Ю.Мориц * стихи * выпуски в relcom.arts.qwerty
file size date description
----------------------------------------------------------------------------
um1.txt 3105 940525 "Моя стихия - Близнецы...", "О суете сует"
"Я не замерзла, эта дрожь улыбки и полыни ..."
um2.txt 3827 940223 "После войны", "Те времена", "Вор",
"Забытые мелодии"
um3.txt 2564 940223 "В час рассветный", "Сервантес в турецком
плену", "Я цветок назвала ..."
um4.txt 2768 940223 "Объяснение в любви", "Походил со мной на
базары...", "Ничего ему не простила..."
um5.txt 2047 940302 "Рыцарский роман", "Лепесток огня",
"У живописца кисть и краски"
um6.txt 4944 940320 "Колыбельная", "Та ведь боль еще и болью
не была ...", "На Трафальгарской площади ..."
um7.txt 2483 940320 "О мельчайшем", "На стоянке", "Мотив"
um8.txt 2517 940407 "Рождение крыла", "Портрет художника в юности",
"Бессмертный лес, и мельница, и ветер ..."
um9.txt 1914 940407 "Ночь поэзии", "Портрет звука", "Когда
читатель за тебя домыслит ..."
um10.txt 2647 940407 "По этому поводу", "Я хуже, чем ты говоришь...",
"Резкий ветер зарю погасил..."
um11.txt 2171 940424 "Первобытное", "Терпеть не могу афоризмов,
доверясь ...", "Признание"
um12.txt 2641 940424 "Пауза измены", В моих ветвях - шептанье,
пенье, свист...", "Строфа"
um13.txt 5742 940507 "Вечер поэзии", "Сто лет назад", "Длина
листа мне служит шириной ..."
um14.txt 2264 940507 "Стоянка корабля", "И мой сурок со мною...",
"Положи этот камень на место..."
um15.txt 4429 940511 "Мотив", "Случайное совпадение",
"Я вся содрогаюсь при мысли о том ..."
um16.txt 2535 940517 "Черемуха, дай надышаться ...", "Паяц",
"Девять раз я свивала гнездо над землей ..."
um17.txt 2745 940525 "О смерти думать с уваженьем ...", "Одуванчик",
"Побыть одной - совсем не преступленье..."
um18.txt 3369 940620 "Песня о волшебнике", "Сыну",
"Не потрошить, а только заглянуть бы..."
um19.txt 2133 940616 "Встреча", "Не вспоминай меня, и не забудь...",
"Мера"
um20.txt 3057 940616 "В Ростове, где юмор так свеж и румян...",
"Колечко", "Близко Муза подошла..."
um21.txt 3087 940623 "Мясник", "Водевиль"
um22.txt 3181 950219 "Это осень, мой друг", "Мускул воды",
"К столетней годовщине"
um23.txt 3005 950219 "Душа отражений", "Замок Иф",
"Мне прутья протянул багульник ..."
um24.txt 2543 950219 "Из дневника", "Твои друзья не знамениты ..."
"Творческим взглядом"
um25.txt 3454 950219 "Мой ангел на меня сердит", "Мята в твоем
зеленеет глазу ...", "Соло на трубе"
um26.txt 4126 950219 "Таблица элементов", из цикла "Римские портреты"
um27.txt 3992 950219 "Снегопад", "Следить за болью уходящей..."
"Дайте мне вашу скуку!"
um28.txt 3646 950219 "Туманность дыханья и пенья", "Снег фонтанами
бьет на углу", "Вечный таллинский мотив"
um29.txt 2212 950219 "В метелях декабря", "Ветер", "Большой
секрет для маленькой компании"
um30.txt 2400 950219 "В серебряном столбе рождественского снега ...",
"Хруст декабря", "Отечество снега"
um31.txt "Я раскажу вам про покупку", "Вышел котик на
прогулку", "Малиновая кошка"
um32.txt "Хорошо быть молодым", "Когда мы были
молодыми ...", "Если бы ..."
um33.txt "О жизни, о жизни - и только о ней ..."
Ю.Мориц
-------
Мое созвездье - Близнецы,
Моя стихия - воздух.
Меркурий, сердолик, среда
Приносят мне удачу.
И, как считают мудрецы,
Такой расклад на звездах -
Что в среду или никогда
Я что-нибудь да значу.
Меркурий плавает во мгле,
А сердолик - в Тавриде,
А на земле - моя среда
Приносит мне удачу.
И в среду - я навеселе,
Я в среду - в лучшем виде,
Ах, в среду или никогда
Я что-нибудь да значу!
И если кто-нибудь отверг
В издательстве мой сборник,
Когда была я молода
И жизнь вела собачью, -
Так значит, было то в четверг,
В четверг или в во вторник, -
Ведь в среду или никогда
Я что-нибудь да значу.
Когда в один из прочих дней
Я стану легким светом,
Где в роге Млечного Пути
Пылает спирт созвездий, -
Тогда я напишу ясней
Об этом же, об этом, -
Откройся, третий глаз, прочти
Мои благие вести!
Не лей мне своего вина -
Оно меня трезвит!
Ты недостаточно хмельна,
Хотя пьяна на вид.
А в звонком черепе моем
Такой гуляет хмель,
Что с ним вдвоем
Свое споем -
И даже сев на мель!
Не потому я не напьюсь,
Что стыд - лежать в пыли,
А потому, что не боюсь
Остаться на мели.
А потому, что мой бокал
Ни разу не пустел,
И не хрусталь, а хмель сверкал,
Как бог того хотел.
Кто влил, тот знает для кого
И сколько - чтоб до дна!
Я пить не стану твоего
Трезвящего вина, -
А потому что не указ
Мне планка суеты
И брать не стану напоказ
Столь низкой высоты,
А потому что не вкусна
Мне банка пустоты, -
Я пить, любить и петь сильна,
Ведь я же умереть должна!
Не я бессмертна - ты!
Меняй как хочешь имена,
Ты - Суета Сует,
Ты недостаточно хмельна,
Хотя пьяна на вид!
Ты недостаточно хмельна,
Хотя на вид пьяна.
Я пить не стану твоего
Трезвящего вина.
Я не замерзла, эта дрожь
улыбки и полыни, -
ей грош цена, но этот грош
в такой чеканят сини!
Допей вино и дай огня -
все курят в этой чайной.
Не возвращайся без меня
в края, где наши тайны.
Ведь незаметный порошок
я сыплю с ворожбою -
тебе не будет хорошо
с другими, как со мною:
не та у них нега и злоба,
и струны не те дрожат,
и мы это знаем оба,
пройдя этот скушный ад.
В развалинах мерцает огонек,
Там кто-то жив, зажав огонь зубами.
И нет войны, и мы идем из бани,
И мир пригож, и путь мой так далек!..
И пахнет от меня за три версты
Живым куском хозяйственного мыла,
И чистая над нами реет сила -
Фланель чиста и волосы чисты!
И я одета в чистый балахон,
И рядом с чистой матерью ступаю,
И на ходу почти что засыпаю,
И звон трамвая серебрит мой сон.
И серебрится банный узелок
С тряпьем. И серебрится мирозданье.
И нет войны, и мы идем из бани,
Мне восемь лет, и путь мой так далек!..
И мы в трамвай не сядем ни за что -
Ведь после бани мы опять не вшивы!
И мир пригож, и все на свете живы,
И проживут теперь уж лет по сто!
И мир пригож, и путь мой так далек,
И бедным быть для жизни не опасно,
И, господи, как страшно и прекрасно
В развалинах мерцает огонек.
Ему было семь лет.
И мне - семь лет.
У меня был туберкулез,
А у бедняги нет.
В столовой для истощенных детей
Мне давали обед.
У меня был туберкулез,
А у бедняги нет.
Я выносила в платке носовом
Одну из двух котлет.
У меня был туберкулез,
А у бедняги нет.
Он брал мою жертву в рот,
И делал один глоток
И отмывал в церковном ручье
Мой носовой платок.
Однажды я спросила его,
Когда мы были вдвоем:
- Не лучше ли съесть котлету в шесть,
А не в один прием?
И он ответил: - Конечно, нет!
Если в пять или в шесть,
Во рту остается говяжий дух -
Сильнее хочется есть.
Гвоздями прибила война к моему
Его здоровый скелет.
У меня был туберкулез,
А у бедняги нет.
Мы выжили оба, вгрызаясь в один
Талон на один обед.
И два скелетика втерлись в рай,
Имея один билет!
Зимой сорок третьего года
видала своими глазами,
как вор воровал на базаре
говяжьего мяса кусок -
граммов семьсот
с костью.
Он сделал один бросок
и, щелкнув голодной пастью,
вцепился зубами в мякоть
и стал удирать и плакать.
Караул! Мое мясо украли! -
вопить начала торговка,
на воре сплелась веревка,
огрели его дубиной,
поддели его крюком,
дали в живот сапогом,
схватили его за глотку,
а он терзал и заглатывал
кровавый кусок коровы.
Тут подоспел патруль
и крикнул торговкам:
- Сволочи!
Вас и повесить мало!
Дайте ребенку сала!
Выпучив лютый взгляд,
оторопела свора
и разглядела вора:
вор на карачках ползал,
лет ему было десять,
десять или двенадцать,
слезы его и сопли
красного были цвета.
Бабы перекрестились:
- Господе Иисусе,
зверость на нас нашла! -
Стали сморкаться, плакать,
вору совать капусту,
луковицу, морковку,
круг молока замороженного.
Но вор ничего не взял,
только скулил, скулил,
только терзал, терзал
кровавый кусок коровы.
Зимний пылал закат,
когла его уводили
в патрульную караулку.
Он выбросил кость на дороге,
ее подняла торговка
и прилепила к мясу,
которое продавала, -
кость была мозговая!
Кушайте на здоровье...
Сажали мы картошечку
На третий год войны,
Нашли мы в ямке брошечку
Неслыханной цены:
Горел там яхонт в золоте,
Заморский изумруд,
За эту прелесть в городе
Продуктами берут!
В коробочке сафьяновой
Мы всю ее нашли,
Богачке Колбасьяновой
С три короба сплели:
"Жила царица в Персии,
Носила платье клеш
И по семейной версии
Любила эту брошь.
Однако, плача глазками,
Сняла ее с груди,
Когда наш прадед ласковый
Сказал: - Прощай! Не жди!"
Богачка Колбасьянова
Надела платье клеш,
Богачка Колбасьянова
Схватила эту брошь,
Дала из масла лесенку,
Из хлеба табурет -
За брошечку, за песенку,
За наш голодный бред!
Юнна Мориц
----------
Под этим снегом спит моя земля,
моя трава и мой цветок заветный.
Как волны за бортами корабля,
сугробы наплывают в час рассветный.
Фонарь во мгле мерцает маяком,
и мачтою скрипит под ветром тополь...
Переплываешь сквер одним рывком,
захлебываясь вьюжистым потоком.
И в этой зыбкости, в болтанке штормовой,
ведя за ручку сонного ребенка,
ты задеваешь звезды головой, -
чтоб знал, как хорошо с тобой, как звонко,
как ничего не страшно, как светло,
как нежно, как таинственно, как свято!..
Как сердце высоко твое цвело
над снеговыми безднами Арбата...
Как пело, как серебрянно мело,
как весело, как плавно вы летели,
как сердце высоко твое цвело
и улыбалась боль в крылатом теле.
СЕРВАНТЕС В ТУРЕЦКОМ ПЛЕНУ
Двадцативосьмилетний Сервантес в
сентябре 1575 года, возвращаясь на
галере из Неаполя вместе со своим
братом, был захвачен в плен пиратами и
отвезен в рабство в Алжир, где он 5 лет
пробыл в плену у турецкого правителя
Алжира Гассан-паши. Он трижды пытался
бежать из плена, не терял веры в свободу
и крепил эту веру в других благодаря
своей отваге и жизнелюбию.
Ангел божий, ангел белый,
Ангел дымчатый, сквозной!
Что со мною ты не делай,
Все же сладок путь земной.
У действительности - клещи,
У действительности - плеть, -
Отвратительные вещи
Мне приходится терпеть.
Все же лезу вон из кожи,
Чтоб не рухнуть в мир иной,
Ангел белый, ангел божий,
Ангел дымчатый, сквозной!
Нет числа моим страданьям,
Испытаньям нет числа...
Сколько душу мы ни раним,
Жизни радость ей мила.
Вынесть можно только с верой
Эту стужу, этот зной...
Ангел божий, ангел белый,
Ангел дымчатый, сквозной!
Твоя воля звонче крови
В черный час и в светлый час,
Оборвать на полуслове
Можешь каждого из нас.
Укрепи мне душу, тело -
Откровеньями верну,
Ангел божий, ангел белый,
Мне приснившийся в плену.
Я цветок назвала - и цветок заалел,
Венчик вспыхнул, и брызжет пыльца.
Птицу я назвала - голос птицы запел,
Птенчик выпорхнул в свет из яйца.
День и час назвала - и, как здесь повелось,
Этот день наступил, этот час.
Я дитя назвала, и оно родилось
И останется жить после нас.
Я еще назову кое-что из того,
Что пока безымянно, темно.
Проще пареной репы мое волшебство,
Но останется тайной оно.
Юнна Мориц
----------
ОБ'ЯСНЕНИЕ В ЛЮБВИ
Х. Энгельбрехт
Мой друг, мой безумный, мой свет голубой,
Умчалась бы я в понедельник с тобой
Туда, где в классической синей ковбойке
Поет у костра синеглазый ковбой!
Во вторник бы сделалась я мотыльком,
Тебя догнала бы на судне морском.
На мачте бы я трепыхалась до Гавра,
А в Гавре бы шла за тобой босиком!
И в среду не поздно, и в среду могла б
Умчаться туда, где растет баобаб.
Могла бы я стать одуванчиком в среду,
Он чудно летает и духом не слаб.
В четверг замечательно рухнуть в прибой
И вынырнуть где-нибудь рядом с тобой,
Ну, в солнечной Греции, в облачной Швеции,
Обнятьсяч навек м смешаться с толпой.
А в пятницу! В пятницу гуси летят
И лебеди тоже - куда захотят!
На лебеде-гусе тебя догнала бы
В пампасах, где ветры, как воры, свистят!
И даже в субботу не поздно ничуть
Пуститься в такой обольстительный путь
И шепотом в Лувре к тебе обратиться:
"Я - здесь, я - всегда и везде, не забудь!"
Но мне в воскресенье приятней всего
В кофейне на Рейне, где много всего,
За столик присесть, где с коварной подружкой
Гуляешь и ждешь меня меньше всего.
Умчалась бы я за тобой в города,
В пампасы и в прерии, в кое-куда...
Но сколько селедок, морковок, петрушек
Кудыкнут: - Куда ты???
- Нет, я никуда...
Походил со мной на базары,
Постирал со мною пеленки,
Потаскал со мной чемоданы
И растаял как дым во мраке.
И сказал он: - ты мне не пара,
Ты со мною одной силенки.
На тебе заживают раны -
Как на собаке.
Я сто лет его не видала.
Я сто лет прожила с другими,
Я забыла глаза и голос,
И улыбок его косяки.
Я и дня по нем не страдала!
Ни товарищи, не враги мы,
Но лицо мое раскололось
От ярости на куски.
Возвратился ко мне он старый,
Возвратился уже не звонкий,
Возвратился уже не пьяный
От надежд - не горящий факел.
И сказал: - я тебе не пара.
Не имею твоей силенки.
Не на мне заживают раны -
Как на собаке.
Я сто лет его не видала.
Я сто лет прожила с другими.
Я забыла глаза и голос,
И улыбок его косяки.
Я и дня по нем не страдала!
Ни товарищи, не враги мы,
Но лицо мое раскололось
От радости на куски.
Ничего ему не простила.
Я стихи ему посвятила,
чтобы проблеск надежды померк.
Но, когда серебристая цапля
грусть мою, как последняя капля,
переполнит в осенний четверг,
пролетая над полем свекольным...
я каким-то чутьем треугольным
забиваю спасительный клин
в серебристое воспоминанье,
чтобы сердца последнее знанье
не опошлить концовкой счастливой.
День - недолог,
а путь мой так длин...
Ю.Мориц
И я была как остальные,
Пуды носила я стальные -
Кольчуги, латы, шеломы -
Железо с прорезью для глаз
(Смотри научные альбомы,
Историю за пятый класс).
Внимая вражеском крику,
Я подымала эту пику
И этот меч над головою -
Внимая вражескому вою.
И только юноше понять,
Как это можно все поднять -
Не раз, не два, а сколько надо
В железной битве, в пекле ада,
В крови средневековых лет,
Где мог быть истинным поэтом
Лишь рыцать, воин и атлет.
Но меж колечек, скреп, застежек
Немало потайных дорожек
Находит гибель - ей видней.
Имей Любовь на этот случай,
Средневековье - наилучший
Раздел, где сказано о ней!
Метель прозрачна для меня,
как звонкое стекло.
Далекий лепесток огня,
с тобою мне светло.
Клубятся вихри, свищет мрак,
завьюжило пути...
Но разве ты не вещий знак,
надежда во плоти?
Стихии ветер ледяной
вгрызается, как рысь.
Отрада жизни, свет сквозной,
на путника струись!
Не дай отчаяться тому,
кто, твой вдыхая свет,
проходит, как трава сквозь тьму
и светится в ответ.
Воздай ему,
не будь жесток!
И твой, быть может, лепесток -
его усилий след...
У живописца - кисть и краски,
У скрипача - смычок и скрипка,
А у поэта - ничего.
Артисту - пьеса и подсказки,
Интрига, слезы и улыбка.
А у поэта - ничего.
У футболиста есть ворота,
Он в них забрасывает что-то.
А у поэта - ничего.
У космонавта есть ракета,
Портрет волнующий поэта.
А у поэта - ничего.
Никто не скажет: "Этот критик -
Отпетый пессимист и нытик,
И взгляды мрачны у него,
Расчетливость и блеск холодный,
Ни почвы, ни судьбы народной..."
У критика - душа поэта.
А у поэта - ничего.
Ах, даже ничего такого?!
Душа поэта - у любого,
И что же? Что же? Что с того?
У многих - три души поэта,
И пять, и семь! А у поэта -
Стихи ... и больше ничего!
Юнна Мориц
----------
Месяц в облаке зевнул,
К небесам щекой прильнул,
Весь калачиком свернулся,
Улыбнулся и уснул.
Я прильну к тебе щекой,
Серебристою рекой,
Абрикосовою веткой...
Помни! Я была такой.
Сердцем к сердцу прислоню,
К ненасытному огню.
И себя люблю, и многих...
А тебе не изменю.
На челе твоем крутом
Будет тайный знак о том,
Что меня любил всех раньше,
А других - уже потом.
Будет тайный знак о том,
Что расцвете золотом
Я сперва тебя кормила,
А земля - уже потом.
Спи, дитя мое, усни.
Добрым именем блесни.
И себя люби, и многих...
Только мне не измени.
А изменишь - улыбнусь
И прощу... Но я клянусь,
Что для следующей жизни
Я с тобою не вернусь,
Не вернусь тебя рожать,
За тебя всю жизнь дрожать.
Лучше камнем под ногами
В синей Индии лежать.
Спи, дитя мое, усни.
Добрым именем блесни.
И себя люби, и многих...
Только мне не измени.
Если б я тебя любила,
Ты бы знал об этом вечно.
Все, к кому такое было,
Подтвердят чистосердечно,
Что любовь моя имеет
Исключительные знаки
И не знать о ней не смеют
Даже светоч в зодиаке!
Млечный Путь - с пеленок, с детства
Стал ей скатертью-дорогой:
У меня такие средства
Связи близкой и далекой.
Это, друг, невероятно -
Чтобы я тебя любила,
Но ключи от снов забыла
И ни с чем ушла обратно!
Если б я тебя любила,
Ты бы знал об этом вечно.
Все, к кому такое было,
Подтвердят чистосердечно.
Та ведь боль еще и болью не была,
Так... сквозь сердце пролетевшая стрела,
Та стрела еще стрелою не была,
Так... тупая, бесталанная игла,
Та игла еще иглою не была,
Так... мифический дежурный клюв орла.
Жаль, что я от этой боли умерла.
Ведь потом, когда воскресла, путь нашла, -
Белый ветер мне шепнул из-за угла,
Снег, морозом раскаленный добела,
Волны сизого оконного стекла,
Корни темного дубового стола, -
Стали бить они во все колокола:
"Та ведь боль еще и болью не была,
Так... любовь ножом по горлу провела".
На Трафальгарской площади ночной
Крылатый мусор реет за спиной.
Обнимемся на каменной скамейке, -
Ты больше здесь не встретишься со мной.
Кровь от любви становится лазурной.
Над пылью водяной фонтанных чаш,
Над маской ночи, вещих снов и краж, -
Парит Аббатства кружевной мираж!
Кровь от разлук становится лазурной.
Земля коптит, на стенах - чернобурь,
Но Лондон брезгует скоблежкой и шпаклевкой -
Ему претит угробить подмалевкой
Лазурь любви и лирики лазурь.
Лазурь любви и лирики лазурь -
Вот пар, который над лазурным шаром!
И нам с тобою - быть лазурным паром,
Небесной мглой на голубом глазу.
А посему обнимемся скорей -
Как лен и воздух, как волна с волною!
Ты больше здесь не встретишься со мною,
Лазурь любви и лирики моей!
Кровь от разлук становится лазурной.
Наш срок истек! Волшебники чудес
Трубят в рожок - что времени в обрез
И что они отходят от скамейки.
Ты больше здесь не встретишься со мной.
Но жизнь была! Такой, а не иной.
Кровь от любви становится лазурной.
А остальное стоит полкопейки.
Почуяв гибель сонными крылами,
запела муха на оконной раме
струною трепетною,
лепетной струной
о силах вытекших, усопших, истонченных
в летаньях, ползаньях,
в страстях ожесточенных,
в погонях яростных за пищею земной...
Она заводит в полночь это пенье,
в блаженное впадая отупенье
от звонкой дрожи ... Взор ее ослеп.
Сухую плоть кружа и спотыкая,
она не видит, где вода и хлеб.
О том и пенье. Музыка такая
ночей на пять. А после - вечный сон.
И я ловлю ее предсмертный звон -
звон колокольчика на шее у слепого,
неотвратимости певучий бубенец,
мотив, связующий начало и конец
под грубой тканью тайного покрова.
Плыл кораблик вдоль канала,
Там на ужин били склянки, -
Тихо музыка играла
На Ордынке, на Полянке.
Так названивают льдинки
Возле елочного зала, -
На Полянке, на Ордынке
Тихо музыка играла.
Так бурликал на полянке
Тот ручей, где я играла, -
На Ордынке, на Полянке
Тихо музыка играла.
Я как раз посерединке
Жизни собственной стояла,
На Полянкеm на Ордынке
Тихо музыка играла.
Я снаружи и с изнанки
Ткань судьбы перебирала, -
На Ордынке, на Полянке
Тихо музыка играла.
Тихо музыка играла
На Полянке, на Ордынке.
Мама стекла вытирала,
Где в обнимку мы на снимке,
Бумазейкой вытирала,
Просветляла образ в рамке.
Тихо музыка играла
На Ордынке, на Полянке.
Это было на стоянке,
Душу ветром пробирало, -
На Ордынке, на Полянке
Тихо музыка играла.
Сквозь облака просачиваться стала
Ночная мгла, сливаясь над строкой.
Душа трудиться за день так устала,
Что трет мои глаза
своей рукой.
Но стоит мне замкнуть глаза покорно
И ей в угоду распластаться всласть,
Как в тот же миг искусно и проворно
Она узоры начинает прясть.
И не посмей проспать ее работы
И волокон, струящих дальний свет!
Как музыкант с листа читает ноты,
Прочтешь и ты мотив своих сует:
Теперь он твой, к утру с тобой проснется
И напоет, насвищет сам себя.
Он, как ведро, вернулся из колодца,
Где так темна прозрачная судьба.
Иди сюда, привязывайся крепко,
Набей оскому, как любой мотив!
Ты отдираешь эту жизнь от слепка,
Одним рывком страданья прекратив.
Поэт родился не хулить, не славить,
И не сверкать, как редкий минерал,
А умереть и жизнь свою оставить,
Как будто ни на миг не умирал.
Ю.Мориц
-------
Все тело с ночи лихорадило,
Температура - сорок два.
А наверху летали молнии
И шли впритирку жернова.
Я уменьшалась, как в подсвешнике.
Как дичь, приконченная влет.
И кто-то мой хребет разламывал,
Как дворники ломают лед.
Приехал лекарь в сером ватнике,
Когда порядком рассвело.
Откинул тряпки раскаленные,
И все увидели крыло.
А лекарь тихо вымыл перышки,
Росток покрепче завязал,
Спросил чего-нибудь горячего
И в утешение сказал:
- Как зуб, прорезалось крыло,
Торчит, молочное, из мякоти.
О господи, довольно плакати!
С крылом не так уж тяжело.
ПОРТРЕТ ХУДОЖНИКА В ЮНОСТИ
Из-за того, что я была иной,
Вы не имели власти надо мной
И сообща натянутой струной
Вы не смогли мне перерезать горло, -
Я говорю о вас, мои друзья,
Кто так прекрасно (лучше и нельзя!)
Умеет приручать учеников,
Хлестать и поощрять их, как щенков,
Берущих след искусно и покорно.
Из-за того, что я была иной,
И не лизала сахар ваш дрянной,
Ошейник не носила номерной,
И ваших прочих благ промчалась мимо, -
Я говорю ученикам:
- Смелей!
Не бойтесь разъярять учителей!
Ваш путь свободен!
Только дуралей
на поводке бежит неутомимо!
Из-за того, что я была иной,
Моя звезда не гасла надо мной
И мой учитель за меня - стеной,
За вольный дух я крепко им любима!
"Повсюду жизнь и я ..."
Н. Заболотский
Бессмертный лес, и мельница, и ветер,
Они стоят при входе в этот свет.
Повсюду жизнь и я, - легко заметил
Поэт из тех, которым сносу нет.
