баритон начал с театральным завыванием читать монолог Гамлета "Быть или не быть".) Франц с ненавистью посмотрел вверх: проклятое устройство располагалось в прочной решетчатой клетке под самым потолком -- не доберешься. Теперь оно будет шуметь восемь часов подряд: после монолога Гамлета неизвестный пианист сыграет Турецкий Марш Моцарта, потом прозвучит Интродукция и Рондо-Каприччиозо для скрипки с оркестром Сен-Санса, потом... что у нас потом?... А-а, первый акт "Двенадцатой ночи", затем Второй Концерт Шопена... На этом месте Франц, как правило, засыпал и спал два часа до фортиссимо в третьей части соль-минорного прелюда Рахманинова -- и тут же засыпал опять -- с тем, чтобы уже окончательно проснуться от оглушающего утреннего звонка (громкоговоритель пел в это время "Лесного Царя" Шуберта и, допев до конца, выключался до вечера). В среднем получалось, что спал Франц около шести часов в сутки. Медленно, избегая резких движений, он перевернулся на живот, положил щеку на шершавую деревянную поверхность (расцарапанная кожа отозвалась легкой болью) и свесил многострадальные пальцы с края лежанки. Заснуть он пока не пытался -- знал, что бесполезно: проклятый громкоговоритель делал свое дело, да и сам Франц уже привык засыпать позднее. В голове вертелись отрывочные видения из сегодняшнего допроса: оскаленная рожа Следователя-мужчины и сладострастное, с нежными чертами лицо Следователя-женщины. Впрочем, почему только сегодняшнего?... Видения вчерашнего допроса были точно такими же: сладострастное, с нежными чертами лицо Женщины и оскаленная рожа Мужчины. Да и методы последние несколько дней следователи использовали одни и те же: маленьким докторским молоточком -- по пальцам (рука закреплялась в специальной станине) или резиновой дубинкой -- по голове. Плюс Женщина иной раз любила пройтись ногтями по щекам, шее или груди Франца. Не переоценивая своей мужской притягательности, тот был готов поклясться, что она получала от этого сексуальное наслаждение: придвигала лицо почти вплотную, глаза подергивались сладкой поволокой. Случалось это, только если она причиняла боль рукой -- при физическом контакте и только в отсутствие ее напарника. Франц представил себе ее лицо: тонкая линия носа, ореол светлых, чуточку вьющихся волос, смуглая кожа и нежно-серые глаза -- просто красавица, да и сложена идеально: большая высокая грудь, тонкая талия, пышные бедра и длинные ноги; лет ей было около двадцати пяти. Вот только почему в ее присутствии по спине Франца всегда бегали мурашки? И не в том дело, что она его пытала... Мужчина пытал его гораздо чаще и с более "выраженным" удовольствием: хакая при каждом ударе, входя в раж и истерически выкрикивая одни и те же вопросы. Франц его ненавидел, но не боялся, и отвечал дерзко, издевательски -- что редко позволял себе, находясь один на один с Женщиной. В таких случаях голос его хрип, и он, как правило, просто отмалчивался, отвернувшись в сторону и стараясь не смотреть на свою мучительницу. Та же с безмятежным спокойствием записывала свои вопросы в Журнал, ставила вместо ответов прочерки, а потом подходила и впивалась длинными наманикюренными ногтями ему в шею. Духами она не пользовалась, и в такие моменты Францу казалось, что он чувствует еле заметный запах разгоряченной самки. Он медленно, в три приема, встал, подковылял к умывальнику, открутил кран и, заранее зажмурившись, сунул кисти рук под холодную воду. (Пианист взял последний аккорд Турецкого Марша и передал эстафету скрипачу с оркестром. Раздались первые звуки Интродукции Сен-Санса.) Острая боль пронизала Франца от кончиков пальцев -- сквозь разбитые в кровь костяшки -- до локтей. Продержав руки под холодной водой примерно полторы минуты, он вернулся обратно на лежанку. На первом допросе (прошедшем, кстати, довольно мирно) Франц еще раз рассказал свою версию -- следователи интересовались деталями, делали вполне разумные замечания, указывали на натяжки в объяснениях. Франц защищался, напирая на то, что ни одна из версий не объясняет всех фактов в этой странной истории, а посему его слова должны считаться правдивыми согласно принципу презумпции невиновности. При упоминании последнего он увидал на лицах следователей искреннее непонимание: что это такое? Франц пустился в объяснения, однако почувствовал, что до них не доходит; "Зачем это?" -- перебила его Женщина. "Чтобы трактовать случаи, в которых обвинение не может доказать вины подсудимого, а защита -- его невиновности", -- пояснил Франц. "Что за чушь!... -- вмешался Мужчина. -- Такие случаи нужно просто отсылать на доследование. Пусть следствие, как полагается, свою работу выполнит: если виноват -- накажите, невиновен -- верните на общий режим. А то что это такое? -- он даже покраснел от очевидной несправедливости. -- Если следователь хорошо свое дело