кое правительство перед фактом разрыва Брестского договора". 438 Если встречавшимся с Блюмкиным членом ЦК был Прошьян, становится понятным требование к нему Блюмкина объяснить поведение партии левых эсеров после убийства Мирбаха. Ведь у Блюмкина, пролежавшего 6 -- 7 июля в госпитале, информация о событиях тех дней была лишь из советских газет, где большевики однозначно указывали на восстание, то есть на то, чего, по представлениям Блюмкина, никак не могло быть. Блюмкин показал: "В сентябре, когда июльские события четко скомпоно-вались, когда проводились репрессии правительства против партии левых эсеров и все это сделалось событием, знаменующим целую эпоху в русской советской революции -- даже тогда я писал к одному члену ЦК, что меня пугает легенда о восстании и мне необходимо выдать себя правительству, чтобы ее разрушить." Но "один член ЦК" запретил, и Блюмкин, подчиняясь партийной дисциплине, послушался15. Только в начале апреля 1919, после скоропостижной смерти Прошьяна в декабре 1918, Блюмкин нарушил запрет покойного и явился в ЧК, чтобы раскрыть "тайну" левоэсеровского заговора16. Однако это -- лишь одна гипотеза, одна из возможных линий покушения. И самый серьезный аргумент против тот, что, согласно показаниям лидера левых эсеров Сабли-на, Прошьян во втором часу дня находился в здании отряда Попова17, в то время как, согласно показаниям Блюмкина, примерно в это время 6 июля Блюмкин и Андреев находились в "Национале" на квартире у "одного члена ЦК" и получали там бомбы и последние инструкции18. Правда, Блюмкин не утверждает, что "один член ЦК" был в тот час у себя дома (а Саблин мог ошибиться); но это заставляет искать внутри ПЛСР других заговорщиков. Внешне самые серьезные обвинения падают на Спиридонову, давшую на себя показания на допросе 10 июля19. Этих показаний могло бы быть достаточно для того, чтобы свалить на Спиридонову всю ответственность за убийство Мирбаха, забыв о Прошьяне. Однако есть основания полагать, что Спиридонова наговаривала на себя лишнее и уж, по крайней мере, не была тем "одним членом ЦК", на которого ссылался 439 Блюмкин. Прежде всего, постановления ЦК ПЛСР об убийстве Мирбаха, на которое ссылается Спиридонова, не существовало. На это указывает историк Л. М. Спирин: "никакого заседания ЦК левых эсеров в ночь на 5 июля 1918 г. не было"20. То же самое пишут редакторы нового издания "Красной книги ВЧК": "Заседания ЦК ПЛСР ночью 4 июля не было"21. Таким образом, не было именно того заседания, на которое ссылался в разговоре с Блюмки-ным "один член ЦК" и о котором, в свою очередь, сообщил Блюмкин. Блюмкин кроме того показал, что именно он сообщил о предстоящем покушении Александровичу22. Между тем, если постановление об убийстве Мирбаха, как утверждала Спиридонова, действительно было вынесено ЦК ПЛСР до 6 июля, Александрович, как член ЦК, не знать об этом не мог2^. Многочисленные указания на непричастность тех или иных активистов ПЛСР к убийству и событиям 6-7 июля имеются в литературе. Так, по мнению коменданта Кремля П. Д. Малькова, к ним не имели отношения Устинов и Ко-легаев24. Академик Минц пишет, что решение о "выступлении" ЦК ПЛСР принял "далеко не в полном составе". Гусев, рассказывая о Третьем съезде ПЛСР, открывшемся через четыре дня после заседания ЦК 24 июня, отмечает, что "в решениях съезда прямо не говорилось об убийстве Мирбаха и вооруженном мятеже"25. Получается, что ни на заседании ЦК ПЛСР 24 июня, ни на съезде ПЛСР, проходившем с 28 июня по 1 июля, ЦК ПЛСР не указал ни сроков террористического акта, ни будущую жертву его, хотя посла убили через несколько дней после заседания ЦК и закрытия съезда. Ни слова не говорилось в постановлении и о планируемом "восстании" против большевистского правительства. Гусев в связи с этим указывает, что "подготовка к мятежу тщательно скрывалась не только от органов советской власти, но и от рядовых членов левоэсеровской партии"26. Однако, приняв на себя вину по организации убийства, Спиридонова в показаниях 10 июля наотрез отказалась взять на себя ответственность за "восстание", указав, что в "постановлениях ЦК партии" левых эсеров "сверже- 440 ние большевистского правительства ни разу не намечалось'^. Спирин указывает, что в те дни "состоялось лишь совещание небольшой группы членов ЦК, созданной еще 24 июня 1918 г. с целью организации убийства представителей германского империализма"28. Он имеет в виду упомянутое в показаниях Спиридоновой и в постановлении ЦК ПЛСР Бюро из трех человек: Спиридонову, Голубовского и Майорова. Но Майоров, связанный с Украиной и работавший именно там, равно как и Голубовский, своего участия в июльских событиях в Москве никак не проявили. Да и Спиридонова показала, что делом убийства Мирбаха ведала она одна, а Майоров