ример, случай во время путешествия в Роннебургское ущелье... На одной из смотровых площадок было повреждено ограждение, и прежде, чем Виктор успел среагировать, Нора шагнула в пролом и встала над обрывом глубиной ярдов в двести, балансируя руками под порывами ветра. На щеках у нее выступили красные пятна, костяшки сжатых кулаков побелели -- было видно, что ей очень страшно... постояв с полминуты, она дала Виктору утащить себя внутрь ограды. "Зачем ты это сделала?!" -- вскричал тот в ужасе. "Страх заставляет меня полнее ощущать жизнь, -- отвечала Нора. -- Попробуй сам". Сердце Виктора заколотилось; неожиданно для самого себя он шагнул в пролом, закрыл глаза и застыл, изо всех сил стараясь удержать ставшее вдруг неочевидным равновесие. Впервые за много лет он на несколько секунд ощутил себя полностью живым. Впрочем, не только жалость и страх -- все Норины эмоции были глубже и сильнее, чем у среднего человека, в том числе и сексуальные. И Виктор не мог понять, зачем она подстегивала себя синим порошком. 6. Ингрид В пятницу они вернулись с Магнитного острова смертельно уставшие, а потому далеко идущих планов на вечер не имели. Виктор на пару часов заскочил домой -- пообщаться с Малышом, а к девяти подъехал к Норе: они собирались ужинать у нее дома. Поднимаясь на крыльцо, он машинально заглянул в окно "Шкатулки" и увидал незнакомую блондинку. В глубине магазина стояла и сама Нора -- женщины беседовали. Он толкнул дверь и вошел внутрь. -- Здравствуй, Виктор! -- приветствовала его Нора. -- Познакомься, это моя приятельница Ингрид. Блондинка улыбнулась и протянула руку. Ее окутывал сладкий запах духов. -- Очьень прийатно, -- она говорила хрипловатым контральто, с сильным скандинавским акцентом; рукопожатие ее оказалось чуть влажным и неожиданно слабым. Это была симпатичная девица лет двадцати пяти, типичная шведка -- высокая, с бледной кожей, румяная, с большим бюстом, большими руками и ногами, одетая в серый облегающий свитер и черные обтягивающие брюки. На ее лице выделялись черные брови и ресницы -- видимо, крашеные. -- Я пригласила Ингрид поужинать с нами. Виктор кивнул. -- Вы пока знакомьтесь, -- Нора улыбнулась, -- а я принесу еду. Они переместились в гостиную, Нора ушла на кухню. Виктор расположился на диване, Ингрид села рядом, почти вплотную и повернулась вполоборота -- их колени соприкоснулись. -- Дафно ли фы знакомы с Норой? -- шведка сидела так близко, что Виктор почувствовал дуновение воздуха от ее слов. -- Чуть больше недели. Стоящий в центре комнаты стол был накрыт на три персоны -- накрыт "по-парадному": с керригорским хрусталем, китайским фарфором и свечами в серебряных подсвечниках. -- А вы давно знакомы с Норой? -- спросил Виктор. -- Много льет. Мои и йо родитьели работали ф одном циркье. В комнату вернулась Нора -- принесла поднос с блюдами, соусницами, кастрюльками -- и стала раскладывать еду по тарелкам. Виктор откупорил вино. -- За знакомство? -- Нора подняла свой бокал. Все трое выпили и принялись за еду. Разговор, в основном, поддерживала Ингрид: расспрашивала Виктора о его работе, хобби, вкусах, а также рассказывала о себе и Норе. Шведка оказалась остроумной собеседницей, а также весьма кокетливой женщиной. Не стесняясь Норы, она заглядывала Виктору в глаза, трогала за руку, как бы невзначай наступала под столом на ногу. В иной ситуации Виктор был бы польщен, однако сейчас, на глазах у Норы чувствовал себя неуютно... ему даже на мгновение показалось, что девушки хотят его разыграть. От неловкости Виктор приналег на спиртное. Ингрид с энтузиазмом последовала его примеру, и даже малопьющая Нора выпила заметно больше обычного. Ужин близился к концу. Закуски и главное блюдо были съедены, Нора унесла грязные тарелки на кухню. Ингрид приволокла из недр дома CD-плэйер, завела знойную музыку и потащила Виктора танцевать. Отбиться тому не удалось: решимость его ослабили спиртные напитки. Нора все не возвращалась -- готовила десерт. Ингрид склонила голову на плечо Виктора, гладила по волосам... тот дважды отводил ее руку, но шведка только смеялась. Потом полезла с поцелуями... губы у нее были влажными, сладкими и липкими; от нее пахло шерри, которое она пила в конце ужина. Виктору явно следовало прекратить танцы, но он не хотел быть невежливым... в такое положение он попал впервые и никак не мог нащупать правильную линию поведения. Наконец музыка кончилась. Виктор почти насильно усадил Ингрид на диван -- шведка попыталась встать, но он легонько толкнул ее в плечо, и та, заливаясь смехом, упала обратно. Терпение у него лопнуло, он хотел поговорить с Норой. "Я на минуту отлучусь". -- "Ф уборнуйу? -- осведомилась Ингрид. -- Тогда йа поиду помьогать на кухнье". При шведке говорить с Норой было нельзя... раздосадованный Виктор зашел в туалет, запер дверь и стал умываться. Вода приятно