|
1.
Ядовито-жЈлтое облако, вопреки всем законам природы, медленно наползало с северо-запада. Оно ползло против ветра, ползло ровно, уверенно, словно вдоль туго натянутой струны, притягиваемое невидимым магнитом. А внизу, по земле, ползла зловещая его тень, оставляя за собой прямой, как стрела, гигантский жЈлтый след.
След был нешироким, метров сто в поперечнике, но как только облако проходило, он начинал расползаться, поражая землю своими жЈлтыми метастазами -- так расползается в небе инверсионный след от реактивного самолета. Там, в этой жЈлтой зоне, прежние, привычные формы жизни мгновенно мутировали, трансформировались, превращались в жуткий уродливый гротеск, словно бы сошедший с картины иллюстратора фантастических романов о внеземных монстрах.
ЖЈлтая жизнь жадно цеплялась за планету, и остановить еЈ неумолимую поступь не могло уже ничто.
2.
Приход к власти демократических сил мало что изменил в жизни города N-58. Сняли многокилометровые кумачовые лозунги, за одну ночь исчезли портреты партийных лидеров, красный флаг на здании горсовета сменился трЈхцветным российским полотнищем. Но бюст Ленина на главной площади почему-то остался -- слишком уж кощунственным показалось городским властям вот так сразу, за одну ночь, перечеркнуть прошлое. Пускай стоит, авось времена изменятся, осторожно думали городские головы -- и бюст вождя мирового пролетариата остался незыблем.
Слишком многое связывает нас с прошлым, чтобы одним махом, в одночасье вырвать его из людских сердец. Человек инертен, и никакие новые веяния не приживаются по одному лишь росчерку пера -- нужно время, и порой немалое.
Но была ещЈ одна причина, препятствовавшая крутому повороту в сознании горожан. Безымянный город с безликой аббревиатурой вместо названия относился к разряду закрытых и ни на одной карте, даже самой подробной, обозначен не был. Концентратором людских ресурсов являлся большой завод, а мозгом города считался некий исследовательский центр. ВсЈ это скопом -- и город, и завод, и центр -- денно и нощно работало на оборонную промышленность, или "оборонку", как кратко именовали эту отрасль народного хозяйства сами горожане.
Как и во многих подобных городах бывшего Союза, жизнь N-58 определялась нуждами военных ведомств, а военные, как известно, всегда отличались повышенным консерватизмом. Резкий поворот суверенной России во внешней политике и курс на сближение с Западом вылились в конверсию и значительное снижение госассигнований на оборону, многие перспективные проекты были заморожены, и даже космические исследования потеряли былую значимость. ВсЈ это, без сомнения, не могло не тревожить городские власти, которые, к слову сказать, представлены были в основном людьми в военной форме. Новая политика и новые политики были встречены ими весьма и весьма прохладно.
Потому и соседствовал рядом с трЈхцветным российским флагом незыблемый гранитный Ильич -- как символ старых, лучших времЈн в смутную эпоху перемен и развала былой мощной военной империи.
3.
В ту зиму Игорю исполнилось четырнадцать лет. Он был невысок ростом, бледен, худ, крепким здоровьем похвастаться не мог. Как, впрочем, и все его сверстники из N-58: повышенная детская заболеваемость была здесь обычным явлением.
Свою четырнадцатую зиму Игорь встретил там же, где и тринадцать предшествующих: в двухкомнатной квартирке, которую делил со своими родителями и из окон которой открывался тоскливый вид на грязную кирпичную стену котельной.
Все эти годы он провЈл за бетонными стенами "пятьдесят восьмого" -- если не считать, конечно, тех редких случаев, когда школьным автобусом их вывозили за город. Детям необходим свежий воздух, твердили умудрЈнные опытом педагоги и убелЈнные сединами врачи из городского госпиталя, и притихшую, посерьЈзневшую ребятню везли на "природу".
Эти эпизодические выезды на "природу" чреваты были многими опасностями и походили скорее на высадку санитарного десанта в какой-нибудь забытый Богом тропический район, где свирепствовала по меньшей мере бубонная чума или холера -- столь тщательно инструктировались дети накануне поездки и столь усердно готовились к этой операции сопровождавшие их взрослые.
