Сергей Лукницкий. Киллеров просят не беспокоиться --------------------------------------------------------------- © Copyright Сергей Павлович Лукницкий, 2000 Email: SLuknitsky(a)freemail.ru --------------------------------------------------------------- (повесть) Взгляни на первую лужу -- и в ней найдешь гада, который иройством своим всех прочих гадов превосходит и затемняет. Н. Щедрин (М.Е. Салтыков) Змея, попадающаяся путнику по дороге, может толковаться как доброе предвестье. Змее соответствует ряд предметных символов: нитка, палка, свирель, фаллос. А. Гура, д. ф. н. Когда Леночка, она же Елена Ивановна, прошла уже полтора квартала по Нижегородской улице, ей показалось, что на увиденной две минуты назад вывеске было что-то написано не так. Она не поленилась, вернулась. На вывеске ясно (она прочитала это много раз, подошла ближе и снова прочитала) значилось: СОЕБЩЕСТВО АДВОКАТОВ рассадник справедливости, гнездо законности дорого беремся за все, гарантируем результат Елена Ивановна не была учительницей литературы и русского языка, она преподавала биологию, но и она обратила внимание на эту вывеску. Потом поняла: конечно, это непогода сковырнула уголок одной буквы. И невдомек было ей, милой, заканчивающей свои дела в столице и возвращающейся в вечную мерзлоту провинциалке, что основатель сего заведения оттого такую вывеску учинил и не ремонтирует ее, что... впрочем, все по порядку. ГЛАВА ПЕРВАЯ ДВА ЯЩИКА ПАНДОРЫ 1 С самолета Елена Ивановна должна была ехать прямо в школу: нужно было срочно организовать старшеклассников для встречи контейнеров с живым грузом. Шли осенние каникулы, но в школе, вероятно, кто-то дежурил. Телефоны ее учеников были записаны в классном журнале, журнал покоился в ларце, а ларец спрятан в учительской. В Новом Уренгое (Новый Уренгой, 1980 год, добыча газа, Ямало-Ненецкий а.о.) в тот день по обыкновению было морозно. Слава Богу, не было проблем с посадкой. В иллюминаторе виднелось розово-голубое царство Снежной королевы, а под ним мягкие, свежие, как молоко, сплошные облака. Самолет врезался в них, разметал, как дорожную пыль, и плавно опустился на летную полосу. Пока Елена Ивановна летала, город завалило снегом, низкий ветер носил по летному полю колючие космы снежной поземки. Учительница прилетела из Москвы в своей старенькой шубке, фасон которой снова вошел в моду, даже не из искусственного меха, а из какого-то пушистого велюра, с пятнышками под западноафриканского леопарда. Шубка была длинная, расклешенная, но негалантный северный ветер любит забираться как раз под такие подолы. В Москве тоже было зябко, дождливо и темно. Но все же потеплее -- именно для такого пальтеца. Мать перед возвращением предлагала ей свою дубленку, но Елена Ивановна отказалась. -- Да у меня есть в Уренгое, мне Миша купил с первой же зарплаты, -- уверила она мать, не желая становиться должницей. И не жалела даже теперь, чувствуя, как ветер пробирается туда, куда даже мужу не всегда бывает дозволено. Она прижимала варежками подол, чтобы не разлетался, топала к своей школе по примятой снеговой тропинке и чувствовала радость от того, что наконец-то добралась. Школа располагалась в новом микрорайоне -- обычный типовой квадрат строений со школьным двором внутри и футбольным полем сбоку, за ограждением. Директрисы в школе не оказалось, только завуч -- женоподобный здоровенный биолог, вечно подсовывающий ей свои учебные часы вследствие частого и внеурочного пития горячительных напитков. -- Леночка, приехали! -- заулыбался он, протягивая к ней руки. Она не любила фамильярности. Шли осенние каникулы, в школе дежурил охранник Сокиркин, на оплату труда которого теперь ежемесячно сбрасывались родители -- после нескольких разбойных нападений на раздевалку. Охранник и сам был дедом одного башибузука из третьего класса. Больше, казалось бы, никого в школе не было. Стук каблуков разлетался по всем коридорам первого этажа. Леночка попросила у Сокиркина ключи от учительской и пошла взять журнал 11 "Д". Она была классной руководительницей -- в этом году впервые. Правда, учительской практики у нее было маловато. Зато у половины учителей школы вообще не было педагогического образования. Ребята приняли ее сразу. Елена Ивановна вовсе не старалась понравиться им, войти в доверие, произвести впечатление. Ученикам же пришлись по душе ее раскованность и оригинальное мировосприятие, то, что она часто шутила, на их вопросы отвечала прямо -- так, как думала, а не как было "принято" говорить с детьми в воспитательных целях. Уже через месяц от какого-то влюбленного мальчишки ей пришло письмо, написанное печатными буквами. Елена Ивановна вернулась в приемную директрисы, там по-прежнему сидел Ник. Ник., как звали завуча все дети и учителя и даже в роно, где он числился образцовым преподавателем биологии. Леночка позвонила троим любимчикам из