Оцените этот текст:



     Hugh Pentecost. The cannibal who overate. © 1962
     Перевод И. Турбина
     OCR by Wlad from Bewareme Ltd.

     Часть первая


     Сегодня понедельник. А в  ближайшую субботу --  день рождения  Великого
Человека. Это будет расточительное, но  лишенное души  празднество, от одной
мысли о котором мистер Пьер Шамбрэн почувствовал себя в таком же напряжении,
в каком ему довелось побывать только один раз  в жизни -- утром  в день "Д",
когда в прибрежном городке Британии они ждали приказа Эйзенхауэра наступать.
Он  уже  принимал участие в проведении одного приема, который давал  Великий
Человек, но тогда  отнесся к нему с  детской наивностью,  хотя  был одним из
самых опытных  гостиничных управляющих, известным человеком в  этом бизнесе.
Любой прием,  независимо от его  сложности и стоимости, не вызвал  бы у него
такого  отношения.  Однако теперь  Шамбрэн  уже кое-что  знал. Этот  Великий
Человек  -- просто гений по части превращения простых детских  вещей в сущий
ад, изощренный садист, который не  оставит в покое никого из  штата  отеля и
будет держать всех в состоянии безумия в течение целых шести дней.
     Он  ощутил  беспокойство  от  одержимости  Великого  Человека  утром  в
понедельник и  понимал, что оно продлится до раннего утра воскресенья, когда
вконец  измотанная  команда  официантов,  их  помощников   и  портье  начнет
устранять  хаос,  который останется  в  бальном зале "Бомонда" после двухсот
пятидесяти гостей.
     Это беспокойство  не было связано  ни с  излишней нервозностью,  ни тем
более  с трусостью. Во  время войны Шамбрэн был более  чем хорошим солдатом,
потому что отличался от тех  тупоголовых героев, которые бросались навстречу
опасности,  не  оценивая  степени риска. Его живое воображение позволяло ему
всегда  ее  предвидеть  и  проявлять   реальную  храбрость.  Да  и  рутинные
обязанности главного менеджера отеля "Бомонд" сталкивали  Шамбрэна  с самыми
неожиданными ситуациями,  каждая из которых  требовала  от  него и  такта, и
железных нервов. Несмотря на репутацию самого шикарного отеля  Нью-Йорка,  в
"Бомонде" часто возникали мелкие, но неприятные проблемы.  Здесь всегда было
много пьяных, случались драки, ходили девушки по  вызову -- самые дорогие  в
Нью-Йорке,  но  все  же девушки  по  вызову. Бывали вздорные  необоснованные
жалобы,  самоубийства, сердечные приступы  у  пожилых джентльменов,  причуды
старых вдов  с такими  деньгами, что они не могли сказать, сколько их у них,
попадались  странные  люди,  вроде  того греческого  джентльмена с  двадцать
четвертого  этажа, который стегал плетью двух девушек, привязав их к  спинке
кровати, и забил бы, пожалуй, до смерти, если  бы не захотел присовокупить к
своей коллекции  мазохиста  еще и ни в  чем  не  повинную горничную.  Мистер
Шамбрэн  решал такие и многие  другие  проблемы с учтивой эффективностью. Но
этот прием Великого Человека...
     В отеле "Бомонд" ему  уделяли особое  внимание  и заботу не  просто  из
дружеского  расположения, а за немалые деньги.  Великий  Человек заплатил за
восьмикомнатные  апартаменты   194  тысячи  долларов,   а   ежегодная  плата
составляла  32  тысячи. Это заставляло весь  штат отеля относиться к  нему с
особым  трепетом.  Великому  Человеку  приходилось говорить "сэр",  даже  не
испытывая к нему никакого уважения.
     Обеспокоенный тем, чем  грозит  предстоящая неделя  ему  самому  и  его
штату, мистер Шамбрэн закурил египетскую сигарету и посмотрел в широкое окно
кабинета, которое выходило на  Центральный  парк.  Управляющий был  невысок,
коренаст,  смугл,  с мешками под  глазами,  которые  обычно  смотрели  очень
жестко, но временами в них вспыхивали искорки юмора. Француз по рождению, он
попал  в  эту страну маленьким мальчиком  и думал  как  американец. Обучение
гостиничному бизнесу  привело его обратно в Европу, Шамбрэн бегло говорил на
нескольких языках, при случае мог  показать прекрасные манеры, но  думал как
настоящий американец.
     --   Вот   дрянь!  --  высказался  он,  обращаясь  к  зеленым  лужайкам
Центрального парка.
     Существовало   два  очень  уязвимых  места,   которые   требовали   его
немедленного внимания. Управляющий повернулся  в своем вращающемся кресле  и
поднял трубку одного из телефонов, стоящих на письменном столе.
     -- Да, пожалуйста?
     -- Это Шамбрэн, Джейн. Могу я поговорить с миссис Вич?
     -- Сию минуту, сэр.
     Шамбрэн слегка  улыбнулся.  В  старые  времена девушки-телефонистки  на
коммутаторе отвечали  по телефону фразой: "Могу я вам помочь?" Отклики порой
бывали не очень приятные. "Как насчет того, чтобы появиться  в моем  номере,
если вы  блондинка с  хорошей фигурой?" -- интересовался звонивший.  Так что
слова "Да, пожалуйста" были гораздо безопаснее.
     Миссис Вич, старшая телефонистка, была крупной дамой  с  пышной грудью.
Она   очень  гордилась  своей  умелой  работой,  тактичностью  и  предельной
сдержанностью    своих     девушек.     Примерно    восемьдесят    процентов
останавливающихся  в  отеле  мужчин  имели  с  ними  дело,  и  им   поневоле
приходилось  быть  циничными,  пропуская  через  себя входящие  и  исходящие
сообщения, касающиеся скрытой стороны жизни сотен людей.
     --  Доброе  утро, мистер Шамбрэн, -- приветствовала миссис Вич  в своей
обычной начальственной манере управляющего.
     -- Какое прекрасное утро!
     -- Да, мистер Шамбрэн.
     -- Но сейчас оно станет менее прекрасным.
     -- Надеюсь, на нас  нет никаких жалоб, мистер Шамбрэн? По моим записям,
мы вчера приняли одиннадцать сотен вызовов без единой ошибки.
     -- Сегодня ваши записи будут иными. Вы сидите, миссис Вич?
     -- Прошу прощения?
     -- Вы сейчас сидите?
     -- Да, сэр.
     -- В субботу вечером Великий  Человек дает прием  по случаю  своего дня
рождения. Все колеса закрутятся уже  сегодня в десять часов. Я  советую  вам
посадить одну девушку только на  звонки из пентхауса "М", а также  на звонки
мистера Амато.
     -- Вечером в субботу?! -- воскликнула миссис Вич дрогнувшим голосом.
     -- У  нас  нет  времени  на  переживания, миссис  Вич.  Провода  просто
раскалятся. Постарайтесь сделать все возможное.
     -- Для этого я здесь и нахожусь, мистер Шамбрэн.
     -- Разумеется. Вам  всегда  все удавалось.  А теперь не соедините ли вы
меня с мистером Амато?
     -- Одну минуту, мистер Шамбрэн.
     Управляющий тщательно  загасил  сигарету в латунной пепельнице, стоящей
на его столе.
     -- Менеджер по банкетам! -- ответил веселый приветливый голос.
     -- Амато? Это Шамбрэн.
     -- Доброе утро, мистер Шамбрэн. Чудесный день.
     -- Может,  и  так. Но  вот  я, Амато, нашел у  себя на столе записку от
Великого Человека из  пентхауса  "М".  Он в субботу вечером  дает по  случаю
своего дня рождения прием в бальном зале для двухсот пятидесяти гостей.
     -- В эту субботу?
     -- В эту субботу.
     -- О Боже!
     -- Именно так.
     -- О Боже!
     -- И теперь я иду  к вам, Амато, чтобы пожать вашу руку прежде, чем  вы
явитесь к десяти часам на аудиенцию к Его Величеству.
     -- О мой Бог!
     -- Так я иду, Амато. Будьте добры,  примите вашу бромовую сельтерскую и
успокаивающие прежде, чем мы увидимся. По-моему,  мне  просто вредно видеть,
как вы глотаете в девять тридцать утра всю эту фармакопею.
     -- О Боже! -- опять простонал Амато упавшим голосом.
     Управляющий спустился на  лифте со своего четвертого этажа в холл отеля
"Бомонд".  Его натренированный  глаз  сразу же ухватил все  детали и  прежде
всего новую,  установленную только позавчера,  ярко освещенную, привлекающую
все взгляды витрину с драгоценностями от Тиффани. На витрине Боннуити вместо
вечерних платьев теперь были выставлены зимние лыжные костюмы.
     Джерри  Додд,  офицер внутренней  охраны,  которого  никто  не  называл
местным сыщиком, ибо так не было принято в "Бомонде", стоял у лифта. Завидев
Шамбрэна, он ему дружески кивнул.
     Управляющий направился к регистрационной  стойке. Эттербери,  клерк  по
приему гостей, приветствовал его с облегченной улыбкой.
     -- Все занято, кроме резерва.
     Два  апартамента  они  всегда держали в резерве  на случай неожиданного
приезда  особо  важных персон. Ими  распоряжались только  Шамбрэн и владелец
отеля,  Джордж Баттл. Но  так как мистер Баттл постоянно  жил на Французской
Ривьере, считая, как судачили в отеле, свои деньги и никогда не доводя счета
до конца, этим резервом распоряжался единолично управляющий.
     -- Никаких пожаров этой ночью? -- спросил он.
     -- Ни одной пометки в карточке учета, -- ответил Эттербери.
     Шамбрэн повернулся, намереваясь пройти  по вестибюлю, чтобы подняться в
офис  Амато,  но в этот момент двери одного из скоростных лифтов открылись и
его взору предстало нечто напоминающее привидение.
     "Привидением"  была очень прямая и  величественная леди в норковой шубе
устаревшего  покроя,  но с великолепным мехом. На черной  ленте, перекинутой
через шею,  висела  такая  же муфта. Левая рука  леди была  спрятана в  этой
муфте, а  в правой  она держала  поводок,  на конце  которого сопел кургузым
носом  черно-белый японский  спаниель.  Управляющий  двинулся ей  навстречу,
помня о том, что эта миссис  Джордж Хевен была представлена ему как сошедшая
с ума дама. Она могла быть  сколько угодно сумасшедшей, но занимала в  отеле
вторые по стоимости апартаменты.
     Он щелкнул каблуками, отвесил поклон и расплылся в улыбке номер один.
     -- Доброе утро, миссис Хевен. Какое прекрасное утро!
     Спаниель наградил Шамбрэна злобным взглядом, а леди вообще не удостоила
вниманием и  прошла так, будто его вовсе здесь на было. Впечатление осталось
такое, что, не  отступи управляющий  в сторону, она  прокатилась бы по нему,
словно грозный армейский танк. Повернувшись, он  посмотрел,  как  она  вышла
через вращающиеся двери на Пятую авеню. Рядом с нею семенил спаниель.
     --  Что, опять с ней  столкнулись?  --  спросил  с сочувствием стоявший
рядом Джерри Додд.
     Шамбрэн печально улыбнулся:
     --  Семь месяцев, Джерри,  миссис Хевен живет у нас. И  каждый  день  в
течение этих  месяцев  я  желаю  ей  доброго  утра, а она проходит  мимо, не
обращая на меня никакого внимания, будто я  кресло, стоящее у стены. Не было
ни  жалоб,  ни  проблем, но каким-то образом я ее обидел. Это терзает  меня,
Джерри.
     --  А может, наоборот, вам повезло? -- предположил офицер охраны. --  С
час  назад  она говорила с привратником  Уотерсом. После  этого  у  него был
довольно жалкий вид.
     -- Да  не хочу  я никаких разговоров с нею,  Джерри! Но меня  разбирает
любопытство. Что я такого сделал, чтобы она обиделась?
     -- Может, вам просто плюнуть на это, -- посоветовал Джерри. -- А то вас
вскроют, как банку с горохом.
     -- Вот это мудрый совет, мой друг!
     * * *
     На  стакане, стоящем на  письменном  столе перед  Амато, еще сохранился
ободок  пены от наскоро  проглоченной бромовой сельтерской  воды. На столике
возле письменного стола лежала целая коллекция лекарств -- пилюли, бутылочки
с  жидкостями, порошки,  и  было видно, что совсем  недавно все это трогали.
Амато был худым,  смуглым, высоким сорокалетним мужчиной, а в данный  момент
еще  и  очень бледным. Уроженец Рима, в молодости  он, наверное, слыл  очень
красивым,  с  профилем  как у Цезаря  на старой монете.  Теперь же несколько
обрюзг от  диспепсии и зарождающейся язвы. Когда Шамбрэн вошел в  его  офис,
Амато заломил руки, как мать у могилы погибшего героя.
     --  Если  я  сейчас умру  без  всякого  предупреждения, что вы  станете
делать? -- спросил он.
     -- Попытаюсь нанять другого  банкетного менеджера из отеля  "Пьер",  --
спокойно  ответил управляющий  и, присев  у письменного стола,  закурил свою
неизменную египетскую сигарету.
     --  Как я  могу  закупить мясо одного  возраста для двухсот  пятидесяти
гостей?  --  завопил  мистер  Амато.  -- За такое короткое время  невозможно
купить мясо нужного качества!
     -- Тогда пусть едят пироги, -- улыбнулся Шамбрэн.
     --  Да знаете ли вы, что это значит?  -- продолжал  кричать  Амато.  --
Споры вокруг каждого  блюда, каждой бутылки вина,  каждой детали сервиса!  А
когда мы сделаем  все так, как  он хочет,  Его Величество заявит, что все не
так. Мои  лучшие метрдотели ничего  не станут делать, если только  оплата не
будет очень высокой.
     -- Оплата будет такой, как он захочет, -- буркнул Шамбрэн.
     --  Я  знаю  это  по  последнему  разу!  Цветы  с  Гавайских  островов,
специальная лососина  с канадского  северо-запада, вина, которых нет в наших
подвалах...
     -- Да, у нас нет таких вин, -- согласился управляющий.
     -- Что ему взбредет на этот раз?
     -- Советую вам подкинуть ему один-два коварных финта.
     -- Финта?
     -- Дожмите его, как говорят по телевидению.
     -- Но как?
     Шамбрэн тронул свои черные усики выхоленным указательным пальцем.
     -- Суп  из  хвостов  кенгуру! К  нему, кстати, можно подать специальную
мадеру.
     -- Суп из хвостов кенгуру?! Управляющий мечтательно улыбнулся:
     -- Только что привезенных из Австралии.
     -- А это хорошо? -- ухватился за предложение Амато.
     -- Суп невероятно отвратителен на вкус, -- радостно сообщил Шамбрэн. --
Но все  двести пятьдесят гостей  съедят его до  последней капли,  потому что
никто  из  них все  равно ничего не поймет. А  вам  это  доставит  мгновение
истинного удовольствия.
     На бледных губах менеджера по банкетам промелькнула грустная улыбка.
     --  Суп из  хвостов кенгуру,  -- тихо  повторил  он. -- Благодарю  вас,
мистер Шамбрэн.
     --  Не  стоит  благодарности.  -- Управляющий положил  сигарету.  --  Я
понимаю,  что  молодое мясо -- это проблема. Попробуйте  артишоки  и пюре из
каштанов.
     -- Вам не потребуется  никого  нанимать, если  я скончаюсь, -- польстил
ему Амато.
     -- Займитесь  своей работой.  Не  убьет же вас Его  Величество. А через
неделю  наступит  новый  понедельник, и для  вас  все  уже будет  позади. --
Шамбрэн  посмотрел  на часы, которые  висели позади письменного стола Амато.
Они  показывали  без  одной  минуты  десять.  --  Предлагаю  вам  выпить еще
стаканчик бромовой -- и вперед, мой друг.
     * * *
     Миссис Вич, старшая  телефонистка, действовала быстро и умело. Уже  без
пяти  десять  все  необходимые  соединения были  сделаны,  и  Джейн  Приндл,
курносая рыжеволосая  девушка, ее лучший оператор, сидела  за пультом, через
который должны  были  проходить все  звонки  в пентхаус и из него, а также к
мистеру Амато, которому скоро должны будут начать звонить со всего света.
     Над ячейкой пентхауса "М" загорелась красная лампочка.
     --  Ну вот, начинается, --  сухо констатировала Джейн и,  соединившись,
сладким голосом проворковала: -- Да, пожалуйста?
     В  трубке  послышался  высокий  холодный  голос с  сильными британскими
интонациями:
     -- Пожалуйста, точное время.
     Джейн быстро разъединилась с пентхаусом.
     -- Его Величество дает миллионный прием, но слишком беден, чтобы купить
себе часы. -- И, восстановив связь, сладким голосом пропела: -- Десять часов
одна минута.
     -- Вы уверены?
     -- Да, сэр. У нас часы "Вестерн юнион".
     -- Благодарю вас.
     В пентхаусе положили трубку.
     -- Ну вот, теперь он знает, который час, -- объявила девушка.
     --  Соедините  меня   с  мистером   Амато,  --   попросила  миссис  Вич
телефонистку, сидящую рядом с Джейн.
     Менеджер по банкетам ответил не совсем любезно.
     -- Это миссис Вич, мистер Амато, -- представилась главная телефонистка.
-- Его  Величество только что звонил, чтобы  проверить время. Вы опаздываете
на назначенную вам встречу уже на одну минуту и тридцать четыре секунды.
     -- О Боже! -- вырвалось у Амато.


     Когда  мужчина  достигает  почтенного  семидесятипятилетнего  возраста,
кажется вполне логичным, что он хочет отметить свой юбилей. А если к тому же
это знаменитый, известный всему  миру человек, которому более пятидесяти лет
сопутствовали  лишь выдающиеся успехи в его  деле, можно ожидать, что многие
не менее известные люди приложат все усилия, чтобы на нем присутствовать.
     Конечно,  несмотря  на  то, что виновник торжества был одним  из  самых
богатых  людей  в  мире,  такой  праздник  вполне  могли  бы  устроить   его
поклонники.  Но Великий Человек  задумал  сам дать  прием, и уже это привело
весь персонал отеля  "Бомонд"  в настоящее смятение.  Дело в том, что список
приглашенных мог оказаться  неожиданным  и вовсе без  великих  имен. На свою
семьдесят  пятую годовщину он спокойно мог собрать странную компанию панков,
неврастеников,  алкоголиков,  нимфоманок  и дешевых  искателей  приключений,
среди  которых  окажется только  несколько известных  представителей прессы,
непонятных  политических фигур  и вполне респектабельных  персон, которые не
могут позволить себе не появиться на приеме у Обри Муна.
     Обри Мун!
     Британец  по  рождению,  он  стал  знаменитым  уже двадцатилетним.  Это
случилось в 1908 году. Его первые рассказы были Декадентскими, расплывчатыми
и публиковались  в  журналах, редакции  которых  находились  на левом берегу
Сены. Мун устраивал  щедрые приемы  даже в те  дни.  И еще тогда  он отлично
понял,  что  даже самые верные  друзья  отходят  от  него так  же легко, как
сдирается кожа с банана. В то время и теперь его главной целью было показать
грубо,  без  всякой  жалости  самые  слабые  места человека.  Муна  хотелось
избегать, как ядовитую медузу. В  период своего  раннего творчества он вечно
писал о разрушенных семьях, моральных отклонениях, нечестности людей. Потом,
под  влиянием таких мастеров  рассказа, как Киплинг и Сомерсет Моэм, оставил
свой  негативный  стиль  и  стал  видным  военным  корреспондентом.  Но  его
безжалостность  только  усилилась, а  репутация  возросла,  потому  что  Мун
вскрывал секреты сильных мира сего. У него возникла жажда власти, стремление
контролировать жизнь именитых мужчин и женщин. И все во  имя честной, святой
журналистики. Муна  боялись  и ненавидели, но  принимали  таким,  как  есть,
потому  что игнорировать  его  --  означало бы показать всему  миру, что  вы
чего-то  опасаетесь.  После  войны  начались  путешествия  по  всему  свету,
появились романы, пьесы, сначала приз Пулицера, а потом и Нобелевская премия
в  области  литературы.  Голливуд  тоже  сделал  свой золотой  вклад  в  его
банковские  счета. Мун легко мог превратить маленького  актера или актрису в
настоящую звезду. Но смотрите!  Его руки всегда  были чисты,  он мог в любой
момент  сломать их репутацию  и  карьеру.  Этот человек  запускал пальцы  во
многие дела,  будь они английскими или  американскими. После  Первой мировой
войны неожиданно стал завзятым  путешественником. Изучил Средний Восток, как
немногие англоязычные люди в то время, поднимался в горы, летал на самолетах
и,  как  сам  любил  рассказывать,  через  определенные   интервалы  успешно
занимался любовью с женщинами всех цветов кожи.
     --  Никогда не забуду ту маленькую итальяночку в Неаполе, -- говорил он
и  в то  же  самое  время  смешивал с грязью все остальное женское население
Италии и католическую церковь в придачу.
     Вот таков был Обри Мун, если описать его кратко.
     В семьдесят пять  он стал карикатурой  на самого  себя  в  тридцать. Во
время  Первой  мировой  войны,   одетый  в  форму,  Мун  был  симпатичным  и
романтичным, подтянутым, веселым, смуглым,  хорошо сложенным, с  вызывающими
черными  усиками  и  темными  как  вороново  крыло  волосами,  прилизанными,
блестящими. В семьдесят пять его волосы  и усы все еще оставались такими же,
но было ясно, что это уже не дар природы -- они были искусно выкрашены. Щеки
стали пухлыми и бледными, а  под глазами  возникли большие  мешки. Губы  под
мертвыми усами стали  тонкими и постоянно кривились  в ехидной усмешке.  Для
него не было никого значительного -- от рассыльного мальчика до президента.
     Два  года  назад  Обри Мун  явился в "Бомонд",  чтобы приобрести  самые
шикарные апартаменты --  пентхаус. Мистер Шамбрэн показал ему пентхаус  "L",
который как раз был свободен и продавался. Мун совершенно спокойно отнесся к
его цене в 194 тысячи долларов, не произвела на него  никакого впечатления и
стоимость ежегодного содержания в 32 тысячи.
     -- Это меня вполне устраивает,  -- заявил он Шамбрэну. -- Но  мне нужен
пентхаус "М".
     -- Пентхаус "М" уже продан и занят, мистер  Мун, -- пояснил Шамбрэн. --
Но пентхаус "L" совершенно такой же, как и "М".
     -- Я желаю "М", -- потребовал Обри Мун.  -- Я готов заплатить владельцу
пентхауса "М" десять тысяч, чтобы он уступил его мне.
     -- Совершенно невозможно. Теперешнему владельцу пентхауса  "М" не нужны
десять тысяч долларов, мистер Мун.
     -- Тогда сделка не состоится.
     Управляющий отеля разочарованно пожал плечами:
     --  Как хотите. Но  могу я спросить, почему  вы  хотите именно пентхаус
"М"?
     --  Все очень  просто.  Моя фамилия начинается с буквы "М".  И  я желаю
пентхаус "М" или пойду в другое место.
     На лице Шамбрэна ничего не отразилось.
     --  Предположим, мне удастся уговорить владельца пентхауса "М" заменить
на его двери букву "М" на букву "L", а к вашей двери прикрепить "М". Так вас
устроит? Такая работа будет стоить всего пять долларов.
     -- Только если мои апартаменты будут называться "пентхаус "М"!
     Это  было началом  длинной  шахматной  партии между управляющим  отелем
"Бомонд" и Обри Муном, которую Шамбрэн вел с виртуозным умением.
     Его  не  интересовало то  обстоятельство, что  кровать  Обри Муна  была
копией  старинной китайской джонки.  Не трогало и то,  что  пентхаус "М" был
украшен  бирманскими  ширмами, обит  китайской парчой,  уставлен  тибетскими
буддами и увешан  роскошными восточными  коврами. Ему было  все равно, что в
гостиной  возвышалось нечто  вроде  трона  с  сиденьем  из пенистой  резины,
покрытым  японскими  шелками.  Его не  волновало и  то,  что во время  своих
нечастых визитов в пентхаус он был вынужден смотреть на Муна  снизу вверх, а
тот  сидел развалясь, курил сигарету в длинном  янтарном мундштуке и попивал
охлажденное кокосовое молоко.  Вот Амато  в  этой ситуации будет чувствовать
себя как раб, ползущий на коленях. А Шамбрэн презирал Обри  Муна и мог  себе
это  позволить, потому что тот ничего, абсолютно ничего для него  не значил.
Единственной заботой управляющего было не рассмеяться в присутствии Великого
Человека. Он был уязвим  только в  этой области. Но и не подозревал, что Мун
догадывается  о  его  скрытом желании  рассмеяться  и  ненавидит его за это.
Острая как  бритва  враждебность Обри  Муна терпеливо выжидала,  когда  Пьер
Шамбрэн потеряет бдительность.
     * * *
     Марго  Стюарт сидела  за маленьким  столиком  перед портативной пишущей
машинкой в нескольких футах от  трона Обри Муна, что возвышался  в гостиной.
Он только что положил телефонную трубку после того, как справился о времени.
     -- Мистер Амато заплатит мне  за эту невежливость,  -- произнес Мун. --
Мне  не  нравится,  когда  обслуживающий  персонал третирует  меня  подобным
образом. Ну, Сэнди, на чем мы остановились?
     Светлые волосы Марго Стюарт и выступающие летом веснушки  уже много лет
назад дали ей прозвище Сэнди. Но только немногие люди, которых  она  любила,
пользовались им, и в их числе Обри Мун.
     Ей  пришлось  взглянуть наверх.  Мун развалился  на  японских  шелках с
янтарным мундштуком в тонких губах и смотрел на нее своими черными глазками.
У нее было такое чувство, будто со своей высоты он смотрит прямо в вырез ее
     платья. Она почувствовала, что начитает нервничать. Ей казалось, что по
ее коже ползет похотливый паук.  И когда-то, подумала Марго с леденящим душу
ужасом, это может случиться, и тогда из-за  своих специфических проблем  она
окажется беззащитной.
     Девушка глубоко вздохнула и напомнила:
     --   Представление.   Вы   хотите,  чтобы   мистер  Уолдрон  из  отдела
представлений отеля занялся этим?
     --  Я  не хочу,  чтобы мистер  Уолдрон из  отдела  представлений  делал
что-нибудь для  меня, --  заявил Мун высоким язвительным голосом. -- Кстати,
Сэнди, мне больше нравится треугольный вырез на платье, чем квадратный. Я не
отношусь к пуританам, которые считают,  что скрытое  возбуждает больше,  чем
открытое напоказ. Но заметьте себе, в рабочее время только V-образые вырезы.
     Она сидела за столом выпрямившись, положив руки на  клавиатуру машинки,
чтобы скрыть их дрожь.
     -- Меня всегда удивляет,  Сэнди, когда я вспоминаю, какая вы скромница.
--  Его причмокивание било ее  по  нервам. --  Ну хорошо, вернемся  к  делу.
Позвоните в "Метрополитен-опера" и  скажите, что я  хочу, чтобы полный хор и
ансамбль были здесь, у меня, после вечернего субботнего представления.
     Машинка тихо застучала.  Сэнди  довольно долго работала у Муна, так что
давно  перестала удивляться. Он с таким  же  успехом  мог пригласить  членов
Верховного суда, и они, возможно, пришли бы.
     -- Вы имеете в виду какую-то особую музыку? -- уточнила она.
     --  Как и  торт, который, как я  считаю,  будет архитектурным триумфом.
Пусть они появятся в конце обеда и споют "С днем рождения".
     -- Но их главное представление?
     --  Моя  дорогая   Сэнди,  это   и  будет  их  главным  и  единственным
представлением. Они споют "С днем рождения, дорогой Обри" и пойдут домой.
     Даже она была в изумлении.
     -- Хор "Метрополитен-опера"?
     --  А что, вы  знаете,  кто  может  спеть  лучше?  Если  знаете,  мы их
пригласим.
     -- Я не знаю хора лучше.
     -- Чудесно. Кстати,  отель  хочет воспользоваться  моим приемом,  чтобы
сделать  себе рекламу. Хочу быть уверен,  что это та реклама, которую я смог
бы одобрить. Попросите директора  по  связям с общественностью прийти сюда в
два часа, чтобы поболтать со мной. Как ее зовут?
     --  Элисон  Барнуэлл,  -- ответила Сэнди,  упершись взглядом в  пишущую
машинку. Она почти чувствовала сардоническую ухмылку Муна.
     -- И что вы скажете об этой мисс Барнуэлл, Сэнди?
     --  Ничего  не могу сказать,  мистер  Мун.  Она  всегда так  любезна  и
дружелюбна.
     -- Вот и  мне хотелось бы знать,  насколько она  дружелюбна, -- сообщил
Мун тихим коварным голосом. -- Длинные ноги, безупречная фигура, натуральные
рыжие волосы.  Полна жизненных  соков,  как я думаю. -- Он помолчал.  -- Ну,
Сэнди?
     -- Я ничего не могу сказать, мистер Мун.
     -- Да нет, конечно, вы можете  сказать. Вы обижены  на нее за то, что у
нее есть столько вещей, которых вы лишены. Хорошо, пригласите ее сюда к двум
часам. И, Сэнди...
     -- Да, мистер Мун.
     --  Можете  быть  свободны  на  пару  часов  в  это  время. Вы  мне  не
понадобитесь.
     Зазвонил дверной звонок.
     -- Это мистер Амато, -- сказала Сэнди.
     -- Впустите его, --  велел Мун, криво улыбаясь,  -- и  предоставьте его
мне.  А  вам  советую  пройти  в  свою  каморку  и  немедленно  связаться  с
"Метрополитен-опера". Их цена, вы понимаете, -- это наша цена.
     Сэнди поднялась  и направилась к двери, за которой с бумагами и папками
стоял и потел Амато.
     -- Доброе утро, мистер Амато, -- приветствовала его девушка.
     -- Доброе утро, мисс Стюарт.
     -- Мистер Мун ждет вас.
     -- Я так сожалею, что опоздал. Я...
     -- Проходите сюда, мистер  Амато. --  Мун, в японском кимоно на плечах,
смотрел на него сверху  вниз. Его острые черные глазки мельком взглянули  на
золотые часы на руке. --
     Думаю, вы сможете объяснить причину своего опоздания на семь минут.
     --  Я старался предугадать  ваши  требования, -- промямлил Амато.  -- Я
знал, что вы зададите определенные  вопросы... и хотел подготовить ответы на
них. Уверен, что вы...
     Сэнди   прошла   к   дальней   двери,    за   которой   находилась   ее
звукоизолированная  "каморка". Но,  подойдя к ней, замедлила  шаги.  Как раз
справа от нее была стойка из тикового дерева, служившая баром. На ней стояли
виски, джин, водка, коньяк.
     Водка  почти  не оставляет следов  при дыхании, подумала девушка.  Один
добрый  глоток  ее  сейчас  спас  бы  ей  жизнь.  Но  утром,  в  семь  минут
одиннадцатого?..
     Она быстро прошла к себе  и закрыла дверь. В каморке села за письменный
столик. Ладони ее были влажными.
     Сэнди потянулась  к телефону, но он как раз в этот момент зазвонил. Она
подняла трубку и сказала:
     -- Апартаменты мистера Муна.
     --  Это  мистер  Гамаль,  мисс Стюарт.  --  У  говорившего  был  хорошо
поставленный  голос с оксфордским  произношением,  но  небольшим иностранным
акцентом.
     Осман Гамаль  был египетским дипломатом  и временно снимал помещение на
одиннадцатом этаже "Бомонда".
     -- Доброе утро, мистер Гамаль.
     -- Я полагаю, -- сказал мистер Гамаль в своей изысканной манере, -- что
бесполезно просить вас соединить меня с мистером Муном.
     -- Боюсь, совершенно бесполезно.
     -- Я  очень ценю ваше  время,  мисс,  но, если  вы  соедините  меня,  я
попытаюсь использовать этот шанс.
     -- Мне очень жаль, мистер Гамаль. Если я попытаюсь соединить вас, то он
тут же положит трубку, а потом выгонит меня с работы.
     На другом конце провода послышался долгий вздох.
     -- Вы не знаете хотя бы, когда он собирается выйти?
     -- Не представляю, мистер  Гамаль.  Он может не выходить по четыре дня.
Он планирует прием по случаю своего дня рождения в субботу вечером.
     -- Еще один прием?
     Сэнди  почувствовала,  будто  по  ее  спине провели  холодным  пальцем.
Рассчитанная ненависть на том конце провода была просто пугающей.
     --  Я могу  сказать вам  это,  мистер  Гамаль,  -- вы внесены  в список
приглашенных. Может, тогда вы сможете с ним поговорить?
     --  Меня всегда приглашают, -- отозвался  египтянин, --  потому что ему
доставляет  удовольствие лишний раз плюнуть в меня. Пожалуйста, простите мне
мою вульгарность, мисс Стюарт.
     -- Разумеется.
     Потом последовала длинная  пауза, и  наконец телефон  замолчал  совсем.
Спустя мгновение Сэнди снова подняла трубку. На этот раз ее голос был уже не
таким ровным.
     -- Джейн? Соедините меня, пожалуйста, с мисс Барнуэлл из офиса связей с
общественностью.
     Элисон Барнуэлл  никогда не казалась усталой или раздраженной, несмотря
на то что  работала в этом сумасшедшем доме. И  люди всегда чувствовали себя
лучше, услышав ее жизнерадостный голос.
     -- Это Сэнди Стюарт, Элисон.
     -- Привет, дорогая. Как  жизнь? -- ответила та. -- Полагаю, мы начинаем
наши дела?
     -- Сейчас у моего босса мистер Амато.
     -- Черт побери! -- отреагировала Элисон.
     -- Мистер Мун приглашает вас в пентхаус к двум часам. Он хочет обсудить
с вами вопросы связи с общественностью.
     -- Просто польщена этим, -- отозвалась мисс Барнуэлл.
     -- Элисон?
     -- Что-то не так, Сэнди? Ваш голос звучит как-то странно.
     -- Да, есть немного, -- призналась Сэнди. -- Элисон?
     -- Да?
     --  Не  могли  бы  вы  послать к  нему кого-нибудь вместо  себя? Я хочу
сказать, что  вы могли бы  заболеть,  или оказаться занятой на  показе  мод,
который должны провести, или еще что-нибудь.
     --  Мое  дорогое  дитя, здесь, в  "Бомонде",  мы  готовы бросаться куда
угодно только по одному слову Великого Человека, даже сказанному шепотом.
     -- Не встречайтесь с ним, Элисон!
     Наступило короткое молчание, а потом на другом конце провода послышался
теплый и лишенный всякого признака страха смех.
     -- Так, значит, Великий Человек в волчьем настроении? Ничего, Сэнди.  Я
большая девочка. Помнишь?


