Урсула Ле Гуин. День Прощения

---------------------------------------------------------------
     © Copyright Урсула Ле Гуин
     © Copyright Сергей Трофимов(cry-on@inbox.lv), перевод
     Date: 14 Aug 2001
---------------------------------------------------------------



                     Перевод с английского Сергея Трофимова

     Солли была космическим ребенком -- дочерью посланников-мобилей, которые
жили то на одном, то  на другом корабле, мотаясь по разным мирам и планетам.
К десяти годам  она налетала пятьсот световых лет, а  к двадцати пяти прошла
через  альтерранскую  революцию, научилась  айджи  на  Терре  и прозорливому
мышлению у  старого  хилфера на Роканане,  закончила хайнанский университет,
получила ранг  наблюдателя и выжила в командировке на смертоносной умирающей
Кеаке, проскочив  при этом  на предельной скорости еще  полтысячи  световых.
Несмотря на молодость она повидала многое.
     Конечно, Солли скучала  в  посольстве  на Вое Део,  где весь  персонал,
словно  сговорившись, учил ее помнить это и не забывать о  том, остерегаться
одного  и  стремиться  к другому. Но, будучи  посланницей-мобилем,  она  уже
привыкла к подобному отношению.  Уэрел действительно имел свои причуды. Хотя
у какого мира  их не было?  Она прилежно  зубрила свои уроки и теперь знала,
когда  надо  делать реверансы  и не  рыгать  за  столом,  а когда  поступать
наоборот или  как  ей  захочется.  Вот почему она так обрадовалась, получив,
наконец,  назначение  в  этот  маленький причудливый  город на  небольшом  и
причудливом  континенте.  Солли  стала  первой  и  единственной  посланницей
Экумены в великом и божественном королевстве Гатаи.
     Проведя несколько дней  под крохотным ярким солнцем, изливавшим свет на
шумные  городские  улицы, она влюбилась в  эти сказочно  высокие  пики  гор,
которые  возносились над  крышами  домов, в  бирюзовое  небо, где  большие и
близкие  звезды сияли  весь день, а по ночам ослепительно сверкали вместе  с
шестью  лениво  плывущими кусками  луны.  Она  полюбила  этих  чернокожих  и
черноглазых людей, красивых и стройных, с узкими головами, тонкими  руками и
ногами -- людей,  которые стали ее народом! Она любила  их даже тогда, когда
встречалась с ними слишком часто.
     В  последний  раз  Солли  оставалась наедине  с  собой  лишь  в  кабине
аэроскиммера, который перевозил ее через океан, отделявший Гатаи от Вое Део.
У посадочной  полосы  посланницу  встречала  делегация придворных,  жрецов и
советников  короля.  Величавые государственные  мужи в  коричневых,  алых  и
голубых одеждах проводили ее во дворец, где было много  реверансов и никаких
отрыжек,  утомительные  знакомства   с  высочайшими  макамаками   и  лордами
хузиватов, представление  Его маленькому  сморщенному и старому  Величеству,
занудливые  речи и  банкет  -- все  по  этикету, никаких проблем и даже  без
гигантского  жареного  цветка на ее тарелке во время  торжественного  обеда.
Однако  с самых первых  шагов на посадочной  полосе  и  каждую секунду после
этого за спиной Солли  или рядом, или  очень-очень близко,  находилось  двое
мужчин: ее гид и телохранитель.
     Гида, которого звали  Сан Убаттат, приставили  к ней сами гатайцы.  Он,
конечно же,  обо  всем  докладывал правительству, но был таким услужливым  и
милым шпионом,  таким прекрасным лингвистом и приятным в общении советчиком,
всегда  готовым дать бесценный намек  на  ожидаемые  действия  или возможную
ошибку,  что  Солли  относилась  к его  опеке довольно  спокойно.  А  вот  с
охранником все было иначе.
     Он принадлежал к военной касте Вое Део, чей народ, будучи преобладающей
силой на Уэреле, являлся в этом мире основным союзником Экумены. Узнав о его
назначении, Солли подняла  в посольстве  настоящий скандал. Она кричала, что
ей не нужен телохранитель: у нее не было в Гатаи врагов, а даже если таковые
и имелись, она сама  могла бы  позаботиться  о своей безопасности.  Однако в
посольстве  только  разводили  руками. Извини, говорили они.  Тебе  придется
смириться с ним. Несмотря  на экономическую независимость гатайцы используют
для  охраны  своего  государства вооруженные  силы Вое  Део. Выполняя  заказ
такого  выгодного  клиента,  Вое  Део  заинтересовано  в  защите   законного
правительства  Гатаи  от многочисленных  террористических  группировок. Твоя
охрана входит в перечень услуг их  договора, и мы  не  можем оспаривать этот
вопрос.
     Солли  знала,  что возражать  начальству бесполезно, но она  не  желала
подчиняться  какому-то  майору.  Его воинское  звание,  рега,  она  заменила
архаическим словом  "майор",  которое  запомнилось  ей  по смешной  пародии,
виденной  когда-то  на Терре.  В этом фильме  майор  изображался  напыщенным
кителем, увешанным  медалями и орденами.  Он пыхтел, передвигался  с  важным
видом и отдавал приказы,  время от времени извергаясь кусками своей начинки.
Ах, если бы  ее "майор"  делал  то же  самое. Но он не только ходил с важным
видом и командовал. Ко всему прочему  он был  леденяще вежливым, как  улыбка
каменной статуи,  молчаливым, как  дуб,  и равнодушно  жестким, как  трупное
окоченение.
     Она довольно быстро отказалась от попыток разговорить его. Что бы Солли
ни сказала,  он отвечал ей "да" или "нет, мэм" с той ужасной демонстративной
тупостью человека, который не желает  вас слушать. Этот офицер, по должности
неспособный  к  человеческим  чувствам,  был  с  ней   на  всех  встречах  и
мероприятиях, при разговорах с бизнесменами,  придворными и государственными
чиновниками, на улицах  и  в магазинах,  в городе  и во  дворце, при осмотре
достопримечательных мест и  в воздушном шаре, который поднимал их над горами
-- день и ночь, везде и всюду, не считая, конечно, постели.
     Впрочем,  пристальное  наблюдение  продолжалось  и  в  постели.  Гид  и
охранник уходили вечерами  по своим домам, но в гостиной у дверей ее комнаты
"спала" служанка -- подарок короля и личная собственность Солли.
     Она  вспомнила  свое  недоумение,  когда несколько  лет  назад  впервые
прочитала текст о узаконенном рабстве. "Члены правящей касты Уэрела являются
собственниками, а люди, прислуживающие им, считаются частью их имущества. На
этой планете только собственников можно называть мужчинами и женщинами; рабы
же причисляются к домашним животным. "
     Теперь она  тоже  стала  собственницей.  Солли  не могла  отказаться от
подарка  короля.  Рабыню  звали  Реве,  и  скорее  всего  она   шпионила  за
посланницей Экумены.  Хотя в  это  верилось с  трудом.  Величавая и красивая
женщина выглядела лишь  на несколько лет старше Солли и имела почти такой же
оттенок коричневой кожи: у Солли он был немного красноватого  тона, а у Реве
-- синего.  Ее  ладони восхищали нежным голубоватым цветом.  Манеры казались
божественно   изысканными,   а   такт,   проницательность   и   безошибочное
предугадывание  всех   желаний  своей   новой  госпожи  вызывали  восторг  и
удивление.
     Солли обращалась  с ней как  с равной,  с самого начала заявив, что  ни
один  человек на свете  не имеет  права властвовать над  другими людьми. Она
сказала, что не будет отдавать Реве никаких  приказов, и выразила надежду на
их дальнейшую дружбу. Рабыня восприняла ее слова без особого  воодушевления,
как  очередную  прихоть  молодой  хозяйки.  Вышколенная  и покладистая,  она
улыбнулась  и сказала "да".  Но страстные речи  Солли о равенстве  и  дружбе
тонули  в ее бездонном всепринятии и терялись там, оставляя Реве неизменной:
заботливой и услужливой рабыней,  приятной в общении, но ничем незатронутой.
Она  улыбалась, говорила "да" и пребывала  за пределами  каких-либо чувств и
эмоций.
     После ажиотажа первых дней, проведенных  в  Гатаи,  Солли вдруг поняла,
насколько  ей необходимы разговоры  с Реве. Служанка  оказалась единственной
женщиной, с которой она могла поговорить.  Все гатайские аристократки жили в
своих безас  -- дамских квартирах  или  "домах", как  они  их  называли.  Им
запрещалось выходить оттуда и, уж тем более, принимать  в гостях посторонних
людей. А  рабыни,  которых Солли  встречала на улицах, являлись  чьей-нибудь
собственностью  и боялись  общаться  со  странной чужеземкой. За исключением
Реве ее окружали только мужчины -- причем, многие из них оказались евнухами.
     Это  была  еще одна особенность, в которую она поверила с трудом. Солли
не  понимала,  как  могли  такие  красивые   и  видные  мужчины  добровольно
отказываться от своей стати и потенции  в обмен на должности и более высокое
социальное положение.  Тем не менее, она  постоянно  встречала  их при дворе
короля Хотата. Некоторые из них, родившись рабами, приобретали таким образом
частичную независимость  и позже  добивались значительных постов в структуре
государственной   власти.   К  примеру,   евнух  Таяндан,  мажордом  дворца,
подчинялся  только королю  и главенствовал  над  Советом. Совет  состоял  из
лордов  различных рангов  и сословий, но касту  жрецов  в  нем  представляли
только туалиты.  Богу Камье поклонялись теперь лишь рабы, хотя первоначально
он был главой божественного пантеона Гатаи. Век назад, когда к власти пришли
туалиты, религию предков предали запрету и забвению.
     Если бы Солли спросили, что ей больше всего  не  нравится в  этом мире,
кроме рабства и махрового патриархата, она остановилась бы на религии. Песни
о леди Туал были такими же прекрасными, как ее статуи и огромные храмы в Вое
Део.  И  "Аркамье" казалось  доброй и трогательной историей,  хотя и немного
раздутой. Но откуда  тогда  брались эти  самодовольные,  нетерпимые и глупые
жрецы?  Откуда появлялись их  отвратительные  доктрины, которые  оправдывали
любую жестокость, совершенную во  имя веры? Иногда она даже спрашивала себя,
а что может нравиться на Уэреле свободолюбивому человеку?
     И она всегда отвечала: я люблю этот мир! Я люблю  это странное и  яркое
солнце, куски распадающейся луны, огромные горы,  которые  сияют как ледяные
стены, и людей -- людей, с  их черными глазами без белков, похожие на  глаза
животных,   глаза   из  темного  стекла,  из  темной  воды,  таинственные  и
притягательные... Я  люблю их. Я хочу узнать их  ближе. Я хочу дотянуться до
их сердец!
     Однако  ей пришлось признать,  что  руководители  посольства  оказались
правы в одном: жизнь женщины на Уэреле была неимоверно трудной. Она нигде не
чувствовала  себя  на  своем   месте.  Обладая   независимостью   и  высоким
общественным  положением,   Солли  воплощала   для  гатайцев  возмутительное
противоречие:  ведь  настоящие  женщины  сидели  по  домам и носа оттуда  не
показывали.  Только  рабыни  ходили по  улицам,  встречались с  посторонними
людьми и трудились на общественных работах.  Она  вела  себя  как служанка и
совершенно не  походила  на  собственницу. Тем не менее, к  ней относились с
величайшим  уважением.  Она  была  посланницей желанного  союза  Экумены,  к
которому  хотела присоединиться  гатайская  знать.  Вот  почему  ее  боялись
обидеть.  Вот почему официальные  лица, бизнесмены и придворные,  с которыми
она обсуждала дела Экумены, обходились с ней  как  с равной, то  есть как  с
мужчиной.
     Это притворство никогда  не  бывало  полным  и часто легко  нарушалось.
Старик-король прилежно ощупывал  Солли и каждый раз  оправдывался  тем,  что
ошибочно принимал ее за одну из своих постельных грелок. Однажды в небольшой
полемике она  возразила лорду  Гатуйо, и  тот с минуту смотрел на нее такими
изумленными глазами, словно с ним заговорил его комнатный башмак. Конечно, в
тот миг  он думал о ней, как о женщине.  Но  в  общем-то  бесполые отношения
приносили неплохие плоды и позволяли ей работать в этом женоненавистническом
обществе.
     Она  начала  приспосабливаться  к  игре  и  с  помощью  своей  служанки
придумывала  наряды,  которые  почти  во  всем напоминали  одежду  гатайских
лордов. Она специально избегала  женственных  линий и стремилась  воссоздать
мужской силуэт.  Реве  оказалась  умелой и искусной  швеей. Яркие, тяжелые и
тугие  брюки были не  только  приличными, но и практичными, а вышитые жакеты
вместе с  роскошным видом  дарили  ей благодатное тепло.  Такая  одежда даже
нравилась Солли. Однако в общении с  мужчинами она все чаще чувствовала себя
бесполым  существом,  и посланницу огорчало,  что люди принимали ее за некое
подобие  евнуха.  Вот  почему  ей   так  хотелось  пообщаться  с  гатайскими
женщинами.
     Она  попыталась  встретиться  с   аристократками  через  их  мужей,  но
натолкнулась на стену  из вежливости без дверей и  щелочек. Какая прекрасная
идея, говорили  ей. Мы  обязательно устроим такой визит, когда погода станет
лучше!  Как я польщен  подобной честью! Ах, вы  хотите  принять у себя  леди
Майойо  и  ее дочерей? Вот только жаль, что мои  провинциальные глупышки так
непростительно  застенчивы.  Я  извиняюсь  и  прошу  понять  меня... О,  да!
Конечно, конечно! Прогулка по внутреннему саду! Но лучше не сейчас. Лоза еще
не зацвела цветами! Давайте подождем весны.
     Ей  не с  кем было поговорить до тех  самых пор, пока она  не встретила
макила Батикама.
     Гастролирующая  труппа из Вое Део стала театральным событием года. Лишь
немногие артисты приезжали  с концертами в маленькую горную столицу Гатаи. В
основном  это  были  храмовые  танцоры  --  исключительно  мужчины   --  или
посредственные актеры со слащавыми  постановками,  которые  анонсировались в
афишах как  лучшие  драмы Уэрела. Солли упорно  ходила на  эти сырые  пьесы,
надеясь уловить в  них намек на  "домашнюю жизнь"  местных женщин. Но ей уже
претили  истеричные  девы,  падавшие  в  обморок  от любви, пока  их упрямые
герои-придурки умирали  в  великих битвах.  Они все, как один,  походили  на
"майора",  и  Туал Милосердная  спускалась к ним  с  небес, чтобы с  улыбкой
принять их смерти. Ее глаза слегка косили, и выкрашенные белки выдавались за
знак божественности.
     Солли  заметила,  что мужчины Уэрела никогда не  смотрели этих драм  по
телесети. Теперь она знала причину подобного пренебрежения. Однако приемы во
дворце  и  вечеринки,  которые  устраивали  в  ее  честь  различные лорды  и
бизнесмены,  оказались довольно тусклыми развлечениями: всегда и  везде одни
мужчины!   Очевидно,  им  запретили   приводить  рабынь  для  забав  на   те
мероприятия, где  присутствовала  посланница. Солли не  смела  флиртовать со
стройными красавцами, поскольку это напомнило бы им о  том, что она  простая
женщина,  которая ведет  себя совершенно не  так, как  подобает  леди. Одним
словом, ее восторг первых дней  уже  сошел  на нет, когда  в  Гатаи приехала
труппа макилов.
     Солли спросила у Сана, своего надежного и учтивого гида,  не нарушит ли
она  каких-либо обычаев, посетив постановку  макилов. Он  смущенно покашлял,
немного  промямлил и,  наконец, с елейной деликатностью  дал понять, что все
будет нормально, если она оденется как мужчина.
     -- Как вы знаете, наши женщины не появляются на  публике.  Но иногда им
тоже  хочется посмотреть  на  какое-нибудь представление.  К  примеру,  леди
Аматай ходит  с  мужем в театр,  одевшись  в его военную форму. Это известно
всем, однако никто  ничего не  говорит. А вам,  такой  значительной и важной
персоне, тем более нечего бояться. Никто и слова не скажет. Все будет  чинно
и прилично. К тому же, мы с регой составим вам компанию. Просто  как друзья,
понимаете?  Три хороших приятеля  забрели посмотреть представление. Ну, как?
Годится?
     -- Годится, -- покорно ответила она. -- Мне даже будет веселее!
     Это неплохая цена,  подумала Солли, за возможность  увидеть макилов. Их
никогда не показывали по телесети.  Как  резонно  сообщил  ей Сан, некоторые
представления  макилов имели  непристойное  содержание,  и  правительство не
хотело смущать  юных  дев, смотревших  развлекательные телепрограммы.  Такие
выступления  проводились  только в  театрах.  Клоуны, танцоры и проститутки,
актеры,  музыканты  и  макилы  образовывали особый  подкласс, состоявший  из
рабов, которые никому особо не  принадлежали. Корпорация развлечений скупала
у собственников талантливых мальчиков-рабов, обучала подростков и опекала их
на протяжении всей жизни, получая при этом неплохую прибыль.
     Солли и двое мужчин отправились в театр, который находился за шесть или
семь улиц.  Она забыла, что  макилы были трансвеститами. Она не вспомнила об
этом  даже  тогда, когда  увидела их на  сцене.  Стройные  юноши носились  в
страстном танце, кружились  и  взлетали вверх  в мятежных прыжках, напоминая
силой и грацией больших  свободных птиц.  Она смотрела  на них, ни  о чем не
думая,  увлеченная   красотой  и  подлинным   искусством.  Но  музыка  вдруг
изменилась, и на сцену  вышли клоуны: один черный, как ночь, олицетворяя тем
самым собственника,  а другой в цветастой  юбке с  длинным шлейфом. Он томно
сжимал  фантастически  большие,  торчащие  груди,  украшенные  блестками,  и
напевал  высоким  тонким  и  дрожащим  голосом:  "Ах,  не  насилуйте   меня,
пожалуйста,  добрый  хозяин. О, нет-нет, прошу вас!  Только  не  сейчас! " И
тогда по ходу действия, давясь от хохота и смущенно прикрывая ладонями лицо,
Солли вспомнила о том, какие это были  мужчины.  Но  затем на сцене появился
Батикам  и начал читать удивительно прекрасный, щемящий душу монолог. К тому
времени, когда он закончил свой звездный выход, Солли стала его поклонницей.
     -- Я хочу  увидеться с  ним, -- сказала она Сану в антракте.  -- Я хочу
поговорить с Батикамом.
     Гид  вежливо  улыбнулся  и  лукаво  закусил  губу,  показывая,  что  за
небольшую сумму он может устроить  такую  встречу. Но майор, как всегда, был
начеку. Прямой и чопорный, словно большая дубина, он медленно развернулся на
каблуках и посмотрел на Сана. Выражение гида тут же изменилось.
     Солли почувствовала гнев. Если бы ее  предложение шло  вразрез каким-то
правилам,  Сан  намекнул  бы  ей  об  этом  или  ответил  вежливым  отказом.
Напыщенный майор,  приставленный к ней  соглядатаем, опять пытался надеть на
нее узду,  как на  одну из "своих" женщин, и на  этот раз его  вмешательство
граничило с  оскорблением. Солли посмотрела ему прямо  в глаза и раздраженно
сказала:
     --  Рега  Тейео,  я понимаю,  что вы  выполняете данный  вам  приказ  и
стараетесь держать меня под своим каблуком. Но если вы хотите, чтобы я и Сан
повиновались вашим указаниям, потрудитесь высказывать их вслух, объясняя нам
суть  своих  претензий.  Я не  желаю подчиняться  вашим кивкам, ухмылочкам и
подмигиваниям!
     Наступившая  пауза  принесла   ей  искреннее  удовлетворение.  Холодная
усмешка майора не изменилась.  Во всяком случае, тусклый свет театра скрывал
детали его  черного  лица.  Тем  не  менее,  ледяная  неподвижность  в  позе
охранника подсказала  Солли, что  она остановила  этого тупого солдафона. Он
прочистил горло и сказал:
     -- Я уполномочен защищать вас, посланница.
     -- А разве мне угрожают макилы? Неужели вы  видите какую-то опасность в
том,  что  посланница  Экумены  поблагодарит одного  из  величайших артистов
Уэрела?
     И вновь наступило долгое молчание.
     -- Нет, -- наконец, ответил он.
     -- Тогда я  прошу вас  сопровождать  меня после  выступления за  кулисы
театра. Я хочу увидеться с макилом Батикамом.
     Один жесткий кивок. Один сердитый кивок поражения.  Очередное очко в ее
пользу.  Сев  на свое  место, Солли  с  удовольствием  следила за  мастерами
пантомимы,  эротическими танцами  и трогательной  драмой, которая  завершала
вечернее  представление.  Пьеса  исполнялась   на   почти  непонятном  языке
архаической поэзии,  но от красоты  актеров и проникновенной  трепетности их
голосов у нее на глазах наворачивались слезы.
     -- Жаль,  что  макилы всегда используют только  одно  "Аркамье",  --  с
ханжеским осуждением произнес Убаттат.
     Он  не принадлежал к гатайской знати. Фактически, он даже не имел своих
рабов. Тем не  менее, Сан  считался собственником,  и ему нравилось выдавать
себя за фанатичного туалита.
     --   Для  нашей  образованной  публики  больше  подошли  бы   сцены  из
"Инкарнации Туал".
     --  Я  думаю,  рега  полностью  согласен  с  вами, --  отозвалась  она,
наслаждаясь своей иронией.
     --  Не со  всем,  --  ответил  страж,  причем, с такой  невыразительной
вежливостью, что Солли поначалу даже не поняла того, что он сказал.
     Однако позже, проталкиваясь к сцене и договариваясь о разрешении пройти
за кулисы в костюмерную исполнителей, она забыла о том небольшом смущении, в
которое ее вверг рега Тейео.
     Узнав, какая  важная особа посетила их театр, управляющий хотел вывести
из комнаты других актеров и оставить ее наедине  с Батикамом (и, конечно же,
с гидом и охранником), но Солли сказала:
     -- Нет-нет, эти замечательные артисты нам не помешают. Просто позвольте
мне поблагодарить Батикама за его прекрасный монолог.
     Она стояла среди ошалевших костюмеров  и полуголых людей, перепачканных
гримом, среди  смеха  и  всеобщего  расслабления,  которое  наступает  после
выступления  за  любыми  кулисами   любого  мира.  Она   говорила   с  умным
впечатляющим человеком, одетым в женский наряд из далекой изысканной эры.  С
человеком, который понравился ей с первого взгляда.
     -- Не могли бы вы прийти ко мне домой? -- спросила она.
     -- С удовольствием, --  ответил Батикам, ни разу не  взглянув на Сана и
"майора".
     Он  был  первым рабом,  который  не выпрашивал у ее  гида  и  охранника
позволения  говорить   или  совершать   какие-то   действия.  Солли   быстро
повернулась  к ним, чтобы посмотреть, насколько они шокированы. Сан смущенно
хихикал как  при тайном сговоре. Взгляд  "майора" неподвижно застыл на точке
левее ее головы.
     -- Мы встретимся немного позже, -- сказал Батикам. -- Я должен изменить
свой вид.
     Они  обменялись улыбками, и Солли  ушла.  За ее  спиной затихли  голоса
восторженных актеров.  Неимоверно  близкие  звезды  сияли в  небе  гроздями,
словно огненный виноград.  Куски луны кувыркалась по  небу через заснеженные
горные  пики,  а  один  из них  раскачивался взад и  вперед,  как кривобокий
фонарь, подвешенный над ажурными башнями дворца. Она шагала по темной улице,
радуясь  теплу и свободе своей мужской накидки.  Сан едва не бежал, стараясь
угнаться за ней. Длинноногий майор без видимых усилий шел рядом. Внезапно за
ее спиной раздался высокий вибрирующий голос:
     -- Посланница! Подождите!
     Она с  улыбкой  повернулась  и  замерла  на месте, увидев, что  "майор"
набросился на какого-то человека, стоявшего в тени портика. Мужчина вырвался
и отпрыгнул в  сторону. Охранник без  слов схватил  Солли за руку и,  сильно
дернув, заставил ее перейти на бег.
     -- Отпустите меня! -- закричала она, отчаянно сопротивляясь.
     Ей не хотелось использовать против него  айджи,  а  слова  убеждений до
"майора" просто не доходили. Рега рывком  увлек ее за собой на темную аллею,
и чтобы не  упасть,  она побежала рядом с ним, позволив ему держать себя  за
руку. Они  неожиданно оказались на знакомой улице перед  ее воротами. Открыв
дверь  дома кодовым словом, он втолкнул Солли в  прихожую и быстро вставил в
паз широкий металлический засов.
     -- Что  все это значит? -- строго спросила она, растирая  запястье, где
его пальцы могли оставить синяки.
     Заметив  на  лице  "майора"  последний  след веселой улыбки, Солли даже
затопала ногами от возмущения.
     -- Вы не ранены? -- переведя дыхание, спросил он ее.
     --  Ранена? Ну, разве  что  от вашим  грубых  рук! И  что же вы  сейчас
сделали?
     -- Отогнал от вас того парня.
     -- Какого парня?
     Он обиженно промолчал.
     -- Того, кто  позвал  меня?  А что  если он просто хотел  поговорить со
мной?
     Подумав минуту, "майор" ответил:
     -- Возможно, вы  правы. Однако он  стоял  в тени. Мне показалось, что я
увидел  в  его руках  оружие.  Извините,  но я должен выйти и  отыскать Сана
Убаттата. До моего возвращения держите дверь закрытой на замок.
     Отдав  этот дерзкий приказ, он  вышел и  захлопнул дверь. Солли даже не
успела слова произнести. Ей оставалось только ждать и негодовать  от ярости.
Неужели этот болван считает, что она не может позаботиться о себе? Почему он
так рьяно вмешивается в ее дела  и пинает  рабов,  якобы защищая жизнь своей
подопечной?  Может быть стоит показать  ему  айджи? Он сильный и  ловкий, но
ничего не знает о лучшем стиле рукопашного  боя.  Да,  с этим  дилетантством
пора кончать. Она не потерпит амбициозных установок тупого вояки. Надо будет
отправить в посольство еще один протест.
     Когда  "майор"  втащил  в  дом  перепуганного и  дрожащего Сана,  Солли
устроила ему настоящий разнос:
     -- Вы открыли мою дверь кодовым словом. Почему меня  не информировали о
том, что у вас есть право доступа в мой дом не только днем, но и ночью?
     Он тут же опустил забрало невозмутимой вежливости.
     -- Не имею понятия, мэм.
     -- Вы больше никогда не будете действовать подобным образом! Я запрещаю
вам хватать меня за руки и препятствовать моему общению  с  другими  людьми!
Если  же  вы  попытаетесь  проделать  это  вновь,  я  покалечу   вас,  рега!
Предупреждаю, что вы шутите с огнем! Если вас что-то встревожит,  скажите об
этом  мне,  и я сама найду  ответ  на  любую  проблему.  Теперь же прошу вас
удалиться.
     -- С огромной  радостью, мэм, -- ответил он и вышел из комнаты, печатая
шаг.
     --  Ах,  леди...  Ах, посланница,  --  заскулил  Убаттат.  -- Это очень
опасный тип. Они все опасные люди. Я извиняюсь за это слово: бесстыдные!
     И он что-то забормотал на своем языке. Она попросила Сана сказать, кем,
по его мнению, был тот человек, которого они встретили на улице: религиозным
раскольником,  патриотом или  одним  из староверов. Последние, насколько она
успела узнать,  придерживались  исконной гатайской религии  и  декларировали
свою лютую ненависть ко всем чужакам и иноверцам.
     --  Мне показалось,  что  это был какой-то раб,  -- добавила  она, и ее
слова шокировали гида-переводчика.
     --  О, нет-нет!  Это был  настоящий мужчина!  Пусть  самый  заблудший и
фанатичный   из   всех  язычников,  но  мужчина!  Эти  люди  называют   себя
кинжальщиками.  Но вам  нечего  бояться,  леди...  Извините,  посланница. Он
определенно был мужчиной!
     Мысль  о  том,  что  какой-то  раб  мог  коснуться посланницы  Экумены,
задевала  его  сильнее,   чем  сама  попытка  покушения.   Если  только  это
действительно было покушение.
     Обдумав  ситуацию,  Солли  пришла  к  заключению,  что  нападавший  мог
оказаться  помощником "майора". После  того  как  она  отчитала  охранника в
театре,  рега решил поквитаться с  ней и поставить ее на место, "защитив" от
так называемого кинжальщика. Ничего! Если он попытается проделать это снова,
она протрет им все стены и пол!
     -- Реве! -- позвала она, и рабыня тут же появилась в дверном проеме. --
Сейчас  ко мне придет один из актеров. Тебя не затруднило бы приготовить нам
чай и какую-нибудь закуску?
     Реве с  улыбкой кивнула и побежала на кухню. Послышался стук  в  дверь.
Открыв ее, Солли увидела на крыльце Батикама и  "майора", который, очевидно,
охранял дом снаружи. Они оба вошли в прихожую.
     Она  не  ожидала, что макил по-прежнему будет  в  женской  одежде.  Его
платье  -- одно из тех, что носили в пьесах обморочные дамы -- отличалось от
пышного и  величавого  наряда, в котором  он встречал ее за кулисами театра.
Тем  не менее, оно  еще  больше  подчеркивало  элегантность  и  утонченность
Батикама. Переливаясь оттенками, играя светом и  тьмой, это платье придавало
особую пикантность ее собственному  мужскому  костюму. Конечно,  "майор" был
более  красивым  и  притягательным мужчиной, пока не открывал  свой  рот. Но
макил  обладал  каким-то  необъяснимым  магнетизмом.  На  Батикама  хотелось
смотреть   и   смотреть.  Его  кожа  выглядела  серовато-коричневой,  а   не
иссиня-черной, чем так гордились аристократы Уэрела.  (Впрочем, Солли видела
многих  черных  слуг,  и это ее нисколько не  удивляло:  ведь каждая  рабыня
должна была безропотно выполнять сексуальные прихоти своего хозяина. ) Через
грим макила и "звездную пудру" его лицо источало симпатию и живой интеллект.
Взглянув  на нее  и  Сана,  а  затем  на  "майора", Батикам  издал  приятным
благозвучный смех. Он смеялся как женщина -- с теплой серебристой вибрацией,
а не грубым мужским ха-ха-ха. Актер протянул  руки к Солли, и она, подойдя к
нему, нежно сжала в своих ладонях кончики длинных ухоженных пальцев.
     -- Спасибо, что пришли, Батикам! -- сказала она.
     -- А вам  спасибо  за то,  что  пригласили к  себе,  --  ответил он. --
Чудесная посланница звезд!
     --   Сан!  --   вдруг  возмутилась   Солли.  --  Где   же   ваша  былая
сообразительность?
     На лице гида  промелькнула смущенная нерешительность.  Какой-то миг  он
хотел сказать ей о чем-то, но затем улыбнулся и елейно произнес:
     --  Да-да,  прошу  меня извинить. Доброй вам ночи,  посланница Экумены!
Надеюсь увидеть вас завтра в управлении рудников. В полуденный час, как мы и
условились, верно?
     Отступая, он надвигался на "майора", который неподвижно стоял в дверном
проеме. Солли с вызовом взглянула на охранника, готовая без всяких церемоний
напомнить ему о том, с какой радостью он  хотел покинуть  ее дом. И  тут она
увидела  его  лицо.  Маска  холодной  вежливости  растворилась  в  подлинном
чувстве, и  это чувство было презрением, скептическим и тошнотворным, словно
его заставили смотреть на человека, который ел чужое дерьмо.
     -- Уходите! -- закричала она и отвернулась  от них. -- Прошу вас пройти
сюда, Батикам.
     Она потянула макила в спальную.
     -- Только здесь я еще нахожу какое-то уединение.

