- через стенку и через сад.
Окликнула меня, и мы сели на веранде поговорить.
-- Ты знаешь, Заводная Птица? Вчера начали разбирать заброшенный дом.
Тот, где жили Мияваки, -- сообщила она.
-- Его что, купил кто-нибудь?
-- Бог его знает.
Мы с Мэй прошли по дорожке с тыла к заброшенному дому. Там и правда
работа была в полном разгаре. Человек шесть рабочих в касках снимали ставни
и окна, выносили раковины и электроприборы. Мы немного посмотрели, как они
работают. По их хмурому виду и методичным движениям было видно, что такая
работа для них -- дело привычное. Высоко в небе плыли вытянутые белые облака
-- предвестники осени. Интересно, а какая осень на Крите? И облака? Такие же
или нет?
-- А колодец тоже разломают? -- спросила Мэй.
-- Наверное, -- отозвался я. -- Какой от него толк? Да и опасно его
оставлять.
-- А то еще кто-нибудь провалится, -- с самым серьезным видом сказала
Мэй. Я взглянул на ее загорелое лицо, и мне ясно представился тот немыслимо
жаркий день в саду, когда я ощутил на родимом пятне касание ее языка.
-- Ты так и не поехал на Крит, Заводная Птица!
-- Решил вот остаться, подождать.
-- Ты же говорил, Кумико больше не вернется. Говорил ведь?
-- Ну, это совсем другое дело.
Мэй, прищурившись, посмотрела на меня. Когда она щурилась, полоска
шрама возле глаза становилась глубже.
-- А зачем ты спал с Критой Кано, Заводная Птица?
-- Нужно было.
-- Это что -- тоже другое дело?
-- Вот-вот. Мэй вздохнула.
-- Ну, тогда до свидания. До новых встреч.
-- Пока, -- сказал я.
-- Послушай, -- чуть замявшись, словно хотела что-то добавить, сказала
она. -- Я, наверное, скоро опять в школу пойду.
-- Решила вернуться все-таки? Она слегка пожала плечами.
-- Только в другую школу. В старую больше ни за что не вернусь. Правда,
до новой добираться далеко. Так что пока мы с тобой не сможем видеться.
Я кивнул. Потом достал из кармана лимонные леденцы и положил один в
рот. Мэй, посмотрев по сторонам, сунула в губы сигарету и закурила.
-- Приятно, наверное, спать с разными? А, Заводная Птица?
-- Да не в этом дело.
-- Это я уже слышала.
-- Угу, -- буркнул я. Что еще можно было сказать на это?
-- Ну ладно. А вообще, Заводная Птица, это из-за тебя я решила снова
пойти в школу. Правда.
-- Это почему же?
-- Почему? -- переспросила Мэй, снова прищурилась и перевела глаза на
меня. -- Потому что мне опять захотелось в более-менее нормальную жизнь. Ты
знаешь, Заводная Птица, мне с тобой жутко интересно было. Честно говорю. Вот
ты весь из себя такой правильный, а ведешь себя совсем не так, как надо...
ну, как бы это сказать... как-то непредсказуемо. С тобой совершенно не
скучно. Кайф, в общем. Не скучно -- это когда живешь и ни о чем лишнем
голову не ломаешь. Разве не так? Поэтому здорово, что ты появился. Хотя,
врать не буду, иногда мне бывает не по себе.
-- Это как понимать?
-- Как бы тебе объяснить... Смотрю я на тебя и думаю иногда: вот
мучаешься ты из-за меня, изо всех сил с чем-то борешься. Нянчишься со мной,
беспокоишься по-серьезному. Понимаешь? А лицо у тебя всегда безразличное и
вид... как будто ни до чего дела нет. Но ведь это не так. Ты бьешься, сил не
жалеешь, а другие ничего не замечают. Если не так, полез бы ты разве в
колодец? Правильно? На самом-то деле ты, конечно, это делаешь совсем не для
меня, а чтобы Кумико отыскать. Потому и лезешь все время черт знает куда.
Так что мне можно не волноваться. Я это понимаю, но все равно кажется, что
это ты все из-за меня. А может, когда ты за Кумико бьешься, то и за других
людей тоже, а? Из-за этого, должно быть, у тебя такой дурацкий вид бывает.
Но знаешь что, Заводная Птица? Я смотрю на тебя, и мне как-то не по себе.
Правда. Ведь шансов победить у тебя, похоже, нет никаких. Предложили бы мне
на спор деньги поставить, ты уж не обижайся, поставила бы на твой проигрыш.
Ты мне нравишься, Заводная Птица, но я не хочу из-за тебя разориться.
-- Все ясно, что уж тут...
-- Не хочу смотреть, как ты пропадаешь, и переживать тоже больше не
хочу. Поэтому я и подумала: надо возвращаться в мир, где все более-менее
нормально и не так наверчено. Хотя не встреть я тебя здесь, у этого
заброшенного дома, -- может, ничего бы и не было. В школу бы я точно не
вернулась. Так бы и путалась во всей этой чертовщине. Выходит, ты мой
благодетель, Заводная Птица, -- сказала Мэй. -- Да и тебе от этого какой-то
прок был, так ведь?
Я согласно кивнул головой. Давненько, однако, меня никто не хвалил.
-- Пожми мне руку, -- попросила Мэй. Я пожал смуглую ладошку девчонки и
еще раз отметил про себя, какая маленькая у нее рука. Почти детская.
