Любовь Лукина, Евгений Лукин. Разрешите доложить!
О воин, службою живущий!
Читай Устав на сон грядущий.
И утром, ото сна восстав,
Читай усиленно Устав.
-- Рядовой Пиньков!
-- Я!
-- Выйти из строя!-- скомандовал старшина, с удовольствием глядя
на орла Пинькова.
Рядовой Пиньков любил выполнять эту команду. Не было тут ему равных
во всем полку. Дух захватывало, когда вбив со звоном в асфальтированный
плац два строевых шага, совершал он поворот через левое плечо.
Но, видно, вправду говорят, товарищ старший лейтенант, что все имеет
свой предел -- даже четкость исполнения команды. А Пиньков в этот
раз, можно сказать, самого себя превзошел. Уж с такой он ее точностью,
с такой он ее лихостью... Пространство не выдержало, товарищ старший
лейтенант. Вбил рядовой Пиньков в асфальт два строевых шага, повернулся
через левое плечо -- и исчез.
То есть не то чтобы совсем исчез... Он, как бы это выразиться, и не
исчезал вовсе. В смысле -- исчез, но тут же возник по новой. Причем
в совершенно неуставном виде, чего с ним отродясь не бывало. Стойка
-- не поймешь какая, на сапогах почему-то краска зеленая, челюсть
отвалена -- аж по третью пуговицу. И что самое загадочное --
небритая челюсть-то!..
Виноват, товарищ старший лейтенант, самоволкой это считаться никак
не может. Какая ж самоволка, если рядовой Пиньков ни секунды на плацу
не отсутствовал! Другой вопрос: где это он присутствовал столько времени,
что щетиной успел обрасти?
Разрешите продолжать?
Значит, так...
Повернулся рядовой Пиньков лицом к строю, душу, можно сказать, в поворот
вложил, глядь! -- а строя-то и нет! И плаца нет. Стоит он на дне
ущелья посреди какой-то поляны, а поляна, что характерно, квадратная...
Никак нет, по науке это как раз вполне допустимо. Есть даже мнение,
товарищ старший лейтенант, что в одном и том же объеме пространства
понапихано миров -- до чертовой матери!.. Почему не сталкиваются?
Н-ну образно говоря... в ногу идут, товарищ старший лейтенант, потому
и не сталкиваются...
Остолбенел рядовой Пиньков по стойке "смирно". Молодцеватости,
правда, не утратил, но что остолбенел -- то остолбенел. Однако
нашелся -- скомандовал сам себе шепотом: "Вольно! Разойдись!"
-- и стал осматриваться.
Местность незнакомая, гористая и какая-то вроде сказочная... Никак
нет, в прямом смысле. Взять хоть поляну эту квадратную: четыре угла,
в каждом углу -- по дереву. Что на трех дальних растет -- не
разобрать, а на том, что поближе, разрешите доложить, банки с тушенкой
дозревают. Пятисотграммовые, без этикеток...
Так точно, на мясокомбинате... Но это у нас. А там -- вот так,
на деревьях. Растительным путем... Вот и я говорю, непредставимо,
товарищ старший лейтенант...
Смотрит Пиньков: за стволом шевеление какое-то. Сменил позицию, а
там -- волк не волк, крокодил не крокодил... Короче, пупырчатый
такой... И землю роет. Воровато и быстро-быстро. Передними лапами.
А на травке стоят рядком четыре банки с тушенкой. И, надо полагать,
свежесорванные -- в смазке еще...
Изготовился рядовой Пиньков для стрельбы стоя и двинулся к дереву.
А тот -- роет. То ли нюх потерял, то ли просто не ждет опасности
с этой стороны. Потом поднял морду, а Пиньков уже -- в трех шагах.
Как пупырчатый присядет, как подскочит! Вскинулся и обмер -- ну
чисто собачка в цирке на задних лапках. Стоит и в ужасе ест Пинькова
глазами. Глаза -- маленькие, желтые, нечестные...
-- Вольно!-- враз все смекнув, говорит рядовой Пиньков и вешает
автомат в положение "на плечо".-- Кто командир?
Даже договорить не успел. Хотите верьте, хотите нет, а только пупырчатый
делает поворот кругом на два счета, да так ловко, что все четыре банки
летят в яму, а сам -- опрометью куда-то, аж гравий из-под лап веером...
Откуда гравий? Да, действительно... Поляна же... А! Так там еще, товарищ
старший лейтенант, дорожки были гравийные от дерева к дереву! Ну а
на самих-то полянках, понятно, трава. Причем с большим вкусом подстриженная:
коротко, но не под ноль.
Ну вот...
Наклонился Пиньков над рытвиной -- даже номер на них какой-то изнутри
выдавлен. Разница в чем -- у каждой по ободку вроде бы брачок фабричный.
А на самом деле -- след от черенка.
Обошел Пиньков дерево, смотрит: а листочки-то кое-где к веткам --
пришиты. Для единообразия, стало быть. Кто-то, значит, распорядился.
А то на одной ветке листьев мало, на другой -- много... Непорядок.
"Однако,-- ужасается вдруг Пиньков,-- мне ж сейчас в караул
заступать!.."
И тут, слышит, за спиной у него как бы смерчик теплый с фырчанием
крутнулся. Оборачивается, а там пупырчатый начальство привел. Начальство
такое: дед... Да нет! Дед -- в смысле старенький уже, пожилой!
Хотя крепкий еще, с выправкой... На отставника похож... А с дедовщиной
мы боремся, это вы верно сказали, товарищ старший лейтенант!..
-- Осмелюсь доложить,-- рапортует.-- Премного вашим внезапным
явлением довольны!
И тоже, видать, кривит душой -- доволен он! Оробел вконец, не поймет,
то ли это рядовой Пиньков перед ним, то ли ангел небесный откуда-то
там слетел...
Никак нет, никакое не преувеличение. Вы рядового Пинькова по стойке
"смирно" видели? Незабываемое зрелище, товарищ старший лейтенант!
Стоит по струнке, глазом не смигнет, оружие за плечиком сияет в исправности,
подворотничок -- слепит, надраенность бляхи проверять -- только
с закопченным стеклышком. А уж сапог у Пинькова... Да какой прикажете,
товарищ старший лейтенант. Хоть левый, хоть правый... Кирза ведь,
а до какого совершенства доведена! Глянешь с носка -- честное слово,
оторопь берет: этакая, знаете, бездонная чернота с легким, понимаете,
таким млечным мерцанием... Галактика, а не сапог, товарищ старший
лейтенант!
-- Рядовой Пиньков!-- представляется рядовой Пиньков по всей
форме. А сам ненароком возьми да и скоси глаз в сторону ямы. Ну, дед,
понятно, всполошился, тоже туда глаз метнул. А там пупырчатый на задних
лапах елозит -- не знает, от кого теперь банки заслонять: от Пинькова
или от дедка от этого.
-- А ну-ка, любезный,-- подрагивающим голосом командует дедок,--
подвинься-ка в сторонку...
Пупырчатый туда-сюда, уши прижал, лоб наморщил, но видит, податься
некуда, -- отшагнул.
Смотрит дед: банки. Оглянулся быстро на Пинькова -- и с перепугу
в крик.
-- Шкуру спущу!-- кричит.-- Смерти моей хочешь? Перед кем
опозорил! Пятно на всю округу!..
Откуда ни возьмись -- еще четверо пупырчатых. Точь-в-точь такие
же, никакой разницы -- тоже, небось, банки тайком прикапывали,
и не раз. Сели вокруг первого, готовность номер один: пасти раззявлены,
глазенки горят. И смотрят в предвкушении на деда -- приказа ждут.
И еще гномики какие-то... Как выглядят? Н-ну, как вам сказать, товарищ
старший лейтенант... Гномики и гномики -- пугливые, суетятся. Похватали
банки и полезли с ними на дерево -- на место прикреплять.
-- Взять!-- визжит дед.
Как четверо пупырчатых на первого кинутся! Шум, грызня, клочья летят...
А дед берет культурно Пинькова под локоток и уводит в сторонку от
этого неприятного зрелища. А сам лебезит, лебезит, в глаза заглядывает.
-- Нет, но каков подлец!-- убивается.-- Ведь отродясь не
бывало... В первый раз... Как нарочно...
-- Разорвут ведь,-- говорит Пиньков, останавливаясь.
-- У меня так!-- кровожадно подтверждает дед, от усердия выкатывая
глаза.-- Чуть что -- в клочья!.. Вы уж, когда докладать будете...
об этом, с банками, не поминайте, сделайте милость...
И уводит Пинькова все дальше, в глубь оврага... Горы? Виноват, товарищ
старший лейтенант, какие горы? Ах, горы... Разрешите доложить, с горами
у Пинькова промашка вышла. Не горы это были, а самый что ни на есть
овраг. Просто Пиньков его поначалу за ущелье принял...
Да и немудрено. Ведь что есть овраг, товарищ старший лейтенант? Тот
же горный хребет, только наоборот.
-- Ты погоди, дед,-- говорит Пиньков.-- Ты кто будешь-то?
Звание у тебя какое?
Дед немедля забегает вперед, руки по швам, глаза выкачены.
-- Колдун!-- рапортует.
"Эх, мать!"-- думает Пиньков.
И пока он так думает, выходят они из овражного отростка в центральный
овраг. Ну вроде как на проспект из переулка. Внизу речка по камушкам
играет -- чистенькая, прозрачная. И травяные квадраты -- вверх
по склону ступеньками.
