грустно тащится на заморенном коне меж равнодушных  отрогов
Большого Каньона Колорадо. Ничего похожего. Просто умный  и  опасный  враг
метким  огнем  проредил  ряды  атакующих,  но   атака   не   имеет   права
захлебнуться, пока жив хоть один человек. А он ведь был не один...
   Савин поднялся с колен,  сбросил  куртку  и  надел  под  нее  кобуру  с
"вигландом"  -  карманы  и  так  оттягивали  два  пистолета.  Значит,  МСБ
заинтересовалась, не исключено, что и Стайн оттуда... Скорее всего, они не
знают ничего конкретного, но поняли, что здесь происходит что-то неладное.
Это облегчает задачу доктору Данвуди... но можно ведь и самому!
   Он прошел в комнату, где сидел мертвый Брайди,  полистал  справочник  и
снял телефонную трубку.
   - Уголовная полиция  Монгеруэлла,  -  сразу  же  откликнулся  деловитый
голос.
   - Мне нужен инспектор Стайн.
   - В управлении его нет. Он будет через час.
   - Где же он?
   - Кто говорит?
   - Где он, я вас спрашиваю?
   - Кто говорит? Не вешайте трубку.
   - Я не собираюсь, - сказал Савин. - Вы можете срочно его отыскать?
   - Кто говорит? - в третий раз спросил дежурный, судя по  голосу,  очень
молодой и оттого ревностно соблюдавший все правила.
   - Я говорю, - сказал Савин. - А вы слушайте. Немедленно найдите Стайна.
Сообщите ему, что капитан Сгурос убит. Возможно, Сгурос был известен и вам
как инспектор Пент...
   В трубке явственно прозвучал короткий гудок  особого  тона  -  дежурный
подключил к селектору кого-то еще. А парень не такой  уж  болван,  молодец
парень, подумал Савин и продолжал:
   - Скажите ему, что преступники бегут. Я попытаюсь их задержать, но я не
супермен, и у меня нет пулемета...
   - Кто говорит? - ворвался другой голос.
   - Савин, - сказал Савин. - Может быть, слышали?
   - Откуда вы говорите?
   - Установите номер, дело минутное,  -  сказал  Савин.  -  Трубку  я  не
положу, оставлю рядом с телефоном. Сейчас к вам приедет доктор  Данвуди  и
объяснит все подробно. Здесь два трупа.
   - Вы можете подробнее? Я пошлю сейчас же машины отыскать Стайна...
   - У меня нет времени, - сказал Савин. - Посылайте вертолеты  как  можно
быстрей. У меня все.
   Он положил трубку рядом с телефоном и решительно пошел к  двери.  Нужно
торопиться. Без всякого сомнения, Геспер и его люди попытаются уйти  туда,
где земное правосудие бессильно. Уйти  немедленно,  в  этом  убеждают  все
совершенные ими за последние часы гнусности  -  и  то,  что  они  подожгли
больницу, и то, что подложили бомбу в  машину  Савина,  и  то,  что  убили
Брайди и Сгуроса, и то, что уничтожили картотеку. И то, что  они  даже  не
стали  обыскивать  мертвого  Сгуроса  -  им  наплевать  уже  на  все,  что
происходит здесь, на этом берегу, который они  считают  навеки  покинутым.
Правда, до ночного тумана еще далеко, но, видимо, есть другой способ  уйти
к тому берегу сейчас, средь бела дня, иначе не обнаглел бы  так  Геспер...
Так что нужно поторапливаться.


   ...Над хмурым берегом  мельтешили  чайки,  пронзительно  вскрикивая.  А
гусей-то и не видно, подумал Савин. По старинному преданию,  за  Агасфером
повсюду, куда бы он ни направлялся, летели с печальными криками семь диких
гусей - семь Трубачей, души семи иудеев, помогавших при казни...
   Савин зажег очередную сигарету. Демаскировать себя он  не  боялся  -  в
пронизанном сыростью воздухе, на туманном берегу  трудно  заметить  издали
дым. Да и увидеть противника Савин сможет заблаговременно. Если только  он
все рассчитал правильно. Если только Геспер будет прорываться  здесь,  где
нашли тело Мак-Тига, где Савин помогал разгружать тот  баркас,  где  стоит
покосившийся  каменный  столб  с  грубо  вырезанным  человеческим   лицом,
поставленный неизвестно кем, неизвестно когда и неизвестно для чего.