холодила щеки. Снаружи послышались шаги -- Ингрид вышла из гостиной... потопталась на месте, будто в раздумье... наконец шаги удалились. Виктор закрыл кран, вытер лицо полотенцем, с минуту постоял, собираясь с мыслями... в голове шумело. Шведку следовало отшить решительно и бесповоротно. Он вышел из туалета и чуть не столкнулся с Норой, несущей поднос с чайной посудой. Виктор зашел вслед за девушкой в гостиную и плотно прикрыл дверь. -- Ингрид на кухне? -- Нет. Кажется, пошла на второй этаж. -- Нора, что происходит? -- он раздраженно прошелся по комнате. -- Ты что, проверяешь мою верность... -- договорить он не успел. -- Смотритье, что йа приньесла!... В двери стояла Ингрид с медной чашей в руках -- той, что обычно находилась в спальне. Из чаши валил синий дым, в воздухе резко запахло пряностями и шоколадом. Начиная с этого момента, восприятие Виктора стало как бы замутненным (наверное, из-за совместного эффекта синего дыма и алкоголя). Некоторое время он и девушки беседовали... но как-то странно: когда Виктор разговаривал с Ингрид или Норой -- все было понятно, но стоило лишь двум последним заговорить между собой, как он не мог понять ни единой фразы: слова просто не зацеплялись друг за друга!... Потом он на секунду отвлекся, а когда опять включился в происходившее, Ингрид была голой по пояс и целовалась с Норой на диване. О своем намерении "отшить шведку" Виктор уже забыл и даже наоборот -- подсел поближе, развернул ее к себе и стал с (каким-то даже медицинским) любопытством рассматривать ее огромные груди, трогать их, чтоб они качались из стороны в сторону. (Они были удивительно белого цвета, прямо как сметана, а соски -- ярко-красные; вместе получалось любимое лакомство Виктора -- клубника в сметане... ха-ха-ха!) Потом он заставил Ингрид встать и раздел ее догола -- шведка стояла посреди комнаты в одних туфлях и пьяно смеялась (он вдруг заметил, что у нее на лобке почти нет волос)... Однако заниматься любовью в гостиной, где имелся только узкий диван, было неудобно -- Виктор предложил перейти в спальню. Ингрид тут же согласилась, схватила все еще дымившуюся чашу и подняла вверх, будто олимпийский огонь. Держа Нору за руку и подгоняя шведку шлепками по обильной попе, Виктор привел девушек в спальню. Он и Нора стали раздеваться, Ингрид стояла посреди комнаты, заливаясь смехом (чашу она поставила на тумбочку). Висящие на стенах куклы злобно пялились на них, но никому не было до этого дела. Нора сбросила одежду первой -- подошла к шведке, уложила на постель и села верхом на ее лицо. Виктор тоже разделся, но присоединяться к девушкам не спешил. Пару минут он наблюдал за происходившим, потом -- неожиданно для самого себя -- сильно толкнул Нору... чуть не ударившись о стенку, девушка упала на кровать. "Прости..." -- начал было Виктор... Но извинения оказались излишни: на Норином лице было выражение покорности. В этой группе он являлся "доминирующим самцом" -- умозаключение сие показалось Виктору верхом остроумия, он расхохотался. Да, именно "доминирующим", ввиду отсутствия других самцов... ха-ха-ха!... Все еще смеясь, он залез на кровать, развел ноги Ингрид в стороны и вошел в нее; шведка закрыла глаза и вцепилась в спинку кровати, груди ее заколыхались. При весьма крупных габаритах, у нее оказалось несоразмерно маленькое влагалище -- влажная тугая оболочка охватывала плоть Виктора, растягиваясь при каждом ударе. Ингрид стонала, извивалась... потом вдруг стала повторять, как заведенная, одну и ту же непонятную фразу, очевидно, по-шведски. Виктор взглянул на Нору: та сидела на краю постели и смотрела на них... не выходя из Ингрид, он приподнялся на руках -- чтобы Норе было лучше видно. В этот момент шведка издала протяжный хриплый вой и постепенно обмякла... отпустила спинку кровати, раскрыла ошалелые глаза. Любить ее стало неинтересно. Виктор переключился на Нору: опрокинул ее на постель, сел верхом и, придавив руки коленями, занялся с ней оральным сексом. А Ингрид, тем временем, встала, подсыпала в медную чашу синего порошка и чиркнула спичкой. Комната наполнилась густым дымом... 7. Камень Виктор открыл глаза и несколько секунд лежал без движения. Смесь темноты с удушливыми ароматами пряностей и шоколада лежала на лице, не давая видеть и дышать. Жутко болела голова -- будто вольтова дуга прожигала мозг от виска до виска. Избегая резких движений, Виктор ощупал постель вокруг себя... он, кажется, лежал с краю. Справа кто-то дышал. Виктор сел, спустил ноги на пол, встал... налетел на что-то плоское и холодное. Ч-черт!... Он пошарил на тумбочке рядом с кроватью и включил ночник: яркий свет -- сквозь отверстия зрачков -- вонзился в мозг... Виктор зажмурился, пошатнулся, опустился обратно на постель, осторожно приоткрыл веки, осмотрелся. Плоское и холодное оказалось большим зеркалом в резной