своего класса, те обещали к вечеру подъехать к школе и помочь выгрузить клетки. Дело в том, что учительница биологии средней школы Братченковского округа Нового Уренгоя Елена Ивановна Моисеева по решению педсовета привезла из Москвы новых обитателей для школьного живого уголка. Всю Москву обегала, пока собрала необходимые справки, разрешения, оформила счета на оплату, переслала их в школу и получила оплаченные копии платежек. Потом еще уговорила своих поехать на Птичий рынок и там прикупила кое-кого по мелочи. Одиннадцатиклашки ужасно обрадовались. Казалось бы, здоровенные лбы, Елену Ивановну за стенами школы, в походах -- Леной зовут, еще что-то с ней делают..., скоро в институты, в армию, жениться, а они зверушкам радуются. Нет, все-таки чем дальше от Центра, тем чище детские сердечки! А Ник. Ник. никак не отреагировал на услышанное. Не только не предложил свои услуги -- даже не поздравил учительницу с выполнением ответственного поручения. А все туда же: лезет своими грязными лапами! Когда пассажиры Ил-86 (русский "Боинг"), прибывшего рейсом Москва -- Новый Уренгой, покинули самолет, а в салоны успел проникнуть ледяной сухой ноябрьский воздух, со стороны кабины пилотов и с хвоста, навстречу друг другу, направились две группы бортпроводников. Они были облачены (вряд ли из эстетических соображений, скорее для экономии) в легонькие синие костюмчики, а девочки -- так и вовсе в блузки и коротенькие юбчонки. -- Вить, закрой ты люк-то! Да поживее! -- послышалось с разных концов самолета. -- Холодно же! Мурашки по коже бегут! В ответ трепач Витя что-то по обыкновению спошлил. Медленно продвигаясь по салонам, команда стюардов осматривала полки, сиденья, ряды, проходы между ними. Ничего особенного они не искали, но неукоснительно действовал такой порядок. Однажды, например, пассажирка забыла в салоне младенца, которого положила в люльку на заднем сиденье -- оно было свободно. Причем сделала это она не специально, не бросила малыша, просто забыла с непривычки. Не всякая женщина сразу привыкает к своей новой роли, когда рождается ребенок. Эта пассажирка так и не вспомнила о младенце, пока стюардесса не догнала ее уже у выхода из здания аэропорта. Только тогда ту охватил ужас. Побежала через все поле... Сейчас Витя Фоменко стоял возле двери, ведущей вниз, в багажное отделение, в отсеке между двумя салонами -- первым и вторым. Таня Парсегова шла по левому ряду, открывая и захлопывая верхние отсеки для ручной клади. Приходилось подниматься на носки, подпрыгивать, а то и рукой проводить по полке, они хоть и невысоко встроены были, но закруглялись в глубину, не сразу и разглядишь, пустая полка или опять кто-то забыл сумку с провизией или собственного ребенка. Почему-то Витя подумал, что это снова ему кричат, чтобы он не морозил собратьев. Похоже, Татьяна визжит. Витя высунулся в передний салон: стюардесса сидела на ручке кресла среднего ряда, ее била крупная дрожь. "Неужели так холодно?" -- удивился Витя и со всеми остальными направился к Тане. Она вдруг вся сжалась, будто ее замутило, и, как обезьянка, упала в кресло, забилась в судороге, отчаянно замахала руками. Первой к ней подскочила Рая, прижала к себе голову девушки, погладила по каштановым волосам. Таня зарыдала, с ужасом глядя на полку. -- Танюша, что? -- быстро спросил Витя. -- Что с тобой, зайчик? Татьяна показала пальцем вверх. Витя Фоменко обернулся, заглянул в открытую дверцу да так и обомлел. Из белого пластикового отсека для вещей на него уставился мертвый взгляд согнувшегося в три погибели мужчины. Витя тоже вперился взглядом в стеклянные глаза мертвеца, чувствуя, что и ему, как и Татьяне, сейчас станет плохо. -- Уведите женщин, -- крикнул он ребятам-бортпроводникам, еле ворочая языком, -- но недалеко, в средний салон. А сами возвращайтесь. Стас, вызови милицию аэропорта. Задержите командира корабля или позвоните ему на мобильный, если он уже уехал. Прыгунов, встань здесь и никого не пускай. А сам, превозмогая дрожь, протянул руку к шее трупа, нащупал артерию: человек был действительно мертв. -- Рая, -- позвал он стюардессу, та обернулась, и Витя попросил ее: -- Подойди. Взгляни, пожалуйста: это наш? Та подошла к полке, заглянула. Получше вглядевшись в лицо мертвеца, прошептала: -- Нет, Виктор Павлович. -- Зябко передернула плечами и ушла в другой салон. 