валась мысль, что поэма Гоголя своим содержанием,
характером, поэтической формой возрождала в русской литературе традиции
гомеровского эпоса. "Созерцание Гоголя древнее, истинное, то же, какое и у
Гомера... -- писал К. Аксаков, -- из-под его творческой руки восстает,
наконец, древний, истинный эпос" 1. Белинский подверг беспощадной
критике антиисторическую схему К. Аксакова, доказав вздорность сопоставления
Гоголя с Гомером. Вспыхнула ожесточенная полемика, увенчавшаяся блестящей
победой Белинского. Он убедительно доказал, что за туманом
историко-литературных сравнений и щедрых комплиментов у Аксакова скрывалось
отрицание обличительного смысла "Мертвых душ". Именно это обстоятельство
объясняет, почему Белинский с такой энергией и страстью выступил с
разоблачением концепции К. Аксакова.
Брошюра К. Аксакова была использована реакционным лагерем в борьбе
против Гоголя. "Гомер" сделался на много лет кличкой, которой Булгарин и
Сенковский травили Гоголя. Сообщая 26 октября 1846 года отцу о появлении в
октябрьской книжке "Библиотеки для чтения" очередного пасквиля Сенковского,
И. Аксаков замечает при этом, что автор не называет Гоголя иначе, как
Гомером: "Название "Гомер" повторил он раз двадцать на одной страничке.
Какой мерзавец!" 2
Впечатление, произведенное брошюрой Аксакова, было близко к
общественному скандалу. Аксаковы встревожились, как отнесется к ней Гоголь.
В конце августа 1842 года прибыло из Гастейна письмо от него, содержавшее
недвусмысленную оценку выступления К. Аксакова. Гоголь был им решительно
недоволен. Он ожидал, что критика К. Аксакова "точно определит значение
поэмы", но надежды эти не оправдались 3. К. Аксаков оказался
неспособным разобраться в сущности гениального произведения и грубо извратил
его. Несомненно в этой связи Гоголь писал в конце того же 1842 года автору
брошюры: "Вы, любя меня, не любите" 4. Все попытки Аксаковых
убедить Гоголя в том, что Константин руководствовался благими намерениями,
ни к чему не привели. Свое отрицательное отношение к брошюре Гоголь не
изменил.
1 К. Аксаков, "Несколько слов о поэме Гоголя "Похождения
Чичикова, или Мертвые души", М. 1842, стр. 4.
2 "И. С. Аксаков в его письмах", ч. I, т. I, M. 1888, стр.
391.
3 Н. В. Гоголь, Письма, т. II, стр. 204. См. также в
настоящем изд. стр. 168 и примеч. 105.
4 Т а м же, стр. 245.
Борьба за Гоголя между тем продолжалась с неослабевающей силой.
Славянофилы надеялись, что им в конце концов удастся обратить Гоголя в свою
"веру". Но эти надежды пока не сбывались. В 1844 году были написаны Гоголем
характерные строки: "Все эти славянисты и европеисты, -- или же староверы и
нововеры, или же восточники и западники, а что они в самом деле, не умею
сказать, потому что покамест они мне кажутся только карикатурами на то, чем
хотят быть, -- все они говорят о двух разных сторонах одного и того же
предмета, никак не догадываясь, что ничуть не спорят и не перечат друг
другу" 1. Гоголю претили узость и догматизм теоретических позиций
славянофилов, равно как и ограниченность "европеистов". С той и другой
стороны, по его мнению, "наговаривается весьма много дичи"; и те и другие не
в состоянии подсказать правильного решения волнующих его вопросов, ибо они
не могут увидеть и понять "строение" -- то есть основы народной жизни.
Отмечая "незрелость" "славянистов" и "европеистов", Гоголь при этом
подчеркивает, что у первых больше "кичливости": "они хвастуны; из них каждый
воображает о себе, что он открыл Америку, и найденное им зернышко раздувает
в репу". Когда в октябре 1845 года Шевырев сообщил Гоголю, что К. Аксаков
"бородой и зипуном отгородился от общества и решился всем пожертвовать
народу" 2, Гоголь ответил: "Меня смутило также известие твое о
Константине Аксакове. Борода, зипун и проч. Он просто дурачится, а между тем
дурачество это неминуема должно было случиться... Он должен был неминуемо
сделаться фанатиком, -- так я думал с самого начала" 3. (Курсив
наш. -- С. М.)
В конце 1846 года попечителем Московского учебного округа была
задержана защита диссертации К. Аксакова "Ломоносов в истории русской
литературы и русского языка" за содержащиеся в ней "многие мысли и
выражения... весьма резкие и неприличные, относящиеся до Петра Великого и
политических его преобразований" 4. Диссертация являлась
результатом пятилетнего труда К. Аксакова и должна была стать, по мысли ее
автора, чем-то вроде теоретического кредо славянофильства. Гоголь узнал о
содержании работы К. Аксакова еще до того, как она была завершена, и резко
ее осудил. В декабре 1844 года он пишет С. Т. Аксакову, что диссертацию
Константина "следует просто положить под спуд на несколько лет, а вместо ее
заняться другим" 5. Год спустя Гоголь сообщил Шевыреву, что он
советовал К. Аксакову не только не представлять диссертацию к защите, но
"даже уничтожить ее вовсе" 6.