   Он понимал, что  отсюда  можно  и  не  уйти  живым.  В  соответствии  с
устоявшимися штампами следовало  бы  методично  и  обстоятельно  перебрать
наиболее четкие и  дорогие  воспоминания,  но  оказалось,  что  ничего  не
получается - просто не получается, и все тут. Мелькали бессвязные обрывки,
заставлявшие то улыбнуться - "белчер" в витрине, то беззвучно вскрикнуть -
сияющий корабль, идущий на всех парусах к зыбкой стене тумана. Потом и эти
клочья пропали, остался  только  серый  берег,  скучные  утесы,  проникший
сквозь куртку  холод  скалы,  к  которой  он  прижимался  спиной,  тяжесть
пистолетов в карманах и томительное ожидание,  сознание  того,  что  иначе
было нельзя...

   Живу и гибну и горю - дотла.
   Я замерзаю, не могу иначе -
   от счастья я в тоске смертельной плачу.
   Легка мне жизнь, легка и тяжела...

   Хотя Луиза Лабэ написала это шестьсот  лет  назад,  все  остается,  как
встарь: жить нужно - дотла...
   Больше всего сейчас Савин ненавидел даже не своих противников.  Они,  в
сущности, были забравшимися внутрь сложного механизма тараканами. Ярость и
гнев вызывало это проклятое наследство сгинувшего прошлого, опасное прежде
всего потому, что было нематериальным, не воплощенным в пушках или золоте.
Отчужденность,  недоговоренность,  разобщенность,   страх   откровенности,
паническая боязнь верить на слово - все это сохранилось со  времен,  когда
ложь и недоверие считались едва ли не добродетелью, когда без  них  подчас
было просто не выжить. Человечество нашло  в  себе  силы  освободиться  от
ракет  и  крейсеров,  транснациональных  концернов  и  газетных   империй,
созданных для поточного производства лжи. Спасло  себя  от  многих  язв  и
пороков, но людям, каждому в отдельности, предстоит еще многое изживать  в
себе - потому что доверию не научишь указом, приказом, предписанием...
   Будущее - это доверие, подумал он. Мир, в котором тебе  не  придется  в
доказательство правоты своих  слов  выставлять  почтенных  свидетелей  или
предъявлять бумаги с печатями. Мир, где все верят друг другу,  потому  что
знают - человек не лжет.
   Увы, даже сегодня, несмотря на то, что на дворе  двадцать  первый  век,
остается мечтой Эра Доверия. Все трагические  случайности  и  утраты  этой
уложившейся в неполных четыре дня истории  были  результатом  воспитанного
тяжелыми  веками  недоверия  к  Слову,  просто  Слову,  не  подкрепленному
солидными вещественными доказательствами. И недоверия людей друг к  другу,
идущего от вовсе уж диких столетий. В первую очередь, из-за недоверия стал
невольным убийцей и жертвой Роб Лесли,  погибли  Брайди  и  Сгурос,  страх
опутал городок, уплыла в  неизвестный  туман  Диана,  грохотали  взрывы  и
трещали пожары, тяжелые шторы наглухо закрывали окна от внешнего  мира,  и
Савин оказался сейчас один у серой скалы  -  своего  окопа.  Но,  хотя  он
многих потерял, он верил, знал, что  ему  не  дадут  остаться  одному,  не
бросят - потому что жил он все же в  двадцать  первом  веке,  когда  самые
опасные  повороты  пути  уже  преодолены.  Потому  что  он  вовсе  не  был
суперменом из дешевых боевиков - он всего-навсего прибежал на пожар раньше
других и принялся тушить огонь, не  дожидаясь  подмоги.  Просто  сложилось
так, что человеку, хоть он  и  один,  никак  нельзя  отступить.  Разве  те
одинокие скелеты, сжимающие ржавые винтовки, скелеты, которые до  сих  пор
откапывают на его родной земле,  -  останки  суперменов?  Человек  остался
один, но не бросил оружия - и все тут...
   Шум мотора? Да. Вот и  все.  Ребристый  язычок  предохранителя  отведен
большим  пальцем  вниз,  патрон,  цокнув,  входит  в  ствол,   и   никаких
недомолвок. И тридцать шесть патронов.
   Савин плавно отодвинулся в укрытие, которое давно наметил.
   Знакомый серый "белчер"  резко  затормозил,  чуть  позади  остановилась
машина пороскошнее - длинный голубой "воксхолл". Так. Четверо в "белчере",
трое в "воксхолле", и один из них, кажется, Геспер. Ну да, так  и  есть  -
собственной персоной. Многовато их, черт... Почему они не выходят, все  же
опасаются засады, надо полагать?
   Доктор Данвуди из тех, кто умеет добиваться своего, умеет убеждать.  Да
и соответствующие службы уже кое-что  поняли.  Опергруппа  должна  успеть.
Савин представил себе это, он видывал подобное в других  уголках  света  -
вертолеты  над  скалистым  берегом,  прыгают  на   землю   автоматчики   в
бронежилетах, свист лопастей и рев мегафона, приказывающего положить  руки
на голову и не рыпаться. Как бы там ни было, но Гралев в безопасности,  он
вновь верит в себя, и это все-таки главное...
