а над душой никто не висит. Одной рюмки мало, напряжены, веселье не клеится. -- А ну, еще по одной! Эл, распорядись... За тех, кого уж нет с нами. Помянем ребят, земля им пухом. Всех не перечислить, а пусть каждый молча вспомнит тех, кто по сердцу, оно и правильно будет. -- Гек налил себе кока-колы, то же сделали искательные Гнедые, Фант долил к себе в бокал остатки шампанского из последней бутылки, остальные предпочли коньяк. -- Джеффри! -- Фант поперхнулся и вытянул шею в его сторону. -- Ты "Коготок" простукивал перед банкетом? -- Арбуз и Фант одновременно затрясли головами: еще бы, почти неделю подряд Фант со своими ассистентами изгалялся, перепробовал на стенах "Коготка" и в округе весь свой арсенал -- чисто абсолютно. -- Хорошо. Не то что бы тайны какие обсуждаем, а не люблю, когда всякие лягавые лезут в морду грязными когтями. Блондин, э-э, Джек, ты Сим-Сима и Луня последний видел? Пойдем, расскажешь мне, что там и как. Эл, комната есть?.. Когда горячее подадут?.. Да мы за пятнадцать управимся, только я вилку возьму и крабовый салат. Парни, кушайте как следует, не скучайте, я скоро вернусь... Блондин числился паршивой овцой в своем этническом стаде, ибо он был сицилийцем, рожденным в Бабилоне, а принял для себя урочий образ жизни. Невысокий, чернявый, он был тих и свиреп, когда дело доходило до крови, незаметен и молчалив, когда касалось всего остального. После знаменитой резни, которую некогда учинил покойный Дядя Джеймс, сицилийская звезда навсегда потускнела на уголовном небосклоне Бабилона. Время лечит раны; сицилийская диаспора продолжала жить, плодить уголовников из своей среды и импортировать из-за обеих сторон океана, но сфера их деятельности, как, впрочем, и у корсиканцев, отныне не пересекала языковой барьер. Все родственники Блондина по мужской линии сгинули в кровавых разборках, и его ждала та же участь, но, чтобы принять свой крест и отнести его на кладбище, Блондину следовало жить среди земляков по законам своего народа. Он же, в возрасте шестнадцати лет, вместе с первым сроком за взлом магазина, принял другую судьбу и другую жизнь. Гек приметил его давно, еще на одной из пересылок, когда двадцатилетний Блондин собрался убить вертухая "за оскорбление матери", взяв тем самым подрасстрельную статью. Гек объяснил ему, что таким образом не успокоить всех матершинников страны, и своей властью запретил отчаянному нетаку вершить праведный суд. Для этого пришлось-таки серьезно его избить (без членовредительства) и главное -- убедить его в неправильности подхода к жизни. Гек угробил три дня, чтобы Блондин не склонился, не сломился перед силой, а нутром прочувствовал справедливость Гековых доводов. Конечно, Геку здорово помогло знание сицилийских традиций и укладов, хотя ни жестом, ни словом он не показал Блондину (Сальваторе Марино), что имеет представление о Сицилии. Как бы то ни было -- Блондин уверовал. Ему не хватало, видимо, авторитета, который он мог бы принять и поставить над собой, Ларей занял эту нишу. На воле в Бабилоне, как ни странно, Блондин действовал как бы по информационной части, комплексно дополняя епархию Фанта: в его задачи входила организация информаторской, агентурной сети. Бары, притоны, мельницы, публичные дома, букмекерские точки и прочие злачные места города кишели стукачами и агентами. Одни работали на Контору, другие на Службу, третьи на крупные банды (случались и совместители, но век их был не долог, как правило). А Блондин внедрял и прозванивал своих людей, по возможности -- "чистил" чужих... Держался он Малыша и Ушастого, хотя и с Арбузом и Сторожем имел постоянные контакты. Он очень уважал познания Фанта и недолюбливал Гнедых. Стукнуло ему недавно двадцать пять лет, и таланта по своей линии было ему не занимать. В силу этого (а также и благодаря протекции Ларея) он был заметным человеком, имел вес, так сказать, но поскольку не желал до конца принимать для себя гангстерские обычаи, понимая себя уркой, то и продвинулся меньше, чем мог бы рассчитывать при другом мировоззрении. Рассказывал он сжато и точно, Гек ни разу не застал его врасплох неожиданными вопросами. Когда он был не в курсе -- не вывертывался, так и говорил: "не знаю". Геку это было по душе... Спрашивал он, конечно, не только о зоне и о Луне с Сим-Симом... Без Ларея народ расслабился. Гнедые как ни в чем не бывало выпили кока-колу и доверху наполняли стопари коньяком, раз, второй... И другие не отстали. И речи не шло, что кто-то напьется и потеряет над собой контроль -- ребята крепкие и понимают границы, но морды у многих раскраснелись, галстуки съехали в стороны... Включили музыку. Из невидимых динамиков хриплые негритянские голоса выкрикивали матерные частушки... О-ба! Ребята, ребята, Ларей!.. Гек, как и рассчитал заранее, вынырнул в зал на минутку, "запивку забыл", перекинулся словом с одним, с другим и опять исчез за занавеской. То, что и