-- Изволите видеть,-- перехваченным горлом сипит колдун,--
вверенная мне территория содержится в полной исправности!..
И точно, товарищ старший лейтенант. Порожки-склончики от ступеньки
к ступеньке дерном выложены. На деревьях банки качаются в изобилии.
И под каждым деревом пупырчатый на задних лапах.
"Э!-- спохватывается Пиньков.-- Да ведь он меня так до вечера
по оврагу таскать будет!"
Спохватился и говорит:
-- Слушай, дед. Я ведь не проверяющий. Я сюда случайно попал.
Колдун аж обмяк, услышав.
-- А не врешь?-- спрашивает жалобно.
-- Мне врать по Уставу не положено,-- бодро и молодцевато отвечает
Пиньков.
-- Эй там!-- сердито кричит колдун.-- Отставить! Ошибка вышла...
Ну, по всему овражному склону, понятно, суета, суматоха: кто на дерево
лезет лишние банки снять, кто что...
-- Эх, жизнь собачья...-- расстроенно вздыхает колдун.--
Главное, служивый, не знаешь ведь, с какой стороны эта проверка нагрянет.
Дерн, видишь, со всего низового овражья ободрали, сюда снесли --
а ну как оттуда проверять начнут? Прямо хоть обратно неси...
-- И часто у вас проверки?-- интересуется Пиньков.
-- Да вот пока Бог миловал...
-- Что, вообще ни одной не было?
-- Ни одной,-- говорит колдун.
А лет ему, товарищ старший лейтенант, по всему видать, немало. Колдуны
-- они ведь завсегда моложе кажутся, чем на самом деле.
-- Так, может, никакой проверки и не будет?-- сомневается Пиньков.
Обиделся Колдун.
-- Ну, это ты, служивый, зря... Проверка обязательно должна быть
-- как же без проверки?
Ну не врубается в ситуацию, товарищ старший лейтенант! Человеку в
караул заступать, а он с проверкой со своей...
-- Дед!-- говорит Пиньков.-- Помог бы ты мне отсюда выбраться,
А? Служба-то ведь не ждет.
Встрепенулся колдун, глаза было хитрые-хитрые сделались, но как услышал
слово "служба" -- испугался, закивал.
-- Да-да,-- говорит.-- Служба. Это мы понимаем. Не извольте
беспокоиться, сам до полянки провожу, сам отправлю...
И видно, что Пинькова он все-таки побаивается. Если даже и не проверяющий
-- все равно ведь непонятно, кто такой и зачем явился. Бляха-то
вон как сверкает!
Двинулись, короче, в обратный путь.
-- Слушай, дед,-- говорит Пиньков.-- А чего ты так этих проверок
боишься? Ты ж колдун!
Усмехнулся дед криво, зачем-то вверх посмотрел.
-- Колдун,-- отвечает со вздохом.-- Но не Господь же Бог!
-- Это понятно,-- соглашается Пиньков.-- Бога-то нет...
Просто так, из вежливости, беседу поддержать. А колдун вдруг остановился,
уставился прямой наводкой -- и смотрит.
-- Как нет?-- спрашивает.
-- А так,-- малость растерявшись, говорит Пиньков.-- Нету.
-- А кто вместо?
-- Вместо кого?
-- Ну, того... этого... о ком говорим,-- понизив голос, поясняет
колдун. А глаза у самого так и бегают, так и бегают.
-- Темный ты, дед,-- смеется Пиньков.-- В лесу, что ли, рос?
Никого нет, понял? Ни Бога, ни вместо...
Обводит колдун диким взглядом вверенную ему территорию, и начинает
до него помаленьку доходить.
-- А-а...-- тянет потрясенно.-- То-то я смотрю...
Ну шутка ли, товарищ старший лейтенант, -- столько информации сразу
на голову рухнуло! Все равно что карниз с казармы -- помните?
-- Мне в караул заступать, дед!-- стонет Пиньков.-- Пошли,
да?
Очнулся колдун и сразу куда-то заторопился.
-- Ты, служивый, это...-- И глаза прячет.-- Ты знаешь что?
Ты уж сам туда дойди, а? Тут рядом ведь... Недалеко то есть...
-- Да ты погоди, дед!-- ошеломленно перебивает Пиньков.--
А как же я без тебя обратно-то попаду?
-- А как сюда попал, только наоборот,-- впопыхах объясняет дед.--
А я побегу. Забыл, понимаешь, совсем: дела у меня, служивый, ты уж
не обессудь...
И -- рысит уже чуть ли не вприпрыжку вниз по оврагу. Странный колдун,
подозрительный...
А полянку, между прочим, искать пришлось: они ж одинаковые все, квадратные.
Еле нашел. Один был ориентир -- яма из-под банок. Так они уже ее
засыпали и травинок понавтыкали. Под деревом, понятно, пупырчатый
навытяжку -- опасливо на Пинькова поглядывает, но не давешний --
другой, хотя и одноглазый, хотя и ухо откушено. Потому что увечья,
товарищ старший лейтенант, сразу видно, давние.
Сориентировался Пиньков на местности и приступил. Но это легко сказать:
"Так же, как сюда попал, только наоборот", -- а вы попробуйте,
товарищ старший лейтенант, из стойки "смирно" совершить поворот
через правое, смешно сказать, плечо и отпечатать строевым два шага
назад! Спиной вперед то есть. Да нипочем с непривычки не получится!
Опять же нервничать начал. Время-то идет! Это мы с вами, товарищ старший
лейтенант, знаем, что на плацу и в овраге оно идет по-разному, а Пиньков-то
еще не знал!.. А нервы в военном деле, разрешите доложить, вещь серьезная.
Помните того приписника, который на прошлых сборах в фотографа стрелял?
Ну как же! Три километра с полной выкладкой, а потом еще полоса препятствий.
Переваливается из последних сил через последнюю стенку, а за стенкой
фотограф ждет. "Улыбнитесь,-- говорит,-- снимаю!" А
патроны-то -- боевые! Хорошо хоть не попал ни разу -- руки тряслись...
Так вот, бился-бился Пиньков -- аж взмок. Да еще автомат тут мешается!
Снял его Пиньков, отложил на травку, решил сначала тренаж без автомата
провести, а потом уже с автоматом попробовать.
А тут и сумерки наступили -- в овраге-то темнеет быстро. Мрак,
товарищ старший лейтенант. Видимости -- ноль. Так, кое-где глазенки
желтые сверкнут на секунду, банка о банку брякнет, да еще шум от рытья
земли передними лапами то здесь, то там. Ночная жизнь, короче.
И вдруг -- получилось! Достиг-таки рядовой Пиньков необходимой
четкости исполнения. Глядь -- стоит он опять перед строем, как
будто и секунды с тех пор не прошло.
...Ну, в строю, понятно, шевеление -- шутка ли: бойцы на глазах
пропадать и появляться начали! Старшина догадался -- скомандовал:
"Отделение, разойдись!" И кинулись все к Пинькову.
Доложил Пиньков что и как. Старшина в затылке скребет, рядовой состав
тоже удивляется -- не знают, что и думать. Не стрясись такое прямо
перед строем -- ни за что бы не поверили...
Краска? Какая краска? Ах, на сапогах, зеленая... Так ведь они с колдуном
по полянам шли, товарищ старший лейтенант. Травка, значит, слегка
пожухла, так гномики ее, видать, подновили слегка. А гуашь -- она
ж маркая...
Разрешите продолжать? Есть!
-- Э, браток!-- говорит вдруг старшина.-- А автомат-то твой
где?
Смотрят все: нет автомата.
-- Стало быть,-- бледнея, говорит Пиньков,-- я его там оставил...
-- Э, браток...-- говорит старшина.
А что тут еще скажешь? Сами знаете: "За утрату и промотание казенного
имущества..." Ну, промотания, положим, никакого не было, но утрата-то
налицо!.. Ясно, короче, что хочешь не хочешь, а придется Пинькову
туда опять лезть.
-- Стройся!-- командует со вздохом старшина.
Построились.
Смотрит старшина на орла Пинькова и понимает, что в таком виде орлу
Пинькову пространства нипочем не прорвать; щетина, гуашь эта на сапогах,
да и бляха потускнеть успела...
-- Отставить!-- командует.
Привели Пинькова в порядок, пылинки смахнули. Оглядел его еще раз
старшина и говорит:
-- Ты вот что, браток... Возьми-ка еще один боекомплект. Ситуация,
она ведь всякая бывает. А ты у нас вроде как на боевое задание идешь...
Зачем ему патроны без автомата? Ну а вдруг, товарищ старший лейтенант!
Старшина ведь верно сказал: ситуация -- она всякая бывает...
Отчислили Пинькову под ответственность старшины два полных рожка и
снова построились.
-- Равняйсь! Смир-рна! Рядовой Пиньков!
-- Я!
-- Выйти из строя!
-- Есть!
Вот когда проверяется, товарищ старший лейтенант, насколько развито
у бойца чувство ответственности! Вбив в зазвеневший плац два строевых
шага, рядовой Пиньков со сверхъестественной четкостью повернулся через
левое плечо -- и снова очутился в овраге. С первого раза.
О воин, службою живущий!
Читай Устав на сон грядущий.
И утром, ото сна восстав,
Читай усиленно Устав.
Нет автомата. Разворошил траву, землю пощупал -- нету.
"Э! А туда ли я попал вообще?"-- думает Пиньков.