2 Минут через двадцать к самолету, подогнанному к ангару No 7, подъехала черная "Волга" следственного управления окружной прокуратуры. Водитель выключил мигалку на крыше. Советник юстиции Нахрапов долго выбирался из машины, долго собирался с силами, чтобы взойти на трап, долго перебирал ногами ступеньки. Он был в легком светлом коротком плаще, во-первых, потому, что ездил исключительно на легковом автотранспорте; во-вторых, ему всегда было жарко. Он был из тех людей, объемы которых не создают какого-либо отталкивающего впечатления: большой рост скрадывал его тучность; большие яркие глаза, по-детски пушистые ресницы, косая черная челка с седой прядью вызывали у людей симпатию. От такого добродушного увальня ждали шуток и приколов, коими он и жонглировал, пока вдруг не впадал в ярость, заметив, что начинают смеяться не над его остроумием, а над его простодушием. Впрочем, причиной нервозного характера Нахрапова были комплексы, глубоко засевшие в нем самом. Но как ни грозен, как ни непредсказуем он был в минуты раздражения, все-таки подчиненным было интересно с ним: от него всегда исходило таинство причастности к "бомонду" этого края. В среднем салоне толпился народ: человек восемь из команды, пятеро членов экипажа, оперативники. У входа в первый салон стоял милиционер из дежурной части аэропорта, одетый в зимнюю форму. Узнал Нахрапова, отдал честь. -- Да сними ты шапку-то, хорек, -- пошутил Нахрапов, -- запаришься. Он прошел в салон. Остановился у занавески, отделяющей кухонный отсек, вгляделся вперед. По проходу к нему неслась овчарка, таща на поводке своего проводника. Они промчались мимо Нахрапова, тот успел спросить: -- Взяла? -- Похоже, порошок учуяла, товарищ полковник, -- крикнул тот, слегка повысив Нахрапова в звании, и слетел кубарем вниз по ступенькам трапа, за ним пробежали еще два милиционера. -- Так, поглядим, -- сквозь зубы пробормотал Нахрапов и очень медленно стал приближаться к месту происшествия. Спросил: -- Что тут у вас? -- Приветствую, Алексей Николаевич, -- сказал дежурный следователь УВД Александр Полковский, вставая и протягивая руку. -- Катафалка там не видно? -- Если мне говорят: "приветствую", это еще надо проверить. -- Все с вами ясно. -- Погоди, а где труп-то? -- Нахрапов все еще не видел самого главного и уже начал думать, что, не дождавшись его, тело отправили в лабораторию. -- Вот здесь. Мы ведь сами только что прибыли. Знакомьтесь, Василий Петрович Смерш, эксперт-криминалист. -- Эк тебя закодировали -- Смерш! -- усмехнулся Нахрапов, протягивая руку новому лицу в УВД. -- Откуда в Новый Уренгой? -- Из Актау, -- ответил тот. -- Беженец, что ли? -- Вроде того. -- Ладно, -- кивнул Нахрапов, будто санкционировав что-то. -- Кто-нибудь сегодня покажет мне жертву? Лысеющий следователь Полковский, бледный скуластый мужичок, с очень узкими, словно застывшими в смехе глазами, так же, как недавно Танечка, указал на полку. -- Так чего ж ты сидишь, я, что ль, буду мошонку надрывать? Лезь! -- Нахрапов осмотрел края полки, надулся. -- Смерш, ты все здесь обследовал? Фото сделали?.. -- Да, можно вынимать. Нахрапов недовольно отметил, что сам себя поставил в роль просителя. Он обернулся к Полковскому: -- Ты, старик, постели-ка мне его здесь в проходе, -- Нахрапов имел в виду труп, -- а я пойду девчонок пощиплю. Не успел Нахрапов войти в средний салон, как сзади послышались истошные вопли следователя и понятых, которые тихонько сидели в первом салоне. Нахрапов поспешил назад. Когда он вернулся в салон, все присутствующие там повскакивали на сиденья кресел и в ужасе глядели на уложенный в проходе труп. Нахрапов не поверил своим глазам: ногу жертвы обвивала змея умопомрачительной раскраски. Сочетания розового, красного, черного и желтого цветов рябили в глазах, словно аляповатый итальянский галстук. Как всем подсказывала интуиция, змея была ядовитая. Она прямо-таки впилась в бедро мертвого человека и теперь лишь слабо извивалась, но едва Нахрапов сделал шаг в ее сторону, оторвалась от своей жертвы и подняла голову. Тот застыл как вкопанный. Темные влажные глаза пресмыкающегося немигающе уставились на Нахрапова. Змея тихонько зашипела и будто бы даже улыбнулась ему. У прокурора шевельнулись волосы на затылке, гипнотический взгляд змеи сковал его сознание. В этот момент то ли случайно, то ли специально Смерш нажал на кнопку фотокамеры, сработала вспышка, направленная на змею, а судебно-медицинский эксперт, крупная, боевая Людмила Николаевна Прокубовская подошла к змее с затылка и, накрыв ее голову гигиеническим мешочком, бросила пресмыкающееся одной рукой, а другой крепко закрутила его. -- Не удави, -- еще слабым голосом посоветовал Нахрапов, -- свидетельницей будет! Тьфу, черт, вещдоком! -- он вдруг понял, что здесь не самым трусливым оказался, и, еще раз глянув в сторону чемоданчика, куда положили змею, выругался: -- Что, облажались, следопыты? Полковский, Санек, глянь-ка: у твоего криминалиста... -- и он, двумя руками закрыв ближайшей девчонке уши, произнес нечто трехэтажное. Василий Петрович Смерш исподлобья посмотрел на обидчика и проговорил: -- Арлекиновый аспид. Смерть в течение двух секунд. -- Людмила Николаевна, голубушка, -- наконец-то сказал Полковский, -- вы что же, по незнанию и на танк полезете? Нельзя же так рисковать! -- А у меня, Санечка, кожа толстая, где уж этому аспиду с его