требовалось: мужики знают, что он с ними, где-то рядом, но и не давит, не стесняет их своим присутствием... Потом подали горячее: Ларею -- его любимые ромштексы, остальным -- тоже мясо, всякое разное, и свинину, и телятину, но только не ромштексы, из почтения к Самому... Еще часа два с половиной продолжался потом праздник, поскольку Гек счел себя обязанным приватно поговорить с каждым из гостей, проявить внимание и уважение. Даже с Гнедыми разговаривал поочередно, что, кстати, высоко оценили только они сами, но отнюдь не остальные присутствующие: Гнедые -- гнилые ребята, склочные, базарные, все им только пушками размахивать и кусаться без разбору, таким и одна аудиенция на двоих -- слишком много чести... Близилась полночь. По знаку Арбуза народ стал собираться к отъезду. Через четверть часа в Коготке остались Гек с Арбузом, обслуга и охрана. Еще через полчаса в заднюю комнату к Геку доставили девицу, заранее отобранную и обследованную на все виды инфекций. Отчалил и Арбуз и его люди, но мощная охрана до утра держала все подступы к "Коготку"... Гек был не в том настроении, чтобы безоглядно предаваться любовным утехам, и ему хватило часа, дабы разобраться с опытной красоткой и испытать все, чего ему хотелось в ту ночь... Девицу увезли на моторе, а Гек остался ночевать в "Коготке". Рано утром, в шестом часу, он покинул клуб и "Черным ходом" вернулся к себе в логово, с тем чтобы к восьми вечера опять нагрянуть в "Коготок": праздники закончились, вечером предстояло провести сходняк в том же составе, что и накануне, но уже на трезвую голову и по делу. Совещание обрадовало, но и смутило многих: Ларей отказался брать в свои руки оперативное руководство разросшейся преступной империей. Он объявил, что все остаются на прежних местах и действуют, как им подсказывает разум и обстановка. Он не вмешивается в их рутинные дела, но надеется, что каждый будет добровольно пополнять общак, который остается за Лареем, и обращаться к нему по спорным вопросам, когда таковые возникнут. Наркота и торговля ею по-прежнему под запретом -- убьет любого, кто нарушит. Все, кто отстегивает в общак, имеют право на его поддержку и помощь как на воле, так и на киче, отлучение от общака -- наказание. То, что Ларей не будет вмешиваться в давно накатанный уклад -- это хорошо (Фант и Блондин не переживали по этому поводу, шеф четко дал им понять, что будет держать лапу на холке). Но непонятно все же -- насколько он будет оставаться для них шефом и паханом, как все это будет происходить не на словах, а на деле... Вопросов очень много, и без Ларея неизвестно -- как их решать... Все ребята -- Китаец, Кисель, Фант, Гнедые, трое с половиной Дядек (если считать Сержа Ушастого и стремительно растущего Малыша), остальные -- только в эти годы прочувствовали масштаб и размеры авторитета их шефа: вся земля полнилась слухами о нем, не было края и зоны, где бы о нем не знали и не слыхали историй и легенд о Кромешнике. Конечно, что ему несколько банд, пусть и столичных, когда от тропиков до заполярья слово его имеет чуть ли не силу указа... Не для всех, правда, в этом-то, кстати, одна из проблем: слишком много шантрапы развелось, которая никого и ничего не боится и ничего не слушает... Да и в Бабилоне полно банд, где слово Ларея -- пустой звук. Да, слышали, да, абстрактно побаиваются, но в повседневной жизни плевали на него и на его понятия с высокой крыши... Ларей кивал головой, слушая резоны своих питомцев, потребовал конкретных предложений по конкретным проблемам... Нет, он их не бросает, но у него иные планы и темы, другого уровня... И пусть не беспокоятся, своих он не бросит ни в беде, ни в радости. Так, что еще?.. Все головы повернулись к Фанту: опять ему отдуваться за всех. Как бабки делить -- так сразу животы надувают, кто круче и выше и больше заслужил, а как кислянку выкладывать, так "Джеф, братишка, бормотни шефу, на тебя не осердится..." Фант рассказал. Второй раз за месяц мелькает в окрестностях вдова Малоуна, ищет встречи с Лареем и никем больше. Что нужно -- не говорит. Вся зареванная оба раза была. Даже Фанту, хотя знает его больше других, ни звука по своему делу не сообщила. -- Зареванная? Может, с дочкой что случилось? Кстати, как она? -- Из больницы выписалась, но на инвалидной коляске. В позвоночнике какой-то нерв перебит, и все, что ниже пояса, -- парализовано. Говорят -- навсегда. Живут там же. -- Как у них с деньгами? -- Н-не знаю... -- Вдвоем живут, или замуж вышла? -- Не в курсе... -- Кто-нибудь в курсе?.. -- ... -- Да, весело. Тони, у тебя есть нормальная контора в хорошем месте с приличным кабинетом? -- Хоть пять. Для встречи? -- Угадал. Но достаточно будет одной. Джеффри, свяжись завтра с утра с... Луизой, назначь встречу на завтра же, после обеда в удобное для нее время. Сам заедешь, привезешь. Букет цветов от меня не забудь... Два, ей и Анне, дочери ее... Что же вы, ребятки дорогие, раньше ничего мне не сказали, на зону не сообщили? Сторож, ты ведь такой догадливый, а? Фант, я, кажется, тебя спрашиваю, х-хобот двухпроцессорный!.. Редкие минуты своего обеденного отдыха Дэнни Доффер предпочитал тратить на побочные, впрямую не связанные с работой дела и на общение со своим другом и вечным заместителем Эли Муртезом. Хорошо, когда эти занятия совмещались, как сегодня, к примеру. -- ...