Олег Авраменко. Сын сумерек и света

Оцените этот текст:
Олег Авраменко. Сын сумерек и света

---------------------------------------------------------------
© Copyright Олег Авраменко
Email: abram@hs.ukrtel.net
Официальная авторская страница Олега Авраменко
http://abramenko.nm.ru

(первая книга дилогии об Источнике)
1. Сын сумерек и света
2. Хозяйка Источника
3. Звездная дорога
---------------------------------------------------------------

(первая книга цикла об Источнике)

---------------------------------------------------------------
© Copyright Олег Авраменко
Email: abram@hs.ukrtel.net
WWW: http://abramenko.nm.ru

Только для частного некоммерческого использования. Любое копирование и
распространение этого текста, включая размещение на других сетевых ресурсах,
допустимо только с ведома и согласия автора. По всем вопросам обращайтесь по
адресу: abram@hs.ukrtel.net.
---------------------------------------------------------------

Эту книгу, как и все последующие книги об Источнике, я посвящаю четырем
людям:
моей маме -- самой лучшей из мам;
моему отцу -- чья светлая память живет в моем сердце;
моему брату Валентину -- который всегда понимал и поддерживал меня;
а также Лене Каминской -- с которой связаны мои лучшие школьные
воспоминания.

часть первая
ПУТЬ К ИСТОЧНИКУ
Глава 1
Где-то рядом раздавался звонкий и чистый, как серебряные колокольчики,
смех. Кевин остановил свою лошадь и прислушался. Со стороны озера, к
которому он направлялся, доносилось пение, то и дело прерываемое взрывами
веселого, жизнерадостного смеха. Нежный девичий голос, чуть фальшивя,
повествовал на валлийском языке (что уже само по себе было в этих краях
редкостью) о любовных похождениях молодой распутной жены престарелого
вельможи. Текст песни изобиловал скабрезными, подчас до непристойности,
подробностями, которые исполнительница явно смаковала.
Кевин усмехнулся, бесшумно соскочил с лошади и привязал поводья к суку
ближайшего дерева. Остаток пути он преодолел пешком, двигаясь тихо и
вкрадчиво, с осторожностью хищника, вышедшего на охоту. Пробравшись сквозь
заросли кустарника, Кевин оказался на краю небольшой поляны перед спокойным
лесным озером -- одним из многих таких озер в этом озерном крае, Лохланне.
Большой куст дикой смородины надежно укрывал его от очаровательной юной
девушки лет восемнадцати с изумрудно-зелеными глазами и длинными, до самой
талии, золотисто-рыжими волосами. Словно птичка, она порхала по поляне,
собирая лесные цветы и распевая во весь голос песню. Закончив очередной
куплет, она останавливалась и заливалась звонким смехом, а потом
возобновляла свое пение и порхание по поляне. Девушка была потрясающе
красива, к тому же она была совершенно голая, и ошеломленный Кевин, крепко
сцепив зубы и судорожно глотая слюну, просто не мог оторвать от нее взгляда,
хотя, будучи воспитанным и вежливым молодым человеком, понимал, что,
продолжая подглядывать, он сильно рискует поставить себя и девушку в очень
неловкое положение. Сгорая от стыда, он, тем не менее, оставался на месте,
ибо повернуться и незаметно уйти было выше его сил. Кевин был не только
вежливым и воспитанным молодым человеком, он был просто молодым человеком
двадцати лет с абсолютно нормальной для его возраста реакцией на красивых и
голых девушек.
Между тем девушка, допев до конца песню, бережно положила собранный
букет на траву и подошла к соседнему от Кевина кусту, где была развешена,
видимо, после стирки, ее одежда: чулки, нижняя рубаха, юбка, коротенькие
панталоны и нарядное платье из голубого шелка -- правда, уже поношенное, а
местами разорванное. Вблизи она выглядела еще восхитительнее и была так
желанна, что Кевин не выдержал и громко застонал.
Девушка вздрогнула и повернула к нему голову, а увидев его, лишь на
мгновение замерла, затем проворно бросилась в сторону, где в тени разлогого
дерева пощипывала траву ее стреноженная лошадь. Она выхватила из
притороченной к седлу кобуры пистоль и, взведя курок, направила его на
Кевина. Все произошло так стремительно и неожиданно, что он не успел даже
шевельнуться.
-- А ну, выходи! -- произнесла девушка по-готийски. -- Без шуток! И не
делай резких движений, иначе... -- Она не закончила, но решительное
выражение ее лица было красноречивее любых угроз.
Кевину не оставалось ничего делать, кроме как подчиниться. Он вышел
из-за куста, держа перед собой руки, повернутые ладонями к ней.
-- Не бойся, -- сказал он. -- Я не причиню тебе зла.
-- Не сомневаюсь! -- фыркнула девушка. -- Я застрелю тебя прежде, чем
ты успеешь сделать хоть один шаг без моего разрешения.
Голышом, с развевающимися на ветру чуть влажными волосами и с пистолем
в руках, она смотрелась очень эффектно, и Кевин невольно улыбнулся, хотя под
мышками и на лбу у него выступил холодный пот, а по спине то и дело
пробегали мурашки.
-- Ну-ну, крошка, спокойно, -- примирительно произнес он. -- Ты зря
меня опасаешься. Поверь, я совершенно безобиден.
Девушка смерила его изучающим взглядом и провела кончиком языка по
верхней губе.
-- Кто ты, красавчик? -- спросила она уже значительно мягче.
-- Кевин МакШон к твоим услугам, красавица.
Пистоль в руках девушки дрогнул. Ее большие зеленые глаза в изумлении
уставились на Кевина.
-- Кто-кто? -- переспросила она, будто не расслышав.
-- Кевин МакШон.
-- Неужто новый герцог Лохланна?
Кевин отвесил ей шутливый поклон, все еще с опаской поглядывая на
пистоль. Впрочем, палец с курка был уже снят.
-- Собственной персоной, сударыня. А вас как величать?
-- Так это не Готланд? -- облегченно произнесла она, проигнорировав его
вопрос.
-- Нет, это уже Логрис. Ты находишься на территории герцогства
Лохланнского в десяти лигах южнее границы с Готландом. Как здешний
правитель, я гарантирую тебе безопасность и личную неприкосновенность, что
бы ты ни сделала там, на севере... Гм-м. Если, конечно, ты уберешь эту
штуку. Не ровен час еще бабахнет.
-- А! -- сказала девушка и швырнула наземь пистоль.
Раздался щелчок, Кевин вздрогнул, ожидая выстрела... но ничего не
произошло.
-- Он не заряжен, -- спокойно объяснила девушка. -- Я впопыхах забыла
прихватить кисет с порохом.
Она подошла к своей развешенной для просушки одежде, взяла нижнюю
рубаху и неторопливо натянула ее на себя через ноги. Затем искоса взглянула
на Кевина и смущенно улыбнулась, щеки ее слегка порозовели. Ее застенчивая
улыбка просто-таки очаровывала, а румянец на щеках был так по-детски нежен,
что сердце Кевина сжалось и заныло в истоме.
-- Забавное у нас получилось знакомство, -- наконец произнесла она. --
Ты не находишь?
Кевин глупо ухмыльнулся:
-- Пожалуй, что так, крошка.
-- Я не крошка. Меня зовут Дэйра.
-- Очень приятно, Дэйра. Славное у тебя имя, очень красивое... как и ты
вся. Знаешь...
-- Знаю, но все равно спасибо. В последнее время я не слышала в свой
адрес ни единого доброго слова, а одну только ругань и угрозы... Да, кстати,
если мы оба не готийцы, то почему говорим на этом варварском языке?
-- А ты какой предпочитаешь -- гэльский или валлийский?
-- Валлийский.
-- Так ты с юга? -- спросил Кевин уже по-валлийски.
-- Да. Вернее, из центра. Из самого центра.
-- Из Авалона?
-- Угадал. Я бесстыжая столичная девчонка.
-- Но почему бесстыжая? -- удивился Кевин.
-- А разве нет? -- сказала Дэйра, взяв в руки чулок. -- Ты считаешь,
что, увидев тебя, я поступила как благовоспитанная барышня?
-- Ты поступила как благоразумный человек. Ведь если бы я имел
относительно тебя дурные намерения, а ты бросилась бы первым делом
прикрывать свою наготу, меня бы это не остановило. А так ты здорово напугала
меня. Ты очень храбрая девушка, Дэйра. И решительная. Ты быстро
разобралась... в ситуации... и... этого...
Кевин умолк, безнадежно увязнув в собственных словах. Дэйра как раз
начала натягивать на ногу чулок, все выше и выше задирая нижний край рубахи.
При этом она выглядела еще более соблазнительной, чем полностью обнаженная,
и окончательно онемевший Кевин с отвисшей челюстью принялся глазеть на нее,
стараясь не упустить ни малейшего ее движения.
Спохватившись, Дэйра ахнула и торопливо одернула рубаху.
-- Все-таки я бесстыжая, -- сказала она. -- Впрочем, и ты парень не
промах.
-- Извини, -- сконфужено пробормотал Кевин, отворачиваясь. -- Я как-то
не сообразил сразу... Прости, пожалуйста.
Дэйра хмыкнула, продолжив одеваться.
-- Да ладно уж, всяко бывает. Кстати, какое здесь ближайшее поселение?
-- Если не считать пограничного форта, то мой замок Каэр-Сейлген.
-- Далеко?
-- В двух часах быстрой езды. А что?
-- Я голодна, вот что. В последний раз я по-настоящему ела вчера
вечером, а утром лишь слегка перекусила. У тебя, случайно, ничего с собой
нет?
-- Случайно есть. Целая сумка всякой всячины. Я собирался сделать здесь
привал на обед.
-- И где же твоя чудо-сумка?
-- Оставил ее вместе с лошадью неподалеку. Принести?
Дэйра нетерпеливо облизнулась за его спиной.
-- Да, будь так добр. А я тем временем приоденусь.
Когда Кевин вернулся, Дэйра, уже одетая, сидела на траве и расчесывала
свои пышные волосы цвета меди. Рядом с ней лежал букет лесных цветов, ее
изумрудно-зеленые глаза мечтательно глядели в небо, на нежных розовых губах
играла задумчивая, чуть печальная, и все же жизнерадостная улыбка,
обнажавшая прелестные белые зубки, а в уголках рта образовались
очаровательные маленькие ямочки.
Кевин был сражен наповал.
"Она прекрасна, -- думал он, едва сдерживаясь, чтобы не захныкать от
умиления. -- Боже, как она прекрасна! Разве мог я представить, что на свете
существует такая чистая, такая невинная красота..."
Впрочем, Дэйра вряд ли была невинной в банальном понимании этого слова.
По тому, как она держалась с ним, Кевин понял, что ей не в диковинку было
стоять перед мужчиной голышом. Да и смотрела она на него слишком уж
оценивающе, с этаким видом знатока, и как облизнулась при этом -- совсем не
по-детски... Тем не менее, во всем ее облике чувствовалось что-то
девственно-чистое, непорочное, почти ангельски-невинное. Сердце Кевина
продолжало сжиматься и сладостно ныть.
Кевин расстелил перед Дэйрой скатерть и выложил из сумки все съестные
припасы, включая две непочатые бутылки красного вина. Откупорив одну из них,
он наполнил до краев единственный имевшийся в наличии кубок и протянул его
Дэйре.
-- Угощайся.
-- Спасибо. А ты?
-- Буду пить с горла. Пакуя мне сумку, слуги, к сожалению, не приняли в
расчет возможность нашей встречи.
-- Понятно.
На этом их разговор увял, и они принялись за еду. Дэйра отправила себе
в рот кусочек прожаренного и сдобренного специями мяса, энергично разжевала
его и запила небольшим глотком вина. Одобрительно мурлыча, она потянулась за
следующим куском.
Кевин медленно жевал пирог с мясной начинкой и, не отрываясь, смотрел
на Дэйру, которая, при всем своем волчьем аппетите, умудрялась есть с таким
изяществом, будто сидела за праздничным столом в блестящем обществе
утонченных эстетов.
-- Что ты так глазеешь на меня, Кевин МакШон? -- в конце концов
спросила она, склонив набок голову и прищурившись. -- Никогда не видел
проголодавшейся девушки?
Кевин неопределенно покачал головой и что-то невнятно пробормотал. Он
не решался что-либо сказать, так как боялся, что с его языка сорвется
какая-нибудь глупость.
Так и не дождавшись ответа, Дэйра виртуозно расправилась с яблочным
пирогом, заедая его тонко нарезанными ломтиками душистого сыра, допила
оставшееся в кубке вино и снова заговорила:
-- У покойного лорда Шона, земля ему пухом, всегда был хороший вкус.
-- В каком смысле?
-- С тех пор как стало известно, что лорд Шон обзавелся приемным сыном,
я все гадала, какой же ты на самом деле. И знаешь, действительность
превзошла все мои ожидания.
Кевин смутился и скромно потупил глаза.
-- Спасибо за комплимент.
-- Это вовсе не комплимент, -- возразила Дэйра с улыбкой, ласковой и
лукавой одновременно. -- Ты самый красивый из всех парней, которых я
встречала. К тому же ты такой милый... -- Она немного помолчала, затем
совершенно другим тоном произнесла: -- Говорят, лорд Шон был очень привязан
к тебе. Это так?
-- Безусловно, -- кивнул Кевин. -- Лорд Шон был очень добр ко мне.
Думаю, я чем-то напоминал ему его умершего в детстве сына. Когда он приехал
на наш остров, то в первый же день обратил на меня внимание. Он подозвал
меня к себе, мы с ним долго о чем-то говорили -- не могу вспомнить, о чем
именно, -- и уже тогда он называл меня "сынок".
Дэйра внимательно присмотрелась к Кевину и сказала:
-- А знаешь, он был прав. Ты действительно похож на кузена Дункана,
царство ему небесное. Правда, Дункан был светловолосым и голубоглазым
мальчиком, а у тебя темные волосы и карие глаза, да и ростом ты гораздо выше
его, но некоторая схожесть между вами, несомненно, есть.
-- Ты сказала: "кузен Дункан"? -- озадаченно произнес Кевин. -- Лорд
Шон Майги был твоим дядей?
-- Ну да. Его жена была сестрой моей матери, следовательно, он был моим
дядей. А ты, получается, мой названный двоюродный брат. -- Дэйра
обворожительно улыбнулась. -- Когда я была маленькой, лорд Шон часто качал
меня на руках, рассказывал мне сказки -- он был большой выдумщик и
замечательный рассказчик. После его отъезда на ваш захолустный остров я
очень скучала по нему.
-- Говорят, -- заметил Кевин, -- что он уехал из Логриса, потому что
все здесь напоминало ему о жене и сыне.
Дэйра вздохнула.
-- Да, это так. Когда умер Дункан, а вскоре после него -- и тетя
Констанс, лорда Шона будто подменили, он стал сам на себя не похож. Тогда
мне было всего лишь десять лет, но я очень ясно помню...
Она не договорила, так как в этот момент Кевин громко поперхнулся,
уронил кусок пирога себе на колени и во все глаза уставился на нее.
-- Постой-ка! Ведь лорд Шон был женат на сестре королевы!
Дэйра с важным видом кивнула, однако в уголках ее глаз притаилась
шаловливая улыбка, готовая в любой момент вырваться наружу и заиграть на ее
губах.
-- Ты соображаешь медленно, но верно. Я чуть было не отнесла тебя к
тугодумам.
-- Значит ты...
-- Разумеется, я Дэйра Лейнстер из Авалона. Мой отец -- король Бриан.
-- Ее улыбка стала явной, ослепительно сверкнули два ровных ряда
жемчужно-белых зубов. -- Ведь это же было очевидно.
-- Очевидно? -- переспросил обескураженный Кевин.
-- А разве нет? Разве тебе не говорили, что дочь короля -- самая
прекрасная девушка в мире? Можешь ли ты представить себе, что на свете
существует кто-нибудь прекраснее меня?
Кевин пытливо посмотрел ей в глаза, но так и не смог понять, сказала
она это серьезно или шутя. Он прикрыл рот рукой и прокашлялся, прочищая
горло.
-- Да, да, конечно. Извини мне мою недогадливость. Но, видишь ли, я
никак не ожидал встретить в этих краях принцессу из королевского дома
Лейнстеров -- одну, без свиты, без охраны...
-- И без одежды, -- смеясь, добавила Дэйра. -- Надеюсь, это
происшествие останется строго между нами?
-- О чем может быть речь!
-- А еще я надеюсь, -- продолжала она, -- что мой титул принцессы не
повлияет на наши отношения, которые начали складываться так непринужденно.
Ведь ты не станешь называть меня "ваше высочество", "миледи" -- и вообще
корчить из себя придворного кавалера?
-- Я никогда не был придворным кавалером, -- ответил Кевин. -- Да и при
дворе-то я не был ни разу. Я типичный провинциал.
-- Тем лучше. Я обожаю провинциалов и терпеть не могу всех этих
благовоспитанных маккормаков и маэлгонов с их изысканными манерами и
слащавыми речами. -- Дэйра негодующе фыркнула. -- Впрочем, дружки кузена
Эмриса еще хуже. У приближенных Колина, по крайней мере, голова на плечах
служит не только вешалкой для ушей.
-- Так ты решила немного отдохнуть от тех и других в тиши лесов и озер
Лохланна?
-- Вроде того, -- уклончиво ответила она и потянулась за второй
бутылкой. Кевин опередил ее, при помощи штопора извлек из горлышка пробку и
плеснул немного вина в кубок. Дэйра выстрелила в него насмешливым взглядом,
и он долил ей еще, однако счел своим долгом предупредить:
-- Вино гибернийское. Кажется слабым, как сок, но здорово ударяет в
голову.
-- Знаю. И больше всего люблю гибернийское. -- Она сделала глоток и
игриво подмигнула ему. -- Ну, продолжай.
-- Что продолжать?
-- Расскажи о себе. Насколько я знаю, в твоем происхождении есть много
неясного.
Кевин хмыкнул:
-- Это еще мягко сказано. Лично для меня мое происхождение сплошная
загадка. Двадцать лет назад крестьяне нашли меня на опушке леса, завернутого
в алую, шитую золотом мантию. Отроду мне было месяцев пять-шесть, я был
голоден и ревел, как молодой бычок...
Дэйра прыснула смехом:
-- Наверное, ты был очаровательным карапузом.
-- Может быть. Но для островитян я, прежде всего, был подобен грому с
ясного неба. Жителей на острове не так уж много, все наперечет, и вскоре
выяснилось, что ни одна из местных женщин не могла быть моей матерью. А если
учесть, что на сотни лиг вокруг простирается океан без единого клочка суши и
за последние полгода к острову не подходил ни один корабль, то и вовсе
получалось, что мне неоткуда было появиться на свет. Тем не менее, я был и
очень живо напоминал о своем существовании. Меня отнесли в дом тогдашнего
губернатора острова, лорда Маркуса Финнегана, поскольку ясно было, что я не
обыкновенный подкидыш -- при мне нашли прекрасной работы шпагу, клинок
которой изготовлен из какого-то странного металла, похожего на серебро, но
тверже стали; а также золотой перстень с камнем...
-- Тот, что у тебя на пальце?
-- Да.
-- Мне можно взглянуть?
-- Пожалуйста.
Кевин снял со среднего пальца левой руки перстень и передал его Дэйре.
Где-то с минуту она рассматривала его, сосредоточенно сдвинув брови, затем
вернула Кевину со словами:
-- Знатная вещица. Очень тонкая работа по золоту и камень красивый --
правда, не могу определить его происхождение.
-- И никто не может, -- сказал Кевин, надевая перстень на палец. --
Вроде бирюза, но нет. Он только с первого взгляда кажется бирюзовым, на
самом же деле он светло-голубой. Если долго смотреть на него, завораживает;
создается впечатление, что внутри камня заключено огромное пространство.
-- Может быть, он колдовской?
-- Вполне возможно. А вот моя шпага наверняка колдовская. Обыкновенное
серебро, с какими бы то ни было примесями, не может быть таким прочным.
-- Ты не взял ее с собой?
-- Представь себе, забыл! -- Кевин виновато развел руками. -- В кои-то
веки! Мы с ней всегда неразлучны, я постоянно ношу ее с собой, но именно
сегодня так получилось, что я ее забыл. Если ты окажешь мне честь, посетив
мой замок, я покажу тебе и шпагу, и мантию, в которую был завернут... гм...
и все остальное.
-- Что ты имеешь в виду под остальным?
-- Видишь ли, при мне, кроме алой мантии, перстня и шпаги, нашли также
полный комплект мужской одежды, включая белье.
-- Вот как? -- удивленно произнесла Дэйра.
-- И странное дело, -- продолжал Кевин. -- Сейчас мне эта одежда как
раз впору. Будто на меня шита.
-- И что это может значить?
-- Не знаю. Но мой приемный отец, лорд Шон Майги, как-то высказал одно
весьма любопытное предположение.
-- Какое же?
Кевин улыбнулся:
-- Дескать, прежде я был взрослым человеком, но какой-то злой чародей,
могущественный черный маг, превратил меня в младенца. Забавно, не так ли? И
если это правда, то злой чародей здорово просчитался, вместо вреда сделав
мне неоценимую услугу. Слыханное ли дело -- заново прожить жизнь, исправить
ошибки, которые допустил... Только вот незадача: не помню я свою прежнюю
жизнь, ничегошеньки не помню, и понятия не имею о допущенных мною ошибках и
о том, как их избежать в этой жизни.
-- Однако странный у тебя юмор, -- заметила Дэйра. -- Несколько
мрачноватый. Ты смеешься над очень серьезными вещами.
Кевин нахмурился.
-- Порой полезно посмеяться над тем, что тебя гнетет, -- сказал он. --
Если к серьезным вещам всегда относиться серьезно, то можно сойти с ума.
Дэйра сочувственно заглянула ему в глаза.
-- Верно, у тебя было трудное детство?
-- Скорее тягостное. До того как появился лорд Шон и усыновил меня, я
жил в губернаторском доме на положении воспитанника, нужды, к счастью не
знал, получил приличное образование, соответствующее воспитание, в общем,
грех жаловаться. -- Он горько усмехнулся. -- Однако многие сторонились меня,
людей отпугивало мое загадочное происхождение... да и сейчас отпугивает.
-- Но только не меня, -- сказала Дэйра и легонько прикоснулась пальцами
к его руке. -- Кстати, ты маг?
-- В том-то и беда, что нет. Когда я был маленьким, никто не
сомневался, что у меня есть колдовской Дар. Так должно было быть по логике
вещей. Но, к сожалению, жизнь не всегда подчиняется логике. Когда я подрос,
наш местный заклинатель Этар Альварсон не обнаружил у меня ровно никаких
способностей к магии. Совсем ничего -- а о настоящем Даре и говорить не
приходится. Я не могу привести в действие даже простейшее заклинание.
-- Ты сожалеешь об этом?
-- Конечно! Как тут не сожалеть.
Дэйра слегка приподняла бровь. Она сделала это так непринужденно, а
мимика ее лица была столь совершенна и вместе с тем естественна, что Кевин
снова залюбовался ею.
-- Не часто услышишь такие слова от провинциалов, -- заметила она. --
Разве ваш местный священник не говорил тебе, что всякий маг, общаясь со
сверхъестественными силами, рискует погубить свою бессмертную душу? Церковь
утверждает, что отсутствие колдовского Дара -- большое благо, ибо Одаренный
человек непрестанно подвергается всевозможным дьявольским соблазнам, перед
которыми зачастую ему не удается устоять.
Кевин покачал головой:
-- Подобные рассуждения я слышал не раз. Но, если хочешь знать мое
мнение, это все глупости. Это просто неуклюжие потуги обделенных природой
людей возвести свою ущербность в ранг особой добродетели... -- Тут он
осекся, поняв, что допустил величайшую бестактность, и виновато взглянул на
Дэйру. -- Прости, пожалуйста. Я не хотел.
-- Ничего, -- глухо сказала она и поджала свои внезапно побледневшие и
задрожавшие мелкой дрожью губы. На лице ее промелькнуло выражение, очень
похожее на гримасу мучительной боли.
"А ведь мы с ней собратья по несчастью", -- подумал Кевин, на все лады
проклиная себя за несообразительность. Лишь с некоторым опозданием он
вспомнил то, что было общеизвестно: как и ее покойная мать, Дэйра не
обладала колдовскими способностями. Из-за этого она чувствовала себя белой
вороной в королевской семье, где все, как один, были Одаренными, а ее отец,
король Бриан, владел загадочной фамильной Силой, которую, согласно
преданиям, его далекий предок, король скоттов Гилломан, заполучил после
смерти легендарного короля Артура, последнего из династии Пендрагонов.
Несмотря на это (а скорее, благодаря этому -- ведь простые люди побаиваются
магов), Дэйра пользовалась большой любовью у народа и была, вне всяких
сомнений, самой популярной личностью из всех ныне здравствующих членов
королевского дома Лейнстеров. О ней говорили разное, но всегда хорошее; даже
ее недостатки рассматривались как продолжение ее несомненных достоинств,
вроде тех обязательных исключений, лишь подтверждающих общее правило. Однако
Кевин сильно сомневался, что всеобщая любовь и поклонение в достаточной мере
компенсировали Дэйре ее врожденную неполноценность...
-- Знаешь, а ведь мы с тобой собратья по несчастью, -- после неловкой
паузы задумчиво произнесла она, и Кевин поразился, как точно Дэйра повторила
его мысль, вплоть до того, что сказала "собратья", а не "товарищи", и в
каждое слово вложила те же самые эмоции, что и он. -- Но хватит об этом.
По-моему, мы выбрали не лучшую тему для разговора. -- Она залпом осушила
кубок (теперь уже ее манеры оставляли желать лучшего) и спросила: -- Как
давно ты живешь в Лохланне?
-- Скоро будет месяц, -- с облегчением ответил Кевин, чувствуя, что
вновь обретает твердую почву под ногами. -- Я приехал в Каэр-Сейлген в конце
марта.
-- И, похоже, не очень спешишь представляться моему отцу.
-- На это есть свои причины.
-- Какие?
-- Я не хочу оказаться при дворе в глупом положении человека, в глаза
не видевшего то, чем владеет, и не ведающего о заботах своих подданных.
Поэтому я решил сначала осмотреть свои владения, чтобы хоть в общих чертах
иметь представление о том, что я получил в наследство, и лишь затем явиться
к королю.
Подумав немного, Дэйра кивнула:
-- Пожалуй, ты прав, этого я не учла. Следует признать, что ты поступил
очень разумно.
Она встала и неуверенной поступью направилась к кромке воды, чтобы
вымыть после еды руки, но на полпути вдруг споткнулась и наверняка упала бы,
не успей Кевин в последний момент подхватить ее.
-- Что случилось, Дэйра? -- обеспокоено спросил он, все крепче и крепче
обнимая ее. -- Тебе плохо?
Дэйра подняла к нему лицо и томно улыбнулась:
-- Нет, мне хорошо. Просто у меня закружилась голова. Я слишком много
выпила, я пьяная... -- Она положила ему руки на плечи, всем телом прижалась
к нему и страстно прошептала: -- Боже, как мне хорошо! Если бы ты знал, как
я истосковалась по ласке, если бы ты знал... Ты хочешь меня, правда?
-- Да! Да! -- млея, ответил Кевин и лишь затем понял, что он сказал. --
Но... ведь...
-- Я тоже хочу тебя, милый. Очень хочу.
Ее губы потянулись к его губам. Кевин не был уверен, стоит ли ему
делать это, то есть он был полностью уверен, что ему не следует пользоваться
состоянием Дэйры, что он обязан отстранить ее от себя, но это оказалось выше
его сил. Он ответил на ее жаркий и жадный поцелуй, и весь окружающий мир
померк в его глазах, затуманенных страстью...

Глава 2
Большое плоскодонное судно, богато убранное, все в позолоте, медленно
плыло вниз по течению Боанн -- главной водной артерии Логриса, пересекавшей
всю страну с севера на юг. Вдоль обоих берегов реки не спеша продвигались,
сопровождая корабль, два отряда вооруженных всадников. Встречные рыбаки и
крестьяне из близлежащих сел приветствовали процессию громкими и радостными
криками -- простой народ Логриса очень любил Дэйру.
Кевин сидел на скамье у правого борта и угрюмо смотрел вдаль. Он тоже
любил Дэйру, и гораздо сильнее, чем ему хотелось бы ее любить. В те редкие
моменты, когда ее не было рядом и у него появлялась возможность более или
менее трезво оценить свое нынешнее состояние, он приходил к выводу, что
полностью потерял голову и ведет себя, как законченный идиот. Однако стоило
Дэйре появиться, и Кевин мигом забывал обо всех своих сомнениях и чувствовал
себя безмерно счастливым человеком. Только однажды, в первый же день, он
попытался поговорить с ней об их будущем, после чего уже не испытывал
желания вновь затрагивать эту тему...

Они лежали рядышком в густой траве, охваченные приятной усталостью.
Кевин лениво поглаживал длинные волнистые волосы Дэйры и с наслаждением
вдыхал их пьянящий аромат. Все происшедшее явилось для него каким-то
радостным потрясением; и, хотя Дэйра была далеко не первой его женщиной,
близость с ней доставила ему такое блаженство, какого он не знал еще никогда
и ни с кем. Нельзя сказать, что в ее ласках было что-то особенное; они
выказывали достаточный (но не очень большой) опыт в таких делах и, на взгляд
Кевина, были чересчур пылкими и агрессивными для женщины. Но неожиданно для
себя он обнаружил, что ему нравится в ней и этот пыл, и эта агрессивность,
ему нравится в ней решительно все, и он совсем не хочет, чтобы она
изменилась, стала другой -- даже в части, не соответствующей его вкусам.
Такая уступчивость с его стороны, терпимость ко всем ее возможным
недостаткам, безоговорочная готовность принять ее такой, какая она есть,
могли иметь только одно объяснение -- он влюбился. Влюбился внезапно и без
памяти... И, кажется, зря.
-- Боюсь, мы совершили ошибку, -- сказал Кевин, хмурясь.
Дэйра распахнула глаза и вопросительно поглядела на него.
-- Ты о чем?
-- О том, что случилось. Нам не следовало этого делать.
-- Почему?
-- Ты слишком много выпила и не вполне отдаешь себе отчет в своих
поступках.
-- Что за вздор! Скажи еще, что ты соблазнил меня. -- Она коротко
рассмеялась. -- Я сама напросилась, потому что...
-- Потому что? -- повторил Кевин с вопросительной интонацией.
-- Ну, ты очень милый, хороший, красивый, а я... я так нуждалась в
ласке и нежности... И сейчас нуждаюсь. -- Дэйра провела ладонью по его щеке.
-- Поцелуй меня, мой кареглазый принц.
Кевин не мог отказать ей, впрочем, и не хотел. Он привлек ее к себе и
нежно прижался губами к ее губам.
-- Если твой отец узнает...
-- И ничегошеньки он не сделает, -- сказала Дэйра, игриво покусывая его
за плечо. -- Только слегка пожурит меня -- если узнает. Это раньше он бросал
в темницу всех моих парней, но когда тюрьмы переполнились, ему волей-неволей
пришлось объявить амнистию.
Это была шутка, но Кевин понял намек. По правде говоря, он был даже
рад, что не стал соблазнителем невинной девушки. Это позволяло надеяться,
что, узнав о случившемся, король, возможно, не сразу оторвет ему голову, а
сначала потребует объяснений и примет во внимание смягчающие
обстоятельства... Впрочем, сам Кевин, будь у него такая дочь, как Дэйра,
прибил бы любого, кто осмелился бы переспать с ней вне брака -- безразлично,
первый тот или десятый.
-- Дэйра, -- сказал он, взвесив все "за" и "против". -- Теперь я должен
жениться на тебе.
Она немного отстранилась от него и серьезно посмотрела ему в глаза.
-- Должен? Это как в сентиментальных рыцарских романах? Ну, вроде:
"наше прегрешение может искупить только немедленный брак". Да?
-- Нет, Дэйра. Я должен, потому что не смогу жить без тебя. Может, тебе
это покажется забавным, но я полюбил тебя с первого взгляда, еще не зная,
кто ты.
-- Мне это не кажется забавным. Напротив, это так трогательно и
романтично, что я, чего доброго, разревусь, -- ответила Дэйра без тени
насмешки или цинизма. Ее взгляд потускнел, и она действительно всхлипнула.
-- Спасибо, Кевин. Ты первый, у кого хватило то ли смелости, то ли глупости
предложить мне это.
-- Первый? -- удивился Кевин.
-- Да... То есть, первый из тех, кто... ну, ты понимаешь.
-- Понимаю, -- сказал Кевин, чувствуя себя крайне неловко. Теперь он
пожалел, что не стал соблазнителем невинной девушки. Мысль о том, что у
Дэйры были другие мужчины, неожиданно причинила ему боль, которая оказалась
сильнее, чем страх перед гневом короля.
-- Ты ревнуешь? -- спросила Дэйра.
-- Да, -- честно признался он. -- Страшно ревную. Я знаю, что это
глупо, но ничего не могу поделать с собой. Я готов убить всякого, кто...
Кевин не закончил, так как в этот момент Дэйра резко отпрянула от него
и влепила ему звонкую пощечину. Потом перевернулась ничком и горько
зарыдала.
-- Никогда... -- произнесла она, захлебываясь слезами. -- Никогда не
говори этого... Не смей даже думать об этом!..
Кевин озадаченно смотрел на нее, не решаясь спросить, в чем дело.
Наконец Дэйра успокоилась, вновь придвинулась к нему и зарылась лицом на его
груди.
-- Ты дурак, -- сказала она глухо. -- Дурак, что влюбился в меня. У
тебя нет никаких шансов.
-- Но почему? -- мягко спросил Кевин. -- Разве я не нравлюсь тебе?
-- Ты дурак, -- повторила Дэйра. -- А я дура. Я дура, потому что ты
нравишься мне. Потому что я действительно могу полюбить тебя... Боже, какая
я дура!
-- Вот видишь, -- с наигранной бодростью произнес Кевин. -- Мы просто
созданы друг для друга. Я дурак, а ты дура -- два сапога пара.
-- Но самый большой дурак из всех дураков, -- будто не слыша его,
продолжала Дэйра, -- это мой отец. Он дурак, что женился на моей матери, и
дважды дурак, что не хочет усыновлять Колина. Он настаивает на том, чтобы я
вышла замуж за одного из наших Одаренных и родила наследника престола.
-- А ты не хочешь этого?
-- Нет, не хочу. Мне милее такие, как ты, но... -- Она снова
всхлипнула. -- Но, с другой стороны, я хочу быть матерью, хочу иметь детей,
а у нас с тобой вряд ли будут дети.
-- Почему же, -- возразил Кевин. -- Дети обязательно будут. Если,
конечно, мы постараемся, а с этим я не предвижу никаких проблем.
Дэйра тяжело вздохнула.
-- Ты глупый, наивный провинциал, Кевин. Ведь я не простая неодаренная.
Я полукровка, будь оно проклято! Сама я не обладаю полноценным Даром, но мои
дети будут Одаренными... если Одаренным будет их отец. В противном случае у
меня вовсе не будет детей.
-- Но ведь у твоих отца с матерью...
-- Да, к великому моему несчастью. Если бы у них была хоть капля
жалости ко мне, они задушили бы меня еще в колыбели.
-- Не говори так, Дэйра.
-- Я говорю, что думаю. -- Она поцеловала Кевина в губы, затем долго
смотрела ему в глаза с нежностью и печалью. -- Господи, какой ты милый! Я не
хочу, чтобы ты страдал из-за меня.
-- Я не страдаю, -- не очень уверенно возразил Кевин. -- Я просто люблю
тебя.
Дэйра поднялась и, стоя на коленях, принялась собирать свою
разбросанную на траве одежду.
-- Тебе страшно не повезло, что мы встретились, -- сказала она. -- Если
бы я не сбилась с пути...
-- Да, кстати. Как ты вообще здесь оказалась? -- с некоторым опозданием
поинтересовался Кевин. -- И что ты делала в Готланде?
-- Главным образом скрывалась от преследователей, -- ответила Дэйра,
глядя на ворох своей одежды с нерешительным видом, будто взвешивая в уме,
одеваться ей или нет. -- Меня похитили по приказу готийского короля, но мне
удалось бежать.
Кевин рывком вскочил.
-- Тебя похитили?!
-- Да, но это уже позади. Аларик Готийский не получит ни меня, ни моей
крови.
-- Крови?! -- пораженно переспросил Кевин. -- Он что, вампир?
Дэйра оставила в покое свою одежду и рассмеялась, однако в смехе ее
было больше горечи, чем веселья.
-- О нет, он не вампир. Моя кровь была нужна ему для колдовства. Судя
по разговорам моих похитителей, король Аларик собирался навести через меня
порчу на моего отца.
-- О, Боже!.. Но как?
-- Обыкновенное колдовство. Чтобы навести порчу на человека, нужна его
кровь или частичка плоти -- но живая. Наиболее эффективно порча наводится
через кровь, однако вне организма она быстро разлагается и спустя несколько
часов становится совершенно непригодной для колдовства, не говоря уж о том,
что ее трудно раздобыть. Поэтому чаще всего с этой целью используют обрезки
ногтей или волосы. Так извели моего брата Гандара. Ты слышал об этом?
Кевин утвердительно кивнул. Единственный сын короля Бриана, принц
Гандар, умер десять лет назад от затяжной болезни с явными признаками
умышленной порчи. Веские подозрения в причастности к этому злодеянию падали
на младшего брата короля, Уриена, но никаких доказательств его вины найдено
не было. А спустя несколько месяцев Уриен Лейнстер погиб от несчастного
случая на охоте, и теперь уже в его смерти подозревали короля. Положение
было тем более щекотливым, что ныне наследником престола, в виду отсутствия
у Дэйры детей, являлся старший сын Уриена -- Эмрис Лейнстер.
-- Поэтому готийский король и организовал мое похищение, -- между тем
продолжала Дэйра. -- Ведь я плоть и кровь отца, живая плоть и кровь. Мой
отец могущественный маг, он владеет нашей фамильной Силой, так что
посредством обрезков ногтей или клочка волос его никак не проймешь. А вот
если использовать для колдовства против него мою кровь, то авось что-то и
получилось бы.
Кевина передернуло от ужаса. Он порывисто обнял Дэйру и крепко прижал
ее к своей груди.
-- Милая, дорогая, любимая, -- страстно прошептал он. -- Какое счастье,
что ты сбежала! -- Подумав немного, он спросил: -- А как тебе это удалось?
-- Да так, просто. Сбежала и все тут.
На этом их разговор прервался. Дэйра поцеловала Кевина с таким жаром, с
таким пылом, с такой страстью, что он мигом позабыл обо всех своих
тревогах...

Корабль приближался к Димилиоку, третьему по величине городу Логриса,
столице провинции Новый Корнуолл. Там Дэйру ожидала торжественная встреча, а
для Кевина это прежде всего означало, что их идиллия закончена. В Лохланне
Дэйра провела целую неделю, и всю эту неделю каждую ночь они любили друг
друга. И во время путешествия вниз по реке они тайно встречались по ночам, а
это еще полмесяца, но теперь... В Димилиоке они пересядут на другое судно,
побольше и пороскошнее, Дэйра окажется в окружении родственников и
придворных, а он отойдет на второй план. Он, конечно, будет иметь
беспрепятственный доступ к ней, однако нынешняя их близость и
непринужденность в отношениях останутся в прошлом.
По своему официальному статусу Кевин находился на верхней ступени
иерархической лестницы, в рядах так называемой королевской знати. По законам
и обычаям Логриса названное родство ничем не уступало кровному, а поскольку
Кевин был по всей форме усыновлен бездетным лордом Шоном Майги и после его
смерти стал герцогом Лохланнским, то относились к нему в полном соответствии
с его высоким положением, хотя и с некоторой прохладцей. Кевину давали
понять -- теперь уже тонко и ненавязчиво, не так откровенно, как в бытность
его на острове, и тем не менее вполне определенно и недвусмысленно, -- что
он, рожденный неизвестно кем, неизвестно от кого и неизвестно где, здесь он
чужак и чужаком останется до конца дней своих. Это, в числе прочего, и
отдаляло его от Дэйры. Логрийцы -- и знать, и простолюдины -- вряд ли
захотят, чтобы мужем их принцессы, всеобщей любимицы, стал какой-то
подкидыш, пусть даже правитель одной из крупнейших провинций страны.
Впрочем, не это было главное. Пропасть между Кевином и Дэйрой углубляло
еще одно обстоятельство, жестокое в своей неумолимой объективности,
неподвластное человеческой воле. Дэйра не была простой неодаренной, она была
полукровкой, а это значило, что ее брак с мужчиной, не обладающим колдовским
Даром, скорее всего, окажется бесплодным. Но даже если случится чудо, и у
нее родятся дети, то все они, как и их мать, будут полукровками и не смогут
претендовать на престол. Таков был закон -- принц, лишенный Дара, не может
стать королем, -- закон суровый, но справедливый...
Мрачные размышления Кевина прервало появление Дэйры. Она была одета в
изумительной красоты платье из золотой парчи с глубоким вырезом, открывавшим
взору верхнюю часть ее небольшой упругой груди. Половина ее роскошных волос
была заплетена в косы, уложенные на голове в виде венка или, скорее, короны,
а остальные волосы были собраны за спиной в сеточку. Она уже подготовилась к
прибытию в Димилиок и, надо сказать, основательно. Ее естественная красота,
подчеркнутая малой толикой косметики и восхитительным нарядом, производила
поистине сногсшибательное впечатление.
Дэйра грациозно опустилась на скамью рядом с Кевином и произнесла своим
нежным грудным контральто:
-- Ну вот, опять ты хмуришься. Тебя, как малого ребенка, нельзя
оставлять без присмотра ни на минуту. Скажи мне, что тебя гнетет?
-- Ты сама знаешь, -- сдержанно ответил Кевин, с трудом преодолевая
возникшее вдруг желание схватить ее в объятия и поцеловать на виду у всей
свиты. -- Ты хорошо знаешь, что меня гнетет.
Внешне он казался невозмутимым, но Дэйра странным образом догадалась,
что у него на уме. Это было уже не впервые -- с самого начала между ними
установилась какая-то невидимая, неосязаемая связь, и порой они были
способны угадывать самые потаенные мысли друг друга.
-- Только без глупостей, -- тихо предупредила Дэйра. -- Прошу тебя.
Всем уже известно, что мы с тобой близки, шила в мешке не утаишь, но и
афишировать это вряд ли разумно.
-- А если бы я попытался, ты отбивалась бы?
-- Нет, конечно. Это было бы смешно.
Некоторое время они молча смотрели на запад, где постепенно разгоралось
зарево заката. А южнее, впереди по курсу корабля, из-за горизонта
поднимались башни приближавшегося города.
-- Хочешь знать, как мне удалось бежать от похитителей? -- внезапно
спросила Дэйра.
-- Ну?
-- Мне помог один из них. Я влюбила его в себя, вскружила ему голову,
пообещала, что отец вознаградит его, если он поможет мне вернуться домой
целой и невредимой, да и я в долгу не останусь. Мы бежали вместе, а потом я
убила его.
-- Вот как! -- Кевин удивленно приподнял бровь. -- Почему?
-- Мне было противно, Кевин. Ты даже не представляешь... -- Дэйра зябко
поежилась. -- Он был хорошим шпионом, с его помощью я без труда добралась бы
до границы и уже давно была бы дома. Но я не смогла заставить себя переспать
с ним, это оказалось выше моих сил. Когда он полез ко мне, я выхватила его
пистоль и выстрелила ему в лицо. Затем так испугалась, что вскочила на
лошадь и умчалась, куда глаза глядят. По счастью, к седлу была приторочена
сумка с едой, которой мне хватило ровно настолько, чтобы добраться до
Лохланна. Вот правда о моем побеге -- но ее я не расскажу никому, даже отцу.
-- Ты не совершила ничего предосудительного.
-- А если бы я отдалась ему, что бы ты сказал?
-- То же самое.
Дэйра покачала головой:
-- По крайней мере, тогда бы я поступила честно. А так я обманула
его... и убила.
-- Он был врагом.
-- Да, но он помог мне.
-- Он участвовал в твоем похищении и сам был причиной своих бед.
-- Он только выполнял приказы своего короля, а потом изменил ему,
поддавшись на мои уговоры, поверив моим обещаниям.
-- Ты была в отчаянном положении, -- продолжал убеждать ее Кевин. --
Тебе не в чем себя упрекнуть.
-- Так то оно так, но с другой стороны... Я ведь собиралась отдаться
ему, правда! Я думала, что мне это будет раз плюнуть, ведь я... -- Тут она
осеклась и покраснела. -- В общем, я поступила как нахальная шлюха, которая,
получив деньги вперед, не захотела их отрабатывать.
-- М-да, -- сказал Кевин. -- Странный у тебя взгляд на вещи.
-- Какой уж есть... -- Дэйра на минуту задумалась, затем, казалось бы,
без всякой связи с предыдущим произнесла: -- При дворе ты встретишься с
неким Браном Эриксоном, бароном Ховелом...
-- Кто он такой?
-- Очень опасный человек. Чрезвычайно опасный.

Когда под радостные восклицания толпы, громогласные здравицы герольдов
и беспорядочные завывания труб корабль пришвартовался к причалу в
димилиокском порту, на его борт в сопровождении свиты празднично разодетых
дворян взошли два молодых человека.
Старший из них, лет двадцати трех, был высокий голубоглазый брюнет
крепкого телосложения, с ястребиным носом, чересчур тонкими губами и
непропорционально маленьким безвольным ртом. В его манерах проглядывалась
скорее надменность, чем подлинная властность, а взгляд выдавал в нем серую
посредственность, тщательно и тщетно скрываемую под маской высокомерия и
неуместной горделивости. Одет он был не так броско, как окружавшие его
дворяне, но эта кажущаяся скромность не обманула Кевина. Платье вельможи
было пошито из лучших сортов бархата и шелка, манжеты и воротник были
украшены тончайшими кружевами, а шпага на шитой серебром перевязи стоила,
пожалуй, больше, чем оружие всех его приближенных вместе взятых.
Младший, юноша лет двадцати со светло-каштановыми волосами, был одет
просто скромно. Его лицо, не имея сколько-нибудь значительных изъянов, в
целом было некрасивым, хоть и не отталкивающим. Был он среднего роста, с
нескладной, немного угловатой фигурой и явно не производил впечатление
крепыша. Желтизна на среднем и указательном пальцах его правой руки
свидетельствовала о его пристрастии к курению, а болезненный цвет лица и
тени под глазами определенно говорили о том, что эта вредная привычка плохо
сказывается на его и без того слабом здоровье. Его серые со стальным
оттенком глаза смотрели на Дэйру с робкой нежностью, которая странным
образом гармонировала с уверенным видом человека, привыкшего отдавать
приказы и добиваться их беспрекословного исполнения.
Хотя главным из двоих был, безусловно, младший, первым, очевидно следуя
протоколу, заговорил старший.
-- Безмерно рад видеть вас целой и невредимой, дражайшая кузина, -- с
наигранным и, как показалось Кевину, насквозь фальшивым воодушевлением
произнес он, отвесив Дэйре церемонный поклон.
-- Хотелось бы надеяться, что радость ваша искренняя, кузен Эмрис, --
холодно ответила она, всем своим видом показывая, что не верит ни единому
его слову. Затем обратила свой взгляд на младшего и приветливо улыбнулась
ему.
-- Я счастлив, что все обошлось, Дэйра, -- сказал тот с теплотой в
голосе.
Дэйра протянула ему руку, которую он галантно поцеловал.
-- Вот в твоей искренности, Колин, я ничуть не сомневаюсь, -- сказала
она. Обращение на ты в официальной обстановке ни в коей мере не было
проявлением фамильярности, оно лишь подчеркивало разницу в отношении Дэйры к
своим собеседникам. Логрийские аристократы вообще редко употребляли
множественное число, обращаясь к равным себе по возрасту и занимаемому
положению.
Покончив с приветствиями, Дэйра отступила немного в сторону и взяла
Кевина за локоть.
-- Знакомьтесь господа: лорд Кевин МакШон, герцог Лохланнский. Прошу
любить и жаловать. -- Она сделала паузу и взглянула на Кевина. -- Позвольте
вам представить, милорд, моих двоюродных братьев -- принца Эмриса Лейнстера,
наследника престола, и Колина Лейнстера, лорда-наместника Нового Корнуолла,
хозяина этого города, чьим радушным гостеприимством мы намерены
воспользоваться.
Тонкие губы Эмриса растянулись в холодной усмешке, он небрежно кивнул.
Колин же напротив -- доброжелательно улыбнулся ему. Некрасивое лицо младшего
принца, как ни странно, располагало к себе и даже начинало казаться
привлекательным.
-- Рад познакомиться с сыном лорда Шона Майги, -- произнес Колин. -- Я
был очень привязан к вашему отцу, герцог. Надеюсь, мы с вами станем добрыми
друзьями.
-- Я в этом уверен, мой принц, -- вежливо ответил Кевин.
-- Полагаю, сестрица, -- с противной ухмылочкой отозвался Эмрис, --
ваше целомудрие не слишком пострадало во всей этой передряге?
Колин метнул на старшего брата гневный взгляд, и тот, казалось, не на
шутку испугался, а на лице его отразилось замешательство и неподдельное
сожаление за некстати вырвавшиеся слова. Внимание присутствующих тут же
переключилось с Дэйры на принцев: похоже, все ожидали, что хилый слабачок
Колин сейчас проучит своего крепыша-братца. У Кевина так и чесались руки
влепить Эмрису пощечину, но любопытство превозмогло в нем гнев, и он
отказался от этой затеи, тем более что Дэйра совсем не выглядела смущенной,
только глаза ее сузились и потемнели.
Вдруг Эмрис высунул язык, словно собираясь кого-то подразнить, и крепко
сжал его зубами. Брызнула кровь, лицо наследника престола исказила гримаса
боли, а на его глазах выступили слезы. В окружении принцев послышались
сдержанные смешки, стоявшие на молу дамы захихикали, а члены команды
корабля, слуги и немногочисленные дворяне из свиты Кевина украдкой
засмеялись. Эмриса здесь явно не любили, и никто ему не сочувствовал. А
причиной его столь странного поведения, как догадался Кевин, был Колин,
который слыл весьма искусным магом. С его стороны это была, конечно,
ребяческая выходка, но тем не менее довольно эффектная.
Когда побагровевший от боли, стыда и унижения Эмрис спрятал свой
вспухший и окровавленный язык во рту, Дэйра, как ни в чем не бывало,
невозмутимо произнесла:
-- Своей свободой и избавлением от грозившей мне участи я всецело
обязана лорду Кевину МакШону. Это он вызволил меня из рук готийцев.
Кевину вряд ли удалось бы совладать со своим изумлением, не сработай
вновь та удивительная связь между ними. За несколько секунд до того он уже
знал, что она собирается сказать, и знал, почему; и когда она сказала это,
он лишь опустил в смущении глаза, что было воспринято присутствующими, как
проявление скромности.
-- Так вот оно что! -- сказал Колин и с уважением поглядел на Кевина.
-- А я-то все думал: как тебе удалось бежать?
-- Бежала я сама, -- ответила Дэйра, -- это немудрено. Другое дело,
избавиться от погони. Меня уже настигали, как тут подоспел наш дорогой
герцог... -- Она сделала паузу и улыбнулась. -- К моему счастью, он еще
недостаточно хорошо знал свои владения и по ошибке забрел далеко вглубь
готийской территории. Места там дикие, сплошь лес да озера, поэтому,
собственно, меня и везли тем путем...
Дэйра пустилась в душещипательные подробности, и Кевину оставалось
только слушать, мотать себе на ус и дивиться безудержному полету ее
фантазии. Вокруг них на почтительном расстоянии, но все же достаточно
близко, столпились любопытные слушатели -- дворяне из свиты обоих принцев,
придворные дамы Дэйры, которые без приглашения перешли на борт судна, и,
конечно же, пассажиры корабля, не более остальных осведомленные об
обстоятельствах бегства принцессы. Даже приближенные Кевина (коих было
совсем немного) знали только то, что однажды вечером, проведя весь день
неизвестно где, он появился в Каэр-Сейлгене в порядком потрепанной одежде, а
вместе с ним была Дэйра, чей наряд также оставлял желать лучшего. Тогда-то и
стало известно, что ее похитили -- весть об этом еще не достигла Лохланна
обычным путем, каким распространяются все слухи. Как она сумела бежать и
какое участие принимал в этих событиях Кевин, оставалось тайной; однако
никто не сомневался, что он был замешан в это дело самым непосредственным
образом. По мнению Кевина, всевозможные догадки и предположения на сей счет
и натолкнули Дэйру на мысль отдать ему лавры своего избавителя, избежав
таким образом (может быть, не лучшим) некоторых нелицеприятных толков,
которые, учитывая ее репутацию, непременно возникли бы, предай она огласке
действительные обстоятельства своего побега.
По мере того, как Дэйра углублялась в дебри страны чистого вымысла,
Кевин все явственнее ощущал на себе восхищенные взгляды присутствующих. В
них не было привычной ему с детства легкой отстраненности, которая не
позволяла забывать, что он найденыш, чужак; на какое-то время он стал в
доску своим парнем, героем, спасшим от страшной участи их любимую принцессу.
Но сейчас это не радовало Кевина, он догадывался, что думают о нем все,
включая очень симпатичного ему Колина: можно не сомневаться, Дэйра сполна
отблагодарила его за свое спасение, -- и жгучий стыд охватывал его все
больше и больше.
Когда Дэйра закончила рассказ, Колин подошел к Кевину и крепко пожал
ему руку.
-- Милорд, у меня просто нет слов, чтобы выразить вам всю глубину моей
признательности, -- с жаром проговорил он. -- Если бы не вы, мы наверняка
потеряли бы Дэйру. Похищение было обставлено так, что все уверовали, будто
бы это дело рук галлийцев, и погоня пошла по ложному следу. А когда мы
обнаружили обман, было, увы, слишком поздно. Так что отныне я ваш должник...
И не только я один. -- С этими словами он повелительно взглянул на старшего
брата.
Повинуясь молчаливому приказу, Эмрис подступил к Кевину и со
страдальческой миной на лице что-то невнятно пробормотал. Глаза его, однако,
лучились неприязнью.
Кто-то из слушателей выкрикнул: "Слава герцогу!" Его слова подхватили
остальные, а вскоре и вся толпа, собравшаяся на пристани, начала с
воодушевлением скандировать: "Слава! Слава!". Кевин от всей души пожалел,
что не может провалиться сквозь землю... то бишь, сквозь палубу корабля.
А Дэйра с довольной улыбкой глядела на него, и вдруг он понял, что она
думает: теперь Брану Эриксону будет непросто добраться до него,
героя-спасителя единственной дочери короля; теперь ее отец будет вынужден
оказать ему покровительство, уберечь его от Эриксона, прозванного Бешеным
бароном.
Но кто он такой, черт возьми, этот Бран Эриксон? Бешеный барон
Эриксон...

Глава 3
Поздно вечером, когда Кевин возвратился с праздничного пира в
отведенные для него роскошные покои во дворце губернатора и уже собирался
лечь спать, к нему заглянул принц Колин. В руках он держал бутылку и два
хрустальных бокала.
-- Я заметил, что за столом ты почти ничего не пил, -- после обмена
приветствиями сказал Колин, переходя на дружеское "ты". -- Вот и подумал,
что если ты не очень устал, может, посидим немного, поболтаем.
Кевин согласился -- без особого энтузиазма, но и не сказать, что
неохотно. Впервые с тех пор, как он повстречал Дэйру, ему предстояло спать в
целомудренном одиночестве, и он сильно подозревал, что эта ночь будет
бессонной. А вечер, проведенный в беседе с Колином, представлялся Кевину не
самой плохой альтернативой мрачным раздумьям наедине с самим собой.
Колин поставил бутылку и бокалы на стол, затем вернулся к двери,
ведущей в переднюю, и провел пальцами по косяку, что-то нашептывая.
Прямоугольник двери слабо засветился, будто намазанный фосфором, от него по
полу, стенам и потолку поползли тонкие светящиеся линии, и вскоре комната
оказалась как бы опутанная сияющей паутиной. А еще через несколько секунд
свечение начало меркнуть, пока не исчезло совсем.
-- Вообще-то слуги опасаются подслушивать мои разговоры, --
прокомментировал свои действия Колин. -- Но излишняя осторожность никогда не
повредит. Да и марку держать надо.
Они устроились за столом друг напротив друга. Колин наполнил оба бокала
и поднял свой.
-- За нас. Чтобы все было хорошо.
-- Чтобы все было хорошо, -- эхом отозвался Кевин.
-- Только осторожно, -- в самый последний момент предупредил Колин. --
Не поперхнись. Это настоящее виски из Ирландии, не местные помои.
Они выпили. Колин слегка причмокнул, достал из бокового кармана
небольшую шкатулку, положил ее на стол и откинул крышку.
-- Угощайся.
Кевин покачал головой:
-- Спасибо, я не курю. Но табачный дым мне нисколько не мешает.
-- Вот и прекрасно. -- Колин раскурил сигару, глубоко затянулся, потом
медленно выдохнул дым. -- Я наслышан о твоей истории, Кевин МакШон, и,
признаться, давно хотел встретиться с тобой. Шпага, которую я видел у тебя
нынче вечером, произвела на меня большое впечатление. Это та самая, что была
с тобой, когда тебя нашли?
Кевин с трудом подавил горький вздох. Конечно же! Прежде всего, Колина
интересует его шпага, а все остальное -- потом.
-- Да, та самая, -- сдержанно ответил Кевин. -- Хочешь посмотреть?
-- Если ты не возражаешь...
-- Нет, не возражаю.
Кевин встал из-за стола, подошел к сундуку, где хранились его особо
ценные вещи и достал оттуда шпагу в шитых серебром ножнах. Затем вернулся к
столу, передал ее Колину и сел на свое место.
Колин вынул шпагу из ножен и, не обращая никакого внимания на
украшенный драгоценными камнями эфес, принялся внимательно изучать ее
клинок. Висевший у него на груди красный камень величиной с лесной орех
слабо засветился. Кевин припомнил, что когда Эмрис прикусывал себе язык,
этот камень тоже светился, но гораздо слабее, почти незаметно. Видимо,
изучение клинка требовало от Колина гораздо больших усилий, нежели заставить
брата причинить самому себе боль.
Спустя несколько минут Колин поднял на Кевина восхищенный взгляд и с
завистью произнес:
-- Славный у тебя клинок, просто изумительный! Он скреплен очень
хитрыми чарами. Я так и не понял их до конца... -- Тут Колин смущенно
улыбнулся и добавил: -- То есть, я совсем их не понял... Послушай, МакШон,
будь так любезен, позволь мне взять твою шпагу до утра. Я попытаюсь
разобраться в этих чарах, они меня заинтриговали. А?
Говоря это, Колин был похож на ребенка, в руки которого попала редкая
игрушка, и у Кевина просто язык не повернулся ответить ему отказом.
-- Хорошо, мой принц.
-- Называй меня по имени, -- предложил Колин, любовно поглаживая клинок
шпаги. -- Ведь ты друг Дэйры, а ее друзья -- мои друзья.
-- Хорошо, Колин, -- с улыбкой сказал Кевин. -- Только постарайся не
разрушить чары.
-- Не волнуйся, я свое дело знаю. К тому же эти чары скреплены
намертво, и даже при всем желании я не смогу их повредить.
С явным сожалением Колин вернул шпагу в ножны и отложил ее в сторону.
-- И вот еще что... Не сочти меня назойливым, но я хотел бы взглянуть
на твое кольцо. Можно?
-- Да, конечно. -- Кевин снял с пальца перстень и протянул его Колину.
В отличие от шпаги, с перстнем Колин возился недолго. Он сосредоточенно
смотрел на голубой самоцвет, но красный камень на его груди не светился
ровным мягким светом, а ярко вспыхивал и гас. Так повторилось раз десять,
после чего Колин со вздохом отдал Кевину кольцо.
-- Глухой номер, -- проворчал он с досадой и огорчением в голосе. --
Здесь такая мощная защита, что мне через нее ни за что не пробиться. Следует
признать, что твои вещицы весьма озадачили меня. Да и твое загадочное
происхождение... Нет, просто не верится, что ты не Одаренный. У тебя должен
быть Дар. Все, решительно все свидетельствует об этом.
У Кевина бешено застучало сердце.
-- Но наш местный колдун не обнаружил у меня Дара, -- с робкой надеждой
произнес он.
-- Этар Альварсон? -- Колин скептически скривил губы. -- Тоже мне
авторитет! По сравнению с ним даже мой брат Эмрис может показаться могучим
чародеем. Ты знаешь, кто такой Альварсон?
-- Ну, заклинатель.
-- А кто такие заклинатели, по-твоему? Это те же Одаренные, только с
непробужденным Даром. Они умеют ублажать силы, но не повелевать ими, они
лишь марионетки в руках стихий.
-- Тем не менее, они на что-то способны, -- угрюмо возразил Кевин;
искра надежды, затлевшая было в его сердце, погасла.-- Будь у меня
непробужденный Дар, я тоже смог бы стать заклинателем.
-- Необязательно. Изредка случается так, что Дар, пока он не пробужден,
никак не проявляет себя. Например, моя кузина, крошка Монгфинд...
-- А как обнаружить такой Дар? -- взволнованно перебил его Кевин.
Колин, казалось, ожидал этого вопроса.
-- Для меня это не представляет особого труда, -- ответил он и снял с
шеи цепочку, на которой висел его колдовской камень. -- Вот это Огненный
Глаз, он... в общем, долго объяснять. В нашем случае он поможет определить,
есть у тебя Дар или нет. Возьми его в руки.
Кевин с некоторой опаской повиновался и вопросительно взглянул на
Колина, ожидая дальнейших распоряжений.
-- Теперь сожми его в ладони и не выпускай, как бы ярко он не светился.
Колин закрыл глаза, лицо его приняло сосредоточенное выражение. В
последующие несколько секунд ничего вроде бы не происходило, но затем Кевин
обнаружил, что сквозь его сжатые в кулак пальцы пробивается красноватый
свет. Постепенно свечение усиливалось и вскоре стало таким ярким, что Кевину
казалось, будто он держит в руке пламя, хотя никакого жжения в ладони он не
ощущал. Тем не менее, это впечатление было столь сильным, что если бы Колин
не предупредил его, он наверняка разжал бы пальцы...
А в следующий момент Кевин горько пожалел, что не сделал этого.
Внезапно камень перестал светиться, и в тот же миг его пронзила такая
острая боль, что он не закричал лишь потому, что у него перехватило дыхание.
Тело Кевина сотрясла судорога, камень выпал из его разжатой ладони и упал на
стол.
Когда разноцветные пятна несколько умерили свою бешеную пляску перед
его глазами, Кевин увидел довольную ухмылку на лице Колина, который надевал
на себя цепочку с Огненным Глазом.
-- Чтобы немного облегчить твои страдания, -- произнес тот,-- скажу
сразу, что эта боль свидетельствует о наличии у тебя Дара. Не будь ты
Одаренным, ты бы ничего не почувствовал.
-- Правда? -- простонал Кевин, утирая с лица слезы. Сейчас он был не в
состоянии радоваться этому известию.
-- Истинная правда, -- подтвердил Колин, наполняя его бокал виски. --
Вот, выпей.
Кевин взял дрожащей рукой бокал и одним духом поглотил солидную порцию
адского зелья, которое именовалось настоящим виски из Ирландии. По его телу
разлилась приятная теплота. Бессильно откинувшись на спинку стула, он
прикрыл глаза и вяло осведомился:
-- А менее болезненного способа обнаружения Дара ты не знаешь?
-- Почему же, знаю.
-- Тогда зачем...
-- Чтобы жизнь тебе медом не казалась. Я хотел, чтобы ты с самого
начала понял, что такое Дар и какую опасность он представляет -- не только
для окружающих, но, прежде всего, для тебя. С силами шутки плохи, они
уничтожат тебя в один момент, если ты потеряешь над ними контроль. Я считаю
своим долгом предупредить, что пробуждение Дара в твоем возрасте весьма
рискованное предприятие.
-- Почему?
-- Потому что ты, к сожалению, здорово запоздал. Оптимальный возраст
для пробуждения Дара -- шесть-семь лет; а для взрослых, когда личность уже
сформирована, этот процесс чреват непредсказуемыми последствиями. Многие
Одаренные, чей Дар не был вовремя пробужден, отказываются рисковать и
довольствуются своими заклинательскими способностями. Как, например, тот же
Этар Альварсон.
-- Ну, мне-то карьера сельского заклинателя не грозит, -- сказал Кевин,
постепенно приходя в себя. О пережитом ему напоминала легкая тошнота,
головокружение и слабость во всем теле; но в целом он чувствовал себя вполне
терпимо. -- Да и не больно прельщает меня перспектива ублажать силы, коль
скоро я буду иметь возможность повелевать ими.
-- А ты не боишься за свою жизнь?
-- Конечно, боюсь. Но ведь можно бояться и вместе с тем рисковать. Я
всегда мечтал стать магом, и теперь, когда моя мечта близка к осуществлению,
разве могу я отказаться от нее только из-за того, что моей жизни грозит
опасность.
Колин закурил новую сигару, пристально поглядел на него и произнес:
-- Ты храбрый человек, Кевин МакШон.
-- Ай, брось!..
-- Нет, в самом деле. То, что ты сказал, не пустая бравада с твоей
стороны. Тебе действительно плевать на опасности, ты не ведаешь сомнений, ты
дьявольски легко переносишь боль... -- Колин невольно поежился, а
встретившись с изумленным взглядом Кевина, усмехнулся и проговорил: -- А ты,
небось, верил в эти россказни, что якобы нам, магам, все болезни нипочем?
-- Ну, не то, чтобы верил, -- ответил Кевин, -- но все же я полагал,
что вы способны унимать боль.
-- Только в некоторой степени. Даже дядя Бриан -- а ведь он владеет
фамильной Силой королей Логриса -- и тот не может полностью отрешиться от
боли. Помню, четыре года назад, во время войны с Галлисом, он получил
ранение в плечо и, хотя его рана зажила необычайно быстро, в течение
нескольких недель он раз за разом морщился, когда делал неловкое движение
рукой.
-- Я много наслышан о вашей фамильной Силе, -- заметил Кевин. --
Интересно, в чем она заключается?
Колин пожал плечами:
-- Думаю, что скорее в потенциальных возможностях ее обладателя, чем в
реальном могуществе. Впрочем, об этом я могу только гадать. Дядя Бриан
никогда не говорил со мной на эту тему, она является своего рода табу в
нашей семье.
-- Извини, я не знал.
-- О нет, никто никаких запретов не устанавливал. Просто мы сами
избегаем подобных разговоров.
-- Почему?
-- Трудно сказать, так уж повелось с незапамятных времен. Может, это
комплекс вины, а может, элементарное чувство стыда. Ведь еще никто из
Лейнстеров не смог по-настоящему овладеть Силой -- так, как владел ею король
Артур.
-- Слишком много -- не к добру, -- сказал Кевин. -- Если верить
легендам, колдунья Вивьена потому и убила короля Артура, что он стал слишком
могущественным.
-- И убила его с помощью нашего предка, короля Гилломана, -- хмуро
добавил Колин. -- Как раз это я имел в виду, говоря о комплексе вины. И о
чувстве стыда... Между прочим, Дэйра считает, что таким образом потомки
Гилломана Лейнстера расплачиваются за его вероломство -- обладая
могуществом, которым, в сущности, не владеют. -- Он вздохнул. -- Бедная
девочка не понаслышке знает, как это мучительно. Ведь на самом-то деле она
Одаренная, вот только не может воспользоваться своим Даром.
-- А почему?
-- Понятия не имею. Просто так получается, что от брака Одаренного с
неодаренной все мальчики рождаются с полноценным Даром, а девочки... ну,
вроде как полукровки. У них какой-то ущербный, непробуждаемый Дар.
-- И все-таки он есть?
-- Да, есть. Но проку от этого мало, во всяком случае, для Дэйры.
Конечно, она во многом отличается от простых неодаренных. Дэйра
сверхчувствительна, порой она способна принимать мысли других людей, близких
ей по натуре, и передавать им свои мысли, вернее, обрывки мыслей, скорее
даже эмоции, чем определенные мысли... Только для нее, бедняжки, это слабое
утешение.
Колин говорил о Дэйре с такой смесью нежности и жалости, что Кевин
вдруг понял: он тоже любит ее. Он просто без ума от нее...
-- Да, -- сказал Колин после короткой паузы. -- Так оно и есть.
Кевин вздрогнул, а по спине у него вдоль позвоночника пробежал
неприятный озноб. Он беспокойно взглянул на Колина и спросил:
-- О чем ты говоришь?
-- Я ответил на твой невысказанный вопрос... Нет, нет, я не читаю твои
мысли, не переживай. Просто это было написано на твоем лице. Ты так смотрел
на меня, что я догадался, о чем ты думаешь, поэтому сказал: да. Но если ты
считаешь меня своим соперником, то ошибаешься. Насчет отношения ко мне Дэйры
я не питаю никаких иллюзий и вполне довольствуюсь тем, что боготворю ее
издали. -- Колин нервно затянулся и, запрокинув голову, выпустил струю дыма
в потолок. -- В прошлом году король хотел было силой выдать ее за меня
замуж, но я отговорил его от этого шага.
-- Ага, -- сказал Кевин. -- Но с какой стати?
Колин недоуменно поглядел на него.
-- Разве тебе не понятно?
Кевин тяжело вздохнул:
-- Боюсь, я не столь великодушен, как ты.
-- Великодушие здесь ни при чем, -- ответил Колин, качая головой. -- Я
руководствовался чисто эгоистическими соображениями. Если бы я принял дядино
предложение, то получил бы только тело Дэйры, но навсегда потерял бы ее
дружбу, которой очень дорожу. Обмен был бы заведомо неравноценен. Теперь ты
понимаешь?
-- Да, понимаю...
Некоторое время оба молчали. Колин курил, постукивал пальцами левой
руки по столу и то и дело бросал нетерпеливые взгляды на шпагу. Кевин понял,
что ему хочется поскорее уйти к себе и, уединившись, приступить к
тщательному изучению чар, которыми был скреплен клинок.
-- Колин, -- отозвался он. -- Кто такой Бран Эриксон?
-- А? -- Целую секунду Колин озадаченно глядел на Кевина, возвращаясь с
заоблачных высот на грешную землю. -- М-да... Ты много слышал о нем?
-- Совсем ничего. Только сегодня днем Дэйра вскользь упомянула его имя.
Сказала, что он очень опасный человек и что я должен остерегаться его.
Колин с внушительной медлительностью кивнул.
-- Совершенно верно, -- веско произнес он. -- Ты должен остерегаться
его. Он действительно опасный человек. Особенно для тебя.
-- И чем же он опасен?
-- Видишь ли, он имеет дурную привычку убивать тех, кто нравится Дэйре.
От неожиданности Кевин закашлялся и неловким движением опрокинул свой
бокал -- благо тот был почти пуст, и на стол пролилось лишь несколько капель
настоящего виски из Ирландии.
-- Что?! Ты не шутишь?
-- Увы, не шучу. К твоему сведению, все парни, что были у Дэйры за
последние два года, умерли при разных обстоятельствах, но явно не по
естественным причинам.
-- О, Боже! -- пробормотал ошеломленный Кевин. -- Так вот почему она...
-- Тут он осекся. -- И все эти... убийства совершил Бран Эриксон?
-- Нет никаких сомнений, что он был организатором всех убийств. А двоих
человек он прикончил собственноручно -- на дуэли.
-- Но зачем? Что ему нужно?
Колин развел руками.
-- Он сумасшедший, вот и весь его мотив. Вообще-то Эриксон мужеложец и
обычно сторонится женщин, но, видимо, перед Дэйрой никто не в силах устоять.
В прошлом году он было попытался приударить за ней; она, разумеется,
отвергла его ухаживания, и с тех пор он мстит ей -- на свой безумный манер.
-- Колин сокрушенно покачал головой. -- Каково ей, бедняжке! Бешеный Эриксон
прямо-таки терроризирует ее.
-- А как ты думаешь, -- осторожно спросил Кевин, чувствуя, как в груди
у него постепенно холодеет, -- меня он тоже попытается убить?
-- Непременно, -- кивнул Колин. Затем он пристально посмотрел ему в
глаза и добавил: -- Небось, теперь ты жалеешь, что связался с Дэйрой?
Кевин потупился. Неужели, подумал он, это правда? Неужели, доведись ему
начать сначала, он отказался бы от своей горькой и такой сладкой любви, от
объятий и ласк Дэйры, от теплоты ее нежных прикосновений, от того
мучительного наслаждения, от той сладостной муки, что он испытывал, обладая
ею?..
-- Нет! -- с огромным облегчением выпалил он. -- Я ни о чем не сожалею.
Появись у меня возможность прожить эти три недели заново, я прожил бы их
точно так же.
В устремленном на него проницательном взгляде Колина появилось
уважение.
-- Я уже говорил, что ты храбрый человек, Кевин МакШон, и вновь
повторяю это. -- Он наполнил свой бокал и бокал Кевина остатками виски из
бутылки. -- Знаешь, ты мне нравишься. Выпьем за тебя и Дэйру.
Они выпили.
-- А что же король? -- спросил Кевин. -- Неужели он терпит это
безобразие?
-- Еще как терпит. Такое положение вещей его вполне устраивает. Бешеный
барон отпугивает от Дэйры мужчин, и королю это на руку... Только ты не
подумай грешным делом, что дядя Бриан жесток и несправедлив, все как раз
наоборот. Но в данном случае он закрывает глаза на бесчинства Эриксона, и
чисто по-человечески его можно понять. Влюбчивость Дэйры, ее постоянные
шуры-муры уже порядком задолбали его... как, впрочем, и меня. Ты уж прости
за откровенность, ладно?
-- Да что там, -- промямлил смущенный Кевин.
-- Как бы то ни было, -- продолжал Колин, -- но благодаря Бешеному
барону Дэйра остепенилась и в последнее время ведет себя подобающим
принцессе образом.
-- Так ты одобряешь его действия?! -- пораженно воскликнул Кевин.
-- Что ты, нет! Ни в коем случае. Однако нельзя отрицать, что
устроенный Эриксоном террор, весьма благотворно повлиял на моральный облик
Дэйры. Гм-м... Понимаешь, до шестнадцати лет она была довольно инфантильной
девушкой, а потом буквально в одночасье преобразилась, повзрослела -- и
будто с цепи сорвалась. Не знаю, к чему бы это привело, не появись Эриксон
со своими безумными притязаниями. Говаривают, что он рехнулся из-за Дэйры,
но лично я полагаю, что крыша у него поехала гораздо раньше, когда он начал
баловаться с мальчиками; впрочем, к делу это не относится. Каковы бы ни были
причины его помешательства, главное -- последствия. За неполные два года
этот негодяй убил уже восьмерых человек.
-- Стало быть, я девятый на очереди. -- Кевин мрачно усмехнулся. --
Счастливое число. Мне, можно сказать, повезло.
-- Тебе действительно повезло, -- серьезно заметил Колин. -- Ты
находишься в более выгодном положении, чем другие... мм... твои
предшественники. Ведь как-никак, король у тебя в долгу, да и я благодарен
тебе за спасение Дэйры. А моя благодарность, уж поверь мне, кое-что значит.
Лицо Кевина обдало жаром. В первый момент он даже хотел признаться
Колину, что не совершал никаких подвигов, приписанных ему Дэйрой, но затем,
немного поразмыслив, отверг эту идею.
-- Значит, мне можно не бояться Эриксона?
-- Бояться -- нет, но остерегаться все-таки следует. Бешеный барон не
посмеет подослать к тебе наемных убийц, навести на тебя порчу или подстроить
"несчастный случай", но, возможно, он попытается убить тебя на дуэли.
Поэтому прими мой совет: если увидишь, что он затевает ссору и избежать ее
не удается, сделай все так, чтобы он бросил тебе вызов, а не наоборот.
-- Это так важно?
-- Очень важно. Если вызов будет исходить от него, ты получишь право
выбора оружия. И ни в коем случае не выбирай огнестрельное -- лучше клинки.
Эриксон опытный и весьма могущественный маг. Он запросто отвернет от себя
твою пулю, а свою направит тебе прямо в сердце.
-- Но ведь это нечестно! -- искренне возмутился Кевин.
-- Согласен. При обычных дуэлях запрещено применение магии, на то есть
колдовские поединки со своими правилами. Однако Бешеный барон очень умел и
хитер, к тому же у него женский склад ума, а значит, он коварен. Он
провернет дело так, что никто ничего не докажет, ведь в случае с пулями
достаточно самую малость подправить траекторию их полета. С клинками все
обстоит гораздо сложнее, правда, и тут можно схитрить -- но я буду начеку и
постараюсь помочь тебе. Сомневаюсь, что Эриксону удастся обвести меня вокруг
пальца. А еще лучше, я попрошу следить за поединком Моргана Фергюсона -- уж
его-то никто не перехитрит.
-- Хорошо, -- кивнул Кевин. -- Учту твой совет, благо фехтую я неплохо,
особенно своей шпагой.
-- Это уж точно, -- согласился Колин, взял в руки шпагу и на несколько
сантиметров вынул ее из ножен. -- С таким клинком грех не победить. Даже
самого Бешеного барона.

Глава 4
...Кромешную тьму разорвала вспышка ослепительно-яркого света. Колина
закружило в вихре чужих эмоций -- сильных, яростных, бушующих, кипящих и
клокочущих. Его воля встретилась с чужой волей -- железной, непреклонной,
ничуть не похожей на ослабленную гипнозом. Громыхнули мыслеблоки --
противный, пробирающий до самых костей скрежет, будто скрип массивной двери
на ржавых петлях. Еще одна вспышка, удар!.. Колин был отброшен на
поверхность сознания, вглубь которого он имел неосторожность вторгнуться.
-- Кто ты? Что тебе нужно?
-- Успокойся, Кевин, не паникуй. Ведь это я, Колин.
-- Какой еще Колин? Мне незнакомы твои ментограммы... Или я забыл
тебя?.. Наверное, забыл. Я многое забыл... Кстати, почему ты назвал меня
Кевином?
-- А разве это не твое имя?
-- Нет... не думаю. Кажется, меня зовут Артур... Да, точно! Я Артур.
Артур Пендрагон. Принц из Дома Света.
-- Милостивый Боже! Ты Артур Пендрагон?! Артур, сын Утера?
-- Да. Ты удивлен?
-- Еще бы! Я просто не могу поверить...
-- И не нужно. Я вовсе не тот Артур, о котором говорится в легендах. Я
всего лишь его потомок, кажется, правнук... да, да, правнук. У короля Артура
был сын Эмрис, у Эмриса -- сын Утер, и вот этот самый Утер мой отец. Я сын
Утера, короля Света, и принцессы Юноны из Сумерек. А ты кто такой?
-- Я Колин Лейнстер из Авалона, сын принца Уриена, племянник
царствующего короля Бриана Второго.
-- Постой! Ты сказал: "Авалон"?
-- Ну, да. Авалон -- столица Логриса.
-- Но ведь это родина моего предка!.. Если, конечно, это настоящий
Авалон.
-- Он самый что ни на есть настоящий, уж поверь мне.
-- Как знать, как знать... Король Артур царствовал в вашем Авалоне?
-- Да.
-- И когда это было?
-- Почти тысячу лет назад.
-- Гм... Он был обычным человеком?
-- Отнюдь. Он был могущественным колдуном и владел нашей фамиль... То
есть, я хотел сказать, что он обладал необычайной магической силой.
-- Ага. Похоже, я нашел тот самый мир, который искали многие до меня...
Но как я нашел его? Как я попал сюда? Я не могу вспомнить... Это так
странно...
-- Это очень странно. Я думал, что ты Кевин МакШон, приемный сын лорда
Шона Майги, герцога Лохланнского. Двадцать лет назад тебя нашли в возрасте
шести месяцев...
-- Да!
-- Что?
-- Вспомнил! Я регрессировал до грудного младенца. Это мое последнее
воспоминание, а потом -- пустота.
-- И как же это случилось?
-- Я... я пересек бесконечное число миров за конечный промежуток
времени, что и привело к регрессу... по-моему... так мне кажется... Ах да!
Еще меня чуть не сожгли Формирующие.
-- Что это такое?
-- Потоки первозданных сил... Ой, проклятье! Они здесь такие мощные, до
предела насыщенные энергией!.. Как ты держишь с ними контакт?
-- Увы, я не держу с ними контакта. Как и все маги в этом мире, я
манипулирую лишь второстепенными силами.
-- Неудивительно. Здесь Формирующие -- не ручьи, а настоящие реки силы.
Укротить их будет совсем непросто. Пока что я на это не способен... Пока...
-- Так ты, говоришь, правнук короля Артура?
-- Да.
-- И ты пересек бесконечное множество миров в поисках родины своего
предка?
-- Нет, вряд ли. Я искал что-то другое.
-- А именно?
-- Не знаю... Не могу вспомнить... По-моему, это как-то связано с
Врагом.
-- С каким врагом?
-- С Хранителем Хаоса. Еще его называют Нечистым и Князем Тьмы.
-- Он дьявол?
-- Сомневаюсь. Впрочем, весь вопрос упирается в семантику. В
большинстве религий дьявол является олицетворением разрушительного начала, в
противовес началу созидательному -- Богу. Существуют учения, определяющие
Хаос изначально разрушительной стихией, а Порядок -- всецело созидательной;
с их точки зрения Хаос есть абсолютное зло, а его Хранитель суть дьявол --
отсюда и его имена, ставшие общепринятыми со времен последнего Рагнарека. Но
есть также и культ Хаоса, ныне запрещенный, согласно которому Хранитель --
верховный ангел Господень. Я не являюсь приверженцем ни Порядка, ни Хаоса, я
сторонник концепции Мирового Равновесия. И в любом случае, Враг слишком
мелкая фигура, чтобы быть самим дьяволом... О, Митра! Я вспомнил!
-- Что ты вспомнил?
-- Да так, некоторые детали. Теперь я знаю... Впрочем, это неважно. Кто
я в вашем мире?
-- Ты Кевин МакШон, герцог Лохланнский, один из самых могущественных
вельмож королевства. Ты ничего не помнишь о своей прежней жизни.
-- Так и должно быть. Моя травмированная регрессом память еще не
полностью восстановилась и все эти годы спала крепким сном. Зачем ты
потревожил ее?
-- Я получил от тебя... от того тебя согласие прозондировать твое
сознание, чтобы определить, способен ли ты овладеть своим Даром.
-- Я уже овладел им много лет назад... Правда, не могу вспомнить,
сколько.
-- Я не знал этого. Сейчас твой Дар спит.
-- Как и моя память. Придет время, и он пробудится сам по себе. Придет
время, и моя память как Кевина МакШона сольется с моими прежними
воспоминаниями без риска нарушить целостность личности. А пока Артур
Пендрагон должен спать, вспоминая во сне свою жизнь, собирая фрагменты своей
памяти в единую картину... Кстати, мы друзья?
-- Я надеюсь на это.
-- Тогда ты должен простить мне то, что я сделаю.
-- А что ты сделаешь?
-- Я заставлю тебя забыть о нашем разговоре.
-- Почему?
-- Я не могу подвергать себя риску. До поры до времени Кевин МакШон не
должен ничего знать об Артуре из Дома Света, пока это знание не придет
естественным путем, не травмируя его психику.
-- Я обещаю молчать...
-- Это только первая причина.
-- А есть и вторая?
-- Да. Я -- вернее, та часть моего "я", которая сейчас разговаривает с
тобой, не обладающая никакой информацией о тебе, ни положительной, ни
отрицательной, не может доверять тебе. Тем более довериться -- ведь ты,
кроме всего прочего, Лейнстер. Зная, кто я на самом деле, ты можешь в корне
пересмотреть свое отношение ко мне и... Впрочем, не буду строить догадки,
чтобы не оскорблять тебя. Поставь себя на мое место и постарайся понять
меня.
-- Я понимаю тебя, Артур Пендрагон. И должен признать, что ты
поступаешь в высшей степени разумно и осмотрительно.
-- Я рад, что мы поняли друг друга. Прощай -- и до свидания.
-- Нет, постой!
-- Да?
-- Если я ничего не вспомню, это будет выглядеть подозрительно. Тогда я
непременно повторю сеанс.
-- Не беспокойся. Ты будешь убежден, что прозондировал мое сознание и
не обнаружил ничего представляющего опасность при пробуждении Дара.
-- Согласен... Да, вот еще что...
-- Что же?
-- Бог есть?
-- Ха! Мне самому хотелось бы это знать. В конце концов, я такой же
человек, как ты, разве что обладаю... то есть, обладал когда-то большим
могуществом.
-- Благодарю за откровенность. Спи спокойно, Артур Пендрагон.
-- До скорой встречи, Колин Лейнстер из Авалона...

---------------
...Колин распахнул глаза и несколько секунд блуждал затуманенным взором
по каюте корабля, соображая, где он и что происходит. Кевин, который лежал
на широкой мягкой койке, беспокойно заворочался во сне. Сидевшая рядом Дэйра
погладила его по голове, и он затих, зарывшись лицом в складках ее платья.
-- Он еще немного поспит, -- сказал Колин, когда взгляд его прояснился.
-- С ним все в порядке.
-- Что ты узнал о нем? -- спросила Дэйра.
Колин устало улыбнулся и со снисходительным видом ответил:
-- Как я уже говорил, в мои планы не входило чтение его мыслей, чувств,
воспоминаний; ведь он мой друг, и я не хочу возненавидеть его. Я лишь
исследовал его основные реакции на те или иные раздражители и нашел их
вполне удовлетворительными. Пробуждение Дара не будет представлять опасности
для его жизни и здоровья. У него очень устойчивая психика, и я полагаю, что
он обойдется даже без обычных при пробуждении галлюцинаций.
-- И больше ничего?
-- В каком смысле?
-- Ты не обнаружил ничего такого, что могло бы пролить свет на тайну
его происхождения?
-- Нет, ничего. -- Колин достал из нагрудного кармана сигару и спросил:
-- Ты останешься здесь?
-- А он скоро проснется?
-- Не раньше, чем через полчаса.
Дэйра бережно положила голову Кевина на подушку и встала с койки.
-- Тогда я выйду подышу свежим воздухом, -- сказала она.
-- А я -- свежим никотином, -- с ухмылкой отозвался Колин.
Они вместе покинули каюту и вышли на палубу корабля. Солнце стояло в
зените, день был ясный, безоблачный. Свежий попутный ветер, надув паруса,
гнал корабль вперед. Справа по борту мимо проплывали крутые склоны, покрытые
зеленым травяным ковром с ржавыми заплатами обнаженной породы, вдоль левого
берега тянулись холмистые пастбища.
Дэйра жестом прогнала прочь своих придворных дам, бросившихся было к
ней при ее появлении, и спросила у Колина:
-- Когда, по-твоему, он будет готов к пробуждению Дара?
Колин не спеша закурил и лишь тогда ответил:
-- Месяцев через шесть, полагаю, для пущей верности -- через восемь. Я
попрошу Фергюсона, чтобы он лично занялся его обучением и соответствующей
подготовкой.
-- А до тех пор?
На лице Колина изобразилось недоумение.
-- Странный вопрос. Что ты имеешь в виду?
-- Ай, брось, кузен! Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду.
-- Увы, -- покачал головой Колин. -- Ты явно преувеличиваешь мою
проницательность, дорогая сестрица. К тому же сейчас у меня в голове
сплошной туман.
-- Я насчет Бешеного барона.
-- Ага...
-- Я не хочу, чтобы этот сумасшедший причинил Кевину вред. А тем более
убил его.
Колин пристально поглядел на нее:
-- Я чувствую в твоем голосе нечто большее, чем просто обеспокоенность
за его судьбу. А ведь он Одаренный.
-- Ну и что? Какое это имеет значение, если я... -- Тут Дэйра запнулась
и покраснела.
-- Если ты любишь его, не так ли? И тебе все равно, Одаренный он или
нет, потому что ты действительно любишь его, а не просто увлечена им.
-- Не знаю, -- смущенно ответила Дэйра. -- Право, не знаю. Он очень
хороший, милый, красивый...
Колин с горечью улыбнулся:
-- Ну а ты, как известно, питаешь слабость к красивым парням.
Дэйра взяла его за руку.
-- Прости, Колин, я не хотела обидеть тебя.
-- Пустяки, я не обижаюсь. С некоторых пор упоминание о красоте и
уродстве перестало задевать меня. Наверно, я взрослею... Однако вернемся к
Кевину. Я, кажется, догадываюсь, что у тебя на уме.
-- Да.
Колин вздохнул:
-- Ты же знаешь, Дэйра, стоит тебе попросить...
-- Я прошу тебя, Колин.
Он выбросил сигару за борт и кивнул:
-- Хорошо. Когда мы вернемся в Авалон, я вызову Эриксона на колдовской
поединок, и он получит то, что давно заслужил. Можешь не переживать за
своего спящего красавца... -- Колин с трудом подавил зевок. -- А теперь, с
твоего разрешения, я пойду к себе. До обеда еще целый час, так что я вполне
успею отдохнуть; а то устал, как собака. Эх, неблагодарное это дело --
рыться в чужой голове...
Оставшись одна, Дэйра еще долго стояла у борта корабля, погруженная в
собственные мысли. Внизу под ее ногами слегка пенилась вода, пальцы ее
крепко держались за поручень, слабое покачивание судна действовало на нее
успокоительно, как бы убаюкивало, приводя в состояние, близкое к трансу. Она
скорее не размышляла, а медитировала.
Вопреки логике происшедшего, Дэйра думала не о Кевине и его
удивительной истории, а больше о себе. Оброненная Колином фраза, прочно
засевшая в ее голове, без конца повторяясь, словно навязчивый мотив,
странным образом взволновала ее, заставила произвести молниеносную ревизию
своих чувств, разобраться в тех переменах, что произошли с ней за последний
месяц...
"А ведь Колин прав, -- заключили она, сделав долгожданное и вместе с
тем неожиданное и волнующее открытие. -- Я действительно влюбилась.
По-настоящему..."
Когда Дэйра вернулась в каюту, Кевин еще спал. Несколько минут она
стояла, глядя на него, затем присела на край койки, взяла его руку, поднесла
ее к своим губам и поцеловала. Кевин пошевелился, раскрыл глаза и сонно
улыбнулся ей.
-- Дорогая...
-- Да, милый, -- сказала Дэйра. -- Я тоже люблю тебя.
Он поднялся, сел рядом с ней и обнял ее за плечи. Некоторое время они
оба молчали, наслаждаясь присутствием друг друга.
-- Кевин, -- наконец отозвалась Дэйра. -- Ты должен пообещать мне одну
вещь.
-- Какую?
-- Что бы ни случилось с тобой в будущем, ты останешься таким же милым
и хорошим парнем, как сейчас. Ведь так?
-- Я всегда буду самим собой, Дэйра. Уж это я обещаю твердо... А в чем,
собственно, дело? И, кстати, где Колин? Он что-то не то обнаружил? Со мной
что-то не так?
-- С тобой все в порядке, Кевин. Ничто не препятствует пробуждению
твоего Дара. Так сказал Колин.
-- А где он сейчас?
-- Ушел к себе. Он очень устал и решил до обеда отдохнуть.
-- Понятно... И все же ты выглядишь как-то странно. Ты чем-то
взволнована. Чем?
Дэйра высвободилась из объятий Кевина и встала.
-- Пока ты спал, я много думала, -- ответила она, снимая с крючка на
стене каюты его шпагу. -- О тебе, о себе, о нас с тобой, о том, что ждет нас
в будущем.
-- И что ты надумала?
Дэйра снова присела, положив его шпагу себе на колени, а свою голову
ему на плечо.
-- Я устала от одиночества, Кевин. Очень устала. Я чувствую себя чужой
в своей семье. Мне это невыносимо. Я хочу иметь собственную семью -- мужа,
детей... И я хочу, чтобы отцом моих детей был ты.
-- Правда? -- с замиранием сердца переспросил Кевин. -- Ты не шутишь?
-- Нет, не шучу. Я согласна стать твоей женой.
-- А согласится ли король?
-- Отец не будет возражать... Ну, разве что поартачится немного, а
потом... В конце концов, ты Одаренный, ты сын Шона Майги, ты герцог
Лохланнский.
-- Прежде всего, я чужак, подкидыш.
-- Это не так уж и важно. Ведь ты, безусловно, знатного происхождения;
может быть, даже королевской крови. Взять хотя бы твою шпагу... -- Дэйра
умолкла и с неподдельным благоговением провела ладонью по инкрустированным
серебром ножнам. -- Колин просто в восторге от твоего клинка. Он говорит,
что ни с чем подобным прежде не сталкивался. Ты слышал легенду о Калибурне?
-- О мече Артура? -- Кевина охватило сильное волнение, в его голове
почему-то завертелось слово "Эскалибур". -- Да, да. Конечно, слышал.
-- Знаешь, дорогой, я часто думаю: как отнесся бы Артур к тому, что
теперь в его стране хозяйничают скотты? Он, наверное, разозлился бы и начал
наводить старые порядки? Или оставил бы все так, как есть?
Кевин пожал плечами:
-- Трудно сказать. За тысячу лет многое изменилось, и даже король
Артур, восстань он из мертвых, не смог бы повернуть время вспять.
-- Но ведь согласно легенде он не умер, -- возразила Дэйра, глядя на
Кевина сияющими глазами. -- Если верить древним преданиям, Артур где-то спит
крепким сном в ожидании того часа, когда он вновь понадобится родине. И
тогда он проснется и придет к нам... Неважно, в каком обличии.

Из глубин памяти...
ПРЕЛЮДИЯ В НАЧАЛЕ ПУТИ
ИЛИ
ДВАДЦАТЬ ЛЕТ НАЗАД
Возле этой двери я с улыбкой остановился. Улыбнулся я совершенно
непроизвольно, поддаваясь очарованию нахлынувших на меня положительных
эмоций двух очень симпатичных мне ребят, но остановился я вовсе не затем,
чтобы наслаждаться этим, безусловно приятным для меня ощущением. Хотя,
поспешу добавить, такой соблазн имел место.
Положительные эмоции бушевали по ту сторону плотно закрытой двери, и
то, что я воспринимал их, свидетельствовало о неполадках в системе защиты
королевского дворца. Притянув к себе Формирующие, я обострил свое зрительное
восприятие (короче говоря, вызвал колдовское зрение) и бегло просканировал
дверь. С некоторым облегчением я обнаружил, что причиной "утечки" было не
какое-то серьезное нарушение в функционировании всего комплекса защитных
чар, а самая обыкновенная пробоина в изоляции -- настолько незначительная,
что на контрольном посту службы безопасности ее попросту проворонили. Это
случалось уже не впервые, и я снова в мыслях пожурил отца за консерватизм, с
которым тот отвергнул мое предложение установить на посту компьютер для
более эффективного контроля состояния всех защитных систем. Мой отец, король
Утер, слыл очень старомодным человеком.
Пробоина была совсем свежая. Ее края еще слабо трепетали, излучая
остаточную энергию от недавнего ментального удара, попавшего в дверь
рикошетом. Характерные особенности повреждения ткани чар позволили мне
определить степень виновности каждого из двоих маленьких проказников --
первоначальный удар принадлежал Брендону, а срикошетил он от Бренды.
Я мог бы залатать пробоину в считанные секунды, однако не стал этого
делать. Я рассудил, что в воспитательных целях будет полезно заставить
близняшек немного потрудиться, устраняя последствия собственной небрежности.
Получится у них или нет, но в дальнейшем они будут уже с большей
осмотрительностью обращаться с силами.
Я тихо отворил дверь и проскользнул внутрь. Посреди небольшой уютной
комнаты на укрытом мягким ковром полу сидели, взявшись за руки, Брендон и
Бренда, мои брат и сестра, десятилетние близняшки. Их глаза были закрыты, на
губах у обоих играли ласковые улыбки, а милые детские лица излучали
спокойствие и умиротворенность. С этой почти идиллической картиной резко
контрастировала ожесточенная борьба, происходившая между ними на более
высоких уровнях восприятия. Каждый из них загадал в начале игры какое-то
слово и теперь стремился выудить его у противника, сохранив в тайне свое.
Это была мысленная дуэль, поединок разумов в бурлящем круговороте эмоций...
Все-таки поддавшись соблазну, я некоторое время зачарованно следил за
тем, с каким мастерством и даже изяществом Брендон и Бренда скрещивали блоки
и контрблоки, проделывали сложнейшие финты, балансируя на грани фола,
запутывали друг друга в хитроумных лабиринтах логических парадоксов и с
блеском преодолевали их. В исполнении близняшек эта популярная среди детворы
Властелинов игра сильно смахивала на шахматную партию с элементами самбо,
тенниса, фехтования и танцев на льду. Для своих десяти лет Брендон и Бренда
весьма недурно владели Искусством, причем в их действиях наблюдалось
довольно редкое сочетание незаурядной артистичности и голого прагматизма;
эстетическая привлекательность используемых ими приемов нисколько не шла в
ущерб их эффективности. Правда, порой они, чересчур увлекшись, теряли
контроль над Формирующими, но это случалось лишь изредка и никакой серьезной
опасности для жизни и здоровья окружающих не представляло.
Вдруг Бренда сделала стремительный выпад, как будто намереваясь ударом
"в лоб" сокрушить защитные порядки Брендона, однако в последний момент, как
я и предполагал, попыталась пройти с "черного хода", воспользовавшись
ослаблением его блоков на периферии. Брендон, оказывается, был готов к
этому, и когда сестра немного открылась, полагая, что брат сосредоточен на
отражении ложной атаки, он нанес ей несколько молниеносных ударов, на
мгновение парализовавших ее волю. По-видимому, Брендон рассчитывал, что в
его распоряжении будет достаточно времени, чтобы добраться до заветного
слова, но тут его постигло разочарование. Прежде чем он успел что-либо
обнаружить, Бренда опомнилась и обратила его в позорное бегство.
Я же, в отличие от Брендона, кое-что рассмотрел -- но моему взору
открылось совсем не то, что я ожидал увидеть. Ничего похожего на
классическое "Брендон дурак" и в помине не было.
-- Бренда! -- укоризненно произнес я. -- Ты жульничаешь!
Все блоки сестры в одночасье рухнули. Бренда распахнула глаза и
удивленно уставилась на меня, только сейчас заметив мое присутствие. Затем
на лицо ее набежала краска стыда, и она виновато заморгала.
-- Ах, ты негодница! -- воскликнул пораженный Брендон. -- Обманщица! Ты
ничегошеньки не загадывала!
Он опрокинул ее навзничь, и они вместе покатились по полу. На меня
нахлынула волна нежности и обожания.
Я поспешно отгородился от потока их эмоций, вышел из комнаты и, махнув
на все рукой, сам исправил повреждение. Затем я продолжил свой путь, с
тревогой думая о том, во что могут перерасти отношения между Брендоном и
Брендой, когда они повзрослеют, если уже в таком возрасте они не по-детски
нежны друг с дружкой. В среде Властелинов, где и так хватало кровосмешения,
близость между братьями и сестрами считалась непростительным грехом, и
провинившиеся подвергались суровому наказанию, вплоть до изгнания из своего
Дома. Я очень не хотел, чтобы это произошло с близняшками, которые нравились
мне больше, чем все остальные мои сестры, родные и сводные вместе взятые, не
говоря уж о моем старшем брате Александре, которого я терпеть не мог. Из
всей моей родни в Доме Света я по-настоящему был привязан только к Брендону,
Бренде и, конечно же, к маме...

Моя мать, королева Юнона, уже ждала меня в Яшмовой гостиной. Она была
одета в церемониальную шитую золотом тунику алого цвета, схваченную вокруг
талии тонким пояском; на ее густых каштановых волосах была укреплена корона
в виде золотого обруча с алмазной диадемой. Дневной свет, щедро лившийся в
окна, без труда проникал сквозь воздушную ткань ее одеяния, очерчивая ее
стройную девичью фигуру. Будучи урожденной Сумеречной, Юнона игнорировала
принятое в большинстве Домов неписаное правило, согласно которому взрослая
замужняя женщина должна иметь вид зрелой матроны. Глядя на нее, совсем юную
девушку, трудно было поверить, что за прошедшие восемьдесят стандартных лет
она родила моему отцу девять дочек и троих сыновей, в том числе меня.
Войдя в гостиную, я, как всегда при нашей встрече, на мгновение застыл,
любуясь ею, затем взял ее руку и нежно прижался к ней губами.
-- Прости, что заставил тебя ждать, матушка.
Юнона ласково улыбнулась мне:
-- Ты не опоздал, Артур. Это я пришла раньше. -- Она смерила меня
оценивающим взглядом (на мне была зеленая рубашка, коричневые брюки и белые
кроссовки) и добавила: -- Совсем забыла предупредить, чтобы ты оделся
поприличнее. Мы отправляемся на полуофициальный прием.
-- Куда?
-- В Хаос. Враг обратился ко мне с просьбой о встрече. Я приняла его
приглашение и решила, что сопровождать меня будешь ты.
По моей спине пробежал неприятный холодок. Сын Света, воспитанный в
традициях митраизма, я в глубине души преклонялся перед Порядком, а Хаос
воспринимал как нечто сатанинское, и соответственно относился к его
Хранителю. Я долго и упорно боролся с внушенными мне в детстве
предрассудками, так как сознательно считал себя приверженцем концепции
Мирового Равновесия, но тем не менее сила привычки была велика.
Опомнившись, я громко лязгнул зубами, закрывая рот, и изумленно
переспросил:
-- Мы отправляемся к Врагу?
-- Да.
-- Что ему нужно?
-- Он не изволил сообщить. Но в его послании говорится, что речь идет о
безопасности Экватора.
-- То есть, он хочет встретиться с тобой не как с частным лицом, а как
с представителем всех Домов?
-- Совершенно верно.
Поняв, что мне нужно сесть и переварить полученную информацию, Юнона
грациозно опустилась в кресло. Не ожидая ее приглашения, я бухнулся в
соседнее.
-- Это западня, -- предположил я.
Она покачала головой:
-- Исключено. Сейчас не в интересах Хаоса нарушать Договор. Главы Домов
поставлены в известность об этой встрече и согласны признать меня своим
представителем. Враг, несомненно, отдает себе отчет, что ему не сойдет с
рук, если он вздумает причинить нам вред.
-- А как отнесся к этому отец?
-- Без особого восторга. Он не одобряет, но уважает мое решение.
-- Понятно, -- сказал я, хотя мало что понимал. -- А как ты думаешь,
почему Враг обратился именно к тебе?
Мать одарила меня своей обворожительной улыбкой, которую кое-кто и,
надо сказать, не без оснований называл сногсшибательной улыбкой Юноны.
-- Наверное, потому что я Сумеречная и вместе с тем королева Света, а
значит, представляю сразу две основополагающие политические ориентации --
Порядок и Равновесие.
Немного подумав, я согласно кивнул. Действительно, если нынче кто-то и
мог представлять в Хаосе все Дома Властелинов Экватора, то моя мать
подходила для этой роли как никто другой. Ее брак с моим отцом в свое время
был политическим союзом, заключенным между двумя самыми могущественными
Домами -- Сумерек и Света, для совместной борьбы с общим врагом -- Хаосом.
-- Как жена Утера Пендрагона и дочь Януса из Сумерек, -- продолжала
Юнона, -- я вправе рассчитывать на личную неприкосновенность в Хаосе, коль
скоро Враг не желает повторения Рагнарека с еще более плачевными для него
последствиями. Думаю, что как раз по этой причине он и выбрал меня -- дабы
показать, что его приглашение не западня. Впрочем, я не сомневаюсь, что он
строит какие-то козни, но за нашу личную безопасность во время встречи можно
не беспокоиться.
Я снова кивнул, соглашаясь с ее рассуждениями. В голове отца бродили
очень опасные мысли о том, что с полным уничтожением Хаоса в Экваториальном
Поясе Мироздания наступит эра всеобщего благоденствия и процветания, и
только твердая позиция Домов Равновесия во главе с маминым Домом Сумерек
удерживала его от возобновления войны с Хаосом. Но если с нами что-нибудь
случится, мой дед, король Янус, повелитель Сумеречных миров, не станет
мешать отцу и даже будет вынужден выступить вместе с ним, чтобы отомстить за
дочь, благо в Сумерках личная вендетта считается делом государственной
важности.
-- А это никак не относится к восстановлению Дома Ареса? --
поинтересовался я, вспомнив о предстоящей коронации нового короля Марса.
-- Вряд ли, -- сказала Юнона. -- Принц Валерий принимает все пункты
Договора, и у Врага не может быть к этому никаких претензий.
Дом Ареса, Покровителя Марсианских миров, был одним из тех Домов,
которые пали во время последнего Рагнарека -- Битвы Судного Дня,
завершившейся почти восемьдесят лет назад по стандартному летоисчислению
Основного Потока и отголоски которой пронеслись по всему Экватору волной
кровопролитных войн. В той битве Дома, принявшие сторону Порядка и Мирового
Равновесия, одержали победу; Дома, вставшие под знамена Хаоса, были
повержены, их имена прокляты, а память о них предана забвению. Дом Ареса не
принадлежал к числу последних, его члены, дети Марса, храбро сражались на
стороне победителей, и хотя их Дом пал, он, согласно Договору, подлежал
постепенному восстановлению.
-- Ну что? -- отозвалась Юнона после непродолжительной паузы. --
Согласен сопровождать меня?
-- Конечно, -- сказал я. -- Когда?
-- Прямо сейчас.
-- Хорошо. Вот только приоденусь...
-- Позвать слугу?
-- Зачем? Ведь я могу и сам... С твоего разрешения, разумеется.
Мать с улыбкой кивнула. Нерегламентированное использование магии в быту
считалось в Царстве Света вопиющим нарушением дворцового этикета, но я был
любимчиком королевы Юноны, и когда мы были наедине, она позволяла мне
обходиться без церемоний.
Я откинулся на спинку кресла, притянул к себе Формирующие и пропустил
их пучок через голубой камень, Небесный Самоцвет, вделанный в перстень на
среднем пальце моей левой руки. Самоцвет был магическим артефактом и
выполнял много разных функций, в частности смягчал контакт с Формирующими,
делая его менее жестким и более устойчивым, что было особенно важно здесь,
во дворце, где так и кишело чарами и разнообразной защитой от них.
Я мысленно потянулся к гардеробу в своих покоях и ловко "выдернул"
оттуда расшитую золотом мантию под цвет маминой туники, темно-синий берет с
пестрым пером, черные замшевые сапоги с отворотами, а также мою любимую
шпагу Эскалибур, некогда принадлежавшую моему прадеду по отцовской линии и
моему тезке... Да, да, тому самому королю Артуру, о котором вы, безусловно,
слышали. Эта шпага стала моей, после того как отец изготовил себе более
совершенный клинок, закаленный в Горниле Порядка. А что касается моего
сводного брата Амадиса, единственного сына Утера от его первого брака и
наследника престола, то он попросту робел, когда брал в руки шпагу нашего
легендарного предка, поэтому с радостью уступил ее мне. (При всех
несомненных достоинствах, у Амадиса были свои недостатки, но об этом я
расскажу как-нибудь в другой раз, когда представится подходящий случай).
-- Вот и все, -- самодовольно произнес я, ставя сапоги на пол. -- Через
минуту я буду готов.
-- Изумительно! -- сказала Юнона; в голосе ее слышалось вполне
простительная для матери гордость за сына. -- Ты совсем не потревожил
сигнализацию. Таки не зря о тебе говорят, что ты молодой да ранний.
Я покраснел и сделал вид, будто всецело поглощен одеванием. Но потом
все же ответил:
-- Ты безбожно льстишь мне, мама. Мне удалось обойти сигнализацию
только потому, что вместе с отцом и Амадисом я отлаживал защиту и знаю все
ее хитрости и уловки. Однажды я попытался проделать такой фортель в
Замке-на-Закате, но потерпел фиаско да еще поднял страшный переполох.
-- Дед здорово злился?
-- Нет, только отчитал ради проформы. Ты же знаешь, что он не может
сердиться на меня. -- Я подошел к зеркалу, скептически осмотрел себя,
поправил берет на голове и смахнул с мантии невидимые пылинки. -- Ну вот, я
готов.
Юнона подступила ко мне, чуть наклонила мою голову, встала на цыпочки и
поцеловала меня в лоб.
-- Для матери все дети дороги, -- сказала она. -- Но для меня ты всегда
был дороже других, Артур... Хотя мне не следовало говорить тебе это.
-- Я и так это знаю, мама, -- ответил я.
(Продолжение следует...)

Глава 5
Король Бриан умирал. Рука предателя сразила его в тот самый день, когда
ожидалось прибытие в Авалон Дэйры после ее длительного вынужденного
отсутствия. Покушавшийся принадлежал к телохранителям короля, которых
отбирали с особой тщательностью и в чьей преданности еще никто никогда не
сомневался. Прежде чем совершить цареубийство, изменник принял
медленнодействующий яд и вскоре умер, поэтому так и осталось неизвестным, по
чьему наущению он сделал это. Тем же, не имеющим противоядия ядом было
смазано и лезвие кинжала, которым был нанесен предательский удар.
В течение нескольких невыносимо долгих часов врачи отчаянно боролись за
жизнь короля и безнадежно проигрывали в схватке со смертью. Они уже не
рассчитывали спасти его, но пытались хоть на короткое время привести его в
сознание, чтобы он мог огласить свои предсмертные распоряжения, которых
ожидали собравшиеся в просторной прихожей по соседству с королевской
опочивальней вельможи, прелаты и высшие государственные сановники.
Кевин стоял в углу комнаты, стараясь не привлекать к себе внимания, и
время от времени нервно покусывал губы. Он остро чувствовал свою
неуместность на этом скорбном собрании людей, хорошо знавших умирающего, но
просто так уйти он не мог. Дворцовый этикет предписывал ему, как
владетельному князю и названному племяннику короля, до последнего момента
оставаться здесь и в числе первых услышать печальное сообщение из уст
главного церемониймейстера: "Король умер, господа". И тогда верховная власть
в стране перейдет в руки нового короля, невысокого худощавого юноши,
которому едва лишь исполнилось двадцать лет...
Как бы в ответ на мысли Кевина, рядом раздались тихие, но исполненные
безмерного отчаяния всхлипывания. Красивая тридцатипятилетняя женщина,
младшая сестра короля Бриана, леди Алиса Лейнстер, стояла, повернувшись
лицом к окну. Плечи ее вздрагивали от еле сдерживаемых рыданий. Поначалу она
вместе с Дэйрой была допущена к находящемуся без сознания королю, но потом у
нее началась истерика, и врачи были вынуждены выставить ее за дверь.
Шестнадцатилетняя дочь Алисы, Даниэла, которую обычно звали просто Даной,
изо всех сил старалась утешить мать, но особо в этом не преуспела, так как и
сама была в подавленном состоянии.
Куда более спокойной и уравновешенной казалась Бронвен, сестра Колина,
девушка лет пятнадцати, со щуплой нескладной фигурой и таким же некрасивым,
как у ее брата, лицом. У Кевина создалось впечатление, что Бронвен не совсем
адекватно воспринимает происходящее, относится к этому скорее как к игре и с
каким-то нездоровым любопытством наблюдает за поведением окружающих.
Впрочем, подумал Кевин, она еще ребенок и, возможно, не до конца осознает
то, что предельно ясно всем остальным, -- там, за дверью, в муках умирает
человек...
Из всех взрослых членов королевской семьи Лейнстеров отсутствовал
только принц Эмрис, до недавнего времени являвшийся наследником престола.
Уже после покушения стало известно, что на прошлой неделе король изменил
свое завещание в пользу Колина, и это превращало Эмриса из главного
претендента на трон в подозреваемого номер один. Так что в его отсутствии не
было ничего удивительного.
А возле самых дверей, ведущих в королевскую опочивальню, стоял новый
наследник престола, Колин Лейнстер, вместе с тремя своими лучшими друзьями
-- Морганом Фергюсоном, Эриком Маэлгоном и Аланом МакКормаком. С двумя
последними Кевин познакомился еще в Димилиоке (они были в свите Колина), и с
самого начала отношения между ними, мягко говоря, не сложились. МакКормака и
Маэлгона раздражало то дружеское расположение, которое Колин выказывал к
Кевину, а Кевина, в свою очередь, бесили их настойчивые ухаживания за Дэйрой
-- оба были явно неравнодушны к ней и упорно добивались ее благосклонности.
Правда, сама Дэйра не подавала им никаких надежд и только время от времени,
исключительно ради того, чтобы позлить Кевина, слегка заигрывала с ними. И
каждый раз Кевин злился, хотя прекрасно понимал, что это всего лишь игра.
К Моргану Фергюсону, главному королевскому магистру колдовских
искусств, Дэйра относилась с глубоким уважением и весьма лестно отзывалась о
нем, впрочем, не скрывая, что немного побаивается его. Что касается Кевина,
то он был настроен к Моргану изначально дружелюбно, поскольку тот приходился
племянником покойному лорду Маркусу Финнегану, в чьем доме Кевин прожил на
положении воспитанника почти четырнадцать лет. Лорд Финнеган был
неодаренным, а сын его родной сестры, Морган Фергюсон, фактически
полукровка, считался самым могущественным после короля магом Логриса -- и в
этом Кевин усматривал иронию судьбы. При встрече в авалонском порту он сразу
проникся к Моргану симпатией, но одно обстоятельство все же сильно смутило
его. У Моргана были разного цвета глаза -- один карий, другой желто-зеленый,
как у кошки, -- и когда Кевин ловил на себе пристальный, изучающий,
пронзительный взгляд этих глаз, ему становилось неуютно...
Наконец створки дверей опочивальни распахнулись, и на пороге появился
королевский камергер. Все разговоры в прихожей мигом прекратились.
-- Господа, -- ровным голосом, не тихо и не громко, будто речь шла о
чем-то обыденном, объявил он. -- Его величество желает вас видеть.
Колин первым вошел в опочивальню. Следом за ним потянулись все
остальные.
Посреди комнаты на широком ложе, обтянутом красным шелком, неподвижно
лежал коренастого телосложения мужчина лет пятидесяти с густой рыжей бородой
и светлыми волосами. Его покрытое сетью мелких морщин лицо было
неестественно бледным, губы имели неприятный синеватый оттенок, и только в
больших голубых глазах, чуть подернутых поволокой, еще светилась слабая
искорка жизни. Кевин в первый и последний раз видел короля Бриана --
близкого друга его названного отца, человека, который по логрийским обычаям
был для него все равно что родной дядя...
У изголовья ложа на коленях стояла Дэйра. Уголки ее губ дрожали, на
длинных ресницах блестели слезы, но держалась она молодцом, не в пример
своей тетке Алисе, которая, едва лишь увидев брата, снова разрыдалась.
Главный придворный медик с регалиями магистра колдовских искусств
склонился к уху Колина и что-то шепотом сообщил ему. Тот молча кивнул в
ответ, подошел к ложу и опустился на колени рядом с Дэйрой.
-- Вы звали меня, государь?
-- Да, Колин, -- тихо произнес король. -- Я хотел тебя видеть. Я уже
уходил в вечность, но, вспомнив о своем долге, заставил себя вернуться.
Сейчас я черпаю свои силы из Источника... вскоре ты поймешь, о чем я
говорю... Эта тонкая нить, связывающая меня с миром земным, в любой момент
может оборваться, посему я буду краток. Ты уже знаешь, что я изменил
завещание, назначив тебя наследником престола?
-- Да, государь, знаю.
-- Мне неведомо, замешан ли твой брат Эмрис в этом злодеянии или нет,
но сейчас это не так уж и важно. В любом случае, он слишком глуп, тщеславен,
мелочен и самонадеян, чтобы стать хорошим королем, достойным продолжателем
дела наших предков. К тому же он слаб в Искусстве, и я сомневаюсь, что он
смог бы подчинить себе нашу фамильную Силу -- Силу королей Логриса.
-- Боюсь, что так, государь, -- сказал Колин.
-- Тем не менее, -- продолжал король, -- Эмрис все еще остается старшим
после меня в роду, и если я не сделаю то, что собираюсь сделать, последствия
могут оказаться весьма плачевными для всей нашей страны. Чтобы у Эмриса не
было возможности оспорить мое решение, опираясь на свое право старшинства,
тем самым разжигая губительную для государства междоусобицу, -- тут король
повысил голос, -- я во всеуслышание объявляю об усыновлении принца Колина
Лейнстера, младшего сына моего покойного брата Уриена. И после моей смерти
принц сей, мой приемный сын и наследник престола, станет королем Логриса в
строгом соответствии с законами и обычаями наших предков. Такова моя
королевская воля.
Все присутствующие склонили головы в знак уважения к последней воле
умирающего короля.
-- Я оправдаю ваше доверие, отец, -- сказал Колин.
-- В этом я не сомневаюсь, сын мой. Я верю, что ты с достоинством
пройдешь через все испытания, которые уготовила тебе судьба... И не мешкай,
сейчас не время для церемоний. Моя смерть наверняка послужит для готийского
короля сигналом к началу войны. Возможно, не останутся в стороне и
галлийские князья. К счастью, наше превосходство на море подавляющее, так
что пока тебе нечего опасаться угрозы со стороны Атлантиды... Слушай меня,
Колин. Завтра меня похоронят, а уже послезавтра ты должен короноваться и
овладеть Силой... архиепископ знает, что нужно делать, и поможет тебе... И
немедленно собирай войска -- война с Готландом неизбежна, а с Галлисом
весьма вероятна.
-- Хорошо, отец. Я сделаю все, как вы говорите.
-- И еще... Насчет Силы...
-- Да, государь?
-- Когда ты пройдешь через Врата в Безвременье, Хозяйка позволит тебе
лишь слегка прикоснуться к Силе, зачерпнуть из Источника только горсть Воды
Жизни и испить ее, но дальше она тебя не пустит. Довольствуйся пока этим...
Если у тебя возникнет искушение нарушить запрет Хозяйки и окунуться в
Источник, преодолей его... Отложи это до лучших времен, когда в стране
воцарится мир, внешние враги будут сокрушены, у тебя появится
сын-наследник... он вырастет, повзрослеет, наберется опыта -- и лишь тогда
ты сможешь рискнуть собой, не ставя под угрозу безопасность государства...
Это не совет, это приказ, моя тебе последняя воля. Ради твоего же блага,
ради блага всей нашей страны...
-- Я понимаю.
Король Бриан устало закрыл глаза. Его лицо застыло в неподвижности,
словно восковая маска.
-- Папа! -- в отчаянии прошептала Дэйра. -- Папа, не умирай!
Веки короля дрогнули и приподнялись.
-- Да, и последнее, Колин. Заботься о сестре своей Дэйре, обещай любить
ее и беречь, как подобает старшему брату.
-- Обещаю, отец.
-- Тогда прощайте, дети мои.
С этими словами король снова закрыл глаза -- теперь уже навсегда.
Из груди Дэйры вырвалось сдавленное рыдание. Колин низко опустил
голову.
Главный медик склонился над неподвижным телом, тщетно выискивая
малейшие признаки жизни, затем выпрямился и значительно поглядел на
церемониймейстера.
-- Король умер, господа, -- объявил тот.
Монсеньор Корунн МакКонн, архиепископ Авалонский, первым опустился на
колени и начал читать молитву:
-- Вечный покой даруй ему, Господи...
Вслед за ним преклонили колени все присутствующие и подхватили слова
молитвы. А Кевина захлестнул нежданный поток воспоминаний. Он лишь беззвучно
шевелил губами, притворяясь, что молится, тогда как мыслями был далеко
отсюда, на маленьком клочке суши, затерянном в бескрайних океанских
просторах, где в конце прошлого года умер его названный отец, Шон Майги.
Невесть почему слово "отец" всякий раз повергало Кевина в трепет, вызывало в
нем смешанное чувство привязанности и страха. Это было тем более странно,
поскольку лорд Шон всегда был добр и мягок в обращении с ним, порой даже
сверх меры баловал его, потакая всем его капризам... Впрочем, если
хорошенько разобраться, то это чувство возникло у Кевина задолго до того,
как на острове появился человек, который впоследствии усыновил его...
Молитва закончилась, и мужчины поднялись с колен. Теперь они должны
были уйти, оставив женщин всю ночь бдеть над телом усопшего, оплакивать
своего защитника и покровителя и просить Небеса о даровании его душе покоя в
мире ином.
Архиепископ снял с шеи короля массивную золотую цепь, на которой висел
большой красный камень, похожий на рубин, -- знак королевского достоинства.
-- Возьмите это, государь, -- сказал духовный владыка Логриса новому
владыке светскому. -- Теперь он ваш. Настройтесь на него так же, как некогда
вы настроились на свой Огненный Глаз.
Колин молча наклонил голову, позволяя архиепископу надеть на него цепь.
Затем он взглядом попрощался с присутствующими и направился к выходу, тронув
по пути Кевина за локоть.
-- Следуй за мной, Кевин МакШон.
Кевин пошел вместе с тремя друзьями Колина, которые присоединились к
своему королю, видимо, повинуясь его мысленному приказу.
В коридоре им повстречался невысокий темноволосый толстяк лет тридцати
с добродушным круглым лицом, бойкими черными глазами и нежным девичьим
румянцем на пухленьких щеках. Он низко склонился перед Колином.
-- Ваше величество, я скорблю вместе с вами.
Колин миновал толстяка, не удостоив его даже взглядом. Кевин тихо
спросил у шедшего рядом Моргана Фергюсона:
-- Что это за нахальный тип?
-- Бран Эриксон, барон Ховел, -- ответил Морган. -- Слыхал о таком?
Кевин чуть не споткнулся от неожиданности. Невольно созданный им образ
грозного и безумного чародея, сумасшедшего маньяка-убийцы, вступил в
вопиющее противоречие с действительностью, и на мгновение в голове Кевина
все перемешалось. Этот толстяк с румяными щечками, эта жалкая пародия на
мужчину, это бесполое создание...
-- Так это и есть тот самый Бешеный барон? -- прошептал он, немного
оправившись от потрясения.
-- Да, тот самый. Очень, очень опасный человек... -- Рослый рыжеволосый
Морган искоса глянул на него своим зеленым кошачьим глазом и добавил: --
Особенно для тебя, Кевин МакШон.

Миновав анфиладу комнат, они оказались в просторном кабинете, две
глухие стены которого были до самого потолка уставлены стеллажами с книгами.
Пол кабинета был устлан огромным персидским ковром, между двумя завешенными
тяжелыми красными шторами окнами стоял огромный дубовый стол с десятком
встроенных в него ящиков. Стол находился на расстоянии трех шагов от стены,
а на стене, над обитым коричневой кожей креслом висел большой, написанный в
ярких, жизнерадостных тонах портрет Дэйры в полный рост. Она была одета в
прелестное платье цвета морской волны, держала в руках букет васильков и
ослепительно улыбалась вошедшим.
Сопровождавший господ слуга зажег свечи в канделябрах и замер в
ожидании дальнейших распоряжений. Колин кивком отпустил его, затем обогнул
стол и расположился в кресле под портретом Дэйры.
Когда слуга удалился, Морган Фергюсон проверил, хорошо ли закрыта
дверь, и быстро сотворил чары против подслушивания. Тем временем Алан
МакКормак и Эрик Маэлгон заняли два удобных кресла по обе стороны стола, а
Кевину с Морганом пришлось довольствоваться жесткими стульями, которые,
по-видимому, использовались главным образом для доставания книг с верхних
полок.
-- Опять стащили, -- сказал Морган, нарушая неловкое молчание. Кевин
догадался, что речь идет о мягких креслах. -- Безобразие!
-- Голову оторву тому, кто это делает! -- чересчур резко и громко
произнес Колин. Сконфузившись, он понизил голос и уже значительно тише
продолжал: -- Боюсь, мне все-таки придется врезать дополнительный замок, не
то вскоре унесут и стол со всем его содержимым.
-- Вскоре этот стол со всем содержимым будет в другом кабинете, --
отозвался Алан МакКормак. -- В вашем новом кабинете, государь.
Колин поморщился.
-- Прекрати! Следующий же, кто назовет меня здесь государем, вылетит в
окно. Это касается и тебя, Кевин МакШон. Я хочу, чтобы оставались люди, мои
друзья, которые в неофициальной обстановке обращались бы ко мне по имени.
-- Это совсем не по-королевски, -- заметил Морган, как показалось
Кевину, с легкой иронией.
-- Ну и плевать, что не по-королевски. Я никогда не готовился стать
королем.
-- Однако стал. И теперь, ваше величество, извольте...
-- Да замолчи же ты наконец! -- вдруг рявкнул Колин, хватив кулаком по
столу. Кевин машинально отметил про себя, что это получилось у него очень
даже по-королевски. -- Хоть сегодня ты можешь не ехидничать? Мне и без твоих
комментариев тошно.
В комнате вновь воцарилось молчание. Колин откинул крышку шкатулки,
стоявшей в правом дальнем от него углу стола, взял оттуда сигару и закурил.
Морган Фергюсон последовал его примеру, а МакКормак достал из кармана трубку
и принялся не спеша набивать ее табаком. Эрик Маэлгон никак не отреагировал
на действия друзей; он был некурящий.
-- Дядя Бриан упомянул о Вратах и Источнике, -- спустя минуту заговорил
Колин. -- Эти слова, в том контексте, в котором он их употребил, показались
мне знакомыми. Я размышлял над ними во время молитвы... да простит меня
Бог... Морган, поищи "Трактат о Четырех Стихиях Мироздания". Если я не
ошибаюсь, он должен находиться где-то среди сочинений моих августейших
предков.
Фергюсон довольно быстро отыскал толстый том в переплете из красной
кожи с поблекшим от времени золотым тиснением и передал его Колину.
-- Это единственный экземпляр сочинения короля Вортимера Первого,
прадеда деда моего деда, -- сообщил Колин, листая пожелтевшие страницы. --
Раньше я считал все это бредом собачьим и полагал, что именно по этой
причине рукопись не была отдана для печати, когда при дворе появилась
книжная мастерская. Теперь я понял, что ошибался -- по крайней мере, в той
части, где речь идет о так называемом Источнике Четырех Стихий. Вот
послушайте.
Он раскрыл книгу где-то посередине и начал читать вслух:

"Врата к Источнику отворяют Четыре Стихии -- Огонь, Воздух, Земля и
Вода. Так есть, ибо так должно быть.
Входящий во Врата несет Знак Силы -- Символ Огня, ибо Огонь есть самой
мощной из Стихий.
Отворяющий Врата справа несет Знак Мудрости -- Символ Воздуха, ибо
Мудрость порождается умом, который должен быть быстрым, подвижным и
вездесущим, как Воздух.
Отворяющий Врата слева несет Знак Жизни -- Символ Земли, ибо Земля есть
мать и кормилица всего живого.
Воздух есть также дружба, посему Отворяющий Врата справа должен быть
искренним другом Входящего во Врата, готовым протянуть ему руку помощи в
годину бедствий.
Земля есть также плодородие, посему Отворяющий Врата слева должен быть
женщиной, а во избежание предосудительных связей -- женой либо матерью
Входящего во Врата.
Лишь любовь и преданность Отворяющего слева, лишь чистота и бескорыстие
Отворяющего справа откроют Входящему путь к Источнику Четырех Стихий. Земля
дает пищу Огню, Воздух поддерживает его горение, а без Земли и Воздуха Огонь
-- ничто.
Ключ к Вратам есть Знак Власти -- Символ Воды, ибо Вода властвует над
другими стихиями. Она способна уничтожить Огонь, ее потоки размывают Землю,
а волны на ее поверхности гасят Ветер, что суть движение Воздуха.
Знак Власти замыкает Четырехугольник Стихий. Отворяющие Врата с помощью
Ключа к Вратам открывают Входящему во Врата путь к Источнику.
Входящий во Врата, будь острожен! Войти тебе помогли Дружба и Любовь,
они же помогут тебе выйти, но с Источником ты один на один".
Закончив читать, Колин отложил книгу в сторону и вопросительно поглядел
на Моргана.
-- Ты самый старший из нас и должен хорошо помнить последнюю коронацию.
Тебе это ничего не напоминает?
Морган медленно кивнул.
-- По-моему, мы думаем об одном и том же. Я всегда подозревал, что
коронации сопутствует куда более сложный обряд посвящения, чем просто
передача Силы в момент помазания. Тот фокус с сиянием над головой короля
многих ввел в заблуждение, но лично мне он показался слишком наигранным.
-- Впрочем, не исключено, -- заметил Колин, -- что это было вторичным
эффектом от какого-нибудь предварительного действия.
-- О чем вы толкуете? -- довольно таки бесцеремонно вклинился в их
разговор озадаченный Алан МакКормак. -- Я, хоть и не очень ясно, все же
помню коронацию, помню сияние, но...
-- А ты помнишь картину в Тронном зале, посвященную этому событию? --
спросил Колин. -- Помнишь, что там изображено?
Эрик Маэлгон, который до этого момента спокойно сидел в кресле и со
скучающим видом слушал их разговор, как будто его это вовсе не касалось,
вдруг резко подался вперед и выпалил:
-- Камни!
-- Совершенно верно, -- подтвердил Колин. -- Камни. На той картине
король стоит, преклонив колени перед алтарем, а архиепископ возлагает на его
голову корону. Слева от короля стоит его жена, справа -- брат королевы,
герцог Ласийский. На груди у всех троих висят камни: красный у короля,
темно-вишневый у королевы и голубой у герцога. Правая рука королевы и левая
рука герцога касаются кончиками пальцев большого алмаза, венчающего корону.
-- Знак Власти, -- скорее не предположил, а констатировал Морган
Фергюсон.
-- Пожалуй, что так, -- сказал Колин, взвешивая на ладони камень,
полученный им от архиепископа. -- А это, вне всякого сомнения, знак Силы. --
Он выпустил из руки камень, и тот снова повис у него на груди. -- А что
касается камней у королевы и ее брата, то это, должно быть, Знак Жизни и
Знак Мудрости. Думаю, они хранятся в сокровищнице вместе с короной и прочими
королевскими регалиями.
Эрик Маэлгон в задумчивости сдвинул брови.
-- Все это выглядит весьма убедительно, -- произнес он. -- Но здесь
есть одна неувязка.
-- Какая?
-- Ведь ни королева, ни герцог Ласийский не были Одаренными.
-- Значит, это неважно. Я думаю, что несущие Знак Жизни и Знак Мудрости
не являются активными участниками обряда. Их роль мне пока не ясна, но
предположительно они выполняют функцию связующего звена между реальным миром
и тем местом -- Безвременьем, в которой, судя по словам дяди Бриана,
окажется овладевающий Силой.
-- Безвременье? -- переспросил МакКормак. -- А это еще что такое?
-- Понятия не имею. Дядя Бриан сказал, что, пройдя через Врата, я
попаду в Безвременье, и там меня встретит какая-то Хозяйка, по всей
видимости, хранительница Силы. Надеюсь, архиепископ знает больше и объяснит
мне, что я должен делать.
Морган подошел к столу и взял книгу.
-- Может, здесь есть еще что-нибудь, -- сказал он, наугад перелистывая
страницы.
Колин отрицательно мотнул головой:
-- Навряд ли. За исключением этого отрывка, в книге нет больше ни слова
про Источник. Теперь я подозреваю, что прочитанное мною -- единственная
содержащаяся в ней полезная информация. А все остальное, откровенный бред
вперемешку с банальными сентенциями и общеизвестными истинами, король
Вортимер написал лишь ради этих двух страниц, для отвода глаз.
-- Зачем?
-- Думаю, на всякий случай. Вдруг король и архиепископ умрут
одновременно. Или король умрет вскоре после архиепископа, не успев
растолковать его преемнику, как проходит обряд овладения Силой. Или же
архиепископ умрет вскоре после короля, оставив наследника престола в
неведении относительно того, как заполучить Силу. В любом из этих случаев
новый король, если он не законченный идиот, бросился бы искать подсказку в
бумагах и книгах своих предшественников и рано или поздно нашел бы ее.
-- Все верно, -- сказал Морган, возвращаясь на свое место. -- Я не
сомневаюсь, что мы правильно истолковали послание твоего предка. Теперь ты
должен решить, кто из нас будет стоять во время коронации по правую руку от
тебя. Другими словами, кто будет Отворяющим Врата справа.
-- Да, конечно, -- поддержал его Алан МакКормак.
Эрик Маэлгон согласно кивнул, присоединяясь к мнению друзей.
Колин натянуто усмехнулся, будто наперед извиняясь за свое решение.
-- Морган, Эрик, Алан, -- произнес он, почему-то качая головой. -- Я не
могу отдать предпочтение кому-либо из вас, показав тем самым, что его дружбу
я ценю выше, чем остальных. Вот почему я пригласил вместе с вами Кевина
МакШона. Он будет Отворяющим справа.
Самый младший из друзей Колина и его ровесник, Алан МакКормак,
посмотрел на Кевина с откровенной неприязнью.
Эрик Маэлгон, несколько флегматичный молодой человек лет двадцати пяти,
лишь безразлично пожал плечами.
Тридцатилетний Морган Фергюсон одобрительно хрюкнул и в противовес
МакКормаку наградил Кевина доброжелательным взглядом.
-- Что ж, разумное решение. А кто будет Отворяющим Врата слева? Дана?
Колин обреченно вздохнул.
-- Конечно, Дана, кто же еще. Ведь с сегодняшнего дня Дэйра моя сестра.
Кевину стало жаль молодого короля. Он понял, что вопреки всем своим
заверениям Колин до последнего момента не расставался с надеждой
когда-нибудь добиться от Дэйры взаимности...

Глава 6
Возвратившись во дворец после похорон отца, Дэйра приняла ванну, слегка
перекусила и забралась в теплую постель в своей уютной девичьей спальне. Она
не спала уже более полутора суток и на обратном пути из аббатства святого
Мартина, где нашел свое последнее пристанище покойный король, буквально
валилась с ног от усталости. Однако сейчас, когда все закончилось, Дэйра
была возбуждена до такой степени, что, несмотря на ужасную ломоту во всем
теле и тяжесть в голове, никак не могла успокоиться и заснуть. Натянув до
подбородка одеяло и бесцельно блуждая взглядом по затемненной комнате, она
думала, думала, думала...
Во время траурной церемонии народ скорбел вовсю и, наверное, не только
потому, что любил своего короля, но еще и по той причине, что уже завтра,
согласно воле умершего, этот беспрецедентно короткий траур закончится и
наступит праздник -- коронация нового короля Логриса. Король умер -- да
здравствует король!
Новый король... Дэйра приняла это умом, но сердцем верить отказывалась.
Она не могла представить королевство без отца, короля Бриана, могучего
великана с огромной рыжей бородой и густыми золотисто-медными волосами, чуть
тронутыми сединой. Добрый, веселый, нежный и любящий великан, такой забавный
и неуклюжий, он всегда обращался с дочерью, как с хрупкой игрушкой, всегда
боялся чем-то ей повредить, что-то нечаянно сломать, а когда брал ее на
руки, то становился похожим на косолапого мишку с бочонком меда,
стремящегося устоять на ногах, не уронив свою драгоценную ношу.
И вот отца не стало. Больше никогда он не подхватит ее на руки, никогда
они не будут мчаться бок о бок на лошадях свежим морозным утром по
заснеженному лесу, преследуя оленя или лань, уже никогда она не услышит
после своего меткого выстрела одобрительный возглас отца: "Моя ты
Диана-охотница!", больше никогда он не устроит бурных разборок на
Государственном совете, которые так забавляли Дэйру, и порой она не могла
удержаться от смеха, глядя на перекошенные страхом лица провинившихся
министров и советников...
Никогда... Никогда... Никогда...
Все это уже в прошлом. Отец умер (его убили!), и король теперь Колин.
Колин IX. Страшненький Колин, который, сколько она помнит себя, всегда
носился со своей любовью к ней, был ее преданным другом и верным рыцарем --
даже чересчур верным и усердным, если вспомнить некоторые его не больно
умные выходки, вроде искусанного языка Эмриса, -- и этот самый Колин теперь
король и ее названный брат!
Впрочем, сегодня, впервые за много лет Колин не показался Дэйре
страшненьким. В нем произошла какая-то неуловимая, но, тем не менее, очень
существенная перемена. Всего лишь за одну ночь он как-то приосанился,
подтянулся, поступь его приобрела несвойственную ему прежде твердость и
важность, во всем облике его сквозила величественность. Колин был королем и
выглядел, как настоящий король. Подобно гадкому утенку из сказки, он
превратился в гордого и прекрасного лебедя... ну, если не в прекрасного, то
в гордого уж точно.
Дэйра не испытывала ни зависти, ни досады по поводу того, что Колин
стал королем, оттеснив ее на второй план. Развившееся у нее с годами чувство
собственной неполноценности не позволяло ей всерьез помышлять о власти.
Дэйру совершенно не волновал вопрос, кто теперь станет королевой (она
догадывалась, кто) и займет ее нынешнее положение первой леди двора и всего
государства. После смерти отца ей казалось невыносимым и дальше играть роль
хозяйки в стране, где царствует другой король.
Отец умер, и с его смертью Дэйра обрела свободу, избавившись от
прискорбной необходимости когда-нибудь подчинить свою личную жизнь
государственным интересам. Но осознание этого факта нисколько не утешило ее,
напротив -- лишь вызвало новый приступ отчаяния вместе с чувством вины.
Внезапно ее пронзила холодом мысль, что будь она более послушной дочерью,
выйди она замуж, как желал того отец, и роди ребенка, ничего, возможно, и не
случилось бы. Король все не хотел усыновлять Колина, так как это преградило
бы путь к престолу детям Дэйры, и в результате наследником оставался
Эмрис... Эмрис, тупое, самодовольное ничтожество -- без сомнения, он стоял
за этим убийством!..
-- Прости меня, папочка! -- прошептала Дэйра; ее страдания усугублялись
еще и тем, что она уже выплакала все слезы и не могла облегчить свою душу
рыданиями. -- Прости, что я не послушалась тебя. За все прости...
Горестные размышления Дэйры прервало появление сестры Колина, Бронвен.
В отличие от других дам и девиц королевского двора, она не выглядела сильно
уставшей, так как вчера вечером ее сочли недостаточно взрослой, чтобы
принимать участие в ночном бдении, и отослали спать. Это был тот редкий
случай, когда Бронвен охотно согласилась с мнением старших.
-- Я подумала, что если ты не спишь, тебе, должно быть, тяжело одной,
-- сказала Бронвен, отвечая на немой вопрос Дэйры. -- Вот и пришла.
Дэйра через силу улыбнулась:
-- Спасибо, дорогуша, ты очень заботлива. Мне вправду тяжело одной.
-- Тогда я побуду с тобой, ладно?
-- Да, конечно.
Бронвен сняла башмачки и забралась с ногами на постель. Она была одета
в черное траурное платье, лицо ее выражало грусть, однако нельзя было
сказать, что она убита горем. Дэйра сразу почувствовала это, но не
обиделась. Бронвен была слишком легкомысленна и беззаботна, чтобы долго
печалиться, и вменять ей это в вину было бы так же глупо, как требовать от
горной реки, чтобы она несла свои воды потише. В Бронвен удивительным
образом уживались два разных существа -- капризный, своенравный, шаловливый
ребенок и умная, вдумчивая, проницательная женщина, -- причем вторая сторона
ее натуры обычно скрывалась под маской детской непосредственности и показной
наивности.
Бронвен поудобнее устроилась на подушках, обхватила колени руками и,
склонив набок голову, искоса поглядела на Дэйру своими ясно-голубыми
глазами.
-- Ты не обижаешься на Колина, что он назначил коронацию на завтра?
-- Нет, конечно, -- вяло ответила Дэйра. -- Ведь такова была воля отца.
Бронвен хмыкнула:
-- Держу пари, ты все же надеялась, что Колин повременит хотя бы
неделю.
-- Правда твоя, сестрица, -- не стала возражать Дэйра. -- Я
действительно на это надеялась. Впрочем, Колину виднее. Он знает, что
делает. В любой момент может начаться война с Готландом, а до того, в целях
безопасности государства, нужно еще разобраться с Эмрисом.
-- Думаешь, он причастен к убийству твоего отца?
Дэйра немного помолчала, затем ответила:
-- Право, даже не знаю, что и думать.
-- А вот Колин, похоже, уверен в этом.
-- Да?
-- Да. Я собственными ушами слышала, как Колин предложил Эмрису
добровольно покинуть страну и занять пост губернатора одной из наших морских
колоний по его выбору, но не ближе, чем в трех неделях пути от материка.
-- Почетная ссылка?
-- Пожалуй, что так.
-- А что ответил Эмрис?
-- Сразу же согласился. По-моему, он здорово напуган.
-- Что ж, тем лучше, -- сказала Дэйра. -- Там он никому не будет
мозолить глаза. Ты ведь знаешь, я никогда не любила Эмриса, но он мой
двоюродный брат, и я не хотела бы увидеть, как его казнят... даже если он
преступник. Мой брат, ваш отец, мой отец -- и так слишком много смертей.
Бронвен внимательно посмотрела на нее и покачала головой:
-- Порой меня ставит в тупик твое великодушие, кузина. Ты наделена
редчайшим даром всепрощения.
Дэйра тяжело вздохнула:
-- Скорее, это не дар, а проклятие. Мне бы хотелось уметь ненавидеть,
так легче было бы жить... но я не могу... И давай не будем об этом. Мне и
без того горько.
-- Ладно, -- согласилась Бронвен. -- Не будем. Между прочим, ты знаешь,
что Колин сделал Дане предложение?
-- Вот как! -- обиженно произнесла Дэйра. -- Не очень удачное время он
выбрал для сватовства. Мог бы и обождать немного.
-- Увы, не мог. Оказывается, в момент коронации по правую руку короля
должен стоять его друг, а по левую -- его мать, жена или невеста. Таково
требование ритуала.
-- Ага, теперь понятно. Это в корне меняет дело... И что же Дана?
Бронвен фыркнула:
-- А что Дана! Она, дурочка, мигом позабыла об усталости и чуть ли не
танцевала на радостях.
-- Дурочка?
-- А кто же еще?! Негоже порядочной девушке так выставлять напоказ свои
чувства.
-- Она просто любит его, -- заметила Дэйра.
-- Зато он ее не любит. Только о тебе и думает.
-- Со вчерашнего дня обстоятельства изменились. Теперь я его сестра.
-- Вот-вот. Поэтому он и решил жениться на Дане. Она в диком восторге,
хотя радоваться тут особенно нечему. Колин поступает так по необходимости, а
эта глупышка уверена, что наконец-то добилась от него взаимности. Смешно
просто! -- Бронвен осуждающе тряхнула своими каштановыми кудряшками. -- И
очень грустно. Мне жаль Дану.
-- Не стоит ее жалеть, -- сказала Дэйра, уже засыпая. Присутствие
Бронвен подействовало на нее успокоительно. -- Дана сильная и волевая
девушка, к тому же очень хорошенькая. Рано или поздно она завоюет любовь
Колина.
В спальне воцарилось недолгое молчание, которое вскоре было нарушено
Бронвен.
-- Как там у тебя с этим смазливеньким Кевином МакШоном? -- вдруг
спросила она. -- Он еще не надоел тебе?
Дэйра перевернулась на спину и озадачено взглянула на кузину.
-- Нет. А почему ты спрашиваешь?
Щеки Бронвен вспыхнули ярким румянцем.
-- Да так... просто. Из чистого любопытства.
-- Так-таки из чистого любопытства? -- Дэйра покачала головой. -- Не
верю. Сдается мне, что ты положила на него глаз. Не думаю, что это удачная
идея.
-- Почему?
-- Ты еще ребенок, и рано тебе заглядываться на парней.
Бронвен поморщила свой чересчур маленький носик, окруженный россыпью
веснушек.
-- Еще чего скажешь! Я лишь на один год младше Даны -- а она через пару
месяцев станет женой Колина. Может, и я хочу замуж? За этого самого Кевина
МакШона.
Дэйра беспокойно заворочалась, наконец устроилась на правом боку,
свернулась калачиком, подложили под голову руки и закрыла глаза.
-- Хочешь замуж, выходи. Но не за Кевина. Его не тронь, он мой.
Понятно?
-- Но ведь когда-нибудь он тебе надоест, и ты...
-- Почему ты так думаешь, глупышка? -- сонно пробормотала Дэйра. -- Он
никогда не надоест мне.
-- Так ты хочешь сказать, что...
-- Да, да, да. Разве я не женщина? Чем я хуже тебя и Даны? Я тоже хочу
замуж.
-- За этого МакШона?
-- Угу, за него. А что тут такого? Чем он плох для меня?
-- Ничем.
-- Вот то-то же... то-то...
-- Напротив. Я думаю, что он слишком хорош для тебя.
Говоря это, Бронвен ожидала бурной реакции со стороны Дэйры -- но
таковой не последовало. В этот момент сон одолел ее, и она, к счастью, не
услышала обидной реплики своей кузины.
Бронвен еще немного посидела, глядя на спящую Дэйру, затем наклонилась
и легонько поцеловала ее в лоб.
-- Прости, сестрица, я тебя очень люблю... и очень жалею... Но мне
нравится твой Кевин. Очень-очень нравится, и я не допущу, чтобы он достался
такой пустышке, как ты. Он заслуживает лучшей участи, и он будет моим.
С этими словами она соскользнула с кровати, обула башмачки и тихонько
вышла из спальни. По ее расчетам, во дворец уже должен был явиться монсеньор
Корунн МакКонн, и ей важно было узнать, о чем он будет говорить с Колином,
Даной и Кевином. Предпринятые братом меры против подслушивания Бронвен не
беспокоили. Два года назад она изобрела способ, как обойти защиту, не
привлекая ничьего внимания, и с тех пор была в курсе всех дел во дворце. В
ее маленькой, но очень умной и коварной головке хранилось множество тайн,
даже тайна смерти короля Бриана, которую она никому не собиралась открывать.
У нее были на то причины.

Глава 7
Выслушав Колина, сорокалетний архиепископ Авалонский в задумчивости
покачал головой:
-- Увы, мой принц, я мало что могу добавить к вашим словам. Покойный
король, да почиет он с миром, посвятил меня во все тонкости обряда, но с
фактической стороной этого удивительного явления я совершенно не знаком. Мне
известно лишь, что войдя во Врата, вы окажетесь в месте, именуемом
Безвременьем, и встретитесь там с кем-то или с чем-то по имени Хозяйка
Источника. Она проведет вас через ряд испытаний, затем, если вы выдержите
их, позволит вам испить из Источника воды, дарующей Силу.
-- А если не выдержу? -- спросил Колин.
Архиепископ, сидевший в кресле по другую сторону стола, уже в который
раз поправил красную бархатную шапочку на своей голове. Он заметно
нервничал, понимая, какая огромная ответственность лежит на его плечах.
Обычно король Логриса, предчувствуя смерть, приглашал к себе наследника
престола и рассказывал ему, что такое Источник, кто такая Хозяйка, как войти
во Врата, как вернуться обратно, какие испытания ожидают его и как следует
поступать в тех или иных обстоятельствах, -- а на долю архиепископа
оставалось лишь в точности исполнить все предписания ритуала. Но сейчас,
когда король Бриан умер, не успев ничего толком объяснить Колину, успех или
неудача всего предприятия во многом зависели от тех скудных сведений,
которыми располагал монсеньор Корунн МакКонн, молодой прелат, лишь в начале
этого года, можно сказать, по чистому недоразумению надевший митру
архиепископа Авалонского, примаса Логриса, верховного кардинала Западной
Курии, наместника святейшего вселенского патриарха Иерусалимского в Новом
Свете.
-- Вы задали логичный вопрос, мой принц, но вряд ли я могу дать вам
исчерпывающий или хотя бы удовлетворительный ответ на него. Вы, наверное, в
курсе туманных слухов, что якобы некоторые из ваших предшественников только
делали вид, что владеют фамильной Силой, и благополучно правили до конца
своих дней, ни разу не употребив ее в действие -- то ли по неумению, то ли
по ненадобности. Так вот, я не могу ни подтвердить, ни опровергнуть эти
слухи, но одно мне доподлинно известно: в году 1267-ом король Аморген умер
во время своей коронации при овладении Силой. В тот момент, когда
архиепископ возложил на его чело корону, у него остановилось сердце, и он
растянулся бездыханный перед алтарем.
-- Да, -- кивнул Колин, -- я это знаю. В летописи говорится, что он был
слаб здоровьем и не выдержал изнурительной церемонии, которую впоследствии
значительно упростили. Однако из всего того, что мне известно об этом
случае, можно заключить, что король Аморген пытался приобщиться к Источнику
на более высоком уровне, чем его предшественники, но потерпел неудачу и
погиб -- то ли от руки Хозяйки, то ли его убил сам Источник.
-- Ты не будешь этого делать, правда? -- обеспокоено спросила
молоденькая рыжеволосая девушка -- Дана. Ее изумрудно-зеленые, как у Дэйры,
глаза посмотрели на Кевина, ища у него поддержки. -- Ведь дядя Бриан
предупреждал...
-- Я решу, как мне поступить, в зависимости от обстоятельств, -- твердо
произнес Колин. -- Время сейчас действительно неподходящее, но, с другой
стороны, я могу до самой смерти ожидать наступления лучших времен. Я сильно
подозреваю, что все мои предки только то и делали, что ждали: окончания
войны, затем -- следующей, затем -- еще одной, затем -- мира и согласия
внутри страны, затем -- рождения сына, затем -- когда он повзрослеет... Так
они старились и умирали, не дождавшись этих самых лучших времен. Кроме того,
не исключено, что овладение более глубокими проявлениями Силы доступно
только молодым; а за всю историю нашего дома лишь дважды на престол восходил
король младше тридцати лет. Я не могу упустить такой шанс.
Дана вновь посмотрела на Кевина, но тот продолжал хранить молчание, так
как был полностью согласен с Колином. Умоляющий взгляд, брошенный Даной в
сторону архиепископа, также не возымел действия. Очевидно, у монсеньора
МакКонна были на этот счет свои соображения, и он не спешил влиять на выбор
Колина.
-- Ты хоть понимаешь, чем рискуешь? -- не встретив у присутствующих
поддержки, заговорила Дана. -- Ты рискуешь своей жизнью.
-- Я это понимаю, -- сказал Колин. -- И не собираюсь рисковать больше,
чем необходимо. Я не сумасшедший и никогда не пойду на неоправданный риск,
но я перестал бы уважать себя, если бы отказался от испытания только из
опасения за свою жизнь. На кон поставлено могущество, которое мне прежде и
не снилось; могущество, обладание которым откроет мне доступ к силам
космического масштаба...
-- Государь, -- мягко, но достаточно решительно перебил его
архиепископ. -- Умерьте свою гордыню. Сила дана королям Логриса свыше не
ради удовлетворения их личных амбиций, но чтобы они служили своей стране и
народу, преумножали славу Господа нашего и несли свет Его учения заблудшим
язычникам. Ваши слова свидетельствуют о том, что вы еще не прониклись
должной ответственностью перед Богом и людьми.
Колин смутился и опустил глаза.
-- Простите, ваше преосвященство, я сказал так сгоряча, не подумав.
Пожалуй, я еще слишком молод и легкомыслен, но я буду стремиться постичь
свое истинное предназначение -- и умом, и сердцем.
И замечание архиепископа, и ответ на него Колина были произнесены столь
напыщенно и театрально, что Кевин чуть не фыркнул и лишь в последний момент
сдержался. Колин говорил это вполне серьезно, и ему действительно было
стыдно за свои слова.
-- Перейдем к делу, -- сказал архиепископ и опять поправил свою
шапочку. -- Вернее, к обрядовой стороне дела. Прежде всего, государь,
советую вам снять Огненный Глаз -- его соседство со Знаком Силы
нежелательно. То же самое относится и к леди Даниэле, когда она завтра
наденет Знак Жизни.
Колин последовал совету архиепископа, снял с себя меньший из камней и
положил его перед собой на стол.
-- Как-то неуютно, -- признался он, зябко поеживаясь. -- Четырнадцать
лет я с ним не расставался... Но придется привыкать.
-- Лучше уничтожь его, как это сделал в свое время дядя Бриан, --
отозвалась Дана. -- Он настроен на тебя, и если попадет в руки врага...
Колин плотно сжал губы и покачал головой:
-- Нет, пока я к этому не готов. Пока... -- Он быстро сгреб камень с
цепочкой в верхний ящик стола и запер его на ключ. -- К этой мысли еще надо
привыкнуть. Ведь это все равно что уничтожить часть самого себя. Пусть и
небольшую часть, но тем не менее... Ладно, вернемся к коронации.
Продолжайте, святой отец.

По окончании разговора Кевин и монсеньор Корунн МакКонн вместе покинули
кабинет Колина. Их сопровождал слуга с зажженным фонарем, а в коридоре к ним
присоединились два охранника из свиты архиепископа. Некоторое время им было
по пути; шли они молча.
Молодой владыка над чем-то размышлял, а Кевин, из уважения к высокому
сану своего спутника, не осмеливался заговорить первым, хотя на языке у него
вертелась пара-другая вопросов относительно завтрашней церемонии. Наконец
архиепископ произнес:
-- У вас дивное происхождение, сын мой.
-- Да, ваше преосвященство, -- без особого энтузиазма отозвался Кевин.
-- Я найденыш.
-- Вы не совсем обычный найденыш, -- заметил архиепископ. --
Обстоятельства вашего появления в нашем мире достойны самого пристального
изучения.
-- В нашем мире? -- удивленно переспросил Кевин. Ему странно было
услышать столь еретическую мысль из уст духовного лица.
-- Да, сын мой, -- невозмутимо подтвердил монсеньор Корунн МакКонн. --
Я уверен, что кроме этого мира существует множество других миров, похожих на
наш и совершенно иных. По моему глубокому убеждению, утверждать, что Господь
при всей мудрости своей безграничной сотворил лишь один мир из невероятного
числа возможных вариантов, значит принижать Его величие.
-- И вы полагаете, что я из другого мира?
-- Я убежден в этом. Когда я увидел вас, то понял, что вы явились к нам
по воле Господней, и вам предстоит свершить великие дела. От вашего существа
исходит какая-то особенная эманация, я чувствую ее.
-- Так вы маг? -- осторожно спросил Кевин.
На лицо архиепископа набежала тень и тут же исчезла.
-- Я полукровка, -- сдержанно ответил он. -- Моя мать была Одаренной, а
отец -- нет. Вы здесь человек новый и еще услышите эту историю... от
сплетников.
-- Прошу прощения, ваше преосвященство, -- пробормотал обескураженный
Кевин, мысленно ругая себя за бестактность. -- Я не хотел...
-- Вам не за что извиняться, сын мой. Ваше любопытство в отношении меня
так же естественно, как и мое -- в отношении вас. К тому же мне грех
жаловаться на судьбу, я ни в коей мере не чувствую себя обделенным. Господь
Бог наш в великой благости своей даровал мне способность порой видеть и
чувствовать то, что недоступно другим, даже самым могущественным магам.
-- И это ваше чутье говорит вам, что я из другого мира? -- спросил
Кевин, сочтя за благо вернуться к прежней теме.
-- Да, со всей определенностью. Вчерашний день был великим днем для
меня... -- Архиепископ на секунду умолк. -- Да простит меня Бог, ведь вчера
умер король... Но именно вчера я впервые увидел вас и окончательно убедился,
что иные миры существуют в действительности, а не только в моем воображении.
Кевин промолчал, так как не знал, что и сказать. В словах прелата о
множественности миров было что-то щемяще-знакомое, волнующее, как тихие
звуки колыбельной, которую в детстве пела ему мать -- красивая темноволосая
женщина с большими карими глазами. Ее звали...
Что за чушь! Как он может помнить свою мать?! Ведь ему было всего лишь
полгода, когда... Вдруг сердце Кевина учащенно забилось, пульс бешено
застучал в висках, а голова будто раскололась от острой, пронзительной боли.
Кевин чуть не закричал...
Боль отпустила его так же внезапно, как и пришла к нему. Кевин украдкой
вытер со лба испарину, затем обтер о камзол вспотевшие ладони и покосился на
архиепископа. Углубленный в собственные мысли монсеньор Корунн МакКонн,
видимо, не обратил внимания на его странное поведение.
Они как раз подошли к двери покоев, некогда принадлежавших лорду Шону
Майги, а ныне отведенных под жилье его приемному сыну. Кевин замедлил шаг.
-- Ваше преосвященство, -- сказал он. -- Разрешите откланяться.
Архиепископ остановился и смерил его проницательным взглядом.
-- Сын мой, я чувствую, что в вас сокрыто большое могущество, хотя вы
сами еще не осознаете его. Наш юный король затеял опасное предприятие, и я
не считаю себя вправе отговаривать его или же напротив -- поощрять.
Пообещайте мне, что завтра во время церемонии вы сделаете все, что в ваших
силах, дабы помочь ему.
-- Обещаю, -- сказал Кевин. -- Я сделаю все, что смогу.
-- Тогда до встречи, мой герцог, -- произнес архиепископ, благословляя
его. -- Да хранит вас Господь.
Кевин проводил молодого владыку долгим взглядом. Сама личность
архиепископа, который в свои годы достиг такого высокого положения, вызывала
у Кевина живой интерес, а речи прелата и вовсе потрясли его. Почему-то Кевин
был уверен, что догадка архиепископа относительно его происхождения верна. В
тот момент, когда он ощутил боль, на него снизошло мгновенное озарение,
подобное вспышке молнии во время грозы летней ночью. На какую-то долю
секунды Кевин увидел, что скрывалось от него в кромешной тьме, но озарение
длилось недостаточно долго, чтобы увиденное успело запечатлеться в памяти. И
все же волнение, охватившее его, было отнюдь не беспричинным. Определенно,
он что-то знал... Но что? И откуда?
Несколько минут Кевин простоял у своей двери, надеясь, что видение
вновь посетит его. Но сколько он ни напрягался, ничего с ним не происходило;
в конце концов, он оставил свои попытки и решил до поры до времени выбросить
случившееся из головы.
Открыв ключом дверь покоев, Кевин вошел внутрь, миновал пустую и темную
переднюю и оказался в просторной прихожей, залитой сумрачным светом недавно
взошедшей луны. Большое окно, выходившее на балкон, было задернуто
полупрозрачной занавеской, на которой вырисовывался мужской силуэт.
Рука Кевина потянулась к висевшей на его поясе шпаге. Он тихо подкрался
к приоткрытой двери балкона и выскользнул наружу.
Спокойно стоявший к нему спиной человек был одного с ним роста, то есть
высокий, но несколько шире в кости. Его волосы цвета расплавленной меди
слегка серебрились в лунном свете.
-- А, это ты, Морган Фергюсон! -- облегченно выдохнул Кевин, узнав
незваного гостя. -- Как ты вошел?
Морган неторопливо повернулся к нему лицом; на его губах играла
уверенная улыбка. Очевидно, появление Кевина не было для него
неожиданностью.
-- Я же колдун, и обычные замки для меня не помеха. Впрочем, я
извиняюсь, что вошел без спросу, но мне не хотелось ждать тебя в коридоре.
-- Все в порядке, -- сказал Кевин. -- Просто я думал, что это чужой.
Морган полушутливо, полусерьезно поклонился ему.
-- Я рад, что ты не относишь меня к чужим. Мы друзья Колина и должны
жить в мире и согласии. Между прочим, я ничуть не обижаюсь, что Колин выбрал
Отворяющим Врата тебя.
-- Я знаю это.
-- Он правильно поступил, -- продолжал Морган. -- Выбери он меня,
против меня ополчились бы Маэлгон и МакКормак. Если бы его выбор пал на
кого-нибудь из них, они бы взъелись друг на друга. А так их досада вскоре
пройдет.
-- По-моему, Эрик Маэлгон и сейчас ничего против меня не имеет, --
заметил Кевин.
-- Это тебе так кажется. Он здорово обижен на тебя, просто он флегмат и
внешне не выдает своих чувств. Я говорю об этом не для того, чтобы настроить
тебя против Эрика; но ты должен знать, как обстоят дела.
-- Спасибо, Морган. -- Кевин немного помолчал, затем нерешительно
произнес: -- Как ты думаешь, почему Колин так доверяет мне? В чем причина
его дружеского расположения? Ведь мы с ним едва знакомы.
-- Гм... -- промычал в ответ Морган. -- Он уже выдавал тебе свою
коронную фразу: "Друзья Дэйры -- мои друзья"?
-- Да. А что?
-- Вот в том-то все и дело. Это не просто красивые слова. Как ты,
наверное, заметил, Колин сильно отличается от других влюбленных, он совсем
не ревнует Дэйру. Я подозреваю, что он не любит ее в обычном понимании этого
слова, а скорее боготворит ее, видит в ней не земную женщину из плоти и
крови, а ангела небесного. Как следствие, те, кто нравится Дэйре,
представляются ему живыми воплощениями всех мыслимых и немыслимых достоинств
-- а значит, заслуживают безоговорочного доверия. Я, конечно, чересчур
упрощаю ситуацию, но в общих чертах она такова.
-- Понятненько...
Кевин облокотился на перила балкона и посмотрел на пустынную площадь,
по которой парами проходили стражники, отправляясь в ночной дозор. Морган
стоял рядом с ним, запрокинув голову и глядя в звездное небо.
-- Ты уже познакомился с Даной? -- спросил он минуту спустя.
-- Да.
-- И как ты ее находишь?
-- Она мне понравилась.
Морган невольно облизнул губы и кивнул:
-- Дана прелестная девушка. Очень хорошенькая, очень молоденькая и
совсем невинная. Она давно влюблена в Колина, но он не верит в это, считает
ее чувства детским капризом. Из-за Дэйры он вдолбил в свою глупую башку, что
не может понравиться ни одной женщине... Нет, это же надо быть таким
мнительным дураком!
Кевин тихо рассмеялся:
-- Так-то ты отзываешься о своем короле? Не очень почтительно.
-- Я говорю, что думаю. Ведь я не злопыхатель, а друг Колина, и его
дружба дает мне на это право. А уж если быть до конца откровенным, то порой
меня зло берет. Только законченный идиот может отвергнуть такую
восхитительную девушку, как Дана; вот я и сказал, что Колин дурак. Ну, а что
касается внешности, то тут он дважды дурак. Дэйра отказывалась выйти за него
замуж вовсе не потому, что он некрасив, дело в другом... Да, кстати, тебе
известно, что ты у нее первый Одаренный?
Кевин вопросительно поднял бровь.
-- Неужели? -- произнес он, чувствуя, что краснеет.
Морган пожал плечами.
-- Это вполне естественно. Дэйра тянется к себе подобным и чурается
нашего брата. Я давно хочу подружиться с ней... нет-нет, ничего такого, не
пойми меня превратно. Дэйра необычайно умная и интересная девушка, у нее
свой, особенный взгляд на вещи, и мне доставляет огромное удовольствие
общение с ней. К сожалению, она избегает меня, потому что я колдун.
Одаренные не в ее вкусе... кроме тебя. Ты -- поразительное исключение из
этого правила. Если Колин прав, и Дэйра действительно любит тебя даже
вопреки твоему Дару, то ты поистине необыкновенный человек. И как только
тебе удалось приворожить ее? Открой мне секрет, а?
Кевин в замешательстве опустил глаза.
-- Мне бы не хотелось обсуждать это.
-- Хорошо, -- сказал Морган и сразу же перевел разговор на другую тему.
Как и догадался Кевин с самого начала, он пришел посмотреть на шпагу,
которую Колин уже успел расхвалить ему. И так же, как и Колин, Морган
потерпел неудачу. Опутывавшие клинок чары поставили в тупик даже самого
искусного мага Логриса, коим по праву считался Фергюсон.
Огорченно вздохнув, Морган вернул Кевину шпагу, а на кольцо с
самоцветом и вовсе не стал смотреть -- очевидно, чтобы еще больше не
расстраиваться перед сном. Затем они немного поболтали о том о сем.
Обнаружив у своего собеседника явную склонность посплетничать, Кевин
принялся расспрашивать его об архиепископе и услышал в ответ грустную
историю любви молодой блестящей аристократки к обедневшему провинциальному
помещику. Наконец Морган сказал:
-- Ну, ладно, мне пора. Не то, чего доброго, жена подумает, что я
ошиваюсь у девок.
-- А она имеет основания для таких подозрений? -- с усмешкой спросил
Кевин.
Морган развязно ухмыльнулся:
-- Конечно, имеет. Но я не люблю, когда меня обвиняют в грехах, которые
я не совершал. Спокойной ночи, Кевин МакШон. Приятно было потолковать с
тобой на сон грядущий.
-- Постой, Морган...
-- Да?
-- Бронвен, сестра Колина... -- Кевин умолк, подбирая нужные слова.
-- Так что же Бронвен?
-- Сегодня на похоронах и на обратном пути во дворец она как-то странно
смотрела на меня. Очень странно -- как будто я что-то ей сделал.
Морган нахмурился.
-- Остерегайся ее, вот тебе мой совет. Она очень привязана к Дэйре и
если невзлюбит тебя... Знаешь, при дворе говорят: Бронвен -- это слишком. У
нее всего с лишком и сама она с лишком. Лицо у нее слишком круглое, глаза
слишком большие, губы слишком тонкие, зубы слишком мелкие, язычок слишком
острый, на лице слишком много веснушек, а фигура у нее слишком уж щуплая.
Она слишком умна, слишком хитра, слишком любопытна, слишком ветрена и
легкомысленна, слишком заносчива, слишком капризна, слишком самонадеянна,
слишком скрытна и слишком безответственна. И, добавлю от себя, слишком
опасна и неуправляема. Если на свете существуют ведьмы, то Бронвен,
безусловно, одна из них. Многие недооценивают ее, но тебе я не советую этого
делать.
-- Ну и ну! -- покачал головой Кевин, удивленный такой страстной
тирадой. -- А с виду она совсем дитя и кажется вполне безобидной.
-- Тем-то она и опасна, что мало кто принимает ее всерьез. Постарайся
наладить с ней дружеские отношения; в общем, она неплохая девчушка, хоть и
вреднющая... И еще. Мне заранее жаль ее мужа. Бедолага! Уж лучше сразу убить
его, чтоб долго не мучился.

Глава 8
-- Колин, -- промолвил архиепископ. -- Признаешь ли ты Отца, Сына и
Святого Духа как Бога единого?
-- Да, -- последовал ответ.
Облаченный в бело-золотые королевские одежды, Колин стоял
коленопреклоненный на возвышении перед алтарем кафедрального собора святого
Андрея Авалонского. Архиепископ держал его правую руку на Библии.
-- Обязуешься ли ты любить и почитать Святую Церковь Христову, беречь
ее от язычников, реформаторов и осквернителей и нести свет ее истинной веры
по всему миру?
-- Да.
-- Обязуешься ли ты править своим государством по закону и
справедливости, защищать правду и добро и, сколько станет тебе сил,
искоренять зло и несправедливость?
-- Да.
-- Обязуешься ли ты употреблять свою Силу, дарованную тебе свыше,
только в богоугодных целях, вести непримиримую борьбу с дьяволом и
прислужниками его, черными магами?
-- Да.
Колин скрепил текст королевской клятвы своей подписью, и архиепископ
положил пергамент на алтарь, как бы призывая в свидетели самого Всевышнего.
Красочная церемония коронации подходила к своему кульминационному моменту.
Когда отзвучала молитва во славу короля, монсеньор Корунн МакКонн при
помощи длинной тонкой трубки из чистого золота набрал из священной ампулы
немного елея и капнул его в золотую чашу. Присутствующие в соборе затаили
дыхание. Архиепископ макнул палец в елей.
-- Сим миром от имени Всевышнего помазываю тебя на царство, и да
пребудет с тобой Сила и благословение Господне во всех твоих праведных
начинаниях. Аминь!
С этими словами он начертил на лбу Колина крест. В толпе пронесся
облегченный вздох. Многим показалось, что на какое-то мгновение над головой
короля вспыхнуло сияние, а кое-кто мог даже поклясться, что видел парившего
над алтарем святого Андрея, издревле считавшегося покровителем Логриса. И
только несколько человек знало, что никакой передачи Силы еще не состоялось.
Снова зазвучала музыка и церковный хор запел очередную молитву. Двое
младших епископов закрепили на плечах Колина пурпурную королевскую мантию,
затем символически коснулись его башмаков золотыми шпорами и тут же убрали
их. Архиепископ взял с алтаря меч в украшенных драгоценными камнями ножнах и
с напутственными словами протянул его молодому королю.
Колин принял меч, поцеловал головку его эфеса и передал его лорду
Дункану Энгусу, мужу своей тетки Алисы. Преклонив колени, Дункан Энгус
положил меч на алтарь, вручая военное могущество государства в руки Божьи,
перекрестился, после чего встал на ноги и отошел в сторону.
По знаку одного из епископов Кевин и Дана поднялись к алтарю. На груди
у обоих висели камни -- Знак Жизни у Даны и Знак Мудрости у Кевина. Они
опустились на колени по обе руки от короля и чуть сзади него. Тем временем
архиепископ достал из дарохранительницы усыпанную драгоценными камнями
золотую корону, которую венчал огромный остроконечный алмаз чистой воды.
-- Венчает тебя Господь, сын мой, короной славы и справедливости! Будь
верным защитником и слугой своего государства, и да поможет тебе Всевышний,
творец всего сущего на земле. Во имя Отца и Сына и Святого Духа, аминь!
Он возложил на голову Колина корону. Знак Силы на груди у короля
засветился мягким красным светом. Внутри двух других камней, Знака Мудрости
и Знака Жизни также вспыхнули огоньки -- голубой и фиолетовый. Левая рука
Кевина и правая Даны потянулись к алмазу на короне и одновременно
прикоснулись к нему кончиками пальцев.
"Холодный, как лед", -- подумал про алмаз Кевин, и тут его слегка
зазнобило, а к горлу подступила тошнота.
Врата отворились, пропуская к Источнику нового адепта... Колин замер,
губы его побледнели, а ресницы, которыми он часто хлопал, моргая, вдруг
остановились на полпути, оставив полуоткрытыми его внезапно остекленевшие
глаза...

---------------
...Колин стоял на коленях у подножия высокого холма, сплошь покрытого
растительностью какого-то странного лилового цвета. Кое-где виднелись цветы
-- белые, алые, оранжевые, фиолетовые, желто-золотые, серебряные,
небесные... то есть зеленые -- так как небо здесь было ярко-зеленое, то тут
то там отливавшее бирюзой. Солнца видно не было; свет излучало само небо --
сияющее, сверкающее...
По пологому склону холма к Колину не спеша спускалась стройная
золотоволосая женщина в ослепительно-белых одеждах. Ее походка была
величественной, упругой и грациозной. Когда она подошла ближе, он разглядел
черты ее лица -- четкие, строгие, безукоризненно правильные; ее суровая
красота дышала холодом снежных вершин.
Женщина остановилась в трех шагах от него.
-- Приветствую тебя, Колин Лейнстер из Авалона, король Логриса!
Губы ее шевелились в полном соответствии с произносимыми словами, но ее
серебристый с властными нотками голос звучал, казалось, отовсюду,
обрушиваясь на Колина подобно водопаду.
С некоторым опозданием Колин додумался встать с колен. Только тогда он
обнаружил, что одет не в тяжелые королевские одежды, а в свободный, не
сковывающий движения голубой наряд из легкой, почти невесомой ткани, мягкой
и шелковистой на ощупь.
А секунду спустя Колин понял, что этот наряд -- всего лишь иллюзия,
созданная его собственным воображением, чтобы он не чувствовал себя неловко
без одежды. На самом же деле он был совершенно голым!
-- Моя одежда...
-- Она осталась в соборе, -- последовал ответ женщины в белом. -- Так и
должно быть в полном соответствии с ритуалом. Но не беспокойся. За то время,
что ты пробудешь здесь, твоя одежда не сдвинется с места, и ты вернешься
прямо в нее.
-- Как это?
-- Очень просто. Ты выйдешь из Врат в тот же момент, когда и вошел в
них. Время здесь очень вязкое.
-- Где это "здесь"?
-- В Безвременье?
-- Что это?
-- Перекрестье миров. Место, где находится Источник Мироздания, альфа и
омега всего сущего.
-- А ты кто такая, прекрасная леди? -- спросил Колин, заранее зная,
каков будет ответ.
-- Я Хозяйка Источника. -- Она протянула ему руку. -- Пойдем со мной,
Колин Лейнстер. Времени у нас вдоволь...

---------------
...В следующий момент веки Колина продолжили свое движение, глаза его
на мгновение закрылись, потом широко распахнулись. Кевин и Дана встали с
колен и помогли подняться Колину -- теперь уже коронованному королю и адепту
Источника. Они вместе повернулись к пастве.
-- Люди! -- торжественно провозгласил архиепископ. -- Вот ваш король,
законный правитель Логриса!
-- Да здравствует король! -- дружно воскликнули присутствующие.
Церковный хор грянул "Многая лета". Колин, в сопровождении своей свиты
и группы прелатов, принимавших участие в коронации, двинулся к выходу из
собора. Позади них начала формироваться процессия.
Кевин, шедший вместе с Даной рядом с Колином, искоса смотрел на
новоиспеченного короля, поражаясь стремительным переменам, происходившим с
его внешностью. Лицо Колина, прежде болезненное, серовато-бледное,
приобретало все более здоровый цвет, тени под глазами исчезли, как будто их
вовсе не было, а на щеках проступил розовый румянец. Без каких-либо видимых
усилий он нес на себе массивную королевскую корону, голову держал высоко
поднятой, ступал легко, уверенно, при ходьбе, против обыкновения, не
сутулился. В каждом его движении чувствовалась недюжинная физическая сила,
которой он раньше никак не мог похвастаться, будучи от рождения хилым и
слабым. Ну, в каком еще более убедительном подтверждении божественности
происхождения королевской власти нуждался простой народ, восторженно
приветствовавший на площади перед собором своего нового государя?..
-- Боже! -- прошептал Колин; глаза его блестели. -- Боже! Как это
прекрасно -- быть полностью здоровым!.. Кевин, дружище, дядя Бриан ошибался
насчет Хозяйки. Она совсем не злая. По-моему, я даже понравился ей. -- Он
покосился в другую сторону, влево, и на его губах заиграла нежная улыбка. --
Господи, Дана, ты такая красивая! Прости, что не замечал этого раньше.
Дана покраснела и украдкой взглянула на Колина, затем вновь обратила
свой ясный взор на толпу простонародья, приветствовавшего вместе с королем и
свою будущую королеву.
А Кевин почему-то подумал о сестре Колина, Бронвен, и мысль о ней
вызвала у него странное волнение...

Из глубин памяти...
(продолжение)
Мы спустились на лифте в глубокое подземелье дворца, где прекращали
свое действие защитные чары, намертво блокировавшие доступ к
Тоннелю-меж-Мирами, и очутились в просторном помещении, выдолбленном в толще
скалы. Это был Зал Перехода, специально предназначенный для сообщения с
другими мирами, поскольку весь Солнечный Град, не говоря уж о королевском
дворце, был надежно заблокирован от непрошеных вторжений. Такие меры
предосторожности представлялись излишними и причиняющими массу неудобств в
наше мирное время, однако в прошлом, когда Домов было значительно больше, и
они враждовали между собой, подчас даже этого оказывалось недостаточно.
Мы направились в дальний конец зала, где в ряд располагались Арки,
установленные исключительно для удобства ориентации входящих и выходящих из
Тоннеля. Под неровным потолком, подпираемым многочисленными готическими
колоннами, парили в воздухе светящиеся шары, заливая помещение ровным
серебристым светом. То и дело перед нами вспыхивали предупреждающие надписи:
"Проверьте, имеются ли при вас детонирующие вещества или радиоактивные
материалы", "Внимание! Даже остаточная радиоактивность чревата
катастрофическими последствиями", "Будьте осторожны! Еще раз проверьте..."
-- и так далее.
Вооруженные гвардейцы, охранявшие Зал, при нашем приближении
вытягивались по стойке смирно и нарочито громко бряцали оружием. По пути нам
встретилась группа дворян, возвращавшихся с какого-то незначительного
торжества в Доме Теллуса. Они приветствовали нас почтительными поклонами;
мама, как обычно, расточала свои сногсшибательные улыбки налево и направо.
Мы подошли к ближайшей Арке и уже собирались вступить под нее, как
вдруг почувствовали знакомое сопротивление и остановились. Под Аркой перед
нами возникло слабое свечение, бледно-голубые молнии мгновенно соткали
полупрозрачный мерцающий человеческий силуэт, который еще через мгновение
обрел живую плоть. В проеме появилась та, которую я меньше всего хотел
сейчас видеть (после брата Александра, конечно) -- моя тетушка Минерва,
мамина сводная сестра. Эта противная старая мегера любила совать свой
длинный нос во все мои дела и отравляла мне жизнь в дедовом Замке-на-Закате
и в поднебесном городе Олимпе, где я проводил гораздо больше времени, чем в
Солнечном Граде. Кстати сказать, я всегда предпочитал отцовскому Царству
Света родину моей матери -- Страну Вечных Сумерек (название Олимпия мне не
нравится, и я не буду его употреблять). Всю свою сознательную жизнь я
чувствовал себя в большей мере Сумеречным, нежели сыном Света, что
расценивалось многими моими родственниками со стороны отца как проявление
потенциально опасной нелояльности к нашему Дому. Впрочем, сейчас отношения
между двумя одинаково родными мне Домами были союзническими и даже
дружественными, о чем свидетельствовало и появление здесь Минервы без
предварительного извещения о своем визите.
Материализовавшись, тетушка сделала шаг в нашем направлении, сердечно
улыбнулась моей матери, а меня наградила одной из самых гадких своих
ухмылочек.
-- Юнона, Артур! Вы уходите?
-- Увы, сестра, -- ответила мать. -- Не очень удачное время ты выбрала,
чтобы навестить нас.
-- Знаю. -- Опять гадкая ухмылочка, адресованная мне. -- Отец
рассказал. Вот уж не думала, что Враг так скоро затребует к себе Артура.
Я понял намек и бросил на Минерву встревоженный взгляд. Челюсти мои
невольно сжались, а в груди неприятно защекотало.
Ясный взор моей матери мигом потемнел. Когда речь шла о ее детях, Юнона
совершенно не воспринимала юмора, тем более такого черного, как у тетушки
Минервы.
-- Прекрати, сестра! -- гневно произнесла она. -- Твои шутки
отвратительны и вовсе не остроумны, а ты все такая же вздорная и злоязычная,
как и прежде. Боюсь, время не властно над твоим скверным характером.
-- Прости, -- сказала Минерва. -- Я не нарочно. Ума не приложу, что мне
делать с моим вреднющим языком.
-- Могу подсказать, -- отозвался я, формируя перед собой сияющий образ
раскаленных добела клещей.
Тетушка рефлекторно отпрянула, когда клещи потянулись к ней, и
захихикала -- не менее гадко, чем перед этим ухмылялась. Впрочем, не
исключено, что я сгущаю краски, расписывая ее в таких выражениях. Внешне она
выглядит настоящим ангелочком, миловидным, кротким и ласковым, но тут уж вы
должны понять меня -- я терпеть ее не могу. По мне, так лучше холера.
-- Довольно, -- сказала Юнона, беря меня за локоть. -- Сожалею, сестра,
но у нас мало времени. Заходи как-нибудь в другой раз.
-- Вообще-то я к Игрейне...
-- Так ступай к ней. Она, верно, ждет тебя с нетерпением.
-- Ничего, подождет. Как насчет того, чтобы сопровождать вас? Мне
хотелось бы еще разок взглянуть на Чертоги.
-- Только не это! -- с испугом, отчасти притворным, а отчасти настоящим
заявил я. -- Мне хватит там и одного черта.
Минерва капризно выпятила свои чувственные губки:
-- Фу! Какой ты грубый и вульгарный, племянничек! Слышала бы тебя
Диана.
С этими словами тетушка развернулась на каблуках и направилась к лифту.
Пошла к другой моей тете, Игрейне, сводной сестре моего отца,
незаконнорожденной дочери короля Эмриса Пендрагона, который при жизни слыл
большим любителем женщин и оставался верен себе до последнего издыхания --
он умер в постели с тремя красотками. (Это так, к слову пришлось; я вовсе не
собирался наговаривать на моего покойного деда, просто хочу подчеркнуть, что
любвеобильность некоторых членов нашей семьи не следствие дурного
воспитания, а скорее фамильный порок.) Минерва с Игрейной подружились
задолго до моего рождения и с тех пор оставались добрыми подругами...
Впрочем, "добрыми" -- не очень подходящее слово применительно к Минерве и
Игрейне. Они страсть как любят сплетничать и перемывать косточки общим
знакомым; их хлебом не корми, дай только позлословить в чей-нибудь адрес.
Предупреждаю: если вам в голову взбредет положить одной из них палец в рот,
предварительно наденьте стальные перчатки. Хотя я бы на вашем месте не
рисковал.
Юнона проводила сестру долгим взглядом, затем повернулась ко мне.
-- Не обижайся на нее, ладно? -- сказала она, будто оправдываясь. --
Несладко ей, бедняжке, быть старой девой.
-- Ну да! -- фыркнул я. -- Поди найди ей мужа, который терпел бы ее
гадючий характер.
Насколько мне было известно, за последние двести лет Минерва то ли
семнадцать, то ли восемнадцать раз объявляла о своей помолвке, но до свадьбы
дело так и не доходило. Все ее суженные вовремя прозревали и благоразумно
отказывались от этой затеи. И, по-моему, правильно делали. Я не пожелал бы
такой участи даже злейшему врагу и убил бы его из чистого милосердия. Я
совсем не жестокий человек.
Мы вошли под Арку, и я полностью расслабился, предоставляя действовать
матери. Нас обволокло густым фиолетовым туманом, пол под нами исчез. Когда
пропала сила тяжести, я на мгновение почувствовал приступ тошноты
(проклятье, забыл пообедать!), но я не был новичком в таких делах и быстро
справился со взбунтовавшимся желудком. Затем последовал резкий толчок в
спину (не в упрек маме будет сказано, я проделал бы это значительно мягче),
и нас понесло вдоль Меридиана к нижнему полюсу существования -- к Хаосу.
Перед нами и вокруг нас с калейдоскопической быстротой менялись картины
разных миров. Ослепительно-белое солнце Царства Света приобрело золотистый
оттенок, цветущие сады, величественные башни и купола Солнечного Града,
мелькнув на мгновение, исчезли, уступив место диким тропическим джунглям...
Солнце порозовело, а над зарослями будто пронесся ураган, сметая все на
своем пути, и осталась только выжженная потрескавшаяся земля... Розовый
оттенок светила сменился красным, землю покрыла километровая толща воды...
Солнце еще больше покраснело, океан отступил, обнажая песчаную равнину...
Солнце превратилось в большой красный диск, похожий на дневное светило
Истинных Сумерек... Диск все разрастался и разрастался...
Мы уже оставили позади Экваториальный Пояс, единственное место во
Вселенной, где существуют все условия для возникновения и развития
нормальной полноценной жизни. Близость к полюсам мироздания, Порядку и
Хаосу, порождает дисбаланс бытия, убивающий все живое -- за исключением нас,
Властелинов Экватора, людей не совсем обычных, обладающих наследственным
даром повелевать силами, да еще полуживых существ, зомби, рожденных Порядком
или Хаосом.
Между тем солнце продолжало увеличиваться в размерах, приобретая
зловещий кровавый оттенок, и вскоре заняло добрую четверть бледно-серого
неба. Вокруг нас простиралась бескрайняя оранжевая пустыня, хилый ветерок
изо всех своих крохотных сил изредка подымал в разреженный воздух небольшие
тучки песка, кое-где виднелись гладкие, отшлифованные миллиардами прошедших
лет скалистые выступы. Это был необитаемый и ничейный мир из группы Полярных
миров Хаоса; мир, близкий к той незримой черте, за которой начинается
тепловая смерть Вселенной...
-- Держись! -- крикнула мне Юнона, и нас снова окутала фиолетовая мгла.
Меня дернуло, тряхнуло, потом закружило с умопомрачительной скоростью,
к горлу вновь подступила тошнота, а к довершению ко всему что-то сильно
ударило меня в поддых, и лишь отчаянным усилием воли я заставил себя не
скрутиться в бараний рог. Но на несколько долгих, как вечность, секунд
дыхание у меня все же перехватило... Да, путешествовать с моей матушкой по
Тоннелю не мед! Для того чтобы безропотно снести все это, требуется
включенная на полную мощность сыновья почтительность. Я никогда прежде не
пересекал Грань Хаоса, но был уверен, что смог бы обойтись без такой
соматической встряски.
Мы пронеслись сквозь океан бушующей энергии и нырнули в пространство,
которое опровергало все евклидовы представления о перспективе. Мир
нелинейных и непостоянных во времени законов, мир парадоксов, абсурда и
безумия, мир сумасшедшей геометрии и шизофренической логики...
Желудок мой снова взбунтовался, когда мы на огромной скорости пересекли
область, где геодезические расходились веером, искажая не только
перспективу, но и наши тела. Не знаю, что чувствовала при этом Юнона, но у
меня было такое ощущение, словно я вывернут наизнанку.
Откуда не возьмись, перед нами возникла каменная глыба. Я не на шутку
испугался, что мы сейчас врежемся в нее, однако в последний момент она
внезапно раскрылась, подобно бутону розы в ускоренном фильме, и поглотила
нас целиком.
Посадка была довольно мягкой, и после всех маминых фортелей я был
приятно удивлен, ибо ожидал худшего. Мы оказались в помещении, где геометрия
была более или менее нормальной, во всяком случае, стабильной. Ни окон, ни
дверей видно не было; свет излучал пол, выложенный разноцветной мозаикой.
Все стены и сводчатый потолок сплошь были покрыты фресками, изумительными по
своей красоте и жуткими по содержанию. Они производили столь сильное
впечатление, что даже такому неискушенному в живописи дилетанту, как я, было
совершенно ясно, что вышли они из-под кисти великого мастера. Изображенные
на фресках сцены были яркими, убедительными и динамичными; они поражали
воображение, приводили в восторг, вселяли ужас. Тщательная проработка всех
деталей, вплоть до самых мельчайших и незначительных, едва заметных взгляду,
создавали впечатление внезапно застывшей в движении реальности, готовой в
любой момент снова ожить и сойти со стен, заполнив собой все пространство...
Я стряхнул с себя наваждение и передернул плечами. Зрелище было
настолько жутким и отвратительным, что казалось в высшей степени прекрасным.
Да, будь я издателем, то обеими руками ухватился бы за возможность
использовать фрагменты этой росписи в качестве иллюстраций к Данте Алигьери.
-- Чертоги Смерти, -- сказала Юнона. -- Преддверие Ада.
Я лишь молча кивнул в ответ, так как и сам догадался об этом. Прежде я
никогда не бывал в Чертогах Смерти, но хоть единожды услышав о них, уже ни с
чем их не спутаешь. Другого такого места, пожалуй, нет во всей Вселенной.
Согласно поверью, здесь души умерших грешников представали перед Нечистым,
следуя в Хаос, однако я в это не верил. Я разделял мнение тех, кто считал,
что Чертоги Смерти были воздвигнуты Врагом уже после его поражения в
Рагнареке, чтобы произвести должное впечатление на победителей, как бы в
попытке взять моральный реванш. Именно здесь, под пристальными взглядами
чертей, мучающих на фресках грешников, был подписан Договор о падении Домов
Тьмы, по которому Хаос признавал победу сил Порядка и Равновесия и
отказывался от каких-либо претензий на влияние в Экваторе.
Пол в центре помещения вдруг вздыбился, разверзся, из образовавшегося
отверстия вырвались языки красного пламени, и в клубах черного дыма возник
вытесанный из гранита трон, на котором восседал могучий великан с длинными
золотистыми волосами, сильно смахивавший на грозного и воинственного бога из
скандинавских мифов.
Языки пламени исчезли, дыра в полу затянулась, дым рассеялся, но трон
продолжал парить в воздухе.
-- Приветствую тебя, Юнона, дочь Януса, королева Света! -- загрохотал
под сводами Чертогов голос "скандинавского, божества". -- Я рад, что ты
приняла мое приглашение.
Это был Враг (или Нечистый, Князь Тьмы, Сатана, Аримана -- как его еще
называли) собственной персоной. Честно говоря, я ожидал увидеть хвостатого и
рогатого сатаноида с пятаком вместо носа и раздвоенными копытами -- именно в
таком облике он явился много лет назад на подписание Договора, венчавшего
завершение Рагнарека. Мой сводный брат Амадис рассказывал, что тогда молодые
Властелины славно повеселились, переловив чертят из его свиты и шутки ради
привязав их друг к другу хвостами. Жаль, что в то время меня еще не было на
свете.
В ответ на громогласное приветствие Юнона смерила Врага ледяным взором.
-- Оставь свои дешевые фокусы, Князь Тьмы, -- резко произнесла она. --
И не смей сидеть в моем присутствии.
Златовласый гигант проворно соскочил на пол. Опустевший трон штопором
ввинтился в потолок и исчез без следа.
-- Ты груба и надменна, королева, -- заметил Враг. -- Впрочем, что еще
можно ожидать от отпрысков Дома ренегатов. Твоя спесь порождена чувством
вины -- ведь в прежние времена Сумеречные были лояльны к Хаосу.
-- Равно как и лояльны к Порядку, -- сказала Юнона. -- Мы не
поддерживали и никогда не поддержим ни одну из стихий в ее экспансионистских
устремлениях. Сумеречные привержены принципу Мирового Равновесия. Для нас
все едино -- что Порядок, что Хаос, -- мы в равной степени не приемлем
претензий ни того, ни другого на господство в Экваторе.
Враг покачал головой:
-- В своей неслыханной дерзости вы, жалкие людишки, восстаете против
непреложных законов бытия. Можно понять тех, кто цепляется за прошлое,
почитая Порядок; достойны уважения гонимые ныне провидцы грядущего,
восхваляющие Хаос -- своего будущего властелина и повелителя; но безумны и
смешны сторонники некоего мифического Равновесия, возомнившие себя земными
богами.
-- Эти жалкие и смешные людишки, -- язвительно вставил я, -- не так
давно крепко накрутили тебе хвост, Князь Тьмы. Видимо, по этой причине ты не
прицепил его к своему заду сегодня.
Враг поглядел на меня с таким видом, будто только сейчас заметил мое
присутствие.
-- Это событие, которое кажется тебе столь важным, принц Света,
предпочитающий Сумерки, на самом деле лишь незначительный эпизод в
противостоянии сил Порядка и Хаоса. Тебе, вероятно, известно такое
выражение, как пиррова победа...
-- Довольно! -- сказала Юнона, раздраженно топнув ногой. -- Хватит воду
в ступе толочь! Мы пришли не затем, чтобы выслушивать твои сентенции,
лукавый. Ты просил меня о встрече -- так изволь же немедленно сообщить о
предмете нашей беседы.
-- Не горячись, королева, -- произнес Враг примирительным тоном. --
Может быть, вам лучше присесть? -- Рядом с нами появилось два мягких кресла.
-- Не желаете ли перекусить? -- Между креслами возник невысокий круглый
стол, обильно уставленный блюдами со всяческой снедью. -- Прошу вас, дорогие
гости!
-- Нет! -- отрезала моя мать. -- У нас мало времени. Каждая минута в
твоих владениях равна без малого суткам Основного Потока, и мы не намерены
задерживаться здесь дольше, чем это необходимо.
-- Ну что ж, на нет и суда нет, -- пожал плечами Враг; стол и кресла
бесшумно провалились сквозь пол. -- Позволь осведомиться, королева, --
тотчас перешел он к делу, -- имеются ли у Домов свои интересы в Срединных
мирах, или вы оставляете их на откуп Порядку и Хаосу?
Юнона вопросительно посмотрела на Врага:
-- О чем ты толкуешь, Князь Тьмы? Что ты называешь Срединными мирами?
-- Миры, что лежат по ту сторону бесконечности вдоль Экватора. Миры у
Истоков Формирующих.
Одним из недостатков моей матери, наряду с неуемной словоохотливостью,
было неумение скрывать свои чувства. Вот и сейчас на ее лице было написано
откровенное удивление.
-- Ты говоришь странные вещи, Князь Тьмы. Ведь общеизвестно, что Потоки
Сил Формирующих Мироздание не имеют ни начала, ни конца. Они индуцированы
полем градиента энтропии между Порядком и Хаосом и опоясывают Вселенную
параллельно Экватору, пересекая бесконечное множество миров, а значит...
-- Это еще ничего не значит, -- со снисходительной усмешкой возразил
Враг. -- Сумма бесконечного числа слагаемых не всегда равна бесконечности;
так и бесконечная череда миров не обязательно беспредельна. При
соответствующей комбинации факторов она стремится к конечному пределу.
У меня так и чесались руки заставить Врага подавиться своей усмешкой.
Однако я сдержал первый порыв и, стараясь выглядеть не слишком озадаченным,
произнес:
-- То есть, ты утверждаешь, что существуют последовательности миров,
которые имеют свое продолжение по ту сторону бесконечности?
-- Да. Такие последовательности идут вдоль Формирующих по направлению к
их Истокам, к Источнику.
-- А нельзя ли поконкретнее? -- отозвалась Юнона. -- Что такое
Источник?
-- Сосредоточие сил, образующих структуру Вселенной, -- последовал
немедленный ответ. -- Третий полюс существования, балансирующий между
Порядком и Хаосом. Если на минуту обратиться к грубой и неудачной, но очень
распространенной аналогии, сравнивающей Вселенную со сферой бесконечно
большого диаметра, то известная вам ее часть расположена на поверхности:
Экваториальный Пояс, Субтропики, Полярные Зоны и Полюса, которые суть
Порядок и Хаос; а внутри сферы-Вселенной, в самом ее центре находится
Источник, откуда берут начало все Формирующие.
-- А Срединные миры?
-- Там же. Они сосредоточены в области доминирующего влияния Источника,
куда доступ существам из Порядка и Хаоса закрыт.
-- А нам? Я имею в виду Властелинов Экватора.
-- Путь к Источнику труден и полон опасностей, -- многозначительно
произнес Враг, и лицо его приняло непроницаемое выражение. -- Я вижу, что у
вас отсутствует даже малейшее представление о предмете разговора. Увы, но в
таком случае наша дальнейшая беседа теряет всякий смысл. Королева, принц,
сожалею, что напрасно потревожил вас.
С этими словами он воздел руки к потолку и, охваченный пламенем,
вырвавшимся из пола, завертелся, как юла, превращаясь в огненный вихрь.
Чисто рефлекторным движением я выхватил из ножен Эскалибур и весь
собрался, готовый к отражению возможной атаки. Как и любой другой Властелин,
прошедший в детстве обряд Причастия к силам, я никогда не терял контакта с
Формирующими, постоянно поддерживая с ними пассивную связь, чтобы при
необходимости мгновенно перевести ее в активное состояние. Отсюда, из
Чертогов Смерти, я смог дотянуться лишь до двадцати трех Формирующих против
обычных 60 -- 70. Но и этого оказалось достаточно, чтобы меня переполнила
сила, а серебряный клинок моей шпаги засиял, превращаясь из просто колющего
и рубящего оружия в грозный магический инструмент. Краем глаза я заметил,
что Юнона слегка развела руки в первом жесте мощного защитного заклинания.
Однако все наши опасения были напрасны, тревога оказалась ложной.
Огненный вихрь описал несколько кругов, удаляясь от нас по спирали, затем
рассыпался водопадом красных и желтых искр, которые гасли, едва лишь
коснувшись пола. С облегченным вздохом я немного ослабил контакт с
Формирующими и вложил шпагу в ножны, тем не менее, продолжая оставаться
начеку.
Моя мать все еще стояла неподвижно с разведенными в стороны руками и
задумчиво глядела в пустое пространство перед собой. Наконец она опустила
руки, повернулась ко мне и произнесла:
-- По-моему, он сказал нам все, что хотел сказать.
Я согласно кивнул:
-- Я тоже так думаю. Пожалуй, нам пора убираться отсюда -- время здесь
ползет, а в Экваторе летит. С твоего позволения, матушка, теперь каретой
буду править я.
-- Хорошо.
Я взял ее за руку, и мы отправились в обратный путь.
(Окончание следует...)

Глава 9
-- Добрая весть с севера, -- сказал Морган, открыв глаза.
Кевин отбросил сухой стебелек, который задумчиво жевал, и повернулся к
лежавшему на траве Моргану.
-- Ты только что связывался с Колином?
-- Да. То есть он связывался со мной.
-- Ну, и какие новости?
-- Я уже сказал, что хорошие.
-- А поконкретнее?
-- Война закончилась, мы победили; вот тебе конкретика. Сегодня на
рассвете готийцы предприняли отчаянную попытку перейти в контрнаступление,
но их атака была отбита, авангард сметен начисто, король Аларик погиб в
сражении, а остатки войска попали в окружение. Внук Аларика, Хендрик, новый
король Готланда, полностью отмежевался от действий своего деда и заявил о
безоговорочной капитуляции. Вечером должна состояться встреча Колина с
Хендриком, во время которой будет подписан мирный договор. Какие территории
отойдут к Логрису, предстоит еще уточнить, но Колин настроен решительно и не
склонен к поблажкам -- он аннексирует ровно столько, сколько сможет
удержать, и ни пядью меньше. В любом случае, твое герцогство больше не будет
приграничным.
-- И слава Богу, -- сказал Кевин. -- Наверное, сейчас галлийские князья
не нарадуются, что не ввязались в эту войну на стороне Готланда.
-- Ясное дело, -- усмехнулся Морган, глядя в безоблачное небо ранней
осени, которая на широте Авалона была еще по-летнему жаркой. -- Колин
говорит, что на радостях Галлис оттяпал у Готланда несколько юго-восточных
графств. Вчера вечером к нему прибыл галлийский посланец с предложением
уступить Логрису треть захваченных территорий в обмен на его признание этой
аннексии.
-- И что же Колин?
-- Он отказался. Нам невыгодно чрезмерное ослабление Готланда за счет
усиления Галлиса, так что последнему придется уйти с завоеванных земель не
солоно хлебавши и удовольствоваться незначительными пограничными захватами.
-- Понятно, -- сказал Кевин. -- Надо сообщить эту весть во дворец.
-- Уже сделано, -- лениво ответил Морган. -- Дана участвовала в нашей
беседе.
-- Ага...
Веселая детская болтовня, раздававшаяся неподалеку, внезапно перешла в
ожесточенный спор. Кевин повернул голову и увидел шагах в пятидесяти ниже по
течению небольшого ручья семилетнего мальчика, яростно кричавшего что-то
своей сверстнице -- худенькой девочке в нарядном зеленом платьице, с пышной
копной белокурых волос. Девочка стояла перед ним, подбоченясь, и коротко
огрызалась; в ее голосе явственно слышалась насмешка.
Морган тоже поглядел в их сторону и недовольно проворчал:
-- Опять поцапались, маленькие засранцы! Ну, прямо как кошка с собакой,
дня не могут прожить без ссор. -- Он принял сидячее положение и громко
окрикнул их: -- Эй! Монгфинд! Камлах!
Девочка, которую звали Монгфинд, и мальчик по имени Камлах разом
умолкли. Морган поманил их рукой, подкрепив свое приглашение словами:
-- А ну, идите-ка сюда!
Монгфинд и Камлах, опустив головы, повиновались приказу. За ними
гуськом потянулись другие дети -- пять мальчиков и три девочки. Все они были
Одаренными отпрысками знатных семейств и обучались у Моргана Искусству.
Практические занятия по магии, особенно с детворой, Фергюсон предпочитал
проводить на лоне природы, что было полезно как для здоровья его учеников,
так и для здоровья горожан и обитателей королевского дворца. Поэтому в
погожие дни, которых в этом году было вдоволь, он вместе с оравой мальчишек
и девчонок выбирался за город, где малолетние чародеи могли творить свои
заклинания с минимальным риском для людей, строений и домашних животных.
Последние три месяца в таких походах Моргана регулярно сопровождал Кевин,
который тоже был его учеником и занимался по индивидуальной программе.
Монгфинд и Камлах подошли к своему учителю и остановились перед ним,
виновато пряча глаза. Камлах был старшим сыном Моргана, а Монгфинд --
младшей сестрой Даны, дочерью лорда Дункана Энгуса и леди Алисы Лейнстер.
Кевин подозревал, что Монгфинд и Камлах постоянно грызутся между собой
главным образом потому, что родители планируют в будущем поженить их, и в
отношениях детей друг с дружкой проявлялся, если можно так выразиться,
синдром раннего супружества.
-- Ну! -- строго произнес Морган, испытующе глядя на сына. -- Что
случилось на сей раз?
Камлах переступил с ноги на ногу.
-- Она все время цепляется ко мне, -- наябедничал он, выстрелив
сердитым взглядом в Монгфинд. -- Я хотел сотворить из воды маленький кусочек
льда, а она помешала мне. Она все делает мне на зло, она...
-- Лгунишка несчастный! -- возмущенно воскликнула Монгфинд. Морган
предостерегающе поднял руку, и девочка, уже значительно спокойнее, принялась
объяснять: -- Это неправда, милорд. Я не собиралась мешать Камлаху, я хотела
помочь ему. Я пыталась втолковать, что заклинание никогда не подействует,
если произносить его как молитву, но он, упрямец этакий, не слушал меня и
все бормотал, бормотал, раз десять повторил, а затем набросился на меня,
потому что у него ничего не получалось, да и получиться не могло, вот он и
нашел виновного -- меня, а я ведь хотела только помочь ему, но он...
-- Ладно, -- остановил ее Морган, видя, что она завелась. Потом
обратился к другим детям: -- Это правда?
Дети наперебой загалдели, подтверждая версию Монгфинд.
-- Хорошо, -- сказал Морган, но дети продолжали галдеть, так что ему
пришлось прикрикнуть: -- Все! Достаточно. -- Дети умолкли, и Морган
назидательно заговорил: -- Мои юные дамы и господа, пусть вас не вводит в
заблуждение сам термин "заклинание", который, строго говоря, является лишь
данью традиции. Заклинания высшей магии -- это комплексные императивы,
посредством которых вы управляете силами, и вы должны отличать их от
собственно заклинаний -- заклинаний призыва. Настоящий маг не ублажает силы,
а повелевает ими; подчиняет их своей воле, а не подчиняется им. Монгфинд
верно подметила, что ежели бормотать слова заклинания как молитву, оно не
сработает. Это равнозначно тому, как если бы полководец, вместо зычного
приказа: "Солдаты, вперед!", принялся бы упрашивать своих подчиненных: "Ну,
пожалуйста, господа, ступайте и сложите свои головы за короля и
отечество"... Я знаю, в мыслях вы частенько посмеивались над Монгфинд, ибо
она -- единственная из вас, кто не обладает способностью ублажать силы. Она
не могла проделывать те мелкие фокусы, которые были доступны вам еще до
пробуждения Дара; зато теперь вам придется долго привыкать к тому, что для
Монгфинд является само собой разумеющимся, -- с силами нужно общаться с
позиции силы... простите за невольный каламбур. Творя заклинания высшей
магии, вы будете часто сбиваться и терять необходимый настрой. Еще не скоро
вы научитесь мгновенно приводить себя в нужное состояние, тогда как у
Монгфинд это состояние естественное, оно у нее в крови. За все в этом мире,
друзья мои, рано или поздно приходится платить, и сейчас вы расплачиваетесь
за свои способности к ублажению сил. -- Морган поднял палец. -- Есть такая
мудрая пословица: хорошо смеется тот, кто смеется последним. Можешь
посмеяться, Монгфинд, теперь твой черед.
Если Монгфинд и собиралась последовать совету учителя, то посмеяться
она не успела. В этот самый момент послышался звук, напоминающий отдаленный
раскат грома. Дети вздрогнули от неожиданности и дружно повернули головы на
восток, где вдали виднелись башни, купола и остроконечные шпили Авалона. Над
городом медленно подымалась ввысь небольшая белая тучка, постепенно таявшая
в воздухе. Вот над крепостной стеной заклубилась еще одна такая же тучка, и
вслед за этим раздался второй раскат грома.
-- Что это? -- удивленно спросила Монгфинд.
-- Твоя сестра Дана, -- ответил ей Морган, -- распорядилась дать салют
холостыми выстрелами из сорока орудий в честь победы наших войск над
готийцами.
-- Так мы уже победили?! -- радостно воскликнул один из мальчиков.
-- Да, -- кивнул Морган. -- И по этому случаю я прекращаю наши
сегодняшние занятия. Вы свободны, друзья, можете возвращаться в город и
разделить с остальными радость нашей победы. Я вас больше не задерживаю.
Дети не нуждались в повторном приглашении. Они торопливо попрощались с
Морганом и Кевином и с ликующими возгласами бросились бежать по направлению
к маленькой рощице, где в тени деревьев паслись их пони. Морган жестом велел
двум слугам, маявшимся от безделья, сопровождать детей, а сам снова
растянулся на траве.
Между тем раскаты отдельных холостых выстрелов слились в непрерывную
канонаду. Кевин улыбнулся:
-- А ты заметил, что с некоторых пор Дана взяла все бразды правления
двором в свои руки? Командует, как настоящая королева в отсутствие короля.
-- Да уж, -- сказал Морган, сладко зевая. -- А Колин ждет не дождется
своего возвращения, чтобы жениться на ней. В последнее время ему так не
терпится завалиться с Даной в постель, будто его до одури опоили приворотным
зельем. Чудеса, да и только!
Кевин зябко повел плечами.
-- Послушай, Морган, -- выпалил он чуть ли не скороговоркой. -- А
приворотные чары на самом деле существуют?
-- Да, конечно. Но за свою добродетель ты можешь быть спокоен -- на
Одаренных они не действуют.
-- А что если действуют?
-- Мм... Исключено.
-- И все же?
Морган приподнялся и вопросительно посмотрел на него:
-- Ты что, всерьез полагаешь, что тебя кто-то приворожил?
-- Боюсь, что да... Только не спрашивай кто.
-- Ладно, не буду.
Некоторое время оба молчали. Наконец Кевин, немного осмелев, спросил:
-- Морган, что мне делать?
-- Думаю, ничего.
-- Как это?
-- А так. Я уверен, что ты ошибаешься. По-моему, у тебя не наваждение,
а банальное желание гульнуть на стороне... Гм-м. Прости, что я вторгаюсь в
твою личную жизнь, но, как я понимаю, сейчас вы с Дэйрой... бываете наедине
крайне редко, не так ли? Оно и понятно: правила приличия и все такое прочее
-- но ведь против природы не попрешь. Тебе хочется большего, чем то, что
имеешь, и ты, не в силах терпеть до свадьбы, рыщешь взглядом по сторонам.
Это вполне естественно.
-- О нет! -- с жаром запротестовал Кевин. -- В этом нет ничего
естественного. Поверь мне, это наваждение, я знаю.
-- Так переспи с ней, -- безразлично сказал Морган. -- В подавляющем
большинстве случаев приворотные чары развеиваются после первой же близости.
Кевин был поражен.
-- Да что ты говоришь?!
-- А что тут такого? Я просто советую тебе переспать с той девицей,
которая якобы приворожила тебя...
-- Черт тебя подери, Морган! Замолчи! Слышал бы нас Колин, он бы живо
оторвал тебе голову.
-- Ага! -- ухмыльнулся Фергюсон. -- Так это Дана? Тогда выкинь из
головы глупые мысли и успокойся. Дана очень хорошенькая девушка, и
неудивительно, что тебя влечет к ней -- без всяких там приворотных чар. Я
тоже ее хочу, но, в отличие от тебя, не делаю из этого трагедии.
Кевин в замешательстве потупился:
-- Это не Дана.
-- А кто же?
-- Бронвен.
Морган рывком поднялся и устремил на него полный изумления взгляд:
-- Бронвен?! Это дитя? Ты что, извращенец?
-- Никакой я не извращенец, -- обиженно и смущенно возразил Кевин. -- И
Бронвен совсем не дитя. Она еще слишком юна, не спорю. У нее нет той ранней
женственности, которая свойственна Дане, с этим я также согласен. Однако
Бронвен уже сейчас очень привлекательная девушка, и даже... -- Тут он
осекся, поймав себя на том, что говорит это так страстно и с таким жаром,
что взгляд Моргана из просто изумленного сделался ошеломленным и обалделым.
-- Вот видишь, черт возьми! Вот видишь! Я сам не знаю, что со мной творится.
Когда я думаю о Бронвен, то совершенно теряю голову... А ведь у меня есть
Дэйра, я люблю ее, она моя невеста, и скоро, теперь уже очень скоро мы
поженимся... Проклятье! -- Он яростно ударил кулаком по колену. -- Я уверен,
что люблю Дэйру, только ее, ее одну... Но вместе с тем я испытываю какое-то
неестественное, иррациональное влечение к Бронвен.
-- И ты полагаешь, что она навела на тебя чары? -- уже серьезно, без
тени насмешки осведомился Морган.
-- Я в этом не сомневаюсь. Ее поведение в отношении меня... ну, как бы
это назвать?.. провокационное, что ли. Она обращается со мной, как со своей
собственностью; так, будто на все сто уверена, что нигде я от нее не денусь.
Дэйра уже подозревает Бронвен в намерении увести меня и очень злится на нее.
В последнее время они часто ссорятся, правда, стараются не показывать этого
на людях.
Морган кивнул:
-- Я таки заметил между ними некоторый холодок, однако не думал, что
это из-за тебя. Бронвен вообще стала довольно странной, еще страннее, чем
была прежде. Повзрослела она на свой собственный манер, или еще что... А
Дэйра знает о твоей... о твоей роковой страсти?
-- Нет. Я не решаюсь ей признаться.
-- Почему?
-- Потому что боюсь потерять ее. Если Дэйра узнает, что меня влечет к
другой женщине, тем более к такой, как Бронвен, это будет... Нет, я даже
представить не могу, что тогда будет.
-- Хорошенькое дельце! -- сказал Морган. -- Если в принципе существует
возможность околдовать Одаренного, Бронвен, скорее всего, умеет это делать.
Я все больше склоняюсь к мысли, что она ведьма.
-- И что же мне делать?
-- Ты можешь переспать с ней... гм-м... Хотя, если Колин узнает об
этом, он действительно оторвет мне голову за такой совет. А заодно и тебе --
что ты послушался меня. Впрочем, можно рискнуть.
Кевин решительно мотнул головой:
-- Нет, это исключено.
-- Ты так крепко любишь Дэйру или боишься гнева Колина?
-- И то, и другое, -- честно признался Кевин. -- Но главное все же
Дэйра. Если я изменю ей, то не смогу любить ее так, как люблю сейчас. Этим я
оскверню нашу любовь.
Морган тяжело вздохнул и с завистью поглядел на него.
-- Счастливый ты человек, Кевин. От всей души надеюсь, что твой брак
будет удачным... не то, что у меня, дерьмо собачье... -- Он снова вздохнул.
-- Ладно. Тебя сильно влечет к Бронвен?
-- Очень сильно. Порой мне кажется, что я схожу с ума. Это невыносимо,
Морган, так я долго не выдержу... Ты поможешь мне, правда? Ты снимешь с меня
эти проклятые чары?
Фергюсон изобразил на своем лице глубокое раздумье.
-- Разумеется, я попробую выяснить, что с тобой происходит, но наперед
ничего не обещаю. Чары, воздействующие на психику, гораздо легче наложить,
чем снять. К тому же Бронвен, несмотря на свой юный возраст, весьма и весьма
искушенная колдунья. Помяни мое слово, когда-нибудь она займет мое место
главного магистра... -- Тут он мрачно усмехнулся и добавил: -- Ежели,
конечно, до того ее не сожгут как ведьму, что, учитывая ее происхождение,
маловероятно.
-- Так когда же мы начнем? -- нетерпеливо спросил Кевин.
-- Не горячись, -- остудил его пыл Морган. -- Это следует делать на
свежую голову, желательно с утра.
-- Завтра?
-- Не выйдет. Завтра у меня занятия с подростками.
-- Разве ты не отменишь их в связи с победой?
-- Увы, нет. Хотел бы, да не могу. Я дал задание сконструировать по
пять полуактивных заклинаний, а поскольку ребята еще недостаточно опытные, я
не рискну откладывать проверку до четверга. К тому времени большая часть их
заклинаний наверняка потеряет силу, и будет жаль, если пойдет насмарку их
многочасовой труд. Послезавтра тебя устроит?.. Ах да, у тебя же уроки.
-- Я отменю их в связи с победой, -- быстро сказал Кевин. Его
обрадовала такая перспектива. -- Если бы ты знал, как мне опротивели все эти
бездари, не способные в точности повторить даже простейший прием.
-- Ты меня обижаешь, -- с кислой миной произнес Морган, но в его голосе
слышалась только добродушная ирония. -- Конечно, по части владения клинком
мне далеко до тебя...
-- К присутствующим это не относится, -- поспешил исправиться Кевин. --
Тем более, что ты самый талантливый из моих учеников.
Морган одобрительно хрюкнул и поднялся на ноги.
-- В таком случае, пришла твоя очередь давать мне урок, -- сказал он,
надевая маску для фехтования. -- Ну, вставай, лежебока! В позицию!
Кевин обреченно вздохнул, поднял с травы свою маску, нахлобучил ее на
себя, надел перчатки и вынул из ножен шпагу. Едва лишь он выпрямился, как
Фергюсон без предупреждения провел стремительную атаку. Кевин небрежно
отбросил его клинок в сторону, сделал прямой выпад и слегка коснулся острием
своей шпаги его груди.
-- Глупо, Морган! Сколько раз тебе говорить, чтобы ты оставил всякую
надежду застать меня врасплох... Вот, получай!
Целый каскад обманных движений привел к тому, что Морган во второй раз
открылся и опять схлопотал себе укол в грудь.
-- Проклятье! -- в сердцах выругался он. -- Ты сущий дьявол!.. Ну-ка,
повтори эти штучки, только помедленнее. Парочку из них я вижу впервые.
В таком же духе проходили все их уроки фехтования. Морган был довольно
неплохим бойцом, но его заурядное мастерство не шло ни в какое сравнение с
тем филигранным владением клинком, которое демонстрировал Кевин, королевский
магистр боевых искусств -- это звание он получил два месяца назад, что для
него самого явилось полнейшей неожиданностью. Кевин знал, что отлично
фехтует, на своем острове он был лучшим фехтовальщиком, но он даже подумать
не мог, что его мастерство окажется на порядок выше, чем у любого из ныне
здравствующих королевских магистров Логриса. Поневоле Кевину пришлось стать
наставником фехтования -- от этой незавидной участи его не спасало даже
высокое положение, так как при дворе существовало жесткое правило, согласно
которому каждый мастер своего дела должен делиться своим опытом и умением с
другими. И теперь, дважды в неделю, с утра по вторникам и по пятницам после
обеда, он был вынужден давать уроки разным оболтусам, среди которых,
впрочем, изредка попадались весьма способные ученики вроде Моргана.
После очередной и, разумеется, успешной атаки Кевина Морган разразился
очередным потоком беззлобной брани.
-- Это все твоя шпага, -- заключил он под конец тирады. -- Без нее ты
был бы беспомощным.
Кевин рассмеялся, поняв, к чему клонит его друг, и предложил ему
поменяться клинками. Морган охотно согласился, так как преследовал именно
эту цель, однако после произведенного ими обмена общий рисунок поединка не
претерпел никаких изменений -- любой другой шпагой Кевин владел так же
мастерски, как и своим необыкновенным клинком.
В конце концов Кевину надоела эта игра, и он с третьей попытки выбил из
рук Моргана шпагу.
-- На сегодня хватит, -- сказал он, сняв маску и протягивая Моргану его
клинок. -- Хорошего понемногу.
-- Черт тебя подери со всеми потрохами! -- выругался тот и швырнул свою
маску наземь. -- Ты не оставил мне ни единого шанса. Сам дьявол был твоим
учителем.
-- Если так, то дьявол выглядит весьма забавно, -- усмехнулся Кевин. --
Этакий худощавый, долговязый тип с вытянутой, как у лошади, физиономией. Я
терпеть не мог своего учителя фехтования и из желания насолить ему к
двенадцати годам превзошел его по всем статьям. В итоге он отказался
продолжать мое обучение, якобы потому, что у меня скверный характер, хотя на
самом деле его снедала зависть. С тех пор я зачастил в форт, где надоедал
солдатам и офицерам гарнизона своими просьбами пофехтовать с ними. В то
время я еще не был приемным сыном лорда Шона Майги, а всего лишь
воспитанником твоего дяди, лорда Финнегана, и меня не гнали в шею только
потому, что я действительно был хорошим спарринг-партнером.
-- И воины гарнизона обучили тебя всем этим хитрым штучкам? --
скептически осведомился Морган.
-- Нет, конечно. Если по правде, то я их сам изобрел. Только прошу, не
говори об этом нашим магистрам, иначе они заявят, что мои названия для
позиций и приемов ни к черту не годятся, и начнут придумывать свои. Пусть
они и дальше считают, что меня обучал владению клинком искусный и свирепый
боец из далекой Унгарии.
Морган громко захохотал:
-- А знаешь, я с самого начала сомневался в существовании этого
"искусного и свирепого" бойца Антала, но предпочитал держать свои сомнения
при себе. Не гоже разрушать легенду друга, тем более что она и так белыми
нитками шита.
Щеки Кевина зарделись.
-- Ты не совсем прав, Морган. Антал действительно существует и живет на
острове, если еще не умер. Другое дело, что он никогда не был моим учителем.
Возможно, в прошлом он был и искусным, и свирепым, личность он у нас
легендарная, однако сейчас это древний старик с трясущимися руками и белой,
как снег, головой, который доживает свой век вдали от родины.
-- Это я и имел в виду, -- сказал Морган. -- А вообще, если хочешь
знать мое мнение, то зря ты поскромничал. Мог бы и не скрывать своего
авторства. Тот факт, что эти приемы изобретены тобой, ничуть не уменьшает их
эффективности, а тебе делает честь. Черт с ними, с магистрами, пусть они
придумывают новые названия -- эка беда! Зато люди относились бы к тебе с еще
большим уважением.
-- И с еще большей опаской, -- подхватил Кевин. -- Многие и так
шугаются от меня, как черти от ладана, и это при том, что я еще не колдун...
-- Он сокрушенно вздохнул. -- Вот что я тебе скажу, Морган: будь покойный
король жив, мне бы вовек не позволили жениться на Дэйре. К нашей помолвке
отнеслись сдержанно только потому, что никто не сомневается в способности
Даны родить Колину кучу детишек. И все равно многие, кто открыто, а кто
исподтишка, возмущаются тем, что мужем их обожаемой принцессы станет...
-- Тьфу ты! -- сплюнул Морган. -- Найденыш! Ты хороший парень, Кевин,
но когда впадаешь в меланхолию, становишься просто невыносимым. Не будь
таким мнительным, твое происхождение здесь совершенно ни при чем. Это
обычные интриги недоброжелателей и завистников. Выбери Дэйра вместо тебя
кого-нибудь другого, к примеру, МакКормака, против него также начали бы
строить козни. Вот увидишь, со временем все утрясется, все смирятся с фактом
вашего брака и примут его как должное.
-- Даже Бешеный барон?
Морган нахмурился. Две недели назад Бран Эриксон возвратился в Авалон,
получив на войне ранение. С Кевином он был предельно вежлив, корректен и
предупредителен, что, конечно, не могло не настораживать людей, которые
знали его злобный нрав. Все сходились на том, что Эриксон затеял какую-то
хитрую игру.
-- Не по нутру мне его поведение, -- задумчиво произнес Морган. --
Знать бы, что у него на уме.
-- Может быть, он опасается обычной дуэли со мной, -- предположил
Кевин, -- и ожидает пробуждения моего Дара, чтобы вызвать меня на колдовской
поединок?
-- Может быть, -- согласился Морган. -- А может, и нет. Все зависит от
того, насколько серьезно он отнесся к предупреждению Колина, что ему не
сносить головы, если он вздумает причинить тебе вред. Но то, что он боится
дуэли с тобой на клинках, не подлежит никакому сомнению. Он, хоть и
безумный, вовсе не безмозглый и, думаю, отдает себе отчет в том, что у него
почти нет шансов одолеть тебя в честном поединке. Что ты намерен делать?
-- Еще не знаю, -- честно ответил Кевин, пристегивая к своему поясу
шпагу. -- Самым простым и, пожалуй, самым разумным выходом из ситуации было
бы, улучив момент, обозвать Эриксона негодяем или педерастом, в общем,
как-нибудь спровоцировать его, а потом проткнуть ему брюхо.
-- Хорошая идея, -- сказал Морган. -- В ней есть своеобразное
очарование изящной простоты. Только не советую тебе обзывать его педерастом
-- он не воспримет это как оскорбление. И будь осторожен, если решишься на
такой шаг. Бешеный барон очень хитер и может повернуть вашу ссору так, что
бросить вызов вынужден будешь ты. Тогда он выберет огнестрельное оружие, и
ты лишишься своего преимущества.
-- Стреляю я тоже неплохо, -- заметил Кевин.
-- А Эриксон опытный колдун. -- Фергюсон надел шляпу и подобрал с земли
обе маски. -- Ладно уж, поехали. Сегодня в городе намечается грандиозная
попойка, и девки будут нарасхват. Так что надо поспешить, чтобы не остаться
с носом.
Кевин насмешливо фыркнул.

Глава 10
В городе царила невообразимая суматоха. Повсюду реяли знамена, окна и
фасады домов украшали гирлянды цветов; все жители Авалона, знать и простые
горожане, взрослые и дети, были празднично одеты, в приподнятом настроении.
Каждая харчевня, каждая пивная и даже дешевая забегаловка на время стали
сосредоточием жизни прилегающих к ним кварталов. Владельцы питейных
заведений мигом повысили цены на свою продукцию и рассчитывали к концу этого
дня собрать как минимум недельную выручку.
Словом, был обычный праздничный день из тех приятных дней, что приходят
в дома людей нечаянной радостью -- ожидаемые, но в данный момент совершенно
неожиданные. Конечно, настоящие торжества в связи с победой были еще впереди
-- когда в Авалон прибудет король во главе своей победоносной армии, с
сотнями захваченных у врага знамен и прочих трофеев, с сундуками, полными
золота, серебра и драгоценных камней, полученных в качестве контрибуции, с
наспех пошитыми штандартами новых графств, присоединенных к королевству в
результате аннексии... Но все это еще будет, а пока что народ праздновал
само известие о победе, предвкушая грядущие, более пышные торжества.
Во дворце Кевин расстался с Морганом и отправился на поиски Дэйры --
что оказалось далеко не таким уж простым делом, как можно было предполагать.
Дворец напоминал встревоженный пчелиный улей, здесь вовсю кипела
лихорадочная работа по подготовке к праздничному пиру. Придворные и слуги
сбивались с ног, выполняя распоряжения вышестоящего начальства, и никто не
мог дать Кевину вразумительный ответ о местонахождении Дэйры, хотя
большинство приказов исходило либо от нее, либо от Даны. Несколько раз он
вроде бы нападал на ее след, но приходил слишком поздно и заставал только
людей, с которыми она недавно говорила, а затем исчезала в неизвестном
направлении.
Кевин рыскал по всему дворцу, переходя с этажа на этаж, из одного крыла
в другое, пока, наконец, не повстречал Бронвен. С некоторых пор сестра
Колина взяла себе в привычку попадаться ему на глаза в самое неподходящее
время и в самых неожиданных местах. Иногда Кевину казалось, что она
непрестанно шпионит за ним, и это обстоятельство привносило в его жизнь
значительный элемент дискомфорта. Даже в те редкие ночи, которые он,
соблюдая все мыслимые предосторожности, проводил вместе с Дэйрой, Кевин
чувствовал себя скованно и неуютно. Чем дальше, тем больше он нервничал,
холодея при одной мысли о том, что, быть может, именно сейчас Бронвен,
прибегнув к своим колдовским штучкам, подглядывает за ними, оставаясь
незамеченной, наблюдает за тем, что является достоянием лишь двоих человек,
а от всех остальных должно быть сокрыто под плотным покровом тайны...
Коридор был безлюден, но из-за поворота доносился шум приближавшихся
шагов. Бронвен прижала палец к губам, схватила Кевина за руку и увлекла его
в комнату, из которой только что вышла. Комната была маленькая, тесная,
похожая на конуру, правда, не под стать конуре опрятная. Крохотное окошко с
распахнутыми ставнями, чисто выбеленный потолок, стены, завешанные грубой
работы, изрядно выцветшими и обветшалыми, с многочисленными заплатами
гобеленами, впрочем, чистыми и сухими; узкая кровать, стол, два стула,
старый сундук для вещей... одним словом, типичный образчик жилья низших
придворных чинов.
Бронвен закрыла дверь и повернулась к Кевину.
-- Где ты пропадал? -- Это был не вопрос, а скорее констатация того
факта, что он с самого утра отсутствовал. Бронвен отлично знала, что сегодня
после завтрака он вместе с Морганом и его учениками отправился за город.
-- У меня были свои дела, -- не очень дружелюбно произнес Кевин. -- Я
не обязан отчитываться перед тобой.
-- Опять скрывался от меня? -- кокетливо спросила она.
Сердце Кевина заныло в мучительной истоме. По всеобщему мнению, Бронвен
не была красивой или хотя бы хорошенькой -- но он находил ее очаровательной.
Кевин отчаянно боролся с собой, стремясь преодолеть свое наваждение, однако
все его усилия пропадали втуне. Чем больше он обнаруживал в Бронвен
недостатков, тем желаннее она становилась для него, тем сильнее он ее хотел
и тем труднее ему было удерживаться от глупых и опрометчивых поступков.
-- Что тебе нужно, ведьма? -- простонал Кевин. -- Почему ты не оставишь
меня в покое?
Бронвен прищурилась и пытливо поглядела на него.
-- А сам-то ты этого хочешь? -- осведомилась она, пропустив мимо ушей
"ведьму". -- Неужто ты вправду хочешь, чтобы я оставила тебя в покое? Гм,
позволь мне усомниться в этом. Твой взгляд говорит совсем об обратном.
Из последних сил Кевин постарался сосредоточиться на ее веснушках, что
обычно производило желаемый эффект ушата холодной воды на его горячую
голову. В отличие от Дэйры, россыпь веснушек на лице которой приятно
смягчала ее слишком яркую, ослепительную красоту, Бронвен была попросту
конопатой -- а Кевину никогда не нравились конопатые девушки, которых среди
дочерей племени Ира было великое множество.
Однако же, Бронвен ему нравилась. Нравилась, несмотря на ее веснушки,
круглое лицо, маленький нос, тонкие губы, мелкие зубы, щуплую фигуру и все
прочее, о чем при дворе говорили: слишком.
-- Ничего, -- выдохнул Кевин. -- Ничего. Скоро Морган освободит меня от
твоих чар. Очень скоро...
Бронвен присела на край кровати и грустно улыбнулась:
-- Не надейся, милый. Даже Моргану это не по зубам.
-- Так ты признаешь это?! -- воскликнул Кевин.
-- Что околдовала тебя? -- с невозмутимым видом уточнила она. -- Ну,
допустим. А что?
-- Ты ведьма!
Бронвен пожала плечами, а затем вдруг звонко рассмеялась:
-- Ты прав, Кевин! Ты даже не представляешь, как близок ты к истине. Я
действительно ведьма... в некотором роде.
-- В каком роде?
-- Неважно. -- Она взглянула на него снизу вверх. -- И между прочим,
это невежливо с твоей стороны -- маячить надо мной, заставляя меня задирать
голову, чтобы видеть твое лицо. Садись, и давай поговорим начистоту.
Кевин придвинул стул и сел.
-- Поговорим начистоту? -- переспросил он. -- И о чем же?
-- О нас с тобой. О наших отношениях.
-- Между нами ничего быть не может, -- категорически заявил Кевин и тут
же понял, что на самом деле так не думает. -- Только дружба, -- уже без
прежней твердости добавил он. -- Да и то при условии, что ты сейчас же
освободишь меня от своих чар.
-- А если не освобожу, что тогда?
Кевин открыл было рот, но затем быстро закрыл его. Он не нашелся, что
ответить и был ужасно зол на себя.
-- Может быть, пожалуешься Дэйре? -- насмешливо продолжала Бронвен. --
И чем она поможет тебе? Да ничем! Ты только причинишь ей боль, вот и все. А
так она хоть не знает, что ты разрываешься между ней и мной. Неужели ты
будешь таким жестоким, что лишишь ее покоя и сна? Ведь она, бедная девочка,
так любит тебя! Просто удивительно, что эта потаскушка могла так сильно
влюбиться.
-- Замолчи! -- вскипел Кевин. -- Не смей так называть ее!
Бронвен криво усмехнулась:
-- Нет, не зря говорят, что любовь слепа. Кевин, милый, спору нет: у
Дэйры много достоинств, но женская добродетель, увы, не относится к их
числу. Ты, кстати, никогда не интересовался, какой ты у нее по счету --
десятый, двадцатый?
Щеки Кевина вспыхнули ярким румянцем гнева и смущения.
-- Никогда! -- отрезал он. -- Мне это безразлично.
-- Так-таки и безразлично? Не верю. Тебе просто больно думать об этом,
и ты всячески избегаешь подобных разговоров с кем бы то ни было. Даже Дэйре
не даешь покаяться в ее прошлых грехах -- а она, бедняжка, так хочет излить
тебе душу, получить от тебя полное отпущение. В свои шестнадцать лет она так
загуляла, что и чертям в аду, наверное, тошно стало. И тогда объявился Бран
Эриксон... А знаешь, как кое-кто называл его до твоего появления? Хранитель
целомудрия ее высочества! -- Бронвен захохотала, глядя на угрюмую физиономию
Кевина. -- Какой ты забавный, право слово! Ну, чего набычился? Ведь так оно
и есть. Бешеный барон мигом распугал всех ухажеров Дэйры. За минувший год у
нее было всего то ли два, то ли три парня, и все они скоропостижно
скончались сразу после того, а может, и до того, как стали ее любовниками.
Так что, по большому счету, тебе следует поблагодарить Эриксона за оказанную
им услугу.
-- Да уж! -- фыркнул Кевин. -- Поблагодарю я его! Клинком в брюхо
поблагодарю.
-- Вот как? -- насторожилась Бронвен. -- Ты собираешься убить его?
-- Пожалуй, придется. В целях самозащиты.
-- Разве он угрожает тебе?
-- А разве нет? Ты же сама говорила, что он убивает всех, кто... ну,
кто... -- Кевин растеряно умолк и покраснел.
-- К тебе это не относится, -- сказала Бронвен, приходя ему на выручку.
-- И вообще, с этим уже покончено. Эриксон больше не интересуется личной
жизнью Дэйры.
-- Гм-м... Это тебе так кажется.
-- Мне не кажется, я точно знаю.
-- Откуда?
-- От верблюда! Эриксон сам мне сказал.
-- И ты поверила ему?
-- Да.
-- Однако ты наивная!
-- Вовсе нет. Я поверила ему не на слово, я поверила в его здравый
рассудок.
-- Ха! Здравый рассудок! У этого сумасшедшего?
Бронвен покачала головой:
-- Так называемое сумасшествие Брана Эриксона, это один из самых
нелепых мифов королевского двора. Бешеный барон вовсе не бешеный, его
действия были продиктованы не безумием, как все думают, а трезвым расчетом.
Теперь у него больше нет причин преследовать Дэйру, а против тебя лично он
ничего не имеет.
-- А раньше эти причины были?
-- Да.
-- Какие же?
Бронвен поднялась с кровати и подошла к окошку. Положив левую руку на
подоконник, она пристально вгляделась в Кевина, будто видела его впервые и
хотела запечатлеть в своей памяти черты его лица, чтобы при следующей
встрече не обознаться. Губы ее плотно сжались, побледнели, а на переносице
между бровями появилось несколько морщин, которые отнюдь не красили ее,
скорее наоборот.
-- Ты действительно хочешь это знать? -- после длительной паузы
спросила она.
-- Да, хочу.
-- А не пожалеешь? Ведь порой неведение -- благо.
Сердце Кевина сжалось от дурных предчувствий.
-- Только не для меня. Мне небезразлично все, что касается Дэйры.
-- Несколько минут назад ты утверждал обратное, -- не преминула поддеть
его Бронвен. -- Так где же правда?
Кевин в замешательстве опустил глаза.
-- Как всегда, где-то посередине, -- ответил он. Затем зло добавил: --
Брось придираться к словам и немедленно выкладывай, что тебе известно.
-- Ладно, ладно, не петушись. Это я так, в качестве разминки.
-- Кончай уже с разминкой и переходи к делу.
-- Сейчас. Только сначала ты должен пообещать мне одну вещь.
-- Какую?
-- Обещай, что будешь молчать обо всем услышанном. Что бы ты ни узнал,
ты никому не расскажешь без моего ведома и согласия.
Требование Бронвен показалось Кевину более чем странным, а ее мрачный
тон тревожил и настораживал. Видя его колебания, Бронвен предупредила:
-- Это непременное условие, дорогой. Без его выполнения можешь не
рассчитывать на мою откровенность.
Кевин вздохнул и опрометчиво решил, что лучше знать, не имея
возможности ни с кем поделиться полученной информацией, чем пребывать в
полном неведении.
-- Ну, хорошо. Обещаю.
-- Дай слово.
-- Даю.
-- Поклянись.
-- Клянусь честью.
Бронвен не спеша прошлась по комнате и остановилась позади Кевина,
облокотившись на спинку его стула.
-- Даже не знаю, с чего начать, -- ровным, бесцветным голосом
заговорила она. -- Эта тема причиняет мне боль.
-- Почему?
-- По многим причинам. В частности потому, что Эриксон старался для
моего брата Эмриса.
-- Даже так? -- удивился Кевин. -- А он-то здесь причем?
-- Эмрис был главной фигурой во всей этой грязной истории. Ведь именно
для него Бран Эриксон убивал парней Дэйры.
-- Да что ты говоришь?! -- Кевин хотел было повернуться, чтобы
заглянуть Бронвен в глаза, но затем почему-то передумал. -- Ты не шутишь?
-- Никаких шуток. Я говорю вполне серьезно. Эриксон только прикидывался
сумасшедшим, да так мастерски, что сумел обвести всех вокруг пальца. На
самом же деле он был в сговоре с Эмрисом и действовал исключительно в его
интересах. Лично ему было глубоко плевать на Дэйру и ее гульки, ведь он
убежденный мужеложец, женщины его совершенно не трогают, даже со своей женой
он спит от случая к случаю, отдавая предпочтение молоденьким мальчикам...
Фу, какая гадость! -- Бронвен негодующе фыркнула, а Кевина передернуло от
отвращения. -- Теперь же Эмрис лишен всех прав на престол и отправлен в
ссылку, королем стал Колин, он женится на Дане, у них, безусловно, будут
дети, а значит, у Эриксона больше нет мотива убивать тебя или кого бы то ни
было на твоем месте... Ну, разве что по старой привычке, но, повторяю, он не
сумасшедший. Можешь не опасаться его.
-- Гм-м... -- промычал Кевин. -- Если принять твою версию, то сразу
возникает вопрос: какой прок был Эмрису от того, что Эриксон убивал этих...
этих людей?
-- Власть, престол -- в этом все дело. Эмрис глуп, как индюк. Он не
принимал в расчет Колина и думал, что единственным препятствием между ним и
короной является Дэйра, вернее, ее будущие дети. Физически устранить ее он
не решался, памятуя о горькой участи нашего незадачливого отца, поэтому
сговорился с Эриксоном, чтобы... То есть идея, как я понимаю, первоначально
принадлежала Эриксону; сам Эмрис до такого не додумался бы... -- Бронвен
умолкла, колеблясь.
-- До чего? -- с тревогой спросил Кевин. -- Отвечай же!
-- Ну... В общем, они наслали на Дэйру чары бесплодия.
-- Что?! -- воскликнул Кевин и попытался встать, однако не смог
сдвинуться с места -- его будто парализовало.
-- Извини, -- отозвалась за его спиной Бронвен. -- Я должна была
сделать это, чтобы ты не начал буянить.
-- Отпусти меня!
-- Успокойся, Кевин МакШон. Не трать понапрасну силы и не кричи...
-- Я убью их!
-- Не кричи, повторяю, -- голос Бронвен стал жестким. -- Иначе мне
придется лишить тебя речи. Успокойся, возьми себя в руки и выслушай меня.
Эмрис и Эриксон наслали на Дэйру чары бесплодия, но эти чары требовали много
времени, чтобы закрепиться, -- от двенадцати до восемнадцати месяцев. Кроме
того, для успешного воздействия заклятия необходимо было оградить ее от
мужчин, что Эриксон и сделал.
-- Но ведь... -- начал Кевин, подобно утопающему, хватаясь за
соломинку.
-- Ты появился слишком поздно, -- с горькой усмешкой ответила Бронвен.
-- Ты вызволил Дэйру из рук похитителей, но разрушить чары уже не мог. А что
касается других, что были до тебя... то они были слишком мало -- если вообще
были... Чтобы чары закрепились, требовалось постоянное присутствие у Дэйры
чувства неудовлетворенного желания, чего Эриксон и добился, проводя свой
террор.
-- Да уж! -- невольно вырвалось у Кевина. Он тут же сконфузился и
покраснел.
Бронвен издала над его ухом короткий, лающий смешок.
-- Бедолага! Если ты, не дай Бог, женишься на Дэйре, она вконец изведет
тебя. В постели она сущий чертенок.
-- Заткнись! -- прорычал Кевин, тщетно пытаясь стряхнуть с себя
оцепенение. -- Как ты смеешь...
-- Смею, потому что знаю. Всякий раз, когда мне становится известно,
что вы тайком встречаетесь ночью, я подглядываю за вами и получаю от этого
огромное удовольствие. Вы потрясающе красиво занимаетесь любовью, особенно
ты... Ах, как бы я хотела оказаться на месте Дэйры!
Кевин громко взвыл. Бронвен обошла его и, остановившись перед ним,
строго произнесла:
-- Я вовсе не шутила, когда обещала отнять у тебя дар речи. Клянусь
всеми святыми, что так и я сделаю, если ты будешь плохо вести себя. Будь
умницей, Кевин, не заставляй меня пожалеть, что я доверилась тебе. Мужайся,
прими достойно этот удар судьбы.
-- Ты все это выдумала! -- заявил Кевин, с опозданием вспомнив, что
людям свойственно отрицать даже очевидные факты, если они расходятся с их
пожеланиями. -- Выдумала! Выдумала!
-- Увы, нет, -- покачала головой Бронвен. -- Это правда, горькая правда
-- но такова жизнь. Эмрис и Эриксон добились своего. Дэйра уже не сможет
иметь детей. Никогда.
-- И ты знала это?! Знала и молчала?!
-- Не кричи. За кого ты меня принимаешь? Думаешь, я позволила бы им
сотворить такое, узнай заблаговременно, что они затевают?
-- А когда ты узнала?
-- Позже, чем следовало. Уже после смерти дяди Бриана.
-- И от кого же? Опять от Эриксона?
-- Нет, от Эмриса. Я пригрозила уличить его в причастности к покушению
на дядю, и он с испугу рассказал мне обо всех своих темных делишках.
-- Значит, он все-таки повинен в смерти короля?
-- Самым непосредственным образом. Он и Эриксон были организаторами
покушения.
-- Так ты знала и это?!
-- Да. Когда произошло покушение, я сразу заподозрила Эмриса и
подслушала его разговор с Эриксоном. Они, глупцы, считали, что их защиту
нельзя обойти, а я...
-- Что ты услышала?
-- Эмрис жаловался Эриксону, что дело не выгорело. Мол, король умирает,
убийца, как и было задумано, скончался, не успев никого выдать, но
оказалось, что совсем недавно дядя Бриан втайне изменил завещание в пользу
Колина...
-- То есть, -- снова перебил ее Кевин, -- ты узнала достаточно, чтобы
обоих казнили. Не так ли?
-- Вполне достаточно, -- подтвердила Бронвен.
-- Тогда почему же, черт возьми, ты молчала?
Бронвен тяжело вздохнула и ответила:
-- Дядю Бриана это все равно не воскресило бы, а Эмрис -- мой брат...
-- Он преступник! -- гневно воскликнул Кевин. -- Он негодяй, каких
мало!
-- Да, он преступник и негодяй, он заслуживает смерти. Но он мой брат,
и я люблю его... Не так, как Колина, иначе, но все же люблю. У тебя нет ни
братьев, ни сестер, Кевин МакШон, и тебе трудно понять мои чувства.
В мозгу Кевина промелькнула дикая мысль, что он, пожалуй, смог бы
собственноручно убить Александра (да! однажды он чуть было не сделал это),
но хладнокровно отправить родного брата на эшафот у него точно не хватило бы
духу. Отчаянные попытки вспомнить, кто такой Александр, вызвали у Кевина
сильную головную боль, а спустя секунду он и вовсе позабыл, о чем только что
думал. Мгновенное озарение ушло, оставив лишь воспоминание об острой
беспричинной боли...
-- Ошибаешься, Бронвен, -- сказал Кевин. -- Я прекрасно понимаю твои
чувства и с уважением отношусь к ним. Ты не можешь сообщить о преступлении
своего брата, ладно, тогда это сделаю я.
-- А ты помнишь, что дал мне слово молчать?
-- Да, но...
-- Ты дал мне слово, -- настойчиво повторила Бронвен. -- Ты поклялся
честью.
-- Но ведь я не думал, что это так серьезно.
-- Надо было хорошенько подумать, прежде чем принимать мои условия. А
теперь уже поздно. Ты дал мне слово и должен сдержать его... если, конечно,
ты честный человек.
-- Будь ты проклята! -- в отчаянии произнес Кевин. -- Ловко ты заманила
меня в ловушку! Зачем ты мне все это рассказала?
-- Ты сам настаивал. Я же предупреждала тебя, говорила, что неведение
-- благо. Но ты не внял моим предостережениям.
-- Ты спокойно могла солгать, сочинить какую-нибудь побасенку...
-- А зачем? Ты подвернулся мне очень кстати. У меня больше не было сил
одной терпеть эту тяжесть на душе, так хотелось разделить ее с кем-то...
-- Со мной?
-- Да, с тобой. Ведь я люблю тебя.
-- И из большой любви ко мне, -- едко осведомился Кевин, -- ты решила
огорошить меня известием, что по милости твоего брата у меня не будет детей?
-- Не у тебя, -- уточнила Бронвен. -- У Дэйры.
-- Это одно и то же.
-- Нет, это разные вещи. Ты можешь...
-- Прекрати, слышишь! -- прорычал Кевин, готовый расплакаться от
бессильной ярости. -- Ах, с каким удовольствием я придушил бы тебя!..
-- Вот поэтому ты и сидишь обездвиженный, чтобы сгоряча не наделал
глупостей. Разве я виновна в бесплодии Дэйры? Я только сообщила тебе дурную
весть.
-- А еще ты покрываешь преступников -- своего брата и Эриксона, -- с
хищным блеском в глазах проговорил Кевин. -- Я не намерен потакать тебе в
этом. Я дал слово молчать и сдержу его. Но я оставляю за собой право лично
расправиться с этими мерзавцами. Я убью их! Обоих!
-- Эмриса не тронь, -- предупредила Бронвен. -- Впрочем, он уже далеко,
и когда ты остынешь, тебе вряд ли захочется пускаться в многонедельное
плавание единственно ради того, чтобы утолить свою жажду мести. А что
касается Эриксона, то тут мы с тобой едины. Я тоже не собираюсь прощать ему
смерть дяди и издевательство над Дэйрой.
-- Так почему же ты...
-- Я очень терпелива, мой дорогой, и времени у меня вдоволь. Прелесть
мести состоит для меня в том, чтобы готовить ее тщательно и неспешно,
получая наслаждение от каждой, даже самой ничтожной детали. -- В глазах
Бронвен заплясали дьявольские огоньки, отчего по спине Кевина пробежал
озноб. -- Эриксона ждет сущий ад.
-- Кара Господня? -- криво усмехнулся Кевин.
-- О нет, моя кара. Как говорится в пословице, на Бога надейся, но сам
не плошай. Я готовлю для Эриксона индивидуальную преисподнюю, там он познает
такие муки при жизни, что после смерти, медленной и мучительной смерти, ад
ему раем покажется. Я предлагаю тебе участвовать в этом. У тебя богатое
воображение, так что, надеюсь, ты внесешь свою лепту в наше общее дело,
подашь мне идею еще нескольких, особо изощренных пыток. А потом, когда все
будет готово, мы вместе насладимся зрелищем долгих предсмертных страданий
Эриксона.
Кевин неожиданно икнул. Холодная, расчетливая жестокость Бронвен
вызвала у него приступ тошноты. В данный момент он не чувствовал к ней
никакого влечения.
-- А пока, -- между тем продолжала Бронвен, -- побудь здесь полчасика,
обдумай мое предложение, угомонись, остынь. Позже я зайду узнать о твоем
решении... Кричать бесполезно, -- добавила она, когда Кевин раскрыл рот, но
вместо протестующих возгласов смог издать лишь серию негромких булькающих
звуков. -- Эта комната надежно защищена и в коридоре ничего слышно не будет.
Не трать понапрасну силы. -- Она наклонилась и чмокнула его в щеку. --
Надеюсь, когда я вернусь, ты будешь более спокоен. До скорой встречи, Кевин
МакШон. Не обижайся.
С этими словами она повернулась и вышла из комнаты, плотно закрыв за
собой дверь. Кевин лишь возмущенно промычал ей вслед. Он проклинал Бронвен,
на чем свет стоит, и неистовствовал по поводу своего бессилия. Такого
унижения он не испытывал еще никогда и чуть не рыдал от гнева и досады. Он
был связан по рукам и ногам, как спеленатый младенец. Он был в состоянии
гораздо худшем, чем брошенный ребенок, так как не мог закричать, позвать на
помощь...
К счастью для Кевина, его мучения длились недолго. Спустя несколько
минут после ухода Бронвен раздался осторожный стук в дверь. Кевин собрал все
свои силы и как можно громче застонал в надежде, что его услышат. Так оно и
случилось. Дверь приоткрылась и в образовавшуюся щель просунулась
рыжеволосая головка Даны.
-- Милорд Кевин! -- озадаченно произнесла она. -- Что с вами?
Кевин снова застонал, бешено вращая глазами.
Дана проскользнула в комнату и подошла к нему. Кевин с мольбой глядел
на нее.
-- О, Боже! -- произнесла она, поняв наконец, в чем дело. -- Да на вас
наложен заговор! Потерпите, сейчас я вам помогу.
Ее руки опустились ему на плечи. Тело Кевина сотрясла судорога.
-- Обычное заклинание, -- сказала Дана то ли себе, то ли ему. -- Но
какое цепкое! Как мастерски наложенное! Кто ж это вас так отделал, милорд? Я
проходила мимо, как вдруг почуяла что-то неладное. Комната была защищена
сильными чарами, в том числе отвлекающими, и я чуть было не пошла дальше,
только в последний момент спохватилась... Ну, вот и все, вы свободны.
-- Бронвен... -- сипло произнес Кевин, едва лишь обрел дар речи. --
Бронвен...
-- Так это она? -- спросила Дана. -- Почему? Что между вами произошло?
Надеюсь, не то, о чем я подумала? Я давно заметила, что она без ума от вас,
но не советую вам пользоваться этим. Если Колин узнает, что вы соблазнили
ее, вам несдобровать.
Кевин вскочил со стула, чуть не сбив Дану с ног.
-- Эриксон!.. Вы не видели Эриксона?
-- Недавно он был в Банкетном зале, -- ответила обескураженная его
странным поведением Дана. -- Что с вами стряслось, в конце концов? Зачем вам
понадобился Эриксон?
-- Он негодяй! Смерть ему! -- прорычал Кевин и опрометью выбежал из
комнаты, забыв даже поблагодарить Дану за помощь.

Глава 11
Бран Эриксон как в воду канул. Последний раз его видели, когда он с
Бронвен выходил из Банкетного зала, а потом их обоих след простыл. Кевин
носился по дворцу как угорелый, заглядывал во все закоулки и дважды
спускался в подземелье, но все его лихорадочные поиски ни к чему не привели.
Постепенно гнев Кевина остыл, и он пришел к выводу, что не стоит так
горячиться, ведь Бронвен, где бы она ни прятала барона, явно не собирается
его прощать, а стало быть, нет ничего страшного в том, что возмездие
откладывается на какое-то время. Вскоре Кевин даже почувствовал удовольствие
при мысли о том, что Эриксона ждет неизбежная смерть -- но произойдет это не
сейчас и не сразу, а позже и очень медленно и мучительно.
В таком состоянии духа его и нашла в одном из залов дворца Дэйра,
встревоженная его внезапной агрессивностью, слух о которой уже успел достичь
ее ушей. Глядя на нее с любовью и мукой, с жалостью и обожанием, Кевин
подумал, что нет таких пыток, которым бы он не подверг Брана Эриксона и
Эмриса Лейнстера за содеянное ими; и быстрая смерть была бы для них слишком
легким избавлением, слишком малой карой за их грехи. Он поклялся себе, что,
несмотря на заступничество Бронвен, ее брат Эмрис не избежит заслуженного
наказания...
-- Кевин, -- сказала Дэйра, приблизившись к нему и взяв его за руку. --
Что с тобой? Я узнала от Даны, что Бронвен...
-- Дана ошиблась, -- торопливо перебил ее Кевин. -- Она неверно поняла
меня. Это был Эриксон.
-- Эриксон? -- Глаза Дэйры сверкнули гневом. -- Так это он наложил на
тебя заговор?
-- Да.
-- Негодяй! Что он хотел от тебя?
-- Это я хотел от него. Я хотел его смерти.
Дэйра укоризненно покачала головой:
-- Я ведь просила тебя держаться от него подальше. Он очень опасен...
И, кстати, причем здесь Бронвен?
-- Он приставал к ней, а я вступился, -- ляпнул Кевин первое пришедшее
ему на ум, но Дэйра, как ни странно, приняла его нелепую отговорку за чистую
монету.
-- Ага, вот оно что! А я-то думала, что его интересуют исключительно
мальчики...-- Тут она по-настоящему разозлилась и топнула ножкой. --
Проклятый ублюдок! Он окончательно свихнулся! Надо немедленно арестовать
его.
-- Его уже повсюду ищут, -- ответил Кевин. -- Но он где-то исчез.
-- Ничего, найдут, -- сказала Дэйра. -- Нигде он не денется.
-- Исчезла также Бронвен, -- добавил Кевин.
Дэйра небрежно повела плечами.
-- Вот за нее я не беспокоюсь. С ней ничегошеньки не случится. Она
сумеет постоять за себя, и горе барону, если сейчас он наедине с ней. Зря ты
вообще ввязался в это дело. Бронвен не нуждается ни в чьем заступничестве,
уж я-то знаю, на что она способна. -- Дэйра сделала короткую паузу и
подозрительно поглядела на него. -- Или же ты вел себя как ее верный рыцарь?
Лицо Кевина обдало жаром.
-- Я...
-- Ты становишься не в меру усердным, когда дело касается Бронвен, --
ревниво продолжала Дэйра. -- Мне это не нравится. В последнее время у нее
появились некоторые забавные идеи в отношении тебя, и я бы не советовала
поощрять ее фантазии.
-- Я и не думаю поощрять ее. Мне нужна только ты, ты одна, и не важно,
что... -- Тут Кевин осекся и покраснел. Он имел в виду одно, Дэйра подумала
о другом, и оба помрачнели.
Кевину стало невыносимо горько и тоскливо. Дэйра, закусив губу, с немым
упреком смотрела на него; в ее глазах застыли боль и страдание всех
девятнадцати прожитых лет... Они испытали огромное облегчение, когда
появился Морган Фергюсон, избавивший их от необходимости самим искать выход
из создавшегося положения.
Подойдя к ним ближе, Морган вежливо поклонился:
-- Мое почтение, принцесса. Я не помешал вашей беседе?
-- Нисколько, милорд, -- холодно, но без малейшей тени неприязни
ответила ему Дэйра. -- Я как раз собиралась уходить. С удовольствием
поговорила бы с вами, но у меня еще много дел. Рада была вас увидеть в этот
радостный день. -- Она послала Кевину прощальную, чуть печальную, вымученную
улыбку и, шурша юбками, удалилась.
Кевин проводил ее изящную фигурку грустным взглядом, затем повернулся к
Моргану.
-- Спасибо, дружище.
-- За что?
-- Ты подвернулся очень кстати и оказал мне большую услугу.
Морган хмыкнул:
-- Не знаю, о чем ты толкуешь, но все равно рад, что помог тебе. Между
прочим, я хотел бы поговорить кое о чем.
-- Да?
-- Только не здесь.
-- А где?
-- В месте более подходящем для серьезных разговоров, чем это. Лучше
всего у меня или у тебя.
-- Хорошо, -- после коротких раздумий кивнул Кевин. -- Пойдем ко мне.
Они пошли по коридору в направлении противоположном тому, в котором
исчезла Дэйра. Когда они подходили к лестничному пролету, Морган сказал:
-- Извини, что я помешал твоим планам. Ты, наверно, хотел побыть с
Дэйрой?
-- Да, но я сам все испортил. Я сморозил одну глупость, а она приняла
это на счет своей ущербности.
-- Очень обиделась?
-- Ее это больно задело. Полагаю, в ближайшие пару часов мне лучше не
попадаться ей на глаза.
Морган понимающе кивнул.
Они вошли в покои Кевина, миновали переднюю, прихожую и оказались в
кабинете. Морган обезопасил комнату от возможного прослушивания и развалился
в удобном кресле возле полок с книгами.
-- Недавно со мной опять связывался Колин, -- сообщил он.
-- Да? -- сказал Кевин, усаживаясь на мягкий стул. -- И что нового?
-- Колин велел арестовать Брана Эриксона по обвинению в государственной
измене.
-- Ага!..
-- Как ты понимаешь, -- продолжал Морган, -- я не мог не
заинтересоваться твоими активными поисками того же таки Эриксона. Конечно,
вас нельзя назвать сердечными друзьями, но, с другой стороны, обуявшее тебя
дикое желание во что бы то ни стало расправиться с ним должно иметь если не
разумное, то, по крайней мере, логическое объяснение. Тем более в свете его
загадочного исчезновения вместе с Бронвен, которая, в свою очередь, по
какой-то причине превратила тебя в мумию.
Кевин не стал повторять сказку о том, что это сделал Эриксон, а не
Бронвен. Он только спросил:
-- А что говорит Колин?
-- Ничего. Он отдал приказ, велел доложить о его исполнении и был
таков. У меня возникло впечатление, что в это же время он с кем-то
беседовал. А теперь давай выкладывай, какая муха тебя укусила. Что произошло
между тобой и Бронвен? Почему ты разыскивал Эриксона? Имеешь ли ты
представление об их возможном местонахождении?
Кевин сразу отказался от идеи запудрить Моргану мозги. В отличие от
Дэйры, которая скорее захотела поверить ему, чем действительно поверила, у
Фергюсона не было причин бояться узнать правду о его отношениях с Бронвен, и
он не попался бы на эту нехитрую ложь. Поэтому Кевин просто сказал:
-- Я разыскивал барона, так как кое-что узнал о его проделках.
-- От Бронвен?
-- Да.
-- И что же?
Кевин открыл было рот, затем быстро закрыл его и тяжело вздохнул:
-- Прости, но я обещал ей молчать.
-- И ты намерен сдержать свое обещание?
-- Мм... да.
Морган смерил его проницательным взглядом и покачал головой:
-- А так ли это? Нет, не думаю. По глазам твоим вижу, что тебе не
терпится поделиться со мной своими печалями, только ты не решаешься
переступить через нелепые предрассудки.
Кевин в смятении опустил свои предательские глаза.
-- Так, по-твоему, честное слово -- это нелепица?
-- Нет, отнюдь. Все зависит от конкретных обстоятельств. Порой данное
слово должно быть нерушимо, порой наоборот -- приходится нарушить
обязательство. А держать слово слепо и безусловно -- удел слабых,
несамостоятельных, неуверенных в себе людей.
-- А нарушают слово люди безответственные, -- резонно возразил Кевин.
-- Я же привык отвечать за свои поступки.
-- Чтобы отвечать, нужно эти поступки совершать, -- парировал Морган.
-- По-настоящему безответственен тот, кто всячески избегает выбора и
связанной с ней ответственности. К тому же я готов держать пари, что Бронвен
взяла с тебя обещание молчать, не обрисовав предварительно всей серьезности
ситуации. Ведь так?
Кевин признал, что так оно и было, и тогда Морган нанес последний удар:
-- Если бы ты знал, как обстоят дела, если бы знал то, что знаешь
сейчас, ты обещал бы Бронвен молчать?
-- Нет, ни за что!
-- В таком случае, ты свободен от данного ей слова. Она хитростью
выманила у тебя обещание, а значит, оно недействительно.
Аргументация Моргана была более чем спорной, однако Кевин, нуждавшийся
лишь в формальной очистке совести, предпочел не замечать этого. Он выложил
ему все без утайки, как на исповеди у своего духовника, и так же, как на
исповеди, с каждым произнесенным словом он все явственнее ощущал
снисходившее на него умиротворение. Напряжение постепенно покидало Кевина,
на душе ему становилось легче и спокойнее, сжимавшие его тиски гнева и
отчаяния понемногу ослабляли свою мертвую хватку.
Выслушав его, Морган ненадолго задумался, потом сказал -- но совсем не
то, что ожидал услышать от него Кевин:
-- Ты догадываешься, почему Бронвен рассказала тебе это?
-- Почему?
-- Чтобы ты стал еще больше жалеть Дэйру. А жалость подчас убивает
любовь.
Щеки Кевина вспыхнули румянцем негодования.
-- Если так, то она жестоко просчиталась. -- Он немного помедлил, с
мольбой глядя на друга. -- Морган, скажи, что это неправда. Скажи, что это
невозможно. Скажи, что этого быть не может, что все это -- чушь собачья.
Морган вздохнул:
-- Сказать-то я могу, но какой от этого будет прок? Ты все равно не
поверишь мне.
-- Стало быть, чары бесплодия существуют?
-- Вполне возможно. Теоретически я допускаю существование таких чар,
правда, очень и очень смутно представляю механизм их действия. О
человеческом организме я знаю так же мало, как и об устройстве Вселенной.
Зачатие и рождение для меня тайна за семью печатями -- и не только для меня,
но и для других моих собратьев по Искусству, даже для тех, кто нашел
применение своему Дару в области медицины.
-- Так ты сдаешься? -- угрюмо осведомился Кевин. -- Умываешь руки?
-- Нет, я просто ввожу тебя в курс дела, показываю свое видение
ситуации. А дело, скажу тебе, дрянь; ситуация не внушает оптимизма. Сначала
Бронвен с ее приворотными чарами, теперь вот -- Бран Эриксон. И где они
только набрались всей этой премудрости, ума не приложу... Хотя, поспешу
добавить, некий проблеск надежды я все-таки вижу.
-- А именно? -- оживился уже порядком приунывший Кевин.
-- Даже если Эмрису с Эриксоном и удалось добиться своего, то
предполагаемое бесплодие Дэйры наверняка не органического характера, а всего
лишь психологического. Иначе я не вижу смысла в необходимости постоянного
присутствия чувства неудовлетворенного желания, как выразилась Бронвен. Если
бы эти чары были призваны нарушить работу органов, ответственных за
деторождение, то ограждать Дэйру от мужчин не было бы никакой надобности.
Наличие же или отсутствие этого самого чувства неудовлетворенного желания,
по моему разумению, нисколько не повлияло бы на конечный результат. Поэтому
я осмелюсь утверждать, что в физическом плане Дэйра вполне здорова. В конце
концов, она постоянно носит амулет, оберегающий ее от порчи...
-- Который, однако, не уберег ее.
-- Это еще неизвестно, -- заметил Морган. -- Но даже если это так, то
сам факт, что амулет не уберег ее, косвенно подтверждает мою догадку. Если
заговор и был наложен, то он воздействовал не на организм, а на психику,
полагаю, на уровне самых глубоких инстинктов... Впрочем, не буду излишне
обнадеживать тебя. Внушение может оказаться столь сильным, что с ним не
справится даже Колин.
-- Все равно это намного лучше, чем то, что я успел нафантазировать, --
сказал Кевин. -- Так у меня хоть появилась надежда.
Морган откинулся на спинку кресла и, поджав губы, пристально поглядел
на него.
-- А ты не думал о том, что Бронвен могла внушить тебе эту
безнадежность? Разумеется, не грубо, а исподволь, ненавязчиво. Не показалось
ли тебе подозрительным, что ты так быстро и без колебаний поверил ее
рассказу?
-- Черт! -- выругался Кевин. -- Похоже, ты прав. Она сущая ведьма!
-- Согласен, -- кивнул Морган. -- Она ведьма, теперь в этом нет никаких
сомнений. И кстати. Я думаю, что ты обязан Дане не только освобождением от
пут, но и избавлением от наваждения. Сдается мне, что пробудь ты во власти
чар столько, сколько Бронвен рассчитывала тебя продержать, ты бы
неукоснительно соблюдал свой обет молчания. Так что не советую тебе
испытывать по этому поводу ни малейших угрызений совести.
-- Жуть какая! -- сказал Кевин, поеживаясь. -- Знаешь, я начинаю
понимать ортодоксальных служителей церкви, которые считают, что всякая магия
от дьявола, и ратуют за ее полное запрещение.
-- Ты это серьезно? -- спросил Морган, неожиданно сильно задетый его
словами.
-- Нет, конечно. Просто я взвинчен до предела и говорю, что в голову
придет. Всякие глупости... Ты собираешься сообщить об этом Колину?
Морган задумчиво покачал головой:
-- Сообщу, но не обо всем. Только о том, что Эриксон сделал с Дэйрой, и
ни словом не обмолвлюсь про Эмриса. Я не буду тем человеком, от которого
Колин узнает, что его брат убийца. Ведь тогда он будет вынужден казнить
Эмриса.
-- Эмрис заслуживает смерти! -- заявил Кевин.
-- Заслуживает, -- не стал возражать Морган. -- Но при всем том он
остается родным братом Колина.
-- Плевать! Он должен понести наказание.
Морган пожал плечами.
-- Что ж, ладно. Вот вернется Колин, тогда и поведаешь ему о
преступлении Эмриса. А я пас. Я не могу оказать такую медвежью услугу
человеку, который считает меня своим лучшим другом. Колин никогда не простил
бы мне этого.
-- Так ты боишься?
-- Трудный вопрос. Пожалуй, что боюсь -- но не прогневать Колина, а
причинить ему боль. По-своему он был привязан к Эмрису и отправил его в
ссылку главным образом потому, что хотел уберечь его от более сурового
наказания -- тюрьмы или эшафота. Колин знал, что рано или поздно Эмрис таки
допрыгается со своим глупым тщеславием, и решил убрать его от греха
подальше. Теперь все клыки у Эмриса вырваны, и он не представляет какой-либо
серьезной опасности. Плюнь на него, Кевин. Пусть он доживает свой век в
изгнании, пусть мучится угрызениями совести и страшится ада.
-- Нет, -- решительно произнес Кевин. -- Это я так не оставлю. Впрочем,
в одном ты все-таки прав: Колину действительно не следует знать об этом. Но
я не отказываюсь от идеи при случае расквитаться с Эмрисом.
-- Вряд ли такой случай тебе представится, -- заметил Морган. -- Если,
конечно, ты не будешь так глуп, чтобы угрохать несколько месяцев жизни ради
этого сомнительного удовольствия. Лично я считаю, что Эмрис не стоит этого.
-- Посмотрим, -- сказал Кевин, подводя черту под дискуссией.-- Когда ты
думаешь переговорить с Колином?
-- Если получится, то прямо сейчас, -- ответил Морган. -- Только не
мешай мне.
Он расслабился в кресле, прикрыл глаза и погрузился в легкий транс.
Камень на его груди слабо, еле заметно засветился. Кевин знал, что Огненный
Глаз Моргана (равно как и камни Даны и Бронвен) был поверхностно настроен на
Знак Силы Колина, что позволяло им без труда устанавливать контакт даже на
расстоянии в тысячу миль. Кевина всегда изумляла способность Одаренных к
мысленному общению, он считал телепатию бесспорно самым поразительным
явлением из всего арсенала магических приемов. Между ним и Дэйрой изредка
возникала подобная связь и длилась она лишь считанные секунды, но эти
мгновения были так прекрасны, так волнующи, что поначалу Кевин недоумевал,
почему маги все же предпочитают речь непосредственному обмену мыслями. Позже
он узнал, что дело не только и не столько в тех усилиях, которые нужно
прилагать, чтобы удерживать мысленную связь, сколько в том, чтобы постоянно
быть начеку и не обрушить на собеседника поток своих эмоций, чувств и
переживаний, перед которыми не устоит даже самая верная дружба, даже самая
нежная любовь. Морган как-то сказал, что для того, чтобы всеми фибрами души
возненавидеть человека, достаточно заглянуть в его мысли. Кевин не принимал
столь категорического суждения; ему хотелось бы верить, что узнай он, что
думает о нем Дэйра, он продолжал бы любить ее по-прежнему. И тем не менее,
факт был налицо: случалось, что перед колдовским поединком противники
открывали друг другу (вернее, враг врагу) свои мысли, после чего вступали в
такое ожесточенное сражение, что дуэль непременно заканчивалась гибелью
одного из них...
Спустя пять минут камень на груди Моргана погас. Он распахнул глаза,
потянулся и зевнул.
-- Ну как? -- спросил Кевин. -- Рассказал?
-- Рассказал.
-- И что Колин?
-- Разозлился, конечно. -- Морган вздохнул и сердито проговорил: --
Проклятье!
-- Что там еще стряслось?
-- Девки на сегодня отменяются, -- с похоронным видом сообщил Фергюсон.
-- В первом часу ночи Колин велел нам собраться в его кабинете.
-- Нам?
-- Тебе, мне и Дане.
-- Зачем?
-- Он хочет переговорить с нами.
Кевин удивленно приподнял бровь:
-- И со мной?
-- И с тобой.
-- Но как? Ведь мой Дар еще не пробужден.
-- Главное, что он у тебя есть, а остальное несущественно. Мы с Даной
поможем тебе.
Говоря это, Морган даже не подозревал, насколько пророческими окажутся
его слова...

Из глубин памяти...
(окончание)
Я постарался как можно скорее покинуть владения Хаоса и взял курс на
один из миров-двойников Страны Вечных Сумерек. Юнона вскоре заметила
отклонение от намеченного маршрута и забеспокоилась.
-- Артур! Что ты задумал?
-- Все в порядке, мама, не волнуйся. Просто я хочу, чтобы сначала мы
поговорили с человеком, которому я больше всего доверяю... после тебя,
конечно.
-- С Янусом?
-- Нет, с Дианой.
-- Ах, с Дианой! -- значительно произнесла мать. -- А ты знаешь, где
она сейчас?
-- В своей обители. Я только что связывался с ней.
-- Понятно, -- сказала Юнона и с легким упреком добавила: -- Ты даже не
спросил моего согласия.
Я повернулся к ней и с обезоруживающей улыбкой (при случае я тоже могу
пленительно улыбаться) ответил:
-- Я не сомневался, матушка, что ты согласишься. Нам не следует
предавать полученные сведения огласке, пока мы сами не обдумаем их в
спокойной обстановке и не решим, что делать дальше. Ну, а Диана поможет нам
разобраться в топологических аспектах данной проблемы.
Юнона кивнула, признавая разумность моих доводов. Ее родная сестра
Диана, младшая дочь Януса из Сумерек, несмотря на свою молодость, была нашим
математическим гением и могла дать сто очков вперед некоторым общепризнанным
авторитетам в этой области с многовековым стажем. Я очень гордился успехами
Дианы. Мы все гордились ею, но я -- особенно.
-- Ты прав, -- сказала мать. -- Сейчас в моей голове царит настоящий
сумбур. Я должна собраться с мыслями, прежде чем представить главам Домов
отчет о нашей встрече с Врагом.
-- Тогда заблокируй свой Самоцвет, -- посоветовал я. -- Чтобы никто не
мешал тебе собираться с мыслями.
Юнона стянула с пальца кольцо с Небесным Самоцветом, который, кроме
всего прочего, был телепатическим приемником-передатчиком, настроенным на
мысленные волны своего обладателя.
-- Это для пущей верности, -- объяснила она, пряча кольцо в кармашек
туники.
Большую часть пути мы преодолели молча, лишь под конец, когда мы уже
были почти у цели, моя мать задумчиво произнесла:
-- Боюсь, Артур, я привила тебе любовь к моему Дому в ущерб Дому твоего
отца.
-- Ты это к чему? -- спросил я, впрочем, догадываясь, что она имеет в
виду.
-- Сумерки тебе дороже Света, -- ответила Юнона. -- А Сумеречные
родственники тебе намного ближе, чем дети Света. Вот, например, ни к одной
из своих сестер ты не привязан так, как к Диане.
Я почувствовал, что краснею, и ничего не мог поделать с собой. Я с
самого начала понимал, что шила в мешке долго не утаишь; в последнее время
острый конец все чаще выглядывал наружу, и я едва успевал запихнуть его
обратно. К счастью для меня, в этот самый момент мы прибыли к месту
назначения, и естественный озноб, пробирающий каждого человека при выходе из
Тоннеля, остудил мое пышущее жаром лицо.
-- Диана мне все равно что родная сестра, -- как можно бесстрастнее
произнес я. -- А вот и ее мир, Сумерки Дианы. Чертовски похоже на Дневной
Предел Истинных Сумерек, ты не находишь?
-- Да, похоже. Ну, прямо точь-в-точь.
-- Только это дикий мир, необитаемый, -- заметил я. -- И в этом его
прелесть.
-- Тебя всегда влекла суровая идиллия, -- сказала Юнона, оглядываясь по
сторонам. -- Как, впрочем, и Диану.
Большой диск красного солнца неподвижно висел над самым краем
небосвода, не сдвигаясь ни на йоту на протяжении миллионов лет. Большинство
планетных систем этого старого-престарого мира уже давно пришли в
равновесие, приливные силы погасили вращение и поступательное движение их
составляющих частей относительно друг друга, и теперь они перемещались в
пространстве лишь как единое целое. Здесь не было смены дня и ночи, не было
времен года; но была дневная сторона, выжженная вечно палящим солнцем, и
была ночная сторона, скованная вечными льдами, а между ними был пояс вечных
сумерек, где вечно царила осень.
Мы с Юноной шли вдоль спокойного ручья, ступая по густой оранжевой
траве. Справа от нас начинался лес; желтые, красные и оранжевые листья
деревьев были повернуты к солнцу, спектр излучения которого был богат на
инфракрасную составляющую, чем и объяснялась такая необычная окраска листьев
и травы. Против ожидания было довольно прохладно из-за усилившегося ветра с
ночной стороны -- с наступлением равновесия атмосферные процессы в Сумерках
не желали прекращаться, хотя протекали здесь не так бурно, как в молодых
мирах. Юнона зябко поеживалась, и я накинул на ее плечи свою мантию.
-- Спасибо, Артур, -- сказала она. -- Нам еще долго идти?
-- Нет, недолго. Скоро мы будем на месте.
-- А нельзя было сразу?
-- Нет.
-- Почему?
-- Ну, во-первых, мне давно хотелось прогуляться здесь вместе с тобой.
Ты вечно в делах, и нам редко выпадает случай побыть наедине, в тишине и
спокойствии.
Юнона тихо вздохнула и нежно сжала мою руку.
-- Ах, сынок! Если бы только я могла посвятить всю себя детям, я была
бы самой счастливой женщиной на свете. Но, увы, это не в моей власти -- ведь
я королева...
Я обнял ее за плечи, и мы продолжили путь. Я думал о том, как мне
повезло, что у меня такая мама -- самая лучшая из всех мам, а Юнона,
надеюсь, думала, что я -- лучший из сыновей.
Ручей сворачивал влево, но мы пошли прямо и углубились в лес, а через
пять минут вышли на широкую прогалину, посреди которой возвышался большой
шатер из красного и голубого шелка. Вокруг шатра резвились в траве маленькие
зверушки с длинными пушистыми хвостами и кисточкообразными ушами, очень
похожие на белок, только чуть покрупнее и с золотистым окрасом шерсти. При
нашем появлении зверушки притихли и повернули к нам свои острые мордочки;
бусинки их глаз с опаской посмотрели на мою мать. Затем, видимо, решив, что
раз она со мной, то им нечего бояться, они возобновили свои игры. Это была
вторая причина, почему я открыл выход из Тоннеля на приличном расстоянии от
прогалины. Наше внезапное возникновение прямо из воздуха могло переполошить
этих милых зверушек, а Диана страшно не любила, когда кто-то пугал ее
питомцев.
Полог у входа в шатер отклонился, и навстречу нам вышла стройная
девушка в белых облегающих брюках и желтой блузке с короткими рукавами. У
нее были длинные и густые русые волосы и большие голубые глаза, лучившиеся
беззаботной юностью и озорством. Она была очень похожа на свою старшую
сестру, мою мать, и я вовсе не отрицаю, что в свое время это обстоятельство
имело для меня огромное, если не решающее значение. Я никогда всерьез не
называл Диану тетей, в частности потому, что она была на пять лет младше
меня. Но и не только поэтому...
-- Артур! Сестра! -- радостно произнесла Диана, и лицо ее озарила
улыбка, по воздействию на меня ничем не уступавшая маминой.
Она обняла Юнону и поцеловала ее в щеку, затем, после секундных
колебаний, нежно прикоснулась пальцами к моей руке и заглянула мне в глаза.
-- Я так переживала за вас, когда узнала, что вы отправились в Хаос.
Почему ты не предупредил меня?
-- Времени не было, -- ответил я. -- Все произошло так внезапно.
-- Мог бы и выкроить минутку.
-- Прости, дорогая.
-- Ты бессердечный эгоист, Артур!
-- Каюсь. И обещаю исправиться.
Диана рассмеялась:
-- О нет, только не это!
-- Почему же?
-- Потому что ты неисправим. И, кроме того, я люблю тебя такого, какой
ты есть. -- Она повернулась к матери, которая с доброжелательной улыбкой
слушала нашу перепалку. -- Извини. Кажется, мы увлеклись.
-- Ничего, -- сказала Юнона. -- Мне всегда приятно на вас смотреть,
любезничаете вы или бранитесь.
Диана смущенно опустила глаза.
-- Ты очень добра к нам, сестра... Да, кстати, как тебе нравится моя
обитель?
-- Здесь просто восхитительно! Это здорово напоминает мне Рощу
Пробуждения в Истинных Сумерках, только там не водятся такие симпатичные
создания. -- Юнона наклонилась и погладила по мягкой шерстке одну из
зверушек, которая, осмелев, подошла к ней и начала тереться о ее ногу,
довольно мурлыча, как сытый котенок. -- Они местные?
-- Нет. Я привела их дедушек и бабушек из другого мира.
-- Ах, какая прелесть! -- воскликнула Юнона, когда зверушка проворно
взобралась ей на плечо. -- Они совсем ручные! Как ты их называешь?
-- Просто зверушками, -- ответила Диана. -- Никак не удосужусь
придумать что-то пооригинальнее... Ну, ладно, -- спохватилась она. -- Я
совсем забыла о своих обязанностях хозяйки. Вы, наверное, проголодались? Так
проходите в шатер, сейчас я вас накормлю. Сомневаюсь, что Враг устроил в
вашу честь роскошный пир.
-- А вот и ошибаешься, -- сказал я, входя вслед за Юноной и Дианой
внутрь. -- Он предлагал нам перекусить, да только мы отказались.
-- Боялись, что отравит?
-- Нет, об этом мы как раз не подумали, хотя следовало бы учесть и
такую возможность. Однако есть мудрое правило, которое гласит: не вкушай
пищи в доме врага своего. Тем более, в Чертогах Смерти, где правит бал
Нечистый.
Помещение внутри шатра было разделено шелковыми занавесями на несколько
комнат. Пол в первой от входа и самой большой был устлан мягкими коврами;
посреди была расстелена белоснежная скатерть с обедом на три персоны, а
вокруг разбросаны пуховые подушки, обитые красным и голубым бархатом.
Мы устроились на подушках и принялись за еду, походя болтая о всяких
пустяках. Разговор о нашей встрече с Врагом по молчаливому согласию был
отложен нами на десерт. Пока Юнона и Диана обменивались последними
придворными сплетнями, я набирался смелости, чтобы сообщить матери новость,
которая вряд ли обрадует ее. Мне следовало бы сделать это уже давно, как
только я понял, что намерения у меня самые что ни на есть серьезные, однако
я долго не мог решиться и все откладывал неизбежное объяснение до лучших
времен. Путешествие за Грань Хаоса послужило хорошей встряской, придавшей
мне мужества.
Улучив момент, я протянул руку и смахнул с подбородка Дианы несколько
прилипших к нему хлебных крошек, причем намеренно сделал это не по-братски,
а с той трепетной заботливостью, которая придает глубокий интимный смысл
даже самым невинным прикосновениям.
-- Вы такие милашки, -- заметила моя мать, ласково улыбаясь, но в ее
глазах уже промелькнула безотчетная тревога. -- Не будь вы близкими
родственниками, из вас получилась бы замечательная пара.
Щеки Дианы вспыхнули ярким румянцем. Я тоже покраснел и в смятении (не
скажу, что совсем уж притворном) потупился. Наше замешательство было весьма
красноречивым.
Пораженная внезапной догадкой, Юнона шумно выдохнула, уронила на
скатерть вилку и изумленно воззрилась на меня.
-- Что я вижу! -- наконец проговорила она; ее голос звучал непривычно
глухо и сипло. -- Нет, я не верю своим глазам... Скажите, что я ошибаюсь.
Ну!
-- Ты не ошибаешься, мама, -- сказал я.
Юнона нервно прокашлялась и перевела взгляд на сестру:
-- Диана, детка, ты в своем уме? Ведь он твой племянник, пойми же!
Диана ничего не ответила, проявив неожиданный интерес к замысловатому
узору на ковре, и, казалось, была всецело поглощена его изучением.
-- Ну, и что с того? -- отозвался я, нарушая гнетущее молчание. -- Я не
вижу в этом ничего страшного.
-- Зато я вижу, будьте вы неладны! -- гневно воскликнула мать. -- Ты
мой сын, а Диана моя сестра. Моя родная сестра!
-- Но не моя же.
Юнона вздохнула.
-- И на том слава Богу, -- язвительно произнесла она. -- Ну, спасибо,
обрадовали вы меня. Хорош сюрприз, нечего сказать!
-- Прости, сестра, -- виновато прошептала Диана, не отрывая взгляда от
ковра. -- Я знаю, это нехорошо, но...
-- Но что?
-- Мы любим друг друга, -- сказал я. -- И хотим пожениться.
Мать всплеснула руками.
-- Подумать только, они хотят пожениться! Да вы спятили оба! Никто не
признает ваш брак.
-- Янус признает. Сначала он, конечно, побушует, но потом успокоится
и...
-- И похвалит! -- фыркнула Юнона.
Я покачал головой:
-- Нет, мама. Как и ты, дед не одобрит нас. Но мы рассчитываем на
снисхождение с его стороны, ведь он всегда был добр к нам.
-- Ах, так! -- она резко поднялась. -- Тогда поспешите к нему, пока я
вас не опередила.
-- Мы еще не обсудили... -- начал было я, но мать не позволила мне
договорить.
-- Глупости! Ты привел меня сюда лишь затем, чтобы дать мне знать о
вашей греховной связи.
-- Ты ошибаешься, мама...
-- Не лги мне, Артур!
-- Это правда, Юнона, -- отозвалась Диана, наконец подняв взгляд. --
Когда Артур вызвал меня через Самоцвет, то сказал, что хочет
посоветоваться...
-- Вот пусть он и советуется. А я остаюсь при своем мнении.
-- Ты уходишь? -- спросил я.
-- Да. Я поищу себе другое место, где смогу собраться с мыслями и
обдумать полученные сведения -- и про Источник, и про вас... Чтоб вам пусто
было!
Она повернулась к выходу, взмахнув на прощание золотым подолом своей
туники, и скрылась за пологом шатра. Снаружи послышалось испуганное шипение
Дианиных зверушек; впрочем, мы знали, что даже в состоянии крайнего
раздражения Юнона не способна причинить вред беззащитным созданиям.
-- Она скоро остынет, -- сказал я Диане. -- Угомонится раньше, чем
окажется в Солнечном Граде. У нее будет достаточно времени, чтобы
поразмыслить и смириться с неизбежным.
-- Так Юнона была права? -- спросила Диана, укоризненно глядя на меня.
-- Ты разыграл этот спектакль только с тем, чтобы она узнала о нас с тобой?
-- Вовсе нет, это получилось экспромтом. -- Я придвинулся к ней и обнял
ее за плечи. -- Но я поступил правильно. Так будет лучше. Было бы гораздо
хуже, если бы она узнала об этом от кого-нибудь другого, например, от
Минервы.
-- Минерва никогда не предала бы нас.
-- Надейся и верь, -- сказал я. (Это был один из тех редких случаев,
когда мы расходились в оценке людей: Диана считала Минерву хорошей и
порядочной, а я на вид ее не переносил.) -- Впрочем, теперь это не важно.
Диана слегка поежилась.
-- Артур, я боюсь возвращаться в Сумерки.
-- Страшишься гнева Януса?
-- Конечно! А ты разве не боишься Утера?
Как всегда при упоминании отца, по спине у меня забегали мурашки. Я
крепче прижал к себе Диану и потерся щекой о ее шелковистые волосы.
-- Ничего, милая, -- попытался я успокоить ее и себя. -- Рано или
поздно все утрясется, и нас оставят в покое.
-- Вот только когда? Святоши из наших Домов во главе с твоим отцом
теперь житья нам не дадут. Можно не сомневаться, устроят нам форменную
преисподнюю.
-- Мы можем переждать бурю здесь, -- предложил я. -- О местонахождении
твоих Сумерек знают только Помона и Дионис, на которых можно положиться...
-- А также Юнона, на которую никак нельзя положиться из-за ее длинного
языка.
-- Но она любит нас обоих и вряд ли захочет натравить на нас толпу
ханжей. К тому же после посещения Хаоса у нее появилась обильная пища для
сплетен иного рода. Вскоре все Дома начнут бурлить, когда узнают о
содержании нашего разговора с Врагом. Так что известие о нас с тобой, скорее
всего, не привлечет к себе особого внимания.
-- А что такого важного рассказал вам Враг?
-- Он дал нам понять, что существуют некие Срединные миры, находящиеся
у Истоков Формирующих...
-- Стоп! Разве у Формирующих есть Истоки?
-- Враг утверждает, что есть. По его словам, они лежат за пределами
последовательностей миров вдоль линий Формирующих. Там сосредоточены силы,
образующие структуру Вселенной. -- Я дословно передал ей весь наш разговор с
Врагом, после чего спросил: -- Как ты думаешь, это может быть? Или же
лукавый слукавил?
-- Теоретически -- да, может, -- уверенно ответила Диана.
Я вопросительно взглянул на нее:
-- Ты что, и раньше предполагала такую возможность?
-- И да, и нет. В некоторых новейших моделях, описывающих Потоки
Формирующих, неопределенность краевых условий на бесконечности устраняется
за счет введения точечной, истоковой сингулярности. Но я никогда не
воспринимала эти модели всерьез; они казались мне слишком абстрактными и
надуманными.
-- А другие твои коллеги?
-- Все они рассматривают их как очень удобный, хоть и далекий от
действительности математический прием. Насколько мне известно, еще никому не
приходило в голову интерпретировать модели с точечной сингулярностью в том
смысле, что где-то за пределами бесконечности лежат Истоки Формирующих.
Однако... -- Черные брови Дианы сдвинулись к переносице, коралловые губы
плотно сжались, профиль ее заострился. Несколько секунд она сосредоточенно
молчала, блуждая задумчивым взглядом по шатру. -- Знаешь, я кое-что
вспомнила! Впрочем, не исключено, что это была лишь мрачная шутка, но с
другой стороны...
-- Да?
-- Как-то мой отец, уж не помню по какому поводу, обронил вскользь, что
однажды за бокалом вина твой прадед, король Артур, заявил, будто бы он
пришел к нам из бесконечности.
-- Вот как! -- Я был заинтригован. -- Очень интересно! Я ни о чем
подобном не слышал.
-- Правда, -- тут же поспешила добавить Диана, -- по словам отца, это
был далеко не первый бокал вина, который выпил в тот вечер твой прадед, и,
возможно, не стоит придавать его речам большого значения.
-- А может, и стоит, -- сказал я. -- Ведь не зря же говорят, что in
vino veritas.
-- Так ты думаешь...
-- О нет, дорогая, пока что я ничего не думаю. Честно говоря, ты меня
огорошила. Ведь если мой прадед не шутил, а Враг не солгал, то из этого
следует... -- Тут я умолк и крепко призадумался над тем, что же из этого
следует.
Как и все остальные, я знал о происхождении моего легендарного предка
одновременно и много, и мало. Много было разноречивых слухов, предположений,
домыслов и догадок, но слишком мало -- достоверных фактов, полученных из
первых рук. Основатель Дома Света Артур Пендрагон, в честь которого меня и
назвали, умер задолго до моего рождения, но даже при жизни он был настоящей
загадкой для современников, а его прошлое до сих пор остается для нас тайной
за семью печатями.
Во множестве миров, главным образом в Рассветных и Теллурианских,
бытуют легенды, мифы и предания про короля Артура, повествующие о его жизни
и славных деяниях и предлагающие всевозможные версии его происхождения; при
этом часто упоминается город Авалон, якобы находящийся в стране под
названием Логрис. В эти легенды нельзя было верить без оглядки, равно как и
подчистую отвергать их -- ибо в каждой из них, наряду с вымыслом,
присутствует и крупица правды. Все они возникли отнюдь не на пустом месте,
их породила сама личность моего прадеда, чье влияние на судьбы мира сравнимо
с влиянием таких колоссов, как Будда, Один, Иисус, Магомет. Его деятельность
вызвала сильный резонансный эффект в значительной части Экватора, причем
характерно, что если в Рассветных мирах преобладают сказания из позднего
артуровского цикла, в основе которых лежат события, связанные с образованием
Дома Света и его становлением как самого могущественного из всех Домов
Порядка, то в Теллурианских мирах преимущественно в ходу более ранние
истории, отражающие ту часть жизни Артура, о которой нам доподлинно ничего
не известно. В свете последнего обстоятельства считается общепризнанным, что
мой прадед был родом из какого-то захолустного мира группы Теллуса. Но
неужели аж из такого захолустного -- из бесконечности?..
-- Если это правда, -- медленно произнес я, -- то вряд ли король Артур
был адептом Порядка, как утверждает Книга пророков Митры.
-- Между прочим, -- заметила Диана. -- Отец не помнит случая, чтобы
твой прадед манипулировал Знаком Янь. Он вообще считает, что человек
неспособен овладеть силами Порядка или Хаоса, не потеряв своей человечности.
А король Артур, без сомнения, был человечным человеком.
-- Значит, он обладал силой иного рода. Силой, рожденной у Истоков
Формирующих, если верить Врагу -- на третьем полюсе существования.
-- Или в самом сердце Вселенной, -- сказала Диана. -- Такая
интерпретация представляется мне более удачной.
-- Почему?
-- Потому что полюс -- это крайность. А у Истоков, если они существуют,
сосредоточены силы созидающего характера, которые творят Вселенную, а не
разрывают ее, подобно Порядку и Хаосу.
Я с сомнением покачал головой:
-- Мы еще не знаем, какие силы там сосредоточены, но в одном я точно
уверен: любая сила -- всегда крайность. Даже чистое созидание может
обернуться катастрофой, если могущество окажется в руках безумцев и
фанатиков.
-- Не спорю, -- согласилась Диана. -- У всякой медали есть обратная
сторона. Не зря же твой прадед скрывал происхождение своей силы.
-- А Враг приподнял завесу тайны, -- подхватил я.
Диана внимательно посмотрела на меня:
-- Как ты думаешь, зачем он это сделал?
-- Полагаю, чтобы натравить наши Дома друг на друга. Редкий обладатель
такого могущества не соблазнится перспективой стать повелителем Экватора.
Держу пари, что вскоре многие Властелины кинутся на поиски Источника. Их не
остановит предупреждение Врага, что путь туда труден и полон опасностей. Во
всяком случае, меня это наверняка не остановит.
Зрачки глаз Дианы расширились от страха.
-- И ты...
-- Да, я тоже, -- твердо произнес я. -- В своем здравом рассудке я
уверен, но за других не отвечаю. Я должен прийти к Источнику первым и взять
ситуацию под контроль, чтобы предотвратить возможную и весьма вероятную
катастрофу. Иначе я не могу.
Диана обреченно вздохнула и погладила меня по щеке.
-- Ты сумасброд, Артур, -- сказала она. -- Ты безрассуден... Но за это
я тебя и люблю.
Вот так начиналась эта история...

Глава 12
К вечеру настроение Дэйры, испорченное неосторожной фразой Кевина,
ничуть не улучшилось, и за праздничным столом она выпила гораздо больше, чем
полагалось леди, а тем более -- принцессе. Задолго до окончания пира она
начала клевать носом и, чтобы не уронить свое достоинство в глазах двора,
вынуждена была покинуть Банкетный зал. Выдержав необходимую паузу,
продиктованную правилами приличия, Кевин последовал за ней и тайком
пробрался в ее покои. Он застал Дэйру лежавшую в постели, но еще не спавшую.
-- Убирайся, -- сказала она, как только он вошел; в голосе ее звучала
мука. -- Я не хочу тебя видеть.
Кевин присел на край кровати, взял руку Дэйры и прижался щекой к
маленькой теплой ладошке.
-- Прости, родная. Прости, что обидел тебя. Прости за то, что причинил
тебе боль.
Дэйра отняла руку и отвернулась.
-- Ты здесь ни при чем, Кевин. Совсем ни при чем. Я ничуть не обижаюсь
на тебя.
-- Тогда в чем же дело?
-- Дело во мне. Я... я тебе не пара.
-- Глупости! -- фыркнул Кевин.
-- Вовсе нет, это правда. Мы долго обманывали себя и друг друга, но
нельзя бесконечно бежать от действительности -- она все равно будет дышать
нам в спину. Моя неполноценность когда-нибудь встанет между нами, и ты
проклянешь тот день, когда связался со мной.
Кевин вздохнул:
-- Сейчас ты не в настроении, Дэйра. Давай поговорим об этом завтра.
-- Завтра я скажу тебе то же самое, Кевин МакШон... или, вернее, Артур
Пендрагон. Принц из Дома Света.
Кевина вдруг зазнобило. Сердце его учащенно забилось, а в висках
запульсировала тупая боль.
-- Что ты сказала? -- через силу прохрипел он.
-- Я назвала твое настоящее имя. Твой приемный отец, лорд Шон, был прав
в своем предположении, неважно -- шутя он его высказал или совершенно
серьезно. Прежде чем стать ребенком, ты был взрослым мужчиной -- принцем
Артуром, сыном Утера Пендрагона.
-- Что за чушь! -- произнес Кевин, однако нарастающая боль в висках
подсказывала ему, что это не такая уж и чушь. Слова Дэйры пробудили в его
памяти какие-то смутные образы, настолько смутные, что он не мог понять их
значение. Тем не менее, в них было что-то очень знакомое,
мучительно-узнаваемое, близкое и родное, бередящее душу, приводящее в
смятение рассудок... -- Что за чушь! -- настойчиво повторил он. -- Утер
Пендрагон был отцом короля Артура.
-- То был другой Утер, твой предок по линии отца. А твою мать зовут как
языческую богиню -- Юнона. Принцесса Юнона из Сумерек.
Юнона! Мамочка!..
Голова Кевина разболелась не на шутку. Он сжал ладонями виски и
протяжно застонал:
-- Великий Митра!
-- Вот именно, -- отозвалась Дэйра.
-- Что? -- спросил Кевин. -- Что "вот именно"?
-- Ты сказал: "Великий Митра".
-- Да? -- удивился Кевин и тут же вспомнил, что действительно это
сказал. -- Да, -- произнес он уже с утвердительной интонацией. -- Так я и
сказал. Не понимаю, с какой стати...
-- Зато я понимаю. Это лишь подтверждает мою правоту. Король Утер --
наш Утер -- был ярым почитателем бога Митры, Князя Света. Его сын, король
Артур, хоть и был крещен, не без оснований подозревался в тайной
приверженности культу Митры. Вот и ты, их потомок...
В этот момент голова Кевина будто раскололась от нового приступа адской
боли. Он вскрикнул, свет в его глазах померк, и он потерял сознание.
Очнувшись, Кевин обнаружил себя лежащим в постели. Боль прошла и
напоминала о себе лишь легким ознобом, полной опустошенностью мыслей и
чувств, слабостью во всем теле.
Чья-то рука бережно вытерла с его лба испарину. Кевин повернул голову и
увидел рядом с собой Дэйру. Ее большие изумрудные глаза смотрели на него
виновато и с беспокойством.
-- Извини, дорогой, -- сказала она. -- Сегодня я много выпила и
сболтнула лишнее. А ведь ты предупреждал, что не должен ничего знать, пока
сам не вспомнишь.
-- Я предупреждал? Когда?
-- Помнишь, ты дал согласие, чтобы Колин загипнотизировал тебя?
-- Да, помню.
-- Тогда-то он и пробудил твою прежнюю память. Ты немного рассказал о
себе, расспросил о своей нынешней жизни, потом велел ему все забыть и сам
забыл обо всем.
-- Что я еще рассказал? -- спросил Кевин, с тревогой и трепетом ожидая,
что вот-вот у него снова разболится голова.
К счастью (или, может быть, к сожалению), этого не случилось.
-- Не очень много, -- ответила Дэйра. -- Как я уже говорила, ты
сообщил, что зовут тебя Артур, ты принц из Дома Света, твой отец -- Утер
Пендрагон, мать -- Юнона из Сумерек, а король Артур из Авалона был твоим
прадедом -- отцом твоего деда Эмриса, чьим сыном был твой отец Утер.
Теперь слова Дэйры, хоть и находили живой отклик в его сердце, уже не
вызывал мучительной боли в голове. Кевин чувствовал себя так, точно ему
рассказывали о событиях его детства, которых он совершенно не помнил, зная,
однако, что они происходили в действительности.
-- А дальше?
-- Дальше ты сказал, что превратился в грудного младенца, потому что
пересек бесконечное число миров... Знаешь, монсеньор Корунн МакКонн
утверждает, что наш мир не единственный сущий, что Бог сотворил неисчислимое
множество разнообразных миров. Кое-кто считает его взгляды ересью, но,
оказывается, он прав.
-- Да, да, конечно, -- согласился Кевин. -- Однако продолжай.
-- Еще ты говорил о Враге, Нечистом, также ты называл его Хранителем
Хаоса и Князем Тьмы. Ты говорил, что многие считают его дьяволом, но сам ты
так не думаешь. Ты упоминал о Рагнареке, о Мировом Равновесии... впрочем, я
мало что из этого поняла. Еще ты сказал, отвечая на вопрос Колина, что не
знаешь, есть ли Бог, а потом велел ему забыть о вашем разговоре.
-- А тебе не велел?
-- По-моему, ты просто не заметил моего присутствия.
-- Гм-м... На каком языке я разговаривал?
-- На очень странной разновидности валлийского со значительной примесью
латыни... или греческого... нет, все-таки латыни, очень странной латыни... и
очень странного греческого... Но это не мешало нам с Колином понимать тебя.
-- Мой акцент тебе ничего не напоминал?
-- У тебя не было акцента, ты говорил мысленно.
-- Вот как! -- Кевин удивленно взглянул на Дэйру. -- И ты все слышала?
-- Да. Вы так громко говорили...
-- А Колин об этом знает?
-- Нет. Ему незачем это знать. Ведь ты сам так хотел.
-- Очаровательно! -- пробормотал потрясенный Кевин. -- Ты никогда не
задумывалась над тем, что это для тебя значит?
-- Конечно, задумывалась, -- печально ответила Дэйра.
-- И к какому выводу ты пришла?
-- Ясно к какому! Все, что ты сказал тогда, лишь углубляет разделяющую
нас пропасть.
"Черт возьми! -- подумал Кевин. -- Она действительно ничего не
понимает... Вернее, не хочет понять".
-- Я не о том спрашиваю, Дэйра.
-- А о чем же?
-- Ты говоришь, что слышала весь наш разговор. Не обрывки мыслей, не
отголоски эмоций, а весь разговор целиком. Ведь так?
-- Ну, да. А что, собственно... -- Вдруг она умолкла, глаза ее
расширились, как от испуга. -- Неужели?.. О, Боже!.. Кевин, милый, что ты
хочешь этим сказать? Что я... мой Дар... он не такой уж ущербный?
-- Не знаю, дорогая, но другого объяснения происшедшему я не нахожу. Из
всего, что я узнал от Моргана, следует, что на такое способен только
человек, обладающий мощным, полноценным Даром. К тому же твое участие в
нашем разговоре не было совсем пассивным. Подслушивая, ты ухитрилась
остаться незамеченной, ничем не выдать своего присутствия.
-- Но ведь я полукровка...
-- Ну и что? Морган тоже полукровка, но это не мешает ему быть
могущественным колдуном.
-- Он мужчина и унаследовал свой Дар от отца. А я... я унаследовала
бездарность от матери.
-- Но ты также и дочь Бриана Лейнстера. Мне всегда казалось
несправедливым, неправильным, что от смешанных браков в полной мере Дар
наследуют только дети одного пола. Что если твой Дар так же хорош, как и Дар
Моргана, разве что наши чародеи еще не научились его пробуждать?
Дэйра тихо всхлипнула и положила голову ему на плечо.
-- Нет, Кевин, -- с мольбой и тоской в голосе проговорила она. -- Прошу
тебя, не надо. Не внушай мне несбыточных надежд. Я так боюсь... -- Она снова
всхлипнула. -- Боюсь разочарований... Пожалуйста, давай не будем об этом!
-- Хорошо, любимая, -- сказал Кевин, твердо решив, что так этого не
оставит. -- Хорошо, не будем.
Он поднял к себе ее лицо и нежно поцеловал ее в губы, а потом они,
выбросив из головы все тревожные мысли, занялись тем, чем обычно занимаются
мужчина и женщина, оставаясь наедине.

Глава 13
Кевин проснулся ровно в час пополуночи. Осторожно, чтобы не разбудить
Дэйру, спавшую беспокойным сном, он выбрался из постели, обул башмаки и на
цыпочках вышел из спальни. Покинув покои Дэйры, он спешно направился в
королевские апартаменты, надеясь, что не очень опоздал.
Несмотря на столь позднее время, двор продолжал пировать. По пути Кевин
встретил нескольких порядком захмелевших вельмож и безуспешно старавшихся
выглядеть трезвыми слуг. Из глубины дворца доносилось фальшивое бренчание
арф, под аккомпанемент которых нестройный хор пьяных голосов выводил
какую-то заунывную песню; еще откуда-то слышалась тоскливая литания волынок.
Когда Кевин проходил мимо глубокой ниши в стене коридора, рядом с ним вдруг
раздался треск рвущейся ткани, затем последовало истерическое женское
хихиканье, постепенно перешедшее в сладострастный стон. Кевин смутился и
поспешил прочь.
У входа в покои Колина дежурный офицер доложил ему, что Морган и Дана
уже ждут его в королевском кабинете. Кевин миновал анфиладу комнат и
остановился перед дверью в кабинет. Сначала он собирался постучать, но затем
передумал, рассудив, что Морган и Дана вряд ли будут целоваться, во всяком
случае, здесь, и решительно отворил дверь.
Сделав один шаг, Кевин оторопело застыл на пороге, уставившись
изумленным взглядом на восседавшего в кожаном кресле под портретом Дэйры
Колина. Справа от письменного стола сидела Дана, слева -- Морган. Все трое с
интересом наблюдали за его реакцией.
-- Проходи, -- наконец сказал Колин. -- Не бойся, я не призрак, я во
плоти -- можешь потрогать. Ну, проходи же!
Кевин с лязгом закрыл рот, закрыл за собой дверь и подошел к столу.
-- Колин!.. Ты?.. Как... как тебе удалось?
-- Прежде всего, садись, не стой, как истукан. -- Колин подождал, пока
Кевин устроится в кресле, затем продолжил: -- Перед самым твоим приходом я
говорил Дане и Моргану, что уже настала пора поведать миру о моих новых
способностях, в частности о мгновенном перемещении на любые расстояния.
Начать я решил с вас.
-- Ты... ты давно это умеешь? -- спросил Кевин, все еще не веря своим
глазам.
-- С момента коронации. После купания в Источнике я обрел большое
могущество и многому научился.
-- Ты очень плохой мальчик, Колин, -- сварливым тоном, чтобы скрыть
обиду и досаду, произнес Морган. -- Почему ты сразу не сказал дядюшке
Фергюсону, что горазд выкидывать такие штучки?
Колин загадочно усмехнулся:
-- То ли еще будет. Я много чего не сказал вам сразу.
-- Но почему? -- спросила Дана.
-- Поспешишь, людей насмешишь. Я хотел убедиться, что полностью
контролирую свой Образ Источника.
-- Образ Источника? -- переспросил Кевин. -- Что это?
-- Что-то вроде Источника во мне, его отпечаток, который я постоянно
ношу в себе, с тех пор как впервые окунулся в него. -- Колин хмыкнул и
покачал головой. -- Это трудно, невозможно описать словами, ибо Источник не
является материальным объектом. Есть вещи, а есть их суть, так вот он -- это
концентрированная суть всех вещей в мире. Его Образ во мне имеет свою
визуальную форму, скорее всего, выкованную моим подсознанием и отражающую
мое восприятие Источника, но его форма как таковая не играет никакой роли.
Образ Источника служит связующим звеном между мной и фундаментальными силами
мироздания, позволяет мне работать с ними, понимать и воспринимать их.
-- А ты можешь показать нам эту не играющую никакой роли визуальную
форму? -- осведомился Морган.
-- Да, конечно, -- сказал Колин и сделал едва заметный жест левой
рукой. -- Вот, смотрите.
Морган и Дана изумленно ахнули, глядя поверх головы Колина. В их глазах
застыли ужас и восхищение.
Кевин, хотя ничего не увидел, почувствовал присутствие рядом источника
колоссальной мощи. Вдоль его позвоночника пробежал озноб, но, в отличие от
предыдущих случаев, его голова не заболела, а закружилась. На мгновение он
понял, зачем оказался здесь, ради чего пересек бесконечное число миров и
превратился в ребенка. Потом он позабыл все и снова стал прежним Кевином
МакШоном... Почти прежним -- бессознательно он был готов к самым решительным
действиям...
-- Ну ладно, друзья, -- отозвался Колин, и ощущение мощи у Кевина
пропало. -- На сегодня хватит. Перейдем к делу. Итак, вы не нашли Эриксона?
-- Нет, -- ответил Морган. -- Он будто сквозь землю провалился.
-- И никаких следов?
-- Никаких.
-- А Бронвен?
-- То же самое.
-- Я неоднократно вызывала ее, -- добавила Дана. -- Но все
безрезультатно.
-- А я даже пытался связаться с Эриксоном, -- сказал Морган.-- Ответа
не последовало.
Колин кивнул:
-- Пока мы здесь обменивались любезностями, я поочередно вызывал их
обоих. Они не отвечают -- не могут или не хотят. Я подозреваю, что Эриксон
не может, а Бронвен не хочет.
-- Ты так уверен в своей сестре? -- спросил Кевин. -- Ты совсем не
беспокоишься за нее?
-- Почему же, немного беспокоюсь. Но я знаю, что она себя в обиду не
даст. Полагаю, что инцидент с тобой вынудил ее немедленно приступить к
осуществлению своих планов мести барону. Жаль, конечно, что ваш разговор не
состоялся чуть позже, или же мой с королем Хендриком -- немного раньше. Если
бы не это совпадение, сейчас предатель был бы в наших руках.
-- Барон был готийским шпионом?
-- Не совсем так. Просто он оказал одну услугу покойному королю
Аларику.
-- Какую?
-- Помог его шпионам похитить Дэйру.
-- Черт побери! -- выругался Кевин. -- Грязный ублюдок!.. --
Спохватившись, он попросил у Даны прощения.
-- Король Хендрик принес мне и всему нашему государству глубочайшие
извинения за действия своего деда, -- между тем продолжал Колин. -- Он
утверждает, что король Аларик совсем потерял рассудок, когда связался вот с
этими вещами.
Поерзав в кресле, Колин вынул из бокового кармана своего камзола четыре
камня и положил их перед собой на стол. Три камня -- красный, голубой и
темно-вишневый -- были в оправе и с золотыми цепочками. Четвертый был
большой неоправленый алмаз.
Кевин, Дана и Морган подались вперед.
-- Неужели? -- прошептал Фергюсон. -- Они очень похожи на Символы
Четырех Стихий.
-- Да, вот именно. Король Хендрик уступил мне эти камушки в знак нашего
примирения. Он не желает иметь с ними ничего общего и, как мне показалось, с
радостью избавился от них.
-- А они работают? -- спросила Дана. -- Они подлинные?
-- Самые что ни на есть подлинные. Это не имитация, я проверял. Вот уж
не думал я, что в мире, по крайней мере, в нашем мире, существует еще один
такой комплект.
Морган прищурил свой карий глаз, внимательно разглядывая лежавшие на
столе камни.
-- И что это значит? -- озадаченно произнес он. -- Аларик тоже был
посвященным Источника?
-- К счастью, нет. Этому помешал наш друг МакШон.
Кевин растерянно моргнул и уставился на Колина:
-- Разве?
-- Ну, да, -- сказал Колин, пытливо глядя на него. -- Ведь это же ты
освободил Дэйру из рук похитителей.
По его тону Кевин догадался, что Колин слышал и другую версию
происшедшего. Он в замешательстве отвел взгляд и излишне торопливо спросил:
-- А причем здесь Дэйра? Я не понимаю.
-- Да, -- поддержала его Дана. -- Какое отношение имеет к этому Дэйра?
-- Самое непосредственное. Видите ли, по словам Хендрика, его дед
несколько раз проходил через Врата, но Хозяйка отказывалась пустить его к
Источнику. Она требовала человеческого жертвоприношения.
-- Жертвоприношения?! -- гневно воскликнул Кевин. -- Он собирался
принести Дэйру в жертву Источнику?
-- Да, -- лаконично ответил Колин.
-- О, Боже! -- сказала Дана.
-- А почему именно Дэйру? -- отозвался Морган.
-- Если верить Хендрику, Хозяйка требовала в жертву девицу королевской
крови Лейнстеров... -- Колин тихо фыркнул. -- Но не девственницу. Не
понимаю, какой в этом смысл, но таково было требование Хозяйки. Естественным
образом выбор пал на Дэйру. Впрочем, и выбора-то никакого не было.
-- Проклятье! -- зло проговорил Кевин. -- И ты якшаешься с этой
кровожадной ведьмой?!
-- Я с ней не якшаюсь, -- возразил Колин. -- Она Хозяйка Источника, к
Силе которого я приобщен.
-- Да ее убить мало!
-- Я понимаю твои чувства, Кевин, -- кротко произнес Колин. -- Я сам
испытал нечто подобное, когда слушал рассказ Хендрика. Пожалуй, мне было еще
хуже, чем тебе.
-- Правда? -- язвительно осведомился Кевин. -- Это почему же?
-- Потому что ты не знаешь Хозяйку, а я знаю ее. Я часто посещаю
Безвременье, мы с ней подолгу сидим у Источника, разговариваем на самые
разные темы, между нами даже возникло что-то вроде дружбы...
-- Вот я и говорю, что ты путаешься с ней, -- не унимался Кевин. -- А
ведь она хотела, чтобы ей принесли в жертву твою сестру, Дэйру. Она
заслуживает смерти! Ее нужно уничтожить, и дело с концом.
Колин медленно покачал головой:
-- Все не так просто, дружище. Она Хозяйка Источника, а, кроме того, я
сильно сомневаюсь, что она смертный человек.
-- А кто же тогда? Ангел Господень?
-- Даже не знаю, -- серьезно ответил Колин. -- Я сам в смятении.
-- Ты что, влюблен в эту су... в эту ведьму?
Колин бросил быстрый взгляд в сторону Даны. Щеки его порозовели от
смущения.
-- Глупости! Я же говорил, что вряд ли она смертный человек; она, может
быть, вовсе и не женщина. Время у Источника, такое тягучее, такое вязкое,
там вообще нет времени в привычном для нас понимании этого слова, и никакой
смертный там долго не продержится, он попросту сойдет с ума, ожидая
следующее мгновение, которое никак не наступит. Так что Хозяйка... -- Колин
умолк и поднял руку, предупреждая очередной взрыв негодования со стороны
Кевина. -- В принципе, я согласен с тобой. Хозяйку нужно призвать к ответу
-- вот почему я здесь, с вами. Я сдержал свой первый порыв немедленно
ринуться в Безвременье и потребовать от нее объяснений. В конце концов, она
может оказаться опасной, когда узнает, что я осведомлен о ее планах, и тогда
мне понадобится ваша помощь.
-- Чем мы можем помочь тебе? -- с готовностью спросила Дана. -- Что мы
должны делать?
-- Держать открытыми Врата, чтобы я мог в любой момент вернуться.
-- Но ведь ты говорил, что часто посещаешь Безвременье...
-- Это так. После овладения Силой я получил свободный доступ к
Источнику и могу приходить к нему и уходить, когда мне вздумается, не
прибегая к помощи Ключей. Однако с Хозяйки вполне станется запереть за мной
Врата и не выпустить меня обратно. Я не знаю, на что она способна, поэтому
хочу, чтобы вы были начеку и при необходимости оказали мне посильную помощь
в возвращении из Безвременья.
-- Кто это "вы"? -- поинтересовался Морган. -- Ведь нас трое.
-- Дана и Кевин. Они уже раз были Отворяющими, так что им эта роль не
внове.
-- Но я же еще не колдун, -- заметил Кевин.
-- Это неважно. Главное для Отворяющих -- сила воли и желание во что бы
то ни стало помочь Входящему.
Но Кевин уже принял решение. В тот момент оно было продиктовано
наитием, а не трезвым расчетом, и тем не менее оно было твердым.
-- В любом случае, для этой роли больше годится Морган. Он более
преданный друг, чем я, более энергичный, настойчивый, психически
уравновешенный; наконец, он обладает большей силой воли... И вообще, сейчас
я в расстроенных чувствах и вряд ли способен проявить те качества, о которых
ты только что говорил. Бери Моргана, не прогадаешь.
Колин вопросительно взглянул на Фергюсона, который сидел, скромно
потупившись, но явно польщенный. Весь его вид свидетельствовал о том, что он
полностью согласен с аргументами Кевина.
-- Хорошо, -- сказал Колин. -- Возможно, ты прав. Сейчас ты
действительно слишком взвинчен и не держишь свои эмоции в узде. Дана,
Морган, возьмите камни.
Между тем часть сознания Кевина как будто бы зажила собственной жизнью.
Он невольно сосредоточился на своем кольце с голубым самоцветом, взгляд его
легко проник сквозь граненную поверхность и с головокружительной скоростью
устремился во внезапно разверзшуюся перед ним бездну...
Кевин было запаниковал, но потом совладал с собой и сумел остановиться.
Он по-прежнему сидел в кресле и смотрел на камень -- и в то же время он
находился внутри него. Сам не зная, что делает, не имея ни малейшего
представления о происходящем, Кевин выпустил из своего Самоцвета невидимый
щуп и направил его к лежавшему на столе Колина Знаку Силы. Когда между двумя
камнями установилась прочная связь, Кевин искоса взглянул на Колина -- тот,
по всей видимости, еще ничего не заподозрил.
-- Когда начнем? -- услышал он вопрос Даны и, встрепенувшись, посмотрел
в ее сторону. У нее на груди уже висел Знак Жизни.
Кевин быстро перевел взгляд на Моргана и увидел, что он тоже надел свой
камень -- Знак Мудрости.
-- Прямо сейчас, -- прозвучал ответ Колина. -- Не вижу причин
откладывать это в долгий ящик.
-- А разве тебе не нужно настраиваться на этот Знак?
-- Я уже настроен.
Кевин понял, что нельзя медлить ни минуты, ни секунды. Теперь он знал,
что ему надлежит делать, и знал, почему. Внезапное озарение потрясло его,
буквально вывернуло наизнанку, но он понимал, что сейчас не время отдаваться
во власть эмоций, и из последних сил сдерживал накатывавшуюся на него волну
боли, изумления, восторга, ужаса, отвращения...
При помощи щупа Кевин, уже не бывший прежним Кевином, настраивался на
Знак Силы, предотвращая его свечение.
Щуп раздвоился, его концы-отростки потянулись к Знакам Мудрости и
Жизни, пронизали их, как нить бусинки, а потом сошлись на алмазе -- Знаке
Власти. Контуры были наведены, оставалось лишь активировать их и повернуть
Ключ...
В этот момент Колин почуял неладное.
-- Кевин, дружище! -- мысленно произнес он, и Кевин услышал его. --
Похоже, у тебя пробуждается Дар. Будь осторожен... Бог мой!.. Что это?..
Все, пора!
-- Алмаз! -- крикнул Кевин голосом насмерть перепуганного человека. --
Алмаз! Алмаз!
Морган и Дана удивленно воззрились на него, затем их взгляды
непроизвольно обратились на Знак Власти, о котором так истошно кричал Кевин.
Он тотчас привел в активное состояние связи между всеми четырьмя камнями.
Ритуал овладения Силой предписывал Отворяющим Врата касаться пальцами
Знака Власти, замыкая тем самым Четырехугольник Стихий. В данном случае это
требование было нарушено, физический контакт отсутствовал, и все же Врата
отворились... вернее, чуть-чуть приоткрылись, да и то на одно короткое
мгновение. В следующий момент Морган и Дана отвели свои взгляды от алмаза, и
Врата захлопнулись.
Но было уже поздно. Кевин, ставший Артуром, все-таки успел
проскользнуть в образовавшуюся щель и оказался там, куда так стремился
попасть, -- в Безвременье, у Истоков Формирующих...

Конец пути...
...И НАЧАЛО НОВОГО
Я лежал в густой высокой траве диковинного лилового цвета под
безмолвным зеленым небом, местами отливающим бирюзой. Я постепенно приходил
в норму. Часть моей личности, что была Кевином МакШоном, уже почти смирилась
с существованием Артура из Дома Света, а другая часть, отзывавшаяся на это
имя, переваривала воспоминания прошедших двадцати лет, о которых она ничего
не знала.
Этот процесс был болезненным, но не мучительным; я испытывал некоторый
дискомфорт, но никакой раздвоенности сознания у меня и в помине не было. Я
оставался одной целостной личностью без малейших признаков шизофрении. Я был
все тем же Кевином МакШоном -- только и того, что вспомнил свою прежнюю
жизнь и вновь обрел свои способности, знания, опыт и умение. Я был все тем
же Артуром Пендрагоном, принцем Света, предпочитающим Сумерки, который всего
лишь стал на два десятка лет старше.
По мере дальнейшего слияния этих двух неотъемлемых частей моей единой
личности и их все большего взаимопроникновения, мне даже начало казаться,
что, будучи Кевином, я не забывал, кто я на самом деле, но тщательно скрывал
это от всех, преследуя вполне определенную цель. Интересно, подумал я,
известно ли в психиатрии такое явление? А если да, то как оно называется?
Может быть, эффект ложных вторичных воспоминаний -- воспоминаний о
воспоминаниях, которых в действительности не было?..
Конечно, как Кевин МакШон я поначалу был потрясен потоком новых
воспоминаний, но, к счастью для моего рассудка, их было не так уж много.
Когда я превратился в грудного младенца, мне лишь недавно исполнилось
тридцать четыре года по стандартному летоисчислению, и двадцатилетний Кевин
не был подавлен, смят и сметен моей прежней личностью. Жизненный опыт Кевина
МакШона был сравним (пусть и не качественно, но по объему) с жизненным
опытом Артура из Дома Света, и их слияние прошло гладко, без сучка и
задоринки.
Мне уже за пятьдесят, внезапно подумал я. Полвека -- солидный возраст,
теперь уже никто не станет называть меня юношей, снисходительно уточняя:
хоть молодой, да ранний... Впрочем, годы для Властелинов Экватора не значат
так много, как для простых смертных. Все Властелины -- Одаренные, в детстве
они проходят обряд Причастия и с тех пор постоянно находятся в контакте с
Формирующими, чья антиэнтропийная сущность позволяет преодолеть естественный
процесс старения. Теоретически, причащенные могут жить вечно, однако на
практике рано или поздно они все умирают: кто насильственной смертью, кто от
несчастных случаев, кто (крайне редко) от экзотических и очень скоротечных
болезней, а кто просто потому, что устал от своей долгой жизни. Я тоже
причащенный, но двадцать лет назад, превратившись в ребенка, я забыл это и
потерял контакт с Формирующими. Слава Богу, что память вернулась ко мне
через двадцать, а не через шестьдесят или восемьдесят лет.
Я попытался восстановить утраченную связь -- но не смог. Нет-нет,
Формирующие здесь были, очень даже были, они были повсюду, да больно уж
мощные, такие мощные, что я чуть не обжегся при попытке установить контакт и
поспешно отступил. Теперь мне стало ясно, что произошло со мной двадцать лет
назад: я преодолел барьер бесконечности и оказался в области мощных
антиэнтропийных потоков, мои жизненные процессы при этом обратились вспять,
не будучи готовым к такому повороту событий, я регрессировал... И это еще не
все! Я прошел через такой ад, что просто удивительно, как я остался в живых.
По всем законам вероятности я должен был погибнуть, но каким-то необъяснимым
чудом я уцелел. В своих расчетах Диана не предвидела того, с чем я
столкнулся на бесконечности. Знай она об этом, то ни за что не позволила бы
мне идти на верную смерть...
Диана!.. Мое сердце защемило. Как давно я не видел ее, мою милую
девочку, мою любимую...
О, Зевс-Юпитер! А как же Дэйра?.. Диана... Дэйра... Кого из них я
люблю? Кто мне дороже?..
О, Митра, что я наделал?! Я влюбился в Дэйру, не разлюбив Диану...
Я подавил поднявшееся во мне отчаяние и постарался выбросить эти мысли
из головы. Позже я разберусь, должен разобраться. А сейчас не время для
сердечных дел.
Итак, я достиг цели. Я оказался у Истоков Сил Формирующих Мироздание,
которые здесь, в мирах, названных Врагом Срединными, были на несколько
порядков мощнее, чем там, где я родился, в мирах Экватора и Полярных Зон,
всю совокупность которых, следуя грубой аналогии со сферой, я решил назвать
Внешними. Судя по всему, в Срединных мирах нет причащенных, нет Властелинов
и их Домов. Благодаря близости к Источнику здешние Одаренные могут общаться
с силами без Причастия, но у них нет доступа к глубинным антиэнтропийным
процессам в недрах Формирующих, и по этой причине продолжительность их жизни
такая же, как у обыкновенных неодаренных людей. Даже короли Логриса из рода
Лейнстеров с их так называемой фамильной Силой, отнятой у моего прадеда и
тезки и так и не укрощенной ими по-настоящему, даже они жили, болели и
умирали как простые смертные... А вот Колин, похоже, перещеголял своих
предшественников. Интересно, каким могуществом он обладает? Его Образ
Источника меня потряс. Это был символ высшего приобщения к первозданным
силам, вроде Знака Янь у существ из Порядка и Знака Инь у созданий Хаоса.
Теперь ясно, чем оперировал мой прадед. Книга Пророков Митры лгала -- то был
не Янь, а Образ Источника...
Эврика! Пытаясь укротить Формирующие, я совершенно позабыл о своем
Небесном Самоцвете -- сказалось многолетнее отсутствие практики. Теперь дело
пошло на лад. С помощью камня я без труда установил контакт сразу с тремя
Формирующими, затем прибавил еще две и еще одну и пока что решил на этом
остановиться. Я чувствовал слабое покалывание в пальце, на который был надет
перстень с Самоцветом. Мой камень действовал подобно понижающему силовому
трансформатору, подключенному к высоковольтной сети. Мне даже казалось, что
я слышу характерное гудение низкой частоты, но это было лишь следствием
самовнушения.
Я продолжал лежать, наслаждаясь ощущением переполнявшей меня силы, как
вдруг почувствовал присутствие рядом другого человека. Я весь собрался и
рывком вскочил на ноги.
По пологому склону холма, у подножия которого я стоял, ко мне
приближалась золотоволосая женщина, с ног до головы наряженная в
ослепительно-белые одежды. Двигалась она медленно, плавно и величественно,
словно не шла, а парила над землей. Она была прекрасная, гордая и
недоступная, как Снежная Королева. Ледяной взгляд ее светло-голубых глаз
будто пронзал меня насквозь. Я был уверен, что раньше не встречал эту
женщину (если она женщина, если она вообще человек), но ее глаза, этот
взгляд -- жесткий, пронзительный и вместе с тем доброжелательный... Неужели
наследственная память? Или просто deja vu?
Снежная Королева подошла ко мне почти вплотную, и тогда на меня со всех
сторон, подобно водопаду, обрушился поток ее слов:
-- Приветствую тебя, Кевин, сын Шона! Вот уж кого я не чаяла здесь
увидеть, так это тебя.
-- Кто ты? -- требовательно спросил я, заранее уверенный в ответе.
Снежная Королева подтвердила мою догадку.
-- Я Хозяйка Источника, -- гордо сказала она.
-- Вивьена, полагаю?
-- Нет. Вивьена была одной из моих предшественниц. А почему тебя это
интересует?
-- Чтобы знать, за какие грехи тебя убивать -- только за настоящие или
также за прошлые.
Величественно изогнутые брови Снежной Королевы плавно поднялись вверх.
Казалось, парящая в небе птица сделала неторопливый взмах крыльями.
-- Ты хочешь убить меня?
-- Да, -- коротко и веско ответил я.
Видно было, что она рассердилась.
-- Ты смеешь дерзить мне, смертный?!
-- Смею, -- усмехнулся я.
Повинуясь моему мысленному приказу, Эскалибур выскользнула из ножен и
повисла передо мной в воздухе острием к верху. Привычным, отработанным до
автоматизма движением мои пальцы обхватили знакомую рукоять, серебряный
клинок шпаги вспыхнул и ослепительно засиял, а мой Самоцвет почти явственно
загудел, подключаясь все к новым и новым Формирующим.
В глазах Хозяйки отразилось неподдельное изумление.
-- Ты так умело манипулируешь силами! Кто ты такой? Разве ты не Кевин
МакШон?
-- Последние двадцать лет я был им. Но не всегда.
-- Вот как! И кем же ты был раньше?
-- А тебе не все равно, от чьей руки ты примешь смерть? -- едко
осведомился я. -- Какая тебе разница? Смерть не имеет лица.
-- Ошибаешься, Кевин-как-там-тебя-еще. -- По внешнему виду Хозяйки я не
мог определить, боится она меня или же играет со мной. -- Сейчас у смерти
твое лицо. А я не хочу умереть от руки друга.
Я громко, с издевкой захохотал:
-- Вот уж нет! Я не друг твой -- я твой палач.
-- Но почему ты так жаждешь моей смерти? -- спросила она. -- Хочешь
пройти к Источнику?
-- Может быть, может быть.
-- Так проходи же. Ты нравишься мне, и я не стану тебе мешать.
Я удивился. С чего бы такая уступчивость? Неужели она испугалась?
-- Поздно, -- небрежно обронил я. -- Твоя предупредительность не спасет
тебя. Признания в любви тебе не помогут.
-- Ну хоть скажи: кто ты на самом деле?
-- А что, так тебе будет легче расстаться с жизнью?
-- По крайней мере, перед смертью я не буду мучаться вопросом, кто убил
меня и за что.
Я пристально поглядел на нее. Все-таки она играет, решил я. И
переигрывает.
-- А почему бы и не сказать, -- пожал я плечами. -- Меня от этого не
убудет, а ты вскоре умолкнешь навсегда.
-- Ну! -- неторопливо произнесла Хозяйка. -- Рассказывай же!
Я насторожился. Она была слишком беспечна в преддверии смертельной
схватки. Может быть, она не воспринимает происходящее всерьез? Или твердо
уверена в собственной неуязвимости? Ее интерес к моей личности был вполне
естественен и логичен, но что-то в ее поведении не давало мне покоя. Было в
ней что-то смутно знакомое, кого-то она мне напоминала... Ай, ладно!
-- Я Артур, сын Утера, короля Света, повелителя Рассветных миров
Экватора, -- сказал я. -- Мое родовое имя Пендрагон. Думаю, оно
небезызвестно тебе.
Хозяйка ахнула и во все глаза уставилась на меня:
-- Тот самый Артур...
-- Нет, не тот самый, -- ухмыльнулся я, наслаждаясь ее замешательством.
-- Я просто Артур, сын Сумерек и Света. А тот самый Артур был дедом моего
отца. Он долгое время правил в Авалоне, пока некая дама по имени Вивьена не
задумала погубить его.
-- Однако не погубила, -- справившись со своим изумлением, заметила
Хозяйка. -- Он остался в живых и даже, как я погляжу, сумел произвести на
свет неплохое потомство.
Я рассудил, что грех не воспользоваться случаем, чтобы раздобыть
кое-какую информацию о моем легендарном предке.
-- Что ты знаешь о последних днях царствования Артура? -- спросил я. --
Из того, о чем не говорится в легендах.
-- Очень мало, -- сказала она. -- Мне известно лишь то, что Мерлин
принес смертельно раненного короля в Безвременье и погрузил его в воды
Источника. Источник принял Артура и унес его далеко-далеко, в бесконечность,
а Мерлин вернулся к людям и объявил, что...
-- В бесконечность?! -- резко перебил ее я. -- Откуда ты знаешь это?
-- От верблюда! Как Хозяйка Источника, я должна это знать.
Клинок моей шпаги засветился еще ярче, острие описало круг на уровне
груди Хозяйки.
-- Ну-ну! А может, ты и есть Вивьена?
-- Я не Вивьена, -- прозвучал в ответ знакомый голос. -- Меня зовут
иначе.
Ее слова больше не обрушивались на меня подобно водопаду с небес.
Потрясенный, я смотрел, как золотые волосы Снежной Королевы начали темнеть,
черты прекрасного лица утратили прежнюю четкость и правильность, лицо стало
круглым, нос уменьшился, на скулах и переносице появилось множество
веснушек, фигура из стройной превратилась в щуплую...
-- Бронвен! -- воскликнул я. -- Это ты?!
-- Да, -- улыбнулась она. -- Это я. Ты еще желаешь моей смерти,
Кевин-Артур?
-- Юпитер-Громовержец, порази меня молнией! -- выругался я на родном
языке моей матери. -- Что ты здесь делаешь?
-- Я Хозяйка Источника, -- вскинув голову, надменно ответила Бронвен.
-- Ты?!! -- Я никак не мог поверить в реальность того, что происходило
у меня на глазах, и едва сдерживался, чтобы не ущипнуть себя за руку. -- Ты
-- Хозяйка?!
-- Да. С недавних пор.
-- Ага... С каких именно?
-- Со дня коронации Колина.
-- А что сталось с прежней Хозяйкой?
-- Я убила ее.
-- Ты?!
Глаза Бронвен потемнели от гнева.
-- Я утопила эту суку в Источнике. Ее сожгла первозданная мощь.
-- Невероятно! -- сказал я, отчасти досадуя, что меня опередили. -- Уму
непостижимо... -- Тут я сообразил, что продолжаю держать Эскалибур, направив
ее острием в грудь Бронвен. Спохватившись, я вложил шпагу в ножны и спросил:
-- А как тебе это удалось?
-- Одолеть Хозяйку и занять ее место?
-- Ну, да.
-- О, это оказалось проще простого. Она была совсем слабая, почти
беспомощная. -- Бронвен презрительно усмехнулась. -- Видно, давно ей не
приносились человеческие жертвы.
-- Так ты и это знаешь? -- удивился я.
-- О планах Аларика относительно Дэйры? Да, знаю. А ты когда узнал?
-- Только что.
-- И тотчас ринулся в Безвременье, чтобы свести со мной счеты?
-- Не с тобой, а с прежней Хозяйкой.
-- Что ж, похвальное рвение, но ты опоздал. Она уже заплатила за все
сполна -- и за покушение на Дэйру, и за искушение Эмриса, и за смерть дяди
Бриана.
-- Она была причастна и к убийству короля?
-- Еще бы. Прежняя Хозяйка Источника стояла у истоков всех гнусных дел.
Когда затея с похищением Дэйры провалилась, она подговорила Эриксона, а
через него и Эмриса, организовать убийство дяди Бриана. Бешеный барон
получил от нее формулу зомбирующего заклятия...
-- Ого! -- сказал я. -- Значит, убийца короля был зомби?
-- Вот именно. Так что гнев королевского правосудия обрушился явно не
по адресу. Родственники того бедолаги не получили ровно ничего от врагов
Короны и Государства.
Я посмотрел на Бронвен с уважением:
-- Кажется, я догадываюсь, кто помог им бежать из тюрьмы.
Она утвердительно кивнула:
-- Сейчас они в безопасности и на жизнь свою не жалуются, разве что
иногда тоскуют по родине. Я не могла допустить, чтобы невинные люди сгнили в
темнице, расплачиваясь за чужие грехи.
-- А как насчет виновных? -- осведомился я.
-- Хозяйка мертва, Эриксон вскоре свое получит, а что касается Эмриса,
то он мой брат.
Я не стал возражать, выдвигая аргумент, что Эмрис преступник. В отличие
от Кевина МакШона, я хорошо знал, что такое тирания родственных уз. Даже к
брату Александру, наряду с ненавистью, я испытывал нечто вроде
привязанности, хотя при определенных обстоятельствах мог бы убить его -- и
однажды пытался это сделать.
-- Ладно, -- сказал я. -- Оставим Эмриса... на некоторое время. Сейчас
у меня более важные дела. Прежде всего, я намерен повидать Источник. Его
Образ, который носит в себе Колин, чертовски заинтриговал меня.
Бронвен вдруг заволновалась. Ее большие голубые глаза посмотрели на
меня с тревогой и опасением.
-- Если ты вправду принц Артур из рода Пендрагонов, не собираешься ли
ты предъявить претензии на престол моего брата?
Я загадочно улыбнулся и промолчал. По правде говоря, я еще не решил,
что буду делать, у меня просто не было времени, чтобы строить дальнейшие
планы. До того как Бронвен задала мне этот вопрос, я не рассматривал такую
возможность. Но позже я непременно рассмотрю ее -- мысль стоящая. Я никогда
не отличался чрезмерными властными амбициями, однако перспектива править в
легендарном Авалоне, на легендарной родине моего не менее легендарного
предка, основателя нашего Дома... Такая перспектива способна вскружить
голову любому сыну Света, даже тому, кто предпочитает Сумерки, то есть мне.
Так и не дождавшись ответа на свой вопрос, Бронвен задала следующий:
-- Как ты попал сюда? Ты сумел открыть Врата без Ключей?
Я не видел никакого смысла играть с ней в прятки и рассказал ей все как
было. Пусть лучше, решил я, первой она услышит мою версию происшедшего.
-- М-да, -- задумчиво промолвила Бронвен, когда я закончил свой сказ.
-- Теперь ты будешь метить не только на корону Колина, но и на его невесту.
-- Я не понимаю тебя, -- сказал я, впрочем, уже догадываясь, что она
имеет в виду.
-- Ты еще не успел прочувствовать это, но вскоре это придет. Как ты
думаешь, почему тебя влечет ко мне вопреки всем твоим утверждениям, что
любишь ты Дэйру? Ведь не зря король Вортимер предупреждал о возникновении
нежелательных связей.
-- Неужели...
-- Да, да, да! Ты был также и моим Отворяющим.
-- Я нес Знак Мудрости, а не Жизни, -- заметил я.
-- А я женщина. В этом-то вся соль. Если Знак Силы несет мужчина,
доминирующей является связь Огонь-Земля, но в случае с женщиной преобладает
другая сторона Четырехугольника Стихий, Огонь-Воздух. Вот так и получилось,
что Колин не на шутку увлекся Даной, а ты -- мной.
-- Ты прошла через Врата вместе с Колином?
-- Одно уточнение: перед ним. В ночь накануне коронации Колин оставил
свой Огненный Глаз в ящике стола, вместо того чтобы немедленно уничтожить
его. Он не внял совету Даны -- а ведь она предупреждала его, что опасно
оставлять камень без присмотра.
-- Откуда ты это знаешь?
-- Я слышала. Я вообще люблю совать свой нос в чужие дела и просто
обожаю подслушивать секретные разговоры. Мой план родился во время вашей
беседы с архиепископом; поначалу меня прельстила перспектива приворожить
тебя с помощью этих камней. Ведь я, дурочка, втюрилась в тебя с первого
взгляда, а ты... Ай, ладно! Черт с тобой. Одним словом, тогда я не думала о
Силе, тем более -- о должности Хозяйки.
-- С трудом в это верится, -- сказал я.
-- Тем не менее, это так. Я была без ума от тебя, а когда девушка
впервые влюбляется, она совершенно теряет голову. Так случилось и со мной...
Впрочем, все это сантименты. Сейчас уже не суть важно, каковы были мои
побуждения, важен конечный результат. В ту ночь, когда все легли спать, я
тайком пробралась в кабинет Колина, взяла его камень и настроилась на него.
Затем, поскольку камень был уже настроен и на меня, и на Колина, а Колин был
настроен на Знак Силы, я смогла -- не скажу, что это было легко, --
настроиться на Знак Силы, который Колин держал при себе. Ты понимаешь, о чем
я говорю?
-- Со скрипом, но понимаю.
-- А во время коронации я держала постоянный контакт с вашей троицей,
оставаясь при том незамеченной. Это я умею делать.
-- Я восхищен твоим мастерством, Бронвен, -- сказал я, ибо она хотела
это услышать. -- Ну, а что было дальше?
-- Как только вы с Даной отворили Врата, я проскользнула впереди Колина
и очутилась здесь. Меня встретила Хозяйка, мы крупно повздорили, так как я
уже знала от Эмриса о ее злодеяниях. Наша схватка длилась недолго; я
довольно легко победила ее и утопила в Источнике. Затем я сама окунулась в
Источник, прошла Путь Посвящения и Круг Адептов, а потом перенеслась в
следующее мгновение и встретила Колина уже в роли новой Хозяйки.
-- Что значит твое "перенеслась в следующее мгновение"? -- спросил я,
вспомнив слова Колина о странном поведении времени в этом месте.
Бронвен зябко повела плечами.
-- Здесь нет времени, Кевин-Артур, разве ты не чувствуешь? Ты можешь
годами, веками бродить здесь -- а в материальном мире не пройдет ни секунды,
ни десятой, ни сотой, ни тысячной доли секунды. Прежняя Хозяйка могла жить
здесь постоянно, потому что была бесплотной, и мне страшно подумать, какой
ад царил в ее голове, к каким мрачным глубинам преисподней прикасалось ее
сознание... Знаешь, порой мне кажется, что она с радостью приняла смерть.
-- Думаешь, она хотела умереть?
-- Думаю, да. Она была пленницей Безвременья, она была лишена
человеческой плоти и не могла жить в материальном мире -- только здесь. А
здесь... -- Бронвен снова поежилась.-- Здесь можно отдохнуть, набраться сил,
зализать раны, поразмышлять, но жить здесь -- нет, это ужасно!
-- А Колин думает, что ты живешь здесь постоянно, -- заметил я.
-- Это я так сказала ему, чтобы ввести его в заблуждение и внушить
должное почтение к моей персоне. Пусть он боится меня. На самом же деле я
просто чувствую, когда он приходит к Источнику, и успеваю опередить его.
-- Он даже не подозревает, что ты -- это ты?
Бронвен усмехнулась.
-- Нет, право, до чего мужчины бывают слепы! Это надо же: не узнать
родную сестру, пусть и в ином обличии... Между прочим, -- кокетливо добавила
она, принимая облик Снежной Королевы. -- Как я выгляжу?
-- Ты прекрасна, -- искренне ответил я.
-- Теперь ты не отказался бы заняться со мной любовью?
-- Это исключено! -- резко произнес я и тут же усомнился: а так ли это?
Сомнение, видимо, отразилось на моем лице, потому что Бронвен звонко
рассмеялась:
-- Ах, Кевин, бедолага! И что ж тебе делать? Ты стал сердцеедом
поневоле. Дэйра, я, а теперь вот и Дана.
И еще Диана, тоскливо подумал я. Ни Бронвен, которая вызывала у меня
похоть, ни Дана, к которой я пока что не питал никаких чувств, кроме
симпатии, не могли сравниться с Дэйрой, которую я любил. Но Диана... Я любил
ее всем сердцем, всей душой.
Как и Дэйру...
-- Здесь бывает еще кто-то, кроме тебя и Колина? -- поинтересовался я,
переводя разговор на другую тему.
-- Относительно недавно заявился один нахальный тип из соседнего мира,
довольно гадкого и отвратительного. Там теснотища невообразимая, дома в
десятки этажей -- уродливые коробки, шум, гам, вой сирен, дни и ночи
суматоха, множество машин, гигантских заводов, полно дыма, копоти, огромные
свалки, где жутко воняет, и... эта... радиация. Ты знаешь, что это такое?
-- Увы, знаю. Так что же стало с тем типом?
-- Я утопила его в Источнике.
-- Здорово! -- сказал я. -- Чем он тебе не угодил?
-- Он не понравился мне. Он был такой же гадкий и отвратительный, как и
весь его мир.
-- Ага, понятно...
-- А накануне своей смерти, -- продолжала Бронвен, -- сюда сунулся
Аларик Готийский. Хотел втихаря пробраться к Источнику. Жаль что я его
упустила! Я бы не сразу убила его; я бы устроила ему такое пекло, что черти
в аду мне позавидовали бы.
Я невольно поежился. Однако замашки у новой Хозяйки Источника! Боюсь,
недалек тот час, когда и она потребует человеческого жертвоприношения. И
тоже девицу, но никак не девственницу.
-- А меня ты пропустишь к Источнику?
Бронвен с нежностью посмотрела на меня и немного печально улыбнулась:
-- Ты слишком могуч, Артур, сын Сумерек и Света, чтобы спрашивать моего
согласия. Даже если бы я хотела остановить тебя, то вряд ли преуспела бы в
этом.
-- А ты не хочешь?
-- Я не знаю, чего хочу. С одной стороны, Колин мой брат, с другой же
-- ты мне очень нравишься. Я люблю тебя, Кевин. Если ты не в силах оставить
ради меня Дэйру, женись на ней, я не против, но будь моим тайным мужем. Мы
проведем наш медовый месяц в Безвременье.
Я опустил глаза и промолчал. Я не мог ответить ни да, ни нет. Меня
сильно влекло к Бронвен, особенно в ее новом облике Снежной Королевы, она
была слишком прекрасна, чтобы так просто отказать ей. Но я не хотел изменять
Дэйре...
А ведь я уже изменил Диане, я предал нашу любовь! И я не сомневался,
что, встретившись с ней, я снова совершу измену. Я изменю Дэйре...
Я оказался между Сциллой и Харибдой. Я должен стать циником или сойти с
ума. Я не хотел становиться циником, я не хотел быть сумасшедшим...
-- Что ж, ладно, -- сказала Бронвен, нарушая затянувшееся молчание. --
Пойдем к Источнику.
Она повернулась ко мне спиной и пошла -- нет, плавно заскользила к
вершине холма. Она была совсем не похожа на ту Бронвен, девушку-подростка с
нескладной фигурой, которую я знал. Она здорово повзрослела и стала
женщиной, Хозяйкой Источника.
Несколько секунд я не двигался с места, глядя ей вслед. Я прошел долгий
путь, чтобы достичь своей цели. Я пересек бесконечность, потерял память и
стал младенцем. Мне пришлось вновь становиться взрослым, начинать все с
чистого листа. Я снова был ребенком, подростком, юношей, по второму разу я
жадно познавал мир, мне посчастливилось снова испытать муку и радость первой
любви... А потом я обрел себя, обрел память о прежней жизни и обрел боль. На
меня свалилось множество проблем, от сугубо личных до глобальных, мирового
значения, уклониться от решения которых не было никакой возможности.
Первое и главное, это, конечно, Источник. Он давал невероятное
могущество, такое большое, что людям с их неустойчивой психикой, с их
склонностью к разного рода крайностям, с их амбициозностью, с их жаждой
власти, с их фанатизмом, ни в коем случае не следовало обладать таким
могуществом. Никого, в том числе и меня, нельзя и близко подпускать к
Источнику -- но это лишь в идеале. А в действительности доступ к нему
существует, и я был бы глупцом, если бы не воспользовался этим.
Далее, Авалон. Перспектива царствовать в нем и основать свой
собственный Дом представлялась мне все более заманчивой. Этим бы я утер нос
не только моему брату Александру, которого ненавидел, но также и Амадису, с
которым я дружил и которому, вместе с тем, я всегда завидовал, потому что он
был наследником престола в Царстве Света.
Однако на моем пути к этой цели стоял Колин, который был моим другом.
А еще были Диана и Дэйра, которых я любил. Причем обеих и
одновременно...
Бронвен остановилась и окликнула меня. Я тяжело вздохнул и следом за
ней, Снежной Королевой, Хозяйкой Источника, начал подниматься по склону
холма.
Вокруг царило Безвременье.

часть вторая
АДЕПТ ИСТОЧНИКА
Глава 1
Первым признаком установления контакта явилась бы мелкая рябь на
поверхности зеркала, затем оно помутнело бы и перестало отражать находящиеся
перед ним предметы. Я употребил сослагательное наклонение, потому что на
самом деле ничего подобного не происходило. Зеркало оставалось зеркалом, я
видел в нем только свою кислую физиономию и больше ничего. Я был очень
встревожен, меня начинали терзать дурные предчувствия, а под ложечкой
неприятно засосало.
Впрочем, это еще ничего не значило. Диана могла находиться в
каком-нибудь мире, где время течет чересчур быстро или очень медленно
относительно Основного Потока, она могла крепко спать, могла попросту
заблокировать любую возможность контакта, чтобы никто не нарушал ее покой и
уединение, а может быть, по той или иной причине она перекодировала свой
Самоцвет -- времени для появления таких причин у нее было вдоволь. Наконец,
не исключено, что между Экватором и Срединными мирами нельзя установить
прямой контакт -- ведь за двадцать с лишком лет никто так и не вышел со мной
на связь. Хотя это, скорее всего, имело другое объяснение: меня звали и не
дозвались, потому что у меня отшибло память. Мало того -- я превратился в
грудного младенца.
После некоторых колебаний, вызванных щемящим чувством неладного, я
вновь сосредоточился на Самоцвете, вызывая следующего абонента. На сей раз я
не встретил значительного сопротивления, и почти мгновенно отражающая
поверхность зеркала покрылась мелкой рябью. Мое лицо и видимые прежде
предметы обстановки комнаты исчезли, как бы растворившись в густом тумане.
Теперь зеркало стало похожим на матовое стекло. С замиранием сердца я понял,
что мое последнее предположение оказалось неверным -- прямой контакт между
Экватором и Срединными мирами, хотя труден, в принципе возможен.
Диана, где ты? Что с тобой?..
-- Кто? -- послышался недовольный вопрос.
При зеркальной связи источником звука была сама отражающая поверхность,
меняющая не только свои оптические, но и акустические свойства. Создавалось
такое впечатление, будто твой собеседник находится по ту сторону зеркала.
Имея общую природу с так называемой оперативной связью, осуществляемой
непосредственно через Самоцвет, зеркальная связь гораздо удобнее в
обращении, более устойчива и обладает большей проникающей способностью между
мирами. А использование дополнительного промежуточного агента, в виде
зеркала либо его заменителя, устанавливает определенную дистанцию между
собеседниками, что избавляет их от необходимости в процессе разговора
постоянно следить за собой во избежание непроизвольного всплеска эмоций и
обмена не предназначенными друг другу мыслями. Вот и сейчас я уловил
недовольство по ту сторону зеркала только в голосе моей собеседницы при
полном отсутствии характерного для оперативной связи эмоционального
давления.
Я ответил:
-- Мама, это я, Артур.
-- Артур! -- раздалось изумленное восклицание из тумана; в зеркале
по-прежнему не было видно ни зги. -- Боже мой! Артур, сынок!.. Ты?..
Послышалась суматошная возня, сопровождаемая шуршанием шелка, как я
догадался, постельного белья, звук быстрых шагов босиком по ковру, затем
туман расступился, и я увидел мою мать -- такую же юную и прекрасную, как в
былые времена, в наспех запахнутом халате, со всклокоченными волосами и
заспанным лицом. Очертания комнаты за ее спиной расплывались, и я не мог
определить, где она находится и есть ли в этом помещении кто-нибудь еще.
-- Артур, ты жив? -- радостно произнесла Юнона, протягивая ко мне руки.
Наверно, ей очень хотелось прикоснуться ко мне, погладить меня по щеке,
потрепать мои волосы, убедиться, что я не призрак, что я во плоти... Ее
пальцы натолкнулись на стекло по ту сторону зеркала. -- Артур, малыш...
Какое счастье! Ведь я думала... -- Голос ее сорвался, на глазах выступили
слезы. -- Я думала, что потеряла тебя... что больше никогда тебя не увижу...
Сейчас она заплачет, подумал я, и сам готовый разреветься как малое
дитя. Я целую вечность не видел мою маму -- а ведь я любил ее больше всех на
свете... после Дианы, конечно... и Дэйры...
-- Меня долго не было? -- совладав с собой, спросил я.
-- Почти двадцать семь лет, -- всхлипывая, ответила Юнона. -- По
стандартному времени, разумеется... Где ты пропадал, сынок? Я места себе не
находила, я... С тобой все в порядке?
-- Да, -- растроганно ответил я. -- Как видишь, жив-здоров, цел и
невредим.
Некоторое время мы молча смотрели друг на друга и счастливо улыбались.
По нашим щекам катились слезы.
-- Ты одет, как шотландский барон, -- наконец отозвалась Юнона.
-- Там, где я был, так принято, -- сказал я.
-- А где ты был? Ты нашел Источник?
Ага! Это уже вопрос по существу.
-- А разве другие не искали? -- уклонился я от прямого ответа.
-- Искали, но не нашли, -- сказала Юнона. -- Никто из последовавших за
тобой до сих пор не вернулся. -- Она погладила стекло на уровне моего лица.
-- Сыночек, милый, почему тебя так долго не было? Если бы ты знал, как я
горевала... Ведь тебя уже похоронили; решили, что ты погиб вместе с
остальными.
-- Мне повезло, -- сказал я. -- Мне посчастливилось уцелеть.
Юнона пододвинула к себе стул, возникший из тумана за ее спиной, и
присела, не сводя с меня нежного, умиленного и немного укоризненного
взгляда.
-- Артур, малыш, почему ты не дал знать о себе раньше? Я вся извелась,
ожидая от тебя весточки.
-- Я не мог, мама. Я не помнил, кто я такой. У меня начисто отшибло
память.
-- Ах! -- сказала Юнона, прижав руки к груди.
-- Только недавно я вспомнил о себе, -- продолжал я. -- И вот сразу же
связался с тобой.
Юнона всхлипнула:
-- Ты всегда был хорошим сыном, Артур. Самым лучшим, самым... самым...
-- Я тоже люблю тебя, мама, -- сказал я. -- Очень люблю.
Юнона тихо заплакала, и я умолк, давая ей отвести душу.
Впрочем, умолк я не только поэтому. С некоторым опозданием до меня
дошло то, что было очевидно с самого начала нашего разговора. Судя по словам
матери (двадцать лет моего собственного времени к двадцати семи Основного
Потока), коэффициент замедления времени в мире, где я жил, был
приблизительно равен 1,35. Едва уловимые искажения в речи Юноны
свидетельствовали о малой разнице коэффициентов, самое большее в одну
десятую, тогда как для Царства Света этот коэффициент составляет 0,92, то
есть имело бы место не замедление времени, а его ускорение. В связи с этим у
меня зародились кое-какие смутные подозрения, и я тревожно взглянул на мать,
которая уже немного успокоилась и взяла себя в руки.
-- Я так счастлива, сынок, -- проговорила она, утирая слезы. -- Я
никогда по-настоящему не верила, что ты погиб. Теперь есть надежда, что и
другие, кто ушел вслед за тобой...
-- Нет! -- чересчур уж резко перебил ее я, мучительно гадая, где она
сейчас, есть ли в комнате с ней кто-то еще, а если есть, то кто. Будь это
отец, он бы давно присоединился к нашему разговору. -- Никакой надежды нет.
Чудес дважды к ряду не бывает -- а то, что я остался в живых, чудо из чудес.
Даже если бы за мной последовало несколько десятков тысяч, а не несколько
десятков человек...
-- Их было несколько сотен, -- уточнила Юнона. -- Четыреста с
небольшим.
-- Ого! -- сказал я и с грустью подумал о том, сколько же среди этих
безвинно загубленных душ было моих знакомых. -- Но все равно вероятность до
ничтожного мала. Между Экватором и Срединными мирами лежит не просто
бесконечность, их разделяет сущий ад. Наверняка все погибли.
-- А ты...
-- Я родился в рубашке. У меня был один шанс из миллиарда, и я
использовал его. Мне неслыханно повезло, но я никому не советовал бы
испытывать судьбу, повторяя мою попытку. Это равнозначно самоубийству.
-- Но... А как же ты вернешься?
Я загадочно улыбнулся:
-- За меня не беспокойся. Со мной случай особый.
В глазах Юноны вспыхнули огоньки.
-- Так ты нашел Источник?!
Я поднял палец и поднес его к своим губам.
-- Об этом позже, мама. При личной встрече.
-- Да, да, конечно, -- сказала Юнона, бросила быстрый взгляд куда-то в
сторону и с легким вздохом добавила: -- А знаешь, мы уже решили, что никаких
Срединных миров и Истоков Формирующих не существует, что Враг придумал все
это единственно для того, чтобы погубить самую деятельную и неугомонную
часть нашей молодежи.
-- Одно другому не мешает, -- заметил я. -- Весьма вероятно, что он
имел и это в виду. И, похоже, неплохо преуспел.
-- Твой отец был такого же мнения, -- сказала мать. -- Он настаивал на
возобновлении Рагнарека, считая, что этим Враг нарушил Договор, однако главы
большинства Домов не согласились с его доводами.
Наверно, я еще не полностью оправился от двойного потрясения,
связанного с возвращением памяти и купанием в Источнике. Я опять тормознул и
далеко не сразу осмыслил услышанное. А потом...
-- Был!!! -- ошарашено воскликнул я. -- Он был?!
Юнона сдержанно кивнула:
-- Да, Артур. Твой отец умер одиннадцать лет назад.
Несколько секунд я переваривал это известие. Я не любил своего отца,
короля Утера, и не был привязан к нему. Для меня он был слишком идеален,
слишком совершенен, чтобы я мог питать к нему какие-либо теплые чувства.
Мыслями он постоянно витал в заоблачных высях и был не от мира сего, больше
похожий на символ, на знамя, чем на живого человека. Утера называли
последним истинным рыцарем Порядка, он был самым ярым и последовательным
противником Хаоса во всем Экваторе; его уважали, им восхищались, ему
поклонялись и в то же время побаивались его. Я всегда гордился тем, что он
мой отец, но вспоминал о нем в основном лишь тогда, когда мне нужно было
назвать свое полное имя...
И вдруг мне стало больно. Не знаю, почему. Психоаналитик сказал бы, что
дело здесь вовсе не в отце, а в матери, и, возможно, он был бы прав. Во
всяком случае, теперь я не хотел увидеть комнату за спиной Юноны и еще
больше не хотел увидеть того, кто в этой комнате находился. К такому
повороту событий я не был готов.
А еще... А еще... Сердце мое замерло и, казалось, остановилось. Ведь
это еще не все!..
-- Мама, -- скороговоркой выпалил я. -- Что с Дианой?
Судя по ее виду, Юнона ожидала этого вопроса. Ровным, бесцветным,
лишенным всякого выражения голосом она ответила:
-- Диана ушла вслед за тобой, Артур. Она отправилась искать тебя, и с
тех пор о ней ничего не известно. Мне очень жаль, сынок, я...
То, что я сделал в следующий момент, было вопиющим нарушением всех
правил пристойности. Кто-то, невидимый мне, тот, кто находился вместе с
Юноной в ее спальне, наверняка счел меня невежей и грубияном. Ну, и пусть! Я
прервал связь и наглухо заблокировался от любых попыток контакта со мной с
чьей бы то ни было стороны. Я не стыдился своих слез радости, но я не мог
позволить себе зарыдать от горя и отчаяния в присутствии посторонних, даже в
присутствии матери, не говоря уж о том "ком-то". Я не хотел, чтобы меня
жалели, чтобы мне сочувствовали, чтобы меня утешали.
Я встал со стула, отошел от зеркала и бухнулся ничком на постель. Меня
душили слезы, но внезапно я обнаружил, что не могу плакать. Боль, пронзившая
меня, оказалась такой острой и жгучей, что высушила мои глаза. Я лежал на
своей кровати в полном оцепенении, и единственное, чего я желал, так это
собственной смерти. Я хотел соединиться с Дианой в вечности...
Да, в вечности. По натуре своей я всегда был оптимистом -- но всегда в
разумных пределах. Со всей мучительной ясностью я понимал, что если Диана
пошла вслед за мной, то ее уже нет в живых. Мое чудесное спасение
противоречило здравому смыслу и логике вещей, и я поверил в него только
потому, что был поставлен перед фактом -- я мыслю, следовательно, существую.
Но было бы попросту глупо тешить себя надеждой, что подобное чудо могло
повториться с Дианой. Против нее были все законы вероятности, все до
единого... Нет! Все -- кроме одного!
Робкий огонек надежды зажегся в моем сердце. На моей стороне был самый
иррациональный из законов Вселенной -- закон подлости, известный также под
законом бутерброда, который всегда падает на пол намазанной стороной. Ведь я
любил Диану, по-настоящему любил ее, но потом потерял память и влюбился в
Дэйру, а когда вновь обрел себя, то обнаружил, что люблю их обеих одинаково
сильно. Весть об исчезновении Дианы, фактически о ее гибели, принесла мне
невыразимые страдания, но ее смерть была бы слишком простым, слишком
банальным выходом из сложившейся ситуации. Так обычно происходит в дешевых
мелодрамах, где законы жанра требуют, чтобы в случае любовного треугольника
один из его углов, третий лишний, должен либо оказаться негодяем, либо под
конец умереть. И тогда герой обретает счастье с уцелевшей героиней, они
живут в любви и согласии, рожают умных и красивых детей -- ну, и все прочее
в том же духе, о чем писать неинтересно, а читать скучно. По этой причине
все сентиментальные романы и пьесы о "возвышенной любви" заканчиваются, как
только становится слышен звон свадебных колоколов. Тернии пройдены,
дальнейший путь усыпан розами, точка, конец.
Я обратился к Богу (если он есть) со страстной мольбой, чтобы жизнь моя
не была похожа на дешевую мелодраму. Я не знал, что буду делать потом --
если моя дикая, безумная надежда станет явью, -- скорее всего, буду глубоко
несчастен, разрываясь между Дианой и Дэйрой, и сумма моих мук во много крат
превысит мои теперешние страдания, но я готов был без колебания заплатить
такую цену за жизнь любимой.
Слезы, наконец, хлынули из моих глаз, и я заплакал. Не помню, сколько
времени так прошло. Я рыдал, успокаивался и снова рыдал, доводя себя до
исступления. Все в моей голове перемешалось, и я думал о Диане, как о Дэйре,
а Дэйру представлял в образе голубоглазой шатенки Дианы. Когда я уже
полностью запутался и, совершенно отупев от горя, не мог понять, кто из них
есть кто, на помощь моему помутившемуся рассудку пришел спасительный сон.
Мучения мои кончились, и я погрузился в сладкое, блаженное забытье.

Глава 2
В седьмом часу утра меня разбудил Колин. По-видимому, он искал меня всю
ночь, что не делало чести его сообразительности -- он должен был найти меня
гораздо раньше. Мои поступки были вполне предсказуемы, и Колин, не найдя
меня во дворце, мог бы догадаться, где меня искать. Я перенесся в свой замок
Каэр-Сейлген в Лохланне только для того, чтобы выгадать часок перед
неизбежным объяснением с Колином и успеть переговорить с Дианой. Впадать в
истерику и спать в мои планы не входило, но недаром ведь говорится, что
человек всего лишь предполагает, а располагает за него кое-кто другой. Кто
именно -- это сложнейший теологический вопрос, пока что не имеющий
приемлемого разрешения, и рассматривать его здесь и сейчас я считаю
неуместным.
Когда я раскрыл глаза, Колин стоял возле моей кровати, заткнув большие
пальцы рук за свой кожаный пояс, и смотрел на меня сверху вниз. Взгляд его
серых со стальным оттенком глаз излучал гнев и досаду. И некоторую
растерянность.
-- Я мог бы убить тебя во сне, -- заявил он, увидев, что я проснулся.
Разбитый и опустошенный, я добрые полминуты лихорадочно соображал, что
он имеет в виду. Затем поднялся, сел в постели и ответил:
-- Жаль, что ты не сделал этого.
-- Ты поступил подло! -- сказал Колин. -- Коварно, вероломно! Ты
использовал мое дружеское расположение, втерся ко мне в доверие и обманул
меня.
-- Ты тоже хорош, -- вяло отозвался я, протирая глаза. -- Зачем было
раскрывать мне все свои карты? Зачем тебе понадобилось посвящать меня в
таинства ритуала?
-- Я доверял тебе! -- негодующе произнес Колин. -- Как брату доверял, а
ты...
-- Ты ввел меня в искушение, -- продолжал я. -- И я не смог устоять
перед таким соблазном. Поверь: то, что я сделал, было сделано помимо моей
воли. В тот момент я понятия не имел, что происходит, и действовал
совершенно бессознательно.
-- Ты бесчестный мошенник! -- не унимался Колин. -- Ты вор! Ты взял то,
что не принадлежит тебе по праву. Это моя фамильная Сила, она досталась мне
по наследству, а ты... ты украл ее!
Я соскочил с кровати, потянулся, хрустя суставами, и покачал головой.
-- Ошибаешься, Колин. Ты слишком много возомнил о себе и обо всей своей
родне. Источник не принадлежит тебе, он не принадлежит даже всему этому
миру. Он является достоянием всей необъятной Вселенной; он -- один из трех
китов, на которых держится мироздание.
-- Это неважно. Ты прошел через мои Врата, при помощи моей... -- Тут он
запнулся и покраснел.
Ага, понятно!
-- Дана? -- спросил я. -- Ты злишься из-за нее?
-- Какого черта...
-- Извини, что так получилось. Я не хотел. Честное слово, не хотел. Я
даже не думал об этом.
-- А о чем ты думал? Об Авалоне? О том, чтобы лишить меня короны?
Я почувствовал, что внутренне сгораю от стыда, однако постарался
придать своему лицу выражение оскорбленной невинности.
-- Побольше слушай Бронвен! Она и не такое нафантазирует.
Колин удивленно воззрился на меня:
-- Причем здесь Бронвен?
Я понял, что сморозил глупость, и выругался про себя. Я совершенно
выпустил из вида, что Колин понятия не имеет, кто на самом деле Хозяйка
Источника.
-- Я решил, что это ее инсинуации, -- поспешил исправиться я. -- Только
она способна выдумать такое.
-- Это я сам выдумал, без помощи Бронвен. Я раскусил тебя, Кевин
МакШон. Ты метишь на корону!
-- Что ты несешь?! -- возмутился я отчасти искренне. Колин сам
провоцировал меня, и с каждым его словом желание взойти на престол моего
прадеда становилось во мне все сильнее, все непреодолимее. И дело было не
только в том, что я нашел родину предка. Я обнаружил устойчивую цивилизацию
Одаренных, и теперь мне предстояло основать новый Дом -- а за всю историю
Властелинов не было еще случая, чтобы основатель Дома уступал свою власть
другому. Так что в словах Колина был свой резон, и тем не менее я сказал: --
Это же чистый вздор!
-- Так-таки и вздор? -- с сомнением произнес Колин. -- Хозяйка сказала,
что, искупавшись в Источнике, ты стал невероятно могучим. Она утверждает,
что теперь ты сильнее меня. Кто ты, черт тебя подери?!
-- Я Кевин МакШон, герцог Лохланнский, -- ответил я, открыто глядя ему
в глаза. Актерским талантом я вообще-то не блещу, но на этот раз, похоже,
мне удалось довольно убедительно изобразить недоумение. -- Что за глупый
вопрос, дружище?
-- Вопрос отнюдь не глупый, -- покачал головой Колин. -- И не праздный.
Наверняка ты происходишь из какого-то могущественного рода из иного мира,
рода настолько могущественного, что его представители способны перемещаться
между мирами...
-- Ну, и что? -- перебил его я. -- Даже если это и так, то разве не
понятно, что меня бросили. Отказались от меня.
-- Почему ты так думаешь? А что, если тебя похитили враги, а твоя семья
сбивается с ног в поисках? Теперь, когда ты обрел могущество, тебе не
составит труда найти своих родственников, может быть, даже родителей,
братьев, сестер...
"Проклятье!" -- подумал я, чувствуя, что вот-вот мое лицо запылает
жаром. Если когда-нибудь Колин узнает правду (а рано или поздно он узнает
ее), то станет презирать меня за ту ложь, которую я только что ему сказал.
-- Впрочем, -- продолжал между тем Колин, -- с родственниками или без
них, ты все равно очень опасен. Ты владеешь Силой, ты собираешься жениться
на Дэйре, дочери короля Бриана, ты положил глаз на мою невесту...
Слава Богу! Колин сам выручил меня, переведя разговор на другую тему,
пусть тоже щекотливую, но дающую мне хоть какую-то почву под ногами. Теперь
я позволил себе покраснеть -- мое смущение выглядело вполне естественно.
-- Прекрати! -- резко произнес я. -- Что за бред ты несешь, в самом
деле! У меня и в мыслях не было отбивать у тебя Дану. Она мне абсолютно
безразлична. Я не...
И тут меня проняло! По выражению Бронвен, я, наконец, прочувствовал
это. Нет, страсти пока не было. Не было еще дикого, неистового желания
обладать Даной. Но неожиданный прилив нежности, которую я ощутил при мысли о
ней, был для меня подобен грому с ясного неба.
Догадываясь, что со мной творится -- мои чувства, наверное, были
написаны на моем лице, Колин обреченно вздохнул и присел на край кровати.
-- Ну вот! Я же говорил.
Некоторое время я молча глядел на него, поникшего и осунувшегося, и
думал о том, что он замечательный друг и прекрасный человек, но слишком уж
прямолинеен, доверчив и неуравновешен, чтобы быть хорошим королем, тем более
-- главой Дома.
-- Кевин, -- отозвался он, первым нарушая тягостное молчание. -- Кто бы
ты ни был... В общем, если ты считаешь меня своим другом, ты должен покинуть
этот мир. Мой мир.
-- Из-за Даны? -- спросил я, усаживаясь на стул.
-- Нет, из-за короны. Во Вселенной бесконечно много миров, и ты можешь
выбрать любой из них на свой вкус. Но этот мир не тронь -- это моя родина,
земля моих предков, я люблю ее и не позволю... э-э... -- Он смущенно умолк.
-- Чужаку, -- сказал я с усмешкой. (Ах, как мне хотелось врезать ему
правду-матку, растолковать, кто на самом деле здесь чужак, чьих предков это
земля, а чьи предки явились сюда как узурпаторы. Но я сдержал свой порыв.)
-- Ты не позволишь чужаку осквернить ее, верно? Нет-нет, я не обижаюсь. Ты
прав: я здесь чужак и должен уйти. И я уйду -- сегодня же.
Колин подозрительно поглядел на меня, озадаченный моей неожиданной
уступчивостью.
-- Ты серьезно?
-- Да, вполне. -- Я говорил искренне и одновременно блефовал. -- Я
навсегда покину твой мир, если Дэйра согласится уйти со мной.
Колин раздосадовано топнул ногой.
-- Черт! -- выругался он. -- Вот я и попался.
-- Ты не хочешь отпускать ее? -- невинно осведомился я.
-- Конечно, не хочу. Но и удержать ее силой вряд ли смогу... Будь ты
проклят, Кевин! Зачем, зачем тебе Дэйра?
-- Я люблю ее, а она любит меня. Ты это знаешь, Колин.
-- Но...
-- Не спорю, на первых порах ей будет несладко вдали от родины. Но я не
сомневаюсь, что ради нашей любви она согласится на все, даже на изгнание.
Ведь, как говорят, с милым и в шалаше рай.
-- Не нравится мне это, -- хмуро проговорил Колин. -- Очень не
нравится... Дэйра не для тебя, Кевин, -- с жаром добавил он. -- Прошу тебя,
забудь о ней. Так будет лучше для вас обоих.
-- Почему?
-- Потому что она простая смертная, а ты -- адепт Источника... Ты уже
знаешь, что тебе дарована вечная молодость?
-- Знаю.
-- Вот то-то же. Лет через двадцать Дэйра покажется тебе слишком
старой, и ты бросишь ее.
-- Ты так думаешь?
-- Так оно и будет, -- убежденно ответил Колин. -- Ну, может, ты не
бросишь ее, но охладеешь к ней и будешь держать ее при себе только из
жалости. А Дэйра гордая женщина, она не нуждается в жалости.
Он все еще любит ее, думал я, слушая его страстные слова. Любит,
несмотря на свое влечение к Дане. Любит по-прежнему, все так же нежно и
самозабвенно. И безответно...
-- А как же Дана? -- спросил я.
Колин покраснел и в смятении опустил глаза.
-- Что ты имеешь в виду?
Я улыбнулся -- как можно теплее и дружелюбнее.
-- Нет, я не о том, что ты влюблен в Дэйру. Меня интересует, как ты
видишь свое будущее с Даной. Ведь она тоже смертная.
-- Дана другое дело. Когда мы поженимся, я приведу ее к Источнику.
-- А я приведу Дэйру, -- сказал я. -- Только чуть позже.
Колин посмотрел на меня с испугом:
-- Ты сумасшедший! Источник убьет ее. Ведь у нее неполноценный Дар.
Я хмыкнул:
-- Кто знает, кто знает... Но, в любом случае, не надейся, что я
оставлю Дэйру. Если я вынужден буду уйти, то уйду вместе с ней.
-- Ты меня шантажируешь?
-- Нет, только обрисовываю ситуацию. Но учти: если тебе вдруг
вздумается уберечь от меня Дэйру, где-нибудь спрятать ее, тебе не
поздоровится.
-- Ты мне угрожаешь?! -- произнес Колин с непритворным видом
рассерженного монарха. И это была не игра: похоже, за время войны он
все-таки поднабрался королевских замашек.
-- Нет, -- мягко сказал я. -- Только предупреждаю.
Колин встал, прошелся по комнате своей неуклюжей, "домашней" походкой,
затем остановился передо мной и проговорил:
-- Вот что! Боюсь, когда-нибудь я пожалею, что не убил тебя, когда ты
спал.
-- А почему ты не сделал это?
Он ухмыльнулся, как-то беспомощно пожал плечами и вздохнул:
-- Наверное, по той самой причине, по какой ты не убиваешь меня сейчас.
Ведь Хозяйка не солгала, ты и вправду крутой?
-- Ужасно крутой, -- подтвердил я.
-- Да, кстати, -- сказал Колин. -- Хозяйка клянется, что не причастна к
покушению на Дэйру.
-- Ты веришь ей?
-- Кажется, да.
-- А мне не кажется, я действительно верю ей. Иначе ты обнаружил бы в
Безвременье ее хладный труп.
Колин мотнул головой и снова ухмыльнулся:
-- Ты не только ужасно крутой, Кевин. Ты еще и ужасно самонадеянный.
Во дворец мы вернулись почти что добрыми друзьями. Почти -- но не
совсем. Колина продолжали терзать сомнения насчет чистоты моих намерений, он
по-прежнему относился ко мне с опаской, хотя теперь старался не показывать
этого. Про себя я вынужден был признать, что его опасения отнюдь не
напрасны. Мне было стыдно, и чтобы избавиться от угрызений совести, я
заставил себя думать о предательстве Гилломана и о том, что по делу об
узурпации престола срок давности не предусмотрен. Должен признать, что это
мне мало помогло.
Расставшись с Колином, я переместился в свои покои, вызвал камердинера
и велел приготовить горячую ванну. Пока слуги выполняли это распоряжение, я
слегка перекусил, а за чашкой горячего кофе мне в голову пришла мысль о
сигарете -- впервые за последние двадцать лет. Я знал, что рано или поздно
снова начну курить, но решил не форсировать события и, преодолев мимолетный
соблазн, продолжил строить планы на ближайшую перспективу.
После некоторых колебаний я вычеркнул из списка неотложных дел поиски
Эмриса Лейнстера. Конечно, было бы весьма заманчиво изловить его и
преподнести в подарок дикарям-людоедам в качестве живого обеда. Однако я
понимал, что Бронвен зря времени не теряла и надежно спрятала от меня своего
старшего брата, как прежде спрятала Эриксона; так что отыскать их обоих мне
будет нелегко. К тому же это было не к спеху. И вообще, я мог ничего не
предпринимать, а просто дождаться, пока Эмрис и Эриксон не умрут собственной
смертью, позаботившись единственно лишь о том, чтобы они не обрели вечную
молодость. Мой сводный брат Амадис как-то говорил мне, что бессмертные
Властелины получают огромное удовольствие от того, как старятся и умирают их
смертные враги. Правда, я еще мало прожил, чтобы оценить всю прелесть такой
своеобразной мести, но это может оказаться очень даже неплохо. Что ж,
посмотрим. Увидим...
А интересно, вдруг подумал я, как там Амадис? Каково это -- быть
королем Света, сидеть на троне отца, явно и незримо повелевать Рассветными
мирами, словом, быть богом?.. Я сильно сомневался, что ноша божественности
пришлась Амадису по плечу. Сомневался не только из зависти -- на то были и
объективные причины.
Приняв горячую ванну и побрившись, я достал из сундука одежду, в
которой был, когда превратился в младенца, и разложил ее на кровати. Этот
наряд я хранил как драгоценную реликвию, регулярно проветривал его и
просушивал, оберегал от сырости и моли, и хотя он порядком обветшал за
прошедшие двадцать лет, все же был еще пригоден для ношения. Относительно
пригоден. И частично.
Нижнее белье я забраковал сразу и взял из шкафа комплект нового, еще не
ношенного -- белье я предпочитаю не только чистое, но и свежее. Зато штаны и
сапожки были в полном порядке, что (правда, с некоторой натяжкой) можно было
сказать и о рубашке, расставаться с которой я не хотел из-за ее пуговиц с
изображением симпатичных красных дракончиков. С мантией дела обстояли хуже,
золотое шитье ее поблекло, сочный алый цвет сменился бледно-красным, но в
целом она сохранилась неплохо, и мне было жаль отказываться от нее, во
всяком случае до тех пор, пока я не сменю ее на новую. Поэтому я решился на
то, что в Царстве Света сочли бы проявлением дурного тона: при помощи
нехитрых чар я вернул мантии ее алый цвет, а золотому шитью на ней --
прежний яркий блеск. "Какая безвкусица!" -- скривился бы любой мой
родственник из Света. Но сейчас меня это мало заботило, ибо я не собирался
щеголять в своей заколдованной мантии при дворе в Солнечном Граде. Главное,
что мой наряд вполне годился для Сумерек, где этикет был не так строг, как
на моей родине по отцовской линии -- в Доме гораздо более молодом и куда
более чопорном.
Одевшись, я несколько минут простоял перед зеркалом и после
придирчивого осмотра своей персоны пришел к выводу, что выгляжу довольно
недурно. На поверку оказалось, что мой темно-синий берет отлично вписывается
в общую картину, и я отменил свое предыдущее решение забраковать его вместе
с бельем. Прицепив к поясу Эскалибур, я тем самым завершил свое превращение
из Кевина МакШона, логрийского феодала, в Артура Пендрагона, принца из Дома
Света, одного из высокопоставленных Властелинов Экватора.
В этот самый момент раздался стук в дверь. Я на мгновение обострил свое
восприятие, чтобы узнать, кто ко мне пожаловал, затем громко произнес:
-- Входи, Морган. Открыто.
Морган был одет так же, как и накануне вечером, но выглядел свежим и
бодрым. Бессонницей он никогда не страдал; даже события прошедшей ночи не
выбили его из колеи и не помешали ему хорошо выспаться. Прикрыв за собой
дверь, он смерил меня оценивающим взглядом и спросил:
-- Как там Хозяйка? -- Говоря по существу, Морган, однако, имел
странную привычку подходить к делу с самой неожиданной стороны, что порой
обескураживало его собеседников. -- Ты уже разобрался с ней?
-- Разбираться было нечего, -- ответил я. -- Эта Хозяйка ни к чему не
причастна. Она новенькая.
-- Так, так, так! А что же случилось со старенькой?
-- Казнена за кровожадность.
-- Ясненько. -- Морган снова оглядел меня с головы до ног и с ног до
головы. -- Кстати, кто ты такой?
Между нами повисла неловкая пауза. Наконец я сказал:
-- Если не хочешь, чтобы я лгал, лучше не спрашивай.
-- Хорошо, -- вздохнул Морган. -- Снимаю свой вопрос. Но как мне тебя
называть?
-- Как и прежде -- Кевином. Просто Кевином. С этим именем я прожил
двадцать лет и привык к нему.
-- И все-таки, мне хотелось бы знать, как тебя звали раньше.
-- Артур, -- немного помедлив, ответил я. -- Это все, больше ни о чем
не спрашивай. И называй меня, пожалуйста, Кевином.
-- Ладно, Кевин, -- сказал Морган и усмехнулся. -- Будь я суеверным, я
бы решил, что ты сам король Артур, очнувшийся после тысячелетнего сна.
-- Но ты так не думаешь?
-- Разумеется, нет. Ведь, как известно, король Артур был голубоглазый и
светловолосый, а в переселение душ я не верю. Но все равно, твое второе...
вернее, твое первое имя звучит грозно для Лейнстеров. Как набат. Бом! Бом!..
Кстати, ты виделся с Колином?
-- Угу, -- промычал я, складывая все остальные вещи обратно в сундук.
-- Виделся. Еще как виделся!
-- Вы поцапались?
-- Поначалу да, но потом помирились. Он злился на меня в основном из-за
Даны.
-- Это неудивительно. После того как ты одурачил нас и пролез в
Безвременье, Дана слишком горячо вступилась за тебя, пытаясь оправдать твой
поступок жаждой мести. Колину, ясное дело, это совсем не понравилось, и
он... Между прочим, ты что-то чувствуешь к Дане?
Я потупился:
-- Ну... нежность... Разве что нежность... И больше ничего.
Морган сокрушенно покачал головой:
-- Какая мелочь, подумать только! Нежность -- и больше ничего. Всего
лишь нежность. Эка безделица!
-- Морган, -- твердо сказал я. -- Будь уверен: у меня хватит сил
держать свои страсти в узде. Устоял же я перед Бронвен.
-- Что ж, будем надеяться на твою сильную волю. Но одно скажу
наверняка: тебе придется несладко. Дана хорошенькая девушка; если захочет,
она сможет вскружить голову любому мужчине -- это тебе не Бронвен с ее
нескладной фигурой, вздорным характером и конопатым лицом. Как женщина,
Дана, пожалуй, привлекательнее Дэйры... Впрочем, это мое личное мнение, ты
можешь не соглашаться с ним, но имей в виду, что ты и раньше нравился Дане.
Очень нравился, хотя она тщательно скрывала свой интерес к тебе, думаю, из
уважения к Дэйре. И как знать...
-- Все это не имеет значения, -- перебил я Моргана, видя, что он уселся
на свой любимый конек и теперь готов до самого обеда разглагольствовать о
женщинах. -- Дана действительно хорошенькая девушка, но мне она ни к чему.
Мне нужна только Дэйра.
И Диана, добавил я про себя. Она не может быть мертва, это было бы
слишком логично, подозрительно логично, неестественно логично... Нет,
конечно, она жива. Жива и ждет меня. И я приду к ней, я обязательно найду
ее...
-- А как насчет чар Эриксона? -- прервал мои невеселые размышления
Морган. -- Ты еще не разобрался с ними?
-- Еще нет, -- ответил я. -- Но, думаю, ничего страшного нет. Я
догадываюсь, что это за чары, и снять их не составит большого труда. Даже в
самом худшем случае, если они сильно увязли, Дэйра сможет избавиться от них
сама -- правда, не очень скоро, только после пробуждения своего Дара.
Брови Моргана поползли вверх, а его разноцветные глаза уставились на
меня удивленно и недоверчиво.
-- Да что ты говоришь?!
-- Говорю, что слышишь. Ведь Дэйра Одаренная.
-- Да, но...
-- Без всяких "но". У нее такой же полноценный Дар, как и у тебя, с той
только разницей, что она унаследовала его от родителя другого пола. Такой
Дар поддается пробуждению лишь когда организм человека полностью сформирован
-- где-то после двадцати трех - двадцати пяти лет.
Морган продолжал смотреть на меня с изрядной долей недоверия и
скептицизма.
-- Даже если ты прав... -- медленно заговорил он.
-- Я прав, Морган, верь мне.
-- Хорошо. Допустим, я верю тебе. Но тогда встает вопрос о
целесообразности пробуждения такого Дара. После двадцати пяти лет это очень
рискованно, почти безнадежно.
-- Если следовать вашей методике, риск действительно велик, --
согласился я. -- Но пробуждать таким образом Дар, это все равно что будить
спящего человека, трахнув его дубинкой по голове.
-- А ты располагаешь другой методикой? -- спросил Морган.
-- Да.
-- И в чем же она состоит?
Вместо ответа я притянул к себе Формирующие и произнес коротенькое
вступительное заклинание обряда Причастия. Слегка испуганного Моргана
обволокло нечто вроде призрачной золотистой дымки, которая спустя несколько
секунд растаяла в воздухе из-за отсутствия стабилизирующих чар.
Морган стоял передо мной в полном оцепенении. Его лицо выражало смесь
ужаса и восторга, а в устремленном на меня взгляде не осталось и тени от
прежнего скептицизма.
-- Кевин! -- наконец проговорил он дрожащим от волнения голосом. -- Мне
показалось, что на мгновение я прикоснулся к высшим силам.
-- Так оно и было, -- подтвердил я.
-- А можно еще?
Я замешкался с ответом. То, что я сделал, мне делать не следовало. Я
понимал это еще до того, как начал произносить слова заклинания, однако не
смог удержаться от соблазна похвастаться своим мастерством перед Морганом --
человеком, которого я совсем недавно считал могучим чародеем, восхищался им
и завидовал ему. Я поступил крайне неосмотрительно, ведь Морган отнюдь не
глуп и, безусловно, догадался, что конечным результатом такого воздействия
на Дар является обретение огромного могущества.
Но, с другой стороны, коль скоро я решил основать новый Дом (а это было
неизбежно, кто бы впоследствии ни стал его главой -- я или Колин), мне
понадобятся верные соратники, люди, на которых я мог бы всецело положиться;
и Морган Фергюсон, несмотря на все его недостатки, был первым в списке
претендентов на роль моей правой руки.
-- Не сейчас, Морган, -- мягко сказал я. -- Пожалуйста, наберись
терпения. Вся процедура требует много времени, которым я в данный момент не
располагаю. Но твердо обещаю тебе, что после моего возвращения мы вплотную
займемся этим вопросом.
Морган огорченно вздохнул, но больше не настаивал.
-- Ты покидаешь нас?
-- Да. Я вынужден ненадолго отлучиться.
-- Спрашивать куда не стоит? -- осведомился он.
-- На твоем месте я бы воздержался.
-- Что ж, ладно... А когда ты вернешься?
-- Точно не знаю, все зависит от обстоятельств. Но вряд ли мое
отсутствие будет длительным.
-- А если паче чаяния ты задержишься?
-- Тогда я немедленно поставлю тебя в известность.
-- Ты сможешь связаться со мной из другого мира?
-- Запросто.
-- И каким образом?
-- Ну, например, с помощью вот этой штуковины, -- ответил я, показывая
на кольцо с голубым камнем. -- Это Небесный Самоцвет, сумеречный артефакт,
считается самым лучшим из всех индивидуальных талисманов. Большинство Вла...
моих знакомых предпочитают Самоцвет всем другим колдовским камням.
-- Понятненько, -- произнес Морган с иронией и некоторой
язвительностью. -- А ты не подскажешь, в какой лавке можно купить сей
сумеречный артефакт?
-- В городе Олимпе ими торгуют на каждом углу, -- в тон Моргану ответил
я. -- Любой уважающий себя владелец магазина магических аксессуаров считает
делом престижа иметь в продаже хотя бы один Небесный Самоцвет -- правда,
цену за него запрашивают безбожную. Но я, так уж и быть, подарю тебе
отличный экземплярчик по старой дружбе. А пока что... -- Я на секунду
задумался. Разумеется, можно было произвести взаимную поверхностную
настройку Огненного Глаза Моргана и моего Самоцвета, это было бы равнозначно
тому, как если бы двое людей из технологически развитого мира обменялись
номерами своих мобильных телефонов. При других обстоятельствах я бы так и
поступил, но я сильно подозревал, что в самое ближайшее время мне придется
перекодировать свой камень, чтобы по возвращению в Экватор не превратиться в
автоответчик. Моя матушка, несомненно, уже раззвонила повсюду, что я жив, и
вскоре меня начнут донимать все, кому не лень.
Изменение кода доступа к Самоцвету дело весьма хлопотливое и заниматься
этим прямо сейчас у меня не было ни сил, ни нервов, ни желания. Поэтому я
решил пойти другим путем. Порывшись в верхнем ящике комода, я достал оттуда
маленькое прямоугольное зеркальце с отбитым углом и показал его Моргану.
-- Ты не будешь стыдиться держать его при себе?
-- В общем, нет, не очень. Если надо, пойду на такую жертву. А что,
собственно, это значит?
-- Сейчас увидишь, -- сказал я, вызвал Образ Источника, наложил на
зеркальце соответствующий заговор и закрепил его несколькими
вспомогательными чарами.
Морган с восхищением наблюдал за моими действиями.
-- Сила! -- сказал он, глаза его горели. -- Научишь меня?
-- Как-нибудь позже, -- пообещал я и отдал ему зеркальце. -- Теперь ты
найдешь меня хоть на краю Вселенной.
-- А его нужно настраивать на мой камень?
-- Нет, зеркальце действует помимо наших талисманов. Оно само стало
магическим инсирументом, пусть и ненадолго, месяца на два.
-- Как им пользоваться?
-- Очень просто. Зеркальце настроено на мой Образ, и через него ты
можешь вызвать только меня. Тебе достаточно будет сосредоточиться на нем и
подумать обо мне.
-- А ты сможешь со мной связаться?
-- Ясное дело. Причем я смогу связаться не только с тобой, но и с
кем-либо, у кого в данный момент будет это зеркальце, например, с Дэйрой.
При вызове слой серебра помутнеет, а кроме того, я встроил звуковой сигнал,
чтобы привлечь твое внимание. Опять же, тебе достаточно будет
сосредоточиться...
-- И подумать о тебе, -- с кислой миной произнес Морган. -- Всего лишь
сосредоточиться и немного подумать. С этим справится и любой неодаренный
балбес. Ты мне, как ребенку малому, все разжевал и в рот положил.
Он был так по-детски огорчен, что я уступил и, хоть времени было в
обрез, детально разъяснил ему механизм функционирования зеркальной связи --
пусть он немного попрактикуется со своими коллегами-магистрами, пока я буду
отсутствовать.
Потом мы попрощались, Морган пожелал мне удачи и скорейшего
возвращения, и я переместился в спальню Дэйры.
Она все еще спала, беспокойно ворочаясь в постели. Первым делом я
углубил ее сон, сняв тревогу и напряжение. Она затихла, на лице ее появилось
выражение спокойствия и безмятежности, губы тронула счастливая улыбка.
Очевидно, ей начало сниться что-то приятное. Она ласково прошептала мое имя.
"Я тоже люблю тебя", -- с нежностью подумал я, и на глаза мне
навернулись слезы.
Ну, ладно, встрепенулся я, пора приступать к делу. Я без труда
обнаружил наложенное на Дэйру заклятие. Моя догадка оказалась верна: это
были противозачаточные чары, весьма похожие на те, которые используют
женщины-Властелины во избежание нежелательной беременности. Эти чары были
чисто психологического свойства, совершенно безвредные; они действовали
очень тонко и мягко, предотвращая оплодотворение яйцеклетки, и не влекли за
собой никаких необратимых нарушений функционального или органического
характера.
Тщательно изучив заклятие, я установил, что оно основательно "увязло",
вторгнувшись глубоко в подсознание, в область инстинктов и безусловных
реакций. Да, Эриксон потрудился на славу, отваживая от Дэйры мужчин. Не
скажу, что я осуждал его за это; нет, только не за это -- но за ним водились
другие грехи, и он не уйдет от возмездия.
Еще я обнаружил, что кто-то уже пытался снять заклятие, но потерпел
полное фиаско. Бронвен, догадался я. Вот видишь, дорогуша, искусство и мощь
-- две большие разницы; в такой тонкой и деликатной сфере, как человеческий
организм, главное мастерство, а не голая сила. Но все равно я благодарен
тебе за попытку, пусть она и не увенчалась успехом.
Также я мысленно поблагодарил мою тетю Помону из Сумерек, которая
обучала меня премудростям медицины. Снятие заговора и устранение его
последствий оказалось довольно хлопотным делом. Я провозился более получаса
и под конец даже взмок от напряжения -- зато теперь Дэйра была свободна от
чар и могла рожать мне сынов и дочек. Я был счастлив, как ребенок.
Дэйра продолжала спать, безмятежно улыбаясь во сне. Ее лицо было так
прекрасно, так трогательно-невинно, что у меня раз за разом перехватывало
дыхание. Мысли о Диане больше не беспокоили меня -- в присутствии Дэйры это
было невозможно. Она и только она способна излечить меня от боли и тоски по
утраченной любви, только с ней я обрету покой и счастье...
Я смотрел на Дэйру и никак не мог заставить себя уйти не попрощавшись.
Я терпеть не могу душераздирающих сцен расставания, но это было выше моих
сил -- покинуть ее, не унося на своих губах вкус ее губ, не согретый
теплотой и лаской ее тела... Я торопливо снял с себя одежду и забрался под
одеяло. Еще не проснувшись окончательно, Дэйра инстинктивно прильнула ко мне
и ответила нежностью на мою страсть.
Потом мы лежали рядом. Время от времени я целовал ее в губы и с грустью
думал о неизбежной разлуке и предстоящей мне дальней дороге.
-- Любимая, -- сказал я. -- Помнишь, ты просила, чтобы при любых
обстоятельствах я оставался все тем же милым и хорошим парнем.
-- А что?
-- Я такой же, как прежде, Дэйра. И всегда буду таким.
Ее глаза широко распахнулись:
-- Ты... Ты вспомнил?
-- Да, я все вспомнил. И я люблю тебя.
Дэйра крепче прижалась ко мне. Я зарылся лицом в ее густых душистых
волосах.
-- Расскажи о себе, -- попросила она. -- Кто ты, откуда.
Я поведал ей о Царстве Света и о Солнечном Граде, о Рассветных мирах,
которыми правит наш Дом, о мирах молодых, неспокойных, бурлящих жизнью,
переполненных энергией. Я рассказал о Стране Вечных Сумерек, родине моей
матери, которую любил больше отчего Дома, о мире, где постоянно царит осень,
где огромное красное солнце неподвижно висит над горизонтом, одевая в
багрянец облака в дневной части неба, о молчаливых оранжевых рощах, где я
любил бродить в одиночестве, о величественном и прекрасном городе Олимпе на
вершине одноименной горы, о дедовом Замке-на-Закате, громадном и немного
мрачноватом, о самом деде Янусе, который уже давно потерял счет прожитым
векам и пережитым женам и исчислял свое потомство сотнями душ...
-- А тебе сколько лет? -- спросила Дэйра.
Я ждал этого вопроса, и ответ на него был у меня готов. Я сказал чистую
правду:
-- Я еще очень молод. Когда меня угораздило попасть в эту переделку,
мне лишь недавно исполнилось тридцать четыре стандартных года, хотя по
собственному времени мне было лет на пять-шесть больше.
-- Значит, сейчас тебе около шестидесяти?
-- Да. Но точно сказать не могу, потому что время -- весьма
относительное понятие. Кое-кто из Властелинов постоянно носит при себе
специальный таймер, но я всегда считал это излишним. Какой прок от того, что
будешь знать, сколько точно оттикали твои биологические часы.
-- Да уж, -- горько вздохнула Дэйра, -- Тебе незачем это знать. Пять
или шесть лет -- какая разница для тебя, бессмертного. Ты вечно будешь
молодым, а я... В твои годы я превращусь в старую развалину.
Я рассмеялся и перевернулся на спину, сжимая ее в своих объятиях.
-- Ошибаешься, малышка! -- радостно сообщил я. -- Ты навсегда
останешься такой же юной и прекрасной, как сейчас. Клянусь Митрой и
Зевсом-Юпитером!

Глава 3
Я снова шел вдоль спокойного ручья, ступая по густой оранжевой траве.
Справа от меня начинался лес, слева, в дневной части неба, затянутой
облаками, горело зарево вечного заката; между сизо-багряными тучами
пробивался свет огромного красного солнца. Ветер, дувший с дневной стороны,
принес с собой жару и духоту, моросил теплый дождь. Градусах в
тридцати-сорока справа от направления в день над самым горизонтом клубились
тяжелые свинцовые тучи, с каждой минутой поднимаясь все выше и выше,
застилая бледно-голубое небо темным покровом. Приближалась гроза с горячим
ливнем -- характерное, но весьма редкое явление в спокойных, уравновешенных
Сумеречных мирах. Я очень любил грозы в Сумерках и горячие ливни, когда с
неба низвергались потоки воды при температуре свыше 50° по Цельсию, однако
сейчас я был далек от радостного предвкушения встречи с неистовством
стихии...
Сам не знаю, зачем я пришел в этот дикий, необитаемый мир, где много
лет назад мы с Дианой прятались от посторонних глаз, чтобы сполна
насладиться нашим горьким счастьем, где была обитель нашей любви, где мы
могли побыть наедине друг с другом, не боясь, что нас потревожат... Это было
так давно, хотя мне казалось, что совсем недавно -- ведь субъективно я
воспринимал прошлое без учета тех двадцати лет, которые провел в
беспамятстве. Вернее, так воспринимала прошлое часть моей личности, которая
суть Артур...
Что я ожидал здесь увидеть после стольких лет отсутствия? Пустынную,
заросшую густой травой поляну без каких-либо следов нашего пребывания на
ней? Сохранившийся в целости, но заброшенный и обветшавший шатер?
Разбросанные вокруг клочья красного и голубого шелка, разодранные подушки и
одеяла, побитые бабочками ковры, испорченные сыростью книги?.. Трудно
сказать. Я просто шел знакомой дорогой, глядя себе под ноги, и предавался
воспоминаниям.
Когда деревья передо мной расступились, я робко поднял взгляд и тут же
замер, не веря своим глазам. Посреди широкой прогалины, там, где некогда был
шатер Дианы, теперь стоял опрятный двухэтажный дом из красного кирпича,
повернутый фасадом ко мне. Не будь я погружен в собственные мысли, я бы
давно заметил его черепичную крышу, возвышавшуюся над кронами деревьев.
Мое секундное замешательство сменилось праведным негодованием. Какое
кощунство! Кто посмел осквернить своим присутствием это святое место? Чей
извращенный ум отважился на такое вопиющее оскорбление светлой памяти Дианы?
Вскипая от ярости, я громко выругался и бегом бросился к дому с твердым
намерением проучить святотатца. Златошерстые зверушки с длинными пушистыми
хвостами и кисточкообразными ушами, те самые, которых любила Диана,
испуганно шипели на меня из густой травы.
Когда я пробегал между двумя клумбами, где росли любимые Дианины
сумеречные розы, дверь дома неожиданно отворилась, и на крыльцо вышла
стройная красивая девушка в белых облегающих брюках и желтой блузке с
короткими рукавами. Она смотрела на меня, приветливо улыбаясь.
-- Диана! -- вскричал я. -- О боги! Диана!
Я взлетел по ступеням на крыльцо, чтобы обнять ее, прижать к себе...
Только в самый последний момент я понял, что обознался, и резко затормозил.
Мои руки остановились в сантиметре от талии девушки, которую издали я принял
за Диану.
Вблизи она больше походила на Юнону -- если вообще можно говорить о
разной степени схожести с двумя столь похожими друг на друга сестрами. У нее
были волнистые темно-каштановые волосы, озорные карие глаза и черные брови
моей матери; зато фигура, овал лица, улыбка... Ее улыбка! Она не была такой
сногсшибательной, как у Юноны, но разила меня в самое сердце, заставляя его
болезненно ныть. Это была улыбка Дианы...
-- Здравствуй, Артур, -- сказала мне знакомая незнакомка. -- Я
Пенелопа.
Постепенно на смену разочарованию мной овладело любопытство. Девушка,
назвавшаяся Пенелопой, была очень молода. И хотя судить об истинном возрасте
Властелинов по их внешности дело неблагодарное, в данном случае я был
стопроцентно уверен, что ей никак не больше двадцати пяти лет. А значит...
-- Ты моя новая сестричка? -- спросил я. -- Кузина, племянница?
-- Вроде того, -- ответила Пенелопа. Только теперь я заметил, что она
сильно взволнована и даже не пытается скрыть это. -- Кроме всего прочего, я
твоя двоюродная сестра.
-- Кроме всего прочего? -- озадаченно произнес я. -- Как это понимать?
-- Моя мать -- твоя тетка Диана, а стало быть, мы кузены, -- объяснила
Пенелопа. -- Но это еще не все. Далеко не все... -- Тут она многозначительно
умолкла.
Я замер, как громом пораженный. Впрочем, нельзя сказать, что до
последнего момента я ничего не подозревал. Подобная мысль промелькнула
где-то на задворках моего сознания, едва лишь я понял, что передо мной не
Диана. Но одно дело смутно подозревать, совсем другое -- услышать
подтверждение своей догадки. Со мной случилось что-то вроде паралича,
умственного и физического. Я не мог выдавить из себя ни слова и лишь глупо
таращился на Пенелопу, когда она вновь заговорила:
-- С тех пор как мне стало известно о твоем возвращении, я все думала,
что сказать тебе, когда мы встретимся, а ты еще не будешь знать, что я твоя
дочь. -- Она смущенно моргнула. -- По-моему, получилось не очень умно.
-- Т-так т-ты м-моя д-доч-чь? -- ошеломленно пробормотал я, в первый и,
надеюсь, последний раз в жизни начав заикаться.
Пенелопа утвердительно кивнула:
-- Твоя и Дианы. Я родилась ровно через девять месяцев после твоего
исчезновения. -- Она помолчала немного, затем добавила: -- Я думаю, мама с
самого начала боялась, что ты не вернешься, и... В общем, ты понимаешь.
-- О, боже! -- сказал я.
Пенелопа взяла мою руку, нежно сжала ее и заглянула мне в глаза --
точно так, как это делала Диана.
-- У тебя шок, Артур. Проходи же в дом.
Я признал, что это хорошая идея, и мы вместе вошли внутрь.
Очевидно, по всему дому работали бесшумные кондиционеры; внутри было
сухо и прохладно, воздух был напоен свежим цветочным ароматом. Пенелопа
провела меня в просторный холл на первом этаже и усадила в мягкое удобное
кресло. Поскольку к этому времени солнце полностью скрылось за грозовыми
тучами, она включила лампы дневного освещения. Мимоходом я определил, что
большинство систем жизнеобеспечения дома работали от переменного
электрического тока, генератор которого находился где-то в подвале и был
подключен к Формирующей. Это было вполне в духе Сумеречных, исповедующих
разумное сочетание магии и достижений технологической цивилизации в
гармоническом единстве с природой. Такая позиция нравилась мне больше, чем
практика Царства Света, где чары использовались на каждом шагу и вместе с
тем их применение было строго регламентировано, что создавало массу лишних и
никому не нужных (кроме чиновников из королевского департамента бытовой
магии) неудобств.
-- Ты голоден? -- спросила Пенелопа.
Я отрицательно покачал головой и коротко ответил:
-- Нет.
-- Что-нибудь выпить?
-- Нет, спасибо.
-- Тогда, может, сигарету?
Несколько секунд я колебался, затем утвердительно кивнул:
-- Да, пожалуй.
Пенелопа открыла тумбочку, стоявшую рядом с моим креслом, поставила
наверх пепельницу, достала начатую пачку сигарет и раскурила две, одну из
которых потом протянула мне.
-- Благодарю, -- сказал я, взял сигарету, глубоко затянулся, сразу же
выдохнул дым и закашлялся.
Пенелопа удивленно взглянула на меня.
-- Ты не куришь? -- спросила она.
-- Вот уже больше двадцати лет. Когда я регрессировал, то напрочь
позабыл о своем пристрастии к никотину.
Пенелопа молча сделала несколько затяжек и раздавила сигарету в
пепельнице. В среднем девяносто из каждой сотни взрослых Властелинов были
заядлыми курильщиками, остальные десять процентов курили от случая к случаю
и считались некурящими. В отличие от простых смертных, никотин не вредит
нашему здоровью, а на нервную систему действует благотворно, снимая
стрессовые состояния, то и дело возникающие вследствие напряженного общения
с Формирующими. Так, к примеру, постановлением королевского департамента
здравоохранения Дома Света курение противопоказано только детям до 14 лет,
беременным женщинам и кормящим матерям.
-- Юнона говорила, что у тебя была временная потеря памяти, -- медленно
произнесла Пенелопа. -- Ты это имел в виду?
Я немного сконфузился. Фраза о регрессии сорвалась с моего языка
вопреки моей воле -- то ли дало о себе знать унаследованное от матери
недержание речи, то ли я был до такой степени взволнован, что потерял над
собой контроль, -- а скорее всего, и то и другое. Отправляясь в Экватор, я
твердо решил взвешивать каждое свое слово относительно моего пребывания в
Срединных мирах. Я тщательно продумал, что буду говорить Юноне, что -- деду
Янусу, что -- брату Амадису, что -- кузену Дионису и тете Помоне, а что --
всем остальным. Однако с появлением Пенелопы все мои планы рухнули, как
карточный домик. Я оказался в полной растерянности, и мне нужна была
передышка, чтобы собраться с мыслями и привыкнуть к этому новому,
неожиданному обстоятельству -- своему отцовству. Стремясь перевести разговор
на менее скользкую тему, я огляделся вокруг в поисках подходящей зацепки. И
нашел ее.
Справа от меня на стене висело два портрета -- мой и Дианы. Мой портрет
был написан рукой великого маэстро Рафаэля ди Анджело, гениального художника
из мира PHTA-2084, в обиходе именуемого Землей Гая Аврелия, где в свое время
я был известен как Артур де Лумьер, безземельный нормандский дворянин,
рыцарь и полководец. На портрете я был изображен в полный рост, в легких
боевых доспехах, выкрашенных в черный цвет, в малиновом плаще и со своей
любимой шпагой Эскалибур, которую я держал наизготовку в правой руке. Таким
меня увидел маэстро непосредственно перед тем памятным сражением, когда я
повел войско графа Тулузского против орды лютых псов в человеческом обличии,
рыцарей-крестоносцев моего старшего брата Александра, который был у них за
главного -- великим магистром ордена Святого Духа. Крестоносцы
свирепствовали в Лангедоке, искореняя альбигойскую ересь, местные жители
защищали свою землю, свои дома, свою веру. Я встал на сторону последних не
столько потому, что был убежден в их правоте, сколько потому, что их
противником был Александр. В тот день мы праздновали победу, лангедокская
армия под моим руководством сокрушила полчища крестоносцев, а я в очном
поединке тяжело ранил Александра. Отец мой, узнав об этом, неистовствовал;
мама молчала, но глядела на меня с такой мукой, с такой болью, что мне стало
невыносимо стыдно. Тогда я со всей отчетливостью осознал, что наша детская
вражда с Александром зашла слишком далеко, и поклялся себе, что в следующий
раз лучше прослыву трусом и обращусь в позорное бегство, чем подниму руку на
родного брата. Следующего раза, к счастью, не представилось...
-- Как к тебе попал мой портрет? -- спросил я Пенелопу.
Она проследила за моим взглядом и улыбнулась:
-- Недавно я побывала на Земле Аврелия, представилась при дворе графа
Тулузского твоей дочерью...
-- Меня там еще помнят? -- удивился я. -- Странно. Ведь с тех пор много
воды утекло.
-- Но память о тебе не померкла. Теперь ты -- легендарная личность. О
тебе слагают героические баллады, рассказывают невероятные истории о твоих
подвигах, а многие незаконнорожденные претендуют на то, чтобы называться
твоими детьми. Меня не сочли самозванкой только потому, что между нами есть
несомненное сходство. Граф принял меня очень радушно, а я... -- Щеки
Пенелопы порозовели от смущения. -- А я, неблагодарная, похитила из его
коллекции твой портрет -- уж больно он мне понравился. Впрочем, никто не
заподозрил меня в этом злодеянии.
-- Кто теперь граф Тулузский? -- поинтересовался я.
-- Людовик Четвертый.
-- А Людовик Третий?
-- Умер девять лет назад.
Я вздохнул:
-- Жаль, конечно. Мы были друзьями... Выходит, Александру так и не
удалось покорить Лангедок?
-- Нет. Мировой гегемонии он не достиг и по-прежнему довольствуется
германскими землями.
-- С чего бы это? -- произнес я, приятно удивленный и даже
обрадованный. -- Что ему помешало?
-- Не что, а кто, -- уточнила Пенелопа. -- Когда ты пропал без вести,
кузен Дионис взял Землю Аврелия под свое покровительство. Подозреваю, что
вначале он сделал это в память о тебе, но потом, видимо, полюбил твой мир и
теперь проводит там добрую половину своего времени.
-- Это очень мило с его стороны, -- сказал я. Земля Аврелия была одним
из моих самых любимых местечек; до появления Александра средневековье там
протекало в довольно культурной и цивилизованной форме, и я был бы огорчен,
если бы мой братец все изгадил, установив свой теократический режим. -- Я
рад, что мой мир понравился Дионису. Впрочем, у нас с ним всегда были схожие
вкусы... Да, кстати, что слышно о старине ди Анджело? Он еще жив?
-- Жив-здоров, -- ответила Пенелопа. -- Бодрый старик. Правда, уже не
носится по всей Европе, как в прежние времена. Возраст дает о себе знать.
-- Ему, должно быть, за восемьдесят, -- прикинул я. -- Чем он сейчас
занимается?
-- Поселился в Неаполе и продолжает создавать шедевры. А совсем недавно
с ним приключился один забавный конфуз.
-- Какой?
-- Дело в том, что у неаполитанского короля есть дочь -- очень
красивая, но крайне распущенная молодая особа. Говорят, она завлекла в свои
сети Диониса... но это так, между прочим...
Я украдкой усмехнулся. Откровенность Пенелопы, пусть и невольная, была
для меня хорошим знаком.
-- Так что же произошло между ди Анджело и принцессой? Она завлекла и
его?
-- Только как художника. Очарованный ее красотой, ди Анджело обратился
к королю с просьбой разрешить ему написать портрет принцессы в образе Девы
Марии, но король, ревностный христианин и ханжа, с негодованием отверг его
предложение. Мало того, он не на шутку разозлился, в присутствии придворных
обозвал маэстро святотатцем и заявил, что это кощунство -- изображать его
беспутную дочь Богородицей.
Мы рассмеялись, и лед, похоже, тронулся. Между нами исчезла стена
неловкости и настороженности, в наших отношениях появилась непринужденность,
начали пробиваться первые ростки доверия. Я раскурил следующую сигарету и
продолжал расспрашивать Пенелопу об одном из моих любимых миров, но слушал
ее ответы вполуха. Я смотрел на нее, чувствуя, как в моей груди разливается
какая-то странная и очень приятная теплота. Во мне просыпалась особенная
нежность, совсем не похожая на ту, что я испытывал к женщинам, которыми
обладал, но и отличная от моей нежности к матери и сестрам.
Пенелопа, моя дочь... У меня есть дочь. Я отец... Боже! Я -- отец!..
Чем дальше, тем больше я убеждался, что она именно такая, какой бы я
хотел видеть мою дочь. Красивая, умная, обаятельная, общительная -- и так
похожа на свою мать. И на меня, и на Юнону. Я мог бы гордиться такой
дочерью, и я начинал гордиться ею, восхищаться, обожать... Но, но... Как
много я упустил!
Я не мерил шагами приемную больничных покоев, в волнении ожидая ее
появления на свет. Не качал ее на руках, не целовал перед сном, не
рассказывал ей на ночь сказки. Не воспитывал ее, не заботился о ней, не
переживал за нее, когда она стала подростком, не радовался ее успехам, не
огорчался ее неудачам... Я даже не подозревал о ее существовании, пока не
встретился с ней -- уже взрослой, самостоятельной девушкой. Ах, как бы я
хотел повернуть время вспять, заново прожить эти годы!
-- Тебе сколько лет? -- спросил я, воспользовавшись паузой в рассказе
Пенелопы.
-- Еще не исполнилось двадцати двух, -- ответила она. -- По моему
собственному времени, разумеется. Большую часть своей жизни я провела в
Сумерках.
"Она такая молоденькая!" -- с умилением подумал я, и мне так захотелось
обнять ее, расцеловать, прижать к груди...
-- Ты Сумеречная?
-- Формально да. Дед Янус признал меня как свою внучку, когда мне
исполнилось пять лет, и с тех пор я считаюсь полноправным членом Дома.
-- Принцессой?
-- Да. И опять же, только формально. Я очень редко бываю в Истинных
Сумерках и других официальных владениях семьи. У меня не сложились отношения
с родней -- ни по маминой линии, ни по твоей... За редким, правда,
исключением.
-- Почему? -- искренне удивился я, в пароксизме внезапно вспыхнувшей
отцовской любви возмущенный тем, что кто-то может плохо относиться к моей
очаровательной крошке.
-- Предрассудки, -- горько усмехнулась Пенелопа. -- Почему-то, когда
семью создают двоюродные брат и сестра, это считается в порядке вещей, но я,
дочь тетки и племянника, совсем другое дело. В глазах большинства
родственников, особенно из Света, я -- дитя греха. Меня сторонятся, не хотят
иметь со мной ничего общего.
-- Понятно, -- сказал я. Никакой вины за собой я не чувствовал, здраво
рассудив, что если бы не наша с Дианой любовь, не было бы и Пенелопы. И хотя
с момента нашей встречи прошло совсем немного времени, я уже не представлял
себе мир без нее, без моей дочери. Я только жалел, что вернулся так поздно.
-- Ты живешь здесь?
-- Да, это мой мир, вернее, мир моей матери. После того как ты исчез,
она перестала держать его местонахождение в тайне и по всей форме
зарегистрировала его как свое личное владение. ORTY-7428, если тебя
интересует каталожное наименование. Но обычно его называют Сумерками Дианы.
-- Ты хорошо помнишь мать?
Пенелопа отрицательно покачала головой:
-- Я совсем не помню ее. Она ушла вслед за тобой, когда мне было
полтора года. Тетя Минерва считает, что в глубине души я осуждаю маму за то,
что она бросила меня, но это не так.
Я с трудом проглотил застрявший в горле комок.
-- Ты понимаешь ее?
-- Да. Она слишком сильно любила тебя, чтобы сложа руки ожидать твоего
возвращения или подтверждения факта твоей смерти. А еще... -- Пенелопа
умолкла в нерешительности.
-- Ну, -- подбодрил ее я, хотя и сам нуждался в ободрении.
-- Когда я была маленькой, то случайно подслушала, как тетя Юнона
говорила Дионису, что мама просто не могла без тебя жить, вот и решила либо
найти тебя, либо умереть так, как умер ты.
По моей щеке скатилась крупная слеза. Почему, в отчаянии подумал я,
Диана не любила меня чуточку меньше -- так, чтобы ей хватило выдержки и
терпения дождаться меня? Сейчас бы мы сидели втроем в этой комнате, в
ожидании сумеречной грозы, весело болтали и радовались воссоединению
семьи... Моя скорбь была так велика, что я совсем позабыл о Дэйре.
Пенелопа подошла ко мне, опустилась перед моим креслом на корточки и
нежно взяла меня за руки.
-- Артур, -- сказала она. -- Неужели нет никакой надежды, что мама, как
и ты, уцелела и живет в одном из тех Срединных миров, ничего не помня о
своем прошлом? Существует ли вероятность того, что она жива?
Я протянул руку и погладил ее по волосам. На ощупь они были такие же
мягкие и шелковистые, как у Дианы.
-- Вероятность такая есть, но очень маленькая, ничтожная, безнадежная
вероятность. Лучше не думай о ней.
-- Почему?
-- Чтобы не испытать разочарования. Ты с детства привыкла к мысли, что
Дианы нет в живых, так не внушай себе несбыточных надежд. Потом будет больно
с ними расставаться.
-- А ты? Ведь ты надеешься, я вижу.
-- Да, я надеюсь. Надеюсь вопреки логике и здравому смыслу, надеюсь
потому, что отказываюсь верить в обратное. Даже если мне представят сотню
свидетелей, собственными глазами видевших гибель Дианы, все равно я буду
убеждать себя, что они ошиблись, что они приняли за Диану другую женщину,
очень похожую на нее -- но не ее.
-- Ах, отец! -- прошептала Пенелопа, ласково глядя мне в глаза.
Я вынужден был собрать всю свою волю в кулак, чтобы не заплакать от
дикой смеси счастья и отчаяния. Но еще мгновение -- и я бы обнял свою дочь,
дочь Дианы, крепко-крепко прижал бы ее к себе и поцеловал...
Мне помешала (и выручила нас из неловкого положения) надвигающаяся
гроза.
Отдельные завывания ветра снаружи переросли в непрерывный вой. Деревья
шумели листвой, их стволы скрипели и трещали. За окном царила кромешная
тьма, как в безлунную, беззвездную ночь. Ночь в Дневном Пределе сумеречного
мира -- предшественница грозы и горячего ливня. Напоминание стихии, что она
еще жива, что она только дремлет... Жаль, что я не поэт!
Пенелопа поднялась и шумно выдохнула:
-- Мои пушистики! Совсем забыла о них. Бедняжки!
Она выбежала из холла в переднюю. Послышался звук отворяемой двери, в
комнату ворвался поток душного, горячего, насыщенного влагой воздуха, а
мгновение спустя появилась первая златошерстая зверушка. Она настороженно
глянула на меня и юркнула под диван. За ней последовали ее товарки -- одни
оставались в холле, прячась по углам, другие скрывались в смежных
помещениях, а иные взбегали по лестнице на второй этаж, -- всего их
набралось свыше двух дюжин.
Наконец Пенелопа закрыла дверь и вернулась в холл.
-- Пушистики страшно боятся грозы, -- объяснила она, вытирая сухим
полотенцем лицо и руки. Ее волосы блестели от влаги, на щеках играл яркий
румянец, красивая грудь вздымалась в такт учащенному дыханию. Она была
просто восхитительна!
-- Ты называешь их пушистиками? -- спросил я, потому как нужно было
что-то сказать.
-- Угу... -- Пенелопа отложила полотенце, села в свое кресло и
погладила по золотой шерстке одну из зверушек, которая тут же забралась к
ней на колени. -- Очень милые и забавные создания. Товарищи моих детских
игр.
-- Диана называла их просто зверушками, -- заметил я.
-- Знаю. Пушистиками их прозвала тетя Юнона.
-- Ты часто видишься с ней?
-- Довольно часто. Твоя мать одна из немногих, кто не чурается меня.
Последний раз она была здесь в конце сиесты... -- Пенелопа сделала паузу и
взглянула на настенные часы, циферблат которых был разделен на шестнадцать
равных частей. -- Даже не верится! С тех пор прошло лишь полтора периода, а
мне кажется -- несколько циклов. Меня так взволновало известие о твоем
появлении, что я даже утратила чувство времени.
-- Ты ждала меня?
-- О да! Я была уверена, что ты придешь сюда. Ты не мог не прийти.
Я посмотрел ей в глаза и понял, что она действительно ждала меня.
Ждала, позабыв обо всем на свете. Ждала с нетерпением, с верой, с надеждой.
А может, и с любовью...
-- Я не мог не прийти, -- утвердительно произнес я. -- Первым делом я
пришел сюда, хоть и не знал, что здесь живешь ты.
-- Так ты еще не виделся ни с кем из родственников? Даже с матерью?
-- Нет, -- ответил я, нахмурившись. -- Я лишь разговаривал с ней через
зеркало. Только один раз, да и то не до конца. Я не имею ни малейшего
представления, где она сейчас, что с ней, как она поживает.
-- Юнона теперь королева Марса, -- сказала Пенелопа. -- Три года назад
она вышла замуж за короля Валерия Ареса, который ради нее развелся с прежней
женой.
Я тяжело вздохнул. Мысль о том, что моя мать делит постель с другим
мужчиной, не с отцом, была неприятна мне, вызывала во всем моем существе
решительный протест. Я был еще очень молод, чтобы смириться с тем, что
каждый Властелин в течение своей долгой жизни вступает в брак по несколько
раз; это казалось мне диким, противоестественным. Как и любой сын, я
воспринимал мать в качестве своей собственности, ревнуя ее даже к отцу и
братьям -- а что уж говорить о совершенно постороннем, чужом мне человеке.
Может быть, это звучит слишком по-фрейдовски, то есть классически, но
классика потому и бессмертна, что никогда не теряет своей актуальности.
Истина остается истиной, даже если она стара, как мир.
-- Представляю, каково тебе, -- участливо произнесла Пенелопа. -- Твой
брат Брендон тоже очень болезненно воспринял замужество Юноны.
А интересно, подумал я, чтобы отвлечься от горьких мыслей, Пенелопа
будет страдать, когда узнает о Дэйре? Нет, вряд ли. Во всяком случае, не так
сильно, как я. А скорее всего, ей будет просто обидно, не более того. Ведь,
по сути дела, мы с Дианой не были ее настоящими родителями. Мы не растили
ее, не воспитывали, а что касается меня, то я вообще ничего не сделал для
нее, за исключением разве что того, что дал ей жизнь. По большому счету, мы
с ней чужие друг другу...
Впрочем, последнее утверждение было далеко не бесспорным. Рассудок
говорил мне одно, чувства подсказывали совсем другое. Мой ум трезво
взвешивал все обстоятельства и делал соответствующие выводы, но сердце мое
отвергало цинизм здравого смысла. Девушка, которая сидела передо мной, была
моей плотью и кровью, дитем нашей с Дианой любви. Мы любили друг друга пылко
и самозабвенно, и наша дочь выросла такой же прекрасной, как и любовь, что
породила ее.
Я поймал себя на том, что слишком уж нежно смотрю на Пенелопу, повергая
ее в смущение, и поспешно отвел взгляд. Молчание затягивалось, накаляя
атмосферу. В воздухе витало напряжение, грозящее разрушить ту еще шаткую,
хрупкую непринужденность, которая едва лишь начала появляться в наших
отношениях. Было видно, что Пенелопа растерялась и начала нервничать, так
что спасать положение должен был я. Вспомнив, что она говорила о Брендоне, я
ухватился за эту соломинку и торопливо спросил:
-- Ты не в курсе, как дела у близняшек?
-- С ними все в порядке, -- ответила Пенелопа с облегчением. -- Сейчас
они живут в одном из миров Теллуса, и мы часто видимся.
-- Вы дружны?
-- Брендон и Бренда мои лучшие друзья. В некотором смысле, они тоже
отверженные -- как и я. Вернее сказать, они пришлись не ко двору в Царстве
Света.
-- Да ну! -- удивился я. -- Почему же?
Взгляд Пенелопы заметался по комнате, избегая встречи со мной.
-- Видишь ли, всякие сплетни...
Сердце мое упало. Я был очень привязан к близняшкам. В детстве они были
такими милыми малышами... но слишком уж нежными друг с дружкой. Слишком...
-- О Митра! Неужели?..
-- Нет-нет, -- поспешила заверить меня Пенелопа. -- Все это глупости,
поверь мне. Уж я-то знаю наверняка. В их отношениях нет ничего
предосудительного, просто они неразлучная пара, дня не могут прожить друг
без друга, вот злые языки, которых в Солнечном Граде развелось
предостаточно, и треплют про них всякую чушь. Если хочешь знать... -- Тут
Пенелопа запнулась и покраснела. -- В общем, не так давно Брендон просил
меня стать его женой.
Не ад, так пекло, удрученно подумал я, хрен редьки не слаще. И с
замиранием сердца спросил:
-- И что же ты ответила?
-- Я ему отказала. Брендон, конечно, хороший парень, и он очень
нравится мне. Но это уже было бы чересчур: я -- дочь тетки и племянника, он
-- мой дядя и двоюродный брат... Словом, и без того много кровосмешения.
-- Это была единственная причина твоего отказа?
-- Пожалуй, что да. Ну, и еще я молода для замужества. Однако не стану
отрицать: не будь он моим близким родственником, я бы приняла его
предложение. -- Пенелопа немного помедлила, колеблясь, потом добавила: -- Но
это еще не значит, что мы без ума друг от друга. Просто у нас много общего.
Послышался отдаленный раскат грома.
-- Понятно, -- сказал я. Странно, но я начинал ревновать свою дочь к
родному брату. -- Так, стало быть, Брендон и Бренда покинули Солнечный Град
из-за этих нелепых домыслов насчет их отношений?
-- Не совсем так. Кроме всего прочего, Брендон не поладил с Амадисом.
-- Что между ними произошло?
-- Это длинная история, -- уклончиво ответила Пенелопа. -- В ней до сих
пор осталось много неясного... для меня. Лучше расспроси об этом кого-нибудь
другого, ладно? Не обижайся, просто я не люблю сплетничать.
-- Хорошо, -- уступил я. -- Кстати, как поживает Амадис?
-- Да так себе. Царствует.
В ее голосе не слышалось энтузиазма -- что, впрочем, было естественно,
коль скоро она дружила с Брендоном, а Брендон поссорился с Амадисом. И,
видимо, ссора была нешуточной, если уж Брендону пришлось покинуть родной
Дом.
-- Амадис не собирается жениться? -- спросил я просто так, ради
проформы.
-- Уже, -- коротко ответила Пенелопа.
-- Так он женился? -- изумленно произнес я. Мне трудно было представить
Амадиса семейным человеком. В моем сознании прочно укоренился образ этакого
убежденного холостяка, меняющего женщин вместе с постельным бельем и упрямо
не признающего брачных уз. Таким был мой сводный брат Амадис, ныне -- король
Света.
-- Его заставили жениться, -- сказала Пенелопа, видя мое удивление. --
Семейный совет постановил, что негоже королю быть неженатым. В силу
некоторых обстоятельств Амадис не мог проигнорировать волю большинства
родственников и подчинился их решению.
-- И кого ему навязали в жены?
-- Ему никого не навязывали. Он сам выбрал себе жену, и выбор его не
без оснований претендует на звание самого громкого скандала века.
-- Ты меня заинтриговала, -- сказал я. -- Так кто же она, новая
королева Света?
-- Рахиль из Дома Израилева, младшая дочь царя Давида Шестого.
Если Пенелопа хотела меня поразить, то ей это, без всякого
преувеличения, удалось. Дети Израиля всегда держались особняком, считая свой
Дом единственным истинным Домом, а себя -- избранным народом, и вот уже
невесть сколько тысячелетий заключали браки сугубо между собой. Я не мог
припомнить случая, когда бы член Дома Израилева, нарушивший эту традицию, не
подвергся бы остракизму со стороны своих соотечественников. А просить руки
израильской принцессы, если ты не еврей, не без оснований считалось самым
верным способом нанести глубочайшее оскорбление всему Дому.
-- Ну и ну! -- проговорил я, качая головой. -- Что ж это делается на
белом свете, а? Нет, надо же!.. И как это удалось Амадису?
Пенелопа пожала плечами:
-- Толком этого никто не знает. Но говорят, что Амадис убедил царя
Давида в пагубности неукоснительной экзогамии. Он вроде бы собрал множество
фактов и аргументировано доказал, что Дому Израилеву грозит неминуемое
вырождение, если не предпринять экстренных мер. Так оно было или как-то
иначе, но Амадис женился на Рахили, а твоя сестра Каролина вышла за Арама
Иезекию, правнука Давида.
Я во все глаза уставился на Пенелопу. Эта новость почему-то потрясла
меня еще больше, чем предыдущая.
-- Каролина?! В Доме Израилеве?!
-- Странно, не так ли?
-- Еще бы! -- Я никогда не питал нежных чувств к моей сводной сестре
Каролине, она была чересчур холодна и заносчива, но сейчас я от всей души
пожалел ее. Несладко ей приходится в Доме, где ксенофобия с давних пор
является неотъемлемой частью семейной идеологии. -- Но зачем это
понадобилось Амадису?
-- Согласно одной из версий, чтобы насолить родственникам, которые
заставили его жениться.
-- Но есть и другие предположения?
-- Да.
-- Какие?
Пенелопа замялась. По всему видно было, что она снова хотела уйти от
прямого ответа. Поняв это, я решил перевести разговор на другую тему и уже
начал было говорить, как вдруг умолк на полуслове и настороженно замер, до
предела обострив свое восприятие. Моя рука инстинктивно потянулась к эфесу
шпаги.
-- Что с тобой, Артур? -- встревожено произнесла Пенелопа.
-- Кто-то открыл выход из Тоннеля, -- шепотом сообщил я и поднял
указательный палец кверху. -- Там, на втором этаже.
-- А! -- Она облегченно вздохнула и усмехнулась. -- Хорошее у тебя
чутье! Не беспокойся, это Брендон и Бренда. Легки на помине.
-- Ты пригласила их на встречу со мной?
-- Нет, я пригласила их еще до твоего прихода, когда начала собираться
гроза. Они обожают грозу в Сумерках.
Между тем громовые раскаты раздавались уже над нашими головами. Небо
вот-вот должно было прорвать.
-- Пенни! -- послышался со второго этажа звонкий девичий голос. -- Где
ты?
Ему вторил другой голос, очень похожий на первый, но на октаву ниже:
-- Пенни, это мы.
Пенелопа поднялась с кресла и крикнула:
-- Я здесь, в холле.
Я тоже встал, и мы вместе прошли в центр комнаты, чтобы видеть всю
лестницу, ведущую с холла на второй этаж дома. Спустя несколько секунд на
верхней площадке появились две ладно скроенные фигуры, закутанные в белые
пляжные халаты -- парень и девушка, оба с льняными волосами, васильковыми
глазами и правильными чертами лица; невысокие, стройные, поразительно
похожие друг на друга, только девушка была ниже ростом, хрупче и изящнее.
Некоторое время они стояли неподвижно, в изумлении глядя на меня.
Пенелопа с довольной улыбкой созерцала эту немую сцену.
-- Ну что ж, вот мы и встретились, -- наконец сказал я. --
Здравствуйте, дорогие близняшки.
Первой опомнилась Бренда. Она вихрем сбежала вниз и бросилась мне на
шею.
-- Артур! Братик!
Следом за ней в холл спустился Брендон. Он крепко пожал мою руку и
похлопал меня по плечу.
-- Я рад, что ты вернулся, брат, -- с чувством произнес он. -- Нам тебя
очень не хватало.
Честно говоря, я был растроган. Мне всегда нравились близняшки, да и
они относились ко мне лучше, чем к другим членам нашей семьи -- за
исключением, разумеется, матери. Однако с тех пор как мы виделись последний
раз, прошло двадцать семь стандартных лет; когда я исчез, им шел
одиннадцатый год, и они, должно быть, сохранили обо мне лишь смутные
воспоминания. Тем не менее их радость была искренней, без тени фальши и
притворства. Они действительно были счастливы видеть меня в полном здравии
-- а я счастлив был видеть, как они радуются.
Им было уже лет по сорок, но Бренда, следуя примеру матери, избрала
себе облик вечно юной девушки. Брендон выглядел постарше и посолиднее и вел
себя соответственно.
-- Где ты пропадал, Артур? -- спросил он.
-- Да, -- сказала Бренда. -- Что с тобой приключилось? Мама говорит,
что у тебя была амнезия. Это так?
Как и в случае с Пенелопой, я растерялся. Предварительно прикидывая,
кому что говорить, я выпустил из вида близняшек. По привычке я думал о них,
как о детях, которые удовольствуются сказкой о далеких мирах, тридевятых
Домах, о битвах со злобными чудовищами и не менее злобными колдунами,
вступившими на путь Хаоса. Теперь мне предстояло решить, к какой категории
отнести мою дочь, Брендона и Бренду -- максимальной степени доверия (дед
Янус), высшей средней степени (кузен Дионис), умеренной средней (мама и тетя
Помона), низшей средней (брат Амадис и главы дружественных Домов) или
минимальной (остальные родичи и знакомые, с которыми я поддерживал
нормальные отношения). Над этим мне еще следовало хорошенько поразмыслить, а
пока что я решил ограничиться самыми общими фразами.
-- Это очень запутанная история... -- начал я, но мои слова потонули в
очередном раскате грома, таком сильном, что весь дом содрогнулся.
Пенелопа спохватилась и дала команду механизмам задвинуть на окнах
ставни.
-- Сейчас не время для разговоров, -- сказал я. -- Тем более, таких
серьезных.
-- И то правда, -- отозвался Брендон. -- Мы и так чуть не опоздали.
-- А что вас задержало? -- поинтересовалась Пенелопа.
-- К нам заявился один из пациентов Брендона, -- объяснила Бренда,
развязывая поясок халата. -- Очень занудный тип, хронический ипохондрик.
Никак не могли от него отделаться.
Халат соскользнул с плеч сестры и упал к ее ногам. Она осталась в
купальнике, который, судя по всему, был пошит в условиях жесточайшей
экономии материалов.
Брендон неторопливо снял с себя халат и аккуратно повесил его на спинку
ближайшего стула.
-- Пенни, Артур, -- сказала Бренда. -- Что вы медлите. Вот-вот начнется
ливень.
-- Да, да, конечно, -- произнесла Пенелопа, бросила на меня смущенный
взгляд и скрылась в соседней комнате. Наверное, постеснялась раздеваться в
моем присутствии. В присутствии своего папочки...
Посмотрев ей вслед, я скинул мантию, снял пояс со шпагой, разулся и
стал расстегивать пуговицы рубашки. Меня охватило приятное предгрозовое
возбуждение, которое я не испытывал уже много-много лет.
-- Ты очень любишь грозу в Сумерках? -- спросила Бренда, видя мою почти
детскую радость.
-- Обожаю! -- с жаром ответил я. -- За двадцать лет я так соскучился по
горячим ливням, и у меня скопилось множество несмытых грехов. Теперь я
собираюсь наверстать упущенное.
-- Однако! -- произнес Брендон. -- Ты выражаешься, как истинный
Сумеречный.
-- А я и есть Сумеречный. Наполовину -- как и ты, кстати.
Брендон усмехнулся и покачал головой:
-- Все-таки не зря тебя называют сыном Света, предпочитающим Сумерки.
Я улыбнулся ему в ответ:
-- Что делать. Ведь сердцу не прикажешь.
В холл вернулась Пенелопа, одетая гораздо скромнее, чем Бренда (вернее,
не до такой степени раздетая), и мы вчетвером выбежали из дома.
Снаружи было жарко и душно. Мощные порывы ветра вовсю раскачивали
деревья, срывая с них оранжевую листву. Тяжелые капли горячего дождя приятно
обжигали мою кожу. По всему небу плясали голубые молнии под аккомпанемент
непрестанно повторявшегося крещендо громовых раскатов. Это было жутко и
восхитительно. Если я и верил в апокалипсис, то именно таким мне
представлялось начало конца света.
-- Сейчас! -- крикнула Бренда, остановившись посреди поляны и воздев
руки к небу. -- Сейчас грянет!
Пенелопа подошла ко мне вплотную и спросила -- не громко, но так, чтобы
я мог расслышать:
-- Артур, что ты думаешь делать дальше?
-- Ну...
-- Пожалуйста! Скажи!
Я вздохнул:
-- Ладно. Перво-наперво я собираюсь побывать в Хаосе и потолковать с
его Хранителем.
-- Зачем?
-- Возможно, он знает, где искать Диану.
-- С ним уже говорили об этом. И не раз.
-- Но не я. Я уж вытрясу из него все, что ему известно.
-- Тогда я с тобой, -- заявила Пенелопа.
-- Нет! -- воскликнул я. -- Это опасно!
-- Вот поэтому я отправляюсь с тобой.
-- Ты не можешь... -- попытался возразить я, но она решительно перебила
меня:
-- Могу и должна! Я не отпущу тебя, Артур. Я последую за тобой, куда бы
ты ни...
-- Пенелопа, будь рассудительной девочкой.
-- А я не хочу быть рассудительной, я хочу быть с тобой. Я росла без
отца и матери, я так ждала вас, так надеялась, что хоть один из вас
вернется, и теперь... -- Гром загремел так сильно, что Пенелопа уже кричала,
чтобы быть услышанной. -- Теперь у меня есть ты, и я не позволю тебе снова
исчезнуть. Я не хочу потерять тебя, отец. Не хочу! Слышишь -- не хочу!
Мне на глаза навернулись слезы.
-- Пенни... Позволь мне так тебя называть.
Она улыбнулась и кивнула. Я не расслышал ее слов, но по губам прочитал:
-- Конечно, папа.
Тогда я крепко обнял ее и поцеловал.
-- Пенни, доченька! Я так рад, что ты у меня есть.
"Я тоже люблю тебя", -- пришел ко мне мысленный ответ Пенелопы.
Последний барьер между нами рухнул.
И в этот самый момент небеса будто раскололись на мелкие части,
низвергнув на нас поток горячей воды. Это была лучшая из сумеречных гроз на
моей памяти.

Глава 4
Во сне ко мне пришло озарение. Я проснулся и сел в постели, протирая
глаза. Наконец-то я понял, почему первым делом пришел сюда. Мой
подсознательный порыв наведаться в Сумерки Дианы, помимо чисто
сентиментальных мотивов, имел вполне рациональное объяснение. Мне следовало
бы догадаться об этом значительно раньше.
До конца сиесты оставалось еще больше часа. Я облачился в новую одежду,
подаренную мне Брендоном (он и Бренда подолгу гостили у Пенелопы и имели в
ее доме собственные гардеробы), умылся, причесался и покинул свою комнату.
Миновав дверь, за которой спала моя дочь, я вошел в соседнюю и очутился в
просторном кабинете с книжными шкафами, несколькими мягкими креслами,
письменным столом и персональным компьютером в углу. Он-то и был мне нужен
-- старый добрый компьютер Дианы. Тот самый хорошо знакомый мне компьютер,
не претерпевший за время моего отсутствия никакой модернизации, даже
клавиатура осталась прежняя. Должно быть, Пенелопа хранила его в память о
матери, регулярно очищая от пыли и время от времени производя
профилактический ремонт.
Понадеявшись, что машина в рабочем состоянии, я устроился в удобном
вращающемся кресле и включил питание. Компьютер заработал и начал
загружаться. В первый момент я обрадовался, но спустя пару секунд огорченно
вздохнул. Судя по информационным сообщениям, выводимых на экран дисплея, на
компьютере была установлена другая операционная система -- а это не сулило
ничего хорошего.
"Пенни, девочка, -- раздраженно подумал я. -- Спору нет: в
хитросплетениях программного обеспечения Дианы сам черт ногу сломает, но
ведь это самое главное, а все остальное -- просто груда железа. И уж если ты
решила хранить компьютер в память о матери, то прежде всего тебе следовало
бы позаботиться о сохранности системы".
По окончании загрузки прозвучала жизнерадостная мелодия, и на экране
вместо стандартного приглашения появилась красочная заставка с текстом:

"Привет, Пенни! Я к твоим услугам.
Надеюсь, ты не забыла наш пароль?"
Поскольку пароля я не знал, то поступил так, как поступили бы девяносто
девять из ста человек на моем месте, -- просто нажал клавишу ввода.
Появившаяся вслед за этим картинка была не такая красочная, как
предыдущая, мелодия напоминала похоронный марш, а текст был более сух и
официален:

"Вы не Пенелопа.
Пожалуйста, введите код доступа".
В ответ я набрал код, который обычно использовала Диана для защиты
наиболее ценной информации от несанкционированного вмешательства. Я с
тревогой ожидал сообщения вроде: "Код доступа неверен. Введите правильный
код", но компьютер после довольно длительных "раздумий", сопровождаемых
сигналами различной частоты, наконец выдал ответ:
"Извините.
Ошибка при чтении кристалла.
Повторите, пожалуйста, процедуру.
Введите код доступа".
Я облегченно вздохнул и повторил процедуру -- правда, с аналогичным
результатом. И еще раз, и еще... Это значило, что область памяти с нужной
мне информацией существовала, но доступ к ней из стартового меню был закрыт.
Я перезагрузил компьютер и попытался прервать выполнение начальной программы
в процессе конфигурирования системы, однако не преуспел в этом. Компьютер
продолжал загрузку, никак не реагируя на нажатие клавиш, затем снова
предложил Пенелопе ввести пароль. Наш пароль.
Я уже решил было поискать сменный системный кристалл, чтобы попробовать
загрузиться с него, как вдруг в голову мне пришла забавная мысль, и я шутки
ради отстучал:

"БРЕНДОН ДУРАК"
-- Брендон дурак! -- прозвучал из динамика задорный голос Бренды.
Машина вышла из стопора и начала грузить сервисную оболочку.
"Ах ты шалунья!" -- подумал я в адрес сестры; теперь я знал, кем была
установлена новая система.
Наконец компьютер сообщил, что готов к работе. Я немного полюбовался
наглядным, привлекательным и очень удобным для пользователя интерфейсом,
быстро разобрался, что к чему, и запустил программу поиска файлов. В
качестве параметров поиска я задал временной интервал -- два года с момента
моего исчезновения, а на запрос, производить ли поиск также и в скрытых
областях данных ответил утвердительно и ввел код доступа.
Я почти не сомневался, что вновь получу сообщение об ошибке при чтении
кристалла, однако в процессе поиска никаких сбоев не произошло, и в конце
концов на экран был выведен внушительный список файлов, многие из которых,
судя по их именам, содержали нужную мне информацию.
На этом мое везение закончилось. При попытке раскрыть какой-либо из
этих файлов, я неизменно получал ответ:

"Такого файла не существует.
Удалить запись о несуществующем файле?"
Только однажды мне для разнообразия "повезло":
"Пенни, солнышко!
Тачка серьезно заглючила.
Не пытайся ничего исправлять.
Сразу зови меня".
Я выругался, помянув не очень добрым словом сестру, и устало откинулся
на спинку кресла. Что же мне делать?..
-- Что-то не ладится, брат? -- услышал я за спиной тихий голос и резко
повернулся.
Передо мной (легка на помине) стояла Бренда, одетая в цветастую
рубашку, короткую клетчатую юбку и черные шелковые чулки. Ее льняные волосы
были стянуты на затылке в "конский хвостик".
-- Прости, что вошла без спросу, -- сказала она. -- Но я думала, что
здесь Пенни. Тебе помочь?
-- Боюсь, это уже безнадежно, -- ответил я не столько зло, сколько
обреченно. -- Сама посмотри.
С этими словами я выбрал наугад один из несуществующих файлов и
попытался его открыть -- все с тем же результатом. Бренда приблизила лицо к
экрану, прочитала сообщение и согласно кивнула:
-- Да, ты прав. Но не в том, что это безнадежно, а насчет того, что я
маленькая засранка.
-- Извини... -- смущенно пробормотал я.
-- Брось, -- отмахнулась Бренда. -- Ты верно меня охарактеризовал.
Такой я была пятнадцать лет назад, когда возомнила себя великим
программистом. Малышка Пенни обожала играть с Дианиным компьютером и упорно
не хотела признавать никакой другой -- даже при всем том, что он не всегда
корректно реагировал на команды, вводимые с клавиатуры, а порой ни с того ни
с сего зависал.
-- Диана почти никогда не прикасалась к клавиатуре, -- объяснил я. --
Ее разум напрямую взаимодействовал с процессором, минуя периферию, и,
соответственно, используемая ею операционная система имела свою специфику.
-- Поэтому я установила новую. Впрочем, я не оправдываюсь. Мне
следовало бы предварительно заменить кристалл, но я была слишком
самонадеянна и считала, что сумею сохранить все данные в полной
неприкосновенности. Я понятия не имела о существовании этой скрытой области.
-- Да ладно уж, -- сказал я. -- После драки кулаками не машут. От
Дианиных файлов остались одни лишь названия, а содержавшаяся в них
информация потеряна безвозвратно.
-- Вовсе нет, -- живо возразила Бренда. -- Хоть единожды записанная на
кристалл информация остается там навсегда. Принцип "не вырубишь топором" в
известной мере применим и к компьютерам. Если ты не возражаешь, я попытаюсь
исправить содеянное.
-- Хорошо.
Я освободил ей кресло, и сестра села в него, закинув нога на ногу.
-- Искать потерянную информацию на кристаллических накопителях одно
удовольствие, -- сказала она. -- Не то что на магнитных дисках. Но мне нужна
какая-нибудь зацепка, характерная деталь, которая позволила бы
идентифицировать искомые фрагменты. Иначе программа начнет восстанавливать
подряд все файлы, которые были когда-либо стерты, переписаны или перемещены,
а для этого может попросту не хватить памяти; не говоря уж о том, сколько
времени нам понадобится, чтобы все их просмотреть и отсортировать.
-- Символ бесконечности, -- ни секунды не раздумывая, ответил я. -- Он
должен присутствовать во всех интересующих меня файлах.
-- Вот и хорошо. Сначала программа отыщет все фрагменты, где
присутствует этот значок, а затем уже по ним восстановит файлы... Гм, будем
надеяться, что так оно и произойдет.
Бренда вызвала программу, в окне запроса ввела символ бесконечности, и
запустила ее на исполнение. Появилось окошко с надписью: "Ждите" -- и
сообщение о размере отсканированного участка кристалла в процентном
соотношении.
-- Судя по скорости сканирования, -- заметил я, -- это займет не более
пяти минут.
-- Первый проход, -- уточнила Бренда. -- Поиск и восстановление
фрагментов, где имеется символ бесконечности. Сканирование будет повторяться
снова и снова -- до тех пор, пока файлы не будут восстановлены целиком.
-- Интересно, кто автор этой мудреной программы? -- произнес я,
указывая на текст в рамочке, который грозно предупреждал об ответственности
за незаконное использование и распространение данного продукта. -- Некий С.
Брендон. Неужто наш братец?
-- Нет, это я. Сильвия Брендон -- так меня зовут в том мире, где я
живу.
-- А как там зовут Брендона?
-- Артур Брендон.
-- Весьма польщен, -- искренне сказал я. Мне действительно было лестно,
что брат взял мое имя.
Бренда сжала мою руку и ласково заглянула мне в глаза:
-- Нам тебя очень не хватало, Артур. Мы все по тебе скучали.
-- Спасибо, -- растроганно ответил я.
После третьего прохода программа сестры завершила свою работу, доложив
об успешном восстановлении всех файлов, содержащих символ бесконечности.
Благодаря тому, что в памяти компьютера сохранилась информация о размерах
искомых файлов, мы сэкономили уйму времени на их идентификацию, сортировку и
переименование, так что уже через полчаса после появления в кабинете Бренды
я имел в своем распоряжении информацию о расчетах Дианы ее пути к Истокам
Формирующих.
-- Очень интересно, -- произнесла сестра, листая экранные страницы,
испещренные невероятно сложными уравнениями, которые для меня были китайской
грамотой. -- А ты уверен в правильности краевых условий?
Вот тут-то, друзья, я и попался. Я вообще сглупил, что согласился
принять ее помощь, если еще не решил, в какой мере довериться ей. Но, с
другой стороны, что мне оставалось делать, когда она вошла? Прогнать ее?
Выключить компьютер и самому уйти?
-- Выведи исходные посылки, -- сказал я.
Бренда так и сделала.
Конечно же, краевые условия были поставлены неверно. В корне неверно --
это было ясно даже мне, дилетанту. Ведь Диана не знала того, что знаю теперь
я...
Я крепко призадумался. Мне очень не хотелось раскрывать Бренде все свои
карты, равно как и не хотелось выказывать ей свое недоверие; но я сам
поставил себя в такое положение, когда приходилось выбирать одно из двух --
либо то, либо другое.
Сестра сама разрешила мои сомнения. Она повернулась ко мне и сказала:
-- Я могу уйти, Артур. Честное слово, я не обижусь.
Разумеется, она могла схитрить, но я предпочел ей поверить. А вернее, я
был сражен наповал ангельски-невинным взглядом ее прекрасных голубых глаз.
Обладатель такого взгляда, по моему убеждению, был физически неспособен
замышлять какую-нибудь гадость. Возможно, вы сочтете меня наивным,
доверчивым и крайне сентиментальным человеком -- ну что ж, пусть будет так.
Как ни странно, мне нравятся эти черты моего характера. К тому же, я очень
слабо разбирался в математике и вряд ли мог что-нибудь сделать без помощи
специалиста. А Бренда, судя по всему, была тем самым специалистом, в чьей
помощи я так нуждался...
Я повернул кресло с сестрой к компьютеру и начал диктовать ей исходные
данные. Она буквально слету переводила их на язык математики и проворно
вносила соответствующие исправления в уравнения Дианы. Ее пальцы порхали над
клавиатурой, словно мотыльки, а с губ то и дело срывались комментарии:
"Ужасно!", "Невероятно!", "Нет, это каким же извращенным умом нужно
обладать, чтобы придумать такую жуткую асимптотику!" Последнее ее замечание,
как мне думается, было сделано в адрес творца всего сущего.
Закончив ввод данных, Бренда произвела еще несколько манипуляций, затем
повернулась ко мне и заявила:
-- Теперь нужно все пересчитать. Я подключилась к одному крупному
вычислительному центру на Земле Хиросимы. Это позволит нам значительно
сэкономить время, достигнув, вместе с тем, высокой точности приближения.
-- А что это за Земля Хиросимы? -- поинтересовался я.
-- Мир, в котором мы с Брендоном живем. BAET-6073 по теллурианской
классификации. Названа в честь японского города Хиросима. Раньше это была
Земля Проигравшего Наполеона 21, а до этого -- Земля Юлия Цезаря 317.
Громоздкие были названия, вот и подобрали короткое.
-- Да, да, что-то припоминаю, -- произнес я. -- По-моему, я даже бывал
на этой Земле Проигравшего Наполеона 21... Но постой! Отчего такое название?
Если только память не изменяет мне, там хоть и была Вторая мировая война, но
Хиросима осталась целой и невредимой, ее не бомбили ни русские, ни
американцы, ни англичане.
Сестра улыбнулась и утвердительно кивнула:
-- По этой самой причине ее и назвали Землей Хиросимы
-- Ага, -- сказал я. -- Понятно.
С обозначением миров всегда были проблемы, и еще никто не нашел их
лучшего решения, чем неудобочитаемые, но точные каталожные наименования.
Беда состояла в том, что в каждом языке название мира напрямую сопряжено со
словом, обозначающим почву под ногами; то есть, по большому счету, все миры
носят одно и то же имя -- Земля. Даже если заимствовать названия из местных
языков, все равно путаница неизбежна, потому как количество населенных миров
бесконечно, а разнообразие языков ограничено, пусть и в довольно широких
пределах. Так что общее число слов, которые в переводе значат Земля, хоть и
велико, но конечно, причем значительную их часть составляют вариации на
заданную тему -- Зямля, Семла, Жемя и прочее в том же духе. Яркий тому
пример -- обширная группа Теллурианских миров, которые в Экваторе
контролируются сразу несколькими Домами. К этой группе по всем основным
признакам принадлежит, кстати, и мир, где я провел последние двадцать лет
своей жизни. Я решил назвать его Землей Артура. В честь моего прадеда,
конечно, не поймите меня превратно.
Бренда вновь посмотрела на экран и сказала, вставая с кресла:
-- Готово. Уравнения откомпилированы без ошибок. Теперь остается только
ждать.
-- Как долго?
-- Все будет зависеть от скорости сходимости. Может быть, час, а может,
и целую неделю.
-- Хорошенькое дельце!
-- Но я думаю, что нескольких часов будет достаточно, -- добавила
Бренда. -- Если, конечно, искомый предел не лежит в области сильных
нерегулярностей.
-- Будем надеяться, что это так, -- сказал я. -- Очень хотелось бы
верить, что все обойдется.
-- Вера, надежда, любовь... -- Бренда сочувственно поглядела на меня и
вздохнула. -- Артур, я голодна. Пойдем перекусим. Все равно в ближайшие
час-полтора делать нам здесь нечего.
Я безразлично пожал плечами:
-- Как скажешь, сестричка.
Мы спустились вниз и прошли в кухню, где Бренда в один момент
вскипятила воду в чайнике, приготовила целый кувшин горячего кофе и сделала
десяток бутербродов с мясом, сыром и зеленью. Мы уселись за стол и
приступили к еде.
Я быстро умял два бутерброда, запивая их кофе, потом откинулся на
спинку стула и достал из кармана сигарету. Бренда ела с отменным аппетитом,
а я молча курил, пил кофе и любовался ею. Без сомнений, она была самой
прелестной из моих сестер, родных и сводных, даже маленький рост ничуть не
портил ее, лишь выгодно подчеркивая ее красоту -- хрупкую и изящную. Бренда
не отличалась какой-то особенной женственностью, но у нее в избытке было то,
что нравилось мне больше, чем женственность, -- сила духа и жизнелюбие.
После четвертого бутерброда Бренда поумерила свой гастрономический пыл
и спросила:
-- Ты давно вернулся?
-- Совсем недавно. Этот мир -- первый из Экваториальных, который я
посетил после своего отсутствия.
Сестра взяла с тарелки пятый бутерброд, с сомнением посмотрела на него,
затем все же откусила небольшой кусочек.
-- Стало быть, -- произнесла она. -- Срединные миры существуют?
-- Да.
-- И Истоки Формирующих -- вовсе не измышления Врага?
Это был вопрос, которого я ожидал. До того как Бренда застала меня
работающим с компьютером и предложила мне свою помощь, до того как она
посмотрела на меня своими невинными голубыми глазами, я не мог решить, в
какой степени ей доверять. Но ее взгляд пленил меня и развеял все мои
сомнения. В детстве Бренда была моей любимицей, и спустя двадцать лет я
продолжал испытывать к ней глубокую привязанность. Сердце подсказывало мне,
что я могу на нее положиться, что также я могу положиться на Брендона и
Пенелопу, и я был склонен прислушаться к голосу своего сердца. Если вам
угодно, можете назвать это интуицией -- она у меня отменная.
-- Истоки есть, -- ответил я. -- Факт их существования содержится в той
информации, что я надиктовал тебе, а ты ввела ее вместо исходных посылок
Дианы.
-- Я это поняла.
-- Так почему же спрашиваешь?
-- Хотела, чтобы ты подтвердил это прямо и недвусмысленно. Человеку
вообще свойственно уточнять уже известное вследствие дурной привычки
постоянно подвергать сомнению все и вся, даже собственные умозаключения. Я
называю это жаждой достоверности. -- Бренда обворожительно улыбнулась. -- Во
мне эта жажда особенно сильна; другими словами, я очень любопытна. И я не
могу поверить до конца, что ты жив, пока не услышу от тебя рассказ о твоих
приключениях.
-- Но ведь я перед тобой, -- с усмешкой заметил я.
-- Ты вполне можешь оказаться призраком.
Я перегнулся через стол и чмокнул сестру в губы.
-- Видишь, я реален. Призраки не целуются.
-- Еще как целуются! -- возразила Бренда.
Мы оба рассмеялись.
-- Ладно, убедила, -- сказал я. -- Позже я обо всем расскажу, когда с
нами будут Брендон и Пенелопа. Вы услышите мою историю все вместе.
Бренда кивнула и осторожно откусила от бутерброда еще кусочек.
-- Не советую, -- затем произнесла она.
Я вопросительно взглянул на нее:
-- А?
-- Не советую рассказывать обо всем, -- пояснила она. -- Это неразумно.
-- Вот как! Почему?
-- Сила, -- сказала Бренда. -- Там, у Истоков, таится огромная сила. Ты
дал мне информацию, я запомнила ее и при желании могу втайне от тебя
рассчитать наименее опасный путь.
-- По моим оценкам, -- заметил я, -- максимальная вероятность уцелеть
на самом безопасном пути, рассчитанном со знанием всех краевых условий, не
превышает одной тысячной.
-- Одна тысячная уже что-то. Это не одна стомиллионная. При такой
вероятности выживания риск становится оправданным. Ставки слишком высоки,
игра стоит свеч.
"Черт побери! -- подумал я, с беспокойством глядя на Бренду. -- Либо
она дьявольски хитра, либо потрясающая душечка". Мне очень хотелось верить в
последнее.
Бренда вновь поднесла ко рту бутерброд, но в последний момент
остановилась, тяжело вздохнула и с видимым сожалением положила его обратно
на тарелку.
-- Знаешь, -- сказала она. -- Когда я начинаю есть, то никак не могу
остановиться.
Я пожал плечами.
-- Ну, и кушай себе на здоровье.
-- Беда в том, что у меня склонность к полноте.
-- С трудом в это верится, -- заметил я. -- С твоей-то фигурой.
Бренда с благодарностью улыбнулась.
-- Спасибо за комплимент, Артур, -- сказала она. -- И тем не менее это
так. Я чуть что, сразу полнею, но предпочитаю поддерживать свою фигуру при
помощи диеты, не прибегая лишний раз к Формирующим. Я стараюсь беречь нервы.
-- Правильно делаешь, -- одобрил я. -- Ты выглядишь очень молодо и
свежо.
-- Здоровый образ жизни. К твоему сведению, я занимаюсь гимнастикой,
имею несколько медалей, в том числе одну золотую мирового первенства. И,
заметь, без всякого колдовства.
-- От всей души поздравляю. Кстати, вы с Брендоном живете вместе?
-- Да, -- ответила она и тут же поспешила добавить: -- Как брат и
сестра.
-- Не сомневаюсь, -- заверил я ее. -- И как ваши дела?
-- Да так, неплохо.
-- Чем вы занимаетесь?
-- Брендон психоаналитик, и очень неплохой, между прочим, а я
кибернетик.
-- То есть, ты не просто высококлассный программист, а ученый?
-- Да, у меня степень доктора наук. Но иногда, ради собственного
удовольствия, я составляю прикладные программы, главным образом, игровые.
-- Наверное, детишки от них без ума, -- предположил я.
-- И не только детишки, -- без ложной скромности ответила Бренда. --
Некоторые компании готовы были платить мне бешеные деньги, лишь бы я
работала на них. -- Она рассмеялась, а вслед за ней рассмеялся и я. -- Мне
перестали докучать только после того как я, чтобы продемонстрировать свою
финансовую независимость, скупила контрольный пакет акций одной из известных
фирм по производству программного обеспечения.
-- Гм, вижу, ты прочно обосновалась на Земле Хиросимы.
-- Пожалуй, что да.
-- А Брендон?
-- Ну... Возможно.
-- Вы покинули Солнечный Град из-за тех сплетен о ваших отношениях, или
потому что Брендон поссорился с Амадисом?
Бренда помрачнела и принялась нервно постукивать костяшками пальцев по
столу. Затем, спохватившись, сконфуженно глянула на меня, взяла сигарету и
закурила. Сделав несколько глубоких затяжек, она наконец произнесла:
-- Но ведь это одно и то же.
Я удивленно приподнял бровь:
-- Прости, не понял.
-- Разве Пенни тебе ничего не говорила?
-- Почти ничего. Я знаю только то, что о вас начали распространять
нелепые слухи, затем Брендон не поладил с Амадисом, и вы ушли из Дома.
-- Так оно и было, -- подтвердила Бренда. -- Но началось все гораздо
раньше, пожалуй, еще до нашего рождения.
-- Даже так?
-- Да. Ты ведь знаешь, что отец был не в восторге от Амадиса?
-- Знаю, -- кивнул я. -- Он считал, что Амадис слишком долго засиделся
в наследниках престола, чтобы стать хорошим королем. Однажды в припадке
откровенности отец пожаловался мне, что сам испортил Амадиса, внушив ему
сильный комплекс неполноценности, подавив в нем свободную инициативу и
самостоятельность. Дескать, Амадис настолько привык быть на побегушках и
играть вторые роли, что вряд ли из него получится стоящий монарх. -- Я
сделал паузу и пытливо посмотрел на Бренду. -- Так что, отец оказался прав?
-- На все сто, -- безапелляционно заявила она. -- Опасения отца
полностью подтвердились, причем в самом худшем их варианте. Амадис очень
дурной король.
Я развел руки, одновременно пожимая плечами в жесте слепой покорности
судьбе.
-- Увы, ничего не попишешь. Ведь следующим за Амадисом шел Александр --
а он был бы еще более дурным королем.
-- Александра давно сбросили со счетов, -- возразила Бренда. -- Да и он
сам не желал иметь ничего общего с нашим Домом. Следующим был ты -- но ты, к
сожалению, чересчур сильно увлекся Сумерками и стал настоящим Сумеречным,
что совсем не нравилось детям Света. Ты открыто исповедовал Мировое
Равновесие... а не тайком, как мы с Брендоном. В общем, ты не оправдал
папиных надежд, и он вычеркнул тебя из списка претендентов на трон.
Наконец до меня дошло.
-- Ага! Стало быть, отец прочил Брендона в короли?
Бренда кивнула:
-- Он принял это решение еще до того, как ты ушел в бесконечность.
-- В самом деле? Странно. А я ничего не знал.
-- В то время об этом знала только мама. -- Бренда несколько секунд
помолчала, значительно глядя на меня. -- Она упорно настаивала на твоей
кандидатуре, и из-за ее бескомпромиссной позиции отец долго не решался
объявить Брендона наследником престола.
-- Даже после моего исчезновения?
-- Даже после твоего исчезновения, -- с расстановкой произнесла сестра,
видимо, в надежде, что я прочувствую свою вину. -- Мама любила тебя больше,
чем всех нас вместе взятых, она принимала в штыки любые разговоры о том, что
ты, возможно, погиб...
-- Двадцать семь лет Основного Потока -- срок небольшой, -- заметил я,
скорее оправдываясь сам, нежели оправдывая Юнону.
-- При обычных обстоятельствах, да, -- не стала возражать Бренда. -- Но
когда в последующие три года вслед за тобой отправляется четыре сотни
человек, и все они, как один, пропадают без вести, то сам собой
напрашивается вывод, что тебя уже нет в живых.
-- Наверное, ты права, -- вынужден был согласиться я. -- И когда же
меня официально признали умершим?
-- Шестнадцать лет назад. Тогда в Пантеоне был установлен пустой
саркофаг с твоим именем, состоялась траурная церемония, а отец произнес
надгробную речь, в которой прямо заявил, что видел тебя своим преемником.
-- Ловкий ход! -- вырвалось у меня. -- Таким образом, он дал всем
понять, что Амадис давно вне игры.
-- Вот именно. После твоих символических похорон только об этом и
говорили. И когда отец, выдержав двухнедельную паузу, издал указ о
назначении Брендона наследником престола... гм, с формулировкой: "в связи с
констатацией факта гибели сына нашего Артура" -- это уже ни для кого не
явилось неожиданностью.
-- Раз так, то почему же Брендон не стал королем?
-- Потому что Амадис оказался еще большим подлецом и негодяем, чем
можно было подумать, -- гневно ответила Бренда. -- Отец рассчитывал лет
через двадцать пять - тридцать возвести Брендона на престол, передать все
бразды правления в его руки, а самому уйти в тень и спокойно умереть. После
завершения Рагнарека он чувствовал усталость от жизни и понимал, что долго
не протянет.
-- Это все понимали, -- заметил я.
-- В том числе и Амадис, а также его мерзкие дружки и любовницы. При
известии о назначении Брендона наследником они совсем озверели и сразу же
начали бешеную кампанию по его дискредитации. Они активно распускали
порочащие его слухи, ему приписывались все смертные грехи, в частности, что
якобы он спит со мной. Это была их козырная карта. -- Бренда негодующе
фыркнула. -- И представь себе, многие поверили! Или же сделали вид, что
поверили.
-- А отец?
-- Он хорошо знал нас обоих и понимал, что мы на это не способны. Зато
другие наши родственники... Ох, уж эти родственники!
-- То есть, семейный совет отказался утвердить назначение?
-- Категорически, -- ответила Бренда и в сердцах добавила: -- Вот
олухи-то! Впоследствии они горько пожалели об этом, но было уже поздно.
-- А отец не пробовал оказать на них давление?
-- Пробовал, но все безрезультатно. Он давил, сколько было сил... а сил
у него оставалось совсем мало. Может быть, тебя удивит это, но ты очень
много для него значил, по-своему он даже любил тебя, хотя говорят, что ему
было чуждо такое чувство, как отцовская любовь. После твоего исчезновения
отец впал в глубокую депрессию, все чаще стал замыкаться в себе,
поговаривали даже, что он тайком смотрел телевизор. Представляешь!
Я зябко поежился. В моей памяти еще были свежи детские сказки-страшилки
о людях, которые, днями просиживая у "дьявольского ящика", постепенно
деградировали и превращались в растения. Конечно, нет ничего плохого в том,
чтобы иногда посмотреть хороший фильм или узнать свежие новости из мира,
который тебя интересует; в принципе, это так же невинно, как прочитать книгу
или газету. Но если копнуть глубже, то подавляющее большинство телепередач
призваны скрасить серые, однообразные будни простых людей, утомленных
повседневными хлопотами и борьбой за существование, дать выход их
неутоленной жажде новизны, позволить им хоть на время сбросить с себя оковы
обыденности. Что же касается Властелинов, к услугам которых неисчислимое
множество самых разнообразных миров и которые воочию могут повидать все, что
захотят, будь то финальный матч Кубка мира по футболу, вооруженное
ограбление банка или взрыв сверхновой звезды, -- им нет нужды предаваться
грезам о несбыточном перед голубыми экранами. А если Властелин все же
начинает смотреть телевизор -- смотреть по-настоящему, увлеченно,
самозабвенно, упоенно, -- то это верный признак того, что им овладела
апатия, безразличие ко всему на свете, что он потерял вкус к жизни и
готовится умереть...
-- Так вот, -- продолжала Бренда. -- Видя, как чахнет отец, Амадис
принялся добивать его без жалости и милосердия. Сторонники нашего сводного
братца начали клеветать на маму, обвиняя ее в том, что будто бы она изменяет
отцу. Досталось также и всем нашим сестрам, естественно, брату Александру, и
даже крошку Пенни они не обошли стороной.
-- Мерзавцы! -- воскликнул я, вскипая от ярости. -- Что они ей сделали?
-- Лично ей -- ничего, -- успокоила меня Бренда. -- Амадис просто
использовал ее, чтобы злить отца, зная, какую боль причиняет ему любое
напоминание о твоем прегрешении с Дианой. Тогда Пенни была еще ребенком и
ничего толком не понимала, поэтому мы с Брендоном взяли ее под свое
покровительство, чтобы оградить от происков Амадиса и гнева отца. Вот так и
началась наша дружба.
Я облокотился на стол и обхватил голову руками.
-- Господи Иисусе! -- простонал я. -- Как это гадко!
Бренда удивленно взглянула на меня:
-- Ты стал христианином? Как брат Александр?
Я тихо вздохнул, не отрывая взгляда от дымящейся в пепельнице сигареты.
-- Я сам не знаю, кто я теперь, -- откровенно признался я. -- Но если я
и христианин, то уж точно не такой, как Александр... А ты что, имеешь
предубеждение против христиан?
-- Вовсе нет, -- сказала Бренда. -- Коль скоро на то пошло, после Митры
мне ближе всего Иисус. Я живу в христианском мире, мой муж был ирландским
католиком...
Я поднял голову и в изумлении воззрился на сестру:
-- Так ты замужем?!
Не знаю, почему это так поразило меня. Наверное, потому что в моей
голове никак не укладывалось, что она уже взрослая женщина, что ей сорок
лет, а может, и больше. Я ведь помнил ее маленькой девчушкой и до сих пор
думал о ней, как о ребенке.
-- Была замужем, -- после короткой паузы уточнила Бренда; гневные нотки
в ее голосе сменились печальными. -- Мой муж погиб в авиакатастрофе. Он был
простым смертным.
-- Извини, -- сказал я. -- Без сомнения, он был замечательным
человеком.
Бренда молча кивнула.
-- А дети у тебя есть?
Она отрицательно покачала головой.
Я понял, что избрал не лучшее продолжение нашего разговора. Впрочем, и
тема Амадиса меня не вдохновляла. В былые времена мой сводный брат хорошо ко
мне относился, мы с ним дружили, а когда я был маленьким, он защищал меня от
Александра, который невесть по какой причине возненавидел меня лютой
ненавистью. Я был очень огорчен рассказом сестры, из которого следовало, что
жажда власти, причем той самой власти, ответственности за которую он всегда
боялся и всеми средствами старался избегать ее, тем не менее настолько
вскружила Амадису голову, что он оказался способным -- нет, не на хитрую и
утонченную дворцовую интригу, -- но на банальную, грязную человеческую
подлость. Мне стало обидно до слез. Конечно, я не исключал и того, что
Бренда передергивает, сваливая всю вину на одного только Амадиса, но даже со
скидкой на ее очевидную пристрастность было ясно (увы!), что в общих чертах
ее рассказ соответствует действительности.
-- Стало быть, после смерти отца Амадис изгнал вас из Дома? -- спросил
я.
-- Не совсем так, -- ответила Бренда. -- Мы сами ушли. Сначала я, потом
Брендон. Когда погиб мой муж, я очень остро нуждалась в обществе брата, да и
он не мог оставить меня одну. Некоторое время до этого мы старались жить
порознь, чтобы не подливать масла в огонь злословия, но долго так
продолжаться не могло -- слишком уж мы привязаны друг к другу. В общем,
Брендон поселился у меня, на Земле Хиросимы, а полгода спустя и вовсе решил
не возвращаться в Солнечный Град. Ему было больно смотреть, как все, кому не
лень, помыкают Амадисом, государство разваливается, а Дом приходит в упадок
прямо на глазах. При виде творящегося беспредела его так и подмывало поднять
восстание и силой захватить власть.
-- Так он до сих пор метит на корону? -- спросил я.
Бренда откинулась на спинку стула и смерила меня долгим взглядом.
-- Боюсь, у тебя сложилось неверное представление о ситуации, --
сказала она.
-- Возможно, -- согласился я. -- Поэтому я не спешу делать далеко
идущие выводы. У меня слишком мало информации, чтобы судить о происходящем.
Если мой вопрос чем-то задел тебя, то я прошу прощения.
-- Меня задел не сам вопрос, а тон, которым он был задан. Ты, верно,
подумал, что Брендон честолюбец, и ему покоя не дает мысль об утраченной
короне. Это не так, нет. Видишь ли, на данный момент ситуация такова, что
многие из тех, кто шестнадцать лет назад ратовал за неукоснительное
соблюдение права старшинства, теперь хотят видеть Брендона королем. Сам же
Брендон от этого не в восторге, ему никогда не улыбалось сидеть на троне
отца, но в то же время он горячо любит наш Дом и все Царство Света. Брендон
обладает всеми качествами, необходимыми хорошему монарху, и ему претит
дурное управление государством. По большому счету, его желание занять
престол проистекает не из стремления к власти как таковой, но из
патриотизма... -- Бренда умолкла, будто колеблясь, стоит об этом говорить
или нет. Потом все же сказала: -- Правда, с некоторых пор он отчаянно хочет
выйти из игры.
-- Почему?
-- Он объясняет это тем, что королева Рахиль якобы благотворно влияет
на Амадиса.
-- А это не так?
-- Нет, конечно. Тут Брендон лукавит. На самом деле он чертовски устал
от борьбы за власть, ему до смерти надоели мамины интриги.
-- Так это Юнона хочет посадить его на трон?
-- Не только она, но и многие другие. Однако следует признать, что мама
играет в этом деле ведущую роль. Выйдя замуж за короля Марса, она усилила
позиции Брендона и вместе с тем -- свои собственные. Дом Ареса, даром что
недавно восстановлен, весьма могуществен, и его поддержка очень важна для
нас. Почти так же безусловно нас поддерживает Дом Теллуса -- христианам не
по нутру, что Светом заправляет дочь Израиля. То же самое относится и к
последователям Магомета. В общей сложности девять Домов из девятнадцати ныне
сущих, в том числе и милые твоему сердцу Сумерки, готовы в той или иной
форме оказать Брендону содействие в борьбе за престол.
Мне стало горько и тоскливо. Минули, ушли безвозвратно те блаженные
времена, когда Дома были едины в своем стремлении сохранить мир между собой,
чтобы успешно противостоять экспансии Хаоса. Все возвращается в круги своя,
вспоминаются былые обиды и раздоры, с новой силой вспыхивает давняя и,
казалось, уже забытая вражда. Я родился и вырос в эпоху мира и согласия и
думал, что так будет продолжаться вечно. Иное представлялось мне диким,
ненормальным, противоестественным.
-- Гражданская война, -- хмуро произнес я. -- Мне это не нравится.
-- Брендону тоже, -- сказала Бренда. -- В последнее время ему так
хочется послать все к чертям собачьим и зажить спокойной жизнью, уступив
место вождя Эрику...
-- Кому-кому? -- удивленно перебил ее я.
-- Ах да, ты же не знаешь. Пока ты отсутствовал, у нас появился еще
один брат и две сестрички -- Этне и Клара. Сейчас Эрику пятнадцать лет, он
живет вместе с мамой на Истинном Марсе, где находится самая большая община
детей Света, недовольных нынешним режимом на родине. Эрик воспитывается как
настоящий сын Света, но он еще очень молод, к тому же его, в отличие от
Брендона, отец не прочил себе в наследники.
-- Понятно. Стало быть, теперь слухи о ваших отношениях уже не вредят
Брендону?
-- Они потеряли былую актуальность. Со временем люди ко всему
привыкают, и многие, даже веря в то, что Брендон спит или спал со мной, уже
смирились с этим. К сожалению, нашему отцу не хватило выдержки подождать лет
десять-пятнадцать, пока все не утрясется само собой. -- Несколько секунд
Бренда помолчала, что-то взвешивая в уме, потом добавила: -- Впрочем, не
исключено, что я упрощаю ситуацию. Многие предпочитают закрывать глаза на
нашу мнимую связь, исходя из сегодняшнего опыта, но останься отец в живых,
Амадису не представилось бы случая продемонстрировать свою полную
несостоятельность как монарха, а Рахиль из Израиля не была бы королевой
Света. Так что я, честно говоря, даже не знаю, как бы тогда к нам
относились.
"Пенни, детка, -- с некоторой досадой подумал я. -- Ты была не до конца
откровенна с папочкой. Интересно, о чем ты еще умолчала?"
И я осторожно закинул удочку:
-- А Брендона не посещала мысль жениться на тебе и таким образом
оттолкнуть от себя союзников, уж коль скоро он хочет выйти из игры?
Ничего не заподозрив, Бренда проглотила наживку и ответила:
-- Нет, такое нам в голову не приходило. Но была другая идея, не столь
радикальная, чуть помягче и поизящнее.
-- Какая?
-- Не далее как год назад Пенни и Брендон решили пожениться.
-- Да ну! -- воскликнул я, сделав вид, что поражен этим известием.
-- Так оно и было. Брендон наивно полагал, что браком с
незаконнорожденной дочерью своего брата и своей тетки он окончательно
скомпрометирует себя, и поспешил сообщить эту радостную весть маме. Однако
мама заявила, что это ничего не меняет. Дескать, дело зашло так далеко, что
он уже не может выйти из игры -- зато может усложнить жизнь себе и своим
сторонникам.
Ну и ну! Неужто в Царстве Света царит такой бардак?
-- И тогда Брендон отказался от брака с Пенелопой?
-- Нет, он все равно хотел жениться на ней, потому что сентиментально
влюблен в нее. -- Бренда улыбнулась. -- Глупенький!
-- Значит, отказалась Пенелопа?
-- Да, она не захотела быть втянутой в политическую борьбу. Она сама
себе Дом и предпочитает оставаться нейтральной. Кроме того, Пенни склонна
видеть в Брендоне друга и старшего брата, но не мужчину. И вообще, она во
многом ребенок; женщина в ней все еще дремлет. Она приняла предложение
Брендона только в надежде помочь ему, и я не думаю, чтобы она отчетливо
представляла все последствия такого решения. Это был благородный жест с ее
стороны, по-детски самоотверженный, но едва лишь стало понятно, что ее
жертва будет напрасной, Пенни сразу же отступила.
Я удовлетворенно хмыкнул. Слава Богу, Пенелопа не солгала мне. Она
просто умолчала кое о чем, не сказала всей правды, что было вполне
естественно. Тем не менее, это задело меня.
Я взял начатый сестрой бутерброд, мигом слопал его и запил глотком
остывшего кофе.
-- Да, кстати, Бренда. Ты не прочь немного посплетничать?
-- О чем?
-- Об этой сенсации века, о женитьбе Амадиса на Рахили. Пенелопа
говорит, что существует несколько версий происшедшего.
-- И небось, она изложила тебе ту, согласно которой Амадис убедил царя
Давида отдать за него свою дочь и принять в невестки Каролину.
-- Да. А разве не так?
-- Так считает Брендон; вернее, хочет так считать. А Пенни во всем, что
касается политики, привыкла доверять его мнению... Или делает вид, что
доверяет, -- вот уж не пойму.
-- Так что же произошло на самом деле? -- нетерпеливо осведомился я.
-- В действительности все было с точностью наоборот. Царь Давид сам
пришел к выводу, что без притока свежей крови его Дом, понесший большие
потери в Рагнареке, рано или поздно зачахнет, и уже смирился с
необходимостью нарушить чистоту своей расы. Но он бы не был настоящим сыном
Израиля, если бы не попытался извлечь из этого выгоду... -- Бренда умолкла,
так как в этот момент послышались голоса в холле, а спустя несколько секунд
в кухню вошли мой брат и моя дочь, свежие и отдохнувшие после сиесты.
Пенелопа приветливо улыбнулась моей сестре, а меня, после некоторых
колебаний, поцеловала в щеку.
-- Привет, -- сказала она. -- Как спалось?
-- Спасибо, -- ответил я, млея от ее поцелуя. -- Очень хорошо.
-- А Бренда, по своему обыкновению, всю сиесту провозилась с
компьютером, -- заметил Брендон, усаживаясь на стул. -- Мой тебе совет,
Артур: ни в коем случае не поддавайся соблазну поиграть в ее игры.
-- Это почему?
-- Она спец в этом деле. Гений. Ее игры чертовски убедительны, они
засасывают, как трясина. Не в обиду сестренке будет сказано, но я как
психолог со всей ответственностью заявляю, что ее фирма занимается
производством и распространением компьютерных вирусов.
-- Гнусная клевета! -- обиженно воскликнула Бренда.
-- Вирусов электронной шизофрении, -- невозмутимо уточнил Брендон. --
Перед ними бессильна любая антивирусная программа.
Я ухмыльнулся и сказал:
-- Ты меня заинтриговал, братец. Теперь я обязательно испробую эти
игры. А ты подумай, не заняться ли тебе их рекламой. У тебя здорово
получается.
Между тем Пенелопа взяла с тарелки один из приготовленных сестрой
бутербродов и весело заявила:
-- Сейчас мы слегка перекусим, а к исходу цикла закатим пир горой. Мы с
Брендой сообразим что-нибудь необыкновенное по случаю возвращения блудного
отца и брата.
-- Хорошая мысль, -- сказала Бренда. -- У меня уже есть кое-какие идеи.
-- Да, вот еще что, -- отозвался Брендон, закуривая сигарету. -- Насчет
возвращения. Артур, ты не думаешь, что пора рассказать нам, где ты был и что
с тобой произошло?
-- Как раз это я и собираюсь сделать, -- ответил я.
Пенелопа пододвинула стул, села рядом со мной и подперла голову рукой.
Ее большие карие глаза смотрели на меня с любопытством и нетерпением, и тут
я живо представил, как в них появляется осуждение и даже враждебность, когда
я упомяну о Дэйре. Может быть, я слишком возомнил о себе, вряд ли я значил
для Пенни так много, но все же я не хотел рисковать, ставя под угрозу наши
отношения, которые только начали складываться.
В общем, я решил пока что ничего не говорить о Дэйре. Пока -- а там
видно будет.

Глава 5
К исходу цикла вычисления по программе Дианы застопорились. Компьютер с
бешеной скоростью листал миры вдоль Тоннеля, по которому она ушла в
бесконечность, но никаких намеков на сходимость ни по одному из основных
параметров не было. По второстепенным, впрочем, тоже. Так что вопрос, куда
ведет этот Тоннель и где он выходит в Срединных мирах (если вообще
куда-нибудь ведет и где-нибудь выходит), оставался открытым. Бренда сказала,
что результатов (если они вообще будут) следует ожидать не раньше чем через
несколько дней. Я приуныл: ведь уже были произведены расчеты для 99,9999%
собственной длины Тоннеля, а света в его конце все еще не было видно.
100% -- 99,9999% = 0,0001%. Одна десятитысячная процента, одна
миллионная целого -- казалось бы, такой мизер! Но пусть вас не смущает столь
малая величина -- в ней заключена бесконечность, тогда как предыдущий
отрезок пути пролегает через большое, но конечное число миров. Теоретически,
способ пересечения бесконечности за конечное время до смешного прост.
Каждому ребенку-Властелину известно, что между двумя произвольными точками
во Вселенной можно проложить Тоннель сколь угодно малой длины (правда, при
этом возникает неопределенность в момент выхода из него). Таким образом,
двигаясь вдоль избранной Формирующей и от мира к миру уменьшая промежуток в
геометрической прогрессии, можно добиться того, что бесконечность будет
преодолена, скажем, за несколько часов.
Но увы, как и все вещи в мире, это выглядит просто и изящно лишь в
теории -- на практике же все гораздо сложнее. И куда опаснее, чем можно было
подумать. Из более чем четырех сотен смельчаков, проделавших такой фортель,
уцелел только я один, да и то невероятным чудом. Вспомнив свою прежнюю
жизнь, я вспомнил и свое путешествие в бесконечность и вспомнил то, что
поджидало меня в самом конце Тоннеля. Это невозможно описать словами, такая
игра первозданных стихий неподвластна даже самому бурному человеческому
воображению, а любые аналогии здесь неуместны. Скажу только, что я понять не
мог, как это я уцелел.
Впрочем, это был не единственный вопрос, на который я не находил
ответа. Вопреки всем доводам здравого смысла я продолжал надеяться, что
компьютер подскажет мне, где искать Диану... Или ее могилу! Неужели я
стремлюсь именно к этому -- удостовериться, что Диана мертва? Неужели я
такой черствый, бессердечный, расчетливый эгоист?.. Или же я просто трезвый
реалист? Может быть, несмотря на свою крайнюю сентиментальность и вполне
естественное для каждого человека стремление к самообману, я жажду
определенности? Той самой определенности, которая, по всей вероятности,
должна гласить: "Здесь покоится Диана, принцесса из Сумерек, возлюбленная
жена и мать. Requiescat in pace"...
Не уверен, не знаю, да и знать не хочу. Мне было горько и стыдно, когда
я думал об этом, и я решительно гнал прочь подобные мысли, ибо они причиняли
мне боль.

Как я уже упоминал, цикл был на исходе. Девочки делали последние
приготовления к предстоящей пирушке, мы с Брендоном старались им чем-то
помочь, но только мешали, и в конце концов они велели нам не путаться у них
под ногами. Тогда брат предложил мне пойти прогуляться перед ужином и я
согласился.
Мы вышли из дома и направились к опушке леса. Небо над нами было
чистым, безоблачным; верхний край огромного красного солнца нависал над
побитыми ливнем оранжевыми кронами деревьев. То тут, то там виднелись
согнутые и сломанные стволы, прибитые к земле кусты, трава была мокрая и
помятая, вокруг было множество луж с теплой и мутной водой.
Слава Богу, ветер дул с ночи; было свежо и прохладно. Мы с Брендоном
шли, куда глаза глядят, курили и разговаривали. В основном мы вспоминали о
днях минувших, но, утолив свою жажду по прошлому, как-то незаметно перешли к
делам насущным.
-- Все это порядком задолбало меня, -- сказал Брендон, имея в виду
попытки возвести его на престол. -- К счастью, теперь я вне игры.
-- Нашел какой-то выход? -- поинтересовался я.
Брат ухмыльнулся:
-- Выход сам нашелся.
-- О чем ты говоришь?
-- Вернее, о ком. О тебе.
Я вопрошающе взглянул на него:
-- Ты это серьезно?
-- Конечно! Ведь ты старше меня, к тому же обладаешь огромным
могуществом -- Силой нашего прадеда. Так что тебе и карты в руки.
-- Ну, уж нет! -- решительно произнес я. -- В ваши игры я не играю.
-- А тебя никто и спрашивать не будет. С возвращением ты автоматически
становишься лидером оппозиции, то есть занимаешь мое место. Ведь формально
отец назначил меня наследником престола из-за того, что ты был признан
погибшим.
-- Но только формально.
-- Теперь это неважно. И вообще, Артур, в глазах большинства ты более
предпочтительная кандидатура на престол, чем я. За годы отсутствия ты стал
своего рода легендой. Твои прежние грехи прощены и забыты, о тебе помнят
только хорошее, на твою сторону перейдут многие из тех, кто сейчас еще
колеблется в нерешительности. Так что выбора у тебя нет. Пойми это.
Я промолчал. Брендон смотрел на меня, ожидая ответа, как вдруг в глазах
его зажглись искорки, а уголки губ тронула лукавая улыбка, как будто в
голову ему пришла очень забавная и остроумная мысль.
-- Впрочем, нет, я не прав. Кое-какой выбор у тебя все же есть. Ты
можешь официально признать Амадиса законным королем. Приняв его сторону, ты
тем самым внесешь раскол в стан недовольных и, возможно, предотвратишь
гражданскую войну. Этим ты окажешь всем большую услугу.
-- А почему ты этого не сделал? -- спросил я.
Брендон нахмурился и, немного помедлив, ответил:
-- Из принципа. Из упрямства. Может быть, из чувства долга. А еще я
ненавижу Амадиса.
-- А я всегда был дружен с ним. И не хочу, чтобы мы стали врагами.
-- Тогда тебе придется признать его.
-- И вместе с ним выступить против тебя? Нет уж, уволь.
-- В таком случае ты должен встать во главе нашей партии.
-- Тоже нет. -- Я покачал головой. -- Если ты собираешься взвалить на
мои плечи бремя лидерства, оставь эту затею. У меня и так забот хватает.
Учти, что я не только нашел Источник; я обнаружил мир с устойчивой
цивилизацией Одаренных. Ты понимаешь, что это значит?
Брендон вдруг остановился, как вкопанный, и устремил на меня
восхищенный взгляд.
-- Черт побери! Основание Дома!
-- Вот именно. Неужели ты думаешь, что я променяю эту почетную миссию
на весьма сомнительную честь свергнуть с отцовского престола нашего сводного
брата?
Брендон опустил глаза и вздохнул.
-- Счастливый ты человек, Артур, -- с немалой долей зависти произнес
он. -- Вечно тебе везет. Ты отправился туда, откуда возврата нет, но все же
вернулся, овладев неслыханным могуществом и обнаружив мир нашего предка, а
теперь собираешься основать там свой собственный Дом. На двадцать лет у тебя
отшибло память, зато тебе выпало счастье заново прожить детство -- самую
лучшую пору жизни. Ты потерял любимую женщину, но она оставила тебе
прекрасную дочь, о которой любой другой отец может только мечтать...
Теплота его тона, когда он заговорил о Пенелопе, мне совсем не
понравилась.
-- Что у тебя с ней? -- резко спросил я.
Брендон покраснел, как провинившийся школьник. Лишь теперь я заметил,
что выглядит он довольно молодо, только напускает на себя слишком уж
респектабельный вид и оттого кажется старше.
-- Ну! -- требовательно произнес я. -- Отвечай же!
-- Ничего между нами нет, -- совладав с собой, ответил Брендон. -- Мы
просто друзья. Старые добрые друзья.
-- И по старой дружбе собирались пожениться?
-- Ну... Это была плохая идея. К счастью, мы вовремя поняли это... То
есть, первой это поняла Пенни, а потом уже я.
-- Но не сразу. Ты продолжал настаивать на этом браке даже тогда, когда
Пенелопа передумала. Ведь правда?
-- Правда, -- со вздохом подтвердил Брендон. -- Пенни прелестная
девушка, и мысль о том, что она станет моей женой, неожиданно сильно увлекла
меня. Пожалуй, чересчур сильно. Но это было лишь временное помрачение
рассудка. -- Он взял меня за руку и, осмелев, с жаром проговорил: -- Поверь
мне, Артур, ничего у меня с твоей дочерью не было. Мы с Пенни только друзья,
честное слово. Я отношусь к ней как к родной сестре, а она видит во мне
только брата.
-- М-да, брата, -- многозначительно произнес я.
-- Да, брата! -- твердо сказал Брендон. -- И то, что она согласилась на
мое предложение, свидетельствует лишь о том, что она принимает мои заботы и
проблемы близко к сердцу.
-- Очень близко, -- заметил я. -- Так близко, что даже решилась на
кровосмешение.
-- Уж лучше кровосмешение, чем кровопролитие. Именно из этого я
исходил, когда просил Пенни стать моей женой. Я не хочу проливать людскую
кровь ради короны Света. Мое честолюбие не заходит так далеко.
-- Мое тоже. Тем более что, в отличие от тебя, я не питаю ненависти к
Амадису. Я не хочу вступать с ним на тропу войны.
-- А это не обязательно. В отличие от меня, ты можешь раскурить с ним
трубку мира. Если ты, первоначально возглавив оппозицию, затем примиришься с
Амадисом, это, скорее всего, будет означать конец междоусобной вражды в
нашем Доме. Сейчас обстоятельства изменились.
-- В какую сторону?
-- Несомненно, в лучшую. Королева Рахиль действует весьма решительно.
Она разогнала банду дружков и любовниц Амадиса, которые правили за его
спиной, и начала наводить в Царстве Света порядок. Я уверен, что в скором
времени обстановка в Доме нормализуется.
-- Ты действительно веришь в это? -- спросил я. -- Или только хочешь
верить?
Брендон вздрогнул и смерил меня подозрительным взглядом.
-- Это тебе Бренда сказала?
Я не успел ответить, так как внезапно почувствовал слабое давление на
мозг. После моего возвращения в Экватор со мной пытались установить контакт
в среднем каждые полчаса, но поскольку я перекодировал свой Самоцвет, то
ощущал эти попытки как легкие прикосновения к самому краю моего сознания,
которые не причиняли мне никаких неудобств. Однако на сей раз вызов
беспрепятственно миновал установленные новой кодировкой блоки, из чего
следовало, что со мной связывались через специально настроенное на меня
зеркало. Такое зеркало могло быть только одно.
-- Морган? -- отозвался я, привычным жестом давая брату понять, что я
на связи.
-- Нет, -- последовал мысленный ответ, одновременно знакомые и
незнакомые обертоны которого вызвали у меня сильное волнение. -- Это я, лорд
Кевин. Дана.
Будто тупая игла вонзилась в мое сердце, и оно болезненно заныло. Что
это со мной? Проклятье!..
-- Одну минуту, миледи, -- послал я мысль в ответ, затем повернулся к
Брендону и спросил: -- При тебе есть зеркальце?
Тот молча развел руками.
Тогда я подошел к ближайшей луже и, вызвав Образ Источника, произвел
над ней ряд манипуляций, изменивших физические свойства отражающей
поверхности.
Бледно-голубое небо, оранжевая листва соседних деревьев и мое лицо на
мгновение стали видны в луже намного четче, почти как в зеркале. Потом по ее
поверхности пробежала мелкая рябь, смазывая отражения предметов, она стала
матовой, а еще спустя несколько секунд туман расступился, и я увидел лицо
Даны в обрамлении сияющих золотисто-рыжих волос.
Даже беспристрастный наблюдатель мог смело назвать Дану красавицей -- а
я, на свою беду, не был беспристрастным наблюдателем. Я чуть не задохнулся
от горького наслаждения видеть ее, смотреть в волнующую глубину ее
изумрудно-зеленых глаз, трепетно прикасаться своим сознанием к ее
сознанию...
-- Милорд, -- заговорила она немного обескуражено. -- Я вижу вас... как
будто снизу вверх.
Я присел на корточки и склонился над лужей.
-- Прошу прощения, миледи, но таковы обстоятельства. Нам придется
смириться с этим неудобством.
-- Хорошо, -- кивнула Дана и взгляд ее устремился мимо меня. -- А это
кто?
Я повернул голову и увидел рядом с собой Брендона. По всем правилам
приличия ему следовало бы отойти в сторонку, чтобы не мешать мне. Однако он
этого не сделал, и вовсе не потому что был невоспитанным и бесцеремонным. Я
понял, что хотя Брендон и сам остро нуждается в помощи психолога, чтобы
разобраться в своем противоречивом отношении к власти, Амадису и королеве
Рахили, он, видимо, неплохо знает людей, раз так быстро догадался, что я не
хочу (вернее, боюсь) оставаться с Даной наедине. Чтобы выручить меня, он
даже решился на такое вопиющее нарушение этикета.
-- Это мой брат Брендон, принцесса, -- ответил я, и Брендон слегка
поклонился ей.
Дана удивленно приподняла бровь, но, вопреки моим ожиданиям, не была
ошеломлена тем, что у меня есть брат.
-- Очень приятно, милорд, -- сказала она.
-- Рад с вами познакомиться, миледи, -- вежливо произнес Брендон. -- Я
вам не помешаю?
-- О нет, ни в коей мере, -- заверила его Дана и вновь перевела взгляд
на меня. -- Со мной лорд Фергюсон. Он был так любезен, что позволил мне
переговорить с вами.
Зеркальце в руках Даны немного отклонилось, и я увидел лицо Моргана,
который приветливо ухмылялся мне. Так, так, стало быть, и она не горела
желанием остаться со мной наедине. Или, скорее, боялась. Что ж, взаимно.
-- Я слушаю вас, принцесса, -- сказал я, когда изображение Даны
вернулось.
-- Я насчет Колина.
-- Да? А что с ним?
-- Это я и хочу выяснить. Когда вы в последний раз виделись, он не
показался вам странным?
-- Ну, он был взволнован, зол, рассержен...
-- Нет, я не то имею в виду. Вам не показалось, что он сильно
изменился?
-- Конечно, он изменился. Война сильно меняет людей.
Дана отрицательно покачала головой:
-- Опять же, не то. Я хочу сказать, что он изменился с тех пор, как мы
виделись с ним в его кабинете. Ну, когда вы вошли во Врата.
-- Ага, -- проронил я. -- Так что же случилось потом?
-- Колин отправился вас искать и отсутствовал оставшуюся часть ночи,
целый день и всю следующую ночь. Объявился он лишь к утру -- но какой!
-- И какой же?
-- Его будто подменили. Сначала мне даже показалось, что это совсем
другой человек.
-- Но это был Колин, -- полувопросительно, полуутвердительно произнес
я, уже начиная догадываться, что произошло.
-- Да, -- ответила Дана, -- без сомнений, это был Колин. Просто он
сильно изменился -- и не столько внешне, сколько внутренне.
-- Он стал хуже или лучше?
-- Он стал другим! Так невозможно измениться ни за день, ни за неделю,
ни даже за месяц -- для этого требуются годы. И еще одно. Когда мы говорили
с ним о событиях той ночи, у него был такой вид, словно они происходили не
два дня назад, а очень и очень давно.
-- По всей видимости, для него так оно и было, -- сказал я. --
Наверное, он просто устал от войны и государственных забот и решил отдохнуть
в месте, где время течет очень быстро -- скажем, год за один день.
-- Вы тоже так думаете?
-- А почему тоже? -- удивленно переспросил я.
-- Лорд Фергюсон высказал такое же предположение.
-- Думаю, он прав. И если это так, то причин для особого беспокойства
нет. С Колином все в порядке, просто он стал на год-другой старше.
Дана кивнула и застенчиво улыбнулась, как будто просила у меня
прощения.
Я чуть не выругался вслух, но в последний момент сдержался и закусил
губу. Черт побери! Она и сама догадалась, что произошло с Колином, однако,
когда Морган проболтался ей о зеркальце, использовала случившееся как
предлог (скорее всего, бессознательно), чтобы поговорить со мной. Интересно,
понял ли это Морган? Поняла ли сама Дана, что ею движет?
А вот Брендон, мне кажется, сразу сообразил, что тут не все чисто.
Я еще раз заверил Дану, что ей нечего волноваться (хотя вряд ли она
сильно переживала за Колина); затем перекинулся парой слов с Морганом,
сказал ему, что вернусь через несколько дней, и на этом мы попрощались.
Когда изображение Даны и Моргана растаяло, а лужа превратилась в
обыкновенную лужу с мутной водой, Брендон хитро усмехнулся и произнес:
-- Твоя подружка? Хорошенькая.
-- Она невеста моего друга, -- ответил я, вставая с корточек. --
Правда, в последнее время у них возникли кое-какие проблемы.
Тут я получил от Пенелопы мысленное сообщение, что минут через
десять-пятнадцать ужин будет готов. Меня порадовало то, как быстро и
непринужденно между нами установился мысленный контакт.
-- Нам пора возвращаться, -- сказал Брендон; очевидно, сестра сообщила
ему то же самое. -- Пойдем.
Шагов сто мы прошли молча. Затем брат спросил:
-- Почему ты снова не связался с мамой?
-- Времени не было.
-- Мог бы и выкроить. Последние три дня она места себе не находит,
только о тебе и говорит. Ты всегда был ее любимцем, даже когда исчез. --
Брендон завистливо покосился на меня. -- Может, ты обижаешься, что она снова
вышла замуж? Это глупо.
-- Чья бы корова мычала, -- огрызнулся я, чувствуя, что краснею. --
Можно подумать, что ты бросился на шею королю Валерию с криками: "Папочка!"
Брендон тоже смутился.
-- Вообще-то ты прав, -- нехотя признался он. -- Первое время я
относился к нему враждебно и был здорово обижен на мать. Но я не избегал ее,
как ты.
-- Я уклоняюсь от встречи с ней не поэтому, -- ответил я.
-- А почему?
-- Я собираюсь побывать в Хаосе и не хочу, чтобы Юнона последовала за
мной.
-- Ага! Ты надеешься разузнать у Врага, где может быть Диана?
-- В частности это.
-- Тогда я с тобой.
-- Со мной будет Пенни.
-- И я, -- настаивал Брендон. -- А Бренда нас подстрахует.
Я был уверен, что не нуждаюсь ни в какой подстраховке, и все же мне
стало интересно.
-- Подстрахует, говоришь? Но как?
-- Она будет стоять в другом конце Тоннеля и в случае опасности сразу
же вернет нас обратно.
-- Неужели она сможет выдернуть нас из Хаоса? -- удивленно спросил я.
-- Меня наверняка, у нас с ней особая связь. Ну, а я потяну вас за
собой.
-- Понятно. Вот только ты не учел один момент.
-- Какой?
-- В Чертогах Смерти время течет очень медленно. Если не ошибаюсь, одна
минута за двадцать два часа и семнадцать минут в Истинных Сумерках...
-- И две с половиной секунды.
-- Тем более. Бренде придется несколько дней непрерывно держать с тобой
связь, чтобы в нужный момент мгновенно активировать Тоннельный переход.
Когда же она будет спать? Да и вообще, даже я не смог бы так долго
находиться с кем бы то ни было в мысленном контакте.
-- Значит, ты не во всем превосходишь нас, -- заметил мой брат. -- Я
уже говорил тебе, что у нас с Брендой особая связь. Мы не теряем контакт
друг с другом даже во сне.
-- Вот даже как! -- сказал я, не скрывая своего удивления. Это было
что-то новенькое. Разумеется, я знал, что Брендон и Бренда тесно связаны
между собой, однако не думал, что настолько тесно. -- А какого рода этот
контакт?
-- Обычно периферийный, на уровне простейших эмоций. А разница во
времени, кстати, будет нам только на руку. Бренде не придется постоянно быть
начеку. Она всегда успеет сосредоточиться, даже, если надо, проснуться и
открыть вход в Тоннель. По нашему отсчету это займет лишь несколько сотых
долей секунды. А что касается Бренды, то единственное неудобство, которое
она будет испытывать, это необходимость держать свои эмоции в узде и не
слишком интенсивно общаться с Формирующими, чтобы не выдернуть меня
преждевременно.
-- М-да, -- сказал я. -- Между прочим, раньше вы не говорили мне, что
постоянно находитесь в контакте.
Брендон пожал плечами.
-- Тогда мы были детьми, и нам это казалось естественным... Да и сейчас
кажется естественным. Просто теперь мы понимаем, что наш дар уникален.
Я хмыкнул. Выходит, близняшки на пару переживают очень волнующие и
очень интимные моменты из жизни друг друга. Забавно, подумал я и только
тогда обнаружил, что невольно высказал эту мысль вслух. Не знаю, что на меня
нашло. Наверно, я позволил себе не в меру расслабиться.
К моему вящему изумлению, Брендон не обиделся. С тяжелым вздохом он
произнес:
-- Где уж там забавно! Когда Бренда страдает, мне тоже становится
больно. А она страдает всю свою жизнь. Бедная сестренка, после смерти мужа
она живет как монашка.
-- В самом деле? -- сказал я, пораженный тем, что он говорит мне такие
вещи.
-- Да, в самом деле. Большинство женщин только строят из себя недотрог,
хотя таковыми не являются, а вот с Брендой все наоборот. Порой она может
показаться тебе слишком фривольной и даже распущенной, но это лишь игра.
Хочешь верь, хочешь не верь, ее муж был у нее единственным мужчиной... --
Тут Брендон умолк и недоуменно моргнул. -- Ах, прости! Что-то я
разоткровенничался. Наша встреча выбила меня из привычной колеи.
-- Меня тоже, -- признался я. -- Я очень рад тебя видеть, братишка.

Праздничный стол был почти накрыт. Когда мы с Брендоном вошли в
столовую, Бренда как раз расставляла большие хрустальные бокалы для вина. Их
было пять.
-- Мы кого-то ждем? -- спросил я сестру.
Она улыбнулась и покачала головой, глядя мимо меня.
-- Уже не ждем.
Я медленно повернулся, чтобы проследить за направлением ее взгляда, и
остолбенел. На какое-то мгновение у меня перехватило дыхание от радости и
восторга.
В дверях, ведущих на кухню, стояла высокая стройная женщина в голубом
платье с алой полупрозрачной накидкой на обнаженных плечах. Блики света
играли на ее волнистых каштановых волосах, а темно-карие глаза внимательно
смотрели на меня из-под длинных черных ресниц. Ее лицо с безукоризненно
правильными чертами античной богини было совсем молодым, фигура -- гибкой,
девичьей, однако во всем ее облике чувствовались зрелость и опыт ста
тридцати прожитых лет. Красивая и суровая, гордая и величественная, ласковая
и добрая, такая милая и нежная. Моя мать, Юнона...
Она погрозила мне пальцем -- я так и не понял, всерьез или игриво.
-- Артур, негодник, ты прячешься от мамочки!
Я кинулся к ней и заключил ее в свои объятия.
-- Мама, -- прошептал я. -- Родная.
-- Ах, Артур, малыш, -- сказала она, всхлипывая у меня на плече. -- Мне
так недоставало тебя, сынок...

Глава 6
Вечный закат в Сумерках делится на циклы -- условные сумеречные сутки,
состоящие из двух периодов по шестнадцать часов каждый, либо из четырех
четвертей по восемь часов -- тяжкое наследие давным-давно вышедшей из
употребления восьмеричной системы исчисления. Так уж повелось издревле, что
Сумеречные спят дважды в сутки -- всю первую четверть, или приму, а также
еще три-четыре часа во время сиесты в конце третьей четверти, иначе терции.
Я упомянул об этом только для того, чтобы вы знали, что я имею в виду,
говоря, что проснулся в пятом часу примы.
Итак, я проснулся в пятом часу примы; голова у меня раскалывалась от
адской боли. Слава Богу, желудок у меня железный, переваривает даже гвозди,
не то было бы еще хуже. Накануне вечером мы славно попировали, веселились от
всей души, то и дело смеялись по поводу и без всякого повода, болтали без
умолку о разных пустяках, вспоминали прошлое. Я напился в стельку и под
самый конец ни с того, ни с сего затянул Гимн Света. Изрядно пьяные
близняшки подхватили мою песнь, два наших с Брендоном тенора и хорошо
поставленное контральто Бренды звучали в лад, приподнято и торжественно, а
Юнона и Пенелопа глядели на нас с той терпеливой снисходительностью, с какой
опытный врач-психиатр смотрит на своего пациента-шизофреника в состоянии
невменяемости. Потом я в одиночку запел Гимн Сумерек, но моя мать и моя
дочь, решив, что я уже достаточно повеселился, прервали мое сольное
выступление и отвели меня в мою комнату.
Юнона сама раздела меня и уложила, как ребеночка, в кроватку. Затем она
долго сидела рядом со мной, а я, спьяну позабыв о своих трезвых расчетах,
выложил ей все без утайки, все-все о своей жизни в мире, названном мною
Землей Артура, даже перечислил ей имена всех девушек, что были у меня на
острове, подробно рассказал ей о Дэйре, не забыл также упомянуть о Бронвен и
Дане... Меня сморил сон, когда я начал описывать, что происходило со мной,
когда я купался в Источнике. В качестве наглядной демонстрации я попытался
вызвать Образ, и, кажется, это вырубило меня окончательно.
Нет, я не жалел, что рассказал матери то, о чем рассказывать не
собирался. В конце концов, я вряд ли бы смог что-нибудь скрыть от нее и,
честно говоря, был рад, что мне не пришлось этого делать. Но я горько
сожалел о том, что упился, как свинья. Что подумала обо мне моя дочь,
Пенелопа?..
Я выбрался из постели и на четвереньках вполз в душевую. Когда я
отвернул до упора кран, на меня обрушился поток горячей воды; выложенная
кафелем комнатушка мигом наполнилась паром. Я вызвал Образ Источника и
ускорил обмен веществ в моем организме, выводя алкоголь и продукты его
разложения. Кровь уже не текла, а стремительно неслась по моим жилам; сердце
стучало в бешеном темпе, едва не вырываясь из моей груди. Я дышал глубоко и
часто, отвалив челюсть и вывалив наружу язык, как загнанная собака.
Минут через пятнадцать я выключил горячую воду и включил холодную,
ледяную. А еще четверть часа спустя я вышел из душевой, еле держась на ногах
от истощения, зато трезвый, как стеклышко.
Физическую усталость я мог снять в два счета, но не тут-то было с
усталостью психической. Как это ни парадоксально звучит, общение с силами
отнимает много сил. Нервная система -- штука тонкая, уязвимая, особенно у
нас, Властелинов, которые то и дело оказываются на грани безумия из-за
постоянных стрессовых перегрузок. К счастью, у нас нет проблем со старостью
и болезнями (кроме психических), поэтому мы можем позволить себе много
спать, давая отдых своим нервам, а время от времени мы и вовсе удаляемся в
какие-нибудь пасторальные миры, где предаемся праздному безделью в течение
многих месяцев и даже лет. Лучший способ борьбы с усталостью -- отдых. Эта
азбучная истина прочно укоренилась в моем сознании еще с раннего детства,
посему я без проволочек вновь забрался в постель и сразу же заснул. Может
быть, даже захрапел.

Спал я крепко, без сновидений, и проснулся лишь вначале секунды --
второй четверти сумеречных суток. Я чувствовал себя отдохнувшим, но немного
опустошенным. Тело мое ныло, а мысли лениво ворочались в голове. После
недолгих размышлений я пришел к выводу, что это скорее от пересыпания, чем
от усталости, и решительно поднялся с постели.
Стоя под холодным душем, я думал о предстоящем путешествии в Хаос и о
том, как бы уговорить маму не сопровождать меня. Ничего дельного я так и не
придумал и решил действовать по обстоятельствам.
Приняв душ, побрившись и почистив зубы, я просушил волосы под струей
теплого воздуха, затем снова воспользовался гардеробом Брендона. Брат был
значительно ниже меня ростом, но мне все-таки удалось подобрать одежду,
которая пришлась мне впору -- или почти впору.
Пенелопу я нашел в библиотеке на втором этаже. Она была одета в
коротенькое домашнее платье зеленого цвета и шлепанцы на босую ногу.
Невольно я залюбовался ее красивыми ногами -- длинными, сильными и
стройными, и тут в голову мне пришла совершенно неожиданная мысль: а
пристало ли отцу так много думать о своей дочери как о женщине? А если это
позволено, то как далеко можно заходить в своих мыслях? Этого я не знал;
слишком мал был у меня опыт по части отцовства. На всякий случай я решил
подстраховаться и заставил себя думать о Пенни как о маленькой девочке. Не
скажу, что это было легко.
Увидев меня, Пенелопа отложила в сторону книгу, над которой скорее
размышляла, чем читала ее, встала с кресла, подошла ко мне и поцеловала меня
в щеку.
-- Привет, Артур. С тобой все в порядке?
-- Привет, крошка. Я в полном порядке.
Пенелопа приподняла брови и растерянно взглянула на меня. Обращение
"крошка" прозвучало в моих устах как-то фальшиво, неуклюже, наиграно. Желая
замять возникшую неловкость, я торопливо спросил:
-- Как близняшки?
-- Еще спят. Но, думаю, скоро проснутся.
-- А Юнона?
-- На Истинном Марсе. У нее появились неотложные дела.
-- Когда она обещала вернуться?
-- К концу сиесты.
-- И небось, с целой толпой родственников?
Пенелопа отрицательно покачала головой:
-- Я так не думаю. Юнона слишком соскучилась по тебе, чтобы делиться
тобой с другими, и наверняка попридержит свой язык. Но ты не обольщайся,
вскоре тебя изловят и без ее помощи. Со мной уже связывался дед Янус и
спрашивал о тебе.
-- Ну и?
-- Боюсь, я солгала не очень убедительно. Его почти невозможно
обмануть, он видит людей насквозь.
В мыслях я посочувствовал Пенелопе. По своему опыту я знал, какое это
неблагодарное дело -- кривить душой перед Янусом.
-- Кстати. Юнона ничего не говорила о моем намерении побывать в Хаосе?
-- Нет. По-моему, она не подозревает об этом. Она интересовалась, знаю
ли я что-нибудь о твоих дальнейших планах.
-- И что ты ответила?
-- Ничего конкретного. Сказала только, что в ближайшей перспективе у
тебя поиски Дианы. В общем, я не солгала. Лишь умолчала о том, что ты
собираешься повидаться с Врагом.
Я хмыкнул:
-- Видно, по пьяне я забыл ей это сказать. Или не успел. Что ж, тем
лучше... Ага! Как там компьютер? Все еще считает?
-- Да.
-- Ты просматривала промежуточные результаты?
-- Час назад, -- ответила Пенелопа, хмуря брови. -- Кажется, случилось
то, чего мы боялись. Последовательность вошла в область сильных
нерегулярностей.
-- Пошли посмотрим, -- с тяжелым вздохом произнес я.

Потом мы сидели на кухне. Пенелопа потчевала меня завтраком, а я
расспрашивал ее о родственниках из Царства Света и Страны Вечных Сумерек --
о сестрах, родных и сводных, о дядьях и тетях, о кузенах и кузинах, о
племянниках и племянницах. Позже к нам присоединились близняшки, и мы горячо
заспорили, обсуждая план предстоящей операции под кодовым названием "Рандеву
с Нечистым". В конце концов Бренда все-таки согласилась остаться здесь,
чтобы подстраховать нас и удерживать Юнону от попыток последовать за нами.
После достижения консенсуса в этом вопросе Брендон и Пенелопа пошли
переодеваться, а мы с Брендой еще раз наведались к компьютеру. Ничего
утешительного он нам не сообщил.
По пути из кабинета в библиотеку, где мы договорились собраться, я
зашел к себе и прихватил свою шпагу. Брендон и Пенелопа уже ждали нас. Моя
дочь была одета в шитую золотом тунику алого цвета и позолоченные сандалии,
блестящие ремешки которых оплетали ее ноги до самых колен. На ее запястьях
сверкали браслеты, пальцы были унизаны кольцами, шею украшало изумительной
работы ожерелье. Она была потрясающе красива и живо напоминала мне сразу
двух женщин, которых я любил -- в равной степени сильно, но по-разному, --
Юнону и Диану.
Брендон выглядел просто великолепно. Он был в алой с золотом мантии,
одетой поверх черного костюма, в темно-красном берете с белым пером и со
шпагой на левом боку в отделанных богатой инкрустацией ножнах. Мне вдруг
подумалось, что он весьма внушительно смотрелся бы на троне отца, увенчанный
короной Света. Молодой король вечно молодого королевства... Я тряхнул
головой. Будь оно все проклято! В прежние времена я был дружен с Амадисом и
уважал его, но, с другой стороны, мне всегда нравился Брендон -- еще когда
он был малышом. А сейчас я почти физически ощутил исходящую от него силу
воли, которой явно недоставало Амадису. Он излучал величие, властность и
спокойную уверенность в себе. Правда, порой Брендона терзали сомнения, когда
он задумывался над возможными последствиями своих притязаний на престол, но,
по мне, это было еще одним свидетельством того, что из него получился бы
отличный король.
Нет, сейчас не время думать об этом! Я взял из рук Брендона мантию,
которую он принес для меня, и быстро облачился в нее. Теперь мы все трое
были в алом и золотом. Как-то не сговариваясь мы дружно решили, что будем
представлять в Хаосе Свет.
-- Ты готова? -- обратился я к Бренде.
-- Я всегда готова, -- ответила сестра, усаживаясь в кресло. Она
взглянула на Брендона -- тот ласково улыбнулся ей на прощание.
Я взял брата и дочь за руки и мысленно потянулся вдоль Формирующих к
самым их Истокам. Передо мной повис Образ Источника, меня переполнила Сила.
Я попытался как можно четче представить цель нашего путешествия:
искривленное пространство, пол, выложенный разноцветными плитами, высокий
сводчатый потолок, роспись на стенах, вызывающая в памяти строки из Дантова
"Ада".
Путь из Сумерек в Хаос... Лента дороги, концы которой смыкаются,
превращая ее в лист Мебиуса...
Можно следовать по этой дороге и так попасть в пункт назначения, но
можно, не двигаясь с места, проткнуть в ней крохотную дырочку и выйти с
обратной стороны -- результат будет один и тот же...
Пространство и время сворачиваются в лист Мебиуса...
Тонкая струя энергии из глубин Источника -- такая же острая для ткани
пространства-времени, как лазерный скальпель хирурга для ткани человеческого
тела...
Укол!..
Прокол!
На короткое мгновение фиолетовая дымка окутала мир вокруг нас. Потом
она исчезла, но мир уже стал другим. Нелинейным, неевклидовым.
Хаос. Преддверие Ада... Если не сам Ад...
Мы оказались в Чертогах Смерти. Над нами нависал сводчатый потолок, под
нашими ногами во все стороны разбегались разноцветные плиты, на стенах...
Из груди Пенелопы вырвался возглас восхищения. Со смешанным чувством
восторга и суеверного ужаса она увлеченно рассматривала фрески. В моей
памяти тут же всплыло множество мелких деталей, которым я поначалу не придал
особого значения; я вспомнил о нескольких десятках картин, развешанных по
всему дому, большинство из которых явно были написаны одной и той же рукой;
я вспомнил лесенку, ведущую со второго этажа на чердак, видимо, в студию, и
наконец до меня дошло, что Пенелопа -- художник!
"А чтоб мне пусто было! -- мысленно выругал я себя. -- Какой же я отец,
если мне до сих пор не пришло в голову поинтересоваться, чем занимается моя
дочь..."
Брендона, судя по всему, мало трогала живопись. В отличие от Пенелопы,
он лишь бегло скользнул взглядом по стенам, поглядел вверх, зябко повел
плечами, затем обратил свой взор на меня. Глаза его сияли. Да, он увлекался
Искусством -- но Искусством иного рода.
-- Артур! Как у тебя получилось? Ведь это похоже на мгновенное
перемещение!
-- Можно сказать, мы прошли через Тоннель, -- ответил я, не вникая в
подробности. -- Но Тоннель этот был нулевой длины.
-- А как же неопределенность?
-- Я ее локализовал и свел на нет.
Брендон покачал головой:
-- Ну, брат, ты могуч! Походя ты нарушаешь законы Вселенной.
-- Нам еще неведомы истинные законы, действующие во Вселенной, --
заметил я. -- Ты держишь связь с Брендой?
-- Да.
-- Интересно, как вам это удается?
-- Это нельзя объяснить словами. Мы всегда, с момента нашего зачатия
были единым целым. -- Брендон немного помедлил, затем доверительным тоном
сообщил: -- Глупцы те, кто обвиняет нас с Брендой в кровосмешении. На кой
черт нам физическая близость, когда мы и так близки, что дальше уж некуда.
Порой мы даже устаем от нашей близости.
Я только хмыкнул в ответ. Я никак не мог взять в толк, почему Брендон
так откровенен со мной. Именно со мной -- с братом, которого он не видел с
десяти лет, а следовательно, не мог знать меня настолько хорошо, чтобы без
опаски поверять мне свои самые сокровенные тайны. Впрочем, если он остро
нуждался в ком-то, кому мог бы излить свою душу (а я подозревал, что так оно
и есть), то среди братьев широкого выбора у него как раз и не было: я,
знакомый ему лишь по смутным детским воспоминаниям, Амадис, которого он
ненавидел, Александр по прозвищу В-Семье-Не-Без-Урода, который с глубочайшим
презрением относился ко всей нашей родне, да еще пятнадцатилетний Эрик,
который был слишком юн. Так что я, даже несмотря на свое долгое отсутствие,
видимо, показался Брендону наиболее подходящей кандидатурой, чтобы чисто
по-братски посекретничать со мной.
Из состояния задумчивости меня вывела Пенелопа.
-- Ой, мальчики! -- выдохнула она, указывая пальцем на фреску перед
собой. -- Посмотрите!
Мы взглянули в указанном направлении -- и по нашим спинам пробежал
озноб. Это была чисто рефлекторная реакция на неожиданность, мы не успели
даже испугаться как следует и были скорее изумлены, чем по-настоящему
напуганы происшедшим. К тому же мы, Властелины Экватора, люди не из робкого
десятка и не привыкли испытывать страх, что бы там ни случилось.
А дело было в том, что один из нарисованных на стене чертей внезапно
ожил и зашевелился. Он пристально поглядел на нас своими горящими глазами,
сделал движение вперед и сошел с фрески, превратившись в смуглого
черноволосого человека, одетого во все черное, с черными и блестящими, как
угли, глазами и с горбинкой на носу.
-- Приветствую тебя, Артур, сын Утера, принц Света! -- напыщенно
произнес он. -- Ты хотел видеть меня?
-- Да, -- ответил я.
-- Зачем?
-- Чтобы продолжить наш прерванный разговор. Теперь я имею
представление о его предмете.
Враг с важным видом кивнул:
-- Знаю. Ты оправдал те надежды, что я возлагал на тебя. Ты был одним
из немногих Властелинов, которые могли с моей помощью преодолеть барьер
бесконечности, и ты единственный из них, кто, по моему мнению, достоин быть
Хозяином Источника.
Сказать, что я был ошарашен словами Врага, значит еще не сказать
ничего. Это был удар ниже пояса. Брендон прошептал за моей спиной какое-то
забористое проклятие. Пенелопа тихо ахнула.
-- О чем ты толкуешь, Князь Тьмы? -- внезапно осипшим голосом спросил
я. -- Ты хочешь сказать, что помог мне преодолеть барьер?
-- Я не хочу сказать, а говорю это. При нашей предыдущей встрече я
наложил на тебя заклятие, которое ты не ощутил, но которое позволило тебе
избежать неминуемой смерти по ту сторону бесконечности и привело тебя в мир
твоего прадеда, короля Артура.
По-моему, я хрюкнул. Точно не помню. Все мои планы полетели кувырком, и
разговор, который я рассчитывал вести в заданном мною русле, с самого начала
приобрел совершенно неожиданный для меня оборот.
-- Ты поражен, принц Света? -- с легкой ухмылкой осведомился Враг,
нарушая затянувшееся молчание. -- Я готов ответить на все твои вопросы.
Спрашивай.
Меня опередил Брендон.
-- Если ты не врешь и действительно помог Артуру, -- сказал он, -- то
возникает законный вопрос: зачем ты сделал это?
Враг перевел на меня свой внимательный взгляд. Я продолжал молчать,
отчаянно борясь с охватившим меня желанием призвать к себе все свое
могущество и сокрушить негодяя, который посмел играть со мной в такие игры.
От этого, продиктованного слепой яростью шага меня удерживала мысль о том,
что в распоряжении Врага имеется Инь, мощь Хаоса, и чем бы ни закончился
поединок фундаментальных сил Вселенной, первыми его жертвами падут мой брат
и моя дочь. Тогда я ужасно злился, что позволил им сопровождать меня, однако
впоследствии, здраво поразмыслив, пришел к выводу, что их присутствие
помогло мне избежать роковой ошибки, сдержав мой первый и крайне
неконструктивный порыв.
-- Вполне законный вопрос, -- медленно заговорил Враг, пялясь на меня
своими черными глазами. -- Я хотел, чтобы принц Артур добрался до Источника
и овладел Силой третьего, помимо Хаоса и Порядка, полюса мироздания.
-- Но зачем? -- снова спросил Брендон.
-- Ради стабильности и равновесия во Вселенной. Не так давно Хаос
нарушил установившийся много тысячелетий назад порядок вещей и вознамерился
поглотить Экватор, однако не преуспел в этом и даже наоборот -- потерпел
сокрушительное поражение и понес значительные потери. Возник сильный крен в
сторону Порядка, что, естественно, не в интересах Хаоса, но также не сулит
ничего хорошего Экваториальным мирам. Принц Артур и его дочь, Пенелопа из
Сумерек, думаю, согласны со мной. Твои же воззрения, принц Брендон из Света,
мне еще не до конца ясны.
-- Я приверженец концепции Мирового Равновесия, -- сказал мой брат.
-- Что ж, это модная нынче доктрина. Тогда ты должен понять мои
намерения. В данном конкретном случае интересы Хаоса и Мирового Равновесия
совпадают -- мы все хотим стабильности. Поэтому я пригласил к себе королеву
Юнону и ее сына, принца Артура...
-- Постой! Насколько мне известно, ты пригласил одну королеву.
-- Да. Но только для того, чтобы она привела с собой принца Артура,
который был мне нужен. Что же касается вашей матери, королевы Юноны, то она
меня нисколько не интересовала.
-- Как ты мог знать...
-- Знал и все тут. Можете называть меня ясновидящим, прорицателем или
просто проницательным, но я не сомневался, что Юнону будет сопровождать ее
сын Артур.
Тут я решил, что мне пора вмешаться.
-- Ты слишком дерзок, Князь Тьмы, -- гневно проговорил я. -- Твоя
наглость превосходит все мыслимые пределы. Ты вознамерился управлять мной
как марионеткой!
-- Вовсе нет, принц, -- спокойно ответствовал Враг. -- Единственным
моим вмешательством в твою судьбу было то, что я сообщил тебе о
существовании Источника и наложил на тебя оберегающее заклятие, предвидя
твои дальнейшие действия. Я не пытался управлять тобой, это невозможно. Как
и все сильные личности, ты неуправляем, хотя некоторые твои поступки вполне
предсказуемы. Я предвидел, что ты явишься ко мне с королевой Юноной, ибо ты
ее любимец, и кому, как не тебе, она могла полностью доверять. Также я
предвидел, что чувство долга и ответственности призовет тебя в путь к
Источнику. Я сделал свою ставку в игре стихий и, кажется, не прогадал.
-- И что же теперь? -- невольно вырвалось у меня.
-- Теперь мы с тобой равны, принц Артур. Я -- Хранитель Хаоса, ты --
Хозяин Источника. Поступай, как знаешь, я тебе не указ, да и вряд ли ты
нуждаешься в моих подсказках. Но если тебе угодно прислушаться к мнению
своего старшего и более опытного коллеги по должности во Вселенной, то вот
тебе мой совет: садись на трон Света и правь между Порядком и Хаосом по
своему усмотрению. Пусть твое долгое царствование ознаменуется торжеством
Мирового Равновесия, приверженцем коего ты являешься. А я желаю тебе удачи.
Я хмыкнул и покачал головой:
-- Что-то ты хитришь, лукавый. Не верится мне, что Хаос отказался от
своих притязаний на Экватор.
-- Я этого не утверждаю. Однако вопрос о возможной экспансии Хаоса
сейчас не стоит на повестке дня, это дело весьма отдаленного будущего. В
настоящий момент угроза благополучию Экватора исходит от противоположного
полюса -- от Порядка. Порядок нынче силен; при определенной комбинации
факторов он способен поглотить даже Хаос, и тогда во Вселенной, за
исключением миров, непосредственно прилегающих к Источнику, воцарится полная
статика. Как видишь, я предельно откровенен с тобой. Хотя в конечном итоге
мы преследуем разные стратегические цели, на данном этапе у нас общая задача
-- воспрепятствовать такому развитию событий. А дальше видно будет. Это все,
принц Артур. Теперь возвращайся в свои владения, которые суть весь Экватор,
и приступай к выполнению возложенной на тебя миссии. Такова твоя карма.
У меня голова пошла кругом. Нет, мысленно вскричал я, нет! Мне это не
по силам! Ведь я всего лишь человек, со всеми слабостями и недостатками,
свойственными человеку, и не могу быть в ответе за судьбы мира...
По-видимому, Враг догадался, какие чувства обуревают меня.
-- Я тоже человек, -- с грустной усмешкой произнес он, отступая на один
шаг назад. -- В частности поэтому мир столь несовершенен и полон
противоречий, что им правят такие несовершенные и противоречивые создания,
как люди.
Он сделал еще один шаг к стене позади себя.
-- Погоди, Князь Тьмы! -- воскликнула Пенелопа. Голос ее дрожал от
волнения. Она крепко сжала мою руку, ища у меня поддержки.
Враг остановился возле самой стены.
-- Я слушаю тебя, дочь греха.
-- Моя мать, Диана... Что ты знаешь о ней?
Он прищурился и пристально посмотрел на нее. Возможно, это была лишь
игра света и тени, но мне показалось, что на лице у него промелькнуло
сочувствие.
-- По-моему, я уже ответил на этот вопрос. -- Быстрый взгляд в мою
сторону. -- Не так ли, принц Артур?
-- Да, -- сказал я, с трудом подавив горький вздох.
-- Тогда прощай, сын Сумерек и Света. Многая лета тебе.
Еще мгновение -- и он слился со стеной, превратившись в одного из
чертей на фресках. Хвостатый и рогатый сатаноид, написанный рукой
неизвестного мне гения, неподвижно глядел в пустоту мимо нас. Очень
эффектное отбытие, следует признать...
-- Вот видишь, -- отозвался Брендон. -- Даже Враг говорит, что ты
должен занять престол.
Я повернулся к нему и смерил его тяжелым взглядом:
-- С каких это пор Повелители Света прислушиваются к мнению Князя Тьмы?
Брат засмущался и опустил глаза.
-- Мы теряем время, -- после короткой паузы произнес он. -- Каждая
секунда здесь стоит нам более трети часа. Возвращай нас обратно.
Я отрицательно покачал головой, чувствуя себя вконец разбитым и
опустошенным. И не только потому, что узнал, какое бремя лежит на моих
плечах. Главное -- Диана... Я-то думал, что уже смирился с ее потерей, но
когда Враг подтвердил этот факт, я понял, что ошибался. Как я ошибался! Я
все еще надеялся на чудо, верил в счастливый случай, смотрел в будущее с
оптимизмом -- как оказалось теперь, с оптимизмом самоуверенного идиота.
Увы, чудес не бывает. Я сам спасся не чудом, как полагал раньше, но по
трезвому расчету Врага, который помог мне, исходя из своих собственных
соображений. Он сделал ставку на меня, а на всех остальных, кто пошел вслед
за мной, ему было наплевать. Для него они были пешками в этой вселенской
игре, и он без колебаний принес их в жертву, чтобы свести партию вничью с
отдаленной перспективой победить когда-нибудь в матче-реванше. Боже, как я
возненавидел в тот момент ни в чем не повинные шахматы! Перед моим мысленным
взором проносились крохотные, беспомощные пешки с лицами знакомых и
незнакомых мне людей, следовавших на заклание в бесконечность, и у одной из
этих пешек было лицо Дианы...
-- Брат, -- наконец заговорил я, видя, что Брендон ждет от меня более
конкретного ответа, чем простое покачивание головой, а Пенелопа вообще стоит
неподвижно, в каком-то оцепенении, и с отрешенным видом смотрит вдаль,
сквозь расписанную жуткими фресками стену Чертогов. -- Теперь ваша с Брендой
очередь показать, на что вы способны. Мне интересно увидеть, как это у вас
получится.
На самом же деле я чувствовал, что после всего происшедшего мне крайне
нежелательно взывать к глубинным силам мироздания. Собственное подсознание
могло сыграть со мной злую шутку, а я не хотел рисковать жизнью моих родных.
Брендон понял это.
-- Хорошо, -- сказал он. -- Подойдите ближе.
Пенелопа встрепенулась и подступила к Брендону вплотную. Я сделал то же
самое. Брат обнял нас за плечи и произнес:
-- Внимание!..
Нас окутала фиолетовая мгла. Пропала сила тяжести, и мы оказались в
невесомости, вне всех измерений, вне времени и пространства...
И тут нас понесло! В такой бешеной скачке по Тоннелю я еще никогда не
участвовал. Картины разных миров сменяли одна другую, прежде чем глаз
успевал фиксировать их. При такой скорости было физически невозможно
управлять нашими перемещениями; любая попытка с нашей стороны взять на себя
инициативу неизбежно привела бы к катастрофе; но, к счастью, необходимости в
этом не было, так как в противоположном конце Тоннеля стояла Бренда.
Наше движение немного замедлилось, мы мельком увидели огромное красное
солнце Сумерек над оранжевыми лесами, а в следующий момент вывалились из
Тоннеля в холл на первом этаже дома моей дочери.
Отпустив меня, Брендон сумел удержаться на ногах и пассивно помог
устоять Пенелопе, которая мертвой хваткой вцепилась в его плечо. Меня
бросило вперед, я столкнулся с Брендой и машинально подхватил ее на руки.
-- Как это мило, братик, -- сказала она, целуя меня в щеку. -- Я,
конечно, прошу прощения, если причинила вам неудобства. Но учтите разницу во
времени.
-- Все было просто великолепно, сестричка, -- ответил я. -- Здорово! --
Я усадил ее на диван, сам присел рядом и устало откинулся на спинку. -- Мы
долго отсутствовали?
-- Чуть более восьми циклов.
Я быстро прикинул в уме. Восемь циклов в Сумерках, это почти
шестнадцать стандартных суток Основного Потока, а значит, на Земле Артура
прошло около двенадцати дней. Я уже отсутствую свыше двух недель против
обещанных мною восьми - десяти дней. Дэйра и Морган, наверное, беспокоятся.
-- Тетя Юнона здесь? -- спросила Пенелопа, усаживаясь в соседнее
кресло. Брендон устроился на подлокотнике дивана возле сестры.
-- Нет, на Марсе, -- ответила Бренда. -- Но регулярно связывается со
мной.
-- Сильно обижена на нас?
-- Злилась ужасно. Однако последовать за вами не пыталась.
-- Кто-нибудь еще здесь появлялся? -- спросил я.
-- Помона и Дионис. Они вычислили тебя.
-- И что ты им сказала?
-- Признала, что ты был здесь, но потом отбыл в неизвестном
направлении. Они очень хотели видеть тебя, особенно Дионис. Просто замучили
меня расспросами.
-- Ты много им рассказала?
-- Почти ничего. Только о своих личных впечатлениях о тебе -- и ни
слова из твоей истории.
-- Молодчина, -- похвалил я.
Бренда взяла меня за руку и заглянула мне в глаза. Ее красивые светлые
брови сдвинулись к переносице.
-- Артур, почему ты не спрашиваешь меня о результатах вычислений?
Я промолчал.
-- А каков результат? -- отозвался Брендон, прерывая гнетущую паузу.
-- Компьютер еще считает, -- ответила Бренда. -- Но в конечном
результате уже нет никаких сомнений: избранный Дианой путь привел ее
прямиком в сердцевину Потока Формирующих. От комментариев я воздержусь. Вы
сами понимаете, что это значит.
В холле воцарилось гробовое молчание. Затем Пенелопа несколько раз
всхлипнула и вдруг разразилась громкими рыданиями. Брендон и Бренда
принялись утешать ее.
Судорожно сжав челюсти и проглотив комок, застрявший у меня в горле, я
поднялся с дивана. Из встроенного в стену шкафа я достал нечто похожее на
шерстяное одеяло, перекинул его через плечо и молча вышел из дома. Пенелопа
продолжала плакать. У нее, видимо, началась истерика.
А мне нужны были время и одиночество, чтобы смириться с мыслью, что
Диана, женщина, которую я любил больше всего на свете, мать моей
единственной дочери, умерла такой страшной смертью...

Глава 7
Я лежал в густой оранжевой траве, подложив под голову одеяло, и глядел
в безоблачное небо Сумерек Дианы. Мои глаза были сухи. Я уже выплакал все
слезы, отпущенные мне для одного человека, и в дальнейшем, вспоминая Диану,
буду скорбеть о ней молча.
Спи спокойно, родная. Мое сердце полно печали, мне больно думать о том,
что тебя больше нет, но я должен смириться с этим фактом и научиться жить
без тебя. Это вовсе не значит, что я хочу забыть о тебе. Твой светлый образ
навсегда запечатлелся в моей памяти, дни, проведенные с тобой, всегда будут
самыми радостными днями в моей жизни, а ночи -- самыми нежными ночами. Наша
любовь была чиста и прекрасна, хоть и не безгрешна. Мы были счастливы, любя
друг друга, и наша любовь дала жизнь нашей дочери, Пенелопе. Ты родила мне
прелестную дочь, а затем ушла вслед за мной, и мрачная бесконечность
поглотила тебя. Когда-нибудь, если я доживу до того дня, когда сам захочу
умереть, я последую за тобой, и тогда мы снова будем вместе... Но все это --
дело далекого будущего. А пока я соберу большой букет твоих любимых
сумеречных роз и пошлю их тебе в неизвестность. Пускай разлетятся они во все
стороны, подхваченные ветрами бушующих стихий, пускай они мчатся на крыльях
случая, и, может быть, знакомый с детства запах донесется до тебя, где бы ты
ни была, вручив тебе весточку от меня. Прими мою нежность и скорбь,
любимая...
Прошло уже много времени с тех пор, как я покинул дом, но никто меня не
беспокоил. И Брендон, и Бренда уважали мое горе, а Пенелопа сама горевала. И
хотя оплакивала она не женщину из плоти и крови, а скорее идеал нежной и
любящей матери, тем не менее ее боль была так же реальна, как и моя. Мы были
равны в нашей общей беде -- я потерял последнюю, призрачную надежду, а моя
дочь в одночасье лишилась всех своих иллюзий, -- и еще неизвестно, для кого
из нас удар оказался сильнее. Ведь, в конце концов, я взрослый мужчина,
много повидавший в жизни и привыкший смотреть смерти в глаза, чего нельзя
сказать о Пенелопе -- совсем юной, по меркам Властелинов, девушке, почти
ребенку.
...В траве справа от меня послышался какой-то шорох. Я повернул голову
и увидел рядом двух златошерстых зверушек, которые выжидающе смотрели на
меня своими блестящими глазами-бусинками. Первым моим порывом было спугнуть
их, но потом я передумал, немного помедитировал в поисках ближайшего
скопления лесных орехов, нашел их, по микро-Тоннелю переправил пригоршню в
свои ладони и высыпал перед попрошайками. Зверушки без опаски приняли
приглашение и живо защелкали, луща орешки. Когда-то меня раздражали эти
звуки, но Диана очень любила своих питомцев, и постепенно я к ним привык,
они стали как бы неотъемлемой частью нашей идиллии. Живя на Земле Артура и
ничего не помня о своей прежней жизни, я часто кормил белок орешками; сам
этот процесс вызывал у меня ощущение теплоты и уюта, а щелканье разгрызаемой
скорлупы звучало для меня райской музыкой. Вот и сейчас я будто наяву увидел
шатер из красного и голубого шелка, нас с Дианой в шатре, я вспомнил наши
объятия и ласки, почувствовал на губах сладкий вкус ее губ... О боги, нет!
Лучше не думать об этом.
Я подумал о Дэйре, и боль моя притупилась. Теперь я находил оправдание
своей новой любви. Я страстно убеждал себя в том, что если бы Диана была
жива, я никогда не смог бы изменить ей. Пусть даже я забыл, кто я такой,
чувства мои не умерли, дремали где-то в глубине меня, и только
подсознательная уверенность в том, что сердце мое свободно, а совесть чиста,
позволила мне влюбиться в Дэйру. Ведь еще до того, как Юнона сообщила мне
эту печальную весть, я уже предчувствовал неладное. Я давно это знал... Не
думаю, что я верил сам себе, но совесть свою я действительно очистил.
Я достал из кармана маленькое зеркальце, которое прихватил с собой,
когда одевался перед посещением Хаоса, и попытался вступить в контакт с
Морганом. По удачному стечению обстоятельств, то, другое зеркальце,
специально заговоренное мной, как раз находилось у Дэйры, и она ответила на
мой вызов. В Авалоне была поздняя ночь, Морган спал (или же, по его
собственному выражению, ошивался у девок), а Дэйра, оказывается, дежурила.
Она очень переживала за меня, так как Моргану уже восьмой день никак не
удавалось связаться со мной, и они не знали даже, что и думать, а тем более
-- что предпринять.
Я успокоил Дэйру и твердо пообещал, что через неделю, в крайнем случае,
через десять дней, вернусь обязательно. Потом мы наговорили друг другу много
нежных слов, все не могли остановиться, и прошло не менее получаса, прежде
чем мне удалось заставить себя прервать контакт.
Спрятав зеркальце в карман, я снова растянулся на траве. После
разговора с Дэйрой на душе у меня полегчало, и я принялся мечтать о том дне,
когда вернусь в Авалон, в королевский дворец, и смогу обнять и поцеловать ее
по-настоящему, а не только мысленно. В ее объятиях я найду желанное утешение
и, надеюсь, быстро излечусь от боли по тяжелой утрате. Прости, Диана.
Прощай...
Итак, я принял окончательное решение. Я возвращаюсь на Землю Артура, в
мир, названный мною в честь моего легендарного предка, а может быть, и в мою
собственную честь -- я не исключал и такого подсознательного порыва. Теперь
это мой мир, там мой будущий Дом, и именно там мое место -- у Истоков
Формирующих, на третьем полюсе существования. Я не собирался претендовать на
корону Света и господство в Экваторе, и не только из соображений
нравственного порядка, не только потому, что мне нравился Амадис как человек
и я не хотел враждовать с ним. Сама идея концентрации такой огромной,
неограниченной власти в одних руках казалась мне глубоко порочной, вызывала
во мне протест. Что-то в картине мира, представленной Хранителем Хаоса, было
не так. По моему убеждению, человеческий разум слишком слаб и несовершенен,
чтобы править Вселенной... но, с другой стороны, кому же еще поддерживать в
ней порядок, если не людям?
В мирах с высокоразвитой технологической цивилизацией бытует мнение,
отраженное, в частности, и в фантастической литературе, что над ними
властвуют невидимые сверхразумные существа, некие суперлюди,
интеллектуальная мощь которых недоступна человеческому разумению. К
сожалению или к счастью, это не соответствует действительности.
Сверхразумные существа изредка таки попадаются на необъятных просторах
Вселенной, но все они без исключения замкнуты целиком на себя, страдают от
различных депрессивных маний и многочисленных параноидальных комплексов.
Законченные психопаты и шизофреники, сверхразумы настроены крайне враждебно
по отношению к внешнему миру, благо подавляющее большинство их по натуре
своей философы и обычно с самого рождения и до смерти предаются
самосозерцанию, стремясь отыскать смысл жизни в глубинах собственного "я".
Однако встречаются среди них и очень агрессивные особи, которые от
пассивного созерцания переходят к активным действиям и наделывают много бед,
прежде чем удается их усмирить или попросту уничтожить. Как показывает
практика, интеллект, превосходящий человеческий на порядок и выше,
неустойчив и стопроцентно подвержен психозам, поэтому в обитаемой части
Вселенной, вернее, в той ее части, которая называется Экватором, заправляют
Властелины -- обладающие большим могуществом и неподвластные старости, но
все же люди, -- а Бог, если только он есть, видимо, предпочитает не
вмешиваться в дела мирские.
Одновременно сильные и слабые, могущественные и беспомощные, мудрые и
невежественные, наделенные множеством достоинств и пороков, люди оказались
единственными существами, способными подпрыгнуть выше собственной головы и
стать хозяевами Вселенной... ну, если не хозяевами, то управляющими уж
точно. Обряд Причастия (то ли открытый кем-то еще в незапамятные времена, то
ли дарованный свыше -- тут мнения расходились) дал избранным доступ к Силам
Формирующим Мироздание, а вместе с этим причащенные получили ключ к власти
над бесчисленными мирами и всем сущим в них. Я всегда считал, что мы, то
есть Властелины Экватора, обладаем большим могуществом, чем это полагается
человеку, и по иронии судьбы именно на мою голову свалилась сила еще более
фундаментальная, более глубинная -- Сила, порождающая сами Формирующие.
В прежние времена люди (за исключением, возможно, моего прадеда и его
двоюродного брата Мерлина) были лишены доступа к Источнику, только короли
Логриса из династии Лейнстеров получали от него мизерные крохи могущества;
но так не могло продолжаться вечно, и с моим приходом все переменилось.
Однако отдам себе должное: я поспел в самый раз, чтобы вмешаться в борьбу за
обладание Силой. Прежняя Хозяйка потеряла контроль над Источником и погибла,
а ее место заняла Бронвен -- весьма легкомысленная и безответственная
молодая особа. Она и ее брат Колин достигли более высокого уровня приобщения
к первозданной мощи, чем их предки, но, по счастью, у них еще мало опыта и
знаний, чтобы сравниться могуществом со мной. Со временем, понятно, они
будут набирать силу, и пока это происходит, я должен найти выход из
создавшегося положения. Как Хозяин Источника, я... Впрочем, нет. Персоной
номер один у Источника остается все же Бронвен, несмотря на то, что
объективно я сильнее ее. Она имеет доступ к некоторой информации,
недоступной мне, острее чувствует Источник, в частности знает, когда к нему
кто-то приходит и успевает опередить незваного гостя. Я мог занять ее место
только уничтожив ее, но пока что я не собирался этого делать. Конечно, если
разум ее помутится от собственного могущества и в ней возобладают
разрушительные тенденции, мне придется убить ее, и я сделаю это... со
слезами на глазах. Что толку скрывать -- она мне нравится, моя Снежная
Королева...
Нет! Это неправильно, несправедливо, так не должно быть! Такая сила не
для людей, она им не по плечу. Почему ты, Боже -- Митра, Зевс-Юпитер,
Иегова, Брама, Один, Перун, Или-Как-Там-Тебя-Еще-Зовут, -- почему ты, если
ты существуешь, сам не хочешь управлять миром? Твои дети слишком слабы и
порочны, чтобы занять твое место.
Источник не сделал меня мудрее, добрее, человечнее, если хотите. Он дал
мне лишь голую силу, я стал невероятно крутым и могучим, но по человеческим
меркам совсем не изменился -- ни в лучшую (увы!), ни в худшую (к счастью!)
сторону. Каждую секунду, каждое мгновение я чувствовал этот огромный
дисбаланс между моей человеческой сущностью и нечеловеческими возможностями,
который со страшной силой давил на мою психику, грозя разрушить ее в любой
момент. Однако я надеялся, что выдержу. Я изо всех сил старался не сойти с
ума, и пока что мне это удавалось. Но как поведут себя другие? Колин,
Бронвен, те, кто придет вслед за ними и вслед за мной? Насчет других я не
был уверен, я привык полагаться только на себя.
Шкатулка Пандоры открыта, джин выпущен из бутылки, и я не видел способа
загнать его обратно. Что бы я ни делал, вопреки всем моим стараниям, круг
обладающих Силой Источника будет постоянно расширяться. Этот процесс стал
необратим: уж больно многим известно теперь об Источнике, и один человек,
каким бы могучим он ни был, не сможет противостоять ораве жаждущих власти
честолюбцев. Ему нужны будут союзники -- а значит, новые обладатели Силы.
Во что превратят мир люди с таким невероятным могуществом? Как их
остановить, если они переступят невидимую, неосязаемую грань, отделяющую
разум от безумия? Сумею ли я сам удержаться, балансируя на краю бездны
мрака?.. В мучительных и безуспешных поисках ответов на эти вопросы я
заснул.
Слава Богу, мне виделся приятный сон. Не помню какой, в память мою
врезался только последний эпизод -- как я лежал в густой зеленой траве,
положив свою голову на колени Дэйры, а она нежно поглаживала мои
всклокоченные волосы, -- да и то потому, что в этот момент мой сон тесно
переплелся с действительностью.
Когда я вынырнул из мира грез на поверхность сознания, то с удивлением
обнаружил, что трава вокруг меня оранжевая, а не зеленая, а моя голова
продолжает покоиться на женских коленях -- но не у Дэйры, а у Юноны, что,
впрочем, тоже было приятно. На какое-то мгновение мне показалось, что я
снова стал маленьким мальчиком, маминым сыночком... Великий Зевс! Как мне не
хватало моей дорогой мамочки, когда я жил на Земле Артура!
-- Опять ты скрывался от меня, -- с упреком произнесла Юнона, и я был
признателен ей за то, что она первым делом не заговорила о Диане. -- Почему
ты не сказал, что собираешься повидаться с Врагом?
-- Я не хотел, чтобы ты волновалась, мама.
-- Я бы меньше волновалась, если б была рядом с тобой.
-- Именно этого я хотел избежать.
-- Однако ты взял с собой Брендона и Пенелопу.
-- Увы, пришлось. Хотя я предпочел бы потолковать с Врагом с глазу на
глаз.
Мать немного помолчала, затем спросила:
-- И что ты думаешь о вашем разговоре?
-- Смотря, о какой его части, -- уклончиво заметил я.
-- О том, что теперь твое место на троне отца.
-- А ты что думаешь? -- Я снова уклонился от прямого ответа.
-- Враг хитер и лукав, но в данном случае он прав. Я придерживаюсь
такого же мнения.
-- А как же Брендон? -- спросил я. -- Ты уже разлюбила его?
Юнона нахмурила брови и с мукой поглядела на меня:
-- Не говори так, сынок, это нечестно. Вы оба мне дороги, но сейчас
речь идет не о моих чувствах, а о государственных делах. Из вас двоих ты
старше и могущественнее, ты более достоин занять престол, и Брендон понимает
это.
-- Еще бы! Он многое понимает. Он очень понятлив и смышлен. К тому же
он послушный сын.
Щеки матери заалели.
-- На что ты намекаешь, Артур?
Я поднял голову с ее колен, принял сидячее положение и нежно взял ее за
руки.
-- Мама, -- мягко проговорил я. -- Не надо обманывать себя. Сейчас ты
руководствуешься не только здравым смыслом, но и эмоциями. Ведь ни для кого
не секрет, что я твой любимчик, и ты всегда хотела видеть меня преемником
отца. Признай, что это так.
-- Да, это правда, -- неохотно признала Юнона.
-- Ну, а что до меня, -- уже более твердо продолжал я, -- то я вовсе не
считаю себя более достойным короны, чем Брендон. За то короткое время, что я
общался с ним, он произвел на меня хорошее впечатление, и я не думаю, что
оно ошибочно. Брендон признанный вождь оппозиции, так пусть он и остается
им. Я уверен, что далеко не всем придется по вкусу такая поспешная и ничем
не обоснованная смена лидера; это наверняка внесет раскол в ваши ряды. Как
говорится, коней на переправе не меняют.
-- Но ты...
-- В любом случае, я пас. В ваши игры я не играю. Я не хочу враждовать
с Амадисом.
-- Из-за глупой детской сентиментальности?
-- В частности поэтому. У нас с Амадисом всегда были хорошие отношения,
он даже подарил мне Эскалибур, шпагу нашего прадеда...
-- Если это тебя так волнует, то верни ее. Он все равно побоится взять
ее в руки.
Я покачал головой:
-- Не в том дело, матушка.
-- А в чем же?
-- Именно в том, что я обладаю огромным могуществом. Мое вмешательство
в ваше противостояние может дорого обойтись обеим сторонам.
-- Твое вмешательство позволит избежать большой крови.
-- Это ты так полагаешь. Я же склоняюсь к тому, чтобы дать Амадису
шанс...
-- Шанс! -- фыркнула Юнона, перебивая меня. -- Какой еще шанс?! У него
нет никаких шансов! Рахиль из Израиля полностью отстранила его от дел и
теперь правит его именем, а милый твоему сердцу Амадис лишь исполняет свои
обязанности верховного жреца Митры, руководит обрядами, устраивает пышные
церемонии и все такое прочее, на что он горазд. Ему следовало бы стать
священнослужителем, помощником верховного жреца при тебе или Брендоне. А так
вся светская власть в Доме сосредоточена в руках Рахили.
-- Брендон утверждает, что она совсем неплоха как королева, -- заметил
я. -- Ты придерживаешься иного мнения?
-- Да! Брендон сознательно пытается обмануть себя, чтобы умыть руки и
отойти от дел. Впрочем, не буду отрицать, что в некотором смысле он прав.
Рахиль действительно умная, волевая и энергичная женщина; она уже доказала,
что умеет с толком распорядиться властью. Но весь вопрос в том, в чьих
интересах...
-- Стоп! -- сказал я, поняв наконец, на что намекала Бренда, когда мы с
ней обсуждали эту тему на кухне и когда так некстати нашей беседе помешали
Брендон и Пенелопа. -- Если ты собираешься читать мне лекцию о заговоре
коварных сионистов по достижению мировой гегемонии, то не трать попусту
время и силы. Я давно уже не верю в эту чепуху.
-- Это вовсе не чепуха, Артур. Ты знаешь, я далека от антисемитизма,
однако то, что вытворяет Рахиль, не может не вызывать у меня возмущения. В
свое время, будучи королевой Света, я всегда ставила на первое место
интересы Дома твоего отца, ибо так мне велел мой долг. Рахиль же никогда не
забывает, что она -- дочь Израиля, и все ее поступки продиктованы именно
этим обстоятельством.
-- Ее можно понять, -- заметил я. -- Ведь она воспитана как истинная
израильтянка и считает свой Дом богоизбранным.
-- Я вполне допускаю, что Рахиль действует без какого-либо злого
умысла, -- не стала возражать Юнона. -- Думаю, ей кажется естественным, что,
даже сидя на троне Света, она должна руководствоваться интересами своего
народа. Но каковы бы ни были ее мотивы, сути дела это не меняет. Факт
остается фактом: Дом Света, твой Дом, Артур, Дом твоего отца, Утера, Дом
твоего прадеда, короля Артура, некогда один из самых могущественных, самых
влиятельных Домов Экватора, нынче покорно следует в фарватере политики Дома
Израилева.
Я поморщился:
-- Пожалуйста, не дави мне на психику, мама. Не взывай к моему
патриотизму, а тем более -- к антисемитизму. Этим ты ничего не добьешься.
Мать посмотрела на меня долгим взглядом и с горечью произнесла:
-- Боюсь, правы те, кто утверждает, что ты плохой сын Света.
-- Вот тебе еще одна причина, по которой мне не следует претендовать на
роль вождя оппозиции. По мне, пусть все остается так, как было. Если вам
удастся свергнуть Амадиса, его место займет Брендон; а если нет... В конце
концов, Рахиль не дура и не фанатичка, просто ей трудно переступить через
свое воспитание. Надеюсь, со временем к ней придет понимание того, что в
первую очередь она -- королева Света.
Юнона задумчиво покачала головой:
-- Знаешь, меня всегда интересовала причина твоей расовой терпимости.
Неужели девушка?
Я чуть ли не до крови прикусил губу в попытке унять душевную боль,
заглушив ее болью физической. Я много бы отдал за то, чтобы вычеркнуть из
своей памяти этот прискорбный эпизод времен моей юности. Но, увы, из песни
слов не выкинешь. Пока я жив, пока я помню, кто я такой, со мной будут и эти
воспоминания -- горькие, болезненные, мучительные...
-- Ее звали Ребекка, -- сдержанно ответил я. -- Это было давно, очень
давно... И с тех пор я излечился от присущего детям Света антисемитизма.
Мать снова покачала головой:
-- Ты слишком сентиментальный человек, Артур, и это мешает тебе
объективно оценивать ситуацию.
-- А может быть, ты необъективна, матушка? Прости, но мне кажется, что
ты зациклилась на идее сделать меня королем Света, и тебе даже в голову не
приходит поинтересоваться, есть ли у меня собственные планы на будущее. А
между тем, таковые имеются. Ведь я обнаружил устойчивую цивилизацию
Одаренных.
-- Ты что, всерьез хочешь стать Основателем? -- спросила Юнона.
-- Да, -- ответил я. -- Хочу. Ты считаешь, что я не справлюсь с этой
задачей?
-- Я считаю, что сейчас не очень подходящее время для создания нового
Дома. Тем более -- в непосредственной близости от Источника. Это опасно.
-- Не спорю. И что ты предлагаешь?
-- Организуй переправку всех тамошних Одаренных в Экватор. Ведь ты
можешь это сделать?
-- В принципе, могу.
-- Вот и сделай. Мы распределим их между дружественными Домами, это
обеспечит нам приток свежей крови, а Срединные миры пусть как и прежде
остаются нетронутыми. Ведь не зря же твой прадед так тщательно скрывал их
существование.
-- Сейчас не те времена, мама, -- возразил я. -- Существование
Источника уже не утаишь, и просто так доступ к нему не закроешь, для этого
нужны активные действия. Конечно, я понимаю, что после Рагнарека
демографическая ситуация в большинстве Домов весьма неблагоприятная, и было
бы заманчиво улучшить ее за счет разграбления целого мира Одаренных --
зародыша будущего Дома. Того самого Дома, который должен стоять на страже
Источника, оберегать его от посягательств как Порядка, так и Хаоса,
обеспечивать стабильность и равновесие во Вселенной.
-- Однако твой Дом сам может стать угрозой стабильности и равновесию,
-- резонно заметила Юнона.
-- Да, может, -- согласился я. -- Но я приложу все усилия, чтобы этого
не случилось.
-- И все же, -- после длительных раздумий произнесла мать, -- я остаюсь
при своем мнении. Сейчас твое место в Экваторе, на троне отца.
-- Нет, -- твердо ответил я.
-- Это похвально! -- послышался за нашими спинами трубный глас с
характерными искажениями, свидетельствовавшими о том, что говорящий как раз
выходит из Тоннеля. С некоторым опозданием, надо признать, мои чувства
забили тревогу, предупреждая о разрыве поблизости пространственного
континуума. Видно, я еще плохо контролировал свой Образ Источника и в пылу
полемики с Юноной непроизвольно ослабил контакт с ним до минимального
уровня. Между тем трубный глас продолжал вещать, уже без искажений: --
Однако есть более верный способ гарантировать, что ты не изменишь свое
решение. Это смерть. Мертвые не сидят на троне.

Глава 8
Во все времена одним из самых жутких кошмаров Властелинов было, что
кто-то научится переправлять через Тоннель радиоактивные материалы в целости
и сохранности -- тогда можно запросто разрушить твердыню Дома, швырнув в Зал
Перехода несколько атомных бомб. К счастью, все неустойчивые атомные ядра,
попадая в Тоннель, подвергаются мгновенному распаду, и предотвратить это еще
никому не удавалось. Если вам надоело жить и вы хотите покончить с собой, то
нет более верного способа свести счеты с жизнью, чем войти в Тоннель,
положив себе в карман немного очищенного урана; стопроцентный результат
гарантирован. Что же касается обычных взрывчатых и легковоспламеняющихся
веществ, то в принципе они транспортабельны, но требуют крайне осторожного
обращения -- при малейшей встряске в Тоннеле они могут вспыхнуть или
детонировать. Так что путешествовать по мирам с огнестрельным оружием, мягко
говоря, не очень комфортно. Это немаловажное обстоятельство наложило
заметный отпечаток на жизненный уклад и форму цивилизации Властелинов,
которые в качестве оружия привыкли использовать либо сталь, либо магию, чаще
отдавая предпочтение последней, хотя и не пренебрегали клинком, особенно,
если он волшебный.
Моя Эскалибур была самая что ни на есть волшебная, поэтому, услышав
трубный глас, я одновременно совершил два действия -- вскочил на ноги с
поворотом на сто восемьдесят градусов и выхватил из ножен шпагу.
Шагах в пяти от нас стоял широкоплечий здоровила, ростом никак не
меньше двух метров, одетый во все белое, с белыми, как снег, волосами и
голубыми, без зрачков, глазами. За его плечами трепетали снежно-белые,
похожие на лебединые, крылья. В обеих руках он держал внушительных размеров
мечи под стать его росту; еще два меча висело у него на поясе в ножнах.
Над головой странного существа парило золотое светящееся кольцо вроде
нимба. Я напряг свое зрение и с превеликим сожалением обнаружил, что этот
нимб вовсе не дешевый трюк, а Знак Янь, Символ Порядка.
-- Артур! -- услышал я мысленное восклицание Юноны. -- Это создание
Порядка!
-- Знаю, -- ответил я и обратился к существу: -- Кто ты такой?
-- Агнец Божий, -- ответил мне трубный глас.
Я нервно усмехнулся, хотя мне совсем не было смешно.
-- Вот как! Ужель близится конец света?
-- Для тебя -- да, предатель. Я послан, дабы низвергнуть тебя в Хаос,
где тебе самое место.
В ответ на такое недвусмысленное заявление я призвал Образ Источника,
который повис передо мной, излучая бледно-голубое сияние, видимое только на
высших уровнях восприятия. Юнона тихо ахнула.
-- И кто же тебя послал? -- спросил я у существа, назвавшегося Агнцем
Божьим.
-- Лучше тебе не спрашивать об этом, -- надменно произнесло чудище. --
Ибо, услышав ответ, ты ужаснешься.
Я с некоторым облегчением вздохнул. Еще по детским урокам я знал, что
порождения Порядка не могут лгать в открытую. Когда им нужно что-нибудь
утаить, они начинают юлить, уходить от прямых ответов и говорить
иносказательно, становясь такими же противными, как и лгущие напропалую, по
поводу и без всякого повода, из одной лишь любви ко лжи, создания Хаоса.
Будь Агнец послан самим Порядком, он бы мне так и сказал. По старой привычке
меня пугала мысль, что я мог чем-то прогневать Порядок. Хотя теперь я был
адептом Источника, представителем третьего полюса существования, митраизм
пустил слишком глубокие корни в моем сознании, чтобы я мог быстро и
безболезненно избавиться от внушенного мне в детстве благоговейного страха
перед Порядком и чувства отвращения к Хаосу. Покидая Срединные миры и
возвращаясь в Экватор, я даже не предполагал, что Порядок начнет на меня
охоту.
"Артур! Юнона! -- пришли к нам взволнованные мысли Пенелопы. -- Что у
вас происходит?"
"Да, вот именно", -- хором отозвались Брендон и Бренда, также выходя с
нами на связь.
"Явилось какое-то существо из Порядка, -- ответил я. -- Выглядит весьма
внушительно и называет себя Агнцем Божьим".
"Этого еще не хватало! -- подумал Брендон. -- Что ему нужно?"
"Он пришел по мою душу, -- сообщил я. -- Вернее, чтобы отправить ее в
Хаос".
"О, Боже!" -- ужаснулась Пенелопа.
"И ведет себя довольно дерзко и агрессивно, -- добавил я. -- Ой!..
Вот!"
В этот момент Знак Янь метнулся ко мне, но я легко блокировал его выпад
при помощи Образа. Вместо того чтобы отступить и приготовиться к новой
атаке, Агнец принялся жать на меня, вливая в свой Знак все новые и новые
порции энергии из Порядка. В ответ мне приходилось интенсивно черпать силу
из Источника.
Намечался поединок голых сил. Энергия накапливалась с
головокружительной быстротой. При таких темпах всего через несколько минут
она достигнет критического уровня...
"Держись, Артур! -- крикнула Пенелопа. -- Мы идем на помощь".
"Нет! Убирайтесь отсюда! Все четверо, живо, в Тоннель!"
"Но почему?"
"Сейчас этот мир превратится в ад, вот почему! Это будет похуже
ядерного взрыва. Сматывайтесь, я сказал!"
"А как же ты?"
"Со мной все будет в порядке... надеюсь... Убирайтесь немедленно, иначе
вам несдобровать".
"Полагаю, ты знаешь, что делаешь, брат", -- услышал я мысль Бренды.
"Да, знаю. Уж поверьте мне... А теперь -- в Тоннель!"
"Мой дом! -- в отчаянии подумала Пенелопа. -- Мои картины!"
-- Я не оставлю тебя, Артур, -- решительно заявила Юнона, швырнув в
Агнца какое-то смертоносное заклинание, которое тот без труда парировал, не
переставая давить на меня Знаком Янь.
Мой Образ Источника уже излучал ослепительно-голубой свет, видимый на
всех уровнях восприятия, включая и обычный.
-- Ты так спешишь умереть? -- раздраженно осведомился я. -- И хочешь,
чтобы я погиб, пытаясь спасти тебя?
Юнона не успела ответить, потому что в наш разговор вклинился Брендон:
"Артур. Боюсь, мы не сможем уйти".
"Что там еще?"
"Все входы в Тоннель перекрыты".
"Да, так оно и есть, -- подтвердила Бренда.
-- Проклятье! -- выругался я, быстро просканировав окрестности.
Очевидно, в момент атаки Агнец привел в действие заранее заготовленное
мощное заклинание, временно прекратившее доступ к Тоннелю в радиусе как
минимум пятидесяти миль. Даже олимпийский чемпион по левитации не успел бы
преодолеть такое расстояние за отпущенные нам считанные минуты.
"Если ты настаиваешь, мы попытаемся аннулировать эти чары, -- сказал
Брендон. -- Но это займет много времени".
Я почувствовал, как во мне нарастает отчаяние. Мы оказались в ловушке
-- донельзя примитивной, и тем не менее действенной. С помощью Образа я мог
легко сокрушить это заклятие или попросту перенести нас всех за тридевять
миров -- но в том-то и беда, что мне нельзя было отвлечься ни на мгновение.
Я из последних сил удерживал от высвобождения колоссальный заряд энергии,
скопившийся между мной и Агнцем, и это требовало от меня предельной
концентрации воли.
"Черт! Что же делать?.. Скорее ко мне, я постараюсь защитить вас.
Другого выхода нет... А впрочем..."
Выход все-таки был, и довольно неплохой. Устроив нам ловушку, Агнец сам
мог очутиться в западне, один против пятерых. Но, к несчастью, нужное мне
заклинание было слишком длинным, сложным и запутанным, чтобы я успел
оттарабанить его (пусть даже мысленно), прежде чем окружающий меня мир
обрушиться в бездну. После возвращения ко мне памяти я так и не удосужился
выкроить время для составления джентльменского набора заклинаний, всецело
полагаясь на свою мощь. Оставалось лишь надеяться...
"У кого-нибудь из вас, -- обратился я к родным, -- есть на подхвате
свеженькое изолирующее заклинание?"
"У меня было старенькое, -- тут же ответил Брендон. -- Оно не
сработало".
"Мое тоже, -- отозвалась Бренда. -- Слишком высока интенсивность сил".
"У меня есть, -- сказала Юнона. -- Позавчерашнее".
?Повесь его на мой Образ, -- распорядился я. -- Думаю, Источник сможет
преодолеть блокировку Порядка".
Мать притянула к себе Формирующие и для пущей верности произнесла вслух
три ключевых слова, приводящих в действие уже готовое, но неактивное
заклинание изоляции, которое при успешном воздействии ненадолго блокировало
все магические способности, зависящие от внешних факторов -- таких как
Формирующие, Источник, Порядок, Хаос.
Река силы, текущая через меня, внезапно обратилась вспять, унося свои
воды, кои были чистой энергией, в бесконечность, к Источнику. Меня словно
пронзила молния, и я едва не выронил из рук шпагу, на мгновение потеряв
контроль над своим телом. А в следующий момент мой Образ и Знак Янь Агнца
померкли и растаяли в воздухе. Заклинание Юноны сработало -- как я определил
посредством сканирования, в радиусе почти что двадцати миль. На некоторое
время Агнец утратил свою связь с Порядком. Также это означало, что я не мог
вызвать Образ Источника, а мой брат, моя сестра, моя дочь и моя мать
потеряли контакт с Формирующими. После заклинаний смерти, заклинание
изоляции было, пожалуй, самым эффективным. Для его снятия требовалось
большое количество энергии -- а оно как раз и перекрывало доступ к внешним
источникам силы. Агнец мог использовать только собственные магические
ресурсы -- как, впрочем, и мы. Но теперь нас было пятеро против одного.
-- Ну что? -- произнес я, с облегчением чувствуя, как нечеловеческое
напряжение последних минут покидает меня. -- Начнем переговоры?
Чудище по имени Агнец Божий совсем не по-ангельски зарычало и швырнуло
в меня заклинание остановки сердца, которое я легко поддел острием своей
Эскалибур и разнес его в клочья. Агнец снова зарычал и кинулся ко мне, вовсю
размахивая своими большущими мечами.
Не скажу, что мне было так просто отражать атаки противника гораздо
выше и сильнее меня, к тому же одинаково хорошо фехтовавшего обеими руками.
Его глаза без зрачков тупо смотрели в пустоту мимо меня. Он не был зрячим в
человеческом понимании этого слова; он непрерывно сканировал на довольно
высоких уровнях и во всех направлениях, что создавало для меня
дополнительные неудобства. Благо Юнона бесперебойно бомбардировала Агнца
заклинаниями, хоть и не причинявшими ему никакого вреда, зато частично
отвлекавшими его внимание.
"Артур! -- услышал я мысленное восклицание Пенелопы. -- Посторонись!"
Я сделал обманный выпад, заставив Агнца отступить в нужном мне
направлении, сам бухнулся наземь, быстро откатился в сторону и вновь вскочил
на ноги. Краем глаза я заметил бегущих к нам со шпагами наголо Брендона,
Бренду и Пенелопу. Моя дочь, кроме того, держала в другой руке заряженный
двумя стрелами арбалет. Когда Агнец оказался открытым, она уронила шпагу на
траву, припала на одно колено, прицелилась и дважды выстрелила. Первая
стрела летела Агнцу прямо в лицо, но он молниеносным взмахом меча отбил ее в
сторону; вторая все же достигла цели, угодив ему в грудь. С громким хохотом
чудище выдернуло ее, швырнуло себе под ноги и демонстративно растоптало.
-- Да у него сущий панцирь из мяса и костей! -- пораженно воскликнула
Пенелопа, отбросив уже бесполезный арбалет и поднимая с травы шпагу. --
Брендон, Бренда! Мы с Артуром займем его спереди, а вы заходите сзади.
Агнец вновь захохотал. Белоснежные крылья за его спиной превратились в
руки и выхватили из висевших на поясе ножен еще два меча. Это была настоящая
машина для убийств -- безжалостная, беспощадная, не ведающая сомнений. Агнец
занял круговую оборону, фехтуя с каждым из нас отдельным мечом, да еще
успевая при том посыпать нас слабенькими, без внешней подпитки, заклинаниями
и отражать такие же слабенькие заклинания Юноны, Брендона, Бренды и
Пенелопы. Что же касается меня, то я лишь фехтовал, экономя свои силы для
решающего удара.
-- Артур? -- спросила Юнона. -- У тебя есть план?
(Есть ли у меня план?.. У меня всегда есть план!)
-- Да, -- ответил я. -- Есть.
-- Тогда уступи мне место и займись его разработкой.
-- Хорошо. Держи!
Я отскочил в сторону и бросил свою шпагу Юноне. Она поймала ее на лету
и тут же вступила в бой вместо меня.
А я отошел к ближайшему дереву, прислонился к его широкому стволу и
продолжил сканировать Агнца на всех доступных мне без Образа уровнях. Он был
физически силен, проворен, вынослив, с отличной координацией движений,
обладал недюжинной колдовской силой и устойчивой психикой. Вместе с тем его
коэффициент умственного развития был весьма невысок (удивительно, что при
таком скудоумии он так искусно фехтовал), и еще он был начисто лишен
инстинкта самосохранения. Выполняя чье-то указание уничтожить меня, чудище
без колебаний готово было отправиться в могилу следом за мной, лишь бы
удостовериться, что я действительно мертв. Мне чертовски хотелось узнать,
кто же подослал его ко мне, поэтому я решил не убивать Агнца, а только
парализовать, чтобы впоследствии допросить его с пристрастием.
Тщательно просканировав центральную нервную систему Агнца и ее
периферийные ответвления, я приступил к составлению парализующего
заклинания, на что потратил около двадцати минут. Затем я привел заклинание
к канонической форме, отсек все лишние петли и, собрав последние силы,
медленно и четко, с нужной расстановкой продиктовал его вслух, что заняло у
меня еще три с половиной минуты. На предпоследнем слове я остановился и
замер. Призрачная ткань заклинания ожила и слабо затрепетала, готовая
накрыть Агнца в тот самый момент, когда я произнесу завершающее слово. Чтобы
мое заклинание возымело желаемый эффект, ему была необходима силовая
подпитка, причем немалая, иначе противник парирует его без особого труда.
Я стал ждать возвращения Образа. Заветное слово вертелось на кончике
моего языка, соответствующий императив дежурил у самой поверхности сознания.
Обычно, когда готовят заклинания про запас, в них опускают несколько
ключевых слов-команд, что обеспечивает их сохранность в течение многих
недель. Однако в данном случае это не имело ровно никакого значения,
поскольку изолирующие чары должны были рухнуть в ближайшие полчаса.
Мои родные постепенно одолевали Агнца. Впрочем, и сами они выглядели
порядком измотанными, но их усталость не шла ни в какое сравнение с моей. Я
в изнеможении опустился на траву и крикнул:
-- Берегите силы, не пытайтесь достать его. Просто держите в постоянном
напряжении.
В этот момент Брендон снова пробил защиту Агнца и уже в третий раз
ранил его в плечо.
-- Все в порядке, -- ответил мой брат, продолжая атаковать. -- Мы
забьем его насмерть. Главное, чтобы мамины чары продержались.
"А что если мое заклинание не сработает?" -- внезапно подумал я и весь
похолодел. Я был слишком истощен, чтобы надиктовать еще одно...
"Пенни, -- спросил я. -- У тебя есть готовое изолирующее заклинание?"
"Да... -- Она успешно отразила выпад Агнца и провела стремительную
атаку, завершившуюся очередным уколом в бок противника. -- Есть!.. Да, есть.
Только очень старое".
"Теперь это не важно. Повесишь его на мой Образ, если моя затея не
выгорит".
-- Хорошо, отец, -- произнесла Пенелопа вслух.
Когда появились первые признаки потускнения чар, я мысленно отдал
команду родным усилить натиск на Агнца. Под шквалом их бешеных атак тот
потерял драгоценную секунду и вызвал Знак Янь уже когда передо мной повис
Образ Источника во всей своей пугающей красоте. Я почувствовал, как в меня
вливается сила, и произнес только одно слово:
-- Аминь!
Чудище вдруг замерло, Знак Янь, начавший было появляться над его
головой, исчез. Шпага Брендона, продолжившая свое движение, отсекла ему руку
у кисти. Клинок Пенелопы вонзился в порядком изуродованный бок Агнца, а
Бренда разрубила его плечо. И только Юнона вовремя остановилась и опустила
мою Эскалибур. Обездвиженный Агнец рухнул наземь.
-- Черт! -- воскликнул я. -- Вы убили его?
-- Вряд ли, -- ответила Пенелопа, вытирая полой халата вспотевшее лицо.
-- Боюсь, он очень живуч.
-- Я тоже так думаю, -- отозвался Брендон, расстегивая рубашку. -- Но
подрались мы на славу... Уф! Жарища-то какая!
Юнона осторожно подошла к Агнцу, приставив острие шпаги к его горлу.
-- А мне кажется, что он мертв, -- произнесла она и пнула его носком
своей туфли. -- Так и есть. Мертвее быть не может.
-- Но ведь раны... -- начала Бренда.
Мелькнувшая в моем затуманенном мозгу догадка заставила меня еще раз
просканировать существо. Обнаружив то, что искал, я немедленно изгнал Образ
и сообщил родным:
-- Раны здесь ни при чем. На Агнца был наложен заговор смерти --
очевидно, на тот случай, если его попытаются пленить и развязать ему язык.
-- Но какой от этого прок? -- удивилась Пенелопа. -- Если бы Порядок
хотел скрыть, что он охотится за тобой, ему следовало бы подослать к тебе
существо из Экватора, а не свое создание. Ведь так и без допроса ясно, чьих
рук это дело.
-- Отнюдь не ясно, -- возразил Брендон. -- Порядок мог предоставить
своего Карателя в чье-нибудь распоряжение.
-- Так это Карающий Ангел? -- спросил я, взглянув на поверженное
существо. Мне стало зябко.
-- Ну, да. Карающий Ангел Порядка. Разве ты не знал?
-- Нет, прежде никогда не встречался. Не имел такой чести.
-- Мог бы и догадаться.
-- У меня не было времени гадать, -- невесть почему раздраженно отрезал
я. -- Мне, в общем, наплевать, как оно зовется -- Агнец Божий или Карающий
Ангел. Главное, что это чудище было кем-то подослано, чтобы убить нас.
-- В первую очередь тебя, -- уточнила Бренда. -- А заговор смерти
косвенно подтверждает, что этот "кто-то" не хотел, чтобы его личность была
установлена. Значит, это не Порядок.
-- Сам по себе факт отрадный, -- заметил я, растягиваясь на траве. --
Но не так, чтобы очень. Предоставляя неизвестному "кому-то" свое создание,
Порядок, несомненно, был осведомлен о преследуемых им целях. А стало быть,
не возражал.
Юнона подошла ко мне и села рядышком, положив у своих ног Эскалибур.
-- Это понятно, -- сказала она. -- Вряд ли Порядок в восторге от того,
что на корону Света претендует адепт другой силы.
-- Мама! Я же сказал, что я вне игры.
-- А ему откуда знать? Каратель был прав: где гарантия, что ты не
передумаешь?
Я поморщился и укоризненно произнес:
-- Опять ты давишь на меня!
-- Не спеши с ответом, Артур. Хорошенько подумай над этим в свете новых
обстоятельств. Ты единственный, кто может дать отпор вмешательству Порядка в
дела Экватора. Сейчас твоя главнейшая обязанность -- сплотить все Дома перед
лицом новой угрозы. Мне кажется, что этот Агнец лишь первая ласточка,
предвестник грядущей экспансии Порядка. А нас, Властелинов, слишком мало,
чтобы успешно противостоять ей.
Я промолчал. В словах матери был резон, и я не мог не признать это. А
выдвигать контраргументы в пользу своего решения у меня в данный момент не
было ни сил, ни желания.
Между тем Брендон, Бренда и Пенелопа оттащили убитое чудище в сторону,
подошли к нам и, следуя примеру Юноны, расселись возле меня на траве.
Близняшки расположились справа, моя дочь -- слева, рядом с моей матерью.
Идиллическая картинка: счастливая семья устроила привал после удачной
охоты...
-- Так насчет чего был прав Каратель? -- поинтересовался Брендон.
-- Когда Агнец выходил из Тоннеля, -- лениво ответил я, продолжая
называть Карающего Ангела просто Агнцем, -- он сделал одно весьма любопытное
заявление.
-- Какое?
-- Очевидно, он услышал, как я говорил маме, что не буду претендовать
на престол Света, и сказал буквально следующее: "Это похвально. Однако есть
более верный способ гарантировать, что ты не изменишь свое решение. Это
смерть. Мертвые не сидят на троне".
Брендон так и присвистнул.
А Бренда задумчиво покачала головой:
-- Уж больно конкретно это звучит, вы не находите? Как мне кажется,
Агнец просто повторил при случае мысль, высказанную кем-то другим.
-- Тем, кто послал его, -- подхватила Пенелопа.
-- И кто видит в Артуре прежде всего опасного претендента на трон, --
добавила Юнона.
-- Это либо Амадис, либо Рахиль, -- сказала Бренда. -- Скорее, Рахиль,
а может быть, они оба.
-- Или Александр, -- предположил я только потому, что мне не хотелось,
чтобы в это дело оказался замешан Амадис. -- У Рахили и Амадиса слишком
явные мотивы, и подозрение сразу пало бы на них, тем более что Агнец
собирался уничтожить не только меня, но и всех нас, в том числе Брендона. А
вот Александр...
-- Глупости! -- резко произнесла Юнона. Как я и ожидал, ей пришлось не
по нутру мое предположение. -- У Александра нет никаких мотивов.
-- Есть, -- возразил я. -- Он всегда ненавидел меня.
-- Но вряд ли до такой степени, -- заметила Пенелопа, -- чтобы желать
смерти своей матери.
-- Он мог не знать, что она здесь.
-- Глупости! -- повторила Юнона. -- Существо из Порядка было послано не
для сведения личных счетов, а чтобы преградить тебе путь к престолу.
-- А ты уверена, что Александр не метит на престол?
-- Глупости! -- настаивала мать. -- Его никто не примет, и он знает
это. Он прекрасно понимал, на что идет, когда отрекся от Митры и принял
христианство.
-- Гм-м... Он всегда может совершить обратное. Так сказать, путь
покаяния никому не заказан. И кстати, я тоже христианин. Двадцать лет назад
меня окрестили и нарекли Кевином, и, к твоему сведению, отречение пока что
не входит в мои планы. Я чувствую сентиментальную привязанность к своему
новому имени и к религии, которую исповедывал последние два десятилетия,
хотя никогда не был особенно набожным.
-- Но ты не отрекался от Митры. А Александр отрекся -- причем не из
политических, а из чисто идейных соображений.
-- Минуточку! -- оживилась Бренда. -- А ведь Артур дело говорит. Мама
так увлеклась, защищая Александра, что совсем забыла про Харальда.
Пенелопа и Брендон быстро переглянулись и дружно закивали. Юнона
поджала губы и потупилась.
-- Харальд? -- удивленно переспросил я. -- Это еще кто такой?
-- Сын Александра, -- ответила Бренда. -- Полукровка. Он родился еще до
твоего исчезновения, но долгое время никто не знал о его существовании.
-- Ну и ну! -- сказал я. -- Вот так сюрприз! Почему вы до сих пор
молчали?
Бренда пожала плечами.
-- Я полагала, что тебя не очень обрадует известие о появлении нового
родственника по этой линии.
-- Еще бы!
-- Вот и не хотела тебя расстраивать.
-- Я тоже, -- сказала Пенелопа.
Брендон молча кивнул.
Мать сидела, нахмурившись, напряженно над чем-то размышляя. Я понимал,
что ее мысли были далеки от радостных, и искренне сочувствовал ей.
-- У кого-нибудь найдется закурить? -- справился я.
Брендон вытащил из кармана брюк помятую пачку каких-то шикарных сигарет
и угостил меня одной. Пенелопа тут же сотворила простенькое заклинание, и на
кончике сигареты затлел огонек. Я затянулся, выдохнул дым и сказал:
-- Спасибо, Пенни.
-- Не за что. Просто я подумала, что сейчас тебе противопоказано
общение с силами.
-- И правильно подумала, -- подтвердил я. -- Чувствую я себя
прескверно. Боюсь, мои нервы не выдержат, попытайся я манипулировать даже
самыми примитивными силами.
Юнона заботливо прикоснулась ладонью к моему лбу.
-- Тебе очень плохо, сынок?
-- Я истощен. Я черпал энергию из таких глубин Источника, что он чуть
не убил меня... -- Вдруг я кое-что вспомнил, и это воспоминание поразило
меня, как громом. Однако я сдержал первый порыв и не стал делиться своей
невероятной, ошеломляющей догадкой с родными. Только что возникшая в моем
мозгу мысль была еще слишком сырая, к тому же я не был полностью уверен, что
не стал жертвой игры собственного воображения, когда находился на грани
помрачения рассудка. Но если это действительно было, то мне придется в корне
пересмотреть свои и без того туманные представления об Источнике. Нужно
будет поразмыслить об этом на досуге -- а сейчас не время, других забот
хватает.
Где-то с минуту я молча курил, свыкаясь с тем, что в игре, которую мы
именуем жизнью, появилась новая фигура -- сын моего старшего брата
Александра.
-- Ну и дела! -- наконец проговорил я. -- И так неладно в королевстве
Датском, а тут еще Харальд, как чертик из табакерки... Надеюсь, он хоть
ублюдок?
-- Увы, нет, -- покачала головой Бренда. -- Он законнорожденный.
-- Вот те на! Как же так получилось?
-- Александр был обвенчан с его матерью, -- объяснила сестра. -- И по
всей форме зарегистрировал свой брак в Доме Теллуса. Так что, согласно
Договору о взаимопризнании культов, Харальд -- законный сын Александра и
полноправный принц Света.
-- И это еще не все, -- добавил Брендон. -- С формальной точки зрения
он, как сын нашего старшего брата, имеет больше прав на престол, чем мы с
тобой или Эрик.
-- Это неважно, -- сказала Юнона. -- Коль скоро мы собираемся сместить
Амадиса, то весь порядок наследования рушится.
-- Это станет важно, -- заявила Бренда таким тоном, будто возобновляя
давний спор, -- если с Амадисом вдруг произойдет несчастный случай.
Ага, вот оно что! Я уже задумывался над тем, предпринимались ли
наиболее рьяными сторонниками Брендона попытки физического устранения
Амадиса. Теперь ясно, что их удерживает... Если удерживает.
-- А где он сейчас? -- спросил я. -- Имею в виду Харальда.
Мне ответила Пенелопа:
-- Он жил вместе с отцом на Земле Гая Аврелия, занимал какой-то высокий
пост в его ордене, но пять лет назад, видимо, что-то не поделив с
Александром, покинул свой мир и явился ко двору в Царстве Света.
-- И как его там приняли?
-- Весьма благосклонно. Амадис осыпал его милостями, более того --
лично провел обряд его посвящения Митре...
-- Вот как?! -- изумился я. -- Сын Александра принял митраизм?
-- Причем с полным отречением от христианства, -- вставила Бренда. --
Оценил?
-- Да, -- сказал я и закашлялся от неожиданности. -- Оценил... -- Когда
кашель прошел, я продолжил свои расспросы: -- Итак, он принял посвящение
Митре и отрекся от Христа. Что было дальше?
-- Харальд провел в Царстве Света без малого четыре года и за это время
стал одним из лидеров радикальных митраистов.
-- Этой секты фанатичных молодчиков?
-- Теперь это не секта, а весьма влиятельная организация, -- заметил
Брендон. -- Политическая партия с сильным религиозным уклоном. На словах
радикалы декларируют лояльность к существующему режиму, но втайне
противодействуют ему. Не решаясь объявить их всех скопом вне закона,
королева Рахиль расправляется с ними поодиночке, преследуя самых неугодных
ей. В прошлом году против Харальда было выдвинуто обвинение в
государственной измене, но он скрылся, не дожидаясь суда.
-- Однако не примкнул к оппозиции?
-- Нет, он вообще где-то пропал, и с тех пор о нем ничего не слышно.
Полагают, что он возвратился к отцу.
-- Когда я в последний раз разговаривала с Александром, -- отозвалась
наконец Юнона, -- он утверждал, что это не так. По-моему, он был очень
обеспокоен исчезновением Харальда, хотя умело скрывал это.
-- Или умело притворялся, -- сделала предположение Бренда. -- Или же
был обеспокоен тем, что замыслил его сын.
-- В любом случае дело дрянь, -- подытожил я. -- Заявился новый
родственничек с претензиями на престол.
-- Сомневаюсь, -- сказала мать. -- Это маловероятно.
-- Тебе не хочется верить, что так может быть, -- уточнила Бренда. -- А
это разные вещи.
Юнона смерила ее долгим и тяжелым взглядом:
-- Ты права, дочка. Не дай Бог тебе узнать, каково это, когда твои дети
жаждут крови друг друга.
Я опять вспомнил, с какой мукой глядела на меня мама в тот день, когда
я вернулся в Солнечный Град, победив в бою Александра и едва не убив его, и
в лицо мне бросилась жгучая краска стыда.
А в следующий момент все мои чувства забили тревогу, сигнализируя о
появлении поблизости посторонних. Я в отчаянии застонал и не очень прилично
выругался. Неужели это еще не все? Быть может, Агнцы ходят парами? Черт! Мы
оказались слишком беспечными...
Превозмогая усталость, я резко принял вертикальное положение. Мир на
мгновение померк в моих глазах и закачался со стороны в сторону, как палуба
корабля в штормовую погоду. Передо мной повис Образ Источника, а издали,
будто сквозь плотный слой ваты, донесся голос Юноны:
-- Успокойся, Артур. Я забыла сказать, что вызвала нам на подмогу
родственников из Сумерек. На всякий случай.
Я мигом изгнал Образ и облегченно повалился на траву. Рядом с
заботливой мамой, недавно обретенной дочкой, братом и сестрой, ставшими за
время моего отсутствия взрослыми мужчиной и женщиной, и с идущими на подмогу
родственниками из Сумерек, от которых в данный момент я не ждал никаких
каверз, я почувствовал себя в полной безопасности и, наконец, позволил себе
отключиться.
Нелегкий выдался денек!..

Глава 9
У него были густые темные волосы, лохматые брови на широких массивных
дугах и черная с проседью борода. Он был коренастый, среднего роста, гораздо
ниже меня, но я всегда смотрел на него снизу вверх. Фигурально выражаясь,
конечно.
В его больших карих глазах светилась мудрость тысячелетий. Его взгляд
завораживал, гипнотизировал, казалось, проникал в самые глубины моего
существа, разгадывал самые потаенные мысли. Он был почти ясновидец, ибо был
мудр, и за свою долгую жизнь научился понимать людей лучше, чем они -- сами
себя. Я считал его добрым, и так оно было в действительности, потому что он
не смог бы прожить столько веков, если бы не любил жизнь и людей, принимая
их такими, какие они есть. Возможно, на определенном этапе своего
существования он был циником, но впоследствии его характер стал настолько
сложным, что первоначальный цинизм под давлением филантропии постепенно
сменился глубоким и благожелательным знанием человеческой натуры, всех ее
сильных сторон, слабостей и недостатков.
Мой дед Янус, король Сумерек, старейшина Властелинов, навестил меня в
моих покоях, что в Замке-на-Закате, когда я, проснувшись после
двадцатичасового восстановительного сна, сидел в постели и жадно поглощал
обильный завтрак. Компанию мне составляли Бренда и Пенелопа, которые
попеременно дежурили возле меня, пока я находился без сознания, и тетя
Помона, самая искусная в Сумерках врачевательница, с чьей помощью я так
быстро оклемался.
При появлении деда девочки дружно вскочили на ноги. Из вежливости я
тоже сделал соответствующее движение, хотя по-настоящему вставать не
собирался. Как я и ожидал, Янус жестом велел мне оставаться в постели и
продолжать завтрак, а сам расположился рядом с кроватью в мягком плюшевом
кресле, освобожденном для него Пенелопой. Он неторопливо раскурил свою
неизменную трубку из красного дерева и лишь затем спросил:
-- Как самочувствие, сынок?
-- Спасибо, дед, все хорошо, -- с излишней бравадой ответил я, стараясь
улыбнуться как можно бодрее. -- Я почти в полном порядке.
-- Правда, нервишки у него еще слабенькие, -- заметила Помона, взглянув
на меня своими бойкими черными глазами. -- Но я интенсивно накачиваю его
витаминами, так что скоро он будет в норме. А пока я решила оградить Артура
от всевозможных посетителей.
Янус усмехнулся себе в бороду:
-- Надеюсь, присутствующие не в счет?
-- Ну, разумеется.
-- Тогда, детки, оставьте нас вдвоем. Я хочу поговорить с Артуром
наедине.
-- Только не сильно донимай его расспросами, отец, -- предупредила
Помона.
-- Да, да, конечно.
Когда Бренда, Помона и Пенелопа вышли, дед уставился взглядом в
открытое окно, за которым виднелось серое мглистое небо вечных сумерек, и
медленно проговорил:
-- Я рад, что ты вернулся, сынок. Я уж не чаял увидеть тебя живым.
И тут я понял, что подсознательно боялся встречи с дедом, потому как
знал, что отвечу на любой его вопрос -- без малейшего нажима с его стороны,
просто по привычке слепо доверять его суждениям, во всем полагаться на его
опыт, знания и мудрость. Янус крайне редко проявлял властность, хотя он
выглядел весьма внушительно, надевая на себя маску грозной непреклонности.
Ему почти никогда не приходилось повторять свои распоряжения дважды или
повышать голос, обычно он выражал свою волю в форме пожеланий -- и все
тотчас бросались исполнять их с большим рвением и энтузиазмом. В Сумерках (и
не только в Сумерках) он был непререкаемым авторитетом, и остальные
беспрекословно повиновались ему. Так повелось еще с незапамятных времен; это
казалось настолько естественным, что никому даже в голову не приходило
задаваться вопросом, на чем же в действительности зиждется его безграничная
власть над людьми. В Стране Вечных Сумерек не было официального наследника
престола. Когда-то, в давние времена, этот титул существовал, но постепенно
он утратил в глазах людей всякий вес, стал считаться архаизмом, а потом и
вовсе канул в лету. Янус пережил стольких своих наследников, что в конце
концов все уверовали, что его правление будет длиться вечно.
Не дожидаясь, пока дед сам попросит меня, я начал рассказывать ему обо
всем, что случилось со мной с момента моего исчезновения. Повесть моя не
отличалась стройностью композиции, местами я очень спешил, перескакивая с
одного на другое, местами вдавался в ненужные подробности, но дед слушал
меня не перебивая. Прошедшие тысячелетия научили его терпеливо выслушивать
людей, даже если подчас они несли откровенный вздор, пускались в пространные
псевдофилософские рассуждения, ударялись в длиннющие сентенции. Когда я
делал паузу, чтобы перевести дыхание или поглотить очередную порцию
завтрака, Янус не вставлял никаких замечаний, а молча ждал продолжения,
пыхтел трубкой и все так же смотрел в окно, лишь изредка обращая на меня
свой острый, проницательный, будто читающий все мои мысли взгляд.
Он дал мне выговориться до конца и только тогда, после
непродолжительного молчания, сказал:
-- Пожалуй, я вынужден признать разумность твоего решения не
претендовать на корону Света. Но не потому, что ты обладаешь огромным
могуществом; в конце концов, формальный титул не придаст тебе большей силы,
чем ты имеешь. Другое дело, как ты используешь свой потенциал. Лично я
считаю, что сейчас твое место в Срединных мирах, коль скоро скрыть их
существование уже не представляется возможным. К тому же мне совсем не
понравилось то, что ты рассказал о той девушке, Бронвен; да и твой друг
Колин Лейнстер не внушает особого доверия -- он чересчур импульсивен. Так
что тебе есть чем заняться, кроме как оспаривать отцовский престол. По моему
разумению, ключ к стабильности и равновесию во Вселенной находится там, на
третьем полюсе существования, у Истоков Формирующих.
-- Я рад, что вы разделяете мое мнение, -- сказал я, и на душе у меня
полегчало. Поддержка деда развеяла мои последние сомнения насчет
целесообразности основания Дома у Источника.
-- Гм, -- спустя пару секунд произнес Янус. -- Жаль, что сейчас ты не
можешь вызвать свой Образ. Хотелось бы посмотреть, что он собой
представляет... Нет, нет, не пытайся, побереги свои нервы. Еще успеется,
ведь я терпелив и умею ждать. Просто меня интересует, аналитическая это
мощь, как у Порядка и Хаоса, или же синтетическая, как у Формирующих.
-- Не то и не другое, -- ответил я. -- Сила Источника... ну, вроде как
полиморфна, конкретная форма ее проявления зависит от обстоятельств. В связи
с этим я испытываю определенные трудности при общении с Образом.
-- Проблема структурной несовместимости?
-- Еще какая! Даже простейшее заклинание не удается втиснуть в рамки
одного языка; каждый раз возникает потребность в использовании чужеродных
грамматических форм, что при отсутствии системы ведет к резкому снижению
эффективности. В ближайшее время я вплотную займусь прикладной лингвистикой,
попытаюсь разработать схему "мирного" сосуществования разных языков в
пределах одной конструкции, составлю словарь ассоциаций... В общем,
что-нибудь да придумаю.
-- А как насчет математики?
-- Я уже думал об этом. Полагаю, аппарат теории групп подойдет
идеально. К сожалению, математика не моя стихия. Я слаб в точных науках.
Янус покачал головой. В его глазах промелькнуло осуждение.
-- В этом отношении годы не изменили тебя, Артур. Ты по-прежнему в
плену у своих комплексов.
Я не нашелся, что ответить, и только поджал губы. Упрек деда задел меня
вдвойне. Во-первых, он напомнил мне о Диане, и это причинило мне боль. А
во-вторых, он был совершенно прав относительно моей закомплексованности на
почве математики. Но, с другой стороны, как не почувствовать себя полным
идиотом, имея дело с Дианой, которая уже в шестнадцать лет решала в уме
нелинейные дифференциальные уравнения в частных производных?..
-- В любом случае, -- сказал я наконец, -- я склонен рассматривать
общение с силами как искусство, а не как науку. Я предпочитаю отдавать
приказания Образу словами, а не плести вокруг него паутину из абстрактных
символов... -- Тут я умолк. Мои слова о словах (извините за каламбур)
вызвали у меня цепочку ассоциаций, которая привела к мысли, которой я после
недолгих колебаний решил поделиться с дедом. -- И вот еще что. Мне кажется,
Источник первозданнее других стихий. Если верна гипотеза Большого Взрыва, в
огне которого родилась Вселенная, то Источник был субъектом ее творения.
Именно он изрек Первое Слово, разделившее изначальный Абсолют на Порядок и
Хаос, чье противостояние в свою очередь вызвало к существованию Внешние миры
-- Экватор и Полярные Зоны.
-- Первое Слово? -- переспросил Янус, приподняв бровь. Его глаза на
мгновение сверкнули.
-- Да, дед, -- сказал я и зябко передернул плечами. -- По-моему,
Источник разумен. Я слегка прикоснулся к его мыслям, когда черпал энергию из
самых его глубин, чтобы сдерживать натиск Карателя. И чем больше я над этим
думаю, тем больше убеждаюсь, что это не было лишь игрой моего воспаленного
воображения. Источник действительно разумен.
-- В некотором смысле разумны и Порядок с Хаосом, -- заметил Янус.
-- Но не так, как Источник. Порядок и Хаос обладают неким подобием
коллективного сознания, они способны мыслить только общими категориями,
частности им недоступны. Для них "я" -- пустой звук, у них нет личности.
-- А у Источника есть?
-- Кажется, есть. Я не смог уловить, о чем он думал; в тот момент мне
было не до того. Но одно несомненно: он думал как личность, как полноценная
и осознающая себя личность.
Дед отвел взгляд от окна и посмотрел мне прямо в глаза. Я выдержал лишь
несколько секунд, затем потупился.
-- Ты боишься, что нашел Бога? -- наконец проговорил он.
-- Да, -- признался я, -- боюсь. Если принять за определение, что Бог
есть высший разум, стоящий у начала всего сущего, то Источник при таком
толковании является Богом. Это вызывает у меня смешанные чувства.
-- Я понимаю тебя, -- кивнул Янус. -- Но думаю, что ты спешишь с
выводами.
-- Хотелось бы надеяться, -- сказал я. -- Вряд ли мне будет по плечу
роль особо приближенного к Престолу Господнему. Для меня это слишком большая
ответственность... Как, впрочем, и для любого другого человека.
-- Поэтому ты собираешься переложить часть своей ответственности на
хрупкие плечи Пенелопы? -- спросил Янус.
Я широко распахнул глаза и в изумлении уставился на него.
-- Как вы догадались?!
-- Это немудрено. Из твоего рассказа я понял, что есть (или ты думаешь,
что есть) какой-то глубинный смысл в том, что хранителем Силы Источника
должна быть женщина. Вполне естественно, что ты выбрал Пенелопу. Вообще,
родители склонны видеть в своих детях только хорошее.
Я проглотил этот намек и не подавился. Любой другой на месте деда
получил бы от меня резкий ответ-совет не совать свой нос в мои дела -- но
только не Янус. Я безоговорочно признавал за ним право делать критические
замечания даже в адрес моей дочери.
-- Вы не считаете ее достойной? -- осторожно спросил я.
-- Нет, почему же. У тебя замечательная дочь, Артур, ты можешь
гордиться ею. Однако у нее есть один большой недостаток, не чуждый, кстати,
и тебе. Как и все творческие натуры, она неуравновешенна и слишком
подвержена эмоциям, что, на мой взгляд, помешает ей стать хорошей Хозяйкой
Источника. Думаю, ты сам убедишься в этом, когда у тебя пройдет новизна
первых впечатлений, и ты начнешь по-настоящему узнавать ее, а не просто
восторгаться самим фактом ее существования. Впрочем, я прекрасно понимаю
тебя. Ведь я, хоть и стар, все еще помню, каково это -- впервые
почувствовать себя отцом.
-- Это восхитительно! -- с жаром сказал я.
-- И это естественно. Сейчас ты боготворишь свою дочь, видишь в ней
только достоинства и не замечаешь ее недостатков. На твоем месте я отдал бы
предпочтение Бренде. У нее мощный аналитический ум, она серьезная, вдумчивая
и рассудительная девочка с сильно развитым чувством ответственности за свои
поступки, а здравый смысл в ней преобладает над эмоциями и сиюминутными
порывами.
На мгновение я даже опешил. Только в исключительных случаях Янус плохо
отзывался о людях, но еще реже от него можно было услышать столь однозначно
положительную оценку. Такая характеристика значила для меня больше, чем
сотня дипломов самых престижных университетов.
-- Вы очень высокого мнения о ней, -- заметил я.
-- Бренда заслуживает того. Правда, порой она чересчур много говорит,
зато всегда делает дело. Думаю, она будет тебе хорошей помощницей.
-- Мне она тоже нравится, -- сказал я. -- Но я еще недостаточно хорошо
знаю ее.
-- Так узнай ее получше. А уж потом решай, кому доверить надзор за
Источником -- ей или Пенелопе.
-- Вы предлагаете мне взять Бренду с собой?
-- Рекомендую.
-- А она согласится?
-- Охотно. Как это ни странно, но за столь короткое время Бренда очень
привязалась к тебе. По-моему, ты чем-то напоминаешь ей отца.
Я немного помолчал, обдумывая слова деда, затем сказал:
-- То, что вы предлагаете, выглядит весьма заманчиво. Я бы с
удовольствием взял с собой Бренду -- но ведь она, как я понимаю, жить не
может без Брендона.
-- Возьми и его. Вчетвером вы будете грозной командой. В нашем
последнем разговоре Брендон ясно дал мне понять, что был бы не прочь
отправиться с тобой в Срединные миры.
-- А как же его положение вождя? Он намерен самоустраниться?
-- Не насовсем, только на пару лет. Ему хочется пожить немного в свое
удовольствие, вдали от всех забот, интриг и заговоров. Я считаю, что в
данном случае это по-человечески понятное желание нисколько не противоречит
интересам вашей семьи. Прежде чем разжигать междоусобицу в Доме Света,
вовлекая в нее другие Дома, нужно дать Амадису и Рахили последний шанс
исправиться. Если они и дальше будут продолжать в том же духе, то сами
погубят себя. И тогда ты, обладая своей Силой, без особого труда, а может
быть, даже без кровопролития возведешь Брендона на престол... Гм, если он
сам к тому времени не станет адептом Источника. Но это решать тебе. Я не
собираюсь давить на тебя авторитетом, просто хочу, чтобы ты знал мое мнение.
Я уверен, что Брендон и Бренда окажутся достойными твоего доверия. Твоя мать
Юнона подарила мне хороших внуков.
Не только хороших, подумал я, вспомнив об Александре и его сыне
Харальде.
-- Кажется, вы выпустили из внимания одно немаловажное обстоятельство.
-- Если ты имеешь в виду Карающего Ангела, то нет, я держу его в уме.
-- И как вы расцениваете это происшествие?
-- Порядок начал охоту на тебя, поскольку ты представляешь угрозу для
его экспансионистских устремлений. В частности по этой причине я считаю, что
тебе необходимы союзники в лице Брендона и Бренды; боюсь, в одиночку ты не
выстоишь. Кстати, Срединные миры ограждены от прямого вмешательства Порядка
и Хаоса?
-- Да. Там их влияние заканчивается.
Дед хмыкнул:
-- По правде говоря, странно слышать, что существует часть Вселенной
вне противостояния инь-янь. Это опровергает наши представления об основных
принципах мироздания.
-- Не совсем так, -- заметил я. -- В своих окрестностях Источник
генерирует в точности те же условия, что и энтропийные потоки между Порядком
и Хаосом. Там также присутствует фундаментальный конфликт инь-янь, но в
несколько специфической форме. С точки зрения метафизики Срединные миры
занимают в общей картине мироздания такое же особенное положение, как
Порядок и Хаос, однако по своей физической природе они схожи с
Экваториальным Поясом, что и наводит меня на мысль о первозданности
Источника.
Янус ненадолго задумался.
-- Возможно, ты и прав, -- произнес он. -- Это сложный философский
вопрос, и мы детально обсудим его как-нибудь в другой раз. Пока что ясно
одно: у Истоков, где безраздельно властвует сила, адептом которой ты
являешься, вы с Брендоном, Брендой и Пенелопой будете в полной безопасности
-- столько времени, сколько вам понадобится, чтобы стать сплоченной
командой, способной противостоять попыткам Порядка и Хаоса нарушить в свою
пользу Мировое Равновесие.
Мне вдруг стало очень неуютно и очень одиноко. На душе у меня заскребли
кошки. Я внутренне содрогнулся и залпом отпил из бокала солидную порцию
вина. Крепкий напиток двухсотлетней выдержки немного согрел меня, но не
развеял мои тревожные мысли.
-- Агнец говорил о троне, -- многозначительно произнес я и стал ждать
реакции деда.
-- Мне рассказывали, -- ответил Янус. -- Очевидно, Порядок выдвинул
своего претендента на престол в Царстве Света и оказывает ему всяческую
поддержку. Не хочу быть категоричным, но почему-то мне думается, что это
Харальд.
-- Что вы знаете о нем?
-- То же, что и другие. С ним лично я не встречался. Если ты уже
расспрашивал Помону и Диониса, то мне к их рассказу добавить нечего.
Я кивнул:
-- Дионис говорит, что Харальд принял митраизм очень близко к сердцу.
-- И это меня беспокоит. Культ Митры восходит непосредственно к
Порядку, и Харальд в своем рвении неофита мог зайти слишком далеко. Ведь в
его жилах течет кровь Александра... -- Дед умолк и запыхтел трубкой,
обволакивая себя тучей сизого дыма.
"И кровь нашего отца Утера", -- закончил я его мысль и крепко
призадумался. Рука моя машинально потянулась за сигаретой. Решив не
прибегать к магическим штучкам, я взял с тумбочки зажигалку и закурил.
Итак, если наша догадка верна, то Харальд становится опасным уже не
только для Дома Света, но и для всех прочих Домов и, в конечном итоге, для
всего Мирового Равновесия. Однако я сознавал, что его физическое устранение
проблемы не решит. Он лишь мелкая карта во вселенской игре, побить которую,
скорее всего, не составит труда -- но в любой момент Порядок может сдать
себе другую, равноценную, и даже покрупнее, благо фанатиков среди
Властелинов, а в особенности среди детей Света, хватает. Янус прав: я должен
сколотить грозную команду, чтобы отбить у Порядка и Хаоса аппетит до
Экватора. И все же...
И все же, во всем этом деле имелись и личные мотивы. Харальд был сыном
Александра, и мне хотелось выяснить, не стоит ли за всем этим мой старший
брат, отношения с которым были у меня далеки от сердечных.
-- Я должен побольше узнать об этом Харальде, -- сказал я. -- Не хочу
покидать Экватор, оставаясь в неведении. Терпеть не могу неизвестности.
-- Наши уже приступили к сбору информации, -- ответил дед. -- То же
самое делают и другие Дома. Мало кого радует перспектива оказаться во власти
Порядка.
-- А что Александр?
-- Недавно я с ним говорил. Он божится, что ничего не знает о планах
своего сына и не видел его вот уже более года.
-- Но на всякий случай его следовало бы арестовать.
Янус чуть приподнял левую бровь и пристально поглядел на меня. Я
приготовился услышать от деда дежурный упрек по поводу нашей давней вражды с
Александром, но затем он, видимо, передумал и сказал:
-- Между прочим, Амадис неоднократно пытался связаться с тобой. Ты
думаешь потолковать с ним?
Я покачал головой:
-- Это исключено. Прежде мы с Амадисом были дружны, и я боюсь, что в
ходе нашего разговора я буду вынужден четко определить свою позицию -- либо
встать на его сторону, либо объявить себя противником его режима. Ни к тому,
ни к другому я пока не готов.
-- Понимаю, -- сказал Янус. -- Но когда-нибудь тебе все же придется
сделать выбор.
-- Но позже, -- ответил я.

Следующие три сумеречные цикла, равные приблизительно четырем дням на
Земле Артура, я посвятил восстановлению своей нервной системы. Тетя Помона
оградила меня от посетителей за исключением самых близких родственников, но
даже им не позволяла подолгу надоедать мне. Большую часть времени я проводил
в дедовом Замке-на-Закате в обществе Бренды и Пенелопы. Брендон отбыл на
Землю Хиросимы, чтобы уладить там свои дела, связанные с прекращением
практики; он был очень ответственным человеком и не мог бросить своих
пациентов на произвол судьбы. Юнона отнеслась к его решению отправиться
вместе со мной крайне неодобрительно и назвала нас обоих дезертирами. Она
пыталась взывать к нашему патриотизму, честолюбию и прочим свойственным
каждому человеку слабостям и добродетелям, однако мы оставались
непреклонными и не поддавались на ее уговоры. Обидевшись на нас, мама
удалилась на Истинный Марс, в свой новый Дом. Впрочем, мы не сомневались,
что на торжественный пир во Дворце-на-Вершине-Олимпа, созванный понтификом
города в мою честь, она явится обязательно и к тому времени уже перестанет
сердиться на нас.
Пенелопа, будто специально в подтверждение слов Януса о неровности ее
характера, впала в меланхолию. Обычно она устраивалась в углу комнаты, где
мы находились, сидела там тихо, как мышка, часами не произнося ни слова, и
только тем и занималась, что наблюдала за мной. Самое странное, что я не
чувствовал себя неловко под ее пристальным, изучающим взглядом. Она смотрела
на меня с такой теплотой и доброжелательностью, что мне было даже приятно.
Из-за такого состояния Пенелопы общался я преимущественно с Брендой. Мы
болтали, дурачились, играли в шахматы и другие, менее интеллектуальные, но
более подвижные игры на двоих, а время от времени, когда Пенелопа немного
оживлялась или ко мне наведывался Дионис, мой старый друг и кузен, сын тети
Помоны, мы втроем перекидывались в карты. Позже Бренда принесла в мою
комнату персональный компьютер и, следуя моим указаниям, принялась
конструировать для меня сверхсложные и сверхмощные заклинания. Надо отдать
ей должное -- она оказалась отличной помощницей, работала быстро и
плодотворно, схватывая все налету.
К исходу третьего цикла мое самочувствие улучшилось настолько, что я
мог уже без опаски вызвать Образ Источника и, задействовав его на самом
поверхностном уровне, продиктовал с компьютерных распечаток новенькие
заклинания. Я не спешил, стараясь не перенапрягаться, вследствие чего
потратил на это занятие более трех часов (хотя при желании мог бы уложиться
и в один час), зато усталости почти не чувствовал -- лишь легкую и, в
конечном счете, приятную утомленность перед сном.
Теперь я был вооружен до зубов и уже не страшился встречи ни с
созданиями Порядка, ни с порождениями Хаоса. Особенно лихим было одно
заклинание на девяти языках, которое я наговаривал в течение сорока минут.
Это был мой маленький сюрприз для Александра и его сынка, если они окажутся
замешанными в играх на стороне Порядка.
-- Дед прав, -- удовлетворенно констатировал я, потягиваясь в кресле.
-- Из нас получится хорошая команда.
-- Совершенно верно, -- согласилась Бренда и тут же выстрелила взглядом
в Пенелопу. -- Правда, кое-кто из нашей команды, не будем называть имен,
чересчур угрюм и задумчив.
В ответ на это замечание Пенелопа молча поднялась с кресла, подошла ко
мне и легонько чмокнула меня в губы.
-- Спокойной ночи, Артур, -- сказала она, затем поцеловала Бренду и
добавила: -- Спокойной ночи, кузина.
-- Ты уже уходишь? -- спросил я, как всегда, млея от ее поцелуя.
Пенелопа кивнула и сонно улыбнулась. Впрочем, сонной она выглядела с
самого утра.
-- Я устала и хочу спать. Да и поздно уже.
-- Приятных тебе снов, милая, -- сказал я и поцеловал ее руку.
-- Спасибо... отец. -- Она всегда делала паузу, прежде чем назвать меня
отцом. Видно, не привыкла еще.
Когда дверь за Пенелопой закрылась, Бренда, качая головой, проговорила:
-- Бедняжка сейчас переживает кризис жанра. У нее так и чешутся руки
начать писать твой портрет с натуры, но она почему-то находит эту идею
банальной и даже вульгарной.
-- Наверно, я здорово разочаровал ее, -- предположил я.
-- Да нет, что ты! Она просто без ума от тебя. Но ты совсем не такой,
каким она тебя представляла. Сейчас Пенни мучительно привыкает к тому, что
ты вовсе не идеал, а живой человек из плоти и крови.
Я тяжело вздохнул:
-- Боюсь, ей придется привыкать еще кое к чему.
-- А именно?
Несколько секунд я набирался смелости, потом заговорил:
-- Видишь ли, когда я рассказывал вам свою историю, то умолчал о том,
что есть девушка, которая скоро станет моей женой.
-- Ага, -- сказала Бренда и вдруг в глазах ее зажглись лукавые искорки.
-- Но ведь Брендону ты говорил, что она невеста твоего друга. Значит, ты
обманул его?
Меня обдало жаром.
-- Это... Дана здесь ни при чем...
-- Так ее зовут Дана? -- Бренда явно забавлялась моим смущенным видом.
-- Красивое имя. Брендон говорит, что она очень хорошенькая и очень-очень
молоденькая. Он говорит, что вы смотрели друг на друга такими влюбленными
глазами...
-- Плевать, что он говорит! -- вспылил я. -- Все это глупости!.. -- Я
запнулся, сообразив, что кричу. -- Прости, сестричка. Я малость погорячился.
Бренда пересела на подлокотник моего кресла и ласково потрепала меня по
голове.
-- Это я должна извиняться, что вмешиваюсь не в свое дело, --
проворковала она таким ангельским голоском, что всей моей обиды как и не
бывало. -- Ну, давай, рассказывай.
-- Ее зовут Дэйра, -- начал я. -- Она единственная дочь покойного
короля Бриана и двоюродная сестра ныне царствующего короля Колина. Мать
Дэйры была простой смертной, а стало быть, она полукровка. И она очень
красивая.
-- Ты любишь ее?
-- Да.
-- Сильно?
-- Очень сильно.
-- Бедный братик, -- сочувственно сказала Бренда. -- Представляю,
каково тебе было, когда ты вспомнил Диану.
Мы немного помолчали. Я чувствовал, что Бренда понимает меня, и это
было отрадно. А вот моя дочь...
-- Как ты думаешь, -- осторожно спросил я. -- Пенни болезненно
отреагирует на это известие?
-- Думаю, она будет неприятно поражена. Ведь в ее представлении вы с
Дианой были единым целым. Впрочем, она уже готова к этому... ну, если не
готова, то, во всяком случае, готовится. В частности этим и вызваны ее
теперешние страдания.
-- Вот как! -- обиделся я. -- Брендон уже поделился с ней своими
нелепыми догадками насчет Даны?
Бренда внимательно посмотрела на меня, и в ее глазах я прочел
невысказанный вопрос: а так ли они нелепы?
-- Нет, это я. Позавчера, когда между нами в очередной раз зашел
разговор о твоей жизни в том мире, я высказала предположение, что если ты
прожил двадцать лет, ничего не помня о себе, то наверняка у тебя есть
девушка, а может быть, и жена.
-- И как она отнеслась к этому?
-- Была шокирована. Прежде она не задумывалась о такой возможности. Я
уже говорила, что она только начинает воспринимать тебя как живого человека.
-- Тогда прошу тебя... -- Я замялся. -- Ну, как-нибудь намекни ей.
Тонко, ненавязчиво, постарайся не огорошить ее сразу.
Бренда хмыкнула.
-- Нелегкую задачку ты мне подкинул, -- сказала она. -- Не из приятных.
Но я возьмусь за ее выполнение. Рано или поздно Пенни все равно узнает
правду -- так пусть лучше от меня. Для нее это будет удар, но я постараюсь
смягчить его, насколько смогу.
-- Спасибо, сестричка.
Я достал из кармана сигарету и закурил. Бренда собрала разбросанные на
столе листы с распечаткой текстов заклинаний и сложила их в аккуратную
стопку. Как я уже успел убедиться, она была болезненно опрятна и просто
обожала наводить повсюду порядок.
-- Славно мы поработали, -- сказала сестра и вздохнула. -- Жаль только,
что я не могу воспользоваться этими заклинаниями.
-- Пока что не можешь, -- уточнил я.
-- Так ты уже решил? -- спросила Бренда.
Я утвердительно кивнул:
-- Да, я отведу вас к Источнику. Всех троих.
-- Но ты еще плохо знаешь нас.
-- Зато вы мне очень нравитесь. А я привык доверять своим чувствам.
Бренда уселась мне на колени и обхватила мою шею рукой.
-- Мы все тебя любим, Артур, -- серьезно сказала она. -- И мы не
обманем твоего доверия.

Глава 10
Мы ехали по узкой извилистой улочке, ведущей в центр города, подковы
наших лошадей мерно цокали о гладкие булыжники мостовой. Дорогой нам то и
дело встречались вооруженные мужчины, пешие и конные, в белых плащах с
черным крестом рыцарей ордена Святого Духа. Некоторые из них останавливались
и глядели нам вслед -- но не на меня, а на моего спутника, молоденького пажа
со светлыми льняными волосами, чудными голубыми глазами, хрупкой изящной
фигуркой и смазливеньким девичьим личиком.
В конце концов Бренда не выдержала и тихонько фыркнула.
-- Проклятье, Артур! Твоя затея не выгорела. Все сразу признают во мне
женщину.
Я покачал головой:
-- Вовсе нет, сестричка, ты ошибаешься. Они думают, что ты мальчик.
Красивый, очаровательный мальчик. Многие крестоносцы обожают таких, как ты,
только мужска пола.
Бренда скривила свои губки в гримасе глубокого отвращения:
-- Фу, как это противно! Безобразие!
-- А что ты еще ждала от питомцев нашего старшего братца? Сам он,
правда, не педераст, но любит держать в своем окружении извращенцев. Они
психически неустойчивы и легче поддаются влиянию со стороны сильной
личности.
Бренда зябко повела плечами и содрогнулась всем телом, когда очередной
крестоносец бросил взгляд чуть пониже ее талии.
-- Зря я послушалась тебя, брат. Нужно было не умничать и оставаться
твоей сестрой.
-- Да, -- сказал я. -- Но вот беда: сестре рыцаря не пристало щеголять
в мужских брюках или коротенькой юбочке. Насчет этого порядки здесь строгие.
-- Какое варварство! -- недовольно проворчала моя урбанизированная
сестра. -- Лес дремучий.
Я только хмыкнул в ответ. Бренда сама настояла на том, чтобы
сопровождать меня в этой прогулке, формальной целью которой была моя встреча
с Александром лицом к лицу -- правда, только формальной. На уме у меня было
нечто совершенно иное, но я предпочитал ни с кем не делиться моими планами,
чтобы еще больше не волновать родных, которые и так отнеслись к моей идее
неодобрительно. Бренда, видимо, заподозрив что-то неладное, вцепилась в меня
мертвой хваткой, и вскоре я понял, что взять ее с собой будет стоить мне
гораздо меньше нервов, чем убедить ее отказаться от этой затеи, а потом еще
переживать, гадая, не отправилась ли она тайком за мной. Навязчивость
Бренды, хотя я находил ее общество в высшей степени приятным, слегка
озадачивала меня, а ее чрезмерная забота о моей безопасности и вовсе
приводила в растерянность. Я все больше убеждался, что дед Янус был прав,
полагая, что Бренда видит во мне не старшего брата, а скорее достойную
замену отца, которого она, судя по рассказам родственников, очень любила, и
который, в свою очередь, относился к ней с гораздо большей теплотой и
нежностью, чем к другим своим детям. Такое предположение, что толку
отрицать, очень льстило моему самолюбию. То, что я не питал никаких теплых
чувств к отцу, еще не значило, что я не хотел быть на него похожим...
Итак, Бренда отправилась вместе со мной, и я был вынужден принять
дополнительные меры предосторожности и внести определенные коррективы в
первоначальный план моих действий. Согласно первому исправленному сценарию
мы должны были изображать из себя брата и сестру, кем мы, собственно, и
являлись. Однако, когда дело дошло до переодевания, обнаружилось, что Бренда
совсем не умеет носить средневековые дамские наряды; к тому же пышные
многослойные юбки, длинные, тяжелые, сковывающие движения, вызывали в ней
решительный протест, и она все время норовила задрать их повыше, давая
свободу ногам, что уж никак не вязалось с образом благовоспитанной
барышни-аристократки. Сценарий пришлось менять вторично, хоть и не столь
радикально, и из моей сестры Бренда превратилась в хорошенького
мальчика-оруженосца.
-- Если ты собираешься жить со мной в Авалоне, -- после паузы заговорил
я, -- то должна пересмотреть свои привычки. Там женщины носят похожие
наряды, пусть и не такие громоздкие.
Улочка постепенно расширялась, и мы ускорили шаг наших лошадей.
-- Ничего, -- отозвалась Бренда. -- Я введу новую моду. Уж в этом не
сомневайся.
Я в этом не сомневался.
-- Только не все сразу, -- предупредил я. -- Не нахрапом. Думаю, не
стоит шокировать благонравных вельмож, в первый же день представ перед ними
в шортах и тонкой блузке без рукавов, а тем более -- в купальнике... Гм.
Может быть, я отстал от жизни, но по мне, те так называемые купальники, что
нынче в моде, еще более бесстыжи, чем неприкрытая нагота.
Бренда рассмеялась:
-- Да, ты действительно отстал от жизни. Видно, твоя Земля Артура,
несмотря на ее близость к Истокам, очень отсталый мир, и люди там тоже
отсталые. Но ты не беспокойся, я постараюсь быть паинькой и не вредить
целомудрию твоих знакомых. Первым делом я приучу их к длинным платьям
довольно консервативного покроя, но без всяких нижних юбок и прочей ерунды.
-- Правильно, -- одобрил я. -- Маленькими шажками к великой цели. Даже
это произведет настоящий фурор в тамошнем высшем свете.
-- Позже я начну щеголять в юбке лишь самую малость ниже колен, --
продолжала строить планы Бренда. -- Потом чуть выше...
-- А по пятам за тобой будут ходить толпы придворных, глазея на твои
красивые ножки и норовя заглянуть тебе под юбку, -- прокомментировал я, и
Бренда снова рассмеялась.
Мы вели наш разговор в том же ключе, пока не подъехали к массивным
обитым железом воротам в высокой каменной стене, ограждавшей от остальной
части города главное командорство ордена Святого Духа и резиденцию его
гроссмейстера. Створы ворот были распахнуты, решетка поднята, но путь нам
преградили два вооруженных алебардами стражника, один из которых был чисто
выбрит и выглядел лет на двадцать пять, другой, бородатый, казался гораздо
старше.
-- Кто? -- требовательно спросил тот, что был с бородой.
-- Карл де Лумьер, рыцарь из Нормандии, с оруженосцем, -- ответствовал
я на чистейшем прусском наречии, которое было общепринятым в разношерстой
среде рыцарей Святого Духа. -- Прибыл к его светлости великому магистру с
посланием от его высочества герцога Нормандского.
Стражники посовещались между собой и с другими своими коллегами,
дежурившими у ворот, затем младший направился внутрь крепости и исчез за
углом караульной. Бородатый велел нам подождать, объяснив, что о нашем
прибытии сейчас доложат начальству.
Минут через десять ушедший докладывать о нас стражник вернулся. Вместе
с ним важно шествовал высокий голубоглазый блондин лет сорока, типичный
ариец, одетый в шикарный камзол из темно-коричневой тафты со множеством
серебряных позументов. Его властный вид и почтительное отношение к нему со
стороны стражников свидетельствовали о его высоком положении в иерархии
ордена.
Когда он приблизился к нам, мы с Брендой спешились. Он сдержанно
поклонился, мы ответили ему тем же.
-- Командор Гартман фон Ауэ, -- представился он, -- адъютант его
светлости великого магистра. С кем имею честь, господа?
-- Карл де Лумьер к вашим услугам, сударь, -- вежливо произнес я. -- А
это мой оруженосец и кузен Бран де Шато-Тьерри.
Командор неодобрительно взглянул на Бренду -- ее девичья внешность
произвела на него не лучшее впечатление -- и неопределенно кивнул.
-- Мне доложили, что вы прибыли с посланием от герцога Нормандского.
-- Вернее, с поручением, -- уточнил я. -- С конфиденциальным
поручением. У меня есть рекомендательное письмо, адресованное лично его
светлости великому магистру, и я намерен ходатайствовать о срочной
аудиенции.
Я достал из-за отворота камзола пакет, скрепленный большой гербовой
печатью из красного воска; внутри пакета лежала записка -- мой привет
Александру. Я решил не предупреждать заранее о своем визите, чтобы не дать
ему времени на подготовку к встрече и по возможности застать его врасплох.
Помимо всего прочего, мне хотелось понаблюдать за его естественной реакцией,
а не за отрепетированными позами, на которые он был мастак.
Командор взял у меня пакет и внимательно изучил печать, убеждаясь в ее
подлинности. На всякий случай я сделал ему легкое внушение, направляя его
мысли в нужное русло. То ли командор был очень восприимчивым человеком, то
ли он сам пришел к такому же решению, но никакого сопротивления с его
стороны я не ощутил.
-- Следуйте за мной, господа, -- произнес он, подтверждая свое
приглашение соответствующим жестом. -- Я доложу о вас его светлости.
Мы прошли под аркой ворот и очутились на краю широкого плаца, в
противоположном конце которого строем маршировали пешие крестоносцы,
распевая какую-то воинственную песню. Эта песня показалась мне смутно
знакомой, и только с некоторым опозданием я признал в ней более энергичную,
приспособленную к строевому пению версию "Te Deum". Я мысленно выругался,
затем так же мысленно рассмеялся. Это было в духе моего братца: он мечтал
превратить весь этот мир в одну большую казарму, где все люди будут ходить
строем и распевать католические гимны.
Возле конюшен Гартман фон Ауэ поручил наших лошадей заботам конюхов,
затем повернулся ко мне и сказал:
-- У вас славное имя, сударь. Вы, случайно, не родственник знаменитого
Артура де Лумьера, который тридцать лет назад командовал армией Лангедока в
войне с нашим орденом?
-- Да, я его сын.
Командор с уважением поглядел на меня.
-- Даже так! Надеюсь, ваш отец в добром здравии?
-- Он давно умер, -- замогильным голосом сообщил я.
Командор перекрестился. Я последовал его примеру, а Бренда чуть было не
осенила себя знамением Света, но вовремя спохватилась.
-- Да упокоит Господь его душу, -- произнес Гартман фон Ауэ. -- Ваш
отец был великим воином, сударь, и в нашем ордене его уважают, хотя он был
нашим врагом. Мы свято блюдем традиции рыцарской чести.
Я промолчал, сохраняя на своем лице скорбную мину. По правде говоря, я
был польщен, что Александр не предал мое имя анафеме. Впрочем, не исключено
было, что я обманывался, принимая желаемое за действительное. Может, он
хотел сделать это, но не смог, потому что большинство его подчиненных чтили
воинские традиции своей эпохи. В Средние века война является неотъемлемой
частью повседневного быта, и в этих условиях уважение к достойному врагу не
просто красивая поза, не благородный жест, а жизненная необходимость,
отдушина для гуманизма в мире, где царят жестокость и насилие. Чтобы
расстрелять пленного во Второй мировой войне достаточно было того, что он --
офицер вражеской армии; а в XV веке, чтобы оправдать казнь плененной Жанны
д'Арк, англичанам пришлось объявить ее ведьмой. Почему-то многие историки не
обращают внимания на этот примечательный факт. Я участвовал в нескольких
средневековых войнах, но упаси меня Бог от участия в "цивилизованной" войне
-- даже если при ее ведении будут неукоснительно соблюдаться все положения
Женевской конвенции...

За прошедшие с момента нашей последней встречи три десятилетия
Александр сильно изменился. Теперь он выглядел лет на пятьдесят по меркам
простых смертных; кожа на его гладко выбритом лице потемнела, чуть
загрубела, на лбу и переносице образовалось множество морщин, а в густых
каштановых волосах виднелись седые пряди. Однако лицо его сохраняло прежнее
жесткое, волевое выражение, серо-стальные глаза смотрели на мир властно и
решительно, с вызовом, ярче прежнего пылал в них огонь фанатизма.
Несколько секунд после того, как он вошел в комнату, где нам велено
было ждать ответа на просьбу об аудиенции, мы молча рассматривали друг
друга, освежая свою память и пополняя ее новыми сведениями о переменах во
внешности. Я должен был признать, что этот облик, обычно принимаемый только
самыми старыми из Властелинов, очень идет Александру. В былые времена я
находил его юное лицо, отмеченное печатью одержимости, в некотором роде
смешным -- но сейчас мне было не до смеха.
-- Если ты хотел ошарашить меня своим визитом, -- медленно проговорил
Александр, -- то тебе это удалось. Я удивлен, брат. -- Он произнес ключевые
слова, приводящие в действие чары против подслушивания, и вновь обратился ко
мне: -- По правилам фамильного этикета нам следовало бы обменяться
сердечными рукопожатиями, но я не думаю, что это хорошая идея.
-- Согласен, -- кивнул я. -- Нам можно присесть?
-- Да, разумеется. Располагайтесь, где вам угодно, чувствуйте себя как
дома.
Мы с Брендой устроились в удобных креслах и немного расслабились, хотя
совету чувствовать себя как дома следовать не собирались. Особенно я.
Александр тоже сел и перевел свой жесткий взгляд на сестру:
-- Так, стало быть, ты и есть Бренда? В последний раз я видел тебя
совсем маленькой.
-- Жаль, я не помню этого, -- вежливо ответила Бренда.
-- Ты была милым ребенком и стала красивой девушкой, -- продолжал
Александр. -- В этом наряде ты выглядишь весьма соблазнительно.
-- Да уж! -- фыркнула Бренда. -- По пути сюда твои рыцари вовсю
пялились на меня.
-- Что делать. Ведь ты очень привлекательная женщина.
-- Но они принимали меня за парня! Какое бесстыдство!
Александр пожал плечами.
-- Порокам людским несть числа. Даже самые лучшие из них грешат, если
не делом, то мыслию и словом.
-- Как ты, например, -- ехидно вставил я; больше всего меня раздражал в
Александре его цинизм. -- Ты согрешил, отрекшись от семьи, и твой проступок
не остался безнаказанным. Харальд, твой сын, взлелеянный и воспитанный
тобой, отрекся от истинного Бога.
Александр закусил губу и зло посмотрел на меня.
-- Будь ты проклят, Артур! -- угрюмо проговорил он. -- Умеешь же ты
достать человека! Зачем ты пришел ко мне? Что тебе нужно?
-- Свое я уже получил, -- ответил я с кривой усмешкой. -- Я застал тебя
врасплох и вынудил совершить ошибку.
-- Какую?
-- А вот такую, -- сказал я и задействовал первое из моего
джентльменского набора заклинаний.
Мой старший брат был мгновенно парализован и лишен доступа как к
Формирующим, так и к своим внутренним ресурсам.
-- Можешь говорить, -- разрешил я. -- Но звать на помощь не советую.
Все равно тебя никто не услышит. Ты сам позаботился об этом.
-- Негодяй! -- гневно произнес Александр, сидя без движения в своем
кресле. Глаза его горели бессильной злобой. -- Ты подлый, бесчестный
человек! Ты стал еще вероломнее, чем был раньше. Я принял тебя как
родственника, а ты...
-- И своего ублюдка ты вызвал по той же причине? -- едко осведомился я.
-- Небось, для того, чтобы устроить трогательную встречу дяди с племянником?
-- Он вызвал Харальда? -- удивленно спросила Бренда.
-- А что же ты думала? С того момента как Александру было доложено о
нашем прибытии, я был начеку и обнаружил то, что ожидал обнаружить. Он
связывался с кем-то через Самоцвет.
-- С Харальдом?
-- Уверен, что с ним. Мол, привалила удача, сынок. Птичка в клетке, жду
тебя с группой коммандос из Порядка.
-- Идиот! -- прорычал из своего угла Александр. -- Думаешь, я замешан в
безумные планы Харальда? Вот дурак ты! Я так же, как и все вы, не одобряю
его сговор с Порядком.
-- Тогда зачем ты вызвал его?
-- Идиот! -- снова прорычал Александр; ни изысканностью речей, ни
изобретательностью по части ругательств он никогда не блистал. -- Черт тебя
подери, не вызывал я его! Я только предупредил, что ты пожаловал ко мне.
-- Позволь полюбопытствовать: зачем?
-- Именно затем, чтобы он случайно не сунулся сюда и не попал в твои
лапы.
-- Значит, ты солгал маме и деду, -- сказала Бренда. -- Ты
поддерживаешь связь с Харальдом!
-- Он мой сын, -- отрезал Александр. -- Что бы он ни сделал, он
остается моим сыном. А ты, Артур, дурак, если мог подумать, что я замешан в
его играх.
Я сардонически рассмеялся:
-- Это ты дурак, братец! Ты всегда был тугодумом и таким же остался. Я
знал, что если дать тебе мало времени на размышления, ты запаникуешь и
совершишь ошибку. Я не сомневался, что тебе известно, где Харальд, по
крайней мере, известно, как с ним связаться, и единственное, что мне было
нужно от тебя, так это то, что ты сделал. Ты сообщил ему, что я здесь, и
теперь он точно явится сюда, потому что охотится за мной. А я охочусь за ним
и встречу его во всеоружии.
Александр застонал, дико тараща на меня глаза, лучившиеся ненавистью и
отчаянием. Только сейчас он понял, какой промах допустил, но исправить это
уже было не в его силах.
Бренда посмотрела на меня с тревогой и восхищением:
-- Почему ты сразу не сказал о своих планах? Мы бы устроили Харальду
отличную западню.
-- Западня и так хороша, -- ответил я. -- Кстати, ты держишь с братом
контакт?
-- Разумеется.
-- Изолирующие чары его не прервут?
-- Ни в коем случае.
-- А если чары будут очень сильными?
-- Не беспокойся, Артур. Я же сумела вернуть вас из Хаоса.
-- Отлично, -- сказал я и с насмешкой взглянул на Александра. -- А вот
и первый ожидаемый просчет твоего сынка, дорогой братец. Я уверен, что
явившись сюда, он первым делом бухнет по нам изолирующими чарами, полагая,
что мы окажемся отрезанными от внешнего мира в компании его чудовищ и сотен
твоих рыцарей. Ведь ты встал бы на его сторону, не так ли? Пусть ты не
одобряешь его, осуждаешь его связь с Порядком, и тем не менее он твой сын...
Впрочем, я понимаю тебя. Я тоже отец, у меня есть дочь, я люблю ее и готов
ради нее на все.
-- Мерзавец! -- скорее простонал, а не проговорил Александр. -- Какой
же ты мерзавец, Артур!
-- Это твой сын мерзавец. Ведь это он первый возжелал моей смерти. Я
даже не подозревал о его существовании, а он натравил на меня чудище из
Порядка. И заметь: со мной была Юнона, но Харальда это не остановило. Ради
своих амбиций он готов был принести в жертву нашу мать.
-- Он не знал, что она там!
-- Правда? -- скептически спросил я. -- Ну, допустим на минуту, что он
не знал. А если бы знал, это повлияло бы на его планы? Сомневаюсь... Но вот
о Пенелопе он не мог не знать! -- Эта мысль лишь только что пришла мне в
голову, и сказать, что она взбесила меня, значит еще ничего не сказать. --
Он знал, что она там! Знал -- и послал Карателя с заданием уничтожить меня и
всех, кто будет со мной. Ты понимаешь: всех!
Александр тяжело вздохнул.
-- Понимаю, -- сказал он, нервно дергая щекой. Очевидно, у него
зачесался нос, но он не мог унять зуд, поскольку был обездвижен. В таких вот
маленьких мучениях и заключалась большая мука парализующих чар. -- Да,
конечно, я понимаю тебя. И признаю, что Харальд поступает предосудительно...
Но, по большому счету, все это дело рук Амадиса.
-- А? -- сказал я.
-- Да, да! Это наш сводный братец совратил моего сына с пути истинного.
Когда Харальд впервые посетил Солнечный Град, был праздник зимнего
солнцестояния... Ты слышал об этом?
Я кивнул, пряча улыбку. Теперь я понял, к чему клонит Александр.
-- Так вот, -- продолжал он. -- Харальд побывал на торжественном
богослужении в Главном Храме, и те дешевые трюки в исполнении Амадиса,
всякие "чудеса" и "откровения", произвели на него неожиданно сильное
впечатление. Я не отрицаю, что Амадис мастер запудривать мозги простым
смертным, он очень эффектен в роли жреца Митры и обладает уникальным даром
убеждения, но разве мог я подумать, что мой сын попадется на его удочку! Это
не могло мне привидеться даже в самом кошмарном сне.
-- Ах, друг Горацио! -- сказал я.
Александр вопросительно приподнял бровь:
-- Что ты имеешь в виду.
-- Да так, ничего. Просто я забыл, что начитанность никогда не была
твоей сильной стороной. В прозе это звучит так: даже мудрецы не в силах
предвидеть всего, что может случиться. А ты далеко не мудрец. Ну, да ладно.
Что было дальше?
-- А что дальше? Харальд подолгу беседовал с Амадисом, внимательно
слушал его проповеди, штудировал вашу бесовскую Книгу Пророков... Словом,
когда мы снова встретились с ним, он уже был совершенно другим человеком. Он
заявил мне, что нашел истинного Бога, и Бог этот суть Порядок... Проклятье!
-- Щека Александра задергалась интенсивнее, лицо его побагровело. -- Я
воспитал Харальда убежденным христианином, никогда прежде он не сомневался в
своей вере -- и вдруг такой поворот! Мало того, он не просто отрекся от
Христа и принял Митру, он пошел на прямой контакт с Порядком и сейчас, как я
подозреваю, не вполне отдает себе отчет в своих поступках.
-- Воистину говорят, -- поддела его Бренда, -- что заставь дурака Богу
молиться, он и лоб расшибет.
Александр пропустил ее колкость мимо ушей.
-- Что-то ты разоткровенничался, братец, -- сказал я. -- К чему бы это?
-- Я хочу просить тебя о милости, Артур, -- резко выпалил он, и его
властное, волевое лицо исказила гримаса мучительной боли. Ему было
невыносимо трудно произносить эти слова, обращаясь ко мне, и все-таки он
переступил через свою гордость, ибо речь шла о его сыне. Я вынужден был
признать, что отец из него получился лучший, чем брат.
-- О какой такой милости? -- спросил я, изображая недоумение.
-- Не убивай Харальда, когда он окажется в твоих руках. Пощади его, дай
ему шанс исправиться. Пусть нас посадят в одну камеру, и я сумею убедить его
в пагубности его предприятия. Сейчас он не хочет меня слушать, но тогда ему
негде будет деться. Он выслушает, все поймет и откажется от своих
заблуждений.
-- И вернется в лоно святой матери-церкви, -- саркастически добавила
Бренда.
Как и в предыдущем случае, Александр сделал вид, что не услышал ее.
Я встал, не спеша закурил сигарету и прошелся по комнате.
-- Я ничего не обещаю, -- проговорил я, стряхнув пепел на ковер. -- Все
будет зависеть от обстоятельств. Я не хочу без надобности проливать кровь
родственника, пусть даже это кровь от крови твоей; но если такая
необходимость возникнет, я убью Харальда без колебаний. И, уверяю тебя, не
буду испытывать по этому поводу никаких угрызений совести. Здесь нет ничего
личного... Да, кстати, насчет личного. Я давно хотел задать тебе один
вопрос, но все никак не получалось. Мы пускали в ход кулаки и оружие, прежде
чем я успевал спросить тебя об этом.
-- О чем?
-- Почему ты так меня ненавидишь? -- с расстановкой произнес я. -- Что
я сделал тебе такого, что ты готов был задушить меня еще в колыбели? Я
больше чем уверен, что если бы сейчас мы с тобой поменялись местами, и я
оказался бы в твоей власти, ты убил бы меня не колеблясь. За что?
Но, видно, мне было не суждено это узнать. Ответом на мой вопрос был
лишь яростный взгляд Александра, однако ничего сказать он не успел, даже
если и собирался. В следующий момент я почувствовал, что поблизости кто-то
оперирует силами определенного свойства, прокладывая к нам Тоннель. Этот
"кто-то" действовал с предельной осторожностью, но я был начеку и не
позволил ему, как в прошлый раз, застать меня врасплох.
Я вызвал Образ Источника и предусмотрительно отступил к стене. Бренда
опрометью вскочила с кресла и в два шага оказалась рядом со мной, сжимая
тонкий, плотный пучок Формирующих.
Наше ожидание длилось недолго, и вскоре посреди комнаты
материализовалось три фигуры. Две из них были точными копиями Агнца Божьего,
то бишь Карающего Ангела, который посетил меня в Сумерках Дианы. Между ними,
гадко ухмыляясь, стоял высокий темноволосый человек. Его скуластое лицо было
более молодой и гораздо более злой версией лица Александра.
-- Привет, папа! -- жизнерадостно произнес он, взглянув на своего отца,
как мне показалось, с иронией. -- Вижу, ты не в порядке. Ну, ничего, сейчас
мы поможем тебе, только сначала разберемся с этим прислужником дьявола.
Харальд, сын Александра, в упор посмотрел на меня и сделал еле заметный
жест рукой. Повинуясь его приказу, один из Агнцев обрушил на нас мощное
изолирующее заклинание. Я встретил его контрзаклинанием -- тем самым,
которое диктовал сорок минут.
На первый взгляд, мои чары не подействовали. И на второй, казалось бы,
тоже. Мой Образ и Знаки Янь Агнцев улетучились, а Бренда утратила связь с
Формирующими. Вокруг нас в радиусе нескольких миль установилась область
недоступности к внешним источникам силы.
-- Вот ты и попался, дядя Артур, исчадие ада! -- с мрачной
торжественностью произнес Харальд, глядя на меня не просто с ненавистью, а с
иступленной ненавистью религиозного фанатика. -- Теперь не уйдешь. Ты,
небось, думал, что раз убил одного Агнца, то и дело с концом? Ан нет! Бог
любит троицу.
-- Ты же отрекся от Троицы, -- напомнил я ему.
-- Это неважно, -- отмахнулся Харальд. -- Когда я ближе познакомился с
Господом, то понял, что митраизм -- такой же обман, как и христианство. Бог
един, и он Порядок, а все остальное от лукавого. Отец долго пичкал меня
байками про этого еврея-отщепенца, Иисуса из Назарета, потом Амадис травил
мне всякую туфту о Митре, но наконец я прозрел и понял, что истина в самом
Порядке. В нем и только в нем. А ты служишь Сатане, Артур. Поэтому ты должен
умереть.
-- Харальд, безумец! -- подал голос из своего кресла Александр. -- Что
ты делаешь? Опомнись! Порядок не Бог, это лишь часть Вселенной, сотворенной
Всевышним, который стоит над всем мирозданием. Порядок так же бренен, как и
Хаос, как и...
-- Замолчи, отец! -- строго перебил его Харальд. -- Не богохульствуй!
Порядок само совершенство, и не смей равнять его с нечистым, безобразным
Хаосом. Надеюсь, когда-нибудь ты последуешь моему совету, пойдешь со мной и
посмотришь на истинный лик Господа -- грозный и прекрасный. Тогда ты
прозреешь и покаешься. Господь милостив, он простит тебя.
Мне стало по-настоящему жутко. Агрессивный фанатизм Харальда превзошел
все мои самые мрачные ожидания. Он напоминал мне моего отца Утера в худшие
дни его жизни, когда тот, находясь в состоянии жестокой депрессии,
принимался мечтать о повсеместном торжестве идеалов Порядка. Но если у Утера
были строгие моральные установки митраизма, не позволявшие ему всерьез
помышлять о воплощении своих грез в реальность, то примитивная первобытная
религия Харальда, похоже, была начисто лишена каких-либо этических норм.
Даже мой кузен Дионис, известный в Сумерках пессимист, и тот не предполагал,
что Харальд так глубоко увяз в Порядке.
-- Хватит, -- сказал я. -- Мы здесь не на теологическом семинаре. Мне
надоела твоя глупая болтовня, сын Александра.
Харальд мерзко улыбнулся:
-- О да, конечно! Тебе, отмеченному печатью Диавола, неприятно слышать
о Господе. Ну что ж, скоро ты вообще ничего не услышишь, кроме могильной
тишины.
-- Осторожно, -- предупредил его Александр. -- Артур приготовил
какую-то каверзу. Он знал, что ты появишься. Он нарочно подстроил все так,
чтобы ты появился.
-- Ах так! -- сказал Харальд, с любопытством взглянув на меня. --
Значит, он дурак. На сей раз хитрец перехитрил себя. Он жаждал встречи со
мной -- и он увидел меня. Теперь его ждет свидание со смертью. Наконец-то он
предстанет перед судом Всевышнего и будет низвергнут в Хаос, где ему самое
место. А я лишь рука Господня, его карающая длань.
-- Остановись, Харальд, -- еще раз попытался образумить сына Александр.
-- Артур играет с тобой, как кот с мышей. В любой момент он может улизнуть.
-- Нигде он не денется. Он лишен своего дьявольского могущества и
теперь всецело в моих руках, которые суть руки Господа.
Александр обреченно вздохнул, поняв всю тщетность своих усилий.
-- Артур, -- отозвалась Бренда, глядя на Харальда с жалостью и
отвращением. -- Это паранойя. Его место в психушке, среди буйно помешанных.
-- Боюсь, он неизлечим, -- заметил я.
-- Боюсь, что да, -- согласилась сестра. -- Что будем делать?
-- Можете молиться своему нечистому покровителю, -- насмешливо
посоветовал Харальд. -- Но он вас не спасет. Против двух Агнцев Божьих
дьявол бессилен.
По его приказу чудища выхватили из ножен огромные обоюдоострые мечи и
замерли, ожидая дальнейших распоряжений. Бренда подступила ко мне вплотную и
взяла меня за руку, мысленно давая мне знать, что Брендон в любой момент
готов выдернуть нас отсюда.
"Хорошо, -- ответил я. -- Будьте начеку, но без моей команды ничего не
предпринимайте".
Впрочем, это я сказал лишь для того, чтобы успокоить сестру. Пока что
все шло по моему сценарию, и ни о каком бегстве я не помышлял. То мое
заклинание, которое, как могло показаться, было разрушено изолирующими
чарами, на самом деле сработало. Я составлял его очень долго, но игра стоила
свеч. Я не хотел вступать в силовую борьбу с Агнцами, манипулирующими Знаком
Янь; поединок голых сил мог привести к катастрофическим последствиям --
поэтому я решил схитрить. Мое сверхсложное заклинание пробило в изоляции
маленькую незаметную брешь, и, в отличие от остальных присутствующих, я имел
связь с внешним источником своей силы. Связь очень тонкую, как самая тонкая
нить, как паутина, -- и тем не менее она была...
-- Вы не думаете защищаться? -- спросил Харальд, видя, что моя
Эскалибур все еще покоится в ножнах. -- Это похвально. Вам зачтется
покорность воле Господней.
Я решил дать Харальду последний шанс:
-- А как же Бренда? Ведь она непричастна к нашим разборкам.
Харальд мельком глянул на Бренду и покачал головой:
-- Она уже сделала свой выбор. Встав на твою сторону, она оскорбила
Господа и только смерть искупит ее грехи.
-- А Брендон? А Пенелопа? А Юнона?
Харальд лишь мрачно усмехнулся в ответ.
В широко раскрытых глазах Александра застыл ужас, из его груди вырвался
сдавленный стон -- стон отчаяния.
Я мог бы сказать брату: "Вот видишь! Я вынужден сделать то, что сделаю.
В противном случае, рано или поздно, за меня это сделают другие -- но,
возможно, тогда будет слишком поздно. Если сейчас я умою руки, то потом буду
долго и тщетно смывать с них кровь, которая прольется по вине твоего
сына..."
Но я не сказал этого. Это было бы похоже на самооправдание, а я не
собирался оправдываться. Я понимал, что этот поступок тяжким бременем ляжет
на мою совесть, но на другой чаше весов были жизни тех, кого я любил, а
также тех, кого я не любил, тех, к кому я был равнодушен, и тех, кого я
вовсе не знал. Всех их, независимо от моих симпатий, объединяло одно -- они
были людьми и имели право на жизнь... Впрочем, как и Харальд. Я должен был
сделать выбор -- и я сделал его.
Скрестив на груди руки, я обратился к Александру:
-- Брат, тебе никто не говорил, что твой сын паршивый ублюдок? --
Разумеется, это был чисто риторический вопрос. Не дожидаясь ответа, я
призвал к себе Образ Источника. -- Мне его совсем не жаль.
Как только Образ появился, изолирующие чары рухнули, но Агнцам уже
поздно было тянуться за своими Янь. Я влепил по ним сочным, забористым,
немного хулиганским и очень эффективным заклинанием, которое приготовил
специально для этого случая.
Даже не пикнув, чудища растаяли в воздухе. Вместе с ними исчез и
Харальд, чье лицо в последнюю секунду его жизни выражало тупое недоумение.
Он так и не понял, что с ним произошло.
Прощальным аккордом раздался громкий хлопок. Не знаю почему, может, из
чистого озорства, я не включил в свое заклинание стандартную процедуру
"мягкого" выравнивания перепадов давления, неизбежно возникающих при
перемещении объектов.
Да, я совершил убийство -- и не в приступе гнева, не в пылу борьбы, а
обдуманно и хладнокровно, тщательно взвесив все "за" и "против" и выбрав
меньшее из зол. Я нисколько не сожалел о потерянном родственнике. Харальд
был слишком гадок, глуп и жалок, чтобы я мог пожелать ему долгих лет жизни.
Он был неисправим, и то, что я сделал с ним, было актом высшего милосердия.
-- Харальд! -- закричал Александр. -- Харальд!.. Артур, что с моим
сыном?
-- Его больше нет, -- устало ответил я. -- Я распылил его на атомы и
развеял их по бескрайним просторам Вселенной. Надеюсь, он не страдал.
-- Боже! -- в ужасе прошептал Александр. -- Харальд, мой сын... Ты
убийца, Артур! Я ненавижу тебя!
Я понимал, что сейчас возражать бесполезно, поэтому молча снял с брата
заклятие неподвижности и приготовился отразить его атаку, продиктованную
бессильной яростью и отчаянием. Хороший удар в челюсть заставил бы его более
трезво оценить происшедшее.
Однако Александр продолжал сидеть в кресле, не проявляя никаких
признаков агрессивности. Он только удобнее откинулся на спинку и закрыл
глаза. По его щекам катились слезы.
-- Брат, -- наконец произнес он. -- Ты понимаешь, что теперь между нами
не может быть мира?
Я горько усмехнулся и ответил:
-- Мы и раньше-то не были особенно дружны.
Ко мне подошла Бренда и положила руку на мое плечо.
-- Нам пора возвращаться, Артур.
-- Да, -- сказал я, -- пора. Здесь наши дела улажены. Теперь нам
предстоит путь в бесконечность, к Источнику.

КОНЕЦ
Апрель -- август 1994 г.
Last-modified: Mon, 21 Apr 2003 18:49:51 GMT
Оцените этот текст: