нь понравился, и он дал ему важное поручение. Отсчитал
пятьсот бумажек по тысяче, положил их в конверт и вручил мне. Велел передать
их Яко, когда он выполнит поручение. Мы спустились и зашли в бар
подкрепиться. Я на минуту забежала в туалет, чтобы подкраситься, и вдруг
слышу весьма любопытный телефонный разговор. Говорила женщина по телефону,
висевшему в мужском туалете.
- Да, сегодня ночью. Деньги, как всегда, лежат в моей комнате.
- Я сразу поняла: тут что-то неладно. Спрашиваю у уборщицы, кто эта
синьорина. Уборщица отвечает, что это большая любительница игры в лото
синьора Лида Паранко. Живет она на сорок седьмой улице, в доме номер
четыреста тридцать два би. Я вернулась в туалет и записала губной помадой
адрес на клочке туалетной бумаги. Потом вернулась в бар. Я рассказала обо
всем Яко, сунула ему в карман адрес, и мы вышли на улицу. У меня сложилось
впечатление, что этот телефонный разговор как-то связан с попыткой
вымогательства. Яко решил сразу же наведаться в гости по этому адресу, сел в
свой "блимбуст" и помчался. Я понеслась за ним на своей машине. Вижу, что он
едет он зигзагом. Я испугалась, как бы с ним не случилось несчастья. В трех
местах он останавливался, чтобы подкрепиться, надо думать, неизменным
стаканчиком "Бурбона", затем подъехал к вилле Паранко. Входит и через
пятнадцать минут возвращается. Вижу, что в руке он держит белый листик
бумаги, а один из его карманов изрядно раздулся. Он садится в машину и едет.
Тормозит у почтового ящика, вылезает и опускает в него письмо. Затем
отправляется в следующий бар. Тут уж я подошла к нему и спрашиваю, чем все
кончилось. Он меня даже не узнал, назвал меня деткой, мгновенно объяснился в
любви и наговорил кучу нежных слов. Вижу, что он хорошенько набрался, а
между тем правый карман, где лежат деньги, сильно оттопыривается. Я не
придумала ничего лучшего, как вконец напоить Яко, посадила его в свою машину
и отвезла домой.
- Черт побери,- говорю.- Иу и наклюкался я в тот вечер. Ровным счетом
ничего не помнил. Утром я проснулся и обнаружил в кармане адрес Лиды
Паранко. Я решил, что это номер дома Дуарды, и помчался туда. А вместо
Дуарды нашел мертвого Дана Паранко.
- Теперь мне все понятно, черт возьми! С вашего разрешения, я продолжу
рассказ,- говорю.- Так вот, Дан Паранко решил, что меня прислали шантажисты
забрать деньги. Он их сразу мне вручил. Потом попросил меня оказать ему
любезность и опустить письмо. Ат Шалфейчик услышал, что Блю Катарро дал мне
поручение, и потопал за мною следом. Помчалась за мной и Дуарда. Шалфейчик
увидел, что я скрылся в доме Дана Паранко, но вскоре вышел оттуда и уехал,
но уже вместе с Дуардой. Ат бросился было в погоню, но тут раздался выстрел.