Как ты говоришь -- откинулся? -- Да, освободился. Шила в мешке не утаишь, Дэнни. Пока мы тут сомневались да пересомневались, вся пенитенциарная система нашего толстого друга знала, с ним во главе, что Ларей -- это и есть Джез Достань, он же пресловутый Кромешник, он же последний Ван, завещанный Субботой благодарным потомкам. "Английский шпион", "невероятно"... А вот он, каторжный голубчик. Жив-здоров, с отменным аппетитом и румянцем на щеках... Хобби -- возрождение древнего национального искусства Рвакли во всебабилонском масштабе. Возраст -- восемьдесят лет. Профессия -- всеобщий пахан... -- Не нервничай. Не знаю, как насчет восьмидесяти лет, но за те годы, что мы достоверно его пасем, он ничуть в лице не поменялся, разве что англичане заготовили с десяток дубликатов с соответствующим возрастным интервалом... Да шучу, шучу я, Эли. Но согласись -- если ему восемьдесят, причем с хвостиком, его внешний вид и кондиции -- само по себе чудо. Его надо отловить сачком и под микроскоп. Жаль, что наш старый козел никак табу с "Ванов" не снимет... С правозащитниками и со своей совестью я бы договорился... -- Ну а в чем дело? Отдай приказ, его выкрадут -- и под микроскоп, Дэнни? -- Так ты меня первый заложишь и подставишь. Ну, конечно не ты, но другой рьяный "службист". Пока суд да дело, наука уже разберется в геронтологическом феномене, но на моей личной судьбе будет лежать здоровый ком говна. Сверху. А я тебе не Галилей и не Джордано Бруно, мне надо детей в жизнь выводить, а жену в театр, в правительственную ложу. Кроме того, сам знаешь... -- Понимаю. Но мы же договорились: во время обеда о делах ни слова? -- Да хрен бы с ним! Кромешник -- это, конечно, зело интересно, но вдумайся, Эли, война на пороге. Третья Война! Англичане со штатниками -- идиоты, что ли? Ответят так, что Антарктида закипит-зашипит с нашего боку! Сколько мы еще протянем резины -- год, три, четыре? Не терпится нашему идиоту родить на ровном месте Мальвинский Аустерлиц... Сабборг понимает, здесь он наш союзник, но что он может? Шантажнуть кого из камарильи придворной на наркоте да аморалке, торпедировать указ-другой их руками... Почти и все. Мы тоже на два фронта "трудимся": днем тушим, ночью поджигаем. Но не остановить нам маховик... Я сам, грешным делом, иной раз ловлю себя на мысли: как половчее управляться на захваченных территориях, да какими трофеями можно будет поживиться... Безумие заразительно, теперь я сам это вижу. Вот о чем нужно думать, Эли. -- Как знать... Насчет "на пороге" ты преувеличил, запас времени у нас пока имеется, но насчет Вана... Я собираюсь родить идею по этому поводу, шеф, но умоляю -- не спрашивай о ней. Рожу -- покажу. Идейка-то крутая вырисовывается... -- Ну, Эли, заинтриговал. Ночей спать не буду теперь... Ума не приложу, что ты там задумал?.. Дам совет на всякий случай: в последний раз, если ты не ошибаешься, Ларей сел сам, по своей воле взяв на себя чужое преступление. А что, если ему взять на себя наше? У Муртеза выперли глаза из орбит и сперло дыхание. -- Ты... что... Телепатическим сканером обзавелся?.. Дэнни, черт! -- Как видишь, извилины все еще шевелятся на своих местах... Впрочем, я действительно не понимаю твоих планов, но привык тебе верить и одобрять заочно. Время у нас есть. Когда придет пора, мы его без больших проблем найдем. Где он живет? На вилле небось? С лакеями? -- Вот здесь сложности. Его гвардия более-менее доступна, известны места проживания, состав семей, а насчет него самого -- ничего не известно. Прослушка и проглядка ничего не дает, у них электронная профилактика не хуже, чем у нас на этаже. А по некоторым косвенным данным -- может быть, и лучше, Дэнни. Знаешь, когда мы в последний раз свой "парк" обновляли? -- Ну, пошло-поехало... Не разжалобишь. Денег в обрез, и не вешай мне лапшу об уголовно-технологическом прогрессе... -- Но я абсол... -- Все, я сказал. Можешь выдернуть из Англии и приобщить Билли Бонса -- Бычка, по-вашему... Дарю. Денег отщипну для агентуры, читай -- для него, Бонса... И все. Обед закончен, пошли. Карта тектонических аномалий побережья готова?.. Пусть несут немедленно... "Денег в обрез"... Денег всегда не хватает. А другие ведомства еще и завидуют: вон, мол, у "Службы" -- сколько ни попросят, Адмирал даст, не считая... Если бы так... Дэнни напрасно думает, что гангстера и урки такие низколобые и сиволапые. Прошли те времена. По крайней мере лареевские волки очень хитры и силу большую набрали. Разгромить