знает, то всегда доказательства найти можно!" Второй допрос проводил один Мужчина -- и сходу стал требовать, чтобы Франц "перестал дурака валять и признавался, как оно на самом деле было". "Врешь, сволочь! -- орал Следователь. -- Весь Поток и охрану положил, а теперь на 24-го сваливаешь?..." -- он схватил левой рукой Франца за грудки, а правой развернулся для оплеухи. Не раздумывая, Франц подставил под удар руку, а потом оттолкнул тшедушного Следователя, да так сильно, что тот отлетел метра на два, споткнулся и повалился навзничь. Несколько секунд Мужчина лежал на полу, сохраняя на крысиной физиономии удивленное выражение, потом встал, пошарил ладонью по столу и нажал какую-то кнопку. В отдалении тренькнул звонок, в комнату вошли два охранника. "Обьясните-ка ему, как нужно себя вести", -- с улыбкой приказал Мужчина. И пошло-поехало. Приводя Франца утром на допрос, охранники сразу же усаживали его в специальное кресло и намертво закрепляли конечности прочными застежками. Это, впрочем, не означало, что его тут же начнут пытать: случалось, следователи не прикасались к нему по два-три дня кряду -- а иногда терзали каждый божий день в течение недели (допросы проходили без выходных). "Расписание" пыток, таким образом, оставалось неясным, а вот в структуре задаваемых вопросов Франц разобрался довольно быстро. Сначала следователи требовали, чтобы он целиком отказался от своей версии событий и признался в убийстве двадцати трех заключенных, двух охранников и одного наставника. Допрос примерно на третий обвинение снизилось до убийства двадцати пяти человек; а Наставника -- "следствие нашло возможным согласиться с вашей трактовкой событий" -- убил, так уж и быть, сумасшедший 24-ый. Франц продолжал все отрицать, и на седьмом допросе Мужчина выдвинул версию, согласно которой 24-ый и Франц, находясь в преступном сговоре и попеременно пользуясь автоматом, уничтожили всех остальных на этаже. Таким образом, на Франца приходилась лишь половина всех злодеяний -- а 24-ый покончил с собой от угрызений совести. Версия номер три стоила Францу двух дней побоев; после чего следователи снизили ставки до убийства четверых урок и Наставника (остальных заключенных и охрану уложил, вроде как, 24-ый). К тому времени Франц уже понял, что обвинения идут по нисходящей и, надеясь, что они сойдут на нет, стойко держался на своем. И действительно, следующим вариантом было обвинение в убийстве лишь четырех человек: Чирея, Моджахеда, Мордастого и 24-го (два допроса); а потом всего двоих -- Наставника и 24-го. На этой версии следователи настаивали особенно долго (на Франце к тому времени не осталось живого места); и каково же было его разочарование, когда они вдруг вернулись к предыдущему обвинению в четырех убийствах. Худшие его догадки подтвердились еще через семь допросов -- когда следователи опять начали толковать о пяти убийствах, и стало ясно, что они идут в точности по тем же самым вариантам, но в обратном порядке. Сегодняшний допрос, как и два предыдущих, был посвящен разработке самой первой версии, согласно которой Франц истребил все население этажа поголовно. Что будет после этого? Скорее всего, обвинения опять пойдут по нисходящей... а потом обратно по восходящей... и так далее -- пока он не подохнет во второй раз. (Оливия. Ну, что ты на это скажешь, Мальволио?) И как только Францу удалось вытерпеть пытки так долго?!... Ему, изнеженному человеку, за всю предыдущую жизнь не испытавшему и милионной доли теперешних мучений... не знавшему ни физической боли, ни насилия, ни даже серьезных болезней! Неужели "краткий курс" бесчеловечности, пройденный им на Втором Ярусе, настолько облегчил адаптацию? (Мальволио. Одно мне удивительно, Ваша Светлость, -- что вы так восторгаетесь этим безмозглым негодяем...) "Может, все-таки сказать им то, что они хотят услыхать?" -- подумал Франц. И тут же сам себе ответил: "Нет, не может". Все было однозначно: как он прочитал в соответствующем томе Устава, наказание за одно убийство варьировалось от двух до десяти лет штрафных работ в особо вредных химических цехах. То есть, даже если он сумеет свести обвинение к "минимальной" версии (убийство Мордастого и 24-го), то приговор будет не менее четырех лет. Впрочем, в какой версии признаваться -- минимальной или максимальной -- большой роли не играло, ибо продержаться в живых на особо вредных химических более одного года было попросту невозможно. (Один раз их камеру по ошибке послали в особо вредный химцех, и Франц видел тамошних доходяг -- харкающих кровью и покрытых гноящимися язвами.) Кстати сказать, инстинкт самосохранения у него уже почти атрофировался, и смерти, как таковой, он не боялся -- хотя бы потому, что пережил ее один раз. При выборе решения следовало принимать во внимание физическое страдание, а не смерть, -- так что относительно быстрая гибель от пыток во время следствия казалась предпочтительней. Некоторое время Франц даже подумывал, не прекратить ли все одним махом (напасть, например, на вооруженного охранника), но потом все же решил предоставить события их естественному ходу. Имелась и еще одна причина, делавшая признание своей несуществующей вины для Франца невозможным. Причину эту он не мог сформулировать в ясных и простых словах -- как и все остальное, связанное с Женщиной. Что-то, подспудно происходившее между ним и ей, исключало сдачу на милость победителя... Франц, впрочем, не слишком старался раскопать этот участок своей души -- возможно, опасаясь обнаружить там какой-нибудь неприятный для себя сюрприз. (Оливия. ...