танешься. -- И тут ее прорвало и понесло: -- Если я не работаю, ты считаешь, что ко мне можно относиться, как к мебели? Все выходные -- я одна, моя функция -- приготовить жратву, убраться, вынести мусор. Ты уже третий год обещаешь, что получишь перевод в Москву, а с места ничего не двигается. Скоро начну копейки считать: что лучше купить -- сыну тетрадки или зубную пасту. Надоело, понимаешь, никакого прогресса. Я устала. Когда мы были с тобой вместе в отпуске? Да что -- отпуск?! Когда ты выводил меня в люди? Тебя не бывает дома, я старею, а что я видела в этой жизни? -- Тебе так плохо со мной? -- вставил Нахрапов. -- Я что, майор Пронин, чтоб влюбляться в иностранных разведчиц, или еще какая-нибудь свинья из романа Энтони Берджесса "Заводной апельсин". Клава читала некоторые книги, которые приносил из элитарных сборищ Тюменского региона ее муж. Помягчела. -- Да мне неплохо, я люблю тебя, но перестаю понимать, -- Жанна Прокопьевна не выдержала, лицо ее скривилось, в глазах появились слезы. -- Зачем ты арестовал учительницу Володи? Весь город об этом судачит, на меня пальцем показывают. -- Слушай, мать, вот сюда только свой нос не суй... -- Ну, конечно, куда нам, домработницам... А у меня, между прочим, высшее экономическое... -- Работать, что ли, хочешь? Так и скажи, ты же не изъявляла раньше желания. Нахрапов не хотел говорить супруге о предстоящем визите генерала из Москвы. Он боялся сглазить идущую ему в руки удачу. Дело в том, что Николай Константинович Нестеров был его преподавателем в университете. Лишь бы тот спустя пять лет вспомнил своего бывшего студента. Они не спали всю ночь. Жанна Прокопьевна, излив душу, чувствовала пустоту, заполнившую ее сознание, она больше не кипела и уже жалела, что затеяла всю эту разборку, переросшую в настоящий семейный кризис. Теперь ей казалось, что ее претензии не только беспочвенны, но и эгоистичны. Нахрапов же, глядя на громаду своего прикрытого одеялом живота, обдумывал будущие изменения в жизни и в карьере, ему было нестерпимо жаль жену, ведь она была абсолютно права: опустился прокурор, смирился с действительностью, перестал мышей ловить. Только бы жена не молчала так укоризненно. Ему казалось, что она сейчас обдумывает, как бы уйти от него, как начать другую жизнь, без него -- размазни и слабака. Наутро, осоловелые от бессонной ночи, едва задремавшие в своих обличительных размышлениях, они были разбужены звоном будильника. -- Почему так рано? -- удивилась Жанна Прокопьевна. -- Шесть часов, темно еще. -- Сегодня приезжает мой учитель Нестеров, генерал ФСБ. То есть прилетает. Чистые рубашки есть? -- Вот это меня и бесит! -- неожиданно воскликнула супруга. -- Ну, почему ты не считаешь своим долгом рассказывать мне о подобных вещах? Я понимаю, это твоя работа. А я целыми днями сижу дома, что же мне, со стенкой разговаривать? -- Я же сказал тебе. И хватит мне с утра портить настроение. И так голова идет кругом. -- Да если бы ты вчера мне сказал, успокоил, обнадежил, не было бы этого кошмара, Лешенька. Нахрапов повернулся к жене, и та стремительно придвинулась к нему и уткнулась носом в мягкую огромную грудь мужа. Самолет пошел на посадку. Нестеров помог соседке вытащить из-под сиденья ремень и самолично пристегнул Натальи Николаевны к сиденью. После приземления он помог даме встать и накинул на ее плечи шубку, которую предварительно достал с полки над проходом. Очередь пассажиров постепенно продвинулась к выходу, Нестеров и его подопечная тоже встали и, взяв свои сумки, пошли к трапу. Неожиданно прямо перед собой Нестеров увидел знакомую фигуру. В элегантном пальто, принципиально круглый год невзирая ни на какую погоду, без шляпы, по трапу спускался сослуживец Нестерова по юрфаку МГОУ, адвокат Володя Зимоненко. Рядом с ним шел, очевидно, приятель Володи. Впрочем, Нестеров его знал, даже почти соседствовал с ним с недавнего времени в подмосковном писательском городке Переделкино, но прямых контактов не было. На физиономии субъекта читалось всеобщее презрение и вместе с тем отрешенность, как будто он сочинял в своем сознании все, что тут происходит. Писатель или сумасшедший. -- Вовка, какими судьбами? Хотя да, ты, по-моему, родом из здешних мест, если не ошибаюсь, салехардец, -- показывая не к месту генеральскую осведомленность, сказал Нестеров. -- Лекции читаю, Коленька. А ты тоже? В нашем филиале? -- Нет, увы, в командировку. -- Нас будут встречать. Подвезти? -- мельком взглянув на спутницу Нестерова, спросил Зимоненко. -- Кстати, познакомься, Сергей Лукницкий, наш коллега по университету, читает тут уголовный процесс. Нестеров молча пожал руку зимоненковского спутника, не глядя в глаза сочинителю. Глупо поступил, ибо чревато... Но разве мы думаем, когда что-то делаем?.. Простим ему, он был увлечен дамой. А когда рядом находится волнующая нас женщина, разве нам до литературы? К тому же нестеровский сочинитель однажды не к месту процитировал Чехова: "Нет такой полиции, которая не считала бы себя компетентной в делах литературы", -- и Нестеров обиделся... Он не любил читать книги своего соседа, хотя частенько там упоминалось его имя. -- Спасибо, меня, конечно, тоже встретят, -- сказал Нестеров. -- Ну, бывай, Гасану привет, когда увидишь. А вообще вернемся оба, надо как-нибудь у нас в Переделкине в баньке попариться. -- Отлично. А вообще, Коль, я тебе по секрету скажу, Гасан серьезно говорил, чтобы ты кончал с государевой службой и шел к нам в адвокатуру, так что не тяни... Спускаясь по трапу, Нестеров призадумался. А может, и впрямь? Пришло, быть может, время. Зимоненке можно доверять: в конце концов он сам недавно совершил подобный кульбит. Сидел в Министерстве юстиции, носил на погонах генеральские звезды, но ушел, ушел подальше от государства, которое часто глупит и подличает и к тому же не умеет просить прощения за свои свинства... -- А что, у вас в адвокатуре нет проблем? -- Ну как это нет? Крутые приходят, адвокатами работают. Один отморозок, у него где-то в ваших кругах контакты, организовал "Сообщество" -- ни одного юриста в команде, слыхал? И зарегистрировали. Мы их гоняем, представление написали в Генпрокуратуру... Сейчас Минюст судится с прокуратурой, а народ недоволен... В общем, поболтаем на воле. Но главное, -- тут Володя понизил голос, -- ты что, думаешь, я работаю адвокатом из-за денег? Вовсе нет. Я работаю адвокатом из-за кучи денег. Ну, бывай, не едешь? Нестеров ничего не понял, попрощался с Володей и его спутником. Серый туманный день охватил его и Наташу порывом мокрого ветра, словно они вышли на морской утес. Нестеров оглядел площадь: ни возле трапа, ни возле здания аэропорта признаков встречающих его машин не было. -- Позвольте вашу сумку, Наташа, -- как можно более театрально произнес он и предложил ей свободную руку. -- Я -- верный и сильный -- fidelis et fortis. Они сошли на землю. -- Куда вы направляетесь, если не секрет? -- спросил Нестеров и добавил: -- Холодно, не простудитесь, набросьте на голову шарф. Наташа не послушалась спутника, лишь слабым движением подняла воротник шубки. Ответила односложно: -- Наверное, в гостиницу, таксисты подскажут. -- В таком случае я с вами, можно? Я ведь тоже города не знаю. Наташа улыбнулась, обрадовалась. Неизвестно, что здесь за люди, с таким спутником как-то спокойнее. Они прошли через здание аэропорта и вышли на площадь, где на них набросились десятка два водителей с традиционным: куда подвезти? такси до города не желаете? Въехав на территорию аэропорта, Полковский сразу увидел трап, едущий по летному полю. -- За ним давай, уже время посадки, -- скомандовал Полковский водителю. Машина Нахрапова, нагонявшая первую "Волгу" уже на летном поле, последовала ее примеру: так они и подъехали к самолету, подруливавшему к месту остановки, -- с одной стороны следователь УВД, с другой -- следователь прокуратуры. Оба вышли из своих машин, когда первый пассажир показался за спиной стюардессы. Раскланялись друг с другом издали. Молча. ...Когда последний пассажир сошел с трапа и устремился к автобусу, Полковский, уже начавший покрываться инеем в своем замороженном, колом вставшем пиджаке, догадался спросить стюардессу: -- Это московский рейс? -- Что вы, московские рейсы в той стороне обычно паркуются, а мы из Ташкента, -- улыбнулась та и прошмыгнула в салон самолета. -- Когда же начнется город? -- второй раз в нетерпении спросила Наталья Николаевна. На сей раз водитель обернулся и, простодушно улыбнувшись золотыми зубами, кивнул: -- Уже десять минут по городу едем. -- Но это же поле, -- удивилась Наташа, -- а где центр? -- Наверное, за комбинатом, не знаю, -- пожал плечами водитель. -- Вы хотите сказать, что как такового центра в городе не имеется? -- помог Нестеров. -- Вот именно, если не считать Дома правительства. Они подъехали к панельному пятиэтажному зданию с огромным козырьком над парадной с отбитыми ступеньками. Нестеров щедро расплатился с частником и повесил обе сумки на плечо. Они вошли в скромный, окрашенный в бордовый цвет холл и направились к стойке администратора. Нестеров назвал свою фамилию и получил в ответ подобострастную улыбку пятидесятилетней администраторши и ключ с тяжеленным набалдашником в качестве брелка: чтобы не уносили с собой из гостиницы -- тяжело ведь. -- Вот это отель, сюда бы владельцев отелей с Кипра на обучение, -- засмеялась Наташа. -- Извините, я только что с отдыха, такой контраст! -- Понимаю, -- засмеялся и Нестеров, -- держитесь, как бы не было психического расстройства. Он повернулся к администраторше: -- Это у вас в городе, наверное, лучшая гостиница? -- Несомненно, "Запах газа" -- лучшая гостиница, во всяком случае, лучше "Нефтяной струи", -- с гордостью