На то были особые причины.
К бетонному периметру, оцепляющему город сплошным непроницаемым кольцом, вплотную подступал чахлый, вымирающий лесок, который в свою очередь обрамлял город вторым кольцом -- узким, рваным, с проплешинами, просеками, чЈрными стрелами асфальтовых дорог, расползающимися от глухих городских стен подобно щупальцам гигантского осьминога. Дальше, за лесополосой, до самого горизонта, тянулись лысые безжизненные холмы, перемежаемые грудами мусора, залежами отходов химических производств и отстойниками, парящими зловонным туманом и ядовитыми миазмами. И ни единой деревушки, ни одного населЈнного пункта в радиусе ста километров.
Вот в этот-то лесок и наведывался порой, не чаще двух-трЈх раз в год, старенький школьный автобус, битком набитый бледной детворой. Здесь не слышно было насекомых, не пели птицы (их здесь просто не было), и даже лягушки не квакали тЈплыми июньскими вечерами. Здесь не цвели цветы. Листья -- там, где они ещЈ остались -- и редкая трава были серо-стального цвета, толстый слой липкой пыли покрывал землю и мЈртвые стволы деревьев -- а таких здесь, в этом "саду Эдемском", было большинство. Мутные маслянистые лужи, подЈрнутые жирной нефтяной плЈнкой, не пересыхали даже в самые жаркие летние дни и никогда не замерзали зимой.
В самом городе деревьев не было вовсе -- если не считать полудюжины традиционных голубых елей у здания бывшего райкома.
Но самое страшное было в другом: над этим городом никогда не светило солнце.
Небо над городом и районами, прилегающими к нему, затянуто было белесой пеленой, не рассеивающейся никогда. Ни один солнечный луч не мог пробиться сквозь неЈ, и лишь зимой, в сухие морозные дни, над городом порой всплывало грязно-багровое расплывчатое пятно, освещая землю мутным сумеречным светом. Ничего общего с солнцем оно не имело.
Да и неба как такового, ясного, чистого, голубого неба, о котором пишут в красивых книгах, неба, подЈрнутого барашками лЈгких облачков, здесь не помнил уже никто. А дети, родившиеся и выросшие в "пятьдесят восьмом", чья жизнь была замкнута в бетонном кольце городских стен, и вовсе не знали о нЈм. Как не знали они о солнце.
Здесь никогда не дул ветер. Вечно моросил лЈгкий холодный дождь, наполняя воздух сырой колючей пылью. Люди, и в особенности дети, страдали от хронических бронхитов, астмы, пневмонии, туберкулЈза, страшной аллергии, многие умирали от странных, неведомых болезней, ставивших в тупик местных врачей и заезжих светил медицины.
Игорь не был исключением: целый сонм недугов гнездился в этом тщедушном теле, подтачивая организм, сокращая и без того безрадостные и скучные дни мальчика.
Когда ему было пять лет, он, листая детскую книжку с яркими картинками, впервые наткнулся на изображение солнца.
-- Что это, пап? -- спросил он, удивлЈнно тыча пальчиком в круглый оранжевый шар в углу страницы. От шара во все стороны исходили прямые оранжевые стрелы-лучи.
Отец, как всегда занятый своими делами, пробормотал что-то невразумительное и ушЈл от ответа. Мама, слышавшая вопрос маленького сына, в тот вечер тихо плакала, запершись на кухне.
На следующий день из дома исчезли все книжки с рисунками солнца. Отец не желал создавать себе лишние проблемы.
Среди взрослых существовало молчаливое соглашение: никогда, ни при каких обстоятельствах не упоминать в разговорах с детьми о солнце, дабы не подвергать их неустойчивую и ещЈ не сложившуюся психику ненужным потрясениям и стрессам. Солнце было вычеркнуто из их жизни, как были вычеркнуты голубое небо, зелЈная трава, пение птиц, летняя гроза, шумный прибой океана, и ещЈ многое, многое другое. Даже в школе учителя старались избегать запретных тем, а география, природоведение и астрономия сводились к перечислению полезных ископаемых, добываемых в той или иной точке планеты, тщательному вызубриванию законов Кеплера и умению переводить парсеки в световые годы и обратно. О Копернике и Джордано Бруно не упоминалось вовсе: слишком тесно их судьбы связаны были с солнцем.
Нельзя сказать, что родители не любили Игоря, нет, это было не так, просто оба, и отец, и мать занимали ответственные должности в исследовательском центре и целиком, без остатка, отдавали себя работе, суткам пропадая в лаборатории, забывая порой и о сне, и о еде, и о собственном сыне. По мере своих сил и возможностей они заботились о нЈм, в мечтах своих лелея надежду на то, что когда-нибудь, лет этак через пятнадцать, их единственный сын вырастет и станет известным учЈным, которому суждено будет продолжить дело своих родителей. И, вне всяких сомнений, он останется работать в "пятьдесят восьмом". Работать на благо государства и во имя процветания оборонной промышленности. По крайней мере, в этом открытых разногласий у них не было. Впрочем...
Впрочем, в самой глубине души мама Игоря мечтала об иной судьбе для подрастающего сына. Пусть будет кем угодно -- учЈным, как того хотел отец, артистом, сапожником, барменом в валютной забегаловке (а почему бы и нет?) -- лишь бы не в этом проклятом городе. Сердце матери чувствовало: этот город убьЈт его. УбьЈт наверняка, ещЈ прежде, чем мальчик встанет на ноги. Как два года назад убил соседскую девочку Машу -- ей было тогда десять лет, -- с которой Игорь дружил едва ли не с пелЈнок.
Но эти крамольные, потаЈнные мысли она не смела высказывать никому -- ни сыну, ни немногим друзьям, ни даже супругу. В первую очередь супругу. Слишком фанатично относился к своей работе отец Игоря. Он бы просто не понял еЈ и посоветовал бы обратиться к психиатру.
В городе был всего один кинотеатр (впрочем, большего и не требовалось), в котором месяцами крутили одни и те же фильмы. Раз в месяц в городском клубе устраивались дискотеки, но и те часто срывались из-за вето, накладываемого городскими властями: нечего, мол, нашей молодЈжи трясти задами под ихний заграничный пилЈж и скулЈж. И тогда в пустом клубе вместо долгожданных дискотек всю ночь напролЈт пыхтел и надрывался сводный духовой оркестр, наполняя сонную атмосферу городка бравурными маршами и классикой советского песнепроизводства. Иных развлечений в городе не имелось.
Правда, в каждом доме пылился обязательный телевизор, но ни один из них никогда не включался. Город жил под своего рода экранирующим куполом, и пробиться сквозь него не могла ни одна, даже самая мощная телепередающая станция. Кое-как, с грехом пополам, ещЈ работали радиоприЈмники и допотопные радиолы, но и те больше боролись с радиопомехами, нежели передавали что-нибудь вразумительное и членораздельное.
Игорь рос, предоставленный самому себе. Друзей у него было немного, а с тех пор, как от астмы умерла соседская девочка Маша, его единственная подруга, он вообще перестал знаться со своими сверстниками. Учился он кое-как, подолгу пропускал занятия в школе в связи с бесконечной чередой повторяющихся болезней, редко выходил во двор, чтобы поиграть с другими детьми или покататься на велосипеде, и почти никогда не ходил в кино.
Единственное, чему он отдавал всЈ своЈ свободное время -- а его у него было более чем достаточно -- были книги. Он читал запоем, взахлЈб, проглатывал одну книгу за другой, коротал в одиночестве долгие-предолгие вечера. Нет, он не был одинок, с ним вместе, в их двухкомнатной клетушке со всеми удобствами, жили персонажи чудесных произведений: отважные рыцари и прекрасные дамы, сошедшие со страниц романов Вальтера Скотта и Дюма, быстроногие и коварные индейцы, рождЈнные воображением Фенимора Купера и Майна Рида, герои поэм Шекспира, ГЈте, Шиллера. Он читал Достоевского, Пушкина, Сервантеса, Бальзака; "Консуэло" прочитал дважды, а "Хронику Амбера", зачитанную буквально до дыр, целых четыре раза. Он читал всЈ, что попадалось под руку в городской библиотеке, благо, что библиотека в городе действительно была хорошей. Мальчик жил в вымышленном мире полюбившихся героев, а мысли его, всегда светлые, солнечные, переполненные романтическими грЈзами, витали где-то там, в далЈких тропических странах, на берегах бурных морей, во дворцах восточных раджей и средневековых замках королей-рыцарей. Там, где светило солнце.
О солнце он знал, не мог не знать. Книги твердили о нЈм каждой своей страницей, каждой строчкой, и никакие умолчания взрослых, никакие запреты отца (который очень недоброжелательно относился к его увлечению "пустыми книжонками", твЈрдо убеждЈнный в их негативном влиянии на ум сына), -- ничто не могло скрыть от мальчика правду. Он никогда не видел солнца, это так, но знал, что где-то оно всЈ-таки есть. И страстно мечтал взглянуть на него хоть одним глазком.
Но даже в самых смелых, самых фантастических своих грЈзах он не смел предположить, что мечте его суждено будет сбыться, и очень скоро.
4.
Весть о приближении необычного атмосферного явления, получившего вскоре название "жЈлтого облака", пришла в город по каналу правительственной связи. По прогнозам метеорологов, ровно через две недели, день в день, облако накроет город. Никто из горожан облака не видел, но слышали о нЈм уже все -- слухи, подобно отражЈнной волне, намного опережали само явление. Страх закрадывался в сердца людей, сгоняя с их и без того невесЈлых лиц скупые улыбки и лишая покоя. Но когда у бетонных стен, увенчанных сигнальной проволокой, появились первые мутанты, городом овладела паника.
Подошла уже середина апреля, но морозы всЈ ещЈ стояли под двадцать пять-тридцать градусов -- весна в этом году явно запаздывала. Весть о срочной эвакуации города обрушилась на людей внезапно и в первый момент вызвала нечто вроде шока. Покидать благоустроенные квартиры и ехать неведомо куда, с одной стороны, никому не хотелось, но с другой... в самых потаЈнных уголках души, куда не было доступа никому, люди питали отчаянную надежду когда-нибудь вырваться из ненавистного "пятьдесят восьмого" и навсегда вычеркнуть его из памяти, как кошмарный сон. Теперь, похоже, надежды становились реальностью.
Так или иначе, но обстоятельства вынуждали в спешном порядке бежать из обречЈнного города -- ведь город стоял на пути "жЈлтого облака", несущего смерть, безумие и безнадЈжную, беспросветную желтизну.
Мутантов становилось всЈ больше и больше. ЖЈлтыми тенями бродили они по городским окрестностям, оглашая близлежащие холмы и мусорные горы диким воем и леденящим душу хохотом. ПоражЈнные неведомым недугом, они повсюду оставляли жЈлтые следы, и смельчаки, отважившиеся выйти за пределы города, не раз натыкались на цепочки этих жутких отпечатков, отчЈтливо желтевших на свежевыпавшем снегу. Но после несчастного случая, когда один из горожан не вернулся вечером в город, а спустя двое суток был обнаружен бездыханным, замЈрзшим и абсолютно жЈлтым в трЈх километрах от бетонной стены, городские власти запретили жителям покидать город под страхом суровой кары.
Были мутанты горбатыми, приземистыми, косолапыми, с тремя глазами и огромными слоновьими ушами. Их постоянно колотили судороги неудержимого хохота, рвавшегося наружу из недр поражЈнных ядовитой желтизной грудных клеток, при этом жалкие подобия лиц морщились в уродливых гримасах. Они были безумны, безумны и абсолютно желты.
Вереница грузовиков потянулась из города нескончаемым потоком, увозя в неизвестность людей, оборудование и материальные ценности. Работники секретных объектов, составляющие подавляющее большинство населения города, подлежали эвакуации вместе с заводом и исследовательским центром. У этих людей не было выбора, специфика их работы и строжайшая дисциплина требовали от них беспрекословного подчинения вышестоящему руководству. Вместе с ними покидали город и их семьи.
5.
Но на долю Игоря выпала иная судьба. Посовещавшись друг с другом и придя к мнению, что болезненный процесс адаптации на новом месте, наверняка сопряжЈнный с суетой, неустроенностью и нервотрЈпкой, нежелательны для сына, родители мальчика решили на некоторое время, пока всЈ не утрясЈтся, отправить его к деду Мартыну, старому леснику, обитателю одинокой сторожки где-то в нехоженых лесах Восточной Сибири. Деда Мартына Игорь видел всего раз в жизни, лет семь назад, когда тот приезжал к ним погостить; тогда седой старик произвЈл на мальчика неизгладимое впечатление, вызывая впоследствии ассоциации с чем-то древним, былинным, богатырским. Потому он и пришЈл в такой восторг, когда отец объявил о своЈм решении. ЕщЈ бы! Окунуться в жизнь, полную приключений, романтики, суровой борьбы за существование, неожиданных встреч с таЈжными обитателями, а долгими вечерами сидеть у весело потрескивающего костра, бок о бок с чудесным, сильным дедом Мартыном и слушать, слушать, слушать его нескончаемые истории о своЈм житие-бытие -- ничего более заманчивого и восхитительного Игорю даже во сне не снилось. И ко всему прочему, не нужно будет ходить в школу. Словом, нет худа без добра, решил про себя Игорь.
Но была у него ещЈ одна мысль, тайная, невысказанная, жадная мысль, заставляющая детское сердце бешено биться.
Он увидит солнце. Солнце.
В тот же день к деду Мартыну полетела телеграмма-молния.
6.
Прошлым летом снова зашЈл разговор об отпуске. У мамы была давнишняя мечта, ставшая со временем еЈ идеей-фикс: съездить на юг, к морю, поплескаться в тЈплой солЈной воде, послушать мягкий, убаюкивающий шум прибоя, полной грудью вдохнуть влажный морской воздух, напоЈнный ароматами экзотики и субтропиков, понежиться под знойными лучами кавказского солнца. Человек не может жить без солнца, и мама не была исключением.
Но из года в год идею долгожданного отпуска приходилось откладывать до лучших времЈн -- то из-за болезни мальчика, которая вдруг наваливалась на него с неожиданной силой, то из-за срочной работы, которую спускали в исследовательский центр откуда-то "сверху", то из-за осложнившейся политической обстановки. "Там стреляют, -- мрачно говорил отец. -- Лучше переждать".
В то последнее лето поездка к морю снова не состоялась: город из последних сил тужился над выполнением срочного заказа министерства обороны. Пик этой сверхважной, по словам отца, работы пришЈлся как раз на летние месяцы. Само собой разумеется, отец наотрез отказался от поездки к морю или куда бы там ни было ещЈ. Он жил только работой, всЈ остальное для него было малозначащим и второстепенным. Даже здоровье сына.
Но теперь, когда в город пришла беда, всем жителям предстояло отправиться в вынужденный бессрочный "отпуск". По крайней мере, Игорь об этом не жалел. Он был счастлив.
7.
Четыре дня спустя пришЈл ответ от деда. Выехать не могу, писал старый лесник, мальчика встречу там-то и там-то. Далее следовали инструкции, как добраться до их глухого таЈжного уголка. Отец недовольно поморщился, мама сильно побледнела.
-- Он же ещЈ ребЈнок, -- сказала она, не зная, куда деть от волнения руки. -- Ехать через полстраны одному! Да мыслимо ли это?
-- Старый ворчун всегда был несговорчив, -- небрежно бросил отец, пожимая плечами. -- Пускай едет, ему уже пора становиться самостоятельным. Четырнадцать лет -- это не так уж и мало.
-- Нет-нет, -- горячо запротестовала мама, -- так нельзя.
У Игоря всЈ внутри похолодело. Весь план поездки к деду Мартыну оказался под угрозой срыва. Этого нельзя было допустить, он должен был что-то предпринять. Что-нибудь, что могло бы убедить маму.
-- Я доеду, мама! -- срывающимся голосом крикнул он. -- Доеду, вот увидишь. Ну пожалуйста!
Мама заколебалась. В мольбе сына было столько страсти и неожиданного упрямства, что она невольно взглянула на него совершенно иными глазами. Перед ней стоял уже не маленький послушный мальчик, а долговязый нескладный подросток, заявлявший о своЈм желании ехать открыто и настойчиво. Она вдруг поняла, что за долгими годами кропотливой работы в лаборатории центра она просмотрела, как сын стал превращаться в мужчину. И ещЈ поняла, что мальчик, пусть подсознательно, страстно стремится вырваться из того заколдованного круга, куда замкнула их семью неумолимая и слепая судьба. Гордость за сына наполнила еЈ сердце, на глаза навернулись слЈзы. "Пусть едет", -- неожиданно для самой себя решила она.
-- Поезжай, ИгорЈк, -- мягко сказала она и ласково погладила его по голове. Игорь уже не помнил, когда она в последний раз делала это (в семь? девять лет?), и в душе его вдруг что-то перевернулось. Он обнял мать и крепко прижался к ней всем телом. Случайно взглянув на своЈ отражение в зеркале, он увидел, что щЈки его стали влажными от предательских слЈз. В этот краткий миг близости он твЈрдо решил, что никогда, никогда не покинет маму. Но миг прошЈл, и радостная улыбка заиграла на его бледном лице.
-- Я приеду к вам, как только вы устроитесь, мам, -- убеждЈнно сказал он.
Отец нетерпеливо заЈрзал на стуле.
-- Не думаю, чтобы это случилось скоро, -- уронил он, уткнувшись в документацию, разложенную на письменном столе. -- Будь молодцом, сын, слушайся старика. Уверен, всЈ образуется.
-- Мы напишем тебе, ИгорЈк, -- сказала мама, печально улыбаясь. -- И главное, не забывай принимать таблетки. (Игорь глотал их пачками, особенно в дни обострения хронического бронхита, которым он страдал чуть ли не с пятилетнего возраста.) О господи! -- испуганно всплеснула руками мама. -- Там же нет врачей.
-- Свежий воздух -- лучшее лекарство, -- безапелляционно изрЈк отец. -- Да и старик, думаю, неплохой знахарь. Все они там, в тайге, испокон века врачуются травами и всякой лесной всячиной. Барсучий жир, говорят, считается панацеей от всех болезней, и ещЈ пихтовое масло. Старик сам разберЈтся, что к чему.
Отец ронял слова сухо и спокойно, как обычно. Он всегда бывал спокоен и невозмутим, когда дело не касалось его работы. Но мама, мама не находила себе места от охватившей еЈ неясной тревоги. Материнское сердце сжималось от тоски и смутных предчувствий, что-то подсказывало ей, что незримая, злая сила должна вмешаться в их планы и разрушить их. Что-то нехорошее, ужасное случится в самое ближайшее время.
Но заговорить с мужем о своих терзаниях она не посмела, его сугубо рациональному уму чужда была вся эта "мистическая дребедень". "Слишком много в наш век развелось разных шарлатанов", -- часто повторял он о чудесах экстрасенсорики и парапсихологии, сообщения о которых изредка появлялись в местной прессе. В предчувствия он не верил, как не верил во всЈ то, что не могло быть подтверждено точно поставленным экспериментом и подвергнуто строгим математическим выкладкам. Его рационализм доходил порой до абсурда: как-то раз он заявил, что сомневается в существовании позитрона, так как никто до сих пор не сумел пощупать его пальцами.
Игоря спешно собрали в дорогу, и через два дня он покинул родные бетонные стены "пятьдесят восьмого".
Мама старательно скрывала слЈзы, помимо еЈ воли наворачивавшиеся на глаза, улыбка еЈ была вымученной и неестественной. Отец, как всегда, оставался спокоен.
Игорю тоже хотелось плакать -- ведь он впервые расставался со своими близкими. Но ещЈ больше ему хотелось смеяться.
Солнце -- вот что его ждало впереди. Солнце и загадочный дед Мартын.
Если бы он только знал, что видит своих родителей в последний раз!
| |