с Голубовским никакого отношения к покушению не имели. Тогда по-иному читаются показания Спиридоновой. Если ЦК ПЛСР "сначала выделил очень небольшую группу с диктаторскими полномочиями", если потом из этой группы в три человека двое к событиям отношения не имели, то вся ответственность за организацию убийства Мирбаха действительно падает не на ЦК ПЛСР, повинный лишь в теоретическом одобрении террора в постановлении от 24 июня, а на Спиридонову. И все-таки есть косвенное указание на то, что не Спиридонова была "одним членом ЦК", с которым встречались Блюмкин и Андреев. Блюмкин упоминает в своих показаниях письмо, написанное им к "одному члену ЦК" в сентябре 1918 г. Но в это время Спиридонова находилась под следствием (и была освобождена только 29 ноября). Поэтому письмо Блюмкина никак не могло быть адресовано ей. А вот в апреле-мае 1919г., когда давал свои показания явившийся с повинной в киевскую ЧК Блюмкин, Спиридонова находилась на свободе: в ночь на 2 апреля по подложному пропуску она бежала из Кремля, где содержалась под арестом2^. Очевидно, что именно в апреле-мае большевики очень нуждались в свежих обвинениях против Спиридоновой, которую разыскивали по всей стране. И если б "одним членом ЦК" действительно была Спиридонова, большевики, безусловно, заставили бы Блюмкина произнести это имя вслух. 441 Именами Прошьяна и Спиридоновой не ограничивается список подозреваемых в организации убийства Мирба-ха. Искать их нужно не только среди членов ПЛСР, но и среди левых коммунистов. В этой связи обращает на себя внимание поведение левого коммуниста и председателя ВЧК Дзержинского. Именно в стенах его Комиссии, с ведома и согласия самого Дзержинского, в начале июня сотрудником ВЧК Блюмкиным было заведено дело на "племянника германского посла" -- Роберта Мирбаха. Это было первое "дело" Блюмкина, введенного в ЧК в начале июня на должность заведующего "немецким шпионажем" -- отдела контрразведки "по наблюдению за охраной посольства и за возможной преступной деятельностью посольства". Как показал впоследствии Лацис, "Блюмкин обнаружил большое стремление к расширению отделения" по борьбе со шпионажем "и не раз подавал в комиссию проекты". Однако "единственное дело", которым Блюмкин действительно занимался, было "дело Мирбаха-австрийского", причем Блюмкин "целиком ушел в это дело" и просиживал "над допросами свидетелей целые ночи"30. Здесь было где развернуться молодому чекисту. Дело оказалось не банальным прежде всего потому, что Роберт Мирбах, кажется, не был не только племянником германского посла, но и австрийцем. Насколько позволяют судить источники31, мирно жил в революционном Петрограде "исполняющий должность члена Совета по хозяйственной части Смольного института" обрусевший барон Р. Р. Мирбах. Увы, почти никаких сведений не просочилось о нем в историю32. Знать об обрусевшем бароне мог только В. Д. Бонч-Бруевич, который в то время имел со Смольным постоянный контакт, в том числе и хозяйственного характера. Можно предположить, что от Бонч-Бруевича через Дзержинского пришли к Блюмкину сведения о русском Мирба-хе. Исчез обрусевший барон, член Совета похозяйственней части Смольного института, и появился вместо него племянник германского посла, военнопленный австрийский офицер, дальний родственник графа-посла Мирбаха, с которым, посол никогда не встречался. По данным чекистов, 442 Роберт Мирбах служил в 37-м пехотном полку австрийской армии, был пленен, попал в лагерь, но освободился из заключения после ратификации Брест-Литовского мирного договора. В ожидании отъезда на родину он снял комнату в одной из московских гостиниц, где жил до начала июня, когда остановившаяся в той же гостинице шведская актриса Ландстрем неожиданно наложила на себя руки. Было ли это самоубийство подстроено чекистами или нет, судить трудно. ВЧК тем временем заявила, что Ландстрем покончила с собой в связи с ее контрреволюционной деятельностью, и арестовала всех обитателей гостиницы. Среди них, дескать, оказался и "племянник германского посла" Р. Мирбах. Дальнейшие действия чекистов, в первую очередь Блюмкина, следует признать находчивыми. Об аресте Роберта Мирбаха ВЧК незамедлительно сообщила датскому консульству, представлявшему в России интересы Австро-Венгрии. 15 июня датское консульство начало с ВЧК переговоры "по делу арестованного офицера австрийской армии графа Мирбаха". Во время этих переговоров чекисты подсказали представителю консульства Евгению Янейке версию о родственности Роберта Мирбаха и германского посла. 