тит. Огромная, похожая на серебристый поднос из нержавейки, она висела над холмом, и ее свет в окне напоминал разлившуюся по полу белую лужу. Я села на кровати и изо всех сил стала думать, что произошло. Зачем ты меня по имени звал? Твой голос я так четко слышала. Сердце лихорадочно колотилось в груди и долго не могло успокоиться. Будь я дома, тут же оделась бы -- ночь на дворе, ну и что? -- и побежала к тебе по нашей дорожке. А из этих гор, за тыщи километров, разве добежишь куда-нибудь? И что, ты думаешь, я сделала? Догола разделась. Ха-ха! Почему? Лучше не спрашивай. Сама толком не знаю. Так что молчи и слушай дальше. В общем, все с себя сняла, встала с постели и опустилась на колени на залитый серебряным лунным светом пол. Отопление не работало, и в комнате, наверное, было прохладно, но холода я не чувствовала. В окно светила луна, и в этом свете было что-то такое... особенное. Оно плотно обтягивало мое тело тонкой защитной кожицей. Какое-то время я просто стояла, а потом стала подставлять себя лунному свету по очереди с разных сторон. Как бы тебе сказать? Мне казалось, я веду себя совершенно естественно. Свет был такой красивый, необыкновенный, что я удержаться не могла. Поворачивала к свету шею, плечи, руки, груди, животик, ноги, попку, потом... ну, ты знаешь... Как будто под душем мылась. Увидел бы меня кто-нибудь, точно бы подумал: "Совсем ненормальная". За лунопоклонницу бы принял, у которой от лунного света крыша поехала. Но конечно, никто меня не видел. Хотя, может, мой парень-мотоциклист был где-нибудь рядом и глядел на меня. Ну да что об этом говорить. Умер он, но если б захотел посмотреть, я бы ему разрешила. С радостью. Нет, никто на меня не смотрел. Я одна была в лунном свете. Закрыла глаза и думала об утках, которые спали, должно быть, где-нибудь у пруда. Как мне было с ними тепло и радостно днем! Короче, утки для меня теперь -- что-то вроде магического амулета. Я еще долго стояла на коленях. Совершенно голая, одна в лунных лучах. Они выкрасили все мое тело волшебной краской, и от него по полу до самой стены падала острая темная тень. Но тень была не моя. Я видела силуэт какой-то женщины. Незнакомой, зрелой, а не угловатой девчонки вроде меня. С более округлыми формами, такой грудью и сосками, что мне и не снилось. И все же тень была моя -- она только вытянулась и приобрела другую форму. Стоило мне пошевелиться -- и тень повторяла мое движение. Я вертелась в разные стороны -- хотела понять, какая связь между мной и тенью. Откуда взялась такая разница? Но так толком и не поняла. Чем больше смотрела, тем чуднее мне казалось. А сейчас, Заводная Птица, я подошла к месту, какое трудно объяснить. Получится у меня или нет -- не знаю. Короче, для экономии времени скажу так: я ни с того ни с сего расплакалась. Получилось, как в каком-нибудь киносценарии: "Мэй Касахара: Неожиданно закрывает лицо руками и, громко рыдая, падает в слезах". Не удивляйся, я все время от тебя скрывала, но на самом деле я страшная плакса. Чуть что -- сразу в слезы. Это моя тайная слабость. Так что у меня это запросто -- взять и завыть без всякой причины. Правда, долго не плачу. Сразу себе говорю: "Пора завязывать!" -- и все. Тут же -- стоп. Слезы у меня близко, зато так же легко остановиться могу. Ворона плаксивая! Но в эту ночь я никак не могла остановиться. Как будто из меня пробку вынули. Из-за чего разревелась -- не пойму, поэтому и не знала, как остановиться. Слезы хлестали, как кровь из большой раны. Их столько из меня вытекло -- не поверишь! Я уже стала бояться, как бы в мумию не превратиться из-за обезвоживания организма. Кап! кап! кап! -- слезы капали прямо в серебристую лужу из лунного света и растворялись в ней. Мне казалось, что слезинки всегда были частичками этого света. Летя к земле, они купались в лучах и красиво переливались, прямо как кристаллы. Я вдруг заметила, что тень моя тоже плачет и каждая слезинка роняет свою четкую тень. Ты видел когда-нибудь тени от слез, Заводная Птица? Они не такие, как обычные тени. Ничего похожего. Они приходят из какого-то другого, далекого мира в наши сердца. Или нет. Мне пришло в голову: может, слезы, которые проливает моя тень, настоящие, а те, что из моих глаз льются, -- просто тени? Думаю, ты ничего не понял, Заводная Птица. Что может случиться, когда глухой ночью семнадцатилетняя девчонка нагишом ревет под луной? Да ничего. x x x Вот что произошло час назад в этой комнате. А сейчас я сижу за столом и пишу карандашом это письмо (одетая, конечно). Ну, пока, Заводная Птица! Как бы это сказать... Вместе с лесной утиной братией желаю тебе тепла и счастья. Если с тобой что-нибудь случится, зови меня в следующий раз громче, не стесняйся. Спокойной ночи". 39. Два вида новостей • Исчезнувшее без следа -- Корица притащил тебя сюда, -- сказала Мускатный Орех. Первое, что я почувствовал, придя в себя, была боль во всех ее разнообразных проявлениях, боль, которая скручивала и ломала мое тело. Болели ножевые раны, каждый сустав, каждая косточка, каждый мускул. Должно быть, спасаясь бегством от преследователей, в темноте я несколько раз крепко обо что-то приложился. Но то была какая-то неправильная боль -- нечто очень близкое к боли, однако с уверенностью назвать это болью было нельзя. Дальше я понял, что нахожусь в "резиденции", лежу на диване в "примерочной", одетый в незнакомую новую темно-синюю пижаму и накрытый одеялом. Шторы раздвинуты, через окно в комнату вливается яркое утреннее солнце. Наверное, часов десять. Свежий воздух, время продолжает свой ход... Как это все? В голове не укладывалось. -- Корица притащил тебя сюда, -- повторила Мускатный Орех. -- Раны у тебя не очень серьезные. Та, что на плече, довольно глубокая, но, к счастью, сосуды не задеты. А на лице -- вообще пустяк, царапина. Чтобы не осталось шрамов, Корица их зашил -- иголка с ниткой оказались под рукой. Вполне прилично получилось. Нитку можешь сам через несколько дней вытащить или в больницу сходи. Я открыл было рот, но язык не слушался. Удалось только втянуть в себя воздух и выдохнуть, издав резкий, неприятный звук. -- Тебе лучше пока лежать спокойно и не разговаривать, -- продолжала Мускатный Орех, сидевшая рядом на стуле, положив нога на ногу. -- Корица сказал, что ты слишком долго просидел в колодце, и все могло кончиться очень плохо. Меня ни о чем не спрашивай. Я толком ничего не знаю. Посреди ночи раздался звонок, я вызвала такси и примчалась сюда. А что происходило до этого, мне неизвестно. Одежда на тебе была вся мокрая и в крови. Мы ее выбросили. Судя по ее костюму -- не такому изысканному, как обычно, -- она, похоже, в самом деле собиралась впопыхах. Кремовый кашемировый свитер, под ним -- мужская рубашка в полоску, шерстяная юбка оливково-зеленого цвета. Никаких украшений, волосы наспех собраны сзади в пучок. Немного заспанное лицо. Но все равно вид у нее был как на фотографии в каталоге. Мускатный Орех сунула в рот сигарету, прикурила, по обыкновению резко щелкнув золотой зажигалкой, и, прищурив глаза, затянулась. Услышав щелчок зажигалки, я убедился, что действительно не умер. По всей видимости, Корица вызволил меня из колодца в самый последний момент. -- Корица все понимает и чувствует, -- сказала она. -- И в отличие от нас с тобой, всегда серьезно взвешивает разные варианты и возможности развития событий. Но даже ему не пришло в голову, что вода так неожиданно затопит колодец. Такой возможности он не предполагал. Поэтому еще немного -- и ты бы погиб. Мальчик даже запаниковал. Я его таким никогда не видела. Мускатный Орех едва заметно улыбнулась. -- Я уверена -- он тебя любит. Она еще что-то говорила, но я уже ничего не слышал. Заломило в глазах, веки, налившись страшной тяжестью, закрылись, и я, как на лифте, стал погружаться в темноту. x x x Чтобы восстановиться, моему телу понадобилось ровно два дня. Все это время Мускатный Орех ухаживала за мной. Я не имел сил подняться, разговаривать, не мог есть -- лишь выпил несколько глотков апельсинового сока да сжевал пару кусочков персика из банки. Вечером она уезжала домой, а утром возвращалась. Ночью возле меня делать было нечего, потому что я спал как убитый. Впрочем, не только ночью, но по большей части и