     x x x

     Тейео родился там, где рождались его предки -- в старом холодном доме у
подножия холмов чуть выше Ноехи.  Мать не плакала, рожая его, потому что она
была женой солдата.  Ему  дали имя великого  сородича,  убитого в  битве под
Сосой. Он рос в непреклонной  дисциплине обедневшего, но  чистого и древнего
рода веотов.  Отец, приезжая домой во время редких и краткосрочных отпусков,
обучал его  искусствам,  которые обязан  знать  каждый солдат.  А  когда  он
отбывал в свою часть для несения  воинского долга, за мальчиком присматривал
старый раб Хаббакам,  некогда-то служивший сержантом. Он учил Тейео  летом и
зимой, с пяти утра и до вечера, позволяя лишь короткие перерывы на молитвы и
поклонение богине.  Фехтование коротким и  длинным  мечом  сменяла стрельба,
после которой начинался бег по  пересеченной местности. По вечерам же мать и
бабушка  учили  мальчика  другим  искусствам,  которые обязан знать мужчина.
Начиная с двух лет,  ему преподавали уроки хороших  манер, истории, поэзии и
неподвижного созерцания.
     День  Тейео был  наполнен  тренировками, уроками и поединками с другими
учениками  сержанта,  но день у ребенка длинный. Иногда выдавались свободные
часы, а то и целые  вечера для игр в комнате, в поместье  или  на холмах. Он
дружил   с  любимыми  животными:  лисьими   собаками,   пятнистыми  гончими,
котами-ищейками,  рогатыми буйволами и большими лошадьми. Дружить с людьми у
него как-то не получалось.
     Все   рабы  семьи,   кроме   Хаббакама  и   двух  наложниц,   считались
издольщиками.  Они возделывали каменистую землю предгорий и, как их хозяева,
любили ее преданно и на века. Дети слуг отличались не только светлой  кожей,
но и робостью. Они с колыбели привыкали к тяжелой пожизненной работе и знали
лишь свои поля, холмы и неизменные обязанности. В летние месяцы они купались
с Тейео в заводях на  реке.  А  иногда он играл с ними  в войну или вел их в
атаку  на  коровье  стадо. Построив  в  шеренгу  этих  неотесанных неуклюжих
парней, он кричал им: "В атаку! ", и мальчишки мчались на  невидимых врагов.
"За мной! " -- пронзительно орал Тейео, и  подростки  послушно топали позади
него,  стреляя  наобум из  сломанных веток -- пум, пум,  бу-бум. Но чаще  он
гулял один: пешком с  котом-ищейкой, сопровождавшей его на охоте, или верхом
на своей кобыле Тэси.
     Несколько  раз  в году в  поместье  приезжали  гости:  родственники или
боевые товарищи отца, привозившие своих детей и дворовую челядь. Тейео молча
и  вежливо показывал  детям окрестности, знакомил их  с  животными и брал на
охоту  в  холмы.  Молча и вежливо он ненавидел своего кузена  Гемата, и  тот
отвечал  ему тем  же. В четырнадцать лет они сражались по  часу на поляне за
домом и, следуя всем ритуалам борьбы, безжалостно избивали друг друга. Теряя
терпение и выдержку, они познавали жажду  крови, отчаяние и волю к победе, а
затем по  невысказанному  согласию  откладывали  бой  на  следующий  день  и
возвращались в молчании домой, где остальные  собирались к ужину. Все видели
это и ничего не говорили. Мальчишки торопливо умывались  и садились к столу.
Из  носа  Гемата  текла кровь. Челюсть Тейео болела так сильно, что он  едва
открывал ее, просовывая в  рот кусочки незатейливой  пищи. Но никто не делал
им никаких замечаний.
     В  пятнадцатилетнем  возрасте молча и  вежливо он и дочь  реги  Тоебавы
полюбили друг друга.  В последний день перед  ее  отъездом  они  убежали  по
невысказанному сговору из  дома  и ускакали в  холмы. Он отдал ей свою Тэси.
Они  мчались   бок  о  бок  несколько   часов,  слишком  застенчивые,  чтобы
заговорить.  Спешившись  у воды  и оставив  лошадей в небольшой долине,  они
сидели  друг перед другом  на  вежливом расстоянии и молча, как  тихий ручей
несет свои воды.
     -- Я люблю тебя, -- сказал Тейео.
     --  Я тоже  люблю  тебя,  --  ответила Эмду, пригнув  к  коленям черное
сиявшее лицо.
     Они не  смели прикоснуться  друг к другу, не  смели смотреть  в любимые
глаза, но возвращались домой счастливые и молчаливые.
     Когда Тейео исполнилось шестнадцать, его отослали в офицерскую академию
главного  города их провинции. Там он продолжил  свою  практику в искусствах
войны  и в науках мира. Их  провинция была  сельской  окраиной Вое Део,  где
придерживались  старых   консервативных  устоев.  Вот  почему  его  обучение
проходило  в соответствии с  древними  обычаями  страны.  Тем не  менее,  им
преподавали и технологию современных войн. Он стал виртуозным пилотом боевой
гондолы и экспертом  телезондирования, хотя, в отличие  от других офицерских
школ, их  не учили логике компьютерного мышления и другим новомодным наукам.
Так, например, вместо истории и экономической политики Экумены они углубляли
свои познания в поэзии и истории Вое Део.
     Присутствие пришельцев  с  других  звезд  оставалось  для  Тейео  чисто
теоретическим  --  слишком  уж  мало  их  было  на  Уэреле.  Его  реальность
диктовалась старыми традициями веотов, чье сословие  сторонилось  людей,  не
состоявших в  солдатском братстве  -- будь  они собственниками,  рабами  или
врагами.  Что  касается женщин,  то  он считал свое превосходство  над  ними
абсолютным,   и  именно  поэтому  относился  к  знатным  дамам  с  рыцарским
благородством, а к рабыням -- с покровительственной милостью. Тейео разделял
расхожее мнение о том,  что  все пришельцы  были враждебными язычниками и не
заслуживали никакого  доверия. В религии он почитал леди Туал, но поклонялся
лорду Камье. Тейео не ждал справедливости, не искал наград  и превыше  всего
ценил компетентность, отвагу и уважение к  себе. В некоторых отношениях веот
казался совершенно неприспособленным к жизни в огромном мире. Но в остальном
он неплохо освоился с ним -- возможно, потому, что семь лет провел на Йеове,
сражаясь на войне, в которой не было справедливости, наград и даже маленькой
иллюзии на окончательную победу.
     Звание среди веотов давалось по наследству, и Тейео  имел самое высокое
из возможных трех -- звание реги. Никакая глупость офицера и никакие заслуги
не  могли изменить его статус и жалование. Впрочем, материальные запросы  не
соответствовали кодексу веотов. Ценились только честь,  готовность выполнить
долг и  ответственность  перед  родиной.  Вот  к чему стремился  Тейео.  Ему
нравилась воинская служба. Ему нравилась жизнь. И  он знал, что лучшее в ней
достигалось разумным подчинением и  эффективностью отданных команд. Закончив
академию  с  наилучшими  отзывами  и рекомендациями, он,  как многообещающий
офицер и привлекательный молодой человек, получил назначение в столицу.
     К  двадцати четырем годам он стал настоящим красавцем.  Его тело  могло
дать все, что  он  от  него  бы  потребовал. Строгое  воспитание не поощряло
потворства своим желаниям, но роскошь  и развлечения большого города открыли
для  веота  немало новых  удовольствий. Он был сдержанным в чувствах  и даже
немного  робким,  но  ему  нравилось веселье и общение  с  другими  молодыми
людьми. Благодаря  красивой внешности Тейео за год  узнал все прелести жизни
привилегированной молодежи. Интенсивность  этих удовольствий  подчеркивалась
темным фоном  войны на  Йеове -- восстанием  рабов на колониальной  планете,
которое длилось всю его  жизнь.  С каждым  годом противостояние  становилось
сильнее. Возможно, этот фон и делал столичную жизнь такой счастливой. Но ему
вряд  ли понравились  бы одни развлечения или одни  диверсии. Вот почему его
радость была почти  бесконечной, когда  он получил приказ о своем назначении
пилотом и командиром подразделения, которое улетало на Йеову.
     Перед отправкой на  фронт Тейео приехал домой в тридцатидневный отпуск.
С одобрения  родителей  он отправился  верхом через  холмы в  поместье  реги
Тоебавы и попросил руки его дочери. Рега с супругой не  имели ничего против,
но, как  добрые родители, оставили  окончательный ответ за своей дочерью. Та
согласилась без всяких колебаний. Будучи взрослой незамужней девой, она жила
на женской половине дома, но ей и Тейео позволили встретиться и даже немного
поговорить,  хотя пожилая дама, сопровождавшая Эмду, все время прохаживалась
неподалеку. Молодой веот поведал невесте о своем трехлетнем контракте.
     -- Мы можем пожениться сейчас или подождать еще три года,  -- сказал он
ей. -- Когда ты хочешь устроить нашу свадьбу?
     -- Сейчас, -- ответила она, прикрывая ладонями свое  сиявшее от счастья
лицо.
     Тейео радостно засмеялся,  и  она подхватила его  смех. Они  поженились
через  девять дней.  Быстрее не получилось,  так  как  требовалось выполнить
некоторые  формальности.  Все  понимали,  что  это  была   свадьба  солдата,
уходившего на войну, но церемонии на Уэреле  имели  первостепенное значение.
Тейео и Эмду любили  друг  друга семнадцать  дней. Они  бродили  по холмам и
предавались  любви, скакали вдоль реки и влюблялись еще сильнее,  ссорились,
мирились  и  любили,  засыпали  в  объятиях и, просыпаясь,  любили,  любили,
любили. А потом  он улетел на другую  планету, и  она перебралась на женскую
половину дома, где жили родители ее мужа.
     Срок  службы  тянулся год за годом, и  его признание,  как отважного  и
опытного  офицера, росло с  каждой  новой битвой. Война  на Йеове перешла от
разбросанных  атак  и  оборонительных  операций  в  отчаянное   и  поспешное
отступление. В такой обстановке было не до отпусков, но военный штаб  послал
на Йеову  милостивое  разрешение отозвать Тейео на Уэрел, поскольку его жена
умирала  от берлотской  лихорадки. Однако в  тот  момент  на  Йеове  начался
настоящий ад. Армия  отступала с трех сторон к старой колониальной  столице.
Подразделение Тейео сражалось в приморских топях,  прикрывая тылы  отходящих
частей. Связь с Уэрелом была прервана.
     Командование  недоумевало: невежественные рабы,  с  простым  стрелковым
оружием, громили армию  обученных и  дисциплинированных  солдат,  оснащенных
коммуникационной  сетью,  скиммерами,  гондолами, современными  приборами  и
средствами  уничтожения,  которые  разрешались  конвенцией  Экумены.  Мощная
оппозиция  в  Вое   Део  объясняла  неудачи  на  Йеове  бессилием  нынешнего
правительства  и  покорным  соблюдением  правил,  навязанных  пришельцами. К
чертям собачьим конвенцию Экумены, кричали  они.  Надо нанести массированный
бомбовый удар и превратить жалких смердов в дерьмо, из которого они сделаны!
Почему не применяются биобомбы? Давайте уберем наших воинов  с этой дурацкой
планеты и стерилизуем ее до первозданной чистоты! Начнем все заново. Если мы
не  выиграем  войну на Йеове, следующая революция произойдет прямо здесь, на
Уэреле, в наших собственных городах, в наших собственных домах!
     Пугливое  правительство с  трудом  противостояло  этому давлению. Уэрел
проходил  испытательный  срок,  и  Вое  Део желало  влиться в союз  Экумены.
Поражения  приуменьшались, о  потерях  ничего  не  говорилось,  а  скиммеры,
гондолы, оружие  и  люди  поставлялись  на  Йеову  все в  меньших и  меньших
количествах. К  концу  седьмого года  некогда грозная и  мощная колониальная
армия была по сути уничтожена своим правительством. В начале  восьмого года,
когда  посланцы Экумены посетили Йеову, Вое Део и другие страны, принимавшие
участие в войне, остатки разгромленной армии начали отзываться домой.
     Вот так  и  получилось, что Тейео узнал о смерти  жены лишь после того,
как вернулся  на  Уэрел.  Он  отправился в родное  поместье,  и  седой  отец
встретил его молчаливым объятием.  Мать плакала, целуя сына в шею и лицу. Он
встал перед ней на колени  и попросил прощения за  то, что принес ей столько
горя.
     Той  ночью  он лежал в холодной комнате безмолвного дома и слушал,  как
стучало  его сердце  -- медленно и ровно,  словно боевой  барабан. Тейео  не
чувствовал особой  печали. Слишком  велика была радость вновь оказаться  под
отчим кровом и  мирным небом.  Однако где-то внутри,  за броней спокойствия,
бурлили  ярость  и  гнев. Он не привык к  таким чувствам и  даже  не мог  бы
сказать, что с ним происходит. Но какое-то мрачное зарево разрасталось в его
груди, высвечивая  лица  погибших товарищей. И Тейео лежал, вспоминая Йеову,
где он семь  лет  воевал то в воздухе, то  на земле. Перед глазами возникали
картины  долгого  отступления, трупы  людей, безумные атаки и моменты, когда
смерть лишь чудом обходила его стороной.
     Почему  их обрекли на  поражение и верную смерть?  Почему, оставив  там
своих  солдат,  правительство  не послало  им подкрепление?  Но  нет,  такие
вопросы задавать не стоило, как не  стоило теперь  и искать на них ответ. Он
мог  сказать  себе  только  следующее:  "Мы делали то, что  нам  приказывали
делать. Мы  выполняли  свой  долг,  и  поэтому  нечего  жаловаться.  " Новое
понимание резало душу остро, как нож,  и оно затмевало собою прежнее знание.
Я  сражался за  каждый шаг, думал он  без  всякой  гордости.  Но мы потеряли
Йеову. И  пока я  был  там, моя жена  умерла. Все  оказалось напрасным  -- и
здесь,  и на Йеове.  Тейео  лежал  в  холодной и  молчаливой темноте, вдыхая
сладкие запахи холмов.
     -- О, лорд Камье, -- произнес он вслух, --  помоги  мне. Мой ум  предал
меня. И я не знаю, что делать.
     Во время долгого отпуска  мать часто рассказывала ему об Эмду. Поначалу
он слушал  ее  только из  вежливости  и любви.  Ведь так  легко  было забыть
застенчивую  милую  девушку,  которую он  знал  семь лет  назад  всего  лишь
семнадцать дней. Но  мать не позволила  ему  этого,  и  постепенно он узнал,
какой  преданной  и доброй женщиной была его жена. Со слезами на глазах мать
делилась  с  ним  той радостью,  которую она  нашла  в  своей Эмду, в  своей
любимице и подруге.  Даже  отец,  суровый и  молчаливый  отставной  военный,
однажды сказал:
     -- Она была светом этого дома.
     Они благодарили его за  нее. Они говорили ему, что его любовь не прошла
напрасно. Но  что ожидало их впереди? Старость без внуков? Пустой молчаливый
дом? Они не жаловались  и  смиренно  довольствовались своей суровой  тяжелой
жизнью. Но между их прошлым и будущим пролегла бездонная пропасть.
     -- Если хочешь, я женюсь еще раз, -- сказал он матери. --  Может быть у
тебя уже есть на примете какая-то девушка...
     Шел дождь. Серый свет дрожал на мокрых стеклах  окна, и  тяжелые  капли
стучали  по кровельной  крыше.  Мать  склонилась над своим  шитьем,  скрывая
слезы, которые покатились по ее щекам.
     -- Нет, -- ответила она. -- Я не знаю ей замены.
     Взглянув на него, она перевела разговор на другую тему.
     -- Как думаешь, куда тебя отправят служить?
     -- Не имею понятия.
     --  Ведь  больше нет ни одной войны,  -- добавила она  мягким  и ровным
голосом.
     -- Да, ни одной, -- ответил Тейео.
     -- А будет когда-нибудь? Как ты считаешь?
     Он встал, прошелся  по комнате  и снова сел напротив нее. Их спины были
прямыми и  неподвижными. Руки матери  продолжали  штопать старую  одежду,  а
ладони Тейео  лежали  одна на  другой  -- так, как  его  учили с двухлетнего
возраста.
     --  Я не знаю, -- произнес он в ответ. -- Все  выглядит очень странным.
Словно не  было  войны на Йеове. Словно мы вообще не  владели этой планетой.
Они ничего не говорят о восстании рабов. Будто его и не случилось.  Будто мы
не сражались с  ними в  полувековой  войне.  Все  по-новому. Все не так, как
раньше.  Они  говорят  по  телесети, что наступила новая  эра -- эра мира  и
братства с другими мирами. Зачем же нам теперь тревожиться о Йеове? Разве мы
не  побратались   с  Гатаи,  Бамбуром  и  Сорока  государствами?  Зачем  нам
тревожиться о своих рабах... Но я их не понимаю. Я не знаю,  чего они хотят.
Я даже не знаю, как мне жить дальше.
     Его голос тоже был тихим и ровным.
     --  Ты не должен оставаться здесь, -- сказала она. -- Во всяком случае,
не сейчас.
     -- Я думал, что дети... -- произнес Тейео.
     --  Конечно.  Когда придет  время, --  с  улыбкой  ответила она.  -- Ты
никогда не мог сидеть спокойно больше получаса. Подожди... Подожди, и ты все
поймешь.
     Конечно, она была права, но то, что он видел  по  телесети и  в городе,
подтачивало его терпение и гордость. Казалось, что  солдатское ремесло стало
теперь  позорным. В отчетах правительства, в  новостях и сводках событий  об
армии   говорилось   с  язвительным   презрением.   Касту   веотов  называли
доисторическим  ископаемым.  Их  считали  дорогой  и  бесполезной  роскошью,
которая  мешала  Вое  Део  вступить в  союз  Экумены. Он  почувствовал  себя
абсолютно  никому ненужным, когда в ответ на прошение о новом назначении ему
предложили  отставку с пенсией в пол-оклада.  Да,  они сказали  ему, что  он
может идти на пенсию -- это в его-то тридцать два года!
     Тейео  хотел  смириться,  принять ситуацию  и,  поселившись в поместье,
найти себе жену.  Но  мать посоветовала  ему  поговорить с отцом.  Он  так и
сделал, и его отец сказал:
     -- Конечно, сын. Твоя помощь не помешает. Однако я и сам бы справился с
хозяйством.  Твоя мать считает, что ты должен отправиться в столицу,  в штаб
