мирными всплесками ее романтических чувств, а Ласло Николаевич, как легко догадаться, - более прозаическими гранями ее темпераментной натуры. - Что еще? - Да почти ничего. Николаевич - Рошфор пообещал, что при первом удобном случае отберет у вас рукопись. Поэтому он последовал за вами из Мадрида в Толедо и Синтру, а Лиана поехала в Париж, прихватив с собой Ла Понте - на всякий случай, вдруг у Рошфора ничего не получится и вы заупрямитесь. Остальное вам известно: рукопись мы не получили, миледи и Рошфор выбыли из игры, а вы явились сюда. - Я задумался. - Знаете что? Мне в голову пришла мысль: а не предложить ли вам стать членом Клуба вместо Ласло Николаевича? Он даже не спросил, в шутку я говорю или всерьез. Снял свои разбитые очки и стал машинально протирать стекла - с таким видом, словно находился за тысячу километров отсюда. - И это все? - услышал я наконец. - Разумеется. - Я кивнул в сторону зала: - И вот вам доказательство. Он снова нацепил очки и глубоко вздохнул. А мне очень не понравилось выражение его лица. - A "Delomelanicon"?.. И какое отношение имеет Ришелье к "Девяти вратам в Царство теней"?.. - Он подошел почти вплотную и принялся тыкать мне в грудь пальцем, отчего я даже попятился. - Вы что за идиота меня принимаете? Скажите еще, что понятия не имеете, что общего между Дюма и этой вот книгой, что ничего не знаете о пакте с дьяволом и прочих вещах - убийстве Виктора Фаргаша в Синтре, пожаре в квартире баронессы Унгерн в Париже. А кто донес на меня в полицию? Вы сами? И что вы скажете о книге, спрятанной в трех разных экземплярах? О девяти гравюрах, выполненных Люцифером и перепечатанных Аристидом Торкьей после возвращения из Праги "с привилегией и с позволения вышестоящих"... Обо всем этом чертовом клубке? Вопросы свои он буквально выплеснул мне в лицо. Он орал, выставив вперед подбородок и сверля меня злыми глазами. Я отступил еще на шаг и глядел на него раскрыв рот. - Вы сошли с ума, - выкрикнул я с возмущением. - Объясните же наконец, о чем идет речь? Он достал коробок спичек и зажег сигарету, защищая огонек ладонями и не переставая при этом глядеть на меня сквозь очки, в которых отражалось маленькое пламя. А потом изложил свою версию событий. Когда он кончил говорить, мы оба какое-то время молчали. Мы стояли рядышком, опершись на влажные перила, и смотрели на сверкающие в зале огни. Рассказ Корсо длился столько, сколько ему понадобилось, чтобы выкурить сигарету. После чего он бросил окурок на пол и придавил каблуком. - По логике вещей, теперь мне следует признаться: "Да, это правда!", и протянуть руки, чтобы вы надели на них наручники... - сказал я. - Вы и впрямь ожидаете чего-то подобного? Он чуть помедлил с ответом. Изложив свою версию, он, видимо, и сам почувствовал ее шаткость. - И все же, - прошептал он, - связь существует. Я уперся взглядом в узкую тень, которую он отбрасывал на мраморные плиты террасы. Прямоугольники света из зала разрезали тень на части и вытягивали ее так, что она стелилась по ступеням до самого сада. - Боюсь, - добавил я, - воображение сыграло с вами злую шутку. Он медленно покачал головой: - Разве это плод моего воображения: Виктор Фаргаш, утопленный в пруду, баронесса Унгерн, сгоревшая вместе со своими книгами?.. Все это случилось на самом деле. И две истории переплетаются между собой. - Вы сами сказали - две истории. А может, и связи тут чисто литературные? То есть интертекстуальные... - Оставьте ваши литературоведческие термины. Но ведь именно с этой главы Дюма все и началось. - Он с обидой посмотрел на меня. - С вашего проклятого Клуба. С ваших забав и игрушек. - Тут нет никакого преступления. Играть никому не запрещено. Если бы это была не реальная история, а художественное произведение, вы как читатель были бы главным виновником. - Не говорите глупостей. - Нет, это не глупости. Из всего рассказанного вами я могу заключить, что вы тоже сплели воедино реальные факты с известными литературными сюжетами, сотворили теорию и пришли к ложным выводам. Но факты - вещь объективная, и на них нельзя свалить вину за свои ошибки. История "Анжуйского вина" и история этой таинственной книги, "Девяти врат", никак между собой не связаны. - Вы сами подтолкнули меня к мысли... - Мы, то есть Лиана Тайллефер, Ласло Николаевич и я, ни к чему вас не подталкивали. Вы по собственному почину заполнили пробелы, словно речь шла о романе, построенном на всякого рода ловушках, а вы, Лукас Корсо, были читателем, который решил, что он тут самый умный... Никто и никогда не говорил вам, что в действительности все происходило именно так, как вы себе вообразили. Поэтому ответственность целиком ложится на вас, друг мой... И главная ваша беда - чрезмерная тяга к интертекстуальности, вы устанавливаете искусственные связи между разноплановыми литературными явлениями. - А что еще мне оставалось делать? Чтобы двигаться, нужен