Да будет с нами то, что предначертано судьбою!) Лежа на животе, Франц легонько пошевелил пальцами рук -- после холодной примочки боль чуточку поутихла. (Ненавистный громкоговоритель захрипел апплодисментами; затем, после шипучей паузы, началось оркестровое вступление ко Второму Концерту Шопена.) Франц закрыл глаза и расслабился, стараясь не чувствовать жесткости лежанки; многократно передуманные мысли по одной умирали в его голове. Волчий оскал Второго Яруса начал тускнеть, терять отчетливость деталей... и, наконец, благословенное забытье затопило мир... Франц стал свободен. Сны ему здесь не снились никогда. 5. В Межсекторной Службе Безопасности. Часть 2 Он проснулся от внезапной тишины, как в нормальной ситуации проснулся бы от внезапного шума: громкоговоритель не работал. Судя по самочувствию, спал Франц не более часа... ощущение тревоги под сердцем было в точности таким же, как тогда в карцере с двумя трупами на нижних полках. Он медленно сел на лежанке и прислушался. Кто-то приближался по коридору к двери его камеры... забыв про дурноту и разбитые пальцы, Франц вскочил на ноги и прижался спиной к дальней от входа стене. Звон ключей, лязг замка, скрип двери, вспыхнувший свет -- в камеру вошла Женщина. За спиной у нее маячил охранник. -- На допрос. Как всегда в ее присутствии, по спине Франца побежали мурашки... Почему Женщина пришла за ним сама, а не прислала, как обычно, охранников? -- Сколько сейчас времени? Не соблаговолив ответить, Женщина шагнула обратно в коридор (из кобуры на ее поясе торчала рукоятка пистолета -- такого раньше не случалось ни разу). "А ну, выходи, зараза!" -- гаркнул охранник, и Франц, не задавая более вопросов, подчинился. Втроем они прошли мимо второго охранника, привалившегося в безобразной позе к стене, и вошли в кабину подъемника. Обычно допросы происходили на одном из верхних этажей, но сейчас Женщина нажала (самую нижнюю) кнопку 64-го этажа. Франц поднял глаза и столкнулся с ее взглядом: Женщина улыбалась. Кабина остановилась -- они вышли. -- Сюда. Пройдя метров пятьдесят по пустынному коридору, они подошли ко входу в другой подъемник. Женщина вставила в прорезь свою карточку-пропуск -- двери немедленно растворились -- они зашли внутрь. И опять она нажала самую нижнюю кнопку -- 128-го этажа. -- Понимаете, что сейчас будет? -- Нет, -- как можно беззаботнее ответил Франц. -- И не интересно? -- Женщина склонила голову набок, пытаясь поймать его взгляд. -- Почему, интересно... -- с тщательно взвешенным безразличием сказал он. Несколько томительных мгновений они смотрели друг на друга, потом одновременно отвели глаза. Охранник стал фальшиво насвистывать "Зеленые рукава". -- Прекратите, -- приказала Женщина. Кабина плавно затормозила -- Франц с Женщиной вышли наружу. Не говоря ни слова, охранник нажал кнопку; двери закрылись. Было слышно, как кабина уехала наверх. Этот этаж отличался от остальных: узкий коридор с неоштукатуренными стенами, цементный (а не линолеумный) пол, тусклый свет редко разбросанных ламп. На темно-красных кирпичах стен виднелись пятна сырости. Влага насыщала воздух, что, в сочетании с жарой, было особенно неприятным -- комбинезон Франца немедленно прилип к спине. -- Сюда, -- Женщина указала рукой направо. -- Идите впереди меня, -- Франц заметил, что она держит правую ладонь на рукоятке пистолета. Они прошагали метров сто по коридору без дверей и ответвлений, завернули за угол и метров через пятьдесят уперлись в ржавую металлическую дверь. Женщина постучала -- дверь медленно, с усилием растворилась. Открывший им гориллоподобный охранник с крохотной головой без лба отошел в сторону. Франц оказался в большой, хорошо освещенной комнате с такими же, как в коридоре, кирпичными стенами. Мебели было мало: в центре -- широкий двухтумбовый стол с телефонным аппаратом, кресло на колесиках, сбоку от стола -- табурет, слева у стены -- еще один. У стены справа располагался низкий столик, на котором лежали странные никелированные инструменты на пластиковом подносе. Рядом стояло пыточное кресло, чуть подальше -- раковина умывальника. С потолка