ответила та и поспешила добавить: -- Но только у вас номер одноместный согласно броне. Других номеров нет. -- Понимаю, -- кивнул Нестеров с еле скрываемой улыбкой. -- Наташенька, вы посидите на скамеечке, отдохните. Наташа послушно села возле немытых окон на скамейку, какие раньше стояли на московских бульварах, -- огромную, сколоченную из длинных реек, изогнутую, как арфа. Нестеров, проводив Наташу взглядом, поставил наконец сумки на пол и облокотился на стойку. -- Простите, а кто мой номер бронировал? Написано у вас там? Женщина отыскала запись и внимательно прочла. Реакция ее была неадекватной. -- Покажите ваши документы, -- требовательно призвала она Нестерова. Он достал свое удостоверение, протянул вниз. -- Уважаемая, любезная... простите, как ваше имя? -- Вольва Пижоевна, -- администраторша растерялась и от должности, и от звания в удостоверении, и от обращения. -- ...ваше императорское величество, -- понизив тон, произнес Нестеров, -- с этой минуты вы врач, а моя должность -- это заболевание, которое вы должны хранить в секрете. И капризы больного исполнять во имя оздоровления общества: вот этой женщине нужен отдельный номер -- только и всего. Еще через десять минут Нестеров, поменявшись с Наташей местами и дождавшись, сидя на скамейке, пока та оформит проживание, провожал ее в номер. Комната оказалась как раз напротив. На вечер, который, кажется, уже начинался, было назначено еще одно испытание ненавязчивым уренгойским сервисом -- ужин в ресторане. Нестеров решил посвятить этот день следственным экспериментам. 11 Леня Веселый потерялся в этой жизни в пятнадцать лет, когда умерла мама. Остались они вдвоем с братом в двухкомнатной квартире на Нарвской. Окна выходили в колодец обычного петербургского двора, но поскольку жили они под самой крышей, пейзаж за окном был не самым удручающим, все-таки рукой можно было коснуться неба. Они с братом выросли в этой квартире, отсюда уводили или уносили представителей четырех поколений Веселых: кого на кладбище, кого в Кресты. И все, о ком рассказывала им мать, работали в издательстве "Советская энциклопедия". Родственники братьев, да и сама мама работали корректорами. Только об их отце мама никогда ничего не говорила сыновьям. Усталая, тихая, мягкая, она сразу замолкала, когда младший -- Ленечка -- начинал выспрашивать, задавать свои детские вопросы: а где наш папа? Отец бросил их пятнадцать лет назад, бросил и исчез навсегда. Ушел или увели? И вскоре мама заболела. Болела два года. Сыновья дежурили у ее постели. Она просила старшего никогда не бросать Ленечку. Она заклинала Сашу, словно предвидела нечто ужасное. И в голосе ее была безнадежность; скажет, а сама головой покачивает... Не знала умирающая женщина: потеряются оба. Так бывает в лесу, в пустыне, в море. Заплываешь подчас, а потом не знаешь, в какую сторону двигаться, не видно, где жизнь, а где нежизнь. Саша, проработав два года корректором, бросил работу. Леня тоже сидел дома. Вскоре деньги кончились. Тогда-то Леня и принес домой свою первую добычу: барахло, украденное им у зевак-продавцов на блошином рынке, и фотоаппарат. Саша покрутил пальцем у виска, но товар продал, купил поесть. Спустя несколько месяцев, которые они провели на рынке, где стали завсегдатаями, а иногда и торговали чужим товаром за плату, они поняли, что больше не в состоянии жить в этой квартире. Возвращаться туда, в этот серый дом за Нарвскими воротами возле трамвайного круга, в этот двор с продуктовыми ящиками и разнорабочими, куролесящими у черного входа ресторана, было мучительно, невозможно -- мама ведь уже больше никогда не вернется туда. Первым женился младший -- Леня. Первым уехал к жене в Москву. Когда Саша встретил свою первую женщину, у Ленечки уже родилась дочь. Жена никуда его не пускала, посадила с ребенком, сама делала карьеру в префектуре округа. Судьба свела Сашу с семьей профессора, старого петербургского интеллигента. Дочь профессора Маша была студенткой, а Саша -- лоботрясом со странностями, хотя и эрудированным: проработав два года корректором, он заложил в свою голову информацию полного свода "Энциклопедии" в ее последнем издании, но зато внезапно мог сорваться и уйти из дому в неизвестном направлении, отсутствовать неделю, а то и месяц. Иногда он приводил с собой ораву друзей. Одаренные ребята, они еще когда учились вместе, в пятом классе, организовали свой школьный ансамбль, получили музыкальное образование. Саша классно играл на пианино. Маше нравились эти сборища. Даже ее родители живо участвовали в молодежных концертах и спорах по поводу смысла жизни и бренности бытия. Сходились на том, что материя вторична, идея была вначале, а потом уж возникло бытие. Словом, старший Веселый не находил себе места в этой жизни, но маета его была не мелкой, а растянутой на неопределенность: то он принимал обстоятельства