17 июня, через день после начала переговоров, датское консульство вручило чекистам документ, которого те так ждали: "Настоящим Королевское датское генеральное консульство доводит до сведения Всероссийской чрезвычайной комиссии, что арестованный офицер австро-венгерской армии граф Роберт Мирбах, согласно письменному сообщению германского дипломатического представительства в Москве, адресованному на имя датского генерального консульства, в действительности состоит членом семьи, родственной германскому послу графу Мирбаху, поселившейся в Австрии"33. Поскольку первый документ датского консульства датирован 15 июня, а второй -- 17-м, правильно предположить, что письменный ответ германского посольства на запрос датчан был дан 16 июня, сразу после получения датского запроса, и преследовал гуманные цели: в германском 443 посольстве решили посчитать неведомого графа Роберта Мирбаха родственником германского посла в надежде, что это облегчит участь несчастного австрийского офицера и он будет немедленно освобожден, тем более, что выдвинутые против него обвинения казались Рицлеру несерьезными. Причастность же германского посла к делу "племянника" ограничилась, видимо, данным им разрешением зачислить Роберта Мирбаха в родственники. В германском посольстве о деле уже забыли. В датском -- ожидали освобождения Роберта Мирбаха из ВЧК. Но прошло больше недели, а Роберта Мирбаха не освобождали. Тогда 26 июня генеральный консул Дании Гакстгаузен обратился в ВЧК с официальной просьбой "освободить из-под ареста австрийского военнопленного графа Мирбаха при условии гарантии со стороны консульства о том, что упомянутый граф Мирбах по первому требованию впредь до окончания следствия [по делу Ландстрем ] явится в Чрезвычайную Комиссию"34. Однако просьба Гакстгаузена удовлетворена не была. И не случайно: дело "племянника посла" легло в основу досье против германского посольства и лично посла. Основной уликой в руках Блюмкина стал документ, подписанный (добровольно или по принуждению) Робертом Мирба-хом: "Я, нижеподписавшийся, германский подданный, военнопленный офицер австрийской армии Роберт Мирбах, обязуюсь добровольно, по личному желанию" сообщить ВЧК "секретные сведения о Германии и германском посольстве в России"35. Правда, ни австрийский офицер, ни хозяйственник Смольного не мог считаться "германским подданным" и сообщить чекистам "секретной информации о Германии и германском посольстве в России". Речь шла о явной фабрикации, и это заставило заволноваться немцев. Германский посол отрицал теперь родственную связь с Робертом Мир-бахом, а в фабрикации "дела" усматривал провокацию. О суете чекистов вокруг германского посольства и о заведенном деле теперь знали даже в Берлине. И вскоре после убийства Мирбаха в советском полпредстве в Германии ста- 444 ло известно, "что германское правительство не сомневается, что граф Мирбах убит самими большевиками"36. "Покушение готовилось заранее, -- сообщило тогда же в Берлин германское посольство в Москве. -- Дело об австрийском офицере Роберте Мирбахе было только предлогом для работников ВЧК проникнуть к послу кайзера"37. Сам Блюмкин, однако, отрицал это, утверждая, что "вся организация акта над Мирбахом была исключительно поспешная и отняла всего два дня, промежуток времени между вечером 4-го и полднем 6 июля". Блюмкин привел косвенные тому доказательства: утром 4 июля он передал заведующему отделом по борьбе с контрреволюцией Лацису дело арестованного в середине июня Роберта Мирбаха. "Таким образом, вне всякого сомнения, -- продолжал Блюмкин, -- что за два дня до акта я не имел о нем" представления. Кроме того, как утверждал Блюмкин, его "работа в ВЧК по борьбе с немецким шпионажем, очевидно в силу своего значения, проходила под непосредственным наблюдением" Дзержинского и Лациса, а обо "всех своих мероприятиях, как, например, внутренняя разведка" в посольстве, Блюмкин, по его словам, "постоянно советовался" с президиумом ВЧК, с заместителем наркома иностранных дел Кара-ханом и с председателем Пленбежа Уншлихтом"38. Однако противоречия в германском донесении и показаниях Блюмкина нет. Вечером 4 июля в заговор вовлекли Блюмкина, но подготовка всего мероприятия могла начаться раньше, в первых числах июня, когда Блюмкину поручили заняться фабрикацией "дела" против германского посольства, отстранив его по инициативе большевиков, прежде всего Лациса, от всей остальной работы. О том, что в планы стоящих за спиной Блюмкина противников Брестского мира входило убийство, Блюмкин мог не знать до вечера 4 июля, причем его заявление о том, что он работал под непосредственным наблюдением Дзержинского и Лациса, при консультациях с Караханом и Уншлихтом, лишний раз убеждает, что к убийству Мирбаха мог быть прича-стен кто-то из большевиков. 