Сесил Скотт Форестер. Хорнблауэр и "Отчаянный" --------------------------------------------------------------- Лейтенант Хорнблауэр: Роман в 3 кн. Кн. Пер. с англ. Е. Доброхотовой. - М.: Континент-Пресс, 1994. - 416 с. Хорнблауэр-3 OCR: Эльза, Spellcheck Пантелеймон Origin: Библиотека Луки Бомануара - http://www.bomanuar.ru/ Ў http://www.bomanuar.ru/ --------------------------------------------------------------- "Я нашел "Хорнблауэра" восхитительным, чрезвычайно увлекательным". Сэр Уинстон ЧЕРЧИЛЛЬ В книгу включены два романа английского писателя, военного историка и голливудского сценариста С. С. Форестера - "Хорнблауэр и "Отчаянный" и "Хорнблауэр и "Атропа". Прямо из-за свадебного стола молодой капитан-лейтенант отправляется навстречу невероятным приключениям. Злому гению Бонапарта он противопоставит мужество, талант, опыт. С изумительным мастерством Форестер описывает морские сражения и погони, поединки крохотного шлюпа с фрегатами "Лаура" и "Фелиситэ", подъем сокровищ с затонувшего судна, тонкости европейской политики и тихие семейные радости. О дальнейшей судьбе героя читатель узнает из книги "Капитан Хорнблауэр". 1 - Повторяйте за мной, - сказал священник. - "Я, Горацио, беру тебя, Марию Эллен..." У Хорнблауэра оставалось несколько секунд, чтоб уклониться от поступка, чью опрометчивость он сам отлично сознавал. Ему не следует жениться на Марии, даже допуская, что он-то жених завидный. Будь в нем хоть капля рассудка, он бы сейчас, пока не поздно, прервал церемонию, объявил, что передумал, повернулся прочь от алтаря, от священника, от Марии и вышел из церкви свободным человеком. -... в законные жены... - Он по-прежнему, как автомат, повторял за священником. Рядом стояла Мария, вся в белом, которое ей не шло. Она таяла от счастья. Она излучала любовь, увы, столь неуместную. Он не может, просто не может нанести ей такой жестокий удар. Хорнблауэр чувствовал, что она дрожит всем телом. Обмануть ее доверие было бы свыше его сил, не легче, чем отказаться от командования "Отчаянным". - И в том я обручаюсь с тобой навеки, - повторил Хорнблауэр. Теперь все. Это, видимо, те самые слова, после которых обряд вступает в законную силу. Он дал обет, отрезал себе пути к отступлению. Немного утешало сознание, что связал он себя уже неделю назад, когда Мария, рыдая от любви, бросилась ему на шею, а он оказался слишком мягкосердечен, чтобы над ней посмеяться, и - слишком слаб? слишком честен? - чтоб злоупотребить ее любовью, зная, что потом бросит. С того момента, как он выслушал ее, с того момента, как, мягко, вернул ее поцелуй, все остальное - подвенечное платье, церемония в церкви св. Фомы Бекета и обожание, от которого никуда теперь не денешься - стало неизбежным. Взяв из рук у Буша кольцо, Хорнблауэр надел его Марии на палец, и прозвучали заключительные слова. - За сим я объявляю вас мужем и женой. - Священник благословил молодых. Целых пять секунд прошло в молчании, которое нарушила Мария. - О, Горри, - сказала она и взяла Хорнблауэра под руку. Он заставил себя улыбнуться вопреки только что сделанному открытию: "Горри" нравится ему еще меньше, чем "Горацио". - Счастливейший день в моей жизни, - сказал он. Раз уж он пошел на это, надо делать, как положено. Поэтому он продолжил в том же духе: - Пока счастливейший. Больно было видеть, какой безгранично счастливой улыбкой ответила Мария на эту галантную речь. Она положила вторую руку ему на плечо, и Хорнблауэр понял, что она ждет поцелуя - прямо перед алтарем. Ему казалось, что в храме это неуместно - по неведению он страшился оскорбить благочестие. Но отступать было некуда, и он поцеловал подставленные ему мягкие губы. - Вам следует расписаться в книге, - объявил священник и повел их в ризницу. Они записали свои имена. - Теперь я могу поцеловать своего зятя, - громко объявила миссис Мейсон. Она обхватила Хорнблауэра могучими руками и громко чмокнула в щеку. Тот про себя подумал, что неприязнь к теще обречен испытывать, видимо, каждый мужчина. Его отвлек Буш, который, непривычно улыбаясь, протянул руку, поздравил и пожелал счастья. - Большое спасибо, - сказал Хорнблауэр и добавил: - Большое спасибо за все ваши труды. Буш заметно смутился. Он отмахнулся от благодарностей, тем же жестом, каким отмахнулся бы от мух. На этой свадьбе, как и при подготовке "Отчаянного" к выходу в море, Буш вновь явил себя могучей опорой. - Увидимся за завтраком, - сказал Буш и вышел из ризницы, оставив всех в замешательстве. - Я рассчитывала, что мистер Буш подаст мне руку и поведет к выходу, - обиженно сказала миссис Мейсон. Совершенно не в характере Буша бросить всех в затруднительном положении - это никак не походило на его поведение в последние насыщенные событиями дни. - Мы с вами пойдем шерочка с машерочкой, миссис Мейсон,- сказала жена священника,-а