зубками! -- Людмила Николаевна, примите мою благодарность, -- Нахрапов хотел было поцеловать даме руку, но передумал: ведь эта рука только что держала омерзительное тело змеи, -- а ты, Полковский, заткнись и уясни, как нужно тренировать волю и реакцию. Людмила Николаевна, довольная собственным героизмом, сияла пухлыми щечками и выпячивала мощный бюст. -- Я ведь на таджикско-афганской границе и с той и с этой стороны с мужем жила. Не такого насмотрелась. А вы, Санечка, растерялись, да, растерялись... -- повернулась она к Полковскому. Тем временем группа приступила к дальнейшим следственным действиям, Нахрапов сел в сторонке и начал изучать только что переданный ему список пассажиров этого рейса. Оказалось, что самолет доставил в Новый Уренгой пассажиров двух рейсов: собственного, не до конца заполненного, и рейса, который летел двумя часами позже. Выходило, что Ил-86 опоздал с прилетом на два с лишним часа, а точнее, на два часа двадцать три минуты. Пока Смерш обследовал полку, фотографировал труп, не решаясь все-таки открыть чемодан со змеей и еще раз щелкнуть злодейку, Людмила Николаевна осматривала тело мужчины, лежащего в проходе, а Полковский обходил салон, начав с дальнего противоположного ряда. -- Сержант, осмотрите все туалеты, -- скомандовал он своему сотруднику. Нахрапов состыковывал в голове имеющиеся факты: опоздание самолета, змею явно южного происхождения -- в московском аэропорту вряд ли такие свободно ползают по взлетной полосе -- и летнюю, чересчур уж летнюю одежду на погибшем человеке. Еще неизвестно, как и когда он умер: насильственной ли смертью, от укуса ли змеи или, может, вообще сам по себе -- от кариеса. -- Документов нет? -- спросил он Полковского. -- Нет пока. Сейчас проведем опознание, может, кто вспомнит, где было его место. Но в багажнике и на других полках вещей убитого не обнаружено. -- Почему убитого? -- молниеносно отреагировал Нахрапов. У Полковского не возникало и тени сомнения по поводу убийства. Неужто такой склеп мог добровольно организовать человек сам себе? Скрючившись на полке? Хотя, может быть, летел "зайцем", а змея его возьми и укуси... Но откуда взялся этот аспид? Людмила Николаевна с тяжелым вздохом разогнулась и поднялась с колен. -- Вряд ли он убит, конечно. Никаких причин для такого заключения у меня нет. Но вот от укуса змеи, на первый взгляд, очень может быть. -- Что же они, теперь и змей "зайцами" возят? -- удивился Полковский, и вдруг ему пришла в голову страшная мысль: -- А может, их тут вообще навалом? Нахрапова передернуло: -- Блин, Саша, выведи людей на пять минут, пусть проверят здесь все. Оставив труп и чемоданчик со змеей в самолете, озираясь и внимательно глядя себе под ноги, следственная бригада, экипаж и другие участники осмотра места происшествия спустились на землю. Впереди очень живенько прыгал по ступенькам сам Нахрапов. Пока Нахрапов и люди Полковского сидели в машине, вернулся кинолог: собака протащила его к другому концу летного поля, где в глубоком голубом снегу вообще не было никаких следов, при этом собака странно озиралась и подвывала. Нахрапов засмеялся: -- Да это она не след взяла, а из самолета драпанула: змею учуяла, дрессировщик! Скажи спасибо, что на краю аэродрома остановилась, нестись бы тебе на поводке до Ледовитого океана... После тщательного досмотра салонов, багажного и других отделений самолета всех пригласили подняться обратно в тепло: самолет был чист. Пока проверяли самолет, Нахрапов в "Волге" продолжал изучать списки. Ничего подозрительного. Но когда он поднялся в самолет и ему протянули расшифровку, где значились не только фамилии, возраст и паспортные данные, но и регистрация (прописка) и вид деятельности, он тут же натолкнулся глазами на фамилию "Моисеева", напротив которой значилось: "учительница биологии старших классов школы No 679". Сначала Нахрапов подумал, что где-то он уже слышал этот номер, потом решил, что это та самая школа, в которой учится его сын, хоть никогда и не помнил толком ее номер. Потом сообразил, как однажды сын жаловался на биологичку, и фамилия ее действительно была Моисеева. Нахрапов срочно потребовал установить, какой груз везла учительница. Прошло еще минут десять. Оказалось: весьма несложно было обнаружить в документах багажного отделения аэропорта собственника клеток с зайцами, птицами, лисой и одного террариума с вараном. Змей, правда, не было, но бортпроводница вспомнила, что ручная кладь Моисеевой тоже была немаленькой. Две большие сумки, которые она не сдала в багаж в аэропорту Внуково, были поставлены в багажном отсеке самолета; одну, поменьше, учительница взяла с собой в салон. Нахрапов подозвал Полковского и продиктовал ему результаты своих умозаключений. Руководитель следственной бригады, принявшей к производству дело, возбужденное по факту смерти неопознанного пока гражданина, передал по