     Пьер  Шамбрэн  никогда  не  ел  ленч. Как  главный  менеджер  отеля,  с
одиннадцати  до  трех он был занят больше всего:  разбирался с  жалобами и с
особыми  проблемами, принимал работников  "Бомонда",  которые сталкивались с
теми или иными затруднениями, отвечал на запросы людей  со стороны, желающих
воспользоваться   отелем   для   устройства   приемов,   показов   мод   или
профессиональных  конференций. Приезд  и  отбытие знаменитых и просто  очень
богатых  людей  тоже  требовали  его  особого  внимания.  Хотя  у  них  были
специальные  спецслужбы, которые занимались устройством  поездок,  рекламой,
приемом и проводами гостей,  управляющий старался всегда оказаться у них под
рукой  на случай  непредвиденных обстоятельств. Он  умел предоставлять людям
самостоятельность, но обычно был готов взять на себя  всю ответственность за
трудное  решение. Шамбрэн умел принимать  такие  решения немедленно  и после
тридцати лет  работы  в  гостиничном  бизнесе  мог  сказать  себе  без  тени
тщеславия,  что они  никогда не оказывались ошибочным. Некоторые из них были
сложными  или трудновыполнимыми,  но он знал, что  если снова  встретится  с
такой же ситуацией, то придет к такому же заключению.
     Шамбрэн всегда съедал плотный завтрак: фруктовый сок,  баранью отбивную
или  небольшой  бифштекс,  иногда  форель  или  дуврскую  камбалу,  изрядное
количество тостов со сладким маслом или мармеладом и кофе, который пил потом
почти целый день.  В семь  часов вечера Пьер съедал изысканный обед, который
мог бы удовлетворить самый притязательный вкус.
     Персонал "Бомонда" хорошо понимал своего управляющего. Со стороны могло
показаться, что целый день он ничего не делал, но в то же время было похоже,
что  в  него  будто  бы вмонтирована  какая-то радарная  установка,  которая
предупреждала его каждый раз об опасной ситуации прежде, чем она возникала.
     В этот понедельник, незадолго до двух  часов дня, Пьер  Шамбрэн сидел в
своем офисе  на  четвертом этаже  за  неизменной чашкой кофе и  с египетской
сигаретой в  руке, наблюдая за детьми, которые  катались со снежной  горки в
Центральном  парке.  По внутренней  связи  секретарь  доложила  ему,  что  в
приемной его  ожидает мистер Осман  Гамаль.  Главный  менеджер  встал  из-за
письменного стола и прошел к двери, чтобы приветствовать посетителя.
     --  Рад вас  видеть, мистер Гамаль.  Входите,  прошу вас. У  меня здесь
свежесваренный турецкий кофе, не хотите ли чашечку?
     --  С  удовольствием,  --  согласился  тот,  усаживаясь в  кресло возле
письменного стола.
     Египетский дипломат был худым человеком невысокого роста, с кожей цвета
кофе и печальными темными  глазами. Одет он был в черное пальто с воротником
из дорогого меха, в руке держал тросточку из  ротанга с массивным серебряным
набалдашником, на голове его красовалась тщательно вычищенная шляпа-котелок.
     -- Позвольте мне взять  ваше пальто, сэр, -- продолжил Шамбрэн. -- А то
вы простудитесь, когда выйдете наружу.
     -- Благодарю вас.
     Гамаль  снял пальто, продемонстрировав  его  меховую подкладку, передал
его и котелок  хозяину  кабинета и  отложил тросточку.  У  него были черные,
блестящие, тщательно  причесанные  волосы. Потом посетитель  снова  уселся в
кресло. Шамбрэн  налил две чашечки свежего турецкого кофе,  подвинул к локтю
дипломата  ящичек с сигаретами,  наконец занял свое место и слегка приподнял
бровь, выражая этим вежливый вопрос.
     -- Как спокойно здесь  у вас, -- сказал Гамаль и, отпив  кофе, похвалил
его: -- Превосходно!
     -- Благодарю  вас,  сэр. Я  варю  его сам.  Есть  вещи,  которые нельзя
доверять никому другому.
     -- Вот поэтому я здесь, у вас, мистер Шамбрэн, -- заявил дипломат.
     -- Я польщен и весь к вашим услугам.
     -- Мне надо приобрести билеты на самолет в Александрию для меня и моего
секретаря, причем на рейс где-то сразу же после полуночи в субботу, если это
возможно.
     --  Самое   простое  дело,  --  отозвался  управляющий.  --  Наше  бюро
путешествий...
     --  Я не хочу, чтобы ваше бюро путешествий занималось этим, -- возразил
Гамаль.  --  Если  бы это было  обычным делом,  я  не стал  бы отнимать ваше
драгоценное время
     -- О!
     -- Я хотел бы отбыть не  привлекая ничьего внимания, мистер Шамбрэн. Не
хочу, чтобы стало известно, что я уезжаю из отеля. Оставлю вам деньги, чтобы
вы могли покрыть мои долги после того, как я уеду.
     -- Понимаю.
     -- Я  надеюсь, что вы можете заказать билеты не упоминая моего имени. Я
директор фирмы  "Заки и сыновья", которая ввозит сюда изысканную парфюмерию.
Вы  можете сказать, что  кто-то  из  сотрудников  фирмы  должен  полететь  в
Александрию,  но кто именно, будет решено только в  самый  последний момент.
Разумеется, мой паспорт и остальные бумаги в полном порядке.
     -- Что ж, это можно устроить.
     -- Я хотел бы вылететь сразу же после  полуночи, -- повторил Гамаль, --
но имейте в виду,  что до самой полуночи я буду гостем на приеме у Обри Муна
по поводу его дня рождения и не смогу уехать, пока не прозвучит последний из
двенадцати  ударов  часов в полночь. И мне еще надо время, чтобы после этого
добраться до аэропорта.  А если  до утра нет самолета,  то я  должен  где-то
провести время вне отеля.
     -- А ваш багаж?
     -- Мой багаж  -- личные вещи, мистер Шамбрэн, будет постепенно, вещь за
вещью, переправлен в течение  предстоящей  недели, так  что когда я выйду  с
приема, то все подумают,  будто я  решил  подышать свежим  воздухом, как это
делал в последние три месяца.
     --  Мне  необходимо  зарезервировать   для  вас  места  до  вечера,  --
предупредил управляющий. -- Я сразу же вас извещу.
     -- Только ни  в коем случае не извещайте меня по  телефону, -- попросил
Гамаль. -- Ваша телефонная служба работает превосходно,  тем  не менее  я не
могу  идти  даже на  малейший  риск,  чтобы кто-то, кроме вас, узнал о  моем
отъезде.
     -- Польщен вашим доверием.
     Печальный взгляд темных глаз устремился на мистера Шамбрэна.
     -- Ваше любопытство задето? Управляющий вежливо рассмеялся:
     --  Если   человек  на   такой  работе  позволит,  чтобы   его  снедало
любопытство,  мистер Гамаль,  то  он  очень скоро  окажется  в  клинике  для
язвенников. Вы попросили меня об определенной услуге. Она будет вам оказана.
--  Он  опустил  тяжелые  веки.  --  Но  могу  я  себе  позволить  маленькое
любопытство, не связанное с вашими планами куда-то улететь?
     -- О?
     --  Я  никак  не  могу  понять,  почему  человек  с  вашим  положением,
богатством,  пользующийся  большим уважением,  собирается  присутствовать на
таком вульгарном празднике,  как прием по случаю дня рождения Обри  Муна. На
вашем месте, мистер Гамаль, я отправился бы наслаждаться свежим воздухом тем
вечером гораздо раньше. Мне случайно известно, что есть рейс на  Александрию
в одиннадцать вечера.
     Щека цвета кофе нервно дернулась.
     --  Ваша  обостренная наблюдательность  стала просто  легендой  в  этом
отеле, мистер Шамбрэн.
     --  Прошу  простить  меня, если я  повел  себя  слишком  нагло.  Гамаль
поднялся. Управляющий тут же снял его пальто и
     котелок с вешалки,  стоящей  в  углу. Дипломат  сжал набалдашник трости
так, что у него побелели суставы. Он глубоко вздохнул, положил  тросточку на
письменный стол и позволил хозяину кабинета помочь ему надеть подбитое мехом
пальто.  Потом  аккуратно надел котелок и заговорил так, будто выбор слов на
этот раз был для него особенно важен:
     -- Я спросил  вас  о вашем  любопытстве, и вы откровенно  мне ответили,
мистер Шамбрэн. И это  вовсе не  наглость.  Это близко к  тому, что в  вашей
стране  называется точным попаданием. Ответ  на  ваш вопрос не  принесет вам
покоя. Но в один из этих дней вы  получите его. Благодарю вас за любезность,
мистер Шамбрэн.
     -- Рад служить  вам. Но  у меня есть для  вас  небольшой  совет. Гамаль
резко повернулся и посмотрел на мистера Шамбрэна.
     --  Если  вы пойдете  на прием к  Муну,  то  избегайте супа  из хвостов
кенгуру как чумы. Он неправдоподобно отвратителен!
     * * *
     Офис связей  с  общественностью  был  на четвертом  этаже, чуть  дальше
святилища   главного  менеджера.  Элисон   Барнуэлл   относительно   недавно
занималась этой работой, получив свою должность как награду. Ее рекомендовал
сам владелец "Бомонда",  мистер Джордж Баттл, тот самый таинственный  богач,
который  жил  за  границей и  лет  пятнадцать не  посещал принадлежащего ему
отеля.  По  слухам,  Баттл  был одним из четверых  или пятерых самых богатых
людей в мире, а  отель "Бомонд" служил  в его многомиллионной империи просто
игрушкой. О Баттле говорили, что он никогда не бывает в Америке,  потому что
просто боится летать и плавать, опасаясь,  что  самолет  может  разбиться, а
тепловоз утонуть.
     Рекомендация на работу, данная мистером Баттлом, рассматривалась не как
пожелание, а как приказ. И это  вызвало  некоторые трения. "Бомонд" вел Пьер
Шамбрэн,  и его  штат  был хорошо  подобран. Получить назначение  через  его
голову  значило,  что  новому  работнику будет  трудно приобрести  друзей  и
влияние в отеле.
     Контакты Элисон с Джорджем Баттлом  не были  тесными.  С ним был хорошо
знаком  друг  ее  отца.  Он  и представил  Элисон Баттлу  в Каннах, где  она
занималась рекламой  в  местной кинокомпании. Друг отца предложил Элисон  на
место,  которое освобождалось в "Бомонде", польстив мистеру Баттлу,  сказав,
что тот может узнать о человеке  все, стоит ему лишь раз  на него взглянуть.
Джордж Баттл, почувствовав себя в этот момент важной персоной, посмотрел  на
Элисон и сказал "да", что вроде бы говорило о полученном им  впечатлении. На
самом деле ничего  такого не  было, просто  он  доверял своему Другу. А  тот
сделал для Элисон  хороший выбор. Она не знала  "Бомонда", зато  хорошо была
знакома  с  очень и  очень  богатыми, занимающимися другими  делами  людьми,
которые были  его постоянными клиентами.  У нее был вкус, отличные  манеры и
способность отличать хорошую рекламу от простого объявления.
     Поначалу Шамбрэн  был  с ней  холоден  и не  шел на  сотрудничество. Но
хитрая Элисон вовсе  не хотела,  чтобы ее  выгнали.  Не обращая  внимания на
правила и протокол,  она пошла к управляющему за советом и  помощью, который
уже  до этого оценил  ее  по достоинству, а  теперь так просто растаял.  Ему
нужна  была только эффективная работа, и Элисон успела себя зарекомендовать.
Они начали  доверять друг другу.  Только  он  один  во всем отеле  знал, что
приятная, красивая мисс Барнуэлл была  вдовой и носила свою девичью фамилию.
Элисон  очень любила своего молодого  мужа,  который погиб при  таинственных
обстоятельствах во время какого-то  атомного  испытания  в  пустыне  Невада.
Шамбрэн  был уверен, что ее живые манеры,  гордо поднятая голова -- все  это
только маскарад. Глубокие раны от той трагедии  все еще не  зажили. Он также
понимал, что  все  это заставляет ее работать более эффективно.  То, что она
была занята  целый  день,  не давало  ей возможности погружаться в печальные
воспоминания.
     Через некоторое время после звонка Сэнди Элисон зашла в офис Шамбрэна.
     -- Какой приятный  сюрприз, -- встретил он ее. -- Мои  батареи, Элисон,
требуют нынешним утром подзарядки.
     Его  натренированный  взгляд тут  же отметил  ее  отлично сшитые юбку и
блузку. Она старалась выглядеть дорого одетой, не имея для этого достаточных
средств. Шамбрэн считал, что  женщина должна стараться быть привлекательной,
и Элисон делала для этого все, что могла.
     -- Садитесь, моя дорогая. Кофе?
     Элисон  сморщила носик.  Она была  единственным  работником  "Бомонда",
который имел смелость показать, что турецкий кофе главного менеджера для нее
не нектар.
     -- Мне нужен совет, -- сказала  она.  --  Сегодня в отеле!  вокруг меня
одни зеленые лица, да и  вы  выглядите не лучше. В два часа я должна идти на
аудиенцию, потому нуждаюсь в средствах нападения или защиты.
     -- Это Мун пригласил вас? -- уточнил Шамбрэн, наливая себе кофе.
     -- Да, он, и я получила предупреждение, что Великий Человек находится в
легкомысленном настроении.
     --  Не ходите, если не хотите, -- посоветовал управляющий.  -- Я  улажу
это.
     -- Не будьте глупым, --  отрезала  Элисон.  --  Просто мне  надо знать,
откуда  дует ветер. Я видела мистера Муна только  раз в  баре "Трапеция". Но
заметила, как он посматривал на меня. Это  было  так  неприятно, будто  меня
публично раздевали. Кто он такой на самом деле?
     Шамбрэн сел за стол, посмотрел на Элисон поверх чашечки кофе и подумал,
как хорошо было бы несколько лет назад заняться с ней любовью.
     -- Думаю, это не будет преувеличением, если я скажу, что  Мун  -- самый
неприятный обитатель нашего отеля за всю его историю,  а уж  у нас, поверьте
мне, Элисон, бывали вонючие подонки, известные всему миру.
     -- Слишком требовательный?
     -- Этот человек -- садист, -- пояснил управляющий. -- Никто, даже самый
мелкий служащий, не может  избежать его  замечаний -- горничные, дежурные на
этажах,   посыльные  мальчики,  лифтеры,  телефонистки,  клерки,  официанты,
метрдотели, да весь  штат. Иметь с ним дело по самому  пустяковому случаю --
сущее наказание.
     -- А что, возразить ему это против правил? -- поинтересовалась Элисон.
     -- Что касается дел  отеля, то да. Если  это личный  вопрос, возражайте
сколько хотите. -- Шамбрэн причмокнул. -- Тут один  недавно возразил  ему. У
Муна есть  привычка  раз  в  неделю устраивать  прием  в  гриль-баре. Он  не
очень-то щедр на чаевые, но ведет себя придирчиво и сварливо. Как-то раз Мун
заболел и ушел с приема, бросив своих гостей. Через пару недель  такое снова
повторилось. Тогда я послал за метрдотелем, который обслуживал эти приемы, и
велел ему, чтобы там больше не было Микки Финса.
     У Элисон заиграли голубые глаза.
     -- Вы хотите сказать, что они специально подсовывали ему Микки?
     --  Это  невозможно доказать, -- ответил  управляющий. -- Но после того
как  я  предупредил  моего  метрдотеля,  Мун все время  оставался  в  добром
здравии.
     --  Да он просто как  капризная старая женщина! Что  за  очаровательная
история!
     Шамбрэн закурил сигарету и чуть прикрыл глаза.
     --  Никогда  не недооценивайте  его,  Элисон.  Это  очень  сложный  тип
негодяя,  причем опасного негодяя. Этот  прием в субботу рассчитан на двести
пятьдесят  гостей. Но я очень сомневаюсь, что он как-то ценит хотя бы одного
из  них.  Истратить тридцать тысяч долларов,  чтобы принять двести пятьдесят
человек, -- и все это менее чем за четыре часа, -- довольно сложно.
     -- Тридцать  тысяч  долларов?! --  воскликнула  Элисон,  широко раскрыв
глаза.
     Шамбрэн пожал плечами:
     -- Тридцать тысяч  --  это еще скромно. Орхидеи  с Гавайских  островов,
особая еда из Австралии, Канады,  Европы. Хор  из "Метрополитен-опера" будет
петь "С  днем рождения". Личные подарки  в виде  золотых пудрениц  и золотых
зажигалок от Тиффани. Два оркестра. Еда, напитки, вина, чаевые. Да, тридцать
тысяч -- это в обрез. И никаких налоговых поблажек. Мы организуем четыре или
пять таких больших приемов в год, но они все для большого  бизнеса, и на них
идет огромная дотация.
     -- Но что он сам получит от всего этого? -- поинтересовалась Элисон. --
Если ему нет дела до людей...
     -- Я должен напомнить вам, дорогая, что это большой бизнес. Мы работаем
здесь с утра  до вечера. Возьмите апартаменты Муна. Он заплатил  за  них сто
девяносто четыре  тысячи долларов.  Восемь комнат, четыре ванных, терраса на
крыше. Годовое содержание обходится  ему в  тридцать две  тысячи.  Подумайте
только, какое имение вы могли бы купить за такие деньги. -- Шамбрэн вынул из
ящика  стола  роскошно  изданный  буклет.  -- Мы  дорогие,  Элисон,  но зато
единственные в  своем роде.  В  этой  брошюре описание  апартаментов в отеле
"Пьер". Полистайте ее.  Вот, видите? Восемь комнат, четыре ванных -- сто две
тысячи.  Содержание --  двадцать три тысячи. А вот еще. Сто  тридцать  тысяч
долларов за  восемь  комнат  и пять ванных при годовом содержании в двадцать
восемь тысяч. -- Он бросил
     буклет  обратно  в  ящик. -- Люди тратят  такие  деньги,  Элисон, чтобы
создать себе соответствующий имидж. Я  допускаю, что вы не  встретите такого
человека на любом углу улицы, но их много и здесь, и за границей. Просто нам
в "Бомонде" приходится иметь дело как бы с их концентрацией.
     -- Вот это да! -- откликнулась Элисон. Шамбрэн причмокнул.
     -- Знаете ту витрину меховых  товаров -- в вестибюле?  Еще до того, как
вы у нас появились, там был  выставлен  маленький  механический медведь.  Он
сидел за столиком, а  перед ним стояла выпивка.  Медведь совал нос в стакан,
задирал голову, а  потом  снова опускал  ее.  Вы,  наверное, видели подобные
игрушки. Когда  нос мокрый, голова поднимается вверх, а как только высохнет,
снова опускается. Так вот, одна  южноамериканская леди, стоящая возле  меня,
спросила, сколько он стоит. Я не имел представления об этом, поэтому спросил
у  продавцов в магазине. Сто восемьдесят четыре доллара и сорок пять центов,
сообщили мне. С сожалением  на лице я  сообщил  об  этом леди.  "Пожалуйста,
пошлите двенадцать штук в Эквадор, ко мне домой, --  велела она как ни в чем
не бывало.  -- Я хочу порадовать моих внуков". И спокойно ушла, создав имидж
любящей  бабушки.  Элисон, в  этом бизнесе  никогда  не  удивляйтесь большим
суммам  денег. Даже если  услышите о чем-то особенно экстравагантном, то все
равно тут же найдется другой, кто сделает что-то большее.
     Она покачала головой:
     -- По крайней мере, вы позволили мне представить мистера Муна. Какие же
предложения я должна ему сделать?
     -- Он сам точно скажет вам, чего хочет, -- ответил Шамбрэн. -- Обри Мун
всегда знает, чего он хочет, и получает это. -- Его глаза  сузились. -- Зная
вас,  моя  дорогая,  я  не  сомневаюсь,  что  вы  справитесь  с  этим первым
испытанием. И не думаю, что вы найдете Великого Человека привлекательным.
     Элисон встала и засмеялась тепло, заразительно.
     -- Я говорила вам когда-нибудь, что изучала в колледже джиу-джитсу? Нам
твердили, что придется частенько прибегать к нему. -- Ее глаза потемнели. --
Но я слишком скоро стала преданной одному мужчине, чтобы понять, были ли они
правы.
     Она вышла в приемную и буквально налетела на молодого человека, который
стоял у стола секретаря Шамбрэна.
     -- Извините, -- произнесла Элисон.
     Она была высокой женщиной, и этот молодой человек доставал ей только до
глаз.  Но Элисон успела  заметить, что  они  у него серые,  с  легкой сеткой
морщин в уголках Было трудно сказать, сколько ему лет.  У него были светлые,
коротко  подстриженные  волосы, рот казался неприятно жестким, но только  до
тех пор,  пока он не улыбнулся, -- тогда его лицо сразу стало теплым, полным
юмора.
     -- Не беспокойтесь, пожалуйста, -- ответил он.  Говорит как англичанин,
подумала Элисон, проходя по коридору в свой офис.


     Босс Пьера Шамбрэна,  далекий мистер  Джордж  Баттл, наверное, не  умел
мгновенно определить характер  человека  по  его внешнему виду,  но  Шамбрэн
после  двадцати лет  управления  отелем  "Бомонд"  мог разгадать незнакомого
человека так быстро, как никто другой. За многие годы он научился определять
тип  человека, даже  если  это  не  касалось  отеля, практически без  единой
ошибки:  вот  эти  люди  --  бездельники,  этим  их  средства  не  позволяют
остановиться в отеле "Бомонд", а те беспокойные пьянчуги. Он издали угадывал
жалобщиков и видел рэкетиров, которым "Бомонд" нужен только как прикрытие, и
заранее знал, как они себя поведут.
     Молодой человек с коротко подстриженными светлыми волосами и морщинками
вокруг глаз,  что говорило о  том, что он  много времени проводит  на свежем
воздухе и под солнцем, с твердо  очерченным ртом и неожиданными смешинками в
уголках  губ,  имел,  по предварительному  суждению  Шамбрэна,  только  одну
отрицательную  черту.   Цены  в  "Бомонде"  --  сорок  долларов  в  день  за
однокомнатный номер --  были немного высоковаты для него в обычных условиях.
Если только он приехал не на короткие праздники.
     Шамбрэн глянул на письмо, которое вручил ему молодой человек.
     "Дорогой Пьер!
     Я  буду тебе  глубоко признателен за любую помощь,  которую  ты окажешь
моему другу, Джону Уиллсу. С наилучшими пожеланиями
     Тони Вэйл".
     Энтони Вэйл когда-то был помощником Шамбрэна в "Бомонде", а теперь стал
главным менеджером отеля "Чадвик-Хаус" в Лондоне.  Шамбрэн все понял, поднял
тяжелые веки и улыбнулся Джону Уиллсу.
     -- Как там Тони? -- поинтересовался он.
     -- Первый класс, когда я его видел в последний раз, сэр. Голос у Уиллса
был мягким и приятным. Говорил он как
     англичанин, хотя и не совсем правильно.
     -- Вы англичанин, мистер Уиллс?
     --  Нет, сэр,  американец.  Родился в городе  Колумбус, штат  Огайо. Но
большую часть жизни  провел  в Англии. Мой отец представлял там одну крупную
резиновую  компанию.  Был  лондонским  менеджером. В  начале  прошлой  войны
вступил  в британскую армию, а меня с матерью отправил домой. После войны мы
вернулись обратно.
     -- Ваш отец благополучно прошел войну?
     -- Да, благополучно. -- На щеке Уиллса задергалась  жилка. -- Он умер в
1950 году. Мать осталась в Англии, где и скончалась несколько месяцев назад.
А я вернулся.
     -- Ну а что я могу сделать для вас, мистер Уиллc?
     Уиллс  достал из кармана сигарету  и закурил. Шамбрэн почувствовал, что
он его внимательно изучает, но всякий, кто смог хоть бы что-нибудь прочитать
в его скрытных глазах, заслужил бы его уважение.
     -- Я занимался разными делами, мистер  Шамбрэн. Для той большой войны я
был  слишком  молод. Но потом провел  восемнадцать месяцев  в Корее. Летчик.
После этого трудно сделать карьеру. Образование прервано. Это сейчас обычное
дело.
     -- Да, слишком обычное, -- согласился Шамбрэн.
     -- Мне  уже  тридцать  три, -- пояснил  Уиллc так,  словно  считал себя
стариком.
     -- Вы счастливчик! -- улыбнулся управляющий.
     --  Совершенно случайно я напал на отличную вещь. Узнал,  что некоторые
парни устраивают  отличный  бизнес.  Держат  штат  по  всему  миру.  Я  стал
директором одного  из туров, которые проводятся  раз в шесть месяцев. Но мне
необходимо знать свое дело.
     Пальцами  Шамбрэн  начал  отбивать  такт  по   краю  стола.  Чего-то  в
откровенном рассказе Уиллса недоставало.  Он никак не мог  встретиться с ним
взглядом, когда тот рассказывал о себе. "Что-то здесь не так, -- сказал себе
Пьер.  -- Может,  это оттого,  что молодой  человек  до  сих  пор не  достиг
настоящей зрелости? Может быть".
     Вдруг Уиллс улыбнулся и этим совсем обезоружил его.
     --  Я  никогда  не  проводил  много времени  в  роскошных  отелях и  на
курортах, сэр. Это не для меня, да и  таких денег у  нас никогда не было.  А
теперь хочу знать,  что  делает их такими преуспевающими. Тони сказал, что у
вас  самый шикарный  отель  в мире. Вот  мне  и хотелось бы,  сэр, если  это
возможно,  походить  здесь,  посмотреть,  как  все  работает,  изучить,  так
сказать, внутреннюю  механику -- скорее  философию  бизнеса,  если только вы
понимаете, что я хочу сказать.
     -- Ну,  это не составит проблем, -- сказал  Шамбрэн. -- Сколько времени
вы хотите отвести на все это?
     -- Всего неделю, сэр. До субботы.
     -- Где вы остановились?
     -- Я уже поселился здесь, сэр.
     --  Ну, прежде всего я  передам вас  в руки нашего директора отдела  по
связям с общественностью. Она знает отель с верха до низа, может представить
вас руководителям  всех  отделов,  познакомить со  всеми, с  кем вы захотите
поговорить.  Но все это  подождет до завтрашнего  утра.  Сегодня всю  вторую
половину дня она занята тем, что,  кстати, может представлять интерес  и для
вас. Вы, конечно, слышали об Обри Муне?
     Голубые глаза Уиллса вдруг загорелись.
     -- Да, конечно, я знаю, кто он такой.
     --  Мун  устраивает  прием по случаю  своего  дня рождения для  двухсот
пятидесяти  человек  в  нашем бальном зале  вечером  в  субботу.  Это  очень
серьезное дело, мистер Уиллс.  Если с помощью мисс Барнуэлл вы проследите за
всеми приготовлениями, то увидите весь наш бизнес на полном ходу.
     --  Мне  это очень нравится,  -- отозвался  Уиллс.  -- Посмотреть,  как
организуются приемы, мне очень важно.
     --  Отлично. Я  назначу вам встречу с  мисс Барнуэлл завтра утром.  Тем
временем вам надо сориентироваться. Я сейчас  позвоню нашему офицеру охраны.
Имя  этого парня  --  Джерри  Додд. Бывший  полисмен. Он все  вам  покажет и
проведет  всюду,  куда захотите. Джерри  все  устроит. Итак, завтра --  мисс
Барнуэлл.
     -- Не знаю, как и благодарить вас, мистер Шамбрэн.
     -- Не стоит  благодарности. Сказать по правде, мне приятно показать наш
отель человеку, который интересуется постановкой дела.
     Джон Уиллс пошел вниз, к лифтам. У него пересохло во  рту. Было нелегко
так  нагло лгать  столь  достойному  человеку, как Шамбрэн. Он подумал,  как
повел бы себя Шамбрэн, если бы узнал, что только что помог человеку, который
собирается совершить в его отеле убийство.
     * * *
     Было точно  без трех минут два, когда Элисон Барнуэлл позвонила в дверь
пентхауса "М". Может  быть, напрасно она надела  свое  лучшее послеобеденное
платье, которое подчеркивало  ее элегантную фигуру. Одним из  преимуществ ее
профессии было то, что она могла покупать одежду со скидкой, когда модельеры
после  демонстрации  распродавали  их  по  пониженным ценам.  Если Обри  Мун
пребывает в похотливом настроении, то Элисон решила, что разочарует  его так
сильно, как только сможет. Старый козел! Семьдесят пять лет в субботу!
     Сэнди Стюарт открыла дверь. При виде Элисон у нее вырвался вздох.
     -- Вы должны  были бы  прислать кого-нибудь другого, Элисон, -- сказала
она шепотом, каким говорят на сцене.
     -- Не будьте смешной, дорогая. Это моя работа.
     -- Он отсылает меня.
     --  Да  бросьте  вы!  --  улыбнулась  Элисон. --  Уж если  я  не  смогу
отделаться  от  семидесятипятилетнего  джентльмена,  то  лучше  мне пойти  в
монахини.
     -- Вы его не знаете, -- предупредила Сэнди.
     --  Зато  знаю себя,  --  твердо  возразила  Элисон.  --  Но  не  будем
заставлять ждать Великого Человека.
     Элисон не очень  хорошо представляла, что ее  ожидает, но сам  вид Обри
Муна, завернутого в  японский халат,  развалившегося на  троне, с  дымящейся
курильницей на  столике  рядом с  ним,  потягивающего замороженное кокосовое
молоко,  с  сигаретой  в длинном янтарном мундштуке,  вызывал  непреодолимое
желание  рассмеяться.  Его  черные  глазки  внимательно   рассматривали  ее.
Совершенно  неожиданно  для  себя  Элисон  почувствовала, как  по  ее  спине
пробежал холодок. Она подумала, что здесь явно присутствует какое-то зло.
     --  Я  рад,  что вы  сочли  возможным  отозваться  на  мое  неожиданное
приглашение, мисс Барнуэлл, -- сказал Мун.
     У него был  высокий и какой-то рассеянный голос, хотя  в то же время он
казался натянутым, словно струна рояля.
     -- Мое время принадлежит вам, мистер Мун, -- вежливо ответила Элисон.
     -- Ну все, Сэнди, --  буркнул  Мун,  не глядя на  свою  секретаршу.  --
Можете быть свободны на два часа.
     -- Если что-нибудь... -- начала было Сэнди.
     -- Ничего  не  надо! -- отрезал Мун,  сделав  раздраженный жест  тонкой
белой рукой. -- Присядьте, прошу вас, мисс Барнуэлл.
     -- Благодарю вас.
     Элисон  села, вынула  из  сумочки крокодиловой кожи маленький блокнот с
золотым карандашиком и выжидательно посмотрела вверх на Великого Человека.
     Мун  продолжал не  спеша рассматривать ее.  И  судя  по всему,  остался
доволен результатами своего осмотра.
     --  Надеюсь,  вы не  настроены  по  отношению  ко  мне враждебно,  мисс
Барнуэлл?
     -- Враждебно? Почему я должна испытывать  враждебность,  мистер Мун? До
сих пор мы с вами обменялись едва ли шестью словами.
     -- Ах, оставьте,  мисс Барнуэлл!  Меня  многие  ненавидят -- и друзья и
враги. Я  понял по лицу  Сэнди:  она  предупредила вас, что  я позволил себе
замечания  по  поводу вашей привлекательности и о  том, как  дружественно вы
можете себя  вести. Это крайне  взволновало нашу маленькую  пуританку Сэнди.
Понимаю так же, что наш достойный Шамбрэн предупредил
     вас, будто  я испорченный, развратный  человек.  Но  все  святые скорее
просто скучные люди, не так ли?
     -- Я не знала ни одного, -- ответила Элисон.
     --  Я  притворщик  и  лицемер,  как  наемный  убийца,  --  пояснил Мун.
Казалось, он старался прийти к какому-то заключению о ней. -- Философия моей
жизни  шокирует  блюстителей  нравов и  конформистов,  мисс  Барнуэлл.  Меня
называют садистом за то, что я говорю правду о слабых и неуверенных людях, о
тех, кто  правит нашим миром. Но  вы знаете, что многие  из нас верят мифу о
том, что Бог  есть любовь. Но  Бог  поощряет войны, жестокость, эксплуатацию
слабых сильными.  Он разоряет людей,  посылая  засухи, ураганы и наводнения,
насылая болезни на их посевы. Тысячи лет человек лжет и в то же самое время,
воздев руки, говорит: "Покарай меня, Боже, смертью, если я говорю неправду!"
И нигде в истории не отмечен  факт,  что Бог покарал кого-то  смертью за то,
что тот солгал. Ненависть -- вот ключ  к Богу и ключ к человеку. Большинство
людей  прикрывают   свою   врожденную  ненависть  и  враждебность  ко  всему
притворным благородством.  Хотите  знать правду об Обри Муне?  Он никогда не
притворялся  благородным  и  никогда  не  прятал  ненависти  и враждебности,
которые присущи ему от рождения. Вот  почему  Обри Мун самый честный человек
из всех, кого вы знаете, мисс Барнуэлл.
     Элисон посмотрела прямо на него:
     --  Так, значит, люди  ненавидят  вас за  то, что  вы не  притворяетесь
благородным, каким и не являетесь на самом деле?
     -- Так они сами притворяются, мисс Барнуэлл. Притворяются.
     -- И чтобы  наказать их,  вы выступаете в роли  Бога, такого Бога,  как
себе представляете, и насылаете засухи, ураганы, наводнения, неурожаи, чтобы
покарать их?
     Черные глазки вспыхнули.
     -- Верно, что я услышал какую-то нотку дерзости, мисс Барнуэлл?
     Она улыбнулась:
     -- А я вообще дерзкая во всем, что не касается моей работы, мистер Мун.
Может быть, мы приступим к делу?
     -- А  вы довольно неожиданно себя ведете, мисс Барнуэлл,  -- заявил он.
--  И это при таком приятном  лице и грудях  такой хорошей формы, должен это
признать.  И все же, как вы предложили, давайте приступим к делу, связанному
с рекламой моего юбилея.
     Элисон сидела не двигаясь, уставив карандашик в блокнот и молясь, чтобы
покрасневшие щеки не выдали ее волнения.
     * * *
     Примерно за двадцать минут до того, как  начался разговор Элисон с Обри
Муном, одна из телефонисток на третьем этаже получила сигнал из комнаты 609.
     -- Да, пожалуйста?
     В ответ тихий и отрешенный женский голос произнес:
     -- Не могли бы вы послать телефонную книгу в номер 609, будьте любезны.
     -- Какую телефонную книгу, мисс? У вас есть  четыре телефонные книги на
полочке в тумбе возле вашей кровати.
     -- О. --  Последовала пауза. -- Хорошо, можете мне  послать  бостонскую
телефонную книгу?
     -- А могу я посмотреть номер телефона для вас, мисс?
     -- Пожалуйста... я хочу книгу.
     -- Сию минуту, мисс. -- Прервав соединение, телефонистка спросила: -- А
кто там, в 609-м?
     Миссис Вич просмотрела список клиентов на своем столе и сказала:
     -- Мисс Памела Прим. Новенькая, насколько я знаю.
     -- Она хочет, чтобы мы послали ей телефонную книгу Бостона.
     Книгу  тут же  отнес  посыльный. Через двадцать минут  над  номером 609
снова загорелся красный огонек. И снова послышался тихий голос:
     -- Я хочу, чтобы вы прислали мне... телефонную книгу города Чикаго.
     На этот раз телефонистка не стала задавать лишних вопросов.
     -- Сейчас, мисс.
     В "Бомонде" не задавали вопросов, несмотря ни на какие раздражения.
     -- Может, она тренируется в чтении?  -- сухо заметил посыльный, забирая
вторую телефонную книгу в течение получаса.
     Через двадцать минут красная лампочка над номером 609 снова вспыхнула.
     --   Можете...  можете  послать  мне   телефонную   книгу  Филадельфии,
пожалуйста?
     -- Конечно, мисс. -- Отключив  связь, телефонистка, посылая человека  в
третий раз, не удержалась: -- Сумасшедшая
     сучка!
     Миссис  Вич  принимала  такие странные требования по телефону уже много
лет. И  часто,  как  отложилось  в  уголках  ее  памяти,  это  были  сигналы
опасности. Опасности для отеля, который  был частью ее  жизни. Поэтому через
пятнадцать  минут после того, как третья книга  была  послана наверх, миссис
Вич подошла к пульту, который обслуживал шестой этаж.
     -- Были еще звонки из номера 609, Фло?
     -- Нет, миссис Вич. Я так думаю, она коллекционирует телефонные книги.
     -- Соедини меня с мистером Шамбрэном, -- коротко приказала миссис Вич и
прошла к своему месту.
     Вежливый ответ Шамбрэна последовал тут же:
     -- Да, миссис Вич?
     -- 609-й затребовал у нас три иногородние телефонные книги, -- доложила
миссис Вич. --  Мисс Памела Прим,  судя по  регистрационной  карте. И больше
никаких звонков оттуда. Я боюсь...
     -- Шантажистка ищет адреса, так, что ли? -- предположил
     Шамбрэн.
     --  Мне кажется, здесь что-то другое, сэр, -- спокойно  ответила миссис
Вич. -- Их можно использовать для того, чтобы на них встать.
     Голос Шамбрэна тут же переменился:
     -- Благодарю вас. Вызовите мне Джерри Додда с общим ключом от номеров.
     Когда Шамбрэн и офицер охраны постучались  в дверь номера 609, никакого
ответа  на последовало. Джерри Додд воспользовался общим ключом, и они вошли
в комнату.
     -- Спаси нас Бог! -- воскликнул Джерри, у которого перехватило дыхание.
     Голые пятки мисс Памелы Прим болтались на некотором расстоянии от пола.
Стул, на  котором прежде лежало несколько  телефонных книг, был  отброшен  в
сторону. Мисс Прим повесилась на поясе от махрового халата.
     Самоубийства в больших  отелях -- не такое уж  необычное событие.  Додд
обрезал  пояс и положил  мисс Прим на кровать. Было видно, что искусственное
дыхание уже  не поможет. Они проделали обычную  процедуру,  вызвав полицию и
послав за  кислородным баллоном и маской,  которые  хранились в изоляторе на
втором этаже. Но это было  только  формальностью,  потому что  она  была уже
мертва.
     -- Никогда не слышал раньше  ее  имени, --  сказал Джерри Додд, оставив
последние усилия оживить девушку.
     -- А вы знаете, кем она была? -- спросил Шамбрэн.
     -- Девушкой по  вызову, -- ответил  Джерри. --  Сто пятьдесят баксов за
ночь. Многие здесь знали ее в лицо и называли герцогиней.
     Первой мыслью Шамбрэна было выгнать вон ночного клерка с регистрации. В
"Бомонде" не  разрешалось сдавать комнаты известного рода профессионалам. Но
вспомнил,  что  Карл  Неверс, клерк, который обычно  дежурит  по  ночам,  не
работал из-за болезни. Его заменял один из дневных, а он мог не найти причин
отказать мисс Памеле Прим.
     Весь багаж мисс Прим состоял из  небольшой сумочки. Она лежала открытой
на   тумбочке.   Шамбрэн   просмотрел   ее  содержимое,   выполняя   обычную
формальность. Кроме губной помады, пудреницы и нескольких ключей в  ней было
только одно  заказное письмо, адресованное  мисс Памеле Прим, в дом, который
находился всего в  нескольких  кварталах от  отеля "Бомонд". Адрес  и имя на
обычном  конверте были  написаны  на  пишущей машинке. В  качестве обратного
адреса был указан Главный почтамт.
     Само  письмо  тоже было  напечатано на машинке  на  довольно  приличной
бумаге. Читая его, Шамбрэн от удивления даже беззвучно присвистнул.
     "20 декабря
     Дорогая мисс Прим!
     Я прекрасно  знаю,  как  вы  ненавидите  Обри Муна. Мне  также  отлично
известно состояние ваших финансов. У меня есть
     предложение, которое смогло бы удовлетворить вашу жажду мести и крайнюю
потребность в деньгах.
     В  данный  момент  на  ваш  счет  в  "Уолтхем  траст компани",  что  на
Мэдисон-авеню, помещена сумма в 10  000 (десять тысяч)  долларов.  Вы можете
взять ее хоть сегодня и использовать как вам  будет угодно. Можете заплатить
долги, скрыться из страны или разжечь ими костер.  Вы  получите право на эти
деньги в том случае, если Обри Мун умрет через два месяца,  считая  от этого
дня, а чтобы быть точным -- до  20 февраля. Если вы возьмете деньги и он  не
умрет до полуночи 20 февраля, вы сами не проживете и дня.
     Если вы не возьмете этих денег, то останетесь жить, но много, много раз
пожалеете  о том,  что  упустили шанс избавиться от  Муна,  от его власти  и
собственной деградации".
     Подписи никакой не было.
     Шамбрэн передал письмо Джерри Додду не сказав ни слова.
     -- Да  это просто какая-то шутка, -- предположил тот. -- Если вы готовы
заплатить десять грандов за то, чтобы кого-то убили, вы не  станете нанимать
невротическую девушку  по вызову.  Вы найдете  профессионального  убийцу  за
половину этого куша.
     --  Вы  не  знаете,  был  ли  Мун  в  числе  ее  клиентов?  --  спросил
управляющий.
     --  Примерно  пару  раз  в месяц,  по  докладам  ночных  дежурных,  она
проводила у него час или два.
     -- Я  хотел  бы знать немного больше,  --  холодно  заметил Шамбрэн. --
Сегодня пятнадцатое.  У нее осталось шесть дней, считая  сегодняшний, но она
предпочла сдаться. Думаю, она понимала, что не сможет сделать это, и выбрала
такой ужасный исход.
     -- За десять грандов я сам бы  прихлопнул Великого Человека,  -- заявил
Джерри.
     К шести тридцати этого дня весть о самоубийстве в отеле "Бомонд"  стала
достоянием  публики.  Смерть какой-то  девушки по вызову в  большом отеле не
привлекла бы внимания бульварной прессы. Но необычное письмо, найденное в ее
сумочке, вскрыло связь девушки со знаменитым на весь  мир Обри  Муном, а это
сразу же  стало новостью номер один. "Заговор с целью  убийства  знаменитого
писателя".
     Выпуск   телевизионных  новостей  в  шесть  тридцать  дал  свою  версию
происшедшего. Закинув руки за голову, Джон Уиллс лежал в своем однокомнатном
номере на четырнадцатом этаже "Бомонда" и смотрел телевизор.
     Как только диктор  начал  читать  письмо, которое  было найдено  у мисс
Прим, он вскочил, быстро подбежал к  телевизору  и выключил его. На  его лбу
проступили капельки пота. Уиллс зажег свет над бюро и выдвинул средний ящик.
Там лежали чистые рубашки.
     Приподняв  несколько  рубашек,  он  нашел  лежащий между ними аккуратно
свернутый голубой шарф.  В него были завернуты небольшая  папка и компактный
автоматический пистолет.
     Джон открыл папку, достал из нее лист бумаги и начал читать написанное,
шевеля при этом губами.
     "20 декабря
     Мой дорогой Джон Уиллс!
     Я прекрасно знаю,  как  вы  ненавидите  Обри Муна.  Мне  также  отлично
известно состояние ваших  финансов. У меня  есть предложение, которое смогло
бы удовлетворить вашу жажду мести и крайнюю потребность в деньгах.
     В  данный  момент  на  ваш  счет  в  "Уолтхем  траст  компани",  что на
Мэдисон-авеню, помещена сумма в  10  000 (десять тысяч) долларов.  Вы можете
взять ее хоть сегодня и использовать ее как вам будет угодно..."
     Уиллс быстро перевел взгляд на последние строчки:
     "Если вы возьмете деньги, а он не умрет до полуночи 20 февраля, вы сами
не проживете и дня..."
     Онемевшими пальцами  Уиллс сложил лист и сунул его  обратно в папку. На
какой-то момент он  положил  руку  на  автоматический пистолет,  ощущая  его
ладонью.
     -- Что это еще за нонсенс? -- вслух спросил он.