   Четверо лбов  выбрались  из  "белчера",  настороженно  озираясь,  держа
наготове   слишком    хорошо,    увы,    знакомые    Савину    коротенькие
автоматы-бесшумки. Из "воксхолла" никто не вышел -  бережется  Геспер,  не
зря мотор его машины продолжает  работать.  Что  ж,  он  все  рассчитал  -
смоется при первом признаке опасности, прямых улик против  него  нет,  ищи
его  потом  по  всей  земле,  а  он  тем  временем,  не  исключено,  может
воспользоваться какой-нибудь другой потаенной стежкой - кто знает, сколько
их, тропинок, к тому берегу? Этих молодчиков нужно поймать на  горячем,  а
пока что против них нет ровным  счетом  ничего,  даже  в  эту  минуту  они
преспокойно могут заявить, что нашли свои автоматы на дороге и  прямо-таки
умирали от желания доставить их в полицию...
   Четверо, видно, убедились, что все спокойно, и никакой засады нет.  Они
принялись вытаскивать из багажников обеих машин чемоданы, какие-то большие
пакеты, аккуратно упакованные тючки. Им помогали двое из  "воксхолла",  но
Геспер из машины так и не вышел, покуривал себе на заднем сиденье, мусолил
сигару. Интересно, что за  багаж  увозит  на  тот  берег  эта  импозантная
сволочь? Наши ассигнации там хождения, надо полагать, не имеют. Что тогда?
Будем надеяться, я смогу это узнать...
   Разгрузка окончена.  Из  одного  пакета  достали  треногу,  установили,
укрепили на  ней  какую-то  странную  трубу,  напоминающую  длинную  витую
раковину из разноцветного стекла и блестящего металла.  Эт-то  еще  зачем?
Вызывают корабль?
   Все, подумал Савин,  нельзя  больше  медлить.  Он  чуть  приподнялся  и
крикнул во все горло:
   - Полиция! Специальный констебль...
   Договорить он не  успел  -  рухнул  за  камень.  Пятеро  упали  наземь,
мгновенно рассредоточившись, застрекотали почти неслышные очереди,  справа
и слева от Савина взлетели осколки камня,  -  правда,  пока  что  довольно
далеко, его еще не нащупали, но волки безусловно были битые.
   Савин тщательно прицелился и прострелил шину "воксхолла", потом -  шину
"белчера". Удовлетворенно улыбнулся - все было в порядке.  Добропорядочные
и законопослушные граждане так себя не ведут: не палят  очертя  голову  из
автоматов по человеку, заявившему, что он - сотрудник полиции. Так что все
оборачивается как нельзя лучше. Оснований для возбуждения  судебного  дела
со  стандартной  формулой  "Король  против  Герберта  Геспера"  более  чем
достаточно. Вооруженное нападение на  специального  констебля,  незаконное
владение оружием - для  начала  хватит,  а  дальше  к  этому,  несомненно,
добавится и кое-что посерьезнее...
   Савин помедлил секунду - ему  впервые  приходилось  целиться  в  живого
человека - нажал на спуск. Тип, пытавшийся сделать что-то с той загадочной
трубой, прижался к земле, зажав левой простреленное правое запястье.
   - Ах ты, контра, - с ласковым бешенством сказал  Савин.  Выстрелил,  не
попал, и в ответ снова застрекотали автоматы.
   Второй отполз за "белчер", волоча ногу, - тоже неплохо,  тоже  неплохо,
только не давать им подойти к треноге, не дать зайти в тыл. Старые военные
учебники гласят, что нападающий теряет втрое больше, чем  тот,  кто  занял
оборону, но поскольку ты один против пятерых, нужно постараться  исправить
это соотношение.
   Савин стрелял, перебегал меж валунов, стрелял, стараясь не  поддаваться
азарту, расходовать патроны экономнее - мало их было, еще меньше осталось.
Зато противник недостатка  в  патронах  не  испытывал  -  четыре  автомата
неудержимо плевались огнем, словно митральеза. Всплеск  каменного  крошева
будто нагайкой хлестнул по щеке, Савин, падая, пребольно ушиб  колено,  но
на такие пустяки не следовало обращать внимания.
   Он понимал, что так не  может  продолжаться  долго  -  как  ни  экономь
патроны, нужно отвечать,  и  настанет  момент,  когда  в  стволе  окажется
последний. Или еще раньше, пользуясь тем, что их четверо, враги попытаются
зайти с тыла. Вся надежда на вертолеты - не самое  выдающееся  изобретение
человечества, но в данный момент самое желанное. Или это будут машины? Все
равно, лишь бы успели, потому что рано еще умирать,  потому  что  теплится
отчаянная надежда вновь увидеть блистающий корабль, плывущий из  тумана  к
берегу, потому что зло должно обязательно проигрывать не только в сказках.