мистер Клайв - следом. - Вы очень добры, миссис Клайв, - отвечала миссис Мейсон недовольным голосом. - Счастливая чета пусть идет вперед. Мария, подай капитану руку. Миссис Мейсон деловито построила маленькую процессию. Мария взяла Хорнблауэра под руку, не удержавшись от легкого пожатия. Жестоко было бы оставить это без внимания, и он тоже прижал ей руку локтем. Наградой ему была еще одна улыбка. Миссис Мейсон легонько подтолкнула Хорнблауэра, и он повел Марию обратно к алтарю. Здесь их приветствовал рев органа. За это удовольствие миссис Мейсон заплатила полкроны органисту и еще шиллинг мальчику, который раздувает мехи. Нашла, на что тратить деньги. Мысль эта занимала Хорнблауэра несколько секунд и плавно перешла в обычное недоумение: неужели кто-то находит удовольствие в этих отвратительных звуках. Прежде, чем он вернулся к действительности, они с Марией успели пройти между рядами скамей. - Все моряки ушли, - сказала Мария упавшим голосом. - В церкви почти никого нет. Честно говоря, на скамьях оставались лишь двое или трое случайных посетителей. Немногочисленные гости собрались в ризнице, чтоб расписаться в книге, а пятьдесят матросов, приведенные Бушем с "Отчаянного" (самые надежные, которые точно не дезертируют), уже исчезли. Хорнблауэр разочарованно подумал, что Буш подвел и тут. - Какое нам дело? - сказал он, судорожно ища слова, которые успокоили бы Марию. - Разве что-нибудь может омрачить день нашей свадьбы? Как больно было видеть и чувствовать ее мгновенный отклик. Она бодро зашагала по пустой церкви. За западными дверями их ждал яркий солнечный свет, и Хорнблауэр придумал еще подходящие для любящего жениха слова: - Счастлива новобрачная, озаренная солнцем. Они вышли из полумрака на свет. Изменилось не только освещение, но и настроение: Буш никуда не исчезал и вовсе не подвел. Прозвучал резкий приказ, громко лязгнуло железо - пятьдесят матросов, построенные в два ряда у дверей, образовали из обнаженных абордажных сабель арку, под которой предстояло пройти молодой чете. - О, как мило! - в детском восторге воскликнула Мария. Мало того - привлеченная матросами у церковных дверей, вокруг собралась целая толпа зевак, желающих поглазеть на капитана и его невесту. Хорнблауэр профессиональным взглядом окинул сперва один ряд матросов, потом другой. На всех были белые с синим клетчатые рубахи, которые он получил для них на складе; белые парусиновые штаны, хоть и сильно поношенные, хорошо отстираны, а главное - достаточно длинны и широки, чтобы скрыть вероятное отсутствие башмаков. Это хорошо придумано. За частоколом абордажных сабель стояла почтовая карета без лошадей, а рядом с ней - Буш. Немного удивляясь, Хорнблауэр подвел Марию к экипажу. Буш галантно подсадил ее на переднее сиденье, Хорнблауэр сел рядом. Теперь он смог наконец надеть треуголку, которую до того зажимал под мышкой. Он услышал, как матросы убрали тесаки в ножны и почетный караул дисциплинированным шагом двинулся вперед. На месте постромок были привязаны беленые, уложенные в бухты тросы. Матросы ухватились за них, по двадцать пять человек на трос, и размотали. Буш встал на цыпочки, чтобы сказать Хорнблауэру: - Отпустите тормоз, пожалуйста, сэр. Вот эта ручка, сэр. Хорнблауэр повиновался. Буш негромко крикнул, матросы натянули тросы, выбирая слабину, потом перешли на рысь. Карета запрыгала по мостовой. Зеваки махали шапками и кричали. - Я не думала, что могу быть так счастлива... Горри... милый, - сказала Мария. Матросы бежали враскачку, как обычно моряки на берегу. Они свернули на Хай-стрит и двинулись к "Георгу". На повороте Мария упала на Хорнблауэра и ухватилась за него, счастливая и напуганная. Они приблизились к гостинице, и Хорнблауэр понял, что карета сейчас наедет на матросов. Соображать надо было быстро. Он поспешно вырвался из Марииных объятий и дернул тормоз. Что делать дальше, он не знал. Обычно в таких случаях молодых встречают хозяин гостиницы, его жена, слуги, конюх, буфетчик и горничные, но никого не было. Хорнблауэру пришлось без посторонней помощи выпрыгнуть из кареты и самому помочь Марии спуститься. - Спасибо, ребята, - сказал он матросам. Те в ответ козырнули и что-то торопливо пробормотали. Буш только что появился из-за угла и торопливо шагал к ним. Теперь Хорнблауэр мог оставить матросов на него и, при досадном недостатке торжественности, повести Марию в гостиницу. Но вот, наконец, и хозяин с салфеткой через руку, за ним жена. - Добро пожаловать, сэр. Добро пожаловать, мадам. Сюда, сэр, мадам. - Он распахнул дверь в общую столовую, где на ослепительно белой скатерти накрыт был свадебный обед. - Адмирал прибыл всего пять минут назад, сэр, так что вы должны нас простить сэр. - Какой адмирал? - Досточтимый адмирал сэр Уильям Корнваллис* [Сэр Уильям Корнваллис (1744-1819) - прославленный британский адмирал. Командовал Ла-Маншским флотом в 1803-1806 гг. (Здесь и далее примечания переводчика)], сэр, командующий Ла-Маншским флотом. Его кучер говорит, наверняка будет война, сэр. Хорнблауэр понял это уже девять дней назад, как только прочитал обращение короля к парламенту и увидел на улице вербовочные отряды. Тогда его назначили капитан-лейтенантом на "Отчаянный"... и тогда же он оказался помолвлен с Марией. Беззастенчивое поведение Бонапарта на континенте означает, что... - Бокал вина, мадам? Бокал вина, сэр? Хорнблауэр заметил, что Мария вопросительно смотрит на него. Она не решается ответить, пока не узнает, что думает ее новоиспеченный муж. - Мы подождем остальных,- сказал Хорнблауэр.- А вот... Тяжелые шаги на пороге возвестили о появлении Буша. - Все остальные будут через две минуты, - объявил Буш. - Очень любезно с вашей стороны было организовать экипаж и моряков, мистер Буш, - сказал Хорнблауэр. В эту минуту он придумал еще одно подходящее для доброго и заботливого мужа высказывание. Он взял Марию под руку и добавил: - Миссис Хорнблауэр сказала, что вы доставили ей большую радость. Мария захихикала, и он понял, что, как и ожидал, приятно удивил ее, неожиданно назвав новым именем. - Желаю вам счастья, миссис Хорнблауэр, - торжественно сказал Буш, потом обратился к Хорнблауэру: - С вашего разрешения, сэр, я вернусь на корабль. - Сейчас, мистер Буш? - спросила Мария. - Боюсь, что да, мэм, - ответил Буш и снова повернулся к Хорнблауэру. - В любой момент могут подойти провиантские лихтеры. - Боюсь, вы правы, мистер Буш, - сказал Хорнблауэр. - Держите меня в курсе, пожалуйста. - Есть, сэр, - ответил Буш и удалился. Вот наконец, и остальные. Всякая неловкость исчезла, стоило миссис Мейсон усадить гостей за праздничный стол. Вытащили пробки, выпили. Миссис Мейсон настаивала, чтоб Мария разрезала свадебный пирог шпагой Хорнблауэра - она вообразила, что именно так поступают невесты флотских офицеров в высшем лондонском свете. Хорнблауэр не был в этом уверен - десять лет он прожил в твердом убеждении, что клинок ни в коем случае нельзя обнажать под крышей или под палубой. Но его робкие возражения были отброшены, и Мария, взяв шпагу двумя руками, под аплодисменты собравшихся разрезала пирог. Хорнблауэр меж тем с трудом сдерживал нетерпение. Наконец он забрал у нее шпагу и поспешно вытер с клинка сахарную глазурь, думая мрачно, приятно ли было бы собравшимся узнать, что когда-то он вытирал с него человеческую кровь. Он все еще занимался шпагой, когда услышал хриплый шепот трактирщика: - Прошу прощения, сэр. Прошу прощения, сэр. - Ну? - Адмирал шлет вам свои приветствия и хотел бы видеть вас, когда вы сочтете это удобным. Хорнблауэр замер со шпагой в руке, непонимающе глядя на трактирщика. - Адмирал, сэр. Он в парадной комнате второго этажа, мы обычно называем ее адмиральской комнатой. - Вы имеете в виду сэра Уильяма, конечно? - Да, сэр. - Очень хорошо. Мое почтение адмиралу и... нет, я поднимусь немедленно. Спасибо. - Спасибо вам, сэр. Еще раз прошу прощения. Хорнблауэр сунул шпагу в ножны и оглядел собравшихся. Все внимательно следили за служанкой, раздававшей куски пирога. На него никто не глядел. Он поправил шпагу, проверил, хорошо ли завязан галстук, и незаметно вышел из комнаты, прихватив треуголку. Хорнблауэр постучал в дверь адмиральской комнаты. На стук ответил глубокий, столь памятный Хорнблауэру голос: - "Войдите". Помещение было такое большое, что даже четырехспальная кровать терялась в дальнем его конце - то же относились к секретарю, сидевшему за столом у окна. Корнваллис стоял посреди комнаты и, пока его не прервали, очевидно, диктовал. - А, Хорнблауэр. Доброе утро. - Доброе утро, сэр. - Последний раз мы встречались с вами по поводу того ирландского бунтовщика. Насколько я помню, его пришлось повесить. Корнваллис, "Голубоглазый Билли", почти не изменился за четыре года. Он по-прежнему был высок, сдержан и готов к любой неожиданности. - Прошу садиться. Вина? - Нет, спасибо, сэр. - Это понятно, памятуя, откуда вы пришли. Приношу извинения, что прервал вашу свадьбу, но винить за это надо не меня, а Бони. - Конечно, сэр. - Хорнблауэр чувствовал, что уместно было бы ответить покрасноречивей, но ничего не придумал. - Я задержу вас совсем ненадолго. Вы знаете, что я назначен командовать Ла-Маншским флотом? - Да, сэр. - Вы знаете, что "Отчаянный" находится под моим началом? - Я предполагал это, но не знал, сэр. - Адмиралтейское письмо на этот счет вы найдете у себя на судне. - Да, сэр. - Готов ли "Отчаянный" к отплытию? - Нет, сэр. Только правда и никаких оправданий. - Как долго? - Два дня, сэр. Больше, если будет задержка с боеприпасами. Корнваллис пристально смотрел на Хорнблауэра, но тот твердо выдержал этот взгляд. Ему не в чем себя винить - еще девять дней