ужны, -- Эрик
старался, чтоб его голос звучал твердо. -- Бежать некуда". Милиционер издал
странный горловой звук, будто захлебнулся соляной кислотой. Хаотический писк
неумолимо приближались к ним спереди. "Аннета! -- быстро продолжал Эрик, не
давая атлету вставить слово. -- Объясните вашему другу, что он должен сейчас
делать". Мерные шаги неведомого зверя неумолимо нагоняли сзади. Сжимая
кулаки, милиционер слепо шагнул вперед, но Аннета преградила ему путь.
"Сереженька, милый, успокойся!... -- она говорила просительно и одновременно
твердо, как с маленьким ребенком. -- Сейчас нужно застыть на месте и не
шевелиться... я ж тебе рассказывала!..." Скрежеща зубами, атлет остановился.
Тум-м... тум-м... тум-м... -- шаги зверя раздавались уже совсем близко.
Аннета повернулась к Эрику: "Что будет, если это... -- она запнулась в
поисках слова, -- ...животное доберется до нас раньше крыс?" -- "Я
постараюсь его застрелить", -- отвечал Эрик.
Он отступил на пять шагов назад, повернулся к своим спутникам спиной и,
держа наготове пистолет, направил луч фонаря в черную глубину туннеля.
Тум-м... пауза... тум-м... пауза... тум-м... Шаги стали замедляться -- судя
по звуку, зверь был уже совсем рядом... Эрик поводил лучом фонаря вверх-вниз
и вправо-влево, но не увидал ничего, кроме жирного отсвета черной жидкости
на дне канавы. Он шагнул вперед... и тут же замер, вспомнив о крысах. "Вы их
уже видите?" -- его хриплый голос умчался в оба конца туннеля, попеременно
отражаясь от стен, пола и потолка. "Нет, -- ответила Аннета и тут же
поправилась: -- Да". Тум-м... пауза... тум-м... Зверь, наконец,
остановился... Эрику показалось, что он увидал в глубине туннеля мерцание
багрово-красных глаз... мерцание глаз и отблеск саблевидных клыков...
мерцание глаз, блеск клыков и сверкание острых, как кинжалы, когтей... по
его спине побежали мурашки. "Они уже здесь, -- Звук Аннетиного голоса чуть
не заставил Эрика подпрыгнуть на месте. -- Бегут, не останавливаясь", --
девица четко и спокойно выговаривала слова с будничной интонацией
каждодневной беседы за обеденным столом. Тум-м... пауза... тум-м... пауза...
тум-м... -- шаги зверя стали слышны опять, несколько тише... теперь они,
вроде бы, удалялись. Мимо Эрика промчалась первая крыса, потом еще четыре --
распластавшись на полном скаку, как призовые рысаки... затем они понеслись
сплошным потоком, наводнением, лавиной -- как буденновская конница в фильмах
о Гражданской войне. Они с размаху налетали на Эриковы сапоги, падали,
подминаемые соратницами, вскакивали, мчались дальше... Животные, бежавшие по
краю дорожки, иногда обрывались в канаву... через несколько секунд
выбирались обратно, стряхивали с голых тел черную дымящуюся жидкость и опять
вливались в поток. Это была большая стая, намного больше двух предыдущих --
когда последние крысы пробегали мимо ног Эрика, передние уже скрылись за
чертой, разделявшей свет его фонаря и темноту туннеля. Наконец дорожка
опустела.
Эрик выждал для верности несколько секунд, потом повернулся --
посмотрел, что делают его спутники. Те застыли, не шевелясь; лишь пятно
света от Аннетиного фонаря дрожало на мокром полу. Эрик раскрыл рот, чтобы
окликнуть их... как вдруг позади него раздался дикий рев... нет, крик! --
крик боли разрываемого на части живого существа. Низкий вибрирующий вопль
проникал внутрь тела, раздирал барабанные перепонки, диафрагму и желудок --
так, что хотелось сесть на корточки, сжаться в комок и закрыть уши руками.
Эрик нашел регулировку чувствительности микрофонов на рукаве своего
комбинезона и скрутил ее до нуля... но легче не стало -- крик проникал
сквозь тонкий материал шлема. Он посмотрел на своих спутников -- Аннета
прижалась к груди атлета, закрыв уши руками, милиционер возился с
регулировкой своих микрофонов. Вдруг из канавы на дорожку вылезла крыса...
Эрик застыл, как вкопанный, -- однако атлет, ничего не замечая, продолжал
возиться с пультом аудио-управления. Несколько длинных мгновений животное
водило по сторонам белыми глазами, потом отряхнулось... еще помедлило... и
наконец галопом понеслось по следам товарок. В этот момент крик неведомого
зверя стих.
Эрик включил свой микрофон и две-три секунды слушал гулкую, пустую
тишину.
Держа наготове пистолет, он подошел к Аннете и атлету. Похлопал
последнего по плечу -- тот включил микрофон. "Быстро уходим, -- сказал Эрик.
-- Шагайте как можно тише -- крысы, видимо, чувствуют сотрясение почвы".
После того, как зверь умолк, тишина в туннеле казалась абсолютной.