Учитель мой, я узнаю питомник
И чудеса, воспетые тобой.
Когда кладу глаза на однотомник
С портретом после корки голубой.
Угрюмый лучник, сколько вариантов
Судьбы
таят запасники веков
Для всяких человеческих талантов -
От стихотворцев до часовщиков?
Нет, не бедна холуйская порода
Талантами своими! И она
Спешит подсласткой превратить в урода
И наши времена, и имена.
Я ненавижу этот ход событий
И презираю этот круг идей,
Где дьявол на раздвоенном копыте
Танцует танец белых лебедей.
Но это грязный черновик, попытка,
Не более. Повсюду жизнь и я.
Пошевели плечом и рвется нитка,
Где вьется шов по меркам холуя.
Искусство жить - как всякое - опасно
В отрезок, так испорченный войной.
Продлись моя дорога! Я согласна
На все, что будет на Земле со мной.
Ю.Мориц
-------
Я поклоняюсь ночи каждый день,
Я затаенно жду ее прилета.
Я для нее всю память прячу в тень,
Где творчеством заведует природа.
Когда горит заря по вечерам,
Земное приглушая освещенье,
Я слышу, как растет воздушный храм
И звезды входят в это помещенье.
Я знаю место, где в заветный час,
Как только ночь дойдет до середины, -
Все зеркала направлены на нас,
Запечатляя скрытые глубины
Не так, как берег отражен в реке
Или в глазах - испуг, веселье, дума,
А как младенец - в каждом старике
И млечный путь - в проклятьях Аввакума.
То - призрак, что привяжется к зрачку
И застит мир бездушной оболочкой!
Страшны дневные призраки: строку
Они деталью отравляют сочной!
Их днем спасают яркие лучи,
Под жизнь румяня страшную кончину.
Но никогда не спутаешь в ночи
Живое с мертвым, душу и личину.
Личина тлеет ночью, как картон,
Зато душа сияет ночью живо.
И я не говорю уже о том,
Что ночь поэзии - нежна, женолюбива!
Когда неясный образ мне внушен,
Его рисую я карандашом
И к линии прислушиваюсь гибкой...
Пока не вспыхнет узнаванья свет
И с ним - из тьмы исхищенный портрет
Живого звука с милосердною улыбкой.
Тогда, на горле блузу распахнув,
Я тонкое беру, как стеклодув,
И звук живой вдыхаю в эту пленку -
И вся в нее уходит жизнь моя
В прозрачном виде, как воздушная струя...
А звука ненаглядное лицо
Так переливчато и, господи, так звонко!
Когда читатель за тебя домыслит,
А также зритель за тебя дозреет,
А рецензент с повадкой резидента
Дорасшифрует за тебя, доразовьет, -
Советую тебе молиться на ночь
("Молилась ли ты на ночь, Дездемона?" ,
Теперь нельзя без ссылок на источник!),-
Чтоб ни за что никто не догадался,
Что можно за тебя доумереть...
Ю.Мориц
-------
Я скулить бы не стала по этому поводу, -
Я ушла б... со скулящими ведрами по воду,
Полный чайник на пламени стал бы скулить.
Я не стала бы слезы по скулам размазывать,
Петь я стала бы, сказку ребенку рассказывать,
Очень вкусную шутку солить.
Ни за что бы не стала я плакать и маяться.
Поднялась бы над этим, как мать поднимается
Над разбитой любовью, судьбой, -
И отсутствует взором, но сердцем присутствует,
Грудью кормит, словами хранит и напутствует,
Оставаясь прозрачною и голубой.
Ни за что бы не стала я боль эту жгучую
Заставлять улыбаться по всякому случаю,
Корчить маску счастливее всех,
Делать вид, впечатленье такое чудесное,
Будто сыплется сверху, как манна небесная,
На избранницу божью успех.
Нет, подняться над болью, как мать поднимается
И ребенку поет, и в хрусталик сжимается,
Оставаясь прозрачною и голубой.
Петь! Как предки мои, скрипачи и сапожники,
Столяры и портные, врачи и художники,
Океаны, туманы, ручьи, пастухи,
Звездочеты, матросы, черемухи, птицы...
Я - хуже, чем ты говоришь.
Но есть молчаливая тайна:
Ты пламенем синим горишь,
Когда меня видишь случайно.
Ты в синем-пресинем огне
Живучей влюбленности пылкой
Ворочаешь с горькой ухмылкой
Плохие слова обо мне.
Я - хуже, чем ты говоришь.
Но есть молчаливая тайна:
Ты пламенем синим горишь,
Когда меня видишь случайно.
И этот костер голубой
Не я ли тебе подарила?
Чтоб свет не померк над тобой,
Когда я тебя разлюбила?
Я - хуже, чем ты говоришь.
Но есть молчаливая тайна:
Ты пламенем синим горишь,
Когда меня видишь случайно.
Но жгучую эту лазурь
Не я ль разводить мастерица,
Чтоб синие искры в глазу
Цвели на лице твоем, рычарь?
Я - хуже, чем ты говоришь.
Но есть молчаливая тайна:
Ты пламенем синим горишь,
Когда меня видишь случайно.
Так радуйся, радуйся мне!
Не бойся в слезах захлебнуться,
Дай волю душе улыбнуться,
Когда я в дверях и в окне.
Я - хуже, чем ты говоришь.
Но есть молчаливая тайна:
Ты пламенем синим горишь,
Когда меня видишь случайно.
Резкий ветер зарю погасил,
Восковая луна возникает,
Закрывают мясной магазин,
И от холода голубь икает.
Осторожнее! Пахнет весной -
Спиртом, марлей, орущей рассадой.
Вербный прут на витрине мясной,
Радуй сердце! Пожалуйста, радуй!
Серебрись, мой воздушный, звени!
Ты мой стройный,
Мой дымчатый, вербный,
Ты не плачь, ты меня извини,
Я бегу - закрывается хлебный!
Ю.Мориц
-------
Привычка жить в тисках
животного инстинкта,
Кошмары созерцать
и полнить вымена,
Рождаться и рождать
из фосфора и цинка -
Чтоб не кончалась плоть
и длились времена.
Привычка тосковать
и выть от одиночеств,
Вынюхивая след
себе подобных стад, -
Чтоб тосковать и выть
в ярме имен и отчеств,
И плуг любви тащить
с восхода на закат.
Привычка няньчить свет,
чья узкая полоска
Сквозь мрак сочится к нам,
как божье мумие, -
Чтоб лепестки огня
над столбиками воска
Очеловечили скотину и зверье.
Не трудно быть новым, но трудно быть вечным.
Афоризм
Терпеть не могу афоризмов! Доверясь
Их чопорной магии, звонам кузнечным,
Впадаешь, к примеру, в такую вот ересь:
"Не трудно быть новым, но трудно быть вечным".
Я это прочла и кинжальчик булатный
Вонзила в сей перл, и за выспренным словом
Увидела смысл совершенно обратный:
Как трудно быть вечным, как трудно быть новым!
Я это прочла в дневнике у певуньи,
У сверстницы из иноземного края,
И вижу: сидит она там в новолунье
И перлами сыплет, на лире играя,
И хочется ей в этом мире суровом
(Как всем нам!) блеснуть откровеньем сердечным.
Но трудно быть новым, ох, трудно быть новым!
И трудно быть вечным, ох, трудно быть вечным!
Тоска афоризма, кривлянье двуличья -
Что вечным быть трудно, а новым не трудно!
Не надо напяливать маску величья
И лгать так жемчужно и так изумрудно!
Побойся пустыни, стоящей за словом,
За этим кинжальчиком остроконечным!
Как трудно быть вечным. Как трудно быть новым.
И как все трудней быть и новым, и вечным.
Я люблю счастливый случай,
Я люблю везучий день,
Я мечтаю быть живучей,
Не висеть на волоске!
Ради этого годами
Мне, как видите, не лень
Переписываться с вами
Хворостиной на песке.
Если нет воображенья
И терпенья ни на грош,
От такого напряженья
Невзначай с ума сойдешь
И в плохое окруженье
Попадешь как дважды два!
Вообще-то быть поэтом -
Надо много вещества!
Ю.Мориц
-------
Что за смех сквозь слезы?
С мясом рвуться узы!
Что-то многих сразу
Разлюбили Музы.
Родилась из пены
Пауза измены, -
Мои братцы бьются
Головой о стены.
Вычурные позы
Носом землю пашут -
Это наши Музы
Нашим ручкой машут.
На эстраду розы
Юноши бросают,
А поэтов Музы,
Разлюбив, бросают.
Слезы и угрозы,
Море обаянья,
Ризы и круизы,
Лесть и покаянья,
Дуракавалянье -
Все ведет к разрухе!
Наше смерть - кривлянье
Старца и старухи.
Ни античной позы,
Ни лихих затрещин -
Так бросают Музы
Хор мужчин и женщин.
Берегись, ребяты!
Не резвись в ухмыле!
Да, не вы - рогаты,
Но не вас любили!
За такие рожки
Вы бы, мои крошки,
Поползли под пушки.
Неча бить в ладошки!
Музы наши, Музы,
Что же вы, куда вы?
Чьи это гипнозы,
Где эти удавы?
Хуже нет заразы!
Где сверкнет секира?
Озверели Музы -
Бросили кумира,
Ничего не взяли,
Нет, не разорили!
Пышную кумирню
Даром подарили.
Но с какой цикутой
Этот скарб сравнится?
Что за гений лютый
В Музах коренится!
И к каким красавцам
Наши Музы мчатся,
Еле успевая
С прежними прощаться?
Что-то их не видно,
Что-то их не слышно,
В чьи объятья мчатся
Музы так послушно.
Горе, горе - сердцу,
Если Музам цену
Подглядит сквозь дверцу,
Уличив измену!
В моих ветвях - шептанье, пенье, свист,
Красот летучесть, и ползучесть безобразин.
Я расцветаю, если воздух чист
И даже если воздух гнил и грязен.
Я тень ращу и скапливаю свет,
По всей природе солнце рассевая.
Где нет меня, там благодати нет,
Там гладь безглазая, трясина вековая.
Кто много странствовал, тот радовался мне,
Мое зеленое увидев солнце в поле,
И обнимал меня наедине,
И целовал всегда по доброй воле,
И, боже упаси, не забывал,
И вечно слышал мой далекий запах -
Кого бы в губы, в грудь ни целовал,
Каких младенцев ни баюкал в лапах.
Меня, меня он вызывал из тьмы,
В тоске хмельной забыться сном отчаясь!
И с ним вдвоем шумели, пели мы,
Всю ночь в обнимку на ветру качаясь...
Он сыновьям привил ко мне любовь,
И дочерям, и внукам устремленным.
Когда свернется в нем исчерпанная кровь,
Я развернусь над ним огнем зеленым.
Бессмертен тот, кто был в меня влюблен,
В глубокой тайне приближаясь год от года.
О боже, сколько у меня имен -
Не только Музыка, Поэзия, Природа!..
Косточкой вишневой -
В мякоти заката...
Все, что стоит жизни, -
Очень облакато.
Ю.Мориц
-------
Никому не посвящается
I.
Старый лысый пупсик Другая половина
На пустой эстраде Сидит переживает,
Возле микрофона Что молодежь к поэту
Сладенько поет. На вечер не идет.
Полный зал старушек И обе половины
Чмокает губами, Все время ждут момента,
Смакуя этой лирики Чтоб наконец устроить
Горошек мозговой. Большой Аплодисмент!
Минут за тридцать-сорок Но что-то им мешает, -
Ползала укачало Как мелкая зевота
Волною задушевной, Мешает объясниться
Пленительной, как сон. В пламенной любви.
- Поэт, расскажите свою биографию!
- В три с половиной года
Я печатал стихи. На машинке.
Однажды, гуляя с няней
В летний день на Страстном бульваре,
Я увидел Огромные Ноги -
Двести сорок восьмого размера!
На ногах стоял Человек
Неимоверного роста,
Был он с большой буквы
И очень звучал гордо.
Я подумал, что это памятник,
И стал на него карабкаться.
Но памятник левой рукой
Подхватил мою пухлую попку
И поднял меня, как на лифте,
В свою великанскую высь.
Это был совершенно живой Маяковский,
Он сказал:"А что-то в нем есть,
В этом кудрявом пупсике!
Какая-то искра божья,
Какая-то интеллигентность,
Возвышенная духовность!"
Об этом же говорили
Ахматова, Пастернак,
Репин, Куприн, Шаляпин,
Кустодиев, Капабланка,
Раневская и Заболотский,
Эйнштейн и Агата Кристи,
Ландау и Сименон.
Потом я ходил в кружок,
Где были одни поэты.
Они друг друга чехвостили,
Контузили и тузили
До полной потери сознанья,
До сотрясенья мозгов,
И, невзирая на лица,
Резали правду-матку,
Вонзали холеру в бок,
Всем говорили гадости,
Всех посылали на фиг
И смешивали с дерьмом.
По этой причине многие
Вернулись с войны прозаиками,
Драматургами, сценаристами,
Артистами и медсестрами.
Поэтов осталось мало,
Сегодня их нет совсем.