оправе -- помнится, оно стояло в углу... зачем его перетащили сюда? Воздух в комнате был сиз от дыма. В зеркале отразилась помятая физиономия со всклокоченными волосами, на лице, груди, животе и ниже -- следы губной помады. В памяти клубились дикие сцены прошедшей ночи... Виктор огляделся: прикрытая до пояса одеялом, у стены спала Ингрид -- лежа на спине и приоткрыв рот. В комнате было жарко; кожа шведки блестела от испарины, огромные груди разъехались в стороны, косметика на лице размазалась. Подавив приступ тошноты, Виктор встал с кровати, подошел к окну, открыл форточку... жадно глотнул влажный холодный воздух. Под окном жужжала неоновая вывеска "Шкатулки", на голых, мокрых ветвях растущего рядом клена лежали синие отблески. В домах напротив не горело ни одного окна... сколько сейчас времени?... куда подевались часы?... Оставив форточку открытой, Виктор стал собирать разбросанную по полу одежду (после каждого наклона к горлу подступала тошнота, так что приходилось делать паузы). Куклы злорадно следили за ним со стены. Ни Норы, ни Нориной одежды в комнате не было. Оставив свитер и ботинки на полу, он на цыпочках вышел из спальни и толкнул дверь ванной... наконец-то -- холодная вода!... Виктор бросал ее пригоршнями в горящее лицо, каждый раз захватывая губами живительные глотки. А если подставить под струю всю голову?... Вот так... Он содрогнулся от боли: ледяной обруч сжал череп, колени подогнулись... с трудом сохранив равновесие, Виктор выпрямился. Господи!... Прыгающими пальцами он нащупал полотенце и осторожно, без нажима вытер голову. Потом попытался открыть глаза. Проклятый свет -- жжет даже сквозь приспущенные веки! Виктора покачивало, в висках бились электроразряды мигрени... спотыкаясь, он вышел из ванной. Дремлющий в пол-уха дом прислушивался к его неуверенным движениям, как кот к шуршащей за сундуком мыши. Виктор спустился в холл первого этажа. Люди в старинной одежде, изображенные на висевших повсюду картинах, проводили его осуждающими взглядами. Сквозь приоткрытую дверь мерцал дрожащий желтый свет. Пошатываясь от головокружения, Виктор вошел в гостиную -- на столе горела одинокая свеча в высоком серебряном подсвечнике. -- Не спится? -- Норин голос прозвучал глухо и хрипло. Девушка сидела в глубоком кресле, на окружавшем ее темном фоне выделялось лишь бледное пятно лица. Копна вьющихся волос окружала голову черным ореолом. Вокруг глаз темнели круги. Голубые зрачки казались кружками из цветной бумаги, наклеенными на черно-белую фотографию. -- Дай мне что-нибудь от головной боли, -- Виктор опустился на стул и помассировал виски. -- У меня кончилось лекарство. А массаж не поможет. -- Почему? -- Потому что я и сама... -- Нора повертела рукой в поисках подходящего слова, -- ...не в форме. Она была одета в облегающее трико из темной блестящей материи, делавшее ее еще более хрупкой, чем она была на самом деле. -- И давно это у тебя с Ингрид? -- спросил Виктор. -- Десять лет. -- Вы всегда... как бы это сказать... делитесь друг с другом возлюбленными? -- Она предлагала мне один раз, но я не смогла лечь в постель с человеком, которого не люблю. -- Почему же ты думала, что лягу я? -- Мужчины устроены по-другому. Виктор ощутил укол злости. -- Ты знала, что Ингрид начнет жечь синий порошок? -- Нет. -- Я запрещаю тебе и твоим друзьям использовать в моем присутствии, но без моего согласия эти ваши приворотные зелья, всю эту гадость!... Нора молча смотрела на пламя свечи. -- Я хочу управлять своими желаниями сам, ты слышишь? -- Хорошо. -- И я не хочу больше видеть Ингрид. Ни в постели, ни просто так. -- Почему?... Я думала, она тебе понравилась. Виктор усмехнулся. -- Попробуем с другого конца... ты меня любишь? -- Да. -- Тогда скажи: когда я занимался сексом с Ингрид, тебе было все равно? -- Мне было приятно. -- ?!... -- Потому что я люблю вас обоих. Виктор посмотрел на нее с неприязненным удивлением. -- Ты не в своем уме... двоих любить невозможно. -- Возможно, если это разные любови... Ее я люблю как сильнейшая из двоих, тебя -- как более слабая. -- Я не понимаю... -- он покачал головой. -- Никогда не смогу понять. На несколько секунд наступила тишина. По свече стекали янтарные капли расплавленного стеарина, гроздьями повисая на подсвечнике. -- Я могу доказать, что люблю тебя, -- Нора выпрямилась. -- Как? -- Виктор усмехнулся. -- Напишешь обязательство и заверишь у нотариуса? -- Подожди!... Девушка залезла на стул и сняла со шкафа банку с Камнем. Пламя свечи заплясало в такт ее движениям. В стеклянных очах стоявшего на секретере африканского воителя то вспыхивали, то гасли хищные желтые искры. -- Помнишь, что я тебе говорила?... -- Нора поставила банку на стол. -- Тем, кто любит и любим в ответ, Камень не опасен. -- Помню, -- насмешливо отвечал Виктор. -- Я сейчас коснусь его. Пламя