И в самом деле, товарищ старший лейтенант, не узнать местности. Во-первых,
в прошлый раз лето было, а теперь вроде как осень: листья сохнут,
желтеют, падают. А во-вторых, бардак, товарищ старший лейтенант! Трава
не стрижена, листву сгребать никто и не думает, поляна уже не квадратная
-- расплылась, съела гравийные дорожки, зато в траве кругом тропки
протоптаны. Раньше, значит, ходили как положено, а теперь ходят как
удобно. А автомат кто-то подобрал, не иначе. И хорошо, если так. А
то ведь поди пойми, сколько тут в овраге времени прошло, пока Пиньков
старшине о своих приключениях докладывал! Может, месяц, может, год,
а ну как все пять лет? Проржавел бы в гречневую кашу -- под открытым-то
небом!
И направился рядовой Пиньков к ближайшему дереву. К тому самому.
Полпути еще не прошел, а сообразил, что никакая это не осень. Болеет
дерево. Мало того что листья желтеют и сохнут, банки тоже скукожились,
помельче стали, искривленных полно, деформированных, кое-где уже бочок
ржавчиной тронут...
Под деревом должен бы пупырчатый стоять на задних лапах -- пусто.
Возле самых корней -- норы какие-то, земля кучками.
-- Эй! Есть тут кто-нибудь?-- говорит Пиньков.
В одной из нор что-то заворочалось, и вылезает пупырчатый. Но какой!
Уж на что Пиньков не робкого десятка -- и то попятился. Бегемот,
честное слово! Лоб -- низкий, глазенки -- злобные, загривок
прямо от ушей растет. Уставился на Пинькова, с четверенек, правда,
не встает, но видно, что колеблется: не встать ли на всякий случай?
-- Слышь, браток,-- дружески обращается к нему Пиньков.--
Ты тут на полянке автомата моего случаем не видел?
Ошибка это была, товарищ старший лейтенант. Явный тактический просчет.
Как услышал пупырчатый, что добром его о чем-то просят, засопел, скосомордился...
Зарычал в том смысле, что гуляй, мол, свободен, и снова в нору полез.
Кормой вперед.
"Что это они так разболтались?-- озадаченно думает Пиньков.--
Может, колдун помер?"
Постоял он, постоял перед норой и решил не связываться -- ну его,
уж больно здоровый... Повернулся и пошел в сторону центрального оврага
-- тем путем, что в прошлый раз шли. Доберусь, думает, до речки,
а там уж выспрошу, где этого колдуна искать.
Идет и головой качает. Во что овраг превратили -- больно смотреть!
Там банка пустая лежит ржавеет, там деревце в неположенном месте проклюнулось...
А сорняки по обе стороны все выше и выше. Вот уже в человеческий рост
пошли...
И тут из-за поворота тропинки выкатывается ему навстречу гномик. Счастливый,
сияет, а в руках -- помятая банка сгущенки с пятнышком ржавчины...
То есть не сгущенки, какой сгущенки?.. Тушенки, конечно! Хотя... Ну
точно, товарищ старший лейтенант! Там и сгущеночные деревья тоже были,
только у них плоды белые и помельче -- граммов на триста...
Так вот, увидел гномик Пинькова -- перепугался. Стал быстренько
на четвереньки, сделал одно плечико выше другого и робко, неубедительно
так зарычал. Пупырчатым, что ли, прикинуться хотел? Неясно...
-- Ты больной или голодный?-- прямо спрашивает его Пиньков.
Гномик ужасно смутился, встал с четверенек и, чуть не плача, протягивает
банку Пинькову.
Не понял его Пиньков.
-- Чей паек?
-- Мой.
-- А чего ж ты мне его суешь?
-- Все равно ведь отнимешь!-- рыдающе говорит гномик.
"Порядочки!"-- думает Пиньков.
-- А где живешь?
-- В яме.
-- Да вижу, что в яме... Далеко это?
-- А вон, за бурьяном...
-- Тогда пошли,-- говорит Пиньков.-- Ну чего уставился? Провожу
тебя до твоей ямы, чтобы банку никто не отобрал. А ты мне по дороге
расскажешь, что у вас тут в овраге делается.
-- А ты кто?-- пораженно спрашивает гномик.
Поглядел на него Пиньков: вроде малый неплохой, забитый вот только,
запуганный...
-- Зови Лешей...
И пока до ямы шли, товарищ старший лейтенант, гномик ему такого понарассказывал!..
Короче, эти две расы (в смысле -- гномики и пупырчатые) живут в
овраге издавна. И каждая имеет свои национальные традиции... Так вот
пупырчатые в последнее время обнаглели вконец! Нарыли, понимаете,
нор под деревьями, живут в них целыми сворами, а деревья от этого
сохнут, пропадают. А крайними опять выходят гномики: дескать, не поливали.
А попробуй полей: не дай Бог нору зальешь кому-нибудь -- пополам
ведь перекусит!..
Гномикам, товарищ старший лейтенант, вообще житья не стало. Придешь
за банкой, за своей, за положенной -- так он еще и не дает, куражится
-- скучно ему!.. Обойди, рычит, вокруг дерева на руках -- тогда
посмотрим. Обойдешь, а он все равно не дает, придирается: не с той,
мол, руки пошел...
Никак нет, товарищ старший лейтенант, человеческой речью пупырчатые
не владеют. Рычат, рявкают по-всякому... Как их гномики понимают?
А куда денешься, товарищ старший лейтенант! Приходится...
Вот и Пиньков тоже возмутился, не выдержал:
-- А куда ж колдун смотрит?
И тут выясняется интереснейшая деталь: оказывается, колдун уже года
три, как в овраге не показывался. Раньше-то при нем пупырчатые какие
были? Ребра одни с позвоночником!.. Нет, воровать они, конечно, и
тогда воровали, но хотя бы жрать боялись наворованное! Чуть поправишься
-- улика налицо...
-- Что же все-таки с колдуном-то, а?-- размышляет вслух рядовой
Пиньков.
-- Я так думаю,-- говорит гномик, и в глазах у него начинает
светиться огромное уважение,-- что у колдуна сейчас какие-то серьезные
дела. Такие серьезные, что нам и не снились. А вот закончит он их,
поглядит, что в овраге делается, и строго пупырчатых накажет.
"Хорошо, если так,-- думает Пиньков.-- Хуже, если помер".
Добрались до ямы. Яма как яма, на четверых гномиков рассчитанная,
живут шестеро. Остальные пятеро, правда, временно отсутствуют --
на работах где-то, а у этого, что с Пиньковым (его, кстати, Голиафом
зовут), у него вроде как отгул.
Да нет, товарищ старший лейтенант, нормальный гномик -- ростом
чуть выше автомата. А Голиафом его зовут не потому что здоровый, а
потому что в лоб то и дело получает...
Спустились они в яму, банку в уголке прикопали, сидят, беседуют.
-- Так, значит, говоришь, года три уже?-- хмурится Пиньков.
-- Или четыре,-- неуверенно отвечает гномик.-- Да вот сразу
после проверки...
-- А!-- говорит Пиньков, оживившись.-- Так, значит, была
все-таки проверка?
-- Была,-- подтверждает гномик.-- Сам-то я, правда, не видел,
но говорят, была.
Любопытство разобрало Пинькова.
-- Слушай, а как проверяющий выглядел?
-- Проверяющий?..-- с тихой улыбкой восторга говорит гномик.--
Высокий, выше колдуна... В одеждах защитного цвета... Пуговицы --
сияют, бляха -- солнышком. А уж сапоги у него!..
Тут смотрит гномик на Пинькова, умолкает и, затрепетав, начинает подниматься
в стойку "смирно".
-- Да сиди ты!-- с досадой говорит Пиньков.-- Тоже мне проверка!
Никакая это была не проверка. Я это был...
Сел гномик, дыхнуть не смеет и держит равнение на Пинькова.
-- Сказано тебе: вольно...-- сердито говорит Пиньков.-- А
про автомат про мой ты нигде ничего не слышал?
Не знает гномик, что такое автомат. Пришлось объяснить.
-- Нет,-- отвечает, подумав.-- Про реликвию слышал, а вот
про автомат -- ни разу...
Насторожился Пиньков.
-- А что за реликвия?
А реликвия, товарищ старший лейтенант, следующая. Во-первых, черт
его знает, что это такое. Во-вторых, слышно о ней стало года три-четыре
назад, то есть по времени вполне совпадает. В-третьих, известно, что
стоит она в некой пещере, а пещера эта находится аж в низовом овражье
за ободранной пустошью. И многие в эту реликвию верят.
-- А как она хоть выглядит?-- допытывается Пиньков.-- Ствол
есть? Затвор есть?
-- Может, и есть...-- вздыхает гномик.-- Одним бы глазком
на нее взглянуть...
Задумался Пиньков.
-- А как считаешь,-- спрашивает,-- знает колдун, где сейчас
мой автомат?
Гномик даже встал от почтительности.
-- Колдун знает все,-- объявляет торжественно.
-- Знает он там с редькой десять!-- недовольно говорит Пиньков.--
Что ж ты думаешь, я с ним не беседовал?
Гномик брык -- и в обморок. Не привык он такие вещи про колдуна
слышать. Минут восемь его Пиньков в сознание приводил. Хлипкий народец,
товарищ старший лейтенант, нестроевой...
Оживил его Пиньков, поднял, к стеночке прислонил.
-- А далеко отсюда этот ваш колдун живет?-- спрашивает.