1 Н. В. Гоголь, Сочинения, изд. 10-е, под ред. Н.
Тихонравова, т. IV, М. 1889, стр. 53.
2 "Отчет Император, публ. биб-ки за 1893 год", Спб. 1896,
стр. 23.
3 Н. В. Гоголь, Письма, т. III, стр. 117.
4 Н. Барсуков, "Жизнь и труды Погодина", т. VIII, стр. 343.
5 Н. В. Гоголь, Письма, т. II, стр. 559.
6 Там ж е, т, III, стр. 117.
Отношения Гоголя с семьей Аксаковых становились все более сложными, то
и дело обостряясь вспышками взаимного раздражения и отчуждения. Не понимая
истинных причин поведения Гоголя, С. Т. Аксаков склонен в своих
воспоминаниях искать объяснения его "странностей" в "капризах" "скрытной"
натуры писателя. Его безудержно восхваляли, его опутывали паутиной приторной
лести. Его пытались изобразить этаким святым великомучеником: "Это -- святой
человек", -- записывает дважды в своем дневнике старшая дочь С. Т. Аксакова
-- Вера Сергеевна 1. Но за всеми славословиями скрывалось полное
неприятие того, что составляло основу творчества Гоголя. И писатель
временами очень остро чувствовал это. Выдающийся интерес представляет его
письмо к А. О. Смирновой от 20 мая 1847 года. "Хотя я очень уважал старика и
добрую жену его за их доброту, -- писал он, -- любил их сына Константина за
его юношеское увлечение, рожденное от чистого источника, несмотря на
неумеренное, излишнее выражение его; но я всегда, однакож, держал себя вдали
от них. Бывая у них, я почти никогда не говорил ничего о себе; я старался
даже вообще сколько можно меньше говорить и выказывать в себе такие
качества, которыми бы мог привязать их к себе. Я видел с самого начала, что
они способны залюбить не на живот, а на смерть... Словом, я бежал от их
любви, ощущая в ней что-то приторное..." 2
1 "Дневник В. С. Аксаковой", ред. и примеч. Н. В, Голицына и
П. Е. Щеголева, Спб. 1913, стр. 20, 27.
2 Н. В. Гоголь, Письма, т. III, стр. 469--470.
В "Истории моего знакомства с Гоголем" есть любопытное признание
автора: "Во всем круге моих старых товарищей и друзей, во всем круге моих
знакомых я не встретил ни одного человека, кому бы нравился Гоголь и кто бы
ценил его вполне" (наст. изд., стр. 105). Аксаков имел здесь в виду своих
петербургских знакомых и друзей, но по иронии судьбы эти строки с немалым
основанием могли бы быть адресованы ко многим московским "друзьям" Гоголя, в
их числе -- к самим Аксаковым.
Пресловутая "неоткровенность" Гоголя была своеобразной формой
самозащиты писателя от людей, не понимавших его и отдаленных от него
пропастью разногласий в оценке явлений жизни и искусства. В 30-е и начале
40-х годов эти разногласия были слишком очевидны. Произведения Гоголя
отрицали крепостническую действительность, будили яростную ненависть к ней.
А московские его "друзья" целиком принимали эту действительность и ее
защищали. Аксаковы, как и все славянофилы, были враждебны общественному
пафосу гоголевского творчества, его критическому, обличительному
направлению. Белинский с полным правом мог писать о произведениях Гоголя,
как о "положительно и резко антиславянофильских" 1.
Через несколько месяцев после упоминавшегося выше письма к Смирновой
Гоголь решился высказать горькую истину и самому С. Т. Аксакову. Он писал
ему: "Я никогда не был особенно откровенен с вами и ни о чем том, что было
близко душе моей, не говорил с вами, так что вы скорее могли меня узнать
только как писателя, а не как человека" 2. Шевырев сделал выговор
Гоголю за это письмо и сообщил, что Аксаковы остались им недовольны: "Они
считали тебя всегда другом семейства. Ты же начинаешь с того, что как будто
бы отрекаешься от этой дружбы и потому даешь себе право быть с ними
неискренним" 3. Гоголь вскоре снова написал Аксакову: "Что ж
делать, если я не полюбил вас так, как следовало бы полюбить вас! Кто же из
нас властен над собою?" 4
1 В. Г. Белинский, Полн. собр. соч., под ред. С. А.
Венгерова, т. XI, стр. 6.
2 Н. В. Гоголь, Письма, т. IV, стр. 63.
3 "Отчет Император, публ. биб-ки за 1893 год", стр. 53.
4 Н. В. Гоголь. Письма, т. IV, стр. 115.
Так, шаг за шагом, рушится прекраснодушная легенда об отношениях Гоголя
с его "московскими друзьями".
Еще более показательна история отношений писателя с М. П. Погодиным,
лишь вскользь и притом далеко не объективно освещенная С. Т. Аксаковым.