Ат Шалфейчик решил посмотреть, что случилось. Вошел, а на полу валяется
застрелившийся Дан Паранко. Скотина Ат схватил пистолет и драпанул. Ночью
ему трудно было меня найти, и он решил отыскать меня утром. А пока он
вернулся в <Морено> охранять Блю Катарро. Тем временем толстяк Доменико, тот
самый тип, которому звонила Лида Паранко и велела забрать у мужа выманенные
деньги, отправился на виллу. Вошел и увидел, что бедняга Дан уже превратился
в покойничка. Он бросился звонить Лиде Паранко. Красотка очень
взволновалась. Деньги исчезли, а Дан Паранко преставился. Она решила, что
Дана убили, а деньги украли. Они работали на паях с Джимом Стеккино. Вместе
занимались вымогательством. Потом они делили выручку, а всю черную работу за
них делали эти недоноски Ат Шалфейчик и толстяк Доменико. Лида помчалась
предупредить Джима, что деньги исчезли, а Дана укокошили. Джим подумал, что
толстяк Доменико ведет двойную игру и, верно, он-то и хлопнул Дана Паранко и
один прикарманил всю монету. Тогда Джим прямо в моей машине отправил на тот
свет толстяка Доменико и бросился к нему на квартиру искать пропавшие
деньги. Но вскоре мадам Паранко и Джим узнали, что произошло на самом деле,
и тогда они стали охотиться за мной. И одновременно подкидывают мне одного
покойничка за другим. Расчет их был прост: фараоны упекут меня на время в
тюрьму, а они пока обделают все свои темные делишки.
- А сигарета? -- спрашивает Трам.
- О, это идея вдовушки. Просто гениальная идея. Она была уверена, что
никто не узнает о самоубийстве Дана. У самой синьоры Паранко было железное
алиби, а что она шантажировала мужа, никто даже не подозревал. В крайнем
случае полиция могла обвинить в убийстве Джима или Ата. Ну что ж, никогда не
вредно избавиться от уже ненужного сообщника.
Я взял желтую кожаную сумку и открыл ее.
Увидев ее, Долговязый Джим стал реветь и плеваться. Голова его
закачалась из стороны в сторону. Я заткнул ему рот рукавом от пиджака Ата
Шалфейчика.
- Впрочем, думаю, что эти доказательства полиции даже не потребуются.
Трам имеет немало других, чтобы упечь за решетку этого джентльмена и его
достойных друзей,- говорю.
Вынимаю первый конверт, читаю написанное в уголке имя, затем второй и
один за другим кидаю все конверты в камин. Но, прочитав на очередном
конверте имя Дана Паранко, я остановился.
- Возможно, кому-либо из присутствующих будет интересно узнать, почему
его шантажировали?
- Мне уже все известно,- говорит Трам.- Я навел справки и узнал, что в
двадцать лет он отравил восемнадцать учениц лицея, желая проверить, какая из
них умрет первой. Но его действиями двигал прежде всего дух спортивного
азарта. Впрочем, потом он охладел к спорту и стал предпринимателем.
Я кинул в огонь этот конверт и подождал, пока он сгорит. Покончив еще с
четырнадцатью конвертами, я прочел имя Блю Катарро.
Тут Блю Катарро вскочил, шагнул вперед и впился мне в глаза немигающим
взглядом. Трам протянул руку.
- Э нет, - говорю. - Так дело не пойдет. Я бросил в камин и этот
конверт. Блю Катарро с волнением следил, как огонь пожирает бумагу. Когда
догорел и обуглился последний клочок, он глубоко вздохнул. Подошел и обнял
меня со слезами радости на глазах.
- Пустяки, - говорю. - Теперь, когда конверт сгорел, может, вы скажете,
что было внутри.
Блю Катарро посмотрел на Трама, и тот утвердительно кивнул. - Так и
быть, скажу. Восемь лет назад я украл комбинированную ручку-карандаш. Джим
отлично знал, что за это и только за это полиция в состоянии упечь меня в
тюрьму.
Не успел я покончить с конвертами, как Трам и Каучу стали прилаживать
наручники всей этой миленькой компании. Пятьсот монет по тысяче лир
очутились сначала в кожаной сумке, а затем в руках у одного из полицейских
как вещественное доказательство гнусного шантажа.
- Отведите этих господ в Центральное полицейское управление,- приказал
Трам.
Все пошли к выходу, кроме Долговязого Джима.
- А ты чего застрял? - спрашивает Трам.
И только тут Трам обнаружил, что Долговязый приклеился к полу.
Попробовал его оторвать, но не смог. Пришлось расколоть половицы. Мы чуть не
надорвались от смеха, глядя, как Джим идет к дверям, волоча эти странные
колодки.