-- До свидания, Заводная Птица,-- снова проговорила Мэй. -- Почему же
ты не поехал на Крит? Почему не сбежал отсюда?
-- Но я же не ты. Не могу выбирать, на что делать ставку. Мэй убрала
руку и уперлась в меня взглядом, точно рассматривала какую-то диковину.
-- До свидания, Заводная Птица! Увидимся когда-нибудь.
x x x
Дней через десять заброшенный дом полностью разобрали -- на том месте
теперь красовался голый пустырь. Дом исчез как по мановению волшебной
палочки. От колодца тоже следа не осталось -- засыпали, сровняли с землей.
Свели под корень деревья и цветы в саду, статую птицы увезли куда-то --
наверное, на свалку. Может, для нее это и лучше. Простую изгородь,
отделявшую сад от дорожки, заменил глухой высокий деревянный забор, за
которым ничего не было видно.
x x x
Как-то вечером в середине октября я пошел в муниципальный бассейн
поплавать. В тот час там никого не было, я оказался единственным
посетителем. В воде, как мираж, предо мной возникла странная картина. В
бассейне, как всегда, приглушенно звучала музыка. Что-то из старых вещей
Фрэнка Синатры -- то ли "Мечта", то ли "Девчонка в голубом". Не вслушиваясь,
я медленно, раз за разом, проплывал дваддатипятиметровку туда и обратно.
Тогда и явилось это видение. Или, может быть, откровение на меня сошло.
Я вдруг обнаружил, что нахожусь в огромном колодце. Плаваю не в
бассейне, а в колодце с тяжелой и теплой водой. Я совершенно один, плеск
воды со всех сторон кажется каким-то необычным, не таким, как всегда. Я
остановился и, спокойно покачиваясь на воде, не торопясь, огляделся, потом
перевернулся на спину и посмотрел вверх. Вода держала на поверхности, не
требуя от меня никаких усилий. Все тонуло в густом мраке, лишь наверху,
прямо надо мной, рисовался четко очерченный круг неба. Но, как ни странно,
страха не было. "Что ж, колодец как колодец, я тут плаваю. Само собой,
ничего особенного". Скорее было удивление, которого прежде я не чувствовал.
Мой колодец -- один из множества существующих в мире, а я -- один из
множества живущих в этом мире людей, каждый из которых сам по себе, со своим
собственным "я".
В круглом окошке неба ярко блестели звезды. Им не было числа: казалось,
сама Вселенная взорвалась и разлетелась на мельчайшие осколки. Звездное
сияние пронизывало темноту, слоившуюся в царившем вокруг безмолвии. Сверху
доносился шум ветра, гулявшего над колодцем. За его порывами слышался чей-то
голос -- он звал кого-то. Очень давно я где-то слышал этот голос. Я хотел
крикнуть в ответ, но не услышал себя. Видимо, в мире, где я оказался, голос
просто тонет в воздухе.
Колодец -- ужасно глубокий. Пока я глядел вверх, верх и низ как-то
незаметно поменялись в голове местами, и стало казаться, что я смотрю вниз
через высоченную трубу, с самой ее верхушки. Несмотря на это, мне уже давно
не было так спокойно и мирно. Раскинув в воде руки и ноги, я дышал глубоко и
размеренно. Изнутри по телу разливалось тепло. Тело стало легким, словно
что-то незаметно поддерживало его снизу. Это что-то окружало меня,
удерживало на воде, охраняло.
Не знаю, сколько прошло времени, но незаметно наступил рассвет.
Появившаяся по краям висевшего надо мной круга тусклая лиловая каемка стала
менять оттенки и медленно расширяться, заставляя звезды блекнуть. Самые
яркие из них еще какое-то время оставались на небе, но и они в конце концов
потускнели и погасли. А я, лежа на спине в тяжелой воде, разглядывал
показавшееся солнце. Оно не ослепляло -- какая-то неведомая сила, словно
надев на глаза темные очки, защищала их от беспощадных лучей.
Через несколько минут солнце уже висело над самым колодцем, и тут
огромный огненный шар стал меняться -- едва заметно, но совершенно
отчетливо. За мгновение до этого произошло нечто удивительное -- ось времени
будто содрогнулась от мощного толчка. Затаив дыхание и напрягая зрение, я
пытался понять, что происходит. Наконец, на краю солнечного диска, справа,
возникла темная тень, напоминающая родимое пятно. Как солнце народившегося
дня только что размывало ночной мрак, так и это пятнышко стало понемногу
закрывать солнечный свет. "Затмение", -- подумал я. Светило меркло прямо на
глазах.
Но то было не настоящее затмение. Поглотив примерно половину солнечного
диска, темное пятно внезапно перестало расти. Кроме того, пятно не имело
четких очертаний, как бывает при обычных солнечных затмениях. То, что я
видел, только походило на затмение. Такое слово на самом деле здесь не
подходило, и я понятия не имел, как можно назвать это явление. Я прищурился
и, как в тесте Роршаха, пробовал разгадать смысл, скрытый в форме
появившегося пятна. У него же есть форма, но в форме заключено и нечто иное;
в нем есть что-то и в то же время нет ничего. Я так погрузился в созерцание
формы пятна, что уже не был уверен, существую ли я на самом деле. Сделав
несколько глубоких вдохов и утихомирив лихорадочно бьющееся сердце, медленно
пошевелил в тяжелой воде пальцами рук, чтобы снова убедиться, что существо в
повисшем мраке -- действительно я. Все в порядке. Это в самом деле я.