Гоголь познакомился с Погодиным в июле 1832 года. Вскоре между ними
установились близкие отношения. Погодин начинал свою литературную
деятельность в 20-е годы как человек умеренно-либеральных взглядов. Он был
хорошо знаком с Пушкиным, сочувственно оценившим его драматургические опыты
("Марфа-Посадница", "Петр I"), Но уже со второй половины 30-х годов Погодин
начал быстро менять вехи и вскоре стал одним из столпов реакционной
идеологии официальной народности и непримиримым идейным противником
Белинского.
В 30-е годы Гоголя связывала с Погодиным известная общность интересов в
области литературы и особенно -- истории. Гоголь посвящал Погодина в свои
творческие планы, часто обращался за советами и помощью в вопросах,
касающихся истории. Так продолжалось до конца 30-х годов. Но вскоре их
отношения резко изменились.
В 1841 году Погодин начал издавать журнал "Москвитянин", ставший одним
из воинствующих центров реакции в борьбе против прогрессивных сил русской
общественной мысли и литературы. Погодин начинает грубо эксплоатировать свои
отношения с Гоголем, настойчиво понуждая его к активному сотрудничеству в
своем журнале.
Славянофилы упорно распространяли слухи о предстоящем появлении на
страницах "Москвитянина" произведений Гоголя. Один из писателей в этой связи
писал Погодину: "Все ждут, что-то будет в "Москвитянине" Гоголя? Его
сотрудничество, кажется, непременно расширит круг журнала; Гоголя любят все,
для него между читателями нет партий" 1.
Гоголь по приезде в Москву обычно останавливался и жил у Погодина, в
мезонине его дома на Девичьем поле. Погодин не гнушался никакими средствами,
чтобы достичь своей цели. С. Т. Аксаков рассказывает в своих мемуарах:
"Погодин пилил, мучил Гоголя не только словами, но даже записками...,
которые посылал ежедневно к нему снизу наверх. Такая жизнь сделалась
мученьем для Гоголя и была единственною причиною скорого его отъезда за
границу" (наст. изд., стр. 140--141). В 1914 году были опубликованы двадцать
четыре записки, которыми обменялись Погодин и Гоголь. Некоторые из этих
записок представляют большой интерес. Вот одна из них, датируемая Е.
Казановичем началом 1842 года. Погодин пишет на клочке бумаги Гоголю: "Я
устраиваю теперь 2 книжку <"Москвитянина">. Будет ли от тебя что для
нее?" Гоголь кратко и выразительно отвечает На обороте этого же клочка:
"ничего" 2, В начале апреля 1842 года Гоголь получил из
Петербурга цензурное разрешение на печатание "Мертвых душ". На страницах
"Москвитянина" появляется объявление о предстоящем выходе нового
произведения. Погодин потребовал от Гоголя разрешения опубликовать в журнале
несколько отрывков из поэмы до ее выхода в свет отдельным изданием. Гоголь
категорически отказался. Он написал откровенную записку Погодину: "А насчет
"Мертвых душ": ты бессовестен и неумолим, жесток, неблагоразумен. Если тебе
ничто и мои слезы, и мое душевное терзанье, и мои убеждения, которых ты не
можешь и не в силах понять, то исполни по крайней мере, ради самого Христа,
распятого за нас, мою просьбу: имей веру, которой ты не в силах и не можешь
иметь ко мне, имей ее хоть на пять-шесть месяцев. Боже! Я думал уже, что
буду спокоен хоть до моего выезда..." 3
1 Н. Барсуков, "Жизнь и труды Погодина", т. VI, стр.
228--229.
2 См. Е. К а з а н о в и ч, "К истории сношений Гоголя с
Погодиным", "Временник Пушкинского дома", Петроград, 1914, стр. 80.
3 Т а м же, стр. 82.
Гоголь стал избегать Погодина, по целым неделям не встречаясь с
хозяином дома. Даже С. Т. Аксаков вынужден отметить "его мучительное
положение в доме Погодина".
За все время Погодину удалось вырвать у Гоголя для "Москвитянина"
отрывок из рецензии на альманах "Утренняя заря" (1842, No 1) и повесть "Рим"
(1842, No 3); несколько раньше Погодин самовольно, без разрешения автора,
напечатал в журнале несколько новых сцен из "Ревизора" (1841, No 4, 6);
подобным же актом самоуправства со стороны Погодина явилось опубликование в
"Москвитянине" (1843, No 11) портрета Гоголя, вызвавшее необычайно гневную
реакцию писателя (см. в наст. изд. воспоминания Н. В. Берга, стр. 501 и
примеч. 379).
В 1844 году Гоголь излил в письме к Н. М. Языкову свое возмущение
поведением Погодина: "Написал ли ты в молодости своей какую-нибудь дрянь,
которую и не мыслил напечатать, он, чуть где увидел ее, хвать в журнал свой,
без начала, без конца, ни к селу ни к городу, без позволения" 1.
Погодину в конце концов важен был лишь факт сотрудничества писателя в
"Москвитянине".
1 Н. В. Г о г о л ь, Письма, т. II, стр. 499.
В своем знаменитом памфлете "Педант" Белинский высмеял издателя
"Москвитянина" в образе "хитрого антрепренера", "ловкого промышленника",
"ученого литератора" и "спекулянта". Перечисленные качества Погодина во всей
неприглядной наготе проявились в его отношениях с Гоголем.