     Часть вторая


     На лейтенанта  полиции  Харди  всемирная слава Обри  Муна  не произвела
никакого  впечатления.  Харди  был большим, смуглым,  атлетически  сложенным
молодым человеком, он  выглядел добродушно  и  был похож больше на защитника
футбольной команды, чем на детектива, который расследует убийства. Восточные
сокровища в гостиной Муна, слабый аромат курений и сам хозяин, развалившийся
на своем троне, -- все это показалось молодому лейтенанту очень странным. Он
решил, что это какой-то особый род помешательства.
     Обри Мун  реагировал  на  появление полицейского так  же,  как  мог  бы
отнестись  к надоедливой  мухе.  Великий  Человек словно  одел непроницаемую
маску на свое пухлое лицо, и его эмоции, если  только они у него появлялись,
было невозможно прочитать.
     --  Мы  навели справки в "Уолтхем траст компани", мистер Мун, -- заявил
Харди.  -- Десять тысяч долларов были помещены туда, предположительно  самой
мисс Памелой Прим, и затем забраны ею же.
     --  Вы  сказали  "предположительно",  лейтенант?  А  нельзя  ли  узнать
поточнее, кто их поместил, когда,  как?  "Предположительно",  так  я  вам  и
поверил!
     -- Мы это уточняем, -- пояснил Харди.
     -- Браво! -- проговорил Мун усталым голосом.
     -- А кто  ненавидит вас  так сильно, что готов заплатить  десять  тысяч
долларов за ваше убийство? -- поинтересовался Харди.
     Мун рассеянно улыбнулся:
     -- Сотни людей. О, буквально сотни!
     -- Здесь не над чем смеяться, -- сказал лейтенант.
     --  Зависит  от  того,  как  на это  посмотреть,  лейтенант.  Для  меня
представить, будто несчастная Памела всаживает мне нож меж ребер, лежа рядом
со  мной на  моем  диване, или отравляет мое питье,  или  душит шнурком,  на
котором  висит  картина, на самом деле очень  смешно. У нее  было роскошное,
умелое тело, но ум маленькой сентиментальной восьмилетней девочки.
     Из угла комнаты  послышался  шипящий  звук.  Это  Пьер Шамбрэн выпустил
сквозь  зубы воздух.  Он пришел вместе  с Харди  в  пентхаус и казался не на
шутку встревоженным трагедией с мисс Памелой Прим.
     -- Десять тысяч  долларов  -- это не  пустяк,  -- заявил лейтенант.  --
Наверняка  не найдется  сотни  людей, которые  ненавидели бы вас так сильно,
мистер Мун.
     -- Я был  бы крайне разочарован, если бы  это было не так, -- признался
этот.
     --  Бога ради, давайте кончать комедию!  -- призвал Харди. Мун повернул
голову и с явным презрением посмотрел на полицейского.
     --  Мой  дорогой  молодой человек,  кто-то  охотно  заплатил бы,  чтобы
увидеть меня  мертвым до того,  как я переступлю  свой  семидесятипятилетний
рубеж. Но  он  просто идиот,  если  положил  все яйца в  одну  корзину.  Под
корзиной  я  подразумеваю мисс  Памелу.  Она была  самым  неудачным выбором.
Полагаю, вы скоро  узнаете, у кого еще  вдруг  появился  неожиданный  счет в
банке.
     -- Считаете, что могли еще  кому-то предложить деньги за такую  работу?
-- нахмурился Харди.
     Мун фыркнул:
     --  Если  бы я очень хотел убить какого-нибудь Обри Муна,  -- хотя даже
предположить невозможно, что кого-то можно сравнить со мной, -- то я уж имел
бы  больше  одной тетивы  в луке и  не  постоял бы за расходами! Вам, должно
быть, ясно, лейтенант,  что  я  нуждаюсь  в  защите.  По-моему,  вы  и  ваши
начальники сделаете большую ошибку, если предположите, что со смертью Памелы
опасность для меня миновала.
     --   Если  вы  чувствуете   опасность,  --  сказал  Шамбрэн  спокойным,
бесцветным тоном, -- то, может, стоит отменить ваш
     прием  по  случаю  дня  рождения?  Вы  же  будете мишенью  для  двухсот
пятидесяти непроверенных гостей.
     --  Мой  дорогой  Шамбрэн, никто не имеет права давать  советы, как мне
менять мои  планы.  А вот  вам, как главному менеджеру  отеля, и  лейтенанту
следует побеспокоиться о моей безопасности.
     -- Прием? Какой прием? -- заинтересовался Харди.
     -- Мистер  Мун  желает  отметить  то чудесное событие, что  ему удалось
дожить до  семидесяти пяти лет,  --  пояснил Шамбрэн. --  Прием будет  дан в
большом бальном зале с двумястами пятьюдесятью гостями. Вечером в субботу.
     -- Не думаю, что комиссар полиции позволит вам идти на такой риск, если
все не выяснится, -- обрезал Харди.
     --  Не позволит  мне? -- Глаза  Муна заблестели. -- Было  бы  интересно
посмотреть, как  это он сможет меня остановить.  Я решил  праздновать и буду
праздновать  -- здесь,  в "Бомонде", или еще где-нибудь, если мистер Шамбрэн
желает объяснить совету директоров, почему  он  хочет оставить такое хорошее
место работы.
     Главный менеджер пожал плечами:
     -- Это ваша жизнь, мистер Мун. Если вы желаете рискнуть ею, то меня это
мало беспокоит.
     Мун тихо фыркнул:
     -- Вот теперь видите, лейтенант? Никто меня не любит.
     -- И все-таки я не могу понять, почему вы не принимаете это всерьез? --
проговорил Харди. -- Что вы знаете такого, чего не говорите нам?
     -- Ничего такого я не знаю, -- ответил  Мун, --  кроме того, что кто-то
решил  сыграть  со мной очень  дорогостоящую  шутку. Кто-то  хочет, чтобы  я
спрятался, засунул голову под крыло и выставил бы себя на посмешище. Но, как
говорил один известный государственный муж, "Я не выбираю бегство".
     * * *
     Никаких  вопросов о том, как скончалась Памела Прим, несчастная девушка
по вызову с таким невероятным именем, не возникало. Это  было  самоубийство.
Лейтенанта  Харди  озадачило  другое  --  угроза  убить  Муна,  которую  они
обнаружили в письме, найденном в сумке мисс Прим. Сначала он заподозрил, что
это была  всего лишь шутка,  которая  непреднамеренно привела ее к смерти Но
такое  предположение рассыпалось,  как только лейтенант  подумал  о деньгах.
Десять  тысяч  долларов  действительно  были  положены  на  имя  мисс Прим в
"Уолтхем траст". И она их сняла. По понятиям Харди, никто не  смог бы шутить
с суммой в десять тысяч долларов.
     Они  вернулись  в  офис  мистера Шамбрэна, откуда лейтенант доложил  по
телефону  полицейскому комиссару о  случившемся. То обстоятельство, что  Мун
оказался замешанным  в это дело, холодным ветром  пронеслось по  официальным
коридорам.
     Харди  взглянул на Элисон  Барнуэлл, которую пригласил Шамбрэн, отметил
про  себя:  "Девочка что  надо", но засомневался,  сможет  ли  она  в  таких
обстоятельствах достойно представить отель прессе.
     --  Защищать  Муна не  входит  в наши  обязанности, -- пояснил  Шамбрэн
Элисон твердым  голосом. --  Наше дело -- защитить отель. Ущерб уже нанесен.
Эта  история  о  самоубийстве  сегодня   будет  во  всех  вечерних  газетах,
программах радио и телевидения.  На первое место ее  выводит связь с  Муном.
Так  что с  завтрашнего  дня  около  наших  дверей  будут  толпиться  всякие
репортеры  и поставщики слухов.  -- Он с  раздражением  указал на заметку на
своем письменном столе. -- Уиллард Сторм уже рвется взять у меня интервью.
     Уиллард Сторм  был широко известным  молодым  репортером в городе.  Его
ежедневная  колонка,  которую он назвал  "Сторм-Сентер", вытеснила Уинчелла,
Салливана и других газетных ветеранов.  Сторм придерживался правила, которое
Шамбрэн  ненавидел: сенсация в газете  любой ценой, независимо от того, кого
она ранит.
     -- Здесь просто какой-то психоз, -- заметил Харди. -- Мне кажется, надо
быть круглым дураком, чтобы связываться с ним.
     Элисон побледнела.
     -- Как и лейтенанту, мне трудно думать  об  этом как  о какой-то шутке.
Десять тысяч долларов!
     Шамбрэн сделал нетерпеливый жест.
     --  Размер суммы не должен удивлять  вас в  этой работе, Элисон.  Я уже
прочитал вам небольшую лекцию на эту тему сегодня утром. Отель набит людьми,
для которых десять  тысяч долларов -- это просто  карманные  деньги. Для вас
они могут выглядеть как заработок за целый год, а для них это сумма, которую
они берут с собой, отправляясь побродить по магазинам. -- Он стукнул кулаком
по  столу. -- Вы  хоть  что-нибудь знаете об этой  работе? -- Его голос стал
злым. -- Вас неумолимо влечет к людям, у которых нет неограниченного счета в
банке. Вы видите  стенографисток или продавщиц из магазинов, которые смотрят
на  шикарные витрины  в нашем  вестибюле, и знаете, что они  мечтают о  дне,
когда смогут что-нибудь купить, но этот  день никогда не придет. И  пока они
смотрят, жирные богатые сучки проходят  мимо  них и покупают все, что хотят.
Возьмите  наших телефонисток.  Они пропускают через свои  руки сотни делишек
между  мужчинами  и дамами. Не дают  пройти  плохим  звонкам  в неподходящее
время, принимают тайные  сообщения. Они  безвылазно  сидят  в нашем офисе на
третьем  этаже.  Знаете  ли  вы, что они  счастливы,  если получат хоть пять
долларов  чаевых в год? Богатые желают,  чтобы  их хорошо  обслуживали. Если
девочки пропустят  хоть один  неправильный вызов  или  как-то сделают тайное
сообщение известным, то богатые тут же  потребуют от меня их крови. Возьмите
Амато, нашего менеджера  по  банкетам. Он заработал язву. Она уже сейчас, за
неделю до приема,  кровоточит,  потому что Мун  сделал из него мальчика  для
битья. Обед у Муна будет превосходным,  но Амато все равно получит свою долю
побоев. Я ненавижу супербогатых! Ненавижу таких, кто может выбросить  десять
тысяч долларов, чтобы вынудить повеситься такую девушку, как Прим. Она впала
в  отчаяние, потому что служила этой индустрии удовольствий,  которая должна
работать день и ночь год за годом.
     --  А мы,  --  сказала  Элисон, глаза которой вдруг загорелись, -- мы и
есть  главные  инженеры  этой  индустрии  удовольствий.  Отель  "Бомонд"  --
площадка для развлечений богатых людей в  Нью-Йорке.  Так прямо и  сказано в
нашем буклете.
     -- Все верно, -- рявкнул Шамбрэн все еще сердито. -- Мы и есть мальчики
на побегушках для богатых. Но мы не станем целовать им ноги.
     * * *
     Джон Уиллс снова растянулся на кровати в своей комнате на четырнадцатом
этаже  и уставился  в потолок сквозь сигаретный дым. Морщинки в  уголках его
глаз сомкнулись, как отболи. Это  и была  боль,  жестокая,  не  утихающая, с
которой он жил уже двенадцать лет.
     Джон Уиллс  было его легальное имя, признанное судом, но по рождению он
был  Джон  Макайвор.  Имя  Макайвор  прозвучало  бы  для  Шамбрэна  как удар
колокола.  Оно прозвучало бы  как  колокол и для  любого  газетчика, который
работал в пятидесятых годах. Имя капитана Уоррена Макайвора, исключенного из
британской армии за любовную связь с женой начальника, тогда обошло страницы
всех газет. Это не было обычным адюльтером. Суд пытался доказать, что Уоррен
Макайвор не очень-то интересовался любовными делами, а пытался  использовать
жену полковника для того, чтобы  завладеть секретными  материалами,  которые
были в  его распоряжении. Так как  полковник был  связан  с "бомбой", Уоррен
Макайвор  выглядел  сущим  негодяем,  хотя  и  пытался разыгрывать  из  себя
невинность.  Макайвор  отрицал свою связь  с леди, так  же как и обвинение в
шпионаже.  Дело  было усугублено странным признанием леди,  которая заявила,
что  мужчина, с  которым она  имела  любовную  связь, был не  кто иной,  как
знаменитый  писатель,  журналист и  путешественник Обри  Мун. Это было явным
абсурдом,  потому что управляющий отеля, горничная и официант, обслуживающий
номера, -- все  они подтвердили, что мужчина,  который зарегистрировался как
"мистер   и  миссис  Макайвор",  а  потом   был   замечен   с  этой  леди  в
компрометирующих  позах,  не  кто  иной,  как  Макайвор.  Мун  был  известен
британской  публике,  словно  кинозвезда.  Никто  не смог  бы спутать  этого
темного угрюмого, элегантного мужчину с белокурым капитаном Макайвором.
     Обвинение в  шпионаже не было доказано, хотя публика мало сомневалась в
этом  факте. Всюду со знанием дела  говорили, что дыма без огня  не  бывает.
Капитан  Макайвор  был  с  позором  изгнан  со  службы,  а  два  года спустя
застрелился в маленькой комнате отеля в Ливерпуле.
     Капитан Уоррен Макайвор  был  отцом Джона Уиллса.  Уиллс  была  девичья
фамилия его матери.
     Когда с отцом случилось это несчастье, Джон Уиллс был  в Корее, в рядах
армии  Соединенных  Штатов.  Сначала  до него  дошли  только  самые  краткие
сведения об этом,  но  потом  все  приняло размеры  сенсации,  что  серьезно
повлияло на отношения Уиллса с товарищами. Друзья-летчики не хотели говорить
с ним о  случившемся, и это привело  к его некоторой изоляции. Он понял, что
ему перестали доверять. Ведь он  был сыном шпиона, хотя обвинения в шпионаже
и не были доказаны.
     Письма, которые Джон получал от матери, просматривались. Мать страдала,
но твердила одно: она верит своему мужу, любит его и будет защищать несмотря
ни на что.
     Отношения Джона  Уиллса  с отцом  перестали  быть нормальными с  начала
войны. Уоррен Макайвор вступил в британскую армию  в 1939 году. Его семья на
продолжительное  время  вернулась в Америку.  Джону тогда  было  десять лет.
Целых  семь  лет его  контакт с  отцом поддерживался  только письмами. Когда
Америка  в 1941  году  вступила  в  войну,  Макайвор ценой некоторых  усилий
остался в британской армии. Он  был  специалистом по бомбам. Так как все это
время  шли  налеты  на  Лондон,  Макайвор  занимался  самоубийственным делом
обезвреживания  неразорвавшихся бомб, которые падали на город. Это требовало
стальных  нервов и  известного  героизма,  что могут понять  только те люди,
которые пережили все  это. Маленький  Джон представлял  себе отца как героя.
Когда Уоррен Макайвор  был награжден лично королем, то  он превратился в его
глазах просто в сказочную фигуру.
     Макайворы воссоединились в Англии в 1947 году. В то лето Джону было уже
восемнадцать. Уоррен Макайвор остался  в британской армии, потому что трудно
было найти работу, а его специальные знания делали его ценным специалистом в
условиях подготовки к неминуемой новой войне.
     Уоррен Макайвор оказался не таким, каким его ожидал увидеть сын. Он был
спокойным,  склонным к самоанализу человеком и лишенным героического ореола,
вопреки  надеждам   Джона.  Но  этот  недостаток   был  восполнен  теплым  и
дружественным  отношением отца. Они вместе гуляли по Лондону,  предпринимали
поездки за город на рыбную ловлю и вскоре стали так близки, что  им  не надо
было много  слов, чтобы  друг  друга понимать.  Но  была и еще одна вещь,  о
которой Джон вспоминал в  Корее снова и снова, когда до него начали доходить
плохие новости  об отце. Дело  в том,  что  он не встречал еще таких любящих
друг друга людей и столь же подходящих один другому, какими были его отец  и
мать.  Так что  ему было  очень  трудно  поверить, что  Уоррен Макайвор  мог
завести по любой причине  отношения с другой женщиной... Но  война делает  с
людьми странные вещи. В его  же отряде было немало  офицеров, которые всегда
носили с  собой фотографии  жен, часто с  детьми, и одновременно пускались в
такие романтические приключения, о каких и подумать не могли в мирное время.
     Когда о случае с Макайвором раззвонили в газетах, Джон как раз отслужил
положенный срок, уволился из армии и вернулся в Англию. Он был потрясен тем,
что увидел. Родители жили  в маленькой  дешевой квартире в лондонском районе
Стритхэм.  После того  как его уволили  из армии,  Уоррен  Макайвор  не смог
удержаться ни на одной работе. Каждый раз,  когда ему удавалось  устроиться,
его выгоняли, прежде чем он успевал по-настоящему вцепиться в нее зубами.
     -- Похоже, кто-то ходит за ним по пятам, ждет, когда он что-то подыщет,
а затем захлопывает ловушку, -- объяснила Джону мать.
     Макайвор был побежденным человеком. Он выглядел физически больным. Джон
часто ловил на себе взгляд  отца, но  тот каждый  раз быстро  отводил глаза.
Джон не мог убедить отца,  что верит ему. Беда состояла в том, что не во что
было верить. Его отец никогда не обсуждал то дело. И только один раз  сказал
в сердцах: "Джонни, принимай меня таким, каков я есть. Я отрицал все это так
много раз. И нет смысла снова отрицать все это перед тобой".
     Но пришло  время,  когда Уоррен  Макайвор  принял решение, о котором не
знали  ни  его жена,  ни  сын. Он  больше не мог так жить и сказал  им,  что
открылась возможность  получить работу  в  Ливерпуле.  Почему он выбрал  для
того, чтобы там умереть, именно Ливерпуль,  Джон так и не узнал. В последний
день  перед  тем, как  отправиться в этот  город,  чтобы "поговорить  насчет
работы", отец предложил ему погулять по Лондону, как в старые времена.
     Они молча прошли многие  мили. Случайно Макайвор показал на здание, где
он  обезвреживал бомбу. Потом они наконец зашли в маленькую пивную где-то на
окраине,  уставшие,  голодные,  измученные жаждой. И  вот  здесь,  за пивом,
холодным мясом и хлебом с сыром Уоррен Макайвор рассказал сыну
     свою историю. Это случилось как бы непреднамеренно, когда они оба молча
погрузились  в  мысли  о  той  трагедии,  про  которую  все  еще  напоминали
незалеченные от авиационных налетов раны на теле Лондона.
     -- Трудно понять, как люди, пережившие все  это, могут снова  допустить
войну,  --  произнес Джон. -- Они прошли через это  и  все же верят  каждому
слову  политика  или  государственного деятеля,  которые хладнокровно  хотят
втянуть их в новую войну.
     --  Правда -- странная  вещь,  -- подхватил Уоррен  Макайвор, -- словно
какое-то отвлеченное понятие. Вот я говорю: "Колонна Нельсона была построена
за один год" -- и знаю, что  это правда. А эти русские переписывают историю,
и  им то, что мы сегодня  признаем  за ложь, кажется правдой. Я опасаюсь, не
сделали  ли  и  наши  историки то  же  самое в прошлом?  Все-таки  правда не
абсолютна. Правда  -- это то, во  что мы  верим сейчас,  независимо от того,
основана она на исторических  фактах или нет. -- Он набил почерневшую трубку
табаком из  пластиковой коробочки и с горечью произнес: --  Я должен был это
знать.
     От последних слов отца Джон почувствовал боль.
     Но  ему  хватило  ума промолчать.  Впервые после  возвращения  он вдруг
понял, что отец готов все ему рассказать. Но когда Макайвор заговорил снова,
Джону на какой-то момент показалось, что он ошибся.
     * * *
     -- Тогда, в сорок пятом, -- сказал Макайвор, -- я продолжал мою работу,
ездил по городу, туда, где, по сообщениям, оставались неразорвавшиеся бомбы,
прослушивал их стетоскопом, свинчивал головку взрывателя,  зная, что даже от
малейшего кашля можно взлететь  к  небесам.  Это было  очень  нервное  дело,
Джонни.  Поэтому,  когда  выдавалось   хоть  немного  времени,  я   отдыхал.
Расслаблялся, будучи совершенно измотанным.
     Как-то ночью бомба угодила в отель "Брансуич-Хаус".  В разгар  налета я
оказался среди спасателей,  которые растянули под  окнами сетку, чтобы  люди
могли  в нее прыгать.  И тут я увидел мужчину в окне третьего или четвертого
этажа. Он словно  одержимый боролся  с женщиной и двумя  детьми  -- старался
оттолкнуть  их в сторону, чтобы прыгнуть  первым.  Когда мы вытащили  его из
сетки,  я  узнал  его.  Это  был  Обри  Мун,  знаменитый  писатель,  военный
корреспондент. Его  лицо было мне знакомо по фотографиям в газетах и  кадрам
кинохроники. Между прочим, та женщина и ее  дети спаслись как раз перед тем,
как рухнуло все крыло этого дома. Спаслись, но не благодаря Муну.
     Впервые в жизни Джон услышал в голосе отца нотки лютой ненависти, когда
тот упомянул это имя.
     --  А примерно неделю спустя я был  свободен от дежурства, -- продолжил
Макайвор. --  Мун приехал в наш офицерский  клуб в  качестве  гостя. Он  был
важной шишкой. Люди по всему миру плакали за утренним  чаем над его отчетами
о храбрости лондонцев,  стойко  выполняющих  свой долг,  несмотря на  то что
почти  каждую ночь  на их  головы  с неба  падает  смерть. Это были хорошие,
добротные  репортажи.  Наш командир попросил Муна произнести небольшую речь.
Тот  рассказал о бомбардировке отеля  "Брансуич-Хаус",  о  героизме людей  и
своих  личных  подвигах  по  спасению  многих  жизней. --  Макайвор  глубоко
вздохнул. -- Я был ошеломлен, Джонни! Мы не строили из себя героев в те дни.
Тогда я взял,  поднялся  и  рассказал  всем, что  видел.  Это было  не очень
тактично, но иначе  я просто  не мог. Мне было невыносимо больно видеть, как
он  раздувает щеки,  когда  на  самом  деле этот  человек  просто трус.  Мун
выглядел очень  бледно, я получил  за  свой  поступок публичное замечание, а
неофициально  командир  похлопал меня  по  плечу.  Конечно, я понимал,  что,
сделав  это, не приобрел себе друга, но и  не  предполагал, что нажил  очень
сильного,  влиятельного  врага,  да  притом  еще  и  богатого, который будет
преследовать  меня, пока  я жив или пока жив он сам.  --  Макайвор нетвердой
рукой поднес спичку к  трубке  и добавил:  --  И  знаешь что, Джонни? С того
самого дня  я больше  ни разу  не  видел  Муна. Но он стоял у меня за спиной
каждую минуту в течение всех этих ужасных семи лет.
     Джон все еще молчал, боясь прервать его признание.
     --  Ты  знаешь,  почему я  остался в армии  после окончания  войны?  --
спросил отец.  --  Не было  работы. Я совершенствовал мои  познания, которые
требовались  для  продолжения  службы,  и  меня  направили  в  другой  полк.
Командиру этого полка во время  войны было  временно присвоено  генеральское
звание, а теперь он вернулся к своему постоянному чину полковника и вел себя
так, будто весь мир был  виноват  в этом  его понижении.  Он был законченный
негодяй,  но  женат  на  изумительно  привлекательной молодой  женщине.  Она
служила в его подчинении, в женском вспомогательном подразделении, и, может,
увлеклась его золотыми галунами,  всеми  теми  отличиями, которые  так много
значат  во время  войны. В общем, влюбилась  в  него.  Мы  с  твоей  матерью
встречались  с  ними на  официальных  приемах. Мне нравилась эта женщина. Ее
звали Кэтлин. Когда я говорю,  что она нравилась мне, я имею в виду, что так
может нравиться  человек,  который  работает  рядом с  тобой и с которым  ты
каждый день встречаешься по службе. Между  нами  ничего не  было.  Абсолютно
ничего. Вот и вся история, Джонни, которая  теперь будет переписана  заново,
так что ложь станет правдой.
     Однажды вечером были танцы где-то в большом  частном доме. Я потанцевал
с Кэтлин --  самый обычный  танец. Все  младшие  офицеры  танцевали с женами
начальников, это было чем-то вроде нашей  обязанности. В тот  вечер она была
как-то неестественно напряжена, будто доведена до отчаяния. Кэтлин попросила
меня проводить ее на  террасу, чтобы  подышать свежим воздухом.  Почему  она
выбрала меня,  я до сих пор не понимаю. Все это было очень  странно. Она  не
терпела  полковника  --  любила  кого-то  другого.   Ей   надо  было  как-то
освободиться, с кем-то  поговорить. Мог ли я ей чем-то помочь? Она спросила,
не хочу ли я стать ее другом.
     -- Разумеется, я сказал "да", не думая о том, как это много значит.  На
следующий  день  Кэтлин  позвонила.  Не  смогу  ли  я  приехать  в отель  на
Рассел-сквер, комната  6В. Это обеспокоило меня. Мне не хотелось ввязываться
в эти семейные дела. Но она с таким отчаянием просила помочь, что я поехал.
     Трубка Макайвора погасла. Он  было  потянулся  за зажигалкой, но  потом
передумал и положил трубку на стол. Джон заметил, что руки отца дрожат.
     -- Я приехал в  этот отель, -- медленно сказал  Макайвор.  -- Подошел к
комнате  6В  и постучал  в дверь. Кэтлин была там, пьяная и в  истерике. Мне
пришлось похлопать ее, чтобы привести в  чувство. И она мне  все рассказала.
Человек, с которым она находилась в любовной связи,  был  Обри Мун. Ему было
уже под шестьдесят, но у таких знаменитых людей не бывает возраста. Я думаю,
он   ослепил  ее   обещаниями   дома  в  Лондоне,  виллы  в  Каннах,  яхтой,
апартаментами в Нью-Йорке,  платьями, бриллиантами -- и еще бог  знает  чем.
Она  не была  юной девочкой, чтобы польститься на такие вещи, но кто  знает?
Дело  было  в том,  что Мун ее  раздавил,  она  была в  состоянии близком  к
самоубийству.
     И в самой середине этой сцены в комнату вдруг входит полковник, а с ним
менеджер  отеля и  частный детектив. Полковник решил, что это я и  есть  тот
самый  "мистер Уилсон", который зарегистрировался  с  "миссис  Уилсон",  его
женой.  Я,  естественно,  отрицал это.  Должен сказать,  что  и Кэтлин  тоже
отрицала это, тогда и после. Она говорила правду. Человек, который держал за
собой на имя Уилсона эту комнату в отеле в  течение последних двух  месяцев,
был Обри Мун.  Но знаешь, что было потом, Джонни? Клерк отеля присягнул, что
тем человеком, который  оформлял у него номер, был  я. Горничная и официант,
работающие в отеле, показали, что видели меня в комнате и заставали в разных
вольных ситуациях с Кэтлин. Они с сожалением смотрели на нее. Все знали Обри
Муна в лицо, ни один человек не смог бы спутать меня с ним.
     Я... я не знаю, Джонни, как все произошло. Я был отдан под военный суд.
К  счастью,  обвинение  в  шпионаже  отпало,   но   Муну  этого  было   явно
недостаточно. Он хотел дискредитировать меня и  выставить из Англии. Я никак
не мог удержаться  на работе.  Меня  выгоняли  через минуту после  того, как
брали. Мун  мог находиться где угодно,  хоть на  Тибете, но кто-то,  кому он
платил, зорко за мной  следил. Бесконечные, бесконечные  гонения  целых семь
лет, Джонни! Как-то раз я пришел к нему. Он рассмеялся мне в лицо и напомнил
тот день  в офицерском клубе, когда я сделал из него дурака. Я знал, что тот
день он никогда  не забудет. И понимал, что мне нечего и думать  бороться  с
ним,  с  его деньгами и  влиянием. Никому  не  позволено  наносить ущерб его
тщеславию и величию. И я  понял одну вещь,  Джонни. Нельзя  бороться  против
больших  денег.  Человек с деньгами  может  делать  что  хочет, безразлично,
честное это дело или нет. Сначала я думал, что он устанет и снимет свою ногу
с моей шеи. Теперь же знаю, что он никогда этого не сделает.
     После длительного молчания Джон спросил:
     -- Есть  одна вещь, которую я не понимаю, отец.  Это было случайно, что
полковник застал тебя с леди в комнате на Рассел-сквер?
     Уоррен Макайвор устало покачал головой.
     -- Мун был уже готов порвать с  Кэтлин и наблюдал  за ней.  Наверное, в
тот вечер кто-то подслушал,  как она просила меня помочь  ей. Следует отдать
ему должное,  он  убил  одним  камнем  сразу  двух  птиц. Выждал,  когда она
позвонила  мне  и  попросила  прийти в  отель. Оба  его  свидетеля были  уже
наготове. Тогда он сообщил  полковнику, и  ловушка захлопнулась. -- Макайвор
посмотрел на сына. -- Это правда, Джонни, чистая правда. И хотя  ты узнал ее
слишком поздно, но это правда.
     Джон  почувствовал,  что  в  нем   закипает  ярость.  Пальцы  Макайвора
сомкнулись вокруг запястья сына.
     -- Но никогда  не  пытайся  отплатить  ему, Джонни, за  меня.  Тебе  не
выиграть. Нельзя бороться против денег. Ты только увеличишь список его жертв
и окажешься там же, где и я, вот и все, чего добьешься.
     Двумя  днями позже  бывший  капитан Уоррен Макайвор вышиб себе мозги  в
ливерпульском отеле, и вся эта несчастная история снова  всплыла на страницы
газет.  В  своем горе Джон увидел, что "правда" -- это всего только  неясная
тень.
     * * *
     Трагическая  кончина Уоррена Макайвора должна была бы стать концом этой
саги. Но все оказалось совсем не так.
     Джон привез  мать обратно в Америку. Мун жил  в Нью-Йорке, в знаменитом
отеле "Бомонд". Джон с матерью сняли небольшую квартирку  в Гринвич-Виллидж.
Ему надо было работать,  чтобы поддержать  их обоих. У него  не было никакой
специальности,  кроме летной, приобретенной в  армии. Ему показалось, что он
может  устроиться  на  работу  в одном  из больших  аэропортов  коммерческих
авиакомпаний.
     Он  обратился  в  компанию  "Интернэшнл".  При  поступлении  на  работу
потребовалось  назвать имя,  имена  родителей  и массу Других  подробностей.
Когда  Джон выходил из офиса личного состава, кто-то  его сфотографировал. В
вечерней газете появилось  фото -- не очень хорошее  -- и заметка, в которой
говорилось,  что  Джон  Макайвор, сын  человека, подозревавшегося в передаче
атомных секретов врагу, ищет работу в "Интернэшнл". Снова была реанимирована
старая искаженная правда.
     И все повторилось для  Джона. В историю,  которую  рассказал ему  отец,
было трудно  поверить, но теперь он  знал, что  это  была голая, беспощадная
правда. Джон не мог получить работу, даже не мог что-то начать и не понимал,
за что ему все это. Наконец ему пришлось пройти легальную процедуру перемены
имени. Только тогда  он получил  работу  в качестве разъездного  директора в
компании "Кунарл лайн" и поехал в  Лондон, где он встретил Тони Вэйла, друга
Шамбрэна. Но однажды без всяких причин его уволили.  Он пошел к директору по
личному составу, который был неплохим парнем.  Оказалось, что кто-то сообщил
руководству, что он -- сын Уоррена Макайвора. Руководство очень сожалело, но
опасалось нежелательного выступления в прессе.
     И вот  все  стало  повторяться, словно  это  был  фильм:  устройство на
работу, увольнение, свара с союзом за получение права трудиться. В это время
скончалась его мать. Это не было для  него неожиданностью. Он видел, как она
увядала с каждым месяцем. Сердечная недостаточность, так  это называлось. Ей
было слишком тяжело наблюдать, как ее муж страдал все эти семь лет, а теперь
и  ее  сын  оказался  точно  в  том  же  положении.  Это  сделало  ее  жизнь
невыносимой.
     Вернувшись  домой после похорон матери, Джон  Уиллс поймал себя на том,
что у него появилась новая  привычка -- громко разговаривать  с самим собой.
При этом он не думал о своей матери, он думал об Обри Муне.
     -- Ты убил ее! -- сказал Джон так громко, что двое прохожих на тротуаре
испуганно на него взглянули.
     Жизнь для Джона  Уиллса не  стала лучше. Неудачи, в которых был виноват
Обри  Мун, преследовали  его,  куда бы  он  ни пошел. И  вот как-то утром  в
меблированные  комнаты,  где  Джон   жил,  пришло  заказное  письмо.  Вместо
обратного адреса был указан бокс  2187 на Главном почтамте. Он вскрыл письмо
и прочитал:
     "Дорогой Джон Уиллс!
     Я  прекрасно  знаю,  как  вы ненавидите Обри  Муна.  Мне также  отлично
известно состояние ваших финансов. У меня  есть предложение,  которое смогло
бы удовлетворить вашу жажду мести и крайнюю потребность в деньгах..."
     Он дочитал  до конца. Ему предлагали  деньги за то, чтобы Обри Мун  был
мертв до полуночи 20 февраля.
     Ну конечно, это  была шутка, всего-навсего жалкая шутка. Но когда  Джон
из простого  любопытства пошел в  "Уолтхем  траст"  на Мэдисон-авеню, деньги
оказались  уже  там.  И  это были  его  деньги.  Банк  получил  распоряжение
поместить их на счет Джона Уиллса. И никто, кроме него, не мог их снять.
     Он  не  взял  деньги,  но  впал   в  какое-то  лихорадочное  состояние,
придумывая всевозможные способы, как их использовать.
     Наконец-то и Макайворам привалило счастье после стольких лет неудач. Но
именно им,  а  не Муну. Ведь тот, кто положил  деньги, наверняка был не Мун.
Можно было рассматривать это предложение, обдумывать  его с  разных позиций,
ходить вокруг него, подобно человеку, покупающему лошадь, но все сходилось к
одному. Кто-то предлагал ему десять тысяч долларов за убийство Обри Муна.
     Каждый  раз, когда  Джон Уиллс доходил до понимания  этого,  он начинал
потешаться. Кем бы ни был его наниматель, он был прост,  как фруктовый торт.
Джон был  достаточно осведомлен и знал,  что профессионального убийцу  можно
нанять  за сумму куда меньшую, чем  десять тысяч долларов.  Ну хорошо, он не
профессиональный  убийца.  Конечно, очень  соблазнительно взять  эти деньги,
которые лежат в "Уолтхем траст" и ожидают его, но он же не убийца!
     Но потом понемногу огонек ненависти стал разгораться, как пламя в печи.
Джон  вспомнил жалкий  номер в отеле  Ливерпуля, где, гонимый  Муном, Уоррен
Макайвор выстрелил себе в висок. Вспомнил, как постепенно угасала мать и как
она умерла в результате постоянного преследования Муном их семьи. Он  понял,
что загнан в тупик и агент  Муна постоянно наблюдает за ним, готовый в любой
момент столкнуть в пропасть. Мун должен умереть.
     Но ведь Джон не убийца!
     Это  странное  письмо Джон читал  по двадцать раз  в день: "Я прекрасно
знаю, как вы ненавидите Обри Муна..." И конечно же давно  бросил бы всю  эту
историю, если бы не был Доведен до  отчаяния. Знал ли Уиллс, кто написал это
письмо? Едва ли. Он и представить себе не  мог такого человека,  который мог
выбросить десять  тысяч долларов на столь  некрасивое дело. И это в конечном
итоге натолкнуло его на новый ход мыслей.
     Жестокость,  с которой  Мун расправлялся с  Макайворами,  вполне  могли
ощутить  на  себе и  другие.  Джон  уже знал, что,  работая журналистом, Мун
дискредитировал  и  развенчал  многих  известных  людей. Некоторые  из  них,
наверное, находятся  точно в таком же положении, как он  сам, а может, и еще
хуже.  Скажем, богатый человек  мог оказаться лишенным  вещей,  к которым он
привык, -- влияния, престижа, может быть, даже семьи и людей, которых любил,
и стал таким же беззащитным в некоторых обстоятельствах, как сейчас оказался
Джон.  Так  почему  бы ему не выбросить ради торжества справедливости десять
тысяч долларов? А Джону не взяться за  выполнение этой задачи? Ведь он же не
женщина, которая физически  не в  состоянии сделать эту работу, и не больной
человек, неспособный добраться до Муна...
     Почти месяц  из  двух,  ему отведенных, Джон  Уиллс ходил  вокруг  этой
проблемы.  Он  верил  в законное общество. Никто не имеет  права  наказывать
другого  самостоятельно, своими  руками. Вас могут  арестовать,  и правильно
сделают, если вы убьете собаку соседа, которая вас потревожила.  Но если это
бешеная собака?
     Мун,  со всеми его  деньгами,  мог  себе позволить жить вне  закона. Он
исказил правду относительно Уоррена  Макайвора, и закон оставил его в покое.
Мун может совсем не беспокоиться о том, что отправил на тот свет мать Джона,
но это он виноват в ее смерти. А коли Мун не признает законов,  то и наказан
может быть тоже незаконным способом.
     Джон не осознавал этого, но  его система ценностей  и  моральный кодекс
были разрушены. Предположим, он возьмет эти деньги? В  конце концов,  к чему
это его обязывает? Правда, столкнется с расплатой, обещанной авторам письма.
Но через несколько  месяцев Мун может и умереть по естественным причинам  --
ему  за  семьдесят. Наконец,  его  может задавить грузовик! Обдумав все это,
Джон решил  взять  закон в  свои  руки, но  подождать  до  самого последнего
момента -- до дня рождения Муна. А пока на эти деньги купить одежду и пожить
без забот, поселившись в "Бомонде",  чтобы все осмотреть и обдумать, как это
будет выглядеть на месте действия.
     Он трижды приходил в "Уолтхем траст" и  каждый раз  поворачивал обратно
от самых дверей.
     На четвертый раз пошел и забрал деньги.


     Новости,  которые Джон Уиллс услышал  по  телевидению, потрясли его  до
глубины души. Он думал, что  неизвестный враг Муна его тщательно выбрал  для
такой работы. А теперь оказалось, что была еще и эта мисс Прим, которая тоже
получила десять тысяч долларов. Итого  двадцать тысяч! Джон  снова ничего не
мог понять.  Все  выглядело  слишком странно, чтобы быть реальным,  хотя два
костюма и смокинг, дюжина новых рубашек на полке в шкафу, среди которых были
спрятаны   пистолет   и   папка,   служили   неопровержимыми   вещественными
доказательствами, что все это происходит наяву.
     Джон почувствовал себя так,  будто  кто-то постоянно за  ним наблюдает,
проделав  где-то  в  стене  комнаты тайную  дырочку. Он  даже  попытался  ее
отыскать. За всем этим стоял кто-то очень богатый  и совсем свихнувшийся. От
такого  можно ожидать чего угодно.  Потом Джон  попытался отыскать в комнате
"жучок" -- микрофон,  спрятанный  где-нибудь за картиной  или  портьерой. Но
ничего не нашел.
     Он  закурил,  встал  посреди  комнаты,  стараясь отделаться от чувства,
будто за ним неотрывно следит чей-то зловещий глаз,  и подумал:  а не делает
ли это  сам Обри  Мун?  Ведь совершенно  ясно --  кому-то  известно, что  он
находится  здесь,  в  "Бомонде".  И  этот  кто-то  контролирует  каждое  его
движение.  Или  это  все-таки  кто-то  из  врагов  Муна? Джону  вдруг  стало
предельно ясно, что если ему удастся  уничтожить Великого Человека, то он не
сможет сделать и трех  шагов по направлению к свободе, как  будет схвачен. И
он тут  же  ощутил себя  таким  же маленьким и беззащитным, как и та девушка
Памела Прим. Кто-то хотел  убрать Муна,  а его, Джона,  сделать для  полиции
козлом отпущения.
     Денежный вопрос  теперь показался  ему  еще  более запутанным. Человек,
способный  заплатить  двадцать  тысяч  долларов,  чтобы  купить не  очень-то
надежных  убийц,  мог  заплатить  и  больше.  Поэтому  на  сцене  совершенно
неожиданно может появиться еще одна фигура.
     Джон положил сигарету в пепельницу. Да, его заманили в ловушку деньгами
и  ненавистью к Муну. Если ему удастся убить  Великого Человека, то тот, кто
за это платит, почти  наверняка передаст  его в руки полиции, как  бы  он ни
старался  обставить  свое  бегство.  А если не убьет,  то  этот  неизвестный
лунатик  рассчитается с ним самим.  Ведь в письме  четко написано: "Если  вы
возьмете деньги  и он не будет мертв к полуночи 20 февраля,  то  вы  сами не
проживете и дня".
     Теряя терпение,  Джон  зашагал  по комнате.  Все это  выглядело слишком
мелодраматично,  чтобы  иметь   хоть  какой-то  смысл.  Хотя  мисс  Прим  --
реальность, и она умерла. Ее деньги  были  точно такой же реальностью, как и
его.  По спине  Уиллса пробежал холодок. Он  пришел  сюда, в этот  роскошный
"Бомонд", с мыслью  о том, что только он один отвечает  за свою  судьбу.  Но
сможет ли пройти  через это? Неожиданно Джон Уиллс понял, что  в тот момент,
когда  он взял деньги в "Уолтхем  траст", он  сам  завлек себя в ловушку.  И
теперь может поплатиться за это головой.
     "Ну хорошо, -- сказал себе  Джон, -- надо смотреть в лицо этой  нелепой
реальности, приятель.  Осталось совсем  мало времени. Сегодняшняя ночь и еще
пять дней до 20 февраля".
     * * *
     Бар  "Трапеция" в  "Бомонде" был похож на клетку, установленную в  фойе
большого бального зала,  выкрашенную в  зеленовато-желтый  цвет и отделанную
панелями из вишневого  дерева, здесь проходили  приемы, когда бальный зал не
использовался. При этом бар, отделанный искусными флорентийскими  решетками,
пользовался из-за своей необычности  особой  популярностью.  Художники школы
Кальдера  украсили  его   подвижными  фигурками  гимнастов,  работающими  на
трапециях.  Они  чуть  двигались  от  движения  воздуха  из  скрытой системы
вентиляции, и от этого создавалась иллюзия, что все помещение раскачивается.
Джон Уиллс сидел в этом баре и наслаждался отличным мартини.
     Так  как  он считал, что за ним постоянно наблюдают,  то решил  держать
себя  так, будто его ничего не беспокоит. На нем был отлично сшитый костюм и
дорогой галстук. Джону хотелось показать  тому, кто ведет за ним слежку, что
он готов выполнить свои  обязанности по  их  договору,  хотя  на  самом деле
больше всего хотел определить этого наблюдателя и узнать, что ему надо.
     Все  вокруг  казалось  Джону  нереальным --  вся эта  необычайно яркая,
роскошная обстановка  "Бомонда", зеленые  с белым полосатые  навесы, зеленые
ковры  от  стены до  стены, витрины  лучших  магазинов  города,  заполненные
драгоценностями,  мехами,  экстравагантными женскими  платьями, хрустальными
люстрами.  В  бесконечном  ряду  зеркал  он  видел свое  отражение,  которое
повторялось десятки раз, видел роскошный вестибюль с полудюжиной прохладных,
уютных приемных.
     А какие люди вокруг! Еще раньше, проходя от лифтов, Джон отметил только
одного  человека,  который,   на  его  взгляд,  не  обладал  неограниченными
деньгами. И как раз этот человек неожиданно сам подошел к нему, заговорил:
     -- Мистер Уиллс? -- Да.
     Джон ощутил, как  напряглись его мускулы, --  появление  каждого нового
человека казалось ему подозрительным.
     -- Я  --  Джерри Додд,  сэр. Офицер охраны. Мистер Шамбрэн просил  меня
помочь вам.
     Джон расслабился  и  потянулся  за сигаретой. Додд был худым,  жилистым
мужчиной, которому на вид  можно  было дать  немного за сорок. У  него  была
профессиональная  улыбка, но спрятать  за ней  проникающего  взгляда светлых
глаз, которые могли в один  момент увидеть очень  многое, он не мог. У Джона
от  его  взгляда даже  возникло чувство  неловкости, будто  бы  он  случайно
оставил на  одежде ярлык  с ценой, и это могло сказать Додду гораздо больше,
чем ему хотелось бы, чтобы тот знал.
     -- При той суматохе,  которая  царит здесь у вас  сегодня,  -- произнес
Уиллс, -- удивительно, что мистер Шамбрэн вспомнил про меня.
     --  Мистер Шамбрэн  никогда ничего  не забывает, -- отозвался Додд.  --
Показал мне вас  в вестибюле  как  раз после ленча. Вы  смотрели  новости по
телевидению?
     -- Да. Ужасное дело.  Даже удивительно, что полиция разрешила  сообщить
об этом публике.
     Джерри Додд покачал головой:
     -- У нее не было выбора. Один из ближайших приятелей  мистера  Муна как
раз и  есть тот, кто делает колонку "Сторм-Сентер", -- Уиллард Сторм. Знаете
такую?
     -- Читаю. Бывает очень круто написано.
     -- Самый последний  подонок, --  охотно сообщил Джерри Додд. -- Мун ему
все сообщает. Так что у окружного прокурора и полиции не было выбора,  кроме
как сделать свое заявление.
     -- А как Мун отнесся к этому? -- поинтересовался Джон, закуривая.
     -- Недостаточно серьезно. На его месте я не стал бы смеяться над  этим.
Может,  кто-нибудь еще тоже взял  такой же  куш в десять грандов. Должен вам
сказать, я хотел бы, чтобы вот так охотились за мной.
     -- Думаю, прием  по случаю дня рождения, о котором  мне  говорил мистер
Шамбрэн, будет отменен?
     --  Да нет,  прием состоится, --  ответил Додд. -- Никто  не собирается
нападать публично на  Великого  Человека. А если он хочет изображать из себя
мишень,  так это будут его  похороны,  а не наши. Ну, мистер  Уиллс, я готов
сделать для вас все, что смогу.
     --  Благодарю вас. У меня  огромное желание выпить  сухого  мартини.  В
каком баре...
     -- В "Трапеции". Один лестничный пролет наверх. Или можете подняться на
лифте. -- Додд  рассмеялся. -- Избегайте хорошеньких девочек. Если она одна,
то  наверняка  проститутка.  А если  разодета в  пух  и  прах,  страдает  от
излишнего веса, то это наша  постоялица. -- Светлые глаза затянулись дымкой.
-- Та  девушка,  Прим, тоже  была  проституткой.  Они там справляют  по  ней
поминки.
     -- Удивительно, что в таком месте, как это, терпят девушек по вызову.
     -- Вы  еще не знаете, что это за место,  мистер Уиллс! Но пусть это вас
не волнует.  Если постояльцы  хотят и готовы платить за  это,  то нам нужно,
чтобы они были. Существует только одно правило, которому должны  подчиняться
все живущие в отеле.
     -- Какое же?
     --  Нельзя ничего бросать  на  ковер в вестибюле, -- пояснил, улыбаясь,
Додд. -- Ну, увидимся еще, мистер Уиллс!
     Мартини  в   "Трапеции"   был  восхитительный.   Бармен,   темноволосый
круглолицый парень, улыбнулся, когда Джон собрался ему заплатить.
     -- Только подпишите вот здесь. Все за счет фирмы.
     -- Не понял.
     -- Распоряжение мистера Шамбрэна. Для вас все бесплатно. Он сказал, что
вы  друг  Тони Вэйла.  Отличный парень! Был  еще здесь,  когда я  только что
пришел.  Помог мне  встать  на ноги.  Вы занимаетесь  гостиничным  бизнесом,
мистер Уиллс?
     -- Плавучие отели, -- ответил Джон, продолжая разыгрывать свою роль. --
Кругосветные круизы.
     -- С некоторых пор они мне перестали нравиться.
     -- Почему?
     -- Это  все  равно  что смотреть на  Бродвее пьесу с двумя действующими
лицами. Никогда не знаешь,  что там тебе покажут.  Но простите, сейчас будет
заказ. Я Эдди, мистер Уиллс. Если что будет нужно, только скажите.
     Пьер  Шамбрэн  сделал Джону приятный  сюрприз.  Выходит,  он без всяких
сомнений поверил в историю, которую он ему рассказал.
     Джон  поставил на столик наполовину  выпитый  бокал  мартини и  закурил
новую сигарету. Бар "Трапеция" делал  хороший бизнес. Два  метрдотеля ходили
между  столиками  и принимали заказы.  Все было прилично и делалось будто бы
неторопливо, но Джон заметил, что заказы выполнялись очень быстро. Многие из
посетителей  были  уже  одеты по-вечернему.  "Трапеция"  была  промежуточной
остановкой  перед  тем, как пойти куда-то на  частный прием или в  обеденные
залы  отеля.  Джон  не раз видел, как ведут себя быстро разбогатевшие  люди.
Здесь  все  было   совершенно  по-другому  --  в  "Трапеции"  все  держались
удивительно  естественно.  Женщины  были   прекрасно   одеты,   с   дорогими
украшениями и гораздо большим разнообразием цвета волос, чем Джон когда-либо
видел и чем изобрел сам  Господь Бог. Но эти люди не выставляли себя напоказ
жаждущей  зрелищ  публике.  Даже  легко  Узнаваемая  кинозвезда, сидящая  за
угловым  столиком, казалось, чувствовала себя раскованно. В "Бомонде" она не
опасалась любителей автографов и восторженных подростков. В баре было совсем
немного молодых людей.
     Когда  Джон  проходил,  люди  за  столиками  на миг отрывались от своих
разговоров,  бросали  взгляд на  него  и тут же  отводили глаза, но при этом
выражение их лиц совершенно не  менялось. Возможно, они хладнокровно изучали
его, даже находили застенчивым,  но угадать это по их лицам было невозможно.
Среди  этих людей было  множество таких, кто  мог бы легко выкинуть двадцать
тысяч долларов за то, чтобы убить человека.
     В момент, когда Джон  отвернулся к своему бокалу мартини, на стул рядом
с ним  села женщина, явно одетая не  для  вечера, --  на  ней  была куртка и
мягкая шляпа,  поля  которой  закрывали  ее  глаза. Капельки воды на  одежде
говорили о том, что она только что с улицы, где идет снег.
     --  Эдди!  -- неожиданно громко произнесла женщина и оглянулась вокруг,
будто сама этому удивилась.
     -- Привет, мисс Стюарт! -- отозвался Эдди.
     -- Мне хотелось  бы,  -- четко сказала  она, немного  понизив голос, --
очень сухой двойной мартини с водкой.
     Джон заметил, что девушка в крайне возбужденном состоянии.
     --  Конечно, мисс Стюарт. --  Эдди глянул  на  Джона,  чуть заметно ему
подмигнув, и начал сноровисто готовить коктейль, орудуя бутылками, бокалом и
льдом,  словно фокусник.  В считанные  секунды все  было  готово,  и  он уже
помешивал напиток длинной серебряной ложкой.
     -- Никаких штучек, Эдди! -- резко заявила девушка.
     -- А в чем дело?
     -- Я сказала, никаких штучек! Здесь меньше, чем одна нормальная порция.
     -- А  может, вам лучше  пить  по одной порции?  Сначала  одну,  а потом
другую, мисс Стюарт? -- мягко спросил Эдди.
     -- Я сказала -- двойную, значит,  имела в виду двойную! --  Она сердито
махнула  рукой,  отчего  со  стойки  слетела  сумочка,  содержимое   которой
рассыпалось по полу.
     Джон нагнулся  автоматически, чтобы собрать ее вещи. По взгляду девушки
было понятно, что она ему благодарна. Мисс
     Стюарт  чуть  сморщила  носик,  что  сделало ее  похожей  на огорченную
маленькую девочку. Вещи, которые Джон подобрал, были самыми обычными: ключ с
биркой от номера отеля, губная помада, маленький кошелек. Он положил кошелек
и другие предметы на стойку.
     -- Благодарю вас, -- произнесла девушка.
     -- К вашим услугам, мисс Стюарт.
     Она посмотрела на него, но не узнала.
     -- Вы кто? Я вас раньше здесь не видела.
     -- Джон Уиллс.
     Ну конечно,  она  не  могла быть одной  из  тех проституток,  о которых
говорил Джерри Додд.
     -- Марго Стюарт, -- назвалась она. -- Вы репортер? Детектив?
     -- Почему вы решили, что я детектив? -- удивился Джон, улыбаясь.
     --  Этот  отель просто забит ими,  -- пояснила она. -- Если вы  молодой
миллионер, то вам лучше уехать из города или, по крайней мере, из "Бомонда".
Вы можете себе  позволить истратить десять тысяч долларов на то, чтобы убить
человека, Джон Уиллс?
     Он почувствовал, как у него по спине пробежали мурашки.
     -- Я бы сделал это сам.
     Эдди поставил на стойку новую порцию мартини и наклонился вперед:
     --  Мисс  Стюарт  --  секретарь  мистера  Обри  Муна,  мистер Уиллс.  Я
догадываюсь,  что сегодня каждый,  кто имел дело с  мистером  Муном, получил
шок.
     Мисс Стюарт все еще не отрывала мутного взгляда от Джона.
     -- Вы когда-нибудь имели дело с мистером Муном, Джон Уиллс?
     -- Я только часть  его  читающей  публики, -- ответил Джон  и с  особой
осторожностью положил сигарету. -- У вас был трудный день.
     -- Вы просто не знаете мистера Муна и не понимаете, что у него не может
быть особой  разницы между  днями, --  заявила Марго Стюарт и  потянулась за
бокалом.
     Она  выпила сразу половину бокала двойной водки и тут  же поперхнулась,
будто не переносила ее вкуса.
     --  А что, люди  боятся, что  их могут убить в  любой день? --  спросил
Джон, ухитрившись улыбнуться.
     --  Да,  в  любой день  недели,  --  серьезно  ответила  она,  а  потом
неожиданно добавила:  --  Особенно  в уединении, которого  требует  разбитое
сердце.
     -- А у вашего  босса  есть хоть какое-то  представление о  том, кто мог
попытаться нанять мисс Прим?
     Она посмотрела на него из-под полей шляпы:
     -- Вы репортер?
     -- Мистер Уиллс занимается круизным бизнесом, --  пояснил Эдди, который
все слушал, ничуть не стесняясь этого.
     --  А  сколько мне будет  стоить  объехать вокруг света,  Джон Уиллс, а
потом все время ездить и ездить снова? -- спросила девушка.
     -- Примерно  столько же,  во сколько обходится  ваша  жизнь  здесь,  --
ответил  Джон.  --  Я имею в  виду,  что мы всю жизнь  только и делаем,  что
крутимся, крутимся и крутимся.
     Девушка оглянулась:
     -- Эдди! А мы должны сказать о нем Джеку Паару! Он просто комик.
     -- Но вы  не  смеетесь, --  возразил Джон, делая  знак  Эдди, чтобы тот
наполнил его бокал.
     Эта случайная встреча с секретарем Муна может оказаться очень полезной.
     Она посмотрела на него туманным взглядом:
     --  А  я  знаю  кое-что  о вас,  Джон Уиллс, Джон Уиллс... --  Ее голос
становился все тише.
     Он почувствовал,  как  его мускулы  снова  напряглись.  Это была старая
беда. Она старалась как-то соединить его  с сыном Уоррена Макайвора, и тогда
Мун наверняка  узнает, что он  здесь, если уже  не  знает.  Тогда они скажут
Шамбрэну и игра будет проиграна.
     -- Кое-что я о вас знаю, --  продолжила девушка более окрепшим голосом.
-- Но никак не могу до конца  разобраться. Эдди подтвердит, что я  почти все
время стараюсь разобраться во всяких вещах, понимаете, что я имею в виду? Но
когда я стану  трезвой, Джон Уиллс, я во всем разберусь.  --  И вдруг запела
детскую песенку "Ты еще пожалеешь"...
     -- Как же вы это сделаете, -- поинтересовался Джон, стараясь, чтобы его
слова прозвучали небрежно. -- Вы же ничего  не  можете  обо мне  знать, мисс
Стюарт. Я ничем не знаменит, не являюсь важной персоной. Простой воспитатель
мальчиков.
     Она уставила на него дрожащий палец.
     -- Если вы один из тех, кто заплатил бедной Прим за то, чтобы она убила
моего  босса,  я  разберусь,  кто вы такой, Джон Уиллс. -- И вдруг возвысила
голос. -- Почему вы сами не сделали эту грязную работу?
     -- Полегче,  мисс  Стюарт! -- вмешался Эдди.  -- Вы говорите неизвестно
что.
     -- Я такая, Эдди! Что-то заставляет меня так говорить. --  Она покачала
головой.  --  А  вы  не укладываетесь в эти рамки,  не  так ли, Джон  Уиллс?
Красивые  глаза.  Красивые  руки. Я люблю  мужские руки.  А когда  я  говорю
"мужчина", то  не имею в виду старого  развратника.  Эдди,  я плачу  за  эту
выпивку для Джона Уиллса -- это как форма извинения.
     Мисс  Стюарт оперла  подбородок  о  ладони  и  принялась  не  отрываясь
смотреть на Джона. Казалось, она боялась, что ее голова упадет вперед.
     --  Неразбериха от алкоголя, Джон Уиллс. Я не знаю вас со времен Адама,
не так ли? А вы не знали  ту девушку, Прим? Она заходила к нам раз или два в
месяц. Вы  догадываетесь, Джон Уиллс, что  должна  делать  девушка, если  ей
платят? Медленно ползущий волосатый паук  с  влажными лапами, которые словно
присасываются  к вам. Нет, Джон Уиллс.  Я  не знаю вас  со времен  Адама. Не
важно, чем вы занимаетесь. Не знаю вас со времен Адама.
     Ее  подбородок соскользнул с ладони,  и голова с глухим стуком упала на
стойку бара.
     --  Ну, готова!  --  прокомментировал  Эдди  и  просигналил  одному  из
метрдотелей, уже одетому так, чтобы обслуживать обед. -- Я видел, что у  нее
заплетаются ноги, когда она только вошла.
     Метрдотель казался рассерженным.
     -- Ты не должен был ее обслуживать, -- сказал он Эдди.
     -- А я и не обслуживал,  -- объяснил тот. --  Только  немного вермута с
чистой водой. А она заказывала двойную водку.  Я это хорошо  понимаю, мистер
Дель Греко. Она где-то уже так выпила, что не стояла на ногах.
     -- Сожалею, что вам это причинило неудобство, сэр,  -- обратился мистер
Дель Греко к Джону.
     -- Ничего страшного,  -- отозвался тот. -- Я понимаю так, что она живет
в этом отеле? Я могу помочь ей подняться в ее комнату?
     --   Не  беспокойтесь,  сэр.  Это  не  новая  история.  --  Дель  Греко
просигналил официанту.
     Джон отступил в сторону, и они оба оттащили мисс Стюарт от бара.
     --  У нас  за  углом служебный лифт, -- пояснил Эдди.  --  Мы  уже не в
первый раз укладываем ее  в  кроватку. И знаете что? Каждый раз, когда  мисс
Стюарт  напивается,  становится  понятно, что  она  ненавидит мистера  Муна.
Удивительно, как это она работает с ним, если так к нему относится?
     -- Наверное, он ей очень хорошо  платит, -- предположил  Джон. Но  себе
сказал, что это не так. Просто она  тоже попала в  ловушку Муна.  "Не важно,
чем вы занимаетесь, я не знаю вас  со времен Адама". Неужели она узнала его?
Догадалась, для  чего  он здесь? Зачем она говорила все эти пьяные слова, уж
не для того ли, чтобы скрыть это?