их в мелкий фарш -- не велик подвиг, одна дивизия управится, но это надо военное положение вводить. Бонса выдернуть -- тоже только на словах просто. Год надо маневрировать, чтобы ничего в резидентуре не обрушить. Время есть, вызовем и Бонса. Хитрый, хитрый Дэнни. И соображает не хуже, и ввязываться лично не желает. Потому что идеи наши с ним здорово похожи на государственную измену, заговор, в случае провала и не отличить... Как случилось, что Адмирал, еще не дряхлый человек, за годы своего правления превратился из самодуристого, но неглупого вояки в полное дерьмо? И как определить -- дурак человек или нет? Всерьез принимать на свой счет комплименты о своей физической крутизне и привлекательности? Да ты в зеркало внимательно посмотри, старый хрен! Естественно, тебе любая баба из дворцовых стерв даст в любое время и в любом месте (особенно в бильярдной, Адмиралу почему-то именно здесь больше всего нравится), да еще ужаснется твоей ненасытностью, но секундомер беспристрастен: дольше минуты ни разу не выходило за последние три года. Скрытые камеры выполняют не только охранную функцию, если на них внимания не обращать. Как можно быть таким неадекватным, не видеть, что дочь спилась, а внук -- неутолимый картежник, хотя недвусмысленно докладывали об этом по его же приказу -- "молодость, перебесятся...". И в то же время оперативные сводки разбирает ясно и точно, тут ему голову не задуришь... И в то же время всерьез считает, что мировое сообщество втайне только и ждет, что он освободит исконные Фолкленды от британского ига... Слякоть и жополизы по многим вопросам вертят им как хотят, а крутые мужики из серьезных ведомств -- на коротком поводке, никто и рыпнуться не смеет... О чем он думает, вообще-то говоря? Сие тайна есть за семью печатями... "Во внутренней политике неважно, что говорю я и думают другие!" Это его любимый афоризм, и сегодня он в него полностью укладывается. Очень уж выросла у Адмирала левая нога -- как захочет, так и дрочит... Дэнни не сладко в такой атмосфере, ни за какой портфель не захочешь с ним меняться местами... Но, с другой стороны, у него в семье все хорошо, а меня жена разлюбила... "Денег в обрез"... Да денег в казне до фига и больше. Разворовывают, кому не лень. Естественно, из числа "неприкасаемых". Где твой разум, дурак? Сколько раз через унизительные нахлобучки Дэнни прорывался к твоим свинячьим глазкам -- открывать, понимаешь ли, на благо казны и государства! Эффект с точностью до наоборот: Дэнни -- разнос и выговор, грызунам -- дополнительные льготы... Сабборг как-то жаловался на одной из совместных пьянок, что даже шантаж мало кого берет. Накопишь, бывало, убойных улик, с номерами счетов, со скрытой съемкой, с мечеными банкнотами -- хоть бы хны, в лицо смеются, ибо знают, что Адмирал не потерпит сомнений в своей кадровой проницательности... Ну это бы, говорит, можно понять, но они будущего не боятся, словно бы Адмирал вечен! Дураки они после этого, нет? С прилипалами предшественника жестко поступили, а для этих -- что, скидку сделают?.. Не боятся... Может, действительно, стать таким однодневкой и жить среди цветов и шампанского, пока к стенке не подведут... Страна разваливается, общество гниет, институт семьи -- пустой звук. Наркоманы на каждом углу, сифилис в эпидемию превращается, дети с улиц мечтают стать гангстерами... И крикунов с плакатами развелось вокруг... Пока только с экономическими лозунгами лезут да произвол чиновников клеймят, но чуть отпустишь вожжи -- свобод начнут требовать. Теперь во всем мире мода на демократию, кол ей в анус... Знаем, проходили в учебниках, куда либералы заводят... Не страна -- ублюдочный выкидыш. Одни жрут в четыре горла, другие объедки на помойках собирают... Пятьдесят девять с... почти шестьдесят тысяч умышленных убийств в год. Преступность, неграмотность, казнокрадство... И вряд ли при нынешнем правительстве, при нашем Адмирале этот воз можно сдвинуть. Адмирал -- вот главный камень на дороге... Дэнни, я ведь правильно тебя понял?.. Гек почти бежал подземными переходами к себе домой. Правая рука нетерпеливо тискала наган: подвернись на дороге хотя бы крыса, не говоря уже о человеке -- сходу бы высадил из любого живого существа мозги и потроха. Но никто не попался навстречу, и ярость медленно умирала втуне... Так вот они и Малоуна прошляпили... Ох, если бы только можно было дать волю своему гневу там... среди них... Нехорошо, характер должен ровно, сильно гореть. Где же я это слышал?.. На сходке, после сообщения Фанта, Гек выкрикнул раздраженные слова и тотчас взял себя в руки. Может быть, только Фант и догадывался смутно, чего стоило Геку наружное спокойствие. Да, он сам виноват, предвкушение воли затуманило голову, и он, от души погоревав, напрочь, можно сказать, забыл о семье Малоуна, о двух женщинах, беззащитных в этом крысином мире... Ох, как тошно... Руки-ноги автоматом