Старания Погодина привлечь Гоголя к постоянному участию в
"Москвитянине" не увенчались успехом. В обстановке ожесточенной идейной
борьбы, которая развернулась с начала 40-х годов между прогрессивными силами
общества, возглавляемыми Белинским -- с одной стороны, славянофилами и
идеологами официальной народности -- с другой, позиция Гоголя была очень
сложной. Своими гениальными обличительными произведениями он помогал делу
Белинского, хотя и не возвышался до его страстных революционных убеждений.
Связанный узами личной дружбы с деятелями славянофильского лагеря, Гоголь
вместе с тем был чужд их политическим взглядам и долго сопротивлялся их
попыткам использовать его имя и авторитет в борьбе против Белинского. Еще
более далек был Гоголь от Погодина.
Перечисляя Погодину его "вины", Гоголь писал: "Первая -- ты сказал верю
-- и усомнился на другой же день, вторая -- ты дал клятву ничего не просить
от меня и не требовать, но клятвы не сдержал: не только попросил и
потребовал, но даже отрекся и от того, что давал мне клятву. Отсюда
произошло почти все" 1. Усилия Погодина представить Гоголя в
качестве союзника "Москвитянина" кончились провалом. Их личные отношения
оказались на грани полного разрыва.
В цитированном выше письме к Языкову от 26 октября 1844 года Гоголь дал
выразительную характеристику Погодина как грубого и беспринципного человека:
"Такой степени отсутствия чутья, всякого приличия и до такой степени
неимения деликатности, я думаю, не было еще ни в одном человеке испокон
веку" 2.
С. Т. Аксаков не мог, конечно, целиком игнорировать подобные вопиющие
факты. Но в изложении этих фактов он старается всячески ослабить их
принципиальное значение, придать конфликту между Гоголем и Погодиным сугубо
личный характер, лишенный какого бы то ни было общественного смысла.
Свое отношение к Погодину Гоголь не скрывал и высказался о нем однажды
даже публично, в печати -- в IV гл. "Выбранных мест из переписки с
друзьями".
Гневные и справедливые строки о Погодине в "Выбранных местах"
всполошили весь славянофильский лагерь. Шевырев назвал поступок Гоголя
"нехорошим" и ультимативно сообщил, что он отказывается хлопотать о втором
издании книги, если не будет в ней уничтожено все, компрометирующее Погодина
3. Показательна позиция С. Т. Аксакова в этом инциденте. В
воспоминаниях он пытается изобразить себя человеком объективным, способным,
несмотря на дружбу, осудить Погодина за его непристойное поведение. Однако
после выхода "Выбранных мест" обнаружилась с предельной очевидностью цена
этой "объективности" Аксакова, решительно ставшего на сторону Погодина. В
письме к сыну Ивану от 14 января 1847 года он писал: "Я никогда не прощу
Гоголю выходки на Погодина: в них дышит дьявольская злоба..." 4
Так завершается процесс самораскрытия С. Т. Аксакова.
1 Н. В. Гоголь, Письма, т. II, стр. 355.
2 Т а м же, стр. 499.
3 "Отчет Император. публ. биб-ки за 1893 год", стр. 42, 44.
4 "Русский архив", 1890, No 8, стр. 162.
"Друзья" в данном случае, как и во всех других, действовали вполне
солидарно. И этот пример лишний раз подтверждает несостоятельность попыток
С. Т. Аксакова показать себя инакомыслящим в среде славянофилов, человеком,
совершенно беспристрастно относившимся к Гоголю.
Пристрастность воспоминаний Аксакова проявляется во многих случаях, но,
пожалуй, всего нагляднее -- в стремлении автора всячески подчеркнуть
благотворное влияние, оказанное им и его друзьями на Гоголя. Аксаков здесь
доходит до кощунственного извращения фактов, указывая, например, что будто
бы "дружба с нами и особенно влияние Константина" были единственной причиной
"сильного чувства к России" у Гоголя.
Нелепость этого утверждения слишком очевидна. Патриотическое чувство
любви к родине было воспитано в Гоголе, конечно, не славянофилами.
"История моего знакомства с Гоголем", как видим, меньше всего может
быть названа беспристрастной мемуарной летописью. С. Т. Аксакова в этой
работе интересовала не только, или, может, даже не столько личность Гоголя,
сколько своя собственная.
5
В середине 40-х годов стали отчетливо обнаруживаться у Гоголя признаки
идейного кризиса. Его предвестниками явились все чаще начавшие
проскальзывать в письмах фальшивые нотки христианского смирения, а также
выражения недовольства своими великими произведениями.
Наиболее сильно идейный кризис писателя отразился в его книге
"Выбранные места из переписки с друзьями", вышедшей в начале 1847 года.
Гоголь подолгу жил за границей и был оторван от почвы народной жизни.