Муниципальный бассейн -- он же колодец; я наблюдаю затмение солнца, а может,
вовсе и не затмение.
Я закрыл глаза, и откуда-то издалека донесся едва различимый звук.
Такой слабый, что поначалу трудно было понять, не показалось ли. Будто
неясные людские голоса за стеной. Постепенно звук становился отчетливее --
так бывает, когда настраиваешь приемник на нужную волну. "Добрые вести
приходят к нам очень тихо", -- сказала бывшая Крита Кано. Я сосредоточился,
напрягая слух, пытаясь разобрать слова. Нет, это не люди. Это конское
ржание. Где-то во мраке, будто в сильном возбуждении, пронзительно ржали
кони. Слышалось фырканье, стук копыт. Казалось, этим шумом и возбуждением
они пытались передать мне какое-то срочное послание. Что они хотят сообщить?
Непонятно. Откуда взялись лошади? Зачем они здесь? Что хотят сказать мне?
Ответов не было. Не разжимая век, я пытался представить, какие они --
эти лошади. На картинке, возникшей в голове, они бились в агонии, лежа на
соломе в каком-то амбаре, из их ртов клочьями летела белая пена. Они страшно
от чего-то мучились.
Тут же вспомнилась история о лошадях, умирающих во время солнечного
затмения. Затмение их убивает. Я прочел об этом в газете и рассказал Кумико.
В тот вечер она вернулась домой поздно, и я выбросил приготовленный ужин.
Убывающее солнце повергает лошадей в смятение и страх. Может быть, кто-то из
них действительно сейчас умирает.
Когда я открыл глаза, солнце уже скрылось из виду. Вокруг не было
ничего. Лишь над головой плавал аккуратно вырезанный кружок неба. Теперь
колодец затопила тишина. Вязкая и неодолимая, она, казалось, впитала в себя,
поглотила все вокруг. Стало трудно дышать. Я набрал в грудь побольше воздуха
и почувствовал какой-то запах. Так пахнут цветы. Темнота была напоена
чудесным ароматом множества цветов. Их эфемерный, ускользающий запах
напоминал обрывок прерванного против воли сна. Но в следующую минуту к этому
благоуханию точно примешался сильный катализатор: запах стал резким и начал
быстро усиливаться, наполняя легкие. Пыльца крошечными иголочками впивалась
в горло, забивалась в нос, проникала внутрь.
"Тот же запах, -- подумал я. -- В темноте 208-го номера стоял такой же
запах". На столе -- большая ваза, в ней цветы, к благоуханию которых
примешивается едва различимый аромат налитого в стакан скотча. "Твои "белые
пятна" тебя погубят", -- вспомнилась загадочная телефонная незнакомка. Я
инстинктивно огляделся по сторонам. В разлитом вокруг чернильном мраке
ничего не разобрать. Но я чувствовал точно: она была здесь только что -- а
сейчас ее уже нет. Чуть побыла со мной здесь, во мраке, и исчезла, оставив
цветочный аромат как доказательство своего существования.
Задержав дыхание, я легко покачивался на воде, которая держала мое тело
на поверхности, будто хотела незаметно подбодрить меня. Медленно сцепил руки
на груди, снова закрыл глаза и сосредоточенно прислушался к себе. Сердце так
громко и отчетливо стучало в ушах, что казалось: оно чужое, принадлежит
кому-то другому. Но в том-то и дело, что это -- мое сердце. Просто его удары
доходят до меня откуда-то со стороны. "Твои "белые пятна" тебя погубят", --
сказала та женщина.
Да, "белые пятна" меня погубят.
Я чего-то не понимаю, упускаю из виду.
Кто же та женщина, что так много обо мне знает?
Вдруг все будто встало на место. Я все понял. В один миг все стало ясно
как божий день. Ясно и просто. Я сделал неглубокий вдох и медленно выдохнул.
Это был не выдох, а какой-то комок, твердый и горячий, как раскаленный
камень. Точно. Эта женщина -- Кумико. Как я раньше не додумался? Я окунул
голову в воду и резко встряхнул. Надо было только пошевелить мозгами -- и
все. Это же совершенно очевидно. Кумико, как безумная, посылала мне из той
таинственной комнаты один-единственный сигнал: "Узнай мое имя. Прошу тебя".
Кумико просила, чтобы ее вызволили из погруженной во мрак комнаты, где
кто-то ее запер. Кроме меня, никто этого сделать не в состоянии. В этом
необъятном мире только я могу ее спасти. Почему? Потому что я люблю Кумико и
она меня любит. Я мог бы еще тогда выручить Кумико из мира мрака. Должен
быть какой-то потайной способ, надо только узнать имя. Но я не сделал этого.
Больше того -- даже на звонки ее не отвечал. Атакой шанс, может быть, больше
не представится.
Скоро возбуждение, от которого дрожало все тело, тихо улеглось, и на
смену ему незаметно, без единого звука, подкрался страх. Тепло из воды
куда-то улетучилось, и меня со всех сторон окружили скользкие фантастические
существа, напоминающие стаю медуз. Сердце заколотилось в груди, громким эхом
отдаваясь в ушах. В памяти отчетливо нарисовалась картина: я в номере 208.
Резкий отрывистый звук -- когда кто-то постучал в дверь. От мгновенного
серебристого отблеска света, проникшего из коридора, у меня и сейчас бежали
по коже мурашки. Может быть, все это таилось в самой Кумико? Что, если та
темная комната -- сумеречная зона в ее сознании? Я сглотнул. Внутри громко и
гулко ухнуло, будто ударили по какому-то полому предмету. Я страшился этой
пустоты и в то же время боялся заполнить ее.
Страх растаял так же быстро, как появился. Совладав с застывшим в
легких дыханием, я глотнул воздуха. Вода снова понемногу теплела, и вместе с
этим теплом откуда-то изнутри поднималось живое, похожее на радость чувство.
"Наверное, мы больше не увидимся", -- написала Кумико. По неизвестной
причине Кумико вдруг ушла, но это вовсе не значит, что она меня бросила.
Скажу больше: я ей очень нужен, она требует, зовет меня. Почему-то не смогла
выразить это словами, а потом разными способами отчаянно пыталась
достучаться до меня, чтобы передать какую-то важную тайну.
От этих мыслей в груди потеплело -- я почувствовал, как рассыпаются и
тают застывшие во мне льдинки. Воспоминания, мысли, ощущения слились в
единый поток и смыли слипшиеся в комок чувства и эмоции. Эта растаявшая,
размытая субстанция бесшумно смешивалась с водой, легко, едва ощутимо
обволакивала во мраке мое тело. "Оно здесь", -- подумал я. Оно здесь и ждет,
чтобы я протянул руку. Не знаю, сколько понадобится времени, сколько сил
придется потратить, но от своего я не отступлю. Надо найти способ и
установить с тем миром контакт. Я должен это сделать. "Раз надо ждать --
значит, надо", -- говаривал Хонда-сан.
Послышался глухой всплеск. Кто-то легко, как рыба, подплыл и схватил
меня. Парень из персонала бассейна. До этого мы несколько раз обменивались с
ним дежурными фразами.
-- Вы в порядке? -- спросил он.
-- В порядке, -- ответил я.
Огромный колодец исчез, и я снова очутился в двадцатипятиметровом
муниципальном бассейне. Сразу же вернулся запах дезинфекции, плеск воды,
эхом отражавшийся от потолка. На бортике бассейна стояли люди и с
любопытством смотрели в мою сторону.
-- Ногу вдруг свело, -- объяснил я парню. -- Вот и застрял, лег в
дрейф.
Поддерживая меня, он помог мне вылезти из бассейна и посоветовал не
ходить пока в воду и отдохнуть.
-- Большое спасибо, -- поблагодарил я.
Присев у бортика, я прислонился к стенке и медленно закрыл глаза.
Видение оставило после себя легкое и радостное чувство -- как освещенная
солнцем поляна. Озаренный этим светом, я подумал: "Оно здесь, со мной. Не
ускользнуло из рук, не пропало во мраке, а остается здесь -- что-то теплое,
красивое, драгоценное. Оно здесь". Я знал это.
А может, меня ждет неудача. Может быть, я сам пропаду. Не доберусь до
цели. Неужели поздно -- ничего не вернешь и самые отчаянные усилия не
помогут? Может, я только развалины разгребаю и лишь сам не замечаю этого?
Боюсь, не найдется никого, кто решился бы на меня поставить. "Ну и пусть, --
проговорил я тихо, но решительно, будто обращаясь к кому-то рядом. -- Вот и
все, что я могу сказать. По крайней мере, есть чего ждать и кого
разыскивать".
Задержав дыхание, я напряг слух, чтобы разобрать донесшийся откуда-то
слабый голос. За плеском воды, музыкой, смехом ухо уловило другой, еле
слышный отзвук. Кто-то звал, искал кого-то. Что это? Голос -- не голос.
Слова -- не слова.
Книга третья. Птицелов (Октябрь 1984 - декабрь 1985 г.)
1. Рассуждения Мэй Касахары
"Давным-давно собиралась тебе написать, Заводная Птица, но никак не
могла вспомнить, как тебя по-настоящему зовут, и из-за этого долго не
писала. Попробовала бы я изобразить на конверте: "район Сэтагая, 2-й
квартал, Заводной Птице". Да ни один, даже самый разлюбезный почтальон не
понес бы такое письмо. Когда мы в первый раз с тобой встретились, ты, должно
быть, сказал, как тебя зовут, но я напрочь забыла (хотя что это за имя --
Тору Окада! Два-три раза дождь пройдет, и забудешь). Но на днях из-за
какой-то ерунды вдруг -- раз! -- и вспомнила. Как будто ветер подул, дверь
-- бах! -- и открылась. Вот так, Заводная Птица! По-настоящему тебя зовут
Тору Окада.
Сначала, наверное, надо бы объяснить, где я сейчас нахожусь и чем
занимаюсь, но это не так просто. Не буду жаловаться, что влипла, и положение
у меня очень трудное. Нет, все вроде просто и понятно. В здешних порядках
ничего мудреного нет. Вот линейка, вот карандаш. Сиди и черти линии от точки
до точки. Просто, правда? Но! Хочу рассказать все по порядку, а слов нет
почему-то. В мозгах какое-то белое пятно образовалось. Белое, как заяц
зимой. Простая вещь, а иногда, получается, никак не объяснишь, что к чему.
Сколько бумаги извела с этим письмом и вдруг вспомнила имя. Прямо как Колумб
-- Америку открыла.
x x x
Нехорошо, конечно, загадки загадывать, но живу я в "некотором царстве".
Помнишь? Давным-давно, в некотором царстве, некотором государстве... В
общем, в том самом "некотором царстве". Пишу в крошечной комнатушке. В ней
стол, кровать, книжная полка и стенной шкаф. Все такое маленькое, простое,
без всяких украшений. Предназначено, так сказать, для удовлетворения
"минимально необходимых потребностей". На столе лампа дневного света, чашка,
бумага, на которой я пишу, словарь. Честно говоря, словарями я почти никогда
не пользуюсь. Не люблю я эти словари. Вид мне их не нравится, да и
содержание тоже. Когда приходится брать их в руки, скривлюсь и думаю: "Ну
кому это все нужно?" Люди вроде меня со словарями не в ладу. Возьмем, к
примеру, слово "трансформация". В словаре написано: "переход из одного
состояния в другое". И что с того? Я про это знать ничего не знаю. Поэтому,
когда вижу на столе словарь, у меня чувство, что я смотрю на собаку, которая
как-то пролезла к нам в сад и вздумала оправляться на лужайке. Но один
словарь я все-таки купила -- подумала: сяду тебе, Заводная Птица, писать,
попадется какой-нибудь иероглиф незнакомый -- что тогда делать?
Еще у меня лежит в рядок дюжина остро отточенных карандашей. Новеньких,
только что купила. Специально, чтобы тебе письмо написать, пошла в магазин
канцтоваров и купила. Ты мне за это не обязан, не бойся, просто приятно,
когда карандаши новые, только что очиненные. Еще пепельница, сигареты и
спички. Много, как раньше, я не курю. Так, иногда, для смены настроения
(сейчас вот закурила). Это то, что у меня на столе. Стол стоит у окна, на
нем занавески, симпатичные такие, в цветочек, хотя мне без разницы. Я же их
не выбирала, они с самого начала тут висели. Не считая этих шторок --
простенькая комнатенка. Больше похожа не на комнату, где девушка живет, а на
образцовую тюремную камеру, которую из лучших побуждений оборудовали для
того, кто первый раз угодил за решетку.
Про вид из окна пока говорить не хочу. Потом как-нибудь. Не потому, что
это какое-то особое значение имеет, просто надо по порядку. Сегодня
рассказываю только про комнату, Заводная Птица. Такая у нас программа на
сегодня.
x x x
Как мы с тобой встречаться перестали, я много про твое пятно думала. То
самое, синее, что у тебя на правой щеке вдруг выступило. Ты тогда украдкой,
как барсук, полез в колодец у брошенного дома Мияваки, посидел там, а когда
вылез, пожалуйста -- пятно какое-то. Сейчас вспоминаю и кажется: ерунда
какая-то, выдумки, -- но ведь это у меня почти на глазах произошло. Я с
самого начала, как в первый раз увидела, думала, что пятно -- особенный
знак. То есть в нем есть какой-то глубокий смысл, которого я не понимаю.
Иначе пятно бы так быстро не появилось.
Поэтому под конец я решила его поцеловать -- мне ужасно захотелось его
ощутить, попробовать на вкус. Не подумай, что я каждую неделю со всеми
мужиками в округе целовалась. Но о том, что я почувствовала тогда и что
потом было, тоже не спеша расскажу как-нибудь в другой раз. (Не знаю,
правда, как тебе мои рассказы.)
x x x
В конце прошлой недели я ездила в город, в парикмахерскую -- давно не
была в этом заведении, -- и мне подвернулся еженедельник, а в нем статья про
тот заброшенный дом, который принадлежал семье Мияваки. Понятное дело, чуть
не упала от удивления. Вообще-то я такие журналы не читаю, но этот случайно
оказался прямо перед носом. Открыла наугад -- и пожалуйста вам: про их дом
написано. Вот это да! Чудная какая-то статья; про тебя там ни словечка нет,
но я, по правде сказать, вдруг подумала: "А не связана ли как-нибудь эта
статья с Заводной Птицей?" Возникла такая мысль в голове, и я всерьез
решила: надо тебе написать. Ветер дунул, дверь распахнулась, и твое
настоящее имя сразу вспомнилось. "Ага! Точно! Тору Окада!"
x x x
Было бы время, я, может быть, махнула б, как раньше, через стенку на
заднем дворе и заявилась к тебе. Может, нам надо сесть лицом к лицу за
столом на твоей кухне и поговорить как следует. Самый быстрый способ. Но, к
сожалению, по разным обстоятельствам это невозможно. Поэтому я сижу за
столом и, скрипя карандашом, пишу тебе.
Заводная Птица, в последнее время я о тебе много думала. Даже во сне
видела тебя несколько раз. Снился тот самый колодец -- и ты заодно. Ты не
главный был в этом сне, а так... вроде довеска. Сам по себе сон -- так,
ничего особенного. Но почему-то из-за него мне ужас как не по себе
сделалось. Просто жуть! Ну а потом... следовало ждать чего-нибудь такого...
статья эта появилась -- про брошенный дом Мияваки (хотя сейчас его
заброшенным уже не назовешь).
Твоя Кумико, надо думать, домой еще не вернулась. Уж не затеваешь ли ты
там что-то такое, чтобы ее вернуть? Интуиция мне говорит.