Ходят ко мне молодые
И подают надежды,
Но им уже за пятьдесят.
Если б не Вознесенский,
Они бы давно пробились.
Но шум, трескотня эстрады
Наделали нам вреда
И погубили многих,
Отсюда - падение нравов,
Пошлая грубость вкусов,
Хищенья, приписки, взятки,
Гонка вооружений,
Экологический кризис,
Воздушные террористы,
Шантаж, спекуляция, пьянство
И матери-одиночки.
(По залу распространяется
Слезоточивый газ...)
- Пожалуйста, что-нибудь спойте!
Исполняет арию герцога
Из оперы "Риголетто".
Я крикнула однажды недоучкам
Сто лет назад, такого-то апреля
Я крикнула по молодости лет,
Что рабский ум, бесчуственный,
бесстыжий,
Чудовище развратной Конъюнктуры
Врет - и не может Пушкина любить!
Меня трясло. Арба катила дальше.
Над марганцевым фаршем тухлой фальши
Повис тяжелый, зверский, спертый вздох.
Я лаяла на ветер: - Да, зубрили!
Да, классе в третьеми к елке серебрили
Руслана и Людмилу, но любили
Лишь анекдот! И в этом весь подвох!
Невежесть вашу обеляет Пушкин,
Но свежесть вам являет Золотушкин,
Жуликоватый парень и рифмач, -
Он души вам тетешкает ретиво
Белибердой любви и детектива,
Но эта смесь питательна на диво
И популярна, как в холеру врач! -
Арба катила. Пенилась клоака.
Я голову теряла, но однако
Я лаяла на ветер, как собака:
- Не поминайте Пушкина вотще!
Ведь богом есть и честь, и стыд, и совесть,
И Белкина пронзительная повесть,
И Командор в нетлеющем плаще! -
Мне моментально голову срубили.
- Она свергала Пушкина! - вопили. -
Ату ее, проклятую, ату! -
Устроили костер традиционный.
Но фонарем смотритель станционный
Светил в мою судьбу сквозь темноту.
Длина листа мне служит шириной,-
Люблю поля и не терплю кургузость.
Ничем не хуже плуга с бороной
Я окисляюсь, втиснутая в узость
Тоски амбарной. Я люблю поля
(По крайней мере, хлеб не мажут гримом),
Люблю поля и жизнь начать с ноля -
С любви к полям, полям необозримым!..
Так повторяю, а меж тем земля
Из-под меня плывет, куда ей надо,
И бревна строк, как свежий плот бурля,
Со мной сплотились в качке волнопада.
Бегут от смерти на таких плотах
(От смертной казни и от смертной скуки!),
Рискуя стать в акульих животах
Коллекцией находок для науки.
Любимые вопросы интервью:
- Что взяли б вы, когда бы вас не стало?
- Жизнь. Только не чужую, а свою.
И пару книг (которых не достала),
И порошок стиральный - звать "Кристалл":
Нельзя трудами брезговать простыми,
Чтоб семя извергать не перестал
Любой, кто в силах сдерживать пустыню, -
Она, проклятая, весь день горит огнем
И лжет про холод моего рассудка.
Я жарче ночью, чем пустыня днем,
И в том - отличье сердца от желудка,
Любви - от славы, ветра - от руля,
Зародыша - от медицинской справки,
Поэзии от (стоп!) ... Люблю поля,
Взахлеб люблю широкие поля
И звезды - вброд, не знающие давки!
Ю.Мориц
-------
Майский ливень перечмокал
Ребра кровель, щеки стекол, -
Уходя, он плакал, плакал ...
А к полудню в бухте нашей
Вдруг запахло щами, кашей -
"Бела Барток" встал на якорь!
И теперь - везде матросы,
У ларька, где папиросы,
На качелях, в оперетте...
В лунной арке,
Ночью в парке,
Целовальный бродит ветер
В синей блузе и берете!
Бродит ветер целовальный,
Ветер, нежный и печальный,
Неминуемой разлуки,
Ветер чистый, ветер честный,
Распахни же ворот тесный -
И скрестим в объятьях руки!
Это счастье - лучше многих,
Благовидных и убогих.
Это счастье - без обмана,
Оно горькое, как море,
И туманом станет вскоре,
Потому что даль туманна...
Не пиши мне! Пусть волнами
Вечно пенится над нами
Эта нега, эта сила!
Если встретимся мы снова,
Ты увидишь, как сурово
Время с нами поступило...
Бродит ветер целовальный,
Ветер, нежный и печальный,
В синей блузе и берете.
Жаль, стоянка маловата,
Юность, жаль, коротковата,
Чистый ветер, честный ветер!
И мой сурок со мною, он со мной,
Печальный рыцарь музыки и музы,
Он пил из луж, кормился у пивной
И брел плясать под скрипку в Сиракузы.
По разным странам... он в печах горел,
Но был сожжен зимой, воскрес весною -
Прекрасна жизнь! А музыка - предел
Прекрасного! И мой сурок со мною ...
Какие слезы он глотал порой,
Какую видел ненависть и нежность!
И мой сурок со мною, он со мной -
Любви случайность, грусти неизбежность.
Какой-то звук щемящий - между строк,
Откуда был он вызван тишиною?
Бессмертна жизнь! А музыка - порог
Бессмертия! И мой сурок со мною...
Сыну
Положи этот камень на место,
В золотистую воду,
В ил, дремучий и вязкий, как тесто -
Отпусти на свободу!
Отпусти этот камень на волю,
Пусть живет как захочет,
Пусть плывет он по синему морю,
Ночью в бурю грохочет.
Если выбросит вал шестикратный
Этот камень на сушу, -
Положи этот камень обратно
И спаси его душу,
Положи за волнистым порогом
Среди рыб с плавниками.
Будешь богом, светящимся богом,
Хоть для этого камня.
Ю.Мориц
-------
Сквозь облака просачиваться стала
Ночная мгла, сливаясь над строкой.
Душа трудиться за день так устала,
Что трет мои глаза
своей рукой.
Но стоит мне замкнуть глаза покорно
И ей в угоду распластаться всласть,
Как в тот же миг искусно и проворно
Она узоры начинает прясть.
И не посмей проспать ее работы
И волокон, струящих дальный свет!
Как музыкант с листа читает ноты,
Прочтешь и ты мотив своих сует:
Теперь он твой, к утру с тобой проснется
И напоет, насвищет сам себя.
Он, как ведро, вернулся из колодца,
Где так темна прозрачная судьба.
Иди сюда, привязывайся крепко,
Набей оскому, как любой мотив!
Ты отдираешь эту жизнь от слепка,
Одним рывком страданья прекратив.
Поэт родился не хулить, не славить
И не сверкать, как редкий минерал,
А умереть и жизнь свою оставить,
Как будто ни на миг не умирал.
И, слывя знатоком чего-то
Возвышенного и загадочного,
Он знал, что его работа -
Производить впечатленье
То ли професора музыки,
То ли поэта упадочного,
То ли сфинкса, на чьи вопросы
Не ответив, умрет поколенье.
Обожанье он брал, как взятку,
За все - за седые кудри,
За кашель, за остроумье
Парадоксов, за желчи пламя,
И за бархатную крылатку,
И за то, что мозги он пудрил,
Предсказуя, как Нострадамус,
Все, чтов жизни случится с вами.
И, взглянув на мои пятнадцать,
Он сказал мне, что я - скрипачка
И что нечего сомневаться -
Я прославлюсь на полвселенной:
Денег - тачка, поклонников - пачка,
В тридцать лет я умру от сердца,
И останется на пластинках
Мой талант необыкновенный.
Ох, я стала над ним смеяться,
Потому что была подросток, -
В этом возрасте не боятся
Надерзить правотой обидной!
Нет, сказала я, не скрипачкой,
А поэтом я буду просто,
И от злости он чуть не лопнул,
Хоть и был человек солидный!
Но слывя знатоком чего-то,
Идеального и астрального,
Надо помнить, что эта работа -
Производить впечатленье -
Называется фармазонством,
А у подростка нормального
Нюх на это дело породистый,
Как на всякое растленье.
И тогда мой факир набросил
Свою бархатную крылатку!
И все то, что в любви мне будет,
Он предрек, изчезая в тучах.
Завела бы тогда я скрипку!..
Порвала бы тогда тетрадку!..
Ведь последнее предсказанье
Было из наихудших!
И оно совпало случайно
С грубой силою обстоятельств,
И оно случайно совпало
С нежной силою обольщений.
И предстало оно случайно
Не последним из доказательств,
Что поэзия - планом выше
И что сила ее священней!
Я вся содрогаюсь при мысли о том,
Что дух мой прославиться может.
Мне страшно, что вот я умру, а потом,
Любой меня хам потревожит.
Он в полночь поставит на стол без гвоздей
Свечу и хрустальную вазу,
И блюдце раскрутит со сворой гостей,
Чтоб реял мой дух по заказу.
О боже, как тошно сей мир посещать
По зову кликуш всевозможных,
Являться из вечности, чтоб отвечать
На кучу вопросов ничтожных!
Нет, я приготовлю на тысячу лет
Образчики вещих ответов:
- У цели тебя ожидает брюнет!
- Купи лотерейных билетов!
От пошлых вопросов зубами скрипя,
Отвечу из гущей кофейных:
- У цели брюнет ожидает тебя!
- Билетов купи лотерейных!
Подпрыгивай, блюдце! На каждый секрет
Годится любой из ответов:
- У цели тебя ожидает брюнет!
- Купи лотерейных билетов!
Гадальщику волосы дыбом клубя,
Две фразы шепну чародейных:
- У цели брюнет ожидает тебя!
- Билетов купи лотерейных!
Что блюдце! Я стол крутану, табурет,
И взвою в манере поэтов:
- У цели тебя ожидает брюнет!
- Купи лотерейных билетов!
Но как возвращаться потом по верхам
К объятиям вечности братским?
Пусть только посмеет мистический хам
Будить меня зовом дурацким!
Ю.Мориц
-------
* * *
Черемуха, дай надышаться
На осень, на зиму вперед -
Ведь надо на что-то решаться
Все время, всю жизнь напролет!
Загульная! В пьяной раскачке,
Щекой прижимаясь к щеке,
Станцуем свой вальс, как босячки -
Средь барышень на пятачке!
Уже приударили скрипочки,
И дух упирается в плоть,
И цыпочки встали на цыпочки
И взяли батисты в щепоть!
Скорей свои кудри-каракули
Роняй же ко мне на плечо,
Чтоб мы танцевали и плакали,
Друг друга обняв горячо.
Нам есть отчего переплакаться
И переплясаться с тобой!
Мы выросли обе из платьица
В простор наготы голубой.
А всюду намеки туманные,
Что будем ... ах, страшно сказать!
Я - черное, буду я черной землицей,
Ты - белая, будешь черемухой виться
И черную землю сосать,
И пьяные, белые, пряные
Цветы на дорожку бросать ...
Черемуха, дай надышаться
На осень, на зиму вперед -
Ведь надо на что-то решаться
Все время, всю жизнь напролет!
Он храбрым был. Но притворялся трусом.
Он мудрым был. Но дурака валял.
Кривлялся. Потрафлял жестоким вкусам.
И плоской шуткой с грохотом стрелял.
Козлей козла, ослей осла в загоне,
Слона слоновей - был он в звездный час.
И смачно ржали жеребцы и кони,
В людскую плоть нахально облачась.
Но черный гром ударил в грудь паяца,
И красный шарик разорвался в ней,
И - смерть!.. И больше нечего бояться
И быть ослей осла, козла козлей,
Слона слоновей, полосатей черта,
Бодрей блохи, картонней колпака.
И - счастье!.. быть собой!.. хотя бы мертвым...
Хотя бы после третьего звонка.
Девять раз я свивала гнездо над землей
из травинок и светлых идей,
а его разоряли мальчишки весной -
ох, жестокие игры детей!
Девять раз я свивала гнездо в вышине,
чтоб не зверь не добрался, ни змий,
но тонула в воде и горела в огне -
ох, жестокие игры стихий!
Но как только свила я гнездо на земле,
стало легче мне жить и дышать -
прекратились набеги жестоких детей, -
младших братьев жестоких стихий, -
потому что живые, и я в том числе,
не должны своей высью смущать
и будить любопытство жестоких детей,
злую доблесть жестоких стихий!..
Скрипит пружинами сирень,
сырой песок скрипит,
скрипит волна, скрипит ступень,
а скрипка крепко спит ...
Ох, мой птенчик, прекрасно гнездо над землей
из травинок и светлых идей!
Ох, прекрасны жестокие игры стихий
и жестокие игры детей!
Ю.Мориц
---------
О смерти думать с уваженьем. Не без дрожи.
Она - внутри, она у каждого своя.
Никто не будет к нам внимательней и строже
И не разделит с нами труд небытия.
Она - не череп, не скрещенье двух костей.
Ты ей обязан вечной жаждой новостей,
Любовных сил, непредсказуемых путей,
И перемен, и сногсшибательных затей.
Она заботится о наших совершенствах
И с этой целью снится после тридцати.
А к сорока - во всех безумствах и блаженствах
Ее стремительность ты должен обрести.