Последним шел Трам, толкая перед собой Долговязого.
- Спасибо, - говорит Трам, остановившись на пороге.
- Не за что,- отвечаю.- Кстати, я забыл тебе отдать одну штучку. На,
держи.
И кинул ему оторванное ухо Ата Шалфейчика. Трам поймал его на лету,
положил в карман и ушел.
В комнате остались я, Дуарда, Блю Катарро и Грэг.
Блю Катарро с минуту смотрел на меня. Потом перевел взгляд на Дуарду и
легонько хлопнул ее по плечу.
- Надеюсь, кроме пятисот тысяч вы получили, Яко, вполне хорошее
вознаграждение?
- Лучше не надо,- говорю. Притягиваю Дуарду к себе. и мы сливаемся в
сладостном поцелуе.
Блю Катарро на цыпочках вышел из комнаты, закрыл дверь, и я услышал,
как загудел мотор.
Ровно через пятнадцать минут мы прервали наш поцелуй, чтобы подышать
свежим воздухом и поцеловаться снова уже на лоне природы.
Выходим. Начинает светать.
На опушке березовой рощи Дуарда остановилась.
- Есть у тебя бумага и карандаш? - спрашивает.
- Карандаша нет, а листок бумаги, пожалуйста. Вырываю страничку из
записной книжки и протягиваю ей.
Смотрю, Дуарда что-то пишет губной помадой. Затем нагибается и веточкой
выкапывает ямку. Что-то кладет в нее. Теперь я вижу, что это мизинец моей
правой ноги, который она подобрала в той проклятой кухне. Бесценная Дуарда
засыпает ямку землей и втыкает веточку с листиком бумаги. Нагибаюсь и читаю:
"Здесь покоится мизинец правой нижней конечности моего возлюбленного".
Я обнимаю и крепко целую ее под заливистый лай Грэгорио.
Об авторе. Гангстеры, частный детектив и собака.
О повести Карло Мандзони
Передо мной портрет автора повести итальянского писателя Карло
Мандзони. Снимок давний, относится к октябрю 1959 года. На фотографии
изображен человек средних лет в широкополой шляпе с высокой мягкой тульей.
Глаза Мандзони прищурены, а губы чуть тронуты усмешко1, и уголки нх
приподняты; в руках, у рта, сигарета, почти зажатая в кулак,- так курят
мальчишки, боящиеся, что их заметят взрослые. Так и кажется, что в тот
момент, когда писателя снимал фотограф, он задумал что-то веселое, и ему
самому стало весело от этого. Задумал подурачить читателей? .. Не без этого.
Но глупое не бывает смешным, а для тех, кто смеется над глупым, не стоит
писать. Нет, уж если осмеивать что-либо, то умно, страстно, не скупясь на
краски, на темперамент, на гиперболу.
Если бы мне сказали, что давняя фотография Мандзони сделана в те дни,
когда он размышлял над повестью <Я разукрашу твое личико, детка>, я бы
ничуть не удивился. Право же, чего только нет в этом увлекательном
произведении!
Прочитав повесть, я вдруг задумался о странном на первый взгляд
применении гиперболы в литературе, в искусстве вообще. Удивительно, что
гипербола используется, с одной стороны, для возвеличивания, с другой - для
осмеяния.
В этом меня убедило довольно близкое знакомство с древнеегипетским
искусством. Вспомнилась одна из настенных росписей царских гробниц,
выставленных в залах Каирского музея,- юный фараон Тутанхамон, бывший при
жизни хилым и тщедушным, одной рукой держит за хвост огромного леонарда,
намереваясь проткнуть его мечом... А потом пришли на память некие
произведения литературы и искусства сравнительно недавнего прошлого:
тысячелетний разбег традиции возвеличивания наводил па грустные размышления.
Но здесь я подумал, что, доводя гиперболу до неправдоподобия,
художники, сознавая или не сознавая того, не возвеличивали, а осмеивали
фараонов.