свешивалась система каких-то блоков, у задней стены высился монументальный дубовый шкаф. -- Садитесь в кресло, -- Женщина уселась за стол в центре комнаты. -- Виктор, помоги подследственному. Пока гориллоподобный Виктор, громко сопя, застегивал лямки, Франц разглядывал широкий сплюснутый нос охранника, щетинистые волосы, тусклые глаза, похожие на две стертые серебряные монеты. -- Можешь пока посидеть, Виктор, -- сказала Женщина, и Горилла, сгорбив могучие плечи, уселся на табурете возле стены. -- Эта комната, -- Женщина показала рукой вокруг себя, -- называется "Кабинет хирургического допроса", мы пользуемся ею в тех случаях, когда обычные методы не срабатывают. Согласно 4-му Приложению к Уставу Следователя, на этой стадии с подследственными-мужчинами могут работать лишь следователи-женщины, так что теперь я буду вашим единственным Следователем. На мгновение воцарилась тишина. -- Обычно работу с новичком мы начинаем с экскурсии по Кабинету, -- продолжила Женщина. -- Слева от себя вы видите хирургические инструменты: они применяются здесь чаще остального оборудования. Замечу, кстати, что все операции мы производим без наркоза. Губы Женщины медленно раздвинулись в улыбке -- позади белых зубов показался розовый влажный язык. -- Какого рода операции вы практикуете? -- голос Франца, вроде бы, звучал небрежно. -- Ну, "операции" -- это громко сказано: просто разрезы... иногда фигурные -- скажем, на лице, -- она погасила свою змеиную улыбку. -- Довольно часто приходится что-нибудь ампутировать: глаза, пальцы или, например, яички... Как вы, кстати, относитесь к кастрации? Смуглые щеки Женщины покрылись легким румянцем, правая рука нервно расстегивала и застегивала у горла верхнюю пуговицу черной униформы. -- К вашим услугам, -- сипло ответил Франц, -- этот орган мне не понадобился здесь ни разу. -- Хорошо, -- медленно проговорила Женщина. -- Я буду иметь это в виду. В течение нескольких секунд в комнате раздавалось только громкое сопение Гориллы. -- Мы, кстати, не чураемся и методов попроще, -- продолжала Женщина. -- Вон там, например, -- она указала рукой на систему блоков у задней стены, -- вы видите так-называемую дыбу: подследственному отводят руки за спину, надевают наручники, а потом подцепляют цепь наручников крюком и поднимают в воздух. Эта процедура довольно неприятна даже без использования кнута, а уж... -- Неприятна для кого? -- перебил Франц. -- Судя по вашему тону, вам она доставит наслаждение. -- Неприятная для подследственных, -- несколько секунд Женщина молча смотрела на него со смешанным выражением возбуждения и раздражения. -- Почему вы так дерзко ведете себя? -- Стараюсь испортить вам удовольствие, -- с усилием улыбнулся Франц. -- Не испортите, -- сказала Женщина. -- Потому что я сильнее вас, -- она встала и подошла вплотную. -- Потому что могу сделать с вами все, что захочу. Неотрывно глядя ему в глаза, она провела кончиками пальцев сверху вниз по его горлу и улыбнулась... лицо Франца покрылось испариной. -- Постарайтесь быть искренним, -- тихо сказала Женщина. -- Как сейчас. -- Отчего вы не пользуетесь духами или дезодорантом? -- отчетливо выговаривая слова (так, чтобы голос не казался сиплым), спросил Франц. Улыбка исчезла с лица Женщины. Она круто повернулась, замороженно прошагала до своего стола и села. Некоторое время она смотрела вниз; потом овладела собой и подняла глаза: губы сжаты в ниточку, румянец выступил на щеках резко очерченными красными пятнами. -- Ладно, начнем, -- сказала она хрипло. -- Виктор. Готовый на все Горилла поднялся на ноги. На лице его, как на чистом листе бумаги, не отражалось ничего. -- Пока не в полную силу, -- приказала Женщина. 6. Побег "Хватит". Сладкий женский голос раздавался издалека, но насколько издалека, Франц не знал, ибо расстояния почему-то потеряли соизмеримость. И тут же душивший его поток холодной воды перестал падать с небес -- наконец-то он сможет дышать. И он стал делать это. Но сразу же вернулась боль, и зыбкие очертания предметов с новой силой закачались вокруг него. "Он уже очнулся, Виктор, -- опять прозвучал сладкий женский голос. -- Подними-ка его". Внешняя сила вздернула Францево невесомое тело. "Не сюда -- в кресло. Пристегни ему руки, а самого прислони к спинке". Боль все еще заполняла мир, но предметы уже почти не качались. Перед глазами возник расплывчатый силуэт. "Какая она красивая", -- потаенно подумал Франц. Но почему потаенно?... Почему он должен что-то таить?... И какой странный запах: притягивающий и отталкивающий одновременно... он ведь как-то связан с голосом? Франц попытался сесть прямо. "Дай-ка ему нашатыря", -- отчетливо проговорила женщина, принося и утоляя боль одновременно. "Не надо", -- слабо отозвался Франц. А что здесь делает это уродливое чудовище, грубо схватившее его за плечо? Но заостренный запах нашатырного спирта все-таки вонзился ему в переносицу, и все сразу стало отчетливым и ясным. Сколько часов прошло с начала допроса, Франц не понимал, хотя почти все время был в сознании. Боль приходила волнами, и каждый раз казалось, что следующий вал захлестнет с головой... но откуда-то открывались новые силы. И тут же поднималась еще одна волна, немного выше предыдущей... -- Не получится ничего, госпожа Следователь, -- Горилла говорил несоответственно высоким, гнусавым голосом, -- если вы, по-прежнему, не хотите ему... того... -- он выпустил плечо Франца и повернулся к стоявшей тут же Женщине, -- ...