"Дискуссию о ключах я считаю законченной, -- Эрик сделал паузу в ожидании
возражений, но милиционер промолчал. -- Через полтора часа, если все будет
нормально, я вас отпущу". Атлет стоял со сжатыми кулаками, молча глядя перед
собой. "Но если не все будет нормально, -- Эрик почувствовал, что его щеки
вспыхнули, а кровь застучала в висках, -- я отдам вам ключи, а, когда вы
отомкнете наручники, застрелю вас", -- он замолчал и глубоко вздохнул,
стараясь успокоиться. "Сереженька, пошли! -- Аннета умоляюще положила руку
на атлетов рукав и попыталась заглянуть милиционеру в глаза. -- Полтора часа
роли не играют". Атлет молча повернулся и быстро зашагал по коридору,
увлекая за собой девицу. Эрик последовал за ними на расстоянии метров пяти.
Через десять минут (в половине четвертого) они добрались до "их" выхода
на поверхность. Эрик бросил атлету ключи -- тот переставил наручники -- Эрик
поднялся по лестнице наверх -- милиционер с Аннетой последовали за ним. От
пронизывающего холода розовая влага на их комбинезонах немедленно
превратилась в лед. Было уже почти совсем темно. По низкому небу неслись
темно-серые неровные облака. Микроавтобус, сиротливо стоявший там, где был
оставлен, доказывал, что в мире еще остались незыблимые истины. Эрик бросил
атлету ключи, тот переставил наручники и вернул ключи Эрику. Хлеставший изо
всех подворотен ветер гонял по кругу рои мелкого снега. В привычной
атмосфере городских джунглей дикие события последних трех часов немедленно
подернулись дымкой нереальности. Действительно ли Эрик слышал шаги
неведомого зверя -- или они ему померещились?... Видел ли он полчища
мутантных крыс -- или это был оптический обман, навеянный усталостью, жарой,
жаждой, голодом и головной болью?...
Эрик отпер микроавтобус -- Аннета с атлетом собрали барьеры, которыми
был огорожен канализационный люк, и погрузили в багажное отделение -- Эрик
водворил крышку люка на место. От движения розовая пленка льда на их
комбинезонах потрескалась и отвалилась. Подгоняемые ветром, как куски черной
оберточной бумаги, через двор пролетели три мутантные летучие мыши, сделали
круг над головами людей и скрылись в окнах одного из заброшенных домов.
"Водить умеете?" -- спросил Эрик. "Да", -- коротко ответил атлет. Эрик
бросил ему ключи от микроавтобуса; скованные наручниками, милиционер и
Аннета неловко залезли в кабину. "Если сделаете что-нибудь не то, стреляю
без предупреждения, -- сказал Эрик, садясь позади атлета, -- мне терять
нечего".
Милиционер завел мотор, плавно стронулся с места, вырулил на Садовую и
поехал в направлении Парка Культуры. Кондиционер работал на полную мощность,
и через три минуты они откинули забрала своих шлемов; Эрик с наслаждением
вытер лицо тыльной стороной ладони. Движение в этот час было довольно
густым, ехать приходилось медленно -- атлет заметно нервничал. Метель
бросала на ветровое стекло пригоршни зеленого снега, смазывая очертания
окружавшего их мира. Как это всегда бывает, исподволь накопившиеся признаки
близящегося Нового Года в какой-то момент достигли критической массы и стали
очевидны. На бульваре там и сям торчали обмотанные гирляндами лампочек елки.
По тротуару шел отдувавшийся от сознания собственной важности и
спотыкавшийся от бесчисленных стопариков Дед Мороз. Витрины магазинов
сверкали роскошью елочных игрушек, на Цветном бульваре толстая тетка в
огромных валенках и белом фартуке продавала связанные в зеленые торпеды
облезлые елки. Суетливые, как муравьи, прохожие волокли гигантские авоськи,
набитые шампанским и водкой; из "Даров Моря" на Смоленке торчал чудовищный
хвост очереди за чем-то сногсшибательно вкусным... копченой латимерией?...
варено-мороженными головунами?... икрой минтая?... Привычные видения
готовившейся к Новому Году Москвы задвинули ужасы последних часов в самый
дальний уголок сознания Эрика. Он непроизвольно облизнулся, вспомив прошлый
Новый Год, когда Ленка Вишневецкая приготовила три разных -- но в равной
степени потрясающих -- салата из одной банки лосося в собственном соку...
Когда слабый по части выпивки Шура Лысов упал лицом -- как в анекдоте -- в
только что поданную на стол заливную рыбу и безмятежно захрапел... Когда
Мишка Бабошин стал вязаться к Лелечке Голубевой, а Тонька -- Мишкина жена --
влепила им обоим по пощечине... и тут же получила две пощечины сдачи...
Когда Женька Вишневецкий сыграл на пианино странно-тревожную и до боли в
вестибулярном аппарате синкопированную пьесу собственного сочинения, а потом
долго плакался, что никак не может понять, чем хочет заниматься -- музыкой
или наукой... Когда Лялька Макаронова, вспомнив занятия современным танцем в
ансамбле "Терпсихора", станцевала -- под женькин виртуозный аккомпанемент --
индийский танец плотской любви, повергнув мужскую половину аудитории (за
исключением Шурки Лысова) в состояние сексуального ступора... Господи, каким
счастливым и безмятежным все это казалось теперь!...
Микроавтобус свернул на Комсомольский проспект -- движение стало не
таким густым. Через две минуты они остановились у подъезда Аннетиного дома.
"Иванов! -- вдруг обернулся атлет. -- Последний раз прошу, отпусти, --
арийское лицо его исказилось. -- Не отпустишь -- жизнь положу, а найду
тебя... и тогда берегись!..." -- он захлебнулся не испытанной доселе злобой
бессилия. "Я вас отпустить не могу", -- невыразительно отвечал Эрик.
"Сволочь!" -- не вполне владея голосом, прохрипел милиционер. "Сергей,
перестань! -- вмешалась Аннета. -- Будь мужчиной... ты лишь теряешь сейчас
время... и лицо тоже!" По плохо освещенной улице за окном микроавтобуса
спешили редкие прохожие. Метель гнала вдоль тротуара столбы зеленого снега.
"И ты, с-сука?!..." -- атлет занес кулак над Аннетиной головой. "Прекратите!
-- Эрик ткнул пистолетом милиционеру в шею. -- Если вы ударите ее или
как-нибудь еще привлечете внимание прохожих, я стреляю". Замороженным
движением атлет опустил руку -- казалось, он вот-вот взорвется от ненависти.
"Ладно, мандавошка французская, -- сказал он сдавленным голосом, -- я с
тобой потом разберусь!"
"Выходите наружу, -- приказал Эрик. -- Желательно, не демонстрируя
наручников". Он задвинул забрало своего шлема, расстегнул молнию на груди и
сунул руку с пистолетом за пазуху.
Они заперли микроавтобус, поднялись по лестнице на пятый этаж, Аннета
отперла дверь, они зашли внутрь. "Идите на кухню", -- приказал Эрик. Волоча
за собой спотыкающуюся девицу, атлет шагнул в кухню и облокотился на
посудный шкаф. "Подойдите к стене", -- сказал Эрик. Милиционер подчинился.
Гексафоническое радио на стене шептало что-то убедительно-неразборчивое.
Лампочки на передней панели кулинарного комбайна мигали, складываясь в
радующие глаз узоры. Эрик достал ключи и бросил их атлету: "Пропустите
наручники между вон той трубой и стеной, замкните их опять и верните мне
ключи". Одновременно со щелчком замка наручников Аннета опустилась на пол,
откинулась спиной к батарее и закрыла глаза. Милиционер сел рядом. Радио на
стене перестало шептать и заиграло какую-то музыку -- Эрик узнал "Марш
Реалистов" Стинкевича. "У вас есть мужская одежда?" -- "В шкафу в спальне
напротив", -- ответила девица, не открывая глаз. Атлет уставился прямо перед
собой, лицо его застыло в ничего не выражавшей маске.
Эрик повернулся, пересек коридор и вошел в спальню.
Стоявший у окна декопроектор разбрасывал тонкие разноцветные лучи по
углам комнаты. Широкая двуспальная кровать под кисейным балдахином манила в
свои объятия. Теплый ароматизированный воздух из отделанного красным деревом
кондиционера ласкал нос. Роскошь и чистота Аннетиной квартиры делали
воспоминания о подземеле еще более нереальными. Вьюга уютно ударяла в
отмытые до кристальной прозрачности окна бирюзовыми снежинками. В левом
(меньшем) отделении шкафа висело несколько рубашек и дорогой костюм из
материи "с отливом"; на полках лежало чистое белье, два свитера и две пары
джинсов. Если все это принадлежало татуированному, то размер должен быть
подходящим -- Эрик выбрал себе одежду и пошел в ванную.
Он сложил чистую одежду на стиральную машину, быстро разделся и залез
под душ. На крючке висела щетка на длинной ручке -- Эрик намылил ее и,
сдерживая стоны наслаждения, стал тереть спину. Он тщательно выскреб все
тело, вымыл шампунем волосы и вылез из ванны. На полке над раковиной лежали
чьи-то бритвенные принадлежности -- он побрился. Преодолев порыв еще раз
залезть под душ, Эрик вытерся висевшим на хромированной батарее полотенцем и
стал одеваться. Автоматически включившийся вентилятор высасывал из ванной
последние молекулы пара. Висевшая под потолком лампа инфракрасного света
грела тело невидимыми лучами.
Когда он натягивал рубашку, сквозь закрытую дверь донесся приглушенный
звук -- будто кто-то вскрикнул. Эрик торопливо застегнул джинсы и, не
надевая носков, приотворил дверь. Было тихо, лишь неразборчивое бормотание
радио доносилось из кухни. На стене коридора неслышно тикали часы с
серебристо-лунным циферблатом. Привычное чувство опасности запульсировало у
Эрика в висках... что-то произошло. Неслышно переступая босыми ногами, он
попятился назад и вытащил из кармана лежавшего на полу комбинезона пистолет
(со все еще навернутым на дуло глушителем). Из плохо закрученного душа упала
капля и со звоном разбилась об эмалевое покрытие ванны. Выполнивший свою
задачу и автоматически выключившийся вентилятор по инерции вращал лопастями
в вентиляционном отверстии. В обойме оставалось восемь патронов -- Эрик снял
пистолет с предохранителя и взвел затвор. Из ванной был виден длинный
коридор, ведущий к входной двери, и квадрат света на полу от кухонной
люстры. На стене коридора висел ряд фосфоресцирующих техно-миниатюр
художника Ротунова, изображавших поэтапное преображение мира силами Добра --
последний писк моды, доступный лишь большим начальникам и кассиршам ГУМа.
Эрик прокрался вдоль стены до полуоткрытой двери на кухню и остановился, не
решаясь войти... мокрые следы его медленно сохли на лакированном полу.
Сладко-голубые глазки и алые губки Добра бессмысленно ухмылялись с ближайшей
миниатюры. Держа наготове пистолет, Эрик оторвал спину от прохладной стены
коридора и шагнул в проем кухонной двери.
Первой ему бросилась в глаза опрокинутая табуретка (поднятые вверх
ножки напоминали рога африканской антилопы бейзы, виденной им в зоопарке).
Потом оказалось, что табуретка лежит в луже крови. И, наконец, Эрик
обнаружил, что место, где были прикованы Аннета и атлет, пустует... Не веря
своим глазам, он шагнул вперед и застыл на месте: в узком пространстве между
холодильником и стеной был втиснут окровавленный труп девушки... кто убил
ее?... И куда делся милиционер?... Эрик затаил дыхание и наклонился над
бесформенной фигурой в оранжевом комбинезоне -- Аннетина голова была
запрокинута назад, на шее синели кровоподтеки, черные глаза невыразительно
смотрели в потолок. Он взялся за ее комбинезон и осторожно вытащил тело на
середину кухни -- позади остался широкий кровавый след... Эрик проследил
глазами, откуда тот начинался, и похолодел -- в углу за холодильником лежала
оторванная кисть руки... Волосы на его затылке зашевелились, горло свела
судорога отвращения... держа пистолет перед собой, он разогнулся и медленно
попятился назад, потом повернулся, чтобы выйти из кухни, и вдруг увидал
перед собой окровавленную фигуру в оранжево-блестящем комбинезоне --
атлет!...
Вжик!...
Эрик успел отпрянуть, и это спасло его: удар ножа, нацеленный по
запястью, пришелся по пистолетному дулу... Милиционер наклонился за упавшим
на пол макаровым... скорее!... нужно что-то сделать!... Эрик пнул пистолет,
больно ушибив босые пальцы ноги -- тот ускользил по паркету в дверь спальни.
Атлет дернулся вслед, Эрик шагнул за ним... тогда милиционер остановился,
повернулся и выставил вперед нож -- кухонный тесак с широким длинным
лезвием. (Комбинезон атлета потемнел от крови -- особенно, на животе, где
отдельные пятна слились в огромную кляксу. На правом запястье болтались
изъязвленные ржавыми разводами наручники. Лицо застыло в ничего не
выражавшей гримасе.) Вжик!... Вжик!... Эрик успел уклониться от обоих
ударов, но при этом оказался загнанным в угол рядом со входной дверью.
Вжик!... Атлет вытянулся в глубоком колющем выпаде... на какое-то мгновение
Эрику показалось, что длинное широкое лезвие вонзится сейчас ему в живот
(его поразила обыденность и простота неминуемой смерти), но его тело, не
дожидаясь команды мозга, плавно, как в замедленной киносъемке, отодвинулось
в сторону. Атлет попытался ударить Эрика ногой, но тот опять отскочил -- и
удар пришелся в стену... Бум-м!... Дзинь!... Изображавшие подвиги Добра
миниатюры градом посыпались на пол, покрывавшие их стекла брызнули
осколками. Трах-х!... От следующего удара тяжелого крысозащитного сапога
дверь спальни слетела с петель и рухнула на кровать, оборвав балдахин.
Отколовшаяся от дверной рамы длинная острая щепка торчала, как рог
единорога. Вжик!... На этот раз Эрик уклониться не успевал... он каким-то
чудом отбил нож в сторону, но потерял при этом равновесие и отлетел назад,
ударившись затылком о стену. Руки его разлетелись по сторонам, ноги уехали
далеко вперед... Вжик!... И опять Эриково тело среагировало само: колени
подогнулись, как подрубленные, спина съехала по стене вниз -- так, что
нацеленный в горло удар тесака просвистел над головой. Бах!... Ударившийся о
стену нож вывернулся из пальцев атлета и отлетел в сторону. Эрик остался
сидящим на полу -- ни пространства для маневра, ни возможности защититься...
На долю секунды милиционер замешкался... видно, не мог решить -- то ли
добивать врага ногами, то ли подбирать тесак. (И снова Эрика удивила
обыденность -- пожалуй, даже нестрашность -- подошедшей вплотную смерти.) Но
тут он по какому-то наитию подсек атлету ноги, и тот рухнул навзничь, со
всего маху грохнувшись затылком о батарею.
Бом-м!... -- загудела та равнодушным басом.
Эрика колотила дрожь, пальцы ходили ходуном. Переведя дыхание, он
поднялся на ноги. Из-под запрокинутой головы милиционера выползла тонкая
струйка крови и, слепо тыкаясь по сторонам, зазмеилась по паркету.
Секунд пять Эрик стоял неподвижно -- думал. Однородно-неразборчивое
бормотание кухонного радио с трудом пробивалось сквозь громовые раскаты
сердца.
Он оттащил все еще бессознательного атлета в ванную, достал из своего
комбинезона ключи от наручников, разомкнул замок и приковал милиционера к
батарее. К концу процедуры атлет зашевелился и застонал... не обращая
внимания, Эрик взял носки и свитер, прошел по коридору в спальню и еще раз
осмотрел платяной шкаф... где может лежать обувь?... Внизу, под плечиками с
рубашками, стояли три пары ботинок. Одна из пар казалась ненадеванной -- он
натянул носки, потом ботинки и убедился, что последние подходят ему по
размеру. (Что ж, он потерял дом, работу, друзей и его жизни угрожали
многоразличные опасности, но зато во всем остальном ему отчаянно везло.)
Судорожные удары его сердца постепенно замедлялись, дыхание успокаивалось.
Эрик опустился на четвереньки, выудил из-под кровати пистолет, поставил
его на предохранитель и вышел в коридор. Во встроенном стенном шкафу рядом с
входной дверью висело пять женских пальто, Говядинская шинель и в самом углу
-- мужская дубленка. На крючках, расположенных на дверце шкафа, висело
несколько респираторов, в небольшом ящичке хранились запасные фильтры. Эрик
свинтил с пистолета глушитель, сунул и то, и другое во внутренний карман
дубленки, затем нашел свой (выданный в Лефортове) респиратор, заменил в нем
фильтр и спрятал оставшиеся фильтры в карман джинсов. Что еще?... Он
переложил из шинели в дубленку Говядинский бумажник и подобрал себе шапку --
дорогую лисью ушанку. Преодолевая неуместное чувство стыда, пошарил по
карманам Аннетиных пальто и забрал все найденные там талоны. Еще что?... Он
вспомнил об оставшемся в комбинезоне диске с "Бегущей по волнам" и подошел к
двери ванной. Атлет сидел на полу, уставившись перед собой широко раскрытыми
непонимающими глазами. Эрик боком обошел его, достал из внутреннего кармана
комбинезона диск, уложил в нагрудный карман рубашки и вышел из ванной.
Он подошел к висевшему на стене телефону и набрал телефон справочной.
Гудок... Гудок... Гудок... "Сто вторая слушает". -- "Девушка, скажите,
пожалуйста, код Громыкска". -- "Секундочку... Громыкск... Московской
области... 077". -- "Спасибо и с наступающим вас!" -- "Вас также!" Эрик
повесил трубку, поднял опять, повесил снова... может, все-таки, не стоит? Он
несколько секунд стоял в нерешительности, потом резким движением снял трубку
и стал торопливо набирать -- 0... 7... 7... 3... 1... 4... 6... 4... 1...
Гудок... Гудок... Гудок...
"Але!" -- "Позовите, пожалуйста, Тамару". -- "Минуточку". Эрик, не
отрываясь, следил, как секундная стрелка висевших над телефоном часов
неуклонно перепрыгивает с деления на деление. "Але". Телефон искажал голос
девушки, делая почти неузнаваемым. "Это Тамара?" -- "Да". -- "Это Эрик... то
есть Джохар... -- он в замешательстве замолчал, прислушиваясь к шороху на
том конце линии, -- ...я звоню, чтобы извиниться". Сначала было тихо, потом
раздались всхлипывания. "Извините меня, пожалуйста! -- Эрик внезапно охрип.
-- В обычной ситуации я бы ни за что лгать не стал!... -- он замолчал, а
потом по наитию добавил: -- Особенно такой красивой девушке!" Всхлипы стали
реже. "А что ты натворил?... -- вдруг спросила Тамара. -- Ты со мной, как
подлец, поступил, конечно, но все же не похож ты на бандита... может,
ошибка?" -- "Боюсь, что нет", -- не стал обнадеживать ее Эрик. На мгновение
наступило молчание. "Ты, в общем... -- неуверенно и несколько смущенно
начала девушка. -- В общем, отсидишь когда... и если настроение будет... ты,
в общем, позвони..." -- "Обязательно! -- пообещал Эрик, с трудом сдерживая
смех. -- Целую!" -- и прежде, чем Тамара успела ответить, он повесил трубку.
Сколько понадобилось секунд, чтобы проследить, откуда он звонил?
Сколько понадобится минут, чтобы направить сюда ближайшую патрульную машину?
Эрик схватил из стенного шкафа дубленку и шапку, нацепил респиратор и,
одеваясь на ходу, выскочил на лестничную площадку. Он пронесся галопом по
лестнице и неспеша -- как подобает хорошо одетому, солидному джентельмену --
сошел по ступенькам крыльца. Чахлые деревца во дворе тряслись на холодном
ветру мелкой дрожью. Три разновозрастных ребенка в одинаковых коричневых
шубках копошились в сугробе величиной с отель Риц. Эрик пересек
Комсомольский проспект по подземному переходу и направился к Фрунзенской.
Когда он подходил к зданию метро, позади раздался звук сирены, и милицейская
волга, скрежеща тормозами, свернула с Комсомольского проспекта во двор
Аннетиного дома.
Эрик поправил на голове шапку и неторопливо вошел в метро.
Он доехал до Спортивной, поднялся на поверхность из переднего вагона,
прошагал метров сто в направлении стадиона Лужники и зашел в приземистое
уродливое здание справа от дороги -- пивной бар. Рабочий день еще не
кончился -- места были. Раздеваться в гардеробе Эрик не стал, а сразу прошел
в зал и сел за столик у окна. Среагировав на дубленку, возле него немедленно
материализовался официант -- толстомясый парень в засаленной белой тужурке с
блокнотом в руке. "У вас еда какая-нибудь есть?" -- спросил Эрик. "Смотря
для кого", -- как бы в шутку отвечал толстомясый. У окошка, ведущего на
кухню, стояли в расслабленных позах три официанта и лениво наблюдали за
происходившим. Необыкновенно старая уборщица медленно возила по грязному
полу рваной тряпкой на кривой швабре, время от времени макая ее в погнутое
жестяное ведро. "Я работаю в милиции", -- высокомерно бросил Эрик. Вышедший
из туалета высокий молодцеватый грузин посмотрелся в стенное зеркало,
приосанился, пригладил волосы и неторопливо застегнул ширинку. "В милиции?"
-- недоверчиво переспросил официант, пытливо всматриваясь Эрику в лицо. "В
милиции! -- с угрожающим нажимом повторил тот и помахал в воздухе
Говядинским удостоверением. -- В отделе борьбы с хищениями коммунистической
собственности". Тон толстомясого немедленно стал подобострастным: "Чего
изволите?" При виде красной книжки подпиравшие стену официанты приняли, как
по команде, деловой вид и разбежались по залу. Ветхая уборщица ускорила темп
протирки пола как минимум в шесть раз. "Какие у вас есть горячие блюда?" --
"Уха из форели, харчо, франкфуртские сосиски, улитки в чесночном соусе,
гуляш по-македонски..." Эрик аккуратно повесил дубленку на спинку своего
стула -- так, чтобы та не касалась заплеванного пола. "Харчо, улитки,
полпорции головунов и три... нет, четыре... кружки Брюссельского Особого".
-- "Сию минуту, лечу!" -- залебезил толстомясый и бросился к двери в кухню.
Старуха-уборщица подхватила ведро и, расплескивая мутную воду, скрылась в
мужском туалете. Эрик опустился на стул и вытянул гудевшие от усталости
ноги. Часы на стене показывали без пяти пять -- бар на глазах заполнялся
публикой.
Через три минуты официант принес головунов и пиво, еще через пять --
харчо, а когда Эрик доел последнюю ложку горячего острого супа, перед ним,
как по мановению волшебной палочки, возникло блюдо с улитками. Почти все
столики были уже заняты, бар утопал в табачном дыму и громких разговорах.
Висевшие под потолком телевизоры показывали новости, но никто не обращал ни
малейшего внимания. Раскрасневшиеся от пива мужики яростно спорили о хоккее
и бабах, потные официанты таскали из кухни уставленные кружками подносы.
Эрик откинулся на стуле, медленно прихлебывая холодное пиво... сколько раз
за оставшуюся ему жизнь он попьет свежего Брюссельского? Сколько раз за
оставшуюся ему жизнь он поест улиток в чесночном соусе? Испытания последних
дней кружились перед его глазами, загоняя в безысходную тоску; необходимость
выбирать решение в безвыигрышной ситуации доводила до исступления... Почему
окружавшие его мужики, какими бы бесполезными идиотами они ни были, не
должны прятаться от КПГ?... Эрик подавил острый позыв выхватить из кармана
пистолет и пальнуть для шухера в потолок... Вместо этого он махнул рукой
пробегавшему мимо официанту: "Водка есть?" -- "Есть". -- "Триста грамм и
полпорции франкфуртеров!"
"Сейчас я выпью водки, -- подумал Эрик с ощущением бросающегося в
пропасть самоубийцы, -- и все станет хорошо!"
Он вышел из пивного бара без четверти семь, выпив больше, чем
собирался, и намного больше, чем следовало пить человеку в его положении.
Впрочем -- с психологической точки зрения -- алкоголь оказал положительный
эффект: ужасы первой половины дня отступили на второй план, и Эрик пришел в
более или менее благодушное настроение. Смесь пива с водкой подкрасила
горизонты голубой краской; несмотря на беспросветные трудности, ситуация уже
не казалась безнадежной... Сумел же он, в конце концов, выжить трое суток со
дня ареста?!
Он проехал на метро до Проспекта Маркса, спустился по эскалатору в
центре станции, отодвинул барьер и пошел навстречу потоку пассажиров, шедших
с Площади Свердлова. Время было без пяти семь, час пик уже закончился --
Эрик без помех двигался против течения, слегка покачиваясь от выпитого. Он
достиг конца перехода, остановился у лестницы, ведущей на Площадь Свердлова,
и стал ждать.
Минуты текли.
В 7:25 он повернулся и пошел обратно на Проспект Маркса. Что делать и
где ночевать, Эрик не знал, однако вопросы эти, почему-то, казались менее
существенными, чем проблема отыскания туалета (выпитое пиво давало о себе
знать). Он поднялся на поверхность, зашел в ГУМ и долго бродил по первому
этажу в поисках уборной -- но не нашел. Пришлось спрашивать у продавщицы из
отдела женского белья, а потом -- в знак благодарности -- покупать ей цветы.
(Эрик внезапно почувствовал себя галантным и утонченным человеком -- из чего
с неумолимостью вытекало, что сначала следует дарить цветы, а потом идти в
туалет...) Но когда он вернулся с купленным в киоске через дорогу букетом
роз, его благодетельница куда-то подевалась, а никто из остальных продавщиц
белья букета брать не желал. Ситуация складывалсь глупая, да и в туалет
хотелось нестерпимо, так что он решил справить-таки нужду, а дальше -- по
обстоятельствам. Эрик дал густой толпе покупателей донести себя до туалета,
зашел внутрь и с наслаждением помочился, однако при застегивании ширинки
выронил букет на залитый мочой пол. Некоторое время он размышлял: подобает
ли воспитанному человеку поднять цветы и помыть их под краном -- или же
следует купить новый букет? Помыть -- или купить новый... вот в чем вопрос!
Он прислонился к стене, грустно созерцая лежавшие возле писсуара розы... как
вдруг какой-то наглый мужик подхватил букет и проворно вышел из туалета. "Ну
и хуй с ним!" -- с поразившим себя самого добродушием подумал Эрик и
направился к выходу. Он лучше пойдет сейчас в какое-нибудь кафе и выпьет
шампанского!
В кафе Эрик попал только с третьего захода -- в "Московском" и
"Космосе" не оказалось мест, так что ему пришлось тащиться пешком почти до
самой Пушкинской -- в кафе "Север". Он сел за столик на втором этаже,
подозвал пожилую официантку с острыми бегающими глазами, заказал шампанского
и мороженного. Играла музыка, на небольшом пятачке посреди зала толкались
парочки. Кругом порхали девушки -- на высоких каблуках, в красивых
праздничных платьях, с вычурными прическами... Эрику стало обидно -- почему
с ним нет девушки?... Чем он хуже остальных?!... Отказавшись от
самоубийственной идеи позвонить Светке, он стал смотреть по сторонам, но,
как назло, все дамы были с кавалерами. Тут официантка принесла его заказ,
что на время отвлекло Эрика от переживаний. Но когда уровень шампанского в
бутылке опустился до половины, ощущение бесцельно прожитой жизни вернулось с
удвоенной силой... и даже необыкновенно вкусное мороженное не могло изменить
сего горестного факта! Он почувствовал наворачивающиеся на глаза слезы и
немедленно хватил полный фужер шампанского...
Начиная с этого момента, время почему-то ускорило свой ход -- ускорило
настолько, что Эрик не всегда поспевал за происходившими событиями. Люди
шевелились чересчур быстро, музыка звучала чересчур громко и даже скатерть
на столе постоянно съезжала наперекосяк! Чтобы абстрагироваться от суетливой
действительности, он расслабился и стал созерцать висевший на стене плакат,
изображавший сверхзвуковой бомбардировщик, гигантский молоток, коня и двух
обнаженных колхозниц. Подпись гласила: "Победа в воздухе куется на земле"...
что бы это значило? От разглядывания плаката у Эрика закружилась голова и
заслезился правый глаз, но тут он приметил полную блондинку -- как раз в его
вкусе, одиноко сидевшую за угловым столом. Спотыкаясь о стулья и натыкаясь
на людей, он пересек кафе и пригласил ее танцевать -- но та отказалась. "Вы
понимаете, что тем самым разбиваете мое сердце?" -- строго спросил Эрик.
"Нет... то есть да..." -- отвечала жестокая блондинка, испуганно озираясь по
сторонам.
Эрик гордо вернулся к себе за стол, а через минуту к нему подступили
три усатых молодых человека непределенно-южной национальности -- то ли
азербайджанцы, то ли албанцы. "Ты зачэм нашу дэвюшку оскоробыл?" --
допытывался наиболее усатый из троих. "Какую дэвюшку? -- невинно удивился
Эрик. -- Как оскоробыл?" -- "Ты нам дурака нэ валай! -- настаивали усачи. --
Толко это мы в туалэт отошлы..." Что именно ему инкриминировалось, Эрику
узнать не довелось, ибо южане, внезапно прервав разговор, растворились на
втором плане. "Если они к тебе еще раз приебутся -- скажи нам! -- пробасил
здоровенный детина с расплющенными боксерскими ушами, незаметно подошедший
сзади. -- А то ишь обнаглели... будто у себя в Чуркестане!" -- "Спасибо
большое! -- растрогался Эрик. -- Но вы за меня не беспокойтесь... я их и сам
могу... -- он сделал для значительности паузу. -- Я ведь чемпионом Москвы по
боевому самбо был, самого Зангиева в финале победил!" -- "Ну ты даешь! --
расхохотался здоровяк. -- Самого Зангиева, говоришь?" -- "Да, -- скромно
подтвердил Эрик, гордясь произведенным впечатлением. -- Я его на третьей
минуте р-раз!... он и того... упал, значит". Все еще смеясь, детина удалился
за свой столик и стал оживленно рассказывать что-то своим друзьям. "Девушка!
-- позвал Эрик официантку. -- Принесите мне, пожалуйста, еще шампанского!"
-- "А не хватит ли вам, молодой человек?" -- с сомнением в голосе
поинтересовалась та. "Если бы хватало, я бы не просил!" -- снисходительно,
как ребенку, объяснил Эрик.
Из "Севера" его выставили в половине двенадцатого -- сказали, что
шампанского больше не дадут... а мороженного он уже не хотел и сам!
Некоторое время он стоял на тротуаре, борясь с непонятно чем вызванным
головокружением, затем двинулся по улице Горького в направлении центра.
Снегопад кончился, но дул пронизывающий ветер; редкие прохожие закрывались
от холода воротниками шуб. Эрик дошел до Манежной площади, собрал волю в
кулак и твердо, не шатаясь, вошел в метро (служительница проводила его
подозрительным взглядом, но ничего не сказала). Изнуренный сделанным
усилием, он окончательно потерял концентрацию внимания и, оказавшись в
вагоне, уснул. Его последними осмысленными действиями были: 1) завязывание
тесемок ушанки на мертвый узел под подбородком и 2) переложение бумажника из
бокового кармана во внутренний.
События следующих полутора часов сохранились в памяти Эрика не в виде
непрерывной линии бытия, а как отдельные, не связанные друг с другом
эпизоды, утопавшие в океане неизвестного. Сначала его нивесть как занесло в
тупик для ночевки поездов на станции Бибирево. Служители извлекли его из
вагона и отвели на платформу, в процессе чего выяснилось, что на
профессиональном жаргоне уезжающие в тупик алкаши именуются "скотами".
Следующий просвет произошел на неопределенной станции: Эрик обнаружил себя
стоящим в согнутом положении над урной, с руками, упертыми в колени, посреди
платформы. "Что я собирался делать?" -- понедоумевал он вслух, но ответа не
получил... да и кто мог ему ответить? С трудом держась на ногах, он ввалился
в очень кстати подошедший поезд и куда-то поехал. И наконец, он обнаружил
себя прислоненным к стене на Площади Свердлова. "...вы русский язык
понимаете, молодой человек? -- раздраженно выговаривала ему служительница,
слегка ударяя по его щекам свернутым в трубку целлофановым пакетом. -- Не
будет сегодня поездов... на такси езжайте!" -- "Ну хорошо, хорошо... --
слабым голосом отвечал Эрик, -- ...сейчас поеду. Вы только не наскакивайте
на меня так!" Он с трудом оторвался от стены и нетвердо направился к
эскалатору. Служительница повернулась к расположенной поблизости урне и
стала хлопотливо вытаскивать из нее целлофановый мешок с мусором.
Следующее действие Эрика было не результатом тщательно подготовленного
плана, а, скорее, озарением свыше. Убедившись, что внимание служительницы
целиком поглощено урной, он на цыпочках перебежал на другую сторону
платформы и спрятался за колонну. Прошло несколько минут, заполненных
яростной борьбой со сном... потом раздался громкий щелчок, и Эрик оказался в
кромешной темноте. Не мудрствуя лукаво, он вытянулся лицом вниз на жестком
мраморном полу и провалился в забытье.
____________________________________________________________________________
31 декабря
Справа от железнодорожной линии темнел лес. Слева -- простиралось
распаханное поле (темно-коричневая почва жирно блестела в увядающем дневном
свете). Серые сумерки опускались на землю, смазывая оттенки... потом
цвета... и наконец звуки, запахи, чувства и ощущения...
Эрик шагал по шпалам... куда и зачем -- он не знал. Спереди и сзади
него рельсы стягивались в точку. Что-то пассивно угрожающее -- не то
животное, не то человек -- следовало за ним вдоль опушки, никогда не
появляясь на открытом пространстве между лесом и железной дорогой. (Эрик
чувствовал... нет, знал!... что это существо ждет удобного случая, чтобы его
убить.) Низкие серые облака беспорядочно неслись по нависавшему над головой
осеннему небу. На тускло-блестящих рельсах выступили капли росы.
Наконец становилось совсем темно. Эрик то и дело спотыкался о шпалы.
Пассивно опасное существо кралось теперь совсем близко к железной дороге
-- темнота придала ему смелости. Поднялся ветер, отовсюду раздавались
пугающие шумы... шорох кустов?... скрип веток?... Эрик ускорил шаг, но
шорохи не отставали... Что-то холодное хлестнуло его по лицу -- верно,
сорванный ветром древесный лист. Невидимая в темноте, над головой резко
прокричала какая-то птица.
А потом Эрик (непонятно откуда взявшимся наитием) понимал, что желавшее
его убить существо -- не животное, а человек... Человек В Сером Костюме!
* * *
Вздрогнув, Эрик перевернулся на спину и сел. Где он?... Почему
темно?... Может, он еще не поднял век?... Он изо всех сил зажмурился, потом
широко распахнул глаза -- разницы не было... о чем это говорит? Откуда-то
доносился тихий неразборчивый шум... то ли музыка, то ли чей-то шепот. Эрик
осторожно ощупал окружавшее его пространство и понял, что сидит на холодном
каменном полу... он, наверное, в метро! Теплый сквозняк легонько коснулся
его лица.
Нестерпимо болела голова... боль пронизывала череп от виска до виска,
как вольтова дуга, иногда перезамыкаясь на макушку или затылок. Язык распух
и заполял весь рот без остатка. Бессвязные видения вчерашнего дня стали
медленно оживать в памяти: путешествие по канализации -- сберкасса -- еще
раз канализация -- Аннетина квартира -- пивной бар -- кафе "Север" --
хаотическое блуждание по метро -- пьяное забытье на полу станции Площадь
Свердлова. Эрик попытался развязать тесемки ушанки, но потерпел неудачу.
Да... он, должно быть, на Площади Свердлова. Он ощутил резкий укол
беспокойства и сунул руку во внутренний карман -- пистолет, глушитель и
бумажник оказались на месте. Слава Богу!... Самоубийственное безрассудство
вчерашней эскапады ударило в голову пульсирующей болью и приступом
лихорадочного сердцебиения: надрался и уснул на полу в метро... идиот!!
Каким чудом это сошло ему с рук?!
Он медленно поднялся на ноги... где тут можно попить воды? Есть ли
здесь кран? Как они моют пол?...
Ведя рукой по стене, Эрик медленно обошел колонну... куда теперь?...
Голова болела и кружилась, думалось тяжело. Из какого-то проема сочилось
слабое свечение... Он закрыл глаза и помассировал веки -- свечение не
исчезло... Эрик медленно пересек станцию и подошел к переходу на Площадь
Революции. Неразборчивый шум стал громче, но все равно остался неразборчивым
-- не то музыка, не то шепот. На ступеньках лестницы, ведущей к переходу,
трепетали отблески света. Сквозняк выдувал из туннеля странный запах --
похоже на табак, но с примесью чего-то еще. Эрик нащупал во внутреннем
кармане пистолет и прислушался к не подводившему до сих пор чувству
опасности... однако то молчало... на ловушку КПГ непохоже. Держа руку с
пистолетом за пазухой, он медленно поднялся по ступенькам и осто