какой-то план, какая-то стратегия, не мог же я спокойно сидеть и ждать, чем все кончится. Любая стратегия предполагает, что должен быть выработан некий образ противника, он и определяет дальнейшие шаги... Так действовал Веллингтон, думая, что Наполеон думает, что он сделает именно это. А Наполеон... - Наполеон тоже совершил ошибку, приняв Блюхера за Груши, потому что военная стратегия чревата не меньшим риском, чем литературная... Послушайте, Корсо, наивные читатели уже повывелись. Перед печатным текстом всяк проявляет свою испорченность. Читатель формируется из того, что он прочел раньше, но также из кино и телепередач, которые он посмотрел. К той информации, которую предлагает ему автор, он непременно добавляет свою собственную. Тут и кроется опасность: из-за избытка аллюзий может получиться неверный или даже вовсе не соответствующий действительности образ противника. - Значит, информация была ложной. - Не обязательно. Информация, которую дает вам книга, обычно бывает объективной. Хотя злонамеренный автор может представить ее в таком виде, что читатель поймет ее превратно, но сама по себе информация никогда не бывает ложной. Это сам читатель прочитывает книгу неверно. Он глубоко задумался. Потом снова облокотился на перила, повернувшись лицом к саду, где властвовали тени. - Тогда появляется еще один автор, - процедил Корсо сквозь зубы и очень тихо. Какое-то время он стоял неподвижно. Затем достал из-под плаща папку с "Анжуйским вином" и положил ее рядом, на покрытые мхом перила. - У этой истории два автора, - упрямо пробурчал он. - Возможно, - сказал я, забирая рукопись Дюма. - И один, видимо, оказался настоящим злодеем... Но моя забота - роман-фельетон. Если вас интересуют детективы - поиск следует вести в ином месте. 16. ВОЗВРАЩЕНИЕ К ГОТИЧЕСКОМУ РОМАНУ - Проклятие! Вот уж затруднение, - сказал Портос. - В прежние времена нам никогда не приходилось вдаваться в подробности. Дрались, потому что дрались. А.Дюма. "Виконт де Бражелон" Лукас Корсо сидел на водительском месте, откинув голову на спинку кресла, и глядел в окошко. Автомобиль стоял на маленькой придорожной площадке - там, где шоссе делало последний поворот перед спуском к городу. Старая его часть, окруженная древними стенами, плыла в поднимающемся с реки тумане и казалась голубоватым призрачным островком. Это был какой-то промежуточный мир, лишенный и света, и теней, - иначе говоря, обычный кастильский рассвет, холодный и робкий, когда первые проблески дня начинают вычерчивать на востоке линии крыш, труб и колоколен. Он хотел узнать время, но еще в Менге в часы его попала вода, так что теперь стекло запотело и циферблата видно не было. Корсо поднял взгляд к зеркалу и наткнулся на собственные усталые глаза. Менг-на-Луаре, канун первого апрельского понедельника... Сейчас Корсо находился за много километров оттуда, и уже успел наступить вторник. Обратный путь был долгим, и чудилось, что далеко позади остались, вернее, отстали и Балкан, и Клуб Дюма, и Рошфор, и миледи, и Ла Понте. Тени завершенного рассказа, после того как перевернута последняя страница и автор нанес последний удар - поставил точку, легонько стукнув по клавиатуре "Кверти" - вторая клавиша внизу справа. И этим вполне необязательным поступком напомнил, что речь идет всего лишь о строках на собранных в стопку печатных листах, о равнодушной бумаге. О судьбах, которые вдруг тоже сделались посторонними. Этот рассвет, так похожий на пробуждение, Корсо встретил с покрасневшими глазами и трехдневной щетиной на щеках; в парусиновой сумке лежал последний экземпляр "Девяти врат". И все, ничего больше у охотника за книгами не осталось. Нет, еще девушка. Только это выкинул на берег прибой. Рядом раздался стон, Корсо повернулся и глянул на нее. Она спала на соседнем сиденье, накрывшись курткой, положив голову на правое плечо Корсо. Она тихо дышала приоткрытым ртом и порой чуть вздрагивала. И снова еле слышно стонала, и тогда межбровями у нее появлялась маленькая морщинка, делавшая ее похожей на обиженную девочку. Рука, высунувшаяся из-под синей куртки, была повернута ладонью вверх, пальцы полураскрыты, словно мгновение назад что-то упорхнуло из них или они готовились что-то принять. Корсо опять обратился мыслями к Менгу. Вспомнил их путешествие, Бориса Балкана, который стоял рядом с ним на мокрой от дождя террасе. Он держал в руках папку с рукописью "Анжуйского". Ришелье улыбнулся Корсо, как старый враг, который восхищается вами и одновременно сочувствует: "Вы удивительный человек, друг мой..." Это были прощальные слова - нечто среднее между утешением и напутствием; они еще имели какой-то смысл, но за ними последовало приглашение присоединиться к гостям, прозвучавшее не слишком искренне. Не потому, что Балкану была неприятна его компания - нет, он был скорее огорчен тем, что они расстаются, - просто Борис предвидел, что Корсо