в общем, резать. -- Пока не хочу, -- коротко ответила Женщина. -- Как пожелаете, -- с ноткой неодобрения отозвался Горилла. По сравнению с началом допроса, в комнате произошел ряд изменений. Почти все хирургические инструменты были перепачканы в крови и свалены в раковину умывальника, дверцы шкафа -- распахнуты настежь. На одной из полок шкафа, выдвинутой наподобие стола, лежали щипцы с тянувшимся от них электрическим шнуром, кожаный потертый кнут, набор окровавленных струбцин и тесемочная сбруя с длинными металлическими шипами. На столе остывал паяльник с наконечником в виде шила -- в воздухе отчетливо пахло горелым мясом. Пол был залит водой и кровью. -- Делай, что я тебе говорила вначале, -- Женщина отошла от Франца и села за стол. -- Через десять минут жду. Неуклюже переваливаясь, Горилла вышел из комнаты. Щелкнул замок двери. Женщина перевела взгляд на Франца. Она была бледна, под глазами -- темные круги, но смотрела спокойно, с еле заметной улыбкой удовлетворения. Франц с трудом улыбнулся ей в ответ. Ни одна из частей его тела не болела более других -- болело все. Кожу покрывали рубцы, разрезы, проколы и ожоги, плечевые суставы были вывернуты на дыбе, локти и колени -- отбиты до синяков. Любое изменение позы отдавалось невыносимой болью; кровь сочилась из десятков маленьких ранок и впитывалась в лохмотья, в которые превратился его комбинезон. Несмотря на жару, Франца колотил озноб. -- Значит, боли вы не боитесь, -- констатировала Женщина. -- Почему? -- Я много тренировался, -- усмехнулся Франц. -- На Втором Ярусе вообще и с вами в частности, -- он заставил себя посмотреть ей в глаза. -- И еще: боль приближает меня к смерти, а смерть -- даст свободу. -- Вы ошибаетесь: боль и смерть связаны не однозначно, -- возразила Женщина. -- Устав разрешает держать подследственного в живых сколь угодно долго, не налагая никаких ограничений на глубину страдания. И поверьте, мой помощник Виктор отлично знает свое дело, -- глаза Женщины снова подернулись поволокой, -- то, что мы сделали с вами сегодня, лишь самое начало... Что же именно в ее голосе наводило на Франца такой ужас? -- Что вам от меня надо? -- хрипло спросил он. -- Ведь не заведомо же ложное признание в убийстве двадцати шести человек? -- Как это не признания? -- удивилась Женщина. -- Именно признание от вас и требуется. Только правдивое, конечно, -- спохватилась она, -- следствию ложное признание ни к чему... -- Я спрашиваю не о следствии, -- Франц чуть изменил позу и, непроизвольно искривив от боли лицо, продолжил. -- Лично вы ведь тоже от меня чего-то хотите? Я это чувствую... Некоторое время Женщина колебалась -- видимо, между формальным и неформальным ответами. -- Я хочу, чтобы вы мне... доверились, -- на "доверились" она споткнулась, будто заменив им какое-то другое слово. -- Чтобы рассказали мне правду... но не только правду, необходимую следствию, а больше: то, что вы чувствовали во время тех событий... то, о чем думали и что ощущали... Вы должны открыть мне свое подсознание -- не только потому, что я ваш Следователь, а потому... потому что... -- Жемщина беспомощно замолчала. Ее лицо опять раскраснелось; пальцы, перебиравшие бумаги на столе, дрожали. Казалось, она вот-вот скажет что-то важное -- Франц изобразил на своем лице внимательное ожидание. -- Я хочу, чтобы ты мне... -- снова начала она, страдальчески сморщившись от бессилия слов, -- отдался... Не физически, а духовно... -- она попыталась поймать его взгляд, -- своими чувствами и мыслями... Так, чтобы, касаясь рукой твоего тела, я чувствовала бы, что чувствуешь ты. И если ты ощущаешь боль, я хочу ощущать ее с тобой... Нет, не саму боль, а твое ощущение... боль, преломленную твоим мужским "я"... Поверь, ты тоже найдешь в этом удовлетворение!... -- она говорила бессвязно, с придыханием, заискивающе заглядывая в глаза. -- Боль перестанет казаться тебе проклятием, она станет средством соединения... Наши души и тела будут ощущать и дополнять друг друга -- такого никогда не достигнешь при обычном любовном акте. И когда мы достигнем вершины, полного слияния -- лишь тогда я смогу отдать тебя смерти... и это станет моей величайшей жертвой!... А ты уйдешь из жизни не