своей жизни, то ощущал свою ненужность и свой паразитизм, и тогда убегал из дому. Материнскую квартиру братья продали. Деньги поделили. Хватило каждому на два года. Столько же и продержались их семьи. Леня в Москве еще жил с женой, но та разделила с ним хозяйство, холодильник, а дочку отправила к бабушке. Она часто не приходила ночевать, мужа била, а очкастый Ленечка даже не защищался: пьяному море по колено. Саша ушел от жены сам. Уехал в Москву. Деньги кончились возле палатки на Ленинградском вокзале, где Саша позавтракал, выйдя из поезда. -- Я к тебе, -- сказал он кратко открывшему дверь брату. -- Проходи. Саша сразу понял, что у брата не обычное опьянение. Глаза его обозревали сразу все стороны света, на лице застыло рассеянное выражение, но двигался он уверенно, не шатаясь, а лишь сникая на миг и снова, пожалуй, даже слишком четко двигаясь дальше, на кухню. Из комнаты выскочила Витка, жена Ленечки, в белом пышном пеньюаре, с бигуди на голове. -- Очень хорошо, вот и братан приперся. Может, мне еще и тебя кормить и поить? Что ты уставился, ты что, не видишь, на кого твой ублюдочный братец похож? А ты спроси, почему у него на наркоту деньги есть, а на собственную дочь -- нету? -- ... . Первым заданием Нестерова, которое он дал Женечке, улетая в Новый Уренгой, был допрос задержанного Леонида Викторовича Веселого. Снегов весь день контролировал квартиру Анатолия Ганичева, который вторые сутки не выходил оттуда. Алтухов отрабатывал фамилии невозвращенцев, тех, кто канул в Египте, по сведениям спецслужб этой страны. Женечка с детства ненавидела деградировавших типов, вроде пьяниц и наркоманов. Знала, что иногда судьба бывает жестока и к весьма достойным людям, но ничего не могла с собой поделать. Омерзение, охватывающее ее при виде пьяного или наркомана, было каким-то биологическим, неконтролируемым ею самой. Может быть, все началось с того случая, когда лет в десять ей пришлось столкнуться один на один с пьяным человеком? Тогда она поняла, что значит одурманенный человеческий мозг, какую опасность он несет. Вспоминать об этом не хотелось... Готовясь к первому допросу задержанного, она представляла себе грязного развращенного мальчишку, которого они поймали вчера у "Киевской", и ей хотелось надеть резиновые перчатки и маску, словно она шла к зачумленному. ГЛАВА ТРЕТЬЯ СУББОТНЯЯ НЕЗАВИСИМОСТЬ 1 -- Ты телефон родителей скажи, -- начала Женечка, приняв за паренька человека, уже два года женатого и даже отца. Следовательша говорила таким сочувственным тоном, что Ленька сник. -- Нет родителей, только брат, позовите его, пожалуйста. -- Говори телефон и адрес. Мне тоже нужно с ним побеседовать. -- А когда меня отпустят? -- как-то уж по-детски спросил задержанный. Женечка посмотрела на парня: он дрожал то ли от нервного перенапряжения, то ли от начинавшейся ломки. -- Тебе в скором времени будет предъявлено обвинение: покупка и транспортировка наркотиков. Очень серьезное обвинение. Я не имею права тебя запугивать, да и не хочу, но так просто по этой статье не отпускают. Даже если ты будешь помогать следствию. В глазах парня сверкнуло ожесточение, обида, лицо его изменилось, окаменело. Он выпрямился и исподлобья взглянул на следователя. -- Судите, что я могу сделать. -- Можешь пригласить адвоката, -- сухо ответила Женечка. -- На какие шиши?.. -- и продекламировал: Получив гонорар неумеренный, Говорил наш присяжный поверенный... -- Ты помягче разговаривай, -- обиделась Женечка, не обратив внимание на классику, -- мы вроде с тобой нормально начали, не я же заставляла тебя наркотиками баловаться. Кстати, давно тебя твой продавец снабжает? -- Нет. Совсем недавно. Мне друзья на рынке показали его, свели. У него немного дешевле, а иногда и в долг дает. -- Еще бы, нужно же ему тебя на привязи держать. -- Я его не знаю. Женечке хотелось поскорее перейти к обозначенным необходимым вопросам, но разговор тек как-то сам собою. -- А почему ты выбрал этот наркотик, ВС-231, он же самый дорогой, зачем тебе все это? Ленька очень удивился, даже улыбнулся: -- Вы че? Какой ВЦ? Я обыкновенный героин покупал, всего лишь два раза, да вы же мне не верите... -- Ты купил синтетический наркотик ВС-231, вот показания эксперта, как же так вышло? -- Этого не может быть, я ему заплатил, как обычно, он что же, угробить меня хотел? -- до Ленечки стала медленно доходить информация. Женечка не сочла нужным говорить ему о своей версии: продавец наверняка знал о слежке, может быть, даже был предупрежден. То-то гражданин Юлдашев не выходит больше на точку, отсиживается в Коньково, где снимает квартиру. Делает вылазки на рынок, но никак себя не проявляет. Вот и скинул парню имеющуюся у него дозу, почуяв неладное. Выходит, настоящего покупателя они спугнули. А за порошок этот с Леньки еще спросят, лучше уж пусть в застенке сидит, тем более -- тут