     Во  вторник  Джон Уиллс  заказал завтрак  к  себе  в  комнату,  чтобы в
уединении  просмотреть  утренние  газеты.  Он  никуда не спешил, потому  что
абсолютно не знал, куда ему идти и что делать.
     Все газеты  писали о Муне, и каждая по-своему.  Даже  такая газета, как
"Тайме", не смогла смягчить  этой истории,  сообщив о самоубийстве известной
проститутки, по всей вероятности имевшей время от времени дела с Муном, и  о
найденном  у  нее  странном  письме,  из  которого  следовало,  что   против
известного  писателя  существует какой-то безумный заговор.  "Тайме"  строго
придерживалась фактов, точно указывая их источники.  Мун не сделал  никакого
заявления корреспонденту "Тайме". Полиция гарантировала знаменитому писателю
полную охрану.  Окружной прокурор  начал расследование этого дела. В  газете
также  давалось краткое описание карьеры Муна, для чего материалы, очевидно,
взяли из архива: были перечислены его книги, пьесы, названо время его работы
корреспондентом на двух  войнах, указаны полученные им литературные  призы и
фильмы, отмеченные наградами. Однако об истинном облике Муна не было сказано
ни слова.
     "Геральд трибюн"  преподнесла событие  примерно  в том же духе, если не
считать нескольких  фотографий, опубликованных на внутренних  страницах.  На
одной  из них  Мун был снят рядом с  чем-то раздраженным Бернардом  Шоу.  На
другой  он  стоял  на террасе своей  виллы в  Каннах  рядом с очаровательной
итальянской  кинозвездой. Третья  возвращала  читателей  ко временам  Первой
мировой войны.  На  ней  был  хорошо виден одетый  в форму,  подтянутый Мун,
беседующий  с  симпатичным  принцем  Уэльским  на  улице  разрушенной войной
французской деревни. С  четвертой смотрела  темноволосая красивая  женщина с
прической, какие носили в двадцатые годы. Подпись гласила, что это  -- Виола
Брук,  очаровательная звезда британской  сцены,  постоянная подруга  Муна  в
послевоенные  годы,  которая  бесследно исчезла  в связи  с одним нашумевшим
судебным делом.
     Это  имя ничего не  говорило Джону Уиллсу.  Виола Брук  пропала  еще до
того, как он родился.
     А вот у бульварных газет работы хватило.  Чувствовалось, что, например,
команда  корреспондентов "Ньюс" просто сбилась с  ног,  добывая  факты.  Они
опубликовали  фотографии мертвой девушки  в ее "роскошных апартаментах", где
она "принимала" своих клиентов-мужчин, и разобрались с ее странным именем --
Памела Прим. Оказывается, ее настоящее имя -- Морин О'Коннор, и начинала она
как танцовщица в  бродвейских  стриптизах.  Родом Морин  была  из маленького
шахтерского городка в западной Пенсильвании. Ее  отец,  когда  она  была еще
совсем  маленькой,  погиб при  обвале  в  шахте, а мать убежала  с  Джазовым
музыкантом,  оставив  девочку на  попечение  соседей.  "Ньюс"  беззастенчиво
строила догадки  и  предположения  о том, почему именно  мисс О'Коннор  была
выбрана  врагами  Муна  на  роль его  возможной  убийцы и за  что  она могла
"ненавидеть" знаменитого писателя.
     По  мнению "Ньюс", члены  Нобелевского  комитета по  литературе  в свое
время  не  очень-то вникали  в биографию Муна.  Между  тем его имя связано с
шумным бракоразводным процессом,  а один министр французского правительства,
покончив  жизнь  самоубийством, в предсмертной записке написал,  что  статьи
Муна слишком злы, чтобы их можно  было перенести. Вспомнила газета и о Виоле
Брук,  подробно  рассказав, как она  сыграла во втором  акте пьесы  в театре
"Уэст-Энд",  а  когда  ее  стали  звать  на  третий  акт,  то оказалось, что
гримерная  актрисы пуста. И  никто больше никогда не видел Виолу. В связи  с
этим  делались порочащие  намеки  в адрес Муна.  И  наконец,  "Ньюс" привела
историю позора и самоубийства Уоррена Макайвора.
     Джон прочитал это с некоторым чувством удовлетворения. Впервые в прессе
признавалось, что его отец мог говорить правду. "Ньюс" не высказывала своего
отношения  к  Муну,  но  из всего  написанного выходило,  что  он  настоящий
негодяй.
     В  другой  бульварной газетке  была  колонка  "Сторм-Сентер".  Ее автор
Уиллард  Сторм писал о своем друге Муне совсем иначе. Он  представил его как
одаренного, благородного человека, как жертву зависти менее способных людей,
как боевого журналиста  военных  дней,  как человека, который не раз выручал
сильных  мира  сего в тяжелые моменты  их жизни. Сторм  представил Муна  как
храбреца.  Несмотря  на то  что  открылись  пугающие новости,  будто  кто-то
собирается убить его,  писал он, Обри Мун все-таки  собирается отметить свой
юбилей. Знаменитый писатель всегда смело смотрел в лицо опасности, не сбежит
от  нее  и теперь.  Статья заканчивалась  серьезными предупреждениями  мэру,
окружному прокурору, комиссариату полиции и дирекции отеля "Бомонд", что они
ответственны  за  безопасность  Великого  Человека.  Читатель оставался  под
впечатлением,  что  это предупреждение заставило мэра,  окружного прокурора,
комиссариат полиции и Пьера Шамбрэна трепетать от волнения.
     Джон отложил газеты, допил уже остывший кофе. Наверное, кто-то еще, кто
совсем недалеко, тоже прочитал  эти газеты и,  разумеется, отметил тот факт,
что  в  них нет ни единого, даже смутного намека на то, кто заплатил  Памеле
Прим  десять тысяч  долларов за ту работу, которую  она не  смогла  сделать.
Журналисты  из  "Ньюс" задавали  другой  вопрос: "Теперь,  когда  мисс  Прим
мертва, будут ли враги Муна пытаться нанять другого убийцу?"
     Завязывая галстук и  надевая пиджак, Джон крепко  сжал губы. Он-то знал
ответ на этот вопрос.
     * * *
     Удивленный Пьер Шамбрэн тепло приветствовал Джона:
     -- Я ждал вас, Уиллс.
     Джон поймал себя  на том,  что смотрит  на высокую рыжеволосую девушку,
которая присела на край письменного стола Шамбрэна. Где-то он уже ее видел.
     -- Оправились от ваших синяков? -- поинтересовалась она.
     -- Синяков?
     -- Ну, должна сказать, что это не в мою пользу, -- заметила  Элисон. --
Не  так уж  часто молодые  люди  натыкаются  на меня, чтобы тут же забыть об
этом.
     -- О Боже! Вчера утром, -- вспомнил  Джон, -- в приемной. Шамбрэн, стоя
у бокового столика, налил себе неизменную
     чашечку турецкого кофе и проговорил:
     --  Плохое   начало,  Уиллс.  Это  мой  директор  отдела  по  связям  с
общественностью,  мисс Барнуэлл. Я хотел представить вас, но если вы  видели
Элисон и не запомнили ее...
     --  Дайте  человеку  прийти  в себя! -- потребовала  Элисон. У нее была
такая открытая и дружелюбная улыбка,  какой Джон никогда не видел. -- Помню,
как  я волновалась,  когда впервые пришла  к вам, мистер Шамбрэн. Тогда я не
узнала бы даже самого Рока Хадсона, столкнувшись с ним.
     Шамбрэн прошел к своему письменному столу и фыркнул:
     -- Ну,  Уиллс, вы попали вчера  как раз к самой  развязке первоклассной
мелодрамы.
     -- Полагаю, весь этот шум  очень вреден для отеля, -- предположил Джон,
указывая на стопку газет на письменном столе.
     Управляющий рассмеялся:
     -- Элисон тоже  этим расстроена.  Но  стандартное  представление, будто
скандал вредит бизнесу, глубоко ошибочно.
     Я  тоже  так  думал  в  свое время. Однако  позвольте  мне  кое-что вам
открыть. Если кто-то распустит слух, что люди отравились морскими продуктами
с нашей  кухни, то наш обеденный зал сразу же  наполовину  опустеет. А  если
кто-то  скажет, что  в  одной из  комнат  отеля  украли норковый  жакет,  мы
немедленно потеряем половину возможных постояльцев. Испорченная креветка или
украденная вещь,  которая  для  них  ничего не  значит, тем не  менее  может
обратить людей в бегство,  и  они помчатся прочь, как стадо при ударе грома.
Но если какой-нибудь богатый  предприниматель застрелит в нашем бальном зале
свою  любовницу, гости тут же начнут возвращаться. Убийство, особенно такого
знаменитого человека, как Мун, просто  полезно для бизнеса. Я  это  знаю,  и
совет  директоров это тоже  знает,  хотя все они  будут вопить и  заламывать
руки. На публике  мы сожалеем об этом, а про себя знаем -- это все равно что
пригласить в наш вечерний клуб Джуди  Гарленд  или  Денни Кея. Отличная идея
для бизнеса.
     -- Все это сильно попахивает цинизмом, -- заметила Элисон. Она и впрямь
была шокирована.
     -- А что может сделать отель, чтобы защитить Муна? -- спросил Джон.
     Шамбрэн пожал плечами:
     -- Не так  много. Отель уже запружен копами. А так как он не пускает их
к себе в  апартаменты,  они слоняются по холлам, ездят на  лифтах,  обтирают
мебель в вестибюле. Он прикрыт, словно тентом, при этом бьет себя в  грудь и
повсюду кричит, что ничего не боится. Но вот сегодня он пытался устроить для
своих друзей ленч  в гриль-баре.  И нам потребуются копы, чтобы не допустить
там толпы.
     --  Перед  вашим  приходом,  мистер  Уиллс, я интересовалась  у мистера
Шамбрэна, как мне вести себя с прессой, -- сказала Элисон.
     -- Мое дорогое  дитя,  -- отозвался Шамбрэн,  --  насколько я помню,  в
бальном зале  сегодня вечером будет показ мод,  а в  кристальной  комнате --
прием тунисского посла.  Завтра у  нас ленч Лиги женщин-избирательниц, а  во
вторник пожилая  миссис  Хевен  из  пентхауса  "L"  дает  прием, на  котором
собирается объявить, что жертвует участок  земли под собачье кладбище. И все
это дела для отдела связей с общественностью, Элисон.
     -- Вы же знаете, что я спрашиваю о Муне, -- возразила она.
     -- О Муне? Ах да, это о том писателе,  который устраивает дорогой прием
по случаю своего дня рождения вечером в  субботу? Что ж, мистер  Амато может
сообщить вам для прессы  массу интересных вещей. Но вы ведь говорили с Муном
вчера, не так ли?
     -- Да, я говорила с  ним,  --  подтвердила Элисон так резко, что Джон с
удивлением посмотрел на нее. -- Но вы прекрасно знаете, что меня интересует,
мистер  Шамбрэн. Мой офис  заполнен  репортерами,  которые выспрашивают, что
произошло и что еще может случиться.
     -- Мы ничего не можем сказать о смерти мисс Прим, кроме пустых слов. Мы
не  можем  сделать  никакого  заявления  об угрозе Муну. Это все компетенция
окружного  прокурора  и  полиции.  Никаких  заявлений,  Элисон.  --  Шамбрэн
сардонически  улыбнулся.  -- Вот я сомневаюсь,  появится  ли  здесь  хор  из
"Метрополитен-опера"  вечером в субботу только для того, чтобы спеть "С днем
рождения"? Хотите поставить доллар против моих двух? Я готов держать пари.
     -- Мне нет дела до  того, какой он подлец, но мне  не кажется  забавным
шутить насчет того, какие у него шансы остаться в живых, -- обрезала Элисон.
     -- Вы должны выработать в себе черствость, если хотите остаться  в этом
бизнесе, дорогая,  -- произнес  Шамбрэн,  по  отечески глядя на  нее, однако
оставаясь совершенно  серьезным. -- Это часть нашего образа жизни --  шутить
над всем.  Проявление  эмоций --  это  проявление слабости. Мне  тоже трудно
отделаться от  переживаний. Я никогда  не знал  эту  мисс Прим, но мне очень
жаль ее. Вы читали, что там раскопали в "Ньюс"?
     Элисон кивнула:
     -- У нее не было никаких шансов. Отец погиб, мать сбежала, очевидно, не
было и нормального образования. Она только и могла жить тем, что  показывать
свое тело  на сцене, а  после каждого выступления отдаваться  любому Джону с
Бродвея, который ждал ее у служебного входа.  Может, она решила, что если уж
отдаваться,  то  уж лучше  за деньги? Талантливое  тело,  но разум -- как  у
маленькой  сентиментальной  восьмилетней  девочки, так сказал про  нее  Мун.
Однако  я знаю  Муна, Элисон, и думаю, что  вы  тоже  знаете,  судя по вашей
реакции.  Как вы считаете,  что  он  проделывал  с  той  девушкой?  К  каким
мерзостям ее принуждал? Что бы там ни было, но она возненавидела его, хотела
от него освободиться, поэтому и взяла десять тысяч долларов от таинственного
благодетеля,  решив убить Муна. Не могла больше  его выносить. Но  в конце у
нее не хватило решимости. Слабая девочка, скажете вы, истеричная, выведенная
из  себя. Но человечная и беспомощная.  Я не  знал ее, но готов  был  бы  ей
помочь, не окажись это  уже слишком поздно.  А Мун?  -- На мгновение Шамбрэн
сжал губы.  -- Он лишен этого.  Вся  его жизнь была построена на том, что он
получал удовольствие, уничтожая людей, безжалостно их калеча. Среди них  был
и французский дипломат, и, возможно, та  британская  актриса,  и несчастный,
оклеветанный  им армейский  офицер  по  имени Макайвор... Это только  те,  о
которых мы знаем. А  сколько их было  еще за пятьдесят лет его  садизма? Так
неужели, вы  думаете, меня беспокоит, что случится с таким человеком? И если
я шучу над тем, будут ли петь "С днем рождения" на его приеме, то это только
для того, чтобы прикрыть тот факт, что я втайне надеюсь -- все-таки найдется
человек, который его выпотрошит.
     -- Хорошо бы! -- неожиданно услышал Джон свои собственные слова.
     -- Ну вы и люди! -- отреагировала Элисон. Шамбрэн усмехнулся:
     --  Сказал пацифист прежде, чем водородная бомба упала на его курятник.
Пусть Мун тревожится, пусть потеет, а если умрет, мы не станем приносить ему
цветы. И я не шучу. А теперь, мисс Барнуэлл, забирайте отсюда мистера Уиллса
и  покажите ему, как мы работаем здесь, в "самом веселом месте Нью-Йорка для
богатых".
     * * *
     Офис Элисон  находился  в  трехкомнатном помещении  немного  дальше  по
коридору от кабинета Шамбрэна.
     -- Первое, что мы сделаем,  Джонни, -- это закажем столик в  гриль-баре
на ленч. Я не хочу пропустить первого появления мистера Муна на людях, а вы?
     Джон покачал головой. Он  оцепенел и соображал так же мало, как птичка,
загипнотизированная  змеей.   Рано   или  поздно  ему   все  равно  придется
встретиться с Муном лицом к лицу.
     Элисон  не лгала, когда сказала, что ее офис  забит  репортерами.  В ее
кабинет  им  пришлось пробиваться  через толпу  мужчин  и  женщин,  жаждущих
получить новости.
     --  Я  бы  спустила  их  всех на мистера  Шамбрэна,  -- сказала Элисон,
закрывая  дверь. -- Вот  пусть  и покажет без  всяких уверток,  как  с  ними
обращаться. Присаживайтесь, Джонни.  -- Она взяла трубку  телефона, стоящего
на письменном  столе. -- Джейн? Дайте мне  мистера Кардозу из гриль-бара. --
И,  взглянув  на  Джона,  улыбнулась. -- Сейчас посмотрим, помнит ли  он мои
женские чары лучше, чем  вы? Это старший официант в гриль-баре. Доброе утро,
мистер Кардоза. Это Элисон Барнуэлл. -- Прикрыв микрофон рукой, она шепнула:
-- Я не забыта! А вот теперь такая просьба, мистер Кардоза, мне нужен столик
на двоих сегодня,  во время ленча...  Да,  я знаю, что все занято. Почему вы
считаете, что я рискую своей фигурой, поедая  ваши замечательные блюда? Нет,
это не распоряжение мистера Шамбрэна. Это моя личная просьба, дорогой мистер
Кардоза.  Конечно,  если надо, мы  повисим  хоть  на люстре. Благодарю  вас,
мистер Кардоза. -- Элисон положила трубку. -- Дело сделано. Он мне пообещал.
Выходит, я еще на что-то гожусь.
     -- Вы очень красивая женщина, -- заметил Джон.
     -- Как вы быстры на похвалу,  Джонни! Может, вы сказали это просто так,
но  сами видите, я еще вчера  вас заметила,  а это означает, что  я не хочу,
чтобы  обо мне забыли. А что на самом деле, Джонни,  я  могу сделать для вас
как  директор  отдела по связям  с  общественностью  в  этом обитом бархатом
аквариуме?
     -- Я сам не очень-то  знаю, -- ответил он, избегая  ее прямого взгляда.
-- Не представляю себе, какие толковые вопросы мог бы задать. Но если похожу
с вами  день-другой и посмотрю,  как  все работает, может, тогда буду знать,
что спросить.
     -- Походить  со мной?  А  не  возражаете, если  я  коснусь  личных дел,
Джонни?
     -- Конечно нет, -- с удивлением ответил он.
     --  Но у меня противный склад ума и  цепкая память, Джонни, -- заметила
она, перестав улыбаться.
     -- Я готов на все.
     -- Я не хочу сказать,  что это так уж страшно, -- предупредила  Элисон.
-- Смотрите, Джонни, я выкладываю  все свои карты на  стол, потому что хочу,
чтобы  вы сделали то же самое для меня. Я вышла замуж за  лучшего  парня  из
всех, которые только  могут быть  на  свете.  Он  погиб во  время  испытания
атомной  бомбы  в  Неваде.  Какое-то  время я  просто  не хотела  жить.  Мне
нравилось быть замужем. Нравилось, что меня  любили. Я знала, что не полюблю
больше никого,  а если и выйду снова замуж,  то это будет совсем  не то.  Но
наконец  я  нашла в  себе силы и  пошла  работать.  У  меня не было  никакой
определенной  профессии,  но, к  счастью,  я получила  хорошее  образование.
Попыталась  стать  репортером. Но очевидно, я слишком хорошо  воспитана  для
этого. Работала по  связям с общественностью в круизных компаниях, вот как и
вы, полагаю, у  модельера, в кинокомпании,  наконец здесь.  А вот теперь мне
пригодилась  моя противная память. Противная, потому  что  я  помню странные
вещи.  Как только я увидела вас вчера, я  вспомнила то,  о  чем следовало бы
забыть.
     -- О?
     -- Передо мной  встала картина  -- молодой человек, выходящий из отдела
личного  состава международного аэропорта.  Отец этого молодого человека был
специалистом по бомбам. Наверное, это произошло по ассоциации с бомбами. И я
вспомнила  историю о несчастном человеке,  который  лишил  себя жизни  после
столкновения с Обри Муном.
     У Джона вырвался вздох.
     -- Так вы знаете, кто я, -- медленно проговорил он.
     -- Да, знаю, Джонни. -- Она ласково улыбнулась.  -- Мне показалось, что
я  должна сказать  вам это, раз уж  мы несколько дней проведем  вместе. А вы
должны знать, что, когда мистер Шамбрэн там, в своем офисе, вспомнил о вашем
отце, вы стали бледным как лист бумаги. Мистер Шамбрэн ничего не заметил. Он
был слишком зачарован звучанием своих же собственных слов.
     -- Вы не сказали ему о том, что узнали?
     -- Почему я должна это говорить? Насколько я помню, вы законно изменили
свою фамилию. Напоминать людям, что вы были  когда-то  Джоном Макайвором, --
это означало бы доставить вам неприятность, не так ли?
     -- И большую неприятность.
     --  Меня только  одно тревожит, Джонни. Когда вы  приехали  сюда, чтобы
ознакомиться с гостиничным бизнесом, вы знали, что Обри Мун живет здесь?
     -- Знал.
     -- А он узнает вас, если увидит?
     -- Не знаю.
     -- Вы можете рассчитывать только  на одно.  Мистер Шамбрэн не  выставит
вас отсюда, даже если Мун этого потребует. Джонни?
     -- Да?
     -- Джонни,  снова моя противная настырность. Вы здесь на самом деле для
того, чтобы ознакомиться с гостиничным бизнесом, или хотите что-то сделать с
Муном?
     У него пересохло во рту. Однако притворяться перед ней было уже поздно.
Она сумела обо всем догадаться.
     -- Это все ваш противный  склад ума, вы  так настойчивы, -- ответил он,
стараясь улыбнуться.
     Элисон немного помолчала, потом тихо спросила:
     -- Не дадите ли мне возможность понять вашу позицию во всем этом деле?
     Джон сидел и  смотрел  на свои  собственные  руки.  Красивые руки,  как
сказала та девушка, Стюарт, прошлым вечером. Почти наверняка эта Стюарт тоже
знала, кто он такой на самом деле. "Не имеет значения, что я не знала вас со
времен Адама".
     Он глянул на Элисон и ощутил странную боль в горле. Точно такая же боль
появлялась у него в детстве, когда  он  чего-то боялся.  И вдруг по какой-то
непонятной  причине Джон ощутил непреодолимую  потребность рассказать ей  во
всех подробностях  всю эту историю. С того дня, как погиб отец, он никому ее
не рассказывал.  Делиться  ею с матерью было  слишком  болезненно. Никому  в
течение  всех двенадцати лет  он не  говорил  о том  глубоком чувстве  горя,
которое  постигло его после самоубийства отца.  Да у него, по существу, и не
было  отца.  Сначала война,  а потом преследование  Муна превратили  отца  в
лишенного  надежд,  подавленного, совсем  чужого ему  человека.  И  не  было
никого,  с  кем  Джон мог  бы  поделиться своим горем. Не было  никого,  кто
поддержал бы его, когда рушились его  представления о морали. Никто не хотел
пробудить его от  тревожного сна, заполненного мечтами  о мести Муну.  И все
это кипело  в нем  сейчас, когда он  смотрел во встревоженные голубые  глаза
Элисон.
     Джон облизал губы и сказал:
     --  Я приехал  сюда  почти  уверенный, что  должен  убить его. И  потом
выложил  всю  эту грустную  историю -- сагу  об  отце, жизнь  которого  была
омрачена садистской ненавистью Муна. Рассказал и о том, как медленно угасала
его мать, о своих невыносимых терзаниях. Элисон ни  разу его не прервала. Он
видел на ее лице сочувствие или, по крайней мере, жалость.
     -- Все это трудно понять сразу, -- закончил Джон. -- Но если бы я стоял
с ним  рядом  на перроне  станции  метро,  то столкнул бы  его на пути  и не
почувствовал бы за собою особой вины.  Я давно был  готов пойти охотиться на
него, но тут произошел случай, который подтолкнул меня. Пять недель  назад я
получил письмо.
     -- Письмо? -- Это был первый вопрос, который задала Элисон.
     --  Там,  наверху,  в  моей комнате,  лежит  точная копия того  письма,
которое нашли в сумочке у Памелы Прим. Только адресовано оно мне.
     -- Джонни!
     -- Деньги лежали в "Уолтхем  траст". Я... я не брал  их.  Мне казалось,
что я цивилизованный человек, который не может убить другого  человека, даже
если ненавидит  его.  Но я  все время помнил  об  этих  деньгах.  Наконец...
наконец я пошел и забрал  их. Купил кое-какую одежду. Связался с Тони Вэйлом
в Лондоне и попросил написать рекомендательное письмо к Шамбрэну. Я думал...
сам не знаю, что  я думал.  Мне просто хотелось  разведать  обстановку. Я не
хотел делать ничего особенного. Но...  купил пистолет.  И вот когда все было
улажено и осталось всего несколько дней,  происходит это самоубийство Памелы
Прим. Кто-то  очень сильно разъяренный хотел положить конец карьере Муна как
раз  на  праздновании  его  семидесятипятилетнего   юбилея   в  субботу.  Он
рассчитывал,  что это  может  сделать мисс Прим. Думал также, что  и я  тоже
смогу  это  сделать. Просто  хотел иметь запасную тетиву для своего  лука. И
этот кто-то все знает обо мне, так же как и о той мисс Прим.  Он,  наверное,
сумасшедший, если собирался выполнить  свою угрозу  -- обещал мне, что  я не
переживу той субботы, если заберу деньги, но ничего не сделаю.
     --  И  вот  вы  на минутку  сошли с  рельсов, --  констатировала Элисон
деловым тоном. -- Взяли деньги, истратили  часть из них и ничего  не сделали
за это. Поэтому вам надо пойти в полицию,  отдать им письмо и сотрудничать с
ними в поисках того ненормального безумца.
     -- Вы внимательно меня слушали, -- произнес Джон, нащупывая сигареты.
     -- А разве  это  не  то,  что  вы  собираетесь  сделать?  -- настойчиво
спросила она.
     -- Мне надо обдумать.
     --  Чего там думать?! --  воскликнула  Элисон. -- Мой дорогой, не стоит
вести себя  как  персонаж дешевого  детектива, который  пренебрегает простой
вещью,   чтобы   себя   обезопасить.  Правда,   вы  попадаете  в   несколько
затруднительное  положение, потому  что  взяли  деньги  за  то, чтобы  убить
человека. Но ведь  вы говорите  правду, Джонни. И если  придете к лейтенанту
Харди, покажете ему письмо, отдадите пистолет и предложите свою помощь, они,
конечно, примут все это во внимание.
     -- А как я могу им помочь?
     -- Поможете уже тем, что отдадите это письмо! Это подскажет им, что Мун
находится в гораздо большей опасности, чем они думали.
     --  Таким образом  получится, что я буду защищать Муна, -- сказал он  с
горькой усмешкой.
     -- Джонни, Джонни, Джонни! Вы защитите самого себя! Вы же сами  обрекли
себя на мелодраму, на целых двенадцать лет. Это необходимо  прекратить!  Вам
надо говорить с  людьми  так, как вы  говорили со  мной. Вы должны  получить
помощь,  а  не  стоять просто  так  в  роли мальчика  для  битья. Будьте  же
решительным, Джонни! Поднимайтесь  в свою комнату, берите письмо, пистолет и
несите все сюда. Харди где-то в отеле. Я найду его к тому моменту,  когда вы
вернетесь.
     Джон поднялся.  Он чувствовал себя так, будто у него  с  плеч свалилась
громадная гора. Что за практичная девушка!
     --  Вам  часто приходится играть  роль  матери-исповедницы, Элисон?  --
спросил он.
     --  Как только  вы станете  думать  обо мне  как о  матери,  вы  тут же
вылетите  из этого офиса!  -- Ее улыбка  согрела его  всего --  от головы до
самых пяток. -- Прошу вас, Джонни! Вы же знаете, для вас это лучший выход!
     * * *
     Лейтенант Харди слушал так, будто не верил ни одному слову из того, что
слышал. Время от времени он  заглядывал в письмо, которое Джон передал ему в
самом  начале   разговора,  потом  смотрел  на  пистолет,  лежащий  на  краю
письменного стола Элисон.
     Наконец Джон закончил рассказ.
     --  Это самая неправдоподобная,  странная  и  нелепая история из  всех,
которые я когда-либо слышал, -- заключил Харди и  с подозрением  взглянул на
Элисон.  --  Из нее можно  сделать хорошую  новость для прессы, верно,  мисс
Барнуэлл?
     Лейтенант  взял письмо, посмотрел  его на  просвет  и  увидел, что  оно
написано  на  той же  бумаге, с теми  же  водяными  знаками, что  и  письмо,
найденное в  сумочке Прим. Во множестве утренних газет, которые ему довелось
увидеть, описывалась  история суда над Уорреном Макайвором. Если  Джон Уиллс
шарлатан, то вряд ли он выбрал бы легенду, которую так легко проверить. Нет,
похоже, этот молодой человек говорит правду.
     -- Все это требует тщательной проверки, скажу я вам, -- решил Харди. --
Банк, да и все это дурацкое дело. -- Он посмотрел на Джона. -- Кто еще знает
об этом?
     -- Только мисс Барнуэлл, -- ответил тот.
     -- Вам  могут поставить в  вину желание  скрыть намерение убийства,  --
предупредил Харди. Но когда никто  ему  не  ответил, встал,  походил  взад и
вперед  по  офису Элисон и спросил: -- Как вы думаете, Уиллс, само письмо  и
угроза в нем -- это серьезно?
     --  А вы на моем месте  посчитали бы  их  несерьезными?  -- откликнулся
Джон.
     Лейтенант вздохнул.
     --  У нас  нет  выбора,  верно?  Но  в  этом деле  нужен не детектив, а
психиатр. Я не могу  понять, как это здравый в уме парень, как вы, мог целых
пять  недель болтаться по городу и размышлять, взять ли ему  этот куш, чтобы
убить  человека.  Вы  наверняка  должны  были  понять,  что  вас  держат  за
простофилю!  Человек,  который  может  выложить  такие  деньги, должен  быть
уверен, что его  план сработает. Вы, Прим, а может быть, и еще кто-то должны
были  это сделать. Как нам отыскать этого подонка?  Надо сходить на  Главный
почтамт и проверить тот абонентский ящик, который указан как обратный адрес.
Но откуда там  знают, кто  абонировал  тот  ящик?  Кто-то платит  за  него и
пользуется им, и если этот тип не хочет, чтобы о нем знали, так  о  нем и не
знают.
     -- По моим соображениям, он должен быть здесь, в отеле,  -- предположил
Джон. -- Он хочет наблюдать за мной и за  другими.  Если  вы играете в театр
марионеток, то должны быть поблизости, чтобы дергать за ниточки.
     -- И вы очень хотите увидеть, как мы схватим этого типа? Джон посмотрел
на Харди:
     --  Я всего  лишь хочу прожить дольше вечера субботы,  если  вы об этом
спрашиваете.
     -- Может,  вы смелый  человек,  -- решил Харди.  -- Вы пришли  сюда уже
почти готовый  убить того типа. Хотите получить некоторую гарантию на жизнь,
пойдя на небольшой риск?
     -- Смотря что за риск.
     -- А  я откуда знаю? --  взорвался лейтенант. --  Это  вообще  какой-то
психоз! Нет никаких улик  на все это дело, а Мун сидит себе в своем чертовом
китайском  будуаре,  улыбается, как  сиамский кот,  и еще желает, чтобы мы к
тому же его и оберегали! Может, мы должны взять вас  с этим письмом наверх и
сказать: "Смотри, приятель, пистолет  уже  заряжен!"  --  У  Харди  сузились
глаза. -- А может быть, и  нет. -- Он посмотрел  на Элисон. -- Как хорошо вы
умеете держать язык за зубами, мисс Барнуэлл?
     -- Так хорошо, как вы скажете, лейтенант.
     -- О'кей! Давайте вести себя так, будто ничего не случилось. Вы со мной
не  говорили.  Вы ни с кем  не говорили, Уиллс. И вы остаетесь тем, кем были
еще  этим  утром, -- предполагаемым убийцей. Ведете  разведку,  прикрываясь,
будто хотите разобраться в  гостиничном бизнесе.  Никто  не  знает  об  этом
письме. Никто ничего не знает  о деньгах.  Может, тот  парень как-то проявит
себя. Может, захочет  напомнить вам, что время  уходит. Тогда он поговорит с
вами в баре  или позвонит по телефону в вашу комнату. А может быть, подсунет
записку под  вашу дверь.  Будет искать какой-то контакт. А может, мы получим
пулю, очень может  быть. Может, перехитрим сами себя и  кто-то спихнет вас в
шахту лифта. Парень, который так много знает о вашей жизни, Уиллс, и о жизни
Прим,  может  также  знать, что мы вот  тут  сидим  и шьем ему саван. --  Он
посмотрел на  переговорную  систему  на  письменном  столе Элисон. Она  была
выключена.
     --  Наверное,  вы возьмете  его после  того, как  извлечете меня со дна
лифтовой шахты, -- предположил Джон.
     -- Если бы я мог гарантировать вам отсутствие риска, вместо того  чтобы
просить вас добровольно сотрудничать с нами, -- сказал Харди.
     Джон посмотрел на Элисон и  увидел, что она испугана. Это заставило его
сердце забиться чуть быстрее. Значит, ей не все равно, что с ним случится.
     -- Я готов участвовать в вашей игре, -- ответил он лейтенанту Харди.