Счастливо оставаться, Заводная Птица. Будет настроение -- напишу еще".
2. Тайна дома с повешенными
СЭТАГАЯ: ТАЙНА ДОМА С ПОВЕШЕННЫМИ
Кто приобрел злосчастный земельный участок после самоубийства семьи?
Что происходит в элитном жилом районе?
[Из еженедельника "***", 7 декабря]
Местные жители называют этот дом во 2-м квартале района Сэтагая "домом
с повешенными". Участок площадью всего 100 цубо51 расположен на
возвышенности в тихом жилом районе с видом на южную солнечную сторону.
Казалось бы, идеальное место для дома, однако знающие о нем люди как один
говорят, что даже задаром не взяли бы этот участок. Объясняется это тем, что
всех, кто им владел, без исключения, постигла ужасная судьба.
Проведенное расследование показало, что из купивших эту землю и живших
там, начиная с эпохи Сева52, семь человек покончили с собой;
причем большинство повесились или умерли от удушья.
[Подробности самоубийств опушены.]
"Нехороший участок" приобретен фиктивной фирмой
Самым последним звеном в цепи этих трагических происшествий, которые
вряд ли можно рассматривать как случайное совпадение, стало убийство и
самоубийство в семье Кодзиро Мияваки (фото No 1), владельца давно и хорошо
известной сети ресторанов "Руфтоп гриль", главный из которых находится на
Гиндзе. Дела у Мияваки шли плохо, накопились большие долги, и два года назад
он продал все рестораны и объявил себя банкротом, однако и после этого уже
не банки, а другие многочисленные кредиторы не переставали его преследовать.
В конце концов в январе этого года в гостинице города Такамацу Мияваки
задушил собственным ремнем свою спящую 14-летнюю дочь Юкиэ, а потом вместе с
женой Нацуко повесился на специально приготовленной веревке. Местонахождение
старшей дочери Мияваки, студентки, неизвестно. При покупке участка в апреле
1972 года Мияваки было известно о ходивших вокруг дома зловещих слухах, но
он только смеялся над ними, говоря: "Все это -- лишь случайные совпадения".
Купив землю, он снес выстроенный на ней дом, который давно уже пустовал,
разровнял участок. На всякий случай позвали синтоистского священника, чтобы
прогнать злых духов, и построили новый двухэтажный дом. По словам соседей, у
Мияваки были прекрасные дочери, семья жила дружно. Но прошло одиннадцать
лет, и неожиданно судьба этого семейства сделана страшный поворот.
Мияваки лишился участка и дома осенью 1983 года, заложив их, чтобы
расплатиться с долгами. Но из-за споров между кредиторами о порядке возврата
долгов решение по этому имуществу задержалось и состоялось через суд прошлым
летом, после чего землю выставили на продажу. Участок намного ниже рыночной
стоимости приобрела крупная токийская риэлторская фирма "*** Недвижимость".
Она снесла дом, где жили Мияваки, и хотела продать участок под застройку.
Желающих приобрести его было много: Сэтагая все-таки -- район первоклассный,
но все разговоры прекращались, как только потенциальные покупатели узнавали,
насколько дурная слава у этого места. Говорит начальник отдела продаж "***
Недвижимость" господин М.:
"Да, нам тоже приходилось слышать об этих нехороших историях. Однако
место там действительно замечательное, и мы с оптимизмом считали, что,
установив достаточно низкую цену, сможем продать участок. Правда, когда его
выставили на продажу, оказалось, что дело совсем не движется. А тут еще
совсем некстати в январе случилось это несчастье в семье Мияваки, и, скажу
честно, мы прямо не знали, что делать".
Наконец, в апреле этого года участок продали. Господин М., извинившись,
отказался назвать покупателя и цену, поэтому детали этой сделки нам не
известны. Но по информации из риэлторских кругов, "*** Недвижимости"
пришлось уступить участок по цене ниже той, что была за него заплачена.
"Покупатель, разумеется, был полностью в курсе дела, -- сказал господин М.
-- Обманывать его мы не собирались и объяснили все заранее".
Кто же решился купить этот злосчастный участок? Кому он мог
понравиться? Найти ответы на эти вопросы оказалось гораздо труднее, чем мы
думали. В регистре административно-юридического управления записано, что
участок приобрела фирма "Ака-сака Рисерч", офис которой находится в районе
Минато. Занимается она "экономическими исследованиями и консалтингом".
Участок приобретен с целью "строительства жилого дома для сотрудников
фирмы". Строительство действительно сразу же началось, но, как выяснилось,
"Акасака Рисерч" -- это типично "бумажная фирма". Мы наведались по
записанному в документах адресу во 2-м квартале Акасака и обнаружили лишь
маленькую табличку на двери комнаты в небольшом доме на несколько квартир.
На наш звонок никто не открыл.
Строгая охрана и секретность
Сейчас "бывшая резиденция Мияваки" обнесена высоким бетонным забором --
гораздо выше соседних домов. Выкрашенные черной краской прочные
металлические ворота устроены так, чтобы никто не мог за них заглянуть,
наверху установлена видеокамера наблюдения. Как рассказали соседи, ворота,
приводимые в движение электродвигателем, время от времени открываются, чтобы
пропустить "мерседес 500 SEL" с тонированными стеклами, который въезжает и
выезжает из них по нескольку раз в день. Больше никто не входит и не
выходит. Никаких звуков с участка тоже не доносится.