выполняли необходимые манипуляции на подходе к дому, словно и не было шести лет разлуки. Свет включить, старина-холодильник урчит, кран надо было поплотнее завинтить... Нет, кран тут ни при чем... -- Хозяин! Наконец-то ты дома! Мы дома! Все вместе! Ура! Пырь, я и ты! Эх и спляшем! -- Чего разоралась, ночь на дворе. -- Здр-равствуй, хозяин! Ура! -- Слушай, Тока, давай-ка ты заткнись! -- Пырь. Пырь, играй! Сейчас, хозяин, сейчас!.. Гек сидел на кровати и стаскивал с себя обувь. В ответ на последнее предложение Вакитоки он приподнял голову, прицельно взвесил в руке ботинок и прицельно запустил его в трещащее без умолку существо. Кованный сталью ботинок звонко бухнул по металлическому столу и напрочь смел и Вакитоку, и Пыря. В ярком свете электрических ламп на гладкой поверхности стола Геку почудились мелкие красные капли... Гек в одних носках, нехотя, но уже обеспокоенный, выпрямился и заглянул за столешницу. Там было пусто. -- Эй, типы, где вы?.. Тишина в ответ. -- Пырь, Вакитока!.. Тишина. У Гека оборвалось сердце. -- В прятки, что ли, играть со мной вздумали? А ну вылезайте, больше повторять не стану! Уголок глаза уловил мелкую тень в углу слева. Гек резко повернул голову. На облезлом посудном шкафчике красного дерева, среди резных виньеток и шишечек, лежала испуганная Вакитока, нелепо подогнув под живот голенастые когтистые ноги. Пырь, скорчившись к Геку спиной, зарылся лицом в ее черные перья и, похоже, мелко-мелко дрожал. Полскалы свалилось с души. -- А, вот вы где... Что примолкли? -- Хозяин... -- Да? -- Хозяин... За что ты нас?.. -- Крику больно много. Поранились, что ли? Покажи, где? -- Не надо! Хозяин! Не бей! Не бей! -- Да не собираюсь я вас бить, посмотрю только. -- Хоз... -- Гек подошел к шкафчику, и Вакитока умолкла, еще плотнее прижимаясь к полке и безуспешно пытаясь втянуть свою уродливую голову во встопорщенные перья. Пырь на миг оторвался от Вакитоки, перемахнул через нее и спрятался за ее тельцем, как за щитом. Гек остановился и, не зная, что делать дальше, вытянутым указательным пальцем осторожно погладил Току вдоль дрожащей спины. -- Где болит? -- Хозяин, не бей! -- Ну вот, заладили... Не буду я вас бить. Вакитока осторожно приоткрыла круглый глаз. -- Правда? -- Правда. -- А бил... Да, бил. Меня и Пыря. -- Да не хотел я... Случайно получилось. -- Не случайно! Ты целился, да! Мы видели, с Пырем видели! -- Приношу свои извинения. Где болит? -- Пройдет. Мы сами, сами! Хозяин... -- Что? -- Не будешь бить?.. -- Нет. Сколько можно повторять! -- Хозяин, за что ты нас? А? Ты сильный, ты ох, могучий! Ты сильнее... Поэтому, да? -- Обещаю, даю слово, больше вас не обижу. Сорвался, извини. -- Гек потихонечку продолжал поглаживать Пыря и Вакитоку. -- На работе у меня неприятности... -- Бедный ты, бедный! Тебе плохо?.. Пырь, Пырь! Хозяин не виноват, ему плохо! Пырь... Хозяин, не горюй. Что сделать, а? Хочешь, развеселю, станцую?.. -- Это можно. Только чуть попозже, ладно? Сперва чайку попьем, поужинаем... Есть хотите? Пырь и Вакитока встрепенулись, молча и все еще с робостью поглядывая на Гека... -- Сейчас организуем. Чаек заварим, да булавку возьму, где-то валялась... -- Булавки вон там лежат, ты их вон туда положил! Вон там, хозяин, вон!.. Гек накормил Пыря с Вакитокой, попил некрепкого чаю с сахаром, вымыл и прибрал посуду, да так и остался сидеть у стола. Он расстелил перед собою чистую суконную тряпицу, вынул ершик, спицу-шомпол, ветошь, масленку, по краю стола в ряд выложил все восемь пистолетно-револьверных стволов (автоматы и винтовки отложил на потом), "типы" устроились тут же на столе, недалеко -- за тряпкой... И потек обстоятельный неторопливый рассказ о том, как Д`Артаньян познакомил Мольера с Портосом. Правда, пришлось долго растолковывать, что такое зеркало. Пырь с Вакитокой, похоже, не много-то и поняли из его объяснений, но это ничуть не помешало им с вниманием и восторгом слушать продолжение восхитительной сказки. В отдельных местах ликование выскакивало из границ, и тогда Вакитока принималась бегать взад-вперед, то ли хохоча, то ли каркая, а бессловесный Пырь так широко разевал ротовую щель, усаженную по крайней мере полусотней зубов, что, казалось, верх головы вот-вот отвалится, как крышка старинной чернильницы... Спать легли далеко за полночь. Геку пришлось лечь не на правый бок, как он привык, а на спину, чтобы Пырь и Вакитока разместились на его груди. Пырь играл на пан-флейте, и в этот раз мелодии падали прямо на душу Геку, а две последние оказались самые чудесные: одна, издавна любимая Геком, где на лугу возле замка, блистая бриллиантами, танцуют дамы и кавалеры, наряженные пейзанами; другая -- новая и в тоже время вроде бы где-то слышанная... Это играет на свирели мальчик, вокруг него сгущается тьма и подбирается к нему все ближе и ближе, но покуда он играет, тьма не может пробиться в круг яркого теплого света, рождаемого