-- День пути,-- слабым голосом отвечает гномик.-- Только
там не пройдешь -- пупырчатых много...
Сомнительно? Виноват, товарищ старший лейтенант, что именно сомнительно?
Ах в смысле: почему колдун в прошлый раз так быстро явился к Пинькову,
если день пути?.. Трудно сказать, товарищ старший лейтенант. Видимо,
по каким-то своим каналам. А может, просто рядом околачивался...
-- В общем так, Голька,-- говорит Пиньков (Голька -- это
уменьшительно-ласкательное от Голиафа).-- Пойдем-ка мы к колдуну
вместе. Я его про автомат спрошу, а ты все, что мне рассказывал, ему
расскажешь. Надо с этим бардаком кончать.
А сам уже изготовился гномика подхватить, когда тот в обморок падать
начнет. И верно -- зашатался гномик, но потом вдруг выправился,
глаза вспыхнули.
-- Да!-- говорит.-- Пойду! Должен же кто-то ему сказать всю
правду о пупырчатых!
И -- брык в обморок. А Пиньков уже руки успел убрать.
Оживил его по новой -- и двинулись. А чего тянуть? Глазомер, быстрота
и натиск! Поначалу гномик этот, Голиаф, дорогу показывал, а как тропки
знакомые кончились -- шаг, конечно, пришлось убавить, а бдительность
удвоить.
Вышли в центральный овраг. Та же картина, товарищ старший лейтенант.
Речка по камушкам банки ржавые перекатывает, о террасах-ступеньках
одна только легкая волнистость склонов напоминает.
-- Ну и куда теперь?-- спрашивает Пиньков.
Оказалось -- вверх по течению. Колдун, по слухам, живет в самом
начале центрального оврага -- бункер там у него, что ли...
И тут, товарищ старший лейтенант, вспомнил Голиаф, что банку-то они
как в уголке тогда прикопали, так и оставили. Но не возвращаться же!
Зашли-то далеко...
"Плохо дело,-- думает Пиньков.-- Дневной переход на голодный
желудок -- это уже не служба, а так, несерьезность одна..."
-- Слышь, Голька,-- обращается он к гномику,-- а банку эту
тебе на сегодня выдали?
-- Что ты! Что ты!-- Голька на него даже ручонками замахал.--
Банка -- это не на день. Это на неделю.
-- Н-ни черта себе!-- говорит Пиньков.-- Выходит, за эту
неделю ты уже все получил?
-- Ну да -- за эту...-- слабенько усмехается Голиаф.--
Это за позапрошлую, и то еле выпросил...
-- Ага...-- говорит Пиньков и начинает соображать. Сообразил
и говорит: -- Слышь, Голька, а как пупырчатые определяют, кому
положена банка, а кому нет?
-- А по ребрам...-- со вздохом отвечает Голиаф.
Тут такая тонкость, товарищ старший лейтенант: если гномик возьмет
вдруг и помрет с голоду, то у пупырчатых из-за него могут быть крупные
неприятности. Но, конечно, могут и не быть.
Продолжают, короче, движение. От деревьев на всякий случай держатся
подальше, а если услышат, что кто-то по тропинке навстречу ломится,
то прячутся в бурьян. Причем прятаться все труднее, сорняки заметно
ниже стали. И поляны тоже мало-помалу некую слабую квадратность обретать
начинают. Оно и понятно: к начальству ближе -- порядку больше.
Ну и наконец все. Пришли. В смысле -- трава дальше стриженая и
не демаскироваться просто невозможно. Присели в бурьяне, наблюдают
за ближайшим деревом.
-- Нет!-- говорит минут через пять Пиньков.-- Не могу я этот
бардак видеть!
Достал из-за голенища бархотку и придал сапогам надлежащую черноту
с млечным мерцанием.
-- Значит, так, Голька,-- инструктирует.-- Посиди здесь немного,
а потом иди и проси банку. Она тебе положена.
Поднимается в рост и твердым начальственным шагом направляется к дереву.
Пупырчатые из нор вылезли, пасти поотворяли, смотрят.
-- Встать!-- рявкает рядовой Пиньков.-- Смир-рна!
Опешили пупырчатые, переглянулись. Ну и как всегда, товарищ старший
лейтенант, нашелся один слабонервный -- встал. А за ним уже и остальные.
Трудно им с непривычки на задних лапах, но ничего -- стоят, терпят.
-- Кто дневальный?!-- гремит рядовой Пиньков.-- Какую команду
положено подавать, когда подходит старший по званию?!
...Как может быть рядовой старшим по званию? Ну это с какой стороны
взглянуть, товарищ старший лейтенант! Взять, к примеру, наш деревянный
-- уж, казалось бы, мельче денег не бывает... А если перевести
на карбованцы? Вот то-то и оно... Так неужели же один наш рядовой
не стоит десятка ихних пупырчатых?!
Проходит Пиньков вдоль строя, и никакая мелочь от его глаза укрыться
не может.
-- Как стоишь?! Носки развернуть по линии фронта на ширину ступни!
Ноги в коленях выпрямить! Живот подобрать! Подобрать, я сказал, живот!..
И тычет пупырчатого кулаком в бронированное брюхо. Тот бы и рад его
втянуть, да куда его такое втянешь! А у главаря их, у правофлангового,
еще и клок волос торчит на загривке.
Вознегодовал Пиньков.
-- Эт-то еще что за плацдарм для насекомых? Сбрить!
-- Есть!-- с перепугу рявкает пупырчатый.
Вот что значит дисциплина, товарищ старший лейтенант! Животное ведь,
носорог носорогом -- и то человеческий голос прорезался!..
А тут и Голиаф подходит -- робко, бочком. Пиньков и на него сгоряча
пса спустил -- вернул к бурьяну, потребовал подойти и попросить
банку как положено.
Ох как не хотелось пупырчатому банку-то отдавать! Взялся было за искривленную,
с ржавым бочком, но покосился на Пинькова и передумал -- полновесную
сорвал, чистенькую.
Выждал Пиньков, пока Голька с банкой отойдет подальше, и скомандовал:
-- Вольно! Продолжайте по распорядку.
Волосатый пупырчатый с облегчением опустился на четвереньки, перевел
дух и так рыкнул на прочих, что разлетелись все вмиг по норам.
Догнал Пиньков Голиафа.
-- Ты -- колдун,-- с трепетом говорит ему гномик.
-- Какой там колдун!-- хмурясь отвечает Пиньков.-- Жить надо
по Уставу -- вот тебе и все колдовство.
Между прочим, глубокая мысль, товарищ старший лейтенант.
О воин, службою живущий!
Читай Устав на сон грядущий.
И утром, ото сна восстав,
Читай усиленно Устав.
Но в световой день они, конечно, не уложились. А ночной марш в условиях
оврага -- это, разрешите доложить, дело гиблое. Пупырчатые, товарищ
старший лейтенант, в темноте видят, как кошки, а вот у гномиков наоборот:
чуть сумерки -- и сразу куриная слепота.
Стали думать, где ночевать. Пиньков предложил было нагрянуть с проверкой
в какую-нибудь нору, нагнать на пупырчатых страху и остаться там на
ночь. Но, во-первых, чем страх нагонять-то? Время позднее, пуговицы
с бляхой отсияли и не впечатляют в сумерках. А во-вторых, Голиаф,
пока ему Пиньков эту свою мысль излагал, три раза в обморок падал...
Хочешь не хочешь, а приходится продолжать движение. Чернота кругом,
ногу ставишь -- и не видишь куда. Ну и поставили в конце концов.
Хорошо хоть высота была небольшая -- без травм обошлось.
Вроде бы яма. Довольно просторная и, похоже, пустая. Фанеркой почему-то
перегорожена. А пощупали в углу -- гномик. Скорчился, трясется...
Почувствовал, что щупают, и -- в крик:
-- Я -- селекционер! Я -- селекционер!..
-- Обязательно вопить надо, раз селекционер?-- сердито спрашивает
Пиньков.
Удивился гномик, замолчал, но дрожать -- все еще дрожит.
-- Ну и что ты тут, селекционер, селекционируешь?
Оказалось, деревья. Вот так, товарищ старший лейтенант! Оказывается,
и тушеночные, и сгущеночные, и разные прочие -- все это на поверку
выращено гномиками. Народец-то, оказывается, талантливый, хоть и забитый.
Угнетаемое национальное меньшинство. А может, и большинство --
кто их там когда считал!.. И им же, главное, вредительство шьют: нарочно,
дескать, такие деревья вывели, что, стоит под ним нору вырыть, оно
тут же сохнуть начинает.
Чистая дискриминация, товарищ старший лейтенант!
А этот, которого в углу нащупали, он, значит, как раз и занимается
селекцией: ну там прививает одно к другому, опыляет по-всякому...
За это ему банку в неделю выдают аккуратно, и яма у него попросторнее.
Ну, слово за слово, осмелел селекционер, разговорился, даже, кажется,
расхаживать стал по яме -- голос в темноте туда-сюда мотается.
Пощупал в углу Пиньков -- точно, нет гномика, одна только вмятина
от него.
-- Главная наша беда,-- излагает из темноты селекционер,--
что мало банок. Банок должно быть много. И тогда всем будет хорошо.
Пупырчатые полюбят гномиков. Гномики полюбят пупырчатых...
-- Это когда ж такое будет?-- раздается тут развязный голос
из-за фанерной перегородки.