Людей, которые могли бы помочь ему разобраться в сложных вопросах
современной действительности, около него не было. В этих условиях сила
сопротивления Гоголя тому систематическому духовному отравлению, которому на
протяжении многих лет он подвергался со стороны своих "друзей", стала
ослабевать. Их влияние к середине 40-х годов начало сказываться на Гоголе,
на его идейном развитии. Московские, как и некоторые другие его друзья --
например Жуковский, а также А. О. Смирнова, 3. А. Волконская -- во многом
способствовали росту у писателя реакционных, религиозно-мистических
настроений. "Этим знакомствам, -- писал Чернышевский, -- надобно приписывать
сильное участие в образовании у Гоголя того взгляда на жизнь, который
выразился "Перепискою с друзьями" (наст. изд., стр. 570).
"Гоголь не устоял против своих поклонников", -- заметил однажды В. А.
Соллогуб. Справедливость этих слов подтверждается многочисленными фактами.
Н. М. Павлов рассказывает, что ему нередко приходилось слышать подобные
разговоры: "Это славянофилы погубили Гоголя! Они виноваты в том, что он
издал "Переписку с друзьями" 1. И то обстоятельство, что
некоторые из славянофилов (в частности, сам С. Т. Аксаков) лицемерно
отмежевались от книги Гоголя, нисколько не противоречит этому выводу. В. П.
Боткин правильно писал о том же А. А. Краевскому: "Наши словене книгу Гоголя
приняли холодно, но это потому только, что Гоголь имел храбрость быть
последовательным и итти до последних результатов, а семена белены посеяны в
нем теми же самыми словенами" 2. Более определенно выразил эту
мысль Белинский. В письме к Боткину от 6 февраля 1847 года он заметил, что
славянофилы напрасно сердятся на автора "Выбранных мест", "им бы вспомнить
пословицу: "неча на зеркало пенять, коли рожа крива". Они подлецы и трусы,
люди не консеквентные, боящиеся крайних выводов собственного учения"
3.
Насколько проницательны были эти строки Белинского можно судить на
примере того же С. Т. Аксакова. В 1847 году под свежим впечатлением
ожесточенных споров, возникших вокруг "Выбранных мест из переписки с
друзьями", Аксаков счел нужным отозваться о книге отрицательно. В письме к
сыну Ивану он высказал мнение, что Гоголь "помешался". Аксаков расценивал
"Выбранные места" как измену Гоголя своим прежним убеждениям, и в 1849 году
даже написал ему: "Мне показалось несовместным ваше духовное направление с
искусством" 4.
Но прошло несколько лет, и точка зрения Аксакова "неожиданно" стала
диаметрально противоположной. В статье "Несколько слов для биографии Гоголя"
звучат уже слова полного одобрения и всепрощения "Выбранным местам". В этой
статье мы читаем: "Да не подумают, что Гоголь менялся в своих убеждениях;
напротив, с юношеских лет он оставался им верен; но Гоголь шел постоянно
вперед: его христианство становилось чище, строже; высокое значение цели
писателя -- яснее, и суд над самим собою -- суровее; и так, в этом смысле,
Гоголь изменился" 5. С подобной же концепцией мы сталкиваемся и в
мемуарах Аксакова, в которых проводится мысль о "постоянном направлении"
Гоголя (наст. изд., стр. 173).
Так создавалась еще одна реакционная легенда, искажавшая творчество
Гоголя.
1 Н. М. Павлов, "Гоголь и славянофилы", "Русский архив",
1890, No 1, стр. 147.
2 Н. Барсуков, "Жизнь и труды Погодина", т. VIII, стр. 542.
3 В. Г. Белинский, Письма, Спб. 1914, т. III, стр. 166.
4 "Русский архив", 1890, No 8, стр. 187.
5 "Московские ведомости", 1853, No 35, стр. 361.
"Выбранные места из переписки с друзьями" были с негодованием встречены
всей передовой Россией. От ее имени Белинский ответил Гоголю, вначале
статьей в "Современнике", а затем -- письмом, вошедшим в историю русской
общественной мысли как одно "из лучших произведений бесцензурной
демократической печати" 1.
Письмо Белинского потрясло Гоголя. Мгновенно вспыхнувшее в нем
раздражение и желание резко возразить Белинскому вскоре уступила место
сознанию того, что в его словах "может быть... есть часть правды".
Неотразимая сила письма заставила Гоголя после глубоких размышлений ответить
критику: "Как мне нужно многое узнать из того, что знаете вы и чего я не
знаю" 2. Гоголь признал справедливым упрек Белинского в том, что
"Выбранные места" явились результатом незнания современной России.
Он решил вернуться на родину и вновь заняться изучением русской жизни.
Помещаемое в нашем издании воспоминание Я. К. Грота подтверждает серьезность
намерений писателя. Под несомненным влиянием письма Белинского у Гоголя
пробуждается критическое отношение к "Выбранным местам". Об этом
рассказывают в своих воспоминаниях И. И. Панаев и М. С. Щепкин. В октябре
1851 года в беседе с И. С. Тургеневым и Щепкиным Гоголь, по свидетельству
последнего, заявил: "Правда, и я во многом виноват, виноват тем, что
послушался друзей, окружавших меня, и если бы можно было воротить назад
сказанное, я бы уничтожил всю "Переписку с друзьями". Я бы сжег ее" (наст.
изд., стр. 530).
Эти показания нельзя игнорировать при изучении последнего периода жизни
писателя, особенно сложного и противоречивого. Они существенны для понимания
духовной драмы Гоголя.