безопасней, да и идти ему, похоже, некуда. Они расстались очень скоро, первая беседа утомила обоих, но оставила какую-то зародившуюся привязанность между ними, словно Ленька увидел в Женечке единственный свет и надежду. Выйдя в соседнее помещение, где был телефон, Женя позвонила. -- Александр Алексеевич, -- сказала она голосом нимфы, и когда господин Обозов наконец заинтересовался, продолжила, -- это говорит некто неизвестная вам Железнова из ФСБ. Вы меня не знаете, хотя мы встречались с вами вчера во время задержания некоего юноши. Вы тогда оказались случайным свидетелем контактов МВД и ФСБ. У вас, я помню, был вид скептика, вероятно, потому, что будучи еще недавно оперативником, вы сами никогда не ошибались в таких случаях. Так вот, дружище, -- по-мюллеровски продолжила Женечка, ободренная обескураженным молчанием Обозова, -- мы будем предъявлять этому самому пареньку обвинение, давайте-ка в порядке сорок девятой бесплатно, а? Поприсутствуете? Или мне обратиться к Гасану Борисовичу официально?.. Обозов сразу согласился. Правда, пробормотал что-то вроде: "Не просто поприсутствую, но проконтролирую применение действующего законодательства органами..." Его уже никто не слушал. Из Бутырки Женечка поехала на площадь Ильича, по указанному Ленькой адресу брата, предварительно созвонившись. Дома оказалась вторая жена Саши, которая отвечала по телефону таким ласковым лепечущим голосом, что Женечка почувствовала неловкость. В трубке слышались детские голоса. -- Саша на работе, вы нас извините за беспорядок, -- высокая полная женщина с черными мохнатыми ресницами провела Женечку на кухню. Старый хрущевский дом, квартира мизерная, кухня -- шесть метров, заставлена мебелью, увешана полками, под кухонным столом -- стиральная машина, некуда ноги деть, потолок, оклеенный некогда белой пленкой, пожелтел от сигаретного дыма. Из-за двери в комнату выглянула маленькая девочка, похожая на утенка. -- Проходите, пожалуйста, -- напевным голосом продолжила хозяйка, -- садитесь вот сюда, ой, Ксения, вечно ты свои вещи разбрасываешь, извините, ничего с ними не успеваю. Ну, как там Леня? -- Вы знали, что он колется? -- Знала, -- Нина потупилась, -- он и у меня тут кололся. Ой, может, это не надо говорить. Но я не могла его выгнать, ему жить негде. Он и Сашу втянул одно время, но мы Сашу закодировали. Поехали специально в медцентр. Нам сказали, что сразу и от алкоголизма, и от наркотиков -- нельзя. Пришлось от алкоголизма раскодироваться. -- А Леня? Леонид? -- поправилась Женечка. -- А на Леню у нас денег не хватило, Саша тогда тоже не работал, нас практически содержала моя мама, у меня еще старший сын от первого брака, вы понимаете? -- Нина, я вижу, у вас нормальная семья. Прошу вас, не допускайте никаких опасных ситуаций, если от Лени или Лене будут звонить, искать его через вас, прошу вас, сообщите нам. Мне или следователю Нестерову. Телефоны я вам напишу. -- А можно ему передать вещи? -- спросила Нина. -- У него ведь никого нет, кроме меня. -- А брат, жена? -- напомнила Женечка. -- Да кому он нужен! -- Нина махнула рукой. -- Если моя мама денег не даст, так и мне передачу не на что будет собирать. Женечка закусила нижнюю губу и умолкла. Невеселая ситуация. Маленькая Ксюша давно сидела на ее коленях, внимательно слушая, о чем разговаривают взрослые, и каждые две минуты предлагала маме выбросить окурки в мусорное ведро. Нина смолила уже третью сигарету. На столе стоял кофе трех видов. Утро застало Александра Алексеевича Обозова -- защитника обездоленных, помощника президента Гильдии российских адвокатов, в приподнятом настроении. Он, принимая дело Леонида Веселого к своему производству абсолютно бесплатно (душа человеческая важнее какой-нибудь там приставки к компьютеру), гордился собой. Ему уже виделись заголовки центральных газет: "Бескорыстие защитника", "Так поступил бы каждый", "Отказался от гонорара" и другие. Размышляя о том, что славу мы делаем себе сами, Александр Обозов оказался в приемной главного редактора журнала "Адвокат". Редактор, по обыкновению занятый разговором по телефону, был одет в полувоенный колониальный костюм, но без знаков отличия и без автомата "УЗИ" под полами камуфляжной куртки. Отсутствием автомата и воспользовался адвокат Обозов, вошел в кабинет и сообщив главному о своем альтруистическом акте -- безвозмездном принятии к своему производству дела наркомана. Его тирада завершилась неоригинально: он хочет видеть в журнале большую статью об имеющимся налицо героизме. Редактор, хотя и был без оружия, Обозову почему-то отказал. Тогда Обозов, не мудрствуя лукаво, отправился на четвертый этаж в "Вестник адвокатов" к господину другому редактору, с которым также имел продолжительную беседу о героизме вообще и конкретно своем -- в частности. Но в кабинете редактора в этот момент находился Володя Зимоненко, с которым редактор в течение часа решал весьма серьезную задачу, а именно: как правильно написать в "Вестнике": Бричпортский или Бриджпортский университет. Поняв, что ему не пробиться сквозь мощный интеллект полемизирующих сторон, Александр в тоске отправился в бухгалтерию. Черный, испепеляющий, словно взгляд Багиры, взгляд главного бухгалтера обжег Обозова с ног до головы.. . ...На следующий день из Бутырки был отпущен человек, попавшийся на покупке какой-то бурды, поначалу принятой милицией за героин. Записка, которую он передал Нине, гласила: "Саша! Мне очень нужен героин. От меня придет человек, который передаст вам эту записку. Позвони по этому телефону барыге. Скажи, что я его не сдал. Поэтому он должен мне дозу. Когда выйду я, с ним обязательно расплачусь. Отдай все человеку, он переправит. Меня тут паханы на эту дозу поставили, вроде как за первородный грех. Остальное напишу в письме. Целуй своих. Твой брат Леня". Нина надела свою единственную нарядную юбку, туфли, правда, старые, мягкие, очень подходящие для ее испорченных второй беременностью ног, села в свой старый "москвич" и поехала, нет, понеслась на встречу с Женечкой. Отдав ей записку, Нина едва не перекрестилась, попросила ничего не рассказывать мужу. -- Можете приходить на свидание в пятницу, я подпишу разрешение. А передачу в общем порядке, через окошко. -- Спасибо, спасибо, -- залебезила Нина, пятясь спиной к своей машине. Телефон Юлдашева Женечка знала и без записки Ленечки. Но зато братом Сашей мог оказаться кто угодно, тем более по телефону. А просьбу Ленечки взять дозу у барыги Юлдашева и передать в Бутырку нужно было выполнять, конечно, только в первой части. Как-то само собой всплыл в памяти Женечки образ Володи Поляна, юного члена опергруппы, продолжающего слежку за домом этого гения химии, этого алхимика Толика Ганичева. Володя чем-то напоминал ей Леньку. Женечке оставалось только выяснить с помощью Нины, встречался ли когда-нибудь Саша с барыгой, торгующим на Киевском вокзале, -- Лешей Юлдашевым. Нина оказалась настоящей орлицей, оберегающей свое гнездо от надвинувшейся опасности. Все сделала и все в красках доложила Женечке на следующий день. Сначала она обсудила с мужем перечень продуктов для передачи. Потом предложила ему спасать брата от ломки: взять у того же барыги немного героина, чтобы Ленька не загнулся. Саша на нее наорал прямо в постели, кричал так, что чуть не проснулись соседи. Сынишка прибежал из своей комнаты, кот забрался по шкафу наверх, слава Богу, Ксюша продолжала спать в своей кроватке, тут же, в родительской спальне. Саша кричал, что он не только не желает связываться, но и в глаза этого барыгу никогда не видел, а все Ленькины друзья, которые на рынке ошивались, к наркоте не имеют никакого отношения, они Леньке этого барыгу только раз, и то издалека показали, это Ленька уже сам в доверие к тому входил. Саша стоял в одних плавках на промятой кровати и обзывал Нину дурой, идиоткой, которая хочет его, Сашу, подвести под монастырь. А Нина, довольная точно выполненным заданием, уже потихоньку засыпала... 2 Какую же огромную массу событий переваривает человеческая судьба, как некий пищеварительный тракт, чего только не случается с человеком за какие-нибудь два-три года. Да уже три. Давно ли от Нины уходил первый муж, узнав, что та беременна, а Вадику уже десять лет. Давно ли оказалась она в одной компании со своим Сашей Веселым, а Ксюшу уже пора отдавать в садик. Всем своим возлюбленным Нина говорила: -- Я одна не останусь, а вот ты поди другую такую найди. Этим и нравилась мужчинам. Но такого, чтобы в семье остался, такого найти трудно. Саша поначалу вел себя странно: то ночи напролет они разговаривали на кухне о своих мечтах, о своем детстве, о родне; то объявлял ей бойкот, который заканчивался уходом из дому. Он уходил уже два раза, полностью собрав чемодан. Друзья пускали к себе, рынок кормил и одевал. Потом возвращался, побитый, поджавши хвост, но уверял ее, Нину, что вернулся лишь потому, что она его очень об этом просила. А она не просто просила, она к экстрасенсам бегала, она всех друзей обзванивала, ездила на машине к рынку -- караулила его. Однажды подруга с первого этажа Зоя нашла нового экстрасенса, а у Нины к тому времени появились сомнения: один ли живет в разлуке отец ее будущего ребенка, Ксюшки, и сомнения эти были небезосновательны. Вот и согласилась Нина пойти на такое дело. Они встретились с Зоей возле магазина "Синьор Помидор". Как удалось выяснить Нине, там, в рыбном отделе, работала девчонка, на которую положил глаз ее Веселый. Это она, продавщица спрессованного хека и залежалых креветок, обворожила Нининого мужа... ну, пусть не мужа пока... Неважно, за счастье нужно бороться до конца. Зоя скривилась в улыбке, издалека увидев подругу. Коротко стриженная, высветленная блондинка, она