Олег Павлов. Русские письма --------------------------------------------------------------- © Copyright Олег Павлов Email: pavlov@pavlov.nm.ru WWW: http://www.pavlov.nm.ru Ў http://www.pavlov.nm.ru Date: 14 Jul 2003 --------------------------------------------------------------- "Русский человек в XX веке" - новая книга Олега Павлова - поступила в продажу. Рассылка наложенным платежом осуществляется как за рубеж, так и по России. Заявки можно направлять на электронный адрес издательства: info@rp-net.ru --------------------------------------------------------------- Основой для этих размышлений послужили письма, адресованные А. И. Солженицыну в начале 90-х и публикуемые с его согласия. Каждое письмо содержало просьбу придать написанное гласности. Манифесты совести Как узнать не то что обо всем, а хотя бы услышать ближнего. А какая польза от одного человека? Кому нужна-то его жизнь? Пожил - ну и умри в свой час. И на что нам правда, если все равно умрем? Зачем истины нужны, если живей не будешь? Но миллионы раз люди, вовсе-то невеликие, с мыслью о самом насущном, а не о бессмертии, обращались друг к другу, нуждаясь в изъяснении себя. Написанное в письмах или в дневниках запечатывают, прячут. Человеку свойственно при жизни хранить тайну о себе и о своих делах, чего-то стыдясь или опасаясь - и только правдоискатель не терпит ничего тайного. Что есть правда как не вскрытая и выпотрошенная тайна? Видим не замысел, а умысел, наущение дьявольское - не добро, но зло. И воскрешаем себя, еще-то живущих, но "погибших во зле", не молитвой, а бунтом. Есть бунт кровавый и открывающий нараспашку все, скопленное в душах. И есть бунт жертвенный, открывающий точно так же скопленное в душе. Жертвенный бунт - обличение. Принесение себя в жертву во имя открытия правды. Во имя слова правды. Открытие слов, волевое превращение личного да тайного в общую боль - и есть русское письмо. Философский, социальный - все едино... Бунт. Россия на многие века - страна "воровских грамот", "подметных писем", "прокламаций", "листовок", "самиздата". Русские пишут открыто, протестуют веков пять к ряду, и Россия - огнедышащий вулкан человеческого протеста. Вулкан то тлеет, то извергается - и с той же неотвратимостью наш бунт метафизический, из тлевшего, извергает расплавленные взрывы крови да огня. Что было твердью - дрожит под ногами, ломается от цивилизационных, подобных тектоническим, сдвигов. Счастливый билет в Царство Божие возвращают тоже не один век. Возвращает его Курбский, открыто письмами обратившийся не иначе-то против помазанника Божьего на земле - и о том, о божественном праве и о "слезинке", Иван Грозный с Курбским уже вели свой спор. Карамазовский и вопрос, и разговор - суть русский, вневременной. Поучения да слова о благодати, что полны были христианского смирения и тайны, в русской истории так скоро кончаются, как скоро обрушился закон. Закон - это "Cуд от Бога, а не от тебя". А братоубийство, всевластие - все то, что движет ходом истории - русский человек однажды и уже навсегда осознал Концом, Судом не от Бога. "Некуда жить" - вот русский апокалипсис. И не грядущий, а давно в сознании человека наступивший. Вот и русские письма - все возникают, как человеческие голоса, из пустот не мирных времен, а самых трагических. Это письма от жертвы к палачу, в которых обличение и покояние - одной крови. Приносящий себя в жертву возвышается покаянием, ведь никогда покаянием не возвысится настоящий или будущий палач: "... не хотел ведь я крови твоей видеть; но не дай мне Бог крови ни от руки твоей видеть, ни от повеления твоего..." Пафос открытости русского письма задан обращениями. Протопоп Аввакум, сидя в яме земляной, волен был обратиться и к Богу, и к Царю. В письмах же к царю Алексею Михайловичу частенько поминает он о том, сидя в яме, что молится за него, но само его письмо не есть молитва. Обратить волю свою только в молитву, слышную только Богу, но не людям, и оказывается для русского человека невозможно. Даже о молитве, как о тайне, он откроет в письме, ведь и ощущает неведомую новую силу слов, какую обретают они, когда тайное становится явным. Какую? Cамую великую! Писавший и обращавшийся к "чтущим и слышущим", воплощал то о б щ е е, ради чего и жертвовал собой. Воплощался душой в своем народе. Век просвещенных людей и философского бунта - это "Философические письма" Чаадаева, письмо Белинского к Гоголю. Появились "общественные вопросы" и ни для кого они не были тайной. Поэтому и правдоискатель - не обличал, а вступал в открытый спор. Философская переписка сменилась открытми обращениями к обществу по острейшим социальным вопросам. Это обращение к людям не делало Достоевского или Толстого писателями, но если в России слово становилось поступком - то для писателя; а если в слово писателя верили - то оно увлекало за собой людей. Но есть вредная глупость, заявляющая, будто бы эта вера подменила собой веру в Богу и увлекла к бунту. Прежде всего, Толстой или Достоевский сами верили в Бога - и увещевали своими обращениями от кровопролития и казней, но их никто не слышал! Царское правительство казнило революционеров, революционеры казнили министров, градоначальников, готовили смерть царям. Особая личная нравственная позиция уже-то становилась в подобной атмосфере поступком. Русский писатель призывал: вопросы устройства общества не могут быть решены насилием или произволом. Это было обращением к совести человеческой, с мыслью, что и в главное в человеке - это ни бунтующий ум, ни оскорбленная душа, а совесть. Новая нравственность, разрешающая казнить во имя установления на земле справедливости, рождала страстную отповедь в защиту человека вообще, потому как именно человеческую жизнь готовы были принести в жертву: на крови, как на основании, строить новый справедливый мир. Только человечность, обращенность к совести человеческой, окружила писателя русского мифом заступника. Таковым он не был, не мог быть - ну разве только Толстой, вступившийся за духоборов и старообрядцев. Горький, хотевший быть духовным учителем, веруя в знание, единственный сознательно посвятил себя этому мифу - но спасая по человеку людей себе близких и помогая миру искусства, миссию свою не исполнил. Его трагическое двойство обнажило этот моральный надлом: видел перед глазами и сталинские лагеря с миллионами узников, и парадные массы новообращенных советских людей - поделенный надвое как на плахе свой народ, но оказался не в силах быть заступником и учителем, а совершил выбор, который, что и внушил себе, совершила сама история. Но в будущем именно миф о народном заступнике превратит опять же русского писателя в ответственного уже и не перед историей, а перед людьми: обращавшийся прежде сам к людям, он станет маяком для нуждающихся в помощи, в заступничестве, так что потекут к нему реками, полные боли и открытости, письма. А после революции уже русский писатель пишет, полные боли, но и гнева, письма к палачам... Новой власти пишет с обличением Короленко. Сталину - Раскольников. Но потом писать станут с просьбой о заступничестве - не обличая уже, а с мольбой за себя или самых близких... Такие письма Сталину напишут Замятин, Булгаков, Ахматова... Да кто их не писал - за сыновей, с просьбой о помиловании или с последней верой что "он ничего не знает!" Их писала массово вся приговоренная Россия, умоляя своего палача о пощаде. Русские письма - не бунтующие, а умоляющие - рождаются миллионами обретших свой голос в слове человеческих душ. Миллионы писем... Это и потому, что уже всеобщей стала грамотность. Но и потому, что миллионы теряют кто свободу, кто родных - и вот ищут в письмах друга друга или добиваются правды. Такой же утратой личной свободы и близких становится для миллионов людей война. Миллионы писем на фронт, миллионы - с фронт. А были и такие, которые писались кровью...Кто писал с фронта, знал, что письмо может быть вскрыто в особом отделе, и если что - окажешься в лапах смершевцев. Поэтому писали - одно для цензуры; а зная наверное, что письмишко смершевцев обманет, проскользнет - всю правду. Книга, которой суждено было скорбно разделить новый кровавый век на две эпохи - это "Архепилаг ГУЛАГ". Арест... Фронтовой офицер был арестован - перехвачено было крамольное письмо к другу. А в офицерском планшете бунтарская "Резолюция No 1". Найдут при обыске еще дневник, писавшийся не для чужих глаз. Его случай - судьба, но вот судьба - не случай. Все должно было случиться именно так: "Мы переписывались с ним во время войны между двумя участками фронта и не могли, при военной цензуре, удержаться от почти открытого выражения в письмах своих политических негодований и ругательств, которыми поносили Мудрейшего из Мудрейших, прозрачно закодированного нами из Отца в Пахана". В тюрьме над наивностью заговорщиков смеялись: "Говорили мне, что других таких телят и найти нельзя. И я тоже в этом уверился". Но однажды откроет для себя с удивлением еще одну похожую судьбу: "Вдруг, читая исследование о деле Александра Ульянова, узнал, что они попались на том же самом - на неосторожной переписке, и только это спасло жизнь Александру III 1 марта 1887 года." Спасло жизнь царю, и отняло другую - Ульянова, а брат казненного отнял жизнь - у последнего русского царя. Солженицын писал "Архипелаг ГУЛАГ" с опорой на читательские письма, что хлынули к автору повести об одном дне Ивана Денисовича. Письмо освобождало от немоты. Ни одно произведение не рождало еще такого стихийно-сплоченного обращения людей, пробуждения веры в справедливость, в победу добра, духа человеческого над злом. Слово его было услышано! Читая открытые обращения Солженицына того времени, читая "Жить не по лжи", удивительно понимать, что всего десяток лет тому назад все безмолвствовало. Когда голос самого Солженицына будет заглушен, а потом и смолкнет в изгнании, советские люди будут продолжат писать... Люди верили тем, к кому обращались. Пробуждена вера в литературу - и письма читателей не одно десятилетие откликаются на журнальные публикации. А уже в нарушение запретов, в СССР возникает самиздат; переписанные от руки или в машинописи, тайно от человека к человеку ходят листы художественных и публицистических произведений, которые читают как письма. Обращения людей в газеты, в органы власти были также массовы. Письма трудящихся всячески поощряются властью. Письма с жалобами на произвол инстанций или даже на качество товара посылали в газету - и газета, почти каждая, будто уполномоченная государством, отсылала письмо на проверку. Вера и отзывчивость людей были массовыми: газеты открывали тематические рубрики, где письма публиковались как монологи - а в ответ шли сотни, а когда и тысячи писем, обращенные к этим людям с предложениями дружбы, помощи, со своими мнениями. Эту силу доверия, отзывчивости подхлестнуло гласностью, когда и тиражи массовых изданий в стране достигли миллионных отметок. Явилось понятие "общественное мнение", что было символом поначалу нового порядка вещей - того, что власть оборачивается к человеку и осознает себя зависимой от его мнения или же выбора. Обличения насыщали это мнение как губку. И если поначалу общественное мнение казалось силой самостоятельной - перед которой заискивали, на которую опирались, то скоро научились управлять, а потом и помыкать. Управляли - чтоб прийти к власти. Помыкали - придя к власти. Последний всплеск веры людской - 1991 год. Впервые за всю историю народ получил свободу выбора. С 1989 года власть избирается - и президенты, и депутаты - а важнейшие вопросы решаются на всенародных референдумах. И новая конституция, сменившая экономический и политический строй, была одобрена народом. То есть свершились по воле большинства все исторические перемены. Тот или иной общественный выбор теперь - это не нравственный вопрос, так как он совершается волей обычного большинства, то есть волей аморфной, обобществляющей сумму самых обывательских предпочтений да интересов. Прежде он свершался как нравственный волей открыто протестующего меньшинства, и люди следовали за ним, движимые только верой, как за обращением, к ним посланным. Этот нравственный выбор меньшинства мог быть по сути бесчеловечным - как выбор революционный. А мог быть вовсе выбором одиночки - как в одиночку, только своей волей, Солженицын рушил фундаменты лжи под коммунистическим зданием. Сегодня все свершается из того или иного корыстного интереса. Общественное мнение ничего не решает, презирает само себя и его едва-едва возбуждают мерзкими сексуальными скандалами. Между людьми в России почти прекратилась даже личная, семейная переписка - не от нищеты, очевидно, а от неверия в ее смысл. Мало кто верит, что он живет и что кругом продолжается жизнь. Люди никому и ничему не верят, но и нет глубокой жажды правды, воли к сопротивлению, потому что большинство, если способно еще бороться, так только за физическое существование. Хоть все покрыто снова коростой лжи, но это ложь дарованная вседозволенностью, которую даже не обличишь, потому как все мы сегодня - все наше общество - живем во лжи животных инстинктов, законов собственного выживания, массовых вкусов. Но сегодня, сегодня вдруг восклицает в письме человек: "Нет бога, нет! Если б он был, он бы заплакал от такой ужасной несправедливости..." А другие восклицают: "Пусть придет скорей Страшный Суд!" - и взывают так вот истово к Богу. В них, в русских письмах, сегодня мало есть возвышенного, но они все обращены под духу своему именно к Богу, а не к тем, кому отправлены были по почте, к таким же людям - на звук или свет их имен. Они, наверно, и написаны были и отосланы, когда в людях совершенно истратилась хоть какая-то вера. Но жить без надежды невозможно. Без нее - только умирать. А люди хотели и хотят жить, не могут смириться с мыслью, что должны исчезнуть бессмысленно, бесцельно и упрямо цепляются за последнюю возможность кому-то верить, будто эта вера только и продлевает жизнь. В современной России такую последнюю надежду смогли пробудить в людях всего несколько человек. Один - это президент страны, которому кто-то все еще верил. Второй - это не солгавший ни в одном своем слове русский писатель. Писали еще ссутуленному тихому человеку, будто святому, а когда он ушел из жизни, то люди продолжали писать уже его жене, не желая смиряться с тем, что один из адресов был вычеркнут смертью. Писали: "Кремль, Ельцину... ", "Москва, телевидение, Солженицыну"... Люди писали с последней верой: "Спасите! Бейте в набат!" Но ведь и Сахарова, и Солженицына захлопывали, осмеивали, когда поднимались они на н а р о д н у ю т р и б у н у, и это избранники народные не желали их слушать. Тогда кого и как могли они спасти? Солженицын в очерках изгнания рассказывает: отвечал на письма раковым больным, что обращались к нему, зная о его собственном излечении от рака благодаря настою трав - самодельному, им же изобретенному лекарству - и раковым больным высылал его рецепт. ОДИН ЧЕЛОВЕК НЕ В СИЛАХ ОТВЕТИТЬ ВСЕМ, КАК НЕ МОЖЕТ ОН ОТВЕТИТЬ ЗА ВСЕХ, И ТОЖЕ ПОНЕСЁТ СВОЮ ДУШУ НА СУД НАРАВНЕ СО ВСЕМИ, ДЕРЖА ОТВЕТ ЗА СВОИ ПОСТУПКИ И НЕПОСТУПКИ. Россия пишет "Я простой рабочий и могу сказать о себе, что никогда не состоял в партии, не потому что я ненавидел эту систему, а просто из соображения, что партийный билет был корочкой для куска хлеба определенной части ее членов. А я не нуждался о том, что останусь без куска хлеба. Я и сейчас об это не думаю, так как имею достаточную квалификацию, да и не одну профессию. Теперь мне 56 лет и будет просто смешно, чтоб я в свои года уже лживо перестроился в новые демократические порядки. Зато люди, которые вчера еще сидели в партаппаратах и на руководящих должностях, быстро перепрыгнули на тот берег, прихватывая высшие должностные кресла и еще пуще разваливают страну, огульно ее грабят на этот раз. Я помню послевоенное время, разруху и голод, когда карали, сажали за 1 кг. зерна, картофеля. Мы понимали, голод был, но воровать нельзя. А сейчас крадут эшелонами, и не голодные, а которые бесятся с жиру. Уж если сажать, хоть миллионы таких, то надо сажать. Их надо лишать свободы и такой демократии. Аферистов, кто людей обманул - сажать. Зато сейчас с каждого честного заработанного рубля заставляют честных людей платить чудовищно налоги. Да, я согласен, что в магазине почти есть все, чего не было в социалистическом магазине, но какой толк, если всю зарплату можно проесть за неделю. Имею двоих детей, уже взрослых детей, мужчин, у которых уже есть свои семьи. Мои сыновья тоже не состоят в партиях. Но у них нет больше права на труд. Могут вышвырнуть с работы. Могут зарплату не платить". "Пишет вам рядовой россиянин. С потолка Президента и Правительства - я баран и быдло. Хочу поделиться своим житьем и высказать мое личное отношение к сегодняшнему дню (где так вольно дышит человек). Родился я не под счастливой звездой. Мать была неграмотной деревенской женщиной. Четыре года ходила в первый класс, т.е. каждый год до первых морозов. Отца не помню. Погиб под Сталинградом без вести. Рос я в Приморье. Есть такой поселок Липоведы. Жили в бараке. В комнате 3 на 5 метра. Нас - детей - было трое. Холод и голод ощущается детством до сих пор. С горем пополам окончил семь классов. По просьбе матери пошел учиться в Р.У. г.Владивостока по специальности судовой сборщик. Ее родной брат по этой части был мастером. И меня мать хотела видеть в этой форме. Когда я первый раз попал на судостроительный завод, где в то время находясь в цехе, необходимо было кричать на ухо, я плакал. Это был ад. Это было в 1952 году. Прошло два года и я стал работягой. В то время уже болела моя мама смертельной болезнью. Белокровие. Уволиться почти невозможно с завода. Куча справок. Увольняюсь. Еду домой. Маме 40 лет. Мать перед смертью просила меня, чтобы я после ее смерти не бросил брата с сестрой. Я даю обещание. Этим обещанием похоронил все свои мечты. Так для меня наступили тяжелые дни. Я здоровьем не блистал. Надо было добывать хлеб. Я не мог устроиться на работу. На шахту не брали. Поселок небольшой. Мои слезы в комсомоле и КПСС не пробивали. Им было наплевать. И только на стройке шахтуправления меня приняли разнорабочим. Сменил молоток и зубило на лом и кирку. Зима, лом, траншея. Добываю хлеб. От недоедания, мерзлой земли в глазах искры. Мне советуют младшего брата устроить в интернат. Я все пороги обил в г.Уссурийске. Добрался до самых верхов, но никто меня не понял. Сестра желает учиться в техникуме. Мой заработок на стройке 700-800 рублей по тем временам. Сестре надо помогать. Не выдержала, пошла работать. Я с братом уезжаю на вновь строящийся завод по ремонту атомных лодок, его теперь часто по центральному ТВ показывают - бастуют. Одиннадцать лет отдал заводу. Учился заочно. Работал судовым сборщиком. Избирался освобожденным председателем цехкома. Работал инженером, ст.инженером, мастером, нормировщиком. Вступил в партию КПСС. В стране был подъем производства. И в магазинах было что-то. Шли шестидесятые годы (в бытность Хрущева). По семейным обстоятельствам переезжаю во Владивосток. Работаю на инструментальном заводе в должности ст.инженера. Масса обязанностей по общественной работе: член партийного бюро, член профкома, "постоянный председатель" по выборам в Верховный совет, краевые и местные советы, командир народной дружины. Но языка за зубами удержать не смог. На заводе скандал между сторонниками старшего инженера и директора. Письмо в газету "Правда" послужило поводом для раздора. Нас - членов бюро - стали пытать, то есть отношение к письму - комиссия из крайкома партии. Прямо и четко говорю, что необходимо проверить все факты в письме и наказать виновного по фактам. Мое выступление не понравилось комиссии, правда, наказали обе стороны. А через некоторое время идет обмен партийных билетов. Идет собеседование. А получать билет надо было у первого. Если б вы знали, как он этот билет крутил, как он сожалел, что мне его обменяли. Все мне припомнил. Вот уже двадцать лет я живу на одном месте. Завод с ноября месяца закрыт на неопределенный строк. Нет заказов. Я не у дел. Нас не увольняют и не дают работы. А как мы с женой были рады, когда началась перестройка. Я с работы отпрашивался, когда по ТВ выступал Горбачев. В рот заглядывал. Начался выход из партии КПСС. Сделал это и я. Я в партии пробыл 30 лет. Мне пришили персональное дело. 1991, август, сентябрь, ГКЧП. С женой ночью не спали, слушали голос России по радиоприемнику. Волновались за Ельцина, за "демократию". На заводе ТВ. Я даю интервью. Я - МЫ - все заводчане - поддерживаем Ельцина, свободный труд и зарплату. Приватизация завода. Что это такое? Толком никто не знает, с чем ее едят. Трудно понять. Нашему заводу навязывают приватизацию по 3-му варианту. Решаем. Хлопаем. И прохлопали. Я лично много сил тратил на сплочение рабочих, на борьбу против решений администрации завода. Мое обращение к рабочим свелось к тому, что они отказывались дать подпись под текстом обращения и т.д. А повязаны они были одним - это пьянство на работе. Все им прощалось. Этим они были куплены. По этому принципу и сейчас народ живет. За что и поплатились. Теперь нас с завода выгнали. Я писал Чубайсу А.Б., что приватизация идет не правильно. Писал, что заводы грабят. Наш завод знали во всех республиках СССР. Сейчас тяжело смотреть. Завод разграблен. Тяжело смотреть на разбитые окна цехов. Помещения цехов и отделов сдают в аренду. А это зарплата для администрации, для нас, рабочих, денег нет. Госкомимущество края подсунуло нам человека на пост директора. Мы все поверили. Он нам обещал до нового 1995 г. погасить задолженность и вывести завод из прорвы. Вышло наоборот. Через два м-ца завод остановился. Пенсию оформлять невозможно, что положено делать отделу кадров, работяга бегает сам. А кругом пинают. Попробуй докажи. И вот у меня сложилось в душе, что я виноват сам. Виноват за то, что я родился и жив, за доверие людям. Меня обманывала партия КПСС, затем Горбачев М.С., затем Ельцин Б.Н. со своей командой во главе с Черномырдиным В.С. и Чубайсом. Что я имею на сегодня? Ответ. НИЩЕТУ. Только во сне забываешься, а как только открываются глаза, сразу же появляются боль в груди за свою бездеятельность и унижение. И так каждый день. '' "Поскольку им нужно защищать себя от разоблачений со стороны народа, то они сплотились в единый клан. Потеря единства равноценна смерти. Именно по этой причине они из всех сил стараются "нейтрализовать" своего противника, народ, лишая его элементарных прав. Начиная от местной администрации, милиции, прокуратуры, суда и кончая Верховным судом и аппаратом президента, обращения граждан нигде не регистрируются. Это дает чиновнику право не отвечать и выбрасывать любые заявления в мусорный ящик. В других структурах власти - ненамного лучше. Следует добавить, что на Старой площади (аппарат Президента) организация приема граждан, по сравнению с брежневскими временами, ухудшилась в несколько раз". "Мы пытались начать демократию снизу - это выборы в начале года в местные органы власти. На всех уровнях выбраны все до единого, - представители "партии начальства", прежних и нынешних хозяев жизни. На прежних выборах в 1990 г. - 10% были инакомыслящие. Основной фактор: уже четвертое поколение живет в перепуге. Наш край - край лишь непуганой номенклатуры. Она поняла истину: для основной массы населения удар по животу страшнее, чем удар по голове - это им дала Перестройка. По-прежнему раньше - голосователи, теперь избиратели отдают голоса за тех, на кого начальство указало... " "Россия никогда не была демократической страной. Раньше было - партия сказала надо, а мы должны были говорить, что обязательно сделаем. В 1991 году вдруг круто все изменилось. Нам стали говорить, что к нам пришла демократия. Это только первая естественная стадия демократии. Она называется вседозволенностью. Хотя у нас и есть различные силовые структуры, но они не могут остановить, да и не остановят рост несправедливости, коррупции, преступности. Даже при расцвете демократии нужны строгие регулирующие, а порой и ограничивающие законы. У нас же в России сейчас разрабатываются и стараются внедрить в жизнь законы, которые воспитывают и развивают в людях алчность, стремление к наживе любой ценой". "А в деревнях всю жизнь угнетают, все отбирают: т.е. молоко, яйцо, мясо. На полях остается много добра, все делается по указке сверху, как будто они больше крестьянина знают, когда убирать урожай. Нет горючего, при нашем-то природном богатстве, наградила же природа людей неблагодарных, все за границу, опустошают матушку землю". "Получил немного землички для устройства крестьянского (фермерского) хозяйства и тем и кормился до сих пор. Сажаю сад, развожу пчел, выращиваю картофель и разный овощ - кормлю семью, часть урожая продаю. Работаю руками, произвожу экологически чистый продукт и не устаю надеяться на то, что наступит наконец такой день, когда нам потребуются учителя, когда народ потребует к себе таковых и разгонит совсем всяких пастухов с палками и кнутами, какие до сих пор стоят над ним. Увы, дожидаться светлых дней нынче трудней. Хотя хорошие люди, конечно, есть, но народ парализован. Все по своим закутам. Ну, а крестьяне, село, вообще потеряли все здоровые силы. Смешно, но именно я, вообще-то городской человек, сегодня пытаюсь возвращать на бывшую Ростовскую огородную землю огородные навыки. Раньше тебя поддерживали все-таки то же телевидение или радио. А сегодня оттуда на страну никто ничего хорошего не вещает." "Душат нас всех - и колхозы и совхозы (АО). Скота осталось в нашем совхозе Степановское 40 -50% стада. Техника подошла на списание, выходила свой срок. Зарплаты не дают. Горючего на сегодня нет. В долг под урожай не дают. Чем сеять, неизвестно. Гужевого транспорта нет. Кто-то хотел купить убойное мясо. Зарезали 150 коров, покупатель сразу не приехал - и мясо пропало. Неделю вида нет. А когда приехал, пришлось этому заказчику отдать по 2000 рублей за кг. В Николаевском районе из-за какого-то дурака попало в банкроты 3 совхоза. Нечем рассчитаться с долгами банку. А в совхозе (АО) Вербенское было ж 4 отделения, самый большой был совхоз в районе. Сейчас продадут оставшийся скот, технику, что можно продать - продадут, и ничего людям не остается. Куда теперь им? C чего будут начинать? Мы, крестьяне, свою продукцию сдали государству в сентябре, но денег не получили. Горючим не запаслись. Работать нечем. Техники нет - сеяли лукошком. Все дорого. Деньги наши за 7-6 месяцев съела инфляция. На душе у всех скверно. Ждем наших денег, обещают день, месяц, полгода... А веры никакой. Дров нет. Угля нет. Рубят, жгут лесополосы, а то дети померзнут" . "Тысячи фермеров стали отказываться от земли, а правительство вновь занялось коллективными хозяйствами, с каких легче взимать налоги. Крупному хозяйству, разумеется, легче приобрести дорогостоящую технику. В его распоряжении лучшие земли. Но беда в том, что колхозник разучился работать. За годы колхозов погибло столько скота, сколько его, наверное, не было в Америке. А почему? Да все это - не мое. После обобществления скота крестьянину сделали милость - разрешили держать одну корову и ни-ни-ни больше. Уж мужик нежил ее, холил, уж кормил и поил, а она кормила семью да еще и подкармливала гегемона. Идет с пастбища стадо - набухшее вымя чуть ли не за дорогу сосками цепляется, молоком на версту пахнет. А у колхозной коровы вымечко с кулачок, сразу видно, что нет хозяина. Людей приучили работать помаленечку, получать понемножечку, подворовывать потихонечку. И ничего, живут. Дотягивают до пенсии. В горячее время перекуры да тары-бары. Колхозники выезжают в поле лишь часов эдак в десять. А фермер в это время уже наработался - он начал работу до солнца, потому что ночует в копне сена". "Пишет Вам семья фермеров из дальнего сибирского села. Сам я агроном, всю жизнь посвятил земле, жена радиотехник и на руках 10- летний сын. Решили уехать в деревню и вести самостоятельное хозяйство. Выделили нам 16 гектаров - неудобицу. С чего начать? Продали что было ценного в доме, закупили семян, наняли технику, первый год мы отсеялись. Урожай получили по засушливому году, средний. Техники своей нет. Решили затянуть пояса потуже и купить трактор, взяли ссуду под большие проценты, трактор старенький купили. Но ведь одного трактора мало. А на остальную технику денег нет. А в этом году еще хуже, по всей Сибири страшная засуха, руки опускаются, видя как гибнет твой труд. Как жить дальше, бросить все это, только это на радость нашему местному руководству, они таких как мы ненавидят, подбивают людей против нас. И становится страшно как живет деревня. Государственное - растаскивается, пропивается. Работать не хотят, зачем, легче украсть и пропить. А мы так жить не хотим. Я посвятил 3О лет агрономии и хочу видеть дело рук своих, хочу помогать деревне. Со своего первого урожая мы 3 тонны раздали людям, хоть самим было туго. Но такая тоска на душе, бьешься как рыба об лед, а толку мало. Мы знаем, что надо биться за лучшую жизнь для наших детей, но пока что не знаешь как выбраться наружу самим". "Моя нищая пенсия - это нарушение прав человека. В Чечне убивают сразу - это легкая смерть. А умирать постепенно от голода - это садистская смерть, устроенная нам сегодня. Эта постепенная смерть миллионов пенсионеров должна также подлежать судебному разбирательству как нарушение прав человека с издевательским оттенком. Почему об этом молчат наши правозащитники? Почему молчат об этом наши телевидение и газеты? Мой трудовой стаж 31 год. Ежемесячная пенсия за три последних месяца составила 38573 рубля, надбавка - 19700 рублей. Итого: 58273 рубля! Получила за январь 58273 рубля, из них: - квартира (моя доля) - 10 тыс. - электроэнергия (моя доля) - 5 тыс. - телефон (аб.