армии. Они не посмеют отвергнуть  тебя, когда ты будешь смотреть им в глаза.
После семи лет боев... С твоими заслугами и наградами...
     Тейео знал, чего они теперь стоили. Но он действительно чувствовал себя
дома ненужным.  Отца сердили его  идеи по обновлению поместья, и старикам не
хотелось менять  уклад,  к которому они привыкли  в течение  жизни. Родители
были правы:  ему следовало поехать в столицу и узнать, на какую  роль он мог
претендовать в этом новом мире без войн и воинской чести.
     Первые  полгода принесли ему одни лишь  огорчения. Он  никого не знал в
Главном штабе и столичном  гарнизоне.  Его фронтовые  друзья погибли в боях,
стали инвалидами или сидели по  домам на половинном окладе. Молодые офицеры,
которые  слышали об  Йеове  только по  телесети, казались  ему  холодными  и
скупыми на слова, а уж если  и говорили, то только о деньгах и политике. Про
себя он называл их мелкими  бизнесменами. Тейео догадывался, что они боялись
его заслуг и репутации.  Сам того не  желая, он напоминал им  о  проигранной
войне, о  гражданском  противостоянии, где  класс  шел  на  класс, где  свои
сражались против своих.  Эти молодые парни хотели  забыть его войну, которая
не имела к  ним  никакого отношения. Они считали  ее бессмысленной ссорой  с
каким-то далеким-далеким миром.
     Тейео бродил по улицам столицы, наблюдал за толпами рабов, спешивших по
делам своих хозяев, и удивлялся тому, чего они ждут.
     -- Союз Экумены не вмешивается в социальные, культурные и экономические
дела   каких-либо   народов,   --   повторяли   в   теленовостях   послы   и
правительственные   чиновники.   --   Любая  нация   и  народ  могут   стать
полноправными  членами   союза,   если  они  подпишут   конвенцию,   которая
предполагает   отказ   от  жестоких   методов  войны  и   средств  массового
уничтожения.
     За этими словами обычно следовал список запрещенного оружия, состоявший
на девяносто процентов из незнакомых названий. Однако в нем были и биобомбы,
изобретенные в Вое Део. Пришельцы называли их невролазерами.
     Он соглашался  с позицией  Экумены по поводу  таких устройств и  уважал
терпение чужаков, с которым те уговаривали Вое Део и остальной Уэрел принять
конвенцию  и правила союза. Но Тейео  возмущала  их  снисходительность.  Они
говорили с  людьми  его мира так, словно смотрели на них свысока. Чем меньше
пришельцы  упоминали о рабстве и делении общества на классы, тем  отчетливее
проступало их неодобрение.
     "Рабство является очень редким  явлением в мирах Экумены, -- писалось в
их  книгах,  --  и   оно  полностью  исчезает  при  равноправном  участии  в
экономической политике союза.
     Не этого ли добивались послы Экумены, прилетавшие в Вое Део?
     --  Клянусь  Святой  Леди!  --  сказал  как-то  раз   один  из  молодых
офицеров-туалитов.  --  Пришельцы скорее признают этих  смердов с Йеовы, чем
нас!
     От  возмущения  и   ярости  он  брызгал  слюной,  словно  старый  рега,
отчитывавший наглого раба-солдата.
     -- Подумать только! Йеова -- эта  проклятая  планета рабов, язычников и
варваров -- будет принята в союз раньше нас!
     -- Эти варвары  показали себя  хорошими  воинами, --  - ответил  Тейео,
прекрасно понимая, что ему не следовало говорить подобных слов.
     Однако ему не нравилось, когда мужчин и женщин, с которыми он сражался,
называли смердами. Рабами, мятежниками и врагами -- да, но не смердами!
     Молодой человек взглянул на него с усмешкой и язвительно спросил:
     -- Неужели они вам нравятся, рега? Неужели вам нравятся эти смерды?
     --  Я  убивал  их  столько, сколько  мог,  --  вежливо ответил Тейео  и
тактично перевел разговор на другую тему.
     Молодой человек, хотя и служил при штабе, имел ранг оги, самый нижний у
веотов,  поэтому  любое  пренебрежение к нему со  стороны  старшего  офицера
считалось бы признаком дурного тона.
     Чванливость   молодых   военных  раздражала.  Веселые  дни  солдатского
братства  остались  в далеком прошлом. Начальники  штабных  отделов,  зевая,
читали  его прошения  о новом назначении и отсылали  Тейео в кабинеты других
департаментов. Для него  не нашлось  даже  койки в бараках, и  ему  пришлось
снимать  квартиру,  словно какому-то  штатскому. Огромный  город по-прежнему
предлагал обилие удовольствий, но половинного жалования  хватало  только  на
еду и кров.
     Дожидаясь встреч, которые ему назначали те или иные  должностные  лица,
он проводил свободные дни  в библиотеке офицерской академии.  Тейео понимал,
что ему не  достает образования, и он хотел наверстать упущенное. Его страна
готовилась к приему в союз Экумены. Чтобы снова стать полезным ей, он должен
был узнать о пришельцах все, что только можно, включая их новые технологии и
образ мыслей.  Стараясь выбрать  какую-то конкретную  тему, Тейео  блуждал в
компьютерной сети,  смущался  от обилия  доступной информации и все  сильнее
осознавал, что он не так умен, не так обучен и, возможно, никогда  не поймет
изворотливого  разума  чужаков. Тем не менее,  он  упрямо  вырвался  из оков
своего невежества.
     Один  из служащих посольства  предложил  академии ознакомительный  курс
лекций по истории  Экумены. Тейео записался к нему в группу  и посетил около
восьми занятий. Он  не принимал участие  в обсуждениях,  безмолвно  сидел на
скамье с прямой спиной и лишь слегка шевелил руками, делая  какие-то пометки
в своем конспекте. Лектор,  уроженец Хайна, чье длинное имя переводилось как
Старая  Музыка,  попытался  вовлечь  Тейео в  дискуссию и,  потерпев  в этом
неудачу, попросил его задержаться в зале после лекции.
     -- Я очень рад  познакомиться с вами, рега, -- сказал он, когда  другие
слушатели разошлись.
     Они немного посидели  в кафе, потом встретились  еще один раз. Тейео не
нравились манеры чужака, поскольку они казались  ему несдержанными и слишком
импульсивными. Он не доверял  искрометному уму инопланетянина  и считал, что
Старая Музыка изучает его, как веота, солдата, и, возможно,  варвара. Чужак,
уверенный  в  своем превосходстве, нарочито не  замечал холодной  вежливости
Тейео. Он предлагал  свою помощь в поиске необходимой информации и бесстыдно
повторял вопросы, на  которые его  собеседник не  желал  отвечать. Например,
"Почему  вы  сидите,  сложа  руки,  ничего  не  делаете  и   довольствуетесь
половинным жалованием? "
     -- Это не мой  выбор,  мистер Старая  Музыка, -- ответил Тейео, услышав
этот вопрос в третий раз.
     Он  очень  рассердился на наглость инопланетянина и  поэтому говорил  с
особенной мягкостью. Тейео  отвел  взгляд в сторону, стараясь  не смотреть в
голубые глаза чужака  --  глаза  с желтоватыми  белками,  как  у  испуганной
лошади. Он никак не мог привыкнуть к их странному виду.
     -- Вам не хотят давать новое назначение?
     Тейео вежливо кивнул. Возможно, пришелец, незнакомый с обычаями Уэрела,
считал свои унизительные вопросы вполне уместными.
     -- А вы не хотели бы служить в охране посольства?
     На  какой-то миг  Тейео  лишился дара  речи, а потом  совершил  ужасную
грубость, ответив вопросом на вопрос:
     -- Почему вы спрашиваете меня об этом?
     -- Мне хотелось бы иметь  в нашей службе безопасности  такого человека,
как вы, -- сказал Старая Музыка.
     Через несколько секунд он добавил с потрясающей прямотой:
     -- Многие из  охранников -- шпионы или  болваны. Вот  почему мы были бы
рады найти человека, который не относился бы  к числу тех или других. Как вы
понимаете,  это не просто  караульная служба.  Очевидно, ваше  правительство
потребует, чтобы вы докладывали  о своей работе соответствующим  службам. Мы
вполне  допускаем  такую возможность.  Тем  не  менее, учитывая  ваш опыт  и
храбрость,  я предлагаю  вам должность  офицера  связи, которая предполагает
работу не только здесь, но и в других государствах Уэрела. Обещаю, что мы не
будем требовать от вас какой-либо секретной информации. Я понятно выражаюсь,
Тейео? Мне хотелось бы устранить любое недопонимание по  поводу того,  кто я
такой и что мы не собираемся выведывать через вас секреты Вое Део.
     -- А вы можете... -- начал осторожно Тейео.
     -- Да,  --  со  смехом ответил пришелец.  --  У меня есть  ниточки,  за
которые  я могу  дергать  руководство вашего Главного штаба. Они мне кое-чем
обязаны. Так что вы скажете на все это?
     Тейео задумался на минуту. Он  находился в столице почти  один  год, но
его  прошения  о  назначении  встречали лишь  бюрократические  отговорки.  А
недавно  ему даже намекнули на то, что  его настойчивость воспринимается как
непокорность.
     --   Я   принимаю  ваше   предложение,  --  произнес   он  с   холодной
почтительностью.
     Уроженец Хайна взглянул на веота, и его улыбка исчезла.
     --  Благодарю вас,  --  сказал  он. -- Через несколько дней вы получите
распоряжение Главного штаба.
     Вот так Тейео и вернул себе  форму.  Он переехал  в городские бараки, а
затем  семь  лет  прослужил на  чужой земле. По  дипломатическому соглашению
экуменское  посольство считалось  территорией  чужаков  --  куском  планеты,
который больше не  принадлежал  Уэрелу.  Охранники, предоставленные  послам,
служили  скорее декоративным, чем защитным элементом.  Об этом говорила даже
их  золотисто-белая   форма,   которой  они  выделялись   среди  сотрудников
посольства.  Но  поскольку  в стране  по-прежнему  случались  акты  насилия,
направленные против чужаков, каждый из охранников носил при себе оружие.
     Поначалу Тейео командовал  небольшим отрядом внутренней  охраны. Однако
вскоре его перевели на другую должность, и он начал сопровождать сотрудников
посольства в их поездках  по  стране  и по планете. Став  телохранителем, он
сменил  свою   форму   на  штатский  костюм.  Посланцы   Экумены  не  хотели
использовать для охраны своих людей и оружие. Тем самым они как-бы возлагали
обеспечение их безопасности на правительство Вое Део.
     Тейео часто просили  выступить в роли  гида и переводчика,  а иногда  и
просто  спутника. Ему не нравилось, когда  гости с  других планет,  проявляя
чрезмерную общительность и самонадеянность, расспрашивали его о личной жизни
или  приглашали  выпить  в   их   компании.  Скрывая   неприязнь   идеальной
вежливостью, он раз  за разом отказывался от таких предложений.  Тейео делал
свою работу и держал пришельцев на почтительной дистанции. Именно за это его
и  ценили  в  посольстве.  Их  уверенность в  нем  приносила  ему  моральное
удовлетворение.
     Офицеры столичной контрразведки  даже  не  пытались  сделать  его своим
информатором,  хотя  он,  конечно,  знал многое  из  того, что могло  бы  их
заинтересовать.  По традиции Вое  Део  ни один веот  не согласился бы  стать
тайным агентом спецслужб. Тейео было известно, кто из охранников  посольства
шпионил на правительство, и некоторые из  них предлагали  ему немалые деньги
за  определенную  информацию. Но он не собирался выполнять за кого-то  чужую
работу.
     Однажды  Старая   Музыка,   который  руководил   службой   безопасности
экуменского посольства, отозвал его из зимнего отпуска. В разговоре с веотом
пришелец старался сдерживать  свои  эмоции. Но  он не мог  утаить  симпатии,
приветствуя Тейео.
     -- Рад вас  видеть, рега!  Надеюсь, ваше семейство  пребывает в  добром
здравии? Прекрасно. У  меня есть  для вас  серьезное  поручение.  Поездка  в
королевство Гатаи.  Вы  уже были там с Кемеханом  два года назад, не так ли?
Теперь  они просят, чтобы  мы  отправили  им  своего посланника.  Они  хотят
присоединиться  к  нашему союзу.  Мы понимаем,  что  старый  король является
марионеткой вашего правительства,  но работы там непочатый  край. К примеру,
надо разобраться  с  мощным религиозным движением сепаратистов. Да и фракция
патриотов  протестует  против  инопланетян  и иноземцев из  Вое  Део. Тем не
менее,  король и Совет готовы принять нашего эмиссара, а женщина, которую мы
собираемся отправить к ним, прилетела на  Уэрел всего лишь месяц назад.  Она
еще не вошла  в  курс дела и  может  создать  для вас  несколько  щекотливых
проблем.  Лично я считаю ее немного упрямой.  Прекрасный сотрудник, подающий
большие  надежды, но...  молода. Очень  молода. Я отозвал  вас  из  отпуска,
потому что  могу доверить ее только такому опытному человеку, как вы. Будьте
терпеливы  с ней, рега. Впрочем,  возможно, вы  найдете ее привлекательной и
милой.
     Однако надежды мудрого пришельца не оправдались.
     За семь лет Тейео привык к глазам чужаков, к их запахам,  цветам кожи и
манерам. Защищаясь безупречной  вежливостью и кодексом чести, он  терпел или
игнорировал  их  странное,  вызывающее  и  порою  шокирующее поведение.  Ему
доверяли защиту  пришельцев, и он выполнял свой  солдатский долг, не задевая
чувств  других  людей  и   оставаясь  незатронутым  ими.  Его  подопечные  с
благодарностью принимали помощь и довольно быстро прекращали  фамильярничать
с  ним. Женщины  лучше понимали и реагировали  на его запрещающие знаки, чем
мужчины, и  у него даже были почти  дружеские отношения со старой терранской
наблюдательницей,   которую   он   сопровождал   в   нескольких   длительных
путешествиях по планете.
     -- Вы такой же мирный и добрый, как  кот, -- сказала она ему однажды, и
он по достоинству оценил этот скромный комплимент.
     Но посланница в Гатаи  была  из  другого теста.  На  вид  она  казалась
великолепной, с красновато-коричневой кожей ребенка, с блестящими волнистыми
волосами  и легкой походкой -- слишком уж легкой и  фривольной. Она гордо  и
бесстыдно выставляла напоказ свое зрелое  стройное тело,  тем самым  пронзая
сердца мужчин, которые не имели к нему права доступа. Эта женщина судила обо
всем  с  вульгарной  самоуверенностью.  Она   не  воспринимала   намеков   и
отказывалась подчиняться приказам. Несмотря на сексуальную привлекательность
взрослой женщины она была  по сути агрессивным избалованным ребенком. И  вот
эту вздорную несдержанную особу послали  дипломатом в опасную и нестабильную
страну.
     Едва взглянув на  нее, Тейео понял, что взялся  за непосильное задание.
Еще  через пару дней он  потерял доверие к себе. Ее сексуальное  бесстыдство
возбуждало его и в то же время вызывало отвращение.  Он видел в ней шлюху, к
которой должен был  относиться как  к принцессе. Ему приходилось терпеть  ее
выходки  и сдерживать свое  влечение.  Теряя контроль и  балансируя на грани
срыва, он начал ненавидеть ее и себя.
     К тому  времени Тейео уже  познакомился с  гневом,  однако ненависть  к
женщине  была  для  него  новым  чувством.  Он  никогда  не  отказывался  от
доверенных  ему поручений.  Но  после того, как  она повела в свою  спальную
макила, Тейео послал в посольство церемонное прошение  о его замене на более
компетентное лицо. Используя дипломатический канал компьютерной сети, Старая
Музыка ответил ему простым сообщением: "Любовь к богу и стране подобна огню,
прекрасному другу  и грозному врагу.  Только дети играют  с  огнем.  Мне  не
нравится  эта ситуация,  но  я  пока  не могу заменить  ни  вас,  ни ее.  Не
согласились бы вы потерпеть еще немного? "
     Он не знал, как отказать своему  начальнику, ибо для веота отречение от
долга равносильно несмываемому позору. Тейео стыдился собственной слабости и
еще сильнее ненавидел женщину, которая пробудила в нем этот стыд.
     Первая фраза послания показалась ему загадочной и двусмысленной. Старая
Музыка  обычно  не  выражался  так витиевато и  уклончиво. Сообщение  больше
походило на  закодированное  предупреждение.  Тейео не знал  дипломатических
шифров, которые использовались чужаками и контрразведкой Вое Део, и  поэтому
его начальнику  пришлось  прибегнуть к намекам.  Очевидно,  "любовь к богу и
стране"  означало  староверов  и  патриотов  --  две   подпольные  гатайские
группировки, фанатично настроенные против инопланетян и иноземцев. Тогда под
ребенком, играющим с огнем, подразумевалась посланница.
     Неужели  она  попала  под  прицел  одной из этих группировок?  Тейео не
находил пока этому никаких подтверждений. А тот человек на улице,  с кожаным
поясом кинжальщика? Вряд  ли он хотел пожелать  им  доброй  ночи. Люди Тейео
присматривали  за   домом  посланницы  круглые  сутки.  Правительство  Гатаи
выделило  для этой цели дюжину  солдат. Что можно сказать о Батикаме? Будучи
рабом  и  макилом,  он  не  стал  бы  участвовать  в  движении  патриотов  и
староверов.  Но он  мог  оказаться  членом Хаме  --  подпольной организации,
которая  боролась  за свободу рабов в Вое  Део. Впрочем, как таковой,  он не
представлял опасности для посланницы,  поскольку  союз Экумены был для рабов
единственным билетом к Йеове и желанной свободе.
     Веота  смущала  загадка  из слов. Он  переставлял  их  и так,  и  эдак,
чувствуя  себя наивной  и глупой  мухой,  попавшей  в  паутину  политических
интриг.  Зевая и  потирая глаза,  Тейео подтвердил прием сообщения, отключил
компьютер и отправился в  душ. Чуть  позже он лег в кровать, выключил свет и
тихо прошептал:
     -- Лорд Камье, придай мне мужества для благого дела.
     А потом он заснул, как камень.