Стройка началась в мае, но все происходило за высоким забором, поэтому
даже соседи не знали, что там строится. Работа завершилась необычайно
быстро: за два с половиной месяца. Владелец находящейся по соседству фирмы,
поставлявшей на стройку обеды, рассказал: "Дом сам по себе не такой большой.
С виду ничего особенного -- четырехугольная бетонная коробка. Не похож на
обычный дом, где живут нормальные люди. Зато приезжали специалисты по
садовому ландшафту, засадили участок замечательными деревьями. Думаю, этот
сад обошелся в приличную сумму".
Мы обзвонили в Токио все крупные фирмы, занимающиеся садовым дизайном.
В одной нам сообщили, что они действительно работали в "бывшей резиденции
Мияваки". Однако о заказчике хозяин фирмы ничего не знает. Он получил заказ
в письменном виде и схему сада от строителей, которыми руководил его
знакомый, и только выполнил порученную его фирме работу, разместив на
участке деревья.
Он также сообщил, что когда его фирма работала в саду, на участок
вызвали мастеров, вырывших глубокий колодец.
"В углу сада мастера соорудили помост, на который сваливали выкопанную
землю. Я хорошо разглядел, как они работают, -- мы как раз сажали рядом
хурму. Копали на месте старого колодца, который раньше был засыпан, так что
работа, похоже, была нетрудной. Странно только, что воды в колодце так и
нет. Старый колодец давно высох, его просто восстановили, и все. А до воды
не дошли. Странно это, как будто нарочно так сделали".
К сожалению, найти фирму, которая рыла колодец, не удалось. Зато мы
выяснили, что "мерседес 500 SEL", "приписанный" к этому дому, принадлежит
крупной лизинговой компании -- ее главный офис находится в районе Тиеда. В
июле по трехлетнему договору его арендовала для служебных целей одна фирма
из района Минато. Название фирмы посторонним сообщить отказались, но, судя
по всему, это почти наверняка та же "Акасака Рисерч". Кстати,
приблизительная стоимость аренды машины класса 500 SEL -- около 10 миллионов
иен. Заключая договор об аренде, компания также предлагает водителя, однако
неизвестно, придан ли водитель к этому конкретному автомобилю.
Проживающие по соседству люди говорили с корреспондентами нашего
журнала о "доме с повешенными" без большой охоты. В этом районе соседи между
собой общаются редко, и большинство жителей, скорее всего, не хотят
впутываться в эти дела. Вот что сказал нам господин А., живущий поблизости:
"Охрана там в самом деле внушительная, но у меня нет никаких оснований
высказывать какие-либо претензии. Соседей, думаю, это тоже особо не
беспокоит. Сейчас гораздо лучше, чем когда стоял тот заброшенный дом,
обросший дикими слухами".
И все же хочется знать, кто купил этот дом и в каких целях этот "мистер
X" его использует. Туман над этой тайной становится все гуще.
3. Заводная Птица зимой
После того как кончилось то странное лето и до самой зимы в моей жизни
никаких изменений не происходило. Дни начинались тихо, без происшествий, и
так же заканчивались. В сентябре шли дожди, а в ноябре выдалось несколько
таких теплых дней, что тело покрывалось испариной. Дни почти не отличались
один от другого -- если бы не погода. Я старался сосредоточиться на реальном
и полезном -- почти каждый день подолгу плавал в бассейне, гулял, три раза в
день готовил еду. Несмотря на все это, временами одиночество накатывало на
меня и резало по сердцу. Казалось, даже вода, которую я пил, и воздух,
которым дышал, наполнены длинными острыми иголками; страницы книг в моих
руках, словно лезвия бритв, угрожающе отливали металлическим блеском. В
четыре часа утра в окружающем безмолвии было слышно, как одиночество все
глубже пускает в меня свои корни.
x x x
И все же оставались люди, которые меня не забывали. Семейка Кумико. Они
писали мне письма. О том, что Кумико жить со мной больше не будет, и я
должен немедленно дать ей развод. Это решит все проблемы. Первые несколько
писем были написаны высокомерно, в официальном тоне. Я не отвечал, и тогда
посыпались угрозы, сменившиеся в итоге просьбами. Но цель у всех писем была
одна. В конце концов, позвонил ее отец.
-- Я не говорю, что категорически против развода, -- сказал я ему. --
Но сначала мне хотелось бы встретиться с Кумико и поговорить наедине.
Удостоверюсь, что она в самом деле этого хочет, -- дам развод. Нет --
развода не будет.
Обернувшись к кухонному окну, я посмотрел на уходившее вдаль темное,
сочившееся дождем небо. На той неделе дождь не переставал четыре дня подряд.
Весь мир почернел и промок до нитки.
-- Перед тем как пожениться, мы с Кумико как следует все обговорили, и
я хочу, чтобы все было так же, если мы решим разойтись.
Разговор с тестем шел на параллельных курсах и ни к чему не привел.
Точнее -- не дал положительного результата.
x x x
Без ответа оставалось несколько вопросов. Действительно ли Кумико хочет
развода? Просила ли она родителей уговаривать меня? "Кумико говорит, что не
желает тебя видеть", -- объявил мне тесть. То же самое говорил Нобору Ватая
во время нашей встречи. А может быть, вовсе не все в их словах неправда?
Родители Кумико смотрели на вещи, как им было удобно, но насколько я их
знал, по крайней мере, привычки раздувать из мухи слона они не имели. Хорошо
ли, плохо ли, но они реалисты. Значит, если тесть сказал правду, они прячут
ее где-то, что ли? В это поверить я никак не мог. Кумико с детства не больно
любила родителей и старшего брата и изо всех сил старалась ни в чем от них
не зависеть. Вполне могло случиться, что она ушла от меня, потому что завела
любовника. Хотя и нелегко мне было проглотить такое объяснение, о котором
она писала в своем письме, но полностью исключить эту возможность нельзя. Но
я никак не мог представить, чтобы, уйдя из дома, Кумико прямиком направилась
к своим или в какое-то место, которое они ей приготовили. Да еще стала бы
через них связь со мной поддерживать.
Чем больше я об этом думал, тем меньше понимал. Может, у Кумико
случился нервный срыв и она никак не может оправиться от этого потрясения?
Другая возможность: ее удерживают где-то насильно. Раз за разом я выстраивал
и перестраивал цепочки из разных фактов, слов и воспоминаний, пока не
отказался от мысли разгадать эту загадку. Догадки и предположения ни к чему
меня не привели.
x x x
Осень подходила к концу, и в воздухе уже чувствовалось приближение
зимы. Как всегда в это время года, я собирал в саду опавшие сухие листья и
набивал ими пластиковые мешки для мусора. Приставив к крыше лестницу,
очистил забитые листьями желоба водостоков. У моего дома деревья не росли,
но ветер срывал листву с развесистых соседских деревьев с обеих сторон и
щедро усыпал ими мой маленький садик. Эта работа меня не раздражала. Я
рассеянно смотрел на кружащиеся в лучах послеполуденного солнца листья, и
время бежало незаметно. На соседнем участке справа торчало здоровенное
дерево с красными ягодами. Над ним кружились, сверкая ярким оперением, птицы
и кричали -- будто ссорились, пронзая воздух резкими, отрывистыми голосами.
Я ломал голову: что мне делать с летней одеждой Кумико, как лучше ее
сохранить? Думал собрать и выбросить, как она написала в письме, но
вспомнил, с какой любовью она подбирала каждую вещь. "Место есть, пусть еще
повисит", -- подумал я.
Но стоило открыть стенной шкаф, как я невольно вспоминал, что Кумико
рядом нет. Ее наряды -- пустые оболочки прежней жизни. Я прекрасно
представлял Кумико в них: с некоторыми были связаны четкие воспоминания.
Временами вдруг ловил себя на том, что сижу на кровати, тупо уставившись на
висящие передо мной в ряд платья, блузки и юбки, а потом никак не мог
вспомнить, сколько я так просидел. Может, десять минут, а может -- час.
Глядя на ее одежду, я представлял, как чужой человек раздевает Кумико.
Как под его руками спадает с нее платье, как руки скользят по ней, снимая
белье. Ласкают грудь, раздвигают ноги. Эта картина стояла у меня перед
глазами -- мягкая, нежная грудь, бедра, белые как снег, и касающиеся их
мужские руки. Я не хотел думать об этом, но не мог ничего поделать. Не мог
потому, что все это наверняка происходило на самом деле. Надо приучить себя
к таким картинам -- ведь от реальности никуда не денешься.
x x x
В начале октября умер дядя Нобору Ватая -- депутат нижней палаты от
Ниигаты. Он лежал в городской больнице, и ночью у него случился сердечный
приступ. К рассвету, несмотря на все усилия врачей и сестер, он был уже
мертв. Эта смерть не стала неожиданностью; поговаривали, что скоро состоятся
парламентские выборы, поэтому сторонники покойного депутата очень энергично
взялись выполнять давние планы поставить на место дяди племянника.
Избирательная машина, отлаженная под бывшего депутата, работала безотказно и
исправно поставляла консерваторам необходимые голоса. Победе Нобору Ватая на
выборах могло помешать только что-то экстраординарное. Об этих событиях я
прочитал в газете, когда ходил в библиотеку, и сразу подумал, что скоро у
семейства Ватая забот прибавится, им станет не до нашего с Кумико развода.
На следующий год, весной, парламент распустили, прошли выборы. Как и
предсказывали, Нобору Ватая с большим отрывом обошел выставленного
оппозицией кандидата. Я читал в библиотеке газеты и был в курсе дела -- как
он выдвинул свою кандидатуру и как проходило голосование, но успех Нобору
Ватая почти не вызвал у меня эмоций. Все, похоже, было решено заранее,
задолго до выборов, и оставалось только аккуратно обвести нарисованную
вчерне схему.
x x x
Черно-синее пятно на лице не становилось ни больше, ни меньше. Не было
ни жжения, ни боли. Постепенно я начал забывать о нем, перестал надевать
очки и глубоко надвигать на глаза шапку, чтобы замаскироваться. Вспоминал о
нем, когда, выходя днем за покупками, ловил взгляды попадавшихся навстречу
людей, видел, как они отводят глаза, но, привыкнув, почти не обращал на это
внимания. Мое пятно никому не мешало. Каждое утро за бритьем я внимательно
его разглядывал, но никаких изменений не находил. И размер, и цвет, и форма
оставались все теми же.
То, что на лице у меня вдруг появи