445 После убийства Мирбаха Дзержинский попробовал снять с ВЧК ответственность за смерть германского посла. Он утверждал, что в самом начале июля (непонятно, когда именно) Блюмкин был отстранен от ведения дела Роберта Мирбаха. Основанием для отстранения Блюмкина Дзержинский назвал жалобу на произвол Блюмкина, с которой пришли к Дзержинскому за несколько дней до убийства посла поэт О. Э. Мандельштам и Л. М. Рейснер (жена Рас-кольникова). Впрочем, эту часть показаний Дзержинский начал с неточности. Для придания веса разговору о произволе Блюмкина Дзержинский представил все так, будто с жалобой приходил сам нарком Раскольников, а не его жена. Между тем, Раскольников только устраивал встречу Мандельштама и Рейсер39. Дзержинский показал, что примерно за неделю до покушения им от Раскольникова и Мандельштама были получены сведения о злоупотреблении Блюмкиным властью -- возможностью подписывать смертные приговоры. Когда услышавший об этом Мандельштам "запротестовал, Блюмкин стал ему угрожать". Сразу же после разговора с Мандельштамом и Рейснер Дзержинский на собрании в ВЧК предложил, дескать, отдел контрразведки распустить, а "Блюмкина пока оставить без должности", до получения объяснений от ЦК ПЛСР40. На снятие Блюмкина с работы указывал также Лацис, подчеркивавший (правда уже после убийства Мирбаха), что "особенно недолюбливал" Блюмкина "и после первых жалоб на него со стороны сотрудников решил его от работы удалить". За неделю до 6 июля, показывал Лацис, Блюмкин в отделе уже не числился, "ибо отделение было расформировано по постановлению Комиссии, а Блюмкин оставлен без определенных занятий", причем в протоколах заседаний президиума ВЧК должна была быть о том соответствующая запись41. Тем не менее в показаниях Лациса Блюмкин назван "заведующим секретным отделом", а не "бывшим заведующим". Выписки из протоколов об исключении Блюмкина "Красная книга ВЧК" не опубликовала, а, наоборот, взяла Блюмкина под свою защиту: убрала из 446 книги компрометирующий лично Блюмкина материал. В заметке "От редактора" указывалось, что показания Зайцева "вовсе не поместили" ввиду того, что "свидетель говорит исключительно о личности Якова Блюмкина, причем факты, компрометирующие личность Блюмкина, проверке не поддаются", а "несколько строк из показаний Ф. Э. Дзержинского" опущены, так как передают "рассказы третьих лиц о том же Блюмкине, также не поддающиеся проверке"42. Большевикам важно было представить Блюмкина (с 1920 года -- коммуниста) не анархистом-авантюристом, а дисциплинированным членом левоэсеровской партии, совершившим террористический акт по постановлению ЦК ПЛСР. Расформирование за несколько дней до убийства Мирбаха отдела "немецкого шпионажа" не может казаться случайным. Похоже, что речь шла о простой формальности: Блюмкин выполнял ту же работу, что и раньше. 6 июля в 11 часов утра он получил у Лациса из сейфа дело Роберта Мирбаха43, чего, конечно же, никак не могло бы произойти, если бы Блюмкин был отстранен от работы. Скорее права Н. Я. Мандельштам, вспоминающая, что жалоба Мандельштама "на террористические замашки Блюмкина" была оставлена без внимания. "Если бы тогда Блюмкиным заинтересовались, -- продолжает она, -- знаменитое убийство германского посла могло бы сорваться, но этого не случилось: Блюмкин осуществил свои планы без малейшей помехи"44. Блюмкиным не заинтересовались, так как это было не в интересах Дзержинского. Последний, видимо, знал о готовившемся покушении на Мирбаха уже потому, что дважды об этом извещало его германское посольство. Так, примерно в середине июня представители германского посольства сообщили Карахану и через него Дзержинскому "о готовящемся покушении на жизнь членов германского посольства". Дело было передано для расследования Я. X. Пе-терсу и Лацису. "Я был уверен, -- показал позднее Дзержинский, -- что членам германского посольства кто-то умышленно дает ложные сведения для шантажирования их 447 или для других более сложных целей". 28 июня Карахан передал Дзержинскому "новый материал, полученный им от германского посольства, о готовящихся заговорах". Дзержинского, однако, заинтересовали не заговорщики, а имена информаторов германского посольства; и председатель ВЧК сказал германским дипломатам, что, не зная имен информаторов, не сможет помочь посольству в разоблачении готовящихся заговоров. Рицлер после этого стал считать, что Дзержинский смотрит "сквозь пальцы на заговоры, направленные непосредственно против безопасности членов германского посольства". Но поскольку Дзержинскому было важно узнать "об источнике сведений о готовящихся покушениях" (т. е. об источнике утечки информации) , он через Карахана договорился о личной встрече с Рицлером и Мюллером. Во время состоявшегося разговора Рицлер указал Дзержинскому, что "денег дающие ему сведения лица от него не получают" и информаторам своим он поэтому доверяет. Дзержинский возразил, что "могут быть политические мотивы" и что "здесь какая-то интрига", имеющая целью