свечи успокоилось и застыло неподвижным желтым язычком. -- Ты веришь в эту сказку? -- Да. Виктор удивленно покачал головой. -- Я никогда не слыхал о камнях, убивающих несчастных влюбленных. Однако минералы, контакт с которыми для человека вреден, возможно, существуют -- мне как химику это не кажется невероятным... И, кстати, чего бы ты ни касалась, -- он язвительно хмыкнул, -- ты лишь докажешь, что любишь и любима Ингрид! -- Я докажу, что люблю и любима тобой!... Ингрид не любит никого, кроме себя, -- по лицу Норы пробежала болезненная гримаса. -- А если не веришь, коснись Камня сам. Или ты боишься, что... -- Ладно! Злиться было глупо. Легче согласиться. Виктор попытался вытащить массивную притертую крышку, но та не поддалась. Он прижал банку к груди, попробовал еще раз... -- Осторожно! Возглас Норы совпал с хлопком выскочившей крышки. Розовая маслянистая жидкость качнулась, чуть не выплеснувшись наружу. Виктор попытался просунуть руку внутрь, но горлышко было слишком узким. -- Подожди. Девушка достала из посудного шкафа фарфоровую салатницу, поставила на стол и осторожно наклонила над ней банку. Маслянистая жидкость неслышно потекла толстой розовой струей; Камень, скользнув по стеклу, с жирным бульканьем упал в салатницу. По поверхности жидкости разошлись вязкие, медленные круги. -- Ну?... -- Нора поставила пустую банку на стол и улыбнулась. Виктор придвинул к себе салатницу и сунул руку внутрь... Его будто ударило током, но боли не было. Волна вибрирующего наслаждения побежала от кончиков пальцев вверх -- сквозь плечо в грудную клетку, по горлу внутрь черепа (омывая изнутри глазные яблоки) и разошлась по телу горячими пенными струями... Он отдернул руку и, потеряв равновесие, упал грудью на стол. Нора успела подхватить салатницу с Камнем, но подсвечник покатился на пол, свеча погасла. Однако темно не стало -- откуда-то сочился слабый розовый свет. -- Что... что с тобой?!... Виктор с трудом выпрямился. -- Все... в порядке... Он помотал головой и вдруг понял, что мигрень, головокружение и тошнота исчезли... вернее, заместились неприятной пустотой в голове и под ложечкой. -- Ой!... -- Нора со стуком поставила салатницу на стол. Оттуда веером расходился слабый ореол: Камень светился. На потолок легло круглое розовое пятно, краем задев хрустальную люстру. По углам разбежались розовые зайчики. -- Что это? -- Не знаю. -- Когда ты его коснулся -- тебе было больно? -- Нет, но... -- он не нашел подходящего слова. -- Что? Виктор прислушался к себе. Глубоко вдохнул пронзительно-чистый, будто наэлектризованный, воздух. -- Я чувствую, как если б из меня выкачали часть энергии. Нора и Виктор склонились над салатницей, их лица осветились снизу. Камень испускал ровный и довольно сильный свет. Нора нерешительно протянула руку... -- Подожди, -- почему-то шепотом сказал Виктор. -- Почему? -- Мы не знаем, что это такое. Это может быть вредно. Они посмотрели друг на друга. -- Я хочу попробовать. Нора медленно опустила ладонь в салатницу. Девушка резко дернулась, тело ее перекрутила судорога, зрачки закатились -- Виктор обхватил ее и прижал к себе, грудью ощущая ее дрожь. (Он вдруг заметил, что свечение Камня усилилось -- так, что стали видны предметы в шкафах и на секретерах.) Примерно через минуту Нора расслабилась: откинула голову Виктору на плечо, закрыла глаза. Но тут же выпрямилась -- Виктор отпустил ее. Лицо девушки стало белым (черные круги под глазами исчезли) и застыло, как маска. -- Коснись меня и Камня одновременно, -- Нора говорила ровным, лишенным интонаций шепотом. -- И что будет? -- Что-то очень хорошее. После секундного колебания Виктор взялся за правую ладонь девушки, а свою правую руку сунул в салатницу. За мгновение до того, как его пальцы коснулись пористой поверхности Камня, он закрыл глаза. И тут же мир беззвучно взорвался и разлетелся в пыль. Исчезли стены дома, улицы города, земной шар и охватывавший все это небосвод. Остались лишь Виктор и Нора -- два тела посреди бесконечно-пустого пространства, соединенные в замкнутую цепь. И остался Камень, пропускавший сквозь эту цепь волны счастья, любви и понимания... любви, понимания и счастья... понимания, счастья и любви... 