рации поручение оперативной бригаде УВД задержать гражданку Моисееву Елену Ивановну, проживающую в Новом Уренгое на улице Строительной, прилетевшую из Москвы в 14.30 по местному времени. Сам же пошел беседовать с членами экипажа. Нахрапов распрощался с коллегами и отправился на Строительную, к Моисеевой, -- недалеко от ее дома жил и он сам. 3 Михаил Моисеев сегодня был дома. Вернувшись со смены рано утром, он поспал часа четыре, встал, позавтракал и занялся уборкой в квартире. Жена не любила, чтобы ее встречали из командировок, поэтому он не торопился в аэропорт. Когда все возможные сроки прошли, Миша понял, что ее что-то задержало в Москве, и беспокоиться не стал. Жена не любила, чтобы из-за нее кто-то беспокоился. Но без чего-то четыре в дверь позвонили. Он открыл: на пороге стояла приятельница жены, соседка из второго подъезда их серенького кирпичного полуразвалившегося дома. У нее был немного потрепанный вид, складывалось впечатление, что вчера она поздно легла спать, а перед этим много выпила. -- Мишенька, извини, -- сказала Нина, -- мой на смену ушел, а я дверь захлопнула. Можно, я у вас тут часок пережду? Мама скоро вернется, уйду. -- Проходи, -- сказал Миша, оглядывая худенькую фигурку нежданной гостьи, -- я один. Они посидели на кухне, Миша предложил Нине водки, они выпили, разговорились. Ее муж работал вместе с Моисеевым на нефтеперерабатывающем комбинате, раньше был парторгом цеха, а теперь стал цеховым профсоюзным лидером, но в свободное от работы время. Они не были приятелями, просто частенько оказывались вместе в комбинатовской сауне по пятницам, а иногда выезжали вместе на рыбалку. Нина отправилась в комнату смотреть телевизор. Все произошло просто. Соседка поперхнулась конфетой, попросила Моисеева побить ее по спине. Когда она перестала кашлять, Мишины руки были уже на обратной стороне ее лопаток -- то есть на груди. Ее рейтузики и джемпер полетели на пол со скоростью пробившегося из земли нефтяного фонтана на буровой вышке. Прошло более часа, покуда он вдоволь не насытился неизведанным телом чужой женщины. Когда он откинулся на подушку, его еще потряхивало. Она прильнула к его груди и стала целовать, он при каждом прикосновении ее губ вздрагивал, как от щекотки, смеялся. Ни одного слова не мог подобрать, чтобы хоть что-нибудь сказать. И тут в дверь настойчиво забарабанили. Миша по стуку понял, что это не жена. -- Может, твой? -- спросил он Нину. -- Да что он так дубасит-то? Звонок же есть. И он пошел открывать дверь, нацепив халат на голое тело. Ниночка так растерялась, даже забыла, что она в чужой постели. Миша только провернул замок -- и тут саму дверь за него открыли с лестничной клетки мощным ударом ноги. Он так и застыл, не пытаясь даже запахнуть халат, на котором так некстати развязался пояс. В квартиру влетели сразу пятеро автоматчиков в белых касках и утепленных пятнистых комбинезонах, поверх которых были надеты бронежилеты. С гиканьем и резкими выпадами то влево, то вправо они все впятером каким-то ловким способом одновременно уместились в тесной прихожей, каждый из них орал: -- Руки за голову! -- Лицом к стене! -- Ноги расставить! Нинка взвизгнула и, как была в неглиже, вскочила и прижалась спиной к стене, не слезая с дивана, при этом слегка, видимо от растерянности, расставила ноги. Следом за первой группой захвата в комнату ворвалось еще человек пятнадцать, остальные остались в прихожей и на лестничной площадке. Несколько десантников вбежали на кухню и в санузел. Миша даже удивился вместимости собственной однокомнатной малогабаритки. -- Ты глянь, батяня, -- заржал белобрысый титаник с коротким автоматом в дутых перчатках, -- не успела прилететь, сразу в постель. -- Какая невоздержанность, товарищи, -- поддержал "батяня", смолящий цигарку прямо в этом своем скафандре. -- Да прикрой ты ее, я ж насмотрюсь -- на жену потом перестану залезать. Нинка не поняла: сделали ей комплимент или обхамили. Когда Елена Ивановна подходила к своему дому, ее обогнали два бронетранспортера, размолотив не только снег, лежащий на тротуаре, но и сам тротуар. С удивлением она увидела, что машины остановились возле ее подъезда, и люди, высыпавшие из них, сиганули наверх, как оказалось, именно на второй этаж, в ее квартиру. Еле волоча последнюю из трех своих сумок (другие две -- с рыбками, ящерицами, хомяками -- оставила в школе), она поднялась следом за омоновцами и возникла на пороге своей квартиры. Еще с порога она увидела голого мужа, стоявшего посреди комнаты, в одном лишь распахнутом халатике, причем с поднятыми за голову руками, и соседку Нинку, тоже голую, правда, тщетно пытавшуюся просунуть руку в пройму шелкового кимоно, купленного Еленой Ивановной на распродаже в школе. Увидев жену, с высоко вздернутыми (нагло, как ему показалось) бровями входящую в квартиру следом за спецназовцами, омоновцами, десантниками, наемниками