была такая же крупная, как Нина, но чуть меньше ростом. На ней была кожаная куртка и лосины. -- Привет! -- рявкнула Нина, в это утро расфуфыренная и загримированная остатками дорогой французской косметики. -- Куда? -- Привет, красавица, -- снова скривилась Зоя, -- здесь недалеко. Вон в том доме. Но адрес блатной. Мне его за двадцать штук дали. Так что пополам. Потом отдашь десятку. Они вошли в старый трехэтажный дом и поднялись на второй этаж. Позвонили. Где-то завыла собака, внося элемент таинственности во все это предприятие. -- Чего просить будешь, решила? -- шепотом спросила Зоя. -- Сперва расценки надо узнать, -- так же тихо ответила Нина, и дверь перед ними распахнулась. На пороге стоял обольстительный мужчина лет шестидесяти, с трубкой во рту, в халате нараспашку, тапочках на босу ногу. -- Вы ко мне? Лечиться? Снимать порчу? Очищать ауру? Ворожить-привораживать? -- перечислял он, проводя женщин по темному коридору и не требуя ответа. Потом остановился, обернулся и, сверкнув глазами, пугающе добавил: -- Проклятья насылать? Квартира была огромная, коридор длиннющий, видимо, бывшая коммуналка. Из приоткрытых дверей в конце коридора мерцал дневной свет. Всюду валялись какие-то газеты, колеса, инструменты. -- У вас тут ремонт или всегда так? -- спросила тихонечко Нина, увидев через щель в туалете следы ботинок за бачком. -- Обижаете! -- протянул экстрасенс, потом снова остановился, обернулся и отрезал: -- Всегда! Он провел их на кухню. Это была обычная коммунальная кухня. Ее убирали последний раз, видимо, когда был жив император Николай Второй, во всяком случае, еще до национализации, слуги хозяина, которые позже стали слугами народа и убирать квартиру разучились. Впрочем, об этом уже писал один человек. По стенам, на полках, стояли, висели, лежали приправы, венички, кустики и множество прочей засушенной растительности. В углу у окна -- диванчик. -- Садитесь вот сюда, голубушки, -- процедил свободной от трубки частью рта экстрасенс, -- зовут меня Марк Захарович, а вы, я так понимаю, от Семки. Он отвернулся и помешал что-то в кастрюльке на плите. -- От Семочки, -- расплываясь, прошептала Зоя. Женщины сели рядком на диванчик и сложили руки на сумках, как прилежные ученицы. -- Да вы раздевайтесь, -- спохватился задумчивый экстрасенс, оборачиваясь. И снова принялся за кастрюльку. Зоя сняла куртку, а Нина плащ. Она пыталась расстегнуть и блузку, но Зоя покрутила пальцем у виска, и Нина передумала. -- Ну-с, какие у кого проблемы? Рассказывайте. Как зовут? -- наконец спросил Марк Захарович. -- Нина. -- Зоя. -- Начнем с Зои, -- решил экстрасенс, -- слушаю вас внимательно. -- Марк Захарович, помогите, -- завизжала Зоя и громко зарыдала в кулак. -- Да ну, лапонька, конечно, помогу. О чем речь? Что вы так расстраиваетесь, голуба моя? Он оперся спиной о кухонный стол, сложил руки, закрыл глаза и, пыхнув трубкой, проговорил: -- Ну, муж вам изменяет, ну, с брюнеткой, брюнетка рыбой пахнет, все вижу. Все! Правильно? Зоя постеснялась сказать, что все сказанное относится к ее подруге Нине, а у нее, у Зои, квартирный вопрос, она погадать на будущее хотела... -- Правильно, -- кивнула Зоя. -- Ну и на фига вам этот заморыш!? Вы можете мне объяснить? -- спросил Марк Захарович, открыв наконец глаза. -- Да как же, доктор! -- вмешалась Нина. -- Сколько в него труда вложено, да ведь своим трудом из обезьяны в человека его превратила. А теперь, выходит, для другой старалась? -- Так. Все ясно, -- резко перебил Нину экстрасенс и вновь обратился к Зое: -- Есть два варианта. Этот (и он указал правой рукой на какие-то пучочки за спиной) -- для него. Этот (и он указал левой рукой на какие-то венички) -- для нее. Зоя испугалась. -- Доктор, -- сказала она, положив руку на грудь, -- нам только чтоб не на смерть. Сейчас похоронить -- дороже, чем прокормить. -- Да что я, изверг? -- обиделся Марк Захарович. -- Если вот этим натереть его белье, ну, там... плавки, можете поверить, он от вас ни на шаг не отойдет (Нина, отодвинув протянутую Зоину руку, взяла пучок), а если вот это, -- продолжил экстрасенс, -- рассыпать под ее ногами... у-у-у... Что предпочитаете? -- И то и то, для страховки. Да я и сама попью, -- заметила Зоя. -- Можно, -- закатив глаза, лениво проговорил Марк Захарович, -- главное -- не перепутать. Положив упомянутые травки в отдельные пакетики, Марк Захарович отдал их Зое. Зоя отвела его в сторонку и, тихо шепча что-то на ухо, рассчиталась. Экстрасенс бросил в кастрюльку щепоть соли и выключил газ. -- А это для чего? -- спросила напряженная Нина, глядя на красное месиво в кастрюльке. -- Это ни для чего. Это -- борщ, -- ответил Марк Захарович. -- Ну а у тебя, зайчик, что приключилось? Зоя, подойдя сзади, дотронулась до плеча экстрасенса. Тот вздрогнул и обернулся. -- Я, доктор, пойду на улицу. Спасибо вам огромное. Нин, я