запуганным, ничтожным насекомым и не дерзким бунтарем, а спокойным сверхсуществом, достигшим истинного величия духа! Голос Женщины дрожал; руки, как у слепой, блуждали по столу. Франц с усилием разлепил спекшиеся губы: -- Скажите, у вас во время допросов действительно до оргазма доходит? Женщина резко выпрямилась, по лицу ее пробежала судорога боли. Несколько долгих секунд она не могла выговорить ни слова. -- Зачем вы так? -- спросила она еле слышно. Румянец на ее щеках выступил пятнами, как от пощечин. -- Вы просто не в свом уме, -- угрюмо ответил Франц... он уже жалел, что спровоцировал ее на этот разговор. -- Если говорить простыми словами: я не мазохист. У вас ничего не получится. -- Не будьте так уверены в себе, -- глаза Женщины сузились. -- Я знаю, что ваше сознание отталкивает меня, но подсознание -- помогает мне... -- Чушь! -- презрительно сказал Франц. -- Сознание, подсознание... Рассчитано на подростка. На мгновение они застыли, глядя друг другу в глаза. -- Вам дается еще один шанс, -- сказала Женщина. -- Ровно один. -- Он мне не нужен. -- Не торопитесь с ответом, -- в ее голосе прозвучала вкрадчивая угроза. -- Подождите, пока вернется Виктор. И тут же в замке залязгал ключ, дверь отворилась. "А ну, заходи", -- раздался гнусавый голос Гориллы. Волоча ноги, в комнату вошла Таня. Четыре месяца, прошедшие со дня их с Францем расставания, оставили на ней свой отпечаток: щеки ввалились, зеленые глаза, казалось, занимали половину лица, невесомое тело утопало в мешковатом комбинезоне. Длинные волосы были коротко острижены; серьги, кольца, бусы (она раньше носила много украшений) -- все это исчезло. Увидев ее, Франц попытался встать, но лямки пыточного кресла отбросили его назад. -- Пройдите сюда, заключенная, -- Женщина указала рукой на кресло, где сидел Франц. -- Виктор, освободи подследственного и усади на табуретку. Заключенную пристегни вместо него. Горилла подошел, отстегнул лямки и рывком вздернул Франца на ноги; "Слышал, что тебе сказали?" -- прогнусавил он. С трудом переставляя ноги, Франц отошел в сторону и сел на табурет. "Сюда", -- без выражения приказал охранник Тане. Не сводя отчаянного взгляда с Франца, та опустилась в кресло. Горилла пристегнул ее и встал у стены. Женщина прошлась взад-вперед по комнате, остановилась рядом с Францем и мягко положила руку ему на плечо. Тишину нарушал лишь мерный звук капель, падавших из плохо закрученного крана. -- Я организовала эту встречу для того, -- Женщина обращалась к Тане, -- чтобы вы помогли следствию повлиять на вашего бывшего возлюбленного... поверьте мне, в его же собственных интересах. Если вы убедите его рассказать правду, то спасете от тяжких физических страданий, -- она вздохнула. -- Нам больше ничего и не надо -- только правдивый рассказ о том, что произошло. Выдержав паузу, Женщина сняла тяжелую, как камень, ладонь с плеча Франца и села за стол. Таня проводила ее непроницаемыми рысьими глазами. -- Давайте, я расскажу вам обстоятельства дела, -- Женщина откинулась на спинку стула. -- Полтора месяца назад в 21-ом Потоке мужской половины Яруса произошло ужасное преступление: Наставник, два охранника и двадцать три заключенных были зверски убиты. В живых остался один человек -- ваш бывший возлюбленный Франц Шредер. Согласно его показаниям, один из заключенных совершил все эти убийства в припадке умопомешательства, а потом был убит сам -- вашим возлюбленным, который якобы защищал свою жизнь. История эта, полная противоречий и натяжек, показалась нам маловероятной с самого начала -- а в свете собранных нами вещественных доказательств стала выглядеть попросту невозможной. Не полагаясь, однако, на субъективные суждения, мы подвергли имеющиеся данные компьютерному анализу -- который показал, что показания подследственного правдивы с вероятностью 0.47%, а потому, согласно Уставу, считаются неистинными... -- Женщина говорила без выражения, будто читая напечатанный текст. -- На меня не рассчитывайте, -- вскинула глаза Таня. -- Почему? -- Я вам уже говорила. -- Вы тогда не знали, что речь идет о вашем возлюбленном. -- Я отказалась тогда, сейчас откажусь тем более, -- Танино лицо покраснело, глаза дерзко сузились. -- Вы просто сука. Женщина рывком встала со своего стула и шагнула по направлению к Тане. -- Что вы от нее хотите? -- хрипло спросил Франц. -- Разве я не сказала? -- обернувшись, Женщина ненатурально, с усилием улыбнулась. -- Чтобы она на вас повлияла. -- Она на меня повлиять не может. -- Я в этом не уверена, -- Женщина подошла, наклонилась, заглянув в лицо, и снова положила ладонь ему на плечо. -- Вы же не хотите заставить ее страдать? Передернувшись от запаха самки, Франц сбросил ее руку -- некоторое время Женщина стояла без движения, раздувая тонкие ноздри. Потом резко распрямилась и повернулась к Горилле: -- Виктор. Охранник