помешать ему найти "настоящих заговорщиков, о существовании которых, на основании всех имеющихся" данных он не сомневался. "Я опасался покушений на жизнь гр. Мирбаха", показал Дзержинский, но "недоверие ко мне со стороны дающих мне материал связывало мне руки". Поддавшись на уговоры Дзержинского, Рицлер назвал имя одного из осведомителей и устроил Дзержинскому встречу с другим. Первым информатором была "некая Бен-дерская". Вторым -- В. И.. Гинч, с которым Дзержинский встретился в "Метрополе" в присутствии Рицлера и Мюллера примерно за два дня до покушения. Гинч где-то в начале июня (т. е. тогда, когда началось "дело Роберта Мирбаха") сообщил заведующему канцелярией германского посольства Вухерфенику, что на Мирбаха партией "Союз союзов" готовится покушение. Несколько раз затем он приходил в ВЧК, чтобы сообщить об этом, был даже в отряде Попова, "но его не хотели выслушивать". Рицлер, со своей стороны, получив от Гинча сведения о планируемом 448 террористическом акте, сообщил об этом в НКИД, откуда информация была передана в ВЧК, где предупреждению опять не придали значения. Тогда Гинч вторично предупредил посольство, причем примерно за десять дней до покушения назвал конкретную дату террористического акта -- между 5 и 6 июля, а во время встречи с Дзержинским в "Метрополе" открыто сказал ему, что в деле замешаны некоторые сотрудники ВЧК. Дзержинский объявил все это провокацией и, покинув "Метрополь", через Карахана затребовал разрешения германского посольства на арест Бендерской и Гинча45. Немцы на это ничего не ответили, но в первой половине дня 6 июля, незадолго до убийства Мирбаха, Рицлер поехал в НКИД и просил Карахана предпринять что-нибудь, поскольку со всех сторон в посольство приходят слухи о предстоящем покушении на Мирбаха. Карахан указал, что сообщит обо всем в ВЧК. Ряд косвенных улик говорит за то, что Дзержинский знал об акте, намеченном на 6 июля. Так, согласно показаниям Лациса, когда в 3.30 6 июля он, находясь в НКВД, услышал о покушении на посла и отправился в ВЧК, там уже знали, что Дзержинский "подозревает в убийстве Мирбаха Блюмкина". Дзержинского в ВЧК не было, он "отправился на место преступления", откуда Лациса вскоре запросили, закончено ли "дело Мирбаха, племянника посла, и у кого оно находится, ибо оно обнаружено на месте преступления". Только тут Лацис понял, что "покушение на Мирбаха произведено действительно Блюмкиным"46. Но Дзержинский каким- то образом знал об этом еще до поездки в посольство. Из всего этого можно заключить, что Мирбах не был убит по постановлению ЦК ПЛСР. Вероятнее всего, имел место заговор, организованный теми или иными представителями левых партий (но не партиями, как таковыми). Если так, то очевидно участие в таком заговоре левых эсеров -- Прошьяна и, может быть, Спиридоновой, и левых коммунистов -- Дзержинского, позволившего состояться акту, или Бухарина, не отрицавшего участия в "заговоре против 449 Ленина" на процессе 1938 года47, хотя никаких конкретных доказательств участия Бухарина в подготовке покушения нет. Однако кто бы ни стоял за заговором с целью убийства Мирбаха, террористический акт не был сигналом к "антисоветскому мятежу" и не был осуществлен с целью свержения большевистского правительства. Вероятнее всего, заговор не был направлен и лично против Ленина (хотя, по крайней мере, один историк выдвинул именно такую гипотезу)48. Выстрелы в германского посла были выстрелами в правительство германской империи. И, как показали дальнейшие события, Совнарком от убийства Мирбаха только выиграл: после 6 июля германское влияние на советскую политику безусловно ослабло. В самом большом выигрыше от убийства Мирбаха оказался Ленин. О готовившемся акте он, скорее всего, не знал. Никаких, даже косвенных, указаний на его причастность к покушению нет4'. Но удивительно, что большевики оказались куда лучше подготовлены к этому неожиданному происшествию, чем сами левые эсеры, которые, по заявлению большевиков, этот террористический акт готовили. Так или иначе, с момента первого сообщения о покушении на Мирбаха роль Ленина в разгроме ПЛСР была однозначна: он решил использовать убийство Мирбаха и покончить с партией левых эсеров. Сотрудник советского полпредства в Берлине Соломон рассказывает по этому поводу, как вернувшийся в Германию из Москвы вскоре после июльских событий Л. Б. Красин "с глубоким отвращением" сообщил ему, что "такого глубокого и жестокого цинизма" он в Ленине "не подозревал". 6 июля, рассказывая Красину о том, как он предполагает выкрутиться из кризиса, созданного убийством Мирбаха, Ленин "с улыбочкой, заметьте, с улыбочкой" прибавил: "Мы произведем среди товарищей [левых ] эсеров внутренний заем [... ] и таким образом и невинность соблюдем, и капитал приобретем". Соломон пишет далее, что "в этот свой приезд Красин неоднократно в разговорах" с ним, "точно не имея сил отделаться от тяжелого кошмарного впечатления, возвращался к этому вопросу и 450 несколько раз повторял" ему "слова Ленина". К этой теме Красин в беседах с Соломоном возвращался и позже50. Как справедливо указывает историк Д. Кармайкл, "внутренним займом" было "обвинение простодушных левых эсеров в убийстве Мирбаха"51. Но свидетельство Соломона отнюдь не единственное. Вот что пишет в своих воспоминаниях Айно Куусинен (жена Отто Куусинена): "На самом деле [левые ] эсеры не были виновны. Когда я однажды вернулась домой, Отто был у себя в кабинете с высоким бородатым молодым человеком, который был представлен мне как товарищ Сафир. После того, как он ушел, Отто сообщил мне, что я только что видела убийцу графа Мирбаха, настоящее имя которого -- Блюмкин. Он был сотрудником ЧК и вот-вот собирался ехать за границу с важным поручением от Коминтерна. Когда я заметила, что Мирбах был убит [левыми ] эсерами, Отто разразился громким смехом. Несомненно, убийство было только поводом для того, чтобы убрать [левых ] эсеров с пути, поскольку они были самыми серьезными оппонентами Ленина"52. Помимо подготовки убийства Мирбаха, кто бы за ним ни стоял, в Москве в начале июля, видимо, готовилась еще одна конфронтация: партия большевиков намеревалась столкнуться на предстоящем съезде Советов с конкурирующей партией левых эсеров и разгромить ее. О подготовке большевиками разрыва с левыми эсерами и о планируемом разгроме в мемуарной и исторической литературе писалось довольно часто, иногда с оговоркой, что речь шла не о превентивном ударе по ПЛСР, а о подготовке к подавлению антиправительственного восстания, которое готовилось кем-то в Москве в те дни. Так, командующий московским военным округом Муралов, в распоряжении которого находился левоэсеровский "отряд особого назначения", некое подобие большевистской Красной гвардии, во второй половине июня получил от Ленина указание внимательно следить за отрядом. Вот как описывает Муралов свой диалог с Лениным: -- Что это у вас какой-то отряд левых эсеров, вы ему доверяете? 451 Да, этот отряд хорош [... ] [... ] На всякий случай следите 3 ним зорко. И Муралов понял, что, возможно, "дело дойдет до вооруженного столкновения" с ПЛСР и "на всякий случай решил часто проверять" отряд "и постепенно заменять комсостав"53. С середины июня подготовка к разгрому ПЛСР под предлогом опасений контрреволюционного выступления велась фактически открыто. "Латышские полки были приведены в боевую готовность"; Вацетис 18 июня приказал "командиру 2-го полка держать полк в боевой готовности, а один батальон с пулеметами выделить в распоряжение военного комиссариата Москвы"54. Несколько позже в Москву с юга страны был переброшен 3-й полк латышской дивизии. "Знал ли кто-нибудь, что в Москве готовится восстание, и имелись ли об этом конкретные сведения?" -- спрашивает в мемуарах Вацетис и отвечает: "Могу ответить совершенно утвердительно", что "о готовящемся восстании знали и имели об этом конкретные указания". Вацетис самолично доносил о том, "что в Москве готовится что-то неладное" комиссару латышской стрелковой дивизии К. А. Петерсону. Тот отнесся к сообщению Вацетиса "с некоторым недоверием, но через два дня (числа 3 или 4 июля)" сказал ему, что "ВЧК напала на след готовящегося восстания", но подробностей Вацетису не сообщил55. Об ожидаемом столкновении с левыми эсерами открыто говорил Зиновьев. Перед самым убийством Мирбаха на областном съезде большевиков и левых эсеров он предложил ввести левых эсеров в Совнарком и, в частности, назначить левого эсера Лапиера комиссаром путей сообщения. Когда в перерыве кто-то из большевиков подошел к Зиновьеву и с удивлением спросил, действительно ли тот намерен вводить в Совнарком левых эсеров, "хитро улыбаясь, Зиновьев увел спрашивающих в свой кабинет, сообщив под величайшим секретом, что у него имеются все сведения о готовящемся восстании левых эсеров, но что меры им уже приняты и он хочет только своим предложением усыпить бдительность левых эсеров"56. 