8. Возвращение домой Зацепившись плечом за поручень, Виктор вышел из фуникулера, пересек безлюдную платформу и потащился по аллее, ведущей к дому... тяжелые, как кувалды, ноги еле отрывались от земли; тяжелая, как гиря, голова тянула вниз. В его памяти раз за разом, как видеоклип, проигрывались те несколько секунд, когда он отдирался от Камня (вспышка черной пустоты и всепоглощающая слабость), а потом отдирал Нору (лицо девушки исказила жуткая гримаса, из перекошенного рта исторгся неразборчивый хрип). Он отпер входную дверь и вошел в прихожую. В глубине кухни мигали индикаторы кухонного робота. Светящиеся стрелки стенных часов показывали 5:10. Виктор повесил плащ на вешалку, снял ботинки и, волоча ноги, поднялся на второй этаж. Сквозь приоткрытую дверь детской доносилось уютное сопение Малыша. Ощущая неприятную, тяжелую пустоту во всех членах, Виктор прошел по коридору в спальню. Он разделся, бросая одежду на пол... сделав титаническое усилие, поплелся в ванную. Через две минуты вернулся и повалился на кровать. В окно заглядывала низкая предутренняя луна. -- Доброе утро, милый. Виктор вздрогнул и рывком сел. В обрамлении дверного проема -- неясным узким силуэтом -- стояла Клара. -- Когда ты приехала? -- Вчера вечером, -- лица ее видно не было, но чувствовалось, что она улыбается всегдашней безмятежной улыбкой. -- Я ждала тебя в гостиной, но под утро задремала. -- А как же гастроли?... Что ты сказала в театре? -- Что у меня тяжело заболел муж, -- Клара мелодично рассмеялась, будто зазвенел серебряный колокольчик. -- Ничего страшного, вместо меня сыграет дублерша, -- она невесомо присела на край кровати. -- Ну, что же ты не рассказываешь о своей пассии? Лунный свет осветил геометрически-правильные черты лица и тщательно расчесанные волнистые волосы. -- Когда ты начала интересоваться моими сердечными делами? -- С тех пор, как ты отключил мобильный телефон и перестал отвечать на мои звонки, -- Клара зябко поежилась, запахнула халат поплотнее. -- Ну, рассказывай, не тяни -- сколько ей лет? Кем работает? Красива ли?... Умна?... Блондинка или брюнетка?... -- А с каким режиссером провела вчерашнюю ночь ты? -- Виктор почувствовал нарастающую волну раздражения. -- С блондином ли, брюнетом, худым или толстым? Опять зазвенел серебряный колокольчик: Клара рассмеялась. -- Представь себе, я спала одна. На несколько секунд наступила тишина. На Кларином трюмо холодно, словно хирургические инструменты, блестели косметические принадлежности. -- Хватит, Клара, -- устало сказал Виктор. -- Мы с тобой договорились: ты спишь, с кем тебе нужно, я сплю, с кем хочу. Договор предложила ты сама, я на него лишь согласился, -- он помолчал, а потом со злостью добавил: -- Потому что очень хотел на тебе жениться, прямо дрожал от нетерпения... -- Но, милый, ты же не винишь меня в своем желании на мне жениться?... -- Клара поднялась и прошлась по спальне взад-вперед. -- И потом, мы договорились, что можем спать с другими людьми, но не можем влюбляться, -- она остановилась и посмотрела Виктору в лицо, -- так? -- Так, -- эхом отозвался Виктор. -- Вот я и спрашиваю: это у тебя серьезно? -- в Кларином голосе послышались жесткая нотка. -- Да. -- Ты хочешь разводиться? -- Не знаю. -- Это не ответ! -- Другого у меня нет. Пока нет. Клара резко отвернулась и отошла к окну, застыв на его фоне четким черным силуэтом. Было видно, что она старается взять себя в руки. В темноте светились красные цифры стоящего на тумбочке будильника. -- Расскажи мне об этой женщине. -- Что ты хочешь знать? -- Кто она? -- Помнишь, когда Малыш попал под машину, ему помогла... -- Постой, -- брезгливо удивилась Клара, -- это ведь, кажется, была продавщица... -- Хоть бы и продавщица... -- устало отвечал Виктор. -- Но она, вообще-то, хозяйка магазина. И у нее медицинский диплом. -- Так почему она не работает врачом? -- Она предпочитает магазин... и не нуждается в средствах, -- он помолчал, а потом с досадой добавил: -- Какая разница, чем она зарабатывает на жизнь? Клара поднесла руку к губам, как делала всегда, когда размышляла. -- И действительно неважно... -- согласилась она. -- Скажи: что эта женщина умеет, чего не умею я?... Чем она хороша?... -- Тем, что разбудила меня от летаргического сна, в котором я жил последние годы. Тем, что заставила вновь чувствовать влечение, страх, боль, жалость... -- Тогда почему ты сомневаешься насчет развода -- она замужем?... Или ты все-таки не уверен, что она тебе нужна?... -- Она не замужем, -- отвечал Виктор. -- Это все, что я могу тебе сообщить. На несколько секунд наступила тишина. -- Ты стал жесток, -- сказала Клара. -- Жесток?... -- безучастно отозвался Виктор. -- Ладно, я объясню, почему не уверен... -- он помолчал, собираясь с мыслями. -- Потому что не понимаю, чего она хочет и что ей нужно... Не понимаю, что я могу ей дать... Не уверен потому, что в один миг она -- спокойный, уравновешенный человек, а в другой -- безумец без инстинкта самосохранения, -- он сделал паузу, чтобы перевести дух. -- Потому что она усиливает каждую эмоцию всеми мыслимыми средствами и не может остановиться... Потому что всегда идет до конца и тащит меня за собой!... На луну наползало облачко. Желтое пятно на стене напротив зеркала стало съеживаться и тускнеть. -- Я не понимаю, -- сказала Клара. -- Она привлекает и отталкивает тебя одним и тем же... Несколько секунд она глядела в окно, потом опять повернулась к Виктору. -- А что, если я... -- она запнулась, -- ...