     x x x

     Макил приходил в ее дом  каждый  вечер. Тейео пытался убедить себя, что
ничего  плохого не происходит.  Он и сам развлекался с макилами в счастливые
дни перед войной. Их искусство артистического секса привлекало многих мужчин
и  женщин.  Он  часто слышал  истории о  том, как богатые горожанки нанимали
макилов, чтобы скрасить свою разлуку с мужьями.  Но они делали это скрытно и
осмотрительно, а не в такой вульгарной и бесстыдной  манере. Посланница вела
себя слишком беспечно и дерзко. Она  нарушая правила  приличия и  попирая их
моральный  кодекс, словно  имела какое-то право  творить  здесь все,  что ей
хотелось и когда хотелось.
     Конечно, у макила были свои причины поддерживать эту связь. Играя на ее
страсти  и безрассудном увлечении, он высмеивал порядки  Уэрела и  Гатаи. Он
высмеивал Тейео и насмехался над ней  самой, хотя она не  знала об  этом. Но
какой бы раб  отказался от возможности  выставить  дураками  всех  хозяев  и
правителей планеты?
     Наблюдая за Батикамом, Тейео пришел к заключению, что тот действительно
был членом  Хаме. Его насмешки никогда не выходили  за грань дозволенного, и
он  не пытался обесчестить имя  посланницы. Наоборот,  он  вел себя  с  куда
большим благоразумием, чем она. Смешно сказать, но это макил удерживал ее от
позора. Он  и  Тейео относились друг к другу с холодной  вежливостью, но раз
или  два  их  взгляды  встречались,  и  между  ними  возникало  бессловесное
ироническое взаимопонимание.
     А  в городе  намечался  большой религиозный праздник туалитов,  который
назывался Днем  Прощения. Король  и Совет направили  посланнице  официальное
приглашение и дали ей лучшую роль в  сценарии  праздничных  торжеств.  Тейео
поначалу  думал  только о том, как  обеспечить  ее безопасность в  окружении
толпы, возбужденной  зрелищами.  Но потом  Сан  сообщил  ему,  что  праздник
совпадал  с величайшим  днем  святых,  который считался  главным в гатайской
старой  религии. Маленький  гид казался очень  встревоженным. Он сказал, что
староверы оскорблены подменой  их собственных ритуалов на чужеземные. По его
словам,  они могли устроить в городе  резню и  беспорядки. На следующее утро
Сана внезапно заменили стариком, который  с трудом говорил на языке Вое Део.
Это  еще больше обеспокоило Тейео,  и он  попытался  выяснить, куда  девался
Убаттат.
     -- Ему дали другое поручение,  -- ответил старый переводчик на корявой,
едва понятной смеси двух языков.  --  У нас сейчас веселое и приятное время,
не так ли, рега? Убаттат получил приятное поручение.
     За несколько дней до  праздника напряженность в городе начала угрожающе
возрастать.  На  стенах  появились лозунги  и  символы старой  религии. Храм
туалитов  был  осквернен.  На центральные улицы  вышла королевская  гвардия.
Тейео  отправился  во  дворец и, встретившись с сотрудником  государственной
безопасности,  потребовал   освободить  посланницу   Экумены  от  участия  в
публичных  церемониях. Он  аргументировал это возможностью террористического
акта. В тот же день его  вызвали в  Совет и с  демонстративным высокомерием,
кивками  притворного  согласия  и  унизительным подмигиванием  попросили  не
драматизировать события. Беседа  оставила у него тревожное чувство. Увеличив
ночной  дозор у  дома  посланницы,  он вернулся в маленький  барак,  который
гатайцы  отдали  под жилье охранникам с Вое Део. Войдя  в  свою комнату,  он
увидел  открытое окно  и  записку,  лежавшую на столе.  Она  гласила:  "День
Прощения избран для убийства. "
     На  следующее  утро  Тейео  явился в  дом  посланницы и  велел служанке
разбудить  ее госпожу. Солли вышла  из спальной  комнаты, небрежно  набросив
простыню  на голое тело. Следом за ней тащился  сонный и полуодетый Батикам.
Веот  повел подбородком,  приказывая ему уйти, и  макил ответил на этот жест
спокойной снисходительной улыбкой.
     --  Я пойду немного перекушу, -- сказал  он посланнице. -- Эй, Реве?  У
тебя уже готово что-нибудь на завтрак?
     Когда  оба  раба  покинули комнату,  Тейео  повернулся к  посланнице  и
протянул ей клочок бумаги, найденный им на столе.
     --  Я получил это  послание  прошлым  вечером, мэм, -- сказал он.  -- И
теперь  мне  приходится  просить  вас  об  одном  одолжении.  Не  ходите  на
завтрашний праздник.
     Осмотрев записку, она прочитала текст и зевнула.
     -- Кто вам ее передал?
     -- Я не знаю, мэм.
     --  А  что  это  значит:  "избран для  убийства"? Неужели они  не могли
выразиться поточнее?
     Помолчав около минуты, он сдержанно добавил:
     -- У меня есть причины... причем, очень серьезные... настаивать на том,
чтобы...
     -- ... Я не посещала праздник. Верно? Вы это мне уже говорили.
     Она подошла к скамье у окна и села. Простыня распахнулась, приоткрыв ее
ноги:  голые коричневые  ступни с  пухленькими  розовыми пятками  и красивые
стройные бедра.  Тейео  смущенно  отвел  взгляд  в сторону. Повертев в руках
клочок бумаги, она усмехнулась и язвительно сказала:
     -- Если  вы  считаете,  что  праздничная  церемония  настолько  опасна,
возьмите с собой еще одного  охранника.  Или двух. Но я должна быть там. Как
вам  известно, меня пригласил  сам  король. Мне предстоит зажечь  на площади
большой костер  примирения.  Похоже,  это  все,  что они  позволили  сделать
женщине на публике... Одним словом, я не могу отказать королю в его просьбе.
     Она протянула Тейео смятый клочок бумаги, и веоту пришлось приблизиться
к ней. Солли с наглой улыбкой смотрела  ему в глаза.  Она всегда  улыбалась,
когда отвергала его советы или отвечала отказом на просьбы.
     -- И кто же, по вашему мнению, хочет меня убить? Патриоты?
     -- Или  староверы, мэм.  Завтрашний день считается одним из  их  святых
праздников.
     --  А ваши  туалиты, значит,  отняли его у  них? Но  причем  здесь союз
Экумены?
     --  Я  думаю,  что,  возможно,  правительство  Гатаи  заинтересовано  в
подобной  провокации. В качестве ответной  меры они могли бы раз  и навсегда
разделаться с оппозицией и подпольем.
     Она беспечно рассмеялась  и вдруг поняла смысл того, что он  ей сказал.
Нахмурив брови, Солли желчно спросила:
     -- Вы считаете, что Совет использует меня как  детонатор бомбы, которая
уничтожит мятежников? Какие у вас доказательства, рега?
     -- Почти никаких, мэм, -- ответил он после минутной паузы. -- Разве что
исчезновение Сана Убаттата...
     -- Сан заболел. Так сказал мне новый переводчик,  которого прислали  на
замену. Старик почти бесполезен, но он вряд ли  представляет собой  какую-то
угрозу. Так значит это все ваши доказательства?
     Тейео промолчал, и она раздраженно закончила:
     -- Сколько же  вас  просить: не  вмешивайтесь в  мои  дела без  должных
оснований! Ваша паранойя,  вызванная войной, не  должна распространяется  на
людей, с которыми я контактирую. Контролируйте  себя, пожалуйста! Завтра  вы
можете взять с собой одного-двух охранников, и этого вполне достаточно.
     -- Да, мэм, -- ответил он и ушел.
     В его голове звенело от гнева. Сбежав с крыльца, он вдруг вспомнил, что
новый переводчик называл  ему другую причину, по  которой заменили Убаттата.
Старик говорил,  что  Сана  отозвали  для  выполнения  каких-то  религиозных
обязанностей. Однако  веот  не  стал  возвращаться  назад. Он знал, что  это
бесполезно.
     Подойдя к охраннику, стоявшему у ворот, Тейео  попросил его задержаться
еще  на  час,  а  затем торопливо зашагал по улице,  словно  пытался уйти от
гладких  коричневых  бедер Солли,  ее розовых  пяток и  наглого  развратного
голоса, которым она отдавала ему  приказы. Морозное солнечное  утро  обещало
покой и умиротворение. Над пологими улицами развевались праздничные флаги, а
выше, почти  касаясь  неба, сияли горные вершины. Шум  рынка, суета и  толпы
людей могли сбить  с толку кого угодно. Но Тейео шел  вперед, и  его  черная
тень,  знавшая все о тщетности  жизни, скользила  по камням,  как клинок  из
тьмы.

     x x x

     -- Рега  выглядел очень встревоженным, --  сказал Батикам  своим теплым
шелковистым голосом.
     Солли засмеялась, пронзила плод ножом и, разрезав его,  положила дольку
фрукта в рот макила.
     --  Реве!  Неси  нам  завтрак,  -- крикнула  она,  усаживаясь  напротив
Батикама.  -- О, как  я проголодалась!  Наш солдафон  впал в  один  из своих
фаллократических припадков.  Он  еще  ни разу  меня не спас. А ведь это  его
единственная функция. Бедняга  выдумывает истории  о террористах  и пытается
напугать ими других людей. Как бы мне хотелось выскрести его из своих волос.
Хорошо, что хоть Сан не больше вертится рядом. Он цеплялся за меня как клещ,
навязанный  Советом.  Теперь  бы  избавиться от  реги,  и  здравствуй полная
свобода!
     Рега Тейео -- человек долга и чести, -- сказал  макил, и в его  тоне не
было иронии.
     -- Разве рабовладелец может быть человеком чести?
     Батикам посмотрел  на нее  с укором,  и его ресницы затрепетали. Она не
понимала взглядов уэрелян. Их красивые глаза казались ей загадкой.
     --  Мужчины  во  дворце просто  помешаны  на разговорах о чистоте своей
драгоценной крови, -- сказала она. -- И, конечно же, чести "их" женщин.
     -- Честь -- это великая привилегия, -- ответил Батикам. -- Мне ее очень
не хватает. Я даже завидую реге Тейео.
     --  Нет,  черт возьми!  Их  честь  -- это ложное  чувство  собственного
достоинства.  Она похожа на мочу, которой собаки метят свою территорию. Если
тебе и есть чему завидовать, Батикам, то только свободе.
     --  Из  всех  людей,  которых  я  знаю,  ты   единственная   никому  не
принадлежишь и не  являешься собственницей. Вот  настоящая свобода.  Но  мне
интересно, понимаешь ли ты это?
     -- Конечно, понимаю, -- ответила она.
     Макил  улыбнулся  и начал доедать  свой  завтрак.  Солли уловила в  его
голосе какие-то новые нотки.  Смутная тревога породила  догадку,  и она тихо
спросила:
     -- Ты скоро оставишь меня?
     -- О-о!  Посланница звезд  читает мои мысли. Да, госпожа.  Через десять
дней наша труппа отправляется в турне по Сорока государствам.
     --  Ах, Батикам, мне будет  не  хватать тебя! Ты  стал  для  меня здесь
единственной опорой... единственным  человеком, с которым я могла поговорить
или насладиться сексом...
     -- А разве это было?
     -- Было, не часто, -- со смехом ответила она.
     Ее  голос  немного дрожал. Макил  протянул к ней руки. Солли подошла  и
села к нему на колени. Наброшенный халат упало с ее плеч.
     -- О, прекрасные груди посланницы, -- прошептал он, касаясь их губами и
лаская рукой. -- Маленький мягкий живот, который так хочется целовать...
     Реве вошла с подносом, поставила его на стол и тихо удалилась.
     -- А вот и твой завтрак, госпожа, -- сказал Батикам, и Солли, вскочив с
его колен, вернулась в свое кресло.
     -- Ты свободна и  поэтому  можешь  быть честной, --  произнес  Батикам,
очищая  плод  пини. --  Не  сердись на тех  из  нас, кто  лишен всех прав на
подобную роскошь.
     Макил отрезал ломтик фрукта и передал его Солли.
     --  Он имеет вкус свободы. Узнай его. Это лишь намек, оттенок,  но  для
нас...
     --  Через несколько лет ты тоже  станешь свободным. Мы не  потерпим ваш
идиотский рабовладельческий строй. Пусть только Уэрел войдет в союз Экумены,
и тогда...
     -- А если не войдет?
     -- Как это не войдет?
     Батикам пожал плечами и со вздохом сказал:
     -- Мой дом на Йеове, и лишь там меня ожидает свобода.
     -- Ты прилетел с Йеовы? -- спросила Солли.
     -- Нет, я никогда не был на этой планете и,  возможно, никогда не буду,
--  ответил  он. -- Какую пользу может принести там макил? Но Йеова  --  мой
дом. Это планета моей свободы. И если бы ты знала...
     Его  кулак сжался до хруста  костей.  Но он тут же раскрыл  его  мягким
движением  пальцев,  как  бы  позволяя  чему-то уйти.  Батикам  улыбнулся  и
отодвинул от себя тарелку.
     --  Мне пора возвращаться в  театр,  -- сказал он. -- Мы готовим  новую
программу ко Дню Прощения.
     Солли  провела весь  день во  дворце.  Она настойчиво пыталась добиться
разрешения  на посещение  правительственных рудников и  огромных ферм по  ту
сторону гор, которые считались источником всех богатств Гатаи. Неделю назад,
столкнувшись  с  бесконечным потоком согласительных протоколов и бюрократией
Совета,  она решила, что ее  пустили по  кругу бессмысленных встреч лишь для
того,  чтобы  чиновники  могли  показать  свое  мужское  превосходство   над
женщиной-дипломатом.  Однако  недавно один  из  бизнесменов намекнул  ей  об
ужасных условиях,  царивших  на  рудниках  и  фермах.  Судя по  его  словам,
правительство скрывало там еще более грубый  вид  рабства, чем тот,  который
она видела в столице.
     День прошел впустую. Она напрасно ожидала обещанных бесед, которые  так
и  не  состоялись.  Старик,  замещавший  Сана,  перепутал  все даты и  часы.
Намеренно или по  глупости,  он  безбожно  перевирал языки Вое Део и  Гатаи,
создавая  тем  самым  невыносимые  ситуации  с  недопониманием  и  взаимными
обидами.  "Майор"  отсутствовал  все  утро,  и его замещал  какой-то солдат.
Появившись во дворце, рега присоединился к ней с мрачным и угрюмым  видом. В
конце  концов,  она  отказалась  от  дальнейших попыток и ушла  домой, решив
принять ванную и подготовиться к встрече с макилом.
     Батикам пришел поздно вечером. В середине любовной игры с переменой поз
и  ролей, которые возбуждали  Солли  все сильнее и сильнее, его ласки начали
замедляться,  нежно  скользя по телу,  как  перья.  Дрожала  от неукротимого
желания, она прижалась к нему и вдруг поняла, что макил заснул.
     -- Проснись, -- вскричала она и, все еще трепеща от страсти, встряхнула
его за плечи.
     Батикам открыл глаза, и она увидела в них страх и смущение.
     -- Прости! Прости, -- сказала она. -- Спи, если хочешь, и не обращай на
меня внимания. Ты  устал, и уже  довольно  поздно. Нет,  нет,  я  как-нибудь
справлюсь с этим.
     Однако  он удовлетворил  ее желание,  и в нежности  макила она  впервые
уловила не искреннее  чувство, а работу хорошего мастера. Утром за завтраком
она спросила его:
     -- Почему ты не видишь во мне человека, равного тебе?
     Батикам казался более усталым, чем обычно. Улыбка исчезла с его лица.
     -- Что ты хочешь сказать? -- ответил он вопросом на вопрос.
     -- Считай меня равной.
     -- Я так и делаю.
     -- Ты не доверяешь мне, -- сказала она со злостью.
     -- Не забывай, что сегодня День Прощения, -- со вздохом произнес макил.
-- Леди Туал пришла к людям  Асдока,  которые натравили на ее последователей
свирепых котов-ищеек. Она проехала среди них на спине огромного огнедышащего
кота, и люди пали на землю от ужаса. Но она благословила и простила их.
     Его руки  совершали  плавные  движения, как будто сплетали  историю  из
воздуха.
     -- Вот и ты прости меня, -- сказал он.
     -- Тебе не нужно никакого прощения!
     --  Оно  необходимо каждому из  нас.  Именно поэтому мы,  верные  лорду
Камье, время от времени просим милости у леди Туал. Мы просим о ее прощении.
Почему бы тебе сегодня не стать настоящей богиней?
     --  Они позволили мне  только  зажечь костер,  -- встревоженно ответила
она, и макил с улыбкой погладил ее по щеке.
     Прощаясь с  ним,  Солли пообещала  ему прийти в театр  и посмотреть  на
праздничное выступление.
     Ипподром,  единственное  плоское  и  достаточно  обширное  место  возле
города,  заполнялся  народом.  Продавцы зазывали  людей  к  своим  маленьким
ларькам, дети размахивали флажками, а королевские  мотокары  двигались прямо
через толпу, которая разбегалась  в стороны и смыкалась  за  ними, как вода.
Для знатных персон построили рахитичные трибуны, часть которых была прикрыта
занавесами для леди и их служанок.
     Солли  увидела  подъехавшую к трибуне  машину.  Из кабины вышла фигура,
закутанная  в  красную  мантию.  Женщина взбежала по  нескольким  ступеням и
торопливо проскользнула за занавес. Скорее всего, в материи имелись прорези,
сквозь которые дамы могли смотреть  на  праздничную церемонию. Толпа горожан
наполовину состояла  из  женщин,  но  то  были  наложницы  и  рабыни.  Солли
вспомнила, что ей тоже полагалось скрываться от глаз людей до  того момента,
пока  король не объявит выход леди Туал. В стороне от трибун,  неподалеку от
огороженного места, где пели жрецы, ее ожидала красная палатка. Она вышла из
машины и направилась туда в сопровождении подобострастных придворных.
     Рабыни в палатке  предложили  ей чай  и сладости, обступили ее, держа в
руках зеркала,  косметические принадлежности и масло  для волос. Они помогли
ей одеть  тяжелый наряд из красной и желтой материи -- ее костюм для краткой
роли в обличьи леди Туал. До сих пор никто не говорил ей, что надо делать, и
на вопросы Солли смущенные женщины отвечали:
     -- Ах,  леди!  Вам все  покажут  жрецы. Вы пойдете  за ними  и  зажжете
костер. Факел и хворост уже готовы.
     У  нее  сложилось впечатление, что они знали о  церемонии не  больше ее
самой.  К  тому же, они были придворными  рабынями, молоденькими  девушками,
совершенно  безразличными к  религии. Участие в празднике возбуждало их, как
крепкое  вино.  Тем не  менее,  они рассказали  Солли  о символизме  костра,
который она зажигала. Люди  бросали  в  него  свои ошибки  и  проступки.  Их
прегрешения сгорали и таким образом прощались. Прекрасная наивная идея.
     Жрецы радостно закричали,  и  она выглянула наружу. В  материи  палатки
действительно имелись дырки, через которые можно было наблюдать за  тем, что
творилось  вокруг. Толпа  за веревочными ограждениями сгущалась все больше и
больше. Почти никто из горожан, кроме сидевшей на трибунах публики, не видел
того,  что происходило  в священном  квадрате. Но  все махали красно-желтыми
флажками, жевали  проперченные мясные лепешки и радостно выкрикивали лозунги
туалитов. Жрецы продолжали петь свои песни.
     Правее  отверстия  мелькнула знакомая одежда. Ну, конечно же,  "майор",
подумала она. Ему не  хватило места в мотокаре, и  он был вынужден идти сюда
пешком. Несмотря на  все препятствия  и  обиды  рега примчался  к ней, чтобы
выполнить свой долг.
     -- Леди,  леди! -- закричали придворные служанки. -- Жрецы уже идут  за
вами!
     Девушки  закружились вокруг нее,  проверяя  крепление  головного убора,
поправляя  узкие  юбки  и каждую  складочку на них.  С минуту  они щипали  и
поглаживали ее, а затем начали подталкивать к  распахнувшемуся пологу. Солли
вышла  из палатки  и,  щурясь от яркого солнечного света, грациозно помахала
рукой взревевшей  от восторга толпе. Она  старалась  держаться очень прямо и
благородно,  как  это подобало  богине.  Ей не хотелось  испортить  их милую
церемонию.
     Ее уже  ожидали двое мужчин  с регалиями жрецов. Они шагнули навстречу,
подхватили Солли под локти, и один из них произнес:
     -- Сюда, леди. Сюда.
     Очевидно, ей действительно не полагалось знать о  дальнейших действиях.
Возможно, они считали женщин  настолько глупыми существами, что не объясняли
им  даже  таких элементарных  вещей.  Впрочем, ей  было  не до  этого. Жрецы
торопили  и подталкивали ее. Она путалась  в узких  юбках и длинной накидке.
Оказавшись позади  трибун, Солли с удивлением  поняла, что ее  не собираются
вести к костру.
     Разметав в  стороны столпившихся  зрителей,  к  ним  подъехала  машина.
Кто-то  закричал. Раздалось несколько выстрелов.  Жрецы  потащили  Солли под
руки, переходя на бег. Внезапно один из них выпустил ее и упал, сбитый с ног
куском летящей тьмы,  которая ударила  его  в  висок.  Стараясь вырваться от
второго  жреца,  Солли  оказалась в середине свалки. Ноги снова запутались в
юбке. Послышался  странный шум, который проник в ее мозг и пригнул к  земле.
Ослепленная  и  оглушенная,  посланница  почувствовала,  как  ее  толкнули в
какую-то темноту, и она погрузилась в удушающее колючее забытье. В угасавшем
разуме  мелькнула мысль: если  ей связывают  руки, значит она жива, и не все
еще потеряно...
     Солли  очнулась от тряски рессор. Машина мчалась неведомо куда. Люди  в
кабине тихо  переговаривались на  гатайском языке. В голове у нее мутилось и
было трудно дышать, но она понимала,  что любое сопротивление бесполезно. Ее
связали по рукам и ногам, а на голову надели мешок.
     Через  некоторое время ее  вытащили из машины  и,  словно труп, понесли
куда-то вниз по каменной лестнице. Мужчины бросили Солли на низкий топчан --
не грубо, но в заметной спешке. Она  замерла, стараясь не шевелиться. Люди о
чем-то  говорили шепотом,  но их речь оставалась для нее  непонятной. В ушах
звенели отголоски  того ужасного шума. Был  ли он реальным? Или они оглушили
ее ударом по голове? Она чувствовала себя так, словно находилась в комнате с
ватными стенами. При каждом  вдохе  тонкая  ткань  мешка попадала ей в рот и
засасывалась в ноздри.
     Кто-то дернул ее за ноги. Мужчина склонился над ней и, перевернув Солли
на живот, начал развязать ей руки.
     --  Не  бойтесь, леди, -- шепнул  он ей  на  языке Вое  Део. --  Мы  не
причиним вам вреда.
     Сняв мешок с ее головы, мужчина отступил на  несколько шагов. В тусклом
свете она разглядела еще четыре фигуры.
     -- Посидишь здесь немного, и все будет в порядке, -- с ужасным акцентом
произнес другой человек. -- Просто радуйся, как ни в чем не бывало.
     Солли  попыталась  сесть, и от этого усилия  у  нее закружилась голова.
Когда  цветные  пятна, мелькавшие перед глазами,  растворились в  сумеречном
свете, она обнаружила, что  мужчины ушли.  Они исчезли словно по волшебству.
"Просто радуйся, как ни в чем не бывало. "
     Она осмотрела  небольшую  комнату с высоким потолком и  содрогнулась от
вида темных кирпичных стен и от спертого воздуха с запахом сырой земли. Свет
маленькой  биолюминисцентной пластины бил в  потолок и разливался по комнате
слабым  рассеянным сиянием.  Неужели его  хватало для глаз уэрелян?  "Просто
радуйся, как ни в чем не бывало. "
     Черт, меня похитили, подумала Солли. Зачем им это понадобилось?
     Она  медленно перевела взгляд  с матраса на  одеяло,  потом на кувшин и
кубок, стоявшие у двери, а затем на отхожее место в углу. Разве здесь нельзя
было поставить обычный унитаз? Солли  опустила  ноги с топчана, и ее подошвы
уперлись  во  что-то  мягкое. Она  нагнулась,  разглядывая  черную массу  --
вернее,  тело, лежавшее  на полу. Мужчина. Еще не  рассмотрев,  как следует,
черт лица, она узнала его.
     О, дьявол! Даже здесь...
     Да, даже здесь майор был рядом с ней. Она, шатаясь, встала и опробовала
туалет, который в действительности оказался дырой в цементном полу, вонявшей
экскрементами и каким-то химическим  веществом. Постанывая от головной боли,
Солли  снова  села  на топчан  и  начала  массировать  руки  и  лодыжки.  Ее
методичные и ритмичные движения не только восстанавливали кровообращение, но
и уверенность в себе.
     Вот же  дерьмо! Они меня похитили. Зачем? "Просто радуйся, как ни в чем
не бывало. " У-у, гад! А что с Тейео?
     При мысли о том, что он может  оказаться мертвым, Солли вздрогнула и на
миг подтянула к себе  колени. Через некоторое время  она склонилась над ним,
пытаясь рассмотреть его лицо. Ей снова показалось, что она оглохла. Солли не
слышала даже собственных вздохов. Слабая и дрожащая,  она приложила ладонь к
его лицу. Щека была  холодной и неподвижной, однако теплота дыхания касалась
ее  пальцев,  снова  и  снова. Она легла на матрас и  осмотрела его. Мужчина
лежал  абсолютно  неподвижно,  но,  положив  свою  руку ему на грудь,  Солли
почувствовала медленные удары сердца.
     -- Тейео, -- шепнула она.
     Ее голос не  поднимался выше  шепота. Она снова положила  ладонь на его
грудь.  Ей   хотелось  еще  раз   почувствовать  это   медленное  и   ровное
сердцебиение. Оно дарило какую-то надежду на будущее. "Просто радуйся... "
     Посиди здесь, говорили они. Как  будто у нее был другой выбор! Впрочем,
это и будет  ее программой действий. А  может быть  ей  немного поспать? Да,
надо просто заснуть, и когда она проснется, ее уже выкупят, и каждый получит
свое.

     x x x

     Солли проснулась с мыслью, что надо посмотреть на часы.  После  сонного
изучения крохотного  серебристого табло она поняла,  что проспала  три часа.
День праздника продолжался. И вряд ли за них успели  дать выкуп. Значит  она
не успеет прийти в театр на вечернее выступление макилов.
     Ее глаза  привыкли к тусклому свету. Осмотревшись, она увидела  на полу
рядом с головой  Тейео  засохшую кровь. Ощупав его  череп,  Солли обнаружила
выше  виска большую  опухоль  величиной с кулак. Ее пальцы  стали липкими от
крови. По-видимому, его оглушили. Он переоделся жрецом, чтобы охранять ее во
время  церемонии. Но  что было  дальше, она  не знала. Ей  вспоминались лишь
крики, кусок летящей темноты и  твердый удар, за которым последовал  хриплый
вздох. Все слишком быстро, как в атаке айджи. А потом мир дрогнул и померк в
ужасном вибрирующем шуме.
     Она  щелкнула языком и похлопала  по стене, проверяя  свой слух.  С ним
было  все в  порядке. Ватные  стены исчезли. Может быть  ее тоже ударили  по
голове?  Она  ощупала себя, но не  нашла  ни  шишек,  ни  ранений.  Тейео не
приходил в сознание уже больше трех часов. Это свидетельствовало о серьезном
сотрясении мозга. Но  насколько  тяжела  его  рана? И  когда вернутся  люди,
захватившие их в плен?
     Солли встала и  едва не упала, запутавшись  в  узких юбках  богини. Эх,
если бы на ней  сейчас была ее одежда, а не этот причудливый наряд,  который
на нее надели придворные  служанки! Она оторвала от материи тонкую полоску и
подвязала юбки с таким расчетом, чтобы они доходили ей до  колен.  В подвале
было  прохладно  и сыро. Солли  походила  по комнате, делая согревающие махи
руками -- четыре шага вперед и четыре шага назад.
     Они бросили Тейео на  пол, вдруг  подумалось ей. Ему же там  холодно! А
что если сотрясение вызвало шок? Люди в шоке нуждаются в теплоте.
     Она остановилась, смущенная своей нерешительностью. Солли не знала, что
предпринять. Может быть поднять его на топчан?  Или лучше оставить  там, где
он  лежал?  Куда же,  черт  возьми, подевались  их похитители! А что если он
сейчас умирает? Она подошла к нему и позвала:
     -- Тейео! Откройте глаза!
     Он тихо вздохнул.
     -- Очнитесь, рега!
     Солли  вспомнила, что люди с сотрясением мозга часто впадают в кому. Но
она не знала, как воспрепятствовать этому. Тейео  снова вздохнул, и его лицо
стало более  мягким, освобождаясь от тисков неподвижности. Глаза открылись и
закрылись.  Она  приподняла  пальцем  его  веко  и увидела расфокусированный
зрачок.
     -- О, лорд Камье, -- прошептал он тихо и слабо.
     Она испытала невероятную  радость, увидев,  что  Тейео  пришел в  себя.
"Радуйся, как  ни  в  чем  не  бывало.  " Наверное,  у него была  чудовищная
головная боль, а в глазах двоилось. Она помогла ему перебраться на топчан  и
укрыла  его  одеялом.  Рега не  задавал  никаких  вопросов.  Он молча лежал,
соскальзывая в сон. Убедившись, что  с ним все в  порядке, Солли возобновила
упражнения  и около часа растягивала затекшие мышцы. Она взглянула  на часы.
Праздничный  день заканчивался.  Но ночь еще не наступила. Когда же  за ними
придут?
     Они   пришли   рано   утром  после  долгой,  почти   бесконечной  ночи.
Металлическая  дверь открылась  и  с  грохотом ударилась  о  стену. Один  из
похитителей вошел  с подносом,  а  двое  остались стоять  в дверном  проеме,
нацелив оружие на  пленницу.  Мужчина не посмел  поставить  поднос на  пол и
передал его Солли.
     --  Прошу  прощения,  леди,  --  сказал он и,  повернувшись,  вышел  из
комнаты.
     Дверь  закрылась. Загремели засовы. А она по-прежнему стояла на  месте,
держа поднос.
     -- Эй, подождите! -- закричала Солли.
     Тейео проснулся  и,  морщась  от боли, осмотрелся вокруг. Обнаружив его
рядом с собой в этой маленькой комнате, она забыла кличку, которую дала ему,
и больше не думала о нем, как о "майоре". Однако ей не хотелось называть его
по имени.
     -- Я полагаю, это завтрак, -- сказала она и села на край топчана.
     На плетеный поднос была наброшена ткань. Под ней находилась горка булок
с мясом и зеленью. Рядом лежали кусочки  фруктов,  а в центре стоял  графин,
наполненный  водой.  Его  оплетала  тонкая  узорчатая  сетка  из   какого-то
металлического сплава.
     -- Наш завтрак, обед и, возможно, ужин, --  со  вздохом добавила Солли.
-- Хм-м. Булки  выглядят довольно аппетитно. Рега, вы можете есть? Вы можете
сесть?
     Тейео приподнялся на локтях и с трудом сел, оперевшись спиной на стену.
Заметив, что он щурится, Солли с сочувствием спросила:
     -- Все еще двоится в глазах?
     Он с тихим стоном кивнул головой.
     -- Хотите пить?
     Еще еще один едва заметный кивок.
     -- Держите.
     Солли  передала  ему чашку. Удерживая ее обеими  руками и  морщась  при
каждом  глотке,  Тейео медленно  выпил  воду. Она к тому  времени  съела три
булки, потом заставила себя  остановиться  и попробовала дольку  кисловатого
плода.
     -- Хотите  фрукт?  Он  кисленький,  --  сказала  она, почувствовав себя
немного виноватой.
     Он  ничего не ответил. Солли вспомнилось, как за завтраком,  предыдущим
днем или  сто  лет назад,  Батикам  угощал ее долькой  пини. Еда, потревожив
пустой желудок, вызвала тошноту. Тейео снова  заснул. Она взяла чашку из его
расслабленных рук, налила себе воды и выпила ее, растягивая каждый глоток на
минуту.
     Почувствовав себя лучше, Солли подошла к двери и осмотрела петли, замок
и  поверхность. Она  простучала  кирпичные  стены  и  гладкий бетонный  пол,
надеясь найти какой-нибудь путь для  бегства.  Подвальный холод  заставил ее
вернуться к физическим упражнениям. Чуть позже вернулась тошнота, а вместе с
ней  и  апатия.  Солли забралась  с  ногами на  топчан и вскоре  поняла, что
плачет. Еще через несколько минут она поняла, что  засыпает. Ей захотелось в
туалет.  Она  посидела  над  дырой,   смущаясь  звуков  своего  испражнения.
Туалетной бумаги не было. Это тоже смутило ее. Она подошла к топчану, села и
подтянула колени к груди. От тишины звенело в ушах.
     Взглянув  на  Тейео,  Солли  заметила, как  он быстро отвернулся.  Рега
по-прежнему полулежал в  неудобной,  но  расслабленной  позе,  прислонившись
спиной к стене.
     -- Хотите пить? -- спросила она.
     -- Спасибо, -- ответил Тейео.
     Здесь, где  не осталось ничего  определенного,  и  время оторвалось  от
прошлого,  его тихий  голос радовал своей знакомой  интонацией. Солли налила
полную  чашку и передала ему.  Он  принял  ее  более уверенно и, выпив воду,
повторил:
     -- Спасибо.
     -- Как ваша голова?
     Он  потрогал рукой распухший  висок, поморщился и  снова  прислонился к
стене.
     -- У одного из них  был  металлический  посох, --  сказала  она, увидев
вдруг четкий образ  во вспышке путаных воспоминаний. -- Ну, да! Жезл  жреца.
Он ударил вас, когда вы набросились на другого.
     -- Они забрали мое оружие, -- шепотом ответил он. -- В обмен на участие
в праздничной церемонии.
     Рега устало закрыл глаза.
     --  А  я запуталась  в  этих длинных юбках  и  не  смогла  вам  помочь.
Послушайте! Там был какой-то шум. Возможно, даже взрыв.
     -- Да. Я же говорил вам о диверсии.
     -- А кто, по вашему, эти люди?
     -- Революционеры. Или...
     -- Вы намекали, что правительство Гатаи как-то замешано в этом.
     -- У меня нет никаких доказательств, -- шепотом ответил он.
     --  Вы были  правы.  Извините,  что я не  послушала  вашего совета,  --
сказала она, с достоинством признав свою ошибку.
     Он слегка шевельнул рукой в жесте мрачного безразличия.
     -- У вас все еще двоится в глазах?
     Тейео не ответил на ее вопрос. Он снова заснул.
     Она встала и попыталась вспомнить дыхательные упражнения селишей. Через
несколько минут загромыхали засовы, и дверь со скрипом  открылась. В комнату
вошли все те же трое  мужчин:  двое с оружием и один  с подносом --  молодые
чернокожие  парни, очень  нервные и чем-то явно  недовольные. Когда  мужчина
ставил поднос на пол, Солли без колебаний наступила на его ладонь и надавила
на нее всем весом своего тела.
     -- Подождите! --  сказала она, глядя в  лица двух вооруженных людей. --
Вы должны выслушать меня! У  моего спутника тяжелая травма черепа. Нам нужен
доктор.  Нам нужна вода. Я даже  не  могу  промыть его  рану! Кроме того, мы
хотим  получить  туалетную  бумагу.  И  потом... Кто  вы такие, черт бы  вас
побрал?
     --  Уберите ногу, леди!  --  закричал мужчина,  на  руку  которого  она
наступила. -- Сейчас же уберите ногу!
     Однако двое  других  услышали  ее.  Она  отступила  назад, и  кричавший
мужчина отбежал к двери за спины своих вооруженных товарищей.
     -- Ладно, леди. Мы извиняемся за неудобства, -- сказал он со слезами на
глазах и принялся растирать ладонь. --  Нас  называют патриотами. Мы послали
королю изменников свой ультиматум с  вестью о том,  что вы находитесь у нас.
Так что давайте не будем обижать друг друга. Хорошо?
     Он повернулся, кивнул одному из охранников,  и тот закрыл дверь. Запоры
скрипнули, а затем наступила тишина. Солли вздохнула и села на топчан. Тейео
поднял голову.
     -- Это было опасно, -- сказал он с печальной улыбкой.
     --  Я  знаю,  --  ответила она.  --  И  это было  глупо. Но я  не могла
сдержаться. А  видели, как они  стушевались и бежали отсюда!  Теперь  у  нас
будет вода!
     Она  заплакала.  Она  всегда плакала  после  ссор  и  после  того,  как
причиняла кому-то боль.
     -- Посмотрим, что они принесли на этот раз.
     Солли  поставила  поднос  на  матрас  и  приподняла  салфетку,  которая
прикрывала еду. Обычно так подавали заказанную пищу в номера третьеразрядных
отелей.
     -- Прямо все удобства, -- прошептала она.
     Под  тканью  было   множество   предметов:  горсть  печений,  небольшое
пластиковое зеркальце, гребень, крохотный горшочек с каким-то веществом,  от
которого пахло сгнившими цветами, и пачка женских гатайских тампонов.
     -- Набор для  леди, -- проворчала Солли. --  Черт  бы  их побрал, тупых
придурков! Зачем мне здесь зеркало?!
     Она швырнула его через комнату.
     --  Неужели  они думают,  что  я  и  дня  не  могу провести,  чтобы  ни
посмотреть на свое отражение! Идиоты!
     Она  сбросила на  пол все  предметы, оставив на подносе только печенье.
Впрочем,  Солли знала,  что позже она поднимет тампоны  и положит пачку  под
матрас  на тот случай,  если  их задержат  здесь на срок, превышавший десять
дней. А что если дольше?
     -- О Боже, -- прошептала она.
     Солли встала и  подобрала зеркало, маленький  горшочек, пустой кувшин и
фруктовую кожуру от предыдущего завтрака. Положив все это на  пустой поднос,
она поставила его рядом с дверью.
     -- Наша мусорная корзина, -- сказала она Тейео на языке Вое Део.
     К счастью, в гневе она всегда выражалась  на альтерранском  наречии. Ей
не хотелось показаться веоту излишне грубой и несдержанной.
     -- Если  бы вы только знали, как трудно быть в вашем обществе женщиной,
-- сказала  она, усаживаясь обратно на матрас. -- Такое впечатление, что все
мужчины Уэрела ярые женоненавистники!
     -- Я думаю, они хотели сделать как лучше, -- ответил Тейео.
     В его голосе не было ни насмешки, ни оправдания. Если он и радовался ее
смущению, то неплохо скрывал это чувство.
     -- Кроме того, они дилетанты, -- добавил рега.
     -- Возможно, это и плохо, -- подумав, ответила она.
     -- Возможно.
     Он сел  и  осторожно ощупал  повязку на  голове.  Его  волнистые волосы
слиплись от крови.
     --  Вас  похитили,  чтобы  потребовать выкуп, --  сказал  Тейео. -- Вот
почему они нас не  убили. У  них не было оружия. Возможно, эти парни даже не
умеют обращаться с ним. Жаль, что жрецы отобрали мой пистолет.
     -- Вы хотите сказать, что это не они предупреждали вас?
     -- Я не знаю, кто предупреждал меня.
     Головная боль заставила его замолчать на несколько минут.
     -- Солли... У нас есть вода?
     Она принесла ему полную чашку.
     -- К сожалению,  ее  не хватит, чтобы  промыть  вашу  рану.  Зачем  мне
зеркало, когда у нас нет воды!
     Он поблагодарил ее,  утолил  свою жажду и  сел у стены, оставив в чашке
воду на последний глоток.
     -- Они не планировали брать меня в плен, -- сказал Тейео.
     Подумав об этом, Солли кивнула и спросила:
     -- Из-за страха, что вы опознаете их?
     -- Будь у  них место для  второго человека,  они не  поместили бы  меня
вместе с леди.
     Он говорил без всякой иронии.
     -- Они приготовили это помещение только для вас. Я думаю, оно находится
где-то в городе.
     Солли кивнула.
     -- Машина ехала около получаса.  Однако я не видела дороги, потому  что
они надели мне на голову мешок.
     -- Наши похитители отправили во дворец свой ультиматум, но не  получили
никакого ответа. Или, возможно, им  ответили  насмешливым отказом. Скоро они
потребуют, чтобы вы написали королю записку.
     -- Ага! Им  хочется убедить правительство, что я действительно у них? А
почему им нужно в этом кого-то убеждать?
     Они оба помолчали, и Тейео ответил:
     -- Извините меня. Я не не в силах думать.
     Он лег  на спину. Чувство усталости пересилило ее возбуждение, и  Солли
легла рядом  с ним. Она скатала юбку богини  и положила ее  себе  под голову
вместо подушки. Колючее одеяло прикрывало их ноги.
     -- Надо попросить у них подушку, --  сонно сказала она. -- Кроме этого,
я хочу получить мыло, свое одеяло и... Что еще?
     -- Может быть ключ от двери? -- тихо прошептал Тейео.
     Они лежали бок о бок в объятиях тишины и тусклого ровного света.

     x x x

     На следующий  день  около  восьми  часов утра в  комнату  вошли  четыре
патриота. Двое  остались  у двери, нацелив на пленников оружие. Другая пара,
неуклюже подталкивая друг друга, подошла к Тейео и Солли, которые сидели  на
низком топчане. Незнакомый мужчина заговорил на языке Вое Део. Он  извинился
за  неудобства,  причиненные леди,  и пообещал сделать все возможное,  чтобы
смягчить ее  дискомфорт. Взамен  он попросил  немного  потерпеть и  написать
записку  проклятому королю предателей: всего лишь несколько слов о  том, что
ее выпустят на  свободу только после того, как Совет отменит свой  договор с
Вое Део.
     -- Совет не отменит его,  --  ответила  Солли. -- И королю  не позволят
совершить такой поступок.
     -- Прошу не спорить, --  раздраженно сказал мужчина. --  Вот письменные
принадлежности. А вот текст, который вы должны переписать.
     Он бросил на матрас бумагу и ручку и  отступил на  шаг, словно страшась
приблизиться к ней.
     Солли  осознала,   что  Тейео  демонстративно  отстранился   от   этого
разговора. Он был абсолютно неподвижным. Его голова опустилась вниз,  взгляд
застыл на животе. И мужчины не обращали на него никакого внимания.
     -- Я  согласна переписать ваш текст,  но взамен  хочу  воды --  причем,
много  воды -- одеяло,  мыло, туалетную бумагу, подушку и  доктора. Я  хочу,
чтобы кто-то  приходил сюда на мой  стук в дверь. И еще мне нужна подходящая
одежда. Теплая одежда для мужчины.
     -- Никакого доктора!  -- ответил  человек.  --  Пожалуйста,  перепишите
текст! Сейчас же!
     Он был  так раздражен и нетерпелив, что Солли не  посмела настаивать на
своем. Она прочитала их требования, переписала их крупным детским почерком и
отдала  записку  вожаку.  Тот  проверил  текст, кивнул и, ничего  не сказав,
покинул комнату. Следом за ним ушли и остальные. Раздал скрип засовов и звон
ключей.
     -- Наверное, мне надо было отказать этим олухам.
     -- Я так не думаю, -- ответил рега.
     Он встал, потянулся,  но, почувствовав головокружение, снова  опустился
на матрас.
     -- А вы неплохо торгуетесь, -- похвалил Тейео.
     -- Поживем -- увидим. О, мой Бог! Что же будет дальше?
     --  Скорее  всего, правительство  Гатаи не выполнит их  требований,  --
ответил рега. -- Но если Вое Део и  послы Экумены узнают  о  вашем пленении,
они окажут давление на короля.
     --  Как  бы  мне  хотелось,  чтобы  они поторопились. Советники  сейчас
растеряны и  сбиты  с  толку.  Спасая  репутацию  правительства,  они  могут
попытаться скрыть  мое  исчезновение. А  это вполне  вероятно. Как долго они
могут хранить его в  тайне? И  что будут  делать ваши  люди? Они начнут  вас
искать?
     -- Вне всяких сомнений, -- вежливо ответил он.
     Любопытно,  что  его  чопорные  манеры,  которые там,  на  воле, всегда
отталкивали  Солли,   теперь   оказывали   на  нее  совсем   другой  эффект:
сдержанность  и официальность Тейео пробуждали в ней воспоминание о том, что
она  по-прежнему являлась  частью огромного  мира  -- мира, из  которого  их
забрали  и  куда  они  должны были  вернуться; мира,  где люди жили  долго и
счастливо.
     А что означала долгая жизнь, спросила она себя и не нашла ответа. Солли
никогда не думала на  такие темы. Но  эти  молодые патриоты обитали  в  мире
коротких  жизней.   Они  подчинялись  своим  законам,  которые  определялись
требованиями, насилием, неотложностью и смертью. И что  их  толкало на  это?
Фанатизм, ненависть и жажда власти.
     --  Каждый раз, когда наши  похитители закрывают  эту дверь, я  начинаю
бояться, -- тихо сказала она.
     Тейео прочистил горло и ответил:
     -- Я тоже.

     x x x

     Они упражнялись в айджи.
     -- Хватай! Нет, хватай, как следует! Я же не стеклянная. Вот так...
     -- Понятно!  --  возбужденно воскликнул  он, когда  Солли показала  ему
новый прием.
     Тейео повторил движение и вырвался из ее захвата.
     -- Хорошо!  Теперь  ты делаешь паузу...  и наносишь  удар! Вот  так! Ты
понял?
     -- У-у-у!
     -- Прости. Прости меня, Тейео... Я  забыла о  твоей ране.  Как ты  себя
чувствуешь? Я извиняюсь...
     -- О, лорд  Камье,  -- прошептал он,  садясь  у  стены  и сжимая руками
голову.
     Рега  сделал несколько глубоких вдохов. Она опустилась  рядом с нем  на
колени и озабоченно осмотрела опухоль на виске.
     -- Но это не честный бой, -- сказал он, опуская руки.
     -- Конечно, нечестный.  Это айджи. Честным можно быть только в  любви и
на  войне. Так говорят на Терре. Прости меня, Тейео. Это  было очень глупо с
моей стороны!
     Он засмеялся смущенным ломанным смехом и покачал головой.
     -- Нет, Солли. Показывай дальше. Я еще такого не видел.

     x x x

     Они упражнялись в созерцании.
     -- И что мне делать с моим умом?
     -- Ничего.
     -- Значит ты позволяешь ему блуждать?
     -- Нет. Но разве я и мой ум что-то разное?
     -- Тогда... Разве ты не фокусируешься на чем-то? Неужели твои блуждают,
как хотят?
     -- Нет.
     -- Значит ты все-таки не позволяешь ему возбуждаться?
     -- Кому? -- спросил он и быстро взглянул вниз.
     Наступила неловкая пауза.
     -- Ты подумал о...
     -- Нет-нет! -- ответил он. -- Ты ошиблась! Попробуй еще раз.
     Они молчали почти четверть часа.
     --  Тейео, я не могу. У меня чешется нос. У меня чешутся мысли. Сколько
времени ты потратил, чтобы научиться этому?
     Он помолчал и неохотно ответил:
     -- Я занимался созерцанием с двух лет.
     Нарушив  свою  расслабленную  и  неподвижную  позу,  он  нагнул голову,
вытянул шею и помассировал мышцы плеч. Солли с улыбкой наблюдала за ним.
     --  Я снова думала  о  долгой жизни, -- сказала она. -- Но только не  в
терминах времени, понимаешь? Например, я могла бы прожить одиннадцать веков.
А  что это значит? Ничего. Знаешь, что я имею  в виду? Мысли о  долгой жизни
создают  какую-то разницу. Вот ты была одной, а потом у тебя рождаются дети.
Даже  сама мысль  о  будущих  детях меняет  что-то внутри -- какое-то тонкое
равновесие.  Странно, что я думаю об этом сейчас,  когда мои шансы на долгую
жизнь начинают стремительно падать...
     Тейео ничего не ответил. Он не дал ей никакой зацепки, чтобы продолжать
разговор.  Рега  был  одним  из самых  молчаливых людей,  которых она знала.
Многие  мужчины  поражали  ее  своей  многословностью.  Она  и  сама  любила
поговорить. А  вот он  был  тихим.  И ей хотелось  узнать, что давала  такая
умиротворенность.
     -- Все  зависит  от  практики, верно? --  спросила она.  -- Надо просто
сидеть и ни о чем не думать.
     Тейео кивнул.
     -- Годы и годы практики. О Боже! Неужели мы будем здесь так долго...
     -- Конечно же, нет, -- ответил он, уловив ее мысли.
     -- Почему они ничего не делают? Чего они ждут? Прошло уже девять дней!

     x x x

     С самого начала по молчаливому соглашению они поделили комнату пополам.
Линия проходила посередине  топчана, от  стены до стены. Дверь находилась на
ее территории  -- слева, а туалет принадлежал  ему. Любое вторжение  в чужое
пространство  требовало  какого-то очевидного  намека  и  обычно позволялось
кивком головы. Если один из них пользовался  туалетом, другой отворачивался.
А когда у них собиралось достаточное количество воды, они принимали "кошачью
баню",  и  тогда  кто-то снова сидел лицом  к стене.  Впрочем, это случалось
довольно  редко.  Разграничительная  линия на топчане  была  абсолютной.  Ее
пересекали только их  голоса, храп и запахи тел.  Иногда она чувствовала его
тепло. Температура уэрелян на несколько градусов превышала ее собственную, и
когда Тейео спал, Солли чувствовала в прохладном воздухе  исходившее от него
тепло. Интересно, что даже в глубоком сне они  и пальцем не  смели  пересечь
невидимую границу.
     Солли часто задумывалась над их вежливым нейтралитетом и порою находила
такие отношения  забавными. Но иногда они казались ей глупыми  и капризными.
Неужели   они   оба  не   могли   воспользоваться   простыми   человеческими
удовольствиями? Солли  прикасалась к  Тейео  лишь  дважды: в тот день, когда
помогала ему  забраться на топчан, и еще раз, когда, накопив воды, промывала
рану на его голове. Используя гребень и куски от юбки богини, она постепенно
удалила из волос  Тейео смердящие комочки крови. Затем Солли  перевязала ему
голову. Все юбки ушли  на бинты и тряпки для мытья. А когда его рана немного
зажила, они начали практиковаться в  айджи. Однако захваты и  объятия  айджи
имели  безликую ритуальную  чистоту  и  находились за гранью живого общения.
Время  от времени  Солли даже обижалась  на сексуальную незаинтересованность
Тейео.
     И  все  же  его   твердое  самообладание  стало  для  нее  единственной
поддержкой в  этих неописуемо трудных условиях. Так вот, оказывается, какими
они были: он, Реве  и  многие уэреляне. А Батикам?  Да, он потворствовал  ее
прихотям и желаниям, но  являлась  ли эта уступчивость  настоящим контактом?
Она  вспоминала  страх  в  его  глазах   той  ночью.  Нет,   им  двигало  не
самообладание, а принуждение.
     Вот  она  --  парадигма  рабовладельческого общества: рабы  и  хозяева,
попавшие в одну и ту же ловушку тотального недоверия и самозащиты.
     --  Тейео, --  произнесла  она, --  Я не понимаю  рабства. Позволь  мне
высказать свои мысли.
     Хотя  он  не ответил  ни согласием, ни  отказом, на его  лице появилось
выражение дружеского внимания.
     -- Я хочу понять, как возникает социальное обустройство и как отдельный
человек становится его  неотъемлемой  частью.  Давай  оставим  пока  вопрос,
почему  ты  не желаешь  рассматривать  рабство  как неэффективную и жестокую
модель общества.  Я  не  прошу тебя  защищать  его  или отрекаться от  своих
убеждений. Я просто пытаюсь понять,  как  человек может верить в то, что две
трети  людей  его  мира принадлежат ему по праву рождения. Даже пять шестых,
если считать ваших жен и матерей.
     Он выдержал долгую паузу и сказал:
     -- Моя семья владеет только двадцатью пятью рабами.
     -- Не уклоняйся от вопроса.
     Он улыбнулся, принимая упрек.
     -- Мне кажется, что  вы оборвали между собой все человеческие связи, --
продолжала Солли. -- Вы игнорируете  рабов, а им в  свою очередь  нет до вас
никакого дела. Между  тем,  все люди должны взаимодействовать.  Вы разделили
общество  на  две половины  и,  не покладая  рук,  трудитесь над  ежедневным
воссозданием  этой границы.  Сколько  сил  теряется  напрасно!  Ведь  это не
естественная  граница!  Она  искусственно  создана людьми.  Лично  я не могу
назвать никаких отличий между собственниками и рабами. А ты можешь?
     -- Конечно.
     -- И все они будут иметь отношение к культуре и поведению, верно?
     Подумав немного, Тейео кивнул.
     -- Вы принадлежите к одной и той же расе и даже народу. Вы одинаковы во
всем, не считая легких различий в оттенках кожи. Если воспитать ребенка-раба
как  хозяина, он  будет собственником во всех отношениях,  и наоборот. Таким
образом, вы всю жизнь поддерживаете разграничение, которого на самом деле не
существует. И я не могу понять,  почему вы не видите, насколько это напрасно
и бесполезно -- причем, не только в экономике, но и...
     -- На войне, -- вдруг добавил он.
     Наступило долгое молчание. Солли еще о многом хотелось  сказать, однако
она терпеливо ожидала развития темы.
     -- Я  был на  Йеове, --  сказал он в  конце концов.  -- На самом острие
гражданской войны.
     Так вот где ты получил все эти шрамы, подумала она.
     Как  бы скрупулезно  Солли ни отводила взгляд в сторону,  она давно уже
рассмотрела стройное черное тело  Тейео, а на  занятиях айджи увидела на его
левой руке длинный широкий шрам.
     --  Как ты, наверное, знаешь, рабы колонии  подняли мятеж --  сначала в
некоторых  городах, а потом на  всей планете. Наша  армия состояла только из
рабовладельцев. Мы  не посылали  туда  рабов-солдат,  потому  что  они могли
нарушить  присягу. На фронт  улетали лишь веоты-добровольцы. Мы считали себя
хозяевами, а их -- слугами, но война  шла на  равных. Я  понял  это довольно
быстро. А позже мне пришлось  признать,  что мы  воевали  с  сильным и умным
противником. Они победили нас.
     -- Но это... -- начала было Солли и замолчала.
     Она не знала, что сказать.
     --  Они побеждали нас с самого  начала,  -- рассказывал он. -- Частично
из-за  того,  что  наше  правительство не понимало,  насколько  они хороши и
сильны.  А  они  сражались лучше и  злее  нас, разумно  и  с  исключительной
смелостью.
     -- Они боролись за свою свободу!
     -- Возможно, -- вежливо ответил Тейео.
     -- И ты...
     -- Я хочу сказать, что уважал своих противников.
     -- А мне  ничего не известно об этой  войне, да и вообще  о войнах,  --
сказала  она со смесью  горечи  и раздражения. --  Я  жила какое-то время на
Кеаке, но там не было войны. Там происходило расовое самоубийство. Бездумное
уничтожение биосферы. Наверное,  есть  большая разница...  Именно тогда союз
Экумены решил ввести запрет на некоторые виды вооружения. Мы просто не могли
смотреть  на то,  как Оринт  и Кеака  разрушали  самих  себя. Терранцы  тоже
отвергали  Конвенцию  союза. И  они  едва не погубили  свою  планету.  Между
прочим, я наполовину терранка. Мои предки  веками гонялись друг за другом по
планете -- сначала с дубинами, а позже с атомными бомбами. Они тоже делились
на хозяев и слуг... целые тысячелетия. Я не знаю, насколько хороша Конвенция
союза и  верна ли она.  Кто мы такие,  чтобы позволять другим  планетам то и
запрещать им это? Но идея Экумены  предлагает способ сосуществования! Способ
открытого общения. Мы не хотим мешать кому-то двигаться вперед.
     Он слушал ее и ничего не говорил. И только позже тихо прошептал:
     -- Мы  учились  смыкать ряды.  Всегда.  Я  думаю,  ты  правы.  Это была
напрасная трата времени, сил и духа. Вы более  открыты.  И мне нравится ваша
свобода.
     Эти   слова  многого  стоили   ему,   подумала  Солли.  Не  то  что  ее
словоизлияния, похожие на танцы света и тени. Он говорил от чистого  сердца,
и поэтому она с благодарностью принимала его  похвалу. К  тому времени Солли
начала  понимать, что с каждым прошедшим днем она все больше и больше теряла
уверенность  и  надежду. Она  теряла убежденность  в  том, что  их  выкупят,
освободят, что  они  когда-нибудь выберутся из  этой  комнаты, и что  вообще
останутся живыми.
     -- Это война была жестокой?
     -- Да, -- ответил он. -- Я даже не могу объяснить... Не могу сказать...
Там все происходило ослепительно быстро, как в мощных вспышках света.
     Он  поднял руки  к лицу, словно хотел закрыть  глаза, а затем  с укором
посмотрел  на   Солли.  И   тогда  она  поняла,  что  его  стальное  на  вид
самообладание было уязвимо во многих местах.
     -- То, что я видела на Кеаке, происходило в такой же манере, -- сказала
она. -- Я тоже ничего не могла объяснить. Как долго ты был на Йеове?
     -- Чуть меньше семи лет.
     Она поморщилась.
     -- Значит ты везучий?
     Этот странный  вопрос  не  имел прямого  отношения  к  тому, о  чем они
говорили, но Тейео по достоинству оценил его.
     --  Да,  --  ответил  он.  --  Мне  всегда  везло. Большинство  из моих
соратников погибли в боях, и многие из них -- в первые три года. Мы потеряли
на Йеове  триста тысяч  человек.  Правительство  замалчивает  это.  Подумать
только:  две  трети  веотов  Вое Део  убиты!  А я  остался  жив. Наверное, я
действительно очень везучий.
     Он  опустил подбородок  на  сцепленные  пальцы  и  замкнулся  в мрачном
молчании.
     Через какое-то время Солли тихо прошептала:
     -- Надеюсь, ты по-прежнему удачлив.
     Он ничего не ответил.

     x x x

     -- Как долго их уже нет? -- спросил Тейео.
     Она посмотрела на часы и прочистила пересохшее горло.
     -- Шестьдесят часов.
     Их похитители не пришли прошлым днем в  положенное время. Они не пришли
и  этим утром.  У пленников кончилась еда, а  затем  и  вода.  Солли и Тейео
становились все более  мрачными и  молчаливыми.  Иногда они  перебрасывались
короткими фразами, но большую часть времени в комнате царила тишина.
     --  Это  ужасно,  --  сказала она. --  Это  просто  ужасно.  Я  начинаю
думать...
     --  Они  не  бросят  тебя, -- проворчал  Тейео.  -- Они  взяли  на себя
ответственность за твою жизнь.
     -- Потому что я женщина?
     -- Частично.
     -- Вот же дерьмо!
     Он  улыбнулся, вспомнив,  что там,  на воле, ее грубость  казалась  ему
невыносимой.
     -- А вдруг их поймали и  расстреляли? -- воскликнула она.  -- Что  если
они никому не успели рассказать, где держат нас?
     Тейео тоже не раз подумывал об этом. И он не знал, как ее успокоить.
     -- Мне не  хотелось  бы умирать в таком  противном  месте, -- заплакала
она. --  Здесь холодно  и грязно. Я воняю, как падаль. Я  воняю уже двадцать
дней! От  страха смерти меня  мучает понос, а я не  могу выдавить  из себя и
капельку кала. Меня мучает жажда, но у нас нет ни капли воды!
     -- Солли!  -- сказал он резко. --  Успокойся! Не теряй  свою  гордость!
Оставайся твердой, как кремень!
     Она с изумлением посмотрела ему в лицо.
     -- А для чего мне оставаться твердой?
     Он смущенно замолчал, и она спросила:
     -- Мои грубые слова задевают твою благородную честь?
     -- Нет, но...
     -- Тогда в чем дело? Что тебя волнует?
     Он подумал, что  у нее  начнется  истерика, но Солли вскочила, схватила
пустой поднос и стала колотить им по двери, пока не разломала его на части.
     --  Идите сюда, черт  бы  вас  побрал! -- кричала  она. -- Идите  сюда,
ублюдки! Выпустите нас отсюда!
     Потом Солли села на матрас и с печальной улыбкой посмотрела на Тейео.
     -- Вот так, -- сказала она.
     -- Подожди-ка! Слушай!
     Они на миг затаили дыхание.  Где бы ни находился этот подвал, городские
звуки до него не доходили.  Но  теперь неподалеку  отсюда происходило что-то
очень серьезное. Они услышали взрывы и приглушенную канонаду.
     Дверные засовы заскрипели.
     Пленники вскочили на ноги. Дверь открылась -- на  этот раз очень тихо и
медленно. На пороге стоял вооруженный мужчина. Подняв винтовку наперевес, он
отступил на шаг, и в  комнату вошли два  патриота. Первого, того, что  был с
пистолетом, они никогда не видели. Второго, с  перекошенным от страха лицом,
Солли называла  толмачом.  Он выглядел так, словно долго бежал  или с кем-то
сражался  -- грязный,  оборванный  и немного  ошалевший.  Прикрыв  дверь, он
протянул им несколько  листков. Все  четверо настороженно  смотрели  друг на
друга.
     -- Дайте нам воды, ублюдки! -- прохрипела Солли.
     -- Леди! -- торопливо произнес толмач. -- Я извиняюсь.
     Казалось, он не слышал ее слов. Его взгляд впервые перешел на регу.
     -- В городе идет ужасное сражение, -- сказал он.
     -- А кто сражается? -- спросил Тейео ровным властным голосом.
     --  Вое Део и мы, --  ответил молодой  патриот. --  Они послали в Гатаи
свои  отряды. Сразу  после  похорон  ваше правительство  потребовало  от нас
капитуляции. А вчера они  ввели  свои войска и затопили город кровью. Кто-то
передал  солдатам Вое Део все адреса староверческих центров.  И некоторые из
наших.
     В его голосе чувствовалось смущение -- злое обиженное смущение.
     -- Вы сказали, похороны? -- спросила Солли. -- Чьи похороны?
     Толмач хмыкнул, и тогда Тейео повторил вопрос:
     -- Чьи похороны?
     --  Похороны леди. Ваши.  Вот,  смотрите...  Я принес  отпечатанные  на
принтере сообщения, взятые из информационной сети. Похороны были  по высшему
разряду. Они сказали, что вы умерли при взрыве бомбы.
     -- При каком еще взрыве, черт бы вас побрал? -- хрипло закричала Солли.
     Патриот повернулся к ней и сердито ответил:
     -- При  взрыве, который произошел на празднике. Его устроили староверы.
Они заложили в костер Туал огромное  количество взрывчатки. Но мы узнали  об
их плане  и решили немного изменить  его.  Мы  спасли вас от верной  смерти,
леди!
     --  Спасли  меня?  Да хватит лгать! Вы хотели  получить за  меня выкуп,
ослиные задницы!
     Пересохшие губы Тейео  потрескались от смеха, который ему едва  удалось
удержать.
     --  Дайте мне  ваши копии, -- сказал он,  и молодой человек передал ему
пачку листков.
     -- Немедленно принесите нам воды! -- закричала Солли.
     -- Нет-нет,  господа.  Я  прошу вас  задержаться,  --  поспешно добавил
Тейео. -- Нам надо обсудить сложившуюся ситуацию.
     Сев  на  матрас,  он  и  Солли  за несколько  минут прочитали статьи  о
трагическом окончании  праздника  и  прискорбной смерти  всеми  уважаемой  и
любимой  посланницы Экумены.  В правительственной  речи сообщалось, что  она
погибла  в результате террористического акта, осуществленного староверами, а
ниже  кратко упоминались имена ее телохранителя, жрецов и  зрителей, которые
были  убиты  при  взрыве.  Несколько  статей  посвящались  длинному описанию
траурных  мероприятий,  отчетам  о  беспорядках   и  репрессиях.  Затем  шла
благодарственная речь  короля, которую тот произнес в ответ на  предложенную
помощь Вое Део. Он просил уничтожить раковую опухоль терроризма...
     -- Так, -- задумчиво произнес Тейео.  -- Значит Совет не ответил на ваш
ультиматум. Почему же вы оставили нас живыми?
     Солли  нахмурилась.  Этот  вопрос показался  ей бестактным,  но  толмач
спокойно ответил на него:
     -- Мы решили, что выкуп за вас даст Вое Део.
     --  Я думаю, они нас выкупят, --  согласился Тейео. -- Но  вам лучше не
сообщать своему  правительству  о том,  что  вы  оставили  нас живыми.  Если
Совет...
     -- Подожди, -- сказала  Солли, касаясь  его руки. -- Я хочу подумать об
этом деле.  Быстрее всего нас выкупит посольство Экумены. Но как передать им
туда послание?
     --  Не  забывай,  что  в город введены  войска Вое Део.  Мне лишь  надо
написать сообщение и отправить его охранникам из моей команды.
     Солли  сжала его запястье,  подавая какой-то предупреждающий знак.  Она
взглянула на толмача и ткнула в его сторону указательным пальцем:
     -- Вы  украли  посла  Экумены,  ослиные  задницы! Теперь  вам  придется
кое-что  сделать, чтобы заслужить мое расположение. Я  готова  простить вас,
потому что нуждаюсь  в вашей помощи. Если ваше чертово правительство узнает,
что я жива, оно  попытается спасти свое  лицо и, конечно же, уничтожит меня.
Где вы прячете нас? Есть ли у нас какой-то шанс выбраться из этого подвала?
     Мужчина раздраженно покачал головой.
     -- Нет, мы все теперь отсиживаемся здесь, внизу, -- ответил  он. --  Вы
останетесь здесь. Мы не хотим подвергать вас опасности.
     -- Да, тупоголовые придурки!  Вам сейчас надо беречь нас  изо всех сил,
--  сказала  Солли. --  Мы  стали  вашей  единственной  гарантией  спасения!
Принесите  нам  воды, черт  бы вас побрал!  И дайте нам  поговорить немного!
Возвращайтесь через час!
     Молодой человек склонился над ней, и его лицо исказилось от гнева.
     -- Леди! Вы ведете себя как  пьяная развратная рабыня! Вы... Вы грязная
и вонючая инопланетная сучка!
     Тейео вскочил на ноги, но Солли дернула его за руку.  В полном молчании
толмач и другой мужчина подошли к двери, открыли замок и вышли.
     -- Ты только посмотри... -- сказала она с ошеломленным видом.
     -- Зря... Зря... -- шептал Тейео.
     Он даже не знал, как выразить ей свою мысль.
     -- Они не поняли тебя. Лучше бы с ними говорил я.
     --  Ну да, конечно!  Женщинам  не положено  отдавать  приказы.  Женщины
вообще  не должны  говорить.  Гавнюки! Самовлюбленные ничтожества!  Но ты же
говорил, что они чувствуют ответственность за мою жизнь!
     --  Да,  это  так, -- ответил он. -- Но они очень молоды и фанатичны. И
еще они ужасно напуганы.
     Ты  говорила  с  ними, как  с рабами, думал он. Однако  Тейео  не  смел
сказать ей этого вслух.
     -- Я тоже ужасно напугана!  --  закричала Солли, и по ее щекам побежали
слезы.
     Она вытерла глаза и села среди бумаг.
     -- О  Боже! Мы мертвы уже  двадцать дней. Похороны состоялись полмесяца
назад. Интересно, кого они кремировали вместо нас?
     Тейео удивлялся  ее  силе.  Его  рука  болела.  Он  мягко  помассировал
запястье и с улыбкой взглянул на нее.
     -- Спасибо, что удержала меня, -- сказал он. -- Иначе я ударил бы его.
     --  Знаю.  Бесшабашное  рыцарство. А тот  парень с оружием сделал бы  в
твоей голове дыру. Послушай, Тейео.  Ты  уверен, что нас спасут,  если  твое
послание попадет в руки армейского офицера или охранника из Вое Део?
     -- Конечно.
     -- А что если твоя страна играет в ту же игру, что и Гатаи?
     Он взглянул на Солли, и гнев, который то вздымался  в нем, то угасал на
протяжение  этих бесконечных  дней, захлестнул  его  неудержимым  потоком --
потоком негодования, ненависти и презрения. Он  не мог  говорить, потому что
на языке  крутились те  же  оскорбления, которые  бросил  ей  в лицо молодой
патриот. Тейео  прошелся по своей  территории,  сел на топчан и отвернулся к
стене. Он сидел, скрестив ноги и положив одну ладонь на другую. Солли что-то
говорила, но он не слушал ее.
     Почувствовав недоброе, она замолчала, а затем напомнила:
     --  Мы хотели поговорить,  Тейео. У  нас в запасе только час.  Я думаю,
наши  похитители выполнят все,  что мы  скажем.  Но нам  надо  предложить им
какой-то стоящий план -- то, что можно реально исполнить.
     Он не отвечал. Кусая губы, Тейео хранил молчание.
     -- Что я  такого сказала?  Неужели  я чем-то обидела  тебя?  О Господи!
Тогда прости меня. Я ничего не понимаю...
     -- Они...
     Замолчав, он попытался овладеть собой и своими непослушными губами.
     -- Они нас не предадут.
     -- Кто? Патриоты?
     Он не ответил.
     -- Ты хочешь сказать, Вое Део? Ты действительно уверен в этом?
     После ее  мягкого недоверчивого вопроса он вдруг понял, что она  права.
Разве  правительство  уже  не  предавало  своих  сынов на  Йеове?  Разве  не
напрасной оказалась его верность  стране и долгу? И что стоила для них жизнь
никому  не нужного веота? Солли продолжала  извиняться и твердить,  что  он,
возможно, прав. А Тейео сжимал руками виски, тоскуя о слезах  -- сухой,  как
камень.
     Она нарушила границу. Ее рука легла ему на плечо.
     -- Тейео, я  извиняюсь, -- сказала Солли. -- У меня и в мыслях  не было
оскорблять твое достоинство!  Я очень уважаю тебя.  Только ты  моя надежда и
помощь.
     -- Все это ерунда, -- сказал он. -- Вот если бы я... Просто мне хочется
пить.
     Она вскочила и забарабанила в дверь кулаками.
     -- Дайте нам воды! -- закричала она. -- Сволочи, сволочи!
     Тейео встал и  зашагал по  комнате: три шага вперед,  поворот, три шага
назад, поворот. Внезапно он остановился на своей половине.
     -- Если ты права, нам и нашим похитителям угрожает серьезная опасность.
Сообщение  о  твоей смерти помогло гатайцам оправдать вторжение отрядов  Вое
Део. С их  помощью король и Совет хотят уничтожить все антиправительственные
фракции  и  группировки.  Вот  почему  нашим солдатам стали известны  адреса
подпольных  центров. Как бы  там ни было, правительства Гатаи и Вое  Део  не
позволят тебе воскреснуть заново.  Нам повезло, что  мы  находимся в плену у
патриотов.
     Солли смотрела  на него с какой-то странной нежностью, которую он нашел
неуместной.
     --  Теперь  бы  еще  понять,  какую  позицию  займет  союз  Экумены, --
продолжал Тейео. -- Я хочу сказать... Ваши люди действительно поступают так,
как говорят?
     -- У  политиков всегда  две правды. Если посольство увидит, что Вое Део
пытается подчинить Гатаи,  они  не станут вмешиваться,  но и не одобрят того
насилия, о котором говорили патриоты.
     -- Репрессии направлены против тех, кто мешает гатайцам вступить в союз
Экумены.
     -- Все равно их не одобрят. А если в посольстве узнают, что я жива, Вое
Део получит хорошую взбучку. Но  как нам отправить  туда весточку о себе?  Я
была  здесь  единственной  посланницей  Экумены.  Кто мог бы стать  надежным
курьером?
     -- Любой из моих людей, но...
     -- Скорее всего, их уже  отозвали назад.  Зачем  держать  охрану посла,
если  тот  погиб во  время террористического акта? Но  эту  возможность надо
отработать до конца. Вернее, попросить об этом наших похитителей.
     Ее голос стал более тихим и задумчивым.
     -- Вряд  ли  они позволят  нам  уйти. А если  переодетыми? Пожалуй, это
будет самый безопасный способ.
     -- Но как мы переберемся через океан? -- спросил ее Тейео.
     Она несколько раз ударила себя ладонью по лбу.
     -- Ну почему они не могут принести нам воды...
     Ее голос походил на шуршание бумаги. Ему  стало  стыдно  за свой гнев и
обиду. Тейео хотел сказать ей, что она тоже была его помощью и надеждой, что
он гордился  ею и уважал, как  друга. Но ни одна из этих фраз не сорвалось с
его уст. Он чувствовал  себя пустым и усталым.  Он  чувствовал себя высохшим
стариком. Ах, если бы ему дали глоток воды...
     Наконец,  им  принесли  и воду  и пищу.  Еды было  мало --  в основном,
заплесневелый хлеб. По иронии судьбы их тюремщики сами стали заключенными. И
теперь они  экономили свои  припасы. Толмач назвал им свое военное прозвище:
Кергат, что по-гатайски  означало свободу.  Он рассказал, что войска Вое Део
провели  на окрестных территориях  так называемую "зачистку",  предали  огню
немало  домов и взяли под  контроль почти  весь город,  включая  королевский
дворец. Однако по телесети об этом ничего не говорилось.
     --  Дурацкие интриги Совета закончились  тем, что нашу страну захватила
армия Вое Део, -- воскликнул он, едва не рыдая от ярости.
     -- Это ненадолго, -- сказал Тейео.
     -- А кто сможет их победить? -- спросил молодой человек.
     -- Йеова. Идея Йеовы.
     Кергат и Солли с удивлением посмотрели на него.
     -- Революция, -- пояснил Тейео. -- Вскоре Уэрел станет Новой Йеовой.
     -- Вы имеете в виду  рабов? --  спросил Кергат,  словно рега говорил  о
мятеже коров и мух. -- Они никогда не объединятся в фронт сопротивления.
     -- Но когда они сделают это, будьте осторожны, -- мягко добавил веот.
     -- А разве в вашей группе нет рабов? -- удивленно спросила Солли.
     Кергат  даже  не потрудился  ответить. Тейео  вдруг понял, что  молодой
патриот относился  к ней как к рабыне.  Впрочем, он и сам  поступал так  же,
там, в другой жизни, где такое разграничение имело смысл.
     -- Скажи, а твоя служанка Реве настроена к тебе по-дружески? -- спросил
он Солли.
     --  Да, -- ответила она. -- Вернее,  это  я пыталась стать ее подругой.
Она не сделает того, что ты хочешь.
     -- А макил?
     Она задумалась почти на минуту.
     -- Возможно. Да.
     -- Он все еще здесь?
     Солли неуверенно пожала плечами.
     --  Их труппа  собиралась в  турне. Отъезд должен был состояться  через
несколько дней после праздника.
     -- Он из Вое Део. Если труппа макилов  все еще здесь, их, скорее всего,
отправят домой. Кергат, вам надо  выяснить этот вопрос и связаться с актером
по имени Батикам.
     -- Он макил? -- спросил  молодой  патриот,  и  его лицо  исказилось  от
отвращения. -- Один из ваших кривляк-гомосексуалистов?
     Тейео быстро посмотрел на Солли. Терпение, терпение.
     --   Бисексуалов,   --  поправила  Солли,   не  обращая   внимание   на
предостерегающий взгляд. -- И не кривляк, а актеров.
     К счастью, Кергат пропустил ее слова мимо ушей.
     -- Он  очень хитрый человек, --  сказал Тейео.  -- С большими  связями.
Батикам поможет не только нам, но и вам. Поверьте, это стоит усилий. Лишь бы
он оказался здесь. Вы должны поторопиться.
     -- С какой стати макил будет помогать нам? Он же из Вое Део.
     -- Не забывайте, что он раб, а не мужчина, -- сказал Тейео.  -- Батикам
является членом Хаме, рабского  подполья, которое противостоит правительству
Вое  Део.  Союз  Экумены  симпатизирует им.  Представьте, какую  вы получите
поддержку, если макил  расскажет в посольстве о том,  что  группа  патриотов
спасла   посланницу  от  неминуемой  смерти  и  теперь,  рискуя  всем  своим
благополучьем,  прячет  ее  в  безопасном  месте.  Пришельцы  со звезд будут
действовать решительно и быстро. Я верно говорю, посол?
     Быстро входя  в роль  авторитетной и  важной  персоны,  Солли  ответила
кратким величественным кивком.
     -- Быстро и решительно,  но осторожно, -- сказала  она. -- Мы стараемся
избегать излишней жестокости и обычно используем политическое принуждение.
     Молодой  человек  прикусил  губу  и  задумался  над  предложением своих
пленников.  Понимая  его  смущение  и  осторожность, Тейео  спокойно  ожидал
ответа. Он заметил, что  Солли  тоже  неподвижно сидела на топчане,  положив
одну  ладонь  на  другую.  Она была худой и грязной.  Ее  немытые засаленные
волосы свисали сосульками на плечи. Но она  вела себя  храбро,  как отважный
солдат -- особенно в эти минуты, когда все зависело от нервов. Он знал, чего
ей стоило успокоиться и смирить свое гордое сердце.
     Кергат начал  задавать вопросы,  и Тейео  отвечал на  них убедительно и
степенно. Когда в  разговор вступала Солли, Кергат прислушивался к ней, хотя
после  их  ссоры и  взаимных  оскорблений  он  демонстративно не  замечал ее
присутствия.  В  конце  концов,  патриоты  ушли, так  и не сказав,  что  они
собираются  предпринять.  Но  Кергат  еще  раз  повторил  имя Батикама  и то
сообщение, которое  рега хотел  передать в посольство: "Веоты на  половинном
жаловании охотно учатся петь старые песни".
     Когда тяжелая дверь закрылась, Солли спросила у Тейео:
     -- Это какой-то пароль?
     -- Разве ты не знаешь человека по имени Старая Музыка?
     -- Знаю. А он, что, твой друг?
     -- Почти.
     -- Он работает на Уэреле с самого начала. Наш первый наблюдатель. Очень
уважаемый и  умный человек. Да, он сделает все, чтобы вытащить нас отсюда...
Что-то я вообще уже не соображаю. Знаешь, чего мне сейчас хочется? Лежать на
берегу небольшого ручья в красивой маленькой долине. Лежать и пить проточную
воду.  Весь день. Просто вытягивать  шею и пить. И чтобы вода  серебрилась в
сиянии солнца.  О Боже, Боже! Я тоскую по  солнечному свету. Тейео,  мне так
тяжело.  Еще  тяжелее, чем вчера  или  позавчера.  Сижу и верю,  что  у  нас
действительно появилась надежда выбраться отсюда. Я пытаюсь отбросить ее, но
у меня ничего не получается. О, как я устала от этого плена!
     -- Сколько сейчас времени?
     -- Половина девятого. Уже  стемнело.  О,  как я хочу побыть в  темноте!
Послушай... А  мы чем-нибудь можем прикрыть  эту чертовую биопластину? Давай
устроим себе ночь и день.
     -- Ты можешь дотянуться до нее, если  станешь  мне  на плечи. Но как мы
закрепим ткань?
     Они с минуту смотрели на пластину.
     --  Не знаю, что и придумать,  --  сказала Солли. -- А ты  заметил, что
маленькое  пятно на ней увеличилось? Похоже,  эта биопластина умирает. Может
быть нам не стоит  тревожиться о темноте? Если мы задержимся здесь, ее будет
у нас предостаточно.
     --  Ладно,  -- сказал Тейео  с  какой-то странной  застенчивостью. -- Я
устал.
     Он  поднялся,  потянулся  и  взглядом  спросил разрешения войти  на  ее
территорию.  Попив воды,  Тейео вернулся к  топчану,  снял  жакет  и  обувь,
подождал, пока она не  отвернется, затем снял штаны  и укрылся  одеялом. Его
губы  по  привычке  прошептали  знакомые  с  детства слова: "О, лорд  Камье,
позволь мне сохранить твердость ради благородной цели. " Но он не заснул. Он
слышал  ее  легкие движения:  она  сходила  в туалет,  попила  воды и,  сняв
сандалии, легла на топчан.
     Прошло какое-то время.
     -- Тейео.
     -- Да.
     -- А  тебе не хочется...  Наверное, это неправильно  с моей  стороны...
Особенно, в таких условиях... Скажи, ты хочешь меня?
     Он долго не отвечал.
     -- В таких условиях не очень, -- чуть слышно произнес Тейео. -- Но там,
в другой жизни...
     Он смущенно замолчал.
     -- Короткая жизнь против длинной, -- прошептала она.
     -- Да.
     Наступило долгое молчание.
     -- Нет, все это только слова, -- сказал он и повернулся к ней.
     Они сжали друг друга в объятиях. Их  тела сплелись, жадно и страстно, в
слепой спешке, в порыве истосковавшихся сердец.  Вместе с рычанием и стонами
с их  уст на разных языках  срывалось имя Бога, как благодарность за  минуты
счастья, как гимн всепобеждающей любви. А потом они прижимались друг к другу
-- истощенные, липкие,  потные и  в то же время  обновленные  и возрожденные
нежностью  тел. О, это древнее и бесконечное открытие! Неудержимый  полет  в
новый мир!
     Он  просыпался  медленно и легко, наслаждаясь  близостью ее тела. Тейео
мог коснуться губами  розового  соска или  руки, которая гладила его волосы,
шею  и плечо. Он упивался  счастьем, осознавая только этот ласковый  ленивый
ритм и прохладу ее гладкой кожи под своей щекой.
     -- Я вдруг поняла, что не знаю тебя, -- сказала она.
     Ее голос исходил наполовину из груди, наполовину из уст.
     -- Мне хотелось бы услышать историю твоей жизни.
     Она прижалась к его лицу губами и щекой.
     -- А что ты хочешь узнать?
     -- Все-все. Расскажи мне, кто такой Тейео...
     --  Какой  простой вопрос. Это  тот  мужчина,  который  держит  тебя  в
объятиях.
     -- О, Господи! -- рассмеялась  она  и спрятала на миг лицо  в зловонном
одеяле.
     -- О ком ты говоришь? -- спросил он лениво и сонно.
     Они  говорили на  языке  Вое Део,  но Солли  часто  использовала  слова
альтерранского  наречия.  В данном  случае  она употребила  слово "Сеит",  и
поэтому Тейео спросил:
     -- Кто такой Сеит?
     -- Сеит означает для меня такое  же  божество,  как леди Туал  или лорд
Камье. Я часто произношу  это имя без должного  повода. Дурная привычка,  от
которой мне никак  не избавиться. А  ты веришь в своих  богов?  Прости меня,
Тейео! Рядом  с  тобой я чувствую себя глупой девчонкой. Все время сую  свой
длинный  нос в  твою  душу,  верно?  Мы, пришельцы,  как  орды  захватчиков,
несмотря на то, что кажемся такими мирными и самодовольными...
     --  Могу  ли  я  выразить  свою  признательность  уважаемой  посланнице
Экумены? -- шутливо спросил он, начиная гладить ее грудь.
     -- О, да, -- дрожа от страстного желания, ответила она. -- Да! Да-а!

     x x x

     Как  странно, что секс почти ничего не меняет в жизни, размышлял Тейео.
Все осталось прежним, хотя их заключение начало казаться менее стеснительным
и мрачным. У них появился  постоянный  источник наслаждений, но и он зависел
от количества  воды  и пищи, потому  что требовал сил и настроения.  Тем  не
менее, секс дал ему что-то новое, и  ни одно  из слов -- удобство, нежность,
любовь и доверие  -- не могли  вместить в себя это емкое и интимное чувство.
Оно брало  начало в  единстве их тел  и было огромным как космос. И в  то же
время оно ничего не меняло в этом мире -- даже  в  таком крохотном и жалком,
как  их  тюремная  камера.  Они  по-прежнему  находились  в  заточении.  Они
по-прежнему голодали и изнывали от жажды.  И они все больше и больше боялись
своих истеричных и злых тюремщиков.
     --  Я должна  стать  настоящей  леди,  -- говорила  Солли.  --  Хорошей
девочкой. Подскажи, как это сделать, Тейео.
     -- Мне не хочется, чтобы ты отказывалась от самой себя.
     Увидев слезы в ее глазах, он обнял Солли и прошептал:
     -- Оставайся гордой. Не теряй твердость духа!
     -- Хорошо, -- ответила она.
     Когда  к  ним  приходили Кергат  или  другие  патриоты, она  вела  себя
спокойно  и умеренно. Солли  отворачивалась к стене или закрывала глаза, тем
самым  как бы отстраняясь от разговора мужчин. Глядя на нее в  такие минуты,
он чувствовал унижение от такой покорности, но знал, что она права.

     x x x

     Загремели засовы, и дверь со скрипом открылась, вырывая его из кошмара,
навеянного  жаждой  и голодом.  К  ним еще никогда не приходили так рано.  В
поисках  уюта и тепла он и Солли  спали,  прижавшись  друг  к  другу. Увидев
презрительную усмешку  Кергата, Тейео испугался. До  сих  пор  им  удавалось
скрывать свою сексуальную близость. Полусонная  Солли  все  еще цеплялась за
его шею.
     В комнату  вошел  второй  мужчина.  Кергат молчал. Тейео  потребовалась
почти минута,  чтобы  узнать Батикама. Но  и  после этого  его ум  оставался
пустым. Он лишь прошептал имя макила и умолк.
     -- Батикам? -- прохрипела Солли. -- О, мой Бог!
     -- Какой волнующий момент, -- произнес Батикам бархатистым голосом.
     Заметив  на  нем  одежду  гатайца,  Тейео  понял,   что  актер  не  был
трансвеститом.
     -- Я не хотел  смущать вас, посланница. И,  тем более,  вас,  уважаемый
рега.  Я пришел  сюда,  чтобы предложить вам  свою  помощь.  Надеюсь,  вы не
против?
     Тейео  потянулся  и  достал свои грязные  штаны. Солли спала  в  рваных
кальсонах, которые ей дали тюремщики. Подвальный холод заставлял их спать  в
одежде.
     -- Вы были в посольстве, Батикам? -- спросила она, надевая сандалии.
     Ее голос дрожал от надежды и волнения.
     -- О, да. Сгонял  туда и обратно. Извините,  что это заняло  так  много
времени. Боюсь, я не вполне понимал серьезность вашей ситуации.
     -- Кергат  помогал нам,  как только  мог, -- сдавленным голосом  сказал
Тейео.
     -- Да-да, я  вижу. Огромный риск. Но теперь вам  не  о чем волноваться.
Если только...
     Актер посмотрел Тейео в глаза.
     -- Рега, ваша  гордость позволит вам  отдаться  в руки Хаме? -- спросил
он. -- Возможно, у вас есть какие-то возражения?
     -- Батикам, -- оборвала его Солли. -- Доверяйте ему, как мне!
     Тейео завязал шнурки, поднялся с топчана и сказал:
     -- Мы все в руках лорда Камье.
     Батикам ответил ему красивым вибрирующим смехом,  который он запомнил с
первой встречи.
     -- Хорошо,  я  поправлюсь:  не  в руки Хаме, а в  руки  лорда Камье, --
сказал макил и повел их из комнаты.

     x x x

     В "Аркамье" говорится: "Жить просто -- это самое сложное в жизни".
     Солли потребовала оставить ее  на Уэреле и после длительного отпуска на
одном  из  морских курортов была  послана  наблюдательницей в Южное Вое Део.
Тейео уехал домой, так как его отец находился при смерти. После кончины отца
он  уволился из охраны посольства и прожил в родном имении два года, пока не
скончалась его мать. За это время он  и  Солли виделись всего лишь несколько
раз.
     Похоронив  мать, Тейео дал вольную  всем рабам  семьи, переписал на них
поместье,  продал  на аукционе фамильные  ценности  и  уехал  в столицу.  На
встрече  со Старой  Музыкой он узнал, что Солли тоже  приехала в посольство.
Рега  нашел  ее  в  небольшой  кабинете  правительственного  особняка.   Она
выглядела более  зрелой и элегантной, хотя  и  немного усталой. Визит  Тейео
удивил ее, но  она и шагу не  сделала, чтобы подойти и поприветствовать его.
Вместо этого Солли тихо сказала:
     -- Меня отправляют на Йеову. Первым послом Экумены.
     Он стоял и молча смотрел на нее.
     -- Я только что беседовала с главой нашей миссии на Хайне...
     Она закрыла лицо руками.
     -- О Боже! Что я говорю?
     -- Прими мои поздравления, Солли, -- сказал он и повернулся к двери.
     Она подбежала к нему, обвила руками его шею и заплакала:
     -- Ах, милый.  Я  только  сейчас узнала, что твоя  мать  умерла. Прости
меня.  Я  никогда...   Никогда...  Я  думала,  мы  будем  вместе...  Что  ты
собираешься делать дальше? Хочешь остаться здесь?
     --  Я  продал всю свою  собственность  и теперь свободен, как птица, --
ответил Тейео.
     Ему хотелось прижать ее к своей груди, но он сдержался.
     -- Думаю вернуться на службу.
     -- Ты продал свое имение? А я даже не видела его!
     -- Я тоже не видел тех мест, где ты провела свою юность.
     Наступила неловкая пауза. Солли разжала свои  объятия и отошла от него.
Они растерянно посмотрели друг на друга.
     -- Ты придешь еще? -- спросила она.
     -- Приду, -- ответил Тейео.

     x x x

     Через несколько лет Йеова вошла в союз Экумены. Посланница-мобиль Солли
Агат Терва была направлена на Терру, а  позже отозвана на Хайн, где, получив
ранг  стайбаиля,   служила  в   дипломатическом  корпусе   союза.   Во  всех
командировках   и   путешествиях   ее   сопровождал   супруг,   красивый   и
представительный мужчина,  отставной офицер уэрельской армии.  Люди, знавшие
их  достаточно близко,  всегда  поражались  страстной нежности,  гордости  и
верности этой  пары. Солли часто говорила,  что она одна из самых счастливых
женщин на  свете. У нее была прекрасная работа, награды  за  труд и  любимый
муж. Да  и Тейео не выглядел печальным. Конечно, он скучал  по своей далекой
планете, но хранил твердость духа ради благородной цели.

Last-modified: Tue, 14 Aug 2001 04:23:30 GMT