волшебными звуками дудочки... то ли флейты, то ли свирели... Мальчик играет... Гек спит. Луиза Малоун давно уже переступила грань, за которой стоит отчаяние. Ее Джози умер, нелепо погиб. С этого все и началось. Благополучная и, пожалуй, счастливая жизнь развалилась вдруг, цель и смысл существования потерялись, горе и тоска черными воронами слетелись и свили себе гнездо в их уютном домике... Первое время после трагедии Луиза жила как во сне, занятая бесчисленными хлопотами по похоронам, наследству, метаниями по врачам, но "смертные" заботы кончились, а взамен ничего не пришло... Анна -- калека навсегда, четырнадцать лет, ноги отнялись, инвалидная коляска, без отца, без будущего, без любви... Она не хочет жить, девочка моя, она сходит с ума, и я вместе с ней... Луиза ничего не понимала в финансах. Она вела все расходы-приходы по дому, платила по счетам и нанимала ремонтников, но как и откуда брались в доме деньги -- не ведала. Джози не позволял ей задумываться о проблемах такого рода, щедро и не к месту одаривал ее и дочь дорогостоящими пустяками, пылинки с нее сдувал, а как жить одной, без него, -- не научил... Вдруг выяснилось, что с деньгами постоянно возникают проблемы: то налоги на наследство, движимое и недвижимое, платить пора, а на счету не хватает, то в очередной раз предъявляют претензии кредиторы, предоставлявшие деньги на оплату медицинского обслуживания в лучшем госпитале Сан-Мартен... Но это бы полбеды, но вот Анна... И сладу с ней нет, и не утешить... И не уберечь... Луиза одно время почувствовала себя лучше, когда одна из подруг почти насильно притащила ее на прием к Мастеру -- Леонардо Корраде. Коррада -- светило от психологической науки -- имел неоднозначную репутацию среди коллег, ибо возглавлял учение, школу, которую сам же и создал. Но неприятие его школы старыми академиями и кланами не волновало его ничуть, ибо вокруг него сгруппировалось немало верных последователей (единомышленников, то есть вровень с ним ищущих истину на общем направлении, он не терпел) и огромное количество почитателей, преимущественно женского пола. Да, на Луизу он произвел колоссальное впечатление. Все в нем вызывало почтительную симпатию: властное лицо, уверенные манеры, негромкий голос, роскошная седая шевелюра, итальянские сигары, элегантная (не в пример Джози) одежда... Луиза пришла раз, второй, выкладывая за каждый визит изрядные суммы, и вот уже она его новая ученица... Ходили слухи, что Мастер проявляет... снисхождение к отдельным представительницам прекрасного пола... Луиза отдавала себе отчет, что если это правда, ей не устоять перед человеком, на которого она уже почти готова была молиться... Но нет, ни словом, ни жестом он не проявил к ней мужского интереса... Он был суров и почти беспощаден к ней и ее горю, но и внимателен и терпелив. Он открыл глаза Луизе на ее внутренний мир, показал, как и откуда взялись ее проблемы, почти все порожденные ею же, доказал, что в ее собственных силах все преодолеть. Он дал свет и надежду... В тот период у Луизы на банковских счетах было очень, очень много денег, если сравнить с сегодняшним днем, она не колеблясь делала крупные взносы в фонд его имени, бескорыстно, не для того чтобы выделиться перед Мастером из круга его поклонниц... Он единственный, кто мог бы помочь Анне. Но Мастер -- не Господь Бог (так он сам любит говорить) и готов поддержать только тех, кто этого хочет. Анна же невзлюбила его с первого взгляда и наотрез отказалась ходить на его сеансы, публичные и индивидуальные... "Ваша дочь несчастна, негативное женское начало захватило ее прочно, знайте об этом... Мой прогноз: без доверия и корректирующей поддержки она захватит вас, станет вашим вампиром, как до этого ее вампиром были вы..." Что же делать, Анна ревнует к нему, при этом постоянно говорит о самоубийстве, пришлось взять постоянную сиделку, а это очень дорого... И как платить по счетам, когда заложен дом и уже проданы машины и драгоценности, и доля в адвокатской конторе Малоуна... И Мастер уехал в Старый Свет на конгресс, а потом лекционный тур, семинары... Уже месяц, как нет его рядом, а впереди еще два. Как их прожить? И работы не найти, и денег не найти... И Анна... У Джози был старый знакомый, Ларей... Крупный заказчик и клиент, и довольно сомнительная личность с наводящими жуть глазами. Чуть ли не бандит с большой дороги... Но Джози никогда не говорил про него дурно и пару раз обмолвился, что Ларей выручал его в трудную минуту... Но если во всем мире не к кому больше обратиться за поддержкой, Господь не осудит, если она обратится к этому Ларею. Может быть, он посоветует с работой или согласится ссудить ее деньгами, ведь не для себя она просит... Но и Ларея нигде невозможно найти, правильно говорят: не бывает друзей в трудную минуту. Может, ей утопиться к чертовой матери и больше не думать ни о чем и ни о... И этого нельзя!.. Так сидела у себя на кухне и унимала тоску горчайшим кофе Луиза Малоун, когда без предварительного звонка, наудачу (Фант, естественно, знал, что Луиза дома) к ним приехал знакомый ее мужа, Джеффри... Джеффри... а фамилию никак не вспомнить. Луиза помнила его совсем другим. Где его оранжевые панковские сосульки на голове, где кожанки и невыносимые гоп-джинсы... На ее глазах, постепенно, от года к году он менялся, причем в лучшую сторону. Сегодня он одет в дорогую двубортную пару, шелковый галстук -- в тон, новенький БМВ у ворот, пострижен и выбрит -- не узнать человека. Букеты -- розы кремовые, розы розовые -- какая роскошь! Его прислал Ларей, ведь Джеффри у Ларея работает. Ларей узнал, что Луиза хочет с ним встретиться, и готов принять ее в любой момент по данному адресу... Лучше всего -- завтра, с трех до четырех пополудни. Он приносит извинения за задержку, поскольку находился далеко за пределами Бабилона. Луиза смутно догадывалась, в каких пределах задержался Ларей, но решимость ее не уменьшилась ни на йоту: он хотя бы принять ее готов, не то что коллеги и однокашники Малоуна, которые вместе с комьями земли сбросили и память о нем... Луиза рада была хоть какому-нибудь общению, она усадила Джеффри на табурет, заварила еще кофе, пока он доходил -- расставила по вазам букеты... Джози сам был равнодушен к цветам, но для нее и Анны -- каждую неделю охапками носил. Ах, Джози... Не обращайте внимания, Джеффри, женские слезы -- вода... И Джеффри их не забыл, он ведь звонил им несколько раз, оставил телефон, иначе как бы она искала того же Ларея... Фант чувствовал себя неуютно: вдова, видать, плачет каждый день, и не по разу, в доме запустение, а может, и нужда. Шеф правильно нам пистон вставил -- забыли напрочь. А если с ним что-либо подобное случится -- каково представить? Деньги в момент переведутся, поскольку складывать в кубышку не приучены; Джини с карапузами сидит, не работает и на бирже труда не числится. Все на нем, а ему страховка не положена. И если он внезапно отбросит кони, а банда его забудет -- как будет жить семья? Гляди и помни, как говорится... До сих пор, худо-бедно, без помощи вдо2вы и их семьи не оставались, но ничто не вечно в подлунном мире, ни банда, ни общак. Хорошо бы свалить в нормальную фирму, в какую-нибудь айбиэмовскую лабораторию с большим бюджетом и возможностями, где-нибудь в Штатах... И жизнь бы тогда совсем другими красками заиграла... Да как уйдешь? Достанут. И вдобавок хорошо рассуждать о мирной и скромной жизни, пока в карманах свободные бабки шелестят, а ведь там таковых не будет, по крайней мере сначала... С другой стороны -- дети подрастут, а ну узнают, кем их папа работает?.. Джини кое-что просекает, видимо, но деликатно молчит... Все честные люди воруют, все взятки берут и фуфло двигают, но их социальная репутация защищена социальными же устоями, плюс самооправдание, а тут -- как ни крути, как ни входи в свое положение -- все равно гангстер, подручный Кромешника, руки в крови, душа в Аду и так далее... Надо бы денег прикопить на черный день... Как, интересно, сам Ларей будущее видит? И свое, и наше?.. Не шеф, а черный ящик -- ни зги не разобрать, о чем он там думает да чего хочет. Вот чертова жизнь... Ехать пора. Луиза, ваш кофе великолепен, а вы прекрасны. Итак, до завтра, я за вами заеду. Глава 13 Есть постоянство И в людях, и в природе, И в переменах. -- ...Ваша щепетильность, Луиза, мне понятна и симпатична, но я в шесть секунд намерен преодолеть ее с помощью логики и разума. Вы позволите попытаться?.. Сама не зная зачем, Луиза два часа до встречи провела перед зеркалом, задействовав весь свой арсенал косметики и гардероба. Может быть потому, что давно не появлялась в обществе, и потому, что не хотела выглядеть дурно на встрече, которую сама же и испрашивала. Стройная, подтянутая, с высокой грудью и длинными ногами, она была очень красива в свои тридцать четыре года. Черные волосы в каре не знали заколок, краски и седины, чуть тонированные очки зрения не корректировали, поскольку функция их была скорее архитектурной, дополняющей выбранный для имиджа ансамбль. Луиза любила носить туфли на высоких каблуках, хотя и становилась при этом выше мужа, но тот никогда не возражал... Туфли... На пальцах никаких колец, на левом запястье тяжелый серебряный браслет, на правом часики-картье. Простенькая, но очень дорогая жемчужного цвета блузка, черная, натурального шелка юбка много ниже колен, темные чулки (а может, и колготки, так не видно), тончайший макияж, легчайший парфюм -- Луиза была элегантна и хороша. Фант только каркнул, сраженный наповал, да так и забыл выдать заранее приготовленный комплимент. Он то и дело поглядывал в зеркальце заднего вида, прикидывая для себя, что и как он может рассказать дома, в порядке, так сказать, обмена опытом... Даже Луиза перед выходом, в последний раз разворачиваясь перед трюмо, объективно поняла, что -- да, получилось удачно. Даже Гек, привыкавший и отвыкавший совсем от других канонов женской "прелести", увидел разницу в классе. Впрочем, у проституток по определению иные стандарты поведения и внешности... Луиза сидела в глубоком кресле возле журнального столика. Ларей негромко объяснял что-то двум незнакомым мужчинам. Он, предварительно попросив у нее пару минут подождать, сидел во главе стола, обещая присоединиться к ней, ни на что уже больше не отвлекаясь. Видимо, этот кабинет -- его рабочее место, но выглядел Ларей на фоне своего кабинета несколько странно. У Луизы было время и желание осмотреться, оценить, что к чему. Было и с чем сравнивать... Кабинет отделан достаточно дорого, но без полета, в канцелярском вкусе. В бизнес-гетто, финансовых кварталах Бабилона, три из четырех офисов оформлены идентично: потрачены деньги, но не талант оформителя... Стивен Ларей был одет в легкий просторный темно-серый свитер без воротника чуть ли не на голое тело, во всяком случае, рубашки под ним не просматривалось, широкие черные брюки... и все. Ну еще тяжелые и высокие, не по погоде, ботинки на шнуровке. Волосы темные без проседи, очень короткие и ровные по всей длине, как будто их налысо брили не так давно. На руках -- ни колец, ни часов. Лицо -- хмурое, но не это главное... Луиза вдруг поняла, что он нисколечко не изменился. Удивление этому факту пришло не сразу. Давно, годы и годы тому назад она его видела у Джози в кабинете, и образ четко запечатлелся в ее памяти. Увидев Ларея в его собственном кабинете, узнала мгновенно, словно бы вчера расстались... Но время, прошло много времени... Тогда он, Луиза хорошо помнила, он воспринимался как человек другого поколения, ровня ее покойным родителям, а сейчас... Ровесник не ровесник, но немногим старше ее Джози... Хорошо же он сохранился и безо всякого макияжа... Начальник он жесткий, невооруженным взглядом видно, сотрудники нервничают и очень почтительны к своему боссу. Фамильярности и шуткам здесь места нет. Что ж, всюду свои правила ведения дел... Мужчины ушли, телефон переключили на секретаря (секретарь-мужчина -- не часто такое встретишь...), поскольку за все время беседы он ни разу не зазвонил; Ларей подсел в кресло напротив, предложил чаю, но настаивать не стал, когда она вежливо отказалась... -- ...Итак, начнем, пожалуй. Вы, конечно же, знаете, что человеку не дано жить, не ведая проблем. Это касается и вас, и меня, и любого другого жителя планеты. Но финансовых заморочек на сегодняшний день я не ведаю. Короче говоря: полно у меня денег. И у... фирмы, где я руковожу, и моих личных. Мы с Джозефом знали друг друга много лет, я неоднократно был обязан ему, а он мне. Причем деловые отношения переросли в ту стадию, когда стало не важно, кто чаще, а кто реже, кто больше, а кто меньше. Это исходные посылки. Сегодня, сочувствуя вашим горестям, я тем не менее рад, что часть из них могу легко разрешить, при этом -- я подчеркиваю -- никак не осложняя и не коверкая своих будней... Луиза, ради бога, дайте мне досказать заготовку... Сперва я, потом вы. Хорошо? Я знаю, что говорю. Мои люди по официальным каналам прояснили степень ваших материальных затруднений. Я обязан был это сделать, готовясь к нашей встрече, вы же понимаете. Так вот: миллион триста с хвостиком долгов -- крупная сумма, но мне на нее -- начхать и забыть, при моих-то возможностях. Скажу вам по секрету: нет больше долгов, за все уплачено... Да дайте же мне договорить, черт возьми. Речь у нас с вами пойдет не только о финансах, но в денежных вопросах я хочу обозначить и обсудить две темы, причем на разумную голову. Первая: вы чуть было не лишились своей доли в бизнесе вашего... мужа. Его партнеры, крючкотвористые ребята, воспользовались неосведомленностью в делах... Вашей, Луиза Малоун, неосведомленностью, и захотели наложить лапу на прибыльное дело. С ними будет проведена разъяснительная работа, и они навсегда поймут, что так делать не надо, но не вообще, а по отношению к вам. Вторая тема: ваша узконаправленная благотворительность. Фонд, если я не ошибаюсь... -- Госп... Стивен... Ради бога, в эту область, я умоляю вас... -- Не лезть? -- В общем... да. -- Не буду. Я коснусь краешком смежной, той, что связала нас с вами. Хорошо? -- Я слушаю. -- Я открытым текстом объяснил вам, что мне не жалко денег для избавления вас от бед и затруднений, которые могут приключиться с каждым человеком. Так же открытым текстом объясняю вам, что нужды этого любого-каждого человека мне по барабану. А ваши и вашей дочери Анны -- нет. Некие социальные условности, ставшие частью вашей личности, протестуют против того, чтобы сомнительный полузнакомец дарил вам большие деньги... Я что, неадекватно понимаю? -- Н-нет, но... неординарно излагаете свои мысли... Простите... -- Форма не важна, не в Версале. А с вами можно говорить открыто и по-людски, я же чувствую...