плата и переговоры) - 5 тыс -самые необходимые элементарные лекарства от хронических болезней - 15-20 тыс. Итого: 23 тыс, 273 рубля! Этих денег не хватает на двадцать дней, если покупать ежедневно только по одной бутылке молока (625 руб.) и одному батону хлеба (720 руб.). Но так сегодня. А что будет завтра - не знает никто. У нас во Владимире за последние два месяца сливочное масло подорожало в 2 раза, сахарный песок - в три раза и все остальные продукты питания в этих же пределах. Но об одежде, сливочном масле, овощах, мясе и рыбе - и думать не приходится. Что это, если не геноцид? Я бабушка, у меня двое внуков. Когда я смогу и смогу ли вообще угостить моих внуков конфеткой, стаканом молока, кашей? В средствах массовой информации постоянно утверждают, что денег нет только у того, кто не умеет и не хочет работать, но я честно отработала - почему тогда обрекают на такую пенсию умирать? И по какому праву внушают моим детям и внукам эту абракадабру? И кто это внушает такое обо мне - Гайдар, Чубайс? Мы, нынешние пенсионеры, платили налоги, а их поколение на эти налоги: бесплатно отдыхало в пионерских лагерях, бесплатно училось в школе и в институте, бесплатно лечилось, бесплатно получало квартиры, бесплатно растило также вот уже своих детей, включая бесплатный детский сад. Почему ж они других теперь людей в России такой жизни, всего этого лишили? Почему же для наших детей, внуков должно было все стать по мнению этих господ платным? Почему нам, старикам, начисляют они теперь даже не пряча глаза от стыда такую пенсию, на которую мы будем только умирать?" "В июне 1992 года наш тогда еще уважаемый Президент предвосхитил нас, что вступает в силу новый закон о Российской "справедливой в полном объеме" пенсии. Но результат новоиспеченного творения просто ошеломил. Благодаря коэффициентам, которые были придуманы якобы для осовременивания начисленных еще в советское время пенсий, в одночасье пенсионный потолок был превращен в пособие для бомжей. Меня гнетет сознание того, что это моя страна унизила меня, растоптала, ограбила, перечеркнула мою жизнь". "Война для меня закончилась в городе Будапеште (1080 зен. арт.полк). Кончилась война и нас выселили за пределы города, окружили заборами, поставили часовых. Кормить начали одной чечевицей. Ну, это еще бы ладно, но дальше вот было что. В 1946-ом отправили в город Харьков на Холодную гору - это был своего рода пересыльный пункт. Обманным путем сгрудили в одну кучу наши самодельные сундучки, затем стали по одному вызывать из строя, класть перед офицерами на стол этот сундучок. И те как шакалы пошли шерстить под одну гребенку. Полетел на землю нехитрый солдатский скарб: портянки, обмотки, гиманастерки, сапоги, рубашки. Выросла целая гора тряпья. А нам и невдомек, что это, оказывается, Родина-Мать вот так вот встречает своих защитников-победителей! Свершив постыдный срам, униженных и осрамленных, погрузили в вагоны и ничего не объясняя этапировали на Дальний Восток. Расселили на Сахалин, Курилы, Камчатку. Там пришлось всем служить еще пять лет, уже после войны. Лесоповал, стройка, и так каждый день. За семь-восемь лет службы для нас не было ни одного отпуска и даже ни одной увольнительной. Срок службы там для офицеров зачитывал год как за три. Для зеков на тех же работах тоже был льготный зачет. А вот для солдат и сержантов так называемой "срочной службы" - а многие с войны уже по седьмому и восьмому годку тянули без отдыха солдатскую лямку - зачитывали на лесоповалах год за год. Никакой вины не предъявляли, ни с какими приказами не знакомили, а держали на положении зеков по семь-восемь лет, да еще прошедших войну. С этим смирились тогда... Но вот дожил до пенсии - и тот же расклад. Самая ущемленная и униженная категория пенсионеров - трудяги. За спиной сорок лет труда, как ветерану войны, плюсуют одну минимальную пенсию, и все равно, оказывается, зачитывают по-прежнему как людям второго, третьего сорта именно солдатам. А кому о нас хлопотать? Комитеты ветеранов всегда возглавляют только бывшие генералы. И эти наши радетели за всю свою деятельность за улучшение пенсионного дела бывших солдат нисколько не порадели. Cнова нужнее не мы, а бывшие чины, начальники. Солдат - он всегда на переднем крае был, он войной надорван, изранен и его здоровье теперь хуже всего. А пенсия рядового и сержанта в 3-5 раз меньше пенсии офицеров и генералов. Пенсию им, в отличие от нас, выплачивают в сбербанках, подальше от посторонних глаз. Значит власти знают, что делают, взвесили все, как взвешивали и тогда". "То, что происходит сейчас у нас в России - убивает во мне всякую надежду на будущее. Дело не в том, как я питаюсь, нет. Опустошение души человека и общества в целом - страшные явления наших дней. Немножко о себе и своей семье: я и жена пенсионеры, живем вместе с сыном, невесткой и внуком в доме "хрущевского типа". Работал формовщиком литейного цеха, потом заточником на алмазных кругах и абразивах. Пошел на пенсию в 1987 году по вредности с 55 лет. Назначили мне пенсию хорошую - 132 рубля. Я даже гордился оценкой моего труда, а теперь эта моя гордость превратилась в нищенскую пенсию с тремя нулями. Живем, не голодаем. Выручает кусочек земли за городом. Только вот частенько болеть стали - литейка напоминает о себе. Вот и все, что я хотел рассказать о себе. Страшнее всего - неизвестность. Почему бы не сказать народу: что, когда и как, в какие сроки будет делаться в стране и каков будет предположительно результат. Пройдет много лет, возможно, несколько столетий, капитализм уйдет в историю как ушел в историю и феодализм. На смену ему придет совершенно новый, действительно народный общественный строй на всей Земле. Я в это верю." "Тысячи детей живут в колодцах, трубах, крысиных подвалах, на кладбищах и свалках не от хорошей жизни, а на питание они достают себе воровским способом. Я живу во Владивостоке. У нас теперь судят и садят по большей части несовершеннолетних. По полгода сидят в СИЗО, где их бьют, а со слов родителей издеваются и вешают, чтобы скрыть улики. Почему уголовный кодекс дает право 14 летних оступившихся подростков содержать с уголовниками и насильниками в общих камерах? Они ведь там беззащитны и получается, что мы заживо убиваем голодных больных и глупых детей в тюрьмах, во всяком случае доводим их до этого или способствуем несовершенностью закона. В условиях социальных проблем их лишают нормальной жизни дома, в интернате, зато в объятия принимает тюрьма за воровство жвачек, шоколадов, пирожных, сигарет. Нет нам всем прощения за это. Это тоже репрессии, только детские, против святая святых - детей. Миллионы загубленных детских душ, которые можно было без особого труда спасти..." "Вы бы видели, как в Томской области везли тельных коров на забой в мясокомбинат, которые телились прямо в вагоне и новорожденных телят выбрасывали из вагона - а поезд шел дальше... Многие из нас, участников войны, сейчас потеряли стержень в жизни. К нам опять пришла беда. Старые солдаты достали свои гармошки латанные-перелатанные - сохранили их еще с военных лет - и играют перед народом, а в ногах лежит картуз "кто сколько может"... " "В одиночку мы ничего не может сделать. Нас никто не слушает. В институтах, так называемых "научных", мед. учреждениях, в том числе: институте вакцин и сывороток, институте мозга, институте высшей нервной деятельности, на животных и в первую очередь на собаках, обезьянах, кошках проводят так называемые эксперименты, а попросту говоря - пытают. На них практикуются не столько так называемые "врачи" - будущие ученые, у которых и души нет, но и начинающие студенты. Совершенно здоровым животным делают "операции" на органах: студенты и "врачи" отрезают половину кишечника, желудка, выкалывают глаза, ампутируют лапы, делают электрическую стимуляцию мозга, а после этого безрассудства уходят из этой камеры пыток, оставляя собак, кошек с полуотрезанными органами, с открытыми ранами в лужах крови, на выживание. Животные после наркоза начинают приходить в себя и вот с этого момента испытывают настоящие пытки. Эти несчастные покалеченные животные стонут, визжат от изнуряющей боли, а медперсонал на все происходящее смотрит сквозь пальцы. Ничего эти садисты - выродки не желают знать. Выживут - так выживут, не выживут - пусть подохнут. Санитарки говорят: "Это обычное дело: собак складывают в шахту неработающего лифта - пока не умрут. " И все это происходит в наше время, даже в таком институте как институт усовершенствования врачей, а институт мозга - очень страшный институт. Животные в такой стране, как Россия, не защищены ни на йоту. В Госдуме все не могут поделить власть. Деятельность вивариев никак не контролируется". "Не знаю, ответите Вы мне или нет, ведь Вы высоко стоите, а кто я? Просто смертный, которых тысячи находятся за колючей проволокой. Я нахожусь в "местах лишения свободы", на особом режиме", в местах этих нахожусь уже не в первых раз. Как попал в это болото первый раз в 14 лет, так до сих и не могу с него выбраться. Я никого не виню в этом, что толку сейчас искать виноватых, ведь жизнь пропала и ничего назад не вернешь. Мне сейчас 34 года, в марте будет 35 лет, остался совсем один, ни родных, ни друзей. Что такое семейна