Она - не желтая, не ведьма, не с косой.
Ты ей обязан безупречною красой,
Красой серебряною, голой и босой,
Своей решительно последней полосой.
О смерти думать, как подросток о призванье.
Не примерять ее, как тесное жилье.
Не лезь на кухню к ней, чтоб знать судьбу заране.
И верить в собственные силы как в ее.
Как во сне, в тишине раскаленной,
Оглянувшись на землю родную,
Одуванчик из бездны зеленой
Полетел, не дыша, в голубую.
Подхватили его, укачали
Ветры ясные и дождевые.
Было жутко и дико вначале -
Ведь казалось, что это впервые!
Но душа, несомненно, крылата,-
И летел он все выше и выше,
Вспоминая, что где-то когда-то
Это все уже видел и слышал.
Он всегда это знал за собою,
Совершал этот путь многократно:
Из зеленого - в голубое,
И обратно, туда - и обратно!
Все он вспомнил душой окрыленной
И узнал голубую дорогу,-
Одуванчик из бездны зеленой,
Он летит к одуванчику-богу.
Тот спасет его душу отныне,
Воскресит его семя в пустыне,
В путь разбудит, в зеленый, обратный:
- Узнаешь ли,- он спросит,- мой сыне,
Переход этот в зелень из сини?
- Да, отец, да, мой бог благодатный,
Одуванчиков свет необъятный!
Побыть одной - совсем не преступленье,
Но подлый, оскорбительный порыв,
А голые холодные ступени,
Где посидеть хочу, глаза закрыв.
Еще кого-то брать с собой нелепо -
Куда? зачем? для радости какой?
В такие дни душа темнее склепа
И душит гостя каменной тоской.
Я вас возьму с собой в другое время,
Где все искриться будет и цвести!
Нельзя ни с кем, тем более со всеми,
Закрыв глаза, сверлить свои пути.
Уж я ни черный грех от вас ни скрою,
Ни страшный вид не спрячу в дивный шлем, -
Позвольте мне для этого порою
Себя казнить - не с вами и ни с кем!
Ни с кем нельзя, тем более со всеми,
Закрыв глаза, узнать свое лицо,
Лицо души, закрытое, как семя
В солончаках, где жилы и мясцо.
Побыть одной! Очнуться, как в дороге,
Где поезд встал и столько беготни,
Как будто, спрыгнув, разминают ноги
Все те, кто вечность пробыли одни!
Ю.Мориц
---------
Сапожник починяет нам ботинки,
А плотник - табуретку и крыльцо,
Но только у волшебника в починке
Светлеет ваше сердце и лицо!
Какая тонкая работа -
Счастливым сделать хоть кого-то,
Цветок удачи принести,
От одиночества спасти,
А самому потом тихонечко уйти...
Волшебник - это сказочная личность,
И сказочно он скромен, господа,
В нем сказочно отсутствует двуличность,
И выгод он не ищет никогда.
Какая тонкая работа -
Счастливым сделать хоть кого-то,
Цветок удачи принести,
От одиночества спасти,
А самому потом тихонечко уйти...
Язык чужой обиды и печали
Волшебник изучает с детских лет,
Его вселять надежды обучали -
И это основной его предмет!
Какая тонкая работа -
Счастливым сделать хоть кого-то,
Цветок удачи принести,
От одиночества спасти,
А самому потом тихонечко уйти...
- Я с тобой!
- Нельзя, любимый!
Не надейся - не возьму!
В те края дорогой мнимой
Едут все по одному.
Едут все поодиночке,
Не обидишь - не убьют,
Поделили речь на строчки,
Странным голосом поют.
На кобыле, на верблюде,
На козуле, на осле
Едут, едут эти люди,
Кто в карете, кто в седле.
Кто в мундире, кто во фраке,
Камер-юнкер, лейб-гусар,
Едут рядышком во мраке
И торговец, и корсар.
Кто в халате, кто в кирасе,
Кто при пуле, кто в петле.
Я не езжу на Пегасе,
Я летаю на метле!
Не потрошить, а только заглянуть бы
В живой цветок среди живых полей, -
И нам поэзия предсказывает судьбы
Планет и межпланетных кораблей.
Не тронуть пальцем, лишь коснуться взором
Огнистых звезд, блуждающих во мгле, -
И нам стихи пророчат стройным хором
Все то, чего не миновать земле.
Не лезть руками в душу, а веками
Вокруг нее лишь гнезда вить свои, -
И нас поэзия обнимет облаками
Своей неисчерпаемой любви.
Не потрошить, а только заглянуть бы.
Не тронуть пальцем, лишь коснуться взором.
Не лезть руками в душу, а веками
Вокруг нее лишь гнезда вить свои.
И нам поэзия предсказывает судьбы.
И нам стихи пророчат стройным хором.
И нас поэзия обнимет облаками
Своей неисчерпаемой любви.
Ю.Мориц
---------
Я выгляну в окно... когда-нибудь весною, -
И в мальчике худом, в его чертах лица
Узнаю - вздрогнув! - своего отца,
Его ключицы под рубашкою льняною.
В песочнице, с ведерком и совком,
Он будет печь рассыпчатые бабки,
Забрызгивая крошечные тапки
Весенним апельсиновым песком.
И нежной женщины крылатая рука
Вдруг позовет ребенка - он рванется,
Но, как бы что-то вспомнив, улыбнется
Улыбкой царской мне издалека.
И я прочту его благую весть,
И голубыми улыбнусь глазами, -
Он должен знать, что я смогла прочесть
Пути, не выразимые словами.
Не вспоминай меня. И не забудь.
Мы не расстались, мы растаяли с тобою,
мы глубокро влились в единый путь,
где след не оставляется стопою.
На том пути любой преображен
и в силах приподняться над сейчасом,
где здравый смысл иных мужей и жен
не сыт любовью, хлебом, жизнью, мясом,
не сыт весельем и печалью дней,
не сыт свободой, силою и славой.
И вот, один другого голодней,
грызут науку сытости кровавой.
А я сыта по горло всем, что есть,
и голод мой не утолит добыча!
Не возвращайся. Встретимся не здесь,
а в голубом, воркуя и курлыча.
Не вспоминай меня. И не забудь.
Пускай как есть - не дальше и не ближе.
Подольше не давай меня задуть
и чаще снись - во сне я лучше вижу!
В слезах дождя - и наши слезы
Во всей, быть может, полноте.
И знайте - капельные дозы
Живут в бескрайней высоте!
По капле выходя за рамки,
Они достигли потолка -
Из них воздушны строят замки
На небосводе облака.
Из них ваяют обольщенья,
И знаки вещие, и сны.
Их моментальны превращенья
И лично к ним обращены!
Они плывут, как дирижабли,
Цедя сквозь жабры каждый луч.
Но ветер их берет за грабли,
Сгребая для чугунных туч -
Там все готово для рыданий,
Уже колесики дрожат,
И винтики воздушных зданий -
За каплей капля! - дребезжат.
Хлестнул огонь! И взвыл пантерой
Доисторический прибой!
Но капля остается мерой
Стихии этой и любой.
Ю.Мориц
-------
В Ростове, где юмор так свеж и румян,
Живет трубадур Леонид Григорьян.
Он утром студентам читает латынь -
Язык медицины и римских твердынь,
Поэмы, комедии, драмы, стихов,
А также схоластики древних веков.
Потом он съедает в буфете обед -
Салат из капусты и пару котлет,
И кофе с цикорием пьет не спеша,
Прокуренной грудью со свистом дыша, -
Как будто свисток проглотил латинист,
Чтоб юных студенток смешил этот свист!
А что он за птица? Лоснится на нем
Пиджак из раскопок Троянских времен, -
Наверное, Шлиман поймал на крючок
В пучине столетий такой пиджачок.
А что там на разные свищет лады
В груди дымовой, наподобье трубы?
А каждая птица там свищет свое,
На струнах бренчит, серенады поет,
И в шляпе крылатой, в крылатом плаще,
В крылатом снегу и в крылатом дожде,
В крылатой ночи на крылатом ветру,
В крылатых дворах на крылатом свету -
В крылатом пятне под крылатым окном, -
Крылатые сны разгоняя крылом,
Клянется - душою на синих крылах! -
В крылатой любви на крылатых словах.
С ним не так мне было нелюдимо -
Не на пальце, а в груди сияло.
Покатилось вдаль колечко дыма,
А ведь жаль - и это потеряла!
Упорхнуло дымное колечко,
Из груди колечко дымовое,
И оно сжималось, как сердечко -
Дымчатое, нежное, живое.
И оно сжималось и летело
В грозовом огне над волчьим лесом, -
Как душа, покинувшая тело
Женщины, стоящей под навесом.
Трепетало и переливалось,
Гибель огибая и минуя.
И колечком дыма оставалось,
Обручальной дымкой поцелуя.
Оставалось так или иначе
Обручальным, дымчатым и нежным:
Дымчатым колосиком удачи,
Дымчатым колесиком надежы.
Так или иначе оставалось
Обручальным дымчатым созданьем,
От груди все дальше отрывалось,
От груди, раздвинутой дыханьем.
Я легко-легко и без нажима
Этот путь глазами повторяла,
Покатилось вдаль колечко дыма,
А ведь жаль - и это потеряла!
Близко Муза подошла,
Ближе не бывает.
Видит, слезы в пустоте
Кто-то проливает.
Видит слезы в пустоте,
Слышит слезы в пустоте.
Кто два марлевых крыла
С ниточек срывает?
Прочей жизни нет примет -
Пустота и слезы.
- Где ты, слезная душа? -
Спело горло Музы.
Развиднелось в пустоте,
Млечность держит книжку:
Девочка - по красоте,
Мальчик - по умишку.
- Детка, плачешь почему?
- Плачу над строкою
"Зло наскучило ему", -
Это что такое?
- Эта, - Муза петь пошла, -
Фраза означает:
Кто раскормит корень зла,
Вусмерть заскучает.
А во скуке смерть мила,
Так бывает тошно.
Не корми, младенчик, зла -
Чтоб не стало скушно!
У скучищи - три ручищи,
А когтей на них - три тыщщи,
Выжмут сок из всякой пищи.
Милосердней смерть и чище!
В лоб губами - и пошла,
Мысли напевая.
Далеко она теперь,
Дальше не бывает.
Лоб целованный горит,
Терпит страшну муку,
Но судьбу благодарит
За свою нескуку!
Юнна Мориц
----------
Он выступает красиво,
С размахом и вдохновеньем,
Да, с душевным подъемом,
Энергично и артистично,
На древянных подмостках
Перед самой взыскательной публикой,
Возлагающей на маэстро
Такие большие надежды!
Он закатывает глаза
Перед тем, как достичь высот.
Его инструмент совершенен -
Он залит кровью и солнцем.
Исполнитель не знает равных,
И в крови он не больше,
Чем все другие.
Зритель стоит на цыпочках,
Затаив дыханье, вытянув шею,
Пуская морозный пар
И обливаясь потом, -
Публика страшно волнуется!
Чтоб разрядить напряженье,
Мясник барабанит костями.
Браво! Концерт окончен.
За фанерной скрываясь дверью,
Он снимает кожаный фартук,
Сбрасывает халат,
Моет руки свирепым мылом,
Пемзой трет и скрипучей щеткой,
Окунает лицо под кран.
Кофе! Кружку черного кофе!
Вы сегодня в ударе, маэстро!
Он глотает кофе как воздух,
Он выходит на свежий воздух,
Где с кусками свежего мяса
Вы спешите к себе на кухню,
Презирая его - за что?! -
С отвращеньем высокомерным,
Но при этом глотая жадно,
Переваривая утробно,
Сокровенно благославляя
Древний ужас его искусства.
Ему когда-то было сорок лет,
а мне тогда же - двадцать пять.
Болтая
веселую и злую чепуху,
он с нами путешествовал по рощам
и улочкам готической земли.
И как-то раз, на цыпочки поднявшись
и втягивая пухленькое брюшко,
напрягся он и сделал поцелуй
тайком в мою не пламенную щеку.
Какая это скука, боже мой!..
Поступок был не то чтобы дурен,
а жалок и прискорбен глухотою,
плешивостью кудрявого сердечка,
с которым жил малюсенький артист
и сочинитель добрых водевилей,
о драме зло мечтающий, о драме!
Но в драму не годится этот сорт.
Ты обернулся и увидел нечто
похожее на карликову ярость,
и синими китайскими глазами
прочел... и, улыбаясь, протянул
рассерженному гному сигарету.
Но дым не утолил его амбиций,
а лишь слезой жестокой заволок.
С тех пор прошло четыре-пять столетий,
воюющие страны помирились,
а дружеские страны подрались.
Таких людей убили террористы,
таких высот достигла медицина,
такие бомбы испекла наука!
Такие прилетали к нам тарелки,
Такие попадали к нам вещицы,
Такой парад планет по нас прошел!
Такие драмы разодрали душу,
а карлик не изжил своей обиды,
он накачался ею, как сифон,
и распузырил под напором страшным,
и выпускает иногда струю
злобивой газированой шипучки -
и все с одной и той же ложкой дегтя!
Какая это скука, боже мой!..