Потому что Савин родился в том  самом  маленьком  сибирском  городке,  где
некогда формировали полки, которые  потом  защищали  на  Бородинском  поле
батареи Раевского - а это, согласитесь, кое к чему обязывает...
   Воспользовавшись короткой паузой, Савин взглянул на небо - так,  словно
оглядывался на свое прошлое и пытался заглянуть в свое будущее.  И  ничего
там не увидел. Еще одна перебежка к  тому  валуну  -  оттуда  лучше  видна
дорога, и со спины к тому месту не зайдут, отвесные скалы не позволят...
   Савин угодил-таки третьему в плечо. Оставались еще трое.  Они  чересчур
уж нагло рванулись вперед, и пришлось  охладить  их  пыл,  выпустив  тремя
очередями обойму "вигланда". Так, а теперь за тот камень...
   Савин прыгнул, и что-то нестерпимо  горячее,  острое  обожгло,  прошило
левое плечо. Он рухнул за  камень,  отбросив  пистолет  полицейского,  для
которого больше не было патронов, и достал полученный  от  Лесли  кольт  -
табельное оружие специального констебля.  Последние  семь  патронов.  Семь
пулек, как в Сараево, подумал он, вспомнив Швейка, и  нашел  в  себе  силы
улыбнуться.
   Здесь он был, как в ловушке, но, во-первых, он и  не  собирался  никуда
бежать, а во-вторых, с тыла нападающие не зайдут - скалы не позволят...
   Почему они прекратили огонь?
   - Сдавайся! - услышал он голос, показавшийся знакомым -  по  карнавалу,
тому проходу. - Сдавайся, гарантируем...
   - Савин, это наверняка вы! - прервал его крик  Геспера.  -  Не  валяйте
дурака, у  нас  совершенно  нет  времени!  Обещаю  жизнь!  На  размышление
секунды!
   Савин с  радостью  отметил  истерические  нотки  в  его  голосе  и,  не
приподнимаясь,  громко  ответил  парочкой  фраз,  услышанных  в  одном  из
ливерпульских портовых кабачков  и  отнюдь  не  украшавших  язык  Вальтера
Скотта  и  Голсуорси.  Новых  предложений   со   стороны   противника   не
последовало.
   Теперь  он  стал  ощущать  боль.  Темное  пятно  быстро   расползалось,
ширилось, и он чувствовал, как намокает рукав  рубашки,  как  от  плеча  к
локтю ползет горячее, липкое. И нечем перевязать,  нельзя  отвлекаться  на
то, чтобы разорвать рубашку.
   Он выстрелил. Голова в берете проворно исчезла за  валуном.  Не  попал.
Жаль. Что же, неужели все? И ничего больше не будет - земли,  моря,  неба,
меня?
   Они попытались подкрасться ближе - еще два  выстрела.  Осталось  четыре
патрона. По числу  дней,  прожитых  им  в  этом  городке.  Неужели  прошло
неполных четыре дня с той поры,  как  он  заявился  самоуверенным  королем
объектива в эти места, где предстояло  встретить  и  настоящую  любовь,  и
неподдельную  тоску,  и  неподдельную  ненависть?  Проникнуться  настоящей
боевой злостью". Все это до сих пор, признаться, было чуточку отвлеченными
понятиями. Он больше фиксировал жизнь, чем жил, Теперь...
   В, него стали стрелять, и  он  ответил.  Осталось  три  патрона.  Враги
подозрительно притихли,  скорее  всего,  готовили  какой-нибудь  пакостный
сюрприз. Жаль, что  небо  такое  скучное  и  серое,  жаль,  что  так  мало
патронов...  Какая  это,  оказывается,  ценность  -  патроны,   маленькие,
тяжелые, коричневые гильзы, из которых высовываются конические пули.
   Савин услышал слабый гул, совсем слабый, словно чудом  долетевший  сюда
отзвук бушующей на марсианской равнине битвы,  и  сердце  застучало  чаще.
Правда, из своего укрытия он  мог  видеть  лишь  крохотный  кусочек  неба,
однотонно-серого. Это мог быть и просто шум в  ушах  -  он  потерял  много
крови. Но это могли быть и долгожданные вертолеты. Что, если из-за этого и
притихли враги?.. Что ж, пройдет пять минут и все станет ясно...
   Он не мог еще уверенно сделать вывод, понять, что  за  шум  слышит,  но
яростно верил - это только начало, и самое главное - впереди...

Last-modified: Sun, 17 Jun 2001 11:30:46 GMT

Оцените этот текст: