Отчего же, присаживайтесь! - Спасибо! Знаете, ведь ночные сторожа тоже устают... И подумать только, когда-то я хотел стать пианистом. Пианисты всегда играют сидя, и вообще вся их жизнь проходит среди прекрасной музыки. Я даже в школьном сочинении писал об этом. У нас была такая тема - "Кем вы будете, когда вырастете?". Я написал тогда: "Когда вырасту, я стану пианистом, объеду с концертами весь мир, заработаю много аплодисментов и стану знаменитым". Я не нажил славы даже среди воров, потому что до сих пор не поймал еще ни одного из них. Кстати, а вы не вор, случайно? Бенвенуто покачал головой. Он хотел было утешить стражника, но у него уже не было сил. Он чувствовал, как жизнь уходит от него с каждой минутой. Но он не позволял себе подняться и продолжал слушать разглагольствования стражника. А стражник еще долго говорил о своей работе, о пианино, играть на котором ему так и не удалось научиться, о своих детях. - Старшему уже десять лет, - рассказывал он, - вчера он тоже писал в школе сочинение. Ведь учителя из года в год дают одну и ту же тему - "Кем ты будешь, когда вырастешь?". "Я буду астронавтом, - написал мой сын, - и отправлюсь на спутнике на Луну!" Я очень хотел бы, чтобы так оно и вышло, но годика через два сыну придется бросить школу и подыскать себе работу, потому что одного моего жалованья маловато. А как по-вашему, это очень трудно - стать астронавтом? Бенвенуто покачал головой. Он хотел еще добавить, что это совсем нетрудно, что в мире нет ничего невозможного, что никогда не следует терять мужества и никогда не надо расставаться со своими мечтами. Но стражник даже не увидел, как Бенвенуто покачал головой. Когда он взглянул на него, ему показалось, что Бенвенуто уснул. - Бедный старик, - пробормотал стражник, - видимо, он и в самом деле не на шутку устал. Ну, ладно, продолжим наш обход. И он осторожно, на цыпочках, пошел дальше. Но Бенвенуто продолжал сидеть, даже не шевельнувшись. У него уже не было сил подняться. "Я подожду их так, - вздохнул он про себя, - подожду сидя. Я сделал все, что было в моих силах. Теперь Бананито в безопасности". Мысли Бенвенуто стали путаться, их как бы заволакивало туманом... Откуда-то издалека до него донеслось вдруг пение - кто-то напевал колыбельную песенку... Потом он уже больше ничего не слышал. Но колыбельная песенка, друзья мои, не почудилась Бенвенуто. Нет, просто Джельсомино по своему обыкновению тихонько напевал во сне. Голос его сначала заполнил комнату, затем разнесся по всему дому и наконец загремел по всем переулкам. Он разбудил Бананито, и тот вылез из-под груды тряпья. - Бенвенуто, - позвал он. - Бенвенуто, где мы? Что происходит? Но Бенвенуто уже не мог ответить ему. Художник выбрался из тележки и стал трясти его за плечо, как вдруг заметил, что рука Бенвенуто ледяная. А вокруг все громче звучал голос Джельсомино, певшего нежную колыбельную песенку. Бананито бросился наверх, разбудил Джельсомино и вместе с ним вернулся на улицу. - Он умер! - воскликнул Джельсомино. - Он умер ради нас! Он потратил свои последние годы на то, чтобы спасти нас, пока мы спокойно спали. В это время в конце улицы снова показался стражник, который только что разговаривал с Бенвенуто. - Отнесем его в дом, - предложил Джельсомино. Но Бананито не пришлось помогать ему, потому что Бенвенуто стал теперь легким, как ребенок, и Джельсомино почти не чувствовал его на своих руках. Стражник постоял некоторое время у тележки. "Этот старьевщик живет, наверное, где-нибудь поблизости, - подумал он, - мне бы надо оштрафовать его за то, что он оставил свою тележку посреди улицы. Но старик был таким добрым... Сделаю вид, будто проходил другой стороной". Бедный Бенвенуто! В его доме не было даже кровати, и пришлось положить его на пол, лишь подсунув под голову подушку. Похороны Бенвенуто состоялись через два дня, после многих других событий, о которых вы еще ничего не знаете и о которых прочтете в следующих главах. На похороны пришли тысячи людей. И хотя каждый из них мог бы рассказать об одном из добрых дел Бенвенуто-не-присядь-ни-на-минуту, никто не стал произносить речей. Выступил только один Джельсомино. И первый раз в жизни он пел так тихо, что ничего не разбил и не сломал. Голос его был по-прежнему сильным, но звучал так мягко и нежно, что все слушавшие его почувствовали, как сердца их становятся лучше и добрее. Но еще раньше, как я уже сказал, Бананито и Джельсомино обнаружили исчезновение котенка Цоппино. Сначала, расстроенные и опечаленные смертью Бенвенуто, они не придали этому особого значения, но потом забеспокоились. - Он был со мной в тележке! - восклицал Бананито. - Я, правда, не видел его среди тряпок, но, представь себе, слышал, как он чихал. - Он, конечно, опять впутался в какую-нибудь историю, - решил Джельсомино. - Может быть, он вернулся в сумасшедший дом, чтобы выручить тетушку Панноккью и Ромолетту? - Все что-то делают, - чуть не плача сказал Джельсомино, - один только я сижу сложа руки. Видно, я только и могу, что бить люстры да пугать людей. В таком отчаянии он еще никогда не был. И вдруг у него возникла великолепная мысль, яркая, как утренняя звезда. - Нет! - воскликнул он. - Вы еще увидите, на что я способен! - Куда ты? - удивился Бананито, видя, что Джельсомино вскочил и надевает куртку. - Настал мой черед действовать! - ответил Джельсомино. - А тебе советую сидеть смирно - стражники ищут тебя. Скоро ты услышишь обо мне! И еще как услышишь! Глава девятнадцатая, в которой Джельсомино поет во все горло и устраивает страшный переполох После суматохи, вызванной бегством Бананито, в сумасшедшем доме мало-помалу воцарилось спокойствие. Уснули пациенты в палатах, уснули стражники в коридорах. Не спал только поваренок на кухне. Он вообще почти никогда не спал, потому что вечно хотел есть и все ночи напролет рылся в мусорном ящике, разыскивая что-нибудь съедобное. Поваренку не было никакого дела до бегства Бананито и тщетных усилий его преследователей. Вполне понятно, что и до этого паренька, который остановился перед сумасшедшим домом и запел песню, поваренку тоже не было никакого дела. Он уплетал картофельную шелуху и, поглядывая на Джельсомино, качал головой: - Вот уж действительно сумасшедший! Где это видано, чтобы молодой человек распевал серенады перед сумасшедшим домом, а не под окнами красивой девушки! Впрочем, это его дело... Однако, какой сильный голос! Готов спорить, что стражники сейчас заберут его. Но стражники, измученные долгой и напрасной погоней за Цоппино, спали как убитые. Джельсомино, чтобы попробовать голос, запел сначала совсем тихо, а потом постепенно все громче и громче. Поваренок от изумления открыл рот и даже забыл про картофельные очистки. - Вот это да! Даже есть расхотелось! В эту минуту вдребезги разлетелось оконное стекло, возле которого стоял поваренок, и осколки чуть не угодили ему в нос. - Эй! Кто там кидается камнями? И, как бы в ответ на его вопрос, на всех этажах огромного мрачного здания, на всех его этажах одно за другим со страшным звоном посыпались стекла. Стражники разбежались по палатам, решив, что больные подняли восстание, но скоро убедились, что это не так, потому что пациенты хотя и проснулись, вели себя спокойно и с удовольствием слушали пение Джельсомино. - Кто это бьет стекла? - возмущались стражники. - Тише! - шикали на них со всех сторон. - Не мешайте слушать! Какое нам дело до стекол? Они ведь не наши. Потом стали раскалываться на куски железные решетки на окнах. Они ломались, как спички, и, плюхнувшись в ров, камнем шли ко дну. Начальник сумасшедшего дома, узнав о происходящем, задрожал как осиновый лист. - Знаете, мне что-то стало холодно, - объяснил он секретарям, а про себя подумал: "Началось землетрясение!" Он вызвал служебный автомобиль. - Я еду на доклад к министру! - бросил свой сумасшедший дом на произвол судьбы и спрятался на своей загородной даче. - К министру! - злобно зашипели секретари. - Как же! К министру! Он попросту удрал! А мы должны погибать, как мыши в мышеловке! Ну, нет! Не бывать этому! И один за другим, кто на машине, а кто пешком, они тоже помчались по подъемному мосту. Через мгновение часовые только их и видели. К этому времени почти рассвело. По крышам скользнули первые солнечные лучи. И для Джельсомино это было как бы сигналом: "Пой еще громче!" Если б вы только слышали, как он тогда пел! Его голос вырывался из горла, словно огонь из кратера вулкана. Все деревянные двери сумасшедшего дома давно уже рассыпались в пыль, а железные настолько погнулись, что уже и не походили больше на двери. Заключенные, которые еще оставались в палатах, выбежали теперь в коридор, шумно радуясь неожиданному освобождению. Часовые, служители, стражники сумасшедшего дома тоже поспешили к главным воротам и оттуда через подъемный мост ринулись на площадь. Все они вдруг почему-то вспомнили о каких-то важных делах. - Мне нужно вымыть голову моей собачке! - говорил один. - Меня пригласили провести несколько дней у моря! - говорил другой. - А я не сменил воду моим золотым рыбкам и боюсь, как бы они не подохли. Никто не смог откровенно признаться, что просто-напросто струсил, - слишком сильна была привычка лгать. Словом, очень скоро из всего персонала сумасшедшего дома в нем остался один только поваренок с кочерыжкой в руках. Он так и стоял, открыв от изумления рот. Впервые в жизни ему не хотелось есть, и в его голове, словно струя свежего воздуха, пронеслась какая-то хорошая мысль. Ромолетта первая в палате заметила, что стражники удрали. - А чего же мы ждем? Тоже надо бежать! - предложила она тетушке Панноккье. - Это против всех порядков, - возразила старая синьора. - Но, с другой стороны, ведь все порядки против нас. Поэтому - бежим! Они взялись за руки и устремились к лестнице, по которой уже неслись вниз десятки людей. Сумятица была невероятная. Но тетушка Панноккья моментально различила в многоголосом шуме нежные голоса своих котов. А верные ученики Цоппино тоже, в свою очередь, сразу же отыскали среди пестрой толпы бегущих высокую старуху с суровым лицом. Вскоре коты, громко мяукая, со всех сторон попрыгали на руки к своей покровительнице. - Ну-ну, - заворчала тетушка Панноккья прослезившись, - пойдемте домой. Один, два, три, четыре... Все тут? Семь, восемь! Даже на одного больше! Восьмым оказался наш старый знакомый - Тузик. На руках у тетушки Панноккьи хватило места и для него. В это время Джельсомино перестал петь и принялся расспрашивать всех убегавших из сумасшедшего дома о Цоппино. Но никто ничего не знал о котенке. Тут уж Джельсомино совсем потерял терпение. - Остался там кто-нибудь? - спросил он, показывая на сумасшедший дом. - Никого, ни души! - ответили ему. - Ну, тогда смотрите! Он набрал полную грудь воздуха, как пловец перед прыжком в воду, сложил руки рупором, чтобы направить звук в нужном направлении, и испустил особенно громкий, просто невероятно громкий крик. Если у обитателей Марса и Венеры есть уши, то и они, конечно, слышали его на этот раз. Достаточно вам сказать, что здание сумасшедшего дома закачалось, словно на него налетел сильнейший ураган. С крыши во все стороны брызнули черепицы, здание накренилось, зашаталось и со страшным грохотом рухнуло в ров, подняв тысячи брызг. Все это произошло в одну минуту. Подтвердить может поваренок - он оставался на кухне до последнего мгновения и едва успел броситься в ров, чтобы переплыть его. На площадь он выбрался за миг до того, как все рухнуло. А когда стены обвалились, громкое радостное "ура!" разнеслось по площади, и как раз в этот момент взошло солнце, словно кто-то предупредил его: "Скорее, поторопись, не то упустишь замечательное зрелище!" Восхищенный народ столпился вокруг Джельсомино таким плотным кольцом, что даже журналистам не удавалось приблизиться к нашему певцу и попросить его поделиться своими впечатлениями. Им пришлось удовольствоваться беседой с Калимеро Денежным Мешком, который угрюмо стоял в стороне. - Не могли бы вы сказать несколько слов для газеты "Вечерняя ложь"? - обратились к нему журналисты. - Мяу! - ответил Калимеро и повернулся к ним спиной. - Изумительно! - вскричали журналисты. - Стало быть, вы один из очевидцев! Так расскажите нам, каким образом здесь ничего не случилось? - Мяу! - снова ответил Калимеро. - Чудесно! Значит, мы можем самым категорическим образом опровергнуть, что сумасшедший дом разрушен и заключенные разбежались по городу! - Да поймите вы наконец, - вдруг рявкнул на них Калимеро, - поймите же вы наконец, что я - кот! - То есть вы хотите сказать - собака? Ведь вы мяукаете совсем по-собачьи! - Да нет же, я - кот! Самый настоящий кот и ловлю настоящих мышей! Вот и сейчас я отлично вас вижу. Можете попрятаться куда угодно, меня вы не проведете! Все равно вы - мыши, и все до одной попадете мне в лапы. Мяу! Мяу! Курняу! И, сказав это, Калимеро подпрыгнул и припал к земле. Журналисты поспешно спрятали свои авторучки и в страхе забрались в автомобили. А отчаянно мяукавший Калимеро пролежал на том месте до самого вечера, пока его не подобрал какой-то сострадательный прохожий и не отправил в больницу. Ровно через час вышел экстренный выпуск "Вечерней лжи". Всю первую страницу занимал огромный заголовок, набранный большущими буквами: НОВАЯ НЕСОСТОЯВШАЯСЯ ПРОДЕЛКА ПЕВЦА ДЖЕЛЬСОМИНО. СВОИМ ПЕНИЕМ ОН НЕ РАЗРУШИЛ ДО ОСНОВАНИЯ СУМАСШЕДШИЙ ДОМ! Редактор газеты потирал от удовольствия руки: - Славненькое опроверженьице! Сегодня мы продадим по крайней мере сто тысяч экземпляров... Но вышло наоборот. Мальчишки-газетчики, продававшие "Вечернюю ложь", стали скоро возвращаться в редакцию. Все они тащили обратно кипы нераспроданных газет. Никто не пожелал купить ни одного номера. - Как? - вскричал редактор. - Что же тогда люди читают? Может быть, календарь? - Нет, синьор редактор, - ответил какой-то мальчишка похрабрей, - календарь люди тоже не читают. Куда он годится, если декабрь в нем называется августом? Оттого, что изменилось название месяца, никому не станет теплее. Все смеются нам прямо в лицо и советуют делать из ваших газет кораблики. В эту минуту в комнату вбежала собачка редактора. Она только что вернулась с прогулки по городу, на которую сама себя сводила. - Кис-кис! Иди сюда! Иди сюда, мой котеночек! - обрадованно позвал ее редактор. - Гав! Гав! - ответила ему собака. - Что? Да ты, кажется, лаешь? Вместо ответа собака дружелюбно вильнула хвостом и залаяла еще громче. - Да ведь это конец света! - вскричал редактор, вытирая со лба пот. - Конец света! Но это был всего лишь конец Королевства Лжи. После того как рухнул сумасшедший дом, на свободе оказались сотни правдивых людей. В городе появились лающие собаки, мяукающие коты, лошади, которые ржали по всем правилам зоологии и грамматики... В городе вспыхнула эпидемия правды, и большинство населения уже заболело ею. Торговцы спешили сменить ярлыки на своих товарах. Какой-то булочник снял вывеску, на которой было написано "Канцелярские товары", перевернул ее и на обратной стороне углем написал "Хлеб". Перед его лавкой сразу же столпился народ, и люди стали шумно выражать ему свое одобрение. Но больше всего народу собралось на площади перед королевским дворцом. Этой толпой предводительствовал Джельсомино. Он громко распевал свои песни, и люди сбегались на его голос со всех концов города и даже из окрестных сел. Джакомоне увидел из окна своего дворца эту огромную толпу и радостно захлопал в ладоши. - Скорее! Скорее! - заторопил он своих придворных. - Скорее! Мой народ хочет, чтобы я произнес речь. Смотрите, люди собираются, чтобы поздравить меня с праздником! - Гм, а какой же сегодня праздник? - спрашивали придворные друг друга. Может быть, это покажется вам странным, но они еще ничего не знали о случившемся. Королевские сыщики, вместо того чтобы сообщить обо всем во дворец, попрятались кто куда. С другой стороны, коты, жившие во дворце короля Джакомоне, еще лаяли, - эти бедняги (были последними лающими котами во всем королевстве. Глава двадцатая, в которой Джельсомино своим пением изгоняет из страны короля Джакомоне Никакой книги судеб, как вы знаете, на свете не существует. Нет такой книги, в которой предсказывалось бы все, что должно случиться. Чтобы написать подобную книгу, нужно быть, по меньшей мере, редактором газеты "Вечерняя ложь". Одним словом, книги судеб нет и не было даже во времена короля Джакомоне. И очень жаль, потому что, будь у короля такая книга, он мог бы прочесть в ней то, что должно было случиться в этот день, а именно: "Сегодня король Джакомоне не произнесет речи!" Действительно, в то время как Джакомоне с нетерпением ждал, пока слуги откроют ему двери балкона, по всему дворцу, откликаясь на голос Джельсомино, со звоном посыпались стекла. - Нельзя ли поосторожнее?! - закричал Джакомоне слугам. В ответ он только услышал: "Трах-тах-тах-тах-тах!", которое донеслось из его спальни. - Зеркало! - вскричал король. - Кто разбил мое любимое зеркало? Удивленный, что никто не отвечает, его величество осмотрелся вокруг. Увы! Он остался совсем один. Министры, адмиралы, придворные и камергеры при первом же сигнале опасности, то есть при первой же высокой ноте Джельсомино, бросились по своим комнатам. Они без лишних слов отшвырнули прочь свои роскошные наряды, которые носили столько лет, и достали из-под кроватей старые чемоданы со своими пиратскими одеждами, бормоча при этом: - Если не надевать на глаз черную повязку, то я, пожалуй, смогу сойти за городского мусорщика. Или же: - Если не пристегивать деревянную руку, никто меня не узнает. При Джакомоне осталось только двое слуг, в обязанности которых входило открывать и закрывать балконные двери. И хотя стекол в дверях балкона уже не было, слуги стояли как вкопанные и время от времени протирали дверные ручки своими кружевными манжетами. - Бегите уж и вы заодно, - вздохнул Джакомоне, - все равно дворец сейчас рухнет. Действительно, в этот момент, словно хлопушки, стали лопаться лампочки в люстрах - это Джельсомино запел в полную силу. Слуги не заставили себя просить. Пятясь и кланяясь через каждые три шага, они добрались до двери, ведущей на лестницу. Тут они повернулись и, чтобы поскорее спуститься, съехали вниз по перилам. А Джакомоне прошел в свою комнату, снял королевский наряд и надел костюм простого горожанина, который купил когда-то, чтобы неузнанным ходить по улицам своего города и слушать, что о нем говорят. (Правда, ему быстро разонравилось это занятие и он предпочел посылать в город своих сыщиков.) Костюм был коричневого цвета, он одинаково подошел бы и банковскому служащему, и профессору философии. А как хорошо сочетался коричневый цвет с оранжевым париком! Но, к сожалению, приходилось расстаться и с париком: он был слишком хорошо известен людям, куда лучше самой королевской короны. - Мой любимый парик! - вздохнул Джакомоне. - Мои дорогие парики! - И он открыл шкаф, где ровными рядами висели его парики, похожие на головы марионеток, приготовленных к спектаклю. Тут уж Джакомоне не смог удержаться. Он схватил добрую дюжину париков и сунул их в чемодан. - Я возьму вас с собой в изгнанье! Вы будете напоминать мне об этих невозвратных счастливых днях! И бывший король спустился по лестнице, но не в подвал, как это сделали его придворные, которые, словно мыши, удирали из дворца по канализационным трубам. Он вышел в парк. Ведь его уже тоже можно было не считать королевским. Но все равно он был прекрасным, зеленым, полным запахов цветов. Джакомоне подышал еще немного этой поистине королевской атмосферой, затем открыл небольшую калитку, выходящую в какой-то переулок, убедился, что его никто не видит, и, пройдя метров сто, оказался на площади, в самой гуще народа, который восторженно приветствовал нашего Джельсомино. Никто не узнал короля - ведь он впервые появился на улице лысым. Коричневый костюм и чемоданчик, который он держал в руке, придавали ему вид приезжего коммерсанта. - Вы, должно быть, не здешний? - вдруг спросил его какой-то человек, дружески хлопнув по плечу. - Послушайте, послушайте, как поет наш Джельсомино! Вон он там, видите? Тот самый паренек... Увидев его на велосипедных гонках, вы не поставили бы за него и двух сольдо. А между тем слышите, какой голос? - Слышу, слышу, - пробормотал Джакомоне, а про себя добавил: "И вижу!" Он действительно увидел, как разлетелся на куски его любимый балкон, увидел то, о чем вы, наверное, уже догадываетесь, - королевский дворец рухнул, как карточный домик, которому надоело стоять, и целое облако пыли поднялось к небу. Тогда Джельсомино взял еще одну высокую ноту, чтобы разогнать пыль, и все увидели на месте дворца лишь груду развалин. - Кстати, - снова обратился к Джакомоне его сосед, - вам никто не говорил, что у вас великолепная лысина? Ведь вы не обидитесь на меня за эти слова, правда? Взгляните вот на мою. Джакомоне провел рукой по своей голове и посмотрел на голову своего соседа, которая была круглой и гладкой, как резиновый мяч. - В самом деле, прекрасная лысина, - согласился Джакомоне. - Ну что вы! Лысина как лысина... Вот ваша - это да! Ваша - просто блестящая! Особенно сейчас, при солнце. Она так сверкает, что глазам больно. - Ну что вы! Это слишком любезно с вашей стороны, - пробормотал Джакомоне. - Да нет же, я нисколько не преувеличиваю! Знаете, что я вам скажу? Если б вы были членом нашего клуба лысых, то вас непременно избрали бы его президентом. - Президентом? - Да, и единогласно! - А что, разве есть такой клуб лысых? - Конечно! Правда, до вчерашнего дня он существовал нелегально, но теперь он станет легальным. В него входят лучшие граждане нашего города. И знаете, стать членом клуба не так уже трудно. Нужно только, чтобы на голове у вас не было ни одного волоса. Находятся даже люди, которые вырывают себе волосы только ради того, чтобы войти в наш клуб. - И вы говорите, что я... - Ну да, вы могли бы стать президентом нашего клуба. Готов спорить на все что угодно! Вот когда Джакомоне по-настоящему расстроился. "Значит, - подумал он, - я жестоко ошибся в выборе профессии. Вся моя жизнь - это сплошная ошибка. А теперь слишком поздно, чтобы начинать сначала". Воспользовавшись общей толкотней, Джакомоне улизнул от своего собеседника, выбрался из толпы и пошел по безлюдным улицам. А в чемодане у него грустно шуршали двенадцать париков. Несколько раз он замечал, как из канализационных люков выглядывали головы, которые он как будто где-то уже видел раньше. Не его ли это пираты? Но головы эти сразу же исчезали при виде этого толстого лысого гражданина в коричневом костюме. Бывший король направился было к реке, решив положить конец своей неудавшейся жизни. Но, подойдя к воде, он передумал. Открыв чемодан, он вытащил из него парики и один за другим побросал их в воду. - Прощайте, - прошептал Джакомоне, - прощайте, мои дорогие маленькие лгуны! И парики поплыли по воде, но не затерялись бесследно. В тот же день их выудили мальчишки, что разбойничают на речных берегах не хуже крокодилов. Мальчишки высушили парики на солнце, напялили их себе на головы и устроили веселое шествие. Они пели песни и громко смеялись, им было невдомек, что они справляют поминки по владычеству короля Джакомоне. Надо сказать, что самому Джакомоне еще повезло. Ведь он может просто уйти из своего королевства и даже, пожалуй, станет президентом или, по крайней мере, секретарем какого-нибудь клуба лысых. Ну а пока он идет куда глаза глядят, вернемся в город и бросим последний взгляд на площадь перед дворцом. Окончив свою разрушительную песню, Джельсомино вытер со лба пот и сказал: - Ну вот... С этим тоже покончено... - Но на душе у него было тяжело: Цоппино все еще не отыскался. - Где же он может быть? - спрашивал себя наш герой. - Я бы не хотел, чтобы он остался под развалинами сумасшедшего дома. Так недолго и до беды. Но толпа отвлекла его от грустных мыслей. - Колонна! - кричали со всех сторон. - Нужно сломать колонну! - Зачем? - На ней изображены походы короля Джакомоне. А это ложь, потому что Джакомоне никогда и носа не показывал из своего дворца! - Хорошо, - согласился Джельсомино, - колонне я тоже пропою серенаду по всем правилам. Разойдитесь немного, чтобы она никого не придавила. Люди, что стояли вокруг колонны, сразу же попятились, толпа на всей площади всколыхнулась, словно вода в ванне. И тогда Джельсомино увидел там, на колонне, в каких-нибудь двух метрах от земли хорошо знакомый рисунок трехлапого котенка. - Цоппино! - радостно закричал он. Рисунок заколебался, его линии на мгновение изогнулись, но затем снова застыли неподвижно. - Цоппино! - еще громче позвал Джельсомино. На этот раз его голос проник в мрамор, преодолел его твердость, Цоппино отделился от колонны и спрыгнул на землю. - Уф! До чего же хорошо! - промяукал он, целуя Джельсомино в щеку. - Если б не ты, я бы так и остался приклеенным к этой колонне, и меня в конце концов смыло бы дождями. Я люблю чистоту - это всем известно. Но умереть смытым мне ничуть не улыбается... - Но вы совсем забыли обо мне, друзья мои, - услышали они вдруг голос художника Бананито. Раздав направо и налево немало хороших толчков и пинков, он наконец протиснулся сквозь толпу к своим товарищам. - Если с тобой еще раз случится что-нибудь подобное, я нарисую тебя заново, мой Цоппино, и ты станешь еще более красивым и совсем настоящим! Трем друзьям, которые только что встретились, нужно многое рассказать друг другу. Поэтому оставим их в покое. Ну а колонна? А она никому не мешает. Наоборот, ложь, изображенная на ней, будет напоминать людям о том, что когда-то в их стране властвовал бессовестный лгун и что достаточно было однажды только хорошо спеть песню, чтобы разрушить все его королевство. Глава двадцать первая, в которой Джельсомино, чтобы никого не обидеть, забивает гол, а за ним и другой Эта история будет совсем закончена, когда я сообщу вам самые последние новости. Дело в том, что, торопясь дописать предыдущую главу, я совсем забыл, что в кармане у меня лежат заметки, которые я сделал в тот день, когда Джельсомино рассказал мне о своих приключениях в Стране Лгунов. Из этих заметок явствует, в частности, что никто, никогда, нигде и ничего не слышал больше о короле Джакомоне. Поэтому я даже не могу вам сказать, стал ли он порядочным человеком или же пиратская натура взяла в нем верх и опять повлекла по дурной дороге. Из этих заметок я узнал также, что Джельсомино, который был, в общем, доволен своими делами, проходя по главной площади, каждый раз чувствовал себя так неловко, словно в ботинок ему попал камешек. - Разве так уж нужно было разрушать дворец и превращать его в груду развалин? - упрекал он себя. - Разбей я лишь несколько стекол, Джакомоне все равно бы только и видели. А потом можно было бы позвать стекольщика, и все было бы в порядке. Но вскоре Бананито позаботился о том, чтобы избавить друга от этого камешка. Он восстановил дворец своим обычным способом - при помощи нескольких листов бумаги и коробки красок. Он потратил на это полдня и не забыл даже про балкон. И когда на фасаде нового дворца появился балкон, люди потребовали, чтобы Бананито поднялся на него и произнес речь. - Послушайте моего совета, - сказал Бананито, - издайте закон, запрещающий кому бы то ни было произносить речи с этого балкона. К тому же я художник, а не оратор. А если вам так уж хочется услышать речь, то обратитесь лучше к Джельсомино. В этот момент на балконе появился Цоппино: - Мяу! Мяу! Курняу! Люди зааплодировали ему и не стали больше требовать никаких речей. Из другого листка, найденного в кармане, я узнал, что тетушка Панноккья стала директором института по охране бездомных котов. И это очень хорошо. Уж теперь-то можно не опасаться, что кто-нибудь заставит котов лаять. Ромолетта вернулась в школу и сейчас, наверное, сидит в классе. Только не за партой, а за столом - у нее было достаточно времени, чтобы стать учительницей. И наконец, на самом маленьком листке я нашел только одну строчку: "Война закончилась со счетом один-один". Вы только подумайте - я чуть не забыл рассказать вам о войне! Это произошло через несколько дней после бегства короля Джакомоне. Оказывается, Джакомоне, рассчитывая на пушки, которые нарисует ему Бананито с помощью своего карандаша, втайне от своих подданных объявил войну одному из соседних государств. Самую настоящую войну, так что армии обоих государств уже отправились к границе, чтобы встретиться там и сражаться не на жизнь, а на смерть. - Но мы совсем не хотим воевать, - заявили новые министры. - Мы же не такие пираты, как Джакомоне... Один журналист отправился к Джельсомино, который теперь всерьез занимался музыкой, готовясь выступить с настоящим концертом. - Что вы думаете о войне? - спросил его журналист. - О войне? - удивился Джельсомино. - Предложите противникам устроить вместо войны хорошую футбольную встречу. Если при этом и окажется несколько ушибленных коленок, то крови, во всяком случае, прольется очень мало. К счастью, эта мысль пришлась по душе и другой стороне, потому что там тоже никто не хотел воевать. И вот в одно из ближайших воскресений состоялся футбольный матч. Само собой разумеется, что Джельсомино болел за свою команду и так увлекся, что в один из самых острых моментов не выдержал и закричал: "Бей!" Тут мяч влетел прямехонько в сетку ворот противника, как это уже случилось в самой первой главе. Но в ту же минуту Джельсомино закричал: - Мы хотим только честной победы. В спорте не должно быть никакого обмана! И немедленно забил гол в другие ворота. Я уверен, что на его месте вы бы, конечно, сделали то же самое.