-- Скоро! Очень скоро!-- запальчиво восклицает селекционер.--
Вот только новое дерево выведу! Банок на нем будет видимо-невидимо!..
-- Нор под ним будет видимо-невидимо,-- еще развязнее отвечает
голос из-за перегородки.
Очень странный голос, товарищ старший лейтенант. Гномики обычно разговаривают
тихо, почти шепчут... А пупырчатые человеческой речью, как я уже докладывал,
не владеют. Тот случай в строю -- редчайшее исключение, чудо, можно
сказать...
-- Кто это у тебя там?-- спрашивает Пиньков.
-- Да помощник...-- смущенно говорит селекционер.-- Талантливый
мальчуган, только испорченный сильно...
-- Понятно,-- говорит Пиньков.-- Вы мне вот что, ребята,
скажите: до колдуна далеко отсюда?
-- А колдуну все до фени,-- тут же встревает голос из-за перегородки.--
Он проверяющему взятку сунул.
Рядом в темноте -- бум! Глухо и мягко, словно тючок с метровой
высоты упал. Голиаф, конечно.
-- Молчи!-- вне себя кричит селекционер.-- Я тебя по доброте
покрываю! Ты нарочно в прошлый раз сгущенку к тушенке привил!
"Ничего себе!-- ошеломленно думает Пиньков.-- Да что они,
с ума тут посходили? Когда это он мне взятку давал?.."
-- Ну и привил!-- нахально отвечает испорченный мальчуган.--
А что мне терять? Меня вон сожрать обещали! И сожрут...
-- Ну, ребята...-- покачав головой, говорит Пиньков.-- Мое
дело, конечно, сторона, но пора вам, по-моему, отделяться, на фиг.
В темноте шорох -- Голиаф очнулся и на ноги поднимается.
-- Куда-куда отделяться?-- робко переспрашивает хозяин ямы.
Объяснил Пиньков. И тут же -- бум! бум! -- селекционер с Голиафом.
-- Что? Уже отделились?-- спрашивает наглец из-за перегородки,
хотя прекрасно ведь понимает, что произошло...
Да нет, какой сепаратизм, товарищ старший лейтенант? Ну сами подумайте:
где Россия и где овраг!.. И потом Пиньков же сразу оговорился: мое,
мол, дело -- сторона... Просто дружеский совет, да и не совет даже,
а так, сочувствие... Обидно же за гномиков-то!..
Короче, в яме и заночевали. Подъем сыграли чуть свет. Утро, товарищ
старший лейтенант, прямо-таки лучезарное. Речка разлилась -- аж
до того берега! Дали кругом расстилаются... Так точно, в овраге...
А почему нет, товарищ старший лейтенант? Впереди -- да, согласен,
впереди овраг смыкается, а если оглянуться, то там он, напротив, расходится,
расходится... до бесконечности. Есть такое явление в природе: два
луча, например, из одной точки... Так что если в ту сторону, то расстилающиеся
дали там вполне могли быть... И даже были...
К полудню добрались до колдуна. Бункер не бункер, но что-то вроде.
Одной гранатой развалить можно. В предбаннике пупырчатая сидит...
Так точно, не пупырчатый, а пупырчатая... Виноват, товарищ старший
лейтенант, иногда очень даже хорошенькие попадаются. Пока, конечно,
хайло не откроют.
Ну, Пиньков -- парень бравый, видный, подмигнул, потрепал этак
игриво по холке -- та, дура, и растаяла.
Прошли в бункер. А там еще один пупырчатый, да такой, что и "Смирно!"
ему не скомандуешь. А скомандуешь -- все равно толку не будет,
потому что потолок в бункере низковат.
-- К колдуну с докладом,-- говорит рядовой Пиньков.
А мордоворот этот его вроде и не слышит -- смотрит с веселым удивлением
на съежившегося Голиафа и как бы прикидывает: сразу его сглотнуть
или погодить немного.
-- Э! Э!-- говорит Пиньков.-- Ты на него так не смотри. Это
со мной.
В желтеньких глазенках у пупырчатого -- сожаление. Поглядел еще
раз на Голиафа, вроде даже вздохнул и нехотя отвалил корму от стенки.
А там -- дверца. К колдуну, видать.
Хотели оба пройти -- не тут-то было! Пинькова пупырчатый пропускает,
а на гномика рычит: нет, и все. Что тут будешь делать!
-- Ладно,-- говорит Пиньков.-- Придется тебе, Голька, в предбаннике
подождать. Если кто обидит...-- тут Пиньков поворачивается и пристально
смотрит в глаза пупырчатому.-- Скажи мне -- голову буду свертывать
против резьбы. Чтоб враз и навсегда.
Вошел. Лежит колдун живехонький на диванчике и, глядя в потолок, умиротворенно
чему-то улыбается. Увидел Пинькова -- обрадовался.
-- А, служивый! Здорово, здорово...
-- Здоровей видали,-- холодно отвечает ему Пиньков.-- Ты
что ж делаешь, дед?
-- А что такое?
-- Да то самое! В овраге-то, а? Бардак!.. Пупырчатые, а? Кровь
пьют шлангами! Хрящ за мясо не считают!..
-- Быть того не может,-- лукаво отвечает колдун.-- Мне об
этом никто не докладывал...
-- Еще бы они тебе сами на себя стучали!-- говорит Пиньков.--
Ты на гномиков посмотри! Пропадают гномики-то! Ведь до чего дошло:
селекционеры и те впроголодь живут!..
-- Да-да,-- прикинувшись озабоченным, говорит колдун.-- Вот
это действительно безобразие! Я и сам, знаешь, собирался селекционерам
ставки поднять...
-- Да разве в одних селекционерах дело?-- перебивает его Пиньков.--
Я вон гномика с собой привел, он тебе больше моего расскажет!
-- Ни-ни-ни,-- испуганно говорит колдун.-- Ни в коем разе.
Сам говоришь: порядок должен быть. А по порядку это не ко мне. Это
к моему заместителю по гномиковым делам.
-- Это какой же заместитель?-- спрашивает, ужаснувшись, Пиньков.--
Это тот, что ли, мордоворот за дверцей? Да он же гномиков живьем глотает
-- по нему видно!
-- Строг,-- бодро соглашается колдун.-- Что строг, то строг.
Пожаловаться не могу.
-- Ну, дед!-- говорит Пиньков.-- Ну, дед! Завалил ты службу!
Сбросил колдун ноги на пол, сел, руки в бока упер.
-- Ну и звалил!-- признает с вызовом.-- И что мне за это
будет? Бога-то все равно нет!
Вот так, товарищ старший лейтенант! Верно поэт предупреждал: "Нам
не дано предугадать, как слово наше отзовется..." Это нам с вами
-- что есть Бог, что нет его -- Устав помним и службу знаем.
А такие вот, как этот колдун... Он пока грозу чувствует -- вроде
бы ничего служит. Но как только понял, что начальства над ним нету
-- все! Рви провода, топчи фазу...
"Вот это удружил я гномикам!"-- думает Пиньков.
-- Ну ладно,-- говорит он, вроде бы остывая.-- Бог с ним,
с Богом. Я ведь к тебе по другому делу-то. Вот когда я в прошлый раз
здесь был, у меня такая штука, помнишь, за плечом висела. Автомат
называется.
-- Ну,-- соображая, говорит колдун.
-- Ну так вот оставил я его здесь. А вещь казенная, я за нее отвечаю.
Ты думаешь, почему я вернулся-то?..
Обрадовался колдун.
-- Ну вот,-- говорит.-- Сам на сознательность давишь, а сам
казенные вещи бросаешь где попало.
-- Не твоя печаль,-- отвечает Пиньков.-- Я бросил -- я
и отвечу. Ты мне лучше скажи: он не у тебя тут случаем?
-- Кто?
-- Автомат.
-- А что, на месте нету?
-- Да нету,-- говорит Пиньков.-- Смотрел.
-- Ну, значит, подобрал кто-нибудь,-- говорит колдун.
-- А кто?
-- А кто ближе -- тот и подобрал.
"Ага,-- размышляет Пиньков.-- Значит, скорее всего, тот
пупырчатый из-под ближнего дерева. Зря я тогда с ним до конца не разобрался..."
-- Погоди-ка,-- говорит.-- А вот, болтают, еще реликвия какая-то
где-то там у гномиков появилась. Может, автомат, как думаешь?
-- А Бог ее знает,-- беззаботно отвечает колдун, тонко давая
понять, что помнит он, помнит про отсутствие Бога.
"А!-- думает Пиньков.-- Была не была! Попробуем взять на
пушку".
-- Слышь, дед,-- говорит.-- А ведь я в прошлый раз нарочно
тебе соврал. Вижу: развел, понимаешь, показуху! Дай, думаю, совру,
что Бога нет. Так что погорел ты, дед! Нет Бога кроме Бога, а я --
проверяющий его.
Уставился колдун на Пинькова -- и ну хохотать:
-- Ой, не могу...-- Одной рукой отмахивается, другой слезы утирает.--
Ой, распотешил, служивый... Ой, уморил... Да ежели бы Бог был --
он меня давно бы уже громом пришиб!.. Так что ступай, служивый, ступай...
Ищи свое имущество, а то влетит...
-- Ну ладно, дед!-- в сердцах говорит Пиньков.-- Ну ладно!
Только имей, дед, в виду: отыщу автомат -- тебя первого в расход
выведу!
-- И большой расход?-- с хитрецой спрашивает колдун. (Темный,
видать, неграмотный.)
-- А вот найду -- узнаешь!-- отрезал рядовой Пиньков и вышел,
хлопнув дверцей.
О воин, службою живущий!
Читай Устав на сон грядущий.
И утром, ото сна восстав,
Читай усиленно Устав.
Вышли из бункера.
-- Ну что?-- слабеньким голосом спрашивает Голиаф.-- Накажет?
-- Кто?
-- Колдун.
-- Кого?
-- Пупырчатых.
Оглянулся Пиньков на бункер, насупился.
-- Ага,-- говорит.-- Накажет. Со временем... Давай-ка, Голько,
подтянись. Чтобы морда была бодрая -- от колдуна идем...
Все по Уставу, товарищ старший лейтенант. Присутствие духа солдату
терять не положено ни в каком случае. Пересекли стриженую зону с бодрыми
мордами, ну а в бурьяне уже призадумались. Согласитесь, товарищ старший
лейтенант, было над чем призадуматься.
И вдруг где-то совсем рядом -- шум, гам, визг!..
-- Ложись!
Залегли.
-- Жди здесь,-- тихо командует рядовой Пиньков и ползет на шум.
Выглянул из-за куста, а там... Чистое побоище, товарищ старший лейтенант!
Гномиков нет -- одни пупырчатые. Ну разборка разборкой. Шерсть
летит, хвосты хрустят, ухо лежит выплюнутое...
Подивился Пиньков на такое дело и пополз обратно.
-- Ничего себе!-- говорит.-- Выходит, они у вас и друг друга
тоже?..
-- Еще как!-- вздрагивая, отвечает Голиаф.-- Дня не проходит,
чтобы не погрызлись...
-- А им-то чего делить?-- недоумевает Пиньков.
-- Да деревья...
И выясняется еще одна тонкость: оказывается, пупырчатые гномиков даже
и за врагов не считают. Да они и понятно, товарищ старший лейтенант!
Ну сами подумайте, ну какой из гномика враг, если он даже укусить
никого как следует не может!.. Так что главный враг пупырчатых --
сами пупырчатые. Отъелись, размножились, а деревьев-то не прибавляется!
Вот и рвут друг друга почем зря... Ну а гномикам в такой ситуации
главное -- не подворачиваться. Подвернешься -- перекусят...
"Ладно,-- думает Пиньков.-- Это мы учтем".
Дали здоровенный крюк и обошли драку сторонкой. Потом еще одну. Потом
еще... Верите ли: четыре драки обходить пришлось. Видно, в прошлый
раз, когда к колдуну направлялись, просто день тихий выдался...
Ну и подзадержались, конечно. К Голькиной яме вышли аж на следующее
утро. И то ли выходной у них в овраге, то ли что, но только полна
яма гномиков. Один столбиком, как суслик сидит в уголочке, и в глазах
у него что-то такое теплится. Не то мечта, не то надежда. Два других
кусок фанерки не поделили: стоят нос к носу на четвереньках, одно
плечико выше другого, и трусливо друг на друга рычат. Там рычание
-- смех один! Горлышки трепещут -- лягушачья трель получается...
"И здесь бардак!"-- с горечью думает Пиньков.
Спрыгнул он в яму, поставил драчунов по стойке "смирно" и
назначил во внутренний наряд.
-- Яму -- прибрать!-- командует.-- Чтобы все, как у кота,
блестело! За ведром, за шваброй бегом... марш!..
И поворачивается к тому, что столбиком сидит в уголочке.
-- А ты, сачок, чего размечтался? Встать!
-- Нельзя ему...-- умоляюще шепчет из-за плеча Голиаф.
Ну, гномик растерялся, встал. А под ним -- можете себе представить?
-- яйцо. Большое такое, круглое. Гномики-то, товарищ старший лейтенант,
оказывается, яйцекладущие! И пупырчатые, кстати, тоже...
-- Виноват,-- смущенно говорит Пиньков.-- Вольно, браток,
давай высиживай дальше...
Тут вернулись дневальные с ведром и со шваброй... Откуда там ведро
и швабра? А как же без них, товарищ старший лейтенант?.. Вернулись,
значит, дневальные... Они, кстати, братьями оказались. Одного Иоанн
зовут, другого -- Иаков. Приборочку провели, все блестит, как у
кота. Банку ту забытую в уголке откопали, Пиньков сам паек разделил
на всех по-честному, гномики на него уже чуть ли не молятся... Никак
нет, товарищ старший лейтенант, ни на что не намекаю. Вполне нормальные
уставные отношения. А что зовут их так -- да мало ли как кого зовут!..
Вон во второй роте ефрейтор Дракула -- так что ж его теперь, осиновым
колом, что ли?..
Словом, во второй половине дня вывел их Пиньков в разведку. В смысле
-- Голиафа вывел и двух братьев этих, а тот, что на яйце, тот,
понятно, в яме остался.
Ну, залегли, наблюдают. До дерева -- метров двадцать, все как на
ладони. Три норы у самых корней. А на поверку -- одна нора с тремя
выходами. Вроде как на случай облавы...
А под деревом вовсю бартер идет. Разгул теневой экономики в чистом
виде. Приходит, скажем, пупырчатый с десятью банками сгущенки... В
чем несет? А в этом, как его... То есть отставить, они ж сумчатые,
товарищ старший лейтенант! Так точно, яйцекладущие, но сумчатые...
Набьет, мародер, сумку банками и идет, брюхо по земле волочит. Ни
вида, ни выправки... Тьфу!
Как торгуются? А как гномики в яме: станут нос к носу и давай рычать,
визжать, зубами клацать... Ну, думаешь, сейчас друг другу в горло
вцепятся! Нет, ничего... Иногда только, если чужак зарываться начнет,
из норы еще двое пупырчатых вылезают и неодобрительно на него смотрят,
хвостами подергивают... Ну, тот, ясно, сразу идет на уступки.
Цены? Да какие там цены, товарищ старший лейтенант! Что хотят, то
творят! Одному мордовороту, например, за четыре сгущенки четыре тушенки
отдали, чтобы не связываться. А пришел другой -- похлипче, --
так они ему за пять сгущенок всего две тушенки со скрипом отчислили,
да еще догнать хотели -- обратно одну отобрать... Закон джунглей,
товарищ старший лейтенант! Куда ж там гномикам соваться с пустыми
руками!..
Пронаблюдали до сумерек и вернулись в яму, так ничего и не выяснив.
Автомат (если его, конечно, пупырчатые подобрали) -- он либо где-нибудь
в норе припрятан как особо редкий предмет, либо они его уже на что-нибудь
променяли. Будь это на стриженой территории, где порядка больше, можно
было бы проверку учинить, а здесь, в глубинке, это, конечно, не пройдет...
Наутро опять залегли. Поначалу все было как вчера, а потом прибегает
пупырчатый со свежеперебитым хвостом. "Наших бьют!"-- визжит...
Так точно, не владеют. Так он же не по-человечески визжит, товарищ
старший лейтенант, он по-своему. Просто по характеру визга понятно,
что где-то их уже бьют.
Ну, пупырчатые тут же из нор повылетали и рысью, как казачья сотня,
туда, где бьют. А самого небоеспособного сторожить оставили.
"Ага",-- думает Пиньков.
-- Переползаем к дереву,-- командует шепотом.-- Яша, подползаешь
справа, а ты, Ваня, слева. Боец Голиаф! Вы пока остаетесь на месте,
а подам знак -- подходи, как будто банку просить идешь. Ясна задача?
На получетвереньках... вперед!
Все-таки если с гномиками этими подзаняться, товарищ старший лейтенант
(ну там уставами, строевой подготовкой), толк будет! Команду выполнили
-- любо-дорого посмотреть! Яша -- справа, Ваня -- слева,
а Пиньков -- с тыла. И все на получетвереньках.
Встал Пиньков за деревом, отмахнул рукой. Подходит Голька к норам
и начинает вежливо покашливать. Из норы -- рычание, потом высовывается
пупырчатый. В глазенках -- радость: а-а, дескать, вот кого я сейчас
вокруг дерева на руках погоняю... И тут ему рядовой Пиньков сапогом
в ухо ка-ак...
Грубейшее нарушение Устава? Ну, тут можно поспорить, товарищ старший
лейтенант... С одной стороны, вроде бы да, грубейшее... А с другой,
если посчитать овраг за глубокий тыл предполагаемого противника, то
приходится признать, что рядовой Пиньков действовал в данном случае
решительно и даже отважно.
Оглушил, короче. Ну, дальше, как водится, три метра капронового шнура,
в пасть вместо кляпа подушку забили... Откуда подушка? Да оттуда же,
откуда три метра капронового шнура, товарищ старший лейтенант! Связали,
короче, все четыре лапы одним узлом и оттащили в кусты.
Ваню с Яшей оставили на... Да что вы, товарищ старший лейтенант, на
какой на стреме! На подстраховке оставили...
Вот... Оставили, значит, их на подстраховке, а сами с Голькой --
в нору. Ну, я вам доложу, нора! Кафель кругом, полировка чешская...
Откуда взяли? Не могу знать, товарищ старший лейтенант, врать не хочу...
Тоже, надо полагать, на банки выменяли.
А банок... Видимо-невидимо. Любых. И тушенка, и сгущенка, и кофе...
Ну а про гуашь и говорить не приходится... Так точно, гуашь. Зачем?
Ну, интересное дело, товарищ старший лейтенант! А зачем нам литература?
Зачем нам искусство вообще? Жизнь подкрасить... Так и у них.
С этими гуашными деревьями, разрешите доложить, интересная история.
Раньше они среди пупырчатых не котировались, так что заведовали ими
гномики. Ну а потом, когда у пупырчатых при попустительстве колдуна
демографический взрыв произошел, тогда и гуашь в дело пошла. Гномиков
из-под деревьев повышибли, ну и как результат качество у гуаши, конечно,
ухудшилось. Вскроешь банку, а там наполовину воды, наполовину ржавчины.
Покрасишь, скажем, от тоски бурьян, а он еще хуже становится, чем
раньше был...
Все есть, короче, одного только нет: автомата. Так точно, и под полировкой
смотрели... Нету.
Ну нет -- значит, нет. Взяли по паре банок... Почему мародерство?
Трофей! Взятый с боем трофей... А пупырчатого так в кустах связанного
и бросили. Свои вернутся -- развяжут. А может, и так сожрут, не
развязывая...
Вернулись к яме. А там гномики ликуют.
-- Вылупился!-- кричат.-- Вылупился!
Тот, что раньше на яйце сидел, сияет. Остальные -- тоже, но уже
с легким таким, знаете, оттенком зависти.
Любопытно стало Пинькову.
-- А ну-ка покажите,-- говорит,-- кто это такой там вылупился.
Расступились гномики. Смотрит Пиньков и глазам своим не верит. Представляете,
сидит среди обломков скорлупы маленький пупырчатый. Ну да, пупырчатый,
а никакой не гномик!
Вот тут-то и прозрел рядовой Пиньков. Он-то думал, что это две разные
расы, а на поверку выходит -- одна. И никто не знает толком, кто
у кого вылупится. Может, и пупырчатый у гномика, а может, и гномик
у пупырчатого. Всякое бывает, товарищ старший лейтенант.
А родитель -- счастли-ивый... Ну как же -- жизнь-то у детеныша
будет -- во! -- полной чашей, не то что у папани! А того не
понимает, козел, что подрастет детеныш-то и в первую очередь самого
родителя и слопает!..
-- Ну ладно,-- говорит Пиньков.-- Вы тут давайте празднуйте,
а мне пора. Пойду эту вашу искать... реликвию. Если уж и это не автомат,
то я тогда не знаю что... Голька, пойдешь?
Встрепенулся Голиаф, глаза -- радостные, даже лапки сложил молитвенно
-- до того ему хочется на реликвию поглядеть. И Ваня с Яшей --
тоже.
-- И мы...-- просят.-- И нас...
Нахмурился Пиньков. Толку от гномиков маловато, а вчетвером идти --
и заметнее, и шуму больше... Но не бросать же их, верно? Да и в бою
они себя показали, согласитесь, неплохо...
-- А ладно!-- говорит Пиньков.-- Вчетвером так вчетвером!
Попрощались и пошли. А этот, родитель который, так со своим пупырчонком
вылупившимся и остался. И что с ним потом стало -- не могу знать,
товарищ старший лейтенант...
О воин, службою живущий!
Читай Устав на сон грядущий.
И утром, ото сна восстав,
Читай усиленно Устав.
Вышли снова к речке и двинулись по берегу в низовое овражье к ободранной
пустоши. Присмирели гномики, притихли: бардак-то нарастает с каждым
шагом... В общем-то, конечно, процесс естественный, товарищ старший
лейтенант, но когда такими темпами -- то жутковато... Бурьян вокруг
-- не продерешься, дички пошли целыми рощами. То ли неокультуренные
еще, то ли уже выродившиеся... Плоды на них, правда, имеются, но,
во-первых, толстокорые -- полтора сантиметра железа, без взрывчатки
не всроешь... А во-вторых, даже если вскроешь, все равно тушенку эту
есть невозможно -- солидолом отдает.
Проломились кое-как через бурелом дикой гуаши, а там посреди полянки
гномик на пеньке сидит и не убегает.
-- Привет,-- говорит,-- проверяющий!
И голос знакомый -- развязный, даже слегка нагловатый.
-- Погоди-ка,-- говорит Пиньков.-- А это не ты тогда у селекционера
за фанеркой сидел?
-- Я,-- говорит.
А зубы у самого длинные, как у зайца, верхняя губа короткая --
все время скалится.
Понравился он Пинькову.
-- Ну и как там твой селекционер поживает?
-- А он уже не поживает,-- цинично отвечает гномик.-- Сожрали
вчера.
-- Как?!
-- А так! Колдуну лимфа в голову ударила -- приказал выдавать
селекционерам по банке в день. Тут же и сожрали. Теперь там пупырчатый
сидит... селекционирует.
"Эх..."-- думает Пиньков.
-- Ну, а ты?-- спрашивает.
-- А что я?-- отвечает гномик.-- Я как услышал, что банку
в день будут выдавать, сразу же и сбежал. Что я, глупенький, что ли?
Ясно же, чем дело пахнет!
-- Да уж...-- соглашается со вздохом Пиньков.-- Ну а зовут
тебя как?
Фомой, говорит. Он, кстати, из всех пиньковских гномиков самым толковым
оказался. Только вот с дисциплиной у него неважно. Ну да это дело
наживное, товарищ старший лейтенант: не можешь -- научим, не хочешь
-- заставим...
Идут дальше. Трофейная тушенка кончилась, жрать нечего. А места кругом
дикие: пупырчатые -- как бронетранспортеры. Те, что помоложе, даже
о колдуне ни разу не слышали, а уж о каком-то там проверяющем --
тем более... Такая вот обстановка.
Боем? Да что вы, товарищ старший лейтенант! С пятью салагами, да без
оружия, да против такой банды?.. Как хотите, а со стороны Пинькова,
это был бы чистейший воды авантюризм...
Но чем-то же кормить рядовой состав надо! "Ладно,-- думает
Пиньков.-- Попробуем бить врага на его территории и его же оружием".
Присмотрел тушеночное дерево, стал наблюдать. Разошлись пупырчатые
на утреннее мародерство, а одного, как всегда, оставили сторожить.
Начистил Пиньков сапоги, надраил бляху, подворотничок свежий подшил,
а дальше на глазах у изумленных гномиков делает следующее: расстегивает
крючок с верхней пуговицей, сдвигает голенища в гармонику, распускает
ремень, пилотку -- на левую бровь и направляется вразвалочка к
дереву. Глаза -- надменные, скучающие.
Пупырчатый смотрит.
-- Чего уставился, шнурок?-- лениво и нахально осведомляется
рядовой Пиньков.-- Дембеля ни разу не видал?
Растерялся пупырчатый, глазенки забегали. А рядовой Пиньков тем временем
все так же лениво протягивает руку и берется за банку. Только было
пупырчатый зарычать собрался...
-- А?!-- резко поворачиваясь к нему, спрашивает Пиньков.--
Голосок прорезался? Зубки, блин, на фиг, прорезались? Я те щас в зубках
проборчик сделаю! С-салабон!..
Пупырчатый от ужаса на спину перевернулся, хвост поджал и только лапами
слегка подрыгивает. А брюхо такое розовое, нежное...
Сорвал Пиньков одну банку, вторую, третью. Тянется за четвертой. Пупырчатый
только поскуливает -- рычать не смеет. Делает Пиньков паузу и смотрит
ему в глаза.
-- Положено дедушке,-- негромко, но со всей твердостью старослужащего
говорит он.
Срывает четвертую банку и некоторое время поигрывает ею над зажмурившимся
пупырчатым.
-- Сынок,-- цедит,-- службы не знаешь. Ты давай ее узнавай.
Тебе еще -- как медному котелку...
И с четырьмя банками неспешно, вразвалочку удаляется в неизвестном
направлении...
...А по-моему, яркий пример солдатской смекалки. И потом, товарищ
старший лейтенант, сами подумайте: ну какой из Пинькова "дембель"?
Пиньков по общепринятой терминологии "черпак". То есть до
"дембеля" ему еще служить и служить! А этих четырех банок
им, между прочим, на два дня хватило...
Ночевали, конечно, где придется. На лужайке, к примеру, под скалой.
Выставляли караул в количестве одного гномика, смену производили,
все как положено. Утром гномик командует:
-- Подразделение... подъем!
Открывает Пиньков глаза и видит на скале следующую надпись: "Нет
Бога, кроме Бога, а рядовой Пиньков -- Проверяющий Его".
"Этого еще не хватало!"-- думает.
-- Смыть,-- командует,-- в шесть секунд исламскую пропаганду!
Смыли.
-- В следующий раз,-- предупреждает,-- замечу, кто этим занимается...
Сзади -- шорох. Обернулся -- а там два гномика стоят, потупившись.
Гномики -- незнакомые.
-- Мы,-- говорят,-- занимаемся...
-- Два наряда вне очереди!-- сгоряча объявляет Пиньков.
-- Есть, два наряда вне очереди!-- просияв, кричат гномики.
Короче, пока дошли до ободранной пустоши, у Пинькова под началом было
уже двенадцать гномиков...
Да нет же, товарищ старший лейтенант! Какие намеки? Просто число двенадцать
-- очень удобное число в смысле походного строя. Ведь двенадцать
гномиков, согласитесь, это уже толпа, и не заметить ее просто невозможно.
Так пусть хотя бы строем идут! Можно в колонну по два построить, в
колонну по три, а если ширина дороги позволяет, то и по четыре.
Ну, рядовой Пиньков -- вы ж его знаете! -- строевик, все уставы
-- назубок. Чуть утро -- он им сначала теорию, потом -- тренаж.
-- Повторяю еще раз! Ногу ставить твердо на всю ступню. Руками
производить движения около тела. Пальцы рук полусогнуты... Рук, я
сказал!..
До того дошло, что при встрече одиночные пупырчатые дорогу им уступать
начали. Видимо, принимали строй за единое живое существо. Собственно,
так оно и есть, товарищ старший лейтенант...
Опять же самоподготовкой занялись. Как вечером личное время --
собираются гномики вокруг костерка, и Голька, который все за Пиньковым
записывал, начинает читать:
-- "Ибо сказал Проверяющий: даже если идешь один -- все
равно иди в ногу..."
Услышал это Пиньков, поморщился. Во-первых, никогда он так не говорил,
во-вторых, в Уставе об этом немного по-другому сказано... А потом
подумал и решил: пусть их. В целом-то мысль правильная...
А собственно, почему нет, товарищ старший лейтенант? Должен же человек
во что-нибудь верить! Пусть не в Бога, но хотя бы в строевую подготовку...
Ну вот...
Добрались они, значит, до ободранной пустоши. Жуткое место, товарищ
старший лейтенант. Голый камень кругом, как после ядерного удара.
Дерн-то весь ободрали, когда колдун еще проверки боялся... Так точно,
за пять лет должно было снова зарасти. Но вот не растет почему-то...
Но пейзаж, конечно, угрюмый. Справа -- скала, слева -- скала,
терновник и груды песка... Стихи? Какие стихи? Виноват, товарищ старший
лейтенант, кто ж в стихах докладывает? Это вам показалось...
И только это подошли они к скалам, за которыми даже и ободранная пустошь
кончается, слышит Пиньков: что-то неладное у них в тылу делается...
-- Стой!-- командует.
Вслушались. А над зарослями низового овражья, товарищ старший лейтенант,
тихий такой вой стоит. Тихий -- потому что далекий. Но можно себе
представить, что там, вверх по течению, творится... Возьмите нашу
полковую сирену и помножьте на число пупырчатых!
И что уж совсем неприятно: вой помаленьку приближается, становится
все громче и громче...
-- Ну,-- говорит рядовой Пиньков,-- такого я здесь еще не
слышал...
-- Я слышал...-- дрожа отвечает один из гномиков.-- Только
давно очень -- когда еще вылупился...
-- А что ж это такое?-- недоумевает Пиньков.
И оказывается, что страшная штука, товарищ старший лейтенант. Раз
в несколько лет пупырчатые как бы сходят с ума и вместо того, чтобы
грызться, как положено, друг с другом, набрасываются всем миром на
гномиков. И скорее всего -- с ведома того же колдуна... Так точно,
на этот раз намек, товарищ старший лейтенант. Да хоть бы и на нас!
Ну и на них тоже... "Охота за ведьмами" -- слышали? Ну
вот...
-- Бегом... марш!-- командует Пиньков и бежит к скалам.
-- Товарищ проверяющий!-- визжит сзади Голиаф.-- Нельзя туда!
Притормозил Пиньков -- и вовремя. Скалы вдруг шевельнулись да как
сдвинутся с грохотом! В Древней Греции, говорят, было подобное явление...
"Надо будет Гольке благодарность объявить перед строем..."--
машинально думает Пиньков и отступает на шаг. Скалы, видя такое дело,
задрожали-задрожали да и разъехались по местам.
А вой сзади все ближе, громче...
Делает рядовой Пиньков шаг вперед, и скалы тут же -- бабах! --
перед самым его носом. Да как! Гранит брызжет, товарищ старший лейтенант...
-- А обойти их нельзя?-- спрашивает Пиньков.
-- Это надо назад возвращаться...-- нервно отвечает Фома.
"Попали..."-- думает Пиньков.
И в страшную эту минуту перед внутренним взором его возникает вдруг
первый пункт первой главы Дисциплинарного устава:
"1. Воинская дисциплина есть строгое и точное соблюдение всеми
военнослужащими порядка и правил..."
Отбегает Пиньков подальше и командует:
-- Отделение -- ко мне! В две шеренги -- становись! Нале-во!
Строевым... шагом... марш!
И ведет гномиков прямо в проход между скалами.
-- Резче шаг! Не чую запаха паленой резины! Ы-раз! Ы-раз! Ы-раз!
Д(ы)ва! Т(ы)ри! "Не плачь девчонку" -- запе... вай!
И грянули гномики "Не плачь девчонку".
...И вы не поверите, товарищ старший лейтенант, пока проходили --
скалы стояли как вкопанные! Но, правда, и шли тогда гномики! Ах как
шли!.. Чувствовали, видать: чуть с ноги собьешься -- расплющит
за милую душу!..
Да в общем-то все естественно, товарищ старший лейтенант. Самые замедленные
процессы -- какие? Геологические. Всякие там изменения в земной
коре, скажем... Ну вот! В овраге давно бардак, а скалы все еще живут
по Уставу.
В общем, прошли.
-- Бегом... марш!
Побежали. А сзади уже -- рев, давка. Явно настигают пупырчатые.
И вдруг -- грохот! Скалы сдвинулись! Визг -- до небес! Мимо
пупырчатый, вереща, как ошпаренный пролетел. Вместо хвоста -- веревочка,
как у крысы, в скалах защемило, стало быть...
Вот и я говорю, товарищ старший лейтенант: забвение Устава до добра
не доводит...
А наши -- бегут. Пещера вдали маячит. Весь вопрос: кто первый успеет.
Пупырчатые-то в обход рванули, вокруг скал. Вот уже выворачивают из-за
бурелома: глаза -- угольками, пасти -- как у экскаваторов...
Так бы и полоснул по ним длинной очередью -- было б только из чего
полоснуть!.. Почему отставить? Лучше короткими?.. Да хоть бы и короткими,
товарищ старший лейтенант, -- все равно ведь не из чего!..
Все же опередили их наши. Пропустил Пиньков всех гномиков в пещеру,
хотел было сам за ними нырнуть, а тут первый пупырчатый подлетает.
А Пиньков его саперной лопаткой по морде -- хрясь!.. Где взял?
А в этой... в норе, когда автомат искали! Там, товарищ старший лейтенант,
если пошарить, еще и не такое найдется...
И потом -- разве пупырчатого саперной лопаткой уделаешь? Лезвие
только покорежил -- пропеллером пошло...
Залетает, короче, смотрит: длинная такая извилистая пещера. На стенах
-- надписи политического характера. Ну там типа: "Колдуну все
до фени" или "Проверяющий вернется..."
А у входа пупырчатые беснуются. Пролезть не могут -- узко, а раскопать
тоже не получается -- камень.
-- Другого выхода нет?-- спрашивает Пиньков гномиков.
-- Нет,-- говорят.
"Так,-- думает Пиньков,-- тогда вся надежда на автомат..."
-- Ну и где она тут, эта ваша реликвия?
Разбежались гномики по пещере -- ищут.
-- Здесь!-- радостно кричит Голька.-- Здесь!
Пиньков - туда. Поворачивает за угол, а там -- тупичок. Свечи теплятся...
Кто зажег? Да Голька, наверное, и зажег -- кому ж еще, товарищ
старший лейтенант! Шустрый...
А в самом тупичке, в нише, стоит деревянное изображение гномика в
натуральную величину. Вот тебе и вся реликвия...
У Пинькова аж руки опустились.
"Эх..."-- думает.
Мысль, конечно, неуставная, но и ситуация, согласитесь, безвыходная.
Смотрит Пиньков на статую и понимает, что изображает она не совсем
гномика. Сапоги, френч, пилотка, ремень с бляхой... Так точно, товарищ
старший лейтенант, это они рядового Пинькова из дерева выточили.
Ну уж этого он никак не мог перенести -- взорвался.
-- Раздолбаи!-- кричит.-- Только и можете что хреновины всякие
вырезать! Проку от вас...
Хватает он статую и со всего маху -- об пол! Гномики ахнули, в
стенки вжались от ужаса... Реликвия -- в щепки! И вдруг что-то
металлическое о камень -- бряк!
Ну, тишина, конечно, полнейшая. Слышно только, как пупырчатые у входа
воют и землю скребут.
Нагнулся Пиньков, поднял то, что из статуи выпало, и говорит:
-- Эх вы, шнурки!.. Ни черта-то вы, шнурки, не знаете, как положено
с реликвиями обращаться...
И, звучно передернув затвор, рядовой Пиньков твердым шагом направился
к выходу из пещеры.
***
Вот и вся история, товарищ старший лейтенант... Разрешите доложить,
в овраге теперь -- полный порядок. Пупырчатые -- и те строем
ходят, а уж про гномиков и говорить не приходится. Такая пошла в овраге
замечательная жизнь, товарищ старший лейтенант, что никто без приказа
и дыхнуть не смеет... Кто командует? Да колдун же и командует --
кому ж еще? Не глупенький ведь -- в шесть секунд все понял: нет
Бога, кроме Бога, а рядовой Пиньков -- Проверяющий его... Так что
докладывать командиру части об этих ста двадцати автоматных патронах,
по-моему, не стоит... Так я ж к тому и веду, товарищ старший лейтенант:
списать их -- и все дела! Тем более, что потрачены они на восстановление
социальной справедливости...
Last-modified: Sat, 13 Jul 1996 15:23:41 GMT