откажется идти с ним в зал. Корсо и на самом деле долго стоял на террасе, облокотившись на перила, и вслушивался в отголоски собственного поражения. Потом медленно пришел в себя, огляделся по сторонам, пытаясь поточнее определить, куда двигаться, и зашагал прочь от освещенных окон. Он неспешно возвратился в гостиницу, наугад отыскивая дорогу на темных улицах. Ему больше не довелось увидеть Рошфора, а в гостинице "Сен-Жак" он узнал, что и миледи спешно отбыла. Оба они уходили из его жизни, чтобы вернуться в те зыбкие миры, откуда и явились; они вновь стали вымышленными персонажами, которые, как фигуры на шахматной доске, передвигает чья-то рука. Что касается Ла Понте и девушки, то они так и сидели в номере. Ему, честно говоря, было наплевать на Ла Понте, но он сразу успокоился, увидев там девушку. Корсо подозревал - и боялся этого, - что потерял ее, как и других героев истории. Он кинулся к ней, схватил за руку, пока она тоже не растаяла в пыли библиотеки замка Менг, и потащил к машине. А Ла Понте с тревогой наблюдал эту сцену. Его они бросили - теперь он был лишь отражением в автомобильном зеркальце; несчастный Флавио стоял на дороге и понапрасну заклинал Корсо их старой и поруганной дружбой. Он не понимал, что происходит, и не осмеливался задавать вопросы. Утративший доверие и никому больше не нужный гарпунер, предатель, которого пускают по воле волн, дав галету и трехдневный запас воды: постарайтесь доплыть до Батавии, господин Блай (*152). Однако в самом конце улицы Корсо нажал на тормоз. Он сидел, держа руки на руле и глядя на освещенный фарами асфальт впереди; при этом испытующий взгляд девушки был прикован к его профилю. Но ведь и Ла Понте не был реальным персонажем, поэтому, тяжело вздохнув, Корсо дал задний ход и подобрал книготорговца, который за весь день и всю следующую ночь не проронил ни слова, пока его не высадили у светофора на какой-то мадридской улице. Он даже не возмутился, услышав от Корсо, что с рукописью Дюма должен распрощаться навсегда. Да и что; собственно, мог он на это сказать? Корсо скользнул взглядом по холщовой сумке, лежавшей у девушки в ногах. Его, разумеется, не отпускало горькое чувство поражения, зудящее, как ножевой шрам на совести. Досадно от того, что он хоть и играл по правилам, legitime certaverit, но двигался в ложном направлении. Так что радость победы угасла в самый момент победы - неполной и сомнительной. Выдуманной. Все равно как если бы он сумел одолеть призраков, колотил кулаками по ветру или кричал в тишину. Видимо, поэтому Корсо с таким недоверием созерцал плывущий в тумане город, ожидая, пока он наконец опустится на твердую почву. И только тогда можно будет ступить в него. Он слышал ритмичное и тихое дыхание девушки, прикорнувшей рядом. Видел обнаженную шею под курткой; потом протянул левую руку и убедился, что в ее пальцах мягко пульсировала жизнь. От девушки, как всегда, пахло юной плотью и лихорадочным жаром. Память и воображение помогли ему представить стройное с мягкими изгибами тело - до самых кончиков босых ног, рядом с которыми стояли белые теннисные тапочки и валялась его сумка. Ирэн Адлер. Он так и не узнал, как же ее на самом деле зовут; но помнил ее наготу в полумраке, линию бедер, вырезанную на фоне светящейся двери, полуоткрытые губы. Невыразимо красивая и безмятежная, сосредоточенная на собственной молодости и в то же время спокойная, словно тихая заводь, таящая в себе вековую мудрость. А в глубине светлых глаз, которые пристально смотрели на него из мрака, темное отражение самого Корсо - в сиянии света, похищенного у небес. Теперь ее глаза снова наблюдали за ним - изумрудные под длинными ресницами. Девушка проснулась, сонно потянулась и потерлась щекой о его плечо; потом резко выпрямилась, покрутила головой и уставилась на Корсо. - Привет, Корсо. - Куртка скользнула к ногам; белая футболка обтягивала великолепную упругую грудь, тело прекрасного юного животного. - Что мы тут делаем? - Ждем, - он указал на город, словно паривший в густом речном тумане. - Пока он не станет реальным. Она посмотрела в том же направлении, не сразу поняв смысл его слов. Потом спокойно улыбнулась. - Может, ему никогда не суждено стать реальным. - Значит, мы так и будем здесь стоять. В конце концов, место недурное... Мы - наверху, а внизу, у наших ног - ирреальный мир. - Он повернулся к девушке, чуть помолчал, а потом добавил: - "Она повела бы меня к славе, богатству, знанию. А я составил бы ее блаженство..." (*153) Ты не собираешься предложить мне нечто подобное? Улыбка девушки была полна нежности. Она задумчиво наклонила голову, затем подняла взор и посмотрела Корсо прямо в глаза: - Нет. Я бедная. - Знаю, как же. - Корсо не лгал, и ему не было нужды читать то, что было написано в прозрачной ясности ее глаз. - Твой багаж, тот вагон в поезде... Забавно. Я всегда верил, что где-то там, на краю