отделился от стены. -- Начинай, -- она указала рукой на Таню. Горилла грузно повернулся, взял поднос с неиспользованными хирургическими инструментами и с грохотом свалил его в раковину умывальника. Потом вытащил из шкафа поднос с новым комплектом и аккуратно перенес на стол. Подключив к розетке паяльник, он повернулся к Тане, бережно поправил неуклюжими пальцами ее волосы, поколебался немного и выбрал один из инструментов. Таня придушенно вскрикнула и отшатнулась. Горилла подносил к ее лицу тонкий, на вид очень острый, хирургический скальпель. Франц повернулся к Женщине -- та смотрела, не отрываясь, на Виктора и Таню. Лицо ее искажала то ли улыбка, то ли гримаса; она тяжело дышала, впитывая происходившее. И вдруг, с неслышным никому, кроме самого Франца, фотоаппаратным клацанием прямоугольник его взгляда сфокусировался на широком ремне, охватывавшем талию Женщины. Потом -- с новым щелчком -- кадр сузился до висевшей на ремне кобуры, и наконец -- щелк! -- крупным планом на рукоятке пистолета. "Нет, не получится -- слишком просто. Как в плохом приключенческом фильме. Господи, да решайся же, наконец!" Несколько тысячных долей секунды Франц готовился к тому, что сделает, -- а потом, выбросив вперед руку, вынул пистолет из кобуры. Женщина схватилась рукой за пояс и резко повернулась, но было поздно: Франц сдвинул предохранитель, вздернул затвор, поднял пистолет на уровень глаз и спустил курок. Грохнул выстрел -- в черном мундире на спине Гориллы образовалась дырка. Сунувшись вперед, охранник чуть было не повалился на Таню... затем повернулся и шагнул к Францу. Тот вскочил с табуретки и выстрелил еще раз. Пуля ударила Гориллу точно посередине груди и отбросила назад -- несколько мгновений охранник топтался на месте, потом выронил скальпель и с тяжелым ударом рухнул на цементный пол. Глаза его остались открыты и выражения не изменили -- то есть, выглядели, как две стертые серебряные монеты. Все действительно оказалось очень просто. Франц медленно повернулся к Женщине -- краска с ее лица исчезала по мере того, как она пятилась назад. -- На пол, лицом вниз, -- приказал он, и Женщина без колебаний подчинилась. На мгновение Франц задержался, ошарашенно разглядывая распростертую перед ним фигуру в черном комбинезоне -- ситуация изменилась фантастически быстро, и продуманного плана действий у него, конечно же, не было. (Эхо громовых ударов сердца гулко резонировало в груди. В ногах появилась пьянящая легкость -- сила тяжести, казалось, уменьшилась в шесть раз. Слабость, озноб и боль, чувствованные Францем еще десять секунд назад, исчезли без следа.) Он бросился к Тане, отстегнул лямки и освободил ее из кресла. -- Быстро... забрать у них ключи, -- он подтолкнул ее по направлению к лежавшей на полу Женщине, а сам склонился над мертвым Гориллой. И тут же отшатнулся -- а вдруг тот жив? И тут же наклонился опять -- реальность не может походить на приключенческий фильм до такой степени. Франц наклонился и стал торопливо расстегивать медный карабин, крепивший ключи к поясу охранника, как вдруг Горилла, перехватив его за руку, притянул к себе. Он действительно не был мертв -- только ранен! Выронив от неожиданности пистолет, Франц упал сначала на колени, потом на бок -- рука Гориллы вцепилась ему в шею и стала отгибать голову назад. "Таня... пистолет!" -- захрипел Франц сквозь хруст своих шейных позвонков. Он уперся ногами охраннику в живот и медленно, напрягая все силы, отпихнул его -- перемазанные в крови, они медленно возились на цементном полу. Привстав на локте, Горилла навалился сверху -- Франц вцепился обеими руками в его кисть на своей шее... А потом что-то мелькнуло над левым плечом охранника -- тот странно хрюкнул, разжал руки и уронил голову лбом Францу на лицо. Со свистом дыша и утирая разбитую губу, Франц выкарабкался из-под трупа и поднялся на ноги. Из шеи охранника, всаженный по рукоятку, торчал скальпель... Таня стояла над мертвецом, прижимая трясущиеся руки к груди и всхлипывая. Франц обнял ее, а она прильнула к его груди и на несколько секунд замерла. Потом резко отстранилась. -- Где... эта? -- неожиданно жестко спросила она, оглядываясь. Женщина исчезла -- входная дверь была приоткрыта. -- ...! -- выругался Франц. -- Скорее! Подобрав пистолет, он бросился из комнаты, Таня за ним. Они пробежали пятьдесят метров по коридору, завернули за угол и увидали Женщину: та была на полпути ко входу в подъемник. -- Стой! -- крикнул Франц на бегу. -- Буду стрелять! Женщина не остановилась. Добежав до входа, она выхватила магнитную карточку и всадила в прорезь -- Франц и Таня находились в этот момент метрах в шестидесяти от нее и бежали изо всех сил. Пол и потолок коридора то сближались друг с другом, то разделялись опять, стены качались... Каждая клеточка истерзанного тела Франца разрывалась