тебя на улице обожду, -- сказала Зоя, поклонилась экстрасенсу и, выдернув куртку из-под подруги, исчезла в глубине коридора. Марк Захарович, проводив ее томным взглядом, обернулся к Нине, подвинул и подмял под себя широким жестом табурет и пристально посмотрел на нее. Та, в свою очередь, поправила прическу. -- М-да... Работы у нас с вами непочатый край! -- тяжело вздохнул Марк Захарович. -- Да? -- расстроилась Нина. -- Все так плохо? -- Ну, посмотрите, посмотрите, какая у вас черная аура, -- зашелся экстрасенс, вскакивая и тыча рукой в темечко Нины, -- что ж вы так себя запускаете, милая вы моя? -- Ох, дорогой! Я какая-то проклятая на этом свете, -- махнув рукой, окончательно расстроилась Нина, -- кто-то на меня проклятье наложил. Это точно. Узнать бы -- кто? -- и она заскрежетала зубами и стала загибать пальцы: -- Семейного счастья нет, здоровья нет, денет нет, соседи -- сволочи, шапку в покрас отдала -- испоганили. Я специально взяла, вам показать. Можно? Нина достала из сумочки маленький скукоженный комочек меха. -- Как вы думаете, что это? Это -- вот такая песцовая шапка. Ну, скажите, разве я не проклята? Разве обычному человеку могут так вещь испортить? -- Да... -- сочувственно всхлипнул Марк Захарович, -- ну, что вы мне-то рассказываете? Вы еще по лестнице шли, а я уже все про вас знал, про ваши квартирные проблемы... Канал с космосом у вас, зайчик мой, весь забит. Напрочь. И порча на вас давнишняя. У вас ведь язва двенадцатиперстной? Нина кивнула. -- Ну вот, -- обрадовался Марк Захарович. -- Чего только у меня нет, доктор. У меня история болезни, как полное собрание сочинений Ленина или история войн в шестидесяти томах. -- Ну, сейчас я с вами немного поработаю, а потом придется еще прийти. Расстегните на блузке верхние пять пуговиц, пожалуйста, раздвиньте пошире коленочки, да не смущайтесь вы, голубушка, не смущайтесь. Через двадцать минут Зоя увидела, как к дому подъехала "скорая", из нее выбежали медбратья. Спустя минуту они вынесли на носилках экстрасенса, в бессознательном состоянии бредившего только одним словом: тюрьма. Нина вышла следом с огромным пакетом, набитым травами и баночками. В дверях она столкнулась с худенькой элегантной дамой, которая шла к Марку Захаровичу со своими проблемами. -- Я квартиру закрыла, борщ выключила, ключи ему в карман брюк сунула, -- сказала Нина, и медики захлопнули дверь машины. -- Что ты с ним сделала? -- в ужасе спросила Зоя. Нина отрешенно смотрела сквозь подругу. -- Он мою ауру решил очистить, перенапрягся, брык со стула и лежит. А мне полегчало!.. Во у мужика работенка! ...В магазине было много народу. -- Зой, я пойду посмотрю на нее, -- Нина вышла из-за кассы и решительно направилась в рыбный отдел. Подошла к "рыбному" хвосту и просунула голову, делая вид, что пытается разглядеть витрину между животами покупателей. -- За чем очередь? Чего дают-то? -- Хопер, милая, хопер, -- сказала одна старушка. Нина подняла голову и удивленно покосилась на нее: -- "Хопер-инвест", что ли? -- Тьфу ты, совсем уж с этой рекламой! Краснопер, дочка, краснопер. Нина вернулась к Зое. Доложила обстановку. -- Ну, давай, -- выдохнула Зоя, -- вот тут порог и посыпем. Траву-то растерла? Они загородили посетителям магазина проход и посыпали порог травкой. -- Дезинфекция, граждане, санэпидстанция! -- приговаривала Зоя, пятясь в сторону улицы. 3 Володю Поляна наряжали всей следственной бригадой: Женечка сперва его немного постригла, подобрала очки для солидности, галстук. Костюм принес Снегов, у него был тот же размер, что и у Володи. Кейс Женечка привезла из дома. Алтухов два дня назад снова улетел в Египет. -- Мне нужно, чтобы ты, Володя, не простым покупателем показался, не благородным братцем, рискующим ради Леньки свободой, а чтобы по одному только внешнему виду Юлдашев понял, что ты ценный клиент, что с тебя можно многое поиметь. -- Да я сам себе уже Березовским кажусь, -- улыбнулся своей голливудской улыбкой Володя. -- И так не улыбайся, пожалуйста, больно уж ты по-доброму улыбаешься, словно пастор. Утром из кабинета Снегова Володя уже позвонил Юлдашеву, попросил назначить встречу. Хорошо у него вышло, напористо, как будто одолжение своим звонком этому Юлдашеву делал. Тот сказал, что Леньку помнит и на встречу приедет. Володю провожала Женечка, высадила его у метро "Киевская", прямо возле отделения милиции. Странно было, что барыга назначил встречу невдалеке от отделения, может, у него там есть свои люди. У здания вокзала со стороны площади уже стояли три машины снеговских ребят и оперативников ФСБ. Но Юлдашева брать они не собирались. Слушали, как пойдет разговор. Женечка сидела в одной из этих машин. Каково же было ее удивление, когда барыга вышел из дверей, над которыми висела синяя доска с номером и названием вокзального отделения милиции. Как ни в чем не бывало Ю