назад "Отчаянный" стоял на приколе. - Подводная часть обожжена и почищена? - Да, сэр. - Команда укомплектована? - Да, сэр. Хорошая команда - сливки вербовки. - Судно оттакелажено? - Да, сэр. - Реи подняты? - Да, сэр. - Офицеры назначены? - Да, сэр. Лейтенант и четыре штурманских помощника. - Вам понадобится вода и провизия на три месяца. - Я могу загрузить воды и провианта на сто одиннадцать дней на полном рационе, сэр. Бондарня пришлет бочки в полдень. Я загружу все до заката, сэр. - Вы отверповались? - Да, сэр. Сейчас корабль на якоре в Спитхеде. - Вы поработали неплохо, - сказал Корнваллис. Хорнблауэр изо всех сил старался не показать, что у него отлегло от сердца. Со стороны Корнваллиса это не просто одобрение, это - горячая похвала. - Спасибо, сэр. - Что еще вам нужно? - Шкиперское имущество, сэр. Тросы, парусина, запасной рангоут. - Не так-то просто будет заставить док со всем этим расстаться. Я с ними поговорю. И боеприпасы, вы сказали? - Да, сэр. Артиллерийский склад ожидает прибытия девятифунтовых ядер. В запасе их нет совсем. Десять минут назад Хорнблауэр подыскивал слова, чтоб угодить Марии. Сейчас он подыскивал слова, чтоб честно доложиться Корнваллису. - С этим я тоже разберусь, - сказал Корнваллис. - Вы должны быть готовы к отплытию послезавтра, если позволит ветер. - Да, сэр. - Теперь о приказах. В письменном виде вы получите их в течение дня, но мне лучше изложить их сейчас, пока вы можете задавать вопросы. Скоро начнется война. Она еще не объявлена, но Бони может нас вынудить. - Да, сэр. - Я установлю блокаду Бреста, как только смогу вывести флот в море, а вы отправитесь впереди нас. - Да, сэр. - Вы не должны делать ничего такого, что могло бы ускорить начало войны. Вы не должны давать Бони повода. - Да, сэр. - Когда войну объявят, вы, конечно, будете действовать соответственно. До тех пор просто наблюдайте. Следите за Брестом. Подходите так близко, как сможете это сделать, не провоцируя обстрела. Считайте военные корабли - число и классы кораблей с поднятыми реями, кораблей на приколе, кораблей на рейде, кораблей, готовых к плаванию. - Да, сэр. - В прошлом году Бони отправил лучшие свои корабли и лучших моряков в Вест-Индию. У него будет даже больше трудностей с вербовкой, чем у нас. Я хочу, чтоб вы доложили мне, как только я прибуду на позицию. Какая у "Отчаянного" осадка? - Тринадцать футов при полной загрузке, сэр. - Вы сможете довольно спокойно двигаться в Гульском заливе. Вам не надо говорить, чтобы вы не посадили судно на мель. - Да, сэр. - Но помните: вам трудно будет выполнить свои обязанности, не рискуя судном. Есть глупость и безрассудство с одной стороны, с другой - решительность и расчет. Выбирайте правильно, и вы преодолеете любые трудности, которые могут при этом возникнуть. Большие голубые глаза адмирала смотрели прямо в карие глаза Хорнблауэра. Того глубоко заинтересовало все, что сказал Корнваллис, но еще больше - то, о чем он умолчал. Корнваллис пообещал поддержку, но воздержался от угроз. Это не риторический прием, не дешевый трюк - просто Корнваллис так мыслит. Этот человек предпочитает вести, а не подталкивать. Очень интересно. Хорнблауэр вдруг понял, что уже несколько секунд, задумавшись, бесцеремонно разглядывает главнокомандующего - не самое вежливое поведение. - Я понял, сэр, - сказал он, и Корнваллис встал. - Увидимся в море. Помните, вы не должны делать ничего, что вызвало бы войну прежде, чем она будет объявлена, - сказал он, улыбаясь. Это была улыбка деятельного человека. Хорнблауэр угадывал в нем одного из тех, кого предвкушение опасности бодрит, кто не ищет предлогов увильнуть от ответственности и не тянет с решениями. Корнваллис вдруг убрал протянутую руку. - Клянусь Богом! - воскликнул он. - Я совершенно забыл. Сегодня ведь ваша свадьба. - Да, сэр. - Вы обвенчались сегодня утром? - Час назад, сэр. - И я вытащил вас из-за свадебного стола. - Да, сэр. - Что-нибудь вроде "За короля и Отечество" или даже "Долг превыше всего" было бы дешевой риторикой. - Ваша супруга будет недовольна. "А особенно теща", - подумал Хорнблауэр, вслух же сказал: - Я постараюсь извиниться, сэр. - Извиняться должен я, - ответил Корнваллис. - Быть может, я присоединюсь к гостям и выпью за здоровье невесты? - Это будет очень любезно с вашей стороны, сэр, - сказал Хорнблауэр. Если что-нибудь может примирить миссис Мейсон с его недолжной отлучкой, так это присутствие адмирала, досточтимого сэра Уильяма Корнваллиса, К. Б.* [Кавалер ордена Бани.], за праздничным столом. - Тогда я пойду, если вы уверены, что я не помешаю. Хэчет, найдите мою шпагу. Где моя шляпа? Так что, когда Хорнблауэр вновь появился в дверях гостиной, гневные упреки замерли на губах у миссис Мейсон - она увидела, что Хорнблауэр впускает в комнату знатного гостя. Заметила она и сверкающие эполеты, и красную ленту со звездой - Корнваллис любезно принарядился для торжественного случая. Хорнблауэр представил. - Долгих лет жизни, счастья и здоровья, - сказал Корнваллис, склоняясь над Марииной рукой, - жене одного из самых многообещающих королевских офицеров. Мария, ошеломленная его блистающим величием, смущенно присела. - Очень рада познакомиться, сэр Уильям, - сказала миссис Мейсон. Священник, его жена и несколько соседей миссис Мейсон (единственные гости на свадьбе) были крайне польщены, что находятся в одной комнате, мало того - разговаривают с сыном графа, кавалером ордена Бани и главнокомандующим в одном лице. - Вина, сэр? - спросил Хорнблауэр. - С удовольствием. Корнваллис взял бокал и огляделся. Существенно, что обратился он к миссис Мейсон. - Здоровье молодых уже пили? - Нет, сэр, - ответила миссис Мейсон. Она была на вершине блаженства. - Тогда, может быть, я? Леди, джентльмены. Я попрошу вас встать и присоединиться ко мне. Пусть никогда они не знают печали. Пусть всегда они наслаждаются здоровьем и достатком. Пусть жена всегда находит утешение в мысли, что муж ее служит королю и Отечеству, и пусть верность жены всегда поддерживает мужа в выполнении долга. Мы будем с надеждой ждать появления на свет целого выводка молодых джентльменов, которые со временем наденут королевскую форму по примеру своего отца, и молодых леди, которые со временем станут матерями других молодых джентльменов. Здоровье жениха и невесты! Гости выпили, дружно выражая одобрение. Все взоры устремились на покрасневшую Марию, потом на Хорнблауэра. Тот встал. Раньше, чем Корнваллис дошел до середины своей речи, он понял, что адмирал повторяет слова, десятки раз говоренные им на свадьбах у своих офицеров. Хорнблауэр настроился на тот же лад. Он встретил взгляд Корнваллиса и широко улыбнулся. Он отплатит той же монетой - ответит теми же словами, которые Корнваллис выслушивал десятки раз. - Сэр Уильям, леди и джентльмены, я могу только поблагодарить вас от имении... - Хорнблауэр взял Марию за руку, - моей жены и меня. Когда все отсмеялись - Хорнблауэр знал, что упоминание Марии в качестве его жены вызовет смех, хотя сам не видел в этом ничего смешного, - Корнваллис поглядел на часы. Хорнблауэр поспешно поблагодарил его и повел к двери. За порогом Корнваллис повернулся и крепкой ручищей хлопнул Хорнблауэра по груди. - Я добавлю еще одну строчку к вашим приказам, - сказал он. Хорнблауэр заметил, что дружелюбная улыбка адмирала сопровождается испытующим взглядом. - Да, сэр? - Я добавлю письменное разрешение сегодня и завтра не ночевать на судне. Хорнблауэр открыл было рот, чтобы ответить, да так и не смог вымолвить ни слова. Обычная сообразительность его покинула. Мозг так занят был переоценкой ситуации, что на орган речи уже не хватило сил. - Я подумал, что вы могли забыть, - сказал Корнваллис, широко улыбаясь. - "Отчаянный" входит в состав Ла-Маншского флота. Закон воспрещает его капитану без приказа главнокомандующего ночевать где-либо, кроме как на борту. Хорошо, вы такое разрешение получили. Хорнблауэр обрел наконец дар речи. - Спасибо, - сказал он. - Может, вам не придется ночевать на берегу ближайшие два года. Может быть больше, если Бони будет драться. - Я уверен, он будет драться, сэр. - В любом случае мы с вами встретимся возле Уэссана через три недели. Так что еще раз до свидания. Некоторое время после ухода Корнваллиса Хорнблауэр в глубокой задумчивости стоял у полуоткрытой двери в гостиную, переминаясь с ноги на ногу - ему хотелось бы пройтись туда-сюда, но это было невозможно. Война близится - в этом он и прежде не сомневался, зная, что Бонапарт не пойдет на уступки. Но до сих пор Хорнблауэр беспечно полагал, что в море его не отправят до объявления войны, что у него есть две-три недели, пока тянутся последние безуспешные переговоры. Он просчитался, и теперь горько себя за это корил. То, что у него хорошая команда - первый урожай вербовки, что судно его можно быстро подготовить к плаванию, что оно мало и не имеет веса в общем балансе сил, даже то, что у него неглубокая осадка и оно, следовательно, пригодно для поставленных Корнваллисом задач - все это должно было предупредить Хорнблауэра, что его отправят в море при первой возможности. Он обязан был это предвидеть, и все же не предвидел. Это - первая горькая пилюля, которую надо проглотить. Теперь предстоит разобраться, почему же он просчитался. Ответ он знал с самого начала, но - и за это он презирал себя еще сильнее - не хотел себе признаваться. И все же это так. Он заставил себя не думать о скором отплытии из-за Марии. Он не хотел огорчать ее, и потому не позволял себе заглядывать далеко в будущее. Он бездумно плыл по течению в надежде, что счастливая случайность спасет его от необходимости нанести Марии такой удар. Здесь Хорнблауэр резко себя одернул. Счастливая случайность? Чушь. Он командует своим собственным судном, и его посылают на передовую. Это блестящая возможность отличиться. Вот это и есть счастливая случайность - досадным невезением было бы остаться в порту. Хорнблауэр почувствовал хорошо знакомую дрожь возбуждения при мысли об опасности, о том, что придется рисковать репутацией - и жизнью - выполняя долг, завоевывая славу и (это главное) укрепляясь в собственных глазах. Он пришел в себя: он видит вещи в нормальных соотношениях. Он прежде всего флотский офицер и лишь потом - женатый мужчина. Но... но... от этого не легче. Ему все равно придется вырываться из Марииных объятий. Дольше стоять в дверях было бы неприлично. Надо вернуться, несмотря на душевное смятение. Хорнблауэр вошел в комнату и закрыл за собой дверь. - В "Военно-Морской Хронике" будет неплохо выглядеть, - сказала миссис Мейсон, - что главнокомандующий провозгласил тост за молодую чету. Ну, Горацио, у некоторых ваших гостей пустые тарелки. Хорнблауэр все еще пытался изображать радушного хозяина, когда увидел в дальнем конце комнаты озабоченное лицо трактирщика - только со второго раза стала понятна причина его появления. Он впустил в комнату нового рулевого со шлюпки "Отчаянного" - Хьюита. Тот был маленького роста, и Хорнблауэр сначала его не заметил. Нехватку роста Хьюит восполнял широченными плечами, а лицо его украшали великолепные черные бакенбарды, вошедшие недавно в моду у обитателей нижней палубы. С соломенной шляпой в руке он враскачку вошел в комнату, и, козырнув, протянул Хорнблауэру записку. Адрес был написан рукою Буша - как положено, хотя и несколько старомодно: - "Горацио Хорнблауэру, эсквайру, капитану и капитан-лейтенанту". Пока Хорнблауэр читал, собравшиеся молчали - немного невежливо, на его взгляд. Его Величества шлюп "Отчаянный"/ 2 апреля 1803 года Сэр, я узнал в доке, что первый лихтер готов к нам подойти. Повышенная оплата для докеров не разрешена, посему работа закончится не раньше заката. Я почтительно предполагаю, что мог бы поруководить погрузкой, коль скоро Вы не сможете вернуться на борт. Ваш покорный слуга У. Буш. - Шлюпка в Салли-порт? - спросил Хорнблауэр. - Да, сэр. - Хорошо, я буду там через пять минут. - Есть, сэр. - Ой, Горри, - укоризненно сказала Мария. Нет, это было разочарование, не укоризна. - Моя дорогая... - начал Хорнблауэр. Он подумал было процитировать "я не могу любить тебя так сильно..." и тут же отказался от этой мысли - вряд ли его жене пришлась бы по душе эта цитата. - Ты возвращаешься на корабль, - сказала Мария. - Да. Не может он оставаться на берегу, когда надо работать. Сегодня, подгоняя матросов, он загрузит не меньше половины припасов. Завтра они все закончат, а если артиллерийский склад поддастся на уговоры адмирала, то успеют загрузить и боеприпасы. Тогда он сможет после завтра на рассвете выйти в море. - Я вернусь вечером. - Хорнблауэр принужденно улыбнулся Марии, стараясь не думать, что его ждут приключения и возможность отличиться. - Ничто не удержит меня вдали от тебя, дорогая, - сказал он, положил руки ей на плечи и звучно поцеловал. Все захлопали - это был способ внести немного веселья в происходящее. Под общий хохот Хорнблауэр удалился. Пока он торопливо шагал к Салли-порт, две мысли постоянно переплетались в его мозгу, словно змеи на медицинской эмблеме - как безудержно любит его Мария, и что послезавтра он будет в море командовать собственным судном. 2 Видимо, кто-то уже несколько минут стучал в дверь спальни - Хорнблауэр слышал стук, но со сна не обращал на него внимания. Тут щелкнула задвижка, открылась дверь. Мария, неожиданно проснувшись, в испуге ухватилась за него. Хорнблауэр окончательно проснулся. Сквозь тяжелый полог пробивался слабый свет. По дубовому полу спальни прошаркали шаги, и пронзительный женский голос сказал: - Восемь склянок, сэр. Восемь склянок. Полог приоткрылся, впуская свет (Мария вцепилась еще крепче), и тут же закрылся, как только Хорнблауэр обрел голос. - Очень хорошо. Я проснулся. - Я зажгу вам свечи, - произнес голос. Женщина прошаркала в другой конец спальни, свет за пологом стал ярче. - Какой ветер? Каково направление ветра? - спросил Хорнблауэр. Он совсем проснулся и чувствовал, как забилось сердце и напряглись мускулы, стоило вспомнить, что означает для него это утро. - Вот этого я вам сказать не могу, - сообщил голос. - Я румбов читать не умею, а больше никто еще не проснулся. Хорнблауэр раздраженно фыркнул, злясь, что остается в неведении относительно столь жизненно важной информации. Он, не задумываясь, собрался сбросить одеяло и пойти посмотреть самому. Но Мария крепко прижималась к нему, и он понял, что не может так бесцеремонно выпрыгнуть из постели. Следовало выполнить обязательный ритуал, хотя это и означало промедление. Он поцеловал Марию, она вернула поцелуй, пылко, но не так, как прежде. Он почувствовал у себя на щеке влагу, но то была единственная слеза - Мария уже взяла себя в руки. Хорнблауэр обнял ее уже не по обязанности, как минуту назад, а с более искренним чувством. - Мы расстаемся, милый, - прошептала Мария. - Милый, я знаю, ты должен идти. Но... но... я не знаю, как буду жить без тебя. Ты... В груди Хорнблауэра волной поднялась нежность, а вместе с ней - раскаяние. Самый лучший человек в мире не заслуживает такой любви. Узнай Мария правду, она отвернулась бы от него, рухнул бы весь ее мир. Самое жестокое, что он может сделать - это позволить ей себя раскусить. Этого допустить нельзя. И все же мысль о ее безграничной любви пробуждала в сердце Хорнблауэра все большую и большую нежность. Он поцеловал ее в щеку, потом нашел мягкие пылкие губы. Потом губы напряглись. - Нет, ангел мой, милый. Я не должна тебя задерживать. Ты будешь сердиться на меня - потом. О, жизнь моя, попрощайся со мной сейчас. Скажи, что любишь меня. Скажи, что любил меня всегда. Потом попрощайся и скажи, что будешь иногда думать обо мне так, как я буду думать о тебе постоянно. Хорнблауэр сказал. Он сказал нужные слова, и в приливе нежности сказал их нужным тоном. Мария еще раз поцеловала его и ничком упала на дальний край кровати. Хорнблауэр лежал, набираясь мужества, чтобы встать. Мария заговорила снова - подушка заглушала голос, но не могла скрыть вымученно-бодрый тон. - Твоя чистая рубашка на стуле, а башмаки возле очага. Хорнблауэр спрыгнул с кровати и раздвинул полог. Воздух за пологом был свежее. Снова щелкнула задвижка, и старая служанка просунула голову в приоткрывшуюся щелку. Хорнблауэр едва успел прикрыться ночной рубашкой. Служанка, видя его стыдливость, весело захихикала. - Конюх говорит, ветер умеренный с зюйда, сэр. - Спасибо. Дверь закрылась. - Такой, как ты хотел, милый? - спросила Мария из-за полога. - Ветер умеренный с зюйда - это ведь значит с юга? - Да, это годится. - Хорнблауэр заспешил к умывальному тазику и поставил свечи так, чтоб они освещали его лицо. Умеренный ветер с зюйда сейчас, в конце марта, вряд ли надолго. Он может сменить направление, но наверняка усилится с наступлением дня. "Отчаянный" должен успеть обойти мыс и выйти достаточно далеко в море, чтоб быть готовым к любым переменам ветра. Но конечно - как всегда на флоте - лишнего времени в запасе нет. Скребя бритвой по щекам, Хорнблауэр смотрел в зеркало и видел за своим отражением Марию - она ходила по комнате, одеваясь. Он налил в тазик холодной воды, сполоснул лицо, сразу почувствовал себя освеженным, и с обычной торопливостью надел рубашку. - Ты так быстро одеваешься, - испуганно сказала Мария. Хорнблауэр слышал, как застучали по дубовому полу ее каблуки. Она поспешно надела чепец. Очевидно, она одевается так быстро, как только может. - Я спущусь, посмотрю, готов ли твой завтрак, - сказала она и исчезла раньше, чем Хорнблауэр успел запротестовать. Он тщательно завязал шейный платок, надел сюртук, взглянул на часы, опустил их в карман и сунул ноги в башмаки. Убрал туалетные принадлежности в мешочек и затянул тесемки. Вчерашнюю рубашку, ночную рубашку и халат он сложил в лежавший наготове парусиновый мешок, сверху затолкал мешочек с туалетными принадлежностями. Потом оглядел комнату, проверяя, не забыл ли чего. Смотреть пришлось дольше, чем обычно - везде были разбросаны вещи Марии. Нетерпеливо распахнув занавески, он выглянул наружу - еще не начинало светать. С мешком в руках Хорнблауэр спустился по лестнице и вошел в гостиную. Там пахло затхлостью. Качающаяся под потолком лампа едва освещала комнату. Мария стояла у дальней двери. - Садись сюда, дорогой, - сказала она. - Завтрак сейчас будет. Она взялась за спинку стула, ожидая, пока он сядет. - Я сяду после тебя, - сказал Хорнблауэр. Не хватало только, чтоб Мария ему прислуживала. - О, нет, - сказала Мария. - Я должна позаботиться о твоем завтраке. Кроме этой старухи никто еще не встал. Она усадила его на стул. Хорнблауэр почувствовал на затылке ее губы и мгновенное касание щеки, но, раньше чем он успел схватить ее, протянув назад руки, Мария исчезла. В памяти осталось что-то среднее между шмыганьем и всхлипом. Открывшаяся кухонная дверь впустила запахи готовки, шипение сковороды и обрывок разговора между Марией и старухой. Потом Мария вернулась - судя по ее торопливым шагам, тарелка, которую она несла, была слишком горячей. Тарелка очутилась перед Хорнблауэром - на ней лежал огромный, еще шипящий бифштекс. - Вот, дорогой, - сказала она, придвигая ему остальную еду. Хорнблауэр в отчаянии смотрел на мясо. - Я купила его вчера специально для тебя, - гордо объявила Мария. - Я ходила в мясную лавку, пока ты плавал на судно. Хорнблауэр мужественно снес, что жена