     Часть третья


     Есть значительная разница между обсуждением планов  за сигаретой в тиши
красивого офиса Элисон и их претворением  в жизнь. Одно дело сказать: "Да, я
буду сыром в  мышеловке",  и совсем другое -- на самом деле сделаться  таким
сыром.
     Джон Уиллс не был трусом по  рождению,  но  он подвергался  гонениям  в
течение  последних двенадцати лет,  и это сделало его подавленным человеком,
мрачно смотрящим в будущее. Он  был вынужден признать, что у него нет шансов
победить в долгой борьбе с Муном и его миром. А теперь, всего за один час, с
ним случились  две вещи. В Элисон он нашел выход своим доведенным до  высшей
точки кипения эмоциям, из-за которых дошел до того, что готов был даже убить
человека, а в Харди  --  союзника, который дал ему шанс освободиться от всей
этой  грязи.  У  него  загорелся маленький  огонек надежды,  словно  свеча в
далеком окне.
     Лейтенант заторопился, чтобы организовать  особое наблюдение за Джоном,
пообещав выделить  для  этого двух  или трех  человек,  следить за ним и  за
каждым,  кто заинтересуется  им  или  к нему  подойдет. Эти  детективы  плюс
секретный персонал Джерри Додда в отеле будут нести постоянную службу. Через
пятнадцать минут все они должны собраться  в вестибюле, где Харди покажет им
Джона, когда тот вместе с Элисон пойдет в гриль-бар на ленч.
     -- И вы тоже должны знать, кто в нашей команде, -- заметил Харди. -- Не
хочу, чтобы вы понапрасну теряли  время  и  крутились вокруг одного  из моих
ребят.
     Лейтенант был так же тверд и в  другом вопросе. Никто, совершенно никто
не должен знать об этом деле, хотя Элисон чувствовала, что должна рассказать
обо всем мистеру Шамбрэну.
     --  Вы должны общаться с любым человеком,  с которым войдете в контакт,
абсолютно естественным образом,  -- наставлял их Харди. --  Мы совершенно не
представляем  себе,  где  может  случиться  утечка.  Парень,  который  может
выбросить двадцать тысяч долларов, не поскупится на взятки, чтобы обеспечить
себе все, что ему нужно. Посыльный, телефонистка, горничная -- все они могут
быть наняты, и даже ваш  шепот может подсказать нашему другу, что вы не тот,
за которого себя выдаете.
     -- Вы не доверяете мистеру Шамбрэну? -- спросила Элисон.
     -- Я не доверяю никому, кто не сможет естественно держать себя  в такой
обстановке. Я и вам не доверяю, мисс Барнуэлл, но ничего не могу поделать! У
нас  одна только надежда, что наш друг думает, будто  Уиллс  еще не созрел и
его надо немного подтолкнуть, побудить  к  действию,  как-то подогреть.  Вот
тогда мы и возьмем его... Если вообще возьмем.
     -- Не знаю, как я справлюсь со своей ролью, когда у меня на спине будет
нарисована мишень, -- засомневался Джон.
     -- Так и будете ходить  с мишенью, -- успокоился  Харди. -- И все время
будете  об  этом  помнить. А если  станете вести  себя  немного  нервно  или
неуверенно, то это даже лучше. Он подумает,  что вы все еще стараетесь найти
решение.
     И Харди вышел, чтобы отдать распоряжение своим людям. Элисон посмотрела
на Джона, и на ее красивом лице отразилось беспокойство.
     -- О, Джонни, во что же я вас втянула?
     -- Дорогая Элисон. -- Он хотел  подойти к ней, но остался  стоять  у ее
письменного  стола. -- Я вспоминаю слова, которые сказал  отец, когда  я был
мальчишкой.  Мне было десять лет, и мы с матерью эвакуировались из Лондона в
Штаты на продолжительное время. Отец сказал это мне, но я понял, что он имел
в виду  мою мать:  "Когда-нибудь, Джонни, ты поймешь, что отдельный  человек
сам по себе -- ничто.  Это как  фунтовая купюра, разорванная пополам, -- она
ничего  не стоит, пока не будет найдена вторая половина. И я никогда не буду
одним целым, пока ты не принесешь мне вторую половину".  Разумеется, он имел
в  виду мою  мать. Я... я никогда не  имел такой второй  половины, Элисон. Я
знаю, что вы  помогаете мне потому,  что вы добрая  девушка с большим теплым
сердцем. Понимаю,  что не  смогу быть вашей второй половиной.  Но вы тронули
меня  тем, что  согласились разделить мои проблемы. Я  благодарен вам, очень
благодарен.
     -- Ну  что я могу на это  сказать? --  серьезно ответила она. -- Я буду
счастлива, если все это вам поможет. Я хорошо понимаю, как плохо, когда ваша
вторая часть навсегда уходит от вас.
     Джон понимал, что ему следует это запомнить. Элисон предлагала ему свою
дружбу, но не более того.
     Точно через пятнадцать минут после ухода Харди они вместе  спустились в
вестибюль. Отель "Бомонд" жужжал. Как  это  Обри  Мун  решился показаться на
ленче, Джон  просто  не  понимал. Может  быть,  под  влиянием своего  друга,
Уилларда Сторма? У входа в гриль-бар собралась толпа, а за красным  канатом,
преграждавшим  вход,  стоял   мистер  Кардоза,  старший   официант,  который
извинялся за то, что там не было не только ни одного  свободного столика, но
и даже дюйма пустого места.
     Джон   озабоченно   осмотрел  заполненный  людьми  вестибюль,  стараясь
отыскать  Харди.  Лейтенант  беседовал   у  газетного  стенда  с  коренастым
мужчиной. На  мгновение его взгляд задержался  на  Джоне, но он  не подал  и
виду,  что   узнал  его,   только  потрепал  по   плечу  своего  коренастого
собеседника,  а потом отошел  в  другой конец  вестибюля. У одной из  витрин
стоял высокий худой мужчина. И  снова  рука Харди опустилась на плечо  этого
человека. Такой маневр он повторил еще дважды. После  того как таким образом
был идентифицирован четвертый человек, Харди снова взглянул на Джона и исчез
где-то у лифтов.
     -- О Боже! -- тихо произнесла Элисон.
     Джон обернулся и  увидел, что к ним приближается странная пожилая дама.
Ее  шляпа  была похожа  на прилавок продавца фруктов, а лицо скрывалось  под
вуалью. Норковый жакет сиял под светом многочисленных люстр и походил скорее
на палатку. На руках дама держала черно-белого японского спаниеля.
     -- Сумасшедшая старуха, -- сказала Элисон. --  Миссис Джордж Хевен, она
занимает пентхаус рядом с Муном.
     -- Та самая, которая интересуется собачьими кладбищами?
     --  Та  самая! Будь  с  ней  любезен, Джонни,  и,  ради всего  святого,
поговори с Тото!
     И  это было все, о  чем  Элисон успела его  предупредить.  Миссис Хевен
налетела на них, словно скоростная яхта.
     -- Ну, Барнуэлл! --  заявила  она голосом, похожим на выстрел старинной
пушки.
     Люди оглянулись и больше уже не спускали с нее  глаз. Она  была для них
вроде музейного экспоната.
     -- Доброе утро, миссис Хевен, -- поздоровалась Элисон. -- А как сегодня
наш дорогой маленький Тото? -- Ее голоса было просто не узнать.
     -- Обиделся на  меня, -- сообщила  миссис Хевен. -- Я сегодня дала  ему
только отправить  свои  надобности, а он ожидал, что мы  пойдем в парк в это
время  дня. --  Стеклянные глаза уставились на  Джона. --  А это кто  такой,
Барнуэлл?
     -- Джон Уиллс -- миссис Хевен, -- представила их друг другу Элисон.
     -- Здравствуйте, миссис  Хевен,  -- сказал Джон,  тронув  рукой головку
спаниеля. -- Привет, приятель!
     Спаниель скорчил самодовольную рожу.
     -- Я хочу, чтобы мы поговорили о моем ленче в четверг, Барнуэлл. Как вы
собираетесь осветить в прессе вопрос о кладбище?
     -- Могу я прийти к вам завтра утром?
     --  Если  только  сможете  ко  мне  попасть,  --  заявила раздраженная,
завернутая в меха дама и посмотрела  вокруг  себя. -- Этот невыносимый Мун с
его проблемами! Я не могу подойти к  своей  входной двери без того, чтобы не
столкнуться  с  полудюжиной полисменов  с  Манхэттена.  Если он  хочет  быть
убитым,  то  должен это делать  с  меньшим  шумом.  Десять утра  завтра  вас
устроит, мисс Барнуэлл?
     -- Вполне, миссис Хевен.
     Миссис Хевен снова устремила свой стеклянный взор на Джона.
     -- А вы не можете быть плохим человеком, Уиллс, -- решила она.
     -- Надеюсь, что так, -- кивнул Джон.
     -- Пообщались с Тото. Я всегда  говорю, что люди, которые любят  собак,
не могут быть такими уж плохими. Зайдите ко мне как-нибудь на чашку чая.
     -- С удовольствием, -- слегка поклонился Джон.
     -- Там увидим.  Десять  часов,  Барнуэлл. --  И, распустив паруса,  эта
странная леди двинулась к лифтам.
     -- Ох! -- вздохнула Элисон.
     -- Спасибо за подсказку о Тото. Она рассмеялась:
     -- Вот уже семь месяцев, как мисс Хевен  купила тот пентхаус, но за это
время она так  и не сказала ни слова мистеру Шамбрэну. Это его беспокоит. Он
единственный  из  всего штата отеля, кто не любит шуток. Любишь меня -- люби
мою собаку. Видите ли, он  никогда  даже  не пытался поговорить с  Тото! Ну,
пойдемте к  нашему  столику, если только мистер Кардоза оставил его для нас.
Вы сможете прорваться через эту толпу?
     Они с  трудом протиснулись  к  бархатному канату, загораживающему вход.
Мистер Кардоза, холодный, словно кусок льда, дал им пройти. Люди, оставшиеся
за веревкой, смотрели на них как на злодеев.
     -- Рассчитываю получить за это хотя бы билет в театр, мисс Барнуэлл, --
сказал  Кардоза,  провожая  их к столику в  уже  почти полностью заполненном
баре.
     -- Посмотрим, -- откликнулась Элисон. -- Я не всегда выполняю то, о чем
меня просят.
     Старший официант, вежливо улыбаясь, выдвинул для нее стул.
     -- Я всегда знал, что у него две головы, -- сказал он. -- Не думаю, что
здесь вас может задеть случайная пуля.
     -- Вы и в самом деле думаете...
     -- Нет, я не  думаю, что  он вообще придет, если  здесь  так опасно, но
извините меня...
     Они  едва  успели  сесть,  как  услышали возбужденные  голоса.  Великий
Человек шел через  вестибюль. Через  некоторое время он появился  у красного
бархатного каната, отгораживающего вход в бар.
     Это   было  в  первый  раз,  когда  Джон  Уиллс  видел  его  наяву.  Он
почувствовал, как напряглись его мускулы, и крепко сжал челюсти.  Прохладная
рука Элисон легла на его руку.
     -- Спокойно, Джонни, -- сказала она.
     Мун остановился в дверном проеме, высокомерно оглядывая публику. На нем
был  отлично  сшитый  темно-серый  костюм,  жилет в черно-белую  клеточку  и
щегольской галстук. Ему можно легко  было  дать  пятьдесят, хотя  всем  было
известно,  что ему семьдесят  пять. Левой  рукой  Мун  поглаживал  маленькие
усики, а правую держал в кармане брюк, позвякивая там монетами. Он ничего не
сказал, но весь его вид говорил: "Ну,  сосунки,  посмотрите же хорошенько на
меня!"
     Джон отвернулся. Перед его взором снова встало  измученное лицо отца, и
он будто услышал его полный горечи голос:  "Я не понимал, что наживаю врага,
у которого есть власть, влияние и, сверх того, деньги,  чтобы угнетать меня,
пока я жив... или пока жив он".
     --  Единственный, кто здесь  выглядит как невинный  простофиля, --  это
репортер Уиллард Сторм, -- услышал Джон слова Элисон.
     Он заставил  себя  снова посмотреть на вход.  Мистер Кардоза, кланяясь,
провожал Муна к столику. Прямо за Муном шел молодой человек в роговых очках,
явно представитель прессы.
     --  Одного поля ягода, --  заметила Элисон.  -- Мне кажется, этот самый
Сторм -- современный вариант Обри Муна в его молодости.
     Оба мужчины прошли к столику в  середине  комнаты, который был оставлен
для них. Мистер Кардоза склонился над  ними. Джон  мельком  заметил  у входа
мистера Шамбрэна, Харди и двоих мужчин, которые были с  ними. Муна тщательно
охраняли. Джерри Додд и другой охранник грубо убрали от входа фотографа.
     -- Мистер Шамбрэн не допустит никаких случайных явлений,  независимо от
того, как это понравится Муну, -- сказала Элисон.
     В  этот  момент  черные  глазки   Великого  Человека  заметили  ее.  Он
поклонился  ей,  насмешливо улыбнувшись. На щеках Элисон проступил  румянец.
Джон был  готов  сделать едкое замечание, но  вдруг  заметил, что теперь Мун
внимательно   изучает   его.  Улыбка  исчезла,  черные  глазки  сузились   и
превратились  в  две щелочки; повернувшись,  Великий  Человек  что-то сказал
Сторму. И журналист тут же повернул в его сторону свои роговые очки.
     * * *
     -- Думаю, он узнал меня, -- сказал Джон.
     -- Это свободная страна, -- отозвалась Элисон, злясь на себя за то, что
покраснела.
     Джон  ждал,  будто что-то случится, но Мун отвернулся и начал обсуждать
меню ленча  с мистером  Кардозой. Сторм достал из  кармана блокнот  и что-то
записал в нем, поглядывая на Джона.
     -- Мисс Барнуэлл?
     Джон  глянул на  мужчину, остановившегося  у их  столика.  И  сразу  же
отметил, что тот в свое  время был явно красив. Во всяком случае,  в профиль
он все  еще был  привлекательным. На мужчине были  черный пиджак и полосатые
брюки. Под мышкой он держал папку с бумагами.
     -- Привет,  Амато! -- пропела Элисон.  -- Это Джон  Уиллс, а это мистер
Амато, наш менеджер по банкетам.
     Мужчина поклонился.
     --  Я  слышал  о  вас, мистер Уиллс,  от  Шамбрэна. Он  сказал,  что вы
интересуетесь  обслуживанием класса люкс.  --  Амато  повернул голову, чтобы
посмотреть  на  Муна, и  слегка пожал плечами. -- Этот опять разыгрывает  из
себя Гамлета? Может, сейчас неподходящее время,  но Шамбрэн сказал, что  вам
будет интересно узнать детали подготовки  к субботнему приему. Могу я  к вам
присоединиться?
     -- Конечно, -- ответила Элисон.
     Амато  сел на  дополнительный стул  и открыл  папку, которую  принес  с
собой.
     -- У  меня здесь меню. Можете воспользоваться  кое-какими подробностями
отсюда для прессы.
     --  Счастливого  дня  рождения! --  улыбнулась  Элисон.  На  лбу  Амато
появились мелкие капельки пота.
     -- Да будь он проклят! -- тихо откликнулся менеджер по банкетам.
     -- Ваше меню не может быть плохим, мистер Амато.
     --  Оно будет в десять  раз  хуже, чем вы  себе его  представляете,  --
сообщил Амато.  -- При  всех волнениях и  неразберихе  прием еще  оказался и
многонациональным  --  там будут переплетены вкусы всего мира. А это значит,
что Его  Величество  все усложнил  в двадцать  раз. Он прямо  как  дьявол. Я
мечтаю, чтобы полиция убедила его отменить это дело.
     -- Они пытались, -- сообщила Элисон. -- Но мистер Мун очень хочет снова
стать центром внимания.
     -- О Боже! -- Вынув льняной платочек из нагрудного кармана, Амато вытер
лоб.
     --  Но, мистер  Амато,  все,  что  вам  надо  сделать,  -- это  выбрать
надлежащую еду и  подходящие  вина. Это ваш бизнес,  и мистер Шамбрэн сказал
мне, что вы в нем преуспели.
     -- Вы не понимаете, -- возразил  менеджер  по банкетам.  -- Ему  просто
невозможно  угодить.  Все это нечто  гораздо большее, чем  еда и вина. -- Он
бросил злобный взгляд на столик  в середине зала. --  Требуется  невероятная
точность.  Так,  холодную  закуску надо подать  ровно  в  восемь, ни минутой
позже, ни минутой раньше. А тарелки  из-под  нее убрать через шесть минут. И
подать сигнал оркестру,  чтобы он заиграл  и скрыл шум от убираемых тарелок.
Суп надо подать строго через шесть минут после этого.
     -- Так вы представьте ему это меню, пусть  он сделает  свои поправки, и
возьмите напрокат секундомер,  --  дружелюбно посоветовала Элисон. -- Потому
что,  когда  все это  начнется,  вы  уже ничего  не  сможете  сделать,  если
собьетесь с ритма. Можно глянуть в меню?
     Амато кивнул и снова вытер лоб.
     -- Я  просто  не  могу взять в толк, как  это человек  может  истратить
тридцать тысяч долларов на обед для своих друзей, -- поделилась Элисон.
     -- Это ведь не настоящая цифра, не так ли? Мистер Шамбрэн назвал ее, но
мне кажется, он ее немного завысил.
     -- Да нет, она может быть еще больше, -- заверил Амато, --  если учесть
подарки,   обслуживание  в   баре,   что   в   фойе   бального   зала,   хор
"Метрополитен-опера".
     Менеджер  по банкетам открыл папку,  вытащил несколько листов бумаги  и
передал каждому из них.
     Джон почувствовал, что читает меню с благоговейным трепетом.


     ПРИГЛАШЕНИЕ К 7 ВЕЧЕРА
     ОБСЛУЖИВАНИЕ С 8 ВЕЧЕРА
     ПРИМЕРНО 250 ПРИГЛАШЕННЫХ
     Ответственный: мистер Амато.
     ПРЕКРАСНЫЙ ВЫБОР КАНАПЕ:
     Бриоши с икрой
     Рожки с копченым лососем и хреном
     Яйца, фаршированные протертыми анчоусами
     Сельдерей
     ГОРЯЧИЕ ЗАКУСКИ:
     Улитки провансаль
     Крабы в соусе
     Грибная закуска
     ГОРЯЧЕЕ:
     Суп из хвостов кенгуру
     Королевские креветки "Брила Соверэн"
     Полента по-пьемонтски
     Жаркое из дичи "Гран Венер"
     Артишоки с ореховым пюре
     ДЕСЕРТ:
     "Луна пустыни"
     Печенье
     Кофе черный
     ВИНА:
     "Сан-Марсо"
     "Магнум брют"
     "Дюбуш Бискюи"
     "Фокэнк Коммель"
     "Мадера" особая
     "Гевурстраминер", из особых запасов
     "Домен Нюжель", 1963
     "Вольне", "Кло де Шень",
     "Домен А. Рапито-Миньон", 1953
     "Шамболь", "Мизиньи", "Иор крю"
     "Домен Жюль Ренье", 1952
     Когда  подадут  "Луну  пустыни",  должна  прозвучать  песенка  "С  днем
рождения!" в исполнении двух оркестров и полного хора "Метрополитен-опера".
     Для  гостей, которые задержатся  в фойе после окончания  обеда, подадут
шампанское и сандвичи.


     Аренда помещения 5 000
     Прохладительные напитки и коктейли 3 168
     Вина 2 177
     Еда для 250 гостей из расчета 30 долларов 7 500
     Сандвичи 200 штук по 1 доллару 200
     Итого 18 945
     Наградные 2 841,75
     Чаевые метрдотелям (приблизительно) 600
     Общий итог 22 386,75 долл.

     -- Конечно,  -- сказал мистер Амато,  вытирая лицо,  -- если  прибавить
стоимость двух оркестров, хора  "Метрополитен", золотых зажигалок и пудрениц
для каждого  гостя, потребуется не менее тридцати тысяч,  чтобы  покрыть все
расходы. И еще я  забыл  про  цветы с Гавайских островов,  сигары с Суматры,
сигареты  с инициалами мистера Муна на каждой  и написанные  вручную меню по
пять долларов за штуку. О, тридцать тысяч, никак не меньше!
     -- И вы  составили это меню, определили его стоимость уже в десять утра
вчерашнего дня? -- поинтересовался Джон.
     Амато пожал плечами.
     --  Это  моя работа. -- Ему было приятно, что его меню  произвело такое
впечатление. -- Но убедить  мистера Муна утвердить его  -- это совсем другое
дело.
     --  Вы никогда  не  собирались  принять  президента Соединенных  Штатов
Америки,  мистер  Амато?  --  спросил  Джон.  --  Такая квалификация,  такие
цифры... -- Он покачал головой. -- Я восхищен вами!
     --  Дорогой  Амато,  а что такое "Луна  пустыни"? --  полюбопытствовала
Элисон.
     --  Это  торт ко дню рождения, но совершенно особенный, -- пояснил явно
польщенный  менеджер по  банкетам. -- Ему будет  придана  форма яхты мистера
Муна "Нарцисс". Сухой  лед,  спрятанный  в  середине  торта, будет испускать
что-то  вроде дыма,  идущего из трубы. Иллюминаторы  будут светиться изнутри
маленькими   мигающими   лампочками.  Это,  скажу   вам,   будет   настоящее
произведение искусства.
     -- И  когда Великий Человек начнет  разрезать его, -- сказала Элисон  с
трепетом в голосе, -- хор "Метрополитен-опера" запоет...
     --  "С  днем рождения", --  подхватил  Амато. Мистер  Кардоза  бесшумно
появился возле них.
     --  Да,  в  самом деле,  с днем рождения,  --  сказал  он  приглушенным
голосом. -- Вас приглашают на аудиенцию, Амато.
     -- Что? -- Менеджер по банкетам чуть не подпрыгнул на стуле.
     --   Вас   хотят  видеть.  Требуют  к  себе.  Прежде  чем   меню  будет
обнародовано,  он  хочет сделать какие-то  поправки.  А  вы,  мисс Барнуэлл,
будьте так любезны сопровождать мистера Амато,  чтобы выпить с ним  коктейль
перед ленчем. Он не хочет  никаких  публикаций, прежде чем не утвердит меню.
Вперед, дети мои!
     -- Извините, Джон, -- сказала Элисон.
     * * *
     Джон  смотрел, как  она и  потеющий Амато шли к столику Муна. Это  была
интересная  сценка   для  любопытствующей  публики.   Мун   разыграл   ее  с
элегантностью и обаянием. Он взял руку Элисон, несмотря на то что  ей это не
нравилось, поднес ее к губам, а потом  провел девушку вокруг стола и посадил
на стул, который тут же раздобыл мистер Кардоза.
     А для Амато  стула не нашлось. Он стоял, словно провинившийся школьник,
и ждал,  когда Мун обратится к нему. Но Мун совсем не спешил. Он находился в
центре внимания,  а Элисон  была красивой девушкой. Но кругом были  такие же
внешне  безразличные  лица,  какие  Джон  видел  в  баре  "Трапеция" прошлым
вечером. Люди даже виду не подавали, что с интересом наблюдают за Муном.
     Это дало Джону  возможность осторожно осмотреть зал  в попытке отыскать
того человека,  который  мог  следить за  ним,  и  отметить его  реакцию  на
происходящее. Но насколько он мог понять, ни одна живая душа в гриль-баре не
обращала ни малейшего внимания ни на кого, кроме Великого Человека.
     Однако,  прежде  чем  Мун обратился  к доведенному  до отчаяния  Амато,
случилось еще  одно событие. У  входа появилась  Марго Стюарт и, преодолев с
помощью официанта Кардозы красный заградительный канат,  направилась прямо к
столику Муна,  не  глядя ни влево,  ни вправо. На ней  было  скромное черное
платье, какие носят все  деловые девушки.  Джон  видел  ее только сбоку,  но
догадывался, что после вчерашнего вечера она должна чувствовать себя ужасно.
     Подойдя  к столу, Марго подала Муну  лист бумаги.  Тот посмотрел на нее
так, будто один ее вид делал  его больным. Можно было заметить, как его даже
прохватила дрожь отвращения. Она помешала ему разыгрывать роль постаревшего,
но галантного донжуана.  Мун  едва взглянул на  бумагу, нетерпеливым  жестом
отпустил Марго и снова повернулся к Элисон.
     Марго Стюарт пошла обратно другим  путем  -- между столиками к боковому
проходу  --  с  таким  расчетом,  чтобы  пройти  мимо  Джона.  При этом  она
посмотрела на него так, будто он был просто деталью украшений на стене, и не
подала никакого виду, что хоть раз видела его раньше. А может, просто ничего
не  помнила о вчерашнем вечере, подумал Джон.  Марго Стюарт и на самом  деле
казалась невозмутимой, но  когда наконец прошла мимо столика,  за которым он
сидел, на коленях Джона оказался маленький  комочек смятой бумаги. Он быстро
взглянул на столик  Муна. Ни он, ни Элисон не обратили внимания на то, каким
путем ушла Марго. Мун, очевидно, заказывал мистеру Кардозе коктейли. А Сторм
воспользовался  этим моментом,  чтобы поухаживать  за  Элисон.  Не выставляя
записки напоказ, Джон развернул ее.
     "Пожалуйста, могу я вас увидеть? Только не звоните в пентхаус.
     М.С.".
     Джон повернулся,  чтобы посмотреть на вход. Марго Стюарт уже скрылась в
толпе людей, стоящих за бархатным канатом.
     А там, за средним  столиком, Великий Человек наконец соизволил заметить
мистера Амато.  По тому, как  кривились  его губы, когда он  говорил  что-то
менеджеру  по банкетам,  можно было догадаться,  что там вовсю шла словесная
порка.  Лицо  Амато  из  красного   как  свекла  превратилось  в  пепельное.
Трясущимися руками  он  подал  Муну и Сторму  по  экземпляру меню. И  в этот
момент  неизвестно откуда возник Пьер  Шамбрэн, обходительный,  улыбающийся,
невозмутимый,  и занял место рядом со своим  менеджером по банкетам. И  хотя
они оба стояли прямо, казалось, что Амато прямо повис  на Шамбрэне в поисках
поддержки.
     Это  было все равно что  смотреть  немое кино без субтитров. Мун сказал
что-то резкое и сердитое Шамбрэну. Шамбрэн с улыбкой ответил. Мун разразился
второй тирадой того же сорта. И вдруг он сделал жест в  сторону Джона. Сторм
и Элисон повернулись, чтобы взглянуть на Джона,  но Шамбрэн  не  проявил  ни
малейших признаков беспокойства.  Когда Мун выдохся, Шамбрэн сообщил сначала
что-то Амато,  а потом  Элисон.  Амато тут же буквально убежал  от  Великого
Человека, оставив Шамбрэну папку со своими бумагами. Элисон встала со стула,
произнесла  явно что-то вежливое  Муну и быстро прошла к столику,  где сидел
Джон. Мун, белый от  злости, что-то  продолжал говорить невозмутимому  Пьеру
Шамбрэну, Элисон добралась до их столика и села рядом с Джоном.
     -- Ну и чертов тип! -- выдохнула она.
     Почти тут же появился  мистер  Кардоза с двумя мартини, которые они  не
заказывали.
     -- Двойные, мисс Барнуэлл,  -- приветливо сообщил он. -- За мой счет. А
наш мистер Шамбрэн молодец, верно?
     -- Да, -- согласилась Элисон, поворачиваясь к Джону. -- Надеюсь, мистер
Кардоза извинит  нас, если мы выпьем эти мартини и пойдем куда-нибудь, чтобы
съесть по сандвичу? Здесь мне просто нечем дышать!
     -- Конечно, -- сказал Кардоза. -- Я прикажу официанту подать  напитки в
ваш  офис, если  вам  угодно,  мисс Барнуэлл. -- Он криво улыбнулся.  --  За
веревкой  стоит пара, которая махала  перед моим  носом бумажкой в  двадцать
долларов за столик. Я даже заработаю.
     Элисон  положила  ладонь на руку  Кардозы, и ему  не надо  было большей
благодарности, затем встала и быстро направилась к выходу.  Джон пошел вслед
за  ней.  Уголком  глаза  он  заметил,  что  Мун  все  еще  продолжал что-то
выговаривать Шамбрэну, а тот стоял так, будто это ему было даже приятно.
     Они пробились через толпу, находящуюся  за веревкой. Но не было никакой
возможности поговорить, пока не поднялись на четвертый этаж и не направились
по коридору в офис Элисон.
     --  Мун  -- это нечто  такое,  во  что  вы  и поверить  не  сможете, --
произнесла  Элисон  сердитым  голосом. --  Он просто не  может  обойтись без
оскорблений. Все время делал перед Шамбрэном и Стормом вид, будто между нами
есть  какие-то  секретные  дела.  Уверена, Сторм  так и подумал,  что  я все
свободное время посвящаю тому, чтобы обворожить этого старого подонка.
     Они прошли через приемную в ее личную комнату.
     -- Заприте дверь, Джонни!
     Джон запер дверь. Элисон стояла у письменного  стола спиной к нему. Ему
показалось, что  она  вот-вот разрыдается. Но вместо  этого она  стукнула по
столу кулаками.
     -- Ну что  за отвратительный тип! -- выкрикнула Элисон и, выпрямившись,
повернулась к нему. -- Извините, Джон.
     Он улыбнулся:
     -- Продолжайте!
     -- Джонни, у нас беда.
     -- Мун узнал меня, -- сказал он непослушными губами.
     --  Узнал  вас, сказал Сторму, кто вы такой  на самом  деле, и упрекнул
меня  за то, что я пошла  на ленч с  его "врагом". Потом  обвинил Шамбрэна в
том, что он принимает в своем отеле потенциальных убийц.
     -- И Шамбрэн?
     -- Он знает, кто  вы,  Джонни. А если бы  даже не  знал, то  все  равно
провел  бы  все безупречно. Ну и  молодец же Шамбрэн!  И  откуда  он  только
появился, Джонни? Моментально  возник там. То,  что вытворял Мун с Амато, не
делают  даже с собакой. Но тут возник Шамбрэн и сказал: "По  такому  важному
случаю,  как ваш день  рождения, мистер Мун, я не могу поручать решать  даже
мелкие вопросы своим подчиненным. Идите, Амато".
     -- И он просто сбежал!
     Элисон продолжала:
     --  И он сказал:  "Я также передам  ваши пожелания  насчет прессы  мисс
Барнуэлл.  Мы  не  должны  отрывать ее от гостя, которого она пригласила  на
ленч".  А Мун закричал на него: "Но  это и  есть убийца, от которого обязаны
защищать  меня  ваши  люди.  Вы  знаете,  кто  он  такой?"  Я  была  слишком
ошеломлена, чтобы  найтись что ответить, но Шамбрэн опередил меня: "Это Джон
Уиллс.  Он хочет  научиться  гостиничному  сервису.  Это сын  того человека,
который вышиб себе  мозги по вашей вине!" А Мун сказал: "И вы  позволили ему
ходить по отелю,  хотя знаете, что меня собираются  убить?" Шамбрэн  ответил
так: "А что, мистер Мун, разве есть такой закон, который позволяет принимать
у  нас в отеле только тех  людей, которые  вам  нравятся?" --  Элисон тяжело
дышала, будто запыхалась от бега. -- Вот я и ушла оттуда, Джонни.
     Во входную дверь офиса раздался стук.
     -- Наверное, наши напитки,  -- предположила Элисон. --  Полагаю, мистер
Кардоза догадался сделать их двойными.
     Джон  открыл  дверь и замер  от удивления. Перед ним  стоял  Шамбрэн  с
салфеткой,  перекинутой через  руку, и с подносом,  на  котором  стояли  три
коктейля и блюда с горячими закусками, от которых поднимался пар.
     --  Могу  я поставить все  это сюда,  сэр? -- спросил Шамбрэн с игривым
блеском  в  глазах.  С подчеркнутой вежливостью  он  отнес  поднос в кабинет
Элисон и поставил его на письменный стол. Потом подал стакан Элисон и сделал
жест Джону.  -- Угощайтесь,  сэр!  Устроим  маленькую  пирушку,  --  сказал,
оставляя официальный тон  и поднимая  свой  бокал. --  За то, чтобы отделить
овец от козла. Под козлом, Элисон, я имею в виду вашего вроде бы поклонника.
-- И, отпив немного  из бокала, добавил: -- Да,  я знаю, кто  вы такой, Джон
Уиллс.
     "Вот оно что!" -- подумал Джон.
     Шамбрэн  вытащил  серебряный  портсигар и вынул  оттуда  одну из  своих
египетских  сигарет.  Джон  не слишком твердой рукой  поднес  ему зажигалку.
Управляющий сквозь дым посмотрел на него с хитрецой:
     -- Вот для вас обоих урок гостиничного бизнеса.
     Сказав это, Шамбрэн поднял  крышку дымящегося блюда. Оно было разделено
на части, в которых  лежали рыбные  котлетки, сосиски для коктейля и устрицы
со  специями. Элисон  покачала  головой,  когда он предложил  ей еду.  Тогда
Шамбрэн взял себе рыбную котлетку.
     -- Вы не сможете  справиться с работой, дети  мои, не зная того, что вы
должны знать, и хорошо  понимая, чего вам  не следует знать. Обри Мун -- это
крест, который мне  приходится  нести.  Чтобы успешно справляться  с этим, я
должен знать о нем все, что могу. И для нашего мистера Муна совсем не так уж
безопасно удивлять вас. Все  это иногда заставляет мой мыслительный  аппарат
как следует поработать. Потому уже через несколько минут после начала нашего
первого  разговора,  Джон,  я  вас  вычислил.  Вы  сын  несчастного  Уоррена
Макайвора.  И естественно, я сразу усомнился в правдивости ваших слов о том,
что вы хотите познакомиться с гостиничным бизнесом.
     -- Да нет, -- сказал Джон. -- Я...
     Шамбрэн не дал ему продолжить, сделав мягкий жест рукой:
     --  Я  решил, что такое возможно, и не хотел еще больше  усложнять ваше
положение. А  сегодня оказалось, что  я был  не  прав,  когда узнал,  что вы
вместе  с  Элисон  и лейтенантом  Харди разработали  некоторый план  с вашим
участием.
     -- Вы знаете и про это? -- упавшим голосом произнесла Элисон.
     -- Когда  я  перестану знать, что происходит в моем отеле,  то сразу же
подам в отставку, -- заявил Шамбрэн. -- Не спраши-
     вайте меня, как я узнал.  Это очень  просто. У меня  в штате есть люди,
которым я доверяю на сто процентов. -- И он лукаво взглянул на Элисон.
     -- Извините меня, мистер Шамбрэн, -- сказала она, покраснев. -- Я...
     -- Вы  со всем  великодушием занялись другой человеческой проблемой, --
сказал  Шамбрэн.  --  Вы раздумывали,  сказать мне все или нет.  Я вовсе  не
обижаюсь, но  все  же  мне хотелось бы иметь у  себя  таких  людей,  которые
говорили бы  мне все без всяких раздумий.  -- Он обратился к  Джону: -- Есть
только один  путь заработать деньги,  если их у вас нет, Джон.  Мне пришлось
зарабатывать их всю  мою  жизнь вот на  этой  работе. А она  требует особого
умения и цинизма.  Если бы  ваш отец  знал  этот секрет, то он был бы сейчас
генералом, который командует НАТО. Вы слушаете меня?
     Джон кивнул.
     -- Дело не в том,  насколько могуществен и богат человек. У него, как и
у  всех, есть свои  слабости. Поэтому надо тянуть  время, пока вы не найдете
эти слабости.
     -- И потом использовать их против него?
     -- Нет,  мой дорогой приятель. Вот в этом-то и состоит  секрет. Никогда
не  используйте  их против него  в  открытую. Вы  должны держать все это при
себе,  тщательно охранять этот секрет, но дайте  ему понять, что его  секрет
вам  известен.  Вот  здесь  ваш отец и  сделал ошибку,  Джон. Он открыл свой
секрет, потому что  сказал  всему миру, что  Обри  Мун  --  трус. Если бы он
держал его при себе, но дал бы Муну знать, что он видел,  как тот отталкивал
женщину и  ее детей... -- Шамбрэн  пожал  плечами. --  Мун сделал бы все для
того, чтобы это  не стало  всем известно. И тогда, если бы  ваш отец захотел
стать  большим генералом  в НАТО,  Мун помогал  бы  ему,  вместо  того чтобы
стараться  его  уничтожить.  Ваш отец сделал ошибку,  поставив на карту все,
когда еще карты не были сданы.
     -- Вы сами сказали, что во всем этом много цинизма.
     -- Конечно. Но такова жизнь! Не думаю, что в нашем отеле есть хоть один
постоянный гость, о котором я не знал бы что-то  такое, чего он не хотел бы,
чтобы  мне  было  известно. Мой  бизнес  заставляет  меня  так поступать.  Я
понимаю, что, когда мужья обманывают своих жен, а жены -- мужей, это обычное
дело. Знаю,  что  многие  тратят больше, чем  могут  себе  позволить.  И мне
остается только вежливо  желать им доброго утра, иначе они просто могут меня
не замечать. Но настает время, когда им приходится за все расплачиваться. --
Шамбрэн  фыркнул, взял  себе  еще  одну  рыбную  котлетку  и вытер  пальцы о
бумажную  салфетку. Потом  подошел  к  двери, но  задержался  возле нее.  --
Остались вопросы, дети мои?
     -- А что у вас есть на Муна? -- спросил Джон.
     -- Мун -- это уникальный  случай,  --  ответил управляющий. --  Все его
грехи вот  уже четверть века --  всеобщее  достояние. Он превратил их в свой
актив. Мун знает технику скрытого шантажа как я, а может, даже и лучше. Если
у него  есть  что-то против вас, Джон, я настоятельно советую вам бежать. --
И, немного поколебавшись, добавил:  -- Я  много знаю  о  вас,  Джон, но  мне
хотелось бы знать и остальное.  Однако, полагаю, лейтенант Харди взял с  вас
слово не говорить лишнего? -- Вкрадчиво улыбнувшись, Шамбрэн вышел из офиса,
закрыв за собою дверь.
     -- Удивительный человек! -- сказала Элисон.


     Через пять минут в офисе Элисон появился лейтенант Харди. Это Джон, еще
когда они проходили через вестибюль, попросил Джерри Додда пригласить его.
     Харди  сам наблюдал  за  происходящим  в гриль-баре,  поэтому  не желал
слышать ничего из того, что говорил ему Джон.
     -- Что вы видели, кроме того, что происходило на сцене?
     -- Ничего. А что я должен был видеть?
     -- Проклятье,  Уиллс!  Вы должны были  искать того,  кто  заплатил  вам
десять грандов за то, чтобы вы убили человека. Десять шансов против  одного,
что  он был  там  и смотрел  представление, устроенное Муном. Так  что же вы
видели?
     Джон медленно покачал головой:
     --  Боюсь,  что, как и все в  этом гриль-баре, я был полностью  увлечен
Муном и  его  компанией.  Почти сразу мне стало  ясно,  что он узнал меня  и
что-то сказал про меня Сторму.
     -- Я это  видел,  -- подтвердил  Харди. -- А  вы чего  ожидали? Что  он
преследовал вас двенадцать лет и не знает, как вы выглядите? Я все это видел
и вас  тоже, и  если бы я был тем, кто  заплатил вам деньги, чтобы  вы убили
Муна, то  почувствовал бы себя отлично. У  вас  на лице написано, как вы его
ненавидите!  Вот теперь  этот  самый  "мистер Икс"  уверен, что  его  деньги
вложены  не  напрасно.  Но мы же  хотели, чтобы вы и мисс Барнуэлл выследили
этого человека. А вы оба так ничего и не заметили?
     --  Признаться, меня  так захватило  то, что  там происходило, что даже
как-то забылось, для чего я там, -- объяснил Джон.
     Харди кисло улыбнулся:
     -- А  мисс Барнуэлл отстаивала  перед публикой свое доброе имя. И  тоже
наверняка ничего не видела.
     --  Спасибо и  на  том, что я наконец поняла  свои  задачи,  -- сказала
Элисон.
     -- А вот я за  последние  двадцать  четыре  часа кое-что узнал  об этом
отеле, -- заметил  Харди, потирая подбородок тыльной стороной ладони. -- Тут
все  одинаковые.  Ну, конечно,  среди  них  есть толстые и тонкие, высокие и
низенькие, темные и  светлые, но  все  похожи  друг  на друга. Непроницаемые
лица! Высокомерные! Что-то скрывающие. И у всех этих бесстрастных людей одна
слабость -- все они жадны до слухов, до грязи как никто другой. Я тоже так и
не увидел лица, которое  искал,  того, кто следил бы за вами, Уиллс. Поэтому
надеялся, что, может быть,  вы видели его. Иногда, когда за вами следят, это
можно ощутить просто кожей.
     -- Мне  очень жаль, -- проговорил  Джон.  --  Но есть  еще две вещи,  о
которых я хотел бы  вам сообщить, почему и посылал за вами. И первая  из них
такая: Шамбрэн знает, кто я на самом деле, и знает, что я связан с вами.
     -- Мне показалось, что он смеется надо мной, когда я проходил мимо него
в вестибюле, -- сообщил Харди. -- Он все знает?  Про деньги... про письмо...
и про то, что мы делаем?
     -- Мы  ему  ничего не говорили,  -- пояснил  Джон.  -- Он  нам сам  все
сказал.  Шамбрэн узнал меня тут же, как только я пришел к нему. И знает, что
вы приходили сюда поговорить с  нами. Может,  знает и  больше. У  него  свои
способы узнавать обо всем.
     --  Скажу вам, новости  в этом отеле проскакивают как сквозь решето. Ну
хорошо, пусть он разузнает все сам. То, что мы делаем, должно остаться между
нами и комиссаром полиции. Ну а какая вторая вещь?
     Джон достал смятый комочек  бумаги, который  бросила  ему  на  колени в
гриль-баре Марго Стюарт, и передал его Харди.
     --  Во всей  этой суматохе  я забыл сказать вам, что столкнулся с  этой
девушкой  в  баре  "Трапеция"  вчера  вечером.  --  И Джон коротко рассказал
лейтенанту и Элисон о том, как познакомился с Марго Стюарт.
     --  Секретарша  Муна, -- произнес  Харди.  -- Как вы все это понимаете?
Чего она от вас хочет?
     --  По-моему,  она  тоже  знает, кто я такой,  --  ответил Джон.  --  И
совершенно ясно, что Стюарт не любит Муна. Мне нужно встретиться с ней.
     -- Конечно,  нужно  встретиться, -- согласился  Харди. -- Вы здесь  для
того и  нужны. Беседуйте с  каждым,  кто захочет с вами поговорить. Это  наш
маленький шанс  найти ниточку к  тому  человеку, который нам нужен. Только в
следующий раз  смотрите и  слушайте, не будьте глухим к тому, что происходит
вокруг. -- Лейтенант  покачал головой. -- А знаете что? В гриль-баре я видел
только одного человека, лицо которого совершенно не выдавало его чувств. Мун
позволяет  своему  лицу  меняться  как угодно, он  то кривится, то  начинает
кричать. Сторм выглядел как голодный пес, который ждет, что со стола вот-вот
упадет  кусочек грязи, который  он тут же вставит в  свою газетную  колонку.
Мисс  Барнуэлл  казалась  рассерженной  и  озабоченной.  Вы,  Уиллс,  горели
ненавистью  к  Муну.  Официанты  и  мистер Кардоза занимались  своим делом и
только  перебрасывались словами.  Посетители таращили глаза. И  только  один
человек ничем не выдавал того, что чувствует.
     -- Мистер Шамбрэн, -- тихо произнесла Элисон.
     -- Совершенно верно, мисс Барнуэлл.  Он подошел к столу, чтобы защитить
вас и этого менеджера по банкетам. И  всем он открыто показал, как ненавидит
Муна  со  всеми его  потрохами. За два  года,  что  Мун тут живет,  Шамбрэн,
наверное, многое разузнал о нем.
     -- Вы  считаете,  что Шамбрэн  может  быть... --  начал было спрашивать
Джон.
     -- Я только  говорю, что он --  единственный человек,  которого  нельзя
прочитать как  книгу, -- пояснил Харди и поднялся. -- Повидайтесь, Уиллс,  с
этой Стюарт  и потом расскажете мне. И  перестаньте  зевать.  Смотрите лучше
вокруг  себя.  Тот парень  недоволен, что вы  ничего  не  делаете, и  должен
попытаться как-то вас подтолкнуть.
     Но установить контакт  с Марго Стюарт оказалось не так-то  просто. Жила
она в отеле, как сказала Джону Элисон, потому что Мун был ночной совой. Если
ему хотелось диктовать что-то  посреди ночи, то он желал иметь секретаря под
рукой.  И   ходили  слухи,  что   его  потребности  не  всегда  были   чисто
литературными.
     -- Но я никогда не верила в это, -- добавила Элисон. -- По крайней мере
в то, что она делает это по согласию. Ее проблемы со спиртным на моих глазах
становятся  все  серьезнее и серьезнее. Мне кажется, она  одна  из тех,  кто
попал в капкан Муна. Смотрите, Джонни, я могу  позвонить в  пентхаус,  скажу
что-нибудь о прессе и попрошу ее спуститься сюда.
     Но  у  миссис Вич на  коммутаторе  было строгое указание  не пропускать
прямых  звонков в  пентхаус  "М". А  телефонистка  Джейн  сообщила, что мисс
Стюарт  сейчас  там нет.  И в ее номере 804 тоже  не отвечали на  телефонные
звонки.
     Элисон  должна была идти на показ мод, назначенный в бальном зале. Джон
пошел за ней  следом.  В  вестибюле  он  поговорил  с  Джерри Доддом. Офицер
безопасности отеля "Бомонд" сообщил ему, что видел  Марго Стюарт у выхода на
Пятую авеню минут двадцать назад.
     --  Примерно в это время она обычно захаживает в  маленький  магазин на
Мэдисон, где продают спиртное, чтобы пополнить запас выпивки на ночь. Должна
вернуться минут через пятнадцать-двадцать, если все пойдет как всегда.
     Джон  подумал,  как это неприятно, когда другие  так хорошо  знают ваши
привычки и ежедневные перемещения, особенно в таком месте, как это.
     --  Пойдите  и  посмотрите  на  хорошеньких  девушек,  пока  ждете,  --
предложила Элисон. -- Джерри скажет вам, когда мисс Стюарт вернется.
     -- Хорошо, -- согласился Джон.
     Бальный зал, тот самый, где в субботу должен состояться прием по случаю
дня рождения  Муна, сейчас  был превращен в парижский  демонстрационный зал,
где показывали вечерние  платья будущего летнего сезона. Прямо от входа  был
сооружен длинный подиум.  От слепящих юпитеров телевидения зеленовато-желтые
стены казались совсем бесцветными.
     По обе  стороны  от  подиума за столиками  сидели  люди  и обменивались
впечатлением о каждом показанном наряде.
     --  Это  все  профессионалы,  --  пояснила  Элисон, перекрывая  громкий
мужской  голос  с  сильным  французским  акцентом,  дающий   через  микрофон
разъяснения по каждому образцу.
     Модели  с  безразличным  выражением  лиц  проходили  по  подиуму,  чуть
улыбаясь,  бросая провокационные  взгляды  на  мужчин.  Джон  вспомнил,  что
говорил Харди. Эти  модели, как и обитатели отеля "Бомонд", все были на одно
лицо. Разные, но очень похожи.
     Вообще,  это  место Джону  показалось  неподходящим  для  контакта,  на
который он надеялся.  Элисон  по роду  своей  деятельности  должна  была тут
остаться, повидаться и переговорить с многими людьми, а он решил вернуться в
вестибюль и подождать Марго Стюарт там.
     Джерри дал ему  знак, что она еще не вернулась, и тогда он направился к
одному из обитых парчой кресел. Отсюда  ему были хорошо  видны Пятая авеню и
другая,  боковая,  пересекающая  ее улица. Каким  бы путем Марго  Стюарт  ни
пошла, он должен был ее увидеть.
     Джон только опустил голову, чтобы зажечь сигарету, как  сбоку прозвучал
незнакомый голос.
     Он глянул вверх. Перед ним стоял, улыбаясь, низкий черноволосый мужчина
в дорогом, аккуратно застегнутом костюме, который, казалось, был ему немного
тесноват.  Улыбка  на  его   лице   выглядела   приклеенной.  Судя  по  коже
темно-кофейного  цвета,  мужчина,  по  мнению Джона,  был либо из  Восточной
Индии,  либо  из какой-то арабской  страны.  Речь его была грамотной,  но не
лишенной  легкого акцента.  В  руке  мужчина  держал  тросточку из ротанга с
массивным серебряным набалдашником.
     -- Мое имя -- Гамаль, мистер Уиллс. Осман Гамаль. Я имею поручение.
     Джон почувствовал, как у  него участился пульс. Может, это как раз то и
есть?
     --  Слушаю  вас,  мистер  Гамаль,  --  ответил  он.  Мужчина  продолжал
улыбаться.
     -- Сейчас слишком  рано для чая, мистер Уиллс, но миссис Хевен  думает,
что вам неплохо было бы что-то выпить после ваших испытаний во время ленча.
     Джон вздохнул. Это та рехнувшаяся старая дама!
     -- Мне очень жаль. Поблагодарите от моего  имени миссис Хевен.  Я здесь
кое-кого ожидаю.
     -- Мне кажется,  разговор  с  миссис  Хевен и со  мной будет вам  очень
полезен, мистер Макайвор.
     Джон подпрыгнул,  будто его укололи булавкой.  Гамаль  произнес фамилию
его отца без малейшего подчеркивания, но эффект был достигнут.
     -- Вам известно, кто я такой? -- посмотрев на него, спросил Джон.
     --  Я знаю, кто вы,  мистер Уиллс, если вы предпочитаете, чтобы вас так
называли. Я  даже  знаю, почему вы остановились здесь, в  "Бомонде". Так  мы
поднимемся, чтобы проведать миссис Хевен?
     Джон заколебался.
     -- Я на самом деле жду кое-кого, -- повторил он. -- Не возражаете, если
я пока останусь здесь, где меня легко найти?
     В темных глазах мистера Гамаля блеснуло удивление.
     -- Пожалуйста, дорогой мистер Уиллс,  я передам ваши слова. Но здесь за
вами наблюдают  три детектива,  на считая достойного мистера Додда, и  разве
мог  бы я так открыто пригласить вас,  если бы  это была не просто дружеская
встреча? Понимаете ли, мы все члены одного клуба -- вы, миссис Хевен и я.
     -- Клуба?
     -- Да, клуба ЖОМ -- Жертв Обри Муна.
     Джон  с  суровым  лицом  проследовал  за  мистером  Гамалем  к  лифтам,
предварительно сообщив Джерри Додду,  куда он идет. То, что  он сын  Уоррена
Макайвора,  уже ни для кого не было секретом.  С той секунды, как Мун сказал
об этом Сторму, сей  факт стал достоянием широкой  публики.  И  когда только
Сторм успел поделиться этой сенсационной новостью с Гамалем?
     Они  молча  поднялись на лифте  на  крышу здания,  Гамаль,  опираясь на
тросточку, не переставал улыбаться.
     Дверной звонок в пентхаусе "L" прозвучал так, будто  это был  несколько
приглушенный  звук  Биг-Бена.  Почти сразу же им открыла  дверь  сама миссис
Хевен, одетая в невообразимый,  отделанный  кружевами халат, будто  ребенок,
собравшийся на детский маскарад.
     -- Это очень любезно с вашей стороны, миссис Хевен, -- произнес Уиллс.
     -- Проходите, мистер Уиллс, -- низким голосом проговорила она. -- Как я
уже сказала  вам недавно,  это мы еще  посмотрим. -- И,  не подождав их, она
прошла в комнату.
     Джон и Гамаль  последовали за ней и оказались  в помещении, более всего
похожем на лавку  старьевщика, которую  старались выдать за что-то шикарное.
Мебели, по  большей части викторианского стиля, здесь было ровно в  два раза
больше, чем того требовалось. Окна были закрыты тяжелыми красными бархатными
портьерами.  Книжные   шкафы  забиты  старинными  изданиями.   Повсюду  были
разбросаны  воскресные газеты за  последние шесть  месяцев.  Джон  сразу  же
вспомнил  братьев Кольер, правда, здесь на всем этом не было пыли. Вероятно,
то,  что ему  казалось  беспорядком,  для этой  старой  дамы  было  образцом
аккуратности.  Казалось,  она  легко  может  отыскать  какую-нибудь  статью,
опубликованную, например, в "Таймс" в июне прошлого года.
     Откуда-то  послышалось астматическое рычание. Оказалось,  что  корзинка
Тото  стоит тут же,  а сам он,  развалившись,  нежится  на  красной атласной
подушке.
     --  Для чая слишком рано,  -- сказала  миссис Хевен, не оглядываясь  на
них.  --  Многие  люди,   которые  некоторое  время  жили  в  Англии,  любят
шотландское виски, разбавленное водой или шипучим напитком. А как вы, Уиллс?
     -- Предпочитаю лед, -- ответил Джон.  -- Так что если можно,  то мне со
льдом.
     Гамаль  уселся  в  мягкое кресло,  явно чувствуя себя  здесь  как дома.
Миссис Хевен взяла большую латунную клетку с попугаем и поставила ее на пол.
Оказалось, что клетка стояла на  современной машине для приготовления  льда,
которая была  совсем не  к месту в этой комнате.  Пожилая дама с неожиданной
сноровкой быстро приготовила  напиток,  достав  виски из  шкафчика,  который
притаился  за  резной маленькой  кушеткой  красного дерева.  Передавая Джону
виски со льдом, она проговорила:
     -- Это позволит вам, Уиллс, прийти в  себя от шока, который вы получили
при виде моей гостиной и который так вежливо пытались скрыть. Но вы забыли о
хороших манерах, молодой человек.
     -- Прошу прощения, -- пролепетал, заикаясь, Джон. -- Я...
     -- Вы не поговорили с Тото. Он обижен.
     Джон  вспотел, вдруг осознав, что  в  комнате слишком жарко. Здесь было
градуса двадцать четыре, а может, и больше. Он принужденно улыбнулся Тото:
     -- Привет, дружище!
     Тото заворчал и повернулся на своей атласной подушке.
     -- А это  для вас, --  сказала  миссис Хевен,  передавая Гамалю длинный
бокал для ликеров с чем-то  цвета персика. Себе она взяла старомодный бокал,
наполненный жидкостью,  по цвету напоминающей неразбавленное виски.  --  Ну,
выпьем за  взаимопонимание, -- произнесла миссис Хевен и, опустошив половину
бокала,  села на кресло с высокой спинкой.  На  ее  пальцах сверкали кольца.
Джон подумал, что в свое время, она,  должно быть, была  очень красива. Ну а
теперь  просто  гротескная  карикатура  на  то,  что  было когда-то.  --  Из
разговора с Османом  вы,  наверное,  поняли, что я  пригласила  вас сюда для
того, чтобы поговорить о некотором общем деле.
     --  Я  понял,  что  вы  пригласили  меня  не  из-за  моих  мальчишеских
прелестей, -- сухо ответил Джон.
     -- Сейчас не время для болтовни, Уиллс, -- обрезала миссис Хевен. -- Мы
теперь в очень  сложном положении. -- Она отпила еще немного, не отрывая  от
него взгляда.  --  Моя  бабушка была  трезвенницей. Не  позволяла держать ни
капли спиртного в доме. Дедушка вынужден был пить только в сво ем клубе.  Но
каждый вечер  бабушка  выпивала  большой  стакан  тоника, который  назывался
"прунеллой". Девяносто процентов алкоголя. Она и научила меня всяким трюкам.
Вот здесь, -- старая  леди  подняла  стакан, --  чистое кукурузное  виски из
Кентукки.  Оно приобретает такой  цвет  от  дубовых  бочек,  в  которых  его
выдерживают.  Рекомендую вам  его, но с непривычки у вас может  голова пойти
кругом. Ну а теперь, Осман, может, приступим к повестке дня нашей встречи?
     Гамаль посмотрел на Джона поверх своего бокала. Он продолжал улыбаться,
и никак нельзя было понять, что означала эта его словно замороженная улыбка:
удивление, недовольство или что-то еще?
     --  Мы,  конечно, только немногочисленные представители  того  большого
клуба,  о  котором  я упоминал, мистер  Уиллс, -- начал он  со  своим мягким
акцентом.  -- Но  мы в центре  событий и, мне кажется, в  таких чрезвычайных
обстоятельствах можем действовать от лица всех членов клуба.
     -- Чрезвычайных обстоятельствах? -- переспросил Джон.
     -- Перестаньте играть в слова, Осман, и переходите к делу, -- приказала
миссис Хевен и повернулась к Джону. -- Конечно, нет никакого клуба, никакого
формального членства. Но мы трое, как и многие другие, -- беглецы на острове
каннибалов. На  этот раз каннибал может  обожраться,  но это плохое утешение
для тех из нас, кто, скажем так, окажется в супе!
     -- Я все еще имею слово? -- спокойно поинтересовался Гамаль.
     -- Конечно! Продолжайте, Осман!
     И он со своей неизменной улыбкой обратился к Джону:
     --  Миссис  Хевен  выражается  фигурально, мистер  Уиллс.  Каннибал,  о
котором она  упомянула,  --  это,  разумеется, Мун. А  остров -- это  мир, в
котором  он  живет.  Вы, мой  дорогой Уиллс, были ингредиентом для  его супа
целых двенадцать лет. Мун просто жрал вас, так же как и нас.
     -- Осман! -- загудела миссис Хевен.
     -- Я только пытаюсь объяснить мистеру Уиллсу то, что вы хотели сказать.
     -- Ну ладно, переходите к делу!
     --   Сейчас.   Здесь   создалась  сложная  обстановка,   мистер  Уиллс.
Представляется, что еще какой-то неизвестный нам
     член  нашего клуба восстал. Следуя словам  миссис Хевен, можно сказать,
что какой-то один ингредиент для супа Муна стал трудноперевариваемым.
     -- Осман!
     --  О,  извините,  дорогая. Вы так образно обрисовали картину, что  мне
трудно от этого отделаться. Но если  без выкрутасов, сэр, то  кто-то задумал
убить  Муна, как я догадываюсь, во время приема по случаю  его дня рождения.
Это было бы очень символично -- убить его  во время его же праздника. И если
ему это удастся, мистер Уиллс, то  вы, я,  миссис Хевен и многие другие, как
мне  кажется, будут  иметь повод  для  торжества.  Мы все  давно желали Обри
смерти. Однако есть одно "но", и серьезное "но", мистер Уиллс.
     Жара и эта игра словами не давали Джону возможности сосредоточиться. Он
боялся, что если закурит, то вспыхнет пожар.
     --  Курите,  пожалуйста, Уиллс, -- предложила старая  дама, будто читая
его мысли. Но здесь не было никакой магии. Просто Джон непроизвольно  крутил
пачку сигарет в запотевших пальцах.
     -- Наша проблема --  время, мистер Уиллс, -- снова послышался  звучащий
как  бы издалека голос  Гамаля,  и мягкость  этого голоса действовала словно
гипноз.  --  Если Обри будет убит вечером в субботу,  очень  многие  из  нас
окажутся  беззащитными. Наш каннибал не оставит нас в покое, даже если умрет
от несварения желудка.
     -- Осман! -- Старая дама уставила  на него костлявый палец. -- Пока  вы
разбираетесь  в  этой  пустой  болтовне, мистер  Уиллс, я  задам вам  прямой
вопрос. Точнее, два  вопроса.  Вы здесь для того, чтобы  убить Обри  Муна? И
если так, то вы действуете в одиночку или как чей-то агент?
     Джон старался собраться с мыслями.  Он сказал себе, что это как раз то,
на  что они  с Харди  надеялись. Эта пожилая женщина, живущая в куче старого
хлама, который стоит двести тысяч долларов, и ее друг из другого мира вполне
могут  быть теми самыми людьми, которые втравили его и ту девушку Прим в это
грязное дело. Джон решил вести себя осторожно.
     --  Вы хотите,  чтобы  я  признался в довольно  странной вещи, будто  я
готовился убить человека? -- поинтересовался он.
     -- Вы  все знаете обо мне, и  во всех подробностях,  --  сказал  он. --
Поэтому наверняка догадываетесь, кто может быть моим нанимателем.
     -- А вот это нам совершенно неизвестно,  -- призналась миссис Хевен. --
Если кто-то  сошел  с ума, Уиллс, то нам тем более трудно определить, кто он
такой.
     "Не кроется ли за всем этим какой-то  подвох, -- спросил себя Джон,  --
или  это  просто  игра,  чтобы  узнать,  что  он   собирается  делать,  кого
подозревает?"
     -- Вы не думали обратиться в полицию? -- задал он новый вопрос.
     -- А с чем?  --  возразил Гамаль. -- Совсем  не секрет, что многие люди
ненавидят Муна.  И ему доставляет  истинное  удовольствие  заявлять об  этом
газетам, полиции и многим людям. Он не раз публично говорил, что  его личная
безопасность обеспечена тем, что у него слишком много врагов, которые делают
все возможное,  чтобы с ним ничего не случилось.  Я не могу  сказать полиции
больше того, что они уже знают. Но они спросят меня:  "А что он вам  сделал?
Да вы  такой же, как все". -- Уголок рта Гамаля чуть дернулся. --  И если  я
сделаю мою  историю достоянием  публики, Уиллс, то  в моей  стране  найдутся
люди, которые заточат меня в подземную тюрьму, такую глубокую, что оттуда не
будут слышны мои стенания. А если я  открою  другие имена,  то те люди будут
публично обесчещены, их  дома порушены,  а  бизнес  пропадет. Ничего  нельзя
добиться, обратившись к полиции... пока мы не сможем указать пальцем на того
человека, который задумал убить Муна.
     -- И мы не знаем, на кого показывать, -- добавила миссис Хевен.
     Джон  поразился тому, что эта странная  пожилая дама, такая  достойная,
несмотря на свое невероятное окружение, могла пойти  против всего могущества
Муна. Он наполовину  поверил им, но довериться полностью все же не мог. Джон
закурил новую сигарету и глубоко затянулся. Его рубашка была насквозь мокрой
от пота.
     --  Я уверен, вы  знаете, что полиция следит за вами,  Уиллс? -- сказал
Гамаль. -- Вы с ними говорили?
     -- Скажем так, это они говорили со  мной,  -- ответил он. -- Они знают,
кто я на самом деле. И Мун знает, что я здесь, в
     отеле.  Если  я  бы и  хотел  убить  его,  у меня было  бы мало  шансов
добраться до него.
     Старая леди с шумом поставила свой стакан на столик около кресла.
     -- Они защищают Обри столь эффективно, как только могут заявила она. --
Совершенно  невозможно  причинить ему  вред и  спокойно  уйти. Вот  какой-то
человек пытался  это сделать через мисс Прим...  а может быть, и через  вас,
Уиллс, но неудачно.
     -- А если вы, Уиллс, не  опасаетесь того, что вас схватят, то почему вы
не застрелили Муна сегодня за ленчем? -- поинтересовался Гамаль.
     -- Мы должны сохранить Муна живым, да поможет нам Бог! -- провозгласила
миссис Хевен.
     Полутемная  комната закружилась  перед глазами Джона. Он ощутил сильное
желание  рассмеяться.  Его собеседники вместе с Муном были словно  полоумные
дети,  участвующие в  какой-то дикой  мелодраме. И это в "Бомонде"  -- самом
дорогом и  усовершенствованном отеле в  мире!  И это  в  Нью-Йорке --  самом
цивилизованном городе! Какой-то невероятный, просто непристойный заговор!
     --  Я... я хотел бы вам  помочь, -- услышал Джон свой голос. -- Но могу
только догадываться о ваших трудностях. Мне они понятны. Я видел отца, когда
он  лежал в  номере  дешевой  гостиницы, где по ковру  были разбрызганы  его
мозги. Мун  так  много  сделал зла,  что  не  стоит  думать,  будто он может
причинить еще  какое-то горе  людям  после  своей смерти. Скажу вам  горькую
правду,  миссис  Хевен и  мистер  Гамаль, я не  знаю  человека, которого  вы
называете  нанимателем, не  имею даже отдаленного представления, кто бы  это
мог быть. Полиция пытается найти его, но тоже не знает, где искать.
     Миссис Хевен покачала головой из стороны в сторону.
     -- Не понимаю, почему я вам поверила... Джон заставил себя улыбнуться:
     -- И я не знаю, почему поверил вам. Она махнула рукой.
     -- Вам лучше уйти, Уиллс. А нам с Османом надо хорошенько подумать.
     Джон мельком увидел себя  в  зеркале  лифта,  когда  тот со  скоростью,
вызывающей  неприятные  ощущения  в  животе, быстро спускался  в  вестибюль.
Рубашка  прилипла  к  телу,  светлые  волосы  были  мокрыми  от  пота,  лицо
покраснело. Глядя на него, лифтер усмехнулся:
     --  Я  видел и других  людей, которые выходили из этой бани, мистер. Вы
еще неплохо выглядите по сравнению с ними.
     --  Даже не  поверите!  --  пробормотал  Джон.  --  Там можно поджарить
ростбиф на столе в гостиной.
     Он вышел в вестибюль, вытирая лицо носовым платком.  Увидев его, Джерри
Додд улыбнулся:
     --  А я уж собрался  послать  наверх  одного из моих  ребят с  баллоном
кислорода. Должен вам доложить: Стюарт пришла  с полчаса  назад  с небольшим
коричневым свертком. Я проверил у мальчишки-лифтера. Она  поехала на восьмой
этаж, где у нее комната.
     -- Спасибо. А где Харди?
     -- Поехал в  управление. Сказал, что вернется к обеду. Можете позвонить
ему, если надо. Что-то случилось?
     -- После разговора с миссис Хевен и ее приятелем я не знаю, что делать.
Ладно, позвоню ему из моего номера. Мне нужен душ и сухая одежда.
     Но Джон не поехал  к себе, а вышел на четвертом этаже, чтобы повидаться
с  Элисон. К счастью, она оказалась в офисе. С удивлением посмотрев на него,
Элисон воскликнула:
     --  Можете  ничего не  говорить!  Вы  только  что  выиграли  бостонский
марафон.
     -- Я только что нанес визит миссис Хевен.
     --  О, мой  бедный Джонни!  Похоже,  я вовремя  посоветовала  вам  быть
любезным с Тото.
     -- Это не  был дружеский  визит.  --  Он коротко передал  ей содержание
разговора и, прикрыв глаза руками, сказал:  -- Со мной  происходили странные
вещи. Я словно потерял связь  с реальностью,  Элисон. Закрыв глаза,  я видел
фигурки корейцев,  бегущих под прикрытие гор...  видел их через прицел моего
пулемета, из  которого  стрелял по  ним.  Видел отца с  наполовину снесенным
черепом. Видел Муна... Муна  смеющегося,  Муна пугающего,  Муна с хлыстом  в
руке. Видел умирающую мать. Видел эту старую  даму, там, наверху,  будто  из
другого века, и
     Гамаля -- этого  улыбающегося восточного негодяя. Они живут в страхе. Я
это знаю. Их мир  может взорваться менее чем  через сто  часов. Не знаю, как
после всего  этого я смогу увидеть такие простые вещи, как, например, первую
чашку кофе утром, или ощутить вкус первой сигареты. Не могу представить, как
пойду по улице, как буду смотреть в витрины, не могу...
     -- Откройте глаза! -- резко прервала  его  Элисон. Он  медленно опустил
руки и посмотрел на нее.
     -- Вспоминаете меня? -- спросила она.  --  Хорошую девушку, которой  вы
нравитесь?
     -- Это  было целых двенадцать лет,  Элисон.  Но только сейчас весь  мир
завертелся у  меня  перед глазами со всеми сумасшедшими людьми, которые  его
населяют.
     -- Джонни!
     -- Да, -- покорно ответил он.
     -- Идите наверх, примите душ, наденьте чистую рубашку  и  возвращайтесь
сюда.  Вас  будет ждать холодный  мартини.  Потом  поужинаем гамбургерами  и
пойдем  в "Транс-Люкс" на балкон, послушаем Лану Тернер и Ефрема Цимбалиста,
у которых тоже были проблемы.
     -- Мне надо позвонить Харди.
     -- После мартини.
     -- А вы не  позвоните  этой Стюарт вместо меня?  Додд сказал,  что  она
поднялась к себе в номер полчаса назад.
     -- Я начинаю беспокоиться,  --  сказала Элисон, затем  подняла трубку и
попросила соединить ее с Марго Стюарт в номере 804.
     -- Беспокоиться -- о чем?
     -- Вы не понимаете? Готова держать пари на что угодно, что вы  пошли бы
за мной куда я захочу, стоит мне только поманить вас мизинцем.
     -- Элисон! Я...
     --  Джонни,  дорогой, принимайте все легче, вот как  я. -- Она положила
телефонную трубку. -- Марго не отвечает.  Может, пошла в пентхаус "М", чтобы
отметиться  у Великого Человека? Я соединюсь с  ней к тому времени, когда вы
переоденетесь.
     -- А вы верите во все это? -- спросил Джон. -- Когда я слушал тех двоих
там, наверху,  то поймал  себя на том, что думаю о  президенте  Кеннеди  и о
конце света.
     --  Мне  кажется, что  Лана в  конце концов  забьет Ефрема,  -- сказала
Элисон. -- Но как мы об этом узнаем, если вы так и не переоденетесь и мы  не
отправимся туда?
     -- О'кей.  --  Джон неожиданно  для себя рассмеялся. -- Будем принимать
все легко.
     Но его хватило  только на  пять минут, именно на те пять минут, которые
потребовались, чтобы подняться на четырнадцатый этаж и пройти по коридору до
двери своего номера. Потом еще в течение одной минуты, пока открывал  ключом
дверь  и  нащупывал  выключатель, он  оставался спокойным.  Но  в  следующую
секунду,  даже  еще  до того, как щелкнул выключателем,  почувствовал что-то
необычное.  Это был  слабый  запах  гардении.  Джон оставался  спокойным еще
десять секунд,  подумав, что в таких  отелях, как "Бомонд",  наверное,  есть
правило, чтобы от горничных хорошо пахло.
     Включились лампа на тумбочке и торшер в углу комнаты.
     Элисон  не смогла бы дозвониться до мисс  Стюарт --  бездыханная  Марго
лежала  поперек его  кровати.  Не  дышала  она  потому, что  ее голова  была
размозжена массивным кувшином-термосом, который должен был стоять на столике
у кровати, а теперь валялся на ковре, заляпанный свежей кровью.

     Часть четвертая


     Джона  прохватило  холодным потом.  Непроизвольно он  подался обратно в
коридор, закрыл дверь. И  вдруг  понял,  что не  может сделать буквально  ни
одного движения.  Потом поймал  себя  на  том,  что  подумал: "Чтобы  пойти,
сначала надо выставить  одну ногу  вперед, а затем другую".  Он  только  что
говорил  Элисон, что не ждет  ничего хорошего. Слишком долго его жизнь  была
похожа на то, как переходят  бурлящий  поток по  скользким камням, каждый из
которых был маленьким островком ужаса.
     Самым естественным было бы добраться до ближайшего телефона и позвонить
Джерри  Додду  в вестибюль. Джерри  должен  знать, что  надо  делать.  Потом
подождать Харди  с  его людьми, которые начнут задавать ему вопросы. Джон не
знал, что  им ответит, но понимал, что ему предстоит. Алиби, мистер Уиллс, у
вас есть надежное алиби? Хотите, чтобы мы поверили,  будто  вчера вечером вы
впервые встретили эту  девушку? И что она делала в  вашей комнате? Почему вы
ударили ее термосом?  А может, это предчувствие того человека, подумал Джон,
который  написал  письмо  и  угрожал  ему  смертью,  если  работа  не  будет
выполнена?  Должен  ли он теперь  опасаться того  же, если  так  ничего и не
предпримет?
     Джон  оттолкнулся от стены и заставил себя идти.  Добрался До лифтов  в
конце коридора,  нажал на кнопку. Замигала красная лампочка. Открылась дверь
кабины.   Лифтер  испуганно  посмотрел  на  него.  Ничего  удивительного  --
вероятно, лицо у него было серое, как пергамент.
     -- Вестибюль, пожалуйста,  --  произнес чей-то голос.  Впрочем, это был
его  голос,  только  странный и незнакомый. Когда  лифт  начал проваливаться
вниз, Джон сказал: -- Я передумал. Четвертый, пожалуйста.
     Дверь лифта открылась. Потом закрылась. Он бесшумно зашагал по толстому
ковру к офису Элисон, к Элисон, его единственной связующей с реальным миром.
     --  Вот это  скорость! --  воскликнула она  и  тут же вскочила на ноги,
обежала вокруг письменного стола, обхватила его за  плечи. Вероятно, потому,
что он качнулся, будто подрубленное дерево. -- Бога ради, Джонни!
     -- Марго Стюарт. В моей комнате. Мертвая. Убита.
     -- Джонни!
     -- Кто-то размозжил ей голову термосом.
     -- И что вы сделали? -- тут же задала вопрос практичная Элисон.
     --  Кинулся было за Джерри Доддом. Плохо понимал, что происходит. -- Он
засмеялся. -- Поверните меня и... и подтолкните в нужном направлении.
     Элисон сильно шлепнула его.
     -- Хватит, Джонни! А теперь -- сядьте!
     Она легонько подтолкнула его. И Джон подумал,  что  если позади него не
оказалось бы стула, то он упал бы навзничь.
     Элисон схватила телефонную трубку. Он не понимал,  что Элисон говорила,
но создавал только, что она стоит рядом с ним на коленях и крепко держит его
за руку. Ее рука ему показались горячей, видимо, потому, что его собственная
была холодная как мрамор.
     -- Я повидал многих мертвых людей, -- произнес Джон. -- На войне. И это
не шокировало меня, но здесь...
     -- Я так  и не смогла найти ее по телефону, -- сообщила  она. -- Марго,
наверное, пошла в вашу комнату, чтобы подождать вас.
     К ее удивлению, он спросил:
     -- А вы приготовили тот "Мартини"?
     -- Там у меня на  столе пинта  бренди. Вам лучше выпить немного оттуда.
-- Она подала ему бутылку.
     Он поднес ее ко рту. Первый же глоток словно обжег его огнем.
     Джерри   Додд   выглядел   очень   непривычно    без    своей   обычной
профессиональной улыбки.
     -- У вас есть ваш ключ, мистер Уиллс? -- спросил он. -- Вам лучше пойти
с нами.
     С ним был один из людей Харди.
     --  Вот...  ключ,  --  ответил Джон.  -- Я... я не  могу  пойти с вами,
Джерри. Я просто забыл, как ходят. Я...
     -- Вы трогали что-нибудь?
     -- Нет. Да. Только дверь.
     -- И ничего внутри комнаты?
     -- Только выключатель. Я оставил свет включенным. Бедное дитя!
     -- Бедное дитя?
     -- Лежит там мертвая... при ярком свете.
     --  Оставайтесь здесь.  Никуда не  уходите,  -- распорядился Джерри. --
Через  пару  минут здесь  будет мой парень,  чтобы  все охранять. Это вы  ее
убили, мистер Уиллс?
     -- Нет... Бог свидетель.
     -- О'кей. Я только спросил.
     Люди приходили и уходили. Харди и другие полицейские, Шамбрэн, помощник
окружного прокурора по имени  Нэйлор, лысый,  как яйцо, но крепкий  мужчина.
Кто-то взял  у Джона отпечатки пальцев.  Кто-то принес влажную ткань,  чтобы
убрать с его рук следы  чернил. Когда все начало мелькать перед его глазами,
он  повернулся и посмотрел на Элисон.  Она была бледна, но, как он и ожидал,
ободряюще ему улыбнулась.
     Вопросы.  Вопросы. Вопросы. Его спрашивали,  и  он механически отвечал.
Теперь уже не было никаких секретов. Харди пришлось приподнять завесу над их
маленькой игрой. Казалось, все уже знали,  что Джон, так же как и мисс Прим,
получил деньги,  чтобы убить Обри  Муна. И тут через всю комнату  послышался
голос Нэйлора, громкий и сердитый:
     -- Ничто в  этой нелепой истории не может  быть правдой.  Это просто не
может быть правдой!
     Потом Нэйлор приблизился к Джону, его лицо наплыло на него, как в кадре
фильма. Он сел на стул, расставив ноги,  скрестил руки на  его спинке  и так
близко  придвинулся к Джону, что тот ощутил неприятный сигарный запах из его
рта.
     -- Очень хорошо, Уиллс! Давайте  отбросим все эти сказки о таинственных
убийцах, которые швыряются тысячами долларов. Вы все еще настаиваете на том,
что только раз видели эту девушку, Стюарт?
     -- Прошлым  вечером. В "Трапеции". Она была под хмельком. Я... я думаю,
что она знала, кто я такой.
     -- А может, вы сами не знаете, кто вы? Может, нам надо отправить вас на
обследование? Вы никогда не видели ее до прошлого вечера?
     -- Нет.
     --  Но  она  бросила  вам  записку  в  гриль-баре,  написав,  что хочет
встретиться с вами?
     -- Да.
     -- Зачем? Зачем, Уиллс? Зачем?
     -- Не знаю.
     -- Да бросьте вы! Говорите! Зачем?
     -- Я не знаю.
     -- Вы дали ей ключ от своего номера и велели ей там вас ждать.  Так это
было?
     -- Нет!  Я  никогда не давал ей своего  ключа. Мой ключ при  мне. Им  я
отпер дверь. Потом я передал его Джерри Додду. Я...
     -- Вы дали ей ключ. И забрали его после того, как ее убили.
     -- Нет!
     -- Зачем она хотела вас видеть?
     Джон отстранился от этого разгоряченного злого человека.
     -- Я не знаю.
     -- Она что-то имела против вас? Хотела шантажировать вас?
     Так, что ли?
     -- Говорю же вам, я не разговаривал с нею. Не знаю, чего
     она хотела.
     -- Вы собирались убить Обри Муна. Она узнала об этом. И поставила вас в
трудное положение. Так?
     -- Нет.
     -- Вы не собирались убить Муна? Вы  приехали  сюда,  зарегистрировались
под вымышленным  именем,  были вооружены  пистолетом  и не  собирались убить
Муна?
     -- У... у меня не было никакого плана. Уиллс мое законное имя. Я...
     -- Но вы приехали  сюда,  чтобы все разведать и составить такой план. У
вас был план.
     -- Я обо всем сказал лейтенанту Харди.
     -- О'кей,  мистер Уиллс. Вы просто невинная школьница. И  не ненавидите
Муна за то, что он довел вашего отца до самоубийства, и не ненавидите его за
то,  что  он преследовал вас.  Вы  переполнены любовью к нему.  Вы  помогали
лейтенанту Харди разыскать таинственного "мистера Икс". Но вот по  какому-то
странному совпадению вы  пригласили секретаря Муна  в вашу комнату и -- бух!
Зачем? Если вы так уж не виновны и полны человеческой доброты?
     -- Я не приглашал ее в мою комнату, -- медленно произнес  Джон, выделяя
каждое  слово.  -- Я  не  знаю, чего она  хотела. Я  не убивал ее. Есть  мои
отпечатки пальцев на том кувшине?
     -- Есть ли они, мистер Уиллс? Мы пока  не знаем ответа на этот  вопрос.
Может быть, вы поможете нам выиграть время.
     -- Я  не трогал  этот  термос, не пил из него. Нэйлор оттолкнул стул  и
поднялся.
     --  Когда  кто-нибудь  просит меня встретиться с ним,  мистер  Уиллс, я
обычно  догадываюсь зачем. Этот хочет занять у меня денег, тот -- пригласить
на ленч. А вы говорите, что не знаете, чего  она хотела.  Хорошо, попробуйте
догадаться.
     -- Может,  хотела что-то сказать  насчет  Муна? Если она знала,  кто  я
такой, то, может быть, у нее было что мне сказать?
     -- Она хотела помочь вам?
     -- Может быть.
     -- Помочь вам в убийстве? -- спросил Нэйлор. - Нет!
     -- А в чем же  тогда? Она  вас не знала, а вы говорите,  что она хотела
вам помочь.
     -- Вы сами просили, чтобы я догадался. Нэйлор отвернулся.
     --  Сдаюсь,  --  заявил  он.  --  Это ваш  бэби, Харди.  Или  он  самый
хладнокровный субъект, каких я уже давно не видел, или просто валяет дурака.
Вызовите сюда Муна.
     И  вот они наконец  встретились  лицом к лицу, Джон  Уиллс  и Обри Мун.
Великий  Человек,  наверное,   ожидал  в  приемной  Элисон.  Его  появление,
казалось,  изменило  всю   атмосферу   в  комнате.  Ни  курящий  Нэйлор,  ни
бесстрастный Харди  уже  не  казались  такими  грозными. Нэйлор  сразу  стал
сверхделикатным.  Харди  выглядел  как  человек,  не  желающий предпринимать
атаку. На  Муне был  все  тот  же темный  костюм  и жилет в клеточку. За его
спиной стоял Сторм.
     --  Сожалею,  мистер  Сторм, но  это  полицейское  расследование, а  не
пресс-конференция, -- заметил Нэйлор. -- Вам придется подождать снаружи.
     -- Сторм  останется, или  я уйду,  --  заявил  Великий Человек  высоким
злобным голосом. -- Я вовсе не восхищен вашими людьми, Нэйлор.  Вы прозевали
человека, который  угрожал мне, позволили убить мою  секретаршу  прямо перед
вашим носом. Я  хочу, чтобы здесь был кто-то, кому я мог бы заявить  о вашей
некомпетентности.
     -- Но  то, что происходит в  этой  комнате, совсем  не для  записей, --
возразил Нэйлор.
     --  Я сам решу, что здесь не для  записи, -- изрек Мун. -- А вы теряете
время,  мистер Нэйлор. И если заставите  Сторма выйти, то  я все равно потом
ему  все  расскажу.  -- Он повернулся  и  посмотрел прямо на  Джона. --  Что
случилось, Уиллс? Марго чем-то вас не устраивала?
     В  этот момент будто кто-то  взмахом  руки прогнал  туман перед глазами
Джона.  Исчезли  неразбериха  и  смущение,  которые  владели  им  в  течение
последнего часа. На таком близком расстоянии  он вдруг легко  разглядел, что
волосы  и  усы Муна выкрашены,  что его злые  глаза смотрят из-под припухших
век,  ощутил исходящий  от  него слабый запах  одеколона.  Да, за ним стояли
огромные деньги  и слава,  от его прихоти, по словам миссис  Хевен, зависели
десятки жизней, и все-таки это было не какое-то мифическое чудовище, а самый
обыкновенный человек, которого можно и нужно победить. К  своему  удивлению,
Джон неожиданно почувствовал, что его страхи уходят.
     -- Вы  знали об отношениях  мистера Уиллса с вашей секретаршей,  мистер
Мун? -- задал между тем вопрос Нэйлор.
     Джон  совершенно спокойно ждал ответа. Мун обвинял  его  отца  в том же
самом грехе.
     Знаменитый писатель пожал плечами:
     --  Этот человек, которого вы  называете Уиллсом, известен мне как Джон
Макайвор. По правде говоря, если он и имел за моей спиной какие-то отношения
с Марго, то мне об этом ничего  не  известно. Но это у него в крови, Нэйлор.
Его отец был изгнан со службы в британской армии из-за того, что завел роман
с  женой командира  с целью выведать  военные секреты.  И  его  сын тоже мог
завести роман с моей  секретаршей для того, чтобы найти способ проникнуть ко
мне.
     Мун с улыбкой посмотрел на Джона, видимо ожидая резких возражений с его
стороны, и был явно разочарован, когда тот промолчал.
     --  Так  вы не знаете, были ли  у  них  любовные отношения? --  уточнил
Нэйлор.
     --  Я  не  знаю, были  ли  они, -- ответил Мун, но  таким  тоном, будто
все-таки их подозревал.
     Тогда слово взял лейтенант Харди:
     -- Мистер Нэйлор не так хорошо  знаком с этом делом, как я, Мун.  Я вот
уже  целых двадцать четыре  часа кручусь  в этом шикарном  сумасшедшем доме.
Весь  персонал  считает,  что  вы  сами имели связь с мисс  Стюарт. Она жила
здесь, и вы могли вызвать ее в любой час дня или ночи. Давайте это проясним.
Она была вашей девушкой, Мун?
     Великий человек рассмеялся:
     --  Нет. Сэнди,  как я ее называл, не была моей девушкой. Очень уж  она
была  тощей  и склонной  жаловаться  на  свою судьбу. К  тому  же заниматься
любовью с пьяной  женщиной -- это не для меня, я предпочел бы нимфоманку или
такую талантливую профессионалку, какой была эта несчастная мисс Прим.
     -- Но вы доверяли ей?  -- спросил Нэйлор. -- Она  была вашим доверенным
секретарем?
     --  Я никогда не поверял  ей моих личных секретов. Не  хотел, чтобы они
стали  тут  же  известны  широкой публике. Как  юрист, Нэйлор,  вы должны бы
знать, что никогда нельзя доверять ни алкоголикам, ни гомосексуалистам.
     Помощник прокурора, казалось,  совершенно спокойно  отнесся к тому, что
Мун говорил об убитой девушке.
     -- Я пытаюсь получить  ответ на мой вопрос, --  настойчиво повторил он.
--  Ваша личная  секретарша  хотела встретиться с Уиллсом.  Как  вы думаете,
зачем? Вы предполагаете, что он мог бы использовать ее для того, чтобы найти
способ  выйти  на вас.  Так  что  же  такое она  могла  сказать  Уиллсу, что
позволило бы ему причинить вам вред?
     Мун снова повернулся и посмотрел на Джона.
     -- Макайвор мог причинить мне вред?
     -- У него была для этого причина.
     -- Может, он так и  считал, -- отозвался Мун, -- но я знаю только одно:
Уиллс не осмелится меня тронуть даже пальцем. Десять  лет он вел себя словно
индийский нищий, который сидит у Стены Плача и жалуется на  весь  мир, как с
ним  плохо обошлись.  Посмотрите на него!  Вот мы с ним, лицом к  лицу, а он
даже  слова сказать не  может. Конечно, Уиллс  способен ударить  беззащитную
девушку по  голове кувшином.  А у  его отца  был лозунг: "Сначала  женщины и
дети".
     Джона окатила волна гнева, и в  этот момент он вдруг почувствовал,  что
на  его  плечо  опустилась  твердая рука.  Повернувшись, Джон  увидел  Пьера
Шамбрэна. Управляющий смотрел из-под полуприкрытых век мимо него на Муна, но
рука его была  рукой  дружбы. Она  и удержала его на  месте,  заставив  лишь
крепко стиснуть зубы.
     --  Ну вот и появился вездесущий мистер  Шамбрэн!  -- воскликнул Мун, и
его  глаза заблестели. -- У вас просто потрясающий талант возникать в  самый
волнующий момент!
     -- Отель "Бомонд" -- это  мой мир, мистер Мун,  -- бесстрастным голосом
пояснил управляющий. -- Все, что  здесь случается, касается меня. Я попросил
бы  мистера Нэйлора продолжить его расследование, вместо того  чтобы  давать
вам возможность поливать тут всех  грязью. С меня уже довольно, я  целых два
года это терпел, Мун. Хочу быстрее  покончить с этим разговором и пригласить
уборщиц, чтобы они продезинфицировали офис мисс Барнуэлл.
     -- Я сам справлюсь со своей задачей, Шамбрэн, -- огрызнулся Нэйлор.
     -- Уверен,  что справитесь. Но я тоже могу кое-что сделать, -- возразил
этот. --  Я полагаю,  вам  нужны факты.  То,  что вы  позволили  Муну  здесь
рассуждать о вопросах жизни и смерти, ни к чему не ведет. Я стоял в дверях и
слышал, как вы пытались запугать мистера Уиллса, чтобы он признался,
     будто дал мисс Стюарт ключ от своей комнаты. А я знаю, как она попала в
его комнату без ключа, который оставался у мистера Уиллса.
     -- Откуда вы это можете знать? -- спросил Нэйлор.
     --  Я  управляю отелем.  И  знаю,  как  все  здесь работает, -- пояснил
Шамбрэн. -- Как и вы, Нэйлор, я искал простые ответы, но подошел к  этому со
знанием  дела. Мисс Стюарт  вернулась в отель примерно в четыре  тридцать  и
поднялась  на  свой восьмой этаж.  Потом  пошла к дежурной  восьмого  этажа,
миссис  Ниффин,  и  попросила одолжить ей общий ключ, который  открывает все
замки. Сказала,  что оставила свой  ключ  в запертой комнате.  Миссис Ниффин
знала ее, к  тому же  уже собиралась  домой, а, поэтому нарушила  правила  и
доверилась ей. Ключи  забывают в  номерах  по дюжине  раз  на дню, а правило
состоит в том,  что дежурная по этажу  впускает постояльца в его  номер,  но
никогда не  дает  ему в руки  общий ключ.  Однако миссис Ниффин спешила. Она
одолжила  мисс  Стюарт  общий  ключ, взяв  с нее обещание, что та немедленно
вернет  его ночному дежурному,  как  только тот  появится.  Так мисс  Стюарт
получила ключ, который не вернула.
     -- А  общий ключ с восьмого этажа может открыть дверь на  четырнадцатом
этаже? -- уточнил Харди.
     -- Может. На каждом этаже.
     -- Но мы не обнаружили его ни в номере,  ни в ее сумочке. Шамбрэн пожал
плечами.
     --  Человек,  который убил мисс Стюарт, мог забрать и ключ. -- Он снова
перевел взгляд на Нэйлора. -- Вы ищете простое решение,  а между тем сложная
история требует  и сложного подхода. Кто-то оставил  десять тысяч долларов в
банке  для мисс Прим и еще столько же  для Уиллса. Кто-то написал им письма.
Кто-то  задумал  убить  мистера  Муна.  Нельзя  рассматривать  смерть Стюарт
отдельно от этих  фактов.  Не  следует  думать, что тут  есть  такой простой
ответ, как тайный роман между Уиллсом  и мисс Стюарт. Вот, к примеру, как вы
смотрите  на  картину  современного   абстракциониста?  Требуется   время  и
серьезный анализ для  того, чтобы понять замысел художника. А  вы не желаете
потратить на это время. Между тем художник, написавший эту  картину, обещает
нам еще одну смерть в субботу вечером.
     Нахмурившись, Нэйлор смотрел на менеджера отеля. Он был явно рассержен,
но профессиональные качества  все  же возобладали, потому помощник прокурора
сдержался. Но Мун взорвался:
     -- Я тронут тем, что вы  так озабочены моей безопасностью, Шамбрэн. Нам
не нужно  больше грязи на ковре, верно? Так позвольте мне сделать  маленькое
заявление, мистер  Нэйлор. Я не питаю особого доверия к  вам  и к полиции. И
приму все  меры, которыми располагаю, чтобы самому себя защитить. Этот отель
набит  людьми,  которые враждебно  относятся ко мне. Вы позаботились  о том,
чтобы поговорить  с той выжившей из ума женщиной, которая живет в  пентхаусе
рядом с  моим? Она будет  виновна в  том,  что может  случиться  со мной. Вы
побеспокоились о том, чтобы расследовать, кто этот обманщик по имени Гамаль,
выдающий  себя  за египетского  дипломата? Он уже купил билет в ложу  на мое
повешение. А что до этого человека, который присутствует здесь, Джона Уиллса
-- Макайвора,  то  вы, по  всей видимости, собираетесь его отпустить. И  вы,
Харди, тоже абсолютно беспомощны. Но я предупреждаю, что становлюсь нервным,
когда мне  постоянно угрожают.  И  между  прочим,  у меня есть  лицензия  на
ношение  оружия. --  Он похлопал себя по карману темно-серого пиджака. --  Я
применю его для самозащиты. Пущу в  ход без  всяких  колебаний,  не  задавая
никаких вопросов!
     -- А  почему  бы,  Мун, вам  не  уехать  отсюда,  пока  мы  во  всем не
разберемся? -- спокойно спросил Нэйлор.
     --  Дом  человека -- это его крепость, --  заявил  этот. -- Предпочитаю
оставаться здесь. Идемте, Сторм! Дадим этим мышкам поиграть.
     И он ушел. Никто его не задерживал.