если я пообещаю, что буду тебе верна? -- А как же твоя карьера? -- Виктор саркастически усмехнулся. -- Ты же утверждала... -- Я удовлетворюсь тем, чего достигла. Зато сохраню семью, -- Клара подошла к кровати, присела и обняла его за шею. -- И потом, у нас есть Малыш. Наш с тобой сын, -- она всхлипнула. -- Ты ведь не хочешь, чтобы он рос без отца?... -- она прижалась к Виктору и зарыдала... Виктор мягко отстранился. -- Ты отличная актриса, -- сказал он, -- однако никуда не годный драматург. Ты играешь правильные эмоции, но не можешь сочинить соответствующий текст. Тело Клары напряглось, потом расслабилось. Рыдания постепенно стихли. -- Ты умнее меня, -- она в последний раз (уже по инерции) всхлипнула. -- А потому поверишь... должен поверить тому, что я сейчас скажу, -- она положила руку Виктору на плечо. -- Бог не дал мне собственных эмоций, и я не могу ответить на твои чувства. Но я всегда была лояльна, никогда не ставила тебя в неловкое положение. Никогда не требовала больше, чем давала сама. Поверь, я люблю тебя -- но не так, как любишь... любил меня ты. Ты мне дорог как отец моего сына, как близкий человек -- без страстей и метаний. И ради этой любви я готова принести жертву, -- Клара выпрямилась. -- Если я говорю, что буду верна -- это правда. И я обещаю, что стану нормальной женой и матерью, стану проводить больше времени дома -- я уже поняла, что так продолжаться не может!... А у тебя прошу одного: делай, как сочтешь нужным, но сообщи мне свое решение как можно быстрее... -- голос ее сорвался, и она умолкла. Они проговорили до тех пор, пока не встал Малыш (мальчик услыхал их голоса и пришел "полежать"). Виктору и Кларе смертельно хотелось спать, однако Малыш так обрадовался, что видит обоих родителей сразу, что выгнать его у них не хватило духа. Через час он все-таки ушел... А перед тем, как уснуть, Виктор пообещал, что не позже сегодняшнего вечера сообщит Кларе -- останется ли он с ней или уйдет к Норе. 9. Камень (окончание) Когда Виктор проснулся, часы показывали полдень. Сильно болела голова, на душе было тоскливо... несколько секунд он не мог понять, в чем дело. Потом увидел лежавшие на стуле Кларины чулки и вспомнил. "Мама! -- донесся из-за стены голос Малыша. -- Можно я разбужу папу?" Виктор откинул одеяло и стал одеваться. Это был странный день. Где бы Виктор ни находился, ему казалось, что Клара искоса наблюдает за ним... хотя та вела себя с подчеркнутой обыденностью и никак не напоминала о ночном разговоре. В доме ощущалось напряжение; даже Малыш почувствовал что-то и таскался за родителями по пятам, будто боясь потеряться. А у Виктора в голове все время вертелись, свившись в порочный круг, мысли о предстоящем решении. И чем дольше он думал, тем больше терял ориентиры: льдинки, отскакивавшие от Клары, и дикая непредсказуемость Норы казались в равной степени неприемлемы... все тонуло в облаке непрерывно менявшихся побуждений. Ясно было одно: если Виктор выберет Нору, он потеряет Малыша, -- и это перевешивало остальное. К пяти часам Виктору стало совсем муторно -- верно, из-за недосыпа и дико проведенной ночи. Думать он больше не мог... да и о чем? Выбора, по сути, не было. Чтобы отдалить неизбежное, он лег спать (на диване в гостиной, не раздеваясь). Некоторое время он слышал сквозь дремоту, как в соседней комнате Клара с Малышом разыгрывают в лицах "Сказку о принцессе Бимбо и премудром сурке". Потом реальность подернулась дымкой... Он уснул. И приснилось Виктору, что, без видимой причины, ему отказали органы чувств: сначала исчез слух, потом зрение... последним отказало обоняние. На мгновение он завис в черной неосязаемой пустоте, затем перед ним проявился тропический остров (ярко-зеленая растительность, ярко-желтые пляжи, ярко-синий океан). Виктор услыхал шум прибоя, уловил ароматы цветов, ощутил нежные прикосновения бриза, на его губах осели соленые морские брызги -- будто фантастическая камера проецировала панораму ощущений прямо в его (отсеченный от реальности) мозг. Потом в этом несуществующем мире со сказочной быстротой стал разыгрываться спектакль: Виктор увидал, как колибри Люцц вышла замуж за Ферра, как нашла жемчужину и унесла ее в гнездо. Он присутствовал при смерти Люцц и стал свидетелем превращения жемчужины в Камень. Однако на этом легенда не закончилась: Виктор увидал, как -- с тех пор и до наших дней -- каждые сто лет Люцц возрождается в человеческом обличье и скитается по Земле в поисках любви. Но никто не может ответить на ее чувства, ибо те слишком сильны для обычных людей. Вместо любви Люцц неизбежно находит смертоносный Камень и гибнет в столкновении с ним -- с тем, чтобы вновь восстать из пепла в другую эпоху, в другой стране... Лишь только последнее ощущение спроецировалось в сознание Виктора, тот ощутил ярчайшую вспышку. Лицо его опалила огненная волна, он инстинктивно отшатнулся... ...