В своей книге "О развитии революционных идей в России" Герцен со
скорбью и гневом писал о трагической судьбе русского писателя, живущего в
условиях полицейско-террористического режима. Он назвал историю русской
литературы мартирологом или реестром каторги. Факты, перечисленные Герценом,
были известны всей стране. Мимо них не могла пройти и мысль Гоголя. Он
писал: "Три первостепенных поэта: Пушкин, Грибоедов, Лермонтов, один за
другим, в виду всех были похищены насильственною смертью в течение одного
десятилетия, в поре самого цветущего мужества, в полном развитии сил
своих..." 3
1 В. И. Ленин, Сочинения, т. 20, стр. 223--224.
2 Н. В. Гоголь, Письма, т. IV, стр. 46.
3 Н. В. Гоголь, Сочинения, изд. 10-е, т. IV, стр. 205.
Многие писатели пали жертвами в ожесточенной борьбе, которую вел
русский народ за свое социальное освобождение. Участь этих писателей
разделил и Гоголь, которого Максим Горький назвал "жертвой времени"
1.
1 М. Горький, "История русской литературы", Гослитиздат,
1939, стр. 135.
Большой интерес представляют мемуары актера А. П. Толченова,
рассказывающие о встречах с Гоголем зимой 1850/1851 годов в Одессе. Страницы
этих воспоминаний рисуют живой, обаятельный облик писателя. Еще при жизни
Гоголя распространялись слухи о его недоступности, замкнутости, об его
эксцентрических выходках. Толченов рассказывает, с каким изумлением он
вспоминал эти слухи после первой же встречи с Гоголем: "Сколько одушевления,
простоты, общительности, заразительной веселости оказалось в этом
неприступном, хоронящемся в самом себе человеке" (наст. изд., стр. 419).
В упомянутых мемуарах раскрывается еще одна существенная черта Гоголя
-- органически свойственный его характеру демократизм. Очень скованно
чувствуя себя в светском, аристократическом обществе, Гоголь совершенно
преображался, становился словно другим человеком, когда попадал в среду
простых людей. Толченов пишет: "Неужели, думал я, это один и тот же человек,
засыпающий в аристократической гостиной и сыплющий рассказами и заметками,
полными юмора и веселости и сам от души смеющийся каждому рассказу
смехотворного свойства, в кругу людей, нисколько не участвующих и не имеющих
ни малейшей надежды когда-нибудь участвовать в судьбах России" (стр. 419).
На основе своих личных впечатлений Толченов пришел к замечательному выводу:
"Сколько мне случалось видеть, с людьми, наименее значущими, Гоголь сходился
скорее, проще, был более самим собою, а с людьми, власть имеющими,
застегивался на все пуговицы" (стр. 426).
Это важное наблюдение Толченова подтверждается многочисленными письмами
Гоголя, полными гневного презрения к "надменной гордости безмозглого класса
людей", к "благородному нашему аристократству", при одной мысли о котором
"сердце... содрогается".
О последних годах жизни Гоголя находим ряд достоверных фактических
сведений в мемуарах И. С. Тургенева, М. С. Щепкина, Н. В. Берга, О. М.
Бодянского, Д. А. Оболенского. Весьма содержательны воспоминания доктора А.
Т. Тарасенкова, получившие положительную оценку Чернышевского.
Последние десять лет жизни Гоголь много и упорно работал над вторым
томом "Мертвых душ". В 1845 году почти готовая рукопись была сожжена. Работа
началась сызнова. За десять дней до смерти Гоголь снова предал огню уже
завершенный результат своего многолетнего труда.
Несколько написанных в разное время черновых глав -- вот все, что
сохранилось от второго тома "Мертвых душ".
Белинский не знал об этих фрагментах, они были опубликованы лишь семь
лет спустя после его смерти. Писательская деятельность Гоголя оборвалась в
сознании Белинского на реакционных "Выбранных местах из переписки с
друзьями". Свое письмо к Гоголю он заканчивал выражением надежды, что
писатель искупит свой "тяжкий грех" новыми творениями, которые напомнили бы
его прежние.
Внял ли Гоголь совету Белинского? Смог ли он преодолеть кризис в своем
творчестве?
Многие эпизоды второго тома, как справедливо отмечал Чернышевский в
"Очерках гоголевского периода русской литературы", решительно слабы и по
своему направлению связаны с "Выбранными местами из переписки с друзьями".
Таковы, например, страницы, посвященные изображению "идеалов самого автора"
(Костанжогло, Муразов). "Изображение идеалов" было вообще самым уязвимым
местом в творчестве Гоголя. Но это, указывает Чернышевский, объясняется не
односторонностью таланта писателя, а, напротив, -- силой этого таланта,
"состоявшей в необыкновенно тесном родстве с действительностью". Когда
история или современность предоставляли Гоголю "идеальных лиц", они выходили
у него превосходно. Чернышевский в качестве примера приводит героев "Тараса
Бульбы" или Пискарева из "Невского проспекта".
Но в уцелевших отрывках второго тома "Мертвых душ" помимо слабых
эпизодов есть очень много страниц, принадлежащих к лучшему, что когда-либо
написал Гоголь, и свидетельствующих о том, что "великий талант Гоголя
является с прежнею своею силою, свежестью, с благородством направления,
врожденным его высокой натуре". Чернышевский приходит к выводу, что
"преобладающий характер в этой книге, когда б она была окончена, остался бы
все-таки тот же самый, каким отличается и ее первый том и все предыдущие
творения великого писателя" 1.
1 Н. Г. Чернышевский, Полн. собр. соч., т. III, Гослитиздат,
1947, стр. 10--13.
Страницы "Очерков гоголевского периода", посвященные анализу второго
тома "Мертвых душ", -- самое важное и глубокое из того, что до сих пор
написано на эту тему. Они позволяют правильно оценить картину идейного и
художественного развития Гоголя на последнем и самом трудном, трагическом
этапе его жизни.
Работая над вторым томом "Мертвых душ", Гоголь читал отдельные главы из
него своим знакомым. Среди них были Аксаковы, Шевырев, Погодин, А. О.
Смирнова, А, И. Арнольди, Д. А. Оболенский, М. А. Максимович и другие.
Однако не все они сочли своим долгом перед памятью писателя рассказать
содержание прослушанных глав. Всего удивительнее поведение ближайших
"друзей" Гоголя -- Шевырева и Погодина. Они не обмолвились на эту тему ни
единым словом. Д. А. Оболенский утверждает: "Вероятно, в бумагах Шевырева
сохранились какие-либо воспоминания о слышанных им главах второго тома
"Мертвых душ"; по крайней мере мне известно, что он намерен был припомнить
содержание тех глав, от которых не осталось никаких следов, и изложить их
вкратце на бумаге" (наст. изд., стр. 556). Если такое намерение и имелось,
то оно, очевидно, не было приведено в исполнение.
Все, что мы знаем о содержании сожженных глав, почерпнуто из
воспоминаний Арнольди, Оболенского и отчасти -- А, О. Смирновой
1. Мемуары первых двух особенно важны. Они будут несомненно
полезны читателю, интересующемуся творчеством Гоголя.
6
Далеко не все современники, которым выпало счастье общаться с Гоголем,
оставили о нем воспоминания. Так, например, среди мемуаристов нет имен
Плетнева, Вяземского, Жуковского. С. Т. Аксаков был единственным из
московских "друзей" автором воспоминаний о Гоголе. Историю отношений
писателя с этими "друзьями" Аксаков называет "долговременной и тяжкой
историей неполного понимания". Здесь, видимо, следует искать объяснение того
удивительного факта, что ни Шевырев, ни Хомяков, ни Погодин не сочли нужным
рассказать о своих встречах с писателем, Погодин, дневники которого
испещрены записями о беседах с Гоголем, оставил о нем лишь две частные
мемуарные заметки 2, А Шевырев, которого Н. В. Берг называет
"чуть ли не ближайшим к нему <Гоголю> из всех московских литераторов",
не оставил ни единой строки воспоминаний. В 1852 году в целях увековечения
памяти Гоголя Российская академия наук приняла решение издать его биографию.
Написать ее было поручено Шевыреву. Он отправился на родину писателя,
собирал материалы. Но биографию все-таки не написал.
1 Помимо отрывка из воспоминаний Смирновой, помещенного в
нашем издании, см. ее рассказ о втором томе "Мертвых душ" в кн. Кулиша
"Записки о жизни Гоголя", т. II, стр. 226--227 и в наст. изд., примеч. 370.
2 См. "Русский архив", 1865, No 7 и "Москвитянин", 1852, No
5.
Характерная черта подавляющего большинства мемуаров о Гоголе состоит в
том, что они принадлежали перу людей, которым был чужд общественный пафос
гениальных произведений Гоголя. Эти люди в конце концов мало понимали
подлинный масштаб личности Гоголя и значение его творчества для истории
литературы и освободительного движения в Россия. По идейному своему
содержанию даже лучшие мемуары стоят неизмеримо ниже классических статей о
творчестве Гоголя, написанных Белинским и Чернышевским.
Во многих мемуарах преобладает интерес к внешнебытовым чертам жизни
Гоголя, в них значительно меньше фактов, характеризующих его писательскую
биографию. К сожалению, скудно раскрывается в этих материалах творческая
лаборатория великого художника слова. Лишь отдельные наблюдения мы находим у
Анненкова, Соллогуба и Берга.
Нельзя не обратить внимание на то, как скупо в воспоминаниях освещаются
личные отношения Гоголя с некоторыми передовыми деятелями русской литературы
-- например, Белинским, Некрасовым. Мы очень мало знаем об их встречах,
беседах. Этой темы касается лишь Анненков и отчасти -- Панаев. Другие
современники, несомненно информированные, предпочли отмолчаться. И здесь не
простая случайность.
Между Гоголем и Белинским не было личной близости. Но известно, с каким
уважением относился писатель к Белинскому, с каким интересом читал его
статьи, как ценил его суждения о "Миргороде", "Ревизоре", "Мертвых душах".
Гоголь, зная, сколь ненавистно многим из его окружения имя Белинского,
предпочитал скрывать свои истинные чувства к критику. Подозревая о них,
московские, да и некоторые петербургские, "друзья" Гоголя всячески
восстанавливали его против Белинского, стремясь добиться полного разрыва
между ними.
Сохранилось в высшей степени интересное письмо П. А. Кулиша к В. И.
Шенроку -- известному биографу Гоголя, -- в котором он сообщает, с каким
"крайним негодованием" рассказывал ему однажды П. А. Плетнев, "как Гоголь по
возвращении из-за границы поддакивал ему <Плетневу> в его искреннем
суде о журналистах, а тайком от него делал визиты Белинскому, Краевскому,
Некрасову, Панаеву и другим" 1.
1 Отдел Рукоп. Гос. публ. биб-ки УССР, Киев. Шифр:
Гоголиана. 359. Письмо датировано 5 января 1890 г.
Но примечательно, что об этих "визитах" Кулиш даже не упоминает в своих
двухтомных "Записках о жизни Гоголя". Рассказывая в другом письме к В. И.
Шенроку об этой сознательной "утайке", он многозначительно добавляет:
"Такова была воля тогдашнего министерства общественной нравственности" -- то
есть С. Т. Аксакова и П. А. Плетнева, считавших нежелательным сообщать
публике "темных" <!> сторон жизни Гоголя" 1.
Совершенно недостаточно освещено в воспоминаниях воздействие
произведений Гоголя на передовые общественные силы России. В этом отношении
исключительно ярким документом является отрывок из воспоминаний критика В.
В. Стасова. Он не был лично знаком с Гоголем. Он рассказывает не о личности
писателя, но о его произведениях, об огромной силе их идейного влияния на
молодое поколение 30--40-х годов, которое, по выражению Стасова, "подняло
великого писателя на щитах с первой же минуты его появления".
О громадной роли произведений Гоголя в формировании мировоззрения
передовой революционной молодежи 40-х годов свидетельствуют дневники
Чернышевского.
Творчество Гоголя имело очень важное значение в жизни Чернышевского, в
истории духовного, политического его развития. Произведения Гоголя
способствовали обострению в молодом Чернышевском интереса к социальным
вопросам современности и возбуждению его ненависти к феодально-помещичьему
строю России.
Юношеские дневники Чернышевского раскрывают перед нами процесс
напряженных его раздумий над вопросами русской литературы и в особенности --
над творчеством Гоголя. Он тщательно фиксирует свои собственные размышления,
содержание бесед и споров с товарищами, перечень прочитанных книг. В этих
подневных записях имя Гоголя встречается часто, и в самой различной связи.
Например, 2 августа 1848 года двадцатилетний Чернышевский заносит в свой
дневник: "Литература: Гоголь и Лермонтов кажутся недосягаемыми, великими, за
которых я готов отдать жизнь и честь" 2. Несколько дней спустя, в
связи с чтением "Мертвых душ", появляется новая запись: "Дивился глубокому
взгляду Гоголя на Чичикова... Велико, истинно велико! ни одного слова
лишнего, одно удивительно! вся жизнь русская, во всех ее различных сферах
исчерпывается ими..." 3
1 Отдел Рукоп. Гос. публ. биб-ки УССР, Киев. Шифр:
Гоголиана. 547. Дата письма: 29 апреля 1888 г. (см. в наст. изд. примеч.
50).
2 Н. Г. Чернышевский, Полн, собр. соч., т. I, Гослитиздат,
М. 1939, стр. 66.
3 Т а м же, стр. 68--69.
Для Чернышевского Гоголь -- "чрезвычайный" человек, сравнения с которым
никто не в состоянии выдержать в русской и западноевропейской литературе,
ибо он "выше всего на свете, со включением в это все и Шекспира и кого
угодно" 1, Гоголь становится в его глазах как бы художественным и
нравственным критерием в оценке самых различных явлений не только искусства,
но и жизни. Приведем в высшей степени интересную выдержку из записи 23
сентября 1848 года:
"Лермонтов и Гоголь, которых произведения мне кажутся совершенно
самостоятельны, которых произведения мне кажутся, может быть, самыми
высшими, что произвели последние годы в европейской литературе, доказывают
для меня, у которого утвердилось мнение, заимствованное из "Отечественных
записок" (я вычитал его в статьях о Державине 2), что только
жизнь народа, степень его развития определяет значение поэта для
человечества... Итак, Лермонтов и Гоголь доказывают, что пришло России время
действовать на умственном поприще, как действовали раньше ее Франция,
Германия, Англия, Италия" 3.
1 Н. Г. Чернышевский, Полн. собр. соч., т. I, Гослитиздат,
М. 1939, стр. 353.
2 Речь идет о статьях Белинского.
3 Н. Г. Чернышевский, Полн. собр. соч., т. I,
Гослитиздат, М. 1939, стр. 127.
Все замечательно в этой юношески восторженной записи: и оценка значения
творчества двух великих русских писателей, и сознание органической связи
поэзии с историей, с жизнью народа.
С первых же своих выступлений в печати Чернышевский, как известно,
становится горячим пропагандистом творчества Гоголя, страстным борцом за
гоголевское направление в русской литературе.
Огромное значение для правильного понимания личности Гоголя