или бандитами с большой дороги, Михаил Иванович Моисеев повернулся к Нинке: -- Подстроили? Довольны! Да? Довольны? Стервы! -- и он взвыл от досады и обиды: -- У-у! Бабы -- стервы! Ненавижу! Он не предпринял никаких трагических попыток убить баб, хотя бы одну, тем более что старший омоновец, которого назвали "батяней", сделал к нему решительный выпад и легонько щелкнул его прикладом снизу по челюсти. Миша в буквальном и в переносном смысле прикусил язык. Сел на корточки и заплакал. Леночка же разрыдалась, глядя на всю эту сцену. Она и не удивилась и даже не задумалась: почему и зачем здесь ОМОН? Она смотрела на полуголого мужа и свою подругу. Ревность, жажда мести вскипали в ней, заполняли ее мозг, начинали управлять ею. Лена бросила сумку на пол в прихожей и стала размышлять, о чем бы ей спросить командира отряда и о чем бы его попросить. Потом, вспомнив, вероятно, что всякий обездоленный и униженный имеет право на восстание, она решила все сделать сама. Она быстро скинула на стул пальто, рванулась в комнату и со всего маху ударила кулаком сидящего на корточках мужа по голове; следующим ее действием был удар наотмашь все тем же орудием в сторону соседки. Удар пришелся в скулу, но кулак съехал еще и на переносицу Нинки. Злость переполняла Елену Ивановну. Она даже подумала, что на такое преступление бдительные люди должны были вызвать не просто ОМОН, а бригаду легкой артиллерии. Все равно дом предназначен под снос. Что поделать: слабость всегда спасалась верой в чудеса. Ничего не понимающий батяня -- майор Майоров (так уж получилось) оглянулся на ребят: как же они пропустили-то эту ненормальную в квартиру? Но увидел не ребят, а представителя прокуратуры Алексея Николаевича Нахрапова. Майоров не знал Нахрапова в лицо и потребовал у того документы. -- Я сейчас тебе эти документы по всей морде размажу, -- процедил Нахрапов, -- ты что, Сервантес, семейные скандалы здесь устраивать? Разними их! В это время Елена Ивановна, уже насмерть сцепившаяся с Нинкой, пыталась укусить ее в плечо. -- Моисеева! -- гаркнул Нахрапов, и Елена Ивановна застыла, обернувшись. -- Вы Моисеева Елена Ивановна? -- Она, -- кивнула Леночка. -- Кто "она"? -- утомленно спросил Нахрапов. -- Ну, я, -- уточнила учительница. -- Вы задержаны по подозрению в непреднамеренном убийстве. -- Да они же все живы -- вы что? -- возмутилась Леночка. -- Я их и пальцем не тронула, Нин, скажи. Вы что? -- Ну, я не знаю... -- протянула Нинка. Елена Ивановна все еще возмущалась, когда на нее надевали наручники и уводили вниз по лестнице. Нахрапов осмотрел квартиру и, забрав с собой сумку Моисеевой, поехал в управление, по пути заглянув домой пообедать, а заодно и проведать на всякий случай, чем занимается его супруга. 4 Полковский проводил первичный допрос свидетелей -- экипаж самолета. Команда и самолет были приписаны к Московскому аэропорту, принадлежали компании "Внуковские авиалинии". Через два часа им предстояло дозаправиться и вылететь в обратном направлении. Потом двое суток отдыха в Москве. Никаких следов на полке, где был найден неизвестный, обнаружено не было. Смерш теперь обходил все салоны и туалеты, команда по-прежнему сидела в среднем салоне под присмотром оперативных сотрудников. К Полковскому заходили по одному. Тот заставлял всех осматривать труп, опознавать на месте. Главными вопросами следователя были: 1. Опознает ли член экипажа личность убитого, как пассажира самолета? 2. Что может сказать о поведении пассажирки, летевшей на месте 41а в среднем салоне? 3. Сколько времени прошло с того момента, когда последний пассажир покинул самолет, до того, когда экипаж пошел проверять салоны? Не мог же кто-то запрыгнуть на полку при пассажирах. Даже если он был уже мертв, за три минуты затолкать на полку мертвое тело под силу трем-четырем силачам, а таковых, чтоб запихнули человека и змею в придачу на полку, стюарды не наблюдали, пассажиры покидали салоны под бдительным наблюдением экипажа. Из Москвы лететь в такой позе человек не смог бы -- ведь лету все-таки четыре часа. Да и полки перед вылетом были открыты. Человек умер или же перед самым приземлением, или сразу после. Выходит, запрыгнул туда сам и был подвергнут нападению пресмыкающегося. Зачем запрыгнул? Чего боялся? Почему был одет по-летнему: парусиновые брюки, рубашка с короткими рукавами, сандалии? Загорелый, между прочим. Допрос экипажа показал следующее. Татьяна Парсегова, бледная даже сквозь свою армянскую смуглость, из красивой яркой фотомодели от ужаса превратилась в серую обмякшую ворону, она как раз обслуживала средний салон. И она узнала пассажира: он сидел на месте 41б. Значит, прав был Нахрапов -- Моисеева причастна к делу. Сидели рядом. Человек действительно был легко одет, так и поднялся в самолет, хотя в Москве в этот день выпал первый снег. Кто сидел с ним