на части, однако безудержно колотившееся сердце гнало его вперед. Ну же, ну!... Кабина подъемника пришла, когда он находился метрах в трех от входа, -- Женщина прыгнула внутрь, но было поздно. Франц задержал руками закрывавшиеся двери и пропустил Таню, потом протиснулся сам. Створки захлопнулись с тупым ударом, кабина дернулась вверх. Забившись в угол и тяжело дыша, Женщина молча смотрела на них. Таня слепо шагнула к ней, но Франц перехватил ее за руку. -- На какой этаж идет кабина? -- выдохнул он. -- На 64-ый, -- в глазах Женщины полоскался страх. -- Где находится вход в Лифт? -- В какой лифт? -- Не прикидывайтесь идиоткой! -- задыхаясь произнес Франц. -- В Лифт на Третий Ярус. -- На 32-ом этаже в административном отделении... -- Женщина захлебнулась словами. -- Вам туда не пройти. -- Попытаемся -- с вашей помощью, -- он злобно усмехнулся. -- Идите сюда. Толкнув ее лицом к дверям, Франц встал позади и схватил левой рукой за плечо (вьющиеся волосы Женщины щекотали ему щеку). -- Если будете плохо себя вести... -- он ткнул дулом пистолета ей в бок (она всхлипнула), затем повернулся к Тане, -- Когда выйдем из подъемника, держись за моей спиной. Таня молча кивнула. Несколько секунд они ехали в тишине, наконец кабина затормозила. За мгновение до остановки Франц обернулся -- Таня улыбнулась и коснулась рукой его щеки. Ну, сейчас... Двери медленно растворились -- на площадке перед выходом из подъемника стоял охранник в белом мундире. Увидав их, он вытаращил глаза и поднес к губам рацию. -- Трево... -- заорал он, и тут же осекся, заметив направленный на него пистолет. -- Руки за голову, -- приказал Франц. -- Брось рацию на пол и иди впереди нас. Побежишь -- пристрелю на месте. Подгоняя охранника тычками в спину, он быстрым шагом прошел по коридору к подъемнику, идущему на верхние этажи. -- Вызовите кабину, -- трясущейся рукой Женщина вставила магнитную карточку в прорезь. -- А ты -- лицом к стене... Не сюда, напротив входа в подъемник. ("Неужели получится?" -- подумал Франц.) И тут же слева по коридору загрохотали сапоги. -- Что случилось? -- завопил запыхавшийся голос. -- Ты чего кричал? -- из-за поворота, метрах в двадцати от них, вылетел еще один беломундирный охранник. Франц прицелился так, чтобы не попасть, и выстрелил... рикошетируя от стен, пуля зигзагом запрыгала вперед по коридору. Охранник дернулся, как марионетка в кукольном театре, и исчез за поворотом. "Сюда-а!" -- заорал он кому-то. За углом раздался топот пяти-шести пар сапог сразу -- дело было плохо. Первый охранник стоял ни жив ни мертв, расплющенный по стене. Но тут, наконец, пришел подъемник. -- Быстро! -- закричал Франц, и Таня вскочила внутрь. Схватив Женщину за воротник мундира, Франц попятился в кабину и нажал кнопку 32-го этажа. Безучастные к происходившему, двери медленно закрылись. Кабина тронулась. -- На, -- Таня протянула рацию. -- Откуда у тебя? -- Подобрала, когда охранник бросил. Франц щелкнул переключателем, и в кабину ворвался истерический голос: "...состояние полной боевой готовности! Повторяю: постам на всех этажах -- состояние полной боевой готовности! Двое заключенных и захваченный ими заложник едут на подъемнике от 64-го этажа вверх. Предполагаемая цель -- 32-ой этаж. Повторяю: постам на всех этажах..." Франц выключил рацию и положил ее на пол. -- Ну что... прощай, малыш? -- он притянул Таню к себе, и та замерла, прижавшись к нему всем телом. Кабина стала замедлять ход. Франц отстранился. -- Идите сюда, -- приказал он Женщине. -- Нет! -- истерически выкрикнула та, вжимаясь спиной в стену. Серые глаза ее засветились ужасом. -- Нет! Франц подтащил ее за руку к двери и поставил перед собой -- разрыдавшись, Женщина перестала сопротивляться. Держа ладонь на ее плече, он чувствовал неровное биение сердца, пробивавшееся сквозь всхлипы. Кабина остановилась, двери открылись. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять: прорваться шансов нет. На площадке перед выходом из подъемника стояли четыре черномундирных охранника с пистолетами наизготовку. Позади виднелись шесть-семь человек в белой униформе внутренней охраны. Толкнув Женщину вперед и уперев дуло пистолета ей в бок, Франц вышел из кабины -- три охранника попятились назад. Но четвертый остался на месте и поднял пистолет. -- Отойди, -- хрипло сказал Франц. -- Считаю до трех, -- лицо охранника покрывали крупные капли пота. -- Если на три не бросишь пистолет и не отпустишь заложника -- стреляю. Один... -- А тебе ее не жалко? -- мотнув головой в сторону Женщины, еще более хрипло спросил Франц. -- Я выстрелю на два с половиной. -- Давай, действуй. Заодно накажешь ее за ротозейство, -- охранник истерически улыбнулся. -- Я с тобой в переговоры не вступаю, падаль. Два... Дуло нацеленного на них пистолета разрослось до размеров мира -- отшатнувшись