Слыхала я, что кровь бежит быстрей
по человечкам маленького роста.
Но этот случай - он из ряда вон!
С тех пор прошло четыре-пять столетий,
а эта кровь не пробежала круга,
не смыла тех чернот, которым за день
живая кровь скопляться не дает!
За это время кровь дрожащей мышки
вокруг Земли не раз, не два промчалась,
очистив жилки серого созданья
и память от досадных нечистот.
За это время вспомнили китайцы
о Лао Цзы, Конфуции, продумав
возможность к ним гуманного подхода
и к лучшему их участь изменив.
А мой артист малюсенький - нещаден,
и густо пену на губах разводит,
и рыкает, как водевильный лев,
о драме зло мечтающий, о драме!
Но в драму не годится этот сорт.
Ю.Мориц
-------
Запах пены морской и горящей листвы,
И цыганские взоры ворон привокзальных.
Это осень, мой друг! Это волны молвы
О вещах шерстяных и простудах банальных.
Кто зубами стучит в облаках октября,
Кастаньетами клацает у колоколен?
Это осень, мой друг! Это клюв журавля,
Это звук сотрясаемых в яблоке зерен.
Лишь бульварный фонарь в это время цветущ,
На чугунных ветвях темноту освещая.
Это осень, мой друг! Это свежая чушь
Расползается, тщательно дни сокращая.
Скоро все, что способно, покроется льдом,
Синей толщей классической твердой обложки.
Это осень, мой друг! Это мысли от том,
Как кормить стариков и младенцев из ложки,
Как дрожать одному надо всеми людьми,
Словно ивовый лист, или кто его знает ...
Это осень, мой друг! Это слезы любви
Ко всему, что без этой любви умирает.
Зеленое яблоко, алый гранат
Со мной провели эту ночь,
И в памяти сочной они сохранят
Мой дом, и мой дым, и мою одиночь.
И в своем ароматном раю
Безгрешные эти плоды
Не забудут бессоную душу мою,
Поющую - как мускул воды,
Как мускул ручья в незримой скале,
Где, в моем отражаясь стекле,
Пьют из ладоней многие.
И многие моют ноги.
Нас больше нет. Сперва нас стало меньше,
Потом постигла всех земная участь, -
Осталось только с полдесятка женщин,
Чтоб миру доказать свою живучесть.
Мы по утрам стояли за кефиром,
Без очереди никогда не лезли,
Чтоб юность, беспощадная к кумирам,
Не видела, как жутко мы облезли.
Дрожали руки, поднимая веки,
Чтоб можно было прочитать газету.
Мы в каждом сне переплывали реки,
И все они напоминали Лету.
По этим рекам на плотах, паромах
Мы достигали берегов туманных,
Чтоб навестить товарищей, знакомых,
Поэтов, серебрящихся в нирванах, -
Они вдали держались волей твердой,
Поскольку есть такое суеверье,
Что коль во сне тебя коснется мертвый, -
Кончай дела, твой ворон чистит перья.
С утра, надравшись кофе до отвала,
Мы все держали ушки на макушке,
И Муза нам прозренья диктовала:
Нужны ей гениальные старушки!
Мы текст перевирали понаслышке:
Трава? Дрова? Весна? Весла? Неважно!
Но в ритме нашей старческой одышки
Гармошка правды пела так отважно!
И все же я простить себе не в силах,
Что в пору слуха ясного и зренья,
Когда стихотворила хоть на вилах,
Я не сложила впрок стихотворенья.
Какой запрет, какие предрассудки,
Мне в старчество мешали воплотиться
И ветхий возраст свой сыграть на дудке
До черных дней, где трудно отшутиться?
Как я могла не думать о грядущем
И растранжирить силу так беспечно?
Теперь пылаю взором завидущим
На дев, и прочих, чье здоровье безупречно.
Ах, было бы мне - лет не сто, а сорок!
Я написала бы о старчестве заране:
Открыв сто тысяч самых темных створок,
Я выудила бы предвоспоминанье.
Я б испылала дважды свежесть мига,
Вперед судьбе заядло забегая!
И может быть ... волнующая книга!
И может быть ... судьба совсем другая!
Ю.Мориц
-------
Если работать в осеннюю ночь до утра,
Странные вещи случаются, странные вещи.
Вдруг в тишине завывают по-волчьи ветра,
Или кулак по стеклу колошматит зловеще.
Не говорите, что это никто и нигде!
Вас я не хуже толкую явленья природы.
Есть небывалая чуткость в полночном труде -
Так отраженье рождают бегущие воды.
Зеркало нас переводит на мертвый язык,
Точность его простирается только на тело.
И в переводе зеркальном читается вмиг
То, что от глади отпрянув, душа отлетела.
Дело другое - когда сумашедший ручей
Или река, на порогах встающая дыбом,
Запечатлят мимолетом лохмотья грачей,
Старую грушу и всякую душу на выбор.
Зыбью и рябью принежив дыханную суть,
В путь прихватив ее образ, а также идею,
Всю эту живность они в своих ритмах пасут,
Не подражая природе, а будучи ею.
Чуткие знают об этой особой среде,
Сердце сжимающей, бьющей на совесть все хлеще.
Не говорите, что это никто и нигде!
Странные вещи случаются, странные вещи.
Не всегда я грущу о хорошем.
Я способна грустить о плохом ...
Эти волны полощутся клешем
На ветру, на отшибе глухом.
Я зарыла твой образ во мраке
В позапрошлую тысячу лет -
Как на опий, таящийся в маке, -
Наложила запрет.
Свет погашен и глухо в отсеке
Моей памяти, где не прощу,
Что о миге, забытом навеки,
Вопреки своей воле грущу.
Черный грифель возьму-ка я в руки
И замкну тебя в этих стихах,
В этой крепости, в башне разлуки,
Где зеленые стены во мхах.
Море дико. И остров заброшен.
Тонет крепость в забвенье глухом...
Только колокол звонким качается клешем,
Не давая забыть, как о чем-то хорошем,
Потаенную грусть о плохом.
Ю.В. Давыдову
Мне прутья протянул багульник
В толпе, на льду базарных лестниц,
И он кустом расцвел в сочельник,
Не угасая целый месяц.
Цветы не знают страха смерти.
Еще бы! Нам бы их свободу -
Проклюнутся из голой жерди,
Опущенной в сырую воду!
Какие пчелки спьяну влезли
На куст, пылающий в бутылке,
Вспорхнув из-под морозных лезвий,
Где так дрожат снегов поджилки!
Какие слитки бронзы влипли
В плавильню, цветшую лиловым!
Какие жаворонки хрипли,
Чтоб чувства не угробить словом!
Да, я боюсь лишиться чувства,
Как скупердяй - копейки мятой.
И ни ногою - в храм искусства
Без этой мелочи проклятой!
Так отодвинься вбок, заслонка,
Где вспыхнул куст, чтоб в воду кануть,
И, словно тень, косит колонка
Стихов на память, память, память,
На трижды радость, радость, радость,
В базарной гуще, гуще, гуще,
Где вечно мимо, мимо, мимо!
За эти прутья, прутья, прутья,
За то, что - братья, братья, братья,
Да будет втрое, втрое, второе
И много больше, больше, больше:
Избегнув пошлости и фальши,
Огонь утроит тени в мире -
Когда мы будем втрое дальше,
Улыбка станет втрое шире.
Ю.Мориц
-------
Как хорошо нам было в Ленинграде,
Где провели мы три промозглых дня,
Не ради славы и не денег ради
Стихи читая, струнами звеня!
Как братство, мы вошли в полночный поезд,
Отряхивая липкую метель,
И вдруг на близость соблазнились, то есть
По рюмке выпить сели на постель.
Нас было пять плюс пять - на двух скамейках.
И десять судеб занавесив мглой,
Пьянели мы, как тюрки в тюбетейках,
Над чайною пьянеют пиалой.
Так плавен - только путь семян еловых
На парусах, прозрачных как слюда
Пока их почвы жадные не словят
И не зароют врозь - кого куда.
Но кто читает мысли, тот услышал,
Как в измеренье пятом и шестом
Гораздо чище, благородней, выше
Мы были преданы друг другу, чем потом.
А поезд прибыл. Утро. Восемь тридцать.
Носильщик тачку катит по ногам.
Пора встряхнуться и приободриться,
Ведь мы к родным вернулись берегам!
И, слава богу, самый знаменитый,
Пред тем как повернуться к нам спиной,
Простился с нами, как король со свитой,
Сутулясь в этой роли костяной.
Твои друзья - не знамениты,
не живописцы, не поэты.
Иные тянут их магниты,
иной звездой они задеты.
Но в лучезарном океане,
где все мы светимся незримо,
ты в долг берешь у них сиянье
и в долг даешь невозвратимо.
Не потому ли твои руки
вдруг выдыхают исцеленье
и, лишь записывая звуки,
вдыхают вдруг стихотворенье?
Кудрявая, иди сюда скорей,
Мой ум в метафорах померк, в метаморфозах!
Ты выспишься на глупости моей,
Как нынче говорят герои в прозах,
Извилины мои распрямлены,
Как пряди мокрые! Струится снег ли, звук ли?
Зато на все четыре стороны
Твой ум кудрявый вьется, словно букли.
Щипцами, раскаленными в огне,
Он так завит, с таким отменным лоском,
Что ураган на горной крутизне -
Не ураган, а плоское на плоском!
Но умственные кудри не сильны
По части вещих снов и дивных музык:
Я буду видеть творческие сны,
А ты не будешь - кругозор твой узок.
Вся тайна в том, что глупость каждый раз
Над разумом кудрявым торжествует,
Как только я открою третий глаз
На то, что для тебя не существует.
Я так его открою широко,
Свой третий глаз, лучистую лампаду,
Что распахнется дальний свет легко,
Давая силу творческому взгляду.
Я буду видеть лепестками губ,
Всей кожей, кровью, плотью долговязой.
Для этой цели ум кудрявый груб
И не чета Поэзии трехглазой.
Ю.Мориц
-------
Мой ангел на меня сердит
За то, что я попалась в сети,
За то, что бес в ребре сидит,
А в голове гуляет ветер.
Мой ангел! Считанные дни
Остались мне на шуры-муры,
Так пусть летают - не спугни! -
Мои крылатые амуры.
Под свежий ливень этих стрел
Я становлюсь, раскинув руки!
Мой тайный замысел созрел,
Как наши слезы зреют в луке:
Я буду пышно увядать,
Духовной радуя красою.
И ты успеешь увидать,
Какое сердце я раскрою -
На склоне, на закате дней,
В глубоких сумерках лиловых.
И содрогнешься ты сильней
От старых истин, чем от новых!
Так дружелюбнее взгляни,
Мой ангел, на амуров легких!
Их стрелы - пусть они одни! -
Сидят в печенках, в сердце, в легких, -
Не вынимай, пускай поют
И гнезда вьют в душе высокой!
Они пусть лучше заклюют,
Чем клювы пошлости жестокой.
Когда поднимут со стола
Меня в ладье моей последней, -
Моя последняя стрела,
Как щепка, шлепнется в передней.
Мой ангел, сделай, чтоб ногой
Стрелу случайно разможили,
Чтоб не посмел никто другой
Ее таскать в сердечной жиле,
Или амурам возверни
Их собственность, когда старуху
Придут обревывать они,
Дождем смывая показуху,
Спешащую сказать скорбя
Свое "гуд бай" и "спите сладко".
Тогда ты вздрогнешь, ангел мой,
Прозрев у ямы роковой,
Что любят - в общем-то! - тебя
Амуров полтора десятка.
Мята в твоем зеленеет глазу,
Верба мерцает и вереск.
Заговор знаю - он мелет бузу,
Чушь, околесицу, ересь,
Воду он пестиком в ступе толчет,
Вечно темнит и туманит,
Враз не заманит - так вмиг завлечет,
Не завлечет - так заманит!
Вот и узнаешь, как было легко
Всем, кто летали со мною!
Что за трехглазое пламя влекло
Крепко забыть остальное?!
Вот и узнаешь, какая тоска
Ветром каким прознобила
Всех, кого раньше брала в облака,
Всех, кого брать разлюбила.
Я отрываюсь легко от земли -
Дай только повод серьезный!
Плащ мой - в серебрянной звездной пыли,
Путь мой - в черемухе звездной.
Это меня не узнал ты вчера
В молниях, в огненном шлеме.
Сириус - брат мой, Венера - сестра,
Ты - мое лучшее время.
Узел молний свивается туго,
Раскаляется трубная медь,
Чтобы ангельский голос оттуда
Нас оплакать хотел и воспеть.
Это наше священное право -
Остро, вечно нуждаться в любви,
Чтобы ангел светился и плавал
Над тобой, как над всеми людьми.
В лабиринты магической меди
Дует огненно-черный трубач.
Он подобен горящей комете,
Извергающей пенье и плач:
Это наше священное право -
Остро, вечно нуждаться в любви,
Чтобы ангел светился и плавал
Над тобой, как над всеми людьми!
Пламя белое, звездная пена
Вихри вьют на висках трубача,
Плачет кровь и поет, как сирена,
Во вселенское ухо журча:
Это наше священное право -
Остро, вечно нуждаться в любви,
Чтобы ангел светился и плавал
Над тобой, как над всеми людьми.
Нет нам счастья без этой корысти -
Без любви, разделенной на всех!
Музыканта лиловые кисти
Пахнут медью, как воздухом снег.
Он слюну из трубы выливает,
Отрывая мундштук от губы,
И пленительный блюз напевает,
Выливая слюну из трубы.
И пленительный блюз напевает
Его ангел, летящий домой,
И на Млечном Пути оставляет
След, похожий на негра с трубой.
Ю.Мориц
-------
У людей, обладающих чувством юмора,
как правило, очень грустные лица.
У Зощенко, например...
Если б открыл Менделеев
элемент мировой печали,
это была бы формула,
слившая две улыбки -
Зощенко и Джоконды.
Я помню, как ночью по радио
поэт и певец Брассанс
уверял французскую публику,
что он ее ненавидит
и мечтает уйти со сцены,
в деревне писать романы,
ковыряться в своей земле.
Это слишком банально для шутки,
это пахнет испорченным вкусом
и похоже на скверный характар
("Нам бы Ваши заботы, Брассанс!"),
но если б открыл Менделеев
элемент мировой тоски,
это была бы формула
одинокой предсмертной ненависти
к жизни, пошедшей прахом
ради публичной славы.
Наших детей и клоунов
связывает любовь,
некое обожанье -
потому что многое правильно,
но совсем не имеет значения.
А многое предосудительно
и содержит сплошные ошибки,
но имеет большое значение.
Эта великая путаница
чудесно сгущается в цирке
и там превращается в праздник,
но слишком растянута в жизни
и порой превращается в ад.
Если б открыл Менделеев
элемент мирового абсурда,
это была бы формула,
слившая воедино
слезы ребенка и клоуна
на планете железных правил,
где ничто уже не имеет
собственного значения.
...Лимон - это очень кисло,
но ужасающе просто
получить лимонад из лимона,
из лимонада - лимон? - никогда!
"РИМСКИЕ ПОРТРЕТЫ"
Римский сенатор
Марк Порций Катон
Во втором веке
до нашей эры,
Бичуя роскошь,
издал закон,
А также принял
строжайшие меры,
В том числе
и смертную казнь,
За вопиюще роскошную жизнь!
На поприще этом
он пышно расцвел
И стал главою
правящей касты,
Одних изгнал,
а других довел
До гроба.
Но вот ведь какие контрасты
Знает история
древних времен:
Римский сенатор
Марк Порций Катон
Богатства сгребал
несусветные порции,
Ничуть не блюдя
никакие пропорции!
Сенат привлекал его
раз пятьдесят
К ответственности
за нарушенье закона.
Но покуда другие
за роскошь висят
В петле,
проклиная законы Катона,
Он строит дворцы,
покупает рабов,
А также устраивает процессы
В борьбе против мощных
своих врагов
За народные якобы интересы.
А речи в защиту Катона в сенате,
Чины получая за это
и почести,
Орет Сципион,
его друг и приятель,-
Итак,
не страдает Катон
в одиночестве!
Ростовщиком
он становится вскоре,
Ссужая золото
под проценты.
Его рабы
оформляют в конторе
Деловые бумаги,
счета,
документы.
Отлично работает бухгалтерия,
А он продолжает
свое лицемерие:
Списки в сенат
составляет дотошно,
Преследуя граждан,
живущих роскошно,-
И лет через триста
за это пройдоху
Одобрит Плутарх,
прославляя эпоху!
Римский сенатор
Марк Порций Катон
Был патриотом
римской твердыни:
Венки получая в Греции,
он
Беседовал с греками
лишь по-латыни
(Эллинским слогом
владея прекрасно!),
За это Плутарх
его хвалит ужасно!
О греке Эсхиле
Катон говорил,
Что если б Эсхил
итальянцем родился,
Тогда бы он, может,
на что-то сгодился,
А так не волнует Катона Эсхил!
Бывало,
когда ему денежки прут,
С торговлей везет
и с карьерой военной,
Катон сочиняет
прославленный труд
О сельском хозяйстве,-
весьма современный!
Ведь римский сенатор
Марк Порций Катон,
Пока расправлялся
за роскошь
с другими,
На сельском хозяйстве
нагреб миллион
И опытом
мог поделиться
с другими!
Цветущий, прожженный,
прославленный тип!
Отвратен!
Отвратен!
И мерзок - до рвоты!
Хоть в нем
и талант ни один не погиб,
И сделал он много
полезной работы,
И, роскошь бичуя,
он был молодец -
Предвидел последствия
римского рая.
Но жутко,
что истину знает подлец,
Ее как наложницу
употребляя.
Ю.Мориц
-------
Снега выпадают и денно и нощно,
Стремятся на землю, дома огибая.
По городу бродят и денно и нощно
Я, черная птица, и ты, голубая.
Над Ригой шумят, шелестят снегопады,
Утопли дороги, недвижны трамваи.
Сидят на перилах чугунной ограды
Я, черная птица, и ты, голубая.
В тумане, как в бане из вопля Феллини,
Плывут воспарения ада и рая,
Стирая реалии ликов и линий,
Я - черная птица, а ты - голубая.
Согласно прогнозу последних известий,
Неделю нам жить, во снегах утопая.
А в городе вести: скитаются вместе
Та, черная птица, и та, голубая.
Две птицы скитаются в зарослях белых,
Высокие горла в снегу выгибая.
Две птицы молчащих. Наверное, беглых!
Я - черная птица, и ты - голубая.
Качаются лампочки сторожевые,
Качаются дворники, снег выгребая.
Молчащие, беглые, полуживые,
Я - черная птица, и ты - голубая.
Снега, снегопады, великие снеги!
По самые горла в снегу утопая,
Бежали и бродят - ах, в кои-то веки -
Та, черная птица, и та, голубая.
Следить за болью уходящей... Замереть.
И на нее сквозь череп свой смотреть
в затылок, где пора бы анальгину
уменьшить эту боль наполовину,
потом на треть -
и след ее стереть!
Но тикает, как часики во тьме,
она в какой-то раскаленной точке,
и этот звук, подобно гулкой бочке,
в моем бессонном катится уме,
где восстают живыми из могил
былые муки, пытки, пораженья, -
и так велик источник этих сил,
что боль кончается -
путем самосожженья.
Поезд летит во мраке,
в Крыма полночной басме,
в звездах, в железных искрах -
в красных слезах колес.
Цепь тарахтит на баке.
Вспыхивает и гаснет
фонарь - как в кино артистка.
Ветер. Дым папирос.
Дайте мне вашу скуку,
я расскажу вам что-то
простое, как ваше детство,
таинственное, как путь.
Я вам сочиню разлуку,
тревогу, любовь и муку,
цель сочиню и средства,
а если как след копнуть,-
я вам сочиню столетья
вашей чудесной жизни,
я вам сочиню размахи
таких небывалых сил,
что вырастут ваши дети,
и вы победите страхи,
и козни, и все болезни,
и вспомните - колесил
какой-то вагон по Крыму
("Дайте мне вашу скуку!
Я расскажу вам что-то,
таинственное - как путь..."),
и было там ветра-дыму
("Я вам сочиню разлуку..."),
и лязга на поворотах,
и вы не могли уснуть,
а жизнь обещала косность,
и вечную грубость быта,
и явное малокровье
надежд, что когда-нибудь...
Но ("Дайте мне вашу скуку!") -
доверчиво и открыто
вы слушали пустословье,
таинственное - как путь,
таинственное - как память,
как воля скалы и воска,
как ритмы Луны и саги,
как истина с детских уст!
Но кто-то не дал увянуть
пророчеству, отголоску
цыганистой колымаги,
стихии магнитных чувств!
И то, что казалось пусто-
словием, звонством, бредом,
уже расцветало густо
и требовало скорей
жизнь удлинить - до хруста! -
смириться с ее расцветом.
...Колеса перебегали
с дактиля на хорей.
И жизнь обещала муку,
крупную ломку быта,
громы над головою,
крепкую перекруть,
Но ("Дайте мне вашу скуку!") -
доверчиво и открыто
вы слушали роковое,
единственное - как путь,
воинственное - как сила
цыганского полуслова,
пророческого напева,
летящего на арбе.
И вам отворилась жила -
ни доброго там, ни злого,
ни права там нет, ни лева,
но слово равно судьбе!
И вы обрели столетья
вашей чудесной жизни,
и вы обрели размахи
таких небывалых сил,
что выросли ваши дети,
и вы победили страхи,
и козни, и все болезни,
и вспомнили - колесил
какой-то вагон по Крыму,
и было там ветра-дыму,
и с лязгом на поворотах
стальную несло арбу...
Но - дайте мне вашу скуку!
Я вам сочиню разлуку,
тревогу, любовь и муку,
я вам удлиню судьбу -
до хруста!
Ю.Мориц
-------
ТУМАННОСТЬ ДЫХАНЬЯ И ПЕНЬЯ
К. Кедрову
Вот берег, который мне снится.
И лунные камни на нем.
И вижу я лунные камни,
И знаю, что это они.
И вижу я лунные камни.
И синяя птица на них.
И вижу я синюю птицу,
И знаю, что это она.
И вижу я синюю птицу,
Небесные розы над ней.
Я вижу небесные розы,
И знаю, что это они.
Я вижу небесные розы,
Венки из улыбок мадонн,
Газелью улыбку вселенной,
И знаю, что это они.
Тут все переливчато, зыбко,
Волнисто и мглисто, как жизнь,
Как берег, который мне снится,
Когда просыпается дух,
И вижу я лунные камни
И синюю птицу на них,
И вижу я синюю птицу -
Небесные розы над ней,
Я вижу небесные розы,
Венки из улыбок мадонн,
Газелью улыбку вселенной -
И знаю, что это со мной.
И вечнозеленые звезды,
И волны, и воздух, и кровь
Струятся, двоятся, троятся,
Сплетаются тайно со мной.
И плащ мой уже не просохнет
В туманах, клубящихся тут:
Вселенная наша туманна,
Туманные песни поет!..
И я бы на месте вселенной
Закутала тайну в туман
И пела туманные песни
О тайне в тумане своем!
Туманные песни бы пела,
Когда бы вселенной была!..
Такие туманные песни,
Чтоб ветер развеять не смог
Туманность, где лунные камни
И синяя птица на них,
Туманность, где синяя птица -
Небесные розы над ней,
Небесные розы - туманность! -
Венки из улыбок мадонн,
Газелья улыбка вселенной,
Туманность начала, конца,
Туманность лозы виноградной,
Струящейся жизни туманной,
Туманность дыханья и пенья,
Туманность, туманность одна!..
Снег фонтанами бьет на углу,
Наметая сугробы крутые.
В облаках, наметающих мглу,
Бьют фонтаны лучей золотые.
Тайный блеск и сверканье вокруг!
Веет в воздухе свежим уловом.
Если кто-нибудь явится вдруг,
Мглистым я задержу его словом.
Я такие снопы развяжу,
На такой положу его клевер,
Головою к такому чижу,
К звездам, так облучающим север,
Что к моим облакам головой,
Головой к моим таинствам алым,
Он поклянчит в ладье гробовой
Плыть со мной под одним покрывалом.
Я отвечу на это, смеясь,
Я убью его замысел шуткой, -
Ведь любая застывшая связь
Отвратительна пошлостью жуткой!
Нет, скажу я, останься волной -
Друг на друга мы с пеньем нахлынем!
Будь со мною - и только со мной! -
Но сверкай одиночеством синим.
Да, сверканье - вот главное в нас!
Обнажая его неподдельность,
Блещет близости острый алмаз,
Углубляющий нашу отдельность.
Тайный блеск - это жизнь, это путь
(Это - голая суть, я согласна!), -
Потому и раздвоена грудь,
Что не все до конца мне тут ясно.
Эллен Нийт и Яну Кросс
В краю балтийского тумана,
Где взор залива черно-зелен,
Я вижу Эллен возле Яна
И вижу Яна возле Эллен.
На дне горячего стакана,
Где бурой шкурой чай расстелен,
Я вижу Эллен возле Яна
И вижу Яна возле Эллен.
Под солью звезд - не гаснет рана,
Но кто-то в мощи беспределен:
Я вижу Эллен возле Яна
И вижу Яна возле Эллен!
Так больно выжить и так странно!
Касаясь темы двух свирелин,
Я вижу Эллен возле Яна
И вижу Яна возле Эллен.
Вокруг меня пуста поляна,
Но, к счастью, путь не беспределен.
Дай бог, не совершив обмана,
Осилить круг, который велен,
И озираясь постоянно
Средь одиноческих расселин,
Я вижу Эллен возле Яна
И вижу Яна возле Эллен!
Хрустален дождь, мотив и Таллин,
Где в мальчике за фортепьяно
Я вижу Яна возле Эллен
И вижу Эллен возле Яна!
Ю.Мориц
-------
На этот снег, на снежный цвет,
На свежий дух зимы -
Я выберусь на этот свет
Из безымянной тьмы.
Мои любимые! Привет!
Как долго были мы
В разлуке! Миллиарды лет!..
Так дайте мне взаймы
Стакан крутого кипятка
И сахару кусок, -
Ведь я простужена слегка
От гробовых досок -
Там дождь стучится с потолка,
Там ни сухого уголка,
Ни тлеющего уголька,
Ни шерстяных носок...
Но знали б вы, как там темно
И как светло у вас!
Я так люблю глядеть в окно,
Прищуря левый глаз!
Я так люблю смотреть кино,
Разглядывать речное дно!
Как много было мне дано
От бога ... в прошлый раз!
Но я и в этот раз, клянусь,
Исхитила из тьмы
Не только жалобы и гнусь
Бесплодной кутерьмы.
Еще таких я струн коснусь,
Таких заветных гнезд,
Где на морозе, в брызгах слез
Птенцов рожает клест.
Мне жаль его.
Всю ночь я слышу стоны
В камнях прибрежных, в кроне ледяной.
Он так скулит, что сны мои бессонны,
Как совы в дуплах, залитых луной.
Какая боль его так жадно мучит,
Волной катаясь вдоль и поперек?
Кто и чему
Так беспощадно учит?
И в этом плане
Что нам приберег?
Закрой меня от этих мыслей телом,
От этих песен
Рот мой
Ртом закрой!
Как стонет ветер в мире затверделом,
Где все покрылось ледяной корой!
БОЛЬШОЙ СЕКРЕТ ДЛЯ МАЛЕНЬКОЙ КОМПАНИИ
Очень многие думают,
Что они умеют летать, -
Ласточки очень многие,
Бабочки очень многие.
И очень немногие думают,
Что умеют летать
Лошади очень многие,
Лошади четвероногие.
Но только лошади
Летают вдохновенно,
Иначе лошади
Разбились бы мгновенно.
И разве стаи
Лошадиных лебедей
Поют, как стаи
Лебединых лошадей?
Очень многие думают,
Что секретов у лошади нет,
Ни для большой, ни для маленькой -
Ни для какой компании.
А лошадь летает, и думает,
Что самый большой секрет -
Это летание лошади,
Нелетных животных летание.
Но только лошади
Летают вдохновенно,
Иначе лошади
Разбились бы мгновенно.
И разве стаи
Лошадиных лебедей
Грустят, как стаи
Лебединых лошадей?
Ю.Мориц
-------
В серебряном столбе
Рождественского снега
Отправимся к себе
На поиски ночлега,
Носком одной ноги
Толкнем другую в пятку
И снимем сапоги,
Не повредив заплатку.
В кофейниках шурша,
Гадательный напиток
Напомнит, что душа -
Не мера, а избыток,
И что талант - не смесь
Всего, что любят люди,
А худшее, что есть,
И лучшее, что будет.
Завьюжило город. И ветер, как молот,
Колотит по стенам, по спинам овчинным.
Сегодня шары фонарей раскаленных
Сочельник посыпал изюмом и тмином.
Так сладко похрустывал воздух вечерний,
И облако в звездах, и детские сани,
И фото японского Аэрофлота,-
О боже, ну что же ты делаешь с нами!
Похрустовал ток, и жестокое пламя
До хруста лизало в пожаре витрины
Хрустальную рюмку и сумку из кожи,-
О боже, ну что же ты делаешь с ними!
Похрустывал снег под вороной хрустящей,
Похрустывал локоть мороженой ветки,
Но чьей-то походки хрустящие звуки,
Которые здесь исключительно редки,
Меня поразили. По хрусту в подьезде
Я сразу узнала - ведь я не глухая!-
Здесь топчется вечность на лестничной клетке,
Метелкою с валенка снег отряхая.
О Т Е Ч Е С Т В О С Н Е Г А
Отечество снега,
плывущего с неба,
исходит сиянием.
Великая свежесть,
великая снежность
исходит слияньем,
исходит влиянием
на мысли и чуства,
на вечность творенья,
на неистребимые
силы искусства,
на буйство сирени!
О, это прозрачное,
белое, тонкое,
хрупкое, звонкое -
над каждою птицей,
над каждой ресницей
и перепонкою,
над спешкою вечной,
над болью сердечной,
над всей мясорубкою -
о, это прозрачное,
белое, тонкое,
звонкое, хрупкое! -
меж мной и тобою,
меж духом и телом
единственно целое -
о, это прозрачное,
тонкое, звонкое,
хрупкое, белое!
Над каждою негой,
Печорой, Онегой,
над всеми ребенками -
о, это прозрачное, тонкое,
хрупкое, звонкое -
Отечество снега.
Ю. Мориц
--------
Я РАССКАЖУ ВАМ ПРО ПОКУПКУ
Втроем зашли мы в гастроном
С Василием и Джеком.
Сказал Василий: "Мур-мур-мур!"
А Джек пошел за чеком.
Вильнул хвостом лохматый Джек,
Лизнул он в нос кассира -
И выскочил из кассы чек,
А Джек сказал: "Спасибо!"
Купив кефир и каравай,
А также соль и свечку,
Мы прыгнули в речной трамвай
И переплыли речку.
На берегу сидел рыбак,
Ромашками заросший,
Ловил он раков и салак
Резиновой галошей.
Тут появился вертолет,
Удравший от пилота,
А догонял его пилот -
Начальник вертолета!
Василий зарычал "Ку-ку!",
Вскарабкался на вышку
И вертолет на всем скаку
Поймал за хвост, как мышку.
"Держи его!" - кричал пилот,
Начальник вертолета,
И все залезли в вертолет,
Удравший от пилота.
И облетели целый мир,
Устроив пир с кефиром -
Ведь от волненья стал кефир
Сметаной, маслом, сыром!
Вышел Котик
На тропинку,
На прогулку,
На разминку,
Облизнул
Усатый ротик,
Выгнул
Бархатную спинку.
А навстречу
Вышел Песик
Прогуляться
На минутку,
В то и в это
Сунуть носик -
В будку,
В утку,
В незабудку.
Котик
Песика увидел -
И давай фырчать
Как зверь!
Песик
Котика увидел
И давай рычать
Как зверь!
И пошла у них атака,
Отвратительная драка -
Тот мяучит,
Этот лает,
Дым идет, огонь пылает!
Котик раненый ползет,
Ухо Песику грызет!
Видя эту переделку
Задудел
Козел в дуделку!
Барабан
Схватил Баран -
Дал сигнал:
Шурум-барам!
Утки, крякнув на лужайке,
Подхватили балалайки,
Побежали на дорогу,
Чтоб на струнах бить тревогу!
Ах ты Котик,
Безобразник!
Не пойдешь в кино
На праздник!
Ах ты Песик,
Безобразник!
Не пойдешь в кино
На праздник!
Дома будете сидеть,
Друг на дружечку глядеть,
Подавать друг дружечке
Чай да сахар в кружечке!
У Марфы на кухне
Стояло лукошко,
В котором дремала
Домашняя кошка.
Лукошко стояло,
А кошка дремала,
Дремала на дне,
Улыбаясь во сне.
Марфута спросонок
Пошла к леснику
С лукошком,
Где кошка спала на боку.
Марфута не знала
Что кошка в лукошке
Дремала на дне,
Улыбаясь во сне ...
Лесник, насыпая
Малину в лукошко,
С болтливой Марфутой
Отвлекся немножко.
Лесник не заметил,
Что кошка в лукошке
Дремала на дне,
Улыбаясь во сне ...
А кошка проснулась
И выгнула спину,
И пробовать стала
Лесную малину.
Никто не заметил,
Что кошка в лукошке
Хихикает тихо
И чмокает лихо!
Лесник
Сковородку с грибами приносит,
Марфуту любезно
Позавтракать просит.
Над ними хихикает
Кошка в лукошке -
В свое удовольствие
Ест продовольствие!
Марфута наелась
Маслятами на год,
А кошка
Малиновой стала от ягод.
Малиновый зверь
На малиновых лапах, -
Какой благородный
Малиновый запах!
Подходит Марфута
И видит в лукошке
Улыбку усатой
Малиновой кошки.
- Таких не бывает! -
Марфута сказала.
- Такие бывают! -
Ей кошка сказала
И гордо
Малиновый бант завязала!
___________________
Ю.Мориц
-------
Хорошо - быть молодым,
За любовь к себе сражаться,
Перед зеркалом седым
Независимо держаться,
Жить отважно - черново,
Обо всем мечтать свирепо,
Не бояться ничего -
Даже выглядеть нелепо!
Хорошо - всего хотеть,
Брать свое - и не украдкой,
Гордой гривой шелестеть,
Гордой славиться повадкой,
То и это затевать,
Порывая с тем и с этим,
Вечно повод подавать
Раздувалам жарких сплетен!
Как прекрасно - жить да жить,
Не боясь машины встречной,
Всем на свете дорожить,
Кроме жизни скоротечной!
Хорошо - ходить конем,
Власть держать над полным залом,
Не дрожать над каждым днем -
Вот уж этого навалом!
Хорошо - быть молодым!
Просто лучше не бывает!
Спирт, бессоница и дым -
Все идеи навевает!
Наши юные тела
Закаляет исступленье!
Вот и кончилось, ля-ля,
Музыкальное вступленье, -
Но пронзительный мотив
Начинается! Вниманье!
Спят, друг друга обхватив,
Молодые - как в нирване,
И в невежестве своем
Молодые человеки -
Ни бум-бум о берегах,
О серебряных лугах,
Где седые человеки
Спать обнимутся вдвоем,
А один уснет навеки.
... Хорошо - быть молодым!..
Когда мы были молодые
И чушь прекрасную несли,
Фонтаны били голубые
И розы красные росли.
В саду пиликало и пело -
Журчал ручей и пел овраг,
Черешни розовое тело
Горело в окнах, как маяк.
С тех пор прошло четыре лета.
Сады - не те, ручьи - не те.
Но живо откровенье это
Во всей священной простоте:
Когда мы были молодыми
И чушь прекрасную несли,
Фонтаны били голубые
И розы красные росли.
Тетрадку дайте мне, тетрадку -
Чтоб этот мир запечатлеть,
Лазурь, сверканье, лихорадку!
Давясь от нежности, воспеть
Все то, что душу очищало,
И освещало, и влекло,
И было с самого начала,
И впредь возникнуть не могло:
Когда мы были молодые
И чушь прекрасную несли,
Фонтаны били голубые
И розы красные росли.
Если бы я знала в двадцать лет,
Что меня настигнет столько бед,
Что лишусь таких великих благ, -
Белый бы я выбросила флаг.
Я бы круто повернула путь,
Я совсем не к тем бы стала льнуть,
Средства поменяла бы и цель, -
И меня хвалила бы артель.
Даже десять лет тому назад
Все могло пойти еще на лад, -
Трудно ли умеючи? Легко!
Но зашла я слишком далеко.
Не могу я, братцы, дать отбой.
Остается только быть собой.
Если я до смерти доживу,
Белый флаг на саван разорву.
И тогда вы молвите слова,
От которых кругом голова ...
Трудно ли умеючи? Пустяк!
Мертвому поэту все простят -
Даже неприятные черты,
Вроде силы духа в грозный час,
Вроде трех
Отнюдь не кротких глаз,
Вроде правды, сказанной про вас.
_________________
Ю.Мориц
-------
О ЖИЗНИ, О ЖИЗНИ - И ТОЛЬКО О НЕЙ
О жизни, о жизни - о чем же другом? -
Поет до упаду поэт.
Ведь нет ничего, кроме жизни кругом,
Да-да, чего нет - того нет!
О жизни, о жизни - и только о ней
Поэт до упаду поет.
На миг оторвется - и дуба дает
И где ему петь? не встает!
О жизни, о жизни - о, чтоб мне сгореть! -
О ней до скончания дней!
Ведь не на что больше поэту смотреть -
Всех доводов этот сильней.
О жизни, о ней лишь, - да что говорить!
Не надо над жизнью парить?
Но если задуматься, можно сдуреть -
Ведь не над чем больше парить!
О жизни, где нам суждено обитать!
Не надо над жизнью витать?
Когда не поэты, то кто же на это
Согласен - парить и витать?
О жизни, о жизни - о чем же другом?
Поет до упаду поэт.
Ведь нет ничего, кроме жизни кругом,
Да-да, чего нет - того нет!
О жизни, голубчик, сомненья рассей -
Поэт не такой фарисей:
О жизни, голубчик, твоей и своей
И вообще - обо всей!
О жизни, о ней лишь! А если порой
Он роется - что же за ней?
Так ты ему яму, голубчик, не рой,
От злости к нему не черней,
А будь благодарен поэту, как я,
Что участь его - не твоя:
За штормами жизни - такие края,
Где нету поэту житья!
Но только о жизни, о жизни - заметь!
Поэт до упаду поет.
А это, голубчик, ведь надо уметь -
Не каждому бог и дает!
А это, голубчик, ведь надо иметь,
Да-да, чего нет, того нет!
О жизни, о ней, не ломая комедь,
Поет до упаду поэт.
О жизни, о жизни, и только о ней,
О ней, до скончания дней!
Ведь не на что больше поэту смотреть
И не над чем больше парить.
_________________
Last-modified: Thu, 16 Mar 2000 07:21:42 GMT