рядом, на крайнем месте, Татьяна помнит смутно: мужчина, по виду русский, темноволосый. Этот ничем ее внимания не привлек, поэтому стюардесса лица его не запомнила. Женщина тоже сидела тихо. С соседом не разговаривала. Только передала ему газировку и один раз попросила его позволить ей выйти. У нее была с собой сумка, которую она не выпускала из рук. Только когда пошла в туалет, сумку оставила на кресле. Татьяна как раз в этот момент проносила поднос с лимонадом по соседнему ряду, вот и запомнила. Самолет задержался с вылетом в Москве по техническим причинам. Причину выставили старую как мир -- перебои с горючим. Бортпроводник Виктор Фоменко тоже показал, что видел умершего на том самом месте, которое назвала Парсегова. Сверили по списку: билеты на место 41б были куплены на имя Терехова Евгения Олеговича, 1956 года рождения. Дополнительные данные, присланные по факсу из Москвы, гласили, что Терехов -- этот загорелый лысоватый мертвый человек -- был председателем совета финансовой группы КЛАС, почему-то с одним "С". Проживал председатель в Москве, из чего Полковский сделал вывод, что тело господина Терехова в скором времени полетит к родственникам. Да и дело может отобрать транспортная прокуратура, очень может быть, что московская. Так что усердие следователя Полковского куда-то само собой испарилось, как у поэтов исчезает вдохновение при виде другого, более удачливого поэта. Полковский отправился к себе в управление, связался с начальником следственного отдела, доложил, спросил, кто будет вести дело. Панкратов ничего не ответил, по-хамски положил трубку, буркнув: "Не твое дело", из чего следователь заключил, что возбуждать производство и начинать его вести уже можно. Но уже завтра Нахрапов отберет его у Полковского и передаст в соответствующие инстанции, если вообще не прекратит. У Полковского испортилось настроение. Через пару часов позвонила из лаборатории Людмила Николаевна, доложила, что пассажир Ил-86, прибывший рейсом Москва -- Новый Уренгой, умер в 14.30 по местному времени естественной смертью: остановка сердца. Змея здесь ни при чем, хоть она и ядовитая. По характеру раны от укуса и экспресс-анализу крови можно сказать, что яд не успел распространиться по кровеносной системе, поскольку таковая уже не функционировала. -- Но, -- добавила Прокубовская, -- предупреждаю, что это лишь первичная, сырая информация. Настоящая экспертиза впереди. -- Когда это у вас первичная информация противоречила заключительной? -- пробурчал Полковский и положил трубку. Дело рассыпалось, не успев начаться, а его еще расследовать надо. Бредятина какая-то. Залез человек на полку в самолете, никто этого не видел: когда, почему. А он там возьми да и умри от разрыва сердца. А тут еще змея подвалила и благополучно вонзилась в ногу. Абсурд. Босх позднего периода. А ведь чудеса надо экономить. Не останется скоро чудес-то... Полковскому показалось, что если бы он сейчас вторично осмелился побеспокоить Панкратова, тот бы прекратил дело немедленно. Неосторожного убийства не было. Моисеевская змея опоздала. Ее, Елену Ивановну Моисееву, можно привлечь лишь в административном порядке. Если только у аспида выявится стресс или синяки -- по закону о защите прав животных можно привлечь хозяйку за жестокое обращение. И нечего своих змей без разрешения провозить, да еще по самолету прогуливать. Но на всякий случай Полковский позвонил в центральное справочное бюро МВД в Москве и попросил установить для него номер телефона Евгения Олеговича Терехова. Номер ему бы выдали через пять минут, но вторично он дозванивался в Москву целых полчаса. Там уж и забыли о его запросе. Закурив и удобнее расположившись в кресле, Полковский набрал номер банка, в котором работал Терехов. Готовясь к этому звонку, он почему-то решил, что ему не хватает уверенности в себе, и даже причесался и поправил галстук: так оно вернее. -- Приемная Терехова, -- ответил ему девичий нежный голосок. -- Попросите, пожалуйста, Евгения Олеговича, -- как можно солиднее произнес Полковский. -- Кто его спрашивает? -- спросила секретарша. Ох уж эти секретарские штучки: отточенные шаблонные фразы, тактика -- шефа ведь нету на работе, а кто звонит, нужно узнать, прямо шантаж какой-то: пока не представишься, тебе не расскажут, что Евгения Олеговича нет и уже никогда впредь... Впрочем, исполнительная служащая еще ничего про это не знает, а когда узнает, пойдет на биржу труда. Полковскому пришлось оповестить девушку о том, что ее начальником интересуется старший следователь Полковский. Нисколько не удивившись, та ответила, что Евгений Олегович в отпуске и будет на следующей неделе. Полковский возликовал, ибо, как всякий нормальный человек, предположил, что председатели советов финансовых групп отдыхают на югах, где кожа их бронзовеет и они как раз ходят в легких парусиновых брюках. Он уточнил: -- А как бы мне его отыскать? У него с собой есть мобильный? Девушка ответила, что ее начальник уехал на Кипр, и выразила сомнение по поводу того, что это необходимо знать. И номер мобильного не дала. Полковский положил трубку и подумал, что вряд ли он дозвонится даже по "Алмазной" президентской связи Терехову туда, где сейчас пребывает его мертвое тело. Но позвонить на Кипр все-таки стоило. А вдруг кто-то ответит, вдруг сам Терехов... Полковский потряс головой, отгоняя путаные мысли, и отложил все звонки на потом. Он завел новую папку, подшил в нее имеющиеся протоколы, заключения, сделанные Смершем фотографии, и поехал к Нахрапову. Нахрапов находился в благостном настроении после обильного обеда и удостоверения в верности собственной супруги. Обеденный перерыв пошел ему на пользу. У него вообще все стрессы снимались едой. И судя по его габаритам, стрессов в жизни Алексея Николаевича было много. Он уже допросил Моисееву, которую просто заклинило на измене мужа. Даже пара оплеух не вывела ее из этого истерического состояния, она все твердила, что пожертвовала ради мерзавца Москвой, погубила свою жизнь, а он оказался неблагодарной сволочью. Грозилась его убить, чтобы уж точно знать, за что ее арестуют в следующий раз. Ни о каких змеях слышать не хотела, даже смеялась над Нахраповым, за что еще схлопотала от него подзатыльник. Причем Нахрапов наставительно сообщил, что грубость -- это духовное бессилие. Теперь Нахрапов смотрел новости по телевизору в своем кабинете. Снизу позвонил дежурный, предупредил, что к нему поднимается Полковский. Нахрапов включил кофейник и достал из шкафа бутылку "Аиста". -- Скорее всего, Алексей Николаевич, в аэропорту Внуково или еще где этот Терехов увидел Моисееву, -- понравилась, вот он и отправился за ней в чем мать родила в Уренгой. А может, они и до этого были знакомы, может, первая любовь? Хотя нет, возраст разный. Ну, словом, взял билет рядом с ней, время было -- самолет задерживался, а она его стала змеей пугать. Терехов испугался, залез на полку, тут его кондратий и хватил: перепад температур, резкая смена климатических поясов, страх. А она ему взяла и туда же аспида кинула. Для чистоты эксперимента, а? Только, думается, дело-то не мне вести... -- закончил Полковский. -- Ну, как одна из версий это годится, -- Нахрапов кивнул. -- Хотя трудно себе представить, что Моисеева за ним по всем салонам со змеей бегала. Пассажиры-то где были в это время? -- Зачем же по всем? -- развил свою мысль Полковский. -- Пассажиры как раз уже вышли, Моисеева со своим преследователем последняя шла, только тогда получается -- состояние необходимой обороны. -- Ладно, похоже. Еще какие версии есть? -- Нет пока. -- Ты проверял этого Терехова? Может быть, связаться с московскими оперативниками? -- Да я уж сам: проявил инициативу. И Полковский рассказал прокурору о своем звонке на работу Терехова и о полученной скудной информации. -- Теперь надо запросить номер мобильного и по нему родственников найти, и вообще все про него узнать. Да и фотографию для опознания переслать скоренько. -- Хорошо. Занимайся. Моисеева пусть пока на нарах поспит, ничего ей не сделается, -- решил Нахрапов. -- А с твоим шефом я поговорю, чтоб тебя не трогал. И с транспортной прокуратурой свяжусь, что там у них в аэропортах делается -- совсем, что ли, досмотр отменили. -- И во Внукове надо нашего Терехова опознать, если конечно, у них память не поотшибало. -- Звони, узнавай. Дашь мне почитать протоколы. Да особо не развози: ясно же все. Нажмешь на Моисееву, если не расколется, откуда знает Терехова, значит будем строить "покушение на убийство". -- А если расколется? -- спросил Полковский. Нахрапов было задумался, но затем удивленно воззрился на Полковского, как смотрят поверх очков: -- Ты дурак, что ли? 5 Полковский решил не медлить. По возвращении на рабочее место выяснил, что второй пассажир, сосед Терехова, был жителем Нового Уренгоя, адрес ему сообщили быстро, проблем с установлением личности не было. Место 41в в самолете занимал Никита Степанович Искольдский, 1958 года рождения, техник по безопасности нефтегазового комбината. В общем-то, неудивительно. Три четверти жителей Уренгоя работают на комбинате, ради которого и обживались эти злополучные берега реки Пур, болотистые, москитные, ледяные. Наверняка техником по безопасности этот Искольдский был на каком-то небольшом участке комбината, не главный же техник -- Полковскому почему-то так казалось. Он на комбинате вообще мало кого знал, кроме, конечно, хозяев. И тех, кто номинально числится в администрации, и тех, кто управляет посредническими фирмами и входит в совет директоров комбината. Этих вообще все в Новом Уренгое знают: эти -- власть. Полковский собрался с мыслями и решил перед окончанием рабочего дня заехать к возможному основному свидетелю. Позвонив жене, что сегодня