днем. Наверное, для выздоровления сон нужен был мне в первую очередь. Корицу я так ни разу и не видел. Мне показалось, что он -- не знаю почему -- намеренно избегал встречи со мной. Я слышал, как въезжала в ворота его машина -- через окно доносилось специфическое басовитое урчание мотора, какое бывает только у "порша". На "мерседесе" он больше не ездил; привозил и увозил мать, доставлял одежду и продукты на своей машине. Но в дом не входил, передавал все, что привез, Мускатному Ореху в прихожей и тут же уезжал. -- С "резиденцией" мы скоро расстанемся, -- заявила она. -- А моими дамами опять придется заниматься мне. Значит, так тому и быть. Ничего другого не остается, буду продолжать, пока есть силы. Это судьба. А тебе с нами, наверное, делать больше нечего. Вот кончится все, поправишься, и будет лучше, если забудешь о нас поскорее. Потому что... Да, совсем забыла тебе сказать. О твоем брате -- точнее, о брате твоей жены. О Нобору Ватая. Мускатный Орех принесла из другой комнаты газету и положила на стол. -- Вот, Корица привез. Вчера в Нагасаки твоего шурина хватил удар. Его отвезли в больницу, но он до сих пор без сознания. В газете пишут, что неизвестно, выздоровеет он или нет. Нагасаки? Я с трудом понимал, что она говорит. Собрался что-то сказать, но слова где-то застряли. Удар с Нобору Ватая должен был случиться на Акасаке. При чем здесь Нагасаки? -- Ватая-сан выступал в Нагасаки с лекцией перед большой аудиторией, и после нее состоялся обед с организаторами, во время которого он неожиданно рухнул как подкошенный. Его отправили в ближайшую больницу. Что-то вроде инсульта. Говорят, у него с рождения какие-то проблемы с сосудами головного мозга. Пишут, что, наверное, какое-то время будет прикован к постели. Может случиться, речь у него не восстановится, даже если сознание вернется. Так что вполне возможно, что его политической карьере конец. Жаль, еще такой молодой. Я тебе газеты оставлю, станет лучше -- сам почитаешь. Сказанное дошло до меня не сразу. В сознании слишком ярко стояли кадры теленовостей, увиденные мною в вестибюле отеля: офис Нобору Ватая на Акасаке, толпа полицейских, центральный вход в больницу, напряженный голос диктора... Но постепенно я объяснил, внушил себе: "То были новости того мира". В реальности, в этом мире, я вовсе не бил его битой. Значит, в реальности не будет никакого полицейского расследования и арестовывать меня никто не будет. У человека случилось кровоизлияние в мозг, у всех на виду. Преступлением здесь и не пахнет. Можно вздохнуть с облегчением. Ведь человек, напавший на Нобору Ватая, о котором говорил диктор по телевизору, походил на меня как две капли воды, а алиби у меня не было. Между тем, что я забил кого-то в том мире до смерти, и ударом, свалившим Нобору Ватая, определенно должна быть взаимосвязь. Наверняка я убил нечто жившее внутри него или накрепко с ним связанное. И похоже, он предчувствовал это -- его все время мучили кошмарные сны. Но то, что я совершил, не лишило его жизни. Он каким-то образом выжил, удержался на самом краю. А нужно было до конца перекрыть ему кислород. Что же будет с Кумико? Неужели, пока он жив, она не сможет вырваться оттуда? Освободиться от его колдовских пут, протянувшихся из мрака забытья? Вот куда увели меня мои мысли. Сознание постепенно размывалось, тускнело, пока глаза не закрылись и я не погрузился в беспокойный, бессвязный сон. Приснилась Крита Кано -- она прижимала к груди ребенка, лица которого видно не было. Короткая прическа, никакой косметики. Крита сказала, что ребенка зовут Корсика и его отец состоит из двух половин. Одна половина -- это я, другая -- лейтенант Мамия. Она не поехала на Крит и осталась в Японии, чтобы родить и воспитывать ребенка. Недавно обрела новое имя и теперь тихо-мирно живет, выращивая овощи вместе с лейтенантом Мамия где-то в горах, в префектуре Хиросима. Эти новости не вызвали у меня удивления. Все получилось так, как я и предполагал, -- во сне, по крайней мере. -- А как дела у Мальты? -- спросил я. Крита Кано не ответила. Лишь с грустью посмотрела на меня и пропала. x x x На третий день