и ударился затылком о (стоявший вплотную к дивану) стул. Несколько секунд Виктор ошалело озирался; потом сел, спустив ноги на пол. Его давило ощущение замкнутого пространства, сонливость исчезла без следа. "Я пойду, прогуляюсь", -- крикнул он уже из передней. "Надолго?" -- настороженно отозвалась Клара из недр дома. "Через полчаса вернусь". Виктор натянул кроссовки, схватил куртку и выбежал на улицу. Холодный ветер дергал влажные листья пальм, по мокрому асфальту ползали жирные улитки. Ноги сами принесли Виктора к фуникулерной станции: у платформы стоял вагончик, нарядные люди оживленно разговаривали в его ярко освещенном чреве. "Проехаться донизу и обратно?..." -- Виктор нерешительно вошел в фуникулер и сел на переднее сиденье, спиной к остальным пассажирам. И тут же, отрезая пути к отступлению, двери по-змеиному зашипели и сомкнули свои резиновые губы. Вагончик с лязгом отчалил от платформы, мимо окон поплыли мокрые ветки деревьев. Раскинувшийся внизу мегаполис изливал в пространство тысячи невостребованных человеческими глазами киловатт-часов. Медленно, как батискаф, фуникулер погружался в туманное марево -- коктейль из фонарей, фар и неоновой рекламы. Наконец вагончик причалил к нижней платформе, двери растворились. Пассажиры вышли. На табло-расписании зажглось время обратного рейса -- Виктору надо было подождать десять минут. Ждать, однако, он не мог: ноги вынесли его из вагона, вниз по лестнице, к автомобильной стоянке. Он нашел глазами свою машину... подошел поближе... снял с крыла прилипший древесный лист. В кармане звякнули ключи. Виктор вытер мокрое (то ли от дождя, то ли от пота) лицо и сел за руль. Он вдруг вспомнил Клару... ничего страшного: ну, вернется он... э... через час. В крайнем случае, через полтора... Он долго не мог попасть ключом в зажигание (тряслись руки), наконец мотор завелся. Сдерживая почти неодолимое желание утопить акселератор до пола, Виктор выехал из стоянки. Он запарковал машину возле статуи Иеремии Биглера, Дискутирующего с Кавалеристами 4-го Волонтерского Полка. На улице было многолюдно, в окнах таверн и ресторанов виднелись оживленно евшие посетители. По асфальту стлался туман, вокруг фонарей уже образовались желтые дымчатые сферы. Стараясь не переходить на бег, Виктор судорожно дошагал до "Шкатулки" -- витрина была темна, вывеска не светилась. На мгновение он захлебнулся паникой: с Норой что-то случилось... предчувствие этого и привело его сюда! С трудом овладев собой, Виктор постучал в дверь... подождал минуту... постучал еще раз... подергал дверную ручку. Перешел улицу и посмотрел на (темные) окна второго этажа. Форточки были закрыты: вообще говоря, это означало, что Нора дома (девушка любила свежий воздух и не любила сквозняков). Виктор позвонил ей с мобильного, но ответа не получил -- снова взошел на крыльцо и забарабанил в дверь кулаком, однако снискал лишь удивленный взгляд проходившего мимо пожилого господина. Выхода не оставалось: обмотав кулак носовым платком и дождавшись перерыва в потоке прохожих, Виктор разбил (имевшееся в двери) смотровое окошко, повернул вставленный изнутри ключ и вошел в магазин. Под каблуками захрустело битое стекло. Из пореза на тыльной стороне ладони сочилась кровь. Сердце давили нехорошие предчувствия и страх. Виктор спрятал платок и щелкнул выключателем, но свет не зажегся: наверное, перегорела лампочка... впрочем, "Шкатулку" освещали лучи фонарей, проникавшие сквозь витрину. Разномастные предметы на полках не шевелились и даже не подглядывали -- будто умерли. Кроме ароматов пряностей и шоколада, в воздухе присутствовал новый запах... Виктор глубоко вздохнул: пахло пылью... нет, запустением -- как осенью на даче. Доносившиеся с улицы шумы были инородны, словно радиопередача на иностранном языке. Осторожно ступая по скрипучему паркету, Виктор обошел прилавок и толкнул дверь гостиной. Свет с улицы сюда не доходил... он нащупал выключатель, но лампочка перегорела и здесь... совпадение?... короткое замыкание?... Несколько секунд он стоял, не шевелясь: приучал глаза к темноте... наконец мрак распался на оттенки серого. Впереди что-то светлело. Виктор шагнул вперед, вытянул руку... коснулся чего-то мягкого, но с чем-то твердым внутри, будто обтянуто резиной. Это было человеческое тело. Он отпрянул, налетев спиной на какой-то шкаф. Сверху упало что-то небольшое (статуэтка?... ваза?...), ударилось о его плечо и раскололось об пол. Животный, нерассуждающий страх сделал ноги неподъемными, как в кошмарном сне. Удары сердца сотрясали грудную клетку. Стой!... где-то здесь должны быть свечи! Ступая по хрустящим осколкам, Виктор переместился по стене в угол комнаты. Ощупал поверхность бюро, на котором Нора держала свечи (полированное дерево приятно проскользило под ладонью). Вот они... а вот спичечный коробок. Спичка вспыхнула ярким желтым пламенем, Виктор зажег свечу. Стараясь унять сердцебиение, несколько раз вдохнул и выдохнул затхлый воздух. Медленно повернулся. Упав грудью вперед, за столом сидела Нора. Голова девушки покоилась на подогнутой руке. Другая рука была вытянута в направлении салатницы с Камнем. Виктор поставил свечу на стол, встал на колени и заглянул Норе в лицо: глаза ее были закрыты... нет, скорее, зажмурены, как от вспышки. Кожа побледнела, став почти прозрачной. Дыхания он не заметил, но на всякий случай откинул упавшие на лицо волосы и коснулся шеи -- пульс не прощупывался... (На коже девушки осталось красное пятно... Виктор посмотрел на свои пальцы: кровь натекла из пореза на тыльной стороне ладони.) Нора была мертва. Виктор ощутил укол, будто в грудь вогнали иглу: смерть унесла девушку вне пределов его досягаемости, оставив лишь бесполезную телесную оболочку... он захлебнулся от абсурдной смеси альтруистического чувства утраты с эгоистическим ощущением упущенной возможности. Нора была одета в блестящее трико -- то самое, в котором он видел ее сегодня утром... а если Ингрид тоже здесь и тоже мертвая? (Волна липкого, холодного страха окатила Виктора с головой, затем отступила до щиколоток.) Он бросился в холл, однако света не было и там; ему пришлось вернуться за свечой. Он методично обыскал дом, но никого не нашел. Вернулся обратно. На пороге гостиной помедлил... собравшись с духом, вошел и сел на стул. Нора белела меловым лицом. Африканский воитель грозно скалил зубы на секретере, охраняя мертвую хозяйку. Отчего она умерла?... Узкая ладонь девушки не доставала до края салатницы совсем чуть-чуть -- тонкие пальцы скрючились, как от удара током. Под стеклянной поверхностью розовой жидкости темнел Камень. Он и убил Нору, какие могут быть сомнения?... Убил потому, что Виктор ее предал. Потому что даже крошечное предательство оставляет на любви неизгладимую, уродливую отметину. НЕТ!... (Он изо всех сил ударил себя кулаком по лбу.) Камень убил Нору, как передозировка героина убивает наркомана. Проникающим сквозь кожу ядом. Или электричеством. Ведь есть же кристаллы, вырабатывающие электрический ток, -- как их?... пьезокристаллы. Виктор достал мобильный телефон (чтобы вызвать полицию), но вдруг заметил, что тени в комнате стали шевелиться... нет, скорее, пульсировать: становиться то гуще, то светлее. Пламя свечи застыло, будто вырезанное из золотой фольги… вызвать игру теней оно не могло -- несколько секунд Виктор смотрел по сторонам. Наконец поднес ладонь к салатнице и понял: Камень испускает слабое пульсирующее свечение. Виктор отдернул руку. Страшней ему не стало (потому что страшнее не бывает... он рассмеялся сухим каркающим смехом). Как завороженный, он наблюдал плавно усиливавшиеся вспышки... затем, подчинившись внезапному импульсу, задул свечу. Стены то выступали из темноты, то поглощались ею. Розовые зайчики, разбросанные хрустальной люстрой по углам комнаты, то вспыхивали, то гасли. "Камень хочет, чтобы я его коснулся, -- откуда-то понял Виктор. -- Чтобы я коснулся его и Норы. Одновременно. И тогда Нора..." Он изо всех сил зажмурился и затряс головой, стряхивая наваждение. Камень не может ничего хотеть!... КАМЕНЬ НЕ МОЖЕТ НИЧЕГО ХОТЕТЬ!!!... Виктор ударил кулаком по столу и открыл глаза. Камень может только одурманивать, отравлять и отбирать у человека энергию, волю к жизни. Он может только убивать. Если Виктор коснется Камня, он умрет так же, как Нора. Нору уже не спасти. А у Виктора есть Малыш. Да, правильно: У НЕГО ЕСТЬ МАЛЫШ! Виктор рассмеялся диким, хриплым смехом: как все оказалось просто! Он сунул телефон в карман: Камень должен быть уничтожен. Оставлять его в живых нельзя, иначе через сто лет он убьет опять!... Чем растворяются камни, минералы?!... Щелочью?... Кислотой?... Что есть камни и минералы -- оксид кремния, силикаты металлов?... Плевать!... Разберемся потом. Он поискал глазами и тут же нашел на полу, рядом с ножкой стола банку из-под Камня -- поднял и осторожно опорожнил в нее содержимое салатницы. Где крышка, тоже на полу?... Виктор тщательно закупорил банку. Камень освещал ему дорогу до самого выхода из магазина, однако на улице то ли погас, то ли его свечение потерялось в лучах фонарей. Обыденные звуки города обступили Виктора, но, по контрасту с только что увиденным, казались нереальными. Всегдашний туман уже снизошел на Зурбаган, усиливая ощущение нереальности до уровня сюрреальности. Пряча глаза и укрывая банку с Камнем от прохожих, Виктор прошел двести ярдов до машины, открыл багажник, поставил туда банку и припер случайно завалявшейся сумкой, чтобы не перевернулась. Кажется, все... можно вызывать полицию. (У него в голове -- монотонно-бесконечной скороговоркой -- раз за разом проворачивалась фраза: "Камен