флотского офицера говорит "плавал". Так же мужественно надлежало отнестись и к бифштексу на завтрак. Он вообще не особенно любил бифштексы, а в таком волнении и вовсе не мог есть. Мрачно предвидел он свое будущее - если он когда-нибудь выйдет в отставку, если он когда-нибудь - как не трудно в это поверить - заживет в семье, то бифштекс ему будут подавать при каждом торжественном случае. Это была последняя капля - он чувствовал, что не может съесть ни кусочка, и в то же время не может обидеть Марию. - А твой где? - спросил он, оттягивая время. - О, не буду же я есть бифштексы. - По голосу Марии было ясно: она не допускает и мысли, что жена может питаться так же хорошо, как и муж. Хорнблауэр поднял голову и крикнул: - Эй, там, на кухне! Принесите еще тарелку - горячую! - О нет, милый, - сказала Мария, затрепетав, но Хорнблауэр уже встал и усаживал ее за стол. - Сиди, - сказал он. - Ни слова больше. Я не потерплю бунтовщиков в собственной семье. Служанка принесла тарелку. Хорнблауэр разрезал бифштекс на две части и отдал Марии большую. - Но, милый... - Я сказал, что бунта не потерплю,- проревел Хорнблауэр, передразнивая собственный грозный шканцевый голос. - О, Горри, милый, ты слишком добр ко мне. - Мария поднесла к глазам платок, и Хорнблауэр испугался, что она все-таки разрыдается. Но она положила руки на колени, выпрямилась и геройским усилием овладела собой. Хорнблауэр почувствовал прилив нежности. Он протянул руку и сжал ее ладонь. - Ну-ка я посмотрю, как ты ешь, - сказал он. Он говорил все тем же шутливо-грозным тоном, но в голосе его отчетливо проступала нежность. Мария взяла нож и вилку. Хорнблауэр последовал ее примеру. Он через силу проглотил несколько кусочков и так искромсал остальное, чтобы не казалось, будто он съел слишком мало. Потом отхлебнул пива - пиво на завтрак он тоже не любил, даже такое слабое, но догадывался, что старая служанка не имеет доступа к запасам чая. Внимание его привлек стук за окном. Конюх открывал ставни - за окном на мгновение мелькнуло его лицо, однако на улице было еще совсем темно. Хорнблауэр вынул часы - без десяти пять, а он приказал шлюпке ждать его в Салли-порт в пять. Мария видела, как он вынимал часы. Губы ее задрожали, глаза увлажнились, но она сдержала себя. - Я надену плащ, - сказала она и выбежала из комнаты. Вернулась она почти сразу, в сером плаще. Лицо ее закрывал капюшон. В руках она держала бушлат Хорнблауэра. - Вы нас покидаете, сэр? - спросила старая служанка, заходя в гостиную. - Да. Мадам рассчитается, когда вернется, - сказал Хорнблауэр. Он вытащил из кармана полкроны и положил на стол. - Спасибо большое, сэр. Счастливого пути вам, сэр, и призовых денег в изобилии. - Ее напевный голос напомнил Хорнблауэру, что она видела сотни флотских офицеров, уходивших из "Георга" в море. Быть может, она помнит еще Хаука и Боскавена. Хорнблауэр застегнул бушлат и взял мешок. - Я позову конюха, он проводит тебя обратно с фонарем, - сказал он заботливо. - О нет, не надо, пожалуйста, милый. Здесь так близко, и я знаю каждый камень, - взмолилась Мария. Это была правда, и он не стал настаивать. Они вышли на морозный утренний воздух. Даже после слабого света гостиной глазам пришлось привыкать к темноте. Хорнблауэр подумал, что, будь он адмиралом, даже известным капитаном, его не отпустили бы так запросто: трактирщик с женой наверняка встали и оделись бы, чтоб его проводить. Они свернули за угол и стали спускаться к Салли-порт. Хорнблауэр с неожиданной остротой осознал, что идет на войну. Заботы о Марии отвлекли его на время, но сейчас он снова поймал себя на том, что возбужденно сглатывает. - Дорогой, - сказала Мария. - У меня для тебя маленький подарок. Она что-то вынула из кармана плаща и вложила в его руку. - Это всего-навсего перчатки, дорогой, но с ними моя любовь, - говорила она. - За такое короткое время я не могла сделать ничего получше. Я бы хотела тебе что-нибудь вышить - я бы хотела сделать что-нибудь достойное тебя. Но я шила их с тех самых пор как... как... Продолжать Мария не могла. Она выпрямилась, чтобы не расплакаться. - Я буду думать о тебе всякий раз, как буду их надевать, - сказал Хорнблауэр. Он надел перчатки, хотя с мешком в руках делать это было неудобно. Перчатки были очень красивые, толстые, шерстяные, с отдельными большим и указательным пальцами. - Они в точности на меня. Спасибо тебе за заботу, дорогая. Они дошли почти до причала. Скоро это испытание останется позади. - Семнадцать фунтов у тебя? - задал Хорнблауэр ненужный вопрос. - Да, спасибо, дорогой. Я боюсь, это слишком много... - И ты сможешь получать половину моего жалованья, - резко, чтобы не выдать своих чувств, продолжал Хорнблауэр. Потом, поняв, что говорил слишком уж резко, добавил: - Пора прощаться, милая. Он выдавил из себя это непривычное сл