утром я кое-как самостоятельно поднялся. Ходить еще было тяжело, зато я уже мог понемногу разговаривать. Съел кашу, приготовленную Мускатным Орехом, и немного фруктов. -- Как там мой кот? -- спросил я. Этот вопрос давно не давал мне покоя. -- Не волнуйся. Корица о нем не забывает. Каждый день ходит к тебе его кормить, меняет воду. Тебе не о чем беспокоиться. Думай только о себе. -- Когда вы собираетесь избавляться от "резиденции"? -- Поскорее. Как только случай представится. В следующем месяце, пожалуй. Думаю, тебе тоже достанется небольшая сумма. Наверное, придется уступить ее по более низкой цене, чем мы заплатили при покупке, так что денег будет не так много. Ты получишь свою долю суммы, что выплачена в счет погашения ссуды, так что на какое-то время тебе хватит. Поэтому о деньгах можешь особо не волноваться. Ты заслужил их хорошей работой. -- А дом? Под снос? -- Видимо, так. Дом сломают, колодец снова засыпят. Жаль, конечно. Только там вода появилась -- и вот вам, пожалуйста. Но в наши дни такие большие старомодные колодцы никому не нужны. Сейчас все бурят скважины, и воду качают электронасосом. Удобно, и места не занимает. -- И будет опять обыкновенный участок земли, без "дома с повешенными". Никакой мистики, -- сказал я. -- Может, и так, -- отозвалась Мускатный Орех. Помолчала, покусывая губы. -- Хотя ни ко мне, ни к тебе это уже не имеет отношения. Согласен? В любом случае, тебе сейчас лучше не забивать голову лишними мыслями и как следует отдохнуть. Подожди, скоро совсем поправишься. Она показала мне заметку о Нобору Ватая в утреннем номере газеты, которую принесла с собой. Заметка была маленькая. В сознание он не приходил, из Нагасаки его перевезли в Токио, в больницу при медицинском университете, и положили в палату интенсивной терапии. Состояние -- прежнее. И все, никаких подробностей. Я тут же подумал о Кумико. Где же она? Мне надо домой! Но я не дойду, сил не хватит. x x x На следующее утро я добрался до ванной и впервые за три дня посмотрелся в зеркало. Вид был еще тот. Не человек замученный, а хорошо сохранившийся труп. Рана на щеке, как и говорила Мускатный Орех, умело заштопана -- белая нитка аккуратными стежками стягивала ее края. Разрез был сантиметра два в длину и не очень глубокий. Я попробовал скроить гримасу, кожа на щеке натянулась, но боль уже не давала о себе знать. Почистил зубы и принялся за бритье, выбрав электробритву, -- уверенности, что мне удастся справиться с обычной бритвой, пока не было. И тут я заметил... Рука, державшая бритву, опустилась, и я еще раз внимательно глянул в зеркало. Пятно исчезло. Щеку он мне рассек с правой стороны. Как раз в том самом месте, где пятно. Рана была, а пятно пропало. Испарилось со щеки без следа. x x x На пятую ночь я снова услышал, как вдали зазвенели на санях колокольчики. Было начало третьего. Поднявшись с дивана, я накинул поверх пижамы кардиган и вышел из "примерочной". Миновал кухню и направился в комнатку Корицы; отворил дверь и вошел. Корица опять вызывал меня к компьютеру. Я сел на стул перед монитором и прочитал появившееся на экране сообщение: Вы получили доступ к программе "Хроники Заводной Птицы". Выберите документ (1-17). Я щелкнул по номеру 17, и документ открылся. 40. Хроники Заводной Птицы No 17 (Письмо Кумико) "Мне о многом надо тебе сказать. Хотя, чтобы выложить все, наверное, понадобится уйма времени -- может быть, несколько лет. Мне уже давно надо было перед тобой открыться, но, к сожалению, мужества не хватало. Надеялась: а вдруг обойдется, вдруг не так страшно все окажется. И в результате -- этот кошмар для нас с тобой. Это я во всем виновата. Пускаться в объяснения слишком поздно. Времени нет. Поэтому сейчас я хочу сказать тебе только самое главное. Я должна убить своего брата, Нобору Ватая. Пойду в палату, где он лежит, и выдерну из розетки штепсель системы жизнеобеспечения. Сестре разрешат подежурить ночью у постели брата вместо сиделки. Они не сразу заметят, что я его отключила. Вчера врач объяснил мне, как эта система работает. Подожду, когда он умрет, а потом сразу сдамся полиции, признаюсь, что сделала это нарочно. Объяснять ничего не буду. Скажу только, что считаю, что поступила правильно. Надо думать, меня тут же арестуют по обвинению в убийстве и будут судить. Набегут журналисты, разговоры пойдут разные -- достойная это смерть или нет. Но я буду молчать. Никаких объяснений, никаких оправданий. Просто захотела лишить жизни одного человека -- Нобору Ватая -- и лишила. Вот и вся правда. Может, меня посадят в тюрьму. Не страшно. Самое страшное для меня уже позади. x x x Если бы не ты, я бы давно сошла с ума. Отдалась бы кому-нибудь совершенно чужому и оказалась бы на таком дне, откуда уже не возвращаются. Мой брат, Нобору Ватая, то же самое много лет назад сделал с сестрой, и она наложила на себя руки. Он обесчестил нас обеих. Не над телом надругался, нет. Он сделал еще хуже. Я полностью лишилась свободы и безвылазно сидела одна в темной комнате. Цепью меня никто не приковывал, стражу не приставлял, но убежать оттуда мне было не по силам. У брата имелись куда более прочные цепи и строгая стража -- я сама. Я была и цепью, сковывавшей мои ноги, и суровой, неусыпной стражницей. Где-то внутри меня, конечно, жила надежда на спасение, но одновременно существовала еще одна я -- малодушная, опустившаяся особа, оставившая мечты спастись бегством, и то мое я, которое хотело убежать, никак не могло перебороть то, второе я. Для этого не хватало сил: душу и тело мои растлили. Я лишилась права на спасение и возвращение к тебе. Не только потому, что меня обесчестил мой брат. Еще до этого я сама опозорила себя навсегда. Я тебе писала, что спала с другим, но это неправда. Хочу признаться: я не с одним спала. Их было много. Так много, что не сосчитать. Не знаю, что заставило меня пойти на это. Вспоминаю сейчас и думаю: может, влияние брата виновато? Не спрашивая разрешения, он открыл во мне какой-то ящичек и, вытащив на свет божий что-то такое... неприятное, непостижимое, заставил меня без конца отдаваться другим мужчинам. Брат на это способен, и я должна признать вопреки желанию: мы связаны с ним где-то там, во мраке. Так или иначе, когда брат пришел, я уже извалялась в грязи так, что было не отмыться. Докатилась до того, что заразилась венерической болезнью. И все же -- я тебе уже писала об этом, -- несмотря ни на что, тогда у меня ни разу не возникло чувство, будто я делаю гадости, причиняю тебе зло. Мои поступки казались мне абсолютно естественными. Хотя, по всей видимости, тогда я была не я. А что еще мне остается думать? Но правда ли это? Так ли это на самом деле? Неужели все так просто? Но кто же тогда настоящая я? И где гарантия, что это письмо пишет "настоящая я"? У меня не было и нет твердой уверенности в том, что я -- это я. x x x Ты часто мне снишься. Сон очень четкий, все в нем связано одно с другим; ты все время отчаянно меня ищешь. Мы находимся в каком-то лабиринте, и ты где-то совсем рядом со мной. "Ну, еще чуть-чуть! Я здесь!" -- хочу громко закричать я. Стоит тебе добраться до меня и крепко прижать к себе, как кошмару придет конец и все вернется на круги своя. Но я никак не могу издать этот крик, как бы ни старалась. В темноте ты не замечаешь меня, проходишь мимо и пропадаешь куда-то. Сон всегда один и тот же, однако он поддерживает меня, подбадривает. Я хотя бы не потеряла способность видеть сны. Брату оказалось не под силу лишить меня этой способности. Я чувствовала, как ты изо всех сил стараешься приблизиться ко мне, надеялась, что ты сумеешь отыскать меня, обнимешь крепко, стряхнешь прилипшую ко мне грязь и навсегда вызволишь меня из этого плена. Думала: может быть, ты снимешь с меня проклятие и поставишь пломбу -- чтобы настоящая я больше никуда не ушла. Благодаря этому я могла поддерживать в холодном, лишенном выхода мраке слабый огонек надежды, сохранять свой еле слышный голос. x x x Сегодня после обеда я получила пароль доступа к этому компьютеру. Кто-то прислал его экспресс-почтой. С паролем я смогу отправить тебе это сообщение с компьютера в офисе брата. Надеюсь, оно дойдет до тебя. x x x Времени больше нет. Такси ждет на улице. Я еду в больницу, чтобы убить своего брата и понести наказание. Странно, но я больше не испытываю к нему ненависти. Просто спокойно размышляю о том, что мне нужно вычеркнуть его из списка живущих на этом свете. Я должна это сделать -- и ради него самого в том числе. Сделать во что бы то ни стало, чтобы жизнь моя приобрела смысл. Присматривай за котом. Как я рада, что он вернулся! Макрель! Здорово ты его назвал. Ведь он -- вроде нашего символа, знак того доброго, что было между мною и тобой. Не надо было нам терять его тогда. x x x Больше писать не могу. До свидания". 41. До свидания -- Жаль, что я не могу показать тебе своих уток, Заводная Птица. -- В голосе Мэй Касахары звучало неподдельное сожаление. Мы сидели у пруда, глядя на покрывший его толстым слоем белый лед. Пруд был большой, и его ледяное зеркало сплошь исчиркали лезвия коньков. Дело было после обеда, в понедельник. Мэй специально для меня взяла отгул. Я собирался приехать в воскресенье, но из-за аварии на железной дороге задержался на день. Мэй куталась в подбитое мехом пальто, на голове -- ярко-голубая шерстяная шапочка с вышитым белой шерстью геометрическим узором и круглым помпоном на макушке. Она связала ее сама и обещала к следующей зиме сделать такую же и для меня. Щеки ее раскраснелись, глаза были ясные и прозрачные, как воздух. Я порадовался за нее: девчонке семнадцать, и у нее все впереди. -- Пруд замерз, и утиная братия в полном составе перекочевала куда-то. Тебе бы они обязательно понравились, Заводная Птица. Приезжай сюда опять весной. Я вас познакомлю. Я улыбнулся. Мое байковое пальто грело слабо, шея до самых щек была обмотана шарфом, руки прятались в карманах. В лесу холод пробирал до костей. Земля была покрыта панцирем из слежавшегося снега, и кроссовки забавно скользили по нему. Надо было купить специальные ботинки на нескользящей подошве. -- Значит, ты собираешься еще здесь побыть? -- спросил я. -- Да, наверное. Пройдет время, и может, меня опять в школу потянет. Или нет. А то возьму и замуж за кого-нибудь выйду... Но это вряд ли. -- Мэй рассмеялась, изо рта у нее вырвалось облачко белого пара. -- Все равно, поживу здесь еще немного. Мне надо время, чтобы подумать. О том, что хочу, куда хочу поехать. Надо не спеша все обдумать. Я кивнул: -- Может, так и надо. -- А ты, Заводная Птица, думал в мои годы о таких вещах? -- Да как сказать? Если по правде, так серьезно -- вряд ли. Разве только самую малость. А чтобы глубоко копаться... Нет, не помню. Кажется, я просто считал, что если жить обыкновенно, то все будет нормально само собой. Но, похоже, из этого ничего не вышло. К сожалению. Мэй спокойно посмотрела мне в глаза и положила руки в перчатках на колено. -- Выходит, под залог Кумико-сан не выпустили? -- Она отказалась выходить под залог, -- объяснил я. -- Боится, что на нее сразу все навалятся, суета начнется, поэтому предпочитает оставаться в тюрьме, в тишине и покое. И со мной не хочет встречаться. Вообще никого видеть не желает, пока все не уляжется. -- А когда суд? -- Где-то весной. Кумико вину признает и готова принять любое решение. Суд, очевидно, надолго не затянется. Есть неплохой шанс, что приговор будет условным, а если ее и осудят, то срок дадут небольшой. Мэй подняла валявшийся под ногами камень и метнула его в пруд, целя в середину. Он со стуком запрыгал по льду к противоположному берегу. -- Будешь сидеть дома и ждать, когда вернется Кумико-сан? Я утвердительно мотнул головой. -- Это хорошо... Да? От моего рта тоже поднялось большое белое облако: -- Не знаю. Просто в конечном счете так получилось. "А ведь могло быть куда хуже", -- подумал я. Вдалеке, в лесу, обступившем со всех сторон пруд, закричала птица. Я поднял голову, глянул по сторонам, но крик больше не повторился. Никого вокруг. Только где-то сухо долбил дерево дятел. -- Если у нас с Кумико будет ребенок, я назову его Корсика, -- проговорил я. -- Классное имя! -- сказала Мэй Касахара. x x x Мы шли по лесу рука об руку. Мэй сняла правую перчатку и засунула руку в карман моего пальто. Она напомнила мне Кумико -- та тоже часто так делала, когда зимой мы ходили с ней гулять. В холодный день делили на двоих один карман. Я пожал в кармане руку Мэй, маленькую и теплую, как одинокая замкнутая душа. -- Заводная Птица! Все небось думают, что мы любовники. -- Может быть, -- ответил я. -- А ты все мои письма читал? -- Твои письма? -- не понял я. -- Извини, но я ни одного письма от тебя не получал. О тебе ничего не было слышно, вот я позвонил твоей матери, и она дала этот адрес и телефон. Ради этого пришлось всякую чушь нести, врать что-то. -- Ну и дела! Куда же они все делись? Я же, наверное, штук пятьсот писем тебе написала, -- закатив глаза, заявила Мэй. x x x Вечером она поехала провожать меня на станцию. На автобусе мы добрались до городка, съели пиццу в ресторанчике рядом со станцией и стали ждать, когда появится дизель-электровоз с прицепленными к нему тремя вагонами. В зале ожидания стояла большая, раскаленная докрасна печь, вокруг которой толкались два-три человека. Но мы туда не пошли и стояли вдвоем на стылой платформе. В небе висел обледеневший зимний месяц, его острый, резко очерченный контур напомнил мне китайский меч. Стоя под луной, Мэй поднялась на цыпочки и едва ощутимо поцеловала меня в правую щеку. Я почувствовал ее холодные тонкие губы на том самом месте, где прежде было родимое пятно. -- До свидания, Заводная Птица! -- прошептала она. -- Спасибо, что специально приехал сюда ко мне. Не вынимая рук из карманов, я стоял и смотрел на нее. Надо было что-то сказать, но подходящих слов не находилось. Когда подошел поезд, Мэй стянула с головы шапочку, отступила на шаг и сказала: -- Если с тобой что-нибудь случится, Заводная Птица, просто громко позови меня. Хорошо? Меня и утиный народец. -- До свидания, Мэй Касахара. x x x Поезд тронулся, а молодая луна все висела над головой, то исчезая, то появляясь вновь каждый раз, когда состав поворачивал. Как только она скрывалась из глаз, я переводил взгляд на мелькавшие за окном вагона огоньки остававшихся позади городков и поселков. Мне представилась Мэй в своей голубой шерстяной шапочке: сидит одна в автобусе, а тот везет ее в горы, обратно на фабрику. Потом -- утки, дремлют где-то в тени, что падает на землю от пучков травы. Я стал думать о том мире, в который возвращался. -- До свидания, Мэй Касахара, -- повторил я. До свидания, Мэй, и пусть тебя всегда кто-нибудь надежно защищает. Я закрыл глаза и попробовал вздремнуть. Но заснуть по-настоящему мне удалось гораздо позже. Где-то далеко от всего и всех я неслышно погрузился в мимолетный сон. Примечания Соевый творог, широко применяемый в кухне Японии, Китая и других дальневосточных стран (здесь и далее -- примечания переводчиков). Кустарник, вид акации. Завершающий этап школьного обучения в Японии, так называемой системы "шесть-три-три" (шесть лет начальной школы, три года средней школы первой ступени и три года повышенной средней школы, в которой школьники готовятся к поступлению в университет). Постоянно присутствует в рационе японцев. Готовится на основе густой массы из перебродивших соевых бобов. Район в Токио. Записочки с предсказаниями судьбы, распространяемые в японских синтоистских и буддистских храмах. По традиции многие японцы обращаются к богам через "омикудзи" по таким важным поводам, как женитьба, рождение детей, отъезд в путешествие и так далее. Раздвижные перегородки в японском доме. Поселок (полное название -- Номон-Хан-Бурд-Обо), близ которого в 30-40-е гг. XX в. проходила граница между Монголией и марионеточным государством Маньчжоу-го, за спиной которого стояла Япония. Летом 1939 г. в этом районе произошел крупный вооруженный конфликт между группировкой советско-монгольских войск и частями расквартированной в Маньчжоу-го японской Квантунской армии. В японской и западной историографии он получил название "инцидент у Номонхана", а в российской -- "война на Халхин-Голе". Один из крупнейших транспортных узлов Токио. Район в Токио. Вделанная в пол жаровня в традиционном японском доме. Японская государственная телерадиокорпорация, ведущая вещание, в частности, на первом телеканале. Стенная декоративная ниша в японском доме, где обычно устанавливают икэбану или вешают свитки с каллиграфическими надписями. Имеющее многовековую историю искусство выращивания карликовых деревьев. Винтовки модели No 38, находившиеся на вооружении регулярной японской армии. Вид кустарника. Герой Мураками путается в государственных деятелях -- видимо, он имеет в виду Окаду Кэйсукэ (1868--1952), возглавлявшего японское правительство в середине 30-х гг. Одна из 47 префектур Японии; расположена в центральной части острова Хонсю на побережье Японского моря. Исторически сложившаяся часть японской столицы, где расположены жилые кварталы, заселенные в основном хорошо обеспеченными людьми, а также крупные универмаги и торговые центры. Ведущая в Японии экономическая газета. Район в Токио. Река в центральной части о-ва Хонсю; впадает в Токийский залив. Около 11 тысяч долларов. Префектура на северо-востоке Японии. Популярная в Японии игра в кости, пришедшая из Китая. Симбаси, Синдзюку, Сибуя, Аояма -- районы в центральной части Токио. Одна из ведущих японских компаний, производящих женское белье. Здание ее токийского офиса находится прямо на Гиндзе. Одна из крупнейших японских кинокомпаний. У японцев после смерти человека принято дарить на память его друзьям и знакомым принадлежавшие покойному вещи. Ситуация, когда престарелый политик перед уходом на покой "пристраивает" сына или племянника, готовя почву для его избрания в их "семейном" округе вместо себя, -- весьма распространенное явление в японской политике. Крупнейшая в Японии рекламная компания. Скоростные железнодорожные экспрессы, связывающие многие районы и крупные города Японии. Татами -- единица измерения площади в японском доме; равна 1,5 кв. м. Город в центральной части Хоккайдо. Большой цветной платок, в котором японцы часто носят книги и другие небольшие предметы. Ныне Чанчунь, город в Севере-Восточном Китае, административный центр провинции Гирин. Или "инцидент у Лугоуцяо" ("инцидент на мосту Марко Поло"). Вооруженное столкновение, происшедшее 7 июля 1937 г. между японскими и китайскими войсками недалеко от Пекина и переросшее в войну между двумя странами. Императорская маньчжурская династия, правившая Китаем в 1644-- 1911 гг. Город на северо-востоке Китая недалеко от границ с Россией и Монголией. В этом городе и его окрестностях в декабре 1937 -- январе 1938 г. японская армия учинила массовую расправу над мирным населением, жертвами которой стали более 140 тысяч человек. Имеется в виду Чжан Сюелян, китайский маршал, военный правитель Маньчжурии до вторжения в нее японцев. Одно из наиболее боеспособных соединений Коммунистической партии Китая в период войны с Японией. Горная гряда на северо-востоке Китая и востоке Монголии. Завтрак или обед в специальной коробке, которую японцы берут с собой на работу, в дорогу и т. п. Район в Токио. От английского "salaryman" -- "человек, живущий на зарплату". Так в Японии называют служащих частных компаний. Знаменитое курортное место в Центральной Японии. Кольцевая линия токийской надземки. Названия магазинов в Токио. Специальная паста, приготовляемая из вареной рыбы. 1 цубо = 3,3кв.м. С 1926 г. Улица в Токио, где сосредоточены модные магазины. Слова из известной песни Пола Саймона и Арта Гарфанкеля "Ярмарка Скарборо". Парафраз известной строки английского поэта-метафизика Джона Донна(1572--1631). Блюдо, приготовленное в горшочке на пару. Один из идеологов японского национализма, способствовавший в 1930-е гг. распространению агрессивных устремлений среди офицеров японской армии. Высший военный совет, созывавшийся в тот период истории Японии во время ведения страной военных действий. Находился в прямом подчинении императору. Его членами были высшие командиры армии и флота. Дуглас Макартур (1880--1964) -- американский генерал, с 1945 г. командующий оккупационными войсками в Японии. Один из двух крупных токийских аэропортов. Плоская подушка для сидения на полу. Крупная узловая станция в центре Токио. Самурай без сюзерена. Неточность автора. Магазин "вальтера-ППК" вмещает не восемь, а семь патронов. Строка из песни "Старая дружба" ("Забыть ли старую любовь") на стихи Роберта Бернса.