Автор публикуемой повести идет по такому пути намеренно. Карло Мандзони
отнюдь не жалеет гранита для пьедестала своему герою - отважному, детективу,
Яко из частной конторы. Он поднимает его до небес. Но ведь и мыльный пузырь
устремляется туда же...
Яко - сверхчеловек, супермен. Он может многое, например сунуть палец в
дуло гангстерского пистолета, и... беспомощный гангстер пожертвует после
этого своим ухом. Может открыть карандашом сложнейший замок и выпить бочку
вина <Бурбон>... Погоня? .. Вот уж чем не испугаешь героя!.. Полиция?.. Он с
нею, как и полагается частному детективу еще со времен Шерлока Холмса, в
натянутых отношениях, но стоит ли пpинимать всерьез этих ограниченных
субъектов? .. Бандиты, коварные красотки, опытные шантажисты, непойманные
убийцы? .. Помилуйте! Не пойманы - поймаем, не найдены - найдем!
Да и как не найти, если компаньоном доблестного Яко по
частносыщнической конторе является некое существо на четырех лапах, умеющее
лакать вино из миски и лаять и, что главное, умеющее отлично держать след и
в нужный момент принимать самостоятельные решения. Тоже некий суперпес!
Итак, пародия на столь популярные на Западе детективные романы с
суперменом в заглавной роли?
Безусловно. И пародия злая, точная, бьющая без промаха. Отложив повесть
Мандзони, я поймал себя на мысли, что едва ли смогу теперь без улыбки читать
детективные романы: обязательно придут на ум два друга- детектива,
готовящиеся к очередной героической операции и поглощающие <Бурбон> один из
стакана, другой под столом из миски.
Конечно, для подвига, даже если взять это слово в кавычки, имея в виду
особые задачи автора, требуется, так сказать, соответствующая обстановка.
Она вроде бы и существует в повести Мандзони - детектива Яко то и дело
подстерегают опасности. Но когда мысленно возвращаешься к описанным автором
событиям, то общий фон отнюдь не кажется исключительным,
наэлектризованным...
Наоборот. Кутит в фешенебельном ночном клубе "Морено" великосветское
общество - сборище сплетников, воров, нечистых на руку людей... Мелкая
гангстерская сошка спешит урвать свой куш... Играют в карты шулера... Дрожат
кабатчики, боящиеся, что выплывет наружу их темное прошлое...
И среди этой шушеры действует супермен - частный детектив Яков
доблестный пес Грэгорио... Оставим в стороне пса: с него спрос невелик... Но
что делать супермену в среде шулеров?!
Он не становится жалким в таком окружении, и ничего донкихотского не
появляется в его образе, но смешным он становится. И нелепым. Своей
сверхмощной рукой он наносит нокаутирующий удар литературным поделкам...
И гигантская тень детектива-супермена, падая па окружающих его людей,
просветляет, а не затемняет, вопреки оптическим законам, их души, их дела.
Логический конец повести там, где Яко разыскивает восемьдесят два конверта,
в каждом из которых письмо, адресованное весьма уважаемому респектабельному
дельцу, а в письме перечень былых преступлений и требование денег, денег...
Так литературная пародия приобретает уже совсем иной, социально-
разоблачительный оттенок, и тогда невольно перестаешь смеяться и начинаешь
размышлять над тем обществом, в котором действует супермен, уже не очень
задумываясь о самом супермене.
Карло Мандзони принадлежит к числу известных итальянских писателей, но,
кроме того, он еще художник-карикатурист и обычно сам иллюстрирует свои
произведения. К сожалению, это не относится к повести, о которой идет речь,
и редакция не смогла познакомить советских читателей с Мандзони- художником.
Карло Мандзони написал более двадцати книг, переведенных на многие
европейские языки. Мне кажется, что его повесть, публикуемая в этом
сборнике, найдет своего читателя, а первая встреча с автором ее не окажется
последней.
И. Забелин