     Джон прикрыл лицо руками. Он чувствовал себя опустошенным. Сдержаться и
не  ответить  на  все  прозвучавшие  обвинения  было нелегко. Джон  даже  не
понимал,  как ему удалось  не броситься на Муна. Зато теперь ощущал какое-то
удовлетворение.
     К креслу, на котором он сидел, подошел Харди.
     -- Я не  знаю подробностей о вашем визите туда, наверх.  Только слышал,
что вы говорили с миссис Хевен и Гамалем. Чего они хотят?
     Джон глубоко вздохнул.
     -- Им нужна помощь.
     -- Помощь? От вас?
     Сейчас Джону  было трудно  снова вспомнить  все,  о  чем  он говорил со
старой женщиной и Гамалем.
     -- Помочь  в том, чтобы убрать  Муна? -- подсказал Харди. Уиллс покачал
головой:
     -- Помочь защитить  его. Все это очень трудно вот так просто объяснить.
Если верить им, Мун шантажировал их вот уже много лет, их и многих других.
     Нэйлор засмеялся:
     --  Шантажировал? С его-то деньгами -- и шантажировать  людей? Я просто
заболею от вас, Уиллс!
     --  Ваша беда, Нэйлор,  состоит в том,  что  вы  говорите  прежде,  чем
подумаете, -- вставил Шамбрэн все тем же бесстрастным голосом.
     -- А вы мне надоели, Шамбрэн! -- взорвался Нэйлор. -- У нас есть факты,
и мы продолжим расследование.
     -- Послушайте, советник, я  знаю, что кошки, живущие  в нашем переулке,
лучше,  чем  все остальные,  -- спокойно  возразил управляющий.  --  Это мой
бизнес.  А  вы  наклеиваете на всех  ярлыки,  и  это очень  просто.  Для вас
шантажировать -- это значит  пытаться получить деньги или что-нибудь другое,
такое же материальное.  Но  существует  множество иных вещей, которые  можно
получить от людей. Например, их можно шантажировать для того, чтобы они были
покорны вам, как ваши рабы. Путем шантажа можно превратить честного человека
в  подонка. Не  забывайте, у  Муна  хобби --  играть  человеческими жизнями,
заставлять людей делать  то,  чего они не хотят.  Это какая-то мания власти.
Например, почему бы не заставить Джона сделать то, что он задумал?
     --  Очень хорошо,  --  угрюмо  буркнул  Нэйлор,  --  а  теперь,  Уиллс,
рассказывайте свою сказку!
     --  Я признаю, что  она звучит довольно странно. Мун шантажирует миссис
Хевен и Гамаля  тем, что остается живым, мистер  Нэйлор. Мун  что-то знает о
каждом из них. А они понимают, что если он  умрет насильственной смертью, то
это что-то тут же станет достоянием широкой публики. Таким образом живой Мун
-- это своеобразная страховка их собственных жизней.
     -- И как же, они считают, вы  могли  бы им  помочь?  -- поинтересовался
Харди.
     -- Они  думали, что я приехал сюда, чтобы убить его. Даже полагали, что
кто-то заплатил мне за эту работу. Потому хотели убедить меня  оставить Муна
в живых. Еще они  хотели знать, кто мне заплатил, чтобы попытаться убедить и
того  человека  оставить его мрачную затею. Они решили, что у Харди уже есть
кое-какие подозрения, и просили, чтобы я им сказал, какие именно. Что бы Мун
ни говорил о миссис Хевен и Гамале, поверьте мне, эти люди не  хотят,  чтобы
он умирал, наоборот, они желают видеть его живым.
     -- И убедили вас в этом? -- спросил Харди.
     -- Да.
     --  Похоже на  попытку  узнать, не  подозреваем  ли мы  их,  --заключил
Нэйлор. -- Надо бы мне поговорить с этими старыми дураками.
     Дверь офиса открылась, и вошел один из полицейских. Харди отошел  с ним
в угол комнаты, переговорил и вернулся рассерженным.
     -- Мы вытащили пустой номер, -- сообщил  он. -- Мои люди  опросили всех
лифтеров, посыльных, коридорных, чтобы узнать, кто спускался или  поднимался
на четырнадцатый этаж в критическое время. Никого.
     -- Если он  не  сидит  где-то там,  -- предположил Нэйлор, посмотрев на
Джона, -- то наверняка находится уже за много миль отсюда.
     --  Но  ему придется вернуться, --  спокойно  сказал  Шамбрэн. _ Он  не
доделал своей работы. Нет, советник, этот человек не в нашем отеле, но снова
появится.
     Харди кивнул:
     -- Да, скорее всего, это так и будет. Я верю в это.
     -- На вашем  месте, лейтенант, я задавал бы массу вопросов. Но пока  не
слышу ни одного.
     -- Например?
     Шамбрэн пожал плечами:
     -- Мистер Нэйлор не желает, чтобы я вмешивался.
     -- Это я вас спрашиваю, а не он. Например?
     --  Легче  всего  мне было  бы признать  все эти факты, да и  для  вас,
Нэйлор,  это  тоже  было бы  проще,  как и для лейтенанта.  Но кто-то бросил
двадцать  тысяч  долларов, чтобы  подкупить столь  неподходящих для убийства
людей,  как Прим и  Джон,  и этого вы не можете так просто проглотить. Вот в
чем для вас неразрешимая загадка. Но я в моем бизнесе не раз видел, как ради
прихоти выбрасывались куда как большие суммы. Вам это трудно  понять, как бы
вы ни старались, мне -- легче, однако меня беспокоит следующий шаг.
     -- Следующий шаг? -- переспросил нетерпеливо Нэйлор.
     -- Где,  скорее всего, Прим и Джон  могли бы убить  Муна? -- неожиданно
задал  вопрос Шамбрэн.  -- Я говорю  об этом потому,  что  люди  --  это мой
бизнес. Никто из этих двоих в прошлом не прибегал к насилию. Никто из них не
является убийцей. У них  было только одно общее -- ненависть к Муну. Но если
бы вы спросили меня, человека, хорошо разбирающегося в людях, что они должны
были  бы сделать, получив эти письма и  обнаружив, что деньги на самом  деле
существуют, то я бы вам ответил. Я сказал бы,  что, взяв деньги, они немного
подумали и наконец поняли  бы  правду. Я уверен,  Памела Прим в конце концов
кому-то все рассказала, вот так же, как Джон все открыл мисс Барнуэлл.
     -- И что же?
     -- Так вот, мой первый вопрос такой,  лейтенант. Что, эта  мисс  Прим и
Джон должны были  убить  Муна или  просто понять, что против него существует
заговор? И если  человек, которого мы ищем, не  дурак,  то ответ  может быть
только один -- да, он хотел, чтобы они догадались о существовании заговора.
     --  Но в этом  нет  никакого  смысла! -- возразил Нэйлор. -- Вы  хотите
сказать, что он делает только хуже для самого себя?
     --  По-вашему, это лишено  смысла?  -- откликнулся  Шамбрен. -- Тогда я
задаю второй вопрос: существует ли на самом деле заговор с целью убить Муна,
или это просто дымовая завеса, скрывающая какие-то другие цели и замыслы?
     Харди тихонько присвистнул.
     -- Убить мисс Стюарт? -- предположил Нэйлор.
     -- Нам придется все  обдумать, как я полагаю, -- сказал Шамбрэн. -- Это
я склонен отрицать. Такие дорогостоящие и тщательные приготовления не делают
для столь  поспешного, импровизированного  убийства.  Убийца не мог знать за
полчаса до  того, как все это  случилось, что мисс  Стюарт собирается  взять
общий  ключ, чтобы  попасть в  комнату Джона. Он должен был ее  выслеживать,
идти за  ней  по  пятам,  только так  мог  проникнуть в комнату и  убить  ее
кувшином  для питьевой воды! Если бы  мисс  Стюарт была его  главной  целью,
убийца  должен  был бы  подготовиться более тщательно. Давайте все  обсудим,
джентльмены. Я отвечаю на  свой второй  вопрос так: в этот момент я не верю,
что  существует  заговор с целью  убить Муна. Мне  кажется, все  это -- лишь
дымовая завеса, которая должна скрыть какие-то другие цели и  планы. Отвечая
таким  образом, я предполагаю, что мисс  Стюарт  узнала о чем-то, собиралась
рассказать об этом Джону и за это была убита.
     -- А как вы об этом можете знать? -- удивился Нэйлор.
     -- Тогда я задаю себе вопрос номер три, --  продолжал Шамбрэн. -- Я  не
могу догадаться о действительных  намерениях  и о реальных планах. Но Стюарт
догадалась. Почему она не  сказала обо всем вам, Харди? Почему  решила пойти
со  всем этим  к Джону? На это  легко  ответить. Девушка попала  в  какую-то
ловушку Муна. Она -- одна из жертв его шантажа. У него что-то было на нее. И
может  быть,  именно  это  привело ее к алкоголизму.  Стюарт  выбрала  Джона
потому, что он мог бы понять ее проблемы, ведь  Джон тоже жертва Муна. По ее
мнению, он мог бы использовать ее информацию, не причиняя вреда ей самой.
     -- И наш друг обо всем догадался и  постарался побыстрее  ее устранить,
-- съязвил Харди. Шамбрэн улыбнулся:
     -- Вы быстро схватываете суть дела, лейтенант.
     -- И какой же ваш следующий вопрос?
     -- Хорошо, вопрос номер четыре:  если мисс Стюарт выбрала Джона потому,
что не  осмелилась обратиться к полиции, и потому, что его отношения с Муном
таковы, что  ему наверняка понравилось  бы  ее  предложение,  тогда  давайте
спросим себя: может, мисс Стюарт  хотела  попросить Джона  что-то сделать  с
Муном?  И я отвечаю на этот вопрос "да". Если бы с Муном ничего не надо было
бы делать, то у нее не было бы причины бояться. И это подводит нас к вопросу
номер пять.
     -- Продолжайте! -- велел Харди.
     Шамбрэн медленно оглядел  своих слушателей.  Джон почувствовал,  как  у
него  на  затылке  зашевелились волосы. Ему показалось,  что  он знает, куда
клонит управляющий.
     А тот сделал паузу, чтобы закурить свою очередную египетскую сигарету.
     -- Итак, ответив  на все  эти вопросы, сделаем решительный шаг. Если на
самом деле нет никакого заговора с целью убить Муна и все это только дымовая
завеса, прикрывающая  какой-то другой план, если Стюарт убита потому, что ей
стало что-то известно, если она пошла  к  Джону  потому, что знала,  что Мун
причинил ему много горя, то  не вправе ли мы себя спросить:  не  Мун  ли тот
самый человек, которого мы хотим найти?
     -- Вот  к  какому абсурду  вы  пришли! -- высказался  Нэйлор,  но в его
голосе слышалось некоторое сомнение.
     --  Имеет ли Мун достаточно денег, чтобы поддержать тот план, о котором
я сейчас говорил? -- продолжал  между тем  Шамбрэн. -- Имеет. Обладает ли он
таким  складом  ума,  который  позволил  бы  ему планировать  столь  сложные
заговоры? Обладает. Кто лучше всего знает,  как  глубоко  мисс Стюарт и Джон
ненавидели Муна  и почему?  Только  он сам. Достаточно  ли  хорошо Мун знает
людей для того, чтобы предвидеть, как они себя поведут?  Да. Есть ли у нас и
другие  факты,  которые  могли бы подтвердить  это предположение? Думаю, что
есть.
     -- Какие еще факты? -- не понял Харди.
     Шамбрэн  пересек  комнату, чтобы  аккуратно  стряхнуть пепел сигареты в
пепельницу на письменном столе Элисон. Потом снова повернулся к ним.
     -- Что совсем недавно произошло в этой комнате?
     -- А что именно вы имеете в виду?
     -- Сцену, разыгранную Муном, -- пояснил управляющий. -- Предположим, он
и  есть тот  самый  заговорщик  и создатель дымовой завесы. Что  следует  из
вашего разговора с ним? Да то, что он  выразил  вам недоверие.  И уже сделал
шаг, чтобы защитить себя.  Сообщил, что у  него есть  оружие и разрешение на
его ношение, пообещал применить его без всяких колебаний и  лишних вопросов.
Выходит, все мы должны броситься его защищать -- вы,  Нэйлор, вы, Харди, я и
весь мой персонал.  Но  если мы правы, ему на самом деле не угрожает никакая
опасность. Более того, мы должны признать, что он сам хочет кого-то убить. Я
вижу во всем этом хитрую уловку, джентльмены. И я вас предупредил.
     -- Может быть, и так, -- пробормотал Харди.
     -- Он истратил двадцать тысяч долларов, надеясь,  что ни один человек в
мире не догадается,  что произойдет не просто прискорбный случай, а  заранее
обдуманное,  хладнокровное  убийство.  Напрасное  вложение  денег,  как   вы
думаете, лейтенант? -- Шамбрэн улыбнулся, но это  была грустная, вынужденная
улыбка.  --  Вот убедительный довод, джентльмены: если бы самоубийство  мисс
Прим  вскрыло  заговор  против  него,  то как  бы Мун себя повел?  Наверное,
испугался бы. А он испугался, узнав, что его хотят уничтожить? Вовсе нет! Вы
выразили недовольство тем, что Мун  не принимает  всерьез  опасность. Но что
самое главное мы знаем об этом человеке? Да что  он трус.  Отец Джона Уиллса
был доведен  до  самоубийства  за  то, сделал этот  факт достоянием  широкой
публики. А в данном случае Муна не испугала угроза, потому что он знает, что
ее нет. Ведь это только дымовая завеса, которую он  сам и  поставил.  И даже
сделал  последний  подготовительный шаг -- подготовил  вас к тому, что может
произойти  убийство. Он теперь может совершить его абсолютно  открыто, и все
станут  его жалеть,  а  Уиллард Сторм  раззвонит по  всему  миру,  что, мол,
убийство  произошло по  вине  полиции, которая не  могла эффективно защитить
Муна.
     --  А сам-то вы верите в эту историю?  -- пролепетал Нэйлор,  несколько
поутихший.
     -- Верю, -- твердо ответил Шамбрэн, -- хотя она чертовски
     меня мучает.
     -- Почему?
     --  Потому что не  знаю ответа  на главный вопрос: кого Мун  собирается
убить?  --  Шамбрэн отложил  сигарету, потом, вопросительно  приподняв  одну
бровь, посмотрел на Харди и сказал:
     -- Я не могу доказать ничего  из того, что сказал. Только  чувствую все
это интуитивно, зная людей и понимая их  поведение. Мун -- невероятный  тип.
Даже трудно поверить в то, что о  нем рассказывают,  пока  не  пообщаешься с
такими людьми, например,  как Джон, который  знает о  нем всю  правду.  А  я
знаком  еще  и  с  Османом  Гамалем,  богатым,  знаменитым  в  своей  стране
человеком, который тем  не  менее бьется как рыба на  отравленном крючке. На
свете  есть только один такой Мун с хитроумными и сумасбродными планами, как
он сам. И именно  он дал мне  ключ к  разгадке, когда вчера заявил мне,  что
больше нет никого на  него  похожего. Мне пришлось подумать.  Не  может быть
двух Мунов, сказал я себе. И тут все стало сходиться...
     -- Но во всем этом есть один изъян, -- сказал Нэйлор. В глазах Шамбрэна
промелькнуло удивление.
     --  Не прошло и часа  после  самоубийства  Прим, как  Мун  был  надежно
защищен, -- пояснил помощник прокурора. -- Он,  конечно, может  считать нашу
охрану  неэффективной, но она  существует. В  холле возле  его  апартаментов
бессменно  дежурят два человека, еще двое поставлены на крыше. За  это время
Мун  покидал  свои апартаменты только  дважды  --  сегодня днем  на  ленч  и
вечером,  чтобы  прийти  сюда.  И каждый  раз его сопровождали  люди  Харди.
Поэтому он никак не мог попасть на четырнадцатый этаж и убить мисс Стюарт. А
это разрушает всю вашу версию, Шамбрэн, если только у него нет какого-нибудь
сообщника.
     Управляющий улыбнулся почти приветливо:
     -- Вы удивляете меня, советник!  Начнем с того, что я вовсе не исключаю
наличие  сообщника.  В отеле  сотни служащих. Со своими  деньгами  Мун может
нанять  себе дюжину  помощников  и заплатить  достаточно,  чтобы купить даже
честного  человека. Но я хочу обратить ваше внимание на  то, что Мун  вполне
мог незаметно покинуть свои апартаменты. Существуют черная лестница для слуг
и служебный лифт. Вы не поставили там своих людей,  потому  что  Мун  держит
дверь  на  черную  лестницу закрытой  и никому  не  позволяет  ее открывать.
Попасть к  нему таким путем без  его  помощи  невозможно, но сам-то он может
пользоваться черной лестницей столько, сколько захочет.
     Нэйлор взглянул на лейтенанта полиции:
     -- Что вы думаете об этом, Харди?
     -- Я принимаю это, -- ответил этот. -- Принимаю на все сто процентов. И
первое,  что сделаю,  так  это прикажу следить за той  задней дверью.  -- Он
встал и быстро вышел из офиса.
     -- Я тоже поверил всему сказанному, --  неожиданно заявил Нэйлор. Затем
подошел к Джону и подал ему руку. -- Мне жаль, что я грубо  обошелся с вами,
мистер Уиллс. Надеюсь, вы понимаете, моя работа порой заставляет...
     -- Конечно, -- согласился Джон, встал и пожал руку помощника прокурора.
-- Я чувствую себя так, будто выбрался  из глубокой ямы. -- Потом  подошел к
Шамбрэну. -- Как вы думаете, могу я  быть той персоной, за которой  охотится
Мун?
     -- А вы опасны для него?  -- спросил в  свою очередь  тот. -- Не просто
как рассерженный человек, а как  человек, способный разрушить его положение,
престиж, власть? Не  думаю, что Мун мог бы пойти на  такой риск только из-за
того, что он кого-то не любит.
     -- Так может поступить  любой, но только не Мун, -- подтвердила Элисон.
-- Все, что вы сказали, мистер Шамбрэн, очень резонно. Но что теперь будет?
     Управляющий пожал плечами:
     -- Я полагаю,  что  мистер  Нэйлор и Харди  будут следить за каждым его
шагом. Наверное, теперь  проверят, не  снимал  ли Мун денег со  счета  и  не
совпадает ли эта сумма с помещением в банк двадцати тысяч долларов для Джона
и мисс Прим. Думаю, они возьмут образец шрифта пишущей машинки из  пентхауса
"М"  и сравнят его с тем, каким напечатаны  письма.  Муна нельзя обвинить на
основе только моих догадок. Нужны  существенные  доказательства. Но есть еще
одно  соображение, которое  серьезно меня тревожит.  Мун явно не  собирается
покидать  наш отель, а значит, планирует устроить этот  "несчастный  случай"
здесь, у нас. Из этого можно сделать вывод: его предполагаемая жертва кто-то
из живущих в отеле или кто-то из персонала, а может, постоянный  посетитель,
гость.  Я  думаю... -- он немного поколебался, --  я думаю, Гамаль и  миссис
Хевен  могли бы быть  нам полезными,  если были они посмотрели  на это  дело
наоборот -- Мун вовсе не жертва, а убийца.


     В том, что предположения Шамбрэна верны,  Джон не сомневался.  Но чтобы
защитить  предполагаемую  жертву  Муна, он  предложил сделать  их достоянием
гласности. Однако ему объяснили, что результаты будут самыми отрицательными.
Это встревожит Муна,  заставит его отказаться от своего плана и  разработать
вместо него какой-нибудь другой. Мун  выиграет  время,  чтобы  спрятать  все
концы, -- что-то сделает  с деньгами  и  пишущей  машинкой. И наконец,  если
такие средства  массовой  информации,  как  газеты,  радио или  телевидение,
окажутся настолько глупыми, что обнародуют эти предположения, то их вместе с
Шамбрэном могут обвинить в  злостной клевете. Нельзя  же  стоять в вестибюле
"Бомонда", хлопать каждого по плечу и говорить: "В случае, если вы тот самый
человек, то Мун угрожает вам".
     Кошка и мышь. Следи за кошкой -- узнаешь, где мышиная норка.
     Никаких дополнительных сведений от Гамаля  и миссис  Хевен получить  не
удалось.  Старая  леди имела  ложу в опере,  куда ездила каждый  вторник  на
древнем "пирс-эрроу", который водил такой же старый шофер.  Гамаля с  ней не
было, но и в отеле его так же не оказалось. Швейцар у входа со стороны Пятой
авеню вспомнил, что видел, как дипломат не так давно вышел и направился вниз
по улице.  У Гамаля была  привычка делать  пешие прогулки, иногда  короткие,
чаще --  длинные,  поэтому  предположить, когда  он  вернется,  было трудно.
Кто-то вспоминал, что  он любит  заходить в ночной клуб при  отеле  "Голубая
лагуна", когда в десять часов там начинается представление. Дипломат мог там
поужинать и остаться на полуночное повторное представление.
     Шамбрэн предложил Джону и Элисон пойти поужинать в "Голубую лагуну".
     -- И вы тут же  мне сообщите, когда там появится Гамаль, --  сказал он.
--  Миссис Хевен не  вернется раньше одиннадцати. Вагнеровские  произведения
длинные.
     Было трудно поверить,  что все идет нормально. Джона одолевало  горячее
желание  действовать,  но  оказалось,  что  не  надо  предпринимать  никаких
действий.  Мун и Сторм  находились в пентхаусе. Если  Великий  Человек вдруг
надумает  куда-то  пойти,  то  это  немедленно  станет  известным.  Так  что
приходилось просто сидеть и ждать.
     Наконец Джону удалось принять душ. Полиция перенесла его вещи в  другую
комнату. Он переоделся в смокинг и теперь в вестибюле ждал  Элисон, квартира
которой была где-то в двух кварталах от отеля.
     Наконец  Джон  заметил ее  входящей  через вращающиеся  двери  бокового
входа. Она  шла к нему свободной походкой,  гордо  подняв голову, и он вдруг
ощутил  стеснение в  груди.  Эта девушка, несмотря на напряженность момента,
все  время оставалась самой  собой  --  честной, прямой,  очень женственной,
постоянной и недоступной.
     -- Вы хорошо выглядите, -- сказала Элисон Джону.
     -- Вы тоже, -- ответил он.
     Но  это  была  не  просто дань вежливости. Она на самом  деле выглядела
такой красивой, что просто ранила его.
     Элисон  взяла его  за  руку, и  они  направились  в  "Голубую  лагуну".
Метрдотель встретил  их у  неизменной красной веревки и проводил к  столику,
который заказал для них Шамбрэн.
     В  зале  царил полумрак.  Оркестр -- интересная  комбинация  из  рояля,
флейты, ударника и контрабаса -- исполнял сложные ритмы современного джаза.
     --   Мистер  Шамбрэн  заказал  вам  ужин,  мисс   Барнуэлл,  --  сказал
метрдотель. -- А выбор коктейлей и вин -- за вами.
     -- Мартини, мы так и не выпили? -- вспомнил Джон.
     --  Отлично!  --  согласилась Элисон.  --  Мистер Шамбрэн --  настоящий
гурман, не думаю, что нам подадут надоевшие гамбургеры, Джонни.
     -- Ну что же, подождем  -- увидим, -- ответил он. -- Даже пока без Даны
и Ефрема.
     Она бросила на него быстрый, тревожный взгляд:
     -- Удивительно, Джонни, правда? Все случилось так быстро. У него бешено
заколотилось сердце. Ошибиться насчет того,
     что  она имела в виду, было невозможно. Но прежде чем он успел ответить
что-то необдуманное, Элисон продолжила:
     -- Я не очень уверена в себе, Джонни. После того как  я потеряла вторую
половину моего фунтового банкнота, у меня было много друзей, потому что люди
нуждаются в этом. И вам тоже нужна моя дружба, но...
     -- Что, Элисон?
     --  Я  давно  отказалась от  мысли  о чем-то  большем.  Но  сегодня мне
показалось, что  я  страшно стремлюсь к  этому. Я... я сказала себе, что это
потому, что  мне  так не хватает Билла. Не  понимаю, почему вдруг стало  так
тяжело  именно теперь, когда  прошло четыре года?  Знаете, я даже попыталась
вспомнить, как он выглядел... и оказалось, что он похож на вас!
     -- Элисон!
     Он протянул к ней руку, но она мягко отвела ее:
     -- Прошу вас, Джонни,  подождем. Мне  казалось, у нас обычные дружеские
отношения -- так, приятные  пустяки.  Вот уже не думала, что они разбудят во
мне  целый ад.  Но  как можно позволять развиваться этому  чувству,  когда я
совершенно не знаю вас, Джонни? Только совсем немного узнала, и то  во время
кризиса. Кстати, вы хорошо  справились со всем  этим. Но  какой  вы во время
завтрака или когда учите жену играть в какую-нибудь игру, водить автомобиль?
Какой вы, когда все кругом обстоит обычно и идет как всегда?
     -- Вы читали газеты  в последнее время? -- грустно  поинтересовался он.
-- Можно ли сейчас обойтись без  кризисов?  Вот я смотрел, как вы шли ко мне
через вестибюль, и говорил себе: как хорошо  было  бы провести  с ней  время
просто так. По-моему, мы оба, Элисон, хоть чуть-чуть надеемся на это.
     Официант принес мартини в запотевших бокалах.
     -- Давайте отдохнем немного, Джонни,-- попросила она, -- Пожалуйста!
     -- Конечно, я хотел бы сказать "нет", но говорю "да", дорогая Элисон.
     Она подняла бокал:
     -- За нас, Джонни! Как бы все это ни обернулось, за нас!
     * * *
     В  своем  офисе  на четвертом этаже  Пьер  Шамбрэн  налил  себе чашечку
дымящегося турецкого кофе. Его стол был завален неотложными бумажными делами
-- распоряжениями, требующими его подписи, докладами от руководителей разных
отделов,   письмами.   Тут  же   лежал  подробный  план  субботнего  приема,
составленный   мистером  Амато.   Кроме  того,  накопилась  не  одна  дюжина
телефонных звонков, которые он не мог сделать в течение дня.
     Но  Шамбрэн не притронулся к  работе. С чашечкой  в  руках он подошел к
окну  и  посмотрел  в темноту  Центрального  парка, тут и  там  прочерченную
строчками  уличных  фонарей. Странная  злоба закипала  в нем. Этот  Обри Мун
грубо нарушил плавное течение его жизни. И Шамбрэн воспринял это как  личный
вызов.  Он  со  своим бизнесом  должен противостоять  силе  денег  и  должен
придумать,  как справиться с  нею, при  этом сохраняя  внешнее  спокойствие,
благожелательность  и невозмутимость. Пьер  всю свою  жизнь  изучал  людские
странности  и  надеялся,  что  в  нужный момент  ему  всегда  поможет  своей
информацией служба  безопасности отеля. Но в схватке с Муном этого оказалось
недостаточно.  Его служба  безопасности была  не в силах  разгадать, кто тот
человек, которого  он  собирается убить?  Для этого  прежде всего  надо было
понять,  почему это  Мун  разработал  такой сложный  план,  чтобы  совершить
убийство?
     Шамбрэн  спросил себя:  а  что  могло  так  сильно  ранить Муна?  Жизнь
Великого  Человека  была  полна  историй, похожих на  ту,  что  произошла  с
Макайвором. Он смеялся над  каждым, кто  осмеливался обнажить  его трусость,
бессердечие и другие столь  же непривлекательные черты характера.  Репутация
Муна была построена на  настоящих легендах  о его садизме. Так почему теперь
он избрал другой способ расправы? Не потому ли, что  тот человек независим в
финансовом отношении?
     Ответ, сказал себе Шамбрэн, надо  искать в том, что Мун извращен. Какое
его  самое  слабое  место?   Тщеславие,  непомерное  тщеславие,   стремление
постоянно быть на виду. Не важно, что при  этом высвечивается его злобность,
ему все равно  надо все время оставаться на авансцене -- это для него дороже
самой  жизни. Он  целых двенадцать лет преследовал  семью Макайворов, потому
что его тщеславие было уязвлено тем, что Уоррен Макайвор публично назвал его
трусом. Стоит хоть  немного  задеть  тщеславие  Муна,  как он превращается в
безжалостного врага.
     Шамбрэн  вернулся  к  письменному  столу,  поставил  пустую  чашечку  и
улыбнулся. Повод для убийства может быть настолько абсурдным, что догадаться
невозможно.  Например, Марго Стюарт  вполне  могла  быть  убита за  то,  что
собиралась  открыть  всем, будто у  ее шефа нет волос на груди.  Или что  он
импотент и все его разговоры  о победах над  женщинами  -- просто обман. Это
вполне могло превратить обычный садизм в маниакальную жажду убийства. Но как
узнать, что на сей раз так смертельно досадило ему?  Стюарт могла это знать,
поэтому ее смерть вряд ли можно назвать случайной.  О чем-то она догадалась,
и это привело ее к столь печальному концу. Стюарт явно не была главной целью
-- в этом случае ее убийство было бы более тщательно продумано.
     Шамбрэн сел за стол  и отодвинул  в сторону ворох  деловых бумаг. Затем
взял утренние газеты и принялся во второй раз  читать все, что было написано
про Муна. Где-то там должен быть ключ к разгадке, какая-то ниточка, какой-то
намек. Окончив чтение, он  поднял телефонную трубку и попросил соединить его
с пентхаусом "М". Линия оказалась занятой.
     --  Она будет занята еще некоторое время, мистер  Шамбрэн, мистер Сторм
диктует свою колонку в завтрашнюю газету.
     -- Тогда дайте мне мистера Амато.
     -- Думаю, он уже уехал домой, сэр.
     Шамбрэн  бросил  трубку с  некоторым  раздражением.  Ему  не  терпелось
просмотреть список приглашенных на прием по случаю дня рождения,  потому что
вдруг пришла мысль, что имя предполагаемой жертвы в нем непременно есть. Мун
должен был включить  его туда,  даже зная, что тот не сможет присутствовать.
Не указать его означало бы сделать оплошность.  У Амато, несомненно,  должен
быть этот  список,  потому  что карточки  для гостей должны быть написаны от
руки.
     Шамбрэн  начал  было  подниматься,  но тут на глаза ему попалась газета
"Трибюн".  Стоя, он  некоторое  время  смотрел  на нее, потом  непроизвольно
тихонько свистнул. Наконец снова взял телефонную трубку.
     --  Соедините  меня  с  мистером Амато по  его домашнему  телефону,  --
попросил он.
     Лейтенант Харди не обладал живостью ума книжного детектива, но зато был
человеком основательным и  упрямым. Он  без  оговорок принял версию Шамбрэна
насчет Муна. И понимал всю важность этого дела.
     Первым  желанием  лейтенанта  было  арестовать Муна и поместить  его  в
охраняемое место. Полиция могла бы обосновать это тем, что ей стала известна
угроза жизни знаменитого  писателя. Но Харди также понимал, что адвокат Муна
добьется  его  освобождения, прежде чем они найдут против него что-то такое,
что  позволит  предъявить ему  обвинение.  Так  что трогать  Муна пока  было
нельзя.
     Но надлежало расследовать все, что можно, в "Бомонде", проверить банк и
пишущую машинку. Детектив Грубер был послан в пентхаус взять образцы шрифта.
В случае, если Мун воспротивится этому, он должен сказать, что они проверяют
шрифт, чтобы сравнить  его  с  бумагами, найденными  у  убитой Стюарт. Пусть
писатель немного попотеет.
     Сам Харди висел на телефоне, стараясь связаться с банком Муна и  банком
"Уолтхем  траст".  Лейтенант  хотел найти  кого-то,  кто пойдет с ним в  оба
банка, чтобы проверить записи. Если время снятия денег в банке Муна совпадет
с моментом помещения их в "Уолтхем траст", это будет уже кое-что, хотя он не
изобличит преступника.  Снятие крупных  сумм с банковского  счета  вовсе  не
такая уж редкость для человека, который может позволить себе истратить сорок
тысяч  долларов на  устройство званого обеда. Им  не удастся связать эти две
вещи, но  все-таки  этого будет  достаточно,  чтобы Харди  понял, что он  на
верном  пути.   Может,  позже  удастся   показать,   что  все  это  выглядит
подозрительно.
     Но неожиданно  Харди  столкнулся с некоторыми затруднениями. Оказалось,
увидеть необходимые  записи  до утра  следующего  дня невозможно -- не  было
человека, который мог открыть сейф, где они хранились.
     Он только повесил трубку, как появился детектив Грубер и доложил, что в
апартаментах Муна была всего одна пишущая машинка.
     -- Мун все диктует на  магнитофон,  --  объяснил  детектив. --  А потом
секретарша,  Стюарт,  перепечатывала  записи.  Я  взял  образец шрифта.  Это
"Ундервуд". Шрифты не совпадают.
     Харди с сожалением посмотрел на бумаги.
     --  Хотя все это может  ничего не  означать, --  заявил  Грубер, как бы
желая его утешить. -- Машинка взята напрокат. Эту взяли  вместо старой месяц
назад, а за это время компания могла обновить машинки, заменить шрифты.
     -- Черт возьми! -- выругался Харди. -- А как Мун все это воспринял?
     --  Я его не видел, -- ответил Грубер. -- Там был только Уиллард Сторм.
Мун  отдыхал. А Сторм делает целую  сенсацию  из  того, как Великий  Человек
провел этот день. Он не возражал, чтобы я взял образец шрифта.
     -- Это вы не попали  на Муна! --  проворчал лейтенант. -- Тот, несмотря
на всю вашу обходительность, задал бы вам жару!
     Из-за неудачи в  этих  двух направлениях  поиска Харди чувствовал  себя
неуютно. Он желал бы видеть все таким, как ему хотелось.
     Лейтенант поднялся  на лифте на этаж, где располагались пентхаусы. Двое
его людей, сидя на стульях, которые одолжила им дежурная  по этажу, охраняли
вход в пентхаус "М". Они доложили, что к Муну никто, кроме Грубера и Сторма,
который все еще  находится  внутри, с того  момента, как они вернулись  пару
часов назад после допроса, не входил.
     Харди вышел через пожарный выход  на крышу. Там жались друг к другу еще
двое его людей. Февральская ночь была довольно холодной.
     --  Мы закоченеем  здесь  до смерти, лейтенант, --  пожаловался один из
них. -- Может, нам можно дежурить по очереди?
     --  Нет, мне нужно, чтобы  здесь были двое. Я пришлю вам двух других на
смену.
     -- А как насчет кофе?
     -- Пришлю тоже,  -- пообещал Харди, заглядывая в темные окна пентхауса,
где жила миссис  Хевен. Он вспомнил, что она в опере. --  Но помните, что  я
вам говорил. Кто-то может попытаться проникнуть в дом Муна, но  больше всего
меня беспокоит, что сам Мун может выйти отсюда!
     Мун  вернулся  в  помещение,  потирая руки.  Чтобы  проверить человека,
которого он поставил после того, как Шамбрэн высказал свои предположения, на
служебной  лестнице, ему надо было  или пройти через  апартаменты  Муна, или
подняться по той  же лестнице на один пролет.  Лейтенант не хотел неожиданно
встретиться с Муном, поэтому прошел по коридору и стал подниматься наверх.
     Но не успел он одолеть и несколько ступеней, как увидел своего человека
распростертым на лестнице.
     Полицейского ударили сзади -- на его  затылке  зияла страшная рана,  он
еле дышал. Лейтенанта охватила злость. Он передвинул раненого так, чтобы тот
хотя  бы  лежал  в  горизонтальном положении, потом быстро поднялся к задней
двери апартаментов Муна  и,  нажав кнопку  звонка,  одновременно попробовал,
заперта ли она. Затем, не  отпуская кнопки, принялся другой рукой барабанить
в дверь.
     Казалось,  прошло  очень  много  времени,  прежде чем он  услышал  звук
отодвигаемой  задвижки, звон дверной цепочки, и наконец дверь  открылась. За
ней стоял Уиллард Сторм, зло глядя на него через стекла очков.
     -- Это что еще за чертовщина? -- раздраженно произнес он. -- Вы что, не
могли пройти через главную дверь, как все люди?
     Харди затолкал его назад, в кухню.
     -- Где Мун?
     -- Спит или, вернее, спал до того, как вы начали крушить стены.
     -- Идите к телефону и вызовите  здешнего  врача, --  приказал Харди. --
Мой человек там, снаружи, тяжело ранен.
     -- Подождите минутку!  -- возразил  Сторм. -- Вы  не  должны беспокоить
мистера Муна. Я...
     -- Марго к телефону! -- закричал Харди.
     Входя в пропахший курениями дом, он знал, что Муна в нем не застанет.