радуги, у тебя хранятся несметные сокровища. - Он улыбнулся, словно открыл лезвие ножа - того, что лежал у него в кармане. - Мешок с золотом, как у Петера Шлемиля (*154), и тому подобное. - Ты ошибаешься, - теперь она упрямо сжимала губы, - все, что у меня есть, - это я сама. Что тоже было правдой, и Корсо знал о том с самого начала. Она никогда не врала. Простодушная и мудрая, верная и влюбленная девушка, пустившаяся в погоню за тенью. - Вижу, вижу. - Он покрутил в воздухе рукой, как будто писал воображаемой ручкой. - А ты не предложишь мне поставить подпись под каким-нибудь договором? - Договором? - Да. Пактом, как говорили прежде. Теперь это называют договором, и он должен быть плотно заполнен мелкими буквами, так? "В спорном случае стороны решают разногласия в судебном порядке..." Смешно! Хотелось бы мне знать, какой суд занимается такими делами, как наше. - Не говори глупостей. - Почему ты выбрала именно меня? - Я свободна. - Она грустно вздохнула, будто успела дорого заплатить за право на эти слова. - И могу выбирать. Выбирать может каждый. Корсо пошарил в карманах плаща в поисках мятой пачки. Там осталась только одна сигарета; он достал ее и нерешительно повертел, но до рта так и не донес, а сунул обратно в пачку. На случай, если позднее ему захочется курить больше, чем сейчас. Наверняка захочется. - Ты ведь с самого начала знала, - сказал он, - что это две никак не связанные между собой истории. Поэтому тебя не волновала рукопись Дюма... А миледи, Рошфор, Ришелье - к ним ты относилась как к участникам карнавала. Теперь я понимаю твое странное безразличие; наверно, ты чудовищно скучала. Перелистывала "Мушкетеров", пока я забавлялся этой головоломкой... Она смотрела через ветровое стекло на затянутый голубым туманом город. И начала было поднимать руку в знак протеста, но передумала, и рука снова опустилась, как будто то, что она хотела сказать, не имело никакого значениям. - Я могла всего лишь сопровождать тебя, - ответила она после паузы. - Каждому положено проделать некий путь в одиночестве. Ты никогда не слыхал о свободе воли?.. - Она грустно улыбнулась. - Кое-кто платит за это непомерно высокую цену. - Но ведь ты не всегда держалась в стороне. В ту ночь на берегу Сены... Почему ты помогла мне в схватке с Рошфором? Он увидел, как она тронула холщовую сумку босой ногой. - Он хотел завладеть рукописью Дюма, но ведь там же находились и "Девять врат". Надо было избежать нелепых осложнений. - Она пожала плечами. - К тому же мне не понравилось, что он тебя бьет. - А в Синтре? Ведь это ты сообщила мне о том, что случилось с Фаргашем. - Конечно. Там дело шло о книге. - А ключ к встрече в Менге... - Я ничего не знала; просто прочла роман и сделала выводы. Корсо раздраженно скривился: - А я считал вас всеведущими. - Ты ошибаешься. - Теперь она смотрела на него гневно. - И я не понимаю, почему ты, обращаясь ко мне, пользуешься множественным числом. Я уже давно одна. Века, с уверенностью подумал Корсо. Века одиночества; в этом он не сомневался. А ведь он обнимал ее нагое тело, окунался в прозрачную ясность глаз. Он был внутри этого тела, упивался нежной кожей, ловил губами слабое биение жилки на шее, слышал тихие стоны - испуганная девочка или падший ангел, одинокий, истосковавшийся по теплу. И он видел, что она спала, сжав кулачки, - во сне ее мучили кошмары: белокурые, сияющие архангелы в доспехах, неумолимые и неуступчивые, как сам Господь Бог,< который заставлял их маршировать гусиным шагом. Теперь, узнав девушку, - хоть это и случилось слишком поздно, - он лучше понимал Никон, ее фантазии и отчаянное желание покрепче уцепиться за жизнь. Ее страхи, ее черно-белые фотографии, напрасные попытки убить воспоминания, переданные ей вместе с генами тех, кто выжил в Освенциме, номер на руке ее отца, "Черный орден" (*155), в котором не было ничего нового, он был таким же древним, как дух человека и проклятие человека. Потому что Бог и дьявол могли быть едины, и каждый человек толковал это единство на свой лад. Однако Корсо оставался таким же жестоким, как и во времена Никон. Ноша оказалась для его плеч непосильной, а благородным сердцем Портоса он наделен не был. - Значит, это и было твоей миссией? - спросил он девушку. - Охранять "Девять врат"?.. Что ж, медали ты не заслужила. - Ты несправедлив, Корсо. Почти те же слова. Снова Никон, плывущая по воле волн, маленькая и ранимая. К кому она прижимается теперь ночами, чтобы спастись от кошмаров? Он посмотрел на девушку. Может, воспоминание о Никон и было придуманным специально для него наказанием, но он не собирался покорно принимать его. Корсо скосил глаза на свое отражение в зеркальце и увидел недоверчивую и горькую складку у губ. - Несправедлив? Мы потеряли две из трех книг. А эти нелепые смерти - Фаргаша и баронессы... - На самом-то деле судьба их была Корсо безразлична, но складка у губ стала еще глубже. - Ты могла бы предотвратить их. Она отрицательно качала головой, продолжая очень серьезно глядеть ему в глаза. - Есть вещи, которые нельзя предотвратить, Корсо. Есть замки, которым суждено сгореть, и есть люди, которым суждено быть повешенными; есть собаки, которые непременно разорвут друг друга, и добродетели, которые будут развенчаны; и врата, которые надо открыть, чтобы вошел в них кто-то другой... - Она наморщила лоб и опустила голову. - Моей миссией, как ты выражаешься, было увериться, что ты пройдешь весь путь целым и невредимым. - Что ж, дорога была слишком длинной, чтобы закончить ее в пункте отправления. - Корсо указал на город, парящий в тумане: - А теперь я должен войти туда. - Ты ничего не должен. Тебя никто не заставляет. Ты можешь забыть все и повернуть назад. - Не узнав ответа? - Не ища доказательств. Ответ ты носишь в себе самом. - Какая красивая фраза. Выбей ее на моем надгробном камне, когда я буду гореть в преисподней. Она стукнула его по коленке - беззлобно, почти дружески. - Не будь идиотом, Корсо. Куда чаще, чем принято думать, вещи являются такими, какими человек хочет их видеть. Даже дьявол может надевать разные личины. И менять свою сущность. - И выбрать, скажем, раскаяние. - Да. Но также знание и красоту. - Она снова тревожно глянула на город. - Или власть и богатство. - Но в любом случае конечный результат один - вечное проклятие. - Он повторил прежний жест, словно подписывая в воздухе воображаемый договор. - В оплату идет невинность души. Она опять вздохнула: - Ты уже давно расплатился, Корсо. И продолжаешь платить. Забавная привычка - откладывать все на конец, чтобы было похоже на последний акт в трагедии... Ведь каждый тащит на себе свое проклятие с самого начала. Что касается дьявола, то это сердечная боль Господа Бога, и только Его; ярость тирана, угодившего в собственные сети. История, рассказанная с позиции победителей. - Когда это случилось? - Так давно, что ты и вообразить не можешь. И дело было очень тяжким. Я билась сто дней и сто ночей - без надежды на победу и пощаду... - Слабая, едва заметная улыбка мелькнула в уголке ее губ. - Только этим я и могу гордиться, Корсо: я сражалась до конца. И отступила, не показав спины, вместе с теми, что тоже падали с высот... Я охрипла, крича от ярости, страха и усталости... Потом, уже после боя, я поняла, что бреду по безлюдному голому полю; и была я так же одинока, как холодна вечность... Еще и сейчас я порой нахожу след того боя или встречаю старого товарища, который проходит мимо, не смея поднять глаз. - Но почему я? Почему ты не выбрала кого-то из другого лагеря, из тех, что всегда побеждают?.. Ведь я выигрываю сражения только в масштабе один к пяти тысячам. Девушка снова была далеко. В этот миг проглянуло солнце, и первый горизонтальный луч прорезал утро тонкой красноватой иглой, которая впилась прямо ей в глаза. И когда она опять повернулась к Корсо, у него закружилась голова от моря света, отраженного в зеленом взоре. - Потому что мудрость никогда не побеждает. А кому же интересно соблазнять глупца... И тут она приблизила свои губы и поцеловала его - неспешно и с бесконечной нежностью. Словно вечность ждала мига, когда ей доведется это сделать. Туман начал лениво рассеиваться. Словно наконец-то город, паривший в воздухе, решил обосноваться на земле. Рассвет уже очертил охрой и серым громаду Алькасара, колокольню собора и каменный мост с утонувшими в темной речной воде опорами, так похожий на ненадежную руку, протянутую от берега к берегу. Корсо повернул ключ зажигания, и машина тронулась. Потом она заскользила вниз по склону пустынной дороги. Они спускались все ниже, а рассветное солнце тем временем поднималось, оставаясь сзади, прямо за их спиной. Город плыл навстречу, и они неспешно окунались в мир холодных тонов и великого одиночества, которое пряталось в последних клочьях сизого тумана. На мост Корсо въехал не сразу, он притормозил в самом его начале, под каменной аркой; охотник за книгами сидел, не снимая рук с руля, чуть наклонив голову вперед и крепко сжав челюсти, и напоминал напружинившегося, готового к схватке зверолова. Он снял очки и без особой надобности принялся протирать стекла, очень медленно, уперев взор в мост, который преображался в широкую дорогу с нечеткими, тревожными очертаниями. Он не желал смотреть на девушку, хотя чувствовал, что она рядом и ловит каждое его движение. Он надел очки, подправив их указательным пальцем, и картина сразу обрела резкость, но более мирной не стала. Другой берег отсюда выглядел далеким и мрачным; темная река под мостом напоминала черные воды времени и Леты. Ощущение опасности было конкретным и острым, как стальная спица, которая застряла в остатках ночи, никак не желавшей умирать. Корсо почувствовал биение крови в запястье, когда положил правую руку на рычаг переключения скоростей. У тебя еще есть время повернуть назад, сказал он себе. И тогда ничего из того, что произошло, никогда не произойдет, и ничего из того, чему суждено случиться, никогда не случится. А что касается практических достоинств "Nunc scio", "Теперь знаю", вычеканенного Богом или дьяволом, то на поверку мысль оказывалась весьма спорной. Он скривил рот. В любом случае, это пустые фразы. Он знал, что через пару минут будет на другом конце моста, на другом берегу реки. "Verbum dimissum custodiat arcanum". Он даже поднял глаза к небу, высматривая лучника со стрелами - или без стрел - в колчане, потом включил первую скорость и мягко нажал на акселератор. Выйдя из машины, он почувствовал холод и поднял воротник плаща. Не оглядываясь, пересек улицу, постоянно ощущая на спине взгляд девушки. Под мышкой он нес "Девять врат". Она не предложила сопровождать его, и по каким-то смутным знакам он понял; что так будет лучше. Нужный ему дом занимал целый квартал - серая каменная махина возвышалась над тесной площадью, среди средневековых зданий, чьи запертые окна и двери придавали им вид неподвижных статистов, слепых и немых. Фасад был из серого камня, на козырьке над входом - четыре фигурных водостока: козел, крокодил, горгона и змея. В арке в стиле мудехар (*156) была еще и звезда Давида на кованой решетке, закрывавшей проход во внутренний дворик, а дальше - два мраморных венецианских льва рядом с колодцами, накрытыми металлическими крышками. Все это охотник за книгами уже не раз видел, но никогда прежде не ступал он сюда с тем ощущением опасности, какое овладело им теперь. На память ему пришло старое изречение: "Возможно, мужчины, которых ласкали многие женщины, гораздо меньше раскаиваются в былых грехах, пересекая долину теней, или испытывают меньше страха..." Видимо, так оно и было, а вот его ласкали недостаточно: рот у него совсем пересох, и он продал бы душу за полбутылки "Болса". Что до "Девяти врат", то книга казалась такой тяжелой, точно в нее было вставлено не девять гравюр, а девять свинцовых пластин. За железной калиткой царила нерушимая тишина. Даже подошвы его ботинок, касаясь каменных плит, которые покрывали патио и были истерты ногами давно умерших людей и вековыми ливнями, не производили никакого шума. Узкая и крутая лестница начиналась прямо там, под полукруглыми сводами. В конце лестницы виднелась тяжелая, обитая массивными гвоздями, темная запертая дверь - последняя дверь. И тут Корсо. непонятно кому подмигнул - просто так, пустоте, самому себе, и потом скривил рот, и стал виден клык недоверчивого волка, против воли ставшего разом и автором, и жертвой собственной шутки - или собственной ошибки. Но к ошибке его намеренно подтолкнула коварная рука, ведь все было тщательно спланировано - в том числе ложная просьба о помощи. Правда, сперва он вел себя осмотрительно, но потом увлекся и только в самом конце убедился, что его подозрения подтверждались самим текстом. Если бы все это, черт возьми, было романом, но нет... А если все-таки?.. Зато уж точно реальным было его лицо, которое он увидел отраженным в блестящей металлической табличке, привинченной к двери: искривленное отражение человека, имевшего имя и фамилию, а не только неподвижные очертания. На фоне бьющего из-за спины света. Свет шел из арки у подножия лестницы, где начинался патио. Корсо сделал последнюю остановку в этом странном путешествии к обратной стороне теней. Он нажал на звонок. Раз, два, три - безрезультатно. Латунный звонок онемел и на нажатие не отзывался. Рука Корсо, лежавшая в кармане плаща, нащупала там смятую пачку с последней сигаретой. Но он опять поборол соблазн. И нажал на звонок в четвертый раз. Потом - в пятый. Потом ударил по двери кулаком: два раза. Только тогда она отворилась. Без зловещего скрипа, бесшумно, на хорошо смазанных петлях Никаких театральных эффектов не было, на пороге как ни в чем не бывало стоял Варо Борха. - Привет, Корсо. Казалось, при виде гостя он ничуть не удивился. На лысине и на лбу у него блестели капли пота, он был небрит... Рубашка с засученными по локоть рукавами, расстегнутый жилет... Он выглядел уставшим, вокруг глаз, словно после бессонной ночи, лежали черные круги; зато глаза блестели по-особенному, лихорадочно и исступленно. Он не спросил Корсо, почему тот явился в неурочный час, и равнодушно глянул на книгу, торчавшую у того под мышкой. Он мгновение постоял неподвижно, с видом человека, которого оторвали от требующей полной сосредоточенности работы или от грез и который мечтает только об одном - чтобы его оставили в покое. Да, именно он и был нужен Корсо. И охотник за книгами мысленно удовлетворенно кивнул, видя, как материализовалась его собственная глупость. Конечно, это Варо Борха - миллионер, книготорговец международного класса, авторитетный библиофил и серийный убийца! С почти научным любопытством Корсо принялся рассматривать лицо человека, с которым расстался не так давно. Он пытался выделить черты, признаки, которые еще в самом начале должны были бы насторожить его. Не замеченные прежде на этой вульгарной физиономии следы безумия, ужаса или мрака. Но Корсо ничего такого не обнаружил - только лихорадочный, пустой взгляд, совершенно равнодушный, прикованный к картинам, никак не связанным с неурочным визитом гостя, колотившего в дверь. Но ведь Корсо держал под мышкой его экземпляр проклятой книги. Это он, Варо Борха, крался за Корсо по пятам и убил Виктора Фаргаша и баронессу Унгерн. И не только ради того, чтобы заполучить все двадцать семь гравюр и составить из них девять нужных, нет, он хотел уничтожить все следы - и тогда никто больше не сумеет решить загадку, замысленную печатником Торкьей. Во всей этой интриге Корсо был нужен ему для подтверждения некоей гипотезы, которая оказалась верной: книга разбита на три экземпляра. Кроме того, именно на Корсо должны были пасть подозрения полиции. Только теперь Корсо оценил собственную интуицию; ведь еще там, на вилле "Уединение", когда он стоял под расписным потолком и созерцал сцену жертвоприношения Авраама, его кольнуло странное чувство: жертва на самом деле выбрана - и это ему, Корсо, суждено сыграть ее роль. Конечно же тем книготорговцем, что раз в полгода являлся к Виктору Фаргашу и покупал одно из его сокровищ, был Варо; Борха. Когда Корсо посетил Фаргаша, тот, другой, уже прибыл в Синтру и затаился, шлифуя детали плана, выжидая, пока подтвердится его теория о том, что для разрешения загадки печатника Торкьи необходимы все три экземпляра. Это ему адресовалась недописанная расписка. Поэтому Корсо и не мог связаться с ним по телефону, а позднее, тем же вечером, прежде чем отправиться на последнее свидание с Фаргашем, Варо Борха сам позвонил Корсо в гостиницу, подстроив все так, что это выглядело как международный звонок. Но охотник за книгами не только подтвердил его подозрения, он вплотную приблизился к разгадке тайны и тем самым подписал приговор как Фаргашу, так и баронессе Унгерн. Теперь Корсо с отчаянной ясностью видел, как части головоломки вставали на места. Если исключить случайные обстоятельства - ложные связи и пересечения с интригой Клуба Дюма, - то Варо Борха был тем ключом, который помогал распутать необъяснимые узлы другой сюжетной линии - дьявольской. Очень смешно! Прямо умора! Только вот смеяться никак не хотелось. - Я принес вашу книгу, - сказал Корсо, показывая Варо Борхе "Девять врат". Тот рассеянно кивнул и, не глядя, забрал том. Он стоял, чуть склонив голову набок, словно прислушивался к чему-то, словно ждал, что у него за спиной, в глубине дома вот-вот раздастся какой-то звук. Миг спустя он снова уставился на Корсо и удивленно заморгал, обнаружив, что тот еще не ушел. - Вы отдали мне книгу... Что еще? - Деньги за работу. Варо Борха вонзился в него непонимающим взором. Мысли его, как легко было понять, витали где-то далеко. Наконец он пожал плечами, показывая, что до Корсо ему больше дела нет, и двинулся обратно в глубь дома, предоставив гостю право выбирать: войти, стоять на пороге или отправиться восвояси. Корсо последовал за ним - до комнаты, которую отделяла от коридора и вестибюля массивная дверь. Жалюзи были опущены, чтобы свет снаружи не проникал в помещение, мебель отодвинута к стенам, так что в центре на черном мраморном полу образовалось свободное пространство. Дверцы некоторых книжных шкафов распахнуты. Комнату освещало несколько дюжин почти истаявших свечей. Все было закапано воском - каминная полка, мебель, пол, прочие предметы. Повсюду разливался красноватый, мерцающий свет, который колыхался от каждого дуновения, от каждого движения присутствующих. Пахло как в церкви или в подземной часовне. По-прежнему не обращая внимания на Корсо, Варо Борха остановился в центре комнаты. Там, где мелом был вычерчен круг - приблизительно в метр диаметром, - а в круге - квадрат, в свою очередь разделенный на девять клеток. За границами квадрата были написаны римские цифры и лежали странные предметы: кусок веревки, клепсидра, ржавый нож, серебряный браслет в форме дракона, золотое кольцо, тлеющий уголь на маленькой металлической жаровне, стеклянная лампочка, горстка земли, камень. Но на полу лежало и кое-что еще. И Корсо брезгливо поморщился. Многие из тех книг, которыми он не так давно восхищался, созерцая их стройные ряды, застывшие за стеклами, теперь валялись у его ног - грязные, разорванные, с исчерканными страницами, покрытыми рисунками и странными знаками, отдельные листы были и вовсе выдернуты. Над книгами стояли свечи, проливая на них огромные капли воска; некоторые свечи догорели, и бумага под ними была подпалена. На полу среди разоренных томов Корсо увидел и гравюры из "Девяти врат", принадлежавших Виктору Фаргашу и баронессе Унгерн. Они лежали вперемешку с другими бумагами - тоже испачканными воском, с загадочными пометами. Корсо наклонился, чтобы получше разглядеть все эти жалкие остатки. Он отказывался верить собственным глазам - слишком грандиозен был масштаб катастрофы. Одна гравюра из "Девяти врат", номер VI, с повешенным за правую - а не за левую - ногу человеком, наполовину сгорела вместе с умирающей свечой. Два варианта гравюры номер VII - на одном шахматная доска была белой, на другом черной - лежали рядом с лишенными переплета останками "Theatrum diabolicum" 1512 года (*157). Еще одна гравюра, номер I, высовывалась из тома "De magna imperfectaque opera" ["О великих и несовершенных деяниях" (лат.)] Валерио Лорены, редчайшей инкунабулы, которую библиофил совсем недавно торжественно показывал Корсо, позволив до нее лишь дотронуться, а теперь она лежала на полу безвозвратно погубленная. - Ничего не трогайте, - услышал он голос Варо Борхи. Тот стоял перед кругом и сосредоточенно листал свой экземпляр "Девяти врат", хотя казалось, что он смотрит не на страницы, а за книгу - на меловой круг, на квадрат или еще дальше - в самую глубь земных недр. Несколько секунд Корсо пристально вглядывался в него - так взирают на человека, которого встретили впервые. Потом медленно выпрямился, при этом пламя свечей заколебалось. - Тут трогай не трогай, все одно, - проговорил он, кивком указывая на книги и бумаги, покрывавшие пол. - После того, что вы сами учинили... - Вы ничего не знаете, Корсо... Думаете, что знаете, а на самом деле - нет. Вы невежественны и очень глупы. Из тех, кто считают, что хаос носит случайный характер, и не ведают о существовании тайного порядка. - Не заговаривайте мне зубы. Вы все погубили, но у вас не было на это никакого права. Ни у кого нет такого права. - Ошибаетесь. Это ведь прежде всего мои книги. Но важнее другое: они имели утилитарную функцию. Скорее практическую ценность, чем художественную или эстетическую... Продвигаясь вперед по избранной дороге, человек должен убедиться, что никто другой не следует тем же путем. Эти книги уже выполнили свою миссию. - Проклятый безумец! Вы с самого начала обманывали меня. Казалось, Варо Борха не слышал его. Он застыл с последним экземпляром "Девяти врат" в руках и внимательно рассматривал страницу с гравюрой номер I. - Обманывал?.. - Заговорив, он даже не оторвал глаз от книги и не взглянул на Корсо, чем подчеркнул презрение, звучавшее в его словах. - Вы слишком высокого о себе мнения. Я вас нанял, не посвящая в свои планы и не делясь своими соображениями; слуге незачем знать замыслы того, кто ему платит... Вы должны были приложить усердие, а я - воспользоваться результатами ваших трудов. Кроме того, вам пришлось бы взвалить на себя некоторые технические последствия неизбежных актов. Думаю, сейчас полиция Португалии и Франции идет по вашему следу. - А вы? - Я? Я далек от всего этого, мне уже ничего не угрожает. Очень скоро мало что будет иметь для меня значение. Замолчав, он на глазах у изумленного Корсо вырвал лист с гравюрой из "Девяти врат". - Что вы делаете? Варо Борха невозмутимо продолжал раздирать книгу. - Я сжигаю свои корабли, разрушаю мосты, оставшиеся за спиной. И готовлюсь ступить на terra incognita... - Он вырвал из книги одну за другой все гравюры, пока В руках у него не оказались девять листов. Теперь он внимательно изучал их. - Жаль, что вы не можете сопровождать меня... Как гласит надпись на четвертой гравюре, судьба не для всех одинакова. - А куда вы, собственно, собрались? Библиофил швырнул изуродованный том на пол. Он переводил взгляд с девяти гравюр на меловой круг, проверяя наличие таинственных соответствий. - На встречу кое с кем, - ответил он загадочно. - Чтобы отыскать камень, который отверг Великий Архитектор и который должен был встать во главу утла; лечь в фундамент философской системы. А также в фундамент власти. Знаете, Корсо, ведь дьяволу нравятся метаморфозы: вспомните черного пса, сопровождавшего Фауста, или мнимого ангела света, который попытался сломить сопротивление святого Антония. Но вот претит ему больше всего глупость, он ненавидит однообразие... Будь у меня время и желание, я предложил бы вам заглянуть в некоторые из книг, что валяются у ваших ног. Во многих повторяется древнее предание: явление Антихриста случится на Иберийском полуострове, в городе, где смешались три культуры, на берегу реки, глубокой, как след от топора... А ведь речь-то идет о Тахо. - Это вы и пытаетесь сделать? - Это мне вот-вот удастся сделать. Брат Торкья указал путь: "Tenebris Lux". Варо Борха наклонился над кругом и принялся раскладывать за меловой линией отдельные гравюры, другие были ему не нужны, он их комкал или рвал и отбрасывал прочь. Пламя свечей освещало его лицо снизу, отчего он походил на привидение, в глазницах зияли темные бездны. - Надеюсь, все ляжет как надо, - прошептал он после короткой паузы; на лицо его упала тень, и оно