452 Даже до Блюмкина 4 июля дошли слухи о чем-то "неладном". В разговоре с "одним членом ЦК" он спросил, не готовит ли ЦК ПЛСР "акта партийной оппозиции", так как, по его словам, "вокруг подготовки убийства создалась непроницаемая обстановка", усугублявшаяся столкновениями между большевиками и эсерами на Пятом съезде Советов. Блюмкин, видимо, имел в виду резкую речь Троцкого, повергшую левых эсеров в панику. По воспоминаниям Саблина, во время перерыва, устроенного после внеочередного заявления Троцкого, Камков сообщил ему "о возможности ареста ЦК ПЛСР и даже фракции в связи с возможным обострением отношений с большевиками на этом вечернем заседании"57. Таким образом, уже 5 июля ЦК левых эсеров начал сознавать, что большевики расправятся с активом их партии во время Съезда. О накале отношений между двумя партиями много пишет Свердлова, утверждая, однако, что о предстоящем "восстании" большевики не догадывались и "не имели достоверных фактов о преступных замыслах левых эсеров, ничего не знали о готовящейся авантюре". Но чем ближе к Пятому съезду, продолжает Свердлова, "тем больше усиливалась у Ленина, Свердлова, Дзержинского и других большевиков настороженность в отношении левых эсеров, тем пристальней они наблюдали за их подозрительными действиями". Правда, Свердлова приводит лишь один пример таких "подозрительных" действий. Оказывается, ПЛСР "пыталась выставить в Большом театре на время съезда свою охрану", и та настойчивость, с которой они этого требовали, насторожила Свердлова, "руководившего практической подготовкой съезда". Свердлов "согласился предоставить им возможность участвовать в охране Большого театра, но одновременно дал указание" большевистской охране съезда "принять необходимые меры предосторожности"58. Однако изложенные Свердловой факты не столько говорят о заговоре левых эсеров, сколько о наличии у большевиков плана с ними разделаться. Понятно, что ПЛСР, как правящая советская партия, имела право на собственные 453 партийные караулы, выставляемые во время работы съезда. Это само по себе Свердлова насторожить не могло; тем более, такое требование не должно было считаться признаком готовившегося левоэсеровского "восстания" против большевистской партии. Если левые эсеры Закс и Александрович были заместителями Дзержинского по ВЧК, а левый эсер Попов стоял во главе чекистского отряда, не было ничего противоестественного и в желании левых эсеров участвовать в охране Большого театра во время работы съезда. Похоже, что в день открытия Пятого съезда Советов большевиками были проведены последние подготовительные мероприятия для возможного ареста фракции ПЛСР. По приказу Свердлова "на все наиболее важные посты внутри театра были выставлены латышские стрелки из охраны Кремля", поддерживающие большевиков. 4 июля, т. е. в день, когда Блюмкину сообщили о планируемом убийстве Мирбаха, Свердлов предупредил коменданта Кремля Малькова, что "надо быть начеку. От левых эсеров можно ожидать всяких пакостей". Тогда же по указанию Свердлова "были усилены караулы и внутренние посты в Большом театре"59. Невдалеке от каждого из левоэсеровских часовых, "не спуская с них глаз, стояло по два-три человека". Это были "специально выделенные боевые группы из числа охранявших Кремль латышских стрелков и других особо надежных частей". Никто из левых эсеров "и пальцем не мог пошевелить, не обратив на себя внимание. Одновременно надежная охрана была выставлена и вокруг театра в близлежащих улицах и переулках"60. Оставалось только арестовать фракцию ПЛСР на съезде. Именно это произошло 6 июля. Можно только дивиться находчивости и решимости Ленина: услышав об убийстве германского посла, обвинить левых эсеров в восстании против советской власти, в восстании, которого не было. 454 ПРИМЕЧАНИЯ Несколько иначе описывал покушение к апреле 191У в показаниях следственной комиссии Блюмкин: "Я достал из портфеля револь вер и, вскочив, выстрелил в упор -- последовательно в Мирбаха, Рицлера и переводчика. Они упали. Я прошел в зал. В это время Мирбах встал и, согнувшись, направился в зал, за мной. Подойдя к нему вплотную, Андреев, на пороге, соединяющем комнаты, бросил себе и ему под ноги бомбу. Она не взорвалась. Тогда Андреев толкнул Мирбаха в угол (тот упал) и стал извлекать револьвер" (Красная книга ВЧК, т. 1, с. 300). Один из очевидцев показывал: "Вдруг в два часа 40 минут раздался сильный взрыв, выбились окна в первом этаже особняка Мирбаха. Минуты через три выскочил из окна первого этажа человек, затем через железный забор на панель и в автомобиль. Вслед за ним другой, в черном пиджаке или сюртуке, с длинными распущен ными волосами, также из окна через железный забор на панель и прямо-таки кубарем свалился в автомобиль No 27-60, который сейчас же поехал к Пречистенке" (цит. по кн. Спирин. Крах одной авантюры, с. 13). 3 См. показания Блюмкина (апрель 1919), Мюллера и Рицлера (июль 1918) в "Красной книге ВЧК"; Спирин. Крах одной аван тюры, с. 12; Hilger and Meyer. The Incompatible Allies, pp. 4-5. Пятна крови на паркетном полу так никогда и не были смыты. И через 20 лет после убийства по ним безошибочно можно было указать на то место, где лежал смертельно раненный граф Мирбах (там же, с. 5). Красная книга ВЧК, с. 300-301. В западной историографии на этот факт обратил внимание, ка жется, только Д. Кармайкл (Carmichel. Trotsky, p. 497). В 1989 г. "Известия ЦК КПСС" (No 5, с. 161-186) опубликовали отрывки из этой книги, относящиеся к событиям 6-7 июля. Второе уточненное издание книги вышло в конце 1989 г., и книга не является более библиографической редкостью. Гусев. Крах партии левых эсеров, с. 193-194. Фельдмаршал Эйхгорн был убит в Киеве 29 (30) июля 1918 г. (Fischer. Germany's Aims in the First World War, p. 567). Готовилось и покушение на самого Вильгельма. В подготовке его принимал участие примкнувший в 1917 году к левым эсерам Г. Б. Смолян- ский (АИГН, 472/32. Письмо БИН -- И. М. Бергеру, 3 февраля 1961, 1 л.). Минц. Год 1918-й, с. 408-409. 10 Текст протокола см. в кн. Красная книга ВЧК, с. 185-186. 455 Там же, с. 295-298, 308. Спиридонова. Прошь Прошьян, с. 222. Ленин. Памяти Прошьяна -- Правда, 20 декабря 1918 . СпиридоноватПрошь Прошьян, с. 221-222. Красная книга ВЧК, с. 295-309. Есть и совсем незначительные указания на Прошьяна. Спиридо нова писала в записке, переданной уже из тюрьмы арестованной подруге левой эсерке Измаилович, что к "О..." -- одному члену ЦК ПЛСР -- Блюмкина отвез ничего не подозревавший Алексан дрович. Буква "О", приведенная в источнике, в написанной Спи ридоновой от руки записке могла быть русской буквой "П" -- заглавной буквой имени и фамилии Проша Прошьяна (Кремль за решеткой, с. 13). В том же источнике имеется еще одно упомина ние о Прошьяне. В майском бюллетене ЦК ПЛСР 1919 г., опуб ликованном в книге "Кремль за решеткой", Прошьян и Алексан дрович упоминаются вместе, как "погибшие" 1918 г. (там же, с. 141). Возможно, Спиридонова намекала на то, что Прошьян умер не своей смертью. Красная книга ВЧК, с. 271. Там же, с. 299. Там же, с. 268-269. Спирин. Крах одной авантюры, с. 85. Красная книга ВЧК, с. 298. Там же, с. 299. Штейнберг, бывший нарком юстиции, эмигрировавший из совет ской России и оставивший мемуары, также не упоминает о засе дании ЦК и решении убить Мирбаха [АИГ, Steinberg. The Events of July 1918, p. 1; Socialist Russia, The Events of July 1918 (Geneva, 1918, 70 pp.)]. Наличие восстания Штейнберг отрицал и в напи санной им биографии Спиридоновой, вышедшей на английском языке в 1934 г. Мальков. Записки коменданта Кремля, с. 216-217. Гусев. Крах партии левых эсеров, с. 195. Там же, с. 193. Красная книга ВЧК, с. 269. Спирин. Крах одной авантюры, с. 85. Подробнее о Спиридоновой см. Ю. Фельштинский. Вина и рас плата. Красная книга ВЧК, с. 264. Ирошников. Создание советского центрального аппарата, с. 73. Согласно адресной книге "Весь Петроград на 1916 г.", барон Роман Романович Мирбах в 1916 г. проживал на Фурштадской, 9 и был чиновником особых поручений при Главном управлении собственной его императорского величества канцелярии по уч реждению императрицы Марии. (Весь Петроград на 1916 год, 456 с. 448.) Проследить дальнейшее местопребывание Р. Р. Мирбаха не удается: в послереволюционных адресных книгах он уже не числится. Г. М. Катков, впрочем, указывает в своей статье, что, по слухам, "племянник германского посла" проживал потом во Франции. Но это были только слухи, никем не проверенные. Красная книга ВЧК, с. 197. Там же, с. 198. Там же, с. 200. Соломон. Среди красных вождей, т. 1, с. 81. Цит. по кн. Спирин. Крах одной авантюры, с. 75. Красная книга ВЧК, с. 297. Мандельштам. Воспоминания, с. 112-113. Из истории ВЧК, с. 154. Красная книга ВЧК, с. 264. Там же, с. 183. Там же, с. 261. Мандельштам. Воспоминания, с. 113. Из истории ВЧК, с. 151-154. По соглашению с германским пра вительством ЧК не имело права арестовывать сотрудников герман ского посольства (хоть и советских граждан) без санкции посоль ства. Ответа на свой запрос об аресте Дзержинский получить не успел. Красная книга ВЧК, с. 261. Правда, 3, 9, 12 марта 1938; Lenin (V. I. Ulianov). В западной историографии об этом писал Катков: анализ материалов судеб ного процесса см. в его кн. Kalkov. The Trial of Bukharin, pp. 172-180. Разумеется, нужно с большой осторожностью относиться к показаниям подсудимых на сталинских процессах тридцатых годов. Абсолютное большинство обвинений, выдвинутых на про цессах, не имели никакого отношения к действительности, вопро сы, задаваемые А. Я. Вышинским, часто носили провокационный характер, а ответы подсудимых были получены под душевными или физическими пытками. И все-таки, очевидно, что обвинение в заговоре против Ленина летом 1918 года было выдвинуто только против Бухарина, причем Бухарин обвинение это на процессе не отрицал (в то время как за многое другое брать на себя ответст венность категорически отказывался). "Никаких настоящих пла нов ареста Ленина у Бухарина не было, -- это вообще был случайный разговор. Сталин раздул это дело для процесса, и в этом вопросе не должно следовать за Вышинским", -- писал Николаевский (АИГН, 519/30, гл. 7, с. 2). И все-таки, Сталин