     В  пентхаусе не  было и  следов присутствия  писателя.  Кровати  в  его
спальне и комнате для гостей  стояли тщательно застланными, как это по утрам
делала горничная.
     Харди прошел  к  главному входу и позвал своих  людей, стоящих снаружи.
Сторм, глаза которого так и горели от возбуждения, вызвал дежурящего в отеле
врача.  Детективы внесли  раненого  в апартаменты,  а  Харди позвонил Джерри
Додду.
     --  Мун  ушел,  --  сообщил  он.  --  Перекройте  все  выходы,  Джерри!
Используйте  моих людей, ваших работников и  всех,  кому  вы доверяете. Если
возникнут неприятности, тут же сообщайте мне. Одному из моих ребят проломили
череп. А где Шамбрэн?
     -- Вы говорите так,  будто следите за мистером Муном,  -- заявил Сторм.
-- Ведь ясно, что тот убийца,  который ударил вашего человека,  проник сюда,
имея ключ, который подходит ко всем дверям, и похитил мистера Муна.
     Харди, который  в данный  момент просил телефонистку  соединить  его  с
мистером Шамбрэном, повернулся к журналисту и так холодно на него посмотрел,
будто вместо глаз у него были новенькие десятицентовые монеты.
     -- Помолчите, Сторм! Вы еще успеете поговорить через минуту-другую.
     В трубке послышался голос Шамбрэна.
     -- Мун ушел, -- сообщил  ему лейтенант.  -- Вышел через служебный вход,
ударил моего человека по голове и скрылся.
     --  Вероятно,   догадался,  что  мы  подозреваем  его,  --  предположил
управляющий.
     -- Я попросил Джерри заблокировать все выходы, но можем ли мы перекрыть
в отеле все двери? Как насчет служебных входов, кухонь?
     -- Не будем терять время на эти разговоры,  --  посоветовал Шамбрэн. --
Если пять минут назад он был в отеле, то и сейчас здесь.
     Харди положил трубку и повернулся к Сторму:
     --  Вы  хотели  что-то  сказать?  Ну  вот,  теперь  у  вас  есть  такая
возможность.
     -- Не  пугайте  меня,  Харди! -- возмутился  журналист. -- Вы с  самого
начала все напутали и продолжаете сейчас в этом же духе!
     Харди легонько толкнул Сторма в грудь, и тот плюхнулся в мягкое кресло.
Его глаза за стеклами очков в роговой оправе вдруг стали испуганными.
     -- Ссориться с прессой  -- для вас не самая полезная вещь  в мире. Если
что-то случится с  Муном, вам  будет нужно, чтобы мы были  на вашей стороне,
Харди. Еще как будет нужно!
     -- Вздохните поглубже, Сторм,  и слушайте меня.  -- Лейтенант посмотрел
на  одного из  детективов, появившегося в дверях.  -- Уберите  тех  ребят  с
крыши! Они понадобятся здесь. Как там Палмер?
     -- Он сильно ранен, шеф.
     -- Доктор уже поднимается сюда. Один  из вас пусть останется здесь,  со
мной. А другой пойдет  к мистеру Шамбрэну в его офис  на четвертом этаже. Он
знает, куда вас послать. Я хочу заполучить Муна, и как можно скорее.
     -- Хорошо, лейтенант.
     Харди снова повернулся к Сторму:
     --  О'кей,  парень!  Теперь  здесь  никого  нет,  кроме  меня,  давайте
поговорим  напрямую,  без уверток  и угроз. Мне  нечего терять,  кроме  моей
работы, а  потому, если придется вышибить вам зубы, я это сделаю. Вы с Муном
вернулись  сюда после  разговора в офисе по связям с  общественностью. И что
случилось после того, как вы пришли?
     -- Мне не нравится, что вы стараетесь запугать меня, лейтенант. Я...
     Харди сделал к нему угрожающий шаг:
     -- Вы  сейчас  получите свое,  парень,  что бы потом ни случилось!  Мне
нужны ответы, и быстро. Что произошло, когда вы с Муном вернулись сюда?
     Сторм понял, что Харди ничуть не блефует. Он облизал губы.
     -- Ничего  не  случилось, --  сказал  он. --  Мы  вошли. Мун  налил мне
выпить. Мне надо было заняться  моим  материалом в газету, и  я спросил его,
можно ли мне отсюда позвонить. Он разрешил. Мун был измотан, хотел  прилечь.
Нельзя забывать, что ему семьдесят пять. Такой день вымотает кого угодно.
     --  Хватит  об  этом!  --  перебил его  Харди.  --  Я  поплачу над  ним
как-нибудь в другой раз.
     Сторм развел руками.
     -- Но все  так  и было. Я сел  здесь за  письменный стол, чтобы кое-что
написать, а  он прошел по  коридору в свою  комнату. Я  проработал так около
получаса, когда сюда пришел ваш
     человек,  чтобы  взять  образец  шрифта  пишущей  машинки. Что  все это
значит, черт возьми?
     -- Он выполнял приказ. Итак, вы работали за письменным столом...
     -- Через некоторое  время после того, как ваш  человек ушел, я связался
по телефону и продиктовал материал для моей колонки. И только успел положить
трубку, как вы начали барабанить в заднюю дверь. Естественно, я полагал, что
Обри все еще находится у себя в комнате, и потому поспешил на кухню впустить
вас, чтобы вы его не разбудили.
     -- Так, значит, вы все время работали, исключая те  минуты, когда здесь
был Грубер? А после этого долго говорили по телефону. Верно?
     -- Верно.
     --  И вы  находите очевидным,  что кто-то сильно ударил моего человека,
открыл заднюю дверь общим ключом и похитил отсюда братца Муна?
     -- А как же иначе?
     -- А вы при этом ничего не слышали?
     --  Я закрыл  дверь  в  коридор,  чтобы  мой разговор  по  телефону  не
беспокоил его. И ничего не слышал.
     Харли вскипел:
     -- Вы  просто набитый дурак! Когда вы впускали меня через заднюю дверь,
вам  пришлось отодвинуть засов  и снять  дверную  цепочку.  Полагаете,  тому
парню,  который так  лихо  похитил  Муна, как-то удалось задвинуть  засов  и
накинуть  цепочку снаружи? Нет! Это вы  закрыли и  заперли дверь после того,
как Мун вышел. Кто же еще?!
     Лицо Сторма стало белым.
     --  Пособничество в убийстве приведет вас на электрический стул, так же
как и того,  кто его совершит.  Но у вас есть  небольшой  шанс  спасти  свою
шкуру,  если вы точно расскажете мне, что здесь произошло. Правда, это очень
маленький  шанс, потому  что  если  Мун сделает  то, что,  как  я думаю,  он
собрался сделать, то уже никакие разговоры в мире вам не помогут.
     По щеке Сторма скатилась струйка пота.
     -- Я не понимаю, о  чем вы тут толкуете. Вы все говорите так, будто Мун
собрался  кого-то  убить.  Да  побойтесь  Бога,  он  же  сам  в  смертельной
опасности!  Да,  верно, я  выпустил  его  отсюда  сразу  после  того, как мы
вернулись.  Он сказал, что просто  заболел от  слежки, вашей  и ваших копов.
Сказал, что ему  надо с кем-то повидаться, но так, чтобы об этом не  знал ни
один человек в  мире. И  сказал  это  таким тоном и  так  улыбнулся,  что  я
догадался  --  это дама.  Похоже,  он  где-то  в отеле. Такие вещи не  долго
удается держать в секрете. Вы отыщете его.
     -- И вы должны будете впустить его обратно, когда он вернется?
     --  Нет. Мун  сказал, что войдет  как  обычно, через главный  вход, чем
очень  удивит  ваших  людей.   И  покажет  вам,  какой  вы  болван,  что  не
распорядились следить  за служебной  лестницей.  -- Сторм, как бы защищаясь,
поднял руки. -- Я только повторяю его слова.
     Харди глубоко вздохнул. Все  верно. Прошло  добрых полчаса  после того,
как Мун вернулся в пентхаус из офиса Элисон,  прежде чем он поставил пост на
служебной лестнице.  Все это время Шамбрэн  излагал им свою  версию событий.
Сторма  трудно  в чем-либо  обвинить, кроме  того,  что он пытался  обмануть
полицию. Но что  же все-таки  произошло? Почему  Мун  изменил свое решение и
вернулся по служебной лестнице? Зачем он ударил Палмера? Ведь ему оставалось
только посмеяться над ним и попросить, чтобы его пропустили в пентхаус.
     Но Харди все же нашел ответ.  Если Палмер не видел, кто его ударил, Мун
мог использовать это как доказательство, что его мифический убийца был очень
близок -- ему оставалось лишь  подняться  по  служебной лестнице  до  задней
двери.
     Послышался звонок  у  главного  входа, и  человек  Харди поспешил через
комнату, чтобы впустить доктора.
     -- Останьтесь с ним, -- велел лейтенант детективу, указывая  на Сторма.
-- Не позволяйте ему покидать это кресло. Не разрешайте звонить по телефону.
     --  Я  под арестом?  -- удивился журналист.  К  нему  понемногу  начала
возвращаться его обычная самоуверенность.
     --  Вы чертовски правы, --  ответил Харди. -- Покушение  на убийство --
это не шутка.
     -- Я имею право связаться со своим адвокатом, -- заявил Сторм.
     -- Попытайтесь!  -- огрызнулся Харди.  -- Джой,  если он  сделает такую
попытку, разберись с ним!
     -- Я сломаю вас за это, Харди! -- пригрозил Сторм.
     --  Может быть. Но прежде  чем  у вас появится такая возможность, я сам
попробую  разобрать вас  на части -- медленно и на мелкие  куски.  --  И  он
прошел за доктором в спальню, где лежал раненый Палмер.
     Элисон  и Джону уже  подали следующее блюдо --  нежный суп из черепахи,
когда  они  увидели,  что  к  ним  спешит  Джерри  Додд.  Было  заметно, что
профессиональная улыбка исчезла с лица офицера внутренней охраны.
     --  Сожалею, -- сказал он, --  но вам  обоим надо  немедленно явиться к
Шамбрэну.
     -- О, Джерри!  -- взмолилась Элисон. -- Мы  только нaчaли  есть. Может,
через полчасика?
     -- Мун исчез. Ударил  по голове  одного из людей Харди Каждый, кого Мун
может убить, должен быть в  офисе Шамбрэна. Это касается вас, мистер  Уиллс.
Но  босс  хочет  видеть и вас,  мисс  Элисон,  тоже.  Он  думает, вы  можете
интересовать Муна.
     -- Я? -- удивилась Элисон, широко раскрыв глаза.
     -- Мун совсем уже сорвался, -- объяснил Джерри. -- Босс думает, что вас
как-то можно использовать, чтобы оказать давление на мистера Уиллса. Сожалею
насчет супа.
     Они  прошли следом за Джерри через вестибюль к  лифтам Обычная рутинная
обстановка отеля сейчас была наполнена  каким-то напряжением.  У вращающихся
дверей стояли копы, одетые в штатское, люди  сновали  из  ресторана в бар  и
обратно. Как только  Элисон и  Джон подошли  к лифтам,  снаружи в  вестибюль
влетел мистер Амато. Выглядел он нелепо: на нем были яркая спортивная куртка
и  твидовое пальто,  а на голове --  альпийская  шляпа. Его  обычный деловой
костюм  состоял из черного пиджака  и полосатых брюк,  но тут  Амато явно не
успел переодеться. Под мышкой менеджер по банкетам держал большой конверт.
     * * *
     --  Что,  отменили прием? -- с  надеждой спросил он. --  Мистер Шамбрэн
срочно потребовал меня к себе со списком приглашенных. А  я  взял его домой,
чтобы к утру художник написал от руки карточки с распределением  мест.  Что,
приема не будет?
     -- Мне думается, вы можете успокоить свою язву, -- намекнул Джерри.
     Они  быстро поднялись  на  четвертый этаж и прошли по коридору  в  офис
Шамбрэна. Джон вдруг осознал, что крепко сжимает ладонь Элисон в своей руке.
     Офис управляющего был забит людьми. Джон увидел, что Уиллард Сторм, уже
совсем  не похожий на  галантного сердцееда с Пятой  авеню,  примостился  на
стуле  в углу.  Шамбрэн  сидел за письменным столом, склонившись над планами
отеля. Вокруг него стояли Харди и несколько мужчин в штатском.
     Лейтенант что-то показал на плане.
     --  Трудно представить,  что  он мог  незамеченным  покинуть отель.  Вы
говорите, ночью у служебного входа дежурит сторож?
     -- С момента, как кончается завоз товаров, -- пояснил Шамбрэн. -- После
этого не удастся пронести  даже кубик льда, чтобы вас не  проверили. Но  все
дело  в  том,  что  еще  пятнадцать  минут  назад  не  было  никаких  причин
останавливать  Муна.  Конечно, сторожу  могло показаться  странным,  что  он
уходит из отеля через кухонный вход, но все давно привыкли, что такой уж это
своеобразный тип.
     -- Все равно должны были узнать! Он же известный человек!
     Шамбрэн крепко сжал губы.
     -- Но пока его никто не узнал. Нужно время, чтобы все проверить. В этот
момент в отеле работают двенадцать сотен людей.
     -- Ну, тогда он никуда не мог пройти, кроме как вниз, -- решил Харди  и
начал отдавать приказы своим людям, указывая им нужные точки на плане.
     В  этот  момент  в  офисе  появилась главная телефонистка  миссис Вич с
телефоном и проводом для  его  подключения в руках  и наушниками на  голове.
Шамбрэн улыбнулся ей:
     --  Спасибо  за ваше постоянное  желание  оказать  помощь, миссис  Вич.
Располагайтесь вон там, за тем большим столом. -- Он передал ей планы отеля.
--  Через  несколько минут  из  самых разных  мест  отеля  пойдут телефонные
звонки. Вам  будут говорить, что  соответствующий  выход перекрыт. Отмечайте
это место на плане. Дежурные по этажам сейчас обшаривают все под-
     собные  помещения,  бельевые,  осматривают  каждый номер.  Когда все на
этаже будет проверено, отметьте это.
     -- А у вас не  найдется чертежных  кнопок, мистер  Шамбрэн?  Так  будет
проще делать пометки на плане.
     --  Вот  умница! --  ответил Шамбрэн,  доставая из ящика стола  коробку
кнопок.
     Миссис  Вич  включила  телефон  в  гнездо  на стене. И тут же  начались
непрерывные звонки. Главная телефонистка принимала их и аккуратно накалывала
кнопки на планы. Шамбрэн  посмотрел  на  нее,  отечески похлопал по плечу  и
повернулся к Амато:
     -- Спасибо, что вы так быстро приехали!
     -- Ну что, прием отменяется, мистер Шамбрэн? Он отменил прием?
     Управляющий улыбнулся:
     -- Прием отменен, мой друг. Поезжайте домой и хорошенько напейтесь. Для
вашей язвы это будет даже лучше, чем вы представляете. Только  вот  оставьте
мне этот список.
     Амато отдал ему бумаги.
     -- Я  молился,  молился все время, пока  ехал в такси. Я  не  мог в это
поверить, но молился. -- И, чуть пританцовывая,  он пошел к  выходу, даже не
поинтересовавшись, что тут произошло.
     На  какое-то время  в  офисе стало тихо,  если  не  считать  постоянных
телефонных звонков миссис Вич. Поэтажные планы быстро  заполнялись кнопками.
Харди, поглядывая на них через плечо телефонистки, жевал нижнюю губу. Он сам
был готов сотворить  молитву. Лейтенант  ждал звонка, который не требовалось
бы отмечать кнопкой, -- то есть сообщения, что кто-то увидел Муна.
     Шамбрэн разговаривал с Джерри Доддом.
     -- Ну а наши двое друзей?
     -- Гамаля  не  видели, -- доложил Джерри,  -- но люди  на  обоих входах
готовы его засечь,  как только  он  появится. Я послал  Джека  Стромейера  в
оперный театр. Он  привезет сюда миссис Хевен  и не отойдет от нее ни на шаг
на всем обратном пути.
     -- Думаю, это все,  что мы могли  сделать, --  сказал  Шамбрэн,  устало
улыбаясь  Элисон  и  Джону.  -- Сожалею, что  испортил вам  обед, дети  мои.
Пришлось послать за вами Джерри.
     -- Но  мы  не  знаем, что случилось,  -- сказала Элисон. Шамбрэн им все
рассказал.
     -- Не было никакого смысла пробивать череп  Палмеру, если только Мун не
озверел окончательно. Но чувствую, что  так  оно и есть. Он может напасть на
каждого, кто ему почему-то не нравится.
     -- Но он должен был уйти из отеля, -- предположил Джон. -- Ему тут и на
пять минут не укрыться. Его каждый знает.
     Шамбрэн  сделал  усталый  жест  рукой в сторону планов,  лежащих  перед
миссис Вич.
     -- Вы имеете хотя бы  отдаленное представление о том,  сколько в  отеле
мест,  где можно  спрятаться? Извините меня на минутку.  Я хочу взглянуть на
эту бумагу.
     Он  развернул список приглашенных,  который принес Амато, явно  поискал
какое-то определенное имя и,  похоже, сразу же его  нашел. Крепко сжав губы,
управляющий обратился к Джерри:
     -- Стромейер должен вам позвонить из оперного театра?
     --  Нет, мистер Шамбрэн.  Только если  получится что-то не  так, миссис
Хевен не окажется в театре или еще что-нибудь.
     -- Ну хорошо. Я  прошу вас  спуститься вниз, Джерри. Когда она подъедет
на своем автомобиле, прикройте ее. Никто не должен близко к ней подходить на
всем пути от автомобиля до моего офиса, кроме вас и Стромейера. Поняли?
     -- Будет сделано, -- ответил Джерри и удалился.
     -- Миссис Хевен  и Гамаль  --  единственные ключи  к  этой  загадке, --
сообщил Шамбрэн Элисон и Джону. --  Очень  плохо, что  сейчас их обоих нет в
отеле.
     Он повернулся,  чтобы взглянуть на миссис Вич. Как  раз  в этот  момент
зазвонил телефон, и она воткнула очередную кнопку в план.
     -- Что я могу сделать, чтобы помочь? -- поинтересовался
     Джон.
     -- Сидеть тихо, -- ответил управляющий.  -- А  вот когда здесь появится
миссис Хевен, вы оба можете оказаться полезными.
     --  Вы  считаете,  что у нее может быть  ответ для вас?  Шамбрэн  почти
прикрыл глаза тяжелыми веками.
     -- Думаю, она сама и есть тот ответ.
     Чуть  позже  десяти  часов  древний  "пирс-эрроу"  подкатил к  боковому
подъезду "Бомонда". Старый человек, сидевший за рулем, вышел и обошел кругом
машину, чтобы открыть  дверь. В автомобиле, держа спину  очень прямо, сидела
миссис  Джордж Хевен и не делала никаких попыток  выйти.  Осторожно  и  даже
почтительно  старый шофер убрал с ее колен меховую накидку. Джек  Стромейер,
человек Джерри Додда, сидевший в почтительном молчании рядом с миссис Хевен,
вышел из машины и  отошел  к краю тротуара. Из отеля появился Джерри  Додд и
двое полицейских.
     Старый  шофер  подал  руку  миссис  Хевен,  чтобы  помочь  ей выйти  из
автомобиля.
     -- Сожалею,  что нам  пришлось  прервать  ваш  вечер,  миссис Хевен, --
сказал Джерри.
     --  Я  искренне  надеюсь,  Додд, что ваш  начальник  имеет  достаточные
основания для того, чтобы  испортить  мне весь вечер. Вы хоть понимаете, что
сегодня  поет сама Нильсон? -- Она оттолкнула руку  Джерри. --  Мне не нужна
ваша помощь, Додд! Отто знает, как мне помочь.
     Старый  шофер,  голова которого едва достигала  до плеча миссис  Хевен,
взял ее за руку и проводил через тротуар к вращающейся двери.
     -- Спокойной ночи, Отто.
     -- Спокойной ночи, мадам.
     Миссис Хевен проследовала  через дверь  и быстро направилась к дальнему
концу коридора. Додду и Стромейеру пришлось  буквально бежать,  чтобы успеть
за ней. Ее  голубое вечернее пальто, отделанное белой лисой, тянулось за ней
по полу. Из-под него выглядывало платье от фирмы "Большие ожидания". У лифта
она повернулась к Джерри:
     -- Я могу подняться к себе и без вашей помощи, Додд.
     -- Боюсь, сначала нам придется зайти в офис мистера Шамбрэна, мэм.
     -- Если Шамбрэн  хочет объяснить свое экстраординарное поведение, то он
может  подняться  ко мне, -- возразила миссис Хевен. --  Знайте, Додд, я  не
доверяю  этому человеку.  За все семь  месяцев, что я здесь живу, он ни разу
так  и  не  поговорил с Тото.  Остерегайтесь людей,  которые не любят собак,
Додд!
     --  Но  это  связано  с  полицией, миссис Хевен, -- пояснил Джерри.  --
Боюсь, вам все-таки придется подняться в офис мистера Шамбрэна.
     -- С полицией? -- Ее голос прозвучал так громко, что на него обернулись
люди даже в дальних концах вестибюля.
     -- Что-то с  мистером Муном,  мэм. Вот сюда,  прошу вас.  Сухой  рукой,
похожей на клешню, унизанную кольцами, она схватила его за запястье.
     -- Заговор против мистера Муна удался?
     -- Нет, мэм. По крайней  мере, мы так думаем. Лейтенант Харди и  мистер
Шамбрэн расскажут вам, что произошло, мэм.
     Она оперлась на него так  тяжело,  что ему показалось,  будто  ей вдруг
стало  плохо.  Но  через мгновение снова выпрямилась и  вошла в ожидающий их
лифт. Они  поднялись  на четвертый этаж в  полном  молчании. Стромейер вышел
первым, посмотрел в коридор  направо  и налево. Миссис Хевен  вышла за  ним.
Джерри открыл  ей  дверь офиса,  и она вошла, явно оправившись от мгновенной
слабости.
     Первым, кого старая леди заметила, войдя  в комнату,  был Джон Уиллс. В
ее глазах вспыхнули злые огоньки.
     -- Это вас я должна за все благодарить, Уиллс?
     --  Сожалею,  миссис  Хевен, --  проговорил  Джон,  -- я  вынужден  был
рассказать лейтенанту Харди, мистеру Шамбрэну и Элисон  о моем визите к вам.
Но они пригласили вас сюда совсем не поэтому.
     --  Пригласили?  Да  меня буквально вытащил  из моей ложи в опере  этот
молодой человек. А Нильсон должна петь во втором акте! Вы нигде не даете нам
покоя, Уиллс. Я разочарована в вас. То есть не в вас. А  в том, как я о  вас
думала.
     --  С того  момента,  когда я виделся  с вами,  миссис Хевен, произошло
много разных событий. Вы ведь не знаете, что убита секретарша мистера Муна?
     -- Думаю, -- мягко вмешался  Шамбрэн, -- будет лучше, если миссис Хевен
присядет. -- И он с поклоном указал на удобное кресло, обитое зеленой кожей,
стоящее у его письменного стола.
     -- Ваши манеры старшего официанта ничего не исправят, Шамбрэн! Человек,
который целых семь месяцев может не за-
     мечать маленькую  невинную собачку... -- Но  все  же  она опустилась  в
предложенное кресло.
     -- Не хотите ли кофе, миссис Хевен? -- предложил Шамбрэн.
     -- Нет! Но если у вас найдется хороший бурбон...
     -- Сию минуту!
     Пока  Шамбрэн  ходил  к шкафчику,  стоящему за  его письменным  столом,
Элисон опустилась на колени возле кресла старой леди.
     --  То,  что случилось, просто  ужасно, миссис  Хевен.  Похоже, что нет
никакого заговора с целью убийства мистера Муна.
     -- Нет заговора?!
     -- Нет заговора  против  Муна.  Все  наоборот. Он сам -- заговорщик,  и
заговор направлен против одного из вас.
     -- Что вы имеете в виду, Барнуэлл, когда говорите "одного из вас"?
     --  Клуб,  -- пояснил Джон. -- Клуб мистера Гамаля.  Подошел Шамбрэн со
стаканчиком виски и передал его старой женщине.
     -- И вы называете это выпивкой?  -- отреагировала  она и  одним глотком
опорожнила стаканчик. -- Для меня это  ничто. А  теперь  я хотела бы узнать,
чего ради вы насильно увезли меня с "Зигфрида".
     Шамбрэн спокойно, в разговорном  тоне, передал старой  женщине все, что
знал. Она слушала его, очень прямо сидя в кресле.
     -- Итак, вы видите,  миссис  Хевен,  -- завершил  управляющий, --  этот
человек на кого-то нацелился, а мы не имеем  ни малейшего представления, кто
это  может быть.  Мистер  Уиллс навел нас  на мысль, что  вы и мистер Гамаль
могли бы нам помочь. Нам не  удалось разыскать мистера Гамаля. Мы  вынуждены
были  привезти  вас  сюда, чтобы спасти  вашу  жизнь. Думаю, великая Нильсон
простила бы вас, если бы знала, почему вам пришлось ее покинуть.
     -- Не будьте идиотом, Шамбрэн! -- резко оборвала его старая женщина.
     --  Позвольте  мне  быть  очень  точным,  миссис  Хевен,  --  продолжил
управляющий. -- Может,  нам и не удастся получить от вас никакой информации.
Но мне почему-то представляется вполне вероятным, что  вы как раз и есть его
цель.
     -- Что за чушь! -- отрезала она, стараясь на него не смотреть.
     Он  повернулся, взял  в  руки пачку фотографий,  вырезанных из утренних
газет, -- Мун с членами правительства, Мун с итальянской кинозвездой, Мун  с
принцем Уэльским и  студийный портрет исчезнувшей Виолы Брук -- и передал их
миссис Хевен. Она посмотрела на фотографии, а потом внимательно взглянула на
него.
     --  Я  не хочу ранить  вас, миссис Хевен, но, когда все это случилось в
1922 году, мне было всего двенадцать лет. Не думаю, что до этого момента мне
приходилось видеть  портрет Виолы Брук.  И мне ничего не приходило в голову,
пока сейчас я не увидел его.
     -- Виола Брук  мертва,  --  произнесла  старая  женщина  вдруг охрипшим
голосом.
     --  Я  уверен, что  все,  кто  находятся в  этой комнате,  с  уважением
относятся к вашим чувствам, миссис Хевен. Но имейте в виду, Обри Мун  знает,
что  Виола Брук жива.  И думаю, он  смертельно боится ее,  миссис Хевен. Мне
кажется,  он  задумал убить  именно  ее. И  только вы  можете объяснить  нам
причину, а также сказать, как можно ее защитить.
     Старая женщина  долго молчала, а  в комнате стояла такая тишина, словно
все боялись дышать. Но потом произнесла -- так тихо, что они едва услышали:
     -- Конечно, вы правы. Я -- Виола Брук.


     Джон  Уиллс  поймал себя на  том,  что смотрит на  эту  пожилую даму  с
нескрываемым  удивлением.  Неужели  же  это  та самая  знаменитая красавица,
которая сорок лет назад исчезла из артистической уборной театра "Уэст-Энд" в
самой  середине представления  и о  которой  с тех  пор никто  и  никогда не
слышал?! Еще целый год газеты были переполнены  догадками, а потом перестали
говорить о ее  судьбе. По слухам, Виола Брук много лет была  любовницей Муна
еще до Первой мировой войны.
     Пожилая  леди  устремила  взгляд  на Уилларда  Сторма, который все  еще
сидел, сгорбившись,  на  стуле в  углу. Он  весь подался  вперед, глаза  его
блестели за стеклами очков в темной оправе. Вот это была новость!
     -- Я говорю вам правду, Шамбрэн,  --  сказала пожилая женщина, --  хотя
мне это дорого стоит. Этому  ничтожному  человеку,  -- она указала костлявым
пальцем  на  Сторма, --  этому  червяку выпал счастливый билет. Должен ли он
присутствовать здесь во время моего рассказа?
     --  Не беспокойтесь,  миссис Хевен, --  успокоил ее Харди. --  Он будет
сотрудничать с нами. Ему просто некуда деваться.
     -- В семьдесят три года  женщина не должна  терять гордости, -- заявила
старая леди, не обращаясь ни  к кому конкретно.  -- Многие женщины сохраняют
свою красоту и в пожилом возрасте. Но мне по многим причинам пришлось играть
совсем  в  другие игры. Пришлось разыгрывать из себя  комичную фигуру, чтобы
меня не узнали. И целых тридцать пять лет продолжалась эта забавная  игра. А
последние пять лет стали для меня просто адом.
     -- Ваш муж умер пять лет назад? -- вежливо поинтересовался Шамбрэн.
     Она кивнула, опустив густо накрашенные ресницы.
     -- Мы вовсе не хотим  причинить  вам  боль,  миссис  Хевен,  --  сказал
управляющий.  --  Но для того чтобы  решить нашу проблему, нам надо получить
некоторые сведения. Осман Гамаль -- ваш друг?
     -- Да, добрый, верный друг.
     -- Знает ли он правду о вас, миссис Хевен?
     -- Знает. Он, мой шофер Отто и... Обри. Вот единственные люди,  которые
знают все.
     -- А  у  вас есть представление, где  сейчас  может  находиться  мистер
Гамаль?
     -- Нет. Он ушел от меня, когда пришло время одеваться в оперу.
     -- И никто из вас не знал об убийстве мисс Стюарт?
     -- Я  не знала, пока вы мне  сами этого  не сказали. И Осман  ничего не
знал, когда уходил от меня.
     А что в той истории, которую вы рассказали Джону Уиллсу, правда?
     --  Истории? -- Старая женщина  взглянула на Джона.  -- Мне показалось,
Уиллс все  принял  за правду. Существует огромное количество людей,  которые
будут публично просто уничтожены,  если Мун умрет насильственной смертью. Он
собрал множество компрометирующих материалов на этих  людей, и все они будут
преданы гласности его адвокатом или  кем-то другим, кого он  указал  в своем
завещании.  Вот почему Осман и я  решили,  что лучше сохранить Муна живым. И
нам  казалось, что Уиллс, который немало от него пострадал, мог бы оказаться
в этом деле полезным.
     -- Так, выходит, убийство  Муна  принесло бы  вам  много неприятностей,
миссис Хевен?
     Ее внушительных размеров грудь поднялась и опустилась в тяжелом вздохе.
     -- Ну что же, моя тайна раскрыта, -- ответила старая леди. -- И мое имя
может  быть  опубликовано,  к  всеобщему изумлению.  Но остальных  постигнет
настоящее бедствие.
     -- Вы считаете себя в чем-то виновной?
     -- Да, Шамбрэн. Я так считаю потому, что  если бы не я, то жизнь многих
людей, таких, как отец Уиллса и он сам, не  была бы такой ужасной,  какой ее
сделал Мун.  Я  виню  себя за  то,  что  была  слишком  эгоистичной. --  Она
посмотрела  прямо на Джона. -- Я виновата в смерти вашего отца, Джон, потому
что думала только о себе.
     -- Мне в это очень трудно поверить, миссис Хевен.
     --  Но это  так  и есть,  хотя  в свою  защиту могу  сказать, что целых
тридцать  пять  лет не имела ни малейшего  представления, что происходит, не
знала,  что Обри  делает  со  своей жизнью и жизнями  других  людей.  -- Она
сложила костлявые руки на коленях.
     Шамбрэн взял пустой стакан и  направился к шкафчику. Оттуда он вернулся
с  большим,  наполненным до краев  высоким  бокалом.  Старая леди улыбнулась
очаровательной улыбкой, словно сорок лет назад.
     --  Ну  вот,  это  совсем  другое дело! -- заявила  она и,  отпив почти
половину бокала, поставила его на стол.
     -- Я жила с Обри Муном пять  лет, Шамбрэн. И все это  время чувствовала
себя словно прокаженной.  Это теперь я  так думаю, но тогда все было  иначе.
Шел последний год войны, Первой  мировой войны.  Все жили только сегодняшним
днем. Обри в  те дни был очарователен. Его еще  не  коснулась  слава, но уже
тогда он был  сказочно богат. Мы делали  все, что  хотели, и имели все,  что
только могло  заблагорассудиться. Я  была  на  вершине  своей славы. Правда,
тогда я этого не понимала, но моя слава только увеличивала престиж Обри. Мун
был богат, и  люди думали, что он как раз тот человек, который должен быть с
популярной Виолой  Брук. Мне  казалось...  мне казалось,  что мы любим  друг
друга. Но потом я поняла, что Обри любит только самого себя. Когда и к  нему
пришла слава после  его военных репортажей, я  перестала быть ему нужной, он
начал  садистски  издеваться надо мной. -- Из горла старой женщины  вырвался
звук, похожий на судорожный смех. -- Я могла бы уничтожить его,  Шамбрэн, но
не стала этого делать, потому  что думала, что люблю его.  То, что он делал,
чтобы унизить  меня,  слишком  больно для  того, чтобы  вспоминать. Я  тогда
служила  в театре "Уэст-Энд".  Мне сопутствовал  успех.  Молодой  человек по
имени Хевен начал оказывать  мне  знаки внимания. Я  привыкла к такого  рода
вещам.  Многие  люди  воображали, что влюблены в  Виолу Брук.  Джордж  Хевен
оказался настойчивым. В какой-то  момент я попыталась  отделаться  от  него,
рассказав  ему о  моих отношениях с  Обри Муном. Но это  не отвратило его от
меня.  И он оказался тихой гаванью в том шторме, который меня настиг. Как-то
вечером, перед спектаклем, Джордж Хевен пришел в мою гримерную. Я не сказала
вам,  что  он  был  тогда  инженером  крупной   нефтяной  компании?   Только
начинающим, в  самом  низу служебной  лестницы. Хевен сообщил  мне, что  его
направляют  на Ближний Восток, а он объявил своим  сотрудникам, что  женат и
хочет  взять с собой жену. Его  корабль  отплывал в  тот  же вечер  в десять
часов. Джордж умолял меня уехать с ним. Я сказала: "Нет, не могу. Моя пьеса.
Моя  карьера".  Но как  только  он  ушел, поняла --  Джордж единственная моя
надежда, последняя  в  жизни. И я ушла из театра в  середине  представления.
Пришла к нему  на корабль без всяких вещей, даже не заехала  в свою квартиру
за чем-нибудь. Поженил нас капитан в море. Виола Брук -- это мое сценическое
имя. Выходила я замуж  под своим  настоящим, законным именем, и мне было все
равно, если бы какой-нибудь корабельный репортер узнал его. И вот с  тех пор
я миссис Джордж Хевен.
     Наше первое  место  жительства  было в пустыне,  --  немного  помолчав,
продолжила она свой рассказ.  -- Там  было еще  трое  белых людей, таких  же
инженеров, как Джордж. Никто из них не знал меня  в лицо.  И мы стали частью
того мира.  Из газет, которые случайно попадали к  нам, я знала, какой фурор
произвело  мое исчезновение. Но  сценические  фотографии Виолы Брук не могли
помочь  найти меня. Я умела изменять свою  внешность.  И все время, пока  мы
были  вне  Англии,  я  чувствовала  себя  в  безопасности.  Нам  не хотелось
вспоминать  прошлое. Мы не хотели, чтобы Обри что-то  узнал  о нас. И так мы
жили  на Ближнем Востоке целых тридцать лет. Джордж  был прекрасным,  добрым
человеком, я его горячо полюбила. И он добился  успеха.  За эти тридцать лет
он стал очень богатым человеком, а я...  я -- женщиной  средних лет, а может
быть, даже и пожилой, которая совершенно не напоминает Виолу Брук.
     Потом мне показалось, что теперь можно без всякого опасения вернуться в
Англию.  И тут я увидела, какую жизнь  ведет Обри, сколько  чужих жизней  он
разрушил. Для  меня это было ужасным открытием, Шамбрэн, потому что  я могла
бы предотвратить все это.
     -- Но как вы могли это сделать, миссис Хевен?
     -- Вся карьера Обри Муна была построена на обмане, -- спокойно пояснила
она.  --  Его  первый роман "В боевом  строю",  принесший  ему  литературную
известность,  проданный для кино, переделанный в пьесу, сделавший  Обри Муна
ярчайшей звездой на литературном небосклоне, был написан не им самим...
     -- Прошу прощения, -- произнес удивленный Шамбрэн.
     -- Один молодой офицер, будучи  в отпуске в Париже,  дал Обри прочитать
рукопись  своего романа.  Но прежде  чем  тот успел ее ему вернуть со своими
замечаниями, офицера убили в бою. Обри подождал, не потребует ли  кто-нибудь
у него рукопись. Но  никто не объявился. Перед тем как присвоить этот роман,
Обри дал мне его  прочитать. Вот откуда я это знаю. Книга вышла под фамилией
Муна. Да, там были небольшие изменения. И все же это была не его книга. Меня
поразил  его поступок, но  я любила  Обри  и поэтому оставила все  как есть.
Однако  ирония судьбы состоит  в том, что  именно эта книга нас разлучила. Я
ничего так не хотела,  как убежать от Муна, и мой дорогой Джордж предоставил
мне такую возможность.
     Миссис Хевен умолкла, допила свое виски и оглядела присутствующих.  Все
молчали. Тогда она заговорила вновь:
     -- Джордж умер пять лет назад. Мне было больно оставаться в Англии, и я
уехала в Америку. Как-то,  примерно год  спустя, меня навестил Осман Гамаль.
Осман  был единственным, кто  во время нашего пребывания на  Ближнем Востоке
узнал меня. Как добрый друг, он хранил этот секрет, потому что тоже оказался
жертвой  Обри,  который воспользовался какой-то  его  политической  ошибкой.
Осман  рассказал  мне ужасающую историю. С  годами Мун еще больше обозлился,
стал более жестоким. Десятки людей страдали от его тирании. Осман знал,  как
Обри умеет мстить. Но что можно было поделать? Что можно было сделать, чтобы
его остановить? И тут мне показалось, что я знаю.
     Я приехала сюда, в  отель  "Бомонд",  чтобы увидеться с  ним. У меня не
хватит сил описать  вам эту  сцену. Эта девушка,  Стюарт, присутствовала при
этом и все слышала. Поэтому можно понять, почему он сделал  так, что она уже
никогда  ничего  не  сможет  сказать. Бедная девочка! Вот прекрасный  пример
того, как Обри  умеет  манипулировать людьми.  У  нее  была любовь с молодым
человеком, который уехал на войну в Корею. Они поступили  опрометчиво. У них
появился  ребенок.  Молодой  человек  попал в плен  к красным китайцам, стал
предателем.  Она пыталась ради ребенка сохранить эту  историю в секрете,  но
Обри узнал  ее, и  Стюарт попала к нему на  крючок, стала биться на нем, как
вытащенная из воды рыба. -- Старая женщина прикрыла глаза.
     -- И  что  же все-таки  произошло, когда вы встретились с Муном лицом к
лицу? -- мягко полюбопытствовал Шамбрэн.
     --  Он начал смеяться надо мной, над тем, в  какую карикатуру на себя я
превратилась. Это был неправильный ход, потому  что я  давно перестала из-за
этого переживать. А я стала разыгрывать  мою карту -- заявила, что он должен
прекратить  этот  безумный садизм,  иначе  я предам  гласности  то,  с  чего
началась  его  карьера. Мне показалось, он был  готов меня убить. К счастью,
отправляясь  к  нему,  я   составила  документ,  подписанный  в  присутствии
свидетелей  насчет  романа "В боевом строю", и  поместила его  в  депозитный
сейф.
     Я использовала против него  его же оружие. Однако создалось безвыходное
положение:  если он  будет  продолжать  издеваться  над  людьми,  то  я  его
разоблачу, а если я скажу всю правду --  он отомстит Осману и другим. Я знаю
Муна!  Теперь,  на  закате  своих  дней,  увенчанный  лаврами,  он  не может
допустить даже намека на то, что его  карьера была основана  на литературном
воровстве. Я приобрела апартаменты в вашем отеле и вынуждена была жить возле
него  вроде  сторожевой собаки. До самоубийства  Прим  и  раскрытия заговора
против Обри все шло относительно  спокойно. А потом мы с  Османом  подумали,
что кто-то из жертв Муна потерял терпение и решил его убить.
     После продолжительного молчания Шамбрэн сказал:
     -- А мне кажется, это сам Мун потерял терпение, миссис Хевен.
     Звонки к  миссис Вич  стали  реже. Лежащие перед ней планы были  усеяны
кнопками. Поиски Великого Человека оказались безуспешными.
     Надо было что-то решать с миссис Хевен. Старая  леди настаивала на том,
что она должна вернуться в свои апартаменты.
     -- Вы  можете защитить меня там  так  же  хорошо,  как и в любом другом
месте, -- заявила миссис Хевен Харди. -- Видимо, Обри  покинул отель. А если
он вернется, вы его ко мне не допустите.
     Вот в  тюремной камере,  подумал про  себя лейтенант, она действительно
была  бы  в  полной  безопасности.  Он  предложил  перекрыть главный  вход в
пентхаус и служебную лестницу, чтобы у Муна не было возможности выбраться на
крышу. Затем обыскать крышу  вокруг  пентхауса и апартаменты миссис  Хевен и
повсюду выставить охрану, вот тогда никто до нее не доберется.
     Шамбрэн отнесся к этому не столь легко.
     -- Давайте разберемся вот еще в чем, миссис Хевен. Сейчас Мун может уже
знать, что мы его преследуем. И понимает, что  рано или поздно мы его найдем
и обвиним  в  убийстве Марго  Стюарт.  Потому можно  не  сомневаться, что он
сделает последнюю отчаянную  попытку  добраться до вас -- источника всех его
бед. При этом его не будет беспокоить, что случится после этого с ним самим.
     -- А как он ко мне попадет? -- спросила миссис Хевен. -- Ведь ваши люди
заблокируют все походы к моим апартаментам.
     -- Понятия не имею, -- признался Шамбрэн. -- Но он знает вас лучше, чем
мы.
     -- Он  знал меня  сорок лет назад, -- сухо уточнила она.  -- А теперь я
совсем другой человек.
     Управляющий покачал головой:
     -- Он знает  вас и сегодня. И понимает, что вы идете на некоторый риск,
становясь между  ним и его садистскими наклонностями. Я беспокоюсь о мистере
Гамале. Представьте себе, Мун звонит вам и говорит, что жизнь Гамаля зависит
от того, согласитесь ли вы встретиться с ним...
     Старая женщина сурово посмотрела на него:
     -- И что же я должна делать?
     --  В  любом  случае оставаться  на месте.  Ничего не делать, ничему не
верить.  Я хотел бы внести одно  предложение. Пусть  мисс Барнуэлл  и мистер
Уиллс побудут  в  апартаментах  вместе с вами. Таким  образом вы не будете в
одиночестве  ни одной минуты. Если Мун позвонит  вам, пусть  ответит  мистер
Уиллс и скажет ему,  что все  знает.  Я не  хочу, чтобы  Мун играл на  ваших
симпатиях к  вашему другу. -- Он  покачал головой. -- Я не  знаю, чего можно
ждать, миссис Хевен, но  очень боюсь, что случится что-то такое, чего мы  не
смогли предвидеть.
     -- Я  пойду  туда,  -- согласился  Джон.  --  Но  только  не  с Элисон.
Освободите ее от этого. Если придется играть в открытую, то я смогу защитить
вас, миссис Хевен, поверьте мне.
     Шамбрэн как-то странно посмотрел на него:
     -- Мне  кажется, Джон, Элисон тоже хотелось бы быть  там. И мне  нужно,
чтобы рядом с миссис Хевен была  женщина. Не спрашивайте почему. Просто хочу
быть уверен в том, что мы ничего не упустили.
     Такая осторожность  Шамбрэна казалась Джону излишней. Харди  и его люди
поднялись  в пентхаус, чтобы обыскать его. Было решено не пускать никого  на
крышу,  пока  Мун  не  будет  найден.  Осмотрев  наверху  все, Харди  должен
позвонить в  офис Шамбрэна. Тогда коридор очистят от людей  и миссис Хевен в
полной безопасности пройдет к лифту, поднимется к своей входной двери.
     Старая леди  не выказывала никаких признаков  тревоги. Но Джон, стоящий
рядом  с  Элисон,  не  был  так   спокоен.  Он  каким-то  образом  заразился
беспокойством от Шамбрэна. Если Мун собирается напасть, то он должен сделать
это как можно  быстрее, потому что стена вокруг миссис Хевен  становится все
выше и выше.
     Наконец зазвонил телефон. Это говорил Харди из  пентхауса миссис Хевен.
Там все было чисто, никаких причин для опасений.
     Шамбрэн  вышел  в коридор  и  вызвал  лифт.  Когда кабина  подошла,  он
просигналил Джону, стоящему в дверях. Два копа направились по коридору к ним
с другой стороны, готовые к любым неожиданностям. Тогда Джон и Элисон быстро
провели старую женщину к лифту.
     Харди встретил их у двери пентхауса.
     -- Здесь все чисто, миссис Хевен, -- доверительно сообщил он.
     В помещении их сразу же окатила волна теплого воздуха.
     Элисон  с широко  открытыми глазами оглядывалась  вокруг.  Миссис Хевен
вела себя  так, будто просто принимала хороших друзей... пока  не  подошла к
маленькой корзинке, где обычно восседал Тото.
     -- Глупенький  мальчик,  -- сказала  она. -- Когда  меня долго нет,  он
ложится на  мою кровать, но это против  правил. -- И, пройдя через гостиную,
старая леди поспешила по коридору в спальню.
     Джон, Элисон  и Шамбрэн, нервно поигрывавший зажигалкой, остались ждать
ее возвращения.  Из холла вошел Харди, который только  что расставил повсюду
своих людей.
     -- Где она? -- спросил он.
     -- Пошла за собакой, -- ответил Шамбрэн.  И тут они услышали ее громкий
голос:
     -- Тото, противный мальчишка, где же ты?
     -- Я осмотрел каждый дюйм апартаментов, --  сообщил Харди. --  Здесь не
было никакой собаки.
     Шамбрэн  с  тревогой взглянул на Харди, и в тот же момент  они услышали
где-то вдали отчаянный собачий вой. Похоже, Тото попал в беду.
     -- Идем! -- крикнул Шамбрэн.
     Когда  они  быстро  шли  по коридору,  Джон находился позади  менеджера
отеля.  Неожиданно они  ощутили  порыв  холодного  ночного ветра.  Наверное,
где-то открыто окно, подумал Джон. Вопли Тото стали слышны более ясно.
     -- Эта чертова собака, должно  быть, выскочила на крышу! -- предположил
Шамбрэн. -- Миссис Хевен! -- громко закричал он. -- Мы достанем его вам!
     В конце  коридора находилась  дверь, которая выходила на участок крыши,
принадлежащий миссис  Хевен. Она была открыта. Когда Шамбрэн и Джон добежали
до  нее,  они увидели,  что старая женщина в развевающемся на ветру вечернем
туалете открывает калитку, ведущую на соседний участок крыши.
     -- Тото! -- кричала она.
     Джон, опередив  Шамбрэна, добежал до  нее в  тот момент, когда она  уже
входила в открытую калитку, и на мгновение оторопел, вдруг осознав, что этот
соседний участок крыши принадлежит Муну.
     Миссис  Хевен остановилась, ее  подбитый лисой палантин, словно крылья,
развевался  за ее  спиной.  В нескольких  футах перед ней, на полу, отчаянно
бился Тото. Его передние и задние лапы были  связаны вместе так, чтобы он не
мог двигаться. Завидев старую женщину, песик жалобно завыл.
     А прямо  за собакой, между  двумя  вечнозелеными  растениями  в кадках,
стоял Обри Мун. Он был без пальто и шляпы, его тонкие волосы развевались  на
ветру.
     --  Вот  ваша  злобная старая тварь! -- услышал Джон  его слова.  -- Вы
наконец-то схватили меня за горло, но  вам придется дорого заплатить за это,
Виола.  Очень высокую  цену! --  Мун  поднял  правую  руку  и  направил дуло
пистолета прямо в грудь миссис Хевен.
     Джон громко заорал, чтобы отвлечь внимание Муна,  и в этот миг за одним
из   вечнозеленых  растений,  словно  тень,   выросла  чья-то  фигура.   Она
стремительно метнулась  к  Муну,  и тот пронзительно закричал.  Его пистолет
отлетел  в сторону. Джон  кинулся  вперед,  и  тут, к  своему  удивлению, он
услышал голос миссис Хевен:
     -- Бедный Тото! Мой дорогой Тото! У кого-нибудь есть  нож? Джон вскочил
на ноги.  Мун отчаянно  боролся  с  человеком, который напал на него. Однако
напавший человек снова ударил его, и Мун рухнул на пол.
     Тут подоспели Шамбрэн и Харди. Лейтенант включил  фонарь, и Джон увидел
Османа Гамаля,  вытирающего  носовым платком  серебряный  набалдашник  своей
тросточки из ротанга. Дипломат не  обратил ни  малейшего внимания на Джона и
прошел к миссис Хевен, которая уже держала на руках Тото.
     --  Моя дорогая Виола,  что я наделал! -- закричал он диким голосом. --
Когда я услышал о убийстве Стюарт, я тайком прокрался  сюда, чтобы  защитить
его. Но вот теперь сделал то, чего мы больше всего боялись.  Однако, когда я
увидел, что он направил на вас пистолет...
     -- Не будьте идиотом, Осман! -- пророкотала старая леди. -- Вы сразу же
стали  героем  дня. Но нет  ли у вас, случайно, перочинного  ножа? Он связал
моего бедного Тото, как индейку в День благодарения.
     * * *
     Полицейский врач определил, что Мун ранен не тяжело.
     Установить, что произошло, оказалось не трудно.  Каким-то  образом  Мун
догадался, что Шамбрэну стала  известна  вся  правда. Может, спустившись  из
своего пентхауса, он подкрался к его офису и все подслушал, но после этого у
него  осталась  только одна цель -- наказать миссис Хевен. Ему уже  было все
равно, сумеет он это скрыть или нет. Но как это сделать? Все выходы на крышу
были  перекрыты.  Тогда  он проскользнул на служебную  лестницу и  напал  на
Палмера, человека лейтенанта Харди. Затем, вместо того чтобы спуститься вниз
и  уйти из отеля, он прошел до  следующей  служебной  лестницы и поднялся  к
задней двери миссис Хевен. Здесь подождал, пока Харди не снимет своих людей,
чтобы обыскать отель. У него с собой был общий ключ, который он взял у Марго
Стюарт.  А  то, что это  именно он  убил Марго,  не подлежало  сомнению. Его
секретарша  все знала  о миссис Хевен, видимо, догадывалась и о том, что  он
задумал  ее  убить. А  может,  она и припугнула его.  Тогда  он следил ее до
комнаты Джона и убил, будучи полностью уверенным, что в этом обвинят Уиллса.
     -- Вот он и  ждал около пентхауса миссис Хевен, пока я уберу моих людей
с крыши, --  пояснил  Харди.  -- Потом проник  к ней  через  заднюю дверь  с
помощью  общего  ключа. К  счастью, миссис Хевен  дома не  оказалось --  она
уехала в оперу.
     Они все собрались  в гостиной старой женщины, с  благодарностью попивая
ее кукурузное виски из Кентукки. Все, кроме Гамаля, который, как обычно, пил
из старинного бокала какой-то свой напиток цвета персика.
     -- После  этого ему было  нетрудно  вернуться в  свои  апартаменты,  --
продолжал  рассуждать  Харди.  --  Мы уже не  ждали  его там и не обыскивали
ничего  на  уровне пентхауса, пока  не решили переместить сюда миссис Хевен.
Вот тут  он  и  разработал  свой  план. Вернулся к  ней,  забрал собаку.  Он
прекрасно  понимал,  что она  тут  же  без  раздумий бросится  туда,  откуда
послышится ее вой, и таким  образом станет для него открытой  мишенью,  и не
важно,  кто  из  ее защитников  окажется позади нее. Но все-таки  я хотел бы
послушать мистера Гамаля.
     -- А я  проклинаю себя  за  то,  что  поступал как идиот,  -- признался
Гамаль. -- Ничего не зная  о новом повороте событий, я пошел на прогулку. Но
был встревожен.  Мне  казалось,  человек, замысливший  убийство Муна,  может
начать действовать, как только сможет.
     Я  вернулся в  отель, кстати сказать  не делая никаких попыток остаться
незамеченным.  Думаю,  именно  в  тот  момент  всеобщее возбуждение достигло
предела, потому никто меня и не узнал. Прошел к служебному лифту, который по
ночам не обслуживают лифтеры, и поднялся на крышу. Все очень просто.
     --  Да,  можно  построить  стену высотой в десять футов,  но все  равно
найдется кто-то,  кто отыщет в  ней слабо  укрепленный  кирпич,  -- заключил
лейтенант.
     -- Я  рыскал  по крыше, встревоженный тем,  что  не  нашел  здесь ваших
людей, Харди, более того, встревоженный той простотой, с которой сюда попал.
Я уже был готов спуститься вниз, чтобы поговорить с вами, как  вдруг увидел,
что в  апартаментах миссис Хевен зажегся и тут же погас свет. Но я знал, что
она в  опере. Миссис  Хевен ни за что не пропустила бы  выступления Нильсон.
Тогда я спрятался  за  кадкой с вечнозеленым кустом,  чтобы посмотреть,  что
будет дальше. И  вы  представляете мое  удивление,  дорогая,  когда я увидел
Обри, который выходил из ваших  апартаментов  с Тото  на  руках? -- Дипломат
пожал плечами. -- Я был озадачен, потому  что  полиция  только  что обыскала
ваши  апартаменты. Но  как  только  полицейские ушли, появился Обри с  Тото,
связал собачку  и  положил ее  на пол.  Бедное  маленькое создание безутешно
заскулило. А потом... Впрочем, дольше вы все  сами видели. Мои действия были
непроизвольными.
     Бережно укачивая на коленях Тото, миссис Хевен проговорила:
     -- Думаю, Осман, сегодня мы выиграли. Обри  не  выдвинет  ничего против
наших друзей, потому что я не  предам огласке ту историю с романом "В боевом
строю".  Он  заплатит  любую  цену, только  бы  сохранить  свое литературное
бессмертие.  -- Она обвела  взглядом  Джона, Элисон и  других.  --  Кажется,
наконец-то этот  каннибал обожрался. Наполните стаканы,  Уиллс!  Я хотела бы
выпить за это.

Last-modified: Sun, 27 Jul 2003 15:45:55 GMT

Оцените этот текст: